Соблазн вне контракта

Пролог. ЕГОР — 23 ГОДА, НОВЫЙ ГОД

Я всегда любил звук льда, позвякивающего о стекло. В детстве он напоминал мне о лете, о беззаботных днях. Теперь, во взрослой жизни, этот звук несёт в себе обещание хорошего виски. Именно его сейчас разливает по шести бокалам мой отец. Он протягивает по стакану пятидесятилетнего «Макаллана» каждому из нас — мне и моим братьям. Молчание повисло в воздухе, тяжёлое и липкое, как новогодняя ночь в доме, где погас свет радости.

Мои старшие братья, Кирилл и Руслан, рассеянно смотрят в огромное панорамное окно, где разрываются в небе праздничные фейерверки, возвещая о наступлении нового года. Эти яркие вспышки кажутся издевательством над нашим мрачным настроением, над пустотой, поселившейся внутри.

Валентин, самый младший, уставился на свой виски пустым взглядом, поддерживая наигранное замешательство – мол, понятия не имеет, что делать с этим напитком. Но я-то знаю, что он способен отличить односолодовый виски от ирландского купажа. Он многое знает для своих шестнадцати лет, особенно после того, что ему пришлось пережить.

Первым нарушает тишину Дмитрий. Он озвучивает мысль, которая, я уверен, вертится в голове у каждого из нас.

— Никому не кажется, странным, что мы тут только вшестером? — Его тон непривычно глухой, лишённый обычной лёгкости.

Встреча Нового года всегда была грандиозным событием в нашем доме. Это было время танцев, шумных застолий, смеха, время, когда собирались вся семья, друзья, партнёры по бизнесу. Дом звенел от голосов, наполнялся жизнью и предвкушением чего-то чудесного.

Сегодня здесь царит давящая тишина. Кажется, даже стены сжимаются под тяжестью воспоминаний. Только мы. Пять несчастных братьев, которые бесконечно скучают по маме, и отец, который не может выбраться из лабиринта собственной боли. Мы словно призраки в этом слишком большом, слишком пустом пространстве.

Руслан, пытаясь хоть как-то заполнить эту неловкую паузу, предлагает включить телевизор, чтобы посмотреть трансляцию обратного отсчёта. Думаю, он сам не верит в свою идею.

— Нет, – тут же возражаю, качая головой. – Мама ненавидела это, помните? Всегда была уверена, что время там сбивается на несколько секунд. — Позволяю себе лёгкую улыбку, произнося это, но она не касается ни глаз, ни сердца. Слишком рано для настоящих улыбок. Слишком свежа рана.

Дмитрий, однако, подхватывает, и на секунду в его глазах мелькает искорка прежнего веселья.

— Помните, как она всегда настаивала, чтобы мы сверялись по старым военно-морским часам прадеда?

Вот и всё, что у нас осталось от неё теперь. Воспоминания, ностальгия, фантомные запахи её любимых духов в пустых комнатах. И в моём случае – огромная, давящая глыба вины. Вины за то, что не успел сказать, не успел сделать, не успел понять.

— Где они, чёрт возьми? – хмурится Кирилл.

Валентин медленно вытаскивает часы из кармана своих джинсов и поднимает их, показывая нам. В свете фейерверков, пробивающемся сквозь окно, я вижу, как в его глазах блестят непролитые слёзы. Его лицо, обычно такое замкнутое после всего, что произошло, сейчас кажется особенно юным и уязвимым.

— Господи, это всё так странно без неё, – Дмитрий залпом допивает виски и резко поднимается на ноги. Его движение такое же стремительное, как и всегда. Он не умеет сидеть на месте, особенно когда боль подступает слишком близко. — Как будто у этого дома больше нет… чёртовой души. Давайте уберёмся отсюда, куда-нибудь, где есть люди.

Это весь Дмитрий. Вечно в движении, вечно убегает от себя и своих чувств.

— Куда, придурок? – спрашиваю, закатывая глаза. Он ведёт себя так, будто у него есть план, но я слишком хорошо его знаю. Он просто хочет сбежать.

— Не знаю. В клуб какой-нибудь. Туда, где есть жизнь.

Жизнь. Кажется, мы все забыли, что это такое. Я – точно. Всё, что я делал с тех пор, как её не стало, это зарывался в учёбу и рвал жилы на работе. Я стал одержим контролем, погрузился в мир законов и сделок, где всё можно просчитать и где нет места хаосу чувств. Работа стала моим убежищем, моей единственной стратегией выживания. Я по-прежнему чувствую себя дерьмово, но это помогает отвлечься от того, как сильно я по ней скучаю. От того, как сильно я сожалею.

Валентин морщится. Он высокий и крепкий, как игрок в баскетбол – но ему всего шестнадцать, и в приличный клуб его не пустят.

— А как же я, болван?

— Никто никуда не пойдёт, – обрывает нас отец, пресекая нашу перепалку с той властностью, на которую способен только он. Его голос, обычно спокойный и уверенный, сейчас звучит жёстко, почти грубо. — Так что прекратите ныть и допейте свой скотч.

— Прости, пап, – Дмитрий покорно опускается обратно на диван.

Мы все смотрим, как отец осушает свой бокал одним глотком. Его крупная фигура вырисовывается на фоне окна, за которым продолжают вспыхивать и гаснуть разноцветные огни фейерверков. Георгий Князев – большой человек. Жёсткий человек. Он построил свою бизнес-империю, превратив её в одну из самых успешных в мире, и заработал свой первый миллиард к тридцати пяти годам. Он производит впечатление во всех отношениях – но для нас он просто папа. Папа, который всегда был строг, но справедлив; папа, который обожал всех нас, пятерых сыновей, но боготворил землю, по которой ступала его жена.

После её смерти он изменился. Мы все изменились. Мы копим своё горе, каждый по-своему, но он – больше всех. Потому что это всё, что у нас осталось от неё. Наше общее, тщательно оберегаемое горе.

— У меня есть один совет для вас, мальчики, – объявляет он. В его голосе нет и тени шутки, и даже Дмитрий не решается закатить глаза. — Живите по этому правилу, и я обещаю, что вы никогда в жизни не узнаете горя.

Слишком поздно для этого, думаю я, и горечь разливается во рту, отчасти от виски, отчасти от его слов.

Руслан поднимает на него глаза.

— Какой, пап?

Отец делает паузу. Мы все ждём, что он скажет. В его глазах плывут слёзы, которые, я знаю, он никогда не позволит себе пролить. Он слишком силён для этого. Или слишком сломлен, чтобы показать слабость.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он прочищает горло.

— Никогда не влюбляйтесь.

Глава 1. МАЙЯ

Свадьбы – это испытание.

Особенно если ты недавно пережила развод, чувствуешь себя одинокой и совершенно не готовой окунуться в водоворот новых знакомств. Или если твоя самооценка разбита вдребезги после того, как выясняется, что твой муж делился со своей двадцатитрёхлетней секретаршей не только служебными инструкциями, но и чем-то гораздо более интимным. А может быть, твоё финансовое положение настолько плачевно, что кредитка буквально стонет от напряжения, когда ты покупаешь самый бюджетный подарок из свадебного списка в ГУМе.

А если вдруг тебе "повезло" отметить все пункты из этого списка? Тогда свадьбы превращаются в настоящую пытку, где каждый счастливый поцелуй и каждый тост за "долго и счастливо" отдаются болезненным эхом в душе. Я бы с радостью пропустила этот вечер, спрятавшись дома с миской чипсов и новым сезоном любимого сериала. Но сегодня не просто чья-то свадьба – сегодня выходит замуж моя лучшая подруга, Ольга Кошевая. А пропустить свадьбу, когда ты свидетельница, просто невозможно. К тому же, я обожаю Олю всем сердцем.

Мы дружим уже четырнадцать лет, и, кажется, более разных людей найти просто невозможно. Она – потрясающе красивая, общительная наследница большого состояния, которая успела повстречаться с целой вереницей успешных и состоятельных мужчин, прежде чем наконец обрела своё счастье с новоиспечённым мужем, Андреем. Я же – практически без гроша в кармане, вышедшая замуж сразу после университета за свою школьную любовь.

Он - моя первая и единственная любовь, и я искренне верила, что мы будем вместе навсегда. Пока не появилась его секретарша. Признаюсь, после пятнадцати лет преданности и совместной жизни, этот удар оказался особенно болезненным. Я ездила за ним по стране, поддерживая его карьерные амбиции, но, как оказалось, лишь подталкивала его прямо в объятия амбициозной блондинки с внушительными формами и пальцем, который просто кричал о желании носить бриллиант.

И всё же, я не позволю себе быть циничной. Особенно сегодня. Не имею права привносить эту негативную энергию на свадьбу лучшей подруги. Нельзя позволить одному неудачному опыту навсегда отравить моё отношение к любви. Это означало бы, что Сергей действительно победил, а этого я допустить не могу.

Впрочем, то что я потеряла в лице мужа, с лихвой компенсируется дружбой. Мы с Олей всегда были близки, но именно она стала моей настоящей опорой, когда мой брак рухнул. Вместе с моей мамой, Анной Ильиной, и подругой детства Ниной Малиновской, они устроили настоящий "девичий спецназ". Это были просто "Блестящие на стероидах"! Они поддерживали меня во всём, снабжали не только гигантскими коробками мороженого, но и вполне серьёзными предложениями нанять киллера для Сергея. Так что, если цена за дружбу с Олей – это необходимость провести вечер в этом ужасно неудобном сиреневом платье, наблюдая за тем, как другие целуются, то это просто подарок судьбы, а не цена. Сделка века, не иначе!

Беру бокал с шампанским, который стоит передо мной на столике, и осушаю его одним залпом, наблюдая за счастливыми парами, снующими по залу и кружащимися на танцполе. Ну да, они выглядят счастливыми. Но если я и усвоила что-то за последний год, так это то, что внешность бывает обманчива. Улыбки могут скрывать бездну, а идеальные картинки – рассыпаться в прах в одно мгновение. За этот год моя жизнь перевернулась с ног на голову, и я видела слишком много красивых фасадов, за которыми прячутся ложь и предательство. Поэтому теперь смотрю на всё с долей скепсиса, даже на такое светлое событие, как свадьба.

Но когда мой взгляд натыкается на Олю и Андрея, невольно улыбаюсь. Они удивительно красивая пара – высокие, светловолосые, сияющие в своих свадебных нарядах. Но самое прекрасное не это, а то, как Андрей смотрит на Олю, кружа её в танце. Так, будто она – единственная девушка во всей вселенной. Именно так мечтает любая женщина, чтобы на неё смотрел любимый мужчина. И я, кажется, никогда не видела Олю такой умиротворённой и счастливой. Она наконец-то нашла свою настоящую любовь. И несмотря на все мои недавние проблемы с мужчинами, я искренне рада за неё, от всего сердца. Если кто и заслужил встретить своего прекрасного принца, так это Оля. Ей пришлось перецеловать немало "лягушек", прежде чем найти его – да, горячих и богатых "лягушек", конечно, но лягушка остаётся лягушкой, сколько бы денег ни было на её счету.

Мы дошли до той стадии вечера, когда гости делятся на три категории: подвыпившие, сильно пьяные и уснувшие под столом. Дети, уставшие от многочасового скольжения по паркету в нарядных туалетах, давно уснули. Ольга и Андрей скоро должны уехать в свадебное путешествие в Италию. От некогда тщательно продуманной рассадки не осталось и следа, а молодые и незанятые гости увлечённо участвуют в своеобразном танцевальном ритуале знакомства. Это напоминает что-то среднее между игрой в "Музыкальные стулья" и "Бутылочкой", только вместо стула нужно поцеловать того, на кого ты свалишься.

Я стараюсь держаться от всего этого подальше. У меня нет ни малейшего желания сегодня вечером целоваться с незнакомцем. Да и сил, честно говоря, нет. А уверенности – тем более. Измена Сергея, кажется, основательно подкосила мою самооценку. Она просто рассыпалась в пыль, и теперь я ловлю себя на ужасной мысли: я сама отвергаю себя первой, ещё до того, как какой-либо мужчина успеет это сделать.

Эх, если бы только Нина смогла приехать! Моя подруга детства, Нина Малиновская. Она бы точно позаботилась о том, чтобы я отлично провела время. По крайней мере, до тех пор, пока сама не нашла бы себе кого-нибудь, кому подарила бы незабываемый остаток вечера. Но увы, быть главой юридического отдела в крупной инвестиционной фирме означает, что рабочие авралы нельзя просто так свалить на кого-то другого.

Ну что же, я стараюсь извлечь максимум из своего одиночества и незаметно пробираюсь к столику в дальнем углу зала. В начале приема нам всем выдали бейджики с именами – Ольга знает огромное количество людей из самых разных сфер, и ей хотелось, чтобы все могли познакомиться друг с другом. Идея, конечно, забавна, хотя и дала некоторым мужчинам прекрасный повод рассматривать женскую грудь чуть дольше положенного. Свой бейджик я давно сняла и теперь увлечённо разрисовываю его карандашами, которые оставили на столах для развлечения юных гостей. Ну и, видимо, для свидетельницы.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Столик слегка вздрагивает, когда кто-то опускается рядом, и от этого внезапного толчка моя рука срывается. Поворачиваюсь на стуле, уже готовая натянуть дежурную улыбку и выдавить из себя какую-нибудь вежливую фразу, лишь бы отделаться от нового соседа. Но в тот же миг все мысли вылетают у меня из головы. Забываю про карандаши, про танцы, про то, что ноги просто отваливаются от усталости. Забываю про проблемы со здоровьем мамы, про свои финансовые трудности, про Сергея – моего бывшего мужа, этого чёртова ублюдка. Забываю абсолютно обо всём, потому что мужчина, севший рядом, до такой степени потрясающе привлекателен, что просто стирает из моего сознания все остальные мысли, оставив лишь звенящую пустоту и нарастающее ощущение шока.

Судорожно вдыхаю, жалея, что в бокале не осталось ни капли шампанского. Серьёзно, если бы было, я бы сейчас подняла тост за этого мужчину и за того бога, который его создал. Поздравления были бы очень кстати. Он высок даже сидя, его плечи кажутся невероятно широкими и мощными, а лицо… Ох, его лицо! Оно словно сошло с полотен эпохи Возрождения, изображающих падших ангелов – острые, резкие черты смягчаются лишь греховным изгибом губ. Волосы тёмные, густые, а сильная линия подбородка скрывается под аккуратной, но довольно густой бородой. Обожаю бороды, особенно такие ухоженные, как у него. Его присутствие настолько сильно, что воздух вокруг словно загустел, наполнившись его аурой.

Как и большинство мужчин, он в смокинге, но носит его так, словно родился в нём. Он не просто выглядит невероятно – он ещё и пахнет так же! Это настоящее чувственное нападение. Его аромат – сложный, дорогой, с нотками чего-то терпкого и манящего – окутывает меня, заставляя задержать дыхание. Может быть, у него голос как у Пятачка, чтобы хоть как-то компенсировать всё остальное совершенство? Я, должно быть, смотрю на него так пристально, что он, наверное, уже подумывает, не нужна ли мне сопровождающая. А когда он улыбается… О, как он улыбается! Я просто тону в теплоте его тёмных, глубоких глаз. Боже правый, этот мужчина горячее, чем московский асфальт под июльским солнцем. Как жаль, что, кажется, я полностью потеряла дар речи. Остаётся только надеяться, что я не пускаю слюни.

– Прошу прощения, не хотел Вас прерывать, когда Вы так заняты, – произносит он. Его голос низкий, бархатный, гладкий, как расплавленный шоколад. Чёрт возьми! Официально: у него полный набор всех возможных достоинств. Он жестом указывает на столик, и я вспыхиваю румянцем, понимая, о чём он говорит. Замечательно. Этот невероятно привлекательный мужчина застаёт меня за самым нелепым занятием – я рисую розы на обратной стороне своего забытого бейджика грёбаным карандашиком. Ну просто верх утончённости, Майя.

– Ох! Ну… ничего страшного, – бормочу, чувствуя, как пылают щёки. – Я же не записываю формулу лекарства от рака или какую-нибудь важную заметку для президента ООН. Я просто… эм… раскрашивала.

– Раскрашивали? – в его голосе звучит глубокое, искреннее веселье, и кто может его винить? – Говорят, это полезно. Осознанность, или как там это сейчас называют.

Он выглядит настолько уместным в этой обстановке, настолько уверенным в себе и роскошным в своём идеально сидящем смокинге, что я рядом с ним чувствую себя неуклюжей провинциалкой. Этот мужчина за гранью шкалы привлекательности. Явно не тот тип, у которого есть время или потребность в каких-то там практиках осознанности в своей жизни.

– Может быть, – мямлю, чувствуя себя полной дурой. – Хотите попробовать?

В ответ раздаётся низкий, рокочущий смех, и я мысленно ударяю себя по лбу. Ну, Майя, ну ты даёшь! Просто мастер флирта!

– Спасибо, но я, пожалуй, пас, – отвечает он. – Просто ищу тихое место, чтобы понаблюдать за людьми.

– Я тоже, – киваю, с облегчением цепляясь за общую тему. – Мне нравится наблюдать за гостями на таких мероприятиях больше, чем смешиваться с толпой.

Он приподнимает одну бровь, и я чувствую себя ещё глупее. Откуда, блин, это взялось? Обычно я не из тех, кто говорит первое, что придёт в голову. Я скорее склонна обдумывать каждое слово, взвешивать, анализировать. Но что-то в этом мужчине, в его спокойном присутствии, в его магнетизме, кажется, полностью разрушило мои обычные фильтры. Словно он пробил в моей голове дыру кувалдой.

– Смотрите, – говорю я, пытаясь отвлечь его и спасти ситуацию. – Счастливая пара.

Он прослеживает за моим пальцем, и мы вместе смотрим на Андрея и Олю, которые проплывают мимо в вихре белого кружева и атласа.

– Да, – отзывается он, слегка качнув головой. – Счастливая...

В его тоне звучит какая-то колкость, нотка цинизма, которая совершенно не вяжется с его словами. Резко поворачиваюсь к нему, вглядываясь в его лицо.

– Что это должно означать? – требую объяснений, чувствуя, как во мне закипает возмущение. – Они

действительно

счастливы!

Чувствую себя настоящей львицей, готовой защищать своих друзей в этот важный для них день. Кто вообще приходит на свадьбу, чтобы отпускать язвительные комментарии о женихе и невесте? Мне плевать, насколько он потрясающ, это просто верх невежливости!

Он снова тихо смеется, и в уголках его глаз появляются очаровательные морщинки, что делает его ещё сексуальнее, если такое вообще возможно.

– Я имею в виду, они действительно выглядят очень счастливыми… по крайней мере, сейчас. Но…

– Но? – переспрашиваю, чувствуя раздражение, но одновременно и легкое любопытство к его поразительному отсутствию свадебного этикета. – Вы не верите в брак?

Он слегка прикусывает верхнюю губу, задумчиво глядя куда-то в сторону, словно действительно взвешивает ответ.

– Полагаю, я просто не верю в “долго и счастливо”… ни в каком виде, – наконец произносит он, пожав плечами. – Как можно обещать кому-то вечность? Ничто не длится вечно.

Моргаю, пытаясь переварить услышанное. Он это серьёзно? Мы провели весь день, празднуя, как два человека клянутся быть вместе до конца жизни. Он мог бы хотя бы сделать вид, что верит в настоящую любовь, хотя бы на пару часов. Даже я, у которой были все причины для цинизма, не дохожу до такого.

– Я так понимаю, Вы никогда не были женаты? – спрашиваю, стараясь, чтобы в голосе не прозвучала вся гамма эмоций, которые я испытываю.

– Нет, – отвечает он. – Но однажды был очень близок. Кажется, миллион лет назад.

Его взгляд скользит к моей теперь пустой левой руке. Я всё ещё привыкаю к этому ощущению, хотя кольцо исчезло почти год назад. Это похоже на те истории об ампутациях – оно оставило после себя фантомную боль. Ощущение чего-то недостающего, чего-то, что было частью меня, но теперь исчезло навсегда. Этот пустой палец как постоянное напоминание о крахе, о предательстве, о конце чего-то важного. И сейчас, под его пристальным взглядом, это напоминание особенно острое.

– А Вы? – спрашивает он, возвращая меня к реальности.

Нервно сглатываю. Стоит ли сейчас открывать этот ящик Пандоры? Или лучше вежливо извиниться и незаметно улизнуть, снова оставшись в одиночестве? Его глаза полны искреннего интереса. Он действительно хочет услышать, что я скажу. И я напоминаю себе, что мне нужно начать жить заново. Пора перестать прятаться в своей скорлупе, начать взаимодействовать с внешним миром и наконец принять, что того, что было в моей прошлой жизни, больше нет. Мне нужно строить новую жизнь, и строить её на прочном фундаменте, а не на зыбком песке страхов и разочарований.

Убегать, едва к тебе обратился привлекательный мужчина, – не самый лучший старт для новой жизни. К тому же, какого лешего? Я уже выпила четыре бокала шампанского, и у меня все равно нет никаких других планов на этот вечер. У меня абсолютно нулевое желание присоединяться к этой брачной лихорадке на танцполе. А уйти до отъезда Оли и Андрея я просто не могу – это правило свидетельницы. Так что… почему бы и нет? Что я теряю? Только своё одиночество и возможность дальше жалеть себя в углу.

– Да, была, – отвечаю, стараясь не встречаться с ним взглядом. Говорить об этом всё ещё больно, словно я касаюсь незажившей раны.

Он слегка наклоняет голову, изучая меня.

– Но сейчас Вы не замужем?

– Нет. – Слово вырывается резким шёпотом, почти болезненным выдохом.

Ввнезапно нахлынувшая волна эмоций в груди застаёт меня врасплох. Прошло уже много времени с того дня, как я узнала об измене Сергея. Наш развод официально оформлен всего две недели назад. Мы живём порознь уже одиннадцать месяцев. Наши миры, которые когда-то были единым целым, теперь оказались совершенно раздельными, словно их разрубили пополам.

Я ведь должна была уже пережить это, правда? Я обещала себе, что не отдам больше ни капли своей души этому человеку. Что не потрачу ни слезы, ни минуты энергии на мысли о нём и его новой невесте. И вот сижу здесь, разговариваю с этим невероятно привлекательным незнакомцем, и отчаянно моргаю, пытаясь сдержать непрошеные слёзы, которые щиплют глаза. Боль всё ещё здесь, спрятавшаяся где-то глубоко внутри, готовая вырваться наружу в самый неподходящий момент.

Он замечает. Замечает, даже несмотря на то, что я пытаюсь отвернуться, спрятать свои эмоции. У меня возникает стойкое ощущение, что он из тех мужчин, которые замечают абсолютно всё – каждую мелочь, каждый нюанс, каждый дрогнувший мускул на лице.

– Прошу прощения, – говорит он. В его голосе звучит неподдельная искренность, что немного смягчает удар. – Но, полагаю, Вы только что доказали мою правоту.

– Нет, не доказала, – говорю, уже более уверенно. Это защитная реакция. – Многие браки длятся всю жизнь. И то, что мой бывший муж оказался изменяющим козлом, вовсе не означает, что все мужчины такие.

– Или все женщины, – парирует он, приподнимая одну бровь и усмехнувшись.

Его улыбка лёгкая, чуть кривоватая, и она мгновенно разряжает напряжение между нами. А ещё… ещё она заставляет что-то сладко сжаться внизу живота. Странное ощущение, о котором я, кажется, давно забыла.

– Как Вас зовут,

rosa

? – спрашивает он, постучав указательным пальцем по цветам, которыми я разрисовала свой теперь уже ярко-узорчатый бейджик. – Мне бы хотелось знать, с кем я веду дебаты.

Дебаты? Так вот что мы делаем? Мне почему-то нравится, как это прозвучало. Это заставляет меня почувствовать себя чуть более взрослой, чуть менее похожей на эмоциональную развалину, которой я ощущаю себя последние месяцы. Может быть, я справилась с этой встречей не так уж катастрофически, как успела подумать.

Переворачиваю бейджик обратной стороной, чтобы моё настоящее имя осталось скрытым. – Меня зовут Майя, – твёрдо произношу, чувствуя прилив смелости, подогретый шампанским и его вниманием. – Но сейчас я подумываю его сменить. Сегодня вечером я хочу быть совершенно другим человеком. Как Вам такая идея?

Слышу в собственном голосе какой-то странный, низкий призвук, похожий на мурлыканье. И это меня удивляет. Я совсем не кокетка. С шестнадцати лет я была с Сергеем, так что флиртовать я просто не умею. Это что-то совершенно новое для меня. И сейчас я просто импровизирую, не имея ни малейшего представления, что делаю.

– Думаю, всегда интересно примерить что-то новое, – отвечает он, его глаза лучатся весельем. – Посмотреть, как сидит. И как Вас теперь будут звать?

Немного думаю.

– Разрываюсь между Дианой и Полиной. Что-нибудь чертовски гламурное.

– Хм-м-м… Мне больше нравится Диана, пожалуй, – произносит он, слегка наклонившись вперёд через столик.

И улыбается.

Улыбается так, что моё сердце, кажется, начинает отбивать какой-то сумасшедший ритм. Не просто трепетать – именно отбивать, громко и настойчиво.

– Значит, Диана, – решаю я. – Она, знаете ли, та ещё штучка. Независимая, состоятельная бизнесвумен со своим собственным самолётом и домом на Рублёвке. Она уверенная, дерзкая, и может получить любого мужчину, какого только пожелает.

Полностью увлекаюсь своим образом Дианы, рисуя её в воображении во всех деталях. И так сильно хочется иметь хотя бы крошечную долю её самоуверенности.

– Уверен, она может, – отвечает он, и его кривоватая ухмылка каким-то образом проникает прямо в самую суть меня. Она ироничная и понимающая. – И я прекрасно понимаю, в чём привлекательность быть кем-то другим на один вечер. Отпустить всё остальное, всё, кем ты должен быть, и просто создать себя заново.

– Именно! – восклицаю, чувствуя, как воодушевление нарастает. – Я… ну, я обычно не такая. Не тот человек, который бросается в омут с головой, не думая о последствиях. Но Диана – другая. Она настоящая чертовка!

– Понимаю, – говорит он, снова рассмеявшись. Его смех заразительный и тёплый. – Похоже, у нас с Дианой будет полное взаимопонимание.

– Возможно, – соглашаюсь, чувствуя, как игра становится всё интереснее. – Но я заметила, что на Вас нет бейджика. Как мне Вас называть?

Он лезет в карман пиджака и вытаскивает оттуда помятый бейджик. Аккуратно разглаживает его на столе, и я вижу имя «Демид», написанное чёрным маркером.

– Но я Вас предупреждаю, Диана, – говорит он, его тёмные глаза прикованы к моим. Взгляд такой пронзительный, что я чувствую, как по коже пробегают мурашки. – Это тоже может быть не моё настоящее имя. Возможно, я просто увидел Вас издалека и решил подойти поговорить. Возможно, я даже не гость на этой свадьбе.

Мои губы слегка дрожат от интенсивности его взгляда. Невольно залипаю на его губах, представляя, как они накрывают мои в поцелуе. Нет. Он наверняка шутит. Мужчины, подобные ему, даже не взглянут на таких женщин, как я. А уж тем более не станут пробираться на чужую свадьбу, просто чтобы подойти поближе. Это за гранью моего понимания. Но… Какого хрена? Я же Диана, хотя бы на этот вечер. И Диана не отступает. Диана идёт вперёд, навстречу неизвестности. Я решаю просто поддаться этому странному, захватывающему потоку.

– Приятно познакомиться,

Демид

, – говорю, протягивая руку для рукопожатия. Чувствую себя немного неловко, но стараюсь держаться уверенно.

– Взаимно, Диана, – отвечает он так же гладко.

Он берёт мои пальцы в свою ладонь. Его кожа тёплая, и я не могу не заметить, насколько огромна его рука. Его ладонь буквально поглотила мою, словно я маленькая птичка, а он – могучий хищник, который бережно, но властно удерживает её. Прикосновение его кожи, вместе с этими пронзительными,

знающими

глазами, посылает волну возбуждения, пронзающую меня насквозь. Этот мужчина – чистый, неразбавленный секс в дорогом костюме. И всё моё тело откликается на его прикосновение тонкой, дрожащей волной мурашек и нарастающего тепла.

Он выпускает мою руку, и я откидываюсь на спинку стула, внимательно разглядывая его, пока его взгляд скользит по моему лицу. На пару секунд его внимание задерживается на моей груди, но, как истинный джентльмен, он не задерживается там. Он открывает рот, словно собираясь что-то сказать, но прежде чем успевает произнести хоть слово, нас прерывают. Кто-то тяжело плюхается на стул с другой стороны от меня, заставляя столик снова вздрогнуть.

Сильный запах виски ударяет мне в нос. Тяжёлая рука опускается на моё плечо, и чья-то ладонь бесцеремонно касается моей голой кожи. Закатываю глаза. Прекрасно знаю, кто наш новый сосед по столику, и этому ни капли не рада. Демид насмешливо приподнимает одну бровь, прежде чем я поворачиваюсь на стуле, чтобы встретиться лицом к лицу с нашим незваным гостем.

– Знаешь, если свидетель и свидетельница оба одиноки, по традиции они должны сойтись, да? – бормочет он мне в ухо, его слова нечеткие от алкоголя.

– Привет, Игорь, – говорю со вздохом, обращаясь к младшему, донельзя раздражающему брату Андрея. – Мне кажется, это не совсем так работает.

– Конечно, так, – настаивает он. Наклоняется ближе, заглядывая в моё декольте, и вытягивает губы, готовясь к поцелую.

Он, наверное, безобиден в своих пьяных приставаниях, но я инстинктивно отшатываюсь от ужасного запаха перегара и бессмысленного, наглого выражения на его лице. Почему мужчины всегда считают такое поведение допустимым? Я понимаю, что он пьян, но это не оправдывает его. Если бы мы не были на свадьбе, я бы, наверное, не удержалась и врезала ему.

Но мы на свадьбе, поэтому я просто отстраняюсь от него, стараясь избежать прикосновения и при этом не устроить скандал. Он уже собирается податься вперёд для новой попытки, когда Демид перехватывает его руку и резко, но без лишнего шума убирает её с моего плеча.

– Прости, Игорь, – говорит Демид ровным, спокойным голосом, в котором чувствуется сталь. – Но Диана сейчас не одна. Сегодня вечером она со мной.

Игорь на мгновение замирает, очевидно, пытаясь сообразить, кто такая, блин, Диана. Но на его лице тут же появляется глупая улыбка, а стеклянный взгляд не оставляет сомнений: завтра он не вспомнит ни единого слова из этого разговора. Зато ему, скорее всего, очень понадобится пакет и горсть таблеток от головной боли.

Демид возвышается над нами обоими, как скала. Протягивает мне руку. Смотрю на его открытую ладонь, затем поднимаю взгляд, осматривая его целиком. Боже, какой же он высокий! Я могла бы просто забраться на него, как на дерево. Это одновременно пугающе и невероятно притягательно.

Улыбаюсь. Улыбаюсь ему, улыбаюсь себе, улыбаюсь этой странной, внезапной игре, в которую мы ввязались. И вкладываю свои пальцы в его ладонь, позволяя ему увести меня с этого тихого островка в бурлящее море танцпола. Играет медленная, тягучая, чувственная музыка. И прежде чем успеваю хоть что-то сообразить, его руки скользят мне на талию, притягивая ближе.

– Спасибо, – шепчу, чувствуя, как предательский румянец заливает щёки. Мы двигаемся в такт музыке, но это не просто танец. Это что-то гораздо большее. Мои бёдра прижаты к его, а его - ощущаются тёплыми и надёжными напротив моих. Каждое движение, каждый вздох в этой близости кажется невероятно заряженным. – За спасение.

– Без проблем, – отвечает он, его голос низкий и звучит совсем близко у моего уха. – Хотя, уверен, Диана и сама бы с ним справилась. Можем вернуться к столику, как только Вы будете вне досягаемости Вашего… несостоявшегося ухажёра. Если Вы, конечно, хотите.

Тепло его сильного, упругого тела ощущается даже сквозь тонкую шёлковую ткань платья. И это тепло, в сочетании с прикосновением его пальцев на моей талии, просто разрушает остатки моей способности мыслить здраво. Как вообще можно ясно соображать, когда тебя так близко держит мужчина вроде него? Мои руки ложатся ему на широкие плечи, и я слегка сжимаю пальцы, ощущая твёрдость мышц под идеально сшитым смокингом. Это невероятное ощущение: сила, уверенность, скрытая под гладкой тканью.

– На самом деле, мне очень нравится танцевать, – отвечаю, удивляясь собственной откровенности. – Не помню, когда я последний раз так танцевала. Или… может быть, никогда.

Снова чувствую, как щёки заливает румянец, и мысленно ругаю себя за то, что так легко открываюсь совершенно незнакомому человеку. Мы играем в игру, этот мужчина и я. А это не та игра, где положено раскрывать интимные подробности своей… довольно жалкой, как мне кажется в этот момент, жизни.

– О? – он слегка прищуривает глаза, всматриваясь в моё лицо. – Ваш муж не водил Вас на танцы?

– Он не очень любил танцевать, – пожимаю плечами. – Не так, как Вы.

Чёрт!

– мысленно кричу на себя. –

Просто заткнись, Майя! Вспомни, ты Диана. Будь Дианой!

..

Он снова тихо смеётся, и этот звук, низкий и приятный, отзывается где-то глубоко внутри.

– Ну, у меня были уроки, когда я был моложе, – говорит он. – Мама настояла.

– Рада, что она настояла, – отвечаю, позволяя себе слегка прижаться к нему.

Остро осознаю каждое его движение, особенно когда его тёплая ладонь скользит чуть ниже, на поясницу. Он мягко тянет меня ближе, его глаза не отрываются от моих. Интенсивность его взгляда такая, что отвести взгляд становится просто невозможно. Да и не хочется. Всё, чего я хочу в этот момент, – это танцевать. Раствориться в этих тёмных глазах, наслаждаться ощущением его дыхания на своей коже, пока мы покачиваемся в такт музыке, существуя только вдвоём в своём маленьком мире посреди шумного зала. Мои пальцы невольно вплетаются в густые волосы на затылке. Что, блин, со мной происходит? Никогда себя так не вела! Но когда расслабляюсь, полностью прижавшись к его груди, вдыхая головокружительный аромат его дорогого одеколона – запах уверенности, силы и чего-то совершенно нового и захватывающего – понимаю, что мне всё равно. Мне плевать, что со мной происходит. Я просто безмерно рада этому.

Глава 2. МАЙЯ

Музыка стихла, музыканты собирают инструменты, чтобы разъехаться по домам. Большая часть гостей уже покинула зал, Андрей с Олей уехали давным-давно. Танцпол усыпан разноцветными лентами серпантина, валяющимися тут и там бейджиками с именами и одинокой красной туфелькой на шпильке. Прямо загадка Золушки, которой, похоже, не суждено быть разгаданной. Усталый персонал спешно наводит порядок, но мы с моим новым знакомым хватаем ещё одну бутылку шампанского и выбираемся наружу. Не хочу, чтобы этот вечер заканчивался, и, кажется, он чувствует то же самое.

Мы с Демидом сидим за маленьким столиком на террасе в одном из роскошных садов отеля. Он галантно накинул мне на плечи пиджак от своего смокинга, пытаясь согреть в прохладном ночном воздухе. Мы разговариваем, смеёмся и флиртуем под тёмным пологом московского неба, усыпанным тысячами огней большого города. Оказывается, он такой забавный, обаятельный, и, что удивительно, терпеливо слушает мои путанные рассказы о маме и о муже-изменщике. Ему наверняка скучно – мне самой всё это порядком надоело, – но он и виду не подаёт, что устал от моего нытья.

В ответ он рассказывает о своём детстве, о том, как рос в любящей большой семье, где их пятеро сыновей. Я же единственный ребёнок, меня воспитывала одна мама, которая очень много работала, так что наши детские годы кардинально отличаются. И всё равно, мне так интересно слушать его истории и делиться своими. Даже не помню, когда в последний раз чувствовала себя настолько легко и комфортно с человеком, которого только что встретила. Это как глоток свежего воздуха после душной комнаты.

– Как вы познакомились? – спрашивает он, когда я заканчиваю рассказывать о том случае, как проиграла Ольге пари и мне пришлось надеть футболку с символикой какой-то футбольной команды на матч других футболистов, которые являются заядлыми врагами.

– Мы встретились в наш первый учебный день в университете. С тех пор мы лучшие подруги.

– Такая крепкая дружба – это редкость. А где ты училась?

Знаю, что мой ответ его удивит. Всегда удивляет.

– В СПбГУ.

Его брови взлетают вверх, и я не могу удержать улыбку.

– Ты выглядишь шокированным. В это так трудно поверить?

– Я этого не говорил. – Он смеётся, его смех такой глубокий, сексуальный и искренний, что моё сердце подпрыгивает в груди, и бьётся где-то у самого горла. – Ты ведь упоминала, что работаешь на временных проектах, и я предположил… – Он делает ещё один глоток шампанского, задумчиво глядя на пузырьки. – Ну, я предположил, а мы все знаем, что говорят о предположениях. Я стараюсь произвести на тебя хорошее впечатление, поэтому не хотел бы, чтобы ты подумала, что я осёл. Ты слишком милая.

О боже, он просто невероятно обаятелен. Выпрямляю спину, словно пытаясь придать себе уверенности, и делаю вид, что не собираюсь прямо сейчас растаять и растечься лужицей по этому стулу.

– Всё в порядке. Я привыкла. Есть такое стойкое убеждение, что все выпускники СПбГУ обязательно занимают какие-то невероятно высокие корпоративные должности, как большинство этих чопорных типов, с которыми мы только что провели вечер.

– Ой! – Он с притворным страданием прикладывает руку к сердцу и улыбается мне. – Это было больно.

– Уверена, ты переживёшь, – улыбаюсь, глядя на его «раненное» выражение лица.

Разговаривать с ним так легко и естественно, будто мы знакомы гораздо дольше, чем всего несколько часов. Я подумываю выдать ему ту «стерильную» версию своей истории, которую рассказываю на собеседованиях, когда речь заходит о моём не совсем обычном карьерном пути, но эта полуправда кажется неуместной сейчас, когда мы оба были так откровенны.

– У меня были планы, конечно, но я отложила их, пока мы переезжали по стране. А потом, как-то… ну, наверное, я просто немного потерялась по дороге. Стала относиться к работе как просто к способу заработка, а не как к карьере, а ведь разница есть, правда? Казалось, что место под солнцем, место на вершине есть только для одного из нас, и этим одним был мой муж.

– Разве места не всегда хватает для двоих? Успех лучше, когда его разделяешь, или мне так только кажется?

Он, конечно, прав, и я это вижу сейчас. Но у Сергея был этот дар убеждения, этот обаятельный шарм хорошего продавца воздуха, и он убедил меня, что нам обоим будет лучше, если мы сначала сосредоточимся на его карьере. Что для меня время найдется потом, возможно, после того как мы заведём семью.

Оглядываясь назад, понимаю, что это была ошибка – по крайней мере, для меня. Но мы были вместе со школы, и мне казалось, что наши отношения стоят таких «инвестиций». Только недавно осознала, как сильно прогибалась, отдавала, шла на уступки, чтобы ему не приходилось этого делать. В университете это я всегда ездила домой, чтобы увидеться с ним в Москве, где он учился в МГУ. На самом деле, самым большим нашим камнем преткновения тогда было его нежелание приехать в Санкт-Петербург даже на одни-единственные выходные. Качаю головой, отпивая шампанское из бокала. Всё это в прошлом, и даже сейчас я не уверена, что неправильными были именно мои решения, а не человек, ради которого я их принимала.

– Ну, отношения – это сложная штука, правда? Делаешь странные вещи, когда влюблён.

– Если

ты

так говоришь.

– Ты никогда не был влюблён? – спрашиваю, не веря ни единому его слову. – Не поверю ни на секунду.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он качает головой и улыбается, но эта улыбка не касается его глаз.

– Был, да. Но это было давно, и я не горю желанием повторять этот особый опыт.

Тянусь к его руке и переплетаю свои пальцы с его.

– Мне жаль, Демид.

– Ты же знаешь, что это не настоящее имя, да?

Сжимаю его пальцы в ответ и дарю ему хитрую улыбку.

– Тише ты. Сегодня – настоящее. Сегодня ты Демид, потрясающий незнакомец, который только что приехал в город.

– Я, кстати, действительно своего рода новенький. Только что вернулся после долгих лет отсутствия.

– Правда? Почему ты уехал? У тебя ведь, кажется, отличная семья здесь.

Он кусает верхнюю губу и долго молчит. Мне интересно, не собирается ли он солгать, не задела ли я случайно за живое.

– Я уехал, потому что мне нужно было стать самим собой, – наконец говорит он, пожав плечами. – Мне нужно было стать независимым, а не частью целого, понимаешь? Моя семья

действительно

отличная. Мой отец – стихийная сила, а мои братья… Ну, мы очень близки, и они потрясающие. Иногда настолько потрясающие, что я начинаю чувствовать себя недостаточно хорошим, будто не соответствую их высоким стандартам. Это не то, что они когда-либо говорили или делали, это всё во мне. И переезд на другой конец страны казался способом сбежать от этого. После того, как мы потеряли маму, оставаться рядом стало ещё сложнее. Какое-то время я справлялся, постоянно занимался работой, но так и не чувствовал себя на своём месте. Уехать из дома, который мы все делили, было практически облегчением.

Это звучит как исповедь, и я чувствую его дискомфорт. Мне также становится интересно, что за люди остальные члены его семьи, если этот безупречный мужчина чувствует себя не на высоте. Они, должно быть, настоящие супергерои.

– Почему ты вернулся сейчас?

– Просто почувствовал, что время пришло. И кто знает, может быть, это судьба. Может быть, мне суждено было оказаться здесь на этой свадьбе. Может быть, мне суждено было встретить тебя, Майя.

– О нет, – говорю, игриво хлопнув его по руке. – Тебе суждено было встретить Диану – ту очень горячую цыпочку, которая гораздо больше похожа на подругу Оли, чем простая старая Майя.

– В Майе нет ничего простого. – Он поднимает мою руку и целует мою ладонь. Моё сердце спотыкается, а затем посылает несколько очень возбуждённых сигналов куда-то гораздо ниже. – Но вы с Ольгой действительно кажетесь очень разными. Она ведь работает в финансах, да? Из очень обеспеченной семьи?

– Да. А я работаю секретарём без денег. Но противоположности притягиваются, как говорится. Хотя иногда мне очень хочется быть больше похожей на неё. Не только на одну ночь.

– И почему же?

– Наверное, мне хотелось бы иметь её уверенность. Её самонадеянность. Её способность веселиться, не сомневаясь ни секунды.

– О? – Вытягивается он. Его глаза сужаются, пока он пристально смотрит на меня, и я жалею, что сказала это вслух. – И что бы ты сделала с этой уверенностью? Прямо сейчас? В чём бы заключалось веселье?

Я могу дать ему какой-нибудь расплывчатый и уклончивый ответ. На самом деле, я определённо должна так поступить, потому что все мои искренние ответы могут загнать меня в кучу неприятностей. Но его взгляд такой же опьяняющий, как шампанское, и я решаю, что всё равно никогда больше его не увижу. Мы всего лишь свадебные гости, встретившиеся на одну ночь. Какой вред в том, чтобы сказать ему правду?

– Иногда мне хотелось бы просто отпустить себя и делать всё, что захочу. Просто сойти с ума. Принимать необдуманные решения, жить моментом и ни о чем не жалеть. Понимаешь, о чём я?

Глядя в свой бокал, он взбалтывает последнюю каплю на дне.

– Расскажи мне подробнее.

– Мне бы хотелось попробовать стать кем-то совершенно другим. Как Диана. У неё нет забот, нет неуверенности. Нет ответственности. Было бы здорово пожить так какое-то время.

– Да. Я понимаю.

– Правда? – Почему, ради всего святого, этот невероятно сексуальный, обаятельный, очевидно богатый мужчина мог бы захотеть стать кем-то другим, кроме того, кем он есть? У него, кажется, есть всё, что человек может пожелать в жизни.

– Конечно. Шанс быть эгоистом? Отбросить то, что от тебя ждут другие? Действовать, руководствуясь только собственными желаниями, не беспокоясь о том, что ты кого-то ранишь или подведёшь? Чёрт возьми, да, я это понимаю.

Когда я смотрю в его глаза, они перестают быть шоколадно-карими и становятся почти чёрными. Его голос хриплый от эмоций, и по моей коже пробегают мурашки. Мы ведь просто играем в игру, да?

В игру, которая нравится нам обоим, и которая может сделать нас обоих победителями. Эта мысль подталкивает меня к действию.

– А что, если мы оба согласимся забыть о нашей реальной жизни на эту ночь? Как бы это выглядело? Если бы у тебя был такой шанс… Что бы ты искал?

Его губы изгибаются в ухмылке, и он слегка наклоняет голову, оценивая меня. Я, может быть, и не очень хороша во флирте, но и не совсем идиотка. Это кажется невероятным, но этот роскошный мужчина заинтересован во мне. И теперь, когда я, по сути, сделала ему предложение, в животе бушует вихрь нервозности.

– Я бы искал чего-то немного…

– Немного чего? – Мои глаза прикованы к его, сердце стучит так сильно, что, клянусь, он должен его слышать.

– Непринуждённого? – Он приподнимает одну бровь. – Я тот парень, который идёт ва-банк, Диана, но только на одну ночь.

Не могу не думать о том, что ва-банк с этим мужчиной на одну ночь будет лучше, чем вполсилы с Сергеем Гладких на протяжении более десяти лет. На самом деле, это идеально. Моя жизнь занятая и сложная, и в ней нет места для отношений.

Но место для одной потрясающей ночи определённо есть.

Обдумываю его предложение, пытаясь оставаться спокойной и всё хорошо просчитать. Однако, как бы я ни смотрела на это, не нахожу никаких минусов. Я немного пьяна, но не настолько, чтобы не понимать себя, не понимать своего тела. И то, и другое совершенно сражено невероятно сексуальным и харизматичным парнем прямо передо мной. Я определённо сейчас являюсь Дианой, и меня это приводит в восторг. Я заслужила быть немного испорченной хотя бы один раз, разве нет? И никто об этом никогда не узнает.

– Я могу быть непринуждённой.

Его кадык дёргается, и он несколько секунд пристально смотрит на меня. Электричество, потрескивающее, между нами, ощутимо, словно светлячки, искрящиеся в воздухе вокруг. Конечно, он тоже чувствует это... эту магию?

– Я живу в отеле по соседству, – предлагает он, его голос звучит чуть ниже, будто он делится самой сокровенной тайной.

Глава 3. МАЙЯ

Сердце бешено колотится, когда я стою перед ним, делая глоток виски, чтобы скрыть нервозность. Чёрт, жжёт! Он молча забирает стакан, ставит рядом со своим, затем медленно осматривает меня с головы до ног. Его взгляд обжигает сильнее алкоголя — это не просто взгляд, а сканирование, оценка, наполненная хищным желанием, от которого перехватывает дыхание. Чувствую себя обнаженной, хотя на мне одежда. Он смотрит так, будто уже владеет мной, знает все мои тайны, и это пугает до дрожи, но невероятно притягивает.

Егор проводит рукой по моим волосам, наматывает прядь на кулак и слегка оттягивает мою голову назад, открывая шею. Невольно выгибаюсь, подставляясь под его взгляд. Другой рукой он скользит по бедру, останавливаясь на ягодице, сжимая ткань платья. Чувствую жар его ладони даже сквозь плотную ткань. Он смотрит сверху вниз, медленно облизывая губы, и от этого жеста у меня вырывается стон. Его взгляд собственника, решающего, что он сделает со мной, настолько сексуален, что внутри всё дрожит. Жаркая истома пульсирует между ног, напоминая, как долго я этого ждала.

Поднимаю взгляд в его карие глаза, и всё тело дрожит в предвкушении. Он замечает это — на его губах появляется самодовольная усмешка.

— Чёрт возьми, похоже, тебе это нравится, но ты уверена? Ты уверена, что хочешь этого, Майя? — спрашивает он хриплым голосом.

— Меня зовут Диана, — напоминаю я с дьявольской улыбкой. — И да, я уверена.

— Мне нужно согласие вас обеих,

mi rosa

. Диана дала тебе смелость зайти так далеко, но трахать я буду Майю. Именно она будет кричать, умоляя о большем.

Замираю, пораженная его откровенностью, и бёдра сами прижимаются к нему в ответ. Его слова — грубые, но желанные — разжигают во мне огонь, о котором я боялась даже думать.

— Я хочу этого, — мой голос звучит чужим, хриплым. — Я уверена.

Его губы накрывают мои прежде, чем я успеваю сделать вдох. Язык скользит по контуру, пока я не открываюсь ему полностью. В его вкусе — виски и жар, и мне нужно больше. Этот поцелуй — не просто прикосновение, а взрыв долго копившегося напряжения.

Стону в его рот, а его пальцы впиваются в мои ягодицы, притягивая меня так близко, что через ткань платья я чувствую его твердость. Ого... он...

впечатляющий

. И пугающе мощный.

Мои руки запутываются в его волосах, углубляя поцелуй. В ответ — его протяжный стон. Его ладонь скользит по спине, находит молнию платья и медленно, мучительно медленно расстёгивает. Ткань падает к моим ногам, оставляя меня лишь в кружевных трусиках.

Под его пристальным взглядом соски мгновенно твердеют. Я борюсь с желанием прикрыться — не для этого я здесь. Я пришла за чем-то выходящим за рамки обыденности.

Он отступает на шаг, осматривая меня. Его взгляд — не оценивающий, а признающий, будто я уже принадлежу ему. По коже бегут мурашки, когда он издаёт низкое рычание восхищения.

— Ты охренительно красива, Диана, — выдыхает он, заметив мою дрожь. — Не могу дождаться, чтобы заявить права на каждый твой изгиб.

Он легко подхватывает меня на руки, и я обвиваю его шею. Он опускает меня на мягкую кровать, нависая сверху. Его глаза горят таким голодом, что у меня перехватывает дыхание. Скольжу пальцами по его груди, опьянённая властью, которую имею над ним.

С низким рыком он прижимается ко мне, всё ещё одетый. Его губы захватывают мои в жгучем поцелуе, затем зубы слегка покусывают нижнюю губу. Стону, когда его губы скользят вниз по шее, оставляя влажные следы на ключицах. Приподнявшись на руке, он осматривает моё тело восхищеённым взглядом, от которого кожа буквально горит.

— Ты чертовски красива... Я мечтал об этом всю ночь, — его голос хриплый от желания.

Он захватывает мой сосок горячим ртом, а пальцы тем временем скользят под кружево трусиков. Вздрагиваю, чувствуя, как промокшее белье прилипает к коже. Его прикосновения уверенны — он легко находит клитор и начинает ритмично массировать. Стону, выгибаясь под ним, не в силах сдерживаться.

— Демид... — вырывается у меня в момент особо сильного наслаждения.

Он резко останавливается, отрываясь от груди. Его глаза теперь пылают дикой страстью.

— Когда кончишь, я хочу услышать своё настоящее имя. Егор.

Киваю, такая потерянная в своём желании, что мне сейчас абсолютно безразлично, кто он. Важно лишь то, какие чувства он во мне пробуждает. Моё тело стало чужим, одержимым только им и этим моментом, этой невероятной, почти невыносимой близостью.

— Егор… — выдыхаю, и моя спина выгибается, когда он медленно скользит пальцем внутрь, дразня большим пальцем по клитору. От его прикосновения по телу разливается волна жара, закручивая всё внутри в тугой узел предвкушения.

— Ты чертовски мокрая, а я ведь едва тебя коснулся, — рычит он низким, хриплым голосом, который заставляет мурашки пробежать по коже.

Со мной такого никогда прежде не случалось. Стыд и неловкость обрушиваются на меня внезапной волной. Я должна быть более собранной, более контролирующей свои реакции. Я не должна просто лежать здесь, полностью во власти его прикосновений, такая беспомощная и податливая. Это новое для меня состояние, пугающее и одновременно опьяняющее своей интенсивностью.

— Не нужно стесняться,

mi rosa

. Мне нравится, насколько ты мокрая, и это чувство абсолютно взаимно. Мой член так твёрд, что я мог бы кончить, пока буду ласкать тебя своим ртом.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Эти грязные слова, сказанные с такой нежностью и уверенностью, плавят меня, как шоколад на солнце, но они же и вызывают мгновение неуверенности. Обретаю голос, и это определённо говорит Майя, а не моя вымышленная Диана. Мой робкий вопрос звучит почти нелепо на фоне накала страстей.

— Т-ты собираешься сделать это? П-прямо сейчас? Хотя мы едва знакомы? В смысле… я даже не приняла душ.

Его слова о том, что он хочет ласкать меня ртом, вызывают странную смесь желания и тревоги. После Сергея… после всего, что он говорил и делал, эта мысль кажется одновременно невероятной и пугающей.

— И почему это должно меня волновать? — Его голос звучит властно, но беззлобно. — Я уже знаю, что на вкус ты будешь потрясающей. Ласкать женщину — моя любимая часть секса. Не могу дождаться, когда почувствую, как ты кончаешь от моих ласк.

Нервно сглатываю, чувствуя напряжение внизу живота.

— Хорошо. Если

ты

этого хочешь.

Как мне сказать ему, что мой бывший муж Сергей испортил моё отношение к оральному сексу и я чувствую себя неловко? Он всегда давал понять, что это обязанность, а не желание. Теперь с этим мужчиной, который смотрит на меня с такой страстью, я снова чувствую себя потерянной.

— Если

я

этого хочу? — повторяет Егор, поднимая голову и глядя мне в глаза. В его взгляде мелькает беспокойство. — Это касается и того, чего хочешь ты, Майя. Хочешь, чтобы я ласкал тебя, пока ты не закричишь моё имя?

Его вопрос повисает в воздухе, наполненном моими эмоциями. Он переводит фокус на меня. Готова ли я погрузиться в мир, который я боялась исследовать после брака? Мир, где моё удовольствие имеет значение?

О Боже. Когда он говорит так, отказаться кажется безумием. Но какая-то часть меня скована, не уверенна. Слишком долго я чувствовала себя неправильной.

— Просто... у меня не много опыта в этой области, понимаешь? Мой бывший... он не особо любил. А вдруг со мной что-то не так?

— Диана, — говорит он с досадой, но она сменяется нежностью и уверенностью. — Твой бывший был мудаком. Не знаю, почему он заставил тебя так себя чувствовать, но он ошибался. Ты идеальна. Я уже чувствую запах твоей киски, и он прекрасен. Но если ты не хочешь, я не буду. Никаких проблем, Майя.

Его взгляд проникает в душу, и я понимаю, что он говорит правду.

— Дело не в том, что я не хочу, — пытаюсь объяснить, хотя это звучит нелепо. — Просто я не понимаю, почему

ты

этого хочешь. Мы едва знаем друг друга.

Он хищно ухмыляется, и в его глазах вспыхивают озорные искорки.

— Ну что ж, посмотрим, что мы можем с этим сделать, да? — Голос Егора низкий, бархатный, и он проникает куда-то глубоко внутрь, обещая нечто невероятное.

Он стаскивает мои трусики вниз, снимает с лодыжек, и они падают на пол. Теперь я совершенно обнажена перед ним, открыта под его пристальным, оценивающим взглядом. Он медленно скользит ладонями по внутренней стороне моих бёдер, задерживаясь на нежной коже, поднимается выше, а потом неторопливо, дразняще проводит пальцем между складочками, исследуя меня. От этого лёгкого, но уверенного прикосновения по телу разливается волна мурашек, оседая где-то глубоко внизу живота, в самом его центре. Невольно издаю тихий, прерывистый стон, когда он аккуратно проникает пальцем внутрь, медленно, растягивая удовольствие, каждый раз задевая большим пальцем мой пульсирующий, такой чувствительный бугорок. Его движения идеальны, выверены, словно он точно знает, какие струны нужно затронуть. Они создают неуклонно нарастающее напряжение, которое вытесняет из головы любые мысли, любое здравомыслие. Всё, что остается – это чистое, концентрированное ощущение, животная потребность в большем, в полном освобождении.

И когда он останавливается, резкая, невыносимая пустота обрушивается на меня. Чувствую себя так, словно у меня отняли воздух, лишили чего-то жизненно важного, и готова расплакаться от разочарования, от этой внезапной потери, от обманутого ожидания. Он поднимает пальцы, влажные от меня, и медленно, с каким-то хищным, собственническим удовольствием слизывает с них каждую каплю, словно смакуя. Смотрит при этом прямо мне в глаза, и в его взгляде читается неприкрытое торжество, знание своей власти надо мной.

— Вот так, — произносит он низким, чуть хриплым голосом, и его улыбка становится шире, видя мою реакцию – обнажённую, беззащитную жажду в моих глазах. — Я побывал внутри тебя. Попробовал тебя на вкус. Как и предполагал... божественно. Думаю, теперь мы знаем друг друга достаточно хорошо, как считаешь? — В его словах нет вопроса, только утверждение. И вызов, принять эту новую степень близости, этот новый уровень знакомства.

Он по-прежнему полностью одет – его смокинг безупречен, ни единой пуговицы не расстёгнуто, галстук-бабочка сидит идеально – в то время как я лежу перед ним совершенно обнажённая, уязвимая, раскрытая. Эта разница в нашем состоянии создает странное, острое ощущение дисбаланса, новой власти в его руках. Но взгляд его глаз... Этот взгляд не оставляет никаких сомнений. Он хочет меня. Он голоден. Это не просто желание, это какая-то первобытная, всепоглощающая, почти пугающая жажда, которую он даже не пытается скрыть.

— Хорошо, — наконец выдавливаю, и слово звучит тихо, неуверенно, словно я позволяю что-то немыслимое.

— Что «

хорошо

»? — Его голос становится тихим, требовательным, он наклоняется. — Хочу услышать это от тебя. Словами,

mi rosa

. — От этого испанского обращения что-то внутри дрожит, отзываясь на древний зов.

— Хорошо... Я хочу, чтобы ты это сделал, — слова застревают в горле. Щёки пылают, жар поднимается от шеи к лбу. Это так сложно произнести вслух, признать своё желание, почти отчаянную потребность в нём, его прикосновениях. — Хочу, чтобы ты... чтобы ты... ласкал меня ртом. Там. — Последние слова почти шёпот, они срываются с губ. Закрываю глаза, не в силах больше выносить его пристальный взгляд.

Он улыбается тепло, обещающе, предвкушающе. Медленно опускает голову ниже, его дыхание становится тяжелее.

— Ты когда-нибудь кончала так? — спрашивает он, его лицо так близко, что я чувствую его дыхание на своей коже.

— Нет. Никогда. — Прошлое кажется блёклым, словно вся предыдущая жизнь была прелюдией к этому моменту. Никто и никогда не проявлял такого интереса, такой готовности дать мне удовольствие.

— Уверен, мы сейчас это изменим, — обещает он с абсолютной уверенностью, которая пугает и завораживает.

Он аккуратно разводит мои бёдра шире, открывая меня для своего взгляда, прикосновений, всего, что он собирается сделать. Чувствую себя уязвимой перед этим незнакомцем, который видит меня такой, какой меня никто не видел. Внутри всё сжимается от смущения быть открытой. Но я напоминаю себе: сегодня я Диана, а не Майя. Диана не стыдилась бы своего тела, желания. Диана гордилась бы своей красотой, чувственностью, способностью испытывать удовольствие. Она бы не пряталась. Она приняла бы это. И я тоже приму.

Он склоняет голову ещё ниже, и дрожь прокатывается по моему телу от чистого предвкушения. Дыхание перехватывает. Никогда раньше ни с Сергеем, ни с кем-либо ещё я не позволяла себе такого. Под его тяжёлым взглядом все барьеры рушатся. Есть только он и нарастающее напряжение.

Когда его язык касается моей кожи, неловкости исчезают. Смущение? Его нет. Сергей? Его замечания кажутся нелепыми. К чёрту Сергея! Остаётся только ощущение горячего прикосновения, которое выжигает всё лишнее, принося чистое чувство. Моё тело откликается.

Его язык скользит вдоль моего центра, и наслаждение взрывается. Моментальная реакция вызывает у него тихий смешок. Он втягивает мой клитор и начинает кружить языком, медленно, дразняще. Мои бёдра выгибаются вверх, ища его.

— Ох, Боже! — вырывается стон, полный изумления и восторга. Как что-то простое может вызывать такую бурю? Это за гранью всего.

Смотрю вниз на Егора, и наши глаза встречаются. Он подмигивает мне и втягивает мой клитор в рот. Откидываю голову назад и позволяю себе раствориться в ощущениях. Восхитительное чувство нарастает внизу живота, разливаясь теплом по телу. Он инстинктивно знает, какой ритм нужен, какое давление приложить. Это почти пугает, будто он находится в моем сознании, чувствуя все, что чувствую я, вытягивая из меня наслаждение. Мои бёдра начинают дрожать, и я запускаю пальцы в его густые волосы, слегка потягивая их.

— Господи, Егор! — выдыхаю. Этот стон, кажется, подстёгивает его. Он обхватывает мои бёдра и притягивает меня ближе к своему лицу. Он не торопится, каждое движение его языка проникает глубоко, выбивая из меня контроль. Мир сужается до этого момента, его рта и ощущений, взрывающихся внутри меня.

Когда оргазм обрушивается на меня, это не просто волна, а цунами, сметающее всё на своем пути. Кровь оглушительно стучит в ушах, зрение меркнет. Каждая клеточка тела горит сладким огнём, экстаз прокатывается пульсирующими волнами. Внутренние мышцы судорожно сокращаются, выпуская потоки возбуждения, которое я не могу сдерживать. Лежу, задыхаясь, пытаясь поймать воздух ртом, сжимая простыни. Всё моё тело превращается в расплавленную лаву, горячую и текучую. Это было нечто невероятное.

Егор поднимается выше, его борода блестит от моих соков. Он смотрит на меня проницательными глазами, на его губах лёгкая довольная улыбка.

— Твой бывший, должно быть, полный придурок, — говорит он низким голосом, от которого у меня мурашки по коже. — Потому что ты такая сладкая. Не пробовал ничего слаще в своей жизни.

С этими словами он накрывает мои губы своими, дарит короткий влажный поцелуй и отстраняется.

— Видишь, Диана? — шепчет он, глядя мне в глаза. — Ты на вкус как сам рай.

Он поднимается с кровати, оставляя меня слабой, запыхавшейся и совершенно сбитой с толку. Что, мать вашу, только что произошло? У меня и раньше бывали оргазмы, конечно. Но никогда такого. Это было… вау. Это было что-то из ряда вон выходящее. Что-то, что меняет представление о наслаждении.

— Презервативы в тумбочке, — произносит он, начиная расстёгивать рубашку. Наблюдаю за тем, как ткань медленно сползает с его плеч, открывая мускулистое, загорелое тело, и моё дыхание снова перехватывает. Наконец-то я увижу его во всей красе. Переворачиваюсь, словно во сне, и нахожу серебристые фольгированные упаковки в ящике прикроватной тумбочки. На мгновение мелькает мысль, сколько их тут было изначально, но тут же отбрасываю её. Какая теперь разница? Этот мужчина только что довёл меня до оргазма, который был сильнее, чем все предыдущие в моей жизни, используя только свой язык и губы. Мы не пара, мы не давали друг другу никаких обещаний, и по крайней мере, я точно знаю, что он заботится о безопасности. Этого сейчас достаточно. Больше, чем достаточно. Моё тело всё ещё гудит от пережитого, а разум пытается осознать масштабы произошедшего.

Все сомнения, если они вообще были, улетучиваются в ту же секунду, как я снова смотрю на него. Я знала, что он рельефный и мускулистый – чувствовала это, когда наши тела соприкасались, видела, как идеально сидит на нём костюм. Но без рубашки… Чёрт возьми, придётся повториться:

вау

. Этот мужчина – просто пир для моих глаз, голодных до такой красоты. Он выглядит как оживший греческий бог, с его широкими плечами и прессом, словно высеченным из камня. Его предплечья массивны, и мне безумно нравится, как напрягаются мышцы под кожей, когда его сильные руки тянутся к ремню. Тёмные волосы, густые и манящие, стелются от груди вниз узкой стрелой к поясу брюк, и я невольно привстаю на кровати, замирая в предвкушении, наблюдая, как он медленно расстёгивает ширинку.

Он ухмыляется, замечая мою реакцию, и не спеша стягивает боксеры с мощных, плотных бёдер. Его член огромен, он стоит навытяжку, твёрдый и блестящий от выступившей капли предэякулята. Мой взгляд прикован к нему, и внутри всё сжимается от желания.

— Нравится то, что видишь,

mi rosa

? – спрашивает он низким, немного хриплым голосом.

— Ещё бы, – только и могу выдохнуть я, чувствуя, как по телу разливается жар.

Он снова заползает на кровать, забирая у меня презерватив, и садится на пятки. Смотрю, как он ловко надевает его на внушительный член, и в голове проносится мысль... Боже, каково это было бы – взять этот гладкий, твёрдый стержень к себе в рот? Эта мысль обжигает, заставляя сердце биться быстрее.

Егор мягко укладывает меня обратно на спину и начинает осыпать нежными поцелуями ключицы, медленно поднимаясь к шее. Я широко раздвигаю ноги, приподнимая бедра, стремясь принять его. Но он лишь дразнит меня, прижимая головку члена к моему входу, не входя полностью. Каждый миллиметр – это пытка и наслаждение.

— Хочешь, чтобы мой член был внутри тебя? — шепчет он.

— Да! Пожалуйста!

Он проникает глубже, и волна влажного жара окатывает меня, когда я растягиваюсь, принимая его. Боже, какой он большой, какой... идеальный.

— Ты такая охренительно узкая, — мурлычет он, обжигая мою шею дыханием. — Сил нет сдерживаться.

— Не сдерживайся, — молю. — Пожалуйста. Я хочу чувствовать тебя внутри себя прямо сейчас. Мне нужно это.

Он издаёт животный рык и мощно проталкивается в меня, глубоко-глубоко. Первоначальный шок сменяется волной наслаждения. Каждое нервное окончание вспыхивает, когда он входит в меня с неумолимым ритмом. Его толчки попадают в невероятно чувствительную точку, о существовании которой я не подозревала. Из меня вырываются бессвязные хныканья, и я непроизвольно сжимаюсь вокруг него, притягивая ещё глубже. Пальцы впиваются в его плечи, царапая кожу. Воздух густой от наших стонов.

Он поднимает голову и впивается взглядом в мои глаза. В этот миг нет ничего, кроме нас двоих, и я понимаю: это правильно. Правильно на каждом уровне, который только можно представить — физическом, эмоциональном и новом, который я только сейчас открываю. Цепляюсь за него, как за спасательный круг, пока он несёт нас обоих всё выше и выше, к краю бездны наслаждения.

Его руки — колонны по обе стороны от моей головы. Его лицо покрыто лёгкой испариной, волосы прилипли ко лбу. Он смотрит на меня, в его глазах я вижу отражение своей страсти. Чувствую давление, знакомое покалывание разливается по бёдрам, перерастая в пульсацию, когда он вбивается в меня.

Крича его имя, я достигаю пика. Впиваюсь ногтями в его кожу, царапаю, чтобы удержаться на гребне блаженной волны. Всё ещё плыву на этом потоке, когда он наклоняется и накрывает мои губы своими, поглощая стоны наслаждения. Его темп нарастает, он гонится за своим освобождением.

— Чёрт! — ревёт он, настигая оргазм. Его бёдра содрогаются подо мной, глубокий голос напряжён и хрипл. Крепко держу его, ошеломлённая абсолютной интенсивностью происходящего. Он обмякает на меня, тяжёлый и мокрый. Опускает лоб на мой, мы пытаемся отдышаться. Грудная клетка вздымается, сердца стучат как сумасшедшие.

— Что, чёрт возьми, это было? — спрашивает он тяжело дыша.

Глажу его волосы, чувствуя себя невесомой. Тихо смеюсь, всё ещё слишком обессиленная, чтобы составить внятное предложение. Мозг будто расплавился, оставив только ощущение удовольствия и… чего-то большего. Думаю, это был риторический вопрос. По крайней мере, очень на это надеюсь. Потому что у меня нет логического ответа. То, что произошло между нами… это было невероятно, перевернуло мой мир, изменив что-то глубоко внутри. Понятия не имею, как жить дальше, зная, что такое возможно, не имея возможности испытать это снова. Как вернуться к прежней себе после такого? Это кажется немыслимым.

Глава 4. ЕГОР

Она лежит напротив меня на огромной кровати, обнажённая, и кажется абсолютно удовлетворённой после того, как я трахал её во второй раз. Несмотря на то, что я довёл её до оргазма уже четырежды, меня всё ещё подмывает заставить её застонать моё имя снова. Желание пульсирует, не унимаясь, словно требуя ещё одного доказательства моей власти над её телом, ещё одного звука, вырвавшегося из её горла только для меня.

Она протягивает руку, едва касаясь волос на моей груди, и встречается со мной взглядом. Но сейчас она выглядит иначе. Нерешительной, даже неуверенной. Как будто Диана, та дерзкая, раскрепощённая женщина с бейджика, покинула это здание, и на её месте осталась Майя – девушка, которая, кажется, не знает правил этой игры. Признаться, я и сам не до конца уверен в этом чёртовом этикете. У меня здоровый сексуальный аппетит, и недостатка в женском обществе я никогда не испытывал. Моя жизнь строится по чётким схемам, в ней нет места спонтанности или двусмысленности. Но я, чёрт возьми, никогда не оказываюсь в подобных ситуациях. И уж точно я не лежу вот так в постели после секса, оставляя себя полностью открытым для этой… хрупкой, опасной возможности нежности, этого рискованного шанса на объятия, на прикосновения, которые не связаны напрямую с сексом. Странно и пугающе осознавать, что моё лицо между её бедер или мой член глубоко внутри её тугой киски ощущались почему-то менее интимными, менее обнажающими, чем вот это вот – просто лежать рядом, касаясь кожей, в тишине, которая внезапно стала слишком громкой.

– Который час? – спрашивает она, а затем прикрывает рот рукой, зевая. Жест такой обыденный, такой человечный, что он пронзает мою тщательно выстроенную броню неожиданной остротой.

Тянусь через неё к тумбочке, чтобы взять свои часы, невольно прижимая её к матрасу своим телом. И не упускаю ни единой детали: ни как сбивается её дыхание от моего веса, ни как мой член мгновенно оживает, дёргаясь и наливаясь, от ощущения её мягкой кожи под моей. Это инстинктивная, животная реакция, на которую я, кажется, не способен влиять в данный момент.

– Почти три, – говорю, с усмешкой (или это всё же улыбка?) глядя на неё сверху вниз. Наблюдать за ней так, видеть её смущение – это что-то новое, что-то, что вызывает странное, незнакомое чувство.

Она закусывает нижнюю губу, и теперь выглядит ещё более нервной. И мать моя женщина, это очаровательно. Этот маленький жест, эта неуверенность в глазах – они совершенно не вписываются в образ той, кто только что стонала моё имя с такой страстью.

– Эм… я никогда раньше так не делала.

– Что? – дразню, не в силах устоять перед желанием заставить её покраснеть ещё сильнее. Её смущение действует на меня как магнит. – Занималась сексом? Потому что по тому, как ты стонала и выгибалась, когда я трахал тебя, я бы ни за что не догадался. – Смотрю на неё, ожидая реакции, пытаясь прочитать её, как сложный юридический документ.

– Нет! Конечно, я занималась сексом, – её голос звучит возмущённо, но румянец на щеках становится ярче. Она отводит взгляд. – Я имею в виду… вот это. Быть вот так… с кем-то, кого только что встретила. Ты, наверное, привык к женщинам куда более… искушённым, чем я. Сомневаюсь, что я твой обычный типаж.

Откатываюсь, опираясь на одну руку, чтобы посмотреть на неё. Её слова заставляют меня задуматься. Она права. Она совершенно не мой обычный типаж. Но я готов поспорить на все свои миллиарды, что это не потому, почему думает она. Моим типажом всегда были и остаются красивые женщины с яркими, выразительными глазами, способные зацепить взгляд. Но обычно они приходят с определённым набором ожиданий и правил, которые я знаю и которыми легко управляю. Майя другая.

Её взгляд невольно скользит по моим бицепсам, и она снова, блин, закусывает губу, прежде чем её глаза быстро возвращаются к моим. Румянец на её щеках усиливается, словно ей стыдно за то, что она так явно рассматривала мои мышцы. Да уж. Очаровательно. Это не та реакция, к которой я привык. Обычно женщины либо делают это открыто и уверенно, либо не делают вовсе. В ней нет этой наигранной искушённости. В ней есть что-то… настоящее. Что-то, что меня сбивает с толку и одновременно притягивает.

– Это довольно самонадеянно с Вашей стороны, госпожа Диана, – говорю, возвращаясь к игре, к маске, которая мне привычнее. Но внутри что-то уже изменилось. – Вы не имеете ни малейшего представления о том, какой мой обычный типаж. Так что же Вас на самом деле тревожит? – Смотрю на неё, пытаясь проникнуть за эту вуаль смущения и неуверенности, пытаясь понять, что происходит в её голове. Потому что то, что происходит в моей, абсолютно не вписывается в план.

Она приглушённо стонет, закрывая лицо руками, и я чувствую, как моё тело, ещё дрожащее от недавней разрядки, мгновенно напрягается. Что её так напугало? Или смутило? Смотрю на её свернувшееся клубочком тело, на спутанные волосы, на покрасневшие щёки, и во мне поднимается волна нежности, смешанной с собственным смущением от этой внезапной, непривычной близости.

– Всё! – выдыхает она в ладони, её голос глухой и полный растерянности, почти паники. – Ну… Что теперь? Мне просто встать и уйти? Как это вообще происходит? Я… я даже не знаю, как себя вести. То есть, для метро уже поздновато, конечно, но такси я, конечно, вызову. Наверное. – Она сжимается ещё сильнее, как будто надеясь стать невидимой.

Её вопросы застают меня врасплох, потому что они слишком… нормальные. Слишком обывательские для той бездны, в которую мы только что нырнули. Как, чёрт возьми, объяснить ей, что для меня это тоже в новинку, не выставив себя законченным извращенцем, который обычно платит женщинам за секс или использует их для своих специфических игр? Мой мозг юриста, привыкший просчитывать все ходы наперёд, лихорадочно ищет подходящую формулировку, протокол действий, сценарий. Но нет никакого сценария. Нет прецедентов. В моей жизни не было такого утра после такой ночи. Да уж, такой разговор точно будет звучать до чёртиков жутко, какую бы маску я ни надел. Лучше обойтись без объяснений, которые она всё равно не поймет. Или поймёт неправильно. Мой мир – это мир правил и исключений, мир контроля и власти. Но здесь, с ней, все правила сломаны.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Выпрямляюсь, опираясь на локоть, смотрю на неё. Пытаюсь придать голосу максимальное спокойствие, хотя внутри всё ещё бушует шторм ощущений – отголоски её криков, её дрожи, её полного подчинения всего несколько минут назад. Чувствую тяжесть в мышцах, приятную усталость и… что-то ещё. Что-то совершенно новое и непонятное.

– В этой ситуации нет никакого „обычно“, Майя, – говорю, стараясь, чтобы моё спокойствие не выглядело равнодушием. Я не равнодушен. Совсем нет. Это самое далёкое от равнодушия состояние, в котором я когда-либо находился. Мой пульс всё ещё слишком быстрый, а кожа покалывает от воспоминаний о её прикосновениях. – А что будет дальше – решать тебе. У меня нет никаких ожиданий… никаких *обязательных* ожиданий, – поправляю себя мысленно, чувствуя лёгкое раздражение от собственной неточности. Я *хочу*, чтобы она осталась. Это сильное, внезапное желание, которое совершенно не вписывается в мою привычную картину мира. Но не буду давить. Не сейчас. – Если тебе будет спокойнее уйти – пожалуйста. Я вызову тебе такси в любое место Москвы. Хоть в Люберцы, хоть на край света. Просто скажи. Но если не хочешь уходить… останься здесь. Со мной.

– С тобой? – её глаза смотрят на меня с немым вопросом, в котором читается и удивление, и лёгкий испуг, и, возможно, крохотная искра желания.

С тобой? Этот вопрос звучит так просто, но заставляет меня замереть. Я сам поражён не меньше её тем, куда всё это зашло, и тем, что я, Егор Князев, человек, который контролирует каждый аспект своей жизни, который держит людей на расстоянии вытянутой руки, который строит стены вокруг себя выше московских небоскрёбов, вдруг обнаруживаю, что отчаянно *хочу*, чтобы эта женщина, которую я встретил меньше суток назад на дурацкой свадьбе, осталась со мной в моём пентхаусе в "Гранд Отеле" на Арбате. И соглашаюсь, прежде чем успеваю проанализировать, *почему*.

– Ну… я, признаться, совсем обессилен, – начинаю, позволяя себе лёгкую, почти хищную улыбку. Моё тело гудит от напряжения и разрядки, каждая мышца ноет, но эта боль приятна, она – доказательство того, что я чувствую. – Потому что провёл последние несколько часов, буквально вытрясая душу из этой потрясающей подружки невесты, которую встретил сегодня вечером. Ты была… невероятна. На грани. Настоящий взрыв. – Замолкаю на секунду, наслаждаясь её смущением и собственным воспоминанием. – И, честно говоря, у меня нет ни малейшего намерения покидать эту постель в ближайшее время. Мои ноги просто не слушаются, а мозг отказывается думать о работе или о чём-либо, кроме тебя. Так что… да, если остаться, то со мной.

Дело не только в сексе. Хотя он был, без сомнения, лучшим в моей жизни. Невероятным. Диким. На грани. Как будто мы оба исследовали какие-то новые, неизведанные территории, толкаясь у самых границ возможного, проверяя на прочность себя и друг друга. Её податливость, её страсть, её готовность идти за мной… это было опьяняюще. Это напомнило мне те ощущения контроля, которые я ищу в шибари, но здесь они были спонтанными, необузданными. Но не только это. Я совершенно не привык к такому уровню связи с женщиной, который возник между нами за эту ночь. И дело даже не в этом невероятном сексе. По крайней мере, не только в нём. У меня было предостаточно отличного секса и раньше – с красивыми, умными, опытными женщинами, которые знали, чего хотят, и давали это. Я умею выбирать. Но ни с одной из них не было *такого*. Такой лёгкости. Такой глубины. Такого внезапного, необъяснимого притяжения не только тел, но и… душ? Какого лешего я вообще об этом думаю?

Отличается всё остальное. Мы проговорили всю ночь, в перерывах между приступами неуправляемой страсти, лёжа в этой огромной постели с видом на огни Москвы. Лежали, обнявшись, и просто разговаривали. О каких-то мелочах, о прошлом, о том, что нас волнует. И хотя я был предельно осторожен, стараясь не выдать и не выяснить ничего слишком личного, что могло бы нас идентифицировать за пределами этой комнаты – ни фамилий, ни деталей работы в "Князев и Ко", ни мест, куда мы ходим пить кофе по утрам, – мы поделились друг с другом вещами куда более интимными и сокровенными, чем, думаю, планировали оба. Её открытость, её уязвимость, её честность… Это было обезоруживающе. Это пробило брешь в моей защите. Она оказалась тем человеком, с которым невероятно легко и приятно разговаривать. Милая, тёплая и настолько искренняя в своей уязвимости, что было трудно не раскрыться ей в ответ, не сломать привычные барьеры, которые я выстраивал годами, защищая себя от мира и от потенциальной боли. По иронии судьбы, она, вероятно, теперь знает обо мне больше, чем большинство людей – за исключением моей семьи, конечно. Она видела меня таким, каким меня не видел никто, кроме, пожалуй, Валентина, который понимает эту тягу к исследованию границ, к выходу за рамки привычного.

Поэтому я позволяю себе еще немного побыть Демидом – беззаботным незнакомцем со свадьбы, который может позволить себе чувствовать, а не только анализировать и контролировать. Мягко отнимаю её руки от лица. Её кожа горячая под моими пальцами. Наклоняюсь и коротко целую её в губы, задерживаюсь на мгновение, чувствуя её дыхание, вкус ночи и страсти.

– Совершенно нормально провести здесь ночь и даже позавтракать со мной утром, – говорю с подчёркнутой галантностью, которая кажется мне самому немного фальшивой после всего, что было. Чувствую себя скорее дикарём, чем джентльменом. – В конце концов, я джентльмен.

*В душе*. – Добавляю про себя.

Она улыбается уголками губ, и этот взгляд, смесь смущения и понимания, пронзает меня насквозь. Она всё понимает.

– Ты вёл себя совсем не как джентльмен минут десять назад, – тихо бормочет она, и я не могу сдержать ответной улыбки.

Нет, определённо, не вёл. И, блин, мне бы очень хотелось снова перестать быть джентльменом до того, как она уйдет. Моё тело уже начинает восстанавливаться, пульсируя в такт не выплеснутому до конца желанию, и одна мысль о том, чтобы снова почувствовать её под собой, о её стонах, о её руках, цепляющихся за меня, вызывает новый прилив жара, мощнее, чем предыдущий.

– Возможно, – соглашаюсь, проводя большим пальцем по её нижней губе, чувствуя, как она слегка дрожит. – Но, кажется, у нас остался один презерватив для утра, – напоминаю, и в моём голосе звучит нечто, чего я не пытаюсь скрыть. Желание. Чистое, неприкрытое, властное желание, которое требует удовлетворения. – И будет охренеть как обидно его не использовать. Особенно после такой ночи.

Её глаза озорно блестят.

– Полагаю, что да.

Подмигиваю ей в ответ, при этом усиленно убеждая себя, что всё происходящее — лишь часть той игры, что мы начали. Игры, где я контролирую правила, где всё предсказуемо... Или, по крайней мере, должно быть предсказуемо. Это моя аксиома.

И когда она поднимает на меня взгляд, полный... ожидания? Доверия? Какого хрена? Я вдруг ловлю себя на совершенно несвойственном мне движении: перекатываюсь на спину и поднимаю руку, приглашая её устроиться у меня под боком, прижаться к плечу. Это не входило в план. Это не часть «игры».

Не помню, когда в последний раз позволял себе такую близость. Наверное, ещё до Новосибирска. До того, как я стал тем, кем стал — машиной, ориентированной только на результат и самоконтроль. Помню, с кем это было, но это было в другой жизни, с другим Егором Князевым — парнем, который верил в... что-то другое. В будущее. В долгие отношения. В тепло.

Прижимаюсь губами к её макушке, вдыхая тонкий, едва уловимый запах её волос, и изо всех сил стараюсь не утонуть в ощущениях. Её мягкое, податливое тело, свернувшееся у меня под рукой, кажется невероятно правильным. Слишком правильным. Слишком... желанным. Это сбивает с толку, нарушая привычный аналитический поток мыслей.

Но завтра всё закончится. Завтра снова наступит «реальная жизнь» — жёсткий мир сделок, судебных заседаний, цифр и контроля. Мир, где нет места этой... мягкости. Этим объятиям. Этому чувству, которое я не могу, не хочу называть.

Но только сегодня ночью, всего на несколько часов, я могу притвориться Демидом. Тем парнем, у которого всё просто и понятно. У которого есть нормальные, чёрт возьми, отношения с женщинами, который может вот так вот просто обнимать после секса, не анализируя каждый сантиметр кожи, не просчитывая каждый вдох, не ища подвоха в каждом движении. Не Егором Князевым — трудоголиком, циничным любителем жёстких игр, напрочь лишённым способности к привязанности и, как выяснилось, с дикими проблемами с обязательствами.

Глава 5. МАЙЯ

Боже всемогущий, сколько же я выпила прошлой ночью? В висках пульсирует тупая, ноющая боль, а во рту суше, чем в пустыне Сахара. Зевая, возвращаюсь из небытия в сознание и блаженно потягиваюсь на прохладных простынях. Они такие дорогие, роскошные на ощупь… совершенно не похожие на моё видавшее виды постельное бельё в моей крохотной студии в Люберцах.

Глаза моментально распахиваются, когда воспоминания о прошедшей ночи обрушиваются на меня лавиной. Чёрт. Я ведь не у себя, правда? Была свадьба. Был невероятно горячий мужчина. Был ещё более горячий секс. Боже. Мой. Небесный.

Сердце заходится птицей в грудной клетке, и я оглядываюсь в поисках хоть какого-то его присутствия. Комната пуста, но из ванной доносится шум воды. Поднявшись на локтях, разглаживаю волосы, тут же ощущая нежную боль в каждом суставе, каждом сантиметре тела, когда двигаюсь. Ого. Это была действительно какая-то совершенно безумная ночь, и теперь мне впервые в жизни предстоит «прогулка позора». И я буду совершать её в сиреневом платье подружки невесты без бретелей, что почему-то кажется ещё более унизительным – да, я была настолько банальна. Прячу лицо в ладонях и тихо стону.

— Так плохо себя чувствуешь? — слышу его совершенно гладкий, бархатистый голос и поднимаю глаза, чтобы увидеть Егора, выходящего из ванной. На нём нет ничего, кроме белого полотенца, небрежно обёрнутого вокруг бёдер. Кожа ещё влажная, и он выглядит настолько соблазнительно, что хочется немедленно его попробовать… или, по крайней мере, лизнуть.

Пока я прокручивала в голове события прошлой ночи, у меня мелькнула мысль: а вдруг алкоголь просто заставил его казаться сексуальнее, чем он есть на самом деле? Но нет. Вот он, передо мной, все такой же горячий, как земное ядро. Внезапно я чувствую себя ужасно неловко, лёжа голой в его постели, с копной растрёпанных волос и дыханием, ещё не знавшим зубной пасты. Должно быть, я выгляжу как полное стихийное бедствие, особенно по сравнению с ним.

— Не так уж плохо, если учесть обстоятельства, — отвечаю с лёгкой, чуть дрожащей улыбкой. — Просто размышляю о пути домой, обратно в свою студию, в этом вот платье.

— Эй, это Москва. Здесь никто даже не заметит. Но не волнуйся. Я попрошу своего водителя отвезти тебя.

Его водителя? Кто вообще имеет личного водителя? Это такая странная мысль, и мне от неё становится не по себе. Он, конечно, не сунул мне в руку пачку денег, но то, что меня собираются просто передать кому-то из персонала, всё равно заставляет чувствовать себя немного дешёвкой. Чего я ожидала? Что он проводит меня до дома? Что мы будем прогуливаться, взявшись за руки, по какому-нибудь московскому парку, как герои дурацкой романтической комедии? Это была связь на одну ночь, и мы ничего друг другу не обещали.

Он начинает одеваться, доставая чистые боксеры из полного ящика и рубашку из переполненного гардероба.

— Погоди, — говорю, хмурясь. — Ты что… правда

живёшь

здесь?

Он натягивает белую выходную рубашку, но оставляет её расстёгнутой. Чёрт, какой же у мужчины пресс. С лёгким замешательством он поднимает бровь.

— Типа, да? Я же говорил тебе вчера, что только вернулся. Сейчас в процессе покупки квартиры, но эти дела тянутся целую вечность. Проклятые юристы всё тормозят. — Он ухмыляется собственной шутке, будто только что отпустил гениальный каламбур, и продолжает одеваться.

Прежде чем успеваю что-либо ответить, в дверь раздаётся стук, и я инстинктивно натягиваю простыню до самого подбородка. На всякий случай, знаете ли, вдруг у стучащего рентгеновское зрение, и он может видеть сквозь двери и стены. Моя нервозность, едва утихшая после пробуждения, снова накатывает волной.

— Расслабься, — говорит он, направляясь к выходу из спальни. — Я обещал тебе завтрак, и подумал, что нам обоим будет приятнее поесть в уединении, а не в ресторане.

Ну да. Особенно мне, в этом вчерашнем платье подружки невесты. Мы вдвоём выглядели бы нелепо. Кстати о платье, я вспоминаю, что оно в другой комнате, там же, где и завтрак. Внезапное урчание в животе ясно дает понять, что моему телу срочно нужна еда, и я оглядываюсь вокруг, ища что-нибудь, что можно было бы надеть.

Когда он возвращается в спальню, то застаёт меня, спешно забирающуюся обратно под одеяло.

— Не скромничай, — ухмыляется он, глядя на одну обнажённую ногу, которая всё ещё выглядывает из-под простыни. — Неужели я не целовал каждый сантиметр твоего тела прошлой ночью, Диана?

Чувствую, как заливаюсь румянцем, и он, кажется, изо всех сил старается скрыть своё веселье, протягивая мне рубашку. Это та самая, что была на нём вчера вечером, и она до сих пор пахнет его одеколоном — таким терпким, дорогим, пьянящим ароматом, который мгновенно переносит меня обратно в горячие моменты нашей ночи.

— Пойдём, поедим. Получишь свою дозу кофеина. Не знаю, как ты, а мне нужно работать.

Натягиваю рубашку, радуясь, что она хотя бы прикрывает мои ягодицы, и следую за ним в гостиную. На столике стоит поднос, уставленный свежими фруктами, выпечкой и блинчиками. Обеденный стол накрыт на двоих. Он берёт себе еду и кофе и наблюдает за мной, пока я с некоторой нерешительностью делаю то же самое. Это всё кажется настолько странным, нереальным, и мне отчаянно хочется поскорее сбежать. Он выглядит другим сегодня утром. Более отстранённым, холодным. Слишком вежливым, будто мы едва знакомы. Куда делся тот страстный, внимательный мужчина, с которым я провела ночь?

Он по-прежнему чертовски красив, но как-то менее доступен. Прошлой ночью, до всего этого сносящего крышу секса, мы разговаривали. Серьёзно разговаривали. О нашем детстве, наших семьях, наших мамах. Сегодня утром он, кажется, больше заинтересован в своём телефоне. Я говорю себе, что просто веду себя как дура, и наливаю себе чашку кофе. Дымный аромат высококачественного кофе мгновенно заставляет меня почувствовать себя немного лучше. По крайней мере, есть что-то привычное и успокаивающее в этом утре.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ты работаешь в воскресенье? — спрашиваю, хватая слоёный круассан и садясь напротив него. Откусываю кусочек, роняя целую россыпь крошек прямо на своё декольте, обнажённое в распахнутом вороте рубашки.

Он пристально смотрит на мою грудь, и его челюсть едва заметно дёргается. Подавляю улыбку от его реакции, но затем здоровая доза самокритики бьёт меня по заднице. А что, если я всё поняла совершенно неправильно? Может быть, он помешан на чистоте и у него сейчас нервный срыв из-за этого беспорядка?

— Да, работаю. Я работаю каждый день. А ты?

Смахиваю крошки, замечая, как его глаза следуют за движением моих пальцев, и пожимаю плечами.

— Я не настолько важна, чтобы работать в воскресенье. Хотя завтра выхожу на новую работу.

— Ту самую, с начальником-самодуром?

Невольно морщусь, вспоминая наш вчерашний разговор. Я дала ему какую-то скудную информацию о своей новой работе. Ничего конкретного о том, чем буду заниматься или на кого работать — я не настолько неосторожна или глупа — но я определённо рассказала ему вещи, которые стоило бы держать при себе. Диана была слишком болтлива. Она была пьяна и уязвима. А я сейчас просто Майя. И мне стыдно.

— Ну, теперь мне стыдно, что я так сказала. В смысле, это просто повторение сплетен. Когда я встретилась с ним на собеседовании, он был нормальным. Даже приятным. И, может быть, это не так уж странно, что у него такая репутация — нельзя же стать боссом огромной фирмы, не будучи… скажем так, требовательным, верно? Люди говорят, что он сумасшедший перфекционист с завышенными стандартами. Но опять же, возможно, это и неплохо, учитывая, сколько людей на него работают.

Он кивает и кладёт телефон на стол.

— Нет, не неплохо. И до тех пор, пока он требует таких же высоких стандартов от себя самого, это, вероятно, не делает его самодуром. Но если он окажется таковым, тебе не обязательно продолжать у него работать.

Качаю головой и отпиваю кофе, улыбаясь тому, насколько простым ему кажется выход из ситуации.

— Что смешного? — спрашивает он, слегка хмурясь.

— Этот комментарий. Только мужчина вроде тебя мог сказать такое.

— Мужчина вроде меня?

— Ага, ну знаешь. — Машу рукой, указывая на роскошную комнату, на вид из окна, на всё это великолепие, которое кричит о его статусе. — Парни, которые живут как Брюс Уэйн.

— Ты думаешь, я Бэтмен?

— Честно говоря, я бы не удивилась. Твоего водителя случайно не Константин зовут? — Чувствую, что вот-вот начну нести полную чушь, и мне нужно заткнуться. Это просто нервы. Чёртовы нервы и похмелье.

— Вообще-то Константин, — отзывается он, и в его глазах мелькает что-то, что я не могу расшифровать.

— Ох. Ну ладно. В общем, обычные люди — такие, как я — не могут просто так уйти с хорошей работы только потому, что начальник оказался самодуром, понимаешь? Нам нужны такие мелочи, как медицинская страховка и деньги на продукты, и чтобы платить за аренду.

Он пристально смотрит на меня, и я чувствую, как румянец ползёт по шее. Думаю, он может посчитать мои слова грубыми, даже если это чистая правда. После развода с Сергеем деньги стали очень большой проблемой, а мой ограниченный опыт работы означал, что мне приходилось браться за множество временных подработок. Никого не волнует, что ты окончила классный универ, когда им нужен просто кто-то для офиса. Полагаю, это заставило меня как никогда осознать важность самостоятельности, особенно учитывая проблемы со здоровьем моей мамы.

— До меня доходили слухи о таких вещах, как аренда, — медленно говорит он, тон его спокойный, но в то же время ледяной. — Конечно, здесь, в моей башне из слоновой кости, меня никогда не беспокоили такие тривиальности. Моя жизнь, естественно, совершенно идеальна во всех отношениях и абсолютно свободна от стресса и беспокойства. Как твой круассан?

Моргаю, глядя на него. Полагаю, богатство не означает автоматически отсутствие проблем, но мужчины вроде Егора понятия не имеют о жестоких трудностях реального мира. И это не его вина; это просто факт жизни.

— Вкусный. Эм, я думаю, мне пора идти. Оставить тебя строить свою империю или скупать целые районы, или что там у тебя сегодня в списке дел.

Он кивает и смотрит на меня поверх пара от своей кофейной кружки.

— Хорошо. Но на тебе моя любимая рубашка. Я бы хотел получить её обратно, прежде чем ты уйдёшь.

Серьезно? Этот парень думает, что я какая-то международная воровка рубашек?

— Конечно, ты получишь её обратно. Я почти уверена, что выйти отсюда только в твоей рубашке и своих трусиках будет выглядеть даже хуже, чем в платье подружки невесты.

— Тогда снимай.

— Что? Прямо сейчас? Ты не можешь подождать хотя бы пять минут?

— Нет. Это моя любимая рубашка. Снимай. Сейчас же, Диана, — требует он.

Я уже собираюсь назвать его последним козлом, как вдруг вижу выражение его тёмных глаз. Это не взгляд человека, которому не всё равно на рубашку. Это взгляд человека, которому не всё равно на то, что под рубашкой. И моё тело немедленно реагирует как на огонь в его глазах, так и на приказ в его голосе. Губы дрожат, когда я слизываю с них последнюю крошку круассана.

Пульс учащается, и я сжимаю бёдра в ответ на мягкую, ноющую пульсацию, которая теперь ощущается между ними. Чёрт. Что такого в этом мужчине, что он заставляет меня вести себя совершенно не свойственно? Я обычно такая сдержанная, такая правильная… а с ним превращаюсь в кого-то другого. В кого-то, кто жаждет его прикосновений, его власти, его взгляда.

Он поднимает одну бровь, выглядя абсолютно спокойным и собранным, в то время как я дрожу перед ним, сгорая от собственного желания и смущения.

— Почему, — тихо говорю, вставая, — я веду себя так, когда с тобой? Я обычно очень приличная женщина, знаешь ли.

Расстегиваю рубашку дрожащими пальцами, и он следит за каждым моим движением. Его взгляд прикован к моим рукам, к обнажающейся коже.

— Уверен, что это правда. Но разве так не веселее?

Это не просто веселее, это головокружительно. Это как отпуск от моей реальной жизни, от того, чтобы быть самой собой, Майей Ильиной, разведённой женщиной с проблемами и обязательствами. Я даже не уверена, что мне нравится этот мужчина, с его резкими перепадами настроения от горячего к холодному, от внимательного к отстранённому, но я определённо хочу его. Хочу до дрожи, до потери дыхания. Медленно сбрасываю мягкий хлопок с плеч и неторопливо обхожу стол, совершенно голая. Игнорируя каждый инстинкт, который кричит мне, что я должна стесняться, протягиваю ему рубашку. Его пальцы едва касаются моих, когда он берет её, а затем он небрежно бросает её на пол.

Мой рот приоткрывается в притворном ужасе.

— Я думала, это твоя любимая рубашка?

— Соврал. — Резким рывком за запястье он тянет меня к себе, на колени. Откидывая мои волосы одной рукой, вторую он тут же запускает между моих бёдер. Я хотела бы заставить его немного потрудиться, но у моего тела другие планы, и я уже мокрая, готовая принять его. Запрокидываю голову, и он кусает мою кожу, проводя зубами по линии челюсти и целуя шею.

— Егор, — выдыхаю, когда его пальцы скользят между моих влажных складочек.

— Ты ведь понимаешь, что не уйдешь из этого номера, не получив ещё один оргазм, Диана?

Ликую, когда извиваюсь у него на коленях и чувствую, насколько твёрд его член.

— Надеюсь, что нет, — стону, пока его пальцы продолжают дразнить меня, доводя до предела.

— Такая мокрая, — выдыхает он, и эти слова обжигают сильнее любого прикосновения, проникая прямо под кожу. Он двигает пальцами внутри меня, резкими, уверенными толчками, исследуя глубину, и этот... откровенно непристойный, влажный звук наполняет пространство вокруг, кажется, заглушая даже гул города за окном. Оргазм нарастает, волной подкатывая всё ближе, набирая силу с каждым его движением. Обхватываю его шею руками, пальцы путаются в жёстких волосах на затылке, притягивая его ближе, и прикусываю нижнюю губу, чтобы не застонать слишком громко, чтобы удержать этот крик наслаждения, рвущийся из груди.

— Вот так,

mi rosa

. Покажи мне, как сильно ты хочешь мои пальцы, — шепчет он прямо в ухо, и его голос хриплый, низкий, требовательный. От этого шёпота мурашки бегут по коже, вниз по позвоночнику, а низ живота сводит судорогой в предвкушении. — Я доведу тебя до пика. До самого края. А потом... потом я раздвину твои ноги прямо на этом столе и погружусь в тебя по самую рукоять. Глубоко. До конца.

От его слов внутри всё сжимается, непроизвольно стискиваю его пальцы, пытаясь удержать эту нарастающую волну, эту сладкую агонию. А когда подушечка его большого пальца скользит по моему набухшему бутону, нежному и чувствительному до дрожи, ноги подкашиваются, дрожь пробегает от бёдер до кончиков пальцев, откликаясь в каждой клеточке тела.

— Ох, чёрт... Егор! — вырывается из груди, полустон, полукрик. Оргазм накрывает с головой, не просто волной, а настоящим цунами, которое сносит всё на своем пути, топя меня в водовороте чистого, ослепляющего наслаждения. Мир сужается до этой точки, до этих ощущений, до его пальцев внутри меня. Он чувствует это, чувствует мой пик, чувствует, как моё тело пульсирует вокруг его руки, и его пальцы продолжают плавные, завершающие движения, выжимая последние капли сладости из моего тела, растягивая удовольствие, доводя до изнеможения. А потом он наклоняется и властно, почти хищно накрывает мой рот своим, вбивая поцелуй глубоко, до самого нутра, забирая мой стон, мою дрожь, моё всё.

Этот мужчина... он просто чёртов волшебник. Невероятно, как он чувствует моё тело, как доводит меня до такого состояния лишь прикосновением. Ни с кем, никогда я не чувствовала ничего подобного. Моё тело не откликалось с такой силой, с такой готовностью, с такой абсолютной капитуляцией. Он отрывается от моих губ, и я растекаюсь под его взглядом, тону в этих невероятных, глубоких карих глазах. Они смотрят на меня с такой интенсивностью, что кажется, видят насквозь. Я знаю, я неопытна. Мой брак был... другим. Спокойным. Без таких взрывов, без такой химии. Но разве возможно испытывать такую физическую, всепоглощающую реакцию без того, чтобы это что-то значило? Без того, чтобы это было не просто животным влечением, мимолётным удовлетворением? Неужели я настолько наивна, настолько привыкла искать смысл там, где его нет, или мне только кажется, что в его идеальных чертах, когда он смотрит на меня вот так, проскальзывает едва уловимый отблеск чего-то большего, чем просто желание? Чего-то... человеческого?

Он поднимается, а мои ноги всё ещё обхватывают его талию, инстинктивно цепляясь за него. Вишу на нём, прижатая к его сильному телу, чувствуя, как одна его рука крепко держит меня за ягодицы, не давая соскользнуть, удерживая меня в этой головокружительной позе. Другой рукой он одним широким, небрежным движением сметает всё со стола – чашки, тарелки, какие-то бумаги летят на пол с грохотом, звоном, шелестом. Но ему, кажется, абсолютно наплевать на этот хаос, на звуки, на мир за пределами нас двоих. В этот момент существует только он и я. Только это дикое, первобытное желание, которое заполняет все вокруг, вытесняя любые мысли.

Он аккуратно опускает меня на спину, прямо на гладкую, прохладную поверхность стола. Моё тело ещё дрожит от пережитого оргазма, но уже готово к новому витку. Он раздвигает мои бёдра, и его горящий взгляд буквально прожигает кожу, останавливаясь на мне, оценивая, желая.

— Чёрт... — выдыхает он, и в этом выдохе столько неприкрытого, животного желания, что у меня перехватывает дыхание. Он изучает моё тело, лежащее перед ним, беззащитное и открытое, и его глаза... они полыхают таким огнём, что кажется, могут поджечь всё вокруг.

— Ты... ты просто чертовски возбуждаешь, — рычит он, и я чувствую, как краска стыда и похоти заливает щёки, поднимаясь от груди к самому лицу.

Он достаёт из кармана последний презерватив – тонкий шорох упаковки, напоминание о том, что это реальность, а не сон, что есть границы, правила. Расстёгивает ширинку, и вот он уже готов. Мощный, напряжённый, прекрасный в своей сосредоточенности. А я... я уже давно готова. Влажная, дрожащая, сгорающая от нетерпения, от ожидания его проникновения. Вскрикиваю, не сдерживаясь, когда он подхватывает мои ноги и закидывает их себе на широкие плечи, почти складывая меня пополам, сгибая в невероятной позе. И затем, медленно направляет себя ко входу.

Его руки скользят к моей груди, и в тот же миг он с силой входит в меня, заставляя моё тело вздрогнуть от неожиданности и остроты ощущений. Пальцами он дразнит мои затвердевшие соски, перекатывая их между большим и указательным пальцами. Это на грани – тонкая линия, где наслаждение смешивается с почти болезненной чувствительностью, и я задыхаюсь от этого идеального баланса. Мои ладони судорожно ищут опору на гладкой полировке стола, но его толчки такие мощные, резкие и стремительные, что я скольжу вперёд-назад вместе с каждым его движением, не в силах удержаться на месте. Мир сужается до этих ощущений – его тела в моём, его силы и напора.

— Тебе повезло, что мне нужно работать, — рычит он низким, хриплым голосом прямо над моим ухом, ни на секунду не сбавляя темпа. Каждый его толчок выверен, словно он знает, куда метит, и попадает прямо в цель. — Иначе я бы приковал тебя к кровати и трахал бы тебя весь день напролёт.

От этих слов по телу пробегает дрожь – смесь страха и дикого, запретного желания.

Его грязные слова, этот шёпот обещаний и угроз, толкают меня через край. Когда он наклоняется, чтобы прикусить мою шею, я не сдерживаюсь и снова, кажется, уже в сотый раз, выкрикиваю его имя, растворяясь в пике наслаждения.

— Кончи для меня, Майя, — приказывает он властно, вколачиваясь в меня последним, самым сильным толчком. Его голос полон решимости, почти жестокости. — Потому что если это последний раз, когда я тебя трахаю, я позабочусь о том, чтобы ты запомнила это надолго. Чтобы ты почувствовала это каждой клеточкой своего грешного тела.

И вот тут, на самом пике, когда тело содрогается от оргазма, а в ушах ещё звучат его слова, меня вдруг накрывает совершенно неуместная тоска. Она сворачивается тугим узлом внизу живота, и за веками предательски щиплет, предвещая слёзы. Быстро моргаю, прогоняя их, и пытаюсь сосредоточиться только на послевкусии этого дикого, неистового наслаждения, которое его тело только что выжало из моего. Это было... это просто было. Единоразовая акция. Случайная встреча, не обещающая продолжения. Я никогда больше его не увижу. И это именно то, чего я хочу, отчаянно убеждаю себя. Это ведь именно то, что мне сейчас нужно? Полное отсутствие обязательств. Никаких надежд. Просто... разрядка. Так ведь? Так ведь я решила? Так ведь должно быть? Но почему тогда эта странная, давящая пустота внутри? Почему возникает это мучительное "А что, если..."?

Глава 6. ЕГОР

Прижимаюсь губами к макушке пушистой головки моего племянника и вдыхаю его неповторимый запах. У меня не было и мысли, насколько волшебным он окажется, или как этот запах маленького человека в сочетании с детской присыпкой может превратить меня в размазню.

Мне никогда не были интересны дети – ни свои собственные, ни чужие, чтобы над ними сюсюкать, – но я бы отдал последний вздох, лишь бы этот пухлый карапуз рассмеялся.

Он цепляется пальчиками за мою бороду и улыбается, по его подбородку стекает капля слюны. Стираю её кончиком большого пальца, и он визжит от восторга. Может, в этом всё дело – так чертовски легко заставить их смеяться, сделать их счастливыми. Грустно думать, что в конце концов он станет таким же проблемным, как и все мы.

А может, и нет, думаю я, когда ко мне подходит моя невестка. Может, он станет идеальным сочетанием Алининой беззаветной доброты и солнечного нрава с целеустремленностью и амбициями моего старшего брата.

– Дай мне его, Егор. Ему пора спать, – говорит Алина, тепло улыбаясь мне. Щёки у неё разрумянились, волосы слегка растрёпаны.

За её спиной появляется Кирилл с бутылкой мерло в руке.

– Хочешь, я подержу его, corazón?

Она сладко улыбается ему, и я клянусь, он тает на глазах. Будто Злая Ведьма Бастинда из Волшебника Изумрудного города, на которую вылили воду. Он сейчас совсем под каблуком – не то чтобы я его винил. Алина замечательная, и с ней он стал счастливее, чем я когда-либо видел. А это непросто, учитывая ту удачливую жизнь, что Кирилл вёл и до встречи с ней.

Он из тех, кому всегда всё давалось легко — спорт, учёба, работа, женщины. Он много работал и не менее усердно отдыхал. Как и все мы, он был опустошён после потери мамы, но при этом всегда казалось, что он уверенно шагает по золотой дорожке. Я всегда отчасти преклонялся перед ним, хоть он и всего на несколько лет старше меня. Отец всегда видел в нём того, кто продолжит род Князевых, и, похоже, был прав. Леонид — живое тому доказательство.

— Нет, — заверяет его Алина. — Иди, выпей с братьями. Я справлюсь. И, кажется, мне самой тоже пора вздремнуть.

Я почти уверен, что мой старший брат на это рычит, но я игнорирую его и неохотно позволяю Алине забрать ребёнка из моих рук, но не без прощального поцелуя в макушку.

— До скорого, малыш, — он гулит и машет мне пухлыми кулачками.

Первые четыре месяца жизни племянника я провёл в Новосибирске, но теперь вернулся в Москву, где мне и место. Мне нужно наверстать упущенное дядино время, и я намерен насладиться каждой его сладкой минутой.

Шум в гостиной успокаивает, напоминая о гораздо более счастливых временах, когда мы все жили здесь, и мама была ещё с нами. Какое-то время после её ухода наш семейный дом казался мне тюрьмой, каждая комната — напоминанием о том, что мы потеряли, а запах её духов, казалось, всё ещё витал в каждом коридоре. Будто это место было проклято, и мы все страдали.

Я рад вернуться сюда, начать всё заново, снова собрать всех братьев Князевых вместе — именно так, как она хотела бы. Будто зная, о чём я думаю, Кирилл утешающе сжимает моё плечо.

— Давно мы все не собирались здесь на воскресный ужин, да?

Последние три месяца прошли как в вихре, пока я завершал дела своей прошлой жизни в Новосибирске, так что это первый раз, когда я выбрался домой с тех пор, как родился Лёня. Неожиданный ком подкатывает к горлу, и я сглатываю его.

— Да. Ей бы это понравилось.

— Точно. Жаль, ей не довелось познакомиться с Алиной, подержать Лёню на руках. — Вижу внезапный блеск слёз в его глазах, и меня это пугает. Кирилл Князев не тот человек, который плачет, чёрт возьми.

Он смахивает влагу и смущённо улыбается.

— Только посмей сказать хоть одной живой душе, что ты видел, как я плачу за воскресным ужином. Потом век не отмоешься.

— Значит, я не могу всем рассказать, что отцовство превратило тебя в эту эмоциональную размазню, от которой ты раньше закатывал глаза?

Он сильно бьёт меня кулаком по руке, до онемения. Крякаю, но мне не привыкать. Когда растёшь с четырьмя братьями, кто-то всегда ходит с онемевшей рукой. Это жестоко.

Он кивает в сторону наших троих братьев, которые сбились в кучу у большого дубового кофейного столика, который родители привезли из своего первого дома в Испании.

— Лучше зайти туда, пока Дима с Русланом не выпили весь хороший виски.

Замечаю знакомую чёрную этикетку на бутылке.

— Отец знает, что они стащили его пятидесятилетний Макаллан?

Кирилл пожимает плечами.

— Старик так счастлив, что мы все собрались под одной крышей, что, уверен, он позволит нам осушить весь свой погреб. К тому же, он слишком занят готовкой ужина, чтобы интересоваться, чем мы сейчас занимаемся.

Представляю его в фартуке с надписью «Я здесь босс» – том самом, что подарила ему мама незадолго до своей смерти. Это вызывает улыбку на моём лице и почти слёзы на глазах. Только напоминание о том, что я только что дразнил Кирилла за слабость, сдерживает их.

— Не верится, что он до сих пор не нанял себе повара.

— Ты же знаешь его. Упёртый. К тому же, это хоть как-то его занимает.

Он не ошибается. Наш отец построил свою технологическую компанию, превратив её в многомиллиардный глобальный конгломерат, каким она является сегодня, и он потрясающий человек, но он не стал прежним после смерти мамы. Это тяжело ударило по всем нам, но для него это было как потерять половину себя. У него был сердечный приступ, и хотя он полностью восстановился, это беспокоит.

Георгий Князев – не дряхлый дедушка, он по-прежнему сила, с которой нужно считаться, несмотря на то, что ему скоро семьдесят, но это одна из причин, по которой я вернулся. Он не будет рядом вечно, как он любит регулярно нам напоминать.

Кирилл направляется через комнату, и я иду за ним. Чувствую, что провёл большую часть жизни, следуя за Кириллом, и, честно говоря, он никогда не вёл меня не туда. Он убедил меня полностью вложиться в юридическую фирму вместе с ним, и это сработало — моя работа — любовь всей моей жизни.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он садится на один из больших удобных диванов, и я плюхаюсь рядом.

— Ну что, как её звали? — спрашивает Дима, едва мой зад касается сиденья.

Надо было знать, что я ничего не могу скрыть от этих четверых.

— Звали кого? — Всё равно притворяюсь невеждой. Попытка не пытка, к тому же это его чертовски разозлит.

Дмитрий слегка прищуривается, но в глазах его светится явное веселье, смешанное с лёгкой досадой.

— Девушка, из-за которой ты вчера меня прокатил. Надеюсь, это всё-таки девушка. Если я узнаю, что ты опять отменил встречу из-за работы, чувак…

Я уже не в первый раз отменял встречи с ними из-за работы, и каждый раз это вызывало лёгкое раздражение. Но мои приоритеты были чёткими с тех пор, как мне перевалило за двадцать и всё остальное в моей жизни пошло к чертям.

Работа меня никогда не подводила. Она не умирает, не уходит от меня, не заставляет чувствовать себя ничтожеством или уязвимым. Работа – лучшая жена, какую я мог бы иметь, надёжная, предсказуемая, отвечающая на вложенные усилия.

И из всех братьев Князевых именно меня можно назвать трудоголиком, даже учитывая, насколько они все целеустремленные и амбициозные. Кроме Валентина, конечно. Наш младший брат борется со своими демонами, и они сожрали бы моих на завтрак. Его путь совсем другой.

Братья смотрят на меня, ожидая ответа. Три пары глаз – Кирилла, Руслана и Дмитрия – ждут какой-то реакции. Анализирую их внимание, как анализировал бы показания свидетеля.

— Её зовут, эм… Диана. Это была разовая встреча. Больше я с ней не увижусь, – отвечаю, стараясь, чтобы голос звучал ровно.

— Ты прокатил меня ради какой-то девицы, с которой больше не увидишься? Чувак. — Дмитрий театрально качает головой. — Хоть бы ради кого-то особенного.

— Кого-то особенного? – Руслан снова поднимает бровь, в глазах его читается удивление, граничащее с насмешкой. – С каких пор ты веришь в такую романтическую чушь?

— Да ну тебя, брат, – говорит Дима, отмахиваясь. – Я смотрю много сериалов.

Руслан протягивает мне стакан, и я с благодарностью принимаю его. Отпивая, наслаждаюсь тем, как терпкий виски согревает горло, почти так же, как и эта немного агрессивная, но родная перепалка между братьями. В ней есть своя предсказуемость.

— Я не завожу «особенных», – повторяю, – и больше ни с кем из них не встречаюсь.

Морщусь. Это не совсем правда. Я долго жил в Новосибирске, строил там свой мир, и хотя люблю семью, они не так уж много знают о моей жизни там. Они видят только то, что я им показываю, тщательно отфильтрованную версию моего мира – успешный юрист, партнёр фирмы, трудоголик.

Ничего лишнего. Но теперь, когда я вернулся в Москву, в самый центр их жизни, возможно, эта стратегия должна измениться.

— Ну, кроме девушек, которых я… — Слизываю остатки виски с губ, внезапно чувствуя лёгкое напряжение. — Девушек, которых я нанимаю.

Руслан снова поднимает бровь, на этот раз с явным удивлением. Ни тени осуждения, только профессиональный интерес, как будто я сообщил о новой инвестиции.

— Девушек, которых ты нанимаешь? Вроде проституток?

Качаю головой, пытаясь подобрать точные слова.

— Не совсем. Это чуть сложнее. — Делаю ещё один глоток виски, собираясь с мыслями. — Это профессиональные женщины из эксклюзивного агентства в Новосибирске. Женщины, с которыми у меня были постоянные «договорённости». Всё было чётко, без сюрпризов. Устраивало нас всех.

Руслан озадаченно смотрит на меня.

— Но почему ты не можешь просто знакомиться с женщинами по старинке? Ты же богат. Успешен. И… ухожен.

Хмурюсь.

— Ухожен?

Дмитрий толкает Руслана локтем в бок и ухмыляется мне.

— Он имеет в виду, что объективно ты горяч.

— Мне тоже любопытно, Егор, — добавляет Кирилл, подключаясь к допросу. — Не могу представить, что у тебя нет предложений.

Чёрт возьми. Я не просто открыл ящик Пандоры, я вывалил его содержимое прямо посреди гостиной, чтобы каждый мог потыкать в него палкой. Объяснить это сложно, потому что они правы – недостатка в предложениях нет. Никогда не было. Вопрос не в количестве, а в качестве, в самой сути.

У меня просто нет ни времени, ни, что гораздо важнее, терпения для всей этой банальщины, которой является стандартное ухаживание. Пустопорожняя болтовня, от которой засыпаешь на ходу. Вся эта муть про «узнать друг друга». Фальшь притворства, будто мы здесь не просто для того, чтобы утолить животный голод.

Это всё настолько ненастоящее, особенно когда я чётко знаю, что не ищу никаких отношений. Мне нравятся женщины, очень нравится секс, но я не создан для привязанностей, которые требуют времени, усилий и, главное, уязвимости.

А притворяться кем-то другим, только чтобы добраться до той части вечера, когда можно сбросить одежду? Нет, это не для меня.

Мои «особые договорённости» куда честнее. Куда эффективнее. И уж точно экономят время — время, которое я могу потратить на работу, на сделки, на то, что действительно имеет значение.

— Так просто легче, — объясняю, чувствуя, как в голосе проскальзывают привычные деловые нотки. — Эффективнее. Они делают свою работу, не задают лишних вопросов и не ждут светских бесед. Мы оба знаем правила игры и наши роли. И, что немаловажно, у них не возникает возражений по поводу следов от верёвок.

Кирилл фыркает, чуть не поперхнувшись своим виски.

— Следов от верёвок? Интересно, что за извращения тебя так увлекли?

Мы с Валентином встречаемся взглядами. У него всегда был широкий кругозор, но путешествия добавили моему младшему брату ту глубину, которой раньше не было. Именно поэтому он единственный, с кем я когда-либо говорил об этом. Он бросает на меня понимающий взгляд и отвечает вместо меня.

— Это называется Шибари. Японское искусство эротического связывания веревками. То, как веревки создают узоры на коже, контраст текстур… это не только про секс. Для некоторых это почти духовная практика, или, как минимум, очень осознанная.

Хм. Осознанная. Как раскрашивание. Было что-то невыносимо милое в том, как та взрослая и совершенно сногсшибательная женщина вчера вечером играла с карандашами. В её сосредоточенности, в лёгкой улыбке. В том, как этот простой, почти детский акт выбивался из всего, что я привык видеть. Это было…

странно

. И от этого почему-то невероятно притягательно.

Валентин усмехается, поднимая в приветствии свою кофейную кружку. Отвечаю ухмылкой, оценивая его меткое описание моих…

особых практик

. Поднимаю свой стакан в ответном жесте. И он прав. Есть что-то в этой практике – в самом процессе формирования узлов, в работе с верёвкой, в создании формы – что по-настоящему расслабляет меня. Это переносит меня в особое, почти медитативное состояние покоя, где исчезает весь внешний шум.

Я не погружаюсь в это часто, но когда напряжение достигает предела, это самый быстрый способ вырваться из плена собственных мыслей. Женщины, с которыми я работаю в этом контексте, профессиональны и опытны. Это всегда обоюдное согласие, четкие границы и взаимная выгода. Каждый получает то, что ищет, без лишних сложностей.

— Ну, по-моему, это звучит как куча лишней работы, – ухмыляется Дмитрий. – Что случилось со старыми добрыми наручниками?

Валентин закатывает глаза.

— Это всё равно что сравнивать тёплое с мягким, придурок. Шибари – это вообще-то очень духовно.

— Бьюсь об заклад, не так, как Егор, – хмыкает Дмитрий и отпивает свой скотч.

— Извращенец чёртов, – бормочет Кирилл. – Духовность, ага. Просто первоклассный извращенец, братан.

Руслан и Дмитрий фыркают от смеха, а я лишь качаю головой. Каждый раз, когда мы собираемся впятером, мы словно возвращаемся в подростковый возраст, сколько бы лет нам ни было. Это глупо, но я, чёрт возьми, обожаю это. Я так скучал по этому, пока жил в Новосибирске, и только недавно осознал, насколько сильно.

Слегка бью Кирилла по плечу, отчасти потому что он сидит ближе всех, отчасти потому что чувствую – должен ему это. Из всех братьев именно с ним у меня всегда было самое сильное соперничество и при этом больше всего общего. И именно от него я всегда ждал, что он прикроет мою спину. Или, по крайней мере, попытается понять.

— Не суди только потому, что теперь женат и не можешь себе позволить всякие… *штучки*, – бросаю, выбирая слово.

Он склоняет голову набок и ухмыляется, в его тёмных глазах пляшут бесята.

— Почти уверен, что у меня дела куда активнее, чем у любого другого в этой комнате.

— Ага, конечно, – фыркает Дмитрий. – Ну да, братан. Что угодно, лишь бы тебе спалось спокойно.

— Или не давало спать всю ночь, – самодовольно парирует Кирилл.

Дмитрий откидывается на спинку кресла, на лице – недоумение.

— Да ладно, не может быть, чтобы у тебя было больше…

активности,

чем у меня. В смысле, ты женат, у тебя ребенок, а я…

Кирилл опирается предплечьями на колени, с прищуром смотрит на брата.

— Ты кто?

— Бабник? — любезно подбрасывает Руслан.

Дмитрий вскидывает бровь, на губах появляется та самая, наглая самоуверенная улыбка, которая всегда доводила Кирилла.

— Я... ну, человек занятой. У меня минимум три свидания в неделю. График плотный.

Кирилл медленно распрямляется, деловито закатывая рукава дорогой рубашки. Выражение его лица становится совершенно серьёзным, почти суровым, и я с трудом сдерживаю внутреннюю ухмылку. Я видел его таким много раз, и это всегда завораживающее зрелище – то же самое лицо, что и в суде, когда он готовится методично, шаг за шагом, уничтожить оппонента.

Дмитрия вот-вот проучит сам Айсберг, и я предвкушаю это.

— Давай будем великодушны, Дим, и предположим, что у тебя четыре свидания в неделю. Даже если ты добиваешься успеха каждый раз...

— Что я, собственно, и делаю, — не без гордости вставляет Дмитрий.

Кирилл медленно кивает, прикусывая верхнюю губу, его взгляд не отрывается от Дмитрия через стол.

— Ладно. Принимается. Итак, учитывая время на восстановление, логистику и, конечно, зная твою привычку стремиться выпроводить их за дверь, как только "дело сделано"...

— Жёстко ты, братан, — говорит Дмитрий, отрывисто, почти лающе смеясь. Но он не спорит – как ни крути, все мы знаем, что это чистая правда.

— Я бы сказал, максимум ты трахаешься восемь раз. В очень хорошую неделю.

Руслан громко свистит, откидываясь ещё дальше в кресле.

— Счастливчик, чёрт возьми. Некоторые из нас за последний год столько не трахались. — Мне бы хотелось притвориться, что я удивлен этим признанием старшего брата, но, увы, его брак с Эммой выглядит как-то... выхолощенным. Определённо, он совсем не похож на то, что есть у Кирилла и Алины.

Самоуверенная, довольная ухмылка расплывается по лицу Дмитрия. Он явно в восторге от своих "статистических показателей", как будто речь идет о бизнес-отчёте. Умилительно, что он искренне считает, что выиграл этот спор.

Кирилл бросает на меня быстрый, заговорщицкий взгляд, в глазах пляшут смешинки.

— Хочешь добить его за меня, коллега?

Демонстративно закатываю глаза – жест, который они все прекрасно понимают – прежде чем устремить свой взгляд на выжидающее, слегка растерянное лицо Дмитрия.

— Ты же понимаешь, Дим, почему тебе так часто выпадает возможность понянчиться с Лёней по воскресеньям, верно?

Дмитрий хмурится, пытаясь найти подвох.

— Потому что мы лучшие, блин, дяди в мире?

Краем глаза вижу, как Кирилл не может сдержать победной ухмылки.

Кладу руку поверх руки Димы, лежащей на столе, и слегка сжимаю её.

— Ты ведь не настолько наивен, Дим, чтобы всерьёз верить, будто Кириллу и Алине действительно потребовалось целых двадцать минут, чтобы выбрать вино для сегодняшнего ужина? В их мире каждая минута наедине бесценна.

Ему требуется несколько секунд, но до него доходит. Челюсть отвисает, и он переводит взгляд с меня на Кирилла.

— Ты… — Его взгляд возвращается ко мне, потом снова мечется к этому чертовски довольному типу в комнате. Наблюдаю за ним, анализируя его реакцию, как привык делать всегда. Дима предсказуем в своём возмущении, но его изумление искренне. — В этом чёртовом винном погребе? Серьёзно?

Кирилл небрежно пожимает плечами, словно это было само собой разумеющимся.

— Как будто я не застукал тебя с той пафосной актриской из сериалов там же, позапрошлый раз, когда мы собирались здесь?

Дмитрий фыркает, его лицо искажается.

— Вот именно! Теперь я туда больше никогда не смогу спуститься! — Он говорит так, будто винный погреб был его личной территорией для… определённых видов деятельности.

— Ты имеешь в виду погрузиться

туда

снова? — Не удерживаюсь от подначки, позволяя себе редкий момент легкомыслия.

— Не то чтобы я хвастаюсь, конечно, — Кирилл наигранно смотрит на часы на своём запястье, дорогие, как небольшой автомобиль. — Но за эти выходные я уже переспал больше раз, чем ты за одну из своих удачных недель, Дим. Дома. В машине по дороге сюда. В моей комнате наверху. В ванной. И да, в этом чёртовом винном погребе. Кстати, спасибо за присмотр за ребёнком.

— Чёртовы женатики, — бормочет Дмитрий, опускаясь в кресло. Он выглядит побеждённым, но уже начинает отходить. — Это несправедливое сравнение.

— Не всем так везёт, — вздыхает Руслан, его взгляд тяжёлый и пустой. Он допивает остатки своего скотча одним глотком. В его словах неприкрытая тоска. Знаю, что причина в его браке с Эммой, в их сложных отношениях. — Я здесь, чтобы вернуть средние показатели в норму.

— Это потому что ты женат на Эмме, Снежной Королеве, — отвечает Дмитрий, снова гримасничая. Он не может удержаться. Его бестактность порой поражает. — Чувак, эта женщина одним взглядом может заморозить тебе всё, что угодно.

Руслан бросает на него яростный взгляд. В его глазах мелькает угроза.

— Тебе не обязательно любить мою жену, Дима, но ты обязан её уважать. Мне разрешено жаловаться на свою личную жизнь. Тебе – нет.

— Кроме того, — вмешиваюсь я, стараясь предотвратить назревающий конфликт. Не хочу, чтобы вечер закончился очередной ссорой. У меня есть свои причины защитить Эмму, или, по крайней мере, не дать Дмитрию её унизить. — Эмма не такая уж Снежная Королева, как ты думаешь, Дим. То, что ты ей не нравишься, не делает её стервой. Это просто доказывает, что у неё отличный вкус на людей.

Все смеются, даже Дмитрий. Он быстро вспыхивает, но так же быстро отходит. Его обиды неглубоки, в отличие от ран Руслана. Отмечаю это про себя.

Валентин, самый младший, молчавший до этого, наливает себе кофе из френч-пресса, который стоит на столе. Его спокойствие всегда выделялось среди нас.

— В общем, давайте не будем превращать это в соревнование, у кого длиннее, — говорит он ровным тоном. — Мы все знаем, кто победит.

Дмитрий снова издаёт отрывистый смешок.

— Говорит тот, кто трахается даже реже, чем Руслан.

— Моё безбрачие – это выбор, придурок, – парирует Валентин, ловко уворачиваясь от скомканной салфетки, которую Дмитрий швыряет ему в голову. — Я никогда не промахиваюсь, поэтому моя статистика безупречна.

Делаю ещё глоток скотча, наслаждаясь его терпким теплом, и ещё более тёплым чувством от того, что снова оказался в окружении братьев. В этой комнате мы снова просто парни из одной семьи.

Слишком давно мы не собирались все вместе, обмениваясь колкостями и шутками, понятными только нам, словно и не прошло столько времени. Мои отношения с ними, конечно, не идеальны. У каждого свои демоны, свои тайны. Но они – моя стая. Лучшая семья, о которой только может мечтать мужчина, выросший в нашем мире.

— Так, Егор. — Дмитрий подаётся вперёд, в глазах у него загорается огонёк, который я знаю слишком хорошо – предвкушение сплетни. — Вернёмся к тому, с чего начали. Вчера вечером ты меня кинул. По крайней мере, должен мне пару подробностей – расскажи ещё. Как вы с ней познакомились?

Открываю рот, чтобы ответить, но тут же захлопываю его. Действительно, что тут рассказывать? Что можно сказать о женщине, которую я видел всего несколько часов? Я даже не знаю её фамилии, где она живет, никаких данных, по которым можно было бы её опознать.

Она должна была стать мгновенно забытой, просто ещё одной приятной ночью взаимно удовлетворяющего секса. Одной из многих. Идеально контролируемой от начала до конца, без последствий, которых я так избегаю.

Но она не такая.

Правда в том, что я помню о ней слишком много. Помню её вкус – пьянящий, заставляющий мозг помутнеть. До сих пор почти ощущаю её горячую влагу у себя на языке, когда она кончала – этот неожиданный, мощный прилив. Как она была влажной и узкой, когда я скользнул членом внутрь – ощущение полного, чёрт возьми, погружения, которое заставило меня потерять контроль на несколько опасных секунд.

И какие сексуальные, непроизвольные звуки она издавала, когда оргазм сотрясал её тело. Как моё имя звучало на её губах – не просто произнесённое, а выдохнутое на грани стона. Словно моё имя само вырвалось из неё, как крик.

Что ещё хуже, я помню другие вещи – то, что было до того, как я её раздел. Её смех – искренний, редкий в моём мире, где правду тщательно прячут. Печаль, скрытую за улыбкой – я увидел её сразу, узнал в ней что-то своё, знакомое.

То, как искрились её глаза, когда она говорила о подругах и своей маме – нетронутый цинизмом свет, который я давно не встречал. Как она поставила меня на место за завтраком – дерзко, уверенно, совершенно не боясь последствий. Словно она не знала, кто я, или ей было абсолютно плевать на мой статус и репутацию.

Она была идеальным сочетанием нежности и дерзости, и именно эта комбинация оказалась для меня не просто привлекательной, но и опасной. Даже мысли о ней раздражающе отвлекают, вклиниваются в выстроенный годами порядок в моей голове, нарушая концентрацию.

Я должен был взять её номер, должен был попросить о новой встрече. Это было бы логично, даже с чисто аналитической точки зрения – продолжить исследование этого феномена. Просто ещё одна встреча.

Но я – это я. Ходячее воплощение контроля. Я не иду на поводу у мимолетных желаний, если они угрожают стабильности. Не строю отношений, потому что это потеря той самой власти, к которой я привык. И я, чёрт возьми, не нарушаю собственных правил.

Так что вместо этого я действовал на автопилоте. Закончил – отстранился. Быстро, чисто, эффективно. Как привык решать любые проблемы, закрывать сделки и отсекать всё ненужное. Стал холоден к ней, как только мы закончили трахаться, и спровадил её. Передал её Константину, словно она была не более чем посылкой, которую нужно доставить из пункта А в пункт Б. Безликой.

И вот это... этот её взгляд. То, как она посмотрела на меня, когда уходила, завернувшись в это помятое сиреневое платье подружки невесты. Её глаза говорили яснее любых слов. Там было не просто разочарование. Там было что-то вроде... предательства? Или боль от того, что я оказался именно таким, каким, возможно, в глубине души она и ожидала, но до последнего надеялась на другое, на что-то лучшее.

Она разочарована во мне, и я ненавижу это чувство. Ненависть к её разочарованию сильнее, чем к любой другой эмоции, которую я испытывал за последнее время. Она заставляет чувствовать себя... виноватым? Уязвимым? Как будто я провалил какой-то негласный тест.

Братья смотрят на меня, полные нескрываемого любопытства. Предвкушают историю, которая развлечёт их. И, наверное, моя вина, что я не пресёк их сразу. Не послал Диму на хер, как сделал бы обычно, когда они лезут не в свое дело. Я позволил ей войти в разговор, а значит, снова впустить её в свои мысли. Впустить хаос туда, где всё должно быть под абсолютным контролем.

Может быть, я действительно хочу поговорить о ней. Выплеснуть это наружу. Блин, может, это поможет её прогнать. Вытолкнуть из головы, где она заняла слишком много места.

— Ну, если вам так уж необходимо знать…

Кирилл вставляет, его усмешка становится шире:

— О, мы просто обязаны знать!

Прочищаю горло.

— Я, можно сказать, случайно попал на свадьбу. Совершенно случайно, разумеется. — Хотя в моей жизни нет ничего случайного, это было скорее похоже на сбой программы, на нечто, что я не просчитал.

Дима качает головой, явно потешаясь.

— Как, чёрт возьми, можно

случайно

попасть на свадьбу?

Откидываюсь в кресле, по губам скользит насмешливая улыбка. Попытка контролировать подачу информации. Как на допросе, где каждое слово взвешивается.

— Ну, это долгая история, но скажем так: она включала лучший стейк, который я когда-либо ел, отличный смокинг и открытый бар.

Руслан фыркает.

— Стейк и виски высшей пробы, стоило догадаться.

— В любом случае, — продолжаю, игнорируя его реплику. — Там я её и встретил. Увидел из дверного проёма, она сидела одна, и я просто

знал

, что должен подойти и заговорить. Не могу объяснить. Просто

почувствовал это чёртово притяжение

. Чувство, которое я не мог игнорировать. Понимаете? Там был столик для регистрации гостей, и лежали бейджики с именами, что показалось мне странным – ведь это свадьба, а не корпоративный тимбилдинг. Но я схватил один и вошёл.

— Кем ты был? — спрашивает Валентин, тут же ухватившись за то, чего я надеялся избежать. Этот парень... он видит больше, чем показывает.

Щурусь, глядя на него.

—

Демидом

.

— Да ладно? И каким же

Демидом

? — Он ухмыляется в ответ, и я думаю, не научился ли он читать мысли на каком-нибудь буддийском ретрите в Непале или ещё где-то там, чёрт его знает.

—

Демидом Чесоткиным-Струевым

, понятно? — произношу это с чуть большим нажимом, чем планировал.

По комнате раздаётся дружный хохот, и мне приходится присоединиться. Это, в конце концов,

чертовски смешно

. Даже для меня. Абсурдность ситуации, абсурдность имени... и абсурдность того, что я там оказался.

— Не удивлён, что его там не было, — говорит Руслан. — Наверное, ему было слишком неловко за такое имя.

— Да, кажется, я встречал его однажды в очереди

в кожвендиспансере

! — добавляет Дмитрий между раскатами хохота. — Ему нужен был крем

от его... чесотки

.

Валентин, который обычно изо всех сил пытается поддерживать свой дзен и невозмутимость, в конце концов тоже не выдерживает. Нервный смешок вырывается у него, и он добавляет, пытаясь придать голосу легкость:

— Может, он не русский? Да на такое имя где-нибудь в Польше никто бы и бровью не повел. Поверь, когда я жил в Лондоне, встретил такого типа по имени Натаниэль Гилденболлс, клянусь. Абсолютно реальный чел. В общем, продолжай, Егор. Или Демид. Или кто ты там. Ты, значит, ворвался на чужую свадьбу и просто снял девчонку на одну ночь?

Примерно так всё и было. Пожимаю плечами, но внутри что-то сжимается от странного непривычного ощущения, когда приходится говорить об этом вслух.

— Да. То есть, я вроде как знал пару — Андрей, он, кажется, работает в прокуратуре, и Ольга Кошевая? Она тоже показалась знакомой. Видел её, кажется, где-то в бизнес-кругах или на приёмах, где Эмма собирает свои благотворительные тусовки.

— А, Ольгу я знаю, — вклинивается Руслан, кивая. — Вы все с ней пересекались или хотя бы были в одной комнате. Она состоит в тех же благотворительных комитетах, что и Эмма. Одна из тех женщин из высшего общества, которых вроде знаешь, но по-настоящему — нет. Просто мелькает на мероприятиях, улыбается, пьёт шампанское. Предположу, свадьба была из разряда тех, что не забываются? Пышная, дорогая?

— Была, если тебе нравится такой размах и показная роскошь. Все эти люди, эти разговоры… — Делаю паузу. — Но главным притяжением для меня там была не она, не вся эта мишура. Была эта девушка.

Чувствую, как напряжение нарастает, просто произнося эти слова.

— Она оказалась подружкой невесты, и всё ещё была в этом чёртовом сиреневом платье, которое, очевидно, доставляло ей адский дискомфорт. Оно сидело на ней, как смирительная рубашка, стягивая всё, что только можно. Серьёзно, казалось, она готова была вылезти из собственной кожи, лишь бы избавиться от него. Это было… странно притягательно. В ней не было этой показной уверенности, как у всех остальных.

Делаю глоток скотча, чувствуя, как воспоминание обжигает не только горло, но и что-то глубже, под кожей.

— Так вот, я взял стакан со скотчем, сел рядом с ней, и…

— И? — нетерпеливо подгоняет Валентин, подавшись вперёд, его глаза блестят от нескрываемого любопытства, как у ребёнка перед подарком.

Резко качаю головой, будто пытаясь стряхнуть наваждение, возвращая себя в холодную, привычную реальность переговорной, где всё всегда ясно и поддается логике.

— И мы проговорили несколько часов. Обо всём и ни о чём одновременно. Она рассказывала мне о своей жизни, я слушал. Немного потанцевали, она двигалась совсем не так, как те, с кем я обычно танцую — не для публики, а для себя. Это было… завораживающе. Потом оказались где-то на территории отеля, в одном из внутренних двориков, кажется. Там было тихо, никого. Одно цеплялось за другое, и…

— И ты связал её удобно подвернувшимся садовым шлангом, используя свои навыки шибари? — вставляет Кирилл с абсолютно невозмутимым, притворно невинным лицом, и я слышу ехидную нотку в его голосе. Они ни за что не упустят возможность подколоть меня.

Закатываю глаза так сильно, что, кажется, сейчас вывалятся.

— Прекратите с этими чёртовыми шутками про верёвки и моё хобби, придурки. Я уже жалею, что рассказал вам хоть что-то личное. — Мой тон жёсткий, я пытаюсь вернуть себе контроль над ситуацией. Но внутри чувствую странную уязвимость, когда говорю о ней.

— Нет, мы просто… почувствовали связь. — Произношу эти слова, и они звучат чуждо даже для меня самого. Это звучит как из дешёвого романтического фильма. Я, Егор Князев, говорю о том, что почувствовал связь?

— И да, я знаю, теперь я сам звучу так, будто пересмотрел каких-то сопливых сериалов на Нетфликсе. — Делаю ещё один, более долгий глоток скотча, пытаясь вернуть себе привычную маску цинизма и отстранённости.

— Она оказалась у меня в номере. В пентхаусе. И это всё, что вы, извращенцы, получите. Остальное — не ваше дело.

Братья переглядываются, их лица выражают смесь удивления, замешательства и лёгкой насмешки. Моя нехарактерная «сентиментальность» — или как они это воспринимают — явно их ошарашила и сбила с толку.

Обычно я холоден и расчётлив во всём, что касается женщин. По моим собственным меркам, для меня это было почти как публичное признание в любви или, по крайней мере, в том, что что-то во мне что-то сдвинулось, и этот сдвиг меня пугает и одновременно манит.

— Так ты правда с ней разговаривал, прежде чем… ну, ты понял? — спрашивает Дмитрий, его обычный слегка пошлый тон сменился неподдельным, даже немного настороженным любопытством. Он наклоняется вперёд, как будто пытается понять, что это за чертовщина творится с его братом. — Она осталась на ночь в твоём люксе, или ты, как обычно, выставил её сразу же, как кончил?

Чёрт подери. Наверное, следовало просто промолчать и не давать ему повода.

— Да, поговорили, и да, она осталась на ночь. И нет, больше никаких подробностей не будет, — говорю, стараясь, чтобы голос звучал безразлично.

— Брат, это звучит потрясающе, — хмурясь, говорит Дмитрий. — Серьёзно, почему ты не взял её номер?

— А с чего ты взял, что я этого не сделал? — отвечаю, пытаясь скрыть легкое раздражение.

— По твоей физиономии, братец. Ты пытаешься казаться равнодушным, но то, как ты о ней говоришь… Как будто ты знаешь, что больше её никогда не увидишь.

Пожимаю плечами, пытаясь изобразить полное равнодушие, хотя знаю, что он на сто процентов прав.

— Ты же знаешь меня. Я не завожу отношений. Это была просто одна ночь, вот и всё.

Но даже произнося эти слова, я ощущаю, как что-то неприятно скребётся в груди. Тревожное чувство. Сожаление, может быть? Что-то совершенно незнакомое, и это мне чертовски не нравится.

Какого хрена, Майя умудрилась так быстро забраться мне под кожу? Всего за одну ночь. Ни одна женщина до неё никогда не вызывала у меня ничего подобного, никогда. И я понятия не имею, что с этим делать.

Глава 7. МАЙЯ

Мы с Ниной Малиновской знакомы с первого класса. Ещё тогда она была помешана на одном мальчике из нашего класса, звали его Миша, и ходила за ним хвостиком, всё пытаясь поцеловать. Бедный Миша, семилетний ребенок, которому больше нравилось собирать карточки покемонов, чем заводить «девушку», был просто в ужасе. Единственный способ привлечь его внимание – это если бы она нарядилась Пикачу и крикнула: «Я выбираю тебя!»

Нам обеим сейчас немного за тридцать, но Нина по-прежнему с тем же подходом относится к сексу – если ей кто-то нравится, она просто идёт и берёт своё. Правда, сейчас у неё дела получше идут. Её бурная личная жизнь всегда вызывала у меня лёгкое головокружение. Конечно, помогает то, что взрослая Нина просто сногсшибательна и невероятно уверена в себе. Она из тех женщин, при разговоре с которыми у людей обоих полов начинают косить глаза. Нам всем стоило бы быть больше похожими на Нину, думаю я, сидя напротив неё в очередном баре, открывшемся в моём районе. При этом я не могу не заметить, что ещё вчера вечером я хотела быть больше похожей на Ольгу, а теперь вот на Нину – что со мной не так? Почему я просто не могу быть счастливой, будучи Майей?

Ну, одна из причин в том, что Майя совсем неинтересная по сравнению со своим альтер эго. Вся веселая жизнь, все оргазмы достались Диане. А Майе досталось лишь смутное чувство неловкости, когда её вёз домой незнакомец после ночи с его начальником. Майя чувствовала себя какой-то потрёпанной, разочарованной и немного дешёвой, хотя и понимала, что у неё нет для этого никаких причин.

– Рассказывай всё, – говорит Нина, её глаза весело поблёскивают из-за столика, заставленного пустыми бокалами из-под коктейлей. – Я вчера пропустила свадьбу века из-за работы, и, судя по всему, у тебя есть кое-что поинтереснее для сплетен. Если мне приходится сидеть в этой дыре, ты выложишь всё как на духу.

–Это не дыра. – Говоря это, я осматриваюсь и вынуждена признать, что место, конечно, немного потрёпанное. Несмотря на то, что оно только открылось, здесь по-прежнему видны следы той забегаловки, что была здесь раньше, а официант выглядел просто в ужасе, когда мы заказали свои «Космо». Никто не подошёл убрать наши бокалы, а музыка, которая гремит из колонок, звучит как саундтрек к чьей-то депрессии. – Ладно, согласна, место не очень. Но хорошо же поддерживать новый бизнес, и мы не все можем жить в шикарных квартирах на Новом Арбате.

– Девочка моя, я же просто дразнила тебя. Мне всё равно, где мы. Я выросла там же, где и ты, так что сама знаешь, что я не принцесса. И хватит менять тему. Пора выкладывать всё. Ты сказала, там был парень. Я ждала годами, чтобы услышать, что у тебя появился парень. Кто он, и насколько хорош был секс? По шкале от одного до десяти?

Вздыхаю, сдерживая рвущуюся наружу широченную улыбку.

— По шкале от одного до десяти это было что-то вроде... миллиона. Нина, он был такой горячий! Не хочу показаться...

— Мной? — тут же подхватывает она.

— Ну да. Но он был настолько горячий, что мог обжечь кожу одним взглядом. Настолько горячий, что Долина Смерти рядом с ним казалась прохладным оазисом. Настолько горячий, что на его прессе можно было бы яичницу жарить.

— Настолько горячий, что твои трусики расплавились? — Явно заинтригованная, она подаётся вперёд, упираясь подбородком в сложенные домиком пальцы. В конце концов, это её любимая тема для разговоров.

— Именно настолько горячий. Я сидела за пустым столиком в глубине зала на регистрации, и он просто... появился. Словно какой-то добрый бог решил сжалиться надо мной и послал господина Льда и Пламени, чтобы соблазнить. До сих пор не понимаю, что на меня нашло. Это совершенно на меня не похоже.

Она пожимает плечами.

— То, что на тебя нашло, Майя, называется «быть женщиной» — женщиной, у которой есть потребности. Ты игнорировала их слишком долго, проведя годы в браке с этим эгоистичным мудаком. Держу пари, он бы не узнал клитор, даже если бы на нём была футболка с неоновой надписью: «Я здесь, тыкай сюда».

Открываю рот, чтобы возразить и защитить Сергея и его «постельные таланты». Но она совершенно права, и какого лешего я вообще должна его защищать? Я ему ничем не обязана, совсем. И, кроме того, в постели он был ужасен. Я никогда не знала,

насколько

ужасен, потому что мне не с чем было сравнить, но Сергей явно проигрывает в этом сравнении. Одна-единственная ночь с Егором дала мне понять, насколько плохой была моя сексуальная жизнь в браке. Эта мысль оседает во мне тяжёлым камнем, смешиваясь с ликованием от вчерашнего. Как я могла так долго жить в слепоте?

— Возможно, ты права. Но одна потрясающая ночь ещё не значит, что я теперь буду жить так постоянно.

— Ну, это разочаровывает, — она наклоняет голову и надувает губы. — Я-то надеялась, что мы вместе повеселимся. Там сзади двое парней определённо нас разглядывают. Выглядят так, будто они в какой-то группе, а это, по моему опыту, означает, что они, скорее всего, самовлюблённые и не особо дружат с личной гигиеной, но эй, у меня щедрая душа, когда дело касается любви. Могли бы подойти поболтать с ними. Расширить твой список любовников до ошеломляющих трёх?

Тот факт, что мне стукнуло тридцать, а я спала только с Сергеем, её постоянно поражает.

— Да брось, — отмахиваюсь. — Я просто не такая, как ты.

— Тем хуже для тебя. У меня нет стыда — я наслаждаюсь сексом и планирую заниматься им с максимально возможным количеством людей, пока не доживу до того возраста, когда понадобятся протезы тазобедренного сустава и взрослые подгузники.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Зная тебя, ты и тогда будешь на охоте. Никто в том доме престарелых не будет в безопасности.

— Это правда. Но серьёзно, малыш, неужели эта одна великолепная ночь с богом секса мирового класса не изменила твоего мнения? Есть же и другие мужчины. Мужчины, которые, возможно, так же хороши в постели.

Краснею, вспоминая, насколько он был хорош в постели. И на столе. И на полу. Он заставил меня почувствовать то, чего я раньше никогда не знала, и кажется безумием думать, что я снова смогу так сорвать сексуальный джекпот.

Это заманчиво, но было бы безрассудно, а у меня сейчас в жизни есть другие, более важные вещи, на которых нужно сосредоточиться. Не всё сводится к погоне за оргазмами. Я могу доставить себе оргазмы сама, даже если они крошечные и какие-то жалкие по сравнению с тем, как Егор заставил меня кончать. Порывы ветра против урагана. Мне также пришло в голову, что, возможно, у меня просто не подходит темперамент для такого случайного секса, потому что я не перестаю о нём думать весь день.

— Не думаю, — говорю, стараясь придать голосу уверенности. — Я рада, что встретила его и что наконец-то отпустила некоторые свои комплексы и немного сошла с ума. Рада, что он пробудил во мне эту сторону, потому что кажется нелепым дожить до моего возраста и ни разу не иметь секса на одну ночь. Но это не то, что я собираюсь повторять снова и снова. Не могу представить, что с кем-то другим это не будет просто разочарованием, и кроме того… это не было совсем уж случайным. Там были чувства.

— Уфф, — морщится она. — Чувства? Ненавижу их. Они только мешают. Расскажи своей тётушке Нине обо всём, душечка.

— Я почувствовала… что мы как будто связаны. До секса мы часами разговаривали. Это было похоже на исповедь, понимаешь? Обмен душами?

— Нет, не понимаю, и, честно говоря, рада этому. Но я знаю, что для большинства женщин такие вещи имеют значение. Ты уверена, что он просто не включил свое обаяние, чтобы забраться тебе в трусики?

Кусаю губу и обдумываю.

— Ты можешь быть права, но мне так не кажется. Этот парень… Ему не нужно особо стараться, понимаешь? Он мог бы заполучить кого угодно одной лишь улыбкой, даже не напрягаясь. Нет, думаю, это было по-настоящему. И мы, э-э, обнимались. После секса.

Нина допивает свой напиток, её глаза широко раскрыты поверх края стакана.

— Обнимались? Девочка моя, это одно из самых грустных, что я слышала.

— Да нет же! — возмущаюсь, хотя внутри что-то ёкает. Почему она так считает? Это было... неожиданно, да, но не грустно. — И мы обнимались только ПОСЛЕ того, как у нас был супергорячий животный секс, ясно? Просто дикий. И после того, как я кончила четыре раза. — Шепчу последнюю фразу, нервно оглядываясь по сторонам в баре, прежде чем понизить голос ещё больше. Народу не так много, но всё равно. — А потом мы сделали это снова сегодня утром, на столе для завтрака.

— О-о-о, вот теперь мне интересно, — оживляется Нина. — Он сделал ту горячую штуку, когда смёл всё со стола до этого?

Смеюсь, потому что он сделал именно так. Это было безумно возбуждающе в тот момент, просто крышесносно, и даже сейчас, когда я вспоминаю об этом, внизу живота что-то приятно ноет. Как он просто смахнул тарелки и чашки, этот жест... Властный, уверенный.

— Ага. Он так и сделал.

— Ну и как вы расстались? Обменялись номерами? Может, ты сплела ему браслет дружбы? — подначивает она.

Закатываю глаза, но не принимаю это на свой счёт. Нина ничего не воспринимает всерьёз, пока её к этому не принудят обстоятельства жизни.

— Нет, мы не обменялись номерами. Он был… Он был другим, когда я уходила.

— Господин Льда вместо Пламени?

— Именно. — Это было самое странное. Как будто он просто щёлкнул выключателем. — Ему нужно было работать, и он очень ясно дал понять, что мне пора уходить, и он будто, ну, просто закрылся. Стал совершенно отстранённым. Это было так резко и… странно. После всего, что было.

Нина качает головой.

— Дорогая, мне кажется, ты слишком много об этом думаешь. У вас был секс. Отличный секс, судя по всему. Один раз. Тебе пора было уйти. Это не история любви — это история похоти.

Она права, я знаю. Логически, она абсолютно права. Это была просто животная страсть, выброс эмоций после развода, ничего больше. Мне не стоит больше тратить время на мысли о нём, о Егоре. Он – другой мир, другая лига. И его поведение при прощании это ясно показало.

Я насладилась этим, и это было для меня в новинку, честно говоря, но не думаю, что повторю. Может, я просто слишком мягкая для таких вот историй на одну ночь. Может, мне всегда будет хотеться чего-то большего, какой-то связи, тепла, даже после самого дикого секса. Но, эй, я выпустила пар, это точно, и теперь мне нужно сосредоточиться на своей реальной жизни. На новой работе в «Князев и Ко» и маме.

Лицо Нины сразу становится сочувствующим. Она знает мою маму с детства, провела у нас бесчисленное количество ужинов, ночёвок и завтраков с подгоревшими вафлями. Мама всегда ужасно готовила, но компенсировала это энтузиазмом.

— Как Анна?

— Честно говоря, неважно. Она вдруг как будто постарела, понимаешь? А хорошие лекарства стоят целое состояние, вот почему мне так жизненно важно сосредоточиться на новой работе.

Моей маме всего за шестьдесят, и ХОБЛ ей поставили много лет назад. Она никогда в жизни не курила, но из-за работы на пластиковом заводе, когда я была маленькой, её лёгкие выглядят так, будто она выкуривала по три пачки сигарет без фильтра в день.

В последнее время её здоровье сильно ухудшилось, и переезд обратно сюда, в Люберцы, после разрыва с Сергеем был совершенно очевидным решением. Мне нужно быть рядом, чтобы помогать ей, насколько это возможно – или, по крайней мере, насколько она позволит. Этот дом, где я выросла, стал для меня якорем, но видеть маму такой... Это тяжело. Она терпеть не может, когда дочь за ней присматривает, и настояла, чтобы я нашла своё жильё, чтобы «не тянуть меня за собой» – это её слова, не мои. Я была бы счастлива жить с ней, быть постоянно рядом, но, наверное, так лучше, что у меня есть свое пространство. Это позволяет мне хоть как-то справляться с болью и скрывать, как я злюсь на мир за то, что он с ней сделал. Это просто несправедливо.

— Ты же знаешь, я всегда могу помочь. С лекарствами, с деньгами. Может, у меня и свои заскоки насчёт романтики, но друзья – это другое, и вы с Анной для меня очень много значите. Пожалуйста, не надрывайся, если нет необходимости.

У самой Нины детство было хаотичным, и наш дом был для неё убежищем. Возможно, я никогда не знала своего отца, но мама с лихвой это компенсировала. Она всегда была такой классной, такой доброй, всегда была рядом. Она дала Нине безопасное убежище, и моя подруга этого никогда не забывала. Сейчас она живёт на полную катушку, у неё своя крутая жизнь и нет недостатка в деньгах.

— Я знаю, и спасибо, Нина. Если станет совсем плохо, я тебе скажу, обещаю. Но пока она хочет оставаться максимально независимой.

— Хм-м-м. — Нина вскидывает бровь. — Знакомо – ты в точности такая же. Ну, тогда расскажи мне больше о своей новой работе. Не так захватывающе, как мужчина, который умеет свести с ума, но я возьму то, что есть. Это юридическая фирма, да?

— Да. Князев и Ко.

— Ого. Не просто юридическая фирма, а

та самая

юридическая фирма! Они огромные, очень уважаемые. Звучит как отличная возможность для тебя.

— Да, правда? Я так рада, но немного нервничаю.

— У тебя нет причин нервничать, дорогая. Ты умная, прекрасно образованная женщина, с самыми невероятными организаторскими способностями во всей вселенной. Им очень повезло, что ты у них будешь работать.

Не уверена, что это так на самом деле

. Но думать о новой работе куда спокойнее, чем о том боге секса, который прошлой ночью перевернул мой мир с ног на голову. И сегодня утром тоже. Меня ждёт будущее, и мне нужно выбросить из головы все мысли о мужчине, которого я больше никогда не увижу.

Глава 8. МАЙЯ

Капелька пота стекает по позвоночнику, вызывая дрожь, даже несмотря на идеальный климат-контроль в приёмной «Князев и Ко». Понятия не имею, почему так нервничаю. Не то чтобы у меня раньше не было работы. За последний год я сменила целых пять, если честно. Но ни одна из них не казалась такой важной, такой

настоящей

, как эта.

Эта –

настоящая

, постоянная. Она сулит столько преимуществ, что у меня голова кружится. Включая, что самое главное, медицинскую страховку для ближайших родственников — в моём случае, для мамы. Уверена, что работа будет тяжёлой, а часы долгими, но к персоналу здесь относятся справедливо и хорошо. Это огромное отличие от моих временных подработок в офисах.

Именно это, конечно, и заставляет меня нервничать. Это

важно

. Я просто не могу себе позволить облажаться. Твержу себе, что всё будет хорошо. Что это как кататься на велосипеде. Хотя, может, сравнение не самое удачное, потому что в последний раз, когда я каталась на велосипеде, эффектно зарылась лицом в клумбу.

Майя, возьми себя в руки, чёрт возьми. Ты выпускница престижного университета, факультета бизнеса, и ты никуда не собираешься зарываться лицом.

Моя мантра не слишком помогает, и пока изучаю роскошно обставленную приёмную, не могу избавиться от ощущения, будто я нескладный новичок в первый день в новой школе. Спорим, тут будут злые девчонки, качки и учителя, которые заставят меня почувствовать себя тупицей. И всё же, я выжила в старшей школе, переживу и это место. Оно большое, чертовски шикарное, но в конце концов, я с этим справлюсь. Я почти уверена, что иначе меня бы сюда не взяли. Мне стоит доверять их суждению, даже если я не доверяю своему собственному.

Сижу в приёмной, а мимо спешат люди. Некоторые бросают беглый взгляд, другие слишком поглощены своими рабочими делами, чтобы обратить на меня внимание. Это похоже на корпоративный показ мод — мужчины в скроенных по фигуре костюмах и начищенных до блеска туфлях, элегантные женщины в юбках-карандашах, ярких блузках и на убийственно высоких каблуках. Все они выглядят такими стильными, занятыми и уверенными, будто рождены для этого роскошного пространства офиса на Арбате.

Опускаю взгляд на свой наряд — простое чёрное платье с запахом и классические лодочки. Выходя из дома, я считала его вполне подходящим. Но здесь, среди всего этого блеска... Слишком просто? Слишком буднично? Я одеваюсь для успеха или на похороны? — проносится в голове. Рассеянно провожу рукой по ткани платья. Сейчас уже поздно об этом думать.

— Майя Викторовна? — знакомый голос вырывает меня из мыслей. Поднимаю взгляд и вижу возвышающегося надо мной Кирилла Князева. Мой новый начальник. Он не производит впечатление человека, о котором мне рассказывали. Суровый — да, возможно, пугающий, если перейти ему дорогу, но неприятный тип? Я этого не вижу. Поспешно обрываю эту мысль — она напоминает о том, с кем провела ту ночь, а думать о нём сейчас нет никаких сил.

Встаю, готовая к тому, что он покажет мой стол, и нетерпеливо желая приступить к работе. Чем скорее погружусь в дела, тем быстрее почувствую себя нужной. У полезных людей нет времени чувствовать себя новенькими.

— Кирилл Георгиевич. Очень приятно видеть Вас снова.

Он улыбается, тёмные глаза прищуриваются в уголках. Это та самая улыбка, что помогла мне справиться с волнением на собеседовании. Вопросы, которые он задавал, и то, как он это делал, позволили отбросить нервозность и показать себя с лучшей стороны. Он с пониманием отнёсся к пробелам в резюме и не осудил, когда я сказала, что занималась семьёй. Ему было интересно узнать о местах, где я жила, и о том, каково мне снова в Москве. Он сумел вытянуть из меня правду, увидеть насквозь лучше, чем кто-либо на собеседованиях прежде.

Выдыхаю воздух, который, казалось, задерживала. Того, что услышанное ему понравилось, достаточно, чтобы предложить мне работу в «Князев и Ко», и должно было быть достаточно, чтобы я успокоилась. Он был определённо приятнее Веры, женщины с непроницаемым лицом из отдела кадров, присутствовавшей на собеседовании. Даже воспоминание о её кислой мине заставляет содрогнуться и желание отмахнуться. Надеюсь, в ближайшее время мне не доведётся с ней столкнуться.

Кирилл жестом указывает на коридор слева.

— Если пройдёте со мной, покажу, где будете работать.

Смотрю в другую сторону. Туда, где находится его кабинет.

— А разве не...?

Он хмурится.

— Не что?

Прочищаю горло, чувствуя, как внутри всё сжимается от внезапного страха.

— Разве Ваш кабинет не там? Я думала, что буду сидеть рядом с Вами, если уж меня наняли в качестве Вашей личной помощницы… или секретаря, как там значилось в объявлении?

Он морщится, и моё сердце ухает куда-то вниз. Так нервничаю в этот первый день, что малейший намёк на проблему тут же отправляет меня в свободное падение. Неужели я успела напортачить? Вляпаться в какую-то нелепую ситуацию, ещё до того, как начала работать?

— А-а, — тянет он, и в его голосе слышится лёгкое замешательство. — Кажется, произошло небольшое недоразумение, Майя. Видите ли, у меня уже есть секретарь, и хотя я уверен, Вы бы отлично справились… — Он оглядывается по сторонам, словно ищет свидетелей, затем наклоняется ближе и понижает голос до заговорщицкого шёпота: — Я без неё как без рук. Она незаменима. К тому же, она бы меня убила, если бы я даже подумал её заменить. Серьёзно. Я её до смерти боюсь.

Его тон лёгкий, почти шутливый, а язык тела говорит: ничего страшного не случилось. Скорее забавно. Возможно, ему так и кажется, но мои щёки вспыхивают от стыда и неловкости. Чувствую себя полной дурой, которая приехала устраиваться на работу, даже не разобравшись, какая именно вакансия ей досталась. Я была абсолютно уверена, что моя должность — секретарь Князева, того самого мужчины, который проводил со мной собеседование. Наверное, в глобальном смысле это не имеет значения, если зарплата и условия те же, но я чувствую себя униженной. Я пришла сюда, думая, что буду работать на главного, того самого, чьё имя звучит так солидно, а вместо этого… ну, кто знает? Полагаю, есть только один способ выяснить.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Понимаю, — спокойно говорю, удивляясь собственному самообладанию. Внутри всё дрожит, но голос звучит ровно. — Тогда чьим секретарём меня взяли?

Он смеётся, демонстрируя идеальные белые зубы. И тут меня пронзает мысль: есть в нём сейчас что-то странно знакомое. Что-то, чего я совершенно не заметила на собеседовании на прошлой неделе, и что никак не могу уловить. Словно видела его где-то ещё, в совершенно другом контексте… Или это просто нервы шалят?

— Прошу прощения, Майя, — говорит он, примирительно поднимая руки. — Всё вышло немного второпях. Наверное, стоило объяснить понятнее. — Он снова указывает на коридор, приглашая следовать за ним, и я иду рядом. — Вас наняли работать на другого Князева. Моего брата.

— О? — Моргаю, ошарашенная. Из своего небольшого исследования перед собеседованием я знаю, что юридической фирмой «Князев и Ко» управляют двое братьев, но у меня было стойкое впечатление, что второй возглавляет их офис в Новосибирске — по крайней мере, так написано на сайте. Поскольку я не подавала заявку на работу в Новосибирске, не особо вникала в его имя или детали о нём.

— Да, он только недавно вернулся в Москву, и ему отчаянно нужна помощь. Он завален работой. Надеюсь, это Вас устраивает? Зарплата и должность абсолютно те же, и, с другой стороны, Вам не придётся работать на меня. Слышал, я могу быть довольно занудным.

— Уверена, это не так, – вежливо отвечаю, хотя слышала именно это. Чувствую облегчение: работа по сути та же. И насколько уж может отличаться другой Князев? Всё-таки братья.

— Так Вы рады остаться и дать нам шанс?

— Конечно, рада! Только немного удивлена, что Вы сами этим занимаетесь. У вас разве нет... ну...

— Кажется, Вы ищете слово «прихвостни». И да, обычно я мог бы послать кого-то из них показать Вам рабочее место. Но сегодня все довольно заняты нашей ежегодной кадровой подготовкой для сотрудников, а мне очень хотелось убедиться, что Вас встретят как следует. Я бы попросил брата спуститься и поприветствовать Вас на ресепшене, но он всё ещё пытается разобраться со своей новой кофемашиной. А это, открою Вам маленький секрет о моём брате-кофемане, для него наивысший приоритет.

Он останавливается у кабинета, дверь которого приоткрыта, и указывает на стол, где стоит только компьютер и приветственная корзина с фруктами. Улыбаюсь, глядя на аккуратное, чистое рабочее место, предвкушая, как устроюсь тут.

— Спасибо, Кирилл Георгиевич. Выглядит идеально.

— Дайте-ка я скажу ему, что Вы здесь. — Он стучит в дверь соседнего кабинета, затем поворачивается ко мне, и в его глазах появляется мольба. — Может быть, Вы поможете ему приготовить эспрессо, пока у него не случился припадок из-за ломки?

— Уверена, смогу, – отвечаю, стремясь показать себя способной. — Непокорные кофемашины – это моя специализация.

Он распахивает дверь, открывая вид на своего брата, который стоит к нам спиной в угольно-сером костюме, который, готова поклясться, стоит больше, чем моя годовая арендная плата. Он, кажется, не замечает нас, главным образом потому, что слишком занят, издеваясь над несчастной, ни в чём не виновной кофемашиной. Он со стуком опускает кулак на верхнюю панель дорого выглядящего аппарата.

— Бесполезная хреновина, – ворчит он.

— Егор!

Слово даже не успевает дойти до сознания, как он резко поворачивается. Его глаза сначала останавливаются на Кирилле, а потом переходят на меня. Сердце подскакивает прямо к горлу, а от шока перехватывает дыхание. Колени начинают дрожать, подгибаются, и я инстинктивно хватаюсь за дверную ручку, чтобы не рухнуть бесформенной кучей на пол. Как такое возможно? Что такого ужасного я сделала в прошлой жизни, чтобы заслужить эту карму? Кому нужно молиться, чтобы это исчезло? Медленно моргаю, цепляясь за наивную, детскую надежду, что мне всё это просто кажется. Что, когда я снова открою глаза, пойму: это всего лишь оптическая иллюзия или галлюцинация, вызванная стрессом.

Но чудо не происходит. Он всё ещё стоит передо мной. Всё тот же Егор Князев, мой новый работодатель. Всё тот же совладелец «Князев и Ко», мужчина, который, как я думала, находится в Новосибирске.

И что ещё более тревожно – он всё тот же потрясающе красивый бог секса, который заставил меня кричать, используя только свой язык. Всё тот же мужчина с самым большим... ну, с самым внушительным достоинством, которое я когда-либо видела. Всё та же случайная связь на одну ночь, с которой я провела самое безумно страстное время в своей жизни. Мой босс.

Снова закрываю глаза, пытаясь убедить себя, что это просто игры разума. Это не дурацкий фильм из серии «Золушка встречает миллиардера». Это моя реальная жизнь, и мне отчаянно нужна эта работа – не только для себя, но и для мамы, с её ХОБЛом, требующим постоянного ухода.

— Майя? — Обеспокоенный голос Кирилла пронзает мои мысли, вырывая из этого сумбурного потока и возвращая в реальность.

Вздрагиваю и киваю. Нужно выглядеть компетентной, даже если внутри всё дрожит от ужаса. Кирилл выглядит слегка обеспокоенным, но на лице его брата нет ни тени узнавания. Ни шока, ни удивления, ни тем более ужаса. Неужели он уже забыл меня? Неужели я была настолько незаметной? Возможно, он был настолько пьян? Или, может быть, такие вещи случаются с ним настолько часто, что это просто ничего для него не значит. Впрочем, причина не имеет значения – если он решил играть по таким правилам, мне остаётся только принять их.

— Приятно познакомиться, Егор Георгиевич. Я Майя. Майя Викторовна, — выдавливаю слова, потому что, похоже, земля не собирается проявлять солидарность и проваливаться подо мной. Это действительно происходит? Я собираюсь потерять работу ещё до того, как приступила к ней?

— Мне тоже, Майя Викторовна, — холодно отвечает Егор.

— Возможно, она сможет разобраться с твоей кофемашиной, — Кирилл хлопает брата по спине. Он либо совсем не улавливает витающее в воздухе напряжение, либо намеренно игнорирует его.

— Эта чёртова штука сломана, — рявкает Егор, его настроение куда кислее, чем в нашу последнюю встречу. Что, в общем-то, неудивительно, учитывая, что наша последняя встреча включала в себя наготу и оргазмы. Воспоминание о прошлой ночи – о его руках, его губах, о том, как он заставлял меня дрожать от наслаждения – разворачивается перед мысленным взором, и по телу разливается непрошеное, обжигающее тепло, совершенно неуместное здесь, в строгом офисе, под пристальными взглядами.

Чёрт возьми, Майя. Представлять, как начальник доводит тебя до оргазма, — это верх непрофессионализма.

— Может, я посмотрю? — осторожно предлагаю, всё ещё совершенно не понимая, как пережить эту невероятно неловкую ситуацию. Кофе кажется таким же хорошим началом, как и что либо другое.

Нахмурившись, Егор переводит взгляд с брата на меня, словно пытаясь решить, что сказать дальше.

От неловкого момента его спасает появление прислужницы Сатаны, или Веры из отдела кадров, как её знают некоторые.

— Брифинг вот-вот начнётся, — объявляет она, подходя к нам. Её нос сморщен, словно учуял что-то неприятное, и она сверлит меня взглядом. Неужели она уже что-то знает? Или это её обычное состояние – смотреть на всех с таким презрительным прищуром?

— Ни Егору, ни мне нет необходимости присутствовать, Вера. Мы прекрасно осведомлены о наших правилах отдела кадров, — сухо говорит Кирилл. Хм. Интересно, эта ситуация вообще прописана в этих правилах?

Вера поджимает губы и оглядывает меня с ног до головы, оценивая и находя не совсем соответствующей стандартам.

— Вообще-то, я думала, что нашей новой сотруднице стоит поприсутствовать. Эти правила важны, Кирилл Георгиевич.

Кирилл проводит рукой по волосам и смеётся.

— Согласен, важны, но в первый же день? Мы же не хотим её сразу спугнуть?

Чувствую себя так, словно попала в какой-то абсурдный спектакль, в Сумеречную зону, и понятия не имею, что сказать или как вообще себя вести, чтобы не выдать всего с потрохами. Все инстинкты кричат: «Беги!», но я не могу.

После нескольких напряжённых секунд, когда повисает такая тишина, что можно услышать, как тикают часы на стене, отвечает Егор. Его голос звучит ровно, без единой эмоции, но я чувствую в нём холодок.

— Отличная идея, Вера.

Мельком смотрю в его сторону, и он тут же отводит взгляд. Холодный расчёт в глазах. Значит, он всё-таки помнит меня. Настолько хорошо, чтобы захотеть немедленно от меня избавиться, вышвырнуть из своего поля зрения. Конечно, помнит. Может, он и провёл с головой между моих бёдер за двенадцать часов больше времени, чем мой бывший муж за двенадцать лет, но я почти уверена, что он смотрел и на моё лицо тоже, по крайней мере, когда мы только знакомились, до того, как началось всё это обнажённое безумие.

— Вы можете идти за мной, — говорит Вера. — И будьте внимательны.

Не могу сдержаться и корчу рожицу ей вслед, когда она разворачивается. Её резкие шаги, строгий затылок — всё в ней кричит о нетерпимости к ошибкам. Идти за ней почти так же страшно, как ждать приговора. Но я послушно иду за ней. Не Егор единственный нуждается в передышке. Кажется, я не делала нормального вдоха последние пять минут, и возможность отойти от него, хотя бы на время, даёт шанс собраться с мыслями.

Оставив сумку на офисном стуле, когда прохожу мимо, чувствую, будто застолбила за собой место, бросила якорь в этом огромном, пугающем офисе. Словно Егор выйдет из кабинета, увидит её там — мою скромную, поношенную сумку на

моём

стуле — и у него возникнут сомнения, прежде чем выставить меня за дверь в мой первый же рабочий день. Всего лишь сумка, всего лишь стул из ИКЕА, наверное, но сейчас это единственное, за что я могу уцепиться в этом водовороте неопределённости.

***

Выслушав скучнейший брифинг по кадровой политике «Князев и Ко» — настоящую пытку для мозга, — возвращаюсь к своему столу, гадая, как долго он на самом деле будет моим. Я, конечно, уделила особое внимание пункту о служебных романах. Отношения между сотрудниками не поощряются, но и прямо не запрещены. Однако, согласно правилам, работники обязаны уведомить отдел кадров о любых отношениях, если они могут повлиять на фирму или её репутацию. Подозреваю, что необходимость раскрывать интимные подробности своей личной жизни Вере из отдела кадров сама по себе отобьёт любое желание заводить служебные романы на корню. Надеюсь, правило не распространяется задним числом, потому что мне совершенно не хочется писать докладную о том, сколько раз Егор Князев довёл меня до оргазма за нашу единственную ночь.

На моём рабочем столе, таком чужом и пока ещё не обжитом, прямо рядом с приветственной корзинкой от фирмы, лежит ярко-жёлтый стикер. Его цвет кажется слишком кричащим в этом сдержанном интерьере. Прикусываю губу, сердце замирает где-то в районе горла, увидев этот яркий квадратик. Неужели это такой небрежный, даже жестокий способ указать мне на дверь? Он ведь не мог поступить так, правда? Конечно, на следующее утро он был холоден, это да. Но ничто не намекало, что он тот тип ублюдка, который способен разрушить чью-то карьеру просто за то, что случайно переспал с ним. Но что я о нём знаю

на самом деле

? В конце концов, он совершенно чужой человек. И этот чужой теперь имеет ужасную, абсолютную власть над моей жизнью, над моим будущим.

Он может уволить меня одним росчерком пера. Может отказать в рекомендации, закрыв передо мной все двери. Может превратить мою профессиональную жизнь в настоящий ад. Что бы ни было написано на этом маленьком жёлтом стикере, это может решить всё. Задать тон моему новому началу... или его бесславному концу.

Меня накрывает волной облегчения, когда я наконец беру этот листок и читаю. Ни слова о расстреле или увольнении — только написанное размашистым почерком сообщение с паролем к его онлайн-календарю и просьбой начать организовывать его расписание. Оседаю на стул, обмахиваясь этой тонкой бумажкой, как веером. Конечно, наверняка будут и подводные камни, и непростые ситуации, но это... это хотя бы начало. Шанс.

Бросаю взгляд на закрытую дверь за спиной, гадая, там ли он. Может, сидит за своим огромным столом, хмурится, как какой-то мрачный полубог, и думает, как это умудрился переспать со своей новой секретаршей? Или, может, прикидывает, сколько времени ему потребуется, чтобы сделать вид, будто «ничего не вышло» и я могу уйти? А может, я вообще придаю себе слишком много значения? Чёрт возьми, а вдруг он спит со

всеми

своими секретаршами, и я просто... одна из многих? Вполне возможно, что любая женщина, которая попадается ему на пути, тут же готова упасть к его ногам, моля о его «волшебном прикосновении». Может, именно поэтому Вера из отдела кадров выглядит так, будто постоянно рассасывает лимон? И поэтому он совершенно не дрогнул, когда я вошла в его кабинет?

Увидеть его там, осознать,

кто

он... Это один из самых шокирующих и ужасных моментов в жизни, которая, надо сказать, уже включала в себя немало скверных моментов. Мне одновременно хотелось упасть в обморок, вырвать и убежать — не обязательно в этом порядке. Просто чудо, что я не залезла под стол и не начала напевать детские песенки.

Он же, напротив, почти никак не отреагировал. Был спокоен, как огурец на грядке. Казалось, единственное, что способно вызвать у него хоть какие-то эмоции — это его кофемашина. Значит, я определённо слишком драматизирую, если мужчина проявляет больше чувств к аппарату для кофе, чем ко мне.

Мой желудок издаёт требовательное урчание, напоминая, что я ужасно голодна. Утром я была слишком взволнована, чтобы завтракать — и это ещё до того, как обнаружила, что прошлое вернулось, чтобы меня укусить. Брифинг в отделе кадров длился три с половиной часа, и теперь тело просто умоляет о еде. Уверена, что мне положен обеденный перерыв, но день выдался совершенно безумным, и я не хочу делать поспешных выводов. Лучше перепроверить и морально приготовиться к тому, что до самого вечера моим единственным пропитанием будет содержимое фруктовой корзины.

Глубоко вдыхаю и останавливаюсь у его двери, поднимая руку, чтобы постучать. А вдруг у него встреча? А вдруг он на телефоне? А вдруг там внутри... женщина? Выдыхаю, раздражённая собственной нерешительностью. Если я собираюсь сохранить эту работу — а, похоже, собираюсь, по крайней мере, пока — то мне придётся с ним взаимодействовать. И я

должна

знать, есть ли у него встреча или он говорит по телефону. Чёрт возьми, я даже должна знать, если там женщина, и, если так, то, наверное, мне стоит также выяснить, когда у неё день рождения и что она предпочитает — бриллианты или жемчуг.

Качаю головой, досадуя на саму себя. Откуда взялась эта несвойственная мне мелочность? Это не входит в мои обязанности, да и ни Егор, ни Кирилл не кажутся мне мужчинами, которые могут требовать подобное от своих секретарей. Они слишком... правильные, что ли. Слишком профессиональные. Я тоже могу быть профессионалом. Я

была

профессионалом. До него. То, что произошло между нами с Егором, было ошибкой. Большой ошибкой. Знай мы заранее, уверена, оба повели бы себя совершенно иначе. Это прошлое, и мне нужно сосредоточиться на будущем. Разве Нина стояла бы тут, дрожа? Или Оля? Чёрт возьми, нет! Они бы собрались.

Проведя этот мысленный «инструктаж», расправляю плечи и стучу в его дверь. Через секунду он разрешает войти. Его голос... всё такой же глубокий, тёмный, как растопленный горький шоколад. Да что ж такое... Хорошо, конечно, убеждать себя, что это была ошибка, что всё в прошлом, но почему он должен звучать

так

? Почему он должен выглядеть

настолько

хорошо? Это просто... несправедливо.

Осторожно толкнув дверь, шагаю внутрь. Он сидит за своим массивным столом на фоне панорамы Арбата. Я слишком оцепенела раньше, чтобы по-настоящему оценить этот вид, но он и правда захватывает дух. Окна от пола до потолка открывают потрясающий обзор, но даже он не может удержать мой взгляд от Егора. Его галстук небрежно ослаблен, а волосы растрёпаны чуть больше, чем несколько часов назад, словно он постоянно запускал в них пальцы. Я помню, какие у него густые и мягкие волосы... помню, каково это — запустить в них

свои

пальцы... Чёрт. Это очень, очень плохо.

— Вам что-то нужно? — Его резкий, отрывистый тон вырывает меня из этих... *жарких* мыслей.

Чуть приподнимаю подбородок, решив во что бы то ни стало не выглядеть такой смущённой, какой себя чувствую. В конце концов, это просто нормальные деловые отношения.

— Просто хотела узнать, есть ли у меня время пообедать, прежде чем приступлю к работе над Вашим расписанием?

Он мельком смотрит на часы, затем снова утыкается в монитор.

— Конечно.

И, кажется, меня отпускают. Он больше не поднимает глаз, и я разворачиваюсь, чтобы выйти.

— Вообще-то, Майя Викторовна, можно Вас на секунду?

Сердце ухает куда-то вниз. Вот и всё. Он собирается меня уволить. Сейчас услышу всю эту речь про «это не Ваша вина, но Вы не можете работать у меня после того, как я заставил Вас кричать моё имя в экстазе». Будет предложение об отработке или компенсации, заверения, что меня порекомендуют, и прочие милые слова... Но я на плахе. Чувствую это нутром. Почему, ну почему, ну почему я вообще встретила этого мужчину на

свадьбе

? И из всех свадеб на свете, во всех городах, он должен был оказаться именно на свадьбе Ольги?!

Сглатываю и снова поворачиваюсь. Он стоит за своим столом и выглядит до чёртиков соблазнительно. Можно ли представить костюм, который сидел бы на нём лучше? Тот факт, что я точно знаю, как он выглядит без него, делает его в костюме ещё более сексуальным, а серьёзное выражение лица – ещё более красивым. Это просто нечестно. Я нахожу этого мужчину привлекательным даже тогда, когда он собирается перечеркнуть всю мою жизнь.

— Конечно, Егор Георгиевич, — произношу как можно спокойнее, надеясь, что он не заметит, как моё сердце скачет, словно загнанная лошадь.

Он прочищает горло.

— Присаживайтесь, пожалуйста.

Выполняю его просьбу, и он снова садится за стол, чуть сильнее ослабляя галстук. Неужели он чувствует себя так же неловко, как и я? Кожа на спине становится липкой от пота, а нижнюю губу я закусываю так сильно, что чувствую привкус крови.

Он снова прочищает горло.

— Я просто хочу открыто поговорить и расставить все точки над «и». Если бы я хоть немного представлял, что Вы собираетесь работать здесь, я бы никогда… — Он прокашливается снова, и его сдавленный кашель совпадает с выражением муки на лице. Он действительно переживает из-за этой ситуации не меньше моего. Это словно клещами вытягивать, и нам обоим станет легче, когда это закончится.

— Я чувствую то же самое, Егор Георгиевич, уверяю Вас. Если бы я знала, что Вы будете моим начальником… — Я не заканчиваю мысль. Нам обоим не нужны лишние напоминания о том, чего мы

не сделали бы

. Слишком поздно. Мы уже всё сделали.

Его тёмные глаза скользят по моему лицу так же, как и позавчера ночью, и я не могу удержаться от вопроса: неужели я вижу в них что-то большее, чем просто сожаление? Наверное, это просто мои мечты. Вполне возможно, что я так отчаянно хочу, чтобы у него остались приятные воспоминания о нашей ночи, что просто выдумываю это.

— Я не встречаюсь со своими сотрудницами, Майя. Никогда.

Конечно, нет. Он миллиардер и один из основателей самой престижной юридической фирмы в стране. Разумеется, он не стал бы встречаться со своей секретаршей. В этом весь смысл. Это правильно. Так почему же меня накрывает целая волна разочарования?

— И я уж точно не… — Он снова кашляет, прежде чем его глаза встречаются с моими, напоминая мне о том зрительном контакте, который он установил в ту ночь, когда он…

Прижимаю руку ко лбу, чувствуя, как под кожей разливается жар. Нет. Не думай об этом, Майя.

— Что именно вы не, Егор Георгиевич?

Он облизывает языком нижнюю губу.

— К чёрту эти чувства, Майя Викторовна.

Вот же нахал! Высокомерный, самовлюблённый тип. И мне плевать, правда это или нет — использовать такое против меня просто подло.

— Думаю, Вы обнаружите, что я по-прежнему полностью контролирую все свои чувства и эмоции, Егор Георгиевич, — отвечаю, сама поражаясь тому, насколько спокойным и ровным остаётся мой голос, при том что ноги под столом дрожат как осиновые листья. — Возможно, для Вас это станет шоком, но у меня тоже не принято встречаться с начальником, так что Вам совершенно не о чем беспокоиться. Я не собираюсь преследовать Вас, выпрашивая «повтор», и гарантирую, что не испытываю к Вам никаких чувств, кроме профессиональных. Мне нужна эта работа, Егор Георгиевич. Она мне жизненно необходима. И я буду хорошо справляться со своими обязанностями, и я так же расстроена, как и Вы, этим ужасным… совпадением. Думаю, самым лучшим выходом для нас обоих будет оставаться Майей Викторовной и Егором Георгиевичем. Давайте оставим Демида и Диану там, где им место — в прошлом. Вас это устроит, господин? — Добавляю это последнее слово исключительно из сарказма, но взгляд, мелькнувший в его глазах, мгновенно заставляет меня пожалеть об этом.

Его выражение лица слишком сложное, чтобы я могла его прочесть. Он одновременно зол и чем-то забавляется, и всё это не имеет никакого смысла. Это слишком. Мне нужно выбраться отсюда, подальше от его квадратной челюсти и пронзительного глубокого взгляда. Подальше от вида его рук на столе и от того, как моё тело до сих пор помнит, что могут делать его длинные пальцы. Мне нужно запереться в туалете и наконец успокоиться.

— Что-то ещё?

Он хмурит брови.

— Нет, это всё, Майя Викторовна.

Чёрт... Сама попросила его меня так называть, но то, как звучит это из его уст – чистый лёд. Выпрямляю плечи, делаю глубокий, спасительный вдох, пытаясь унять дрожь. Что ж, наверное, мне стоит считать себя счастливицей, что я вообще ещё работаю. Переживу этот лёгкий морозный ветерок его отчуждённости.

— Спасибо, Егор Георгиевич, – говорю скованно, стараясь, чтобы голос не дрогнул, и выхожу из его кабинета. Колени угрожают подкоситься с каждым шагом по длинному коридору. Только вперёд, твержу себе. Не смотри назад и не дай ему увидеть, как ты слаба, как он всё ещё выбивает почву у тебя из-под ног.

Через несколько секунд опускаюсь в своё кресло, чувствуя, как оно принимает меня в свои объятия. Сердце в груди колотится так бешено, так отчаянно, что я боюсь, оно вот-вот вырвется наружу и улетит куда подальше от этого напряжения. Понятия не имею, что бы Вера из отдела кадров сказала о таком в своих правилах, но уверена, она бы не обрадовалась сердцу, парящему по офису «Князев и Ко». Это точно был бы серьёзный риск для здоровья и безопасности.

Всё хорошо, говорю себе, пытаясь убедить саму себя. Я справилась неплохо. Не сломалась под его взглядом. Егор не нашёл повода меня уволить, и я, главное, не дала ему этого повода. Мы сможем работать вместе и сохранять профессионализм, несмотря ни на что. Несмотря на ту ночь, на то, что между нами было. Я в этом почти уверена.

Тогда была Диана – та другая, смелая, почти безумная, которую я сама на мгновение выпустила наружу. А я – Майя Ильина. Разумная, надёжная, та самая, кем была всегда. Та самая, кем всегда буду. Моё сердце переживало и куда худшее. Оно выдержит и это.

Глава 9. ЕГОР

Кирилл уже натягивает пиджак, когда я заглядываю к нему. Шесть вечера. Раньше он бы и не подумал срываться с места, но теперь, когда дома его ждут Алина и маленький Лёня, он стремится вырваться из офисной хватки ровно через восемь часов. Я не виню его. Наоборот, я хочу, чтобы у него была эта возможность. Отчасти ради этого я и вернулся из Новосибирска, оставив позади… многое. Сам-то я, судя по всему, снова буду коротать здесь ночь, в компании бумаг и кофе.

Слава богу, успел. Поднимаю бутылку односолодового.

— Найдётся минутка для стаканчика? — Мой голос звучит немного сдавленно.

Его взгляд падает на этикетку, и уголки губ поднимаются в понимающей ухмылке.

— Принёс «тот самый»? Значит, день у тебя был либо чертовски хорош, либо из рук вон паршивый.

Тяжело опускаюсь на кожаный диван в углу, пока он молча направляется за стаканами. Пиджак снова оказывается на спинке кресла. Я ценю этот жест. Значит, время у него для меня найдётся. А это сейчас чертовски важно.

— Так какой вариант? — спрашивает он, усаживаясь напротив и ставит на полированный стол два тяжёлых хрустальных бокала. Щедро наливаю нам янтарной жидкости. Кирилл буравит меня взглядом, но не торопит. Он знает меня как облупленного. Знает, что, если я принес

этот

скотч, значит, на душе у меня что-то серьёзное. И я выложу всё, когда буду готов.

Он поднимает свой бокал.

— За новые начинания. И пусть самый лучший день твоего прошлого станет худшим днём твоего будущего.

Осушаю свой залпом, чувствуя, как обжигающее тепло разливается по венам.

— Сербский тост? Уж не от Грановских ли нахватался?

Грановские. Наши московские клиенты, с которыми «Князев и Ко» вечно как на пороховой бочке. Увлекательные ребята, если не считать их балансирования на грани закона, а порой и за ней.

— Возможно, — протягивает он. — Так. Какого чёрта с тобой стряслось, Егор? Неужели возвращение оказалось таким паршивым?

Только сейчас до меня доходит: он боится, что я снова сорвусь, уеду. Моё возвращение из Новосибирска не было спонтанным решением, я долго к этому шёл.

— Нет, что ты. Просто нужно немного освоиться. И эта кофемашина – настоящая стерва, но в остальном… я не жалею, честно. Я рад быть здесь, с вами.

— Фух, ну слава богу, — выдыхает он с искренним облегчением. — А то я уже напрягся. Рад, что ты вернулся, брат. Скучал. Так, если не считать кофемашину, что ещё не так?

Смотрю ему прямо в глаза. Пора. Резким движением сорвать этот чёртов пластырь.

— Я переспал с Майей.

Кирилл ошарашенно моргает.

— Уже?! Господи, Егор! Она же здесь всего несколько часов!

— Не сегодня, идиот, — рычу я.

Он шумно выдыхает.

— Ну, хоть это радует. Тогда, когда?

— В субботу. И, если быть точным, ещё и в воскресенье утром. Она была подружкой невесты на той свадьбе.

Он качает головой, явно пытаясь сложить два и два.

— Та самая, с которой ты тогда… Ты же говорил, её звали Диана. Что я пропустил?

Откидываю голову на спинку дивана, уставившись в потолок.

— Это долгая, очень долгая история.

— Господи, — бормочет он.

— Ты повторяешься.

Он фыркает.

— Да уж, эта фраза не зря стала классикой. О чём ты только думал, Егор?

— Да ни о чём я не думал! — взрываюсь я. — Не планировал! Откуда мне было знать, что через два дня она, как чёрт из табакерки, выскочит в моём офисе с заявлением: «Сюрприз, я Ваша новая ассистентка!»? Это грёбаное совпадение! Чудовищное! В этом городе тринадцать миллионов человек, половина из них — женщины! И надо же было мне переспать именно с ней! Клянусь, нарочно не придумаешь. С кем угодно другим — обхохочешься. Но со мной… Что мне теперь делать, Кир? Что, чёрт возьми, делать?

Кирилл наливает ещё скотча и хмурится, обдумывая ситуацию.

— Неидеально, мягко говоря. Но надо что-то решать. Я с трудом представляю, как она сможет оставаться твоим секретарём после… такого. Мне она сегодня показалась какой-то… напряжённой. Конечно, было бы куда проще и чище, если бы мы могли её просто уволить.

— Уволить? — Резко вскидываюсь. — За что? Она ничего плохого не сделала.

Кроме того, что одним своим появлением едва не остановила мне сердце. Воспоминание о том, как чертовски

правильно

она всё делала в ту ночь, до сих пор огнём жжёт изнутри. Когда она сегодня утром вошла в мой кабинет, такая собранная и профессиональная, у меня едва не случился сердечный приступ. Только годы судебной практики помогли мне сохранить каменное лицо, пока внутри всё взрывалось фейерверком. Мало того, что это была

она

, так ещё и это платье. С запа́хом. Одно из тех, что распахиваются от единственного верного движения, от одного потянутого шнурка. Платьев, будто специально созданных, чтобы гнать кровь по венам с бешеной скоростью. Одно лёгкое движение – и она была бы… без этой тонкой тканевой брони. А знание того,

что

скрывается под ней, сводит с ума. Даже её волосы, сегодня аккуратно уложенные в строгий пучок, казалось, бросали мне вызов, умоляя освободить их, позволить снова рассыпаться по моим подушкам тёмными шёлковыми волнами… Этот образ преследует меня, въелся под кожу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ты не можешь спать со своей секретаршей, Егор, — жёстко отрезает Кирилл. — Это пиар-катастрофа. Да и просто, чёрт побери, неправильно.

Рычу от бессильной ярости – на него, на себя, на всю эту дьявольски запутанную ситуацию.

— Я знаю, кретин! Знаю, что неправильно! Знаю, что это выглядит как использование служебного положения! Но уволить её – это разве лучше?!

— Может, и нет, если мы найдём ей другое место. Подключим связи, я напишу ей такую рекомендацию, что её с руками оторвут.

С силой ударяю кулаком по столу. Кирилл удивлённо вскидывает брови. Я вне себя, а со мной такое случается крайне редко. Её мать больна. Она так волновалась, так радовалась этой работе. Ей нужны эти деньги, эта страховка. Я слишком много о ней знаю, чтобы вот так просто вышвырнуть её на улицу. Перед глазами до сих пор стоит её растерянное, обиженное лицо, когда я, по сути, выставил её из номера после той ночи. Я не смогу спокойно спать, если поступлю с ней так снова. То, что ей не хватило ума не связываться с таким козлом, как я, не значит, что она должна расплачиваться за это карьерой.

— Нет! — отрезаю я. — Это неправильно, Кир. Ей нужна эта работа. И потом, я не сплю с ней

сейчас

. Я

переспал

с ней. Чувствуешь разницу? Прошедшее время. Она тогда даже сотрудницей нашей не была. Да, это полный кавардак. Но я не стану тем мудаком, который лишит её работы только потому, что мы… — Ком застряёт в горле. Потому что мы трахались как чёртовы кролики, но это… это была самая сильная, самая настоящая связь, которую я чувствовал с женщиной за последние годы?

— Ладно, — протягивает Кирилл. — Побуду адвокатом дьявола, брат. А что, если она проболтается? Расскажет всей фирме о вас?

— О чём?! Мы не сделали ничего предосудительного! Два совершеннолетних человека отлично провели время. А потом, по дикому стечению обстоятельств, она стала моим секретарем. Только и всего.

Роняю голову на руки, когда вся тяжесть ситуации обрушивается на меня.

— Чёрт. Я в такой заднице.

Кирилл издаёт какой-то неопределённый звук.

— Да уж, определение точное. И с юридической точки зрения, её увольнение – прямой путь к иску о незаконном увольнении. И куче нежелательного внимания.

Поднимаю на него недоверчивый взгляд.

— Да потому что это и

будет

незаконное увольнение!

Его глаза сужаются – верный признак того, что он ищет решение.

— Может, перевести её к кому-то из младших партнёров? Тимуру Сулейманову как раз нужен ассистент.

Чёрт, нет. Только не это. Одна только мысль, что Майя будет работать на кого-то другого, особенно на этого хмыря Сулейманова, вызывает во мне глухое раздражение. Тимур - известный бабник, и эта мысль мне отвратительна. Признаваться в этом Кириллу я не собираюсь – сам ещё не до конца понимаю, откуда такая реакция.

— Не вариант, — отрезаю я. — Она проходила собеседование на должность ассистента старшего партнёра. Это другая зарплатная категория, другие обязанности. Её перевод создаст те же юридические риски, что и увольнение. А увольнять мы её точно не будем.

Жду его вердикта, остро чувствуя свою вину. Вернулся, чтобы помочь ему, облегчить жизнь, а вместо этого в первый же день подкинул такую проблему. Отлично сработано, Егор.

— Но между вами… всё точно кончено? — осторожно спрашивает Кирилл.

Только киваю, не в силах вымолвить это вслух. Потому что да, чёрт возьми, всё

должно

быть кончено. Я не из тех, кто заводит интрижки с подчинёнными. Я вообще стараюсь держать дистанцию с коллегами вне работы. Я не использую людей. И это должен быть конец истории.

Кирилл допивает свой скотч, задумчиво облизывает губы. Потом стряхивает невидимую пылинку с идеально отглаженных брюк и поднимается.

— Ты с ней говорил? Об этом?

— Да, — мой голос глух. Смотрю в потолок. — Вёл себя как полный мудак, если честно. Но она, вроде, согласна. Всё в прошлом. Финита ля комедия.

— Ты в этом уверен, дружище? — Кирилл смотрит на меня с сомнением. — Потому что по тому,

как

ты о ней говорил…, знаешь, это не очень-то походило на описание случайной связи на одну ночь.

— Нет! — слишком резко отвечаю. — Не было там ничего такого. Ты же знаешь меня, Кир. Я не завожу отношений. Слишком это всё… геморройно. Сам посмотри, что из одной ночи вышло. Дальше этого дело не пойдет, обещаю. Мы справимся. Мне просто нужно было, чтобы ты был в курсе.

А ещё мне отчаянно нужно было выговориться. И Кирилл единственный, кому я могу доверить такое. Он знает обо мне почти всё – у каждого, конечно, есть свои скелеты в шкафу, но наша дружба всегда была скалой. Хотя этот… инцидент… явно не добавляет мне очков и не помогает бороться с вечным ощущением, что я вечно в его тени, сколько бы ни пахал. Вот он я: вернулся в Москву, вкалываю на благо фирмы как проклятый, и всё равно умудряюсь чувствовать себя каким-то недоделанным.

— Хорошо, — говорит он и снова берёт пиджак. — Если вы оба считаете, что справитесь, – действуйте.

Смотрю на него с подозрением.

— Как-то ты быстро передумал. А как же перевод?

Он бросает взгляд на часы.

— Ты прав. Это тупиковый путь – и с моральной, и с юридической стороны. Послушай, Егор, тебе не нужны мои советы, что делать. И нянька тебе тоже не нужна. Эта фирма – твоя в той же степени, что и моя. Я знаю, ты не сделаешь ничего, что поставит её под удар.

Это правда. И слышать это от него чертовски приятно. Встреча с Майей сегодня утром всколыхнула во мне целый ураган противоречивых чувств, но Кирилл прав. Я не поставлю под угрозу то, что мы строили годами. Работа – это всё для меня. Эта фирма – моя жизнь. Мои отношения с работой всегда были дольше и прочнее, чем с любой женщиной, и меня это более чем устраивает. Не вижу ничего и никого, кто мог бы это изменить. Даже если эта женщина не выходит у меня из головы с самой первой нашей встречи. Всему конец. Майя Ильина – мой секретарь. И точка.

Глава 10. МАЙЯ

– Ну как всё прошло? – доносится голос мамы, едва я закрываю за собой дверь её квартиры. Спешно вешаю пальто на крючок в крохотной прихожей, пропахшей лекарствами и чем-то неуловимо родным, и изо всех сил стараюсь изобразить на лице самое счастливое выражение. Ей совершенно ни к чему знать обо всех… перипетиях. Достаточно сказать, что всё было замечательно.

Да я почти и не вру – кое-что и вправду было здорово. А кое-что – сумасшедшие американские горки из подступающей паники и почти невыносимого сексуального напряжения, но это уж точно из категории «маме-ни-слова». Так и представляю себе этот разговор: «Ах, да, мам, всё отлично – не считая того, что мой новый начальник – тот самый мужчина, с которым я переспала на свадьбе Ольги, и от одного его взгляда у меня до сих пор подкашиваются коленки». Нет уж. Обойдёмся официальной, тщательно отредактированной версией.

Наша квартирка – совсем крошечная, двушка в старенькой панельке, затерянная где-то в Люберцах, среди таких же типовых домов. Мама всегда работала не покладая рук, порой на двух, а то и трёх работах одновременно, чтобы свести концы с концами. И всё же, несмотря на это, я никогда не чувствовала себя в чём-то обделённой. На столе всегда была еда, пусть и простая, на мне – чистая одежда, а в нашем маленьком мирке – целое море любви.

Денег у нас никогда не было много, но я не ощущала себя лишённой чего-то важного. Все мои подруги обожали приходить к нам, в нашу тесную, но такую уютную норку, и ни разу в жизни я не пожалела о своём детстве. Помню, когда была помладше, отчаянно хотелось узнать хоть что-нибудь об отце, но мама никогда о нём не заговаривала, и мне пришлось принять это как данность. Она расстраивалась, только когда я слишком уж настырно лезла с расспросами, и со временем я успокоилась. Её любви мне всегда хватало за двоих.

Когда я поступила на бюджет в престижный университет, я была полна самых радужных мечтаний. Собиралась сделать карьеру в финансах, или открыть собственный бизнес, или найти какой-нибудь другой способ выбиться в люди, достичь вершин. И когда это случится, дала я себе зарок, я непременно заберу маму из этой тесной двушки и поселю в каком-нибудь по-настоящему шикарном месте.

– Ну что ты выдумываешь! – смеялась она в ответ на мои пылкие речи. – Мне и здесь совершенно прекрасно. Это же наш дом, здесь я тебя вырастила. В нём всегда было столько смеха и любви, да и соседи у меня замечательные. С какой стати мне отсюда уезжать?

В конечном итоге свой бизнес открыл Сергей, а я поддерживала его в те непростые первые годы. Пока он проходил одну престижную стажировку за другой, я вкалывала временным секретарем в какой-то конторе, чтобы было чем платить по счетам. Всё это казалось оправданным, когда он наконец-то начал добиваться успеха.

Однако во время развода выяснилось, что он был далеко не так крут, как пытался всем внушить. Его инвестиционная компания погрязла в долгах, а дом, который мы вместе купили в одном из подмосковных городков, оказался заложен-перезаложен до последней копейки.

В итоге я вышла из этого брака практически ни с чем, и, честно говоря, даже не слишком переживала по этому поводу. Это было похоже на начало новой жизни, чистого листа, и я испытала огромное облегчение, избавившись от материальных напоминаний о годах, проведённых вместе с ним.

Теперь у меня есть эта новая, такая многообещающая работа в «Князев и Ко», и, кажется, дела наконец-то пошли в гору. Нужно сосредоточиться именно на этом, а не на всех этих сложностях с моим боссом. Господи, только бы справиться.

Прохожу в комнату, которая служит у нас одновременно и гостиной, и столовой, и застаю маму свернувшейся калачиком на стареньком диване. Мамочка у меня совсем крошечная, метр с кепкой, не то что я со своими ста шестьюдесятью восемью сантиметрами. Впрочем, тёмные волосы и каре-зеленые глаза мне достались от неё, вот только её локоны теперь густо посеребрила седина.

Наклоняюсь и целую её в щеку.

– Всё прошло отлично, мам. Правда, очень хорошо. У меня такое… такое хорошее предчувствие на счёт этой работы. Я по дороге заскочила к Ладе, купила нам наших любимых трубочек – отпраздновать.

– С фисташковым? – с надеждой спрашивает она. Её глаза загораются.

– Ну конечно! А то ты меня не знаешь? – поддразниваю я. – Хочешь прямо сейчас?

– Может, чуть позже, доченька, – отвечает она, и я вижу, как она старается скрыть, насколько ей нехорошо. Сердце сжимается от боли. Её ХОБЛ, эта проклятая болезнь лёгких, неуклонно прогрессирует, и с каждым месяцем ей требуется всё больше лекарств. Маленький столик рядом с диваном теперь заставлен батареей пузырьков с таблетками, ингаляторами и кислородной маской, которую она использует, когда становится совсем невмоготу. Всё это отнимает у неё последние силы, хотя она и пытается это отчаянно скрыть от меня, своей «сильной» девочки.

– Мам, ты как себя чувствуешь? – спрашиваю, присаживаясь рядом и беря её хрупкую, почти невесомую руку в свою. Кожа сухая и тонкая, как пергамент. – Ты же знаешь, тебе не нужно притворяться ради меня, хорошо?

– Я в порядке, Майя, – она слабо улыбается, но глаза остаются усталыми. – Мне больше интересно, как прошёл твой день. Ты разузнала всё самое важное? Например, где комната отдыха и ближайшая кофейня с приличным кофе? Люди были милы? Не попалось никаких… буржуев?

Усмехаюсь этому её словечку. Сколько себя помню, она так называла всяких снобов: сначала некоторых из тех, у кого убирала дома, потом – кое-кого из моих знакомых по университету. Братья Князевы, конечно, супербогаты, но делает ли это их «буржуями»? Нет, не думаю. Этот титул приберегается для тех типов, что вечно ходят с задранным носом и смотрят на других свысока только потому, что у тех меньше денег или ниже социальное положение. А у меня не сложилось впечатления, что Кирилл или Егор из таких.

– Наверняка парочка таких где-нибудь да затаилась, – отвечаю я. – Здание огромное, и это всё-таки юридическая фирма, так что было бы странно, если бы там обошлось совсем без «буржуев». Но пока, тьфу-тьфу, всё в порядке.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– А твой начальник? – спрашивает она, и в её глазах вспыхивает озорной огонёк. – Я его в телефоне посмотрела, знаешь ли. Кирилл Князев. Ух, ну и красавчик! – Она картинно обмахивается ладошкой, и я смеюсь.

– Вообще-то, мам, оказалось, я буду работать на его брата, другого Князева. Его зовут Егор, если захочешь и его поискать.

– О, непременно! – заверяет она. – И что, он такой же… интересный?

Делаю вид, что задумалась, потом неопределённо пожимаю плечами и слегка морщу нос.

– Ну… он нормальный, наверное. Не такой классический красавец, как Кирилл, пожалуй. Помассивнее? Да и вообще, совсем не мой типаж. Но, уверена, некоторые женщины находят его привлекательным. – Лгу и не краснею. Ну, почти.

Должно быть, врать у меня получается мастерски, потому что мама, кажется, проглотила наживку вместе с крючком и леской. Её пальцы стремительно замелькали по экрану смартфона, и, издав смешное «о-о-ох», она подняла его. Прямо передо мной, на экране, возник Егор – кажется, на какой-то кинопремьере. Он стоял на красной дорожке рядом с ослепительной блондинкой, а его тёмные глаза гневно буравили фотографа. Чёрт возьми, да он просто ходячий секс!

– А, по-моему, он в жизни должен быть ещё лучше, – заявляет мама. – Знаешь, в нём есть этакое… Снаружи – лоск и безупречные манеры, а чуть копни – и там необузданный дикарь, понимаешь?

– Нет, мам, не понимаю. Но мне кажется, ты явно ошиблась с призванием. Тебе бы любовные романы писать.

Она выразительно ведёт бровями.

– Никогда не поздно. Может, и правда издам что-нибудь. Возьму какой-нибудь эффектный псевдоним… например, Франческа де ла Круа, или что-то в этом роде.

Качаю головой и смеюсь, слушая её фантазии. Уж кому-кому, а не мне её осуждать – сама ведь совсем недавно провела целую ночь, притворяясь, будто меня зовут Диана.

Иду на кухню, где раскладываю по десертным тарелочкам наши трубочки с фисташковым кремом. У мамы в последнее время неважный аппетит, и я люблю баловать её, пытаясь соблазнить чем-нибудь вкусненьким, её любимым. Выглянув из кухни, вижу, что она всё так же уставилась в телефон. Наверное, уже сочиняет в уме какие-нибудь пикантные, полные страсти сцены с участием моего начальника. Хех. Если бы она только знала правду…

Откинувшись спиной на прохладную столешницу, тяжело вздыхаю. М-да. Ну и денёк сегодня выдался – настоящий шок, а не дебют в «Князев и Ко». Кажется, я ещё никогда в жизни не испытывала такой бури эмоций за столь короткое время, но вот она я. Всё ещё при работе, пусть и такой… неоднозначной. И готова к новому дню, к новой борьбе.

Теперь мне всего-то и нужно – это выяснить, как работать рядом с Егором Князевым и не вспоминать при этом постоянно, как его язык исследовал мои самые сокровенные, самые чувствительные точки… или как его сильные, властные пальцы путались в моих волосах, когда он так исступлённо целовал меня. Потому что такие вещи, конечно же,

так

легко забыть.

Нет уж, легко точно не будет. И, возможно, если бы всё это касалось только меня одной, я бы уже давно сбежала из «Князев и Ко», не оглядываясь. Но дело ведь не только во мне – дело в ней, в моей чудесной маме, что сейчас там, в гостиной. В женщине, которая вырастила меня, любила и холила, как самый нежный цветок. Она заслуживает гораздо лучшей доли, чем та паршивая карта, которую ей сдала судьба в виде этой безжалостной болезни. Я готова на всё ради мамы, и работа с Егором Князевым, каким бы испытанием она ни была, – не исключение.

– Милая, – произносит она, не отрывая взгляда от экрана. – Принеси-ка мне, пожалуйста, эти трубочки… Знаешь, что-то в твоём новом начальнике… пробуждает во мне непреодолимое желание съесть сладкую, полную нежного фисташкового крема трубочку…

Глава 11. МАЙЯ

Следующий рабочий день выдаётся куда спокойнее, главным образом потому, что Егор – то есть, Егор Георгиевич, снова напоминаю себе, – всё утро проводит на совещаниях.

Московский деловой ритм захватывает его с головой: на одну встречу у него было запланировано два визита, на другую – целых три, и одной из моих первых задач в качестве его ассистентки становится распутывание этого клубка в его расписании. Он только что вернулся из Новосибирска и, похоже, нарасхват – запросы от новых и старых клиентов сыпятся не переставая.

Чувствую, с его графиком мне придётся попотеть, но я люблю сложные задачи. От монотонной работы я быстро начинаю скучать, а здесь, похоже, скучать не придётся.

Нина не соврала. Я и правда обожаю всё организовывать – от полки со специями в кухонном шкафчике до графика невероятно загруженного управляющего партнёра – и, что ещё важнее, у меня это отлично получается. Приятно, блин, работать там, где этот навык ценят, а не воспринимают как должное.

Всё утро я отвечаю на звонки, адресованные ему, и чувствую, мне потребуется время, чтобы разобраться, кто есть кто в этом деловом калейдоскопе. Но я быстро учусь. Скоро я буду точно знать, какие звонки нужно немедленно переключать на него, а какие могут подождать. Буду знать, какой кофе он предпочитает, что любит на обед и номера его любимых ресторанов, если он вообще обедает вне офиса. Буду знать о нем всё, потому что именно так хороший секретарь обеспечивает своему боссу идеально гладкую жизнь.

Конечно, кое-что я уже знаю – нечто такое, чего обычный секретарь о своём начальнике знать не должен. Например, какого размера его член, какие у него руки – как они властно и нежно одновременно ощущаются на моей заднице, – и какой у него на вкус язык, когда он целует меня так, что подкашиваются ноги. Всё это, увы, никак не поможет мне в работе, так что эти знания нужно зарыть так глубоко внутри, чтобы даже Индиана Джонс со всеми своими экспедициями не смог их откопать.

Спускаюсь в комнату отдыха для персонала, расположенную на одном из нижних этажей здания. Не в подвале, конечно, как можно было бы подумать, но определённо не на виду. На моём этаже, где располагаются кабинеты партнёров, есть куда более шикарная зона – там клиенты могут ожидать встречи, а старшие партнёры и их помощники наслаждаться кофе как из лучшей кофейни на Арбате и свежайшей выпечкой ручной работы, которую доставляют из какой-то модной пекарни. Всё там отделано с невероятным вкусом, дорого и стильно, и от этого я чувствую себя немного не в своей тарелке, словно вот-вот что-нибудь испачкаю или разобью.

Здесь же, внизу, комната отдыха… настоящая, что ли. И я чувствую себя гораздо комфортнее, проводя перерыв с ребятами из отдела корреспонденции и дамами из расчётного отдела, чем в компании управляющих партнёров. Во-первых, это зона, свободная от Егора Князева, а значит – убежище от этого мужчины. Предчувствую, оно мне ещё не раз понадобится.

Наливаю себе кофе из автомата – не такой изысканный, как наверху, но вполне сносный, – и решаю перекусить. Я всё еще не научилась питаться регулярно, и чувствую, что в ближайший час уровень сахара в крови неминуемо упадёт, если я срочно что-нибудь не съем. Присоединяюсь к небольшой группе сотрудников, толпящихся у стойки с выпечкой, и улыбаюсь, увидев в корзинке последний бублик с маком. Мой любимый! Тянусь за ним одновременно с мужчиной, который стоит рядом, и наши руки соприкасаются.

Мы оба неловко отдёргиваем руки и исполняем тот самый танец смущённых незнакомцев, пытающихся скрыть неловкость.

– Пожалуйста, – говорит он, кивая на бублик, – будьте моей гостьей. Я всё равно ненавижу мак.

– Правда? – спрашиваю, поднимая на него глаза. Он высокий и стройный, с копной русых волос и сияющими голубыми глазами. Лицо у него открытое и дружелюбное. – Тогда зачем Вы за ним тянулись?

– Чтобы выбросить в мусорное ведро. Искоренить это зло из мира. Защитить вселенную от заражения. Ну, обычные дела.

Лёгкая улыбка появляется на его губах, и я невольно улыбаюсь в ответ.

– Вы ведёте войну одного человека против бубликов с маком?

– Именно так, – отвечает он, картинно выпячивая грудь, как супергерой из комиксов. – Работа тяжёлая, но кто-то же должен её делать. Я Олег, кстати. Из бухгалтерии. Терпеть не могу добавлять эту часть, потому что теперь знаю, что всякий раз, когда Вы будете обо мне думать, я буду для Вас «Олегом из бухгалтерии».

– А что заставляет Вас думать, что я вообще буду о Вас думать? – поддразниваю, чувствуя, как напряжение понемногу отпускает.

– Глупая надежда? – Он ухмыляется. – И пожалуйста, берите бублик.

Смеюсь и сдаюсь. Всего лишь бублик. Добавляю его на свою тарелку вместе с маленькой упаковкой сливочного сыра, сажусь за столик, и он присоединяется ко мне.

– Вы здесь новенькая? – спрашивает он, отпивая кофе.

– Да, – киваю, разрезая бублик пополам и протягивая ему вторую часть. Он принимает её с тёплой улыбкой. – Только вчера вышла. Я секретарь Князева.

– Ого, как шикарно! Так почему Вы здесь, внизу, с плебеями, когда могли бы общаться с избранными наверху? – В его голосе нет ни капли сарказма, только искреннее любопытство.

Пожимаю плечами.

– Не знаю. Наверное, я предпочитаю плебеев.

Ухмыльнувшись, он поднимает руку для «дай пять».

– Власть народу!

Хлопаю по его ладони и смеюсь. Кажется, я нашла здесь первого приятеля.

– А у какого из Князевых Вы работаете? Не то чтобы я встречался с кем-то из них, будучи скромным бухгалтером, но слухи доходят. Например, о том, как сильно Кирилл изменился, смягчился, после того как женился и у него родился ребенок.

Ага, думаю, откусывая восхитительный кусочек бублика. Это многое объясняет – например, почему у него репутация засранца, а на деле он показался мне хоть и жёстким, но приятным человеком.

– Я работаю у другого Князева. Егора.

– Ясно. Ну, его пока никто толком не знает, хотя все дамы, кажется, сходятся во мнении, что он – лакомый кусочек. Если Вам такое нравится, конечно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Какое «такое»? – невинно уточняю, хотя сердце предательски ёкает.

Он наклоняется ближе и ухмыляется, глядя на меня как нашкодивший мальчишка, которого вот-вот поймают на месте преступления. Его голубые глаза задорно блестят.

– Ну, Вы знаете… Высокий, темноволосый, красивый и при деньгах. Отвратительно, правда?

– Абсолютно, – подтверждаю с максимально серьёзным видом, стараясь не рассмеяться. – Но, говоря о моём начальнике, мне действительно пора возвращаться. Он всё утро был на совещаниях, и меня, наверное, ждёт гора работы. Приятно было познакомиться, Олег. Удачи в войне с бубликами.

Он отдаёт мне честь по-военному, и я всё ещё улыбаюсь, поднимаясь в лифте на свой этаж. Эй, может, я и вправду завела друга, или, по крайней мере, человека, с которым можно будет перекинуться парой слов за кофе.

Иду по коридору к нашему офису, и шаг мой лёгкий, почти пружинистый. Всё вокруг кажется ярче, немного более обнадёживающим. Несколько человек кивают мне, и никто уже не выглядит таким пугающим, как вчера. Серая московская погода за окном, кажется, тоже немного посветлела.

Сегодня я сменила своё чёрное платье с запахом на элегантную юбку, чуть плотнее облегающую фигуру, и утром битый час вертелась перед зеркалом, пытаясь рассмотреть собственную пятую точку – всё казалось, что она выглядит необъятной. К юбке я подобрала кремовую шёлковую блузку с бантом-аскот, и вместе они заставляют меня чувствовать себя менее невзрачной и более… уместной. Никому не нужно знать, что обе вещи я откопала на какой-то классной барахолке у Курского вокзала, и не похоже, чтобы кто-то мог это определить на вид. Может, после первой зарплаты я смогу побаловать себя чем-нибудь новым.

– Майя Викторовна. – Глубокий голос за моей спиной прерывает мои приятные мысли и заставляет замереть на месте. То, как он произносит моё имя, с этой едва уловимой властной интонацией, мгновенно возвращает меня в ту ночь, в то, как он приказывал мне подойти к нему, и как я, дрожа, подчинялась. Глубоко вдыхаю, стараясь, чтобы лёгкие не взорвались от нехватки воздуха, и цепляю на лицо нейтральное выражение, прежде чем обернуться к нему.

– Егор Георгиевич. Как прошло Ваше утро?

– Гораздо лучше, чем прошло бы, если бы я попытался оказаться в трёх местах одновременно, так что спасибо за то, что распутали этот клубок. У Вас есть несколько минут?

– Конечно. Только возьму блокнот.

– Он Вам не понадобится, – твёрдо отвечает, поравнявшись со мной и направляясь к своему кабинету. Иду следом, чувствуя себя как на экзамене. – Это не такого рода встреча.

Киваю, с трудом глотая подступивший к горлу ком нервозности. Ненавижу эту безумную неопределённость, ненавижу жить в страхе. Он передумал? Всё это слишком запутанно? Он всё-таки собирается меня уволить? А это у него что, новый одеколон, который пахнет ещё лучше, просто сводит с ума? Господи, Майя, возьми себя в руки.

Он открывает дверь и жестом приглашает меня войти первой. Остро ощущаю, как обтягивает меня юбка, и гадаю, не пялится ли он на мою задницу. Может, мне стоит начать ходить на работу в балахоне? Как бы нелепо это ни звучало, мысль кажется соблазнительной.

– Пожалуйста, присаживайтесь. Я наконец-то разобрался с этой чёртовой кофемашиной. Хотите чашечку?

Он пытается подкупить меня, прежде чем сообщить плохие новости?

– Нет, спасибо. Но я рада, что Вы разгадали эту тайну. Ваш брат намекал, что с Вами будет адски тяжело работать, если Вы не получите свою дозу кофеина.

Он фыркает от смеха, когда машина с шипением оживает.

– Он не ошибся. Но я уже выпил достаточно кофе сегодня утром, так что не волнуйтесь, я не собираюсь откусывать Вам голову.

Хотя в ту ночь на свадьбе он кое-что откусывал. Ничего слишком грубого – нежные покусывания и прикосновения губами. Достаточно, чтобы я поняла, что мне нравится ощущение его зубов на моей коже. Скрещиваю ноги и сжимаю их вместе, пытаясь унять внезапную пульсацию между бёдер. Он садится за свой стол, и когда наши взгляды встречаются, у меня возникает ужасное чувство, что он читает мои мысли и видит реакцию моего тела.

Он вздыхает и проводит руками по волосам, оставляя на них густые борозды. Его волосы выглядят такими мягкими, хочется к ним прикоснуться…

– Послушайте, Майя Викторовна, я просто хотел… удостовериться, что всё в порядке. Вчерашний день был шоком… для нас обоих. Если всё это кажется Вам слишком… сложным, я полностью понимаю.

– Вы собираетесь меня уволить? – выпаливаю, едва дождавшись, пока он закончит говорить. Мне и так достаточно тяжело от того, что меня так сильно к нему влечёт, но с этим я могу научиться справляться; однако эти постоянные эмоциональные качели по поводу моей работы? С этим я справиться не могу. Видеть его каждый день и гадать, какое у него настроение, в безопасности ли моя должность, чувствовать, что моё будущее зависит от его милости. Это слишком.

– Что? – переспрашивает, выглядя сбитым с толку. – Нет! Нет, мы не собираемся Вас увольнять. Вы… мы… ничего плохого не сделали. Я поговорил об этом с братом…

– Вы сделали

что

? – Кровь бросается мне в лицо.

– Я рассказал Кириллу. Я должен был. Это выходит за рамки только нас с Вами. Это касается фирмы. Мне нужно было, чтобы он знал и высказал своё мнение.

– Ясно. А Вере из отдела кадров Вы тоже рассказали? – Язвительность в моём голосе почти осязаема.

– Чёрт возьми, нет. Да я скорее кислотой себе на член плесну, чем стану обсуждать с ней свою сексуальную жизнь.

Не выдерживаю и смеюсь от той силы, что звучит в его голосе, и это немного разряжает обстановку.

– Да, я понимаю, о чём Вы. И конечно, Вы рассказали Кириллу. Он Ваш брат и Ваш коллега. Просто… Наверное, мне неловко. Не очень-то приятно осознавать, что начальство обсуждает мою сексуальную жизнь.

Он ставит чашку с кофе на стол, его кадык дёргается, когда он сглатывает.

– Уверяю Вас, мы не обсуждали никаких интимных подробностей.

Жар пробегает по моей груди и шее, когда я вспоминаю эти подробности… очень живо. Слишком живо.

– Просто не хочу, чтобы кто-то думал, что я какая-то… – понижаю голос до шёпота, – шлюха.

Он качает головой, его взгляд становится серьёзным.

– Во-первых, это ужасное слово для женщины, которая просто следует своим сексуальным желаниям, а во-вторых, ни Кирилл, ни я никогда бы так не подумали о женщине. То, что произошло между нами, не заставляет никого из нас видеть Вас в таком свете. Кирилл ничуть не стал думать о Вас хуже, чем когда нанимал вас на работу. Уверяю Вас.

– А что насчёт Вас? Он теперь не думает о Вас хуже? – рискую пошутить. Его глаза сверкают, и на секунду мне кажется, что я зашла слишком далеко.

Он пожимает плечами.

– Ну, он-то уже знает, что я тот ещё кобель. Всегда им был, всегда буду. Но это не Ваше дело, точно так же, как то, что Вы делаете в своей личной жизни, – не моё. Мы можем хотя бы в этом согласиться?

Уверенно киваю.

– Да. Определённо, – говорю, но подозреваю, что лгу. По правде говоря, мне ненавистна мысль о том, что он может быть «кобелём» с кем-то, кроме меня, но это настолько за гранью разумного, что всё, что я могу с этим сделать, – это спрятать поглубже и игнорировать.

– Хорошо. Судя по тому, что я видел до сих пор, Вы хорошо справляетесь с этой работой, а мне определённо нужна помощь. Не хочу, чтобы Вы беспокоились об увольнении, потому что этого не произойдёт. Я ещё не достиг такого уровня мудачества, что бы Вы обо мне ни думали.

Встречаюсь с ним взглядом, и всё внутри меня сжимается от того, что я вижу в его глазах. Такой напряжённый. Такой задумчивый. Такой… голодный?

– Не думаю, что Вы мудак, Егор Георгиевич. Как Вы сказали, это был шок. Странно, что Вы так много обо мне знаете – не только, эм, в плане постели, – но и о моей жизни. Я рассказала Вам то, чего, вероятно, не рассказала бы своему боссу, и, наверное, это заставляет меня чувствовать себя уязвимой.

Он кивает.

– Понимаю. Это взаимно. Я тоже Вам открылся. Мы оба исходили из того, что больше никогда не увидимся. Это не очень-то сработало.

– Не сработало. Судьба была против нас.

– Судьба, – произносит он, откидываясь на спинку кресла, его взгляд стремится вдаль, в серое марево за окном, – та ещё стерва. А теперь, не могли бы вы позвонить Денису Исаеву? Мне нужно перенести нашу завтрашнюю встречу с ним.

Киваю, обрадованная возможностью вернуть разговор в профессиональное русло. Тут я чувствую себя гораздо увереннее, и, может быть, перестану представлять, как он укладывает меня на свой стол и шепчет, какая я хорошая девочка.

Глава 12. ЕГОР

Встречаюсь с Русланом выпить в его любимом месте — каком-то старомодном пабе на Таганке. По крайней мере, он

утверждает

, что это его любимое место, но, оглядывая публику попроще и самые настоящие опилки на полу, начинаю подозревать, что он просто издевается. Знает же, чёрт возьми, что я предпочитаю роскошь и первоклассный сервис, и это вполне может быть его способом меня поддеть. Руслан — самый старший из нас, братьев Князевых, так что опыта в дёрганье за ниточки ему не занимать.

Он является на двадцать минут позже и машет мне от стойки, пока забирает напитки. Когда он наконец подходит к столу, в руках у него две пинты «Гиннесса» и два стакана с виски, на удивление приятно пахнущего. Беру щербатый низкий стакан и вдыхаю аромат.

— Неплохо, да? — Он явно доволен собой. — Знаю, выглядит паршиво, но ирландцы знают толк в выпивке. Это первоклассный «Бушмиллс». Будем!

Он поднимает стакан в тосте и осушает одним глотком.

— Ты в порядке, брат? — спрашиваю, ощущая укол беспокойства. Так залпом — это на него не похоже.

— Конечно. Просто денёк выдался — ад. Начался с гигантской ссоры с Эммой из-за какого-то дурацкого благотворительного ужина, который она хочет, чтобы я устроил.

— А повод какой? Что за дело?

Он закатывает глаза и принимается за «Гиннесс». Никогда не был большим поклонником этой тёмной жижи, но говорят, вкус приходит со временем. На верхней губе Руслана остаются небольшие сливочные «усики», о которых я ему, разумеется, сообщать не собираюсь.

— Клоуны на пенсии.

— Что, прости? — переспрашиваю, чувствуя, как в животе зарождается смешок.

— Клоуны на пенсии. Нет, справедливости ради, «ветераны цирковой арены». Оказывается, есть такая тема. Выяснилось, что циркачи не особо умеют копить на старость, и где-то под Наро-Фоминском есть для них дом престарелых. Я не шучу, брат, — вот во что превратилась моя жизнь.

Сдержать смех я уже не могу, он вырывается громким хохотом. Ржу так, что слёзы наворачиваются на глаза, а в боку колет. Руслан лишь кивает и даёт мне просмеяться.

— Да, смейся, приятель, — говорит он наконец. — Но знай: Эмма собирается организовать аукцион свиданий, чтобы собрать средства для бедных клоунов, и ты у неё в списке — лот номер один.

— Я не против. Всё, что угодно, чтобы помочь, — откашливаюсь и вытираю глаза. — А чего вы ссорились-то из-за этого?

— Да блин, Егор. А из-за чего мы вообще ссоримся? Потому что оказались в одной комнате? Потому что это вошло в привычку? Потому что ненавидим друг друга так же сильно, как когда-то любили? Я уже ни черта не знаю. Это выматывает. Это одна из причин, почему мне нравится это место. Эмма здесь и мёртвой не покажется.

Оглядываю потёртые столы и столь же потрёпанные лица и киваю. Он прав. Эмма бы это возненавидела. Её мир — это высшее общество, эксклюзивные вечеринки и благотворительные комитеты, в которых она заседает. Она производит впечатление холодной и отстранённой Снежной Королевы, и остальная моя семья её совершенно не переваривает. Никто из них не понимает, почему Руслан остаётся с ней, мучаясь в их браке без любви. Я знаю её чуть лучше и понимаю, что жизнь не всегда так чёрно-бела, как кажется на поверхности.

— Может, она тебя удивит, Руслан. Может, стоит дать ей шанс.

Он вздыхает и пьёт ещё.

— Я давал ей тысячу шансов, и уверен, она скажет то же самое обо мне. Нет. Всё так, как есть. Ладно, хватит о моих проблемах. — Он кивает в мою сторону. — Как твои?

Понимаю его желание сменить тему. Когда у проблемы, кажется, нет решения, иногда всё, что остаётся, — это переключиться и дать мозгу отдохнуть, так что я ему подыгрываю.

— Мои проблемы решаются отлично, спасибо. Видел Валентина сегодня. Заходил в офис, заставил всех женщин томно вздыхать.

— Он опять демонстрировал свой образ буддистского футболиста-качка?

Смеюсь, потому что брат попал в точку. Валентин был звездой футбола в школе, пока его не выбила из колеи двойная травма: смерть мамы в шестнадцать и жуткая история с подругой, покончившей с собой. Его будущее было практически расписано — футбол, университет, семья, — пока всё не рухнуло.

Он годами скитался по миру, и мир оставил на нём свой отпечаток. Мы все живем в костюмах и галстуках, но Валентин предпочитает мешковатые штаны и туники из ярких тканей, сотканных вручную монахами. Вероятно, из шерсти волшебных коз. Впрочем, он всё ещё крупный, привлекательный засранец, и смесь этой внешности с духовной аурой, которую он излучает, похоже, безотказно действует на дам. Не то чтобы он замечал или ему было дело. Брат всё ещё на своём пути целибата. Чудак.

— Ага. Даже Вера из отдела кадров дважды обернулась, а поверь мне, её нелегко впечатлить. Он вроде в порядке, рад быть здесь со всеми нами, но я столько времени с ним не проводил уже много лет. И хотя он вернулся год назад, он всё ещё такой чёртов свободный дух. Никогда не уверен, знаешь ли, останется ли он.

— Знаю, да. Такое чувство, будто время с ним у нас взаймы, верно? У него нет ни работы, ни девушки, ничего, что по-настоящему якорило бы его в Москве. Он может снова уплыть в любой момент. И, знаешь, мы все будем скучать. Но отец?

— Точно. Отец будет раздавлен. Полагаю, всё, что мы можем, — это надеяться, что Валентин и дальше будет достаточно счастлив, чтобы остаться, и быть готовыми собирать осколки, если он уедет. — Отпиваю свой «Гиннесс» и обязательно слизываю пену с верхней губы.

— Кажется, я нашёл отцу повара, — говорит Руслан, ухмыляясь мне.

— Зачем? Он не хочет повара.

— Знаю. Но «хотеть» и «нуждаться» — две разные вещи. Эта женщина… В общем, она нечто. Это мама Лизы.

Лиза — ассистентка Руслана, невероятно умная, ультраамбициозная выпускница бизнес-школы, чья семья родом с Кубы. Я встречал её пару раз — впечатляющая женщина, гиперсобранная и ещё более эффективная. Её родители переехали сюда, чтобы построить лучшую жизнь для себя и своих детей, и Лиза, похоже, полна решимости доказать, что их жертва не была напрасной.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Мама Лизы такая же… хм… напористая, как Лиза? — осторожно спрашиваю.

— Ты имеешь в виду, мама Лизы тоже та ещё стерва? Должен сказать, да, но с чуть большим обаянием. То есть Лиза великолепна, но она ещё и устрашает. Рита так же великолепна, и она буквально ни от кого не терпит дерьма, но делает это с улыбкой и предложением флана. Её муж умер, когда Лизе было тринадцать, и она одна вырастила четверых детей в чужой стране. Честно? Думаю, она справится с Георгием Князевым, даже когда он ведёт себя как темпераментный мудак.

Не уверен, что нашему отцу понравится эта идея. У них с мамой никогда не было повара. Кухня была царством мамы, но он любил проводить там время с ней, когда мог. Она была из Испании и научила его всему, что он знает о еде. Он до сих пор, ради бога, носит тот фартук, который она ему купила.

— Почему ты думаешь, что он согласится? И это больше, чем просто помощь по дому?

Несмотря на — а может, из-за — его семейной ситуации, мой старший брат — романтик. Он всегда хочет для людей счастливого конца, и я не удивлюсь, если он пытается свести отца. Наш отец всё ещё подтянутый и активный мужчина, и недостатка в женском внимании он не испытывает, но с тех пор, как мы потеряли маму, никого значимого рядом с ним не было.

— А это было бы так плохо? — спрашивает он. — Разве он не заслуживает кого-то, кроме нас? Нездорово для него жить жизнью своих детей.

— Может быть, — пожимаю плечами. — И я понимаю, что твои мотивы чисты, брат, но не ожидай слишком многого, ладно? Насколько я знаю отца, у него была великая любовь всей его жизни, и это никогда не повторится.

— Это была великая любовь, правда? — говорит он, допивая свой «Гиннесс».

Став взрослым, я понимаю, что ни один брак не идеален. Никакие отношения не выживают без взлётов и падений. Но моё главное воспоминание о детстве — то, какими счастливыми были мои родители вместе. Может, это одна из причин, почему большинству из нас так трудно остепениться. Иметь в качестве примера идеальную пару мамы и папы — это высокая планка, и видеть, каким сломленным был мой отец, когда потерял её, стало мощным сдерживающим фактором против того, чтобы давать кому-либо такую власть над собой. Этот человек, чёрт возьми, предостерегал нас всех от влюбленности.

— А что насчёт тебя? Ты новичок в городе. Знаю, у тебя были свои… хм… договорённости в Новосибирске. Будешь строить похожие договорённости здесь?

— Ты спрашиваешь меня, как я планирую снимать напряжение, Руслан?

Он машет на меня рукой.

— Нет. Просто любопытно. Просто, когда ты говорил о той женщине, той, что встретил на свадьбе? Это прозвучало как нечто большее, чем просто договоренность. Я последний чувак на земле, кто имеет право советовать кому-либо в любовных делах, но что я могу сказать? Я хочу, чтобы ты был счастлив.

— Знаешь, что сделало бы меня счастливым прямо сейчас? Ещё выпивки.

Встаю и направляюсь к бару. Это не то место, где напрягаются с обслуживанием столиков, и сейчас я этому рад. Мне нужно размять ноги и дать мыслям немного успокоиться. К тому времени, как я заказал, заплатил и принёс всё обратно, решил, что мне не нужно это от него скрывать.

— Так вот, — говорю, садясь напротив него. — Произошла забавная штука.

— Она связана с клоуном на пенсии?

— Вовсе нет. Она связана с женщиной со свадьбы.

— Диана, кажется?

Ухмыляюсь ему.

— Нет, на самом деле не Диана. Это была просто игра, в которую мы играли. Её настоящее имя — Майя Ильина, и угадай что? Оказывается, она моя новая секретарша.

— Погоди? Что? Та самая, которую Кирилл нанял для тебя? Ты её тр…

Тут много всего, над чем можно поразмыслить, так что я даю ему постебаться ещё несколько секунд.

— Да, та самая, которую нанял для меня Кирилл — вот почему я понятия не имел, кто она такая, в ту ночь, когда встретил её на свадьбе.

— А ты уверен, что

она

не знала? То есть, не хочу быть циником, но ты привлекательный парень из богатой семьи. Возможно ли, что она, не знаю, нацелилась на тебя?

Мысленно возвращаюсь к ночи нашего знакомства. Милый, печальный взгляд на её лице, когда она сидела там одна, раскрашивая карандашами. То, как она прикусывала пухлую нижнюю губу, как удивилась, когда подняла глаза и увидела меня. Чёрт. Даже мысль об этом моменте бьёт прямо по яйцам, и это совершенно неуместное чувство, когда сидишь с братом в подобном месте.

— Никакой возможности. Она большую часть вечера думала, что я «Демид».

— Демид Чесоткин-Струев? Я и забыл о нём. — Он тихо смеётся, а затем снова на несколько секунд уходит в себя, и я гадаю, не думает ли он о том, как они с Эммой смеялись вместе в старые добрые времена. До того, как…

Откашливаюсь, и это, кажется, возвращает его внимание к текущему делу.

— Кирилл знает, полагаю? Он прочитал тебе лекцию о последствиях для отдела кадров?

— Сначала да. Он подумывал её уволить, но, к счастью, понял, что это будет худшее, что мы можем сделать. Но сам факт, что он даже рассматривал это, показался несправедливым. Ей нужна эта работа. У неё больна мать, она пережила тяжёлый развод, и хотя я не должен знать всю эту личную хрень о своей новой секретарше, я знаю. И я не могу просто это игнорировать. Я не могу игнорировать

её

.

Мысли возвращаются к тому моменту, когда я шёл за ней по коридору офиса. Эта обтягивающая юбка… гипнотизировала, приковывала взгляд к покачивающимся бёдрам. А вид спереди был ещё хуже — или лучше, чёрт возьми. Вчера – платье с запахом, с этими тонкими завязками, а сегодня – шёлковая блузка с огромным бантом у шеи. Огромный бант, который так и молит, чтобы его развязали. Словно она пытает меня, сама того не осознавая. Искушает, испытывает мой контроль.

Руслан откашливается, и я моргаю, возвращаясь в реальность. Блин, я на мгновение совершенно забыл, что он здесь. Мыслями я был далеко – там, где тугие узлы верёвки оплетают податливое тело Майи, заключая её в искусную, завораживающую паутину шибари. Представлял, как нежная кожа покрывается контрастными алыми следами от верёвок, как её высокая, округлая грудь обнажается под моими ладонями, как она смотрит на меня – смесь страха и подчинения… Дьявол. Это совсем, совсем нехорошо. Теряю хватку, теряю контроль.

– Ты где-то завис, приятель, – голос Руслана звучит с нотками подозрения. – О Майе думаешь?

– Нет, – лгу, чувствуя, как напрягаются мышцы челюсти. Ложь даётся с трудом, когда мысли так явственно отпечатались на внутреннем экране. – Об одном особенно запутанном деле, которым сейчас занимаюсь. Юридическая рутина, ничего интересного.

Он смотрит на меня скептически, чуть прищурив глаза. Старший брат слишком хорошо меня знает, чтобы купиться на такую отговорку.

– Ты думал о Майе. Это не вопрос.

Тяжело вздыхаю и провожу пятерней по волосам. Привычка, которая появляется, когда стресс зашкаливает, а в последнее время кажется, что я живу с руками в собственной дурацкой причёске, пытаясь удержать мысли в узде.

– Да, о ней. Не могу перестать о ней думать, брат. С Кириллом я об этом говорить точно не могу. Мы же договорились: она остаётся, но только если я пообещаю, что между нами всё кончено. Я хочу, чтобы она осталась – чёрт возьми, конечно, хочу. И я не могу быть тем уродом, который заводит интрижку с подчинённой. Тем более, она не просто «персонал», она… другая.

– Во-первых, я бы не советовал называть её «подчинённой» или «персоналом» ей в лицо. По крайней мере, если хочешь сохранить свои причиндалы в целости. Но да, конечно, я понимаю. Нас не воспитывали так, чтобы пользоваться своим положением. Нас учили понимать, насколько мы привилегированны, и никогда не использовать эту привилегию против других. Это часть кодекса Князевых, так? Но… Слушай, я скажу это только один раз, просто чтобы высказать. Если у тебя действительно настоящие чувства к этой женщине, младший брат, то всё остальное – правила, договорённости, риски – не имеет значения. Если ты думаешь, что у тебя есть шанс обрести с ней любовь, настоящее чувство, то ты должен рискнуть. А с остальным дерьмом разберёшься по ходу дела.

Горько усмехаюсь. Руслан старше, да, но порой мне кажется, что это я его отец. Его собственный желчный, изломанный жизнью старик. Тот самый тип, что давно похоронил веру в саму возможность любви, не говоря уже о смехотворной готовности её дарить или, упаси боже, принимать.

— То, что я испытываю к Майе Ильиной, Руслан, даже рядом с любовью не стояло, — голос звучит ровно, но внутри всё скручивает узлом. — Это нечто куда более… примитивное. Инстинкт. В этой женщине есть какой-то первобытный зов, который сбивает меня с толку всякий раз, как она оказывается рядом. Словно всё её существо провоцирует, требует… Я не могу спокойно смотреть, как она идёт по коридору – тут же представляю, как вхожу в неё, глубоко, до предела. Даже голос её по телефону… блин, он действует так, что кровь мгновенно приливает к паху, тело каменеет. Я не могу смотреть на собственный стол без того, чтобы не возникло острое, почти болезненное желание… перегнуть её через него прямо здесь, властно, до полного исступления, до дрожи. Я сам не свой из-за неё, чёрт возьми, — но это не любовь.

— Уверен? — спрашивает он, скептически изогнув бровь. — Кирилл тоже любви не ждал, а посмотри на него теперь.

— Абсолютно уверен. Любовь – это не моя территория. Я не из тех мужчин, кто способен обещать женщине «навсегда».

— Что ж, ладно, — бормочет он, пожимает плечами с таким видом, будто ни единому моему слову не верит.

И, честно говоря, сложно его винить. Кажется, я и сам себе уже не верю.

Глава 13. МАЙЯ

– Ну, рассказывай! – произношу, едва Ольга выпускает меня из своих медвежьих объятий. – Как Италия?

– Это было великолепно – просто

bellissima

! Погода, история, еда… Знаешь, такой густой, пряный воздух Флоренции, им просто невозможно надышаться! А Рим… Ох, этот вечный город, кажется, я оставила там кусочек сердца.

– А муж? – не могу удержаться от улыбки.

Она хихикает и слегка краснеет – такая она мне ещё незнакома, и это так мило и забавно. Ольга всегда производила впечатление уверенной в себе, искушённой женщины, настоящей космополитки, и так трогательно видеть, как она, говоря об Андрее, превращается в смущённого подростка.

– Да, муж тоже был очень даже ничего. Я просто так… так счастлива! Я знала, что хочу за него замуж, знала, что люблю его, но даже не представляла, что всё будет ощущаться так… чертовски иначе, понимаешь? То, как я себя чувствую, когда он смотрит на меня, сам его взгляд… Эти простые вещи – маленькие жесты, то, как он держит меня за руку. Как он представляет меня: «моя жена»… Делить с ним жизнь… Честно говоря, это всё просто сносит крышу.

Она откидывается на кухонную стойку в моей маленькой квартирке, буквально сияя свежим загаром и переполняющей её радостью.

– Ох, – выдыхаю, откупоривая бутылку вина, которую она принесла. – Это так здорово. Я так за тебя рада, Оль.

– Правда ведь? Кто бы мог подумать, что любовь и замужество могут сделать меня такой счастливой? Я-то всегда считала себя стопроцентной карьеристкой.

– Ну, одно другому не мешает, – отвечаю, и мы с бокалами перебираемся на диван. Моя квартирка в Люберцах крошечная, и я очень ценю, что она сама приехала сюда, а не пригласила меня в их с Андреем куда более шикарные апартаменты где-нибудь на Остоженке. Впрочем, как она сама сказала по телефону: как можно обсуждать, какой он потрясающий, прямо при нём?

Они провели в Италии неделю, и это наша первая встреча «вживую» после свадьбы. Она завалила меня фотографиями из Тосканы и Рима, и у меня почти полное ощущение, будто я побывала там вместе с ней. Солнечные виноградники, древние развалины, их счастливые лица…

Но ничто не сравнится с этим: сидеть на диване с лучшей подругой, потягивая великолепное кьянти, которое она привезла. Мы болтаем обо всём и ни о чём, погружаясь в привычный, годами отработанный ритуал. Кажется, неважно, сколько времени мы проводим порознь; мы всегда начинаем с того же места, на котором остановились. Ольга однажды на год переехала в Цюрих по работе, и как только она вернулась, мы снова сидели вот так – сплетничали, будто и не расставались.

Мы с Ольгой всегда всем делились друг с другом, и она – лучшая подруга, о какой только можно мечтать. Она не осудила меня, когда я решила сосредоточиться на поддержке карьеры Сергея, а не строить свою собственную, или когда узнала, что он мне изменяет. Ни разу я не получила от этой женщины ничего, кроме поддержки и любви, даже намека на «я же тебе говорила», когда мне пришлось собирать свою жизнь по кусочкам. У меня никогда не было причин сомневаться в ней.

Так почему же, когда наш разговор от красот Италии и восторгов медового месяца сворачивает к куда менее блистательной теме моей собственной жизни, я чувствую это лёгкое, почти неуловимое нервное напряжение, сосущее под ложечкой?

– Как твоя мама? – спрашивает она. – Знаю, ты за неё беспокоилась. – Ольга знает мою маму уже много лет, и они обожают друг друга.

Оглядываясь назад, до сих пор поражаюсь, какой тактичной и деликатной была Оля при нашем знакомстве. Она тоже выросла в Москве, но это была совсем другая Москва, не та, что знала я. Её отец – отставной судья Верховного суда, мама – наследница династии владельцев аукционного дома. Когда мы приезжали домой на каникулы из университета, Оля гостила у нас в Люберцах так же часто, как я у них в их семейном особняке недалеко от Пушкинского музея. Казалось, её никогда не смущала разница в нашем происхождении, она никогда не смотрела свысока на нашу крошечную квартирку в рабочем районе, несмотря на наши совершенно разные жизни. Да и всё это не имеет значения, потому что в глубине души мы с Олей – как сёстры.

– Она в порядке. – Поднимаю руку и скрещиваю пальцы. – По крайней мере, держится. Всё ещё почти не выходит из дома, и это меня беспокоит. Ты же знаешь, какой активной она была раньше. Всегда любила ходить в кино, так я пытаюсь уговорить её сходить со мной на какой-нибудь фильм, но бесполезно.

– Помню. Огромный экран и ведерко попкорна были её местом силы. В чём проблема, как думаешь?

– Ну, физически она, очевидно, не в лучшей форме, но я думаю, тут ещё и психологический момент. Ей страшно выходить из дома, когда дыхание такое тяжёлое и непредсказуемое. Сейчас появились новые лекарства, новые портативные аппараты, которые могут помочь, и мы скоро встречаемся с её врачом, чтобы обсудить, что покрывает новая страховка.

Ольга делает глоток вина и смотрит на меня тем самым взглядом, который я видела миллион раз.

– Знаю, знаю! – смеясь, поднимаю руки. – Мне стоит только попросить. Нина то же самое говорила, и поверь, я благодарна. Но заставить Анну Ильину принять от вас финансовую помощь? Этому не бывать. Я подумывала просто не говорить ей и пустить вас обеих по миру, и определённо так бы и сделала, если бы не новая работа, но она у меня есть – ура мне! Я наконец-то приношу пользу.

– Не смей так говорить! – отвечает она, указывая на меня пальцем и выглядя искренне рассерженной.

– Что я не приношу пользу?

– Ты знаешь, что я имею в виду, Майя. Я никогда не высказывалась насчёт Сергея, по крайней мере, вслух. Он был твоим мужем, это была твоя жизнь, и я это уважала – но, пожалуйста, не забывай, что ты всегда приносила пользу. Ты поддерживала его, когда он искал работу и проходил свои бесконечные стажировки. Ты безропотно оплачивала счета. Даже когда у него дела пошли лучше, ты была полезна – ты обеспечивала бесперебойное течение его жизни, ты всегда была для него как бесплатный личный ассистент. Плюс, ты всегда была рядом с мамой, работала волонтёром в больнице и была лучшей подругой на свете. Чтобы я больше никогда не слышала, как ты описываешь себя «бесполезной», слышишь меня, женщина?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Слёзы жгут глаза, но я благодарно киваю. Может, с мужем мне и не повезло, но в дружеской лотерее я определённо выиграла джекпот.

– Вот и хорошо, – твёрдо говорит она. – Ну а теперь, есть какие-нибудь сплетни со свадьбы после нашего отъезда? Кое-кто постил фотки, и я мельком видела тебя танцующей с невероятно привлекательным парнем. Откуда он такой взялся? С Планеты Секс-Символов? Только скажи, что ты не упустила такой экземпляр.

Неудивительно, что она не знала всех гостей на свадьбе. Вероятно, это был гость Андрея. Но я тут же вспоминаю его бейджик – «Демид». Только позже, намного позже, он сказал мне своё настоящее имя.

– Ох. Точно. Ну, это забавная история…

Я до сих пор не уверена, стоит ли ей рассказывать, ведь это не только мой секрет, верно? Егор Князев оказал мне услугу, согласившись всё замять и позволив мне сохранить работу, в которой я так отчаянно нуждаюсь. Но это же Оля. Она хранила все мои тайны и никогда меня не предаст. Мне неловко ей рассказывать, но скрывать это от неё было бы ещё более неловко. Сердце колотится, как сумасшедшее, стоит лишь подумать о том вечере.

– Так. Давай выкладывай, – говорит она, подливая нам вина. Аромат кьянти смешивается с запахом моей скромной кухни, создавая какой-то сюрреалистический контраст.

– Я расскажу, но это совершенно секретно, хорошо?

– Совершенно секретно – в смысле «можешь рассказать ещё одному человеку» или совершенно секретно – в смысле «стопроцентная могила, если проболтаешься»?

Это был наш дурацкий девичий код из юности, вариация на тему юридического термина «соглашение о неразглашении». Означало полную конфиденциальность.

– Очень даже «стопроцентная могила».

Её красивые голубые глаза расширяются, и она делает жест, будто застёгивает молнию на губах. Вздыхаю и залпом выпиваю полбокала тосканского кьянти. Да, такое хорошее вино не для меня – только переводить продукт.

– Парень, с которым я танцевала, – это тот, с кем я познакомилась на твоей свадьбе. Полагаю, ты его не узнала?

– Ну, снимок был не очень чёткий, и лицо показалось знакомым, но я не смогла вспомнить имя. Или задницу, которая, как мне показалось, была особенно хороша.

– Я думала, ты смотришь только на задницу Андрея?

– Нет,

руки

у меня только для задницы Андрея. А глаза всё ещё свободные агенты. Так кто это был?

Понятия не имею, скажет ли ей что-нибудь это имя. До сих пор не знаю, был ли он на самом деле гостем на свадьбе. То, что он притворился Демидом, ещё не значит, что он проник на свадьбу без приглашения. Я ведь тоже притворилась Дианой, будучи подружкой невесты.

– Это был, и, собственно, до сих пор есть, Егор Князев.

– Подожди, – говорит она, растерянно моргая. – Егор Князев – в смысле, из «Князев и Ко», фирмы, где ты работаешь? Брат Кирилла Князева, сын Георгия Князева и деверь Эммы Князевой?

– Понятия не имею насчёт последней, но насчёт первого – стопроцентное да. Ты его знаешь? Ты приглашала его на свадьбу?

– Нет, извини, милая. Я немного знаю Эмму, так, по обедам благотворительного комитета. Она замужем за старшим братом, Русланом Князевым. И я уверена, что бывала с ним на одних и тех же мероприятиях. Но нет, насколько я знаю, он не был приглашен. В смысле, я не переживаю по этому поводу – он не из тех парней, чьему появлению будешь возражать. Не похоже, чтобы он собирался красть столовое серебро. Это странно, но скорее в духе забавного анекдота, чем повода вызывать полицию. Почему это «стопроцентная могила», дорогуша? Что ещё случилось?

Закрываю лицо руками и не знаю, смеяться мне или плакать. Злюсь ли я на него за то, что он солгал, будто был гостем на свадьбе? Нет. Он никогда прямо этого не говорил. Более того, он сказал мне, что только притворяется Демидом. Не думаю, что он действовал со злым умыслом. Однако чувствую себя совершенно сбитой с толку. Когда выбираюсь из своего «ручного убежища», щёки пылают, а выражение лица Оли подталкивает меня к грани – и я разражаюсь смехом.

– Нет! – восклицает она, её глаза становятся огромными. – Ты не?.. Неужели? Егор, чёрт возьми, Князев? На моей свадьбе? О боже, Майя! Я горжусь тобой, как никогда! Рассказывай всё, немедленно! Нет, подожди – нам нужно ещё вина. Это определённо разговор на две бутылки. – Она достаёт телефон и через несколько секунд заказывает пиццу и дополнительную выпивку с доставкой. Похоже, у нас намечается вечеринка.

– Так. Начинай, – командует она. – Ничего не упускай. Я теперь скучная замужняя женщина. Приходится жить опосредованно через сексуальные подвиги подруг.

– Это неправда – по твоему сияющему виду это заметно. У тебя там полно первоклассного экшена в спальне.

– Ладно, признаю. Но всё равно… Выкладывай!

Так хорошо говорить с ней обо всём этом и смеяться. Она не только моя подруга, она ещё и «существо» из мира Егора. Она как бы наводит мост между нами.

– Ну, я не… – Прочищаю горло и продолжаю. – Мы не… ну, ты поняла… прямо _на_ твоей свадьбе. Мы танцевали, разговаривали, а потом поехали к нему в отель. Он живет в пентхаусе в «Гранд Отеле». – Ольга даже глазом не моргает, что как бы подтверждает мои слова о мире, из которого она родом.

– И? – спрашивает она, делая руками жест «продолжай». – Это не может быть всё, что я услышу. Что случилось?

– Случилось всё. Случилась обнажёнка. Случились поцелуи. Случились оргазмы. Случился абсолютно умопомрачительный, потрясающий секс. Лучший, что у меня когда-либо был. Это было… охренительно невероятно. – Внутри всё снова переворачивается от воспоминаний: его руки, его губы, его запах, смешанный с ароматом дорогого скотча и чего-то неуловимо мужского, от чего подкашивались колени.

Мы обе хихикаем, и на мгновение кажется, что нам снова по восемнадцать, мы лежим без сна в комнате общежития и болтаем о парнях. Или, в моём случае, только об одном парне.

– Братья Князевы всегда казались мне безумно горячими, – говорит она, допивая остатки красного и разочарованно глядя на пустой бокал. – Каждый из них. Чёрт, да даже их отец – огонь. Одна из подруг моей сестры когда-то встречалась с Кириллом, но это мало о чём говорит – многие встречались с Кириллом до того, как он остепенился. А вот Егор? Насколько я слышала, он всегда был загадкой. Такой, знаешь, энигмой, жил далеко и всё такое. Он встречался с кем-то много лет назад – кажется, с одной из дочерей Радовых… То ли Ниной, то ли Инной...

– Нина? Инна? Каламбур какой-то…

– Не суди – они не виноваты, что они самые что ни на есть сливки общества, мажорки из мажорок. Кажется, это была Инна. Да. Они были, ну, знаешь, почти помолвлены. Потом, после смерти их матери, случилась какая-то драма, и они расстались. Позже он исчез в Новосибирске, и на этом мои сплетни заканчиваются. Вау. Просто не могу поверить. Егор Князев, чёрт побери. Как дела на работе? Твой новый босс знает, что ты переспала с его братом?

– Э-э… Ну… Так. В этом-то всё и дело. – Казалось бы, я уже должна была смириться с ситуацией, но её абсурдность продолжает сводить меня с ума. – Как выяснилось, Кирилл – не мой новый босс. Мой босс – Егор.

Она выглядит соответственно шокированной, и её рука взлетает, чтобы прикрыть рот, пока она таращится на меня.

– Что? Нееееет! И ты понятия не имела?

– Ни малейшего. Он был просто симпатичным парнем, которого я встретила на свадьбе. Мой первый и единственный секс на одну ночь. Можешь представить мой шок, когда я пришла на работу в понедельник, а там он – всё такой же дьявольски горячий, пялится на меня так, будто у меня рога выросли.

Ольга сочувственно стонет и засыпает меня градом вопросов о том, что было дальше. Рассказываю ей всё о своём страхе, что меня уволят, и о сделке, которую мы с Егором заключили, – стереть все воспоминания о той ночи из наших умов.

– И это работает? – спрашивает она, проверив телефон и сообщив, что пицца будет через пятнадцать минут. – В смысле, если ваша ночь была такой… такой, что плавились все предохранители, как ты говоришь, ты можешь просто всё забыть?

– Ну, прошло уже больше недели, и ни один из нас об этом не упоминал. Но, честно говоря, Оль, нет, это не работает. По крайней мере, для меня. Каждый раз, когда я его вижу, у меня действительно всё плавится внутри, и это напоминает мне именно о том, чего мне не хватает. Эти взгляды украдкой, случайные прикосновения, от которых по коже бегут мурашки… Но я просто должна ещё усерднее стараться это игнорировать, потому что не могу рисковать всем, слушая своё… нутро. Эта работа и здоровье мамы для меня гораздо важнее секса.

– Даже потрясающе хорошего секса? – её голос звучит лукаво.

– Даже такого. Я больше никогда не хочу зависеть от мужчины, Оль. Не после того, что случилось с Сергеем. Я много работала, чтобы вернуться в колею, и эта работа – настоящий прорыв для меня. Я не собираюсь все испортить только потому, что мужчина…

– Неотразим? – подсказывает она, и в её глазах пляшут смешинки.

– Нет. Я собираюсь ему сопротивляться, клянусь. Как бы тяжело это иногда ни было. – Хотя, если быть честной с собой, это «иногда» превращается в «постоянно».

Она смотрит на меня с недоуменным выражением лица и качает головой.

– Что? – спрашиваю. – Ты в ужасе?

– Ну, я немного в ужасе за тебя, из-за того, как всё это для тебя обернулось, но в основном я просто… удивлена, наверное? Ты, Майя Ильина, и секс на одну ночь. Говоришь о сексе так, будто наконец поняла, из-за чего весь сыр-бор. Ты словно светишься изнутри. Это какая-то совершенно другая версия тебя, не та, которую я знаю.

Полагаю, Ольга права – рядом с ним я другая. Я чувствую себя другой с тех пор, как встретила его.

Другой так, что всё становится лучше, так, что я сама становлюсь лучше. Несмотря на всю неловкость ситуации с Егором, я всегда буду на сто процентов благодарна за то, что та ночь случилась. Возможно, для него это мало что значило, но меня это уже изменило так, как он и представить себе не может. Эта ночь вернула мне ощущение себя – желанной, живой, способной на безумства. И это чувство, как глоток свежего воздуха после душной комнаты моего прошлого, я не променяю ни на что.

Глава 14. МАЙЯ

— Чёрт побери! Вот чёрт! — Ругательства Егора, полные досады, просачиваются сквозь щель приоткрытой двери его кабинета. Звучит он даже более раздражённо, чем обычно, когда утренняя кофемашина решает устроить забастовку. Поправляю сумку на плече и осторожно заглядываю внутрь, чтобы понять, что стряслось. Он склонился над столом, а по всему кабинету царит настоящий бумажный хаос. Стопки документов громоздятся на столе, валяются на полу и даже сиротливо ютятся на его кресле.

— Всё в порядке, Егор Георгиевич?

Он поднимает взгляд на звук моего голоса, удивлённый, увидев меня. Его обычно безупречно уложенные волосы взъерошены так, что он выглядит более живым, человечным, а простой тёмно-синий галстук перекошен. Для мужчины, который обычно выглядит безукоризненно, это равносильно появлению на Красной площади в чём мать родила. Это даже мило, хотя он вряд ли оценил бы такое определение в свой адрес. До сих пор мы работали слаженно, справляясь с задачами эффективно и спокойно. Каждый из нас отлично изображал внутреннего робота, и любые чувства, которые могли возникнуть друг к другу, тщательно скрывались. Не то чтобы я хоть на минуту предполагала, что у него вообще могут быть какие-то чувства ко мне.

Но сейчас, когда вижу его таким — растрёпанным, расстроенным, самую малость уязвимым, — ощущаю прилив нежности наряду с привычной волной желания. Переминаюсь с ноги на ногу. Внезапно нервничаю, и, возможно, мне стоило просто отправиться домой.

— Звучало так, будто что-то не так, — бормочу, обеспокоенная его молчанием. Он смотрит на меня так, словно видит впервые, и я быстро опускаю взгляд на свой наряд. Снова моё платье с запахом, но на этот раз украшенное жемчугом. Вполне прилично, верно?

Даже с другого конца комнаты вижу, как дёргается его кадык, когда он сглатывает. Он смотрит на часы на стене.

— Я думал, Вы уже ушли. Разве Вы обычно не заканчиваете в пять?

Егор, я знаю, работает допоздна. Он всегда здесь, когда прихожу утром, и всё ещё здесь, когда ухожу. Даже подозреваю, что он бывает здесь по выходным, и даже если его нет в офисе, он определённо работает. Но он также ясно дал понять, что не ожидает от меня того же или готовности прийти по первому зову.

Прочистив горло, делаю шаг вглубь кабинета. Его пиджак небрежно брошен на пол, а белая рубашка обтягивает мускулистые широкие плечи. Почему деловой костюм чертовски сексуален? Это несправедливо. Игнорирую бешено колотящееся сердце и осматриваю хаос в комнате.

— Я задержалась, потому что взяла удлинённый обеденный перерыв. Мне нужно было заглянуть к маме.

— С ней всё в порядке? Вы знаете, вы можете брать отгулы, когда Вам нужно. Некоторые вещи важнее работы, — говорит он, выглядя искренне обеспокоенным. Снова вспоминаю, как много мы невольно рассказали друг другу в ночь свадьбы. Он знает о её болезни, а я знаю, как сильно он скучает по собственной матери, которая умерла, когда ему было всего двадцать три. Подозреваю, что тема матерей для этого мужчины больная, и меня трогает, что он заботится.

— Да, всё хорошо, — быстро заверяю его. — Не знаю, помните ли Вы, но у нее ХОБЛ, и иногда уровень кислорода немного падает. Она позвонила расстроенная, и я… — Качаю головой, останавливая себя от болтовни. Ему не нужны подробности. — Но сейчас она в порядке.

— Конечно, помню. Если Вам нужны рекомендации врачей, просто скажите. Моя невестка следит за тем, чтобы мы все жертвовали огромные суммы местным больницам. — Он замолкает, наклонив голову. — Ой. Это звучит как Брюс Уэйн?

Улыбка ползёт по моему лицу, когда вспоминаю тот разговор.

— Спасибо, это очень мило с Вашей стороны. Но сейчас, похоже, Бэтмену самому нужна помощь.

Он морщится, его взгляд возвращается к куче бумаг на столе. Завтра у него начинается огромное дело, и по напряжённым линиям его плеч и нахмуренному лицу я бы сказала, что он невероятно напряжён. Он смотрит на беспорядок, бормоча что-то неразборчивое, рассеянно наматывая и разматывая толстый шнур на кулак. Это выглядит как терапия и странно эротично. Впрочем, я, наверное, нашла бы это эротичным, даже если бы он давил помидор.

— Пожалуйста, позвольте мне помочь, Егор Георгиевич.

Он снова поднимает взгляд, его глаза широко раскрыты, словно он забыл, что я здесь. Он крутит шнур в пальцах, и его тёмный взгляд держит мой несколько секунд молчания. Жар разливается под моей кожей, и я гадаю, что происходит в его голове. На мгновение мне кажется, что он действительно собирается мне сказать, но затем он резко качает головой.

— Нет, спасибо. Спокойной ночи, Майя Викторовна.

Если это рабочее дело, а это, конечно, так, то он должен позволить мне помочь. Я же подписала соглашение о неразглашении, и у меня полный доступ к его почте. Может, я и не юрист, но знаю все интимные детали дела, над которым он работает. Я организовала несколько встреч по нему и вела записи. После него я, пожалуй, знаю о нём больше всех.

Глубоко вздохнув, делаю ещё один осторожный шаг ближе, словно приближаюсь к собаке, которая может укусить.

— Это дело Шахова, верно?

Он кивает, даже не поднимая глаз, погружённый в свой бумажный мир.

— Верно. Что ж, думаю, я останусь и помогу Вам. Что я за секретарь, если оставлю Вас с этим?

— В этом нет необходимости, Майя Викторовна. Я вполне способен справиться сам.

— Не сомневаюсь в Вашей компетентности, Егор Георгиевич, — говорю, осознавая, как кокетливо звучат эти слова, слетая с моих губ. Или, может, я параноик. Решаю быстро сменить тему, на всякий случай. — Но я тоже способна. Вы, может, и Бэтмен, но моя суперсила — это организация. Я могу хотя бы помочь Вам привести эти бумаги в какой-то порядок.

Стараюсь не показывать этого, но отчаянно хочу, чтобы он согласился. До сих пор наши рабочие отношения были в порядке. Определённо намного лучше, чем я ожидала в первый день. Он, кажется, доволен моей работой, и никаких проблем не возникало. Но я ещё ни разу не чувствовала себя… необходимой, наверное, так можно выразиться. Словно я, Майя Ильина, лично нужна для этой работы. Знаю, это жалко, и сотрудники не должны быть такими отчаявшимися, но мне просто нравится быть полезной. Мне нравится работать здесь, нравится работать на Егора. Не потому, что он полубог со сверхъестественными способностями в постели, а потому, что за его самоуверенным обаянием и внешней уверенностью скрывается на самом деле милый и немного уязвимый, и, ну, просто хороший человек.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он очень много работает и, кажется, берёт на себя слишком много ответственности. Помню, как он говорил мне, что никогда не чувствовал себя достаточно хорошим для своей семьи — то, о чём я никогда, никогда не напомню ему, — и я думаю, не связан ли его трудоголизм с этим. Иногда, как сейчас, он выглядит так, будто на его прекрасных плечах лежит тяжесть всего мира, и ему некому помочь нести этот груз.

Он снова поднимает взгляд, проводя рукой по густым волосам. Его глаза сужаются, и он закусывает верхнюю губу.

— Уже поздно.

Пожимаю плечами, роняя сумку на пол.

— Ещё нет и семи, и я не хвастаюсь, но дома меня ждут только остатки ростбифа и повторы «Секса в большом городе».

Уголки его губ подёргиваются, намекая на улыбку.

— Какой сезон?

— Вчера досмотрела конец первого сезона. Кэрри впервые бросает Мистера Бига. Вы фанат?

— Это было бы откровением, не так ли? Что ж, как бы я ни ненавидел лишать Вас увлекательного вечера дома, Майя Викторовна, должен признаться, что Ваша помощь действительно мне пригодилась бы.

— Тогда я вся Ваша, на сколько Вам нужно. — Падаю в пустое кресло напротив его стола, и прежде, чем успеваю пожалеть о неудачном выборе слов, продолжаю. — Итак, что мы здесь делаем? Что-то взорвалось?

Егор вздыхает.

— Сторона ответчика только что доставила мне целый новый ящик с доказательствами для изучения. Они оставили это до самого последнего момента, но я привык к такой тактике и ожидал провести ночь, разбираясь с этим. Но потом у чёртова ящика отвалилось дно, когда я его поднял, и теперь у меня две тысячи страниц в полном беспорядке. Я мог бы попросить больше времени, но он знает, что это дело и так затянулось дольше, чем следовало. Ублюдок.

— Полный ублюдок, — соглашаюсь. — Спорим, он ослабил картон маникюрными ножницами перед отправкой. — Киваю на гору разбросанных бумаг. — Так что мы ищем?

Егор кратко излагает суть новых доказательств и вручает мне индексный лист, содержащий список содержимого. В основном это сотни журналов звонков с номерами, на которые звонили и с которых звонили, с офисных и домашних телефонов, а также даты, время и продолжительность звонков.

— Большая часть, вероятно, не имеет отношения к делу, — объясняет он, — но когда Вы запрашиваете подобную информацию, они имеют полное право предоставить слишком много деталей. Иногда это потому, что там действительно есть важная информация, которую нужно найти, и они хотят похоронить её в куче бесполезного мусора, надеясь, что вы её пропустите. Иногда они делают это просто из вредности.

— Как Вы думаете, что это на этот раз? — спрашиваю и беру первую стопку листов.

— Понятия не имею. Но первое, что нужно сделать, — это вернуть всё в хронологический порядок по дате и времени. Только тогда я смогу просмотреть их и проверить по-настоящему.

«Князев и Ко» — одна из крупнейших юридических фирм в стране, и Егор — один из её управляющих партнёров. У него в подчинении буквально сотни людей и доступ к лучшим юридическим умам. Однако я уже знаю, что он перфекционист или контрол-фрик — возможно, и то, и другое. Он сам просматривает каждый клочок бумаг по каждому делу, которым занимается, вместо того чтобы передать это одному из множества параюристов, которые специально наняты именно для таких задач.

Это звучит безумно, но ему, кажется, это подходит. Он не проиграл ни одного дела, когда работал в Новосибирске, и известен своей доскональной беспощадностью в суде. Он акула, но акула, сочетающая свой убийственный инстинкт с часами кропотливого внимания к деталям. Он побеждает, потому что вкладывает в работу силы, и тот факт, что он доверяет мне помочь ему, вызывает у меня лёгкое тёплое чувство гордости. Я не сомневаюсь, что доверие отчасти вызвано отчаянием, но для меня это большое дело.

— Хорошо, — говорю, вставая. — Нам нужно переместиться. Сейчас у Вас слишком много стопок слишком близко друг к другу, и я подозреваю, Вы теряете из виду, где какая.

— Вы не ошибаетесь, — говорит он, явно недовольный собой. — Я их перепутал прямо перед вашим приходом и пришлось начинать всё заново.

Это объясняет ругательства.

— Ну, не волнуйтесь. Мы разберёмся. Я оборудую рабочее место здесь, у окна, и сделаю стопку для каждого дня. Я буду работать слева направо, начиная с самой ранней даты, а затем под каждой стопкой будем добавлять их по времени. Получится сетка, и так будет легче сверять.

Он долго смотрит на меня, затем кивает.

— Приступайте. А что, если я буду просматривать бумаги и называть детали, а Вы будете добавлять их в нужную стопку?

— Звучит как план. Я останусь здесь, на полу.

Снимаю туфли на каблуках, и моё платье задирается выше колен, когда я опускаюсь на колени. Ничего не поделаешь, и я не свечу верхом чулок, но чувствую первый намёк на румянец, поймав его взгляд. Прошло три недели с тех пор, как я начала здесь работать, и после первоначальной сверхнапряжённой неловкости всё устаканилось. Начинаю думать, что всё стало проще благодаря тому, что мы смогли найти способ работать вместе, никогда по-настоящему не оставаясь

вместе

. По крайней мере, не наедине, и не дольше нескольких минут подряд. Это другое. Более интимное.

— Так, у меня здесь четвёртое февраля, — говорит он, держа в руке пачку страниц.

— Отлично. Передайте, и приступим.

Следуя его примеру, сосредоточиваюсь на текущей задаче.

Это та работа, которая мне нравится больше всего, и время летит быстро, как только мы начинаем. Работая вдвоём, да ещё и с новой, откровенно говоря, более логичной системой, задача не кажется такой уж пугающей. Как только все журналы звонков рассортированы в хронологическом порядке, Егор начинает сверять свои записи, ища даты, когда его клиентка утверждала, что с ней связывался мужчина, на которого они подают в суд, Фёдор Шахов. Пока что либо её даты неверны, либо он использовал другой телефон, который не раскрыл.

Егор трёт глаза и продолжает листать страницы своих блокнотов, пока я жду, когда он назовёт даты и время. Опять же, это трудоёмкий способ работы — он мог бы оцифровать эти записи и создать поисковую базу данных — но, похоже, это то, что он предпочитает. Старая школа. Возможно, запись от руки помогает ему всё осмыслить. Понимаю, но также делаю мысленную заметку предложить и цифровую копию. Сейчас существует так много отличных программ, которые действительно помогли бы с такими вещами.

Спустя то, что кажется вечностью, мы наконец-то добиваемся успеха. Он называет дату и время и говорит, что звонок длился примерно пять минут. Конечно, проверяя в соответствующей стопке, нахожу страницу.

— Вот оно! — восклицаю. — Звонок с его офисного стационарного телефона на её, ровно в это время в этот день — продолжительность звонка пять минут тридцать секунд! Дайте-ка я проверю его расписание…

Ползу по полу к небольшой куче свободных листов, которые содержат записи о местонахождении Шахова в течение соответствующего периода времени.

— Бинго! — восклицаю, держа один лист в воздухе. — Он был там в этот день — вышел двадцать минут спустя!

Егор полностью ослабил галстук, и его волосы всё ещё лежат этими густыми бороздами. Однако его лицо озаряется, когда я передаю ему лист, и словно вся тяжесть сваливается с его плеч. Он преображается на моих глазах, и я не могу сдержать улыбки. Не знаю точно, что всё это значит для дела, но знаю, что помогла ему. Знаю, что он доволен. И знаю, что это чувствуется слишком хорошо. Поднимаюсь на ноги в чулках.

Он выглядит как маленький ребенок на Новый год, размахивая распечаткой в воздухе.

— Это здорово, Майя. Идеально, на самом деле.

В последнее время он обращался ко мне «Майя Викторовна», и приятно снова слышать просто своё имя с его губ, хотя он, кажется, этого не заметил. Он погружён в работу, улыбаясь журналу звонков.

— Как это поможет? — спрашиваю, искренне интересуясь.

— Ну, само по себе это ничего не доказывает, потому что записи звонка нет — у нас есть только слово нашей клиентки против его. Но он постоянно отрицал, что когда-либо говорил с ней, и это доказывает, что он солгал. А доказав, что он солгал об одной вещи, какой бы незначительной она ни была, становится намного легче показать, что он лжец и в больших вопросах. Спасибо — огромное! Я бы не справился без Вас.

Он стоит близко ко мне, восторг момента, кажется, пересиливает его обычную сдержанность. Обычно он держит дистанцию, физическую и эмоциональную, следя за тем, чтобы всё оставалось на чисто профессиональном уровне. Но сейчас, когда он нависает надо мной, так близко, что, клянусь, чувствую жар его тела сквозь тонкую ткань рубашки, я чувствую себя слабой. Мои ноги подо мной дрожат, и руки отчаянно хотят протянуться и коснуться его.

Наши глаза встречаются, и его язык быстро касается губ. О, Господи. Его язык. Его волшебный, мистический язык. То, как он может заставить меня молить о пощаде, кричать о большем…

— Майя, — просто говорит он, его голос — низкое рычание, вторящее тому, что я чувствую внутри. Вдыхаю воздух, зная, что заливаюсь румянцем. Его глаза опускаются к моей груди, и он протягивает руку, одна большая ладонь берётся за маленький шнурок, который удерживает моё платье с запахом. Всё, что ему нужно сделать, это дёрнуть его нужным образом, и всё платье распахнется. Я буду стоять перед ним в бюстгальтере, чулках, трусиках и жемчуге, и я не могу придумать ничего, чего бы я хотела больше. Он наклоняет голову, тёмные глаза напряжены, одна бровь изогнута вопросительно. Кажется, остальной мир исчез, вся Москва растворилась, и остались только мы двое. Этот момент. То, что может быть дальше.

Вздыхаю и уже собираюсь пробормотать его имя, когда мой желудок решает высказаться за меня. Он урчит, так громко и настойчиво, что его не могут игнорировать ни он, ни я. На самом деле, его, вероятно, не могут игнорировать даже пролетающие спутники в космосе. Издаю смущённое «Ой!» и моя рука взлетает, чтобы прикрыть рот. Он отдёргивает пальцы и делает несколько очень намеренных шагов назад, увеличивая расстояние между нами. Это, конечно, к лучшему, но часть меня хочет плакать от разочарования.

— Простите. — Морщусь. — Я сегодня не успела нормально пообедать в перерыв.

Беспокойство окрашивает его лицо.

— Сколько времени прошло с тех пор, как Вы ели?

— Я съела бублик примерно в десять, — говорю, пренебрежительно махнув рукой. — Всё в порядке.

— Это было, по-моему, одиннадцать часов назад? Вам нужно поесть, Майя.

Он всё ещё называет меня Майей, замечаю я, но теперь его тон почти раздражён. Или, может, он раздражён собой — кто знает? Я определённо не единственная, кто чувствовал интенсивность этого момента, и не исключено, что он злится на себя за свою реакцию.

— Ничего страшного, — отвечаю. — Я же не таю на глазах. Могу пропустить пару приемов пищи.

Это должно было быть легкомысленное замечание, но его выражение лица мрачнеет, и я гадаю, что я опять сделала не так. Его перепады настроения выматывают, и день был достаточно долгим. Уже собираюсь извиниться, когда он говорит, его тон твёрд.

— Вы не можете позволить себе пропустить пару приёмов пищи. Вам нужно заботиться о себе, если Вы собираетесь заботиться о своей маме.

— Что? — выпаливаю. — Я забочусь о своей маме годами, и у нас всё прекрасно. Я не ребёнок, а Вы не мой отец. Я сама могу решать, когда мне есть, а когда нет, спасибо большое.

В этот момент мой желудок снова подаёт голос, как по команде.

Его губы искривляются в кривой улыбке, и я не могу не увидеть юмора в этой ситуации. Я хочу оставаться злой на него, но блеск в его глазах — такое радостное зрелище, что это невозможно.

— Хорошо! — Поднимаю руки в знак капитуляции. — Вы правы,

папа

. Мне нужно поесть. Я пойду прямо домой и приступлю к своему ростбифу.

— Нет, так не пойдет. Я закажу еду сюда. Здесь ещё нужно закончить работу, и нам обоим нужно поесть.

Хочу ответить «нет» — совместная трапеза кажется слишком интимной. В прошлый раз мы ели вместе завтрак, и это закончилось тем, что меня трахнули на обеденном столе. А этот его стол сейчас выглядит до ужаса соблазнительно.

— Не думаю, Егор Георгиевич. Мне правда пора идти. Уверена, Вы справитесь здесь.

— Вы боитесь? — спрашивает он, наблюдая, как я надеваю туфли.

Абсолютно в ужасе, если честно. Моя реакция на этого мужчину настолько непредсказуема, что у меня уже шея болит от того, как я себя дёргаю туда-сюда. Будто я уже не знаю, кто я такая.

— Боюсь еды? Нет.

— Вы боитесь меня?

Прищуриваюсь, глядя на него, злая, что он угадал, но ещё злее, что я это чувствую. Возможно, это правда, но он не имеет права делать это реальностью, произнося сами слова.

— Почему я должна Вас бояться, Егор Георгиевич? Вы просто мой начальник, а у меня были куда более страшные начальники, чем Вы.

Вкладываю в голос немного дерзости, призывая на помощь внутреннюю Диану. Иногда я совсем не узнаю себя, когда нахожусь с этим мужчиной. Он пробуждает во мне стороны, о существовании которых я даже не подозревала, и как бы это меня ни смущало, должна признать, что мне это вроде как нравится.

— Хорошо. Что ж, Вы меня не боитесь, так что не будете возражать остаться ещё ненадолго, не так ли, Майя Викторовна? Итак, что Вы любите?

Моргаю, мой разум тут же уносится в совершенно неподходящем направлении. Я имею в виду, как он меня ласкал своим ртом, было потрясающе. Но чувствовать его огромный член внутри, его пальцы на клиторе? Тоже потрясающе. Невозможный выбор, на самом деле. Что я люблю? Вопрос без ответа.

— На ужин, — добавляет он, блеск в его глазах подсказывает, что он точно знает, куда я только что улетела мыслями.

— Точно. Я это знала. Э-э, я люблю всё. Я неприхотлива.

Чёрт. Я потеряла равновесие, и мозг, кажется, отказывается сотрудничать. Вероятно, потому, что моё либидо вытягивает всю энергию вниз, туда, между бёдер.

Он выгибает бровь.

— Тайскую?

На мгновение в моей голове проносятся вихри. Галстук? Его галстук? Тот, что соблазнительно низко висит на его рубашке? Или шнурок, который держит моё платье, тот, который он был так близок к тому, чтобы дёрнуть?

— Вы любите тайскую еду? — уточняет он. — И Вы в порядке?

— В порядке. — Быстро киваю, щёки горят. — И да, я обожаю тайскую кухню!

Задыхаюсь, но он, кажется, этого не замечает, пролистывая что-то на экране телефона.

— Тогда Вы вот-вот попробуете лучшую тайскую еду в Вашей жизни.

________________________________________________________

Спустя некоторое время откидываюсь на спинку кресла и сдерживаю стон.

— Вы были правы, это лучшая тайская еда, которую я когда-либо пробовала. — Потираю полный живот. — Не могу съесть больше ни кусочка.

— Я же говорил. — Его глаза скользят по оставшейся еде на столе. Мне кажется, он заказал половину меню. — Вы ведь знаете, что Вам придётся забрать часть этого домой?

Качаю головой.

— Ни за что. Я так наелась, что буквально лопну, если съем ещё.

Он проводит рукой по бороде и наклоняет голову, всё ещё глядя на полупустые контейнеры.

— Кажется преступлением позволить всему этому пропасть.

Аромат невероятного тайского зелёного карри, который я только что поглотила, щекочет ноздри. Он прав; здесь достаточно, чтобы накормить ещё двух человек.

— Хорошее замечание. Вообще-то, я возьму. Саше это понравится.

Его брови хмурятся.

— Саше?

Мой пульс учащается. Почему он так хмурится? У него был плохой опыт с какой-то Сашей в прошлом? Или может быть, он думает, что Саша — парень, и он чуточку ревнует? Нет. Я определённо это придумываю. Вероятно, он хочет, чтобы я осталась и поработала ещё немного, хотя, кажется, мы со всем разобрались.

— Моя соседка. У неё двое сыновей-подростков, которые едят так, будто у них бездонные желудки. Это будет приятный сюрприз. Если Вы действительно не против, чтобы я взяла кое-что домой?

Его выражение лица снова смягчается.

— Конечно. Помню, каково это — быть одним из таких парней с бездонным желудком.

— Да? Каким Вы были подростком?

— Волосатым, голодным и огромным. Часто ещё и возбуждённым. Обычные подростковые штучки.

— И ваш дом, должно быть, трещал по швам от всего этого, учитывая, что вас было пятеро. Ваша бедная мама.

Он улыбается, и проблеск грусти в его глазах быстро сменяется искренним удовольствием.

— Да. Мы были сорванцами. Ни дня не проходило без происшествий. Разбитое окно, драки, игра в футбол дома. Она притворялась раздражённой, но мы все знали, что ей вроде как нравился этот хаос, понимаете? Быть мамой было так естественно для неё. Она всегда говорила, что это её карьера. Она была генеральным директором своих мальчиков.

— Это так мило. И правда — быть матерью тяжело. Она звучит как удивительная женщина.

— Да. Она была такой. Думаю, я только сейчас достигаю стадии, когда могу говорить о ней, думать о ней и вспоминать хорошие времена тоже, понимаете? Я так долго отталкивал её.

Он помогает мне упаковывать остатки, и наши руки случайно касаются. Быстро отдёргиваю пальцы и надеюсь, что он не заметит моей реакции.

— И, полагаю, это означало, что Вы отталкивали и счастливые воспоминания, и боль?

— Именно. Итак. — Он отступает назад и прочищает горло. — Спасибо за продуктивный вечер, Майя Викторовна.

— Пожалуйста, Егор Георгиевич. Спасибо за ужин. Он действительно был фантастическим. Я люблю находить новые места, где можно поесть.

— «Дом Риса» готовит лучшую еду во всём столичном регионе. То есть, это конечно не Waffle House, но туда я попадал только раз в год или около того, когда приезжал на побывку из Новосибирска.

Его приунывшее выражение лица выглядит так искренне, что мне почти жаль его.

— Полагаю, теперь это в прошлом.

— Не думаю, Егор Георгиевич. — Ухмыляюсь, снова чувствуя себя озорной. — То есть, я не пробовала

всю

еду, предлагаемую в столичном регионе, и понятия не имею, что такое Waffle House, но мне и не нужно. Я уже знаю лучшее из лучшего —

в мире

— это из заведения «У Филиппа» в Люберцах.

Его тёмно-карие глаза сужаются.

— У Филиппа?

— У Филиппа, — твёрдо повторяю. — И его мексиканские пончики-эклеры.

Егор кашляет, словно давится воздухом.

— Его что, простите? — наконец удаётся ему выдавить.

Его непосредственная реакция заставляет меня хихикнуть. Между шутками о еде и тем, как он открылся о своей маме, я вспоминаю первую ночь, когда мы встретились, когда мы были Демидом и Дианой, и не было никаких запретов.

— Его мексиканские пончики-эклеры. Поверьте, Вы не жили, пока не попробовали их. Они восхитительны. — Закрыв глаза, целую кончики пальцев, словно шеф-повар мишленовского ресторана, объявляющий о совершенстве. — Лёгкие и хрустящие снаружи, все такие сахарные и горячие, но когда Вы кладёте их в рот и кусаете… — Облизываю губы и стону. — Это как взрыв сладкого, райского крема во рту.

Он смотрит на меня, его кадык дёргается, когда он тяжело сглатывает. Жар его взгляда обжигает мою кожу, и румянец ползёт по щекам.

— Что? — шепчу я.

Воздух в комнате, кажется, меняется, внезапно наполняясь потрескивающей электрической энергией, которая жужжит по моей коже и заставляет пульс учащаться. Егор несколько секунд буравит меня взглядом, прежде чем отводит глаза.

— Ничего, — говорит он. — Продолжайте.

Ничего? Это было не

ничего

. Мужчина смотрел на меня так, словно хотел выкинуть из своего кабинета, а я всего лишь говорила о пончиках. Но он сказал продолжать, так что я продолжаю.

— Они как рай в виде выпечки. Но их нужно есть сразу, пока они горячие и свежие, а Вы, я уверена, не часто бываете в моём районе. — Мои нервы заставляют меня спрятаться в безопасную гавань болтовни о совершенно неважных вещах. — Что, наверное, и к лучшему, на самом деле.

— О? И почему же, Майя Викторовна?

Он закончил укладывать контейнеры с едой в пакет и смотрит на меня напряжённо. Чёрт. Этот мужчина явно очень страстен, когда речь заходит о пончиках.

Жар на моих щеках стремительно спускается по шее. Мне даже кажется, что мои внутренние органы краснеют. Никто не выдержит лазерного взгляда Егора Князева, и мне почти жаль людей, которым приходится сталкиваться с ним в суде.

— П-потому что, попробовав один из мексиканских пончиков-эклеров у Филиппа, пути назад нет. Вам будут сниться сны о том, как они хороши, они настолько вызывают привыкание. Даже зная, что они вредны, попробовав их однажды, Вы не сможете выбросить их из головы.

Его челюсть дёргается, хмурый взгляд убийственный. Напряжение в комнате странное и я понятия не имею, что здесь происходит. Боже, как бы мне сейчас пригодился мексиканский пончик-эклер.

Егор несколько секунд закусывает верхнюю губу, не отрывая от меня глаз. Затем резко протягивает мне белый пакет с едой.

— Думаю, пора отпустить Вас домой, Майя Викторовна. — Его тон холодный и отстранённый, выражение лица замкнутое.

Какого, блин? Я думала, у нас всё хорошо, и мы добились прогресса. Были, конечно, пара похотливых сбоев, но мы их преодолели. Мы работали вместе, ели вместе, и у нас был разговор, как у двух обычных коллег. Только сейчас он ведёт себя как совершенно незнакомый человек, и в его голосе прозвучал слой льда с этим последним «Майя Викторовна».

— Я сказала что-то не так, Егор Георгиевич?

— Нет, — отвечает он немного слишком быстро. — Но уже поздно, и если Вы хотите, чтобы Ваши соседи насладились этой едой, Вам лучше доставить её им поскорее.

Беру пакет и поворачиваюсь, чтобы найти своё пальто. Он прав, я уверена. Кроме… нет. Он ведёт себя странно и грубо, и мне это не нравится.

— Вы злитесь, что я считаю мексиканские пончики-эклеры у Филиппа лучше Вашей модной дорогой тайской еды? Я как-то задела Вашу мужскую гордость? — выпаливаю я.

Он сверлит меня взглядом, ноздри раздуваются, словно он пытается сдержать гнев.

— Вы правда думаете, что я такой уж ублюдок?

— Присяжные ещё не вынесли вердикт, Егор Георгиевич. Если бы Вы спросили меня об этом полчаса назад, ответ был бы «нет». Но сейчас? Не так уверена. Почему Вы так на меня сердитесь?

— Я не сержусь. — Его раздражённый тон полностью подрывает его утверждение. Он закрывает глаза и трёт виски, словно у него болит голова, затем глубоко вдыхает, задерживает дыхание на секунду и выдыхает. — Я не сержусь на Вас, Майя Викторовна. Я сержусь на себя.

— Почему? Что Вы сделали не так?

Он обходит стол и встаёт так близко ко мне, что я чувствую жар его тела. Мои глаза находятся на уровне его груди, и почти невозможно не протянуть руку и не положить её туда. Представляю, как расстёгиваю эти пуговицы, одну за другой, открывая великолепное тело, которое, как я знаю, скрывается под цивилизованной одеждой. Его одеколон наполняет мои ноздри, и голова кружится от искр, летающих между нами.

— Думаю, Вам следует идти, — тихо говорит он, слова расходятся с тоном. Время, кажется, тянется в бесконечный момент, пока мы смотрим друг на друга, его карие глаза темнеют, когда он пристально рассматривает моё лицо.

— Я пойду, не волнуйтесь. Но чтобы Вы знали, Вы

действительно

сейчас ведёте себя как ублюдок. Я пойду домой и проведу остаток ночи, переживая из-за того, что я, блин, сделала не так, и будете ли Вы всё ещё злиться на меня утром.

Он запускает руки в волосы и рычит.

— Я даже сейчас на Вас не злюсь, не говоря уже об утре. Послушайте, Вы хотите знать, жалел ли я когда-нибудь, что попробовал что-то настолько хорошее, что не могу перестать думать об этом? Что-то, от чего я зависим, даже зная, что это вредно для меня?

Мои колени дрожат, и кажется, что весь воздух вытягивается из комнаты. Мне удается выдохнуть одно слово.

— Да.

Он наклоняет голову, пока его губы не оказывается опасно близко к моему уху.

— Жалел, Майя. — Его тёплое дыхание танцует по моей коже, заставляя меня дрожать, хотя температура тела взлетает от такой близости. — Я попробовал тебя.

Затем, без единого слова, он выходит из своего кабинета, оставив меня дрожащей развалиной. Смотрю ему вслед с открытым ртом, сердце колотится в груди. Заставив себя глубоко вдохнуть, приказываю своему пульсу успокоиться и смотрю на пакет с едой, свисающий с моей руки. Мне нужно домой. У него ещё много работы, и он явно не закончит её, пока я здесь.

Разминая плечи, выхожу из кабинета Егора и иду по пустым коридорам к лифтам. Я никогда не была здесь так поздно. Уверена, люди ещё работают, запершись в своих кабинетах, но здесь тихо и как-то жутковато. Немного пугающе, особенно для человека, который уже чувствует себя на грани сердечного приступа.

Несмотря на тревогу, медленная улыбка расползается по моему лицу. Я знаю, что Егор — мой начальник, что он юрист-миллиардер, у ног которого весь мир. Знаю, что он абсолютно и полностью недоступен, и между нами ничего не может быть.

Но в этот момент, и только в этот момент, всё это не имеет значения. Потому что он сказал ЭТО, и он не может взять свои слова обратно, и у меня всегда будет эта маленькая сладкая победа.

Я — мексиканские пончики-эклеры Егора Князева.

Желаю спокойной ночи охраннику на ресепшене и выхожу на прохладный весенний воздух, сжимая пакет с едой в одной руке и сумку в другой. Узнаю чёрный внедорожник, стоящий прямо у входа, и водителя Егора рядом с ним.

— Майя Викторовна, — окликает Константин. — Егор Георгиевич попросил отвезти Вас домой.

— Здравствуйте, Константин, — говорю, когда он открывает для меня дверцу машины. — Как Вы?

Отказываюсь чувствовать себя смущённой из-за нашей последней встречи, когда меня затолкали на заднее сиденье этой самой машины в нижнем белье с прошлой ночи и помятом платье. Мне было стыдно и противно после того, как Егор, по сути, попросил меня уйти, и я согласилась на поездку только потому, что не могла ехать в метро. И вот я снова здесь, сбитая с толку тем, как Егор бросает то в жар, то в холод, совершенно не заботясь о том, как эти резкие климатические изменения сказываются на мне. Мне нечего стыдиться, говорю себе.

— У меня всё довольно хорошо, Майя Викторовна, спасибо, что спросили.

— А как малышка? — добавляю. Во время нашей прошлой поездки я узнала, что его жена родила дочку всего несколько месяцев назад, и он даже показал мне её очаровательную фотографию. Я так оценила этот простой акт доброты тогда, это заверение в том, что я не выгляжу настолько отвратительной оторвой, что он не рискнул бы показать мне свою драгоценную дочь.

— Она замечательная. Ну что, садитесь в машину, и мы поболтаем по дороге домой?

— Не думаю, Константин. Не в этот раз.

Заглядываю в открытую дверь, подавляя смутную девчачью надежду, что Егор на самом деле сидит там и ждёт меня.

— Пожалуйста. Он не хотел, чтобы Вы ехали в метро одна так поздно ночью.

Уже поздно, и я устала, но я всегда езжу домой на метро. Это совершенно безопасно, и мне не нужна машина Егора. Словно почувствовав мою нерешительность, Константин улыбается мне.

— Моя жизнь станет невыносимой, если я не отвезу Вас домой, Майя Викторовна. А если я не приеду домой в течение ближайшего часа, моя жена посмотрит следующую серию «Ивановых» без меня. Так что пойдите мне навстречу.

Плюшевые кожаные сиденья будут удобными и тёплыми, а добраться до моей квартиры будет намного быстрее и проще, если я соглашусь. Но это кажется неправильным — словно Егор пытается извиниться за то, как он закончил наш вечер, но у него не хватает порядочности сделать это лично.

— Как Егор Георгиевич доберётся домой?

— Он выразил желание прогуляться пешком, — отвечает Константин, снова жестом указывая на открытую дверцу машины. — Он и правда рассердится на меня, если Вы не сядете в эту машину, Майя Викторовна.

Закатываю глаза.

— Да, Вы уже говорили мне об этом. Ваша жизнь станет невыносимой, верно?

— Он превратит её в настоящий ад, — отвечает он, ухмыляясь. Я ни на секунду в это не верю. Я, как никто другой, знаю, что Егор может быть требовательным начальником, но Константин не кажется мне тем парнем, который позволит кому-либо превратить свою жизнь в ад.

Он выгибает бровь, его серые глаза мерцают.

— Так что?

— Хорошо. Но только ради Вас, — говорю с улыбкой.

Он кладёт руку на сердце.

—

Gracias, mademoiselle

.

— Вы такой обаятельный, да ещё и полиглот. — Сажусь в машину под тихий смех Константина. Откинувшись на мягкое кожаное сиденье, потираю виски. День был долгим, и должна признать, это намного приятнее, чем провести час в метро. Достаю телефон из сумки и захожу в сообщения. Одно от мамы, она пишет, что чувствует себя хорошо и ложится спать, и одно от Нины, спрашивает, как у меня дела. Быстро отвечаю обеим, затем закусываю губу, глядя на экран. Будет вежливо поблагодарить Егора за предоставленную машину.

Спасибо за поездку. Увидимся завтра

.

Думаю поставить поцелуйчик в конце, как делаю в большинстве переписок, даже с моим стоматологом, но для Егора это было бы слишком. В конце концов, он мой начальник. Начальник, с которым у меня есть история. Смотрю на экран, раздумывая, нажать «Отправить» или «Удалить».

Не раздумывая больше, нажимаю «Отправить». Мой пульс тут же учащается, и меня охватывает нервозность, когда моё сообщение улетает в киберпространство. Вижу маленькую иконку, которая сообщает, что он получил сообщение и прочитал его. Задерживаю дыхание, ожидая ответа, не зная, на что надеюсь, но определённо надеюсь на что-то. Как бы я ни смотрела на экран, желая, чтобы он ответил, ничего не приходит. Полагаю, это было не то сообщение, которое требовало ответа, но было бы приятно. Это остановило бы мои переживания о том, не перешла ли я черту. Но ведь он тоже перешёл черту сегодня вечером, и мы оба это знаем.

Опустив телефон обратно в сумку, откидываюсь на спинку сиденья и смотрю в окно. Москва проносится мимо в размытом свете, вдали мерцает река. Ну и что, если он не ответил? Может, так даже лучше.

Я выберу сосредоточиться на хорошем, а не на тревожном. Мы хорошо поработали вместе. Мы были хорошей командой, и я помогла ему с делом. Всё это уверенно попадает в графу «победа».

Но знаю, что на самом деле я запомню об этом вечере не это. Что я действительно запомню, так это то, как его губы чувствовались у моего уха, и слова, которые он мне прошептал. Эх, мексиканские пончики-эклеры, этот мужчина заставляет меня таять.

Глава 15. ЕГОР

— Чёрт! — рычу, швыряя стакан со скотчем в стену пентхауса. Стекло разлетается вдребезги, янтарная жидкость брызжет, оставляя пятна на краске. Ужасный беспорядок. Но мне сейчас плевать. Всё остальное тоже летит к чертям.

О чём я, блин, вообще думал, согласившись позволить ей остаться допоздна и работать вместе со мной?

Никогда никого не допускаю так близко к своим делам. Мне плевать на дипломы юриста или опыт, я предпочитаю работать один. Даже Кириллу я ни разу не предлагал помочь с подготовкой к процессу. У меня есть отработанный механизм, и он меня никогда не подводил.

И если быть честным с самим собой, признаю: он не подвёл и в этот раз. Я скорректировал свой процесс, включив в него Майю, и без неё, наверное, просидел бы всю ночь, приводя в порядок эти хреновы журналы звонков. Уверен, что в конце концов справился бы и сам, но она, безусловно, сделала всё быстрее и проще.

Как она сама сказала, она мой секретарь — её работа в том и состоит, чтобы помогать мне. Так почему же у меня такое мерзкое чувство?

Как я вообще позволил дойти до этого, с этими чёртовыми мексиканскими пончиками-эклерами и тем, как она описывала их, словно рассказывала о сцене из порно?

Знаю, она не имела это в виду, она просто невинно говорила о десерте. Но моему похотливому нутру этого никто не объяснил. На самом деле, её невинное выражение лица, когда она тараторила про «взрыв сладкого райского крема во рту», только ещё сильнее сводило меня с ума.

Чёрт возьми! Как мне вообще пережить весь этот кошмар, не наклонив её над своим столом и не завладев ею прямо там?

С той минуты, как она вошла в дверь моего кабинета, я ни о чём другом не мог думать. Она снова надела это проклятое платье с запахом, то самое, которое мне всегда хочется развязать, и, что ещё хуже, жемчуг. Жемчуг, завязанный маленьким узелком у неё на горле!

Контраст между её скромным видом и грязными мыслями, роящимися в моём извращенном мозгу, был просто невыносим. Мне следовало послушать инстинкт и сразу же отправить её домой.

Но я не послушал. А мы работали хорошо вместе. У неё есть не только красота, но и ум, а в довершение всего — большое сердце. Я ни с кем не говорю о своей маме вне семьи, и даже с ними я всегда настороже. Но Майя, кажется, инстинктивно умеет меня распутывать. Это очень пугающе.

И вот я здесь, в ночь перед первым днём судебного процесса по крупному делу, и всё, о чём я могу думать, это она. О её тихих вздохах, когда она ела, о том, как она хихикнула, когда я уронил спринг-ролл на колени.

Ледяная ярость, которую я почувствовал, когда она упомянула свою соседку, а я, идиот, решил, что Саша — это парень. Да какого лешего со мной происходит?

Ей можно иметь соседей-мужчин. Ей вообще можно иметь

мужчин

. Что я хочу от этой женщины?

Я не могу ожидать, что она проживёт остаток жизни как новообращённая девственница только потому, что я не могу получить её.

Подхожу к разбитому стеклу и собираю самые крупные осколки. Придётся извиняться перед уборкой. И заказать ещё пару бутылок скотча. В последнее время я пью слишком много.

Сажусь за стол, тру лицо руками, мечтая о ясности в мыслях. Мне нужно сосредоточиться на работе, а для этого — прогнать её, выкинуть из головы. Совсем не помогает то, что я нахожусь в том самом пентхаусе, где я пробовал её «взрыв райского крема».

Чем быстрее я перееду в лофт на Арбате, который покупаю, тем лучше. Это будет зона, свободная от Майи Ильиной. Зона, свободная от Дианы. Зона, свободная

от неё

.

Ей тоже непросто. Знаю, что провоцирую её, и что ей от всего этого не по себе. Иногда я вижу, как это происходит, замечаю лёгкие изменения в её выражении лица или дыхании. Как её глаза вспыхивают — то ли от гнева, то ли от желания, а часто от обоих чувств сразу. В такие моменты я вижу не только Майю Викторовну, мою очень эффективную секретаршу, но и Диану, ненасытную богиню секса, которая живёт глубоко внутри и показывается лишь изредка.

Очевидно, я не гожусь ни для одной из них.

Если бы сейчас был в Новосибирске, я бы позвонил в агентство. Договорился бы, чтобы одна из моих постоянных девушек приехала ко мне в квартиру и провела час-другой с моими верёвками. Это успокоило бы мой разум и помогло бы взглянуть на всё более логично, и к тому времени, как она ушла бы, я почувствовал бы себя лучше. Обновлённым — ментально и физически.

Должны быть подобные заведения и в Москве, и найти готовую спутницу на вечер было бы достаточно просто. И всё же, это кажется неправильным. Я просто не могу заставить себя взять телефон и сделать это.

Честно говоря, я вообще не хочу подходить к телефону сейчас. Она прислала мне сообщение чуть раньше, поблагодарив за то, что подвёз её домой. Оно было невинным, безобидным, заботливым. Оно заверило меня, что она в безопасности и не бредёт по улицам Москвы, выглядя при этом так, словно только что ограбила лавку с тайской едой и теперь несётся домой, пытаясь спрятать добычу.

Я не ответил ей. Ничего хорошего не вышло бы ни из чего, что я хотел сказать Майе. Пальцы зависли над экраном, руки чесались написать ей, чтобы она не ехала к себе. Чтобы приехала сюда, ко мне.

Меня захлестнуло желание заполучить её в свои объятия, в свою постель, а может быть, и во всю свою чёртову жизнь. Хочу её так, как никогда не хотел ни одну другую женщину. И понятия не имею, что со всей этой фигнёй делать.

Она мой секретарь. Я не могу быть тем мудаком, который спит со своей секретаршей — именно так поступил её бывший муж, чёрт возьми!

Но что ещё важнее, я не могу быть тем мудаком, который обещает женщине то, чего не может дать. Я не создан для отношений, а она — именно такая женщина, которой нужны серьёзные отношения. Она заслуживает лучшего, чем я. Заслуживает всего того, чего я ей дать не могу.

Не могу поверить, что сказал ей сегодня то, что сказал. Что дал ей понять, насколько я ею одержим.

Аромат её кожи, то, как она прикусывает нижнюю губу, когда смотрит на меня этими большими ореховыми глазами, изгибы, которые это чёртово платье никак не скрывало — всё это сводит меня с ума. И сегодня я перешёл черту. Сегодня я показал ей ту сторону себя.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Это ужасно для меня, но особенно несправедливо по отношению к ней. И совершенно непрофессионально. Я не должен сидеть здесь сейчас и думать об этом. Я должен думать только об одном: о деле. Моя работа всегда была всей моей жизнью. Она спасала меня снова и снова. Без моей работы кто я?

Подозреваю, что просто пустая оболочка.

Без моей работы я — ничто. Я не могу позволить себе подвести клиентов или подвести брата. Подвести свою семью.

Всё это с Майей должно закончиться.

Глава 16. ЕГОР

Я не видел её до позднего вечера следующего дня. Слушание шло хорошо, и у меня было предчувствие, что адвокаты Шахова подтолкнут его к соглашению. Они знают, что в воде кровь, а я почуял её запах. Остальное лишь вопросом времени и денег.

Я доволен проделанной работой, но также понимаю, что всё легко могло пойти иначе. Да, организаторские способности Майи и её внимательность помогли мне найти решающую улику. Но само её существование означало, что я не сомкнул глаз всю ночь, из-за чего начал день в зале суда уставшим и рассеянным. Не её вина, но всё равно неприемлемо.

Часть меня, та самая трусливая часть, надеялась, что её не будет в офисе, когда я вернусь. Мне бы не помешало немного времени, чтобы прийти в себя, может быть, поболтать с Кириллом и выпить приличного скотча. Но удача была не на моей стороне. Когда я иду по коридору к своему кабинету, она вскакивает, чтобы поприветствовать меня.

Сегодня на ней нет платья с запахом или той блузки с огромным бантом, которая сводит меня с ума не меньше, но я понимаю, что это не имеет значения. Даже в совершенно обычном брючном костюме, который сейчас на ней, мне всё равно хочется её распаковать. Проблема в женщине под одеждой, а не в том, во что она одета.

Сегодня её волосы собраны в хвост, и когда она семенит ко мне, цокая каблуками по мраморному полу, хвост покачивается из стороны в сторону, как блестящая грива лошади. Тут же представляю, как тяну за него, запрокидывая её голову, и провожу губами по её шее.

Сдвигаю портфель перед собой. Нам предстоит трудный разговор, и я не хочу, чтобы она смотрела на мою эрекцию.

— Как всё прошло? — спрашивает она с лучезарной улыбкой на лице. — Нет, не нужно рассказывать — отлично, да? Команда Шахова уже звонила, хотят назначить Вам встречу. Я запланировала её на восемь утра завтра. Надеюсь, это подходит. То есть, я не хочу быть самонадеянной, но если они готовы заключить сделку, хорошо бы что-то предложить до начала суда в девять…

Она замолкает и, увидев моё мрачное выражение, выглядит расстроенной.

— Ох. Я ошиблась? Неудачно прошло? Или дело во встрече — я что-то сделала не так?

Ненавижу себя за то, что стал причиной этого выражения на её лице. За то, что украл её искру и стёр эту великолепную улыбку. Но если я не сделаю этого, я буду виноват в гораздо большем — например, в разрушении её карьеры и, возможно, разбитом сердце. Не говоря уже о своём. Если оно у меня вообще есть.

— Всё прошло хорошо, и встреча в восемь утра идеальна, Майя Викторовна. Не могли бы Вы зайти ко мне в кабинет через несколько минут? Дайте мне только время сделать пару звонков.

Она нерешительно кивает.

— Конечно, Егор Георгиевич. Хотите что-нибудь поесть? В комнате отдыха для руководства есть свежие суши.

Отказываюсь и, отпустив её, направляюсь в свой кабинет. Я не ел весь день, и по идее должен умирать от голода. Блин, но всё, о чем я могу думать, это Майя и эти её грёбаные мексиканские пончики-эклеры.

Как только дверь кабинета закрывается за мной, ищу что-нибудь, что можно сломать. Но здесь нет ничего лишнего, а эту ситуацию, блин, нужно исправить. В каждом офисе должно быть что-то, что можно разбить. Бросаю взгляд на кофейные чашки и сомневаюсь, действительно ли мне нужны все они.

Стоя у окна, смотрю на суровые линии и изящные изгибы московского горизонта с Арбата. Новосибирск был потрясающим, но, чёрт возьми, я люблю этот город. Я хочу остаться здесь. Хочу видеть, как растёт Лёня, и быть рядом с отцом, когда он постареет. Хочу принимать участие в жизни всех моих братьев. Хочу изгнать призраков прошлого и помочь Кириллу построить его наследие. Хочу всего этого, блин, так сильно.

Но мне также хочется сбежать. Эта крошечная часть меня, которая чувствует себя неполноценной, сидит на моём плече, словно дьявол, нашёптывая, что я не справлюсь со всем, что приносит мне пребывание здесь: обязательствами, болью, препятствиями, которые нужно преодолеть. Чёрт возьми, я даже не могу справиться с сексуальной секретаршей.

Я сказал, что у меня звонки, но это наглая ложь. Мне просто нужно несколько мгновений, чтобы собраться с мыслями. Не говоря уже о том, чтобы дать моему члену прийти в себя. Как человек, гордящийся своей способностью скрывать истинные чувства, я ненавижу, что одна-единственная часть моего тела так настойчиво выдаёт меня перед ней.

Но, сосредоточившись на глубоких вдохах, вынужден признать, что мои чувства к Майе выходят за рамки стояка и грязных мыслей. В противном случае я бы просто взял эти две вещи и выпустил их поиграть где-нибудь в другом месте. Причина, по которой я так бьюсь, причина, по которой меня так тревожит то, что я к ней чувствую, в том, что она другая.

Не в силах сдержать бушующие эмоции, хватаю одну из маленьких цветных чашек для эспрессо и швыряю её в металлический шкаф для документов. Раздаётся приятный треск, когда она разбивается вдребезги. Гораздо лучше. Поправляю галстук, возвращаюсь за свой стол и снимаю трубку.

— Майя Викторовна, я готов Вас принять.

Через несколько мгновений она входит в кабинет и осторожно осматривается. Увидев разбитую кофейную чашку, она выгибает бровь.

— Выскользнула из рук, – говорю я. — Пожалуйста, присаживайтесь.

Её рот несколько раз открывается и закрывается, и становится ясно, что она не верит мне насчёт чашки. Ну и чёрт с ним, большего она и не получит. Её пальцы слегка дрожат на коленях, и я проклинаю себя за то, что замечаю это и что меня это беспокоит.

Не знаю, почему она дрожит — возможно, из-за того, что происходит между нами, а возможно, из-за того, что я снова начал вести себя как хладнокровный засранец по отношению к ней, как только ситуация между нами начала налаживаться.

Я даже понимаю, что, возможно, она снова сидит здесь с мыслью, что я собираюсь её уволить. Мне нужно немедленно пресечь это. Она человек, и я не имею права так играть с её нервами.

— Прежде всего, Майя Викторовна, хочу сказать, что я абсолютно доволен Вашей работой. Вы полностью компетентны во всех отношениях.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Э-э… хорошо. Спасибо?

— При этом считаю, что нам нужно обсудить несколько вопросов. Мы оба приложили максимум усилий, чтобы справиться с ситуацией, в которой оказались не по своей вине. В ней нет ничьей вины, но, думаю, очевидно, что выносить это становится всё труднее.

— Разве? – тихо говорит она, в глазах блестят слёзы.

Чёрт. Не смотри на неё, Егор. Не смотри, как она плачет.

— Для меня это не так очевидно. Я думала… ну, полагаю, неважно, что я думала, не так ли? В конце концов, Вы босс. Вы хотите, чтобы я ушла сегодня, или мне нужно отработать положенный срок?

Отвожу взгляд, чтобы дать ей время прийти в себя. Когда я снова смотрю, она явно смахнула слёзы, оставив милые маленькие разводы туши под глазами.

— Вы не уходите, Майя Викторовна. У меня нет никакого намерения прекращать Ваши трудовые отношения, пожалуйста, не поймите меня неправильно. Вы хорошо справляетесь со своей работой, и ничто другое, что произошло, не должно затмевать этот факт. Ваше место в «Князев и Ко» в безопасности.

Она пытается скрыть это, но я вижу, как её тело слегка обмякает от облегчения, и чувствую себя подонком за то, что не сказал об этом сразу. Я знал, что она будет волноваться, и «ваше место в безопасности» должно было быть первыми словами, слетевшими с моих губ. Вместо этого мне пришлось изображать из себя юриста, строить логическую цепочку, чтобы прийти к этому.

Блин, это сложно. Откровенно говоря, я не привык беспокоиться о чьих-либо чувствах, и именно это мне всегда нравилось. Что ж, это хорошо, потому что, как оказалось, я в этом всё равно полный профан.

— Ох. Понятно. Значит… Что именно Вы имеете в виду, Егор Георгиевич?

Запускаю пальцы в волосы, провожу по лицу, по бороде. Полное «сухое умывание» для парней в стрессе.

— Слушай, Майя. Могу я быть с тобой откровенен?

— Не знаю, – отвечает она, её нижняя губа дрожит, хотя она и пытается держаться стойко. — Можете?

Выдыхаю и решаю нырнуть с головой.

— Никто из нас не просил об этом, верно? Мы не ожидали снова увидеться, не говоря уже о том, чтобы работать вместе. Это… это сложно. Во всех смыслах. Когда я впервые узнал, то поговорил об этом с Кириллом, и мы обсудили, как лучше всего поступить. Не буду лгать — уволить тебя было одним из вариантов. Но ни один из нас не счёл это справедливым. Я пообещал ему, что мы справимся и пройдём через это, не допустив скандала. Он, очевидно, беспокоился о последствиях для отдела кадров… не говоря уже о потенциальной катастрофе для общественного имиджа.

Её глаза вспыхивают, и руки сжимаются в кулаки.

— И да, Майя, прежде чем ты выйдешь из себя, я знаю. Ты человек, а не ходячая проблема. Знаю, что у тебя никогда не было намерения предавать это огласке, подавать официальную жалобу или создавать кому-либо трудности. Я знаю это, хорошо?

— Хорошо. — Она кивает, спина прямая, как струна. — Вы избавили меня от речи.

Невольно улыбаюсь её поведению, тому, как отчаянно она пытается держать себя в руках. Восхищаюсь ею и уважаю её, что лишь доказывает, что я поступаю правильно.

— Это не твоя вина, Майя, но мне тяжело справиться с этой ситуацией. Ты меня… отвлекаешь.

— Отвлекаю? – повторяет она, склонив голову набок, а её глянцевый хвост свисает на плечо.

— Да, меня имеют свойство отвлекать женщины, которых я считаю привлекательными.

Румянец, ползущий по её скулам, просто охренительно милый.

— Вы считаете меня привлекательной?

— Ох, ну же. Конечно, считаю. Ты ведь это уже знаешь, разве нет? — Возможно, и нет. Она искренне не видит себя той сногсшибательной женщиной, какая она есть на самом деле, и это делает её ещё более очаровательной.

— Эм, полагаю. Но Вы должны понимать… та ночь на свадьбе? Это была… ну, это была моя первая в жизни случайная связь.

— Знаю. Я был удивлён, но ты упоминала об этом.

— Ну, может быть, я не упомянула, что это был первый раз, когда я спала с кем-либо, кроме моего мужа.

Смотрю на неё, поражённый тем фактом, что я всего лишь второй мужчина в её жизни.

Шальной голос звучит в моей голове.

Хотел бы я быть первым

.

И хотел бы я быть последним.

Блин! Что со мной такое, какого лешего?!

— Итак, в общем, я сказала Вам это только для того, чтобы Вы знали, насколько я неопытна, Егор — эм, простите, Егор Георгиевич. Мне особо не с чем сравнивать, и я не ожидаю, что мужчины считают меня привлекательной. Тем более такие мужчины, как Вы.

Такие мужчины, как я? Пропускаю это мимо ушей.

— Но той ночью ты не могла не заметить, что я тебя хотел. Я не имею привычки трахать женщин, которые вызывают у меня отвращение, Майя Викторовна.

— Нет, я уверена, что не имеете, но… О боже, я не знаю, что имею в виду. Я пытаюсь сказать Вам, что той ночью была другой. Я была Дианой. И иногда я бываю Дианой рядом с Вами даже сейчас. Веду себя так, как обычно не вела бы. Думаю, что я понимаю Вас. Если мы оба честны, то я понимаю. Мне трудно находиться рядом с Вами и не думать о том, что мы делали вместе. Мне трудно не… представлять, как это происходит снова.

Она смотрит на свои руки, щёки пылают, а мой член теперь такой твёрдый, будто между ног у меня стальной прут. Господи. Вот в чём проблема.

— Вот в чём проблема, Майя Викторовна. Эти вещи больше никогда не могут повториться. Не только из-за имиджа компании или юридических последствий, но и потому, что я нехороший человек.

Её внимание резко возвращается к моему лицу.

— Нет, Вы хороший! Вы, может быть, не святой. Слишком много работаете, и иногда говорите так, будто кол проглотили. И определённо разбили эту кофейную чашку и солгали об этом, но Вы

хороший

человек. Вы заботитесь о своей работе и клиентах, до чёртиков любите свою семью, и Вы… ну, Вы хороший слушатель. Понимаю, что Вам нужно покончить с этим, что бы это ни было, но, пожалуйста, не делайте этого таким образом. Вы хороший человек.

У меня нет ни малейшего понятия, как на это ответить. Что я делаю, бросаю её? Не совсем уверен, но я точно не делаю для неё ничего хорошего. И всё же она продолжает меня защищать. Она, блин, понятия не имеет, кто я на самом деле.

— Нам придётся остаться при своих мнениях, Майя Викторовна, – говорю, сохраняя спокойный голос и запирая эмоции. — И то, какой я человек, не имеет значения. В настоящее время Вы продолжите быть моим секретарем, но как только появится подходящая альтернативная должность, Вы займете её. Гарантирую, что Ваша зарплата и льготы останутся прежними, и это никак не повлияет на ваши карьерные перспективы или Ваше будущее в «Князев и Ко». Но Вы переведётесь. Я ясно выразился?

— Кристально ясно, Егор Георгиевич, – говорит она, её голос соответствует моему ледяному тону, но глаза горят огнём. — У Вас есть представление о сроках?

— Пока нет, но, полагаю, ассистентка Марка Алексеевича должна уйти в декрет примерно в течение следующего месяца или около того.

Марку Тарасову за шестьдесят и он женат, так что я вполне уверен, что с ним она будет в безопасности. Я даже не обсуждал это с Кириллом, не говоря уже о Вере, но могу это устроить. Технически, это может быть не та же категория зарплаты, но я, блин, изменю правила, если потребуется.

— Хорошо, – говорит она, вставая и разглаживая пиджак. — Что ж, будем надеяться ради нас обоих, что она не передумает рожать, правда, Егор Георгиевич? Я могу ещё что-нибудь для Вас сделать?

— Нет, это всё, Майя Викторовна.

Она кивает и выходит из комнаты. Её задница выглядит феноменально в этих брюках, и я бьюсь лбом о стол, почувствовав, как мой член снова встал.

Ненавижу, что причинил ей боль, и что мне приходится отталкивать её. Но у меня нет другого выбора. Это единственный способ выкинуть её из головы.

Глава 17. МАЙЯ

Улыбаюсь, провожая Романа Смирнова в кабинет Егора. Он новый клиент, и это его первый визит к нам.

Всегда стараюсь создать приятное впечатление на клиентов, но в их первый визит я непременно показываю им представительскую зону, предлагаю напитки и угощение – это часть нашей «обаятельной атаки». Не то чтобы фирме требовалось моё личное участие для привлечения или удержания клиентов – «Князев и Ко» процветает и без этого – но я считаю это частью своей работы. Я – лицо «Князев и Ко», и моё поведение имеет значение.

С такими клиентами, как Роман Владимирович, это особенно легко. Ему за шестьдесят, он сам сделал себя, заработал миллионы, но до сих пор может прийти на работу в джинсах и, кажется, никогда не забывал, откуда он родом. С ним так легко общаться, что мне хочется, чтобы он меня удочерил.

За час, проведённый в здании, он узнал всё о моей маме, я умилялась десяткам фотографий его внучек, и мы выяснили, что, когда он только начинал свой сантехнический бизнес, он жил всего в трёх кварталах от маминого дома в Люберцах. Он совершенно очарователен, полная противоположность самодовольному напыщенному типу, и улыбка на моём лице, когда я стучу в дверь кабинета своего босса, абсолютно искренняя.

Она дрожит, едва я слышу его голос, разрешающий войти, и почти полностью сходит на нет, когда провожу Романа Владимировича внутрь. Егор, как обычно в последнее время, полностью игнорирует меня, ограничиваясь лишь отрывистым кивком. Прошло больше недели с тех пор, как он сказал мне, что мне придётся перейти работать к кому-то другому, и, кажется, за всё это время мы не обменялись и парой десятков слов. Он общается со мной больше по почте, чем вживую, и хотя я обычно сижу прямо за дверью его кабинета, я почти его не вижу.

Клянусь, он специально подстраивает свои приходы и уходы, чтобы избежать любого взаимодействия со мной. Звучит нелепо, знаю. Он миллиардер, повелитель вселенной; у него куда более важные дела, чем следить за моими перемещениями. Но это ощущение меня не отпускает.

Убеждаю себя, что меня устраивает наша новая реальность, что меня волнует только моя работа, но я большая лгунья, и чувствую, что скоро мой нос будет, как у Буратино. Мне

не

всё равно, и часть меня умирает каждый раз, когда он меня игнорирует. Он не грубит, нет. Он просто идеально профессионален и убийственно далёк.

Эта холодность хуже любой грубости.

– Роман Владимирович, было очень приятно с Вами познакомиться, – говорю, поднимая на него глаза с улыбкой. – Если Вам что-то понадобится, Егор Георгиевич позовёт меня по внутренней связи. И обязательно попрощайтесь на выходе.

– Обязательно, Майя, – отвечает он. – И может, однажды встретимся «У Филиппа». Эти мексиканские пончики-эклеры – нечто.

– Я знаю, правда? – отвечаю, игнорируя выражение отвращения на лице Егора. Ему пора бы уже смириться с тем, что заведение "У Филиппа" – лучшее.

– Спасибо, Майя Викторовна, – строго произносит мой босс, кивая головой в сторону двери. – Роман Владимирович здесь за юридической консультацией, а не за списком лучших московских закусочных. Можете быть свободны. Чувствуйте себя спокойно, взяв перерыв.

Вот как. Ну что ж. Он определённо указал мне на моё место.

Он даже не смотрит мне в глаза, когда отпускает меня, и чувствую, как внутри что-то сжимается от боли, пока послушно выхожу из кабинета, чувствуя, как щёки пылают от унижения. Когда он впервые сказал мне, что я перейду работать к кому-то другому, я была задета и расстроена. Теперь, после недели такого ледяного отношения, начинаю с нетерпением этого ждать.

Работа не должна быть такой тяжёлой, особенно когда дома дела немногим лучше. Моя мама всё ещё борется с болезнью, несмотря на новые лекарства, и мне пришлось остаться у неё на несколько ночей, потому что я очень волновалась. Ничего из этого я, конечно, не упоминала Егору, потому что у него нет никакого права знать что-либо обо мне, кроме того, что происходит в этих стенах в рабочее время.

Решаю принять его слова за чистую монету и взять перерыв. Прежде чем уйти, быстро проверяю почту и вижу письмо от него с пометкой «Ежегодный отпуск». Похоже, он отправил его несколько минут назад, ещё до того, как я его увидела. В нём он информирует, что у меня уже накопилось несколько дней оплачиваемого отпуска, и что мне следует подумать о его использовании «при первой же возможности».

Вот как. Ему действительно не нравится моё присутствие, да?

К чёрту его. Этот мужчина – высокомерный засранец. Мне бы только хотелось, чтобы он был последователен и

всегда

был высокомерным засранцем. Это проблески его юмора и человечности, которые меня опустошают, те моменты, когда нам, казалось, удавалось найти общий язык.

В другое время кажется, что он жалеет о нашей встрече. Если бы мне представилась возможность вернуться в прошлое, я бы послала его куда подальше в тот самый момент, когда он подсел ко мне на свадьбе.

Кроме... я бы не сделала этого, думаю, наливая себе кофе в комнате отдыха. Независимо от того, как всё обернулось впоследствии, я бы пережила всё это снова, не раздумывая. Даже воспоминание о его губах на моей коже заставляет меня трепетать. Контраст между этим и тем, как он ведёт себя сейчас, просто ломает меня.

Беру рогалик и сажусь за пустой столик, погрузившись в мысли. Каждый день сейчас ощущается как полоса препятствий, и мои чувства к Егору Князеву совсем не облегчают ситуацию. Хочу ненавидеть его, очень хочу. Ещё лучше – хочу испытывать к нему полное безразличие – это был бы идеальный результат. Но реальность такова, что я не могу перестать думать о нём, даже когда я одна. Он как призрак, преследующий меня каждую минуту бодрствования и находящий путь даже в мои сны.

– Ты собираешься есть этот рогалик или зарезать его на смерть?

Поднимаю взгляд и вижу своего коллегу Олега, стоящего рядом с моим столом с кривоватой улыбкой на лице. Он прав – всё, что я сделала со своим завтраком, это нарезала его на мелкие кусочки.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Определённо зарезать на смерть, – отвечаю, когда он садится напротив меня. – Это злой рогалик, и он заслуживает страданий.

– Ой! Это рогалик-заместитель? Рогалик-козёл отпущения? Он похож на твоего босса?

– Мой босс? С чего ты взял? – резко отвечаю, моментально становясь в оборону.

– Полегче, тигрица, это просто шутка. Ты в порядке? – Он склоняет голову и внимательно изучает меня. – Выглядишь немного расстроенной.

– Я в порядке, Олег, спасибо. Извини, что набросилась. Просто… жизненные козни, понимаешь? Иногда это всё немного выматывает.

– И не говори, – сочувственно произносит он, протягивая руку, чтобы утешительно погладить мою.

– Знаешь, что тебе нужно?

– Свежий рогалик?

– Да, – смеется он, – и вечер вне дома. Позволь мне пригласить тебя на ужин, Майя. Или в кино, или потанцевать. Или всё сразу. Что угодно, что тебе нравится.

Смотрю на его искреннее лицо, на его милую улыбку. Он хороший парень, и симпатичный к тому же. Он добрый, весёлый, и он мной интересуется.

Однако он не Егор Князев. И на данный момент в моей голове есть место только для одного мужчины – даже если это мужчина, который меня бесит и ясно дал понять, что между нами никогда ничего не будет. Даже дружбы.

– Может быть, как-нибудь в другой раз, Олег, – мягко отвечаю. Я стараюсь никого не обижать, если могу этого избежать. – Сейчас у меня всё немного суматошно. Но я ценю твоё предложение.

Встаю, готовясь уйти, и он одаривает меня тёплой улыбкой.

– Что ж, хотя моё сердце разбито, и я не уверен, что когда-нибудь оправлюсь, ты знаешь, где меня найти, если передумаешь.

Смеюсь и говорю ему, что увидимся позже, уверенная, что его сердце сделано из куда более стойкого материала. Когда возвращаюсь к своему столу на верхнем этаже, сталкиваюсь с Романом Владимировичем, выходящим из кабинета Егора.

– Роман Владимирович, – говорю, хмурясь, когда он подходит ко мне. – Что-то случилось? Почему Вы уходите так рано?

– Ах, милочка, я просто не думаю, что получится с «Князев и Ко». Пожалуй, поищу себе представителя в другом месте.

– Могу я спросить почему? Мы плохо о Вас позаботились?

Он успокаивающе улыбается и качает головой.

– Вы, золото, Майя. Но, честно говоря, я просто… – Он вздыхает и снова качает головой. – Мне не понравилось, как этот мужчина с Вами разговаривал. О человеке можно многое сказать по тому, как он обращается со своим персоналом, а он был откровенно груб с Вами.

– Ох, Роман Владимирович, пожалуйста, не думайте так. У всех бывают плохие дни, а Егор Князев – потрясающий юрист. Он полностью предан своим клиентам. Гарантирую, Вы не найдёте никого с более острым юридическим умом или более сильной трудовой этикой. Конечно, иногда он может показаться немного буржуем, но это не настоящий он, я Вам обещаю. Он хорошо это скрывает, но в глубине души он надёжный и порядочный. Дайте ему шанс. Вы не пожалеете, клянусь.

Он долго хмурится, глядя на меня, а затем громко смеётся.

– Ну, понятия не имею, что такое «буржуй», но могу догадаться. Я подумаю над этим, дорогая. Полагаю, в нём должно быть что-то особенное, если такая девушка, как Вы, борется за него.

Выдавливаю улыбку, чувствуя одновременно радость и грусть. Надеюсь, Роман Владимирович даст Егору шанс и откроет для себя миллион достоинств, которые в нём есть. Мне бы только хотелось, чтобы я была одним из них.

Глава 18. ЕГОР

У Эммы есть особый дар смотреть на людей с такой интенсивностью, что они обычно делают именно то, что она хочет, даже не замечая манипуляции. Это уникальная смесь обаяния, настойчивости и чистой силы характера. Я видел, как взрослые мужчины после разговора с моей невесткой качали головой, недоумевая, почему они только что согласились на то, чего совершенно не собирались делать.

За годы знакомства с Эммой я провёл целое исследование «Эффекта Эммы» и недавно понял его суть. Она не моргает. Ну, конечно, моргает – она же человек, а не ящерица – но делает это гораздо реже, чем большинство из нас, и когда моргает, это медленный, завораживающий жест, заставляющий с восхищением смотреть на её длинные ресницы. Лично я считаю это разновидностью гипноза.

Вот сейчас, например, она убеждает меня, как сильно я должен

хотеть

помочь пожилым цирковым артистам России. Звучит абсурдно, правда? Мы с Русланом сидели в том пропахшем пивом ирландском баре и смеялись именно над этим. И тем не менее, я сижу, доедая ланч, и обнаруживаю, что глубоко тронут историей Елизара Давыдова, девяностодвухлетнего бывшего трапециста, потерявшего руку в жуткой катастрофе под куполом цирка где-то в провинции.

– И потом, – говорит она, подаваясь вперёд и буквально пригвождая меня к месту этими огромными карими глазами, – после десятилетий развлечения публики он остался ни с чем! Даже комнатушки в общежитии у него не было, Егор – представляешь? Он был бездомным одноруким канатоходцем без надежды, без будущего и без единой души, готовой ему помочь!

Я был захвачен её историей и совершенно бессилен под её немигающим взглядом, но мой адвокатский мозг включился в последний момент.

– Погоди-ка, – говорю, указывая на неё пальцем. – Ты же сказала, он был трапецистом? Когда он успел превратиться в канатоходца?

Она пытается сохранить серьёзность, но в конце концов сдаётся и взрывается смехом. Эммин смех – это такой искренний, радостный звук, и мне всегда грустно, что так мало кто в нашей семье его слышит. Даже Кирилл, который, на мой взгляд, один из лучших знатоков человеческой натуры, терпеть её не может.

Это долгая, сложная история со слишком многими слоями недопонимания и печали, чтобы их сейчас разбирать, но жена моего брата просто не уживается с большинством Князевых. К сожалению, это касается и Руслана, человека, за которым она замужем уже восемнадцать лет.

Она проводит рукой по своему густому каштановому каре и подмигивает мне.

– Черт, ты слишком хорош, Егор. Да, я всё выдумала. Я собиралась сделать его ветераном войны, который использовал свои цирковые навыки, чтобы сбежать из лагеря для военнопленных, но хронология не совсем сходилась.

Она откидывается назад и становится серьёзной.

– Но на самом деле, это сообщество действительно нуждается в помощи. Там не так много частных пенсионных накоплений, и, честно говоря, их образ жизни приводит к множеству травм и проблем со здоровьем в старости. Так что… я могу записать тебя на столик? – Она опирается своим изысканным лицом на сложенные домиком пальцы и смотрит на меня.

Это как сидеть напротив сексуальной человеческой версии Каа из «Книги джунглей» – если бы Каа был заинтересован в том, чтобы обобрать тебя до нитки во имя благотворительности.

– Конечно, можешь. Только не жди, что я непременно буду сидеть за этим столиком в назначенный вечер.

– Ох, не будь таким врединой. – Она дует губки, притворяясь обиженной. Мой телефон звонит, и я вижу, что это звонок от человека, которого я никак не ожидал больше услышать: от Романа Смирнова, владельца ныне общероссийской сети «Сантехника Смирновых».

– Прости, Эмма, но мне нужно ответить, – говорю, поднимаясь на ноги.

– Хорошо, дорогой. Я просто продолжу пить, пока ты занят, – улыбается она, поднимая бокал с вином.

Выхожу из зала и нахожу тихое место у дверного проёма, прежде чем ответить.

– Здравствуйте, Роман Владимирович. Как приятно слышать Вас.

Мне было очень интересно, почему он звонит. Прошло пять дней с нашей встречи, и она не давала мне покоя. Он ушёл так внезапно, сказав только, что мы не «совместимы».

Дело не в том, что мы отчаянно нуждаемся в его бизнесе, но он был бы надёжным клиентом, и мне он понравился. Мне нравилось то, что он сделал со своей компанией, его этика, то, как он держался – честно и порядочно. Внезапно узнать, что он решил не подписывать с нами договор,

со мной

, стало неприятным сюрпризом.

– Да уж, может быть, – отвечает он. – Слушай, Егор, я вот подумал, может, попробуем ещё раз? Устроим ещё одну встречу?

– Можем, Роман Владимирович, если считаете, что это поможет. Но сначала я должен спросить – что пошло не так? Если не спрошу, мы оба рискуем потратить время зря, а мы оба люди занятые.

На заднем фоне слышны крики и аплодисменты.

– Прошу прощения, – говорит он, – я на футбольном матче внучки. Тут публика шумная. Так вот, да. То, как ты обошёлся с Майей, меня очень задело.

Моргаю, не совсем уверенный, что правильно расслышал.

– Можете повторить, Роман Владимирович?

– Ради всего святого, сынок, зови меня просто Романом, ладно? И я думаю, ты расслышал меня с первого раза. Майя. Твоя секретарша. Прекрасная девушка, которая показала мне офис и позаботилась обо мне. Мне не понравилось, как ты себя вёл по отношению к ней.

На мгновение меня охватывает совершенно нелогичная мысль: он говорит о ночи, которую мы с Майей провели вместе. Меня пронзает неприятное видение – она во всём признается и жалуется, как большой, плохой босс использовал её для ночи страсти. Нет. Это абсурд. Она никогда бы так не поступила.

– И как же я себя по отношению к ней вёл? – спрашиваю холодно. Он может мне нравиться, но его бизнес мне точно не нужен настолько, чтобы пресмыкаться или обсуждать личную жизнь.

– По твоему тону я слышу, что ты считаешь это не моим делом, но если я становлюсь партнёром с кем-то, я хочу, чтобы у нас были общие ценности. А одна из моих ценностей в том, что я отношусь ко всем с уважением, независимо от их зарплаты или громкости должности. Ты был откровенно груб с этой девушкой, хотя она была абсолютно профессиональна, приятна и чертовски очаровательна.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Блин, думаю я, вспоминая день той встречи. Утро выдалось особенно тяжёлым. Она пришла на работу в одном из своих с виду обычных нарядов, которые каким-то образом умудрялись полностью меня воспламенить. У обтягивающей чёрной юбки сзади была декоративная шнуровка, которая просто

умоляла

её распустить. Я никогда не говорил Майе о своём интересе к Шибари, но она, кажется, случайно натыкается на одежду, которая постоянно мне об этом напоминает. Я всё утро пытался не думать о том, как скользят мои пальцы по этим шнуркам, как я развязываю бант и стягиваю эту юбку вниз по её аппетитным бедрам…

К тому моменту, как она вернулась с Романом Владимировичем, я был на грани взрыва и злился на себя за то, что снова позволил себе отвлечься. Вот почему я отправил ей напоминание о необходимости взять отпуск – мне требовалось несколько дней, даже если ей это было не нужно. А потом она впорхнула в мой кабинет, вся в улыбках и солнечном свете, очевидно, очаровав нового клиента именно так, как нужно – снова заговорив про «У Филиппа». Неужели я единственный на планете, кто ненавидит Филиппа и его хреновы мексиканские пончики-эклеры?

Но был ли я действительно груб? Настолько груб, чтобы это заметил кто-то другой? Блин, видимо, так и было. Меня обдаёт неприятным жаром, и я понимаю, что мне стыдно за себя.

– Роман Владимирович… Роман. Думаю, Вы правы. Я был, выражаясь надлежащим юридическим термином, придурком. Я не собираюсь оправдываться или рассказывать истории, но надеюсь, Вы поверите мне, когда я скажу, что мне жаль, что Вам пришлось это увидеть. Нет, точнее, мне жаль, что я так себя повёл. Ситуация сложная, но я беру на себя полную ответственность. Был неправ. Что бы Вы ни решили делать со своим бизнесом, желаю Вам всего наилучшего и благодарю Вас за Вашу честность.

– Роза, давай! Дааааа!

Не могу не улыбнуться волнению Романа.

– Она забила? – спрашиваю я.

– Забила! Да ещё после какого перехвата! В общем. Я ценю то, что ты только что сказал, и слышу по твоему голосу, что ты искренен. Я наводил о тебе справки, и всё, что слышал, было хорошим. Плюс, она действительно стояла горой за тебя, и это о многом говорит.

– Что Вы имеете в виду?

– Перед тем как я ушёл из вашего офиса на днях, она произнесла великолепную речь о том, какой ты хороший человек на самом деле. Как я неправильно тебя понял, и как никто другой не будет бороться за меня так, как будешь бороться ты. Не стану врать, сынок, меня это тронуло. Такая преданность должна откуда-то браться. Я пообещал ей подумать, а я человек, который держит слово. Так что, встретимся на следующей неделе?

– С удовольствием, Роман. Свяжитесь с Майей, и она всё организует. Надеюсь, остаток матча пройдёт хорошо.

Завершаю звонок и несколько минут стою неподвижно, собираясь с мыслями. Блин, твою мать, вот же угораздило, красноречиво ругаюсь я про себя. Иногда только эти слова могут выразить всё необходимое.

Я обращался с Майей как с последним дерьмом, потому что я слишком полный кретин, чтобы справиться с её присутствием рядом. И потом, когда такой человек, как Роман Смирнов, высказал мне претензии по этому поводу, она защитила меня. Убедила его, что я достоин второго шанса. Что я хороший человек. Охренеть. Мне предстоит над многим поразмыслить.

Возвращаюсь в зал и вижу, что Эмма не только допила своё вино, но уже наполовину осушила и моё.

– Прости, – говорит она, дерзко пожимая плечами с бокалом у рта. – Оно само прыгнуло мне в руку. Что тут поделать?

– Всё в порядке, – говорю, и даже сам слышу, насколько рассеянным звучит мой голос.

– Егор… Ты в порядке? – спрашивает она, вся игривость исчезла.

– Не знаю. Ты… – Откидываюсь назад и долго изучаю её лицо. – Ты думаешь, я хороший человек?

– Абсолютно. Один из лучших, кого я когда-либо знала. Иногда тот факт, что ты, кажется, нравишься мне, единственное подтверждение того, что я не ужасный человек. А наша дружба порой – единственное, что делает мою жизнь сносной.

Это звучит мрачно и совершенно не соответствует стильному, обаятельному образу, который она проецирует на большую часть мира. В зависимости от настроения и компании, она может казаться Снежной Королевой, стервой, харизматичной хозяйкой или неутомимым организатором благотворительных мероприятий. Но так мало кто видит эту сторону Эммы Князевой – сторону, которая живёт с постоянной болью.

– Это ужасно слышать, Эмма. Многим людям ты нравишься.

– Да, но они ведь на самом деле не знают меня. – Хриплый звук, который она издаёт, можно было бы принять за смех, если бы ты не смотрел ей в глаза. – Не так, как ты. И по иронии судьбы, я даже Руслану не могу сказать правду. Мне жаль только, что я втянула тебя в это.

Протягиваю руку через стол и беру её тонкую ладонь в свою.

– Ты никуда меня не втягивала, и Руслан любит тебя и всегда будет любить, несмотря ни на что. А теперь… могу я поговорить с тобой об одной женщине?

Её прекрасные глаза расширяются, а идеально накрашенные губы складываются в удивлённое «О».

– О, дорогой, конечно, можешь. Я ждала этих слов от тебя много лет.

Собираясь с духом, делаю глубокий вдох, а затем изливаю душу своей невестке, рассказывая ей всё о женщине, которая не выходит из моих мыслей ни на секунду.

Глава 19. МАЙЯ

Я боялась этого дня с какой-то абсолютной, всепоглощающей страстью. Серьёзно подумывала позвонить и притвориться больной. Или просто уволиться. Мне даже в голову приходила мысль раздобыть поддельные документы и сбежать в Казахстан. Но вот я здесь, готова к ежегодному тимбилдингу московского офиса «Князев и Ко». Ура. Сплотимся, товарищи.

Мероприятие проходит в шикарном загородном отеле в Пушкино, и, кажется, все остальные просто в восторге. Бесплатный номер, бесплатная еда, бесплатный алкоголь — ну, что тут может не нравиться? Всё остальное, вот что. Например, тот факт, что Вера из отдела кадров раздала нам задания, и мы все обязаны выступать с презентациями о своей работе. А самое ужасное — от всех ожидается участие в «тренингах на доверие». Что это вообще значит?

Я жаловалась на это Нине вчера вечером по телефону.

— Ну же, — говорила ей. — Неужели я одна считаю это безумием?

— Мне кажется, ты слишком цинична, Майя, — ответила она, и на заднем плане послышался звон бокалов. Неудивительно, она снова была в баре. — По-моему, ты просто не командный игрок.

— Может, я и не командный игрок. А ты, наверное, была бы им, если бы тебе пришлось провести ночь в отеле с Верой из отдела кадров.

— У всех нас есть своя Вера из отдела кадров, дорогая, они идут в комплекте с офисом. Прояви к ней немного тепла, и она распустится, как цветочек.

Фыркнула в ответ.

— Ага. Только один из тех хищных цветочков, что завтракают секретаршами.

— Мухоловка Майя?

— Именно, — ответила я, складывая пару носков и засовывая их в сумку для ночёвки.

— Там будут мужчины? — спросила она. — Конечно, если я смогу убедить тебя быть чуть более открытой.

— Дело не в открытости, и ты это прекрасно знаешь.

— Ты не ответила на мой вопрос.

— Да, Нина, там будут мужчины. И нет, Нина, я не собираюсь ни с кем из них переспать. И пока, Нина, мне нужно дособираться. Или заказать еду из того места, где мы отравились в марте. Наверное, это будет менее болезненно.

Последнее, что услышала, был её смех, когда я повесила трубку. Это, по крайней мере, заставило меня улыбнуться. Я сказала себе, что, наверное, у Нины правильный настрой. Не стоит принимать это слишком близко к сердцу. Да и вообще, может, будет весело.

Но вот я здесь. И пока что это совсем не весело. Бейджик с именем, который мне выдали при регистрации, только напомнил о свадьбе Ольги, окончательно испортив и без того кислое настроение.

В нашем офисе почти двести сотрудников, и большинство из них, похоже, толпятся у бара, пьют утренние мимозы и болтают. Атмосфера больше напоминает встречу выпускников, чем серьёзное рабочее мероприятие. Нас всех собираются разделить на разные группы, и я нервничаю по поводу того, что будет дальше. Не люблю выступать на публике или быть в центре внимания. Может, ещё не слишком поздно притвориться, что у меня внезапно лёгкая форма бубонной чумы?

Придерживаясь края толпы, замечаю Олега через весь холл, радостно машу ему и здороваюсь с парой женщин, которых узнала по комнате отдыха. Я знаю, что среди сотрудников кипит активная социальная жизнь, но я никогда в неё не вливалась, где бы ни работала. Нехватка денег, нехватка времени и, наверное, нехватка желания. Я предпочитаю проводить время с мамой или встречаться с Олей или Ниной. Заводить новых друзей требует столько усилий, но, глядя на все эти улыбающиеся лица вокруг, задумываюсь, не стоит ли мне стараться больше. Кажется, все прекрасно проводят время друг с другом.

Даже на временных работах у меня обычно была пала приятельниц, с которыми я иногда могла пообедать вне офиса. Из-за того, что я так сильно увязла в Егоре, мне даже этого не удалось.

Будто я его наколдовала…

— Майя Викторовна, — говорит он, — не ожидал Вас здесь увидеть. — Ненавижу, как его глубокий, бархатный голос до сих пор заставляет меня таять, независимо от того, как сильно я на него злюсь. Это так несправедливо.

— Егор Георгиевич. Я… я тоже не ожидала Вас увидеть, — говорю, обернувшись к нему. Я знала, что у него этот день заблокирован, но предполагала, что он останется в офисе и займётся работой. И уж точно не ожидала, что он решит оказаться где-то рядом с этим — или со мной, если уж на то пошло. — Наверное, Вам не обязательно участвовать в этом, этом, э-э…

— Жизненно важном корпоративном выезде для поднятия боевого духа?

— Да. В этом.

— Ну, на самом деле, обязательно. Как и Кириллу. Хотя он привёз с собой жену, так что, наверное, ему будет гораздо веселее. Разве это не послало бы плохой сигнал, если бы именные партнёры не явились на свой собственный выезд? По Вашему лицу вижу, что у Вас невысокие ожидания, но дайте этому шанс. Может быть весело.

— Весело? — переспрашиваю, глядя на него снизу вверх. Он одет в то, что для него считается повседневной одеждой — тёмно-синяя рубашка с короткими рукавами, которая подчеркивает его бицепсы, и чёрные брюки по фигуре, обтягивающие мускулистые бёдра. Он выглядит так, будто секс обрёл тело и ходит по земле. — С каких это пор Вас интересует веселье?

Он поднимает брови и указывает на свой бейджик. Я удивлена, что на нём написано просто «Егор Князев», а не «Бог».

— Ничего не напоминает? — спрашивает он нейтральным тоном.

— Нет, — твёрдо отвечаю я. — Совершенно ничего. Что Вы… Послушайте, почему Вы так со мной разговариваете? Это часть упражнения на доверие? Потому что если так, то Вы провалились.

По его лицу пробегает что-то мимолётное, но я не могу это расшифровать. Вероятнее всего, гнев. Наверное, мне не стоило этого говорить, но он застал меня врасплох, и моя обычная маска не на месте. К тому же, согласно служебным запискам отдела кадров, одна из главных целей проведения этого мероприятия на нейтральной территории — обеспечить «открытое и прозрачное общение» между отделами. Если ему не нравится моя открытость и прозрачность, пусть разбирается с Верой.

— Вы мне не доверяете? — тихо говорит он, его взгляд проникает в мои глаза. Он стоит слишком близко для комфорта, и на нём слишком много открытой кожи. Засовываю руки в карманы джинсов, потому что не хочу, чтобы они потянулись и коснулись этих сильных предплечий. Я даже не хочу находиться с ними в одной комнате.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Послушайте, Егор Георгиевич…

— Сегодня я Егор, а Вы Майя. Если только Вы не хотите снова стать Дианой?

О, Господи, что он делает? Его взгляд скользит по моему телу и останавливается на волосах, которые аккуратно собраны лентой на макушке. Я решила перестраховаться на случай, если меня заставят прыгать с тарзанки или спускаться по стене здания, чтобы доказать свою преданность фирме.

— У меня нет ни малейшего намерения

когда-либо

снова стать Дианой. По крайней мере, с Вами. Вы флиртуете со мной, Егор Георгиевич, и это меня пугает. Потому что нет, я Вам не доверяю, больше нет. Последние две недели вы меня игнорировали и отталкивали. Вы едва сказали мне десять слов лично, кроме "на сегодня всё, Майя Викторовна". — Я изобразила очень напыщенный акцент для этой фразы.

— По сути, Вы вели себя как последняя сволочь. И знаете что? Это нормально. Я понимаю Ваши причины, и, если сволочное поведение может исходить из благих побуждений, понимаю, что у вас это так. Я ценю тот факт, что, с Вашей точки зрения, Вы поступаете справедливо, позволяя мне сохранить работу, пока держитесь на расстоянии. Но Вы не можете внезапно ожидать, что я не буду сбита с толку, когда Вы переходите от этого к этому… Что бы, блин,

это

ни было. — Понимаю, что мой голос повысился на несколько децибел, и нервно оглядываюсь. К счастью, уровень шума здесь сравним со взлётно-посадочной полосой аэропорта, так что, похоже, никто ничего не заметил.

Он хватает меня за локоть и не очень мягко ведёт к тихому уголку в коридоре. Открывает дверь, за которой оказывается кладовка со стопками складных стульев.

— Простите, — поспешно говорю, когда он запихивает меня перед собой, его лицо мрачнее тучи. — Мне не стоило так с Вами разговаривать.

Оставшись с ним наедине, чувствую себя вдруг уязвимой. Он крупный мужчина, и его близость одновременно пугает и возбуждает меня, что просто немыслимо. Зачем он привёл меня сюда? Что он намерен сделать, чего не может сделать на публике? Задушить меня, может быть? Поцеловать? Выкинуть из своей жизни?

Он закрывает за собой дверь, и я отступаю как можно дальше, останавливаясь только тогда, когда мои ягодицы упираются в стену.

— Нет, тебе стоило так со мной поговорить, — отвечает он, нависая надо мной, его глаза сканируют моё лицо, будто пытаясь запомнить каждую чёрточку. — Я это заслужил, и это я должен извиниться.

Он кладёт ладонь плашмя на стену рядом с моей головой и смотрит на пучок волос на макушке. Он так близко, что мне едва хватает воздуха, и было бы так легко протянуть руки, положить ладони ему на бёдра и притянуть его к себе. Чувствую запах его одеколона, и он проникает прямо в душу. Блин, даже когда он преследует меня в подсобке, этот мужчина заставляет меня возбуждаться.

— Звонил Роман Смирнов, — говорит он, и каждый взгляд его глаз кажется интимным и эротичным. — Он рассказал, что ты с ним говорила. И сказал, что он обо мне думает. Он был прав. Я вёл себя как последний идиот по отношению к тебе, и я прошу прощения. Ничего не изменилось — мы по-прежнему не можем… — Его рука скользит к моим волосам, и зрачки расширяются, когда он осторожно тянет за ленту, которой я их собрала. Ахаю от прикосновения, и он стонет, когда мои волосы рассыпаются по плечам. Его пальцы пробегают по нескольким прядям, и я автоматически подаюсь к его прикосновению. Мои бёдра сами собой подаются вперёд, будто у них свой разум, и глаза расширяются, когда я чувствую, насколько он возбуждён.

Он скользит пальцами по моей щеке к челюсти и приподнимает моё лицо. Его почти чёрные глаза буравят меня взглядом.

— Мне очень жаль, Майя. Я вёл себя как болван. Я… Я теряю голову рядом с тобой, и был так занят попытками скрыть это, что забыл о твоих чувствах. Но, как я сказал, ничего не изменилось. Это всё ещё неправильно. Это всё ещё плохая идея.

Может, это и плохая идея, но боже, как же я этого хочу. Ощущение его эрекции, прижимающейся ко мне, не оставляет никаких сомнений в том, что он тоже этого хочет. Или даже больше, чем хочет. Соски под бюстгальтером натягиваются так, будто готовы прорваться наружу, там, внизу, всё сжимается и дрожит от предвкушения, а руки сами собой легли на его ягодицы, притягивая ближе. Это совсем не похоже на профессиональное поведение. Это безумно, восхитительно, и я знаю, что позволила бы ему раздеть меня прямо здесь и сейчас, если бы он только попытался. Очевидно, во мне сейчас гораздо больше похоти, чем самоуважения.

В дверь стучат, вырывая нас обоих из этого момента.

— Егор Георгиевич? — раздаётся голос. — Вы здесь?

Чёрт. Это Вера. Мы оба замираем, а я прикрываю рот рукой, чтобы не рассмеяться. Проходит несколько секунд, и мы слышим, как она говорит:

— Не знаю я, где он, Светлана. Кто-то сказал, что видел, как он сюда заходил, что, конечно, полная чушь. Клянусь, этот мужчина сводит меня с ума. Он может и красив, но я бы не возражала, если бы он вернулся в Новосибирск и…

Её голос затихает по мере того, как она удаляется, и мы наконец даём волю смеху. Он отступает на шаг, создавая небольшое расстояние между нами, а я очень старательно не смотрю ему в пах.

— Вера явно от Вас без ума, — говорю, поправляя волосы.

— Да уж, — отвечает он. — Я счастливчик. Хотя немного расстроен, что она хочет, чтобы я вернулся в Новосибирск.

— Ну, лично я считаю, Вам стоит подать жалобу в отдел кадров. Вы не должны терпеть такое…

Собираю волосы обратно в хвост, закрепляя резинкой, и чувствую, как он следит за каждым моим движением.

— Оставь распущенными.

Удивлённо поднимаю брови и вижу, что он говорит серьёзно.

— Эм, нет. Спасибо за извинения, Егор Георгиевич, но Вы не можете указывать мне, что делать. На работе Вы, может быть, и мой босс, но сегодня день тимбилдинга, верно? Так что позвольте мне выразиться открыто и прозрачно: я буду носить свои волосы так, как мне нравится.

Его губы слегка дёргаются в намёке на ухмылку, а тёмные глаза сужаются. Он одновременно зол и заинтригован — опасное сочетание. Расправляю плечи. День обещает быть долгим.

Оказывается, первую сессию в моей группе ведёт Егор, и, как и следовало ожидать, он справляется блестяще. Мы все прошли в большой конференц-зал, атмосфера всё ещё оставалась лёгкой и непринуждённой, и после очередного раунда напитков он поднялся на небольшое возвышение у сцены. Он отпустил несколько шуток о корпоративном мире, с искренней страстью говорил о компании и её ценностях, а затем, по сути, сказал всем, что на ближайшие несколько часов им стоит забыть о том, кто он такой, потому что этот день посвящён не ему, а нам.

Это могло бы прозвучать банально, но то, как он это произнёс, не оставило у собравшихся сомнений в его искренности. Он искренне верит в «Князев и Ко» и в то, что каждый из нас — неотъемлемая часть компании. Знаю, что он юрист и привык выступать на публике, но всё равно верю ему, и, судя по эху аплодисментов, разнёсшихся по залу, все остальные — тоже.

Он по очереди называет людей по именам и приглашает их выйти к микрофону, чтобы рассказать немного о себе и своей роли в фирме. Разброс в том, как все справляются с этой частью программы, огромный — кто-то просто запинается, называя свое имя и должность, и явно мечтает поскорее сбежать, а другие приходят с полноценными презентациями в PowerPoint и слайдами.

Один парень — незабываемый Артём, исполнительный менеджер службы кейтеринга — даже вышел под свою собственную музыкальную тему. Он, пританцовывая подошёл к микрофону под песню Rammstein, а затем рассказал нам, сколько тонн фруктов и сколько литров молока уходит каждый год на то, чтобы обеспечить нас всех смузи, коктейлями и латте. Это рассмешило всех нас, но также заставило меня задуматься, сколько работы происходит за кулисами, чтобы даже самые маленькие вещи стали возможными — что, наверное, и есть часть цели сегодняшнего дня.

Наконец, Егор смотрит в свои заметки и улыбается.

— Итак, — говорит он, — как большинство из вас знает, я несколько лет руководил новосибирским филиалом. Это значит, что сегодня у меня впервые появилась возможность познакомиться со многими из вас лично. Однако последний член нашей команды — это тот, кого я знаю хорошо. Очень хорошо. Пожалуйста, поприветствуйте мою ассистентку, Майю Ильину.

Он встречается со мной взглядом, пока я, переступая, иду вдоль своего ряда стульев и нервно направляюсь к передней части зала. Он приподнимает бровь, и для любого другого это не значило бы ничего. Просто босс признаёт свою сотрудницу. Но я гиперчувствительна ко всему, что делает этот мужчина, и этого простого движения бровью, вкупе с его лукавой улыбкой, достаточно, чтобы моё сердце забилось сильнее. Гораздо сильнее. Я и так нервничала, а теперь он ещё и говорит всему залу, что знает меня «очень хорошо». Никто другой и не заподозрит, что он знает меня настолько хорошо, что знает вкус моих оргазмов. Но всё равно… Я знаю. И он знает. И этого достаточно, чтобы ещё больше выбить меня из колеи.

Он аплодирует, когда я иду к нему, и жестом приглашает занять его место. Со всеми остальными выступающими он стоял сбоку или позади. Со мной же он меняет тактику, садясь в первый ряд, чтобы видеть меня.

Смотрю на него сверху вниз, горло пересохло, ладони влажные, и я совершенно не знаю, что сказать. Зал полон людей, смотрящих на меня, но я вижу только его одного. Он встречается со мной взглядом и… подмигивает. Чёрт бы его побрал. Он издевается надо мной, и знает это. Что ж, в эту игру можно играть вдвоём. Определённо, пора включить Диану. Делаю глубокий вдох. Я справлюсь. Ну, или по крайней мере, она справится.

— Привет! — ярко говорю собравшимся. — Кому-нибудь кофе? Сбегать Вам за обедом? Заказать Вашей жене цветы или любовнице бриллианты? Забрать Вашу химчистку? Поможет ли, если я отвечу на Ваш телефон, чтобы отфутболить тех, с кем Вам лень разговаривать? И потом… принести Вам ещё кофе?

По залу прокатывается смех, и я вижу, как некоторые кивают. Догадываюсь, это те, у кого похожая на мою работа. Егор на мгновение выглядит озадаченным, особенно при слове «любовница», но затем откидывается в кресле с довольным выражением лица.

— Полагаю, у большинства из вас нет секретарей или ассистентов, или как там вы их называете. Большинство из вас, наверное, давно научились сами себе делать кофе, покупать обед и запоминать день рождения собственной жены. Что до любовниц, то оставлю эту тему в покое, это не моё дело. Но одна из привилегий настоящего успеха, не только в «Князев и Ко», но и в большинстве компаний, в том, что Вы можете, по сути, разучиться всему этому. Вы получаете кого-то другого, кто делает это за Вас. Вы получаете… няньку. Егор Георгиевич говорит, что знает меня очень хорошо, и до какой-то степени это правда — но насколько хорошо он знает меня на самом деле? Давайте проверим?

Раздаётся хор одобрительных возгласов, люди кричат «Да!» и другие слова поддержки. Упираю руку в бок и склоняю голову, глядя на Егора.

— Готовы принять вызов?

Он сужает глаза, глядя на меня, и я знаю, что играю с огнём. Но он сам начал. Он загнал меня в кладовку и играл с моими волосами. Он

подмигнул

мне, мать его!

— Конечно, — кричит он в ответ. — Давай! — Это тоже вызывает аплодисменты, и я ухмыляюсь ему. Он улыбается в ответ, и я рада, что никто другой не видит этой улыбки, потому что она до чёртиков порочна.

— Хорошо. Егор Георгиевич, какой у меня знак зодиака?

— Понятия не имею, но твой день рождения — девятого сентября.

Искренне удивлена, что он это знает, но, полагаю, это есть в моём личном деле.

— Верно. Кстати, это значит, что я Дева.

— Приму к сведению. Не забудь заказать себе цветы от меня. Или бриллианты, если тебе больше нравится.

Зал взрывается свистом и возгласами одобрения, и я присоединяюсь к смеху. Не могу поверить, что стою здесь перед всеми этими людьми и веду словесную дуэль с Егором. Он вроде как флиртует, но делает это настолько публично, что это почти не считается — полный зал свидетелей превращает это в невинную перепалку. По крайней мере, для них. Его понимающая улыбка почти плавит мои трусики, но они этого не знают.

— Окей. Следующий вопрос. Я больше люблю собак или кошек?

Он ухмыляется и говорит:

— Вопрос с подвохом. Ты любишь и собак, и кошек, но в детстве у тебя жили кролики.

Ух ты. Он абсолютно прав, но я совершенно не помню, чтобы говорила ему об этом. Едва ли это можно назвать сексуальными разговорами под одеялом, но, полагаю, это как-то вырвалось в ночь свадьбы — в моём резюме этого точно не было.

— Очень хорошо, Егор Георгиевич. Видимо, Вы внимательно слушали на уроках.

— Что ж, Вы отличный учитель, Майя Викторовна. Следующий вопрос?

— Так. Хорошо… Какое у меня второе имя?

Это тоже вопрос с подвохом. Моё первое имя — на самом деле Майя, и именно так меня всегда и звали, ноу меня есть второе имя — Виктория, в честь моей давно ушедшей бабушки. Мама дала мне это имя как знак любви к своей матери, но сказала, что оно мне не очень идёт, и растила меня, называя Майей. Понятия не имею, знает ли Егор об этом или нет.

— Ах. Ну, этот вопрос лёгкий, — отвечает он, одаривая меня той своей кривоватой ухмылкой, от которой у меня всегда порхают бабочки в животе. — Твоё второе имя — Диана.

Не прерывая зрительного контакта, он проводит руками по своим крепким бёдрам и подаётся вперёд. На его рубашке расстегнута верхняя пуговица, и даже этот крошечный проблеск обнажённой плоти заставляет меня облизнуть губы. Я так живо помню тот первый момент, когда увидела его, сидящего за столом на свадьбе. Он был так красив, что я едва могла говорить, и, хотя с тех пор мы прошли долгий путь, он до сих пор лишает меня дара речи.

— Достаточно близко, Егор Георгиевич, достаточно близко. Хотя я Вас пожалела. Не стала спрашивать ничего действительно сложного, вроде того, на каком факультете Хогвартса я училась или какая у меня любимая песня для караоке.

Он встаёт и идёт ко мне. Его взгляд не отрывается от моего, и несмотря на болтовню наблюдающей толпы, всё равно, кажется, будто мы единственные двое в этом зале.

— Что ж, я с нетерпением жду возможности узнать о Вас больше, Майя Викторовна. Но пока… не могли бы Вы принести мне кофе?

Это вызывает ещё порцию смеха и одобрительных возгласов, и я улыбаюсь и машу всем, пока иду обратно к своему месту. Теперь, когда прилив адреналина прошёл, чувствую слабость в коленях и поражаюсь тому, что только что сделала. Я не просто стояла перед полным залом и выступала; я публично бросила вызов Егору. Он подыграл, но у него, по сути, не было особого выбора, и я гадаю, придётся ли мне расплачиваться за это позже. Часть меня надеется, что придётся. Мысль о том, чтобы быть наказанной Егором, более чем немного… возбуждает. Что, блин, со мной не так?

Остаток утра проходит в вихре встреч, игр и на удивление весёлого квеста по территории отеля. Я, конечно, ощущаю присутствие Егора, и наши пути то и дело пересекаются в течение дня. Каждый раз он вежлив, дружелюбен и доступен — полная противоположность тому, как он вёл себя со мной последнее время.

Мои чувства к Егору сложны, и я сама не уверена, что полностью их понимаю. Знаю, что физически меня тянет к нему сильнее, чем когда-либо к кому-либо, и что, когда у нас всё хорошо, я наслаждаюсь его обществом. И я знаю, что он может быть добрым, смешным и с ним легко разговаривать. Но я также знаю, что он может быть непредсказуемым, холодным и отстранённым. Именно эта неизвестность, какой стороной он повернётся, делает его опасным. Эта постоянная игра в «настоящий Егор Князев, пожалуйста, встаньте?»

Сегодня был хороший день. Я получила ту версию Егора Князева, которая мне нравится и которая, похоже, отвечает мне взаимностью. А завтра? Кто знает. Но сейчас я на несколько мгновений отгоняю мысли о нём, сидя в саду. Прекрасный летний день, и голубое небо с пением птиц — идеальное сопровождение к моему кофе на перерыве. Переписываюсь с мамой, пытаясь уговорить её сходить со мной в кино на выходных. В одном из кинотеатров показывают марафон фильмов про Индиану Джонса, а Харрисон Форд — её любимый актёр всех времён. Пока что она категорически против, и это расстраивает.

— Майя? Ты в порядке?

Поднимаю взгляд и вижу самого Егора, стоящего передо мной. Прикрываю глаза рукой от солнца.

— Да, я в порядке, а что?

— Ты выглядела немного грустной. Можно? — Он указывает на скамейку, и я киваю. Он садится рядом, и я немного отодвигаюсь, осознав, что он сидит так близко, что наши бёдра могут соприкоснуться.

— Я пыталась уговорить маму сходить со мной куда-нибудь. В кино, например. Раньше она это любила, но сейчас почти не выходит из дома, говорит, что ей слишком тяжело находиться среди большого количества людей. Так что, наверное, я грущу, да. Хочется, чтобы она снова радовалась жизни, понимаете?

— Конечно. Какие фильмы она любит?

— Ох, всякие. Она готова дать шанс всему. Большие блокбастеры, маленькие артхаусные фильмы, ромкомы, триллеры — у неё очень эклектичный вкус. Но особенно она любит Харрисона Форда, поэтому я пыталась соблазнить её приключениями из «

В поисках утраченного ковчега

». Увы, не вышло.

— Мне жаль, — говорит он сочувствующим тоном. — Так тяжело видеть, как они… угасают, верно?

— Угасают. Хорошее слово. И да, я ненавижу это.

Он смотрит куда-то вдаль, и я догадываюсь, что его мысли унеслись в его собственное прошлое.

— Моя мама изо всех сил боролась с раком, который в конце концов её забрал. У неё был дух воина, и она очень старалась не дать болезни победить себя. Но ближе к концу ей было так больно — и она была так накачана лекарствами — что она совсем перестала быть собой. Эта гордая, великолепная женщина была растеряна, говорила вещи, которые никогда бы не сказала в нормальном состоянии. Она была… ну, угасшей. Осознание того, что она, оказывается, не сверхчеловек, стало шоком для всех нас. Думаю, с твоей мамой всё, что ты можешь делать, это то, что ты делаешь — продолжать пытаться и всегда быть рядом. Цените каждую минуту, проведённую вместе.

Он не добавляет: «

потому что никогда не знаешь, какая минута станет последней

». Ему и не нужно. Эта мысль витает между нами, и его глаза полны боли и сожаления. Протягиваю руку и касаюсь его ладони. Он смотрит вниз на мои утешающие пальцы и коротко сжимает их в своей руке.

Затем он встаёт и жестом указывает на вход в отель.

— Пойдем, Виктория. Нам лучше вернуться внутрь. Нельзя, чтобы Вера застукала нас за руки. Плюс, время для упражнений на доверие.

— Виктория? Ты знал это всё время?

— Конечно. Я не из тех парней, кто оставляет личное дело непрочитанным.

Строю гримасу ему в спину, но следую за ним внутрь.

Глава 20. МАЙЯ

Нас снова разделили на группы для послеобеденных занятий, и первое из них — полоса препятствий с завязанными глазами. Это оказалось куда веселее, чем я ожидала. Одному человеку закрывают глаза повязкой, а остальные члены команды дают голосовые инструкции, чтобы провести его через ступеньки и вокруг стульев. Довольно забавно, особенно когда выясняется, что некоторые до сих пор путают лево и право.

После этого нас выстраивают в круг, мы должны взяться за руки в разных формах, образуя так называемый «живой узел», а затем разбивают на пары для практики зрительного контакта. Вот это уже гораздо сложнее и, как ни странно, интереснее, чем звучит, – всё зависит от того, с кем ты в паре. Шестьдесят секунд могут пролететь мгновенно или тянуться целую вечность. Одна из девушек, которую я узнала из почтового отдела, постоянно показывает мне язык с пирсингом, когда никто из надзирателей – простите, куратор – не смотрит, и это каждый раз вызывает у меня приступ смеха. Моим последним партнёром оказывается Егор, и когда он садится напротив меня, мы оба сидим, скрестив ноги на мягких креслах-мешках, – мысль о том, чтобы провести шестьдесят секунд, глядя ему в глаза, заставляет меня так нервничать, что я теряю дар речи.

– Просто дыши, – тихо говорит он, очевидно уловив мою реакцию. – Всё закончится быстрее, чем ты думаешь.

Киваю, и раздаётся звонок, оповещающий о начале. Он прикусывает верхнюю губу, его лёгкая улыбка неуверенна. Неужели он волнуется так же сильно, как я? Наши взгляды встречаются, и снова происходит это странное, необъяснимое: весь остальной мир будто исчезает. Остаёмся только я, он, и мы. Ничто другое не имеет значения. Ничто другое даже не

существует

.

Тёмные, сияющие глаза Егора всегда имели надо мной власть. У них есть способность притягивать меня и удерживать рядом. Получить разрешение просто смотреть в них – это опьяняющий опыт, тем более что нам запрещено говорить. Всё это про безмолвное общение, про признание человека напротив и способность смотреть на него без страха. Делать себя уязвимым. Мне не нужны тренировочные упражнения для этого – Егор всегда заставляет меня чувствовать себя уязвимой. Но он также заставляет меня чувствовать себя

живой

, пробуждённой к потенциалу мира, и осознающей своё тело и разум так, что это выходит за рамки простого замешательства. Это что-то большее, более глубокое.

Мы сидим, наши взгляды сцеплены, и я полностью теряюсь в нём. Хотя мы физически не прикасаемся, я чувствую жар связи, натянутой между нами, – живой провод ощущения, который грозит поглотить меня целиком. К концу упражнения едва могу дышать и гадаю, чувствует ли он то же самое, или я просто схожу с ума. Я обманываюсь, или его дыхание тоже стало немного быстрее? Что я

на самом деле

вижу в его глазах, и что он видит в моих?

Если бы я могла послать ему сообщение, если бы могла пробиться сквозь этот белый шум и сказать, что я чувствую на самом деле, что сказали бы ему мои глаза? Я так сильно хочу его, что это причиняет физическую боль. Я уважаю его. Он мне нравится. Я... я люблю его? Неужели это правда? Или это просто увлечение, мимолётная страсть?

Нет, осознаю я, и это понимание обрушивается на меня как пощёчина. Я люблю его. Действительно люблю. Я пыталась отрицать это, даже самой себе, но что-то в этой дурацкой корпоративной игре разрушило мою защиту, и я больше не могу лгать. Я люблю Егора Князева, даже зная, что он никогда не сможет стать моим.

Мы оба всё ещё сидим на полу со скрещенными ногами, когда снова звонит колокольчик. Слёзы щиплют глаза, и он выглядит таким же напряжённым, как я себя чувствую.

– Егор… – шепчу, ощущая сладкую пытку быть так близко к нему и в то же время так далеко.

– Я знаю, – вздыхает он в ответ.

У меня нет времени спросить, что именно он знает, потому что мир, который пару секунд назад не существовал, теперь оживает вокруг нас. Начинается следующее упражнение. Он медленно улыбается мне, пока люди начинают двигаться, и эта улыбка заставляет меня прикусить нижнюю губу в предвкушении. Чего именно я предвкушаю, понятия не имею.

Он без усилия встает и протягивает мне руку, чтобы помочь подняться. Чувствую себя сбитой с толку, встревоженной и совершенно околдованной, и прикосновение его пальцев к моей ладони нисколько не помогает. Отстраняюсь, потому что, если не сделаю этого, то не смогу остановиться. Потяну его к себе, поцелую, обниму, позволю себе раствориться в этих сильных руках…

Скажу ему, что люблю его. Что он мне нужен. Что я никогда ни к кому не испытывала ничего подобного.

– Дамы и господа! – выкрикивает один из инструкторов. – Время совершить прыжок доверия!

Отступаю от Егора и тону в толпе тел. Возбуждённый гомон голосов поглощает меня, становясь фоновым шумом, который я не могу разобрать. Всё слишком громко, слишком ярко, слишком

много

. Будто мир превратился в кислотный мультфильм, и я оказалась в его центре. Отшатываюсь назад, не понимая, куда иду, но зная, что мне нужно уйти от Егора. Мне нужно остаться одной, чтобы

подумать

,

почувствовать

. Чтобы быть в безопасности.

Натыкаюсь на стену, которая оказывается человеком. Одним из кураторов, парнем с бритой головой и добрыми голубыми глазами. Он берёт мою руку и поднимает её вверх.

– Наш первый доброволец. – Он смотрит на мой бейджик с именем. – Майя Ильина, спасибо за Ваше доверие.

Что, блин, происходит? Я каким-то образом заблудилась и дошла до дальнего угла комнаты, где рядом со столом установили небольшой набор переносных ступенек. Куратор принимает моё молчание за согласие и ведёт меня к ступенькам. Они не очень высокие, но и не совсем низкие. Мотаю головой, пытаясь найти слова, чтобы сказать ему, что это ошибка, но я будто онемела. Все кричат и аплодируют, и кто-то начал скандировать моё имя.

– Ма-йя! – скандируют они в ритм. – Ма-йя!

Я оказываюсь стоящей на столе, оглядываясь вокруг затуманенным взглядом. Скандирование становится громче, моё имя выкрикивают всё быстрее и быстрее, сопровождаемое тяжёлым басовым гулом топающих ног. Чувствую себя гладиатором, которого вот-вот бросят львам. Как, бога ради, я здесь оказалась?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Вижу Егора среди толпы, его губы сжаты в тонкую линию беспокойства. Он не скандирует, не топает. Наши взгляды встречаются, и моё сердце беспомощно трепещет в груди. Куратор берет меня за плечи и разворачивает так, чтобы я смотрела на него. Он кивает мне, улыбается и шепчет слова ободрения.

Делаю глубокий вдох. Слышу, как кричат моё имя. Вспоминаю,

как

я чувствовала себя, когда смотрела Егору в глаза.

Падаю назад. Падаю, падаю, падаю… падаю прямо в его объятия. Аромат его парфюма дразнит мои ноздри, мягкое касание его волос щекочет кожу, когда он крепко обнимает меня.

– Я держу тебя, Майя, – шепчет он мне на ухо. – Я держу тебя.

Глава 21. МАЙЯ

Я ретировалась в свой номер, как только смогла, после того как наблюдала, как ещё полдюжины коллег совершают свой "прыжок веры". Я совершенно не могла сосредоточиться, чувствовала себя так, будто мозг оторван от тела, словно кто-то выдернул шнур. Егор убедился, что со мной всё в порядке – я достаточно хорошо притворилась, чтобы он отпустил меня, но, по правде говоря, это было совсем не так. Подозреваю, он это знал, но когда я ушла раньше, он мало что мог поделать. Он босс, ему нужно было довести это мероприятие до конца.

Я приняла долгий душ, заказала в номер сэндвичи, к которым так и не притронулась, и забралась в кровать. Весь отель снят "Князев и Ко", и я уже слышу, как он превращается в центр вечеринки. С этажа выше доносится низкий гул музыки, а из окна врывается женский смех. Ещё относительно рано, но многие из них пьют весь день, начиная с мимозы. Очевидно, это часть программы, и, возможно, именно поэтому люди ждут этого тимбилдинга каждый год, а не боятся его.

Но я? Я совсем не в настроении для вечеринок. То, что Егор вёл себя со мной как холодный подонок, причинило боль, но я пережила это. Я сказала себе – он ничего для меня не значит. Что я сделаю так, как он предложил, и переберусь в другой кабинет, чтобы работать на Марка Тарасова, и мы просто будем избегать друг друга. А для полной безопасности я никогда больше не стану заводить интрижек на одну ночь, и на этом чёртова история закончится.

Но Егор сегодня? Егор, который извинился? Флиртовал со мной, касался меня, обнимал. Это было слишком. Это и дурацкие упражнения на доверие сломали меня пополам и заставили осознать, насколько глубоко это чувство укоренилось между нами. По крайней мере, с моей стороны.

Немного дрожу от кондиционера в номере и плотнее натягиваю на себя одеяло. Мне нужно встать и одеться, знаю. Нужно хотя бы показаться внизу, даже если я не собираюсь бросаться в социальный водоворот.

Сначала проверяю, как дела у мамы, и вижу, что пришло сообщение от Нины.

Веселишься?

Морщусь, совершенно не зная, что ответить.

Я прыгнула со стола, и меня поймал мой супергорячий босс.

Как только сообщение отображается как прочитанное, звонит телефон, и я невольно улыбаюсь. Нина никогда не упускает шанса посудачить. Я не рассказывала ей, что Егор – это тот мужчина, с которым у меня был

тот самый

секс после свадьбы. Не то чтобы я ей не доверяла. Доверяю. Просто мы давно не виделись лично. Последний раз мы встречались лицом к лицу за ночь до того, как я начала работать в "Князев и Ко". Мне действительно нужно дышать одним воздухом с ней, прежде чем я смогу рассказать всю историю. Как я уже говорила, она обожает сплетничать. И хотя знаю, что она не расскажет никому, кому не следует, всё равно хочу посмотреть ей в глаза и заставить её пообещать, прежде чем вымолвлю хоть слово.

– Ты же знаешь, что ты моя сестра по духу, да? – говорит она, как только беру трубку.

– Ага, знаю.

– Так вот, как твоя сестра – твоя

старшая

сестра, всего на три месяца – у меня есть для тебя совет. Иди и трахни горячего босса, прямо сейчас!

Смеюсь. Она всё делает таким простым. Наверное, это чудесно – жить в мире Нины.

– Я недостаточно пьяна, – отвечаю я.

– Ну, есть только один способ это исправить. У тебя есть мини-бар?

Я заметила мини-бар, когда только заселилась, но не собиралась им пользоваться. Цены там обычно заоблачные, и миниатюрная бутылочка водки, наверное, стоит как автомобиль, но эта поездка оплачена полностью. "Князев и Ко" не скупятся, когда дело касается заботы о сотрудниках. Открываю дверцу и вижу, что он полностью укомплектован.

– Ладно, ты права. По крайней мере, насчёт выпивки. Думаю, я возьму... хм-м-м. Вино, пиво или крепкое?

– Да.

Снова смеюсь и решаю не мудрить, выбрав простую бутылку пива. Усаживаюсь на кровати, облокотившись на подушки, с пивом и сэндвичем на ржаном хлебе. Простая еда, но чего ещё мне нужно? В последний раз, когда я была в отеле, это был «Гранд Отель» с Егором, и та ночь была пронизана ароматом шампанского и дорогого скотча — а утро началось с изысканного завтрака. Это было великолепно, но подозреваю, я всё-таки скорее девушка, которая выбирает бутылку простого пива.

— Ну что, трахнешь своего босса? — спрашивает Нина. — А если нет, то может, мне стоит? Если он настолько горяч, я могу протестировать его для тебя, может, даже напишу рецензию на каком-нибудь «Советник-по-членам»?

— Спасибо за предложение. Ты так добра, но я, пожалуй, откажусь. И от того, чтобы трахнуть его самой, и от того, чтобы ты делала это по доверенности. Он мой начальник. Это было бы… очень неловко.

— Тем лучше! Что за жизнь без маленького беспорядка?

— Аккуратная? — предлагаю я. — Упорядоченная? Безопасная?

— Ох, хватит притворяться — разве не этого ты добилась с Сергеем-подлецом?

Откусываю большой кусок сэндвича, чтобы выиграть время. И ещё потому, что, блин, этот сэндвич просто невероятно вкусный. Она права, знаю. Тогда я думала, что люблю Сергея, но отчасти оставалась с ним, потому что это было безопасно. Мы были вместе с детства, и он был всем, что я знала. Он был как одеяло безопасности в человеческом обличье — пока не перестал им быть. Но теперь понимаю, что то, что чувствовала к Сергею, было ничем. Это была жалкая искорка по сравнению с лесным пожаром. Физически, эмоционально, даже интеллектуально — Егор в десять раз превосходит Сергея. За последние несколько месяцев он заставил меня почувствовать больше, чем Сергей за всю нашу совместную жизнь.

— Знаешь что, Нина, кажется, ты можешь быть права.

— Конечно, права. В чём?

— Во всём. Мне нужно жить полной жизнью, верно?

Она не отвечает сразу, но когда говорит, её голос звучит непривычно серьёзно.

— Детка, тебе действительно нужно. Знаю, что тебе пришлось нелегко, особенно в последнее время, с мамой, с разводом, с деньгами. Но ты слишком молода, чтобы прятаться от жизни. Никто из нас не знает, сколько нам отпущено на этой великолепной, чёртовой планете, так что, может, пора начать по-настоящему рисковать? Ты можешь совершать ошибки. Ты можешь разбиться и сгореть. Но знаешь что? Мы все через это проходим. И твоя сестра всегда будет здесь, готовая собрать осколки.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Нина, прекрати — ты заставляешь меня плакать.

Она хихикает, и я представляю её озорное выражение лица.

— Всё в рамках сервиса, госпожа. А теперь прекращай со мной болтать и иди трахни кого-нибудь, ладно?

После того как она бросает трубку, я допиваю пиво и осматриваю свою комнату, прислушиваясь к звукам, доносящимся сверху. У меня нет никакого желания присоединяться к вечеринке, напиваться или находить кого-то, чтобы переспать. Во всяком случае, не просто с кем-то. Есть только один мужчина, рядом с которым я хочу оказаться, и хотя знаю, что это неправильно, не могу отделаться от мысли, что он чувствует то же самое.

Слова Нины всё ещё звучат в ушах. Я набрасываю на себя кое-какую одежду, расчёсываю волосы и наношу немного туши. Я не похожа на модель, идущую на показ мод, но, разглядывая себя в зеркале, понимаю, что выгляжу вполне неплохо. Сергей никогда не делал комплиментов моей внешности, и я никогда не придавала этому значения, потому что никогда не чувствовала себя достойной их. Но теперь, когда уделяю время тому, чтобы действительно посмотреть, легко заметить часть того, что видит Егор, когда смотрит на меня

так

, как он это делает. У меня есть формы, и у меня далеко не нулевой размер. Но со мной совершенно всё в порядке, а Сергей может идти к чёрту. Боже, как приятно было это сказать — даже если только в мыслях.

Спущусь вниз и посмотрю, что произойдет. Буду общаться. И поговорю с Егором. Я уже влюблена в этого мужчину, так что мне терять? Ну, кроме надежды, самоуважения и достоинства, конечно. Оставлю это на волю судьбы.

Прохожу мимо нескольких комнат, двери которых открыты, и в каждой толпятся люди, пьют и танцуют. Мельком вижу Веру из отдела кадров в коридоре, потягивающую прозрачный напиток с долькой лайма на ободке. Она кивает мне, когда я прохожу мимо, её губы едва заметно приподняты в подобии улыбки, а не сжаты в привычной хмурой гримасе. Поистине, время чудес.

Лифт несёт меня вниз, в лобби, и как только двери открываются, я тут же нос к носу сталкиваюсь с Егором, который беседует с Кириллом. Прячусь за огромной кадкой с растением, почти с меня ростом. Если они сейчас обернутся, то увидят мою голову, торчащую над зеленью, словно я превратилась в гигантскую юкку.

Чёрт! Я, конечно, думала оставить наши с Егором дела на волю судьбы, но не ожидала, что он окажется первым, кого я увижу. Мне нужна секунда, чтобы прийти в себя.

Наблюдаю украдкой, как они разговаривают, и снова поражаюсь тому, какие у них хорошие отношения. Он так тепло отзывается о своих братьях и отце. И хотя мне и повезло с прекрасной мамой, и никогда не чувствовала себя одинокой, я всегда задавалась вопросом, каково это иметь большую семью, такую крепкую и дружную, как у Князевых.

Я стою слишком далеко, чтобы разобрать всё, что они говорят, но, кажется, Егор собирается уехать. На нём стильный синий костюм и тёмно-синий галстук – повседневный образ, который он носил раньше, сменился привычным, безупречно сидящим по фигуре костюмом. Клянусь, никому костюмы не идут так, как Егору Князеву. Он смеётся над чем-то, сказанным Кириллом, а затем они обнимаются по-мужски, с хлопками по груди и приветствием ладонями. Егор широким шагом направляется к выходу из отеля, и я хмурюсь, увидев Константина снаружи, прислонившегося к капоту машины.

Хм.

Он уезжает совсем? Возвращается на Арбат? Он ничего не говорил об этом раньше, но, с другой стороны, он и не сказал ничего вроде «Увидимся позже» или «Не хочешь дикого страстного секса в своём гостиничном номере сегодня вечером?»

— Эй, Егор! — кричит Кирилл. Егор оборачивается. — Приятного свидания – и не делай ничего такого, чего бы я не сделал.

Егор смеётся и выходит.

Улыбаясь, Кирилл направляется к бару, где его уже ждёт красивая брюнетка, пожирая его глазами. Это, должно быть, Алина. По крайней мере, надеюсь, что это его жена.

Откидываюсь на стену и перевожу дух. Егор едет на свидание. Егор при полном параде в своём костюме от Тома Форда – прямо Супермен – и его везут обратно на Арбат. Чтобы пойти на свидание. Он весь день флиртовал со мной – или, по крайней мере, был очень мил – а теперь уезжает. На свидание. Конечно же.

Для якобы умной женщины я – полная, мать вашу, идиотка.

Глава 22. ЕГОР

— Ну, как твоя сексуальная жизнь? — спрашивает Снежана, и её сияющие голубые глаза лукаво мерцают через стол. — Всё ещё связываешь незнакомок и называешь это искусством?

— Пошла ты, старая карга. Всё ещё соблазняешь окольцованных особей в теннисном клубе и называешь это весельем?

— Ай, как больно, — говорит она с притворным вздохом. — Я бы назвала это «взаимно».

— А я бы сказал, «больше чем любовь». Особенно между нами.

Она пожимает плечами, и от этого движения её блестящая завеса тёмных волос переливается на голых плечах. У Майи волосы так же переливаются. Но к чёрту, я здесь не с Майей; я здесь со Снежаной Хрусталёвой. У нас давно была договорённость встретиться на премьере нового спектакля, который она хотела посмотреть; билеты достал я, а она организовала вечер после. Сейчас мы сидим в этом вычурном подвальном баре для богемы, потягиваем коктейли и трёмся локтями со «звёздами». Не то чтобы это впечатляло кого-либо из нас.

Снежана училась в университете с Кириллом и родом из Новосибирска. По обеим причинам она стала и моей подругой.

— Нет, — говорит она, притворяясь убитой горем. — Мы глубоко нелюбимые люди. Но также, — она снова пожимает плечами, — глубоко желаемые. Парадокс. В любом случае, за нас.

Она поднимает свой бокал, и я чокаюсь с ней. Здорово её видеть, даже если ради этого пришлось пораньше сбежать с тимбилдинга. Хотя нет — возможно, это было даже к лучшему, что мне пришлось сбежать с тимбилдинга пораньше.

Ситуация там начала выходить из-под контроля, и я слишком активно пытался "строить команду" с одной конкретной сотрудницей. Наверное, стоило сказать Майе, что я уезжаю, но, с другой стороны, она тоже сбежала пораньше, и мы не договаривались ни о чём. Я мог бы узнать, в каком она номере, но это выглядело бы неважно — босс, слоняющийся у двери номера своей ассистентки. К тому же, был высокий риск, что в итоге я бы просто вытрахал из неё всю дурь.

— Я подозреваю, — говорит Снежана, накручивая прядь волос на палец, — что теперь, когда ты живешь в Москве, я буду видеть тебя чаще, чем когда мы жили в одном городе. Чувствую ли я ослабление твоей натуры трудоголика типа Альфа, то есть типа Засранца?

— Как ты смеешь, — прикладываю руку к груди, изображая оскорбление. — Я обижен. Я буду трудоголиком типа Альфа-Засранца до самой смерти.

— Справедливо, мой красивый друг, справедливо. Я сама такая же, хотя на свидания времени нахожу куда больше, чем ты. Разве не обидно, что мы не можем переспать друг с другом?

Она возмутительно приподнимает брови, а я качаю головой и ухмыляюсь.

— Это та часть, где ты расскажешь, как прошла экспериментальную стадию в универе и поцеловала пару парней?

— Фи, мерзость. Парни? Нет, они воняют. Но для тебя, Егор, я, пожалуй, сделала бы исключение. — Она преувеличенно хлопает ресницами и притворяется, что падает в обморок. — У тебя такие красивые губы.

Вылавливаю оливку из своего мартини и кидаю её в неё. Она забавно приземляется в её декольте, и Снежана сверлит меня взглядом.

— И правда шок, что такой джентльмен, как ты, проводит вечер пятницы со своей лучшей подругой. — Острота её слов полностью сглаживается, когда она вынимает оливку из-под груди, пожимает плечами и отправляет её в рот. — Но серьёзно, никаких движений на романтическом фронте?

— Есть кое-кто… Ситуация сложная, и это случилось всего один раз. По сути, всё закончилось, прежде чем началось. Это плохая идея для нас обоих, но…

— Ты никак не можешь избавиться от зависимости?

Примерно так. Я поступил правильно, извинившись перед Майей за своё поведение и попытавшись построить более прочный мост между нами. Но правильно ли было лапать её в подсобке и держать за руку в саду? Или смотреть ей глубоко в глаза и видеть, как она обнажает передо мной свою прекрасную душу? Наверное, нет. Я видел выражение её лица, когда поймал её после того дурацкого «прыжка веры», который она случайно совершила. То, как она смотрела на меня снизу вверх с доверием и изумлением. Она видит во мне то, чего не видит никто другой — уж точно не то, что вижу я. Теперь, вместо того чтобы просто извиниться, я открыл всевозможные двери, которые должны были оставаться наглухо закрытыми. Ради нас обоих.

— Вау, — говорит Снежана. — У тебя все плохо. Ты наркоман.

Потягиваю ворот рубашки, чувствуя внезапный жар. Снежана кладёт руку на мою руку.

— Хочешь убраться из этого места? В смысле, мне нравится смотреть, как эти ребята поют и танцуют на сцене, но в реальности они все слишком низкие, а их эго высасывает весь кислород из комнаты. — Она смеётся, и я благодарен ей за то, что она знает меня достаточно хорошо, чтобы видеть, как я начинаю скатываться в штопор, но слишком дипломатична, чтобы прямо на это указать.

— Да. Хорошо. Только один напиток, и потом мне нужно валиться в постель. Я…

— Дай угадаю, ты работаешь завтра, хотя это суббота?

— Ты меня слишком хорошо знаешь, — отвечаю, вставая и предлагая ей руку.

Мы выходим на красную дорожку, расстеленную перед входом в заведение. Вокруг несколько папарацци, что логично, ведь на вечеринке после премьеры было полно знаменитостей и профессионально красивых людей. Снежана останавливается, обнимает меня и озорно подмигивает фотографу через плечо.

— Вот, — говорит она, когда мы отходим. — Теперь ты можешь быть моим прикрытием. Теперь никто никогда не узнает о моих истинных пристрастиях.

— Кроме тех семи миллионов, с которыми ты переспала.

— Кроме них, да. Выпьем последний напиток у тебя в отеле, а потом я смогу поехать по клубам и найти себе развлечение на вечер? Если ты всё ещё живешь в отеле.

— Живу, — подтверждаю, останавливая такси, чтобы отвезти нас туда, так как Константина я отпустил домой к семье на ночь. — Подписание контрактов на мой лофт тянется вечность.

—

Так

ты говоришь. А я думаю, тебе просто нравится жить в отеле. Ты настолько боишься обязательств, что даже не хочешь привязывать себя к владению недвижимостью.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Я тоже не вижу кольца на твоём пальце, Снежана.

Наша перепалка продолжается в том же духе ещё около часа. Один напиток превращается в два, но после этого я подвожу черту под этим вечером. Я устал, мне действительно нужно работать завтра, и я рассеян.

Мне нужно подняться в свой номер, чтобы предаться своему постыдному секрету и сталкерить мою секретаршу в интернете. Потому что как бы сильно я ни старался, я не могу перестать думать о Майе Ильиной, и физически больно, когда её нет рядом. Но всё это не имеет значения. Эта женщина не моя, и никогда не будет. Как Снежана сегодня верно подметила, обязательства — это не мой стиль, а Майя — женщина, которая заслуживает всего.

Глава 23. МАЙЯ

Лежу в кровати и жду, когда этот хренов потолок перестанет кружиться. С каких пор это стало фишкой отелей?

Хихикаю про себя и отпиваю воды из бутылки, которую прихватила с собой. Время крайне позднее... или крайне раннее, смотря с какого конца отсчитывать. Теперь понимаю, почему в «Князев и Ко» устраивают эти шабаши по пятницам. По крайней мере, завтра никому на работу не нужно. Конечно, кроме таких уж очень важных персон, как Егор. Господин Небожитель. Господин, Который Пашет-Пашет-Пашет. Господин Смазливая Морда. Господин Большой Ублюдок и Самодовольный Индюк.

Снова хихикаю и понимаю, что, наверное, мне нужен кофе. Я всё ещё пьяна, и по опыту знаю, что нет смысла пытаться заснуть в таком состоянии. Этот хренов крутящийся потолок, плюс мне нужно в туалет, и подташнивает.

И я не могу перестать думать о Господине Большие Руки, Долбаном Придурке.

Мне удаётся справиться с кофемашиной, что, конечно, делает меня лучше Егора хотя бы в чём-то одном. Может быть, я не богата, не такая горячая и не умею делать потрясающий кунилингус... Но так или иначе, я умею пользоваться кофемашиной. Победно вскидываю чашку.

После того как увидела, как он ушёл на свидание, я собиралась вернуться в номер и дуться, но тут случайно проходили Олег и компания его приятелей из бухгалтерии и подхватили меня с собой. Компания бухгалтеров оказалась куда веселее, чем звучит, и за одним бокалом последовал другой. Я познакомилась со столькими людьми и танцевала под такую кучу дурацких треков. Даже выиграла три партии в бильярд подряд. Когда пьяна, я всегда очень хорошо играю в бильярд.

В общем, вечер получился куда лучше, чем я ожидала, когда пряталась за той огромной пальмой, наблюдая, как Егор «Ты У Меня В Кармане» Князев выплывает из здания. Выглядел шикарно. Пах потрясающе. Наверное, направлялся потрахаться.

Аааааа, зачем я об этом подумала? Не то чтобы я не могла потрахаться сегодня вечером, если бы захотела. Я могла бы трахаться прямо сейчас, по сути. Почему я не трахаюсь? Почему я одна в своём гостиничном номере в… почти пять утра? Может быть, потому что я жалкое и трагичное создание, которое не может высунуть голову из задницы? Или перестать думать о заднице своего босса? Думаю, возможно, именно поэтому.

Мой телефон издаёт тихий пиликающий звук. Беру его и вижу сообщение от Ольги.

Ты в порядке? Ты мне зачем-то звонила?

Ох ты ж. Проверяю историю звонков и вижу, что я действительно звонила ей в 3:20.

_Прости! Случайный набор! Люблю тебя

Она отвечает набором эмодзи, среди которых смайлик, несколько сердечек и баклажан. Ах. Наверное, поэтому она так рано не спит. Моя подруженька, похоже, получает свой… баклажан! Ура-а-а!

Плюхаюсь обратно на кровать, мечтая, чтобы и мне достался… баклажан. Один конкретный баклажан, если быть точной. Выдыхаю воздух так быстро, что губы вибрируют, как у лошади, что жутко смешно, поэтому повторяю.

Телефон всё ещё в руке, и, не задумываясь, я гуглю имя Егор Князев. То есть, да, это глупо и отчаянно, но все ведь так делают. Просто посмотрю его фотки и попытаюсь убедить себя, что он урод.

Очевидно, это не работает. Мужчина офигительно хорош. Снимки с сайта нашей фирмы такие горячие, что удивляюсь, как экран не плавится. На них у него этот образ сурового повелителя вселенной. Натыкаюсь на репортаж с благотворительного мероприятия по сбору средств для приюта животных, где волонтёрит его невестка Алина. Фотография, где он обнимает двух французских бульдогов, заставляет меня таять. Чёртовы везунчики, эти бульдоги. И тут вижу фото, которое, похоже, было выложено сегодня ночью. Или, точнее, вчера вечером. Оно с какого-то сплетнического сайта о шоу-бизнесе, и там целая цифровая галерея снимков с премьеры нового мюзикла на Театральной площади и с «эксклюзивной и блестящей» вечеринки после.

Листаю случайные фото актёров и звезд, которых смутно знаю, и тут нахожу Егора. Он стоит на красной дорожке, что, конечно, для таких, как он, совершенно обычное дело, как мы, простые смертные, стоим на платформе метро после работы. Его спутница на этот вечер — статная брюнетка с убийственными изгибами, чьи ярко-голубые глаза сияют, как безоблачное зимнее небо сквозь лёд. Она обнимает его, а он снисходительно улыбается ей, пока она позирует для камеры. «Миллиардер-плейбой Егор Князев и его таинственная спутница!» — кричит подпись.

Или это я кричу? По крайней мере, внутри.

«Миллиардер-плейбой» — кто пишет эту чушь? Да, ладно, он технически из семьи, которую вполне можно назвать миллиардерами. И да, он мужчина. Но плейбой? Это правда? Неужели я отдала своё бедное избитое сердце плейбою?

Смотрю на его таинственную спутницу. Женщина, которой он, возможно, прямо сейчас делает потрясающий кунилингус в своей гостиничной постели. В той самой постели, где он трахнул меня всего через пару часов знакомства.

Мать вашу. Конечно, он плейбой. Это не должно быть сюрпризом. Мужчина с его деньгами, внешностью, харизмой. Если бы он не был плейбоем, он был бы женат, разве нет? И он ведь никогда не притворялся кем-то другим. Он сидел там, на свадьбе Ольги, и прямо мне в лицо сказал, что не верит в счастливый конец. Что никогда не сможет пообещать кому-то вечность. В моём случае он не мог обещать больше одной ночи. Может быть, его «таинственной спутнице» повезёт больше, но я сомневаюсь.

Потому что Егор Князев не просто плейбой. Он плейбой-трудоголик, который всегда ставит работу выше личной жизни. Если учесть ещё и его семью, я никогда не буду стоять на первом месте в его списке приоритетов. Даже если бы он и хотел быть со мной, ничего бы не вышло. Я не примадонна и никогда не была требовательной, но даже моё недоразвитое эго не выдержало бы быть третьей.

У нас с Егором нет будущего, даже намёка на него, и мне нужно это принять. Мне нужно перестать мечтать и начать жить в реальном мире. В мире, где Олег — совершенно приятный, смешной, привлекательный мужчина — вчера вечером снова минут десять умолял меня пойти с ним поужинать.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 24. ЕГОР

— Пробовали? Феноменально! — Отец протягивает нам очередной поднос, доверху нагруженный едой, настойчиво предлагая попробовать. — Это платанос. Ну же, берите.

Подчиняюсь, и, как всё, чем он делился этим вечером, это оказывается очень вкусно. Жареные бананы, если быть точным, по рецепту его новой кухарки.

— Вкусно, отец, но жареное — это точно лучшая диета для тебя?

— Ты имеешь в виду, потому что я древний и у меня был сердечный приступ? Думаешь, я дряхлый старик, сынок?

Вижу, как Дмитрий за его спиной ухмыляется и проводит пальцем по горлу, а Руслан поддерживает его, приставляя к виску воображаемый пистолет. Даже святой Валентин не остаётся в стороне, показывая мне палец вниз, словно какой-то римский император.

— Нет, отец, конечно, я не думаю, что ты дряхлый. Но сердечный приступ у тебя был. Это просто факт.

— А ещё факт, Егор, в том, что из-за этого приступа за моим здоровьем следят внимательнее, чем за пятой точкой какой-нибудь скандальной звезды соцсетей.

Чуть не давлюсь платаносом. Он правда это сказал? Взгляд на лица братьев подтверждает: сказал.

— В любом случае, — добавляет он, — это не так уж вредно, как ты думаешь. Рита знает, что я слежу за холестерином и давлением. Она использовала эту чёртову аэрофритюрницу, которую купила мне Алина, а я так и не освоил. Плюс я ем много рыбы, постного мяса и всяких бобов. Спорим, у меня диета здоровее, чем у тебя?

Поднимаю руки в примирительном жесте.

— Ладно, батя, ладно. Рад, что тебе помогает. Я просто выражал беспокойство, как хороший сын.

— Ага, ну, иди беспокойся о своей жизни. Моя в полном порядке.

Он кажется довольно раздражённым для человека, который ест как король благодаря новому повару. Вспоминаю, что Кирилл говорил, будто отец решил бросить курить сигары. Руслан пилил его об этом целую вечность, но он всегда отказывался даже обсуждать эту тему.

Похоже, в мире Георгия Князева кое-что меняется, и я задаюсь вопросом, насколько это связано с матерью Лизы. Он согласился дать ей испытательный срок только потому, что Руслан расписал какую-то душещипательную историю о том, как сильно ей нужна эта работа. На самом деле не нужна, по крайней мере, в финансовом плане, но, по словам моего старшего брата, Рита заскучала, будучи «достаточно взрослой, чтобы стать бабушкой, но без внуков, о которых можно заботиться».

Женщина, о которой идёт речь, входит в столовую в ярко узорчатом фартуке, который, должно быть, принесла с собой. От неё пахнет сахаром и ванилью, и мы вдыхаем этот аромат, когда она подходит к столу. Она пахнет детством.

Её глаза огромные, карие и добрые, но лёгкий нахмуренный взгляд, которым она осматривает несъеденную еду, говорит о том, что она очень легко может переключаться между добротой и убийственным взглядом. Она встаёт, уперев руки в бока, и смотрит на всех нас.

— Что с вами, худышки? Ешьте, ешьте! — она откидывает с лица чёрную прядь с серебристой проседью.

Никто из нас не худой, но все мы реагируем на тон её голоса, вскакивая и делая то, что нам приказано. Вижу, как она подмигивает отцу за нашими спинами, и он фыркает от веселья.

Через несколько минут я отношу пару тарелок с едой в старый кабинет отца, где Кирилл звонил по делам, пока Алина укладывала Лёню спать. Это пятничный вечер, и нам всем пришлось кое-что перенести, чтобы приехать, но отец попросил нас быть на ужине, чтобы обсудить вечеринку, которую он планирует устроить в честь своего дня рождения позже в этом году. Мы все немного удивились, что он вообще согласился её провести, не говоря уже о том, чтобы вложить в это столько сил. И снова я подозреваю, что влияние Риты глубже, чем просто его любовь к её арепасам.

Кирилл как раз заканчивает звонок, когда я вхожу, и протягиваю ему тарелку.

— Жри это, пожалуйста. Я объелся, а она всё равно требует, чтобы я попробовал ещё.

Он смеётся и закатывает глаза.

— Знаю. Рита — стихия, правда? Мне немного странно это говорить, но она напоминает мне нашу маму. Это делает меня неверным ей?

Вопрос справедливый и требует осмысления. Мы все очень чувствительны к теме мамы и воспоминаниям о ней. Хотя мы выросли в одном доме и потеряли одну и ту же мать, у каждого из нас своя версия её. И дело не только во внешности Риты — обе миниатюрные, с тёмными волосами, широкими карими глазами и оливковой кожей, — она ещё и тёплая, добросердечная, но умеющая настоять на своём, как и наша мама.

— Нет, не делает, — отвечаю после небольшой паузы. — Мама была единственной в своём роде, и никто никогда не заменит её. — У меня нет желания углубляться в эту тему с ним, поэтому я останавливаюсь на этом.

Кирилл не дурак. Он знает, что после её смерти меня сильно занесло. Есть вещи, которые он не понимает — и ему не нужно понимать, — из-за которых мне особенно трудно говорить об этом. Когда мама умерла, я был разбит по множеству причин. Я обратился за поддержкой к своей девушке, но не нашел её. Инна делала вид, что понимает, и какое-то время была идеальным примером сочувствующей партнёрши. Но через несколько недель она, казалось, ожидала, что я вернусь к «норме», и не понимала, что я никогда больше не буду «нормальным». Старого меня не стало, он умер вместе с моей матерью, и Инне, похоже, совершенно не нравился новый я. Я всё ещё был совершенно разбит, а она хотела ходить на вечеринки и планировать поездки за границу с подругами. Когда я высказал ей это, она выдала, что мне нужно «взять себя в руки». Этот комментарий прозвучал ровно через шестнадцать недель после похорон мамы.

Излишне говорить, что отношения не пережили этого, и боль от этого никогда не оставляла меня. Я не виню её — ей самой было всего двадцать два, она ещё совсем ребёнок, — но я также никогда этого не забывал. Горе — коварный зверь. Оно проникает во все аспекты твоей жизни, иногда даже незаметно. Снаружи ты можешь казаться в порядке, но внутри расползаются линии разлома по всей твоей психике, паутина трещин, разрушающих твой фундамент, пока ты не будешь готов рухнуть. По крайней мере, так было со мной. Мы все страдали, и каждый справлялся по-своему. Моим механизмом выживания стала работа, которая до сих пор является моим главным утешением в стрессовые времена. Например, после тимбилдинга в Пушкино я работал по двадцать часов в сутки.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я, конечно, видел Майю на работе и не скатился обратно к тому почти оскорбительному придурку, каким был, — но также держусь на расстоянии. Ради нас обоих. Это было непросто, но необходимо.

— Всё в порядке с работой? — спрашиваю Кирилла, заметив на его лице признаки беспокойства. Они едва заметны, но я знаю его достаточно хорошо, чтобы их заметить.

— Да, всё хорошо. Кое-какие дела с Грановскими, которыми мне придется заняться завтра.

«Дела с Грановскими» могут варьироваться от урегулирования штрафа за парковку до объяснения, почему мешок для мусора, полный частей тела, был найден в мусорном контейнере за одним из их ночных клубов. Как и Черновы в Новосибирске, они, по сути, хорошие люди и придерживаются своего кодекса этики. Но этот кодекс не всегда идеально совпадает с кодексом этики закона и порядка.

— Могу чем-нибудь помочь? — спрашиваю я. Его специализация — уголовное право, и они часто нуждаются в нём для этого, но я могу предложить больше, когда дело доходит до бизнес-контрактов, гражданских дел и бесчисленных судебных разбирательств, которые, как правило, возникают всякий раз, когда замешаны деньги.

— Нет, всё в порядке. Я дам знать, если понадобится. Только что разговаривал с Еленой, она организует несколько встреч.

— Блин, девять вечера пятницы. Знаю, для нас это ничего не значит, но у неё же жизнь есть.

— Нет у неё жизни. Она живёт ради работы, как и ты. Ей нравится, когда я даю ей почувствовать себя нужной.

Елена — вдова с тремя взрослыми дочерями, и мне грустно от мысли, что она сидит дома одна в пятницу вечером и работает. Неужели меня ждёт то же самое? Отгоняю беспокойство и снова сосредотачиваюсь на брате.

— В общем, — говорит он, играясь с маленьким круглым десертом, который, как мне сообщили, называется флан. — Она сказала мне, что твоя девушка сегодня на свидании. Что ты чувствуешь по этому поводу?

— Что значит

моя девушка

? — Чувствую, как дергается мышца на челюсти, и стараюсь это скрыть. — И что значит

на свидании

?

Он наклоняет голову и ухмыляется.

— Ну, под твоей девушкой я саркастически имел в виду твою ассистентку, Майю. А под свиданием — социальная встреча, обычно между двумя людьми, которые находят друг друга сексуально привлекательными. Часто включает еду, алкоголь и беседу.

— Понятно. И с кем она на свидании? И где?

— Ты же не злишься, да? — Он хмурится. — Ты же не собираешься сделать что-то мачо-дурацкое, правда? Потому что ты мне сказал, что между вами всё кончено.

— Всё кончено, и я никогда в жизни не делал ничего мачо-дурацкого. Мне просто любопытно.

Он называет мне имя парня, с которым она встречается, и упоминает место, куда он её повел. Судя по всему, это главная тема обсуждений среди секретарш, и они все за неё очень рады. Что, знаете ли, мило с их стороны.

Продолжаю вести светскую беседу с Кириллом ещё немного, каким-то образом умудряясь выглядеть совершенно нормальным. Внутри я словно чёртов вулкан, готовый к извержению. Понятия не имею почему. Когда вернулся в свой отель в прошлую пятницу вечером, налил себе скотча и провёл два часа, выслеживая Майю в интернете. Она не из тех, кто живёт своей жизнью в соцсетях, слава богу, но у неё есть страница, настройки конфиденциальности которой прискорбно слабы. Вероятно, мне следовало бы поговорить с ней об этом, но то, что она постит, вполне невинно. Кроме того, тогда мне пришлось бы объяснять, почему я вообще изучал её онлайн-присутствие. А если она ужесточит настройки конфиденциальности, я не смогу её выслеживать. Да уж. Звучит абсолютно вменяемо и разумно. Если ты психопат, конечно.

Я даже вбил в гугл имя её бывшего мужа. Сергей Гладких. Имя придурка, если я когда-либо слышал такое. И лицо у него тоже придурочное. Его было намного легче найти; его фотографии повсюду на сайте его стартап-инвестиционной фирмы. Могу признать, что он симпатичный, но в такой слегка избыточной манере, которая появляется у некоторых парней с возрастом. Ослепительно белые зубы, слишком загорелая кожа, светлые волосы. Честно говоря, я бы даже подержанную машину у него не купил, не говоря уже о том, чтобы инвестировать с ним.

Я пролистал дальше от Сергея, официально самого большого идиота во вселенной, который упустил такую женщину, как Майя, и вернулся на её страницу. В который раз пролистал её фотографии и нашёл одну с нашего корпоративного выезда в Пушкино. Конкретно селфи, сделанное под странным углом, когда её рука вытянута вперёд и вверх, показывающее большую группу людей у барной стойки отеля. У неё была широкая улыбка на лице, растрёпанные волосы и не менее дикий взгляд, и она явно прилично выпила. Потребовалась вся моя сила воли, чтобы не поехать туда и не затащить её, блин, в постель — то есть, конечно, уложить её спать.

Так что да, я мучительно осознаю, что она великолепна и что другие мужчины будут её хотеть. Логически, я даже не против — почему я не должен хотеть, чтобы она была счастлива? Почему я не должен хотеть, чтобы она встретила кого-то замечательного? Почему я не должен хотеть, чтобы у неё были кричащие оргазмы с каким-то

другим, мать вашу, мужиком

?

Говорю Кириллу, что собираюсь присоединиться к отцу и братьям в гостиной. Конечно, я этого не делаю.

Я собираюсь сделать что-то мачо-дурацкое.

Глава 25. МАЙЯ

Выдавливаю смешок, надеясь, что он не заметит фальши. Дело не в том, что Олег не смешной или не прекрасный парень. Просто он не Егор Князев, и это, конечно, не его вина.

– Ну как тебе Москва? – спрашивает он, подливая вино в наши бокалы.

– Я вообще-то здесь родилась и выросла, – напоминаю. Всего неделю назад я рассказывала ему, что вернулась из Питера, чтобы быть поближе к маме.

Он неловко кашляет.

– Конечно. Теперь вспомнил, ты говорила. Прости. Я обычно не такой забывчивый. Но, блин. – Он вытирает лоб салфеткой. – На первых свиданиях я так нервничаю. Особенно с такой, как ты.

Тут я смеюсь по-настоящему.

– Такой, как я?

Он улыбается, и на подбородке появляется ямочка.

– Ага. Ну, знаешь – сногсшибательно красивая, весёлая, умная. Я уже говорил "сногсшибательно красивая"?

Прежде чем успеваю ответить, мой телефон вибрирует на столе, заставляя нас обоих нервно хихикнуть.

– Прости, Олег, это может быть мама.

– Конечно. Отвечай.

Переворачиваю телефон, и лёгкое постукивание сердца превращается в бешеный галоп, когда я читаю сообщение от Егора.

Ты мне нужна. Срочно. ЧП на работе.

Это странно. Я была предельно внимательна, убедилась, что все дела в порядке, прежде чем уйти из офиса сегодня. Мы оба старались держаться на расстоянии, сохраняя вежливость и профессионализм, и приложили немало усилий, чтобы поддержать хоть какое-то равновесие между нами. Так что если Егор говорит о ЧП на работе, мне лучше не злить его, игнорируя. Это перемирие хрупко.

– Всё в порядке? – спрашивает Олег.

– Да, не волнуйся. Просто мне нужно быстро позвонить. Если ты не против? Я на минутку.

– Конечно, иди.

Олег, может, и немного забывчивый, и скорее милый, чем сногсшибательный, но улыбка, которую он мне дарит, пока я встаю, тёплая и искренняя. Это мужчина, у которого были бы реалистичные ожидания от меня, в отличие от требовательного мужчины, который только что прислал сообщение. Олег здесь, он эмоционально доступен, и он куда больше в моей лиге. К тому же, он считает меня сногсшибательно красивой.

Иду в дамскую комнату, решив заодно освежиться, пока связываюсь с Егором. Мне не хочется прерывать свидание и ехать в офис, если можно этого избежать.

Быстро набираю сообщение.

В чём проблема? Могу разобраться завтра? Я не против приехать в субботу.

Смотрю на экран и жду ответа, раздражённая тем, что этот мужчина может иметь такую власть надо мной, даже не находясь рядом. Представляю, как он набирает сообщение, возможно, с тем лёгким недовольным хмурым видом, который появляется у него, когда что-то идёт не так, как ему хочется. Тот, что говорит: он прав, и ты это знаешь. Жую губу в ожидании, глядя на себя в зеркало. Я вся разрумянилась, глаза сияют, а руки дрожат, пока поправляю волосы. Ничего из этого, к сожалению, не из-за мужчины, с которым я здесь на свидании.

Нет. Ждать не может. Заканчивай свидание.

Как, мать вашу, он узнал, что я на свидании? В смысле, это не государственная тайна, но я и не афишировала. Не хотелось, чтобы это выглядело так, будто я тыкаю его носом или дразню. Он дал ясно понять, что не хочет меня всерьёз, но между нами всё ещё есть история, напряжение, и я не хотела дразнить зверя. Но если он всё-таки знает, что я на свидании, то почему, блин, он так меня преследует? У меня закрадывается подозрение, что он требует моего внимания только потому, что я

действительно

на свидании. Это смешно, но в то же время немного приятно.

Что за ЧП, и откуда ты узнал, что я на свидании?

Телефон снова вибрирует, сообщая о новом смс. Калейдоскоп бабочек поселился у меня в животе, и я, затаив дыхание, смотрю на экран.

Я знаю всё. Выходи из ресторана. Сейчас же.

Он что, следит за мной? Откуда он знает, что я в ресторане? Нервно оглядываюсь, потом смеюсь над собой. Он ведь не может подслушивать здесь, в дамской комнате.

Ты серьёзно?

Смотрю на маленькие символы, которые показывают, что он печатает ответ, и во мне начинает нарастать злость. Нет никакого, блин, ЧП на работе! Он просто не хочет, чтобы я развлекалась с другим парнем. Он самовлюблённый, властный придурок. К сожалению, он ещё и чертовски горячий, собственнический придурок, от которого мои трусики готовы самовоспламениться, и о котором я не могу перестать думать.

Смертельно. Заканчивай свидание, Майя. Прямо сейчас, или я закончу его за тебя.

Щёки горят, и я плещу водой на лицо. Игнорируя его сообщение, возвращаюсь в зал ресторана и параноидально оглядываюсь. У него есть шпионы? Он сам здесь? Что, блин, вообще происходит? Это безумие. Снова смотрю на экран.

Я закончу его за тебя

. Что это вообще значит?

– Ты в порядке, Майя? – Я вернулась к столу, и голос Олега вырывает меня из мыслей о нашем начальнике-придурке. Я веду себя невежливо, не уделяю ему всего внимания, и это не похоже на меня. Но Егор умеет заставлять меня вести себя так, что я становлюсь человеком, которого сама не узнаю и который мне в данном случае не особо нравится.

Отрываю взгляд от телефона и моргаю, глядя на него.

– Ты выглядишь немного расстроенной. Это мама? – Он кивает на мой телефон.

Прижимаю тыльные стороны ладоней к щекам, надеясь остудить их, но это не помогает. Кожа будто горит. Качаю головой, телефон снова вибрирует в руке.

– Всё в порядке. Просто... – Дделаю глубокий вдох. – Знаешь, что? Я как-то неважно себя чувствую. Ты не мог бы дать мне ещё пару минут? Мне кажется, мне просто нужен свежий воздух.

– Хочешь, я пойду с тобой?

– Нет, нет, я справлюсь. Почему бы тебе пока не заказать десерт на нас обоих, если ты не против?

Он кивает и заверяет, что не против. Обернувшись, стараюсь не показывать, что сканирую переполненный зал, ища Егора или, может быть, подозрительного типа в футболке с надписью

Миньон Егора Князева

. Здесь много народу, но я нигде его не вижу. Это должно быть облегчением, так почему я разочарована? Что, блин, со мной не так?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он Егор Князев. Он ясно дал понять, что не заинтересован в отношениях, тем более со своими сотрудницами, и я на сто процентов это понимаю. Так почему его волнует моё свидание? Или я просто накручиваю себя? Может, и правда ЧП на работе. Гораздо логичнее, чтобы Егор расстроился из-за этого, чем из-за моей личной жизни.

Направляюсь к лестнице, ведущей на первый этаж. Сейчас мне и правда нужен свежий воздух. И, возможно, пересадка мозга.

Я настолько погружена в свои мысли, что не замечаю мужчину в костюме, стоящего у пожарной лестницы, пока он не открывает тяжелую металлическую дверь. Всё остальное происходит быстро, в нереальной дымке. Поднимаю глаза на звук открывающейся двери, чувствую тёплую руку на пояснице, а горячий, чертовски сексуальный рот оказывается у моего уха.

– Почему ты проигнорировала мои инструкции, Майя?

– Егор?

– Во плоти, – отчеканивает он. – Нам нужно поговорить.

Он буквально выталкивает меня на холодную лестничную площадку, тяжёлая пожарная дверь захлопывается за нами. В одну секунду я была в оживлённом ресторане на Арбате, а в следующую – оказалась здесь, запертая наедине с очень злым Егором. Я тоже хочу злиться в ответ, но у меня не очень-то получается. Тем не менее, скрещиваю руки на груди, собирая всю возможную ярость, и смотрю на его невероятно красивое лицо.

– Что, блин, ты делаешь?

Он смотрит на меня в упор, челюсть напряжена, рот сжат в тонкую линию. По моему телу пробегают мурашки, и я знаю, что это не от температуры, потому что здесь совершенно тепло.

– Думаю, более уместный вопрос – что, блин, делаете Вы, Майя Викторовна?

– Я на свидании.

– Да, я, блин, вижу это, – рычит он.

Я в изумлении качаю головой.

– Какое это вообще имеет к тебе отношение?

Он резко втягивает воздух носом, ноздри раздуваются. Он приближается, и я отступаю, пока спиной не упираюсь в холодную металлическую дверь, из которой мы только что вышли.

– Это имеет ко мне самое прямое отношение. Если он ещё раз тебя тронет, я отправлю его в новосибирский офис. Если ему повезёт. А то, может, открою офис где-нибудь на Камчатке, чтобы избавиться от него.

– Тронет меня? Он едва коснулся моей руки.

Его язык, его дьявольски грешный язык, выскальзывает, и он проводит им по нижней губе.

– Мне. Всё. Равно.

Злость закипает под кожей. То, что он подарил мне лучшие оргазмы в моей жизни, такие, какие обычно бывают только в кино и книгах, не значит, что он может вести себя как психопат.

– Значит, ты меня не хочешь, но и никому другому нельзя, так? Ты не хочешь меня касаться, но и никто другой не может?

Он делает шаг вперёд, пока его тело не оказывается буквально в миллиметре от моего. Малейшее движение любого из нас – и его грудь прижалась бы к моей.

– Думаешь, я тебя не хочу?

Чуть поднимаю подбородок, изо всех сил стараясь сохранить хоть видимость самообладания.

– Ты дал это очень ясно понять.

Он бьёт кулаком по стальной двери рядом с моей головой, заставляя меня вздрогнуть.

– Блин, Майя, мне бы хотелось, чтобы я, мать твою, не хотел тебя. Жизнь была бы намного проще, если бы это было правдой. Но каждую секунду каждого грёбаного дня всё, о чём я могу думать, это как сильно я хочу дотронуться до тебя. Как я хочу целовать тебя и чувствовать тебя на вкус, и нагнуть тебя над моим столом и трахнуть!

О, Боже праведный. Я сейчас расплавлюсь и прилипну к этой двери. Навсегда.

– Правда хочешь?

Низкое, опасное рычание вырывается из его горла.

– Каждую. Чёртову. Секунду.

Мне нужно выбраться отсюда. Уйти как можно дальше. Моё тело слишком предательское. Я никак не могу ему сопротивляться, особенно когда он смотрит на меня так, как сейчас.

– Мы не можем этого делать, – шепчу я.

– Думаешь, я этого не знаю? Думаешь, каждый раз, когда ты входишь в мой кабинет, и я представляю тебя голой в моей постели, и вспоминаю, какая же ты была охренительно красивая, когда я довёл тебя до оргазма, я не понимаю, насколько это совершенно, мать твою, неправильно?

Моё тело горит, будто кровь пылает. Он всё ещё мой начальник, всё ещё плейбой. Он всё ещё мужчина, который может разрушить меня во всех смыслах. Это всё ещё неправильно. Так почему же это кажется таким правильным?

Или, может, это просто приятно. И, возможно, поэтому моё тело инстинктивно тянется к нему, а рука обхватывает его за шею. Может, поэтому я не останавливаю его, когда он берёт мои губы, требуя их в голодном, жестоком поцелуе. Стону, приоткрывая губы. Он на вкус как бурбон, сахар и Егор. Он целует меня так, будто я кислород, питающий его огонь, будто он умрёт, если не поглотит меня как можно больше.

Меня никогда в жизни так не целовали, даже он. Это всепоглощающе и опьяняюще, и это может сжечь меня дотла. Одна рука сжимает мои волосы, когда он запрокидывает мою голову, получая идеальный угол, чтобы доминировать надо мной. И всё, что я могу, это позволить ему. Он исследует мой рот – языком, зубами, губами, – жестоко беря то, что хочет от меня. Подаюсь бёдрами вперёд, прижимаясь к нему. Волна триумфа проносится по мне, когда чувствую, насколько он возбуждён. Он хочет меня так же сильно, как я его.

Наконец он отрывается от моих губ, оставляя меня запыхавшейся и вжимаясь в меня всем телом.

– Это всё только для тебя, Майя. Из-за тебя я хожу по этому городу с постоянным, чёрт возьми, стояком. – Он наклоняет голову, сузив глаза, и пробегается взглядом по моему лицу. – Чувства взаимны?

– Ч-что?

Его свободная рука скользит по моей заднице и вниз по внешней стороне бедра. Он тянет ткань платья, поднимая его выше.

– Ты. Мокрая? – Он подчёркивает каждое слово поцелуем в шею, от которого я извиваюсь.

– Н-нет, – лгу я.

Он ухмыляется, его тёмно-карие глаза искрятся, когда он поднимает моё платье ещё выше. – Проверим?

Прижимаюсь спиной к двери. Я должна сказать "нет". Должна оттолкнуть его и убежать. Я не та женщина, которая позволяет мужчине запустить руку себе между ног на пожарной лестнице за пределами дорогого ресторана на Арбате, пока её кавалер ждёт её за столиком. Вот только я не говорю "нет". Я не бью его по лицу и не убегаю, потому что моё тело кричит "да". Когда кончики его пальцев касаются ткани моих трусиков, моё тело побеждает, и я бесстыдно всхлипываю. Чувствую, как он улыбается, касаясь моей кожи. Он знает, что победил, но я уже слишком далеко зашла, чтобы заботиться об этом. Он отодвигает мои трусики в сторону и проводит пальцем по моему центру. Он стонет.

– Ты солгала мне, Майя. Ты ооочень мокрая.

Стыд заливает щёки. Я закрываю глаза и откидываю голову назад на дверь с мягким стуком. – О, боже.

Он прижимается губами к мочке моего уха, его тёплое дыхание щекочет шею.

– Это всё для меня? Не лги мне больше.

Крепко зажмуриваюсь.

– Да, Егор. Это всё для тебя.

Он мрачно смеётся, прежде чем медленно ввести кончик пальца внутрь меня.

– Вот так, моя хорошая девочка.

Глаза распахиваются, и я хватаю его за предплечье, пытаясь остановить. Мы не можем делать это здесь. Кто-то может выйти в любую секунду и найти нас. Он выгибает тёмную бровь.

– Хочешь, чтобы я остановился? Или хочешь, чтобы я довёл тебя до оргазма, пока твой кавалер изучает меню десертов и гадает, где ты?

Сглатываю, ослабляя хватку на его руке, и он проникает чуть глубже внутрь меня. О боже, почему всё, что он со мной делает, ощущается так

хорошо

? Ноги дрожат, колени слабеют. Он зарывается лицом в мою шею, вдыхая с низким рычанием.

— Чего желает моя Майя?

— Н-не останавливайся, — шепчу, задыхаясь.

Он стонет и впивается в мои губы поцелуем ровно в тот момент, когда его палец проникает глубоко внутрь меня. Стону ему в губы, и он глотает эти звуки, словно вытягивая из моих лёгких весь воздух, пока удовольствие сворачивается тугим узлом где-то глубоко в животе.

Голова кружится, кажется, вот-вот потеряю сознание, жадно хватаю воздух, когда он наконец разрывает наш поцелуй.

— П-подожди… Здесь есть камеры? А что, если…

— Нет камер. Доверься мне.

Он добавляет второй палец и потирает костяшкой большого пальца по клитору, отчего мои ноги подгибаются, а по телу прокатывается волна ощущений. Прислонившись лбом к моему лбу, он произносит:

— Я никогда не позволю кому-либо увидеть тебя такой. Такой, чёрт возьми, отчаянно желающей меня.

— Вовсе нет, — возражаю, хотя сама обвиваю его шею руками и подаюсь навстречу его пальцам.

— Ещё как. Но не заблуждайся — я так же, чёрт возьми, жажду тебя,

mi rosa

. Будь у меня сейчас защита, я бы вошёл в твою мокрую киску по самые яйца.

О. Мой. Бог. Вот и всё. Мои трусики просто растаяли.

— У тебя самый грязный рот, — выдыхаю я.

Он зарывается лицом в мою шею и мычит что-то у самой кожи.

— Но ты ведь помнишь, что ещё умеет этот рот? Верно?

О, блин, да, помню. Эйфория проносится по телу, когда он проникает пальцами ещё глубже, всё время так искусно массируя клитор, что я уже лечу навстречу забвению. Вцепляюсь пальцами в его рубашку, сжимая ткань, пока мой оргазм нарастает до крещендо, захлёстывает меня и грозит увлечь за собой. Но он удерживает меня на самом краю, не отпуская полностью. Он обхватывает ладонью основание моей шеи, его лоб по-прежнему прижат к моему, пока он шепчет мне что-то, ведя меня к разрядке.

— Вот так, моя девочка. Отпусти себя для меня. Намочи мои пальцы.

— Егор, пожалуйста, — хнычу я.

— Как бы я хотел, чтобы мой рот сейчас был на тебе.

Он проникает ещё глубже, закручивая кончик пальца и надавливая на точку где-то глубоко внутри меня, отчего оргазм обрушивается с силой товарного поезда. Я зажмуриваюсь. Грудь тяжело вздымается, пытаюсь вдохнуть, зарываясь лицом в его рубашку, чтобы приглушить стоны, рвущиеся из моего рта. Колени дрожат, тело обмякает, зажатое между ним и дверью.

Егор отстраняется, не сводя с меня взгляда. Поднимает пальцы, которые только что были внутри меня, подносит их к губам и облизывает. Нервно сглатываю, наблюдая, как он обсасывает их, издавая при этом чувственные звуки удовлетворения. С влажным чмоком отрывает их и хищно ухмыляется:

– Лучшая киска, что я когда-либо пробовал.

Жар от моих щёк стремительно спускается к шее. Не могу поверить, что мы только что сделали это. Здесь. Не могу поверить, что позволила ему забрать всю власть надо мной.

– Мне н-нужно вернуться к моему… – Поджимаю губы, не желая произносить это слово, потому что оно делает всё это ещё более неправильным.

Егор хмурится и быстро поправляет моё платье, все следы веселья исчезли. Поднимает мою сумочку с пола и вкладывает мне в руку:

– Иди скажи своему кавалеру, что уходишь. Моя машина ждёт снаружи. Константин отвезёт тебя домой.

Дрожу, как осиновый лист, и у меня нет особого желания возвращаться в этот ресторан и продолжать своё свидание, но дело не в этом. Как он смеет мной командовать? Как он смеет так играть со мной? Я не игрушка, созданная на этой планете для развлечения Егора Князева.

– Не тебе решать, с кем мне можно встречаться.

Он обхватывает мою шею рукой, сжимая её по бокам ровно настолько, чтобы ограничить приток крови. Меня должно это отталкивать, но, конечно, этого не происходит.

– У тебя есть два варианта, Майя. Либо мой водитель отвезёт тебя домой, либо ты сядешь обратно с этим придурком, пока твоя сперма, сперма, которую

я

из тебя вытянул, пропитывает твои трусики. И если он хоть пальцем тебя тронет, я найду его и сломаю ему руку. А

потом

отправлю его в Новосибирск.

Неужели он говорит серьёзно? Неужели он действительно причинит вред Олегу только за то, что он осмелился быть моим кавалером? Какого хрена его это вообще так волнует?

В его поведении нет ничего, что говорило бы о том, что он несерьёзен, и я ненавижу, как приятно мне от его собственничества. Не то чтобы я призналась ему в этом.

– А ты?

Он проводит языком по зубам, прожигая меня взглядом:

– Я возьму такси.

Моё сердце падает в пропасть. Конечно, он возьмёт такси. Боже упаси, он сядет в машину со мной. Чтобы мы провели вместе какое-то время. Не говоря уже о том, чтобы поговорить и попытаться разобраться в этом бардаке. Это ещё одно напоминание о том, что я для него ничто, просто зуд, который ему иногда нужно почесать. Но в одном он прав. Мне действительно нужно уйти. Вдыхаю и расправляю плечи, глядя на кодовую панель на двери рядом с нами:

– Как нам вернуться внутрь?

Егор трижды стучит кулаком в дверь, и секунду спустя мужчина с другой стороны открывает её.

– Господин Князев, — говорит он с вежливым кивком, избегая зрительного контакта со мной. Да уж. Деньги действительно решают всё. Неужели он всё это время ждал здесь, чтобы открыть эту дверь? Слышал ли он всё, что между нами произошло?

Мои щёки пылают ярче солнца, и я смотрю на Егора, но его лицо сейчас нечитаемо. Он снова холодный юрист до мозга костей, все следы страсти, которую он проявлял мгновение назад, исчезли. Он что, какая-то машина?

Подавляя ком стыда и гнева в горле, решительно направляюсь обратно к столику. Лицо моего кавалера выражает замешательство и понятное раздражение, и мне так ужасно из-за случившегося, что на глаза наворачиваются слёзы. Он хороший парень, который не заслуживает того, что с ним только что произошло, хотя он и понятия об этом не имеет. Егор Князев испортил меня для таких хороших парней, как Олег.

Увидев моё заплаканное лицо, он отодвигает стул и встаёт:

– Майя, что случилось?

Выдавливаю улыбку:

– Ничего важного, честно. Просто плохо себя чувствую. Думаю, мне пора домой.

– Позволь мне попросить счёт, и я тебя отвезу.

Кладу руку ему на руку:

– Это очень мило, но я лучше просто возьму такси и поеду сразу в кровать.

Его глаза наполняются беспокойством, и его искреннее участие заставляет меня чувствовать себя ещё хуже. Шарюсь в сумочке, достаю несколько купюр и кладу их на стол:

– Думаю, этого должно хватить, чтобы оплатить счёт.

Он смотрит на деньги:

– Это не обязательно, Майя. Я хотел угостить.

– Пожалуйста, позволь мне. – Не могу вынести мысли о том, что он не только сидел один, пока я отдавалась своему боссу, но ещё и платил за еду.

– Ну, хорошо, — говорит он, кивая. – В следующий раз с меня, ладно? Дай знать, что добралась до дома, и увидимся в офисе?

О, боже. Мне придётся видеть его каждый день на работе. Слёзы жгут глаза. Зачем я вообще подумала, что это хорошая идея?

– Да, конечно.

– Я сохраню тебе бублик.

Выдавливаю из себя невнятное бормотание – то ли извинение, то ли запоздалую благодарность – и почти бегом вырываюсь из дверей ресторана, вдыхая прохладный московский воздух. Меня трясёт. Теперь меня

реально

подташнивает... от себя самой, от произошедшего. Я только что позволила своему боссу ласкать себя там... Как я могла? Что это было? Мне что, шестнадцать лет? Или я совсем слетела с катушек? А что, если нас кто-то видел? Боже, что если я потеряю работу из-за этого? Что если... что если он подумает, что это нормально? Что если я сама дала ему повод? Паника захлёстывает волнами, обжигая горло.

– Майя Викторовна, — говорит Константин, прерывая мой мысленный обвал. Он жестом указывает на блестящий чёрный внедорожник, припаркованный у тротуара.

Качаю головой, отступая на шаг. Мне ничего не нужно от Егора Князева. Ни его машина, ни его... внимание.

– Я возьму такси.

Он прикладывает руку к груди, делая скорбное лицо, которое меня совершенно не подкупает.

– Не обессудьте, Майя Викторовна, но моя жизнь не будет стоить и гроша, если я позволю Вам уехать отсюда на такси. Егор Георгиевич велел...

Бросаю взгляд через его плечо на оживлённую московскую улицу, на поток машин, мелькающие неоновые огни и спешащих прохожих.

– В этот раз этот номер не пройдёт, Константин. Перестаньте разыгрывать спектакль.

Поднимаю руку, ловя проезжающее такси, и одна машина останавливается неподалеку.

– Майя Викторовна, пожалуйста? Не усложняйте... — умоляюще тянет Константин, делая ещё один шаг ко мне.

Но я уже иду мимо него, чувствуя, как внутри поднимается волна упрямства и злости, вытесняя липкую панику. Высоко подняв подбородок, открываю дверцу такси.

– Передайте Вашему боссу, — говорю, глядя ему прямо в глаза, стараясь казаться уверенной, — что ему не нужно подвозить меня до дома, чтобы загладить свою вину за то, что он бесчувственный мерзавец. Я взрослая женщина и сама о себе позабочусь. Всегда.

Прежде чем он успевает хоть что-то ответить или возразить, запрыгиваю в такси, захлопываю дверь и называю водителю свой адрес. Егор Князев может катиться ко всем чертям. Это последний раз, когда он мной играл. Последний. Вообще.

Глава 26. ЕГОР

— Какого хрена ты здесь делаешь? — рычу на Константина, выходя из ресторана. Я с удовлетворением наблюдал, как она попрощалась с тем придурком, с которым была, и дал ей достаточно времени, чтобы выйти и сесть в машину.

Бросаю взгляд мимо водителя, пытаясь разглядеть что-то сквозь тонированные стекла.

— Если ты всё ещё здесь, она, чёрт возьми, должна быть в этой чёртовой машине.

Его губы сжимаются в тонкую линию.

— Её нет, Егор Георгиевич.

Лёгкое раздражение сменяется жгучей яростью.

— Почему нет?

Он слегка пожимает плечами.

— Она настояла на том, чтобы поехать на такси.

Эта женщина чертовски выводит из себя.

— Ты должен был убедиться, что она села в эту чёртову машину. Я сказал тебе доставить её домой в целости.

— Что, по-вашему, я должен был сделать, Егор Георгиевич? Силой запихнуть её в Вашу машину посреди улицы? Может, ударить электрошокером и затолкать в багажник? — В его голосе звучит едва уловимая, но ощутимая стальная нотка.

Да!

Но вслух я говорю другое:

— Нет, конечно, нет, — вздыхая, провожу рукой по лицу и тут же жалею об этом. Её запах, этот опьяняюще притягательный аромат её возбуждения, всё ещё на моих пальцах, и теперь я чувствую только её вкус. Сердце отбивает нервную дробь в груди.

— Она сказала ещё что-нибудь?

Он прочищает горло и смотрит себе под ноги.

— Константин?

Он делает глубокий вдох.

— Она сказала, что Вам не нужно искать оправдания, чтобы почувствовать себя лучше, будучи… — он морщится, — …хладнокровным ублюдком. Она также сказала, что она взрослая девочка и сама может о себе позаботиться.

Она думает, что я хладнокровный? Если бы, чёрт возьми, это было так. Это сделало бы всё это дерьмо намного проще, не правда ли? Если бы я только не чувствовал столько всего, блин, каждый раз, когда она рядом. Оттягиваю воротник рубашки, разминая шею.

— Хотите поехать домой, Егор Георгиевич? — спрашивает Константин, и в его вопросе явно чувствуется подтекст. Он открывает дверь моей машины, ожидая ответа.

Сажусь в машину, но дом — последнее место, куда я хочу сейчас ехать.

____________________________________________________________________________________

Безопасность в этом жилом доме просто ужасна. Я позвонил консьержу, и он впустил меня, даже не спросив, блин, моего имени. Ни слова приветствия, дверь просто распахнулась. Отмахиваюсь от этого неприятного чувства, оглядываясь вокруг с осуждением. Прекрасно осознаю свою привилегированность: у меня есть деньги, которые покупают безопасность, и я вырос, не зная другого. Но всё равно мне не нравится, что она живёт здесь, где любой псих с улицы может просто войти и постучать в её дверь.

Что, собственно говоря, я и делаю, стуча кулаком в её дверь. Моя злость нарастала всю дорогу. Я злился на неё за отказ от поездки, конечно, но в основном злился на себя. Как я позволил себе так потерять контроль? И как она должна была отреагировать, когда я обращался с ней как с проституткой, предлагая только подвезти до дома и ничего более? Стучу снова, и через несколько секунд слышу её шаги. По крайней мере, у неё хватает ума посмотреть в глазок, что мне не на руку. Она кричит, чтобы я отправлялся к чёрту.

Зажимаю переносицу.

— Я просто хочу поговорить.

— А я просто хочу, чтобы ты ушёл и оставил меня, наконец, в покое.

Блин, неужели она должна быть такой невыносимо упрямой? Вот почему я не терплю свиданий и отношений. Это чёртова пытка. Но вот я здесь, на её пороге. Готов встать на колени и умолять, лишь бы она впустила меня.

— Я никуда не уйду, Майя.

— Тогда тебе лучше устроиться поудобнее, потому что ты сюда не войдёшь, придурок.

Делаю глубокий, успокаивающий вдох, разжимаю сжатый кулак и кладу руку на дверь.

— Придурок? Серьёзно? Я оскорблён, но только низкопробностью Ваших оскорблений, Майя Викторовна.

Как и ожидал, это достаточно её разозлило, чтобы дверь немного приоткрылась. Она складывает руки на груди, её щеки порозовели от ярости. На ней пижама, если это можно так назвать, — еле заметные короткие шорты и топ из настолько тонкой ткани, что я вижу очертания её сосков. Чёрт возьми, теперь всё, чего я хочу, это прижать её к стене и вытрахать из неё всю эту дерзость, а из себя — всю эту злость.

— Можно войти?

Она нетерпеливо постукивает ногой.

— Нет. Что бы ты ни хотел сказать, можешь сказать прямо здесь.

Демонстративно оглядываю коридор вверх и вниз.

— Почти уверен, ты не хочешь, чтобы твои соседи услышали хоть что-то из того, что я хотел бы тебе сейчас сказать.

Её дыхание прерывается, зрачки расширяются, но она вызывающе задирает подбородок.

— Я рискну.

Облизываю губы и удерживаю её взгляд, гадая, как далеко могу зайти. Потому что сколько бы она ни притворялась, что ненавидит эту перепалку между нами, она любит её так же сильно, как и я.

— Я хочу трахнуть тебя. Нет, мне

нужно

трахнуть тебя. Но прежде чем я это сделаю, мне очень хочется раздвинуть тебя пошире и…

Она втаскивает меня внутрь и захлопывает за мной дверь.

— Что, блин, на тебя нашло? У Саши сыновья-подростки!

Чёрт, как же я люблю выводить её из себя.

— Я тебя предупреждал.

Она отдувает тёмную прядь от лица.

— Я не только это имею в виду, Егор, я… — Она смотрит в пол и делает шаг назад.

Следую за ней, кончиком указательного пальца поднимая её подбородок, пока она снова не смотрит мне в глаза.

— Ты имеешь в виду что, Майя?

Изгиб её шеи выдаёт, как она сглатывает обиду.

— Ты сорвал мне свидание.

Сжимаю зубы до такой степени, что сводит челюсть, и прячу руки в карманы брюк от костюма, чтобы не обхватить её тонкую шейку. По крайней мере, пока. Ей явно нужно высказаться.

— Я не собираюсь извиняться за то, что сорвал твоё свидание, потому что ты вообще не должна была на него идти. — Она открывает рот, чтобы возразить, но я обрываю её. — И, как мне показалось, тебе было со мной гораздо интереснее, чем за ужином с этим бухгалтером.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Его зовут Олег.

— Его будут звать Олегом из новосибирского филиала, если я ещё раз увижу, как ты ему улыбаешься, Майя.

Она делает шаг вперёд и приподнимается на цыпочки, сжав руки в маленькие кулачки.

— Ты вообще слышишь себя? Ты понимаешь, какую чушь несешь, Егор? Почему я не должна была идти на свидание? Почему?

Я бы хотел ей объяснить, но я и сам этого толком не понимаю. Всю чёртову ночь я действовал на инстинктах, и всё, на что я способен, – это на рык от досады.

— Почему? – кричит она, её лицо так близко к моему, что я мог бы наклониться и поцеловать её.

Действую, не раздумывая, и в мгновение ока моя рука оказывается на её горле, прижимая её к стене её квартиры. Её пульс трепещет под моей ладонью, её соски отчётливо проступают сквозь тонкий верх пижамы.

— Потому что ты

моя

, Майя. Ты ещё не поняла? Ты не можешь сводить меня с ума каждую хренову секунду, а потом идти на свидание с каким-то остолопом, который на меня работает. Вообще, ты не должна ни с кем ходить на свидания. Никогда.

Откуда это взялось? Что эта женщина со мной сделала?

— Ты безумен, – шепчет она, но её зрачки расширены, а карие глаза потемнели до цвета ночного леса. Розовый язычок облизывает губы, и я клянусь, что чувствую, как будто она проводит им по головке моего члена. Горячая, пульсирующая потребность волной прокатывается по моему позвоночнику.

Прижимаюсь лбом к её лбу, вдыхая её аромат.

— Да? Может, я и безумен, потому что я чертовски одержим тобой. Поверь мне, Майя, я очень старался этого избежать. Я не могу перестать думать о тебе больше, чем на пять секунд. Когда ты рядом, я думаю только о том, какая ты на вкус. — Издаю тихий рык, и она вздрагивает, её твердые соски царапают мою грудь. — Я думаю только о том, как твоя тугая киска будет ощущаться, когда я вобью в тебя свой член, как будто мы созданы друг для друга. Твоя улыбка – единственное, что я вижу, когда закрываю глаза. Ты – воздух, которым я дышу. Ты – всё и везде, и я не могу прожить ни одного чёртового дня, не прикоснувшись к тебе.

Её грудь тяжело вздымается, когда она судорожно вдыхает воздух.

— Мы уже решили, что это невозможно. Ты мой босс, Егор.

Мой член пульсирует, дёргаясь у её живота.

— Тогда я уволюсь на хрен.

Она закатывает глаза.

— Это вообще нереально. Я не хочу быть секретаршей, спящей со своим боссом, и уж точно не хочу потерять работу. Я уже жертвовала карьерой ради мужчины, и не собираюсь делать это снова, даже ради тебя.

Даже ради меня? Убираю её волосы за ухо, другая моя рука всё ещё лежит на её ключице. Завороженно наблюдаю за тем, как она дышит, мои пальцы нежно изучают впадины и изгибы её шеи.

— Никто не узнает, и ты не потеряешь работу. Мы что-нибудь придумаем. — Мой тон отчаянный, умоляющий. Понятия не имею, как мы собираемся это устроить или как это вообще возможно, но сейчас, кажется, я думаю только членом. А мой член заинтересован только в одном – оказаться внутри Майи Ильиной.

— Егор, нет. Это невозможно, и не только из-за работы. Я не хочу случайных связей, а ты не умеешь строить отношения.

Чёрт. Мне хочется разбить кулаком стену. Раньше это было правдой. Так было со мной с двадцати трёх лет. Но с ней эти слова кажутся пустыми. Они стали пустыми, когда я встретил её.

— Не знаю, как это всё объяснить. Просто я отчаянно хочу тебя, Майя.

Звучит как фраза старшеклассника, и она поджимает губы, словно пытается сдержать смешок. У неё это почти получается, и, по крайней мере, это немного снимает напряжение, которое заполнило тесную прихожую её скромной квартиры в Люберцах.

Вздрагиваю.

— Да, я не совсем это имел в виду.

Ну, не совсем. Я бы тоже посмеялся, но сейчас слишком взвинчен, чтобы находить в этом хоть что-то забавное. Всё внутри сжалось в тугой узел, а в голове пульсирует одна мысль: она.

Она прикусывает свою сочную нижнюю губу, запрокидывает голову и смотрит мне в глаза.

— То есть, ты

не

хочешь меня? — Эти слова вибрируют по всему телу, минуя логическую часть мозга и направляясь прямо к моему ноющему члену. Чёрт, да она играет со мной! Искусно, надо признать.

Пути назад нет. Если я сделаю это с ней, то я действительно ввязываюсь. Иду ва-банк.

— О, я хочу тебя во всех возможных позах, Майя Ильина, а потом я изобрету ещё несколько новых. Но я хочу пройти через всё это с тобой. Что бы это ни было. Как бы это ни выглядело. Мы можем держать это в секрете или рассказать всему чёртовому миру, но просто позволь мне обладать тобой.

Она моргает, и слеза скатывается по её щеке. Почти уверен, что моё сердце перестаёт биться, пока жду её ответа. Не знаю, как, мать вашу, я буду жить дальше, если она мне откажет.

— Ты уже владеешь мной, Егор.

Не теряя ни секунды, накрываю её губы своими, приподнимая её так, чтобы она обвила ногами мою талию. Покачивая бёдрами, ищу хоть какого-то облегчения, прижимая свой ноющий член к ней, но этого недостаточно. Мне нужно гораздо больше. Разорвав поцелуй, стону от разочарования.

– У меня с собой нет презервативов.

Её глаза загораются.

– У меня есть. Они в моём комоде.

Стараюсь не показывать на лице свой совершенно иррациональный гнев, но, видимо, терплю неудачу, потому что она закатывает глаза.

– Знаешь, женщинам тоже можно иметь презервативы. Сейчас не 1950 год.

Трусь носом о её челюсть, и ревнивый жар скручивается в моей груди. Когда, блин, я превратился в этого парня?

– Знаю. Но я ненавижу мысль о том, что ты когда-нибудь захочешь использовать их с кем-то, кроме меня.

Она обвивает руками мою шею, губы дёргаются в хитрой ухмылке. Кажется, моей девочке нравится, когда я проявляю собственничество.

— Во-первых, я их не покупала, и во-вторых, не собираюсь. Подружки подарили после развода, коробка до сих пор запечатана. Доволен?

— Ни капли. Но скоро буду.

Нахожу её спальню за крошечной гостиной и выбиваю дверь ногой, не утруждая себя деликатностью. Ноги Майи плотнее обвиваются вокруг моей талии, пока несу её к кровати, не отрывая своих губ от неё. Опускаю её на край матраса и, наконец, прерываю поцелуй.

— Где они? – спрашиваю, уже распахивая верхний ящик её комода.

— Второй ящик, – выдыхает она.

Да. Она хочет этого не меньше, чем я.

Шшарю в ящике, отодвигая аккуратно сложенные свитера, пока мои пальцы не смыкаются на маленькой коробочке. Когда поворачиваюсь к Майе, её вид едва не сбивает меня с ног.

Она лежит на спине на кровати, её тёмные волосы рассыпаны по подушке. Верх от пижамы задрался, обнажая полоску кремовой кожи над поясом шорт. Её губы распухли от наших поцелуев, а глаза жадно изучают моё тело. Бросаю коробку с презервативами на тумбочку и крадусь к ней, как хищник, выслеживающий свою добычу.

— На тебе слишком много одежды, – рычу, хватаясь за подол её пижамной кофты.

Она поднимает руки, позволяя мне стащить с неё эту досадную вещь. Её груди вырываются на свободу, соски затвердели и требуют моего внимания. Не теряю времени, припадая губами к одному острому бутону, а другой сжимаю в ладони, надавливая сильнее, пока она не стонет.

Она выгибается навстречу моим прикосновениям, и ещё один прерывистый стон срывается с её губ.

— Егор, прошу...

Отрываю рот от соска с влажным чмоком и смотрю на её покрасневшее лицо. Звук её мольбы заставляет меня отчаянно желать дать ей то, что ей нужно.

— Просишь чего, детка? Скажи мне, чего ты хочешь.

Её пальцы запутываются в моих волосах, и она тянет меня достаточно близко, чтобы снова поцеловать.

— Я хочу тебя, – выдыхает она в мои губы. – Всего тебя. Прямо сейчас.

Стону, мой член болезненно напрягается в джинсах.

— Блин, Майя. Ты хоть представляешь, что ты со мной делаешь?

Мои руки скользят вниз по её бокам, очерчивая рёбра, прежде чем зацепиться за пояс её пижамных шорт. Стаскиваю их вместе с трусиками, оставляя её восхитительно обнажённой передо мной. Позволяя себе время, чтобы насладиться моментом, пью её взглядом, всю её кремовую кожу и податливые изгибы.

— Ты такая офигенно красивая, – шепчу, проводя пальцами по внутренней стороне её бедра.

Она вздрагивает под моим прикосновением, её ноги расходятся шире в приглашении.

— Егор, пожалуйста. Ты мне нужен. Я так долго ждала.

О, её потребность крайне восхитительна, и я решаю, что заставлю её подождать ещё немного. Я собираюсь насладиться тем, как дразню мою маленькую лисицу. Склоняю голову и прижимаюсь поцелуем к её внутренней стороне бедра.

— Терпение, детка. Я хочу насладиться каждым чёртовым сантиметром тебя.

Она тихонько стонет, когда я осыпаю её тело поцелуями, а пьянящий аромат её возбуждения уже сбивает меня с толку. Я намеренно избегаю касаться губами того места, где она хочет больше всего, зная, что ожидание сделает этот момент ещё слаще. Вместо этого касаюсь носом её ложбинки и глубоко вдыхаю, опьянённый её запахом так же, как и всем остальным в ней. Где, блин, эта женщина была всю мою жизнь?

— Егор, – стонет она, её пальцы нетерпеливо запутываются в моих волосах.

Ухмыляюсь, и даже лёгкое касание моего горячего дыхания к её коже заставляет её судорожно вздохнуть. Когда я, наконец, провожу языком по её влажному центру, она вскрикивает, её бедра выгибаются навстречу моему лицу.

— Чёрт, ты ещё вкуснее, чем я помню,

mi rosa

, – рычу, втягивая её клитор в рот. — Намного лучше, чем ощущать твой вкус лишь на кончиках пальцев.

Дрожь пронзает её тело, и хватка в моих волосах становится крепче. Награждаю её своим языком, чередуя широкие мазки и дразнящие прикосновения, сводя её с ума. Её вкус наполняет мой рот, сладкий, вызывающий зависимость и невероятно восхитительный, словно я мог бы делать это каждый день целую вечность и никогда не заскучать. Её дыхание становится все более частым, и я чувствую, что она близка. Проникаю двумя пальцами внутрь неё, изгибая их, чтобы надавить на точку, от которой она видит звёзды. Её стенки сжимаются вокруг меня, когда я нежно двигаю пальцами внутри неё, мой рот ни на мгновение не покидает её пульсирующий клитор.

— Егор, я… я почти… — выдыхает Майя, её бедра дрожат, касаясь моих ушей. — О, Господи… не останавливайся, прошу… не останавливайся…

Я и не собирался. Я готов вечность провести вот так, с головой, зарытой между её бедер. Усиливаю напор, прихватывая клитор губами и терзая его языком, одновременно проникая пальцами всё глубже. Её спина выгибается, отрываясь от кровати, когда её накрывает волна, и крик восторга, рождённый где-то в самой глубине её существа, вырывается из горла.

— Вот моя умница, – шепчу, не отрывая губ от её кожи, пока веду её к вершине, нежно вытягивая каждый последний трепет из этого прекрасного тела.

Её пальцы разжимаются в моих волосах.

— Теперь ты иди сюда. — В её голосе – абсолютная истома и совершенство.

Рычу в ответ. Не привык, когда мне указывают, но ради неё готов сделать исключение. Ради неё я вообще готов на всё. Переползаю выше, осыпая её кожу поцелуями, покусывая, пока не добираюсь до губ. Накрываю их жадным, почти болезненным поцелуем, давая почувствовать её вкус на себе. Она стонет мне в рот, а её руки лихорадочно возятся с пряжкой моего ремня.

— Уже жаждешь добавки, крошка?

— На тебе слишком много одежды, – шепчет она, касаясь губами моих губ.

Ухмыльнувшись, отстраняюсь, скидывая пиджак и расстёгивая рубашку. Её руки присоединяются к моим, пальцы слегка дрожат, когда она помогает мне раздеться. Когда я наконец обнажен, она нежно царапает ногтями мою грудь и живот. Лёгкое покалывание пробегает по коже, заставляя кровь приливать к паху.

— Ты такой идеальный… Ты вообще настоящий? Или тебя создали в лаборатории?

Перехватываю её блуждающие руки и фиксирую их над её головой.

— Далёк от идеала, детка. Но уж точно настоящий. — В моих словах слышится хрипотца, выдающая возбуждение.

Наклонившись, осыпаю поцелуями её челюсть, спускаюсь к шее и нежно прикусываю ключицу. Она подается навстречу, её соски прижимаются к моей груди. Чувствую, как учащается её пульс, как вздымается грудь. Запах её духов дурманит, смешиваясь с запахом возбуждённой кожи.

— Егор, прошу, – шепчет она. – Мне нужно, чтобы ты был во мне. — Её голос дрожит от желания, и это желание эхом отдаётся во мне.

Тянусь к прикроватной тумбочке за презервативом, зубами рву упаковку и протягиваю его Майе. Она прикусывает нижнюю губу, принимая его, ресницы трепещут, а щёки заливаются ярким румянцем.

— Не строй из себя скромницу. Мы оба знаем, какая ты грешница, Майя, — подмигиваю ей, и она смеётся.

Когда она натягивает презерватив, на её лице застывает сосредоточенность, а руки слегка дрожат. Что-то в её неуверенности, в отсутствии опыта с другими мужчинами, зажигает во мне собственническую потребность – убедиться, что она никогда больше не сделает этого ни с кем другим. Это, вместе с ощущением её руки на моём члене, едва не ломает меня.

Заняв позицию у её входа, заставляю себя остановиться и поискать в её глазах хоть намёк на колебание. Потому что после этого пути назад действительно не будет. Мы делаем это, полностью осознавая тот факт, что я её босс, а она – моя сотрудница. Мы не можем притворяться, что не понимаем, какая динамика власти здесь играет. И я, сам не ожидая от себя, шепчу:

— Ты уверена?

Она обвивает мои бёдра ногами, притягивая ближе.

— Я никогда не была ни в чём так уверена в своей жизни, Егор.

Слава богу, потому что я понятия не имею, как бы оторвался от неё, если бы её ответ был другим. Медленно вхожу в неё одним длинным, плавным толчком, смакуя каждый миллиметр, пока её узкий жар обволакивает меня, сжимая до предела.

— Господи, чёрт возьми, как же ты восхитительна, — стону, прижимаясь лбом к её лбу. — Такая охренительно мокрая для меня. Ты просто совершенство.

Майя ахает и подаётся бёдрами навстречу, призывая меня двигаться.

— Ты тоже восхитителен.

Вхожу в неё, задавая медленный, глубокий ритм, от которого она стонет. Начинаю нежно, но затем резко отстраняюсь и обрушиваюсь внутрь, со всей силой. Её ногти впиваются в мою спину, и она вскрикивает, когда я нахожу эту сладкую точку внутри неё.

— Боже мой, Егор, - стонет она.

Наращиваю темп, толкаясь в неё всё сильнее с каждым движением, пока изголовье кровати не начинает яростно биться о стену при каждом толчке. Мелькает смутная мысль о соседях, но лишь на долю секунды. Мне плевать на соседей и на весь остальной мир. Всё, что имеет значение, - это Майя и этот момент прямо здесь. То, как её тело ощущается в соприкосновении с моим, отчаянные тихие звуки, которые она издает, когда я подталкиваю её все ближе к краю.

— Вот так, детка, - говорю, покусывая её мочку уха. — Дай мне услышать тебя.

Её крики становятся громче и более дикими, когда я обрушиваюсь на неё. Чувствую, как её стенки сжимают меня всё сильнее, когда она приближается к пику. Я тоже почти там, голова идёт кругом, и сердце колотится, когда эндорфины разносятся по моему телу. Проскользнув рукой между нами, нахожу её клитор и начинаю кружить вокруг него большим пальцем. Её спина выгибается, отрываясь от кровати, и истошный крик срывается с её губ.

— Знаю, — шепчу, успокаивая её, чувствуя, как мой собственный предел близок. — Отдайся мне. Я хочу почувствовать, как ты рассыпаешься на части для меня.

Её ногти царапают мою спину, когда она взрывается вокруг меня, выкрикивая моё имя. Плотное сжатие её киски – это всё, что нужно, чтобы вызвать мой собственный оргазм, и я извергаюсь глубоко внутрь неё с утробным рыком.

На мгновение мы оба замираем, тяжело дыша, когда спадает напряжение. Прижимаюсь лбом к её лбу, не желая разрывать нашу связь. Возможно, никогда. Майя касается моего лица ладонями, её большие пальцы ласково поглаживают мои щёки. Это кажется волшебством, то, что происходит между нами, и впервые за долгое время я чувствую себя в безопасности.

— Егор, — выдыхает она. — Это было невероятно.

Это было лучше, чем невероятно. Это было настолько хорошо, что нужно изобрести новые слова, чтобы описать это. Но сейчас я не хочу говорить. Если заговорю, я могу всё испортить. А если я это испорчу, моё сердце разорвется пополам. Вместо этого я снова накрываю её губы своими, вкладывая всё, что чувствую, всё, чем являюсь, в этот поцелуй и надеясь, что этого будет достаточно.

Глава 27. МАЙЯ

Кончики пальцев скользят по моему животу, вырывая из сна. Открываю глаза и тут же решаю, что это, должно быть, сон. Егор в моей квартире. В моей постели. И он не просто здесь, он лежит, опираясь на локоть, и смотрит на меня с выражением, от которого перехватывает дыхание. Не говоря уже о том, что его пальцы двигаются ниже, и это, честно говоря, очень отвлекает.

— Доброе утро, малышка.

Cжимаю губы. Звучит он достаточно реально, и на ощупь он тоже вполне настоящий, но это все равно может быть сном.

— Давно ты на меня смотришь?

Он морщит нос, словно погрузившись в глубокие размышления.

— Недолго. Ты, конечно, чертовски милая, когда спишь, но лежать вот так рядом и не трогать тебя... это, знаешь ли, довольно сложно. — Его пальцы скользят еще ниже. — На самом деле, это

дико

сложно.

Чуть смещаю бёдра, невольно потираясь о него. Вау. Усмехнувшись, провожу рукой по всей длине его плотного, тяжёлого члена.

— Я бы сказала, он просто каменный, если честно.

Меня охватывает волна удовлетворения от мысли, что я могу вызвать у него такие чувства, что у меня есть над ним эта власть. Впервые в жизни ощущаю себя по-настоящему сильной, и это... мне нравится. Очень. Неожиданно сильно.

Его рука скользит между моими бёдрами, пальцы дразнят чувствительную кожу.

— Да уж. Совершенно неотразима, — хрипло бормочет он, его голос становится ещё глубже, чем обычно. — Особенно когда ты вот такая вся тёплая и мягкая.

Задыхаюсь, когда он проникает пальцем внутрь, моё тело мгновенно откликается на его прикосновение.

— Егор...

Он властно захватывает мои губы поцелуем, словно моё тело для него открытая книга, или даже лучше — будто кто-то составил для него подробную карту. Он точно знает, что мне нравится, и главное — как. Он работает умелыми пальцами, и я выгибаюсь навстречу, моё тело жаждет ещё, несмотря на всё, что было прошлой ночью. И даже несмотря на то, что он разбудил меня на рассвете, чтобы повторить всё снова. Желание жжёт, опровергая усталость.

— Чёрт, ты такая охренительно мокрая для меня, Майя, — стонет он, покусывая чувствительную кожу у меня на шее.

Мои щёки вспыхивают от жара. Не поспоришь. Он действует так, будто знает все мои секретные точки, все потайные желания, о которых я сама порой боюсь себе признаться. Словно у него есть те самые «чит-коды» к моему телу. Но всё же, девушка должна немного поломаться, правда? Хотя с ним это крайне сложно.

— Вы так уверены в себе, Егор Георгиевич. — Он мягко смеется, и его пальцы медленно, дразняще выскальзывают из меня.

Эта внезапная потеря его прикосновения заставляет меня тихо застонать, вызывая волну разочарования и нового, острого желания.

— Я скажу тебе, в чём я уверен. — Он перекатывается на меня, прижимая к постели весом своего тела — не говоря уже о том, что скрывается под ним, чувствуется каждой клеточкой моего существа.

С ухмылкой поднимаю бровь, пытаясь скрыть дрожь, пробежавшую по телу.

— И в чём же?

Его глаза темнеют, взгляд становится хищным, а голос понижается до хриплого шёпота, от которого по коже бегут мурашки.

— Уверен, что буду ласкать тебя внизу, пока ты не заставишь кричать весь этот дом, пока соседи не начнут стучать по батареям. И когда я закончу, ты будешь кататься на мне, как моя хорошая девочка.

Господи, да. Я так привыкла к Егору-юристу, Егору в офисе, почти суровому Егору, что этот Егор – игривый, властный, с такими словами – просто сводит меня с ума. Он собирается ласкать меня там… и на этот раз я не колеблюсь ни секунды, чтобы позволить ему это. Не теперь, когда знаю, каково это, и как сильно ему это нравится.

— Не так ли, Майя? — его рычание становится низким предупреждением, прежде чем зубы легонько смыкаются на моей ключице.

Ахаю.

— Да, господин. — Я не хотела этого говорить. Это странно, ведь он мой начальник, но кажется абсолютно правильным. Он издаёт довольный стон, опускаясь ниже, словно подтверждая, что он тоже так думает.

Зарываюсь пальцами в его волосы, подталкивая его вниз. Он сопротивляется секунду, одаривая меня насмешливым взглядом, прежде чем прижать ладони к моим внутренним сторонам бёдер и развести их широко в стороны.

— Егор, — стону я.

Он уверенно проводит языком по всей длине моего влажного центра, и моя спина выгибается чуть ли не пополам. Боже, он гений. Просто гений с этим ртом.

— Такая сладкая, детка, — стонет он. — Кажется, я зависим от этой киски, зависим с самого первого раза, как попробовал. Но ты ведь это и так знаешь, да?

Его слова вибрируют во мне, проникая под кожу, вызывая лёгкую дрожь, пробегающую по телу. Ох. Ох, боже, как я надеюсь, что он зависим. Потому что не хочу, чтобы он когда-нибудь останавливался. Каждая клеточка моего тела вспыхивает, горит, пока он ласкает меня языком, и я чувствую, как жар разливается по венам.

— Я задал тебе вопрос, Майя, — бормочет он, его губы всё ещё прижаты к моей коже.

Он проводит языком по моему клитору, и глаза сами закатываются, теряя фокус. В голове туман, мысли путаются.

— Ппрости. Ч-что… что ты сказал?

Он устраивается "по-снайперски", вытянув длинные ноги за край моей кровати, всё так же широко разведя мои бёдра, пока трётся носом о мою плоть.

— Я спросил, знаешь ли ты, что я зависим от вкуса твоей киски. — Его голос низкий, с хрипотцой, требовательный, и от него мурашки бегут по коже. — И я не сомневаюсь, что ты ответила мне про себя, Майя, — продолжает он, не поднимая головы, — но я хочу услышать это от тебя. О чём ты думаешь прямо сейчас?

Сжимаю губы, словно пытаясь удержать внутри все эти дикие, новые мысли, и втягиваю воздух носом. Я никогда не была особенно разговорчивой во время секса. Сергей любил только редкие, совсем тихие стоны – лишь чтобы убедиться, что я не заснула. Что, честно говоря, в некоторые ночи было вполне реальным риском. Чёрт. Ну почему, какого лешего, я вообще вспоминаю о Сергее сейчас, в этот момент, когда самый невероятный, самый горячий мужчина из всех, кого я когда-либо видела в костюме и без, уткнулся лицом мне между бёдер? Егор заслуживает всего моего внимания, каждой клеточки моего сознания. А Сергей – вообще ничего. Ни одной мысли, ни одного воспоминания.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Я… я надеюсь, что ты зависим от этого, Егор, — выдыхаю наконец, чувствуя, как дрожит голос, как сердце колотится где-то совсем низко, почти у бёдер. — Потому что я хочу этого постоянно. Буквально каждый день до конца жизни.

Он издаёт гортанный звук, и мне тут же хочется провалиться сквозь землю. Кажется, я зашла слишком далеко и прозвучала дико, как одна из тех женщин, что выбирает свадебное платье после первого свидания. Вот почему я обычно молчу во время секса. Близившийся оргазм заставляет говорить глупости. Я уже собираюсь взять свои слова обратно, когда Егор обхватывает мои бёдра и притягивает меня ещё ближе к своим губам, а потом просто поглащает меня. Снова и снова он доводит меня до самого края, лишь для того, чтобы снова мягко вернуть назад.

Ноги дрожат так, что едва держат, голова кружится от остроты ощущений, а сердце колотится, как пойманная птица. Чувствую, ещё немного, и я просто отключусь, потеряю сознание прямо здесь, если он не прекратит эту сладкую пытку.

— Егор! — выдыхаю я.

— Что такое? — Движение его губ отзывается целой серией сладостных, почти неощутимых вибраций, проникающих до самого нутра. Этот мужчина способен довести меня до экстаза одним только своим голосом. Впрочем, если бы только он не был так занят, мучая меня.

— Пожалуйста, позволь мне кончить, – молю я.

Его низкое, довольное мурлыканье вибрирует сквозь меня, усиливая каждую волну удовольствия. Выгибаюсь ему навстречу, бёдра инстинктивно прогибаются, а пальцы впиваются в его волосы, притягивая ближе. Трусь о его лицо, совершенно забыв о всяком стыде. Перед глазами вспыхивают яркие звезды, словно салют. Эйфория разливается по венам, заливая всё тело слепящим светом. Кажется, ещё секунда, и я просто отключусь от переизбытка чувств. Его язык очерчивает контур моего клитора, дразня и мучая, а затем он начинает посасывать, вытягивая душу из этого крошечного, сверхчувствительного комочка нервов.

Ослепительный белый свет вспыхивает за веками, и абсолютное, ничем не замутнённое блаженство обрушивается на меня волна за волной. Его имя — Егор — сдавленным криком вырывается из горла, и я задыхаюсь, ловя ртом воздух. Он нежно ласкает, вытягивая моё наслаждение, пока оно медленно не стихает, оставляя после себя такое глубокое чувство удовлетворения, к которому я могла бы привыкнуть. Всё моё тело словно лишилось костей, стало абсолютно обмякшим, самым расслабленным, каким только бывало.

Егор поднимается на предплечья, его борода блестит от моей влаги, но я была слишком счастлива, чтобы вообще смущаться из-за того, сколько меня осталось на его лице. Одним уверенным движением сильной руки он вытирает подбородок. А затем снова опускается на меня, его губы и пальцы не отрываются от моей кожи ни на секунду. Мне так нравится, какой он тактильный – словно он буквально не может от меня оторваться. И это ощущение... офигенно приятно.

— Ты... чертовски упоительная, Майя. — Этот шёпот, горячий и обжигающий, звучит у моих губ, заставляя сердце пропустить удар. И прежде чем я могу вдохнуть, он накрывает мои губы своими, властно, требовательно, проникая языком в мой рот. Мой мир сужается до этого поцелуя, до его вкуса, до его напора.

Провожу рукой между нами, чувствуя подушечками пальцев его толстый член. Он отстраняется, по его лицу расплывается дьявольская ухмылка.

— О, ты и этого хочешь, да?

— Ты ведь сказал, что я смогу оседлать тебя.

Закусываю губу, пытаясь изобразить из себя сексуальную кошечку, но, скорее всего, выгляжу как-то ближе к любимой домашней мурке. Искорка в глазах Егора, кажется, говорит о том, что для него и этого вполне достаточно.

— Я ведь сказал, да? Сказал, что ты будешь седлать меня, как моя хорошая...

моя

девочка. — Его голос низкий, полный властности, от которой по телу пробегает дрожь. Он запрокидывает голову и глухо стонет, когда я касаюсь его пальцами — этот звук сводит меня с ума, — затем переворачивается на спину,

Моё сердце выбивает какой-то безумный, неровный ритм в груди, словно пытается вырваться. Наверняка, стоит мне только показать ему... вот так, открыто, насколько сильно я его хочу, насколько он сводит меня с ума... это заставит его просто сбежать. Убежать как можно дальше. Как можно быстрее от меня. Ведь кто захочет такую бездну желания?

Глава 28. ЕГОР

— Кажется, ты меня сломала, — говорю, переворачиваясь на спину и раскидывая руки. Она прижимается ко мне, устраивая голову на груди, и её тихий смех щекочет кожу. Её волосы рассыпаются по мне. Машинально беру в руки длинную прядь. Тёмные, прямые, они и правда немного напоминают верёвку.

— Не уверена, — говорит она, толкаясь бедром. — Там, кажется, уже намечается движение. Неужели ты готов снова? Я, конечно, знаю о твоей потрясающей работоспособности, но всё же…

Шлёпаю её по заднице достаточно сильно, чтобы она вскрикнула, и этот звук, вместе с мыслью о том, чтобы использовать её волосы для плетения узлов, действительно отзывается внизу живота. Он-то готов, но я не уверен, что готово моё сердце. За последние сутки у меня было столько кардио, что я вполне могу отменить свой абонемент в фитнес-клуб.

— Это не работа, Майя. Это лучший секс в чёртовой вселенной.

— Да? — Она смотрит на меня и пожимает плечами. — Ну, было неплохо…

Перехватываю её и усаживаю к себе на колени, отвешивая ещё несколько шлепков. Не церемонюсь, и её кожа быстро краснеет. Она извивается, вскрикивает, просит остановиться между стонами, при этом прижимаясь ко мне бёдрами. Когда наконец отпускаю, её глаза сияют, а соски затвердели, словно камешки. Она сердито смотрит на меня, а я смеюсь.

— Тебе понравилось, да?

Её глаза расширяются.

— Нет. С чего ты взял?

Не говоря ни слова, провожу рукой по её шелковистой внутренней стороне бедра и проскальзываю пальцем внутрь. Как и подозревал, она насквозь мокрая. Вытаскиваю палец и заставляю её слизать с него влагу.

— Вот так, — говорю, пристально наблюдая за ней, — я понимаю, что тебе понравилось.

Её ответный румянец просто восхитителен. Мы голые вместе с тех пор, как я впервые затащил её в эту постель, и довели друг друга до экстаза столько раз, что я сбился со счёта. И всё же она до сих пор так легко смущается. Большое преимущество её неопытности в том, что я могу научить её стольким новым вещам.

— Мне вроде бы и понравилось, но это меня пугает, — говорит она, прикусывая пухлую нижнюю губу. — Я какая-то мазохистка? Скоро вступлю в секс-клуб и буду нуждаться в стоп-слове?

Смеюсь и снова притягиваю её для объятий. Чёрт возьми. Я не просто обнимаюсь, мне нравится каждая секунда этого. Она действительно меня сломала.

Или, может быть, она меня починила.

— Только если ты сама этого захочешь, детка, — говорю, целуя её в макушку. — В этом случае, да, конечно. Я знаю пару местечек.

— Я и не сомневаюсь. Ты из тех мужчин, кто знает такие места.

В её голосе звучит грусть, и я поднимаю её подбородок, чтобы она посмотрела мне в глаза. Хочу, чтобы она видела меня, когда я это говорю.

— Майя, у меня есть прошлое. Как ты говоришь, я знаю места. Но, пожалуйста, не позволяй ничему из этого заставлять тебя чувствовать себя менее ценной, чем ты есть.

— И чего же я стою?

— Прямо сейчас? — Провожу большим пальцем по её щеке. — Всего.

Её улыбка достигает глаз. Понимаю, что говорю чистую правду. Я бы заплатил миллионы, только чтобы увидеть это выражение на её лице. Она гладит мою грудь, очерчивая форму моих мышц, и ухмыляется. Моя девочка ненасытна, и мне это в ней нравится.

— Ладно, мне нужно с тобой кое о чем поговорить, — говорит она, и у меня всё сжимается в животе.

Ненавижу разговоры, которые начинаются подобным образом.

— Валяй.

— Кто была твоя таинственная дама?

Моя таинственная дама? О чём она говорит? Она смотрит на меня, разочарованная моим молчанием.

— Ничего страшного, если ты не хочешь об этом говорить, — добавляет она, хотя её тон подразумевает совершенно обратное.

— Детка, с удовольствием поговорю об этом, но я искренне не имею ни малейшего представления, о ком ты говоришь.

Она приподнимается на одном локте, и её грудь умоляет меня об внимании. Нет. Нужно сосредоточиться. Майя — потрясающая женщина, но она всё ещё женщина, и я узнаю минное поле в разговоре, когда на него натыкаюсь. Одно неверное движение, и мне оторвёт всё к чертям.

— В ночь тимбилдинга в отеле.

Ухмыляюсь ей.

— В ночь, когда ты надралась с половиной бухгалтерии и танцевала на бильярдном столе?

— Да, в ту ночь. В ту же ночь, когда ты ходил на свидание. Я прошу тебя рассказать мне об этом, но если ты не хочешь, всё в порядке.

То, как она произносит «в порядке», подразумевает прямо противоположное.

Мысленно возвращаюсь к тому дню и ухмыляюсь, когда меня осеняет.

— Ах, да! Точно. Это было не свидание. Это была Снежана.

Она хмурится и, кажется, совсем не удовлетворена моим ответом.

— Снежана просто подруга, и ничего больше.

— Но когда ты уходил, Кирилл сказал, чтобы у тебя было хорошее свидание.

— Во-первых, жутковато, а во-вторых, он просто пошутил. Снежана сначала была его подругой, ещё со времен университета, и он всегда шутит, что я украл его девушку. Она действительно просто друг, детка.

Как бы я ни ненавидел то, что она сомневается в себе и сомневается во мне, мне нравится, что она ревнует. По сравнению с тем, как я отреагировал, когда она пошла поужинать с этим придурком из бухгалтерии, она чертовски сдержанна.

— Я видела твою фотографию с ней в интернете, — говорит она, выглядя смущённой. — Я не следила за тобой или что-то в этом роде. Ну, может быть, немного. Но вы были с ней после какой-то премьеры, и она вся на тебя вешалась.

Целую её в лоб.

— Меня часто фотографируют, Майя, ты же знаешь. Мне это не особенно нравится, но это часть моей работы и часть моей жизни. И поверь мне, в ту ночь я ни на какое свидание не ходил. Всё, о чём я мог думать, это о тебе. К тому же, я совершенно не в её вкусе.

— Ни за что не поверю. Да посмотри на себя — ты ходячий секс-бог.

Её глаза с удовольствием скользят по моему телу.

— Спасибо за это, но я определённо не в вкусе Снежаны. Видишь ли, у неё крайне специфические вкусы. И я не попадаю в эту категорию.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Смеюсь, а глаза Майи расширяются, и она прикрывает ладонью открывшийся рот.

— О! Тогда она идеально подходит моей подруге Нине.

— Нина тоже из этой категории?

— Нина - да. С ней очень весело, она тебе понравится.

Это будет одна из тех сложных ситуаций, с которыми нам придётся столкнуться. Если мы держим это в секрете, можем ли мы встречаться с друзьями и родственниками друг друга? Можем ли мы существовать в жизни друг друга? Я больше всего хочу выставлять её напоказ, чтобы она была рядом со мной каждую минуту каждого дня, но как это сочетается с сохранением конфиденциальности? Понятия не имею, но у меня ещё меньше намерения тянуть нас обоих вниз прямо сейчас. Я наконец-то затащил эту женщину в постель, и единственный раз, когда я планирую выпустить её отсюда сегодня, это за едой. Ей нужно поддерживать силы.

Словно прочитав мои мысли, она говорит:

— Хочешь пойти перекусить?

— Мне совсем не хочется вылезать из этой постели, но, как бы я ни хотел попробовать, человек не может жить одной киской.

Она снова краснеет. Не менее очаровательно, чем в прошлый раз.

— Но тебе скоро уходить, разве нет? — спрашивает она. Хмурюсь, потому что ничего не говорил об уходе. — Я предположила, что у тебя есть работа.

Точно. Конечно, она так и подумала. И да, всегда есть что-то, что нужно сделать. Но я регулярно работаю по сто или более часов в неделю, так что меня не убьёт, если я возьму выходной.

— Я подумал, что проведу день со своей секретаршей. Она сексуальная маньячка.

— Да? Тебе повезло. Ладно, тогда пойдём поедим. Угадаешь, куда я хочу тебя отвести? Что я хочу, чтобы ты попробовал?

Закрываю глаза и стону. Конечно, могу.

— Мексиканские взрывающиеся пончики-эклеры от Филиппа! — кричит она, подпрыгивая на матрасе. От этого её великолепная грудь совершает интересные движения, хватаю её и усаживаю к себе на колени.

— Ладно, ладно. Но сначала мне нужно кое-что ещё взорвать.

Глава 29. МАЙЯ

– Ну, как тебе? – спрашиваю, подавшись вперёд и не сводя с него глаз. – Ну же, – мысленно подгоняю, – ещё немного, и… Бабах!

Вот он откусывает пончик-эклер, и я не сдерживаю смех, глядя на его лицо.

– Охренеть! – выдыхает он, округлив глаза. Продолжает жевать, а я вовсю ухмыляюсь. Я бы жутко расстроилась, если бы он отреагировал как-то иначе.

– Слушай, да они реально взрываются! Что в них добавляют, кокаин, что ли?

Мы сидим на скамейке и смотрим на воду. Мне так нравится показывать Егору мои родные места. Понятно, что он бывал в Люберцах и раньше, но это –

мои

Люберцы.

– Правда ведь? – отвечаю, довольная его реакцией. – Я же говорила, они классные.

– Ещё как. Вообще, этот день просто отличный. И у меня такое чувство, что всё потому, что… ты классная.

– Ой, – смущённо улыбаюсь. – Как мило… и, безусловно, правда. Итак, я показала тебе свою школу, кафе "У Лады" и бар, где я впервые напилась.

– Именно. Кажется, я прошёл полный курс "Майя в Люберцах" для начинающих.

– Скорее, это были избранные моменты. Как же я хочу… Хотела бы я показать тебе квартиру мамы. То есть, я, конечно, показала тебе дом, где она живет, но мне бы хотелось, чтобы мы зашли внутрь, понимаешь? Я бы очень хотела вас познакомить. Мне кажется, я всё время говорю о ней, когда она болеет или когда я в стрессе, и забываю упомянуть, какая она весёлая.

Егор улыбается мне, склонив голову набок, и в его тёмных волосах играют солнечные зайчики. На нём совершенно не "его" одежда: серые спортивные штаны и толстовка "Я люблю Москву", которую он купил в мини-маркете Арсена. Когда он приехал ко мне, на нём был его обычный костюм, и, кажется, мы оба удивились, что он остался на ночь.

– Знаю, – он подносит мою руку к губам и целует. – Я бы тоже очень хотел с ней познакомиться. И, может быть, ещё познакомлюсь. Нам ведь ещё столько всего нужно обсудить, Майя Викторовна?

– Это точно. Тебе не кажется… Не слишком ли это сложно для тебя, Егор?

Он притягивает меня к себе и обнимает так крепко, что я не могу дышать. Это самые лучшие объятия в моей жизни.

– Сложно, да. Но слишком ли? Нет. Ты стоишь небольших сложностей. А ты как? Не передумала?

Интересно, что бы он сделал, если бы я сказала, что решила, что это не стоит риска? Потому что я рискую, и даже больше, чем он думает. Дело не только в моей работе, карьере или репутации. Дело в моём сердце. Я не говорила ему, что люблю его, но от этого никуда не деться – я безнадёжно влюблена в Егора Князева.

– Ни капли, – твёрдо отвечаю, наслаждаясь простым удовольствием быть рядом с ним. Мы так долго жили в напряжении, что сейчас это кажется раем. Возможность наконец-то расслабиться, наслаждаться обществом друг друга – это блаженство. Ну, и все эти оргазмы, конечно. – Мне плевать, насколько всё запутано. Как ты и сказал, оно того стоит. Как и эти взрывающиеся пончики-эклеры, несмотря на их калорийность.

– Мне лучше быть с ними поосторожнее. Не хочу растолстеть. Ты же найдёшь себе нового парня с кубиками пресса, который удовлетворит твой ненасытный аппетит.

– Егор Князев, ты что, напрашиваешься на комплименты? Ты ни капельки не толстый, и я не думаю, что это когда-нибудь случится. Но даже если бы и был…

– Даже если бы и был?

– Ну, даже если бы и был, у тебя же всё равно остался бы твой волшебный язык, так? – Краснею, произнося это, но заставляю себя смотреть ему в глаза.

Его зрачки расширяются, и он рычит:

– Вы становитесь всё развязнее, Майя Викторовна.

– Знаю, – смеюсь. – Я другая, когда с тобой. И дело не только в "Диане" или "Майе". Дело во всём вместе. В том, как ты заставляешь меня себя чувствовать. В уверенности, которую ты мне даришь. Мне нравится новая я.

– Мне тоже. Хотя, мне кажется, новая ты немного дерзкая. Подозреваю, её нужно связать и наказать. – Он вскидывает бровь, и его слова пронзают меня насквозь.

Чувствую знакомую дрожь между ног, пульсирующее тепло, которое говорит мне, что это интересно.

– Хм-м. Может быть, и так.

Он берёт меня за лицо, кладёт большие ладони по обе стороны от щёк и целует так глубоко, что у меня кружится голова, когда он отпускает меня. Хорошо, что я сижу.

– Есть столько всего, что я хочу с тобой сделать, Майя.

– Например? – спрашиваю, глядя на него из-под ресниц.

– Например, связать тебя и отшлёпать твою дерзкую задницу. А может, ещё кое-что с ней сделать. – Он сильно сжимает мою ягодицу.

Он имеет в виду…?

– Егор! – восклицаю, шокированная. Шокированная, но неожиданно взволнованная этой перспективой.

– Тебя когда-нибудь трахали в задницу,

mi rosa

? – спрашивает он, приподняв уголки губ в полуулыбке, и его глаза горят. Он натягивает толстовку на промежность, и я понимаю, что там происходит, в этих спортивных штанах. Там происходит огромный, твёрдый член, и всё это для меня.

– Нет, – тихо отвечаю, заставляя себя смотреть ему в глаза, хотя я и нервничаю.

Его взгляд скользит по моим губам.

– Ты дрожишь, Майя. Не волнуйся, я не собираюсь делать это прямо сейчас. И вообще не буду этого делать, если ты не захочешь.

Закусываю губу и прижимаюсь к нему. Кого я обманываю? Конечно, я хочу этого.

– Я хочу попробовать с тобой всё, Егор. Всё. В конце концов, ты же попробовал мексиканские пончики-эклеры "У Филиппа" ради меня.

– Не думаю, что мексиканские пончики-эклеры "У Филиппа" относятся к той же категории экспериментов, что и лёгкий бондаж и анал, детка, но мне нравится твой настрой. – Он касается кончиками пальцев моих щёк. – Я с нетерпением жду, когда мы всё это исследуем вместе. Нам просто нужно убедиться, что мы всегда общаемся, хорошо? Говори мне, если тебе нужно что-то, чего я тебе не даю.

Не могу себе представить, чтобы мне когда-нибудь понадобилось что-то, чего этот мужчина не смог бы мне дать, но киваю.

– Буду. – Мы слишком долго были в разлуке, потому что плохо общались, и я не хочу, чтобы это повторилось. И раз уж на то пошло, мне, наверное, стоит спросить его о том, что у меня на уме всё утро. – Ты останешься сегодня ещё на одну ночь? Я имею в виду, ты не обязан, просто… Мне бы очень хотелось, чтобы ты остался.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

От мысли о том, что он уйдёт, мне уже становится грустно, и я не вынесу, если мы попрощаемся, когда только что встретились.

Егор молчит несколько мгновений. Думаю, что я уже всё испортила. Сжимаюсь, предчувствуя его отказ.

– Не могу вынести мысли о том, чтобы провести эту ночь вдали от тебя,

mi rosa

, – наконец отвечает он. – Просто нужно решить некоторые логистические вопросы. У меня есть работа, которую нужно сделать, и я не уверен, что хочу покупать ещё одежду в мини-маркете Арсена.

– А почему нет? Она тебе идет. – Он смотрит на меня с выражением "ну да, конечно", и я продолжаю. – Тогда я вернусь с тобой в твой отель, если хочешь. Или ты можешь поработать у меня в квартире, а я постираю твою рубашку и костюм.

Выражение шока на его лице бесценно. Костюмы, как у него, требуют особого ухода, но мне так нравится выводить его из себя.

– Постираешь?

Сглатываю смех.

– Ну да. Так делают нормальные люди.

– Я знаю, ты, нахальная девчонка. Но этот костюм от Armani, сшит на заказ. Только химчистка.

Не в силах больше сдерживать смех, издаю очень некрасивый хрюкающий звук, от которого он тоже начинает смеяться.

– Какая из меня секретарша, а? – говорю, невинно хлопая глазами.

Егор тихонько мурлычет.

– У тебя есть другие таланты. Особенно мне понравилось то, что ты делала своим ртом этим утром. Блин, и как, спрашивается, я теперь буду держать себя в руках? На работе будет ещё сложнее.

Скольжу рукой по его бедру.

– Пока что было трудно везде.

– Ничего не могу с собой поделать. Не могу тобой насытиться, и мой член тоже. И это нормально везде, кроме офиса. Не представляю, как я смогу видеть тебя каждый день и не трахать. Как я буду смотреть на тебя в твоих сексуальных нарядах…

– Я не ношу сексуальные наряды.

– Это, детка, дело вкуса – ты всегда выглядишь сексуально в моих глазах. Я слишком долго фантазировал о твоём платье с запахом. Ты, платье, мой стол. Я, по яйца в твоей узкой, мокрой киске. Душу тебя ниткой жемчуга. Чёрт, хранить это в секрете будет невозможно.

После этой речи мне немного не хватает воздуха, и мой пульс бешено стучит в такт с пульсацией в моём теле. Его фантазии стали и моими тоже.

– Разве что ты хочешь рассказать всем? – спрашивает он. – И не только потому, что я хочу трахнуть тебя на своём столе, но и потому, что я хочу, чтобы у нас всё получилось,

mi rosa

. Так что, что бы тебе ни понадобилось…

Моё сердце чуть не взрывается от счастья, когда он говорит, что хочет, чтобы у нас всё получилось.

– Не думаю, что я готова к тому, чтобы все знали об этом, Егор. Ты переживаешь, что тебя будут знать как парня, который спит со своей секретаршей, но быть известной как женщина, которая спит со своим новым боссом, гораздо хуже.

Егор закусывает верхнюю губу и кивает.

– Понимаю. Будем держать это в секрете. Это же проще простого, верно? – Он подмигивает мне, и я чуть не таю у него на коленях.

– Это не может быть сложнее, чем последние несколько месяцев, верно? Клянусь, сколько раз я представляла, как стою на коленях у твоих ног и расстёгиваю тебе ширинку, пока ты диктуешь… – Прикрываю рот рукой, чтобы сдержать смешок.

– Майя Викторовна, – громко выдыхает он, прежде чем прижаться губами к моей шее. – Надеюсь, ты понимаешь, что с этого момента вся диктовка будет проходить именно так.

Он щекочет меня, и я взрываюсь приступом хохота, удивляясь, как мой мир так быстро стал таким большим и ярким.

Глава 30. ЕГОР

Несмотря на то, что я уже дважды овладел ею этим утром, мысль о том, чтобы оставить её в постели, терзает меня. Один её вид, сонной и умиротворённой, пробуждает во мне желание. Даже если бы его не было, я бы всё равно остался. Ненавижу саму мысль расстаться с её обнажённым телом, таким тёплым, мягким и чертовски податливым.

— Ты уверен, что тебе нужно идти? — мурлычет она лениво, перевернувшись на живот и взглянув на меня снизу вверх. Мой взгляд скользит по её восхитительной округлой попке, и я рычу.

— Да. Поверь, я бы с большей охотой остался здесь с тобой. И с твоей попкой. Но не у всех сегодня выходной.

— Знаю, — отзывается она, потягиваясь. — Повезло мне, да? Или это просто гениальное планирование, кто знает?

Вскидываю бровь.

— Может, моей секретарше стоит заняться организацией моего календаря чуть эффективнее? Мне определённо нужен выходной в ближайшее время. — День, когда я смогу провести каждый чёртов час, слившись с ней воедино.

Уголки её губ дрожат в ухмылке.

— Но если серьезно, я понимаю, как важна для тебя работа, и знаю, что ты уже не работал в эти выходные. Но увижу ли я тебя позже? Или на работе завтра?

Стоило бы сказать, что я увижу её завтра на работе, дав нам обоим немного пространства для манёвра, но мой член уже вовсю протестует против такого решения. Тем не менее, пытаюсь говорить как можно более небрежно:

— Я позвоню тебе сегодня вечером,

mi rosa

. Если захочешь, мы что-нибудь придумаем. И если тебе повезет, это будут планы, касающиеся твоей прекрасной попки.

Наклоняюсь и целую её, мой язык сплетается с её языком, а её руки обвиваются вокруг моей шеи.

— Обещания, обещания, — шепчет она, подмигнув мне.

Чёрт.

Да.

Опять встал.

Поездка обратно в пентхаус будет не из приятных.

Прикрываю за собой дверь и тут же натыкаюсь на двух подростков, стоящих в общем коридоре. На вид им лет шестнадцать-семнадцать, угловатые, с едва пробивающимся пушком на щеках и приспущенными штанами скейтеров. Они несколько секунд таращатся на меня, затем тот, что повыше, расплывается в улыбке.

— Чувак! — восклицает он. — Круто ты её!

Они скрываются в своей квартире, смеясь и подталкивая друг друга, и я невольно улыбаюсь. Похоже, стены в её квартире и правда тонкие.

Константин ждёт меня снаружи. Он вопросительно вскидывает бровь, увидев меня. Он знает, что это её квартира и что я провожу здесь время с тех пор, как он высадил меня в пятницу.

— Я могу тебе доверять, верно? — просто спрашиваю.

— Конечно, босс. Мой рот на замке. И поздравляю. Она отличная девушка. Вот номер, который Вы просили меня найти.

Бормочу слова благодарности и забираюсь в машину, утопая в мягком чёрном кожаном сиденье с облегчённым вздохом. Виски простреливает надвигающаяся головная боль. Давно я не бодрствовал всю ночь, занимаясь чем-либо, кроме работы. В её объятиях я совсем не чувствую усталости, но теперь недосып грозит настигнуть меня. Мне нужен быстрый душ, свежая одежда и кофе, причём не обязательно в таком порядке.

Взглядываю на номер телефона, написанный на сложенном листке бумаги. Он принадлежит Илье Эмину, владельцу "Эмин Холдинг" и нескольких многоквартирных домов по всей Москве. Он отвечает после нескольких гудков, его голос хриплый от сна.

— Илья Эмин? — спрашиваю я.

— Да. Кто, блин, это?

— Егор Князев, от имени юридической фирмы "Князев и Ко". Я звоню по поводу многоквартирного дома с апартаментами, которым Вы владеете в Люберцах.

Он фыркает.

— Сейчас шесть утра, чёрт побери. Звоните в офис.

— Я осведомлён о времени, и именно поэтому звоню Вам, а не в Ваш офис. В частности, относительно нарушений, выявленных в "Студии Апарт".

— С этим зданием всё в порядке, — огрызается он. — Со всеми моими зданиями всё в порядке.

— Меня не волнуют Ваши остальные здания, Илья, но меры безопасности в "Студии Апарт" отсутствуют как класс. У Вас есть время до конца недели, чтобы установить систему безопасности, которая предотвратит проникновение посторонних в здание. В противном случае я проявлю личный интерес к Вам и ко всей Вашей собственности. Если это произойдет, мы с Вами узнаем друг друга очень хорошо, и, поверьте, Вам это не понравится.

— Да кто ты, чёрт возьми, такой…

— Как я уже сказал, Егор Князев, поищите в интернете. — Завершаю вызов и закрываю глаза, откинув голову на подголовник. Это, по крайней мере, приносит некоторое удовлетворение и помогает выпустить пар перед тем, что, как я знаю, будет тяжёлым днём. Для начала, мне нужно поговорить с Кириллом.

Мысль об этом наполняет меня ужасом, но я напоминаю себе, зачем мне нужно с ним поговорить. Майя Ильина. В ней манит всё. Её глубокий, заразительный смех, то, как сверкают её глаза, когда она улыбается, её руки в моих волосах. Моя голова между её бёдрами. Её запах. Её вкус.

Подавляю стон. Сегодня будет долгий, чертовски долгий день, который станет ещё хуже из-за того, что её в нем не будет.

Киваю головой в сторону двери кабинета моего старшего брата.

— Он свободен?

Секретарь Кирилла, Елена, слабо улыбается мне.

— Ну, у него сейчас нет совещания. — Её не слишком завуалированный намёк на то, что он завален работой и мне не стоит отнимать у него много времени. Вероятно, разбирается с дерьмом Грановских, о котором он упоминал в пятницу, что теперь кажется другой жизнью.

— Я не задержу его надолго.

— Он всегда найдёт для Вас время, Егор, Вы это знаете.

— Принял к сведению. — Прохожу мимо её стола, один раз стучу и, объявив, что это я, вхожу внутрь.

Он только что положил трубку и вскидывает бровь, увидев меня.

— Привет, незнакомец, — говорит он, выглядя слегка раздражённым. — Где тебя черти носят?

— Ты имеешь в виду выходные? Традиционно время, когда люди не находятся в офисе?

— Но ты не "люди", не так ли, Егор? Ты трудоголик, который считает выходные выдумкой. И вообще, я говорю не о работе. Ты исчез из дома у отца в пятницу, и никто не мог дозвониться тебе по телефону с тех пор. Мне пришлось связаться с Константином, просто чтобы убедиться, что ты жив. — Его правый глаз дёргается, и он проводит руками по волосам.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Сдерживаю саркастический ответ. Он и так выглядит чертовски напряжённым, а я собираюсь добавить ему проблем.

— Сообщение получено и понято, брат. Я эгоистичный осёл, и приношу свои извинения. Ты в порядке? Выглядишь как дерьмо.

— Спасибо, ценю комплимент. — Он проводит рукой по лицу и вздыхает. — Прости, что срываюсь на тебя. Ты взрослый, ты можешь делать со своим свободным временем всё, что захочешь. Просто у меня паршивое настроение. У Лёни режутся зубки, и сон — это далёкая страна. К тому же, на прошлой неделе были совершены облавы на три клуба Грановских, так что они явно кому-то сильно насолили. Чувствую, что по уши в дерьме.

Опускаюсь на стул напротив него, наблюдая, как он облизывает нижнюю губу. Для Ледяного человека это похоже на нервный срыв.

— Чем-нибудь могу помочь?

— Ты можешь вытащить меня выпить, когда этот адский день закончится.

Когда этот адский день закончится, я либо направлюсь обратно в Люберцы, либо буду в своём пентхаусе, мечтая оказаться в Люберцах. Каждая минута вдали от неё кажется потраченной впустую, и я уже скучаю по ней. Тем не менее, это мой брат, и если ему нужно выпить и немного компании, я позабочусь о том, чтобы он это получил.

— Это я могу сделать, братан. Как Алина?

— С ней всё в порядке, а что?

— Ну, я предполагаю, что зубки Лёни и бессонные ночи, вероятно, сказываются и на ней. И, знаешь, она мне нравится больше, чем ты.

Кирилл с притворным страданием кладёт руку на сердце.

— Ой! Ты действительно умеешь поднимать моральный дух, да?

Киваю.

— Это дар. И ты всем нравишься меньше, чем она, так что тебе лучше к этому привыкнуть.

Он ухмыляется, затем кладёт руки на стол.

— Ты пришёл сюда, чтобы сказать мне, как сильно тебе нравится моя жена, или было что-то ещё?

Ах да.

Точно.

Морщусь.

Это наша фирма.

Подсказка в названии — "Князев и Ко". Мы построили её вместе, но я никак не могу избавиться от ощущения, что именно он здесь главный. Может быть, потому, что это была его идея, или потому, что он на несколько лет старше меня. Не знаю, откуда это берётся, но сейчас я чувствую, будто прошу разрешения или извиняюсь, и мне это не нравится.

— Да. Мне нужно поговорить с тобой кое о чём.

Он кивает, сузив глаза и с подозрением глядя на меня.

Ослабляю галстук.

— Прекрати пытаться читать меня, Кирилл.

— Не могу. Это моя работа. Перестань ёрзать и говори со мной. Тогда мне не нужно будет тебя читать, верно?

Выдыхаю.

Полагаю, мне лучше просто сорвать пластырь.

— Я переспал с Майей.

Он хмурится.

— Это не новая информация.

— Снова. На этих выходных. Несколько раз.

Он закрывает глаза и откидывается на спинку кресла.

— Ради всего святого, Егор, — бормочет он.

— Не надо мне тут "ради всего святого". Как ты только что сказал, я взрослый.

Его глаза распахиваются.

— Беру свои слова обратно. Ты оттрахал свою чёртову секретаршу. Ты хоть представляешь, какой ящик Пандоры ты только что открыл? Сколько положений трудового кодекса ты нарушил? На всю фирму могут подать в суд.

Гнев закипает под моей кожей.

— Не обращайся со мной, как со своим чёртовым младшим партнёром, Кирилл. Я…

— Младший партнёр, оттрахавший свою секретаршу, был бы не так плох, как ты, придурок, — рявкает он.

Знаю, что он прав, но всё равно взбешён и пришёл сюда не за лекцией. Я пришёл поговорить со своим братом, своим союзником в жизни, а вместо этого чувствую, что разговариваю со своим боссом.

— Я знаю это, придурок. И мне не нужно напоминать о наших кадровых правилах. Я, чёрт возьми, сам их писал.

Он стискивает челюсти, словно хочет поспорить, но по какой-то причине не деалет этого. У нас было немало ссор, и мы оба знаем, как легко они могут перерасти в нечто большее.

— И не называй это трахом, — добавляю я. — Это было больше.

Он вздыхает, откинувшись на спинку кресла. Гнев, кажется, покидает его, и он просто выглядит уставшим.

— Что за хрень, Егор?

— Знаю. Я пытался держаться от неё подальше. Я так чертовски старался. Но я не могу. Не могу перестать думать о ней ни на чёртову секунду. — Зажмуриваюсь и жду упрёка, который так и не следует.

— И что, чёрт возьми, ты собираешься делать теперь? — спрашивает он вместо этого немного более мягким тоном.

Вспоминаю, как оставил её, лежащую обнажённой на своей кровати, её большие карие глаза смотрели на меня с таким доверием. Она очень рискует со мной, и я не подведу её.

— Она мне нравится, Кирилл. И ей очень нравится её работа.

Его хмурый взгляд превращается в недовольную гримасу.

— И что?

Глубоко вздыхаю.

— Поэтому мы будем продолжать встречаться тайно и посмотрим, к чему это приведет. На данный момент она продолжит работать на меня. Я думал о том, чтобы перевести её к Марку Тарасову, когда Марта уйдёт в декрет, но…

— Марк Алексеевич объявил о своей отставке. Да.

Я даже рад, когда слышу эту новость. Находиться рядом с Майей было пыткой, по крайней мере, до этих выходных, но это была пытка, к которой я пристрастился. Теперь я пристрастился ко всему, что связано с ней, и не хочу, чтобы кто-то другой был моей секретаршей.

Кирилл моргает. Снова ослабляю галстук, и мы смотрим друг на друга в тишине, словно находимся в каком-то противостоянии. Да какого хрена я сюда пришёл? За одобрением? Нет, я пришёл за советом. Может быть, даже за поздравлениями, потому что для меня это важно. В глубине души я был взволнован тем, что расскажу ему об этом, и думал, что он будет рад за меня. Вместо этого он, кажется, больше обеспокоен кадровой политикой и нашим имиджем.

Даже если он думает, что я псих, который ставит под угрозу всю нашу фирму, он всё равно мой старший брат, и сейчас я хочу, чтобы он был

им

больше, чем кем-либо другим.

— Я никогда раньше такого не чувствовал, Кирилл. Ни к Инне, и уж точно ни к кому с тех пор. Мои последние отношения закончились, когда мне было двадцать три. Я не знаю, что делаю, и я очень хочу, чтобы все получилось. Как мне не облажаться?

— Вы не дали себе ни единого шанса, Егор. Секретность… — Он качает головой и устало вздыхает. — Какое-то время это может быть захватывающе, но это очень быстро надоест. А как насчёт отца и остальных? Ты расскажешь им? Расскажет ли она своей семье, своим друзьям? Не станет ли Ольга Кошевая сплетничать об этом с Эммой на каком-нибудь светском обеде?

— Эмма уже кое-что знает, и она вряд ли сделает что-то, что повредит нашей фирме, Кирилл.

Он выглядит удивлённым и немного расстроенным. Может быть, он думает, что мне следовало больше доверять ему, но вот мы здесь, мечем друг в друга кинжалы. Стоит ли удивляться, что я этого не сделал?

— Кстати, я не нахожу секретность захватывающей. Я, блин, ненавижу её. Но на данный момент другого способа сделать это нет. Я не могу выгнать её с работы. Это было бы несправедливо. И я не собираюсь возвращаться в Новосибирск.

Он дёргается назад, словно я замахнулся на него.

— Кто вообще говорил о твоём возвращении в Новосибирск?

— Это был бы единственный способ для меня не быть её начальником. Я мог бы перевести её, наверное, но я знаю, что она восприняла бы это как наказание, и… — Опускаю голову на руки. — Из всех чёртовых людей, в кого я мог влюбиться.

— Ей придется подписать соглашение о неразглашении, — говорит он, его юридический мозг включается и становится искать решения.

Резко поднимаю голову.

— Ни за что, — говорю, мой юридический мозг полностью выходит из строя.

Он закатывает глаза.

— В этом нет ничего страшного. У нас и раньше сотрудники их подписывали.

Он что, издевается надо мной? Вскакиваю на ноги, возмущённый.

— Не о таких вещах. Не соглашение о неразглашении в стиле "пожалуйста, не рассказывайте никому, что ваш босс трахает вас на своём столе каждый день".

Взгляд Кирилла скользит к его столу, и, клянусь, этот извращенец ухмыляется. Складываю руки на груди и отстраняюсь.

— Ты трахал Алину на этом столе, не так ли?

— Джентльмен никогда не рассказывает, — плавно отвечает он, но искорки в его глазах говорят о том, что я прав. Конечно, я прав. Какой смысл иметь собственный кабинет и огромный прочный стол, если не для того, чтобы при каждой возможности трахать женщину, от которой ты без ума?

Выкидываю из головы образы обнажённой Майи, развалившейся на моём столе, и снова сажусь.

— Я не заставлю её подписывать соглашение о неразглашении. Я доверяю ей.

— Ты едва её знаешь, — возражает он.

— Я знаю её лучше, чем любого другого нашего сотрудника.

— Будем надеяться, что она единственная, кого ты знаешь так близко, — бормочет он.

Закатываю глаза.

— Выкинь это из головы. Я не это имею в виду. Я знаю, когда могу доверять кому-то, Кирилл, и я могу доверять Майе.

Он проводит рукой по подбородку, глядя мимо меня на картину, висящую на стене его кабинета. Он лучше всего думает, глядя на картину с изображением пляжа в Испании, которую мама закончила до того, как ей стало слишком плохо, чтобы рисовать дальше.

— Если это выйдет наружу…

— Этого не произойдет. По крайней мере, до тех пор, пока мы сами не будем к этому готовы. Эй, может, всё просто сойдёт на нет, и мы зря волнуемся. — Даже говоря это, я думаю: "Как бы не так".

Мы снова сидим в тишине, и в ушах у меня звучит только неумолимое тиканье его часов и моё собственное сердцебиение. Как всегда, первым сдаюсь я.

— Просто скажи, что ты меня поддержишь. Ваши с Алиной отношения тоже ведь начались не совсем обычно.

— Я всегда тебя поддержу, придурок. Это не значит, что я должен соглашаться со всем, что ты делаешь, или устраивать чёртов парад с конфетти по поводу каждого твоего тупого решения. Тебе действительно нравится эта девушка?

Не могу не ухмыльнуться ему.

— Да, нравится.

— Хорошо. Тогда, полагаю, тебе лучше найти способ, чтобы всё получилось, так ведь?

Я найду способ, обещаю себе. Майя Ильина — моя, и ни за что на свете я её не отпущу. Я сделаю эту женщину счастливой, чего бы мне это ни стоило.

Глава 31. МАЙЯ

— Майечка, солнышко? — Мама окликает меня, едва успеваю ответить на звонок. Голос у неё какой-то необычный — взволнованный, как будто помолодела.

— Привет, мам! Я как раз к тебе собиралась. Заскочила в мини-маркет Арсена. Тебе что-нибудь нужно?

Ставлю обратно в морозильник пломбир, который только что рассматривала, и сосредотачиваюсь на разговоре. Мама всю жизнь прожила в Москве, но я бы не назвала её тёртой калачихой. Она всегда старалась видеть в людях хорошее, и обычно я считаю это восхитительным качеством, но только не тогда, когда дело касается незнакомых мужчин.

Быстро расплатившись за покупки, машу Арсену на прощание и быстрым шагом направляюсь к дому, где прошло моё детство. Пять кварталов — рукой подать.

— Как его зовут, мам? Ты же не впустила его в квартиру? Слушай, я сейчас буду. Бейсбольная бита всё ещё в коридоре? — Двум женщинам, живущим одним, не помешает немного осторожности, поэтому мы всегда держим биту наготове у двери.

— Майя, милая, не волнуйся. Константин — совершенно очаровательный мужчина. Он показывает мне фотографии своей дочки.

Застываю на месте, сперва чувствуя облегчение, а потом — полное недоумение. Какого лешего водитель Егора делает у моей мамы?

Прошла почти неделя с тех пор, как мы наконец-то разобрались в своих чувствах, и я счастлива как никогда. Конечно, вся эта секретность немного напрягает, и наше нынешнее положение оставляет желать лучшего, но я не жалуюсь. Этот мужчина сводит меня с ума в постели, и, кроме того, с ним просто здорово проводить время. Понимаю, что ещё рано делать выводы, но каждый раз, когда думаю о нём, на моём лице появляется идиотская улыбка, которую никак не могу стереть.

— Так. Ладно, я знаю Константина. Можешь его позвать к телефону?

— Здраствуйте, Майя Викторовна, — в его знакомом баритоне слышится усмешка. Константин — один из немногих, кто знает правду обо мне и Егоре, и, наверное, для него это как смотреть сериал.

— И Вам доброго вечера, Константин. Не соблаговолите ли объяснить, что Вы делаете в Люберцах? А конкретно — в квартире моей мамы, да ещё и вечером?

— Э-э, я мог бы рассказать, Майя Викторовна, но тогда мне придётся Вас убить.

— Ха-ха, — сухо отвечаю. — Выкладывай.

— Это сюрприз. Организованный самим нашим господином и повелителем.

Не могу сдержать смех. Забавный он всё-таки, этот Константин. Вздохнув, говорю, что скоро буду. Он кажется рубахой-парнем, но на самом деле — крепкий орешек. По телефону его не расколешь.

Когда приезжаю к маме, джип Егора занимает почти всю улицу, и занавески на окнах соседних домов подозрительно шевелятся. Несколько местных мальчишек стоят поодаль, зачарованно глядя на машину. Увидеть здесь такое авто — всё равно что если бы приземлился космический корабль и оттуда вышли зелёные человечки.

— Поднимаешься в этой жизни, Майя? — кричит Зоя Михайловна через дорогу. Она сидит на своём крыльце, разгадывает кроссворд и курит сигарету — её обычное вечернее занятие, сколько я себя помню.

— Стараюсь, Зоя Михайловна, стараюсь.

Картина внутри квартиры просто уморительная. Константин — мужчина крупный, и в этой маленькой гостиной он кажется особенно огромным. Мама сидит рядом с ним на диване в каком-то новом платье. В её стиле, но выглядит дорого, красивого тёмно-зелёного оттенка, который подчёркивает лесные тона её глаз. Волосы у неё распущены и образуют вокруг головы ореол, и даже на губах — яркая красная помада. Она всегда любила красную помаду, но я не видела её такой уже много лет.

— Майечка! — Она вскакивает и подбегает ко мне. Дыхание сбивается, но она замирает на месте и быстро восстанавливается, её глаза сияют от возбуждения. — Мы идём в кино.

— Что? — Ищу ответа у Константина, но, не получив его, снова поворачиваюсь к маме. — Но ты же говорила, что больше не хочешь ходить в кино. Говорила, что тебе некомфортно среди всех этих людей.

— Знаю, но сегодня там не будет никаких других людей. Константин сказал, что ты выиграла какой-то приз на работе, милая. Лучший работник месяца? Почему ты мне не рассказала?

Ага, потому что это всё полная чушь. Но она так счастлива, что я не могу разрушить её иллюзии. Я давно не видела её такой взволнованной, и у меня сердце радуется.

— Спасибо тебе большое за то, что выбрала это в качестве награды, милая. Не могу поверить, что твой господин Князев выкупил целый кинотеатр только для нас. И он показывает «Свидетеля» — помнишь, тот фильм, где Харрисон Форд играет детектива, который прячется в общине амишей? Помнишь? Там ещё такая горячая сцена танца под песню Сэма Кука…

— Помню, мам, — улыбаюсь, глядя на её оживление. — Это здорово. Я только приведу себя в порядок, если успею? — Вопросительно смотрю на Константина.

— Конечно, Майя Викторовна. Представление не начнется без почётных гостей. Лучший работник месяца — это серьёзно.

Бросаю на него испепеляющий взгляд и поднимаюсь наверх. Оставшись одна, набираю номер Егора.

— Какого чёрта здесь происходит? С каких это пор я лучший работник месяца?

—

Mi rosa

, ты лучший работник месяца каждый месяц. А тот минет, что ты сделала мне сегодня утром прямо в кабинете? Это было просто сногсшибательно.

Моё тело вспыхивает от воспоминаний. Мне нравилось чувствовать его огромный член во рту, дразнить его языком, заставлять стонать, мучить его так же, как он мучает меня. И этот восхитительный солёный вкус, когда он кончил…

— Майя, ты здесь?

— Э-э, да. Но я всё ещё ничего не понимаю.

Слышу шум на заднем плане, звук плачущего младенца.

— У Лёни всё ещё режутся зубки? — спрашиваю я. Странно, что мы так много знаем о семьях друг друга, при этом не участвуя в них напрямую.

— Да, и это превратило его в сварливого маленького засранца.

— Не думаю, что тебе стоит беспокоиться о том, что он повторит твои слова в таком возрасте, Егор.

— Никогда не знаешь. Он смышлёный парень. В любом случае, я знаю, что у твоей мамы скоро день рождения, и я хотел сделать что-нибудь приятное для неё и, как следствие, для тебя. Ты так переживаешь за неё, и я просто подумал, что это будет, ну, приятно. — Он делает паузу, и я представляю, как он сидит там с ребенком на коленях. Я всегда хотела детей от Сергея, но каждый раз, когда поднимала эту тему, он говорил, что мы ещё не готовы. Что мы сделаем это в следующем году. Но этот год так и не наступил, и я понятия не имею, стану ли я когда-нибудь мамой. Я бы с удовольствием познакомилась с Лёней.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Не могу поверить, сколько раз я произнес слово «приятно» в этом предложении, — говорит Егор. — Между этим ребёнком и тобой мои мозги превращаются в кашу.

— Ооо, это мило, — хихикаю я. — И спасибо тебе. Ты и платье ей тоже прислал?

— Да. Я видел её фотографии, так что знал, что ей понравится. Я сказал ей, что это всё часть призового пакета, который ты выбрала.

— Погоди, ты разговаривал с моей мамой? — спрашиваю, нахмурившись. В смысле, это не совсем нарушение правил, но я этого не ожидала.

— Только вкратце, по телефону. Не волнуйся, я не упомянул, что я ещё и трахаю тебя каждый день до потери пульса.

Подавляю очередной смешок.

— Ну, хоть что-то. Ты сможешь пойти с нами в кино?

— Как бы мне ни хотелось сидеть в заднем ряду и поближе познакомиться с тобой, Майя, сегодня вечером я нянчусь с ребенком. Но Константин в твоём распоряжении весь вечер, и я договорился, чтобы буфет был открытым и бесплатным, так что объедайтесь попкорном. У них также есть ещё два фильма с Харрисоном Фордом, если ей понравится.

— Какие? — спрашиваю с любопытством.

— «Деловая женщина» и «Ковбои против пришельцев».

— О, там ещё и Дэниел Крейг!

— Не надо так радоваться, Майя, а то я начну ревновать.

Думаю, он шутит, но я не уверена. Вполне возможно, что он пригрозит переломать пальцы Дэниелу Крейгу и сошлёт его в Новосибирский филиал.

Мама зовёт меня снизу, поэтому у меня нет времени выяснять это.

— Ещё раз спасибо тебе. Это было невероятно мило с твоей стороны. Мне действительно, э-э, ты мне нравишься, понимаешь?

Чёрт. Это было близко. Я чуть не выронила случайное «Я люблю тебя» в разговоре. Но ни один из нас ещё не готов к тому, чтобы бросать эту гранату в наши отношения.

Глава 32. МАЙЯ

Мама отлично провела время в кино, посмотрела "Свидетеля" и "Деловую девушку" от начала и до конца. Я видела, как она изменилась, как смеялась и улыбалась, словно перенеслась обратно в во время, когда, наверное, её жизнь была беззаботнее. До того, как она стала матерью и ей пришлось столько работать, чтобы вырастить меня.

Я всегда чувствовала мамину любовь и заботу. Знаю, она ни разу не пожалела, что я у неё появилась, но также знаю, как ей было тяжело. Она не говорит о моём отце, но у меня всегда было ощущение, что он сильно её обидел. Те немногие обмолвки, что она допускала за все эти годы, говорили о том, что он не захотел иметь с ней ничего общего, как только она забеременела, и оставил её справляться со всем в одиночку. Мне плевать, кто он такой, и у меня нет никакого желания с ним встречаться. Если он так обидел мою маму, он – ничтожество и не заслуживает того, чтобы знать меня. Мамы мне достаточно, и я люблю видеть её счастливой.

То, что весь кинотеатр был в нашем распоряжении, было просто невероятно, и я почти всё время смотрела не на экран, а на неё. Видеть такую простую радость на её лице наполняло меня новой надеждой, а ещё любовью к Егору за то, что он организовал для неё нечто подобное. Она взяла с собой свой маленький кислородный баллон, и, поскольку мы были там одни, она не стеснялась пользоваться им или своими ингаляторами. Поход в туалет не был для неё испытанием на выносливость, потому что фильмы останавливали, когда она выходила. Она съела хот-дог, попкорн и осилила огромный стакан колы, так радуясь всему этому, словно никогда в жизни не ела в буфете.

Деньги не могут купить счастье, я знаю, но в такие вечера кажется, что это вполне возможно.

С тех пор она кажется гораздо более жизнерадостной. Её здоровье не изменилось, и уровень кислорода в крови по-прежнему непредсказуем, но морально ей явно лучше. Сегодня её день рождения, и она даже согласилась пойти со мной пообедать, чтобы отметить его. Мы забронировали столик в уютном маленьком итальянском ресторанчике, который ей нравится в нашем районе, и Оля с Ниной должны к нам присоединиться.

Знаю, она нервничает, но, по крайней мере, она готова попробовать, и это всё, о чём я могу просить. Похоже, Егор Князев творит чудеса во многих отношениях.

Моё тело горит, а сердце трепещет, когда я думаю о нём, а кажется, что думаю о нём постоянно. Всё идёт так здорово, что мне даже тревожно, и я понимаю, что это совершенно ненормально, но жизнь преподала мне несколько жестоких уроков. Всё в нём меня восхищает, и мне никогда не бывает достаточно. Пока что, кажется, это чувство взаимно, но часть меня задаётся вопросом, как долго это продлится. Как долго такой мужчина, как он, будет интересоваться такой женщиной, как я. В конце концов, даже Сергею я надоела, а он не был и вполовину таким мужчиной, как Егор.

Как только думаю о Егоре, начинаю скучать по нему. Я взяла выходной, и, хотя я рада предстоящему дню, всё равно хотела бы, чтобы он был рядом. Он не выходил на связь этим утром, но у моего телефона какие-то проблемы, так что, возможно, причина в этом. Хозяин моего дома, кажется, временно сошёл с ума и начал внеплановый ремонт. Теперь у нас камеры видеонаблюдения в холле, и каждый получает индивидуальную систему внутренней связи, чтобы мы могли сами открывать дверь гостям. Он даже модернизирует Wi-Fi и подключает бесплатное кабельное телевидение. Всё это, конечно, здорово, но неудобства немного раздражают, и, должна признаться, волнуюсь насчёт арендной платы, когда придёт время продлевать договор.

Люди в светоотражающих жилетах и касках с семи утра долбят отбойными молотками. Что бы они там ни делали, мой Wi-Fi не работает уже несколько часов, и мобильный интернет не подключается.

Уверена, что скоро всё вернётся в норму, а пока, может быть, немного повеселюсь. Егор часто пишет мне рано утром и спрашивает, что на мне надето, хотя он и так увидит это в офисе. Это такая маленькая шутка между нами. Я решаю опередить его и набираю несколько строк, улыбаясь, пока мои пальцы летают по клавиатуре.

Сегодня на мне милый летний сарафанчик с кружевной шнуровкой. Но совсем недавно на мне не было ничего. Я была совершенно голая и думала о тебе.

У меня всё лучше получается в этом деле, но я всё ещё иногда чувствую смущение, когда так откровенно с ним флиртую. Он захочет фотографий, и я точно знаю, что ему нравится. Откинувшись на спинку кровати, развязываю ленту на "крестьянской" блузке – ровно настолько, чтобы немного обнажить грудь, – и делаю быстрый снимок. Знаю, что у него сегодня целый день совещания, и мне нравится мысль о том, что он увидит это прямо посреди одного из них. Знаю, какой эффект это произведёт на него, что он тут же возбудится, представляя, как развязывает остальную часть этой ленты.

– Может, он и прав, – думаю, нажимая "отправить". – Может, я и вправду роковая женщина.

Мне нравится, как он заставляет меня относиться к себе.

Снова завязываюсь, чтобы выглядеть прилично, и хватаю куртку и сумочку. Я хочу зайти в цветочный по дороге в ресторан и купить маме огромный букет её любимых цветов.

Машу рабочим, проходя мимо, и в ответ получаю оценивающую улыбку. Правда, без волчьих свистков, и я смеюсь, представляя, как они проходят тренинг по соблюдению норм приличия на рабочем месте.

Сегодня восхитительный летний день, солнце яркое и тёплое на моей коже, такое ослепительное, и я жалею, что не взяла с собой очки. Я люблю это время года, когда всё кажется таким светлым и многообещающим, когда яркие цветы и голубое небо заставляют забыть о мраке, который был всего несколько месяцев назад. Москва может быть адом зимой, но это всегда компенсирует всё. Мой оптимизм и радость бьют ключом, когда я прогуливаюсь по району и обмениваюсь любезностями с людьми, которых знаю всю жизнь. Флорист точно знает, зачем я пришла, и уже собрала самый великолепный букет из ярко-жёлтых подсолнухов, источающих лёгкий сладковатый аромат. Я ещё раз выкрикиваю слова благодарности и выбегаю за дверь, предвкушая обед с мамой и моими лучшими подругами.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я никому из них не рассказывала про Егора. Мы договорились держать это в секрете, и я намерена придерживаться этого. Это должно защитить нас обоих. Но я так чертовски счастлива и отчаянно хочу поделиться причиной этого счастья с ними. Они были рядом со мной, когда Сергей разбил мне сердце, и я не могу дождаться, когда они смогут увидеть, как хорошо моё сердце исцелилось. Что оно сильнее, чем когда-либо.

Ныряю к пекарне "У Лады", намереваясь купить коробку трубочек с кремом на потом. Для Егора, когда он придёт развязывать это платье. Стою в очереди, надеясь, что ещё остались фисташковые, когда мой телефон издаёт шквал звуковых сигналов. Похоже, он снова в строю. Закатив глаза, достаю его из сумочки. Вероятно, сразу пришло всё, что накопилось за утро.

Там целая куча сообщений и пропущенных звонков. Меня охватывает беспокойство, когда я просматриваю их. Беспокойство перерастает в настоящую панику, когда я понимаю, что большинство ранних звонков от мамы. После этого несколько звонков с незнакомого номера.

Быстро перехожу к голосовой почте, и первое сообщение от мамы, она говорит, что, возможно, неважно себя чувствует, чтобы пойти на обед, и извиняется. Следующее тоже от неё, она говорит, что точно не сможет прийти, потому что ей слишком плохо. В третьем она спрашивает, могу ли я зайти, и она звучит ужасно – задыхается, измучена, её голос тихий и напряжённый, она изо всех сил пытается выговорить слова и одновременно дышать.

Моё сердце бешено колотится в груди. Очередь "У Лады" продвинулась, и теперь она дошла до меня, но я выхожу на улицу, слёзы наполняют мои глаза. Несмотря на дрожащие ноги, бегу к дому мамы, включая последнее голосовое. Это от медсестры из Люберецкой поликлиники, она говорит, что ищет ближайших родственников Анны Ильиной, и просит перезвонить ей как можно скорее.

Кажется, мои ноги отказываются идти. Спотыкаюсь, но быстро выравниваюсь и продолжаю путь к её дому, хотя и знаю, что её там нет.

Всё в порядке.

Всё будет в порядке. Мое дыхание частое и поверхностное. В ушах свистит кровь. Страх сжимает мою грудь, и я делаю глубокие, хриплые вдохи.

Что могло случиться? Почему я не проверила её раньше? Почему я не провела с ней ночь, чтобы проснуться с ней утром в её день рождения?

Я худшая дочь на свете.

Добираюсь до дома, где прошло моё детство, запыхавшись, голова кружится от вопросов и сценариев. Зоя Михайловна кричит мне и кладёт морщинистую руку мне на плечо.

– Успокойся, милая. Сделай вдох, ну же. Никому не станет лучше, если ты тоже упадешь в обморок.

– Я знаю, знаю… Что случилось, Зоя Михайловна?

– Её увезли на скорой часа полтора назад, дорогая. Выглядела она неважно, не буду врать, но она держалась, а это главное, верно? Послушай, я столько раз лежала в больнице, что сбилась со счёта, и ей понадобятся кое-какие вещи. Зайди в дом и собери ей сумку. Пижаму, зубную щётку, любимую подушку – всё, что сделает её пребывание там более комфортным. А потом бегом туда – я тебя подвезу.

Киваю, благодарная, что пожилая женщина говорит мне, что делать. Вхожу в дом, и всё кажется таким обычным. Телевизор всё ещё включен, а её наполовину пустая кружка кофе стоит на столе рядом с любовным романом, который она читала. Останавливаюсь и заставляю себя дышать, как сказала Зоя Михайловна.

Меня тошнит.

Жарко и тошно.

Но я мечусь по квартире, где прошло моё детство, хватая вещи, которые предложила Зоя Михайловна. Добавляю и любовный роман, надеясь, что у неё будет возможность дочитать его.

Я напряжена и рассеянна во время поездки, и, наверное, это хорошо, потому что Зое Михайловне восемьдесят семь, и ей вообще не стоит садиться за руль. Быстро пишу Оле и Нине, рассказываю им, что случилось, и обещаю, что буду на связи позже. Благодарю Зою Михайловну за поездку – и благодарю Бога за то, что выжила в ней – и вылезаю из машины, говоря ей, что сообщу, что происходит. Она припарковалась в зоне такси, и, когда одна из жёлтых машин сигналит ей, она высовывается из окна, показывает ему средний палец и ругается на него на нескольких разных языках.

Чёрт.

Напомните мне, чтобы я никогда не связывалась с Зоей Михайловной.

Через несколько минут я уже у постели мамы, держу её за руку и шепчу слова извинений. Она то приходит в себя, то снова проваливается в забытьё, на лице – пластиковая кислородная маска, а подключенные к ней мониторы противно пищат и мигают, складываясь в какую-то жуткую какофонию. Она поворачивает голову, видит меня и слабо сжимает мои пальцы. Пытается сорвать маску, но я крепко прижимаю её обратно.

– Нет, мамочка, пусть маска остаётся на месте, ладно? Прости, что не смогла приехать раньше. Я так сильно тебя люблю. Не могу поверить, что это случилось.

Она жестом подзывает меня ближе, и её голос едва слышно шелестит:

– Всё хорошо, доченька. Я буду в порядке. Но день рождения и правда выдался паршивый.

Не могу сдержать смех, наверное, даже слишком громкий для такой шутки, но я так рада, что она говорит. Что она всё ещё здесь. Что она – это всё ещё она.

– Майя Ильина? – спрашивает медсестра, подходя ко мне от двери.

– Да, это я. Простите, что так долго добиралась. Сначала в метро связь пропала, потом дела всякие, потом ещё зашла за трубочками к Ладе, и…

– Эй, – перебивает меня медсестра, выводя в коридор. Её кроссовки противно скрипят по линолеуму. – Помедленнее. Всё в порядке. Некоторые люди сутками не отвечают, так что Вы ещё быстро. – Она выжидает, пока я кивну, и продолжает: – Вашу маму привезли сегодня утром с острым приступом ХОБЛ. Жаловалась на боли в груди, хрипы, и ей было трудно дышать.

– Какой у неё был уровень кислорода? – спрашиваю, не понаслышке знакомая со всеми этими терминами.

– Восемьдесят два по прибытии, но мы её стабилизировали. С кислородом и стероидами подняли до восьмидесяти шести. Конечно, всё ещё не здорово, и нам нужно провести ещё несколько анализов, чтобы понять, что с ней происходит, но, пожалуйста, постарайтесь не волноваться слишком сильно.

Легко ей говорить, думаю, бросив взгляд на маму. Это же не её мать там лежит.

– У моего отца тоже ХОБЛ, – добавляет она, сочувственно улыбаясь. – И я вижу такие случаи каждый день. Просто сильное обострение, но, думаю, с ней всё будет хорошо. Она в надёжных руках.

– У неё сегодня день рождения, знаете ли. Я купила ей подсолнухи, но… не знаю, где они. – Я могла оставить их в пекарне, дома или даже в машине у Зои Михайловны. Впрочем, это не имеет значения. Я куплю ей ещё цветов. Её любимых.

– Должно быть, так тяжело, когда все Ваши планы рушатся из-за этого. Мне искренне жаль. Может быть, ей станет лучше позже, и Вы сможете принести ей торт.

Тепло и уверенность в её голосе немного облегчают мою ношу.

– Спасибо. Я очень ценю Вашу доброту.

– Не за что. Нет ничего хуже, чем видеть наших родителей такими беспомощными. Я понимаю, сейчас не самое подходящее время, Майя Викторовна, но мне нужно получить от Вас некоторую информацию, когда у Вас будет минутка.

Конечно, нужно. Слава богу, у меня хорошая работа с отличным медицинским страхованием. Я бы всё равно нашла деньги, которые нам нужны, но так хотя бы одной заботой меньше, и я благодарна за это.

Говорю, что пойду с ней сейчас, и это рутинное действие помогает мне успокоиться. Оля и Нина передают привет и просят держать их в курсе, а Егор ответил на сообщение, которое я отправила ранее.

Ты бесстыжая сирена, и мне пришлось сбежать с совещания, как только я увидел тебя в этом платье. Будут последствия. И тебе они понравятся. Позвоню позже, чтобы обсудить условия.

Обычно я была бы в восторге. Я бы почувствовала, как знакомое тепло разливается по телу, как между ног покалывает от предвкушения, как волнуюсь перед встречей с ним. Но сейчас я просто… чувствую пустоту.

Набираю его номер, не ожидая, что он ответит, но желая услышать его голос на автоответчике. Даже просто услышать, как он говорит: «Здравствуйте, Вы позвонили Егору Князеву», могло бы меня немного успокоить. Я расскажу ему о маме сегодня вечером, конечно, но не когда он так занят. Знаю его расписание как свои пять пальцев – я сама его для него составляю – а сегодня у него просто какой-то кошмар с этими бесконечными совещаниями.

Я так удивляюсь, когда он снимает трубку, что не могу вымолвить ни слова.

– Кошка язык проглотила, хищница? – произносит он своим тягучим, как жидкий шоколад, голосом. – Если так, то повезло кошке. – Открываю рот, чтобы ответить, но не могу выдавить из себя ни звука. – Майя? Ты здесь? Всё в порядке?

– Эм, нет, – наконец говорю. – Не совсем. Мама в больнице. Я не хотела говорить… Что ты вообще делаешь, что отвечаешь на звонки? Разве сейчас у тебя не должно быть слушание по делу?

– Его перенесли, так что я вышел выпить кофе. Что значит, мама в больнице? Что случилось? В какой больнице? Я сейчас буду.

– Нет, нет. Пожалуйста, не надо. Нет никакой необходимости. Я знаю, какой у тебя сегодня день, и всё равно ты здесь ничем не сможешь помочь. С ней всё хорошо. У неё было сильное обострение, её увезли на скорой, но сейчас всё в порядке.

Я не рассказываю ему, как узнала об этом и как сильно расстроена тем, что подвела её. Знаю, что он поймёт, но не хочу плакать по телефону. Не хочу быть слабой или нуждаться в нём настолько сильно. А вдруг он меня разочарует?

– Майя, я когда-нибудь давал тебе повод думать, что я бездушный ублюдок? – спрашивает он, слегка повысив голос, чтобы его было слышно из-за гудка клаксона и приглушённых криков.

– Нет, конечно, нет. Я так о тебе не думаю. Просто знаю, что твоя работа важна, и не хочу отрывать тебя по пустякам.

– Ты не пустяк,

mi rosa

. Где ты сейчас? Я мог бы попросить одну из секретарш обзвонить все больницы в Москве, но было бы гораздо проще, если бы ты просто сказала мне.

Сдавшись, называю больницу. Он говорит, что будет здесь, как только сможет, и вешает трубку, вероятно, чтобы позвонить Константину.

Столько разных эмоций борются за первенство, что я понятия не имею, на какой из них сосредоточиться. Беспокойство о маме, чувство вины за то, что не была рядом, страх, что если я впущу Егора в эту часть своей жизни, он увидит, насколько скучен мой мир на самом деле. И, обдумывая это, понимаю, что именно с этим я меньше всего знаю, что делать.

Всё это между нами так ново, так хрупко. Так много причин, по которым ничего не получится. Выдержит ли это что-то подобное? Сможет ли он это выдержать, учитывая его собственный опыт? Очевидно, что он всё ещё борется со своими собственными демонами, связанными со смертью его матери, хотя он и не делится ими со мной.

И что со мной не так? Я сижу здесь и волнуюсь о своём почти-парне, когда моя мама лежит наверху в больничной койке.

Направляюсь обратно в её палату, полная решимости выкинуть все мысли о Егоре из головы. Чему быть, того не миновать.

Подхожу к двери её палаты и замираю на месте. Она не одна, и человек, держащий её за руку, не врач и не медсестра. Это тот, кого я знаю гораздо лучше. Тот, кто вообще не должен здесь находиться.

– Сергей? Что ты здесь делаешь?

Глава 33. ЕГОР

Этот тип, стоящий перед моей девушкой, улыбается, сверкая идеально ровными, ослепительно белыми зубами, которые я с огромным удовольствием вбил бы ему к чертям собачьим, прямо в глотку. Затем он протягивает руку.

— Сергей Гладких.

Лишь бросаю взгляд на его протянутую руку, но не отвечаю на жест.

— Да, я знаю, кто Вы такой.

Мой отказ пожать руку ничуть его не смущает, он лишь шире улыбается.

— Неужели? Для меня честь, что Вы обо мне слышали.

Да уж, не стоит. И уж тем более не стоит быть таким самодовольным, мудила. Я знаю, кто ты, только потому, что когда начал одержимо киберсталкерить твою бывшую жену – да-да, именно так, одержимо, потому что она так глубоко засела в моей душе, что мне было жизненно необходимо узнать, что за ничтожество упустило такое сокровище – я скрупулезно изучил твою никчёмную персону в интернете. Мне нужно было понять, что за приз-ублюдок мог позволить ей уйти.

Мне бы очень хотелось сказать всё это вслух, но Майя парит за его спиной, и её лоб испещрён морщинами беспокойства. Сейчас для меня важна только она, и начинать словесную перепалку с её бывшим мужем не сделает ей лучше. Она выглядит такой потерянной и встревоженной, и это разрывает мне сердце. Всё, чего я хочу, это увести её отсюда и крепко обнять.

По дороге сюда я был зол на неё за то, что она не позвонила мне сразу, и за то, что вела себя так, будто думала, что беспокоит меня. За то, что она вообще допустила мысль, что я такой человек, который будет сидеть на деловых встречах, зная, что женщина, которую люблю, находится с её больной матерью в больнице.

Хотя, да, конечно…

Я ведь ещё не сказал ей, что люблю её, верно? Мне страшно даже признаться в этом себе, не говоря уже о том, чтобы произнести это вслух ей. Так что, возможно, она имеет полное право сомневаться во мне. Я сумел успокоиться, прежде чем приехать сюда, напомнив себе, что всё это ради неё, а не ради моей уязвлённой гордости.

Однако, прибыв сюда и столкнувшись с этим придурком, я почувствовал, как вся эта злость снова поднялась на поверхность. Какого лешего Сергей здесь делает? Она не упомянула его по телефону, так что, полагаю, она не знала, что он будет здесь.

Игнорирую его и полностью переключаю внимание на Майю. В обычных обстоятельствах этого милого летнего платья было бы достаточно, чтобы свести меня с ума, но слёзы в её глазах удерживают моё либидо под контролем.

— Майя. Как твоя мама?

Мы находимся в коридоре возле её палаты, и мой собственный уровень стресса зашкаливает. Я всё ещё несу шрамы от того, что слишком много времени провёл в таких местах во время лечения моей матери. Она умерла дома, но такие коридоры были большой частью нашей жизни слишком долго. Всё в больницах — запахи, звуки, всепроникающее чувство отчаяния, что сочится из стен — напоминает мне о самом болезненном времени в моей жизни. Я точно знаю, что сейчас чувствует Майя.

Она смахивает слезу со щеки.

— Она стабильна. Уровень кислорода медленно повышается, но ей придётся остаться в больнице на ночь. Возможно, на несколько дней.

— Я так рад, что был здесь сегодня для тебя, ангелочек, — говорит Сергей приторным тоном.

Ангелочек? Кто, блин, дал ему разрешение говорить? Кто, блин, дал ему разрешение

жить

?

Она одаривает его нерешительной улыбкой, и я снова сопротивляюсь желанию ударить его по самодовольному лицу.

— Что именно Вы здесь делали, Сергей? — спрашиваю вместо этого.

— У меня была встреча в городе с очень важными инвесторами, — говорит он, объявляя об этом так, будто пил кофе с самим Иисусом Христом. — Я всё ещё в списке экстренных контактов для Анны, и когда они не смогли сначала дозвониться до Майи, они позвонили мне.

Майя? Не думал, что этот придурок может быть ещё более раздражающим, но, похоже, я ошибался. Он смотрит на неё с притворно-грустным выражением лица и похлопывает по плечу, как тот высокомерный придурок, которым он и является.

— Хорошо, что я был здесь, да?

Слежу за каждым её движением. Теперь я так тонко чувствую её, что вижу всё. Лёгкое опускание её плеча, когда она незаметно отодвигается от его прикосновения, нервное сглатывание.

— Думаю, она всё равно оказалась здесь раньше Вас, Сергей, так что давайте не будем пока планировать церемонию награждения, приятель.

Она бросает на меня быстрый взгляд, который ощущается как предупреждение, и я прикусываю язык. Ей не нужны дополнительные проблемы от меня.

— Прости, Сергей, — говорит она тихо. — Я забыла удалить тебя из списка. Обязательно позабочусь об этом.

— Тс-с, всё хорошо. — Он пытается обнять её.

Намотаю его чёртову шею на стетоскоп, если он не будет осторожен. Да, я знаю, что сказал, и такой способ был бы бесконечно болезненнее.

Майя уклоняется от его попытки объятий и делает шаг ближе ко мне. Чувствую её сладкий парфюм и вижу невыплаканные слёзы в её карих глазах. Чёрт, её боль убивает меня.

— Я собиралась встретиться с ней, — говорит она. — Ехала домой, чтобы принести ей цветы, и мы планировали вместе пойти в ресторан, чтобы встретиться с девочками. В последнее время она чувствовала себя так хорошо, и она с нетерпением ждала этого. Мой телефон барахлил, и у меня не было сигнала в квартире. Она пыталась мне позвонить…

Рыдание сотрясает её тело, и я не могу сдерживаться ни секунды дольше. Не думая о Сергее и о том, что он или кто-либо ещё может подумать, заключаю её в свои объятия, прижимая к груди. Именно там, где ей место. Она не сопротивляется, оседая на меня и прижимаясь щекой. Её плечи дрожат, и слёзы увлажняют ткань моей рубашки.

— Вы её

босс

? — презрительно усмехается он.

Рычу в ответ:

— Да, я её босс. Я также порядочный человек, которому не наплевать на людей, с которыми работаю. И теперь, когда я здесь, не вижу причин, по которым Вам следовало бы задерживаться.

Его глаза сужаются от подозрения. Он, возможно, лишь на девяносто девять процентов идиот, а на оставшийся один процент — завистник. Этот один процент подозревает, что я гораздо больше, чем её работодатель, но ему не хватает уверенности, чтобы бросить мне вызов. Потому что вполне вероятно, что я просто утешаю свою секретаршу после того, как её маму доставили в отделение неотложной помощи, как и любой заботливый начальник.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Майя? — спрашивает Сергей, словно не совсем мне верит.

Выпутавшись из моих объятий, она вытирает слёзы со щёк. Бросает взгляд на пятно, которое оставила на моей рубашке, и морщится, хотя мне, очевидно, наплевать.

— Спасибо, что пришёл, Сергей, но он прав. Тебе здесь нечего делать. Ценю твой визит, но теперь ты можешь идти. И, пожалуйста, не называйте меня ангелочком.

Его глаза мечутся между ней и мной, и мышца дёргается в его сжатой челюсти. Я прикусываю щеку, чтобы не послать его к черту. Он откашливается.

— Как пожелаешь.

Он поворачивается, чтобы уйти, и я вдруг задумываюсь, в чём его игра. Разве он не помолвлен с кем-то другим сейчас? Почему он крутится вокруг Майи, как тот пёс, которым он и является? Он оставит её в покое, или мне придётся его прикончить?

Мы наконец-то покидаем больницу около десяти, после того как персонал уверяет Майю, что её маме стало лучше, а сама Анна настаивает, что нам пора уезжать.

— Было очень приятно наконец познакомиться с вами, Анна, — говорю, прежде чем мы уходим. — Я так много о Вас слышал.

Эта женщина — не дура, и даже с больничной койки её глаза сверкают весельем.

— Да? Это мило. Вы, конечно, проявляете живой интерес к семьям своих сотрудников, господин Князев. — Она подмигивает мне, пока Майя не смотрит, не оставляя мне сомнений в том, что наша тайна не так уж и секретна, как когда-то.

— Абсолютно, — отвечаю, ухмыляясь.

— Вы только убедитесь, что хорошо обращаетесь с моей дочерью, слышите? На работе, разумеется.

Похлопываю её по руке.

— Обещаю, что так и будет.

— Хорошо. Вы выглядите как человек слова. А теперь идите, оба — мне нужно побыть одной с моей кислородной маской и моим любовным романом. Ничто не выглядит так сексуально, как носовая канюля.

Майя наклоняется, чтобы обнять её, и я отворачиваюсь, когда вижу, как крепко они обнимают друг друга. Я всё ещё так сильно скучаю по своей маме, что это больно.

Она держится, пока мы не оказываемся на парковке. Со вздохом она оседает, словно из неё выпустили весь воздух, и я заключаю её в свои объятия.

— Ты в порядке, малышка. И она тоже. Твоя мама - крепкая женщина.

— Я знаю. Она крепче меня. Просто… я просто так боюсь, Егор. Каждый раз, когда думаю, что она в порядке, что-то обязательно случается. И не знаю, что бы я делала без неё.

— Понимаю, — отвечаю, поглаживая её волосы и целуя в лоб. — Я действительно понимаю. И, надеюсь, тебе не придётся искать ответ на этот вопрос ещё много лет. Пойдём, уедем отсюда.

— Константин ждал всё это время? — спрашивает она, когда мы подходим к внедорожнику.

— Нет. Я отправил его домой на такси. Сегодня, мадмуазель, я буду Вашим водителем. Куда Вы хотите поехать? Прямо домой подойдёт. Вы, вероятно, хотите принять горячий душ и лечь в свою кровать.

Ей удаётся выдавить слабую улыбку, когда она садится на переднее сиденье, отказываясь садиться назад, «потому что ты не мой шофер».

— На самом деле я совсем не устала физически, — говорит она, пристёгивая ремень безопасности. — Это скорее психологическое, понимаешь? Этот день пошёл не так, как я ожидала. Я представляла себе уютный обед с мамой в честь дня рождения, встречу с девочками, а затем встречу с тобой у меня дома.

— О? — Бросаю на неё взгляд краем глаза, выезжая с парковки. — И что, по-твоему, там могло произойти?

Её озорная улыбка поднимает мне настроение. После всего, через что она прошла сегодня, она всё ещё может вызвать у меня мурашки. Есть вещи, о которых нам нужно поговорить, проблемы, которые нужно решить — включая Сергея — но сейчас не время для проблем. Сейчас время для того, чтобы моя девочка почувствовала себя лучше.

— Ну, я подумала, что ты, возможно, захочешь для начала развязать это платье, — говорит она, дразняще проводя руками по груди. — Знаю, тебе всегда нравится меня развязывать.

Стискиваю зубы и не отрываю глаз от дороги. Сейчас не самое лучшее время для того, чтобы возбудиться, но мой член, похоже, не получил эту записку.

— Да, госпожа Ильина, очень. И поверьте, я заинтересован. Но не хочу, чтобы Вы чувствовали, будто нам обязательно заниматься сексом.

— Что? Ты не хочешь заниматься со мной сексом?

— Только когда бодрствую. И когда сплю. В общем, блин, всегда. Ты же знаешь, я не могу насытиться тобой, малышка. Я просто говорю, что нам не обязательно. Мы могли бы просто, ну, обниматься и спать в обнимку.

— Обниматься и спать в обнимку? — повторяет она, звуча шокированной.

— Да. Обниматься и спать в обнимку. Или оттрахать друг друга до потери пульса, что тебе больше нравится.

Она кладёт руку мне на бедро, и, чёрт, её пальцы приятны. Сосредоточься, Егор, сосредоточься. Она смотрит в окно и откидывается на сиденье.

— Спасибо, что приехал, Егор. Это очень много значит для меня. Я думаю, она знает, да?

— О нас? Она определённо знает. Как ты к этому относишься?

Она тихо смеётся и качает головой.

— Я отношусь к этому хорошо. Я ненавидела скрывать от неё что-либо, и ненавидела скрывать тебя. Мне бы очень хотелось, чтобы вы двое узнали друг друга, и она ведь никому не расскажет.

— Не знаю. Судя по тому, что ты говорила, эта Зоя Михайловна из дома напротив может быть проблемой.

— Верно, но она на моей стороне. В любом случае. Я рада. Горжусь тобой, и горжусь своей мамой, и это здорово, что двое моих самых любимых людей получат шанс подружиться.

Внешне особо не реагирую, но втайне я в восторге от её реакции и от того, что она гордится мной. Я часто чувствовал себя в жизни вторым сортом, но с Майей никогда.

— Но теперь, — продолжает она, вздыхая. — Теперь я просто хочу на некоторое время успокоиться после всего, понимаешь? Мама в надёжных руках, она вне опасности, и у неё всё хорошо. Медсёстры знают мой номер на случай, если что-то случится, и, надеюсь, ты не против, но я дала им твой как запасной.

Киваю.

— Конечно, это нормально.

— В любом случае. Как медсестра сказала раньше, я не смогу ей помочь, если сама буду слишком напряжена. Это как с кислородной маской в самолёте. Мама была в порядке, когда мы уезжали, и я вернусь туда первым делом завтра. Но сегодня вечером? Сегодня вечером мне нужно перезарядиться. Мне нужно не зацикливаться на всём этом часами напролёт. Мне просто жаль, что у моего мозга нет выключателя или что я не знаю, как отвлечься.

У меня есть идея, но даже рассматривать её кажется эгоистичным. Предложить её почти наверняка заставит меня выглядеть придурком.

— Куда ты пропал, Егор? — спрашивает она, глядя на меня.

— Никуда, малышка. Я, э-э… у меня появилась мысль.

— Ты же знаешь, что я могла бы попасть в яблочко с этой фразой, да?

Смеюсь.

— Бей по воротам,

mi rosa

, бей по воротам.

Она хихикает, и этот звук зажигает меня.

— Ты так и не сказал мне, какая у тебя была мысль.

Чёрт. Почему бы мне не предложить это? Она всегда может сказать «нет», если ей это не по душе.

— Ты знаешь, как я люблю развязывать вещи? Особенно, если они на тебе?

— Я это заметила.

Тихонько напеваю, обдумывая, как правильно сделать это предложение.

— У тебя в офисе тоже есть этот шнур. Ты играешь с ним, когда нервничаешь. Это та же самая штука? — спрашивает она, и я чувствую жар её глаз на себе.

— Отчасти. Ты слышала о Шибари?

— Думаю да, Нина как-то рассказывала мне об этом. Парень, с которым она встречалась, увлекался этим. Это вроде как связывание людей, верно?

— Это нечто большее. Это своего рода японский бондаж, но это больше, чем секс. Если заниматься этим с правильным партнёром, это может быть глубоко чувственным. Невероятно приятным. Это также очень отвлекает.

Она молчит, и я рискую взглянуть на её лицо. Я беспокоился, что она содрогнётся от ужаса, но вместо этого вижу, что она посасывает свою пухлую нижнюю губу, наклонив голову набок, пока обдумывает это.

— Можешь рассказать мне поподробнее? — спрашивает она. — Например… это больно?

— Это зависит от того, хочешь ли ты этого. Можно использовать верёвки из разных материалов, некоторые грубые, а некоторые мягкие, и разной толщины. Узлы, узоры и позы, ну, они очень разнообразны. Это не просто фетиш, это вид искусства. Мастера Шибари годами оттачивают своё мастерство.

— Ты мастер, Егор?

Её любопытный, знойный тон проникает прямо в мой член, точно так же, как когда она зовет меня «господин». Чёрт, я не мог бы желать эту женщину больше, даже если бы она была обмакнута в шоколад.

— Я довольно хорош. Знаю, что делаю, и ты будешь в безопасности со мной, если захочешь попробовать. Это даже не обязательно должно быть сексуально. Это может быть просто сам акт. Это может просто позволить тебе на время выйти из своей головы.

Приближаюсь к её квартире, и она кладёт свою руку на мою.

— Мы можем поехать к тебе? Я хочу попробовать, а если мы останемся у меня, нам придётся обойтись моими колготками и твоим галстуком. — Она бросает мне ухмылку. — Думаю, это будет совсем не то же самое.

— Ты уверена? — спрашиваю я. — Это не для всех.

— Я хочу попробовать всё, что тебе нравится, Егор. И судя по этой выпуклости у тебя в штанах после одного лишь разговора об этом, думаю, тебе это очень нравится.

— Не обращай внимания на мой член. У него свой собственный разум.

Она хлопает ресницами.

— Я не могла бы игнорировать его, даже если бы захотела. Единственная причина, по которой я не прикоснулась к нему, это то, что я не хочу погибнуть в автомобильной катастрофе. Но я бы хотела попробовать Шибари. Я бы хотела забыть обо всём сегодняшнем дне и о своей маме, подключенной ко всем этим аппаратам. Я бы хотела просто почувствовать себя хорошо. Думаешь, это поможет?

Киваю, в восторге от перспективы попробовать это с ней.

— И если Шибари не поможет, тогда я просто доведу тебя до такого оргазма, что ты отключишься.

Её заразительный смех наполняет машину.

— По рукам.

Глава 34. МАЙЯ

МАЙЯ

— Господи, Майя, ты просто само совершенство! Ты знаешь об этом?

Всё мое тело вспыхивает желанием от его слов. Никто и никогда не заставлял меня чувствовать себя такой желанной, такой невероятной, как этот мужчина. Как, наверное, многие женщины, я порой думала, что мне не помешало бы сбросить пару килограммов. Я никогда не ненавидела своё тело, но и особо красивой или сексуальной себя не ощущала, уж точно не в последние годы – особенно после всего, что случилось. Но то, как Егор смотрит на меня сейчас, его тёмно-карие глаза, полные такой жажды и обожания, заставляют меня чувствовать себя… не просто красивой, а поистине неуязвимой и желанной.

Он ползёт между моих разведённых ног и нежно целует верхнюю часть внутреннего бедра, прямо над плотным узелком верёвок. Низкий рык вырывается из его груди, и моё тело мгновенно узнает этот звук. Мой центр сжимается в предвкушении – реакция до странного павловская. Он рычит, я вибрирую.

Мои руки связаны за спиной, витки конопляной верёвки змеятся от запястий до самых плеч. Другие отрезки верёвки натянуты поперёк моей груди, одна выше и одна ниже соска, и их трение восхитительно ласкает чувствительные бугорки. Егор использовал ещё больше верёвок, создав перекрестный узор из узлов по всей длине моих ног, что выглядело как сверхплотная рыболовная сеть. Я абсолютно обнажена, если не считать этих витков, и мой центр пульсирует от желания.

Чтобы достичь этой стадии, потребовалось много времени. Он перфекционист, и хотел убедиться, что я чувствую себя абсолютно комфортно со всем, что происходит, по мере нашего продвижения. Комфортно? Не совсем то слово. Я всегда думала, что мне понравится быть связанной им, но это… Это действительно произведение искусства. Прекрасно понимаю, почему это помогает ему отключать свой вечно занятый ум. Замысловатость узоров, сложность узлов, выбор правильной верёвки — это увлекательно, и это офигенно возбуждает. Мне это безумно нравится, и мне нравится, как он смотрит на меня, словно я — единственный человек в мире, у кого есть то, что ему нужно.

— У тебя такая прекрасная кожа, — говорит он, его дыхание горячо ласкает мою плоть. — Ты выглядишь невероятно в таком виде. Когда я сниму веревки, следы останутся на некоторое время.

— Хорошо, — выдыхаю, потирая запястья друг о друга и наслаждаясь ощущением. — Я хочу, чтобы следы остались.

Он поднимает глаза на меня из-за моих бёдер, его взгляд пылает, пока он скользит руками вверх по моим ногам, облизывая губы, когда касается выпуклостей и рельефов верёвки. Медленно он поднимается по моему телу, и я судорожно вдыхаю, когда он добирается до моей груди.

— Я действительно никогда не видел ничего столь совершенного, Майя. Ты, связанная подо мной. Как нежно твоя плоть обволакивает узлы. Как твои идеальные груди вырываются из-за верёвки.

Он протягивает руку, с заворожённым выражением на лице, и дёргает за один из узлов. Это немедленно заставляет верёвку вокруг моих сосков натянуться, и я вскрикиваю. Он наклоняется и поочередно берёт их в рот, лаская языком. Ощущение усиливается до такой степени, что я почти перестимулирована.

— Егор!

— Знаю, детка. Знаю, это много, но ты справляешься просто охрененно хорошо. Твои соски созданы для этого. Ты в порядке? Тебе всё ещё комфортно?

— Не совсем комфортно, но мне это нравится.

— Я так и думал, моя грязная чертовка. И теперь, когда я знаю, что тебе это нравится, нам предстоит попробовать так много. Я могу заставить тебя парить, или поднять твою попку, чтобы я мог её вылизать, или связать тебя полностью, пока трахаю каждую твою дырочку.

— А я думала, это не про секс? — дразняще говорю, хотя чувствую, как мои внутренние мышцы сжимаются от образов, которые он нарисовал в моём сознании.

Он поднимает голову и ухмыляется.

— Не про секс, но когда ты обнажена и связана, полностью в моей власти… — Он втягивает воздух сквозь зубы. — Что ж, я не собираюсь

не

трахнуть тебя. Ты слишком великолепна, чтобы сопротивляться.

Фыркаю с притворной негодованием.

— Чувствую себя одураченной, господин. Связанной под ложным предлогом. Я же вся такая про искусство.

Он прищуривает глаза, и его взгляд заставляет жар медленно змеиться вверх по моему позвоночнику. Не отрывая взгляда от моего, он проводит указательным пальцем по моему центру, который, я остро ощущаю, насквозь мокрый. Затем он поднимает его, кончик покрыт густым слоем моего возбуждения.

— Вы уверены в этом, Майя Викторовна? Потому что, хотя Вы определённо достаточно красивы, чтобы принадлежать галерее, Вы также, как обычно, насквозь мокрая. Вы не хотите, чтобы я Вас трахнул?

Сжимаю губы, чтобы подавить смешок.

— Я этого не говорила, господин.

— Господин… Мне нравится, как это слово звучит на твоих губах. Мне нравится, как то, что я тебя связываю, пробуждает в тебе чертовку. И мне очень нравится, как ты выглядишь, связанная и готовая к моему члену.

Он погружает тот же палец внутрь меня, до самого сустава, не отрываясь от моего взгляда. Если у меня когда-либо и были сомнения в том, как сильно он меня хочет, выражение его лица полностью их рассеивает. После того как он ласкает мой клитор, заставляя меня стонать его имя, он поднимает меня, переворачивает и укладывает лицом вниз. Его руки скользят по моей шее, вдоль плеч и вниз по связанным верёвками рукам, словно он наслаждается каждым моментом медленного, чувственного прикосновения. Затем он стонет и ставит меня на колени, моя задница обнажена перед ним. Есть что-то глубоко сексуальное в том, как он обращается со мной, перемещая меня, словно я кукла, решая, какую часть меня трахнуть. Я не контролирую ничего из этого. Я его игрушка, и, боже, как же я наслаждаюсь этой игрой.

Он ласкает мои ягодицы, и я ахаю, подаваясь навстречу его прикосновению, обожая ощущения от его пальцев. Он поглаживает мои бёдра и изгиб моей задницы, его дыхание учащается, когда он разводит мои ноги чуть шире. Я полностью обнажена перед ним, и чувствую прилив смущения, но также и мощный прилив желания.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Егор…

— Да, детка? — спрашивает он, его прикосновение заставляет меня дрожать в моих путах.

— О чём ты там думаешь? Ты планируешь, э-э… — Сбиваюсь с слов.

— Трахнуть тебя в задницу? — говорит он, его голос низкий и опасный. — Это то, чего Вы хотите, Майя Викторовна?

Так ли это? Хочу ли я, чтобы мой первый раз случился, пока я полностью связана и во власти этого мужчины?

— Да! — выпаливаю я.

— Твою ж ..., — бормочет он, раздвигая мои ягодицы, и я издаю тихий вскрик. Я хочу этого, но мне также немного страшно. А что, если будет слишком больно? Что, если я не создана для этого? Он такой огромный, и у меня там никогда ничего не было, даже кончика пальца.

Словно читая мои мысли, он наклоняется надо мной, его губы легко касаются моих лопаток.

— Я никогда не сделаю тебе больно, детка. Я буду очень медленно, и как только ты скажешь «стоп», мы остановимся, хорошо?

Киваю, моя щека касается одеяла.

— Да, господин.

Он рычит, низко и опасно.

— Вот так, моя хорошая девочка. Не двигайся. Я сейчас вернусь, хорошо?

Выдавливаю дрожащий смешок.

— Я же связана. Я никуда не денусь.

— Верно, — говорит он, доставая что-то из своего ящика. — И, возможно, именно так я тебя и оставлю. Связанной, с открытой задницей и мокрой киской. Двадцать четыре часа в чёртовы сутки.

— Думаю, это сделает работу немного неловкой, — шучу, пока он снова забирается на кровать позади меня. Нервничаю, и за те несколько секунд, что руки Егора не касались меня, я потеряла часть своей бравады.

Он пару раз шлёпает меня, и я визжу. Это было до чёртиков приятно. Он скользит пальцем внутрь моей киски, и влажный звук наполняет комнату.

— Хорошо, — говорит он, вынимая его снова. — Я просто хотел убедиться, что ты всё ещё извращенка. Теперь, ты уверена в этом,

mi rosa

? Позволь мне прояснить: я ничего не хочу больше, чем взять твою нетронутую задницу и сделать её своей, но я могу подождать. Мы можем купить тебе милые маленькие игрушки со стразами, прежде чем ты доберёшься до моего члена.

— Мне не нужны игрушки. Только ты, — бормочу, моё лицо прижато к его подушкам, а бёдра дрожат от возбуждения. То, как этот мужчина может заставить меня чувствовать себя, просто разговаривая со мной так пошло, — это безумие.

Он наклоняет своё тело над моей спиной, полностью изгибаясь вокруг меня, пока его губы не оказываются рядом с моим ухом.

— Я не буду лгать, детка. Это будет немного больно. Но обещаю, если тебе не будет хорошо, мы остановимся. Ты должна продолжать говорить со мной, хорошо?

Он снова раздвигает мои ягодицы и массирует холодную смазку по моему сжатому отверстию. Это странно, но восхитительно — его прикосновение в этом запретном месте, и моё сердце начинает бешено колотиться, пока он трёт головкой своего члена по мне.

— Просто расслабься,

mi rosa

. Я собираюсь наполнить тебя, и тебе это понравится.

Сначала он скользит своим пальцем, скользким от холодной смазки, внутрь меня, и я стону от вторжения. Это странно и необычно, но не неприятно.

— Хорошая девочка, — говорит он успокаивающе, медленно работая пальцем внутрь и наружу.

Всё моё тело содрогается от удовольствия, и я стону его имя.

Он успокаивающе проводит рукой по моей пояснице, пока проникает глубже и немного поворачивает палец, чтобы растянуть меня. Ахаю от нового ощущения, но, как и прежде, незнакомое чувство быстро сменяется удовольствием.

— Как тебе это,

mi rosa

?

— Х-хорошо.

Мои ноги дрожат, пока он продолжает нежно работать пальцем плавными, уверенными движениями, и этот глубокий, бурлящий водоворот наслаждения закручивается глубоко в моём центре.

— Егор! — молю, не зная, о чём именно, но его медленные ласки — это изысканная пытка.

— Готова к большему, детка? Думаешь, теперь ты сможешь принять мой член?

Я готова ко всему.

— Да! Пожалуйста!

Он вынимает палец, и затем ещё больше холодной смазки скользит между моих ягодиц, заставляя меня ахнуть.

— Нам нужно много этого. Я хочу трахнуть тебя довольно сильно, и не хочу причинить тебе боль.

О. Мой. Бог.

Он проталкивает кончик своего члена внутрь меня на пару сантиметров, и я вскрикиваю от резкого жгучего ощущения, которое взрывается внутри меня.

— Знаю, детка. Просто дыши, — говорит он, скользя руками по моей спине и ягодицам.

Делаю глубокий вдох, и он проникает чуть глубже. Звёзды мерцают за моими веками.

— Хорошо? — спрашивает он с кряхтением.

— Да. Ещё, — выдыхаю слова, двигая ягодицы назад насколько это возможно, пока я так крепко связана.

— Чёрт, ты выглядишь потрясающе. Хотел бы я, чтобы ты это видела. Твои руки в этих верёвках. Твоя прекрасная попка, разделённая надвое. Мой твёрдый член, исчезающий внутри неё. Чёрт, — стонет он, медленно проникая всё глубже и глубже в меня.

Он проводит рукой вверх по внутренней стороне моего бедра и погружает два пальца внутрь моей киски, проталкивая их до предела, пока сам глубже проникает в мою задницу. Кричу, потрясённая восхитительной болью, когда он наполняет меня в обоих местах.

— Всё ещё хорошо, детка?

— О боже, да. Да, Егор!

— Хорошо. Потому что я не уверен, сколько ещё смогу сдерживаться.

— Тогда не надо. Пожалуйста.

Он проникает глубже и одновременно поворачивает пальцы, толкая меня вперёд, так что верёвки трутся о мои соски и натирают запястья.

Несмотря на его утверждение, что он не может сдерживаться, чувствую, что он делает именно это. Его тело вибрирует от усилий не пригвоздить меня к матрасу, как, я уверена, ему и хочется. Вместо этого он даёт мне столько, сколько я могу выдержать, его ровные толчки неглубоки и умопомрачительны. Я так наполнена им, что могла бы лопнуть, и это самое грязное, самое горячее ощущение, которое я когда-либо испытывала.

— Ты так хорошо справляешься, Майя, — говорит он, его голос низкий и напряжённый. — Ты принимаешь меня как такая хорошая девочка. Чёрт, эти ощущения невероятны.

Он ускоряет свои толчки, и каждая часть меня растянута широко и туго, чтобы вместить его. Но я бы приняла ещё больше, если бы он надавил. Мне недостаточно. Каждая клеточка моего существа светится, и я начинаю стонать, чувствуя, как нарастает мой оргазм. Он использует другую руку, чтобы удерживать моё бедро, и проникает немного сильнее в меня, его пальцы попадают в ту самую точку внутри моей киски. Он рычит как животное, мои верёвки натягиваются от движения, и я так наполнена Егором, что едва могу дышать.

Мои внутренние стенки сжимаются вокруг его пальцев, и в ушах начинает звенеть. Моё зрение расплывается, и когда я кончаю, это ощущается всем телом. Всё взрывается. Удовольствие и боль, и первобытное чувство быть полностью одержимой этим мужчиной захлёстывают меня. Кричу его имя, пока он продолжает трахать меня на протяжении всего моего оргазма.

— Да! Чёрт, да! — кричит он, его тело содрогается, когда он находит свою собственную разрядку.

Когда он изливается, то обрушивается на меня, и мы оба лежим, задыхаясь, на кровати.

— Это, — бормочет он, его тело горячо прижато к моему, — было офигенно умопомрачительно.

Не могу не согласиться. Я хотела отвлечься, и, то, как он справился... Я едва помню своё собственное имя.

Глава 35. ЕГОР

Не думал, что можно быть одержимым Майей Ильиной ещё сильнее, но оказалось, я недооценил собственные возможности. С той ночи, когда она позволила мне связать её, моё желание возросло многократно, стало почти невыносимым. Требуется определённый уровень доверия, чтобы позволить кому-то так распоряжаться собой, передать контроль, и она сделала это без единого вопроса, без тени сомнения.

Она смотрела на меня своими большими, бездонными ореховыми глазами. В её взгляде не было ничего, кроме чистого любопытства и обжигающего жара, когда я показывал ей верёвки и объяснял, как это может быть. Чёрт, как же она выглядела, когда верёвки врезались в её кожу! Её соски, твёрдые и гордые, зажатые между витками шнура. Руки, привязанные к спине, пока я брал её — её великолепную, округлую задницу. Я был первым и единственным, кто когда-либо делал это с ней. Боже правый. Эта женщина создана для меня. Она просто идеальна.

И ей самой всё это безумно понравилось. В качестве подарка я распорядился, чтобы ей в квартиру доставили набор для Шибари, чтобы мы могли использовать его там. Она была в восторге, и подозреваю, что впереди нас ждут ещё многие часы наслаждения, пока мы будем исследовать это искусство вместе. Раньше я всегда получал удовольствие от таких занятий с моими профессиональными компаньонками — но это? Это совсем другое дело. Это происходит с самой восхитительной женщиной на свете.

И вот она, здесь и сейчас, во всей своей восхитительной плоти, примостилась на краю моего рабочего стола. Она буквально вплыла в кабинет, облачённая в одну из своих облегающих чёрных юбок-карандаш и маленький жакет-болеро, держа в руках блокнот и ручку, словно собиралась приступить к работе. Она прекрасно знала, что я говорю по телефону — это ведь она сама соединила меня. Она медленно облизывает нижнюю губу, изучая меня, прислушиваясь к завершению до одури скучной деловой беседы.

Она неторопливо, нарочито изящно скрещивает ноги, на мгновение демонстрируя мне чулки с кружевной оторочкой и игривый подвязочный пояс. Чёрт. Судорожно втягиваю воздух, на мгновение теряя нить разговора, и, клянусь, уже чувствую её запах — этот восхитительно сладкий аромат её влажного, распалённого возбуждения. Этот запах мне теперь мучительно знаком.

— Да, Людмила Ивановна, разумеется. Я тоже с нетерпением жду. Попросить моего секретаря внести это в расписание?

Глаза Майи широко распахиваются. Она беззвучно произносит губами:

Кто, я?

Щурюсь, одновременно забавляясь и возбуждаясь от её вида. Она вытягивает одну ногу, проводит рукой по шелковистой поверхности чулка, позволяя мне ещё раз мельком увидеть нежную плоть на внутренней стороне бедра. Затем она слегка приподнимает юбку, извиваясь при этом, и открывает взору и подвязочный пояс, и свои трусики.

— Что Вы сказали, Людмила Ивановна? — спрашиваю я. — Связь немного прерывалась.

Еле держусь, и когда Майя проводит пальцем по тонкой ткани своих трусиков, предельно ясно давая понять, насколько она мокрая, едва не бросаю трубку.

— Да. Отлично. Конечно. Будет сделано!

Мне едва удаётся оставаться вежливым до конца разговора. Как только я с грохотом кладу трубку, тут же встаю. Она взвизгивает от восторга, когда я поднимаю её на руки и запечатываю её губы своими, тараня её своим языком. Прижимаю свой каменно-твёрдый член к ней, пока она обвивает ногами мою талию, и она стонет мне в рот.

Положив её на стол, отправляю юридические папки и ручки в полёт и стягиваю с неё жакет. Затем разрываю её шёлковую блузку, пуговицы разлетаются во все стороны, обнажая вздымающуюся грудь в чёрном кружеве.

— Егор! Я не смогу работать до конца дня с бюстгальтером на виду.

— Надо было подумать об этом, прежде чем устраивать свой маленький стриптиз, озорница. Дверь заперла?

Она кивает, её щеки раскраснелись, а зрачки расширены, пока я вынимаю её идеальные груди и втягиваю один из её твёрдых сосков в рот. Другой я сжимаю сильно, приятно, и она вздрагивает подо мной. Отстранившись, задираю её обтягивающую юбку до талии, затем стягиваю трусики и отбрасываю их через весь кабинет. Потом на мгновение отступаю, чтобы полюбоваться видом: её ноги в чулках раскинуты для меня, её киска блестит от влаги.

— Клянусь всем святым, Майя, я, кажется, никогда не видел ничего прекрасней.

Медленными, обдуманными движениями провожу руками по её чулкам, кладу одну её стопу себе на плечо и целую её ногу, продвигаясь вверх. Когда мой язык достигает голой кожи у самого верха, она стонет, а я дёргаю подвязку с приятным щелчком.

— Ты, — рычу, исследуя её, — очень плохая секретарша. Как ты посмела прийти сюда, выставляя напоказ это идеальное тело и делая мой член тверже стали, пока я разговариваю по телефону с важными клиентами?

— Мне очень жаль, господин, — шепчет она, её бедра приподнимаются над столом, чтобы встретить мои руки. — Я была очень непослушной. Вероятно, Вам придётся меня наказать.

— Тебе бы это понравилось, не так ли, Майя Викторовна? Тебе бы хотелось, чтобы я согнул тебя над этим столом и отшлёпал твою сочную задницу до ярко-красного цвета. Или, может быть, мне следует заставить тебя встать на колени под столом и наполнить твой грязный рот моим членом, пока я продолжаю работать? Как тебе такой вариант?

Поглаживаю её клитор и знаю, что грязные слова действуют не меньше, чем мои пальцы. Моей девочке это нравится так же сильно, как и мне.

— Да, господин Князев, мне бы это понравилось. Мне бы понравилось всё это… Ох! — Она кончает, изливая влагу на мою руку, и я прижимаю её и веду через каждую последнюю дрожь. Её голова качается из стороны в сторону, и она кусает губы в попытке не закричать. Понимаю, что ей это не удастся, поэтому зажимаю ей рот ладонью. Её глаза широко распахиваются, и она высовывает язык и лижет мою ладонь, пока содрогается в экстазе. Блин, как же сильно я её хочу.

Она только перестаёт выгибать бёдра, когда звонит её телефон. Оглядываюсь, пытаясь найти эту хренову штуку, чтобы разбить её молотком, но она хватает меня за руку.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Мне нужно посмотреть, кто это. Возможно, больница. Мне жаль.

— Не о чем жалеть, — говорю, игнорируя дикую боль в члене. Анна находится в больнице уже три ночи, и хотя её состояние стабильно, за ней всё ещё нужно наблюдать. Майя навещает её каждое утро перед работой, и я прошу Константина отвозить её туда каждый вечер. Она предана своей маме, так и должно быть.

Её всё ещё звонящий телефон лежит в кармане отброшенного жакета, и я хватаю его, ненавидя тревожное выражение на её лице. Мое кровяное давление взлетает до небес при виде имени на экране.

— Почему твой никчёмный бывший муж звонит тебе? — требую, размахивая телефоном перед её лицом. — И вообще, почему у тебя до сих пор есть его номер в телефоне?

— Понятия не имею, почему он мне звонит, — она звучит растерянно и немного раздражённо, её волосы растрёпаны, а губы припухли от наших поцелуев. — И у меня есть его номер, потому что он есть. — Она не произносит слово

ублюдок

, но я чувствую, что оно было у неё на языке. — Я ему перезвоню.

Моя собственническая жилка — которая, кажется, проявляется только с Майей — вспыхивает с неистовым жаром. Качаю головой, зловещая ухмылка расплывается по моим губам.

— Нет, детка. Это было бы невежливо. Ответь на звонок.

Хватаю её за бедра и перемещаю её в центр стола, затем придвигаю свой стул, раздвигая её бёдра плечами.

Она смотрит на меня с открытым ртом.

— Что? Прямо сейчас?

Ответив ей кивком, вкладываю телефон в её руки, хватаю её ноги и притягиваю к себе. Её задница скользит по столу, и я закидываю её ноги себе на плечи и смотрю на её красивую розовую киску, всё ещё блестящую от оргазма.

— Егор, — протестует она, но как-то вяло, без прежнего задора.

— Ответь ему, детка, — приказываю я. — Или ты хочешь, чтобы я поговорил с ним и рассказал ему, что именно я сейчас с тобой делаю? — Скольжу пальцем в её влажный центр, и её спина выгибается дугой.

— Ты не посмеешь. — Ее лицо — маска шока.

Мои глаза сужаются.

— Ты действительно хочешь проверить меня на это,

mi rosa

?

Она качает головой.

— Н-нет.

Её телефон перестаёт звонить, но тут же начинает снова.

— Тогда ответь, Майя. Сейчас же.

Её пальцы дрожат, когда она принимает звонок, а я опускаю лицо к её киске. Она пахнет грехом и на вкус ещё лучше, и мой язык скользит по её входу, лижет, всасывает и исследует именно так, как я знаю, ей нравится.

— А, да, п-привет, Сергей. — Она сдавленно выдыхает.

Улыбаюсь про себя, пока работаю над ней, скручивая язык и проникая им в её влажный центр, сжимая её бедра ладонями и удерживая её широко раскрытой. Она использует свободную руку, чтобы попытаться заставить себя замолчать, засовывая кулак в рот, но её стоны всё равно вырываются наружу. Слышу голос Сергея из телефона, его наглый тон меня бесит и заставляет меня ещё быстрее ласкать её клитор.

Слышу, как он спрашивает, как Анна, и слушаю её прерывистые вздохи, пока она пытается ему ответить, а я подвожу её к краю экстаза. Когда этот мерзавец спрашивает, не хочет ли она встретиться поужинать, пока он в городе, вижу красное пятно перед глазами. Я убью его.

Подсовываю руки под её задницу, впиваясь пальцами в её идеальные ягодицы и поднимая её выше. Всё моё лицо утопает в ней, её влажные складки обволакивают меня, её запах опьяняет.

— Не думаю… Я не… О боже! — Её голос надламывается с каждым словом. Она так близка, что её бедра дрожат. Вот-вот, и она взорвётся для меня. Для меня, а не для Сергея. Больше ни для какого другого мужчины.

Поднимаю взгляд из своего райского уголка и встречаюсь с ней глазами, намеренно облизывая её, вознося до небес.

— О, п-пока! — кричит она, затем роняет телефон, когда кончает. Удерживаю её, не отрывая рта, не отрывая глаз, не отрывая рук. Я никогда не отпущу её.

Её соки покрывают мой язык, и всё её тело дрожит. Она моя. Стопроцентно, абсолютно моя, но это не успокаивает ревнивую потребность заявить свои права на каждый сантиметр её тела, которая пылает во мне. Пока она всё ещё приходит в себя после второго оргазма, поднимаю её, разворачиваю и сгибаю плашмя над моим столом.

С большей силой и срочностью, чем необходимо, задираю её юбку-карандаш, пока она не собирается комком вокруг её талии, и идеальная задница и влажная киска полностью открыты для меня. Она прерывисто дышит, её тело сотрясается, но она ещё не получит передышки. Я даже близко не закончил с ней. Моя хватка груба на затылке, прижимаю её одной рукой, а другой расстёгиваю ремень и опускаю молнию. Мой член ноет от желания быть внутри неё, и её нетерпеливые хныканья говорят мне, что она чувствует то же самое.

Наклоняюсь над ней, мой рот у её уха, когда я вхожу в неё одним плавным движением, слишком далеко зайдя в своём желании трахнуть её. И она, должно быть, понимает, что я беру её без защиты, но не протестует, а я и не собираюсь останавливаться, чтобы достать презерватив.

— Ты хоть представляешь, что ты со мной делаешь? — Выхожу и снова вхожу в неё. Её бедра ударяются о мой стол, и она вскрикивает от удовольствия и боли. Шлёпаю её по заднице и любуюсь красным отпечатком ладони, оставшимся на её нежной коже. Я хочу пометить её повсюду. — Ты вызываешь привыкание и отвлекаешь, и сводишь меня с ума всеми возможными способами.

— Е-Егор, пожалуйста, — жалобно стонет она, выгибая спину, пока я продолжаю удерживать её.

— Ты моя, Майя, — угрожающе говорю я, мой голос — низкое рычание. — Ты моя, и ни один мужчина никогда больше не прикоснётся к тебе. Ты меня поняла?

Вхожу глубже в её теплую, влажную жару, и она стонет.

— Кому ты принадлежишь, Майя? Дай мне услышать, как ты это скажешь.

— Тебе, Егор, я принадлежу тебе.

Да, чёрт возьми, она принадлежит мне. Трахаю её, пока мы оба не находим забвения, а затем наполняю её своим семенем. Пока прихожу в себя, притягиваю её к себе на колени и глажу её по волосам, осыпая поцелуями. И она тает в моих объятиях, полностью уничтоженная. Она вошла сюда полная дерзости, а теперь она полна моего семени. И если всё пойдёт по-моему, такой она и будет каждый день до конца своей жизни.

Глава 36. МАЙЯ

Сегодняшний день был просто сущим адом, и, конечно же, когда пришло время уходить из офиса, лил проливной дождь. Я должна была ехать домой с Егором, в тепле и сухости, уютно устроившись в роскошном внедорожнике, но вместо этого стою, кутаясь в пальто и проклиная ледяные капли, уже пробравшиеся под одежду.

Я ненавидела этот дождь. Ненавидела своё пальто. И прямо сейчас, всей душой ненавидела Егора Князева.

День начался неплохо. Я всё ещё пребывала в приподнятом настроении, потому что маму выписали из больницы три ночи назад. Мы обе были так счастливы вырваться из этих стерильных стен. Раньше я работала волонтёром в крупной столичной больнице, но теперь я точно знаю, что это совершенно не то же самое, что находиться там с любимым человеком. Странно выматывающе часами сидеть у постели, и она отчаянно хотела домой.

Ей понадобятся дополнительные обследования, но пока она снова в своей маленькой квартирке и наслаждается этим. В первую ночь я осталась с ней, но на следующий день она выпроводила меня, сказав, что я должна вернуться на работу, чтобы снова стать работником месяца. Она большая поклонница Егора, конечно. Как и я. Или, по крайней мере,

была

.

По дороге в офис этим утром я с таким нетерпением ждала встречи с ним. Последние несколько дней мы меньше виделись из-за выписки мамы, и я очень по нему скучала.

Проблема номер один в этом адском дне возникла, когда моя обычная станция метро оказалась закрыта из-за отключения электричества. В итоге мне пришлось идти пешком оставшуюся часть пути на совершенно неподходящих каблуках. Проблема номер два — скорее дурное предзнаменование — была, когда я увидела, что моя любимая кофейня на колесах закрыта, её ставни опущены.

— Ладно, ничего страшного, кофе есть внутри здания, — сказала я себе, пока мои натёртые ноги несли меня в холл «Князев и Ко».

Проблема номер три явилась в облике Веры из отдела кадров. Наши отношения немного улучшились с тех пор, как мы исполнили караоке-дуэт «Дельфин и Русалка» в ночь тимбилдинга — она была Королёвой для моего Николаева. Но сегодня она была в своей самой чудовищной форме, оттащив меня в сторону и заявив, что нам нужно провести встречу из-за моего «недопустимого отсутствия без оформления» на прошлой неделе. Потрясённая, я сказала ей, что моя мама была в больнице и что Егор Георгиевич разрешил мне взять эти жалкие два дня. Я ненавидела чувствовать, что использую его имя, чтобы выбить себе особое положение, и мне стало ещё хуже, когда она сказала, что он ничего подобного не делал и что ей нужна его подпись на бланках, чтобы оформить отсутствие.

Мы разошлись на том, что она пообещала уточнить у него, а я сказала, что ей так и следует сделать. У своего стола я сидела, растирая натруженные ноги, и убеждала себя, что это простое недоразумение.

Но проблема номер четыре — и, безусловно, самая большая — был сам Егор. Он опоздал, чего почти никогда не бывает, и с самого начала был в плохом настроении, бросив лишь короткий кивок, когда прошёл мимо моего стола, прижав телефон к уху.

— Доброе утро, — сказала я, просунув голову в его кабинет через несколько минут. — Могу попросить об одолжении?

Он жестом пригласил меня войти и хмуро смотрел на своего заклятого врага — кофемашину.

— Ты в порядке? — спросила, пока он не убил беднягу, и сделала ему эспрессо.

— В порядке. Просто семейные дела.

— О. Понятно.

Это отстранение задело, признаюсь. Я понимала, что не часть его семьи, и большинство из них понятия не имеют о моём существовании или о моей роли в жизни Егора, но он говорил о них постоянно. Его рассказы заставляли меня чувствовать, что я знаю их, и я заботилась о них, потому что это делал он. Быть так отстранённой казалось пощёчиной.

— Какое одолжение ты хотела? — спросил он.

— О, я хотела спросить, не мог бы ты поговорить с Верой за меня. Она наседает из-за отсутствия надлежащих документов за время, которое я взяла, когда моя мама была в больнице.

Он потёр переносицу пальцами и выглядел страдающим.

— Конечно. Я должен был это сделать раньше. Что-нибудь ещё?

— Н-нет. Мне, э-э, оставить тебя?

Он кивнул.

— Если не возражаешь.

Этот короткий обмен репликами занял, может быть, пять минут, но он застрял в моей голове на несколько часов, даже когда его отец и брат приехали в офис. Никогда официально не встречалась ни с Георгием, ни с Дмитрием Князевыми, но узнала их по фотографиям, которые Егор мне показывал. Мне стоило огромных усилий не броситься к ним обниматься, что было бы, мягко говоря, странно. Определённо не то, что обычно делает секретарь.

— Привет, можно увидеть Егора, или он там заключает сделку по покупке Сатурна? — сказал Дмитрий.

Улыбнулась и поддержала шутку.

— Сатурн у него уже есть. Сейчас он работает над Марсом.

Дмитрий рассмеялся, и я была очарована. Не повредило и то, что он был почти так же хорош собой, как его старший брат. Георгий был более суров, но Ольга была права — этот мужчина настоящий серебряный лис.

— Дайте мне только проверить, закончил ли он свой последний звонок, — сказала я. — Уверена, у него найдётся для вас время.

— Я бы не был так уверен, — фыркнул его отец.

С предвкушающей улыбкой на лице я вошла в кабинет Егора и подошла достаточно близко к его столу, чтобы никто другой не мог меня услышать.

— Твой отец и Дмитрий здесь, чтобы увидеть тебя. Так приятно наконец-то познакомиться с ними. Чувствую, будто уже знаю их, потому что ты так много о них рассказываешь.

Он метнул в меня яростный взгляд, и я замолчала, не в силах понять, злится ли он на меня или на свою семью.

— Ты ведь не

знакомишься

с ними, Майя? Ты просто выполняешь свою работу, провожая их.

Я была так шокирована его тоном, и ещё больше его словами, что не ответила. Задним умом, конечно, все умны, и с тех пор я придумала миллион остроумных ответов, которые могла бы ему бросить. Но в тот момент я была задета и выбита из колеи.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Провела Дмитрия и Георгия, предложила им выпечку и кофе, и в итоге неловко стояла, когда оба отказались.

— Спасибо, Майя Викторовна, — произнёс Егор механическим тоном. — Вы нам больше не понадобитесь.

Дмитрий бросил на меня сочувствующий взгляд, и я выскочила, стараясь сохранить хоть каплю достоинства. Бросилась в дамскую комнату и серьёзно поговорила сама с собой. Чего я ожидала? Что я сяду с ними и поболтаю? Что спрошу Георгия, как дела с его новой поварихой, Ритой, или узнаю о безумной личной жизни Дмитрия? Конечно, нет.

Ну и что, если Егор проводит большую часть своего свободного времени, имея со мной интимную близость. Видимо, я недостаточно хороша, чтобы знакомиться с его семьей. Видимо, моя роль — быть его секретарем и девушкой для постели, и ничего больше.

Это было больше часа назад, и последним гвоздём в гроб моего дня стало столкновение с Олегом в коридоре. Он выглядел смущённым, когда увидел меня, и нам пришлось пережить мучительно неловкий разговор о погоде. Мне всё ещё было ужасно из-за того, как я с ним обошлась, и прямо тогда я начала сомневаться, правильный ли выбор сделала. Держу пари, Олег представил бы меня своей семье. Он бы не стыдился меня.

Рациональная часть моего мозга кричала, что я веду себя глупо. Егор и я вместе решили держать эти отношения в тайне. Он предлагал сделать их публичными, если я этого захочу. Но это всё равно причиняло боль. Может быть, если бы не было этого «всё или ничего» — если бы мы могли быть открытыми с друзьями и семьями, но сохранять всё в секрете на работе.

Независимо от того, были ли мои чувства уместны, с меня было достаточно, и пришло время идти домой. Егор явно не хотел моего присутствия, Вера всё ещё преследовала меня из-за совещания по эффективности, а огромная, размером с пятирублевую монету, мозоль на пятке готова была лопнуть.

Постучала в дверь, заглянула внутрь, и все трое повернулись, чтобы посмотреть.

— Э-э, Егор Георгиевич, Вам что-нибудь ещё нужно?

— По-твоему, нам что-то нужно? Если бы мне что-то понадобилось, Майя, я бы попросил.

Метнула в него гневный взгляд. Если он собирается обращаться со мной как с дерьмом, то пусть хотя бы не называет меня «Майя» с таким тоном, полным пренебрежения.

Вернувшись к своему столу, отправила ему быстрое электронное письмо — в официальном тоне — сообщив, что ухожу на полчаса раньше и отработаю это в понедельник. И вот я здесь. Под этим чёртовым дождём.

Направляюсь к метро и едва не плачу, когда вижу табличку, гласящую, что эта станция по-прежнему закрыта. Чтобы успокоиться, представляю, как приму горячую ванну с пеной, когда приду домой, но мою фантазию прерывает Егор, кричащий моё имя.

Отказываясь уделить ему хоть секунду своего времени, иду, не задумываясь, куда иду. Наглый осёл.

— Майя, стой. — Его голос не становится громче, но в нём определённо сквозит то властное «делай-что-говорю-без-вопросов-иначе-пожалеешь» качество, которое он так хорошо умеет использовать.

Останавливаюсь как вкопанная и разворачиваюсь к нему. Его машина, медленно ползущая рядом со мной, тоже останавливается. Сзади раздаются гудки, но Егор ничуть не выглядит обеспокоенным тем, что остановил плотный трафик. Он эгоистичный осёл, помимо того, что наглый.

Окно опускается до конца.

— Садись в машину.

Мышца на его челюсти пульсирует, и я хмуро смотрю на него в ответ, дождевая вода стекает по моему лицу.

— Нет.

— Садись. В. Машину.

Складываю руки на груди и сверлю его взглядом, пока пешеходы торопливо обходят меня.

— Я, кажется, не на работе, Егор Георгиевич, а это значит, что Вы не имеете права указывать мне.

Его лицо темнеет. Дверь машины открывается, и он выпрыгивает, вставая прямо передо мной. Остаюсь стоять как вкопанная. Он может сверлить меня взглядом сколько угодно; меня это не запугает. Что он сделает? Уволит меня?

Его сильная рука обхватывает мою челюсть, сжимая достаточно сильно, чтобы я поняла: он не шутит. Мы всё ещё недалеко от офиса. Кто угодно может нас увидеть здесь, но я отказываюсь отступать. Не вижу причин для этого. Он был настоящим подонком весь день, и я ничем не заслужила такого отношения.

Смотрю прямо на него в ответ, вызывающе, хотя он сжимает моё лицо в своей руке, и я надеяюсь, что он почувствует каждую крупицу моей ярости. Несколько секунд он молчит. Просто смотрит на меня, его тёмные глаза пытаются пронзить мою душу. Дождь быстро промочил его густые волосы и плечи пиджака.

Почему он должен быть таким до сводящего с ума привлекательным? Бороться с влечением к нему трудно, но он был таким огромным мудаком. Я имею право злиться и чувствовать себя обиженной.

После того, что кажется вечностью, он наконец говорит.

— Садись в эту машину прямо сейчас, или, клянусь богом, перекину тебя через колено и отшлёпаю посреди улицы.

Мои щёки вспыхивают, а дыхание перехватывает, пока я осмысливаю его угрозу. Часть меня хочет проверить его блеф, посмотреть, действительно ли он это сделает. Но рациональная часть моего мозга знает лучше. Егор Князев всегда держит слово, особенно когда речь идёт об опасных обещаниях.

— Ты не посмеешь, — огрызаюсь, понимая, что в моем голосе нет настоящей убеждённости.

Его хватка на моей челюсти слегка усиливается.

— Попробуй.

Мы стоим лицом к лицу, запертые в безмолвной битве, пока дождь льёт вокруг нас. Пешеходы продолжают спешить мимо, некоторые открыто глазеют на наше противостояние. Особенно громкий гудок раздаётся из-за машины Егора. С досадным вздохом вырываю лицо из его хватки.

— Ладно, — выплёвываю я. — Но только потому, что не хочу устраивать сцену.

Торжествующая ухмылка появляется в уголках его рта, когда он отступает в сторону, указывая на открытую дверь машины. Шагаю мимо него, мои каблуки сердито цокают по мокрому тротуару, а мозоль жжёт, словно на раскалённой сковородке. Когда я скольжу по кожаному сиденью, меня охватывает смесь раздражения от того, что я позволила ему так легко победить, и облегчения от того, что я наконец-то в укрытии от дождя и могу дать отдых ногам. Не то чтобы он победил. То, что я села в машину, не означает, что я сдалась.

Егор забирается следом и нажимает кнопку интеркома, чтобы сказать Константину ехать. Машина плавно вливается в поток, а я сижу, напряжена, уставившись прямо перед собой, чтобы не смотреть на него. Благодаря перегородке для уединения между нами и передним сиденьем я могла бы заколоть его пилочкой для ногтей.

— Ты вся промокла, — замечает он, его низкий, опасный тон заставляет дрожь пробежать по моей спине.

Отказываюсь смотреть на него.

— Отличный вывод, Эйнштейн. Что выдало?

Он ухмыляется, и я ненавижу, что он забавляется.

— Твой острый язычок, я вижу, всё ещё при тебе.

— Мой острый язык — сейчас наименьшая из твоих проблем. — Наконец поворачиваюсь к нему и вижу, что его тёмные глаза пристально смотрят на меня, напряжённые и нечитаемые.

— Вот как? — спрашивает он. — И что же, будь добра, скажи мне, что должно быть моей главной заботой, Майя Викторовна?

Прищуриваюсь.

— Как насчёт того, что ты только что угрожал отшлёпать меня на людях? Или что ты, по сути, похищаешь меня прямо сейчас?

Егор откидывается на спинку сиденья, выглядя до бешенства расслабленным. Я-то знаю, насколько хорошо он умеет это скрывать. Этот мужчина часто кажется высеченным из камня, независимо от того, какой хаос бушует у него внутри.

— Похищаю? Это немного драматично, не думаешь? Я предлагаю тебе подвезти домой.

— Поездка, от которой я открыто отказалась, — напоминаю ему.

Он пожимает плечами, лёгкая улыбка играет на его губах.

— Я настойчивый человек, Майя. Ты должна была это уже понять.

Настойчивый? Или это другое слово для «козёл»?

Закатываю глаза и отворачиваюсь от него, сосредоточившись на залитом дождём окне. Прямо сейчас я не уверена, что вообще его знаю. Эти отношения между нами - эмоциональные американские горки, и я устала от этой безумной поездки. Может быть, я всё ещё справляюсь с остаточным стрессом из-за ситуации с мамой, но я устала от всех этих скрытых манёвров. От игр власти. От того, как он бросает то в жар, то в холод. В один день он занимается со мной сексом на своём столе и говорит, что я его; на следующий день он игнорирует меня перед своей семьёй. Я думала, что справлюсь, но это невозможно.

Огни города расплываются, пока мы едем по улицам, тишина в машине с каждой минутой становится всё гуще. Я не сломаюсь и не заплачу. Я не доставлю ему удовольствия, рассказав, что чувствую. Я буду воспринимать это как бесплатное Яндекс.Такси, и он не получит пятизвёздочный рейтинг.

— У моего отца случился очередной сердечный приступ, — объявляет он. Стараюсь промолчать, потому что, ну, какое мне до этого дело? Я всего лишь секретарь. Украдкой смотрю на него и вижу боль на его красивом, промокшем от дождя лице. Чёрт.

Не могу это игнорировать.

— Но он выглядел хорошо. Когда это произошло?

Он вздыхает и трёт переносицу.

— Это был не полноценный приступ. Сердечный инцидент, как он это назвал. Но это было его сердце, Майя. Опять его чёртово сердце. Он был в больнице два дня, и этот хитрец никому из нас не сказал. Дмитрий забрал его вчера, и ни один из них не потрудился сообщить остальным до сегодняшнего дня.

Это не оправдывает его сегодняшнее скотское поведение, но волна сочувствия заставляет меня взять его руку в свою. Он беспокоился о моей маме, пока его отец болел.

— Мне так жаль, Егор.

Он кивает, горло сжимается, когда он сглатывает.

— Я предупреждал его о его образе жизни и о том, что ему нужно лучше заботиться о себе, но Георгий Князев лучше всех знает, а остальные пусть идут к чёрту, так ведь? То есть, неужели ему на нас наплевать, если он не заботится о своём здоровье?

— Уверена, он видит это иначе. Иногда людям трудно меняться, — говорю я, не в силах игнорировать надрыв в его голосе. Вот в чём был смысл всего сегодняшнего — его маленькое представление под дождем, его холодность этим утром. Он пытался скрыть эту глубоко укоренившуюся боль. — Ты поссорился с ним?

— Хуже. Я назвал его эгоистичным мудаком и вылетел из дома. Потом Кирилл и Валентин позвонили мне и сказали, что я веду себя как козёл, и я чувствовал, что никто не понимает, насколько всё могло быть плохо. Когда папа и Дима появились, я назвал их парой эгоистичных мудаков, и у папы давление подскочило до небес. Я думал, у него будет ещё один

сердечный приступ

прямо в моём кабинете.

Он справлялся со всем этим в одиночку. Излишне, конечно, но всё же.

— Ох, Егор.

Он проводит рукой по лицу.

— Да, знаю. — Он впивается тёмными глазами в мои. — Но ничто из этого не оправдывает моё поведение по отношению к тебе сегодня. Как бы сильно я ни был расстроен на отца и брата, не должен был срываться на тебе. — Он переплетает свои пальцы с моими. — Этого недостаточно, чтобы просто сказать «прости», но я правда сожалею.

Прикусываю губу и пытаюсь игнорировать притяжение, которое чувствую к нему. Понимаю, что были веские причины для его плохого настроения, для его поведения, но будет ли так всегда? Каждый раз, когда в его жизни происходит что-то, что ему не нравится, он будет так отстраняться от меня?

— Ты обращался со мной как с дерьмом сегодня, Егор. Я понимаю, почему ты был расстроен, но если бы ты рассказал мне, что происходит, я бы была рядом, как ты был рядом со мной. Чтобы поговорить и поддержать тебя.

Он виновато кивает.

— Я не привык к тому, чтобы на кого-то так опираться, Майя. По крайней мере, кроме моих братьев. Это не оправдание, но я правда сожалею.

Качаю головой. Его нельзя так легко простить.

— Дело не только в том, что ты отстранился. Ты опозорил меня перед своей семьей. Ты выместил свою боль на мне. Я сделаю всё для тебя, Егор, но я не буду твоей эмоциональной грушей для битья, как бы сильно я тебя ни любила.

Слова вырываются без предупреждения. Я так часто думала об этом, что удивляюсь, почему это не произошло раньше. Прижимаю ладонь ко рту, словно пытаясь загнать их обратно. Есть ли хоть малейший шанс, что он не услышал? Могу ли я взять свои слова обратно? А если нет, может, мне стоит открыть дверь машины и выкатиться в поток машин, как в кино?

Он смотрит на меня, хмурый взгляд, и предчувствие беды опускается на меня. Я зашла слишком далеко. Слишком рано для любви — он не готов. Возможно, он никогда не будет готов. Я вышла из здания, полная огня и ярости, но если это действительно конец, я не знаю, как справлюсь.

— Ты любишь меня? — говорит он, его голос низкий и напряжённый. Закрываю глаза и желаю стать невидимой. Он снова берёт меня за челюсть, как там, под дождем. — Майя. Я задал тебе вопрос. Ты любишь меня?

— Да, — говорю, отталкивая его руку и наконец поддавшись слезам, которые грозили прорваться весь день. — Да, я люблю тебя, чертовски невыносимый осёл! Поверь мне, сейчас я бы хотела не любить — но я люблю тебя, Егор Князев. Всем своим глупым, безрассудным сердцем.

Медленная улыбка расползается по его лицу, и раскатистый смех заполняет салон машины. Я говорю ему, что люблю, а он смеётся надо мной? Что, блин, происходит?

— Хорошо, — говорит он, притягивая меня в свои объятия и удерживая, даже когда я пытаюсь вырваться. — Приятно это знать, Майя Викторовна. — Он намного нежнее, чем прежде, обхватывает мою щеку ладонью, впиваясь взглядом в мои глаза. — Потому что я тоже люблю тебя. Больше, чем когда-либо любил кого-либо за всю свою глупую, безрассудную жизнь.

Если бы он не смотрел так, как смотрит сейчас, его глаза, полные такой тоски и желания, я могла бы подумать, что ослышалась. Мужчина, который ещё пару месяцев назад не признавал никаких отношений, любит меня? Егор Князев — миллиардер, бог секса с волшебным языком, улыбкой, от которой кровь закипает в жилах, и смехом, от которого я забываю собственное имя, — любит меня?

— Правда?

— Правда. — Он прижимается губами к моим и целует так сильно, что я почти забываю, о чём мы спорили.

Глава 37. ЕГОР

Просыпаюсь в её постели, чувствуя, как её спина прижата к моей груди, а моя рука покоится на её талии. Бедро перекинуто через её бедро, словно даже во сне я цеплялся за неё, удерживая рядом. Иначе и быть не могло. Разве я мог не желать держать эту невероятную женщину так близко, как это только возможно? Это было не просто желание – это была потребность.

Вдыхаю аромат её шампуня, прижимаюсь щекой к её обнажённому плечу. Она такая мягкая. Такая тёплая. Такая

моя

. Это слово пульсирует в венах, наполняя меня чувством абсолютной, всеобъемлющей принадлежности.

Я думал, что наши отношения и раньше были хороши, но теперь, когда знаю, что она меня любит? Они просто невероятны. Кажется, я повторял ей это миллион раз прошлой ночью. И ещё то, как сильно я сожалею о своём жалком, скотском поведении. Говорил это, когда ласкал её, когда проникал в неё. Говорил это, когда она брала меня в рот. Я люблю её, и пути назад от этого чувства просто нет. Оно поглотило меня целиком, изменило мои координаты, перевернуло привычный, выверенный мир.

Моя ладонь скользит вниз по её руке, затем переходит на идеальную грудь. Обхватываю её, позволяя пальцам нежно играть с соском. Она всё ещё спит, но даже сейчас её тело откликается на меня, чувствительная кожа покрывается мурашками под моим прикосновением. Майя что-то нежно бормочет, слегка шевелится, прижимаясь ягодицами ко мне так, что я чувствую себя куда менее нежным. Да, я люблю её, но всё ещё хочу ворваться в неё, как дикий зверь, взять её всю, без остатка.

Целую её шею, едва касаясь губами, затем поднимаюсь к плечам, прислушиваясь к тихим стонам, которые она издаёт, начиная просыпаться. Возможно, стоило бы дать ей поспать ещё, но я слишком эгоистичен, слишком одержим. Я хочу её сейчас. Мой юрист внутри меня шепчет о контроле, но зверь внутри рвётся наружу, требуя удовлетворения.

Она поворачивает лицо ко мне, глаза ещё полузакрыты, а на губах — милая, сонная улыбка.

— Доброе утро, мужчина, которого я люблю, — произносит она, и моё сердце, как и мой член, раздувается от восторга. — Кажется, ты рад меня видеть.

Она притирается ко мне, и я рычу себе под нос.

— Да, малышка. Я люблю тебя так сильно. Но прямо сейчас хочу выбить из тебя все мозги.

— Как романтично, — говорит она, хлопая ресницами и усмехаясь. — И хотя перспектива весьма заманчива… немного, э-э, болит, знаешь ли? От того количества раз, что ты выбивал из меня все мозги прошлой ночью, мне кажется, у меня не осталось ни капельки серого вещества.

Раздвигаю её ноги бедром и провожу пальцами по её киске. Она влажная, но и припухшая, и Майя слегка морщится от моего прикосновения.

— Тебе не понадобится никаких умственных способностей для того, что я задумал, малышка. И я знаю, что тебе немного больно, но, кажется, твоя сладкая киска не получила этого сообщения, потому что она офигенно мокрая для меня.

— Она всегда такая. Просто будьте нежны, хорошо, господин? — Она сжимает губы, пытаясь притвориться скромной. Плутовка.

И это заставляет меня хотеть прямо противоположного. Я хочу перевернуть её, поднять её задницу в воздух и пригвоздить её к постели на неделю вперёд.

Провожу костяшками пальцев по её щеке.

— Конечно, малышка. Я могу быть нежным. Могу быть кем угодно, кем ты захочешь.

Майя улыбается и откидывает голову на подушку. Она всё ещё лежит ко мне спиной, и я беру последний презерватив, надевая его. Стону, проникая своим твёрдым членом в её тугое лоно, постепенно полностью погружаясь. Боже, как же хорошо. Не тороплюсь, набирая ровный ритм, используя пальцы на её клиторе, пока медленно вхожу и выхожу из неё. Это невероятно, как мой член удерживается внутри неё, как я чувствую каждое дрожание стенок её влагалища вокруг него. Я хочу двигаться сильнее, заставить её кричать. Хочу сделать всё – но я могу дать ей и это. Показать, что для меня это не просто секс. Это нечто гораздо большее, глубокое, всепоглощающее. Когда она кончает, это медленный оргазм, от которого дрожит всё её тело. Я нахожу свою собственную разрядку через несколько секунд и стону её имя.

Обнимаю её, оставаясь внутри, не желая больше никогда двигаться.

— Я люблю тебя, Майя, — говорю, прижимая лицо к бархатистой коже её спины. — Я не могу представить свою жизнь без тебя. И не могу представить твою киску без моего члена в ней тоже.

Она смеётся, и этот звук согревает моё сердце.

— Что ж, это было наполовину романтично, наполовину горячо. Каковы твои планы на сегодня?

Наконец, выхожу из неё и переворачиваю так, чтобы она лежала в моих объятиях, положив голову мне на грудь. Знаю, что мне предстоит многое исправить за то, как я вёл себя вчера. Все признаки указывают на то, что она простила меня, но это не значит, что я простил себя. В то время как прежний я всегда работал по субботам, сейчас я могу придумать гораздо лучший способ провести выходные.

— Ну, помимо очевидного, я подумал, что мы могли бы сначала заехать к твоей маме, — говорю я. — А затем, возможно, отправиться к моему отцу, собрать всех вместе и представить тебя им как следует.

Чувствую, как она слегка напрягается в моих объятиях, и смотрит на меня сияющими глазами.

— Ты уверен? Тебе не обязательно это делать.

— Да, я хочу. Это давно нужно было сделать,

mi rosa

. Я люблю тебя, и ты любишь меня, и всё это не должно быть таким сложным. Знаю, что есть рабочие проблемы, но мы найдём способ их обойти. Я хочу, чтобы ты была частью каждого аспекта моей жизни. И хочу показать тебя своей семье.

Она подтягивается и нежно целует меня, обхватив моё лицо ладонями и заглядывая мне глубоко в глаза.

— К тому же, — серьёзно говорит она, — если ты отвлечёшь их своей новой девушкой, возможно, они забудут, каким ослом ты был.

Смеюсь и сжимаю её ягодицы.

— Вы видите меня насквозь, правда, Майя Викторовна?

Она довольно мурлычет, прежде чем снова лечь мне на грудь и прижаться. Улыбаюсь, представляя шок на лицах моих братьев — Кирилла, Руслана, Дмитрия и Валентина — когда я представлю её как свою девушку позже. Она так хорошо впишется в их круг, так же, как она вписалась в мою жизнь. Словно ей всегда было суждено быть именно здесь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 38. ЕГОР

— Боже мой! — восклицает она, и её глаза широко распахиваются, а на губах, словно иней, ложится сахарная пудра. — Это просто невероятно вкусно! Я что, умерла и попала в рай?

Рита, наша незаменимая кубинская повариха, одобрительно улыбается реакции моей Майи и кивает.

— Почти, чикита – ты попала на Кубу! Этот пирог готовят по всей Латинской Америке, но на моей родине, на Кубе, секретный ингредиент – это кокос и немного рома.

— Немного рома? – громко вставляет Дмитрий, мой брат, который, кажется, всегда находит повод для шутки, даже из другого конца просторной кухни. — Здесь рома хватит, чтобы у самого Капитана Моргана похмелье было!

Все смеются, и этот раскатистый смех, словно волна, смывает остатки напряжённости, витающей в воздухе. Собрать весь наш клан Князевых, каждого из братьев с их семьями, для такого спонтанного завтрака или, скорее, уже раннего обеда – это всегда колоссальная задача. Обычно подобные встречи приходится планировать за месяцы вперёд, тщательно расписывая графики каждого, ведь мы все до невозможности заняты. Но в свете последних событий, после того, как отец пережил этот чертовски пугающий сердечный приступ, все более чем рады пересмотреть свои планы и немедленно приехать в его роскошный пентхаус.

Присутствие Майи рядом со мной, конечно, вызывает сначала лёгкое замешательство. Отец бросает на меня взгляд, полный нескрываемого неодобрения, когда мы только входим.

— Какого лешего, сынок? Ты собрал нас всех, чтобы просто поработать? Или у тебя на уме ещё какие-то деловые встречи, пока мы тут собрались? — Его тон резкий, в нём сквозит разочарование, граничащее с раздражением.

Я не сразу понимаю, в чём корень проблемы, пока Кирилл, старший брат и мой партнёр по «Князев и Ко», не вмешивается.

— Нет, пап, он не будет работать. Майя – не просто его секретарь.

Алина, жена Кирилла, моя невестка, бросает на меня понимающий, почти заговорщицкий взгляд. Кирилл, очевидно, рассказывает своей жене абсолютно всё, что, впрочем, не является для меня секретом.

Отец переводит взгляд с Кирилла на Майю, затем на меня. Его суровое выражение постепенно смягчается, сменяясь удивлением, а затем и пониманием, когда до него, наконец, доходит, что происходит. Я, в свою очередь, незаметно обнимаю Майю за плечи, притягивая её ближе, чтобы немного облегчить отцу принятие этой новой для него реальности. Моя рука на её плече не только жест поддержки для неё, но и некое безмолвное заявление для всех остальных.

— Братан! – восклицает Дмитрий, вскакивая со своего места и с размаху давая нам обоим «пять». Наша вчерашняя стычка, короткая, но интенсивная, кажется, полностью забыта. Он всегда такой – не держит зла, легко отпускает обиды, что в нашей семье, где каждый привык бороться за своё, является почти уникальным качеством. Но всё равно, я планирую позже подойти к нему и принести полноценные извинения, за свою несдержанность. — Поздравляю! А Майя? Мои глубочайшие соболезнования! — Дима подхватывает её в крепкие объятия, кружа по комнате с такой лёгкостью, с какой я бы не позволил ни одному другому мужчине.

Он подмигивает мне через её плечо, его глаза сверкают озорством.

— Ну что, пойдём, я покажу тебе нашу Галерею Позора. Если, конечно, тебе интересно увидеть детские фотографии Егора, где он выглядит как маленький, но уже очень серьёзный зануда?

— Ох, очень, очень интересно! – отвечает Майя, её голос звенит от любопытства и едва сдерживаемого веселья. Она бросает быстрый, почти инстинктивный взгляд на меня, чтобы «проверить почву». Едва заметно киваю, давая ей своё молчаливое разрешение, и они вдвоём, смеясь, исчезают из кухни.

— Пап, – обращаюсь к отцу сразу после того, как они покидают комнату, – я хочу извиниться. Ты самый самоотверженный человек, которого я знаю. Я был… — Слова застревают у меня в горле. Мне, привыкшему к контролю и чётким формулировкам, непривычно так открыто демонстрировать слабость.

Он прерывает меня, крепко обнимая. Его объятия сильные, но полные облегчения.

— Всё в порядке, сынок. Я знаю, ты просто волновался за меня.

— Напуган до чёртиков, – бормочу, прижимаясь к его плечу, чувствуя, как с меня спадает колоссальный груз напряжения, который я нёс последние дни.

— Я тоже, – тихо признаёт он, и в его голосе звучит искренняя уязвимость, которую я редко слышу, ведь он всегда был для нас опорой.

Отстраняюсь, положив руки на его широкие плечи.

— Обещай, что хотя бы попытаешься есть более полезную для сердца пищу? И, может быть, поменьше налегать на скотч? — Я прекрасно осознаю иронию этой просьбы, ведь сам я в последние дни, пытаясь отвлечься от навязчивых мыслей о Майе, чуть ли не опустошаю бутылки с виски. Но, в отличие от него, сердечного приступа у меня нет.

— Я позабочусь о себе. Обещаю, – соглашается он, кивнув. — Но главное, сынок, это физическая активность. И, честно говоря, мне кажется, мне нужно больше секса.

Зажмуриваюсь, сдерживая стон. Я знаю, что он встречается со многими женщинами, ни с одной из которых его отношения не длятся дольше одного-двух свиданий. Но даже так…

— Чёрт возьми, пап, – стону, пытаясь переварить его откровенность, которая всегда выбивает меня из колеи.

— Следи за языком, сынок. Ты ещё не слишком взрослый, чтобы получить по заднице.

Отец никогда в жизни не давал нам по заднице, хотя мы, конечно, заслуживали этого не раз, особенно в подростковом возрасте, когда наша энергия била через край.

— Просто веди себя прилично, ладно, старик? — Подмигиваю ему, и он улыбается в ответ, в его глазах вспыхивает знакомый озорной огонёк.

Для всех нас огромное облегчение, что эта ситуация, наконец, разрешилась. Мы, братья Князевы, возможно, иногда дерёмся и грызёмся, как переросшие щенки, но мы глубоко любим друг друга, и всё, что добавляет напряжение в нашу сложную, но прочную динамику, просто невыносимо.

Теперь мы все снова собираемся на кухне, где Рита, приготовила для нас настоящий пир. Валентин, мой младший брат, смешивает коктейли на барной стойке, хотя сам не пьёт – он всегда самый рассудительный и сосредоточенный на саморазвитии. А маленький Леонид, племянник, проснулся после своего дневного сна и теперь довольно сидит на коленях у своей мамы, Алины.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Можно мне его подержать? – нервно спрашивает Майя, с нежностью глядя на барахтающийся комок пухлого младенца на руках у Алины. В её голосе сквозит столько надежды и почти благоговения, что моё сердце сжимается.

— Боже, да, пожалуйста, возьми! – восклицает Алина, с готовностью передавая сына. Лёня, немедленно почувствовав новую теплоту, срыгивает прямо на плечо Майи. Никакого чувства приличия у этого ребёнка, думаю я с лёгкой усмешкой. Рита, мгновенно среагировав, протягивает Майе чистое кухонное полотенце, и никто не роняет ни слова. С детьми так всегда – беспорядок – это их естественное состояние, и мы к этому давно привыкли.

Алина и моя девушка оживлённо болтают, и Майя звонко смеётся, когда малыш шлёпает её по лицу одной из своих пухлых ручек. Знаю, что она всегда хотела детей. И что Сергей, её бывший муж, постоянно тянул резину, откладывая этот вопрос на неопределённый срок. Я ненавижу его за то, как он ранил её, за эту неоправданную, жестокую задержку, за ту боль, что он ей причинил. Но в то же время, внутри меня крепнет мрачная, собственническая радость. Если бы он не был такой сволочью, такой бездушной и эгоистичной тварью, она бы не была моей сейчас. Она бы не сидела здесь, в окружении моей семьи, с моим племянником на руках, не смеялась бы так искренне и не принадлежала бы мне всей своей душой. Не была бы

моей

.

— Ты счастлив, брат? – произносит Валентин, протягивая мне бокал с олд фешеном. В его глазах, всегда таких проницательных, читается глубокая мудрость, не свойственная его возрасту. — Потому что ты выглядишь чертовски счастливым. На самом деле, я не уверен, что когда-либо видел такое выражение на твоём лице раньше.

— О? Какое выражение? – спрашиваю, хотя уже догадываюсь, что он имеет в виду.

— Выражение, которое говорит, что ты наконец-то обнаружил, что такое настоящая любовь, – отвечает он, и в его голосе нет ни тени иронии, только чистое, непредвзятое наблюдение.

Широко и искренне улыбаюсь ему. Из всех нас, Валентин, вероятно, тот, кто влюбляется чаще всего, и чьё сердце разбито больше всего раз. И это не говоря уже о других демонах, которых он победил, о боли, которую он пережил, и о том, как он смог восстановиться. Он вдохновляет меня каждый день своей стойкостью и мудростью, и я бы хотел, чтобы он иногда давал себе немного поблажки, потому что он, чёрт возьми, просто невероятен.

— Да, думаю, да, Валик. Кажется, я наконец-то нашёл её.

Он поднимает свой стакан с минералкой, и мы молча, но очень значимо, произносим тост за любовь, во всех её формах – будь то страстная, нежная, семейная или та, что заставляет тебя переосмыслить всю свою жизнь и бросить вызов собственным правилам.

Глава 39. МАЙЯ

Я в офисе «Князев и Ко», когда раздаётся звонок. На самом деле, я сижу с Егором в его кабинете, и мы разбираем кипу документов, касающихся сложных контрактных переговоров. Мы оба полностью погружены в работу, и, если не считать нескольких глубоко флиртующих перепалок, нам на удивление удаётся сохранять деловой вид.

Мельком взглядываю на экран, чтобы проверить номер, и тут же роняю стопку бумаг, что держу в руках. Они разлетаются по полу, а Егор удивлённо поднимает на меня взгляд.

– Это номер больницы, – шепчу, чувствуя, как дрожат руки. Голос не слушается.

– Так… Хорошо. Это ещё не обязательно повод для беспокойства, – Егор старается говорить спокойно. – Может, они звонят по поводу документов или чтобы уточнить время приёма.

Киваю, пытаясь убедить себя, что он прав. Вчера вечером я разговаривала с мамой, она казалась в порядке. Уставшая после прогулки, но держалась молодцом. Следит за уровнем кислорода, принимает лекарства – всё под контролем.

– Ответь, – говорит он, откладывая свои бумаги на стол. – Или хочешь, чтобы я поговорил?

Выдавливаю из себя слабую улыбку.

– Нет, всё в порядке, – отвечаю, хотя внутри всё сжимается. – Я твоя секретарша, а не наоборот. – И принимаю вызов.

– Майя Ильина? – произносит знакомый голос. – Это Ника Юрьева, из Люберецкой поликлиники. – Мгновенно вспоминаю ту добрую медсестру с мягким говором, которая так хорошо заботилась о нас обеих.

– Здравствуйте, Ника. Э-э… всё в порядке? – мой голос надламывается, а в животе скручивает от предчувствия. В её тоне я слышу плохие вести.

Вешаю трубку, слёзы льются по щекам. Сердце падает в пятки. Не могу дышать. Мама… Она… Что с ней? Хватаю ртом воздух, но комната словно опустевает, в ней не остаётся кислорода.

Егор мгновенно преодолевает расстояние между нами и крепко обнимает меня. Чувствую тепло его тела и сильные руки.

– Всё в порядке, родная, я рядом. Что бы ни случилось, мы справимся с этим вместе, – шепчет он, прижимая меня к себе.

Когда обеспокоенный Константин высаживает нас у здания поликлиники, маму уже подключают к аппарату: её дыхание полностью отказывает. На ней – до боли знакомая кислородная маска, руки — в катетерах и синяках от уколов. Рядом с кроватью стоит стойка с физраствором. Лицо в ссадинах и царапинах – следы падения на тротуар.

Бросаюсь к её кровати, сердце сжимается от ужаса: губы мамы синие, веки плотно закрыты. Её рука в моей кажется крошечной, совершенно безжизненной.

– Мама, – шепчу, сжимая её пальцы. – Я здесь, мамочка, всё будет хорошо, слышишь? Всё будет хорошо.

Перевожу взгляд на монитор сердечного ритма, цепляясь за него как за доказательство жизни. Пока её сердце бьётся, хоть и слабо, надежда ещё теплится. Егор стоит рядом, его лицо суровое, когда медсестра входит в палату.

– Неужели вы ничего больше не можете сделать? – Егор спрашивает резко, его тон требовательный, а вся его поза кричит о власти. Он привык всё исправлять, и сейчас он выглядит устрашающе. Конечно, Нику это не смущает, она сталкивается с куда более сложными людьми.

Медсестра печально улыбается ему и качает головой.

– У неё есть приказ «Не реанимировать», поэтому мы не можем применять инвазивные методы лечения.

– Приказ «Не реанимировать»? – эхом повторяет Егор.

– Это означает отказ от реанимационных мероприятий, – поясняет она.

– Я знаю, что это, – отвечает он, переводя взгляд на меня. – Просто… почему? – В его голосе сквозит недоумение.

– Это её желание, – отвечаю, с трудом сдерживая слёзы. – Мы обсуждали это много раз, она всегда была непреклонна. Мама знает, что не поправится, и не хочет, чтобы это затягивалось. Один из её самых страшных кошмаров – быть прикованной к аппарату искусственной вентиляции лёгких.

– Но она же такая молодая, чёрт возьми! – взрывается Егор, выглядя так, будто готов пробить кулаком стену. Понимаю, что часть этого гнева – за меня, но также осознаю, что другая часть связана с болью, которую он испытывает из-за потери своей собственной мамы.

Ника строго смотрит на него.

– Молодой человек, потише, пожалуйста. Такое поведение никому не помогает. Мы все хотим лучшего для Анны, и уверена, что Вы тоже.

Он проводит руками по волосам, растрепав их, и кивает.

– Простите. Конечно. Майя, что я могу сделать?

– Просто будь со мной, Егор. Просто будь с нами.

– Я могу это сделать,

mi rosa

, – говорит он, придвигая стул, чтобы сесть рядом со мной. Он обнимает меня за плечи, притянув к себе. Черпаю в нём утешение и силу, отчаянно желая передать хоть частичку этого маме.

– Она слышит меня? – спрашиваю Нику.

– Мы не знаем, – отвечает она, покачав головой. – Это одна из великих тайн конца жизни. Но я всегда говорю близким предполагать, что они слышат. Сказать всё, что вам нужно. В случае с Вашей мамой, учитывая уровень кислорода, не думаю, что у Вас осталось много времени, так что используйте его по максимуму, дорогая. Я буду прямо за дверью, если Вам понадоблюсь.

– Поговори с ней, родная, – Егор нежно стирает мои слёзы. – Не выходи из этой палаты, оставив что-то недосказанным, иначе, поверь мне, ты будешь жалеть об этом всю жизнь.

– Знаю, но я… я не знаю, что сказать. Разве это не глупо? – вырывается у меня.

Он отводит мои волосы от лица и нежно целует меня в лоб. Его взгляд пронзительный.

– Нет, Майя, это совсем не глупо. Она твоя мама. Она человек, который любит тебя сильнее всех на протяжении всей твоей жизни, и ты вот-вот потеряешь её. Для таких ситуаций нет никаких правил. Если она сейчас очнётся, что ты ей скажешь?

– Я бы для начала спросила, какого лешего она попёрлась одна к Ладе! – восклицаю, и на мгновение гнев перекрывает боль. – Но… Но я бы ещё сказала ей, как сильно я её люблю. Как много она для меня значит.

Он кивает и едва заметно машет в сторону мамы.

– Тогда скажи ей. Я искренне верю, что она слышит тебя.

Я так сильно прикусываю губу, что чувствую вкус крови, и киваю. Затем поворачиваюсь к маме – к этой удивительной женщине. К этому прекрасному созданию, которое вырастило меня и сделало той, кто я есть сегодня.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

С Егором рядом, крепко сжимающим мою руку, я начинаю говорить. Рассказываю ей, сколько любви хранится в моём сердце. Благодарю её за всё, что она мне дала, за всё, от чего отказывалась ради меня. Обещаю, что буду сильной – что даже если мне будет её не хватать, я буду жить дальше, так, как она хотела бы. Говорю, что никогда не забуду её.

Я прощаюсь с ней.

Глава 40. ЕГОР

Анна покинула этот мир вскоре после того, как мы прибыли в больницу. Казалось, она ждала. Ждала нашего приезда, ждала, чтобы её дочь успела попрощаться, произнести последние слова, что навсегда запечатлеются в её памяти. У меня самого чертовски жгло глаза, когда Майя произносила свои слова, изливая всю душу, всё своё израненное сердце в эти последние мгновения. В последние слова, которые она когда-либо разделит со своей матерью.

Возможно, сейчас она этого не осознаёт, но эти слова станут для неё опорой позже. Они утешат её, дадут ей силы, и она будет знать: её мама ушла, слыша лишь шёпот любви, прощание, что было единственным благословением в этот проклятый день.

Когда Анна ушла, Майя рыдала безудержно, рухнув на кровать, припав головой к груди матери, словно ожидая последнего объятия. Она всё ещё искала то утешение, ту безграничную нежность, что всегда дарила ей мать. Это зрелище почти сломило меня. Её горе было таким первобытным, таким неистовым. Я знал это горе, эту боль. Я сам пережил ту же бездонную потерю. Сегодня мир Майи сместился со своей оси и изменился навсегда – безвозвратно.

Если я всё это понимаю, если мой разум юриста и стратега так ясно видит её состояние, то почему же я чувствую, что так плохо справляюсь с заботой о ней? Почему ощущаю, что не могу достучаться, не могу найти нужных слов?

Мы занимались необходимыми бумагами, погружаясь в мрачный, бездушный процесс, который неизбежно следует за смертью близкого человека. Медсестра обняла её, и даже Константин крепко прижал Майю к себе, когда мы наконец вышли в вечернюю прохладу. Он привязался к ней, я это видел. И сам потерял отца в прошлом году. Что-то в горе заразительно; оно проникает в тех, кто рядом. Твоя печаль становится их печалью, и даже если вы оплакиваете совершенно разных людей, эти первобытные чувства становятся общими. Боль Майи отзывается в моей собственной боли по матери, и, несомненно, в боли Константина по отцу. Мы объединены общей нитью эмоциональной агонии – невидимой, но прочной связью.

Я отвёз её в свой пентхаус и уложил в свою постель. Впервые ни один из нас не думал о сексе, хотя я дал бы ей и это, если бы почувствовал, что она в этом нуждается. Однако сейчас я понятия не имел, что именно ей нужно. Мой аналитический ум, привыкший просчитывать варианты, был бессилен.

Она отказалась от еды, от вина, и по-прежнему отказывалась по-настоящему говорить со мной. Я был в растерянности. Как помочь? Как это исправить? Мой внутренний контролер сходил с ума от бессилия.

— Можешь просто обнять меня? — спрашивает она, её глаза кажутся огромными на бледном, осунувшемся лице.

— Всегда, — отвечаю, забираясь под одеяло рядом с ней. Обняв её, нежно целую её волосы.

Её тело дрожит, когда она снова начинает плакать.

— Это просто… кажется не реальным.

— Я знаю, — тихо говорю я. — Знаю, что нет. Это займёт время, малышка. Впереди тяжёлая дорога, но ты выживешь. И я буду на этой дороге с тобой, на каждом шагу.

Она кивает, прижимаясь к моей груди, а я чувствую себя таким беспомощным. Бесполезным. Ничтожным во всех возможных смыслах. Что я могу для неё сделать? Что вообще кто-либо мог сделать для меня тогда? Когда умерла моя мама, я был опустошён. Боль была подобна кислоте, выжигающей всё вокруг. Всякий раз, когда мне было больно, я хотел маму — но её не было.

— Есть ещё что-нибудь, что я могу принести тебе,

mi rosa

? Что-нибудь, что тебе нужно?

— Нет. Хотела бы я, чтобы было. Я просто чувствую такую пустоту, понимаешь? И страх. Мне страшно, что если я закрою глаза, усну, а потом, когда проснусь, подумаю, что всё это было просто дурным сном, и придётся переживать всё снова. Ты… Ты действительно думаешь, что она меня слышала?

— Абсолютно уверен. И я думаю, то, что ты сказала, было прекрасно.

В отличие от моих последних слов с мамой. Они не были такими прекрасными. На самом деле, они преследовали меня с тех пор. Она не должна этого знать — по крайней мере, сейчас. Следующие несколько недель будут посвящены только ей. Мой долг — быть её опорой, её щитом, её убежищем.

— Полагаю, мне придётся сообщить людям, — бормочет она, прижимаясь к моей коже.

— Могу я помочь с этим? Есть кто-то, кому ты хотела бы, чтобы я позвонил?

Она собирается ответить, когда звонит её телефон. Она оставила его в своей сумке, когда мы вернулись ко мне, так что я принёс его и положил на свою прикроватную тумбочку на случай, если он ей понадобится позже. Передаю его ей, мои внутренности сжимаются от злости, когда я вижу, что это Сергей. Но я давлю свои эмоции. Не время и не место, и я, конечно, не хочу напоминать ей о том, что произошло в прошлый раз, когда он звонил.

Она нервно смотрит на меня, и я качаю головой.

— Все в порядке,

mi rosa

. Ответь.

Она кивает, но включает громкую связь, возможно, чтобы успокоить меня. Чёрт. Неужели я такой ублюдок? Должно быть, да.

— Привет, милая, — говорит он, и я внутренне морщусь. Вот этот парень — настоящий ублюдок.

— Мне позвонили из больницы. Полагаю, я всё ещё в этом списке.

— Ох, Сергей! Мне так жаль. Я действительно должна была разобраться с этим раньше.

— Ангел мой, даже не думай об этом. Мне просто так жаль. Как ты?

Она всхлипывает и вытирает глаза.

— Я… не очень хорошо. Ты ведь знаешь, как мы были близки.

— Знаю, милая. Вы были так близки. Другие люди не понимают этой связи — у тебя не было братьев и сестёр, и она растила тебя одна. Вы были всем миром друг для друга. Должно быть, ты чувствуешь, будто твой мир рухнул.

Чёрт. Он прав. Я не подумал об этом. По крайней мере, когда умерла моя мама, мы все были друг у друга. Возможно, это не всегда помогало, но у нас были общие воспоминания, общий опыт. Мы все можем стоять в кабинете Кирилла, смотреть на ту картину с пляжем в Испании и понимать, что она значит для каждого из нас. А Майя? Она, должно быть, чувствует себя такой одинокой. Словно часть её прошлого тоже умерла. Её фундамент, её корни, её история — всё это словно вырвано с мясом.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Да, Сергей. Действительно. Я знаю, что вы двое не всегда ладили...

— Эй, давай будем честны, она просто ненавидела меня. И кто её осудит после того, как я с тобой поступил? Она всегда была такой яростной матерью-медведицей. Ты помнишь, так ты её называла. Ты купила ей того плюшевого медведя, когда мы ездили в ту поездку на последнем курсе.

Майя улыбается, что само по себе маленькое чудо.

— Да. Она любила этого медведя. Знаешь, он до сих пор у неё в комнате...

Слёзы снова наворачиваются, и я понятия не имею, что для неё сделать. Она поднимает на меня взгляд, эти огромные, влажные глаза, кажется, говорят что-то, что я не понимаю, и качает головой.

— Сергей, мне нужно идти, хорошо? Я сообщу тебе о похоронах.

— Хорошо, милая. Ты ведь знаешь, я всегда рядом, верно? Всё, что захочешь, даже если это просто поговорить о ней, поделиться воспоминаниями. Обращайся в любое время.

Ну, чёрт. Я ненавижу Сергея. Этот ублюдок изменил ей, разбил ей сердце и заставил её чувствовать себя ничтожеством. Вдобавок ко всему, он скользкий тип с эго размером с планету. Но то, что он только что сказал? Это идеально. Это именно то, что ей нужно. И это признание бесит меня ещё больше, чем его подлость.

Она снова сворачивается калачиком в моих объятиях, а я издаю успокаивающие звуки и крепко прижимаю её к себе. Я делаю всё возможное, чтобы она чувствовала себя в безопасности, чтобы ей было не так одиноко. Но часть меня задаётся вопросом, достаточно ли я силён для этой задачи. И эта часть, кажется, растёт с каждым мгновением, становясь всё больше и больше, уменьшая мою уверенность в себе.

Глава 41. МАЙЯ

Прижимаю плюшевого медведя к сердцу, не зная, смогу ли когда-нибудь отпустить его. Он совсем старый и потрёпанный, одно ухо оторвано, а некогда блестящие глаза потускнели от времени. На нём, как и положено всем мишкам, конечно же, футболка с надписью «Мама-Медведица №1». Я лежу на маминой кровати, обнимаю этого медведя и вдыхаю её запах, который всё ещё витает в наволочках.

Оглядываю комнату, которая была её домом столько, сколько я себя помню, и вижу в ней слои её жизни. Одежда в шкафу. Щётка на туалетном столике, в которой до сих пор запутались пряди её драгоценных волос. Начатый флакон духов, которые она так любила. Я всегда буду беречь их. Так и не дочитанный до конца любовный роман на прикроватной тумбочке. Ей оставалось всего несколько глав, и меня невыносимо печалит мысль, что она никогда не доберётся до счастливого конца. Это так несправедливо – не получить свой хеппи-энд.

Столько всего нужно сделать, но мне не хочется ничего. Мне нужно разобрать её гардероб и собрать вещи для пожертвования. Отключить её кабельное, опустошить холодильник и распутать все незавершённые нити её жизни. Единственное, на что у меня сейчас хватает сил, это лежать здесь, на этой кровати, что до сих пор пахнет мамой, и обнимать этого дурацкого медведя, чувствуя себя такой беспомощной.

Прошло уже два дня с тех пор, как её не стало, но мне всё ещё кажется, что это нереально. Егор помогает мне с юридическими вопросами, и он просто великолепен — невероятен, если честно. Настоящее убежище в это ужасное время. Каждый член его семьи выразил соболезнования, и я так ценю это. Я знаю, что он рядом, что он моя опора. Достаточно лишь попросить, если мне что-то понадобится. Проблема в том, что я понятия не имею, что мне на самом деле нужно или что могло бы помочь. Иногда мне даже говорить об этом трудно, и я просто сворачиваюсь калачиком в его объятиях и плачу. Сейчас я, наверное, не самая приятная компания, но он проявляет невероятное терпение.

Он предлагал приехать сюда со мной сегодня, но я отказалась. Мне нужно было несколько часов побыть здесь одной. Немного времени, чтобы позволить себе прочувствовать всё до донышка, вдохнуть все запахи, обнять всех медведей. Притвориться хотя бы на короткое время, что она всё ещё здесь — что я могла бы выйти из комнаты прямо сейчас, и она сидела бы там на диване, смеясь над каким-нибудь забавным видео в своём телефоне. Как будто ничего не изменилось.

Моя мама — моя прекрасная, незаменимая мама — ушла. Я не знаю, что буду делать без неё. Мы всегда были вдвоём против целого мира, а теперь… Теперь осталась только я одна, совсем одна, и, кажется, миру нечего особо бояться. Чувствую себя такой маленькой и потерянной.

Слышу стук в дверь и с трудом отрываюсь от кровати. Соседи, должно быть, заметили, как я приехала раньше, и разнесли весть, потому что они заходили весь день, чтобы выразить соболезнования и принести домашние угощения, которые я никогда не съем. Мама была очень популярна в округе, и это, конечно, приятно, но я невероятно вымотана всем этим. Медленно подхожу к двери, пытаясь натянуть на лицо фальшивую улыбку. В ту же секунду, как открываю дверь, моя улыбка становится настоящей. Нина машет огромным рулоном мусорных мешков, а Ольга — пакетом, полным вина. Мои девочки здесь. Моя поддержка.

Они обе бросаются ко мне с объятиями, и я тут же разражаюсь слезами. Я держалась перед соседями, даже перед Зоей Михайловной, которая вручила мне сборник кроссвордов «чтобы было чем заняться». Но вид моих подруг полностью меня ломает. Рыдаю, уткнувшись им в плечи, позволяя им поддерживать меня, когда ноги отказываются держать. К тому моменту, как отрываюсь от них, я представляю собой сопливую развалину.

— Вау, Майя, ты сейчас просто потрясающе выглядишь, — говорит Нина, доставая из сумочки салфетку и промокая ею моё лицо. — Так шикарно.

— Спасибо, — отвечаю, вытирая нос. — Что вы здесь делаете?

— Мы пришли помочь, — говорит Ольга. — Мы не были уверены, как это будет выглядеть, поэтому решили, что можем помочь тебе убраться и собрать вещи, а потом, возможно, напоить тебя до беспамятства.

— Это звучит как лучшая идея в мире. Я тут лежала, вдыхая её запах с подушек. Это так трагично.

— Это нормально, — твёрдо говорит Нина. — Это по-человечески. Всё в порядке.

Мне стало так намного лучше от их приезда, и я понятия не имею, почему я их избегала и отмахивалась от них отговорками. Я заметила, что горе — штука коварная, особенно для единственного ребёнка, как я. Оно подкрадывается незаметно, устраивает засады и изолирует тебя. Оно шепчет, что никто не разделял твоего прошлого, поэтому никто не может понять, что ты потеряла. Но именно здесь горе ошибается, по крайней мере, в моём случае. Эти женщины, возможно, и не кровные родственницы, но они действительно как сёстры. Я вдруг осознаю, как давно с ними нормально не разговаривала, как сильно я поглощена Егором Князевым.

— Мне столько всего вам нужно рассказать. — Провожаю их в дом, решив, что к чёрту всю эту секретность. Его семья знает, а теперь, когда мамы нет, Ольга и Нина — это вся семья, которая у меня осталась. Я собираюсь рассказать им всё про Егора и как сильно я его люблю. Про то, что он значит для меня.

— Ты что, возвращаешься к Сергею? — спрашивает Нина, морща носик.

— Э-э, нет, конечно, нет — с чего ты взяла?

— Потому что он идёт прямо к нам.

Высовываю голову из всё ещё открытой двери и смотрю вниз по лестнице. Он колеблется, когда видит, с кем я, а я оборачиваюсь к Нине, чтобы увидеть её прищуренные, угрожающие глаза.

— Веди себя прилично, — тихо говорю я. — Я не хочу потом навещать Сергея в больнице.

Она фыркает и придаёт лицу невозмутимый вид. Ольга делает то же самое, но у неё это выглядит естественнее. Он осторожно оглядывает их обеих, приближаясь, и кивает в знак приветствия.

— Сергей, — говорю я, нахмурившись. — Что ты здесь делаешь?

— Я всё ещё был в городе, навещал родителей по соседству. Я просто… Слушай, я знаю, это странно, но я просто хотел зайти и отдать дань уважения этому месту. Что бы ни произошло между нами, я провёл много времени в этом доме. У меня много счастливых воспоминаний о нём, о тебе. Об Анне. Всё в порядке?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он выглядит нервным, но звучит искренне. Он занимал огромное место в моей жизни очень долгое время, и как бы плохо ни закончились наши отношения, я не могу стереть это из памяти. Он, очень странным образом, тоже часть моей семьи. Часть моего прошлого.

Широко развожу руки.

— Это твой счастливый день. Я готова к медвежьим объятиям.

Глава 42. ЕГОР

Какого хрена. Почему она его обнимает? Почему позволяет ему прикасаться к себе?

И что ещё важнее, почему я сам, как последний соглядатай, прячусь здесь, на лестнице, и наблюдаю за этой сценой? Почему не иду прямиком туда и не врежу этому типу по его самодовольной физиономии?

Потому что, убеждаю себя, тогда кретином буду уже я. Я ушёл с работы из «Князев и Ко» пораньше, прекрасно понимая, как тяжело ей это дастся. Разбирать мамины вещи – одно из самых тяжёлых испытаний в моей жизни. Делить их между нами, братьями, на память… Этот неожиданный удар под дых, когда в нос ударял запах её духов, въевшийся в одежду.

Вещи – это просто вещи, барахло – просто барахло, пока они не становятся чем-то большим. Пока не превращаются в воспоминания, драгоценные напоминания о том, что ты потерял. Майя сказала, что хочет сделать это одна, но я-то знал лучше. По крайней мере, мне так казалось.

Оказалось, она всё равно не одна. Стоит там, в объятиях Сергея, а рядом – Ольга и женщина, которую я могу принять только за ту самую знаменитую Нину Малиновскую.

Все трое знали Анну Ильину гораздо лучше меня. Все трое были в жизни Майи намного дольше, чем я. Я ей совершенно не нужен, и глупо было воображать себя каким-то рыцарем в сияющем Armani, спешащим на помощь её разбитому сердцу.

Я всё ещё мог бы подойти. Не обязательно же бить Сергея по лицу, как бы сильно мне этого ни хотелось. Вместо этого я мог бы сделать что-то нормальное: как следует представиться этим женщинам, поцеловать свою девушку и помочь им разобрать вещи в доме.

А что, может, нам всем вместе пойти поужинать и повспоминать былые времена? Вот только мои «былые времена» с Анной, да и с Майей тоже, насчитывают всего несколько месяцев. Я здесь новичок, и мне это ощущение, чёрт побери, не нравится. Эгоистично, по-идиотски и совершенно неправильно, но мне нравится, когда она принадлежит только мне. Целиком и полностью.

Какая-то старушенция, похожая на ведьму, сверлит меня недобрым взглядом от одной из соседних квартир – подозреваю, это и есть та самая Зоя Михайловна. Прежде чем она успеет меня выдать, резко разворачиваюсь и быстрым шагом ухожу прочь.

Константин высадил меня за пару кварталов отсюда, и я заскочил к Ладе, чтобы купить Майе трубочки – те самые, о которых она так часто с восторгом говорила, думая, что знакомое лакомство хоть немного её утешит. Теперь коробка безвольно болтается у меня в руке, и я не могу представить, что стану есть их в одиночку.

Если она сможет найти утешение и поддержку у Ольги и Нины, или даже у этого Сергея, – что ж, пусть так. Она это заслужила. Достаю телефон, чтобы снова вызвать Константина, но на экране вспыхивает имя Эммы. У неё в голове примерно такой же бардак, как и у меня, что делает её одной из немногих, чьё общество я сейчас способен вынести.

— Дорогой, — мурлычет она, когда я отвечаю. — Могу я поговорить с тобой о клоунах?

— Нет, — отвечаю я. — Но можешь поговорить со мной о том, какой я дерьмовый человек. Ты свободна, чтобы выпить по стаканчику?

— Я так ясно помню тот день. — Смотрю куда-то ей за плечо, позвякивая льдом в стакане со скотчем. Атмосфера дорогого московского бара, где мы сидим, – приглушённый свет, тихая музыка, запах кожи и дерева – кажется сейчас неуместной, слишком спокойной для бури в моей душе. — Хотя иногда жалею об этом.

— Знаю, Егор. Я чувствую то же самое. Я прокручивала это в голове столько раз, провела столько часов, мечтая, чтобы всё сложилось иначе. Чтобы я не зашла к ней в комнату проверить, как она. Чтобы она не была под действием такого количества этих одурманивающих лекарств, полностью затуманивших её рассудок. Но больше всего – чтобы ты всего этого не услышал.

Смотрю на свой скотч, погружаясь в воспоминания. Это случилось ночи за три до смерти мамы. Оглядываясь назад, понимаю, что она принимала огромные дозы обезболивающих, её напичкали ими до предела, чтобы помочь ей вытерпеть эти последние дни. Дни, которые неумолимо превращались в часы, потом в минуты, а затем – в ничто. Боль становилась всё невыносимее, а её разум все больше путался. Как выразилась Эмма, «одурманивающие лекарства».

Думаю, родители скрыли от нас кое-какую горькую правду – например, сколько ей на самом деле оставалось и насколько мучительным будет конец. Может, они защищали нас, а может, и сами не знали. Валентину тогда было всего шестнадцать, и я уверен, что они всё ещё видели в нас несмышлёнышей, сколько бы лет нам ни было.

Руслан уже был женат на Эмме, и через несколько лет после свадьбы, когда они начали пытаться завести детей, выяснилось, что она не может их иметь. Они оба очень хотели детей, а отец горел желанием, чтобы фамилия Князевых продолжалась, так что это стало ударом для всех. Мы, братья Князевы, очень близки, и все мы чувствовали боль Руслана и Эммы. Тогда она ещё не замкнулась в себе, остальные мои братья не отстранились от неё, и она всё ещё чувствовала себя частью семьи.

В ту ночь я проходил мимо маминой комнаты, возвращаясь к себе после того, как спустился на кухню за пивом. Я учился на втором курсе юрфака, всё ещё жил дома, хотя подумывал о том, чтобы скоро съехаться со своей тогдашней девушкой. Дверь в её комнату была слегка приоткрыта, и я невольно услышал её голос.

— Ты так красива, Эмма, — говорила она, её голос был немного нечётким, заплетающимся. От некоторых лекарств она говорила так, будто была пьяна. — Мы были так рады, когда вы с Русланом поженились – увидеть своего ребенка в браке – это такой важный момент. Какая жалость, что ты никогда этого не испытаешь.

Я услышал, как Эмма сглотнула и пробормотала какой-то неуверенный ответ. Честно говоря, я был потрясён, что мама такое сказала, что уж говорить о самой Эмме.

— Снаружи ты выглядишь такой здоровой, — продолжала мама. — Никто бы и не догадался, что ты бесплодна.

Эмма ахнула так громко, что я услышал, и от шока выронил пиво.

— Мне очень жаль, Мария, — её голос дрожал. — Я знаю, как сильно вы хотели внуков. Я… я бы хотела дать их вам.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Но это ничего не меняет, правда? Мы все так думаем, знаешь ли. Печально, что бедному Руслану приходится делать вид, будто ему всё равно. И может быть, сейчас ему действительно всё равно. Но так будет не всегда. Однажды он возненавидит тебя за то, от чего ему пришлось отказаться. Тебе не следовало выходить замуж за моего мальчика, Эмма, зная, что ты… неполноценна.

Эмма рыдала, и я больше не мог этого слушать. Я ворвался в комнату и набросился на маму, хотя она была такой хрупкой, такой крошечной в этой огромной кровати, с синяками под глазами и сонным взглядом.

— Мама! Что с тобой? Зачем ты говоришь такое? Это всё неправда! Как ты вообще могла такое подумать?

Она посмотрела на меня, растерянная и вялая, потом на Эмму, словно видела её впервые.

— Эмма? — произнесла она, и в её голосе прозвучали знакомые нотки. — Почему ты плачешь, дорогая?

— Она плачет, мама, потому что ты только что растерзала её словами о том, что она не может родить Руслану детей. Он любит её!

Никогда не забуду выражение маминого лица, когда она уставилась на меня, её рот приоткрылся от ужаса. Её обычно упругая кожа стала сухой и тонкой, как папиросная бумага, обтягивая кости лица. Её прекрасные тёмные волосы, наследие испанских корней, так и не отросли как следует после последнего курса химиотерапии и редкими прядями лежали на голове. Она выглядела старой и больной, совсем не похожей на мою маму.

То, что я только что услышал из её уст, моя мама никогда бы не сказала – она была добрейшей, милейшей душой, и думаю, именно поэтому мы с Эммой были так потрясены.

— Нет, этого не может быть, — пробормотала она, её покрытые венами руки заметались в воздухе. — Я бы так не поступила. Я тоже люблю Эмму. Зачем ты наговариваешь на меня, Егор? Зачем пытаешься заставить меня чувствовать себя виноватой,

mi hijo

? Почему ты хочешь причинить мне боль?

— Я не пытаюсь заставить тебя чувствовать себя виноватой. Я говорю тебе, что случилось. Только потому, что ты больна… — Тут я замолчал, потому что её болезнь всё меняла, заставляла её говорить то, чего она на самом деле не думала. Но вред уже был причинён. Слова, как выпущенные стрелы, достигли цели.

Тогда она откинулась на подушку, крошечная и серая, словно чудовище, захватившее разум и тело моей матери.

— Уходи, Егор, — сказала она. — Оставь меня в покое.

И я ушёл. Развернулся и увёл Эмму с собой.

— Она не это имела в виду, Эмма, — сказал, неуклюже утешая её, пока она плакала передо мной. — Это говорит боль. Или лекарства, или…

— А может, именно это она и имела в виду. Может, она всегда так думала, а лекарства просто сняли все запреты и позволили ей это высказать. Это правда, Егор? Вы все меня ненавидите? И ты думаешь, Руслан однажды возненавидит меня? Я не знала, когда мы женились, клянусь, не знала!

Я обнял её и неловко похлопал по спине. Мне было всего двадцать три, я был слишком молод и неопытен, чтобы по-настоящему знать, что делать. Я знал, что мама не имела в виду эти жестокие слова, что это была не она настоящая, но всё равно злился. Злился на болезнь, на лекарства, на несправедливость судьбы.

— Никто тебя не ненавидит. И я говорил серьёзно: Руслан любит тебя, ты же знаешь, да? — Она кивнула, но что-то в её глазах говорило мне, что она не убеждена. Мама посеяла семя сомнения в её душе, но я и представить не мог, насколько сильно оно разрастётся, пустив ядовитые корни.

Нынешняя Эмма старше и холоднее, и я искренне верю, что в ту ночь что-то внутри неё сломалось. Эти жестокие слова от одурманенной лекарствами умирающей женщины разбили нечто драгоценное, и моя невестка с тех пор так и не стала прежней. Именно тогда она начала отдаляться от нас, избегать семейных обедов, не отвечать на звонки. Словно она решила заморозить нас раньше, чем мы успели бы сделать это с ней, и это вызвало огромное напряжение в её отношениях с Русланом.

Через несколько дней мамы не стало. Я, конечно, видел её после той ночи, но она больше ни разу не пришла в полное сознание. Комбинация лекарств и болезни, идущей своим ужасным путём, отключала её органы и гасила её жизнь. В конце она была похожа на загнанного зверя, одержимого болью и яростью, даже не узнающего нас.

Полагаю, этот процесс уже начался, когда она была так жестока с Эммой, но мы тогда этого не знали. Мы не знали, как близко мы были к тому, чтобы потерять её навсегда, и до самой своей смерти я буду сожалеть о том, что так и не смог загладить свою вину перед ней. Что мне так и не удалось снова поговорить с моей настоящей мамой. Что самые последние слова, которыми мы обменялись, были словами гнева и упрека.

Моя мама – моя чудесная, добрая, щедрая мама – умерла, веря, что я пытался причинить ей боль. Это знание – незаживающая рана в моей душе.

Майя ещё не знает этого, но в каком-то смысле ей повезло. Её мама умерла спокойно, рядом с дочерью, и между ними не было ничего, кроме любви.

Эмма кладёт свою руку на мою, лежащую на столе.

— С тобой всё будет хорошо, Егор.

— Думаешь? Иногда я сомневаюсь, смогу ли когда-нибудь это пережить, понимаешь? Я живу с этим все эти годы, с этим чувством вины. Оно въелось в меня, стало частью меня. Интересно, может, оно уже навсегда со мной?

— Это не обязательно должно быть так. — Она делает глоток вина, её взгляд становится отстранённым, словно она смотрит сквозь меня. — Ты влюблён. А это всё меняет.

— Правда, Эмма? Разве одной любви достаточно? Вы с Русланом тоже были влюблены. И куда это вас привело?

— Верно, — говорит она, и с её губ срывается горький смешок. — И посмотри на нас теперь. Счастливо ненавидим друг друга.

— Он не ненавидит тебя, и я уверен, ты тоже его не ненавидишь. Почему бы тебе не рассказать ему? Рассказать о той ночи. Хотя бы дай ему понять, почему между вами всё начало меняться. Может, ещё не слишком поздно всё вернуть.

— Ах, дорогой. Какая прекрасная мысль. Если бы только у нас была машина времени. — В её голосе звучит такая безнадежность, что у меня самого всё сжимается внутри.

Будь у меня машина времени, первым делом я бы вернулся в сегодняшнее утро. И ни за что не выпустил бы Майю из виду. Ни на секунду.

Глава 43. ЕГОР

Блин, мне чертовски нужно было выпить сегодня. Непростые выдались дни, и я с облегчением сижу в одиночестве в стильном баре «Гранд Отеля», наслаждаясь отменным скотчем. Бармен любезно принял щедрые чаевые и оставил бутылку прямо на стойке – знак уважения или просто понимание моего негласного желания побыть наедине со своими мыслями. В полумраке, под приглушённый джаз, чувствую себя в своей стихии, где каждый шорох и отблеск света подчинены лишь моему настроению.

Майю Ольга Кошевая увезла в подмосковный спа-отель на ночь. Она весь день присылала мне фотографии: вот её свежесделанный педикюр, а вот они с Ольгой в белых халатах, в ожидании массажа. Моя девочка, расслабленная, беззащитная…

Мысль о том, что мою Майю намазывают маслом и тщательно разминают, офигенно заводит, но тут же во мне поднимается волна жгучей ревности. Ревности от одной мысли, что кто-то другой, чужие руки, прикасаются к ней, исследуют каждый изгиб её тела.

«Пожалуйста, скажи, что массажистка — 92-летняя старушка»

, — пишу, не в силах сдержать раздражение.

Ответ приходит мгновенно:

«Ему 24, и он похож на молодого Брэда Питта».

Меня охватывает ярость. Я едва не звоню Константину, чтобы тот готовился к дальней дороге, к немедленному выезду за город. Мозг, обычно такой расчётливый и холодный, на мгновение отказывается подчиняться, уступая место первобытному желанию схватить своё. Но тут телефон пиликает, оповещая о новом сообщении.

«Шучу. Надень пиджак обратно, здоровяк».

Она так хорошо меня знает,

— думаю, улыбаясь, и на сердце становится чуть легче. Приятно видеть, как она позволяет себе немного легкомысленного подшучивания после всего, что пришлось пережить.

Прошло две недели с похорон Анны, но я всё ещё чувствую, что между нами что-то неуловимо нарушилось. Что-то, чего я не могу понять, не могу потрогать или назвать. И хотя наша сексуальная жизнь не подаёт признаков ухудшения – напротив, она стала ещё более интенсивной, почти отчаянной – в остальном есть диссонанс. На самом деле, единственные моменты, когда я чувствую, что выполняю свою работу как надо, когда я властвую и контролирую, это когда мы занимаемся сексом. Когда мой рот на её киске, и она стонет моё имя, когда довожу её до экстаза, пока её спина не выгибается дугой. Когда она связана и умоляет о пощаде, отчаянно желая, чтобы я наконец позволил ей кончить. В эти моменты, когда шёлковые верёвки шибари удерживают её тело, подчиняя её моим желаниям, я чувствую абсолютную связь, полное единение. Тогда мы по-настоящему вместе, и я знаю, что нужен ей, что я – её мир.

Но в остальное время? Я не уверен, что мне делать для неё, а она не знает, как себя вести. Это переход, и он досаждает. Ненавижу, когда не могу контролировать ситуацию, ненавижу, когда не могу расслабиться. Больше всего ненавижу ощущение, что я её подвожу. Когда умерла моя мама, и Инна не была рядом, это причинило боль сильнее, чем если бы я был один. Это было предательство в самый уязвимый момент.

Тот факт, что я чувствую хоть каплю облегчения оттого, что эта ночь принадлежит только мне, заставляет меня чувствовать себя полным придурком, но логически это объяснимо. Всё было так напряжённо, пока мы привыкаем к этим новым, глубоким и сложным отношениям между нами. Это как тончайший юридический договор, который мы пишем заново каждый день, и я, привыкший к определённости, чувствую себя на расшатанном мосту.

Размышляю обо всём этом и лениво гуглю название того спа-отеля, где она остановилась, на случай, если комментарий о Брэде Питте был не шуткой, когда на меня падает тень. Поднимаю глаза, и моя губа брезгливо кривится при виде Сергея, чёрт бы его побрал, Гладких, стоящего рядом.

Мне хотелось врезать ему как следует на похоронах Анны, с его фальшивой заботой и приторно-сладкими воспоминаниями о его времени с Анной и Майей. Всё это было лишь игрой. Если бы он так сильно любил их, он бы не изменил. Не выбросил бы Майю как мусор, как старую, ненужную вещь. Я также был по-детски раздражён, что он не только знал любимые цветы Анны, но и Майи тоже. Какого хрена я этого не знал? Клянусь, этот тип ухмыльнулся, видя, как мне не по себе в тот момент. Он наслаждался моим дискомфортом, своей мнимой победой.

Я сохранял спокойствие, по крайней мере внешне, ради неё. Но сейчас? Сейчас он сам явился ко мне на порог, когда её здесь нет, чтобы меня сдерживать. Похоже, я могу добавить недальновидность в его обширный список недостатков.

— Сергей, — медленно произношу, не вставая, чтобы поприветствовать его, не протягивая руку для рукопожатия и не участвуя во всей этой вежливой мужской показухе. Вижу, как он косится на мою открытую бутылку скотча, но он может катиться к чёрту. Я лучше вылью его в раковину, чем позволю ему хоть каплю попробовать. Он уже доказал, что всё лучшее в его жизни пропадает впустую. — Что ты здесь делаешь?

Надо отдать должное этому человеку, у него хватает дерзости. Он ни разу не отступил передо мной, хотя я намного крупнее его. Даже сейчас, когда я оскалился и рычу на него так, как большинство сочли бы весьма угрожающим. Он садится напротив меня, наглый ублюдок. Я размышляю, не сломать ли ему пальцы по одному, и думаю, исчезнет ли эта самодовольная ухмылка с его загорелого лица, когда я буду ломать их. Мне бы хотелось увидеть это.

— Я пришел поговорить с тобой, Егор. О Майе.

Сужаю глаза, глядя на него поверх своего стакана.

— Мне не нравится её имя на твоих губах, мерзавец. Говори, зачем пришёл, и проваливай, или я вколочу эти твои блестящие виниры тебе в глотку. — Произношу эту яростную речь спокойным и рассудительным тоном, как на судебном заседании, где каждая фраза – точный удар, а угроза – не пустые слова, а обещание. Он слегка вздрагивает, но не подает виду, что собирается уходить.

— Хорошо — вот, что я пришел сказать. Она моя жена, и я хочу её вернуть.

Мой пульс взлетает до небес, отбивая бешеный ритм в висках. Этот шутник это всерьёз? Он что, совсем потерял связь с реальностью?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Она твоя бывшая жена, и, если я правильно помню, ты отказался от неё. Ты изменил ей, разбил ей сердце, и теперь ты помолвлен со своей любовницей. Я что-то упустил? — Мой голос звучит холодно и бесстрастно, как выдержка из протокола.

— Многое. Для начала, я не помолвлен. Мы расстались. Это… была ошибка. Глупая ошибка. Ты этого не поймёшь, но брак — это сложно.

— Возможно, я и не был женат, Сергей, но я не тупой. Попробуй.

— Верно. Ну, в общем, вот так — Майя и я предназначены друг другу. Мы любили друг друга с шестнадцати лет. Да, я накосячил, но я человек, а с людьми так бывает. Эта история с Анной… она заставила меня понять, как сильно я всё ещё люблю её. Ты можешь считать меня придурком, и я не спорю, но я говорю серьёзно. Я всё ещё люблю её, Егор. Она потрясающая.

Сдерживаю рычание, потому что не хочу, чтобы он видел, что его слова задевают меня.

— Тебе не нужно мне это говорить.

— Ты знаешь, что она хочет детей, верно? — Внезапная смена темы сбивает меня с толку. Однако, я не показываю этого, и просто киваю. Я знаю, что она хочет, но Майя и я не обсуждали это как следует. Мы занимались сексом без презерватива в тот день на моём столе, когда Сергей что-то блеял на заднем плане, но с тех пор у неё были месячные. Это была удача или она втайне разочарована? Это то, что нам действительно нужно обсудить, потому что, хотя я ничего не хотел бы больше, чем увидеть моего ребенка, растущего внутри неё на каком-то этапе, я не уверен, что мы к этому готовы. По крайней мере, я не готов. Думаю, я хотел бы её полностью для себя ещё некоторое время. Чёрт, может, навсегда. Можно сказать, что я в противоречии.

— Ты готов к этому? — спрашивает он, обводя рукой вокруг. — Готов отказаться от всего этого? Отказаться от своего роскошного холостяцкого образа жизни и стать мужем и отцом? Ты живешь в отеле, ради бога.

— Тебя это ни капли не касается, Сергей. Есть ли в этом какой-то смысл?

— Мой смысл в том, что я

готов

к этому. Я готов любить её так, как она заслуживает. Готов иметь детей, дать ей то, что она хочет. Ты не можешь просто так выбросить ту историю, которая у нас есть, и я знаю, что в глубине души она всё ещё хочет, чтобы мы были вместе. Она была бы готова дать нам ещё один шанс и стать мамой, как она всегда мечтала. Есть только одно препятствие.

Отпиваю свой скотч, игнорируя бешеный стук сердца внутри груди, и чувство паники, поднимающееся в горле.

— Дай угадаю, — говорю плавно и спокойно, с той же невозмутимостью, с какой произношу обвинительную речь. — Я?

— Да, ты — ты никогда не сможешь дать ей то, что ей нужно, потому что ты никогда не сможешь узнать её так, как я. Ты не сможешь сделать её счастливой. Если ты действительно любишь её, ты отпустишь её.

Он встаёт, чтобы уйти, и я заставляю себя оставаться на месте. Это требует нечеловеческих усилий. Если встану, я убью его. Я разобью его самодовольное лицо в кровь и выбью из него всю эту чертову жизнь. Сдавлю ему горло так сильно, что он больше никогда не сможет произнести её имя.

Вместо этого я смотрю ему в спину, пока он удаляется, подавляя гнев и муку, которые разрывают меня изнутри. Моя ненависть к себе и мои сомнения. Самоненависть делает своё обычное дело, подкрадываясь и нашёптывая, что я недостаточно хорош, что я не достоин её. А сомнение? Сомнение пожирает меня заживо, как разъедающая кислота.

Потому что, как бы я ни ненавидел это признавать, часть меня задается вопросом, а не прав ли этот чёртов Сергей Гладких. Он был лучше меня в утешении её в горе — может ли быть, что он будет лучше и во всём остальном тоже? И эта мысль, как острый нож, вонзается в самое сердце моей тщательно выстроенной уверенности.

Глава 44. ЕГОР

Она смотрит на меня так, словно у меня выросла вторая голова. Смятение на её лице растекается от неуверенных глаз до приоткрытых губ.

— Что? — наконец выдавливает она, обретя дар речи. — Я не понимаю.

Она приехала сразу, как вернулась из своей поездки, а я всю ночь не мог перестать думать о визите Сергея Гладких. Меня бесило, что он вот так подрывает нас, но я не мог игнорировать и тот факт, что в его словах, возможно, была доля правды. В последнее время я чувствовал себя паршиво, будто не мог дать Майе то, что ей нужно — чёрт, да я понятия не имею, что ей на самом деле нужно. Мой аналитический ум, привыкший раскладывать по полочкам самые сложные юридические кейсы, пасовал перед этой простой женской душой, перед её болью, перед её потребностями.

— Послушай,

mi rosa

, я не хочу причинять тебе боль, но, кажется, нам нужно взять паузу. По-настоящему всё обдумать.

Нижняя губа Майи дрожит, глаза наполняются слезами.

— Ты не можешь называть меня

mi rosa

и говорить, что не хочешь причинять боль, когда ты меня в этот самый момент бросаешь, Егор.

— Я не бросаю тебя, Майя, я просто… Чёрт возьми! Мы можем быть честны друг с другом? — Внутренний юрист во мне требует ясности, чётких формулировок, но слова застряют в горле, скручиваясь в тугие, неправильные узлы, совсем не похожие на те, что послушно ложатся в моих руках, когда я занимаюсь шибари.

— Полагаю, должны, — отвечает она, в её голосе проскальзывает сарказм, тут же тонущий в подступающих слезах. — Если ты, конечно, способен на это.

Делаю глубокий вдох, пытаясь не обращать внимания на то, какая она чертовски притягательная, сидя на краю моей постели. Кожа сияет после спа-процедур, тёмная волна волос рассыпана по плечам. На ней маленькая розовая футболка, под которой угадываются очертания сосков, и в обычных обстоятельствах это свело бы меня с ума. Блин, это и сейчас сводит меня с ума. Тело инстинктивно напрягается, мышцы под дорогой тканью рубашки каменеют, а внизу живота разливается знакомое, настойчивое тепло, которое я привык контролировать. Но сейчас контроль даётся с трудом.

Сажусь в кресло в нескольких метрах от неё, лицом к ней. Если я подойду ближе, если наши тела соприкоснутся, я не смогу сделать это — а я должен. Ради неё. Мне нужно дать ей время понять, подхожу ли я ей. Сможет ли она жить с моими недостатками и моим, чёрт возьми, искажённым взглядом на мир. Мне нужно дать ей возможность увидеть меня вне вихря наших невероятно интенсивных и стремительных отношений. Возможно, издалека я буду выглядеть не так уж хорошо.

— Майя, я люблю тебя. Правда люблю. Но мы должны посмотреть правде в глаза — мы не так уж хорошо знаем друг друга. Всё между нами произошло слишком быстро и бурно, и, возможно, нам обоим нужно просто замедлиться и убедиться, что мы там, где хотим быть. — Я-то знаю, где хочет быть мой член, проносится в голове, когда я вижу лёгкую дрожь, пробежавшую по её телу, отчего её грудь приподнимается. Чёрт. Там прямо настоящий парад сосков. Отвожу взгляд и смотрю на свои руки, сжимая подлокотники кресла.

— Откуда это взялось, Егор? — Она не в силах скрыть боль в голосе. Она страдает, и я хочу утешить её. Но не могу, потому что я сам причина этой боли. — Это потому что… Потому что я была такой занозой в последнее время? Знаю, что со мной было невыносимо рядом, со всеми этими слезами и жалобами…

Резко поднимаю голову.

— Стой. Нет, это не из-за этого. Ты вовсе не была невыносимой. Ты только что потеряла маму. Я не настолько бессердечный, чтобы ожидать, что ты оправишься от этого за несколько недель. Ты не сделала ничего плохого.

— Правда? А мне кажется, меня за что-то наказывают, Егор. Почему… Почему ты принимаешь это решение в одиночку? Это совсем не имеет ко мне отношения? Я настолько неважна для тебя?

Закрываю лицо руками, хочется заорать.

— Майя, как бы я хотел найти способ лучше выразить свои мысли. Я чувствую себя каким-то косноязычным. Ты мне доверяешь?

— Доверяла, — шепчет она, слова едва слышны. — Пока не вошла сегодня в эту дверь и ты не сказал, что нам нужно поговорить.

— Мне нужно, чтобы ты продолжала мне доверять. Мне нужно, чтобы ты верила, что я хочу для тебя лучшего.

Она кусает губу и, наконец, позволяет слезам, которые так долго сдерживала, скатиться по щекам. В последнее время я видел много слёз, но на этот раз я их причина, и я чувствую себя самым гнусным типом на свете.

— Лучшего для меня? — эхом повторяет она. — И это решаешь ты, да? У меня нет права голоса?

Заставляю себя оставаться твердым. Бороться с желанием броситься к ней, обнять и сказать, что всё будет хорошо. Потому что что, если Сергей прав? Что, если я её сдерживаю? Что, если у неё может быть совершенно другое, лучшее будущее без меня? Есть причина, по которой я так долго был один. Причина, по которой я "женат" на своей работе в "Князев и Ко". Причина, по которой я платил женщинам за время, чтобы избежать осложнений. Причина в том, что я чертовски сломлен, и не хочу, чтобы она страдала из-за этого.

— Нет, у тебя нет, — говорю решительно, ненавидя боль, сияющую в её глазах, но ненавидя себя ещё больше. — Потому что я должен знать, что мы подходим друг другу, прежде чем идти дальше. Я немного рассказывал тебе об Инне Радовой, верно? — Она кивает, и в её глазах вспыхивает интерес.

— Так вот, когда умерла моя мама, Инны не было рядом. Она не справилась со сложностью, с горем. Она не нашла способа заставить меня почувствовать себя лучше, или, может, она даже не хотела, я не знаю. Суть в том, что мы не подходили друг другу. И с тех пор, как умерла твоя мама, я чувствую, что, возможно, не подхожу тебе. Я не смог заботиться о тебе, утешать тебя или быть частью твоей эмоциональной жизни так, как мне хотелось бы. Я не уверен, что вообще на это способен.

— Почему ты так думаешь? — спрашивает она, голос срывается от отчаяния. — Почему ты решил, что мне тебя недостаточно? Я заставила тебя так чувствовать? Надеюсь, нет, потому что тебя достаточно, Егор — более чем достаточно. Я люблю тебя, и знаю, что мы не говорили о долгосрочных перспективах, но для меня это навсегда. Я понимаю, что ты не идеален, но кто идеален? Я уж точно нет, и не жду этого от тебя. Пожалуйста, не делай этого. Пожалуйста, не отбрасывай это. Я больше не могу представить свою жизнь без тебя.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— И, возможно, в этом одна из проблем. Когда мы только познакомились, тебе пришлось притворяться кем-то другим, прежде чем ты смогла переспать со мной, и ты много раз говорила, что в тебе что-то меняется, когда мы вместе. Что иногда ты не узнаешь себя. Я не хочу, чтобы тебе приходилось быть кем-то другим. Возможно, я слишком сломлен для всего этого, Майя. Возможно, я слишком сломлен для брака, детей и дома за городом.

Она хмурится, сбитая с толку, смахивая слёзы с лица, пока говорит.

— Да, я другая, когда я с тобой, но в хорошем смысле. Мне нравится человек, которым я становлюсь рядом с тобой. Я смелая и решительная с тобой. А насчёт остального — дети, брак… Я когда-нибудь давила на тебя по этому поводу? Я вообще поднимала эти темы?

— Нет, — говорю, чувствуя, как сердце сжимается в груди. — Не поднимала. Но я знаю, ты этого хочешь. Ты этого заслуживаешь. Чего я не знаю, так это смогу ли я быть тем мужчиной, который даст тебе такую жизнь. Я не хочу, чтобы ты тратила на меня своё время, если я, возможно, никогда не стану тем, кто тебе нужен.

Она вскакивает на ноги, возмущённая, гнев смешивается с грустью. Ноги дрожат, и она отступает к кровати, чтобы опереться и удержать равновесие. Кажется, она вот-вот упадет в обморок. Её карие глаза прожигают во мне дыры, и я никогда в жизни так сильно не ненавидел себя.

— Так вот чем мы занимались, Егор? Тратили время друг друга? А я-то думала, мы любили друг друга. Думала, у нас было что-то особенное. Какой же я была дурой. — Она хватает с пола бумажный пакет, тот, что привезла из поездки за город с Ольгой. Швыряет его в меня, и я ловлю.

— Вот. Это тебе. Можешь засунуть его себе, куда хочешь. Я сейчас же уйду. Не хочу тратить больше ни минуты твоего драгоценного времени.

Дверь захлопывается за ней с грохотом, и я заглядываю в пакет. Чёрт возьми. Чёрный плюшевый медведь одет в футболку с надписью «Парень-Медведь №1 ». Он точно такой же, как тот, что она подарила своей маме много лет назад, и он вдребезги разбивает то немногое, что осталось от моего сердца.

Что я, блин, наделал?

Глава 45. МАЙЯ

Я взяла больничный на три дня. А если быть точнее, я просто не могла встать с кровати. Боль от потери Егора была не просто душевной, она пронзала меня насквозь, отдаваясь невыносимой физической болью. Голова раскалывалась от мигрени, желудок скрутило так, что казалось, будто там завязался тугой узел, а тело сковала полная, всепоглощающая усталость. Я не могла ни есть, ни спать. Всё, что мне оставалось, – это плакать. Плакать за себя, за него, за мою маму. За все страдания этого чёртового мира.

Он прислал сообщение, что договорился о моём переводе в другой отдел. Чтобы я, значит, не сталкивалась с ним каждый день. Наверное, он убедил себя, что проявляет доброту. Но это не доброта. Это ничто иное, как трусость. Вся эта ситуация – сплошная трусость.

Возможно, он скажет, что это всего лишь пауза, что нам нужно во всем разобраться и убедиться друг в друге. Но я вижу лишь мужчину, который в панике бежит прочь от того, что стало слишком серьёзным. И я понимаю – это страшно. Любовь – это страшно. Чёрт побери, да и жизнь сама по себе страшна. Никто из нас не знает, что произойдёт в следующую секунду, но я была готова рискнуть. Сделать этот головокружительный прыжок в неизвестность. Я любила его настолько, чтобы поставить на кон абсолютно всё.

И теперь, конечно, расплачиваюсь за это по полной программе. Чувствую, что никогда больше не буду прежней. Я потеряла слишком много своих частей, своих граней, своих надежд за слишком короткое время. Кажется, от меня осталось так мало, что я просто не могу собрать себя воедино, чтобы снова стать целой.

Я ненавижу его за то, что он сделал со мной, но в то же время безумно, до боли в груди по нему скучаю. Его следы повсюду, в каждом уголке моей маленькой квартиры – запасная одежда, которую он по-хозяйски оставил у меня дома, его зубная щётка, нагло торчащая в стакане рядом с моей, эти чёртовы верёвки для Шибари, что когда-то подарили нам столько часов немыслимого, взаимного наслаждения. Надо бы собрать всё это в одну большую коробку и отправить ему прямо в офис. Пусть его новая секретарша разбирает, пусть она ломает голову, пытаясь понять, зачем её боссу, такому респектабельному юристу, нужно столько верёвок. Сама я точно никогда больше не переступлю порог этого здания. Найду новую работу, где-нибудь, где будет меньше токсичности. Например, на заводе по переработке химических отходов. Там, наверное, воздух чище.

Он пару раз связывался со мной, чтобы узнать, как я, и оставил сообщения с настойчивой просьбой перезвонить. Но я не сделала этого. Он не может усидеть на двух стульях. Либо я ему нужна полностью, со всеми моими тараканами и проблемами, либо нет вообще. Полумер не существует, и я не приемлю компромиссов в таком важном вопросе. Мои чувства к Егору всепоглощающие, они сжигают меня изнутри, и я не собираюсь плясать под его дудку с этой его игрой в «паузу». Если он не готов идти ва-банк, значит, он вне игры. Совсем.

Мне нечего ему сказать. Я не просто разбита вдребезги, я ещё и зла, до дрожи в руках. Чувствую себя так, будто меня обманом заставили полюбить его, будто я гналась за миражом в пустыне – потому что он оказался совсем не тем мужчиной, каким я его считала. Или каким он умело притворялся.

Ворочаюсь на кровати, что, кажется, стало моим основным занятием за эти дни. Теперь мне кажется совершенно чужим и странным, что эта огромная, пустая кровать целиком принадлежит мне. Я ведь позволила себе привыкнуть к тому, что он здесь, что он заполняет её своим теплом, своим запахом, своим присутствием. Что он здесь и заполняет

меня

, каждую клеточку моего существа, всеми возможными способами. Теперь же я так же опустошена, как и эта кровать, и понятия не имею, что с этим делать дальше. Как бы мне хотелось, чтобы мама была рядом, чтобы я могла поговорить с ней, выплакаться в её плечо. Она бы помогла мне пережить это. Она бы взяла мою потускневшую, помятую корону, бережно отполировала её до блеска, водрузила обратно на мою голову и напомнила бы мне, что я королева. Или, по крайней мере, её принцесса, и этого уже достаточно.

Мысли о маме делают всё ещё хуже, и я снова, глубже прежнего, погружаюсь в отчаяние. Я больше не знаю, что мне делать с собой, как существовать в этом вакууме. Кажется, я не могу заставить себя обратиться к своим друзьям, и я даже не рассказала им, что произошло с Егором. Я слишком сильно ранена, слишком опустошена и слишком устала, чтобы обсуждать это. И к тому же чувствую себя невыносимо униженной. Они помогли мне пережить всё, когда Сергей изменил мне, и я просто ненавижу мысль о том, что им придётся проходить через это снова. Должно быть, со мной что-то очень сильно не так, какая-то фатальная поломка, раз это постоянно происходит. Раз я снова и снова наступаю на одни и те же грабли.

Уже чуть больше шести вечера, и впереди у меня целая, офигенно долгая, нескончаемая ночь. Это ещё одна вещь в этой новой, отвратительной версии моей жизни, которая просто высасывает все силы – без мамы, о которой нужно заботиться, и без Егора в моём мире, каждый день, каждая минута кажутся не просто бесконечными, а по-настоящему пылающими вечностью.

На телефон приходит сообщение, и я невольно кривлюсь, когда вижу, от кого оно. Я не в настроении для Сергея. И вообще, я ни для кого не в настроении. Абсолютно.

– Я нашёл несколько фотографий твоей мамы, Майя. Думаю, они тебе понравятся. Могу сделать сканы и отправить по почте, или хочешь встретиться, перекусить и поболтать? Без давления, как тебе удобно.

Сажусь, с трудом отрываясь от подушки, и откидываю слипшиеся, жирные волосы от лица. Моя личная гигиена в последнее время скатилась в самую настоящую бездну, и я не ношу ничего, кроме старой растянутой пижамы, с тех пор как вернулась сюда, в свою одинокую крепость. Я вообще не выходила на улицу, и шторы в моей комнате наглухо задёрнуты, потому что солнечный свет, пробивающийся сквозь них, кажется мне слишком жизнерадостным и наглым. Единственные люди, с которыми я общалась лично, – это курьеры, доставляющие еду, которую я в итоге так и выбросила в мусорку, не притронувшись.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Может быть, мне действительно стоит выйти. Может быть, мне это жизненно необходимо. Что бы ни произошло между мной и Егором, как бы больно мне ни было, я должна продолжать жить. Обязана быть сильной. Потому что именно ЭТО я обещала своей маме перед её уходом, а я – женщина, которая держит свои обещания. Всегда.

Глава 46. ЕГОР

Что это со мной, Егором Князевым, успешным управляющим партнёром «Князев и Ко», юристом, чьё имя гремит на всю Москву, что я вечно ошиваюсь у подъездов в Люберцах? Я так заработаю себе репутацию… Егор Князев, подозрительный тип на районе.

Хотя сейчас мне кажется, что у меня нет другого выбора. Как только она ушла на днях, я начал скучать по ней. Всё во мне ныло без неё рядом – сердце, разум, плоть. Даже воздух казался разреженным, лишенным её аромата. Даже на работе я не мог функционировать без неё. Мало того, что она оказалась блестящим секретарем, так ещё и выяснилось, что она жизненно необходима мне, чтобы держать голову прямо, чтобы сохранять рассудок.

Я не могу сосредоточиться на совещаниях, путаю документы, и впервые в жизни пропустил судебное заседание. Работа всегда была для меня не просто убежищем, а фундаментом всей моей жизни, единственной константой, что никогда не подводила, но теперь она утратила свою силу. В моей голове просто нет места для работы. Она слишком переполнена Майей.

Как я довёл всё до такого состояния? Я сделал это ради неё. Это исходило из любви. Что, как я понимаю, даже когда я думаю эти глупые слова, звучит крайне нелепо. Как можно так сильно ранить кого-то, как я ранил её, а потом говорить себе, что это было потому, что ты любишь её? Что это всё было для её же блага? Это какая-то отвратительная, покровительственная чушь.

Правда? Я сделал это, потому что был напуган. Вот. Я сказал это. Я был до чёртиков напуган тем, как сильно люблю её. Как сильно нуждаюсь в ней. Как много мог потерять. Сергей навёл на меня такой страх, что я едва не поверил ему, едва не убедился в своей правоте — в том, что именно он, а не я, мог бы быть тем самым мужчиной для неё. Майя — из тех, кто создан для брака, для уютного дома, полного детского смеха. Она из тех, кто наполнит жизнь смыслом, а дом — детьми. А я? Кто, блин, я такой? Я никогда раньше не мечтал о таких вещах, не позволял себе даже думать о них, но с ней? Чёрт возьми, да. С ней я хочу всего, что она готова дать, до последней крохи её души.

Мне понадобилось три дня без неё, чтобы прийти к этому выводу, что свидетельствует о том, какой я болван, несмотря на моё дорогое и обширное образование. Она игнорировала мои сообщения и не перезванивала, и я не могу её винить. Она потеряла маму, и пока она ещё горевала, мужчина, который должен был быть рядом с ней, устроил эгоистичный срыв. Мои собственные чёртовы сомнения, словно безжалостный локомотив, пустили наш поезд под откос, и это более чем несправедливо. Это мой личный, проклятый груз, моя ахиллесова пята, и Майя никогда ничего не делала и не говорила такого, чтобы я чувствовал себя так. Но я чувствовал себя беспомощным, словно потерявшим равновесие канатоходцем, после смерти Анны. Казалось, что я всё порчу, что упускаю контроль, роняю мяч. А ведь Егор Князев, всемогущий и непогрешимый, не имеет права на ошибку, верно? Небеса упадут, если я сделаю что-то менее чем идеально. В общем, я вёл себя как настоящий идиот, и мне отчаянно нужно поговорить с ней.

Единственный способ сделать это, кажется, лично. Я подумывал попросить Веру вызвать её на встречу или быть очень хитрым и попросить Алину связаться с ней от моего имени, но даже я не настолько трус. Так что вот я, припарковав свой «Майбах» в каком-то неприметном дворике Люберец, стою у её дома, как последний идиот, планируя, что сказать. Ищу правильные слова, чтобы извиниться. Для человека, который зарабатывает на жизнь, убеждая других, для юриста, способного заставить суд поверить в любую версию, иногда я совершенно не умею подобрать слова для самого себя.

Сжимаю огромный, пахнущий свежестью букет жёлтых роз у груди, их лепестки прохладно касаются моей рубашки, и только что решил, что довольно хорошим началом будет: «Прости. Я был ослом, и я не могу жить без тебя». Собираюсь перейти дорогу и позвонить в её домофон, когда такси останавливается у здания, и из него выкатывается мой старый приятель Сергей. Он стоит, смотрит в свой телефон с самодовольной ухмылкой на своём наглом лице, и через несколько секунд я понимаю, почему.

Майя —

моя

, проклятая Майя — выходит из своего дома, словно само воплощение солнечного света, ослепительная и недосягаемая. Её волосы, словно водопад, сияют, рассыпаясь по спине, на ней персиковое платье из лёгкой ткани, что обтягивает её бёдра и едва прикрывает колени. Сергей Гладких комично замирает, а затем обнимает её. Она не даёт ему пощечину и не бьёт коленом в пах, так что я предполагаю, что она не против. Они болтают несколько мгновений, он, очевидно, делает ей комплименты, а затем вдвоём отправляются по улице, направляясь, судя по всему, к какой-то оживлённой люберецкой улице с барами и недорогими ресторанчиками.

Блин. Что происходит? Это свидание? Это очень похоже на свидание. Если я ожидал, что она будет в своей квартире, утопая в своём горе и так сильно скучая по мне, что не ела и не спала последние три дня, то я сильно ошибался. Она выглядит фантастически и явно собирается на вечернюю прогулку. Со своим бывшим мужем. Тем, кто хочет её вернуть.

Боль пронзает меня, словно раскалённая пуля, такая невыносимая, что клянусь, я должен истекать кровью. Она разрывает на части мою тщательно выстроенную броню. У меня нет права так себя чувствовать. Нет права ревновать, или злиться, или страдать. У меня нет права ни на что, кроме сожаления. Потому что это моя вина. Я оттолкнул её, прямо в объятия Сергея. Будет ли она счастлива с ним? Действительно ли он подходящий мужчина для неё? Я правда не знаю. Сдерживая подступившие слёзы, разворачиваюсь и ухожу прочь от её дома, безжалостно швыряя букет жёлтых роз в ближайшую урну. Я знаю одно: если он снова причинит ей боль, я его убью.

Бреду по тротуару, ноги сами несут меня куда-то в никуда, моё зрение затуманено слезами, которые я полон решимости не проливать. Каждый шаг отдаётся тупой болью, каждый вдох кажется пыткой. Это слишком тяжело. Слишком болезненно. Мне нужна помощь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Пришло время подключить тяжёлую артиллерию.

Я сижу со всеми своими братьями в роскошной отдельной кабинке, обитой бархатом и тёмным деревом, в одном из самых эксклюзивных баров Арбата. Здесь, среди приглушённого света и шёпота богатых бездельников, я чувствую себя почти в безопасности. Они окружают меня, словно неприступная стена, физически и эмоционально, четверо огромных мужчин с сердцами, ещё большими, чем их состояние. Я не позволял себе плакать ни перед кем с тех пор, как умерла моя мама, а это было много лет назад, но сегодня вечером я нарушил это незыблемое правило, и они, мои братья, были здесь для меня, словно верные стражи.

Стол переполнен пустыми стаканами и бутылкой невероятно редкого односолодового виски Yamazaki из Японии. Это была идея Валентина, хотя он, блин, даже не пьёт, и я подозреваю, что завтра утром у всех нас будет похмелье на миллион. Кроме Валика, конечно, если только в его апельсиновом соке не скрывается что-то покрепче, чем он позволяет нам знать.

— За Джулию Робертс! — говорит Кирилл, поднимая свой стакан. — И её невероятную улыбку!

Мы все ликуем и поднимаем свои стаканы, чтобы соответствовать ему. И почему бы нет? У Джулии Робертс действительно невероятная улыбка, и она стоит того, чтобы её прославлять.

Сегодня вечером было много тостов, и они начинались гораздо более лично. Мы выпили за маленького Леонида, за нашего отца, за память о нашей маме. Затем мы выпили друг за друга и за Москву и за нашего детского пса, ирландского сеттера по кличке Руперт. С тех пор, однако, всё пошло немного наперекосяк. Мы выпили за наши университеты, за нашу любимую закусочную, за новую татуировку Дмитрия и за потрясающую речь Рассела Кроу из «Гладиатора» о муже, потерявшем жену. Мы выпили за всё на этом чёртовом свете, за каждый уголок вселенной, и теперь в этот список вошла даже невероятная улыбка Джулии Робертс.

Откидываюсь на мягкую спинку сиденья и понимаю, что я совершенно, просто в хлам. Это не убрало боль от того, что я видел Майю с Сергеем, но это обезболивает её на ночь. Мои братья — настоящие эмоциональные хирурги, способные ампутировать любую боль, хотя бы на время.

— Вы помните тот Новый год после смерти мамы? — спрашиваю, наливая себе ещё и проливая на полированный стол виски стоимостью в несколько десятков тысяч, но мне плевать. — Когда отец налил нам всем Макаллан, даже Валентину, когда ему было, кажется, шестнадцать, и дал нам тот совет?

— Да, — отвечает Руслан, глаза затуманены. — Он сказал нам никогда не влюбляться. Сказал, что если мы будем соблюдать это одно, единственное правило, мы никогда не узнаем ни дня горя в своей жизни, ни единой раны на сердце.

Мы все замолкаем, лёгкий смех на мгновение умолкает.

— Это было хреново, чувак, — говорит Дима, качая головой. — Полный провал. Отцовский совет, отравленный горем.

— Нет. — Выпиваю свой виски одним глотком и наслаждаюсь жжением в горле. — Он был на сто процентов прав. Мне следовало послушать старика. Он знал, о чём говорил.

Видения Майи, словно обрывки самых желанных снов, нахлынули на меня, заполняя собой всё пространство сознания. Впервые я увидел её в том платье подружки невесты, которое заставляло её морщиться каждый раз, когда она пыталась двинуться, словно платье сковывало её свободу. Её шокированное лицо, когда она вошла в мой кабинет в первый день своей новой работы. Её стоны и всхлипы, когда я довёл её до грани на той пожарной лестнице, скрытые от посторонних глаз московской ночью. Её идеальная кожа, нежная и податливая, исчерченная и затенённая моими узлами и верёвками, оставлявшими на ней отпечаток моей власти и нашего общего желания. То, как она смотрела на меня, когда говорила, что любит меня.

И эта яркая, сияющая улыбка, которую она подарила Сергею всего пару часов назад, словно нож, вонзилась в самое сердце.

Кирилл хлопает меня по плечу, возвращая в реальность.

— Он был неправ, брат. Это говорило его горе. Жизнь — ничто без любви, Егор. Пустая оболочка. Не отказывайся от неё, даже если она приносит боль.

Моё зрение затуманивается от слёз. Как мне не отказываться от неё, когда единственная женщина, которую я когда-либо любил, сейчас, кажется, снова влюбляется в этого чёртового бывшего мужа-ублюдка, этого интригана и лжеца? Как мне не сдаваться, когда я потерял не просто часть себя, а вторую половину своей проклятой души? Как мне дышать?

Глава 47. МАЙЯ

Замираю у подъезда своего дома, едва успев увернуться от мальчишек Саши, промчавшихся мимо меня на скейтах. Они машут мне рукой, и я ухмыляюсь, глядя на их приспущенные штаны, болтающиеся на тощих задницах.

Балансируя пакетами с продуктами, шарю в сумочке в поисках ключей и едва не роняю огромный букет жёлтых грандифлорных роз. Решила взять пример с Майли Сайрус и купить себе чёртовы цветы самой. Это было заявление о любви к себе и похвала — ведь сегодня я была на собеседовании.

Технически, я ещё не подала заявление об увольнении из «Князев и Ко», но собиралась это сделать. Начала присматриваться к вакансиям и наткнулась на должность в юридической фирме в Жулебино, прямо здесь, в Люберцах. Зарплата там не такая, и место не столь престижное, но зато добираться недалеко. А самое главное? Там не работает Егор Князев.

Это так приятно — иметь хоть какую-то надежду в своей жизни. А остальное? Остальное по-прежнему отстой. Егор резко перестал пытаться со мной связаться, и, кажется, он решил, что я не стою его усилий. Наша предполагаемая пауза теперь превратилась в разрыв, и я опустошена. Функционирую, внешне держась молодцом. Но внутри я разбита вдребезги. Без него всё кажется неправильным, и я до сих пор плачу в подушку каждую ночь. Если вообще сплю. Иногда я предпочитаю не спать, потому что мои сны - ужасная смесь Егора и мамы, и порой кто-то из них гонится за мной по длинному коридору в маске из фильма «Крик», размахивая ножом.

И всё же, — говорю себе, наконец нащупав ключи, — по крайней мере, у меня было собеседование. Я оделась для работы, которую хотела, рассказала им о своём резюме и ответила на все вопросы так, что представила себя в самом выгодном и профессиональном свете. Короче говоря, полностью сымитировала уверенность. Красотка, что сказать!

Иду по лестнице к своей квартире, погружённая в раздумья, гадая, когда же мне позвонят из жулебинской фирмы и что произойдёт, если они обратятся к Егору за рекомендацией. Не думаю, что он станет вредить мне из вредности, но кто знает. Я не раз доказывала, что довольно хреново разбираюсь в людях.

Останавливаюсь, оглядываясь. Что-то не так. Не могу понять, что именно — возможно, незнакомый запах, — но тревожный звоночек звенит в моей голове. Сразу же разворачиваюсь, чтобы вернуться обратно.

Прежде чем успеваю дойти до лестничной клетки, меня хватают сзади и сильно отшвыривают к стене. Чья-то рука хватает моё запястье и резко заламывает руку за спину, заставляя меня вскрикнуть от боли. Цветы и продукты падают на пол, и я с ужасом наблюдаю, как упаковка мороженого с шоколадной крошкой катится по ступенькам.

— Не вздумай кричать, девочка, а то придётся сломать твою хорошенькую ручку пополам. Мы не хотим причинять тебе боль, но и не станем сильно переживать, если придется. — Голос в моём ухе резкий, с чужим акцентом, а его дыхание воняет сигаретами и дешёвым пойлом. Отчаянно сопротивляюсь, сумев изо всех сил ударить локтем назад. Мой локоть натыкается на что-то хрустящее, и когда я резко оборачиваюсь, то вижу невысокого, слегка упитанного мужчину, который держится за нос. Кровь струится сквозь его пальцы, и мне приходится подавить порыв извиниться. Он свирепо смотрит на меня, его глазки-бусинки полны злобы, и я бросаюсь бежать по коридору.

Не успеваю далеко убежать. Мои волосы хватают, чтобы остановить меня, и это невообразимо больно. Следующее, что я осознаю, это то, как меня швыряют лицом вперёд на заднюю сторону двери, а затем бросают на пол. Второй мужчина сильно пинает меня в рёбра. Сгибаюсь пополам и меня выворачивает.

— Кто вы такие? — получается пробормотать, изо всех сил стараясь не показать, как сильно я напугана. — Какого хрена вам от меня нужно? Мой парень скоро будет дома.

Это наглая ложь, и второй мужчина ухмыляется мне. Это не добрая ухмылка, обнажающая ряд кривых, пожелтевших зубов.

— Нам ничего от тебя не нужно, дорогая, — говорит он, нависая надо мной. — Нас интересует мужчина в твоей жизни. Теперь ты поедешь с нами, и чем меньше шума ты поднимешь, тем лучше будет для нас всех.

Мужчина в моей жизни? Егор? Что он...

Нападавший прижимает к моему лицу белую ткань, и последнее, что я помню, это мысль о том, что она пахнет больницей.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 48. ЕГОР

Мне срочно нужна новая секретарша. Эта временная сотрудница сводит меня с ума. Дело не только в том, что она не Майя — в этом, конечно, нет её вины. Дело в том, что она чертовски бездарна. Она постоянно путает моё расписание, не умеет писать без ошибок, да даже с этой чёртовой кофемашиной не справляется. Я же сказал ей, чтобы меня сегодня не беспокоили, но она всё равно стучится и входит.

— Марта, какая часть фразы «не беспокоить» вызывает у вас затруднения?

Веду себя как мудак, и я это осознаю. Бедняжка выглядит перепуганной до смерти. Глубоко, успокаивающе вдыхаю и пытаюсь снова:

— Марта, у Вас проблемы?

— Да, Егор Георгиевич, есть. Там снаружи человек, который хочет Вас видеть. Он очень настойчив, кажется очень расстроенным, и… и я не знаю, как заставить его уйти.

Не могу отделаться от мысли, что Майя знала бы, как поступить. Отрывисто киваю:

— Понимаю. И как же зовут этого настойчивого гостя?

— О! Да, точно — это Сергей. Сергей Гладких. Он сказал передать, что это касается Майи? Разве это не Ваша бывшая секретарша? Та, что уволилась?

Внутри меня всё закипает, но я умудряюсь сохранить невозмутимое выражение лица. Она не уволилась, по крайней мере, официально. И какого лешего Сергей здесь делает? Они снова вместе? Если он пришёл поглумиться, то вполне может обнаружить, что покидает мой кабинет через окно на восемнадцатом этаже.

— Пропустите его, Марта.

Она с облегчением выдыхает, а я поправляю галстук, пока Сергей входит в мой кабинет. Он выглядит потрёпанным и растерянным, но всё равно внимательно осматривает просторный кабинет, дорогую мебель, захватывающий дух вид на город. Если бы мне пришлось угадывать, я бы сказал, что это именно тот тип офиса, о котором он сам мечтает. Интересно, знает ли он, что я отдал бы всё это в одно мгновение, если бы это означало возвращение Майи?

— Сергей, — холодно говорю я. — Чем могу Вам помочь?

По мере того, как он приближается, я всё отчётливее вижу, насколько плохо он выглядит. В его глазах горит дикий огонёк, пиджак сильно помят, и от него пахнет несвежим потом. Как бы я ни ненавидел этого человека, обычно он всегда был безупречно ухожен.

— Мне нужна Ваша помощь, — просто говорит он, проводя руками по волосам.

— И почему, собственно, я должен хотеть помочь Вам, Сергей?

Он встречается со мной взглядом, и его лицо искажается.

— Потому что они забрали Майю.

Вскакиваю на ноги, заставляя свой стул с грохотом отлететь назад, и сокращаю расстояние между нами. Хватаю его за горло и прижимаю к стене, удерживая его там, пока он хнычет и бьёт меня по руке.

— О чём, мать твою, ты говоришь? — рычу я. — Кто забрал Майю?

Понимаю, что он не может говорить, и отдёргиваю пальцы. Он сползает по стене, но умудряется удержаться на ногах, потирая шею и свирепо глядя на меня.

— Какой-то Йован Милошевич и ещё один, с кем он работает. Его кузен, кажется. Они держат её и хотят полмиллиона долларов, чтобы вернуть.

Отступаю от него, пока мой мозг начинает работать. Они хотят полмиллиона. Это значит, что она всё ещё жива, и их мотив чисто финансовый. И это хорошие новости, потому что деньги для меня ничего не значат по сравнению с моей девушкой.

— Как давно они её удерживают?

— Э-э, чуть больше суток.

— Сколько именно «чуть больше суток», Сергей? — Мой голос сочится ядом.

Он смотрит на свои часы.

— Двадцать шесть часов.

Двадцать шесть часов. Двадцать шесть чёртовых часов? Моя ярость грозит поглотить меня целиком, но я подавляю её. Убийство Сергея сейчас ничем не поможет Майе. Не спрашиваю, почему он так долго не обращался ко мне за помощью. Я уже знаю — гордость. Он был слишком высокомерен, чтобы признать, что нуждается во мне, и из-за его эго она провела двадцать шесть чёртовых часов одна, страдая, Бог весть от чего.

Решительно возвращаюсь к своему столу, а он ковыляет за мной, всё ещё поглаживая горло, этот чёртов трус. Сев, потираю переносицу.

— Сядь, — приказываю, и он обмякает в кресле напротив меня. Его загорелое лицо, фальшивая белозубая улыбка и броские туфли рассказывают историю успеха, которой он и близко не соответствует. — Теперь расскажите, что, блин, происходит. Ничего не упускай. И предупреждаю тебя, не шути со мной сейчас, иначе я тебя убью. Это не блеф и не угроза — это констатация факта.

Что бы он ни увидел в моих глазах, он сглатывает и кивает.

— Да, хорошо. Ты знаешь, что я управляю инвестиционной фирмой? Мы специализируемся на поиске инновационных стартапов по всей стране, компаний, которыми управляют самые яркие и лучшие из тех, кто…

— Сергей, — прерываю, раздражённый эго этого придурка. — Похоже ли, что я в настроении для коммерческого предложения? Мне наплевать на вашу жалкую конторку. — Так сильно ударяю кулаком по столу, что он подпрыгивает. — Меня волнует только Майя.

— Я взял их деньги, и они хотят их обратно, — говорит он, слова сливаются воедино. — Она — залог.

— Ты взял их деньги, в смысле, украл?

— Нет! Конечно, нет. Они их инвестировали. Но, как я уверен, ты знаешь, и как я говорю всем своим клиентам, инвестиции могут как расти, так и падать, и…

— Избавь меня. Насколько быстро инвестиции этого Йована Милошевича прогорели?

Сергей бросает взгляд на окно за моей спиной, его кадык подпрыгивает под воротником.

— Э-э, ну, были неблагоприятные условия, и рынок был нестабилен, и…

— Заткнись, мать твою. Я понял. Ты всё испортил. Ты взял деньги не у тех людей, и теперь из-за твоей ошибки Майя в опасности. Почему она? Вы же в разводе.

— Я, возможно… э-э, ну, они базируются в Москве, это была одна из причин, по которой я вернулся в город. И я, возможно, упомянул её, сказал им, что мы снова сходимся.

— И вы сходились? — спрашиваю, кровь пульсирует в венах. Не то чтобы это имело значение. Я всё равно свернул бы горы, чтобы обеспечить её безопасность. Он качает головой, сжав губы. — Нет. Я пытался, но она не проявила интереса.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я знаю, что у него есть что сказать по этому поводу, что он, вероятно, винит меня в отказе, а не тот факт, что он изменяющий придурок, который обращался с ней как с дерьмом.

— Она хорошо разбирается в людях, — говорю, щурясь на него, и меня охватывает облегчение. Она не только жива, но и не с ним. — И Сергей, запомни вот что: она твоя

бывшая

жена. Как только я её верну, она станет моей

будущей

женой. Понимаешь?

Он хочет возразить, но, возможно, воспоминание о моих пальцах на его гортани помогает ему промолчать. Он кивает один раз.

— Хорошо. Я прав, полагая, что Йован Милошевич серб?

— Да, думаю, да. У него, во всяком случае, акцент такой.

— И я полагаю, исходя из того факта, что он похитил невинную женщину, что он не ортодонт, желающий пополнить свой пенсионный фонд?

Он качает головой.

— Нет. Он, э-э, бизнесмен.

Ясно. Бизнесмен. Я точно знаю, что это значит. И точно знаю, с кем поговорить. Беру свой мобильный и нахожу его имя. Он отвечает сразу же.

— Егор. Чем могу помочь?

Это одна из вещей, которые мне нравятся в Стасе Грановском, главе сербской мафии в Москве. Он весь деловой.

— Ты знаешь парня по имени Йован Милошевич? — спрашиваю я. Пауза, звук музыки на фоне, лязг металла о металл, говорящий о том, что я прервал тренировку.

— Знаю. Он жирный ублюдок с лицом, похожим на раздувшуюся ласку. А что?

— Он похитил кое-кого. Кое-кого, кого я люблю так, как ты любишь Дину.

Музыка затихает, и он, очевидно, уходит. Упоминание его жены гарантирует мне его полное внимание.

— Что тебе от нас нужно?

— Пока что информация. Он просит деньги. Он из тех, кто будет придерживаться сделки? Отдаст её, если получит желаемое?

— Да, отдаст. У него есть деньги, достаточно на дорогую машину и кое-какие атрибуты роскоши, но недостаточно для реальной власти. Он ещё и брезгливый трус, что хорошо для твоей девушки. Вероятно, он будет работать со своим кузеном Драганом Бойко, который, скорее всего, занимается чем-то, э-э, более… физическим.

Втягиваю воздух. Если хоть один из этих сербских ублюдков прикоснётся к ней хоть пальцем, я заставлю их пожалеть, что они вообще появились на свет. Стас, очевидно, знает, о чём я думаю, и добавляет:

— Постарайся слишком не беспокоиться об этом. Никто из них не является "тяжеловесом". Йован замешан в азартных играх, и мы его терпим — но он не жестокий тип. Много болтает, но он мягкий. Он однажды напал на Матвея с чёртовым столовым ножом.

Какого хрена? Его брат Матвей размером с чёртова носорога, и тебе, наверное, нужна бензопила, чтобы причинить ему хоть какой-то вред.

— Почему? — спрашиваю, желая знать, имею ли я дело с психом. Майя не размером с носорога, и мысль о том, что даже столовый нож коснется её идеальной кожи, заставляет мою кровь стынуть в жилах.

— Матвей переспал с его женой… Прямо на их свадьбе. Тимофей вырубил его и угнал его Мазерати.

Качаю головой. Вот так и бывает с этими чёртовыми Грановскими.

— Ясно. Хорошо, что я знаю. Если встречусь с этим парнем, смогу ли я с ним справиться?

Он фыркает в трубку:

— Да. Даже во сне, приятель. Но он скользкий, так что, возможно, возьми что-нибудь с собой — нож, может быть, пистолет. Тебе нужна помощь с этим?

— Нет. Слушай, Стас, я собираюсь заплатить этому парню, потому что мне нужно вернуть её в целости и сохранности, но ты должен знать, что как только это будет сделано, я снова с ними увижусь. На менее дружелюбных условиях.

На другом конце провода пауза, и я задаюсь вопросом, не собирается ли он доставить мне неприятностей. Не собираюсь ли я спровоцировать какую-нибудь мафиозную чушь, войнушку, наложив руки на кого-то из их мачо-мира. Если так, то пусть будет так.

— Понимаю. Я знаю, что сжёг бы весь мир, если бы кто-то прикоснулся к Дине. Дай знать, если мы можем помочь. Сейчас или когда ты нанесёшь им этот второй визит.

Он вешает трубку, и я делаю второй звонок, договариваясь о доставке мне полумиллиона наличными крупными купюрами. В мире большинства людей это огромные деньги, и я вижу, как глаза Сергея расширяются, когда я запрашиваю их, словно это копеечные расходы. Я не живу в мире большинства людей.

Как только это сделано, говорю Сергею позвонить им и договориться об обмене. Он немедленно подчиняется и включает громкую связь, чтобы я мог слышать обе стороны разговора. Там какая-то чушь об обмене денег на местоположение. Мне требуется каждая капля самоконтроля, чтобы не выхватить телефон из его рук и не сделать это самому. Это не поможет. Если этот подонок пронюхает, что Майя что-то значит для кого-то с моим количеством денег, в лучшем случае это приведёт к повышению цены. Худший сценарий я даже не могу себе представить. Лучше, если я буду держаться на расстоянии, по крайней мере, пока.

Как только всё улажено, Сергей встаёт и смотрит на меня. Этот глупый придурок на самом деле выглядит довольным собой, как будто он сыграл какую-то жизненно важную роль в её спасении, вместо того чтобы быть тем гнусным ублюдком, который вообще допустил её похищение.

— Готово? — спрашиваю я. Он кивает и начинает говорить, но я на этом этапе уже особо не слушаю. Вся ярость, весь мой страх и разочарование поднимаются на поверхность. Обхожу свой стол и наслаждаюсь его растерянным взглядом, пока я крадусь к нему.

— Ты подверг Майю опасности, — тихо говорю, достаточно близко, чтобы видеть его глаза. — Твоя жадность подвергла Майю опасности. Твоё высокомерие оставило её там более чем на сутки. Ты просто ничтожество.

Он делает шаг назад от меня и выглядит так, будто собирается броситься к двери. Он недостаточно быстр, и мой левый хук идеально ложится в центр его самодовольного лица, отправляя его в нокаут на пол.

Это, чёрт возьми, меньшее, чего он заслуживает. Возможно, я ещё убью его. Потом, возможно, я убью мужчин, которые её похитили. Может быть, даже убью парня, которому принадлежит её квартира, за то, что он не сделал её достаточно безопасной. И есть большая вероятность, что я убью любого, кто приблизится к ней.

Но сначала я её верну.

Глава 49. ЕГОР

Всё происходит именно так, как предсказывал Стас Грановский: Йована Милошевича интересуют лишь деньги. Он назначает время и место для передачи денег, а взамен Сергей Гладких получает адрес. Эти парни не являются гениями преступного мира, их план зияет дырами. Если бы я захотел покончить с ними прямо там, на месте, я бы это сделал без труда.

Но это может подождать. Майя — важнее всего.

Адрес, который они дают, — заброшенная автомастерская на окраине Ховрино Константин довёз нас туда, и я чувствую, как нарастает напряжение, пока мы пробираемся сквозь тускло освещённое здание. Здесь пахнет мочой и старым машинным маслом, и я слышу, как крысы шуршат в темноте. Мысль о том, что она здесь в ловушке, одна и напугана, является невыносимой. Мои кулаки сжимаются так сильно, что ногти впиваются в ладони, оставляя полумесяцы на коже.

А что, если её здесь нет? Что, если что-то пошло не так? Если с ней что-то случилось…

Тут же обрываю эту мысль, не позволяя ей овладеть мной, и направляю луч фонарика в комнату. Свет скользит по грудам гниющих газет, поваленной куче шин, и мне кажется, что я слышу что-то иное, не просто крысиное шуршание. Замираю, прислушиваясь. Да! Это приглушённый голос, и он доносится из соседней комнаты. Распахиваю дверь ногой и вижу её в одном из тёмных углов. Как только свет падает на неё, она зажмуривается от резкого блеска. Слава богу, это Майя. Она здесь. Она жива.

Сергей и я бросаемся вперёд и опускаемся на колени рядом с ней. Мои глаза лихорадочно осматривают её в поисках повреждений, пока я срываю кляп с её рта. На её лице виднеются синяки, но в остальном она цела. Майя сидит в старом офисном кресле, и я рычу, когда вижу, что она привязана к нему толстыми верёвками. Нашими верёвками. Они, должно быть, забрали снаряжение для шибари из её квартиры. Это было… это было создано лишь для того, чтобы дарить наслаждение и комфорт, а не для такого издевательства, для такого осквернения. Кровь закипает в моих жилах от одной мысли, что кто-то смеет использовать

мои

инструменты,

наше

искусство для причинения ей боли. Её щиколотки и запястья привязаны к спинке и подлокотникам, и желчь подступает к горлу при виде содранной кожи там, где она отчаянно пыталась освободиться от пут. Жгучая ярость затуманивает моё зрение, сужая фокус до одной лишь её фигуры. Моя девочка. Моё всё. Связанная и избитая.

— Милая, дорогая.

Приторный, елейный голос Сергея возвращает меня в реальность. Он дёргает за спутанные верёвки, лишь усугубляя ситуацию. Майя вздрагивает, её глаза мечутся по комнате, словно она ждёт возвращения похитителей. Она не произносит ни слова, и я осознаю: она напугана, ранена, вероятно, обезвожена. Ярость на мгновение парализует меня, и я слышу, как Сергей говорит:

— Всё в порядке, ангелочек. Теперь я с тобой. — Будто от него есть хоть какая-то польза во всей этой чёртовой истории.

Отбрасываю гнев в сторону. Ей сейчас нужно совсем другое. Наконец, снова обретя способность двигаться, я подхожу и вытаскиваю нож, который прихватил с собой на всякий случай. Я мог бы в конце концов развязать эти узлы, но я хочу освободить её как можно быстрее. Пока перерезаю верёвки, меня тошнит от мысли, что её так осквернили, так надругались. Я хочу найти тех, кто это сделал, и разорвать их, чёрт возьми, на мельчайшие кусочки. Она трёт запястья, по-прежнему жутко молчаливая, пока я проделываю то же самое с её лодыжками. Сергей гладит её волосы и разговаривает с ней, как с ребёнком, и я решаю, что его я тоже с удовольствием разделаю на мельчайшие кусочки.

Когда она становится полностью свободна, делает глубокий, прерывистый вдох, от которого её тело содрогается. Её пальцы вцепляются в подлокотники кресла, а взгляд прикован к двери.

— Они… они действительно ушли?

Сергей отвечает раньше меня:

— Они действительно ушли, ангелочек.

Всё ещё присев на корточки перед ней, я борюсь со своим гневом и с желанием поднять её, прижать к груди и больше никогда не отпускать. Она переводит взгляд на Сергея и моргает.

— С-спасибо, Сергей, – шепчет она.

Он петушится от её реакции, а я размышляю, не отрезать ли ему член и не засунуть ли его ему в глотку, но тут она поворачивается ко мне, её карие глаза огромные и сияющие. Встречаю её взгляд, и как только наши глаза смыкаются, контроль, который она так крепко удерживала, рушится. Она рушится. Протягиваю руки, и она падает в них, слёзы текут по её лицу, тяжёлые рыдания сотрясают её тело.

— Егор! – выдыхает она сквозь рыдания, и я прижимаю губы к её волосам, поднимаясь и подхватывая её на руки, прижимая к себе.

— Тш-ш, малышка. Теперь я с тобой.

Она обхватывает меня руками, утыкаясь лицом в мою грудь и зарываясь пальцами в волосы на моём затылке. Она дрожит. Такая хрупкая, и я крепче сжимаю её.

— Мне было так страшно. Но я знала, что ты придёшь за мной.

Моё сердце раскалывается надвое, но мне нужно вытащить её из этой чёртовой дыры. Поднимаю её на руки, прижимая к себе, словно маленькую девочку, и шаг за шагом двигаюсь к выходу. Она вздыхает и кладёт голову мне на плечо, её тело обмякает от облегчения, когда она наконец чувствует себя в безопасности.

Сергей злобно смотрит на меня, словно я только что украл его женщину. Ублюдок. Я никогда не крал её. Он был достаточно глуп, чтобы отпустить её, а она… она была моей с того дня, как я её встретил. Она всегда будет моей. Моей, и ничьей больше.

В ответ бросаю на него яростный взгляд, и его рука невольно тянется к фингалу, который я оставил ему ранее. Киваю, вкладывая в свой свирепый взгляд недвусмысленное предупреждение: подойдёшь к ней снова – убью.

Майя всхлипывает.

— Ты останешься со мной?

Прижимаю её крепче, прижимая губы к её виску.

— Да, малышка. Я останусь с тобой навсегда.

Майя не хочет возвращаться в свою квартиру, что понятно после того, как эти больные ублюдки поджидали её там. В любом случае не собираюсь выпускать её из виду и уже сказал Константину отвезти нас ко мне. Он хмурится, увидев её состояние, и нежно прикасается рукой к её щеке.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Вы в порядке, Майя Викторовна? – тихо спрашивает он.

— Теперь лучше, Константин, – говорит она, выдавив слабую улыбку. Мы оставляем Сергея там, в Ховрино, и он зол до чёртиков. Будто ждёт, что мы, блин, подбросим его до дома.

Мы быстро добираемся до пентхауса, и я набираю ей ванну, пока она сидит на краю унитаза, потягивая воду из бутылки и наблюдая за мной. Она грязная, уставшая и побитая, но продолжает настаивать, что ей не нужен врач. Я осматривал её, насколько это возможно в машине, и, помимо синяков и ссадин, она, кажется, в порядке. По крайней мере, физически. Травма, возможно, потребует больше времени для заживления, но я намерен быть рядом на каждом шагу этого пути.

Опускаю руку в воду, проверяя температуру. Стряхнув пену, говорю ей, что всё идеально, и закрываю краны.

Помогая ей раздеться, замечаю, что на ней один из тех нарядов, что она носит в офис.

— У меня было собеседование, – говорит она, опуская взгляд на кучу грязной одежды. — Теперь придётся это сжечь.

Собеседование? Чёрт. Она и правда собирается уйти. Но чего я могу ожидать после того, как себя вёл?

На её рёбрах виднеется фиолетовый след, и она прижимает руку к боку.

— Кажется, я сломала ему нос. Потом другой парень швырнул меня в дверь и пнул, когда я упала. Я думала… Ну, я думала, что всё будет намного хуже, но после этого они накачали меня наркотиками. Когда очнулась, я была там, в том месте. В темноте. Они сказали, что это как-то связано с тобой.

Моя ярость снова вспыхивает.

— Со мной? Они так сказали?

Она сглатывает.

— Они сказали, что их интересовал мужчина в моей жизни. — По её телу пробегает дрожь, и я притягиваю её к себе. Мои руки скользят по голой коже её плеч, и её обнажённое тело тает в моих объятиях. Ненавижу мысль о том, что она хоть на секунду может подумать, будто я когда-либо позволил чему-то подобному случиться с ней из-за меня. Но то, что она, по сути, назвала меня единственным, кто носит титул «мужчины в её жизни», немного притупляет остроту моего гнева. — Это был не я,

mi rosa

. Сергей задолжал им денег.

— Сергей? Но он… мы же…

— Думаю, он всем рассказывает, что вы снова вместе.

Она моргает, глядя на меня, её глаза влажные от слёз.

— Мы не вместе. Ты ведь знаешь это, да?

Прижимаюсь в поцелуе к её лбу.

— Да, знаю, малышка.

Потому что ты, чёрт возьми, моя. Последнюю часть я пока не добавляю. Её тело всё ещё дрожит, и мне нужно уложить её в горячую ванну и позаботиться о ней, но мы к этому вернёмся.

— Мне было так страшно, Егор, – шепчет она.

— Знаю, малышка. Мне тоже. Но всё в порядке. Ты сейчас здесь, со мной. Ты в безопасности.

Беру её за руку и помогаю ей забраться в ванну. Она с вздохом погружается в пену, а затем полностью скрывается под водой. Несколько секунд спустя она выныривает с громким вздохом.

— Это было приятно.

Присаживаюсь на край ванны.

— Тебе что-нибудь ещё нужно? Я заказал еду на вынос, но она будет не скоро. Ей ведь ехать аж из Люберец.

Её глаза загораются.

— Ты не мог! Ты заказал еду у Филиппа? — Этот детский блеск восторга на её лице вселяет в меня надежду.

— Он даже пришлёт мне сырые пончики-эклеры, которые можно будет обжарить до хрустящей корочки прямо здесь, для тебя.

Её рот приоткрывается.

— Да ладно!

— Ещё как.

— Но он никогда так не делает. Я же знаю. Я спрашивала.

Этот блеск в её глазах согревает моё сердце. Она до чёртиков красива, и внутри, и снаружи. Похищенная, связанная, избитая, но она готова принять, что мир – это прекрасное место, благодаря каким-то чёртовым пончикам-эклерчикам.

Пожимаю плечами.

— Наверное, ты просто никогда не просила его правильно.

Под «правильно» я подразумеваю чаевые в пятьдесят тысяч. Филипп был упрям, но я бы заплатил и пять миллионов, чтобы увидеть улыбку на лице Майи прямо сейчас. Это стоило бы каждой копейки.

— Ух ты. Я когда-нибудь говорила тебе, что люблю тебя, Егор Князев?

Она смеется, но тут же замирает. Она часто говорила мне это раньше. Я никогда не воспринимал это как должное, и это всегда было чем-то особенным, но время, проведённое врозь, научило меня, насколько

особенным

это было на самом деле. Ненавижу то, как она смотрит на меня сейчас, словно думает, что совершила ошибку.

— Говорила, – быстро отвечаю. — Но я никогда не устану это слышать. Я тоже люблю тебя,

mi rosa

, и когда ты будешь готова, мы сможем всё обсудить.

Она кивает и опускает взгляд на воду. Когда она снова поднимает глаза, её улыбка возвращается.

— Если нам ждать еду ещё час, может, ты захочешь присоединиться ко мне? Здесь достаточно места для двоих.

Склоняю голову, изучая её черты. Она отвлекает? Просит меня присоединиться, потому что хочет избежать трудного разговора? Она прекрасно знает, что её обнажённое тело, прижатое к моему, – это верный способ отвлечь меня, даже если секса не будет.

— Пожалуйста? – шепчет она, её глаза сияют от невыплаканных слёз.

Блин, как я мог быть таким глупым? Она хочет, чтобы её обняли. Она хочет успокоения. Конечно, чёрт побери – её только что держали в заложниках целый день.

— Всё, что тебе нужно, малышка. — Поспешно раздевшись, скольжу в пространство за ней. Перекидываю её мокрые волосы через плечо, обнимаю её и позволяю ей устроиться. Она вздыхает, её тело расслабляется в моих объятиях.

— Как ты себя чувствуешь? – спрашиваю я.

— Я в порядке, кажется. Возможно, это накроет меня завтра или послезавтра, но сейчас я просто благодарна и чувствую облегчение. Это странно?

— Нет. — Целую её в макушку. — Я тоже чувствую благодарность и облегчение.

Среди множества других вещей. В основном гнев. Но с этим я разберусь завтра. А сейчас она – моя единственная забота. Чёрт, она всегда будет моей единственной заботой, и ей давно пора это знать.

— Когда Гладких сказал мне, что тебя похитили… когда я подумал, что никогда не… — Подавляю всхлип, не в силах закончить фразу. Не в силах выразить словами те тёмные уголки, куда завело меня собственное сознание.

— Знаю, – тихо говорит она, её рука лежит поверх моей.

— Нет, ты не знаешь, Майя. — Разворачиваю её к себе так, чтобы она сидела у меня на коленях, обхватив меня ногами. Мне нужно смотреть ей в глаза, когда я это говорю. Мне нужно, чтобы она понимала, насколько серьёзны мои слова. — Малышка, я никогда в жизни не был так чертовски напуган. Мысль о том, что я могу никогда больше тебя не увидеть… Боже, мне так жаль, что я оттолкнул тебя. Мне жаль, что я хоть на секунду подумал, будто я не тот, кто тебе нужен,

mi rosa

. Я был напуган тем, как сильно тебя люблю. Напуган тем, как сильно в тебе нуждаюсь.

Она моргает, и слеза скатывается по её щеке. Стираю её подушечкой большого пальца и обхватываю её челюсть ладонью.

— Я всегда буду всем, что тебе когда-либо понадобится, Майя. Что бы и когда бы тебе ни потребовалось. Это всегда буду я. Твой верный спутник. Другая половина твоего сердца и души. Навсегда.

Её нижняя губа дрожит.

— Егор…

— Я люблю тебя, Майя. Каждой чёртовой фиброй моего существа, я люблю тебя. Я отдал бы последний вздох, чтобы сделать тебя счастливой. Обещаю никогда больше не отказываться от нас, и если ты позволишь мне, я потрачу каждую секунду остатка своей жизни, доказывая тебе это.

Ещё одна слеза скатывается из уголка её глаза, и она отмахивается от неё.

— Ты уверен, что это не просто… — Её горло сжимается, когда она сглатывает. — Ты уверен, что это не просто реакция на произошедшее? Знаю, это было страшно, и я…

Прижимаюсь ртом к её губам и провожу языком по их линии, пока она не позволяет мне проникнуть глубже. Моя грудь сжимается от боли при мысли о том, что она сомневается в моих словах, даже если у неё были на то веские причины. Поэтому я показываю ей. Делаю именно то, чего хотел, когда увидел её привязанной к тому стулу, и вкладываю каждую каплю сожаления, тоски и любви к ней в этот единственный поцелуй. Стону в её губы и обхватываю её руками, притягивая к себе так близко, как только возможно. Её кожа, покрытая пеной, так легко скользит по моей. Словно она создана для того, чтобы идеально прилегать к моему телу. Словно мы вырезаны из одной звезды.

Лишь когда моя челюсть начинает болеть, а вода становится прохладной, я прерываю наш поцелуй. Она моргает, глядя на меня, её губы красные и опухшие. Провожу кончиками пальцев по её ушибленному глазу и проглатываю реку ярости, которая готова вырваться наружу при одной лишь мысли о чьих-то руках на ней.

Завтра. Я разберусь с ними завтра.

— То, что с тобой случилось, было тем самым пинком под зад, который мне был нужен, Майя. Возможно, я не лучший в выражении своих чувств, но поверь мне, они всегда были там. С того самого момента, как ты впервые улыбнулась мне, я был обречён.

Она улыбается мне, её прекрасные глаза полны слёз.

— Кажется, я влюбилась в тебя во время нашего первого танца. Я люблю танцевать.

— Знаю, малышка. И с этого дня мы будем танцевать вместе каждый день.

Она шевелится у меня на коленях, и мой член дёргается, прижавшись к ней. Она опускает взгляд, её ресницы трепещут, а на губах играет озорная улыбка.

Поместив указательный палец под её подбородок, приподнимаю её голову, пока она снова не посмотрит мне в глаза.

— Не обращай внимания. Всё, что мой член может чувствовать, – это твоё сексуальное обнажённое тело, прижатое к нему. Члены понятия не имеют, как «читать атмосферу».

По её лицу мелькает боль.

— Может быть, это ты не умеешь «читать атмосферу»? Тебе не нужно относиться ко мне по-другому, Егор. И ведь прошло так много времени.

Рычу.

— Я не собираюсь относиться к тебе по-другому,

mi rosa

. Но сейчас мы добавим ещё горячей воды в эту ванну, и ты позволишь мне вымыть твои волосы, а заодно и каждую другую часть твоего прекрасного тела. — Провожу поцелуями по её шее. — А потом ты поешь, и я позабочусь о твоём глазе.

Она выгибает бровь.

— А потом?

— Потом ты, скорее всего, уснёшь на диване, пуская слюни.

Она игриво шлёпает меня по груди, и я перехватываю её запястья, мои пальцы скользят по красным вмятинам, оставленными верёвкой, которой её связывали. Ненавижу, что они сделали это с ней. Ненавижу каждую мелочь, которую они с ней сотворили. Я собираюсь оставить на ней новые следы, когда она будет готова, отогнать этих призраков и начать писать нашу собственную историю.

Притягиваю её ближе, прижавшись губами к её лбу.

— Если, после того как ты съешь дюжину этих чёртовых пончиков-эклерчиков, ты не уснешь и всё ещё будешь этого хотеть, я буду трахать тебя жёстко, долго и глубоко, Майя.

У неё перехватывает дыхание.

— Обещаешь?

— Обещаю.

Глава 50. МАЙЯ

— Егор, — выдыхаю, когда он вытягивает из меня последнюю дрожь оргазма. Он доводил меня до пика так много раз, что я теперь будто полностью состою из жидкости. Кости стали гибкими, мышцы — ватными, и я едва могу произнести хоть слово. Кажется, единственное, что я помню, — это его имя, словно оно выгравировано на каждой клеточке моего существа.

Мы ели мексиканские пончики-эклеры из заведения "У Филиппа", разговаривали, нежничали. А потом, как и обещал, он брал меня жёстко, долго и глубоко. После — медленно и нежно. Затем довёл до оргазма губами и языком. Он целовал каждый уголок моего тела, ласкал каждый миллиметр, снова и снова повторяя, как сильно любит меня. Как никогда больше не отпустит. Каждое его прикосновение пропитано обещанием, каждая ласка — клятвой.

Я чувствую себя в безопасности. Обожаемой. Оберегаемой. Язык любви Егора всегда был чувственным, но теперь он добавил к нему слова, выражая свои чувства не только поступками, но и признаниями, которые проникают глубоко в душу.

Он подтягивается ко мне, устраиваясь рядом, и проводит ладонью по небритому подбородку, словно стирая следы страсти и блаженства.

— Боже, как же я скучал по этому, — говорит он, забираясь под одеяло и притягивая моё дрожащее, ещё не отошедшее от бури тело в свои крепкие объятия.

— Ого, какой ты романтик, — говорю, прижимаясь к его груди и вдыхая его пьянящий, мужественный запах. — Хотя… я тоже по тебе скучала. По всему этому.

Он тихо смеётся, и этот звук вибрирует в его широкой груди, проникая в меня, словно долгожданная мелодия. Как же я скучала по этому смеху! Слишком, невыносимо долго я его не слышала. Это самые счастливые мгновения с тех пор, как умерла мама, но волна грусти всё равно накатывает. Наши проблемы никуда не делись; они всё ещё таятся где-то под поверхностью, готовые в любой момент напомнить о себе.

Взгляд Егора говорит о том, что он тоже глубоко задумался, и его брови слегка нахмурены.

— Что теперь будет? — спрашиваю дрогнувшим голосом, боясь услышать ответ.

Он приподнимает бровь, пытаясь разрядить обстановку.

— Это, наверное, та часть, когда ты засыпаешь и пускаешь слюни.

— Я не это имела в виду, Егор.

— Знаю, — он целует меня в макушку и вздыхает. И, несмотря на все его недавние признания в любви, я готовлюсь к худшему, к каким-то сложным, болезненным решениям. — Думаю, как только ты придёшь в себя, нам стоит навестить мою семью, потому что они тоже безумно по тебе соскучились. А потом мы поедем в офис и объявим всему миру, что мы вместе.

Моё сердцебиение учащается. Неужели он действительно готов на такой шаг?

— Ты думаешь, мы должны рассказать об этом всём на работе?

Он кивает, его взгляд полон решимости.

— Я владею этой чёртовой фирмой. Если я не могу безумно, страстно влюбиться в свою сексуальную секретаршу, то кто тогда может?

— Но как же Вера? — Вера, сотрудница отдела кадров, мой личный кошмар.

Он смотрит на меня, хмурясь, и в его глазах появляется озорной блеск.

— Нет, Вере точно не позволено безумно, страстно влюбляться в тебя.

Щипаю его за бок и смеюсь, когда он пытается вывернуться.

— Да ладно, будь серьёзным. Я в ужасе от этой женщины.

— Не бойся, малышка. Я защищу тебя. Хотя… да, может быть, не от Веры. Она и меня чертовски пугает, — его наигранный, преувеличенный вздох заставляет меня рассмеяться ещё сильнее. Но затем его руки сжимают меня крепче, и он прижимается губами к моей макушке, произнося слова, которые я так отчаянно нуждалась услышать. — Не бойся ни Веру, ни кого-либо ещё,

mi rosa

. Никто больше никогда не причинит тебе боль. Обещаю.

Прижимаюсь ближе, стараясь максимально раствориться в его объятиях. Нет в мире места, где я чувствовала бы себя в большей безопасности, чем рядом с Егором.

— К тому же, Вера всё равно всё узнает, когда мы сменим твой адрес в личном деле, — бросает он так небрежно, словно говорит о погоде. Извиваюсь, пока не могу распутаться настолько, чтобы опереться подбородком на ладони и уставиться на его красивое, уверенное лицо.

— И почему это я должна менять свой адрес, господин Князев? — спрашиваю с вызовом, хотя сердце уже предвкушает его ответ.

Его глаза сужаются, в них читается твёрдость.

— Потому что ты ни за что на свете не вернёшься в свой жилой комплекс, где, очевидно, до сих пор ужасная охрана. — Открываю рот, чтобы возразить, но он прижимает палец к моим губам, не давая мне и шанса, и продолжает говорить. — И нет такого мира, в котором я проведу хоть одну ночь вдали от тебя, Майя. Ни единой. Ну, разве что, девичьи посиделки с подругами или что-то в этом духе. — Он пожимает плечами, как будто это само собой разумеющееся.

— Ты предлагаешь мне переехать к тебе? — мой голос едва слышен.

— Не предлагаю, госпожа Ильина, — он качает головой. — Требую. Я твой работодатель, в конце концов. Если ты проверишь мелкий шрифт своего контракта, уверен, ты увидишь, что всё это там прописано.

— А если нет? — приподнимаю бровь, чувствуя, как внутри разгорается игривое пламя.

Он тихонько мурлычет, а его глаза озорно поблёскивают, предвкушая мой ответ.

— Я затаскаю тебя по судам. — Он подмигивает.

Он серьёзно насчёт совместного проживания?

Конечно, серьёзно.

Этот мужчина не стал бы шутить о таком.

— Но ты же живешь в отеле, Егор. И даже если я не особо хочу возвращаться в свою квартиру, у меня теперь есть квартира мамы.

— Знаю. Но я недолго буду жить в отеле. Контракты на мой лофт на Арбате наконец-то прошли. Вот там мы и будем жить,

mi rosa

. Представь, будем соседями с самыми известными людьми Москвы.

Толкаю его в бок и смеюсь.

— Ну вот, это меня убедило! Но, Егор, если серьезно...

Он кивает, и я понимаю, что он думает на десять шагов вперёд. Что он уже продумал каждое возражение, которое я могла бы выдвинуть, и у него на каждое найдётся свой ответ.

— И если ты не готова продавать квартиру своей мамы, не делай этого. Не торопись, обдумай всё. Но когда будешь готова, ты могла бы сдавать её в аренду. Это может стать началом твоей собственной империи недвижимости.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Обдумываю его слова, и я вижу в них смысл, который проникает всё глубже. У меня нет никакого желания продавать дом своего детства, где прошла вся моя жизнь, но и оставлять пустым не хочу. Это хороший район, и было бы здорово, если бы новая семья наслаждалась им, наполняя его смехом и жизнью. Не могу же я ожидать, что Зоя Михайловна будет присматривать за квартирой вечно. И всё же, меня гложет лёгкое сомнение, привычная осторожность.

— Может быть, сейчас не самое подходящее время для такого большого решения. Наш переезд — это огромный шаг. Может, это немного… слишком быстро?

Он приподнимает мой подбородок, чтобы я смотрела прямо на него, и в его глазах нет ни тени сомнения. В этих глубоких карих глазах столько любви, столько нежности и решимости, что я буквально таю, забывая обо всех сомнениях.

—

Mi rosa

, я ждал тебя тридцать семь лет. Если уж на то пошло, это чертовски медленно.

Глава 51. ЕГОР

– Тебе нужна помощь? – спрашивает Тимофей Грановский, с надеждой глядя на меня. Все братья Грановские сложены как горы мускулов, настоящие громадины, но Тимофей выглядит особенно угрожающе.

Его старший брат Мирон кладёт руку на массивное плечо Тимофея.

– Разве он похож на того, кому нужна помощь?

Тимофей изучает меня, словно всерьёз обдумывая вопрос.

– Нет. Полагаю, нет. Просто захотелось поучаствовать в веселье.

Прошло два дня с тех пор, как мы спасли Майю. Два дня, когда я окружал её заботой, укутывал нежностью, забывая обо всём на свете в её объятиях, погружаясь в её тело без остатка. Два дня, чтобы вновь обрести друг друга, два дня, чтобы планировать наше будущее, которое я не мог дождаться начать.

Сегодня вечером ужин в доме моего отца, и Майя, как и вся моя семья, невероятно взволнована этим. Я тоже. Сейчас это кажется куда важнее, чем то первое знакомство, когда часть меня ещё сомневалась, смогу ли я вообще когда-либо посвятить себя кому-либо, принять на себя полную ответственность за другого. Но теперь я уверен как никогда в жизни.

Уверен в ней.

В нас.

Однако прежде чем приступить к чему-либо из этого, мне нужно покончить с одним делом.

Мы снова в заброшенной автомастерской в Ховрино, том самом месте, где её держали связанной, как заложницу. Трое из нас идут к дальней комнате, где я нашёл её, и наши ботинки хрустят по битому стеклу и чёрт знает чему ещё. Каждый шаг отдаётся глухим эхом в пустом, пропахшем сыростью и ржавчиной пространстве, и я чувствую, как внутри меня вновь поднимается волна холодной, расчётливой ярости. Это место пропитано её страхом, её болью. И я собираюсь очистить его.

– Вот, Егор, – говорит Мирон, придерживая для меня дверь. Он морщится, когда она сходит с петель, обнажая грязный дверной проём. – Небольшой подарок для тебя от моих братьев и меня. – Его голос ровен, но в глазах пляшут хищные огоньки.

Они понимают.

Они одобряют.

Внутри установлены переносные прожекторы, делающие помещение намного ярче, чем в тот последний раз, когда я здесь был. В центре комнаты сидят двое мужчин, привязанные к стульям. Рты у них заткнуты кляпами, и выглядят они абсолютно испуганными. Какими и должны быть. Их глаза мечутся, полные первобытного ужаса, а тела подрагивают, выдавая отчаянную, но бессильную попытку сдержать дрожь. Я вижу это, и ощущаю лёгкое, почти неуловимое удовлетворение, которое лишь усиливает мою решимость.

– Хочешь, мы останемся? – спрашивает Мирон. – На всякий случай. Их двое.

Бросая на него взгляд, и он поднимает руки в примирительном жесте.

– Без обид, дружище.

– Никаких обид. И можете оставаться. Возможно, вам даже понравится. – Мой голос ровен, но за ним скрывается стальная уверенность. Я не нуждаюсь в помощи. Я хочу сделать это сам.

– Чёрт, – говорит Тимофей, ухмыляясь мне и прислоняясь к стене. – Знал бы, прихватил бы попкорн. – В его словах читается предвкушение, почти звериное, которое я прекрасно понимаю.

Разминаю плечи и хрущу шеей. Это своего рода ритуал, подготовка, настройка.

– Вы меня не знаете, – начинаю я, склонившись над двумя связанными мужчинами, мои руки сжимаются и разжимаются, готовые к действию. – Но вы отняли у меня нечто. Нечто драгоценное. И теперь вы заплатите. Сначала я выбью из вас всё дерьмо. А потом, возможно, перережу вам глотки. Я ещё не решил. – Мой голос спокойный, монотонный, но каждое слово, произнесённое с такой холодной отстранённостью, режет воздух острее лезвия. Вижу, как их глаза округляются, как страх сковывает их, блокирую желание даже пошевелиться.

Вырываю кляп изо рта Йована Милошевича, и он тут же блеет.

– Какого чёрта, Мирон! Какого хрена! Стас знает об этом?

– Конечно, – отвечает Мирон, и на его губах появляется злобная улыбка. – Это была его идея, Йован. Ты слишком долго был занозой в нашей заднице, и на этот раз ты перешел черту.

– Откуда, блин, я мог знать, что эта тупая сучка была кем-то особенным?

Эти слова ударяют меня сильнее, чем любое физическое оскорбление.

– Сучка.

МОЯ Майя. Мой кулак сжимается, и я чувствую, как кровь стучит в висках.

С силой ударяю его по лицу, и весь стул с грохотом падает на пол. Звук удара эхом разносится по помещению, заглушая его скулеж. Опускаюсь на колени и подношу нож к одному из его свинячьих глазок, наблюдая, как зрачок расширяется от ужаса. Он бледнеет и начинает умолять, но я использую нож лишь для того, чтобы разрезать его веревки. Затем проделываю то же самое с другим ублюдком, его братом. Оба поднимаются, озираясь по сторонам, их испуганные глаза мечутся от меня к Грановским. Они свободны, но эта свобода лишь иллюзией, новым виток кошмара.

– Не беспокойтесь о них, – говорю ледяным и отчётливым голосом. – Они не будут вмешиваться. Беспокойтесь обо мне. –Делаю приглашающий жест руками, и в тот же миг понимаю, что они решили, будто смогут меня одолеть. Чёртовы дураки, оба бросаются на меня одновременно. И я почти чувствую к ним жалость. Моя ярость делает меня сверхчеловеком, превращая в неудержимую силу. У них нет ни единого шанса. Я чувствую, как энергия пульсирует в моих венах, как каждый нерв натянут до предела, готовый к взрыву.

Мы покидаем здание пару часов спустя. Странно выйти на солнечный свет, вернуться в цивилизованный мир. Мои спортивные брюки и футболка покрыты кровью, костяшки пальцев – в шрамах и опухшие, а над левым глазом красуется скверный порез. Но, как говорится в старой поговорке, вы бы посмотрели на других. Запах крови, въевшийся в кожу и одежду, кажется чужеродным под светом дня, но внутри я ощущаю лишь глухое, истощённое удовлетворение.

Другие парни выглядят очень плохо. На самом деле, они оба едва в сознании, а в случае с Йованом Милошевичем — лишился части уха. Я сломал им рёбра, пальцы, челюсти и скулы. Пролил кровь, разбил губы и порвал сухожилия. И всё же этого недостаточно. Желание убить их всё ещё горит во мне. И Грановские даже глазом бы не моргнули. Хоть они и сложные клиенты с юридической точки зрения, но уж точно те, кто помог бы избавиться от тела. Я, Егор Князев, юрист, миллиардер, человек, привыкший к контролю и порядку, сейчас ощущаю лишь примитивную, животную жажду возмездия. И это… почти пугающе.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

В конце концов, я не убил их. Или, возможно, убил. Может быть, им просто потребуется очень много времени, чтобы умереть. Я снова связал их обоих и заткнул кляпы обратно в их разбитые, беззубые рты, игнорируя крики агонии, которые всё ещё прорывались сквозь ткань. Мой взгляд был холоден и отстранён, когда я наблюдал за их мучениями. Это не было актом милосердия. Это было нечто куда более жестокое.

– Я ухожу, – сказал я, когда они оба уже были связаны и истекали кровью, их глаза молили о пощаде. – Закрою дверь этого здания и заплачу кому-нибудь, чтобы он повесил замок. Возможно, добавлю стальные двери и ставни на окна, чтобы сделать это место сверхнадёжным. Никто не войдёт сюда и не выйдет отсюда очень долго. Единственными живыми существами здесь будете вы и крысы. Я слышал, крысам нравится запах крови. Возможно, кто-то найдёт вас, прежде чем они доберутся до вас. Но опять же, возможно, и нет. – Я произнёс это ровным, почти академическим тоном, словно читал лекцию о последствиях. Каждое слово было тщательно подобрано, чтобы максимизировать их ужас. Это была моя версия правосудия.

Милошевич сумел ударить ногой по полу, и я бил его по лодыжке снова и снова, пока не убедился, что маленькие косточки там раздроблены. Затем я наступил на его ногу, просто чтобы показать, насколько серьёзны мои намерения. Слёзы лились из его избитых, опухших глаз, и он издавал приглушённые крики сквозь кляп. Он действительно выглядел неважно, когда я оставил его там. Я бы не удивился, если бы сердечный приступ настиг его раньше, чем крысы доберутся до него. Моя нога ощущала тупую боль, но удовлетворение от содеянного было куда сильнее.

Мы вышли и оставили их там без света, воды, еды и без возможности связаться с кем-либо или позвать на помощь. Грановские молчат, пока мы идём к нашим машинам. Тимофей протягивает мне большую пластиковую бутылку воды и несколько спиртовых салфеток. Они из тех мужчин, у кого такое дерьмо всегда под рукой. Это была негласная услуга, знак уважения, который говорит о многом.

Привожу себя в порядок.

– Спасибо, парни. Я ценю вашу услугу.

Тимофей смотрит на меня и качает головой.

– Ты что, действительно собираешься оставить их там?

– У меня нет с этим проблем. Они причинили боль человеку, которого я люблю больше всего на свете. Но если вы хотите вернуться и вытащить их, я не буду держать на вас зла. – Мой голос был абсолютно спокоен, лишён всякого сомнения.

Моя Майя.

За неё я готов на всё.

Абсолютно на всё.

Мирон цокает языком.

– Не думаю, что Стас захочет, чтобы такой беспорядок был найден, так что, скорее всего, мы вернёмся за ними утром. Но независимо от того, что мы с ними сделаем, они больше не побеспокоят ни тебя, ни твою девушку. – В его словах звучит окончательная, неоспоримая гарантия.

– Да. И, Егор, – говорит Тимофей, бросая на меня взгляд, в котором читается вновь обретённое уважение. – Ты же знаешь, мы спаррингуем с Кириллом каждое утро вторника и четверга, верно? Тебе бы стоило подумать о том, чтобы присоединиться к нам и выплеснуть немного этой агрессии. – Он смеётся, и я присоединяюсь к нему, позабавленный иронией: Тимофей Грановский, один из самых жестоких людей в стране, намекает на мои проблемы с гневом. У меня их нет. По крайней мере, как правило. Только когда кто-то трогает мою девушку. Тогда я становлюсь воплощением ярости.

Возможно, я всё же присоединюсь к ним. Хотя бы для того, чтобы поддерживать форму для секса.

С Майей.

В моих мыслях уже вырисовываются картины наших ночей, наполненных страстью, контролем и полным слиянием. Для этого требуется выносливость. И я готов к ней.

Глава 52. ЕГОР

— Теперь я понимаю, почему ты хранишь это здесь, — говорю Кириллу, глядя на картину мамы с пляжем.

Он подходит ко мне.

— Успокаивает, правда?

Киваю.

— Помогает сосредоточиться. Приводит в равновесие.

— Нервничаешь? Из-за сегодняшнего дня, я имею в виду? — спрашивает он, в его голосе слышится беспокойство.

Качаю головой.

— Нет. Мне, по правде говоря, не терпится выложить все карты на стол. И я более чем в восторге от возвращения моей секретарши. — Я, конечно, не добавляю, что уже трахнул её на своём столе этим утром. Клянусь, она надевает эти до неприличия соблазнительные наряды исключительно для того, чтобы сводить меня с ума, играть на моих нервах и испытывать мою выдержку.

Он прочищает горло.

— Как она?

Очевидно, он знает, что произошло с Майей две недели назад и что в этом были замешаны Грановские, но по юридическим соображениям я не стал вдаваться в подробности того, что именно случилось. Правдоподобное отрицание – наш лучший друг, когда ситуация становится по-настоящему мутной. Это вопрос безопасности, а не доверия.

— Она чувствует себя хорошо. Даже лучше, чем хорошо. Она просто невероятна, Кирилл.

Он одаривает меня понимающей улыбкой. Я, похоже, говорю тем же самым слащавым, подкаблучным тоном, каким он обычно рассуждает об Алине. Это раздражает и восхищает одновременно.

— И ты уверен, что она готова вернуться к работе? Потому что она может взять столько времени, сколько ей нужно. Елена даже может помочь тебе, если ты не хочешь ещё одну временную сотрудницу.

— Уверен. Её лицо зажило достаточно, чтобы она могла скрыть исчезающие синяки макияжем, и она действительно хочет вернуться в офис. Сказала, что сходит с ума, сидя дома. Я, к слову, тоже рискую сойти с ума. Она уже организовала лофт до последнего миллиметра, и это... обезоруживает. Мой мир, который всегда был под полным контролем, теперь подчиняется её порядку.

— Да уж, твои планы по обустройству вдохновили мою жену на новые идеи для нашего пентхауса. Они с Майей проговорили по телефону целый час вчера вечером, обсуждая палитры цветов. Теперь я мучительно осознаю, что существует бесконечное множество оттенков синего, и могу назвать по меньшей мере двадцать из них. — Он закатывает глаза, но в его тоне нет ничего, кроме нежности. Алина и Майя стали очень близкими подругами за эти несколько недель.

— Полагаю, лишь десять минут из этого разговора действительно касались палитр, а остальные пятьдесят они потратили на обсуждение того, как мы все поедем на Багамы следующей весной.

— Хм. Должно быть, я пропустил эту часть.

— Ты сейчас представляешь свою жену в бикини? — толкаю его в плечо.

— Чёрт возьми, да. — Мы оба смеёмся.

— В любом случае, слушать их болтовню о палитрах — это меньшее, что ты можешь сделать, учитывая, что мы присмотрим за Леонидом на этих выходных, — напоминаю ему.

Он зловеще ухмыляется.

— Ага. Спасибо за это, братишка.

Мы ещё несколько минут молча смотрим на картину, на её безмятежный сюжет, прежде чем он снова нарушает тишину.

— Итак, никаких сомнений в последнюю минуту по поводу сегодняшнего совещания?

— Нет. С меня хватит этих игр в прятки, этой лицемерной чуши. Это не какой-то мимолётный романчик с моей секретаршей. Это любовь. Я влюблён в женщину, которая по счастливой случайности оказалась моей секретаршей.

Кирилл вскидывает бровь, и его губы изгибаются в ухмылке.

— Я правильно расслышал? Егор Князев влюблён?

— Да уж, — говорю, ухмыляясь ему. — Это случается с лучшими из нас, верно? Но ты уверен, что тебя это устраивает? Я имею в виду, я никогда не спрашивал.

Он встречается со мной взглядом, и между нами проносится что-то неуловимое — понимание, многолетняя связь, нерушимая стена, которую мы строили вместе.

— Тебе не нужно спрашивать моего разрешения, Егор. Мы основали эту фирму вместе, и мы управляем ею вместе. Мы равны.

— Просто равны? Мне нужно напоминать, что я набрал на три балла больше тебя на адвокатском экзамене?

— Не испытывай судьбу, балбес. Увидимся на совещании. И да, прежде чем ты спросишь, я тебя прикрою.

ЧЕРЕЗ ЧАС в конференц-зале «Князев и Ко» собрались сливки общества — ключевые руководители из отдела кадров, службы офисного обеспечения и даже из чёртового отдела кейтеринга. Я не хотел повторять это дважды или, что ещё хуже, становиться объектом сплетен. Если мы объявим всё сразу, с этим будет покончено.

Быстро и решительно.

По-моему, это самый рациональный подход.

Лично меня ни капельки не волнует, что думает каждый из них. Но я знаю, что её — волнует. Майя, как правило, вообще слишком сильно беспокоится о чужом мнении. Её взгляд скользит по собравшимся, и она нервно облизывает губы. Чёрт, как же я хотел бы сам лизнуть эти губы. Она снова в этом платье с запахом, и даже под пристальным взглядом Веры я хотел бы наклонить её над этим массивным конференц-столом и глубоко войти в неё.

Встречаюсь с ней взглядом и смотрю сурово. Так, будто я её начальник, и она сделала что-то, что вывело меня из себя. Как только ловлю её внимание, беззвучно произношу:

«Я люблю тебя»

, и её лицо мгновенно озаряется улыбкой. Словно солнце вышло из-за туч, осветив весь зал.

Стираю дурацкую ухмылку со своего лица и поворачиваюсь к собравшимся. Разговоры затихают, когда я встаю перед ними.

— Уверен, вам всем любопытно, почему я собрал вас здесь сегодня, — говорю, изучая каждое лицо. — И я не займу слишком много вашего времени. Знаю, что все мы заняты. — Делаю паузу, давая им возможность пробормотать своё согласие. — Большинство из вас знает Майю Ильину, мою секретаршу.

Несколько человек кивают, некоторые слегка машут ей пальцами, а другие выглядят озадаченно.

Майя выглядит окаменевшей.

Чувствую её нервозность, но она держится.

— Майя Ильина и я теперь официально пара. Уточню: мы романтические партнёры. Мы парень и девушка. Моя женщина. Моя единственная.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Несколько человек выглядят шокированными, некоторые — приятно удивлены, и довольно много улыбок.

— Она ваша ЛЮБОВЬ ВСЕЙ ЖИЗНИ? — подаёт голос Артём, парень, отвечающий за кейтеринг.

Майя встаёт рядом со мной, её рука несмело проскальзывает в мою, застенчивая улыбка озаряет её прекрасное лицо.

Киваю и встречаюсь с ней взглядом. Кажется, будто мы единственные люди в этой переполненной комнате, и весь мир сузился до этого момента.

— Да, она определённо ЛЮБОВЬ ВСЕЙ ЖИЗНИ. Я знаю, существуют определённые правила и политика фирмы, и технически я её начальник. Поэтому, Вера — и все остальные — прошу считать это моим официальным уведомлением о том, что я состою в отношениях с Майей Викторовной. И если кто-либо из вас возражает против этого, я отсылаю вас к политике, которую только что решил откорректировать. Она называется: "Моё имя в названии компании, и я могу делать всё, что захочу". Есть у кого-нибудь вопросы?

Кирилл стоит в глубине комнаты, скрестив руки на груди. Он покачивает головой в притворном отчаянии, но я вижу, что он забавляется.

— Да, господин Князев. — Вера встаёт, и я не могу понять, хмурится ли она на самом деле или это просто её обычное выражение лица. — Могу ли я получить копию этой новой политики в письменном виде, пожалуйста?

Майя хихикает, и я делаю самый непрофессиональный выбор в своей жизни — по крайней мере, на глазах у свидетелей — и притягиваю её в свои объятия. Запечатываю её губы своими, и в ответ раздаётся хор свиста и одобрительных возгласов.

Чёрт, как же я этого хотел

. Вся моя расчётливость, весь мой контроль рушатся в этот миг, уступая место чистому, необузданному желанию.

— Запишите это в свою политику, Вера, — подаёт голос кто-то сзади, и моя девочка смеётся прямо в мои губы.

— Люблю тебя, — бормочу я.

Она отстраняется, оставляя меня бездыханным и жаждущим ещё. Моё тело протестует, требуя продолжения, но я вижу в её глазах вызов и игривость.

— Вам лучше приступить к работе, Егор Георгиевич. Похоже, у Вас есть новая политика, которую нужно написать.

Прижимаюсь губами к её уху так, чтобы никто не услышал.

— Мне понадобится, чтобы Вы записали под диктовку, госпожа Ильина. И это будет диктовка особого рода: медленная, глубокая, доводящая до предела... — Ощущаю, как её сердцебиение учащается, и знаю, что она поняла мой намёк. Границы стираются, и это именно то, что я хотел.

Её щёки вспыхивают румянцем.

— Конечно, господин Князев.

Глава 53. МАЙЯ

— Ты уверена? — спрашивает Егор, нахмурившись, и в его голосе слышится лёгкое сомнение.

— Да, Егор, уверена, — отвечаю, чувствуя прилив решимости. — И меня не обманешь. Я вижу, как ты возбуждён, как напряглись твои брюки. Знаю, что ты хочешь этого не меньше меня, чувствую это кожей.

Он медленно, широко улыбается. Такая улыбка превращает мой внутренний мир в расплавленную лаву, обжигая каждую клеточку, заставляя сердце биться в бешеном ритме. Это не просто улыбка, это обещание, вызов, абсолютное знание его власти надо мной.

— Конечно,

я

хочу этого. — Его голос густой, обволакивающий, он звучит как низкий, чувственный рокот. — Если бы моя воля, я бы держал тебя связанной постоянно,

mi rosa

. У меня был бы постоянный доступ к твоей киске, твоей заднице и твоему рту, и я бы держал твоё роскошное тело натянутым, готовым для моих игр двадцать четыре часа в сутки. То, что я этого хочу, не подлежит сомнению.

Так горячо, когда он говорит со мной так, когда его слова проникают в самые глубины моего существа, и на моих трусиках теперь определённо влажное пятно. Дыхание сбивается, кровь приливает к щекам. Знаю, почему он осторожничает, почему задаёт эти вопросы, и люблю его за это ещё сильнее. Его забота, его желание убедиться в моей готовности — это то, чего мне так не хватало, то, что отличает его от всех.

Медленно тяну за завязки, удерживающие моё платье с запахом, позволяя ему соскользнуть на пол, где оно расплывается лужицей у моих ног. Нижнее белье я сняла заранее, и теперь стою перед ним совершенно обнажённая, если не считать жемчуга на шее и едва заметной, но решительной улыбки на губах. Моя кожа покрывается мурашками от прохладного воздуха и предвкушения.

Его лицо темнеет, взгляд становится ещё более голодным, а «палатка» в брюках Егора ещё заметнее, подтверждая каждое его слово.

— Блин, Майя! — выдыхает он, и в его голосе слышится смесь удивления, восхищения и нетерпения.

— Егор, я хочу этого, — говорю отчётливо, чувствуя, как сила возвращается ко мне с каждым сказанным словом. — Со мной случилось травмирующее событие, и да, это было ужасно. Но по-настоящему ужасно было бы, если бы оно помешало мне наслаждаться жизнью. Наслаждаться сексом. Наслаждаться шибари. То, что мы делаем вместе, совершенно не похоже на то, что сделали со мной те мерзавцы. Быть связанной тобой — это ничто иное, как наслаждение: сладкое, сексуальное наслаждение. Я не собираюсь иметь никаких флешбэков к тому, что они сделали. Это не усугубит мою травму. Напротив, это поможет мне. Я хочу, чтобы последние следы от верёвок на моей коже оставил мужчина, которого я люблю и которому доверяю больше, чем кому-либо в этом мире. — Мои слова звучат как клятва, как манифест свободы.

Его взгляд медленно скользит по моему телу, горячий и тёмный, словно поглощая меня целиком. Он поднимается и, словно хищник, беззвучно надвигается на меня.

— Прости, — говорит он, его голос всё ещё низкий и хриплый. — Ты что-то говорила? Я отвлёкся, представляя тебя связанной и умоляющей о моём члене.

Он подмигивает, и лёгкая, но чувственная улыбка трогает его губы. Затем он берёт меня за руку и ведёт в спальню, где хранит свои верёвки. Ставит меня посреди комнаты и проводит руками по моей обнажённой коже, вызывая целую армию мурашек. Дрожу, пока он разглядывает меня с ног до головы, его взгляд оценивающий, а сам он прикусывает нижнюю губу, словно обдумывая каждую деталь. Мои соски твердеют в ответ на его пристальный взгляд, жадно требуя прикосновений.

— Ты планируешь что-то со мной сделать? — спрашиваю, голос мой тих и сбивчив от нарастающего напряжения.

Достав несколько верёвок разной толщины из большого деревянного сундука, где хранится всё его снаряжение, он очень нежно обвивает одну из них вокруг моей шеи, затем затягивает петлю так, что я ахаю, чувствуя лёгкое, но приятное давление. Он обхватывает ею мои жемчуга и, используя обе руки, притягивает меня к себе. Его рука опускается на мою обнажённую задницу, и он с силой, но без боли, прижимает меня к своим бёдрам.

— Именно так, моя маленькая плутовка, — шепчет он, его дыхание опаляет мою кожу. — И тебе понравится каждая минута, правда?

Киваю, прикусив нижнюю губу, задыхаясь от предвкушения, а волнение и желание скручиваются в тугой узел вдоль моего позвоночника, распространяясь по всему телу.

— Да, господин, — выдыхаю, и это звучит как абсолютное подчинение.

Он стонет, глубоко и протяжно.

— Ты ведь знаешь, что эти слова делают со мной?

— Да, господин. — Мои глаза закрываются в блаженстве.

— Боже, какая же ты непослушная девчонка. Может быть, я отшлёпаю эту прекрасную задницу, пока ты будешь связана. Хочешь, я сделаю это?

Он просовывает руку между моими бёдрами, и его пальцы играют с моей чувствительной плотью, нежно поглаживая и дразня, пока я не всхлипываю от удовольствия, теряя способность здраво мыслить.

— Я задал тебе вопрос, Майя. — Он обводит кончиком пальца мой влажный вход, дразня меня, заставляя корчиться от нетерпения.

— Да, пожалуйста! — выдыхаю, и он вознаграждает меня, проникая внутрь. Мои колени подгибаются, и я бы рухнула на пол, если бы он не держал меня, крепко обхватив за талию.

— Всегда такая влажная для меня, детка. — Его голос — низкий, властный рык, проникающий в каждую клеточку.

Прижимаюсь лицом к его груди и киваю, мои колени дрожат, пока он так медленно и искусно ласкает меня пальцами, что наслаждение вспыхивает в каждой клеточке моего тела, обволакивая меня с головы до ног.

— Егор, — всхлипываю, ногти впиваются в упругие мышцы его бицепсов, пытаясь удержаться на ногах.

— Знаю, детка. Ты такая узкая и влажная. Я буду играть с тобой всю ночь.

О, чёрт возьми. Мой оргазм нарастает быстро и яростно, ещё больше разжигаемый его дразнящими словами, его голосом, его прикосновениями. Цепляюсь за него, моё тело дрожит, пока он ведёт меня к краю, проникая глубже и сильнее, в то время как его большой палец скользит по моему жаждущему клитору, отправляя меня в бездну наслаждения.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Опускаясь с пика наслаждения, обмякаю в его руках, чувствуя полное изнеможение и блаженство. Он несёт меня к кровати и аккуратно укладывает. Его глаза темны и свирепы, когда он снова изучает моё тело, и в них читается неутолимый голод.

— Это всё было для тебя, детка, — говорит он, облизывая губы. — Теперь моя очередь.

Глава 54. МАЙЯ

НОВОГОДНЯЯ НОЧЬ

В доме Егора, где прошло его детство, сегодня царит смех. Здесь собрались все его братья, многочисленные родственники, и весь вечер прошёл в атмосфере веселья, изысканной еды и ещё более изысканного общества. Мне, единственному ребёнку, недавно потерявшей маму, нужно было привыкнуть к такому шуму, подшучиваниям, к тому, как они все подхватывают друг друга. Иногда я всё ещё чувствую себя немного застенчивой среди них, но мне нравится каждая минута.

Приближается полночь, а Кирилл и Алина куда-то исчезли. Возможно, они устали, или, может быть, заняты чем-то другим. Невозможно не заметить, как они не могут оторваться друг от друга.

Егор до этого долго разговаривал с Кириллом, и их беседа закончилась объятиями. Кажется, все в прекрасном настроении, и я наслаждалась знакомством с новыми людьми и тем, что провела немного времени с уже спящим малышом Леонидом. Через пару дней ему исполнится год, и я уверена, его родителям понравится ударная установка для малышей, которую мы с Егором выбрали. Я уже предвкушаю его первый «концерт».

Смеюсь, наблюдая, как Валентин демонстрирует, что он действительно может пройти по всей комнате на руках, а Дмитрий после этого протягивает ему пятитысячную купюру. Я бы не стала спорить с Валентином, когда дело касается чего-то безумного и необычного, и удивлена, что Дмитрий рискнул. Руслан лишь качает головой, глядя на их выходки, и снова утыкается в свой телефон. Судя по ехидной ухмылке на его лице, я бы поставила последний рубль, что он разговаривает с какой-то женщиной. Но с кем?

— Веселишься? — спрашивает Егор, приближаясь ко мне сзади. Он обнимает меня за талию и притягивает к себе.

Трусь о его тело и удовлетворённо улыбаюсь, когда чувствую, как его член мгновенно отзывается.

— Теперь — да. — На мне платье, завязывающееся сзади, и его руки весь вечер не давали ему покоя. Я и правда веду себя как настоящая искусительница сегодня вечером. Я точно знала, какую реакцию это вызовет у него.

— Не терпится снять с тебя это платье, — шепчет он мне в шею, заставляя моё сердце биться быстрее. — Оно очень сексуальное, но даже вполовину не так сексуально, как женщина, которая его носит. Ты чувствуешь себя озорной сегодня,

mi rosa

?

Поглядываю на него через плечо, мои щёки горят.

— Кажется, да, господин. Мне, наверное, нужно наказание.

Его член вздрагивает, и он стонет.

— Ты дьявольски, дьявольски порочная женщина. А теперь, пойдём со мной на улицу.

Держа меня за руку, он тянет меня за собой к огромному балкону, который тянется вдоль всего фасада дома. Он проводит нас через стеклянную дверь наружу, где перед нами открывается великолепный вид на огни города, раскинувшиеся вдалеке.

Хотя ещё не совсем полночь, по всему городу уже зажигаются фейерверки, разноцветные всполохи раскрашивают чернильно-чёрное небо мириадами искр.

— Это так красиво, правда? — бормочу я, зачарованная.

— Красиво, — отвечает он, поворачивая меня к себе. — Но даже вполовину не так красиво, как ты, Майя.

Он целует меня, его губы удивительно нежны. Его дыхание тёплое на моей коже, когда он шепчет:

— Я люблю тебя. До чёртиков. Не знаю, как я вообще жил без тебя.

Прежде чем успеваю ответить, он опускается на одно колено передо мной. Мои руки взлетают к губам, и я в недоумении смотрю, как он достаёт из кармана пиджака маленькую чёрную бархатную коробочку.

— О боже мой… — У меня перехватывает дыхание.

— Майя Ильина, — серьёзно произносит он, открывая коробочку. — Ты весь мой мир. Моё всё. В ночь нашей встречи я сказал, что никто никогда не сможет обещать вечность. Я ошибался, и это то, что я обещаю тебе сейчас — вечность. Окажешь ли ты мне честь стать моей женой? Пообещаешь ли ты мне вечность?

Слёзы льются из моих глаз, и когда начинается новый год, небо вокруг нас взрывается. Из дома доносятся возгласы, и до моих ушей доходит шум празднующего города. Ничто из этого не сравнится с тем, что я вижу в глазах Егора — любовь, преданность и обещание вечности.

Киваю, мои губы дрожат.

— Да. Конечно, да.

Ещё один хор возгласов, на этот раз сопровождаемый свистом, доносится из дома.

— Надень ей кольцо, пока она не передумала, братан, — кричит Дмитрий.

Егор одаривает меня сексуальным подмигиванием, прежде чем надевает миндалевидный бриллиант в платиновой оправе на мой палец. Быстро бросаю взгляд на свою новую семью. Все широко улыбаются, многие держат в воздухе бокалы с шампанским. Машу рукой, демонстрируя свой новейший аксессуар, а затем игриво поднимаю ногу, словно я звезда собственной романтической комедии, прежде чем снова обращаю внимание на Егора.

Мой жених. Моё всё. Он уже на ногах, и без промедления обнимает меня своими сильными руками и накрывает мои губы своими.

И снова свист и возгласы.

— Они такие чертовски любопытные. Неужели парень не может поцеловать свою невесту наедине? — бормочет Егор мне в губы. Но он улыбается, и я тоже.

Нас окружает море объятий от братьев Егора и Георгия, затем к куче присоединяются Алина, Тимур, Яна и Рита. Егора в конце концов оттаскивают Валентин и Дмитрий, и они поднимают его в воздух, словно он только что забил победный гол на школьном матче.

Георгий обнимает меня за плечи.

— Спасибо, Майя, — тихо говорит он, его серые глаза наполнены слезами.

— За что? — спрашиваю, смущенная. Конечно, не за то, что я согласилась выйти замуж за его сына. Это сбывшаяся мечта.

Он смотрит на своих сыновей, которые теперь все вместе. Кирилл и Руслан похитили Егора и выставляют его напоказ, как трофей.

— Из всех них я больше всего беспокоился, что Егор останется один. Никогда не думал, что кто-то сможет заставить его так улыбаться.

Мои собственные глаза наполняются слезами, когда я смотрю на своего будущего мужа, его голова запрокинута в смехе, когда он требует, чтобы братья опустили его, чтобы он мог вернуться к своей жене.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Я люблю его больше всего на свете, Георгий. Я бы умерла, чтобы сделать его счастливым.

Он берёт мою руку в свою и целует мои костяшки пальцев.

— Я знаю это, солнышко. И он тоже для тебя. Именно такой любви хотела моя Мария для всех своих мальчиков, но особенно для него. Если у вас больше двух детей, средний ребёнок всегда самый сложный, просто чтобы ты знала. — Он подмигивает.

Он намекает…? Румянец заливает мои щёки, но я не могу сдержать волнующей надежды, которая охватывает меня. Эти последние несколько месяцев вместе были вихрем веселья, свиданий и горячего секса, очень, очень много этого, и мы с Егором намекали на идею о детях. Я знаю, что он никогда раньше не представлял себе жизнь с детьми, но теперь он и не против, так что, возможно…

— Эй, пап, ты пристаешь к моей жене? — Глубокий, сексуальный голос Егора вырывает меня из мыслей, и я понимаю, что смотрю в лицо Георгию, загипнотизированная мыслью о том, чтобы снова сделать его дедушкой.

— Она ещё не твоя жена, сынок. Тебе лучше крепче держать её. — Он нежно целует меня в щёку и позволяет своему среднему сыну снова обнять меня.

— О, я намерен это сделать, — рычит Егор, крепко сжимая меня. — А теперь, разве вам всем не пора пить шампанское и есть канапе? — Он дёргает головой в сторону открытых балконных дверей.

Приняв его намёк, все возвращаются в дом, оставляя нас снова наедине. Егор целует меня в лоб.

— О чем вы с папой так увлечённо разговаривали?

Напеваю, обдумывая тактичный способ сказать ему, что его отец ожидает ещё внуков.

— Эм, о тебе и о том, какой ты невероятный.

Он смеётся, и его тёплое дыхание овевает мою кожу.

— Что-нибудь ещё?

Прикусываю губу, в животе порхает непривычная для меня нервозность. Во всяком случае, не такая. Он даёт мне такую уверенность во всём, но это огромный шаг, и он уже сделал один такой сегодня. Тем не менее, мы обещали друг другу всегда быть честными.

— Он сказал, что если у нас будет больше двух детей, то средний всегда самый сложный.

Затаила дыхание, ожидая его реакции. Его тёмные глаза блестят, когда он смотрит на меня.

— А, это понятно. — Прежде чем успеваю спросить, что это значит, он целует меня, и моё тело тает в его объятиях. Если он пытается отвлечь меня от «того самого разговора», то это, вынуждена признать, хорошо работает.

Когда он отстраняется, мы оба тяжело дышим.

— И просто для протокола, госпожа Ильина — скоро Князева… — Он прижимается губами к моему уху. — Я не могу дождаться, чтобы заделать тебе ребенка.

Мои колени подгибаются, но его хватка удерживает меня.

— Ты можешь сделать абсолютно всё, что угодно, что это зазвучит пошло?

Он пожимает плечами, уголок его губ приподнят.

— Это талант.

Цепляюсь за него, мои пальцы впиваются в мягкие лацканы его пиджака.

— Так ты хочешь детей?

Он щёлкает языком по нёбу и наклоняет голову в сторону.

— Егор?

Он смеётся, отбрасывая мои волосы с лица.

— Да, я хочу детей, Майя. Целое племя маленьких человечков, которые будут частью меня и частью тебя. То есть, надеюсь, в основном тебя, но, думаю, немного гена Князевых будет терпимо. — Он снова смеётся, и его тёмные глаза искрятся.

— Целое племя? — Изо всех сил стараюсь нахмуриться и притвориться шокированной, но у меня не получается, потому что я просто вне себя от счастья.

— Столько, сколько захочешь,

mi rosa

. Но, думаю, начнём с одного и посмотрим, что получится.

Обвиваю его шею руками и снова притягиваю его губы к своим.

— Я когда-нибудь говорила тебе, как сильно тебя люблю?

— Да, но мне гораздо больше нравится, когда ты это показываешь.

— Могу и показать. — Мурлычу слова и трусь о него, улыбаясь, когда чувствую, насколько он уже возбужден.

Он стонет и дёргает головой в сторону дома.

— Эта компания захочет праздновать нашу помолвку часами, и я не хочу лишать ни тебя, ни их этого удовольствия. Но знай: как только я останусь с тобой наедине… — Он рычит, не заканчивая фразу.

Едва касаюсь его губ, дразня обещанием поцелуя, прежде чем нас прерывает Георгий, кричащий, чтобы мы зашли внутрь для тоста. Егор драматично закатывает глаза.

Возвращаюсь в его родительский дом в новом году, уже не его девушкой, а невестой, с осознанием того, что ничто в этом мире не сможет заставить нас дрогнуть.

Это я и он.

Это мы.

Навсегда.

Глава 55. МАЙЯ

ГОД СПУСТЯ

— Хорошо, если это девочка, Анна-Мария? — говорит он, нахмурив брови и потягивая кофе.

Моя рука ложится на живот, на заметно округлившееся место, где живёт наш ребёнок. Мы решили не узнавать пол до его рождения, но чем ближе срок, тем сильнее мы чувствуем давление, чтобы выбрать имена.

— Мне нравится, — тихо говорю я. — И думаю, им бы тоже понравилось.

— Ты не думаешь, что это немного… Не знаю. Немного мрачновато?

— Нет, абсолютно нет. Они были нашими мамами. Мы любили их, и это наш способ отдать дань этой любви. Думаю, им бы тоже понравилось?

Егор кивает и слегка грустно улыбается. Он рассказал мне о своём последнем разговоре с матерью и о боли и вине, которые это причиняло ему многие годы. Я же смогла рассказать ему о своём опыте волонтёрства в больнице и о том, как я видела, как многие люди теряли чувство себя, приближаясь к смерти. Как лекарства воздействовали на их разум и какие возмутительные вещи они могли говорить. Но я также смогла искренне сказать ему, что несколько резких слов в конце никогда не перевесят любовь всей жизни. Что его мама не хотела бы, чтобы он мучил себя ни минуты дольше.

Я жду, когда Эмма поделится со мной своей частью истории, чтобы я могла предложить ей сочувствие, которого, я не уверена, что у неё когда-либо было. Как бы часто мы с Егором ни докучали ей приглашениями, она продолжает избегать семейных сборищ, но мне удаётся уговорить её на ужин примерно раз в месяц.

Эмма по-прежнему сохраняет свою непробиваемую броню светской львицы, но Ольга дала мне несколько советов, как пробить её, и я вижу, что они начинают работать. Если бы только у меня был друг, который мог бы дать мне советы, как исцелить брак Эммы и Руслана. Но это действительно им двоим предстоит выяснить.

Если смогут.

— Да, думаю, нашим мамам это понравится. — Он сжимает мои пальцы. — Это будет так, словно их частичка всё ещё с нами?

— Именно. Надеюсь, это будет девочка. У Кирилла и Алины двое мальчиков, нам бы не помешала немного женской энергии, чтобы сбалансировать весь этот тестостерон. Семье Князевых нужно женское прикосновение.

Его смех становится идеальным бальзамом для лёгкой грусти, которая часто сопровождает разговоры о наших мамах.

— Ты не ошибаешься. Мы все — хулиганы.

Не могу с этим спорить, поэтому и не протестую.

— Нам, наверное, скоро пора собираться. Рита сказала, что ужин будет ровно в шесть, а она не та женщина, с которой хочется поссориться.

Егор довольно мурлычет, прижавшись носом к моим волосам.

— Я уже упаковал машину. У нас ещё есть немного времени, прежде чем нам придётся отправиться в этот сумасшедший дом.

Обожаю свою большую семью. Мне понравилось проводить прошлые новогодние праздники с ними, и я рада снова увидеть их всех сегодня, но понимаю, что он имеет в виду. Здесь сейчас настоящий рай. Мы сидим на террасе нашего нового дома, укрывшись под отапливаемой крышей, увешанной гирляндами. Москва устраивает для нас представление: чистый белый снег блестит на крышах и тротуарах, а небо идеально тёмно-синее, несмотря на падающую температуру.

Егор накинул на наши плечи плед, и на обед у нас были свежеприготовленные пончики-эклеры от Филиппа. Наша собственная праздничная традиция.

— А если это мальчик? — спрашивает он. — Кирилл взял имена моего отца и деда, и я бы не хотел обременять ребёнка каким-нибудь заковыристым именем.

— Ни за что. — Качаю головой. Я даже не беспокоюсь, что нашего маленького ребёнка будут дразнить. Ни один ребёнок не заслуживает полного гнева шести мужчин Князевых просто за то, что дразнит одноклассника из-за его имени. — Лично я считаю, что Егор — прекрасное имя. Или, может быть, Демид?

Он злобно улыбается мне.

— Демид, — говорит он, — был человеком изысканного вкуса. Кстати о… Думаю, пришло время развернуть мой новогодний подарок. Ну, традиция и всё такое.

Качаю головой.

— Это не наша традиция. Мы разворачиваем один сегодня вечером, а остальные утром, как и в прошлом году.

Он тянет меня к себе на колени, уже расстёгивая пояс моего красного платья с запахом.

— Я говорю о том, что только для нас,

mi rosa

. Помнишь?

Воспоминание о том, как он раздевал меня догола и занимался со мной любовью под нашей огромной новогодней ёлкой непосредственно перед тем, как мы уехали к Георгию в прошлом году, вспыхивает в моей голове. Мои щёки пылают жаром, как и пространство между моих бёдер.

— О, ты не говоришь о настоящем подарке.

Он мурлычет, его грешные губы касаются кожи моей шеи.

— Да, говорю. Самый лучший подарок, который только может быть у мужчины — Вы, госпожа Князева.

Он полностью накрывает нас пледом, прежде чем расстёгивает моё платье и запускает руку в мои трусики.

— Мы будем делать это здесь? — Выгибаюсь навстречу удовольствию, которое уже приносят его пальцы.

— Только эту часть. Заставлю тебя кончить здесь, на нашем балконе, а потом занесу тебя внутрь, чтобы заняться с тобой любовью. Хочу, чтобы ты была полностью "развёрнута" для этого. И это только для моих глаз, верно?

Киваю, прикусив нижнюю губу, пока его пальцы умело касаются моего клитора. Он знает моё тело лучше, чем я сама.

— Ты принадлежишь мне, Майя, — рычит он собственнически.

— Да, Егор, — задыхаюсь, когда он погружает толстый палец внутрь меня. Это прямо сейчас — как все мои новогодние желания, сбывшиеся в одном флаконе. Я принадлежу Егору Князеву навсегда и даже больше.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 56. ЕГОР

Чёрт возьми, моя жена – самая сексуальная, самая невероятная женщина на этой планете. Она – воплощение желания, плоть и кровь, и каждый её вздох, каждое движение пронзают меня насквозь.

Поднимаю взгляд на неё из своей любимой позиции в мире – моей головы между её бедер, – и подмигиваю, когда наши глаза встречаются. В этом положении я чувствую себя одновременно подчинённым и властным, полностью погружённым в неё, но при этом контролирующим её наслаждение. Конечно, сейчас ей приходится приподниматься на локтях, чтобы я мог это сделать, ведь она на седьмом месяце беременности. Её щёки расцветают нежным румянцем от того, как сильно я только что довёл её до пика, и я клянусь, моё сердце готово разорваться от переполняющих меня чувств. Как, чёрт возьми, мне так дьявольски повезло? Ворваться на свадьбу Ольги Кошевой и Андрея было самым лучшим решением в моей жизни. Решением, которое изменило всё.

Мой мобильный вибрирует на прикроватной тумбочке – наверное, кто-то из братьев интересуется, выехали ли мы уже в дом отца. Мы успеем к ужину, но я хочу насладиться обществом моей жены ещё немного, побыть с ней наедине, в нашей приватной вселенной, где нет места чужим взглядам. Она давно уже является неотъемлемой частью семьи Князевых, её любят, её принимают, но сейчас, в этот момент, она моя и только моя. Моя собственническая жилка, и без того граничащая с одержимостью, когда дело касается её, лишь усилилась, стала ещё более неистовой с тех пор, как она стала моей женой и начала вынашивать нашего ребёнка. Я готов искалечить, убить и умереть за неё, не раздумывая ни секунды. Это не просто слова – это закон, выгравированный в моей душе.

– Егор, – стонет она моё имя, откидывая голову назад, между лопаток. Этот звук, этот призыв, всегда действует на меня как самый мощный афродизиак.

Медленно ползу вверх по её телу, оставляя дорожку поцелуев на её округлившемся животе – нашем общем творении, – прежде чем осторожно перекатить её на бок, чтобы я мог продолжить наше слияние с комфортом для неё. Хотя я подумывал продолжить нашу недавнюю традицию и овладеть ею рядом с нашей новогодней ёлкой, я всё же отношу её в постель. Ничего, кроме роскоши и максимального комфорта, для моей королевы, вынашивающей нашего наследника.

– Ты в порядке,

mi rosa

? – шепчу, чувствуя, как пульсирует кровь в висках.

Она кивает, прикусив свою пухлую нижнюю губу. Этот жест всегда сводит меня с ума, обещая невысказанные желания и дразня своей невинностью.

– Ты совершенна, – выдыхаю я. Провожу рукой по её животу. Меня постоянно поражает тот факт, что она растит нашего ребёнка внутри себя. В то время как большинство мужчин, вероятно, восхищаются чудом беременности, только когда наблюдают, как партнёрша на самом деле вынашивает человека. Только тогда до тебя доходит, насколько это по-настоящему поразительно и… священно. Не могу дождаться встречи с нашим ребёнком. Мальчик или девочка – для меня это не имеет значения; я просто хочу, чтобы ребёнок уже были здесь, с нами, в безопасности, под моей защитой.

– Вы и сами довольно совершенны, господин, – мурлычет она последнее слово, и мой член дёргается в ответ на прикосновение к её упругим, податливым ягодицам.

Легонько прикусываю её лопатку.

– Ещё немного дерзости, моя маленькая плутовка, и я свяжу тебя и накажу очень сурово. И тогда мы опоздаем на ужин. – В её глазах вспыхивает озорной огонёк – она знает, что я говорю о шибари, об искусстве, которое позволяет мне исследовать границы контроля и отдачи.

Она хихикает.

– Если бы я не так боялась Риты, я бы приняла это предложение, папочка.

Господин? Папочка?

Эта женщина пытается меня убить, клянусь. Она играет со мной, зная, как эти слова действуют на меня, как они разжигают во мне первобытное желание обладать и доминировать.

Утыкаюсь носом в её шею, вдыхая её сладкий аромат и купаясь во всём, что составляет её сущность. Её запах – это моя зависимость, мой якорь в этом безумном мире.

– Веди себя хорошо,

mi rosa

, – шепчу я. Медленно погружаю свой член в неё, и её тихие стоны заполняют комнату, отдаваясь эхом в каждом уголке моего сознания, подтверждая наше единение.

– Я люблю тебя, малышка, – бормочу, прижимая губы к её уху. – Чертовски сильно. Сильнее, чем когда-либо мог себе представить.

– Я тебя тоже, Егор.

Двигаюсь медленно, наслаждаясь ощущением её жаркой, тесной влаги, сжимающей мой член каждый раз, когда я снова погружаюсь в неё. Это не просто физическое удовольствие – это подтверждение нашей связи, нашей близости. И я снова и снова повторяю ей, насколько она невероятна, как сильно я её люблю. Я обещаю заботиться о ней и о нашем ребёнке, и о тех, кто, возможно, появится потом. Обещаю быть всем, что им когда-либо понадобится. Я обещаю ей вечность.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Эпилог. ЕГОР

СПУСТЯ ВОСЕМЬ МЕЯСЦЕВ

Лёгкий стук в мою дверь, а затем она распахивается, являя взору самое прекрасное зрелище во всей этой чёртовой вселенной. Весь мой мир: две мои невероятные девочки.

Майя держит пухлый кулачок нашей дочери на весу и машет им в воздухе.

– Привет, папочка.

Немедленно подхожу к ним, забираю Арию из рук мамы и прижимаю к себе. Анна-Мария – её полное имя, но уже через несколько дней после рождения она стала Арией, и почти шесть месяцев спустя это имя окончательно прижилось.

– Привет, мой маленький ночной монстрик-обжора.

Хотя я бы поклялся, что полюбить Майю сильнее, чем я уже любил, было невозможно, клянусь, каждый день, видя её в роли матери, я снова и снова теряю голову. Стать отцом… это не просто перевернуло мой мир с ног на голову – это выстроило его заново, самым лучшим образом. Прижимаюсь губами к мягким, тёмным волосам Арии, и она хихикает, устраиваясь поудобнее в сгибе моего локтя, теребя мою бороду. Её яркие, ореховые глаза сияют от счастья и так похожи на глаза Майи, что от них у меня замирает сердце. Кстати о ней – я обнимаю жену свободной рукой за талию и целую её.

– Я скучал по тебе, – бормочу, чувствуя, как её тело расслабляется в моих объятиях.

– Ты видел нас шесть часов назад, – говорит она, смеясь.

Отстраняюсь и драматично вздыхаю.

– Шесть часов – это слишком долго.

Она бросает взгляд через моё плечо на стопки бумаг на моём столе.

– Это дело всё ещё держит тебя в напряжении?

– Ага. – Притягиваю её ближе, так что Ария, теперь довольная, посасывающая свой кулачок, оказывается зажатой между нами.

Майя вскидывает бровь.

– Я могла бы помочь тебе с этим.

Её помощь была бы ценна, но это дело – последнее, о чём я сейчас думаю, когда речь заходит о том, какую помощь я хочу от неё. Будь мы наедине, я бы мог предложить куда более заманчивые занятия. Впрочем, у неё есть дела поважнее, чем я или это дело. Точнее, одно главное дело — забота о нашей дочери. У неё осталась ещё одна неделя декретного отпуска, прежде чем она вернётся на работу, и я, чёрт возьми, считаю каждую минуту до того момента, как она снова станет моей секретаршей. Даже если это будет частичная занятость с разделением обязанностей с Иваном, парнем, которого Майя нашла себе на замену, прежде чем уйти в декрет. Поначалу я был скептичен, но он почти так же эффективен и компетентен, как и она. Очевидно, ей не обязательно работать, но она хочет, а мой отец на седьмом небе от счастья при мысли о том, что будет присматривать за внучкой три дня в неделю.

Прижимаюсь носом к волосам жены и глубоко вдыхаю её аромат.

– Как бы я ни хотел этого, не уверен, что Арии это покажется столь же захватывающим.

Она наклоняет голову и смотрит на меня, её сморщенный носик делает её ещё очаровательнее, чем раньше.

– Полагаю, что нет. – Она снова бросает взгляд на мой стол и тяжело вздыхает. – Но я скучала по этому, Егор.

Да, и я тоже, детка. Порочные мысли о том, что я вытворял с ней на этом столе, внезапно прерывает стук в дверь.

– Да? – зову, ожидая увидеть Кирилла. Иван редко прерывает, когда Майя и Ария здесь. Но когда дверь открывается, я вижу лицо моего младшего брата.

Он приподнимает одну бровь, его губы изогнуты в улыбке.

– Я слышал, здесь моя самая любимая девочка во всём мире.

– О, Валентин, ты льстишь мне. – Майя хихикает и хлопает своими тёмными ресницами.

Моя маленькая плутовка.

– Держи себя в руках, – приказываю, ощутимо шлёпая её по упругому заду.

Валентин тоже смеется.

– Как бы сильно я тебя ни любил, я говорил об этой малышке. – Он забирает Арию из моих рук и подбрасывает её в воздух, и она визжит от восторга, улыбаясь своему дяде.

Потребовалось мгновение, чтобы мой мозг обработал увиденное: Валентин сегодня в классических брюках и белой рубашке. Это настолько необычно, словно он вошёл, куря что-то запретное. Ну, может, не настолько шокирующе, но всё же.

– Что за одежда? – спрашиваю, слегка толкая его в плечо. – У тебя судебное заседание, о котором ты нам не сказал?

Он смотрит на свой наряд и улыбается.

– Расскажу позже.

Я бы забеспокоился, если бы он не выглядел таким счастливым и расслабленным. Возможно, это потому, что он держит Арию, но я так не думаю. Хотя он, безусловно, обожает свою племянницу и племянников, мой младший брат также человек, у которого душа нараспашку. Уверен, я бы почувствовал, если бы он был в беде.

Майя прижимается головой к моей груди и наблюдает, как Ария и Валентин корчат друг другу рожицы.

– Звучит захватывающе, Валентин.

– Так и есть. Я зашёл к Кириллу, а потом собирался зайти к вам. – Это само по себе не является чем-то необычным. Валентин – частый гость в нашем лофте, но, похоже, у него есть важные новости.

– Всё в порядке, Вал? – не могу не спросить я.

– Да. – Он бросает взгляд на стопку бумаг на моём столе. – Похоже, ты завален работой по уши, – констатирует он. – Как насчёт того, чтобы я отвез Арию к вам? Могу начать готовить ужин, пока Майя поможет тебе разобраться с этой кучей стресса на столе. Просто смотреть на неё – у меня уже голова болит, чувак. – Он подмигивает мне, и в его глазах читается полное понимание: он прекрасно знает, что документы – последнее, о чём я думаю, если вот-вот останусь наедине с женой в своём кабинете.

Майя визжит и складывает ладони.

– Звучит идеально.

Прижимаю её крепче, но продолжаю смотреть на брата.

– Только если ты не будешь готовить рагу из маша или что-то подобное, братишка.

Валентин фыркает.

– Ты, блин, обожаешь моё рагу из маша, и ты это знаешь. Но вообще-то, я думал попробовать новый рецепт марокканского ягнёнка.

У меня уже слюнки текут. Все мы, мальчики Князевы, умеем готовить – наша мать на этом настаивала, – но Валентин – настоящий гений кулинарии. И да, даже его рагу из маша, чёрт возьми, восхитительно, хотя я никогда не признаюсь в этом вслух, даже под пытками.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Пожимаю плечами, притворяясь равнодушным.

– Думаю, я мог бы съесть немного ягнёнка.

– Ого! Как щедро с твоей стороны, братишка. – Валентин закатывает глаза, но они мерцают весельем. Он знает, как сильно я люблю, когда он рядом – и как я не могу оторвать рук от своей жены. Поэтому он знает, как я благодарен ему сейчас. – Это её коляска снаружи, верно?

Майя кивает.

– Её сумка внизу, и её нужно будет покормить примерно через полтора часа. В холодильнике много сцеженного молока.

Валентин перекладывает Арию в изгиб своей руки и прижимается носом к её носику.

– Не волнуйся, милая. Мы не пропустим твой ужин. – Он снова смотрит на меня и приподнимает брови. – Ужин будет готов примерно в восемь, и я могу уложить эту маленькую плюшку спать, если понадобится. Потратьте столько времени, сколько нужно.

– Мы будем дома до того, как Арии пора спать, – уверяю его. Я пропустил всего два её укладывания с самого рождения, и то только потому, что увёз Майю на ночь в нашу годовщину свадьбы, а потом она сделала то же самое на мой день рождения.

– Как скажешь, братишка. – Он одаривает меня самодовольной ухмылкой. – Увидимся позже.

Майя и я осыпаем щёчки Арии поцелуями, затем наблюдаем, как она, хихикая, подпрыгивает в объятиях моего младшего брата. Как только дверь за ним закрывается, я запираю её.

– Это действительно необходимо, господин Князев? – спрашивает Майя, её голос – соблазнительное мурлыканье.

Кладу руки ей на бёдра и оттесняю её назад к моему столу.

– Очень, госпожа Князева.

– Но мы же работаем только над делом, верно? – Она хлопает своими тёмными ресницами.

Ее бёдра касаются края моего стола, и я пользуюсь возможностью провести носом по нежной линии её шеи. Её аромат заполняет мои лёгкие, и мой член мгновенно отзывается, напрягаясь и требуя свободы из плена брюк.

– Детка, я впервые за несколько недель остался с тобой наедине в своём кабинете. Мы не будем работать над делом.

Кусая губу, она бросает обеспокоенный взгляд через плечо.

– Но это выглядит так…

– Майя. – Прерываю её, прежде чем слегка прикусить её шею в знак предупреждения. – Я разберусь с этим. У меня есть ещё три дня на подготовку. Попрошу Ивана помочь мне, если понадобится. – Мои руки находят шнуровку на её летнем платье, и одно лёгкое движение правой рукой – и ткань распадается.

– Егор… – бормочет она слабый протест, хотя и запрокидывает голову для меня.

Скольжу губами и зубами по её коже, вниз по ключицам и к её великолепной груди.

– Я скучаю по тебе здесь,

mi rosa

.

– Я тоже скучаю по этому, но я действительно не должна отвлекать тебя, пока ты так занят.

Мурлыча в её теплую плоть, стягиваю её платье ниже плеч и начинаю спускать его к бёдрам.

– То есть, я могу навлечь на тебя неприятности, – мурлычет она, смещая бёдра с края моего стола и позволяя платью упасть лужицей ткани к её ногам.

– Мммм. – Продолжаю целовать её шею, пока проскальзываю рукой под её трусики.

Она стонет, когда я нахожу её клитор, и описываю круги кончиком пальца по чувствительному бутончику.

– Егор, ты вообще меня слушаешь? – Её голос мягкий и прерывистый.

Опускаюсь на колени, не отрывая губ от её кожи.

– То есть, я слышу, как ты говоришь,

mi rosa

, но я здесь немного отвлёкся.

Цепляю пальцами за резинку её трусиков и медленно стягиваю их по её ногам, издавая животный стон, когда меня накрывает волна аромата её влажной киски.

– Ты уже влажная для меня, Майя?

Она проводит руками по моим волосам.

– Всегда, господин.

Чёрт. Мой член теперь твёрже железа, и я нуждаюсь в ней больше, чем в глотке воздуха.

– Блин. Я никогда не насыщусь тобой. – Поднимаю её на свой стол и развожу её бедра для себя. Мои глаза упиваются видом её влажной, зовущей киски, уже блестящей для меня. Провожу пальцем по её влажному центру и показываю ей. – Похоже, это взаимно.

Её щеки заливаются очаровательным румянцем. Несмотря на все те разы, когда я погружался в эту женщину, связывал её и держал в своей власти, и даже после того, как я видел, как она вынашивала и родила нашу невероятную малышку, я всё ещё могу заставить её краснеть, как девственницу, и это никогда не надоест.

Она прикусывает пухлую нижнюю губу, её глаза сияют, пока она терпеливо ждёт того, что, как она знает, я собираюсь ей дать. Как бы я ни наслаждался, доводя её до грани время от времени, её наслаждение всегда мой главный приоритет. И ласкать её – это моё самое любимое занятие во всем мире. Но мой пульсирующий член торопит овладеть ею, и как можно скорее. Прижимаю язык к её входу и провожу её по всей длине, улыбаясь, когда она стонет моё имя в экстазе.

Наслаждаясь, втягиваю её набухший клитор в рот и обвожу его языком, пока погружаю в неё два пальца. Она запрокидывает голову, упираясь ладонями в мой стол, и вскрикивает, извиваясь под моим лицом. Я люблю, что она нуждается во мне так же сильно, как и я в ней. Моё почти постоянное, всепоглощающее желание обладать этой женщиной ничуть не уменьшилось с того момента, как я впервые поцеловал её. На самом деле, моя потребность в ней только возросла, превратив меня в одержимого мужчину. И я бы не хотел, чтобы было иначе.

– О, мой… Егор, – стонет она, когда я подвожу её близко к грани, её пальцы запутываются в моих волосах, а бёдра дрожат.

– Кончай, детка, – рычу, и моя хорошая девочка взрывается вокруг меня, её тело дрожит, когда она находит своё освобождение.

Удерживая её одной рукой, встаю и высвобождаю свой ноющий член из плена брюк. Она обвивает ногами меня, притягивая ближе, пока головка не касается её влажного входа.

Мои глаза встречаются с её, и в них – вся невысказанная история.

– Я хотел овладеть тобой на этом столе с того самого момента, как ты впервые ступила в этот кабинет, Князева. Ты ведь это знаешь?

Она вдыхает, всё ещё восстанавливаясь после оргазма, и одаривает меня кокетливой улыбкой.

– Я так и подозревала, шеф.

Рыча, хватаю её за бёдра и одним плавным движением проникаю в неё.

– Я буду овладевать тобой на нём каждый день, когда ты вернёшься на работу. Каждый. Чёрт. Возьми. День. – Подчёркиваю каждое слово мощным толчком бёдер, наслаждаясь ощущением того, как её тесная, обволакивающая влага сжимает мой ствол.

Она обвивает руками мою шею, цепляясь за меня.

– Обещаешь?

Прижимая губы к её лбу, глубоко вдыхаю. Как, блин, мне так невероятно повезло? Я вспоминаю момент, когда впервые увидел её. То одно решение, ворваться на свадьбу, чтобы поговорить с ней, изменило мою жизнь до неузнаваемости. Она дала мне всё, что я когда-либо хотел: свою любовь и непоколебимую поддержку, своё сердце, нашу дочь. Она – моё начало и мой конец.

– Обещаю,

mi rosa

.

КОНЕЦ

ОНИ ГОВОРЯТ, ЧТО ЛЮБОВЬ — ЭТО ВСЁ, ЧТО НУЖНО.

НО ЧТО, ЕСЛИ ЛЮБВИ УЖЕ НЕ ХВАТАЕТ?

Руслан Князев — миллиардер, наследник империи КнязевТех, человек, привыкший побеждать. Но есть одна вещь, которую он не может контролировать: свой собственный брак.

Двадцать лет страсти, боли и невысказанных слов. Двадцать лет, в течение которых его жена, Эмма, постепенно исчезала за безупречной маской светской львицы. Они обожали друг друга — пока обиды, непонимание и трагедия не возвели между ними стену.

Теперь они стоят по разные стороны кабинета адвоката, обсуждая развод.

Но разве можно просто стереть два десятилетия? Разве можно забыть, как её улыбка заставляет его сердце биться чаще? Как её тело отзывается на его прикосновения, даже когда они ненавидят друг друга?

И тогда они совершают нечто безумное.

Они начинают тайный роман — прямо посреди бракоразводного процесса.

???? Готовы ли вы узнать, чем закончится эта опасная игра?

Конец