В объятиях тёмного короля

Двадцать лет назад...

Моя новая соседка Саша оказалась права - чудовища действительно существуют. Каждую ночь я слышу его размеренное дыхание, медленное и угрожающее, словно он готовится к нападению, но он никогда не решается выйти на свет. Я была уверена, что переезд в новую страну и новый дом изменит всё, но… увы, он переехал вместе со мной.

У всех чудовищ есть привычка прятаться под кроватью, но моё прячется в шкафу. Даже новый шкаф не изменил ситуацию. Я всегда укрываюсь под одеялом, веря, что здесь он не сможет меня найти. Пару дней назад мне исполнилось шесть лет, и новый муж моей матери сказал, что я уже стала взрослой. Он считает, что теперь я могу самостоятельно доехать до конца улицы на велосипеде, не нуждаясь в присмотре взрослых. Значит, пришло время сделать шаг навстречу своему страху и посмотреть на него лицом к лицу.

Собравшись с духом, я делаю глубокий вдох и подхожу к шкафу. Днем я не боюсь открывать его, ведь в светлое время суток его там нет. Но как только зажигается луна, я снова чувствую его пристальный взгляд на себе.

Осторожно поворачиваю ручку, а затем резко распахиваю дверь.

Из темноты на меня устремляются два разномастных глаза - один голубой, другой зелёный.

— Беги, — шепчет мне кто-то из темноты шкафа. — Но как бы быстро ты ни бежала, я всё равно найду тебя, я всё равно доберусь до тебя. И ты станешь моей.

Я вскрикиваю так громко, что звук разносится по всему дому, и в панике мчусь прочь.

Коридор пролетает мимо. Лестница. Я пробегаю через гостиную, мимо прихожей и выбегаю в сад, где холодный воздух обжигает моё лицо. Мое сердце стучит в груди так, будто хочет вырваться на свободу, а страх сжимает горло, лишая меня возможности дышать.

“Саша была права! Саша действительно была права!” — пронзительная мысль проносится в моей голове.

В этот момент на мое плечо ложится чья-то рука, и, хотя внутри меня бушует паника, крик застревает в горле, не находя выхода. Страх парализует все мое тело, оставляя лишь безмолвие.

Дышать. Мне нечем дышать. И если он решит меня убить, я даже буду ему благодарна.

— Девочка моя, — слышу встревоженный голос матери. Она говорит мне на нашем родном языке. — Ангелина.

Я решаюсь обернуться, и, если бы у меня было достаточно воздуха в легких, я бы разрыдалась в голос.

— Тебе опять приснился страшный сон? Это всего лишь сон, малышка, — мягко говорит она, осторожно обхватывая мои холодные руки. Она замечает, как я пытаюсь вдохнуть, ловя воздух ртом, будто выброшенная на берег рыба. — Сделай вдох, пожалуйста! Всего один вдох!

Мои короткие, прерывистые вздохи не дают мне расслабиться, а ровно дышать я уже не могу.

Я слышу всхлип матери и вижу ее тревожный взгляд. Рядом присаживается отчим.

— Я досчитаю до пяти, а на пятом ты сделаешь глубокий вдох, хорошо? Один, два, три, четыре и…

— Пять, — тихо произношу я, наконец глубоко вздохнув.

— Умница, — шепчет мне на русском моя мать, крепко прижав к себе.

С этого момента приступы остановки дыхания станут неизменными спутниками в моей жизни, и будут приходить каждый раз в момент страха и тревоги. И я забуду те разноцветные глаза, но только до тех пор, пока не встречу их вновь…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

АНГЕЛ

Мои руки трясутся, а сердце стучит так громко, что кажется, его слышат все вокруг. Я пытаюсь сделать глубокий вдох, но воздух будто застревает в горле. В голове проносятся десятки вопросов.

Что, если я запнусь?

Что, если ляпну глупость?

Или просто не смогу связать и пары слов от волнения?

Нервно прикусываю нижнюю губу, абсолютно позабыв о том, что мои губы ярко-красные, и что мне нужно быть крайне осторожной - ведь нет ничего капризней алой помады. Сладкий, металлический вкус заполняет мой рот, и я снова кусаю себя за губу, в то самое место, где плоть уже повреждена.

Больно. Нет ничего мучительнее, чем вонзаться в рану, которая уже кровоточит.

Оглядываюсь по сторонам, пытаясь найти утешение в лицах собравшихся людей, но их улыбки кажутся мне далекими и неясными. Быстро поправляю свои волосы, но они снова выбиваются из прически, и я чувствую, как потеют ладони.

— Ты готова? — слышу я голос моего агента Ники у себя за спиной. Она быстро поправляет мне выпавшую прядь волос, и наши взгляды пересекаются.

В её серых глазах мечется беспокойство, как мотылёк, запертый в банке.

— А кто устроил этот вечер? — спрашиваю я, пытаясь отвлечься от страхов, которые сжали все мои внутренности в грубых тисках.

— Какой-то фанат! Он захотел остаться анонимным, — отвечает она, и я киваю, но отделаться от мысли, что это очень странно не могу.

Моя тревога усиливается, и Ника, заметив это, берёт меня за руку.

— Один... два, три...

Мы вместе считаем до десяти, чтобы справиться с приступом панической атаки. И когда я вновь могу дышать полной грудью, Ника подсказывает мне, что нужно пройти в центр зала и сесть в кресло рядом с огромным баннером, на котором изображены главные герои из моей последней книги.

— Удачи, — шепчет мне Ника и быстро отходит в сторону.

Не упеваю ничего ответить и сразу же теряю ее образ в толпе собравшихся людей.

"Нет, не уходи" — хочу выкрикнуть я ей, но вместо этого делаю глубокий успокоительный вздох и еще несколько шагов вперед.

Тоненькие шпильки моих туфелек начинают отбивать неуверенный ритм на дорогой мраморной плитке. Я не люблю ходить на каблуках, но Ника уверила меня, что мое черное шелковое платье на тоненьких бретельках нужно было обязательно разбавить красными лаковыми туфлями на высоких шпильках.

И я как всегда просто доверилась ей.

Подхожу к тому самому месту, на которое указала мне Ника и медленно опускаюсь в кресло. На меня устремляются десятки глаз неизвестных мне людей и я ощущаю, как кровь приливает к моим щекам. Я никогда раньше не проводила автограф-сессии. И, сказать честно, я немного себе иначе это представляла. Больше, как тихую встречу в небольшом книжном магазине, но кто-то решил устроить для меня помпезный приём с фуршетом и высокими башнями из бокалов с шампанским. И этот кто-то предпочёл остаться в тени. Однако я отлично знаю, что бесплатный сыр только в мышеловке, и мне вовсе не хочется оказаться мышкой. У них слишком короткая жизнь.

"Один, два, три," — мысленно повторяю, стараясь успокоиться, и как только ком в горле становится мягким и менее ощутимым, наконец решаюсь начать.

— Рада нашей встрече, — неуверенно произношу я, прервав затянувшееся молчание.

В этот момент раздается быстрое щелканье, а вспышхи фотоаппаратов начинают ослеплять меня. Я стараюсь сохранить спокойствие, но вот только улыбка получается неестественно широкой - завтра я буду краснеть еще сильнее, когда увижу сотни своих неудачных фотографий в на бескрайных просторах интернета.

Как говорят, пишу я хорошо, но вот общаюсь с людьми - слишком плохо. Поэтому, когда незнакомые мне люди начинают подходить ко мне и фотографироваться, единственное, что мне хочется - это провалиться под этот дорогой мраморный пол.

— Ангелия Вереск! — восклицает одна из девушек. — Как же здорово познакомиться с вами лично!

Она протягивает мне в руки мою книгу “Пленница клана”.

Два года назад, когда я начинала работу над историей Анны и Сальваторе я была уверена, что это будет провал, а получилось все совсем иначе. История про девушку, которая влюбилась в наследника мафиозного клана и познала настоящую любовь с ним, всего за пару месяцев взорвала все читательские площадки.

— Хлои, — говорит девушка свое имя и именно в этот момент я осознаю, что не взяла с собой ручку.

Суматошно кручу головой по сторонам, в поисках Ники, ведь знаю, что в её сумочке можно отыскать буквально всё, но из-за яркого света софитов, мне ничего не удается разглядеть дальше кончиков острых носов моих туфелек.

— Извините, — еле слышно шепчу я девушке, которая с довольным видом стоит напротив меня. — У вас случайно нет…

Не успеваю я закончить предложение, как перед моим лицом появляется ручка. Хотя, нет! Я бы это назвала настоящим произведением искусства. Черная перьевая ручка с позолоченным наконечником и золотыми вензелями. На ней выгравирована надпись.

“Sangue. Onore. Vendetta.”

Кажется, это итальянский. А может латынь...

Ее держит перед моим лицом крупная мужская рука. Я отвожу взгляд от ручки, поднимаю глаза к лицу "моего спасителя" и выпадаю в осадок. У него глаза разного цвета. Один небесно голубой, второй ядовито... зелёный. Гетерохромия - редкое явление. Настолько редкое, что я впервые встречаю в своей жизни такого человека. Я так заворожена его глазами, что всё остальное вокруг просто расплывается, а в голове крутиться мысль лишь о том, что где-то я слышала, что у людей с такой особенностью, как у него, две души.

— Благодарю, — тихо шепчу я, взяв в руки ручку. Она холодная на ощупь.

Он не отвечает мне и, кажется, погружается в свои мысли, но я чувствую, как его взгляд скользит по моему лицу, детально изучая.

— Хлои, — отвлекает меня женский голос.

— Да, да, — быстро отвечаю я и старательно вывожу свой автограф.

— Спасибо, — визжит девушка в ответ, крепко прижимая книгу к своей груди, а потом просит сделать фотографию со мной.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Улыбаюсь ей в ответ, стараясь запомнить этот момент, но в глубине души меня не покидает ощущение недосказанности. Я незаметно оглядываюсь, ищу "моего спасителя" среди толпы, но он словно растворился в свете софитов, исчезнув так же быстро и незаметно, как и появился.

Я снова перечитываю надпись, выгравированную на ручке.

“Sangue. Onore. Vendetta.”

Я не знаю перевода, но эти слова заставляют меня поерзать на месте - мне беспричинно становится страшно. Мое сердце начинает биться быстрее, а по спине пробегает холодок. Я пытаюсь сосредоточиться, но у меня ничего не выходит.

— Дороти! — слышу я женский голос, но не обращаю на него никакого внимания, будто он доходит до меня издалека. — Прошу вас, мисс Вереск, Дороти!

— Что? — наконец, отвлекаюсь от своих мыслей.

— Моё имя Дороти, — повторяет девушка, и я замечаю, как её глаза сверкают от волнения. И я знаю, что мои тоже сверкают, но от расстерянности.

— Ваше имя? — переспрашиваю я.

— Да. Пожалуйста, подпишите книгу.

— Книгу? — повторяю я.

— Да, мисс Вереск, вашу книгу.

О Божечки! Книга… Сосредоточься, Энджи...

Несмотря на эту небольшую заминку, вечер всё-таки проходит удачно. После небольшой конференции, полной аплодисментов и восторженных взглядов уставшая, но по-настоящему счастливая я выхожу из зала и вижу свою помощницу, которая бежит ко мне с широкой улыбкой на лице.

— Ты была великолепна! — говорит Ника, крепко обняв меня. — Все прошло идеально.

— Да, — соглашаюсь я, хотя внутри меня всё ещё бурлит волнение, с которым я так и не смогла до конца спарвиться.

— Я могу подвести тебя, — предлагает она.

— Не нужно, — отвечаю я, — хочу немного прогуляться. Мне нужна тишина после этого хаоса.

Ника ещё раз напоминает мне о небольшом отпуске, который я заслужила, и, наконец, я выхожу на улицу, попрощавшись с ней. Прохладный, вечерний воздух приятно обдувает моё лицо и я делаю глубокий вдох, пытаясь оставить позади все волнения этого дня.

"Ты это сделала, Энджи! Ты герой! " — мысленно хвалю я себя, не в силах сдержать довольной улыбки на своем лице.

Мои шпильки начинают отбивать уверенный ритм по каменной дорожке темной улицы прямо до того момента, пока я не врезаюсь во что-то очень твердое. Мужской силуэт возникает передо мной, словно выныривая из под земли.

— Вы! — вырывается у меня, когда я замечаю те самые проницательные глаза, которые меня так заворожили.

При свете фонаря я могу с легкостью рассмотреть его лицо. У него чёткие, мужественные черты - высокие скулы и крепкий подбородок. Темные волосы, идеально зачесаны назад, и легкая небритость на щеках. На вид ему возможно чуть больше тридцати.

Он высокий, и даже на шпильках я едва дотягиваю до его плеча. Черная обтягивающая рубашка подчеркивает каждую выпуклую мышцу на его теле, создавая впечатление, что она была отшита по его индивидуальным меркам.

— Прошу прощение за свою невнимательность, — я быстро извиняюсь перед ним и делаю два неуверенных шага назад.

— Ничего страшного, мисс Вереск.

— Энджи, — поправляю его, стараясь звучать непринужденно. — Друзья зовут меня Энджи.

— Я не собираюсь быть вашим другом, Ангелия.

— Ох...

В этот момент моё сердце замирает от смущения.

— Я прочитал вашу книгу, — неожиданно говорит мне этот незнакомец и по его чувствительным губам скользит лёгкая улыбка. А по моему телу холодный ветерок, от которого зубы начинают слегка постукивать.

— Вам понравилось? — интересуюсь я в ответ, стараясь скрыть свою нервозность.

— Вы должны переписать историю! — легко заявляет он мне и от его улыбки не остается и следа.

— Переписать?

— Да, ваша книга - это ложь и выдумка. Нельзя писать о том, чего абсолютно не знаешь.

Вот это да! Тот самый первый отрицательный отзыв! Его я точно не забуду.

Он делает уверенный шаг ко мне, а я снова два назад, чувствуя, как сердце забивается быстрее.

— Ваша книга бездарна! — с особым отварщением продолжает незнакомец. — Вы должны показать этот мир таким, каков он есть.

— А какой он? — отвечаю я, стараясь скрыть дрожь в голосе. Но принимаю его слова как вызов.

— Жестокий и беспощадный. В нем нет любви, лишь страх, боль и смерть. И вы бы поняли это, если бы оказались на месте своей героини. Цветок не сможет расцвести в безжизненной каменной пустыне.

Незнакомец прищуривается и снова делает два уверенных шага ко мне. Я хочу отступить назад, но не могу - его пальцы крепко сжимают мой локоть, удерживая меня на месте. Два разноцветных глаза пронизывают все мое тело холодом.

Он опасен. От него веет холодом и угрозой. А еще уверенностью и мощью.

— Вы так уверены в том, что говорите, что я могу предположить… — решаюсь произнести я, но эти слова звучат слишком неуверенно.

— Её похищает один из самых опасных людей на планете, а она влюбляется в него, потому что он обращается с ней как с принцессой. Вам не смешно?

Его брутальный, низкий голос полон презрения, и это меня пугает. До дрожи в костях.

— Что именно? Любовь из ненависти? Или…

— Всё!

Угроза, исходящая из его слов, мягко сказать, не нравится мне. Он больше не улыбается, а его уверенность сменяется на что-то более зловещее. И я понимаю, что он не шутит.

— Зачем вы пришли сюда? — спрашиваю, чувствуя, как мои щеки начинают пылать, а на груд снова ложится тяжелый камень.

Он замечает это и расплывается в широкой улыбке. Сияющая уверенность в его глазах лишь усиливает мою уязвимость.

— Хотел посмотреть на того, кто написал такую чушь, — легко, но так уверенно отвечает мужчина. — Вы должны переписать книгу. Написать правдивую историю. Написать так, как было бы на самом деле.

— Должна? — ухмыляюсь я в ответ, недовольно скрестив руки на груди. — Книги не пишутся по щелчку пальцев. В основе истории всегда лежат эмоции и чувства, которые автор хочет излить на чистый лист.

— А если вам подарят эти настоящие чувства и эмоции? — его взгляд пронизывает меня до глубины души, и от этого по спине пробегает дрожь.

Я сглатываю, чувствуя, как сердце замирает. И мне снова не чем дышать.

"Один, два, три, четыре... "

— Я подумаю над вашими словами, мистер…

— Сальваторе Монтальто, — отвечает он и я впервые замечаю этот сладкий, южный акцент. — И над моими предложениями не думают, ангелочек, их сразу же принимают.

Его имя звучит как гром среди ночного неба. Этого не может быть! Нет! Это какая-то шутка? Это имя... Оно не может принадлежать ему!

Я отскакиваю от мужчины, как от огня. Всё, что я хочу - это как можно быстрее убежать от него. В панике и немного неуклюже желаю ему хорошего вечера и разворачиваюсь в противоположную сторону.

Моя квартирка расположена не в той стороне, но мне плевать на это! Лишь бы как можно скорее уйти от этого сумасшедшего. Чёртовы шпильки! На таких не убежать от сумасшедшего фанатика!

Но он как ни странно не пытается догнать меня и я лишь слышу как щелкает колесико его зажигалки. Его спокойствие лишь сильнее пугает меня, разгоняя мой пульс до предела. Быстро сворачиваю на сонную улицу и заворачиваю за угол. Пытаюсь отдышаться, но вдруг чувствую, как кто-то хватает меня за плечо. Я поворачиваюсь и вижу двух мужчин, которые смотрят на меня с угрозой в глазах.

— Куда ты собралась? — спрашивает один из них.

Паника так сильно сковывает мое горло, что я даже прошептать ни одного слова не могу, ни то чтобы закричать. Меня силой затаскивают к черному фургону и засовывают внутрь машины. Дверь захлопывается, и я оказываюсь в полной темноте.

АНГЕЛ

Холодно, черт, как же холодно. Мое тело дрожит, а зубы стучат так, что от этого звука ушные перепонки болезненно дрожат. Я обхватываю свое тело руками, пытаясь хоть как-то согреться, но это не помогает - холод проникает до костей. Мое горло пересохло до боли. Я хочу пить.

Вода... Все мои вязкие и такие липкие мысли сосредоточились на стакане ледяной воды.

Мой разум настолько окутан завесой тумана, что мне даже с трудом удается вспомнить свое имя. Я ничего не помню. Никаких воспоминаний. Пустота. И от осознования этого, страх сжимает мое сердце в железных тисках. Я открываю глаза и понимаю, что лежу на холодном, жестком полу. Пытаюсь пошевелиться, но каждое движение вызывает боль. Мне хвататет сил лишь на то, чтобы приподнять голову и слегка приоткрыть глаза. Мир вокруг меня кажется размытым и неясным. И лишь благодаря тусклому свету, пробивающемуся сквозь малюсенькое отверстие под потолком я понимаю, что нахожусь в маленькой комнате. Настолько маленькой, что я едва могу развернуться. Пытаюсь встать, но ноги не слушаются, словно они забыли, как это - стоять.

Внезапно, ощущение жажды становится просто невыносимым. Я прикусываю губу, чтобы подавить стон, и, собрав последние силы, снова пытаюсь встать. Безрезультатно.

Если бы у меня были хоть какие-то силы, то я бы разрыдалась. Громко, с пронзительными всхлипами, но, увы...

За дверью проносятся тяжелые, глухие шаги. И каждый новый приближающийся шаг отдается в моем сознании, как громкий удар, заставляя меня замереть и затаить свое неравномерное дыхание. Дверь со скрипов отворяется и яркий свет болезненно бьет мне в глаза. Я зажмуриваюсь, пытаясь адаптироваться к ослепляющему блеску.

Облупленные серые стены кажутся еще более угнетающими на фоне яркого света. Вокруг нет ничего, кроме голых стен и ощущения полной изоляции.

— На выход, — командует мне подтянутый мужчина, одетый во все черное. Его лицо скрыто под балаклавой.

Я медлю, не понимая, что происходит, и ему явно не нравится, что я не слушаюсь его приказа. Он грубо хватает меня за локоть и силой ставит на ноги. Мои ноги не слушаются и я падаю на колени. Неивестный тихо выругивается и резким движением стряхивает мое тело, заставляя встать на ноги.

— Еще раз потеряешь равновесие и я выпущу пулю тебе в затылок, — шипит он мне на ухо.

Не успеваю даже переварить его слова, как он выталкивает меня в коридор. Яркий свет режет мне глаза, вызывая болезненное жжение. Лишь когда мои зрачки наконец адаптируются, я открываю их и вижу еще несколько мужчин, их лица также скрыты под плотными масками. На секунду мне кажется, что размножили одного и того же человека - настолько они похожи. Незнакомцы смотрят на меня с холодным интересом, и я чувствую, как горло начинает гореть от нахлынувшего ужаса. Их холодные глаза словно проникают в самую душу, обнажая все мои страхи.

Я стараюсь не паниковать, но сердце колотится так, будто хочет вырваться из груди.

Где я?

Кто они?

Что они собираются делать?

"Один, два, три..."

Я оглядываюсь, ища выход, но коридор кажется бесконечным, а двери по бокам закрыты и неприступны.

Один из них делает шаг вперед, и его пальцы крепко сжимают мой подбородок. Он грубо дергает меня за него, заставляя поднять голову вверх.

— С ней аккуратно, — предупреждает другой, его голос звучит низко и угрожающе. — Это индивидуальный заказ.

Слово "заказ" отзывается эхом в голове, словно я попала в какую-то зловещую игру, где я - лишь пешка, которую готовы сожрать со всех сторон все доминантные фигуры. Я пытаюсь понять, что это значат его слова, но мысли путаются в панике.

Остальные мужчины кидают друг на друга взгляды, полные насмешки и безразличия. Они открыто наслаждаются моим страхом и в другом месте, и в другое время, я бы не дала им такой возможности. Но сейчас я не в силах противостоять этому.

Чувствую, как чья-то рука толкает меня вперед, и с каждой секундой осознание того, что я в ловушке, становится все более реальным. Меня ведут по коридору до упора в большую металлическую дверь. Она с шумом открывается и я оказываюсь в просторной душевой комнате, стены которой выложены белым кафелем.

— Раздевайся, — слышу я холодный мужской голос у себя за спиной. Это звучит как приказ, от которого мне не уклониться. — У тебя есть пять минут на душ.

Я не шевелюсь, надеясь, что он передумает. Но я ошибаюсь. Неизвестный делает шаг в мою сторону и резким движением разрывает легкую ткань моего платья - от линии груди до низа струящегося подола. Черная ткань падает к моим ногам. От неожиданности его поступка меня начинает трясти. Я быстро прикрываю свою обнаженную грудь руками и этот поступок смешит мужчину напротив меня.

— Трусики ты снимешь сама или мне снова помочь? — спрашивает он с неприкрытым вызовом в голосе.

Я положительно киваю в ответ, ведь знаю, что выбора у меня нет. Трясущимися руками стягиваю вниз свое нижнее белье и конечно же, он следит за моими действиями. Следит с таким же интересом, с которым футбольный фанат смотрит финальную игру FIFA.

И этот момент я из-за всех сил сдерживаю свой рвотный позыв. Меня тошнит от самой себя. Я еще никогда не была так противна самой себе...

Противна за то, что даже не попыталась сопротивляться.

Противна за то, что так быстро поддалась и сдалась.

Стараясь сохранить хоть какое-то свое достоинство, я прикрываю свое обнаженное тело руками и быстро разворачиваюсь к нему спиной.

— У тебя есть всего две минуты, — говорит мне незнакомец.

Послушно захожу в душевую кабину. Включаю воду, в надежде смыть боль и грязь со своего тела, но вместо теплой воды, мне в лицо бьют обжигающе ледяные струи.

Чтобы взвизгнуть нужны силы, а у меня их нет.

Холодные капли стекают по моему лицу и я начинаю жадно хватать их ртом. Физические потребности оказываются сильнее эмоциональных преград.

Ледяная вода пробуждает не только мое тело, но и разум от затуманенного сна и картинки воспоминаний начинают складываться, как детали сложного пазла. Сначала смутные образы, затем всё ярче и яснее. Помню как подписывала книги, помню как попрощалась со своим агентом и отказалась от ее предложения подвезти меня. А надо было согласится, мать его! И я помню того мужчину, который настойчиво хотел, чтобы я переписала свою книгу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Чертов шизик…

— Время на исходе, — снова слышу я голос мужчины, и сердце в груди начинает колотиться быстрее. Он подходит ближе, и я чувствую его присутствие, даже не открывая своих глаз. — Быстрее!

Собравшись с силами, я быстро заворачиваюсь в полотенце и оборачиваюсь к нему, стараясь не думать о том, что будет дальше.

— Теперь ты готова к следующему этапу, — говорит он и хоть я не вижу его лица, но знаю, что он ухмыляется мне.

Эй, тот самый, наблюдающий за мной с небес, в какой же ад ты меня отправил? За что так щедро “наградил” меня?

Возле мужчины в маске я замечаю женщину средних лет, которая появилась так незаметно, что мне показалось, что она просто вышла из стены. Её мрачное выражение лица не предвещает ничего хорошего.

— Руки вверх, — быстро командует она мне и я замечаю в ее руках прозрачный кусок ткани.

— Нет... — сжав губы, шепчу я, но это всего лишь шёпот, который слышу только я.

Женщина делает шаг ко мне и быстро возвращает мои трусики на то самое место, где им и место, а потом начинает натягивать и странное одеяние на меня. Прохладная черная сетка, расшитая кристаллами касается моей кожи, и я чувствую, как от этого прикосновения мурашки бегут по телу. Прозрачное платье, неприлично короткой длины, обтягивает мои формы и открывает слишком много, лишая меня всякой уверенности.

Я пытаюсь отодвинуть ее от себя, сбрасываю её руки с своего тела, но безрезультатно - она просто не реагирует и со спокойным лицом продолжает выполнять свою работу.

— Не сопротивляйся и тогда не пострадаешь, — хмурится женщина, закрепляя платье на моих плечах и решительно упираясь на мою спину, когда я пытаюсь воссоздать хоть какое-то барьерное пространство.

— Куда мы идём? — незаметно шепчу я ей, когда меня снова выводят в бесконечный коридор. — Что происходит?

— Скоро всё узнаешь, — отвечает мне незнакомка, не поднимая своего взгляда в мою сторону.

Мы доходим до упора и передо мной открываются двери, за которыми я слышу посторонние голоса. От неожиданности я замираю, но женщина подталкивает меня вперёд и выводит на большую сцену, где яркий свет снова слепит глаза. Я не вижу лиц людей в зале, но чувствую их восторженные, жадные взгляды. Волнение и страх пощипывают меня, почти как холодные капли воды, что все еще стекают по моей коже.

— Лот пятьсот восемьдесят четыре, — раздаётся громкий голос из темноты, заставляя меня вздрогнуть всем телом.

От услышенного кислород заканчивается в моих легких и я не могу понять от чего слезы неконтролируемым потоком начинают стекать по моим щекам.

Стыд.

Страх.

Неожиданный гнев.

Полная расстерянность.

И… отчаяние.

Мешанина чувств грубой веревкой стягивает мою шею. Я хочу закричать, но звук в горле застревает и все, что я могу - лишь беззвучно хватать ртом воздух.

— Начнём с двух миллионов! — продолжает звучать голос.

Я на подсознательном уровене знаю, что это не просто аукцион, а нечто гораздо более зловещее…

— Два миллиона пятьсот! — кричит один из покупателей, и толпа вокруг начинает оживляться.

Больше всего мне хочется сбежать, но кажется что ступни моих ног приклеяны суперклеем к полу. Каждая произнесенная цифра в зале звучит как приговор, и я понимаю, что моя свобода вот-вот ускользнет от меня. Навсегда и безвозвратно.

— Три миллиона! — выкрикивает другой голос.

Я вижу, как люди поднимают руки, делая ставки. Они спорят, перебивая друг друга, словно это всё какое-то безумное развлечение. Я чувствую себя предметом на витрине, отданной на произвол толпы.

— Четыре миллиона, — сдержано, но уверенно говорит один из покупателей. Женщина, стоящая рядом со мной, впервые решается поднять свои глаза на меня. Она смотрит с каким-то странным выражением - смесью жалости и равнодушия.

— Пять миллионов! — раздаётся очередной крик из зала, и я чувствую, как моё сердце замирает.

— У нас есть пять миллионов, кто-нибудь может сделать предложение выше? — говорит аукционист, прерывая мои мысли.

Я с ужасом осознаю, что меня продают, а цена, за которую меня предложат, растёт с каждым мгновением. Я больше ни писатель, ни любимая дочь и ни свободная женщина. Я больше не Ангелия Вереск. Я - лишь лот на аукционе. И теперь моя судьба зависит от решения незнакомцев, сидящих в зале, и, похоже, никто не собирается меня спасать.

— Десять, — звучит уверенный голос, пробивающийся сквозь гул толпы. — Десять миллионов.

Мужской силуэт выпрямляется во весь свой огромный рост и встает в уверенную позу победителя. Широко поставив ноги и вложив руки в карманы брюк. Внутри меня всё сжимается в тугой узел. Я еще никого так сильно не боялась, как боюсь этот силует.

Слышу, как щелкает колесико зажигалки в его руках и над ним поднимается серые клубы дыма...

— Одинадцать! — внезапно раздаётся голос из заднего ряда, нарушив его победный триумф.

Он оборачивается на голос, который только что перебил его ставку и сквозь зубы шипит:

— Пятнадцать.

— Восемнадцать!

Мужские голоса звучат с неподдельным азартом и энергией, как будто это всего лишь игра на деньги, а не судьба человека.

Но эта перепалка длитья недолго.

— Двадцать пять миллионов, — громко выкрикивает высокий, настойчивый мужчина.

Несколько минут тишины, и вдруг я слышу фразу, от которой в сердце нарастает волна ледяного ужаса:

— Продано! Ух, давно у нас такого не было!

В этот момент моя реальность сужается до одной единственной мысли.

Меня продали! Мать твою! Меня продали! Словно кусок мяса какому-то психопату!

Ко мне со спины подходит мужчина, его рука крепко охватывает мой локоть, и, не дожидаясь, пока я выйду из состояния шока, начинает выводить меня за пределы зала. Я пытаюсь сопротивляться, но ноги не слушаются, словно закованны в бетон. Внутри меня что-то обрывается, и я не могу принять это безумие. Я чувствую, как моя жизнь выпадает из-под контроля, как песчинки, ускользающие сквозь пальцы. И я понятия не имею, что будет дальше.

АНГЕЛ

Меня окружает полная темнота. Кто-то слишком туго завязал мягкую атласную подвязку на моих глазах и от этого возникает неприятное давление, вызывающее головную боль.

Я полностью потерялась. Потерялась во времени и пространстве. Я просто следую туда, куда меня ведут. Мои босые ноги неуверенно касаются холодного пола, который, обжигает кожу моих ступней. Меня ведут, словно слепую в незнакомое пространство, и каждый новый мой шаг отдается эхом в тишине.

Я слышу, как с противным хрустом открывается дверь и наконец-то мы останавливаемся. Незнакомый голос просит меня сделать шаг, переступить порог. Я подчиняюсь, понимая, что спорить - бесполезно, а сопротивляться просто глупо.

Крепкая рука отпускает мой локоть и я чувствую, как за мной закрывается дверь.

Делаю глубокий вдох.

Теплый, практически обжигающий воздух наполняет мои легкие и адреналин начинает с бешенной скоростью циркулировать по моим венам. Меня охватывает бурлящая магма, наполняя каждую клетку тела неведомым жаром, который стремится вырваться наружу.

Судорожно выдыхаю.

С темной повязкой на глазах все остальные чувства обостряются до предела. Я слышу легкое покачивание ткани на окнах, чувствую приятное поглаживание теплых, солнечных лучей на моей коже. А еще я ощущаю чье-то дыхание, мягко касающееся моего плеча. И хоть мои глаза плотно закрыты, но я знаю, что на расстоянии одного вдоха кто-то стоит рядом со мной.

Чьи-то пальцы бережно отводят мои волосы на одну сторону и крепкое тело прижимается ко мне сзади. Так близко, что я чувствую, как легкая ткань брюк едва касается моих обнаженных ног. От этого соприкосновения по ногам бегут мурашки, а тело начинает потряхивать. И как только я решаюсь дернуться вперед, мощная рука оказывается на моем горле, сжимая его с невероятной силой. Я пытаюсь сделать глубокий вдох, но воздух не достигает легких. Мысли мечутся в голове, и страх охватывает всё тело. Мои руки становятся холодными, а пот начинает струиться по лбу. Кажется, что каждая последующая секунда станет для меня последней, но нет. Эти пальцы словно знают куда нужно давить, чтобы я металась в агонии, но не отключалась.

Сложный, многослойный мужской аромат наполняет воздух, ударяя мне в нос. Древесные ноты и легкая пряность. Этот запах еще долго будет преследовать меня в моих ночных кошмарах. Так пахнет страх и опасность. И это только усиливает моё смятение, пока я пытаюсь справиться с нарастающим ощущением удушья.

Моя рука ложится на крупное мужское запястье и я изо всех сил пытаюсь вырваться из этой хватки.

— Что ты чувствуешь сейчас? — громко требует мужской голос, проведя кончиком носа по той самой дрожащей венке на моей шее. Незнакомый голос сотрясает стены вокруг, как землетрясение и вибрация разрушения проходится дрожью по всему моему телу. — Что ты чувствуешь, Ангелия?

— Я… Хватит, — еле слышно шепчу я в ответ, понимая что каждое слово может стать последним. — Я прошу - хватит… Я сейчас… Я…

— Ты чувствуешь восхищение? Тебе нравится быть похищенной? Ты хочешь продолжить это приключение?

— Прошу… — снова шепчу я.

Я привыкла к паническим атакам и чувство нехватки кислорода больше не пугают меня, но когда к-то управляет твоим дыханием и с легкостью может лишить тебя жизни - это совсем другое...

— Отвечай! — рычит он мне, еще сильнее сдавив мою шею в своих пальцах. — Тебе нравится быть похищенной?

— Нет, — сдаюсь я, в надежде на его снисхождение.

И он дает мне его - крупные пальцы резко разжимаются, и я наконец-то могу сделать долгожданный вздох. Я падаю на колени и начинаю жадно хватать горячий воздух, чувствуя, как он наполняет мои легкие, возвращая жизнь в мое тело. Мое прерывистое, тяжелое дыхание эхом разносится по комнате и я кожей чувствую, как его взгляд пронизывает меня, словно он наслаждается каждым мгновением моего слабого состояния.

Я мысленно готовлюсь к тому, что сейчас начнется приступ, но этого, к моему большому удивлению, не происходит.

— Жаль, что ты сейчас не видишь себя со стороны, ангелочек, — снова слышу я мужской голос, наполненный насмешкой и чем-то еще, что заставляет меня дрожать. — Ты прекрасна. По-настоящему прекрасна. Ничто не украшает так девушек как страх и… оргазм.

Последнее произнесенное им слово снова лишает меня воздуха.

— Твои волосы влажные, губы приоткрыты, а щеки горят. Я хочу увидеть твои глаза. Сними повязку, ангелочек! Сделай это ради меня!

Его просьба заставляет меня замереть в недоумении. Я не хочу видеть его лицо! Темнота кажется мне намного безопаснее!

Не шевелюсь, игнорируя его просьбу. И тогда он наклоняется ко мне ближе, его дыхание горячее и насыщенное, как будто он пытается проникнуть в мою душу. Нет, он хочет высосать ее из меня!

— Ты не сможешь прятаться в темноте вечно, — произносит он, его голос становится чуть более мягким, но остается пугающим. — Я хочу, чтобы ты увидела, как ты выглядишь в этот момент. Ты прекрасна в своей уязвимости. Ты прекрасна в своем страхе.

Медленно поднимаю руки к повязке и развязываю тугой узел. Яркий свет болезненно бьет мне в глаза.

— Подавись, — шепчу ему я, хоть и знаю, что эту дерзость он не простит мне.

Мужские пальцы хватают меня за подбородок и силой поднимают мою голову вверх. Я встречаюсь с теми самыми глазами, которые навсегда въелись в мою память. Небесно голубой и ядовито зеленый. В его глазах читается смесь интереса и такого неприкрытого доминирования.

Я стою на коленях перед ним, и я знаю, что моя фигура кажется хрупкой на фоне его мощного роста. Он стоит высоко и уверенно. От него так и веет уверенностью и властью. Черная рубашка, рукава которой закаты до локтя, плотно прилегает к телу, подчеркивая мощные плечи и мускулистый торс, а еще силу и уверенность. Его кожа слегка загорела. Тёмные волосы зачесаны назад, явно подчеркивающие резкие черты его лица - высокие скулы, прямой нос и глубоко посаженные глаза, сверкающие хитрым огнем.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

И... я замечаю в его руках книгу. Мою книгу. Его мощные пальцы осторожно перелистывают страницы, и он опускает голову, встречая мой испуганный взгляд.

— Я не могу избавиться от мысли, что эта ситуация вызывает во мне восхищение, — начинает он зачитывать строки из “Пленница клана”. — Мне нравится ощущать себя пленницей. Каждый раз, когда наши кожи соприкасаются, по телу разливается тепло, и я ощущаю сладкую дрожь, пронизывающую всё существо. Это чувство захватывает, как будто я нахожусь на грани приключения, и мне не хочется уходить от него, позволяя опасности и страсти сливаться в одно целое.

Он откидывает книгу на пол, и с резким звуком она бьется об пол. Дрожь проходит по моему телу, сердце стучит в висках, а страх заполняет воздух вокруг меня, как тяжелый туман. Я чувствую, как холодная волна паники накрывает меня, сжимая желудок. А его глаза сверкают, полные жестокого удовольствия, и я понимаю, что он получает наслаждение от всего происходящего.

— Я вызываю у тебя восхищение? — шипит он, его голос звучит как шершавый шнур, натянутый до предела на моем горле. Он приближается, и его дыхание касается моего лица. — Отвечай честно!

— Нет! — отвечаю я, стараясь, чтобы мой голос не дрожал, но он предательски поднимается в конце.

— А что ты чувствуешь ко мне, ангелочек? — его улыбка болезненно красивая, но такая зловещая.

— Отвращение! — кричу я, кажется, окончательно выплескивая наружу все свои чувства.

Он ухмыляется, как будто это признание только подогревает его интерес, как огонь, разжигающийся от малейшей искры. Его взгляд пронзает меня, как острый меч и страх внутри меня начинает превращаться в безумие. Все вокруг теряет смысл, и в единственном настоящем ощущении остаются лишь его слова и моя беспомощность.

— Тебе нравится быть пленницей? — его голос становится еще более низким, полным язвительной насмешки, на которую я не могу найти ответа.

— Нет! — повторяю я, но на этот раз с меньшей уверенностью, и ощущаю, как мой внутренний мир рушится. Он видит это, и это лишь подталкивает его к еще более жестоким играм. — Кто ты такой? И зачем я тебе?

— Я уже отвечал на этот вопрос. Я хочу, чтобы ты перепесала книгу.

И вот... опять.

Один...

Два...

Три...

Четыре...

Пять...

Я как рыба ловлю ртом воздух, но лишь быстрее убиваю себя.

Шесть...

Семь...

Он молчит, не сводя своих глаз с моего лица, словно дает мне время на передышку.

Восемь...

Девять...

И вот он... долгожданный глубокий вдох. И я отчетливо слышу, что он выдыхает вместе со мной.

— Тебе нужны эмоции и я с радостью расскажу тебе, что происходит с теми, кого похищают. И с радостью покажу, что делают с пленницами. Так вот... Они не попадают на шелковые простыни спальной комнаты хозяина. Даже в нашем мире есть правила. Похищенных девушек не трахают. Для этого есть шлюхи. Похищенных девушек не берут в жены. Наследникам жен находят еще в подростковом возрасте. Никто не может похитить девушку и жениться на ней! Семья этого никогда не примет! И главное - в похищенных девушек не влюбляются! Они лишь игрушки в руках своих заказчиков. Они нужны лишь для развлечения, либо вымогательства. Но одно другому явно не мешает!

— Заказчиков? Ты заказал меня? — спрашиваю я и мой голос дрожит от страха и непонимания.

— Да, это я сделал индивидуальный заказ, и мне могли сразу привести тебя, но я хотел, чтобы ты познала всё в нашем темном мире, каждый его уголок, поэтому тебя отправили на аукцион. Индивидуальные заказы попадают сразу к своим заказчикам, но всех остальных выставляют на аукцион.

— Это ведь…

— Торговля людьми, — помогает он мне произнести то, что я сама никогда не осмелилась бы сказать. — Прибыльный бизнес, кстати!

Молния прознает меня от услышанных слов. Мои мысли метаются, как дикие звери в клетке, желающие отыскать выход, но выхода здесь нет.

— А что было бы со мной, если бы меня купил кто-то другой? — спрашиваю, хотя уже знаю ответ.

— Я бы всё равно перебил ставку! Я заказал тебя, и я бы всё равно получил тебя!

— Ты чудовище! — вырывается у меня в отчаянии, но его холодный взгляд лишь усмехается в ответ.

Я отворачиваю взгляд, не желая показывать, как его слова на самом деле влияют на меня. Ему нужно, чтобы я страдала, чтобы я испытывала страх. И я страдаю, и боюсь! Но показывать ему это не хочу! Его лицо приближается вплотную к моему, и я чувствую, как воздух становится тяжелым и вязким, как если бы он пропитался страхом. Я понимаю, что моё отвращение лишь разжигает его интерес, и это становится еще более пугающим.

— Как видишь, среди нас нет прекрасных принцев с высокими моральными принципами.

— Что ты хочешь от меня? — мой голос звучит как шёпот, переполненный тревогой.

— Ты останешься со мной, пока не будешь готова переписать историю. Пока твои ангельские крылья не обгорят и ты наконец-то не осознаешь, что мой мир - ад, а не рай.

Эти слова обжигают меня, как огонь. Комок страха поднимается в горле, и сердце начинает стучать так громко, что кажется, его слышит весь мир. Я пытаюсь представить, что будет дальше, но мысли путаются. Я не могу избавиться от чувства, что вся моя жизнь теперь зависит от этого человека, от этого чокнутого маразматика!

— Нет! — громко вырывается из меня. — Ты не имеешь права удерживать меня!

— Имею, ангелочек, имею. Я купил тебя.

Я поднимаю на него глаза полные слез и ему явно нравится, как я выглежу. Ведь он даже не может сдержать своей довольной улыбки.

— Добро пожаловать в мой мир, ангелочек, — шепчет он мне на ухо, и его голос звучит как сладкий яд, проникающий в мою душу. — В настоящий мир Сальваторе Монтальто. И ты должна знать, что в моем мире ты не в безопасности.

КОРОЛЬ

Она даже не догадывается, что я вижу ее. Слежу за каждым ее шагом и движением. Я заточил её в одной из гостевых комнат, которую специально переделал для нее. Я сделал каждую стену зеркальной. Но в этой комнате есть одна маленькая тайна - одна из стен прозрачная с обратной стороны.

И теперь я не могу оторваться от неё. Я думал, что эта комната поможет ей увидеть настоящие чувства, которые испытывает жертва заточения, но кажется я где-то просчитался. Эта комната быстрее сведёт с ума меня, чем её.

Этот ангелочек оказался совершенно не таким, каким я себе его представлял.

Я ожидал криков, слез и проклятий в свою сторону.

А что еще можно ожидать от автора сопливых женских романов, который привык жить в мире из белых роз и подушек в форме сердечек?

Я представлял себе истерику и топанье ножек за то, что ее прекрасный розовый мир разрушили и поместили против ее воли в другой, совершенно противоположный мир. Впрочем, в этом новом мире тоже есть розы, только они красные и на их стеблях слишком много шипов. И я обязательно подарю их ей.

Я думал, что эта девица станет причиной моей головной боли на ближайшие пару недель, но она оказалась другой. Ангелия вот уже почти час сидит на полу в центре большой комнаты, молча вглядываясь в свое отражение. О чем-то думает. И я чувствую легкое покалывание во всём своём теле от неконтролируемого желания узнать, о чем или о ком именно она думает.

Это желание растет во мне, как черная дыра, поглощая изнутри и я непроизвольно оттягиваю ворот своей черной рубашки, ощущая, как ткань тесно начинает облегает мою шею. Сглатываю, пытаясь подавить волнение, но черт! Нихрена не получается!

Не могу оторвать глаз от нее. Её имя идеально ей подходит, ведь она и впрямь напоминает ангела. Но это не тот светлый ангелочек с бездонными глазами ясного неба, который вызывает лишь умиротворение. Нет, она - порочный ангел, обладающий той самой загадочной притягательностью.

Гладкая, светлая кожа, на которой ещё остались следы румянца. Темные, практически угольные волосы, кончики которых достают до бедер. Большие шоколадные глаза, обрамленные густыми ресницами и этот пронзительный, глубокий взгляд.

Мне даже стало жаль столь прекрасное создание. Жаль, что придётся опалить её хрупкие, но такие прекрасные крылышки.

Ангелия встает на ноги и подходит вплотную к зеркалу. В то самое место, где я и стою. Наши лица друг напротив друга. Так близко и так далеко. Её дыхание настолько тяжелое, что я не только слышу его, но кажется, что я чувствую его кожей.

Вдох… выдох. Вдох… выдох.

Её указательный палец обводит контур женского лица и прозрачные дорожки начинают быстро бежать по щекам. Кончик ее носа становится красным. Она приоткрывает губы, и начинает ловить воздух ртом, делая короткие, прерывистые вздохи.

И я чувствую раздражение, глядя на её обнажённые губы, ведь мне так понравился тот алый оттенок на ее губах, который она с неким легким смущением носила на автограф-сессии. А теперь его нет на ее губах!

Она прикусывает нижнюю губу, пытаясь успокоить бурю эмоций внутри себя. Но я не хочу, чтобы она успокаивалась! Ведь я еще никогда не видел ничего прекраснее…

За свои годы я многое видел на человеческих лицах. Страх, боль, отчаяние, смерть... Но я еще никогда не видел, чтобы кто-то так прекрасно плакал.

Да! Я знаю, что за моей спиной шепчутся. Знаю, что мое имя многие произносят с легкой дрожью в теле. Знаю, что многие боятся перейти мне дорогу и обходят меня стороной. И правильно делают! В двенадцать лет я впервые увидел кровь человека на своих руках и мне безумно понравился этот идеальный красный оттенок. Я наконец-то нашел свой истинный цвет в этом сером мире.

Но как она могла узнать обо мне? Такие совпадения просто не могут быть случайными! Откуда ей было известно моё имя? И зачем она выбрала меня главным героем своего романа?

Вот только тот Сальваторе, которого она описала в своем романе - мягкотелый слабак, который упал на колени перед женщиной и променял все в своей жизни на нее. Но я не такой! настоящий Сальваторе никогда бы так не поступил!

Эта девочонка совершила ошибку и сама же обрекла себя на встречу с настоящим Сальваторе из семьи Монтальто, который покажет ей свою реальную жизнь. Я не собираюсь быть тем идеальным принцем из её фантазий - я другой, с красными розами и шипами, готовыми ранить.

Интересно, сможет ли она справиться с этим? Не уверен. Но одно я знаю точно: с ней будет интересно.

Слезы падают на её шею, скользят по ложбинке между грудей, оставляя за собой влажные следы. Это платье, а если быть точнее, сетчатый чехол, совсем ей не подходит. Слишком много ткани, слишком много преград. Я бы хотел видеть её без какой-либо обертки. Я бы хотел держать в своих руках эту девушку с распростертой душой, вывернутой наизнанку.

Этот ангелочек без обертки. От этой мысли холодок пробегает по позвоночнику, а член предательски дергается.

Соберись! Ты ведь не трахать ее сюда привез!

Не трахать, но...

Запах её тела настолько глубоко запечатлелся в моем сознании, что я могу его ощущать даже когда ее нет рядом. Чёрт возьми! Кто бы мог подумать, что она может так пахнуть? Адреналин наполняет её тело и так ярко окрашивает, что у меня колени дрожат.

Я еще никого не встречал, кто был бы настолько прекрасен в страхе. И эта напряженная красота снесла мне мозги!

— Закажи ей новую одежду, — уверенно бросаю я, стараясь скрыть лёгкую дрожь в голосе. — Сделай так, чтобы мне понравилось, а ей - нет.

Моя правая рука, Лука, хитро прищуривается и несмотря на всю его суровость, черты мужского лица смягчаются лукавой улыбкой.

— Будет сделано, — отвечает он с лёгким наклоном головы.

После всего, что произошло, мне нужно выпить. В моем доме давненько не было пленниц. Таких очаровательных пленниц...

Я направляюсь в гостиную, стараясь не думать о том, что в одной из многочисленных комнат этого дома теперь поселился гость. Прохожу мимо семейных портретов и замираю напротив пустого места на стене. Тишина вокруг становится почти ощутимой. Пару месяцев назад здесь висел портрет моего отца. Его сняли, но мой ещё не успели повесить на его место. Непривычно видеть это пространство пустым, но оно пустует, как напоминание о том, как быстро стираются следы даже самых влиятельных людей. Ведь даже монстры состоят из плоти и крови.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Вхожу в гостиную, запах старого дерева и дорогого виски наполняет воздух. Подхожу к барной стойке, открываю шкаф и достаю бутылку своего любимого Macallan. Наливаю себе щедрую порцию, наблюдая, как как янтарная жидкость переливается в бокале, отражая мягкий свет лампы. Словно в замедленной съемке, я подношу стакан к губам и делаю глоток. Прикрываю глаза в наслаждении, ощутив, как тепло приятной волной разливается по телу.

— Тяжелый выдался день? — слышу я знакомый мужской голос, исходящий прямо у себя за спиной.

Открываю глаза, не спеша оборачиваюсь и вижу своего младшего брата Микеле, который вольготно развалился на диване, как будто это его собственный дом. Его самодовольная улыбка вызывает у меня ощущение дискомфорта, как будто кто-то провел по коже чем-то колким.

— Какого хрена ты приходишь в мой дом без предупреждения? — отвечаю я, стараясь скрыть нарастающее раздражение.

— Это семейный особняк. И я пришел ни к тебе домой, а к нам домой, — парирует он мне и быстро забирает стакан из моих рук.

Микеле одним глотком осушает мой хайбол, и чувствую, что держусь на волоске от того, чтобы не выстрелить ему в лоб за это дерзкое поведение. Но, черт возьми, мы связаны кровью. В прямом смысле этого слова - шрам на моем запястье левой руки начинает зудить и успокаивается только тогда, когда я откидываю черные мысли как можно дальше от себя.

Шумно выдыхаю и крепче сжимаю кулаки, пытаясь удержать своего внутреннего зверя в узде. Он обязательно выйдет на прогулку, но только чуть-чуть попозже.

— Уже нет. Это мой особняк, — шиплю я, чувствуя, как каждую клетку моего тела начинает разрывать от гнева.

И я сам не понимаю с какого хрена я так завелся!

Микеле закатывает глаза и выдергивает из моего рта сигарету, которую я пару секунд назад раскурил.

Я даже затяжку не успел сделать! Я все-таки пристрелю этого засранца!

— Ты уже слышал, что Альдо Романо в бешенстве, — неожиданно начинает Микеле, выпустив серые клубы дыма из своего рта. И я слышу стальные нотки в его голосе.

Альдо Романо… Наследник северного клана, единственный выживший и избалованный сын Риккардо Романо, который на протяжении двадцати лет пытается отобрать у моей семьи контроль над оружейными потоками и югом. Его имя вызывает у меня внутреннее напряжение. Я не боюсь клан Романо, но и проблем с ними больше иметь тоже не хочу.

— Я не его личный психоаналитик, чтобы контролировать его приступы ярости и гнева! — выпаливаю я, пытаясь сохранить спокойствие.

Выдергиваю сигарету изо рта младшего брата и наконец-то делаю долгожданную затяжку. Горький дым наполняет мои легкие, обжигая их и это именно то, что мне не ободимо в этот момент.

— Не строй из себя идиота! Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю! — выкрикивает мне Микеле и я сышу нотки тревоги в его голосе. Он вплотную придвигает ко мне свое лицо, и я вижу этот волчий оскал, который так характерен для всех членов семьи Монтальто. — Он требует публичных извинений.

— Что? — рычу я в ответ. — За что, черт возьми?

Микеле прожигает меня своими голубыми глазами, в эту секунду он похож на хищника, готового к прыжку.

— Союзники никогда не должны играть друг против друга. И ты это правило знаешь как никто другой, Сальваторе!

— Объясни, мать твою, нормально!

Микеле подходит к бару и делает глоток из широкого горлышка бутылки моего любимого виски, не обращая внимания на моё недовольное шипение.

— Ты знаешь хоть у кого ты оспорил свою новую игрушку? — произносит он, ставя бутылку обратно на полку. — У этого ублюдка и он сейчас захлебывается своей желчью.

Мать твою! Я понятия не имел кто поднимал мою ставку!

Хочу сделать вид, что не понимаю что он имеет ввиду под словами "новая игрушка", но не могу.

— И я должен его бояться? Он даже еще не коронован! — вырывается у меня, и ухмылка на моем лице становится лишь маской для скрытого гнева. Я стараюсь выглядеть уверенно, но внутри меня все кипит, ведь в глубине души я понимаю, что даже без короны его влияние уже слишком ощутимо, и недооценивать этого ублюдка было бы большой ошибкой с моей стороны. — Рикаррдо умер месяц назад! Они еще не выбрали приемника! Этот ублюдок еще не король!

— Корона может слишком быстро слететь и с твоей головы, если твоя новая игрушка станет причиной разрыва перемирия. — Микеле снова делает жадный глоток из бутылки. — Романо ни один раз пытались уничтожить нашу семью!

Перемирие? Лишь время тишины... Мы не заключали с ними мир! Просто время выдалось слишком тяжело для наших семей.

— Она была моя изначально! — выпаливаю я, не сдерживая эмоций, и громко бью кулаком по деревянной столешнице бара. Звук удара отдается в тишине, бутылки звякают и ярость накрывает меня с головой. — Это был мой индивидуальный заказ!

— Так какого хрена ты выставил ее на аукцион? — шипит в ответ Микеле, вплотную придвинувшись к моему лицу. — Зачем была вся эта показуха?

— Не суй свой длинный нос в мои дела! — огрызаюсь я и мои слова звучат как угроза. Мой указательный палец утыкается ему в грудь и я снова сгораю от неконтролируемого желания оставить маленькое отверстие у него во лбу. И мой брат знает о моих мыслях и желаниях, но ему плевать. Микеле - один из немногих, кто не боится меня. От слова совсем. — И запомни, короли не просят прощения! Они просто переступают через труп того, кто встал у них на пути!

— Мне так и передать ему это? — Микеле поднимает бровь, и в его голосе слышится насмешка, что только добавляет масла в огонь.

Я делаю глубокий вдох, пытаясь подавить ярость в своем теле, но моё самообладание сейчас где-то спит - оно, как всегда, ускользнуло от меня в самый неподходящий момент.

— Устрой нам встречу, — тяжело выдыхаю я, против своей воли.

Пришло время встретиться со своим врагом лицом к лицу.

— Будет сделано, босс.

АНГЕЛ

Нельзя было придумать ничего ужасней, чем заточить меня в комнате, стены которой полностью зеркальные. Каждый угол здесь отражает меня, каждое мое движение, каждую мою эмоцию.

Я словно рыба, помещенная в аквариум без воды. Рыба, которая жадно хватает воздух ртом, но каждый вдох лишь усугубляет её страдания. Рыба, которая знает, что обречена на смерть, и единственное, что ей остается - это наблюдать за своим умирающим отражением.

Не отрываясь, я смотрю на себя в зеркальном отражение - на свои взъерошенные волосы, на заплаканные, полные ужаса и страха глаза, и на дрожащие руки. Я пытаюсь успокоиться, но в этом замкнутом пространстве нет места для спокойствия. Внешний мир теперь слишком далек для меня и мне начинает казаться, что я нахожусь в каком-то параллельном мире, ранее неизвестном мне. Я не знаю, сколько времени прошло с тех пор, как меня похитили. Часы превратились в вечность, а каждый миг стал пыткой.

От осознование всего произошедшего мне начинает не хватать воздуха. Я чувствую, как стены начинают сужаться, желая лишь одно - как можно быстрее задушить меня. И я тихо молю лишь обо дном - чтобы они сделали это как можно быстрее. Чтобы это все наконец-то закончилось.

Я даже не веду отсчет...

Поднимаюсь на ноги и подхожу к одному из зеркал. Аккуратно касаюсь его холодной поверхности. Мое отражение смотрит на меня с таким же страхом, как и я сама. Я отшатываюсь, и в этот момент меня охватывает чувство безысходности - я не вижу выхода от сюда, а все, что вижу, - это лишь бесконечные копии себя. Сломленной себя.

Слышу тяжелые шаги за своей спиной, и в отражении появляется образ мужчины с большими пакетами в руках. Сердце начинает болезненно колотится в груди, ведь я даже понятия не имею, с какой стороны он зашел. Незнакомец уверенным шагом подходит ко мне и с шумом бросает пакеты к моим ногам. Первое, что ощущаю - его запах. От этого мужчины веет угрозой и опасностью. Он невысокий, но его широкие плечи создают впечатление силы и уверенности. У него острые черты лица и темные, короткие аккуратно зачесанные волосы. В отличие от моего мучителя, он одет гораздо проще - в черной футболке, которая обнимает каждую татуированную мышцу его рук, и черных брюках. Странное сочетание. Этот незнакомец напоминает плохого парня из фильмов восьмидесятых годов.

— Он хочет видеть тебя в этом. Ты должна переодеться, — произносит незнакомец.

Его властный голос заставляет меня чувствовать себя еще более слабой.

Я игнорирую его слова, отчаянно стараясь сохранить спокойствие. Да кому я вру? Какое спокойствие? Страх так сильно стиснул мое горло, словно невидимая крепкая рука, что я едва могу дышать, не то чтобы говорить.

— Один, два... Какой сегодня день? — обессилено шепчу я, растирая горячие слезы по своим щекам. — Где я нахожусь?

— Тебя это больше не должно волновать. Твои мир здесь, а не за пределами этой комнаты. — Его итальянский акцент придает словам особый оттенок, заставляя каждую фразу звучать более настойчиво и запоминающе. Он говорит медленно, с легким нажимом на каждое слово, и от этих слов мороз пробегает по всему моему телу. — У тебя есть десять минут на то, чтобы переодеться.

— Ответь мне! — еле слышно требую я, позабыв о таких словах, как "осторожность" и "самоконтроль".

Адреналин моментально растекается по венам, и, не раздумывая, я швыряю этому ублюдку в лицо картонный пакет, который он оставил у моих ног. Пакет разрывается и его содержимое разлетается в разные стороны, создавая хаос вокруг. И за эту смелость сразу же получаю по лицу. Острая боль пронизывает мою щеку. Жар поднимается к щекам, смешиваясь с холодом страха и гнева и я на мгновение теряю равновесие. В глазах темнеет, и даже сквозь эту темную пелену я различаю в зеркальном отражении, как его мощная мужская ладонь оставила на моей щеке яркий, кроваво-красный след.

— Ты не имеешь права так со мной обращаться! — шиплю я сквозь крепко стиснутые зубы, приложив ладонь к своей щеке.

Но ему абсолютно плевать на мои слова и они даже вызывают у него довольную улыбку. Он смотрит на меня с презрением, как будто я всего лишь фарфоровая кукла, которую можно так легко сломать.

— Босс не давал мне указаний обращаться с тобой, как с ценной хрустальной вазой, — произносит он с насмешкой. — Если ты будешь создавать мне проблемы, ангелочек, мне придется сделать тебе больно. В нашем мире все просто и понятно.

Я еле сдерживаю себя, чтобы не плюнуть ему в лицо, а еще чтобы не рассмеяться в голос. Всё происходящее напоминает какую-то глупую шутку. Босс… Неужели это возможно? Неужели это так просто - оказаться в руках мафиози?

— Уже шесть, — добавляет мужчина с особым придыханием, проверяя время на своих наручных часах. — У тебя есть шесть минут.

Снова хочу возразить ему, а лучше плюнуть в лицо, но за его спиной слышу голос, от которого волосы встают дыбом не только на голове, но и на руках.

— Можешь быть свободен, Лука.

Сальваторе…

— Я сделал так, как вы сказали. Она отказалась, босс.

Уже голова идет кругом от этого слова! Когда-то оно казалось мне слишком далеким и нереальным, а теперь я слишком часто стала его слышать.

— Можешь быть свободен, — отвечает тот самый, которого величают словом "босс", и от этого голоса с легкой хрипотцой у меня по спине пробегает холодок.

Страх сжимает мою грудь, лишая воздуха. Дрожь пробегает по всему телу, и я знаю, что мне не хватит смелости на то, чтобы поднять глаза и взглянуть в ту сторону, откуда доносится этот голос. Я боюсь поднять глаза. Я боюсь встретиться с разноцветными глазами того, кто может решить мою судьбу лишь одним своим уверенным жестом руки, а может даже и легким щелчком пальцев. Вместо этого я смотрю на идеально отполированные туфли на его ногах, пытаясь сосредоточиться на чем-то, что не вызывает у меня ужас. Но даже темно бордовый оттенок его обуви пугает меня.

— А я уже думал, что никогда не увижу твои зубки, — добавляет Сальваторе с ухмылкой, подходя ближе.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Его крепкие пальцы резко хватают мой подбородок, заставляя меня поднять голову вверх и соприкоснуться с ним взглядом. Большой палец его левой руки приоткрывает мои губы, так дерзко и так нахально, словно Сальваторе всегда и был их хозяином. В этой руке он держит бокал с крепким напитком, по цвету напоминающим виски. Он достает из бокала несколько кубиков льда и прикладывает их к тому самому месту, где пылает кожа на моем лице. Резкий холод контрастирует с жаром страха, и я теряюсь в этом контрасте ощущений.

— У Луки тяжелая рука, бьет с оттяжкой, — произносит он с удовлетворением, словно гордится этим фактом. — Он мастер своего дела.

— Он - подонок, такой же, как и ты, — шиплю я ему в ответ, стараясь сохранить хоть каплю своего достоинства. — Только подонки поднимают руку на женщину, которая в несколько раз слабее.

На мои слова Сальваторе усмехается, и его разноцветные глаза сверкают, как заостренные лезвие ножей, принося мне боль.

— В нашем мире женщины ведут себя послушно. Руку мы поднимаем только на тех, кто не слушается. А ты не послушалась.

Лёд в его руке начинает таять, и тонкие холодные струйки воды капают мне на шею, стекают вниз по груди, вызывая мурашки. Нет, это не возбуждает меня. Все, что я ощущаю - страх. Я боюсь его. Боюсь по-настоящему, искренне, как ребенок, который боится чудовища, живущего под его кроватью. Боиться до дрожи в коленках.

— Какого хрена ты все еще в этом дерьмовом платье? — спрашивает он, вплотную придвинувшись к моему лицу.

Его горячее дыхание обжигает мои губы, и несмотря на то, что от него пахнет моим любимым сочетанием - ментолом и крепким кофе, я все равно отворачиваю голову от него. Я пытаюсь укрыться от него, но он силой возвращает мою голову обратно, заставляя встретиться с его холодным, пронзительным взглядом.

— Ты думаешь, что можешь управлять мной? — шепчу я, стараясь говорить уверенно, несмотря на страх, который сжимает моё сердце.

Его усмешка становится шире, и я понимаю, что ему нарвится эта, игра, котору он сам же и затеял. Он наслаждается ей. И это не удивительно, ведь он знает в ней правила, а я нет. Я играю в слепую, в отличии от него.

— Я могу сделать с тобой все, что захочу, ангелочек, — произносит он в ответ. — Я купил тебя. И ты будешь делать то, что я захочу.

— Пошел ты! Я не твоя игрушка! — выкрикиваю ему я. — Я не буду ходить в этих вещах! Шлюх и то приличней одевают! — Я перевожу взгляд на вещи, рассыпанные на полу, особенно на кружевной прозрачный корсет. Сказать честно, этот наряд на мне ничем не отличается от того, что он купил для меня. Но это принцип! — Ты в этом хочешь меня видеть? Так вот знай, ты никогда меня в этом не увидишь, чертов извращенец!

Крепкая рука схватывает меня за волосы и резко дергает на себя. Так сильно, что кожа на голове воспламеняется. Он наматывает мои длинные волосы на кулак и вплотную придвигает мое лицо к своему.

— Неужели ты думала, что я позволю тебе так себя вести? — произносит он низким голосом. Я пытаюсь вырваться, но у него мертва хватка. — Раздевайся, ангелочек. Снимай свою одежду…

От его уменьшительно-ласкательных слов мое сердце пропускает несколько ударов.

— Нет, — шиплю я в ответ.

— Да, ангелочек. Ты будешь ходить голая. Не нравится одежда, значит, никакой одежды!

— Не дождешься!

— А ты смелее, чем я мог себе представить!

Неожиданно что-то холодное обжигает кожу на моей ноге. Я ощущаю металл, который скользит по моей коже, приподнимая край сетчатой ткани, надетой на меня. Мне нужно всего пару секунд, чтобы осознать, что в его руке пистолет.

Как он успел его достать? Он ведь даже не шевельнулся…

— Покажи мне, насколько ты бесстрашна, — произносит он с ухмылкой. — Героиню твоей книги возбуждало оружие в мужских руках, а тебя? Тебя возбуждает это?

Дуло скользит по моей ноге, поднимаясь выше. Я замираю от страха, чувствуя, как оно касается моего белья. Мой разум кричит, но я не слышу ничего, кроме гулких ударов своего сердца.

— Отвечай! — требует Сальваторе. — Тебя возбуждает это, ангелочек?

— Пожалуйста, — шепчу я, пытаясь скрыть дрожь в голосе. Я не хочу отвечать ему. Нет…

Он поднимается еще выше и внезапно останавливается, направив дуло пистолета точно в треугольник между моими крепко сжатыми ногами. Сквозь легкую ткань моих трусиков он надавливает на ту самую точку, от соприкосновения с которой по телу пробегают сотни электрических зарядов. Я дергаюсь, желая отпрыгнуть от него, но именно в эту секунду слышу щелчок - он поставил курок на боевой взвод.

— Я жду ответ, ангелочек, — шипит он мне и сильнее надавливает оружием на мою плоть. Он двигает ими вверх-вниз, массируя именно в том месте, где смешиваются страх и непередаваемое ощущение. А потом его рука замирает, и я не знаю, что у него на уме!

Я не знаю, что он сделате дальше! Нажмет на курок или остановится...

Теперь я знаю, что настоящий Сальваторе Монтальто чокнутый на всю голову! И мне никогда не узнать, что творится у него в голове!

— Тебе нравится, ангелочек?

Я прикусываю губу, не желая отвечать ему. Он проводит носом по моей шее и глубоко втягивает аромат моего тела.

— Андреналин... — шепчет он мне и я вижу, что он закатывает глаза. — Каждая клетка твоего тела пропитана им. Ни с чем не сравнимый аромат.

Сальваторе улыбается и его ядовито-зеленый глаз начинает блестеть от полученного удовольствия. Я и представить себе не могла что такие монстры, как он существуют в реальности. В детстве я была уверена, что они живут в моем шкафу, потом они стали приходить ко мне лишь моих кошмарах, а вот теперь я встретилась с одним из них лично.

— Раздевайся, ангелочек, — еле слышно выдыхает он мне на ухо, — иначе я...

— Застрелишь меня? — перебиваю я его.

— Слишком скучно… Я знаю способ и по-интереснее, — произносит он с ухмылкой и угрозой. Его губы буквально скользят по моему рту, так близко он предвигается к моему лицу. — Сначала я им доведу тебя до оргазма, и если ты съимитируешь, то, возможно, тогда и пристрелю. Поэтому тебе лучше раздеться, ангелочек, и перестать задавать мне вопросы. Иначе я могу не сдержать себя.

Мне делается дурно от его слов. Я всегда была неуверенной в себе женщиной, немного застенчивой, да и сексом занималась лишь в полной темноте, стесняясь себя и своего тела, но в моей голове сразу же пронеслись картинки того, о чем он только что сказал мне. Я, мать его, автор, и я впервые пожалела, что у меня все слишком хорошо с фантазией.

И ... у Сальваторе с фантазией тоже все неплохо. Совсем неплохо!

Сальваторе делает несколько шагов от меня, занимая самое лучшее место для наблюдения за моими действия - в центре комнаты.

— Быстрее, ангелочек. Мое терпение на исходе, — потворяет он, торопя меня.

И я слышу звук выстрела. Он выпускает пулю прямо в одно из зеркал за моей спиной. Следом слышится резкий звон разбитого стекла. Я инстинктивно закрываю уши руками, пытаясь заглушить этот пронзительный звук, но дрожь уже пробежала по всему телу.

Мне не нужны его слова, ведь я и так знаю, что следующая пуля будет моей, если я не сделаю так, как он хочет.

Мне ничего не остается, как медленно поднять руки и начинать снимать верхнюю часть одежды. Первое, что он видит - мои трусики. Да, он видел их очертание сквозь прозрачную ткань, но это совсем другое! В этот раз я сама показала их ему и этому психу неважно против своей воли или нет. Для него ценнее то, что теперь я стала полностью уязвима.

Он делает несколько шагов назад, медленно скользит дулом пистолета по своим приоткрытым губам, наслаждаясь тем, как ему удалось разбить в дребезги мой пусть и стеклянный, но защитный купол.

Тяжелый взгляд его разноцветных глаз проникает в меня, как будто он пытается увидеть не только тело, но и мою душу. Его глаза сверкают, как у голодного аллигатора, который давненько не лакомился человечиной. По спине пробегает холодок, и я инстинктивно прикрываю руками грудь, хотя знаю, что он уже давно успел оценить её обнаженные черты через тонкую прозрачную ткань.

— Полностью. Ты должна снять всю одежду, — командует он с холодной уверенностью.

Сальваторе Монтальто - дикарь, получающий удовольствие от унижения и подчинения женщин. В нем нет ничего, что могло бы напоминать героя моей книги. Я хочу послать его, но слова застревают в горле, ведь я помню, что у нас обоих хорошая фантазия.

Медленно спуская атласные стринги, я чувствую, как его ухмылка становится шире. Черт! Не потому что он получает от этого наслаждение, а потому что, мать его, кто умеет грациозно снимать нижнее белье? Я - нет, и это еще больше подчеркивает мою уязвимость перед ним.

Сальваторе подходит ближе, и я вижу, как он достает из своего кармана маленький футляр черного цвета. Он открывает его - у него в руках помада. Моя любила помада с идеальным красным оттенком от Dior.

— Вот теперь по-настоящему прекрасна, — шепчет он, нанося яркий оттенок на мои губы. — Ты прекрасна, ангелочек.

Он прикасается к моим губам и эти касания нежные и властные одновременно. Он обводит контур губ, придавая им четкость и выразительность. С каждым прикосновением его пальцы слегка касаются уголков моего рта и я не могу сдержать дрожь, когда его дыхание становится всё ближе. Я смотрю в его глаза, пытаясь найти в них хоть каплю человечности, но вижу только удовлетворение от власти, которую он имеет надо мной.

— Ты прекрасна, ангелочек, — произносит он, словно подчеркивая свою победу, и в его голосе звучит самодовольство. — Посмотри на себя.

Он силой поворачивает меня к одному из зеркал. Я не хочу видить себя такой, но этого хочет Сальваторе, и значит у меня нет выбора.

— Твои пылающие щеки, влажные ресницы и эти губы... Прекрасное сочетание.

— А ты конченный маразматик! — отвечаю ему я, стараясь вложить в слова всю свою ярость и презрение. — Отпусти меня! Прошу тебя... Отпусти! Когда ты отпустишь меня...

Он спокойно пожимает плечами, не отрывая взгляда от моих алых губ, которые теперь кажутся еще более выразительными под его пристальным взором.

— Все зависит от тебя, — отвечает Сальваторе, его голос остается ровным и уверенным. — Как твоя книга будет переписана, так ты и будешь свободна.

— Ника уже ищет меня! — я стараюсь сохранить уверенность на своем лице, но в голосе слышится нотка паники.

— Это, вряд ли, — спокойно отвечает мне он и его улыбка становится еще более насмешливой. — В тот вечер ты сообщила своей помощнице, что решила взять отпуск.

Вот черт!

— Мои родители… — начинаю я, но он перебивает меня.

— Они тоже знают, что их любимая дочь несколько дней назад уехала из страны в незапланированный отпуск.

— Ублюдок! Я сбегу от тебя! — выкрикиваю я ему в лицо и моя рука бьет по его наглой физиономии. И как только я осознаю, что же натворила, мое сердце сразу же падает куда-то в глубь живота, замирая от страха и гнева.

Я перешла границу, и теперь он обязательно накажет меня за это. Но он лишь усмехается и тут же крепко хватает меня за шею.

— Только попробуй еще раз ударить меня, а тем более сбежать, — говорит он с холодным спокойствием, и в его глазах сверкает что-то угрожающее. — Вот тогда-то я и покажу тебе, на что на самом деле способен Сальваторе Монтальто. И поверь мне, что даже твоей фантазии не хватит на то, чтобы представить это... Ангелочек.

Девятнадцать лет назад...

Мои руки в крови. Её любимая белая блузка забрызгана кровью, словно застывший в ужасе холст, на котором написана самая страшная картина. Я крепко прижимаю ладонь к тому месту, откуда струится кровь, пытаюсь прикрыть эту глубокую рану в ее теле, заштопать её, но у меня ничего не выходит и все, что я могу - завороженно смотреть на мои окровавленные руки, не в силах поверить, что это не мой очередной ночной кошмар и все происходит наяву.

— Прошу тебя, нет… — тихо скулю я, словно брошенный на автомагистрали щенок, потерявший всё, что имел. — Прошу тебя...

Все мое тело пронизывает боль, когда я подушечками пальцев касаюсь разорванной легкой ткани на ее груди. В этот момент она издает свой последний всхлип, который больше напоминает стон, полный страха и отчаяния.

— Мой мальчик, — шепчет она, и я чувствую, как её тело обмякает в моих руках.

И я не могу сдержать своей улыбки. Я улыбаюсь! Улыбаюсь, потому что знаю, что ей уже больше не больно. Теперь ей спокойно и легко.

В этот момент мой маленький, уютный мир летит в бездну и мое тело заполняется разрывающей болью, от которой все внутри меня воспламеняется и я выгораю. До тла. От меня остается лишь телесная оболочка, а внутри теперь правит пустота. И я знаю, что эту дырку уже никому и никогда не заштопать. Меня больше не собрать заново. И с каждым последующим прожитым мной годом, она будет лишь увеличиваться. Черная дыра внутри меня будет разрастаться, а тьма заполонит все вокруг себя - каждый миллиметр моей души...

Зарываюсь носом в её угольные волосы, стараясь запомнить её аромат - сладкий, нежный, с нотами жасмина и апельсина. Этот запах навсегда останется в моей памяти, как последний светлый дар, который она оставила после себя в этом мрачном мире.

С самого моего рождения меня учили одному - нельзя плакать. Ни при каких условиях. Слезы - показатель слабости у мужчины.

Но в этот момент я забываю об этом дерьмовом правиле и горячие слёзы неконтролируемым потоком катятся по моим щекам. Тоненькие струйки падают на ее шею и смешиваются с кровью, а я не знаю, как дальше жить без неё. Вокруг меня всё исчезает, остаётся только её еще пока тёплое тело и моя бездонная печаль.

— Ты что там плачешь, сопляк? — неожиданно раздается голос моего младшего брата из соседней комнаты. — Не нашёл своё любимое клубничное молоко в холодильнике?

Сердце еще сильнее сжимается от страха и паники. Мне нужно остановить его, он не должен этого видеть, ведь ему всего семь. Но слова застревают в моем горле, и я не могу произнести ни единого звука, кроме тихого поскуливания.

— А это я его выпил! — слышу я детское самодовольное хмыканье у себя за спиной, и через секунду звонкий крик Микеле врезается в мои перепонки острой бритвой.

Словно в замедленной съемке, я поворачиваю голову и вижу, как он падает на колени рядом со мной, его маленькие ручки крепко обхватывают её голову, и начинают заботливо смахивать влажные пряди волос с женского лица, как будто пытаясь защитить её от всего, что произошло. В больших детских голубых глазах пляшут ужас и недоумение.

— Почему она не встаёт? — сквозь слезы спрашивает Микеле, глядя на меня с такой глубокой надеждой, что я готов взвыть. Я хочу солгать ему. Хочу сказать ему не правду, но слова застревают в моем горле, и я не могу найти ответа. — Ответь мне! Почему она не реагирует? Почему она молчит?

— Она спит, — произношу я, не в силах озвучить то, что произошло с нашей матерью. И даже эти слова разбивают все детские надежды моего маленького брата об реальность того мира, в котором мы были рождены.

— И долго она будет спать? — не сдается он.

— Всегда, — отвечаю я. — Теперь она всегда будет спать.

От моего ответа он вновь начинает кричать.

— Нет! Нет! Нет! Mamma...

Его детский, переполненный ужасов крик еще долго будет преследовать меня ночами. Я буду до конца своих дней просыпаться от него в ледяном поту...

Моего младшего брата трясёт, и слёзы катятся по его tеще по-детски припухшим щекам. Я обнимаю его, стараясь отчаянно утешить.

Но разве может утешить тот, кого собственная печаль испепелила изнутри?

— Найди Луизу, — пытаюсь я говорить спокойно, но внутри меня каждая клетка стонет от боли. — Она ни в коем случае не должна этого видеть. Ты слышишь меня, Микеле? Иди к Луизе!

Луиза… ей всего четыре.

— Нет! Я останусь с ней! — сопротивляется мой брат, пытаясь скинуть мою руку со своего плеча.

— Ты должен быть с Луизой, — пытаюсь я переубедить его. — Теперь никто не будет заботиться о нас в этом доме. Никто, кроме нас самих. Мы никому не нужны.

— Плевать!

— Нет! Мы нужны Луизе... Она бы не хотела, чтобы Луиза увидела ее в таком состоянии!

Мои слова заставляют его задуматься. Микеле вытирает горячие слёзы со своих щек, но не сдвигается с места, и лишь крепче прижимает свою щеку к бледному лицу нашей матери. Его лицо запачкано её кровью. А ему всего семь! Семь…

Я отчаянно пытаюсь вытереть кровь нашей матери на его лице. Ей не место там! Но Микеле уже плевать на это. Он больше её не боится. И кажется, что смерти тоже. А ему всего семь...

— Всё будет хорошо, — шепчу я, хотя сам не понимаю, зачем говорю ему эту ложь. — Прошу тебя, иди к Луизе.

Этот упрямый ребенок наконец-то сдается и положительно кивает мне. Я жду, пока он покинет гостиную нашего дома, и только после этого позволяю себе взвыть от боли, которая сжимает мою грудь изнутри.

Дрожащими руками снимаю кулон с её шеи и крепко сжимаю его в своей руке. Так крепко, что на моей ладони навсегда останется шрам в форме полумесяца.

Она была самым чистым существом в этом дерьмовом мире, чистым ангелом, которого судьба заточила в ад...

— Слабые всегда уходят первыми, — вздрагиваю я всем телом от спокойного мужского голоса за своей спиной.

Оборачиваюсь и удивляюсь с каким спокойствием в глазах это чудовище смотрит на мертвое лицо своей жены, которое изуродовала смерть.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Это всё, что ты можешь сказать? — выкрикиваю я в ответ, не в силах сдержать свой гнев.

— Она выполнила свой долг перед своей семьей и мною. Она больше нам не нужна.

— Долг? — переспрашиваю я. — Но мой отец не отвечает мне. — Кто это сделал? — выкрикиваю я, пытаясь хоть как-то достучаться до него.

— Люди Романо, — спокойным голосом отвечает он мне.

Он закуривает и разворачивается к её портрету, который висит рядом с его на стене.

— Снимите его, — быстро отдает он приказ одному из своих верных людей.

—Нет! — мой голос дрожит от ярости и отчаяния. — Нет! Это из-за тебя её убили! Ты в этом виноват! Ты не заключил с ними мир! Вот к чему привели твои дерьмовые игры!

А это чудовище лишь усмехается, и эта ухмылка вызывает у меня ещё большую ненависть к этому жестокому, бессердечному человеку. И я еще крепче сжимаю ее кулон в своей ладони, чувствуя как по ладони начинает стекать моя кровь.

— Не читай мне морали, щенок! — рычит он, и в следующий миг замахивается, нанося мне удар по лицу. Но физическая боль не сравнится с той, что я ощущаю внутри.

Я хватаю окровавленный нож, который лежит рядом с мертвым телом моей матери, и прижимаю острое лезвие к его горлу. Его зеленые глаза начинают метаться, и я всем своим телом чувствую, что он боится, по-настоящему боится, но вместо того, чтобы молить меня о снисхождении, он лишь снова улыбается мне в ответ.

Джорджо - верный помощник моего отца кидается в мою сторону, но он жестом приказывает ему остаться на своем месте, желая увидить на что все-таки способен его сын.

— Ты - ублюдок, — произношу я, еще сильнее надавливая на рукоять ножа.

— А ты - ублюдское порождение, — отвечает он с легким презрением и ... гордостью. — И я знаю, что ты можешь сейчас перерезать мне глотку, но готов ли ты встать на мое место? Готов ли ты возложить на свою голову темную корону? Готов ли ты управлять тьмой? — его слова звучат как вызов, и я понимаю, что он не боится смерти, а лишь жаждет власти, даже если она обернется для него адом.

Я не готов… И я не знаю, смогу ли я когда-нибудь стать таким же чудовищем, как и он.

Нож с звуком пыдывает из моих рук и я ненавижу себя за эту слабость. Я слабый и в моем мире слабость приравнивается к слову "ничтожество".

— Король должен уметь убивать. А ты слабак! Ты никогда не поймешь, что значит быть сильным, — говорит он и от его ледянного тона по спине пробегают мурашки. — Сила - это не только физическая мощь, но и умение делать трудные выборы.

— Трудные выборы? — повторяю я, смеясь, но в моем смехе нет радости. — Тогда я выбираю месть!

— Ты не посмеешь… — шипит он мне в ответ. — Я не разрешаю тебе! Ни одна женщина не стоит кровной мести!

Целую свою мертвую мать в ледяной, покрытый холодной испаренной лоб и снова беру в руки нож.

— Кровь. Честь. Месть, — шиплю я ему сквозь крепко сжатые зубы девиз нашего дома. — Сальваторе Монтальто всегда выбирает месть...

АНГЕЛ

В комнате тепло, но моё тело сотрясается от мелкой дрожи. Я забиваюсь в угол, прижимаю колени к груди, и уставляюсь в пустоту перед собой, пытаясь не думать о том, что меня окружает. Стены… Меня окружают стены и я не могу освободиться от мысли, что они сжимаются, и каждый звук вокруг становится громче, резче, словно они пытаются запереть меня в этом аду.

Паника растет и каждый новый вдох дается с трудом. Я закрываю глаза и пытаюсь сосчитать до десяти.

Один… Два… Три…

Но ком в горле становится только больше от этого.

Мать твою! А раньше это работало!

Мысль о том, что стены вокруг меня приближаются ко мне все ближе и ближе, а потолок убивающе медленно падает мне на голову сжимает все мое тело в тиски.

Теперь я пленница не только этого психа, но еще и моего же тела.

Клаустрофобия - боязнь замкнутых, закрытых помещений и если Сальваторе знает о моей фобии, то он действительно порождение самого дьявола!

“Один… Два… Три…” — снова пытаюсь я помочь сама себе, но становится лишь хуже. Этот счет кажется бесконечным, и с каждой цифрой паника нарастает только сильнее. Я мечтаю о свежем воздухе, всего об одном его глотке, который мог бы развеять этот удушающий страх.

Моё сознание находится всего на сантиметре от того, чтобы отключиться, как будто я балансирую на краю пропасти.

Чертова безысходность… И если я раньше думала, что знаю все о похищениях, то я ошибалась! Теперь я готова признать, что все авторы тёмных женских романов лгут! Быть похищенной - это не классно! Это не возбуждает! Здесь нет места высоким чувствам! Здесь не правят страсть и любовь! Здесь все держит в своих руках темнота и страх.

Он победил, мать его! Он победил!

И как только я хочу признать вслух то, что я проиграла в этой темной игре, зеркальная дверь неожиданно распахивается, и все мое тело вздрагивает от звука щелчка, словно пробуждаясь от долгого кошмара.

Шаги неуверенные, но звучат глухо по мраморному полу.

Я не оборачиваюсь, но через пару секунд перед собой вижу две пары черных, женских туфель с закругленным носом. Моя любознательность берет вверх над желаниями и я поднимаю голову, оторвавши свои глаза от пустоты. Напротив меня стоят две женщины средних лет, одетые в строгие черные униформы. Волосы у обоих убраны в аккуратный, строгий пучок. В руках одной из них - поднос со стопкой белой бумаги, на которой аккуратно лежит перьевая ручка, точно такая же как и та, что он протянул мне на автограф-сессии, в друках другой - поднос на котором, стоит тарелка с едой. Всего пара ломтиков поджаренного хлеба и стакан воды. Я уже не удивляюсь этому. В этом доме никто не будет обращаться со мной, как с принцессой.

Они ничего не говорят мне и... стараются не смотреть на меня. А я даже благодарна им за это, ведь я не хочу видеть ни жалости, ни презрения по отношению к себе.

Словно по щелчку пальцев, они одновременно ставят под носы на пол прямо передо мной и начинают суматошно собирать разбросанную одежду с пола, стараясь ни в коем случае не пересекаться ос мной взглядами.

У него в доме явно высоко квалифицированный персонал. Но... они женщины, а значит я не могу не воспользоваться этим шансом.

— Скажите мне, прошу вас, где я нахожусь? — еле слышно решаюсь, повернувшись к одной, но она делает вид, что не слышит моего вопроса. — Прошу вас, скажите мне… — Я ловлю её за запястье и она отпрыгивает от меня, как от пламени огня, выдергивает свою руку из моих пальцев и отрицательно мотает головой.

— Non so niente, — отвечает она мне с нахмуренным видом.

Я знаю, что это итальянский, но о чем именно она мне говорит, мне не понять.

А Сальваторе Монтальто - высоко квалифицированный психопат! Он продумал каждую деталь моего похищения с холодным расчетом! Чертов шизофреник...

— А вы понимаете меня? — обращаюсь я к женщине, у которой тревожно забегали глаза. Она аккуратно кивает, и в этот момент в груди поднимается волна облегчения.

Я еще никогда ранее так не ровадовалась тому, что незнакомый мне человек просто одобрительно кивнул на мой вопрос.

— Где я нахожусь? — шепотом спрашиваю я её, когда из комнаты выходит другая женщина, держав в своих крепких руках одежду, купленную для меня.

Я внимательно наблюдаю за её реакцией, надеясь увидеть хоть искорку сочувствия в её глазах. И я увижу её!

— Ты в доме семьи Монтальто, — полушепотом отвечает она мне, тревожно оглянувшись назад. — В пригороде Нью-Йорка.

— Его действительно так зовут? — переспрашиваю я, не веря своим ушам. Она кивает в ответ, и в этот момент меня охватывает ужас.

Вот черт, как же меня так угораздило! В этот момент я готова отдать всё, чтобы отмотать время на несколько месяцев назад и никогда не браться за ту злополучную книжонку!

— Кто он такой? — тихо спрашиваю я, протолкнув ком слез в горле.

— Он дон, король, новый глава семьи… Имен у него много, — отвечает мне женщина, и в её голосе слышится уважение, смешанное со страхом.

— Он держит меня здесь против моей воли, — выпаливаю я чуть громче, чем можно было бы.

— Извини…

— Помогите мне. Я прошу вас, помогите... — умоляю я, чувствуя, как сердце болезненно начинает стучать в груди.

— Прости, но я не могу, — отвечает она мне с искренней печалью на лице.

Появившееся отчаяние на моем лице уже не скрыть и заметив его, женщина подходит ближе. Её рука ложится мне наголову и от этого прикосновения я вздрагиваю всем телом.

И я даже не успеваю понять, когда я так стала бояться любых прикосновений к себе.

Женская ладонь начинает аккуратно гладить меня по волосам. Она возраста моей матери и от осознования этого мне становится лишь больнее...

— Ох, ты еще такая юная, — шепчет она мне и берёт мою руку в свою, крепко сжимает мои худощавые пальцы.

— Вы давно работаете в этом доме? — спрашиваю я, протолкнув ком слез в своем горле. — Давно знаете его?

Женщина быстро кивает, её каштановые глаза наполняются тревогой. Она боится его, не меньше меня.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Скажите, если я сделаю то, что он хочет, он отпустит меня? — настаиваю я, надеясь на хоть какую-то ясность.

— Мне жаль, но…

Она не успевает договорить и в комнату снова входит ее помощница. Быстро что-то шепчет ей на ухо. А я вся сжимаюсь от напряжения.

— Ты должна это съесть и начать писать, — говорит она мне. — Это его желание.

Я отрицательно мотаю головой. Я никогда не буду исполнять его желания!

— Поверь мне, его лучше не злить.

— Я не буду это есть! Нет! — гневно возмущаюсь я. — Засуньте это в глотку тому шизофренику!

Тонкая женская бровь взлетает вверх, и она не успевает ничего сказать мне, как я слышу неодобрительное цоканье языком за своей спиной.

— Почему я слышу этот противный голосок в каждом углу дома? — спрашивает уже знакомый мужской голос. — А, Мартина?

— Она отказывается есть, — быстро отвечает ему та самая женщина, которая проявила ко мне сострадание. И сразу же переходит на итальянский.

Я ни единого слова не понимаю и лишь расстрено хлопаю ресницами, переводя свой взгляд с лица Мартины на лицо Луки и в обратно.

— Почему? Почему ты отказываешься от еды? Не слишком изысканно для такой, как ты? — неожиданно обращается ко мне Лука. — Может, ты хотела рапанов или запеченного на углях лобстера?

Идиот!

Да, я обессилена и мой живот спазмирует от чувства постоянной тошноты и голода, но даже если бы мне в тарелку положили мои любимые корн доги с сырным соусом, я бы все равно не прикоснулась к еде, ведь она была приготовлена в доме, который носил фамилию Монтальто!

Я крепче сжимаю челюсти, так крепко, что слышу как хрустит лицевая кость.

— Если я съем это, то через полчаса моя голова распухнет и станет похожа на большой воздушный шар! И я не думаю, что это понравится твоему БОССУ!

Лука приподнимает бровь вверх, и в следующий момент его рука хватает меня за горло. Он не высокий, но по неизвестной мне причине я внезапно теряю ощущение пола под своими ногами. И мы оба чувствуем как дрожит венка на моей шее под его крепкими пальцами.

Только вот у него это вызывает самодовольную улыбку, а у меня внутри всё переворачивается.

— Решила создать мне проблемы, ангелочек? — шипит он мне в лицо и от его горячего дыхания меня начинает лишь сильнее тошнить.

— У меня… — тихо выдыхаю я, стараясь собраться с мыслями, но слова предательски застревают в горле. Моё обнаженное тело дрожит, ведь в голове проносятся мрачные мысли о том, что может произойти дальше. — У меня аллергия на глютен! — наконец, выкрикиваю я, словно это единственное, что может спасти меня.

Конечно, у меня нет аллергии на глютен и страх еще сильнее сжимает мою грудь, когда в голове проносятся мысли о том, что может произойти, если он не поверит мне.

— Я не шучу, — стараюсь я, в упор смотря в его темные глаза.

Если ты лжешь, никогда нельзя отводить взгляд. Каждое слово должно быть произнесено с твердостью, а каждое движение - с уверенностью, иначе ты рискуешь потерять всё.

Лука громко вскрикивает и его пальцы разжимаются на моей шее. Он хватается за черные волосы на своей голове и начинает что-то кричать на итальянском, и хотя я всегда раньше наслаждалась музыкой этого прекрасного языка, в данную минуту меня пронизывает холодок. И я зажмуриваюсь каждый раз, когда тон его голоса поднимается. Его гнев наполняет воздух, и я чувствую его запах. Резкий, электрический, от которого практически невозможно дышать.

Он выходит из комнаты, и хоть я абсолютно не понимаю, о чем он говорит, но я знаю, что он кипит от злости. Его громкие возмущения разносятся эхом по идеальной тишине этого дома.

— Налево, вниз по лестнице, на задний двор, — неожиданно слышу я тихий женский голос возле своего уха.

Оборачиваюсь, но в комнате никого уже нет. Только зеркальная дверь осталась не закрытой, всего на несколько сантиметров.

Вот он - мой шанс...

Невидимые руки сжимают мое горло и сердце начинает стучать так, что, кажется, его слышно за пределами этой тишины.

Несложно догадаться, что на этой двери самозахлопывающийся замок. Стоит двери закрыться, и её уже не открыть со стороны комнаты. Я аккуратно встаю на ноги и дрожащими ногами дохожу до двери, подставляю свой указательный пальчик и начинаю ждать.

Ожидание становится невыносимым. Но я жду, пока голоса не стихнут и в доме наступит полная тишина. И, наконец, собравшись с силами, выскальзываю из этой гребанной комнаты.

Каждый шаг дается с трудом, словно пол под ногами становится липким от моего страха. Мои босые ноги шлепают по мраморной лестнице и я тихо молюсь о том, чтобы никто, кроме меня этого не услышал. А в этом огромном доме царит идеальная тишина. Словно в нем никого и нет, кроме меня.

Да, я знаю, что это выглядит странно, но я, ведомая свободой, стараюсь не думать о том, что может произойти, если меня все-таки поймают.

Все, что теперь важно дял меня - не упустить момент. Важно выбраться.

Сворачиваю налево и сбегаю вниз по лестнице. Дверь на задний двор дома оказывается открытой, и я полностью обнаженная выскакиваю в ночной воздух. Свежесть, наполненная ароматом дождя и трав, обдает мое тело.

И я теперь знаю, как на самом деле пахнет свобода.

КОРОЛЬ

Серые клубы дыма медленно поднимаются в воздух, и с наслаждением я делаю очередную глубокую затяжку, ощущая, как никотин приятно проникает в каждую клетку моего тела, отравляя его.

— Босс, она дошла до конца сада. За пределами территории дома больше нет камер. Мы потеряем её из виду, — сообщает мне Лука. Давно он не был таким встревоженным.

— Дайте ей дойти до лесополосы, — шиплю я, ощущая, как внутри меня разгорается огонь предвкушения.

И я чувствую как по моему позвонку пробегает ток такой силы, что каждый нерв взрывается огнем возбуждения, а по венам течет ярость и азарт, словно раскаленная магма, готовая вырваться наружу.

Я - зверь, готовящийся к охоте. Она - моя добыча, пытающаяся обмануть меня.

И эта игра явно приходится мне по вкусу!

Мой взгляд устремлён на монитор, где обнаженная Ангелия Вереск, словно дикая кошка, пробирается сквозь сад моего дома.

Разве может быть что-то прекрасней?

— Отправить людей? — снова спрашивает Лука.

На его нелепый вопрос я лишь усмехаюсь, ощущая, как инстинкты охотника берут верх.

Нет, Лука не облажался, всё идет по заранее спланированному и продуманному мною сценарию. У меня все-таки есть одна положительная черта - я неплохой стратег. А еще я скрупулезно подбираю персонал и люблю тщательно контролировать каждую деталь в своем доме.

Мартина тоже отработала на отлично и за это получит щедрый гонорар!

Я ведь обещал ей ад, вот Ангелия его и получит.

Хочу, чтобы она надышалась свежим воздухом, ощутила всем своим телом свободу и подумала, что победила меня! Пусть она насладится иллюзией легкости, пусть её сердце забьется быстрее от радости и надежды. И когда её бдительность ослабнет, я снова сжму её в своих тисках, крепче прежнего.

Я хочу увидеть ее глаза, когда этот ангелочек осознает, что все это время я был на шаг впереди! Хочу насладиться этим сладким моментом.

— Нет, я сам встречу её, — отвечаю я и начинаю быстро расстегивать пуговицы на своей рубашке.

Пришло время поиграть с ней. Все мое тело поскуливает от ломоты, а сердце начинает стучать в унисон с ожиданием, со сладким предвкушением.

Игра началась, ангелочек и тебе в ней явно не выиграть!

Скидываю рубашку со своих плеч и уверенным шагом направляюсь к выходу из дома. У меня есть буквально пять минут для того, чтобы поймать её. Думаю я уложусь… в три.

Для того, чтобы стать королем мало родиться первым и иметь яйца между ног. Для того, чтобы стать королем ты должен доказать, что у тебя есть яйца.

В нашем мире слабых сыновей легко могли бы сбросить с горы Олимп, если бы она существовала не только в легендах. Если твой сын до совершеннолетия не совершил хладнокровного убийства, это не награда небес, а лишь обуза, которая тянет тебя вниз.

Сильные не порождают слабоков...

Микеле отправили на задание, когда ему было всего пятнадцать. Он был еще мальчишкой и с неподдельным страхом в глазах ждал своего приговора с того момента, как ему исполнилось двенадцать! Мне же можно сказать, что повезло. Я сам вошел в дом, где жил старший сын Романо, и перерезал ему глотку. Просто и легко рассек острым лезвием боевого ножа кожу, а под ними и мышцы этого выродка. Мной двигала месть, и, в отличие от Микеле, меня не вырвало при виде крови. Я принял каждую каплю на своих руках с наслаждением. И мне никогда не забыть тот момент, когда я стоял над телом молодого мужчины и наблюдал за тем как белая простыня на его кровати становилось алой и как этот ублюдок захлебывался от своей крови.

Мне было двенадцать. И с этого момента я стал частью этого проклятого мира. Мира, в котором правит безжалостность. Мира, где слабость - это порок, а сила - добродетель. Я стал частью этой игры, в которой нет пути назад, где каждый шаг вперед пропитан кровью и где выжить может только сильнейший.

И все из-за ненасытности и жажды власти! Деньги и власть сносят головы покруче какой-то там любви. Деньги и власть - вот истинные боги, которым поклоняются, и ради которых люди готовы на все. И не только в моем мире...

Даже не заметил, как обошел сад и оказался всего в десяти шагах от своей сбежавшей пленницы. Она с особым рвением пробиралась сквозь густые деревья, не обращая внимания на повреждения, которые появились на ее коже.

Я всегда умел бесшумно подкрадываться, и некоторые даже нарекли меня тенью за это. Вот и Ангелия понятия не имеет, что я уже стою позади, всего в нескольких шагах от нее.

Внезапно я бросаюсь вперед, делая это так, чтобы она услышала, и она замирает на месте. Я стою прямо за ее спиной, и моё тяжелое дыхание невозможно не заметить. И я знаю, что она слышит его, но обернуться ей не хватает смелости.

Холодный, ночной ветер приятно обдувает мою кожу, а ускоренный ритм ее сердца истомой согревает изнутри. Надеюсь, её сердечко не остановится в этот момент, ведь ритм слишком быстрый и глухой. Настолько, что я отчетливо слышу его даже на расстоянии нескольких шагов.

— Посмотри на меня, — шиплю я сквозь стиснутые зубы, но она не подчиняется мне и это лишь еще сильнее будоражит меня изнутри.

Делаю несколько шагов вперед и вплотную подхожу к ней, так что мой обнаженный торс соприкасается с ее плечами. Ангелия почти на голову ниже меня. Слишком хрупкая... Кожа у нее влажная и такая ледяная. Идеальная.

— Не заставляй меня повторять дважды, ангелочек, — говорю ей я и … она оборачивается.

А я теряю дар речи от того, что открывается моему взору.

Её и так большие глаза широко раскрыты, зрачки расширены настолько, что в них осталась лишь тоненькая шоколадная полосочка. Изящные брови приподняты, а губы слегка приоткрыты. Легкая испарина на лбу, волосы растрепаны. Она жадно хватает ртом воздух и как только наши взгляды соприкасаются, она тут же сжимает их в тонкую полоску, чтобы не закричать.

А я хочу услышать ее крик!

— Ай-яй-яй, — ругаю я ей, как непослушного ребенка. — Знаешь, что делают с беглецами? — шепчу ей я, заботливо убирая за ухо пару влажных прядей с ее лба.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

От моего прикосновения она вздрагивает всем своим телом.

Ангелия отрицательно мотает головой в ответ на мой вопрос и так светлая от природы кожа становится еще бледнее от страха, а щеки наоборот же заливаются малиновым румянцем.

Смесь паники, решимости и стремления к спасению окрашивает ее прекрасное лицо.

— Убивают? — решается она, сделав глубокий вдох.

Я не отвечаю на её вопрос и делаю уверенный шаг к ней. Её хрупкое тело дрожит и мне это нравится.

Даже у зверя есть свои слабости и моя - видить страх в ее прекрасных глазах.

— В этом мире, где власть и контроль были на первом месте, его страсть казалась одновременно опасной и захватывающей, — шепчу я прямо в её приоткрытые губы слова, которые она написала в той дерьмовой книги. — Каждый момент, проведенный вместе, был как игра в кошки-мышки, где я не могла предсказать, что произойдет дальше.

— Поиграем в кошки-мышки? — спросил ее я, зная, что она не согласится, но у меня были припасены слишком хорошие условия игры на этот раз. — Если ты успеешь добежать вон до того дерева, прежде чем я тебя поймаю, то будешь свободна.

Указываю пальцем на большой дуб, который уже немало повидал за своё существование, но то, что я задумал он ещё точно не видел! Её шоколадные глаза вспыхивают, ведь до дерева буквально метров сто.

— А если нет? — быстро уточняет Ангелия, не сводя глаз с высокого дуба.

— Тогда я покажу тебе, что делают с беглецами.

Быстро кивнув, она вырывается вперед, а я мысленно задаюсь вопросом:

"А слышала ли она, что будет, если проиграет? Если нет, то так даже намного интереснее будет!"

Ангелия бежит вперед, а я достаю сигарету из заднего кармана своих брюк и спокойно раскуриваю её. Наполняю свои лёгкие горьким дымом. Прикрываю глаза от наслаждения моментом и тут же бросаю её на землю, затушив.

Я не бегу за ней, а быстро скрываюсь в лесу, зная, что до этого дуба можно сократить дорогу вдвое, обойдя со стороны.

Да, эта лесополоса тоже принадлежит моей семье и я знаю каждую тропинку в ней! Но я не считаю это жульничеством! Она ведь тоже может сократить дорогу...

И в последний момент - буквально за несколько шагов до дерева я словно из под земли вырастаю перед ней и она бьётся щекой об мою грудь.

— Так ты знаешь, что делают с беглецами? — спрашиваю я её, довольно ухмыльнувшись.

— Нет… — шепчет Ангелия и слезы неконтролируемым потоком начинают стекать по её ракрасневшимся щекам. — Нет...

— Наказывают, — выдыхаю я прямо в ее приоткрытые губы и пряжка моего ремня клацает. — Их наказывают, ангелочек.

Резким, уверенным движением я вырываю черный кожаный ремень из своих брюк и быстро разворачиваю её к себе спиной, грубо прижав лицом к большому дереву. Я знаю, что на ее коже остануться глубокие царапины и ссадины, но мне плевать. Ведь это всего лишь царапины и они заживут, даже шрамов не оставив.

Обматываю ремнем ее тело, закрепив руки так, чтобы она не могла сопротивляться. И крепко прижимаю этого ангелочка к дереву, туго натягивая ремень, зафиксировав.

— Нет! Не смей трогать меня! Выпусти меня! — визжит Ангелия, пытаясь сопротивляться и я готов стонать от переполняющего меня удовольствия. — Лучше пристрели меня!

Её реакция бесценна. Такая неподдельная и искренняя, что я чувствую как на моем лице скользит тот самый зловещий оскал Монтальто.

— Не этой ночью, — отвечаю ей я с лукавой улыбкой. А я ведь действительно лукавлю - мне так нравится проводить с ней время, что она никогда этого не дождется!

Делаю шаг к ней, вплотную придвигаясь к ее телу. Я чувствую ее тепло и её аромат на себе. Она пахнет сладковатым мускусом и красными яблоками, но стоит вздохнуть поглубже, как открывается чарующий сладкий аромат розы. Той самой розы, у которой нет шипов. Ни одного.

— Ты будешь считать, — шепчу я ей. — И ни едного другого звука. Я хочу слышать только счет.

Не давая ей шанса на возмущение, я резко шлепаю ее по аппетитной заднице. Удар раздается громко, и она громко взвигивает. Её голосок эстомой растекается по моим венам.

"Чёрт," — мысленно процеживаю я, когда мои руки крепко прижают ее тело к коре большого дерева.

Я был со многими женщинами, да и трахал немало, но этот порочный ангел взбудораживает во мне то, что я еще никогда не испытывал. Меня соблазняли, удовлетворяли, и боялись, но меня еще никто и никогда так красиво не презирал.

Она отчаянно пытается вырваться - дёргается, кричит, а мне становится интересно, когда же она поймёт, что всё, что я задумал уже не изменить. Я всё всегда довожу всё задуманное мной до конца.

— Начнем заново, — повторяю я, снова шлепнув ее по заднице. Но на этот раз я не жалею ее и даже кожа на моейладони горит. — Считай!

Ангелия хнычит, пытаясь удержать звуки за своими зубами, а я позволяю себе слабость и с особым наслаждением рассматриваю красный отпечаток своей ладони на ее коже.

Bellissimo...

— Считай, — рычу я и снова оставляю жесткий шлепок.

— Один, — еле слышно проскуливает она.

И я снова шлепаю ее, расстроившись тому, что не могу увидить ее лица.

— Два...

Моя ладонь горит, но я всё же наношу ей последний, третий удар, и, неожиданно для себя, судорожно выдыхаю, как будто после безумного оргазма.

— Три...

Красное яблоко, роза и запах ужаса на ее теле сносят мне голову. Я хочу большего... Хочу собрать каждую каплю выступившего пота на ее коже. Хочу испробовать ее страх на вкус. Хочу прочувствовать каждый миллиметр ее тела.

Зверя не остановить, если он не наелся. А в моем желудке все еще голодный вой.

Я ослабляю ремень и, с силой, поворачиваю ее к себе лицом. Затем снова затягиваю ремень.

— Нет, не трогай меня! — снова кричит Ангелия, когда мои руки ложатся на ее икры и начинают медленно ползти вверх.

— Его руки ласкали каждый сантиметр моей кожи, словно огонь, разжигая во мне чувства, которые я никогда не испытывала раньше, — еле слышно выдыхаю я строки из ее книги, которые знаю наизусть. Мое горячее дыхание проскальзывает по ее шее, а руки уже лежат на онаженных женских бедрах. — Что ты чувствуешь, когда я касаюсь тебя? Отвечай! Ты чувствуешь огонь внутри себя?

Я, мать его, пылаю изнутри! А она? Мне действительно интересно, что чувствует она...

Но она молчит и ее молчание еще сильнее раззадоривает меня. Я крепко хватаю ее за горло и заглядываю в её глаза, желая запечатлеть там свое отражение и мое колено грубо раздвигает ее бедра в стороны, так, чтобы она не смогла ни при каком условии их сомкнуть.

— Нет! — снова кричит этот ангелочек, дергая плечами в разные стороны. — Ты говорил, что пленниц не трахают!

— А ты уже слишком хорошо выучила правила в моем мире, — награждаю я ее своей улыбкой. — Но вот главный ты не усвоила - в моем мире любят нарушать правила.

Она не успевает ответить мне, как я грубо вхожу в нее двумя пальцами. Ангелия вскрикивает, но я знаю, что не причинил ей боли, но и удовольствия не доставил. Да я и не планировал!

Я лишь хочу показать ей, что такое настоящее удовольствие. Искреннее и неподдельное.

Чёрт! Какая же она узкая... Даю ей время привыкнуть ко мне.

— Каждое его прикосновение наполнено обещанием и тайной, — продолжаю я выдыхать прямо в ее шею цитаты из ее книги, — словно он знал, как пробудить во мне самые глубокие желания.

Ангелия пытается отвернуть свое лицо от меня, но я ей не позволяют этого сделать и силой приподнимая ее голову вверх, так чтобы видеть ее глаза. Мои пальцы начинают безжалостно медленно двигаться в ней, заставляя против ее воли испытывать удовольствие. То самое удовольствие, о котором она писала.

— Твой Сальваторе не прикасался к своей пленнице без ее разрешения, но настоящий Сальваторе Монтальто другой, — шепчу ей я, прямо в ее губы. — Я буду делать все, что пожелаю с твоим телом и мне не нужно твое разрешение, ведь ты моя.

Большой палец моей руки нащупывает напряженный бугорок между ее складочками и начинает медленно массировать его. Я быстро опускаю голову вниз и Ангелия громко вскрикивает, когда я захватываю ее сосок губами и безжалостно кусаю его.

— Что ты чувствуешь? — шепчу я прямо в ее обнаженную грудь. — Тебе приятно?

Она отрицательно мотает головой, а я снова беру ее сосок в рот и легко прикусываю эту напряженную горошенку. Начинаю всасывать каждый сантиметр ее груди. желаялишь одного - заклеймить все ее тело, оставить на ней как можно больше своих следом. Чтобы когда это все закончиться, она никогда не смогла забыть настоящего Сальваторе Монтальто!

— Отвечай! — снова требую я, оставить новый красный след от засоса на ее теле.

— Отвращение! — искренне отвечает она, давясь от слез в своём горле.

— Я противен тебе? — спрашиваю я, продолжая трахать ее своими пальцами.

— Да! — выкрикивает она мне в ответ, скуля от ощущений в своем теле. — И… я сама себе противна!

И ей не нужно продолжать, ведь я чувствую насколько она влажная и знаю от чего ей так мерзко - её тело предало её в самый отвратительный момент в её жизни.

— Ты помнишь, что я тебе сказал? — снова спрашиваю её я, ощутив легкую пульсацию в ее теле. — Беглецов наказывают. И я бы с радостью довел тебя до оргазма, если бы ты не сбежала.

Вынимаю свои пальцы из нее и еле сдерживаю себя от неконтролируемого желания испробовать ее на вкус. Она чертовски узкая и я уверен, что еще и сладкая. Слышу её всхлип. И я знаю, что она бы попросила меня продолжить, если бы не была настолько горда. И я бы с радостью продолжил, если бы не помнил о том, что трахать пленниц - дурной тон.

— Куда её, босс? — голос Лука за спиной перебивает звон в моих ушах.

Так потерялся в ней, что даже не услышал его шаги.

Меня трясет от всего, что произошло. Теперь я осознаю, почему не не рекомендуется трахаться с пленницами - это может вызвать выброс адреналина, который затмит любые ощущения от табака, алкоголя или даже любых других запрещенных веществ. Это нечто дикое и неуправляемое и я точно знаю, что это может вызвать привыкание...

— Веди её ко мне в кабинет и сделай это так, чтобы она вошла в него зареванная, — запыхавшимся голосом отдал я приказ Луке, не желая так быстро заканчивать эту ночь.

— Будет сделано.

АНГЕЛ

Лука, как верный пес своего хозяина послушно исполнил его приказ, и большую часть дороги обратно в дом Монтальто он тащил меня за волосы. Мои крики, полные ужаса и отчаяния, постепенно сменились тихим поскуливанием, как у раненого животного, но даже в эти мгновения я не молила его остановиться. Я знала, что это было бесполезно.

В какой-то момент я даже пожалела о том, что пару месяцев назад так и не решилась сделать себе французское каре…

С каждым новым сделанным шагом по огромному дому Монтальто мне кажется, что я приближаюсь к своей гибели, ведь я оказалась в руках демона. И теперь мне остается только надеяться, что я не сломлюсь, несмотря на все ужасы, которые мне предстоит пережить в этом доме рядом с ним.

Меня силой заводят в его кабинет и толкают в спину так, чтобы я обязательно рухнула перед ним на колени. И я падаю коленями прямо на медвежью шкуру, которая лежит на мраморном полу.

Вкус у него явно дерьмовый! Весь этот дом так и кричит о статусе и больших деньгах его хозяина. Огромные мраморные колонны поддерживают высокие потолки, украшенные сложной лепниной. На стенах цвета слоновой кости висят семейные портреты, а полы ледяные - покрыты мрамором. В каждом углу стоят дорогие статуи и антикварная мебель. Но главное здесь не это. В этом месте царит холод. И я всем телом дрожу от него, не в силах подняться на ноги.

Осознание того, что меньше часа назад этот ублюдок побывал в моём теле меня наполняют чувства мерзости и ненависти. И я даже чувствую их привкус у себя во рту - чересчур сладкая патока с резким запахом напоминающая формалин, которую невозможно проглотить. И то, что в некоторые моменты я даже испытала удовольствие, лишь делает этот привкус более тошнотворным.

Поднимаю глаза на него. Он все еще без рубашки, и я не могу не заметить черные буквы, покрывающие его мускулистую спину. Они расположены вертикально по позвонку и читаются как Sangue Onore Vendetta.

Я уже видела эту надпись раньше, но до сих пор не знаю, что она означает.

Внезапно звук колесика его зажигалки прерывает тишину, и серые клубы дыма медленно поднимаются вверх, создавая мрачную атмосферу вокруг мужского силуэта. В голове прокручиваются мысли о том, что этот ублюдок не заслуживает ничего, кроме страданий.

Надеюсь, он сдохнет от рака легких в ближайшие пару лет!

Этот подонок даже не догадывается, что я, черт возьми, видела глаза Луки за его спиной в тот момент, когда его пальцы оскверняли мое тело! Он не знает! Но мне этого никогда не забыть!

В тот миг все мои чувства смешались: отвращение, гнев, страх и… удовольствие, мать его! И за все это время, проведенное возле дуба, у меня не случилось ни одного приступа. Сумасшествие какое-то!

Этой ночью он оставил слишком глубокие шрамы не только на моей коже, но и в душе…

— Знаешь, что больше всего меня разочаровало в твоей книге? — его голос звучит эхом, отскакивая от одной стены к другой с жестким ритмом.

Да, мне плевать! Надеюсь, он не обернется ко мне - больше всего я боюсь встретиться с ним взглядом после того, что он сделал со мной в том лесу!

И я не отвечаю ему не потому, что презираю его всем своим существом, а потому что у меня просто нет сил на бессмысленные словесные баталии с ним.

— Стереотипное мышление - самое отвратительное качество, которое может быть у автора.

Нашелся мне критик!

Сальваторе оборачивается и прожигает меня своим взглядом. Его изумрудный глаз блестит от азарта. Холод пробирает меня до костей и эта его уверенность заставляет меня напрячься.

— Помнишь, во что играли Анна и Сальваторе? — произносит он, не отводя своего тяжелого взгляда с моего лица.

Покер. Они играли в покер на желание.

— Сыграем? — неожиданно спрашивает Сальваторе, его от природы низкий голос с хрипотцой впервые звучит так мягко.

— Нет, — цежу я сквозь крепко сжатые зубы. — Мне не до игр… Мне холодно, прошу тебя, дай мне хотя бы плед, — скулю я в ответ.

Я больше не могу ходить обнаженной!

Он игнорирует мои слова, его улыбка становится шире, и в ней проскальзывает что-то зловещее.

Я боюсь его. Я никого и ничего так не боялась, как боюсь его. Сальваторе Монтальто - загадка, которую невозможно разгадать, и это пугает меня больше всего. Мне никогда не разгадать что у него на уме.

— Сыграем на желание, — повторяет он, как будто не слышит моего отказа.

В моей книге главная героиня выиграла, и её желанием стал поцелуй, который Сальваторе ей подарил. Но я не мечтаю о его поцелуе! Я мечтаю, чтобы это все уже наконец-то закончилось.

— Я понятия не имею, как играть в покер! — восклицаю я, чувствуя, как сердце быстро начинает колотится в груди.

— Как же ты тогда описала это? — усмехается Сальваторе, и я услышу нотки обнаженной игривости в его голосе, но в глазах проскальзывает тень чего-то более глубокого.

— Ты ничего не слышал о Гугле? — отвечаю я, стараясь сохранить лёгкость в тоне. — С его помощью можно не только это сделать!

— Я разочарую тебя, но в моей семье никто не умеет в него играть. Предоставишь мне возможность показать тебе, в какие игры мы играем?

— Нет, — резко отвечаю я, не желая углубляться в эту тему, но его взгляд не отпускает меня.

Сальваторе снова игнорирует мой отказ.

— Когда мне было двенадцать, я ослушался своего отца - дона одного из сицилийских кланов, и перерезал горло старшему сыну его заклятого врага. И он в наказание мне показал мне эту игру, — произносит он с такой холодной уверенностью, что волосы у меня встают дыбом не только на макушке, но и на всех моих конечностях.

Я замираю, не в силах найти слова. В его голосе прозвучала гордость, но я чувствую, как за этой гордостью скрывается мрак.

— Напиши мемуары, больной ублюдок! — выкрикиваю я, не сдержавшись. — А меня оставь в покое!

И он снова не обращает никакого внимания на мои слова и даже на то, что я позволила себе его обозвать.

Сальваторе достает из ящика своего письменного стола деревянную шкатулку и ставит ее на стол, прямо напротив моего лица. Мое сердце пропускает глухой удар, когда он открывает шкатулку и достает оттуда курносый револьвер.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Эту игру придумали русские солдаты во время Первой мировой войны. Стресс так снимали. Интересный подход к развлечениям! У русских, вообще, интересный подход ко всему, — говорит он с ухмылкой, но мне в отличии от него не весело. Ведь в этом мире не найдется ни одного человека, который бы не слышал об этой игре… — В тебе ведь тоже ест русская кровь, ангелочек, да?

Моя мать русская и я даже представить себе не могла, что он мог об этом знать. И теперь я не удивлюсь, если Сальваторе Монтальто знает гораздо больше обо мне, например, и мой менструальный цикл.

— Все элементарно просто - один револьвер с шестью камерами и один патрон, — поясняет он мне, хотя лишнии слова мне не нужны.

Сальваторе вставляет патрон в одну из камер и раскручивает барабан, а у меня внутри все внутренние органы сжимаются. Сердце проваливается в желудок и я еще крепче обхватываю свое тело руками. В этот момент время словно останавливается, и я чувствую, как холодок страха пробегает по всему телу. Звук щелчка барабана резонирует в тишине, и каждый его оборот кажется вечностью.

Я не могу отвести своих зареванных, красных глаз от его лица, на котором читается неподдельная уверенность и такое чистое безразличие.

— Встань и сделай свой ход! — приказывает он мне поставленным голосом истинного дона семьи Монтальто.

Я отрицательно качаю головой. Он подходит ко мне и, резко дернув за локоть, поднимает на ноги. Мои ноги дрожат, и я не понимаю, что именно вызывает этот трепет. От слабости, боли и унижений, которым он меня предает или от холодного дыхания смерти на моем плече.

Сальваторе наклоняется ко мне так близко, что я чувствую его горячее дыхание на своих губах, словно перед поцелуем.

Но в этой истории нет места романтики…

— Ты ведь помнишь, — шепчет он мне прямо в губы, — что я не люблю повторять дважды?

Этот подонок помещает револьвер в мою руку и крепко обхватывает её своей, переплетая наши пальцы.

— Сделай это, мать твою! — недовольно рычит он, оскалив свои идеальные белоснежные зубы.

Сальваторе снова требует, чтобы я поднесла дуло револьвера к своему виску, и моё сердце болезненно сжимается, словно он в этот момент своими сильными руками разрывает мне грудь и вынимает еще пульсирующее сердце, крепко сжимая его в своих пальцах.

Чувствую, как холодный металл касается кожи моего лба и в этот момент страх становится подавляющим. И мне уже не понять кто это делает - я или он.

Капелька холодного пота стекает по моей спине и мне уже не скрыть своего прерывистого дыхания.

— Один… — слышу я его тихий шепот, — два… и… три…

Резко нажимаю на курок, не сводя глаз с его лица. И… ничего не происходит. Мое сердце бьется дальше.

Неверующий может поверить в Бога только когда жизнь ставит его на колени - в моменты утраты, страха и глубоких поисков смысла. Я уверила, когда встретила дьявола на своем пути…

— Ты выиграла, — произносит Сальваторе, развевая руки в стороны, явно довольный всем произошедшим. Я слышу, как он облегченно выдыхает! Точно слышу! И я чувствую, как напряжение в воздухе становится почти осязаемым. — Озвучивай свое желание, Ангелия.

— Играй! — выкрикиваю я, сама того не ожидая от себя. Я захлебываюсь слезами, но мой голос даже не дрожит. — Твой ход! Я хочу, чтобы ты сыграл со мной! И это мое желание!

Он приподнимает бровь, удивленно смотря на меня.

— А я думал, ты попросишь свободу.

— Ты все равно мне её не дашь! — отвечаю я, чувствуя, как горячие слезы стекают вниз по моим щекам, на шею и обнаженную грудь. — Лучше сыграем в эту дерьмовую игру до конца!

— Интересно, — говорит Сальваторе и его голос становится более низким и загадочным. — Ты умнее, чем я мог думать.

Я даже среагировать не успеваю, как он берет мою руку в свою и приставляет револьвер к своей голове. И я слышу резкий щелчок.

На его лице даже ни один мускул не дергается. Так просто и легко.

— Твой ход, — улыбается он мне.

Выдергиваю свое запястье и следуя внутреннему зову, прижимаю его снова к своему виску. Больше мне его помощь не нужна.

И… я выигрываю.

Но я никак не могу понять жива я или мертва. Сердце бьется с безумной силой, как будто пытается вырваться из груди, наполняя каждую клеточку моего тела необъяснимой энергией. Меня охватывают чувства эйфории и страха.

— Ты охрененно пахнешь, — шепчет он мне, проведя кончиком носа по изгибу моей шеи. — Святая Мадонна, мне голову сносит…

А я уже успела запомнить, что ему нравится сочетание аромата моего тела и адреналина в моей крови.

Он жадно вдыхает это сочетание ароматов, словно пытаясь запечатлеть его в своей памяти. Его взгляд пронзает меня, и в этом молчании нет ни одного лишнего слова. Он забирает из моих рук револьвер и не отводя своих разноцветных глаз от моего лица, представляет его к своему виску, оставляя страстный поцелуй на моей шеи.

Его горячие губы начинают терзать мое тело. Он кусает меня, жадно всасывает каждый миллиметр моей кожи.

И… медленно нажимает на курок.

В этот момент мир вокруг исчезает, оставляя только нас двоих и напряжение, наполняющее воздух. Сердце стучит в унисон с его дыханием, и я осознаю, что между нами возникла невидимая связь - смесь страха и притяжения.

Он снова выигрывает.

Мать твою, я ничего подобного раньше никогда не ощущала. Время останавливается, и я понимаю, что этот миг - та самая точка невозврата.

Осталось два выстрела….

У каждого из нас осталось по пятьдесят процентов на жизнь.

И все о чем я мечтаю - проиграть, чтобы не дать своему телу ни единой возможности добровольно сдаться в плен его объятий.

Я выхватываю у него револьвер и представляю к своему виску. Он реагирует молниеносно.

— Предостаточно, — шипит Сальваторе в мои губы, резко дернув его назад из моих рук.

— Мы играем до конца! — выкрикиваю я, пытаясь отобрать у него револьвер.

Я хочу, чтобы это закончилось. Я молю небо о нисхождении ко мне. Я боюсь проиграть ему в этой дерьмовой игре, которую он начал несколько дней назад…

— Позволь мне доиграть, — прошу его я.

Слышу как Сальваторе нажимает на курок и пускает пулю прямо мне под ноги, а точнее в уже и так мертвую голову медведя. Я взвигиваю от неожиданности и закрываю уши руками.

— Надеюсь, что тебе на сегодня было предостаточно эмоций для того, чтобы начать писать.

КОРОЛЬ

"Если бы врата ада открылись, я бы без малейших колебаний назвала Сальваторе Монтальто тем самым дьяволом, выбравшимся из пылающего подземелья в наш мир. Его разноцветные глаза искрятся темным огнем, а притягательная улыбка полна загадок и опасностей. Он словно сошел с картин художников, запечатлевших самые мрачные уголки человеческой души, и каждый его жест, каждое движение напоминает о том, что за его таким неприкрытым обаянием скрывается бездна, готовая поглотить всё живое на своем пути. И он хочет поглотить мою душу. Он хочет поглотить меня…

Он стремится сделать меня частью своего мира, но я этого не желаю. Я не хочу этого, потому что невозможно добровольно оставаться рядом с монстром, каким бы прекрасным он ни был.

И я знаю, что наступит тот момент, когда мое тело перестанет чувствовать боль, как нечто сложное и неправильное, а заточение станет для меня не ощутимым и я боюсь… боюсь потерять настоящую себя рядом с ним."

Я читаю строки, написанные ею немного неразборчивым почерком, и время от времени поднимаю взгляд на спящую девушку. Ослабленная и измученная, Ангелия Вереск свернулась калачиком на полу комнаты. Её сон беспокойный - она тихо постанывает, крепко сжимая пальцы на руках и ногах, а затем расслабляет их и снова издаёт звуки, похожие на скулёж, словно маленький, беззащитный зверёк, попавший в лапы крупного хищника.

Едва сдерживаю в себе желание разбудить её и сказать, что она снова ошиблась. Я хочу, чтобы она знала - рядом со мной она не потеряет себя, а, наоборот, она отыщет себя настоящую. Но в этот раз мне придется сдержаться - Ангелии нужен сон.

Когда чистые белые листы были заполнены с обеих сторон, она решила перейти к зеркалам… На их поверхности помадой идеального красного оттенка тоже оставлены следы её мыслей и не поддельных эмоций, которые я так долго ждал.

Страсть и боль, которыми я так щедро её одарил создали уникальные узоры в её душе, которые она так искусно перенесла на зеркала.

"От его взгляда внутри меня возникает холодное ощущение, и кажется что все внутренности покрываются слоем липкого, мокрого снега. И я чувствую, как зубы начинают стучать от пронизывающего холодного ветра, который завывает в моей душе…"

"Он любит чувствовать власть надо мной, он любит видеть мою боль и ощущать запах страха на моем теле."

"Он - монстр. А монстра невозможно исправить или изменить. Ты либо влюбляешься в каждую его ужасную черту и играешь по его правилам, либо… В любом случае, тебе придется играть по его правилам, если ты уже оказалась в его объятиях."

"Он - чертов дьявол. Люцифер в человеческом обличии."

Не смог сдержать своей улыбки. Люцифер… Король ада, тёмный король. Слишком помпезно, но мне нравится!

"Но не стоит забывать, что даже Люцифер когда-то был ангелом, сыном своего безгрешного отца. Вот только был ли его отец на самом деле так безгрешен? Разве его грех не заключался в том, что он позволил столько прекрасному существу стать демоном…"

От этих слов у меня перехватывает дыхание, и я не могу отвести взгляд от женщины, которая их написала. Эти строки, выведенные красной помадой на зеркале, вызывают у меня раздражение. В гневе я начинаю стирать пигмент, словно пытаясь избавиться от неприятных воспоминаний, которые они навевают.

По моим венам течет желание разбудить ее и показать ей насколько я не прекрасный! Но вместо этого я снимаю с себя черную рубашку, которую так и не успел застегнуть, и бережно укрываю это хрупкое создание. Ангелии нужно восстановить свои силы, а всё остальное подождёт до завтра.

Что это? Забота? А может быть защита? Нет! Мне просто пришелся по вкусу ее текст, не более того…

Я ощущаю, как дрожь пробегает по моему телу. Она провела со мной всего несколько дней, но уже успела заставить мои колени трястись.

Никогда не следует судить женщин по их внешности, ведь нет ничего более прекрасного, чем умная женщина. Ангелия и умна, и проницательна, и по-настоящему красива. Мать его! Таких женщин нужно обходить стороной, они по-настоящему могут быть опасны.

Я уже хочу тихо покинуть эту комнату, желая не потревожить ее сон, но кажется мое дыхание было слишком шумным рядом с ней. И она резко открывает глаза.

— Нет! — выкрикивает она, увидев мое лицо перед своими глазами. — Нет, не прикасайся ко мне! Не смей!

Не отвечаю ей и нежно провожу подушечками пальцев по её скуле, от чего её губы становятся синими. Этот цвет мне не нравится, и я быстро оставляю красный пигмент на её приоткрытых губах.

Но её реакция мне нравится. Она искренняя, без прикрас и фальши. Без отвратительной розовой краски.

— Я действительно похож на Люцифера? — с трудом выдыхаю я, чувствуя, как сердце предательски быстро начинает колотится в груди.

— Ты еще хуже, — шепчет она с неприкрытой ненавистью в голосе.

— Быть хуже короля тьмы - это, пожалуй, самый лучший комплимент, который мне когда-либо делали, — отвечаю я, не в силах сдержать улыбку. — Мне понравились твои строки и я хотел бы кое-что подарить тебе. — Крепко сжимаю пальцами ее челюсть и силой заставляю посмотреть мне в глаза.

Она противиться мне, но я жажду увидеть этот дьявольский огонь в ее темных глазах. Я хочу увидеть как от радужки ее глаз осталась лишь тоненькая полоска и их поглотила тьма ненависти. И неожиданно для самого себя подмечаю, что когда она недовольна, её губы непроизвольно вытягиваются и складываются бантиком.

Теперь я хочу еще большего - я хочу узнать какие ее губы на вкус, когда она зла. Терпко сладкие или пикантно жгучие?

Мать твою! О чем я думаю… Надеюсь, что Ангелия Вереск не умеет читать мысли.

— Ты знаешь в чем была особенность Люцифера от всех своих братьев? — выдыхаю прямо в ее приоткрытые губы, но она не отвечает мне. А я с трепетным волнением в груди продолжаю. — Он исполнял любые желания, даже самые темные и порочные. И я сделаю то же самое для тебя.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Он - корыстная сволочь! — выкрикивает она мне в ответ, резко откинув мою руку от своего лица. — Он делал это только в обмен на душу!

А как же? За все нужно платить, а за запретное - вдвойне, а то и втройне! За ее похищение я выложил почти тридцать миллионов! Да, я мог бы обойтись и без нее, но те запретные эмоции, которые она пробуждает во мне, стоят каждой портаченой копейки. Я готов заплатить вдвое, а то и втрое больше за этот огонь, что сжигает мою душу.

— Тебе уже нечего терять, — ухмыляюсь я в ответ. — Она уже моя. Твое тело мое, твоя душа моя, ты вся моя.

— П.О.Д.А.В.И.С.Ь.

Она выделила каждую букву, но я не обиделся. Мне нравится ее творческий подход к ведению диалога со мной.

— Назови свое самое порочное желание, Ангелия! — поднимаю я тон своего голоса и кажется что даже зеркала на стенах начинают вибрировать.

Она отпрыгивает от меня и забивается в угол, словно раненный зверёк, с которым поиграли, а вот сожрать забыли. Но я обязательно это исправлю.

— Да, пошел ты! — шипит она мне, и заметив на своем теле мою рубашку, срывает ее с себя и кидает мне прямо в лицо. Но в этот раз я стерплю, ведь мне действительно понравились строки, которые она написала. — Тебя нет ни в одной моей фантазии, кроме той, где я выпускаю пулю тебе в лоб!

Лгунья…

Моя рука, словно сама по себе, нежно скользит по ее ноге, не дожидаясь ее согласия. Мне становится интересно от чего этот ангелочек стал таким влажным в том гребанном лесу.

У нее повышенная чувствительность или страх приносит ей удовольствие? От мысли, что она может быть особенной по позвонку пробегают сотни электрических зарядов.

Напряжение такое, что его не снять простым прикосновением...

Мне хочется разгадать ее, чтобы понять, что именно вызывает у нее дрожь и трепет. Я жажду найти каждую эрогенную зону на ее теле, словно исследователь, открывающий неизведанные территории. Я хочу выучить их наизусть!

Резким движением я хватаю ее за щиколотку и притягиваю к себе.

— Убери свои руки от меня! — выпаливает она с яростью. — Вызови себе шлюх, пусть они удовлетворяют твои больные фантазии!

Стерва! Я мог бы взять ее силой, но не хочу. Никогда не любил это.

— Ты примешь душ, — говорю я спокойно, убрав пару влажных прядей со своего лица. В моем голосе нет ни угрозы, ни злобы. — Тебе выдадут одежду, и через полчаса я буду ждать тебя к ужину.

Её желание будет исполнено.

Выхожу из комнаты и прижимаюсь лбом к холодной двери, пытаясь обуздать желания, которые заполнили мои мысли. Я бы хотел другое продолжение этой ночи, но она не оставила мне выбора.

Захожу в гостиную и останавливаюсь, чтобы собрать свои мысли. Пространство окутано тишиной, которую я обычно люблю, но сейчас она меня раздражает. Сажусь на диван, пытаясь отвлечься. Достаю баночку и высыпаю на руку несколько зеленых таблеток. Доктор рекомендовал не принимать больше двух-трех в день. Если я выпью еще одну, это будет уже четвертая.

Дерьмо…

— Выкинь ты нахрен эти таблетки,— слышу за спиной знакомый голос. — Я пробовал их, и они совершенно не помогают!

— Я запрещу своим охранникам впускать тебя, — рычу я, оборачиваясь.

Натягиваю на лицо искусственную улыбку и поворачиваюсь к окну, где стоит Микеле. Этот щенок медленно потягивает мой любимый виски прямо из горлышка бутылки.

— Хочешь, дам совет? — спрашивает он с ухмылкой.

— Нет, спасибо, — отвечаю я, стараясь не выдать своего раздражения.

— Ничто не успокаивает лучше, чем хороший секс с парочкой дорогих шлюх.

— Вы все сегодня сговорились, что ли? — не могу сдержать смех, который вырывается у меня, несмотря на напряжение.

Микеле недоуменно хмурит брови и поднимает одну из них вверх.

— Ты до сих пор не можешь спать по ночам? — спрашивает он.

— А ты? — отвечаю я с легкой иронией.

Микеле не отвечает на мой вопрос, и тишина между нами становится ощутимой.

— Зачем тебе эта девчонка? — продолжает он, не отступая.

На этот раз я молчу, не желая обсуждать это.

Он подходит ко мне, садится рядом и, сделав еще один глоток, протягивает мне бутылку. Мы одновременно смотрим на то самое место на полу, где не осталось ни следа от ее крови.

— Ты получил ответ от Романо? — спрашиваю я, ощущая, как в груди что-то болезненно сжиматься.

Яркие образы мелькают перед глазами, и снова в ушах звучит детский крик. Прошло столько лет… Микеле давно вырос, но его крик все еще резонирует в моем сознании, как будто это произошло только вчера.

— Он молчит, — отвечает Микеле.

— Хреново.

— Очень хреново.

Девятнадцать лет назад...

Мое лицо в крови, мои руки в крови. Она липкая, а на вкус сладковато-соленая. И меня бы стошнило, но это кровь моего врага и… я еще ничего не пробовал изысканнее на вкус. Моя белая футболка пропитана ею настолько, что ее можно выжать, как губку.

Мне не сосчитать сколько ударов я сделал.

Первый пришел в сонную артерию, поэтому он даже пискнуть не успел. Ему понадобилось всего десять секунд, чтобы умереть. Остальные удары я наносил в состоянии ярости, словно в безумном танце, шепча лишь одно слово. Я шептал ее имя.

Клара… Светлый луч в этот темном мире. И её имя на моих губах лишь придавало мне силы продолжать. И каждый последующий удар ножа был как освобождение, но в то же время - как проклятие…

Я не помню, как выскользнул из дома Романо, не помню, как добрался до своего, но я уверен, что никогда не забуду, как меня окутывал страх при каждом шаге по его ступеням, как сердце замерло, когда я подошел к порогу родительского дома. И не потому что я боюсь наказания, а потому что ее больше нет там.

Холодный ветер проник в меня, обжигая душу, напоминая о том, что пустота, оставшаяся после ее ухода, никогда не заполнится. Этот дом стал для меня местом, где каждое воспоминание о ней превращалось в нож, вонзающийся прямо в сердце.

Я боюсь открывать эту чертову дверь, боюсь увидеть, что все осталось так же, как и прежде, но без нее. Боюсь, ощутить холод пустоты. И все же, несмотря на страх, я знаю, что должен вернуться. Вернуться, чтобы еще раз взглянуть в глаза этому ублюдку, из-за которого все это и случилось…

Медленно подхожу к тому месту, где всего несколько часов назад лежало ее бездыханное тело, но вместо матери вижу своего брата. Он сидит там, в том же самом углу, крепко прижимая к груди Луизу.

— Где мама? — тихо лепечет Луиза, поворачивая ко мне свою маленькую головку. — Мама!

— Где ты был? — слышу я хриплый, полный боли голос Микеле, его глаза горят красными от слез. — Сальваторе… Это… это кровь?

Я не отвечаю. Слова застревают в горле, словно камни, и я не могу найти в себе сил объяснить, что произошло. Вместо этого я поднимаю Луизу на руки, ощущая, как её маленькие ручки обвивают мою шею, и несу её в детскую комнату.

Каждый шаг дается с трудом, как будто я пробираюсь сквозь густой туман, наполненный горем и страхом. В голове крутятся мысли о том, как наше детство быстро рухнуло. Всего в одно мгновение.

Аккуратно открываю дверь детской комнаты. К моему большому удивлению, здесь все по-старому. Игрушки разбросаны по полу, а на стенах висят рисунки, которые Луиза рисовала для нашей матери. Но теперь это место, которое должно было быть безопасным, кажется лишь напоминанием о том, что мы потеряли. Я кладу Луизу на кровать, и, обняв её, пытаюсь найти в себе силы, чтобы стать тем, кем я стал.

А я стал чудовищем.

Луиза хнычет и я начинаю нежно гладить её по золотистым завиткам, тихо напевая строки колыбельной, которую ей всегда пела наша мать.

Ninna nanna, ninna oh,

(Баю-баюшки-баю)

Questo bimbo a chi lo do?

(Этого малыша кому я отдаю?)

Lo darò alla Befana,

(Если отдам его Бефане)

Che lo tenga una settimana...

(Она позаботиться о нем)...

Луиза начинает тихо посапывать и дверь в ее комнату с грохотом открывается. На пороге стоит Джорджо и еще пара верных людей моего отца.

— Если вы ее разбудите, я перережу вам глотки, — шиплю я, заботливо прикрыв ушко Луизе.

Джорджо ухмыляется в ответ и еще шире открывает дверь, любезно приглашая меня покинуть детскую.

Я наклоняюсь и целую сонную Луизу в лоб, ощущая, как её тепло уходит от меня. Где-то глубоко в сердце я понимаю, что, возможно, больше никогда не увижу её.

Меня ведут по коридору в кабинет отца, окружив со всех сторон. Они боятся, что я сбегу, но я и не планировал этого. Я не боюсь получить то наказание, которое заслужил.

Я вхожу в кабинет отца и чувствую, как холодок пробегает по спине. Стены, когда-то казавшиеся защитой, теперь давят на меня своим молчанием. Взгляд падает на большое кожаное кресло, в котором сидит дон семьи Монтальто.

По мне скользит тяжелый взгляд, и, остановившись на моей окровавленной футболке, он усмехается.

— Как тебе удалось пройти мимо охраны? — спрашивает он с легкой иронией.

— Как учили - тенью, — отвечаю я, стараясь сохранить спокойствие, несмотря на напряжение в воздухе.

— А как ты попал в его спальню? — продолжает он, не отводя глаз.

— Как учили - тенью, — повторяю я и слышу за своей спиной смешок, который выпустил из своего рта Джорджо.

Еще бы он не радовался! Именно он меня всему этому и обучал!

— И как ты справился с парнем, который на пять лет старше тебя? — голос моего отца становится более настойчивым.

— У меня дерьмовая наследственность, но был хороший учитель, — отвечаю я с ухмылкой.

Чувствую, как на моё плечо опускается тяжелая рука. Джорджо одобрительно хлопает меня по плечу. Только если ты сын мафиози, тебя могут хвалить за убийство.

— Похвально, — спокойным голосом произносит мне мой отец, но тут же недовольно морщится. — Но… ты ослушался меня и несмотря на то, что ты мой сын, мне придется применить к тебе тоже самое наказание, которое я даю всем, кто услышивается меня.

Я нервно сглатываю.

— Джорджо, — глухо произносит мой отец, и его верный помощник быстро передает ему курносый револьвер.

— Нет ничего более унизительного для нас, чем ослушаться своего дона. Это не просто нарушение правил - это предательство. В нашем мире уважение и послушание - это основа. И мне стыдно от того, что мой старший сын до сих пор этого не знает.

Отец медленно берет револьвер и, с сосредоточенным выражением лица, открывает барабан. Он аккуратно вставляет одну пулю в одно из гнёзд, словно тщательно подбирая момент, когда его решение станет окончательным. Затем, с характерным щелчком, закрывает барабан и начинает медленно раскручивать его.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— В твоем возрасте я знал все правила наизусть, и я знал, что за нарушение каждого из них последует наказание. А твоя никчемная мать ничему тебя не научила!

— Не смей так называть ее, — шиплю я ему в ответ, сквозь крепко стиснутые зубы.

Дон семьи Монтальто ухмыляется и кладет револьвер на стол прямо напротив моего лица, так что я не могу отвести взгляд от холодного металла. В этот момент тишина становится почти невыносимой, и каждый удар моего сердца кажется громче, чем прежде. Сосредоточенные ядовито зеленые глаза смотрят на меня, и в его взгляде читается не только строгость, но и нечто большее - предостережение о том, что последствия ослушания могут быть непредсказуемыми.

— У тебя всего один выстрел, — произносит он, медленно раскуривая свою любимую сигару.

Внезапно, не раздумывая, я хватает револьвер, подношу его к виску и нажимаю на спусковой крючок. В этот миг время вокруг замирает, вместе с моим сердце. Я ничего не вижу - у меня перед глазами стоит бледное лицо моей матери и я буду благодарен небесам, если через пару секунд я снова увижу ее.Я хочу думать о ней, но мои мысли начинают путаться в хаосе. И вместо ожидаемого звука выстрела раздается лишь щелчок пустого барабана.

И я чувствую, как по моему лицу начинают стекать теплые слезы. Отец отстраняется, его выражение лица искажает смесь удивления и гнева. А Джорджо, стоящий за его спиной, вздыхает с облегчением.

— Ты покинешь нашу семью. Таким, как ты нет места в ней! Это мое окончательное решение, — произносит он с ледяным спокойствием, выпуская серые клубы дыма из своего рта.

— Винченцо! — неожиданно вскрикивает Джорджо, его голос звучит как гром среди ясного неба. Он резко кладет руку на плечо моего отца, словно пытаясь остановить неизбежное. — Он выиграл!

— Я уйду, но тогда Луиза и Микеле отправятся вместе со мной, — произношу я, быстро вытерев свои пылающие щеки от слез.

— Щенок! — такого холодного презрения в голосе моего отца я еще никогда ранее не слышал. — Микеле станет наследником, а ты просто покинешь семью.

— Нет. Либо мы уходим вместе, либо никто не уходит, — отвечаю, не отводя своего взгляда от его лица.

— Ты ставишь мне условия? — спрашивает отец, удивленно подняв бровь.

— Да! Другого варианта не может быть!

Я с силой бью кулаком по его столу, заставляя предметы на нем задрожать и сдвинуться с места. Звук удара разносится по комнате, как громкий вызов.

Он превратил меня в чудовище, но с Микеле и Луизой я не позволю ему сделать то же самое!

Винченцо переглядывается с Джорджо, и в этом взгляде читается понимание, словно они оба наслаждаются моей борьбой.

— Что ты хочешь взамен? — спрашиваю, ощущая, как внутри меня растет тревога, похожая на ту, что испытывает человек, подписывающий контракт с дьяволом.

— Как оказалось, ты виртуозно владеешь ножом, — произносит Винченцо, и в его зеленых глазах сверкает холодный расчет. — Ты будешь выполнять мои особые поручения. Сынок...

АНГЕЛ

Горячие капли воды падают мне на лицо. И это хоть немного помогает мне справится с мышечной болью во всём теле. Никогда раньше и представить себе не могла, что когда-нибудь так буду радоваться тому, что наконец-то могу принять душ. Я усердно тру свою кожу руками, стараясь смыть с себя его запах. Но он въелся в мою кожу. Я пропитана им… до костей.

Моя кожа покрыта синяками. Темно-синие полумесяцы и фиолетовые кружки на шее, плечах и даже на груди.

Провожу подушечками пальцев по этим местам, и легонько вздрагиваю всем телом от пульсирующей, жгучей боли, но вместе с ней я ощущаю приятную тяжесть внизу живота.

Черт! Мой разум ненавидит Сальваторе Монтальто. Мое сердце презирает Сальваторе Монтальто, но мое тело… оно с дрожью откликается на Сальваторе Монтальто.

И это настоящее предательство! При осознании этого во мне поднимается волна тошноты, и я чувствую, как горечь заполняет мой рот. Мое тело, которое должно быть союзником мне, теперь стало моими врагом…

В ванную комнату входит знакомая мне женщина, но это не Мартина. Надеюсь, что эта добрая женщина не пострадала от рук своего чудовищного босса.

Женщина с каменным выражением лица оставляет для меня одежду и молча покидает ванную комнату. Обматываю свое тело полотенцем и выхожу из душа. Меня ожидает атласное платье длинны мини идеально красного цвета. Белья мне не предоставили.

Я больше не могу оставаться обнаженной, хотя стыда уже не чувствую. И как бы мне не нравилось это платье, но одеваться так, как он хочет, я не собираюсь! Крепе обматываю свое тело махровой белой тканью и выхожу из ванной комнаты в полотенце.

— Думаешь, ему так больше понравится? — встречаюсь я с лукавой улыбкой Луки.

— Мне плевать на его желания, — отвечаю, пытаясь скрыть раздражение.

— А ему плевать на твои чувства, — подмигивает он мне с игривым выражением. — Так что я бы посоветовал тебе переодеться.

Я отрицательно мотаю головой. Я не хочу провоцировать его, но и не хочу давать ему возможость думать, что я нахожусь полностью под его властью!

— Я тебя предупредил, ангелочек, так что не обижайся, — произносит он, и в его голосе звучит легкая насмешка, которая словно перекрывает кислород в моих легких. — И я надеюсь, твои крики не помешают моему сну этой ночью.

Нервно сглатываю, в надежде, что у этого мужчины просто дерьмовое чувство юмора!

Его пальцы крепко обхватывают мой локоть, и Лука ведет меня по длинному коридору, стены которого украшены семейными портретами. Я останавливаю взгляд на одном из них. Высокий, статный мужчина изображен во весь рост, и я узнаю знакомые черты и ядовито-зеленые глаза, которые, кажется, пронизывают меня до самой глубины души. Тот же взгляд и звериный оскал на лице. Это его отец…

— Пошли, — шипит Лука мне на ухо, подталкивая вперед. Еще несколько шагов и мы резко останавливаемся, перед моим лицом распахиваются резные двери. — Давай, — снова подталкивает он меня в спину, и, собравшись с духом, я делаю шаг вперед.

Как только я переступаю порог, тяжелые двери с громким гулом захлопываются за мной. Этот звук эхом отдается в моем сердце, заставляя его на секунду замереть, а потом вновь забиться в более быстром ритме. Таком быстром, что в груди становится больно.

В комнате, в которую привел меня Лука царит тусклый свет, но я отчетливо осознаю, что это не гостиная. Посередине комнаты стоит большой стол, на котором накрыт ужин на двоих. Я не знаю сколько дней не ела, но мой взгляд быстро отрывается от тарелок с едой, когда я слышу из еще одной смежной комнаты странные гулкие звуки.

И это… хриплые стоны. Такие яркие и неприкрытые, что от них по всему моему телу пробегает электрический разряд.

Мой разум настойчиво подсказывает мне, что нужно бежать, но… Я всегда была любознательной, и я всегда знала, что это станет моей погибелью.

Мои босые ноги, несмотря на внутренние крики разума, бесшумно движутся на звук и я медленно перехожу в другую комнату. Холодный пот стекает по спине, а страх и тревога сжимаются в комок в горле, мое сердце стучит в унисон с ожиданием, когда я, наконец, решаюсь поднять взгляд.

Я оказываюсь в его спальне.

Посередине комнаты стоит огромная кровать с тяжелыми бархатными занавесками алого цвета. На красных шелковых простынях лежит Сальваторе, а рядом с ним три обнаженные девушки, которые так похожи на меня, что у меня перехватывает дыхание. Их черты лица, волосы и даже манера движения вызывают странное чувство, словно я смотрю в зеркало.

Воздух настолько раскален, что я жадно пытаюсь наполнить им свои легкие, но не могу - воздух такой тяжелый, что мне не под силу сделать глубокий вдох и я продолжаю задыхаться, а еще завороженно наблюдать за тем, как Сальваторе с его уверенной улыбкой и страстным взглядом, прижимает голову одной из них своему паху, безжалостно вколачивая свой член в ее рот. Его губы с особой ненасытностью оставляют жаркие поелуи на шее другой девушки, размазывая пальцами красную помаду по ее губам, в то время как он крепко сжимает своей рукой шею третьей, которая стоит на коленях перед ним.

Если вы уверены, что когда-нибудь в жизни видели нечто по-истинному порочное и прекрасное одновременно, то нет. Вы этого не видели, ведь вас не было в спальни Сальваторе в этот самый момент…

Сальваторе Монтальто - дьявол, но трахается, как Бог.

Он улавливает звук моего дыхания и медленно поворачивает свои разноцветные глаза в мою сторону. В его дьявольском взгляде загорается восторг, и я понимаю, от чего это происходит - мои щеки пылают от того, что я увидела.

Я должна отвернуться, но нет - я продолжаю смотреть на него, а он на меня. Он отрывает свои губы от шеи одной из девушек и обеими руками еще крепче прижимает голову другой к своему паху. Я ясно слышу, как девушке начинает не хватать воздуха, но он отпускает ее только в тот момент, когда из его горла вырывается гортанный рык. И, глядя прямо мне в глаза, он бурно изливается в женский рот.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Сальваторе откидывается на рассыпанные подушки и шумно выдыхает. Его влажное от пота тело сверкает под тусклыми лучами ночников, волосы прилипли ко лбу. Широкая грудь ходит ходуном от полученного наслаждения.

— Вон, — шипит он сквозь крепко сжатые зубы.

Девушки послушно собирают разбросанную на полу одежду и, прикрывая ею свои тела, стремительно выбегают из комнаты. Я хочу рвануть за ними, но тяжелый взгляд Сальваторе лишает меня не только кислорода, но и сил во всем теле.

Если бы я не знала, кто он такой, я бы с легкостью сказала, что ни один мужчина в моей жизни не был так прекрасен в момент оргазма, как он. Но Сальваторе Монтальто не может быть прекрасен... он должен быть отвратителен мне!

Я быстро делаю шаг к выходу из его комнаты, но вдруг Сальваторе поднимается с кровати и оказывается прямо за моей спиной. Мои обнаженные участки тела начинают гореть от прикосновения к его влажной коже. И я отпрыгиваю от него вперед, ведь мне кажется, что к моему телу прикоснулись раскаленные угли.

Быть в логове аллигатора не так страшно, как ощущать его дыхание у себя за спиной.

— Посмотри на меня, — приказывает он мне, но я не решаюсь исполнить его просьбу.

Мое лицо пылает, на лбу выступают капли пота, и это не просто страх. Меньше всего я хочу, чтобы он увидел, как все мое тело ломит от неконтролируемого физического желания.

— Посмотри на меня! — снова требует он, и я поворачиваюсь, помня, что если у него есть какой-то план, то его ничто и никто не остановит.

Сальваторе стоит передо мной, полностью обнаженный, и с особым наслаждением наблюдает за моими отчаянными попытками сбежать. И я боюсь опустить глаза ниже его шеи, ведь знаю, что если я это сделаю, то уйти не смогу, даже если очень захочу.

— Твое желание… Ты хотела, чтобы твое место заняли шлюхи - я его исполнил. Тебе понравилось?

Я снова отрицательно мотаю головой, стараясь избежать его взгляда, но пламя его глаз обжигает не только мое лицо, но и мою душу. Уверенность и мощь, исходящие от него, подавляют меня, и я готова взвыть от осознования того, что он задумал в этот раз.

Холодок страха пробегает по моей спине, когда кончик его носа касается моих растрепанных волос.

— Ты глунья, — шепчет мне Сальваторе, зарывшись носом в мои волосы, его теплое и возбуждающее дыхание скользит по моей шее, безжалостно оставляя обугленные раны на моей коже. — Ты на пике своего возбуждения, ангелочек.

И он глубже втягивает аромат моего тела, словно пытаясь запомнить каждую ноту.

— Температура твоего тела повышена, — продолжает он, собирая горячим языком капли пота с моей кожи, его прикосновения вызывают дрожь. — Твой пульс увеличен, — говорит он, надавливая на ту самую точку, где пульсирует вена на моей шее. — Ты горишь, ангелочек, от желания.

Волнение захлестывает меня, не оставляя шансов на спасение.

Сальваторе резким движением срывает с моего тела полотенце и откидывает его в сторону, приговаривая, что он бы с радостью снова наказал меня за непослушание, но я, замотанная в полотенце, нравлюсь ему намного больше.

Он снова делает глубокий вдох и прикрывает глаза в наслаждении. Его мысли порочны и он полностью погружен в них. И я воспользовавшись этим моментом, отступаю от него и выбегаю в соседнюю комнату, где стоит массивный стол. Спешу к двери и выскальзываю из его комнаты, следуя за девушками.

Они здесь по своей воле, а я - нет!

Я распихиваю девушек перед собой, освобождая путь и сломя голову, мчусь по длинному коридору дома, стараясь отдалиться от него. Сердце колотится в груди, а ноги едва успевают за стремительным ритмом мыслей.

Знаю, что он меня поймает, но жертва всегда пытается бежать. Видимо, это инстинкт.

— Босс? — успеваю уловить голос Луки за своей спиной.

— Я сам, — громко выдыхает Сальваторе, и я ускоряю шаг, пытаясь вырваться из этого кошмара.

Хоть куда угодно, лишь бы не с ним. В панике пытаюсь отыскать лестницу или хотя бы маленькое, укромное место. Наконец, мой взгляд падает на приоткрытую дверь. И я не думая о последствиях, вбегаю в комнату.

Поспешно запираю дверь с внутренней стороны, повернув замок. Это оказывается детская. Меня удивляет, что в этом адском доме могли жить дети. Игрушки разбросаны по полу, а на стенах висят яркие рисунки. Этот контраст с окружающим ужасом только усиливает мой страх.

Я в панике. Мое горло пересохло так, что гланды горят. Мышцы на шее начинают сжиматься и я снова не могу дышать.

Один.

Два.

Три.

Четыре.

Пять…

“Дыши, Ангелина, дыши”, — четко звучит голос моей матери в голове. Я послушно делаю глубокий вдох, но кислорода становится недостаточно, когда я вновь слышу шаги за дверью. Уверенные шаги...

Не осознавая этого, я сама загнала себя в ловушку.

Оглядываясь по комнате, я понимаю, что мне не остается ничего другого, как быстро открыть дверцу шкафа и спрятаться в нем.

“Он ведь не зайдет сюда. Дверь заперта,” — мысленно успокаиваю я себя, крепко прижав колени к груди. Но с каждой секундой, проведенной в этом узком, темном пространстве, воздуха становится лишь меньше, и стены шкафа, кажется, начинают сжиматься, давя на меня. Паника охватывает меня, заставляя думать, что я застряла в этом мрачном укрытии навсегда. Тень страха обвивает мое горло, и я знаю, что даже в этом укрытии нет спасения.

Один.

Два.

Три…

И я громко взвизгиваю от двух громких выстрелов, а затем мгновенно зажимаю рот рукой, пытаясь подавить свой крик. Дверь со скрипом открывается…

В тишине слышится неодобрительное цоканье языком.

Этот звук проникает в самую душу, заставляя меня замереть от ужаса. Я чувствую, как холодный пот стекает по спине, и каждый мускул моего тела напрягается в ожидании. Он здесь, и я не знаю, что он сделает дальше.

Один.

Два...

И я слышу легкое постукивание в дверцу шкафа. Эти три стука будут до конца моих дней преследовать меня в кошмарах.

— Я нашел тебя, ангелочек, — слышу я его голосок и от этой нежности мое тело начинает пощипывать, словно под кожу вгоняют сотни иголок. — Будь послушной, выходи.

Отрицательно трясу головой и еще крепче подтягиваю ноги к груди, так близко, что утыкаюсь подбородком в свои колени.

Он не теряет ни секунды и распахивает дверь прямо перед моим лицом. Я сталкиваюсь с его разноцветными глазами, в которых никогда прежде не видела столько ярости.

Все это время он был плюшевым медвежонком, а вот теперь передо мной стоит настоящий медведь гризли.

— Никогда не играй со мной, я всегда выйду победителем, — шепчет он, делая глубокую затяжку. Он бросает недокуренную сигарету прямо под ноги и тушит её босой подушечкой стопы. — Что я говорил тебе в прошлый раз о пробеге?

— Нет…

— Да!

Крепкая рука хватает меня за волосы и с силой выдергивает из шкафа.

— Отпусти меня! Нет! — кричу я, в панике пытаясь вырваться.

Он обхватывает меня за талию и закидывает себе на плечо, словно я - мешок с картошкой.

— О да, ангелочек! Я ведь обещал тебе показать мой мир! А в моем мире за непослушание и непокорность дону наказывают, — смеется он, его голос полон зловещего веселья.

Я в отчаянии начинаю бить его по широкой спине, целясь в то место, где черной тушью выбиты слова. Но ему плевать.

— Ублюдок! Падонок! Больной кретин! Ты мерзкий…

— Говори больше, — требует он, с особым удовольствием в голосе, быстро шага в сторону своей спальной комнаты. — Я хочу слышать, что ты чувствуешь ко мне! Давай, сделай это профессионально!

— Ты - отвратительное чудовище, безжалостно преследующее свои физиологические инстинкты, лишенное всякой морали и человечности!

— Мне нравится, — отвечает он с ухмылкой и пинком распахивает дверь в свою спальную комнату.

Я изо всех сил сопротивляюсь, когда он подхватывает меня под бедра и вносит внутрь своей спальной комнаты - туда, где стоит стол. Я бью его ладонями по лицу, но он даже не реагирует на мои попытки. Ни одна мышца на его лице не дрогнула

— Не смей трогать меня! Убери свои грязные руки от меня!

Но он словно не слышит моих криков и резким движением руки сметает все, что стоит на столе и силой усаживает меня на него. Он берет в руки белую тканевую сервировочную салфетку и скручивает ее в тонкую спираль, сосредоточенно и с легкой усмешкой на губах.

— Пусти меня! Отпусти… — все, что я успеваю выкрикнуть и мой рот тут же завязывают, заставляя зажать ткань между зубами.

Я в отчаянии выдыхаю ругательства в его адрес, пытаясь развязать тугой узел на затылке. Но внезапно он снова берет салфетку и завязывает мои руки прямо за спиной, лишая меня любой возможности на сопротивления.

Мать твою! Да он подготовился и продумал каждый шаг…

— Мне нравится твой голосок, особенно когда он такой звонкий, — отвечает мне Сальваторе почти шепотом. — Но сейчас я не хочу слов, мне нужны лишь твои стоны.

Тяжелые мужские руки крепко сжимают мои бедра и грубо притягивают меня к себе. Моя обнаженная задница повисает в воздухе, когда он закидывает мои ноги на свои широкие плечи.

— Ненавижу! — выкрикиваю я, отчаянно надеясь, что он услышит мои приглушенные слова.

Он слышит их и… улыбается в ответ. Мне никогда не забыть его улыбку. Улыбку, от которой холодок по спине бежит.

Я начинаю дергать ногами, пытаясь отчаянно сопротивляться, но он силой прижимает мои ноги к столу и сам опускается на колени. Теперь его лицо прямо у меня между ног. И он делает глубокий вдох. А я чувствую как даже кончики моих пальцев на ногах покраснели от стыда за его действия.

— Ты чертовски сладко пахнешь, — выдыхает он прямо мне между ног. — Ты возбуждена и тебе чертовски страшно. Твое тело пропитано сладко-терпким ароматом твоих ощущений. И во всем мире прекраснее сочетания ароматов просто не существует.

Сейчас не весна, но у этого шизофреника явно весеннее обострение!

Сальваторе снова делает глубокий вдох, еще шире раздвигая меня для себя. Мне противно и мерзко от его действий, но, как сказал Лука, мои чувства его не волнуют...

— Ты псих! — выкрикиваю я ему сквозь тихие всхлипы.

И он резко кусает меня прямо за мою возбужденную плоть. От жгучей боли у себя между ног я неприлично выругиваюсь.

— Прикуси свой язычок, — грозит он мне, — иначе я больше не буду контролировать себя и с радостью оттрахаю тебя прямо на этом столе.

— Пошел ты! — выкрикиваю я ему в ответ, но из-за ткани у меня во рту это слышится больше как непонятное бурчание. И поддавшись гневу резко дергаю ногой.

Он молниеносно уворачивается от удара моей ноги прямо в его лицо и в его правой руке появляется идеально заточенный нож для стейка. Я ощущаю как холодное лезвие ножа прикасается к моей шее. И если огнестрельное оружие больше не вызывает у меня страха, но нож прижатый к моему горлу заставляет меня замереть всем телом.

— Лежи смирно, — рычит Сальваторе, но уже не от желания, а от переполняющей его ярости. — И это мое последнее предупреждение! Ты познаешь мой мир. Ты научишься следовать правилам моего мира. Ты пропитаешься моим миром, и возможно, даже полюбишь мой мир.

К моему горлу поднимается всхлип, но я быстро сглатываю его, когда ощущаю как его язык быстро погружается в мою киску, жадно вылизав ее изнутри.

— Чёрт, — шипит он, — Ты - самое сладкое, что когда-либо удавалось мне испробовать.

Его широкий язык поднимается к моему клитору и не дав мне возможности даже опомниться, начинает безжалостно мучать его, играя с ним.

Это все неправильно... Неправильно. Я хочу оттолкнуть его от себя, но острое лезвие слишком близко прижато к моему горлу.

— Нет, — молю его я, стараясь говорить громче, чтобы он услышал меня. — Пожалуйста... Нет...

Но вместо милосердия к моему телу, он начинает жадно и так безжалостно поглощать мою киску, не пропуская ни одного миллиметра под своими губами, что мое тело мгновенно нарушает все границы, которые я установила, и сдается под его натиском. Я больше не кричу и не сопротивляюсь. Я лишь крепче сжимаю зубы, чтобы он не услышал, как моему телу начинает нравится то, что он делает со мной.

Мои бедра дергаются, абсолютно позабыв о том, что у моего горла острое лезвие, но он быстро напоминает мне об этом и лишь сильнее прижимает меня к столу, и я знаю, что теперь и мои бедра будут покрыты синяками. Всего лишь то! Одним синяком меньше или больше… мне уже все равно.

— Не дергайся, — напоминает он мне, оторвав свой рот от моей пылающей киски. — А прими свое наказание с удовольствием.

Крепко сжимаю пальцами край стола, чтобы держать себя в руках. Но ничерта не получается! Я хнычу, ощущая как прохладный ветерок пробегает у меня между ног, ведь все мое естество желает как можно глубже вдавить его напористый язык в себя.

И ему нравится моя реакция, а мне то, что он снова утопает своим лицом у меня между ног. А я не только отдаюсь всем этим ощущениям, но я отдаю всю себя во власть ему. В безвозмездное пользование. И все о чем я теперь мечтаю - быть съеденной Сальваторе Монтальто прямо на этом гребанном столе.

— Я сосчитаю до десяти и если ты за это время не кончишь, ангелочек, то я перережу тебе горло, — шепчет он, погрузив в меня два пальца.

Он начинает отсчет, не забывая в интервалах между цифрами оставлять пылающие поцелуи на моем уже пульсирующем клиторе.

О Боже, нет! Я не хочу этого! Я не хочу ощущать удовольствие с ним!

Цифры эхом проносятся в моей голове, но я уже не могу орентироваться ни во времени, ни в пространстве.

— Давай же, — рычит он после цифры девять, жестко шлепнув меня прямо по моей пылающей плоти. — Десять…

И я падаю с обрыва в ад. Мои крылья опалены и только его крепкие руки могут спасти мою грешную душу от адового пламени... Только его крепкие объятия...

Если вы испытывали оргазм до этого, то вам лучше забыть об этих ощущениях!

Говорят, что нет ничего незабываемей, чем стоять на вершине Эльбруса. Голова идет кругом от нехватки кислорода в легких, а сердце замирает после каждого последующего удара. Хотя я никогда не была на самой вершине, он открыл мне, каково это - вознестись над землей.

Сальваторе оказался прав. Страх придаёт оргазму удивительную интенсивность, наполняя его яркими оттенками, которые остаются в памяти навсегда. И это неописуемое сочетание восторга и тревоги уносит в тёмную бездну, из которой уже не хочется возвращаться...

Нож выпадает из его рук и с характерным звуком падает на пол. Он поднимается с колен и прижимается своим лбом к моему.

— Сейчас я открою твои рот, и ты подаришь мне то, чего я так долго ждал, — шепчет он с дрожью в голосе, аккуратно развязывает салфетку, осовбождая мой рот. И его пылающие губы в миллиметре от моих холодных губ. Немного странно ощущать свой запах на его губах, но к моему большому удивлению это не неприятно. — Поняла?

Эти слова доносятся до моего сознания отдельными фразами, но я быстро прихожу в себя, чувствуя наполнение внизу живота. Он резким движением входит в меня во всю свою немаленькую длину и я дарю ему то, чего он так ждал - мой громкий, протяжный стон сотрясает стены его спальни, окрашенный вскриком. Он слишком большой для меня. И слава Богу, что Сальваторе это понимает.

Я знаю, что должна сопротивляться. Я знаю, что не должна ему позволить сделать это со своим телом, но не могу...

Он не двигается, да мне и не нужно! Все мое тело уже пульсирует от ощущения полной заполненности им, и он с довольной ухмылкой на лице наблюдает, как моё тело распадается на миллионы заряженных частиц под его весом.

— Bellissimo, — шепчет он, оставаясь внутри меня, крепко обхваченный моими мышцами.

Его губы мягко касаются моего влажного от пота лба. Я слышу, как дверь в комнату открывается, но у меня нет сил не только на то, чтобы отстранить его от себя, но даже просто открыть глаза. В этот момент я чувствую, как мир вокруг меня расплывается. Я еще никогда не была так уязвима, но это почему-то больше не пугает меня.

— Смените белье на моей постели, — рычит Сальваторе, продолжая придавливать мое тело своим. — И сделайте это быстро!

— Будет сделано, босс, — слышу я знакомый мужской голос. — А куда девчонку?

— Эту ночь она проведет в моей комнате.

КОРОЛЬ

Когда голоса в соседней комнате стихают, я осторожно приподнимаю обессиленное женское тело, развязываю её запястья и, отрывая от деревянной столешницы, бережно беру ее на руки.

Я ожидаю, что она окажет сопротивление, но вместо этого чувствую, как её тело расслабляется в моих объятиях. Густые ресницы нежно закрывают её глаза. А я так хочу увидеть ее взгляд…

С Ангелией на руках я иду в другую комнату и укладываю её на чистую постель, укрываю хрупкое тело мягкой простыней. Ни одна женщина не выглядела так великолепно на моих простынях, как Ангелия. Она обессилела, но её щеки окрашены в нежный малиновый румянец, губы алые и естественные, а кожа покрыта мелкими мурашками, словно она только что вышла из холодной воды.

В этот момент она не просто красива, но и невероятно уязвима. Словно хрупкий цветок, нуждающийся в защите. В защите от меня…

Но, черт возьми! Разве зверь сможет остановиться, когда на его губах уже ощущается вкус крови своей жертвы?

По моей спине пробегает электрический разряд, когда я вспоминаю каково это быть в ней. Теперь я знаю, что ощущает тот самый грешник, который держит в руках священное писание.

Страх и тревогу. Но вместе с этим приходит и надежда на прощение, очищение и искупление…

Меня до сих пор потряхивает, я все еще чертовски возбужден. И я бы с радостью выжал из нее все сладкие соки, но… ей нужен сон. А мне время, чтобы осмыслить то, что произошло.

Нет! Я не собирался этого делать… все должно было завершиться лишь её бурным оргазмом от моих оральных ласк, но… я не смог устоять. И нарушил негласное правило.

Шумно выдыхаю и отворачиваюсь от неё, пытаясь сдержать свой порыв снова его нарушить. Обвязываю бедра тем самым полотенцем, в котором она пришла, и подхожу к окну. Открываю его и вдыхаю холодный ночной воздух.

Нет, не сработало, я все еще хочу снова нарушить правило…

— Босс! — слышу я голос Лука за своей спиной.

Он с грохотом открывает дверь и врывается в мою спальню, заставляя меня оторваться от своих мыслей.

Я рычу, прижимая указательный палец к своим губам, четко дав ему понять, что сейчас не время для шума. Если он разбудит её, я не раздумывая выстрелю ему в лоб из его же пистолета!

За моей спиной, со стороны окна, раздаются громкие выстрелы, и я впервые вижу такое волнение на лице Луки.

— Твою мать, что там за шум? — спрашиваю я, ощущая, как вены начинают пульсировать от закипающего в них адреналина.

— Люди Романо… — быстро отвечает мне Лука, и мужской голос дрожит от напряжения.

— Что? — переспрашиваю, не веря своим ушам.

— Они окружают дом со стороны лесополосы.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

АНГЕЛ

"Он причиняет мне боль, оставляя раны на моем теле, и они настолько глубокие, что моя душа покрылась мелкими порезами. И когда мне становится больше не в силах выносить эту боль, он берет иголку и аккуратно зашивает кровоточащие раны, оставляя неровные, мелкие стежки. Да, они затянутся, но шрамы на их месте все равно останутся… И кажется, это его не пугает, а даже восхищает. Чем больше шрамов будет на мне, тем больше я буду ему по вкусу. Ведь каждый шрам - это напоминание о том, что я его.

Сальваторе Монтальто - подонок, лишенный души. Он - высококвалифицированный психопат, который никогда не должен был встретиться на мне на жизненном пути.

Но что-то пошло не так.

И теперь я не могу отделаться от мысли, что он решил затащить и мою душу в ад…"

Резкие шаги и громкие крики вырывают меня из глубокого сна. Мое тело истощено, и каждая мышца болезненно спазмирует. Я не могу оторвать голову от мягкой постели, на которой нахожусь. Мое тело соскучилось по свежим простыням. Не смотря на то, что я только что пробудилась ото сна, я уже ощущаю, как усталость снова накрывает меня волной, и, несмотря на шум вокруг, мне хочется просто остаться здесь, в этом уютном плену, ведь знаю, что мир за его пределами слишком жестокий.

Зарываюсь носом в подушку и... мне в нос бьет аромат, от которого кровь в венах застывает. Эта постель пахнет им. Я резко подрываюсь в кровати и отскакиваю как можно дальше от его постели. Перед глазами начинают мелькать мерзкие картинки того, что произошло, словно кинофильм, который невозможно остановить.

Дерьмовый фильм, у режиссера которого явные проблемы с головой, но вот фантазия у него точно на высоте!

И я снова слышу крики, которые сопровождаются громкими выстрелами. Я бросаюсь к окну и вижу людей в черных одеяниях, с балаклавами, скрывающими их лица. Один из них, почувствовав мой взгляд, поднимает голову вверх. Клянусь, если бы между нами не было нескольких этажей, я бы увидела его зловещую ухмылку, полную самодовольства и угрозы!

Я выбегаю в соседнюю комнату, где стоит этот проклятый стол, и мчусь к двери, совершенно не замечая, что под ногами разбросаны острые осколки от разбитой посуды. Оступаюсь и один из крупных осколков вонзается мне в ногу.

Вот это да! Не могу скрыть удивления от того, что мое тело больше не реагирует на боль ни криками, ни слезами. Я ничего не чувствую, от слова - совсем ничего. Только легкий дискомфорт от постороннего предмета, вонзившегося в мое тело.

Мать твою… Что же он со мной сделал…

Сжимаю зубы, считая про себя до пяти, и, собрав все свои силы, быстро выдергиваю осколок из ноги. Кровь быстрой струйкой стекает по моей ноге и капает на руки, но это не останавливает меня. Я подлетаю к двери и не успеваю дернуть за ручку, как кто-то с ноги резко открывает ее. В проеме появляется внушительная мужская фигура. Он делает два уверенных шага в мою сторону. И я узнаю этот холодный, полный неприкрытой силы взгляд. Это тот самый, кто заметил меня в окне.

— А вот и ты, — произносит он с ухмылкой, его голос звучит несколько запыхавшимся.

В этот момент я снова слышу выстрелы, но теперь они доносятся прямо из дома, и сердце начинает бешено колотиться в груди, словно пытается вырваться на свободу. Адреналин стремительно разливается по моим венам, а страх сжимает горло с такой силой, что кажется, будто в него заливают раскалённый металл.

— Вы из полиции? — осторожно спрашиваю я, надеясь на ответ, который успокоит меня.

Его глаза устремлены на меня с таким выражением, будто я ляпнула глупость.

Нет, он не из полиции.

— Иди сюда, крошка!

Он хватает меня за руки, пытаясь вытащить из комнаты.

— Нет! Не трогай меня! — выкрикиваю я, крепко уцепившись за дверной косяк, пытаясь не дать ему увести меня. — Нет!

Как бы это ни казалось абсурдным, но в этот момент я осознаю, что в комнате Сальваторе я буду в большей безопасности, чем в том месте, куда пытается меня увезти этот человек.

Я вырываюсь, дергая руки, и отступаю назад - в самый дальний угол комнаты. Он быстро сокращает дистанцию между нами, подойдя вплотную. Его мерзкое дыхание чувствуется даже сквозь плотную ткань его маски.

— Сука, — шипит он,

Глухой выстрел резонирует в комнате, и теплые брызги крови брызгают мне на лицо. Этот бугай падает прямо на меня. В этот раз мне уже не сдержать свой пронзительный визг.

Я чувствую чужой вкус крови у себя во рту, а еще чужой смерти и ужас сжимает меня в своих цепких объятиях. Мои ноги словно прирастают к полу, а сердце колотится так сильно, что, кажется, его слышно на улице. Я буквально вжимаюсь в ледяную стену за спиной, ощущая вес мертвого тела, которое обрушивается на меня.

Тяжелое тело соскальзывает с меня и этот бугай падает к моим ногам, заливая их кровью.

Меня бы стошнило прямо на этот роскошный мраморный пол, но мой желудок так пуст, что даже не подает признаков жизни, оставляя лишь горькое ощущение в горле. Я начинаю терять сознание, медленно сползая вниз по стене, когда внезапно слышу прерывистое дыхание и вижу перед собой два разноцветных глаза.

— Посмотри на меня, — слышу голос, от которого становится лишь страшнее, и крепкие ладони бережно обхватывают мое лицо. — Смотри мне в глаза. Это всего лишь кровь. Слышишь?

Мой разум начинает рассеиваться, когда я кожей на своих ногах начинаю ощущать как теплое тело начинает холодеть, а мое сознание начинает ускользать от меня, и я не могу ничего сделать, чтобы остановить это.

Мне нужно начать считать. Услышать эти гребанные десять цифр! Но... паника берет вверх. Всего десять цифр.

— Только не теряй сознание! Смотри на меня!

Всего несколько цифр... Молю...

— Ты слышишь меня, Ангелия? Слышишь?

Нет, я больше не слышу его.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Двенадцать лет назад...

Торопливо смываю кровь с рук, тщательно очищая каждый сантиметр. Я пытаюсь смыть не только кровавые следы, но и саму память о том, что произошло.

Теперь вся грязная работа лежит на моих плечах, и я постепенно начинаю с этим смиряться. Кошмары больше не мучают меня, и я не вижу мертвых глаз по ночам. Я просто делаю то, что должен - наказываю тех, кто осмелился плюнуть в сторону семьи Монтальто.

Рафаэль Сантос, или просто Рафо, как мы его называли, контролировал поток оружия на своей территории и всегда брал больше, чем было договорено. Я тоже немного перебрал, хотя изначально планировал всего лишь припугнуть его. Но я не смог остановиться - во мне проснулась креативность. Рафо умер не от многочисленных ножевых ранений в живот... я вырезал ему глаза.

Красные дыры вместо глаз станут моей визитной карточкой.

Я стал настоящим ублюдком, и, когда его истомленные крики сменились резким молчанием, я почувствовал облегчение. В этот момент я осознал, что перестал быть человеком, в этот момент я стал сыном дона семьи Монтальто. Истинным наследником.

Меня охватывает рвотный позыв, и я выворачиваюсь прямо над раковиной. Причина не в образе измученного Рафо, а в осознании того, кем я теперь стал.

Переключаю воду с теплой на ледяную и умываю ею лицо. У меня нет времени на душ, ведь она заметила меня еще на парковке возле дома. То, что я сумел проскользнуть в дом, можно назвать настоящей удачей. От глаз Луизы ничего не скрыть.

Кончик моего носа быстро скользит по плотной ткани толстовки.

Чёрт… от меня веет смертью.

Стаскиваю через голову черный свитшот и спешно зарываю его в корзину с грязным бельем. Хватаю заранее подготовленную идеально выглаженную рубашку и, в панике, начинаю застегивать маленькие пуговки. Руки дрожат от волнения, ведь я уже слышу ее звонкий голосок.

— Где ты? — лепечет она, и я слышу, как маленькие кулачки стучат по двери моей спальни. — Выходи! Я видела тебя!

Делаю глубокий вдох и открываю дверь своей спальной комнаты. Мои глаза встречаются ее голубыми глазами. Эти два топаза прекрасной огранки дороже любого бриллианта для меня.

— Ты опоздал! — возмущенно хмурит она свои бровки. — Ты пропустил, когда выносили торт!

— Но ты ведь оставила один кусочек для меня? — подмигиваю я ей, поправив немного съехавшую на один бок, пластмассовую корону на ее голове.

— Это было сложно!

— Да?

— Микеле не мог остановиться при виде шоколадного торта!

— Он и мой кусок не съел?

— Нет, я сохранила его для тебя! — с хитрой улыбкой отвечает мне Луиза. Я не могу сдержать улыбку в ответ - её улыбка заразительна.

— Это тебе, — говорю, протягивая ей садовую розу, бутон которой только что распустился на одном из кустов в саду нашей матери.

— Какая красивая… — отвечает она, проведя пальчиком по красным прожилкам. Её глаза сверкают, но в них я замечаю каплю разочарования, — но я больше люблю чисто белые.

На самом деле, наша мать высаживала белые розы, но по какой-то странной причине на них появились красные прожилки.

Похоже, в этом доме никто не может избежать красной печати. Но Луизе пока лучше этого не знать. Я не хочу, чтобы её мечты раньше времени разбились о суровую реальность.

Она целует меня в щечку, а я в ответ быстро подхватываю её на руки и закидываю себе на плечо. Под её звонкий смех мы выходим на задний двор дома, который переполнен гостями. И это не друзья Луизы, она большей части этих людей и в лицо до этого не видела! Просто её одиннадцатый день рождения - лишь еще один повод собрать всех союзников нашего клана вместе.

Нет, страшно не то, что наркоторговцы, сутинеры, просто влиятельные люди, наследники кланов и даже торговцы людьми собрались под крышей нашего дома, страшнее то, что многие из них смотрят на маленькую Луизу, как на отличный кусок вырезки в мясной лавке. Ведь они пришлю сюда не с целью разделить счастье от ее праздника, а только лишь для того, чтобы отыскать невесту одному из своих выродков. С целью породниться с нашей семей. Окольцевать её и быстренько сыграть свадьбу, когда Луиза достигнет своего совершеннолетия.

Я готов каждому из них выколоть глаза, чтобы никто больше не осмеливался осквернять ее невинное лицо своими взглядами. А затем перерезать им глотки, но я не могу. И не потому что, не хочу портить Луизе праздник, а потому что боюсь, что она увидит мое истинное лицо. Увидит того, кем я стал…

На громкий смех Луизы все оборачиваются, и я сразу замечаю, как мой отец недовольно смотрит на меня.

— Ой, что это у тебя на руке? — неожиданно спрашивает Луиза, когда я ставлю ее на ноги.

От ее вопроса по спине пробегает холодок.

— Где? — спрашиваю я и мой голос предательски срывается.

— Похоже, ты испачкался... в клубничной помаде!

— Кажется, она была на твоих ладошках! — отвечаю я, выдыхая с облегчением.

— Отец заказал клоунов. А я их терпеть не могу! — быстро меняет тему Луиза.

— Понимаю, — отвечаю я, кивая.

— И…

Я замечаю грусть в ее глазах, которую даже розовые тени с блестками не могут скрыть.

— И? — спрашиваю, чувствуя, что что-то тревожит ее.

— Видишь ту женщину? — шепчет она мне на ухо, поднимаясь на носочки. — Это Нина.

Она указывает на высокую блондинку, стоящую за спиной моего отца, которая нежно гладит его по плечу.

— Думаешь, он любит ее? Так же сильно, как нашу мать?

Нет! Он никогда никого не любил. Для него женщины всегда были просто расходным материалом. И я уверен, что он так же быстро забудет ее имя, как и забыл имя нашей матери. И мне страшно, ведь я стал смотреть на женщин его глазами.

— Отвезешь меня к ней? — спрашивает Луиза с надеждой в голосе.

— Нет, малышка. Сегодня твой день рождения, и тебе не место на…

— Пожалуйста, Сальваторе… Отвези меня к ней! Мне уже одиннадцать, и я достаточно взрослая, чтобы самой решать, как провести свой день рождения.

— Я думаю, что все расстроятся, если заметят, что именинницы нет на празднике!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Да им плевать на меня, так же как и мне на них! Я никого из них не знаю!

Я неодобрительно цокаю языком, мне не нравится, когда Луиза ругается.

— Пожалуйста… — повторяет она, и в ее голосе звучит такая настойчивость, что я уже практически соглашаюсь.

— Луиза, — уверенный голос нашего отца прерывает наш разговор. — Иди сюда, познакомься с синьором Вердера.

Луиза делает вид, что не слышит его, уставившись в сторону, как будто там есть что-то интересное. И я быстро обхватываю ее запястье своей рукой.

— Иди сюда! — настаивает наш отец, и на его лице уже нет той милой улыбки, только холодный оскал, который заставляет Луизу вздрогнуть всем телом. — Быстро!

— Пообещай мне, что никогда не станешь похожим на него, — шепчет она, крепко сжимая мои пальцы в своей еще детской ручке, словно пытаясь найти в этом жесте утешение.

— Луиза! — вырывается из его рта такой громкий крик, что даже разговоры вокруг нас затихают и все замирают в ожидании. — Ты ведешь себя неподобающе!

— Пообещай мне… — вновь шепчет она, выдергивая свои пальцы из моей руки.

Но я не отвечаю ей. Ведь я уже намного хуже него…

КОРОЛЬ

Люди метаются вокруг, а я осторожно обхожу трупы, лежащие на полу. В коридоре моего дома перестрелка. Звуки выстрелов и мужские крики сливаются в жуткую симфонию, от которой в ушах начинает звенеть и кажется, что вот-вот из них хлынет кровь. Воздух так перенасыщен запахом серы, пота, страха и паники настолко, что можно делать лишь короткие вдохи.

Добро пожаловать в мой мир!

— Лука, черт возьми! — кричу я, наконец-то отыскав знакомый мужской силуэт. Он резко оборачивается на мой голос, перед этим выстрелив в голову одному из людей Романо. — Быстро! Найди кого-нибудь! Ей срочно нужна помощь!

На его лице видны следы крови, он стремительно подбегает ко мне, но в его глазах читается паника, хотя выражение лица остается безэмоциональным, как у статуи.

— Она в моей спальне! — повторяю я, и он быстро кивает мне в ответ.

Лука делает несколько шагов назад к лестнице, и я наконец выдыхаю, прижимаясь головой к холодной стене. В этот момент раздается резкий звук, и по моей руке начинает течь теплая струйка.

— Черт возьми, — шиплю я, зажимая руку, из которой струится кровь.

Пуля оставила лишь царапину, повредив кожу. Шрама не останется, но все равно неприятно!

Я бросаюсь к этому подонку и выбиваю пистолет из его рук. Крепко обхватываю его шею, разворачиваю лицом к стене и начинаю бить его головой об холодный бетон.

— Какого хрена? — шиплю я, нанося удар за ударом. — Какого хрена вам надо в моем доме?

Он пытается сопротивляться, но я сильнее. Мне не нужно никакое оружие, чтобы убить.

— Ответь мне! — рычу я.

Еще один жесткий удар об стену и он обессилено выдыхает:

— Она… ему нужна она.

Кровь начинает просачиваться сквозь плотную ткань маски на его лице, оставляя алые следы на стене. Я чувствую, как его тело обмякает под напором моих рук.

— Не дождется! — шепчу я уже мертвому на ухо.

Наконец, в этом проклятом доме воцаряется тишина…

Не обращая внимания на хаос вокруг, я размеренным шагом направляюсь в свою спальню. На этот раз я не останавливаюсь у стены с портретами. Я знаю, что портрет моего отца снова вернули на стену, только вот не на то место, где висит портрет главы семьи. Он теперь в прошлом, да и смотреть на его рожу у меня нет никакого желания. Бесшумно открываю дверь спальной комнаты и вижу на своей кровати Ангелию. Над ней склонена Мартина. Она подносит к носу ангелочка какую-то дрянь, и Ангелия делает глубокий вдох, а вместе с ней и я.

Этой девчонке удалось заставить меня нервничать! Давненько никому этого не удавалось сделать…

Внезапно она громко вскрикивает и начинает оглядываться вокруг себя, её шоколадные глаза полны испуга. Для нее прошла всего секунда между тем, как она обмякла в моих руках, и этим пробуждением, и она все еще глазами ищет труп мужчины рядом с собой, но Лука хорошо знает свою работу - комната уже очищена от того, что ей не нужно видеть.

На сегодня с этого ангелочка хватит. И это не сострадание, просто ее крылышки и так сильно обпалились. К Ангелии я вернусь завтра и я уверен, что она даже соскучиться по мне не успеет.

Я быстро покидаю спальную зону, приказав Мартине накормить ее, и, выходя в смежную комнату, захватываю с собой уцелевшую тарелку со стейком и приборы.

Я, мать твою, голоден.

Лука, как верный пес, все это время плетется за мной. И это меня малость раздражает - терпеть не могу, когда дышат в спину! Входя в гостиную, я ставлю тарелку на придиванный столик, ощущая, как голод разжигается во мне огонем. Во всем доме все еще пахнет серой, вот только все остальные запахи исчезли и на их место пришел запах смерти, но даже этот тошнотворный букет не может притупить сосущее чувство у меня в животе.

Стейк, идеально прожаренный с кровью, источает аппетитный аромат, и я не могу удержаться от того, чтобы не насладиться им. Отрезаю первый кусочек.

— Сколько? — спрашиваю я Луку, не отрывая глаз от своего блюда.

Идеально приготовленный кусочек мяса тает у меня во рту и я прикрываю глаза от полученного удовольствия.

— Пятнадцать, — отвечает Лука, его взгляд прикован к моему лицу, словно он ждет реакции.

— И? — подталкиваю его к продолжению.

— Мы положили всех, — произносит он с холодной уверенностью.

Я снова отрезаю кусочек мяса, чувствуя, как его соки наполняют рот, и одобрительно киваю на слова Луки.

— Сколько у нас?

— Пятеро, и троим нужна помощь. Я уже распорядился, — сообщает он, не отрываясь от меня.

Я медленно прожевываю следующий кусочек, ощущая, как тепло и удовлетворение растекаются по телу, и вновь одобрительно киваю.

Ублюдки...

Аккуратно вытирая уголки рта, я ощущаю, как насыщение наполняет меня. Встаю из-за стола, и в один миг, не раздумывая, хватаю Луку за горло. Это происходит так быстро, что он даже не успевает среагировать. Его глаза расширяются от удивления, а дыхание становится прерывистым. Адреналин заполняет меня, смешиваясь с остатками удовольствия от стейка.

— Как они проникли в дом, мать твою? — шиплю я, сжимая его горло пальцами, ощущая пульсацию сонной артерии.

— Через задний вход… — еле слышно отвечает он, его дыхание становится прерывистым, когда я давлю крепче.

— Так зачем же я держу столько охраны, если они могли так спокойно войти в дом? — спрашиваю я, не отпуская его.

— Дон… Я…

Он мямлит, и мне противно не только от того, что моя охрана оказалась никчемной, и что мой стейк трупной температуры, но и от мысли, что чуть не лишился её! Ещё бы секунда, и… Все в нашем мире знают, что Альдо творит со своими "игрушками". Он - чокнутый извращенец, и его темные игры вызывают ужас даже у такого психопата, как я. Ангелия совершенно не подходит для его развлечений.

— Отправьте людей, — шиплю я, выпустив шею Луки из своих рук. — Отправьте вдвое больше и перекройте ему кислород на юге! Остановите весь оружейный поток через нашу территорию.

— Будет…

Не успевает Лука завершить фразу, как за моей спиной раздается резкий мужской голос:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Остановись!

— Ты немного опоздал, братец, — недовольно выдыхаю я, но на лице натягиваю приветственную улыбку.

Любого гостя всегда надо встречать с улыбкой на лице, несмотря ни на что. Этому меня с детства учили!

— Я приехал сразу, как только узнал! — шипит он в ответ, осматриваясь.

— Тебе нравится то, к чему привели твои переговоры? — Я развожу руки в стороны, позволяя ему оценить весь хаос, который царит вокруг. Прямо напротив гостинной, в коридоре в мрачный мозаичный шедевр аккуратно сложены трупы. — Я потерял пятерых людей!

— Ты сам виноват! — с дикой ненавистью шипит Микеле мне в лицо. — Зачем ты затеял эти игры с Альдо? Отдай ему эту сучку, и всё закончится!

— Тебя это не касается!

— Это касается всех! Успокой свой зудящий член и, наконец, подумай головой! Ты ведешь себя, как истеричная сучка во время течки на охоте! Из-за одной шлюхи ты развязываешь настоящую войну между кланами!

Выхватаю пистолет из руки Луки и прижимаю дуло к голове Микеле. Его дыхание становится резким, а воздухе между нами повисает напряжение, готовое разорваться в любой момент. Он пристально смотрит на меня зелеными глазами нашего отца, и в его взгляде я вижу всю тяжесть наследия, которое мы унаследовали.

Мы оба были пленниками судьбы, навязанной нам с самого рождения...

Шрам на моем запястье ломит так сильно, что я еле сдерживаю себя, чтобы не заскулить от боли. Моя рука повреждена от выстрела, , но эта боль почти не ощущается по сравнению с той, что я испытываю в запястье.

"Моя кровь течет в нем. Его во мне. Если я убью его, то убью себя"

— Дай мне время! — я впервые слышу столько отчаяния в голосе Микеле. — Еще сутки! Я смогу всё уладить!

— Время пошло.

АНГЕЛ

“Его объятия - это как стоять на краю обрыва, а его руки - словно крепко затянутая веревка на моей шее. Я жажду прыгнуть. Мечтаю сделать шаг вперед. Я мечтаю о свободе. Но даже если мне удастся это сделать, веревка натянется так сильно, что лишит меня дыхания.

Я обречена рядом с ним. “

На мне красное шелковое платье с тонкими бретелями, туфли на высоких шпильках, а волосы аккуратно зачесаны назад. Женщины в черных униформах явно готовят меня к чему-то важному. Я недовольно хмурюсь, глядя на свое отражение в зеркале, ведь напоминаю себе ту пластиковую куклу, которую не выпускала из рук в детстве. Я любила её, но по какой-то необъяснимой причине взяла и изрисовала её тело.

Вот и мое тело покрыто его следами. И мне бы хотелось одеть платье более закрытое, чтобы никто не мог видеть их, ведь тонкие бретели не прикрывают ни одного фиолетового следа на моем теле. Но видимо он решил иначе.

А мне абсолютно все равно, ведь меньше часа назад я уместила в своем желудке тарелку пасты карбонары. В последнее время меня бросает в дрожь от всего итальянского, но за такую великолепную карбонару да ещё после стольких дней голода можно и душу дьяволу продать!

— Готова, — шепчет одна из женщин, выводя меня из комнаты.

Я быстро оборачиваюсь к своему отражению. В этой пустой зеркальной комнате всё ощущается по-другому. Теперь меня не волнует моя физическая оболочка - пусть даже в мешок из-под картошки меня оденут! Я смотрю сама себе в лицо и хочу видеть лишь свои глаза. Здесь, в этом отражении, я впервые увидела то, что никогда не замечала раньше. Эмоции стали видимыми, и если раньше их можно было лишь ощущать, то теперь я могу их увидеть.

Боль.

Отчаяние.

Страх.

Ненависть.

Раньше я никогда не замечала этой яркой палитры в своих глазах. Они больше не просто карие. Теперь они напоминают коньячные бриллианты, грани которых мерцают новыми оттенками.

Женщина торопит меня, и я удивлённо осознаю, что меня проводят мимо его спальни, позволяя впервые спуститься на первый этаж дома. Я даже не успеваю оглядеться, как за моей спиной появляются два мужчины в том же строгом одеянии, что и у Сальваторе. Чёрный - кажется, любимый цвет всех обитателей этого дома. Все здесь словно носят траур, все, кроме меня.

А должно быть наоборот!

Массивные двери широко открываются передо мной, и я замираю в удивлении. Передо мной выстраивается кортеж из трёх черных внедорожников с полностью тонированными стеклами, а вокруг них толпятся люди в черных рубашках и брюках, словно тени, сливающиеся в единое мрачное облако.

Слишком много черного для одного дня!

Я быстро замечаю, что у все они вооружены - у каждого аккуратно приклеплена к поясу кобура с пистолетом.

И среди безмолвной толпы выделяется лишь один - он стоит в строгом костюме, держа руки в карманах. Чёрт возьми… Я видела его обнажённым, но сейчас он хорош. Настолько, что где-то глубоко внутри меня внезапно сжимается та самая точка, на которую он надавил прошлой ночью, заставив меня испытать незабываемое удовольствие в его руках. И мне приходится сглотнуть, чтобы хоть как-то справиться с внезапно возникшим чувством жажды.

Женщина не мечтает об обнаженном мужчине, мы все хотим того самого мерзавца в дорогом черном деловом костюме. Я незаметно переплетаю пальцы за спиной, надеясь, что он этого не знает.

Как бы я его сильно ненавидела, он не просто хорош, он то самое красное яблоко, которое так и хочется испробовать на вкус.

Наши глаза встречаются и на его лице появляется та самая сатанинская улыбка. Он прекрасен, но я боюсь его.

Сальваторе стремительно переводит взгляд на Луку, и между ними происходит молчаливый диалог, полный понимания. Лука щелкает пальцами, заставляя всех мужчин, словно марионеток подчинится этому жесту и повернуться к нам спиной, создавая интимное пространство.

— Встань на колени, Ангелия, — неожиданно произносит Сальваторе.

Он мог бы подметить, что я хорошо выгляжу или спросить о моём самочувствие, но нет же! Он до своих костей озабоченный мудак и романтизировать его просто глупо!

— Даже не мечтай, — шиплю я ему в ответ, оставаясь на месте.

Сальваторе закатывает глаза, и я уверена, что он осознает, насколько это неприличный жест, но ему абсолютно плевать на это! Он делает несколько шагов ко мне, приближаясь вплотную к моему лицу. Его пальцы нежно очерчивают линию моей скулы, спускаясь к подбородку.

— Я безумно хочу увидеть твои слёзы, но, может, оставим игры до вечера? — еле слышно выдыхает он в мои губы с жестокой ухмылкой.

— Ублюдок, — так же тихо отвечаю ему я.

— Встань на колени, — снова требует он и его пальцы с силой сдавливают мой подбородок. — Иначе…

— Я не боюсь тебя, — лгу ему я, стараясь выглядеть как можно увереннее.

Но мои слова вызывает у него улыбку. И мне начинает казаться, что он знает запах лжи.

— Только дурак осмелится сказать это в лицо дону одного из самых влиятельных сицилийских кланов. А ты ведь не глупая женщина, Ангелия. Ты прекрасно понимаешь, что одно мое слово, и эти тринадцать человек не пощадят ни миллиметра твоего тела. — От его слов внутри все сжимается. — И я особым удовольствием буду наблюдать за тем, как ты...

Не дав ему закончить, я медленно опускаюсь коленями на холодный декоративный камень, выложенный вдоль дорожки к его дому. Я знаю, что мои колени будут сбиты, и вскоре появится кровь, но он, как всегда, не оставил мне выбора.

В этот момент я слышу, как клацает застежка на его ремне.

— Я откушу тебе его, — шиплю я, впервые понимая, что у него на уме.

— Что? — он изумлённо приподнимает бровь.

— Я откушу тебе твой член, если ты вытащишь его, — произношу я, ощущая на языке жгучий, горьковатый привкус, напоминающий крепкий кофе без сахара, но по консистенции больше похожий на загустевшую кровь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Его громкий, зловещий, но искренний смех проносится по всему моему телу, как электрический разряд, оставляя на коже легкую испарину.

— Ты соскучилась по нему, ангелочек? — говорит он с издевкой, и я чувствую, как от его слов меня начинает тошнить.

Не дождавшись моего ответа, он резко достает ремень и, обвивая его вокруг моей шеи, натягивает так, чтобы я подняла голову вверх и смотрела ему в глаза. Я ощущаю, как ремень врезается в мою кожу, и в горле появляется комок, который мне уже не протолкнуть.

Его взгляд полон насмешки, и это лишь усиливает прилив крови к моим венам.

— Меня тошнит от тебя...

— Лгунья, — шепчет он, притягивая мое лицо к своему с силой. Мне больно. Ремень травмирует мою кожу. Он мягкий, но врезается в мою плоть, как острая бритва. — Маленькая лгунья. Ты кончила на моем члене. Никто так крепко не сжимал его, как ты, ангелочек. И мне даже не понадобилось трахать тебя.

И вдруг я слышу, как кто-то хмыкает.

Эти ублюдки делают вид, что не слышат наш разговор, но мать его, они его слышать!

Он натягивает ремень еще сильнее, полностью лишая меня кислорода.

— И я позволю тебе снова кончить на нем, ангелочек, если ты будешь следовать моим правилам.

Сальваторе Монтальто прирожденный ублюдок, заставляющий заливаться постыдным румянцем не только мою щёки, но и луковицы моих волос.

И я бы обязательно ему об этом сказала, но от нехватки кислорода в глазах начинает темнеть, и я чувствую, как мир вокруг меня расплывается. В какой-то момент мне даже кажется, что стоять на коленях - это лучшее, что я могу сделать, ведь падение с высоты роста обернулось бы невыносимой болью. Каждый вдох становится мучительным и мне нужно начать считать, но я не делаю этого, ведь знаю, что счет здесь не поможет. Моя жизнь зависит от мужчины напротив - если он решит, он ослабит хватку, а если нет, то сможет задушить меня окончательно.

Я жду его дальнейших действий. И к моему огромному удивлению он еще сильнее поднимает мою голову вверх и достает из кармана брюк темно-синий футляр с переплетенными буквами. Сняв крышку, он выкручивает ярко-красную помаду и медленно наносит ее на мои губы.

— Вella, — произносит он, выдыхая слова прямо в мои холодные губы, и резко щелкает пальцами. Мужчины в один момент оборачиваются, и Сальваторе наконец освобождает мою шею от тисков кожаного ремня. Я падаю вперед, опираясь руками на острые камни, жадно хватая прохладный воздух ртом.

Один.

Два.

Три…

— В машину её!

КОРОЛЬ

Её изящные руки крепко обвиваются вокруг плеч, а пальчики она крепко сжимает вокруг шеи, как будто это может дать ей хоть какое-то чувство безопасности. Она старается прикрыть синяки на своем теле. Но мне они нравятся!

— Ты стесняешься их? — решаюсь спросить я после немного подзатинувшейся тишины вокруг нас.

— Куда мы едем? — встречно спрашивает меня Ангелия, не отрывая взгляда от тонированного окна автомобиля, за которым пролетают мрачные силуэты города.

В ее голосе звучит нотка отчаяния, и мне не нравится, что она пытается скрыть свои настоящие чувства от меня.

Я резко поворачиваю ее за подбородок к себе, заставляя встретиться с моим взглядом.

— Во-первых, вежливо смотреть в глаза тому, с кем разговариваешь, — произношу ледяным тоном, характерным для истинного дона мафиозного клана. — А во-вторых, отвечать на вопрос, ведь я задал тебе его первым!

Она тяжело вздыхает, и в её глазах мелькает искра уязвимости.

— А куда бы ты хотела? — спрашиваю я, не отводя взгляда от её глаз.

— Домой… Я хочу домой, — произносит Ангелия с такой откровенностью, что по моему телу пробегает озноб. Она ещё крепче обвивает себя руками за плечи. — Мне надоело вариться в этом адовом котле.

Зачем ей дом, если я могу дать ей объятия своих рук?

Стены лишь сковывают, а я с радостью дам ей укрытие, где нет границ, нет преград, только бездна желаний, готовая поглотить нас обоих в своих темных объятиях.

Несколько дней назад я бы и думать об этом не стал, но все, мать твою, изменилось, когда я побывал глубоко в ней. У меня до сих пор бежит мороз по коже, когда я вспоминаю, как охренительно в ней. Ни одна шлюха, ни одна искусная любовница не смогла дать мне этих ощущений, которые дает мне этот ангелочек.

Кто бы мог подумать, что так будет? Кто мог знать, мать его!

И я всего в шаге от того, чтобы снова вспомнить о том, кто я такой на самом деле, а именно - подлец, готовый нарушить то обещание, которое дал ей.

— Ад тоже может быть удивительным местом для проживания, — отвечаю я, обводя дыханием контур её алых губ.

— Найдется ли хоть один безумец, который захочет провести остаток своих дней в аду? — неожиданно спрашивает она меня.

Она вырывает свой подбородок из моих пальцев и отворачивается от меня.

— Нужно просто забыть, что когда-то ты был ангелом, — отвечаю я ей.

Зарываюсь носом в её волосы и делаю глубокий вдох. Она хотела бы отстраниться, но мы сидим слишком близко друг к другу.

По моей просьбе мой персонал отыскал тот гель для душа, который она всегда использовала, и эти красные яблоки снова сносят мне голову. Ангелия - это тот самый запретный плод, который не просто хочется попробовать, его хочется поглотить целиком, хочется сожрать, не задумываясь о последствиях.

— Останови машину! — громко приказываю водителю.

И я всем своим нутром чувствую, как ее тело сжимается от страха. Стефано послушно исполняет мою просьбу, остановив машину прямо посреди оживленной улицы. Ангелия ахает, не веря, что такое вообще возможно.

"В моем мире возможно и большее, ангелочек".

— Выйди, — рычу я, не в силах больше сдерживать этот порыв, который разрывает меня изнутри.

Дверь быстро захлопывается с обратной стороны. Ангелия так и не решается обернуться в мою сторону. Зря. Я хочу видеть ее глазки. Хищник постоянно смотрит в глаза своей умирающей жертвы, ведь этот мрачный шедевр, созданный из боли и страха, придает особый оттенок вкусу поглощенной им плоти.

— Сядь ко мне на колени, — шиплю я ей.

Ангелия отрицательно мотает головой и дергает за ручку автомобиля, но двери уже давно заблокированы.

— Буд послушной, ангелочек и сядь ко мне на колени, — потворяю я, хотя ненавижу повторять дважды.

— ТЫ. МНЕ. ПРОТИВЕН.

Она так выделяет каждое адресованное мне слово, что они комом застревают у меня в горле. Ворот рубашки начинает сдавливать шею, но на эту мелочь нет желания отвлекаться. Я наматываю её длинные волосы себе на кулак и, силой заставляя её обернуться ко мне, прижимаю к себе спиной. Её прерывистое дыхание обжигает мое лицо, и если мне суждено сгореть в этом огне, я лишь соглашусь на одно - подлить туда ещё бензина.

— И это прекрасно…

Резким движением я откидываю её спиной на кожаное кресло и нависаю над ней всем своим телом, опираясь на вытянутые руки. Обхватываю её запястье и обвиваю его ремнём безопасности, ощущая, как её кожа дрожит под моими пальцами. Она начинает сопротивляться, бьёт меня свободной рукой.

— Ты - жалкий монстр! — отчаянно кричит она мне.

Каждое её слово звучит как проклятие, но моя душа так глубоко погружена в тьму, что эти слова лишь вызывают у меня довольную улыбку. По моим венам течет истома, когда она не сдерживает себя и говорит мне правду.

— Еще, ангелочек, давай ещё!

— Ты не человек, а чудовище, которое наслаждается чужими страданиями!

А я быстро фиксирую ремень так, чтобы её рука повисла вверху обездвижено и тоже самое делаю со второй рукой.

— Еще, — рычу я ей. Я хочу слышать все, что она чувствует ко мне!

— Ты - чертов шизик, что наслаждается моими слезами!

— Да, я такой ангелочек. Каждая твоя слезинка лучше любого афродизиака!

Хватаю её за бёдра и дергаю на себя. Опускаюсь на колени перед ней. И тут ловлю себя на мысли, что она - единственная женщина, которая нехотя, поставила меня на колени. Её короткое платье задирается и мне открывается вид на её трусики. Прекрасный вид... Она пытается сдвинуть ноги, но я упертый - ложу руки на её бёдра и медленно стягиваю ее красные стринги вниз. Засовываю их в задний карман своих брюк.

— Пожалуйста… Нет… Не делай этого! Не прикосайся ко мне... Молю тебя. Нет!

Она молит меня и я бы с радостью ослушался ее, но у меня немного другие планы на ее киску. Обхватываю ее за талию, приподнимая немного вверх и меняю нас местами. Ремни натягиваются ещё сильнее, и я вижу, как её кожа начинает краснеть от давления. Гул проезжающих машин заглушает её неожиданный вскрик, и я недовольно морщусь от этого - я не хочу потерять ни одного звука ее тела, когда она в моих руках.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Попроси меня трахнуть тебя, — шепчу я ей на ухо, прикусив кожу на её плече.

— Не дождёшься, — сквозь слезы скулит она в ответ.

— Дерзкая сучка, но я научу тебя быть послушной! Я покажу тебе, что делают с теми, кто не хочет повиноватьяс своему дону! Я покажу тебе все, что есть в моем мире!

Её глаза увеличиваются, когда она слышит, как быстро я расправляюсь с ремнем на своих брюках и расстегиваю ширинку на них. Она хочет посмотреть вниз - на него. Я знаю, что хочет, но я не позволяю ей этого сделать и крепко обхватываю руками хрупкую женскую шею, заставив её поднять голову вверх.

— Тогда ты сама себя трахнешь, — выдыхаю я в ее губы, еще крепче сдавив ее шею. — Трись об него!

Слезы, не в силах остановиться, струятся по ее горящим щекам. Ангелия с трудом пытается вдохнуть, но мои пальцы слишком сильно сжимают ее тонкую шею.

— Трись, иначе я придушу тебя, — рычу я ей.

Она плачет и в этот момент она самое прекрасное существо, которое мне удавалось встречать на своем пути.

— Вверх, вниз, — шепчу я ей, положив одну руку на ее бедро, демонстрируя, что нужно делать. Беру член в руку и направляю головку между ее лепестков. Она пытается отстраниться, дергаясь, но со связанными руками и прижатая так близко ко мне, ей это не удается. Я еще сильнее вдавливая ее плоть в мою. — Трахай себя моим членом, Ангелия. Я хочу увидеть, как тебе хорошо на нем!

Возвращаю руку на ее шею и снова крепко сжимаю ее, так сильно, что слышу ее хрип. Я начинаю задавать ритм ее движениям, поднимая и опуская так, чтобы ее клитор терся об головку моего члена. И… мать твою… не проходит и десяти секунд, как она остановится чертовски влажной.

“Черт” — мысленно стону я. Эта женщина станет моей погибелью…

— Вот так, ангелочек, вверх, вниз…

Вверх. Вниз.

— Скажи мне, что ты чувствуешь… — прошептал я, погрузив нос в изгиб её шеи. — Признайся, что ты ко мне испытываешь, когда я жесток с тобой…

Вверх. Вниз.

— Ты - ад, из которого нет спасения… — еле слышно произносит она и слезы еще быстрее катятся по ее щекам. — Ты погубишь мои мысли, уничтожишь мое тело, ты испепелишь мою душу… — продолжает она, сквозь всхлипы, а я прижимаюсь губами к ее лицу, собирая каждую каплю, словно это единственное, что может спасти нас обоих.

— Да… — выдыхаю я в ее влажную от пота и слез шею. — Я - твоя проклятая судьба…

— Ты - моя погибель...

Головка члена начинает болезненно пульсировать от этого трения, и я не в силах больше это терпеть снова беру член в руку и резко шлепаю им по ее возбужденной плоти. Ангелия хочет вскрикнуть, но из-за моей руки на ее горле у нее это не получается и она лишь тихо скулит. И все, о чем я мечтаю в этот момент - снова ощутить ее пульсацию. Я знаю, что должен контролировать себя, но вопреки всему… я резко толкаюсь внутрь нее.

— Кончай, ангелочек! — приказываю я ей, как можо крепче сдавив ее хрупкую шею в своих руках.

Сейчас мы на тонкой грани - между наслаждением и смертью... И я знаю, что ей это нравится так же сильно, как и мне. Просто она это никак не хочет принимать! А зря!

— Нет... нет... — еле слышно повторяет Ангелия с закрытыми глазами. — Нет...

— Кончай, твою мать!

И она пульсирует… А я снова не нарушил правила. Я снова даже ни одно движение бедер не сделал.

Да! Пленниц не трахают, с ними играют!

— Когда прийдет время, я украшу твою шею бриллиантами, но сейчас я хочу, чтобы твою шею украшало колье из моих поцелуев, — шепчу ей я, оставляя засос на шее. Потом еще один и еще, пока Ангелия тонет в волнах наслаждения.

Я хочу, чтобы все видели что она моя. Каждый сантиметр ее тела мой. Пусть на время, но она моя.

В этот раз ее оргазм оказывает намного продолжительнее. Она ненавидит меня всем своим сердцем, но её киска уже успела искренне полюбить меня. Она так крепко обхватывает меня, что по моей спине пробегает волна электричества, заставляя каждую клеточку тела дрожать в волнении.

Такая узкая, словно никем не тронутая до меня… Даже если ее и трахали, то делали это отвратительно! Мать твою и зачем я об это думаю?

Эти мысли затуманивают мне разум и я сам не осознаю того, как…

— Нет! Нет! Нет! — полушепотом кричит она, когда я начинаю бурно изливаться в нее. — Нет… Я же не предохраняюсь!

Ангелия пытается отстранится от меня, но ее шея все еще стиснута в моих руках. Я бессильно откидываюсь на спинку кресла, пытаясь восстановить свое дыхание, но в этой машине воздуха катастрофически мало - он сжался до предела.

Это стало лучшим, что я испытывал за последнее время. Нет! Это стало лучшим, что я когда-либо испытывал в своей жизни! Она - лучшее, что было в моей жизни!

— Тебе поставили укол, когда ты была в отключке, — пытаюсь успокоить я ее, медленно развязывая ее руки. — Еще до аукциона. Всех девушек проверяют на инфекции и ставят уколы. Это обязательная процедура.

От моих слов Ангелия вздрагивает всем телом, и её взгляд больше не затуманен наслаждением, которое она испытала - не меньше моего! Аккуратно снимаю ее со своих ног и быстро привожу себя в порядок.

Как бы я не хотел как можно дольше быть в ней, мы уже, черт возьми, опаздываем!

Она отодвигается в угол, стараясь укрыться от меня. Нам остается проехать всего пару кварталов, и у неё будет достаточно времени, чтобы восстановить дыхание, но румянец на её щеках и запах наслаждения никуда не денутся. Именно это мне и было нужно!

Не могу отвести взгляд от её лица, в то время как она старается скрыть свои глаза от меня, размазывая слёзы по щекам, залитым постыдным румянцем. Я бы, возможно, хотел её успокоить, но в моём мире никому нет дела до слёз. Здесь царит жестокость, и нет места слабости. Иногда даже самые искренние намерения бессильны перед суровой реальностью.

Опускаю окно, и холодный ветер бьёт мне в лицо. Закуриваю, прикрывая глаза от наслаждения, и выпускаю густые клубы дыма изо рта. Быстро щелкаю пальцами.

— Поехали! Мы опаздываем!

Пять лет назад...

Пронзительные крики боли, отскакивающие от холодных цементных стен, начинают раздражать меня. У меня нет времени на это нытье, но я не собираюсь уходить с пустыми руками! Мои люди изрядно поработали над ним, сломав несколько ребер и отбив пару внутренних органов, и сейчас Роки стонет от мучительной острой боли. Нет, не в животе, а внутри своего черепа - ему еще выкололи правый глаз. Почему правый? Потому что я выбрал именно правый. Его лицо исказилось от страха и отчаяния, а тело измотано и искалечено. Кровь медленно сочится из его пухлых губ, оставляя красные следы на сером цементе. Пару дней назад Роки открыто угрожал мне, а теперь он тихо молит о сострадании.

Но его состояние меня не волнует - я здесь, чтобы забрать то, что он должен был отдать мне. Я должен получить то, что принадлежит мне!

— Где деньги, ублюдок? — шиплю я, наконец-то вмешавшись. Он не видит меня, я стою у него за спиной, но его всхлипы сразу же затихают. — Ты получил партию месяц назад. Оплатить остаток должен был по получению. Где деньги?

Роки поворачивается, сидя на стуле, и сразу же складывает руки в молитвенной положении, прижав ладонь к ладони.

— Я заплачу, Сальваторе. Я обещаю… Произошло небольшое недоразумение, но я… — С раздражением закатываю глаза. Два месяца он твердит одно и то же - два чертовых месяца! — Пару дней… Прошу всего пару дней…

От него исходит отвратительный запах. От него разит разложившимся трупом. Он снова лжет мне. Роки никогда не оплатит мне заказ!

— А твои звонки с угрозами тоже были недоразумением? — шиплю я ему, вплотную придвинувшись к его окровавленных лицу.

На моей вопрос он молчит, и я, не сдержавшись, бью его ногой в лицо. Роки явно перегнул палку, когда упомянул имя Луизы в нашем последнем телефонном разговоре. Возможно, по старой дружбе я бы дал ему еще одну отсрочку платежа, но он зашел слишком далеко, черт возьми! Луиза - это святое, и он нанес мне непростительное оскорбление!

Роки падает со стула, я кивком приказываю своим людям вернуть этот мешок с дерьмом на место. Хватаю его за волосы и приподнимаю его лицо так, чтобы он мог видеть мои глаза.

— Я знаю твой адрес, — шиплю я, чувствуя, как мой зеленый глаз пылает яростью. — Я даже знаю, сколько ступеней в твоем доме. И то, что после семнадцати шагов вверх, если свернуть во вторую дверь слева, попадешь в спальню твоей дочери. Ей всего три дня назад исполнилось шестнадцать. Как ты думаешь, сколько она может стоить на аукционе?

Я знаю, что в моем взгляде сверкает безумие, и что злобное сияние зеленого глаза делает мои слова еще более угрожающими. Но что я могу с этим сделать? Это я настоящий!

— Ублюдок! — рычит Роки, и несмотря на острую боль в его теле, он поднимается на ноги и резким движением вырывает свою голову из хватки моих пальцем. В моей руке остается несколько пшеничных прядей его волос.

— Скажи мне, почему ты можешь воровать и продавать других девчонок ее возраста? Чем они отличаются от твоей дочери, м?

— Я убью тебя, Монтальто! — шипит он, задыхаясь от собственной крови. — Я убью тебя, если ты хоть пальцем к ней прикоснешься!

Роки с трудом держится на ногах, но не падает. Он - хороший отец, несмотря на то, что никчемный сутенер.

Я делаю паузу и смотрю на часы на своем запястье, молча выслушивая какой я подонок. Пусть выговорится, ему это нужно!

— Через десять минут у твоей любимой дочери закончится урок ботаники, — продолжаю я с холодной ухмылкой. — Мои люди уже ждут ее.

— Нет! — в отчаянии кричит Роки, его голос полон ужаса. — Нет! Ты такой же отъявленный ублюдок, как и твой отец!

Не удивительно! Мы же родственники, черт побери...

— Не мне тебе объяснять, что девственницы ее возраста стоят в три раза дороже. Мне этих денег хватит, чтобы не только оплатить тот груз, что я тебе поставил, но и покрыть все неустойки за задержку платежа.

Роки кидается в мою сторону и сцепляет свои руки у меня на шее. Хватка такая слабая, что я продолжаю спокойно дышать, смотря ему в глаза. Мои люди моментально направляют дула пистолетов в его сторону, но я жестом останавливаю их.

— Всё еще можно исправить, Роки, — шиплю я ему. — Деньги, мне нужны лишь мои деньги…

— У меня их нет, мать твою! — кричит он мне в ответ и капли крови из его рта брызгают мне на лицо.

"Ну что ж, тогда и выбора у него тоже больше нет".

Я медленно поднимаю вверх свой любимый боевой нож, держа его в руке так, чтобы он мог его видеть.

— Сам справишься или мне помочь? — произношу я с холодным вызовом. Его руки размыкаются, но взять в руки нож из моих рук так и не решается. Трусливая свинья. — За все нужно платить, Роки. И ты прекрасно это знаешь.

Он молчит, а я уже чувствую ледяной ветерок, который дует за его спиной. Кожа на его руках покрывается мурашки, ведь он ощущает его намного сильнее, чем я. И я вижу в его глазах мольбу о помощи - ему самому никогда не решится на это.

А я не могу отказать ему!

— Скажи спасибо, Роки, — шиплю я, вонзая лезвие ему в глотку. Кровь брызгает, заливая мою руку и его лицо, а его глаза наполняются ужасом.

Он пытается сделать вдох, но вместо этого издает хриплый звук, как будто его душа пытается вырваться из тела. Я чувствую, как его мерзкая душонка слабеет, и, глядя на него, понимаю, что она у него настолько ничтожная, что не стоит той партии оружия, что мы ему отгрузили.

Выдергиваю нож, и он падает на пол, его тело трясется в агонии.

В этом мире слабость не прощается...

— Домой, — бросаю я Луке, быстрым шагом направляясь к выходу из ангара. — И уберите здесь всё! Чтобы от этого мудака и мокрого места на полу не осталось.

— Да, босс!

Выходя на улицу, я делаю глубокий вдох, позволяя свежему воздуху проникнуть в мои легкие. Однако даже на улице меня не покидает тошнотворный запах, который царил в ангаре - он все еще витает в воздухе вокруг меня. Садясь на заднее сиденье машины, я ощущаю, как напряжение постепенно уходит, но тут мой мобильный издает резкий звук уведомления, прерывая тишину.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Луиза

“Девяносто восемь баллов из ста! Можешь теперь звать меня магистром зарубежной литературы!“

Не могу скрыть улыбку и не признать то, что Луиза оказалась самым умном членом нашей семьи

.

Сальваторе

“Нее, тебе двух баллов не хватило до магистра! Согласен только на главного специалиста!”

Луиза

“Противный!”

Я ухмыляюсь, представляя как недовольно она сморщила свой носик, когда прочитала мое сообщение. Липкая кровь начинает подсыхать на коже, неприятно стягивая её, и мои мысли уже мчатся домой, к долгожданному ледяному душу, который должен смыть всю эту грязь с меня.

Тело я отмою, но вот душу… её мне уже не спасти! Она навсегда останется в крови, пропитанная грехами. Каждый вечер, перед сном, я закрываю глаза и прошу свою мать простить меня за все те ужасные поступки, которые я совершил. Но перед моими глазами стоит ее лицо и разочарованный взгляд. Я закрываю уши руками, чтобы не слышать её голос, который когда-то учил меня доброте. И снова молю ее простить меня за то, кем я стал.

Быстро смотрю на часы на своем запястье.

— Что сделали с девчонкой? — холодно спрашиваю я у Луки.

— Отвезли её к Бобби, как договаривались, — отвечает он мне, не отрывая глаз от дороги.

— Попроси его не торопиться с ней, пусть не выставляет сразу на торги. А сам свяжись с его помощником Роки и скажи, что если денег не будет, следующий будет он.

— Но… Босс! — неожиданно восклицает Лука, глядя на меня в зеркало заднего вида. — С девчонки можно выручить достаточно денег, чтобы…

— Делай, как я сказал! Девчонку придержите. Она же не виновата, что её отец - конченый ублюдок!

— Понял, босс.

С этими словами я стремительно выскакиваю из машины, как только она останавливается у дома, и врываюсь внутрь, тяжело дыша.Сердце колотится, а кровь пульсирует в висках. Я мчусь по коридору, не обращая внимания ни на что, и, достигнув ванной, срываю с себя одежду. Ледяная струя душа обрушивается на кожу, мгновенно смывая с меня грязь.

Дочь Роки на год младше Луизы. Она младше ее на год…

“Прости меня! Я молю тебя прости меня! Но я не мог поступить иначе… Не мог… “

Я бью кулаками по мраморной плитке душевой кабины, пока костяшки не становятся красными. Затем выхожу из душа, снова надеваю черную рубашку и брюки, а также вместе с ними и маску того, кем я должен быть.

Безразличие страшнее любых других грехов… И я знаю, что прозвучало лиш, как отговорка!

— Босс, — слышу я голос Луки у себя за спиной, как только выхожу в коридор. — Там этот… из ювелирного ожидает.

Одобрительно киваю в ответ и, вместо того чтобы идти в сад, направляюсь в кабинет.

“Чёрт… она младше на год! ”

— Мистер Монтальто, — протягивает мне руку в знак приветствия мужчина возраста моего отца, как только я появлюсь на пороге кабинета. — Мне было приятно выполнить ваш заказ. Я помню, как ваша мать обратилась ко мне с просьбой создать самое прекрасное, что можно увидеть в ночи и я…

Я прикладываю указательный палец к губам, давая понять, что мне нужна тишина. Мистер Дежо кивает в ответ, но в его глазах читается смятение. Сажусь за письменный стол напротив него, и он ставит на стол красный кожаный футляр. Я не решаюсь открыть его, и мистер Дежо делает это за меня. Он достает из футляра ту самую подвеску в виде луны, усыпанной бриллиантами, которую я почти двадцать лет назад снял с шеи покойной матери.

— Задача была не из легких, мистер Монтальто, - найти топазы такого глубокого оттенка. Это London Blue.

Название камней меня не интересует, для меня важно лишь, чтобы они совпадали с цветом ее глаз. И они действительно подобраны идеально. Подвеска, которая тринадцать лет висела на моей шее, теперь перейдет к той, кому она и должна принадлежать.

Такую прекрасную вещь не могла носить такая чудовище, как я. Мое тело лишь оскверняло ее все это время.

— Замените футляр на белый. Ей не нравится красный цвет.

— Конечно, мистер Монтальто, — кивает в ответ мистер Дежо.

Я заполняю чек на имя ювелира, указывая сумму на несколько тысяч больше, чем мы согласовали, и передаю его ему.

— Благодарю вас, мистер Монтальто. Вы щедрый человек.

Во мне всё же должны быть хоть какие-то плюсы...

АНГЕЛ

“Отчаяние это нечто соленое, от чего сводит зубы, язык горит, а слёзы бесконечно катятся из глаз. Я впервые ощутила его вкус, и этот привкус навсегда запечатлелся в моей памяти. Это состояние напоминает болото, из которого поднимается такая удушающая вонь, что дышать становится невозможно.

Он щедро подарил мне это чувство. Оказалось, что до него я не знала, что такое настоящее отчаяние. Все страдания, которые я испытывала до встречи с ним, оказались лишь легким дуновением по сравнению с тем штормом, который теперь бушует в моей душе. Теперь я знаю, что истинное отчаяние обжигает, как огонь, оставляя глубокие шрамы. И когда они начинают заживать, он вновь берет в руки нож и, острым лезвием, распарывает их заново, не позволяя мне опомниться и восстановиться.

Каждый раз, когда я надеюсь на исцеление, он с легкостью разрывает тонкую пленку, образовавшуюся на моих ранах, и я снова погружаюсь в бездну страданий. Ему нравится наблюдать, как я ломаюсь в его руках, и он получает истинное удовольствие от этого процесса. Я не знаю, сколько еще времени мне предстоит провести с ним, чтобы он насытился. Но я надеюсь, что немного.

Сальваторе Монтальто - мой мучитель, и с каждым днем моя зависимость от него только крепнет. Я боюсь застрять в этом бесконечном круге страданий и боюсь, что однажды почувствую то ложное чувство безопасности в его объятиях. Каждый раз, когда я пытаюсь найти свет, он снова тянет меня в тьму. И я боюсь что мне понравится чувствовать боль в его объятиях…”

Дверь передо мной открывается, и я машинально начинаю отрицательно мотать головой, стараясь не встречаться взглядом с тем, кто стоит передо мной. После того, как он против моей воли сделал с моим телом все, что хотел, Сальваторе, словно в попытке проявить галантность, решает изменить тактику.

Но вместо того чтобы попросить меня выйти из машины, он требует:

— Дай мне свою левую ногу.

Я не реагирую на его просьбу и смотрю на него с широко раскрытыми глазами. Не потому, что хочу продемонстрировать ему, что он не может распоряжаться мной - ведь он может! Может! Он действительно может делать с моим телом все, что захочет! Я просто боюсь, что он задумал на этот раз.

Не желая повторять свои слова дважды, Сальваторе резко дергает мою ногу к себе, перекидывает ее через свое предплечье и достает из внутреннего кармана пиджака красную атласную ленту. Несколько раз он обматывает моё бедро лентой, фиксируя ее тугим узлом.

Я не имею ни малейшего представления, что он хочет этим сказать, но точно знаю, что в его мире это что-то значимое. Возможно, так отмечают своих шлюх. После всего, что он со мной сделал, меня такая метка почему-то уже не удивляет.

Лука силой вытаскивает меня из машины, и в сопровождении группы шакалов Сальваторе ведет меня ко входу заведения, откуда доносится громкая музыка. Я никогда раньше не была в Нью-Йорке и не имею представления о том, что скрывается за стенами этого высокого здания с большими красными буквами HELL на фасаде. Очень многообещающее название.

— Веди себя прилично, — шипит мне на ухо Сальваторе, остановившись перед входом. — И не забывай, что на тебе нет трусиков. Не делай ничего, чтобы мне потом не пришлось тащить тебя на своем плече, ведь твое платье слишком короткое для этого.

Мы входим в большое ночное заведение. В таких местах обычно перед входом тебя останавливают и спрашивают документы, но для него и его шакалов это правило, похоже, не действует. На них был оформлен VIP пропуск в ад еще в момент их рождения.

Протискиваемся сквозь ритмично танцующих людей - вернее, их отталкивают в сторону перед Сальваторе, чтобы никто не смел преграждать ему путь. Поднимаемся по винтовой лестнице, проходим через узкий коридор и входим в одну из закрытых комнат, перед дверями которой стоят люди в черных балаклавах. Они напоминают мне того, кого Сальваторе застрелил в своей спальне. От воспоминаний я начинаю ощущать, как пот начинает собираться на коже спины. Во рту сразу ощущается металлический привкус чужой крови.

Один.

Два...

Я делаю глубокий вдох и дверь открывается, и из-за большого количества людей меня не сразу впускают в комнату, но я отчетливо слышу чей-то голос:

— Ты что, с ума сошел? Зачем ты привел ее сюда?

— Заткнись, Микеле, — тихо отвечает Сальваторе. — Я привел ее сюда, потому что он должен знать, что она моя.

Наконец, меня проводят внутрь, и Лука шепчет мне на ухо, чтобы я встала за спиной у Сальваторе. К этому моменту он уже устроился в бархатном кресле посередине комнаты, прямо напротив другого мужчины. Как только я встаю за Сальваторе, наши взгляды с этим мужчиной пересекаются.

Какие же холодные глаза… Бледно-голубые, словно уже мёртвые. От таких глаз мороз пробегает по коже.

Незнакомец облачен в дорогой костюм, беззаботно раскинувшийся в бархатном кресле, словно он - хозяин не только этого места, но и всей ситуации. На вид этот жгучий брюнет чуть младше Сальваторе, возможно, мы с ним ровесники. Он играет с бокалом, медленно поворачивая его в руках, как будто наслаждается моментом, и в этом есть что-то по-настоящему зловещее.

Рядом с ним, по правую руку, на коленях стоит женщина в латексном костюме, её тело обтянуто блестящей тканью, а лицо скрыто под маской. В её рту красный шарик-кляп, который делает её молчаливой и подчинённой. Она смотрит в пустоту, как будто погружена в свои мысли, когда рука этого типа начинает нежно гладит её по голове, словно она - его любимое домашнее животное.

А мне еще повезло! На мне просто нет... трусиков.

Нервно сглатываю, и в этот миг его глаза вспыхивают. Только я не могу понять от чего. От предвкушения диалога или легкого алкогольного опьянения?

— Ты привел ее сюда, чтобы сразу передать ее мне? — с довольной ухмылкой спрашивает он у Сальваторе. — Очень умно с твоей стороны - не вступать со мной в диалог.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Мать твою…

Меня? Он должен передать ему меня?

Мой живот сжимается и мне кажется, что именно сейчас я упаду в обморок, но рука Луки снова впивается в мой локоть, придерживая все мое тело за него.

— Альдо… — протягивает Сальваторе, ухмыльнувшись, — не торопи события.

— Подойди сюда, — командует мне незнакомец, указав пальцем на место рядом с собой.

И я не знаю, что мне делать. Подчиниться или остаться на месте? Какое решение будет верным в этой ситуации?

— Стой на месте, — шепчет мне Лука на ухо, словно читая мои мысли и спасая меня от возможной ошибки. — Оставайся здесь, пока наш дон не прикажет иначе.

— Она не подчиняется тебе, ведь она моя, — неожиданно произносит Сальваторе, поднимаясь на ноги. В этот момент все люди за спиной этого Альдо, настороженно кладут руки на рукоятки своих пистолетов. Вслед за ними тоже самое повторяют люди Монтальдо. — Я честно выиграл этот лот у тебя на аукционе. Если бы ты заплатил больше, то сейчас она стояла бы за твоей спиной, а не за моей. — Несмотря на напряженность вокруг, Сальваторе вплотную придвигает свое лицо к лицу Альдо. — Но, увы. Учись проигрывать.

Он молчит в ответ на слова Сальваторе и не отводит взгляда от моего лица, внимательно изучая каждый синяк на моём теле, замечая покрасневшие щеки. Его взгляд опускается ниже и внезапно задерживается на ленте, обвивающей мою ногу.

В мертвых глазах вспыхивает ярость и Альдо сжимает бокал так сильно, что стекло начинает трещать под давлением его пальцев. Внезапно, с громким хрустом, бокал разлетается на осколки. От этого звука мое сердце пропускает удар. Потом еще один и только с третьего раза начинает снова отбивать быстрый ритм. Острые края стекла вонзаются в мужскую ладонь. Кровь начинает медленно стекать по его руке, окрашивая её в яркий алый цвет. И никто не обращает никакого внимания на это. Никто кроме меня.

— Я не собираюсь за неё платить. Она станет расплатой за то, что ты сделал с Томмасо, — шипит Альдо, его голос наполнен яростью. — Заберите её!

В этот момент его люди бросаются в мою сторону, и я слышу, как пистолеты щелкают, готовясь в бою. Сальваторе оказывается первым, кто приставляет дуло своего пистолета к голове Альдо. Такой решимости я еще никогда не видела на его лице. Передо мной выстраивается стена из широких плеч людей Монтальто.

— Выведи её, — шипит Сальваторе, обращаясь к Луке.

Тот кивает и тянет меня к выходу, но двери уже перекрыты людьми Альдо. И крепкая рука Луки обвивает мое запястье.

— Прикажи всем выйти, — снова звучит голос Сальваторе. — Нам нужно поговорить один на один. Я хочу сделать тебе выгодное предложение! Прикажи всем выйти!

Альдо громко смеётся, пренебрегая опасностью, прямо под дулом заряженного пистолета. Затем, потирая подбородок, он одобрительно кивает, как будто наслаждается этой игрой, от которой у меня волосы на голове шевелятся. И люди в балаклавах на лицах отходят от двери, позволяя нам выйти из этой комнаты.

— Что это было? — выкрикиваю я Луке, пытаясь восстановить дыхание, сердце стучит как сумасшедшее, принося мне жгучую боль в груди. — Это всё из-за меня?

— Нет, ангелочек, — отвечает он. — Всё это началось намного раньше. Ещё до твоего рождения.

Лука ведёт меня вниз по лестнице, не давая шанса отдышаться, его рука крепко держит меня за запястье. Слишком быстрый шаг. Мне нужно всего секунду, чтобы отдышаться. Я начинаю жадно ловить воздух ртом, но он словно не проникает дальше горла.

— Похоже, ты перенервничала, — выкрикивает Лука, подводя меня к барной стойке. — Два шота текилы! — выкрикивает он бармену. — Два шота текилы! — выкрикивает он бармену, не давая мне даже вставить слово.

Через мгновение перед нами уже стоит поднос с двумя рюмками, наполненными прозрачной, искрящейся жидкостью. Лука протягивает мне одну из них:

— Один мне, один тебе, — произносит он и одним глотком осушает свою рюмку и, едва слышно, добавляет:

— Сегодня либо начнётся война, либо наконец наступит мир. Другого не дано, ангелочек. Пей!

Я беру рюмку, и послушно повторяю за ним. Крепкий алкоголь обжигает моё горло, и едва жидкость достигает желудка, как лёгкое головокружение уже начинает расползаться по моему сознанию.

— Легче? — спрашивает он, пытаясь уловить мою реакцию, и я слышу, как его голос дрожит от внутреннего напряжения.

Я молча смотрю на него, словно испуганный щенок, ищущий защиты у матери. Лука явно не в своей тарелке: его глаза блестят, губы сжимаются, а пальцы нервно постукивают по барной стойке.

— Слишком долго… — сквозь зубы, почти неразборчиво, шепчет он, — слишком долго это всё длится…

Он снова зовёт бармена и заказывает ещё два шота. Внезапно его терпение заканчивается и я ощущаю холодный щелчок на запястье. Чёрт возьми, он пристёгивает меня наручником к барному стулу!

— Прости, ангелочек, — говорит Лука, — но мне нужно вернуться. Так будет безопаснее! Со стулом ты точно никуда не убежишь!

Это происходит так внезапно, что я даже не успеваю выкрикнуть ему что-то отвратительно обидное в ответ, и он растворяется в толпе ритмично движущихся людей.

— Ублюдок! — вырывается у меня.

На барной стойке снова появляются две рюмки, и я решаюсь хоть как-то себя порадовать. А что мне ещё остаётся делать? Даже в аду хочется все-таки побыть счастливой!

— Я заметил тебя, когда ты только вошла в клуб, — слышу я незнакомый голос за спиной.

О нет! Вот только этого мне ещё не хватало… Дешёвые подкаты альфа самцов. Но если у него есть ключ от этих наручников, то я выйду за него!

— Это что, наручники? — спрашивает мужчина, присаживаясь рядом со мной на барный стул.

Я оборачиваюсь и замечаю, что мужчина, сидящий рядом, выглядит довольно привлекательно. У него тёмные волосы, небольшая щетина на лице и пирсинг в ухе. Точно опытного завоевателя!

— Так бывает, когда тебя похищает мудак, — отвечаю я ему, ощущая горечь правды у себя во рту.

— Похитили? — усмехается он в ответ. А мне вот почему-то не смешно! — Это какие-то ролевые игры? Любишь погорячее?

И.Д.И.О.Т.

— Ага, игры… — отрезаю я, быстро осушив одну рюмку.— Тебе лучше держаться подальше от меня.

— Почему? — настойчиво интересуется незнакомец.

— Он прострелил тебе голову.

— А у тебя классное чувство юмора! — Он замечает повязку на моей ноге. — И классная повязка!

Мужская рука без моего разрешения начинает скользить по моей ноге и останавливается прямо там, где завязана атласная лента. Не произнеся ни слова, его рука проникает под мое платье. В серых глазах вспыхивает огонек восхищения, а на губах появляется игривая улыбка, когда он осознает, что под платьем у меня нет белья.

— Как же замечательно, что ты пристегнута к стулу, — шепчет он, максимально близко придвинувшись к моему лицу.

Я уже замахиваюсь, чтобы врезать по его физиономии, но в этот момент замечаю за его спиной два ярких разноцветных глаза, пристально следящие за нами из темноты. И не проходит и пары секунд как двое людей Сальваторе подхватывают этого ловеласа под руки.

— Эй! Что здесь происходит?

— Я же предупреждала тебя, прости, — отвечаю я, пожимая плечами, пытаясь скрыть дрожь в голосе.

Мне ему явно уже не помочь…

И по моему плечу уже скользит прерывистое дыхание - то самое, от которого мне всегда становится дурно. Но странным образом, похоже, алкоголь сотворил со мной какую-то магию. Страха нет вовсе. Ни капли.

— Что я тебе говорил? — раздаётся рычание прямо за моей спиной. — Веди себя прилично… Разве нет? Зачем ты дала этому типу залезть себе между ног?

— Отпусти его, — шиплю я, не желая смотреть на него. — Он мне понравился!

— Понравился?

— Да! Ты мне противен, а он вполне симпатичен! — решительно заявляю я. — Отпусти его!

— Обязательно, ангелочек, — шепчет он мне, проведя носом по моим волосам. Он делает глубокий вдох и силой разворачивает меня к себе, — как только ему прострелят яйца.

Сальваторе резко расстёгивает наручник от стула, и надевает его на своё запястье, приковывая меня к себе. Его свободная рука хвататет меня за подбородок и кончик его носа практически соприкосается с моими слегка приоткрытыми губами.

— Алкоголь не сочетается с запахом твоего тела и от тебя пахнет чужим мужчиной. Тошнототворное сочетание запахом! Пока ты со мной, ты должна пахнуть так, как мне нравится!

— А ты не просто чудовище, ты еще и тиран! — вырывается у меня с горечью.

— Да и ты меня ослушалась, — холодно отвечает он. — А я не люблю, когда так делают! Но ты не переживай, я сейчас быстро это исправлю!

Не дав мне и шанса ответить, он стремительно подхватывает меня на руки и закидывает себе на плечо. Я яростно бью его кулаками по широкой спине, изо всех сил пытаясь вырваться.

— Отпусти! Отпусти! — кричу я, нанося ему удар за ударом. — Я ни за что не поеду к какому-то там Альдо! Мне не идет латекс!

— По поводу латекса я бы, конечно, поспорил с тобой, но к Альдо я тебя не отпущу, — спокойно отвечает мне Сальваторе, стремительно направляясь к выходу из здания. — Ты останешься со мной.

Я не знаю, радоваться этому или ужасаться и продолжаю бить его по спине, но кажется, он сделан из стали - ни одна моя попытка не приносит результата.

— Тише! — выкрикивает Сальваторе, резко хлопнув меня по обнаженной заднице, — и потом еле слышно добавляет: — Чем Лука только думал, мать его? Добавил мне головной боли!

Пять лет назад...

Золотистые кудри переливаются в солнечных лучах, играя на ветру, а ее звонкий смех разносится прекрасной мелодией вокруг меня, заставляя меня искренне улыбнуться. В этом белом легком платьи она похожа на ангела сошедшего с небес.

Я осторожно вытаскиваю розу из внутреннего кармана своего пиджака и протягиваю её ей. Это белая роза с тонкими красными прожилками. Она любит белые цветы, но в саду нашей матери не растет ничего другого.

— Merci, — отвечает она с искренней радостью, делая забавный реверанс, и оставляет легкий поцелуй на моей щеке, который заставляет моё сердце забиться быстрее. А потом еле слышно добавляет: — Ты чудесен.

Видеть её счастливой в синей мантии и выпускной шапочке - то, о чем я мечтал. Я сделал всё, чтобы она могла жить той жизнью, о которой мне и Микеле оставалось только мечтать. Мы никогда не знали радости школьных дней, не знали, что значит беззаботно прогуливать уроки с друзьями. Всё обучение проходило дома, и учёба была лишь фоном - нас учили совсем другому. Нас учили быть безжалостными чудовищами и мы, как и наша сестра закончили школу с отличием.

И я даже не знаю, кому в нашем мире приходится труднее - женщинам или мужчинам. В таких семьях, как наша, рождение девочек не отмечают, ведь они не приносят пользы для семьи. Их судьбы предопределены: как только им исполняется восемнадцать, их выдают замуж за тех, кого считают выгодной партией, но опять же - для семьи, а не для самой девушки. Никого не волнует, перекошен ли у неё рот, когда она, стиснув зубы, произносит “да” у алтаря. Это словно бездушный ритуал, где её желания и мечты остаются в тени, а на первом плане - интересы семьи.

— Ему не разрешили приехать? — перебивает мои затянувшиеся мысли её звонкий голосок.

Ее голубые глаза так прожигают меня, что мне придется сильно постараться, чтобы уверенно солгать ей. И я быстро прикрываю свои глаза солнечными очками.

— Нет, — уверенно вру я. — Он ещё слаб после операции.

Интересно, что она всё равно ждёт этого мудака! На самом деле он вовсе не слаб; операция на сердце прошла успешно и он уже ходит и даже заигрывать с медсестрами… Старый кобель! Но он так и не спросил, когда у Луизы будет церемония вручения школьного аттестата. А я и не увиделся, ведь ему всегда было плевать на то , что происходит в её жизни.

Луиза хмыкает и морщит носик, но не показывает своего разочарования.

— Отлично выкрутился, — слышу я голос Микеле за спиной. — Думаешь, она поверила?

— Нет, конечно! Она ведь не дура! — отвечаю я, стараясь не выдать своего волнения.

В этот момент на сцене, которую специально соорудили на заднем дворе школы, громко объявляют имя моей сестры:

— Луиза Монтальто!

Она, словно ветер, мчится за своим аттестатом, и я не могу не заметить, как Микеле тихо шепчет мне под нос всего одну фразу:

— Только не грохнись… Только не грохнись.

И… его магия срабатывает! Луиза - девчонка, вечно путающаяся в своих собственных ногах, получив красную папочку с аттестатом, вскрикивает с восторгом:

— Франция, жди меня!

Я впервые в своей жизни испытываю чувство гордости.

— Тебе не кажется, что это плохая идея? — шепчет мне Микеле, не сводя взгляда с Луизы, которая, подбрасывая шапочку выпускника, визжит громче всех своих подружек. — Слишком далеко она будет от нас.

— А может, это и к лучшему? Быть подальше от нас и нашего мира?

Микеле задумался, и я никогда не видел его таким серьезным. Он всегда был оболтусом, как и я…

— Сальваторе! Микеле! Идите сюда! — зовёт нас Луиза.

— Ты слышал, что он стал искать ей партию? — спрашивает меня Микеле, не обращая внимания на голос нашей сестры.

От его слов у меня замирает дыхание, а под кожей каждая вена на шее начинает зудиться, набухая. Я не могу поверить в то, что он это сказал. Кажется, он решил пошутить, но совершенно не в то время и не в том месте!

— Что? Это шутка такая?

— Нет, Сальваторе. Он ищет для нее семью.

— Я не дам благословения, — шиплю, крепко сжав кулаки. Так крепко, что пальцы на руках немеют.

— Ты не дон, твое благословение никому не нужно!

— Идите сюда! Давайте сфотографируемся! — снова зовёт Луиза, недовольно хмуря бровки. — Ну что вы там стоите?

Микеле подходит к Луизе, и я следую за ним, хотя в этот момент кажется, что земля медленно уходит у меня из-под ног.

— Сальваторе, сними очки, — тихо просит она. — Не стесняйся своих глаз. Они прекрасны.

Я обожаю её, но сейчас ненавижу. Ненавижу её за то, что она так хорошо знает меня, за то, что знает меня настоящего. Но, несмотря на это, я всё равно снимаю очки. Фотограф делает пару фотографий, а я не смотрю в камеру, я стою боком и смотрю на сияющую от счастья Луизу. Мать его… он ищет ей семью.

— Может, всё-таки в Италию, Луиза? — неожиданно говорит Микеле, чмокнув сестру в щеку. — Per favore… Там солнца побольше и еда вкуснее, и…

— И ваши плохие дружки всегда смогут приглядеть за мной? — перебивает она, приподнимая бровь с недовольством.

— Нет…

Луиза с недовольством смотрит на Микеле. Ей не достался знаменитый оскал Монтальто, но вот убийственный взгляд исподлобья, от которого колени дрожат она унаследовала от нашей матери.

— Да! — сдается Микеле, его голос звучит почти умоляюще. — А что в этом плохого?

В этот момент к Луизе подходит какой-то парень и выкрикивает:

— Поздравляю, Луиза!

— Спасибо, Дэйв! — отвечает она с улыбкой, и я замечаю, как её щеки слегка краснеют.

— Ты видел это? Она покраснела! — слишком громко восклицает Микеле, его лицо заливается краской от ревности. — А этот мудак подмигнул ей!

— Успокойся, — быстро хватаю его за рукав черной рубашки и притягиваю ближе к себе, стараясь скрыть собственное волнение. — Наши "плохие дружки" могут приглядеть за ней везде. Я свяжусь с Фабьеном. Пусть представит к ней какую-нибудь тень в Париже.

— Фабьен… Как он у меня выпал из головы? Отличная идея!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— И без тебя это знаю! Надо как можно быстрее увезти ее подальше от нашей семьи.

— Ты думаешь о том же, о чем и я? — спрашивает Микеле, прищуриваясь и наклоняя голову вбок, словно пытаясь прочитать мои мысли.

— Именно об этом!

КОРОЛЬ

— Ты чудовище! Ты настоящий безумец, погруженный в мрак своего маразма! Твоя логика безумна, а сам ты заблудился в лабиринте своих собственных бредовых мыслей! И это вызывает лишь недоумение и отвращение! Ты похищаешь женщин, лишь бы казаться самодостаточным, и лезешь к ним в трусы, пытаясь доказать себе, что ты классный!

Вот что на самом деле вдохновляет - текила!

Я просто обожаю ее голос, но сейчас он резко бьет по моим ушам. Быстро снимаю галстук с шеи и завязываю ей рот. Ангелия начинает брыкаться, и я бы с радостью придавить ее своим телом, но есть одно "но" - от нее так отчетливо пахнет другим мужчиной. Я едва сдерживаю рвотный рефлекс, ведь запах моих любимых красных яблок теперь не ощущается.

— Развяжи меня, ты, козел! — отчаянно кричит она, а точнее мычит, пытаясь вытащить свою руку из наручника, которым прикована ко мне.

Лука обязательно ответит за свой поступок, но это позже. Я смотрю на свои часы отсчитывая секунды, мечтая как можно скорее оказаться дома.

Но мычание сменяется лиганием ног, и она снова не оставляет мне выбора. Я резко обхватываю её лодыжки и, прижав рукой, перекидываю её ноги через своё колено. На протяжении обратного пути алкоголь сильно подействовал на Ангелию, и она превратилась в настоящую сворливую стерву! Вот почему я не выношу пьяных девушек! Женщина с хорошей порцией алкоголя в крови всегда становится слишком самоуверенной и она начинает говорить все, что думает, и делать, все что желает! У нее словно инстинкт самосохранения отключается!

— Убери свои руки от меня! — снова мычит она, и когда высокие ворота открываются перед нашей машиной, я наконец-то выдыхаю. — Ты больше никогда не воспользуешься мною!

Мне порядком поднадоело слышать ее мычание.

— Помочь, босс? — вижу я Луку у двери машины.

— На сегодня с тебя достаточно помощи! — недовольно бурчу я, закидывая эту неугомонную женщину себе на плечо. — Лучше не попадайся мне больше на глаза!

Её кулачки яростно стучат по моей спине, но я совершенно не обращаю на это внимания. Уверенным шагом вношу её в душевую и включаю холодную воду, погружая её под поток. Она бы вскрикнула, если бы её рот не был так плотно завязан. И это немного меня расстраивает, ведь я бы с радостью насладился ее вскриком, но и развязывать ей рот у меня нет никакого желания.

Знаю, что она никогда не станет моей, но мы отлично проведем с ней время. А дальше… мне придется отпустить ее, как только она выполнит свое условие. Она напишет книгу, и тогда она станет свободной.

Резким движением я разрываю тонкое платье прямо на ней и легкая ткань падает к моим ногам. Я все еще в костюме, и после этого тяжелого дня мне тоже нужен ледяной душ, чтобы мозги перестали плавиться в голове.

Выдавливаю половину геля на ее плечи, и она слегка вздрагивает, когда тонкие прозрачные струйки начинают медленно стекать вниз, касаясь ее обнаженной груди.

К черту мочалку! Я начинаю активно намыливать ее тело гелем с ароматом свежего яблока, чувствуя, как каждая капля снова оживляет ее кожу. Мои руки скользят по ее телу, оставляя за собой сладкий запах и легкое тепло, которое контрастирует с потоком ледяных капель. И по широко распахнутым глазам я вижу, что ее разум наконец-то освободился от алкогольной пелены. Теперь она полностью поглощена теми ощущениями, которые охватывают ее тело.

Черт побери, я и представить себе не мог, что симпатичная девчонка с фотографий из интернета, снесет мне голову, когда я впервые увижу ее вживую. Это существо с большими, как у олененка Бэмби, глазами, неуверенно шагающее на высоких шпильках, поразило меня с первого взгляда. Мои ладони зазудились, а мышцы пресса болезненно напряглись, когда увидел, как ее щеки залились малиновым румянцем, когда я протянул ей ручку. Она напомнила мне персиковое мороженое с малиновым топпингом, которым невозможно насытиться! Все, что я хочу рядом с ней, - взять, насладиться и повторить снова.

Обожание так близко граничит с помешательством, а помешательство обязательно приведет к разрушению. И я знаю, что от ее останется только пепел, а что будет со мной? Но я готов выгореть до основания, держа ее в своих руках.

Резко кусаю ее за плечо, так сильно, что ее кожа повреждается, и на ней появляются капельки крови. А потом слизываю маленькие красные капельки языком. Её кровь слаще медовой патоки…

Она напугана, до ужаса напугана. Мой ангел в ужасе. Но я хочу, чтобы её страх ушёл, и на его место пришло наслаждение. И я снова прикасаюсь губами к тому месту, где остался след от моих зубов, и уже нежно кусаю ее. Чувствую, как ее тело начинает расслабляться, а страх постепенно уходит, уступая место новым ощущениям.

Я причиняю ей боль и страдания, но и я буду ее исцелять!

— Сегодня я заплатил за тебя слишком большую цену. Поэтому, будь любезна, закрой свой рот и позволь мне получить то, что я хочу. — С этими словами я развязываю ей рот. — Произнесешь хоть слово и я задушу тебя своим галстуком.

Быстро обвиваю галстук вокруг ее шеи и резко натягиваю концы атласной черной ткани, притягивая ее к себе так близко, что кончик моего носа касается ее носа.

Помада с её губ давно стерлась, и сейчас они выглядят розовыми, а мне больше нравится красный! Я быстро засовываю руку в карман и начинаю искать футляр с помадой, но его нет. Он словно исчез.

— Нет, — неожиданно отвечает она. — Ты этого не сделаешь.

Я теряю дар речи от такого поворота.

Приподнимаю бровь и понимаю, что мне не нужно произносить вслух свой вопрос.

— Потому что ты зависим… А зависимость не уничтожают, ее бережно хранят.

Хочу возразит ей, прошипеть, что она ляпнула глупость, но вместо этого я крепко сжимаю ее хрупкую шею своей рукой и не произносят ни единого слова, жадно впиваюсь в её губы. Я начинаю пожирать ее рот своим, неистово терзая этот маленький, сладкий язычок.

Она не отвечаетт на мои действия, и мне это не нужно! Просто жаль, что она сама не осознает, что своим поведением лишает наслаждения не только меня, но и себя...

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

На вкус ее губы намного слаще персикового мороженого, она - нежное летнее солнце, растекающееся по моим губам. Я никогда не целовал никого в губы, ни одну женщину.

Поцелуй гораздо глубже и насыщеннее секса. В этот момент не господствует физиология - здесь правит душа.

По телу пробегает дрожь. Я отрываюсь от ее губ и не могу отвести от них взгляд. Теперь они алые, такие, какие мне нравятся больше всего. И помада больше не нужна! Она тяжело дышит, пытаясь восстановить дыхание, но мне так понравилось, что я не даю ей ни секунды на передышку. И я снова впиваюсь в ее горячие губы, как голодный зверь и чувствую облегчение. Мне хорошо. До чего же мне охрененно.

Теперь я поняла, что самый сладкий поцелуй - тот, который был захвачен внезапно и страстно. Тот, что был взят вопреки воле. Тот, что был подарен, несмотря на несогласие.

Наматываю концы галстука на кулак и резко тяну за них, не прерывая наш поцелуй. Она истомно выдыхает мне в рот, и моя свободная рука стремительно скользит по ее телу вниз. Я коленом раздвигаю ее ноги, хотя она пытается сомкнуть их, она борется с тем, чего хочет, но, как ей кажется, она не должна этого хотеть.

Как же забавно она сопротивляется!

Нащупываю напряженную горошину между ее складачками и зажимаю ее между указательным и среднем пальцем. Больно. Ей больно, но в то же время это приносит ей удовольствие. Этот писк, который я пожираю вместе с ее губами, становится для меня самым вкусным что я когда-либо пробовал.

— Я планировал тебя трахнуть, — шиплю я, оторвавшись от ее губ, — но сегодня этого не случится. Не потому что ты снова не дашь мне согласия или из-за каких-то правил, а потому что ты слишком дерзкая. У меня аллергия на сучек.

Она не успевает произнести ни слова, как я вырываю ее из душа и веду к выходу. Снимаю наручник со своей руки, оставляя второй на ее руке. В коридоре уже ждет один из моих людей.

— В зеркальную комнату её, — говорю я с холодным тоном. — Сегодня она не заслужила спать на простыни в моей кровати.

Вода струится ледяными каплями по моему лицу, но внутри меня все еще горит пламя, испепеляя меня изнутри.

КОРОЛЬ

Я горю. Сгораю от того, что запутался в собственных эмоциях.

Мысли булькают в голове, как лава в вулкане, готовая вырваться наружу. Они испепеляют меня, уничтожают изнутри, заставляя согласиться со словами Ангелии. Она оказалась права, мать её! Права! Я зависим. Я стал зависим от нее…

Иду по коридору, и он уже ждет меня в моем кабинете. Мы оба знаем, что сейчас произойдет.

Не раздумывая, я наношу ему сокрушительный удар кулаком в лицо. Сила удара такова, что он теряет равновесие и, схватившись за спинку кресла, пытается устоять. Я не останавливаюсь - бью еще раз, затем снова. Лука мог бы ответить, но он не имеет права даже взглянуть мне в глаза. А я бы с радостью не стал бы этого делать, но я не имею выбора!

Я отдал ему приказ - он должен был быть рядом с ней и не отводить от нее глаз, но он ослушался! Он нарушил правило, а вся наша жизнь построена на этих чертовых правилах! Я обязан наказать его, а он обязательно должен за это расплатиться.

Иначе остальные последуют его примеру…

Последний удар оглушает его, и он падает на колени. Я толкаю Луку в плечо, заставляя рухнуть на спину. Тонкая подошва моего туфля вонзается в его шейные мышцы, и я с силой вдавливаю его шею, ощущая, как под моими ногами дрожит массивное мужское тело. Внутри меня разгорается смесь ярости и удовлетворения - я восстанавливаю порядок, который он нарушил.

Слышу приглушенный хрип, и его лицо заполняется смесью цветов - красного и синего. Если смешать красный и синий, получится фиолетовый - цвет, приносящий смерть. Я смотрю на своего верного помощника Луку, которого душу подошвой туфля, и впервые вижу столько боли и страха в его глазах. Его губы с трудом открываются, пытаясь вымолвить что-то, но лишь вырываются хриплые звуки.

— Повторяй правила, — рычу я, приподнимая его голову за волосы на затылке. — Назови, черт возьми, свод правил!

Я немного ослабляю давление на его шею, позволяя ему вздохнуть, но ногу не убираю. Он начинает громко кашлять, и я чувствую, как кислый запах начинает заполнять комнату, словно разлили муравьиную кислоту. Этот запах невозможно перепутать - это страх.

— Оmertà, — шепчет Лука, громко выдыхая, его голос срывается на последней букве.

Молчание... Мы молчим, и никогда не сотрудничаем с полицией.

— Еще! — настаиваю, снова придавив его шею своей ногой.

— Famiglia, — продолжает Лука, его слова вырываются с трудом, он задыхается под давлением моей туфли.

Семья… Братья должны заботиться друг о друге и защищать. Я смотрю ему в глаза, и вижу, как он понимает, что это не то правило, за которое ему придется платить.

— Rispetto…

Уважение. Никого нельзя оскорблять.

— Tradizioni… — хрипит он, изо всех сил пытаясь сделать глубокий вдох, который ему жизненно необходим. Но я слишком зол и не позволяю ему этого сделать.

Мы уважаем традиции, которые были приняты задолго до нашего рождения. Его глаза наполняются ужасом, и я чувствую, как он колебался между жизнью и смертью.

— Protezione…

Мы защищаем свою территорию и не вмешиваемся в дела других семей. Я придаю своему давлению еще больше силы, но наслаждения от его беспомощности не ощущаю. Мне противно.

— Segretezza…

Все должно быть секретно, даже убийство. Никаких следов. Я вижу, как он борется за воздух, его лицо начинает терять цвет.

— Lealtà…

Верность. Я ненавижу предателей.

— Subordinazione…

Подчинение. И ненавижу тех, кто осмеливается не слушаться меня.

Я ослабляю хватку на его шее и отстраняюсь, позволяя ему отдышаться.

— Какого черта? Я велел тебе оставаться с ней! А ты, черт возьми, вернулся?

— Дон… я… — Его глаза полны страха и сожаления, но я не собираюсь прощать.

Я знаю Луку с тех пор, как мне в руку вложили боевой нож. Его отец, Джорджо, научил меня всему этому ужасу, что я умею. Он сделал из меня чудовищем. Лука был моим братом, но теперь он предатель, и за это не расплатится окровавленной мордой.

Сажусь в кресло и открываю ящик стола, доставая деревянную шкатулку. Из неё извлекаю револьвер - семейную реликвию, передающуюся каждому главе нашей семьи с времён Виторио Монтальто. Он используется только в исключительных случаях, чтобы наказать тех, кто ослушался.

Открываю барабан и вставляю один патрон, прокручивая его. Встав с кресла, подхожу к Луке.

— Встань, — шиплю я.

Несмотря на своё обессиливание, Лука поднимается на ноги и сразу же протягивает мне ладонь. Он знает об этой традиции не хуже меня. Молча я вкладываю револьвер в его руку, ощущая холодный металл, который становится последним аргументом.

— Sangue. Onore. Vendetta.

Громкий выстрел разносится по кабинету, обжигая каждую клетку моего тела. Горячая кровь брызгает мне на лицо и его тело с глухим грохотом падает к моим ногам, оставляя за собой лишь мертвую тишину.

В этот момент я хочу выть от боли! Я ненавижу себя и ненавижу этот мир, в котором был рожден. И Луку за то, что он снова не ослушался меня. Именно сейчас он должен был поступить иначе!

Будь проклята Cosa Nostra! Ты требуешь слишком много жертв ради собственного благополучия! Мы - дети твои теряем всех, кто нам дорог…

Склоняюсь над его телом, закрываю ему глаза рукой.

— Спи спокойно, брат, — шепчу, чувствуя, как слезы подступают к горлу. — Madonna приняла тебя в свои объятия.

В этот миг тишина вокруг кажется почти священной.

Выхожу из кабинета, не в силах смотреть на его безжизненное лицо. Меня встречает несколько моих людей, и мне не нужно объяснять, что произошло. Я просто прошу об одном - навести чистоту. Они знают, что нужно делать.

Ощущение, будто ворот рубашки сжимает мое горло в тисках становится невыносимым и я уверенным шагом выхожу на улицу. Мне нужен воздух. Я делаю глубокий вдох, затем еще один, стараясь прогнать все чувства, которые окружили меня.

— Дон, подготовить машину? — слышу я голос за своей спиной, и он словно пробивает завесу тишины, возвращая меня к реальности.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Не отвечая ни слова, я вырываю ключи из его рук и усаживаюсь в один из внедорожников моих людей. Вдавливаю педаль газа в пол, и с оглушительным ревом мотор вырывается в движение.

Город проносится мимо, как размытое пятно. Я не обращаю внимания ни на светофоры, ни на других водителей, лишь ощущаю, как кровь бурлит в моих венах от переизбытка в ней адреналина. Я пытаюсь убежать от реальности, но это невозможно! Ведь она неизменно всегда будет преследовать меня, словно тень, неотступно следуя по пятам.

Я резко торможу у больницы, яркие красные буквы на фасаде словно возвращают меня в суровую реальность. Не дожидаясь, пока дверь машины захлопнется, выскакиваю и стремглав вбегаю внутрь, игнорируя суету и прохожих.

Бегу по длинному коридору к палате номер тринадцать. У самой двери меня останавливает медсестра - её глаза широко раскрываются от неожиданности, когда она видит кровь на моём лице.

— Мистер Монтальто? — не может скрыть своего удивления молодая женщина. — Вам… вам нужна помощь?

Я молчу на ее вопрос, лишь бросаю на неё угрожающий взгляд из-под лба, и она, не произнося ни слова, уступает мне дорогу в палату. Открыв дверь, я сразу же встречаюсь глазами с бледным лицом мужчины. Он выглядит ужасно. Напоминает скелет, покрытый тонкой кожей, с небритой щетиной, а его кожа приобрела болезненно бледный оттенок.Губы фиолетовые, будто сама смерть оставила на них свой печальный поцелуй. Многие в гробу выглядят гораздо лучше, чем он на больничной койке!

После последнего его сердечного приступа и обширного кровоизлияния в мозг я ни разу не навещал его. Ухмыляюсь, осознавая, что всего за несколько часов он превратился из дона одной из самых влиятельных семей в безжизненный овощ.

В детстве я мечтал о его смерти, но теперь, глядя на него, я лишь надеюсь, что он откроет глаза и снимет с моей головы эту темную корону, которую принудительно возложили на меня.

— Ну что, теперь ты доволен мной? — шепчу, наклоняясь к его лицу. — Я стал тем, кем ты хотел. Я - чудовище.

АНГЕЛ

"Он - два метра чистого высокомерия, самовлюбленности и злобы. Он - тёмный гром, раздавшийся при свете дня в небе. Он - шёпот в ночи, полный угроз и обещаний боли.

Каждое его движение - вызов, каждое слово - приговор, и я - пленница его тёмного мира, где нет места свету и надежде. Он - мой мучитель и мой господин, и теперь я не знаю, где заканчивается моя воля и начинается его власть.

В его глазах пылает огонь, который способен сжечь все мои мечты, но этот огонь манит, как свет для потерянного мотылька. Его тёмная энергия окутывает меня, словно паутина, которая сжимает, но не убивает.

Он пленил меня цепями и своей холодной властью, заставляя сердце биться в ритме страха и желания. Он проник в мою душу. Он - мой тёмный ангел, и в этом противоречии я нахожу своеобразное утешение.

Я - пешка на его шахматной доске. Он может разрушить меня одним движением. И я мечтаю об уничтожении, не в силах больше разыгрывать партии. Но он этого не делает и лишь наслаждается наблюдением за моими внутренними муками. В этом танце между светом и тьмой я сама стала частью его игры.

Я пленница его тени и в это безумие, ведь в его руках я стала испытывать утешение. Я не могу избавиться от мысли, что в его жестокости ко мне скрыта истина, которую я так долго искала.

Каждый раз, когда он приближается, я чувствую, как внутри меня разгораются желание и жажда, и они не поддаются контролю. Я понимаю, что его тёмная природа пробуждает во мне что-то, что давно было похоронено под слоями страха и сомнений. И… он знает о моих слабостях, и это знание делает его ещё более опасным.

Он безжалостно срывает с моего тела кожу, позволяя истинной мне освободиться из-под защитной оболочки.

Он жесток. Слишком жесток..."

Я лежу на полу, закрыв лицо руками, и еле слышно стону, но моя боль не физическая, просто на моей душе слишком много рваных ран, каждая из которых горит невыносимым огнем. Слезы текут из-под моих рук, смешиваясь с болью и отчаянием. Ощущение будто я тону в море, которое медленно, но уверенно затягивает меня в свои темные глубины. Оно засасывает меня, и сколько бы раз я не перехватывала воздух, не пыталась всплыть на поверхность, но безуспешно. И я сдаюсь, расслабляюсь, и меня медленно утягивает на дно - в тихую бездну. Без борьбы, без надежды, без боли - просто тихое, бесконечное падение в никуда.

Дверь бесшумно открывается, но я остаюсь неподвижной, не в силах повернуть голову в сторону, откуда доносится тихий звук. Отчетливые шаги разносятся по мраморному полу, и я чувствую, как кто-то подходит ко мне. В нос ударяет знакомый запах, который принадлежит только ему - смесь кожаных духов и табака, который никогда мне не забыть. Но на этот раз, кроме его аромата, я чувствую еще и крепкий алкоголь. Во рту пересыхает, и я нервно сглатываю, чувствуя, как мое дыхание становится неровным.

Мой сердце начинает биться быстрее, как часы, отсчитывающие последние секунды до неизбежности. Я боюсь представить, на что в этот раз ему хватит фантазии.

Один... Два... Три...

Каждая цифра становится как молоток, который бьет по моему сердцу, заставляя его пульсировать с ужасом.

Он садится рядом с моим телом, его физическая сила так давит на меня, что дышать становится совершенно невозможно. Кажется что воздух просто выжали из моих легких. Я чувствую, как мое тело напрягается, как если бы оно готовилось к бою. Он слишком близко…

Но вместо ожидаемых прикосновений я слышу лишь шелест бумаги. Он подбирает исписанные листы, разбросанные вокруг меня, и погружается в каждое написанное мной слово.

Я слышу его тихое бормотание:

— Во мне царит зима - та самая, которая приходит внезапно, высыпая снег в июне. Белые хлопья нежно оседают на хрупкие листья только что распустившихся роз, оставляя после себя холодный след.

Он делает глоток из бутылки с виски и продолжает:

— Эти розы обречены на гибель, а нераскрывшиеся бутоны так и не увидят солнечных лучей, навсегда оставаясь в тени зимы. Но кто сказал, что зима в июне не может быть прекрасной? Для многих она так и останется лишь недосягаемой мечтой, никогда не явившись в их жизни…

Слышу его ухмылку, и, сделав еще один глоток, он продолжает читать:

— Он - зима, внезапно пришедшая в разгар лета. Он - зимний холод, который убил все мои розы, оставив лишь муку и пустоту. Он - моя зима. И в этой ледяной тишине, где замерзает все живое, скрывается и ужас, и особенная, пугающая…

— Красота, — выдыхаю я одновременно с ним.

С замиранием сердца я ловлю каждое его движение в зеркальном отражении, ожидая ответа, но вопреки моим ожиданиями он медленно встает, не произнося ни слова, и тихо покидает комнату, оставляя меня в тишине, наполненной эхом прочитанных слов.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

КОРОЛЬ

Подушечки моих пальцев отбивают нервный ритм по столешнице рабочего стола. Я выгляжу ужасно, и чувствую себя не лучше. Две таблетки анальгина лишь слегка притупили пульсирующую головную боль, но отражение в зеркале выдает меня. У меня жуткое похмелье.

Горький привкус во рту напоминает о вчерашних ошибках, а слабость и тошнота сковали цепями все тело.

Да, даже от дорогого виски можно страдать, если переборщить с количеством!

Я снова нервно приглаживаю волосы и вскакиваю на ноги, услышав звук колес, скользящих по мелким камням у дома. Приоткрыв занавеску, стараюсь оставаться незаметным, и тут мои глаза встречаются с глубокими голубыми топазами. Она приехала.

Сердце замирает в ожидании, и я затаиваю дыхание, прислушиваясь к каждому шороху. Шум шагов становится всё ближе, и вот, наконец, раздается звук открывающейся двери. Сначала входят двое моих людей, потом…

— Луиза, — тихо выдыхаю я.

Мы не созванивались с того момента, как меня избрали новым главой семейства, ведь она была против. А последний раз виделись во время очередного приступа нашего отца, когда Луиза приезжала к нему.

Я ожидал,что она бросится ко мне на шею, но нет. Она холодна, немного нахмурена и все, что позволяет себе - смотреть мне в глаза. Луиза - единственный человек, кто их не боится. Я встречаю её взгляд, она - мой, и я теряюсь, не зная, с чего начать разговор. Она изменилась. Стала взрослее, но её золотистые локоны всё так же непослушны, и она нервно заправляет их за ухо. А на ногах все те же любимые ярко розовые "Конверсы" - мой подарок на ее двадцатилетие. Сердце болезненно ёкнуло.

Луиза все так же прекрасна, и в её глазах нет ни капли глупости. Она уже понимает, зачем мои люди привезли её домой.

— Почему ты не приехал в аэропорт? Не встретил меня? — прерывает затянувшуюся тишину моя сестра, её голос звучит с легким упреком.

— У меня плотный график, — лгу я.

— И чем же ты так занят?

Она слегка поднимает свою изысканную бровь и пронизывает меня своим фирменным взглядом из-под лба.

— Тебе это вряд ли понравится, если я расскажу, — говорю я, стараясь скрыть истинные причины.

— Тогда лучше не рассказывай.

Я положительно качаю головой и опускаюсь в кресло. Закуриваю. Табачный дым проникает в меня, хоть немного согревая изнутри. В этой комнате воздух слишком холодный. Откидываюсь на спинку кресла и закрываю глаза. Луиза, как завороженная, наблюдает за моими действиями.

— Курение убивает, — говорит она с искренней заботой в голосе.

— Я не боюсь смерти, — отвечаю, поднимая взгляд на нее.

— Зато её боятся твои близкие.

— Только ты, Луиза. Только ты боишься моей смерти.

Но это лишь пока, ведь я уверен, что к вечеру она уже будет думать и желать совершенно иначе.

— Ты мог бы позвонить мне, и я сама прилетела бы, а не отправлять своих людей за мной, — с упрёком говорит Луиза, и я замечаю, как уголки ее голубых глаз краснеют.

Я тяжело вздыхаю и закрываю глаза:

— Луиза...

— Я бы приехала! — перебивает она меня дрожащим голосом.

— Нет, ты бы не приехала! — вырывается у меня, и я впервые вслух признаю то, чего так боялся. — Ведь я заключил сделку! Ты - часть сделки!

О чем я думал, когда предложил Альдо руку Луизы? Чёрт его знает! Он от всего отказывался и она стала для меня самым ценным, что я мог ему дать, и, конечно, он не смог отказаться. Луиза Монтальто - одна из самых желанных невест в нашем мире. Многие мечтают заполучить её, а вместе с ней - колоссальное состояние, которое ей полагается. И всё это время я так старательно скрывал её от всех этих жадных глаз, что в итоге сам же отдал её самому последнему мудаку…

— Нет! — выкрикивает Луиза, её голос режет воздух, словно нож. — Нет! Ты не можешь так со мной поступить!

— У каждого из нас есть своя обязанность, — говорю я твёрдо, чувствуя, как внутри меня борются долг и сердце. — Нам пора заключить мир с Романо, — продолжаю я, стараясь быть убедительным не только для нее, но и для себя самого. — Ты - единственная женщина в нашей семье.

— Романо? Они убили нашу мать... Только не говори мне, что пообещал мою руку Альдо! Он больной извращенец!

Я молчу, наблюдая, как слёзы медленно стекают по её щекам.

Вот в чём вся загвоздка: он может творить ужасные вещи со своими шлюхами, но с женой по правилам нашего мира, он обязан обращаться, как с принцессой.

— Нет… Ты обещал мне... — её голос звучит слабо и полон отчаяния.

Луиза опускается на колени передо мной, обхватывает мои ноги руками. Она тихо молит меня передумать, надеясь, что этот жест сможет пробудить во мне хоть каплю сочувствия.

Так делала наша мать, когда пыталась вымолить любовь и нежность у нашего отца.

И я сочувствую ей! Моё сердце воет от боли. Но исправить ничего уже не могу!

Я резко поднимаю её острый подбородок, заставляя Луизу взглянуть мне прямо в глаза. Стараюсь не смотреть на кулон, висящий на её шее, который сверкает в солнечных лучах.

— Это обещание я давал тебе, никак глава семьи, — шепчу я ей, мягко обведя пальцами контур её лица. — Моей ошибкой было то, что я сразу не объяснил тебе, какое будущее тебя ждёт.

— Мне плевать на эту семью! — кричит она, пытаясь вырвать своё лицо из хватки моих пальцев.

И я впервые причиняю ей боль, не давая высвободиться.

— Ты - член семьи Монтальто, — произношу я, стараясь держаться как можно увереннее. — Нам не позволено жить так, как хочется. Мы следуем законам Cosa Nostra.

После этих слов в комнате повисает тяжёлая тишина, наполненная болью, решимостью и неизбежностью.

— Прошу тебя, Сальваторе, — обессиленно шепчет Луиза, не отрывая своих голубых глаз от моего лица. — Прошу тебя...

— Я заключил сделку, сестра, — отвечаю я, щёлкая пальцами. — Ты выйдешь замуж за Альдо Романо. Это решение твоего дона.

В этот момент двое моих людей подхватывают её под руки, и она отчаянно сопротивляется, как истинный член семьи Монтальто, сражаясь до последнего. Её силой уводят в её детскую комнату. Я слышу её крики, полные отчаяния и боли, гулкие удары в закрытую дверь. Не в силах оставаться в кабинете, выбегаю в коридор и в этот момент я ощущаю, как за спиной щёлкает пистолет, направленный мне в голову.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Отмени сделку. Отмени сделку, сукин сын, — знакомый голос дрожит от ярости, — иначе я прострелю тебе башку.

— У нас одна мать, идиот... — отвечаю я с холодной усмешкой.

— Я не шучу. Отмени сделку!

Медленно разворачиваюсь к Микеле лицом к лицу, встречая его взгляд, и теперь дуло пистолета приставлено к моему лбу.

— Стреляй. Только не забывай, что по правилам именно ты займешь моё место. И тебе придётся передать её Альдо, ведь я скрепил сделку словом семьи Монтальто.

— И всё из-за какой-то шлюхи, — шипит Микеле и я впервые вижу слезы за его лице. Впервые за последние двадцать лет. — Ты продал Луизу за какую-то шлюху.

— Нет... Я продал ее ради мира. Разве не это ты хотел?

Пистолет выскальзывает из его рук, и он молча уходит, оставляя меня одного с мучительными криками нашей сестры, которые раздаются в тишине этого проклятого дома.

АНГЕЛ

Резкий звук, удара двери о стену, вырывает меня из беспокойного сна. В комнату врывается мужчина и швыряет в меня одежду.

— Одевайся! — рявкает он, и от его стального голоса по спине пробегают мурашки. — У тебя всего три минуты!

Больше никаких помощниц - Сальваторе, расстроенный моим поведение в том клубе, похоже, вновь решил показать мне свое место в этом доме.

Если бы он не одевал меня, как шлюху, может быть, никто бы и не пытался лезть ко мне между ног! Но вместо скромной одежды мне снова выдают ярко-красное платье - точно такое же, как то, которое он порвал в приступе ярости в душе. Зато мне выдали свежее бельё, но, кажется, это ничего не меняет…

Прижав одежду к своей обнаженной груди, я жду, когда этот мужчина выйдет, но он продолжает смотреть на меня, скрестив руки на своей широкой, мускулистой груди.

— У тебя осталось две минуты, — рычит он, бросая взгляд на часы на своем запястье.

— Выйди! — вырывается у меня срывающимся голосом.

Он хмыкает в ответ и продолжает пристально смотреть на меня, не собираясь сдвинуться с места.И от этого звериного взгляда кровь в венах леденеет.

— Мой босс не ставил мне такого ограничения, — произносит он, и от этих слов мне становится особенно стыдно. — Вообще никаких ограничений.

Он подходит ко мне ближе и поднимает указательным пальцем мой подбородок.

— Хочу смотрю, — шепчет этот незнакомец, и его дыхание вызывает у меня отвращение. — Хочу трогаю, — его пальцы покидают мой подбородок и скользят вниз по шее, останавливаясь в ложбинке между моих грудей. — А если я захочу, чтобы ты встала передо мной на колени, то ты встанешь и даже сама расстегнешь мне ширинку.

Я резко разворачиваюсь к нему спиной, но чувствую, как его животный взгляд пронизывает меня до самой души. Стыд заполняет меня, и все, что мне хочется - скрыться от его пристального, пожирающего взгляда.

— У тебя осталось минута, — напоминает он мне.

А я не могу двинуться с места под напором его животной энергии, и еще крепче прижимаю легкую ткань к своей груди.

— Сальваторе слишком большой собственник, — отвечаю ему я, когда грубая мужская рука ложится мне на плечо и он требует меня развернуться к нему лицом.

— На твоём месте я бы не позволял себе обращаться к дону одного из самых влиятельных кланов по имени - он этого терпеть не может.

Я слышу металлический щелчок за своей спиной и резко оборачиваюсь. Дуло пистолета смотрит мне прямо в лоб.

— У тебя осталось тридцать секунд. Один, два, три… — начинает он отсчёт. — Никаких ограничений, ангелочек!

Впервые эти цифры не приносят мне успокоения, а лишь усиливают страх. Трясущимися руками я пытаюсь натянуть это проклятое платье через голову и отчаянно стараюсь застегнуть молнию на спине, но пальцы скользят от ужаса и холодного пота.

— Двадцать. Двадцать один, двадцать два… — его голос звучит как приговор, и я чувствую, как паника захлёстывает меня.

— Мать его, я не могу сама это сделать! — выкрикиваю я, не в силах скрыть отчаяние.

— Двадцать семь, — отвечает он с безразличным выражением лица и резко выпускает пулю под мои ноги.

От оглушительного звука я инстинктивно закрываю уши руками и вскрикиваю.

— Двадцать восемь, — продолжает он, не проявляя ни капли эмоций, и снова стреляет рядом.

— Хватит! — кричу я, пытаясь защитить себя от этого безумия.

Но он словно не слышит меня.

— Двадцать девять.

И ещё один выстрел разносится в воздухе.

Я выдыхаю с облегчением, когда, наконец, потайная молния поддаётся мне.

— Тридцать. Пошли!

— А бельё? — спрашиваю я, надеясь на хоть какую-то милость.

— Не повезло, — отвечает он, демонстративно обиженно надув губы.

Это слишком жестоко! Это как разрешить мне вздохнуть полной грудью, а затем в самую последнюю секунду снова перехватить кислород, оставляя меня на грани паники.

Мужчина резко дергает меня за локоть и силой выводит из комнаты, так быстро, что я даже с мыслями собраться не успеваю, но успеваю заметить, что одно из зеркал треснуло от удара.

Он быстро спускает меня по лестнице вниз. Так быстро, что я путаюсь в своих ногах, постоянно оступаясь. Выводит на улицу, прямо к каравану черных внедорожников. Без предупреждения усаживает в один из них, резко надавливая на шею. Я вскрикиваю от резкой боли в голове, но сидящий рядом Сальваторе даже не шевелится, не обращая на меня никакого внимания. И тут же слышу резкий щелчок замка, когда он снова приковывает меня к себе наручником.

Теперь я боюсь спонтанных поездок, ведь в прошлый раз меня чуть не отдали в руки какого-то фетишиста!

— Куда мы едем? — спрашиваю я, но он лишь игнорирует мой вопрос, пряча свои глаза за темными очками.

Сегодня Сальваторе явно не в настроении, и это ощущение лишь усиливает мою тревогу. Его холодное молчание давит на меня сильнее, чем физическая боль.

Кортеж машин начинает движение, и я буквально вжимаюсь в кожаное сиденье, мысленно молясь о том, чтобы между нами оставалась та дистанция, которая есть. К моему облегчению, похоже, мои молитвы были услышаны - он не то, чтобы не приближается и продолжает сохранять расстояние, он даже не смотрит на меня.

После непродолжительной поездки машины останавливаются у трапа небольшого самолета. Однако дверь автомобиля остается закрытой. Все напряженно что-то ждут, и правда открывается только тогда, когда из одной машины вводят молодую девушку. В отличие от меня, с ней обращаются с некоторым уважением, несмотря на её сопротивление, когда её заставляют подниматься по трапу. Золотистые локоны полностью скрывают её лицо, но в тот момент, когда она поворачивает голову к нашей машине, я вижу, как она смотрит на Сальваторе - так же как и я с отчаянием и ненавистью. На её лице засохли черные дорожки от потекшей туши. Она оказалась в ловушке, как и я.

Неужели я была не единственной пленницей в его доме?

— Кто это? — тихо шепчу я, сама не понимая, зачем задаю этот вопрос. Но он снова игнорирует меня, и когда дверь открывается, тянет меня за собой из машины.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я почти кричу:

— Кто это? И куда мы летим?

Но ему плевать - сегодня Сальваторе явно намерен меня игнорировать.

— Я никуда не полечу, пока ты не ответишь на мои вопросы! Что происходит?

Он тяжело вздыхает и наконец-то оборачивается ко мне. Но вместо слов, он как всегда любит действовать - подхватывает меня и закидывает себе на плечо.

— Добро пожаловать на наш борт, мистер Монтальто, — произносит молодая девушка в униформе стюардессы, когда он начинает подниматься по лестнице с моим телом на плечах. — Рады снова видеть вас!

Неужели она слепая? Как она может не замечать, что её постоянный клиент, мистер Монтальто, тащит на своём плече девушку, прикованную к нему наручниками?

Я в ярости хаотично стучу его по спине и куда угодно, не в силах сдержать свой гнев. Мне осточертело, что он обращается со мной, как с бездушной вещью!

— Замолчи! — впервые за всё это время произносит он, резко опуская меня в кресло самолёта,обитое темно-синим бархатом. — Мне сейчас не до тебя!

— Так отпусти меня! Отвези меня домой и займись ею!

Мы одновременно встречаемся взглядами с девушкой, сидящей на противоположном ряд, и меня словно обжигает кипятком. Какой же у неё взгляд! Она напоминает черную пантеру,

— Посмотри на неё! Она намного симпатичнее меня! И я уверена, что трахать ее тебе нравится намного больше, чем меня!

Девушка ухмыляется и неодобрительно качает головой, а разноцветные глаза Сальваторе заливаются кровью, словно у свирепого быка перед забегом.

— Если ты сейчас не замолчишь, то меня вырвет от этой мерзости! — выпаливает он, угрожающе тыкая указательным пальцем мне в лицо.

— Меня тоже, — впервые слышу я её голос. Он мягкий и тихий, но слишком уверенный. — Успокойся, он как минимум не в моем вкусе.

Кажется, я ошиблась. Она вовсе не выглядит как сломленная пленница…

— А как насчёт максимума? — неожиданно спрашиваю я, сама удивляясь своим словам.

— Он - мой брат, идиотка! — фыркает она в ответ, закатывая глаза.

— Стой… — неожиданно меняет тон Сальваторе, приближаясь ко мне вплотную. — Ты что, ревнуешь, ангелочек? — приподнимает он бровь.

— Я? — переспрашиваю, пытаясь осознать, что только что произошло. Кажется, я устроила настоящую истерику, словно действительно имела на это право. Право ревновать его. Ревновать своего мучителя. Но разве, вообще, возможно испытывать ревность к нему? — О чём ты говоришь? Нет, конечно!

— А ну иди сюда!

Женщина в форме выходит в центр тесного салона самолёта, её лицо озаряет широкая, приветливая улыбка. Она мягким, но настойчивым голосом просит всех пассажиров пристегнуть ремни безопасности, стараясь перекричать негромкое жужжание двигателей. Но Сальваторе совершенно игнорирует её просьбу. Не обращая внимания на бортпроводницу, он уверенно проходит мимо, крепко держа меня за наручник, и ведёт прямо в маленькую туалетную комнату.

Самое мерзкое, что он может сделать - взять меня в туалете.

— Нет! Нет! Не делай меня еще грязнее, чем я уже есть!

Он блокирует дверь и мне в нос бьет запах освежителя воздуха. Разворачивает меня лицом к зеркалу, крепко хватая за волосы, так что я вынуждена смотреть на своё отражение.

— Посмотри на себя! Посмотри, Ангелия! Ты ревнуешь меня…

В зеркале я вижу себя. Мои глаза блестят от полученных эмоций, а щеки слегка подкрашены румянцем от волнения. Волосы растрепаны, а губы сжаты в тонкую линию. На моем лице читается неуверенность, смешанная с гневом.

— Ты ошибаешься… Мне абсолютно всё равно на тебя. Делай что хочешь! — выпаливаю я, ощущая горечь во рту.

Он зарывается носом в мои волосы, плотно прижимаясь ко мне со спины, и я чувствую его тепло, которое одновременно пугает и притягивает.

— Знаешь, в чём проблема, ангелочек? — спрашивает он, его голос звучит низко. Слишком низко!

— Не хочу знать! — отказываюсь я. И я действительно не хочу слышать его слова. Не хочу и боюсь…

— Но я всё равно скажу, — настаивает Сальваторе, снова резко дернув меня за волосы, так что моя голова приподнимается, и его губы касаются моей шеи, вызывая мурашки по коже. — Ты думаешь, что только у меня проблемы с головой? Нет, мы оба немного не в себе. Я - тот самый хищник, который жаждет сожрать свою добычу, но не может решиться на этот шаг, боясь потерять. А ты - та самая жертва, мечтающая о своём личном чудовище, которое будет мучить только тебя.

Самолёт начинает стремительно набирать высоту, и под преодолением гравитации нас буквально вдавливает друг в друга, создавая ощущение, что мы становимся единой массой. Ноги начинают подкашиваться, а моё сердце готово вырваться из груди. И я не могу понять, что вызывает такой страх - произнесенные им слова или моя аэрофобия.

И в тот момент, когда я практически уже готова отключиться, вдруг его губы накрывают мои, погружая в жадный поцелуй.

Я бы с радостью оттолкнула его от себя, но не в силах сделать этого. Сопротивляться ему - это просто напрасное усилие! Каждый его поцелуй - это ещё одна попытка поглотить мое тело, сожрать мою душу. И я, будучи его жертвой, лишь мечтаю о том мгновении, когда он наконец почувствует насыщение, а я - удовлетворение, ведь никто и никогда не желал меня с такой страстью и ненасытность, как желает он.

— Чёрт возьми, — шипит Сальваторе прямо мне в рот, разорвав свой поцелуй. — Мы оба обречены.

АНГЕЛ

Плотная повязка туго обвязывает мои глаза, не давая увидеть ни единого проблеска света. Её надели на меня сразу же, как только колёса самолёта с глухим грохотом коснулись земли.

— Не принимай это близко к сердцу, — звучит рядом голос с легкой хрипотцой и слышу, как, наконец-то, он отстегивает наручник с моей руки. — Вне семьи, никто не должен знать путь к дому. Это правило.

Чувства обостряются до предела, когда после короткой поездки меня выводят из машины и ведут вперёд, словно слепую, по каменным дорожкам. Жаркий воздух обжигает мою кожу, и я словно растворяюсь под палящими лучами солнца. Идеальную тишину вокруг нарушает лишь тихий шелест листвы и звук шагов туфель рядом со мной.

И только перед самым входом в дом мне наконец развязывают глаза. Передо мной величественно возвышается особняк из бежевого массивного камня, с тяжёлыми деревянными дверями, украшенными коваными узорами, и массивными окнами. Вокруг раскинулись ухоженные сады с апельсиновыми деревьями, наполняя воздух сладким ароматом.

Яркий свет болезненно бьёт мне в глаза, когда я поднимаю голову к небу. Такое чистое небо можно увидеть только в одном уголке нашего серого мира - на Сицилии. С наслаждением делаю глубокий вдох морского воздуха. После всех дней мучительного заточения свежий воздух наполняет каждую клетку моего тела, словно исцеляя меня изнутри.

И в этот момент я совершенно не задумываюсь о том, что ожидает меня в этом доме…

Меня вводят в дом последней, и я сразу становлюсь свидетелем настоящих итальянских семейных разборок. Девушка, имя которой так и осталось для меня тайной, стоит на коленях, крепко обвивая руками ноги пожилой женщины, которая убивает своим тяжелым взглядом Сальваторе. Она шипит ему что-то на итальянском, нежно поглаживая девушку по её золотистым локонам, но он безмолвно игнорирует каждое её слово, уставившись в окно.

— Nonna, per favore, no… — шепчет девушка на итальянском, тихо всхлипывая.

(Бабушка, пожалуйста, нет…)

— Dovere, mia cara. Dovere…

(Долг, моя милая. Долг…)

Девушка поднимает заплаканные глаза и устремляет на меня убийственный взгляд.

— Зачем ты привёл в дом эту женщину? — резко выкрикивает пожилая женщина, её голос дрожит от ярости. Внезапно её взгляд падает на красную ленту, обвивающую мою ногу. Большие зеленые глаза расширяются от удивления. — Ты совсем с ума сошёл, Сальваторе?

Она приближается ко мне, и резкие шаги её туфель по мраморному полу врезаются в мои ушные перепонки осколками разбитого стекла. Она не высока, стройна, но рядом с ней я чувствую себя крошечным, мерзким тараканом. Всё дело в её взгляде - на меня ещё никогда не смотрели с таким презрением и отвращением. От неё веет дорогой старостью, и дело здесь не только в её костюме от Шанель, за который она отдала целое состояние, лишь бы ходить в костюме знаменитой расцветки - гусиная лапка. Воплощение роскоши, изящества и аристократизма - она словно благородный скакун, окутанный в шелковистую и дорогую оболочку.

Женщина резко тянет за атласную ленту на моей ноге, но узел лишь затягивается ещё крепче.

— Сними ее, — рычит она мне.

— С большой радостью, — отвечаю я ей.

Я буду искренне благодарна ей, если она сделает всё возможное, чтобы я вышла из этого дома свободной женщиной.

Женщина поворачивается к Сальваторе и с яростью выкрикивает:

— Ты абсолютно не понимаешь наш кодекс! Словно ты вырос не в уважаемой семье Синдиката, а где-то под мостом! Твоя безумная мать ничему тебя не обучила! Она сама оказалась гнилым товаром и таких же детей родила!

Как только мои пальцы начинают осторожно развязывать ленту на ноге, мощная рука внезапно ложится на моё запястье, сжимая его так сильно, что я теряю возможность продолжать.

— Ужин, nonna, — на удивление спокойно произносит Сальваторе, крепко удерживая мои пальцы в своей руке. — Займись тем, что тебе положено. Например, подготовкой к важному ужину.

— Не приказывай мне, щенок! — рычит она в ответ, грозно выставляя указательный палец перед его лицом. — Мой муж был главой клана, мой сын - глава этой семьи!

— Был, — коротко отвечает Сальваторе, и его уверенный голос звучит как удар молота.

— Что?

— Во-первых, твой сын - овощ, имя которого уже никто из братьев семьи не помнит. Во-вторых, я не только разгребаю всё дерьмо, что он успел наворотить, но я теперь еще и владею этим домом, в котором, кстати, ты живёшь. А еще я выделяю деньги на твое содержание. Поэтому, как бы я ни уважал тебя, nonna, будь добра, закрой свой рот и займись организацией ужина, и еще… приведи Луизу в порядок к приходу Романо. Всё остальное тебя не касается!

— Да, дон, — произносит женщина после долгой паузы, опустив взгляд на пол.

— Ну вот и отлично, бабуля!

Сальваторе ещё крепче обвивает своими пальцами моё запястье и, уверенно шагнув вперёд, выводит меня из дома, ведя куда-то вперед по извивающейся дорожке, окружённой цветущими жасминовыми кустами и высокими апельсиновыми деревьями. Я бы даже могла назвать это место прекрасным, если бы оно не стало очередной тюрьмой для меня.

Он делает несколько шагов назад, оставляя меня на мгновение в ожидании, и встаёт ровно за моей спиной.

— Зачем ты привёз меня сюда? — решаюсь спросить я, но не осмеливаюсь повернуться к нему лицом.

— Мне нравится проводить с тобой время, — шепчет он, нежно откидывая мои волосы на одну сторону. — А времени у нас не так много, ангелочек. Ведь ты стала писать…

— А мне с тобой - нет, — отвечаю я, стараясь скрыть дрожь в голосе.

Я слышу, как он усмехается в ответ на мои слова, и вдруг ощущаю легкий укус на своей шее. Это ощущение повторяется - ещё один, ещё один… Он вновь оставляет на мне свои метки.

— Скажи мне, что теперь ты чувствуешь? — спрашивает он меня, снова прикусив нежную кожу на моем плече. — Тебе так же больно и неприятно?

— С тобой мне всегда будет больно и неприятно.

— И это… прекрасно, — отвечает он мне и его крепкая рука ложится мне на горло, вплотную прижав меня спиной к его каменному торсу. — Но ты все равно попросишь меня трахнуть тебя.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Никогда, — шиплю я ему в ответ.

Его колено резко втыкается между моими ногами, заставляя их широко расставиться. Он энергично вводит в меня два пальца, но сразу же останавливается. От неожиданности я вздрагиваю и, пытаясь подавить вскрик, прикусываю нижнюю губу так сильно, что ощущаю во рту металлический привкус.

— Сама, ангелочек. Сама… — слышу я его бархатный баритон прямо над своим ухом. — Ты ведь помнишь? Вверх-вниз.

Я отрицательно мотаю головой, а затем замираю всем телом, когда из густых кустов выныривают два янтарных глаза, а вслед за ними появляется черная хищная морда.

— Чёрт возьми! — тихо вскрикиваю я, увидев перед собой черного ягуара, его шершавая шкура блестит на солнце, и он оголяет свои клыки, шипя на меня.

Начинаю дергаться, пытаясь вырваться из рук Сальваторе, но он ещё крепче прижимает меня к себе.

— Этот малыш слушается только меня, — произносит он с холодной уверенностью. — Так что я бы на твоем месте не сопротивлялся. — Сердце колотится в груди, а страх смешивается с адреналином. Ягуар внимательно наблюдает за нами, медленно направляясь в нашу сторону. — Давай, ангелочек, — шипит он мне, и в его голосе слышится игривое зло. — Покажи мне, как сильно опалились твои крылышки.

— Пусть лучше он сожрет меня, — тихо выдыхаю я, закрыв глаза. — Я больше не могу!

Я устала быть жертвой в его играх. Я устала...

— Я помогу тебе, мой глупый ангелочек, — шепчет мне Сальваторе, неспешно обходя меня и останавливаясь лицом к лицу.— Смерть прекрасна, но наслаждение ещё более восхитительно, — шепчет он мне, опускаясь передо мной на колени. — А смерть от наслаждения - высшая форма удовольствия.

Он аккуратно приподнимает легую ткань моего платья, задирая ее до бедер, крепко сжав их одной рукой и снова вводит меня два пальца, точно находя то самое место, от которого перед глазами искрятся огоньки. Его горячий язык касается моего клитора. Он осторожно лижет и посасывает его, но пальцами не двигает. Он делает это так, словно рядом с нами никого нет, но он есть!

— Нет… — шепчу я, чувствуя как зверь становится лишь ближе и ближе к нам. — Нет… Прекрати это!

— Все зависит от тебя, ангелочек, — выдыхает Сальваторе прямо в мою измученную его ласками возбужденную плоть, — чем быстрее ты подаришь мне свой оргазм, тем быстрее все закончится. Давай, ангелочек, вверх-вниз.

Интересно, смогу ли я испытать удовольствие, когда это зверь вонзит в меня свои клыки? Всё зависит от того, с какой стороны на это посмотреть… Ведь тогда всё, наконец, закончится.

Горячий рот нежно измучивает меня, а я не свожу своих глаз со зверя за спиной у Сальваторе. Он - псих, и тут больше нечего о нем сказать...

— Вверх-вниз! — вновь приказывает он, а я, как будто под гипнозом, не могу оторвать взгляд от оголенных клыков ягуара.

Он требует от меня действий, а я лишь мысленно веду счет, лишь бы не задохнуться от страха. который сковал мою грудь.

Один...

Два...

Глубокий вдох и я слышу снова его голос:

— Вверх-вниз!

Не сдержав слез, я послушно исполняя его приказ. Вверх-вниз... Я знаю, что он довольно улыбается, ведь я чувствую его улыбку у себя между ног.

И в этот момент, когда мое тело неожиданно начинает потряхивать, он внезапно останавливает меня и резко шлепает по тому самому чувствительному месту, который уже болезненно пульсирует и я, вскрикнув, к своему собственному удивлению, дарю ему то, чего он так ждал. А Сальваторе быстро поднимается на ноги и с особой жадностью поглощает мой вскрик, жадно прильнув своим ртом к моим ледянным губам. Колени трясутся, мышцы внизу живота болезненно сокращаются и я ослабеваю в его руках, позволяя этому дьяволу полностью разрушить меня.

— Mio! (Свой!) — резко выкрикивает Сальваторе, разорвав поцелуй, и ягуар послушно садится рядом со мной, словно он не страшный хищник, а просто огромный домашний кот. Он сидит так близко рядом со мной, что мороз бежит похоже от его горячего дыхания на моей ноге. — Похоже, малышу нравится твой запах так же сильно, как и мне, — ухмыляется Сальваторе, выпуская меня из своих объятий.

— Ты больной ублюдок! — тихо вскрикиваю я, сжимая губы, боясь даже пошевелиться рядом с этим хищником. Точнее, я оказалась зажата между двумя хищниками.

— А ты - прекрасный, сломленный ангел, — отвечает он мне, отвечает он, с жадностью облизнув указательный и средний пальцы. — Мой вкусный сломленный ангел.

КОРОЛЬ

Я жадно вдыхаю дым из сигареты, пытаясь унять бушующую внутри меня бурю. Медленно выпускаю клубы дыма вверх, но облегчения не наступает - расслабиться не получается. Никогда прежде я не испытывал такой сильной нервозности. И она вполне оправдана - я веду в логово чудовища самого дорогого мне человека из-за одной глупой ошибки, допущенной на том аукционе. И да, я солгал Микеле - я прекрасно знал, чью ставку так настойчиво перебивал!

— Ты слишком много куришь, — раздается голос Джулии позади меня. Такой пронзительный и настойчивый голос.

Я оборачиваясь на свою бабулю и тут же натягиваю широкую улыбку, пусть и слегка язвительную. У нас с ней всегда были натянутые отношения, ведь я никогда не дотягивал до ее образа идеального внука, и в этот раз я не сдержался. И я не жалею, ведь она выпустила свои острые коготки в мою мать. Джулия никогда не любила Клару. Юная Клара Патерно была для семьи Монтальто лишь выгодной сделкой, чтобы укрепить свое влияние на юге, а Клара просто влюбилась в ее сына. Влюбилась с первого взгляда.

— Хочешь, чтобы я курил меньше? — спрашиваю я, пытаясь сохранить спокойствие.

— Да, — твёрдо отвечает Джулия, не отводя взгляда с моего лица.

— Хорошо.

Я глубоко вздыхаю, сжимаю зубы и быстро тушу сигарету об подошву туфли. В ответ на мое действие меня встречает свирепый взгляд, полный разочарования в своем внуке. А я уже привык! Встаю с кресла, ощущая, как напряжение сковывает каждое движение. Быстро застегиваю пуговицу на пиджаке.

— Она смирится и примет свою судьбу. Она осознает, что, несмотря на то что мы можем позволить себе многое, любовь - слишком большая роскошь для нашего мира, — неожиданно говорит nonna, аккуратно поправив воротник моей рубашки. — Альдо - ублюдок, но даже за таких кто-то должен выходит замуж. Раз ты так решил, значит это нужно нашей семье.

— Она готова? — спрашиваю я, не обращая внимания на её слова. Но на самом деле от них у меня живот стягивает в тугой узел.

Джулия кивает в ответ.

— Пора идти. Ты помнишь…

— Да! Да! Я помню!

Романо - последние люди, с кем мне хотелось бы иметь дело, тем более приглашать их в наш дом. Пятьдесят лет наши семьи питают к друг другу глубокую ненависть, даже не зная истинной причины. Но для меня всё предельно ясно - они убили мою мать. И последние девятнадцать лет мы режим друг дургу глотки, словно потерявшие рассудок. Стоило крови пролится единожды и теперь обе наши семьи захлебываются в ней. А начали Романо с моей матери...

Я бросаю мимолетный взгляд на Микеле, который уже распивает вторую бутылку виски, погружаясь в свои мысли, пытаясь заглушить боль. И в его глазах читается не только ярость, но и безысходность, мать ее!

— Я не пойду туда, — отвечает он мне. — Я быстрее вставлю нож ему в горло.

Микеле не нужно просить вставлять в кого-то нож - он действует по своему усмотрению, руководствуясь только собственными желаниями. И я всегда любил эту черту в нем, но не сегодня. Сегодня так делать нельзя!

— Пошли! — рявкую я. — Это приказ!

Он недовольно бурчит что-то себе под нос, но все же подчиняется мне. Я нервно поглядываю на часы на своем запястье - осталось всего пару минут. Здесь глубоко чтят традиции, и по ним я должен первым выйти на порог дома и встретить его, ведь он ни в коем случае не должен ждать меня. В противном случае это будет воспринято как неуважение.

Я выхожу на порог дома ровно за минуту до того, как кортеж из черных машин подъезжает к центральному входу в поместье.

Сначала выходят люди Альдо, быстро оценивающие территорию на предмет безопасности, а затем появляются последние уцелевшие члены семьи Романо - вдова Романо, Розалина, и он сам. Мы любезно приглашаем их войти в наш дом.

— Нас интересует лишь один вопрос: целомудренна ли она? — сразу начинает Розалина, как только присаживается на большой диван в нашей гостиной.

Луизе двадцать три. И я понятия не имею, да и не хотел бы никогда иметь, но я очень надеюсь…

Быстро перевожу взгляд на Джулию и она легонько кивает мне, а потом и я положительно киваю Розалине, надеясь что Луиза помнила о том, что должна была хранить себя для мужа.

Дерьмовые правила! Но самое дерьмо в том, что он с лёгкостью может окрасить белую простыню её кровью из горла, если Луиза окажется не девственна. Да, он имеет и на это право…

— Тогда выведите девушку! — громко выкрикивает Альдо, прихлопнув в ладоши.

Через несколько секунд раздаются тихие шаги на лестнице, и все оборачиваются. Луиза появляется перед гостями в коротком белом платье, на левой ноге - белая кружевная подвязка. Мне не нравится её внешний вид, но она одета согласно традиции.

На её щеках я замечаю красные пятна, которые она даже не попыталась скрыть теми средствами, какими скрывают их девушки. А ее губы бледные настолько, что мне кажется, она вот-вот потеряет сознание - она будто идет на эшафот. Альдо широко улыбается, наслаждаясь увиденным зрелищем. А я… меня охватывает тошнота.

Альдо щелкает пальцами и мне передают черный футляр.

Я имею право отклонить его предложение, если решу, что он слишком скуп. Но даже если бы я этого хотел, я не смог бы - Альдо тоже знает об этом правиле и подстраховался, предложив огромный желтый бриллиант. Получив мой одобрительный кивок, Альдо подходит к Луизе вплотную и становится перед ней на колено. Осторожно снимает с её ноги белую повязку и достает из кармана своего пиджака красную атласную ленту. Быстро обматывает ею ногу Луизы, которая будет носить её до тех пор, пока не станет его женой. Это символ занятой женщины, и она будет носить его всего сутки.

В нашем мире никто не готовится к свадьбам полгода. Всё происходит быстро и тихо, чтобы те, кому этот союз невыгоден, не успели вмешаться. И такие случаи были - семья Торено была уничтожена семьей Виллето прямо во время празднования брака наследника. Виллето хотели первыми породниться с Малоро и просто перерезали глотки тем, кто встал у них на пути…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

А нам и так хватает крови. Мы слишком много её пролили.

Альдо затягивает первый узел на ноге Луизы, и она морщится. Слишком туго! Затем он завязывает ещё один узел, и она снова морщится, прикусив губу. Кожа на её ноге краснеет.

— Он делает ей больно, — еле слышно шипит мне Микеле.

— Держись, мы должны это сделать. Мы поступаем правильно.

— Ты сам веришь в то, что говоришь? — недовольно ворчит он, легонько толкнув меня своим плечом.

— Нет, но у нас нет другого выбора!

Альдо протягивает мне руку и мы скрепляем сделку рукопожатием. Я не свожу глаз с лица Луизы и замечаю как одна одинокая слеза стекает по ее щеке. Она смотрит в пустоту перед собой. И резко вздрагивает, когда Альдо достает нож.

Он делает надрез на своем запястье, а затем на запястье Луизы. Она вскрикивает, когда острие ножа распарывает её кожу. Я жмурюсь, но не от вида крови, а от того, что Луизе причинили боль, и тут же слышу голос Джулии:

— Иди!

Взяв себя в руки, я соединяю их запястья.

Кровный союз не разорвать…

— Fatto! — выкрикивает Альдо, растянувшись в довольной улыбке.

(Сделано!)

Еще бы! Он заполучил самую красивую девушку Синдиката. А я... потерял горячо любимую сестру.

КОРОЛЬ

Я едва стою на ногах. Физически я полон сил, но душевно так измотан, что кажется, вот-вот упаду прямо на пол. Медленно поднимаюсь по лестнице и останавливаюсь прямо перед дверь одной из гостевых комнат. Я настоял на том, чтобы nonna выделила для Ангелии лучшую комнату, и у этой двери больше не дежурят мои люди, но я знаю, что она не сможет сбежать. Ведь вместе с ней я распорядился разместить моего Bambino (Малыша).

Осторожно поворачиваю ключ в замке и приоткрываю дверь. Ангелия в ужасе сидит в углу комнаты, а мой Bambino мирно спит на кровати. Даже на таком расстоянии я слышу, как она еле слышно считает и пытается сделать глубокий вдох.

— Семь… восемь…

Увидев меня, Ангелия встает, быстро подбегает ко мне. Встав на носочки, она обхватывает руками мою шею и крепко прижимается своим телом к моему. Её слёзы оставляют влажные следы на моей белой рубашке.

Чёрт возьми, ни одна женщина не обнимала меня… Ни разу.

— Пожалуйста, — шепчет она, давясь слезами. — Пожалуйста, выпусти меня. Я сделаю все, что ты захочешь, только выпусти меня.

Я не отвечаю ей и молча отвожу влажные от пота угольные пряди с её лица. В слезах она выглядит невероятно красиво - словно чайная роза, чьи лепестки усыпаны утренней росой.

— Зачем ты запер меня с ним? Ты хочешь, чтобы он меня сожрал?

— Как видишь, он тебя не сожрал, — отвечаю я, наклоняясь, желая губами аккуратно собрать каждую слезинку с её щек.

— Ты удивлён этому?

— Честно? Да, — лгу я, хотя на самом деле знаю, что после слова “свой” Малыш никогда не перейдет красную грань. Затем говорю правду: — Он никого не признавал, кроме меня. А с тобой ведёт себя так, словно ты ему нравишься.

Перейти грань и признать кого-то как своего хозяина - разные вещи.

— Нравлюсь? В смысле, как отбивная? — восклицает она, и в этот момент за моей спиной слышится тихое рычание. Bambino зевает.

— Прошу тебя, Сальваторе! Я его боюсь!

— Тогда мне придётся остаться с тобой в этой комнате.

— Что? Спать в одной постели?

— А почему бы и нет? Этого мы ещё не пробовали, — говорю я с лёгкой улыбкой, наблюдая, как её глаза расширяются от удивления.

— Я не хочу! — уверенно заявляет она мне, когда я начинаю медленно расстегивать пуговицы на своей рубашке.

— Тогда я уйду.

— Нет! Останься!

Управлять этим ангелочком оказалось гораздо проще, чем я ожидал.

— Ну вот, ты начала нуждаться во мне, — произношу я с легкой усмешкой.

— Нет, — отвечает она, — ты заставил меня нуждаться в тебе.

Я беру её за руку и медленно веду к кровати. Она сопротивляется, пытается отступить назад, но я с лёгкостью усаживаю её между своими широко расставленными ногами, спиной к себе, а лицом к Малышу.

— Придёт время, когда ты не только попросишь меня остаться, но и полностью отдашься мне, — шепчу я ей на ухо, обвивая её волосы вокруг кулака. — Ты будешь умолять меня о том, чтобы я взял тебя не как пленницу, а как женщину, желающую этого.

— Нет, — шипит Ангелия в ответ, с полным сопротивлением в голосе.

— Погладь его, — приказываю я ей. Она отрицательно мотает головой, даже несмотря на то, что я крепко сжимаю копну ее волос в своей руке. — Погладь его!

— Ты чокнутый…

— Да, я такой.

Против её воли я берусь за её руку и мягко, но решительно кладу её на голову моего питомца. Чувствую, как она напрягается всем телом, и снова слышу её тихие, учащённые вздохи. Она отчаянно пытается дышать, но это оказывается для неё непростой задачей.

Моя рука ведёт её пальцы, заставляя нежно скользить по мордочке Малыша, который, не обращая на это внимания, продолжает мирно спать.

— Я… я… сейчас задохнусь, — еле слышно шепчет она, и в её голосе звучит паника.

— Я не позволю тебе этого сделать, — отвечаю я, и жадно впиваюсь в её ледяные губы, ощущая, как они постепенно становятся теплее под моим натиском.

Я целую её в губы - страстно и нежно, желая запечатлеть эти оущущения в своей памяти навсегда. Измучивая ее язык своим, я ласкаю её рот изнутри, и она, как всегда, прекрасна на вкус. Я отпускаю её волосы и провожу пальцами по её шее, ощущая, как пульсирует её венка.

— Дыши, Ангелина. Дыши, — тихо произношу я имя данное ей при рождении, продолжая ласкать её язык своим. — Ты должна полюбить страх и тогда счёт тебе больше не будет нужен.

— Откуда ты…

Я не позволяю ей продолжить и снова затыкаю её рот горячим поцелуем - таким жарким, что на наших губах остаются красные следы. Она пытается отстраниться, но я крепко обхватываю её талию, вжимая её в себя.

Её рука всё ещё лежит на морде ягуара, но теперь она больше не задыхается. Ее ровное, слегка тяжелое дыхание эхом разносится по комнате и я довольно улыбаюсь ей, прижавшись своим лбом к ее.

— Я знаю о тебе всё… даже то, что ты сама о себе не знаешь.

Я осторожно прижимаю её голову к своей груди и медленно опускаюсь вместе с ней в тёплую постель, где Малыш спокойно спит у наших ног. В этом тихом, уединённом мире я ощущаю каждое её дыхание, каждое биение её сердца.

— Ты дышишь, мой ангелочек, — шепчу я, крепко обнимая её. — Ты дышишь, и это всё, что сейчас имеет значение.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

АНГЕЛ

Солнечные лучи болезненно бьют в глаза. Внезапный громкий стук в дверь рвёт тишину и вырывает меня из полудремы. Я пытаюсь подняться с влажной, пропитанной потом постели, но крепкие руки удерживают меня, прижимая к тёплому мужскому торсу.

Внутри он покрыт ледяной коркой, но снаружи слишком горячий. Обжигающе горячий.

Мы спали в одной постели, и почему-то это ощущается гораздо интимнее, чем всё то, что он делал с моим телом на протяжении этого времени.

В дверь снова стучат, а я смотрю на мужчину рядом с собой, который так крепко сжимает легкую ткань на моей талии. И я не знаю, чего хочу больше - задушить его подушкой или продолжать любоваться тем, как он прекрасен во сне.

На его лице нет оскала, и главное - я не вижу этой дьявольской метки - его разноцветных глаз. У таких людей, как он, две души. Одна дарована Дьяволом, а другая - Богом. Я уже изучила каждый изъян одной из них, но вот вторую он так и не показал мне.

В дверь снова стучат. Осторожно выскальзываю из объятий Сальваторе, опускаю ноги на пол, и передо мной тут же оказывается голова хищника, которого этот мужчина нежно называет “малыш”. Он пристально смотрит на меня, и я нервно сглатываю, ожидая, что снова почувствую острую нехватку воздуха в легких, но, к моему удивлению, этого не происходит.

Я дышу. Ровно и спокойно. Вот это да!

Малыш не двигается, но как только я делаю шаг к двери, он сразу же оголяет свои клыки и недовольно шипит в мою сторону, перегородив мне путь к выходу.

— Я просто открою дверь, — шепчу я ему, надеясь, что он понимает не только итальянский. — Я не сбегу, хорошо?

Но черный ягуар садится прямо у двери, не оставляя мне шансов.

— Не старайся, — доносится немного сонный голос Сальваторе за спиной, сопровождаемый щелчком его зажигалки. — Он не реагирует ни на один голос, кроме моего.

Перевожу взгляд с хозяина на зверя и обратно. Но я дышу. Я дышу!

— Bambino, via! — вырывается из его уст вместе с густыми клубами дыма.

(Малыш, прочь!)

Я ни слова не понимаю, но, в отличие от меня, его “малыш” всё понимает и послушно отходит в дальний угол комнаты, не сводя янтарных глаз с меня. Теперь я не знаю, какие глаза пугают меня больше - янтарные или зеленые и голубые.

Сальваторе кивает мне, позволяя открыть дверь, и я осторожно делаю это, постоянно оглядываясь назад, словно чокнутая, боясь, что его слова не сработают. Но… они срабатывают. Малыш послушно сидит в углу, но глаз своих с меня не спускает. Мне передают два прозрачных чехла с одеждой. В одном - черный смокинг, в другом - красное платье.

Это уже начинает надоедать. У Сальваторе нет проблем с фантазией, но, похоже, у него есть слабость к красным атласным платьям. Я удивленно приподнимаю бровь. Такие наряды не надевают просто так.

— Ты должна быть рядом со мной на торжестве. Так будет безопаснее.

— Торжество? — не могу скрыть я своего удивления.

— Моя сестра, — Сальваторе тяжело выдыхает серые клубы дыма вверх, смотря в потолок. — Сегодня Луиза выходит замуж за Альдо.

Господи, вот какую цену он заплатил! Точнее, вот какую цену заплатит та девушка с ангельской внешностью. Я не испытываю никаких теплых чувств к его семье, но перед глазами сразу возник образ той девушки в латексном костюме и ошейнике на шее. И, как он назвал ее, Луизу мне становится искренне жаль, ведь она совсем не похожа на ту, кому придутся по душе "интересы" мужа.

— Но разве пленницам можно присутствовать…

— Нельзя, — резко прерывает меня Сальваторе, вскочив на ноги. — Но так будет безопаснее! Прошлая ошибка стоила мне слишком дорого!

— Значит мне безопасно только рядом с тобой?

Он приближается ко мне, выдыхая табачные клубы дыма вверх над моей головой, и они окутывают меня, словно мягкое пуховое одеяло. Зажимая сигарету между губами, он кладет руки мне на шею, крепко обхватив её.

— Когда рядом пляшет сатана - да, но когда мы остаемся наедине, я - твой дьявол. — И я не успеваю сориентироваться как он резким движением убирает чехлы из моих рук. — Partire! (Уходи!) — выкрикивает Сальваторе, указав на дверь ванной комнаты и его питомец послушно выходит из спальной зоны.

Сердце начинает биться быстрее, когда я замечаю огонь в его зеленом глазу. Не успеваю опомниться, как он резким движением выхватывает у меня из рук чехлы и заковывает руки в наручники за моей спиной.

— Попроси меня трахнуть тебя, — шепчет он мне на ухо, прижимая спиной к своему телу.

Я сглатываю, чувствуя, как его руки обвивают мою талию и скрещиваются на животе.

— Зачем? — дрожащим голосом спрашиваю я. — Ты ведь можешь взять меня силой.

— Могу, — уверенно отвечает он, — но не хочу. Я хочу услышать твой умоляющий скулеж. Я хочу овладеть тобой как свободной женщиной!

— Нет, — твердо отвечаю я, ощущая, как стервозная улыбка расползается по моим губам. — Я никогда не соглашусь на это по собственной воле.

Как бы ужасно прекрасен он ни был, он приносит мне слишком много боли.

— Тогда ты не оставляешь мне выбора, — спокойно пожимает плечами Сальваторе и резким движением толкает меня на кровать, лицом в постель.

Я даже не успеваю ничего выкрикнуть, ведь последующие его действия лишают меня слов.

Он уверенно тянет меня вверх за руки и пронизывает короткую цепочку наручников на кованое изголовье кровати. Мои запястья горят, но я уже знаю, что это ничто по сравнению с тем, что меня ожидает в ближайшие минуты.

— Попроси, — снова слышу его голос, когда он берет со стула два махровых полотенца.

Я отрицательно мотаю головой, не в силах представить, что он задумал на этот раз. Он медленно обвязывает одну ногу полотенцем, затем вторую, и резко разводит мои ноги в стороны, фиксируя их за кованое обрамление кровати. Я вынуждена прогнуться в спине, словно дикая кошка, чтобы хоть как-то смягчить боль в своих конечностях.

И ему это нравится, ему нравится то, что он видит.

Мужские пальцы аккуратно, слишком аккуратно приподнимают юбку моего платья, скручивая ее тонкой полоской на моей талии, полностью обнажая мою нижнюю часть для себя.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ты знаешь, Ангелия, что это твой самый прекрасный ракурс? — шепчет он, отрывая мою голову от подушки, крепко ухватив меня за волосы на затылке.

— Больной извращенец! — выкрикиваю я в ответ.

Но он быстро затыкает мне рот жарким поцелуем. Сальваторе стал слишком часто целовать меня в губы, и это действительно начинает меня пугать.

— Che delizia… — шепчет он мне, прекратив терзать своим своим языком мой рот.

(Какое лакомство…)

Я снова ни слова не понимаю.

— У тебя есть всего пара секунд, чтобы передумать, — говорит он мне, чиркая зажигалкой у фитиля свечи, стоящей на одной из прикроватных тумбочек.

Мать твою… Я уверена в том, что романтики не будет.

— Нет, — шиплю я в ответ.

Он берет свечу в руку и становится позади меня, опускаясь коленями на матрас. В ушах начинает шуметь, когда я ощущаю, как кровать прогибается под весом его накаченного тела.

Я вскрикиваю, когда горячая капля воска падает на мой крестец и стекает вниз прямиком на мою обнаженную попку. Эта обжигающая боль заставляет меня машинально дернуться вперед, лишь сильнее натягивая махровую ткань на ногах.

— Не дергайся, иначе будет больнее, — слышу его обжигающее дыхание на своей спине.

Он оставляет поцелуй прямо в то место где неистово печет и его пальцы проходятся по моим складочкам, широко раздвигая их. Я делаю глубокий вдох, готовясь к своему приговору.

— О черт! — выкрикиваю я, когда капли быстрым потоком начинают стекать по моей киске и падать на головку клитора, которую он предусмотрительно обнажил. Мои зубы крепко сжимают наволочку, оставляя на ней влажный след.

— Да, ангелочек, я — твой дьявол.

— Прекрати, пожалуйста… — тихо умоляю я, пытаясь справиться с жгучей болью между ног. — Мне больно…

Он любезно останавливается, позволяя мне перевести дух. Слезы неконтролируемым потоком катятся по моим щекам, и я жадно ловлю их губами, пытаясь смочить пересохшее горло.

— Ты уже запомнила, что страх прекрасен, теперь пришло время осознать, что и боль может быть слишком сладка. Есть особая сладость в боли - она пробуждает все чувства, обнажает душу и напоминает, что мы живы.

— Нет… — скулю я, боясь его дальнейших действий.

И новая порция воска выливается мне прямо на самую чувствительную точку, стекая вниз по моим ногам, обжигая кожу на своём пути.

— Отдайся этим ощущениям, — выдыхает он, скользя губами по коже на моей попке, которая засыпалась мурашками. — Перестань бояться их!

Горячие капли растопленного воска стекают по моим складочкам, обрамляя мои изгибы и я в ужасе осознаю, что внутри меня просыпается тянущее желание.

— Попроси меня… — вновь шепчет он мне это слово, словно заклинание. — Попроси меня, Ангелина.

Никто и никогда не умел так изящно обрамлять каждую букву моего настоящего имени, как это делал Сальваторе. Его сладкий южный акцент придал этому слову особое очарование.

— Нет, — скулю я, крепко сжимая зубами подушку, от которой исходит сладкий аромат его тела. Непроизвольно делаю глубокий вдох, и в этот момент боль становится менее острой, растекаясь по моим венам неземной эйфорией.

Вместо очередного вскрика из моего рта вырывается глухой, протяжный стон.

Теперь, я ненавижу себя, ведь я готова молить его о том, чтобы он наполнил меня. Я жажду чувствовать его внутри себя! И он, конечно, каждое клеткой своего тела ощутил это.

— Ангелочек, я не могу это пропустить! — хрипло шепчет он мне, и я слышу, как щёлкает ремень на его брюках.

Я из последних сил отрицательно мотаю головой, но мы оба понимаем, что я лгу, и он резким движением проникает в меня во всю свою длину. Он что-то шипит на итальянском, когда мои стеночки начинают крепко сжимать его член.

Всё. Это точка невозврата, ведь мы одновременно кончаем, как это делают счастливые, влюбленные пары.

Сальваторе прикусывает кожу на моём плече и я не чувствую боли, только наслаждение. Ему удалось осуществить всё, о чём он так мечтал. Он уничтожил меня. Испепелил. Осознав это, я тихо скулю в подушку, пока он, не произнеся ни слова, медленно выходит из меня.

Я слышу легкое шлепанье его босых ног по мраморному полу, а затем звук капель воды. Он оставил меня в такой непристойной позе и сам принимает душ. Возможно, это и к лучшему, ведь я не хочу встречаться с ним взглядом. Не хочу! Я не хочу, чтобы он видел мои пылающие щеки и застывшие слезы на ресницах. Однако я всё равно поворачиваю голову, когда он выходит из душа и останавливается прямо возле кровати.

Перед моим лицом мелькает его широкая спина, на которой вытатуированы черные буквы, и белое полотенце, обмотанное вокруг бедер. Он не обращает на меня никакого внимания, как будто я просто не существую.

— Может ты развяжет меня? — с трудом преодолевая гордость, прошу я его.

Он молчит и резким движением скидывает полотенце с бедер. Впервые я вижу его обнаженный зад. Чёрт возьми, какой у него зад…

Сальваторе берёт в руки чехол с черным смокингом и быстро начинает одеваться. Брюки, белоснежная рубашка и пиджак. Бабочку он отбрасывает в сторону, оставляя две верхние пуговицы на воротнике рубашки расстегнутыми. За пояс брюк он вставляет пистолет и медленно садится в кресло, стоящее прямо напротив кровати. Теперь я не вижу его, но ощущаю его пристальный взгляд прямо у себя между ног. В нос приятной волной бьет запах табачного дыма. Он курит, не произнося ни слова, и с особым наслаждением наблюдает за тем, что сделал с моим телом.

Лучше бы он застрелил меня…

Это постыдное действие длится недолго, но мне кажется, что проходит столько же времени, сколько я прожила без него. Наконец он решает, что я могу быть свободна, и быстро сначала освобождает мои ноги, а затем и руки, сняв наручники. Я спрыгиваю с постели и бегу в ванную, стремясь смыть с себя весь этот позор, но дорогу мне преграждает ягуар.

— Мне нужен душ, — еле слышно шепчу я, вытирая слёзы с щёк. — Пожалуйста… Мне нужен душ…

— Нет, — вздрагиваю я всем телом, почувствовав дыхание Сальваторе на своём плече. — Ты должна пахнуть мной. Каждый сантиметр твоей кожи должен источать мой запах, чтобы никто даже не осмелился взглянуть на тебя.

Да, он не просто извращенец, тиран и собственник, он - фетишист!

Тёплая рука касается моего плеча, и он поворачивает меня к себе лицом, обняв за плечи. Я отвожу взгляд, опуская глаза на пол, но он силой поднимает мой подбородок, заставляя встретиться с его разноцветными глазами.

— Тогда тебе придётся накинуть мне на голову эту простынь, — еле слышно отвечаю ему я. — Никто точно не увидет меня, да и вонять я буду так, как тебе нравится.

— Я высоко оценил твой сарказм, — улыбается он в ответ, нежно вытирая пальцами слёзы с моих щек. — Но я бы предпочёл связать тебя ею. И я обязательно это сделаю, только немного позже.

Его пальцы аккуратно расстегивают молнию на моем платье и легкая ткань падает к моим ногам. Я быстро прикрываю свою обнаженную грудь руками.

— Мне нравится видеть тебя в той одежде, которую я выбираю для тебя. Но без неё ты намного прекраснее, — говорит он, беря в руки чехол с красным платьем и подводя меня к большому зеркалу. Я стараюсь не смотреть на своё отражение, но он поднимает мою голову вверх. — Ты прекрасна, особенно после того, как твоё тело испытало эйфорию в моих объятиях. Посмотри на себя! Увидь, как ты великолепна!

Я смотрю на отражение заплаканной девушки с раскрасневшимися щеками и не могу поверить, что это я. От той Ангелии, которую я знала не осталось и следа. Он сломал её и создал заново, но уже такую, которая ему нравилась больше всего.

Сальваторе, не отводя взгляда от моего отражения в зеркале, помогает мне надеть наряд, который он выбрал для меня. Это атласное красное платье в пол с высоким разрезом, который открывает красную повязку при каждом моём движении.

— Одевать женщину не менее увлекательно, чем её раздевать, — шепчет он, застёгивая молнию платья на спине.

— И сколько же женщин...

— Раздевал многих, но одеваю только одну.

Неужели он считает меня особенной…

— Я не это имела в виду. Сколько женщин ты похитил, как меня?

— Не поверишь, — отвечает он с ухмылкой. — Но тоже только одну.

Сальваторе открывает черный бархатный футляр и достает оттуда ожерелье.

— Я обещал украсить твою шею бриллиантами, и я всегда выполняю свои обещания, — говорит он с уверенной улыбкой.

Он разворачивает меня к себе, обнимая за плечи, и болезненно надавливает на них, заставляя опуститься на колени перед ним. Как только я опускаюсь перед ним, мою шею обвивает змея, выполненная из золота и усыпанная драгоценными камнями. Её глаза сверкают разными цветами. Один голубой, другой зеленый. Внезапно Сальваторе резко дергает за её тонкий хвост, и она защелкивается на моей шее, сжимая так, что я почти теряю дыхание.

— И последний штрих, — шепчет он, жадно впиваясь своими губами в мои.

Он целует меня, страстно кусает за губы, оставляя на них окровавленные следы от своих зубов. Снова неистово целует, полностью воруя не только мое дыхание, но и высасывая душу.

— Не подходи ни к кому, — выдыхает он в мой приоткрытый рот, разрывая этот поцелуй, — держись от всех подальше. Не говори ни с кем. Не проявляй интереса к другим. Помни, Ангелия, это не праздник, а сатанинский бал.

Растерянная, я не успеваю ничего ему ответить, как он быстро поднимает меня с колен, открывает дверь и восклицает:

— Bambino, vieni qui!

(Малыш, иди сюда!).

АНГЕЛ

Я не хочу никуда идти с ним, но за спиной четко ощущается горячее дыхание, которое подталкивает меня следовать за Сальваторе. Мы спускаемся по лестнице, и, прежде чем войти в большой зал, уже заполненный людьми, он останавливается и поворачивается ко мне. Нежно берёт мою руку в свою, и это мягкое прикосновение проникает в мою душу страхов, вызывая мурашки, словно холодный ветер, пробегающий по спине в тишине ночи. Я даже не решаюсь посомтреть ему в глаза, ведь я знаю, что они уже неистово переливаются от заплесавших в них языков пламени.

— Устроишь истерику или попытаешься сбежать, и я не пощажу твою попку этой ночью, — еле слышно шепчет мне Сальваторе, наклоняясь ближе и оставляя поцелуй на тыльной стороне моей ладони. Я чувствую его губы на своей коже, и моё сердце замирает. Впервые я испытываю страх, который сжимает низ живота тугим узлом и разливается по всему телу жгучим жаром.

Что он сделал со мной...

Я пытаюсь вырвать руку из его хватки, но он прикусывает кожу, так что, если я дернусь, боль будет нестерпимой.

— Не думаю, что тебе понравится то, что я с тобой сделаю. Так что постарайся быть послушной.

Нервно сглатываю, пытаясь не думать о его словах. Сальваторе, заметив мою реакцию, расплывается в довольной улыбке, и выпустив мою руку из своей, уверенной походкой входит в зал, окруженный своими людьми и чёрным ягуаром. В тот же миг голоса стихают, словно кто-то нажал на кнопку паузы.

Это похоже на сцену из фильма - дорогого, стильного, а я, как будто, просто оказалась не в том кадре. Я чувствую себя лишней, как неуместная деталь в идеальной картине. Под испепеляющими взглядами, которые бросают на меня собравшиеся, моё тело начинает дрожать. Сердце колотится так, что кажется, его слышат все вокруг. Я ловлю себя на мысли, что в этот момент все взгляды устремлены только на меня, и я не могу избавиться от ощущения, что я - мишень, в которую должны выстрелить дробью.

Большинство присутствующих - мужчины, от которых даже на расстоянии исходит ощущение уверенности, мощи и жестокости. А еще... от них пахнет смертью. Они похожи на звенья одной огромной машины, движущейся исключительно в интересах своих тёмных замыслов. Их костюмы все однотипные и безупречно скроены. У всех мужественные, статные фигуры, а взгляды холодны, как у хищников.

Некоторые из них стоят группами, обсуждая что-то шепотом, но я чувствую, как их глаза время от времени скользят в мою сторону, оценивая, и так неприкрыто изучая. Один из них, с гладко зачесанными назад волосами и ярко выраженной челюстью, смотрит на меня с вызывающей ухмылкой. И я не знаю, как мне реагировать и просто как можно быстрее отвожу свой взгляд на острые носы моих туфель.

Среди них есть и те, кто выглядит более старшими - их лица изрезаны не только морщинами, но и шрамами. Они наблюдают за происходящим с холодной беспристрастностью, словно всё это - просто очередной бизнес-вопрос.

Не трудно догадаться, что все эти мужчины представляют синдикаты, и каждый из них с почтением наклоняет голову, когда Сальваторе проходит мимо.

В толпе мужчин я замечаю женщин с красными метками на ногах, такими же, как и у меня. Наши взгляды быстро пересекаются, но мы тут же отводим глаза. Я делаю вид, что пытаюсь внимательно осмотреть обстановку, хотя на самом деле всё, чего я хочу - это сбежать. Найти первую попавшуюся комнату, запереться там подальше от этих людей и не ощущать сладковатый запах, исходящий от них - смесь богатства, роскоши и холодной стали оружия, на котором засохла чья-то кровь.

Смотрю вперёд и вижу столы, расставленные в виде буквы «П», а в центре, на почётном месте, пустует стул. Сальваторе уверенно подходит к этому месту и садится между Альдо и своей сестрой, которая в белом пышном платье и фате с высокой прической выглядит скорее как фарфоровая кукла, нежели как ангел - её бледность слишком заметна. Все быстро занимают свои места. Люди Сальваторе садятся за стол со стороны Луизы, "малыш" устраивается прямо у стола, а я… впервые за всё это время остаюсь одна - среди толпы гостей.

Сальваторе поднимает бокал и звонко стучит ножом по нему. Вся комната мгновенно замирает, даже музыканты перестают играть и обращают внимание на него. Он произносит что-то на итальянском, и в ответ все собравшиеся, словно по команде, дружно выкрикивают:

— Facciamo!

(Мы делаем!)

Я выделяюсь среди этих людей еще больше. Я единственная, кто совершенно не понимает, что происходит. Сальваторе говорил мне о свадьбе, но здесь нет ни священника, ни клятвенных слов. Да и счастья на лицах молодоженов и собравшихся гостей тоже не видно.

— Красный - его любимый цвет, — слышу я уверенный женский голос за спиной и ощущаю, как изящный палец поправляет съехавшую с моего плеча лямку. — Но, увы, он вам не идет. От слова совсем.

Я перевожу взгляд на Сальваторе, к которому по одному подходят люди и о чем-то с ним беседуют, а он лишь одобрительно кивает в ответ. Женский голос за спиной продолжает:

— Я знаю, кто ты, и могу помочь тебе. Завтра ты уже будешь дома, в уютной постели своей маленькой квартирки, только если доверишься мне.

— Кто вы?

— Тот, кто может помочь тебе выбраться из его рук.

Я оборачиваюсь и вижу перед собой уверенную блондинку в красном бархатном платье. Высокая, стройная, но с выразительными формами. Она напоминает того самого ангела с подиума показа Victoria's Secret, на которого смотришь с открытым ртом и тихо ненавидишь. Она растягивает на губах стервозно милую улыбку и наматывает локон моих волос себе на указательный палец.

— Он никогда не любил брюнеток, видимо, решил поэкспериментировать, — говорит она, наигранно тяжело вздыхая.

Мне плевать на вкусовые предпочтения Сальваторе! Мне, вообще, плевать на весь его мир! Я хочу домой...

— Вы правда можете помочь мне вернуться домой? — спрашиваю я, словно наивная дура, действительно на секунду поверящая, что она хочет мне помочь.

— Конечно, — снова улыбается эта незнакомка мне в ответ.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

От нее пахнет дорогим шампанским, а также абрикосами и майскими розами. Это тот самый аромат от Kilian, который идеально подходит всем плохим девочкам. Таким, как она, нельзя доверять, даже если очень хочется.

— Что ты здесь делаешь? — слышу я шипение за своей спиной в тот момент, когда собираюсь открыть рот, чтобы ответить.

— Меня пригласили, глупенький.

— Тебя нет, — отвечает ей Сальваторе, ехидо улыбнувшись. — Приглашали Вальдоне.

Незнакомка ухмыляется и отрицательно качает головой.

— Мы с ним теперь единое целое, — расстягивается блондинка в довольнйо улыбке.

— Что ты хочешь?

— Поговорить. Ты давно не набирал мой номер, — она буквально отталкивает меня в сторону и подходит ближе к Сальваторе, проводя пальцами по лацканам его пиджака. — Вот я и подумала, что свадьба - это идеальное время, чтобы вспомнить о старых… друзьях.

Он закатывает глаза и резким движением скидывает ее цепкие руки со своего пиджака.

— А теперь говори правду.

Она достает зажатую белую бумажку между указательным и средним пальцами и крутит ею перед носом Сальваторе. И как только он тянется, чтобы взять ее, она отдергивает руку назад и цокает язычком.

— Вальдоне передал тебе послание.

— Пошли, — холодно бросает он ей, вставив руки в карманы своих брюк.

— А что блондинок не нашлось? — неожиданно спрашивает она Сальваторе, снова обернувшись на меня. — У тебя совсем туго с женщинами, раз стал воровать писательниц? Захотелось услышать строки Шекспира, когда кончаешь, м, Сальваторе?

Она приближается своим идеальным, но таким отвратительным лицом вплотную к моему. Крепко сжимает мои скулы своими цепкими пальчиками.

— Чем страсть сильнее, тем печальнее бывает у нее конец, — выдыхает она мне в губы. — Тебе ли это не знать, Ангелия Вереск?

— Заткнись, Мария! — шипит Сальваторе, крепко сжав ее локоть в своей руке, дернув ее на себя.

Унижения, которые я испытывала все эти дни рядом с ним, не идут ни в какое сравнение с тем, что я чувствую сейчас. Щеки заливаются красным румянцем, и я быстро отворачиваюсь, чтобы никто не заметил моей реакции.

— Не спускайте с нее глаз! — отдает распоряжение своим людям Сальваторе, демонстративно щелкнув пальцами.

Сердце колотится так глухо, что его стук перебивает даже звуки громкой музыки в зале. Я оборачиваюсь на громкие крики собравшихся гостей. Луиза и Альдо стоят в центре, и под восторженные возгласы и свист гостей Альдо с особой жадностью целует ее в губы. Это не просто поцелуй - он знает, что вызывает у нее отвращение, и намеренно пытается оставить на ней побольше своих отпечатков.

Луиза отстраняется, и в тот же миг он выпускает несколько пуль в воздух, заставляя её замереть от страха. Он ныряет под подол её платья и вытаскивает оттуда красную повязку, демонстративно показывая её всем присутствующим.

— Приведи себя в порядок! — громко выкрикивает он. — Время уложить тебя в постель!

Он бросает повязку в толпу хорошо выпивших людей, и мужчины начинают отчаянно драться друг с другом за этот красный кусок ткани. Нет, не так как мы привыкли это видеть. Они дерутся по-настоящему, приставляя ножи к шеям друг друга, отчаянно пытаясь завладеть этим лоскутком. На полу появляются первые капли крови, и теперь это уже невеселое зрелище - это настоящая драка. Кто-то поднимает руки вверх в знак сдачи, а кто-то решает сражаться до конца. Пол все больше покрывается кровью, и меня начинает мутить от этого зрелища, в то время как остальным это, похоже, нравится. Они подсчитывают и я слышу, как некоторые из них даже ставят ставки на кого-то. В конце концов, один из них одерживает победу, вырывая повязку из рук соперника и поднимая её над своей головой. Второй, который решил сражаться до конца, лежит без признаков жизни в луже крови под собой.

Под гремящую национальную сицилийскую музыку вновь раздаются выстрелы из пистолетов. Теперь стреляют довольные люди Альдо, поздравляя победителя. Это не сатана… Это дикари, вкусившие все прелести вседозволенности.

Я смотрю на бездыханное тело мужчины и чувствую, как во рту появляется привкус рвоты. Он мертв… Он, мать его, мертв! А все вокруг веселятся!

— Эй, что с тобой? — выкрикивает один из людей Сальваторе, когда я крепко зажимаю рот ладонями.

— Мне нужно в туалет, — заявляю я, стараясь не смотреть на весь этот ужас.

— Нельзя, — сурово отвечает он мне, крепко схватив меня за локоть.

— Мне действительно необходимо! Иначе я вырву прямо на твои туфли! Где здесь туалет?

Он показывает мне идит по коридору и налево. Я бросаюсь в ту сторону, не замечая ничего вокруг. Внезапно краем глаза ловлю красное бархатное платье. Не понимая, почему, я замирую и приоткрываю дверь, которую кто-то забыл запереть или оставил специально приоткрытой. И вижу ту самую Марию. Она стоит на коленях перед Сальваторе, а он нежно гладит её по голове, словно любимую собачку.

Меня снова мутит, и даже сильнее, чем раньше.

Отпрыгиваю от двери, словно ужаленная. Влетаю в туалет и мой желудок очищается от всей этой мерзости, что я увидела. Я поднимаю голову и смотрю на себя в зеркало, и меня снова мутит. Ведь я в зеркальном отражении вижу женщину, которая приревновала своего мучителя уже дважды. Отрываюсь от раковины и слышу шелест фатина. Я вижу Луизу, которая с зареванным лицом вставляет маленький нож для масла под резинку своего белья.

Наши глаза пересекаются. Она уверенно выпрямляется и вплотную подходит ко мне ближе. Я хочу уйти, но она не дает мне этой возможности, крепко сжав мое запястье в своей руке.

— Не смей говорить Сальваторе, — шипит она мне, но в ее глазах я вижу мольбу.

— Я и не собиралась, — правдиво отвечаю я ей.

Она награждает меня печальной улыбкой и быстро опускает пышную юбку вниз.

— Запомни, никто о нас не позаботится, кроме нас самих!

КОРОЛЬ

Мария… Она, как выдержанное вино, за которое ценители готовы отвалить сотни зеленых купюр. Прекрасный, ни с чем не сравнимый букет, невероятное послевкусие и… разочарование.

— Почему ты не звонил мне уже столько месяцев? — спрашивает она меня, медленно опускаясь на колени передо мной.

Чёрт, эта женщина знает все мои слабые места.

Тоненькие пальчики быстро расправляются с ремнём и расстегивают ширинку на моих брюках, а я глажу ее по голове, даже не зная, зачем я это делаю. Возможно, мне просто жаль это прекрасное создание.

— Почему, Сальваторе?

— Разве ты и Вальдоне теперь ни единое целое? — улыбаюсь я ей в ответ.

— Ты выбросил меня, как ненужную вещь…

— Это не правда. Я положил на твой счет хорошую сумму денег, на которую можно было прожить до конца твоих дней, ни в чем себе не отказывая, — я поднимаю ее голову вверх, крепко удерживая за подбородок, заставляя посмотреть мне в глаза. — Зачем ты связалась с Вальдоне? Я подарил тебе свободу. Почему она тебе не пришлась по вкусу?

— Тот, кто сидел на цепи слишком долго, боится ее, — честно отвечает она мне.

Один сутинер отдал мне Марию за долги. Ей тогда еще не исполнилось и двадцати лет. Она сама легла ко мне в постель, прекрасно понимая, что тот, кому позволено спать на шелковых простынях, находится в безопасности. Я обеспечил ей эту безопасность, взамен получив ее тело. Эта сделка показалась выгодной нам обоим.

Ну а потом… Потом пришло разочарование.

— Ты по истинному красивая женщина, Мария, но, к сожалению, ты - дура.

Быстро застегиваю ширинку на своих штанах и отхожу от нее. Медленно опускаюсь в кресло, достаю сигарету и закуриваю, не отрывая взгляда от ее прекрасного лица. Она выглядит обиженной - не привыкла к отказам, особенно к моим.

— Говори, зачем он прислал тебя ко мне!

Она глубоко вздыхает и плавно, с изящной грацией, поднимается с колен, слегка опираясь руками на бедра. Я наблюдаю за каждым её движением, ведь знаю её не хуже, чем она знает меня.

— Вальдоне хочет, чтобы ты помог ему прикрыть его зад, когда его люди немного пошумят на землях Альдо, — говорит она мне, присев мне на колени. Я не останавливаю её, даже когда она берет сигарету из моего рта и делает глубокую затяжку. — Ты ведь знаешь, что у него с ним… натянутые отношения. И он всегда ценил в тебе то, что у тебя тоже никогда не было дружбы с Альдо.

— Я не связываюсь с тем дерьмом, которым он торгует, и ты знаешь об этом, Мария.

Мария тянется ближе, нежно обхватывая мою руку, и делает ещё одну затяжку, не вынимая сигарету из моих пальцев. Её губы почти касаются моих костяшек, а взгляд при этом остаётся изучающе-пронзительным.

— Через несколько дней огромный груз выходит из Туниса и делает первую остановку в Трапани, дальше - Палермо. Люди Вальдоне перехватят партию в порту Трапани. Он просит тебя посодействовать и пропустить груз через юг, и всего на пару дней придержать его у себя. Альдо этого не сделает для него.

— Он говорил с ним? — серьезным тоном спрашиваю я Марию.

Она медленно прижимается ко мне, её тело плотно соприкасается с моим. Она глубоко вдыхает, жадно втягивая весь дым, который я выдыхаю

— Нет, — шепчет она мне голосом истинной искусительницы, — но знает, что Альдо заинтересован в том, чтобы груз прошел. Ему неплохо платят за транзит.

— Я не могу! — выкрикиваю я, крепко сжав ее шею в своей руке.

— Деньги не проблема, — продолжает Мария, обвивая мою руку своими тонкими пальцами. — Вальдоне заплатит тебе вдвое больше, чем обещали Альдо!

— Дело не в деньгах, моя Луиза будет у него…

— Соглашайся… Сальваторе, — говорит она настолько приторным голосом, что у меня сводит челюсти. — Нельзя откидывать руку того, кто предлагает тебе дружбу.

— А он хорошо тебя обучил, но… — я провожу кончиком носа по её шее и… я ничего к ней не чувствую. Ничего кроме, сожаления. Вальдоне не пожалеет её, когда она вернётся к нему с моим отказом. — Нет. Мой ответ - нет!

Я медленно разжимаю пальцы, сжавшие её шею, и молча указываю на дверь.

— Это ты идиот, Сальваторе! — яростно бросает мне Мария. — Вальдоне запомнит твой отказ!

Она делает шаг назад, тяжело дыша, а я добавляю, склонив голову набок:

— Хочешь совет? Беги от Вальдоне, пока не поздно.

— Засунь свои советы себе в зад! — кричит она, поднимая руку и демонстративно показывая мне средний палец.

Потом резко разворачивается и хлопает дверью с такой силой, что стены кабинета звенят от резонанса.

Стервочка. Терпеть не могу таких женщин!

Встаю из кресла и наполняю бокал виски. Делаю жадный глоток и морщу кончик носа. Мерзость! Тёплый настолько, что кончик языка обжигает.

Вот так и бывает в моём мире: баланс всегда сохраняется. Избавляешься от одного врага - тут же появляется новый. Иного пути просто не существует.

Я ставлю бокал на стол и уверенной походкой выхожу из кабинета. Едва переступив порог, сразу же врезаюсь в хрупкое, немного напуганное существо в атласном красном платье.

И какого хрена она ходит по дому без сопровождения? Чертовы идиоты!

— Ты совершенно не заботишься о своей попке, ангелочек! — шиплю я ей на ухо, резко шлепнув по ее аппетитной заднице. — Что я сказал тебе по поводу побега?

Она резко оборачивается, вздрагивая и едва не подпрыгивая от неожиданности.

— Я… я не… — начинает лепетать она, запинаясь.

— Снова проблемы с дыханием? — перебиваю я, прищурившись.

Ангелия молча мотает головой, но я замечаю, как на её щеках проступили красные прожилки - либо она только что плакала, либо её вырвало. А может, и то и другое сразу.

— Не подходи! — наконец-то она выдавливает из себя, когда я прижимаю ее всем своим телом к холодной стене. — Не смей прикасаться ко мне!

Мария. Ангелия. Две абсолютно прекрасные женщины. Но такие разные. Ангелия это совсем другое. Это абсолютно другое послевкусие. Один её аромат горло обжигает. И сразу возникает жажда, ненасытная. Такая, что я готов отдать не сотни, а тысячи лишь бы ещё раз ощутить её не с чем не сравнимый букет на вкус.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Она не мечтает, чтобы я её трахнул. Не пытается соблазнять, но я безумно хочу сделать с ней самые развратные вещи, глядя в эти ангельские глазки. Хочу наслаждаться ее румянцем, хочу слизывать слезы с ее щек, когда она будет плакать от наслаждения в моих объятиях.

Мать его… да я помешан.

Я помешан на ней, еще с того момента, как начал читать строки из той книги. Все то время я не мог избавиться от мысли, что после каждого написанного слова Ангелия Вереск покрывалась румянцем. Таким сильным, что даже страницы с печатным текстом отливали алым цветом. И все о чем я мечтал все эти дни, планируя ее похищение - увидеть ее румянец вживую. Я мечтал довести её до предела, а потом испить этот живительный эликсир с ее губ.

Я не мог избавиться от мысли, которая не покидала меня ни днём, ни ночью, цепко держась в голове.

Что же станет с этим хрупким ангелочком, когда я покажу ей, что делаю с такими прекрасными созданиями мужчины из мафии?

Она прекрасна в страхе, обворожительна в отчаяние, сногсшибательна в оргазме, но нет ничего прекрасней, чем видеть стыд на ее лице. Пару часов назад я наблюдал за тем, как ее сексуальная задница залилась краской от того, что я с ней сделал. И я не видел ничего красивее в своей жизни.

— Нет! Нет! — визжи она, когда я закидаю ее себе на плечо.

— Знаешь, что я сделаю? — спрашиваю я её, снова шлепнув ее по попке. Она молчит, а я с радостью продолжу. — Я буду шлепать тебя по твоей аппетитной заднице до того, пока ты не охрипнет от своих криков, а моя ладонь не станет алой. А потом я проявляю к тебе сострадание и позволю тебе кончить, жадно вылизав каждый миллиметр твоей наивкуснейшей киски.

Кажется, у моего ангелочка снова случился приступ, ведь я больше не слышу ее вздохов.

Я выхожу с ней в сад и ставлю ее на ноги. Ангелия бледна, как никогда ранее. В теплом свете фонаря этот оттенок кожи отлично сочетается с ее угольными волосами.

— Но сначала… — я делаю паузу и с особым наслаждением наблюдаю, как она жадно сглатывает, не сводя своих больших глаз с моего лица. — Ты потанцуешь со мной.

Апельсиновый сад - моё самое любимое место в этом доме. Именно отсюда всё и началось. Мой прадед всего лишь хотел уберечь свои апельсиновые рощи от постоянных набегов мародеров. Он и представить не мог, к чему в итоге это приведет. Ему показалось, что заниматься торговлей оружием куда увлекательнее, чем апельсинами. Своими действиями он, сам того не зная, обрёк всех своих потомков на вечное несчастье…

В этом месте тоже слышно музыку, но нет посторонних взглядов и злых языков. И я хочу потанцевать с ней! Лучше места и не найти. И пусть музыка, звучащая на фоне раздражает меня, и я бы предпочел танцевать с ней в идеальной тишине, но тогда бы я выглядел полным идиотом в ее глазах.

Черт… Теперь мне стало важно как я выгляжу в ее глазах. Чёрт! Чёрт! Чёрт!

— Это был не вопрос?

— Нет.

— Ты чокнутый! — выкрикивает она, и я замечаю застывшие слезы в уголках ее глаз. — Я не буду с тобой танцевать!

— Это был не вопрос, ангелочек. Это был не вопрос...

Я кладу руку ей на талию и притягиваю ближе. Она вздрагивает от неожиданности и тихо вскрикивает, а у меня сразу же становится тесно в брюках. Я словно озабоченный подросток рядом с ней!

— Никогда раньше не танцевал, — признаюсь я, начав немного неуклюже переступать с ноги на ногу.

— Не верю, — фыркает она, демонстративно отворачивая свое лицо от моего. — И не нужно говорить мне интересные факты о себе. Я не хочу их знать!

— Но ты сочла их интересными!

Ангелия закатывает глаза и я готов нагнуть ее прямо здесь - на вот этой каменной дорожке, чтобы отшлепать за этот неприличный жест. Но для начала мы потанцуем…

— Шлюхам не нужны танцы, чтобы они раздвинули ноги, — продолжаю я, крепко взяв её за подбородок и поворачивая лицо к себе. — Танцы нужны таким ангелочкам, как ты.

— Я не поддамся, — ухмыляется она мне в ответ. — Можешь не стараться! Ты отвратителен мне настолько, что меня тошнит только от твоего запаха.

— От Тома Форда.

— Что?

— Это мой любимый аромат Tom Ford Fucking Fabulous. Тебя тошнит от него.

— И как я сразу не догадалась? Это же так идеально подходит к твоему нарциссическому психотипу - “Чертовски потрясающе”…

— Увлекаешься психологией?

— Все писатели этим увлекаются. А ты решил узнать меня получше?

— А почему бы и нет? Ты уже столько раз кончала в моих руках, что…

Её щеки мгновенно заливаются румянцем, и я прижимаю её к себе ещё сильнее, продолжая медленно вести это хрупкое тельце в этом неловком танце.

— Думаешь, что пришло время? — решается она продолжить наш диалог.

— Думаю, что да!

— Ты больной на всю голову…

Громкие голоса доносящиеся со стороны дома, заставляют нас отпрыгнуть друг от друга.

— Кровь! Кровь! Кровь! Мы хотим увидеть кровь на простыне!

— Либо перережь ей глотку, Альдо!

От услышанных слов моё сердце начинает бешено колотиться, а грудь ходить ходуном. Я вижу Луизу, которую Альдо несет на своем плече в дом. Лица этого ублюдка не видно из-за многочисленных слоёв фатина.

— Он может с ней это сделать? — дрожащим голосом спрашивает Ангелия, крепко обхватив себя руками. Кажется, ее трясет... — Ответь!

— Да, — едва слышно выдыхаю я. — Если она окажется не девственницей.

АНГЕЛ

— Нет! Нет! — раздаются громкие, истерзанные крики с второго этажа дома.

Я сжимаюсь от ее пронзительного крика и боли, не сводя глаз с лица Сальваторе, который медленно выпускает серый дым из своего рта, так крепко сжимая губами сигарету, что его губы синеют.

— Нет! Не трогай меня! Прошу, прекрати! — голос Луизы дрожит и рвётся наружу уже несколько мучительных минут, хотя мне кажется, что это длится целую вечность.

В густой темноте сада вдруг появляется мужская фигура. Его шаги уверенные и решительные, он быстро приближается к нам.

— Ублюдок! — раздаётся резкий, полный гнева голос незнакомца. В следующий момент Сальваторе уворачивается, едва избегая кулака, летящего прямо ему в лицо. — Я никогда тебе этого не прощу! — с болью и яростью в голосе кричит мужчина.

Теперь я могу рассмотреть его лучше. Он очень похож на Сальваторе. Только вот чуть ниже ростом, возможно моложе, но на его лице тот же свирепый оскал. И глаза оба ядовито зеленые.

— Наша мать в гробу переворачивается из-за тебя! — с отчаянием и ненавистью выпаливает он.

Мать… Значит, это его брат.

— Заткнись, Микеле! — рявкает Сальваторе в ответ. — Я сделал это для нашей семьи!

— Семьи? Ты это сделал только ради себя! Лишь бы удержать эту шлюху рядом с собой!

Не проходит и мгновения, как кулак снова с силой летит в лицо Сальваторе - но на этот раз он почему-то не пытается увернуться. Я невольно вскрикиваю от неожиданности, а затем замечаю тонкую струйку крови, медленно стекающую с рассечённой брови по его щеке.

Но жалости к нему я не чувствую - ни капли. Потому что в ту же секунду снова раздаётся пронзительный, отчаянный крик той самой девушки, и он пронзает меня иглами до самой глубины души.

— Нет! Нет… Хватит!

Я смотрю на Сальваторе, не в силах отвести взгляд, с мольбой в глазах - умоляю его без слов, чтобы он остановил всё это безумие. Она слишком молода, слишком хрупка для такого кошмара. Он обошёлся с ней куда жестче, чем со мной. Это уже не просто жестокость - это извращённая жестокость, граничащая с безумием.

— Не смотри на меня так! — вдруг взрывается он, его голос срывается на крик. Он резко поднимает руку и угрожающе тычет в меня пальцем. — Опусти глаза! Не смотри на меня!

Но как бы я сильно не дрожала от такого тона его голоса, я глаза не опускаю.

— Опусти глаза, Ангелия, — повторяет он уже тише, но с такой злобой, что по спине пробегает холод. В эту секунду его голос похож на яд, шипящий и опасный.

В этот момент из темноты раздаётся топот - быстрые, тяжёлые шаги по каменной дорожке.

— Босс! — слышится запыхавшийся голос. Из тени выныривает один из его людей, лицо взволнованное, глаза бегают. — Ах, вот ты где, стерва! Она… она сбежала!

Мужчины, собравшиеся вокруг нас, переводят взгляды с него на меня, а затем снова на Сальваторе. В их глазах - замешательство. Они явно впервые видят своего босса в таком виде. С разбитым лицом, с кровью, стекающей по щеке, и с яростью, которую он больше не может скрыть. Его привычная маска хладнокровия треснула, и теперь перед ними стоит не всесильный лидер синдиката, а человек, которому разбили морду - и который не смог этого предотвратить.

— Отведите её в комнату! — стиснув зубы, приказывает Сальваторе. — Быстро!

— Да, босс, — отзывается кто-то из его людей.

— Малыш! — резко выкрикивает Сальваторе, и из жасминовых кустов появляется хищная морда! — От него намного больше толку, чем от вас, бездельников!

Меня грубо подхватывают под руки и тащат прочь из сада, не давая ни секунды на сопротивление. Каменные плиты под ногами холодны, и каждый шаг отдаётся в теле глухой болью. Ночной воздух напоён ароматом жасмина, но он не приносит облегчения - наоборот, кажется удушающим.

Чем ближе мы подходим к той комнате, где Сальваторе держит меня, тем отчётливее становятся звуки, доносящиеся изнутри. Женские стоны - истомные, надломленные, полные боли и унижения - режут мне слух.

Только женщина может по-настоящему понять, что чувствует сейчас Луиза. В этот момент она для меня не сестра моего мучителя, не часть его мира. Сейчас она - просто женщина, чьей уязвимостью и слабостью воспользовались. Женщина, которую сломали.

И вдруг - тишина. Крики обрываются, как будто кто-то резко выключил звук. Мое сердце замирает.

Дверь, всего в нескольких метрах от меня, с грохотом распахивается, ударяясь о стену. Оттуда вырывается тусклый свет, и в нём на мгновение замирает чья-то тень. Я замираю, не в силах дышать, чувствуя, как по спине пробегает ледяной холод.

Из распахнутой двери появляется Луиза. Её лицо бледное, глаза полны ужаса, а лиф платья пропитан кровью, тёмные пятна расползаются по ткани, как зловещие цветы. Она мчится по коридору, почти теряя равновесие, волосы растрёпаны, дыхание сбито.

Она проносится мимо меня и я слышу звон - металлический, резкий. Из её дрожащей руки выскальзывает нож - тот самый, который она прятала в туалете. Он падает на пол с глухим лязгом, и я успеваю заметить, что его лезвие покрыто свежей кровью.

Спустя всего пару секунд из комнаты вылетает Альдо. Он держится за руку, из-под пальцев сочится алая кровь, стекая по запястью и капая на пол. Его лицо искажено яростью, а тонкие губы скривлены в злобной гримасе.

— Сука, — шипит он, сжимая зубы, и уверенно идёт вперёд, не сводя взгляда с убегающей Луизы. Он решительно идёт за своей… женой.

Не раздумывая ни секунды, я выкручиваюсь из мужских рук и делаю шаг вперёд, вставая у него на пути. Собрав всю свою злость и страх в кулак, я с силой толкаю его в грудь. Он отшатывается, теряя равновесие, и я вижу, как в его глазах вспыхивает огонь ярости. Но мне всё равно. Я дала Луизе хотя бы несколько драгоценных секунд.

— Зря ты это сделала, ангелочек, — цедит мне Альдо сквозь зубы. — Ох, как зря!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

КОРОЛЬ

“Так будет лучше, чёрт возьми, именно так. Я всё сделал правильно, я поступаю правильно”, — повторяю эти слова словно мантру, сдерживая себя, чтобы не сорваться и не перерезать горло этому мерзавцу.

Мой взгляд не отрывается от Микеле, и он отвечает мне тем же. Мы мочла смотрит друг на друга, слушая пронзительные крики моей сестры и оба вздрагивает, когда ее голос затихает.

— Луиза! — вскрикиваю я, когда замечаю свою сестру на пороге дома. Её платье, испачканное кровью, заставляет моё сердце биться чаще, но она выглядит слишком энергично, чтобы это была её кровь. Я краем глаза замечаю, как на лице Микеле расползается довольная улыбка.

Луиза мчится в сад, пронзая воздух своей стремительной фигурой, и я настолько ошарашен происходящим, что не успеваю схватить её за руку. Её нежный цветочный аромат ударяет мне в нос и разливается теплом по всему телу.

Перед глазами возникает образ - я вспоминаю тот день, когда впервые увидел её. Она казалась такой крошечной, что я даже боялся взять её на руки...

— Набери меня! — неожиданно выкрикивает Микеле.

Луиза замирает на месте, оборачивается и, не раздумывая, посылает ему воздушный поцелуй. В этот момент я замечаю, как из выхода из сада выезжает черная машина, ожидающая мою сестру.

— Кто это? — выкрикиваю я, резко рванув в сторону машины, но Микеле быстро хватает меня за рукав пиджака, не позволяя сделать ни шагу.

Из автомобиля выходит молодой парень, чуть старше Луизы, и она, не раздумывая, бросается ему на шею, крепко обнимая его. Ярость закипает в моих венах, когда детали всего это пазла начинают складываться в единую картинку в моей голове.

— Это ты! — шиплю я, вырывая руку с такой силой, что ткань моего пиджака трещит. — Ты помог ему заехать на территорию дома!

— Заткнись, Сальваторе! — отвечает мне Микеле, продолжая выпускать клубы дыма из своего рта, с довольной ухмылкой наблюдая за чёрной машиной. — Он мне нравится.

— Кто это? Отвечай! — требую я, не в силах сдержать гнев.

— Помнишь, ты попросил Фабьена представить Луизе какую-нибудь невзрачную тень?

— Нет… — вырывается из меня с горечью, когда я понимаю, что сам допустил ошибку.

— Да!

— Она принцесса синдиката, ты идиот! — рычу я, указывая пальцем в сторону, где мерцает слабый свет от фар этого проклятого мустанга.И две фигуры, крепко обнявшиеся друг с другом. — А он, черт возьми, всего лишь одна из шавок Фабьена!

— Он мне нравится, и я дал ему своё благословение, — снова повторяет Микеле.

— Ты?

— Да, я дал ему своё благословение! Он связался со мной несколько дней назад и попросил лишь помочь ему въехать на территорию дома.

Внутри меня всё кипит, и я не могу понять, как Микеле мог так легко мог пойти против меня и отдать свою поддержку этому типу.

Я снова поворачиваю взгляд к машине и к этому мистеру, который так нравится Микеле. Он уверенно проводит лезвием боевого ножа по корсетной шнуровке на спине Луизы, разрывая её, и пышное платье срывается с хрупких плеч, падая к её стройным ногам. Она остаётся лишь в нижнем белье. Он накидывает на её плечи свой чёрный пиджак и быстро помогает Луизе сесть в машину.

— Отправишь за ними своих людей - и я выступлю против тебя, — шипит мне на ухо Микеле.

— Чёрт побери! Чёрт! — выкрикиваю я, сжав свою голову руками. — Как ты мог не сказать мне?

— А как ты мог так поступить с ней? — отвечает он.

Я рычу, глядя вслед машине, которая без преград покидает территорию дома и увозит мою сестру.

— Люди Альдо сейчас бросятся за ней. Она уже его жена! — выкрикиваю я, ощущая, как Микеле кладёт свою руку мне на плечо и одобрительно хлопает по нему.

— Ты знаешь, что нам нужно сделать. Мы должны были это сделать ещё девятнадцать лет назад.

— Разве не ты хотел мира?

— Перехотел, — уверенно отвечает он мне.

Микеле вынимает два пистолета из-под своего пиджака и, не спеша, вставляет в них патроны. Вишневый огонёк сигареты разгорается ещё сильнее, когда он делает затяжку, крепко зажав сигарету между своими губами.

— Ну что? По старой традиции? — спрашивает он, протягивая мне кулак. Я, обессиленно, поднимаю свой. — Один, два, три!

Я показываю камень, а он - ножницы.

— Чёрт… — раздражённо протягивает Микеле, глядя на наши руки, где мой камень сокрушил его ножницы. — Альдо твой. Обещаешь, что я услышу, как он орёт?

Я молча киваю, взглядом давая понять ему, что он услышит всё.

В этот момент к нам подбегает один из моих людей, запыхавшийся, с тревогой в голосе:

— Босс… Там машина. Чёрный мустанг. Похоже, в нём ваша сестра, Луиза.

Я резко оборачиваюсь, и недовольно закатываю глаза. Мой отец распустил этих идиотов дальше некуда…

— Выпустите их, — холодно приказываю я. — Но сразу после этого перекройте все выезды с нашей территории. Ни одна крыса не должна ускользнуть.

— Но, босс… Там же…

— Людей Альдо не выпускать. Ни одного. Они сгниют здесь.

— Понял… Но что дальше?

Я поворачиваюсь к нему, чувствую как мой зеленый глаз начинает болезненно пылать, словно его опустили в раскаленные угли.

— Предупреди всех. Мы закрываем периметр. Пусть готовятся. Мы устроим им настоящий адовый котёл, из которого никто не выберется.

Едва я успеваю произнести приказ, как в воздухе раздаются три резких выстрела с верхнего этажа. Вслед за ними - пронзительный женский крик. Ангелия!

Сердце замирает, когда раздается ещё один выстрел, смешанный с её отчаянным воплем и тихим скулением моего Малыша. Забвение охватывает меня - все мысли исчезают, и я бегу в дом.

Не замечая, как Микеле безжалостно расправляется с людьми Альдо, я взбегаю по лестнице на второй этаж. Там, среди разбросанных тел тех, кому я доверил Ангелии, лежал мой Малыш - безжизненный и неподвижный.

Руки не слушаются, бешено дрожат, когда я опускаюсь на колени перед ним. Из груди вырывается дикий, звериный вопль - не крик, не стон, а первобытный рев боли. Он был не просто красивой, экзотической игрушкой - он был моим единственным по-настоящему верным другом в этом гнилом, лживом мире.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я стремительно наклоняюсь и целую его окровавленную голову, прямо рядом с дырой от огнестрельного ранения.

— Dormi bene, Bambino, — шепчу я ему.

(Спи спокойно, Малыш)

Сердце колотится безумно, руки дрожат, но я судорожно открываю каждую дверь. Мчусь из комнаты в комнату, охваченный отчаянием и страхом, жажда найти её. Но везде - пустота. Ни Ангелии, ни этого подонка Альдо нет ни следа.

Вокруг раздаётся непрерывная череда выстрелов. Некоторые из моих людей поднимаются ко мне на второй этаж.

— Ищите его! Перекрыть все выезды, немедленно! Ни одна машина не должна покинуть дом! Ищите его, мать вашу! У него она! — ору я, срывая голос, почти захлёбываясь паникой.

“Чёрт! Чёрт! Чёрт!” — мысленно повторяю я, до боли сжав кулаки.

Я кричу, приказываю, мечусь, но где-то внутри уже знаю - её здесь больше нет. Он увёз её.

АНГЕЛ

В ушах звенит, а в голове пульсирует, как будто мир вокруг меня сходит с ума. Левый висок невыносимо ломит, словно раскалывается на части. Я пытаюсь пошевелить хоть пальцем, но моё тело словно заковано в железные оковы - крепко и натянуто. Руки онемели, ноги тоже. Чувствую, как по спине разливается жар и болезненную тяжесть. Кожа горит, как будто её обожгли.

Я медленно верчу головой из стороны в сторону, пытаясь вернуть ясность сознания, но оно ускользает от меня. Вдруг меня обливают ледяной водой, но я не реагирую, я ничего не чувствую, словно мое тело покрыло металлической броней, которая глушит все ощущения и эмоции. Я словно застываю между двумя мирами, потерянный и бессильный.

Приоткрываю глаза и с ужасом понимаю, что всё это время я не лежала - меня приковали к кованой решётке, и я вешу, скованная в положении стоя. Полностью обнаженная. Голова тяжело падает вниз, и в тишине слышатся размеренные, приближающиеся шаги. Внезапно рука в кожаной перчатке сжимает моё лицо, заставляя поднять взгляд и встретиться с тем, кто причинил мне это.

— Я же говорил, что ты зря встала на моём пути, позволив этой суке ускользнуть от меня, — холодно произносит… Альдо. — Теперь ты будешь платить по долгам Сальваторе. Ты займешь место Луизы в моей праве Вендетты.

Он поднимает мою голову, крепко сжимая волосы на затылке, и с силой засовывает два пальца мне в рот. Я бы укусила его, если бы у меня были силы, но я лишь безмолвно страдаю. С ухмылкой на губах он безжалостно насилует мои рот своими пальцами, имитируя жесткое проникновение.

— Я непременно убью тебя, — произносит он с холодной уверенностью, — но только после того, как получу от твоего тела всё, что смогу с него взять.

Он давит на корень моего языка, лишая меня воздуха, и я закашливаюсь. Я начинаю дергаться. Обессиленно сопротивляюсь, пытаясь вырваться из тисков безысходности. Тело дрожит в беспомощной борьбе, но но тут же резкий удар приходится мне в висковую часть головы. Тёплая капля крови медленно скатывается по моему лицу. В ушах гудит оглушающий звон, но я все равно слышу его мерзкий, холодный голос:

— Я хотел убить Луизу прямо на брачном ложе, — произносит он с ледяной жестокостью, — но я вовремя понял, что ты оказалась для Сальваторе дороже родной сестры. И вот, как приятный подарок судьбы, ты сама угодила в мою ловушку.

Я слышу, как щёлкают замки, и вскоре мои ноги освобождаются, затем - и руки. Он бросает моё измождённое тело на холодный пол. Моя кожа на лице горит от удара. И именно в этот момент я замечаю несколько пар грубых ботинок, стоящих перед моим лицом. Здесь есть кто-то еще.

— Он называл тебя ангелочком, — слышу я его холодный голос, — но что за ангелочек без крыльев?

Щелчок зажигалки рвёт тишину, и в нос ударяет резкий запах табачного дыма. Мужские руки сдавливают меня, прижимая к холодному полу, а по спине разливается адская, жгучая боль. Голос и сила покидают меня - я не могу кричать, лишь слёзы, горячие и горькие, стремительно стекают по лицу.

— Нет… — шепчу я, — нет…

Он берёт тлеющую сигарету и медленно водит ей замысловатые линии на моей коже, выжигая её сантиметр за сантиметром, оставляя ожоги, которые горят не только на теле, но и в душе. Он рисует мне ангельские крылья на спине…

— Нет…

Я корчусь от невыносимой боли, пытаюсь вырваться, но мужские руки вдавливают меня в пол с такой силой, что кажется - сейчас переломают каждую мою кость. Безысходность и боль сливаются в одно, когда запах моей горелой кожи бьет мне в нос.

С каждой секундой мне кажется, что я вот-вот потеряю сознание, но мне не позволяют этого сделать, снова обдавая ледяной водой. И Альдо продолжает вырисовывать свой изощрённый рисунок на моём теле.

Ощущаю, как по моей спине медленно стекает горячий пепел, смешиваясь с кровью и водой. В тот момент, когда становится очевидно, что мои силы иссякли, мои руки наконец отпускают меня. Я больше физически не могу сопротивляться. У меня больше не осталось сил, лишь невыносимая боль, пронизывающая всё тело.

И я даже не обращаю никакого внимания на то, когда слышу лязганье пряжки ремня и лишь зажмуриваюсь, когда эта сволочь грубо входит в меня. Он делает несколько жестких движений своими бедрами. Он даже не трахает меня - он издевается, демонстрируя своё полное право на мое тело.

— Вот теперь ты настоящий ангел - падший и разрушенный. Ангел, который так стремился к спасению, но не получил его, — чувствую я его мерзкое дыхание на своем лице, и он снова делает грубый толчок внутри меня, крепко схватив меня за волосы. — Сальваторе ведь именно о таком ангеле мечтал, да?

Я не отвечаю и снова чувствую боль острую внизу живота, от его резкого движения внутри меня.

— Пусть скажет мне спасибо, ведь ему не хватило сил сделать это с тобой.

И я наконец-то ощущаю, что эта тварь выходит из меня. Он отпускает мои волосы, и моя щека ударяется о холодный пол. Я слышу отдаляющиеся шаги. Все покидают комнату, а я сворачиваюсь в клубок, крепко обхватив свое тело руками. И да… я действительно похожа на ангела. Только на того ангела, который потерял свои крылья. На того, кому их безжалостно отрезали, оставив шрамы на спине.

Я тихо стону от боли, не понимая, за что меня так щедро наказали… Где я провинилась…

“Боль сладка лишь тогда, когда её дарят руки, от прикосновения которых по коже пробегает трепетная дрожь. Когда в каждом касании пылает страсть, тогда даже раны превращаются в источник наслаждения...”

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

КОРОЛЬ

Мы истребили всех тварей клана Романо - тех, кто находился в нашем доме, и тех, кто прятался в его родовом особняке. От пригорода Сиракузы до Палермо чуть больше двух часов быстрым ходом. И теперь подошва моих туфель прилипает к полу дома Романо, залитому кровью.

Моя белая, праздничная рубашка пропитана кровью, и я недовольно морщусь, когда она начинает засыхать на мне, стягивая кожу вместе с тканью. Пора снова достать свою любимую черную толстовку - я не надевал её больше пяти лет…

Я выстроил своих людей прямо в холле дома Романо, но не для того, чтобы выразить благодарность, нет! Я выстроил в линию двадцать шесть человек, предварительно заставив их сдать оружие, чтобы показать им, как следует выполнять свою работу.

— Вот к чему привела ваша безответственность! — кричу я, пристально оглядывая каждого. — Что это, черт возьми, такое? Отдохнули на свадьбе?

Они молчат, а я не даю им передышки:

— Либо вы точно выполняете мои приказы, либо прямиком в ад!

“Один, два, три”, — мысленно считаю я и выпускаю пулю четвертому идиоту в лоб.

Гул выстрела эхом разносится по пустому дому и я продолжаю.

“Один, два, три”, — считаю про себя и пуля пробивает голову четвёртого. За моей спиной слышится облегчённый вздох.

Я резко разворачиваюсь и стреляю в голову тому недоумку, кто нарушил чёткую комбинацию цифр в моей голове.

— Если кто-то из вас посмеет повторить подобное, я отправлю вас всех досрочно в ад! А теперь - сожгите всё к чертям!

— Нет! Отпустите меня, нет! — слышу я женские вопли, доносящиеся с улицы.

Я быстро выхожу из дома, надеясь, что никто из этих выродков не решит выстрелить мне в спину.

Король, не заслуживающий уважения, не может зваться королём. В нашем мире уважают лишь тех, чьё присутствие внушает страх и заставляет дрожать…

Замечаю, как мои люди тащат Розалину к дому, её лицо залито слезами, а глаза полны страха.

— Заткнись, старая сука! — выкрикивает Микеле, грубо усаживая Розалину на стул прямо напротив центрального входа в её дом и быстро привязывая её тело к спинке верёвкой. — Где твой ублюдок?

— Я понятия не имею… — еле слышно произносит она, трясущимися губами.

Этот ублюдок словно сквозь землю провалился и мне бы было абсолютно плевать, если бы он не украл у меня то, что принадлежало мне!

— Куда сбежал твой сынок? — спрашиваю я, присев напротив её заплаканного лица и аккуратно отводя влажные пшеничные пряди с глаз.

— Не знаю, — тихо отвечает Розалина, качая головой. — Он согласился на твоё предложение, а ты, мерзкий подонок, обманул нас!

Краем глаза я замечаю, как мои люди поджигают дом - языки пламени быстро разгораются, охватывая всё вокруг. Потрескивание и едкий дым одновременно улавливаем мы с Розалиной, но она не видит огня, ведь сидит спиной к дому.

— Дом… нет! — кричит Розалина, почувствовав запах гари. — Сволочи! Вы, Монтальто, всегда были сволочами! Ты убил моего старшего сына!

Видеть родовое гнездо Романо охваченное пламенем - как бальзам на мою душу…

— Клан Романо тебе отомстит, — шипит она мне в лицо. — Романо не прощают и нападают тогда, когда этого совершенно не ждут.

Красивые слова…

— Закрой ей рот, Микеле! Меня уже тошнит от ее голоса, — обессиленно выдыхаю я.

Я не успеваю среагировать, как Микеле выпускает пулю этой даме в лоб. Чёрт. Я всегда испытывал некое сострадание к женщинам, но Микеле никогда не разделял своих жертв по половому признаку.

— Микеле! — рычу я. — Чёрт возьми, она могла бы рассказать нам что-то важное!

— Ты ведь сам сказал закрыть ей рот!

— Тряпочкой. Тряпочкой, Микеле… Stupido!

(Идиот!)

— Ну чем не отличный подарок для Альдо, м? — с ухмылкой спрашивает меня Микеле, не отводя глаз от пылающего дома, где огонь танцует в ночи, отражаясь в его горящих зрачках.

Я пристально смотрю на охваченное пламенем здание - пламя безжалостно пожирает стены, выбрасывая клубы черного дыма в небо. И мне делается по-настоящему страшно - я не имею ни малейшего понятия, где искать теперь искать моего ангелочка.

Охотиться на зверя - задача не из легких. Обычно все жертвы ведут себя предсказуемо, повторяя одни и те же шаги. Но сейчас начинается совсем другая игра. Если зверь всегда съедает свою добычу, какой бы изматывающей не была погоня, то здесь даже невозможно предположить, кто выйдет победителем.

— Пора возвращаться в Штаты, — выдыхаю я, не отводя взгляда от огня, который медленно поглощает родовое гнездо Романо. — Он не дурак, чтобы держать её здесь. Он знает, что Сицилия кишит моими крысами.

В надежде, что моя интуиция меня не подведёт, я вместе с частью своих людей быстро покидаю Сицилию. Ведь я чувствую, что моего ангелочка здесь нет.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

АНГЕЛ

“Меня отчаянно пытаются сломать и я не сопротивляюсь, разлетаясь на острые, кровоточащие осколки. И эти осколки - моя боль. Мои рёбра - это треснувшие прутья клетки. Мой живот - незаживающая рана, в которую безжалостно запускают грязные руки, чтобы выскрести из меня всё, оставя лишь рваную, истерзанную плоть.

Когда-то, в той, прошлой жизни, я наивно полагала, что ко всему можно привыкнуть. Но нет - ты не привыкаешь. Ты просто умираешь изнутри, перестаешь быть человеком, превращаясь в пустую оболочку, наполненную лишь болью и отчаянием…”

В этом сыром, темном помещении нет часов, но моё тело начинает дрожать каждый раз за минуту до того, как дверь открывается и он входит в комнату. Он приходит в одно и тоже время. Ни на секунду не задерживается.

От него исходит резкий запах крепкого алкоголя, который перебивает сладковатый, приторный аромат парфюма, словно он пытается им скрыть свою истинную сущность. Этот густой и навязчивый аромат, напоминает смесь цветочных нот с легким оттенком гниющих фруктов. Этот аромат удушает так сильно, что моя голова кружится от нехватки кислорода.

Я слышу его шаги. От двери до дальнего угла комнаты, того самого угла, где я прячусь от него - всего десять шагов. И каждый удар его каблуков о бетонный пол заставляет меня вздрагивать. Ему требуется всего пятнадцать секунд, чтобы дойти до меня, и всё это время я, с крепко закрытыми глазами, тихо шепчу себе под нос:

— Пожалуйста, пусть это будет всего лишь дурной сон. Сейчас я проснусь, и всё это окажется лишь моим очередным кошмаром.

В детстве эти слова помогали мне справиться с ночными страхами, но сейчас… нет. Это - моя реальность, от которой нет спасения…

Я больше не кричу - голос сорван, горло в кровавых рубцах.

Но ему так нравится слышать мой голос. Он бьёт меня по лицу, не останавливаясь, до того момента, пока я не начинаю истошно стонать… от боли. И затем я вновь ощущаю тяжесть его потного тела на своей спине, и такое горячее, навязчивое дыхание на своем затылке. Он использует мое тело так, как ему угодно, безжалостно и безразлично. Он насилует меня столько сколько ему хочется. Иногда это происходит быстро,но слишком жестко и в такие моменты я чувствую странную благодарность, словно короткая агония - это меньшая из двух бед. Но чаще всего он делает это мучительно долго, где каждая секунда тянется, как вечность, превращая мою реальность в ад.

Альдо обожает мои крики, иногда мне кажется, что он питается ими. Когда эмоций становится мало, он просто нажимает указательным пальцем на один из моих еще не до конца заживших шрамов на спине, и как бы я не старалась, мне никогда не удается подавить вскрик, которому всегда удаётся прорваться сквозь боль и страх, так сильно сжимающим мое горло.

Раньше одно это мерзкое слово “насилие” вызывало в моём теле болезненный озноб - ведь нет ничего страшнее, чем использовать чужую беззащитность ради собственных тошнотворных желаний. Теперь же я словно окаменела, не ощущая ничего. Я даже перестала сопротивляться. Ведь это так наивно - пытаться бороться с хищником, который загнал свою жертву в угол и обнажил клыки прямо перед её лицом…

Я не понимаю, почему он еще не убил меня. Почему тянет время. Меня всё равно никто не станет искать, а если родители и начнут поиски, они никогда не найдут меня. А Сальваторе… я уверена, что он уже выбросил мою книгу в мусорное ведро и на очередном аукцоне приобрёл для себя новую игрушку - кого-то более интересного, чем я. Может быть, поэтессу или танцовщицу.

Иногда мне кажется, что я не выдержу. Моё сердце вот-вот разорвётся именно в тот момент, когда я ощущаю, как он оскверняет моё тело.

— Пленниц не трахают, — с трудом шепчу я, вновь и вновь напоминая ему об этом, когда он наконец отпускает меня из своих грязных рук.

— Я взял тебя по праву Вендетты, — отвечает Альдо, оставляя нежный поцелуй на моей спине. И то место, где его губы касаются моей кожи, горит сильнее, чем ожоги, оставленные на моей коже его сигаретой. — Ты не просто пленница, ты моя кровная месть. И я обязательно омою своё право твоей кровью - но позже, когда насытюсь тобой до конца.

Если бы я могла повернуть время вспять, я бы сожгла все рукописи той злополучной книги, что навсегда связала меня с этим миром - жестоким, тёмным и безжалостным. Я бы стерла каждую строчку, каждое слово! Но время не отмотать назад и все, что мне остается - найти силы выжить среди пепла и мрака, который оставила после себя эта проклятая история.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

КОРОЛЬ

Я валюсь с ног, потеряв счёт времени, не зная, какой сегодня день. Мой путь проходит по длинному коридору дома, и я подхожу к двери, что ведёт в зеркальную комнату. Боясь открыть её, я всё же делаю это, жаждя лишь одного - вновь ощутить её запах, ещё раз вкусить это красное яблоко.

Но его нет. Оно исчезло вместе с ней, и это - самое жестокое наказание, которое могли мне назначить. Я не боюсь адского пламени, не страшусь божественного суда и последствий своих деяний. Да, я верю в ад и достаточно набожен, как любой плохой человек, но наказаний не боюсь - я готов к ним. Мой единственный страх - что этот нежный, прекрасный ангел пострадает из-за меня. Это слишкое жестокое наказание даже для такого грешника, как я.

Я опускаю лоб на холодную дверь и тихо, едва слышно, шепчу себе под нос:

— Madonna Vergine, rallegrati, Maria piena di grazia, proteggila, abbandonami e proteggila.

(Дева Мария, радуйся, Мария благодатная, защити ее, оставь меня и защити ее.)

Инстинктивно кладу руку на дверную ручку и дверь распахивается перед моим лицом. Входя в зеркальную комнату, я останавливаюсь, заворожённо глядя в зеркальные отражения. Мои глаза скользят по строкам, выведенным красной помадой на зеркалах.

“Его руки - цепи, что связывают сильнее любых оков, а его взгляд - приговор, от которого нет спасения.”

“Он - загадка, которую невозможно разгадать, и проклятие, от которого нельзя избавиться.”

“Он играет со мной, как с игрушкой, и это игра на грани безумия. Если я проиграю, то окажусь в его власти навсегда, заточенной в клетке из безумных страстей и соблазнительных страхов. И я… боюсь проиграть.”

В ярости я вонзаю кулак в зеркала, на которых кровавыми буквами выгравированы ее слова. Осколки сыплются вниз и обрушиваются на меня острым ливнем. Они безжалостно режут мою кожу, оставляя следы. И надеюсь, эти метки навсегда останутся со мной.

Зеркала разлетаются вдребезги, но окружающая меня реальность остаётся неизменной. А я жажду именно обратного!

Медленно опускаясь, я ложусь спиной на осколки, ощущая, как острые края втыкаются в мою кожу. Закуриваю и наблюдаю, как серые клубы дыма медленно поднимаются вверх, растворяясь в воздухе над моей головой. Кожа спины жжет, но это ничто по сравнению с той жгучей, давящей болью, что разрывает мою грудь.

Чёрт возьми… я уже думал, что родился без сердца, но именно там, с левой стороны грудной клетки, я чувствую невыносимую боль.

Оборачиваюсь на легкий неожиданный свист, доносящийся со стороны двери.

— Ты похож на того самого сексуального неудачника из дерьмового фильма, где стоит пометка "запаситесь носовыми платочками", — доносится до меня голос Микеле. Он, как всегда, пытается дерьмово подшутить, чтобы встряхнуть меня, но на этот раз его слова не производят должного эффекта.

— Луиза вышла на связь, — говорит он, садясь рядом. Я вновь отвожу взгляд на белый потолок, продолжая считать мелкие трещины на его поверхности. — Если тебе интересно, у неё всё в порядке.

— Не говори так! — недовольно шиплю я. — Мне никогда не была безразлична ее жизнь, и ты это знаешь!

— Она уверена, что ты на неё зол… — слышу, как Микеле делает жадный глоток из горла бутылки.

— Я зол, — отвечаю я, сжимая кулаки. — И я непременно устрою ей серьёзный разговор. Позже.

— Так что мне сказать? Передать, что ты дуешься, но всё равно любишь её?

— Представь к ней наших людей.

— Луиза под хорошей защитой Фабьена!

— Я сказал представь наших лучших людей!

— Не думаю, что ей это придется по вкусу.

— А вот на это мне уже плевать!

— Скажу, что ты её простил, — подытоживает он с ухмылкой.

Я закатываю глаза, встаю с пола и, обхватив колени руками, сажусь в более удобной позе. Микеле протягивает мне бутылку с моим любимым виски, не сводя своих глаз с окровавленных костяшек моих пальцев.

— Зацепила... — тихо произносит мой брат.

— Что? — переспрашиваю, подавившись крепким алкоголем.

— Ты залил северную часть Сицилии кровью, а потом будешь утверждать, что нет?

Я молчу, не находя слов. Глупые! Слишком глупые слова он говорит!

— Она тебя зацепила, — настойчиво продолжает он, — но чем именно?

Сам не знаю, но в ней есть что-то, что заставляет забыть обо всём, даже когда хочется сбежать. Это что-то цепляет за самое сердце и не отпускает, даже когда ты пытаешься сопротивляться.

И тепреь я точно знаю, что оно у меня есть! Все эти дни, что мы провели вместе, я ощущал тянущую боль в левом предплечье - и теперь понимаю её источник. Всё оказалось удивительно просто: она сжала моё сердце своими тонкими, изящными пальцами и медленно наблюдала, как оно истекает кровью. Оно кровоточило - только ради неё.

Это была самая прекрасная из всех болей, что я когда-либо испытывал.

И кто из нас был хозяином? Кто кому принадлежал? И кто оказался в плену?

— Сиськи так себе, но задница отличная! — перебивает мои мысли Микеле, продолжая заливать в себя мой виски.

— Заткнись, Микеле! — рычу, представив осколок к его горлу. — Еще слово и я перережу тебе сонную артерию.

Микеле поднимает руки вверх, показывая, что сдаётся, но при этом продолжает улыбаться, как идиот. Ему двадцать шесть, но порой мне кажется, что в душе он так и остался тем семилетним ребёнком.

Его губы чуть приоткрываются, и я прижимаю острый край зеркала к пульсирующей венке на его шее.

— Я не шучу, — шиплю ему. — Всего одно слово - и ты мёртв.

— Мы нашли адрес его апартаментов в Нью-Йорке, — быстро выпаливает Микеле и закрывает глаза в ожидании моего действия.

— Почему ты молчал? — вскрикиваю, вскакивая на ноги.

— Ты же обещал меня убить!

Oh Madonna, почему я не единственный ребёнок в нашей семье?

Уверенным шагом я вылетаю из зеркальной комнаты и направляюсь в гардеробную, забыв даже закрыть дверь за собой. Из дальнего угла шкафа я вытаскиваю чёрный чехол - пришло время сменить одежду. Достаю любимую чёрную толстовку, чёрные джинсы и грубые, но такие удобные высокие ботинки. Главная деталь - пояс-кобура.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Быстро переодеваюсь, но так и не решаюсь взглянуть на своё отражение в зеркале.

— Тебе идёт, — слышу голос Микеле за своей спиной. — Давно не видел тебя в этом наряде.

Я бы и дальше никогда не надевал его. Это одежда убийцы.

Микеле протягивает балаклаву, но я отрицательно качаю головой - не в этот раз. Я не боюсь, что кто-то увидит моё лицо, наоборот, хочу, чтобы его запомнили как можно лучше.

— Я с тобой! — выкрикивает Микеле.

Я снова отказываюсь. Убивать я люблю в одиночестве.

— Я с тобой, — настаивает брат, крепко схватив меня за рукав толстовки. — Повыпендриваешься в следующий раз.

Oh Madonna, почему…

Не проходит и часа, как мои люди уже окружают особняк этого ублюдка Альдо в Нижнем Манхэттене. Я шагаю по длинному коридору современного дома, войдя через главный вход, и в этот раз мне плевать, что кто-то может меня увидеть - и я знаю, что это глупо, но я решил не скрываться.

Каждого, кто попадается мне на пути, я расстреливаю в упор, а затем добиваю двумя контрольными выстрелами в глаза. Я делаю это не для того, чтобы избавиться от сомнений. Я делаю это, чтобы он знал, что я был здесь и что я иду за ним. И что он обязательно получит свою пулю от меня.

Уже понимаю, что его здесь нет, ведь мне попадается только прислуга. Дом пустой. Он предвидел моё появление и зачистил это место заранее.

Мужская фигура мелькнула перед моими глазами и скрылась в одной из комнат. Я быстрым шагом направляюсь к той самой двери, за которой прячется неизвестный. Выпускаю две пули в замок, и дверь сама распахивается передо мной.

— Нет… Нет, я ничего не знаю, — скулит мужчина средних лет, забившись в дальний угол комнаты.

— Где он? — спрашиваю я, придвинув свое лицо к мужскому испуганному.

— Кто?

— Где этот ублюдок? — рявкаю, приставляя дуло пистолета к его лбу.

— Я... — он бросает взгляд через плечо, затем быстро встречается со мной глазами. В этот момент раздаётся глухой выстрел.

— Вот сука! — слышу голос Микеле позади себя. Он только что прострелил голову одной из горничных, у которой в руках был карманный револьвер.

В нашем мире вооружать прислугу - всё равно что выдавать им форму.

— Где этот ублюдок? — снова спрашиваю, ставя пистолет на взвод.

— Мистер Романо часто бывает в своих апартаментах в Филадельфии. Возможно... — начинает он, но тут же прерывается, смочив свое пересохшее горло слюной. — Возможно, он там.

— Он лжет! — восклицает Микеле. — На его имя нет такой недвижимости!

— Верно, — дрожащим голосом отвечает мужчина. — Она оформлена на его помощника Тоби. Это его тайное укрытие. Я не лгу! Проверьте!

— Спасибо, мы проверим! — отвечает Микеле, схватив мужчину за шиворот. — А ты поедешь с нами!

АНГЕЛ

“Страх - это когда тело уже не твоё, а разум ещё помнит, каково это - быть человеком...”

Последние дни я часто вспоминаю маму. Вспоминаю её лицо, её угольные волосы, голос. Я вспоминаю нашу жизнь, когда мы были только вдвоем друг у друга. Вспоминаю то время, когда мы бежали с ней из того ада, что нам устроил мой родной отец. Но мы бежали, мы искали выход и нашли его, пусть в другой стране, но мы его нашли. Мне было пять, а я помню, как гладила ее по волосам, когда она хотела сдаться. Я была такой маленькой и такой сильной. Теперь я взрослая женщина, но такая слабая.

Может, это и правда была не я? Может, та Ангелина - кто-то другой, а я просто кошмар, который ей снится? Но тогда… почему я не просыпаюсь? Почему...

Мои пальцы медленно скользят по трещинам в холодном бетонном полу - по тонким линиям, оставленным моими ногтями.

Эти раны на холодном камне немые свидетели того, что я еще сопротивляюсь, когда он издевается над моим телом. Пусть тихо, пусть и не столь сильно, как хотелось бы, но я продолжаю сопротивляться. Этот след моей боли навеки останется в стенах этого дома, пережив меня и мои дни.

Иногда я думаю, что уже умерла и попала в ад. Но ад не должен быть таким… обыденным. Ад не пахнет потом, табаком и спермой. Ад не оставляет тебя одного в темноте, дрожащего, липкого от крови и слёз, с одной лишь мыслью… "За что?"

Альдо всегда приходит один, но сейчас я отчетливо слышу быстрые шаги, как минимум троих людей. Дверь с грохотом распахивается, и передо мной появляются пятеро мужчин, одетых в черное с головы до пят, лица их скрыты тканевыми балаклавами. За их спинами стоит Альдо и щелчком пальцев он им отдает безмолвный приказ.

Меня хватают за руки и тащат к его ногам.

Нет! Нет… Я не выдержу этого больше. Нет! Я замечаю сигарету в его руках, её пылающий вишнёвый огонёк, и меня охватывает паника. Нет... Только не это!

Я из последних сил бьюсь ногами, извиваюсь, не желая подчиняться. Но что может противопоставить измученная женщина пяти крепким мужчинам с пылающей кровью?

Ничего…

Меня прижимают лицом к холодному полу, и я вскрикиваю, когда тяжёлая грязная подошва давит на то место на спине, где теперь шрамы.

— Заткнись, сука, иначе я вспорю тебе глотку, — шипит тот, чья нога с силой давит мне на спину.

Я улыбаюсь. Впервые за столько дней мои губы окрашивает улыбка, да еще такая искренняя, ведь я мечтаю о смерти. Оружие больше не вызывает у меня страха, ведь теперь я знаю, что нет ничего более ужасного, чем руки мужчины, который чувствует во всем свою вседозволенность и безнаказанность.

Мне быстро связывают запястья грубой верёвкой и силой поднимают на ноги. И я смотрю в глаза этому ублюдку.

Знаете, глаза у всех мерзавцем одинаковые - холодные, как сталь, с ярким оттенком серого, который кажется почти бездонным. В них нет ни капли сострадания - лишь злоба и безразличие. Зрачки узкие, словно щели, за которыми прячется темная бездна. И этот пронизывающий взгляд, который способен заставить сердце перестать биться.

Он резко бьёт меня по лицу боковой частью ладони за мою дерзость. Такая грязная дрянь, как я, не имеет права так смело смотреть ему в глаза.

Поэтому он берет мое тело всегда со спины, чтобы ни в коем случае не соприкоснуться со мной взглядами. Поэтому его руки так сильно прижимают мою голову к полу. Он боится, что я разгляжу его истинную жалкость и слабость. Он боится увидеть, что несмотря на все те мерзости, что он делал со мной, ему не удалось погасить огонь в моих глазах - огонь, которого, в отличие от меня, у него никогда не было.

И я бы плюнула ему в лицо, если бы не мешок из грубой ткани, который натянули мне на голову. Теперь я потерялась не только во времени, но и в пространстве.

Грубо поддерживая за локоти, меня ведут в неизвестном направлении. Все, что я слышу, - это глухие и угрожающие шаги мужчин, а также быстрое перешептывание.

— Этот ублюдок наступает нам на пятки.

— Нужно быстрее покинуть дом.

Я не успеваю за ними и запутываюсь в своих ногах, и тогда они буквально тащат мое обессиленное тело за собой.

— Главное - не сводить глаз с этой девчонки. Он ищет её.

Последняя фраза заставляет меня замереть. Ищут… меня ищут. Холодный пот выступает мелкими каплями на поврежденной коже моей спины, сердце начинает бешено колотится в груди, словно пытаясь вырваться наружу. Неужели они говорили о нем - о Сальваторе? Эта мысль пронзает меня холодной волной. Впервые его имя звучит в моей голове не как приговор, а как надежда на спасение.

И я снова улыбаюсь, просто от мысли о том, что, возможно, увижу, как он отстрелит яйца Альдо. Я уверена, что в этот момент я даже не зажмурюсь.

— Быстрее! Быстрее! Машины уже готовы!

Наконец, они останавливаются, и я жмурюсь от яркого света, который ослепляет меня даже сквозь плотную ткань. Свежий воздух... Ледяной ветер обдувает моё обнажённое тело, заставляя его дрожать от холода. Я успеваю сделать короткий вдох, но меня резко толкают вниз, грубо надавив на голову, и запихивают в машину.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

КОРОЛЬ

Время. Время самый страшный враг для того, кто в поисках утраченного. Я бросаю взгляды на часы и нервно колочу пальцами по коленке, а потом вновь смотрю на дом, который действительно оказался во владении Тоби.

Чёрт знает, что у Альдо на уме! И главное - я не имею ни малейшего понятия, что он с ней делает. Но самое важное - она жива. Я уверена в этом, ведь если бы было иначе, он давно бы объявил об этом всем кланам.

— Где он может держать её в этом доме? — спрашиваю, заряжая пистолет.

Глядя в зеркало заднего вида, я вижу мужчину, которого мы задержали в доме Альдо. Его зовут Бенедикт, и он оказался настоящей находкой для нас.

Бенедикт отрицательно качает головой, приподнимая плечи в ответ на мой вопрос. Микеле воспринимает это как отказ говорить и сразу же демонстрирует ему свой фирменный прием.

— Микеле, вытащи его, чёрт возьми! — рычу я, не отрывая глаз от того, как с явным удовольствием мой младший брат продолжает свои действия. — Он ведь так ничего мне не скажет!

Микеле тяжело вздыхает и неохотно вынимает пистолет изо рта побледневшего Бенедикта.

— Ты был в этом доме? — снова спрашиваю, вкладывая патроны в пистолет.

— Нет, — отвечает Бенедикт. — Но знаю, как он устроен. Там есть большая подвальная комната. Я слышал, что там уже держали какую-то девушку.

— Как мне пробраться туда без шума? — спрашиваю, сжимая рукоять пистолета, и мои разноцветные глаза остро следят за реакцией Бенедикта.

И я краем глаза замечаю, как Микеле хмурится, недовольно изогнув брови.

— Без шума? — ворчит мой младший брат. — Только не говори, что ты собираешься идти один...

Я опережаю его:

— Именно один.

Бенедикт качает головой, и не смотря на страх, его лицо становится серьёзным.

— Этот дом всегда кишит его людьми, — говорит он тихо, с некой опаской. — Это верная смерть.

Микеле усмехается, обнимая Бенедикта за плечи и его пухлые от природы губы расходятся в довольной улыбкой, а Бенедикт сразу же бледнеет, заметив снова пистолет возле своего лица, который совсем недавно был у него во рту.

— Я пойду один, — шиплю я, накидывая на голову капюшон толстовки и пригибаясь, чтобы скрыть лицо.

Бенедикт смотрит на Микеле с тревогой, а затем переводит взгляд на меня, начиная рассказывать, запинаясь через каждое слово:

— Через задний вход, со стороны высоких кустов. Другого вариант нет. Это единственное место где нет высокого забора, но там все утыкано камерами, и скорее всего и там стоят люди. Альдо помешан на своей безопасности.

Я киваю, ощущая, как адреналин начинает закипать в жилах, и каждая клетка моего тела начинает приятно покалывать.

— Может… — слышу я голос Микеле у себя за спиной.

— Нет. Это приказ, всем оставаться здесь!

Выскальзываю из машины, и ночной воздух обволакивает меня прохладным, почти ледяным дыханием. В ушах - гнетущая тишина, нарушаемая лишь далеким лаем собак и глухим рокотом моторов где-то за горизонтом. Крадусь вдоль стены, обхожу разросшиеся кусты, их ветви цепляются за одежду, будто пытаются удержать. Сердце колотится в груди, как пойманная птица, бьющаяся о прутья клетки, когда я замечаю тот самый неприметный вход, о котором говорил Бенедикт. Замок поддается легко. Слишком легко. Не раздумывая ни секунды, я вхожу вовнутрь дома, и встречаюсь с темнотой в длинном пустом коридоре.

Я внутри. Но вместо ожидаемой суеты и охраны меня встречает зловещая тишина. Воздух внутри... пустой. Ни шороха, ни движения. Инстинкты кричат об опасности, но уже поздно. Ноги сами несут меня вперед, словно я загипнотизирован.

Мысль пронзает сознание, как лезвие: он знал, что я приду. И знал, что я решу идти один. Это ловушка.

Щелчок выключателя разрезает тишину и вместе с ней и кромешную тьму. Резкий свет бьет в глаза, ослепляя и дезориентируя.

— Добро пожаловать, — раздается ледяной голос.

Слова, произнесенные за мой спиной, звучат слишком холодно и насмешливо.

Оборачиваюсь. И из тени, словно из преисподней, выходят, вооруженные по зубы, люди Романо. Я в кольце. Попался.

— Дернешь хоть мускулой и ты труп, — продолжает одна из собак в маске.

Усмехаюсь, криво и зло. Какая теперь разница? Их больше десятка…

Вскидываю оружие, готовясь к аду, но не успеваю даже нажать на курок. В ту же секунду ад приходит сам.

Стены сотрясает грохот, сливающийся в единый ревущий вопль. Люди Романо не успевают даже вскрикнуть, как их разрывает на части шквалом свинца. Они падают, словно подкошенные, превращаясь в кровавое месиво. Коридор заливает багровая волна, и я стою в самом её центре, с головы до ног обрызганный чужой кровью.

Оборачиваюсь.

За моей спиной стоит Микеле. В руках его любимый MP5, изрыгающий пламя и смерть. Иногда мне кажется, что он спит с ним, держа под подушкой.

— Я что тебе сказал? — рычу я, чувствуя, как адреналин медленно отступает, оставляя после себя лишь усталость.

— Скажи просто спасибо, — огрызается он в ответ, наградив меня своей фирменной смазливой улыбкой.

— Ты ослушался меня! Нарушил приказ!

— Да, я ослушался своего дона, но спас задницу своему брату. Когда-то ты сам говорил, что о нас больше некому позаботиться, кроме нас самих. Помнишь?

В ответ я лишь молчу, не в силах подобрать слова. Знаю, что лицо сейчас - непроницаемая маска, скрывающая бурю, бушующую внутри. Душа же, наоборот, обнажена и кровоточит, словно содранная кожа.

— Я не пожалею о своем поступке, даже если сегодня вечером ты вложишь в мою руку семейный револьвер, — продолжает Микеле, не сводя своих ядовито зеленых глаз с моего лица. — И я сделал бы это снова, не задумываясь.

— Какого хрена ты без глушителя? Я чуть не оглох!

Микеле молчит, пряча MP5 за полы пиджака. Затем отталкивает меня в сторону и направляется к одному из тел, валяющихся в луже крови.

— А вот и везунчик! — усмехается Микеле, присаживаясь на корточки рядом с окровавленным телом.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Повторяю за ним и срываю с головы парня черную балаклаву. Меня словно окатывает ледяной водой. Мать его! Да он еще ребенок! Ему не больше семнадцати.

— Как пройти в подвал? — шиплю я, хватая его за голову и удерживая на месте.

— Я… — Он смотрит на меня мутным взглядом, явно плохо соображая.

Мне плевать на его чувства. Сейчас важна только информация.

— Как пройти в подвал, в котором он её держит? — кричу я, срываясь на шипящий от злости шепот.

Парень слабо кивает головой вправо, его взгляд скользит по коридору. Этого достаточно.

Бросаю его, словно сломанную куклу, и срываюсь с места. Коридор кажется бесконечным, но я мчусь вперед, не чувствуя усталости. В голове лишь одна мысль… Ангелочек. Ангелочек где-то здесь.

Каждый шаг отзывается стуком в висках, каждый вздох обжигает легкие. Я бегу сквозь тьму и кровь, сквозь страх и отчаяние, к единственному свету, мерцающему в конце этого кошмара. Я бегу к ней. Я чувствую ее. Я знаю, что она рядом.

Дверь в подвал оказывается распахнута. Увидев это, я чувствую, как что-то обрывается внутри, как рушится последняя надежда.

Слишком медленно, слишком осторожно ступаю внутрь, боясь увидеть то, чего не хочу. Но… её нет. Её здесь нет, мать его!

В груди вспыхивает холодный огонь, расползаясь по венам ледяной волной. Делаю глубокий вдох, пытаясь удержать ускользающее равновесие, и в нос ударяет знакомый аромат. Красные яблоки. И тут же его перебивает приторно-тяжелый аромат, от которого сводит зубы. Тошнотворный запах пота… и боли. Запах страданий, пропитавший это место насквозь.

Обессилено опускаюсь на корточки, не в силах больше стоять. Глаза выхватывают из полумрака царапины на бетонном полу. Глубокие, хаотичные линии - её крик в тишине. Провожу пальцами по этим бороздам, чувствуя под подушечками пальцев холодную шершавость бетона.

Ангелочек…

В этот раз он переиграл меня! Этот ублюдок, Романо, обвел меня вокруг пальца. Он знал, что я приду, и увел её прямо у меня из-под носа! Горечь поражения обжигает горло. Он выиграл эту партию! Пока что. Но я клянусь, я найду тебя, ангелочек. И тогда он заплатит за каждую секунду твоего страдания.

— Обманул, сука! Дом пустой! — за моей спиной хрипит Микеле. Его голос, обычно спокойный и насмешливый, сейчас звучит так, будто его пропустили через терку.

Я не отвечаю и слышу чирк зажигалки, и через мгновение между моих губ уже торчит сигара - та самая, что мой брат только что прикурил и раскурил для меня. Тяжелый дым заполняет легкие, но я чувствую не его, а привкус чужой крови на своих губах.

— Слушай, Сальваторе, что будет когда ты найдешь ее? — неожиданно спрашивает Микеле, выпуская из рта дым колечками. — Ты отпустишь её?

Я смотрю на пепел, медленно осыпающийся на пол.

— Не знаю. Я не думал об этом.

И я не лгу. Я действительно об этом не думал.

Где-то вдали воют сирены. Всё ближе и ближе. С каждой секундой их вой становится лишь настойчивее. Копы. Черт! Мы привлекли их внимание, но это не смертельно. Две минуты - вот наш лимит, чтобы исчезнуть из этого проклятого дома. Им же потребуется вдвое больше, чтобы растрясти свои задницы и оцепить периметр.

— Черт... Глушитель... Микеле, ты каждый раз… черт, — бормочу я сквозь зубы, зная что Микеле слышит это.

Он ухмыляется. Ему нравится оглушающий рев выстрелов, нравится звук хаос. Иногда мне его искренне жаль. Он научился находить извращенное удовольствие в нашей жизни. Чертов псих!

Мы выбегаем из дома, и нам требуется чуть больше одной минуты, чтобы дойти до машины. Ноги гудят, словно их набили свинцом, каждый шаг отзывается острой болью. Но в голове - только она. Только ангелочек.

Окурок летит в лужу, шипит и гаснет. Я врываюсь в машину, ключ на старт, и с визгом шин мы срываемся с места, оставляя этот проклятый дом позади.

Завтра... Будет ли оно? Неважно. Я найду ее. Обязательно найду. Даже если это последнее, что я сделаю…

Наконец-то фары выхватывают из ночной мглы знакомый силуэт дома. Глушу мотор, и тишина обрушивается на меня, словно тонна кирпичей. Не двигаюсь, просто сижу, вцепившись побелевшими пальцами в руль. Закрываю глаза, пытаясь вытеснить из памяти те царапины, что я увидел на полу подвальной комнаты.

Что он с ней делал? Как ее ногти могли оставить эти следы на бетоне? На бетоне!

Опускаю голову на руль, и гудок режет тишину, как крик моего отчаяния. Изящные, тоненькие пальчики оставили след на бетоне…

Стук в стекло вырывает меня из этого омута мыслей. Поднимаю голову, невидящим взглядом смотрю на размытое лицо за стеклом. Реальность возвращается ко мне медленно и так болезненно. Выхожу из машины и сразу же громкий мужской голос режет мои перепонки:

— Ты совсем рехнулся?

Передо мной, перекрывая дверной проём, стоит шеф полиции.

— Какие люди! Николо! — раздаётся голос Микеле. Он лениво натягивает мешок на голову Бенедикта, словно упаковывает рождественский подарок тому самому родственнику, которого терпеть не может. — Как обстоят дела с преступностью в нашем районе?

— Все отделы на ушах стоят! Они копают под тебя! Копают и знаю, что это ты, — кричит Николо, тыкая пальцем в мою сторону.

Не обращая на него никакого внимания, иду вверх по лестнице и захожу в дом. Срываю окровавленную толстовку - ткань с хлопком падает в угол. Подхожу к бару и беру что-то погорячее.

Первый глоток - огонь по жилам. Второй - мозги, превратившиеся в кипящий пудинг, наконец перестают кипеть.

Огненная жидкость обжигает горло, но не приносит облегчения.

—Ты слышишь меня? Они роют под тебя!

— Так займись, блядь, делом! — выкрикиваю, сжимая бутылку так, что стекло хрустит. — За что я тебе плачу?

— Я и так прикрываю твою жопу! — взрывается так называемый "шеф".

Я горько усмехаюсь и делаю еще один глоток. Огонь растекается по горлу, но не согревает. Опускаюсь в кресло, и закрываю глаза. Не от наслаждения, а от усталости, которая въелась в кости глубже, чем этот проклятый запах пороха и крови.

— Да, это и есть твоя работа. Или ты забыл, кто ты такой? Ты член клана Монтальто, дорогой Николо, а не шеф полиции! — мои слова обрушиваются на него каплями ледяного душа, напоминая ему о его истинной принадлежности.

Да! Мы не сотрудничаем с полицией, мы её контролируем. Наши люди есть везде, и Николо - один из них.

— Но я не всесильный! Что ты устроил? Вы столько лет резали глотки по-тихому, и тут такой пассаж! Труп за трупом с простреленными глазами. Все знают, что это твоих рук дело!

Он берет бутылку из моих рук и делает жадный глоток. Еще один, а у меня ладони чешутся от желания перерезать этому зажравшемуся типу глотку.

— Тебе нужно сейчас уйти на дно. На месяц хотя бы, — советует мне Николо, отставляя бутылку. — Сальваторе! — выкрикивает он мое имя, нарушая наш негласный кодекс.

Отрицательно мотаю головой - так неспешно, неодобрительно и устало.

Я устал. Устал.

Беру в руки бутылку и она с глухим стуком разлетается на мелкие осколки, когда я специально разжимаю пальцы. Пора заканчивать этот спектакль.

Резким движением я хватаю его за шею. Мои пальцы сжимаются, перекрывая Николо доступ к воздуху.

Внутри черепа пульсирует, словно мне в голову насыпали раскалённый уголь. Мой левый глаз вспыхивает нездоровым зелёным огнём, выдавая бушующее внутри меня пламя.

— Дон, я твой дон, не смей меня звать по имени! — шиплю я, глядя ему прямо в глаза. В них танцует страх, и это меня по-истинному удовлетворяет.

— А если ты забыл об этом, то я заменю тебя. Прямо сейчас.

Я представлю дула пистолета к его влажному от пота лбу. Пистолет - лучший аргумент в споре, где все слова уже закончились.

— В чем причина? — еле слышно спрашивает Николо, нервно сглотнув. — За что ты режешь Романо, как безродных свиней? Ходят слухи, что здесь замешана женщина. Да?

Его голос дрожит. Я отпускаю его, отворачиваюсь к окну. Причина… Я не собираюсь делиться ею с ним.

— Выполняй свою работу, все остальное тебя не касается! — холодно отвечаю я. — Тебе ясно?

— Да, дон.

АНГЕЛ

“Я стала забывать своё имя. Я больше не знаю, кто я. Женщина или сломанная кукла, которую будут пинать до того момента, пока у неё не оторвется голова. Моё тело - кусок мяса, которым пользуются. Мои мысли - это обрывки разорванных страниц из книги, которую никто не будет читать…”

Я понятия не имею куда он привез меня и главное с какой целью. Я просто иду туда, куда меня ведут мужские руки, и стараюсь не задавать сама себе никаких вопросов. Я стараюсь просто плыть по тому по этому ледяному течению, которое подхватило мое тело, но не сопротивляться не могу, ведь несмотря ни на что, чувство самосохранения все еще остается при мне.

Мне страшно… Ведь я знаю, что Альдо делает все, лишь с одной целью - сделать как можно больнее моему телу.

— Cosa si può fare con lei, Aldo? — от незнакомого, такого холодного мужского голоса меня начинает трясти.

(Что можно делать с ней, Альдо?)

— Come preferisci, Valdone!

(Все, что пожелаешь, Вальдоне!)

Вальдоне... Это имя кажется мне знакомым, но мне не вспомнить где я его слышала.

Они говорят на итальянском и этот прекрасный, мелодичный язык звучит для меня скрежетом ногтей по стеклу, от которого хочу закрыть уши, но мои руки, черт побери, связаны...

И я ощущаю ритмичное дыхание слишком близко рядом с моим лицом. Теплое, мокрое дыхание. Оно обволакивает мое лицо сквозь мешковину. Если бы я не слышала человеческую речь, то подумала бы что напротив меня стоит какое-то... животное. Он дышит с хрипом на вдохе, с бульканьем на выдохе, будто в груди того, кто стоит вплотную ко мне, плещется лужа крови.

— Тссс… — шепчет мне мужской голос, когда я начинаю дергаться и верёвки еще сильнее впиваются в запястья.

И я ощущаю губы. Губы касаются мешка. Они движутся по ткани, как по коже, облизывают очертание моего рта.

— Ты уже влажная? — спрашивает незнакомый голос, по-хозяйски засунув руку между моих крепко сжатых ног. — Вся такая святая снаружи... а внутри - грязь. Ты рождена для этого, знаешь?

Палец скользит по моим половым губам, не касаясь, в миллиметре, и от этого ещё хуже, потому что я жду, когда он воткнётся внутрь и разорвёт меня, но он просто водит, как будто проверяет, насколько я уже размякла для него.

Я сжата. Я - комок дрожащих мышц.

— Как бы ты не старалась, ты все равно кончишь подо мной, — уверенно говорит он мне и резко толкает в спину. Так, чтобы я рухнула на пол.

Он давит на меня всем своим телом и я слышу, как чиркает ширинка на его брюках. Я тону в этом липком стыде, который уже давно перестал быть стыдом, а стал чем-то вроде второй кожи. Чувствую его руки на себе. Они жирные, липкие, как испарина на трупной коже. И я даже рада тому, что не вижу, но тут меня лишают и этой маленькой радости.

Этот ублюдок громко и так искренне смеётся, когда я пытаюсь сжать ноги.

— Нет-нет, не прячься. От меня не спрятаться.

— Сними с её головы мешок, Вальдоне, — слышу я голос Альдо, а еще как он сглатывает. Он возбужден. Чертов шизик… — Я хочу видеть её глаза. Мы все хотим их видеть.

Он специально говорит не на своем родном языке, чтобы я понимала его. И паника новой волной окутывает меня с головой. Он сказал - мы…

Свет болезненно бьёт мне в глаза и я зажмуриваюсь, даже когда уже привыкаю к свету. В темноте страшно, но слепота была для меня настоящим благословением.

Я стараюсь не смотреть туда, где сидит Альдо и вся свора его людей. Но я вижу их, всех их, ведь мое лицо придавлено к деревянному паркету прямо напротив кресла, в котором он вальяжно откинулся на спину и с особым наслаждением наблюдает за моими муками.

— Твоих рук дело? — спрашивает мужской голос за моей спиной. — Он увидел шрам на моей спине. Альдо положительно качает головой. — Он будет в бешенстве, когда увидит труп с такими следами!

Крепкие мужские руки резко переворачивают меня на спину и я через пелену слез вижу размытое мужское лицо, перекошенное вожделением. Вижу капли пота на его лбу и вижу своё отражение в его зрачках - маленькое и такое сломленное. Но хуже всего - я вижу его наслаждение.

Как же я ненавижу этот свет…

И он вскрывает меня, грубо войдя внутрь, как нож консервную банку - без каких-либо усилий.

Он разрывает мое тело изнутри грубыми толчками, а просто отвожу взгляд на потолок и желаю лишь одного - чтобы крыша рухнула и раздавила нас всех. Я молюсь, чтобы это произошло.

Я кричу, но звук теряется где-то в горле, превращаясь в хрип. Мужчины вокруг меня смеются. Их смех доносится до меня скрежетом металла по стеклу. Я закрываю глаза, но боль не исчезает, а лишь усиливается. Она пульсирует в висках, в груди, между ног, заполняет меня, как вода заполняет лёгкие утопающего.

Я пытаюсь ненавидеть его. Ненавидеть их всех, но ненавидеть - значит чувствовать, а я уже не могу! Я - пустота. Я - тень. Я - пустая оболочка.

Но хуже всего - не боль. Хуже всего - надежда. Лучше бы я не слышала тех слов. Ведь я знаю, что даже Сальваторе меня не найдет. А если найдет то, что сделает со мной? Что будет дальше?

Чувствую как по щекам начинают струиться слезы. Потому что знаю, что все это никогда не кончится. Ни завтра. Ни послезавтра. Никогда.

— Он заплатил за тебя двадцать пять миллионов, но ты не стоишь и сотни, — шипит мне этот мужик и с этими словами бурно изливается во мне.

Меня тошнит, когда я начинаю ощущать, как его семя стекает по моим бёдрам. Оно тёплое. Как кровь.

Крепкие мужчины хватают меня под руки и силой ставят на ноги, накинув на мои плечи красную шелковую ткань.

— Ну что? Выпьем за нашу дружбу? — слышу я запыхавшийся голос того самого Вальдоне. — Выпьем за нашу дружбу?

Альдо одобрительно кивает, пожимая руку мужчине напротив себя. Они мной скрепили свою дружбу против Сальваторе…

— Ты станешь свидетелем, чтобы ни у одного клана не возникло сомнения, что я воспользовался правом кровной мести.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Альдо Романо разрывает рукопожатие и подходит вплотную ко мне, оголив лезвие боевого ножа прямо перед моим лицом.

— Ну вот и все, ангелочек, — шепчет он мне, проведя пальцами по моей влажной от слез щеке. — Ничего личного, просто ты оказалась в объятиях того мужчины, у которого слишком много врагов. Не держи на меня зла, хорошо? Я сделаю это быстро, больно будет всего несколько секунд. И я надеюсь, что ты попадешь в Рай, ведь, как бы там не было, ты это заслужила.

КОРОЛЬ

Я застыл над кроватью, вглядываясь в безмятежное, бледное лицо. Смерть не впервые предстает предо мной, и я видел немало лиц, застывших в ее маске. Но в этот раз… это другое.

Противные писки датчиков, отслеживающих жизненные показатели, режут слух, словно наждачная бумага. Вся эта больничная атмосфера, в сочетании с запахом лекарств и стерильности, невыносимо раздражает.

И мне сейчас не до этого всего. У меня каждая минута на счету. Но… кому он, нахрен, нужен кроме нас? Все уже давно забыли его имя!

Чувствую как тяжело дышит за моей спиной Микеле.

— Почему решение должны принимать мы? — выкрикивает младший мужчина из семьи Монтальто. Голос его дрожит. — Пусть сам решит! Он ведь доктор, в конце концов!

Он распахивает окно, впуская в палату холодный воздух, и нервно чиркает колесиком своей зажигалки. Мятный дым, едкий и навязчивый, ударяет мне в нос. Микеле всегда курит эти дерьмовые мятные сигареты, а для меня нет худшего сочетания.

Либо жуй мятные конфеты, либо кури нормально! Другого тут не дано!

— Затуши сигарету, — как можно тише шиплю я, стараясь сдержать раздражение. — Это ведь больница!

Микеле оборачивается на меня с виноватым щенячьим взглядом и жадно затянувшись, тут же тушит окурок о свою ладонь.

— Мистер Монтальто, — слышу я голос лечащего доктора нашего отца у себя за спиной, — я понимаю, что это решение непомерно тяжелое для вас, но его мозг умер.

— Что это значит? — озвучивает мои мысли Микеле, вплотную придвинув свое лицо к безжизненному лицу нашего отца.

— Его мозг прекратил контролировать автоматические функции организма. Он больше не может сам дышать, его организм больше не контролирует артериальное давление, и даже сердцебиение. Юридически ваш отец мертв, а физически еще жив, ведь его сердце все еще бьется.

Мои глаза встречаются с зелеными глазами Микеле, которые достались ему от нашего отца. И я больше не вижу взрослого мужчину, уставшего от бремени своей дерьмовой жизни, я вижу того самого семилетнего мальчика, с глазами, полными ужаса и отчаяния, такими же, какими он смотрел на меня много лет назад, когда на моих руках покоилось окровавленное тело нашей матери.

В его глазах - бездонная пропасть боли, не залеченная временем. Такое время не лечит…

— Поддерживайте его жизнь дальше! — неожиданно сам для себя принимаю я решение, с неким отчаянием в голосе. — Столько, сколько выдержит его сердце.

В нашем мире нет преступления более чудовищного, чем отцеубийство. Каким бы он не был ублюдком. За это закон Коза Ностры карает безжалостно. Этот грех, который смыть возможно только кровью.

Лечащий доктор нашего отца положительно кивает мне и мы наконец-то покидаем больницу. Холодный воздух обдает мое лицо ледяным дыханием, остужая жар во всем теле от принятого решения. И мне уже никогда не узнать было оно верным или нет.

Микеле идет рядом, опустив голову и не отрывая глаз от носом своих туфель, а я морщусь от мятного аромата, который все еще витает вокруг моего брата.

— Что-то нашли новое? — решаюсь я снова задать вопрос, которым мучаю Микеле каждый час.

Он едва успевает отрицательно покачать головой, как воздух рвет резкий слух звук его смартфона.

— Что там? — выкрикиваю я, замечая, как в его глазах вспыхивает паника, а зрачки стремительно начинают бегать, будто он пытается как можно лучше осознать все слова, льющиеся из динамика телефона прямо в его ухо. — Отвечай же, мать твою!

С яростью, которая вот-вот выплеснется наружу, я хватаю его за полы пальто и с силой притягиваю к себе, встряхивая. Но Микеле стоит как статуя, неподвижный и молчаливый и каждую клетку моего тела начинает лихорадить. Его затянувшееся молчание мне не нравится. Совсем не нравится, мать его!

Микеле, молча сбрасывает звонок и поднимает на меня холодный взгляд.

— Вальдоне, — наконец-то начинает Микеле.

— Ну!

— Он встречался с Альдо.

Я не могу поверить своим ушам.

Неужели, этот скользкий тип решил поиграть против меня?

Это плохло! Очень плохо!

Сжимаю голову в руках, пытаясь удержать в себе бурю чувств, но из горла вырывается громкий, нервный смех - рывок безумия и отчаяния, который разрывает напряженную тишину вокруг нас.

— Ты же отказался от его предложения, — говорит Микеле, неодобрительно качая головой, и его глаза сужаются в тени недовольства. — Он обиделся.

Я моргаю, стараясь скрыть нарастающее напряжение, а он снова закуривает. Не в силах больше терпеть этот запах, я резко вырываю эту дрянь из его губ и тушу ее подошвой ботинка, оставляя на мокром асфальте едва заметный след.

— А что еще мне оставалось делать? Луиза была с Альдо!

Микеле делает шаг вперед, опуская голос, будто боится, что кто-то может подслушивать нас, но вокруг нет ни единой души.

— Ты должен с ним поговорить.

— Нет.

— Да! — настаивает Микеле. — Вальдоне - продажный козел без чести. Всё зависит от того, сколько ты ему предложишь. Ты ведь хочешь найти её?

Хочу! Хочу, мать его…

Я всегда знал, что нельзя прислушиваться к советам своего младшего брата - слов его хватит разве что на неприятности. Но сейчас выбора у меня нет. И уже спустя несколько часов я сижу в прокуренном кабинете напротив этой мерзкой твари по имени... Вальдоне.

Его неожиданно быстрое согласие встретиться застало меня врасплох. Нам даже уговаривать его не пришлось. И это… странно. Слишком странно.

Наша встреча должна быть формальной, сухой и деловой, но я пришел в его дом вооруженный до зубов и Вальдоне отлично знает об этом, поэтому за его спиной стоят два крепких телохранителя.

И я знаю, что здесь, в тишине этого тесного, пахнущего дымом и жадностью, кабинета должна решится судьба моего ангелочка. И я согласен потерпеть, и готов идти до конца, даже если мне придется утопить Коза Ностру в крови, лишь бы вытащить ее из того ада, в который сам и засунул.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Этот костюм сидит на тебе лучше, чем маска главы клана, которую ты так неумело носишь.

Я ухмыляюсь на его слова и уже мысленно представляю, как буду с особым наслаждением наблюдать за тем, как красная струйка потечет из маленького, аккуратного отверстия, которое я оставлю у него во лбу.

— Зачем ты пришел, Монтальто?

— Ты встречался с Альдо, — уверенным голосом говорю я, хотя внутри меня потряхивает от наглой морды этого пятидесятилетнего мужика, который успел за десять лет спустить половину состояния своей семьи на виски, карты и шлюх. — Расскажи мне, где прячется эта тварь?

Мой взгляд, острый словно скальпель, пронзает его самодовольное лицо, желая лишь одного - выжать из этого жалкого типa хоть каплю информации.

— Да, я встречался с Альдо, — отвечает мне Вальдоне, медленно выпуская клубы серого дыма из своего рта. — Но я не предаю друзей, Монтальто. И я не предал бы и тебя… если бы ты не отвернулся от моей дружбы.

“Дружбы?” Да этот старый хряк предан лишь одному - янтарной жиже в своем стакане!

— У меня на то были семейные причины! и ты знаешь об этом! — рву слова из себя и взлетаю на ноги. Два громилы за спиной Вальтоне мгновенно реагируют на мой порыв - четыре холодных стальных ствола вонзаются мне в лоб, но мне плевать на эту угрозу. Меня волнует только одно - ангелочек…

— Ты видел её? — шиплю, наступая на него вплотную, и мне в лицо бьет его дыхание, переполненное зловонным перегаром и дешёвыми сигарами.

Как Мария могла оказаться рядом с этим гнильём? Эта мысль выворачивает нутро, вызывая приступ тошноты.

— Кого? — Вальтоне ухмыляется, и в его улыбке я прочитываю ложь.

Он видел её! Рука сама хватает его за горло, сжимая толстую шею в тисках. И я слышу щелчки Пистолеты мгновенно приводят в боевую готовность.

— Знаешь, — холодно говорю я, — я мог бы предложить тебе сделку. Север Сицилии, после зачистки от Романо. Ты бы взял под свой контроль все оружейные потоки, а еще время на обдумывание, но нет - ведь у меня нет времени. Поэтому мои люди уже окружают твой дом.

— Поверь, у тебя теперь есть время...

Эти слова пробегают морозом по моему телу и чувствую запах смерти.

Но этого не может быть! Он блефует! Блефует, ведь не было никакого оповещения!

— Что с ней? Что вы сделали с ней? — выкрикиваю я и как только Вальдоне решается на ответ со двора его дома раздаются крики и глухие выстрелы.

Мои люди выждали полчаса - тот самое время, что я для них отметил - и теперь назад пути нет. Ни для меня, ни для них. Они знают своё дело без слов и движутся как одно целое, предвкушая момент расплаты. Всё решится в течении всего нескольких секунд. В этих нескольких секунд, когда кровь станет ответом на кровь.

Не теряя ни секунды, я резко достаю пистолет. Ладонь срабатывает автоматически, пулемётная очередь мыслей сменяется холодным прицеливанием. Бросаю быстрый взгляд на людей Вальдоне, стоящих за спиной этого ублюдка - пули вонзаются в их животы, и они мгновенно оседают, заливая рабочий стол своего хозяина тёплой, густой кровью.

Узкие миндалевидные глаза Вальдоне расширяются не только из-за моей сжатой руки на его шее, отнимающей дыхание. Теперь в них читается настоящий шок от происходящего.

— Назови мне адрес! — рычу я сухим и безжалостным голосом. — Где этот гад прячется?

Ощущаю, как дрожит венка на его шее, слышу, как сигара выскальзывает из пальцев, падает, оставляя горячие ожоги пепла на моём запястье. Н он молчит, с застывшей ироничной улыбкой на губах.

— Говори, сука!

— Я не только видел ее, но еще и трахал, — шепчет Вальдоне из последних сил. — И хочешь знать мое мнение? Ты слишком много за нее отдал, Сальваторе. Слишком много…

Нет! Нет... Только я могу принять ей боль! Только я могу ее трахать и только я могу дарить ей наслаждение! Только я!

Алый туман накрывает мой разум и мой пистолет оказывается у него во рту. Холодный металл плотно прижимается к грязным зубам.

— Гори в аду, — шиплю ему я и в ту же секунду пуля вырывается из ствола, разрывая тишину.

Чёрт побери… Я не сдержался. Не держался...

— Сальваторе! Вот это красота! — раздаётся запыхавшийся, но аткой довольный голос Микеле. — Чёрт возьми, он что-то тебе сказал?

В ответ я отрицательно качаю головой, но перед глазами начинают всплывать отвратительные картинки. Как Вальдоне насиловал её. Как его грязные руки сжимали её хрупкое тело. Надрывные женские крики по его грузным телом...

Теперь я понимаю, почему Микеле так любит этот жест. Иногда действительно нет ничего прекраснее, чем заставить кого-то замолчать навсегда, проглотив пулю.

— Слушай, мы ничего не нашли. Кроме... — Микеле замолкает, почесывая затылок, словно пытаясь подобрать слова. — Кроме девушки.

— Мария? — вырывается у меня. Микеле кивает, и я рву прочь по коридору, не замечая ни шагов, ни поворотов. — Где она?

— В одной из спален, — сжато и так устало отвечает Микеле.

Врываюсь в комнату, на которую мне указывает мой брат и вижу в приглушенном свете красивое бледное лицо покрыто синими и фиолетовыми следами. Губы разбиты до крови. Измученная Мария лежит на кровати с плотно закрытыми глазами.

— Чёрт побери! — вырывается из меня, когда я подхватываю её хрупкое тело на руки.

Мария - дура, и между нами давно ничего нет, но пройти мимо ее боли я не могу.

— Почему ты никогда не слушаешь меня? — ворчу я, неся её прочь из этого проклятого дома.

Я знаю, что она слышит меня, но на ответ у нее нет сил.

И мне становится страшно даже думать о том, через что проходит Ангелия. Что они делают с моим ангелочком и каким ужасом сейчас окутан её мир.

АНГЕЛ

“Жизнь - это тяжёлое, гнилое и мрачное бремя. Бремя, которе не каждый еще может унести. Мне вот оно стало не под силу, когда меня вырвали из моего спокойного мира и лишили любимой свободы.

Я словно раненая птица в клетке, но эта клетка - не из изящных изгибов металла, а из розовых стеблей, усыпанных многочисленными колючими шипами. Они сдавливают меня, не дают пошевелиться, не оставляют ни единого шанса на свободный вдох. Всё моё тело изранено и я знаю, что кровоточащие шрамы от этих шипов никогда не затянуться и не перестанут болеть.

Каждая минута - как непрекращающаяся битва, каждое мгновение - невыносимая пытка, где для надежды не остаётся ни малейшего уголка.

Я - узница тьмы, заключённая в тесных стенах безысходности и нестерпимой боли.

А главное - меня заперли в этой клетке люди. Они ломали меня, не щадя ни моей плоти, ни моей души, и я до сих пор не могу понять - за что? За какую вину, за какой грех мне выпала эта жестокость?

Я пытаюсь найти ответ, ищу в глубине себя причину, пытаюсь собрать воедино разбитые осколки надежды, но всё безрезультатно. Может, меня не должно было быть? Или может, в этом мире просто нет места красивым чувствам, о которых так часто пишут в книгах?

Сальваторе оказался прав. Правдивая история о пленнице и похитители - это история не про красивую любовь. Это про невыносимую боль, страдания и муки.

Это история, где финал не заканчивается фразой “и жили они долго и счастливо”. В правдивой истории всё в лучшем случае закончится фразой “проходите, я постараюсь вам помочь и подобрать препараты”. Здесь главная героиня не идет под венец, она идет к психотерапевту, ну если ей, конечно, повезло, а если нет…

Раньше я никогда не думала о смерти, всегда сторонилась этой темы и боялась. Теперь я не знаю что из этих двух зол нужно бояться сильнее..."

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

КОРОЛЬ

Белые пилюли рассыпаны по полу. Я сижу, обессилено опустив голову вниз - лоб почти касается коленей. Глаза смотрят в пустоту, а мысли разбегаются. Я не спал почти…

Да хрен его знает сколько! Счёт времени был потерян с того момента, как я услышал её вскрик в окне дома.

Я беру одну из таблеток и быстро проглатываю её, даже не запивая — на сухую. Потом беру ещё одну. Снотворные я принимаю с двенадцати лет, сейчас мне тридцать один, и за все эти годы крепко выспался я всего одну ночь - ту самую, когда мы с Ангелией спали в одной постели.

Красные яблоки подействовали на меня лучше всех этих таблеток.

— У тебя снова проблемы со сном? — слышу мягкий голос за спиной, затем легкое шлепанье босых ног по холодному мраморному полу. Рука нежно ложится мне на голову, пальцы начинают перебирать спутанные волосы. Я отклоняюсь, а она не отступает. — Раньше тебя это успокаивало.

— Зачем ты встала с постели? — спрашиваю я, не оборачиваясь. — Доктор скзаал тебе нужно время на восстановление.

— Мне намного легче. Да и спать в гостевой комнате в твоем доме - нечто непривычное.

Я слышу, как она делает еще несколько шагов, обходит меня, и я оказываюсь лицом к лицу с Марией.

Она приближается ещё ближе, и я чувствую теплоту её дыхания на своём лице. Медленно опускается на пол у моих ног и кладёт голову мне на колени. Тёплый вес её головы должен был немного расслабить меня, но этого не произошло.

— Зачем ты вытащил меня из того дома? — так предсказуемо спрашивает она меня.

— А мне нужно было бросить тебя в нём?

— Вальдоне всё равно придет за мной...

Я отрицательно мотаю головой.

— Толькое если в твоем кошмарном сне или на твоём смертном одре.

Мария поднимает голову и смотри на меня с чистым не понимаем.

— Я убил Вальдоне, — быстро поясняю я ей.

Она не долго думая, встаёт на ноги и скидывает со своих плеч белую простынь, в котору было закутано её тело. Садится ко мне на ноги.

Обнажённая Мария - мечта многих мужчин. Но для меня Мария - пройденный этап в жизни. Меня больше не привлекают шлюхи, даже такие элитные, как она.

Ноготки её изящых пальцев нежно скользят по мускулам моей обнаженной груди, оставляя легкие, едва ощутимые следы.

— Значит, я снова принадлежу тебе? — её голос звучит тихо и осторожно, глаза не отрываются от моего лица.

Я осторожно откидываю её золотистые локоны на одну сторону, и обхватываю ее лицо, на котором осталось так много безжалостных следов от рук Вальдоне.

— Нет, — тихо шепчу я ей прямо в ухо. — Нет, Мария. Я давно уже объяснил тебе - ты больше никому не принадлежишь. Ты должна научиться жить самостоятельно.

Она недовольно морщится - ей не нравится та жизнь, которую я ей так навязываю. Но это мое решение и она должна его принять! Ведь иначе этот прекрасный цветок, который и так слишком рано сорвали, завянет.

— Ты ведь приехал в дом Вальдоне не за мной? И не из-за меня его убил?

Никогда не считал Марию глупой. Дурой - да, но не глупой...

— Нет, — честно отвечаю я ей.

Она отводит взгляд, и встает с моих ног. Отступает на несколько шагов от меня. Тяжелое дыхание прорывается сквозь её сдерживаемое раздражение. И это неудивительно. Мария всегда была собственницей, а мне это никогда особенно не мешало. Никогда ранее.

— Значит, я просто удачно попалась под руку. И ты искал не меня?

— Не тебя, Мария. Не тебя...

— А кого? Её?

Я не отвечаю - не люблю отвечать на глупые вопросы.

Мария крепко обнимает себя за плечи, словно пытаясь удержать в руках разбегающиеся мысли и эмоции. А потом уверенным шагом возвращается ко мне и берет мою руку в свою. Достает из кармана маленький черный футляр с той самой ярко-красной помадой, который я давно потерял.

"Откуда эта помада у неё?"

Она аккуратно наносит помадой несколько штрихов на моё предплечье, выводя адрес.

— Что это? — спрашиваю, пытаясь скрыть трепет в своем голосе.

— Я слышала разговор, — отвечает она мне почти шепотом, и я замечаю как намокают уголки ее глаз. — Там тот, кого ты так упорно ищешь.

— Ты... ты уверена? — повторяю я, не отрывая взгляда от адреса, который теперь выжжен в моей памяти. Мое сердце учащенно стучит, а грудь сжимает смесь сомнения и надежды.

Мне кажется невероятным, что я, наконец, получил тот самый адрес! Я даже трясу головой, чтобы точно убедиться в том, что я не сплю в данный момент.

Мария молчит, ее глаза впиваются в мои. Я замечаю, как покраснели уголки ее глаз. И это чертово многомение затягивается, а я больше не могу ждать!

— Отвечай! — рычу я ей, вскочив на ноги и сразу же беру в руки свою черную толстовку.

— Да. Я слышала разговор… И надеюсь, Сальваотре, что ты не опоздаешь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

АНГЕЛ

Я сижу на полу комнаты. Плечи сжаты. Тело дрожит так, что кажется я вот-вот развалюсь на части. Каждая клеточка моего тела напряжена от ужаса и боли, которая не отпускает ни на секунду. Мои нервы на грани. Сердце предательски подскакивает , а мысли путаются. Я боюсь даже поднять взгляд, потому что знаю - он может в любой момент войти и снова сломать меня.

Тяжелая дверь скрипит и я вижу в тени света его силуэт. Альдо. В руках у него тот самый нож, которым он пообещал убить меня, но вместо этого лишь срезал ту самую шелковую повязку на моей ноге, которую повязал Сальваторе. Он склоняется надо мной, и я перестаю дышать. Его глаза изучают меня, а кончик его носа медленно скользит по моим волосам. Я знаю, что он получает извращённое удовольствие от моего отчаяния. А еще знаю, что мне нельзя ему смотреть в глаза. И я не смотрю.

— Знаешь за что я уважаю таких как Вальдоне? — неожиданно спрашивает он меня, вплотную придвинувшись к моему лицу своим.

Я знаю, что лучше мне ответить на его вопрос и поэтому отрицательно мотаю головой, еще крепче прижав колени к своей обнаженной груди.

— Он сделает и скажет всё что нужно за хорошенькую сумму денег на его счету. Таких людей, как он общество презирает,но в нашем мире их ценность слишком велика.

Альдо резко хватает меня за волосы и прижимает к ледяному полу. Холод почти не ощущается - теперь для меня это мелочь, потерявшая всякое значение среди этого безумного ужаса.

— Когда Вальдоне подтвердит твою смерть, — шипит он прямо у моего уха, — ты навсегда останешься со мной...

Его нос погружается в впадину между шеей и плечом, и в этот миг страх сливается с чем-то огненно острым, больно разрезая мою душу.

Он снова прижимает мое тело своим и в тишине слышится треск его зажигалки. Я чувствую, как искра падает на один из едва заживших шрамов на моей спине, и мгновенно огонь жжёт мою кожу.

— Нет! — вырывается из меня нечеловеческий крик.

— Да, — тихо, но твёрдо отвечает Альдо. — Я навеки запру тебя в собственном аду, падший ангел.

Я больше не могу это терпеть…

Собрав последние остатки сил, и не думая ни о чем, я вонзаю зубы в его руку. Настолько сильно, насколько мне может позволить мое измученное тело. Металлический привкус крови заполняет рот, и Альдо отпрыгивает от меня, схватившись рукой за своей окровавленное запястье.

— Сука! — рычит он. — Я тебе устрою, тварь!

Он ругается на итальянском, что-то кричит, но меня уже не остановить. Я бросаюсь прочь из этой комнаты, не видя ничего под ногами, сквозь туман боли и ужаса. Ноги путаются, подкашиваются, но я продолжаю бежать, сломленная и изуродованная, но ведомая лишь одним желанием - уйти как можно дальше, как можно дальше убежать.

За спиной раздаются голоса и топот - люди Альдо несутся за мной. А я бегу от них так, будто за мной охотится сама смерть. Ступая по холодному полу, я едва держусь на ногах, дыхание сбивается, а сердце вырывается из груди. Но я продолжаю нестись вперёд, к свободе.

Лестница, коридор, вижу центральный вход. И, наконец-то, вырываюсь наружу, словно родившись заново. Вокруг глубокая ночь, но для меня это уже новый, чуждый мир. За время проведенное с Альдо мое тело уже успело отвыкнуть от света - я столько дней провела во тьме, что даже ночь кажется ослепительной. Часто моргаю, слезы бегут по щекам, но я не могу позволить себе остановиться. Я выскакиваю в сад. Холодная трава цепляется за мои босые ноги. Я бегу сквозь кусты и деревья, сердце кричит о помощи, но никого на моем пути нет. И я снова начинаю чувствовать нехватку воздуха.

Приступ… Он вернулся в самый неподходящий момент.

Кажется, что кто-то сжимает мои лёгкие в железных тисках. Горло пересыхает. Я пытаюсь сделать вдох, но воздух буквально ускользает сквозь пальцы. Мир сжимается вокруг меня - в ушах звенит. Руки дрожат, ноги подкашиваются.

— Один, — начинаю я счет. — Два…

И меня хватают за плечо. Поворот головы - я вижу одного из людей Альдо. Его руки крепко держат меня за плечи, и он глухо произносит:

— Ты действительно решила просто убежать? Идиотка!

Отчаянно пытаюсь вырваться, бью этого громилу по тем местам, куда попадают мои слабо сжатые кулаки, но силы покидают меня и он закидывает меня себе на плечо.

Он ошибся. Я совсем не идиотка... и я прекрасно понимаю, что это был мой последний шанс, последний вздох свежего воздуха. Больше мне уже никогда не выбраться. У меня больше не будет шансов на спасение…

Этот дикарь несет меня на плече обратно в дом и ставит на ноги в холле дома.

Вокруг меня смыкается кольцо - люди Альдо. Впервые я вижу их лица, ведь они не прикрыты масками. Юные, почти мальчишеские. Встретив кого-то из них в толпе на улице, я бы и представить себе не смогла, что под маской человека прячется зверь.

Картины немыслимой жестокости начинают появлятся у меня перед глазами. Мне даже страшно представить, что они решат со мной делать… Я глазами ищу среди этой толпы мужчин - Альдо, но его нет. И я просто отдаюсь во власть судьбы. Пусть будет, что будет.

Конец? Я готова встретить его.

И вдруг - выстрел! Резкий, оглушительный, он пронзает тишину, заставляя меня вздрогнуть всем телом. Еще один, и еще! Звуки выстрелов множатся, сливаясь в отвратительную симфонию смерти, пляшущую где-то совсем неподалеку от меня.

Страх, такой липкий и парализующий, сковывает меня. Я должна открыть глаза, но я.. не могу.!

Что я увижу, если осмелюсь взглянуть? Смерть, заглядывающую в душу? Нет, лучше остаться в этой темноте, в слепом неведении. Пусть мир вокруг рушится и гибнет, я останусь здесь, с закрытыми глазами, в надежде, что это все скоро закончится.

Едкий запах пороха бьет мне в нос и выстрелы наконец-то прекращаются… Я слышу тяжелое дыхание - оно так близко, прямо у своего лица. Кто-то стоит рядом со мной. Сердце бешено стучит, в ушах гул. Я не могу больше выносить это напряжение и медленно открываю глаза.

Передо мной - фигура во всем черном, у ног которой лежат мертвые люди Альдо. Капюшон толстовки закрывает лицо так, что я не могу разглядеть ни одной черты лица. На секунду мне кажется, что сама смерть стоит передо мной. Холод пробирает до костей. Я делаю шаг назад, затем бегу в угол комнаты, прижимаюсь спиной к холодной стене. Обхватываю голову руками, пытаясь заглушить кошмар в голове, и шепчу одно и то же слово:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Нет... Нет... Нет…

Он уверенным шагом направляется ко мне и медленно опускается рядом со мной на колени. Тянет окровавленную чужой кровью руку к моему лицу.

— Нет… Нет… Не прикасайся ко мне. Пожалуйста, нет…

Его пальцы нежно касаются моего лица, бережно смахивая влажные пряди с лба. Он достаёт из кармана джинс тонкую красную атласную ленту - такую же, какую Альдо срезал с моей ноги. Медленно, будто боясь причинить боль, он туго завязывает её вокруг моего бедра.

— Ангелочек, — тихо шепчет такой знакомый голос, — я нашёл тебя.

О небеса! Этот голос...

Я резко тяну руку и медленно опускаю капюшон, скрывавший его лицо. Передо мной раскрывается пара ярких, разноцветных глаз. Таких знакомых разноцветных глаз.

Сальваторе!

И я бросаюсь к нему на шею, цепляюсь всеми силами, не в силах сдержать рыданий. Звук прорывается из глубины груди, становится всё громче и громче, как будто вместе с плачем я пытаюсь выплеснуть весь страх и одиночество, что накопились внутри. Он крепко прижимает меня к своему торсу, и впервые за долгое время я ощущаю спокойствие и защиту. В его объятиях нет страха, нет боли. В его объятиях только теплота и безопасность.

— Всё будет хорошо, ангелочек, — шепчет он мне, пытаясь убедить и себя, и меня. — Я здесь. Я рядом с тобой. И теперь все будет хорошо.

Я пытаюсь ответить, но слова застревают в горле, и мой взгляд невольно скользит за его спину. Я вижу бледно-голубые глаза. В этот миг я не успеваю даже вскрикнуть, как раздаётся резкий, ударный звук.

— Нет! — вскрикиваю я, но уже... слишком поздно.

Его крепкие руки постепенно теряют хватку на моей талии, и Сальваторе, лишённый сознания, падает к моим ногам.

АНГЕЛ

Мои губы покрыты кровью, и металлический привкус разливается во рту, словно яд, отравляя каждую клетку. Слезы смешались с кровью, а каждый новый тяжелый вздох причиняет мне боль и эта боль проникает глубже, обжигая меня изнутри. Я не могу поверить, что это происходит со мной.

Альдо наносит удар за ударом по моему лицу, его кулаки, как всегда, жестоки и беспощадны. И все, что я слышу - громкий, нечеловеческий, практически звериный рев - дикий и неистовый.

— Я убью тебя, тварь! — слышу я крик Сальваторе за своей спиной. — Убью! Я перережу тебе глотку, как сделал это с твоим братом! Ты будешь захлебываться своей кровью, также как захлебывался твой брат!

Альдо приковал его к стулу, предоставив ему самое лучшее место за наблюдением над моими муками. Сальваторе рычит, словно зверь, загнанный в клетку перед смертельной охотой, а я больше не могу вынести этого ада.

Но вдруг, без всякого предупреждения, Альдо резко останавливается. Его рука схватывает меня за волосы, больно сжимая, и силой поднимает меня на ноги. Я оказываюсь лицом к лицу с Сальваторе.

Без единого слова Альдо медленно обходит меня сзади и вкладывает мне в руку пистолет. В комнате нависает густая, едкая тишина, прерываемая только учащенным дыханием Сальваторе, который не сводит своих разноцветных глаз с моего лица.

— Сальваторе… Сальваторе Монтальто, — начинает Альдо с легкой ухмылкой на лице, наслаждаясь своей властью. Он аккуратно отодвигает мои влажные волосы на один бок, оставляя на шее нежный, почти невесомый поцелуй, который вызывает у меня дрожь. Сальваторе кривится в агонии, его лицо искажено страстью и яростью - и я бы тоже не смогла бы сдержать свою реакцию, если бы могла. — Ты всегда был слишком самоуверенным в себе, вот и сейчас ты пришел сюда один, без какой-либо поддержки и твоя самоуверенность в этот раз погубит тебя.

— Будь мужиком и развяжи меня, тварь! — шипит Сальваторе сквозь сжатые зубы. — Возьми нож и докажи, что у тебя есть яйца!

Альдо усмехается в ответ, его губы снова касаются моей шеи, оставляя там холодный поцелуй, словно ледяной укус.

— Давай, — шепчет он прямо у моего уха. — Это должна сделать ты, ангелочек. Нужно всего лишь нажать пальчиком.

Он ловко берет мою дрожащую руку в свою ладонь и направляет дуло пистолета прямо в лоб Сальваторе. Тот смотрит на оружие с безумной улыбкой, его лицо искривлено смехом. Таким искренним и безумным, словно он наслаждается этим моментом до предела. Смех разносится эхом по комнате, наполняя воздух напряжением.

— Давай! — выкрикивает Альдо., требуя исполнить его желание. — Ты ведь так долго об этом мечтала! Прикончи его! Прикончи того, кто затащил тебя в этот ад! Прикончи этого ублюдка.

Сальваторе молчит, не сводя глаз с моего лица и я впервые вижу как блестит его голубой глаз. Он всегда ранее терялся на фоне ядовито зеленого брата, но сейчас я словно смотрю в кристально чистый топаз, идеальной гравировки.

Мое израненное сердце замирает, и я чувствую, как холодный пот стекает по спине. Пистолет становится тяжелым, как будто он наполнен всей тяжестью моих страхов и сомнений. Я смотрю на мужчину, который когда-то был моим мучителем, и понимаю, что в этот миг я стою на грани. Я вся дрожу, пальцы словно застыли, не желая слушаться.

Альдо сделал мне подарок.Теперь я не жертва. Теперь я стала тем, кто контролирует ситуацию. Теперь все иначе. Я не просто главный герой в этой дерьмовой истории, я наконец-то стала автором этой истории. Мы поменялись с Сальваторе местами. Он - жертва, а я - охотник.— Давай! — снова рычит голос за спиной. — Убей ублюдка! Если бы не его игры, то тебя не было здесь ! Он похитил тебя, против воли засунул в свой жестокий мир! Убей его!

— Он прав, — неожиданно говорит Сальваторе, обессиленно опустив голову вниз. — Убей меня, ангелочек. Я заслужил это. И приму смерть от твоих рук с улыбкой на лице.

Он поднимает голову и смотря прямо мне в глаза. Мужские губы растягиваются в теплой улыбке, но в его разноцветных глазах я вижу искорки страха.

И впервые я замечаю, что у Сальваторе на щеках есть мимолетные ямочки, когда он так искренне и тепло улыбается. Эта улыбка придает ему необычайную мягкость и уязвимость, которая так противоречит вго жестокому облику. Мое сердце сжимается.

— Давай, — снова слышу я шепот за своей спиной. — Убей своего мучителя!

— С радостью, — произношу я, резко оборачиваюсь и нажимаю на спусковой крючок.

С треском раздается выстрел, и я вижу, как его грузное тело Альдо резко дергается, прежде чем он падает на пол. Внутри меня не возникает ни радости, ни облегчения. Вместо этого я чувствую пустоту, как будто выстрелом я убила не только его, но и часть себя.

Я падаю на колени рядом с телом. Мои руки касаются горячей, липкой крови, и я пристально вглядываюсь в пустые, мертвые глаза. В те самые глаза, в которые мне запрещалось смотреть. По спине бегут струйки холодного пота. Я знаю, что никогда не забуду этот момент. Никогда не забуду эти безжизненные глаза. Они навсегда останутся в моей памяти и будут мучать меня в кошмарах по ночам. И это станет моим наказанием!

Облегчение переплетается с ужасом, и слезы обжигают мои пылающие щеки. Надеюсь, Альдо будет гореть в аду…

— Твою мать, ангелочек, ты понимаешь, что только что сделала? — мужской голос за моей спиной полон шока и недоумения. — Ты выстрелила не в ту сторону!

Его юмор кажется мне гораздо более дерьмовым, чем раньше.

Оборачиваюсь и встречаюсь с довольной улыбкой. Кажется, Сальваторе высоко оценил то, что я сделала.

— Ненавижу тебя! Терпеть не могу! — кричу я, подойдя вплотную к этому мерзавцу. — Ненавижу!

Мои кулаки начинают хаотично бить по широкой груди Сальваторе, ведь Альдо был прав! Из-за него я оказалась в этом дерьме! Он - причина моих страданий! Ненавижу его! Ненавижу!

Я бью его отчаянно, с последней силой, а Сальваторе спокойно терпит мои удары, словно они ничего для него не значит. Его лицо остаётся невозмутимым, словно он наблюдает за этим всем со стороны. Постепенно мои силы иссякают, и я медленно опускаюсь на колени перед ним, изнеможенная и без сил.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Теперь развяжешь меня? — спрашивает он тихо, но так уверенно.

Я не хочу этого делать, но в этот момент замечаю нож, вставленный в его высокий сапог. И как только его руки и ноги освобождаются благодаря моим усилиям, Сальваторе мгновенно кидается в мою сторону, словно хищник, готовый к атаке.

Он прижимает меня спиной к стене, быстро вытирает слёзы с моего лица, и зарывается носом в мои расстрепанные, влажные от пота волосы. Делает глубокий вдох, еще один, стараясь наполнить свои легкие моим ароматом.

— Я скучал, ангелочек, — шепчет мне на ухо Сальваторе и обессиленная я растворяюсь в его объятиях.

КОРОЛЬ

Под громкие причитания Микеле я осторожно несу её обессиленное, хрупкое тело на руках, медленно обходя мёртвые тела, разбросанные по полу. Она позволила мне всего на несколько секунд прикоснуться к ней, а потом её тело ослабело в моих руках и Ангелия потеряла сознание.

Альдо был прав! Она должна была прикончить меня, а лучше - нас обоих.

— Какого хрена ты ушёл один? Кому нужны твои широкие жесты? — кричит Микеле так громко, что у меня уши закладывает. — Ведешь себя, как маленький, капризный ребенок!

И я не могу понять его реакции - действительно ли в нем проснулись семейные чувства, или же Микеле просто не мог смириться с тем, что пропустил момент, когда Альдо получил пулю в лоб?

— Vaffanculo! — выкрикиваю я своему брату, аккуратно усадив Ангелию на заднее сиденье одной из свободных машин.

(Иди в задницу!)

Микеле раздраженно закатывает глаза, оторвав взгляд от моего лица, и переключившись на то, как двое крепких парней выносят безжизненное тело Альдо на идеально подстриженный газон. Его обычно безупречный костюм теперь слегка испачкан землей и кровью.

— Ты должен сообщить всему синдикату, — процеживает Микеле сквозь зубы, не отрывая глаз от обезображенного смертью лица Альдо. Он был симпатичным парнем, но конченным мудаком. — Ты должен признаться в том, что сделал это не по своему желанию, а по праву того, что у тебя была украдена твоя пленница. Может быть, тогда они спокойно примут идею объединения севера и юга.

— Что значит "примут"? — рявкаю я в ответ. — У них есть выбор?

Микеле нервно поправляет ворот своей черной рубашки.

— Убийство - это крайняя мера, идиот! — отвечает он мне, с легким раздражением. — А ты уничтожил целую семью, лишил ее прямых наследников! Это война, которую ты развязал, не посоветовавшись ни с кем!

— Романо начали первыми! — шиплю я в ответ, и если бы не Ангелия на моих руках, то я бы с радостью надрал ему зад, ведь он и так знает, что они начали первыми! А потом быстро делаю глубокий вдох и продолжаю: — Займись этим сам!

— Я?! — Микеле вскидывает руки в отчаянии. — Ты же дон! Ты должен взять на себя ответственность!

— Да! Я дон! И знаешь, мне плевать. Плевать на всю эту гребанную Коза Ностру. Я её не выбирал, а еще … я устал от нее. Устал от всего это дерьма! Так что… разберись сам. И...

— И?

— Пригляди за Марией. Ей нужна поддержка.

Сейчас для меня важно только то, что она жива и что она в моих руках. Все остальное - не мои проблемы! Мой ангелочек жив! А все раны... Раны затягиваются каким бы они не были глубокими.

Не став ждать реакции брата на мои слова, я запрыгиваю в машину и с ревом двигателя трогаюсь с места. Я не идиот. Я понимаю, что сейчас нам обоим нужно залечь на дно, исчезнуть из виду, пока не уляжется пыль, пока мир не смирится с тем, что я натворил. Мое тайное убежище - вот, что нам нужно. Место, о котором никто не знает. Там она будет в безопасности.

Я постоянно оглядываюсь на её бледное лицо моего ангелочка, следя за каждым её вздохом. Жадно ловя каждый ее вздох, словно боясь что она исчезнет.

Но она рядом и она дышит. Дышит! И это - знак, что я еще не все потерял.

Машина несется по темным артериям города, прочь от того ужасного дома, в котором я нашел Ангелию, к одному из небоскребов в самом сердце Нью-Йорка.

Хочешь спрятаться - прячься прямо у врага под носом. Никакой охраны, никаких роскошных домов - только грамотный расчет.

Никому нет дела до того, кто живет на шестьдесят пятом этаже, в самом сердце облаков. Городская суета стихает у подножия небоскреба, а здесь, на головокружительной высоте, жизнь течет по своим, неведомым никому правилам.

На крытой парковке нас уже ждет Гаррет, один из тех, кто за определенную плату готов закрыть глаза на многое. Но даже он не знает моего настоящего имени. Для него я - мистер Росси, итальянский бизнесмен, ценящий конфиденциальность.

Я бью по тормозам. Черный внедорожник со свистом останавливается. Выхожу из машины и Гаррет застывает в немом изумлении. Его глаза расширяются, скользят по моей окровавленной одежде, по моему лицу, на котором застыла маска ярости и отчаяния. Он никогда не видел меня таким. Обычно безупречный и спокойный, сейчас я напоминаю дикого зверя, загнанного в угол. На мгновение в его глазах мелькает страх, но он быстро берет себя в руки.

Деньги - великая сила, способная заставить человека игнорировать даже самый очевидный ужас.

— Мистер Росси, — произносит Гаррет, протягивая мне руку, его пальцы слегка подрагивают. — Ваш звонок был столь внезапным. Не припомню, когда вы в последний раз навещали Нью-Йорк.

В действительности, мой дом в нескольких кварталах отсюда, но к чему ему знать это? Гаррет вкладывает ключи от моих апартаментов в мою ладонь. Когда я - мистер Росси, Гаррет превращается в подобие моего доверенного человека, исполнителя мелких поручений, ограждающего меня от лишнего внимания.

Сквозь полуоткрытую дверь автомобиля я бросаю взгляд на Ангелию. Бледная, как мел, но живая.

— Мне нужно твое пальто, — говорю я Гаррету, не давая ему опомниться. — Завтра тебе доставят точно такое же, но новое.

— Но…

— И щедрое вознаграждение в придачу.

— Конечно, сэр, — с готовностью отзывается Гаррет, стягивая пальто со своих плеч.

Не медля ни секунды, я накидываю пальто Гаррета на хрупкие плечи Ангелии. Подхватываю ее на руки, чувствуя, как ее обессиленное тело дрожит в моих объятиях. Гаррет застывает в немом изумлении, но, как истинный профессионал, сохраняет невозмутимость на лице. Он торопливо указывает на неприметную дверь в глубине коридора.

— Через служебный лифт будет быстрее, сэр.

Я киваю, стараясь не терять ни секунды. Мы заходим в лифт, и с каждым этажом мое напряжение только растет. Это чуждое для меня чувство. Я, Сальваторе Монтальто, впервые вношу в свой дом женщину не как пленницу, или как купленную на время куклу для забав. Я впервые вношу в свой дом свободную женщину, нуждающуюся в моей защите. Ангелию Вереск - писательницу перевернувшую своей книгой весь мой мир. Слова "забота" и "нужда" никогда не были частью моего лексикона, особенно в контексте женщины.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Двери лифта открываются, и мы наконец-то оказываемся в моих апартаментах. Я протягиваю Гаррету пачку долларов. Он берет их, не задавая лишних вопросов.

— Ты ничего не видел, — говорю я ему, пристально глядя в глаза.

— Разумеется, мистер Росси, — отвечает Гаррет, быстро исчезая за дверью.

Долгожданная тишина…

Наконец-то она наступила, густая и обволакивающая, словно бархат. Я шумно выдыхаю, стараясь унять дрожь в руках, и бережно опускаю Ангелию на большую двуспальную кровать. Пальто соскальзывает с ее плеч, обнажая хрупкость и беззащитность. И я замираю, не смея дышать.

На ее спине… Там, где должны были бы быть нежные изгибы теперь выжженные клейма безумной гениальности. На ее спине тянутся шрамы. Но это не хаотичное нагромождение ран, не бессмысленная жестокость. Они образуют единый, жуткий рисунок - ангельские крылья, вырезанные на живой плоти. Меня прошибает волна тошноты, горечь поднимается к горлу. Эти шрамы… их создал Альдо. Он создал его. Настоящего падшего ангела.

Перед моими глазами внезапно возник этот кошмар, которому он ее подвергал, каждая пытка, каждое унижение. Ледяной ужас парализовывает все мое тело.

Я собственными руками засунул в ад столь прекрасное создание и уничтожил его. Я ошибался... Как же я ошибался! Ангелия - не падший ангел. Никогда ею не была. Она - невинность, чистота, надежда, заключенная в хрупкую оболочку, которое чудом выжила в этом аду. Она ангел оклеветанный и израненный. И теперь все что я хочу - исцелить не только израненную плоть на ее спине, но и еще и каждый шрам в ее душе, если только она позолит мне это сделать.

АНГЕЛ

Лёгкие касания скользят по коже моей спины, словно перья, но каждый из них обжигает, как искра оголённого провода. Мелкая дрожь пронзает тело, лихорадка поднимается волнами. Едва приоткрыв глаза, я выдыхаю тихое, молящее:

— Нет, прошу… нет…

Но прикосновения не отступают. Лёгкие поцелуи касаются кожи, теплые губы выводят причудливые узоры на каждом шраме, словно запечатлевая их в памяти.

— Ты прекрасна, — шепчет мне такой знакомый голос.

— Нет, — отрицаю я, понимая, что больше во мне нет ничего прекрасного.

Если бы только слабость не сковывала меня, я бы отпрянула от того, кто так близко прижимается ко мне, обнимая за талию.

Я отвратительна, как снаружи, так и внутри. Я убила человека… Пусть и такого ужасного! И его кровь до сих пор на моем лице. Со временем она смоется, но ее никогда не отмыть с моих рук. Никогда не отмыт...

— Не спорь со мной, ангелочек, — тихо выдыхает он в мою шею и зарывается носом в мои волосы.

Сальваторе Монтальто и нежность - это оксюморон, как огонь и лёд, смешанные в одном флаконе. Все это время он щедро одаривал меня болью и страданиями. И теперь я жду удара, подвоха, ведь ждать от него ласки - верх наивности. Но вместо этого он лишь крепче притягивает меня к себе, и я чувствую жар его дыхания на израненной коже моей спины. Там, где шрамы, последние дни царила только боль, но под жаром его дыхания она смешалась с… чем-то ещё. С чем-то совершенно непонятным, но таким приятно ощутимым.

— Не называй меня так, — шепчу я, и чувствую как слезы быстрым потоком начинают стекать по моим щекам, заставляя мелкие ссадины на лице гореть. — Прошу тебя, никогда больше не называй меня так!

И вот парадокс! Я больше не прошу его отпустить, не молю о свободе. Ведь я… боюсь её. Боюсь снова стать свободной женщиной, ведь свобода делает тебя уязвимой, беззащитной перед жестоким миром. И я лишь прошу не называть меня тем, кем я больше не являюсь.

Это слово “ангелочек” - как соль на открытой ране, оно жгет, напоминая о прошлом, о том, что я потеряла. Я потеряла истинную себя.

Его руки сжимают меня сильнее, и я чувствую, как его сердце бьётся в унисон с моим.

Или мне это только кажется? Может, я просто выдаю желаемое за действительное, пытаясь найти хоть какую-то опору в этом хаосе, в котором оказалась моя жизнь?

— Посмотри на меня! — требует Сальваторе, резким движением переворачивая меня на спину, но я уже запомнила, что смотреть в глаза мужчине нельзя. Особенно если он претендует быть твоим хозяином. И Сальваторе силой заставляет меня это сделать. — Посмотри мне в глаза, Ангелия!

За подобную дерзость Альдо жестоко наказывал меня, но я быстро вспоминаю, как раньше мне нравилось смотреть в глаза человеку, который вел со мной разговор. Как мне нравилось читать мысли людей через их глаза, как нравилось видеть их души. И сейчас я встречаюсь с разноцветным взглядом Сальваторе. Страх… он больше не сковывает меня ледяной хваткой. Зелёный зверь, что обитал в его глазу, больше не доминирует, не сверкает безумием. Я заворожена красотой голубого топаза, которая раньше ускользала от моего внимания, прячась за тенью безумия. Он как небо. Чистое, бескрайнее и манящее, которое так хочется погладить рукой, но до него невозможно дотянуться. Впервые за долгое время я вижу в его глазах не только тьму, но и проблеск чего-то светлого, чистого. И это завораживает меня больше, чем когда-либо пугало.

— Ты прекрасна, слышишь? — строго произносит он мне, крепко обхватив мою шею своими сильными руками, чтобы я не смогла отвернуться от него. — Прекрасней, чем когда-либо прежде.

Его слова - ложь. Такие сладкие и смертельные, как яд. Я пытаюсь сопротивляться, но он уже нависает надо мной, тенью заслоняя яркий солнечный свет. Как же я соскучилась по солнцу, и как же оно теперь болезненно для меня. Он проводит пальцами по моему лицу, очерчивая скулы, подбородок. Каждая мускула моего лица болит.

— Даже со шлюхами не делаю того, что он творил со мной, — признаюсь я, и слова падают в пустоту, полные горечи и стыда. Глаза отвожу вниз, не в силах выдержать его взгляд.

— Ты ошибаешься, — тяжело выдыхает Сальваторе, и в его голосе слышится что-то… отвращение? — С ними делаю и пострашнее вещи, только за это платят большие деньги.

Он отстраняется от меня, словно я обожгла его, и берет с прикроватной тумбочки небольшую белую коробку, перевязанную чёрной лентой. Протягивает её мне.

— У меня кое-что есть для тебя, — говорит он, ожидая, что я приму его подарок. — Думаю, это поможет тебе пережить… то, что произошло.

С опаской беру в руки коробку и заглядываю внутрь. Мои пальцы тут же натыкаются на что-то мягкое, кожаное. Вытаскиваю красный блокнот, и моё сердце на мгновение замирает. Провожу пальцами по обложке, ощущая её приятную текстуру. Цвет… он как кровь, как огонь. И он меня пугает.

— Ты всё ещё хочешь, чтобы я дописала книгу? — спрашиваю я, нервно сглатывая. Мой голос звучит слишком хрипло.

— Теперь ты сама будешь решать - допишешь ты её или нет. Твоя свобода от этого не зависит. Ты больше не моя пленница, — тяжело выдыхает Сальваторе, подходя к большому окну. Его взгляд устремлён куда-то вдаль, словно он видит там что-то, недоступное мне.

— Нет? — осторожно спрашиваю я, не веря своим ушам. Неужели это правда?

— Нет. Если ты хочешь, то можешь встать и покинуть эту квартиру, — уверенно произносит Сальваторе и неожиданно берёт в руки боевой нож, который, кажется, всегда при нём.

Он медленно подходит ко мне, и от вида острого лезвия моё сердце начинает бешено колотиться в груди. Сальваторе берёт в руки мою ногу и резким движением разрезает атласную ленту, которую сам же и повязал на неё. Лента падает на пол, словно оковы, сброшенные с моей души. Он быстро поднимает ее и обвязывает ею своё запястье.

— Ты свободная женщина, Ангелия, — говорит Сальваторе, и в его голосе нет ни насмешки, ни злорадства. Только… боль и усталость.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

И тут я слышу щелчок зажигалки. Вижу вишнёвый огонёк прямо напротив моего лица, и ужас парализует меня. Затыкаю уши руками, словно это может остановить воспоминания. Шрамы на спине начинают нестерпимо жечь, и я чувствую запах гари, а точнее паленой человеческой кожи - так пахло в той сырой бетонной комнате, после того, как Альдо заканчивал со мной.

— Нет! — выкрикиваю я, закрывая уши руками. — Нет!

Сальваторе мгновенно тушит сигарету и подлетает ко мне, крепко обхватывая моё лицо руками. Его пальцы впиваются в кожу, но я не чувствую боли. Он прижимает мою голову к своей широкой груди, и я слышу, как бешено колотится его сердце. Его запах - смесь мускуса, кожи и чего-то тёмного, опасного - заполняет мои лёгкие, и я перестаю дышать.

Давно меня никто так не обнимал. Последнее такое объятие мне дарила моя мама, за несколько дней до того, как Сальваторе похитил меня.

— Нет, — уверенно шепчет он мне, еще крепче прижимая мою голову к своей груди. — Ты останешься со мной. Ты еще не готова вернуться к нормальной жизни.

КОРОЛЬ

“Мои ноги не касаются земли, я парю над холодным, каменным полом. Бесконечный коридор тянется передо мной. Стены пульсируют в такт моего бешеного сердца.

Я бегу, но куда? Не знаю. От кого? Не знаю.

Но я четко чувствую дыхание на затылке и слышу шаги, тяжёлые и уверенные, приближающиеся с каждой секундой. Они грохочут в моей голове, заглушая все остальные звуки.

Поворот. Ещё один коридор, такой же бесконечный и мрачный, как и предыдущий. Я спотыкаюсь, падаю на колени, но не могу позволить себе остановиться. Не сейчас.

Что будет если он догонит меня?

За спиной раздаётся низкий смех. Он здесь. Он близко.

Я оборачиваюсь. Он стоит в конце коридора, окутанный тенью. Лицо скрыто, но я знаю его, узнаю его по походке, по этой дьявольской ухмылке, играющей на губах.

Он медленно приближается. Я кричу, но крик застревает в горле, превращаясь в беззвучный стон. Он подходит совсем близко. Протягивает руку.

— Ты никуда от меня не денешься, Ангелина. Или ты забыла - как бы быстро ты ни бежала, я всё равно найду тебя, я всё равно доберусь до тебя. Ты моя. Навсегда.

И я вижу разноцветные глаза. Один ядовито зеленый, второй небесно голубой…”

Каждую ночь тьма ложит свои руки мне на горло и сжимает его, когда Ангелия мечется в моей постели. Стоны, словно предсмертные хрипы, вырываются из её горла, а тело извивается в агонии, будто её терзают демоны. Она кричит лишь одно слово:

— Нет! Нет! Нет!

А я схожу в эти моменты с ума, ведь ничего не могу сделать. Я не могу помочь ей!

Я научился быть тихим, осторожным, когда пытаюсь вырвать её из этого кошмара, но мои руки все равно покрыты алыми полосами от её острых ногтей. Она видит во мне чудовище, преследующее и мучающее её во сне. И, проклятье, она права. Я и был им. Был…

Я крепко обнимаю ее хрупкое тело, прижимая к своему и нежно глажу ее волосам, тихо называя ее настоящим именем.

Ангелина.

И только это помогает ей справиться с той болью, что она ощущает.

А потом она просыпается и превращается в бесплотного призрака, запертого в стенах моих апартаментов. Она сидит на огромной двуспальной кровати, одинокая и отстраненная, молча исписывает страницы блокнота, который я ей подарил. Я не знаю, какие тайны хранят эти записи. Я не смею читать ни единой строчки. Прикоснуться к нему - значило бы осквернить её хрупкий внутренний мир грубым вторжением, втоптать в нежную ткань души отпечатки своих грязных ботинок. А я не хочу причинять ей еще больше боли. Там и без меня предостаточно натоптано.

В последнем телефонном разговоре с Микеле, он обмолвился, что Мария попросила у него ведерко ванильного мороженого с печеньем. Я, черт возьми, не знаю, как правильно вытаскивать девчонок из этой черной дыры, ведь я всегда был по другую сторону, поэтому стою как идиот с ведерком ванильного мороженого в дверях спальни, безотрывно наблюдая за спящей Ангелией. Она тихо стонет, судорожно сжимая белую простыню в своих тонких пальцах.

— Нет! Отпусти меня, нет! Нет! Сальваторе…

Я не знаю, что означают её слова. Она бежит от меня или молит о спасении? Но я решаюсь ответить ей.

— Я здесь, — шепчу я, еле слышно, словно боясь нарушить хрупкую тишину.

И словно по щелчку пальцем, Ангелия распахивает глаза и судорожно натягивает одеяло до самого подбородка. Я медленно подхожу к кровати, сажусь на край, чувствуя, как её тело напрягается под одеялом.

— Что ты задумал? — спрашивает она, её голос дрожит от страха и подозрения, когда она замечает в моих руках ведерко с мороженым.

— Ничего, — ухмыляюсь я, чувствуя себя полным кретином. — Не любишь ванильное мороженое?

— Нет, — отвечает она без капли сомнения. — Мне больше по душе ягодный сорбет.

— Он кислый!

— Он вкусный, — парирует Ангелия.

— Я просто хотел…

— Что? Быть милым? — обрывает меня Ангелия.

Я сглатываю, чувствуя, как подступает раздражение.

— Не получилось?

— Нет. Слово “милый” не подходит тебе, — честно отвечает она мне. А я даже не знаю расстраивается мне или радоваться. — Я хочу принять ванну, — резко говорит Ангелия, словно переключает канал. — Где здесь ванная комната? Она осматривает комнату, игнорируя моё присутствие.

— Здесь душ.

— Хорошо. Я хочу принять душ.

— Вторая дверь справа по коридору.

Она встает с кровати, быстро обматывая свое тело белой простыней, и словно лунатик, направляется в сторону ванной комнаты, не обращая на меня ни малейшего внимания. Я остаюсь сидеть на краю кровати, словно парализованный, с этим проклятым ведерком ванильного мороженого в руках, чувствуя себя абсолютно бесполезным.

И как мне вырвать её из этого кошмара? Как мне стать тем, кто защитит её от тьмы, когда я сам и есть эта тьма?

Слышу шум льющейся воды, и электрический ток пронзает мою спину. Да какого черта я себя обманываю? Я не милый. Никогда им не был. И уж тем более рядом с ней.

К черту это чертово мороженое! К черту все эти попытки притвориться тем, кем я не являюсь! Ей не нужны мои неуклюжие знаки внимания. Ей нужно… жить. Мне нужно напомнить ей, что это значит. Напомнить, что внутри нее еще есть искра жизни, которую я должен раздуть, а не затушить своим присутствием.

Образы вспыхивают в голове, как незваные гости. Ангелия под струями воды. Её бледная кожа, израненная не только физически, но и духовно. Вода может смыть с ее лица слезы, но не сможет смыть ту боль, которая поселилась глубоко внутри.

Я срываюсь с места, словно меня ударили током. Ведерко с мороженым летит в сторону, ударяясь о стену и оставляя на стене мерзкое, липкое пятно. Мне плевать. Я иду к душевой. Рука тянется к двери. Она приоткрыта, из щели вырывается пар. Если бы она была заперта, я бы выломал ее к чертям собачьим! Я бы разнес ее в щепки, лишь бы добраться до нее, лишь бы увидеть ее и убедить, что она еще может дышать.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Медленно, стараясь не спугнуть, подхожу к душевой кабине. Запотевшее стекло скрывает её, но сквозь пелену пара я вижу очертания её фигуры. Останавливаюсь, как вкопанный. Ангелия стоит под струями воды, её глаза прикрыты, лицо умиротворенно, словно она нашла хоть какое-то подобие покоя в этом хаосе. Капли воды стекают по её щекам, как слезы.

Я всегда находил что-то неземное в слезах на её лице. Они, как звёздная пыль, рассыпающаяся по её коже. Но сейчас… сейчас я не хочу видеть их. Я больше не хочу любоваться этим зрелищем. Сейчас я хочу, чтобы они исчезли. Бесследно!

Поднимаю руку и провожу по запотевшему стеклу. Оно издает тихий скрип, и в образовавшемся просвете наши взгляды встречаются. Её глаза… Они как два темных омута, глубокие и такие бездонные. И я больше не могу сдерживаться! Сердце бешено колотится в груди, отбивая какой-то безумный ритм. Тянусь к ручке и открываю стеклянную дверь душа. В лицо ударяет горячий пар, обжигая кожу. Ангелия вздрагивает, но не отводит взгляда. Я делаю шаг вперед, еще один. Расстояние между нами сокращается до минимума, так, что наши тела почти соприкасаются.

Я замираю, в ожидании. Жду, что она оттолкнет меня, закричит, пошлет куда подальше. Я действительно готов к этому, но она молчит. Просто смотрит.

Она видит во мне, наверное, лишь монстра, но я… Я вижу в ней хрупкую, сломленную птицу, которую отчаянно хочется защитить.

Горячие капли воды, почти обжигающие, падают на моё лицо, стекают по шее, пропитывают черную толстовку, заставляя её липнуть к телу. Мне все равно. Я не чувствую дискомфорта. Все мое внимание приковано к ней, к Ангелии, стоящей передо мной обнаженной, уязвимой и такой… настоящей.

Я больше не могу сдерживаться и мои руки обхватывают ее шею. Кожа у неё горячая, влажная, словно шелк. Осторожно я притягиваю её лицо к своему. Наши губы почти соприкасаются. Я чувствую её дыхание - прерывистое, сбившееся. Запах её волос, смешанный с запахом мыла, который сводит меня с ума.

— Я хочу поцеловать тебя, — шепчу я прямо её в губы. — Позволь мне поцеловать тебя.

Проходит секунда, которая кажется вечностью. Потом еще одна и еще. Ангелия выдерживает мучительную паузу, и, словно в замедленной съемке, отрицательно мотает головой.

Отказ. Не сейчас. А может, возможно, и никогда.

Это что-то совершенно новое для меня - спрашивать разрешение, чтобы поцеловать.

— Я мог бы взять этот поцелуй силой, — шепчу я ей в слегка приоткрытые губы.

Готов поклясться, она тоже хочет этого!

— Нет, — её ответ звучит уверенно, словно удар хлыста. — Не можешь. Я больше не твоя пленница.

Эти слова - ледяной душ. Она права. Своими же руками я открыл клетку и выпустил её на волю. Я сам дал ей свободу и сам пожалею об этом.

АНГЕЛ

Я стою в коридоре перед большим зеркалом, не двигаясь, словно прикованная. Взгляд приклеен к пальцам на моих ногах. Поднять глаза выше… это выше моих сил. Боюсь. Боюсь увидеть в зеркале отражение той, кто я есть сейчас. Я боюсь увидеть измученную, сломленную тень самой себя.

Тяжело вздыхаю, закрываю глаза, и резко разворачиваюсь спиной к зеркалу. И вот, наконец, впервые за долгое время, я вижу их.

Провожу пальцами по коже. Чувствую, как под кончиками пальцев залеченные рубцы складываются в сложный, искажённый узор. Крылья. Ужасные крылья, которые Альдо выжег на моей спине. Они уродливые, но в то же время в них есть что-то… завораживающее. Эта отметка, которую зверь оставляет на своей жертве. Я ненавижу их, и в то же время… чувствую странную, пугающую связь с ними.

Вздрагиваю, когда чувствую тяжелый, пристальный взгляд на себе. Быстро поправляю махровую ткань обратно на плечи, пытаясь скрыть то, что уже невозможно скрыть. Сальваторе. Он быстрым шагом приближается ко мне и его рука хочет сорвать полотенце с моих плеч, но я не позволяю. Вцепляюсь в ткань мертвой хваткой, отталкивая его.

— Нет! — отвечаю я с уверенностью, которой не чувствую. Он больше не мой повелитель. Я не позволю ему командовать мной.

— Ты не должна их стесняться! — шипит мне Сальваторе, обжигая мое лицо своей яростью.

— Нет!

— Тогда ты не оставила мне выбора!

Сальваторе срывает с себя толстовку и я не могу даже представить, что у него в голове.

— Подними руки, — рычит он в паре миллиметров от моего лица. Я не реагирую. Смотрю на него снизу вверх, большими, испуганными глазами. — Подними руки, Ангелина.

Я слышу свое имя, которым меня называет только моя мама и что-то внутри меня ломается. Я подчиняюсь ему. Медленно поднимаю руки и прежде чем я успеваю что-либо сообразить, он набрасывает свою влажную толстовку на меня. Запах его тела, смешанный с запахом его любимого парфюма и влажной ткани, обволакивает меня, словно мягкое, пуховое одеяло. Это как прикосновение его рук, но более навязчивое, более всепроникающее.

Ведь только в его руках я чувствую себя такой уязвимой, и такой открытой, словно он залезает своими руками под мою кожу.

Влажность его толстовки холодит, но в то же время ощущается странное, болезненное тепло. Тепло его тела, которое она еще хранит. И я чувствую облегчение. Страх перед тем, что он может сделать, немного отступает, заменяясь ощущением, что я теперь под защитой. Его защитой.

Ненавижу это ощущение! Ненавижу себя! Ненавижу его! Ненавижу эту чертову толстовку! И все же стою, как парализованная, и не делая попыток ее снять, ведь его аромат… Чёрт!

А Сальваторе хватает меня за руку и тащит к двери.

— Куда ты меня тащишь? Отпусти! — кричу, вырываясь. Бесполезно. У него стальная хватка. — Отпусти меня! Я не хочу никуда идти!

И в ответ на мои возмущенные крики, он подхватывает меня на руки, закидывает на плечо, как мешок с картошкой. Выносит из квартиры и подносит в лифту.

— Я больше не твоя пленница! — бью я его по спине, захлебываясь от злости. — Отпусти!

— Да мне плевать! — рычит Сальваторе в ответ.

В тесной кабине лифта мои удары становятся более яростными, но он не реагирует, и лишь крепче сжимает мои ноги.

— Ты сопротивляешься, Ангелия, и это прекрасно, — шепчет он мне на ухо, когда двери лифта распахиваются. — Это значит, что все еще не так плохо!

Сальваторе со мной на плече уверенной походкой направляется в подземную парковку. Черный Maserati, низкий и угрожающий идеально вписывается в его образ. Да, сложно представить, чтобы в его владении было что-то другое. Он силой запихивает меня в машину, а сам садится на сиденье водителя.

Мой взгляд против моей воли скользит по его обнаженному торсу, покрытому влажными капельками. Я словно зачарованная, забыв обо всем на свете, любуюсь этим совершенством. И только резкий рык мотора, внезапно вырвавшийся из-под капота Maserati, возвращает меня в реальность, отрывая от этого прекрасного зрелища. Стыдливо отворачиваюсь, в надежде, что Сальваторе этого не заметил и машина срываемся с места.

— Куда мы едем? — мой голос срывается, дрожит от страха и непонимания. Но он молчит, игнорируя мои слова, словно я - пустое место. — Выпусти меня! Выпусти меня сейчас же!

В его глазах вспыхивает злая искра, которую я уже лавно не видела.

— Если ты не замолчишь, то я свяжу тебя! — грозит мне Сальваторе, не отрывая взгляда от дороги. — И мне плевать, что ты больше не моя пленница! Думаешь, мне нельзя делать это со свободными женщинами? — В горле пересыхает. Я молчу, стиснув зубы, боясь выдать хоть звук. — Я не могу трахнуть тебя против твоей воли, и то только потому, что не люблю это. А вот связать… всегда пожалуйста!

О небеса! Чего я боюсь больше? Его грубой силы? Или перспективы оказаться беспомощной, связанной, отданной на его милость? Я не знаю…

Его Maserati несется, не обращая внимания на светофоры и правила, лишь бы как можно скорее достичь своей цели. И вот, внезапно, мы тормозим перед невзрачным, небольшим зданием. Не успеваю опомниться, как Сальваторе выходит из машины и снова подхватывает меня на руки, перекидывает через плечо и не церемонясь, просто несет через порог на своих руках.

— Куда? Зачем? — тихо и обессиленно спрашиваю я.

— Привет, Макс! — отвечает Сальваторе, но не мне.

— Сальваторе? — не может скрыть своего удивления тот, чье лицо мне не видно, ведь я повернута к нему пятой точкой, благодаря Сальваторе.

— У меня есть к тебе заказ.

Заказ? Сердце пропускает удар. В горле пересыхает. Что он задумал?

Внутри нарастает паника. Судя по запаху дезинфицирующих средств и характерному гулу, это…

Сальваторе вносит меня в небольшую комнату, пахнущую краской и железом. И я сразу понимаю, куда он привез меня. Он привез меня в мой кошмар. Он привез меня в тату-салон.

Я боюсь татуировок, до дрожи.

— Подними руки, — командует Сальваторе, поставив меня на ноги.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Нет! — кричу во весь голос.

Его рука грубо зажимает мой рот, перекрывая доступ кислорода. Он крепко прижимает меня к своему твердому торсу, не давая пошевелиться.

— Сможешь сделать из этого нечто прекрасное? — слышу его холодный голос, когда он задирает толстовку на моей спине, обнажая уродливые шрамы.

Волна стыда обжигает меня с ног до головы. Я не могу ничего поделать. Он слишком сильный, слишком властный. Его тело вдавливает мое в себя, лишая всякой свободы.

— Без проблем! — выкрикивает Макс. — Только девчонка не должна брыкаться.

— Не вопрос!

Сальваторе опускается на стул и силой садит меня к себе на колени - лицом к лицу. И еще сильнее сжимает меня в своих объятиях, прижимая мою голову к своему плечу. Чувствую, как дрожит его грудная клетка, и слышу… этот звук. Вибрирующий звук тату-машинки.

— Нет… Нет… — беззвучно шепчу я прямо в его ладонь. Слезы текут по щекам, падая прямо на плечо Сальваторе. Я не хочу этого, но и сделать с этим ничего не могу. Я в его власти, даже когда свободная женщина.

Игла впивается в кожу, и боль пронзает спину. Резкая, словно кто-то царапает по коже заточенной проволокой. Я вздрагиваю, но Сальваторе держит меня мертвой хваткой, не позволяя пошевелиться. Его дыхание обжигает шею, я чувствую, как пульсирует его вена на виске. Но почему-то, вопреки всему, чувствую себя в безопасности в его объятиях.

Каждая новая игла - как вспышка, боль мимолетна. Макс что-то говорит, но я не слышу ни слова. Слышу только этот пронзительный звук машинки и эту… новую боль.

Неожиданно, рука, сжимающая мою голову, становится мягче. Сальваторе начинает нежно и так успокаивающе гладить меня по волосам. Тепло разливается по телу. Неужели это возможно? Неужели я могу чувствовать это в его объятиях? И вслед за поглаживаниями я ощущаю его губы на своей шее. Легкие, мимолетные поцелуи. И вопреки боли, вопреки страху, вопреки всему… мне это нравится. Его губы приносят мне облегчение, утешение. Я закрываю глаза и позволяю ему продолжить.

Я забываю о боли, о татуировке, забываю обо всем, кроме его прикосновений. И вместо крика из моего горла вырывается тихий вздох. Я заперта в этом аду, в его руках, под звуки этой проклятой машинки. Но боль отступает, и ей на смену приходит новое, незнакомое чувство. И эти нежные, обжигающие поцелуи, которые стирают все границы, растворяя меня в его объятиях.

Боль постепенно стихает, оставляя после себя лишь легкое покалывание. Я настолько погружена в его прикосновения, в нежность его поцелуев, что перестаю замечать, как работает машинка, и как проходит время. Для меня существует только он, его тепло, его запах.

Да! В это сложно поверить, но как оказалось Сальваторе может быть нежным…

Я не знаю сколько это длится по времени. В его руках время теряет свою власть. Секунды, минуты, часы сливаются в единый, бесконечный миг, становясь чем-то простым, бесценным и не поддающимся исчислению. В его объятиях время перестает существовать, уступая место лишь ощущению полноты и умиротворения.

Звук машинки смолкает и Сальваторе отстраняется. Он бережно снимает меня со своих ног и поворачивает спиной к большому зеркалу, висящему на стене. Внутри все сжимается от страха. Я боюсь увидеть уродливые шрамы, боюсь снова почувствовать ту боль, тот стыд.

Зажмуриваюсь.

— Открой глаза, Ангелина, — слышу его голос, мягкий и нежный, каким я его еще не слышала.

Медленно, дрожащими ресницами распахиваю глаза и замираю.

Вместо шрамов, вместо уродливых рубцов - я вижу крылья. Огромные и невероятно красивые. Они занимают всю спину. Черные и белые перья переплетаются, создавая замысловатый узор. Я прикасаюсь к ним кончиками пальцев, чувствуя легкое покалывание на коже от свежей татуировки.

Теперь они по-настоящему прекрасные. Мое горло сдавливает ком. Сальваторе сотворил настоящее чудо.

— Ты больше не просто ангелочек. Теперь ты поистине прекрасный ангел, Ангелина, — шепчет Сальваторе мне на ухо, щекоча мою кожу своим дыханием.

Я прижимаюсь головой к его широкой груди, и чувствую, как быстро бьется его сердце под мягкой кожей.

В этот момент я понимаю, что в его объятиях мне действительно безопасно. В его объятиях я впервые за долгое время чувствую себя по-настоящему свободной.

КОРОЛЬ

Мы сидим в тишине, которая совсем не кажется неловкой. Её глаза прикованы к моим, и я чувствую, как внутри меня что-то меняется. Я не знаю, что это, но это определённо что-то новое и слишком важное. Что-то, что я запомню навсегда. Словно мы только что прошли через что-то вместе, через что-то, что связало нас невидимой нитью.

Она прекрасна. Не в своей хрупкости, и не в этих измученных глазах, а в той силе, которую я увидел в ней сегодня. В том, как она держалась, как перенесла боль, и как приняла крылья.

Я не могу отвести от неё взгляд. Она тоже. И в этом безмолвном диалоге, в этом пристальном взгляде, я понимаю, что мир уже никогда не будет прежним. Как минимум для меня.

— Ты подарил мне крылья, вот только зачем они израненной птице? — голос Ангелии прерывает густую тишину в салоне моего автомобиля.

— Как бы много ни было шрамов на теле птицы, крылья всегда спасут ее, — отвечаю я, закуривая. — Она улетит, очистит свои перья от грязи и крови, и будет жить дальше.

Я жду её реакцию и получаю то, что хотел. Она больше не кричит и не закрывает уши руками при виде тлеющей сигареты. Ей наплевать на неё. Этого я и добивался.

— А если она… не знает, куда ей лететь? — шепчет она, и в голосе сквозит отчаяние.

Нежным движением двух пальцев Ангелия забирает сигарету прямо из моего рта. Делает глубокую, жадную затяжку, будто пытается впитать в себя хоть немного уверенности. Медленно выпускает серые клубы дыма прямо над головой.

Курящая женщина - это всегда красиво. Только когда это не твоя женщина.

— Не знает или не хочет? — спрашиваю я, внимательно наблюдая за её реакцией. Забираю сигарету обратно, опасаясь, что она может найти нечто приятное в этой дряни.

Она смотрит на меня глазами, полными слез. В этих глазах я вижу всю её растерянность, всю ту боль, которую она пережила. Я вижу, как напряжены её плечи, как дрожат кончики пальцев, открывая её волнение. Она словно натянутая струна, готовая вот-вот лопнуть.

— Ты пожалел, что вернул мне свободу? — тихо и так неожиданно спрашивает меня она.

Молчу, взвешивая каждое слово. Не могу и не хочу врать ей. Не сейчас.

— Да, — выдыхаю я вместе с густыми клубами дыма из своего рта, и это признание обжигает мне горло.

Её глаза расширяются от удивления, а затем в них вспыхивает боль, словно раскалённая искра.

— Так почему не заберешь её обратно?

Снова молчу. Как же оказывается сложно говорить о то, что творится у меня в душе! Слова застревают в горле, как комья сырой земли. Не могу сказать ей правду, ту, которую скрываю от неё всё это время.

— Потому что… — делаю паузу, собираясь с духом, словно перед прыжком в пропасть, — …потому что есть одно небольшое “но”.

Она ждет, затаив дыхание, и напряжение в салоне становится почти осязаемым.

— Какое, Сальваторе?

Мое имя… Mia Donna!

(Дева Мария!)

Как же она красиво его произносит! Словно пробует на вкус подтаявший пломбир в рожке. Неторопливо и так сладострастно.

Не отвечаю. Смотрю на неё, не в силах вымолвить ни слова. Всё, на что мне хватает смелости, - это смотреть ей в глаза и надеяться, что она сама прочтет в них правду.

— А если я скажу тебе, что хочу уйти? Прямо сейчас. Что я хочу выйти из твоей машины? Ты отпустишь меня?

В её голосе звучит вызов, но я слышу и отчаянную надежду. И Ангелия вздрагивает всем телом, когда слышит щелчок дверных замков - я быстро их заблокировал.

— Ты не уйдешь, — говорю я тихо, но уверенно. — Ты не уйдешь, потому что не хочешь этого. А ещё больше ты не хочешь признаться сама себе в том, что желаешь остаться со мной. И что желаешь меня.

И я чувствую, как эти слова, словно электрические разряды, пробегают между нами.

— Сядь ко мне на колени, — требую я тоном, от которого её реснички начинают дрожать и быстро трепетать. — Сядь ко мне на колени, Ангелина!

Как же мне нравится ощущать её настоящее имя на кончике моего языка. Сладкое, такое освежающее, как та самая мятная конфета, которая затмевает все вкусы, что были до нее.

Она замирает, не зная, что делать. Она не хочет уйти! И мы оба это знаем!

Ангелия отрицательно мотает головой.

Она не решается этого сделать, ведь знает, что несмотря на то, что мы уже ни раз были единым целым с ней, это откроет совершенно новую главу в нашей общей истории.

— Это не мое желание, это подчинение твоему абьюзу, — отвечает она мне.

Глупый ангел. Абьюзеры - конченные мудаки с заниженной самооценкой, пытающиеся удлинить себе член за счет насилия, жестокости и унижения. А я всегда был доволен размером своего достоинства и желал лишь одного, чтобы она увидела настоящего меня, со всеми моими недостатками.

Приближаю свое лицо вплотную к ее и вижу своё отражение в её расширенных зрачках. Кончиками пальцев осторожно касаюсь острого уголка её подбородка, чувствуя, как бьётся её пульс под кожей. В этот момент ссадины и синяки на ее лице стираются, как ненужные детали с картины. Остаётся только живой, малиновый румянец, контрастирующий с бледностью кожи, и блеск в глазах, словно она вот-вот заплачет. И это зрелище завораживает меня.

— Подчинение, — шепу я прямо в ее слегка приоткрытые губы, — это когда силой ломают волю человека, заставляя его делать то, чего он не желает. Между нами никогда не было такого, Ангелина. Ты никогда не делала ничего против своей воли. Ты кончала на моем члене только потому, что тебе самой это нравилось. Ты кончала, потому что хотела этого так же сильно, как и я.

Румянец на её щеках вспыхивает еще ярче. Он мне нравится. Нравится настолько, что меня накрывает волной безумного желания. Хочу её до потери пульса, но сдерживаюсь, корю себя за слабость. Буду терпеть. Буду ждать столько, сколько потребуется, пока она сама не попросит. Пока её израненное тело не будет готово принять меня. Пока её измученная душа не завоет по мне.

Беру её за руку и тяну на себя. Она не отстраняется. Я хочу доказать ей… нет, я хочу, чтобы она осознала, что её истинное желание - быть здесь, со мной. Без какого-либо подчинения мне.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Опускаю её на себя, чувствуя, как её тело вздрагивает.

— Подними руки, — приказываю, но Ангелия лишь испуганно озирается. — Не бойся чужих глаз, — шепчу ей, ощущая, как во мне поднимается тёмная волна. — Не бойся осуждения. Забудь о том, что кто-то может нас увидеть, — медленно поднимаю толстовку вверх. — Сейчас важны только твои ощущения.

Меня не волнует,что случится если кто-то войдёт на парковку. В этот момент я буду готов на всё. И если кто-то осмелится нарушить нашу интимность, он жестоко поплатится за это.

— Я прострелю глаза каждому, кто посмеет только посмотреть в твою сторону, и вырву каждый язык, что попытается коснуться твоего имени.

Медленно поднимаю толстовку, мягкая ткань ласкает её кожу, дразня и вызывая мурашки. Вдыхаю аромат её волос, когда дохожу до её плеч. А затем одним движением лишаю её этой защиты, полностью обнажая ее тело.

Под бледным светом парковки её кожа кажется почти прозрачной. Видны тонкие линии вен, проступающие сквозь нежную кожу на груди. При виде её обнаженного тела меня пронзает волна восхищения. Я хочу прикоснуться к ней, ощутить тепло её кожи, и почувствовать её рядом с собой. Я даже и представить себе не мог, как же я скучал по ней!

Скручиваю толстовку в тугую полосу, чувствуя, как её взгляд становится встревоженным. Медленно подношу ткань к её лицу, мои пальцы нежно скользят по её щеке, прежде чем погрузить её в темноту. Плотная ткань лишает её зрения, обостряя остальные чувства. Я вижу, как вздрагивает её тело, как напрягаются мышцы под кожей.

Теперь её руки. Использую рукава толстовки, чтобы зафиксировать их ровно за головой. Ткань не сдавливает запястья, но не оставляет ей выбора. Она полностью в моей власти.

— Прошу, не надо, Сальваторе… — еле слышно молит меня Ангелия.

— Ты боишься?

— Да!

— Ты боишься меня?

— Больше - нет!

— Так чего ты боишься, Ангелина?

— Я боюсь потерять себя в твоих руках! — честно отвечает она мне.

— А я мечтаю, чтобы бы ты затерялась в моих объятиях…

Медленно начинаю водить носом по её соскам, и я чувствую, как её тело вздрагивает в ответ. Её дыхание становится прерывистым, а мое горячее дыхание опаляет её кожу, заставляя соски затвердеть и вытянуться. Я слегка прикусываю один из них, и Ангелия вздрагивает, издавая тихий стон. Её тело предает её, требуя большего. И я намерен дать ей это.

Мои руки скользят под её бёдра, приподнимая хрупкое женское тело так, что она упирается спиной в руль. Кажется Ангелия хочет отстраниться или оттолкнуть меня, но её руки, так удачно, зажаты у неё за головой.

Я не ошибся, выбрав кабриолет. Открытый верх давал нам достаточно пространства для двоих…

И не став больше ждать ни единой секунды, я резко отодвигаю водительское сидень назад и впиваюсь жадным поцелуем прямо в ее киску, которая уже прямо перед моим лицом. Мой язык скользит по ее клитору и я не могу сдержать гортанный рык, когда снова ощущаю ее вкус у себя во рту. Я начинаю жадно поглощать ее, словно не ел несколько дней, а ее киска давно стала моим самым любимым блюдом. Поднимаю взгляд вверх и вижу, как голова Ангелии откидывается назад. Уверен, что она чувствует те же самые бабочки в животе, что и я.

Черт… Я хочу умереть у неё между ног.

— Это ты называешь дерьмовым словом “абьюз”? — выдыхаю я прямо в ее разгоряченную плоть. Мой язык неторопливо облизывает ее влажные складочки и я чувствую как ее тело начинает потряхивать в моих руках.

Она молчит, а я снова целую ее сладкую киску. Так горячо, что мои губы начинают пылать.

— Отвечай!

Но вместо слов лишь тихий стон в ответ. И я не теряя больше ни единой секунды всасываю ее клитор ртом. Она вздрагивает от удовольствия, но я хочу услышать ее ответ!

— Отвечай, Ангелия! Разве это абьюз?

— Нет! — выкрикивает она мне, когда я резко зажимаю ее бутон между своими зубами.

— А что же это? — не отступаю я и тут же мой средний палец проскальзывает внутрь Ангелии, попадая в ту самую сладкую точку. Она вскрикивает, дернув бедрами и мои зубы крепче сжимают ее пульсирующую жемчужину. И Ангелия снова вскрикивает.

— Больно, — еле слышно хнычет она, задыхаясь от полученных ощущений.

— Вверх-вниз, — напоминаю я ей, оторвавшись от ее киски. — Ты ведь помнишь, ангел мой, вверх-вниз. — Я оставлю нежный поцелуй прямо на ее идеальном животике. — Вверх-вниз и тогда не будет больно. Будет только приятно.

Обожаю ее крики, особенно, когда они окрашены тяжелыми стонами!

Снова зажимаю ее до чертиков возбужденный клитор между своими зубами и Ангелия начинает делать то, что я посоветовал ей. Плавно, но так уверенно сама себе доставляет удовольствие, поднимаясь и опускаясь на моем пальце. А мои зубы скользят по ее плоти, покусывая ее. Нежно покусывая.

— Так что же это? — напоминаю я ей про свой вопрос, на который она так и не ответила мне. И ввожу в нее еще один палец. Этого оказывается достаточно, чтобы Ангелия громко вскрикнула, полностью откинувшись назад и крепко сжала своими стеночками мои пальцы. Ее тело лихорадит от орагзма, который она только что испытала, а я пылаю от того, что вижу. Она прекрасна. Как всегда безумно прекрасна в нем. — Что же это?

— Удовольствие, — наконец-то выдыхает она, расслабившись всем телом, — на грани помешательства.

Я развязываю узел на её глазах, ткань падает, открывая плотно закрытые глаза. Затем освобождаю её руки, чувствуя, как она вздрагивает.

— Нас кто-то видел? — её голос дрожит от страха.

Разумеется, нет. Я бы никогда не позволил себе такого, выставив её на всеобщее обозрение! Это место принадлежит мне, и ключ от парковки есть только у меня и Гаррета. Но пусть остаётся в неведении, полагая, что все было иначе.

Не давая ей опомниться, притягиваю её дрожащее тело к себе. Запускаю пальцы в её густые волосы, крепко сжимая их в ладонях. Она тяжело и прерывисто дышит, её глаза все еще плотно закрыты.

— Позволь мне поцеловать тебя? — шепчу я ей, сгорая от возбуждения и желания. Я желаю её, как ни одну девушку ранее.

Ангелия отрицательно мотает головой, несмотря на то, что я крепко держу её за волосы. Я рычу в ответ, словно раненный зверь и наказываю ее жестким шлепком по киске.

— Так что ты хочешь, Ангелина? Уйти или остаться? — спрашиваю я, не в силах сдержать улыбку, когда она громко вскрикивает.

Она поднимает на меня глаза, а потом утыкается лицом в мою грудь, и тихо, но слишком уверенно произносит:

— Есть. Я чертовски хочу есть. Гораздо больше, чем сбежать.

АНГЕЛ

Когда он так неожиданно спросил о моём любимом блюде, я, не раздумывая, выпалила:

— Болоньезе из “Уютного уголка” на Спринг-стрит!

И вот, словно по волшебству, явился курьер с ароматным заказом. Ещё тёплым.

— Фуу, — протянул Сальваторе, скорчив гримасу, достойную избалованного ребёнка. — Как ты это ешь?

Я вскидываю бровь, одаривая Сальваторе испепеляющим взглядом исподлобья. Ещё пару дней назад мысль о совместном обеде с ним, за столом в его столовой, вызвала бы у меня лишь горький смех. Тогда я и представить себе не могла, что когда-нибудь буду сидеть напротив него. Без связанных за спиной рук и кляпа во рту, без его охраны, словно гость, а не пленница. Свободная.

Но действительно ли я свободна рядом с ним, даже без веревок, сковывающих мои запястья? События на парковке кричат об обратном. И как бы мой разум не протестовал, рядом с ним кровь во мне кипит, желая одного - раствориться в его прикосновениях, покориться его власти. Моё тело предательски тянется к нему, игнорируя все доводы рассудка.

Свобода ли это, или просто другая форма заточения?

Голод… голод - вот причина моего предательства самой себе. Только голод по чему? По спагетти болоньезе или по… Чёрт!

— Да это и не болоньезе вовсе! — презрительно фыркает Сальваторе. — Макароны, утопающие в томатной пасте с фаршем! Слипшиеся, отвратительные макароны.

— Значит, ты просто недостаточно голоден, — холодно парирую я, с упоением наматывая на вилку длинные макаронины и отправляя их в рот. — Или, может быть, проблема в том, что тебе не довелось сидеть на хлебе и воде, чтобы распробовать истинный вкус простой еды?

Сальваторе морщится, его идеальное лицо искажает гримаса отвращения и я замечаю, как он нервно сглатывает, пытаясь унять ком, внезапно сдавивший его горло. Но я сказала правду! Сначала он, а потом Альдо, морили меня голодом. И эта истина, как бы горька она ни была для него, не переставала быть правдой.

Он морщится и смачивает рот красным вином, которое достал из своего винного шкафа.

— На оливковом масле сначала тушится лук, чеснок, морковь и сельдерей. Это основа, — неожиданно говорит Сальваторе, не отрывая своих разноцветных глаз от моего лица. — Потом добавляется фарш. Свинины не больше тридцати процентов, все остальное - говядина. Туда добавляется бульон, только говяжий. А еще сухое красное вино, можно петрушки, совсем чуть-чуть и томатная пассата. Без пассаты ничего не получится! Она даст тот бархатистый вкус. И только с тальятеллой, никаких тебе спаггети! И пармезан! Много пармезана! Вот это рагу болоньезе!

— Рагу? — спрашиваю, удивленно вскидывая брови. И откуда он вообще знает это слово? Сальваторе с его суровым видом и привычками, несмотря на свое происхождение, больше ассоциируется с темными переулками, картами и женщинами легкого поведения, чем с изысканными итальянскими блюдами.

— Да! Рагу болоньезе, — отвечает Сальваторе с таким легким и притягательным итальянским акцентом, как будто это само собой разумеющееся.

— Откуда такие познания? — не удерживаюсь я от вопроса. — Ты совершенно не похож на человека, который вообще умеет готовить что-либо сложнее Хайбола.

Он недовольно закатывает глаза и тихо шепчет:

— Все итальянцы умеют готовить. — И добавляет с гримасой отвращения:

— Зря я послушал тебя и заказал эту пасту из забегаловки! Надо было позвонить Лоренцо… в его ресторане еда хоть немного съедобна.

— Ешь, Сальваторе, и прекрати ныть, — огрызаюсь я, чувствуя, как его придирки начинают меня не только раздражать меня, но и портить мне аппетит.

Неужели он и вправду настолько придирчив к еде? Я думала, он умеет только командовать и наводить ужас!

— Я вот готовлю отвратительно, — бурчу я, наматывая на вилку слипшиеся спагетти. — Для меня и это - деликатес.

— Итальянские жены просто обязаны уметь готовить божественно, — с укором произносит он, будто я ему что-то должна.

Я мысленно радуюсь за итальянских мужей и не завидуя, сочувствую итальянским женам. Но какая мне до этого разница?

— Это меня никак не касается! — невольно вырывается у меня.

— Почему же это? — вскидывает бровь вверх Сальваторе в ответ.

— Решил взять меня в жены?

— Я подумаю над твоим предложением, — он ухмыляется, а я едва не выплевываю пасту.

— Что? — давлюсь спагетти, чувствуя, как они застревают в горле. — Нет. Нет! И еще раз - нет! — Отшвыриваю вилку в сторону, чуть не задев тарелку.

— А я не спрашиваю тебя! — цедит Сальваторе сквозь зубы, его взгляд как всегда опасен, как лезвие бритвы. — Решу, что будешь моей женой, взвалю тебя на плечо и в церковь. И пикнуть не успеешь, ангел мой.

И снова, не спросив меня. Вот она, его “свобода” - клетка, отделанная бархатом, где даже вздох принадлежит ему. Так он её видит? Клочок неба, подаренный взамен на мои крылья!

— Не сделаешь, — отвечаю, пытаясь сохранить спокойствие, хотя внутри всё кричит от ужаса. — Я хорошо запомнила твои слова, каждое из них. И я помню, что вы делаете с такими, как я. Нас не берут в жены! — В горле образуется ком, мешая говорить. – Нас похищают, а потом с нами… играют, а точнее насилуют. Да, Сальваторе? Затаскивают в красивые дома, полные роскоши и… цепей. И плевать вам на то, что у нас внутри! Плевать, что мы хотим свободы, хотим жить своей жизнь. Плевать, что мы живые! Главное, чтобы обёртка была красивая, чтобы тешить ваше самолюбие. Писательница, танцовщица, художница… Кого бы ты еще хотел запереть в своем доме? М, Сальваторе? — Он не отвечает мне, а я продолжаю:

— И итальянским мужчинам, таким как ты, абсолютно наплевать на наши души. Мы для вас всего лишь… собственность. И вы режете друг другу глотки за нас, лишь бы доказать, кто здесь главный. Кому достанется красивая вещь, чья она. За саму вещь никто не спрашивает, что она чувствует, чего хочет. Главное - доказать свое превосходство, показать, какой ты альфа-самец, готовый убить за право обладать. Для вас мы просто… трофей. Игрушка. Развлечение на вечер. А потом - в сторону, на свалку. Как ты говоришь, на свободу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Всё происходит стремительно. И Сальваторе, словно хищник, перемахнувший через стол, оказывается невероятно близко. Его рука обхватывает мою шею, пальцы сжимаются крепко, почти болезненно, перекрывая доступ к воздуху. Я задыхаюсь от неожиданности, и от страха. Стул подо мной с грохотом опрокидывается.

Жду, что он что-то скажет, обрушит на меня поток проклятий, объяснит причину этого внезапного безумия, но Сальваторе молчит. Его лицо в дюйме от моего, и я тону в глубине его разноцветных глаз. Один, голубой, словно вода в Адриатическое море, а вот второй… зелёный. И этот зелёный глаз горит. Пылает яростью, такой обжигающей, что, кажется, я чувствую жар даже сквозь его прикосновение.

Он тянет меня на себя, я вынуждена поддаться, и, чтобы не задохнуться окончательно, приходится вскарабкаться коленями на столешницу стола. Тарелки летят со стола вниз и с характерным звуком бьют об пол. Рагу болоньезе, ещё секунду назад такое аппетитное, теперь кажется самой последней вещью, о которой стоит думать.

Рука Сальваторе сжимает мою шею всё сильнее, не давая вдохнуть полной грудью. В глазах начинает темнеть. Он словно хочет выбить из меня жизнь, прожечь своим взглядом, стереть в порошок. И молчит. Самое страшное - это его молчание. Оно говорит гораздо громче любых слов. Рывком притягивает моё лицо к своему, так близко, что я чувствую жар его дыхания на своих губах.

— Ты ошибаешься. Глубоко ошибаешься. Я никогда не считал тебя куклой для развлечений.

Он не пытается убедить меня ласковыми словами, нет, в его голосе сквозит угроза, обещание доказать мою неправоту любым способом. И этот способ, судя по всему, мне не понравится.

Его пальцы сжимаются на моей шее, лишая кислорода. Воздуха не хватает, и я хриплю, стараясь выдавить хоть слово. Стою на коленях на этом проклятом столе, как жертва, принесённая в жертву его огромного эго.

— Но ты похитил меня, заставил… быть с тобой… против моей воли, — шепчу я, захлёбываясь словами, каждое из которых даётся с трудом. В глазах темнеет. — Ты использовал меня. Ты… уничтожил меня… своим эгоизмом, который прятал… под красивой обёрткой страсти.

Он резко отпускает мою шею, словно обжёгся. Я кашляю, хватая ртом воздух.

— Всё было не так! — выкрикивает Сальваторе.

— А как? — кричу в ответ, срываясь на истерику. — Как, чёрт возьми, всё было на самом деле? Зачем ты это сделал? Зачем всё это?

Он молчит. Просто смотрит на меня, на мою бледную кожу, на дрожащие губы, и в его глазах я не вижу ничего, кроме… пустоты? Разочарования? Я ненавижу его ещё больше за это молчание, за эту чёртову неспособность объяснить!

— Ты, — говорю, с трудом находя силы. — Ты причина всего, что со мной случилось! Ты решил поиграть, а в итоге сломал меня. Растоптал, уничтожил. Знаешь, Альдо был прав… Ты затащил меня в ад, Сальваторе. В самый настоящий ад.

— Так почему ты выстрелила в другую сторону?

— Потому что стрелять в противоположные стороны пистолет одновременно не умеет, — выплёвываю я, с едким сарказмом. И от этого сарказма мне самой становится тошно.

Тишина. Давящая, оглушительная тишина, словно мир замер, наблюдая за нашим мучением. Он стоит у окна, спиной ко мне, а я стою на коленях на столе, униженная, сломленная, ненавидящая весь мир вокруг себя.

Он спросил, чего я больше всего хочу? Так вот, слышит он или нет, но я это скажу. И пусть он знает, какую боль мне причинил.

— Ты спросил, чего я больше всего хочу, — говорю, голос дрожит, но я стараюсь говорить громче. — Так вот… я хочу лишь забыть тебя. Вычеркнуть из памяти, как страшный сон. Стереть тебя из своей жизни навсегда.

Боже, сколько же я ждала этой секунды, чтобы выплюнуть ему в лицо всю накопившуюся горечь, всю боль, которую он поселил в моём сердце. Но… ирония в том, что даже сейчас, когда я стою перед ним униженная и оскорблённая, моё тело предательски тянется к нему, помня прикосновения, помня жар его губ на теле. Но нет! Моё сердце горит огнём обиды и разочарования, опаляя всё живое внутри. И этот огонь, как бы сильно моё тело ни сопротивлялось, сильнее любой похоти, сильнее любого влечения. Он должен знать, какую цену я заплатила за его игры. Он должен увидеть в моих глазах пепел, оставшийся после того, как он запустил свои руки в мою душу.

Слёзы душат, не дают говорить, но я выталкиваю слова из себя:

— Я хочу уйти.

— Хорошо.

И его “хорошо” звучит как приговор. Холодный, безразличный. Ни тени сожаления, ни попытки остановить. Просто “хорошо”.

КОРОЛЬ

Я сползаю на пол, привалившись спиной к холодной, словно надгробный камень, двери. За этой дверью - спальня, куда ушла Ангелия в порыве злости. Затягиваюсь сигаретой, выдыхая клубы дыма в сумрачную тишину коридора. Дым щиплет глаза, но мне плевать.

За дверью - мёртвая тишина. Ни рыданий, ни проклятий в мою сторону… только гнетущее молчание. Она пишет. Я уверен, что пишет.

Нервно отыскиваю в заднем кармане джинсов смартфон, набираю номер Микеле. Гудки тянутся мучительно долго. Наконец, он отвечает, и его голос… Мне не нравится как звучит его голос. Слишком уж он счастливый.

— Ну? – цедит он, словно одолжение делает. — Есть что интересное рассказать, дон Сальваторе?

Я собираю остатки самообладания, стараясь, чтобы в голосе звучала сталь, а не отчаяние.

— Что с Романо? – говорю я поставленным голосом главы семейства. — Ты решил вопрос?

— Ты мне звонишь никак брат, верно?

— Нет.

— И почему вся скучная работа всегда на мне? – ноет Микеле, но его фальшивая печаль только сильнее раздражает меня.

— Скучная? Никого не прикончил за эти дни, что-ли?

— Неа! Одни переговоры… Уже тошнит от них! — теперь он так наигранно страдает. — Они готовятся к избранию нового лидера и… согласны на мир. Ты представляешь, Сальваторе? Мы смогли добиться того, чего никак не мог сделать наш отец!

Сжимаю кулак так сильно, что костяшки белеют.

— Только вот какой ценой…

— Что?

— Купи билет.

— Билет? — в голосе Микеле слышится удивление.

— Купи билет на имя Ангелии Вереск. Билет до Портленда. Бизнес-класс. И… приставь к ней нескольких наших людей. Так, чтобы она никогда не догадалась об их существовании. Тенью, понял?

— Ты решил её отпустить?

— Она сама так решила, — честно отвечаю я, сам не понимая почему я не глу ему.

— Ты что был так плох, дон? Привык, что за тебя всегда отрабатывают шлюхи! С девчонками, которые делают это не за деньги, надо самому стараться!

Едва сдерживаюсь, чтобы не разбить телефон о стену. Но я слишком его люблю… Смартфон свой!

— Заткнись и просто купи билет! — рычу я сквозь зубы, чувствуя, как к горлу подступает тошнота.

— Скажи мне, дон, и каково это трахать свободную женщину?

— Я её не трахал! Ни разу! — Из меня это вырвалось неожиданно. Сликом неожиданно... С Микеле нас связывала странная, запутанная близость. Мы часто ненавидели друг друга, но братская любовь была сильнее. А потом… этот старый ублюдок, наш отец, решил отойти от дел, и мне пришлось провести черту между нами, четкую красную границу между доном и его правой рукой. — Купи билет и прекрати раздавать советы!

— Да, дон!

Не дожидаясь очередной колкости, обрываю связь. Сука… Спустя пару минут телефон вибрирует, оповещая о новом сообщении.

“Она мне нравится еще больше, раз не дала тебе! Вылет завтра в девять утра. У тебя есть еще одна ночь, неудачник!”

Швыряю телефон на пол, не в силах больше это выносить. Одна ночь. Всего одна ночь, но что она может изменить…

Я плетусь по коридору. Каждый мускул пронзает усталость, но это не физическое истощение. Всю свою жизнь я думал, что у меня нет души, но теперь я чувствую её. И она измотана, истерзана. Ноги, словно ватные, еле несут меня.

Вхожу в свою библиотеку, оглядываясь, словно ища здесь ответы на вопросы, терзающие меня. Запах старых книг, обычно такой успокаивающий, сейчас кажется терпким. Подхожу к своему любимому креслу, и обессилено опускаюсь в него. Кожа холодит мою разгорячённую кожу.

На столике рядом лежит книга. Та самая, что я начал читать несколько недель назад, но так и не смог дочитать.

— Бывают иные встречи, совершенно даже с незнакомыми нам людьми, которыми мы начинаем интересоваться с первого взгляда, как-то вдруг, внезапно, прежде чем скажем слово, — еле слышно шепчу я, водя пальцем по строкам.

Сквозь тишину библиотеки, прорывается еле слышный звук - легкое шлепанье босых ног по паркету. Замираю, когда дверь, ведущая в коридор, бесшумно приоткрывается, и в щели показывается она. Ангелия.

Она стоит в дверях, хрупкая и беззащитная. В моей толстовке. Её глаза… красные и опухшие от слез. Я оказался не прав. Она рыдала.

— Билет на твое имя выкуплен. Завтра ты будешь дома, — говорю я ровным голосом, стараясь не выдать бушующее внутри отчаяние. — Вот только, тебе придется провести еще одну ночь здесь. И это не мое желание, так получилось. Ближайший рейс отправляется только утром.

Она молчит, но я вижу, как её взгляд мечется по комнате. Ангелия обхватывает себя руками, крепко сжимая своими хрупкими пальчиками толстую ткань тостовки на своих плечах. Дрожит. От холода ли?

И я бы искренне хотел как-то загладить свою вину перед ней. Но как? Понятия не имею!

— Ты читаешь, — неожиданно произносит она, бросив взгляд на книгу в моих руках.

Я машинально захлопываю её. В детстве книги были моим убежищем, моим единственным другом. Я крал их из семейной библиотеки, рискуя навлечь на себя гнев отца. Прятался под одеялом, проглатывая страницу за страницей, пока весь мир вокруг погружался в сон. Отец… он не понимал. Что за наследник мафиозной империи, зарывшийся в романы? Он презирал мою страсть, называл её “глупостью”, считал, что книги сделают из меня слабака.

Ангелия подходит ближе и невесомо проводит подушечками пальцев по обложке. Прикасается так нежно, словно гладит живое существо.

— В жизни всё временно, — произносит она на русском, нежно поглаживая золотые буквы имени автора. — Если всё идёт хорошо - наслаждайся, это не будет длиться вечно. Ну а если всё паршиво - не кисни, это тоже не навсегда.

И почему все твердят, что русский язык грубый? Для меня сейчас нет ничего мелодичнее, ничего более завораживающего, чем эти слова, хоть я и не понимаю ни единого слова. Ангелия любезно переводит их для меня, добавляя:

— Моя любимая цитата у Достоевского. Тебе нравятся его романы?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я не отвечаю. Просто откладываю книгу на столик.

— Ты стесняешься этого? — спрашивает Ангелия, глядя на меня так пронзительно, словно видит меня насквозь. — Не нужно! Книги могут многое рассказать о человеке, стоит только открыть одну из тех, что лежит на полке в его шкафу. А если человек не читает, то о нём и сказать нечего.

Она стоит передо мной, такая маленькая и хрупкая, но такая сильная и мудрая. И я понимаю, что она видит во мне то, что я сам давно перестал видеть. Настоящего меня.

— Я бы хотел сейчас остановить время, — признаюсь я, и в моем голосе звучит такая неприкрытая тоска, что мне самому становится страшно, — чтобы оставить тебя в своем доме навечно. Чтобы завтра никогда не наступило.

— Зачем? — тихо спрашивает Ангелия, словно боясь нарушить хрупкую тишину, повисшую между нами. — Чтобы продолжить свои безумные игры?

— Нет, — выдыхаю я, отрицательно качая головой. Слова застревают в горле комком отчаяния. — Чтобы каждое утро просыпаться и чувствовать этот аромат красных яблок, видеть, как танцуют солнечные зайчики в твоих угольных волосах, пока ты пишешь книгу, сидя у этого окна. Чтобы просто быть рядом и каждый день молить тебя о прощении за то, что я натворил! И я надеюсь, что ты никогда не простишь меня, чтобы я как можно дольше молил тебя. До конца своей жизни.

Неожиданно она садится мне на колени, лицом к лицу. Её пальцы мягко запутываются в моих волосах, проводя по отросшим, непослушным прядям.

Мне никто не гладил по голове, не перебирал волосы… никто, только моя мама.

— Ты… ты только что… — её голос дрожит, не решаясь озвучить то, что она так боится сказать.

Я теряюсь. Никогда и никому не говорил таких слов. Никогда не чувствовал ничего подобного.

— Я просто знаю, что без тебя… я не смогу. Ты была права. Ты стала моей зависимостью. А зависимость так не хочестя терять, её хочется...

— Беречь и хранить, — одноврменно произносим мы. И я добавляю:

— Словно самое драгоценное сокровище.

Ангелия смотрит мне в глаза и тихо шепчет:

— Поцелуй меня. Поцелуй меня, Сальваторе.

Madonna, grazie…

(Мадонна, благодарю тебя…)

Не раздумывая, я наклоняюсь ближе и целую её. Не нежно. К черту нежность! Я целую её жадно и требовательно. Ну, не умею я быть нежным…

Мои губы впиваются в её, выпивая остатки сопротивления и сомнения, словно глоток воды после долгой засухи. Я целую её глубоко, властно, желая лишь одного - в этом поцелуе полностью раствориться, забыть, кто я такой на самом деле. Теперь для меня есть только она, её губы, её вкус, её запах, заполняющий всё моё существо, затмевающий собой всю тьму внутри меня. И я жажду, чтобы она чувствовала то же самое, чтобы в её глазах горел такой же пожар.

Ей нужно время, чтобы отдышаться, и я, неохотно, с сожалением отпускаю её рот, и уже начинаю тосковать по её вкусу. Она смотрит на меня взглядом, которого я никогда раньше не видел. Нет ненависти, нет злости. Она смотрит на меня так, словно через маску жестокого монстра, которую я так долго носил, впервые видит моё настоящее, человеческое лицо.

Не сводя глаз с моего лица, Ангелия снимает мою толстовку со своего тела, и еле слышно, дрожащим голосом шепчет мне:

— Я хочу тебя.

Эти слова звучат как признание, как молитва, и как смертный приговор.

— Что ты сказала? — переспрашиваю я, не веря своим ушам, и желая услышать это снова.

— Не переспрашивай! Не давай мне возможности передумать! Я хочу тебя, Сальваторе!

Столько дней я ждал этих слов, мечтал о них, и вот… всё, чего я сейчас хочу - отговорить её! Защитить её от себя! Но не могу… Я не могу отказать моему ангелу.

Быстро подхватив её под бедра, уверенным шагом направляюсь в спальную комнату. Её сердце так колотится, что я ощущаю его стук своим собственным сердцем, даже сквозь толстую прослойку нашей плоти.

Резким движением руки срываю красную простынь с кровати, отправляя её на пол. Мне впервые так противен этот цвет. Противно это багровое пятно страсти, напоминание о моей прежней жизни. Я хочу, чтобы она была чиста от этого. Аккуратно опускаю Ангелию на белый наматрасник.

Ангелию Вереск я хочу видеть её на белых простынях!

Сам остаюсь стоять у изножья кровати, словно боясь приблизиться, осквернить её собой. Мой взгляд блуждает по ней, впитывая и запоминая каждую черту, каждую деталь. Дрожащие губы, чуть приоткрытые в ожидании. Полумрак комнаты ласкает её нежную кожу, создавая игру света и тени.

Хочу запомнить каждую секунду!

Медленно расстегиваю ремень на джинсах, не сводя глаз с её ангельского лица. Она смотрит на меня с такой верой, с такой надеждой, что мне хочется стать лучше, хочется оправдать её ожидания.

— Я постараюсь быть нежным, — хриплю я, с трудом выговаривая слова.

— Просто будь собой, Сальваторе…

Нависаю сверху и не могу скрыть восторг в своих глазах. Она хочет, чтобы я был самим собой. Она принимает меня таким, какой я есть, со всеми моими демонами, со всей моей тьмой. И это пугает меня больше всего, потому что я так боюсь её разочаровать.

— Скажи это еще раз, — шепчу я, чувствуя, как внутри все сжимается от волнения. Мне нужно это услышать, мне нужно убедиться, что это не сон. — Скажи, что хочешь меня.

— Я хочу тебя, Сальваторе Монтальто! — выдыхает Ангелия в ответ, и от этих слов по телу пробегает дрожь.

— Мне еще никто никогда этого не говорил, — честно признаюсь я ей, проведя пальцами по ее лепесткам. Кожа под моими пальцами горит, и я чувствую, как ее тепло проникает в меня, обжигая изнутри.

Она влажная. Она, черт возьми, влажная для меня! И от этой мысли кровь закипает в венах.

И я уверен, что ни для кого она не была такой влажной. Не для Эрика Брауна, который бросил ее в старшей школе, после того как получил от нее желаемое, а именно ее девственность. Не для кретина музыканта Стива Скавронски, который закатывал ей сцены из-за того, что ему не нравился кофе, который она варила для него по утрам.

Я знаю их адреса! Я знаю про них всё, вплоть до группы крови! И я знаю какая их кровь на вкус, ведь они уже мертвы. Уже несколько недель как!

Я должен быть единственным мужчиной в её жизни!

Скавронски орал так, что стены подвала трещали от его крика… Я отомстил им за каждую пролитую ей слезинку, за каждую секунду ее боли. Я забрал их жизни, чтобы она могла жить дальше, чтобы она могла быть счастлива.

Но Ангелии лучше об этом не знать… Пройдет время, и она просто загрустит, узнав об их смерти. Она слишком добра, слишком чиста для этого мира, и я не хочу очернять ее душу своей тьмой. Я буду всегда рядом с ней, буду беречь ее, хранить ее от всех бед, пока смерть не разлучит нас. Но даже тогда, я буду призраком охранять ее крепкий сон.

— Те слова… — её голос звучит хрипло, почти дрожит, когда я медленно провожу головкой члена по ее складочкам. — То, что ты сказал в библиотеке… Мне никто никогда не говорил ничего подобного.

— Обратной дороги не будет, Ангелина. С этой секунды ты по-настоящему станешь моей, не пленницей, а по своей воле. Душой и телом. Ты уверена? Ты не передумала? — спрашиваю я, хотя сам так боюсь услышать ответ “да”.

Ангелия отрицательно мотает головой, и ее изящные руки, словно плющ, обвивают мою шею, притягивая ближе. В ее глазах нет ни страха, ни сомнения - только огонь желания и доверие, в котором я отчаянно нуждаюсь.

Я не отрывая взгляда от её лица, делаю плавный, но глубокий толчок бёдрами. Мать его. Ток по спине пробегает, когда я вновь оказываюсь в ней.

Всё было ложью! Трахать пленницу - не самое приятное. Нет ничего более охренительного, чем чувствовать внутреннюю пульсацию женщины, которая искренне желает тебя.

Я немного смещаюсь, находя идеальный угол, и затем медленно вхожу в нее - до упора в ту самую точку, с соприкосновения с которой заставляет Ангелию вздрогнуть всем телом. Чувствую, как она обхватывает меня изнутри, горячая и влажная, и понимаю, что так глубоко я еще в ней не был. Ангелия стонет в ответ на мои действия, и этот звук пронзает меня насквозь. Кровь грохочет в ушах, и я отчаянно пытаюсь собраться с мыслями, чтобы не пропустить ни один звук, который издает Ангелия под моим телом.

— Как чертовски хорошо внутри тебя, — шепчу я ей на ухо и начинаю двигаться.

Я приподнимаюсь над ней на вытянутых руках и жадно вхожу в неё, не отрывая взгляда от места нашего слияния. Одной рукой упираюсь в матрас, чтобы не потерять равновесие, а другой безостановочно скольжу по её телу, лаская грудь и сжимая соски. Потом опускаю голову и дерзко прикусываю их.

Мои руки и губы блуждают по её телу, пока мой ритм становится всё быстрее и жёстче.

Она извивается и выгибается подо мной, её стоны наполняют комнату, а я шепчу ей слова успокоения, слегка замедляясь. Я медленно, но так упорно растягиваю её плоть, и нам обоим это нравится.

— Не останавливайся, — слышу её стон, когда она достигает пика в тот самый момент, когда я легко шлёпаю её по соску.

Чёрт возьми! Я был с множеством женщин, но ни одна никогда не умоляла меня не останавливаться...

— Никогда. Теперь ты моя. Слышишь, Ангелина? Только моя, — бормочу я ей на ухо. — Ты всегда была моя.

— Да, я твоя… Твоя!

Ангелия тонет в волнах блаженства, а я, с хриплыми стонами, стремлюсь к своему пику, усиливая её наслаждение. Через несколько напряжённых и страстных мгновений я изливаю себя глубоко внутри неё, бурно кончая, и она следует за мной, громко выкрикивая моё имя. Тяжело опускаюсь на неё, наши дыхания сбиваются в едином ритме. Только теперь замечаю, что мы ни разу не сменили позу и не сбавили темп. Словно обезумевшие.

АНГЕЛ

“Стокгольмский синдром - это психологическая реакция, при которой жертва начинает испытывать симпатию и даже любовь к своему мучителю. А я же стала зависима от него в тот самый момент, когда он перестал быть монстром. Но это не отменяет того факта, что я больная… На всю голову, а точнее - до самой глубины души…”

В комнате тихо. Первые солнечные лучи робко проникают сквозь щели в шторах, касаясь мужского лица, лежащего рядом. Я смотрю на него, не отрываясь, изучаю каждую линию, каждый изгиб. Это лицо, которое преследовало меня в кошмарах, сейчас кажется таким безмятежным.

Стыд, отвращение к самой себе, смешиваются с чем-то странным, похожим на… нежность? Как такое возможно? Его прикосновения, еще такие свежие в памяти, обжигают мою кожу, но уже не только страхом.

Он тоже не спит. Он не сомкнул своих глаз ни на одну секунду и просто нежно гладит меня по волосам, не сводя с моего лица своих разноцветных глаз.

Прошлая ночь была полная противоречий. Но прошлая ночь была... прекрасна.

Унижение, боль и страх, что он мне причинил, не забыть никогда. Но теперь в моей памяти есть и другое. Нежность… И тепреь, глядя на его лицо, я гадаю: что это было - жестокая игра, искусная манипуляция или редкий проблеск истинной души?

А может… Любовь? Эта мысль кощунственна и абсурдна! И за нее я ненавижу его еще больше! Ненавижу за то, что сломал меня, за то, что заставил желать то, что должно вызывать лишь отвращение. За то, что заставил думать о таком...

Сейчас, лежа рядом с ним в его постели, я чувствую себя грязной, сломленной, потерянной. Но вместе с тем… живой. Слишком живой.

Этот парадокс разрывает меня на части.

Я лежу неподвижно, боясь нарушить хрупкую тишину. Боюсь увидеть в его глазах подтверждение самого страшного. Неужели я начинаю влюбляться в человека, который похитил меня?

Нужно будет взять у Ники номер ее психоаналитика...

Его спокойный голос неожиданно режет тишину между нами:

— Если тебе интересно, то ты еще можешь успеть на свой самолет.

Я отрицательно качаю головой, не отводя своих глаз от его лица.

— Мне не интересно. Совсем.

Сальваторе удивленно вскидывает бровь, и меня передёргивает от этой самодовольной ухмылки на его лице. Ненавижу ее!

— Знаешь, я люблю соблюдать договора, — говорю я ему, немного растягивая паузы между словами. — А между нами был договор. Я останусь с тобой, как минимум, пока книга не будет дописана.

— А как максимум? — Сальваторе ворует мой же излюбленный речевой оборот, проведя подушечками пальцев по моим слегка приоткрытым губам.

Не отвечаю ему и отворачиваюсь. Не хочу доставлять ему удовольствие! Пусть не зазнается, засранец!

Но сердце бешено колотится в груди, выдавая мою уязвимость, особенно когда я ощущаю горячий, пронизывающий взгляд, полный похоти, направленный на мою обнаженную попку.

В итоге я всё же доставила ему удовольствие. Чёрт возьми!

— Скажи мне честно… — он приближается ко мне, я чувствую его теплое дыхание на своей шее. — Скжи честно, что ты просто хочешь остаться со мной.

Не могу врать.

— Да, — признаюсь, почти шепотом. — Сейчас я именно этого и хочу… Но только при одном условии. — Крепкие руки резко обхватывают мои плечи, крепко сжимая их пальцами, и поворачивают меня к себе лицом, заставляя нас встретиться взглядами. — Каком же?

— Ты будешь настоящим рядом со мной. Без масок. Без пафоса и жестокости.Ты будешь не доном своего мафиозного клана, а просто… Сальваторе. Тем самым Сальваторе, которого я застала с книгой в руках в библиотеке.

Вспышка! И вот он хватает мои запястья, рывком поднимая их над головой и прижимая к матрасу. Лёгкая, приятная боль разливается по коже, но я молчу, вцепившись взглядом в его разноцветные глаза. Пытаюсь уловить хоть малейший намёк, но его мысли навсегда останутся для меня недосягаемы.

Он наклоняется и шепчет прямо в губы:

— И что же тебе так не нравится в доне Монтальто?

— Он - самовлюбленный тиран, что кормится моей болью, — выдыхаю в ответ, и в тот же миг чувствую, как его разгорячённая плоть вторгается в меня жестким, властным движением. Допустимо жестким, чтобы не причинить боли, но чтобы заставить меня почувствовать… власть. Он делает это так, чтобы мне понравилось.

— Еще, — шепчет Сальваторе, толкаясь внутри меня. Я стону едва слышно, умоляя его глазами прекратить эту игру. Хотя… зачем я лгу? Я хочу, чтобы он не останавливался.

— Он… он… — я задыхаюсь, не могу подобрать слова. Он ждет, продолжая нежно трахать меня. — Он… безжалостный зверь, что пленит мою душу.

— Ещё, мой ангел, — шепчет Сальваторе прямо у моих губ, сжимая мои бёдра пальцами ещё сильнее.

— Он… Повелитель теней моего сердца.

После этих слов Сальваторе прижимается носом к моей шее, ускоряя ритм, вколачиваясь в меня с такой страстью, словно завтра для нас никогда не наступит. Он поднимает мои ноги и закидывает их себе на плечи, чтобы проникнуть еще глубже, чтобы ощутить каждый миллиметр моей плоти.

Я приподнимаю бедра, и при каждом его резком движении мое тело сталкивается с его в такт его натиску. Напряжение растёт, медленно разливаясь по всему телу, и предвещая мощный взрыв.

Сальваторе стонет, выгибая спину и вгоняясь в меня с ещё большей силой. В этот миг кажется, что не только время замирает, а сама планета останавливает свой бег.

О небеса…

Такой силы оргазма я никогда прежде не испытывала, даже когда он представлял к моему горлу лезвие ножа. Мы достигаем его одновременно, не отрывая взгляда друг от друга. Обессиленный, он падает на меня, и я ощущаю, как подёргиваются мышцы на его бёдрах, чувствую всю его силу внутри себя - и это уже не вызывает во мне отвращения.

Несколько секунд мы пытаемся восстановить дыхание, и я едва слышно выдыхаю прямо ему в губы:

— Он… моё искушение в облике кровавого палача. А ты - тёмный король моего сердца.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

КОРОЛЬ

Я дал ей пять минут. Ни секунды больше. Она решила принять душ, а я теперь не свожу глаз с настенных часов, словно маньяк, в надежде, что она ошибется и не уложится в выделенный мной временной интервал. Эта мысль вызывает ухмылку. И я считаю секунды, барабаня пальцами по своей коленки.

Вдруг слышу вибрацию моего смартфона. Микеле. Этот мелкий гаденыш словно чует моё настроение.

— Ты в курсе, что билет на имя Ангелии Вереск аннулирован? — сразу, без приветствий, бросает он в трубку свой вопрос.

— Догадываюсь, — лениво отвечаю я, не сводя глаз с настенных часов.

— Неужели эта овечка сбежала? Или… ах ты, сукин сын! Все-таки засунул свой…

— Заткнись! — рявкаю я, срываясь. — Ты, кстати, вовремя набрал меня! Выкупи заново билеты, опять же на имя Ангелии Вереск и… мое.

На той стороне провода повисает тишина, а потом раздается изумленный вопль:

— Чего? Чего-о-о? Ты совсем сдурел, босс? Куда тебя понесло?

— Я ни разу не был в Портленде. Считай, что это мой отпуск. Я, чёрт возьми, имею право хоть раз в жизни побыть в отпуске?

— Нет, — отрезает Микеле. — Дон не имеет права на отпуск.

ОХРЕНЕТЬ.

— Жду билеты! — недовольно рычу в трубку, сбрасывая вызов.

Но не потому что меня уже начинает тошнить от подколов моего младшего брата, а потому что её пять минут истекли. Довольно потираю руки и спрыгиваю с кровати.

Кажется, я схожу с ума.

Ноги сами несут меня к ванной комнате. Замираю у двери, прислушиваясь - шумит ли вода. Она все еще там. Толкаю дверь, и уверенно вхожу внутрь. Влажный пар обволакивает меня, заполняя всё пространство. Останавливаюсь напротив душевой кабины. Запотевшее стекло скрывает её от меня, но я все равно могу различить очертания её тела. Движения плавные, грациозные. Она медленно намыливает свое тело. Я вижу, как пена стекает по её идеальным изгибам, подчеркивая каждый сантиметр. И каждое её движение заставляет меня сглатывать слюну.

Сквозь запотевшее стекло отчетливо видно крылья, выбитые на её спине. Темные и такие изящные. Они будто живут своей жизнью, двигаясь в такт её движениям. Завороженно наблюдаю за тем, как она омывает их водой. Растягиваюсь в довольной улыбке, видя, что она их приняла.

Резким движением руки, я открываю дверцу душевой кабины. Горячий пар обжигает кожу, но я этого не замечаю. Она вздрагивает, но не оборачивается. А я как загипнотизированный наблюдаю за каплями воды, которые стекают по её плечам, по вытатуированным крыльям на спине.

Не даю ей времени опомниться и я прижимаю её спиной к себе. Чувствую, как хрупкое тело дрожит от моего внезапного появления. Вода льётся на меня, стекая по торсу, по напряженным мышцам, по моему лицу.

Я чувствую её. Кожей. Каждым нервом. Её запах сводит меня с ума. Вдыхаю аромат её волос, смешанный с запахом мыла и теряю контроль.

— Сколько минут прошло, Ангелина? — шепчу, выдыхая каждую букву прямо в её шею.

— Я понятия не имею, — хихикает она в ответ, расслабляясь в моих руках.

Это забавное хихиканье еще сильнее разжигает пламя во мне и я хватаю её обеими руками за талию, поднимая, словно перышко, и выношу из душевой кабины. Её ноги обвиваются вокруг моей талии, руки цепляются за шею. Она не сопротивляется, лишь смотрит на меня своими огромными глазами.

Не опуская её на пол, несу к тумбе с раковиной. Усаживаю её на край. Мокрая кожа пряитно скользит под моими ладонями. Смотрю на неё снизу вверх. Вода продолжает стекать по её телу, образуя маленькие лужицы на полу.

Анелия Вереск прекрасна. Безумно, невыносимо прекрасна.

Она ждет моей следующей реакции. А я… я готов на всё.

— Ты должна быть громкой, — выдыхаю я и в этот момент пальцами резко шлепаю по её возбужденной плоти.

Ангелия вскрикивает, прикусывая губу. Чёрт, как же мне нравятся её крики!

Я развожу ее ноги в стороны и медленно вставляю палец в неё. Скольжу ртом вниз по её шее, останавливаясь на твёрдом соске. Засосав его в рот, слегка покусываю - и тело Ангелии начинает дрожать.

— Ай, — тихо шепчет она, когда нежная кожа её груди разгорается под моими зубами.

— Поиграй с киской, — приказываю, вводя в неё второй палец. — Помнишь, ангел мой, вверх-вниз.

Я беру её изящные пальчики в свою свободну руку и направляю их к разгорячённой плоти, показывая, как превратить боль в удовольствие.

Мои пальцы начинают быстро двигаться внутри, лаская её самую чувствительную точку, пока она продолжает медленно и так охренительно сексуально мастурбировать. Хрупкое тело трясёт, дыхание сбивается, она тихо стонет и всхлипывает, стараясь не извиваться, боясь сорваться с тумбы.

Но мне этого мало - я хочу слышать её крики!

Я убираю её руку и опускаюсь на колени перед ней. А потом жадно целую ее между ног, нежно играя языком с ее клитором. Ангелия громко вскрикивает, впивается зубами мне в плечо, сотрясаясь от оргазма. Я чувствую, как её внутренние мышцы сжимаются и пульсируют, плотно обхватывая мои пальцы. Невероятное ощущение. Невероятная Ангелия.

И, глядя на её раскрасневшееся лицо, на языке начинают рождаться слова, которые я никогда никому не говорил.

— О, боже, — прерывает мои мысли голос Ангелии. — Ты теперь всегда будешь меня так наказывать?

Я не отвечаю и крепко обвиваю её ноги руками, прижимая голову к её коленям.

— Я купил два билета до Портленда, — тихо говорю я, не отрывая взгляда от её лица. — Тебе и мне.

— Что?

— Я хочу уехать с тобой. Попробовать другую жизнь. Сначала - на несколько недель, а дальше - посмотрим. Если, конечно, ты не выставишь меня из своего дома раньше времени, — я усмехаюсь, — у меня, знаешь ли, характер далеко не сахар.

Ангелия аккуратно вскакивает на ноги и садится рядом со мной на холодный кафельный пол.

— Я не против, — говорит она, слегка улыбаясь, — но моя жизнь совсем другая... У меня даже посудомоечной машины нет, а у тебя целый дом прислуги. И, честно говоря, я боюсь...

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Она нежно проводит рукой по моей слегка отросшей щетине, её пальцы чуть заметно дрожат.

— Чего ты боишься?

Она опускает взгляд, и в её глазах мелькает неуверенность.

— Боюсь, что ты разочаруешься в такой жизни.

— С тоб

ой рядом - это вряд ли случится!

Подхватываю её на руки, и выношу из ванной. Она обвивает мою шею руками, прижимаясь мокрым телом. И вдруг… этот звук. Смех. Громкий, чистый. Я впервые слышу, как она смеется. И теперь я даже не знаю, что мне нравится больше. Её слезы и крики, или вот этот искренний, счастливый смех.

— Сальваторе, — с лёгкой тревогой в голосе спрашивает меня Ангелия, не отводя взгляда, — а если бы у тебя был выбор, кем бы ты стал?

И зачем всегда люди задают этот нелепый вопрос? А если бы… Нет никакого “если бы”. Время нельзя отмотать назад! Я тот, кто я есть!

— Не знаю...

Я переступаю порог ванной комнаты, и мой взгляд тут же цепляется за что-то темное в полумраке гостиной. Присматриваюсь. На диване, в самом углу, сидит… мужской силуэт. Замираю, чувствуя, как по спине пробегает холодок. Счастье моментально улетучивается, сменяясь тревогой и… яростью.

Что это за хрень? Кто это, черт возьми, такой? И что он здесь делает?

Плавно ставлю Ангелию на ноги, чтобы она не потеряла равновесие.

— Иди в спальню, — еле слышно шепчу я ей на ухо.

— Ммм?

— Быстро в спальню! — рычу я ей, не сводя глаз с мужского силуэта.

Она моргает, не понимая внезапной смены моего настроения, и на секунду замирает. Несколько мгновений она колеблется, словно хочет еще о чем-то спросить, но слова застревают в горле. В этот момент мужской силуэт медленно поднимается с дивана - я вижу, как он поворачивается в нашу сторону.

Тоби…

Я мгновенно ставлю себя между Ангелией и мужчиной, заслоняя её своей спиной. Её обнажённая кожа касается моей спины, и я чувствую её лёгкое дрожание. Она тоже увидела этого мужчину.

— Сальваторе, — дрожащим голосом шепчет Ангелия, — что он здесь…

Я резко поворачиваюсь к мужчине, который подошёл так близко, что теперь я отчётливо вижу шрам, тянущийся по всему его лицу.

— Как ты попал сюда? — громко выкрикиваю я.

Глупый вопрос! Тоби был наемным убийцей-одиночкой, пока не вошёл в семью Романо. Он стал правой рукой Альдо. А если точнее, то убийцей остался, только с повышением.

Он игнорирует мои слова и обращается к Ангелии:

— Привет, ангелочек. Как твои крылышки? Зажили?

Я сжимаю её ледяные пальцы в своих, чувствуя, как дрожит ее рука.

— Пожалуйста… только не отдавай меня ему… — дрожащим голосом просит Ангелия. — Я прошу тебя, Сальваторе, только не отдавай меня ему…

— Никогда! Ты моя. Навсегда, — еле слышно шепчу я, оставляя лёгкий поцелуй на её влажном от пота лбу. По её щекам уже текут слёзы. — Иди в спальню. Быстро, Ангелина.

Она кивает, послушно уходит, и только тогда я выдыхаю, замечая свой любимый, полностью заряженный “Пустынный орёл”, который лежит на комоде, прямо возле моей правой руки.

Тоби - машина для убийств, но я убирал и не таких.

— Зачем ты пришёл? — спрашиваю я, не отводя взгляда от его холодных глаз.

Тоби возвращается в гостиную, и я следую за ним. Он медленно опускается на диван и закидывает ноги на маленький столик рядом, как истинный хозяин положения. За то время, что я был в ванной с Ангелией, этот тип успел достать бутылку моего любимого Macallan и опрокинуть несколько шотов. И вот он опять делает жадный глоток из горла бутылки, а я в эту секунду просто хочу придушить его.

Несмотря на безупречный деловой костюм, внутри он остался дикарем - грубым и бесцеремонным. Его поведение - холодный удар по моей гордости, который я не могу и не собираюсь терпеть.

Резко схватываю пистолет и одним выстрелом разбиваю бутылку в его руке. Стекло взрывается в воздухе, разлетаясь на мелкие осколки. Тоби шипит, недовольно стряхивая стекло со своего костюма.

— Ты решил меня работы, Сальваторе, — наконец решается он, продолжая отряхивать одежду, словно пытаясь стереть с себя это унижение.

— И?

— Я к тебе с просьбой, — продолжает этот наглый тип.

Я удивленно вскидываю брови.

— Я не помогаю людям Романо. Я их убиваю и ты об этом знаешь, как никто другой.

Тоби ухмыляется на мои слова, эта самодовольная рожа начинает действовать мне на нервы.

— Тебе лучше согласиться, — произносит он, и я слышу щелчок - он взводит свой пистолет и уверенным шагом подходит ко мне так близко, что я чувствую его отвратительное дыхание. — Тебе лучше исправить то, что ты натворил, иначе…

— Иначе что? — рычу я, чувствуя, как кровь начинает закипать в моих венах.

Ненавижу Романо. У меня на все членов этого клана аллергия.

— Я просто убью тебя, а твоя сучка… ей уже не выжить в этот раз. Разгневанные люди Романо в этот раз не пожалеют ни одной дырочки Ангелии.

Мне плевать на свою жизнь, но Ангелия… Одно ее имя, словно лезвие, пронзает меня. Если бы не она… Я бы никогда не позволил этому ублюдку говорить дальше.

— Говори! Что тебе нужно? — выплевываю я сквозь зубы, ненавидя себя за эту слабость.

— Через пару дней будет голосование. Ты должен присутствовать и убедить всех сделать меня новым доном клана Романо.

Я взрываюсь хохотом. Кем возомнил себя этот идиот? Никто и никогда не сделает его главой семьи!

— Я не буду этого делать, — уверенно отвечаю я. — Дон должен заслужить свое место.

— А ты свое заслужил? — издевается Тоби в ответ. — Твой папаша - овощ, и если бы не его здоровье, ты бы так и был его собачонкой, выполняющим всю грязную работу.

Я срываюсь с места, ярость ослепляет меня, и мои руки смыкаются на его толстой шее. Сжимаю, чувствуя, как он хрипит и пытается вырваться. Но из моей хватки еще никто и никогда не вырывался.

— Ты нихрена не получишь, Тоби, — шиплю я ему в лицо. — Я заберу север Сицилии по праву Вендетты. А ты так и сдохнешь жалкой выскочкой. Ты ведь и пришел сюда, потому что знаешь, что сам ничего не получишь!

Тоби взрывается хохотом, таким громким и противным, что у меня закладывает уши. И вызывает дрожь отвращения.

— За свою идиотку мамашу что ли? — выплевывает он слова сквозь смех. — Хочешь расскажу тебе маленький секретик?

Резким движением прижимаю дуло пистолета к его виску. Холодный металл ощущается, как сама смерть. Кожа под стволом мгновенно становится влажной. Я вижу, как по его виску, над самой артерией, стекает капля пота. Но этот мерзавец даже не дрогнул. Либо он полный идиот, либо уже давно умер.

— Риккардо был трусом, — продолжает Тоби, игнорируя оружие у своего виска. — Он никогда бы первым не решился пролить кровь и начать войну. Да, вставлять палки в колеса, это он мог. Но не лить кровь. Твою мамашу убил… твой отец.

Я замираю. Что за бред он несет?

— Клара была твоему отцу как заноза в заднице с самого момента их брака, — его голос становится тише и зловеще. — А ты так вовремя оказался в той гостиной, что твой папаша решил натравить тебя, как озлобленного щенка, на того, на кого нужно было. Ты просто помог ему начать войну, идиот. И даже если Коза Ностра решила бы наказать Монтальто за это, то… Всего лишь одним щенком в семье стало бы меньше.

Мир вокруг меня начинает расплываться. Слова Тоби звучат, как эхо из далекого прошлого. Мои руки немеют, леденеют от ужаса. Пистолет выскальзывает из пальцев и с глухим стуком падает на пол.

В ушах снова звучит крик Микеле, полный отчаяния и боли. Я снова чувствую тепло крови моей матери на своих руках. Липкая, горячая кровь, которая въелась в мою память навсегда.

— Ты начал резню, Сальваторе. Ты первый пролил кровь и Альдо был единственным в этой истории, кому действительно принадлежало право Вендетты.

Неужели… неужели это правда? Неужели я был лишь пешкой в грязной игре моего отца?

Меня охватывает волна тошноты. Я делаю шаг назад, спотыкаюсь и падаю на колени, не в силах вынести груз этих страшных слов. Моя жизнь… вся моя жизнь оказалось ложью.

Воспользовавшись моей внезапной слабостью, Тоби отступает к двери, словно крыса, чующая опасность. Он смотрит на меня сверху вниз, в его глазах пляшут презрение и торжество.

— Надеюсь, тебе хватит мозгов поступить верно, — цедит он сквозь зубы. — И помни… Романо не прощают и нападают тогда, когда этого совершенно не ждут. По дружбе - будь аккуратен.

“По дружбе”? Да он издевается! Романо и дружба - понятия несовместимые.

Он разворачивается и, не оборачиваясь, выходит из моих апартаментов. Слышу, как за ним захлопывается дверь, и тишина обрушивается на меня с новой силой.

Я остаюсь стоять на коленях. Слова Тоби продолжают звенеть в моей голове, словно похоронный колокол.

Ненавижу себя, ненавижу Тоби, ненавижу своего отца. Ненавижу этот мир, где правят ложь и предательство.

Стискиваю кулаки так сильно, что ногти впиваются в ладони. Ярость начинает вытеснять боль и отчаяние. Ну вот и пришло время исправить свою ошибку.

КОРОЛЬ

Я жду. Жду, пока дыхание Ангелии не станет ровным и глубоким, пока её тело, измученное страхом, не расслабится в глубоком сне. Ее руки крепко обвивают мою шею, словно она боится, что я исчезну, растворюсь в ночи. Щеки ее до сих пор пылают от слез, тех слез, что она пролила в отчаянии, пока меня не было рядом. Она услышала выстрел, и чуть не сошла с ума, думая, что меня больше нет.

Ангелия оказалась единственным человеком в этом мире, кто испугался моей смерти…

Я бережно отстраняю от себя ее руки, стараясь не разбудить. Оставляю легкий поцелуй на ее горячем лбу. Быстро накидываю на свое тело толстовку, стараясь не производить ни звука. Аккуратно, бесшумно, как тень, выскальзываю из апартаментов.

Ночной воздух обжигает лицо. Улица погружена в полумрак, лишь редкие фонари бросают тусклый свет на мокрый асфальт. Я иду быстро, почти бегу.

Двадцать лет… Двадцать лет прошло с того рокового дня, а я помню все до мельчайших деталей. Помню этот проклятый день так, словно он произошел вчера.

Я помню запах. Запах вишневого тарта, который испекла мама. Помню, как этот прекрасный, сладкий аромат смешался с запахом смерти и крови. Запахом, который навсегда въелся в мою память, преследуя меня во снах.

Помню гостиную. Яркий солнечный свет, проникающий сквозь огромные окна, и пыль, танцующая в лучах. Помню ее бледное лицо. И я помню себя. Наивного ребенка, слепо доверившегося отцу. Как же я тогда был глуп…

Ноги несут меня к больнице. Судьба словно сама расчищает мне путь - больничные коридоры пустынны, лишь приглушенный гул системы вентиляции нарушает тишину. Подхожу к нужной палате, и рука, без колебаний, открывает дверь.

Внутри царит стерильная тишина, прерываемая лишь мерным писком кардиомонитора. Взгляд сразу падает на койку. Там лежит он. Мой отец. Винченцо Монтальто.

Его лицо безжизненно. Кожа серая, запавшая. Глаза закрыты. И лишь слабые движения груди свидетельствуют о том, что он еще дышит. Датчики и трубки опутывают его тело. Я слышу их мерный писк, этот монотонный ритм, отсчитывающий последние секунды его жалкой жизни.

Делаю шаг вперед, внимательно изучая его лицо. Несмотря на годы и морщины, в нем ничего не изменилось - та же бездушная пустота и холодная жестокость по-прежнему живут в нем.

— Надеюсь, ты попадешь в ад, ублюдок, — выдыхаю я ему в самое ухо.

Я беру подушку и медленно, с особым наслаждением, накрываю ею его лицо. Слышу, как он хрипит, пытается вдохнуть. Чувствую, как его тело начинает дергаться под моими руками. И в этот момент я испытываю странное, извращенное удовлетворение. Мне нравится видеть, как его тело сопротивляется и как он отчаянно пытается цепляться за свою жалкую жизнь, но я не даю ему никакой возможности.

Внезапно он открывает свои ядовито-зелёные глаза. Не отводя взгляда, я сжимая подушку крепче, прижимаю её к его лицу, мысленно благодаря за этот взгляд, который он мне подарил. Я не отпускаю хватку, пока его тело не перестаёт дергаться, пока не воцаряется полная тишина. Медленно отстраняю подушку. Его лицо стало ещё бледнее, ещё более безжизненным. Глаза всё так же открыты, в них застыл неподвижный ужас.

Я смотрю на него. Смотрю долго и пристально. И не чувствую ничего. Ни раскаяния, ни сожаления. Лишь пустоту. Лишь удовлетворение от того, что свершилось правосудие.

Не успеваю выдохнуть, как в дальнем углу палаты раздается щелчок зажигалки. Я застываю на месте и замечаю, что в кресле, в самой тени, сидит мужчина.

Микеле…

Он медленно выпускает клуб мятного дыма из своих губ, и смотрит на меня. В его глазах нет ни удивления, ни страха. Лишь какая-то печальная отстраненность.

— Что ты здесь делаешь? — неуверенно спрашиваю я его, нарушая тишину.

— Не поверишь, но я пришел сюда за тем же, зачем и ты, — спокойно отвечает он мне. — Но в отличи от тебя, мне не хватило сил сделать это.

Я молчу, не зная, что сказать.

— Ты знал? — решаюсь я. — Ты знал, что это он?

Микеле кивает, и тушит сигарету о свою ладонь.

— Догадывался. Чувствовал.

— А потом? — подталкиваю я его к ответу.

— Потом… Джорджо проговорился. Он был пьян и жаловался, что Клара… стала жертвой собственного мужа. Во время очередной ссоры она снова приревновала его к одной из его шлюх, и заявила, что уйдет, забрав нас с собой. А вместе с тем все, что он получил за брак с ней. Наш отец слишком боялся потерять поддержку семьи Патерно. Да и ты знаешь, что у нас браки разрываются только если один из супругов мёртв.

— Значит Джорджо тоже знал? — спрашиваю я, чувствуя, как во мне снова закипает ярость.

— Знал, — подтверждает Микеле. — Он видел все своими глазами и был слишком верен нашему отцу до самого конца.

Я молчу. В голове - сумбур. Предательство, ложь, смерть… Все это сплелось в один огромный клубок, который душит меня изнутри.

— Почему ты не рассказал мне? — спрашиваю я, чувствуя, как к горлу подступает комок.

— Я… не знаю, Сальваторе.

— Почему тогда поддержал, когда я пошел против Романо?

— Потому что ублюдок Альдо сделал больно… Луизе. Я боялся, что он отомстит через нее тебе, поэтому так настаивал на мире!

Я смотрю на своего брата, который столько лет носил этот груз в себе. И впервые за долгое время я чувствую не только боль и ярость, но и жалость. Жалость к нему. Жалость ко всей нашей семье, которую уничтожила ложь и предательство.

Браки, лишённые любви, неизбежно ведут к трагедии - просто у каждого она проявляется в своём собственном масштабе.

— Выпьем? — спрашивает Микеле, не отрывая глаз от мертвого лица нашего отца.

— Да.

Молча, плечом к плечу, мы покидаем палату. Тенями, так как он сам нас учил. Мы оставляем Винченцо Монтальто наедине со своей вечностью в аду, надеясь, что там он найдет достойное себя наказание.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

АНГЕЛ

“Ненависть, проистекающая из любви, действительно абсурдна, но любовь, возникшая из ненависти, - это самое сильное чувство, на которое способен человек.

Любовь, взращенная на слезах и боли, оказывается всегда самой сильной…”

Я просыпаюсь от нежных прикосновений к своему лицу. Легкие касания, словно крылья бабочки ласкают мою кожу. Открываю глаза и сквозь ночную темноту вижу его.

Он сидит на краю кровати и нежно водит подушечками пальцев по очертанию моего лица, от виска до подбородка. Его разноцветные глаза искрятся какой-то странной нежностью. Такой безумной и… пьяной.

— Ты красива, — шепчет Сальваторе, так хрипло и сбивчиво.

И я чувствую легкий запах алкоголя.

— А ты пьян, — отвечаю я, стараясь скрыть улыбку.

— Да, — честно признается Сальваторе. — Но ты безумно красива, Ангелия. Ты самое прекрасное существо, которое я только встречал в своей жизни.

Комплименты от Сальваторе… нет, я раньше их не слышала.

— Это виски, Сальваторе, — говорю я, стараясь перевести все в шутку.

— Нет, — твердо отвечает он, качая головой. — Это не виски. Это ты. И ты свела меня с ума, Ангелина, в тот самый момент, когда ты неуклюже шла на своих высоких шпильках.

Я молчу, не зная, что сказать. Его слова кажутся слишком искренними, слишком откровенными. Это странно. Так странно слышать от Сальваторе Монтальто.

— Ты знаешь, что говоришь? — спрашиваю я, пытаясь понять, насколько он пьян.

— Конечно, знаю, — отвечает он. — Я никогда не был более трезв. Трезв в своих чувствах к тебе.

Он наклоняется ко мне, и я чувствую его дыхание на своей коже. Его глаза смотрят на меня с такой нежностью, что у меня перехватывает дыхание.

— Это ты организовал тот вечер?

Его лицо озаряется улыбкой. Он наклоняется еще ближе и нежно целует меня. Я отвечаю на его поцелуй, забывая обо всем на свете, кроме этого момента, кроме его прикосновений, кроме его запаха, кроме его безумных, пьяных слов.

— Всего два дня. Два дня, и мы улетим, — шепчет Сальваторе, оставляя на моем лице легкие поцелуи. — Я доделаю здесь свои дела и наконец-то смогу попробовать то, на что раньше никак не мог решиться.

— Что? — спрашиваю я, слегка отстраняясь, чтобы заглянуть в его разноцветные глаза.

— Побыть самим собой… — Он произносит это тихо, словно боясь спугнуть. — Ты ведь не передумала?

Я чувствую, как его волнение передается мне. Он так искренен сейчас, так открыт, что сердце сжимается от нежности.

— Нет, Я не передумала. Но… Ты ведь помнишь, что я отвратительно готовлю?

Он молчит несколько мгновений, словно обдумывая мои слова. И я чувствую, как его руки крепче сжимают мои плечи.

— Тогда готовить буду я.

Я ожидала чего угодно, но не этого. Сальваторе, готовящий ужин? Это звучит… необычно. Но в то же время невероятно привлекательно. И довольная улыбка сама собой расплывается на моем лице.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

КОРОЛЬ

Над головой нависает серое, бездушное небо, отражая мое настроение. Земля под ногами зябкая, пропитанная сыростью. Его хоронят в лицемерной, давящей тишине. Не пришел никто, кроме нас, его детей. Ни его бывших “друзей”, ни деловых партнеров, ни любовниц, которых он менял, как перчатки. Всем стало давно плевать на этого старого мудака. Всем, кроме Луизы.

Она вылетела сразу же, как ее набрал Микеле. И Луиза единственная, кто проронил скупые слезы на его могилу.

Я отсчитываю секунды, но священник все читает и читает свою заунывную речь. Его слова… Лицемерные слова о милосердии, о прощении, о вечной жизни раздражают меня.

Этому ублюдку ничего не поможет. Его душа все равно будет гореть в аду, даже если саму Библию засунут ему прямо в рот! И он заслужил это. Он заслужил вечные муки за все, что он сотворил.

Я стою, стиснув зубы, сжимая кулаки до побелевших костяшек. Нужно держать себя в руках. Нужно дождаться, когда это все закончится.

Микеле отрывает взгляд от лакированной крышки гроба, и его глаза встречаются с моими. В них плещется боль, такая густая и тягучая, что я почти физически ощущаю ее тяжесть. И еще - отчаяние. Я знаю, о чем он сейчас думает: а правильно ли мы поступили? Мне плевать. Я быстро прячу глаза под темными стеклами солнечных очков, несмотря на то, что сегодня нет ни единого лучика солнца. Серость пропитала все вокруг, включая мою душу.

Священник, наконец, заканчивает свою заунывную речь. Слава Богу! Звучит команда опустить гроб в могилу, и я чувствую, как мои челюсти непроизвольно сжимаются. Луиза снова плачет. Я слышу ее слезы, но не вижу их. Не хочу видеть. Потом священник просит всех собравшихся кинуть горсть земли на гроб усопшего. Лицемерная традиция. Луиза, дрожащей рукой, бросает свою горсть первой. А я… я разворачиваюсь на своих высоких каблуках и направляюсь к месту, где покоится моя мать.

Она лежит здесь, под простым надгробием, вдали от помпезного склепа семьи Монтальто. Я запретил хоронить этого ублюдка рядом с ней. Да и сама Клара лежит достаточно далеко от склепа. Маленьким, я принимал это за неуважение, за пренебрежение к ее памяти. Теперь же я понимаю, что ей повезло. Она больше никак не связана с этой дерьмовой семейкой.

Достаю из пиджака идеально белую розу и осторожно кладу ее на могилу матери.

— Ты злишься на меня? — неожиданно слышу я тихий голос Луизы за своей спиной.

— А ты на меня? — спрашиваю я в ответ.

Чувствую, как ее хрупкая рука ложится мне на плечо.

— Нет. Прости, что подставила тебя и синдикат. Прости, но я не могла бы этого сделать. Прости меня, Сальваторе, — шепчет она, и я чувствую, как ее пальцы слегка сжимают ткань моего пиджака.

— Ты больше не принцесса синдиката, Луиза. Ты вдова Романо. И теперь ты никому не интересна, кроме… Скажи мне, Альдо успел что-то сделать с тобой? — Мой голос звучит сухо и резко. Мне необходимо знать правду.

Я оборачиваюсь к ней. Замечаю на ее шее ту самую подвеску, которую я ей подарил много лет назад. Да, признаю, я скучал по ней. По этим прекрасным двум топазам в ее глазах.

— Ты хочешь спросить, успел ли он изнасиловать меня?

Я не отвечаю.

Мерзко. Противно. Отвратительно. Сама мысль об этом вызывает во мне волну тошноты.

— Да, мне нужно знать, можешь ли ты быть беременна от него. Если ты носишь в себе истинного наследника Романо, то… — я не договариваю. Все и так понятно. Наследник Романо - это шахматная фигура, которую нужно вовремя убрать с доски.

— Нет, — уверенно отвечает она мне, глядя прямо в глаза и вижу застывшие слезы в уголках ее глаз. — Я не беременна… от него.

Луиза переводит взгляд на мужчину, лицо которого мне удалось рассмотреть в темноте сада в день ее свадьбы с Альдо. Он стоит недалеко от машины, на которой Луиза приехала.

— Его зовут Марсель Леклерк, — неожиданно говорит она, не сводя глаз с высокого молодого человека, который нервно мерит землю шагами около машины.

— Ммм, — раздраженно протягиваю я, поджав губы. Какая мне разница, как его зовут?

— И он… он помощник Фабьена, — добавляет моя сестра.

Я ревную. Черт! Я ревную свою маленькую сестренку к этому мужлану!

— Он мафиози, Луиза. Называй вещи своими именами! — огрызаюсь я, не в силах сдержать раздражение.

— Да, как и ты, Сальваторе. Как и Микеле, — ее голос звучит тихо, почти шепотом. — Но это не отменяет того факта, что я люблю вас! — она делает паузу, и я вижу, как в ее глазах мелькает испуг. — Сказать честно, я никогда не хотела связывать свою жизнь с такими людьми, как… ты и Микеле, но… Марселя я тоже люблю. Сильно. Очень сильно.

Луиза незаметно кивает в сторону, где стоит эта… крыса Фабьена. Да, я не могу произнести его имя. Просто не могу. Он вызывает у меня неприязнь, ведь он… подкатил свои яйца к моей малютке Луизе. А должен был просто быть поблизости!

По безмолвному приглашению Луизы, Марсель подходит к нам и останавливается в паре шагов от меня, словно боясь приблизиться.

— Дон Монтальто, меня зовут Марсель Леклерк, — он произносит это с трудом, словно каждое слово дается ему с огромным усилием. — И… я знаю, что вы озлоблены на меня, ведь я своровал вашу сестру, и я знаю, что вы имеете право убить меня, ведь я был близок с вашей сестрой, не попросив ее руки у вас.

Я перевожу свой убийственный взгляд с Марселя на Луизу. Она опускает глаза, ее щеки покрываются легким румянцем. А я мечтаю лишь об одном - отстрелить яйца Марселю Леклерку.

— И я хочу исправиться, — продолжает Марсель, его голос становится тверже. — Я прошу вашего благословения. Я люблю Луизу.

Его слова звучат как гром среди ясного неба. Благословения? Он серьезно? Мой кулак непроизвольно сжимается. Кажется, я начинаю понимать, куда ветер дует. Эта парочка решила сыграть в Ромео и Джульетту, а меня хотят назначить на роль Монтекки.

— Леклерк… — произношу я медленно, словно пробуя его имя на вкус. Такой фамилии я не слышал ранее. — Из какой ты семьи?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— У меня нет семьи, — нервно сглатывает Марсель. Я вижу, как дрожат его руки. — Улица вырастила меня, а потом я примкнул к Фабьену. Семья Вальмон приняла меня. Другой семьи у меня нет.

Черт побери! Принцесса синдиката с мелкой французской крысой! Беспризорник, выкормленный Вальмонами! Это просто… смешно!

“C’est de la merde!” — мысленно выругиваюсь я на французском, не в силах сдержать раздражение.

(Ну и дерьмо!)

Просто слов нет.

Я сверлю Марселя взглядом, а он вдруг делает то, чего я никак не ожидал. Медленно достает из кармана брюк небольшой черный футляр и протягивает его мне.

О, нет…

Я не шевелюсь, словно прирос к месту. Смотрю за спину Луизы, в том место где стоит Микеле. Этот паршивец не сводит глаз с моего лица с довольной улыбкой на лице.

Кажется, они все сговорились!

Чувствую легкий толчок в бок. Луиза переводит на меня свой суровый взгляд, в котором читается безмолвная просьба - вести себя воспитанно. Я усмехаюсь про себя. Воспитанно? Это слово давно потеряло для меня всякий смысл. Но ради нее… ради нее я готов немного притвориться.

С неохотой я беру из его рук коробку. Открываю и вижу… кольцо. Тоненькое, изящное, из белого золота. А в центре - небольшой голубой топаз. Точно такого же цвета, как глаза Луизы. Ирония судьбы.

Неужели этот сопляк действительно любит ее? Неужели он готов пойти на все ради нее?

Я знаю, что имею полное право отказать ему. Я - Дон Монтальто, и мое слово - закон. Я мог бы просто раздавить этот футляр в руке, а потом приказать своим людям убрать этого Марселя. Но… Что-то меня останавливает. Возможно, взгляд Луизы, полный надежды и мольбы. Возможно, осознание того, что она заслуживает счастья.

Черт побери!

Я одобрительно киваю, сдавшись. Не могу противостоять ее взгляду. Не могу позволить себе разрушить ее счастье, даже если оно кажется мне глупым и нелогичным.

— Хорошо, — выдыхаю я, чувствуя себя предателем по отношению к самому себе. — Я даю свое согласие. Но свадьба будет на Сицилии, по традициям Коза Ностры.

Взрыв! Луиза взвизгивает от счастья, словно маленькая девочка, получившая долгожданную игрушку, и бросается мне на шею. Ее руки крепко обхватывают меня и она начинает засыпать мои щеки быстрыми, нежными поцелуями.

И как понять этих девушек? Она отказалась от огромного желтого бриллианта, символа власти и богатства, в пользу дешевого, скромного топаза. Она визжит от восторга, что какой-то безродный Леклерк попросил ее руки на кладбище, посреди мрачных надгробий и увядших цветов. Мне никогда не понять женщин…

Микеле, ждавший этого момента, тут же вкладывает в руку Марселя красную атласную ленту. Они все сговорились! Я уверен в этом. Этот спектакль был спланирован заранее.

Марсель растерянно хлопает глазами. Этот французишка ни хрена не знает о наших традициях! И этим лишь еще больше раздражает меня! Мой младший брат быстро что-то шепчет ему на ухо, объясняя, что нужно делать. И Леклерк опускается на одно колено перед Луизой. Одним рывком он разрывает черные капроновые колготки на ее бедре, обнажая бледную кожу и обвязывает ее ногу красной лентой. Теперь Луиза - его женщина.

Микеле протягивает мне в руки свой нож, с которым он, кажется, никогда не расстается. Без лишних слов вспарываю старый шрам, который остался у Луизы от Альдо, освобождая ее от прошлого. И делаю то же самое с рукой Леклерка, смешивая их кровь в знак клятвы верности.

Теперь они связаны. Связаны кровью. И если этот француз посмеет ее обидеть… пусть пеняет на себя. Я лично отправлю его на тот свет.

— Con la benedizione della Madonna, sei legato dal sangue, — громко произношу я, не отводя глаз от счастливого лица Луизы. Ее франзучишка нихрена не понимает. Да мне плевать на него! — Che tu possa essere felice!

(С благословением Мадонны, вас связала кровь. Да будете вы счастливы! )

КОРОЛЬ

Рубашка невыносимо сдавливает шею, словно удавка, и я нервно оттягиваю воротник, стараясь хоть немного ослабить хватку ткани. Этот тугой узел галстука давит на меня, как и вся эта ситуация. Терпеть не могу галстуки. Они - символ лицемерия и показной добропорядочности.

Все. Последнее действие и эта грязная партия будет сыграна. Я должен поставить точку в этом фарсе, и чем быстрее, тем лучше.

Мы подъезжаем к дому Романо, и вид, который открывается передо мной, вызывает глухое раздражение. Перед огромным особняком нет ни одного свободного места. Машины, люди, слишком много людей…

Я жду. Секунды тянутся мучительно долго, пока мои люди выходят из машин. Их движения четкие и отработанные до автоматизма. Каждый знает свою задачу. Они выстраиваются вокруг меня, словно живой щит, готовые в любой момент отразить атаку.

Вот только теперь пора.

Дверь перед моим лицом распахивается, открывая проход в логово врага. И я иду. Иду, окруженный своими людьми, по узкой дорожке к центральному входу. Захожу во внутрь дома, перед этим снова дернув за ворот рубашки. Чертов галстук!

Внутри царит звенящая тишина. Буквой П выставлены массивные деревянные столы, за которыми восседают так называемые братья. После смерти Альдо, Романо остались без прямых наследников, и место главы теперь занимают три человека. Три ублюдка.

Пабло Сантьяго - глава семьи Сантьяго, занимающейся заказными убийствами и рэкетом. Жестокий и беспринципный, но с ним можно и нужно иметь дело. Франческо Моретти - дон семьи Ломбардо, который, имея связи в государственных службах, под легальным бизнесом искусно прикрывает всю нашу незаконную деятельность. Циничный, но умный гаденыш. И Джузеппе Капелло - еще тот мудак! Лживый, скользкий и невероятно жадный. Обиделся на меня за то, что я прикрыл ему транзит живого товара через свою территорию! Считает меня своим врагом, и это взаимно.

В таких щекотливых ситуациях, когда ставки высоки, решающее слово всегда остается за нейтральными кланами. Именно от их мнения зависит исход голосования.

Капо сидят за столами по обе стороны, а солдаты Романо толпятся вокруг, образуя живой барьер. Заметив меня, они тут же замолкают, и десятки глаз устремляются на меня.

Я выдергиваю свободный стул из-под стола и демонстративно сажусь на него посреди комнаты. Стоять перед этой швалью по имени Романо я не намерен. Я - Сальваторе Монтальто, и я не склоню голову ни перед кем. Их взгляды жгут мою кожу, но я не обращаю на них внимания. Закуриваю.

— Какого хрена вам от меня надо? — спрашиваю я, грубо обрывая натянутую тишину. Выпускаю серые клубы дыма вверх, чтобы еще больше подчеркнуть свое презрение к происходящему. Дым раздражает глаза, но мне плевать. Пусть видят, что я не намерен церемониться.

— И тебе "привет", Сальваторе! — выкрикивает Франческо, и отдаёт мне напыщенный салют ладонью.

Знаю, что он кривит душой. Пару недель назад он получил от меня хорошенькую сумму денег за работу, выполненную его людьми, и на его месте я бы тоже так широко улыбался.

Деньги - лучший способ расположить к себе этих продажных тварей.

Я вооружен до зубов, и двадцать человек за моей спиной тоже. Каждый из них готов разорвать любого, кто посмеет косо на меня посмотреть. Одно некрасивое слово в мою сторону - и здесь начнется кровавая бойня. Они это знают так же хорошо, как и я.

Сила - единственный язык, который они понимают.

— Ты наделал дел, Сальваторе, — начинает Пабло, встав на ноги. — Благодаря тебе север лишился лидера.

— Не мне предъявляйте. Альдо не я прикончил, — отрезаю я, довольно ухмыльнувшись. — Романо должно быть стыдно, что их лидера прикончила женщина.

Моя женщина…

Я слышу шипение за своей спиной. Пусть бесятся. Правда всегда неприятна!

— Розалина была убита прямо напротив сгоревшего дотла дома. Ты знаешь, как карает Коза Ностра за это? — выкрикивает Капелло, его и так неприятная морда еще сильнее изуродована злобой. — Это ты называешь миром?

Розалина Романо была основным потребителем его товара. Хорошенькие девочки всегда доставались ей по самой привлекательной цене, а потом с большой накруткой расходились по ее публичным домам, которыми она владела по всему миру. Этот старый извращенец Капелло потерял золотую жилу в лице Розалины.

Я бы не злился так на месте Капелло из-за смерти своего постоянного покупателя. В мире есть три вещи, на которые всегда будет спрос - секс, оружие и зелье. Поэтому наш бизнес практически не утопаем. Он найдет нового покупателя и очень быстро.

Мне плевать на его потери. Мне плевать на их правила. Мне плевать на все! Мне нужно было вернуть Ангелию и я это сделал! И неважно сколько крови пролилось! Я бы перегрыз глотки всем им, если бы это понадобилось!

— Так это тоже не я, — честно отвечаю я, пожимая плечами. — Розалина просто слишком много болтала, чуть мигрень не началась, вот мой человек и не выдержал. Бывает.

Слышу, как Микеле за моей спиной подавляет смешок.

— У нас дилемма, — продолжает Пабло своим ровным, бесстрастным голосом. — Мнения разделились. Кто-то считает, что юг и север должны объединиться под руководством Монтальто, но Романо против ходить под тобой. Они требуют переизбрание дона в семье Монтальто.

— Романо никто не спрашивает, они в лузерах! — выкрикивает Микеле и я тут же слышу, как люди Романо вокруг приводят свое оружие в боевую готовность. И я быстро тушу сигарету о мраморный пол дома.

— Заткнись, — еле слышно шиплю я ему, не подавая вида для остальных. Этот идиот сейчас все испортит.

— Другие же требуют наказать Монтальто за пролитую кровь, — продолжает Пабло. — Ты отдаешь часть своих оружейных потоков Романо. Романо возглавит Тоби, и он гарантирует мир.

— Обдираловка! — шипит мне на ухо Микеле. В этот раз он, конечно, прав.

— Что скажешь на это, Сальваторе? — спрашивает меня Франческо, его взгляд внимательно изучает мое лицо, пытаясь прочитать мои мысли.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я ловлю на себе взгляд Тоби. Этот скользкий ублюдок самодовольно ухмыляется, уверенный в своей победе. Он пытался напугать меня, но Тоби будет последним, кого я буду бояться.

— Оба предложения дерьмовые, — выплевываю я, чувствуя, как закипает кровь. — Мне не нужны эти собаки под контролем! И я ничего не отдам, тем более Романо! Тоби - не гарант мира, Монтальто не доверяют этому скользкому типу!

Тоби неодобрительно качает головой на мои слова.

— Мы приняли твой ответ, — медленно произносит Пабло с каменным лицом. — Но есть еще кое-что. Твоя сестра… Луиза. Если она беременна от Альдо, то тогда все меняется.

— Она не беременна! — выкрикиваю я, вскакивая на ноги. — Она не носит в себе ублюдка Романо!

— Ты не можешь этого точно знать, — возражает Пабло. — Никто не может знать, даже Луиза, судя потому сколько времени прошло со дня свадьбы. И люди Романо подтвердили, что на простыне была кровь и ты дал слово, что девушка была невинна. Брак свершился!

Мать его! Это была кровь Альдо, но я не могу признаться в этом, иначе я опозорю Луизу.

— Поэтому наше решение такое: Романо будут ждать год, чтобы быть уверенными, что твоя сестра Луиза не забеременела от Альдо. Обе семьи должны взять год тишины.

Неодобрительный шепот пробегает по толпе. Все явно недовольны таким исходом. Год тишины! Слишком долго, слишком нервозно. Неопределенность - вот что пугает головорезов больше всего. Ничего хуже нет, чем сидеть сложа руки и ждать, когда враг нанесет удар. Они жаждут действий, крови, власти. И я их понимаю.

— Она точно не беременна от Альдо? — слышу я голос Микеле у себя за спиной.

Я молчу в ответ, ведь не знаю ответа.

Черт возьми! Теперь все будет зависеть от Луизы...

Я покидаю этот проклятый дом, чувствуя, как гнев клокочет внутри. Но не успеваю сделать и нескольких шагов, как чья-то рука хватает меня за локоть. Тоби. Его наглая улыбка вызывает у меня приступ тошноты.

Мои люди мгновенно реагируют. Дула пистолетов упираются прямо в лоб Тоби, готовые в любой момент спустить курок.

— Ты поступил как идиот, — цедит сквозь зубы Тоби, не обращая внимания на направленное на него оружие. Самоуверенный ублюдок. — Я предложил тебе дружбу, а ты, Сальваторе, ее отверг. Ай-яй-яй, какая жалость.

Он картинно качает головой, изображая сожаление.

— Молись, чтобы эта сучка не была беременна, — выдыхает он мне прямо в лицо, от его мерзкого дыхания меня передергивает. — Иначе ее ублюдок не успеет издать и первого крика, как его горло будет перерезано.

Тоби приближается еще ближе, и я чувствую его ледяной взгляд.

— И будь аккуратен, Сальваторе, ведь ты поступил как идиот. А идиоты, как известно, долго не живут.

КОРОЛЬ

Я рассчитывал застать её за работой над рукописью, уютно устроившейся на кровати, но вместо этого обнаружил Ангелию на… кухне. Она вытащила из холодильника все продукты и что-то усердно с ними делала.

Её движения такие неловкие, но то, как на виляет своей отличной задницейв моей толстовке, которая едва прикрывает её, - это выше всяких похвал!

У меня был тяжёлый день, и если после каждого такого дня меня будет встречать именно вот эта попка, то я готов встать на колени перед этой женщиной прямо сейчас.

Беззвучно подкрадываюсь к ней сзади и быстро накидываю свой галстук на её шею. Притягиваю к себе. Шелковая полоска ткани обвивается вокруг её шеи, я натягиваю так, чтобы ей стало немного трудно дышать. Она вздрагивает, но не отстраняется.

— Ты… — шепчет она мне.

— Я.

Зарываюсь носом в ее волосы и делаю глубокий вдох, закрывая глаза от нахлынувшего удовольствия. Ангелия мылась моим любимым гелем для душа. И нет ничего прекрасней, чем сочетание запаха хрупкого женского тела и тяжелого мужского аромата. Резкий контраст с терпкими, древесными нотами сводит с ума.

— Что ты здесь делаешь, Ангелия? — шепчу ей на ухо, притягивая ее спину к своему торсу так, что чувствую каждый изгиб ее тела.

— Я лишь хотела попробовать…

Не даю ей договорить. Мои пальцы грубо сжимают ее подбородок, приподнимая лицо к моему. И я знаю какой у меня сейчас взгляд. Требовательный и голодный. Не давая её опомниться, я затыкаю ее рот жадным, горячим поцелуем. Сначала настойчиво и напористо, требуя незамедлительного ответа. Её губы как всегда такие податливые и мягкие, но она не отвечает, сопротивляясь мне. Тогда я меняю тактику, становлюсь нежнее, ласковее. Легкие касания, игра языком… И вот она уже тает в моих руках, отвечает на поцелуй с той же жаждой, которую испытываю я.

Мой ангел наконец набрался смелости и решил сыграть со мной в игру. Ай-яй-яй… Со мной шутки плохи - я всегда выхожу победителем.

Я нежно играю с её игривым язычком, чтобы Ангелия ничего не заподозрила. И когда она полностью отдаётся мне, я внезапно дергаю концы шелковой полоски, подтягивая вверх. Быстро и ловко обвиваю её руки тканью, связывая их между собой у нее над головой. Чувствую её лёгкое сопротивление - и это безумно возбуждает меня. Её пальцы дрожат, и я теряю над собой контроль.

— Сальваторе, — едва слышно выдыхает она моё имя и мышцы моего пресса напрягаются от напряжения.

Чёрт, как она это делает? У меня озноб по телу бежит от этого легкого придыхания после каждой буквы.

Надавливаю ей на спину, и её щека мягко прижимается к холодной поверхности чёрного мрамора. Быстро и крепко привязываю её руки к ручке одного из верхних шкафчиков кухонного гарнитура.

— Ты знаешь, почему я привязал тебя к кухонному гарнитуру в такой непристойной позе? — шепчу ей на ухо, медленно поднимая толстовку, в которую она одета.

— Потому что ты извращенец? — выдыхает мне в ответ Ангелия.

Я не могу удержать улыбку на её слова. Как же хорошо она меня знает!

— Да, — отвечаю тихо, скручивая толстовку в плотную полоску на её плечах, — я извращенец. Но ещё и потому, кажется, что в прошлый раз ты не расслышала мои слова. Я готовлю, разве нет? Твоё место не на кухне, Ангелина. Здесь ты можешь заниматься только одним - трахаться со мной. И мне придётся напомнить тебе об этом так, чтобы ты больше не забыла мои слова.

Я беру деревянную кухонную лопатку и оставляю лёгкий шлепок на её сочной, упругой заднице. Ангелия громко вскрикивает, поддаваясь вперёд, и шелковая ткань на её запястьях и шее натягивается под натиском движения.

Отличное изобретение! Так дерьмово справляется со своей основной функцией и так ей отлично шлепать по попкам непослушных девиц!

Я не могу удержаться и снова и снова оставляю лёгкие, но твёрдые шлепки на её упругой попке, наслаждаясь каждым звуком и каждым дрожащим движением её тела.

Как бы классно женщина не готовила, ей нет места на кухне! Только если она сама - то самое аппетитное блюдо, которое так и хочется съесть.

Кожа на ее попке покрывается красными отпечатками. Красный… нет цвета благороднее.

Я откидываю лопатку и оставляю нежный укус на ее ягодице. Ангелия хнычет в ответ и еще сильнее прогибается в спине.

Мои пальцы скользят по татуированным перьям на ее спине, но вместо гладкой кожи подушечки моих пальцев ощущают невидимые шрамы. Она тоже их чувствует, я знаю… Ангелия начинает жадно хватать ртом воздух и я снова слышу эти отчаянные попытки наполнить свои легкие кислородом.

Я подозревал, что после проведённого время с Альдо её приступы могли вернуться и пришло время наконец-то полностью истребить их.

Мне, конечно, нравится слышать ее прерывистое дыхание, нравится видеть ее уязвимой. Но нет… Хватит!

Я помещаю в её рот два пальца - указательный и средний, не давая ей возможности начат счет.

— Соси, — приказываю хриплым голосом. Ангелина замедляется, растерянно проводя кончиком языка по моим пальцам. — Соси их, мать твою! — настаиваю я.

Она послушно начинает выполнять приказ, нежно обхватывая пальцы губами, вместо того чтобы считать удары.

— Мы не будем считать на этот раз, — шепчу ей на ухо. — Ты должна справиться сама. Без счёта.

Я лгу - считать буду я.

Ещё сильнее сжимаю её горло, натягивая кончики галстука, а свободной рукой наносил ритмичные шлепки по её упругой ягодице.

“Один”, — я мысленно начинаю счет.

Два.

Три.

Она стонет прямо в мои пальцы с каждым резким ударом, и более прекрасной музыки для своих ушей я еще не слышал ранее.

И на цифре пять я вместо очередного шлепка неожиданно ввожу два пальца в ее пылающую от желания киску. Она крепко обхватывает мои пальцы изнутри и сразу же делает глубокий, полноценный вдох.

— Ты считала? — хрипло спрашиваю, оставляя нежные поцелуи на изгибах её спины. Она больше не отстраняется - и это прекрасно. Ангелина лишь качает головой в знак отрицания. — Значит, приступ прошёл без счёта?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Да, — выдыхает она, почти без сил.

Я быстро развязываю её руки и резким движением освобождаю шею из пут галстука.

— А теперь сделай то, чего я ждал от тебя так долго. Скажи мне, что хочешь, чтобы я трахнул тебя.

— Прошу тебя, Сальваторе, — послушно шепчет она.

Чёрт возьми! За это послушание я готов осыпать её обнаженное тело всеми цветами мира.

— Что? О чём ты меня просишь? — играю я с ней, уже расстёгивая ширинку на брюках.

— Прошу тебя… трахни меня.

— Brava, — хвалю я её и резким движением вхожу в нее во всю свою длину.

(Умница)

Ангелия дрожит под моим напором, каждое её движение отзывается электрическим ударом в моем позвоночнике - мы настолько близки, что между нами почти нет пространства. Но я не могу дать ей время на привыкание, не могу дать ни секунды передышки. Я на грани. И я делаю все возможное, чтобы не кончить прямо в это мгновение от ощущения того какая она мягкая внутри. Влажная и мягкая для меня.

Я наваливаюсь на неё всем своим телом, ловлю её угольные пряди и обвиваю ими руку, откидывая голову назад, чтобы наши губы встретились. Хочу, чтобы она сожалела о том, что так долго боялась и избегала.

Делаю глубокий вдох и беру уверенный, неумолимый ритм, не щадя её киску ни на мгновение, и лишь сильнее прижимая её тело к холодной мраморной плите. Я делаю с ней то, о чем она меня попросила. Я безжалостно трахаю её.

Она начинает громко всхлипывать, при каждом уверенном толчке моих бедер. И я жадно ловлю каждый ее полноценный вздох своими губами. Я не целую её, не кусаю - я просто вдыхаю каждый её тяжёлый, пронзительный стон, впитываю его всей душой.

И в тот момент, когда Ангелия начинает ритмично двигаться в таком со мной…

Мать его! Она впервые двигается мне навстречу…

Я взрываюсь, а вместе со мной и она рассыпается на сотни осколков под моим телом.

Мои руки крепко обхватываю её за талию, буквально вдавливая её тело в своё, испытывая жгучее желание - чтобы эти острые осколки проникли сквозь мою плоть и их тонкие, окровавленные кончики прошли прямо через мою душу.

С трудом переводя дух, я медленно выхожу из неё, голова кружится, и я неуклюже опускаюсь на ближайший стул. Закуриваю, не отрывая взгляда от её обнажённого тела, которое всё ещё пульсирует под моими глазами.

— Я хочу, чтобы ты познакомила меня со своей семьей, — говорю говорю я ей и ее тело вздрагивает, словно от запоздалой волны оргазма, и это заставляет меня усмехнуться.

— А тебе не кажется, что ты немного торопишь события? — отвечает она мне, быстро развернувшись ко мне лицом.

— Я только что жестко оттрахал тебя на своем кухонном столе, и ты сама меня об этом попросила. Разве это не любовь? — произношу это нарочито грубо, наблюдая за ее реакцией. И в ее больших каштановых глазах мелькает искра возмущения и стыда.

— Что ты сказал?

— Любовь. Разве нет?

— А я думала, что любовь - это… — она замолкает, и я подталкиваю ее к ответу.

— Ну и что же это, по-твоему, любовь? Цветы? Конфеты? Романтические прогулки под луной? — насмешливо спрашиваю я. — Нет. Любовь - это безумие, зависимость. Одержимость. Любовь - это психологическая болезнь, самая опасная из всех, потому что ей подвержены абсолютно все, — произношу это почти шепотом, обводя ее лицо взглядом. — Это когда кислород больше не насыщает тебя, ведь ты дышишь теперь только им… Одним человеком. Ты становишься пленником этой зависимости, как одержимый, не способный насытиться. И заметь - на протяжении тысячелетий миллионы людей так и не смогли найти исцеления от этой болезни, лишь потому что сами так боялись излечиться…

Я вижу, как меняется ее лицо. В глазах появляется какая-то неуверенность, как будто она сомневается в том, что знала о любви раньше.

И я горько сожалею, что под рукой нет острой бритвы - мне так хочется, чтобы эти слова были вырезаны на ее сердце. Чтобы они стали частью её самой сущности, оставив след, который невозможно стереть.

— Может быть… ты прав, — тихо произносит она, опуская взгляд.

Эта фраза заставляет меня почувствовать какое-то странное удовлетворение. Я быстро подхватываю её и силой усаживаю к себе на колени.

— Мы больны, Ангели. Разве тебе еще это не ясно? — выдыхаю я прямо в ее шею, заботливо убрав пару влажных прядей с ее лица.

— Но разве это правильно, что добыча была зависима от преследующего её хищника? — слышу её тихий вопрос.

Я приподнимаю ее подбородок, заставляя смотреть в глаза. Мои, как у хищника, выжидающего момент, ее - как у загнанной лани, мечущейся между жизнью и смертью.

— Ускользающая добыча дарит хищнику не просто жизнь, а её смысл, — провожу пальцем по линии её шеи, чувствуя едва ощутимую дрожь. — Она заставляет его развиваться, становиться сильнее, изобретательнее. Она - его вызов. Но и хищник, преследуя, шлифует грани её красоты, закаляет волю к жизни. — Наклоняюсь ближе, чувствуя её горячее дыхание на своём лице. — Добыча убегает не потому, что хочет сбежать, а потому что хочет, чтобы ее преследовали. — Её зрачки расширяются, и я вижу в них отражение собственного хищного взгляда. — Без одного не существует другого. Без этой вечной игры немыслимо само существование.

Ангелия открывает рот, чтобы что-то сказать, но я прерываю её, накрывая её губы властным, жарким поцелуем. Слова остаются невысказанными. Ведь они мне нужны.

Я помню как дрожал ее взгляд при встрече со мной на той книжной встрече! Я помню как почувствовал её запах. Аромат красных яблок, который так красиво перекрылся выброшенным в кровь адреналином. Она хотела быть пойманной мной и я поймал её.

АНГЕЛ

Горячая волна накрывает тело, взрываясь тысячами искр в каждой клеточке. Я резко распахиваю глаза, выныривая из глубокого сна. В голове еще гудит эхо моего сладостного стона, который, наполнил всю комнату. Из-под одеяла, как любопытный сурок, высовывается голова Сальваторе. На его губах играет самодовольная улыбка.

— Ты только что воспользовался моим телом, пока я спала! — возмущаюсь я, еще не до конца проснувшись и пытаясь собрать обрывки ускользающих сновидений. Пушистое одеяло приятно контрастирует с моей разгоряченной кожей, которая покрылась потом.

— Нет, — парирует Сальваторе, его разноцветные глаза лучатся озорством. — Я просто решил, что вместо кофе в постель тебе гораздо больше понравится оргазм на завтрак.

Я хмурю брови, пытаясь понять, насколько он лукавит. Мой взгляд скользит по его обнаженной спине, на которой вытатуированы черные буквы, и направляется к дверце шкафа. Там висит красное платье, которого еще вчера не было. А рядом со шкафом, на столике, стоит поднос с двумя чашками ароматного кофе.

— Ты лгун, — заявляю я, чувствуя, как окончательно просыпаюсь. — Ты сварил кофе!

— А потом передумал, — пожимает плечами Сальваторе, его улыбка становится все шире.

Он снова зарывает голову под одеяло, оставляя горячий поцелуй прямо у меня между ног. Я вздрагиваю, и, кажется, именно этого он и добивался!

— Ладно, признаю, — поднимает руки в жесте примирения, выглядывая из-под одеяла. — Кофе был первым пунктом в программе. Но, согласись, второй пункт оказался куда интереснее. Я не виноват, что ты так сладко стонала.

Он нежно касается моего подбородка, заставляя посмотреть ему в глаза.

— У нас осталось всего несколько часов до отлета, mio Amore, — говорит он, целуя меня мимолетно в губы. — Ты должна быть готова через пять минут, ведь до отлета я хочу угостить тебя настоящим рагу болоньезе!

(Любовь моя)

Я не знаю итальянский, но кто не знает, что такое “amore”? Сальваторе слишком торопит события, словно пытается угнаться за чем-то ускользающим. Он не идет, он бежит галопом по нашей истории, и, как ни странно, мне это безумно нравится.

Сальваторе Монтальто - это настоящий сумасшедший, и именно в этом и есть его притягательность.

Он подмигивает и, прежде чем я успеваю что-либо спросить у него, Сальваторе поднимается с кровати, хватает полотенце и направляется в ванную комнату.

Я же остаюсь лежать, улыбаясь как идиотка. Мы улетаем через несколько часов. Мать его…

Дверь апартаментов бесшумно закрывается за нами, отрезая от уютного утреннего безумия. В коридоре витает аромат свежей выпечки и дорогого кофе. Мы выходим на закрытую парковку, где мерцают лакированные бока дорогих автомобилей.

Лето выдалось на редкость холодным. Я зябну в своем красном шелковом платье, ткань скользит по коже, не давая согреться. Передергиваю плечами, и Сальваторе сразу же это замечает мой озноб, и, не говоря ни слова, снимает со своих плеч пиджак, заботливо накидывает его на мои. На плечах сразу становится теплее, и не только от ткани. Кажется, в наших отношениях открывается новая грань - забота. Мне нравится, когда он такой, но, пожалуй, я всё же больше люблю своего плохого Сальваторе. Если честно, оргазм на завтрак стал куда более восхитительным началом дня, чем даже мой любимый круассан с ветчиной и трюфельным майонезом.

Мы неспешно идем мимо ряда безупречно чистых, дорогих машин: Porsche, Bentley, Aston Martin… и его любимый Maserati, конечно же. И все они, как на подбор, черного цвета.

Сальваторе внезапно останавливается, обводит взглядом весь этот автопарк и произносит:

— Выбирай!

— Что? — я смотрю на него непонимающим взглядом, крепче сжимая красный блокнот в руках.

— Выбирай, какая тебе больше нравится! А потом мы сыграем в игру.

Моя бровь самопроизвольно подлетает вверх. Он же сумасшедший, с ним не за что нельзя соглашаться играть! Да еще и по его правилам!

— Правила просты, кто первый доберется до центра города, тот выиграл.

— И что я получу, если я выиграю? – с вызовом спрашиваю я.

— Ты лучше спроси, что получу я, если ты проиграешь, — ядовито зеленый глаз опасно сверкает.

— Что же? – вопрос невольно срывается с губ, и я нервно сглатываю. В животе порхают бабочки. Или это уже колибри?

— Если я тебя догоню, то трахну прямо на центральной улице, в этой машине! – он произносит это так буднично, словно предлагает выпить чашку кофе. Но тонкие, нервные искорки в его глазах говорят об обратном. Он взбудоражен этой игрой не меньше меня.

— Мне следует отказаться, верно? – в шутку спрашиваю я, но сердце колотится как бешеное.

— Тебе решать! – ухмыляется он в ответ, и я замечаю эти игривые морщинки в уголках его глаз. Они мне почему-то безумно нравятся.

— Вот эта! — я тыкаю пальцем в черный спортивный Maserati с вызывающе низкой посадкой.

— Неее, это моя крошка. Я её никому не дам!

— А вот и открылась твоя новая черта! — усмехаюсь я в ответ, недовольно сложив руки на своей груди.

— Какая же?

— Ты жадина!

Сальваторе внезапно притягивает меня к себе за талию и, словно пушинку, отрывает от бетонного пола и красный блокнот выпадает из моих рук пярмо к его ногам. Мои ноги на мгновение зависают в воздухе, а сердце пропускает удар. Потом, так же быстро, он опускает меня обратно… посадив на капот Porsche!

— Это твоя, — шепчет он мне прямо на ухо, его горячее дыхание обжигает кожу. Сальваторе встает между моими ногами, ограничивая любое движение. — Я хочу трахнуть тебя именно в ней.

Его дерзкие слова заставляют кровь быстрее бежать по венам.

— Ты - дикарь, — шепчу я в ответ, чувствуя, как щеки покрываются румянцем.

— Давай же, ангел мой! Я даю тебе двадцать секунд на то, чтобы ты могла спасти свою задницу от хорошенькой порки! — говорит он мне, вкладывая в руку ключи от машины. Его глаза горят азартом.

Он играет, он дразнит. И мне это чертовски нравится!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Не раздумывая ни секунды, я спрыгиваю с капота и, с трудом пролезая в кабину незнакомого авто, плюхаюсь на сиденье. Кожа приятно холодит, а запах новой машины ударяет в нос. Я завожу мотор. Игра, так игра!

— Двадцать! — кричит он мне в спину, когда мотор издает характерный, утробный рык. — И ни секунды больше!

Не дожидаясь окончания счета, я срываю машину с места, оставляя Сальваторе в клубах выхлопного газа и предвкушая сумасшедшую гонку и, кто знает, может быть, даже эту самую “хорошенькую порку” на финише…

Двигатель ревёт, словно взрыв, а Porsche послушно следует за рулём. Я начинаю про себя вести отсчет:

— Десять… пятнадцать… девятнадцать…

И почти одновременно с достижением “двадцать” в зеркале заднего вида появляется чёрный хищный силуэт - Maserati. Сальваторе. Он, как и я, настроен только на победу.

Резко вдавливаю педаль газа в пол, ощущая, как машина вздрагивает и рвется вперед, словно дикий зверь, выпущенный на свободу. Адреналин захлестывает с головой, заставляя обостриться все чувства. Кажется, я чувствую запах жженой резины и слышу рев мотора Сальваторе прямо за спиной.

— Тебе не выиграть сегодня, — шепчу я, скорее самой себе, чем ему. И снова поворачиваю голову в зеркало заднего вида.

Но следующее мгновение все меняется… в одно мгновение… В зеркале заднего вида я вижу сначала яркую вспышку, ослепляющую даже сквозь зеркало. Секундой позже - грохот, такой силы, что, кажется, вибрирует все вокруг, даже воздух. Я инстинктивно вжимаюсь в сиденье и бью по тормозам, и Porsche, повинуясь моей воле, останавливается как вкопанный посреди дороги.

А потом… потом тишина. Звенящая, давящая, невыносимая. Открываю глаза и вижу в зеркале заднего вида лишь бушующее пламя, черный дым, поднимающийся к небу, и разлетающиеся во все стороны обломки. Там, где секунду назад был его Maserati, его… Сальваторе… сейчас только адское пекло.

Взрыв.

У меня перехватывает дыхание, мир вокруг расплывается, все чувства обостряются до предела. Запах гари, привкус крови во рту, холодный липкий пот на коже. В голове гулко бьется только одно слово:

Взрыв… Взрыв… Взрыв…

Я отстегиваю ремень безопасности дрожащими руками и вываливаюсь из машины, не чувствуя под собой земли. Земля уходит из-под ног, когда до меня доходит осознание того, что произошло. Сальваторе…

Я должна… я должна что-то сделать! Но я стою, как парализованная, посреди дороги, слушая вой сирен, приближающихся вдали, и глядя на бушующее пламя, поглотившее его. Поглотившее нас.

Романо не прощают и нападают тогда, когда этого совершенно не ждут.

АНГЕЛ

Я сижу прямо на асфальте, обхватив голову руками, словно пытаясь защититься от обрушившегося на меня кошмара. Этого просто не может быть… Не может быть, чтобы он… чтобы его… Сальваторе так крепко притянул меня к себе, что теперь, без этой невидимой удавки на шее, я, кажется, разучилась дышать.

Сгоревшую машину тушат пожарные, заливая пеной обугленные останки металла. Вокруг - скопление полицейских машин, мигалки отбрасывают зловещие блики на лица зевак. Безучастные, любопытные лица, снимающие все на мобильные телефоны… Как люди могут быть такими равнодушными?

Место взрыва обвязывают желтой лентой, словно определяя границу между жизнью и смертью. Всех этих зевак с мобильниками гонят назад, подальше от места трагедии. Но из всей этой толпы выбивается один мужчина. Его взгляд цепляется за мой, и я чувствую, как что-то внутри меня переворачивается. Он уверенным шагом пробирается сквозь оцепление, направляясь прямо ко мне. Готова взвыть от боли, когда вижу зеленые глаза. Того же ядовитого оттенка, что и у Сальваторе… Только в этих глазах нет и следа той игривости и тепла, что были в его. В них - лишь сталь и лед. Он молча поднимает меня на ноги, дернув за локоть так резко, что я чуть не падаю. И мне в нос бьет запах мятного табака. Мужчина оттаскивает меня подальше от всего этого дерьма, за угол улицы, а я все это время бессвязно бормочу лишь одну фразу:

— Как же так… как же так…

Он резко хватает меня за шею и силой заталкивает в машину на заднее сиденье. От неожиданности я ударяюсь головой о подголовник. Не успеваю опомниться, как чувствую резкую боль на щеке. Пощечина обжигает кожу, вырывая из ступора.

— Успокойся, слышишь! — шипит он мне в лицо. — Тебе нужно уезжать! Немедленно!

— А он? Как же он? — слезы градом катятся по щекам, голос срывается на крик.

— Его больше нет, — жестко отрезает он, не отводя от меня взгляда.

— Нет! — выкрикиваю я, закрыв уши руками. — Нет..

— Запомни, черт возьми! Сальваторе больше нет… И чем быстрее ты это примешь, тем лучше для тебя. А теперь заткнись и слушай меня! — Он хватает меня за плечи, встряхивая. Его пальцы болезненно впиваются в мою кожу. — Я отвезу тебя в аэропорт. Сейчас же. И ты забудешь все, что произошло с тобой. Ты меня поняла? Вычеркнешь его из своей жизни, словно его никогда и не было. Я тебе помогу, если понадобится. Финансово. Я оплачу тебе психологические тренинги или как это называет, ну ты поняла меня! — Он ослабляет хватку, его голос немного смягчается, но в глазах по-прежнему - сталь. — Вот! Мой номер, наберешь мня, если тебе нужно будет что-то. — Мужчина вкладывает во внутренний карман пиджака маленькую белую бумажку. — Чем быстрее ты все забудешь, тем быстрее сможешь двигаться дальше, и тем лучше будет для тебя. Правда. Это единственный выход. Ясно?

Я слышу его слова, но они не проникают внутрь. Словно он говорит на каком-то иностранном языке, а я забыла перевод. Сознание возвращается только сейчас, когда я уже пристегнута в кресле самолета, летящего домой. Домой… В Портленд. Одна.

Бизнес-класс. Роскошные кресла, шампанское в хрустале, приторные улыбки стюардесс… Все это, как издевка! Место рядом со мной пустует. Пусто… Мы должны были лететь вместе. Вдвоем. Но рядом со мной никого нет. Я машинально касаюсь соседнего кресла, надеясь уловить хоть искру его тепла. Но под пальцами лишь холодная кожа сиденья.

Несколько недель назад я бы ликовала, видя своими глазами как от Сальваторе Монтальто осталась лишь куча пепла. Но сейчас… Мне больно. Так больно, что я готова выть.

Все, что у меня осталось от него - огромный, пахнущий им пиджак, которые он накинул на мои плечи и шрамы. Много шрамов. Не только на моем теле, но и на сердце…

Портленд встречает меня пронизывающим дождём. Холодные капли бьют по лицу, а я, укутанная лишь в лёгкое красное платье, невольно дрожу от холода.

— Такси? Вам нужно такси? — слышу я незнакомый мужской голос за спиной сквозь пелену дождя и гул аэропорта.

Я машинально киваю, не оборачиваясь, не желая видеть чужие лица. Все, чего я сейчас хочу - это спрятаться, исчезнуть. Сажусь в машину и таксист что-то спрашивает про мой багаж. Я не отвечаю и просто называю адрес своего дома.

Голос по радио сообщает о том, что сегодня двадцать первое июня и поздравляет жителей Портленда с первым выходным днем. А встреча с читателя проходила первого июня. Двадцать дней. Четыреста восемьдесят часов. Именно столько мне времени понадобилось, чтобы влюбиться в настоящего Сальваторе Монтальто.

Машина резко тормозит прямо у подъезда моего дома.

— На месте, — сообщает водитель, широко улыбнувшись мне в зеркале заднего вида.

— Вы подождете меня, я принесу деньги через минуту? — Мой голос звучит хрипло и неуверенно. Надеюсь, он не заметил слез на моих щеках.

Он кивает мне и я быстро выхожу из машины. Поднимаюсь по скользким ступеням и когда подхожу к двери своей квартиры, меня простреливает внезапная паника.

Ключи…

Меня словно окатывает ледяной водой. У меня же нет ключей! Все осталось в моей сумочке, которую я не видела уже… двадцать дней.

И тут я слышу голос за своей спиной. Глория. Моя соседка.

— Энджи? Ты вернулась! — Ее голос звучит удивленно и радостно. — Как отпуск? Твоя мама сказала мне, что ты отдыхаешь на Сицилии.

Отпуск… на Сицилии… Какое кощунство!

— У вас был запасной ключ от моей квартиры, — выдыхаю я, с трудом удерживая слезы.

— Ах, да! — Она хлопает себя по лбу. — Ключ, кажется, где-то валялся…. Потеряла свой, да?

— Ага.

Только не ключ, а гораздо больше… гораздо больше.

— И чемодан тоже? — Глория бросает взгляд на мои пустые руки.

— У тебя точно все в порядке, Энджи? Ты бледная, как смерть! Произошло что-нибудь?

Я из последних сил выдавливаю улыбку и неуверенно киваю.

— Да, все прекрасно. Все отлично.

Глория, не переставая щебетать, шарит в своей бездонной сумке и, наконец, извлекает оттуда мой запасной ключ.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Вот, держи! Может, чаю выпьем? Расскажешь, как отдохнула?

— Спасибо, Глория, но я очень устала с дороги, — выдавливаю я, стараясь быть такой, какой я была раньше. — Как-нибудь в другой раз.

Я торопливо вставляю ключ в замок.. Дверь открывается, и в нос ударяет привычный, до боли знакомый аромат. Это запах моей прежней жизни, жизни, которая теперь кажется такой далекой и нереальной. И меня прорывает. Слезы, душившие меня все это время, вырываются на свободу бурным потоком. Я закрываю лицо руками и рыдаю, рыдаю навзрыд, не в силах сдержать боль и отчаяние.

Сколько времени проходит, я не знаю. Кажется, я плачу целую вечность. Только когда судороги в животе становятся невыносимыми, я заставляю себя остановиться.

Вытирая мокрые щеки, я вдруг вспоминаю о таксисте, который ждет меня у подъезда. Черт!

Срываюсь с места и бегу вниз. Таксист, нахмурившись, смотрит на меня сквозь стекло. Виновато улыбаюсь и протягиваю ему мятые купюры. Он бурчит что-то себе под нос, но деньги берет.

Поднимаюсь обратно в квартиру, чувствуя себя абсолютно разбитой. В полумраке коридора взгляд падает на полку с цветами. Мои любимые фиалки… засохли. Включаю свет и оглядываю комнату. Все здесь как и двадцать дней назад. В углу стоит старый телефон с автоответчиком. У всех сейчас мобильные, но мне почему-то жалко его выбрасывать, ведь это действительно удобная вещь!

Неуверенно нажимаю кнопку Play. Из динамика раздается тихий, электронный голос:

— Сообщение первое. Оставлено четырнадцать дней назад.

Сначала - раздраженные тирады моей помощницы Ники.

— Энджи! Твой мобильный все эти дни вне зоны доступа! Я пыталась дозвониться тебе сто раз! Что за неуважение, в конце концов? Ты хоть понимаешь, как я волнуюсь?

Затем в её голосе слышится раскаяние.

— Прости, Энджи. Просто этот редактор… Все мозги мне вынес! Ну и хрен на него! Тебе действительно надо отдохнуть. Набери меня, когда сможешь!

Следом я слышу сообщения от мамы. Едва услышав её голос, я не могу сдержаться. Слёзы ручьём текут по щекам. Она говорит на нашем родном языке.

— Доченька. Ангелина. Я получила твои фотографии. Сицилия прекрасна, но я все равно переживаю за тебя, ведь твой телефон постоянно не в зоне доступа.

Я лихорадочно стираю слёзы, пытаясь успокоиться. Мне нужно позвонить, нужно услышать её голос.

И снова из автоответчика слышится её голос.

— Позвони мне, как только будешь дома. Я уже успела соскучиться.

Быстро набираю десять цифр, которые знаю наизусть. После второго гудка раздаётся долгожданное:

— Алло?

— Мама... — шепчу я на русском, сдерживая рыдания.

— Ангелина?

— Я вернулась.

АНГЕЛ

Сегодня мое горячо любимое кафе кажется мне слишком ярким и шумным, почти до боли в глазах и ушах. Видимо, долгое пребывание в темноте и одиночестве оставило свой след - я стала ещё более замкнутой, чем прежде, окончательно превратившись в настоящего социопата.

Я ерзаю на стуле, чувствуя себя жутко неловко, и постоянно поправляю ворот водолазки. Оглядываюсь по сторонам, потому что мне кажется, что даже сквозь плотный слой ткани все замечают мои крылья на спине. А моя мама, как всегда, выглядит безупречно - элегантное платье, дорогая сумочка, легкая, но такая стильная укладка. И этот испытующий взгляд… Он прожигает меня насквозь.

— Ты немного бледновата, — замечает она с легким разочарованием в голосе. — А я-то ждала бронзового загара! Небось, просидела под зонтиком все это время?

Я молчу, опустив глаза на пустую тарелку у себя под носом. Аппетита нет совершенно. Да и что я могу ей сказать? Что вместо лазурного моря я видела лишь серые стены в подвале, в котором держал меня Альдо или что меня против моей воли держал в своем доме Сальваторе? Нет, я не могу ей этого сказать.

— Я заказала тебе твой любимый сэндвич с рукколой и лососем, — продолжает мама, крутя головой по сторонам. — Кажется, у них сегодня обвал. Выходной все-таки. Все по двойной порции заказывают.

Я выдавливаю слабую улыбку. Она старается как может, а я… Я сижу тут, как идиотка, и не могу вымолвить ни слова.

— Ну? Похвастаешься набросками новой книги? — моя мама быстро меняет тему, и в её глазах появляется искренний интерес. — Я как понимаю, в этот раз будет курортный роман?

— Нет, — тихо отвечаю я. — Курортного романа точно не будет.

— Что случилось? — Она тут же настораживается. — Ты какая-то не такая…

Я снова отвожу взгляд. Как объяснить ей, что произошло? Как рассказать о безумии, которое стало моей реальностью?

— Может, расскажешь мне правду? — внезапно переходит на русский мама. Её голос становится строгим и серьезным. Она всегда так делает, когда не хочет, чтобы кто-то понимал, о чем мы говорим.

Я молчу, чувствуя, как к горлу подступает ком.

— Что случилось за эти дни, пока тебя не было в городе? Где ты была, Ангелина?

— На Сицилии, — говорю я, и слова звучат неуверенно, и слишком фальшиво. Хотя… вру ли я? Ведь он и правда возил меня на Сицилию. Этот остров, омываемый солнцем и кровью, стал новым местом моего заточения и… странного, болезненного освобождения.

— Ты лжёшь мне, Ангелина, — тихо повторяет мама с неприкрытой болью в голосе. Этот укор, эта тихая печаль в её глазах… Я не могу больше это выносить.

А что мне ей сказать? Правду? Что меня похитил герой моей книги? Что я провела две недели в плену у человека, которого сама же и… “придумала”? Или что за мной пришел монстр из моего шкафа, который обещал сделать меня своей и он сделал? Да никто не поверит мне! Это же бред сумасшедшего!

Хотя… Нет, тот, кто похитил меня, а потом… приручил к себе, совершенно не похож на того, про кого я писала. Сальваторе совсем другой. Он опасный. Непредсказуемый. И… он не монстр. А еще он оставил такой глубокий шрам в моей душе, что теперь даже говорить об этом больно.

— Прости… я не могу, мама, — шепчу я, и слёзы подступают к глазам. Кажется, еще секунда, и я разрыдаюсь прямо здесь, в этом залитом солнцем кафе.

Я хватаю свою сумочку, не глядя на маму, и выскакиваю из-за стола. В этот момент официант ставит передо мной тарелку с сэндвичем, который мы так долго ждали - лосось, руккола, хрустящий хлеб… Но я спотыкаюсь и случайно врезаюсь в него, тарелка выскальзывает из рук и с грохотом падает на пол.

— Простите, простите! — тараторю я, пытаясь помочь официанту собрать осколки и салфетки. Мои руки дрожат, но я стараюсь не показывать своей расстерянности.

Мама приседает рядом, услышав мои частые вздохи и берет мои дрожащие руки в свои.

— Один, два… — Мама внимательно смотрит на меня, но я не веду счет вместе с ней. У меня нет приступа панической атаки - просто сердце бьётся слишком быстро. — У тебя больше не было приступов? — удивленно спрашивает она меня.

Я отрицательно качаю головой и выбегаю из кафейни.

Слышу, как она что-то кричит мне вслед, но я не останавливаюсь. Мне нужно бежать. Бежать как можно дальше от всех. Я мчусь по улице, не разбирая дороги. Ноги несут меня вперёд, прочь от любопытных взглядов, от жалости, от вопросов, на которые я не могу ответить. Ветер хлещет по лицу, но я не чувствую холода. Внутри меня - только пустота и боль.

Добегаю до своего дома, лихорадочно копаюсь в сумке в поисках ключа. Наконец, замок открывается, и я врываюсь в квартиру, захлопывая дверь за собой.

Как только я оказываюсь внутри, меня охватывает дрожь. Лихорадочно срываю с себя одежду - водолазку, джинсы, бельё. Словно хочу сбросить с себя воспоминания, избавиться от фантомных прикосновений его рук, которые преследуют меня.

Бегу в ванную и включаю воду. Кипяток обжигает кожу, но я стою под струями, не двигаясь. Закрываю глаза. Я хочу смыть с себя боль. Смыть страх. Смыть эти двадцать дней.

Но вода не помогает. Она лишь оставляет после себя ощущение пустоты и холода.

Вода стекает по моему телу, оставляя на коже красные полосы. Я медленно поворачиваюсь через плечо и смотрю на свое отражение в запотевшем зеркале. Мое лицо… На нем не осталось ни одной ссадины. Ни одного следа. Будто и не было тех недель ада. Теперь мое лицо пылает лишь от слез, и моего странного, болезненного привыкания… к нему.

Я отворачиваюсь и смотрю через плечо на свою спину. Кожа бледная, гладкая. Кажется, такой невинной под этим узором. Но я-то знаю, что хранится за этим прекрасным рисунком.

Зачем крылья раненой птице? Ведь она всё равно погибнет. Бессмысленный подарок, жестокая шутка…

Провожу руками по своей спине, ощущая каждый позвонок, и медленно оседаю на кафельный пол, съежившись в комок. Холод проникает в кости, но я не чувствую его.

Что же он со мной сделал? Зачем так крепко привязал к себе? Он оставил меня целой снаружи, но совершенно опустошенной внутри.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Добыча не может существовать без хищника - она также больна, как и он. Ей необходим этот острый всплеск адреналина, и ради него она готова отдать свою жизнь, принять свою судьбу быть съеденной.

И я… я стала этой самой добычей. Добычей, которая жаждет своего хищника.

Резко поднимаюсь с пола, отбрасывая полотенце в сторону. С дрожью в руках выбегаю из ванной комнаты и судорожно начинаю искать бумажку. Ту самую, которую мне дал тот мужчина, так сильно похожий на Сальваторе.

Нахожу её во внутреннем кармане пиджака Сальваторе. Скомканную и влажную. Разглаживаю её дрожащими пальцами и набираю номер.

Мерзкая мелодия и следом женский голос:

— Несуществующий номер.

Сбрасываю и пробую снова.

Мерзкая мелодия и...

— Несуществующий номер.

Что за... Снова и снова я набираю цифры, и снова слышу в трубке бездушный голос автоответчика:

— Несуществующий номер.

Ах, да… Здесь не дописана одна цифра. Я разрываюсь на громкий, нервный смех, который постепенно сменяется слезами.

И зачем я звоню ему? Да черт его знает!

АНГЕЛ

Пальцы дрожат, но я заставляю их быстро скользить по клавишам. На экране мерцает имя и фамилия доктора, о котором когда-то рассказывала Ника. Доктор Питерс. Она говорила о нём как о последней надежде, человеком, который вытащил её из бездны бессонных ночей. Настоящий “волшебник” в своей области, если верить моей помощнице.

Возможно, именно такой волшебник нужен и мне…

Быстро набираю номер его клиники и нажимаю кнопку вызова, чувствуя, как в животе поднимается холодный ком. Сердце стучит так громко, что, кажется, его слышно во всей квартире.

— Клиника доктора Питерса. Чем мы можем вам помочь? — слышу я приятный женский голос.

— Мне нужна помощь, — выдыхаю я в трубку.

Только вот я не знаю, в чем именно мне нужна эта помощь. Постараться пережить и забыть все эти воспоминания, затолкать их поглубже в подсознание и сделать вид, что ничего не было? Или… справиться с тем, что я лишилась своей зависимости.

Я не знаю!

— Да, конечно, — отвечает спокойный, ровный голос на другом конце провода. — Ваше имя?

Я замираю на мгновение.

— Ангелия… Ангелина Вереск, — говорю я наконец.

— Когда вам будет наиболее удобно посетить прием?

— Как можно скорее!

Мне нужна помощь. Прямо сейчас…

Не проходит и часа, как я сижу в кабинете у доктора Питерса. Спокойный, внимательный мужчина лет пятидесяти смотрит на меня с мягкой улыбкой на лице. Он излучает какое-то необъяснимое чувство уверенности и надежности.

Он мягко приглашает меня присесть в удобное кресло, и я с благодарностью принимаю его жест. Оглядываюсь вокруг. Кабинет кажется простым, но наполненным теплом. Деревянные полки, увешанные книгами с потрепанными корешками, фотографии в изящных рамках, зеленые комнатные растения. Здесь должно быть спокойно, даже уютно, но внутри меня лишь паника. Я обвиваю себя руками, прижимая кончик носа к мягкой ткани его пиджака и только в этот момент облегченной выдыхаю. Его аромат стал единственной опорой.

“Идиотка…” — шепчу себе сквозь сжатые зубы. Я пришла сюда, чтобы забыть все! Забыть те двадцать дней, что провела с ним… в его пиджаке.

Доктор Питерс смотрит на меня с сочувствием, и я понимаю, что пора начинать говорить. Но как рассказать ему о том, что произошло? Как описать безумие, в котором я оказалась?

— Я… не знаю, с чего начать, — тихо произношу, отворачиваясь и устремляя взгляд на маленький коврик под ногами, украшенный замысловатым арабским узором.

— Просто расскажите мне то, что считаете нужным, — отвечает доктор Питерс. — Я здесь, чтобы выслушать вас.

Я чувствую как его спокойный взгляд сканирует меня, пытаясь разглядеть то, что я так отчаянно пытаюсь скрыть. Комната тонет в полумраке, и этот приглушенный свет лишь подчеркивает мою растерянность.

Снова поднимаю глаза на доктора Питерса, в надежде найти там хоть какой-то намек, какой-то совет. Но вижу лишь внимательное ожидание.

На самом деле, я знаю, с чего начать. Я знаю, что должна сказать. Просто не могу заставить себя произнести это вслух.

Глубоко вздыхаю, собираюсь с духом и смотрю прямо в глаза доктору.

— Помогите мне забыть, — выдыхаю я. Слова звучат как мольба, как отчаянная просьба о спасении.— Помогите мне забыть всё…

В кабинете повисает тишина. Слышно лишь тихое тиканье часов на стене. Кажется, будто время замерло, ожидая ответа доктора. Мужчина хмурится и после небольшой паузы снова мило улыбается мне.

— Что именно вы хотите забыть, мисс Вереск? — мягко спрашивает доктор Питерс, в его голосе нет ни капли осуждения, лишь искреннее участие. — Какое-то воспоминание? Момент, проведённый с кем-то? Сон? Или может быть… мужчину?

Я долго молчу, слова застревают где-то глубоко внутри. Взгляд уходит в пустоту, сердце стучит так громко, что кажется грудная клетка вот-вот треснет.

— Пожалуйста, — тихо, но настойчиво просит доктор Питерс, — без вашего ответа я не смогу помочь вам.

Я сглатываю, чувствуя, как на губах застывает горькая правда. Я не хочу забывать. Не хочу, чтобы на месте его имени - того, что вырезано лезвием на моём сердце, осталась пустота. Эту пустоту я боюсь больше всего на свете. Боюсь, что, забыв его, я потеряю и себя.

Встаю с кресла, чувствуя, как ноги подкашиваются.

— Простите, я… не могу, — шепчу я, не глядя на доктора. — Извините меня.

И я выхожу из кабинета, аккуратно захлопывая дверь за собой. Выхожу на улицу и поднимаю голову вверх. Холодные капли дождя бьют мне по лицу, и я закрываю глаза, наслаждаясь ими.

Я не знаю, что мне дальше делать… Но точно знаю, что забыть его я не хочу.

Бреду по городу, словно отделенная вакуумом от всего остального мира. Мимо проносятся машины, люди спешат по своим делам, но я ничего не замечаю. Я превратилась в призрака, блуждающего в поисках покоя.

Сильнее кутаюсь в его пиджак, который надела сегодня утром, но не для того чтобы согреться. Нет… Его запах все еще чувствуется на ткани, и это одновременно причиняет мне боль и дарит какое-то странное, извращенное утешение.

Сальваторе был прав. Я больная. На всю голову больная извращенка, ведь я скучаю… скучаю по человеку, который похитил меня, и держал рядом с собой против моей воли.

Захожу домой, уставшая и промокшая до нитки. Снимаю свои любимые, потрепанные жизнью конверсы и бреду на кухню, в надежде согреться кружкой горячего чая. И тут, за кухонным столом, вижу Нику. Мою помощницу. Она сидит, подперев подбородок рукой, и взгляд ее становится каким-то встревоженным, когда она видит меня, насквозь промокшую от дождя.

— У тебя нет зонта? — спрашивает она, слегка нахмурив брови.

Я устало пожимаю плечами.

— Есть… Как ты попала сюда? — спрашиваю, бросая сумку на стул.

— Ты же сама дала мне запасной ключ, — отвечает Ника, словно это само собой разумеется. — Не помнишь?

— Да? — я чувствую, как в голове словно что-то щелкает, пытаясь сложить все кусочки в единую картину. Но получается плохо.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Да, — подтверждает Ника, глядя на меня с растущим беспокойством. — С тобой все в порядке? Ты какая-то… странная сегодня.

— Да, наверное… — бурчу я в ответ и беру в руки керамический чайник. Он еще теплый от недавнего кипячения. Медленно наливаю горячую воду в чашку с заваркой, завороженно наблюдая, как сухие листья начинают распускаться.

— Я прочитала твою рукопись! — вдруг выпаливает Ника, подскочив на ноги. — То, что ты написала, Энджи, превосходно!

— Что? О чем это ты? — я растерянно хлопаю глазами, не понимая, о чем она говорит.

— Твоя рукопись!

Я молчу, пытаясь переварить слова, которые только что услышала. Рукопись? Какая рукопись? Я ничего не писала в последнее время.

— Какая… рукопись? — аккуратно спрашиваю я, медленно опускаясь на стул. Голова начинает кружиться.

— Твое новое видение старой истории просто потрясающе! Словно ты… словно ты открыла новые грани своей души на этих страницах! А то, что там есть мысли еще и… Сальваторе - просто отвал башки! — Ника тараторит, не замечая, как меняется мое лицо.

От произнесенного его имени вслух я вздрагиваю. Каждая буква словно ударом тока пронзает все мое тело.

— Мысли… Сальваторе? — шепчу я, чувствуя, как кровь отливает от лица.

— Ага! Вот только, что твою главную героиню зовут твоим именем, как-то слишком… вульгарно, что ли. Или нет? — Ника смущенно улыбается, почесывая затылок.

— Покажи мне! — выкрикиваю я, резко вскочив на ноги. — Покажи мне то, что я выслала тебе!

Ника странно смотрит на меня, и я понимаю, почему. Ведь по ее мнению, этот текст выслала ей я, и я же сейчас прошу показать мне его, словно никогда раньше и не видела.

Моя помощница достает из своей безразмерной сумки аккуратно сшитую между собой стопку белых листов. Дрожащими руками я принимаю их и начинаю жадно начинаю вчитываться в напечатанный текст. Мои глаза бегают по строчкам, выхватывая знакомые слова и фразы. Некоторые я помню отчётливо, другие знаю наизусть. Но есть и те, что кажутся новыми, незнакомыми - слова Сальваторе, которые я вижу впервые.

“Это было безумие - одержимость, возникшая мгновенно, с самой первой секунды. Её сбивчивое дыхание, нерешительный стук шпилек по полу - всё это пронзило меня насквозь. После нашей первой встречи мне пришлось ждать почти двое суток до аукциона, и я сходил с ума в этом мучительном ожидании. Я словно обезумевший завалил простыню на своей кровати красными яблоками и жадно надкусывал каждое, предвкушая лишь одно - вкус Ангелии Вереск.

Говорят, что для того, чтобы влюбиться с первого взгляда достаточно чуть меньше минуты. Но чтобы сойти с ума - достаточно всего одного единственного мгновения…”

— Кстати, классный пиджак! Где вязала? — спрашивает меня Ника, отвлекая от чтения. И протягивает мне в руку красный блокнот. — И еще вот это, но я его не смотрела. У тебя ужасный почерк, Энджи! Я бы все равно ничего не поняла!

Я машинально беру блокнот и кладу его себе на колени, даже не слушая, что продолжает говорить мне Ника. Мои мысли сейчас полностью заняты текстом, который лежит передо мной.

“Но её вкус оказался гораздо слаще, чем я мог себе представить. Она стала для меня тем самым ядом, который я с жадностью впускал в себя, не замечая, как медленно погружаюсь в собственную смерть. Сладкую, неизбежную и желанную.

Ангелия Вереск стала для меня обречённой погибелью. Тем самым запретным Раем, куда я знал, что никогда не войду, но к которому стремился всей своей душой…”

АНГЕЛ

Пряный, чуть обжигающий вкус нежно щекочет язык, пробуждая во всем теле легкое тепло.

Господи Иисусе, благослови того, кто придумал ягодный латте с розовым перцем! Без него жизнь была бы намного сложнее!

Я снова делаю маленький глоток и этот аромат хоть немного помогает собрать мои разбросанные мысли. Часами напролёт я листаю страницы, погружаясь в каждое слово, каждую строчку. Когда текст внезапно обрывается и листов больше не остаётся - я начинаю читать заново, снова и снова проживая нашу историю. Но в ней нет самого главного - нет концовки. Повествование прерывается последними словами Сальваторе Монтальто.

“Всё, что я делал все эти дни, всё было только ради неё. Каждый мой поступок был ради неё…

“

Я беру в руки красный блокнот, который неизвестный отправитель выслал Нике вместе с рукописью, и что-то сразу же вываливается изнутри. Падает прямо мне на колени. Я опускаю взгляд и вижу маленький конверт. Сердце стучит так громко, что кажется, его слышат все вокруг. Дрожащими руками я осторожно открываю письмо и начинаю читать.

Я обманул тебя, мой ангел. Твоя книга была великолепна настолько, что такой монстр, как я, после её прочтения захотел лишь одного, чтобы и его когда-нибудь полюбили так же искренне. Я похитил тебя не ради нового текста. Я похитил тебя, чтобы узнать, а сможет ли такое нежное, хрупкое создание, как ты привязаться к такому отвратительному существу, как настоящий Сальваторе Монтальто? Сможешь ли ты страдать из-за меня так, как страдала героиня на страницах твоих книг? Сможешь ли ты по-настоящему нуждаться в падшем существе?

Сможет ли прекрасный ангел испытывать светлое чувство рядом с чудовищем, а чудовище забыть, кто он есть на самом деле, находясь рядом с ней? Или это возможно лишь в вымышленных историях?

Как оказалось, чудовище может. Ведь рядом с ангелом он вспомнил, что не всегда был падшим. А вот ангел… надеюсь, ты тоже смогла.

Прошу поверь мне… Я хотел оставить в твоём сердце лишь кровоточащие дыры, которые ты могла бы залечивать только моим запахом. Но если бы я знал, что вместе с ними появятся и шрамы на твоём прекрасном теле, то никогда бы не сделал этого. Слышишь меня? Никогда бы не появился у тебя на пути.

Но разве одержимый смотрит вперёд? Нет… он живёт лишь настоящим, наслаждаясь каждым мгновением.

Строки впиваются в меня, как холодные лезвия. Боль и тоска переплетаются с темной, едва скрытой страстью в каждом слове. Слёзы текут по щекам, жгучие и беспощадные, словно яд, что медленно разъедает душу. Я сжимаю конверт, но горький ком в горле сдавливает меня сильнее, не оставляя ни малейшего шанса на спасение.

Почему он не сказал мне этих слов раньше? Как бы я хотела услышать их его голосом...

— Поздравляю! — внезапно раздается громкий голос Ники, разрывая мои мысли на части.

Чёрт, я совсем забыла, что она сидит напротив, неотрывно печатая что-то в своём ноутбуке.

— Они готовы инвестировать в твою книгу! — выпаливает моя помощница, оторвавшись от экрана.

— Что?

Мои ресницы дрожат, словно нежные крылья мотылька, и я начинаю быстро моргать, пытаясь уловить каждое слово. Ники с лёгким недоумением смотрит на меня, не понимая моей реакции. В прошлый раз, когда мы получили долгожданный положительный ответ, мы визжали и прыгали по всей кофейне, словно безумцы, совершенно не замечая окружающих. Тогда я и представить не могла, к чему это всё приведёт…

— Я отправила твою рукопись в издательство, и они дали тебе зелёный свет! Только нужно будет сделать пару исправлений.

— Нет! — вырывается у меня, словно болезненный крик.

— Нет? В смысле, Энджи? Ты точно расслышала то, что я сказала тебе? Тебе сказали… Да.

— Нет! Я этого не хочу!

Отрицательно мотаю головой и инстинктивно прижимаю к себе стопку листов, словно защищаю самое сокровенное от посягательств. Ника смотрит на меня с растущим недоумением, её большие серые глаза вспыхивают раздражением, словно готовые взорваться от напряжения между нами.

— Ты с ума сошла? — глаза Ники сверкают упрёком. — Тебе дают шанс, а ты отказываешься?

— Да, я отказываюсь, — спокойно отвечаю, не отводя взгляда.

— Но почему? Назови хоть одну причину!

Я сжимаю в руках стопку листов, словно пытаюсь удержать себя от взрыва эмоций, слыша такие резкие нотки в голосе своей помощницы.

— Потому что это моя рукопись… Она слишком личная. Я не хочу выставлять её на всеобщее обозрение! Она моя…

Ника горько смеётся, перебивая меня:

— Ты издеваешься, Энджи? Зачем ты тогда вообще писала, чтобы она пылилась у тебя в шкафу?

— Я сказала нет! — резко отвечаю я, отшвыривая свой взгляд в сторону, не желая продолжать с ней этот бессмысленный спор.

Я вскакиваю с места и начинаю суетливо собирать свои вещи, бросая в свою сумку бумаги и ручки. А потом хватаю рукопись, крепко прижимая ее к своей груди и иду к выходу из кофейни.

— Энджи! — кричит мне в спину Ника и на мгновение замираю, уже положив руку на ручку зеркальной двери. — Ты забыла, что авторы так же быстро падают на дно, как и взлетают на пьедестал? Или ты зазналась?

Её слова обжигают, как плевок в лицо.

“Если бы ты только знала, через что я прошла, что каждая буква на этих листах пропитана кровью и слезами, ты бы придержала свой колкий язык за зубами!” — мысленно вою я, но мои губы сжаты в безмолвной гримасе.

Я вырываюсь из душного кафе на улицу, где ледяной ветер хлещет по щекам, словно пытаясь встряхнуть меня и вернуть в реальность. Моя рука сжимает рукопись так крепко, что пальцы немеют. Сердце колотится так быстро, что кажется, будто вот-вот вырвется из груди, и я даже не могу сделать шаг вперёд.

— Энджи… — раздаётся усталый голос Ники за моей спиной. — Прости меня. Я не хотела причинить тебе боль.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Она кладёт свою руку мне на плечо, и хотя я знаю, что должна отбросить её, но все-равно не могу найти в себе сил это сделать.

— Ты должна опубликовать эту рукопись, — говорит она тихо, — потому что такие слова нельзя прятать на пыльной полке.

АНГЕЛ

Яркий свет софита болезненно бьет мне в глаза.

Я сижу в центре одного из моих любимых книжных магазинов, утопающего в запахе старых книг и свежей типографской краски. Взгляд рассеянно блуждает по полкам, заполненным разноцветными корешками. Внутри лишь пустота и усталость. Один за другим ко мне подходят люди, протягивая экземпляры моей книги для автографа.

Это было мое единственное условие: тихое, уютное место без камер. Все остальное взяла на себя Ника. Она с энтузиазмом ведет небольшую конференцию, стараясь отвечать на все вопросы читателей вместо меня. И я благодарна ей за это. Каждый раз, когда кто-то задает вопрос о судьбе героев, о причинах их поступков, меня пронзает острая боль. Ведь я переживаю все это снова и снова. Хочется просто сбежать, спрятаться, забыть. Но я сижу, улыбаюсь, и подписываю книги, не отрывая головы от стола.

В этот раз все получилось непривычно тихо, хотя людей собралось гораздо больше, чем в прошлый раз. Шумиха вокруг книги поднялась немалая.

Похоже, людям действительно интереснее читать о боли и страданиях, чем о счастье и безмятежности.

Кто-то критикует мою героиню за её необъяснимую привязанность к мучителю. Кто-то плачет над её судьбой. Кто-то ненавидит новоиспеченного Сальваторе, а кто-то, напротив, без памяти влюбляется в него.

А некоторые сердятся на меня за открытый финал, который я так и не смогла дописать…

— Хлои, — слышу женский голос, и в руках у меня оказывается один из экземпляров книги. Я качаю головой и быстро оставляю тёплую надпись на форзаце. — Вы помните меня, мисс Вереск?

От ее неожиданного вопроса я вздрагиваю всем телом, ручка выскальзывает из пальцев и падает на пол.

— Простите, но нет, — отвечаю, пытаясь разглядеть лицо девушки, хотя яркий свет софитов почти ослепляет меня. Тем не менее, мне удаётся различить её каштановые локоны и нежные веснушки на лице, но я всё равно не могу вспомнить эту девушку, которая так крепко прижимает мою книгу к груди.

— Я была на вашей прошлой встрече, — тихо говорит она, а в её глазах горит искреннее восхищение. — Я просто обожаю ваши книги.

Я киваю и тепло улыбаюсь в ответ. Такие слова всегда приятно слышать любому автору, ведь книги создаются для того, чтобы их читали, а не чтобы они пылились на забытых полках в виде рукописей.

В этом Ника была права.

— Расскажите, чем у них всё закончилось, или вы оставили интригу на третью книгу? — спрашивает она с надеждой.

— Нет, — я качаю головой, — третьей книги точно не будет.

В этот момент я изо всех сил сдерживаю слёзы, чувствуя, как в уголках глаз появляется горькая влага, и сердце сжимается от неожиданной боли.

Больше ничего не будет…

Девушка недовольно дует губки и словно обиженный ребенок, и бросает мне слабое “спасибо”, прежде чем отступить в сторону. Я чувствую привкус горечи на кончике языка и незаметно смахиваю кончиком пальца, собирая предательскую слезу. Натягиваю на лицо самую очаровательную улыбку, какую только могу изобразить, и беру в руки вновь появившуюся перед моими лицом, книгу, тяжело выдохнув.

Сердце колотится, а пальцы дрожат, когда я лихорадочно вожу руками по столу в поисках ручки. Куда же она подевалась?

— Простите, извините, — бормочу я, чувствуя, как щеки заливает краска смущения. И тут, словно по волшебству, прямо перед моим лицом возникает черная перьевая ручка.

Меня словно кипятком обжигает.

Я осторожно беру ее, ощущая прохладу металла в пальцах. Начинаю вращать ее между пальцами, рассматривая со всех сторон. Никакой надписи, ничего особенного. Просто красивая ручка.

“Черт… и зачем я только ею верчу?” — проносится в голове глупая мысль.

Сосредотачиваюсь и вывожу на форзаце приятную надпись, стараясь вложить в нее частичку тепла. Протягиваю книгу обратно и тут же чувствую, как по спине пробегает мороз. Мой взгляд сталкивается с глазами. Один - небесно-голубой, другой - изумрудно-зеленый.

В этот момент все остальное вокруг исчезает. Есть только эти два глаза. Я смотрю на них, словно зачарованная.

Лицо скрыто глубоко под черным капюшоном, а яркий свет вокруг мешает рассмотреть хоть что-то. Неожиданный гость быстро забирает книгу и, проскользнув между посетителями, исчезает. Мое оцепенение спадает только тогда, когда над дверью звенит колокольчик, возвещая о его уходе.

Это он… Это точно он! Какое-то необъяснимое чувство подсказывает мне, что это он!

Вскакиваю на ноги, словно меня подбросило пружиной, и бросаюсь за ускользающим силуэтом.

Кажется, я окончательно сошла с ума.

Вылетаю на улицу и бешено кручу головой по сторонам, пытаясь отыскать его.

На улице темно. Фонари освещают мокрый асфальт, и в их тусклом свете я все же улавливаю его силуэт, мелькнувший за углом. Он словно тень скользит по улицам. Сердце бешено колотится в груди, подгоняя меня вперед. Бросаюсь вслед за ним, не думая ни о чем.

Ноги заплетаются в неудобных туфлях на шпильках. Проклятье! И кто только придумал эту неудобную обувь? Холодный пот проступает на лбу. Безжалостно срываю их с ног и чувствую, как ледяной асфальт обжигает босые ступни. Мелкие камешки впиваются в кожу. Но мне плевать! Сейчас главное - догнать его.

Я знаю, что это он!

Его уверенные шаги грубых ботинок эхом разносятся в ночной тишине, становясь только все тише и тише. Он слишком быстр. И как бы я не старалась, в один момент мое дыхание сбивается и я выбиваюсь из сил.

Кажется, он просто растворяется в темноте, словно кошмарный сон.

И стоит мне только на одну секунду прикрыть глаза, чтобы восстановить свое дыхание, как он мужская тень исчезает. Улица передо мной остается пустой.

Останавливаюсь, обессиленная и разочарованная. Чувствую, как к горлу подступает ком обиды. Так близко… и так далеко. Ветер пронизывает до костей, заставляя дрожать.

Это был именно он… И хотя это противоречит логике, ведь я сама видела его горящую машину,но я уверена, что это был именно он!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Или… я окончательно свихнулась.

Возвращаться в магазин ни сил, ни желания нет. Опустив плечи, я медленно шагаю в сторону дома. В этой темноте я чувствую себя еще более одинокой в этом город, который когда-то так любила. И сейчас я хочу одного - спрятаться от всего мира.

Быстро поднимаюсь на четвертый этаж, задыхаясь от волнения. Руки дрожат, но я отчаянно пытаюсь нащупать ключ в переполненной сумочке. Слезы застилают глаза, превращая все вокруг в размытое пятно. Наконец, пальцы нащупывают металл. Замок поддается с тихим щелчком, и дверь открывается, впуская меня в долгожданную тишину.

Но облегчение длится лишь мгновение. Едва дверь за моей спиной закрывается с предательским щелчком, как чья-то тяжёлая рука грубо накрывает мне рот. Все происходит настолько стремительно, что я даже не успеваю вскрикнуть. Страх ледяной волной парализует мое тело. Сумочка с глухим стуком падает на пол, рассыпая свое содержимое.

Знакомое, леденящее душу ощущение сковывает горло. Тот, кто стоит у меня за спиной крепко прижимает меня к себе, лишая возможности пошевелиться. Его рука перекрывает доступ кислороду, плотно закрывая мне рот и нос. Я отчаянно пытаюсь вдохнуть, жадно хватая ртом воздух, но безрезультатно. Мне не дают даже шанса. Силой тащат по коридору, вглубь квартиры, к спальне, где стоит большой шкаф.

И неизвестный, словно хищник, силой запихивает меня в этот шкаф вместе с собой.

Внутри шкафа - непроглядная тьма. За спиной слышится его тяжелое, рваное дыхание, каждый вдох которого отзывается леденящим ужасом в душе. Этот звук становится самым страшным аккомпанементом моей агонии.

Мне кажется, что время за пределами этого шкафа замерло. Чужая ладонь, до этого сковывающая мой рот, медленно отпускает меня, скользит вниз по шее, обжигая кожу прикосновением. Пальцы грубо очерчивают контуры груди, спускаются к животу. Затем резкий рывок, и его мускулистое тело прижимается к моему, лишая пространства. Руки, сдавливают талию, не давая вырваться.

Я судорожно глотаю воздух, боясь издать хоть малейший звук, который может спровоцировать еще большее насилие. Но страх отступает, сменяясь яростным протестом, когда вторая рука нагло ложится на бедро. Пальцы, не церемонясь, сжимают тонкую ткань платья, грубо проникая между моих ног.

— Нет… — шепчу я, едва слышно.

Пытаюсь вырваться из стальной хватки, отчаянно дергаю плечами, но безрезультатно. Его сила подавляет меня, превращая в беспомощную жертву.

Настойчивые пальцы проникают под резинку моего белья и быстро отодвигают мои трусики в сторону.

— Нет, — снова шепчу я, пытаясь вырваться, но безрезультатно, крепкие руки разворачивают меня к одной из сторон шкафа, прижимая щекой к холодной, деревянной поверхности.

Я слышу, как молния на его штанах быстро срывается - этот звук навсегда отпечатается в моей памяти. Затем он стремительно приближается ко мне, не оставляя ни малейшего шанса задать тот вопрос, который так и крутится у меня на языке, ведь мой рот снова зажимают.

Рывком он врывается в мою плоть и без моего согласия полность заполняет меня собой. Как голодный зверь, он начинает медленно, но достаточно грубо двигаться во мне, стремясь получить сытость. Но мне это не неприятно, ведь я отчетливо ощущаю ароматы табака, древесины, дорогой кожи и мускуса.

— Адреналин… он так идеально сочетается с ароматом твоей кожи, — шепчет мне голос за спиной и по всему моему телу разливается приятная дрожь.

Я закрываю глаза, когда его движения начинают ускоряться. Он разрывает меня изнутри своим мощным членом, крепко удерживая за волосы, а я уже не имею ни граммы сомнения кто стоит у меня за спиной.

— Твои слезы, которые были на твоих щеках все эти дни были прекрасны, — снов шепчет но мне. — Скажи мне отчего ты плакала? Ты скучала? — Он делает сильный рывок вперед бедрами и я вскрикиваю. — Ты скучала по мне?

— Смотря кто ты, — еле слышно выдыхаю я.

— Блять, — шипит он мне на ухо, ведь своими словами я заставляю его замереть всем телом. — Повернись ко мне, — приказывает он мне, бормоча свои слова прямо в мои губы.

Не выходя из меня, он одним плавным движением помогает мне повернуться к нему лицом. Я не вижу его лица, но сразу же встречаюсь с разноцветными глазами, которые смотрят на меня из темноты шкафа. Один - голубой, а второй - ядовито зеленый и именно он сейчас пылает.

И я снова чувствую как его руки ложатся на мои бедра и он быстрыми, жесткими ударами начинает прижимать мое тело к своему. Его бедра начинают набирать интенсивность. Он так сильно бьется в меня, что звук ударов наших тел эхом разносится не только по шкафу, но и по всей моей спальной комнате.

Мои стоны начинают вылетать прямо в его приоткрытый рот, который я чувствую рядом со своим.

— Не смей закрывать свои глаза, — хрипло выдыхает он мне, крепко сжав пальцами мою челюсть. — Смотри прямо мне в глаза.

Не сводя глаз с его разноцветных глаз, я киваю. Он не видит этого, но думаю, что он знает, что я послушно соглашаюсь.

Он буквально вбивает меня в стенку шкафа и мне на что на мгновение мне кажется, что эта проклятая деревянная поверхность под моей спиной вот-вот расколется на мелкие осколки. Но мне плевать, ведь пальцы на моих ногах резко сжимаются и мои стоны резко смолкают.

— Сальваторе, — шепчу я, и мы одновременно взрываемся друг на друге.

— Привет, ангел мой. Прости меня, я не должен был приближаться к тебе, но… я чертовски соскучился по тебе, а ты по мне?

АНГЕЛ

— Прошу... остановись... — вырывается из меня тихий шепот, пока я пытаюсь вырваться из-под тяжёлых рук, словно каменной глыбы, сдавливающей каждую клетку моего тела. — Я больше не могу...

Он поднимает на меня свои разномастные глаза и улыбается, холодно и уверенно, и снова начинает засыпать горячими поцелуями. Его губы жадно скользят по моей пульсирующей плоти, вызывая волну дрожи, которая пронизывает меня насквозь.

— Давай, ангел мой, всего один раз и я отпущу тебя, — шепчет он, хриплым от желания голосом. — Подари мне ещё один свой оргазм.

И он снова жадно целует меня, но нет, не в губы. А потом дерзко кусает, и по моему позвоночнику разливается жгучее, словно жидкое стекло, тепло. Я выгибаю спину, но не от боли, а от наслаждения. В его руках даже самое острое ощущение превращается в сладкое блаженство.

Этот засранец превратил меня в больную мазохистку, и, кажется, я должна быть благодарна ему за это!

Он снова захватывает меня губами, жадно исследуя меня изнутри, и я не могу сдержать громкий вскрик с его именем, подарив ему то, о чем он так усердно меня просил. Наконец он отрывается, давая мне передохнуть, и я ловлю ртом воздух, пытаясь восстановить свое неровное дыхание.

— Ты всё равно ответишь на мои вопросы! — рычу я, чувствуя, как голос дрожит от приятной усталости.

Сальваторе откидывается на спину рядом со мной, а его крепкие руки мгновенно переворачивают меня на бок и силой прижимают мою голову к своей груди. Я слышу, как щёлкает колёсико его зажигалки.

— Давай, всего три вопроса, — говорит он, выпуская вверх серые клубы дыма над нашими головами.

— Три? Почему именно три? — спрашиваю я, пытаясь поймать его взгляд, но он ловко удерживает меня, крепко держа за затылок, не давая поднять голову.

— Потому что я ещё не закончил с тобой, Ангелина!

Он медленно склоняется к моему лицу, но я ловко подношу указательный палец к его губам, прерывая движение.

— Сначала ответы, — говорю я твердо, не позволяя этому мужчине снова отвлечь меня. — Что это было? Взрыв... тот мужчина, который посадил меня в самолёт... Зачем?

Он сжимает меня крепче, и я чувствую его сердцебиение под своим лицом.

— Отвечать нужно честно? — тихо говорит он и он понимает все без моего ответа, заметив как я хмурюсь.

— Почему ты подстроил взрыв?

— Это не я, — отвечает Сальваторе, тяжело вздохнув. — Я ничего не подстраивал. Романо действительно решили меня убрать, но я узнал об этом за несколько часов до того, как должен был сгореть в машине. Ублюдки! От моего любимого Maserati осталась лишь кучка обугленного металла!

— Но как ты узнал?

— Гаррет рассказал мне. Романо заплатили ему, и он сам открыл им вход на парковку. Но я... я всегда платил ему больше.

— Гаррет? — повторяю я, пытаясь вспомнить слышала ли я ранее это имя. Но кажется, что нет.

Сальваторе отмахивается, словно прогоняя надоедливую муху, а его рука сжимает меня крепче, прижимая к своему горячему телу. Я чувствую, как по всему телу разливается покалывание. Меня пробирает до костей от осознавания того, что всего несколько часов решали его жизнь.

Сальваторе Монтальто - сумасшедший, но, чёрт возьми, он стал мне дорог.

— Всего пара часов… — вырывается из меня тихий шёпот, и я даже не замечаю, что говорю эти слова вслух.

Он улыбается, нежно касаясь меня губами, оставляя лёгкий поцелуй в моих волосах. И я вижу в его взгляде особое наслаждение от осознания того, что ему удалось прочно связать меня с собой невидимыми, но крепкими цепями.

— Знаешь, ангел мой, этих нескольких часов мне хватило, чтобы понять, что они сделали мне большой подарок.

— Какой же? — спрашиваю я, приподнимая бровь, пытаясь уловить смысл его слов.

— Они подарили мне шанс на ту жизнь, которую я сам никогда бы не смог выбрать. Не две недели или месяц с тобой, а всю жизнь, аmore. И я посчитал это слишком заманчивым предложением, чтобы отказаться.

Я открываю рот, чтобы задать ему еще один вопрос, но он перебивает меня тихим, но твёрдым голосом:

— Дон не может просто уйти в отпуск, не может написать заявление по собственному желанию. Его статус - навсегда. А теперь Сальваторе Монтальто больше нет. Значит, и Дона Монтальто тоже больше нет.

В моём сознании всплывает вопрос - кто же был в той машине вместо него?

— Хочешь узнать, кто ехал в той машине? — Как же он это делает? — А ты угадай, ангел мой. Я ненавижу предателей.

Я мысленно повторяю имя - Гаррет...

— Я сделал всё, что должен был. Микеле станет новым Доном. Честно говоря, он примет титул достойно и по праву. Когда я похитил тебя, я не планировал никаких игр. Но, привязавшись к тебе, я сам не заметил, как поставил на кон всё, что у меня было. И… проиграл, выйграв тебя.

Я смотрю на него, пытаясь понять, что же будет дальше.

— Тогда почему ты убегал от меня?

Он сжимает мое тело ещё крепче, и я чувствую, как его дыхание становится ровнее, спокойнее, но сердце… Сердце под моих ухом бьется так, что кажется его грудная клетка вот-вот разорвется.

— Романо следит за тобой, — сквозь зубы цедит Сальваторе. — Им нужно убедиться, что все действительно получилось и что Микеле опустил в землю не пустой гроб. И у нас был план, я не должен был подходить к тебе еще несколько месяцев, но я не смог…

Я скидываю его руку со своего плеча и сажусь на кровати. Знаю, что после проведенного с ним несколько часов в постели выгляжу как нахохленный воробей. И он тоже это подмечает и не может сдержать своей самодовольной ухмылки.

— И что теперь? Что ты будешь делать после всего этого?

— Не знаю. Буду скрываться еще хотя бы пару месяцев.

— Нет!

Он улыбается. Ему явно нравится слышать то, что я говорю ему.

— Я бы с радостью похитил тебя снова, ангел мой, но я не могу сейчас держать тебя рядом с собой Это небезопасно.

— Но я хочу быть с тобой…

Сальваторе отрицательно качает головой и снова прижимает мою голову к своей груди. Я отчаянно пытаюсь сопротивляться, но черт, у меня никогда не получается сопротивляться ему!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Нет, ангел мой, — шепчет он мне на ухо, крепко сжав меня в своих объятиях.

— Да! — вырывается у меня, когда я вырываюсь из его рук. Внутри все трепещет от волнения и страха, но я твердо стою на своем. — Я уеду с тобой! — повторяю громче. — Я хочу уехать с тобой!

Замечаю, как в его взгляде проскальзывает удивление, он действительно не ожидал того, что я соглашусь. Но я не шучу, что в моих словах нет ни тени сомнения.

Сальваторе поднимается с кровати, окутанный дымкой табачного дыма. Между его губ зажата сигарета, и от этого его образ становится еще более загадочным и опасным.

Его идеальное лицо вплотную придвигаясь к моему лицу. Я чувствую тепло его дыхания на своей коже, запах табака и чего-то неуловимо мужского. Он смотрит прямо в мои глаза, словно пытается прочитать в них правду, узнать, лгу ли я ему или желаю этого всем сердцем.

Его взгляд проникает в самую душу, и я не отвожу глаз. Внутри все кричит о безумии этого поступка, но я не слушаю. Потому что сейчас, здесь, я чувствую себя живой, как никогда прежде.

— Ты действительно этого хочешь?

Как он только смеет задавать мне такой вопрос после тех слов, что он написал мне?

Всё время проведённое с ним, я никак не могла узнать что у него в голове. Я ни разу не смогла предугадать его последующий шаг и эти строки, что он написал стали для меня самым прекрасным, что я могла увидеть.

Я полюбила его строки, вот почему я днями напролет перечитывала их. И если Сальваторе сходил с ума по мне, то я сходила с ума по его душе, которая оказалась слишком прекрасна для такого дикаря как он.

— Хочу! Да, я хочу!

— Твоя мама сейчас занята? — неожиданно меняет он тему нашего разговора.

Я смотрю на него непонимающим взглядом, а потом перевожу взгляд на часы, на прикроватной тумбочке.

Три часа ночи.

— Наверное, нет, — хихикаю я, — но зачем тебе моя мама?

— Я все-таки хочу познакомиться с твоей мамой, прежде чем навсегда украду тебя.

КОРОЛЬ

Мои легкие горят от густого, горького дыма, который будто прилип к каждой клеточке. Я тру влажные ладони друг о друга, стараясь успокоиться, и не отводя взгляда слежу за стеклянными дверями, которые то открываются, то закрываются.

Несмотря на ночное время, аэропорт вокруг наполнен суетой. Гул голосов, звон колёс чемоданов по кафельному полу, запах кофе и свежей выпечки из кафе.

И это еще больше раздражает меня, ведь я еще никогда так не нервничал.

Я знаю, как выглядит её мать. Знаю, что она - фельдшер скорой помощи, и даже знаю, что обожает коралловые чайные розы. Если бы я был хоть немного умнее, обязательно подарил бы ей букет в знак благодарности за то, что она смогла родить и воспитать это удивительное создание, которое сейчас так крепко держит меня за руку.

Но я даже не мог представить, что именно сегодня мне придется встретиться с этой женщиной лицом к лицу. И сейчас она кажется мне куда более грозной, чем целая орда наёмных убийц.

Сними все просто. Убить - это всегда просто. Один выстрел в лоб, и всё кончено. Но здесь всё иначе... Мне предстоит понравиться ей, а я никогда не умел играть в эти тонкие игры! Взгляд, слова, жесты - всё должно быть точным и искренним. Я понятия не имею, как убедить человека, который видит во мне чужака и угрозу для своей дочери, что я достоин доверия! Это испытание куда сложнее любой мясорубки, в которых я бывал.

— Перестань так нервничать, — шепчет мне на ухо Ангелия, и её голос окутывает мои дрожащие плечи, словно теплое, пуховое одеяло, в котором я так нуждаюсь. — Ты ей понравишься.

Я никогда не думал о том, чтобы кому-то нравиться. Мне всегда было плевать на это!

— Ты уверена? — тихо спрашиваю, притягивая её к себе за талию. Мои холодные губы оставляют поцелуй на её лбу, и слышу её тихую усмешку в ответ на это ледяное прикосновение.

— Да. Только, пожалуйста, не говори ей, кто ты на самом деле. И не упоминай, как мы познакомились.

Я удивленно приподнимаю бровь, хоть и знаю, что ни одна любящая мать не отдала бы свою единственную дочь в объятия мафиози, да еще с такой дерьмовой репутацией, как у меня.

— А что мне тогда сказать? — спрашиваю у Ангелии, но она не успевает ответить и вдруг резко вскрикивает на родном языке:

— Мама!

Катерина Вереск примчалась так быстро, что я даже с мыслями не успел собраться. Её сложно не узнать, ведь Ангелия ее копия, только с другим цветом волос.

Я делаю несколько шагов назад, понимая, что им нужно время на то, чтобы обсудить все происходящее, да и мне время нужно, чтобы перестать трястись.

— Что это все значит? Куда ты улетаешь, Ангелина? — слышу я доносящийся до меня голос Катерины.

Они переходят на свой родной язык. Сердце начинает биться еще быстрее, а тревога растет, ведь я не понимаю ни единого слова! Я не имею ни малейшего представления, что Ангелия говорит о мне своей матери!

Похоже, пришло время хоть немного подучить русский!

Ангелия говорит, говорит без остановки, а Катерина всё это время нежно гладит дочь по густым и темным, как ночь, волосам. Затем она резко поворачивает свой пронзительный взгляд на неуклюже топтающееся с ноги на ногу существо за спиной Ангелии. На меня. Не оставляя мне ни секунды на последний вздох перед неминуемой расправой.

Я знаю - одно её слово может разрушить всё, что мы так бережно строили последние недели.

Я нервно дергаю край капюшона своей толстовки, стаскивая его со своей головы и встаю за спиной Ангелии.

— Меня зовут Сальваторе, — говорю я, стараясь звучать уверенно. — Я хочу увезти вашу дочь и провести с ней всю свою жизнь, если вы, конечно, позволите.

Катерина хмыкает, не отводя взгляда от моих разноцветных глаз.

— Увезти? — отвечает она мне холодным голосом. — А разве я могу вам доверять?

Черт! Я знаю, что мой образ пугает многих, но я изо всех сил стараюсь, чтобы мой зелёный глаз не выдавал моих внутренних терзаний. Нет, конечно! Это ведь и дураку ясно!

— Можешь, мама, — уверенно отвечает Ангелия, снова переходя на русский, крепко сжимая мою ладонь.

Oh Мadonna, я сейчас же куплю онлайн-курсы русского языка!

— Ты хоть знаешь, куда он тебя везет, ангел мой? — наконец, я слышу знакомые слова. — Тебе не страшно?

Ангелия качает головой, отрицая.

— Нет, не знаю, но мне больше не страшно рядом с ним. Мне страшно без него.

Что-то подсказывает мне, что мне предстоит долго доказывать этой женщине, что рядом со мной её дочь может быть счастлива. По-своему, конечно, но кто волнуется о том, что происходит за закрытыми дверями? Главное, чтобы счастье Ангелии было искренним.

Катерина целует дочь в волосы, затем нахмурившись, поворачивается ко мне:

— Помните, мистер, если вы обидите ее, то я вылечу первым же рейсом!

Ох! Если бы я услышал это несколько месяцев назад, то наверняка дважды подумал бы, прежде чем прикоснуться к её дочери! Видеть такой огонь в женских глазах - по-истинному редкое явление! Это даже не просто пламя, а бурлящий, адский котёл!

— Этого не будет, мисс Вереск, — твёрдо отвечаю я ей. И мысленно молюсь, чтобы Ангелия никогда не рассказал ей о том, как мы познакомились. — Даю вам слово…

Чуть не сказал “Дона семьи Монтальто”. Пора смириться с тем, что я больше не он.

После одобрительного кивка со стороны Катерины, я тороплю Ангелию, и она в последний раз обнимает свою мать.

На месте Катерины я бы никогда не отпустил свою дочь с таким мудаком, как я…

Мы подходим к выходу на посадку. Мне пришлось изрядно постараться, чтобы найти частный самолёт всего за несколько часов до вылета, но это того стоило. Удобство без проверок и бумажной волокиты. Платишь деньги, большие деньги, и никакой системы проверки документов, никаких следов. Как будто мы вообще никуда не летим.

Поднимаемся по трапу, и я смотрю на Ангелию. Она улыбается. Она такая лёгкая, спокойная, какой я никогда раньше её не видел. В этот момент сердце бьётся быстрее, а внутри разливается странное тепло, одновременно нежное и сильное.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Иди ко мне, — тихо шепчу, указывая на свободное кресло рядом с собой.

— Так нельзя, — чуть смущённо отвечает она.

— Можно, — уверенно говорю я.

— Но самолёт ещё не набрал высоту.

— Плевать! — с ухмылкой отрезаю я.

С силой усаживаю её к себе на колени, и наши тела сливаются в одном кресле. Ремень безопасности застёгивается, обвивая нас обоих, словно связывая не только физически, но и душами. Из кармана джинсов я достаю два паспорта и протягиваю их ей. Они были сделаны давно, ещё тогда, когда она по своей воли решила стать моей. И вот теперь они пригодились.

— У нас одна фамилия! — восклицает Ангелия, быстро пробежав глазами по открытым страницам наших паспортов.

Я жду её вопрос, и он не заставляет себя ждать.

— Мы женаты? — её голос дрожит от волнения.

— Да. Мы женаты, — отвечаю я, чувствуя, как внутри меня что-то трепещет и распускается, словно цветок под весенним солнцем в каменной пустыне.

— Но... — она пытается возразить, но я мягко закрываю её губы жарким поцелуем.

В этот момент я слышу, как самолёт начинает набирать высоту, и знаю - стюардесса наверняка сделала бы нам замечание. Но мы на частном рейсе, и правила здесь - наши.

Я никогда не был романтиком. Никогда не представлял себя на коленях с кольцом в руках. Это казалось мне чем-то чуждым, банальным. Но эта скромная писательница стала единственной женщиной во всем мире, перед которой я готов стоять на коленях всю свою оставшуюся жизнь, но только не для слов, а для чего-то более приятного…

И если ей понадобится платье - я скуплю для неё самые дорогие бутики. Если ей захочется цветов - я наполню дом розами, предварительно срывая шипы с каждого стебля своими пальцами, чтобы она не в коем случае не повредила свою нежную кожу!

В этой сложной игре я поставил всё на карту и проиграл... но в этом поражении я выиграл её. И теперь мне не нужно сковывать её цепями, чтобы она была рядом - она здесь по своей воле.

И я не знаю, за какой именно мой грех Madonna подарила мне эту женщину.

Это настоящее божественное благословение - любовь ангела к монстру. Я готов беречь её, как самое драгоценное сокровище в своей жизни, крепко сжимая своего ангела в своих крепких объятиях. До конца наших дней.

Vergine Madonna donaci la forza...

(Дева Мадонна дай нам сил...)

Спустя шесть месяцев...

Во всем нашем доме царит полумрак. Я тихо ступаю по коридору, стараясь не нарушить эту нежную тишину, которая словно окутывает всё вокруг. Мои шаги едва слышны, когда я подхожу к двери её рабочего кабинета. Осторожно, почти бесшумно, приоткрываю дверь.

Мой ангел спит прямо в своём кресле, накрывшись лёгким пледом. Ангелия оказалась настоящим трудоголиком. Несмотря на все, что произошло в нашей жизни, она все-таки взялась за новую книгу, а я не стал её отговаривать. Знаю, что в её положении творить - это словно дышать, и я уважаю её желание.

Я бесшумно захожу внутрь, закрываю крышку её ноутбука и аккуратно беру моего ангела на руки. Она спит так крепко, что даже её ровное дыхание не меняется, лишь еле слышно шепчет моё имя:

— Сальваторе, amore mio… — её голос теплой волной разливается по всему моему телу.

И я не могу сдержать улыбку. Мне так нравится слышать эти итальянские слова, срывающиеся с её прекрасных губ. Желание выучить итальянский было её, и я не смог отказать. Но только взамен на то, что она научит меня своему родному языку. И да, я тоже уже преуспел.

— Да, ангел мой, это я, — шепчу я на русском, стараясь успокоить её, ведь я знаю, что ночные кошмары всё ещё преследуют её, и только мой голос сквозь сон приносит ей покой.

Медленно выхожу в коридор, неся её на руках, словно самый драгоценный дар. Вхожу в нашу спальню, осторожно опускаю её на кровать. Позволяю себе задержать взгляд на этом прекрасном создании. Её животик уже хорошо округлился, и я нежно кладу руку на этот маленький шарик, немного лаская его.

“Надеюсь, ты будешь девочкой”, — мысленно обращаюсь к нашему ещё не родившемуся ребёнку.

Но Ангелия каждый раз переубеждает меня, что это мальчик…

От этой мысли по моей спине пробегает холод. Какая бы фамилия ни была у нас, сейчас мы оба живём под девичьей фамилией моей матери, но в крови этого ребёнка течёт кровь Синдиката.

Дети Коза Ностры не принадлежат своим родителям - они принадлежат Коза Ностре.

Наш ребёнок будет бастардом. Он будет незаконнорождённым. Ни один клан не примет Ангелию. Для них она навсегда останется моей пленницей. Даже свадьба в традициях не изменит этого. Наш брак - фикция для Синдиката, но ребёнок… Он прямой, кровный наследник семьи Монтальто. И если Синдикату понадобится наследник, то они обязательно найдут его и выкраду, даже в день рождения.

И я каждый день я молю Мадонну, чтобы это была девочка. Девочки им не нужны, они лишь ненужная вещь, от которой лишь хотят побыстрее избавиться. А вот мальчики…

Per favore, Madonna, fa' che sia una femmina.

(Прошу тебя, Мадонна, пусть это будет девочка.)

Мне страшно представить, как отреагирует Ангелия, если узнает правду, которую я так тщательно скрываю от неё.

Я оставляю нежный поцелуй на её животе и укрываю её тело пледом. Выхожу из комнаты и останавливаюсь напротив часов в гостиной.

Через несколько минут исполнится ровно год, который выжидали Романо. Надеюсь, Мадонна помогла и…

Вдруг слышу лёгкий стук в дверь. На секунду мне кажется, что мне это померещилось, но стук повторяется - чёткий и настойчивый.

Мои мысли замерзают, а сердце начинает биться быстрее.

И именно в этот самый миг я остро чувствую, как тепло и спокойно мне было в этом нашем маленьком, хрупком мире. В нашем спокойном, уютном уголке, который мы с Ангелией успели возвести за это короткое время в нашем скромном доме на окраине Рима.

Я так сильно боюсь потерять эту хрупкую гармонию, которую мы так бережно строили.

Медленно подхожу к двери, но пальцы дрожат, не решаясь коснуться ручки. Вновь раздается настойчивый стук и я уже знаю, что от того, кто там мне не скрыться. Собрав всю волю, я поворачиваю ручку и открываю дверь.

Передо мной стоит Луиза. Её лицо пылает от слёз, глаза блестят, а искусанные до крови губы дрожат от сдерживаемого плача. Она делает несколько шагов вперёд и, не сдерживая эмоций, бросается мне на грудь.

Я крепко обнимаю сестру, чувствуя, как её тело дрожит от горя и страха.

— Помоги мне, Сальваторе… — шепчет она хриплым, прерывающимся от рыданий голосом. — Помоги… они забрали моего новорожденного сына.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Конец