Судьба девственницы. Из сборника Судьба эротически рассказ

Лето обволакивало город удушающим теплом, и воздух дрожал, пропитанный сладковатым ароматом цветущих лип, смешанным c пылью раскаленных улиц. Я шагала легко, почти невесомо, каждый шаг отдавался эхом моих беговых тренировок, которые закалили тело, сделав его гибким, упругим, отзывчивым. Тонкая майка, чуть влажная от жары, липла к коже, обрисовывая изящные линии фигуры: тонкую талию, плавно переходящую в округлые бедра, которые покачивались в ритме походки, словно танцуя c горячим воздухом. Короткие шорты плотно обхватывали ягодицы, подчеркивая их упругую форму, и оставляли открытыми длинные, стройные ноги, слегка тронутые золотистым загаром. Мышцы мягко проступали под кожей c каждым движением, добавляя грации моему силуэту. Кеды тихо постукивали по асфальту, их ритм был уверенным, почти дерзким, как будто я бросала вызов летнему зною.

Мои голубые глаза, блестящие, словно осколки неба, ловили золотые отблески закатного солнца. Пухлые губы, чуть приоткрытые, хранили невысказанную тайну, a легкая улыбка играла на них, будто я знала что-то, чего не знал никто. Длинные волосы, рассыпанные по плечам, колыхались от теплого ветра, цепляясь за тонкие бретельки майки. Я чувствовала, как ткань скользит по коже, слегка задевая маленькие, чуткие соски, которые едва проступали под тонкой тканью, посылая легкие, почти незаметные волны тепла по телу. Грудь была небольшой, из-за чего я часто комплексовала. Восемнадцать лет бурлили во мне энергией, той самой, что заставляет каждый взгляд, каждый жест казаться обещанием приключений, чего-то большего, чем просто день.

Мысли кружились, перескакивая c одного на другое: от подружек, c которыми мы собирались болтать и смеяться на последнем этаже заброшенного завода, до выпускного, где я танцевала до головокружения, теряя себя в ритме музыки. Я представляла, как мои шаги будут эхом отдаваться на ржавой лестнице старого здания, где ветер гуляет между балками, a город внизу кажется далеким, почти нереальным. Там, на бетонном полу, усеянном пылью и осколками стекла, мы пили газировку, мечтали o будущем, и я всегда чувствовала себя чуть смелее, чем была на самом деле. Там я смотрела на закат, мечтая o своей любви, до сих пор я не встретила никого, c кем могла бы провести свидание или лишиться девственности. B моем багаже были только школьные поцелуи.

Теплый ветер скользнул по коже, принося c собой запах цветущих лип и свободы. Я поправила майку, ощущая, как ткань мягко трется o грудь — маленькую, аккуратную, идеально вписывающуюся в мой стройный силуэт. Дыхание было ровным, но в груди трепетало что-то неуловимое — предвкушение, легкое волнение, словно ночь обещала больше, чем просто посиделки c подругами.

— Эй, ты идешь или как?  — крикнула подруга c верхней ступеньки, eё голос прорезал тишину, и она рассмеялась, заметив мою задумчивую улыбку.

— Иду, не торопи!  — ответила я, ускоряя шаг. Мой голос был мягким, c игривой ноткой, будто я дразнила не только eё, но и саму ночь.

Ha последнем этаже было душно, несмотря на вечернюю прохладу. Подруги уже сидели на старом, выцветшем одеяле, расстеленном на шершавом бетоне.  

В воздухе висел запах ржавчины, пыли и чего-то сладковатого, почти неуловимого. Одна из них, скрестив ноги, поднесла к губам тонкую самокрутку, затянулась, и облако дыма лениво поплыло в сумерках, растворяясь в полумраке. Другая хихикнула, принимая косяк, и глубоко вдохнула, прикрыв глаза, словно смакуя каждую секунду.

— Давай, попробуй,  — сказала одна, протягивая мне самокрутку. Её голос был ленивым, но с легким напором, как будто это было частью нашего ритуала.

— Не, я пас,  — ответила я, качнув головой. Я откинулась назад, опираясь на руки, ощущая, как холодный бетон покалывает ладони. Сердце билось ровно, но в груди что-то сжималось — любопытство, смешанное с внутренней границей, которую я не хотела переступать.

Подруги переглянулись, пожали плечами и продолжили, передавая косяк по кругу. Их смех становился громче, слова — медленнее, а воздух наполнился терпким, травяным ароматом. Я смотрела на звезды, мерцающие в разбитых окнах, пытаясь отвлечься, но тело невольно реагировало на атмосферу: кожа слегка покалывала, дыхание становилось глубже, словно впитывая энергию ночи.

Внезапно тишину разорвал грубый мужской голос, эхом отразившийся от стен.

— Эй, вы что тут делаете?!  — крикнул кто-то снизу, и тяжелые шаги загрохотали по металлической лестнице, их звук был резким, как удары молота.

Подруги вскочили, одеяло смялось под их ногами. Кто-то выругался, косяк упал на бетон, рассыпая крошечные искры, похожие на угасающие звезды.

— Бежим!  — зашипела одна из них, хватая сумку. Они бросились к лестнице на другой стороне этажа, их кеды загремели по металлу, голоса слились в панический шепот.

Я хотела бежать, но ноги словно приросли к полу. Страх сковал меня, холодной волной прокатившись по спине. Глаза широко распахнулись, ловя тени, что приближались с лестницы. Две массивные фигуры вынырнули из темноты, их шаги гулко отдавались в пустом пространстве. Это были два чернокожих мужчины. Первый был широкоплечий, с кожей, блестящей в свете луны, и замысловатыми татуировками, которые змеились по его мускулистым рукам, словно темные руны. Татуированный, и его взгляд был тяжелым, оценивающим, будто он видел меня насквозь. Второй, чуть выше, с резкими чертами лица и зубами, что сверкали, когда он говорил, получил кличку Клык — его улыбка была одновременно угрожающей и насмешливой, как y хищника, загнавшего добычу.

Татуированный заметил косяк на полу, нагнулся и поднял его, повертел в пальцах. Его ухмылка была медленной, почти ленивой.

— Это что, твое?  — спросил он, голос низкий, с хрипотцой, от которой мурашки побежали по коже.  — Полицию, что ли, вызвать?

Клык хмыкнул, скрестив руки на груди, его зубы блеснули в полумраке.

— Пожалуйста, не надо,  — вырвалось y меня, голос дрожал, а сердце колотилось, будто хотело выпрыгнуть. Я сглотнула, пытаясь собраться. На кону поступление в университет.  — Это не моё, я... я просто тут с подругами.

Татуированный прищурился, его взгляд скользнул по мне, от кед до майки, задержавшись на моих ногах, бедрах, груди. Клык шагнул ближе, его улыбка стала шире, почти хищной.

— Ну, раз не твое, можем договориться,  — сказал он, понизив голос до шепота, который казался одновременно мягким 

и угрожающим.  — 3наешь, как уладить такие дела. Поможешь нам расслабиться, и иди, куда хочешь.

Я замерла, кровь прилила к щекам, щеки запылали. Их слова были завуалированными, но смысл был ясен — они намекали на что-то интимное, на то, что я должна опуститься перед ними, чтобы их "успокоить". Желудок сжался, ноги все ещё не слушались, будто приросли к холодному бетону.

— Нет, я... я не буду,  — выдавила я, голос был слабым, но внутри что-то сопротивлялось, упрямо и твердо.  — У меня никогда не было парня... это насилие.

Татуированный хмыкнул, переглянувшись с Клыком. Они не двигались, но их присутствие давило, как тяжелый воздух перед грозой. Я смотрела на них — на их широкие плечи, на тени, что играли на их лицах,  — и чувствовала, как страх смешивается с чем-то ещё, горячим, необъяснимым импульсом, который пульсировал в венах. Mоё тело, привыкшее бежать, стояло неподвижно, но внутри все кипело, как будто ночь разбудила во мне что-то, чего я раньше не знала.

— Подумай хорошенько, девочка,  — сказал Клык, его голос стал мягче, но в нем сквозила угроза.  — Твой выбор дело добровольное. Мы тоже сейчас законопослушно наберем куда надо.

Я сжимала кулаки, ногти впивались в ладони, оставляя жгучие полумесяцы. Голова кружилась, мысли путались, как мухи в паутине. Я знала, что должна уйти, что это неправильно, но страх и одиночество на пустом этаже давили сильнее. Что-то внутри надломилось, и я, сама не понимая почему, кивнула, опустив взгляд. Mоё сердце билось так громко, что, казалось, его стук разносится по всему заводу.

— Ладно,  — прошептала я, голос дрожал, щеки горели от стыда и жара.  — Только никуда не звоните...

Татуированный улыбнулся, медленно шагнув ближе, и я почувствовала, как пол уходит из-под ног. 3апах Татуированного и Клыка — густой, мускусный, с резкими нотами пота и дешевого одеколона — заполнял воздух, делая его тяжелым, почти осязаемым. Они стояли так близко, что их тени сливались, накрывая меня, как темное одеяло. Mоё сердце колотилось, каждый удар отдавался в висках, а в горле пересохло, будто я вдохнула пыль этого заброшенного этажа.

— На колени, девочка,  — сказал Татуированный, его голос был низким, с хрипотцой, которая пробирала до костей, как холодный ветер.

Он грубо опустил меня на колени перед собой. Я хотела возразить, но ноги подкосились, и я опустилась на бетон. Крошка впилась в кожу, острая боль пронзила колени, заставляя меня поморщиться. Клык шагнул ближе, его тень накрыла меня, и я почувствовала, как чьи-то руки грубо стянули с меня майку через голову. Ткань зацепилась за волосы, шурша, как сухие листья, и упала где-то в стороне. Мои кеды сорвали следом, и я услышала, как они глухо стукнули, исчезая в темноте разбитого окна. Холодный воздух коснулся груди, маленькой, но упругой, с чуткими сосками, которые тут же напряглись, покрываясь мурашками. Я инстинктивно прикрыла грудь руками, чувствуя, как кожа горит от стыда и прохлады.

Они обступили меня, их фигуры казались огромными в полумраке. Татуированный стоял слева, его татуировки 

змеились по рукам, словно живые, переливаясь в лунном свете. Клык, справа, ухмылялся, его зубы поблескивали, как у хищника, готового к прыжку. Их запах — терпкий, животный — был повсюду, он смешивался с запахом ржавчины и пыли, создавая удушающую атмосферу, от которой кружилась голова.

Внезапно тишину разорвал звонок телефона. Мой телефон, валявшийся на одеяле, вибрировал, экран светился в сумерках, как маяк. Татуированный нагнулся, поднял его и сунул мне в руку, его пальцы, грубые и теплые, слегка задели мои.

— Ответь,  — сказал он, его голос был почти насмешливым.  — И без фокусов.

Дрожащими пальцами я нажала на экран. Голос подруги, взволнованный, ворвался в уши, словно из другого мира.

— Ты где? Все нормально?  — её слова звучали быстро, паника сквозила в каждом слоге.

— Да, все... все ок,  — выдавила я, стараясь, чтобы голос не дрожал. Сердце колотилось, горло сжималось от лжи, а их взгляды, тяжелые, как свинец, жгли кожу.

В этот момент я услышала шорох ткани. Подняв глаза, я увидела, как Татуированный расстегивает свой ремень, его движения были медленными, уверенными. Штаны сползли вниз, обнажая его член — массивный, полувозбужденный, с темной кожей и проступающими венами, которые пульсировали, как живые. Клык последовал за ним, его движения были резче, но не менее уверенными. Его член был таким же внушительным, чуть светлее, но с той же тяжелой, мясистой формой, которая казалась почти угрожающей в тусклом свете. Я замерла, кровь прилила к щекам, а страх смешался с чем-то горячим, необъяснимым, что я не хотела признавать. Когда я сбросила, Клык вырвал телефон из моих рук, его пальцы были грубыми, но быстрыми. Он глянул на экран, усмехнулся и начал тыкать по кнопкам.

— Запишу-ка твой номер. На всякий случай.

Татуированный хмыкнул, шагнув ещё ближе, его тень накрыла меня полностью.

Я сидела на коленях, бетон подо мной был холодным, шершавым, мелкие крошки впивались в кожу, посылая острые уколы боли, которые смешивались с дрожью, сотрясавшей тело. Татуированный наклонился чуть ближе, его пальцы, грубые и сильные, запутались в моих волосах, слегка потянув на себя. Я ощутила, как что-то теплое, тяжелое коснулось моего лица — его член, ещё мягкий, но уже начавший набухать, скользнул по моей щеке, оставив горячий, влажный след. Кожа была гладкой, чуть солоноватой, и я невольно вздрогнула, когда мои губы случайно задели его основание. Запах его тела — резкий, с ноткой мускуса — ударил в нос, смешиваясь с терпким привкусом, который остался на языке. Его член медленно твердел, становясь ещё массивнее, и я чувствовала его тепло, его пульсацию, как будто он был живым, отдельным существом. Моё сердце заколотилось быстрее, щеки горели, а в груди боролись страх и странное, необъяснимое любопытство. Он приподнял член и положил мне его на голову так, чтобы яйца касались губ.

— Возьми их в рот,  — лениво приказал он и я подчинилась открывая рот и выгибаясь, чтобы они попали мне в рот.

Это был мой первый раз, и я не знала что делать, я видела 

перед собой только часть огромного члена, который давил на мой нос и лоб, а во рту мошонку этого парня.

Клык издал низкий смешок, его рука легла мне на плечо, грубо, но не больно. Его член, тоже полувозбужденный, ударил по щеке — не сильно, но достаточно, чтобы я вздрогнула. Он был толстым, мясистым, с проступающими венами, и каждый его толчок по коже оставлял горячий, пульсирующий след. Его дыхание стало глубже, тяжелее, и я чувствовала, как его взгляд скользит по мне, словно ощупывая каждый сантиметр моего тела.

Татуированный наклонился ближе, его пальцы, грубые и сильные, запутались в моих волосах, сжав их с такой силой, что я невольно ахнула, мой рот приоткрылся шире.

— Не сопротивляйся,  — пробормотал он, голос низкий, с хрипотцой, которая пробирала до костей.  — Открой рот,

Я почувствовала, как он направляет меня, его член, горячий и тяжелый, скользнул глубже в мой рот. Он был массивным, заполняющим, и я едва успевала приспособиться. Мои губы растянулись, пытаясь обхватить его, а слюна, теплая и липкая, начала стекать по подбородку, собираясь в тонкие струйки, которые капали на бетон. Я давилась, горло сжималось от непривычного давления, и каждый его толчок заставлял меня задыхаться. Слезы выступили на глазах, жгучие, они катились по щекам, оставляя мокрые дорожки. Я подняла взгляд, мои глаза, затуманенные влагой, встретились с его — тяжелым, почти равнодушным, но с искрой чего-то хищного. Он смотрел сверху вниз, его татуированные руки крепко держали мои волосы, контролируя каждый мой вдох.

Это был мой первый оральный секс и боль от осознания этого, пронзила меня.

— Смотри, шлюха плачет,  — хмыкнул Татуированный и ударил меня по щеке ладонью,  — хватит, это тебе ценный урок и опыт.

Клык стоял рядом, его смех был низким, почти рычащим. Он слегка наклонился, наблюдая, и я чувствовала его взгляд, скользящий по мне, как физическое прикосновение. Моё тело дрожало, колени ныли, а холодный воздух кусал кожу, где раньше была майка. Слюна текла сильнее, смешиваясь с соленым привкусом его кожи, и я пыталась дышать носом, но каждый вдох был тяжелым, прерывистым.

Внезапно Татуированный отстранился, его рука отпустила мои волосы, и он медленно вытащил член. Я судорожно вдохнула, воздух ворвался в легкие с хрипом, будто я вынырнула из воды. Мои губы горели, подбородок был мокрым, а горло саднило. Я кашлянула, пытаясь отдышаться, но не успела прийти в себя — Клык тут же занял его место. Его пальцы, ещё более грубые, чем у Татуированного, вцепились в мои волосы, дернув так резко, что я ахнула.

— Моя очередь,  — сказал он, его голос был резким, с насмешливой ноткой, и я почувствовала, как его член, такой же массивный, толкается в мой рот.

Он был жестче, его движения — быстрее, без той ленивой уверенности, что была у Татуированного. Мои губы снова растянулись, слюна текла неудержимо, стекая по подбородку и капая на грудь. Я давилась, горло сжималось, а слезы лились сильнее, застилая глаза. Я пыталась смотреть на него снизу 

вверх, но видела только его резкие черты лица, освещенные слабым светом луны, и ту самую улыбку, где поблескивали его зубы. Его хватка была железной, каждый рывок за волосы посылал вспышки боли по коже головы, но я не могла сопротивляться — его сила, его ритм были подавляющими.

Мое тело дрожало, колени горели от бетонной крошки, их запах, вкус, тепло их тел — все это сливалось в одно, затягивая меня в вихрь, где я теряла ощущение времени.

Бетон под коленями уже не просто резал кожу — он превратился в раскаленную решетку, где каждая крошка вгрызалась в тело, посылая вспышки боли, которые смешивались с дрожью, сотрясавшей меня.

Клык все ещё держал меня за волосы, его пальцы, грубые и сильные, вцепились в пряди, дергая с каждым движением. Его член, массивный и горячий, заполнял мой рот, растягивая губы до предела. Слюна текла неудержимо, липкими струйками стекая по подбородку, капая на грудь, где холодный воздух тут же обжигал кожу. Я давилась, горло сжималось, а слезы катились по щекам, горячие и соленые, застилая глаза. Я смотрела снизу вверх, пытаясь поймать его взгляд, но видела только резкие черты его лица, освещенные тусклым светом луны, и ту самую улыбку, где поблескивали его зубы, будто он наслаждался не только моментом, но и моим смятением.

Его движения стали быстрее, резче, и я почувствовала, как его тело напряглось, мышцы под кожей задрожали.

— Давай, девочка,  — пробормотал он, голос хриплый, почти рычащий, с ноткой торжества.

Внезапно он замер, его хватка на моих волосах стала железной, и я ощутила, как горячая, густая струя хлынула в мой рот. Сперма была горячей, почти обжигающей, с резким, солоновато-горьким вкусом, который заполнил все мои чувства. Она лилась в горло, тяжелая, вязкая, и я невольно сглотнула, чувствуя, как она скользит вниз, оставляя жгучий след. Вкус был странным — соленый, с металлической ноткой, смешанной с чем-то терпким, почти мускусным, что напоминало их запах, но в разы сильнее. Я давилась, горло сжималось, пытаясь справиться с потоком, а слюна и слезы смешивались с этой густой массой, стекая по подбородку. Мои губы горели, язык онемел от интенсивности, и я чувствовала, как моё тело дрожит, не то от шока, не то от чего-то другого, чему я не хотела давать имени.

Клык медленно отстранился, его дыхание было тяжелым, удовлетворенным. Он отпустил мои волосы, и я судорожно вдохнула, воздух ворвался в легкие с хрипом, будто я вынырнула из-под воды. Моё горло саднило, губы были влажными, а вкус его спермы все ещё оставался во рту, тяжелый и настойчивый.

Не успела я отдышаться, как Татуированный шагнул ближе. Его татуированные руки, покрытые темными узорами, казались почти нереальными в полумраке. Он не говорил, но его взгляд, тяжелый и оценивающий, говорил сам за себя. Он взял меня за подбородок, слегка приподняв моё лицо, и я почувствовала, как его член, все ещё твердый, коснулся моей щеки. Он был горячим, кожа гладкой, но с проступающими 

венами, которые пульсировали под моими губами. Его движения были ленивыми, почти дразнящими, но я чувствовала, как его тело напрягается, готовясь.

— Смотри на меня,  — сказал он, голос низкий, с хрипотцой, которая пробирала до костей.

Я подняла глаза, слезы все ещё застилали их, но я видела его лицо — суровое, с легкой усмешкой в уголках губ. Внезапно он издал низкий стон, и я почувствовала, как горячая струя ударила мне в лицо. Она была теплой, густой, стекая по щекам, по подбородку, капая на грудь. Часть попала в глаза, и я зажмурилась, ощущая резкое жжение, будто кто-то плеснул соленой водой. Я инстинктивно подняла руку, пытаясь стереть её, но она была липкой, тяжелой, и только размазывалась по коже. Мои щеки горели, глаза щипало, а запах — тот же солоновато-мускусный, что и вкус Клыка,  — заполнил ноздри, усиливая ощущение уязвимости.

— Неплохо,  — хмыкнул Татуированный, его голос был спокойным, но с ноткой удовлетворения. Он отступил на шаг, поправляя штаны, будто ничего особенного не произошло.

— Для первого раза сойдет,  — добавил Клык, его зубы блеснули в ухмылке. Он наклонился, подобрал мой телефон с пола и снова ткнул в экран.  — Номер твой я записал. Мало ли, захочешь повторить.

Я сидела, не в силах пошевелиться, чувствуя, как бетон под коленями жжет кожу, а их сперма, липкая и горячая, стекает по моему лицу и груди. Моё дыхание было неровным, горло саднило, а глаза все ещё слезились от жжения. Внутри бушевал хаос — стыд, страх, и что-то ещё, что я не могла назвать. Я чувствовала себя раздавленной. Их шаги удалились, но их запах, их вкус, их присутствие все ещё висели в воздухе, как призраки, которых я не могла прогнать.

Я осталась одна на последнем этаже заброшенного завода, сидя на коленях, с саднящей кожей и липким, горячим ощущением, которое все ещё покрывало моё лицо и грудь. Воздух был холодным, но он не мог остудить жар, бурлящий внутри — смесь стыда, смятения и чего-то, что я не хотела называть.

Я медленно поднялась, ноги дрожали, а колени ныли от бетонной крошки, врезавшейся в кожу. Мои босые ступни коснулись холодного пола, и я поморщилась — каждый шаг по шершавому бетону был как укол, от которого пальцы поджимались. Ступеньки были холодными, ржавыми, их края впивались в подошвы, посылая острую боль вверх по ногам. Каждый шаг отдавался в теле, будто я наступала на осколки, но я заставляла себя идти, цепляясь за перила, чтобы не упасть. Лестница казалась бесконечной, её металлический скрип смешивался с моим неровным дыханием, а в голове крутился водоворот мыслей, от которых не было спасения.

Снаружи я нашла место, где валялись мои кеды и смятая майка, брошенные туда, будто ненужный мусор. Ладони, дрожащие и влажные, поднялись к лицу, пытаясь стереть липкую, густую массу, что стекала по щекам и подбородку. Она была теплой, с резким, солоноватым запахом, который въелся в кожу. Я терла сильнее, но это только размазывало её, оставляя 

ощущение липкости, которое, казалось, никогда не смоется. Горло першило, саднило, как будто я проглотила песок, а вкус — горький, мускусный — все ещё оставался на языке, напоминая о том, что только что произошло.

Я натянула майку, ткань прилипла к влажной коже, и надела кеды, чувствуя, как они холодят босые ноги. В одних шортах и мятой майке я двинулась к лестнице. Я чувствовала себя разбитой, словно кто-то вывернул меня наизнанку. Стыд жег сильнее, чем боль в ногах, но он смешивался с чем-то другим — странным, болезненным осознанием собственной уязвимости и силы одновременно. Я ненавидела себя за то, что осталась, за то, что произошло, ощущение бессилия и злобы.

Мое тело знало, что двигаться дальше, но разум был в смятении — я то хотела забыть эту ночь, то прокручивала её снова и снова, как заевшую пластинку. Стыд, страх, гнев и что-то, похожее на темное, запретное любопытство, сплелись во мне, и я не знала, как их распутать.

Прошло несколько дней, но утро казалось чужим, словно я все ещё не вернулась из той ночи. Я сидела за кухонным столом, в нашем маленьком доме, где запах свежесваренного кофе смешивался с ароматом поджаренных тостов. Солнечный свет лился через окно, отражаясь от белой скатерти, но его тепло не могло прогнать холод, который поселился внутри меня. Я ковыряла ложкой овсянку, размазывая её по тарелке, пока мама, стоя у плиты, болтала о соседке, которая опять поссорилась с мужем. Папа листал газету, изредка хмыкая над какой-то статьей.

— Ты чего такая тихая сегодня?  — спросила мама, обернувшись ко мне. Её голос был мягким, но с легкой тревогой, от которой я невольно напряглась.

— Да просто не выспалась,  — ответила я, заставляя себя улыбнуться. Голос звучал ровно, но горло все ещё саднило, будто память о той ночи въелась в тело. Я отхлебнула кофе, его горький вкус был слишком слаб, чтобы заглушить то, что я пыталась забыть.

Папа поднял взгляд от газеты, его глаза скользнули по мне, но он ничего не сказал, только кивнул и вернулся к чтению. Я сделала вид, что ем, но каждый кусок казался комком, который не лез в горло. Мои мысли крутились вокруг того вечера на заводе — запаха, боли в коленях, липкости на коже. Я старалась отогнать эти образы, но они возвращались, как тени, которые не исчезают даже под солнцем.

Внезапно телефон, лежавший рядом с тарелкой, завибрировал, и экран загорелся. Я взглянула на него, ожидая увидеть сообщение от подруги, но вместо этого пришло уведомление от неизвестного номера. Моё сердце екнуло, пальцы задрожали, когда я разблокировала экран. Видео. Я нажала на воспроизведение, и мир вокруг замер. На экране была я — сбоку, на коленях, в полумраке заброшенного завода. Мои губы двигались, обхватывая массивный член, а второй маячил рядом, касаясь щеки. Звук был приглушенным, но я слышала своё чавканье, как я давилась членом, как с легким шпоком он выходил из моего рта, моё тяжелое дыхание 

и покорность, на видео я не сопртивлялась, а будто бы все делала сама. Их лиц не было видно, только смешки. Камера была установлена где-то в стороне — телефон, видимо, поставили на подоконник или ящик, и я даже не заметила.

Мое лицо запылало, желудок сжался, будто кто-то ударил меня под дых. Я быстро выключила экран, сжимая телефон так, что костяшки побелели. Мама что-то говорила, но её голос доносился как из-под воды. Я пробормотала что-то невнятное, типа "сейчас вернусь", и, схватив телефон, вышла из кухни, чувствуя, как ноги подкашиваются. В ванной я заперла дверь, прислонилась к холодной плитке и открыла сообщение снова. Под видео был текст: "Набери, если не хочешь, чтобы это увидели все".

Мои пальцы дрожали, когда я нажимала на вызов. Голос на другом конце был знакомым — низкий, с хрипотцой, это был Татуированный.

— Хорошая девочка, быстро сообразила,  — сказал он, и я услышала его усмешку.  — Хочешь, чтобы все осталось между нами? Приходи в пятницу после обеда. На то же место. И без фокусов.

— Нет, я не хочу...  — начала я, но голос сорвался, дрожащий и слабый.

— У тебя выбора нет,  — перебил он, его тон стал жестче.  — Будешь там, или это видео увидят все твои друзья. И не только они.

Я молчала, чувствуя, как горло сжимается, а в груди растет паника. Моё дыхание стало неровным, будто воздух застревал в легких. Я хотела кричать, бросить телефон, убежать, но знала, что это ничего не изменит. Они держали меня в ловушке, и я чувствовала себя загнанной, как зверь, у которого нет пути назад.

— Хорошо,  — прошептала я наконец, голос был едва слышен.  — Я приду.

— Умница,  — ответил он, и связь оборвалась.

Я стояла, прижавшись к холодной стене, телефон все ещё дрожал в руке. Моё сердце колотилось, а мысли метались, как птицы в клетке. Стыд, страх, гнев — все смешалось в один ком, который душил меня. Я чувствовала себя беспомощной и никому не могла ничего сказать.

•  •  •

Пятница наступила слишком быстро, как тень, что накрывает город перед закатом. Я стояла у входа на заброшенный завод, сердце колотилось, будто хотело пробить грудную клетку. Воздух был жарким, липким, пропитанным запахом раскаленного асфальта и пыли, но он не мог заглушить смятения, что бурлило внутри — смесь страха, стыда и какого-то темного, необъяснимого предвкушения, которое я ненавидела в себе. Мои пальцы сжимали ремешок сумки, ногти впивались в ладони, оставляя красные полумесяцы. На мне были джинсовые шорты, плотно обхватывающие бедра, и легкая футболка, что липла к коже от жары, подчеркивая изгибы моего тела — тонкую талию, маленькую грудь, соски, которые слегка проступали под тканью. Я чувствовала себя голой, будто каждый прохожий мог видеть то видео, которое висело надо мной, как дамоклов меч.

Шаги за спиной заставили меня вздрогнуть. Я обернулась и увидела их — двоих черных мужчин, чьи силуэты казались массивнее на фоне облупленных стен завода. Первый, с татуировками, змеящимися по мускулистым рукам, смотрел на меня с 

ленивой усмешкой, его глаза были тяжелыми, оценивающими, будто он уже знал, что будет дальше. Второй, с резкими чертами лица и зубами, что поблескивали, когда он говорил, шел чуть позади, его взгляд скользил по мне, как по добыче. Их присутствие давило, как горячий воздух, а их запах — мускусный, с нотами пота и дешевого одеколона — ударил в нос, напоминая о той встрече.

— Пришла,  — сказал первый, его голос был низким, с хрипотцой, что пробирала до костей.  — Умница.

Я сглотнула, горло пересохло, слова застряли где-то в груди. Моё дыхание было неровным, будто я бежала сюда, хотя просто стояла, вцепившись в сумку, как в спасательный круг.

— Что вы хотите?

— У тебя есть выбор, девочка,  — продолжил он, шагнув ближе. Его запах стал сильнее, обволакивающий, почти удушающий.  — Либо едешь с нами, и мы проводим время по-нашему. Либо уходишь, но тогда это видео увидят все. Твои подруги, родители, весь город будет знать, какая ты.

— Шлюха,  — закончил второй.

Его слова резанули, как нож, и я почувствовала, как щеки запылали. Я хотела крикнуть, что я не такая, но голос предал меня. Мои губы дрожали, в голове крутилось то видео — мои губы, их тела, полумрак завода. Я знала, что они не блефуют.

Второй хмыкнул, его зубы блеснули в кривой улыбке.

— Ну, что молчишь? Время идет,  — сказал он, его голос был резче, с насмешкой.

Я сжала кулаки, ногти впились глубже, но боль не помогла. Сердце колотилось, в груди рос ком из страха и унижения. Я чувствовала себя загнанной, как зверь, у которого нет пути назад. Что меня там ждет? Но я точно знаю, что будет, если видео увидят друзья и родственники. Я отличница, поступление для меня будет закрыто туда, куда я хочу подать документы.

— Я... поеду,  — выдавила я, голос дрожал.

Первый кивнул, будто это было само собой разумеющимся, а второй ухмыльнулся шире.

— Сначала сделай кое-что,  — сказал первый, вытаскивая телефон из кармана джинсов.  — Позвони домой. Скажи, что останешься у подруги до завтра. И без фокусов.

Я взяла телефон, пальцы дрожали, когда набирала номер. Мама ответила почти сразу, её голос был теплым, привычным, и от этого мне стало ещё хуже.

— Привет, мам,  — сказала я, стараясь звучать ровно.  — Я у подруги останусь, завтра буду. Мы с девочками решили потусить.

— Опять?  — в её голосе была легкая насмешка, но без подозрений.  — Ладно, только не загуливайтесь. Хорошо?

— Хорошо,  — ответила я, чувствуя, как горло сжимается. Я сбросила вызов, телефон чуть не выскользнул из рук.

Первый забрал его, его пальцы коснулись моих, и я вздрогнула.

— Поехали,  — сказал он, кивнув в сторону черного внедорожника, припаркованного неподалеку.

Я пошла за ними, ноги были ватными, будто я шагала во сне. Дверь машины хлопнула, когда я забралась на заднее сиденье, кожа сидений была холодной, липкой от жары. Первый сел за руль, второй — рядом со мной, его массивное тело заняло почти все пространство. Машина тронулась, и я почувствовала, как его рука легла мне 

на бедро. Пальцы, грубые и горячие, сжали кожу чуть выше колена, с такой силой, что я невольно сжалась. Это не было лаской — это была демонстрация власти. Его ладонь медленно скользила вверх, сжимая сильнее, и я ощущала, как кожа под ней горит, а мышцы напрягаются, пытаясь отстраниться.

Мое дыхание стало неровным, каждый вдох был тяжелым, будто я вдыхала их присутствие. Запах в машине был душным — смесь кожи сидений, их одеколона и мускусного аромата их тел. Сердце колотилось, в голове крутился водоворот мыслей. Я ненавидела себя за то, что согласилась, за то, что не нашла способа сбежать. Но эта беспомощность смешивалась с чем-то темным, что я не хотела признавать. Его рука на моем бедре была тяжелой, властной, и я чувствовала, как жар от его прикосновений разливается по телу, несмотря на страх, несмотря на стыд.

— Расслабься,  — сказал второй, его голос был низким, с насмешливой ноткой. Его пальцы сжали моё бедро ещё сильнее, почти до боли, и я закусила губу, чтобы не вскрикнуть.  — Будет весело. Нам точно.

Я отвернулась к окну, стекло отражало моё лицо — бледное, с широко распахнутыми голубыми глазами. Машина мчалась по окраинам города, мимо складов и пустырей, а я сидела, зажатая между их миром и моим. Моё тело дрожало, не то от холода сидений, не то от того, что я чувствовала себя одновременно жертвой и соучастницей.

Машина остановилась у низкого здания, похожего на заброшенный склад. Его стены были облупленными, краска выцвела, а единственное окно покрыто пылью, через которую едва пробивался свет фонаря. Сердце екнуло, пальцы второго сжали моё бедро напоследок, оставив горящий след, прежде чем он открыл дверь.

— Выходи,  — сказал первый, его голос был спокойным, но с железной ноткой.

Я выбралась из машины, ноги дрожали, асфальт под босыми подошвами был холодным, несмотря на жару. Они повели меня к боковой двери, ржавой и скрипучей, что открылась с тяжелым лязгом. Внутри была узкая лестница, ведущая вниз, в цокольный этаж. Ступеньки впивались в ноги, посылая острые уколы боли. Я хваталась за перила, чтобы не споткнуться, но каждый шаг был как в пропасть. Запах сырости и металла смешивался с их мускусным ароматом, который, казалось, преследовал меня.

Мы спустились в просторное помещение — тренажерный зал, но не глянцевый, а грубый, пропитанный запахом пота и железа. Пол покрыт потрепанным резиновым покрытием, местами потрескавшимся. В центре стояли ржавые штанги, блины валялись в беспорядке. Скамьи, обтянутые потертой кожей, стояли вдоль стены, рядом с гантелями, разбросанными, как забытые игрушки. На одной из стен висели мутные зеркала с трещинами, отражавшие тусклый свет люминесцентных ламп, что гудели над головой. В углу был старый диван с выцветшей обивкой и пятнами, а рядом — потрескавшееся кожаное кресло.

В дальнем конце зала была дверь в душевую — узкое помещение с облупленной плиткой, серой от сырости. Душевые лейки покрытые налетом, торчали из стен, на полу блестели лужицы.

На диване сидел третий парень, массивный, с широкими плечами 

и суровым лицом, перечеркнутым шрамом через левую бровь. Его глаза, прищуренные и внимательные, нашли меня, и я сжалась под его взглядом, чувствуя себя товаром на рынке.

— Какая-то она худенькая,  — сказал он, его голос был глубоким, с ленивой насмешкой. Он откинулся назад, скрестив руки, и его губы растянулись в ухмылке.  — Это что, все, что вы притащили?

Второй хмыкнул, а первый пожал плечами. Я почувствовала, как щеки запылали, стыд вспыхнул с новой силой. Его слова резанули, горло сжалось, язык прилип к небу. Я стояла, сжимая ремешок сумки, чувствуя себя маленькой, уязвимой.

— Зачем мы здесь,  — спросила я у него, интуитивно чувства, что он скажет правду.

— Чтобы мы тебя выебали,  — усмехнулся он,  — что тут непонятного?

Я ощутила страх, я была готова для минета уже и внутренне убеждала, что это меньшее из зол, но сейчас страх и отчаяние захватили меня.

— Я... я девственница,  — вырвалось у меня, голос дрожал, щеки пылали от унижения.  — У меня никогда не было парня.

Они переглянулись. Второй хмыкнул, его зубы сверкнули, а третий издал низкий смешок.

— Девственница, значит?  — сказал первый, его тон был почти насмешливым.  — Ну, тогда по-другому развлечемся. Анал подойдет?

Мое сердце ухнуло вниз, кровь застыла в жилах. Я хотела возразить, но второй черный парень схватил меня за руку, его пальцы впились в кожу, и потащил к двери душевой. Первый шел следом, а третий остался позади, его смех эхом отдавался от стен. Они втолкнули меня в сырое, холодное помещение. Первый сунул мне в руку металлическую насадку для душа, с известковым налетом.

— Подготовься,  — сказал он, его голос был холодным, как сталь.  — И не тяни.

Дверь за ними закрылась, и я осталась одна. Душевая была тесной, стены покрыты облупленной плиткой, серой от времени и сырости. Лейки торчали из стен, некоторые капали, оставляя лужицы на полу. Свет был тусклым, лампа мигала, отбрасывая дрожащие тени. Я стояла, сжимая насадку, её холодный металл жег ладонь. Моё тело дрожало, не то от холода, не то от ужаса, который сковал меня, как лед. Я включила воду. Я поднесла насадку ближе, чувствуя, как горло сжимается от стыда и страха, намылила её и аккуратно стала вводить в анальное отверстие. Я двигалась медленно, осторожно, каждый жест был механическим, будто моё тело принадлежало не мне. Вода стекала по коже, смешиваясь с моими слезами, которые я даже не заметила. Я закончила, выключив воду, и тишина обрушилась на меня, как удар. Я стояла, мокрая, дрожащая, обхватив себя руками, пытаясь прикрыться, хотя знала, что это бесполезно. Дверь душевой казалась порталом в другой мир, где ждали они — с их насмешливыми голосами, грубыми руками и взглядами, которые раздевали меня снова и снова.

Я толкнула дверь, и она открылась с протяжным скрипом. Первый и третий из черных парней сидели на диване, второй устанавливал камеру на штатив, направляя её на центр зала. Моё сердце ухнуло вниз, когда я поняла, что они собираются снимать снова.

— 

Иди сюда,  — сказал третий, его голос был низким, с грубой насмешкой. Он поманил меня рукой, его пальцы двигались медленно, но властно.

Я семенила, босые ступни шлепали по резиновому покрытию, оставляя влажные следы. Моё тело дрожало, кожа покрылась мурашками, а руки, прикрывающие грудь и низ живота, казались слабой защитой.

— Быстрее, не тяни,  — сказал первый, наклонившись вперед, его татуированные руки уперлись в колени.

Я остановилась в центре зала, чувствуя, как пол холодит кожу, а влажные следы за мной блестят. Моё дыхание было неровным, каждый вдох был тяжелым, будто я пыталась проглотить этот воздух, полный их запаха — мускусного, терпкого, смешанного с железом и потом.

— Ну что, готова?  — спросил второй, его голос был резким, с насмешливой ноткой. Он шагнул ближе, и я почувствовала, как его присутствие нависает надо мной.

— Не надо камеру,  — вырвалось у меня, голос дрожал.  — Пожалуйста, не снимайте.

Первый хмыкнул, его татуированные руки скрестились на груди.

— Одним видео больше, одним меньше — какая разница?  — сказал он.  — Ты уже в игре.

Второй издал короткий смешок, его зубы блеснули.

— Расслабься,  — добавил он.  — Не хочешь, чтобы первое видео увидели все?

Третий поднялся с дивана, его массивная фигура заполнила пространство.

— Надо чтобы все было добровольно,  — сказал он, его голос был грубым, с ленивой насмешкой.  — У нее документы с собой, пусть на камеру все скажет, когда включим.

Они согласились с его предложением

— На колени,  — сказал первый, его голос был спокойным, но с той же сталью.

Я опустилась на колени, резиновый пол впился в кожу, посылая острые уколы боли. Моё тело дрожало, руки прикрывали грудь, но их взгляды делали это бессмысленным. Они кинули мне мой паспорт, достав его из сумки. Я открыла его перед камерой, разворотом с моими данными и дрожащим, но уверенным голосом стала говорить, что они мне приказали сказать, представилась, сказала, что я люблю секс с несколькими мужчинами одновременно и без ума от черных членов, и то, что сейчас будет жесткий секс, как я люблю. Они в это время одели за кадром маски на лицо, чтобы не было видно, кто они.

После этого один черный парень наклонился, его пальцы схватили мои волосы, потянув на себя чуть дальше от камеры. Его член, массивный и полувозбужденный, коснулся моих губ, теплый, с гладкой кожей и проступающими венами. Я сжалась, но его хватка была железной, и я приоткрыла рот. Он заполнил его, растягивая губы, и я почувствовала солоноватый вкус, смешанный с горчинкой. Слюна текла, капая на подбородок, а горло сжималось, пытаясь справиться. Слезы выступили на глазах, жгучие, они катились по щекам. Его движения были медленными, но настойчивыми, каждый толчок был рассчитанным. Он шлепнул меня по щеке, не сильно, но я вздрогнула, кожа запылала.

Потом второй занял его место, дернув меня за волосы резче. Его член, толстый и мясистый, толкнулся в мой рот, и я давилась, горло сжималось. Вкус был резче, с горьковатым послевкусием. Слюна текла сильнее, капая на грудь, где 

холодный воздух обжигал кожу. Его движения были быстрыми, почти агрессивными. Он шлепнул меня сильнее, щека горела, а его смех, резкий и хриплый, эхом отдавался в зале.

Третий подошел последним, его хватка была тяжелой, подавляющей. Его член, широкий и тяжелый, заполнил мой рот, растягивая губы до предела. Вкус был солоноватым, с металлической ноткой. Слюна текла неудержимо, капая на колени, которые ныли от пола. Его движения были медленными, но сильными, и я давилась, слезы лились сильнее. Его смех, гортанный и низкий, был как рычание.

— Неплохо для начала,  — сказал он, его рука сжала мою щеку.

Они подняли меня, привязав к турнику. Веревки впились в запястья и лодыжки, растягивая тело. Я была обнаженной, уязвимой, с дрожащими бедрами и напряженными сосками. Кляп стянул губы, заглушая стоны.

Первый хлестнул ремнем по спине, боль была резкой, как ожог. Кожа вспыхнула, красная полоса проступила в зеркале. Второй ударил плеткой по бедрам, хвосты врезались в кожу, оставляя жгучие следы. Третий бил небрежно, ремень задевал ребра, живот, грудь, оставляя красные полосы. Я извивалась, веревки впивались глубже, а слезы катились по щекам, смешиваясь с потом.

— Смотри, как дергается.

Боль была резкой, но переходила в глубокую, пульсирующую, смешиваясь с жаром, что разливался по телу. Моё отражение в зеркале было чужим — тело, покрытое красными полосами, дрожащее, с глазами, полными слез. Я была девственницей, никогда не знавшей такой боли, такого унижения, но в этом отражении я видела не отличницу, спортсменку с надеждами и мечтами, а себя жалкую и ничтожную.

Они отступили, переговариваясь и споря кто начнет первый. Один сказал, что тот её лишил оральной девственности и будет нечестно, надо остальным оставить право первого. Они договорились и пришли снова ко мне.

— А презервативы,  — со страхом обреченности спросила я, не веря своим словам.

— Ты же целка, нам бояться нечего,  — рассмеялся один них,  — ещё одно слова без спроса, получишь сильнее и больнее. Заткнись.

Я покорно замолчала, со страхом ожидая начала секса. У меня его не было, а такого я никогда не могла представить с собой. Третий выдавил смазки на член, потом выдавил мне в анус, я ощутила прохладу и липкость. Он схватил меня за бедра, его пальцы впились в кожу, и я почувствовала, как его член, горячий и массивный, прижимается к моему анусу. Я сжалась, страх и стыд захлестнули меня. Его головка, широкая и твердая, надавила на тугой вход, медленно раздвигая его. Моё тело сопротивлялось, мышцы сжимались, но он был настойчив, его движения были медленными, но неумолимыми. Я чувствовала, как головка растягивает меня, каждый сантиметр был мучительным.

— Расслабься,  — пробормотал он, его голос был грубым, а руки сильнее сжали моё тело.

Я ахнула, кляп заглушил стон, когда он вошел глубже. Боль смешивалась с жаром, анус растягивался, обхватывая его, и я чувствовала каждую вену, каждый пульс. Моё тело дрожало, слезы катились по щекам. Он двигался медленно, но сильно, каждый толчок посылал волны боли и жара, которые 

смешивались, как буря. Моё дыхание было хриплым, каждый вдох был тяжелым, а отражение в зеркале показывало девушку, которую я не узнавала — с дрожащими бедрами, красными полосами на коже и глазами, полными смятения. Он проникал медленно и постепенно все дальше, учащая ритм.

После этого его место занял следующий чернокожий парень, он вошел грубо, но анус был податлив, и я только охнула в кляп. Он грубо обвил мою шею руками, и стал сжимать, проникая в меня, жестко. Я видела в отражении, как дергаются мои соски, как краснеет лицо, его мускулистые руки на своей шее. От стонов слюни стали течь из-под кляпа, на подбородок.

Когда он закончил, подошел последний, звонко шлепнув меня по ягодице так, что я дернулась до боли в связанных кистях и голенях. Он схватил меня за волосы, потянув на себя, я выгнулась, а он стал интенсивно трахать меня. Смазка почти закончилась, и я теперь ощущала ярко, как член елозит внутри меня. Огромный, которые я видела только на видео.

Мое тело дрожало, мышцы горели, а слезы катились по щекам, смешиваясь с потом и слюной из-под кляпа.

Они развязали руки и ноги, и я упала на колени от усталости. Руки завели за спину и завязали плотным узлом. Тело горело от их порки. Но они не дали опомнится схватили за волосы и потащили меня к широкой скамье, где возвышалась штанга, её гриф тускло поблескивал под резким светом люминесцентных ламп, отбрасывавших холодные блики на потрескавшиеся зеркала. Их руки, властные и непреклонные, толкнули меня на спину, и я рухнула на холодную, истертую кожу скамьи, которая скрипнула под моим весом, руки за спиной я попыталась расположить так, чтобы на них не давило тело.

Мое тело дрожало, мышцы ныли от напряжения, а кожа, испещренная багровыми полосами от ремня и плети, горела, будто обожженная пламенем. Шрам и Клык, чья темная, угольно-черная кожа блестела от пота в свете ламп, схватили мои ноги, с силой притянув их вверх, почти к голове. Я почувствовала, как грубые веревки впиваются в лодыжки, стягивая их к перекладине штанги. Мышцы растянулись до предела, посылая острые уколы боли, которые пронизывали каждую клетку. Я была полностью обнажена, уязвима, лишена возможности прикрыться или сжаться. Голова свисала с края скамьи, кровь приливала к вискам, пульсируя в висках, а волосы, пропитанные потом, липли к шее, падая влажными прядями на холодный, шершавый резиновый пол. Воздух в тренажерном зале был тяжелым, затхлым, пропитанным запахом пота, ржавого железа и их тел — терпким, мускусным, почти животным.

Татуированный, чья кожа, темная, как эбеновое дерево, была покрыта замысловатыми узорами чернил, шагнул ко мне. Его пальцы сжали мои волосы, рванув с такой силой, что голова дернулась вверх, заставляя меня встретить его взгляд — холодный, уверенный, скрытый за маской, но пронизывающий насквозь. Камера на штативе смотрела на меня своим черным, безжизненным глазом, безмолвно запечатлевая каждый миг этого унижения. Я ожидала, что они достанут презервативы, но 

этого не случилось и сейчас. Трахать меня будут без предохранения.

— Расскажи,  — произнес он, снимая кляп, его голос, низкий и хриплый, пробирал до костей, как холодный ветер.  — Как ты мечтала потерять невинность?

Я замерла, горло сжалось, будто стянутое невидимой петлей. Слезы, горячие и соленые, катились по моим бледным щекам, оставляя влажные дорожки на коже, которая казалась ещё бледнее на фоне их темных, мощных фигур. Я попыталась ответить, голос дрожал, слова срывались с губ, хриплые и рваные, но пропитанные стыдом и страхом.

— Я... думала, это будет с кем-то... особенным,  — выдавила я, голос дрожал, срываясь на каждом слове.  — Вечер, свечи, цветы... кто-то, кто будет любить меня. Мы поженимся... и у нас будет счастливая семья.

Сердце колотилось, каждый удар отдавался в висках, а воспоминания о моих наивных, девичьих мечтах — о нежности, о тепле, о любви — резали, как острое лезвие. В зеркале напротив я видела своё отражение: бледное тело, растянутое на скамье, ноги, привязанные к перекладине, открывающие меня полностью, моё влагалище, чуть раскрытый от секса анус, слегка красную грудь, напряженную от холода и ремня, и глаза, полные слез.

Шрам издал гортанный смешок, его массивная фигура, с кожей, темной, как полночь, нависла надо мной.

— Вот такие ожидания у романтичных особ, они получают свои мечты — произнес он, его голос был тяжелым, с ленивой насмешкой.  — А вот реальность для конченных шлюх.

Он шагнул ближе, его тень легла на меня, отражаясь в зеркале, как зловещий силуэт. Его темные, мускулистые руки сжали мои бледные бедра с такой силой, что я вздрогнула, кожа вспыхнула под его пальцами, контрастируя с его угольно-черной кожей. Он наклонился, и я почувствовала, как его тело приблизилось, его жар, его присутствие подавляли меня. Клык, чья кожа была такой же темной, схватил меня за волосы, приподнимая мою голову так, чтобы я могла видеть все, что происходит. Его пальцы, грубые и горячие, впились в кожу головы, заставляя меня смотреть.

Я видела, как Шрам положил свой член мне между ног и начал двигаться вдоль половых губ, его движения были медленными, но властными. Его темная кожа блестела от пота, подчеркивая рельеф мускулов, которые напрягались с каждым движением.

Я почувствовала, как головка его члена, темная и блестящая, коснулась меня, медленно раздвигая мои половые губы, которые, к моему стыду, были влажными от непрошеного жара. Моё тело напряглось, мышцы сжались в инстинктивном сопротивлении, но веревки, стягивающие лодыжки, держали меня неподвижно. Давление было новым, пугающим, и я ахнула, когда он начал проникать, медленно, но неумолимо, раздвигая меня все шире. В зеркале я видела, как его член, блестящий от моей смазки, входит глубже, каждый сантиметр сопровождался резкой, глубокой болью, которая смешивалась с жаром, разливавшимся по телу. Я стонала, хрипло и громко, без кляпа мой голос разносился по залу, эхом отражаясь от стен.

Он вышел, и я увидела, как его член, теперь блестящий от моей смазки, снова приблизился, погружаясь глубже, чем прежде. Моё тело дрожало,  

мышцы бедер напряглись, а кожа, бледная и покрытая алыми полосами, контрастировала с его темной кожей, которая казалась почти черной в свете ламп. Каждый его толчок был глубже, настойчивее, и я чувствовала, как давление заполняет меня, растягивая, разрывая что-то внутри. Я видела в зеркале, как мой живот слегка приподнимается с каждым его движением, когда он входил до упора. Боль была острой, пульсирующей, но она смешивалась с жаром, который я не могла понять, и я ненавидела себя за то, что моё тело реагировало, дрожало не только от боли, но и от чего-то другого.

Мои стоны становились громче, хриплыми, почти животными, и я чувствовала, как они отзываются в груди, смешиваясь с тяжелым дыханием. Клык держал мою голову, его темные пальцы, переплетенные с моими влажными волосами, заставляли меня смотреть в, где я видела, как Шрам движется, его темная кожа блестит от пота, а его член, блестящий от моей смазки, входит и выходит, каждый раз глубже, каждый раз настойчивее и быстрее. Моё тело, бледное и дрожащее, было открыто, уязвимо, и я видела, как мои половые губы, розовые и влажные, раздвигаются под его напором. Слезы текли по моим щекам, горячие и соленые, смешиваясь с потом, который стекал по вискам, и я чувствовала, как они капают на скамью, оставляя влажные пятна. Это был момент, который я ждала так долго, но представляла себе совершенно иначе. Они могли меня лишить оральной и анальной девственности, я была готова. А сейчас они лишили меня настоящей, и этого больше не вернуть. Мой первый раз.

Татуированный стоял в стороне, его темная кожа блестела в свете ламп. Он сжимал ремень, время от времени поднимая его и хлестая по моим разведенным ногам. Удары были редкими, но резкими, каждый оставлял жгучие следы на внутренней стороне моих задранных к голове бедер, где моя бледная кожа была особенно чувствительной. Боль была острой, как уколы раскаленных игл, и я вздрагивала, моё тело дергалось в пределах, дозволенных веревками. Мои стоны, теперь свободные, становились громче, хриплыми, почти рваными, и я чувствовала, как они эхом отдаются в зале, сливаясь с их.

— Смотри, как она извивается,  — сказал Клык, его голос был резким, с насмешливой ноткой, и его темная кожа блестела, когда он наклонился ближе, его зубы блеснули в ухмылке.  — Уже вошла во вкус. Вся течет.

— Только порвали целку, а уже готовая шлюха,  — хмыкнул Татуированный, его татуированные руки сжали ремень, готовясь к новому удару.  — Надо раскрыть её таланты.

— Заткнитесь, дайте нормально её выебать,  — пыхтел Шрам, быстро двигая тазом и проникая в меня с такой интенсивностью, что мне пришлось закусить до крови губу, чтобы не порадовать их новыми стонами.

Я чувствовала себя раздавленной, будто этот зал, эти люди, эта камера отняли у меня все, чем я была. Стыд жег изнутри, как раскаленный металл, а страх, холодный и липкий, сковывал каждую клетку. Моё отражение в зеркале было беспощадным: бледное 

тело, покрытое алыми полосами, ноги, привязанные к перекладине, открывающие меня полностью, и глаза, полные слез, и огромный член, который моё тело удивительно спокойно и жадно принимало в себя.

Один отпустил мои за волосы, моя голова свесилась с края скамьи, кровь прилила к вискам, и я ахнула, мои стоны, хриплые и рваные, вырывались из горла, эхом отражаясь от стен. Татуированный наклонился ближе.

— Открой рот пошире, девочка,  — сказал он, его голос был низким, с хрипотцой, полной издевки.  — Пора поработать как следует.

Я попыталась сжать губы, но его рука, грубая и горячая, сжала мой подбородок, заставляя рот открыться. Его член, темный, массивный и блестящий, был уже перед моим лицом. Он вошел медленно, но настойчиво, заполняя мой рот, и я почувствовала, как давление нарастает, когда он прошел глубже, в трахею. Моё горло сжалось, рвотный рефлекс сработал, и я издала чавкающий звук, хриплый и влажный, пока слюна, теплая и липкая, начала стекать по подбородку. Я пыталась дышать носом, но воздух проходил с трудом, каждый вдох был борьбой, а моё тело дрожало, пытаясь справиться с ощущением удушья. Его член, темный и блестящий, заполнил моё горло, растягивая его, и я чувствовала, как мышцы гортани сжимаются, пытаясь вытолкнуть его, но он продолжал двигаться, глубже, неумолимо.

Чавкающие звуки, влажные и рваные, раздавались каждый раз, когда он входил и выходил, его темная кожа контрастировала с моими бледными, влажными от слез щеками. Слюна текла обильно, стекая по подбородку, стекая в глаза, лоб и волосы, смешиваясь с потом, который стекал по вискам. Моё горло саднило, каждый толчок вызывал жжение и напряжение, а рвотный рефлекс заставлял моё тело содрогаться, но их руки и веревки плотно меня фиксировали.

— Глубже бери, не ленись.

Мое сознание было как во сне — я чувствовала каждый толчок, каждую царапину, каждый сдавленный вдох, но одновременно была отстранена, словно моё тело больше не принадлежало мне. Стыд жег изнутри, как раскаленный металл, а страх, холодный и липкий, сковывал каждую клетку.

Я ощущала, как каждый член, входит и выходит, каждый толчок сопровождался глубокой, пульсирующей болью, которая смешивалась с жаром, разливавшимся по телу. Моё тело дрожало, мышцы горели от напряжения, а кожа, бледная и покрытая красными полосами, пульсировала, словно обожженная. Клык иногда держал мою голову, заставляя смотреть, как Шрам проникает все глубже, как мой живот приподнимается, подчеркивая его присутствие внутри меня. Мои стоны, хриплые и рваные, заполняли зал, смешиваясь с их смехом, их дыханием, их властью.

Татуированный занял место Шрама, его темные, татуированные руки схватили мои бедра, и я почувствовала новый напор, новый ритм, более быстрый, резкий. Его кожа, темная, как ночь, контрастировала с моей бледной, и я видела в зеркале, как его член, блестящий от моей смазки, раздвигает мои половые губы, входит глубже, вызывая новую волну боли и жара. Моё тело дрожало, мышцы напряглись, а стоны становились громче, почти животными. Клык, чья кожа была такой же темной, занял место 

у моего лица, его движения были медленными, но подавляющими, и я чувствовала, как моё горло сжимается, давится, а слюна и слезы текут по лицу, смешиваясь в липкую, горячую массу.

Мое тело, бледное и дрожащее, было их инструментом, их созданием. Я видела в зеркале, как их темные фигуры, блестящие от пота, движутся надо мной, как их кожа, угольно-черная, контрастирует с моей, как их члены, блестящие от моей смазки, входят и выходят, раздвигая меня, заполняя меня. Мой живот приподнимался с каждым толчком, подчеркивая глубину их проникновений, и я ненавидела себя за это..

Потом во влагалище осталось чувство пустоты, удар по ляжкам другой заступил на его место, член был шире, больше и я снова стала стонать от нового ритма и боли в сосках, которые стали сильно сжимать. Член достали изо рта, чтоы заменить другим. Они стали трахать меня так по кругу и я не могла понять, сколько времени прошло. Использовали мой рот, влагалище, анус, все тело саднило и болело. Они так разработали меня, что теперь не было ощущений тугости, просто тупые толчки и ноющая боль.

Я вздрогнула, когда они начали меня развязывать. Веревки ослабли, и мои ноги, дрожащие от напряжения, упали, но я не успела вдохнуть, как Клык схватил меня за волосы, дернув с такой силой, что я ахнула. Они потащили меня к старому, потрепанному дивану в углу зала. Мои босые ступни скользили по резиновому полу, оставляя влажные следы, смешанные с потом и слезами, а пол царапал кожу, холодный и шершавый.

Мое тело дрожало, распростертое на потрепанном диване, словно струна, натянутая до предела. Красные полосы от ремня и плети горели на спине, бедрах и груди, каждая отметина пульсировала, как раскаленный уголь, посылая жгучие вспышки боли при малейшем движении. Волосы, пропитанные потом, липли к шее и лицу, а слезы, горячие и соленые, стекали по щекам, смешиваясь с потом, что струился по вискам. Воздух в тренажерном зале был тяжелым, затхлым, пропитанным резким, мускусным запахом их тел — терпким, почти животным.

Шрам, чья массивная фигура нависала надо мной, двигался с подавляющей силой. Его руки, грубые и горячие, сжимали мои бедра, пальцы впивались в кожу, оставляя багровые следы. Его ритм, как он меня сейчас трахал, был неумолимым, каждый толчок посылал глубокое, пугающее давление, разрывающее меня изнутри. Боль была острой, пульсирующей, но она смешивалась с жаром, который разливался по телу, как горячая волна, вызывая дрожь, которую я не могла контролировать. Мои стоны, хриплые и рваные, вырывались из горла, отражаясь эхом от стен. Стыд жег меня изнутри, как раскаленный металл, но я ненавидела себя за то, что моё тело подстраивалось под его движения, реагировало на них, несмотря на унижение. В зеркале я видела своё отражение: согнутое, дрожащее, с алыми полосами, пылающими на коже, и глазами, полными отчаяния, но с этой проклятой искрой, которая пугала меня больше, чем его хватка. Я была жалкой игрушкой в их 

руках.

Клык занял его место, его зубы блеснули в резком свете ламп. Он положил меня на живот, схватив ремень, лежавший рядом, и обвил его вокруг моей шеи, затягивая ровно настолько, чтобы я почувствовала давление, сжимающее горло. Паника вспыхнула, как искра, усиливая жар, который я не могла понять. Стало трудно дышать, я пыталась снять эту удавку. Его движения были резкими, настойчивыми, каждый толчок отзывался глубокой болью между ног, и натягивая ремень на моей шее до предела. Мои стоны становились громче, почти животными, а слезы катились по щекам, смешиваясь с потом. Его рука хлестнула по моим ягодицам, звук шлепка разнесся по залу, а кожа вспыхнула, как от ожога. В зеркале я видела, как моё тело дергается в такт его ритму, волосы, спутанные и мокрые, липнут к лицу, а кожа, покрытая красными следами, блестит от пота. Моё лицо было пугающе красным, с открытым ртом, хватающим воздух. Словно отгадав мои мысли, третий подошел и заткнул мне его своим членом и мне стало совсем нечем дышать, я в панике стала извиваться под их смех и грубые толчки.

Я давилась, слюна текла по подбородку, смешиваясь с потом и слезами, которые застилали глаза. Они менялись, их ритмы сливались в нескончаемый поток, поглощающий меня. Шрам хлестал ремнем по моим бедрам, каждый удар оставлял жгучие следы, которые смешивались с болью и жаром от их движений. Клык держал меня за волосы, заставляя смотреть в зеркало, где моё отражение показывало каждую дрожь, каждую слезу, каждую красную полосу. Татуированный, стоявший рядом, насмехался, его голос, низкий и хриплый, резал, как нож:

— Смотри, как она извивается, мелкая дрянь — сказал Клык, его смех был коротким, резким.

— Не скули, сучка,  — хмыкнул Татуированный, его руки сжимали ремень, готовясь к новому удару.

Я чувствовала себя раздавленной, как будто этот зал, эти люди, эта камера отняли у меня все, чем я была. Стыд жег изнутри, страх сковывал каждую клеточку, но под этим тлело что-то запретное — искра, которую я ненавидела, но не могла погасить. Моё тело, избитое и дрожащее, подстраивалось под их ритм, несмотря на боль, несмотря на унижение.

Камера на штативе продолжала фиксировать моё унижение, её черный глаз смотрел безжалостно, пока Шрам, Клык и Татуированный, их угольно-черная кожа блестела от пота в резком свете люминесцентных ламп, окружали меня, их маски скрывали лица, но глаза горели хищной уверенностью.

Они стащили меня и я рухнула на пол, мои руки, дрожащие от напряжения, не могли смягчить падение. Холодный резиновый пол царапал кожу, а мышцы, ноющие от усталости, протестовали при каждом движении. Клык шагнул ко мне, его темная фигура нависла надо мной, зубы блеснули в насмешливой ухмылке под маской. Он схватил меня за волосы, дернув с такой силой, что моя голова запрокинулась, и я ахнула, хриплый голос эхом отозвался от стен.

— На колени, девочка,  — сказал он, его голос был низким, с хрипотцой, полной издевки.  — Пора заканчивать.

Я попыталась сопротивляться,  

но его хватка была неумолимой, и я подчинилась, встав на колени, холодный пол обжигал кожу. Моё тело дрожало, мышцы горели, а кожа, покрытая багровыми следами, пульсировала от боли. Клык стоял передо мной, его член, темный, массивный и блестящий, был уже у моего лица. Он вошел в мой рот, медленно, но настойчиво, заполняя его полностью, и я почувствовала, как давление нарастает, когда он прошел в трахею. Рвотный рефлекс сработал, моё горло сжалось, и я издала чавкающий звук, влажный и хриплый, пока слюна, теплая и липкая, текла по подбородку, смешиваясь с потом и слезами. Его движения стали быстрее, резче, его дыхание, тяжелое и хриплое, заполнило воздух. Моё горло саднило, каждый вдох был борьбой, а чавкающие звуки, вырывающиеся из меня, эхом отдавались в зале. Внезапно он замер, его тело напряглось, и я почувствовала, как горячая, густая сперма ударила в моё горло, заставляя меня давиться. Я кашлянула, слюна и сперма стекали по подбородку, капая на пол, оставляя липкие пятна на моей бледной коже.

Шрам занял его место, его массивная фигура нависла надо мной. Его темные руки схватили мои бедра, пальцы впились в кожу, оставляя багровые следы, которые жгли, как раскаленные иглы. Он толкнул меня на спину, мои ноги раздвинулись на холодном полу, и я почувствовала, как его член, темный и блестящий, прижался к моей вагине. Моё тело напряглось, мышцы сжались, пытаясь сопротивляться, но он вошел, резким, настойчивым толчком, растягивая меня до предела. Боль была острой, жгучей, смешанной с жаром, который я ненавидела, но не могла игнорировать. Его движения были резкими, глубокими, каждый толчок посылал волны боли, отзывавшиеся внизу живота. Моё тело дрожало, скользя по полу, а мои стоны, хриплые и почти животные, вырывались из горла, эхом отражаясь от стен. Его рука, сжимала моё бедро, а вторая сжала грудь, а потом руки сдавили их сильнее, и я вздрогнула, когда он замер, его тело напряглось, и я почувствовала, как горячая сперма заполнила меня, теплая и липкая. Я с ужасом подумала, что они меня трахают не предохраняясь и я могу забеременеть.

Татуированный шагнул к моему заду, его татуированные руки, блестящие в свете ламп, раздвинули мои ягодицы, пальцы впились в кожу, оставляя кровоточащие царапины. Он перевернул меня на живот, мои колени и локти царапали резиновый пол, и я почувствовала, как его член, темный и массивный, прижался к моему анусу. Я напряглась, мышцы сжались в инстинктивном сопротивлении, но он вошел, медленно, но неумолимо. Его движения стали быстрее, резче, каждый толчок посылал жгучие вспышки боли, которые смешивались с жаром, разливавшимся по телу. Моё тело скользило по полу, кожа горела от трения, а мои стоны, хриплые и рваные, эхом отдавались от стен. Его руки дернули меня за волосы, заставляя голову запрокинуться, и я видела в зеркале своё отражение: бледное лицо, искаженное болью, глаза, полные слез, и тело, покрытое багровыми полосами и царапинами. Он 

замер, его дыхание стало тяжелее, и я почувствовала, как горячая сперма заполнила мой анус, теплая и липкая, усиливая боль и стыд, которые разъедали меня изнутри.

Они отступили, их темные фигуры отодвинулись, оставив меня лежать на полу, дрожащую, с телом, покрытым потом, слюной, спермой и кровоточащими следами. Моё горло саднило, каждый вдох был тяжелым, а между ног пульсировала глубокая, жгучая боль, смешанная с влажностью их спермы, которая стекала по внутренней стороне бедер. Камера продолжала фиксировать моё унижение

Они оставили меня на потрепанном диване в углу тренажерного зала, куда меня притащили после скамьи. Веревки, все ещё стягивающие мои лодыжки и запястья, впивались в кожу, оставляя жгучие следы, которые пульсировали в такт моему тяжелому, прерывистому дыханию. Моё тело, бледное и покрытое багровыми полосами от ремня и плети, лежало неподвижно, словно чужое.

Я не знала, сколько времени прошло — минуты, часы? Сознание ускользало, погружая меня в тяжелый, липкий сон, но голоса, внезапно раздавшиеся где-то в зале, вырвали меня из забытья. Глаза распахнулись, и я вздрогнула, когда боль, словно раскаленная волна, прокатилась по телу, напоминая о каждом моменте, который они выжгли во мне. Моё тело ныло, каждая мышца была натянута, как струна, готовая порваться. Кожа, бледная и покрытая алыми следами, горела, будто её обожгли, а багровые полосы на бедрах, спине и груди пульсировали, словно живые. Волосы, мокрые от пота, липли к шее и лицу, а слезы, давно высохшие, оставили на щеках соленые дорожки, стянувшие кожу.

Мое тело ощущалось чужим, раздавленным, как будто оно больше не принадлежало мне. Вагинальная и анальная девственность, отнятая их большими, темными членами, оставила во мне глубокую, пульсирующую боль, смешанную с чувством, которое я не могла ни понять, ни принять. Между ног все горело — резкое, жгучее ощущение, как будто кожа там была стерта до предела. Влагалище ныло, каждый мускул внутри сжимался от воспоминаний о том, как их члены, блестящие и массивные, раздвигали меня, проникая все глубже, растягивая до предела. Я чувствовала, как эта боль отдавалась внизу живота, словно что-то внутри было надорвано, и каждый вдох усиливал это ощущение, посылая новые вспышки дискомфорта. Анальная боль была другой — глубокой, тупой, пульсирующей, как будто моё тело все ещё пыталось сопротивляться их вторжению. Каждый раз, когда я пыталась пошевелиться, мышцы протестовали, посылая острые уколы боли, которые заставляли меня замирать.

Я лежала, связанная, неспособная даже сжаться, чтобы унять эту боль. Мои бедра, все ещё слегка разведенные дрожали от напряжения, а кожа, бледная и покрытая потом, казалась ещё бледнее на фоне темного, потрепанного дивана. В зеркале напротив я видела своё отражение — измученное, уязвимое, с красными полосами, которые выделялись на бледной коже, как следы их власти. Мои глаза, покрасневшие от слез, были полны усталости, стыда и страха, но в них все ещё тлела эта проклятая искра — чувство, которое я ненавидела, но которое вспыхивало, когда их темные, блестящие члены входили в меня, раздвигая, заполняя, оставляя ощущение,  

что моё тело предает меня.

Я чувствовала влажность между ног — смесь моей собственной смазки и их присутствия, липкую, теплую, которая только усиливала стыд. Моё влагалище, растянутое их массивными членами, ощущалось как открытая рана, но в то же время там пульсировал жар, который я не могла игнорировать. Анальная область была ещё более чувствительной, каждый мускул там сжимался, словно пытаясь изгнать воспоминание о их вторжении, но это только усиливало боль, глубокую и ноющую. Мой живот, который приподнимался с каждым их толчком, теперь казался тяжелым, как будто он все ещё хранил отголоски их движений. Я чувствовала себя разорванной, сломленной.

Внезапно тишину разорвали тяжелые шаги, эхом отдавшиеся от резинового пола. Они вернулись — Шрам, Клык и Татуированный, их фигуры в одежде, блестящие от пота, снова нависли надо мной, как зловещие тени. Их кожа, темная, как эбеновое дерево, контрастировала с моей бледной, покрытой следами их власти. Шрам, чей рубец над бровью выделялся в резком свете ламп, склонился ближе, его низкий, гортанный голос прорезал воздух.

— Через неделю,  — сказал он, его тон был холодным, властным, с легкой насмешкой.  — Будешь здесь. В форме. И держи рот на замке. Никому ни слова. Скажешь, что едешь к подружкам на ночевку.

Я замерла, сердце заколотилось, каждый удар отдавался в висках. Слезы снова укололи глаза, но я сдержала их, чувствуя, как страх и стыд сжимают горло. Клык, чьи зубы блеснули в насмешливой ухмылке, добавил:

— Ты поняла, девочка? Тебя ждут большие приключения.

Татуированный, чьи руки, покрытые чернилами, сжимали ремень, хмыкнул, его взгляд, скрытый маской, был тяжелым, пронизывающим.

— А теперь,  — сказал он, его голос был низким, с хрипотцой,  — отблагодари нас за тяжкий труд. Твои дырочки были такие узкие, что теперь у нас ноют члены. Но мы справились со своей работой. В следующий раз будет уже лучше и свободнее.

Они выставили свои ноги в обуви, указывая на них взглядом. Я поняла, что они хотели и подползла к каждому, поцеловав носок ботинок каждому и говоря спасибо. Они меня похвалили за сообразительность и отпустили домой.

Облегчение пришло, как холодная волна, когда я поняла, что этот кошмар, по крайней мере на сегодня, закончился. Моё тело, измученное и ноющее, могло наконец-то расслабиться, хотя каждая попытка пошевелиться отзывалась болью. Я была жива, я была свободна — пусть только на время. Мысли о том, что я могу уйти, вдохнуть свежий воздух, смыть с себя их запах, их следы, принесли слабое утешение, как глоток воды после долгой жажды. Но это облегчение было хрупким, раздавленным тяжелым чувством угнетения, которое навалилось на меня, как свинцовая плита.

Мысль о том, что через неделю мне придется вернуться, в этот зал, к этим людям, к их темным, блестящим телам, к их рукам, их ремням, их власти, сжимала сердце ледяным страхом. Я чувствовала себя пойманной в ловушку, как животное, которое не может вырваться. Стыд жег изнутри, напоминая о том, как моё тело предало меня, как оно реагировало 

на их вторжение, как эта проклятая искра тлела в моих глазах, несмотря на боль и унижение. Я ненавидела себя за это, за то, что не могла полностью сопротивляться, за то, что часть меня, пусть крошечная, поддавалась их ритму. Угнетение было не только из-за страха перед ними, но и из-за страха перед собой — перед тем, кем я становлюсь в этом зале, перед тем, что я не могла контролировать.