Проклятые-2: Тени прошлого

ПРОЛОГ. Кристоф

ТРИНАДЦАТЬ ЛЕТ НАЗАД

— Я не хочу смотреть на казни, — тихо говорю своей биологической матери, наблюдая за тем, как дождевые капли оставляют влажные следы на стекле окна справа от меня.

Мы вдвоём на заднем сиденье лимузина. Мы опаздываем, потому что ей нужно было убедиться, что мой наряд безупречен, прежде чем я смогу появиться на публике. Остальные члены их квинтета уже внутри величественной Палаты Правосудия, куда мы направляемся, — здания, где проводятся официальные заседания Совета Наследий и Бессмертного Квинтета.

Мне четырнадцать, и я уже бывал в Палате Правосудия бесчисленное множество раз. И каждый раз я испытывал лишь отвращение.

Мать протягивает руку, поправляя мой воротник, и бормочет, что я должен выглядеть безупречно, когда мы выйдем. Я уже вижу толпу людей с камерами, столпившихся у массивных парадных дверей Палаты Правосудия, и мой желудок сжимается в болезненный узел.

Ненавижу камеры.

С тех пор как мои родители настояли на моём модельном дебюте в мире смертных в прошлом году, камеры преследуют меня повсюду за пределами поместья Сноу. Родители говорят, что я феномен детского моделинга, но мне противно смотреть на себя в зеркало. И совсем не помогает то, что я так сильно похож на своего отца.

— Ты должен научиться наблюдать, когда это происходит, сын, — произносит мать. — Казни редки, но необходимы. Совет и Бессмертный Квинтет ожидают, что сильнейшие наследия поддержат их окончательное решение. А кто мы?

— Сильнейшие, — бормочу на автомате. Знаю, что нет смысла пытаться избавиться от этого давящего ужаса, разливающегося в животе, но все равно смотрю на неё умоляюще.

— Грете никогда не приходится сидеть и наблюдать за подобной мерзостью. Почему приходится мне?

— Не выражайся так. И твоя сестра — не настоящая Сноу. Ты это знаешь.

Я слышал это бесчисленное множество раз, но это всё ещё задевает меня. Эдрик Сноу — мой отец и престижный хранитель элитного квинтета моих родителей, поэтому они все взяли фамилию Сноу. Но Корвин, ещё один из моих родителей, зачал Грету с Лорел, моей матерью. Поскольку Грета не является биологической Сноу по кровной линии Эдрика, ей оставили девичью фамилию матери. Ей всего восемь, но нас воспитывали совершенно по-разному.

Грета тоже не переносит мой вид. Мне интересно, будет ли она всегда ненавидеть меня так же сильно, как я вынудил её. Я оттолкнул её ради её же блага, на случай, если мои родители когда-нибудь опустятся так низко, чтобы попытаться использовать её как рычаг давления против меня, но это всё равно причиняет боль. Боль, холоднее льда, пронзающая моё собственное, ледяное ядро.

— Боги даровали тебе силу и красоту, подобающие истинному Сноу, — задумчиво произносит моя мать, в последний раз проверяя помаду, когда лимузин замедляет ход и останавливается. Она поворачивается и обдаёт меня резким взглядом, убирая пудреницу обратно в сумочку. — Но жить достойно нашего имени — твоя обязанность. А это значит, что в этом зале суда не будет ни нытья, ни гримас, ни даже всхлипа, если тебе не понравится то, что ты увидишь. Сноу не бывают слабыми. Ты будешь сидеть прямо, наблюдать и молчать. И если ты каким-либо образом нас опозоришь, ты знаешь, что случится.

Боль в животе усиливается, и я отворачиваюсь, пряча руки в серое пальто, чтобы она не увидела, как иней покалывает кончики моих пальцев. Это моё проклятие, проявляющееся в моменты сильного стресса или эмоций, — неуправляемый холод, который должен быть под абсолютным контролем.

Это правда. Я знаю, что происходит, когда разочаровываю свою семью. Они наказывают меня, но не причиняя вреда мне самому. Вместо этого они срывают свою злобу на всём или на всех, кто мне хоть немного дорог. Любая привязанность, любая симпатия становится мишенью.

Именно поэтому я притворяюсь, что ненавижу всё. Каждый подарок, каждое хобби, каждого человека.

Так безопаснее для всех.

Возможно, однажды я смогу полюбить что-то, что угодно, без страха, что это будет разорвано на куски, если я выйду за рамки. Даже моё проклятие насмехается надо мной, напоминая, что я разрушу любой шанс на собственное будущее счастье, если осмелюсь почувствовать.

— Да, мама, — бормочу я.

Она открывает дверь. Когда мы выходим, я смотрю прямо перед собой сквозь вспышки света, несмотря на кричащих фотографов, требующих посмотреть на них. К тому времени как мы проходим через двери и занимаем свои места у края массивного сводчатого зала суда, заполненного наследиями, моё зрение покрывается пятнами от всех этих вспышек камер. Воздух, плотный от запаха пыли, старой бумаги и напряжённого ожидания, кажется острее, чем обычно, пронизанный слабым морозным ароматом, исходящим от меня.

Я сижу с квинтетом моих родителей. Отец, как обычно, сидит с остальными членами Совета наследий. Я не помню времени, когда он не сидел бы впереди зала с ними. Он полностью сосредоточен на чём-то, что ему говорит другой член Совета. Даже здесь многие наследия разглядывают меня со своих мест, любопытствуя увидеть наследника Эдрика Сноу. Члены влиятельных квинтетов присутствуют как представители каждого из Четырёх Домов.

Моё внимание привлекают двое Кроу, сидящих на противоположной стороне зала, единственные члены их квинтета, присутствующие сегодня. Они одеты во всё чёрное, их лица бледны, под глазами тёмные круги. Почти уверен, что этот уклончивый кровавый фейри — биологический отец Лироя Кроу.

Мать замечает, куда я смотрю, и шепчет:

— Их хранитель только что покончил с собой. Слухи говорят, что ублюдочный сын Мальгоса Де Стара забрался ему в голову и довёл до этого. Немалый скандал — само собой разумеется, мы больше не будем иметь с ними никаких дел. Но будь внимателен. Даже в трауре, даже с возвращающимися проклятиями, Кроу знают, что нужно подчиняться, когда Бессмертный Квинтет призывает. Мы, Сноу, точно такие же. Преданность — это всё.

Она замолкает вместе со всеми остальными, когда массивные двустворчатые двери в начале зала распахиваются, и Бессмертный Квинтет входит внутрь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я видел их лично и раньше, но всё равно трудно не съёжиться, когда их устрашающее присутствие заполняет зал. Невозможно забыть, что они правили Наследиями веками не просто так — мы, наследия, возможно, и произошли от первоначальных монстров, сбежавших из Пустоши, но они

и есть

монстры, сбежавшие оттуда. Они пугающе сильны. Их сила ощущается как ледяной шторм, способный сокрушить всё на своём пути, заставляя даже мою собственную элементальную сущность ощущать себя хрупкой и незначительной.

Особенно их хранительница, Надин, которая призывает суд к порядку, прежде чем повернуться к Совету Наследий. Когда она это делает, я смотрю на Символы Хранителя, выгравированные, словно корона, у неё на лбу, скрытые медью её волос. Каждый символ олицетворяет один из Четырёх Домов — по одному на каждого члена её квинтета. Это не просто знаки; это отметки власти, впечатанные в плоть магией, древней и безжалостной.

— Введите мятежников, — говорит она.

Несколько одетых в форму стражей наследий втаскивают в зал двух оборотней и одного заклинателя, всех избитых до полусмерти. Не узнаю ни одного из их окровавленных, покрытых синяками лиц.

Но затем мои глаза расширяются, когда вводят и человека.

Он тоже выглядит так, будто его избили, но держит голову высоко, несмотря на то, что хромает из-за изуродованной лодыжки. Когда его толкают вперёд, чтобы он встал перед Бессмертным Квинтетом, он не отшатывается, как другие. Вместо этого он смотрит на зал и толпу вокруг себя с любопытным, ошеломлённым нахмуренным взглядом. В его глазах нет страха, лишь странное, почти нелогичное спокойствие, которое режет по напряжённой атмосфере, как острый осколок льда по шёлку.

Я не единственный, кто удивлён — в конце концов, людям никогда не разрешалось присутствовать на заседаниях наследий. По залу прокатывается ропот, когда член Совета, элементаль, встаёт для начала обращения.

— Представлены перед нами сегодня трое из наших, которые были захвачены и обвинены в незаконном использовании запрещённых заклинаний за пределами Раздела, нарушении мира среди людей и поддержке актов…

Одна из Кроу встаёт и прерывает его, глядя на человека свысока. Я понимаю, что это, вероятно, мать Лироя.

— Переходите к сути. Почему среди нас человек? Им здесь не место.

По залу прокатывается гул согласия. Элементаль выглядит нервным, читая из официального документа.

— А, да… также представлен перед нами сегодня некий Виктор Моро, чьё окончательное слушание и наказание были оставлены на наше усмотрение правительством смертных. За последние семь лет он был признан виновным в многочисленных преступлениях, включая разжигание страха среди людей, распространение пропаганды о Пустоши, акты насилия против наследий…

— Это была исключительно самооборона! — настаивает человек, перекрикивая гневный ропот, заполняющий зал.

— И самое тревожное из всего — формирование союзов с демонами и другими преступниками Пустоши с целью… добровольного участия в некромантических ритуалах на многочисленных основаниях.

Суд приходит в смятение ещё до того, как член Совета заканчивает говорить. Съёживаюсь на своём месте, широко раскрыв глаза, наблюдая, как могущественные наследия встают и кричат друг на друга. Я бывал здесь слишком много раз, но никогда не видел, чтобы слушание разразилось так. Даже мой отец стоит, его обычная хладнокровность сменилась отвращением, когда он смотрит вниз на человека. Его лицо, обычно гладкое и непроницаемое, искажено гримасой, которую я редко вижу, — чистым, беспримесным презрением.

Несмотря на ругательства и крики со всех сторон, Виктор Моро удерживает зрительный контакт с Хранителем Бессмертного Квинтета. Когда Надин говорит, все остальные замолкают, но зал наполняется таким плотным напряжением, что мне едва хватает воздуха. Оно ощущается почти физически, давит на грудь, как ледяная плита.

— Итак, его окончательное слушание начинается, — объявляет она голосом, похожим на звон колокола. — Расскажи нам о своих преступлениях, человек, и мы выберем, как ты будешь казнён.

Болезненные улыбки возбуждения расплываются на лицах наследий, с ненавистью смотрящих на мужчину. Но чем дольше я смотрю на него, тем сильнее скручивает мой желудок. Его обвиняют во множестве тяжких преступлений, но он не выглядит как угроза.

Он выглядит… отчаянным. Обезумевшим. Слёзы собираются в его глазах, когда он делает шаг вперёд.

— Всё, что я сделал, я сделал, чтобы спасти мою дочь из Нижнего Мира. Семь лет назад её похитили теневые демоны, и я делал всё возможное, чтобы попытаться вернуть её…

Громкий, снисходительный смешок моего отца прерывает его. — Безумие! Демоны не забирают людей — они их убивают. Твоя дочь давно мертва.

— Она жива! — настаивает Моро, повернувшись к отцу. В зале суда воцаряется тишина, поскольку всё внимание приковано к неожиданно смелому, избитому, окровавленному человеку. — Я знаю, что она жива. Обвинения против меня верны в одном — я действительно добровольно участвовал в некромантических ритуалах, но только чтобы найти её. Только чтобы отследить мою кровную линию в ней, чтобы узнать, жива ли она ещё. И она жива. Моя дочь…

Его голос прерывается, когда эмоции затуманивают его лицо. Он снова поворачивается к Бессмертному Квинтету. Все они смотрят на него холодно, за исключением элементаля земли, который хмурится, видя человека со слезами на щеках. На фоне их ледяного равнодушия, его мимолётное проявление сострадания кажется почти невозможным, как цветок, пробившийся сквозь вечную мерзлоту.

— Моё маленькое чудо, моей дочери было всего два года, когда её забрали у меня во время всплеска, разрушившего мой родной город. Пожалуйста, я должен вернуть её. Я знаю всем своим существом, каждой клеточкой, что она всё ещё жива в Пустоши. Мне нужно спасти её. Пожалуйста, — умоляет он прерывающимся голосом. — Вы должны мне поверить!

Мальгос Де Стар, ещё один член Бессмертного Квинтета, лениво поднимает бровь, наблюдая за обезумевшим отцом, словно изучая раненого муравья.

— Даже если бы я поверил, что Пустошь забирает людей, — а я, к слову, не верю… продолжай, позабавь меня. Как твой маленький смертный выродок мог выжить семь лет в этом аду?

Это звучит настолько невероятно, что даже я качаю головой. Я никогда не был в Разделе, но слышал истории. Знаю, что это иномирное и смертоносное место, даже для могущественных наследий. И это всего лишь там, где Нижний Мир начинает просачиваться в этот мир.

Ребёнок, выживший в этой безжизненной плоскости существования? Невозможно.

Но Виктор Моро, кажется, верит в это каждой фиброй своего существа. Каждой мыслью, каждым вздохом. Зачем казнить кого-то за решение верить, что его дочь жива, когда ему больше ни во что нельзя верить? Разве нельзя просто посадить его в камеру, чтобы он больше не совершал противозаконных действий?

Наблюдать, как эти монстры судят отчаянного человека, у которого нет сил сопротивляться, кажется… неправильным. Это нарушает не только прагматическую логику, но и нечто более глубокое, нечто, что моя ледяная природа обычно подавляет, — смутное чувство справедливости, отголосок тех церковных учений, что когда-то пытались привить мне.

Думаю, могу ли выйти из зала, но когда мать замечает, что я машинально поправляю один и тот же рукав снова и снова, она бросает на меня свирепый предостерегающий взгляд, который заставляет меня замереть. Он ощущается как внезапный порыв арктического ветра, парализующий и безжалостный.

Виктор смотрит на каждого члена Совета и на неумолимый Бессмертный Квинтет, прежде чем выпрямиться. Внезапная уверенность пронизывает каждое его слово.

— Моя дочь гораздо более драгоценна, чем вы можете себе представить. Я не знаю, как она выжила, но она выжила. И если мне не позволят пройти через Раздел и сразиться, чтобы вернуть её… гнев богов падёт на вас в десятикратном размере. Они сокрушат ваш род яростью, подобной которой вы никогда не видели.

Зал снова наполняется оскорблёнными вздохами и криками. Один из разгневанных заклинателей швыряет магическую атаку в Моро. Стражи рядом с ним ничего не делают, чтобы остановить вспышку света, и я съёживаюсь, когда человека поражает заклинание, он падает на пол с хриплым, болезненным криком. Чувствую холодный укол вины, наблюдая за бездействием стражей, за этой намеренной жестокостью.

Корвин, мой другой отец, хватает меня за воротник сзади, предостерегая. Ему не нравится, что я отреагировал. Зал суда всё ещё полон криков и ругательств, но Виктор всё равно поднимается на ноги, гримасничая от боли. Его стойкость, пусть и безумная, обладает своим собственным, мрачным величием.

— Вот, взгляните на ложь, за которую цепляется отчаянный безумец, — задумчиво произносит Мальгос, когда шум наконец стихает.

— Безумец, который осмеливается угрожать нам притворным знанием воли самих богов, — добавляет Элверин Форест со злобной усмешкой с другого конца Бессмертного Квинтета. Его слова пропитаны ядом, холодным и едким, как кислота.

Надин поднимает руку, и все замирают в мёртвой тишине. Она медленно подходит и останавливается прямо перед умоляющим человеком. Её слова мягки, как обычно, но взгляд на её лице заставляет меня съёжиться на своём месте ещё сильнее. Мои руки теперь покрыты инеем в карманах, и меня всё больше тошнит, пока в глазах всех наблюдающих наследий, включая моих хладнокровных, собранных родителей, сверкает предвкушение. Это отвратительное, хищное сияние, отражающее их истинную природу, обнажённую в этот момент.

— Все родители считают своих детей драгоценными, — говорит Надин, изучая Виктора без тени сочувствия на лице. — Это недостаточное основание для связей с демонами. И всё же ты сделал это. И прежде чем ты умрёшь за свои преступления, я скажу тебе правду. Демоны солгали тебе. Они ввели тебя в заблуждение, чтобы использовать как инструмент для разжигания недоверия и насилия между людьми и нашим родом. Ты всего лишь легко манипулируемая пешка для тех, кто охотится на невинных.

Он качает головой.

— Нет, я знаю правду. Моя дочь…

— Мертва. Ни один человек не мог выжить в Пустоши, тем более малыш. Преступления, которые ты совершил, намного превосходят безумие, в которое ты якобы веришь. — Она слегка повышает голос, кружа вокруг него, как акула. — Призываю все присутствующие наследия голосовать. Должна ли я предать этого безумного человека немедленной смерти за зверства, которые он совершил против нашего закона и нашего рода?

Крики одобрения пронизывают воздух, которым я больше не могу дышать, пока ужас в моём животе нарастает. Я хочу спрятать лицо. Хочу выбежать из зала, чтобы не видеть этого. Но проявление слабости перед родителями — не вариант, поэтому я заставляю себя сидеть неподвижно и смотреть. Смотреть, как ледяная машина их правосудия перемалывает ещё одну жизнь.

Смотрю, как отчаянный отец поворачивает свое умоляющее лицо к остальным присутствующим, его взгляд на мгновение встречается с моим.

Смотрю на безнадёжные слёзы, падающие из его тёмных глаз, его убитая горем, невысказанная мольба режет мне грудь, пока влага не скапливается и в моих собственных глазах.

И затем я смотрю, как Надин отрывает Виктору Моро голову перед залом, полным ликующих, кровожадных садистов.

Глава 1. Эвелин

Вырастая в аду, я училась ценить широкий спектр боли. Меня приучили к высокой терпимости, и я усвоила, что боль может быть отличным отвлечением. Инструментом. Хотя сейчас мой мир — это лишь боль. Жгучая агония, растекающаяся по конечностям, затуманивающая каждую мысль, пока я не становлюсь парализованной и бредящей.

Вот почему сначала я была уверена, что мне всё чудится, когда услышала их крики, словно из какого-то водного, далёкого мира.

— Эвелин!

— Нет!

Оглушительный рёв, похожий на драконий, внезапно оборвался звуком взрыва. Интересно, повредил ли меня тот взрыв. Если и так, я не чувствовала этого за агонией, поглотившей всё остальное.

И снова крики, прежде чем я осознала, что двое из них готовы вцепиться друг другу в глотку.

— Ей больно. Я исцеляю её. Отойди.

— Она сказала: никто. Прикоснись к ней хоть пальцем, и я вырву его, и засуну тебе в глаз.

Их перепалка сливается с фоном, когда я слышу тихий голос надо мной. Прохладные пальцы скользят по моему лицу. Прохлада, не тепло. Нежный жест, который в другом состоянии вызвал бы немедленное, инстинктивное отторжение, сейчас — лишь слабое ощущение сквозь пелену боли, единственный контраст с пылающей агонией, выжигающей меня изнутри.

— Прости. Это моя вина. Я был эгоистичен с тобой. О, боги, мне так, так жаль.

Его надломленный шёпот превращается в молитву Илайе, богине исцеления. Поэтому я понимаю, насколько сильнее брежу, чем думала.

Этот

никогда бы не молился за меня. Никто из них не стал бы, ведь я была лишь мишенью в их пари. Всё это, должно быть, лишь благие пожелания в моём бедном, измученном болью разуме.

Голоса сливаются. Кто-то рявкает, что меня нужно вытащить из комнаты, другой исходит ругательствами. На фоне ещё слышны непрекращающиеся крики... о, подождите, это просто я, в своей голове. Не могу заставить рот двигаться, чтобы издать этот звук, так что, полагаю, он так и останется эхом у меня в черепе.

Порошок корня паслёна — та ещё сука.

Наконец, я достигаю предела, и сознание начинает ускользать, как всегда, когда я диссоциирую, чтобы справиться с болью. Я бывала здесь много раз — это моя особая форма подпространства, свободная от суровой реальности. В этом забвении нет нависающей миссии, связанной кровной клятвой, с трагическим концом, ожидающим меня. Нет этой ноющей боли в груди от того, что я наивно позволила четырём великолепным наследиям использовать меня для забавы.

Сейчас есть только я и моя внутренняя тьма. Так спокойно.

Но когда снова прихожу в себя, мучительная боль всё ещё пульсирует во мне. Мягкость под спиной, должно быть, означает, что я лежу на кровати, уже не в кабинете директора. Выравниваю дыхание и внимательно прислушиваюсь. Мгновение — ничего, но затем раздаётся звук открывающейся двери.

Слышится тихое шарканье, словно кто-то что-то ставит, а затем рука убирает волосы с моего лба. Эта рука скользит вниз, едва касаясь ключицы — прикосновение настолько мимолётное и методичное, что не вызывает приступа моей гафефобии. Хриплый голос Лироя бормочет:

— Не понимаю. Ты дышишь, но где твоё сердцебиение?

Это явно вопрос к самому себе, и я удивлена этой неприкрытой фрустрацией и уязвимостью в его усталом голосе. Затем он начинает петь на языке фейри, и я знаю, что он накладывает мощное исцеляющее заклинание, потому что мои волосы встают дыбом. Но в остальном я ничего не чувствую. Потому что только один тип магии может исцелить меня, и это не магия крови.

Вот почему я чертовски старалась избегать ситуаций, где это могло бы случиться — потому что это порождает вопросы, на которые я не могу позволить себе ответить. Но он не знает, что его магия бесполезна для такого существа, как я, поэтому он пытается снова и снова. И снова, блядь. Удивительно, как он сам ещё не умер от потери крови к этому моменту.

— Почему я не могу исцелить тебя,

ма сангфлуиш

? — шепчет он.

Его отчаяние... трогательно. По крайней мере, было бы, если бы мой затуманенный мозг не выбрал именно этот момент, чтобы вспомнить слова Кристофа в гостинице.

Мы думали, уложить тебя в постель будет проблемой, но вот мы здесь. Один день ухаживаний, и ты раскрылась. Теперь нам осталось решить, кто получил свой приз.

Засранцы.

В комнату входит кто-то ещё, и прежде мягкий тон Лироя становится острым, как бритва.

— Ты сегодня ещё не охотился, поэтому по-прежнему представляешь угрозу. Убирайся к чёрту, пока не навредил ей.

Голос Драксара гортанный, сорванный.

— Я никогда не навредил бы своей паре.

— Будто у твоего дракона есть выбор. Ты, блядь, был посреди превращения, когда я наложил на тебя это обездвиживающее заклинание. Между тобой и тем, чтобы наложить не меньше девяти проклятий на этого богомерзкого Де Стара, чтобы временно запереть его в Эфирионе, пока Кристоф тащил её обратно в эту квартиру, чтобы я мог исцелить, моя магия досадно истощена. Если ты снова слетишь с катушек...

— Она выглядела мёртвой. — Драксар давится словами, а затем медленно выдыхает, словно пытается обезвредить бомбу в своей голове. — Конечно, я слетел с катушек. Сейчас я контролирую себя.

— Я не собираюсь рисковать ею. Уходи.

— Если ты думаешь, что я оставлю её в таком, блядь, состоянии, ты потерял больше рассудка, чем осознаешь. Заткнись и исцели её уже.

— Пытаюсь, — цедит Лирой, и я чувствую, как его рука снова легко касается моих волос. — Это не работает.

Я в замешательстве. Если я была для них лишь ставкой, почему, чёрт возьми, они оба сейчас звучат так обеспокоенно? Чувство вины. Должно быть, это оно. Они как-то чувствуют себя ответственными за случившееся, и даже несмотря на то, что они потомки чудовищ, не могут справиться с виной. Цепляюсь за это объяснение, отказываясь рассматривать любые другие возможные причины их паники. Потому что они причинили мне боль. Я не могу позволить этому случиться снова, поэтому осторожно запираю все свои эмоции в метафорической клетке в груди. Сейчас главное — выживание, а не чувства.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Что, блядь, значит, это не работает? — требует Драксар. — Ты чёртов вундеркинд. Я видел, как ты превращал дождевые капли в алмазы, когда тебе было семь. Ты только что запер Грэйва, блядь, Де Стара в Эфирионе — даже его бессмертному отцу это никогда не удавалось. Почему, чёрт возьми, ты не можешь исцелить...

— Я не знаю, — рявкает кровавый фейри. Слышу ещё шарканье, а затем дикую ругань. — Мне нужно напиться, чтобы усилить магию. Дай мне свою кровь.

Драксар рычит, но стул отодвигается назад, скрежеща по полу.

— Хорошо — ради Эвелин. Но ты, блядь, не кусаешь меня.

Сквозь галлюциногенную пелену агонии, затуманившей мой мозг, прислушиваюсь к звукам их ухода из комнаты — предположительно, чтобы найти что-то для сбора крови Драксара. Мне кажется тот факт, что гордый Децимано жертвует кровь таким извращённым способом, своего рода... болезненно милым.

Но эта мысль рассеивается, когда знакомое ощущение ухода тянет за собой всё, что осталось от моей души. Освобождение стремительно, чувствую, как моё тело холодеет, становясь полностью невосприимчивым ко всему в мире смертных, пока я ускользаю.

Твой первый успех достигнут

.

Образы мелькают в моём сознании со скоростью света — какофония случайно возникающих, тошнотворных сцен. Орды теневых демонов, скользящих по лабиринту, наполненному леденящими душу криками. Гниющая плоть. Зелёный огонь, сжигающий груды трупов. Снег, окрашенный кровью, и тёмный трон из костей — и, мельком, Виола. Она всё ещё жива, но исхудавшая до костей, рыдает над свежей могилой. Почти физически чувствую её рыдания, отдающиеся в моей груди, и больше всего на свете хочу встать рядом с ней, чтобы молча предложить утешение.

Двигайся быстро, моё оружие. Исполни своё предназначение, и они будут помилованы

.

Возвращение медленное и дезориентирующее, потому что я заставляю себя держать глаза закрытыми. Но я должна, ведь понятия не имею, как долго меня не было и в какой момент я проснусь. Если Лирой и Драксар стали свидетелями того, как я ускользала...

Но нет. Я всё ещё слышу их за пределами комнаты, тихо переговаривающихся и огрызающихся друг на друга. Приоткрыв один глаз, осознаю, что лежу на огромной кровати, где я впервые... анализировала Драксара и обнаружила его слабость к похвале.

Одна мысль об этом вызывает укол боли в груди — но также, к моему ужасу, по рукам пробегают тёплые мурашки. Глупое, блядь, тело. Оно слишком запуталось из-за них.

Боль полностью исчезла, что я нахожу... захватывающим. С объективной точки зрения, по крайней мере, теперь я знаю, что порошок корня паслёна не входит в число немногих способов по-настоящему убить меня, даже если он чертовски болезненный.

Моя голова поворачивается вправо, и я щурюсь, глядя на задёрнутые шторы. Сквозь них пробивается слабый серый свет, говорящий, что уже почти рассвет. Значит, я была без сознания примерно двадцать четыре часа. Прикроватный столик рядом со мной заставлен всевозможными ингредиентами для заклинаний, известными Дому Арканы, и несколькими тряпками с высохшими полосами крови.

Стиснув зубы, тщетно пытаюсь пошевелиться. Моё тело гораздо слабее, чем обычно после таких эпизодов, вероятно, из-за яда. Мне нужно выбраться отсюда и полностью исчезнуть, чтобы меня не поймали и не заподозрили в убийстве директора. Мне больше не нужно беспокоиться о сроке до зимнего солнцестояния — моя первая цель мертва, независимо от того, моей ли рукой. Теперь мне нужно начать выслеживать остальных.

Но я замираю, когда возвращается образ подменыша, стоявшего надо мной. Зои.

Я не могу уйти. Не сейчас, когда я знаю, что подменыш добрался до неё. Мне нужно выяснить, жива ли она или мертва — и если жива, то очень высока вероятность, что подменыш спрятал её где-то, чтобы использовать как источник питания.

Подменыши — редкие чудовища. Они умны, но лишены эмоций и верности. Если у них есть время наблюдать за целью, они могут имитировать этого человека до мельчайших манер, но чтобы выжить, они должны питаться чужими воспоминаниями. Так что велика вероятность, что он спрятал Зои, медленно поглощая её разум, пока от неё не останется лишь чистый лист. Просто оболочка того, кем она была.

Неожиданные эмоции сдавливают горло при мысли о такой потере Зои. Тем не менее, я надеюсь, что это именно так, потому что по крайней мере это будет означать, что жизнерадостная оборотень-львица может быть ещё жива. Волна гнева и глубинная решимость накатывают на меня, закрепляя моё решение. Если Зои жива, я найду её. Остальные мои задачи подождут.

Не говоря уже о том, что я должна убить этого подменыша, чтобы замести свои следы, поскольку теперь он знает, кто я такая. Я не могу рассчитывать на то, что вероломный подменыш не расскажет этому чёртову Совету Наследий, что

оружие

находится в Академии Эвермонт. Но сначала мне нужно выбраться от этих наследий, которые причинили мне боль.

Глава 2. Эвелин

Когда снова пытаюсь пошевелиться, у меня получается сесть, но силы тут же покидают меня, и я снова оседаю, привалившись к изголовью. Ко мне возвращаются чувства, и я напрягаюсь. Мне кажется, я здесь не одна, хотя комната пуста.

Принц Кошмаров здесь, наблюдает за мной из Эфириона. Он видел, как я ускользнула и как снова ожила.

Смотрю на место рядом с собой на кровати, откуда исходит лёгкое, неописуемое притяжение. Лирой сказал, что временно запер Грэйва в Эфирионе, так что у меня мало времени, прежде чем этот психопат-сталкер вернётся. Интересно, расскажет ли он остальным о том, что видел в кабинете директора и здесь.

И я невольно думаю, насколько его преследование было вызвано их дурацким пари. От этой мысли у меня сжимается сердце, и я хмурюсь. Меня не должно это так волновать. Конечно, они меня подставили. Это больно, но я должна быстро прийти в себя и двигаться дальше к цели. Мне уже не раз причиняли боль, когда я по глупости опускала защиту. Так почему же сейчас всё ощущается гораздо острее?

Наконец поднимаюсь с кровати. Опускаю взгляд: я всё ещё в той же рваной чёрной одежде, перепачканной моей кровью и кровью подменыша. И это хорошо. Как только восстановлю магию, эта засохшая кровь понадобится мне для ритуала выслеживания.

Тихонько подхожу к двери и глубоко вдыхаю, собираясь уйти. Вдруг из кухни в конце коридора доносится крик.

Что-то разбилось. Выскользнув из комнаты, осторожно иду на шум. Чувствую, как Грэйв неотступно следует за мной в Эфирионе.

Заглянув за угол, вижу, как Лирой и Драксар дерутся. Кровавый кристалл Лироя вонзился в бицепс Драксара, и рана вокруг него никак не затягивается. Драксар с рычанием сжимает руки кровавого фейри, не давая ему сомкнуть их у себя на горле. На плитке валяются осколки разбитой чаши, забрызганные алой кровью, — прямо у декоративного столика, заставленного пышными растениями в горшках.

– Очнись, Лирой, – рычит Драксар. – Это всё в твоей чёртовой голове!

Успеваю мельком увидеть лицо Лироя, и безумная паника вперемешку с яростью в его глазах сдавливают мне горло. Он не похож на себя. Он выглядит совершенно безумным.

Из-за проклятия, понимаю я.

Сжимаю кулаки, разрываясь между желанием незаметно ускользнуть из квартиры и странным порывом вмешаться. Но даже если бы попыталась, я сейчас слишком слаба, чтобы помешать им пролить ещё больше крови.

Лирой начинает что-то скандировать на языке фейри, но Драксар, теряя самообладание, рычит. Он отшвыривает руки Лироя, затем хватает его за плечо и с силой выворачивает его. Громкий хруст ломающейся кости заставляет меня резко вдохнуть.

Лирой шипит от боли, хватаясь за сломанную руку, и отшатывается, но Драксар слышит мой вздох. Он тут же переводит взгляд на меня, его глаза расширяются. Со скоростью оборотня, смазанным пятном метнувшись ко мне, он оказывается прямо передо мной. Его руки поднимаются, словно он собирается прижать моё ослабевшее тело к своей мускулистой груди.

– Не надо.

Может, я и едва держусь на ногах, но голос у меня всё ещё есть — тот самый, который говорит: «

Не смей ко мне лезть

». Тот, что я отточила в аду, где выросла.

Драксар отдёргивает руки, но не отступает, пожирая меня взглядом, словно боится, что я вот-вот исчезну. Он выглядит потрёпанным, как никогда: футболка и джинсы опалены и порваны, золотистые волосы всклокочены, под глазами — ставшими темнее обычного янтаря — залегли тёмные круги. Кровь размазана по его кистям и предплечьям и продолжает сочиться из кристалла Лироя, всё ещё торчащего из руки.

– Эвелин, – хрипло произносит он, вглядываясь в моё лицо.

Изо всех сил стараюсь сохранять невозмутимость, хотя в груди болезненно ноет. Меня охватывает предательское желание ощутить его тёплые руки, крепко обнимающие меня. Моё глупое, измученное тело, похоже, забыло, как я буду ненавидеть себя, если он действительно ко мне прикоснётся.

Его руки снова дёргаются ко мне, но он опускает их вдоль тела.

– Чёрт, детка, знаю, ты злишься, но, пожалуйста, просто позволь мне...

Обхожу его. Мне нужно уйти, пока рвущиеся наружу эмоции не взяли верх, но Лирой преграждает мне путь. Его рубиновые глаза теперь смотрят осмысленно, но сам кровавый фейри выглядит таким же измученным, как и я, и даже бледнее обычного.

– Я попробовал всё. Как твоя боль вдруг исчезла?

– Не исчезла.

И это правда. Быть рядом с ними сейчас, в таком состоянии, — это пытка.

Лицо Лироя смягчается. Его взгляд падает мне на грудь, туда, где мой кинжал оставил дыру, но единственный шрам, который он может видеть, — тот, что остался у меня пять лет назад.

– У тебя не было сердцебиения. Я думал, что потерял тебя.

Нельзя потерять то, чего никогда не имел.

– Сердцебиение переоценивают, – бормочу я.

Пытаюсь обойти его, но он делает шаг навстречу; на его лице решимость и что-то до невыносимости нежное. При виде этой нежности я вспыхиваю. Где-то в глубине души, в самом злобном и мелочном её уголке, всплывает насмешливое лицо Зары и её слова.

Они могут даже переспать с тобой разок-другой из жалости. Но не заблуждайся, они не твои.

Злость разгорается всё сильнее, заглушая ноющую боль, и я понимаю, что мне нужно убираться из этой квартиры очень,

очень

быстро, пока я не натворила глупостей.

Голос Лироя звучит мягко.

– Нам стоит поговорить...

– Никакого «нам» нет.

– Да, есть, – твёрдо говорит он. – Я знаю, ты расстроена...

– Вы вчетвером использовали меня, чтобы членами мериться, и думаете, я просто расстроена? Очень мило. – Приподнимаю бровь. – Ты ведь не умеешь лгать, так отвечай: да или нет. Вы поспорили, кто первый со мной переспит?

Он пару раз открывает и закрывает рот, прежде чем сглотнуть.

– Да, но...

– И призы для победителя?

– Да, но это не было...

– Поздравляю, – произношу приторно-сладким голосом. – Ты победил. Теперь иди и найди себе новую постельную игрушку. Уверена, Зара с радостью согласится развлечь вас обоих. Снова.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Драксар вздрагивает и рычит:

– Ты не была никакой чёртовой игрушкой, и мы больше никого не трогаем. Никогда. Насколько я понимаю, отныне всякий, кто прикоснётся ко мне, прикоснётся к тому, что принадлежит тебе. Мы заключили то дурацкое пари, но это было всего лишь соревнованием между соперниками. Мы не хотели, чтобы ты...

– Узнала?

– Пострадала, – горячо поправляет он, его золотистые глаза смотрят умоляюще. Вид у него несчастный. – Я забираю все свои слова обратно. К чёрту это дурацкое пари, ясно? Это была просто мальчишеская выходка. Мы наследники, мы всегда соревнуемся, и мы повели себя... как дураки. Нам всем теперь плевать на эти призы.

Одного взгляда на Лироя достаточно, чтобы понять: это наглая ложь. Тот отводит взгляд.

Боль в груди становится вдвое сильнее, но я, сохраняя невозмутимость, поворачиваюсь к входной двери.

– Ты не можешь уйти,

сангфлуиш

, – тихо говорит Лирой. – Никто из нас не может выбраться. Академия изолирована.

Замираю. Раздражение подкатывает к горлу. Или это всё-таки эмоция? Боги, да это же эмоция. Мне нужно как можно скорее убраться от этих придурков, потому что я, кажется, больше не в силах скрывать от них свои истинные чувства.

Стараясь говорить ровно, спрашиваю:

– Изоляция?

– Директор был убит, – осторожно говорит Драксар, будто боясь придать словам лишний вес, хотя мы все знаем, что меня нашли в комнате с телом мага. – Мы едва успели вытащить тебя и замести все следы, прежде чем явился остальной Бессмертный Квинтет. Они наложили на всю Академию мощное магическое оцепление. Никому не разрешено покидать свои комнаты в общежитиях или квартиры до особого распоряжения — кроме преподавателей, которых как раз сейчас допрашивают. Мы торчим здесь уже целые сутки. Никто не знает, когда снимут ограничения.

Перевариваю эту информацию, не поворачиваясь к ним. Бессмертный Квинтет здесь?

Как… кстати.

Все мои цели в одном месте.

Но это кое-что усложняет. Раз уж мы под магической изоляцией, они наверняка знают, что кто-то здесь убил члена их квинтета. И я уверена, что слышала голос Кристофа в кабинете, когда меня нашли, а значит, он мог рассказать, что я была в той комнате. Не вижу ни одной причины, по которой он не сдал бы меня. В конце концов, он слышал моё лживое признание в связях с движением против Наследников.

Интересно, сколько у меня времени, прежде чем они поймут, что

оружие

здесь, в Академии. Мне нужен новый план — такой, чтобы найти Зои, убить подменыша и одного за другим устранить остальных членов Бессмертного Квинтета…

Но в голове стучит, а тело ослабло от усталости. Какая досада. Я потратила большую часть жизни, надрываясь, чтобы превратить своё тело в отточенное

оружие

. Я не могу позволить себе усталость, когда на горизонте столько опасностей.

Драксар, должно быть, чувствует моё тревожное оцепенение и усталость, потому что бормочет:

– Сейчас отсюда не выбраться. И я не знаю, какое хитрое заклинание избавило тебя от этого чёртова яда, но тебе нужно время, чтобы прийти в себя. Я приготовлю тебе поесть, и… мы сможем обо всём поговорить. Все вместе, выложим карты на стол.

Категорически нет. Ни за что на свете не стану разговаривать с этими придурками, ни о чём, ни сейчас, ни когда-либо ещё. Поэтому, вместо ответа, ворчу:

– Мне срочно нужен душ, – и поворачиваюсь, чтобы выйти из комнаты.

Но рука Лироя мягко ложится мне на плечо, останавливая.

– Сначала согласись поговорить с нами, – требует он.

Хотя его прикосновение осторожно, по спине пробегает холодок напряжения. Я сейчас слишком на взводе, внутри меня борются десятки чувств — особенно обида и злость.

Медленно вдыхаю, пытаясь унять яростный гул в крови.

– Нет.

– Эвелин...

Нервы натянуты до предела, и когда его пальцы скользят по моей обнажённой руке в попытке развернуть меня к ним, что-то внутри меня взрывается, снося к чертям все мои барьеры и остатки самоконтроля.

Поэтому, когда я отталкиваю руку Лироя, вспышка тёмных щупалец — чистая сила, сорвавшаяся с моих пальцев, — застаёт всех нас врасплох. Лироя подбрасывает в воздух и швыряет на стену гостиной с такой силой, что всё, висевшее на ней, с грохотом летит на пол. Он стонет, стиснув зубы и хватаясь за сломанную руку.

Когда его багровый взгляд снова устремляется на меня, в нём плещется шок. Брови сведены на переносице от боли и недоумения. Моя магия причиняет адскую боль, и он, очевидно, никогда не испытывал ничего подобного.

На миг я задумываюсь, откуда у меня вообще взялась магия, способная выйти из-под контроля, ведь схватка с директором Форестом и подменышем полностью истощила мои силы. Но одного взгляда на стоящие рядом горшечные растения достаточно, чтобы увидеть: они обратились в прах, мёртвые, иссохшие.

Чёрт возьми.

Я не хотела этого делать.

Ненавижу терять контроль.

Повисает мёртвая тишина. Наконец Драксар бормочет:

– Эвелин?

Он делает шаг ко мне, но я буравлю его взглядом, не обращая внимания на ноющую головную боль.

– Оставьте. Меня. В покое.

Но теперь, когда эмоции вырвались из-под контроля, голос дрожит. Мысленно проклинаю богов, чувствуя, как к глазам подступают слёзы. Заметив это, Драксар застывает в ужасе и тихо ругается себе под нос.

– О боги, пожалуйста, не плачь, или я…

Словно боги наконец сжалились надо мной, в парадную дверь кто-то жизнерадостно стучит. Мой взгляд, как и взгляды Лироя с Драксаром, падает на мою предательски окровавленную одежду. Не говоря ни слова, скольжу обратно за угол. Наконец, поддавшись изнуряющей слабости после исцеления, прислоняюсь к стене и слушаю, как они открывают дверь — теперь уже незапертую.

Узнаю голос профессора Гиллиса.

– Ах! Да это же двое моих любимчиков из вашего самого многообещающего квинтета...

– Мы можем наконец-то уйти? – нетерпеливо прерывает Драксар.

– Ну, не совсем, – уклончиво отвечает профессор. – До особого распоряжения студентам не разрешается покидать стены Замка. Будет довольно строгий надзор и новые правила, а также некоторые, гм… смелые изменения в школьном расписании на будущее…

Он умолкает, затем откашливается.

– Но есть и прекрасная новость: студентам теперь разрешено покидать свои комнаты. Занятия отменены до конца дня, а сегодня вечером в восемь состоится обязательный Бал Истинных – где Бессмертный Квинтет почтит нас своим присутствием!

Судя по его тону, он ожидает, что они взвизгнут от восторга и зааплодируют.

– Ого, как здорово, – тянет Драксар таким сухим тоном, что Гиллис его, похоже, не замечает. – Но как насчёт нас, оборотней? Нам не нравится сидеть взаперти. Это звериная натура в нас говорит. Поверьте, вся школа превратится в охотничьи угодья, если у Дома Оборотней начнётся приступ клаустрофобии. Не хотелось бы, чтобы Вы стали кормом для дракона.

Скрытая угроза в его голосе заставляет меня удивлённо приподнять бровь. Обычно Драксар само обаяние, но сейчас он явно на взводе. Неужели он тоже как-то борется со своим проклятием, а я и не знала?

– Ну… вы правы, – соглашается Гиллис, громко сглотнув. – Полагаю, это только добавит остроты ощущений, а? Я не должен вам этого говорить, господа, но поскольку вы Кроу и Децимано… открою вам маленький секрет. С завтрашнего утра запрет на убийства будет официально снят, и начнётся рейтинговая борьба квинтетов.

Рейтинговая борьба означает, что все связанные наследники будут готовы глотки друг другу перегрызть, лишь бы доказать, что они сильнейшие. Это будет настоящая кровавая баня.

По крайней мере, мне будет чего ждать.

– Рейтинговая борьба должна была начаться только в следующем семестре, – замечает Лирой. – После праздничных каникул.

– По приказу Бессмертного Квинтета праздничные каникулы откладываются на неопределённый срок… как и Первое Распределение, – объясняет Гиллис, нервничая под нахмуренным взглядом Драксара. – Видите ли, по ускоренному графику мы начинаем следующий семестр уже завтра. Весьма необычно, но с Бессмертным Квинтетом не спорят. Ну что ж! Мне нужно сообщить эту новость и другим студентам. Вот ваши официальные приглашения на Бал Истинных — уверен, ваш квинтет станет предметом всеобщей зависти. Ах да, и вся еда в столовой сегодня до конца дня бесплатна — в качестве извинения от нашего в высшей степени понимающего руководства. Хорошего дня, господа.

Дверь закрывается, и Драксар снова мрачнеет.

– Нам не позволят уехать на каникулы? Моя семья взбесится, если я не появлюсь. Какого хрена здесь происходит?

А я знаю, что происходит. Бессмертный Квинтет держит здесь всех в ловушке, пока ищет убийцу своего мага. Они разнесут это место по камешку, пока не найдут виновного… и в процессе могут выйти на меня.

Академия Эвермонт официально превратилась в бомбу замедленного действия.

Оттолкнувшись от стены, иду к себе — мне и вправду срочно нужен душ.

Потом нужно будет свалить от этих придурков и начать поиски. Зои, пожалуйста, будь жива. Я иду за тобой.

Глава 3. Лирой

Бросаю взгляд в коридор, услышав, как Эвелин закрыла дверь ванной.

Что ты скрываешь, мой кровавый цветок?

Всю свою жизнь я изучал магию. Когда был учеником у Изумрудного Волшебника, я узнал о ней больше, чем большинство заклинателей когда-либо узнают. Он никогда не одобрял то, как Совет Наследий контролирует это ремесло, подвергая цензуре определённые виды магии, многие ингредиенты для зелий и гримуары. Вместо этого он поставил себе цель обучить меня запретным видам магии в гораздо большем объёме, чем когда-либо позволил бы Совет Наследий, если бы им стало об этом известно.

Так что я знаю магию. Даже ту, которую не практикую.

Но мой взгляд возвращается к увядшим растениям поблизости, и я… заворожён. А ещё испытываю сильнейшую боль — спасибо моему сломанному плечу и тягучим остаткам чистейшей муки, оставленной… проклятием Эвелин? Её наведённой порчей? Или это было нечто иное?

Что это, мать вашу, было? И что случилось с ядом, с которым она боролась? Как он мог просто исчезнуть из её организма?

— Прости за плечо, — ворчит Драксар, проводя руками по волосам и лицу, шагая взад-вперёд, словно зверь в клетке.

Он застрял здесь, не имея возможности утолить жажду убийства своего проклятия, уже целые сутки, к тому же пропустив вчерашнюю охоту. Понятия не имею, бывал ли он когда-нибудь в подобной ситуации и как долго сможет оставаться в здравом уме без охоты, но подозреваю, его дракон рвётся наружу.

Прислоняюсь к стене, бережно придерживая плечо.

— Нет, не прости.

Он хмыкает.

— Ты прав. Ты был не в своём грёбаном уме. Я бы сделал это снова.

Когда его шаги учащаются, и он раздражённо фыркает, я вскидываю бровь.

— Дверь не заперта. Можешь поохотиться на другое наследие, если понадобится.

Драксар морщится.

— Видишь ли, в этом разница между нами. Для меня это крайняя грёбаная мера — я бы предпочёл не убивать кого-то хладнокровно, если нет другого выхода. Кроме того…

Его янтарный взгляд метнулся в сторону коридора, и голос огрубел.

— Ей нужно поесть. Знаю, она сейчас зла на нас, но я должен убедиться, что о ней позаботились. Я просто… чёрт, не могу выкинуть этот образ из головы.

Я точно знаю, о каком образе он говорит, потому что он преследует и меня. Эвелин, сломленная и неподвижная, лежащая на полу, вся в крови —

её

крови. Мы отчаянно искали её и только что пересеклись с Кристофом, направлявшимся в свой кабинет, когда я уловил пьянящий аромат её крови.

Это тошнотворное чувство — до какой степени аромат её крови одновременно ужасает и влечёт меня.

И застать её в таком состоянии…

Чтобы отвлечься, тащусь на кухню, где больше недели назад припрятал несколько запасных ингредиентов для заклинаний.

Откупорив флакон с ядом химеры и взяв сушёные лепестки луноцвета, готовлю целебную смесь. Это не самое распространённое снадобье, поскольку его болезненно принимать, но я — фейри. Учитывая наш мёд и вино, у нас желудки покрепче железа.

Драксар стонет и падает на один из больших диванов в стороне от гостиной, пряча голову под подушку. Понимаю, что его слух оборотня, должно быть, улавливает тихие звуки Эвелин в душе, и я ему не завидую.

И без того всё охренеть как непросто, чтобы ещё и тело напоминало о своих животных потребностях.

Я едва успел проглотить сильнодействующее, но отвратительное варево, как рядом со мной внезапно материализовался Принц Кошмаров, схватил меня за загривок и со всей силы приложил лицом о холодную мраморную столешницу. Чувствую хруст сломанного носа, и внезапное перекрытие кислорода заставляет меня задыхаться, хватая ртом воздух.

Грэйв наклоняется, чтобы проговорить мне на ухо, его голос — низкий, яростный хрип:

— Это за то, что запер меня там, где я не мог до неё добраться. А это… — он вбивает локоть в моё сломанное плечо, отчего в глазах на миг всё белеет, и боль заглушает всё остальное, — …за то, что заставил меня смотреть, как это происходит во второй грёбаный раз.

Не знаю, о каком втором разе говорит этот ублюдок, но, почувствовав тёплую струйку из сломанного носа, черпаю силу из этой крови, заставляя свою истощённую магию ударить по Грэйву любым доступным способом. Яростная вспышка алого света озаряет меня. Его отбрасывает назад с приятным слуху грохотом.

Выпрямляюсь и вытираю кровь с носа и подбородка, но когда оглядываюсь через плечо, Грэйв уже ускользнул обратно в Эфирион. Он возвращается секундой позже, и я напрягаюсь, готовый вновь перенапрячь свою магию. Но он просто прислоняется к стене гостиной и достаёт зажигалку.

Оседая на один из стульев в столовой, чувствуя, как целебное варево гудит в моих венах и смягчает боль, настороженно наблюдаю за Принцем Кошмаров. У него на одном запястье засохла кровь, на руках кровь Эвелин, и выглядит он… нехарактерно выбитым из колеи. Возможно, даже таким же потрёпанным, как Драксар и я.

Драксар ничего не говорит, но наблюдает за нами обоими, словно ждёт петушиных боёв, на которые поставил хорошие деньги. Ему явно понравилось это маленькое представление.

Моё усталое внимание снова сосредотачивается на Грэйве и на том, как он неуклюже возится с зажигалкой, доставая сигарету. Его руки дрожат так мелко, что это почти незаметно, но я замечаю это, так же как и то, как напряжение сходит с его плеч после первой глубокой затяжки странной травой.

Интересно.

Неужели это признак его слабости, которого я раньше не замечал? Свидетельство напряжения от пребывания в Эфирионе? Кроме, возможно, неспособности испытывать настоящие эмоции, у меня никогда не было точных предположений о том, каким может быть его проклятие. Вот только сейчас он явно испытывает сильные чувства к Эвелин.

Или нет?

— хихикает голос в моей голове.

Он притворяется. В итоге он причинит ей боль. Ты должен убить его.

Инкуб покончит с тобой, как покончил с твоей семьей. Но сначала он будет наблюдать, как ты сходишь с ума.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Голоса сегодня стали ещё хуже, они искажают мой разум и постоянно возвращают мысли к неподвижному телу Эвелин. От них у меня подёргивается позвоночник и раскалывается голова.

Когда Грэйв ловит мой взгляд, его глаза вспыхивают предупреждением.

— Если тебе есть что сказать, Кроу, можешь засунуть это себе прямо в задницу. И никогда больше не запирай меня в Эфирионе, иначе я прорвусь в твоё сознание и заставлю голоса в твоей голове показаться грёбаными святошами.

Мои челюсти сжимаются, и я бросаю свирепый взгляд на Драксара.

Но моё подозрение, что виноват оборотень-дракон, умирает, когда Принц Кошмаров усмехается:

— Я лучше всего работаю с безумными умами, Кроу. Конечно, я знаю, что ты один из них.

Он запрокидывает голову, выпуская длинную струю сладковатого дыма, и Драксар рявкает:

— Сейчас не время курить, жуткий ты ублюдок.

— Дракона дым не должен беспокоить.

— Меня сейчас всё беспокоит. Мне нужно кого-нибудь убить, и это вот-вот будешь ты.

Обычная легкомысленность инкуба исчезла, он игнорирует Драксара и смотрит на меня.

— Если Сноу расскажет преподавателям или кому-либо ещё, что Эвелин была на месте преступления, я действительно убью его. Не пытайся меня остановить.

Будучи преподавателем, а не студентом, Кристоф не был заперт в этой квартире вместе с нами. Он отправился на большое совещание с другими профессорами и сотрудниками факультета, которые, несомненно, в панике из-за того, что Академию изолировали.

Такого никогда раньше не случалось. Впрочем, как и убийства члена Бессмертного Квинтета.

Опускаю взгляд на свои руки, наблюдая, как свежие россыпи проколов от моего кровоточащего кристалла начинают покалывать и затягиваться благодаря снадобью. Я сбился со счёта, сколько раз пускал себе кровь, пытаясь исцелить её, но, убила ли она того мага ради какого-то дела против наследий или нет, я бы сделал всё это снова.

По крайней мере, я бы попытался. Понятия не имею, почему моя магия отказалась её исцелять.

— Когда я не мог положиться ни на одного из вас ранее, — бормочу, свирепо глядя на Грэйва и Драксара, — именно Кристоф тайком доставил Эвелин в эту квартиру, пока я стирал все её следы из того кабинета. Сомневаюсь, что он что-нибудь скажет кому-то ещё, но если скажет, я помогу тебе его убить. Одним лишь богам известно, как сильно я хотел этого, когда он сказал Эвелин…

— О пари, которое ты предложил, — рычит Драксар, обрывая меня. — Грёбаный фейри. Ты просто не мог удержаться, да?

Всякий раз, когда нас в детстве заставляли проводить время вместе, мы заключали множество пари по всяким мальчишеским пустякам. Обычно, чтобы доказать, кто лучший. Это пари должно было быть безобидным соревнованием между детскими врагами и не более того — по крайней мере, для остальных. Я же серьёзно намеревался выиграть чешую дракона Драксара, и я собираюсь забрать её позже по двум веским причинам.

Но прямо сейчас мой приоритет — убедиться, что Эвелин знает: я ничего не разыгрывал ради пари.

Закатываю глаза.

— Не притворяйся, будто ты не первым в это ввязался.

— Как скажешь. В отличие от тебя, я не верю, что эта ледяная задница будет держать рот на замке. Чёрт, он только что подставил нас! Что помешает ему рассказать Бессмертному Квинтету, что Эвелин была в той комнате с их мёртвым членом квинтета?

Молча обдумываю это. Покалывание в конечностях ослабевает, и из носа больше не течёт кровь. Уверен, плечо будет чертовски болеть, но, по крайней мере, зелье сделало большую часть тяжёлой работы по его исцелению.

Наконец, Драксар садится на диване, кряхтя, когда вытаскивает мой кровоточащий кристалл из своего бицепса. Его бицепс немедленно заживает, и он изучает созданный фейри минерал.

— Ладно, мы собираемся говорить о том, что наша очаровательная маленькая хранительница, возможно, убила директора? Звучит чертовски безумно, но какого хрена ещё она там делала? В смысле… даже если она замешана в этой антинаследственной фигне, она же просто нетипичный заклинатель, так как бы она…

— Она не «просто кто-то», так что следи за языком. Мы все ё недооценивали, — Грэйв выдыхает ещё одну длинную струю дыма, прежде чем бросить окурок и растоптать его. Я отмечаю, что он больше не дрожит.

— Легко сказать, когда мы удручающе мало о ней узнали, — бормочу я. Затем мой взгляд сужается на нём. — Ты наблюдал за ней из Эфириона, когда она была в том кабинете? Ты знаешь что-то, чего не знаю я?

— Я знаю много такого, чего ты не знаешь, Кроу.

— Если это касается Эвелин, скажи нам, — цедит Драксар. — Мы могли её потерять…

Он обрывает себя, и мы все замолкаем, услышав щелчок открывающейся двери ванной в конце коридора. Мгновение спустя у меня резко перехватывает горло, когда Эвелин входит в комнату, завёрнутая лишь в белое полотенце. Её тёмные, влажные волосы ниспадают на одно из её обнаженных плеч, а ботинки свисают с одной руки. Вода всё ещё цепляется за её руки, ноги и шею, поблёскивая, словно миниатюрные кристаллы, по всему её соблазнительному телу.

Мой член тут же напрягся, требуя внимания. Я не единственный, потому что Драксар выглядит так, будто у него отказал мозг, а Грэйв мгновенно оказывается рядом с ней.

— Дорогая, — хрипит он так тихо, что я едва разбираю слова.

Эвелин окидывает каждого из нас крайне настороженным взглядом. Требуется огромное усилие, чтобы не поправить свой стояк, но у неё и так достаточно причин злиться на нас, чтобы я ещё и пускал слюни на каждый сантиметр её тела, как изголодавшийся вендиго с членом наперевес.

— У меня здесь нет одежды, — бормочет Эвелин.

— Возьми мою, — быстро говорит Драксар, торопливо выходя из комнаты, используя скорость оборотня, чтобы добраться до спальни, которую он занял.

Через несколько секунд он появляется снова и нетерпеливо предлагает нашей хранительнице охапку рубашек, толстовок и другой случайной одежды. Эвелин неохотно выбирает из кучи огромную тёмно-серую толстовку. Её внимание переключается на мой всё ё заживающий нос, но она никак не реагирует внешне.

— Ну, детка? Расскажешь нам, почему ты была в той комнате? — прямо спрашивает Драксар.

— Если вам интересно, кто убил директора, то, к сожалению, я не могу приписать себе эту заслугу.

— Тогда что ты делала в его кабинете? — настаиваю я.

Её тёмный взгляд встречается с моим.

— Кроме как истекала кровью на полу в агонии после того, как четыре идиота использовали моё тело, чтобы потешить своё эго? Ни черта.

Ай, как больно

, — хихикает один из голосов в моей голове.

У неё острый язык, но в её диких словах есть слабый оттенок обиды, который ранит ещё глубже. Драксар прав. Именно я предложил то самое пари, которое причинило ей боль. Я не дурак — знаю, что Эвелин должна быть такой совершенно закрытой не просто так. Что-то сделало её такой. Она не говорит о своём прошлом, но мой кровавый цветок, должно быть, был глубоко ранен.

И теперь ей снова больно, из-за меня.

Я должен это исправить. Немедленно.

—

Ma sangfluish

, — начинаю мягко, намереваясь всё уладить.

Её глаза вспыхивают, словно моя попытка её умаслить производит обратный эффект.

— Меня не интересуют твои оправдания.

Всё равно продолжаю, полный решимости:

— Пари не имело ничего общего с нашим желанием тебя…

— Замолчи.

— Эвелин, пожалуйста, просто…

Вижу это в тот момент, когда её терпение лопается. Но вместо того, чтобы накричать на меня или уйти, она делает последнее, чего я мог бы ожидать. Она поднимает подбородок, роняет ботинки на пол и позволяет полотенцу упасть, оставаясь восхитительно обнажённой.

Я чуть не откусил себе язык.

Боги всевышние, её тело так чертовски прекрасно.

Невозможно не вспомнить, какой узкой, влажной и совершенно опьяняющей она была, когда я был внутри моей хранительницы. Мой взгляд цепляется за каплю воды, которая медленно стекает по гладкой, оливковой коже её шеи, прежде чем капнуть между грудей, её путь слегка изгибается, когда она перекатывается через бледный шрам там.

Я хочу слизать эту воду, а затем… вонзить зубы в эту восхитительную шею.

Твою мать.

Мне не следовало думать о том, чтобы укусить её. Теперь это всё, о чём я могу думать — кусать, пить и наконец узнать, какова на вкус её дразнящая кровь.

Грэйв резко выдыхает, а Драксар издаёт сдавленный звук, сжимая собственный член. Тем временем Эвелин смотрит мне в глаза, что является очень ясным вызовом в стиле «пошёл ты», пока она натягивает толстовку Драксара, которая доходит ей до колен. Она поправляет волосы, обувает ботинки, не удосужившись их зашнуровать, и проходит мимо трёх чрезвычайно возбуждённых, ошеломлённых наследий, прежде чем хлопнуть за собой входной дверью.

На мгновение воцаряется тишина, прежде чем Драксар протирает лицо.

— Твою ж мать. Она знает, как нас заткнуть.

Грэйв исчезает, несомненно, чтобы последовать за ней. Но пока мы с Драксаром стоим в обоюдно разочарованном молчании, у меня начинает звенеть в ушах. Голоса в моей голове нарастают, пока их шёпот не заглушает мои собственные мысли. Крепко зажмуриваю глаза, пытаясь дышать сквозь какофонию паранойи, роящейся в моём мозгу.

Что ты делаешь, отпускаешь её без своей защиты? Ты даже не смог её исцелить. Насколько же ты бесполезен?

Твоя хранительница умрёт, и ты бессилен это остановить.

Ты потеряешь её. Так будет лучше.

Насмешки, эхом отдающиеся в моём черепе, достигают крещендо, пока я не хватаюсь за голову, рявкнув:

— Заткнитесь!

Когда раздаётся тихий свист, и голоса уползают обратно в углы моего сознания, я моргаю. Не знаю, как долго стоял здесь, потеряв рассудок, но Драксар стоит передо мной, скрестив руки на груди и нахмурив брови.

— Твоё проклятие сегодня особенно сильно тебя корёжит. Не могу поверить, что спрашиваю это, но мне стоит беспокоиться? Каковы реальные шансы, что твой рассудок продержится до конца предстоящего семестра, Ли?

Скорее всего, не продержится

, — факт, который я мучительно осознаю.

Игнорирую его и его идиотское беспокойство, морщась от боли, ноющей в висках, пока иду к шкафчику на кухне, где я храню хорошую выпивку. Это не остановит голоса, но сейчас мне всё равно. Мне просто нужно что-то, чтобы притупить это, прежде чем я потеряю контроль над собой и снова попытаюсь убить оборотня-дракона.

Драксар молчит, наблюдая, как я наливаю стакан виски, но затем он с тоской смотрит на входную дверь.

— Думаешь, она всё ещё пойдет с нами на Бал Истинных? В смысле… это же обязательно, да?

— Очень сомневаюсь. Она нас ненавидит, — напоминаю ему.

Оборотень-дракон фыркает.

— Пока что. Она ненавидит нас пока что. Но мы добились серьёзного прогресса с ней, прежде чем Кристоф явил нам всю свою натуру Сноу и всё испортил. Можешь звать меня грёбаным оптимистом, но я говорю: если мы проигнорируем это дурацкое пари, будто его и не было, и поработаем над тем, чтобы заслужить её доверие, она наконец-то начнёт нам открываться. И как только мы все вытащим головы из задниц, думаю, ей понравится быть нашей хранительницей.

— Грёбаный оптимист.

Он ухмыляется, лезет в карман, а затем бросает мне мой окровавленный кровоточащий кристалл.

— Следующая часть тебе не понравится, но если мы хотим, чтобы Эвелин начала доверять нам все секреты, которые она хранит в своей хорошенькой головке, нам нужно сделать первый шаг.

— В смысле?

— Доверие — это улица с двусторонним движением. Может, нам всем стоит рассказать ей, каковы наши проклятия. Кто знает? Может, мы и друг другу начнём больше доверять. — Он морщится. — Кроме Кристофа. К чёрту этого парня.

Согласно киваю последней части, но тщательно обдумываю остальные его слова.

Я никому не доверяю. Даже когда я был моложе, мои родители и их квинтет учили меня в первую очередь полагаться на себя. Мы все хранили секреты друг от друга. Сомневаюсь, что они знали проклятия друг друга, прежде чем их связали вместе, чтобы разрушить их — разговоры о личных проклятиях — табу в мире наследий, даже среди связанных квинтетов.

Но, нравится мне это или нет, Грэйв и Драксар уже знают мое проклятие. Я так мало знаю об Эвелин, что пока не могу доверять ей во всём, в чём хотел бы, но если она узнает о состоянии моего психического здоровья, это не будет концом света.

Однако предложение Драксара полностью забыть о нашем маленьком пари — не вариант. Мне понадобятся эти драконьи чешуйки.

Но сначала мне нужно найти способ показать Эвелин, насколько мне жаль.

Глава 4. Эвелин

Стук.

Дверь со скрипом отворяется, и крошка Элиара, увидев меня, разражается слезами. Она тянется ко мне, словно ища утешения на моём плече, но при мысли о неизбежном прикосновении меня пронзает ледяная паника. Вместо этого перехватываю её руки – через длинные рукава её кофты, разумеется, – и выдавливаю из себя подобие мягкой улыбки.

— Могу войти?

— З-Зои… п-пропала, — икает она, отчаянно мотая головой. — Мы в-везде искали, и я не знаю, ж-жива ли она ещё…

Она не может закончить фразу и снова заливается слезами, которые катятся по её щекам и свободно капают вниз.

Тьма.

Я совершенно не умею утешать плачущих. Вина лежит на моём воспитании: любое проявление эмоций на людях было прямым приглашением к избиению до полусмерти и скармливанию кошмарным тварям. Человек, открыто льющий слёзы, — для меня это нечто совершенно чуждое.

Мгновение невыносимой неловкости.

Отпускаю её руки и заглядываю ей за спину, в дверной проём. Утренний солнечный свет льётся сквозь окна квартиры Зои, заливая всё тёплым сиянием.

— Здесь… ещё кто-нибудь есть?

Желательно, кто-то, у кого не течёт из глаз.

Тарен, со своим слухом оборотня, слышит меня и подходит к двери. Он в таком же плачевном состоянии, что и Элиара, но хотя бы не рыдает истерически. Благодарю вселенную за это. Он приглашает меня войти, и я оказываюсь в их общей гостиной, совмещённой со столовой.

На мгновение удивляюсь, что не чувствую, как Грэйв следует за мной — он преследовал меня с тех пор, как я покинула квартиру квинтета пятнадцать минут назад. Но потом замечаю оберег от кошмаров, болтающийся у входной двери квартиры Зои. Ещё один висит у большого окна в их столовой.

— Зои развесила кучу таких сразу после того, как встретила твоего… эм… Де Стара, — говорит Тарен, почёсывая шею. Затем его лицо искажается. — Пожалуйста, ты её лучшая подруга. Ты хоть представляешь, где она? Мы везде искали. Везде. Она просто исчезла без следа и…

Его глаза увлажняются, щёки краснеют.

О, боги.

Если я сейчас же не заговорю, он тоже расплачется.

Это как грёбаная пандемия, с которой я совершенно не готова справляться.

— Могу выяснить, что с ней случилось, — быстро говорю я. — Мне просто нужна частичка её ДНК.

Лицо Элиары озаряется надеждой, и она спешит в одну из комнат, оставляя меня наедине с Тареном. Долгое мгновение мы оба молчим. Возможно, потому, что я едва знакома с квинтетом Зои – не хотела, чтобы они считали меня другом.

Я и так забочусь о Зои больше, чем мне комфортно. Не собираюсь заводить друзей во множественном числе.

Мой взгляд цепляется за многочисленные картины откровенного содержания, развешанные в их гостиной. Работы Зои. Я видела их раньше, но сейчас внимание задерживается на абстрактной акварели: женщина, зажатая между двумя мужскими фигурами, её голова откинута в экстазе, волосы вихрем окружают их. Прекрасное, чувственное полотно, но я резко отвожу взгляд, когда понимаю, что представляю на нём

себя

.

Между любой комбинацией из четырёх конкретных, невыносимо притягательных наследий… О которых я никогда больше не должна так думать.

Лицо горит, пока я украдкой изучаю несколько других картин. Такое разнообразие, столько поз, о которых я никогда не задумывалась.

Поскольку выживание было моим главным приоритетом в том аду, который я называла домом, я держала любые сексуальные порывы под замком после наступления половой зрелости. За исключением того случая пять лет назад, когда позволила любопытству взять верх и решила лишиться девственности. Но тот опыт не был ни прекрасным, ни эротичным, как эти картины. Вместо этого он привёл к худшему воспоминанию всей моей жизни, которое затем привело к тому, что я стала… ну, вот этим.

После этого я заставила себя стать скорее вещью, чем человеком. Любые порывы или эмоции хранились глубоко внутри. Так было безопаснее для всех.

Так до сих пор безопаснее.

Ты не можешь их иметь, и они никогда по-настоящему не хотели тебя

, — напоминаю себе.

И всё же мои глаза продолжают возвращаться к этим чёртовым картинам. Особенно к той, где женщина ублажает ртом абстрактное скопление членов. У меня никогда не было члена во рту. Сама концепция не кажется приятной, но… так ли это?

Может, стоит выяснить. В конце концов, я получила огромное удовольствие от своих первых оргазмов.

Определённо хочу ещё.

Кто знает, какие ещё сексуальные опыты мне могут понравиться?

Плохая Эвелин. Твоё предназначение не имеет ничего общего с получением удовольствия. Сосредоточься.

Наконец, бросаю на Тарена косой взгляд, нуждаясь отвлечься от своих мыслей. Он хмуро смотрит вслед Элиаре, всё ещё ожесточённо почёсывая шею. И руку.

У него что, блохи? Он же оборотень, в конце концов.

Когда он ловит мой взгляд, то перестаёт чесаться и морщится.

— Э-э… проклятия, да?

А. Точно.

Понятия не имею, чем прокляты пары Зои, но удивлена, что у Тарена хватило духу упомянуть об этом. Большинство наследий крайне скрытны в отношении того, как Проклятие Наследия их затрагивает. Но если его проклятие — это постоянный зуд, то это кажется довольно мягким.

Ради него меняю тему.

— Дамиан оставил вас двоих выпутываться самим? Его сволочизм, должно быть, хронический.

Тарен качает головой, почесывая ладонь.

— Нет, он просто пошел за едой в столовую, так как у нас тут ничего не было во время вчерашней изоляции. Вообще-то, именно он и держал нас вместе с тех пор, как мы поняли, что Зои…

Его голос срывается, он откашливается и отворачивается.

— Слушай, я был в ярости, когда узнал, каким Дамиан был козлом по отношению к ней раньше, и полностью поддержал, когда Зои рассказала мне, что ты наложила на него проклятие. Но потом понял, что Дамиан просто… очень, очень плохо выражает свои чувства. Он неплохой парень. Определённо не такой плохой, как остальная его семья — я имею в виду, его брат Лекс был, вероятно, самым отвратительным засранцем в мире.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Был? — отмечаю я. Терплю эту пустую болтовню лишь потому, что она бесконечно предпочтительнее его новых слёз. — Он мёртв?

— Да, его нашли сожжённым дотла меньше месяца назад. Хоть они и не были близки, Дамиану это далось очень тяжело. Он всё ещё в трауре.

Ну. Неловко.

Теперь, когда я об этом думаю, тот вампир, которого я убила, когда впервые прибыла в Академию, действительно имел поразительное сходство с Дамианом. Может, мне стоит рассказать Зои об этом инциденте после того, как я её найду.

Пожалуйста, позволь мне найти её.

Возвращается Элиара и победоносно протягивает пластиковый пакет, в котором лежит одна бледная прядь длинных вьющихся волос.

— Это подойдёт? Нашла её на нашей кровати.

— Да. — Принимаю у неё пакет, стараясь не коснуться её пальцев. Не могу дождаться, чтобы достать другую пару перчаток из своей комнаты. Сунув пакет в карман толстовки Драксара, поворачиваюсь, чтобы уйти.

Но как раз в этот момент Дамиан открывает входную дверь и удивлённо моргает, глядя на меня. В обеих руках он держит несколько пакетов с тёплой едой. Не упускаю из виду, как он защитнически окидывает взглядом Элиару и Тарена, словно беспокоясь, что я могла как-то навредить им за то короткое время, что находилась здесь.

То, что он насторожен, — хорошо. Может, Тарен прав, и он всё-таки не стопроцентный подонок.

Он ставит еду на ближайший обеденный стол и сверлит меня взглядом.

— У тебя есть причина быть здесь? Если это для того, чтобы снять то чёртово проклятие, которое ты наложила на мой член, не утруждайся. Целители наконец-то от него избавились, так что пошла ты к чёрту.

Беру свои слова обратно. Подонок — это ещё мягко сказано.

— Дамиан, — вздыхает Элиара. — Не будь грубым.

Он скрещивает руки на груди.

— Как скажешь. Зачем ты здесь, Эвита?

— Я же сказала, не будь грубым! — упрекает его миниатюрный элементаль воздуха.

— Я и не был, — фыркает Дамиан. — Просто задал грёбаный вопрос.

Тарен хмыкает, наклоняясь, чтобы почесать икру.

— Называть людей специально неправильными именами — это грубо, чувак.

Дамиан выглядит настолько сбитым с толку, что я почти смеюсь. Но чем дольше остаюсь, тем дольше не знаю, жива ли Зои, поэтому поднимаю пакет, чтобы показать ему единственную прядь бледных, вьющихся волос.

— Проведу ритуал, чтобы найти её.

— Мы уже просили другого заклинателя попробовать эту хрень, — ворчит Дамиан. — Ничего не дало.

Вероятно, потому, что они использовали обычную магию, которой я и сама едва владею. К счастью для квинтета Зои, я гораздо искуснее в других видах магии.

В частности, в запретной.

— Попытка не пытка, — задумчиво произношу, поворачиваясь.

Но Элиара хватает меня за руку, чтобы остановить. Даже сквозь рукав Драксара знакомый дискомфорт пробегает по моему телу, вызывая покалывание на затылке, и я застываю. Она не замечает, что я отчаянно хочу избежать её прикосновения. Это самая нежная из пар Зои, которая только что рыдала навзрыд, так что сломать ей руку за прикосновение, вероятно, не лучший выход.

— Подожди! Я только что вспомнила, что мы с Зои кое-что купили для тебя. Платье. Мы устроили шоппинг-марафон пару дней назад, прямо п-перед тем, как она…

Её глаза снова наполняются слезами, и теперь мне действительно не по себе. Пытаясь игнорировать холодный пот, выступивший на затылке, высвобождаюсь из её хватки и отступаю ближе к двери.

— Спасибо, но мне ничего не нужно.

— Но она сказала, что оно идеально тебе подойдет для Бала Истинных, а он сегодня вечером! Сейчас принесу. Она собиралась оставить его в твоей комнате в общежитии как сюрприз, когда ты вернёшься, так что она написала тебе записку и всё такое, — добавляет Элиара, прежде чем снова выбежать из комнаты.

Записка от Зои? Я колеблюсь.

Кожу покалывает от всех этих непреднамеренно тошнотворных прикосновений, которым я подверглась, но если узнаю, что Зои исчезла навсегда…

Никогда не была сентиментальной, но внезапно мне хочется прочитать всё, что она оставила для меня. В конце концов, это могут быть её последние слова мне.

Когда Элиара возвращается с большим розовым пакетом для покупок и запиской, сначала беру записку, изо всех сил стараясь не дрогнуть заметно, когда её голые пальцы на этот раз касаются моих. Быстро пробегаю глазами по размашистым, весёлым строчкам.

СЮРПРИЗ!

Ладно, знаю, что только купила тебе платье пару недель назад, и ты его ещё даже не надевала, но это просто чертовски великолепно, и ты будешь КОРОЛЕВОЙ на Балу Истинных в нём. Это в твоём стиле, и оно покажет, какая ты горячая (да, я сказала это, ты, горячая монашка-недотрога), так что, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, надень его, даже если просто чтобы посмотреть, как у твоих парней отвалятся челюсти (да, я снова это сказала, они стопроцентно твои парни, даже если ты продолжаешь это отрицать).

С любовью, твоя любимая бледнозадая подруженция

P.S. Я первая на то, чтобы сделать тебе прическу и макияж! Давай готовиться вместе, пока будем смотреть ту сексуальную драму о запретной любви между человеком и наследием, о которой я тебе рассказывала.

P.P.S. Ты только подожди, пока увидишь моё платье… ;) От него мои сиськи выглядят – закачаешься!

Уголки моих губ дрогнули в улыбке.

От него мои сиськи выглядят – закачаешься.

Конечно, это были бы последние слова Зои мне. К чёрту сантименты — это намного лучше.

Увидев мою усмешку, Дамиан бледнеет.

— Ты улыбаешься? Это чертовски жутко. Что она тебе вообще написала?

Он тянется к записке, но я быстро сую её в пакет и забираю его у Элиары, хватая снизу, чтобы снова не коснуться её.

— Спасибо, — искренне говорю элементалю. — Мне это было нужно.

Затем извиняюсь и ухожу, потому что пора раздобыть ингредиенты для запретной магии.

Приходится взломать двадцать три запертых сундука в забытом архиве восточной библиотеки, прежде чем я нахожу то, что нужно.

Резко откинув крышку сундука, смахиваю пыль и благодарю вселенную, увидев связку ярких оранжевых перьев феникса. Раздражающе редкий ингредиент.

Хватаю связку и сую её в сумку, перекинутую через плечо, которую захватила из своей комнаты ранее. Я также нашла время переодеться в свою одежду, включая пару мягких кожаных перчаток, так что теперь я больше похожа на себя.

Снова только я и моя миссия.

Ну. Я и инкуб, который, как я чувствую, наблюдает за каждым моим движением из Эфириона.

Я не вижу его, но Грэйв ни на шаг не отходил от меня с тех пор, как я покинула свою комнату. По крайней мере, он создает иллюзию пространства, но что-то в его присутствии сейчас кажется более мрачным — как будто он напряжён так же, как и остальные, готовый сорваться в любой момент.

Угроза этого странным образом будоражит.

Лучше не зацикливаться на этом.

Тихо закрыв деревянный сундук, дважды проверяю, не оставила ли следов, кроме потревоженной пыли в этой едва посещаемой комнате. Удовлетворённая, поднимаюсь по длинной винтовой лестнице на главный уровень восточной библиотеки. Сейчас здесь пусто, не видно даже преподавателей. Никому нет дела до библиотеки, когда вся академия стоит на ушах из-за изоляции и сегодняшнего Бала Истинных.

Пятнадцать минут спустя, избежав всех оживлённых коридоров, я снова в своей комнате, сижу на полу с выключенным светом и зажжённой свечой на столе. Смотрю на ингредиенты перед собой.

Перья феникса, волос Зои, ведьмин корень, ониксовая пыль, кинжал, чаша для сбора моей крови… и все мои цветущие горшечные растения.

Которые мне придется принести в жертву для этого заклинания.

Вздыхаю, снимая перчатки и проводя пальцами по их листьям. Мне не нравится убивать растения, которые я так усердно выращивала.

Виола — это та, кто приобщила меня к ботанике; в то время она сокрушалась по поводу того, что она называла «варварским, бесчеловечным» способом моего воспитания, без уважения к святости жизни. Она помогла мне создать комнатный сад, чтобы я научилась ценить усилия, необходимые для простого существования, даже для растения.

Но мне не потребовалось много времени, чтобы понять, что растения тоже могут питать мою магию. Я не получаю такого же прилива силы, как когда забираю жизнь монстра или наследия, но этого достаточно, когда у меня ограниченные возможности.

Как сейчас.

Воздев руки, шепчу заклинание обычной магии, поджигающее горшечные растения. Они дымятся и съёживаются, умирая за секунды, а комнату наполняет запах сожжённых трав. Схватив кинжал, делаю длинный диагональный разрез на левой ладони. Голос понижаю до едва слышного шепота – Грэйв, вероятно, всё ещё рыщет под дверью моей комнаты, он уже однажды подслушал меня.

—

Obsecro te pro anima huius sanguinis

.

Когда произношу слова, комната темнеет, вокруг холодеет, а во рту появляется горький привкус, неизменно сопровождающий некромантию. Из трёх видов магии, к которым у меня есть доступ, эта – самая изнурительная. Потому что только некроманты должны уметь ею владеть.

Я не некромант.

Но, очевидно, все те ритуалы, через которые мне пришлось пройти, чтобы стать…

этим

, изменили меня так, как они и не предполагали.

Снова повторяю слова, держа кровоточащую руку над чашей, и чувствую жуткий трепет, наблюдая, как моя кровь брызжет на прожилки яркого оранжевого пера. Добавив ониксовую пыль, волос и ведьмин корень, снова шепчу запретные слова, чтобы завершить незаконное заклинание поиска жизненной силы.

Злобная, безжизненная сила пульсирует в моём теле и клубится вокруг чаши в виде чёрного дыма. Все цвета исчезают из всего, что находится в чаше, прежде чем перо феникса вспыхивает зелёным огнём.

Резко выдыхаю и зажмуриваюсь, готовая рухнуть от того, насколько изнурительным было это заклинание… но также и от чистого облегчения.

Жива.

То, что перо загорелось, означает, что Зои всё ещё жива. Теперь мне просто нужно её найти.

И для этого я найду этого проклятого подменыша и покажу ему, насколько сильно он не должен был связываться с кем-то, кто мне небезразличен.

Зеленый огонь гаснет, и я опускаю взгляд на кончики своих пальцев, которые теперь почернели и онемели от некромантии. Порез на руке всё ещё кровоточит, но я не пытаюсь его перевязать, потому что тяжесть этого ритуала давит на мою грудь, как ледяная наковальня. Я перенапряглась, и теперь мои глаза едва могут оставаться открытыми.

Но это того стоило. Теперь я знаю, что Зои всё ещё где-то жива.

Перебравшись на кровать, мгновенно проваливаюсь в усталый сон, такой глубокий, что он почти лишен сновидений.

Почти.

Кошмары всё равно настигают меня, и в конце концов я оказываюсь в их тисках, переживая старые страхи и прошлые травмы, которые рвут меня на куски.

Когда наконец резко просыпаюсь, пытаясь отдышаться, мои мышцы напряжены, а на лбу выступил холодный пот. Сажусь, чувствуя необходимость сбросить это напряжение, но морщусь, глядя на свои обожжённые, покрытые коркой руки. У меня сейчас недостаточно магии, чтобы попытаться исцелить себя — не говоря уже о заклинании, которое мне понадобится, чтобы выследить подменыша.

Мне нужно скоро восполнить запасы магии.

С трудом поднявшись с кровати, чтобы выглянуть из-за шторы, понимаю, что проспала несколько часов, и до Бала Истинных осталось совсем немного времени. Судя по всему, что Зои рассказывала мне о Бале Истинных, это предлог для квинтетов нарядиться и впервые продемонстрировать свои богом данные группы. Танцы, без сомнения, будут включать позёрство, прихорашивание, алкоголь, пустые разговоры и обильное количество публичных проявлений чувств.

Я бы предпочла содрать себе веки, чем присутствовать на этом.

Но колеблюсь, бросая взгляд на розовый пакет, который стоит на моём столе. Зои была вне себя от восторга по поводу этого легкомысленного мероприятия. Она, вероятно, потащила бы меня с собой и заставила бы попробовать пунш или какое там дерьмо будут подавать. Она бы попыталась заставить меня танцевать. Это была бы чистейшая грёбаная пытка.

Какая жалость упустить такое.

К тому же, там будет Бессмертный Квинтет, так что у меня появится первая возможность проанализировать свои цели и решить, кого убрать следующим. Если подменыш всё ещё на территории Академии, запертый здесь, как и все мы — на что я надеюсь, — то он может посетить обязательный бал, чтобы слиться с толпой. Я смогу выследить его, чтобы получить ответы и отомстить.

Может, мне стоит пойти.

Вот только мои «пары» тоже будут там.

Мысль о новой встрече с ними заставляет меня пинать себя за то, что показала им себя перед уходом ранее. Я сделала это только для того, чтобы Лирой не сказал ничего такого, что могло бы на меня повлиять. Не могу контролировать свои эмоции с тех пор, как ожила. Либо порошок корня паслёна обладает усиливающими эмоции свойствами, о которых я никогда не слышала, либо все годы, что я подавляла свои чувства, возвращаются, чтобы укусить меня за задницу в самый неподходящий момент.

В идеальном мире меня бы здесь уже давно не было, что теоретически облегчило бы попытки их забыть. Но если я застряла здесь, где Бессмертный Квинтет может меня вынюхать, то мой главный приоритет сейчас — слиться с другими наследиями.

А это значит… подыгрывать моему так называемому квинтету.

Хорошо. Но это не значит, что я буду играть мило.

Со вздохом лезу в розовый пакет и достаю платье, которое Зои считала идеальным для меня.

О, чёрт.

Она была права. Это очень в моём стиле.

Платье – невесомый чёрный шедевр, лёгкое, с воротником-хомутом, завязывающимся на шее и напоминающим кружевной чокер. Юбка – слои измельченного тюля, заканчивающиеся трепещущими лентами под корсетной средней частью. Спина открыта, но я с облегчением отмечаю, что хомут прикроет центр моей груди, где находится шрам.

Провожу руками по ткани, очарованная её тёмной красотой. Снова проверив пакет, я также нахожу две длинные кружевные перчатки, достающие почти до локтей. Они скроют мои почерневшие кончики пальцев и струпья, пока у меня не появится возможность исцелить себя позже.

— Так раздражающе заботлива, — бормочу, качая головой.

Когда отыщу Зои, найду способ отплатить ей за такой меланхолично идеальный подарок.

А пока…

Мой так называемый квинтет достаточно поиграл с моим разумом. Пора свести счёты.

Глава 5. Эвелин

Когда выхожу из своей комнаты, Грэйв прислонился к стене у моей двери. Идеально видимый в мире смертных, в своей обычной одежде. Едва завидев меня, он выпрямляется. Последние лучи заката, льющиеся из окон напротив по коридору, играют на пирсинге в его ушах и брови. Его иссиня-фиолетовые радужки с серебряными искрами впиваются в мои, наполненные таким всепоглощающим вихрем эмоций, что на мгновение я могу лишь смотреть на него в ответ, оцепенев.

— Ты выглядишь как сущий грех, — шепчет он, медленно впитывая меня взглядом. — А я всегда любил грешить, дорогая.

Какая-то ужасно неуместная часть меня тает, слыша восхищение в его голосе. Приятно это слышать после приложенных усилий. Я даже нанесла немного косметики, которую Зои настояла купить мне, когда я только приехала сюда. Никогда раньше не пользовалась косметикой, но достаточно часто наблюдала, как Зои наносит её на себя, так что просто сымитировала её методы.

Наконец отвожу взгляд от Грэйва, бросая его на два трупа на полу рядом с ним. Они прилично одеты, словно направлялись на танцы, но выглядят так, будто до них добрался дикий зверь. Их платье и костюм пропитаны кровью, а глазницы выцарапаны.

Зои говорила мне, что большинство парней приносят на балы изысканные бутоньерки.

Это гораздо больше в моём стиле.

— Они совершили ошибку, слишком долго задержавшись у твоей двери.

— Так это ты их растерзал?

Он всё ещё отвлечён моей внешностью.

— Мм? Нет, любовь моя, это они сделали друг с другом. Потребовалась лишь малейшая доза моей мании. Однако, мне жаль, что ты пропустила представление.

Мне тоже.

Но сегодня у меня вендетта против моих так называемых пар, так что я изображаю безразличие.

— Ты явно намерен продолжать меня преследовать.

— До конца этой жизни и в Запределье, да.

Для инкуба с репутацией бесчувственного существа он так мелодраматичен рядом со мной. Но тот факт, что он здесь, бесстыдно пожирает меня взглядом, заставляет меня задуматься, было ли его увлечение мной всё-таки искренним.

В конце концов… он пытался удержать Лироя от моего исцеления, как я и просила. И, насколько мне известно, он не проронил ни слова остальным о моём маленьком фокусе с воскрешением из мёртвых.

Если интерес Грэйва был настоящим…

Нет. Это не имеет значения. Все мои первоначальные причины отвергнуть мой квинтет всё ещё в силе, и сейчас мне нужно сосредоточиться на более важных вещах. Таких как…

— Где мой кинжал?

Не могу его потерять. Во-первых, это мой любимый кинжал, и я, так уж вышло, эмоционально к нему привязана, учитывая, что это был подарок от одного давнего друга. Я даже дала ему имя — Фанг.

Но, во-вторых, и что более важно, он сделан из адамантина, который добывают только в Пустоши. Если кто-то найдёт его в кабинете директора, Бессмертный Квинтет сложит два и два и начнет искать

оружие

здесь, в Академии Эвермонт. Это осложнит мои попытки незаметно их устранить.

Грэйв склоняет голову.

— Твой кинжал?

— Тот, что ты вытащил из моей груди.

Это бросает зловещую тень на его лицо.

— Это был

твой

кинжал, вонзённый в

твоё

сердце? Скажи мне, кто это сделал.

Его голос — низкий рык, обещание насилия.

— Это не имеет значения. Просто скажи мне, где он…

— Не имеет значения?

Принц Кошмаров исчезает на долю секунды. Когда появляется снова, он так близко, что я вжимаюсь в дверь, чтобы создать между нами пространство. Но это именно то, чего Грэйв хотел, и он упирается руками по обе стороны от меня, так что теперь я заперта, глядя на него снизу вверх. Хотя он старается не прикасаться ко мне, его лицо так близко к моему, что пряди его растрёпанных темных волос щекочут мой лоб. Фантомное касание, от которого хочется содрать кожу.

Его манящий взгляд пригвоздил меня к месту.

— Это чертовски важно. Ты умерла. Дважды. И я был бессилен, наблюдая, как это происходит. Дважды, — добавляет он хрипло. — Так что пообещай мне кое-что.

Эта поза, его близость, этот сладкий кожаный аромат, который принадлежит только ему, — всё это заставляет тепло пульсировать в моих венах и превращает мой разум в кашу. Не выношу, что он способен так меня смущать, поэтому сверлю его каменным взглядом, хотя мой голос звучит менее ровно, чем хотелось бы.

— Я ничего не буду тебе обещать.

Его смех дьявольский, когда он наклоняет голову, чтобы легко поцеловать волосы у моего виска. Я не чувствую прикосновения, но желудок делает кульбит.

— О, моя маленькая тёмная дорогая… да, ты будешь. Прямо сейчас.

Он никогда раньше не использовал такой тон со мной. Он предательский и яростный. Пытаюсь подавить нелогичное желание потереться щекой о его. Моё глупое, сбитое с толку тело не реагирует на его близость так, как я привыкла.

Чувствую головокружение. Беспокойство.

Виню в этом тот факт, что теперь знаю, каково это — испытывать оргазм. Моё тело жадно во всех смыслах, которых я никогда не испытывала, но я отказываюсь его слушать.

— Грэйв…

— Пообещай мне, что мне больше никогда не придется смотреть, как ты умираешь.

Его голос срывается, и это проявление эмоций производит на меня неожиданный эффект. Мне хочется… успокоить его.

Но я не могу. Не в этом, не если он ожидает от меня честности.

Изучаю его, тщательно подбирая слова.

— Я не даю пустых обещаний. Если ты не можешь вынести смерть, тебе следует бежать сейчас же. Это… часть моей природы.

Он хмурится, пока пытается разгадать мои слова, и на мгновение я беспокоюсь, что слишком много проболталась. Он поймёт,

кто

я.

Но наконец Грэйв снова наклоняется и шепчет мне на ухо, его дыхание ласкает мою шею и посылает восхитительную дрожь по позвоночнику, которую я пытаюсь скрыть.

— Хорошо. Храни свои секреты. Просто пообещай сохранить и меня.

Нежность в его голосе убивает меня, потому что в глубине души я этого хочу. Хочу притянуть его ближе для поцелуя и забыть обо всём, через что я прошла, и обо всём, что, знаю, со мной случится. Просто хочу потеряться в мире грёз, который, я знаю, Принц Кошмаров может соткать для меня.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Но неважно, чего я хочу. Я дала клятву, так что, независимо от того, искренен ли интерес Грэйва ко мне… не могу быть эгоисткой. Не тогда, когда на меня полагается столько людей.

Это требует невероятных усилий, но я сохраняю невозмутимое выражение лица.

— Если тебе дороги твои яйца, отойди от меня.

Его губы кривятся в тоскливой, но кокетливой улыбке.

— Ну, дорогая. Мы оба знаем, что ты не посмеешь рисковать своими шансами на то, чтобы однажды по дому бегали маленькие кошмарики.

Прежде чем успеваю

это

осмыслить, Грэйв отступает и протягивает руку, предлагая сопроводить меня. Но ночь едва началась, а я уже с трудом справляюсь с тем, как веду себя рядом с ними. Мне нужно укрепить свою решимость, поэтому прохожу мимо него, не оглядываясь, зная, что, видим или нет, он последует за мной, нравится мне это или нет.

Десять минут спустя я прохожу через массивные двойные двери сводчатого двухэтажного бального зала Академии и широко раскрытыми глазами взираю на тот социальный кошмар, которому собираюсь себя подвергнуть.

Обширный танцпол из мраморной шахматной доски тускло, но чувственно освещён множеством тёплых магических светильников. Иллюзорные узоры сверкающей магии кружатся вокруг массивных колонн, обрамляющих зал. Музыка пульсирует в воздухе благодаря дополнительным чарам, её бас достаточно громок, чтобы заглушить большую часть смеха и болтовни. Окраины бального зала забиты квинтетами и наследиями без пары, все одеты с иголочки, звенят бокалами для шампанского и дефилируют, словно смертоносные павлины, наслаждаясь жизнью.

Бесплатный бар, за которым стоят преподаватели, приютился в одном углу танцпола. На противоположном конце зала — каскадная богато украшенная парадная раздвоенная лестница.

Полагаю, Бессмертный Квинтет войдёт именно там. Бессмертные, подобные им, обязаны иметь склонность к театральности.

Пары на танцполе извиваются в ритме, пока другие откровенно трутся друг о друга. Третьи наблюдают из тёемных углов зала, наслаждаясь зрелищем, пока пьют, болтают или играют в «поцелуи взасос» с членами своего квинтета.

На мгновение моё внимание приковано ко всему этому трению, покачиванию и публичным проявлениям нежности, заполняющим зал. Интересно, понравилось бы мне такое в другой жизни. Не то чтобы это имело значение, потому что я ничего не могу поделать с тем, как моё тело реагирует уколом опасения, горло сжимается, а кожа становится липкой.

Не хочу приближаться ко всему этому, но сегодня всё дело в том, чтобы слиться с толпой… и высматривать подменыша.

Подменышей не так уж сложно убить, когда их опознают. Настоящая проблема будет заключаться в том, чтобы снова найти его без помощи моей магии, так как я её не восполнила. Чтобы сегодня просеять других студентов и попытаться опознать подменыша, мне придётся подойти достаточно близко, чтобы увидеть зрачки других людей.

Возможно, мне даже придётся… пообщаться.

Фу.

Брожу внутри, держась края бального зала и наблюдая за всем. Чувствую тонкое гудение оберегов повсюду — то, что могут ощутить только пользователи магии. Они слабые, вероятно, установлены, чтобы помешать экстрасенсам, эмпатам, сиренам и другим поверхностно влиять на другие наследия в таком переполненном феерическом сборище.

Как только понимаю, что больше не чувствую невидимого присутствия Грэйва, звук разбившегося поблизости стекла привлекает моё внимание. Бабочки порхают у меня в животе, когда поворачиваюсь и встречаюсь взглядом с двумя из моих пар, оба пялятся на меня с открытыми ртами.

Стекло разбилось потому, что Лирой, очевидно, уронил свой бокал, но он не заметил беспорядка. Его рубиновые глаза прикованы ко мне, тёмные от голода. Драксар разглядывает меня не менее тщательно, покусывая губу.

Боги. Они выглядят потрясающе.

Смокинг Лироя угольно-чёрный, с красной розой в нагрудном кармане. Белая рубашка Драксара не заправлена, и я не могу не пялиться, как он ослабляет галстук и закатывает рукава, обнажая великолепно загорелые мускулистые предплечья. Он крадётся ко мне со звериным блеском в золотых глазах.

— Смертельно великолепна.

Замираю от удивления, когда он наклоняется вперёд и вдыхает аромат у изгиба моей шеи. Щёки теплеют, когда он хрипло стонет.

— Боги, детка. Ты понятия не имеешь, какую власть ты имеешь надо мной. Я мог бы кончить только от твоего запаха.

Требуется усилие, чтобы сглотнуть.

Сосредоточься. Не поддавайся.

Не могу позволить себе разгорячиться и смутиться от чего-либо, что они скажут сегодня вечером. Мне нужно показать им, что со мной больше никогда нельзя так шутить.

Обмани меня раз, и всё такое.

Только уродливая правда в том, что это не первый раз, когда кто-то играл с моей головой, чтобы поиграть с моим телом. Сказать, что единственный другой раз, когда я баловалась романтикой, закончился плохо, было бы преуменьшением.

Лирой приближается, наконец встречаясь со мной взглядом, его язык медленно скользит по нижней губе. Несмотря на остальную его изысканную одежду, его обычно взлохмаченные вьющиеся волосы выглядят хуже обычного. Словно он не мог перестать их ерошить.

—

Thu mi le d’chal lei fhuil, ma sangfluish

, — бормочет он.

Что на языке фейри означает: «

Ты сводишь меня с ума своей красотой, мой кровавый цветок

».

И поскольку я опасно близка к тому, чтобы отвлечься на то, насколько они несправедливо великолепны, решаю быть язвительной.

—

Nach, ás mo esio chial na'mi cobhair

, — плавно отвечаю на языке фейри.

«

Нет, ты и без моей помощи достаточно безумен

».

Он отшатывается от удивления.

— Как ты…

— Внимание всем!

Музыка стихает, когда профессор Гиллис поднимается на первые несколько ступеней массивной лестницы, поворачиваясь с яркой улыбкой, и магический светильник окутывает его, словно прожектор. Используя магию для усиления голоса, он обращается ко всем присутствующим.

— Приветствую всех и каждого на престижном Балу Истинных Академии Эвермонт! Как вы знаете, в нашем расписании произошли некоторые существенные изменения, которые Бессмертный Квинтет желает ещё раз озвучить. Итак, без лишних слов, давайте поприветствуем Маркоса Сальгарая, Мальгоса Де Стара и блистательную Надин Мальвенто!

Все аплодируют, когда он отступает. С противоположных сторон раздвоенной лестницы в зал входят эти трое членов Бессмертного Квинтета.

И в отличие от наследий, которые выглядят в основном по-человечески, эти явно монстры.

С левой лестницы спускается Маркос Сальгарай, бессмертный оборотень-гидра. Его кожа испещрена глубоким, пятнистым узором серых и зелёных тонов, прерываемых скоплениями чешуи. Несколько рогов выступают назад из тёмных волос на его голове, а глаза у него бледно-жёлтые со змеиными щелевидными зрачками. На нём наряд, который был бы изысканным сто лет назад, но почему-то и сейчас выглядит столь же элегантно.

А по противоположной лестнице входит Мальгос Де Стар.

Отец Грэйва.

Мои глаза невольно ищут сходства между этим одетым в костюм монстром и его таинственно отсутствующим сыном-инкубом. У него тёмные волосы, такое же поразительно красивое лицо, и они схожего роста — но на этом сходства заканчиваются.

Вместо ярких, иссиня-фиолетовых глаз Грэйва с серебряными искрами, у Мальгоса они — маленькие чёрные бусинки. Кожистые крылья, почти как у летучей мыши, испещрённые рваными дырами, простираются от его спины искалеченными арками. Зазубренный хвост хлещет взад-вперед позади него, а его острые клыки сверкают, когда он презрительно усмехается наследиям внизу.

Признаю, это впечатляющее зрелище.

Но самая впечатляющая из всех — их хранитель, Надин.

Её зловещее присутствие заполняет комнату, когда она спускается вслед за Маркосом Сальгараем, одетая в телесное платье, которое облегает её пышное тело и сверкает тысячами каплевидных бриллиантов. Волосы Надин цвета корицы идеально уложены, и хотя её голубые глаза сейчас не светятся, знаю, что они засветятся, если она использует свои экстрасенсорные способности — черта изначальных вампиров. Хотя она выглядит менее чудовищно, чем двое других, она последняя выжившая из ментальных вампиров, которые возглавили всё чудовищное племя в революции, чтобы избежать их Тёмного правителя в Пустоши много сотен лет назад.

И, словно корона из рун, выгравированных на её лбу, — все четыре Символа Хранителя. Линия для Дома Тайн, круг для Дома Оборотней, треугольник для Дома Жажды и квадрат для Дома Стихий.

Эти символы проявляются на хранителях, как только их сердца связываются с членами их квинтета. Это символ единства — хотя они не всегда проявляются на лбу в смутной форме короны, как у Надин.

Все трое монстров осматривают наследия внизу, словно ожидая увидеть одного из нас, покрытого засохшей кровью их мага, явно виновного, чтобы казнить на месте. Но наконец голос Маркоса Сальгарая гремит по залу, не нуждаясь в магическом усилении. Его раздвоенный язык время от времени высовывается, пока он говорит.

— Наследники Четырех Домов, ваш следующий семестр начинается завтра утром. Запрет на убийства для наследий, объединённых в квинтеты, официально снят.

Шёпот наполняет комнату, пока свежее напряжение вибрирует в воздухе. Краем глаза вижу, как усмешки и ухмылки пробегают между многими объединенными квинтетами. Многие из них двигаются, чтобы лучше окружить своих хранителей.

Лирой и Драксар также становятся по обе стороны от меня. Драксар окидывает толпу хмурым взглядом, который обычно не свойственен его жизнерадостному лицу. Лирой выглядит так, будто ещё один косой взгляд — и у него случится очередной психотический срыв. Он достаёт свой кровоточащий кристалл, беспокойно вертя его между длинными пальцами.

Сальгарай продолжает, словно не замечая возросшего напряжения.

— Все объединённые квинтеты, полные или нет, должны сообщить о выбранной специализации профессору Гиллису до окончания этого бала. Занятия начнутся завтра утром. Все студенты должны прибывать на свои курсы вовремя и соблюдать комендантский час. Любой, пойманный на пропуске занятий или блуждании по коридорам вне установленных часов, будет иметь дело со мной лично.

Это заставляет ещё одну волну тишины прокатиться по Балу Истинных, поскольку другие студенты, кажется, начинают понимать, что происходит. Обычно у квинтетов есть недели, чтобы выбрать свои классы, и Академия снисходительна к наследиям — но не сейчас. Теперь за нами пристально наблюдает сам Бессмертный Квинтет.

Наблюдают. Изучают. Проверяют.

Если я хочу сохранить элемент неожиданности, мне нужно будет продолжать притворяться бесталанной тихоней. Они не должны знать, что я то самое

оружие

, о котором шепчутся в подполье мира наследий.

— Несколько провидцев и целителей из близлежащего храма Илайи прибыли в Академию Эвермонт для помощи в лазарете, который, без сомнения, быстро заполнится по мере развития рейтингов квинтетов, — продолжает оборотень-гидра, его бледно-жёлтый взгляд перескакивает со студента на студента. — Мы с нетерпением ждём возможности наблюдать за вами так же, как мы наблюдали за вашими предками, доказывающими, что они достойные наследия. Будьте свирепы и помните, что слабые наследия будут лишь обузой для нашего рода. Искореняйте слабых и приносите честь Четырём Домам, будь то в жизни или смерти.

Бессмертный Квинтет спускается, чтобы присоединиться ко всем остальным на бальном паркете. Мальгос и Маркос сопровождают Надин с обеих сторон, пока она движется к бару, толпа наследий без усилий расступается перед её сверкающей фигурой.

Отслеживаю их движения. Если они и скорбят о потере своего мага, то все трое превосходно это скрывают. Они выглядят так, будто владеют миром и всеми в нём — идеальная картина идеального квинтета.

Интересно, кого из них я решу убить первым.

Глава 6. Эвелин

Отвожу взгляд от бессмертных существ и обнаруживаю, что Лирой и Драксар снова пожирают меня глазами. И снова это так неудобно — то, как сильно мне нравится, что я им явно нравлюсь.

У меня никогда не было особой причины заботиться о том, как я выгляжу. Выживание всегда было на первом месте. Я даже не видела своего отражения до десяти лет, пока не поймала своё отражение в мутном лесном пруду… прямо перед тем, как кто-то попытался утопить меня в нём.

Всё это к тому, что приятно чувствовать себя красивой.

Но я всё ещё полна решимости преодолеть это чувство к этим великолепным ублюдкам, поэтому отступаю назад, чтобы выбраться из пространства между ними, — но холодные руки мягко ложатся мне на голые плечи сзади.

— Смотри, куда идешь, Бёрч, — говорит Кристоф, его тихий голос почти теряется в возобновившейся музыке.

Отступаю от беловолосого профессора — хотя сейчас он совсем не похож на профессора. На нём элегантный, идеально сшитый тёмно-синий смокинг, который заставил бы модного фотографа пролить слёзы радости.

Как жаль, что кто-то такой красивый оказался ублюдком.

В последний раз, когда мы говорили, он намеренно причинил мне боль. Теперь я это понимаю. Он был умышленно враждебен, отталкивая меня и пытаясь заставить меня ненавидеть его и остальных.

И это сработало. Жжёт, зная, что они превратили в игру то, чтобы заполучить меня.

Готова встретить его холодный, отстранённый взгляд, но когда наши взгляды сталкиваются, хмурюсь. В этом освещении трудно разглядеть, но… он краснеет, когда его взгляд скользит по мне?

— Потеряйся, Снежинка, — рычит Драксар, снова подходя ко мне, злобно глядя на элементаля. — Я собираюсь потанцевать со своей парой, и мне не нужно, чтобы ты и это испортил.

Тот, кто ожидает, что я буду танцевать, чертовски заблуждается. Я никогда в жизни не танцевала. Я даже не знаю, с чего начать.

Кристоф поправляет запонки. Трижды.

— Поверь, я не планирую задерживаться. Но нам всем пятерым нужно выбрать направление для моего отчёта профессору Гиллису. — Он замолкает. — Где Грэйв?

— Вероятно, избегает папочки Де Стара, — фыркает Драксар.

Это достаточно интригует меня, чтобы я склонила голову.

— Грэйв боится Мальгоса?

Он фыркает.

— Нет, этот психопат ничего не чувствует. Он

должен

бояться Мальгоса, но вместо этого он его только злит, если они оказываются рядом. Это огромная головная боль — чаще всего из-за этого гибнут другие люди. Совет Наследий пытался ввести ограничительный приказ, чтобы они не находились в одной комнате, но это ни черта не дало.

Поглощаю эту информацию, рассеянно глядя на Кристофа. Он немедленно опускает взгляд, чтобы снова поправить запонки, очевидно, избегая встречи с моим взглядом. Он не хочет иметь со мной ничего общего, и это посылает ещё один необъяснимый укол боли через мою пустую грудь.

Заставляю себя подавить любые эмоции и сосредоточиться на том, что важно.

— Скажи профессору Гиллису, что направление нашего квинтета будет — бой.

Они все смотрят на меня. Лирой выглядит так, будто хочет вскрыть мне голову и прочитать мои мысли.

— Направление

нашего

квинтета? — медленно говорит он.

— То есть ты наконец признаёшь, что мы квинтет? — выпаливает Драксар, чтобы уточнить, надежда и возбуждение освещают его лицо и вызывают его ослепительную улыбку. — Ты простишь нас за то, что мы вели себя как кучка глупых, незрелых птенцов, и станешь нашим хранителем?

Мне нужно слиться с остальными студентами здесь, в Академии. Если это означает тренироваться и брать уроки с четырьмя наследиями, которые заставили меня чувствовать себя невероятно прямо перед тем, как заставили меня чувствовать себя дерьмово, я выдержу это.

Но сначала мне нужно провести чёткие границы.

— Простить — нет. Но я буду вашим

платоническим

хранителем. Пока.

Лицо Драксара вытягивается.

— Да ладно, Красотка Бу…

Красотка Бу?

Ладно, к чёрту, нет. Время пресечь это в зародыше.

Поднимаю руку, чтобы оборвать его.

— Я накладываю вето на это прозвище.

— Хорошо, Бу…

— И это тоже теперь исключено. На самом деле, никаких чёртовых прозвищ мне не давайте. В том числе на языке фейри, — добавляю, злобно глядя на Лироя.

Он прищуривает свои глаза рубинового цвета.

— Кстати говоря, как ты так свободно владеешь языком фейри? Даже твой акцент впечатляющий.

Виола когда-то была замужем за фейри, и их язык был единственным, на котором она говорила годами, прежде чем я её встретила. Когда росла, она была единственным живым человеком, которого я видела неделями напролёт. Она пыталась облегчить моё одиночество, рассказывая мне о своей прошлой семье фейри, делясь их культурой и обучая меня их языку. Мы говорили попеременно на общем языке и языке фейри.

Но Лирою не нужно знать этого или что-либо другое обо мне, поэтому я не даю ответа.

— Вернёмся к теме разговора. Бой.

— Нет, тема разговора в том, что ты думаешь, что мы будем платоническими, — цедит Драксар. — Ни за что на свете этого не случится.

— Многие квинтеты платонические.

— Не наш. Ты моя пара. Я не приму ничего

платонического

с тобой.

Смотрю в вверх, гадая, наслаждаются ли боги этим балаганом, который они мне устроили. Они, наверное, все смеются во весь божественный голос.

— В последний раз говорю, я не твоя пара.

Он рычит и хватает меня за руку, притягивая ближе к себе и игнорируя предупреждающий хмурый взгляд Лироя. В золотых глазах Драксара дикий, животный блеск, которого я никогда раньше не видела.

— Да, ты моя. Ты моя, и я твой — конец грёбаной истории. Конец. Смирись с этим.

Прошу прощения?

Резко отдёргиваю руку и награждаю его своим отточенным смертельным взглядом, переходя на смертельный тон, который мне редко приходится использовать.

— Перефразируй.

Хмурый взгляд Драксара смягчается. Он выдыхает и потирает лицо.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Чёрт. Прости. Чёрт, я не хотел быть таким… Я просто…

— Маньяк?

Он морщится.

— Мой дракон — первоклассный альфа-козел, и сейчас его когтистая лапа у руля. Веришь или нет, у него нрав ещё хуже, чем у меня. Находиться с тобой в этой переполненной комнате без моей метки или запаха на тебе уже сводит меня с ума — это только усугубляет ситуацию. Я не собираюсь остаться просто другом своей пары.

— Ты и не останешься, — соглашаюсь я. — Потому что мы не друзья. Мы будем сослуживцами.

Лирой пронзает меня взглядом.

— Я был по самые шары в твоей идеальной киске, и мы все слышали те восхитительные звуки, которые ты издаешь, когда кончаешь. Мы не будем

сослуживцами

, не тогда, когда мы все так страстно жаждем тебя.

Тепло покалывает мою шею и щёки, но так же и гнев, когда я смотрю на него.

— О, я едва ли то, чего

ты

жаждал. Скажи, какой приз ты выиграл за то, что первым трахнул меня?

— Он не получит никакого приза, — яростно говорит Драксар. — Мы бросаем…

— Чешую дракона, — уступает Лирой. — И доступ к архивам Сноу.

Кристоф напрягается, прежде чем метнуть на Лироя кинжалы взглядом. Драксар выглядит так же недовольным. Каждый из них выглядит так, будто собирается разорвать его на куски, но нас прерывает приближающийся квинтет, состоящий только из мужчин. Все пятеро держат головы высоко, глядя на нас, и тот, кого я считаю их хранителем, приветствует нас фальшивой улыбкой. Его коротко стриженные волосы демонстрируют голову, покрытую татуировкой в виде тигровых полос.

— Так это квинтет-джекпот, да? Держу пари, у вас будет самый высокий рейтинг в начале, так как

большинство

из вас довольно впечатляющие. — Он кивает с чем-то вроде уважения Драксару, прежде чем многозначительно посмотреть на меня, его взгляд зелёных глаз становится насмешливым. — Но квинтет силён только своим хранителем. Так что, насколько понимаю, я смотрю на самый слабый квинтет в этой комнате. Осторожнее, Бёрч. Они не смогут защищать тебя вечно.

Драксар рычит, но я поднимаю руку, чтобы остановить его, удерживая взгляд враждебного хранителя и вскидывая бровь.

—

Осторожнее?

Это всё, что у тебя есть? Будем надеяться, что твой укус поинтересней твоего лая, потому что это было жалко. Я бы почувствовала себя неловко за тебя, но это была бы трата моего времени. Беги, Полосатик.

Теперь он взбешён, скалит зубы и делает шаг вперёд, но к моему удивлению, Кристоф тоже делает шаг вперёд, пока они не оказываются нос к носу. Никогда не думала, что профессор может казаться устрашающим, но пронизывающий взгляд, которым он смотрит на другого хранителя, вызывает мурашки по моим рукам.

Это тот же самый взгляд в никуда, который я приобрела за годы ужаса и устрашения. Интересно, как он приобрёл свой.

— Грант, — шипит один из наследников другого квинтета. — Давай не будем навлекать на себя гнев

этого

профессора. Пошли.

Полосатик, который, видимо, Грант, бросает на меня последний хмурый взгляд, прежде чем он и его свита уходят. В тот момент, когда они уходят, оставшееся напряжение только нарастает.

— Я не отдам тебе ни единой чёртовой чешуйки, — огрызается Драксар на Лироя.

— И забудь об архивах, — добавляет Кристоф. — Мой отец убил бы тебя, если бы знал, что ты даже попросил.

— Кого волнует твой тупой отец? — фыркает Драксар. — Мы не платим, потому что пари было дерьмовой идеей с самого начала, и мы его отменяем. Конец обсуждения.

Лирой фыркает.

— Конечно, ты озлоблен. Децимано всегда должны быть лучшими. Ты просто не выносишь поражений.

— Я не

проиграл

. Мы все были в той постели.

Упс.

— И всё же я был единственным, кто был

внутри

неё. Нравится тебе или нет, я выиграл честно и по правилам…

Ладно, на хрен это всё.

Решив бросить четырёх сволочей, к которым я была достаточно глупа, чтобы что-то почувствовать, прежде чем получить удар ножом в грудь дозой реальности, поворачиваюсь и прохожу сквозь толпу смешивающихся, болтающих наследий.

Боль, которую чувствую с тех пор, как узнала об их пари трахнуть меня, кипит под моей кожей. Раздражает знать, что все те глупые чувства, с которыми я так отчаянно боролась, были односторонними. Их мотивировало быть со мной только ради их чёртовых эго.

Хочу отплатить за то, как они заставили меня себя почувствовать. Хочу наказать их.

Достигнув относительно безлюдного бара, оглядываюсь. Немногие наследия, отдыхающие здесь, кажется, прекрасно проводят время, хотя некоторые разглядывают меня. Заметив красивого сирену, опирающегося на барную стойку и разглядывающего меня с напитком в руке, подхожу к нему.

Никогда раньше не флиртовала. Обводя взглядом его высокую фигуру, пытаюсь симулировать беззаботную, кокетливую улыбку Зои. Почти уверена, что она выглядит скорее безумной, но я работаю с тем, что есть.

— Привет.

Да, привет. Это лучшее, что у меня есть в этом арсенале.

Как уныло.

Но его лицо расплывается в ухмылке. В этом тусклом свете могу разглядеть, что его зрачки круглые, — гарантия того, что он не подменыш, которого я ищу.

— Чёрт, ты сегодня горяча. Хотя, наверное, мне не стоит говорить это, когда на тебя облизывается твой собственный квинтет, да?

— Мы платонические.

Он ставит свой напиток, пожирая меня взглядом.

— Правда? В таком случае, могу я угостить тебя выпивкой?

— Только если она крепкая.

Я не часто выпивала в своей жизни. Вероятно, потому что к тому времени, как Виола решила, что я достаточно взрослая для алкоголя, я уже стала

такой

и обнаружила, что требуется неимоверное количество алкоголя, чтобы хоть немного опьянеть. Вот почему медовуха фейри Лироя не разрушила мой желудок.

Хватит думать о нём.

Сирена подходит ближе, чтобы передать мне напиток от бармена, и я стараюсь игнорировать, как моё тело протестует против идеи приблизиться ещё больше. Моя нервная система покрывается метафорической крапивницей, когда представляю, как касаюсь его.

Но мне искренне любопытно, какие вещи мне могли бы понравиться, если бы я только смогла преодолеть свою дурацкую обусловленность. Как только я преодолею это препятствие, возможно, смогу научиться получать настоящее физическое удовольствие, чтобы получать больше тех фантастических оргазмов.

И поскольку я собираюсь сохранять платонические отношения со своим проклятым квинтетом, я могу с тем же успехом заставить себя попробовать с кем-то, кого нахожу достаточно привлекательным.

С кем-то вроде этого парня.

— Хочешь потанцевать? — спрашивает он своим богатым, певучим голосом сирены.

— Зависит от того... — Борясь с внутренним ужасом, протягиваю свободную руку, чтобы поправить его галстук-бабочку, слегка проведя пальцами по его плечу. — Приведёт ли этот танец к чему-то более… интересному?

— Приведёт, если я смогу повлиять на это.

Он накрывает мою руку в кружевной перчатке своей, и хотя я стараюсь скрыть это, иглы истерии разбегаются по каждому сантиметру моего тела. И это не просто моя обычная паника из-за того, что кто-то другой касается меня — это смешано с удивительным отвращением к прикосновению к кому-либо, кто не является…

ими

.

Это просто кажется неправильным.

И не в хорошем смысле.

Отдёргиваю руку, напоминая себе дышать, пока пью слишком сладкий коктейль. Касаться этого парня сегодня вечером ещё раз официально исключено, но всё же… Мне не нужно касаться, чтобы флиртовать. Может быть, если я привыкну к нему со временем, моё тело не будет так паниковать.

Сирена не заметил моей внутренней борьбы. Он весь улыбается, когда говорит:

— На самом деле, что ты делаешь после этого? Колби пригласил меня на тайную оргию в его комнате в общежитии. Это довольно эксклюзивная группа сегодня вечером, но держу пари, он разрешит, если я приведу тебя. В смысле, все говорят о загадочной Эвелин Бёрч. Если у тебя платонические отношения с квинтетом, почему бы не прийти и не повеселиться? Я позабочусь о том, чтобы тебе понравилось. И знаю, что я не единственный не связанный парень, который мечтает заполучить твою зад…

Лёд запечатывает его губы. Замёрзшие кристаллы расцветают по всей его коже и одежде, склеиваясь и утолщаясь, пока меньше, чем через мгновение, я не смотрю на сирену, застывшего на месте, как статуя. Его слабые, приглушённые стоны паники из-за неспособности двигаться показывают, что он всё ещё может дышать через ноздри.

Мне вдруг становится так холодно, что уверена, мои соски будут видны, так как я решила не надевать бюстгальтер. При таком холоде я не удивляюсь, услышав голос Кристофа прямо за моей спиной.

— Веселишься, Бёрч?

Его голос непринуждённый, будто он совершенно невозмутим. Тем не менее, когда я оборачиваюсь, сохраняя спокойное выражение лица, его челюсть сжата, мускул подёргивается.

Приятно добиться от него реакции. Решаю пойти дальше.

— Веселилась, пока ты не прервал мою первую попытку найти трах на сегодняшний вечер. Будь любезен, разморозь его.

Взгляд профессора ненадолго опускается, и на этот раз я знаю, что не воображаю, как темнеют его скулы, когда он замечает мои напряженные соски сквозь платье.

— Я видел, как ты касалась его. Этого больше никогда не повторится.

— Какого хрена тебя это вообще волнует?

— Не волнует, — говорит он сразу. — Я просто… обеспокоен. Как любой элементаль был бы обеспокоен за свою пару, дарованную богами. Не путай это с

заботой

.

В груди колет, и я начинаю терять терпение и самообладание. Подхожу к нему ближе, смотря в его бледно-голубые глаза, чтобы меня не поняли неправильно.

— Мне нужно, чтобы ты кое-что для меня сделал.

Весь гнев Кристофа, кажется, тает от моей близости, и температура вокруг нас возвращается к норме. Его глаза изучают мои с жаром.

— Всё, что угодно, — шепчет он, его тон почти сбивает меня с толку, потому что он странно мягкий.

Дарю ему приторную улыбку.

— Засунь своё беспокойство себе в задницу, чтобы твоя башка не чувствовала себя так одиноко.

Он поникает. И на этот раз его реакция почему-то не так приятна. Не знаю причины этого, но прежде, чем кто-либо из нас успевает сказать что-то ещё, Драксар кладёт руку на плечо Кристофа и отталкивает его от меня с рычанием.

— Отстань от неё, ублюдок. Она не хочет иметь с тобой ничего общего.

Кристоф поднимает подбородок, принимая свою характерную отстранённую ухмылку.

— Она не хочет иметь ничего общего ни с кем из нас, вот почему она липла к этому сирене.

«Липла» — преувеличение, но я не утруждаю себя его исправлять, когда ноздри Драксара раздуваются, а Лирой выглядит не менее взбешённым.

Я должна оставить их и искать подменыша, так как не знаю, как долго продлится Бал. Но эта крошечная, мелочная форма мести дьявольски занимательна, чтобы остановиться прямо сейчас.

Глава 7. Драксар

Лирой встаёт рядом с Эвелин, выглядя таким же собственником и чертовски злым, как и я сам. Он сжимает свой кровоточащий кристалл, взгляд недоверчиво мечется по сторонам, выискивая любого поблизости. Хоть мы и вне пределов слышимости, это не мешает им пялиться. Напряжение в бальном зале такое густое, что его можно попробовать на вкус; все на нервах после объявлений Бессмертного Квинтета.

— Ты только что флиртовала с этим представителем наследий,

сангфлуиш

? — требует Лирой.

Эвелин небрежно пожимает плечом, но выражение на её лице, когда она подносит бокал к своим идеальным губам, полно предупреждения.

— Я могу флиртовать с кем захочу.

— Чёрт возьми, нет, — рычу сквозь стиснутые зубы.

Она делает глоток, и я сдерживаю стон, глядя, как работают мышцы её горла.

Когда я заметил свою пару на танцполе раньше, мне показалось, что я случайно забрёл в собственный влажный сон. Платье, что на ней, открывает плечи, спину и большую часть ног — хотя она всё ещё в этих чёртовых берцах, что до чёртиков мило. Тот, кто делал ей макияж, добавил знойные штрихи вокруг её завораживающих глаз и тёмную помаду, о которой я фантазирую, представляя её размазанной по всему себе.

Потому мой член не имеет ни единого шанса. Стоит мне взглянуть на эту тёмную королеву, как он твердеет, словно камень.

Моя, моя, моя, рычит мой внутренний дракон.

Да, она моя.

Вот только она, блядь, только что флиртовала с кем-то другим.

Кристоф собирается что-то сказать, но Эвелин допивает остатки своего напитка и обрывает его, обходя нас всех троих.

— Если вы закончили с этим пещерным представлением, не могли бы вы указать, кто такой Колби? Мне бы не помешал оргазм или два, и, судя по всему, этот инкуб устраивает много оргий.

Жгучая ярость обжигает меня изнутри при мысли, что кто-то вне нашего квинтета может доставить Эвелин удовольствие. Не успеваю я взять себя в руки, как хватаю её за хомут на спине платья и использую его, чтобы развернуть её, рыча:

— Даже не думай об этом.

Вместо ярости, которую я ожидал увидеть на её лице, тёмные глаза Эвелин сверкают, и она ухмыляется.

Чёртова ухмылка.

Вот дерьмо. Моя садистская маленькая влажная мечта делает это нарочно. Это её способ проучить нас и свести счёты.

Сердце бешено колотится, когда я сильнее сжимаю ткань на её спине, потребность в ней заставляет мой член затвердеть, словно чёртова сталь, в штанах смокинга.

— Тебе нравится это, детка? Скажи, как сильно промокли твои трусики от осознания, что ты нас мучаешь?

— Сложно сказать, когда на мне их нет.

Чёрт. Возьми.

Зная, что я мог бы задрать её развевающуюся юбку и увидеть её киску обнажённой и влажной, стону. Лирой, стоящий за ней, выглядит не менее измученным. Его рука скользит вверх, запутываясь в её волосах, пока мы оба не цепляемся за нашу жестокую маленькую заклинательницу, чтобы удержать её на месте.

Когда он тянет за тёмные волосы на её затылке, глаза Эвелин слегка прикрываются, и она смотрит на меня. Улавливаю намек на её опьяняющий, тонкий аромат и обхватываю другой рукой верхние слои её юбки, сглатывая, поскольку между нами нарастает напряжение от этой нужды.

Боги, как я хочу её. Хочу остаться с ней наедине, сорвать с неё это чёртово платье и посмотреть, как она меня за это накажет.

— Никаких трусиков? Похоже, ты хочешь, чтобы мой язык оказался между твоими прелестными бёдрами. Скажи только слово, и мы покажем тебе, насколько это всё чертовски реально, Цветочек. Никаких пари и игр.

Она моргает.

— Цветочек?

— Ты сказала, что

Бу

выходит из игры, — пожимаю плечами. — Пришлось найти другое.

— И сравнить меня с нежным цветком — это твой второй выбор? — Она качает головой настолько, насколько ей позволяет Лирой. — Я сказала — никаких больше прозвищ.

Лирой прижимается губами к её волосам.

— Позволь нам извиниться перед тобой так, как, я знаю, ты жаждешь,

ma sangfluish

. Ты сопротивлялась достаточно долго. Признай, что ты этого хочешь, и прекрати бороться с нами.

Его тихие слова вырывают её из этого опьяняющего момента. Она отстраняется, одаривая всех троих гневным взглядом, поскольку Кристоф тоже не отстает. Если бы взгляды могли убивать, мы бы попадали к ногам Эвелин.

— Внесу предельную ясность. Я временно подыгрываю вам, как ваш хранитель, потому что у меня ограниченный выбор. Для меня это всего лишь игра, как и для вас четверых — игра в то, кто быстрее меня трахнет. Считайте это союзом по расчёту, потому что я не хочу иметь ничего общего ни с одним из вас. А теперь оставьте меня в покое. Мне нужно кое-кого выследить.

Наша хранительница убегает прочь, оставляя меня в смятении, а моего внутреннего дракона — рычащим в бунте против её слов. Меньше всего на свете я хочу, чтобы она выследила этого чёртова инкуба и попыталась присоединиться к его оргии.

Лирой бормочет:

— Это была ложь. Когда она сказала, что не хочет иметь с нами ничего общего, она лгала.

— Откуда ты знаешь?

Он ухмыляется.

— У Эвелин есть признак, который я только что выяснил. Пошли.

Все трое протискиваемся сквозь толпу танцующих и разговаривающих наследий, следуя за ней. Игнорирую взгляды, устремлённые на нас. Всю свою жизнь меня выставляли напоказ как чудесное золотое дитя последней линии оборотней-драконов, поэтому мне не привыкать привлекать внимание.

Но мои зубы стискиваются, когда Маркос Сальгарай внезапно встаёт передо мной, не давая мне последовать за Лироем.

Чёрт возьми. Ничего хорошего из этого не выйдет.

— Всегда хотел встретиться с младшим сыном Брин Децимано, — гремит он.

Почтительно склоняю голову, натягивая очаровательную улыбку, хотя прекрасно знаю, что Бессмертный Квинтет терпеть не может мою мать. Вообще-то, как бы ни почитали мою семью за то, насколько мы полезны на Разделе, у нас, Децимано, постоянно возникают проблемы с Бессмертным Квинтетом и Советом Наследий. Всё потому, что они любят держать всё под строгим контролем, манипулируя другими известными семьями наследий, дёргая их за ниточки, но мы, драконы, чертовски упрямы.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Моя мать всегда говорила, что предпочла бы, чтобы мы все были мертвы, чем слепо послушны.

Все четверо моих старших братьев предупреждали: если я когда-нибудь встречусь с кем-то из Бессмертного Квинтета, они автоматически попытаются установить надо мной доминирование, потому что им нравится идея заставить Драксара Децимано перевернуться на спину и показать брюхо.

Хрен им.

— Рад встрече, — лгу я. — Но, если позволите, мне нужно догнать…

— Не так быстро, — предостерегает он.

От одного вида этого монстра мурашки бегут по коже. Зрачки — словно булавочные уколы в бледно-жёлтых радужках, да ещё эти рога и чешуя… Мой внутренний дракон напрягается, рычит, оценивая гидру.

Хотя я с удовольствием показал бы ему средний палец и понесся за Эвелин, остаюсь вежливым.

— Могу чем-то помочь?

Его улыбка лишена тепла, обнажает острые зубы.

— Скорее, я могу помочь тебе. Сделаю любезное предупреждение, если хочешь. Знай, что любой студент, замеченный в нарушении порядка, будет сурово наказан. Родословная и семейная гордость не послужат оправданием. Драконы ценны лишь тогда, когда умеют подчиняться. Запомни это.

Ясно. Этот ублюдок только что угрожал мне и оскорбил мою семью одновременно.

В следующей улыбке обнажаю все свои зубы.

— Принял к сведению.

Затем поворачиваюсь к нему спиной и направляюсь к краю трапезного зала, высматривая Лироя или Эвелин. Уловив запах медных ноток горелых трав, который безошибочно выдаёт Лироя, а не какого-то другого кровавого фейри, следую за его ароматом прочь с Бала Истинных, в один из пустых главных коридоров.

Мгновение спустя сворачиваю в другой тускло освещённый коридор и вижу Кристофа, стоящего со сложенными руками и нахмуренным лицом. Он смотрит на Эвелин и Лироя, которые затеяли жаркий спор. Они стояли бы нос к носу, если бы не тот факт, что Лирой почти на голову выше её.

— Тогда спроси, — огрызается Лирой в ответ на то, что она сказала до моего появления.

— Да спроси ты, чёрт возьми, была ли это игра, Эвелин. Ты же знаешь, я не умею лгать.

Когда подхожу ближе, её взгляд мечется в мою сторону, но она упрямо качает головой.

— Мне всё равно, была ли это ложь. Дело не только в этом пари. Я говорила вам ещё в Трансильвании…

— Что ты пытаешься защитить нас? — рычу, вспоминая признание о её кровной клятве и утверждение, что она отвергает нас, чтобы обезопасить. — Мне нужна ты, Эвелин, а не твоя, мать её, защита. Я взрослый дракон и сам могу о себе позаботиться. И что с того, что анти-наследническое движение говорит, что нам не следует быть вместе? Если это всё, о чём ты беспокоишься…

Она обрывает меня резким смешком.

— Всё, о чем я беспокоюсь? Ты думаешь, что анти-наследническое движение — это самое страшное, что есть? Даже близко нет.

— Тогда просвети нас, — злобно шипит Лирой, напирая на неё. Чем ближе он подходит, тем больше Эвелин выглядит разрывающейся между желанием отступить и удержать позицию. — Что именно мешает тебе принять то, что ты нужна

нам

? Почему ты так отчаянно сопротивляешься? Что это за большой, ужасный секрет, который, как ты думаешь, мы не выдержим? Скажи, чёрт возьми, правду.

Эвелин вспыхивает, переводя взгляд с одного из нас на другого.

— Ладно. Хотите знать, почему я так отчаянно сопротивляюсь? Дело не в вашей дурацкой ставке. Это ранило до чёрта, но по причинам, понятным лишь придуркам в Раю, я всё равно хочу вас — всех вас. Но я буквально чёртов тупик для вас, четверых идиотов, так что вбейте себе в эти тупые башки — я просто не могу!

Она хочет нас.

Она хочет меня.

Теперь, когда я знаю это, я не стану сдерживаться. Яростная решимость охватывает меня.

— Можешь, — рычу, приближаясь к ней. — Ты хочешь нас, детка? Мы уже твои. Наши сердца будут связаны с твоим, и это чертовски просто.

Беспомощная ярость звучит в её голосе. Она качает головой, словно на грани отчаяния, отчаянно пытаясь заставить нас увидеть, в чём проблема.

— Это не просто. Вы не понимаете. Мы не можем быть связаны, и я не могу снять ваши чёртовы проклятия, потому что у меня нет...

Внезапно она обрывается с болезненным стоном, руки взлетают к груди. Ужас заставляет меня забыть обо всех правилах не прикасаться, и я тут же притягиваю её к себе, когда её колени подгибаются, а лицо искажается от боли.

Моя пара. Ей больно.

Меня охватывает полная паника.

— Эвелин? Чёрт, что происходит, детка... это яд? Он вернулся? — спрашиваю я, мои руки ложатся поверх её, там, где она впивается ногтями в грудь.

Её глаза плотно зажмурены.

— Боги. Только не сейчас. Пожалуйста, только не сейчас, — стонет она, голос словно сдавлен.

— Что происходит? — резко требует Кристоф, подходя ближе, и температура вокруг нас резко падает. — Эвелин?

Лирой обхватывает её лицо, пытаясь поймать её взгляд, его глаза широко распахнуты.

— Ты не можешь дышать? Драксар...

Прежде чем он успевает закончить приказ, я распахиваю перед её платья, отчаянно пытаясь помочь ей вдохнуть. Но это бесполезно. Всё, что это показывает — на её идеальной груди нет ничего видимого. Зазубренный, бледный шрам между её грудями не тронут.

— Я в порядке, — пытается настоять Эвелин, но напряжение в её голосе — чистая агония. Она стискивает зубы, пытается отмахнуться от наших рук, но внезапно обмякает.

— Эвелин? – рычу я, и мой дракон яростно бьётся в моей голове, захлёстывая меня ужасом. – Эвелин!

Лирой достаёт свой кровоточащий кристалл и глубоко полосует им ладонь. Алая вспышка магии крови, смешанная с запахом, напоминающим горелую медь, наполняет полумрак коридора, освещая резкие черты его лица, когда он пытается исцелить её грудь. Я задерживаю дыхание, не отрывая взгляда от моей прекрасной

пары

, неподвижно лежащей у меня на руках.

В сотый раз за последние сутки передо мной встает этот ужасный образ: моя пара лежит в луже крови, и её запах смешан с ядом и болью.

Нет, нет, нет, нет…

Пока я тону в этом кошмаре, Кристоф ругается сквозь зубы и выхватывает Эвелин из моих рук, стрелой метнувшись по коридору.

— Куда ты её несешь? – требую я, не отставая. Если бы мир не перевернулся с ног на голову, я бы выбил из него дух за то, что он трогает её, ведь он последний в бесконечной очереди тех, кого она не захотела бы видеть рядом с собой.

— К целителям, – бормочет он. – Потому что Лирой, мать вашу, бесполезен.

Лирой хмурится, догоняя нас.

— Я не понимаю. Моя магия просто отказывается работать с ней. Это почти как если бы…

Он обрывает фразу, словно мысль завела его в тёмный лабиринт. Мне нет дела до его новых теорий, потому что я слишком занят, отмечая, как бледна и холодна моя

пара

.

Минуту спустя врываюсь в распахнутые двери и широким шагом вхожу в огромный лазарет Эвермонт. Сотни лет назад, когда этот Замок только построили, здесь была часовня, посвященная богам. Теперь здесь нет ни скамей, ни священников. Вместо них замысловатые витражи из фиолетового и белого стекла служат фоном для дюжин пустых больничных коек, стоек, заставленных ингредиентами для заклинаний и лекарствами, и двух болтающих без умолку заклинателей в белых одеждах. Они вздрагивают от неожиданности, когда мы входим.

Кристоф держит Эвелин так, словно боится, что воздух вокруг нас может навредить ей, и я замечаю, как иней поднимается к его локтям. Он теряет рассудок, как и все мы, что совершенно немыслимо.

— Что происходит? – удивлённо щебечет один из целителей.

— Исцелите её, – требует Лирой, пока Кристоф опускает Эвелин на одну из больничных коек, дрожащими руками поправляя одеяло, чтобы прикрыть её обнаженную верхнюю часть тела. – Немедленно.

Целители обмениваются взглядами, но быстро собираются вокруг Эвелин, пытаясь найти признаки ранения. Их близость к моей

паре

высвобождает гнев моего дракона, и он обрушивается на мой контроль, дикий и необузданный.

Пометить её. Завладеть ею. Поклоняться ей.

Сжимаю виски, пронзённый раскалывающей болью, пытаясь отбиться от смены облика, которую зверь пытается форсировать. Этот тупой ящер не понимает, что сейчас, мать его, не время метить Эвелин как мою. Мне

срочно

нужно что-то убить, пока он не вынудил меня перейти её границы ещё сильнее, чем я уже сделал. Или, что хуже, если он заставит меня обратиться, когда я слишком близко, и она пострадает.

Когда агония отказа от смены облика наконец отступает из мышц, вижу, как один из целителей тянется к Эвелин, и рычу:

— Не смей, мать твою, трогать её. Она не любит прикосновений.

— Мы должны проверить её жизненные показатели. Обещаю, мы будем очень осторожны с ней.

Это обещание не помогает. Меня по-прежнему терзает отчаяние, когда целитель проверяет её пульс, хмурясь. Затем он наклоняется, будто собирается приложить ухо к её груди, и мой дракон заливается яростью.

Но прежде чем целитель успевает коснуться Эвелин, Принц Кошмаров материализуется рядом, хватает обоих целителей за шеи и исчезает в мгновение ока. И они исчезают вместе с ним. А когда Грэйв появляется из Эфириона, оба целителя мертвы. У одного глаза застыли, широко распахнутые от острого ужаса, будто перед смертью он увидел нечто, что сломило его. Другой выглядит так, будто его искромсали в лохмотья и кости.

Всё произошло так быстро, что я всё ещё пытаюсь осмыслить. Кристоф выглядит так же ошеломленным, но Лирой рычит:

— Какого хера ты делаешь? Они были нужны нам, чтобы помочь Эвелин, психопатичный ублюдок!

Грэйв отпихивает один из трупов, его лицо становится убийственным, когда он шагает к Лирою.

— Нет, это

ты

что делаешь? Где твоё чувство чрезмерной паранойи, когда оно так нужно? Она велела мне не давать никому её исцелять. Это было не вежливое предложение, Кроу. У неё, должно быть, есть причина избегать здешних целителей, так что я, мать его, им не доверяю. И ты тоже не должен был.

— Я и не доверял им. Сделай они неверный шаг, я бы убил их так же быстро, — шипит Лирой. — Но посмотри на неё сейчас. Она не дышит, Грэйв — у неё нет богопроклятого пульса! Моя магия отказывается с ней взаимодействовать, так что мы будем делать теперь? Ты подумал об этом, прежде чем убивать людей, которые потенциально могли бы ей помочь?

Цепенею. Эвелин не дышит. У неё нет пульса. А это значит...

— Он принял верное решение, — говорит мягкий голос, прерывая их яростный спор.

Мы все оборачиваемся, когда знакомая фигура под белой вуалью шагает вперед, входя в старую готическую часовню из потайного входа возле старой скамьи. Моргаю, видя пророчицу, что была на Подборе, понимая, что она, должно быть, одна из тех людей из храма Илайи, о которых упоминал Маркос Сальгарай.

Как там её зовут? Лин-Лин? Ли?

— Пророчица Лия, — приветствует её Кристоф, тон у него формальный, но настороженный. Он кивает на мёртвые тела на полу. — Насчёт этого...

Она отмахивается от его беспокойства элегантной рукой в белой перчатке.

— Как я уже сказала, ваш инкуб принял верное решение. Боюсь, они узнали бы что-то о вашей хранительнице, что тут же доложили бы Бессмертному Квинтету. Теперь отойдите от неё. Я займусь ею.

Странно не видеть её лица под всей этой белой тканью. Но хотя я чертовски насторожен насчёт этой таинственной пророчицы, мой внутренний дракон становится необычайно тихим и спокойным, когда она приближается, будто ему совершенно не мешает её присутствие рядом с нашей парой.

Ладно. Пока что поверю суждению этого мудака. Но если она причинит хоть один грёбаный вред хоть единому волоску на голове Эвелин, на земле будет лежать ещё один кровоточащий труп.

Лия тихо смеётся, поворачивая голову в мою сторону.

— Дракон-страж, значит?

Чёрт.

Она читает мысли — или видящая. Что-то в этом роде.

Остальные, должно быть, пришли к тому же выводу, потому что Лирой сжимает свой кровоточащий кристалл крепче, а Кристоф застывает. Глаза Принца Кошмаров сужаются, когда он смотрит, как Лия садится на кровать рядом с Эвелин, её руки зависают над грудью моей пары, но не касаются её. Слабое свечение исходит от рук Лии, но в остальном никакой явной магии не происходит.

— У тебя нет ауры, — отмечает Грэйв опасным тоном. — У всего живого есть аура.

Она не отвечает, двигая рукой над головой Эвелин. Мы все наблюдаем в напряжённом, недоуменном молчании. Наконец, Лирой обходит кровать, чтобы лучше рассмотреть лицо Эвелин, и его брови хмурятся.

— Вы сказали, целители узнали бы что-то о ней и доложили бы Бессмертному Квинтету. Что вы имели в виду?

Тон Лии мягкий.

— У вас уже есть подозрения насчет её природы. А инкуб гораздо ближе к истине.

Мой взгляд мечется к Грэйву.

— О чём, чёрт возьми, она говорит? Что ты знаешь?

Грэйв даже не удостоил мой вопрос вниманием. Ясно, он не собирается нам ничего рассказывать.

Лирой долго изучает Эвелин, прежде чем заговорить медленно, нерешительно. Я почти вижу, как шестерёнки крутятся в его параноидальной голове.

— У неё нет сердцебиения. Не было и раньше. А когда я пытался исцелить её от яда, я нашёл бутылёк с порошком корня паслёна в одном из её карманов. Это вещество почти невозможно достать — Совет Наследий объявил его полностью незаконным. Зачем воспитанному среди смертных нетипичному заклинателю утруждать себя его добычей?

Вопрос повисает в воздухе, пока Лия заканчивает исцелять Эвелин и выпрямляется. Я впиваюсь взглядом в Эвелин, пока не вижу, как её грудь поднимается и опускается, и облегчение накатывает так сильно, что мне приходится сесть на одну из свободных кроватей. Слава богам. Она дышит.

Лирой потирает челюсть, продолжая.

— Кинжал, который мы нашли в кабинете директора Элверина Фореста, сделан из адамантина.

— И что? — спрашиваю я.

— Ты знаешь, насколько редок этот металл? Из него делают оружие самые могущественные теневые демоны, проникающие в Раздел. Наследия не используют адамантин, и никто в мире смертных не знает, как его ковать, так как же этот кинжал оказался в том кабинете?

Морщусь, но Кристоф, кажется, улавливает что-то, что я упускаю, потому что внезапно становится ещё бледнее обычного.

— Ты думаешь, этот кинжал Эвелин?

— Какая, мать его, разница? — огрызаюсь я. — Слушай, может, кто-то из тех культистов, враждебных наследиям, что её вырастили, подобрал кинжал в Разделе или ещё где-то. Это не имеет значения.

Лирой сверлит меня взглядом.

— Нет, имеет. Если оружие Эвелин из Пустоши, она на некой таинственной миссии, и у неё нет богопроклятого сердцебиения...

Я смотрю на него долго и пристально.

— Какого хера ты говоришь?

— Ты прекрасно знаешь, что я говорю.

Кристоф снова смотрит на Эвелин, его голос еле слышен даже для меня.

— Ты помнишь, много лет назад, когда Совет Наследий казнил нескольких смертных?

Это была огромная новость в мире наследий, потому что причина была засекречена. Даже я слышал об этом, а мне было восемь.

— Да, и что? Я не вижу, как это связано с...

— Всё потому, что они утверждали, будто Пустошь забирает смертных и сохраняет им жизнь.

Он многозначительно смотрит на нас троих, и даже Грэйв хмурится.

Сразу же я качаю головой.

— Нет. Это, мать его, полный бред. Эвелин проявила себя как заклинательница несколько недель назад, и она часть какого-то культа, враждебного наследиям. Она сама нам это сказала.

Лирой пригвождает меня взглядом.

— А сказала ли? Она никогда не говорила этого прямо. — Открываю рот, чтобы возразить, но потом колеблюсь, понимая, что он прав.

— Чёрт побери. Она просто снова пыталась нас отпугнуть, — бормочет Кристоф. — Это всё, что она пыталась делать с нашей встречи. Я должен был понять это раньше.

Всё ещё качаю головой, отрицая, но потом некоторые вещи встают на свои места. То, насколько Эвелин была беспомощна с технологиями. Её восторг от всего жуткого. То, как она широко раскрытыми глазами смотрела на всё в том уютном городке в Трансильвании, будто он с другой планеты. То, как упорно она пыталась оттолкнуть своих связанных, убеждая нас просить другого хранителя, настаивая, что она совершенно не подходит нам. Мимолётное замешательство на её лице, когда Грэйв спросил, не часть ли она движения, враждебного наследиям, прямо перед тем, как она кивнула.

Вы, идиоты, понятия не имеете, как ужасно было бы быть связанным со мной.

Я защищаю вас, идиоты.

Я не позволю вам четверым пойти ко дну вместе со мной.

Я ваш враг.

Все её прошлые слова крутятся в моей голове, пока я не закрываю лицо руками.

— Вот дерьмо.

Моя пара из Пустоши.

Глава 8. Кристоф

Драксар, Лирой и Грэйв задумчиво смотрят на Эвелин. Но я не могу думать. Более того, я едва могу заставить свой голос работать, когда смотрю на пророчицу; ужас и вина пожирают меня изнутри, словно мороз, проникающий в самые кости.

— Тебе удалось исцелить её. Благодарю. Но… можешь ли ты сказать мне, что с ней было не так?

Я уже знаю, что это моя вина, но всё равно вынужден спросить. Словно мне нужен этот дополнительный укол ненависти к себе, чтобы убедить себя убраться к чёрту из этой комнаты и держаться от Эвелин как можно дальше до самого выпуска.

О, милосердные боги, я должен был придерживаться плана и сохранять дистанцию на балу, но в тот момент, когда увидел её руку на том сирене, все ставки были сброшены. Моя хвалёная осторожность, выстроенная годами тренировок и подавления, рухнула в одно мгновение.

И вот, мы здесь, и моё проклятие снова подняло свою уродливую голову, сея разрушение там, где я меньше всего этого хотел. Я должен был быть сильнее. Она заслуживает гораздо большего, чем моя проклятая натура может ей предложить. Не могу себя терпеть. Отвращение к собственной слабости, к неспособности контролировать свои эмоции, а значит, и свою силу, почти физическое.

Лия склоняет голову в мою сторону. Её голос оказывается неожиданно тёплым и нежным, словно редкий луч солнца в морозный день.

— Это не твоя вина, и не вина твоего проклятия. Будь добрее к себе.

Вздрагиваю, когда её слова невольно заставляют три пары глаз повернуться в нашу сторону. Драксар хмурится, его золотистые глаза темнеют.

— О чём она говорит? Почему это должна быть вина твоего проклятия?

— Пустяки.

Грэйв наблюдает за мной слишком пристально, словно пытается собрать воедино разрозненные фрагменты головоломки. Быстро меняю тему, снова обращаясь к закутанной в белое пророчице.

— Но как она выжила, если пришла из Пустоши? — спрашиваю, и в голосе моём звучит аналитическая отстранённость профессора, маска, которую я ношу так долго. — Если только…

О, милосердные боги. Возможно, она и не выжила. Лирой сказал, что у неё не было сердцебиения. Она может быть…

— Если только что? — спрашивает Лия.

Если только она не из нежити.

Не могу заставить себя произнести это вслух, потому что это звучит до абсурда дико. Я видел сотни изображений нежити, и это отвратительные твари, которые совершенно не похожи на Эвелин. Ни единой чертой. Но потом, это также абсурдно, что она вообще могла прийти из Пустоши. Ни одно живое существо не может там выжить. Пустошь — это смерть, разложение, небытие.

Лирой осторожно поправляет волосы Эвелин, убирая их с лица, его брови глубоко нахмурены, отражая тревогу. Затем он решительно поворачивается к Лие.

— Ты умеешь читать людей. Скажи нам, что ты прочитала о нашей хранительнице.

Конечно, у него нет проблем с тем, чтобы требовать ответов от пророчицы. Он — нечестивый мерзавец, презирающий божественное так же легко, как и человеческое.

Она молчит мгновение, прежде чем вздохнуть.

— Это правда. Я благословлена способностью видеть почти всё в этом смертном мире. Мысли, чувства, воспоминания, истины… Но есть места тьмы, которые даже Илайя не может видеть. Места, захваченные Пустошью. Она поглощает всё, к чему прикасается, и превращает всё в тень, точно так же, как она поступила с сердцем вашей хранительницы.

Внимание Грэйва мгновенно переключается на Лию. Его обычно безразличное лицо напрягается.

— Объясни.

— Я вижу лишь разрозненные фрагменты её прошлого, всё окутано тьмой. Но такая степень тьмы существует только в Пустоши, и, кажется, её сердце до сих пор остаётся в этом царстве смерти.

…Что?

— Не понимаю. Если у Эвелин нет сердца, то… как она жива? — мой голос, несмотря на попытку сохранить спокойствие, дрожит от неожиданности и тревоги.

Словно его разум находится за тысячу километров отсюда, Лирой бормочет:

— Чёрт возьми. Теневое сердце.

Крайне бесполезно, поскольку я не знаю, что это должно означать. Мой аналитический ум требует ясности, а этот термин вызывает лишь новые, пугающие вопросы.

— Погодите. Если она из Пустоши, она всё ещё человек? — спрашивает Драксар, выглядя столь же потерянным в этой ситуации.

Лия поправляет одну из белых драпировок, свисающих с её рук. Её голос глубоко скорбен, словно эхо древней печали.

— Это трудно сказать. Я знаю лишь о её предназначении и её кровной клятве.

— Не желаешь поделиться? — мне удается выдавить это, хоть и звучит мой голос глухо.

Кажется, пророчица улыбается, когда говорит.

— Если она когда-либо пожелает поделиться с вами истинной глубиной своего благородства, она сделает это. Но это будет её выбор. А теперь дайте ей отдохнуть, и, пожалуйста, избавьтесь от тел, прежде чем кто-либо ещё войдёт.

Лия склоняет голову, словно ещё раз проверяя Эвелин, а затем покидает комнату так же мудро и безмолвно, как и вошла. Дверь тихо щёлкает за ней, оставляя нас в давящей тишине.

Тишина оглушительна. Она длится гораздо дольше, чем когда-либо между мной и этими тремя наследиями, пока мы наблюдаем за глубоко спящей Эвелин. Наконец, к её лицу возвращается немного цвета. Она так прекрасна в этом умиротворённом состоянии, что у меня щемит в груди, и мне трудно дышать, когда пытаюсь убедить себя покинуть комнату теперь, когда я знаю, что с ней всё в порядке.

Не могу заставить себя уйти от неё.

Но я должен. Долг, страх, проклятие — всё кричит о необходимости дистанции.

Чёрт. Как же я ненавижу это. Ненавижу эту борьбу, эту невозможность быть рядом, эту постоянную угрозу, которую я представляю.

— Что произошло? — наконец хрипит Грэйв.

Лирой вытирает засохшую кровь с пореза на руке о свои брюки, явно не заботясь о том, чтобы испортить несчастный костюм.

— Мы спорили, а потом она рухнула возле бального зала. Это произошло внезапно.

Протягиваю руку и касаюсь тыльной стороны ладони Эвелин. Она не кажется мне тёплой, а значит, я знаю, что ей наверняка очень холодно. Мои собственные пальцы покалывают, и я чувствую знакомый предвестник инея.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Драксар. Согрей её.

Он бросает на меня раздражённый взгляд, отмахиваясь от моей руки, словно я пытался осквернить их хранительницу, прежде чем подойти к другой стороне кровати.

— Прикоснёшься к ней без её разрешения, и у твоей пары останется три партнёра, — предупреждает Грэйв, и в его голосе звучит тень угрозы.

Драксар качает головой, бормоча что-то о том, что застрял с кучкой психопатов, пока осторожно устраивает Эвелин на одной стороне матраса, берёт дополнительное одеяло с соседней кровати и набрасывает его на них обоих. По крайней мере, теперь его невыносимо избыточное тепло тела передастся ей, хотя половина его задницы свисает с кровати. Полагаю, это его вина, что он размером с быка и с примерно таким же эквивалентом мозговой силы.

Ловлю взгляд Грэйва, снова устремлённый на меня, но теперь одна сторона его рта приподнята в ухмылке.

— Что? Почему ты так на меня смотришь? — требую, чувствуя, как напряжение нарастает. — Прекрати. Ты чертовски жуткий.

— Ты так же потерян из-за неё, как и все мы. Не так ли?

Это не вопрос. Он высказывает своё обвинение, и я тут же качаю головой, отрицая очевидное даже самому себе.

— Боги назначили её моей хранительницей, так что я не хочу, чтобы она, мать вашу, умерла, но мне всё равно. — Не _так.

— Бред, — фыркает Лирой. — Посмотри, какое у него красное лицо.

Сопротивляюсь желанию прикрыть щёки, которые всегда были досадно склонны к румянцу, и снова притворяюсь отстранённым.

— Вы трое вольны верить во что пожелаете, но Эвелин для меня — ничто. Я не чувст…

Мои слова замирают, когда рука Грэйва внезапно сжимает моё горло, оставляя синяк, пока он прижимает меня к ближайшей стене. Его глаза поблёскивают зловещей угрозой.

— Твои чувства меня не интересуют, Сноу. Но та пророчица намекнула, что ты якобы считаешь, будто твоё проклятие может навредить Эвелин. Всё, что касается её, касается и меня, так что выкладывай.

Мне, блин, до смерти надоело, что эти придурки постоянно хватают меня за горло. Мой гнев стремительно превращается в лёд, потрескивающий по стене за моей спиной. Концентрирую силу и Грэйв отшатывается ровно в тот момент, когда смертельно острые ледяные шипы взрываются, окружая меня, словно щит.

Я позволяю им мгновенно растаять и резко выдыхаю:

— Оставьте меня в покое.

Но Лирой — настырный засранец. Он принимает оборонительную стойку, сжимая свой кровоточащий кристалл.

— Как бы я ни ненавидел это признавать, он прав. Мы должны знать, представляешь ли ты риск для Эвелин. Не раскрывай все детали своего проклятия, если не хочешь, но скажи, как именно оно может её ранить.

Потираю лицо. Боги праведные. Они не отстанут.

И, возможно, правильно делают. В конце концов… я подвергал её опасности. Независимо от того, что думает Лия, я знаю, что это моя вина, что она дважды оказалась прикована к постели за последние двадцать четыре часа. Это слишком сильно коррелирует с тем, насколько ужасно я терплю поражение в борьбе со своими эмоциями.

— Хорошо, — бормочу, выдыхая облачко морозного воздуха, прежде чем взглянуть на всех троих. — Но вы не можете меня убить.

Драксар презрительно фыркает.

— Это вызов? Потому что я определённо мог бы, если бы захотел.

— Заткнись, дракон. Я расскажу вам троим об этом, но пусть не будет никаких путешествий в Эфирион по мою душу, — целенаправленно произношу, бросая гневный взгляд на Грэйва.

— Как будто я убил бы тебя таким банальным способом. Выкладывай уже.

Сглатываю и снова опускаю взгляд на Эвелин. Она выглядит такой умиротворённой во сне, волосы разметались по подушке, тёмные ресницы легли на щёки. Моя грудь сжимается от боли при мысли о том, чтобы видеть её такой каждое утро, в безопасности и тепле шёлковых простыней, с обещанием лишь удовольствия и комфорта впереди.

Лелеять её было бы так же легко, как дышать.

Но…

— Моё проклятие убьёт любого, в кого я влюблюсь, — тихо признаюсь я.

Они переваривают услышанное мгновение. Затем Драксар открывает свой большой рот.

— Чёрт. Вот это отстой. Особенно для твоих бывших девушек. — Просто вздыхаю. Чёртов идиот.

Он моргает.

— Погоди. У тебя были бывшие девушки? Или подруги? Случайные связи на одну ночь? Что-нибудь?

— Если он знает, что станет гибелью для любого, к кому случайно испытает чувства, даже от связи на одну ночь, тогда сознательно ставить кого-то в такое положение было бы сродни косвенному убийству, — задумчиво произносит Лирой.

Мои мысли в точности.

Драксар слегка приподнимается, его рот приоткрыт, словно он только что откопал сокровище.

— Стоп. Не говори мне, что никто никогда не катался на твоей сосульке. Ты что, девственник?

Хотя я уверен, что моё ярко-красное лицо выдаёт ответ, решаю, что сейчас идеальное время, чтобы перевести разговор.

— В общем, я старался держаться от Эвелин подальше. Я боялся, что если буду слишком очевидно отталкивать её, это заставит Эв преследовать меня из любопытства, или вы, ребята, снова устроите драку. Но честно говоря, мне вообще не следовало ехать в отель с остальными, потому что, как бы я ни старался игнорировать это, Эвелин делает так… что невозможно не…

Я так сильно борюсь со словами, что Лирой заканчивает за меня.

— Не испытывать к ней чувств.

Мои плечи опускаются. Я жду ещё одного остроумного комментария от Драксара, но, к моему полному шоку, он выглядит почти… сочувствующим.

— Полагаю, поэтому ты решил стать ещё большим засранцем, чем обычно, и рассказать ей о пари, — вздыхает дракон.

Начинаю теребить запонки, но тут же останавливаюсь. Мои родители всегда ненавидели мои компульсивные, нервные тики в детстве. Сейчас они появляются только когда я тревожен или крайне напряжён.

Как сейчас.

— Когда мы нашли её в кабинете директора, я подумал… я думал, что убил её. — Мой голос опасно близок к срыву, поэтому я прочищаю горло. — А когда она потеряла сознание сегодня вечером, это потому, что я подошёл к ней близко на балу. Это моя вина — моё проклятие. Я не могу допустить, чтобы подобное повторилось. Возможно, вы трое сможете помочь мне держаться от неё как можно дальше. По крайней мере, пока мы не сможем снять наши проклятия.

Лирой молчит, обдумывая всё, что я сказал. Лицо Грэйва непроницаемо. Драксар не смотрит на меня, вместо этого протягивает руку, чтобы слегка поправить подушку Эвелин.

— Ты уверен, что это твоё проклятие, Снежинка? — спрашивает он. — Если бы у тебя был длинный список мёртвых бывших любовников, я бы понял, но как ты можешь знать наверняка, если никогда… ну, знаешь? Не влюблялся и всё такое сопливое дерьмо.

Потираю шею.

— Когда им не удалось выяснить, в чём моё проклятие, к тому времени, как мне исполнилось четыре года, родители отвели меня в храм Луминеи.

Луминея — богиня страсти, огня, гнева, войны и любви. Она также царица богов и сестра Илайи, богини пророчеств.

— Верховная пророчица там предсказала мне личную судьбу и раскрыла моё проклятие. Вот откуда я знаю наверняка.

Снова наступает тишина, прежде чем Лирой вздыхает.

— Я помогу тебе сохранять дистанцию от Эвелин.

Драксар кивает.

— Никогда не думал, что мне будет жаль чертова Сноу, но да. Я помогу заблокировать твоё сердце или как там это называется.

Я его искренне ненавижу.

Грэйв на удивление тих, уставившись на одно из витражных окон. Прежде чем успеваю спросить, собирается ли он вообще удосужиться присоединиться к нам в этом мире в ближайшее время, Лирой снова вздыхает и трёт лицо.

— Прежде чем она упала, Эвелин пыталась сказать нам, что не может снять наши проклятия, потому что… потому что у неё нет сердца, к которому мы могли бы привязать наши. Вот почему она так усердно пыталась оттолкнуть нас.

Боги милостивые.

Тяжело сглатываю, чувствуя, как внутри всё обрывается. А я-то таил надежду, что моё проклятие может быть снято к выпуску, чтобы я наконец мог позволить себе обожать Эвелин. Но если нет никаких шансов на это…

Мне действительно следует уйти, но я, кажется, не могу заставить себя пошевелиться.

— Ну? — вздыхает Лирой. — Что вам, ублюдкам, есть сказать по этому поводу?

Долго обдумываю это. Правда в том… что я никогда не думал, что боги когда-либо благословят меня хранителем. До встречи с Эвелин я предполагал, что останусь одиноким, пока наконец не перейду в Запределье.

Но теперь я считаю себя принадлежащим Эвелин. И считаю её своей, даже если никогда по-настоящему не смогу ею обладать. Даже если моё проклятие навсегда разделит нас.

— Боги сделали её моим хранителем, и я не буду оспаривать их решение, — бормочу я.

Драксар кивает.

— То, что моё проклятие не будет снято, будет охренительно паршиво. Но проклят я или нет, она моя пара. Так что для меня ничего не меняется.

Грэйв ничего не говорит. Какое бы ни было его проклятие, оно, кажется, его не беспокоит.

Лирой долго молчит, а затем вздыхает.

— Если боги выбрали её, чтобы наказать меня ещё сильнее, они не могли выбрать более расстраивающую, поистине райскую гибель. Для меня тоже ничего не меняется. Она

ма сангфлуиш

.

Что бы это, чёрт возьми, ни значило.

Но по крайней мере, мы все пришли к единому мнению.

— Вот план, — продолжает Лирой. — Мы не скажем Эвелин ни слова о том, что знаем, откуда она.

Грэйв наконец реагирует, опираясь на стену и вытаскивая зажигалку, чтобы поиграть с ней.

— Говори за себя. Вы трое облажались в прошлый раз, скрыв своё дурацкое маленькое пари, поэтому теперь у меня не будет секретов от нашего хранителя.

— Я с психопатом-преследователем. Больше ничего не скрываем от Эвелин, — соглашается Драксар.

Лирой колеблется.

— Мы все знаем, насколько она скрытна, и теперь знаем, что на то есть веская причина. Сомневаюсь, что сейчас она чувствует, что может доверять нам. Что если мы скажем ей, что знаем, и она снова начнёт думать, что мы хотим её убить? Если она проснётся, и мы набросимся на неё с вопросами о её прошлом и её так называемой благородной цели, это сделает наше положение с ней куда хуже, чем оно уже есть.

Всё это правда. В любом случае, нам нужно время, чтобы это переварить.

— Мы постепенно дадим ей понять, что мы знаем, — предлагаю я.

— Как хотите, — закатывает глаза Грэйв. Но затем он смотрит на меня с выражением более серьёзным, чем я когда-либо видел на его лице, что, чёрт возьми, странно. — Я не думаю, что Эвелин пострадала от твоего проклятия, Сноу. У меня есть своя теория. Но если кто-то из вас задаст дополнительные вопросы о том, чем я собираюсь с вами поделиться…

Он осекается, и его лицо темнеет, когда он смотрит на Эвелин. Словно по команде, её бровь хмурится, и она издает тихий стон во сне, от которого иней покалывает кончики моих пальцев.

— Что там? — требую я.

Грэйв ничего не говорит. Он просто исчезает, и через мгновение Эвелин расслабляется, возвращаясь в глубокий сон. Мы с Лироем и Драксаром обмениваемся взглядами. Он явно только что помог ей с кошмаром.

Много кошмаров вполне логично для того, кто на себе испытал ужасы Пустоши. Мне очень неприятна эта мысль, но она верна.

Принц Кошмаров возвращается, ведя себя так, будто он не бросил всё, чтобы успокоить нашего хранителя.

— Как я уже говорил, никаких дополнительных вопросов относительно того, чем я собираюсь с вами поделиться, не будет. Но Кроу, ты, возможно, найдёшь способ использовать эту информацию на пользу Эвелин благодаря своим знаниям о растениях, независимо от того, насколько повреждён твой разум.

Лицо Лироя искажается от горечи.

— Огромное тебе, блядь, спасибо, ублюдок.

— Комплименты — мой конёк. — Грэйв вытаскивает одну из своих странных сигарет, протягивая её Лирою. — Я курю мелантис из Эфириона, чтобы облегчить напряжение при перемещении между плоскостями бытия. Он довольно сильный. Притупляет большую часть боли. Переход между плоскостями сильно истощает разум и тело.

Постойте.

— Если метания туда-обратно между этим миром и Эфирионом причиняют тебе боль, то почему ты…

Пурпурный взгляд Принца Кошмаров пронзителен.

Верно. Никаких дополнительных вопросов.

— Почему ты делишься этим? — спрашивает Лирой, поворачивая сигарету между пальцами и изучая её с искренним интересом.

— По словам той пророчицы, сердце Эвелин почему-то находится в Пустоши, пока она здесь, в мире смертных. Это означает, что она застряла между плоскостями, как я иногда, что, возможно, и стало причиной её обморока ранее. Сомневаюсь, что мелантис принесёт ей пользу, так как он специфичен для Эфириона, но возможно, существует нечто…

Глаза Лироя загораются пониманием.

— Может быть, есть другое вещество или растение, которое могло бы облегчить ей состояние. Что-то родом из Пустоши.

Грэйв кивает.

Смотрю на профиль Эвелин. Если Эвелин из Пустоши, это порождает тысячу и один вопрос. Как она выжила? Как сбежала?

Была ли она совсем одна? Через какой ад прошла моя прекрасная хранительница?

— Неудивительно, что она даже не знала, что такое мороженое, — бормочу я.

— Или как водить машину, — соглашается Грэйв.

Лирой замирает.

— О чём ты говоришь? Она сама доехала до Трансильвании.

— Именно.

— Ты хочешь сказать, что ты позволил ей доехать туда, зная, что она ни разу в жизни не водила чёртову машину?

Грэйв ухмыляется.

— Она добралась целой и невредимой. Наша девочка быстро учится.

Кровавый фейри зажимает переносицу.

— Однажды я тебя убью.

— Лучше сделай это поскорее, пока твой рассудок не иссяк.

Они тихо продолжают препираться, но я отхожу от кровати, всё ещё глядя на лицо Эвелин, смягчённое сном. Больше всего на свете я хочу быть здесь, когда она проснётся, чтобы убедиться, что с ней всё в порядке. Но несмотря на сомнения Грэйва в том, что это вызвано моим проклятием… я больше не буду рисковать ею.

Независимо от того, откуда она пришла, я буду защищать свою хранительницу. В том числе и от самого себя.

Прежде чем выйти из комнаты, встречаюсь взглядом с Драксаром. И вместо обычного для его лица гневного взгляда или отвращения, он один раз кивает в знак неохотного понимания, прежде чем я закрываю за собой двери.

Глава 9. Эвелин

— Я поймал тебя,

цветочек

. Что бы ты ни пережила, теперь ты в безопасности.

Слегка хмурюсь в темноте закрытых глаз, пока ко мне возвращаются чувства. Что-то не так. Обычно, когда я прихожу в себя после одного из моих приступов, я окоченевшая и чувствую себя дерьмово.

Но сейчас я чувствую себя хорошо. Никакой головной боли. Никакой ноющей боли.

Что за причудливое колдовство?

И мне тепло. Очень тепло. Настолько тепло, что не могу сдержать вздох, потому что это офигенно приятно. Я никогда не испытывала ощущения от грелки, но Зои однажды сказала мне, что это дар богов прямо из Рая. Теперь я почти уверена, что она не преувеличивала.

Подождите.

Цветочек

?

Открываю глаза и вижу, что красивое, улыбающееся лицо Драксара находится всего в нескольких сантиметрах от меня, его радужки, как тёплый мёд.

— Вот она. Самые красивые глаза, которые я когда-либо видел.

Какого хрена? Почему я в постели с ним?

Сажусь, быстро осматривая окрестности. Я в лазарете Академии, что слегка тревожно. Но я не вижу никого, кто пытался бы меня исцелить или убегал с криками, что преступник из Пустоши проник в Эвермонт, и это многообещающе.

Драксар тоже садится. Его тёплое тело так близко к моему, что у меня покалывает в животе, но я послушно это игнорирую. Лирой сидит прямо на больничной койке рядом с нашей, его рубиновые радужки смягчаются, когда он изучает меня.

Но почему, мать вашу, он так на меня смотрит? Разве мы только что не ругались?

Чувствую, что что-то упускаю.

Его взгляд опускается, и он прикусывает губу.

— Ммм. Мне гораздо больше нравится этот вид, но я обязан сообщить тебе, что твоя очень милая грудь выставлена напоказ.

Опускаю взгляд и хмурюсь. О, боги. Эти варвары разорвали платье, которое подарила мне Зои.

— Ты не могла дышать, и я запаниковал, - быстро говорит Драксар. — Но я достану тебе любые платья, какие захочешь, в любое время. Или, ещё лучше, мы можем заставить Кристофа купить тебе несколько миллионов платьев. Он угощает.

Долго прищуриваюсь на него, всё ещё дезориентированная, собираясь с мыслями.

— Ты избегаешь серьёзного разговора. Я знаю, что вы двое были свидетелями моего... состояния. Расскажите мне, что произошло после того, как я потеряла сознание.

Они обмениваются взглядами, а затем Лирой вздыхает.

— Мы принесли тебя к целителям, но Грэйв убил их, прежде чем они смогли тебя осмотреть. Потом пророчица, Лия, исцелила тебя.

Невозможно.

— Что произошло на самом деле?

— Я не могу лгать, - напоминает он мне, его внимание снова скользит вниз к моей обнажённой верхней половине.

О. Точно.

Хмурюсь, понимая, что это должно объяснить, почему я не чувствую себя дерьмом. Как, блин, Лия исцелила меня? Это не могло произойти с помощью обычной магии или магии крови. Я уловила от неё странное ощущение на Подборе. Может, мне стоит загнать её в угол и потребовать ответов.

Но это должно произойти позже. У меня в голове тикают часы, медленно отсчитывая время, когда Зои пропала, и, взглянув в витражные окна этой комнаты, стискиваю зубы, замечая, что прошло уже пару часов.

— Итак, насчёт твоего состояния, — прерывает мои мысли Драксар, нежно дергая меня за выбившуюся прядь волос.

От осознания того, что я сижу топлес в постели так близко к нему, моё лицо теплеет. Наконец натягиваю одеяло, чтобы прикрыться, из-за чего Лирой вздыхает.

— Это безвредно, — лгу, по привычке проверяя, надеты ли на мне перчатки. — Я просто иногда теряю сознание.

— Как часто? — требует Лирой.

— Это происходит всё чаще.

Это не ложь. Каждый эпизод становится всё ближе и серьёзнее, что неудобно.

— Но это не то, с чем я не могу справиться. Это не помешает мне быть достойным хранителем. Временным, платоническим хранителем, — добавляю многозначительно, переводя взгляд с одного на другого, чтобы они знали, что я не забыла о нашем споре.

Драксар фыркает.

— Да, нет. Этот корабль уплыл. Если ты не хочешь предложить конкретную, честную, как чёрт, причину, по которой мы не можем быть вместе, прими, что мы твои, Красотка-Бу.

Бросаю на него острый взгляд.

— Цветочек, — поправляет он, подмигивая. — Пара. Душечка. Тучка. Выбирай любое.

— Я выбираю «отъебись».

— Я не собираюсь называть тебя «Отъебись», — дразнит он. — Это просто грубо. «Выеби меня», с другой стороны, определённо можно было бы включить в микс. Особенно если ты простонешь это.

О, мои боги. Этот дракон — нечто.

Лирой изучает меня, словно его мысли далеко.

— Тебе нужно больше спать.

Нет, мне нужно найти Зои как можно скорее. И как бы больно мне ни было это признавать, я изо всех сил стараюсь продвинуться в этом направлении. Чтобы выследить подменыша в одиночку, мне пришлось бы найти способ подпитать свою магию, провести ритуал на его засохшей крови, выследить его, вероятно, снова сразиться с ним, пытать его, чтобы получить информацию, найти какой-нибудь зверски изобретательный способ убить его… Всё это очень весело, если бы не цейтнот.

Но Лирою для подпитки своей магии не нужно ничего, кроме крови. Возможно, мне придётся проглотить свою гордость, чтобы ускорить этот процесс. Ради Зои.

Делаю глубокий вдох.

— Мне нужна ваша помощь.

Его брови взлетают вверх, а затем его губы искривляются в злой ухмылке.

— Безусловно. Я с радостью помогу тебе заснуть, особенно если тебе нужно сначала вымотаться.

Открываю рот, а затем закрываю его. Тру лицо, чтобы скрыть расцветающий на нём жар.

— Я говорила не об этом, и ты это знаешь.

— Неужели? Ты сама сказала, что хочешь получить оргазм-другой. Я тебе их обеспечу.

Драксар наклоняется близко к моему уху, чтобы прошептать:

— Я удвою всё, что он предлагает. Все оргазмы, какие захочешь, лишь бы ты кончила мне на лицо и заставила меня умолять об этом.

О, мои чёртовы боги. Что, мать вашу, на них нашло?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Не могу скрыть румянец на своём лице, качая головой при виде их одинаковых ухмылок.

Выбравшись из постели, всё ещё завернутая в одеяло для приличия, топаю к двери.

— Забудьте, что я вообще что-то хотела. Чёртовы наследия.

Но мой выход преграждает Грэйв, который появляется прямо передо мной. Его улыбка искажается, когда он оценивает мой внешний вид.

— Модно.

— Стёганые одеяла сейчас в моде, — сухо говорю, а затем наклоняю голову. — Ты пропустил бал.

Это отрезвляет его.

— Я опоздал на танец, дорогая?

— Я не танцую. Ты избегал Мальгоса?

Если Грэйва и беспокоит упоминание его отца, он никак не реагирует.

— Нет. Меня задержали.

— Чем?

Его губы дёргаются.

— Боже мой. Разве ты не любопытна сегодня вечером? Можно было бы подумать, что ты скучала по мне.

Это чудо природы, что они умудряются стоять прямо с такими большими головами. Очевидно, Принц Кошмаров не собирается говорить мне, где он был. Он не мог покинуть замок, так что же он затевал?

— Тела? — спрашивает Лирой у Грэйва, когда встаёт и присоединяется к нам.

— Утилизированы.

Драксар тоже присоединяется к нам, морща нос и складывая свои мускулистые руки. Кажется, что швы на его бедной рубашке вот-вот лопнут под напряжением этих мускулов.

— Я могу спросить?

Улыбка Грэйва — стопроцентная психопатия.

— Абсолютно нет. Твой нежный желудок ящерицы не выдержит этого. Однако нашей прекрасно болезненной хранительнице могут понравиться подробности. Хочешь послушать, дорогая?

Да. Утилизация тел таинственными способами — моя страсть.

— Позже, — говорю, действительно имея это в виду. — Возможно, когда я буду в настоящей одежде.

Он хмыкает.

— Или без одежды.

Очевидно, их коллективный разум сейчас активен, и он сосредоточен на одном. К сожалению, я тоже — я всё время вспоминаю эротические рисунки Зои и новообретённые фантазии, которые у меня появились. Интересно, поможет ли мне погружение с головой в пылающий секс преодолеть мою гафефобию...

— У меня миссия, — выпаливаю, чтобы удержаться от глупости, например, спросить кого-нибудь из них, могу ли я попробовать пососать их член, чтобы узнать, так ли это приятно, как говорят люди.

Грэйв кивает.

— Мы знаем. Ты рассказала нам о своей кровной клятве.

— Нет, у меня есть другая, гораздо более срочная миссия. Спасательная, если быть точной.

Драксар хмурится.

— Спасательная миссия? Для кого?

У меня перехватывает горло. Хотя я и стараюсь не показывать своих эмоций, знаю, что беспокойство, которое я пыталась сдержать, просачивается в мой голос.

— Зои.

Все трое обмениваются взглядами, а затем Грэйв наклоняется, чтобы лучше видеть мои глаза.

— Если ты считаешь, что она может быть где-то в этом замке, я могу быстро её найти.

— Как?

— Я читаю ауры.

— Он это умеет, — подтверждает Драксар. — Постоянно хвастался этим, когда мы были детьми. Это было чертовски раздражающе.

Затем он склоняет голову.

— Мне всегда было интересно, какая у меня аура?

— Такая же невыносимая, как и ты сам, но в сто раз ярче.

Они злобно смотрят друг на друга, но Лирой полностью игнорирует их, изучая меня.

— Грэйв может поискать её ауру, но если есть другой способ, которым, как ты считаешь, я могу тебе помочь, я помогу. При одном условии. Пойдём со мной в мою личную комнату в общежитии.

— Я не буду с тобой трахаться, — говорю сразу. — Я всё ещё ненавижу вас всех.

Он фыркает.

— Поверь мне, я это прекрасно понимаю. Дело не в том, чтобы затащить тебя в мою постель. Мне нужно поговорить с тобой наедине, а взамен я помогу тебе, чем смогу.

Обдумываю это, прежде чем кивнуть. Удобно, что Лирой не умеет говорить наглую ложь. Это значит, что я могу доверять его словам, даже когда не знаю, как к нему относиться.

Грэйв посылает мне воздушный поцелуй, прежде чем ускользнуть в Эфирион на поиски Зои. У меня возникает искушение помолиться богам, чтобы он её нашел, но я усвоила урок о молитвах им давным-давно. Поэтому вместо этого я надеюсь, что вселенная присматривает за ней. Если кто и заслуживает космической удачи, так это Зои.

Драксар, Лирой и я покидаем лазарет и бредём по залам замка, следуя за Лироем к его личной комнате в общежитии. Драксар оглядывает тёмные коридоры и с каждым поворотом подходит ко мне всё ближе, словно ожидает, что кто-то выскочит из тени и схватит меня. Лирой ничуть не лучше, стискивает зубы при каждом крошечном эхе в зале.

— Таблетки от нервов — это реально? — спрашиваю я.

Драк моргает, глядя на меня сверху вниз.

— Что?

— Зои однажды сказала мне, что я слишком напряжена и мне нужен рецепт на таблетки от нервов. Если такое существует, то вам двоим тоже нужен рецепт.

Оборотень-дракон запрокидывает голову и смеётся.

— Видишь, именно такие очаровательно старомодные вещи должны были нас насторожить.

Нне знаю, о чём он говорит, но Лирой бросает на него предупреждающий взгляд.

— Ты не войдёшь в мою личную комнату в общежитии.

— Не-а. Я просто сопровождаю свою пару. Я доверяю твоей способности защитить её примерно настолько же, насколько Кристоф мог бы тебя бросить. Кстати, он вообще не сможет. Ты видел этого профессора? Тощий, как чёрт.

— Действительно.

Кристоф далёк от тощего, но я ловлю себя на том, что борюсь с неожиданной улыбкой от оскорблений. Я до сих пор не до конца понимаю динамику их общего прошлого или почему мои пары так не любят друг друга. Но есть знакомая лёгкость, с которой они ненавидят друг друга, которая почти... братская.

Но если скажу это вслух, то, вероятно, начнётся еще один раунд Великой войны, поэтому держу рот на замке.

Наконец мы поднимаемся по лестнице, которая заканчивается одной дверью. У меня волосы встают дыбом, когда я чувствую рябь магии, охраняющей это пространство.

Чёрт. Сколько оберегов у Лироя на этой штуке?

— Увидимся позже в нашей квартире для квинтета, — говорит Драксар, нежно дёргая за угол моего одеяла, чтобы привлечь моё внимание.

— Нет, не увидимся. Я буду спать в своей комнате в общежитии.

Он хмурится.

— Но ты согласилась быть нашим хранителем.

— Временно.

— Временно, как же. Ты не слышала этого рогатого урода? Рейтинги квинтетов начинаются, и мы все знаем, что ты будешь в верхней части чёртового списка на уничтожение вместе с остальными из нас. Ты ходячая мишень. Даже с той заплаткой, которую Лирой поставил на твою дверь, твоя комната в общежитии недостаточно безопасна по мнению моего дракона, чтобы он был спокоен.

Открываю рот, но Лирой говорит первым.

— Спи в моей комнате. Это самое безопасное место во всём замке. Сомневаюсь, что даже Бессмертный Квинтет сможет сюда попасть, если попытается.

— Вот что я думаю. Я буду спать там, где, блин, захочу спать, — твёрдо говорю я им обоим.

Драксар уступает, но бросает на меня ещё один тёплый взгляд.

— Увидимся утром на занятиях. Хорошо отдохни, и если у тебя будут кошмары...

Он обрывает себя, опуская голову, когда мои глаза сужаются. Неужели Грэйв рассказал им о моих кошмарах? Чувствую себя странно преданной.

Драк прочищает горло.

— Когда ты отсыпалась от своего, ну, ты знаешь...

— Эпизода, — подсказываю я.

Он кивает.

— Тебе не очень спокойно спалось какое-то время. Так что, если у тебя и дальше будут проблемы со сном, моя кровать всегда открыта. Я не забираю всё одеяло себе. Я даже не пользуюсь одеялом, на самом деле — ночью слишком жарко. К тому же, я сплю голым большую часть времени. Знаю, что это огромный плюс для тебя, потому что ты разглядываешь меня, когда думаешь, что я не смотрю, — ухмыляется он.

Качаю головой, позволяя себе самую маленькую улыбку.

— Осторожнее. Твоё эго может задушить тебя во сне.

— Я бы предпочёл, чтобы ты задушила меня своей сексуальной задницей. Я мечтаю об этом всё чертово время, на самом деле.

Мои бёдра сжимаются при виде волнующего мысленного образа, который он рисует, и ноздри Драксара расширяются, когда он улавливает моё возбуждение. Прежде чем он успевает окончательно превратить мои внутренности в слизь, поворачиваюсь и выскальзываю в дверь комнаты общежития, как раз в тот момент, когда Лирой открывает её, тихо посмеиваясь надо мной.

Оказавшись внутри, замираю, осматривая пространство. Это очень… в стиле Лироя.

Комната оказывается просторной студией, идеально сбалансированной между уютом, деревенским шиком и роскошью — и, безусловно, в фейрийском стиле. Старинного вида бордовый диван стоит на мягком ковре перед очагом, который вспыхивает по мановению руки Лироя, когда он подходит ко мне. Кухня небольшая, но чистая, вся столешница заставлена разнообразными ликёрами, а в гостиной стоит полностью укомплектованный барный столик. В углу у окна стоит большая кровать, застеленная тёмно-красными одеялами.

Большая часть стен заставлена переполненными книжными полками, а кофейный столик возле дивана завален бумагами и всевозможными ингредиентами для заклинаний. В одной стороне виднеется резная деревянная дверь, ведущая в ванную комнату.

В комнате у Лироя много вещей, но нет беспорядка. Когда бросаю на него взгляд, он анализирует меня так же тщательно, как я — его личное пространство.

— Тебе нравится?

— Это не важно. Это твоя комната, а не моя.

Он колеблется, потирая затылок.

— На самом деле, это важно. Я хочу, чтобы тебе здесь было комфортно. Здесь никого не было с тех пор, как я обустроил её несколько месяцев назад.

— Даже Зары?

— Кого? — Лирой хмурится.

Признаю, где-то в глубине души какая-то мелочная часть меня удовлетворена тем, что он даже не удосужился запомнить её имя. Вот такая я сука.

— Огненный элементаль, которую ты трахнул несколько недель назад, — говорю так, словно мне всё равно. — По крайней мере, по её словам.

Он кривится.

— Я не помню подробностей о тех, с кем был. Обычно мне приходилось изрядно напиваться, чтобы пережить паранойю, прежде чем я вообще мог лечь с кем-то в постель, а потом я выбирался оттуда, как только всё заканчивалось, просто чтобы быть в безопасности. Я точно никогда не приводил никого в свою комнату.

Затем он замолкает, нахмурившись.

— Погоди. Что значит, по её словам? Эта девица пыталась тебя спровоцировать? Когда это было?

Он так взволнован, что это почти забавно.

Всё ещё завернутая в одеяло из лазарета, углубляюсь в комнату и останавливаюсь перед очагом, чтобы рассмотреть потрескивающий огонь.

— Это не имеет значения. О чём ты хотел поговорить со мной?

Он подходит сзади, перебрасывая часть моих волос через плечо. Мы настолько близко, что я чувствую лёгкий аромат бурбона и специй, исходящий от него.

— Я должен извиниться. Пари, которое мы заключили, было моей идеей. Беру на себя всю вину за это.

Чёрт возьми. Знай я, что этот разговор будет об их дурацкой ставке, ни за что бы сюда не пришла. Некоторые верят, что обсуждение проблем успокоит их, но я предпочитаю старомодный способ — верёвку и лопату. Лучше спать в гробу, чем говорить об этом ещё раз.

— Просто забудь об этом, Лирой.

— Нет. Я никогда не стану заметать что-либо под ковёр, если это причинило тебе боль. Мы это обсудим.

— В последний, блять, раз, прекрати.

Он всё равно наседает.

— Ты думаешь, что мы гнались только за призами, но это не так…

Резко разворачиваюсь, чтобы посмотреть на него снизу вверх, готовая покончить с этим.

— Послушай, это не первый раз, когда кто-то манипулирует мной, затаскивает в постель и трахает, чтобы получить то, что им нужно. Это дерьмово, но я переживу это, так что забудь.

Лирой пристально смотрит на меня целых семь секунд, не моргая. Затем он рычит, обнажая зубы, и…

У него клыки. Хм. Это что-то новенькое.

— Что? — рычит он.

Склоняю голову набок.

— У всех кровавых фейри есть втягивающиеся клыки? Это…

— Что значит, кто-то манипулировал тобой, затаскивая в постель? Кто, мать твою, это с тобой сделал?

В мерцающем свете огня, когда ярость и тени танцуют на его лице, с заострёнными ушами, глазами, красными, как кровь, и сверкающими клыками, он действительно выглядит потомком чудовища, заряженным и готовым убивать.

До чёртиков красив.

Но какой лицемер. Как будто у него есть право злиться за меня.

— Ты, — холодно указываю я. —

Scútráche

.

Это оскорбление на языке фейри, которому Виола случайно научила меня, когда однажды ругалась на моего отца. Она была шокирована, когда я повторила это позже. Это довольно серьёзное оскорбление, касающееся чрезмерного употребления алкоголя и размера мужского достоинства, плюс немного семейного позора, который фейри ненавидят.

Это застаёт Лироя врасплох. Он проводит обеими руками по волосам, дёргая и взъерошивая кудри, делая глубокий вдох, чтобы успокоиться. Когда он снова говорит, клыков и след простыл.

— Нет. Я не манипулировал тобой. Никто из нас не манипулировал.

Он смотрит на меня, уязвимость заменяет ярость и смягчает его черты.

— Я заключил это пари, потому что мне кое-что нужно. И оно зависело от тебя только потому, что желание тебя — единственное, что нас четверых когда-либо объединяло.

Вспоминаю его слова на балу и приподнимаю бровь.

— Эта вещь, которая тебе была нужна. Архивы Сноу или драконья чешуя? — Лирой открывает рот, закрывает и отводит взгляд с вздохом.

Вероятно, он не делится, потому что не доверяет мне. Это объяснимо, но всё равно раздражает, что он не скажет, почему ему было так важно выиграть пари, где моя дискредитация была определяющим фактором. Поэтому, хотя его помощь в отслеживании Зои и подменыша была бы кстати, я решаю, что справлюсь со всем сама, вместо того чтобы это терпеть. Поворачиваюсь, чтобы уйти, но Лирой поднимает руку, останавливая меня.

– Останься.

– Заставь меня.

Челюсть Лироя сжимается, а затем он делает последнее, чего я от него ожидаю.

Он опускается на колени.

Глава 10. Эвелин

Вид Лироя Кроу на коленях мгновенно вызывает во мне реакцию.

Не тепло. Моё тело не знает тепла.

Это скорее… сдвиг.

Фокус.

Энергия, которая собирается где-то глубоко внутри, готовясь к… чему-то.

— Я не отпущу тебя, пока ты не узнаешь, как искренне я сожалею, что у тебя вообще был повод сомневаться в моих мотивах быть с тобой, — шепчет он, глядя на меня снизу вверх. — Мне нужно твое прощение, Эвелин. — Его голос хриплый, как всегда.

Это слишком…

интенсивно

.

Не могу анализировать ясно, когда смотрю на этого кровавого фейри в безупречном костюме, чьё рубиново-красное, молящее внимание приковано ко мне.

Это… давит.

Тяжело.

— Ты хочешь моего прощения? — шепчу я. — Хорошо. Умоляй.

— Пожалуйста…

Роняю плед и прикладываю кружевную перчатку к его рту, заглушая звук, но не ощущая

тепла

его губ сквозь тонкую ткань. Это не приятное ощущение. Это вторжение, пусть и слабое, через барьер. Меня что-то охватывает – я зла, но… мне

нужна

эта динамика. Эта власть над ним, эта демонстрация его… уязвимости. Мне нужна она настолько, что я игнорирую внутренний

озноб

, пробегающий по позвоночнику при мысли о прикосновении к кому-то другому, даже сквозь кружево.

— Нет. Твой рот способен на большее. Умоляй меня без слов, Лирой.

Его рубиновый взгляд вспыхивает

голодом

, скользит по моему телу, задерживаясь на открытой груди, прежде чем остановиться на вершине моих бёдер. Позволить ему смотреть – это тоже форма контроля, форма игры.

Тревога

пробегает от моей руки до груди, когда он медленно облизывает губы, его язык касается ткани на моей ладони.

Это не возбуждение.

Это… напряжение.

Убираю руку, чувствуя легкое

головокружение

от интенсивности момента, когда Лирой мгновенно отталкивает меня назад, пока задняя сторона моих коленей не ударяется о диван – и вот я сижу, а он стоит на коленях между моих ног.

Его глаза ловят мои, когда он задерживает поцелуй на коже сбоку моей обнажённой коленки. Ещё один прорыв барьера. Неприятное, но

терпимое

ощущение. Это вызывает ещё волну мурашек.

Рефлекс.

Защитная реакция тела, которую я подавляю, сосредоточившись на цели.

— Ты не против, что я касаюсь тебя так, *sangfluish?

— Это будет…

приемлемо

, если твоё извинение будет достаточно впечатляющим, — шепчу в ответ, бросая вызов. Протягиваю руку, чтобы запустить пальцы в его мягкие, слишком знакомые кудри.

Когда решаю сжать волосы в кулак, резко дёргая, глаза Лироя закрываются, и он тихо рычит. Одна его рука скользит вверх по моему платью, но останавливается, когда он ощущает ремень вокруг моего бедра, где спрятаны два особенно…

увлекательных

кинжала.

Когда он видит их, его губы изгибаются в ухмылке. Его глаза встречают мои, сияя

тёмной гордостью

.

— Такая жестокая.

Naen mahk

.

На языке фейри это означает «хорошая девочка». Я, безусловно, не хорошая девочка.

И всё же, по какой-то причине, когда Лирой называет меня так своим хриплым, низким голосом, это вызывает… не тепло.

Снова

сдвиг

.

Фокус.

Ощущение, что он видит что-то, что другие предпочитают игнорировать, что-то

тёмное

во мне.

И это…

опасно

.

Его голова исчезает под подолом платья, и обжигающий язык грубо проходится точно по тому месту, где нужно. Я задыхаюсь, веки плотно смыкаются.

Боги. Это… приятно.

Но острота удовольствия отступает, когда Лирой не спеша исследует меня ртом, нежно и методично лаская и присасываясь. От этой медлительности, от тщательности прикосновений по телу разливается жар. Сжимаю его волосы, торопливо направляя, куда мне нужно.

Когда дёргаю сильнее, раздражённая тем, как его язык дразняще кружит в опасной близости, но так и не касается точки, от которой меня бросает в дрожь, он издаёт приглушённый звук и легонько прикусывает клитор губами. Новая волна удовольствия пронзает меня, и я ругаюсь сквозь зубы. Я хочу сорваться в пропасть, испытать это чувство, которое мне знакомо лишь дважды в жизни. С таким темпом он будет возиться целую вечность.

– Ещё раз, – требую, задыхаясь.

И этот кровожадный фейри… не слушается.

Вместо этого он возвращается к прежнему томному ритму, язык скользит едва ощутимо внутрь, а затем осыпает поцелуями всё вокруг. Меня захлёстывает раздражение и потребность. Когда я пытаюсь притереться к его лицу, Лирой отстраняется ровно настолько, чтобы лишить желаемого трения.

На этот раз мои проклятия становятся более изобретательными, когда удовольствие снова отступает.

И тут я понимаю, что он издевается.

Дразнит.

Показывает, что может дать мне то, что я хочу, но только когда захочет сам.

Он контролирует ситуацию.

И внезапно эта обжигающая потребность кажется… унизительной.

Я ненавижу это.

Никогда прежде не испытывала сексуального смущения. Чёрт, я вообще никогда ничего не исследовала в сексуальном плане. Но по необъяснимым причинам мне вдруг захотелось уйти отсюда и больше никогда не разговаривать с этим придурком.

Отталкиваю голову Лироя, пытаясь освободиться.

– Забудь, – сердито выдыхаю.

Но он перехватывает моё колено, не давая сдвинуться с места, и поднимает голову из-под платья. Его брови хмурятся, когда он видит моё мрачное выражение лица.

– Я что-то сделал не так?

Когда снова пытаюсь сжать ноги, чтобы встать и уйти, Лирой упирается руками в мои бёдра, и на его лице появляется решимость.

– Бежать не получится. Поговори со мной. Тебе не нравится, когда дразнят?

– Это

то

, что сейчас было? – Кривлюсь. – Никогда больше так не делай.

– Если ты допускаешь «ещё раз» со мной, значит, я всё-таки что-то сделал правильно. Скажи, что именно тебе не понравилось, чтобы я мог исправиться.

Моё тело начинает непроизвольно концентрироваться на его руках, лежащих на моих голых бёдрах, и я вздрагиваю. Заметив мой дискомфорт, Лирой убирает руки, но ждёт ответа.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Отвожу взгляд, подбирая слова и решая быть честной.

– Удовольствие – это роскошь, которой я не знала до недавнего времени. Теперь мне любопытно узнать, что я упустила, но… я хочу испытать всё это на своих условиях, наверное.

Выражение лица Лироя смягчается, и он кивает.

– Думаю, тебе не нравится терять контроль. В этом мы похожи. Но сейчас всё решаешь ты,

sangfluish

. Так что, если ты расстроена, вымести это на мне. Скажи мне, чего именно ты хочешь.

Выместить это на нём.

На мгновение задумываюсь, подавляя порыв уйти, и позволяю любопытству взять верх.

– Разденься для меня.

Лирой тоже встаёт, сбрасывает пиджак и расстёгивает рубашку, не отводя взгляда. Он не спрашивает, что именно снять, а раздевается донага, отбрасывая в сторону одежду и обувь. На мгновение меня охватывает мимолётный прилив удовольствия от его обнажённого вида. То, как отблески огня подчёркивают его красивые, жилистые мускулы и едва заметную пульсацию его возбуждённого члена, почти завораживает.

Члена, который выглядит несколько великоватым для моего рта.

Есть только один способ это выяснить.

Откашливаюсь.

– Я хочу кое-что попробовать. Сядь.

Он подчиняется, следя глазами за каждым моим движением.

– Что ты хочешь…

Он резко замолкает, когда я опускаюсь на колени и провожу языком по головке его члена. Он тёплый и на удивление… приятный на вкус. Когда отстраняюсь и вижу, как на кончике выступает капля жидкости, обхватываю его губами, пробуя его языком.

Лирой пытается заглушить стон, кусая руку, его бёдра напрягаются, а голова откидывается назад от удовольствия. Он переходит на фейри и стонет, что это невероятно.

Эта реакция нравится мне гораздо больше, чем я ожидала.

Мне любопытно, что ещё я могу сделать с этим мужчиной, просто облизывая и дразня его блестящий член, поэтому двигаю головой вверх-вниз, мурлыча от странно приятного ощущения, когда его твёрдость скользит по моему языку. Это не похоже ни на что, что я когда-либо испытывала. Это не вызывает тревоги от соприкосновения его кожи с моей, потому что мне не с чем сравнивать. Когда беру в рот всё больше и больше, чувствую, как между моих ног нарастает пульсация.

Загадка решена.

Теперь я понимаю, почему люди сосут члены.

— Кровавый цветок, – хрипло выдыхает он, после минуты моего изучения. – Я… я должен умолять о твоём прощении, но… чёрт побери, твой идеальный, грязный, чёртов рот…

Соскальзывая с лёгким хлопком, поднимаюсь. Нестерпимая боль между бёдер сейчас настолько сильна, что на мгновение я поддаюсь искушению оседлать его, вонзить его член в себя и скакать, пока не потеряю контроль.

Но я имела в виду то, что сказала ранее, когда заявила, что сегодня он не будет меня трахать.

И он прав.

Речь идёт о его извинениях.

– Сползай на пол.

Лирой подчиняется, соскальзывая с кушетки, пока не оказывается сидящим на полу, но его голова всё ещё лежит на сиденье.

Идеально.

Сажусь верхом на его голову, мои колени по обе стороны, и хватаюсь за спинку дивана.

– Теперь можешь вернуться к извинениям, – шепчу, задыхаясь, слегка прижимаясь к его лицу.

– Боги небесные, прости меня, – рычит он у моего входа.

А потом он начинает ублажить меня.

Я вскрикиваю, мои бёдра рефлекторно отстраняются от натиска. Но Лирой хватает меня за бёдра и притягивает обратно, продолжая безжалостно изучать меня, облизывая, обсасывая и нападая на это идеальное место. Между тем, как я кричу, он снова и снова стонет свои извинения, как на общем, так и на фэйри, унижаясь между моих бёдер, медленно распутывая мой тугой узел.

Он настолько настойчив, что на несколько долгих минут мой разум отключается, когда все восхитительные ощущения накрывают меня. А затем, из ниоткуда, обрушивается мощное освобождение.

У меня перехватывает дыхание, я зажмуриваю глаза от мучительного удовольствия, когда мои внутренности сжимаются, и покалывание охватывает мои пальцы ног. Теряю счёт времени, пространства и… своего рта, поскольку совершенно уверена, что ругаюсь на чём свет стоит, но не могу быть уверена, поскольку моя голова отключается.

– Чёрт. Боги, хватит, Лирой… это слишком, – шепчу наконец, мои нервы искрят от каждого прикосновения его языка так, что я больше не могу этого выносить.

Он целует мой клитор ещё раз, прежде чем отпустить меня. Тут же падаю на диван, пытаясь отдышаться. Он садится и слизывает мою влагу со своих губ, его алые глаза хищно скользят по мне.

– Боги небесные, как я хочу тебя, – бормочет он. – Ты даже не представляешь.

Опускаю взгляд на его всё ещё сочащийся член.

– Ты передумаешь, когда я откажу тебе в облегчении.

Он ухмыляется и встаёт, опираясь одной рукой на спинку дивана позади меня, так что я смотрю на его лицо снизу вверх.

– Смотри только на меня, кровавый цветок. Это всё, что мне нужно.

Он обхватывает себя рукой и грубо ведёт вдоль. Приоткрываю рот, наблюдая за ним, за тем, как он терзает свой твёрдый член, за тем, как мучительное блаженство искажает его лицо. Это до чёртиков извращённо, и я задерживаю дыхание, жадно желая увидеть, как он сорвётся с края.

Когда это происходит, он вздрагивает и стонет моё имя — и я задыхаюсь, чувствуя, как его семя снова и снова обжигает мою грудь, пока он продолжает изливаться.

Боги. Почему мне это так понравилось?

Насытившись, Лирой удивляет меня, снова опускаясь на колени и прижимаясь губами к моим. Поцелуй роскошный, и когда он отстраняется, мы смотрим друг на друга.

Но моё любопытство снова берёт верх, и, не отрывая от него взгляда, я провожу указательным пальцем по его жидкости и подношу его к губам, чтобы снова ощутить этот вкус.

Взгляд Лироя становится обжигающим, и он надломленно стонет.

– Ты сведёшь меня в могилу, – шепчет он на фейри, приближаясь для ещё одного поцелуя.

Этого я и боюсь.

Но наш поцелуй прерывается стуком в дверь, от которого мы оба вздрагиваем. Лирой фыркает и встаёт, хватая тёмный халат с вешалки у двери в свою ванную.

Переключаюсь с ощущения одурманенности в предвкушении послевкусия на борьбу с изумлением. Потому что, конечно, у него есть халат, как у любого мелодраматичного фейри на грани безумия. Каким-то образом это идеально ему подходит.

Лирой завязывает халат и распахивает дверь, рявкая:

– Что надо?

– О! Кроу, я п-прошу прощения, – заикается профессор Гиллис.

Уверена, что этот кустистобровый представитель наследий, должно быть, краснеет всеми оттенками красного, осознавая, что прервал внеклассные занятия Лироя.

Даже зная, что он не может меня видеть, хватаю одеяло с пола и снова закутываюсь в него. При этом моё внимание возвращается к влаге, всё ещё оставшейся между моих бёдер после того, как Лирой вынул мою душу.

И прикоснулся ко мне.

События последних получаса начинают доходить до меня, и моё тело пробивает холодный пот, когда я закрываю глаза.

Безопасно.

Это прикосновение было безопасным.

Не паникуй.

Моя нервная система не получает этого сообщения, и теперь всё, о чем я могу думать, – это извивающиеся призрачные беспозвоночные, которые снова покрывают меня, пытаясь зарыться в мою плоть. Они терроризировали меня, когда я была моложе, и поэтому были включены в моё воспитание, особенно когда дело касалось избегания физического контакта.

Мой желудок опасно сжимается.

– Не может подождать до утра? – цедит Лирой.

– Э-э… похоже, никто в вашем квинтете не сообщил о выбранном направлении на балу… и, видите ли, в конце торжества я…

Он начинает путано объяснять, как искал Лироя во время танца, чтобы узнать наше направление, потому что хочет убедиться, что нас запишут на занятия к лучшим профессорам. Но я не слушаю, глотая снова и снова, пытаясь удержать подступающую тошноту.

Чёрт. Мне нужно отвлечься.

Душ. Мне нужен душ.

Встаю на шатающиеся ноги. Лирой всё ещё стоит, едва приоткрыв дверь, чтобы временный директор Гиллис не мог видеть, что внутри, но он бросает взгляд через плечо на меня и тут же напрягается.

– Боевые искусства, – рявкает он профессору, прежде чем захлопнуть дверь и броситься ко мне.

– Будь я проклят. Я забыл, что у тебя… – Он трясёт головой, меняя то, что собирался сказать. – Скажи мне, как это исправить.

Снять с меня кожу было бы неплохим началом.

Но, поскольку я сомневаюсь, что он воспользуется моим предложением, обхожу его, спеша в его ванную, и запираю дверь. Как только остаюсь одна, раздеваюсь и забегаю в душ, с облегчением выдыхая, когда обжигающий холод струй выводит моё тело из режима «бей или беги», который парализовал меня мгновение назад.

Несколько минут спустя тошнота отступает. Мои глаза тяжелеют, когда я заворачиваюсь в большое полотенце. Выйдя из ванной, нахожу Лироя сидящим на краю дивана, с бутылкой крепкого спиртного в руке, глядящего в огонь. В другой руке он крепко сжимает свой кровоточащий кристалл.

– Скажи мне, почему ты не выносишь прикосновений,

sangfluish

. Мне просто нужно знать.

Меняю тему, не моргнув глазом, потому что ни за что на свете не собираюсь рассказывать ему слезливую историю после близости. Это слишком интимно, и мне уже трудно удержаться от того, чтобы не отобрать у него бутылку и самой попытаться успокоить его внутренних демонов.

– Что-то произошло во время моего отключения, – предполагаю я. – Что-то, что вы трое так стремились скрыть от меня. Расскажи мне, что именно я пропустила.

Взгляд Лироя скользит к шраму на моей груди, который едва виден над краем полотенца, прежде чем он отводит глаза. Но даже это крошечное движение заставляет меня напрячься.

Что он знает?

– Если ты не отвечаешь на вопросы сегодня вечером, то и я тоже, – бормочет он. – Но теперь, когда ты простила меня, скажи мне, с чем тебе нужна была моя помощь…

– Я никогда официально не прощала тебя, – отмечаю, потому что небольшая беззлобная пытка ещё никому не навредила.

Он подносит бутылку к губам и делает глоток, прежде чем потереть лицо.

– Ты самое упрямое существо на свете.

– Ты просто не представляешь.

Моё упрямство – вот что сделало меня той, кто я есть. Оно и моя целеустремленность. Именно поэтому я быстро возвращаюсь к делу.

– Мне нужно, чтобы ты провёл два отслеживающих заклинания. Одно – чтобы найти Зои, другое – чтобы найти того, кто меня отравил. Можешь использовать их засохшую кровь с одежды, в которой я была.

Он с любопытством изучает меня.

– Ты не можешь сама сотворить это заклинание?

– Не сейчас.

К моему облегчению, Лирой не задаёт дополнительных вопросов и просто кивает.

– Я могу их отследить. Только если мне позволят выжать жизнь из того, кто тебя отравил.

Интригующе. Но как бы мне ни хотелось увидеть, как Лирой использует свои неожиданные клыки, я одариваю его мрачной улыбкой.

– Нет. Но ты можешь посмотреть, как я их убиваю. Идёт?

Уголок его губ дёргается.

– Очень хорошо.

– Я пойду за окровавленной одеждой, – говорю ему, поворачиваясь к двери.

– Ты хочешь сделать это сегодня ночью?

Он удивлён. И это понятно, ведь сейчас уже далеко за полночь. Но каждая минута – это дополнительное время, когда этот подменыш может раскрыть мой секрет. И даже зная, что Зои жива, я не знаю, в каком она состоянии и где находится. Мне нужны ответы, даже если мои конечности наливаются свинцом, а желудок начинает жаловаться, что я забыла сегодня что-нибудь в него положить.

Словно Лирой видит, как я устала, он быстро оказывается передо мной, когда я тянусь к дверной ручке.

– Мы сделаем это первым делом утром.

– Я же сказала, это срочно.

В его рубиновых глазах невыносимая нежность.

– Это не было предложением, Эвелин. Ты устала. Этот эпизод явно дорого тебе обошёлся. Отдохни, чтобы ты могла лучше помочь Зои, как только мы её выследим.

Он раздражающе логичен.

– Ладно, – ворчу и снова тянусь к дверной ручке.

– Спи здесь сегодня ночью, – выпаливает Лирой. Заметив, что я собираюсь отрицательно качать головой, быстро добавляет: – Кровать будет в твоем распоряжении. Я всё равно чаще всего сплю на диване. Кроме того, Бессмертный Квинтет ясно дал понять, что те, кто нарушает комендантский час, будут пойманы и наказаны. И…

– И?

На его лице снова появляется уязвимость.

– Я просто… хочу, чтобы ты была здесь. Пожалуйста.

Чёрт бы побрал этого безжалостного кровавого фейри, ему нужно перестать показывать мне свою мягкую сторону. Это слишком подкупает.

Впрочем, насчёт Бессмертного Квинтета он прав. Мне не нравится мысль о том, что меня привезут к ним посреди ночи, полуголую в разорванном платье, для допроса, если меня поймают.

Решение? Меня просто не поймают.

Потому что спать здесь не вариант. Я должна сохранять с ними платонические отношения. Независимо от того, что сказал Драксар, я не могу быть их хранителем и позволить себе то, чего, как они думают, они хотят от меня.

Проскальзываю мимо Лироя, открываю дверь и одариваю его искренней виноватой полуулыбкой через плечо, прежде чем он успевает меня остановить.

– Увидимся утром.

_____________________________________________________________________________________________

Зои нет в замке.

Но подменыш где-то здесь.

Это всё, что удалось выяснить Лирою после его магических усилий, так как, по его словам, подменыш использует амулет, который сбивает любые отслеживающие заклинания. Он всё ещё не знает, что использовал кровь подменыша для заклинания, но, по крайней мере, теперь я знаю, что монстр, на которого я охочусь, всё ещё заперт в стенах замка. А это значит, что мне просто нужно его выследить.

Проблема в том, чтобы найти время для этого, так как занятия уже начались.

Ранее мы увидели наше расписание занятий, вывешенное возле столовой. Теперь Лирой, Драксар и я направляемся на урок "Исследования теневых демонов", а Грэйв плетётся за нами в Эфирионе. Коридоры замка наполнены взглядами, шёпотом и напряжением наследий, находящихся на грани срыва. Они держатся группами, связанными и не связанными, и оценивают друг друга при каждой возможности. В воздухе витает возможность смерти в любой момент.

Поистине зловеще.

Я бы хотела насладиться этим в полной мере, но привлекаю слишком много внимания.

Десятки пар глаз следят за каждым моим движением, так как я должна быть хранителем четырёх самых могущественных наследий здесь. Я – мишень для всех конкурентоспособных отпрысков монстров, и из-за этого Драксар и Лирой, кажется, хотят кого-нибудь зарезать.

Что напоминает мне.

– После занятий я хочу Фанг, – тихо бормочу, достаточно тихо, чтобы другие наследия не услышали.

Драксар бросает на меня острый взгляд, уже тронутый ревностью.

– Фанг? Кто, чёрт возьми, это такой? Какой-то другой парень пытается...?

– Мой кинжал, – уточняю я.

Лирой останавливается, и я не упускаю их взгляд, которым они обмениваются, прежде чем он отвечает.

– У тебя прошлой ночью на бедре были другие кинжалы. Просто используй их.

Сжимаю челюсть. Зачем ему скрывать от меня мое любимое оружие?

Тем временем Драксар сбивается с шага, его золотые глаза мечутся между нами.

– Постой, какого хрена. Её бедро, прошлой ночью? В смысле, после того, как я ушел? Вы двое...?

Не утруждаю себя ответом на вопрос, который он собирался задать, так как моё лицо уже достаточно горит, вспоминая невероятно талантливый язык кое-кого. Лирой же выглядит чертовски самодовольным.

– Ах ты, сукин сын. Мог бы хотя бы пригласить меня посмотреть, – ворчит Драксар, надув губы.

– Я не думал, что ты вуайерист.

– Обычно нет. Но это же Эвелин. Ты думаешь, я добровольно пропущу все эти сексуальные звуки, которые она издает, когда кончает?

– Они были восхитительны, – усмехается Лирой. – Как и она. Теперь я прекрасно понимаю твое желание быть задушенным Эвелин. Если бы нас не прервали, я бы провёл всю ночь, уткнувшись лицом ей между бёдер.

Святые... Они что, серьёзно ведут

этот

разговор средь бела дня?

Драксар резко ругается, толкая Лироя в плечо.

– Ты чёртов придурок.

– Вы оба чёртовы придурки, – сообщаю им, делая вид, что моя шея и лицо не пылают прямо сейчас. – И мы всё ещё платоничны.

Они оба фыркают, и я тяжело вздыхаю.

Не понимаю.

Они были в ярости от моих выходок на балу. Я была так близка к тому, чтобы рассказать им о неудобном маленьком факте: они не могут привязаться к моему сердцу, потому что его вырвали из моей груди много лет назад.

Но затем случился мой эпизод, я пришла в себя, и они внезапно набрали полную скорость.

Осторожно поднимаю взгляд на Драксара, который тут же подмигивает и беззвучно произносит:

– Сегодня моя очередь.

Они что-то поняли обо мне. Я уверена в этом.

Так почему, чёрт возьми, они ведут себя

так

? Как будто они... хотят меня? Это невозможно, если они знают правду.

Верно?

Качаю головой, обращаясь к самой себе. Даже если бы они смогли смириться с тем, кто я, откуда пришла и каково моё предназначение, это не изменит того факта, что быть со мной означало бы поставить на кон всё их будущее. Я не могу ничего им обещать, потому что должна в первую очередь заботиться о себе.

И даже если идти по коридорам вот так, между ними, кажется

настолько

правильным... они не мои. Я не могу им позволить.

Мы проходим мимо перекрытого коридора, где преподаватели используют магию, чтобы убрать кровь из камней – знак того, что другие наследия уже начали устранять своих конкурентов. Наконец, мы заворачиваем за угол и входим в огромный класс в стиле аудитории со сводчатым потолком, где состоится наше первое занятие в качестве квинтета.

Поскольку наш основной акцент – бой, у нас очень прямое расписание. Утром два занятия – «Изучение тварей» и «Продвинутая теория боя». После этого – только физические тренировки по бою. Чередуясь в конце каждой второй недели, у нас будут «Полевые испытания», которые, как я понимаю, заключаются в забрасывании наследий в непроходимый лабиринт глубоко в Древний Лес, где нас оставят жить или умереть на милость самых страшных существ из Раздела.

Это должно быть жестоко.

Не могу дождаться.

Но моё тайное предвкушение угасает, и я застываю на месте, когда замечаю великолепного ледяного элементаля, сидящего в верхнем левом углу аудитории. Его резкие белокурые волосы невозможно не заметить, когда он сидит в своей обычной, со вкусом подобранной профессорской одежде, наблюдая за падающим снегом за окном.

Я просто беспокоился. Не путай это с заботой.

Однако я не могу забыть, насколько он был сломлен, когда увидел, что его слова сделали со мной в той гостинице.

Не хочу сидеть рядом с ним. Но... также и хочу.

Ужасно.

Вот почему чувства должны быть заперты навсегда.

Лирой бросает убийственный взгляд на любого, кто проходит слишком близко к нам, входя в класс, но Драксар ловит мой взгляд тёплой улыбкой.

– Нам не обязательно сидеть с этим ледяным козлом, если ты не хочешь, детка.

Профессор Сэндерс, мой старый профессор по «Введению в руны», неторопливо входит в дверь и направляется прямо к доске в передней части комнаты. Через плечо он кричит:

– Садитесь. Все квинтеты должны сидеть вместе. Быстро.

Драксар корчит гримасу.

– Чёрт. Слишком рано сказал.

Сохраняю невозмутимое выражение лица, поднимаясь по ступенькам туда, где сидит Кристоф. Но моё внимание сосредоточено не на том, потому что, когда мы проходим мимо ряда другого квинтета, усмехающееся наследие вытягивает ногу, чтобы задеть меня под коленом, как раз когда я делаю шаг. Шатаюсь вперёд и успеваю опереться на руки, но не раньше, чем моя голова громко ударяется об угол другой парты.

Другие наследия задыхаются от удивления, смеются и перешептываются.

Шишка на голове болит, но больше болит то, что я была слишком сосредоточена на Кристофе, чтобы заметить это.

Какая любительская ошибка.

Хорошо, что эта оплошность только подтверждает репутацию тихой, слабой незаметной девушки, которую я создала для себя.

Прошла всего секунда, и я полностью планирую встать и продолжить путь, не привлекая больше внимания.

Но Грэйв резко материализуется, хватает девушку за хвост и исчезает вместе с ней. В следующую секунду она снова появляется – на высоте очень высокого потолка, крича в абсолютном ужасе, прежде чем её тело ударяется о каменный пол в передней части класса с громким треском.

Глава 11. Грэйв

Звук того, как её череп трескается о камень, приносит глубокое, холодное удовлетворение.

Мы с Эвелин, кажется, единственные, кто разделяет это мнение. Из Эфириона, где я парю высоко над другими наследиями, бросаю взгляд и вижу крошечную ухмылку на её лице, которую она быстро прячет, поднимаясь на ноги, отряхиваясь и игнорируя суету Кроу и Децимано вокруг неё.

Все остальные либо всё ещё в шоке, либо кричат. Квинтет, только что потерявший своего идиотского партнёра, побледнел и осунулся при виде крови, быстро растекающейся вокруг её проломленной головы.

— Де Стар, — строго произносит профессор, хмурясь и сканируя воздух, словно ожидая, что я тоже сигану с этой высоты.

Когда Эвелин садится, а Кроу и Децимано усаживаются между ней и Сноу, смещаюсь и занимаю место у прохода рядом с ней. Мне хотелось бы оставаться невидимым подольше, продолжая наводить ужас на наследий, которые в острой панике сканируют комнату, но сильная боль пронзает мои кости, и я быстро выскальзываю из Эфириона, скрывая гримасу. Последствия слишком частых перемещений между плоскостями ощущаются в Эфирионе гораздо хуже, а мелантис закончился, чтобы снять привычную остроту. Так что, полагаю, этот урок я проведу в смертном мире.

Осторожно убираю прядь волос Эвелин, чтобы осмотреть место удара, чувствуя волну удовлетворения от того, что она не отталкивает мою руку. Впрочем, она и не признаёт моего присутствия, словно предпочитая притвориться, что ничего не произошло, и наблюдает за сбитым с толку профессором внизу.

Моя хранительница не истекает кровью, но мне всё равно хочется воскресить ту стерву и убить её снова, для верности.

— Де Стар, — снова говорит заклинатель в передней части комнаты.

Смотрю на него.

— Проблема, профессор?

— Убийства запрещены во время занятий.

— О, боги милостивые, что же я натворил? — тяну я.

Он раздражён.

Конечно.

В конце концов, он может наказывать этих наследий, разве что кроме Сноу, но меня контролировать нельзя. Всевозможные суровые виды наказаний испробовали, когда я был моложе, но я позаботился, чтобы все знали: ничто и никто не может меня дисциплинировать. Когда они давили, я просто переставал реагировать или мстил.

— Возможно, в качестве наказания я попрошу вашу хранительницу убрать ваш беспорядок в одиночку, — предлагает он, приподняв бровь.

Хотя угроза, кажется, не беспокоит Эвелин, Децимано рычит, а резкий холод, наполняющий воздух, говорит мне, что Сноу так же раздражен, даже если притворяется незаинтересованным.

— Она навредила нашей хранительнице до того, как Вы объяснили правила класса, — указывает Кроу. — Он просто отреагировал на угрозу. Настоятельно советую оставить этот вопрос и двигаться дальше, профессор Гиллис.

Боги.

Теперь и Кроу защищает мои действия?

Это новообретённое товарищество слишком странное. Мне гораздо больше нравится, когда у него дёргается глаз, и я наблюдаю, как он всё глубже погружается в безумие.

Ну что ж.

Посылаю Кроу воздушный поцелуй, пытаясь вывести его из себя, но он игнорирует меня, пока профессор потирает лицо, явно желая поскорее закончить этот урок.

— Хорошо. Просто вынесите тело, кто-нибудь.

Квинтет мёртвой девушки быстро берётся за дело, их лица пепельные — кроме одного из них, который злобно смотрит в нашу сторону. Они выносят тело, а я пользуюсь моментом, чтобы осмотреть остальную часть комнаты. Замечаю несколько квинтетов, косящихся на меня, но они отворачиваются, если я смотрю прямо на них.

— В этом классе больше не будет насилия, увечий, убийств или, упаси боже, мобильных телефонов, — рявкает профессор. — Мне всё равно, что связь под магическим контролем, просто уберите эти чёртовы штуковины с глаз моих.

— Аминь, — тихо бормочет Эвелин под нос, заставляя меня тихо засмеяться.

Кроу и Децимано тоже выглядят позабавленными, и я замечаю, что, хотя он и ведёт себя скучающим, взгляд Сноу постоянно скользит к нашей хранительнице, словно её присутствие притягивает его так же сильно, как и меня.

Бедный, жалкий неудачник.

И всё же, если он когда-нибудь снова навредит Эвелин, намеренно или нет, я разорву его в клочья.

Профессор быстро переходит к следующей теме, объявляя, что первые две недели он будет рассказывать обо всех монстрах и существах, с которыми мы будем сражаться на Разделе, если доживём до выпуска. Обычно я бы отключился и наблюдал за Эвелин, сколько душе моей угодно.

Но сейчас я обмениваюсь коротким взглядом с Кроу и Децимано, когда профессор начинает свою лекцию о существах Пустоши. Всё, что касается Пустоши, стоит изучить дважды, так как теперь мы знаем, что Эвелин, вопреки всему, пришла из этой клоаки.

— Итак, — начинает профессор, оглядывая класс. — Давайте посмотрим, сколько видов теневых демонов вы можете назвать навскидку.

Студенты тут же предлагают свои варианты. Призраки, гули, нежить, банши, фантомы. Высокий оборотень, сидящий на два ряда впереди нас, поднимает руку.

— В Пустоши ведь ещё есть демоны, верно? Они попадают на Раздел?

Профессор кивает.

— К сожалению, довольно часто. Многие из них находят способы проникнуть в смертный мир и затеряться среди людей. Немногие другие чистокровные монстры или теневые демоны могут это сделать — разве что подменыши.

Эвелин фыркает так тихо, что это почти незаметно.

Другой студент поднимает руку.

— Одна из моих мам умерла на Разделе, и мне сказали, что это из-за тени. Что, чёрт возьми, такое тень?

Профессор чешет свою лысую голову, его взгляд на мгновение скользит ко мне.

— Ах, да, ну… они довольно редки, как и виспы. Они весьма опасны, но на самом деле они не классифицируются как теневые демоны, потому что они обитают в Эфирионе, где их обычно охраняют.

— Кто охраняет? — спрашивает тот же наследник.

Когда взгляд профессора снова скользит ко мне, я обещаю ему медленную, жестокую смерть глазами, если он привлечёт ко мне хоть какое-то внимание. Уникальная природа моего проклятия не широко известна, но он явно знает слишком много, и мне это не нравится.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он прочищает горло и легко переходит к другой теме, давая уклончивый ответ, прежде чем продолжить, но я замечаю, что Эвелин изучает меня. Она проницательна, моя маленькая тёмная дорогая, поэтому я не удивлен, что она уловила этот невербальный обмен.

— Как голова, дорогая? — тихо спрашиваю, только для её ушей.

— Лучше, чем получилось у той.

Улыбаюсь, и моё сердце останавливается, когда она улыбается в ответ, чистое озорство и мрачный юмор искрятся в её глазах. Это длится недолго, и она быстро берёт себя в руки, прежде чем снова сосредоточиться на лекции профессора. Но я продолжаю смотреть на неё, потому что, боги наверху, каждая крошечная частичка себя, которую она по капле мне скармливает, только подпитывает эту одержимость.

Мне нужно больше — вся она, каждая её тревожная, загадочная частица, и я должен найти способ заставить её нуждаться во мне так же отчаянно. Так отчаянно, чтобы она впускала меня в свою голову и в свою постель каждую ночь.

Замираю.

Вот мысль.

Эвелин, очевидно, была расстроена реакцией своего тела на физические прикосновения, но фобии коренятся в психике. А моя психика, в некотором роде, податлива. Возможно, я мог бы предложить ей избавление от того, что заставляет её бояться прикосновений кожи.

Этакая подсознательная терапия.

Идея поглощает меня до конца занятия. Когда студенты начинают подниматься с мест, решаю подозвать Эвелин, чтобы обсудить это с ней. Я также должен сообщить ей, что ауры её подруги, похожей на сахарную вату, не было нигде в Замке, когда я искал прошлой ночью.

Она будет разочарована, но я могу утешить её так, как ей угодно. Никогда не пытался утешать кого-либо, кроме как вплетая приятные сны, но полагаю, что оргазм или случайный акт насилия наверняка её приободрят.

Обе вещи я более чем счастлив предоставить.

Но прежде чем успеваю увести её куда-нибудь в укромное место, по классу прокатывается глубокая тишина, когда Амара Зулани входит в дверь, её взгляд тут же приковывается к моему. Из всех членов Бессмертного Квинтета с ней я взаимодействовал меньше всего за всю свою жизнь. Она жестом велит мне следовать за ней.

— Ой-ой. У кого-то проблемы с папочкой, — бормочет Децимано. — Ничего хорошего это не предвещает.

Тянусь через Эвелин и щёлкаю оборотня по глазному яблоку достаточно сильно, чтобы он вскрикнул, прежде чем я спускаюсь по ступеням, чтобы узнать, чего хочет Амара. Приятно видеть, как другие наследия расступаются передо мной, стремясь уйти с дороги. Когда подхожу к Амаре, она жестом велит мне следовать за ней по коридору.

Полагаю, это означает, что меня ждёт ещё один не самый приятный разговор с ней, как это было на Балу. Это она остановила меня, обнаружив курящим в одной из потайных ниш школы. Она обратила в камень большую часть моего тела, чтобы допросить меня о странно перевёрнутом состоянии кабинета Элверина, когда они прибыли. Она не упомянула его смерть, но сказала, что выглядело так, будто это моих рук дело. Легко солгал, настаивая, что ничего об этом не знаю, но искренне надеялся, что Элверин был бы в ярости из-за беспорядка, кто бы его ни устроил.

Проходя по коридорам, чувствую лёгкие толчки в Эфирионе и знаю, что это из-за всех блуждающих огней.

Большинство не понимает природы этих маленьких шариков света. Это призраки снов, эхо подсознания мёртвых, которые задерживаются в Эфирионе долго после того, как духи, к которым они когда-то были привязаны, перешли в Запределье. Блуждающие огни — ещё и падальщики, что весьма удобно, когда мне нужно бесследно избавиться от тела.

Но в больших группах они представляют серьёзную угрозу для смертного мира.

Весь день и всю ночь я наблюдал, как всё больше и больше блуждающих огней возникают внутри стен Академии. С отменой запрета на убийства наследия сокращают слабую конкуренцию, а оставшиеся блуждающие огни не могут покинуть Замок благодаря мощным оберегам, которые Бессмертный Квинтет установил даже в Эфирионе.

Это лишь вопрос времени, когда количество блуждающих огней начнёт создавать проблемы для всех здесь.

Амара, как обычно, немногословна, пока ведёт меня в кабинет директора, и когда двери за нами закрываются, все они здесь. Включая Мальгоса, который развалился на диване Элверина, пока Надин постукивает ногтями по столу. Маркос угрюмо стоит в углу, его раздвоенный язык то и дело выскакивает, словно он чем-то взволнован.

Амара запирает дверь за нами, и она тут же превращается в нерушимый камень под её прикосновением.

— Ах, значит, это одна из таких встреч, — задумчиво произношу. — Мне повезло.

По крайней мере, Элверина больше нет, чтобы парализовать меня своей магией. Я презираю каждого монстра в этой комнате, но, кроме Мальгоса, Элверин был, безусловно, худшим.

Как всегда, когда мы пересекаемся, Надин морщит нос, словно никогда не видела ничего более оскорбительного за свои почти тысячу лет существования.

— Давай покончим с этим быстро, дворняга. Долг зовёт, так что ты покинешь Академию достаточно надолго, чтобы прибрать беспорядок.

Под беспорядком она, должно быть, подразумевает массовое убийство, вызванное Эфирионом, которое выставит их в дурном свете. Иначе они бы не стали вызывать меня сюда и требовать, чтобы я покинул своего хранителя.

Но уходить от Эвелин немыслимо, поэтому я награждаю вампиршу холодным взглядом.

— Пусть твой кастрированный слуга займётся этим.

Губа Мальгоса презрительно кривится при моём описании его. Всегда радость вывести его из себя.

— Не смей так с ней разговаривать, ублюдок.

Закатываю глаза.

— Не притворяйся, что тебе не плевать на неё больше, чем химере на её чешуйчатую задницу. Я знаю правду.

Правда в том, что Мальгос ненавидит Надин. Возможно, когда-то она заботилась о нём, но узнав о его долгой истории неверности и о моём существовании, она закатила истерику и навсегда искалечила его крылья, прежде чем убила мою мать.

Всю свою жизнь я наблюдал, как они делают друг друга несчастными. Это было бы поэтически сладко, если бы не было в основном невыносимо.

Ноздри Мальгоса раздуваются.

— Следи за языком...

— Иначе что? Ты убьёшь меня?

Благодаря моему проклятию, он не убьёт, и он это знает. Моя улыбка расширяется, когда его лицо темнеет от гнева. Но голос Надин холоден, когда она встаёт, её взгляд пронзителен.

— Иначе я убью твоего хранителя. — Моя улыбка гаснет.

Никогда прежде у них не было слабости, которой они могли бы воспользоваться. Они могли выкручивать мне руки и ломать кости сколько угодно раз, но, несмотря на все угрозы и проклятия, их попытки командовать мной были так же эффективны, как попытка закупорить звёздный свет в бутылку.

Но Эвелин...

Я не могу подпустить их к ней близко, иначе они могут узнать, что она из Пустоши. Слава богам, глаза Надин не светились с тех пор, как я вошёл в эту дверь. Я не могу позволить ей вытянуть правду о моём хранителе прямо из моей головы.

Прогоняя все мысли об Эвелин на всякий случай, засовываю руку в карман куртки и тереблю зажигалку, желая, чтобы под рукой был мелантис, чтобы снять ноющую боль в суставах.

Они решили играть жестко, поэтому я делаю последнюю попытку — потому что разлука с моей одержимостью, даже для того, чтобы заняться необходимостью моего проклятия, будет пыткой. Уже мучительно быть вдали от неё на время этой встречи.

— Вы не хотите, чтобы я оказался за пределами этих стен, — предупреждаю я. — В конце концов, сомневаюсь, что Совет Наследий санкционировал какие-либо изменения, которые вы внесли в Академию, не говоря уже об изоляции. Они уже начинают опасаться ваших тиранических замашек. Я знаю, вы любите свои политические игры, но что, по-вашему, они сделают, если я проболтаюсь о вашей маленькой истерике?

Моя догадка о том, что Совет Наследий понятия не имеет об их присутствии здесь, оказывается верной, когда они все рычат и скалятся на меня. Ну, все, кроме Амары, которая остаётся тихой, как скала, позади меня.

Маркос размывается рядом со мной быстрее, чем я готов, швыряя меня об каменную стену так сильно, что я чувствую вкус крови. Как чистокровный оборотень-монстр, он намного быстрее большинства.

Надин крадётся вокруг стола Элверина, точно львица, готовящаяся к смертельному прыжку.

— Ты смеешь мне угрожать, выродок? Когда я могу сломать шею твоего никчёмного хранителя лёгким движением запястья?

Стискиваю зубы, когда Маркос снова швыряет меня к стене, его раздвоенный язык скользит, увлажняя один из его бледных, жёлтых глаз. Когда я ускользаю в Эфирион, чтобы уйти, Мальгос уже ждёт там и тащит меня обратно в смертный мир, обнажая клыки в чистой ненависти.

Я силён, но я не чистое чудовище. Они — да, и всегда были мучительно сильнее меня, особенно когда действуют вот так сообща.

— Разреши нам убить его сучку. Это проучит этого негодяя раз и навсегда, — шипит чудовище, породившее меня.

Замираю. Губы Надин торжествующе изгибаются, когда она крадучись останавливается прямо передо мной, наслаждаясь видом того, как меня прижали её члены квинтета.

— Пока нет. Только посмотри, как он податлив, когда она в нашем распоряжении! Итак, Принц Кошмаров. Если ты сделаешь, как я велю, будешь держать рот на замке, уберёшься и вернёшься незамедлительно, чтобы мы могли за тобой присматривать, даю тебе слово, что по возвращению ты не найдешь голову своего хранителя гниющей на пике на всеобщее обозрение. Договорились?

Этот образ мгновенно обращает моё настроение к убийству, и Эфирион начинает просачиваться в комнату, реагируя на мой гнев. Надин лишь фыркает, видя, как наши волосы и одежда начинают колыхаться, когда гравитация ослабляет свою хватку.

— Согласен, — тонко улыбаюсь в ответ, хотя фантазировал о том, как убью её, больше раз, чем могу сосчитать.

К сожалению, убийство любого члена Бессмертного Квинтета выходит за рамки моих возможностей. Время от времени высококвалифицированные наёмные убийцы, даже сильнее меня, пытались и с треском проваливались в попытках свергнуть чудовищ, правящих Четырьмя Домами.

Что делает ещё более впечатляющим, если Эвелин действительно убила Элверина. Хотел бы я поцеловать её за то, что она избавила мир от него. А если она этого не делала, я всё равно хотел бы её поцеловать.

Надин цокает языком и дует губки, обращаясь к Маркосу Сальгараю, своему любимчику.

— Я ему не верю.

— Помешай ему говорить, на всякий случай, — предлагает Маркос, не колеблясь ни секунды. — Назови это наказанием за то, что посмел угрожать тебе, моя милая Надин.

Закатываю глаза так сильно, что кажется, мозг сейчас лопнет. Слова «милая» и «Надин» никогда не должны произноситься в одной комнате. Сказать, что она кровососущая, высасывающая разум гиена с эмоциональным интеллектом кричащего, бьющегося в истерике ребёнка, было бы точнее, но всё равно преуменьшением.

Её лицо озаряется, она хихикает и практически пританцовывая возвращается к столу Элверина. Скриплю зубами и сопротивляюсь желанию вступить в бой. Чем больше я буду бороться, тем больше они будут продолжать угрожать Эвелин.

Примирившись с тем фактом, что мне придётся расстаться с ней по необходимости, по крайней мере, на пару дней, пока не смогу вернуться, быстро формирую другой план. План, который, надеюсь, даст моей прекрасной хранительнице хоть какое-то подобие покоя по ночам, пока я сам не смогу заняться её кошмарами. Для этого потребуются лишь ловкие пальцы и момент, когда Мальгос Де Стар отвлечётся.

Этот момент наступает достаточно быстро, когда очень довольная Надин возвращается со зловеще острым ножом и пузырьком ярко светящейся жидкости. Мои мышцы напрягаются, когда я узнаю её.

Жидкая бронза.

Зелье, которое Элверин давным-давно усовершенствовал и с большим удовольствием использовал на мне.

Так же, как фейри слабы к железу, вампиры падут от осины, а все виды оборотней не могут исцелиться от серебра, бронза — это слабость каждого сифона. Наше ускоренное исцеление замирает, когда присутствует бронза.

Это будет, блядь, адски больно.

Хотя я приказываю себе стоять смирно, чтобы поскорее покончить с этим, я инстинктивно не могу не сопротивляться, когда Амара Зулани помогает Надин разжать мне рот, чтобы отрезать язык — и, коса Аисты, это больно. Сальгарай и Де Стар всё ещё плотно прижимают меня к каменной стене. Прямо перед тем, как Надин выливает зелье Элверина мне в рот, я выхватываю то, что мне нужно, из переднего кармана пиджака Мальгоса, так, чтобы он не заметил, и засовываю это в левый рукав своей кожаной куртки.

Карманные кражи всегда давались мне легко.

Но затем эта чёртова мучительная жидкость хлынула мне в рот и по горлу, останавливая попытки моего тела восстановить язык, и я на мгновение теряю сознание от боли. Когда прихожу в себя, сижу на полу, кашляя кровью. Сразу чувствую отсутствие языка во рту и морщусь.

Жжёт, как в аду. Жжёт также то, что все оставшиеся члены Бессмертного Квинтета стоят надо мной, ухмыляясь, наблюдая, как я пытаюсь встать на ноги. Надин хихикает и перебрасывает мой язык через плечо. Мальгос выглядит так, будто это лучший день в его жизни за долгое время. Показываю ему средний палец напоследок, когда наконец встаю.

Благодаря жидкой бронзе, мой язык будет регенерировать мучительно медленно — это то, что сифоны могут делать с отсутствующими костями, кожей, мышцами и связками. Подозреваю, потребуется два полных дня, чтобы восстановиться достаточно для речи, и именно поэтому Надин это сделала. Она знает, что я не буду тратить время вне Эвермонта, докладывая о них Совету Наследий, как только исцелюсь, не тогда, когда мне нужно вернуться к Эвелин, чтобы убедиться, что она в безопасности. Кстати говоря…

Смотрю на Надин, желая, чтобы она хоть раз прочитала мои мысли.

Её глаза светятся синим, когда я посылаю ей мысль.

Позволь мне оставить записку.

Просить эту бессмертную суку о каких-либо одолжениях ощущается кислотой в моём желудке, особенно когда она хихикает и протягивает руку, чтобы покровительственно погладить меня по голове.

— Записку? Как же ты размяк из-за такой слабачки!

Я бы определённо не назвал себя размякшим, когда думаю об Эвелин. Моя потрясающая хранительница делает меня твёрдым всё чертово время, даже сама того не понимая.

Услышав мои мысли, Надин морщит лицо.

— Я видела её на балу, и я бы едва ли назвала это потрясающим. Но тогда, о вкусах не спорят. Хотя в этом случае, полагаю, это имеет смысл — она выглядела довольно трупоподобно. Яблоко от яблони.

Требуется чудесный уровень самоконтроля, чтобы держать свои мысли в узде. Но когда в комнате появляются миниатюрные трещины в Эфирионе, и всё начинает плыть, я знаю, что опасно близок к тому, чтобы позволить ярости взять верх.

Сравнение меня с Мальгосом Де Старом всегда было любимой кнопкой Надин, на которую она нажимала. Это единственное, что вызывает у меня отвращение больше всего.

Но я сделаю что угодно ради моей маленькой тёмной дорогой, поэтому прошу Надин снова, на этот раз вежливо.

После того как глаза Надин перестают светиться, они «даруют мне привилегию» позволить использовать канцелярские принадлежности Элверина, чтобы оставить письмо, которое Зулани на удивление предлагает доставить. Я пишу быстро и незаметно просовываю украденный предмет Мальгоса в конверт, прежде чем запечатать его. Затем пишу ещё три письма, адресованные другим членам моего квинтета.

Потому что, если меня заставляют покинуть Эвелин хоть на какое-то время, этим бесполезным тварям потребуется напоминание о том, что я с ними сделаю, если они позволят нашей девочке пострадать.

Глава 12. Эвелин

«Продвинутая теория боя» скучна. Нет ни единой треснувшей головы, лишь миниатюрный профессор Амара, элементаль воды, читает пространную лекцию о своих излюбленных стратегиях защиты. Её взгляд открыто цепляется за меня несколько раз, что кажется мне странным, пока я не замечаю, как её внимание, полное неприкрытой заворожённости, прикипает к Кристофу Сноу. Это происходит на протяжении большей части занятия.

По причинам, которые мне ещё предстоит определить, это вызывает неясное, но ощутимое раздражение.

Не то чтобы я виню её за это — на безупречного ледяного элементаля смотрят все.

Он бросает наш квинтет сразу же, как только начинается обеденный перерыв, не оглянувшись. Лирой и Драксар ничего не говорят по этому поводу. Если подумать, нехарактерное для них отсутствие колких замечаний в адрес ледяного элементаля наблюдается всё утро.

Но ясно, что, помимо необходимой тренировки, Кристоф не желает иметь ничего общего с моим присутствием.

Ощущение взаимно.

Напоминаю себе о необходимости удерживать эту дистанцию.

Надеюсь, что обед предоставит достаточно времени для поисков подменыша. Вместо этого нам дают пятнадцать минут на еду в неловко молчащем трапезном зале под пристальным взором крупных, грубых наследий. Они явно здесь, чтобы служить мускулами Бессмертного Квинтета, когда высшие существа не удосуживаются явиться. Эти неофициальные надзиратели — полноценные наследия — я вижу символы хранителя на шеях нескольких незнакомцев или выглядывающие из-под их рукавов.

Их присутствие вызывает одинаковое беспокойство у всех студентов. Замечаю квинтет Зои за соседним столом; они все хмуро смотрят на новичков. Даже Элиара выглядит так, будто хочет использовать свои элементальные способности ветра, чтобы буквально вынести этих непрошеных надзирателей из зала.

Дамиан ловит мой взгляд, его брови вопросительно изгибаются, безмолвно требуя ответа о его пропавшем хранителе. Поднимаю палец, жест, означающий, что мне потребуется больше времени. Ответ предсказуем: он демонстрирует жест, который в мире смертных считается оскорбительным, и отворачивается к своему стакану с кровью.

Ожидаемо.

Драксар хмуро опускает взгляд на мою тарелку.

— Тебе нужно съесть больше.

Все блюда на обед сегодня насыщены мясом. Мне достаточно хлеба и овощей на пару, как и того, что является дрожащей зелёной субстанцией. Осторожно тыкаю в неё вилкой, уверенная, что она не предназначена для употребления.

Губы Лироя дрожат.

— Это называется желе.

— Из чего это? — мой голос лишён всякого интереса, но вопрос требует ответа.

— Из пищевого красителя и счастья. Вот, попробуй, — подбадривает Драксар, протягивая ложку. В его голосе звучит едва уловимая нотка вызова.

— Это может тебя шокировать, но я обладаю мистической способностью самостоятельно принимать пищу, — ровно произношу я.

— Давай, цветочек. Подыграй мне.

Его улыбка, как и всегда, слишком настойчива. Решив покончить с этим фарсом, позволяю дрожащему зелёному куску скользнуть с его ложки. Мгновенно давлюсь, мои глаза слезятся от отвращения, когда я фыркаю и резко качаю головой.

Отвратительно.

Что это? Неужели они действительно это употребляют?

— Это отвратительно, — выдыхаю ледяным голосом.

Драксар позволяет себе смех, звук которого неожиданно лёгкий.

— Хорошо. Это добавится в наш постоянно растущий список смертельных врагов.

Лирой, кажется, на мгновение улавливает что-то забавное, но его взгляд быстро скользит по залу, и его глаз дёргается. Мгновение спустя он вздрагивает и хватается за висок, его дыхание становится прерывистым.

— Лирой? — мой голос едва слышен, но в нём звучит нотка напряжения.

Он опускает лоб на столешницу, раскачивая головой, бормоча что-то на бессмысленном фейри. Драксар кривится, оглядывается, затем встряхивает кровавого фейри.

— Не время терять контроль, Ли. Люди заметят. Сосредоточься на Эвелин.

Моргаю.

— Почему я? — спрашиваю, хотя ответ очевиден.

— Потому что ты его подсолнух или что-то в этом роде.

Мне требуется мгновение, чтобы соотнести это.

—

Сангфлуиш

? — уточняю, используя прозвище, которое Лирой применяет ко мне.

— Да, это.

Лирой ударяется головой о стол, его рычание направлено в никуда. Когда взгляды ближайших наследий скользят в нашу сторону, меня охватывает неожиданная волна защитного инстинкта.

Это странно.

Быстро запутываю пальцы в его волосах сквозь длинные кружевные перчатки и тяну за тёмные, волнистые пряди, вынуждая его поднять взгляд. Его алые глаза мечутся по моему лицу, не узнавая ничего.

Его проклятие, Проклятие Наследия, действительно разъедает его разум.

— Eireach chial, thiga ais thu'ganh, — бормочу на фейри.

Вернись ко мне, красивый безумец.

Зрачки Лироя медленно возвращаются к нормальному размеру. Он смотрит на меня, его взгляд постепенно обретает узнаваемость. Он протягивает руку, намереваясь провести кончиками пальцев по волосам у моего виска. Замираю, но его прикосновение так и не происходит. Он открывает рот, чтобы что-то сказать, но нас прерывает магический перезвон колокола, возвещающий об окончании обеденного перерыва.

Спасение.

Драксар недовольно ворчит что-то о моём недостаточном питании, когда мы покидаем трапезный зал. Десятки других наследий уже двигаются в сторону урока боя. Расписание занятий указывает, что тренировка пройдёт на открытых тренировочных полях. Возбуждённый шёпот толпы свидетельствует о их нетерпении наконец-то выйти на улицу после трёхдневной изоляции.

Пока мы ждём в широком коридоре, чтобы выйти на тренировочные поля, мой взгляд скользит по лицам ближайших наследий, изучая каждого по очереди. Они встречают мой взгляд с разной степенью настороженности, раздражения, презрения или откровенного оскорбления — но это позволяет мне сканировать их зрачки на наличие признаков подменыша.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Ничего.

Но мои негласные соревнования по взглядам прерываются слишком рано. Тренер Каллахер входит в коридор, почёсывая ухо, его взгляд скользит по группе.

— Обереги, что удерживают Академию Эвермонт в изоляции, расширены. Теперь они охватывают не только дворы и тренировочные поля, но и весь Вечный Лес, — объявляет он сухим голосом.

Несколько наследий издают одобрительные возгласы. Их наивность предсказуема.

— Да, да, не слишком радуйтесь, — фыркает инструктор. — Это не меняет того факта, что мы всё ещё в изоляции и не можем связаться с внешним миром. Но не суть. Сегодня вы тренируетесь с несопоставленными наследиями, которые выбрали бой в качестве своей специализации. Вашим квинтетам назначено конкретное место в лесу. Цель — добраться до него живыми, как единое целое. Цель несопоставленных наследий — уничтожить как можно больше сопоставленных. И, конечно, остерегайтесь других квинтетов. Предлагаю охранять своих хранителей любой ценой. Особенно слабых, таких как нетипичные заклинатели.

Тренер Каллахер бросает на меня многозначительный взгляд. Несколько наследий позволяют себе смех, несмотря на предупреждающее рычание Драксара. Их глупость очевидна. Самый громкий смех доносится от Гранта, коротко стриженного, зеленоглазого наследия, который подошел к нам на балу. Он стоит рядом со своим полностью мужским квинтетом, скалясь на меня.

Я приложила немало усилий, чтобы меня воспринимали как слабую. В этом контексте, это победа.

Но затем температура в воздухе ощутимо падает. Кристоф Сноу входит в коридор, руки глубоко в карманах его бушлата. Его появление всегда сопровождается ощущением холода. Он бросает ледяной взгляд на тренера, чьи слова он явно слышал.

— Что ты говорил, Шон?

Тренер Каллахер неловко трёт затылок.

— Эй, расслабься, Сноу. Ничего особенного. Просто давал дружеский совет о защите своего хранителя.

— Этот совет действительно не твой, учитывая, что ты позволил своему хранителю быть поглощённым нежитью в первую же неделю твоего размещения на Разделе. Так что следи за своим ртом и занимайся тренерством.

Кто-то издаёт тихий свист, пока тренер болезненно вздрагивает. Воспоминание о его неудаче слишком свежо. Другие наследия незаметно отступают от ледяного элементаля, который останавливается рядом со мной. Но Лирой тут же встаёт между нами, выпустив багровый взгляд, который заставляет Кристофа сделать ещё один шаг от меня со вздохом.

Дистанция восстановлена.

Странно.

Это всё ещё его злость на Кристофа за раскрытие деталей их пари, или что-то иное проявляется в этом жесте?

Тренер, оправившись от словесной порки, использует фейри-чары, чтобы распахнуть массивные двойные двери, ведущие из замка. Когда мы приближаемся к тренировочным полям, расположенным у кромки леса, я вижу, что несопоставленные наследия, которые будут участвовать в тренировке, уже там. Среди них — Зара, окружённая тремя парнями, которые явно льстят ей, пока она флиртует с ними.

Когда она ловит мой взгляд, её лицо искажает дикая гримаса, и она проводит пальцем по шее. Жест, не требующий объяснений. Отвечаю ей тёмной улыбкой и беззвучно шепчу губами:

— Как колено?

Лицо Зары мгновенно краснеет, и она резко отворачивается.

Несколько десятков несопоставленных наследий разминаются, их взгляды подозрительно скользят по остальным, готовясь к предстоящему бою. Когда мы останавливаемся, замечаю, что ещё одно наследие смотрит на меня — Злая Девушка. Серебряные пряди в её темных волосах ярко выделяются на фоне холодного зимнего дня. Она хмурится, затем отворачивается и идёт на другую сторону группы. Её раздражение осязаемо.

Лирой видит её отступление и изгибает бровь.

— Ты знаешь Лилию Найтфолл?

Резко смотрю на него.

— Её фамилия Найтфолл? — спрашиваю, мой тон подчеркнуто нейтрален.

— Ага, — вставляет Драксар. — Её отец был альфой Северо-Восточной стаи оборотней. Он состоял в платоническом квинтете и завёл Лилию с колдуньей, которая погибла на Разделе несколько лет назад. Так что, хотя она и заклинатель, она выросла в стае. Довольно занятно, правда?

Вот почему имя кажется мне знакомым.

Неприятно знакомым.

Чёрт возьми.

Сначала Дамиан, теперь эта девушка. Мне нужно избавиться от этой привычки убивать родственников своих сверстников.

Это становится утомительным.

С другой стороны, Алан был подонком. Я не испытываю сожалений, забрав его сердце. Но осознаю, что Лилия, вероятно, ещё не знает, что стала сиротой. Их мир слишком далёк от моего, и связь с ним — слишком хрупка. Они прервали все связи с внешним миром менее чем через двадцать четыре часа после того, как я убила этого оборотня. Новость о его смерти может дойти до неё лишь через несколько дней. Любые похороны, устроенные для него, она пропустит.

Хотя именно я поставила точку в жизни её ничтожного отца, ощущаю некое подобие сожаления.

Это странно.

Что, мать вашу, ещё более странно.

Почему я постоянно сталкиваюсь с этими вспышками эмоций?

Мне нужно взять себя в руки. Сейчас я не могу позволить себе стать мягкой, не после всего, через что мне пришлось пройти.

Внимание Драксара скользит к лесу, его лицо выражает нетерпение, словно он не может дождаться, чтобы оказаться там.

— Эй, каковы шансы, что я смогу поохотиться до начала тренировки? — его голос полон предвкушения.

Лирой качает головой.

— Поохотишься во время тренировки.

— Большинство этих наследий — мои друзья, знаешь ли. Я не горю желанием убивать их, если они решат напасть, — Драксар кривится, потирая виски. — Не то чтобы мой тупой чёртов дракон оставил мне выбор.

— Твоя вина, что вообще завёл друзей, — протягивает Кристоф, его голос полон невыносимой скуки. Он наблюдает, как тренер разговаривает с преподавателем рядом с большим, запертым деревянным сундуком.

Драксар хмыкает, прежде чем протянуть руку. Его пальцы крутят кончик моего хвоста. Это почти касание. Мне не нравится.

— Не могу поверить, что говорю это, но, возможно, тебе стоит сказать Грэйву, чтобы он перестал прятаться в Эфирионе и вышел. На этот раз нам пригодился бы этот психопат.

Хмурюсь, осознав, что не ощущала его присутствия с тех пор, как Амара Зулани пришла за ним ранее. Теперь, когда замечаю его отсутствие, это вызывает раздражение. Он должен быть рядом.

— Его здесь нет.

Трое тоже хмурятся.

Их реакция предсказуема.

— Чёрт возьми, этот импульсивный инкуб, — фыркает Лирой. — Он, вероятно, пожирает дневные сны где-то в Эфирионе.

Нне думаю, что дело в этом. Я привыкла к тому, что Грэйв преследует каждый мой шаг. Его отсутствие сейчас тревожно. Но он Принц Кошмаров. С ним всё будет в порядке. Уверена, что он появится, когда это будет необходимо.

Наконец, тренер поворачивается, чтобы обратиться ко всем. Его голос разносится по коридору.

— Итак, нам поручено использовать оружие во время этой тренировки. В порядке очереди каждый из вас должен подойти и выбрать только одно. Это не лучшее оружие, но его более чем достаточно для практики. Немного излишне, на мой взгляд, но я не стану спорить с запросами Бессмертного Квинтета.

Если оружие раздают для боя в первый же день, это означает лишь одно: они стремятся отсеять слабых как можно быстрее.

Это предсказуемо.

Они, скорее всего, ожидают найти того, кто убил директора Форреста, среди более сильных, высокопоставленных наследий в Академии.

Пока мы ждём, пока другие, возбуждённые наследия, толпятся вокруг деревянного сундука, все эти разговоры об оружии заставляют меня бросить серьёзный, пронизывающий взгляд на всех троих.

— Это последний раз, когда я спрашиваю вежливо. У кого из вас мой кинжал? — мой голос ледяной, не оставляет места для отговорок.

Выражение лица Лироя такое же, как и в прошлый раз, когда я задала этот вопрос. Драксар отворачивается, а Кристоф притворяется, что я не произнесла ни слова. Их предсказуемое поведение лишь усиливает моё раздражение.

— Используй другое оружие, или, возможно, свою магию. Она более чем достаточно сильна, по моим ощущениям, — Лирой пытается уклониться от ответа.

— Почему вы трое ведёте себя так странно по этому поводу? Он принадлежит мне.

Драксар бросает на меня многозначительный взгляд, его золотые глаза, кажется, уговаривают.

— Да, но… мы же не хотим, чтобы кто-то ещё здесь знал об этом, верно?

Лирой сильно толкает его локтем, а Кристоф поднимает взгляд к небу, словно вопрошая богов, почему ему приходится иметь дело с двумя идиотами. Их неуклюжесть почти забавна, если бы не касалась меня.

Пялюсь на них, собирая обрывки информации воедино. Каждый из них избегает моего взгляда. Я знаю, что что-то изменилось после того, как они стали свидетелями моего последнего эпизода. Но теперь мой желудок сжимается, когда я осознаю истинную причину их нежелания возвращать мне Фанг. Хуже, чем я предполагала.

Потому что они поняли, откуда он. И, следовательно, откуда

я

.

Прежде чем успеваю полностью осознать это, преподаватель, только что разговаривавший с тренером, подходит к нам с осторожной улыбкой. Её имя — Амара.

— У меня для вас задание по местоположению. Ваш квинтет должен найти древнее кладбище на дальнем западном краю леса. Там вы найдёте круг света, и когда вы войдёте в него, вас перенесут обратно сюда. Пожалуйста, держитесь близко к своему квинтету, так как мы ожидаем потерять много наследий в этом упражнении. Боюсь, другие наследия будут довольно агрессивными. И… мне жаль сообщать, что у нас уже закончилось оружие.

Лирой сжимает челюсть, но Кристоф кивает.

— Спасибо, Амара.

— К-конечно, господин Сноу. — Она сильно краснеет, прежде чем перейти к следующей группе.

Реакция предсказуема.

— Чёрт возьми, — фыркает Драксар, поворачиваясь ко мне. — Ты не отходишь от нас ни на шаг, поняла? Мой дракон и я оба уже чертовски злы от одной мысли, что люди будут охотиться за тобой. Идти безоружной…

— Я всегда вооружена, — холодно отвечаю, проходя мимо него, чтобы встать со всеми остальными на краю леса. — Так что, как сказала бы Зои, успокой свои эмоции.

Тренер делает своё последнее объявление. Его голос разносится по округе.

— К концу этой тренировки вас будет намного меньше. Сосредоточьтесь, докажите свою силу и молитесь Аисте, чтобы она сегодня не забрала вашу душу. Готовы, старт... — Он свистит, и тут же мы все погружаемся в непроглядную тьму леса.

Мой мир.

Глава 13. Эвелин

Тьма наполнена криками, и непрекращающийся туман едва скрывает кровопролитие, уже начавшееся в этом жутком лесу. Ощущаю поблизости смерть, густую и сильную, жадно ожидающую новых жертв.

Если бы закрыла глаза, это могло бы показаться возвращением домой.

Но закрывать глаза было бы глупо, ведь неполный квинтет уже проносится сквозь деревья в нашу сторону. У одного меч, другой управляет ветром, а оборотень уже в медвежьей форме, прыгает по воздуху.

Моя рука скользит в скрытый карман на штанах. Я готова схватить кинжал и покончить с любым, кто приблизится, но ослепительная вспышка красной магии заставляет мои волосы встать дыбом.

Медведь падает замертво от заклинания Лироя, кровь хлещет из места, где его разрубило пополам по туловищу. Элементаля воздуха также отбрасывает назад, он врезается в ствол дерева с резким треском.

Когда наследие с мечом бросается вперёд, в руке Кристофа появляется дьявольски острый ледяной клинок. Он движется с ловкой, отточенной скоростью фехтовальщика, его ледяное лезвие пронзает живот наследия. Мгновенно его тело оказывается заключено в сплошной лёд, прямо как тот дерзкий сирен на балу.

Всё происходит так быстро, что мне требуется мгновение, чтобы осознать: Драксар напрягся передо мной, словно массивный щит из мышц, сканируя ближайшую угрозу своими глазами, превратившимися в щелевидные зрачки дракона.

Признаюсь, он выглядит довольно устрашающе, когда взвинчен, особенно с едва заметным сиянием под кожей, словно внутри него заперт огонь, что рвётся наружу.

Неудивительно, что их считают наследиями высшего ранга. Они не так уж плохи в этом.

Я имею в виду, они небрежны, но я бы солгала, если бы сказала, что ледяная смертоносность в движениях Кристофа ничего для меня не значит. Меня также задевает больше, чем следовало бы, когда Лирой поднимает руку, слизывая собственную кровь движением языка, едва заметное появление его клыков напоминает мне, что они выдвигаются, когда он теряет контроль.

Интересно, каково было бы ощутить их, вонзившимися в мою кожу. Уверена, это было бы упоительно больно.

Вырвавшись из мгновенной рассеянности, медленно хлопаю в ладоши.

— Браво. А теперь следуйте за мной. Кладбище в той стороне.

Поворачиваюсь, чтобы повести их, но Лирой прерывает меня.

— Сначала Драксар должен прикончить того элементаля воздуха. Убийство даст ему больше контроля.

Драксар колеблется, поглядывая на дерево, где элементаль воздуха лежит без сознания, отхаркиваясь, вероятно, у него сломаны несколько рёбер.

— Нет. Оставьте его в покое, — говорю я немедленно, уловив беспокойство в выражении Драксара.

Лирой бросает на меня суровый взгляд.

— Если ты беспокоишься о сохранении невинности Драксара, не стоит. Он убивал много раз – все мы убивали. Но если он скоро не прикончит кого-нибудь, он может выйти из-под контроля, что подвергнет тебя ещё большей опасности. Этого, блядь, не случится.

Он пытается отвернуться, словно это конец дискуссии. Но я хватаю его за воротник рубашки и резко притягиваю к себе, чтобы он снова встретился со мной взглядом, не потрудившись скрыть свою истинную силу или гнев на лице. Это заставляет его глаза слегка расшириться.

— Нет! Чего, блядь, не случится, так это того, что кто-то заставит другого отнять жизнь, когда он в этом не уверен. Я понимаю. Ты безжалостный ублюдок, у которого нет угрызений совести по поводу уничтожения заслуженного противника, независимо от его состояния. Мы похожи в этом, — повторяю его слова прошлой ночи, приподняв бровь. — Но тёмная сторона Драксара не так черна, как наша. Так что если ему некомфортно убивать беззащитного врага, то последнее слово за мной, и я говорю: оставьте его, блядь, в покое.

Резко отпустив воротник ошеломлённого кровавого фейри, направляюсь к древнему кладбищу. Я бывала там много раз во время своих странствий по Лесу. Дорога займёт у нас не менее двадцати минут, что оставляет мало времени для пополнения моей магии и выполнения поискового заклинания подменыша.

Драксар догоняет меня.

— Черт. Ты, блядь, такая властная. Мне надо выйти из себя, чтобы получить свой черёд? Ты знаешь, я люблю быть хорошим для тебя, детка, но я могу попробовать быть врединой.

Неожиданный жар разливается по моей шее, и что-то собирается низко в животе. Мысль о сексуальном наказании любого из них затрудняет трезвое мышление.

Драксар резко вдыхает, и я знаю, что он улавливает моё возбуждение.

— Чёрт, — стонет он.

— Держи это при себе, — рявкает Кристоф.

Драксар что-то бормочет про замороженные синие шары, что я не полностью улавливаю, потому что мучительный крик разрывает воздух леса поблизости. Мы все замираем и ждём, пока потенциальная угроза выйдет из тёмного тумана.

Всё, что появляется, — это детёныш мантикоры, который шипит и взбирается на ближайшее дерево.

— Разочаровывающе, — вздыхаю я.

Лирой наклоняет голову.

— Неужели? Тебе нравится наблюдать за нашими более чудовищными сторонами в бою,

ma sangfluish

?

Видимо, да.

Но я не участвовала в хорошей драке уже целую вечность, и мне не терпится пролить кровь. Конечно, я хочу причинять боль только тем, кто действительно этого заслуживает, и всё ещё не хочу, чтобы другие наследия догадались, что я сильнее их. Это привлечёт внимание Бессмертного Квинтета до того, как я буду готова начать их истреблять.

Так что мне придется поумерить тёмные порывы, которые были заложены во мне.

Пока что.

Внезапно раздаётся ещё один крик, гораздо ближе, и я чувствую новую волну смерти прямо перед тем, как группа наследий выходит из-за деревьев. Все семеро находятся в состоянии повышенной готовности, один из них сильно истекает кровью.

С удивлением понимаю, что сильно кровоточащая — Марго, эмпат-нетипичный заклинатель, которую я встретила на «К сожалению, не убийственном свидании Хлои» когда-то ночью.

Она слегка оседает на одного из парней, который скалит на нас зубы.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Это квинтет-джекпот! — рычит он. — Уберите их, и мы уничтожим самые высокопоставленные наследия в Эвермонте!

Этого достаточно, чтобы остальные наследия бросились вперёд с криками и вспышками ослепительной магии. Эти наследия, кажется, не подобраны друг к другу, поэтому я предполагаю, что они сформировали временный союз, как это делают многие наследия.

Лирой берёт на себя двух заклинателей одновременно, Кристоф атакован элементалем воды и вампиром, а Драксар начинает бороться с оборотнем-волком. Парень, поддерживающий Марго, отпускает её и просто убегает, бросая её в ужасе. Я уже могу сказать, что обильное кровотечение из её бока смертельно. Но её крики, когда она исчезает среди деревьев, взывают к моей человеческой стороне — той часто дремлющей части меня, которая побудила меня дать кровавую клятву за тех, кто в этом нуждался.

Марго, возможно, и нетипичный заклинатель, но она гораздо человечнее, чем я была последние годы. Я не часть их группы поддержки задниц-заклинателей, но не могу просто позволить ей умереть в этих лесах.

Битва отвлекает всех моих противников, пока я бросаюсь за нетипичным заклинателем.

— Марго! — кричу, перепрыгивая через упавшее бревно и обходя тлеющий труп, продолжая двигаться в направлении, куда она побежала.

Она бежала быстро.

Очень быстро.

Использовала ли она магию, чтобы попытаться убежать?

Наконец, останавливаюсь на поляне, быстро осматриваясь, чтобы избежать неприятных сюрпризов. Но меня всё равно застаёт врасплох, когда я вижу Марго, сидящую на ближайшем камне… с улыбкой на лице.

Я достаточно близко, чтобы увидеть, что её зрачки квадратные.

Чёрт.

Я действительно ненавижу этого подменыша.

Немедленно выхватываю метательный нож, но едва успеваю сжать рукоять в своей руке в кожаной перчатке, как ослепительный свет обрушивается на меня, отбрасывая в сторону. Удар о землю причиняет боль, но обычно я переношу удары, как никто другой, и просто отряхиваюсь.

Но на этот раз я не могу пошевелиться.

И тут до меня доходит. Это было обездвиживающее проклятие — очень мощное. Если бы в моей системе была магия, я могла бы разорвать это проклятие в мгновение ока, но я не пополнила свои запасы. Так что теперь не могу отвернуться от травы, в которую упирается моё лицо, на удивление зелёной.

Как бы ни старалась, я, блядь, не могу пошевелиться.

Если бы у меня было сердце, оно бы колотилось в моей груди. Но хотя я чувствую свой грохочущий пульс, дышу, истекаю кровью и чувствую себя живым существом, моё теневое сердце необнаружимо, напоминая о чудовище, в которое они меня превратили.

За исключением того, что сейчас я не чувствую себя чудовищем.

Я чувствую… беспомощность.

Давно не испытывала такого. Тревога скребёт в груди.

Зара хихикает:

— Видишь? Я же говорила, что будет несложно оставить её одну.

Мужской голос фыркает:

— Нет, это было очень легко. Спасибо за помощь, Мар… не ожидал, что ты так охотно согласишься нам помочь.

— Ничего особенного. В конце концов, мы все хотим избавиться от квинтета-джекпота, — сладко говорит подменыш голосом Марго.

Я, блядь, убью его, как только выберусь отсюда.

— Так это та незапоминающаяся сучка, из-за которой все так волновались? — ухмыляется ещё один из друзей Зары, и все мои чувства охватывает паника, когда я ощущаю, как меня переворачивают.

По крайней мере, теперь я могу видеть, но зрелище не из приятных. Зара стоит надо мной с торжествующей ухмылкой на лице, рядом с ней ухмыляются два парня, а подменыш стоит в стороне, злобно ухмыляясь так, как настоящая Марго, уверена, никогда бы не смогла.

— Чёрт, у неё лицо страшное, — говорит высокий парень с тёмными волосами, и паника удваивается, когда он протягивает руку и сжимает одну из моих щёк достаточно сильно, чтобы, возможно, оставить синяк.

Другой парень, блондин, хмурится.

— Думаешь? Мне кажется, она могла бы быть очень милой, если бы приложила больше усилий. Но выглядит так, будто на ней, блядь, брезент. И что, чёрт возьми, с перчатками?

— Она гермафоб, — уверенно говорит Зара, и огонь вспыхивает в одной из её рук. — Посмотрим, как хорошо горят задницы-заклинателей, а?

Огонь.

Чёрт.

Я действительно умру.

Чёрт, чёрт, чёрт.

Но я даже не могу сформулировать план, как остановить это, потому что этот ублюдок всё ещё трогает моё лицо, и от этого кажется, будто каждый нерв в моём теле только что погрузили в кислоту.

Перестань меня трогать.

— Не так быстро, — ухмыляется ублюдок, держащий моё лицо, обнажая клыки. Вампир. Я должна была догадаться. Моя история с вампирами плачевна. — Я хочу увидеть, как она плачет.

— Ты всегда любишь поиграть со своей едой, — ворчит другой парень.

Зара сияет.

— Нет, Киран прав. Эта чёртова сучка обманула в драке, чтобы нанести мне подлый удар, и украла у меня всё моё будущее. Она заслуживает страданий за всё, что она мне причинила, и я знаю, как это сделать. Снимите с неё перчатки.

Мой желудок сжимается.

Снова пытаюсь пошевелиться, но меня полностью сковало заклинанием, которое, должно быть, наложил на меня блондин-заклинатель. Киран, этот грёбаный ублюдок, ухмыляется от волнения… и его другая рука проскальзывает под мою рубашку, чтобы погладить мой живот.

Меня сейчас вырвет.

Паника теперь так сильно бьётся в моих венах, что я начинаю сильно абстрагироваться, прежде чем почувствовать, как они сдирают с меня перчатки, хихикая, когда рвут траву и землю, чтобы засунуть в рот «гермафобу». Но хотя я стараюсь отключиться как можно быстрее, всё ещё чувствую, когда Зара смеётся и плюёт мне в лицо.

И когда блондин-заклинатель лижет мою шею, заливаясь хохотом.

Руки вампира на моих руках, моём лице, моей шее…

Абстрагирование не работает, и горячие слёзы начинают собираться в моих глазах, пока желчь подступает к горлу. Я не могу пошевелиться, чтобы меня вырвало, поэтому я могу задохнуться. Надеюсь, так и будет, чтобы мне больше не приходилось чувствовать их кожу на своей.

Перестаньте, блядь, меня трогать. Уйдите от меня.

Краем глаза вижу, как приближается подменыш. Он больше не кровоточит, так что, должно быть, только что исцелялся. Его пальцы касаются моего виска, и резкий, болезненный прилив воспоминаний поднимается на поверхность, заглушая всё остальное и заставляя меня заново пережить ад, который приучил меня так сильно всё это ненавидеть.

Снова вижу всё это — себя одиннадцатилетнюю, кричащую и плачущую, когда я колотила по толстой деревянной двери подземелья, так отчаянно желая выбраться из разлагающихся трупов, окружавших меня, что оставила окровавленные отпечатки рук на дереве. Чувствую, это всё на моей коже.

Затем вижу себя четырнадцатилетней, крепко закусывающей ткань, чтобы мои зубы не сломались от сжимания их в боли. Но этого было недостаточно, чтобы заглушить мои крики, когда очередной из бесконечных, мучительных ритуалов некромантов пронзал каждую мышцу.

И наконец, вижу своё собственное, залитое слезами лицо, когда мне было семнадцать, отражённое в мутных чёрных глазах, когда моё сердце было вырвано.

Эту нельзя трогать. Она будет моим шедевром

, — маслянистый голос Дхолена эхом отдаётся в моей голове с тех пор. — *Если кто-то прикоснётся к ней, разорвите их в клочья и отправьте её обратно ко мне. Она должна узнать, что она не больше и не меньше того, чем мы её сделаем. Я позабочусь, чтобы она стала оружием.

Оружие.

Плеть.

Это правда.

Я и есть Плеть — живое оружие. И я пережила такое дерьмо, о котором эти трое ублюдков даже, блядь, представить не могут. Они никогда не пережили бы ни дня моей жизни в Пустоши, так почему я сдерживаюсь?

Прихожу в себя, когда подменыш отходит с ухмылкой. Я могу сказать, что он не поглотил воспоминаний, но он самодоволен, что забрался мне в голову. Вероятно, он видел гораздо больше воспоминаний, чем я только что пережила заново.

Но сейчас мне наплевать, что он видел.

Их руки всё ещё на мне, пока Зара издевается надо мной, блондин смеётся, втирая грязь мне в лицо. Они используют мою травму, наслаждаясь моими слезами и ужасом. Моя паника не утихла, но теперь это просто белый шум, когда я извлекаю энергию из травы под собой и поддаюсь пожирающей жизнь магии, которая течёт во мне.

Тёмная магия взрывается вокруг меня, наконец-то разрушая обездвиживающее заклинание. Пронзительный крик обрывается, когда Зара врезается в одну из ближайших скал и замирает. Но я знаю, что она ещё не мертва, потому что не чувствую знакомого жужжания.

Я хочу это жужжание.

Позволив своему гневу и жажде крови, пульсирующим в моих венах, взять верх, хватаю блондина-заклинателя за горло, чтобы отшвырнуть его.

Киран вскрикивает от тревоги и пытается отступить, но я уже на ногах, направляюсь к нему, выплёвывая привкус травы и грязи и наслаждаясь шокированным ужасом на его лице.

— Успокойся! Смотри, я мог бы убить тебя только что, но я пощадил тебя, так что ты должна…

— Что? Отплатить услугой? — невинно спрашиваю, позволяя своим губам изогнуться в той болезненной улыбке, которая раньше заставляла даже Виолу съёживаться. — Не волнуйся, я отплачу.

Он пытается отскочить, используя свою вампирскую скорость, но я двигаюсь быстрее, чем он думает. Немедленно прижимаю его к земле, пока кипящий прилив ненависти и затянувшегося ужаса перекачивается по моим конечностям.

Они трогали меня.

Издевались.

Чёрт возьми, лизали.

Уверена, этот вампир сделал бы гораздо хуже, если бы я не вырвалась из этого заклинания, что только усиливает турбулентность в моём желудке. Меня либо вырвет, либо я убью его.

В любом случае, я хочу, чтобы он сначала пострадал.

Я так далеко зашла, что без колебаний высасываю больше жизни из травы под спиной Кирана, а затем впиваюсь кончиками пальцев сквозь его рубашку в грудь и высвобождаю вспышку силы. Он дёргается и издаёт душераздирающий крик, такой пронзительный, что его голос обрывается, его конечности дёргаются и спазмируют.

Музыка для моих ушей.

Я делаю это снова.

И снова.

И наслаждаюсь каждой секундой. Каждый крик и всхлип наполняют меня болезненным, опьяняющим восторгом.

Возможно, я сейчас не в себе, но я не всегда наслаждалась убийствами. На самом деле, отнять невинную жизнь — это то, чего я избегаю любой ценой. Даже окружённая ужасами, в которых выросла, что разорвали бы меня в клочья, если бы я проявила слабость, я проводила черту, не убивая никого, кто этого действительно не заслуживал.

Этот?

Он заслуживает.

На мгновение останавливаюсь, чтобы насладиться агонией на лице вампира, когда он давится собственными слезами и соплями.

— Ч-что ты, ч-чёрт возьми, такое? — всхлипывает он, слишком слабый, чтобы оттолкнуть меня, пока его глаза беспомощно закатываются.

— Я то, что происходит, когда Нежить экспериментирует над живыми.

Его следующий крик особенно приятен, когда я вливаю ещё больше смертоносной магии в его систему. Но, наконец, лихорадочный пик ярости начинает угасать в моей голове. Неизбежное стремление убивать, калечить и питать свою магию смертью утихает. Резко чувствую головокружение, когда вынимаю пальцы без перчаток из его груди и осматриваю маленькую поляну.

Блондина-заклинателя и подменыша нигде не видно, а Зара всё ещё без сознания. Часть меня хочет покончить и с её жизнью — покончить со всеми их жалкими жизнями. Это было бы офигенно легко.

Я была создана для этого.

Для смерти.

Но, как обычно, когда я на грани потери себя, нежный голос Виолы звучит в моей голове, словно прикосновение пёрышка.

Смерть — не твоя судьба. Всё, через что ты прошла, даёт тебе выбор — окончательный выбор. Всякий раз, когда ты думаешь о том, чтобы покончить с жизнью, вспомни, как усердно ты боролась за свою собственную. Она слишком драгоценна, чтобы так бессердечно её уничтожать. Сдержись, Маленький Ворон.

Сдержись.

Точно.

Я должна это сделать.

Наконец-то стряхиваю с себя остатки убийственной ярости. Но Киран больше не дышит, его глаза застыли открытыми, пока новая волна жужжащей магии освещает всю мою систему.

Упс.

Ну что ж.

Как я уже сказала, этот член заслужил это.

Встаю и отшатываюсь, мои ботинки хрустят по теперь безжизненной траве. Ближайшие деревья также истощены. Когда наклоняюсь, чтобы поднять перчатки, которые они с меня сорвали, меня снова сильно накрывает тошнота, и я падаю на колени. Мои нервы всё ещё горят, и кажется, что по моей коже ползают тысячи невидимых существ.

Я бы отдала всё, чтобы исправить то, как моё тело реагирует.

Теперь, когда мстительный приступ вышел из моей системы, паника нарастает в десять раз. Не могу здесь находиться.

Мне нужно убрать их чёртово прикосновение с себя, поэтому я бегу.

Глава 14. Лирой

Отрываю клыки от горла очередного наследника, который оказался столь глуп, чтобы напасть, отшвыривая его тушу, и яростно бросаюсь за Драксаром. Он идёт по следу Эвелин, но если он не найдёт ее в ближайшее время, я, кажется, мгновенно погружусь в безумие.

Моя свежеусиленная магия покалывает израненные кончики пальцев, отчаянно стремясь вырваться на волю. Кристоф как раз отчитывал Драксара, когда я догнал их.

— …не знаю, о чём, ты думал. Почему ты не мог обратиться и сжечь весь этот лес дотла, когда понял, что она исчезла?

— Я не могу обратиться сейчас, иначе дракон полностью возьмёт верх, и он может навредить ей, придурок, — огрызается Драксар, отталкивая ледяного элементаля в сторону, продолжая выслеживать Эвелин. Он останавливается в отчаянии и злобно ругается, потирая лицо. — Её след такой, мать его, слабый, хотя не могло пройти так много времени с тех пор, как она прошла здесь. Он всегда слабый. Почему, блин, её так трудно выследить?

Думаю, это как-то связано с тем, кем она является, и с

теневым сердцем

в её груди. Я знаю об этой особой, крайне запретной, непростительной магии только потому, что читал о ней в одном из запрещённых древних гримуаров Изумрудного Волшебника.

Теневое сердце

может служить многим целям, но в первую очередь оно поддерживает жизнь в том, кто… ну, не живёт.

Но Эвелин не

нежить

. Я в этом уверен.

Это, блин, не имеет никакого смысла, но сейчас проблема не в этом. Проблема в том, что наша

хранительница

исчезла посреди смертельно опасной боевой тренировки, и я схожу с ума, думая, что каждый труп, который мы находим, — её.

Она мертва.

Ты потерял её.

Так и должно быть

, — насмехаются голоса в моей голове.

В ушах начинает звенеть, зрение мутнеет. Но наконец Драксар останавливается на поляне, и мы все замираем.

Трава совершенно бесцветна. Не как мёртвая, пожелтевшая трава — она чисто белая. Близлежащие деревья — в оттенках серого. Словно каждая частица жизни или цвета была вытянута из них, включая труп наследия неподалеку.

— Л—Лирой! Драксар! Профессор Сноу, вы должны мне помочь. Пожалуйста! — воет кто-то. — Больно!

Мы все смотрим и видим рыжеволосую девушку, ползущую к нам от груды камней. У неё из головы обильно течёт кровь с такой скоростью, что я понимаю: ей недолго осталось жить. Она оседает и плачет в траву.

— Она просто должна была быть с-слабой маленькой колдуньей-выродком, — всхлипывает она. — Пожалуйста, исцелите меня — вы должны меня исцелить! Я не могу так умереть, я этого не заслуживаю…

Она растворяется в бессмысленном плаче. Приседаю рядом с ней.

— Ты говоришь об Эвелин. Ты видела, как она колдовала?

Рыжеволосая переворачивается, насколько может, быстро кивая и смахивая слёзы и кровь с истеричного лица.

— Послушайте меня. Послушайте. Вы не можете доверять ей! Эта сука всё это время лгала. Вы должны мне поверить, её магия была ненормальной! Я думаю, она использовала… — Протягиваю руку и сворачиваю ей шею.

Кристоф вздрагивает и хмурится на меня. Драксар ругается и потирает лицо.

— Ты не мог хотя бы дать ей закончить то, что она пыталась, блин, сказать? Или ты мог бы попытаться исцелить её достаточно, чтобы она рассказала нам, что здесь произошло и куда пошла Эвелин. Чёртов безжалостный головорез.

Как будто быть безжалостным — это недостаток.

— Она была за пределами возможности исцеления. Я эффективно избавил её от страданий, — бормочу я.

Это лишь частично правда. Я также помешал рыжеволосой сказать что-либо ещё о колдовстве Эвелин. Если она видела, как Эвелин колдует, то я не мог оставить её в живых. Я знаю, что

ma sangfluish

что-то скрывает о своей магии, и не могу допустить, чтобы слухи об этом распространялись по Академии.

Драксар обзывает меня придурком, прежде чем глубоко вздохнуть и покинуть поляну, следуя за запахом Эвелин. Мы с Кристофом следуем за ним.

Тренер свистнул за пределами Леса несколько минут назад, но каждому из нас наплевать на то, что мы не прошли эту тупую тренировку. Нас так часто атаковали, что это было меньше похоже на структурированное упражнение и больше на свободную попытку убить наш

квинтет

, что привело лишь к тому, что мы оставляли за собой след из тел, пока искали Эвелин.

Наконец, мы вырываемся из леса. Тренер Каллахер видит нас и подбегает, лая, что занятие не закончено и мы не можем уйти. Он всё ещё на полуслове, когда Кристоф щёлкает рукой в направлении тренера и замораживает его до твёрдого состояния, отталкивая замерзшего инструктора, пока мы проходим мимо.

— Вот и пролетел твой шанс стать любимчиком учителя, — бормочет Драксар, всё ещё идя впереди.

— Он мой коллега и придурок. Всегда им был.

Смотрю на Кристофа.

— Когда мы войдём внутрь, мы продолжим искать Эвелин. Тебе следует пойти в свой кабинет или чем ты там, чёрт возьми, занимаешься. Просто держи себя и своё

проклятие

подальше от неё.

Никогда раньше я не чувствовал себя плохо из-за привилегированного, знаменитого наследника Сноу. Чему тут было сочувствовать? Даже если он был угрюмым, высокомерным брюзгой, по всем признакам, у него было всё.

Но выражение откровенного страдания на лице элементаля, когда он останавливается, чтобы мы пошли одни, на мгновение вызывает у меня жалость. Я ненавижу своё

проклятие

больше всего на свете, но, по крайней мере, мои простые чувства не могут подвергнуть жизнь Эвелин риску. Она настолько полностью заняла центральное место в моей жизни, что не могу представить, чтобы мне пришлось сопротивляться ей ради её же блага.

Как только мы входим в

Замок

, Драксар поворачивает направо по коридору, который приведёт нас в нашу

квартиру квинтета

. Я удивлен, что Эвелин пошла бы туда, поскольку она так сильно избегала её.

Легко держусь за ним, всё ещё сжимая свой окровавленный

кровоточащий кристалл

, оглядываясь в поисках кого-либо, кто мог бы попытаться застать нас врасплох. Хотя нашего простого появления, кажется, достаточно, чтобы отпугнуть большинство наследий от идеи приближаться к нам. Кровь от последнего наследника, которого я осушил, всё ещё стекает по моему подбородку и шее, высыхая. Уверен, что выгляжу таким же безумным, каким себя чувствую, пока

магия крови

кружится вокруг кончиков моих пальцев.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Тем временем Драксар рычит на всё, что движется в его поле зрения, и его глаза всё ещё частично обращены. Он также весь в крови и грязи после драки с

оборотнем-грифоном

, которая для грифона закончилась не очень хорошо.

Как только мы входим в нашу

квартиру квинтета

, Драксар падает на колени и хватается за голову с яростным рёвом. Огонь, мерцающий под его кожей, и дым, поднимающийся из его ноздрей, когда он едва сопротивляется обращению, смущают меня, пока я не проверяю воздух и не понимаю, что его спровоцировало.

Пахнет кровью Эвелин.

Снова.

Хотя я насытился кровью наших врагов, у меня текут слюнки, а клыки ноют от этого аромата. Боги, ничто в мире не должно иметь права быть таким соблазнительным.

Оставив Драксара бороться со своим внутренним драконом, я пытаюсь взять себя в руки, приближаясь к двери ванной. В этой квартире две ванные комнаты. Большая примыкает к главной спальне, которую мы все считаем спальней Эвелин, но сейчас она в меньшей ванной, соединённой с холлом.

Дверь заперта.

Прислоняюсь лбом к ней, стискивая зубы, сдерживая желание выломать её.

— Эвелин? — Она не отвечает.

Что-то ужасно не так

, — хихикает другой голос в моей голове.

Возможно, она полностью истекла кровью. Можно только надеяться.

Игнорирую голоса.

— Ты ранена? Ответь мне.

Раздаётся тихий всхлип, и это мой предел. Посылая

проклятие

сквозь деревянную дверь, которое заставляет её провалиться, как бумагу, силой врываюсь в ванную — но замираю, когда вижу обнажённый силуэт Эвелин за стеклом, лихорадочно оттирающей свою кожу. Вся ванная комната наполнена паром, когда заворачиваю за угол, тревога скручивает мои внутренности.

Обычно Эвелин рассердилась бы, что я так вторгся в её пространство. Но она даже не поднимает на меня глаз, когда я приближаюсь к ней, игнорируя то, что меня заливает струями душа, и протягиваю к ней руку.

Она просто продолжает тереть.

— Стой. Эвелин, стой.

Как можно нежнее, хватаю её за локоть и поворачиваю к себе, но она тут же отшатывается.

— Не надо.

Меня наполняет горе, когда я вижу слёзы в её глазах и на щеках. Но оно тут же затмевается неприкрытым ужасом, когда я замечаю мочалку из стальной ваты, зажатую в её дрожащей руке, алую кровь, стекающую в слив душа с тех мест, где она буквально стёрла верхние слои своей кожи.

Ma sangfluish

обычно так собранна и практична, но теперь она дрожит и находится в слепой панике, сдирая с себя кожу до крови.

Едва могу выдавить слова, когда собираю всё воедино.

— Кто тебя трогал?

Она делает шаткий вдох и бросает мочалку на пол, вместо этого хватая мыло и намыливая им руки, шею и живот.

Они трогали её живот.

Красный цвет заполняет моё зрение, когда моё горло горит.

— Эвелин. Кто, чёрт возьми, тебя трогал? — шепчу я.

Она издаёт рвотный звук и роняет мыло, чтобы закрыть рот, плотно закрывая глаза. Видеть её такой разрывает меня на части. Я хочу притянуть её к себе и исцелить её повреждённую кожу. Умолять назвать имена, чтобы я мог найти тех, кто сделал это с ней, и покрасить

Замок

в красный цвет их кровью.

Но когда Эвелин наконец удается заговорить, она шепчет:

— Это ничего. Подожди меня снаружи.

Она наклоняется, словно снова собираясь за мочалкой, но я смахиваю её с пола, когда ухожу, отказываясь позволить ей снова прикоснуться к ней.

В прихожей

квинтета

рядом с кухней Драксар всё ещё держится за голову от остаточной боли, но смотрит на меня, когда я врываюсь в комнату.

— Что происходит? Она…

Я оставил дверь в ванную приоткрытой, поэтому мы оба слышим легчайший всхлип из душа.

Это тут же поднимает его на ноги, но я поднимаю руку, чтобы остановить его, и вместо этого киваю в сторону холла.

— Мы будем ждать её здесь.

— Но...

— Ты не хочешь спорить со мной сейчас, Драксар, — предупреждаю я.

В любой другой день он воспринял бы это как вызов, но самый младший Децимано выглядит совершенно побеждённым, когда оседает на один из стульев гостиной, нетерпеливо хмурясь на коридор. Я тоже сажусь и потираю виски, пытаясь обуздать остаточную ярость и кровожадность от того, что видел Эвелин в таком состоянии.

Проходит десять минут, прежде чем душ выключается, и ещё десять минут спустя Эвелин выходит из коридора. Она завёрнута в белый банный халат, который скрывает царапины, которые, как я знаю, покрывают большую часть её тела, и в остальном наша

хранительница

снова собранна. Она держит голову высоко, когда садится в конце стола, глядя на нас обоих в торжественном молчании.

Даже Драксар не нарушает тишины, пока мы ждём, что она скажет.

Наконец, Эвелин прочищает горло.

— До моего сведения дошло, что у меня есть слабость, которую слишком легко использовать. Я хочу это исправить, поэтому прошу вашей помощи.

Драксар изучает её.

— Помощи? Что ты…

— Экспозиционная терапия, — уточняет она. — Мне нужно преодолеть свой страх прикосновений.

Смотрю на неё, прежде чем опустить взгляд на липкий, покрытый красным

кристалл

, который всё ещё держу в одной руке.

— Нет. Я не понимал, насколько это серьёзно, до сих пор, но я не подвергну тебя большему.

Она поднимает подбородок.

— Я прошу тебя об этом. Исправление моей

гафефобии

будет пыткой, и не из приятных, но это необходимое зло. Также, — добавляет она, прерывая ещё один из моих протестов. — Если вы согласитесь помочь мне, я дам некоторые ответы.

Я хочу понять свою

хранительницу

больше, чем что-либо, кроме разрушения моего

проклятия

, поэтому осторожно спрашиваю:

— Ты ответишь на наши вопросы?

Эвелин наблюдает за нами, словно готовясь к сильной реакции.

— Да. Учитывая, что вы двое уже знаете, что я из

Пустоши

, думаю, некоторая прозрачность необходима.

Киваю, но осторожность не покидает её плечи.

Ma sangfluish

всё ещё ожидает, что мы нападём на неё за то, что она беглянка из

Пустоши

.

Непостижимо.

Драксар оживляется.

— Наконец-то! Как я уже сказал, нам нужно выложить все карты на стол. Нашему

квинтету

это нужно. — Затем он делает паузу и морщится. — Хотя, полагаю, здесь только половина нашего

квинтета

, что довольно чертовски неудобно.

Тот факт, что Грэйв не появился, слегка беспокоит. Я никогда не смог бы пропустить этого убийственного, чёрт возьми, ублюдка, ни за что на свете, но его отсутствие может быть признаком чего-то зловещего.

Отсутствие Кристофа, с другой стороны, к лучшему.

Эвелин отбрасывает влажные волосы через одно плечо. С её тёмными волосами и оливковым цветом лица она выглядит потрясающе в белом. Стараюсь сосредоточиться на том, что она говорит, а не на том, что она выглядит совершенно съедобной, когда такая мокрая.

— Они присоединятся к нам позже, или нет. В любом случае, давайте установим несколько вещей. Я знаю оба ваших

проклятия

. Лирой, ты слышишь голоса, и ты сходишь с ума. Драксар, твой дракон начинает брать верх, если ты не охотишься. Верно?

Гримасничаю в знак согласия. К сожалению,

моё

становится невозможно не заметить. Я мог бы поделиться, что голоса, мучающие меня, — это не кто иные, как голоса моих умерших членов семьи, или как они дразнят меня обещанием покоя, если я просто избавлюсь от страданий. Но это тёмные истины, которые, сомневаюсь, кто-то захочет узнать.

Драксар кивает, измученный тем, что раньше отбивался от своего дракона.

— Да, я должен охотиться и убивать что-то каждый день. Если я этого не сделаю, буду терять рассудок по крупицам, в стиле Лироя.

Хмурюсь на него, но Эвелин наклоняет голову.

— И это делает твоего дракона сильнее?

— Что-то вроде того. Моё

проклятие

по-настоящему проявилось только к пяти годам. Когда мои родители увидели, что я постоянно теряю контроль, обращаюсь без возможности вернуться обратно, устраиваю истерики размером с дракона и, по сути, был маленьким засранцем… они поняли, что у меня должно быть такое же

проклятие

, как у моего дяди. Ему никогда не давали

квинтет

, и он так и не смог сломить свое

проклятие

. Он тоже мог охотиться, чтобы умиротворить его, но когда он перестал это делать, в конечном итоге превратился в дракона. Навсегда. Он был полностью заменён зверем, и мой придурок дракон, чёрт возьми, не колеблясь сделает то же самое со мной.

Эвелин на мгновение впитывает это.

— Что случилось с твоим дядей?

— Он был казнён

Советом Наследий

. Им не нравилась идея, что дракон летает вне их контроля. Сказали, что он представляет опасность для людей. Что он и делал, — пожимает он плечами.

Я помню, когда это произошло. Как бы ужасно это ни было, это был последний раз, когда было собрано большое количество драконьей чешуи, но теперь они почти все исчезли.

Вот почему мне нужна чешуя Драксара.

— Твоя очередь,

цветочек

, — настаивает Драксар. — Дай нам ответ о себе. Расскажи, почему ты была в кабинете

директора

.

Она ни на секунду не задумывается.

— Чтобы убить его. Но

подменыш

опередил меня.

Он моргает.

— О, чёрт. Как, блин,

подменыш

попал в Академию? И почему он убрал директора Форреста?

—

Подменыши

в мире смертных — это наёмники, мотивированные только деньгами и питающиеся воспоминаниями. У него должен быть где-то хозяин, который хотел смерти директора, — пожимает плечами Эвелин. — Но теперь он заперт здесь со всеми нами, и

Бессмертный Квинтет

охотится за ним.

Кусочки пазла складываются в моей голове.

— Это тот, кто отравил тебя. Тот, кого ты ищешь.

— Тот, кого я убью сегодня ночью, — кивает она, словно описывает прогулку.

Челюсть Драксара сжимается.

— Не без моей помощи,

цветочек

.

— И моей.

Ожидаю, что Эвелин тут же откажется, поэтому приятно удивляюсь, когда она долго изучает нас обоих, прежде чем вздохнуть.

— Насколько у вас крепкие желудки?

— Почему ты спрашиваешь?

— Потому что я собираюсь пытать этого

подменыша

, и, как ни странно, не всем это нравится.

Девять лет я наблюдал, как Изумрудный Волшебник пытал любого, кто пытался незаконно проникнуть в его святилище. Его наказания были жестокими, и он иногда просил моей помощи в проведении магических экспериментов над этими нарушителями.

Я не садист, но хорошо разбираюсь в таких вещах.

— Я справлюсь, — говорю, ухмыляясь оборотню-дракону. — Хотя Драксар слишком мягок. Ему стоит пропустить это. Он однажды потерял сознание, наблюдая, как лошадь рожает в поместье моих родителей, когда они были живы и владели им.

Он пинает меня под столом.

— Мне было четыре, ублюдок. Когда я увидел, как

хранитель

твоих родителей лезет в эту штуку, я подумал, что он засовывает руку ей в задницу. Какой ребёнок не сочтёт это отвратительным? Но это было целую вечность назад, и я справлюсь со всем, с чем справишься ты.

Многозначительно смотрю на свою

хранительницу

.

— Как ты сказала ранее, его тёмная сторона и близко не на нашем уровне. Если она вообще есть.

— У каждого есть тёмная сторона, — бормочет она, словно про себя.

— Слушай, я не такой откровенный придурок, как Лирой, большую часть времени, но этот ублюдок причинил боль моей

паре

, так что смотреть, как она его пытает, будет абсолютным удовольствием, — фыркает Драксар.

Эвелин кивает, затем хмурится.

— Если подумать, этот

подменыш

забрался мне в голову раньше, так что он может начать болтать о моём прошлом то, чем ему не стоит делиться. Мне следует сделать это в одиночку.

Кладу свой окровавленный

кристалл

на стол, качая головой.

— Ты решила быть с нами откровенной. Считай это частью этого. Ничто из того, что он скажет, не заставит нас отвернуться от тебя.

Она открыто гримасничает, прежде чем встретиться со мной взглядом.

— Не будь так уверен.

— Что потребуется, чтобы заслужить твоё доверие,

ma sangfluish

? Должны ли мы дать

кровавую клятву

, пообещав унести твои секреты в наши могилы?

— Нет. Кроме того, это вряд ли было бы утешительно. По моему опыту, могилы не вечны.

Мы с Драксаром обмениваемся взглядами, прежде чем он спрашивает:

— Хочешь развить эту мысль,

цветочек

?

Она открывает рот, но кто-то стучит в парадную дверь, прерывая наше первое полу-официальное собрание

квинтета

. Драксар выглядит измождённым, скаля зубы. Он всё ещё может обратиться и убить, если возникнет какая-либо угроза, и я ни за что на свете не позволю кому-либо, кроме членов нашего

квинтета

, увидеть Эвелин в банном халате, поэтому иду открывать дверь.

Амара Зулани смотрит на меня, едва моргая на засохшую кровь на моём подбородке, шее, руках и одежде. Я так ошеломлён членом

Бессмертного Квинтета

у нашей двери, что тут же выхожу и закрываю её за собой, убедившись, что у неё нет шанса увидеть Эвелин.

Из всех членов

Бессмертного Квинтета

я знаю меньше всего об Амаре. Все знают, что Надин — избалованная, всесильная стерва, и что ни с одним из её бессмертных игрушек-любовников не стоит связываться, потому что все они одинаково могущественны и бесчеловечны.

Однако вторая женщина-монстр в

Бессмертном Квинтете

— это относительная загадка, даже по её внешности. Знаю, что она может превращать предметы и даже людей в камень одним прикосновением пальца, но с её тёмно-коричневой кожей, тёмными глазами и чёрными коротко остриженными волосами, она могла бы сойти за человека. Она не выглядит такой чудовищной, как другие члены её

квинтета

.

Слегка опускаю голову, знак уважения, который я не совсем имею в виду, потому что никого не уважаю в

Бессмертном Квинтете

.

— Что привело вас… — Она прерывает меня, протягивая четыре запечатанных конверта без единого слова.

Я не хочу их брать. А вдруг они опасны?

Конечно, они опасны

, — насмехается голос в моей голове. —

Бессмертный Квинтет должен знать правду об Эвелин. Они охотятся за ней.

Когда ты откроешь эти конверты, появятся смертоносные проклятия.

Ты будешь бессилен, как всегда. Бесполезный мальчик

, — рычит мой отец.

У меня начинает дёргаться глаз, и я понимаю, что тяжело дышу и отступаю назад. Если Амара это замечает, ей всё равно. Она роняет письма на пол и молча уходит, заворачивая за ближайший угол.

Жду несколько секунд, чтобы увидеть, не сработает ли какая-нибудь ловушка, но когда провожу рукой над конвертами, не чувствую никакой зловещей магии.

Поднимаю конверты и возвращаюсь в нашу

квартиру

, хмурясь, когда вижу что каждому из нас предназначено по одному конверу: для Эвелин, для себя, для Драксара и для Кристофа.

— Что это? — спрашивает Драксар и подходит. Затем морщит нос. — Что это за запах исходит от письма Эвелин?

Это интригует Эвелин, которая подходит, наклоняется и вдыхает возле своего конверта ровно в тот момент, когда я наклоняюсь, чтобы понюхать.

—

Калея тернифолия

, — говорим мы одновременно.

Это заставляет меня моргнуть, а затем улыбка угрожает растянуть уголки моего рта.

— Я почти забыл. Ты довольно хороший ботаник. Странно, однако, что у тебя такое хобби.

С нашими лицами так близко я могу позволить себе роскошь изучать тёмный калейдоскоп цветов в её радужках, когда она поднимает бровь.

— Почему, потому что я из безжизненной

Пустоши

?

— Именно.

Она пожимает плечами.

— Каждому нужно хобби, даже в аду.

Она выхватывает конверт из моей руки и открывает его. Мы с Драксаром наклоняемся, чтобы рассмотреть небольшой предмет, который падает ей на ладонь. Это круглый стеклянный талисман. В его центре — золотой глаз, а внешние края стекла обрамляет узор из закрученных сухих листьев —

калеи тернифолии

, которая, будучи зачарованной, становится такой едкой.

Хотя он прост, он невероятно хорошо сделан и кажется очень старым. Если это подарок от Грэйва ей, то это впечатляет.

Эвелин читает записку, которая приложена к нему, и пока она это делает, мы с Драксаром читаем письма, адресованные нам. Мне не требуется много времени, чтобы пробежаться по своему, и я, должно быть, заканчиваю одновременно с драконом, потому что он издаёт резкое фырканье и качает головой.

— Чёртов

Принц Кошмаров

.

Эвелин смотрит на него.

— Что он сказал в твоём?

— В основном, отвратительно подробную угрозу экстремальных пыток яичек, если мы допустим, чтобы с тобой что-то случилось, пока его нет, — отвечаю я. Я не упоминаю ту часть, где Грэйв добавил, что он будет искать что-нибудь на

Разделе

, что могло бы облегчить недуг Эвелин, как

мелантис

облегчает его для него.

— То же самое, — хмыкает Драксар, разрывая своё письмо. — А как насчёт твоего,

Бу

?

Он пытается наклониться, чтобы прочитать через её плечо, но она засовывает его в карман и свирепо смотрит на него.

— Больше никаких

Бу

.

Бу

мертва. Поставьте это прозвище на надгробие и двигайтесь дальше.

— Моя вина,

цветочек

.

Моё внимание снова переключается на талисман в руке Эвелин.

— Это, должно быть,

тотем снов

. Невероятно старый. Я не знаю, где Грэйв его нашёл, но они должны отгонять кошмары, помимо прочего.

Её губы изгибаются в легчайшей улыбке, когда она изучает талисман, и вот так, я яростно ревную. Я хочу подарить ей что-то, что ей тоже понравится. Драксар выглядит так же завистливо, когда фыркает и скрещивает руки на груди.

— Это не меняет того факта, что он, чёрт возьми, ушёл. Он должен быть здесь, помогая защищать нашу

хранительницу

.

Эвелин закатывает глаза и прячет талисман, прежде чем пристально посмотреть на нас. Она больше не цепляется за свою непроницаемость, когда мы одни, так что сейчас это чисто Эвелин, с этим опьяняюще тёмным, опасным блеском в её глазах, который заставляет мой член дёргаться в штанах.

— Давайте разберёмся ещё с одной вещью. Вы двое понятия не имеете, на что я способна. Я уверена, что последние день-два близких встреч заставили вас обоих думать, что я хрупкая, но поверьте мне. Я могу постоять за себя. А теперь пойдёмте, пришло время охотиться на

подменыша

.

Глава 15. Эвелин

Никогда не произнесу это вслух, но начинаю ощущать странное отсутствие моего невидимого преследователя.

Пока привожу себя в порядок и жду, когда Лирой и Драксар закончат свои дела, готовясь к охоте на подменыша, ощущается странная пустота. Привычное тёмное присутствие Грэйва, что всегда маячит на периферии моих ощущений, исчезает.

Несмотря на ворчание Драксара, план таков: пропустить ужин и использовать это время для поиска подменыша. Но прежде чем выдвинуться, я не могу удержаться, чтобы не пробежаться взглядом по письму ещё раз.

«Никогда не было и никогда не будет никого, кроме тебя. Искажённые души, подобные нашим, не могут не принадлежать друг другу, будь проклята воля богов. Квинтет или нет, связанны или нет, я всегда буду твоим, дорогая.

Куда бы ты ни приклонила свою прелестную голову, держи это под подушкой, пока я не вернусь к тебе. И, пожалуйста, мечтай обо мне, ибо если бы я мог мечтать, то это всегда было бы о тебе.»

Боги.

Зачем ему быть таким… поэтичным?

Подобная сладость обычно вызывает у меня тошноту, но по какой-то причине желудок сжимается, а лицо ощутимо теплеет.

Это… странно.

Неприятно.

Нарушение внутреннего равновесия.

Неясно, почему Амара Зулани лично доставляет эти записки от Грэйва, но одно знаю точно: если в это вовлечен кто-то из Бессмертного Квинтета, значит, у него есть веская причина покинуть Замок. Это лишь подогревает мою аналитическую любознательность относительно Принца Кошмаров.

— Готова, детка? — голос Драксара, резкий и неожиданный, вторгается в мои мысли. Он выходит из коридора, его русые волосы ещё темнее от влаги.

Киваю. Но когда Лирой присоединяется к нам спустя мгновение, также после душа, замираю, склонив голову. Вопрос, продиктованный не праздным любопытством, а стремлением понять динамику, срывается с губ:

— Вы принимали душ вместе?

Лирой отшатывается с отвращением. Драксар издаёт звук, похожий на рвотный позыв.

— К чёртовой матери, нет. Единственный способ, по которому я окажусь голым рядом с этим придурком в душе, это если ты будешь голой между нами.

Моя шея ощутимо теплеет, но я прилагаю все усилия, чтобы проигнорировать этот навязчивый образ, задавая логичный следующий вопрос:

— Кто-нибудь из вас пошёл бы на это друг с другом?

— Я скорее отрежу себе левое яичко, чем буду играть с чьим-либо членом, — решительно заявляет Драксар.

Лирой кривится, словно я предложила им лизать плесень.

— Согласен. Ты спрашиваешь потому, что эта мысль тебя возбуждает,

ма сангфлуиш

?

Я не рассматривала это до этой самой секунды, но чем больше размышляю, тем меньше могу представить, что кто-либо из моих "пар" захочет заняться друг другом. Они скорее предпочтут кровавую драку, хотя, похоже, неохотно объединяются ради нашего временного квинтета.

— Не совсем. Но что бы вы делали, если бы боги поместили вас в квинтет, состоящий только из мужчин?

— Оставались бы платоническими.

— А как насчёт Кристофа? Или Грэйва?

Драксар демонстративно содрогается всем телом.

— Понятия не имею, и я рад. Беру свои слова обратно о полной откровенности — я не хочу знать о прошлой любовной жизни Де Стара. Я даже не хотел знать о Сноу, но вот мы, чёрт возьми, здесь.

Меня охватывает искушение спросить, что это значит, но затем я замечаю большие, декоративные часы, висящие неподалеку, и осознаю, что ужин скоро закончится. Либо Бессмертный Квинтет, либо их приспешники из наследий будут внимательно следить за всеми студентами, а комендантский час наступает до смешного рано, так что у нас не так много времени для того, что я задумала.

И убийство этого подменыша жизненно важно. На случай, если подменыш планирует нацелиться на кого-либо ещё из Бессмертного Квинтета, мне необходимо уничтожить его, прежде чем он приведёт этот план в действие и лишит меня моей миссии. Не говоря уже о том, что я планирую пытать его, пока он не расскажет мне, где находится Зои. Его убийство может дать мне достаточный магический импульс, чтобы прорваться сквозь магические обереги Замка и найти её. Я рассчитываю на это.

— Пойдёмте — командую, выводя их из апартаментов.

Коридоры в основном пусты, так как большинство наследий в трапезном зале после долгого, наполненного опасностями и смертями дня. Однако мы всё же минуем несколько других групп и случайные несопоставленные наследия. Каждый раз, когда это происходит, Драксар обнажает зубы, а глаз Лироя начинает подёргиваться.

Когда кровавый фейри вновь начинает бормотать что-то себе под нос, внутренне собираюсь и на мгновение провожу кончиками пальцев по его челюсти. Даже этот мимолётный контакт вызывает волну неприятных ощущений, пробегающую по моей руке – будто иглы холода и слабого электричества. Но он мгновенно сосредоточивается и смотрит на меня.

— Ты прикоснулась ко мне.

— Экспозиционная терапия, — напоминаю им.

Драксар хмурится, глядя на меня, пока мы сворачиваем в другой коридор.

— Ты уверена, что тебе это нужно, цветочек? Не пойми меня неправильно, я бы прикасался к тебе и держал тебя каждую чёртову секунду каждого дня, если бы мог, но если тебе это не нравится…

Останавливаюсь, чтобы посмотреть на него. Возможно, я позволяю себе быть слишком уязвимой, но мне необходимо, чтобы они чётко поняли эту мою часть.

— Дело не в том, что мне это не нравится. Меня

обусловили

. Это психологическое состояние, и мне нужно от него избавиться. Я хочу быть способной получать удовольствие от прикосновений, и более того, не могу позволить никому снова использовать это против меня.

Выражение лица Драксара ожесточается, его зрачки сужаются, принимая форму драконьих. Его оборотничьи эмоции меняются так стремительно, что я застигнута врасплох, и внезапно он дрожит от ярости.

О, боги.

Их проклятия превращают их в капризных малышей, готовых к истерике из-за каждой чёртовой мелочи.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Как я должна что-либо сделать в таких условиях?

Замечаю группу наследий, приближающуюся с противоположной стороны коридора, и не хочу, чтобы они подслушали.

— Драксар. Расслабься.

Его резкое, гневное дыхание не успокаивается.

— Кто сделал это с тобой, Эвелин? Скажи мне. Скажи мне прямо сейчас, или я…

— Успокойся, — резко бросает Лирой, также заметив, что за нами наблюдают, но это лишь приносит ему резкий толчок и рычание от Драксара.

Другой квинтет теперь смотрит в нашу сторону, и я понимаю, что это татуированный Грант и его "пары". Меньше всего мне нужно, чтобы этот идиот подумал, что наш квинтет переживает слабый момент, и решил потратить ещё больше моего времени, поэтому приподнимаюсь на носочки и приникаю поцелуем к губам Драксара.

Он

такой

тёплый.

Мигом его дрожь прекращается. Его большие руки инстинктивно обхватывают мою талию, прижимая меня к нему, даже когда я отстраняюсь от его губ. Мне становится трудно дышать, поскольку не могу думать ни о чём, кроме этих больших,

тёплых

рук на мне, но заставляю себя выдавить слабую улыбку.

— Будь хорошим для меня и усмири своего дракона, и, возможно, я вознагражу тебя позже, — шепчу достаточно тихо, чтобы это уловило только его оборотничье чутьё.

Он тяжело сглатывает, выглядя разорванным между разочарованием и желанием.

— Мне нужно знать, кто причинил тебе боль.

Множество людей.

Особенно те, о ком я была достаточно глупа, чтобы заботиться. Но вместо того, чтобы произнести это вслух, внутренне съёживаюсь, слишком хорошо осознавая тошнотворное предчувствие, расползающееся по моему позвоночнику от того, что я так прижата к нему. Драксар замечает это и быстро отпускает меня. Квинтет Гранта уже покинул этот коридор.

Лирой внимательно изучает меня, прежде чем вздохнуть.

— Я действительно хочу получить ответы о тебе, но не так сильно, как хочу, чтобы ты была в безопасности. Так что давай изменим условия. Я согласен помочь с этой экспозиционной терапией, если ты действительно настаиваешь на этом, но только если ты переедешь в апартаменты квинтета.

Обдумываю это.

Ранее, когда я отчаянно пыталась смыть с себя навязчивое ощущение призрачных существ и вторгающихся рук, я, не задумываясь, оказалась в апартаментах квинтета. Мне едва ли нужна защита, но я могу признать, что там я чувствую себя более безопасно и… комфортно. К тому же, наследия могли бы начать сплетничать о хранительнице, не живущей со своими гораздо более сильными "парами". Мне не нужно больше внимания, чем у меня уже есть.

— Хорошо.

Лирой открывает рот, словно собирался привести ещё один довод, но замирает, осознав мой ответ.

— Правда? Так легко?

— Ты предпочёл бы, чтобы я продолжала сопротивляться?

— Нет, — быстро говорит он, уголок его рта приподнимается. — Ты достаточно сопротивлялась во всех аспектах этого квинтета. Я просто рад победить, хоть раз.

— Чёрт возьми, да. Я помогу перевезти твои вещи из твоей комнаты в общежитии, — предлагает Драксар, его улыбка ослепительна. То, как оборотни могут постоянно переключаться между сильными эмоциями, находится за гранью моего понимания. — То есть, я могу помочь после того, как мы закончим ломать этому подменышу коленные чашечки или что-то ещё. Кстати… как, чёрт возьми, мы найдём эту штуку?

Убедившись, что никто не наблюдает, веду их к одной из самых уединённых ниш Замка. Той самой, где я впервые попыталась и с треском провалилась в попытке отвергнуть их.

Снимаю перчатки и сую их в карман, но затем замираю, осознавая, что нервничаю.

Это чуждое ощущение.

Украдкой поднимаю взгляд.

Они оба наблюдают, ожидая увидеть, как я впервые по-настоящему применяю магию. Они знают, откуда я родом, и, вопреки всему, всё ещё ведут себя так, будто хотят меня, даже без глупого пари.

Но что, если они узнают настоящую меня, а затем решат возненавидеть?

Забудь об этом.

Тебе всё равно не должно быть до этого дела.

Но это так.

Я веду себя с ними как последняя сука, пытаясь заставить их возненавидеть меня и уйти, но они этого не делают. Но если они почувствуют отвращение ко мне сейчас…

Лирой смягчается лицом и наклоняется, чтобы поймать мой взгляд.

— Ты беспокоишься, но в этом нет необходимости. Я уже знаю, что твоя магия отличается. Я чувствую это.

Драксар с любопытством смотрит на нас.

— Отличается как?

Лучше покончить с этим.

Сделав глубокий вдох, отступаю и складываю пальцы в искажённый символ, выдыхая короткую цепочку запретных слов. Тёмная, жестокая магия хлынет на поверхность, закипая в моих венах, пока кончики моих пальцев чернеют, а нити теней закручиваются вокруг моих обнажённых рук.

Глаза Лироя расширяются лишь на бесконечно малую долю, но я могу сказать, что это от интриги, а не от тревоги. Драксар выглядит обеспокоенным, когда тёмные нити поднимаются по моим рукам, закручиваясь и обвиваясь, пока не окутают меня. Закрываю глаза и затаиваю дыхание, полностью сосредоточившись на теневом сердце в моей груди.

Оно магически поддерживает циркуляцию моей крови, но не бьётся. Теодор создал это сердце для меня, чтобы заменить то, что он вырвал. Но даже со всем его предвидением он не осознавал, что вливание его магии в это сердце даст мне способность использовать его прогностические способности в трудную минуту. Предвидение моего «отца» охватывает только смерть, страдания и будущие битвы. Оно не всегда точное, поэтому я редко черпаю из него что-либо. Но сейчас оно оказывается кстати. Моё тело начинает неметь, как раз когда в моём сознании мелькают образы — номер комнаты в общежитии, кровь, растекающаяся по каменному полу, подменыш, кричащий в агонии, и окровавленный флакон с порошком.

— Цветочек?

— Не подходи к ней, — предупреждает Лирой. — Некоторые заклинания деликатны. Оно может отразиться и навредить ей, если ты вмешаешься.

Моя голова кружится, когда я наконец выхожу из трансоподобного заклинания, переводя дыхание и моргая, глядя на них. Но хотя Драксар всё ещё выглядит обеспокоенным, Лирой кажется завороженным моим проявлением запретных искусств.

Ухмыляюсь.

— Следуйте за мной.

Через несколько минут мы оказываемся у двери в частную комнату в общежитии, помеченную тем же номером, который я только что предвидела. Могу лишь предположить, что подменыш убил, чтобы получить это пространство. Приложив обнажённую руку к двери, использую ещё один небольшой всплеск магии, чтобы испортить все обереги или защитные заклинания, а затем пробую ручку. Она даже не заперта. Эта высокомерная тварь слишком сильно доверяет своей собственной, низшей форме магии.

Открыв дверь, вхожу, чтобы обнаружить подменыша, позирующего перед зеркалом в полный рост в том, что, как я полагаю, является свежеукраденным "нарядом". Когда он видит меня, шипит совсем не как Марго и бросается к своему мечу, прислонённому к стене.

Прежде чем оно успевает прикоснуться к оружию, всплеск кроваво-красной магии Лироя отбрасывает его к стене. Круг мощных рун запечатлевается на полу вокруг монстра, удерживая его от выхода.

Он эффективен.

Мне это нравится.

Мне также не доставляет дискомфорта, когда подменыш шипит и рычит, бросаясь на невидимый оберег, удерживающий его в ловушке, пока он злобно смотрит на меня. Видеть его пойманным и разъярённым таким образом заставляет меня ухмыльнуться.

Драксар запирает дверь.

Приближаюсь к ухмыляющемуся подменышу. Странно видеть его таким со сладким лицом эмпата, но всё становится ещё более причудливым, когда он ухмыляется мне, прежде чем его внешность рябит и меняется. В мгновение ока я снова смотрю на саму себя.

— Посмотрите-ка, кто это? — огрызается оно моим голосом. — Долго же ты искала меня,

telum

.

—

Оружие

? — нахмурившись, переводит Лирой. Я удивлена, что он знает так много на языке Пустоши. — Почему оно называет тебя так?

Подменыш заглядывает мне через плечо на моих "пар" и кокетливо улыбается, хлопая своими — моими — ресницами и посылая воздушный поцелуй. Подменыши не испытывают человеческих эмоций, но прекрасно имитируют человеческие качества.

— Привет, миленькие игрушки.

Драксар кривится.

— Ладно, это чертовски странно. Я не могу это развидеть.

— Мы оба знаем, почему я здесь, — говорю, привлекая внимание монстра обратно к себе. Извлекаю один из своих скрытых кинжалов и проворачиваю его в руке, любуясь им, прежде чем тонко улыбнуться существу. — Ты знаешь, какие ответы я хочу получить. Так что скажи мне. Мы сделаем это лёгким путём или весёлым?

Фальшивая Эвелин морщит нос и упрямо сжимает рот.

Ухмыляюсь.

Похоже, это всё-таки будет весело.

Глава 16. Драксар

Чёрт побери.

Эвелин просто наслаждается этим.

Я опытный охотник, ежедневно имеющий дело с кровью и ошмётками, но всё равно морщусь, когда моя пара поворачивает кинжал под кожей на изуродованной руке подменыша. Его крик пронзителен, так что хорошо, что Лирой сотворил какую-то заклинательскую хрень, чтобы заглушить звук в этой комнате. Эвелин также что-то сделала с этим монстром, чтобы оно не металось. Оно может двигать только головой и лицом.

Я ни черта не смыслю в магии, но точно знаю, что ухмылка, исказившая губы Эвелин, чертовски мила и ужасающа одновременно.

Моя сексуальная маленькая тучка наслаждалась криками последние двадцать минут. Но поскольку подменыш сейчас выглядит точь-в-точь как она, я просто... молча паникую.

Логически, я знаю, что это уродство — не Эвелин, но оно выглядит в точности как она, когда воет и визжит. Если это беспокоит Лироя, он хорошо это скрывает, но это заставляет моего внутреннего дракона быть ещё большей занозой. Мои вены пульсируют огнём и яростью при мысли, что нечто подобное когда-либо случится с нашей парой — неважно, что это не она, потому что картинка, мать вашу, ничуть не помогает.

— Давай попробуем ещё раз, — гладко дразнит моя пара, когда оно перестает визжать. — Где Зои?

Подменыш пытается плюнуть в Эвелин, но промахивается. Его голова отвисает вправо, чтобы надуться на Лироя и меня. — Вы что, правда будете просто смотреть, как она меня так пытает? Я невиновный, просто пытаюсь спрятаться от этих ужасных охотников за головами! Моя ситуация ничем не отличается от её — мы ведь оба из Пустоши, в конце концов.

Оно говорит это, словно бросает бомбу. Когда ни Лирой, ни я не реагируем, оно хмурится, раздражённое, что мы уже всё поняли.

Эвелин цокает языком в разочаровании и кончиком своего кинжала неторопливо выковыривает ещё одну жилу из тыльной стороны руки монстра. Его визг начинается снова, становясь всё более отчаянным, чем дольше она с ним играет.

И да, я знаю, что это существо — не Эвелин.

Но, боги, оно звучит в точности как она.

Наконец, хотя моя пара, кажется, довольна тем, что отыгрывается на существе, забравшем её подругу, я больше не могу этого выносить и огрызаюсь:

— Просто ответь уже на чёртов вопрос!

Подменыш хнычет.

— З-Зои мертва.

— Нет, она не мертва, — вздыхает Эвелин, хватая другую изуродованную руку существа и поднимая её, чтобы рассмотреть запястье. — Ты специально слишком долго отвечаешь на мои вопросы. Ты, наверное, надеешься, что нас поймают и накажут за нарушение комендантского часа. Но если хочешь тянуть время, в эту игру могут играть двое. Ты когда-нибудь видел ампутацию тупым ножом? Это длится целую вечность, но это прекрасно невыносимо.

Чёрт, она жестока. Мне это нравится.

Но когда она вытаскивает другое

оружие

из своего сапога — на этот раз тупое лезвие — меня начинает тошнить. Не потому, что меня беспокоит кровь, а потому, что не думаю, что смогу смотреть, как даже фальшивая Эвелин теряет руку.

Подменыш, кажется, паникует, но затем видит меня и ухмыляется.

— Конечно, тебе плевать, что они чувствуют по этому поводу. Тебе и до Таддеуса никогда не было дела. Неудивительно, что он решил, что лучше задушить тебя и покончить с этим после того, как он лишил тебя девственности.

Стоп.

Что?

Жар пронзает моё тело, и мои кости дрожат под гневом моего дракона, который теряет рассудок от этого, как и я сейчас.

— О чём, чёрт возьми, оно говорит? — рычу, мой голос едва различим сквозь ярость моего дракона.

Когда Лирой говорит, я замечаю мелькнувшие клыки. Он никогда не теряет контроль настолько, чтобы выпустить клыки, если только не охренительно зол.

— Это тот ублюдок, который затащил тебя в постель? Объясни. Сейчас же.

Я чуть не отключаюсь, когда моё зрение затуманивается под попытками моего дракона вырваться на свободу. Он хочет сжечь всё дотла, и когда я чувствую запах дыма, знаю, что близок к самовозгоранию.

Но я не могу этого допустить, иначе наврежу Эвелин.

Её челюсти сжимаются от раздражения, и она не отводит взгляда от подменыша.

— Я же говорила, что оно может рассказать то, что не должно. Игнорируй его или уходи.

— Я не собираюсь, чёрт возьми, это игнорировать, и мы не оставим тебя здесь одну, — огрызаюсь я. — Ты обещала ответы, так расскажи мне всё об этом ублюдке Таддеусе.

— Сейчас не время для этого, мать твою, — предупреждает Эвелин.

Это было неправильно сказано, потому что Лирой теряет терпение и подхватывает меч подменыша. Прижимая его острие к шее монстра, пока не начинает идти кровь, он сверлит взглядом Эвелин.

— Хватит игр. Говори, или его голова покатится, прежде чем ты получишь свои ответы.

Он что, серьёзно собирается помешать Эвелин узнать, где её подруга? Хмурюсь на него.

— Не смей ей угрожать. Опусти меч прямо сейчас, или я…

— Всё в порядке, — перебивает она меня, чем удивляет. — Я бы сделала то же самое, если бы мы поменялись ролями. Это просто практично.

Вздыхая, словно мы портим ей всё веселье, Эвелин вонзает тупой нож в бедро фальшивой Эвелин, поворачиваясь к нам. Подменыш воет и визжит от боли, но Эвелин игнорирует это, сдувая прядь тёмных волос с лица, такая же идеально спокойная, как всегда.

— Ладно. Если вам так нужно знать, меня забрали в Пустошь, когда я была маленькой. Но я была не одна. Тринадцать человеческих детей были привезены туда, чтобы их вырастили… для состязания.

— Состязания за что? — спрашиваю я.

— За шанс стать

оружием

. Избранным

оружием

Теодора.

Лирой хмурится, откладывая меч.

— Теодор?

Эвелин отводит взгляд.

— Вы знаете его как Тёмного правителя. Хотя он заставлял меня обращаться к нему как к Отцу.

Я смотрю на неё.

И смотрю.

Но это не укладывается в голове, поэтому я продолжаю пялиться. Тёмный правитель. То есть… буквально худший враг живого мира.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Чёрт возьми. Так когда ты сказала мне, что тебя усыновили, ты имела в виду, что это сделал буквально король нежити? Тот самый ублюдок, против которого восстали изначальные монстры более тысячи лет назад, когда они сбежали из Пустоши? Этот парень вырастил тебя?

— Типа того. Всё ещё хочешь, чтобы я была твоей хранительницей?

Лирой находится в столь же бесполезном ступоре, так что мне остаётся только откашляться:

— А… как насчет этого Таддеуса?

— Он был ещё одним из тамошних детей. Нас держали отдельно и изолированно, пока годами обучали. Некроманты проводили тесты и эксперименты над каждым из нас, чтобы определить сильнейшего. Мне было десять лет, когда они впервые позволили нам общаться. Я глупо думала, что это для того, чтобы мы наконец могли общаться и заводить друзей, но я поняла настоящую цель, когда один из других детей попытался меня утопить.

Морщусь. Что, блин? Ей было грёбаных десять.

Выражение лица Эвелин становится одновременно задумчивым и горьким.

— Таддеус спас меня. Он был самым старшим ребёнком из смертного мира, и решил взять меня под своё крыло, так сказать. Мы все знали, что мы соперники, поскольку Теодор ясно дал понять, что только один из нас выживет, чтобы стать его

оружием

. Но он также начал давать понять, что благоволит мне. Как вы можете себе представить, другим детям это не нравилось.

— Таддеусу это тоже не нравилось, — предполагает Лирой, его лицо темнеет от гнева.

Она колеблется, словно не хочет делиться следующей частью. Меня так и тянет заключить её в объятия, успокоить и сказать, что ей не нужно об этом говорить. Хотя она пытается сохранить нейтральное выражение лица, очевидно, что она ненавидит говорить обо всём этом.

Но мне нужно знать.

— Я заботилась о Таддеусе и понятия не имела, что он таил на меня обиду. Годы спустя, когда он заявил, что влюблён в меня, и начал тайно умолять меня о ласке, я ослабила свою бдительность. Это не была любовь в любом смысле, и к тому моменту они уже годами приучали меня к неприятию физического контакта. Но всё, что Таддеус говорил мне об интимности, вызвало у меня… любопытство. Я просто хотела узнать, каково это.

Эвелин прочищает горло и отводит взгляд, пытаясь скрыть влагу в глазах.

— Я даже не чувствовала себя человеком. Мне нужно было что-то почувствовать. Что угодно. Таддеус наконец-то сломил меня, и я сдалась.

— А потом он свернул тебе твою жалкую шею, — дразнит подменыш.

Сжимаю кулаки, пытаясь выровнять дыхание. Я хочу убить эту суку за то, что она насмехается над ужасающей историей моей пары — но любое резкое движение сейчас, и я могу потерять контроль и обратиться.

Эвелин потирает руку, всё ещё не встречаясь с нами взглядом.

— Да. Я проснулась, когда он пытался меня задушить. Я могла бы убить его прямо там, если бы попыталась, но я просто… не пыталась. Я была слишком потрясена. А потом Теодор выломал дверь и потащил нас обоих в свой тронный зал. Он редко проявляет эмоции, но он был возмущён. У его главного некроманта были строгие правила, что меня ни при каких обстоятельствах никто не должен трогать. Так что найти меня в таком состоянии…

Она гримасничает.

— Защищаясь, Таддеус обвинил меня в том, что я слишком мягкосердечна, чтобы когда-либо стать

оружием

. Он сказал, что только один из нас может выжить, и он дарует мне милосердную смерть, вместо того чтобы позволить им сломать меня, как они сломали других. Он, должно быть, думал, что Теодор будет впечатлён его безжалостностью. Вместо этого у Отца появилась блестящая идея вырвать моё «мягкое» сердце и заменить его чем-то более подходящим для его избранного

оружия

. Но сначала он заставил меня смотреть, как нежить разрывает Таддеуса на части. Мы были последними двумя выжившими детьми, взятыми из смертного мира, так что я стала

оружием

.

Она быстро смахивает слезу, прежде чем та успевает скатиться по её щеке.

О, боги.

Даже не знаю, что сказать. Я знал, что прошлое Эвелин мрачно, но… это? Мой желудок скручивает, когда я понимаю, что моя немногословная пара, вероятно, опускает ещё массу ужасов, которые я даже не хочу себе представлять.

— Сангфлуиш, — хрипло шепчет Лирой.

Смотрю, как Эвелин снова натягивает своё невозмутимое выражение лица. Будто она не может позволить себе пролить слезу перед нами. Но с таким адским прошлым, она никогда не чувствовала себя достаточно безопасно, чтобы быть уязвимой в своих чувствах.

— Вот, вы получили ответы. Не поднимайте эту часть моего прошлого снова. И ты. — Она снова поворачивается к подменышу, который медленно пытался заставить свои пальцы двигаться по его команде. — Я спрошу только один раз. Где. Зои?

— Не хочешь ли узнать… — начинает оно писклявым голосом.

Эвелин движется гораздо быстрее, чем я ожидал, выдёргивая нож из бедра подменыша и вонзая его в одно из его плеч. Оно кричит, но она делает это снова и снова, пока…

— Сталтаун! Львица-оборотень в Сталтауне! — задыхается подменыш. — Комната 17 гостиницы «Чёрное Крыло»! Я… я оставил её в стазисном заклинании, чтобы вернуться и закончить с остальными её воспоминаниями…

Эвелин использует плоскую сторону ножа, чтобы повернуть лицо подменыша к себе.

— Следующий вопрос. Кто тебя послал?

Оно шипит вместо ответа.

Готовлюсь услышать ещё больше криков монстра голосом Эвелин, которые разрывают сердце. Но вместо того, чтобы потерять самообладание, Эвелин выпрямляется и осматривает частную комнату в общежитии. Здесь царит беспорядок: куча украденных вещей, мусор, одежда всех форм и размеров валяются повсюду, и странное количество секс-игрушек.

— Присмотри за ним, — бормочет она, роясь в грязи.

Лирой и я послушно сверлим взглядом окровавленного подменыша. Оно надувает нижнюю губу, изображая выражение, которое Эвелин, вероятно, никогда не делала.

Я показываю ему средний палец.

Сзади раздается тихое ругательство, а затем я слышу, как Эвелин роется в небольшой кухне общежития. Она достаточно далеко, чтобы не подслушать, поэтому я смотрю на Лироя и шепчу:

— Что мы будем делать?

— С этим монстром, за то, что оно отравило нашу хранительницу? Я всё ещё взвешиваю варианты.

— Я имею в виду, что будем делать с Эвелин. Ты тоже всё слышал. Она прошла ад, чтобы превратиться в грёбаное

оружие

Тёмного правителя, и она пыталась убить директора.

Его багровый взгляд приковывается ко мне.

— Драксар Децимано, если то, что ты предложишь, хоть как-то навредит Эвелин, я разорву тебя на куски, превращу в вяленое мясо и скормлю по кусочкам псам Кристофа.

Серьёзно, почему мой квинтет должен состоять почти исключительно из жестоких, неуравновешенных психопатов?

Потираю лицо.

— Для блестящего вундеркинда ты и правда чёртов идиот. С какой стати я бы предлагал навредить своей паре? Я имел в виду, что мы собираемся сделать, чтобы помочь ей — стоит ли нам рассказать остальным о всей той ужасной херне, что мы только что узнали? Как мы собираемся убедить её позволить нам помочь ей? Нужно ли нам найти терапевта, с которым она могла бы поговорить?

Прежде чем Лирой успевает ответить, Эвелин возвращается и победоносно держит крошечную бутылочку с ярко-красновато-розовым порошком, внешняя сторона которой испачкана засохшей кровью. Для меня это выглядит как любой другой случайный ингредиент заклинателя, но Лирой шокирован.

— Ещё порошок корня паслёна? Как оно его достало?

— Должно быть, оно разговаривало с тем же дилером, что и я, — задумчиво произносит Эвелин, сверля взглядом подменыша. — Или, по крайней мере, твой хозяин. Ты использовал это на своём мече, чтобы убить Форреста, но кто тебе это дал?

Подменыш щёлкает зубами, демонстрируя нечеловеческое раздражение.

— Вы не получите от меня больше ответов. Я знаю, что вы всё равно убьете меня, так зачем затягивать?

Улыбка Эвелин леденит душу.

— Потому что, помимо совместного времяпрепровождения, это было самое весёлое, что у меня было за последние недели. Итак, что выбираешь? Больше веселья для меня или милосердный конец для тебя? Ты никогда не увидишь ни единой выплаты от того, кто тебя нанял, так зачем притворяться верным?

Монстр злобно хмурится. Но когда Эвелин снова берёт тупой нож и ведёт им по груди фальшивки, останавливаясь над сердцем существа с отвратительной улыбкой возбуждения, подменыш вздрагивает.

— Ладно! Меня наняло Движение Возвращенцев.

Эвелин любопытно оглядывается на нас.

— Анти-наследственное движение, — предлагает Лирой.

— Это лишь одна из его фракций, — добавляю я. — Я слышал о них. Моя мама имела дело со многими Возвращенцами, пытавшимися совершать набеги на Раздел большими группами, требуя, чтобы наследия вернулись в Пустошь. Это идиоты, которые думают, что если мы, порождения монстров, вернёмся на тот план существования, он перестанет пытаться распространяться в этот мир.

— Идиоты, — соглашается Эвелин, прежде чем снова обратиться к подменышу. — Почему ты принял облик Зои? Ты мог имитировать кого угодно, кого встречал. Должна быть причина, по которой ты выбрал её.

— Мне приказали.

— Кто?

— Купер, — нетерпеливо выплевывает оно, злясь, что приходится отвечать на так много вопросов.

Эвелин хмурится, словно тоже узнает имя, а затем берёт острый кинжал и прижимает его к шее подменыша.

— Последний вопрос, прежде чем я отправлю тебя в Запределье. Ответь без сопротивления, и я сделаю это быстро. Где та миниатюрная блондинка-заклинательница, которую ты имитировал?

Подменыш фыркает.

— Я взял её облик и одежду и оставил её без сознания во дворе. Её не стоило убивать — она так слаба, что практически человек. Её воспоминания были бы слишком пресными, чтобы наслаждаться ими. Кто-то, наверное, нашел её без сознания и закончил дело, или, может быть, они решили использовать её голое тело, пока она была…

Глаза Эвелин вспыхивают от отвращения, и это единственное предупреждение, прежде чем она искусно перерезает монстру горло, так что оно умирает за считанные секунды. Как только оно перестаёт хрипеть и конвульсировать, его внешность снова рябит, словно тысячи крошечных чешуек переворачиваются, пока внезапно мы не видим перед собой отвратительное существо с ужасно белой кожей, усеянной десятками шипов, без глаз и носа, с дырками вместо ушей и зияющим ртом, полным десятков крошечных заострённых зубов.

— Неудивительно, что оно хотело выглядеть кем угодно, только не собой, — фыркаю я. Затем смотрю на Эвелин, и остаточный ужас и тошнота от эмоциональных качелей начинают утихать внутри меня. — Знаешь, цветочек… ты вроде как мягкосердечна.

— Полагаю, ты прав. Перерезать ему горло было слишком милосердно.

— Нет, я имею в виду, потому что ты до смерти волнуешься за Зои, и ты спросила о той другой девушке. Ты гораздо больше заботишься о других, чем готова показать. Но я вижу, какая ты на самом деле, детка. Ты чертовски очаровательна.

Она выглядит потрясённой.

— Я не такая. Возьми свои слова обратно.

Блин, я хочу её поцеловать. Это разрешено при этой терапии воздействия? Осторожно наклоняюсь и вместо этого прижимаю губы к её виску. Она опускает голову и прочищает горло, и я не могу не растаять немного внутри, потому что моя пара явно смущена.

Такая. Чертовски. Очаровательная.

Лирой изучает мёртвого подменыша.

— Надо собрать его шипы, прежде чем мы уйдём.

Такой. Чертовски. Странный.

— Ты свихнулся, — сообщаю ему.

К моему удивлению, это заставляет Эвелин сдержать смех, её тёмные глаза сверкают юмором, когда она поднимает взгляд на меня.

— На самом деле, шипы подменыша — отличный ингредиент для заклинаний. Я помогу.

Почему мне пришлось оказаться с двумя заклинателями в моём квинтете? Или, по крайней мере, с одним заклинателем и… чем бы ни была Эвелин сейчас. Она намекнула, что больше не человек, но я не знаю, что это значит.

Я также знаю, что мне всё равно.

Кем бы она ни была, она моя. Привыкание к её ужасному прошлому займёт время, и я не уверен, что смогу справиться с тем, чтобы узнать, что она поклялась сделать кровавой клятвой. Но что бы это ни было, ей придется отказаться от идеи быть для нас временной хранительницей.

В этом нет ничего временного, и я докажу ей это.

Глава 17. Эвелин

Просыпаюсь и несколько ошеломлённых минут смотрю в потолок. Боги, как же невероятно трудно стряхнуть с себя глубокий, качественный сон. Кто бы мог подумать?

Оберег под моей подушкой сработал. Я не помню ни одной ночи без кошмаров, и странно просыпаться без стучащего пульса и пота, высыхающего на лбу, вызванного ужасом. Наконец, зеваю и потираю лицо, переворачиваясь.

В дверь большой спальни, которая теперь официально моя, раздаётся лёгкий стук.

— Цветочек? Я приготовил завтрак, если хочешь, но нам скоро пора.

Верно. Занятия.

Бессмертный Квинтет дышит в затылок всем студентам, чтобы никто не прогуливал, и чтобы они могли внимательно следить за нами. Вселенная была милосердна прошлой ночью, поэтому нас не обнаружили, когда мы прокрались обратно после комендантского часа, ни Бессмертный Квинтет, ни их приспешники, но я знаю, что пропуск занятий приведёт к какому-то суровому наказанию.

Но эта кровать офигенно мягкая, возможно, это того стоит.

Всегда ли кровати были такими? Раньше я спала только по необходимости, но теперь хочется натянуть одеяло на голову и вернуться в то сладкое, расслабляющее небытиё.

С другой стороны… сегодня день, чтобы проверить, смогу ли я выбраться из оберегов и спасти Зои. Обездвиживающие заклинания капризны, и я не могу быть уверена, что заклинание подменыша продержится после его смерти. И после того, как верну Зои, мне нужно подготовиться к устранению ещё одного члена Бессмертного Квинтета.

Потому что если я буду медлить, Теодор снова начнет угрожать Виоле.

Со вздохом вытаскиваю себя из этого райского уголка и открываю дверь, чтобы взглянуть на Драксара.

Его лицо расплывается в ослепительной улыбке при виде меня растрепанной после сна.

— Ох. Доброе утро, сонюшка. Ты такая милая.

Открываю рот, чтобы сообщить ему, что я много кто — лжец, монстр, хладнокровная убийца, преступница Пустоши, возможно, социопатка — но я определённо не милая. Однако забываю сказать что-либо из этого, потому что мой взгляд падает на его великолепно обнажённую верхнюю часть тела.

Боги могли бы высечь его из золота.

Странно ли, что мне хочется лизнуть его пресс? Я совершенно не в своей тарелке.

У Зои гораздо больше опыта в сексуальном влечении. Она бы знала, является ли это необычным позывом. Спрошу её об этом, как только верну.

Улыбка Драксара становится порочной.

— Тебе не обязательно ограничиваться только взглядом, детка. Если хочешь прикоснуться, моё тело полностью твоё.

Моё.

Боги, как же мне

хочется

этого.

Часть меня желает прижаться к этому несправедливо сексуальному оборотню-дракону и игнорировать последствия.

Но трудно забыть, что я излила им душу вчера. Они знают о моём прошлом больше, чем кто-либо другой в смертном мире, и это очень странно. Что ещё более странно, так это то, что они до сих пор не выгнали меня из своего квинтета и не доложили Бессмертному Квинтету.

Может быть...

Может быть, они серьёзно хотят меня, несмотря ни на что.

Но хотя эта мысль заставляет мою грудь невероятно теплеть, было бы слишком эгоистично с моей стороны оставлять их. Это должно быть временно, потому что они хотят снять свои проклятия. Чёрт, я хочу снять их проклятия.

Но этого не может произойти, если у меня нет сердца.

— Нет. Прекрати. Я чувствую, что ты снова собираешься оттолкнуть меня, — рычит Драксар, наклоняясь, чтобы поймать мой взгляд. — Как я могу доказать, что никуда, блин, не денусь, Эвелин?

Смотрю на него. Действительно смотрю, без всяких моих стен.

— Ты не должен хотеть меня, зная всё, что знаешь. И уверяю тебя, ты не знаешь всего. Если моя маленькая душещипательная история вчера заставила тебя пожалеть меня, не надо. Я не та мягкосердечная девушка, какой была когда-то. Они забрали моё сердце, но я сама выбрала стать тем монстром, которым являюсь сейчас. Я человек "всё или ничего", и это не изменится. Я тебя предупредила.

Драксар долго рассматривает меня.

— Хорошо.

— Хорошо? — повторяю, нахмурившись, чувствуя, что это заслуживало большего ответа.

Он нежно и тепло целует меня в макушку.

— Да. Хорошо. Я предупреждён.

Напрягаюсь, когда одна из его больших рук обхватывает мою челюсть, приподнимая моё лицо к нему. Его голос понижается, и его золотые глаза обжигают меня.

— Вот моё собственное предупреждение, Эвелин. Ты моя хранительница. Моя пара. Ты могла бы сказать мне проглотить гранату, и я бы сделал это. Но единственное, что ты никогда больше не скажешь мне, это то, что я не должен тебя хотеть. Ты не можешь решать это. Ты — всё, что я хочу, и это не изменится, так что, чёрт возьми, смирись с этим.

Он отпускает меня и отходит, но покалывающее тепло его прикосновения, растекается по моей коже, заставляет меня тяжело сглотнуть.

— Теперь тебе действительно стоит что-нибудь съесть перед занятиями, потому что мой дракон сойдёт с ума, если я услышу урчание твоего живота. Он постоянно жалуется, что я недостаточно хорошо забочусь о тебе. Пойдём.

Завтрак проходит быстро — нарезанные терпкие фрукты внутри ещё одной новой пищевой субстанции, которую Лирой объясняет как йогурт. Они оба наблюдают, как я пробую, явно надеясь, что мне понравится.

У меня буквально нет сердца, чтобы сказать им, что большая часть еды, которую я ела с тех пор, как пришла в смертное царство, была в разы лучше всего, чем меня кормили в Пустоши. Конечно, мне это нравится, потому что это не холодная каша с солёными овощами, которую я ела большую часть времени в детстве. Иногда подавали мясо, но после одного тошнотворного инцидента я решила никогда больше не есть мясо.

— Ну? — спрашивает Драксар, приподняв брови.

— Хорошо.

Когда слышу стон Лироя, то понимаю, что его внимание приковано к моему языку, пока я облизываю ложку дочиста. Он потирает лицо, бормоча что-то о ещё одном холодном душе, направляясь по коридору.

Драксар подмигивает мне и наклоняется, чтобы слизать остатки йогурта с моей ложки.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Нужно помнить, что ты окружена похотливыми наследиями, Цветочек. Этот бедняга и так сходит с ума, без твоих попыток соблазнить нас.

— Облизывание ложки не соблазнительно.

Или это так? Мне придётся спросить об этом и Зои.

— Скажи это моему стояку, — смеётся Драксар, прежде чем предложить мне свой апельсиновый сок.

Через тридцать минут я иду по коридору, а они по бокам, когда Кристоф останавливается, увидев нам. Его ледяные голубые глаза скользят по мне, прежде чем он быстро отворачивается с нахмуренным лицом, поправляя свой пиджак.

— Я так понимаю, вы трое ели в квартире вместо трапезного зала. Было бы неплохо знать. Я как раз собирался начать искать ваши тела. Этим утром в залах Эвермонта было несколько.

— Ты слышал это, Ли? Снежинка беспокоилась о нас, — напевает Драксар.

Кристоф закатывает глаза.

— Умирайте сколько угодно, но не опаздывайте на занятия.

— Как по-профессорски», — фыркает Лирой, когда мы спускаемся по длинной лестнице. — Кстати, почему ты вернулся в Эвермонт в качестве преподавателя? Все знают, что ты ненавидел своё время здесь в качестве студента. И ты вряд ли учёный.

Кристоф показывает ему средний палец, явно не собираясь отвечать. Я лишь наполовину слушаю их разговор, наблюдая за другими наследиями в коридорах, по которым мы идём. Но когда мы проходим по незнакомому проходу, чувствую, что воздух там густой от свежей смерти. Отступив и остановившись, наклоняю голову при виде того, что предо мной.

Несколько изуродованных трупов выстроены в ряд. Пока я наблюдаю, открывается дверь, и преподаватель вытаскивает ещё одно безжизненное наследие, чтобы добавить его в ряд. У этого трупа заострённые уши. У всех них, я понимаю.

Я не понимаю, что мои спутники присоединились ко мне, пока Лирой творчески не ругается и не бормочет:

— Конечно, они сначала взялись за фейри. Им нравится, что мы не можем лгать. Эти

скутрахе

.

Преподавательница поднимает взгляд, и её брови хмурятся.

— Пожалуйста, поторопитесь. Вам здесь нельзя находиться.

— Что, чёрт возьми, происходит? — требует Драксар.

Она гримасничает.

— Ситуация… обострилась. Бессмертный Квинтет начал допросы среди студентов. Все эти наследия сказали то, что было сочтено, э-э… предательством, поэтому их казнили.

Смотрю на ближайший труп, который выглядит так, будто из него выкачали кровь. Под предательством она, вероятно, имеет в виду слишком большую честность.

— Казни могут проводиться только при полном голосовании Совета наследий, — холодно говорит Кристоф.

Преподавательница заламывает руки.

— Д-да, профессор Сноу, но… как я уже сказала, ситуация обострилась. Настоятельно советую вам убираться отсюда, пока вы не привлекли внимание…

— Кого мы здесь видим?

Мы все поворачиваемся к голосу, и я обнаруживаю, что смотрю на Мальгоса Де Стара. Его чёрные глаза останавливаются на мне, и его вечная ухмылка углубляется в отвращение. Сохраняю своё невозмутимое выражение лица.

Рука Лироя мягко ложится мне на талию, желая увести меня отсюда.

— Мы как раз направлялись на занятия.

Мальгос игнорирует его.

— Если это не его жалкая маленькая хранительница. Ты каким-то образом ещё менее впечатляюща вблизи. Но тогда этот сукин сын заслуживает того, чтобы застрять с чем-то таким ничтожным.

— Вы имеете в виду себя? Грэйв ведь Ваш сын.

Лирой напрягается, Драксар бросает на меня взгляд, говорящий: «не зли его», а Кристоф продолжает холодно смотреть на инкуба.

Мальгос ухмыляется, демонстрируя свои изогнутые клыки.

— Это были всего лишь несколько пресных соитий с посредственной шлюхой, и всё же до конца времён меня будет преследовать то, что это неуправляемое отвращение, эта ошибка, называется моим сыном. Он не что иное, как наказание, посланное самими богами.

В моём животе закручивается прилив эмоций, такой острый и внезапный, что требуется усилие, чтобы не ухмыльнуться в ответ. Я не привыкла к этой эмоции, но, кажется, я… оскорблена. Глубоко оскорблена тем, что он так говорит о Грэйве.

Он что, и в лицо сыну словесно издевается? Всегда ли так было с Грэйвом?

Решено. Не могу дождаться, чтобы убить этого. Он следующий.

— Я бы предложил вам свои соболезнования по поводу того, что он ваш спутник, но это была бы пустая трата моих слов, поскольку такая грязная рождённая человеком, как вы, не сможет прожить намного дольше. — Он проходит мимо нас. — Идите на занятия, пока я не решил убить вас всех четверых.

Дверь за ним закрывается, преподавательница убегает, и по нежной просьбе Драксара я наконец разжимаю челюсти и следую за ними по коридору.

— Стоит ли мне беспокоиться, что Грэйва так долго нет?

Драксар фыркает.

— Где бы ни был его бросивший хранителя зад, я уверен, с ним всё в порядке.

— Он как таракан, — соглашается Лирой, издавая звук отвращения. — Мои родители постоянно пытались и не смогли выследить его после того, как он убил их хранителя и моего дядю. Человеческое правительство наняло охотников за головами два года назад, после того как он вырезал целый зал суда людей, и его так и не поймали и не наказали за это. Куда бы он ни сбежал, он вернётся. К сожалению, — злобно добавляет он.

Я знала о деле с залом суда, но услышав, что Грэйв убил членов семьи Лироя, их очевидная ненависть друг к другу стала гораздо более прозрачной.

На «Изучении тварей» профессор Сэндерс обсуждает нежить, рассказывая об их отвращении к солнечному свету и огню, неспособности говорить, шокирующей скорости, жажде плоти и так далее. Это всё дерьмо, которое я узнала на собственном опыте к семи годам, поэтому большую часть урока провожу, планируя, как вернуть Зои.

Занятия заканчиваются, обед проходит так же некомфортно, как и накануне — только на этот раз я отказываюсь прикасаться к любым таинственным блюдам — и наконец, снова наступает время для боевых тренировок. Все четверо выходим на тренировочные поля вместе с десятками других наследий.

Воздух густой от напряжения. Довольно много наследий погибло во время боевой тренировки вчера, поэтому все напряжены как никогда.

— Супер весело, — саркастически говорит Драксар.

— Будет только хуже. — Лирой бросает на меня взгляд. — Не будет повторения того, что произошло вчера,

ма сангфлуиш

. Держись рядом с нами.

Издаю неопределённый звук, прежде чем сканировать толпу в поисках признаков настоящей Марго. Мне нужно узнать, что с ней случилось. Я также планирую выследить Хлою, чтобы узнать, как, чёрт возьми, она была связана с этим подменышем. Её специализация не бой, поэтому мне придется найти её вне занятий.

— Тренер опаздывает, — недовольно отмечает Кристоф.

— Может быть, его до сих пор пытаются разморозить после твоего вчерашнего трюка, — пожимает плечами Драксар.

Кристоф заморозил тренера Каллахера? Я хочу спросить почему, но затем замечаю наследие, которое несётся к нам, и расправляю плечи.

Это тот блондин-заклинатель-козёл, который лизнул меня вчера. Я надеялась, что его подобрало какое-нибудь другое наследие во время тренировки, но, видимо, он жив и не понял, что я убью его, если он приблизится ко мне.

— Бёрч! Что, блин, это было вчера? Ты вовсе не никчемный заклинатель, верно? — требует он. — Ты чуть не сломала мне шею, и я видел тело Кирана. Что, чёрт возьми, ты с ним сделала? Что это была за магия?

Наследия поблизости обращают своё внимание на эту новую сцену. Лирой встаёт передо мной, Драксар перемещается к моей левой стороне, и, как ни странно, Кристоф тоже перемещается, чтобы прикрыть меня сзади, не касаясь меня.

Голос Лироя смертельно опасен.

— Уходи, Хантер.

Заклинатель, которого зовут, должно быть, Хантер, фыркает.

— Ты не видел этого, Кроу. В твоей хранительнице есть что-то чертовски странное. Зара сказала, что она гермафоб, тихая маленькая никчёмная заклинательница, и сначала она была совершенно беспомощна под этим парализующим заклинанием, но затем из ниоткуда она просто...

— Парализующее заклинание? — повторяет Драксар, он кипит. — Эвелин, о чём он говорит? Этот козёл прикоснулся к тебе?

Хантер ухмыляется.

— Я к ней всем языком прикоснулся, ты огромный идиот. Вот почему я говорю, это не имеет смысла. Если она была так совершенно бессильна, то как она просто...

— Ты лизнул мою пару? — ревёт Драксар.

И я имею в виду, он буквально ревёт. Его голос больше не звучит по-человечески.

Чувствую тревожный взрыв жара слева, прямо перед тем, как Кристоф сбивает меня сзади, перекатываясь, и мы оба откатываемся в сторону в тот момент, когда Драксар теряет контроль и превращается.

Наследия кричат и разбегаются, когда вокруг Децимано вспыхивает синий огонь — но всё заглушается, когда из ниоткуда образуется толстый ледяной щит, выгибающийся над Кристофом и мной, чтобы защитить нас от близлежащего пламени.

Тот факт, что лёд Кристофа может выдержать драконий огонь, впечатляет. Моргаю от удивления, обнаружив, что лежу на холодной земле, а он защитно прикрывает меня своим телом.

Мягкий, прохладный мятный запах Кристофа окутывает меня в этом замкнутом пространстве. Он держит голову повернутой в сторону, челюсть подёргивается, как будто он всё ещё полон решимости не смотреть на меня — но я чувствую, как его сердце бешено бьётся в груди, прижатой к моей.

Не думая, извиваюсь под ним, потому что этот момент близости выбил меня из колеи. Когда я это делаю, ледяной элементаль болезненно стонет.

О, чёрт.

Это очень сильная эрекция, прижимающаяся ко мне.

Но момент заканчивается, когда лёд вокруг нас наконец начинает таять. Кристоф ругается себе под нос, и через секунду лёд полностью исчезает. Он встаёт на ноги и протягивает руку, чтобы поднять меня, но теперь, когда у меня есть чёткий обзор происходящего, я остаюсь сидеть на заднице и смотрю.

Дракон Драксара парит в воздухе над головой, сверкающий, золотой шедевр, чьи раскидистые крылья бьют по воздуху, сбивая всех внизу. Зверь издаёт сотрясающий черепа рёв. Там, где Драксар потерял контроль, поле выжжено и дымится. Все близлежащие островки снега растаяли.

Лирой находится с одной стороны, и когда его алый взгляд встречается с моим, он выглядит облегчённым. Но мой желудок сжимается, когда я понимаю, что он не успел уйти с пути Драксара. Его одежда обожжена, а одна из его рук и плечо обуглены и тлеют.

Чёрт. Я ненавижу видеть, как ему больно.

Другие наследия мчатся обратно к безопасности Замка. Но одним изящным движением дракон разворачивается, открывает пасть и извергает расплавленный королевский синий огонь, оставляя стену ослепительного пламени, которая отрезает любого, кто пытается сбежать.

Затем дракон пикирует вниз, обхватывает Хантера одной массивной когтистой лапой и взмывает в небо, поднимаясь всё выше и выше. Наконец, удивительно плавным движением дракон швыряет кричащее наследие в воздух, вытягивает свою длинную шею и поджаривает Хантера столбом яркого сапфирового пламени.

А затем дракон смотрит вниз, прямо на меня.

Кристоф ругается, когда массивный зверь поджимает крылья и ныряет, ловя пылающий труп в свою пасть. Кажется, он вот-вот врежется в землю, но в последний момент эти величественные крылья расправляются, так что мощный порыв ветра отбрасывает волосы с моего лица.

Земля дрожит, когда дракон Драксара приземляется. Я наблюдаю, как его длинный хвост беспокойно движется взад и вперёд по обугленной земле, когда он крадётся ко мне. Даже в этой форме Драксар невероятно мускулист. Когда он приближается, я не могу не восхищаться дьявольски острыми рогами, которые обвиваются вокруг верха его драконьей головы, как смертоносная корона.

Боги. Какое прекрасное чудовище.

Кристоф встаёт между мной и драконом Драксара — но я внезапно понимаю, что если Драксар ненавидит профессора, то есть большая вероятность, что его дракон убьёт его, не моргнув глазом.

Вскакиваю на ноги и встаю перед Кристофом.

— Бёрч, — шипит он, хватая меня за руку, пытаясь оттащить назад.

Но когда он касается меня, дракон издаёт ещё один рёв, не похожий ни на одно существо, которое я когда-либо слышала. На таком близком расстоянии оглушительный звук порождает звон в моих ушах. Когда слышу, как Кристоф яростно ругается позади меня, оглядываюсь через плечо и обнаруживаю, что он сжимает одно ухо, из которого течёт кровь.

Молча машу Кристофу, чтобы он отступил. Он хмурится на меня долгое мгновение, прежде чем отодвинуться настолько незначительно, что это было бы комично в любой другой ситуации. Но этого, кажется, достаточно, чтобы успокоить дракона Драксара, потому что он опускает свою большую голову, открывает пасть и бросает всё ещё тлеющий труп на землю передо мной.

Как… сожжённое приношение.

Ох.

Смотрю на это прекрасное создание.

— Спасибо.

Он фыркает, затем трётся мордой о мой живот. Дракон немного слишком тёплый на ощупь, но в чистом восхищении я провожу рукой по гладкой, блестящей золотой чешуе вдоль его щеки. Когда я это делаю, зверь издает звук глубоко в горле. Сначала я думаю, что это рычание, но, прислушавшись, понимаю, что это… мурлыканье.

Все остальные наследия, наблюдающие эту сцену, выглядят напуганными. Лирой пытается незаметно приблизиться ко мне, не зля дракона. Почти чувствую, как напряжён Кристоф позади меня.

Но я улыбаюсь.

— Так ты тот первоклассный альфа-козёл, о котором он меня предупреждал? — тихо смеюсь, чтобы только он мог слышать. — Он явно просто не знает, как с тобой справиться. Но я уверена, ты будешь очень хорошим мальчиком для меня. Правда?

Дракон ещё агрессивнее трётся о меня, мурлыканье в его горле становится громче. Игра света на его золотой чешуе завораживает, его огромный размер поражает. Но когда Кристоф беспокоится и снова делает шаг ближе, глаза зверя вспыхивают, зрачок сужается в щель, и он обнажает зубы и шипит.

— Чёртов переросток-ящерица, — бормочет элементаль. — Медленно отступай, Бёрч. Он может вести себя как щенок сейчас, но все читали в новостях пять лет назад, когда Драксар потерял контроль. Его дракон убил двадцать четыре наследия, назначенных сражаться в Разделе под командованием его матери.

— Эти наследия замышляли переворот, чтобы убить его мать. Брин Децимано имела достаточно доказательств, чтобы доказать это Совету наследий в суде, — вмешивается Лирой.

Кристоф бросает на него яростный взгляд.

— На чьей ты стороне? Я говорю о том, что она не должна гладить эту чёртову штуку. Она безумна.

Дракон игриво выдыхает на меня тёплый воздух, наклоняя голову, как будто настаивая на том, чтобы я погладила другую половину его морды. У меня никогда не было питомца, но я официально не возражала бы против дракона.

— Великолепный и безумный. Как раз мой тип, — ухмыляюсь я.

Но затем хмурюсь, вспоминая, что Драксар говорил о том, что его дракон пытается заменить его. Я видела, как Драксар превращался раньше, и он оставался под контролем. Сейчас он явно не контролирует себя. Это просто его внутреннее животное, и мне интересно, слышит ли меня Драксар сейчас.

— Эй, — говорю, снова привлекая внимание дракона. Я тру другой рукой его морду. Ничто в этом прикосновении меня не беспокоит — возможно, из-за приятной тёплой чешуи и навязчивых золотых глаз, наблюдающих за каждым моим движением, как будто я величайшее сокровище. — Ты собираешься вернуть мне Драксара?

Его голова наклоняется, пока он продолжает смотреть на меня. Его хвост изгибается, проскальзывая между Кристофом и мной, чтобы притянуть меня немного ближе. Вдалеке я слышу крики и знаю, что к нам направляются ещё люди.

Но я не отвожу взгляда от этого изысканного существа.

— Отпусти его, — твёрдо настаиваю.

На этот раз он рычит. Алая магия вспыхивает в руках Лироя, когда он готовится к худшему сценарию, но я просто поднимаю подбородок, глядя на него.

Голоса становятся ближе, и когда Кристоф оглядывается и ругается что-то о Бессмертном Квинтете, я знаю, что у нас скоро будет компания монстров.

Приподнимаю бровь, решая использовать слова, которые дракон Драксара, вероятно, поймёт лучше.

— Моя пара. Верни его. Сейчас.

Крылья дракона напрягаются, и каким-то образом он выглядит невероятно довольным этим ласковым обращением. Мгновение спустя массивный зверь уменьшается и трансформируется, мышцы сжимаются, а кости перестраиваются, пока внезапно Драксар не оседает на меня с сильной дрожью.

О, чёрт. Он тяжёлый.

Полагаю, это имеет смысл, учитывая всю эту мускулатуру.

Лирой отталкивает оборотня от меня своей здоровой рукой. Драксар дезориентирован — и очень, очень голый — когда он выпрямляется, чтобы сориентироваться. Его золотистая кожа покрыта бисером пота. Когда его внимание наконец падает на меня, его глаза расширяются от паники.

— Чёрт. Чёрт. Я причинил тебе боль, детка? — Его лихорадочный голос хрипит.

— Не мне. — Многозначительно смотрю на обожжённую руку Лироя. Это выглядит болезненно, поэтому я не удивляюсь, когда он вытаскивает свой кристалл и прокалывает себе руку, чтобы применить исцеляющее заклинание к себе. — Ты устроил целое представление.

Выражение лица Драксара становится скорбным, когда он смотрит на большой кусок угля, который когда-то был Хантером. Он оглядывается назад на все наследия, стоящие на большом расстоянии, свирепо глядящие. Элементали воды работают вместе, чтобы потушить пожары, заклинатели пытаются исцелить своих обожжённых друзей или партнёров, и, конечно же, Маркос Сальгарай и несколько его старых наёмников-наследий пересекают поле по направлению к нам.

Признаюсь, оборотень-гидра имеет приличный дальний взгляд.

— Чёрт, — бормочет Драксар.

Он снова поворачивается ко мне, совершенно не обращая внимания на то, что он полностью голый. Хотела бы я сказать то же самое о себе. Требуется значительное усилие, чтобы не смотреть на его член.

Драксар гримасничает.

— Думаю, теперь ты видела мою тёмную сторону. Извини.

Он извиняется? Очевидно, я отлично справляюсь с тем, чтобы скрывать свою новообретённую любовь к драконам… и голым оборотням-драконам.

Сосредоточься на его лице. Не смотри вниз.

Позволяю своей улыбке вернуться.

— Не надо. Мне очень понравилось.

Его лицо озаряется.

— Я люблю твою улыбку. Я бы убил, чтобы видеть её чаще.

— Ты только что это сделал, — указываю я.

Драксар опускает голову, потирая лицо.

— Да… не горжусь этим. Но, по крайней мере, это сняло остроту моего проклятия. Я наконец-то могу ясно мыслить впервые за несколько дней. Слава богам.

— Должно быть, приятно, — горько тянет Лирой, поворачивая руку, чтобы исцелить свой бицепс.

— Децимано, — громогласно произносит Маркос Сальгарай, останавливаясь в нескольких шагах. Его бледно-жёлтые глаза пристально устремлены на моего спутника, и его раздвоенный язык многократно щёлкает, как от гневного подергивания. — Вы пойдёте со мной.

Образ всех тех мёртвых фейри в коридоре возвращается ко мне, и я делаю шаг вперёд, не думая, игнорируя шипящий протест Кристофа.

— У нас всё ещё идёт боевая тренировка. Вы ясно дали понять, что мы не должны пропускать занятия.

Он не удосуживается взглянуть на меня.

— Ваш спутник вернётся к тренировке.

Все наследия, ориентированные на бой, которые ранее убежали от вспышки Драксара, настороженно возвращаются на поле, их любопытные глаза мечутся между нашим квинтетом и бессмертным оборотнем. Грант и его спутники находятся поблизости, и он ухмыляется мне, проводя линию по своей шее.

Серьёзно. Когда люди придумают более оригинальную угрозу?

— Ну? — нетерпеливо требует Сальгарай, обнажая свои острые зубы Драксару.

Драксар ещё раз смотрит на меня с беспокойством, но следует за гидрой и его сопровождением наследий с выжженного поля.

Глава 18. Эвелин

Предупреждение о триггерах:

В тексте содержатся сцены насилия, упоминания крови, жестокости и унижения. Читателям, чувствительным к подобному содержанию, рекомендуется быть осторожными.

***

В тот самый миг, как Драксар исчезает в Замке вместе с Маркосом Сальгараем и остальными, тренер Каллахер вылетает наружу. Он окидывает взглядом всё ещё дымящееся поле, приближаясь ко мне с явным отвращением. Остальные наследия перегруппировываются, хотя у некоторых виднеются ожоги. Многие из них бросают на мой квинтет грязные взгляды.

Тренер останавливается и пялится прямо на меня, открывая рот. Его легко прочитать, и я предвижу его пафосное заявление о том, что нетипичные заклинатели неспособны возглавлять высокоранговые наследия.

Но затем он замечает ледяной взгляд, которым Кристоф одаривает его, и, видимо, передумывает.

Обратившись ко всем остальным наследиям, он рявкает:

— Тренировка начнётся через пятнадцать минут, с ожогами или без, так что приведите себя в порядок и приготовьтесь к поединку квинтетов.

Взглядываю на Кристофа, замечая, что его ухо всё ещё кровоточит.

— Держись смирно, — говорю ему, стягивая одну из своих перчаток. Мои целительские способности с обычной магией довольно ничтожны, но с повреждённой барабанной перепонкой я справлюсь.

Он отшатывается от меня и стряхивает грязь с одежды, демонстративно избегая моего взгляда.

— В последний, чёрт возьми, раз, Бёрч, оставь меня в покое. Я не хочу, чтобы ты была рядом со мной.

Выгибаю бровь.

— Скажи это своему телу. Большинство людей не возбуждаются, когда кого-то спасают от опасности.

Скулы Кристофа розовеют, и он что-то бормочет себе под нос, чего я не улавливаю. По какой-то причине мой комментарий также заставляет Лироя насторожиться. Он бросает на Кристофа смертельный взгляд и заканчивает исцелять своё собственное плечо. Кожа всё ещё сырая и красная, но худшие ожоги сошли.

— Слово, профессор? — рявкает он, схватив Кристофа за руку и оттаскивает его подальше.

Наблюдаю за ними, отмечая, что, хотя Лирой в ярости, элементаль льда выглядит расстроенным и пристыженным. Лирой так зол, потому что Кристоф приблизился ко мне? Ни один из моих партнеров не реагировал подобным образом на мои физические контакты с другими, так что это кажется маловероятным.

Любопытно.

При мысли о Грэйве я взглядываю на Лес Эвермонт, пытаясь оценить, как далеко находятся обереги. Мне придётся пройти сквозь них, чтобы найти Зои, но я задаюсь вопросом, сможет ли Грэйв пройти сквозь обереги, когда вернётся.

Хорошо, признаю. Я скучаю по своему невидимому преследователю больше, чем могу себе представить.

Моё внимание приковано, когда я замечаю Драксара, возвращающегося на поле, теперь уже одетого. Облегчение охватывает меня. Я, должно быть, гораздо больше беспокоилась о том, что Маркос Сальгарай сделает с ним, чем осознавала.

Однако, когда Драксар подходит ближе, вижу, что его лицо искажено гневом. Его уши ярко-красные, когда он присоединяется ко всем остальным на поле. Не могу понять, почему он так зол, пока солнечный свет не ловит блестящую пряжку кожаного ошейника на его шее.

Я знаю много вещей об оборотнях, но одну особенно: ошейники в их культуре считаются гораздо более унизительными, чем для любых других существ. Это воспринимается как серьёзное оскорбление для их внутренних животных.

Абсолютно унизительно.

Я не единственная, кто замечает новый аксессуар Драксара, поскольку другой оборотень поблизости ахает.

— Какого чёрта? Чувак, что за херня? Они что, правда… — начинает он.

— Заткнись, Кит, — рычит Драксар, прежде чем остановиться рядом со мной и сложить свои мускулистые руки.

Сжимаю губы, изучая ошейник. Хотя какая-то неизведанная часть меня находит этот аксессуар на нём странно притягательным, мне не нравится то, что он символизирует.

Мне не нравится, что

они

надели это на него.

— Сними это.

— Не могу. Уже пытался, — цедит он, глядя прямо вперёд, словно слишком унижен, чтобы установить зрительный контакт. — Он зачарован, чтобы не дать мне превращаться.

Гнев охватывает меня. Он, чёрт возьми, оборотень. Он должен превращаться. Они лишили его этого из-за маленькой вспышки?

Когда Лирой и Кристоф присоединяются к нам, я с удивлением отмечаю, что Лирой исцелил ухо элементаля льда, пока я не смотрела. Это кажется несвойственным для безжалостного кровавого фейри, но я предпочитаю не обращать на это внимания. Просто рада, что ухо Кристофа не будет слабостью, которую придётся учитывать во время боя.

Оба они также хмурятся при виде ошейника Драксара.

— Наконец-то, — бормочет Кристоф. — Я удивлён, что они не добавили намордник, чтобы обуздать твой огромный рот.

Драксар бросает на него свирепый взгляд, потянув за ошейник.

— Ты придурок.

— По крайней мере, ты не будешь подвергать Эвелин риску, теряя контроль снова, — добавляет Лирой.

— Он также не сможет защитить себя, если в бою что-то пойдёт не так, — указываю я. — Все здесь заметили это, а значит, любой квинтет, с которым нам предстоит сразиться, воспримет это как новую слабость и нацелится на Драксара.

Все они задумываются об этом, прежде чем Лирой качает головой.

— Нет, их первой целью всё равно будет наш хранитель. Твоя защита останется нашим главным приоритетом.

Бросаю на него свирепый взгляд.

— Я — едва ранжированный нетипичный заклинатель. Драксар — Децимано, дракон и высокоранговая угроза с временным затруднением. Он гораздо более ценная добыча. Враги захотят воспользоваться его неспособностью превращаться, пока могут. Я — хранитель, я выбираю приоритет, и говорю вам: прикрывайте спину Драксара.

Драксар перестаёт теребить ошейник и улыбается, словно считая меня очаровательной.

— Слушай, я чертовски люблю, что моя пара беспокоится обо мне, но тебе не о чем волноваться. Я прошёл через тысячи боевых уроков, не превращаясь. Они обычно всё равно говорят мне не делать этого, помнишь? Всё будет хорошо.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ящер может выдержать дополнительную нагрузку, — соглашается Кристоф.

Лирой кивает.

Смотрю на них, раздражение нарастает. Они не воспринимают меня всерьёз.

Возможно, потому что они всё ещё видят во мне жалкого заклинателя, или, возможно, они просто привыкли быть самыми большими и страшными угрозами вокруг — но я вижу их в действии и, какими бы впечатляющими они ни были, они могут быть беспечными.

Они ещё не умеют работать в команде, и это им аукнется.

Тренер взывает всех к вниманию и объявляет, что каждому квинтету будет назначен соперничающий квинтет для поиска и боя в Лесу. Несопоставленные наследия не участвуют в сегодняшней боевой тренировке. Он объясняет систему очков и начинает зачитывать назначения. Когда он наконец доходит до нашего квинтета, он кивает Гранту и четырём парням, стоявшим вокруг него.

— Эвелин Бёрч, ваш квинтет сразится с квинтетом Гранта. И это всё, так что выстраивайтесь и готовьтесь к свистку. Помните, увечья, пытки и смерть — всё это разрешено, но сегодня вы идёте без оружия. Оружие запрещено.

Слава вселенной. Прошло слишком много времени с тех пор, как у меня был хороший рукопашный бой.

Мы движемся к краю леса. Уверена, что, как обычно, заклинания преподавателей перенесут нас и наших соперников в разные части леса.

— Держись рядом,

ma sangfluish

, — напоминает мне Лирой, нежно поглаживая мою челюсть, бросая умоляющий взгляд.

Знаю, что это часть экспозиционной терапии, но мурашки пробегают по моим рукам от его прикосновения.

— Следи за Драксаром, — отвечаю я.

Звучит свисток, и мы все ринулись в лес. Магия перемещения крутит и тянет нас, и когда мои ноги касаются земли, мы оказываемся в районе разреженных деревьев, который я знаю как место недалеко от маленького пруда, который иногда посещаю.

Мы замедляемся и следуем тренировочному протоколу, осматривая окрестности. В этом искривлённом лесу холодно и тихо, тьма надвигается, а туман плывёт мимо, словно призрачный плащ.

Кристоф отходит от меня подальше и чуть не спотыкается о скелет. Он морщится.

— Будто они зачаровали этот лес, чтобы он был вечно жутким. Тени, смертоносные существа, все эти кости и уродливые деревья…

— Разве это не прекрасно? — ухмыляюсь я.

Это вызывает фырканье у Драксара, прежде чем он наклоняет голову.

— Это похоже на то, к чему ты привыкла? Ну… дома?

— Немного. В основном потому, что там мало солнечного света или цвета, — задумчиво произношу, изучая окрестности. — Там почти бесцветно. Когда я появилась в мире смертных, мои глаза болели несколько дней.

Однако мне стали нравиться определённые цвета — золотой, красный, фиолетовый, ледяной синий…

Чёрт возьми. Эти наследия действительно забрались под мою кожу?

Лирой хмурится.

— Мне любопытно. Когда ты пришла в мир смертных? Ты сбежала от всего одна?

Мнусь. Мой уход из Пустоши был полностью спланированной вещью. Как только Теодор решил, что звёзды сошлись и пришло время отправить его

оружие

, моё появление было замаскировано под массивный всплеск в одном из городков. Как только мне удалось выбраться из Раздела незамеченной, демоница со связями в Пустоши дала мне фальшивые человеческие документы, современную одежду и деньги. Она должна была познакомить меня с человеческим миром и помочь мне слиться с ним.

Конечно, эта демоница была высокомерна и решила вместо этого попробовать убить предполагаемое

оружие

, просто чтобы посмотреть, сможет ли. Мне пришлось расправиться с ней и двигаться дальше одной, проходя ускоренный курс по современной человеческой херне, чтобы дополнить всё, что я узнала от Виолы ранее. Наконец, я представилась как «новоявленный заклинатель», чтобы попасть в Академию Эвермонт и получить доступ к Элверину Форресту.

Но мне не нравится говорить об этом. Хотя Драксар и Лирой получили представление о моём прошлом, всё равно странно так непринуждённо разговаривать об этом с кем-либо… особенно когда присутствует крайне холодный профессор.

Кристоф замечает мой короткий взгляд на него и ворчит:

— Я тоже знаю, откуда ты, Бёрч.

— Если это правда, мне кажется странным, что Вы не доложили обо мне, профессор.

Его челюсть напрягается.

— Это не так уж странно. Я также не докладывал о том, что ты была в кабинете директора. Веришь или нет, я не пытаюсь оскорбить богов, разрывая свой собственный квинтет только потому, что одна из нас была увезена в Пустошь как беспомощный малыш.

Замираю.

— Как ты узнал, что меня забрали, когда я была малышкой?

Кристоф трёт шею, отводя взгляд.

— Ничего. Я… я не знаю, была ли это ты. Я просто предположил…

— Компания! — кричит Драксар. — Слева от нас!

Слава вселенной за слух оборотня.

Мы занимаем оборонительные позиции как раз перед тем, как земля дрожит, и волна камней и земли устремляется к нам. Лирой ударяет по ней отражающим заклинанием, которое разбрасывает грязь повсюду. Сквозь этот пылевой взрыв вампир рвётся вперёд, прыгая к Кристофу.

Ледяной клинок оказывается в руках Кристофа, прежде чем я успеваю моргнуть, и он пронзает вампира, как раз когда два заклинателя и Грант бросаются на нас. Один заклинатель запускает в меня атакующее заклинание. Отражаю его, черпая из своего резерва, чтобы использовать обычную магию, потому что использование любой из двух других магических способностей, которыми я обладаю, могло бы привести к ещё одной ситуации, подобной с Хантером.

Грант превращается в тигра и прыгает на Лироя. Отвлекаюсь, отбиваясь от трёх магических атак подряд, так как трудно помнить о том, чтобы ограничивать себя слабой, обычной магией. Драксар сбивает элементаля земли, прежде чем он смог послать на меня ещё одну волну камней.

Но пока Кристоф и Лирой отвлечены, фланкируя меня в попытке не дать вампиру или тигру приблизиться, я улавливаю движение мощного заклинания периферийным зрением и понимаю, что второй заклинатель в данный момент не участвует в бою — и он нацелился на Драксара.

Развернувшись, глубоко погружаюсь в то, что осталось от моего резерва, бросив защитное заклинание на второго заклинателя. Но мой прицел сбивается, потому что проклятье первого Заклинателя врезается в меня, заставляя меня упасть лицом вниз на лесную подстилку.

Моё заклинание лишь слегка задевает второго Заклинателя. Он спотыкается, но большая часть его проклятья всё равно врезается в Драксара...

И крик боли моего оборотня-дракона разносится по лесу.

Мой желудок сжимается, когда Драксар рушится на землю, кровь хлещет из множества ран.

Нет.

— Драксар! — кричу, снова вскарабкиваясь на ноги и игнорируя новую, жгучую царапину на щеке, когда бросаюсь к нему. Когда я достигаю его, он стонет, извиваясь на лесной подстилке, словно любое положение причиняет невыносимую боль.

И я вижу, почему. Это было, мать вашу, серебряное заклинание.

Его одежда разорвана, и десятки, если не сотни, крошечных, шиповидных зазубрин магически сформированного серебра торчат из его рук, ног, живота, плеч, шеи — повсюду. Они такой формы, что выходить им больнее, чем входить, и, боги, он так сильно истекает кровью.

Его исцеление оборотня не сработает с серебром, внедрённым в него таким образом.

Другой квинтет спланировал это заранее. Даже без оружия они схитрили и принесли серебро, чтобы убить любого оборотня, с которым столкнутся.

Слышу какой-то взрыв поблизости, но не могу оторвать взгляд от лица моего великолепного партнера, искажённого в агонии, когда он слишком свободно истекает кровью из слишком многих мест. Пытаюсь стереть кровь, чтобы она не капала ему в глаза, но понимаю, что мои руки дрожат.

Всё моё тело дрожит.

Как они посмели причинить боль тому, что моё?

Я… зла.

Нет. Я, блин, в ярости.

Всю мою жизнь, независимо от того, какой ад я пыталась пережить, знала одно: чтобы защитить то, что моё, я должна быть безжалостной. Не существует понятия «зайти слишком далеко», если на кону стоят люди, которые мне небезразличны.

Вот почему я терпела побои за Виолу, не давая ей знать.

Вот почему я дала кровавую клятву.

И теперь, вот почему решаю, что мне, мать вашу, плевать на все причины, по которым этим наследиям было бы лучше без меня. Всё, что имеет значение, это то, что они стали для меня бесспорно важны — и теперь, когда я решила, что они мои, я больше не буду сдерживаться.

Я буду бессердечной ради них.

— Эвелин! — кричит Лирой, бросаясь ко мне.

Кристоф недалеко. Лёд распространяется с каждым его шагом, когда он отступает от наших врагов, не сводя с них глаз. Они тоже перегруппировываются. Эта крошечная пауза в бою, должно быть, означает, что наши квинтеты примерно равны.

Но только потому, что Драксар ограничен, а я сдерживала себя.

Пришло время изменить это.

— Исцели его, — требую я, вставая.

Лирой тянется ко мне, его брови глубоко нахмурены, но я отталкиваю его руку и бросаю на него испепеляющий взгляд, который отточила на арене Теодора.

— Я сказала прикрывать его спину. Сказала, что они нападут на него. Вы не послушали, но теперь я говорю вам исцелить его, прежде чем он умрёт от потери крови. И не смей вставать у меня на пути, — рявкаю на Кристофа.

Шествую мимо них и прямо в миниатюрный тупик между квинтетами. Кристоф кричит моё имя, но я отключаюсь. Отключаю всё и сосредотачиваюсь на пятерых придурках, которые только что пытались убить моего оборотня-дракона.

Они понятия не имеют,

что

они только что взбесили, но они вот-вот узнают.

Заклинатель, который ударил Драксара серебряным заклинанием, ухмыляется мне.

— Предлагаешь себя в жертву, чтобы заслужить нашу милость, Бёрч? Жаль, что это даже не честный бой. Наш хранитель разорвёт тебя в клочья.

Почти как по сговору, Грант-тигр рычит и прыгает на меня. Когда он это делает, я позволяю своим инстинктам и тренировкам взять верх. Как всегда, во время боя мои чувства обостряются почти до боли. Всё замедляется.

Призвав магию, нетерпеливо бурлящую внутри меня, хватаю тигра за горло в воздухе и, скрутив, врезаю его в лесную подстилку, используя его импульс и неестественную силу, которую я всегда так тщательно скрывала.

Прежде чем он успевает что-либо сделать, кроме рычания, тёмная магия вспыхивает на кончиках моих пальцев, и я вонзаю руку сквозь его грудную клетку, хватаю его сердце и вырываю его. Оборотень-тигр обмякает, а я поворачиваюсь к остальным и отбрасываю сердце их хранителя, гул свежего убийства наполняет меня чистым, захватывающим адреналином.

Чем больше жизней я забираю в бою, тем сильнее желание убивать нарастает до лихорадочного пика и берёт верх. Так было всегда с тех пор, как меня превратили в

это

. Виола всегда возвращала меня, если я теряла контроль, но теперь…

Надеюсь, я смогу держать себя в руках, пока не прикончу этих идиотов. В противном случае я буду безмозглым, жаждущим крови оружием, пока меня не убьют и не вернут к жизни.

В любом случае, какое веселье.

Соперничающий квинтет шокирован тем, как быстро я только что уничтожила их шанс на будущее без проклятий. Улыбаюсь и покручиваю окровавленными пальцами, прежде чем показать им средний палец.

— Ты прав. Это совсем не честный бой.

Глава 19. Драксар

Предупреждение:

Текст содержит сцены графического насилия, описания травм и жестокости, а также элементов физического травматизма.

***

Когда мне было одиннадцать, моего старшего брата Элиана случайно зацепило заклинанием серебряной смеси во время службы на Разделе. Его экстренно магически переправили домой, и я даже не узнал его под слоем крови и ошмётков.

Я спросил у своего отца-заклинателя, умрёт ли Элиан, и он тихо признался, что это очень вероятно. Всю ночь я слышал душераздирающие вопли брата, пока они выковыривали мельчайшие осколки серебра со всего его тела.

Оказалось, он справлялся как чёртов чемпион. Снимаю шляпу перед ним.

Потому что, мать твою, как же это больно.

Начинаю терять сознание, вероятно, потому что кровь хлещет, словно из прорванной трубы. Но я борюсь с отключкой, потому что, насколько знаю, мы всё ещё под атакой, а это значит, что я должен убедиться в безопасности Эвелин. Мне просто нужно пробраться через эту жгучую агонию и игнорировать моего внутреннего дракона, который рвёт и мечет в моей голове, не имея возможности вырваться и отомстить.

Наверное, я должен быть благодарен, что Лирой — какой-то вундеркинд, потому что внезапно всё серебро, пронзившее мою кожу, начинает вибрировать. Моргаю и смутно вижу, что он сидит на корточках рядом со мной, на его лбу выступают капли пота, пока он бормочет какую-то хрень, которую я не понимаю, и делает странную фигуру рукой.

Наступает момент, когда, вопреки всякой возможности, агония усиливается ещё больше, словно металл меняет форму внутри моей кожи — а затем сотни серебряных игл выскальзывают из моей кожи и падают на лесную подстилку.

В тот же миг, как серебро покидает меня, я выдыхаю с облегчением, и моё тело начинает исцеляться. Из-за моей слабости это происходит намного медленнее обычного, но я рад и этому. Спустя несколько секунд приподнимаюсь на одной руке, вытирая кровь с лица и тяжело дыша, пытаясь оправиться от того травмирующего столкновения со смертью, которое только что пережил.

Кристоф тоже рядом с нами. Какого хрена? Почему он не дерётся? Затем я понимаю, что их взгляды прикованы к чему-то поблизости.

Когда я вытягиваю шею, чтобы посмотреть, что происходит, чуть не получаю сердечный приступ.

Эвелин танцует.

Я имею в виду, она на самом деле убивает наших врагов — но каждое смертоносное движение, которое она делает, настолько изящно и грациозно, что это выглядит как мрачный, идеально отточенный танец.

Элементаль земли бросается на неё, но она делает заднее сальто, чтобы приземлиться прямо за вампиром. Он крутится, пытаясь схватить её, но она ломает обе его руки одним жестоким движением, прежде чем опуститься и сломать ему колени. Он кричит и падает, у меня отвисает челюсть, когда она… вырывает его сердце.

Просто выхватывает его и отбрасывает в сторону, не моргнув и глазом.

— Ох… чёрт. Великие боги, — выдыхает Кристоф, пока мы продолжаем наблюдать, как Эвелин водит хороводы вокруг тех ублюдков, которых мы втроём едва сдерживали. — Она…

— Она — воплощение силы, — заявляю я.

— Оружие. — Его глаза следят за её движениями. Он начинает нервно теребить рукава. — Она… Плеть.

Лирой бросает на него подозрительный взгляд.

— Мы знаем. Она нам сказала. Но откуда ты знаешь об этом?

— Давным-давно было пророчество об оружии, и некоторые наследия никогда о нём не забывали, — бормочет он. — Я просто поймал волну слухов. Вот и всё.

Он определённо что-то скрывает, но я не пытаюсь выбить из него правдивый ответ, наблюдая, как моя пара движется со смертоносной скоростью, раскалывает череп одного из заклинателей о своё колено, прежде чем откатиться в сторону от другой атаки. Она движется быстрее, чем человек — возможно, даже быстрее, чем оборотень. И реагирует быстрее.

Словно я впервые увидел её в её истинной стихии, и не могу отвести взгляд.

Элементаль земли посылает шквал заострённых камней, летящих к ней. Эвелин использует труп вампира как щит, прежде чем броситься в бешеный бег к элементалю. Напрягаюсь, беспокоясь, что ей вот-вот понадобится помощь, но Эвелин прыгает, поворачивается в воздухе, чтобы обхватить ногами шею элементаля. Раздаётся громкий хруст, и он падает замертво, прежде чем она приземляется и снова встаёт на ноги.

— Она… она только что сломала шею этому парню своими бёдрами? — выдавливаю я.

Лирой так же заворожён.

— Именно так.

— Чёрт.

Я бы не жаловался, если бы её бедра прикончили меня. Какая смерть.

Наконец, Эвелин сталкивается с последним соперником — заклинателем, который ударил меня проклятьем серебряной смеси. Я практически чую исходящий от него страх, пока он посылает на неё атаку за атакой, которые она отражает вихрями тёмной магии. Не знаю, что имел в виду Лирой, говоря о том, что магия нашей хранительницы отличается, но она, кажется, сокрушает всё на своём пути.

Когда заклинатель сдаётся и поворачивается, чтобы убежать, Эвелин догоняет его и быстро прижимает к земле сзади, одно колено на его спине. Она достаточно далеко, чтобы даже я не мог слышать, что она, наклонившись, говорит ему на ухо, прежде чем тенеподобная магия вспыхивает вокруг них.

Он кричит.

Она сияет.

Великие боги. Моя потрясающая маленькая пара — своего рода садистка?

Пытаюсь приподняться, корчась от боли.

— Грэйв был прав. Мы недооценивали её.

— Она хотела, чтобы мы так думали. — Лирой качает головой, жуткая улыбка играет на его губах. — Наша злобная маленькая бестия сильно занижала свои способности, чтобы избежать внимания здесь, в Эвермонте. ХитрО, но мне любопытно, насколько она на самом деле сильна.

Я слышу искажённый крик и понимаю, что Эвелин убила последнего из квинтета Гранта. Когда она встаёт, то сканирует окрестности в трансовом состоянии, словно надеясь найти ещё одну цель для уничтожения.

Их нет.

Через мгновение она встряхивает головой, чтобы прояснить её, и возвращается к нам, вся в крови наших врагов с улыбкой на её прекрасном лице.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Ужасающе.

Но офигенно возбуждающе.

Пара

, — голодно рычит мой внутренний дракон. —

Моя

.

Прочищаю горло, всё ещё хриплое от криков.

— Кого-нибудь ещё это заводит, или только меня?

Кристоф смотрит на меня так, словно я вызываю у него отвращение, пока Лирой мычит в знак согласия.

Эвелин останавливается перед нами, и на мгновение она настороженно осматривает нас своими завораживающе прекрасными глазами, словно ожидая, что мы нападём на неё следующими. Несколько дней назад меня бы раздражало, что она всё ещё не верит моим словам о том, что я хочу её, несмотря ни на что.

Но теперь, зная кое-что о её прошлом… я не виню её. Потребуется время, чтобы заслужить её доверие. Особенно потому, что мы накосячили с этим дурацким пари.

Замечаю, как Лирой пристально смотрит на маленькую, слегка кровоточащую царапину на щеке нашей хранительницы. Эвелин, кажется, тоже замечает, потому что её губы подёргиваются.

— Пронзи меня Фангом потом. Сейчас не время.

Кровавый фейри тяжело сглатывает, прежде чем очнуться.

— Вот, позволь мне… — Затем он замолкает и ругается. — Я забыл. Моя магия не исцелит тебя, потому что ты используешь некромантию.

Глаза Кристофа забавно округляются.

— Что?

— Некромантия и другие виды магии смешиваются как масло с водой. Они отказываются взаимодействовать. Обычная и магия крови не смешиваются с некромантией, которая, в свою очередь, не…

— Какая к чёрту разница? Я не это имел в виду, — огрызается элементаль, поворачиваясь к нашей хранительнице с нахмуренными бровями. — Ты некромант?

Игнорируя его, Эвелин опускается на колени рядом со мной, губы недовольно сжаты, пока она изучает мою кожу, медленно затягивающую проколотые раны. Некоторые из них всё ещё кровоточат. Когда она протягивает руку, чтобы осторожно проверить несколько мест, я притворяюсь, что не больно.

Хотя, чёрт возьми, это так. Теперь, когда я не отвлекаюсь на то, как моя хранительница наводит порядок и надирает задницы, всё, блин, болит.

Серебряные раны заживают медленно и ноют днями.

Но я хочу успокоить мою пару.

— Я в порядке, цветочек. Всё хорошо.

Подумать только… она права. Теперь, когда я увидел её в действии, она не кажется мне цветочком. Придётся найти ей прозвище получше.

— Ты мог умереть, — бормочет она. — Надо было убивать его медленнее.

— Ох. Ты всё-таки заботишься, — ухмыляюсь я.

Взгляд Эвелин приковывает меня.

— Больше, чем ты знаешь. А теперь извинись за то, что позволил себе так пораниться.

Моё сердце начинает колотиться. Глотаю и киваю, как послушный мальчик, потому что для неё я всегда буду таким.

— Мне очень жаль, детка.

Она бросает взгляд на Лироя и Кристофа, словно ищет другие признаки повреждений у нашего квинтета. Эти везучие ублюдки оба потрёпаны, но в порядке, поэтому она велит им проверить эту область на наличие других угроз, прежде чем мы покинем лес. Это предлог поговорить со мной наедине, и мы все это знаем, но они всё равно дают нам пространство.

Понятия не имею, что она хочет сказать мне наедине, поэтому я шокирован, когда Эвелин использует один из своих широких рукавов, чтобы стереть кровь с моего лица.

— К слову, мне тоже жаль.

Её запах и близость отвлекают меня.

— За что… э-э, за что?

— Оборотни ждут дня, когда они найдут свою пару, с ещё большим предвкушением, чем любые другие из Четырёх Домов. Ты не заслужил, чтобы твоей парой оказалась стерва.

Рычание вырывается из моего горла.

— Не называй себя так. Ты не стерва.

— Я ударила тебя, — указывает она.

— Ну и что? Я, наверное, заслужил.

— Я намеренно плохо обращалась с тобой, чего ты не заслужил. И ещё… — Она встречается со мной взглядом, её выражение лица смягчается. — Мне понравились те цветы, что ты мне подарил. Просто я не могла дать тебе знать об этом, иначе ты бы подумал, что я поощряю тебя.

Моё сердце тает. Серьёзно, я слишком одурманен для этого. Она на самом деле это говорит, или это у меня в голове чёрт знает что творится от потери такого количества крови?

— Ты говоришь, что теперь будешь меня поощрять? — спрашиваю, моля всех шестерых богов, чтобы я правильно понял эту ситуацию.

Потому что, думаю, моя жутковатая маленькая пара пытается выразить свои чувства, но не знает как.

— Я говорю… — Она колеблется, изучая мои глаза, а затем снимает одну окровавленную перчатку и кладёт руку мне на челюсть. — Боги жестоки, но я больше не могу сопротивляться. Так что, к чёрту всё. Ты застрял со мной до трагического конца.

В тот момент, когда её мягкие губы прижимаются к моим, я не могу ясно мыслить. Желание и отчаяние по моей паре жгут мои вены вместе с остаточной болью. Стону, углубляя поцелуй, чтобы провести своим языком по её.

Я хочу идти дальше и исследовать её, пока она не заползёт мне на колени. Мне нужно почувствовать её идеальное тело на всем моим. Она мне просто чертовски нужна.

Но Эвелин отстраняется слишком быстро, оставляя меня задыхающимся.

— Вернись.

Она качает головой, но её губы подёргиваются.

— Я буду умолять, если надо, — пробую снова.

— Я не заставлю тебя умолять сейчас.

Она звучит немного запыхавшейся, что заставляет меня испытывать чувство гордости. Надуваю губы так игриво, как могу, выглядя при этом как кровавое месиво.

— Почему нет? Я буду умолять так охрененно хорошо ради тебя.

Взгляд Эвелин загорается, и на мгновение я уверен, что она потакает моей бешеной новообретённой слабости к похвале. Но затем её взгляд опускается на остальную часть моего тела, и её губы сжимаются.

— Ты всё ещё исцеляешься, Драксар.

— Твоя магическая киска исцелила бы меня быстрее.

— Моя киска не магическая.

Ухмыляюсь.

— Ты заклинатель. Так что, она точно магическая.

— Я? — она вопросительно приподнимает бровь.

Колеблюсь, обдумывая это.

Она использует магию.

Она когда-то была человеком, а потом потеряла своё сердце, так что это делает её… Я понятия не имею.

Моя, однако. Всегда моя.

Кристоф присоединяется к нам. Его лицо мрачно, а одна щека заметно покрасневшая, словно он её расчесал.

— Нам пора. Я заморозил Лироя.

— Серьёзно? — хмурюсь на него. — Ты как чёртов младенец. Какого хрена ты это сделал? Он будет так зол, когда ты его разморозишь.

— Может быть, но будем надеяться, что он зол, но в здравом уме. Он пытался выцарапать мне глаза.

Эвелин встаёт, натягивая перчатку обратно.

— Его проклятие пожирает его разум.

— Ох. — Кристоф отводит взгляд. — Полагаю, выпускной избавит его от этого. А до тех пор я буду морозить его задницу, если он снова полезет мне в лицо.

Закатываю глаза и пытаюсь встать, несмотря на то, как мир кружится вокруг меня.

— Защищаешь свой единственный актив, а?

К моему полному шоку, Снежинка двигается, чтобы поддержать меня с одной стороны, чтобы я не свалился, хотя он выглядит так, будто его сейчас вырвет от прикосновения ко всей этой липкой крови.

— Заткнись, чёртов дракон.

— Член-креветка.

— Придурок.

Эвелин фыркает, что мгновенно приковывает наше внимание к ней. Она улыбается, оборачиваясь и уходя в том направлении, откуда вернулся Кристоф.

Боги небесные, я обожаю её улыбку.

Следую за ней, игнорируя ворчание Кристофа о том, какой я тяжёлый и как пахну террариумом. Мы находим Лироя, замороженного в густой роще деревьев, его лицо — маска бессмысленной ярости, а руки вытянуты, словно когти. Кристоф размораживает его, и кровавый фейри оседает на ближайшее бревно, тряся головой, пока снова не приходит в себя.

— Чёрт побери, — цедит он. — Прости,

ма сангфлуиш

.

Кристоф хмурится.

— Привет? Это я, тот, кому ты хотел вырвать глаз.

— Это не изменилось. Но я ненавижу то, что становлюсь такой обузой. Если бы это случилось во время боя…

— Я бы всё равно надрала вам задницы, — говорит Эвелин так буднично, что я фыркаю от смеха. Она смотрит на нас троих, словно анализирует шахматные фигуры. — Кстати говоря, вам троим нужна серьёзная тренировка перед Первым Испытанием.

Это стирает улыбку с моего лица.

— Моя мама тренировала меня с двенадцати лет.

— У меня были частные боевые наставники, — добавляет Кристоф.

Лирой встаёт.

— Изумрудный Волшебник занимался моей подготовкой. Я мог победить его самых опытных послушников к восемнадцати годам.

— Тогда его послушники, должно быть, были беспозвоночными, потому что, хотя твоя магия прилична, твой физический бой нуждается в помощи.

Метко. Я едва сдерживаю смех, когда челюсть Лироя отвисает.

— Прилична? Прилична? Это гораздо более, чем…

Эвелин перебивает его, бросая взгляд на Кристофа.

— Ты — противоположность. Твоё владение клинком сносно, но есть дети-элементали, которые контролируют свою силу в десять раз точнее, чем ты.

Его лицо краснеет.

— А Драксар?

Чёрт. Моя очередь быть поджаренным.

Опускаю голову.

— Да, я знаю. Меня ударило чёртово заклинание серебряной смеси, потому что я слишком сосредоточился на своей цели. Моя вина.

— Нет. Тебе абсолютно не хватает стратегии.

Больно.

Я забыл, что она не щадит. Полагаю, это хорошая черта для хранительницы, но это делает моего внутреннего дракона совершенно капризным. Фыркаю и складываю руки, как ребёнок. Я хочу произвести впечатление на свою пару и сделать её счастливой, а не слушать это.

— Моя мысль в том, что вы все неаккуратны. Мне придется это исправить, поэтому нам нужно найти место для дополнительных тренировок, подальше от других наследий.

Лирой выглядит таким же недовольным, как и я, но он отводит взгляд и вздыхает.

— На нижнем уровне Замка есть большие комнаты, которые можно забронировать. Раньше это были подземелья, но их переоборудовали для тренировок и упражнений. Если ты действительно считаешь это настолько необходимым, — добавляет он.

— Очень необходимым. Мы начнём завтра.

— Потому что ты волнуешься за меня и хочешь, чтобы у меня было время исцелиться? — Полагаю. Я бесстыдно использую эту травму, чтобы получить больше сладкого внимания Эвелин.

— И потому что я покидаю границы Эвермонта, чтобы вернуть Зои после полуночи.

Она говорит это так небрежно, словно объявляет, что собирается вздремнуть.

Кристоф тут же хмурится.

— Нет. Даже если ты каким-то образом сможешь пройти через обереги, любой, кто с ними соприкоснётся, будет замечен заклинателями, которых Бессмертный Квинтет нанял для их установки. Они будут искать тебя. Что, если они выяснят, откуда ты? Это слишком опасно, Бёрч. Ты остаёшься.

Не завидую взгляду, от которого скручиваются яйца, который Эвелин бросает в его сторону.

— О, правда? Заставь меня.

Он выглядит измученным, обращаясь к нам за поддержкой. Я не могу вынести мысли о том, что Эвелин подвергает себя опасности или приближается к радарам Бессмертного Квинтета. Но я начинаю лучше понимать свою пару, и очевидно, что всё, на что она настроится, она выполнит.

Лирой, с другой стороны, начинает поддерживать ледяного элементаля. Но его прерывает свисток, раздающийся за пределами Леса, сигнализирующий об окончании боевой подготовки. Это означает, что у нас есть лишь короткое окно для ужина, прежде чем мы будем заперты в нашей квартире до утра, пока тупые прихвостни Бессмертного Квинтета патрулируют замок, выискивая тех, кто нарушает комендантский час.

Эвелин направляется к выходу из леса. Мы следуем за ней, Кристоф прямо за ней, а Лирой и я замыкаем. Стискиваю зубы, когда замечаю, что Снежинка не может оторвать глаз от Эвелин, когда она его не видит.

Дело не в том, что я ревную. Я прекрасно понимаю желание пялиться на её восхитительно круглую задницу.

Но если он влюбится в неё и его проклятие навредит ей, мой дракон имеет полное право сожрать его. Или поджарить. Мне без разницы.

— Ты всё ещё должен мне чешую, — бормочет Лирой рядом со мной, достаточно тихо, чтобы услышал только я.

Бросаю неоднозначный взгляд. Он, блин, серьёзно?

Да. Этот придурок действительно считает, что имеет право на мою драконью чешую. Будто это вообще важно — я знаю, он хочет её для каких-то вычурных заклинаний или ещё чего-то, но как он вообще всё ещё думает об этом пари, когда мы все видели, как оно ранило Эвелин?

— Не бывать этому, болван.

— Значит, ты открыто признаёшь, что слово Децимано ничего не значит? — огрызается Лирой.

Раздражение охватывает меня. Я могу вынести много дерьма, но не нападки на мою семью. Моя семья — какая угодно, только не бесчестная. Скалю на него зубы.

— Я сказал, что этого не будет. Ты должен был уже ползать на коленях, вымаливая прощение Эвелин за то, что вообще предложил это пари, бесчувственный ублюдок.

— Я сделал это. — Он пригвождает меня алыми глазами. — Хорошо. Если ты отказываешься соблюдать первое соглашение, назови другую цену.

Назвать мою цену?

Ух ты. Он, должно быть, очень отчаян.

Это привлекает моё внимание, и я смотрю вперёд, чтобы убедиться, что Кристоф и Эвелин всё ещё вне зоны слышимости. Мы почти выбрались из леса, проходя мимо тлеющего, обугленного участка, где элементаль огня или огненное заклинание вышло из-под контроля. Мы обходим пару кусков угля, которые когда-то могли быть наследиями.

— Какого хрена тебе так сильно они нужны? — требую я.

— Это моё дело.

— Это как-то связано с твоим проклятием? С Эвелин? Какими-то случайными заклинаниями, которые ты хочешь попробовать? Просто выложи.

Лирой сжимает челюсть и смотрит вперёд.

— Не могу.

— Потому что ты мутный маленький ублюдок, — фыркаю я.

— Потому что я поклялся, что не буду, а я не могу лгать.

Показываю ему средний палец.

— Моя чешуя, мои правила. Я не дам тебе ни хрена, пока не узнаю, зачем.

— Ненавижу тебя, — бормочет он.

— Взаимно.

Глава 20. Эвелин

Тяжело игнорировать новую волну опьяняющей, разрушительной магии, что гудит в моих венах, пока тренер Каллахер нехотя начисляет нам очки за победу над соперничающим квинтетом.

Другие сопоставленные квинтеты по одному выбираются из Леса, большинство тяжело ранены и истощены, а некоторые и вовсе отсутствуют. Осознаю, что мой внешний вид, забрызганный кровью, привлекает подозрительные взгляды, так же как осознаю, насколько Лирой тонко отступает в сторону, чтобы закрыть меня от их взглядов. Он явно понял, что я не хочу, чтобы другие наследия знали, насколько я опасна.

Наконец, занятие по бою окончено, и все хромают обратно в Замок. Кого-то несут или тащат члены их квинтетов. Пока они идут, краем глаза замечаю настоящую Марго, вместе со своим квинтетом. Она тяжело опирается на девушку-фейри с лавандовыми волосами и тихо плачет.

Что бы ни случилось, я просто счастлива, что она жива.

Мне всё ещё нужно найти Хлою и получить ответы, но это придётся отложить до завтра, после того как я благополучно верну Зои обратно.

Когда мы снова ступаем в сводчатые каменные коридоры Замка, Драксар замедляется, останавливаясь, чтобы опереться о стену, словно у него кружится голова. Его ослабленный после атаки вид заставляет мои кулаки сжаться. Проколы по всему его телу затянулись, но он выглядит ужасно, в разорванной, пропитанной кровью одеждой и кровью повсюду. Когда пара проходящих мимо наследий замечают его и подходят, пытаясь заговорить с невероятно популярным Децимано, мой оборотень-дракон рычит на них, и они убегают.

Мой оборотень-дракон.

Смотрю на Кристофа, который хмурится с тех пор, как я упомянула о своём намерении уйти сегодня ночью, затем на Лироя, который тихо шипит на Драксара, требуя идти дальше и не выглядеть уязвимым. С тех пор, как я потеряла самообладание и решила перестать сопротивляться этому, чувство правильности начало просачиваться в мои кости.

Это невероятно эгоистично с моей стороны, но теперь они — мои.

Даже Грэйв, несмотря на его досадное отсутствие. Я начинаю ненавидеть тот факт, что не чувствую, как он преследует меня из Эфириона почти весь день.

Когда Драксар наконец настаивает, что с ним всё в порядке, мы возвращаемся в нашу квартиру квинтета. Драксар бормочет, что ему нужен «очень долгий грёбаный душ», и направляется по коридору. Лирой начинает рыться в случайных ингредиентах для заклинаний на кухне, и, на удивление, Кристоф следует за ним и проверяет холодильник.

Он замечает, что я наблюдаю за ним, и ворчит:

— Тебе нужно поужинать, и я сильно сомневаюсь, что твой ручной ящер способен готовить сегодня.

— Есть обеденный зал, — указываю я.

— Тот, что полон наследий, которые попытаются убить тебя в мгновение ока? Ага, этого не будет.

Бросаю на него невозмутимый взгляд.

— Я только что предоставила вам всем возможность увидеть в первом ряду, что я преуспеваю в убийствах. Как ни шокирующе это может быть, взять еду вполне в моих силах.

Но когда отворачиваюсь, с треском возникает лист льда толщиной в полметра и блокирует входную дверь. Кристоф даже не отвёл глаз от холодильника.

— Вот. Точно. Теперь тебе следует пойти и обработать порез на лице.

Открываю рот, готовая сказать ему...

— Отвали, — огрызается Лирой, не давая мне закончить, и бросает на Кристофа на удивление дикий взгляд. — Ты вообще не должен был идти за нами сюда. Убирайся. Сейчас же.

— Мне хотя бы можно убедиться, что она, чёрт возьми, ест, — цедит ледяной элементаль.

— Те, кто заботится о ней, сделают это. Так что убирайся. К чёрту. Отсюда.

Челюсть Кристофа напрягается, и он с грохотом захлопывает холодильник, поворачиваясь к Лирою, но кажется, что вместо этого кто-то открыл морозильник, потому что внезапно моё дыхание превращается в белые облачка перед лицом. На мгновение Лирой и Кристоф стоят лицом к лицу, выглядя одинаково разозлёнными, пока ледяные снежинки плывут по кухне. Затем выражение лица Кристофа меняется на то же несчастное, побеждённое, которое было у него раньше... когда Лирой отругал его за то, что он возбудился после того, как повалил меня.

Изучаю их взаимодействие, пока всё не встает на свои места.

— Вы, ребята, думаете, что Кристоф каким-то образом опасен для меня. Почему?

Кристоф морщится и поворачивается к входной двери.

— Забудь об этом, Бёрч.

Он вылетает, ледяная глыба разбивается у него под кончиками пальцев, прежде чем он захлопывает за собой входную дверь. Такая сильная реакция... но тогда становится постепенно ясно, что он создаёт фасад, когда дело касается меня.

Я собираюсь разбить его фасад так же, как этот лёд.

Лирой бормочет что-то на фейри о том, что Кристоф — эгоистичный зад, и поворачивается ко мне.

— Вот,

сангфлуиш

.

— Ты не можешь исцелить меня, помнишь?

— Знаю. Но теперь ты можешь использовать свою собственную магию, — осторожно говорит он, изучая меня, словно боится, что я плохо отреагирую. — После того, как ты покончила с остальными, ты смогла использовать мощную магию на том последнем сопернике. Возможно, ты больше сифон, чем заклинатель, потому что, на мой взгляд, кажется, будто ты... питалась.

Убивая.

Он не произносит эту часть вслух, но это не менее правдиво, даже если не высказано.

Когда я не отрицаю этого, он осторожно берёт одну из моих рук в перчатке, вкладывает в неё ингредиенты для исцеления, а затем целует меня возле виска. Поднимаю на него взгляд. На мгновение он кажется очарованным моими глазами и порезом на щеке. Затем отступает, давая мне пространство для дыхания после всей этой близости и... прикосновения.

— Исцели себя,

ма сангфлуиш

. Я вернусь позже.

— Ты уходишь?

— Если ты намерена покинуть границы сегодня ночью, я настаиваю на создании чрезвычайно мощного зелья сокрытия, чтобы замаскировать запахи и магические следы. Скоро вернусь.

Положив ещё один лёгкий, как перышко, поцелуй на мой висок, Лирой уходит. Слышу, как работает душ, пока Драксар смывает всю кровь. В остальном тихо, пока я сижу за обеденным столом и крошу лепестки луноцвета. Вплетая малейшее количество некромантии в исцеляющую магию, создаю нечто, что действительно подействует на меня.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

К тому времени, как моё лицо заживает, Драксар снова появляется из коридора, на нём ничего, кроме кожаного ошейника и чёрного полотенца вокруг талии.

Его порезы затянулись, оставив лишь золотистую кожу и бесконечные мускулы.

Очень гладкие, пригодные для облизывания мускулы.

Моё лицо горит. Он чертовски привлекателен, себе на беду.

Сексуальный оборотень-дракон останавливается передо мной, и тут я наконец могу отвести взгляд от его невероятно рельефных мускулов и заметить напряжение на его лице.

— Тебе больно? — спрашиваю, хмурясь и поднимаясь.

— Я, чёрт возьми, умираю.

— Что...

Он подходит ближе, и... о, боги. Его эрекция твёрдая и огромная, давит мне в живот через полотенце. Глаза Драксара — расплавленное золото, когда я встречаю их взгляд, обрамлённый той же животной одержимостью, которую я видела раньше в глазах его дракона.

— Ты сказала, спасательная миссия после полуночи, верно? Это даёт тебе несколько часов, чтобы потереться своей великолепной киской о моё лицо, пока я не смогу дышать. Пожалуйста.

Жар нарастает под моей кожей. Как обычно, в области сердца нет никаких ощущений, но я чувствую, как учащается пульс, пока смотрю на него. Он прав — у меня есть время, котрое нужно убить.

И я тоже его хочу. Сильно. Словно прикосновение к нему сейчас сотрёт тот факт, что я могла потерять его сегодня, прежде чем даже позволила себе его иметь.

Но...

Когда Драксар видит моё колебание, он зажмуривает глаза и делает глубокий вдох, словно пытаясь удержаться.

— Ладно. Понял. Больше не буду спрашивать сегодня. Если ты этого не хочешь...

— Я же сказала, что хочу насладиться прикосновением, — напоминаю ему, чувствуя, как румянец ползёт по моей коже, пока провожу пальцами по его прекрасно точёному телу.

Драксар резко выдыхает.

— Слава богам. Тогда... могу я тебя помыть?

О. Точно. Я забрызгана кровью. Хотя меня это не беспокоит, вероятно, это не лучший способ создать настроение для Драксара.

Начинаю отдёргивать руку.

— Я пойду в душ...

Он ловит мою руку, качая головой, и ослепительная улыбка расплывается по его лицу.

— Эй, только не стесняйся. Я бы трахнул тебя всеми способами прямо сейчас, если бы ты сказала мне переходить к делу, но я, блядь, умираю от желания позаботиться о своей паре. Пожалуйста, детка?

Снова моё внимание цепляется за ошейник на его шее. Полагаясь на опьяняющие инстинкты, которые кажутся такими естественными рядом с Драксаром, поднимаю руку и тяну за ошейник, пока он не оказывается на уровне моих глаз. Его золотистые глаза расширяются.

— Хорошо. Вымой меня. А потом решу, буду ли я всё ещё наказывать тебя за то, что ты получил травму.

Он тяжело сглатывает, так что я чувствую это через ошейник.

— Чёрт. Пожалуйста, накажи меня, детка. Господи, я так этого хочу...

Дёргаю снова, более нежно, чтобы остановить его.

— Можешь умолять после того, как вымоешь меня.

Без единого слова Драксар подхватывает меня на руки и мчится в огромную ванную комнату, соединённую с моей комнатой, словно у него зад горит. Остановившись, чтобы осторожно поставить меня, он тянется в просторную стеклянную душевую кабину. Включает воду, проверяя её, пока не решает, что температура стала подходящей.

Тянусь к подолу рубашки, но его рука накрывает мою.

— Позволь мне. Я хочу сделать для тебя всё прямо сейчас.

Эта идея странно приятна, но я выжидающе поднимаю бровь и жду.

— Пожалуйста, — горячо добавляет он, умоляя.

— Хороший мальчик.

Драксар заметно вздрагивает, снова сглатывая, пока осторожно снимает мои окровавленные перчатки и рубашку, а затем расшнуровывает и снимает мои ботинки и носки. Когда перемещается за спину, чтобы стянуть мои слишком большие брюки и простые чёрные трусики, он стонет.

— Ты хоть представляешь, как часто я мечтаю об этой идеальной заднице? Твоё тело просто такое аппетитное. Достаточно того, что ты дышишь рядом со мной, и я становлюсь таким твёрдым, что и представить сложно.

Почувствовав себя озорной и дерзкой, наклоняюсь вперёд, тянусь назад и раздвигаю себя для него.

Он яростно ругается, и затем я вздрагиваю, когда он падает на колени, и его горячий язык скользит по моей киске. Драксар стонет и прижимается глубже, явно забыв о душе, который наполняется паром. Прежде чем успеваю слишком потеряться в том, насколько это невероятно приятно, отступаю, перемещаясь под тёплые струи.

В конце концов, я и правда грязная после боевой подготовки. Почти стыдно от того, как быстро вода, уходящая в слив, становится тёмной от крови и грязи.

Драксар присоединяется ко мне, не потрудившись снять полотенце, и следующие несколько минут... сбивают с толку. Потому что, хотя он нежен и успокаивает всеми своими прикосновениями, когда берёт в руки мыло, чтобы намылить моё тело... это всё равно руки.

На мне. Кожа к коже.

Знакомое покалывание начинает ползти по моей шее.

Он начинает мыть мои бёдра, но я отступаю, закрывая глаза, чтобы дышать.

— Подожди. Мне просто... мне нужна секунда, чтобы...

— Ты знаешь, что тебе не нужно ничего объяснять, — бормочет Драксар, давая мне время, необходимое, чтобы мои мысли не закрутились в спираль. — Я обожаю прикасаться к тебе так, Эвелин, но если тебе становится трудно, скажи мне, и мы остановимся.

Выгибаю бровь и многозначительно указываю на бушующую твёрдость, едва скрытую под его мокрым полотенцем. Из-за разницы в росте невозможно не заметить ЭТО прямо передо мной.

— Он успокоится, как только твой вызывающий привыкание запах перестанет сжигать меня заживо изнутри, — драматично стонет он.

Мои губы дрожат. Подхожу к нему ближе, снова кладу его руки себе на бёдра.

— Я не хочу останавливаться. Я хочу, чтобы ты помыл меня, а затем трахнул. Но только после того, как хорошо попросишь, — добавляю, потому что, кажется, я хочу этого так же сильно, как явно хочет он.

Дыхание Драксара становится прерывистым.

— Ты правда позволишь мне...?

— Не раньше, чем закончишь мыть меня. Я хочу быть чистой и красивой, прежде чем ты попытаешься вместить всё это во мне.

— О, чёрт.

После этого Драксар моет меня почти в лихорадочном состоянии, его хриплое дыхание и расплавленный взгляд в сочетании с его большими руками заставляют меня стать очень влажной.

Когда он моет мне волосы шампунем, его кончики пальцев массируют кожу головы. Мой рот приоткрывается, и я закрываю глаза.

— Нравится, детка? — спрашивает он томным голосом.

Никто никогда раньше не мыл мне волосы. Кроме Виолы, и то только когда я была совсем маленькой. Но купание из ведра и близко не было таким приятным.

— Это невероятно приятно.

— Я буду делать это для тебя каждый чёртов день, если ты захочешь.

Он закончил с моими волосами, поэтому я откидываю голову назад, чтобы посмотреть на него.

— Сейчас всё, чего я хочу, это сладкий звук твоей мольбы.

Его глаза — озёра янтарного жара, когда он поворачивает меня лицом к себе, чуть в стороне от струй душа. Затем опускается на колени, зарывается лицом между моих грудей и лижет мой шрам. Это вызывает во мне одновременно шок и потребность, и рефлекторно я переплетаю пальцы в его мокрых волосах, чтобы откинуть его голову назад.

Он стонет.

— Ты действительно хочешь, чтобы тебя наказали, правда? — выдыхаю, проводя кончиками пальцев по мокрому ошейнику на его шее. — Ты так хорошо выглядишь вот так на коленях. Мне бы только хотелось, чтобы этот ошейник на тебя надела я сама. Только когда мы вдвоём, только для меня, потому что мы оба знаем, что ты мой хороший маленький питомец.

Не то чтобы в нём было что-то маленькое.

Драксар теперь тяжело дышит, и тянется вниз, чтобы сжать свой твёрдый член через полотенце, всё ещё обернутое вокруг его талии.

— О, боги, да. Ты понятия не имеешь, как сильно я бы этого хотел.

— Хороший ответ.

Наклоняюсь, чтобы рассыпать поцелуи по его лицу. Он закрывает глаза и нежится в этом, не заботясь о капающей на лицо воде. Это завораживает, прижимать губы к нему вот так. До сих пор я целовала только губы.

Наконец, выпрямляюсь, и когда он открывает свои золотистые глаза, в них нет ничего, кроме обожания.

Поверь мне, Драксар любит наблюдать за выражением лица девушки, когда он её трахает.

Отвратительные слова Зары всплывают из какого-то горького уголка моего сознания. Но почему-то, находясь здесь с Драксаром прямо сейчас, в этот интимный момент, я чувствую лишь любопытство относительно того, как я могу это использовать.

— Такой чертовски красивый, — вздыхаю я.

— Такая чертовски великолепная, — выдыхает он, снова прижимаясь к моей груди. Он целует мои соски и начинает дразнить один из них своим восхитительно тёплым языком. Кусаю губу от того, как это приятно, но отступаю, забавляясь, когда он издаёт низкое рычание протеста.

— Я знаю способ наказать тебя. Идём.

Он с готовностью следует за мной из душа к кровати, мы оба игнорируем, что мы насквозь мокрые. Приказываю ему снять полотенце и лечь. Он делает это, выглядя довольным, когда я не могу оторвать глаз от его члена, потому что... чёрт возьми.

Я действительно собираюсь попытаться вместить эту штуку в себя?

Да. Да, собираюсь.

— Ты собираешься дразнить меня, пока я снова не взорвусь, детка? Это всё ещё одна из самых чертовски горячих вещей, которые я когда-либо испытывал.

Качаю головой, ухмыляясь, пока проверяю ящики комнаты, в которую переехала лишь наполовину. Найдя полоску ткани, которая идеально подойдёт, возвращаюсь к кровати и сажусь на грудь Драксара. Он оживляется при виде ткани.

— О, блин, да. Свяжи меня, Бу.

Закатываю глаза, потому что, похоже, это прозвище не умрёт.

— Это на самом деле повязка на глаза. Мне сказали, что у тебя есть большая слабость к наблюдению за лицами всех твоих игрушек. Отсюда и мысль, почему это лучшее наказание.

Он моргает, и затем вспыхивает ярко и быстро.

— Ты не игрушка, и, пожалуйста, не напоминай мне, каким бабником я был до встречи с тобой. Мысль о том, чтобы быть с кем-то ещё, теперь физически мне противна, Эвелин. Кто, блин, сказал тебе всё это? Они тебя дразнили? Клянусь, я, чёрт возьми...

Закрываю ему рот рукой, качая головой.

— Вы, оборотни. Такие эмоциональные. Но мне больше не интересны девушки из твоего прошлого, Драксар. Ты мой. Я решила это, и для меня нет пути назад. А теперь подними голову.

Он сдерживает то, что хотел сказать, и позволяет мне накинуть повязку, обернув её вокруг его глаз, прежде чем завязать с одной стороны.

На этот раз, когда я сажусь на него верхом, перемещаюсь выше по его груди, пока моя киска не оказывается гораздо ближе к его лицу. Слышу, как его дыхание прерывается, когда он чувствует, как я возбуждена, и он хватает меня за бёдра, поднимая голову.

Но прежде чем он успевает снова лизнуть меня, хватаюсь за его ошейник сбоку и использую его, чтобы прижать его обратно к подушке.

— Плохой дракон. Ты получишь только то, что я решу тебе дать. Сначала попроси красиво, и не смей сдвигать свою повязку.

Драксар тяжело дышит в предвкушении, кончики его пальцев впиваются в мои бёдра. Он тяжело сглатывает.

— Позволь мне попробовать тебя. Пожалуйста.

Тянусь вниз, чтобы провести кончиками пальцев по своей влажности, кусая губу от того, как это приятно.

— Раз ты попросил красиво, — шепчу, поднося пальцы к его губам.

Драксар вздрагивает и тут же облизывает мои пальцы и при этом стонет.

— Больше, — тяжело дышит он.

Прикасаюсь к себе ещё, играя с клитором, прежде чем погрузить пальцы. Драксар так сильно впивается в мои бёдра, что я задыхаюсь. Чувствую, как его бёдра выгибаются подо мной на кровати.

Он стонет.

— Господи, я слышу, какая ты влажная. Это так горячо, детка. Дай мне ещё. Черт возьми, утопи меня, Эвелин. Блин, ты мне так нужна. Нужна моя пара.

Пара. То, как он рычит это слово, побуждает меня к действию. Перемещаюсь, чтобы сесть верхом на его лицо, горячее возбуждение пульсирует между моих бёдер.

— Будь хорошим мальчиком и лижи, пока я не кончу тебе на лицо.

Драксар стонет подо мной, и вибрации щекочут, прежде чем он начинает лизать и сосать так жадно, что я прикрываю глаза, обжигающий жар возбуждения танцует низко в животе. Звуки удовольствия, которые издаёт Драксар, абсолютно грязные, и мне этого мало. Наконец, отказываюсь ждать дольше и перемещаюсь вниз по его телу, поправляясь на коленях, пока не начинаю тереться истекающей головкой его пульсирующей эрекции о свой вход.

Он прерывисто выдыхает моё имя, его руки сжимают простыни по обе стороны от нас.

— Эвелин. Чёрт, детка. Ты достаточно влажная? Я правда не хочу причинить тебе боль. Позволь мне просто...

— Я больше не буду ждать, Драксар, — говорю, задыхаясь.

— Чёрт возьми, я... я должен видеть свою пару, когда она принимает меня в первый раз. Пожалуйста, позволь мне увидеть твоё лицо. Пожалуйста.

Грубый хрип его голоса так притягателен. Это ещё более притягательно, когда он говорит «пожалуйста». Я решила, что это самый сексуальный звук — звук мольбы. Мне это так нравится, что я продолжаю дразнить его, изо всех сил стараясь не стонать, пока трусь об него. К этому моменту я вся промокла, и у него так сильно течёт предэякулят, что мы оба в беспорядке.

Драксар стонет и так неистово умоляет, что я слышу дикость в его голосе. Он отчаянно хочет видеть меня, когда он войдёт в меня в первый раз.

И хотя мне нравится его дразнить... я хочу дать моему оборотню то, что он хочет.

Поэтому, как только я погружаю первый сантиметр его невероятно толстой, твёрдой длины в себя, сбрасываю повязку с его глаз. Мой рот приоткрывается от ощущения растяжения, когда я принимаю его глубже. Глаза Драксара превращаются в пламя голода, когда он наблюдает, как я почти наполовину погрузилась на его член.

— Да. Вот так, детка. Ты можешь принять это — принять всего меня. — Его глаза прикрыты, и он корчится от удовольствия, отводя руки назад, чтобы сжать мои ягодицы. — Боги, ты такая узкая.

Когда я чувствую, как он упирается во что-то глубоко внутри меня, что одновременно немного болит и пульсирует от потребности, я стону и на секунду поправляюсь. Он продолжает хвалить меня, массируя мои ягодицы, пока смотрит на меня так, словно я богиня.

Бросаю взгляд через плечо на зеркало в полный рост в углу комнаты — которое даёт мне идеальный вид на его член, глубоко зарывшийся внутрь меня. Это настолько ошеломляюще эротично, что я качаюсь на нём, и он снова ругается.

— Чувствую себя такой наполненной, — удаётся мне выговорить, снова глядя на него. — Ты такая хорошая пара для меня.

Это моя вина, что я использовала слово на 'п'.

Потому что в тот момент, когда я произношу его, Драксар теряет голову. Следующее, что я осознаю, это то, что он перевернул меня и вбивает меня в матрас, рычит и стонет, пока трахает меня так, будто не может остановиться. Это так грубо и отчаянно, ощущения такие сильные, что мой оргазм обрушивается на меня прежде, чем я успеваю его почувствовать. Кричу, отчаянно цепляясь за него, пока переживаю оглушающее удовольствие.

Драксар толкается в меня сильнее и стонет.

— Чёрт, Эвелин. Я так хочу укусить тебя.

— Люблю укусы, — удаётся мне выговорить сквозь вздохи. — Сделай больно.

Драксар зарывается лицом в бок моей шеи, и его язык скользит вверх по изгибу моей шеи, ускоряя темп.

— Нет. Нет, детка, я хочу укусить тебя. Отметить тебя. Объявить тебя своей парой, потому что ты, чёрт возьми, моя.

Я... его.

Это вызывает ещё одну волну эмоций во мне, и я сильнее сжимаю ноги вокруг него, пока он продолжает трахать меня так, будто умрёт, если не сделает этого.

— Пожалуйста, — шепчет он в шею, его темп становится неровным. Сначала я думаю, что он просит пометить меня как свою пару, и задаюсь вопросом, не слишком ли рано говорить «да». Но затем он задыхаясь выдавливает:

— Пожалуйста, можно мне кончить?

Он... ждёт моего разрешения?

О, мне это нравится.

Киваю и целую его, кусая его нижнюю губу.

— Кончи для меня, Драк.

Он дрожит и стонет, как умирающий, когда кончает, зарываясь лицом в мою шею. Мой рот снова приоткрывается, когда чувствую, насколько тёплый его выброс внутри меня — особенность оборотня-дракона, которую я не ожидала. Он сосет и покусывает, оставляя пару засосов на моей шее, пока завершает толчки. Когда оргазм лишает его дыхания, он валится на бок и притягивает меня к своей груди.

Восстанавливаю дыхание, пока затянувшееся удовольствие медленно уходит из моего тела. Через несколько блаженных мгновений Драксар осторожно поворачивает мой подбородок и сладко целует меня, отстраняясь с благоговейным, серьёзным видом.

— Я был прав. Твоя киска буквально волшебная.

Не могу сдержать вырывающийся смех.

— Или это твой член волшебный.

— Да, но это я уже знал. Это никогда не подвергалось сомнению, — ухмыляется он, целуя обе мои щеки и шею ниже. — Но то, что у тебя между ног? Это чистый рай, цветочек.

— Итак, мы вычеркнули что-нибудь из твоего списка?

Чувствую, как он улыбается мне в кожу.

— Почему, Эвелин Бёрч, ты спрашиваешь о моём списке "Способы Трахнуть Эвелин Так, Чтобы Она Потеряла Разум"? Потому что я покажу его тебе, если только смогу наслаждаться твоей красивой киской, пока ты читаешь его вслух, чтобы я мог почувствовать, какие идеи тебя больше всего возбуждают.

О, боги.

Он начинает покусывать и дразнить мою шею и ключицу, и я вздрагиваю от удивления, когда его пальцы скользят между моих ног, проникая внутрь, чтобы протолкнуть обратно всё, что вытекло.

Люди так делают? Это горячо. Возможно, это ещё одна вещь, о которой стоит спросить Зои.

Но когда Драксар начинает осторожно тереться о мой бок, мои глаза снова открываются, и я сажусь, моргая и глядя на его стоящий член.

— Ты же кончил.

— Сильнее, чем когда-либо в своей жизни, — счастливо вздыхает он, его глаза сверкают, когда он садится и целует меня в челюсть. — Я так взволнован перед вторым раундом. Нужна вода или что-то ещё? Или ещё один душ?

Внезапно вспоминаю очень короткий разговор с Зои на четвёртый день моего пребывания в Академии. Он был таким коротким только потому, что я настояла, чтобы она прекратила говорить, иначе я её оттолкну. Она рассказывала мне, что у большинства наследий очень короткое время восстановления по сравнению со смертными — особенно у оборотней. Это означает, что они обычно проводят часы, иногда дни, в постели благодаря своим безумным сексуальным желаниям.

— Второй раунд, — медленно повторяю я.

Теперь, когда я не так сильно отвлечена, мой живот сводит, а нервы напрягаются в предвкушении. Я всё ещё отхожу от подавляющего оргазма, поэтому меня разрывает между двумя крайностями, и я опускаю взгляд, когда понимаю, что бессознательно тру руку так сильно, что царапаю кожу.

Драксар тоже замечает это, ловит мою руку и прижимает её к своим губам.

— Нет. Больше нет.

— Но мне всё это понравилось, — пыхчу я. — Очень. Я хочу еще. Игнорируй моё глупое тело. Если мы начнём снова, мне просто нужно отвлечься...

Он обхватывает мою челюсть, его взгляд как тёплый мёд.

— Я не буду трахать тебя, когда единственный способ, которым ты можешь наслаждаться, это не думать об этом. То, что мы только что сделали, было идеально и лучшим, что когда-либо случалось со мной, и мы не собираемся торопиться. Хорошо?

Капризно вздыхаю, несмотря на язык своего тела.

— Ладно. Наслаждайся мучительным воздержанием.

Драксар запрокидывает голову и резко смеётся.

— Ты такая милая. И не хотелось бы испортить этот момент, но... — Он опускает голову и бросает на меня на удивление застенчивый взгляд. — Ты... назвала меня своей парой.

Теперь, вне жара момента, знание того, что я это сказала, заставляет мою шею гореть. Это звучит так официально и интимно.

Просто пожимаю плечами, притворяясь, что это пустяк.

— Я подумала, это может тебя возбудить.

Его улыбка ослепительна.

— Да. Ты понятия не имеешь на сколько.

На самом деле, знаю,

— чуть не говорю я.

Потому что идея того, что он мой, — это зов сирены, то, что я должна игнорировать... но больше не буду. Как я уже сказала, я перестала сопротивляться. Боги искушали меня слишком долго, и теперь эти наследия получат место в первом ряду на мой мрачный конец.

Но я отдам им всё, что у меня есть, до самого конца. Я буду сражаться за них всеми чёртовыми способами, какими только могу.

Кстати о сражениях...

— Так где именно ты спрятал Фанг?

Глава 21. Лирой

Когда прихожу в себя, смотрю на окровавленный кинжал, зажатый в правой руке. Я стою в своей личной комнате в общежитии, и на мгновение чистая паника закручивается в моём нутре, потому что единственный человек, которого я когда-либо впускал сюда, это Эвелин. Так что если я кого-то здесь зарезал...

Но тут я чувствую, как меня пронзает боль, исходящая из правого бедра. Выругавшись, опускаюсь на сиденье у огня, сжимая рану, чтобы остановить поток крови, и одновременно черпая из неё, чтобы направить исцеляющую магию глубоко в ногу.

Нанести себе удар — это новое и довольно неприятное проявление моего проклятия.

Он вышел из себя

, — жалуется один из голосов в моей голове.

Заверши начатое

, — шипит голос моего отца.

Ещё один из них злобно хохочет над моей болью.

Моя голова пульсирует, в ушах звенит, и на мгновение я едва могу сосредоточиться на исцелении собственной ноги, поскольку всепоглощающая волна паранойи заставляет мой взгляд тревожно метаться по комнате в общежитии.

— Кто здесь? — рявкаю, услышав звук из своей мини-кухни.

Это тот, кто тебя ударил.

Они идут.

Игнорировать смеющиеся голоса в моей голове становится невозможно. Наконец, я хромаю на кухню, всё ещё сжимая окровавленный кинжал, моё дыхание быстрое и сбивчивое. Но всё, что я нахожу, — это кипящую кастрюлю, которую поставил, когда начал готовить маскирующее зелье для Эвелин… которое, судя по таймеру на плите, варилось уже несколько часов.

Снова ругаюсь. Опускаясь на пол, откладываю клинок и закрываю лицо дрожащими, окровавленными руками.

Я теряю себя.

Сколько ещё у меня есть времени, прежде чем моё проклятие полностью возьмёт верх? Недолго, это точно. На данный момент у меня, вероятно, остались дни или недели. Возможно, этого можно было бы избежать, если бы я приехал в Академию сразу после своего двадцатого или двадцать первого дня рождения, как это принято…

Но нет. Эвелин всё равно не было бы здесь, и мне всегда было суждено страдать без моего кровавого цветка.

Именно Изумрудный Волшебник настоял, чтобы я подождал ещё год, прежде чем поступать в Академию. Совет Наследий был в ярости, но он осмелился предложить им самим войти в его убежище — которое больше похоже на прославленную смертельную ловушку — и забрать меня.

Когда я спросил о причине задержки, он дал мне расплывчатый ответ, настаивая, что у него был чрезвычайно ценный источник, который поручил ему держать меня при себе ещё год. Я не задавал дополнительных вопросов, но теперь задумываюсь, знал ли он каким-то образом, что Эвелин не будет здесь до этого года.

Эвелин.

Уже почти полночь. Мне нужно закончить маскирующее зелье и как можно скорее вернуться к моей хранительнице. Но прежде чем я даже заканчиваю исцелять ногу, раздаётся стук в дверь.

Мгновенно мои нервы напрягаются.

Это кто-то с ножом. Они нападут, как только ты откроешь дверь.

Стиснув зубы от голосов, которые отказываются оставить меня в покое, открываю дверь и замираю. Потому что вместо Эвелин или любого другого наследия меня ждёт Мальгос Де Стар с ухмылкой.

— Следуй за мной, юный Кроу. Пришло время для твоего допроса.

Чёрт. Это плохо кончится. А теперь, когда я знаю о прошлом Эвелин, если они будут задавать вопросы о ней…

Я не могу лгать.

— Ужасно поздно для допроса, — замечаю, пытаясь сохранить голос лёгким.

Монстр-инкуб скалит на меня острые зубы.

— Пожалуйста, продолжай тянуть время. Я должен казнить любого, кто сопротивляется на месте, и мне было бы безмерно приятно убить кого-либо из твоего квинтета.

Моё сердце колотится в груди. Бросаю взгляд через плечо на какофонию ингредиентов для заклинаний на моём кофейном столике.

— Я не буду сопротивляться, но позвольте мне закончить перевязывать мою рану.

Его чёрный, бездушный взгляд опускается на мою ногу, и он фыркает.

— На тебя напали? Отлично. Слабый квинтет подходит ему. — Он, должно быть, имеет в виду своего сына.

Рассеянно киваю, потому что кивок — это не явная ложь. Затем быстро подхожу к кофейному столику, оставляя входную дверь чуть приоткрытой, чтобы он не мог заглянуть внутрь. Хватаю повязку, пропитанную примочкой с бергамотом, и оборачиваю ею ногу, пока позже не смогу полностью исцелить её.

Также хватаю оберег и прячу его в карман. Я создал его до Бала Истинных, услышав, что Бессмертный Квинтет находится в Академии. Он удержит Надин от проникновения в мою голову.

Я надеюсь.

Мальгос Де Стар провожает меня по тихим коридорам, которые изредка тускло освещаются магическими светильниками или светом фейри. Никто не осмеливается выйти за пределы комнаты во время комендантского часа, особенно когда число наследий в Академии в последние дни сокращается с угрожающей скоростью. Наёмники Бессмертного Квинтета ночью бдительно следят, готовые наброситься.

Когда мы входим в факультетский зал, Мальгос фыркает:

— Будем надеяться, что тебя признают виновным.

— В чём?

— В чём угодно. Ты понятия не имеешь, как я жаждал убить тебя и избавиться от твоего рода после того, как твои родители пали жертвами вмешательства этого сукина сына. Забавно, что теперь ты делишь пи$ду с тем, кто убил твою семью, правда?

Горячая ярость захлёстывает мои вены, и я чувствую укол своих клыков, когда мой гнев толкает меня в состояние охотника. Как бы я ни ненавидел Грэйва — а ненавижу я его безмерно — его отца я ненавижу ещё больше.

До недавнего времени я видел Мальгоса вблизи лишь однажды. Когда мне было одиннадцать, он без предупреждения пришёл в дом моей семьи в сельской местности, чтобы заказать моему отцу мощное зелье. Мой отец не сказал мне, для чего оно, только что оно предназначалось для неблаговидных целей. Когда пришло время доставлять снадобье, мой отец послал одного из наших человеческих слуг. Он вернулся по частям в окровавленном мешке для трупов, и я решил никогда больше не пересекаться с Мальгосом Де Старом.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

И всё же вот мы.

— Я не последний из своего рода, — бормочу сквозь гнев, поправляя его предыдущее заявление. — Есть и другие Кроу.

— Никто из них не кровавый фейри. — Мальгос останавливается перед старым кабинетом директора Форреста. Он жестом указывает на дверь, как бы приглашая меня войти. — Давай покончим с этим. Твоя неспособность откровенно лгать должна сделать это довольно быстрым.

Собираюсь с духом и прохожу через двери. Комната безупречна по сравнению с тем, какой я видел её в последний раз, но я всё равно стараюсь не смотреть на то место, где мы нашли Эвелин, лежащую в луже собственной крови. Вместо этого я смотрю прямо перед собой на трёх монстров в комнате.

Надин, Маркос Сальгарай и Амара Зулани.

Они убьют тебя немедленно

, — хихикает голос в моей голове.

Сделай первый ход. Напади на них.

Это было бы самоубийством, и голоса прекрасно это знают. Я сопротивляюсь желанию засунуть руку в карман, где ждёт мой кристалл.

Держа карты при себе, сажусь напротив них и любопытно склоняю голову.

— Форрест занят где-то в другом месте?

В конце концов, никто, кроме моего квинтета, не знает, что он был убит. Надеюсь, это даст им меньше причин допрашивать меня. Но если они и скорбят, то никто из Бессмертного Квинтета не подаёт виду, когда Надин тихо фыркает и складывает руки на столе между нами.

— Едва ли нужны все мы, чтобы получить ответы, которые хотим.

Её синие глаза начинают светиться.Задерживаю дыхание, посылая безмолвную молитву Мираклу, чтобы мой спрятанный оберег сработал. Он бог изобретений, лжи и правды, и магии, среди прочего.

Губы Надин сжимаются, и её глаза перестают светиться.

— Вижу, у тебя есть буфер, чтобы держать меня вне твоей головы. Что-то скрываешь, фейри?

Качаю головой в знак отрицания, с облегчением осознавая, что могу хотя бы лгать языком тела.

— Я предпочитаю быть единственным в своей голове. Это не самое приятное место, по милости моего проклятия.

Обычно я бы никогда так не откровенничал, но я хорошо помню уроки, которые мой отец преподал мне в юном возрасте. Он объяснил, что мы, кровавые фейри, находимся в невыгодном положении, будучи неспособными лгать, но есть способы искажать правду даже без откровенной лжи. Невербальные действия, задавание вопросов вместо ответов, перенаправление внимания… и свободное предоставление информации, если только это не то, что от нас действительно требуется.

Моя внезапная правдивость относительно такой табуированной темы заставляет Маркоса Сальгарая поднять бровь. Это выглядит странно на его получешуйчатом лице. Он обменивается быстрым взглядом с Надин, и я задаюсь вопросом, общаются ли они телепатически, как могут некоторые могущественные квинтеты. Никто не знает, обладает ли Бессмертный Квинтет такой способностью. Полагаю, что никто, кто когда-либо спрашивал, не выжил, чтобы поделиться ответом.

— Интересно, — размышляет Маркос. — Я слышал, некоторые проклятия наследственные, похоже, это твой случай. Смерть твоих родителей была прискорбной. Мне всегда нравилась семья Кроу из Дома Тайн. Такие преданные.

Мальгос фыркает, стоя рядом с Амарой.

— В конце концов они оказались совершенно бесполезны, разрывая друг друга на части.

Держу глаза прямо, притворяясь, что игнорирую их разговор. Но в моей голове я всё ещё слышу крики и вопли, когда мои родители набросились друг на друга. Я спрятался в ближайшем шкафу, чтобы они не заметили меня и не набросились и на меня, слушал отвратительные звуки их смертельной борьбы. Они были последними из их квинтета после того, как двое погибли у Раздела, а Принц Кошмаров довёл Леона, их хранителя, до самоубийства вместе с моим дядей и несколькими другими случайными наследиями.

Никогда, блять, не прощу Грэйва за его роль в этом.

— Очень хорошо. Мы будем откровенны в наших вопросах, — говорит Надин, её голос звенит, когда она теребит кончики своих рыжевато-коричневых волос. — Где ты был на рассвете в день Бала Истинных?

— Мой квинтет и я возвращались из романтического путешествия, — отвечаю, склонив голову. — Почему Вы спрашиваете? Мне было интересно, что вдохновило Бессмертный Квинтет почтить нас своим присутствием.

— Наше дело — наше собственное, — хладнокровно отвечает Маркос. — Не смей нас допрашивать.

— Может быть, это семейный визит? — предполагаю, невинно взглянув на Мальгоса.

Его взгляд полон предупреждения.

— Скажи ещё что-нибудь, граничащее с дерзостью, и я с радостью убью тебя, чтобы ослабить жалкий так называемый квинтет этого неуправляемого ублюдка.

Очевидно, он ненавидит Грэйва так же сильно, как и всегда. Я разделяю это чувство.

— Ты был учеником Изумрудного Волшебника? — спрашивает Маркос.

— Да.

— Надеюсь, он в добром здравии?

— Такой же сварливый, как всегда, — легкомысленно говорю, избегая прямого ответа.

Это заставляет Маркоса фыркнуть в нечеловеческом приступе веселья, прежде чем он кивает.

— Я ожидаю, что он продолжит игнорировать любую корреспонденцию, которую мы ему посылаем. Надин убила бы его десятилетия назад, если бы он не оказался так полезен в чарах и заклинаниях.

Киваю. Надин — их хранительница, и Изумрудный Волшебник ежедневно проклинал её имя, когда я был под его опекой. Он не скрывал, что хотел сместить Бессмертный Квинтет с власти — но не убить. Он никогда не говорил мне, почему оставить их в живых было важно, но он был очень изобретателен в своих ругательствах, описывая каждого из них.

— Тогда продолжим, — мурлычет Надин, как будто ей наскучил этот пустой разговор. — Ты знаешь настоящую причину, по которой мы здесь, в Академии Эвермонт? Ответь да или нет.

Вопросы «да» или «нет» — бич существования каждого фейри. Мой пульс учащается, когда я понимаю, что они пытаются загнать меня в угол. Если они знают, что я знаю о смерти Форреста, мне конец.

Поэтому, вместо того чтобы отвечать, притворяюсь глубоко задумавшимся, изучая каждого из них, и перенаправляю разговор на самую отвлекающую тему, которую могу придумать.

— Это потому, что движение против наследий становится всё более серьёзным? Они целились в вас пятерых, поэтому вы пришли сюда за убежищем?

Мальгос фыркает, и я благодарю богов, когда он клюет на наживку.

— Будто их маленькое движение не выдохнулось за несколько жалких десятилетий. Мы ищем гораздо более насущную угрозу.

Пытаюсь подражать Эвелин и сохранять выражение лица бесстрастным, потому что теперь несложно понять его смысл, зная, что существует пророческое

оружие

... то есть Эвелин. Она — оружие Пустоши, и я могу лишь предположить, что она представляет опасность для Бессмертного Квинтета.

Значит, они больше не ищут убийцу Форреста.

Они начали искать её.

Моя теория подтверждается, когда Маркос пристально изучает меня своими бледно-жёлтыми глазами, зрачки которых, даже в его более гуманоидной форме, щелевидны, как у гидры. Его раздвоенный язык на мгновение мелькает, чтобы смочить губы.

— Слышал, что твоя хранительница рождена смертной. Странно, что простой нетипичный заклинатель так долго выживает в таком жестоком семестре?

— У неё сильные партнёры, и мы будем продолжать защищать её, независимо от того, насколько жестокими станут обстоятельства, — гладко отвечаю, удерживая его взгляд.

— Откуда родом твоя хранительница, скажи на милость? — мурлычет Надин.

Ненавижу, что они спрашивают об Эвелин, но ещё больше ненавижу то, что неспособен лгать, чтобы защитить её, если до этого дойдет.

Ты предашь её. Они пойдут за ней сейчас

, — рычит голос в моей голове.

Она недостаточно сильна, чтобы защитить себя от них, и ты тоже.

Просто дай ей умереть. Мы ненавидим её. Она погубит нас.

Мой левый глаз начинает дёргаться, но я наконец выдавливаю:

— Она не выросла в мире наследий, так что, боюсь, её время в Академии было довольно сложным периодом адаптации.

— Это не то, о чём я спрашивала, фейри, — драматично надувает губы Надин, вставая и обходя стол.

Бессмертная носит полупрозрачное платье, больше подходящее для клуба, чем для допроса студентов. Она садится прямо передо мной, её пронзительные синие глаза снова начинают светиться. Она пытается вытащить правду из моей головы, и я молюсь, чтобы оберег выдержал. Чувствую, как он нагревается в моем кармане.

— Давай попробуем ещё раз. Из какой плоскости бытия пришла твоя хранительница?

Мой пульс бешено колотится от тревоги, но я вспоминаю, что Эвелин говорила нам, что её забрали в Пустошь в детстве. Так что абсолютная правда…

— Из смертного мира, конечно. Откуда же ещё?

— И она всегда была в смертном мире?

Мои ладони становятся влажными, и я тщательно подбираю слова.

— Куда ещё ей идти? Хотя технически, я слышал, мы все попадаем в Эфирион, когда без сознания, так что, полагаю, она была и там коим-то образом.

Рука Надин молниеносно взлетает и обвивается вокруг моей шеи. У меня нет доступа к кислороду, пока её лицо искажается в отвратительном оскале, вся эта древняя красота теперь безобразна от гнева.

— Не смей играть со мной. Отвечай только да или нет. Твоя хранительница когда-либо пересекала Раздел?

Она отбрасывает меня обратно в кресло, чтобы я мог отдышаться и дать ответ, но я никогда не отвечу. Не могу. Если я это сделаю, они узнают правду.

Но если промолчу, они так же быстро предположат правду. Нет способа обойти это. Мой голос перестанет работать, как это всегда происходит, когда ложь пытается сорваться с моих губ.

Поэтому, вместо этого, притворяюсь абсолютно шокированным.

— Через Раздел? То есть, Пустошь? Как это вообще может быть воз...

Маркос движется так быстро, что я не вижу его, пока меня не отбрасывает через всю комнату, и я врезаюсь в стену. Мальгос оказывается рядом мгновенно, сжимая мои волосы, чтобы поднять меня на ноги. Он бьёт коленом по моей свежей ране на бедре. Это настолько неожиданно и больно, что, к моему стыду, из меня вырывается резкий крик боли.

Очевидно, я их разозлил. И когда Надин крадётся ко мне, с тем же отвратительным оскалом, искажающим её черты, и её глазами, зловеще светящимися, я знаю, что меня будут пытать ради информации.

А потом убьют.

И всё, о чём я могу думать, это всё, что не смогу испытать с Эвелин, если умру здесь. Я не смогу проснуться рядом с ней утром, попробовать её аппетитную кровь, или наблюдать, как её тёмные глаза вспыхивают завораживающим гневом, когда она злится. Я не получу ответы, которые всё ещё отчаянно ищу о ней. Никогда больше не смогу слушать опьяняющие звуки, которые издаёт прекрасно порочная

ма сангфлуиш

в постели, или наблюдать, как выражение её лица смягчается прямо перед тем, как я её поцелую.

Интересно, будет ли она плакать по мне.

Мальгос всё ещё прижимает меня к стене. Но когда Надин скалит клыки и вонзает их в моё запястье, вытягивая из меня мучительно долгий глоток крови, раздаётся тихий стук в дверь.

— Нас нельзя беспокоить! — гневно гремит Маркос. — Кто посмел...

— Это Лия, сэр.

Пророчица из храма Илайи? Я слишком ошеломлён удушьем и болью, расцветающей в моей руке, чтобы понять, почему, чёрт возьми, она стучит в такое время. На мгновение в моих ушах звенит, и голоса в моей голове вырываются наружу. Я остаюсь прижатым к стене, задыхаясь, пока Надин отпускает моё запястье, обмениваясь словами через дверь, которые я не могу разобрать.

Внезапно Мальгос отпускает меня с резким ругательством, как раз когда Амара впервые двигается, распахивая дверь кабинета и выбегая прочь. Маркос, Мальгос и Надин следуют за ней, оставляя меня моргать в замешательстве, когда я остаюсь один в кабинете Форреста с горящим запястьем и стоящей рядом пророчицей.

Голова фигуры в белом плаще поворачивается в мою сторону.

— Ты истекаешь кровью, — тихо говорит она.

Борюсь за воздух, вставая на шатающихся ногах, сжимая горящее запястье. Надин — ментальный вампир, что означает, в отличие от наследий-вампиров, её яд способен превратить кого-то в вампира… если они умрут с ядом в своей системе. Как я сейчас.

Но они ушли, так что я не собираюсь умирать.

— Куда они пошли? Что происходит? — хрипло спрашиваю я.

Единственное, что могло бы так быстро отвлечь их внимание, это если бы Лия объявила, что кто-то пытался сбежать из-под оберегов. Что если она сообщала о попытке побега Эвелин? Что если моя хранительница вот-вот будет поймана и убита в любой момент?

— Твоя хранительница в полной безопасности, Лирой Кроу, — отвечает Лия, напоминая мне, что она ясновидящая и вполне возможно читает мысли. — Она сейчас находится за пределами оберегов, окружающих Академию.

Это только усиливает мою панику.

— Они ищут её? Ты им сказала?

Пророчица в белом одеянии качает головой.

— Нет. Я просто пришла сообщить им, что рой блуждающих огней вырвался из Эфириона и разрывает в клочья всё, что попадается им на пути в западном крыле. Без Принца Кошмаров им, вероятно, потребуется пара часов, чтобы поймать и развеять блуждающие огни.

Почему она упоминает Грэйва? Её слова кружатся в моей голове, не имея смысла. Между предыдущей кровопотерей и ядом ментального вампира, пульсирующим по моей системе, я, кажется, не могу ни на чём сосредоточиться. Звон в ушах усиливается.

— Мне нужно к Эвелин, — бормочу я. Только слишком поздно понимаю, что говорил на языке фейри.

Но Лия, должно быть, понимает, потому что мурлычет.

— Так предан. Как мы и надеялись.

Это заявление тоже не имеет смысла, но я слишком истощён и измучен болью, чтобы задавать дополнительные вопросы, пока Лия поддерживает меня и помогает мне покинуть кабинет Форреста. Но когда мы приходим к квартире моего квинтета, а не к выходу, я моргаю, затуманенным взглядом, и хмурюсь.

— Эвелин, — повторяю настойчиво. — Я должен добраться до моей хранительницы.

Лия даже не обращает внимания на мой протест, когда стучит в дверь. Мгновение спустя Драксар открывает дверь и смотрит на нас. Его глаза дикие, что говорит мне о том, что он борется со своим внутренним драконом. Царапины вокруг его шеи, как будто он пытался снять свой ошейник, ещё больше доказывают, что он страдает.

— Где ты был? — рявкает он, затаскивая меня внутрь и захлопывая дверь, даже не поздоровавшись с таинственной пророчицей. — Эвелин ушла час назад. Почему, чёрт возьми, ты не пришёл раньше, чтобы пойти с ней за обереги?

Щурусь на него сквозь пелену, застилающую глаза, пытаясь заставить его три головы слиться в одну.

— Я был занят. Но почему, блин, ты не пошёл с ней?

Он ругается и снова сильно дёргает кожаный ошейник на шее.

— Она сказала, что мы не знаем, есть ли в этом грёбаном ошейнике отслеживающее заклинание. Это могло бы выдать нас Бессмертному Квинтету, если бы я ушёл, и тогда нам был бы конец.

— Ты хочешь сказать, она там одна? — рявкаю, направляясь к кухне, чтобы взять ингредиенты для заклинания и нейтрализовать яд.

По крайней мере, я пытаюсь ворваться на кухню. Но моё равновесие начинает нарушаться, и я врезаюсь прямо в стену, падая на задницу и шипя от боли в ноге.

Всё кружится, края моего зрения темнеют, но я могу различить Драксара, стоящего надо мной с нахмуренным лицом, которое, как ни странно, почти выглядит обеспокоенным.

— Чёрт. Что, блин, с тобой случилось, Ли?

Вот-вот потеряю сознание, но я не могу позволить себе отключиться с этим ядом в моей системе. Что если я каким-то образом умру без сознания и вернусь вампиром? У меня больше не будет моей магии, а моя могущественная линия магии крови совершенно бесценна. Я не хочу когда-либо от неё отказываться.

Поэтому пытаюсь сосредоточиться на шести парах глаз Драксара и выдавливаю:

— Кровь виверны.

— Повтори?

— На кухне. Бутылка с этикеткой. Десять капель в рот.

Мои слова путаются, глаза закрываются без моего разрешения, пока яд ментального вампира продолжает жечь мою систему. Лежу навзничь, и всё начинает уплывать.

Пожалуйста, вернись ко мне, ма сангфлуиш.

Последнее, что я слышу, прежде чем потерять сознание, это:

— Твою мать. Я не буду возиться с виверновой жижей, ты, кровососущий урод.

Глава 22. Эвелин

Внимание: Данный текст содержит описание насилия, травм, элементов боди-хоррора, а также упоминания пыток, сексуального контекста и эмоционального стресса.

***

Свежевыпавший снег хрустит под моими ботинками, когда я вхожу в Сталтаун в два часа ночи. Прорыв через обереги Академии потребовал больше магического резерва, чем я рассчитывала. Но пока ни Бессмертный Квинтет, ни их приспешники не выпрыгнули из теней, пытаясь убить меня. Что, надо признать, разочаровывает. Но, по крайней мере, это означает, что я смогу быстро вернуть Зои.

Плотный, зловещий холод висит в морозном ночном воздухе, пока я иду по центру главной улицы к гостинице в самом конце маленького городка. Уличные фонари тусклы. Единственные люди, которые могли бы бодрствовать в Сталтауне, находились бы на другом конце города, но в остальном все люди отдыхают в своих постелях в этом сонном маленьком городке. Случайные снежинки падают, пока ветерок шелестит сухими ветвями деревьев. Зловеще звучащие колокольчики, висящие у тёмных витрин, тихо позванивают. Атмосфера настолько жуткая, что это вызывает у меня улыбку. И тогда я вздыхаю, жалея, что моего квинтета нет рядом. Боги, я, должно быть, идиотка, раз позволяю это. Но для них безопаснее, что я одна этой ночью иду забрать Зои.

Прохожу мимо кладбища, прежде чем наконец достигаю гостиницы «Чёрное Крыло». Массивное кирпичное здание, вероятно, было построено сто лет назад, и владельцы с тех пор его не ремонтировали. Сломанные качели на крыльце криво висят рядом с входной дверью, громко скрипя каждый раз, когда дует холодный ветер. Ни один из огней в трехэтажном здании не горит. Дикая калико-кошка шипит, увидев меня, и прячется в ближайших кустах.

Очаровательно.

Быстро и бесшумно, как тень, взламываю замок входной двери гостиницы и проскальзываю внутрь, поднимаясь по лестнице, пока наконец не останавливаюсь у Комнаты 17. Затаив дыхание, использую простое обычное магическое заклинание для отпирания, вхожу внутрь и включаю свет, чтобы обнаружить, что...

Слава, блядь, вселенной.

Зои лежит на кровати в стазисе, застывшая во времени, безжизненно глядя в потолок, в то время как бледно-зелёный свет от стазисного заклинания мерцает вокруг неё.

Держа руки над ней, вытягиваю остатки своей магии, шепча различные заклинания, пока, наконец, одно из них не срабатывает.

Остаточное заклинание подменыша рушится. Зои вздыхает и отползает назад по кровати, её голубые глаза дикие и дезориентированные; она хватает ближайшую подушку и держит её, как оружие.

— Если ты не собираешься задушить меня этим, то это бесполезно.

Зои моргает, фокусируясь на мне. На мгновение моё горло болезненно сжимается, пока я жду, вспомнит ли она меня. Она могла бы смотреть на совершенно незнакомого человека. Подменыш питался её воспоминаниями, так что есть большая вероятность, что она понятия не имеет, кто я.

— Эвелин!

Меня резко притягивают на кровать, и Зои рыдает мне в плечо, крепко обнимая меня, её тело дрожит. Закрываю глаза, с облегчением, что она не забыла меня.

Всё ещё чертовски неудобно находиться рядом с кем-то, кто плачет. Тем не менее, я игнорирую тревогу, танцующую по моему позвоночнику, и холодный пот, который начинает проступать на моей коже, чтобы обнять её в ответ.

— О—ой, п—прости, — икает она, отстраняясь и вытирая лицо. — Я знаю, ты не любишь прикосновений. Я не хотела хватать тебя так. Просто была так рада тебя видеть и... и, о боги, там был п—подменыш, который выглядел точно как Хлоя Купер, и он был у меня в голове и… Прости, я знаю, ты не выносишь слёз, но я просто…

Решив утешить её, даже если это кажется мне совершенно неестественным, снова неловко обнимаю её и стискиваю челюсти, борясь с тем, как мои нервы сжимаются в ужасе от этого длительного контакта.

— Плачь, если это помогает. Я не против.

Зои принимает моё предложение и ревёт ещё пару минут, оплакивая свои потерянные воспоминания. Наконец она отстраняется и снова вытирает глаза. Её лицо в пятнах, но она выпрямляется и сдувает свои дикие, бледные кудри с лица, как будто решила двигаться дальше.

— Итак, эм… как долго я здесь была?

— Несколько дней. В стазисе.

Её нижняя губа дрожит.

— А мой квинтет? Они…

— Они в безопасности, — уверяю её.

Я следила за ними в обеденном зале и вокруг замка, и они не пострадали. Помогает то, что их упор не на бой, и они не являются высокоранговым квинтетом, поэтому они не представляют собой большую мишень по сравнению со многими другими.

— Я помню их, но… больше ничего не помню. Я совсем не помню своего детства. — Глаза Зои снова слезятся, и она тяжело сглатывает. — Как будто я знаю, что происходило за последний год или около того, но всё, что было до этого…

Сохраняю свой голос нежным.

— Подменыши питаются воспоминаниями.

— Но разве я не могу их вернуть?

Качаю головой, желая предложить больше утешения.

— Эта тупая чёртова сука, — фыркает она, вытирая очередные слёзы. — Если бы я могла превратиться, я бы сорвала с неё это тупое фальшивое лицо.

— Если это утешит, я уже убила его. После лёгкой пытки.

Слишком лёгкой, по моему мнению.

Зои замолкает.

— Э-э. Вообще-то… это меня действительно утешает. Это плохо?

— По моим меркам, ничуть. — Затем я делаю паузу. — Нам нужно немедленно вернуться в Академию. Но сначала ты должна знать, что многое изменилось, пока ты была под воздействием.

Зои слушает широко раскрытыми глазами, пока я быстро объясняю шаткую ситуацию в Академии, включая нанятых наследий, следящих за аспирантами, и присутствие Бессмертного Квинтета. Я не объясняю, почему они там, но добавляю, что они убивали студентов.

Когда заканчиваю, она мгновение осмысливает всё это. Затем хмурится.

— Хорошо, но произошло ли что-нибудь ещё, пока я была глупым лакомством для этой суки-подменыша?

Что-нибудь ещё?

— Разве Бессмертного Квинтета, захватившего Академию, для тебя недостаточно?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ну, да, это отстой, но что-нибудь случилось с твоими парнями?

— Это такой вопрос в стиле Зои, — сообщаю я ей.

— А это такой ответ в стиле Эвелин, не являющийся ответом, — парирует она. — Алло? Я только что пережила что-то действительно чертовски травмирующее. Меньшее, что ты могла бы для меня сделать, это рассказать пикантные, подробные детали отношений, чтобы отвлечь меня и заставить почувствовать себя лучше!

Фыркаю и встаю с кровати, осматривая комнату на предмет чего-либо, что подменыш мог оставить, но она пуста.

— Обещаю, мы поговорим подробнее, но позже. Нам нужно вернуться через обереги Академии задолго до рассвета.

Зои пытается встать, но опускается обратно с болезненной гримасой.

— Уф, чувствую себя дерьмово. Подожди, я выгляжу дерьмово? О боги, я не хочу видеть свой квинтет, если я выгляжу отвратительно. Я имею в виду, я отчаянно хочу их видеть… но я хочу быть собой, типичной, невероятно сексуальной, когда это сделаю, чтобы они не слишком за меня волновались. Думаю, я должна быть их отважным лидером, и мы всё ещё находимся в фазе медового месяца, поэтому не хочу всё испортить, выглядя как одна из нежити, когда я вернусь…

— Зои.

— Ладно, прости. Хорошо, я отложу своё тщеславие по крайней мере на час. Поехали.

Стараюсь игнорировать то, как моя тревога возрастает, когда я позволяю ей опереться на меня, пока мы тихо покидаем гостиницу и идём по улице. Но вскоре мне приходится отойти, пока она опирается на дерево, чтобы я могла проглотить подступающую желчь и взять себя в руки.

Глупое, чёртово тело. Всё не казалось настолько плохо, когда я была с Драксаром, так почему сейчас?

Обдумываю использование запрещённого транспортного заклинания, чтобы доставить Зои прямо за обереги Академии, когда внезапно все мои чувства приходят в состояние повышенной готовности. Годы оттачивания моих инстинктов в Пустоши развили у меня мгновенную реакцию на теневых демонов. Я чувствую, когда они рядом…

Как сейчас.

Поворачиваюсь по кругу, ища любой признак надвигающейся угрозы.

— Эвелин? — шепчет Зои. — Что происходит? Что ты…

— Тсс.

Ещё мгновение мы стоим в тишине… пока я не замечаю малейшее движение на периферии своего зрения, возле кладбища, мимо которого проходила ранее. Под тусклым светом убывающей луны я едва могу различить громоздкую гуманоидную фигуру, согнувшуюся над тем, что, как я могу предположить, является одной из свежих могил.

Гуль.

Этот конкретный вид теневого демона распространён в Пустоши. Они питаются недавно умершими неодушевлёнными. Хотя они быстры и опасны, когда злятся, они редко проходят мимо наследий, охраняющих Раздел, из-за их неразумной природы.

Сначала я думаю, что странно видеть одного здесь, в Сталтауне, так далеко от Раздела. Но затем вспоминаю, как стояла на коленях на каменном полу, играя роль послушного, покорного Оружия, пока Теодор сидел на своём жутком троне, объясняя свой план.

— С каждым членом Четырёх Домов Бессмертного Квинтета, которого ты уничтожишь, наша опора в смертном мире будет расти. Ибо именно их жизненная сила сдерживает нас, не более. Я буду отслеживать твой прогресс в соответствии с тем, насколько слабым становится их драгоценный Раздел. Покончи с ними. Такова твоя цель, моя дочь. И когда ты покончишь с каждым из этих глупцов…

Качаю головой, чтобы вернуться сюда и сейчас.

Конечно.

После смерти Элверина Форреста, должно быть, стало гораздо больше всплесков и гораздо больше сбежавших теневых демонов, чем когда-либо. Совет Наследий и все остальные наследия, должно быть, заняты этим — но, очевидно, этот гуль проскользнул незамеченным, чтобы питаться мёртвыми.

Зои видит, куда я смотрю, и резко вдыхает.

— О, боги. Это то, что я думаю?

— Да. Но не волнуйся. Он будет игнорировать живых.

Гуль выпрямляется до своей полной трёхметровой высоты и начинает принюхиваться, что заставляет Зои издать приглушённый звук.

— Ты уверена в этом? Потому что кажется, что он вынюхивает нас! — шипит она, отступая.

Не нас.

Только меня.

Поскольку, строго говоря, я больше не совсем часть живых.

Оглянувшись на неё, слегка улыбаюсь.

— Я отманю его от города, чтобы он не задерживался в Сталтауне и не причинил вреда людям. Оставайся здесь.

Зои хмурится.

— Эм, Эвелин, пожалуйста, не пойми меня неправильно, но… ты заклинатель. Моя самая любимая заклинательница всех времён, но всё же, это чёртов гуль, и я ни за что не позволю тебе разбираться с этой штукой в одиночку. Я помогу.

— Ты сейчас слаба, — тихо указываю я.

Она упирается руками в бока.

— Прости, я что, заикалась? Просто скажи мне, как помочь, моя чрезмерно усердная маленькая спасительница-монашка.

Мои губы дёргаются.

Я скучала по ней. И хотя я лучше всего работаю в одиночку, её помощь не повредит.

— Хорошо. Но следуй в точности с моими инструкциями.

— Принято.

Пять минут спустя я подхожу к кладбищу, где гуль снова копается. Удача на моей стороне этой ночью, и ветер дует в идеальном направлении, так что, когда я стою на опушке леса за пределами кладбища, гуль находится по ветру от меня. Засовываю руку в скрытый карман, где меня ждёт мой любимый адамантиновый кинжал. Драксар вернул его мне, прежде чем я покинула замок, но не раньше, чем умолял меня не использовать его на глазах у тех, кто мог бы проследить его до места, откуда я родом.

Как только ветер дует и он улавливает мой запах, теневой демон выпрямляется, роняя всё, что у него было во рту. Он поворачивается, чтобы посмотреть прямо на меня, его клыки торчат из его отвратительного рта. Он делает один шаг в моем направлении, затем ещё один.

Затем он бросается на меня.

Игра началась.

Повернувшись, убегаю в лес, и адреналин во мне зашкаливает. Уворачиваясь от деревьев и перепрыгивая через небольшой ручей, направляюсь к Академии. Мне придётся убить эту штуку, прежде чем я доберусь до школы, иначе её могут почувствовать магические обереги.

Я быстра на коротких дистанциях, даже быстрее оборотней в хороший день. Это то, на чём настаивал Дхолен, главный некромант Теодора, когда они изменяли саму ткань моего существа. Я создана по образцу монстра, существовавшего давным-давно — только он был медленнее и менее эффективен.

Я — экспериментальная, новая, улучшенная версия.

Как мы и планировали, я быстро забираюсь на дерево, как раз когда Зои выскакивает из другого места в лесу, отвлекая гуля. Хотя они обычно не представляют опасности для живых, потому что они не видят в них еды, они легко отвлекаются.

Как только теневой демон поворачивается к ней, я спрыгиваю с ветвей дерева, оседлав его плечи, как раз когда втыкаю свой адамантиновый кинжал ему в череп — дважды, затем трижды. Он ревёт и отбрасывает меня, и я с кряхтением врезаюсь в дерево. Это оставит синяк.

Зои уворачивается, когда демон бросается на неё. Затем существо осыпается на землю, несколько раз подёргиваясь, пока сила адамантина проникает в его систему. Наконец оно обмякает, его вены выпирают сквозь пурпурную кожу.

Чувствую опьяняющий прилив силы, окутывающий мои вены. Отряхиваюсь и подхожу, чтобы вытащить свой кинжал из его черепа.

Старый добрый Фанг.

Зои смотрит на меня широко раскрытыми глазами, пока я вытираю своё лезвие о гривоподобный пучок меха на шее мёртвого гуля.

— Итак, эм… ты сказала, что тебя вырастили люди.

— На самом деле, нет. Ты так предположила.

— Хм. Думаю, это правда. — Она морщится, глядя на мёртвого теневого демона рядом с нами. — И ты никогда меня не поправляла, но теперь у меня такое чувство, что это не так. Я имею в виду, ты была быстра, очень быстра. И эта уродливая тварь тебя совсем не напугала.

— Они выглядят гораздо хуже, чем есть на самом деле. — Поворачиваюсь, чтобы идти. — Пошли.

— Эй, Эвелин?

Уязвимость в её голосе заставляет меня остановиться.

— Ты можешь доверять мне, знаешь ли. Во всём. Я не собираюсь никому болтать о том, что ты мне расскажешь о своём прошлом. Даже моему квинтету. Ты мне как сестра.

Снова прячу свой кинжал и поворачиваюсь к ней лицом.

— Я знаю.

И я действительно знаю. Зои как Виола, и Виола умерла бы за меня, если бы я позволила ей. Что чертовски раздражает, учитывая, как я оживаю в мгновение ока. Но тогда я понимаю, поскольку я сделала бы то же самое, даже если бы не могла оживать.

— Кстати, спасибо за платье.

Лицо Зои озаряется.

— Ты его надела? Ура! О боги, не могу дождаться, чтобы увидеть фотографии!

Ой.

— Точно. Фотографии…

Она театрально и возмущенно ахает.

— Ты серьёзно не сделала для меня ни одной фотографии? Эвелин Бёрч, ты в такой большой, чёртовой беде. Как только мы переживём всю эту странную хрень, происходящую в Академии, я требую, чтобы ты снова нарядилась в него, чтобы я могла сделать фотографии задним числом и притвориться, что я была там в первый раз, хорошо?

Морщусь.

— Нам придётся достать другое платье. Мои парни порвали то.

Проходит одна секунда. Затем две. Затем она издаёт пронзительный, радостный визг, такой оглушительный, что я вздрагиваю, оглядываясь в поисках любых других угроз, которые она могла только что предупредить о нашем местонахождении.

— Да! Я, блядь, знала это! Они твои парни, и ты совершенно свела их с ума тем, как великолепно ты выглядела в этом платье, пока они не выдержали! Они сорвали его с тебя и изнасиловали прямо посреди танцпола? У тебя с тех пор был дикий групповой секс сплошь и рядом? Расскажи мне всё. Всё.

Сдерживаю улыбку и закатываю глаза, пока мы продолжаем идти через лес.

— Завтра. Сегодня тебе нужно отдохнуть и утешить свой квинтет, потому что они думают, что ты мертва уже несколько дней.

Это сразу же отрезвляет её.

— Они так думают? О, боги. Не могу дождаться, чтобы их увидеть.

— Хорошо. Тогда ты не будешь против, если я использую немного магии, чтобы перенести нас туда?

Зои моргает на меня в удивлении, приглаживая свои бледные кудри с лица.

— Ты можешь это сделать? Я думала… я имею в виду, раньше ты должна была быть нетипичным заклинателем, но теперь я начинаю сомневаться во всём, что знаю о тебе, Эвелин. Во всём, кроме того, что ты моя лучшая подруга, — поправляет она с подмигиванием. — Конечно. Перенеси меня, таинственная маленькая уже-не-девственница.

Ухмыляюсь.

— Предупреждаю. Транспортная магия — та ещё сука.

— Нет, я уверена, что со мной всё будет в порядке.

С Зои не всё в порядке.

В тот момент, когда мы появились за пределами оберегов Академии, её стошнило, и она извинялась между рвотой и стонами. Мне было так жаль её, что я неловко похлопала её по плечу, объясняя, что её система, вероятно, особенно чувствительна после выхода из стазисного заклинания.

Я израсходовала почти весь свой магический резерв, проскальзывая обратно через обереги, и Зои была слишком не в себе, чтобы даже спросить, как мне это удалось. Теперь я поддерживаю её с одной стороны, пока мы прячемся в одной из многочисленных ниш Замка Академии, ожидая, когда один из нанятых наследий Бессмертного Квинтета пройдёт мимо во время своего ночного патруля.

Как только шаги затихают, выглядываю из-за угла, чтобы перепроверить, прежде чем мы двинемся по коридору, повернём за угол и остановимся перед квартирой её квинтета. Я не хочу стучать, потому что это предупредит любых ближайших приспешников о нашем присутствии, поэтому я быстро шепчу Зои спокойной ночи, прежде чем она проскальзывает в дверь.

Поворачиваюсь и снова двигаюсь по коридорам, тихая, как тень. Невероятно облегчает то, что она жива и в безопасности со своим квинтетом.

Не то чтобы Академия была самым безопасным местом для наследий в целом сейчас, но всё же. Если Пустошь стала сильнее после смерти Элверина Форреста, я уверена, что для наследий за пределами оберегов всё стало хуже.

Усталость тяжело давит на мои веки, когда я останавливаюсь в конце одного особенно тёмного коридора, чтобы прислушаться к какому-либо патрулю. Истощение моей магии и позднее время означают, что я, вероятно, буду уставшей и завтра. Но маленькая улыбка появляется на моих губах, когда вспоминаю, что, по крайней мере, я не проснусь в холодном поту из-за кошмаров.

Кстати, интересно, где Грэйв взял этот тотем.

Как будто мои мысли призвали его, мой пульс утраивается, когда это манящее тёмное присутствие щекочет край моего сознания. Останавливаюсь и поворачиваюсь, ожидая, что он выйдет из Эфириона в любой момент.

Он этого не делает, что заставляет меня нахмуриться. Неужели его всё-таки нет в этом коридоре?

Мне показалось?

— Грэйв? — шепчу я.

Рука обвивается вокруг моей шеи, и меня прижимают к каменной стене, воздух выбивается из моих лёгких. Вампирша-наёмник шипит на меня, едва видимая в этом неосвещённом зале.

— Что это? Студент нарушает комендантский час? — спрашивает она, угрожающе обнажая клыки. — Я отведу тебя прямо в…

Прежде чем она успевает договорить, что-то размывается рядом с нами. Вспышка серебра, и вампирша исчезает, прежде чем успевает даже вскрикнуть. Быстро моргаю, понимая, что вспышка серебра была каким-то лезвием, потому что руки вампирши не исчезли. Они падают с моей шеи, шлёпаясь на мраморный пол.

Мои губы поджимаются.

Это работа моего Принца Кошмаров. Я всё ещё чувствую его рядом, поэтому просто жду.

Наконец, он появляется передо мной в темноте, отбрасывая руки в сторону, прежде чем потянуться, чтобы переплести пальцы с кончиками моего хвоста. Я плохо его вижу из-за темноты, но сейчас я сияю.

— Ты вернулся.

— Ты улыбаешься, — хрипло говорит он. — Ты не представляешь, как сильно я скучал по твоему лицу, дорогая.

— Только по моему лицу?

Грэйв приближается, и я чувствую его тёплое дыхание на своих губах, но он осторожен, чтобы не прикоснуться ко мне.

— По тебе всей. По каждой прекрасно разбитой частичке, которая дополняет то, что осталось от моей души. Скажи мне, была ли ты хоть как-то ранена в моё отсутствие?

Прищуриваюсь, пытаясь лучше разглядеть его лицо. Это что…

— У тебя синяк под глазом?

Он игнорирует мой вопрос и осторожно отодвигает часть моих волос, чтобы проверить мою шею, где сильный захват вампира, вероятно, оставил след. Конечно, темнота не мешает зрению этого инкуба так, как моему.

Но кого, чёрт возьми, волнует, если у меня синяк на шее, потому что теперь я уверена, что у него нет уха.

Стиснув зубы, я рискую, что другой наёмник найдёт нас, и поднимаю руку, чтобы вызвать обычное магическое световое заклинание. Как только я это делаю, яростно ругаюсь.

У Грэйва нет уха. У него действительно синяк под глазом. На самом деле, он выглядит так, будто только что прошёл через ад. Его одежда, включая кожаную куртку, порвана и обожжена, а синяки затемняют одну сторону его челюсти и скулы. Он также прячет одну руку за спиной, что означает, что он пытается скрыть от меня ещё одно ранение.

Он сифон, и у них ускоренное исцеление и регенеративные способности. Это означает, что если он выглядит так сейчас, то раньше он, должно быть, выглядел гораздо хуже.

Когда я бросаю на него молчаливый яростный взгляд, он вздыхает и отводит глаза.

— Я собирался остаться в Эфирионе и безопасно вернуть тебя в квартиру, чтобы ты не видела меня таким, но эта вампирша выбрала смерть, прикоснувшись к тебе.

Нахмурившись, тянусь за ним и вытягиваю его руку вперёд. Его рука сильно обожжена, до такой степени, что я могу сосчитать кости. Если бы он был человеком, её, вероятно, пришлось бы ампутировать — и она заживает слишком медленно.

Почему мои пары продолжают получать ранения?

Я, блядь, ненавижу это.

Так зла, что не могу выдавить ни слова, когда гашу световое заклинание и хватаю Грэйва за необожжённую руку, направляясь к квартире квинтета. Он мудро молчит, но я знаю, что мы оба проверяем углы на предмет любых признаков других наследий, патрулирующих студентов.

Как только мы входим в парадную дверь, Драксар вскакивает с дивана, облегчение сияет на его красивом лице.

— Слава, блядь, богам, ты… о, чёрт. Грэйв выглядит дерьмово.

— Я заметила, — рявкаю, чистая ярость ломает мой голос. Затем делаю паузу, когда вижу Лироя, спящего на диване в соседней комнате с телевизором. Одеяло небрежно наброшено на него. — Почему он спит здесь? Я думала, его паранойя мешает этому.

Драксар смотрит на меня, затем на Лироя, затем снова на меня, как будто пытается решить, говорить ли мне правду.

— Ничего. Он в порядке.

— А почему он не должен быть в порядке? — спрашиваю более угрожающе, чем намеревалась. Потому что если кто-то из них снова пострадает, я сойду с ума.

Драксар бросает взгляд за мою спину на Грэйва, и я оборачиваюсь как раз вовремя, чтобы увидеть, как тот качает головой. Он быстро дарит мне невинную улыбку, как будто он только что не говорил дракону-оборотню заткнуться.

Очевидно, они не хотят, чтобы я злилась ещё больше, чем уже есть.

Умные наследия.

Но я всё ещё хочу правды. Когда поворачиваюсь обратно к Драксару, он дарит мне мягкую улыбку.

— Не волнуйся за Ли. Было чертовски противно касаться его рта, но я насильно влил ему порцию крови виверны, потому что он меня попросил, и он снова в отличной форме. Просто спит. Так что ты можешь пойти позаботиться о своём психованном инкубе. Даже если он этого не заслуживает, потому что он бросил тебя, как абсолютный идиот, — добавляет он, бросая Грэйву дикий взгляд.

— Никогда не обвиняй меня в том, что я оставил её по своей воле, — мрачно предупреждает Грэйв.

Драксар фыркает, но я игнорирую их обоих, собирая широкий спектр ингредиентов из запасов Лироя на кухне. Проходя мимо Грэйва к холлу, я говорю голосом, который не оставляет места для возражений.

— Пойдём со мной.

Глава 23. Грэйв

После дней, лишённых единственного, чего желаю, я отчаянно впитываю в себя каждую её черту.

Гнев Эвелин очевиден, когда она велит мне сесть, пока готовит свои микстуры. Присаживаюсь на край её кровати, теряясь в тихом удовольствии от наблюдения за ней. Её движения завораживают, как всегда, пока она искусно смешивает ингредиенты, о которых я мало что знаю.

Моя дорогая бросает на меня резкий взгляд, от которого моё сердце начинает колотиться.

– Хватит этого мечтательного вида. Я на тебя зла.

Я знаю, что зла. Она недовольна тем, что я пострадал.

Мою грудь распирает от осознания того, что она волновалась обо мне. Никто прежде не беспокоился обо мне, а если бы и беспокоился, я бы разбил им лицо.

Но знать, что Эвелин расстроена

из-за меня

, чертовски опьяняет.

Я не знаю, что делать с таким чувством.

Но точно знаю, что собираюсь сделать её своей музой. Я хочу, чтобы она впиталась в моё подсознание так же глубоко, как я планирую навечно вплестись в её.

Эвелин приносит три миски с различными припарками и ставит их на кровать рядом со мной. Она протягивает руку, чтобы мягко, но твёрдо повернуть мою голову в сторону, дабы изучить место, где теневой демон откусил мне часть левого уха.

Оно отрастёт быстрее, как только я поглощу больше дневных снов, чтобы снять усталость. Я собираюсь сказать ей об этом, но она стоит между моих ног, и когда совсем чуть-чуть надавливает на меня, сдерживаю стон. Я хочу её гораздо ближе.

Но притянуть её на колени, как мне хочется, исключено. Я буду уважать отвращение Эвелин к прикосновениям, пока сама не захочет большего.

А она захочет большего. Я не могу быть единственным, кто умирает от желания простого прикосновения.

Она наносит немного припарки на мои синяки, а затем использует короткие вспышки тёплой магии на моей изуродованной руке. Я отстранялся от боли этой конкретной травмы уже несколько часов с тех пор, как её вызвал рой блуждающих огней.

– Где ты был? – наконец спрашивает она, встречаясь со мной взглядом.

Изучаю её прекрасные глаза. Я не откровенен и никогда таким не был, но мне нужно, чтобы она поняла: я никогда бы не оставил её по собственной воле. Возможно, стоит объяснить кое-что.

– Проклятие, с которым я родился, уникально, – тихо начинаю я.

– Разве они не все такие?

– Не всегда. Некоторые наследственные. У других наследий проклятия иногда схожи. Но моё встречается лишь раз в столетие, и его нельзя снять.

Эвелин хмурится.

– Объясни.

– Это скорее состояние бытия, чем проклятие, – уточняю я. – Насколько я понимаю, когда боги разделили Пустошь и мир смертных много тысяч лет назад, Эфирион стал непреднамеренным побочным эффектом. Это было живое эхо между плоскостями существования, и люди впервые начали видеть сны, поскольку их подсознание естественным образом тянулось к этому эху. А поскольку души сначала проходят через Эфирион, а затем через Пустошь, опускаясь в Запределье, они оставляют после себя ещё больше эха.

– Блуждающие огни и теневые демоны, – догадывается она.

Киваю, наблюдая за её гладкими руками, что замерли над местом, где она начинает исцелять один из моих пальцев. Это слегка обезболивает и приятно, но не так приятно, как её прикосновение.

Затем я замечаю, как плотно сжаты её губы.

– Что-то беспокоит тебя, дорогая? Тебе не обязательно трогать меня. Я могу сам нанести это.

– Нет. Меня раздражают боги. Они сволочи, потому что дали тебе это проклятие.

Улыбаюсь.

– Наоборот. Они спасли мне жизнь, отметив меня. Моё проклятие было единственным, что удержало этих бессмертных полудурков от убийства, когда моя мать объявила, что её таинственный младенец – незаконнорождённый сын Мальгоса. Надин была в ярости, а Мальгос хотел убить меня на месте, но убийство назначенного стюарта Эфириона оскорбило бы богов. Не говоря уже о том, что, поскольку стюарт появляется так редко, Бессмертный Квинтет вынужден иметь дело с крайними последствиями, когда стюарт умирает молодым. Что случается часто.

Я не говорю Эвелин всей правды: что стюарты всегда умирают до тридцати лет, некоторые даже моложе. Напряжение от перемещений между плоскостями просто слишком велико, чтобы жить долго. Хотя я наполовину чудовище и более могущественен, чем стюарты, бывшие до меня, сомневаюсь, что продержусь ещё много лет.

Но я не стану омрачать этим знанием то драгоценное время, что у нас есть вместе.

Она изучает меня, протягивая руку, чтобы отвести прядь волос с моего лба. Закрываю глаза от удовольствия, когда кончики её пальцев скользят по витиеватым узорам на коже моей шеи.

– Тебя отметили с рождения?

– Выбранного стюарта невозможно не заметить.

– Отметки по всему телу?

Открываю глаза и одариваю её соблазнительной ухмылкой.

– Попроси меня раздеться и узнай.

Эвелин бросает на меня невозмутимый взгляд.

– Ты правда пытаешься что-то затеять, когда твоя рука покрыта ожогами четвёртой степени?

– Почему нет? Я не собираюсь использовать руку.

Её губы дергаются, и я замираю, когда она наклоняется вперёд, чтобы прижаться ртом к моему.

Я хотел быть хорошим. Правда, я старался не развивать это.

Но потом она мягко прикусывает мою нижнюю губу, и весь рассудок покидает моё тело. Я жадно целую её в ответ, наслаждаясь тем, как она раскрывается для меня в дразнящем обмене. Когда она игриво кусает мой всё ещё чувствительный язык, я напрягаюсь и отстраняюсь с прерывистым смехом.

– Осторожнее, дорогая, я только что его вернул.

Чувствую, что она хочет спросить, что я имею в виду, но я снова целую её, зависимый от мягкости её губ. Мой член твёрд, как сталь, пирсинг вокруг головки создаёт дополнительное трение о внутреннюю сторону брюк, но я послушно игнорирую это.

Но когда я начинаю осыпать поцелуями её челюсть и шею, чувствую тонкое изменение в её поведении. Хотя она пытается скрыть это, её мышцы напрягаются, и дыхание учащается. Не от возбуждения. Этот контакт кожи, должно быть, беспокоит её.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Снова задумываюсь об идее терапии через подсознание.

Быстро отстраняюсь и извиняюще улыбаюсь.

– Прости. Если я когда-нибудь зайду слишком далеко, причини мне боль любым способом, каким захочешь. Я это заслужу.

Эвелин мягко фыркает, качая головой.

– Я могу справиться с поцелуями. Я не из стекла.

– Поверь мне, дорогая, я знаю, что это не так.

Она наклоняет голову, сузив глаза.

– Насколько много ты знаешь?

Обвиваю прядь её волос вокруг своей неповреждённой руки, потому что чувствую, будто привязываю её к себе.

– Я знаю, что ты из Пустоши. Я видел, как ты возвращалась не раз, а дважды, так что осмелюсь предположить, что ты больше не человек. И судя по тому, где я тебя нашёл, полагаю, ты намеревалась убить Элверина, поэтому предполагаю, что остальная часть Бессмертного Квинтета тоже является для тебя законной целью.

Эвелин ничего не отрицает.

– Я собираюсь убить твоего отца следующим. Тебя это беспокоит?

Обожаю, насколько она прямолинейна.

– Совсем наоборот. Скажи мне, как я могу помочь.

– Вижу, жгучая ненависть взаимна.

– Более чем. Мораль никогда не влияла на меня, и на моих руках достаточно крови, чтобы покрасить континент, но по сравнению с Мальгосом я святой. Он причина того, что я провёл большую часть своей жизни, выслеживая хищников, чтобы вершить собственное правосудие.

Эвелин касается пирсинга в моей брови, словно задумавшись. Она так свободно прикасается ко мне сегодня вечером, и каждый раз, когда она это делает, мой пульс удваивается.

– Сексуальных хищников, ты имеешь в виду, – наконец уточняет она, затем снова начинает исцелять мою руку. – Это, должно быть, как-то связано с тем, что ты убил всех тех людей в палате правосудия.

– Они все были соучастниками, позволив серийному насильнику выйти на свободу. Многих подкупили, другие просто смирились. Я решил избавить мир от такого уровня трусости.

– Хорошо. А насильник?

Он причина того, что я вообще приехал в Сталтаун несколько недель назад. Я получил таинственное анонимное сообщение, что человек, который вышел на свободу и которого я с нетерпением ждал возможности пытать, будет в этом районе. И хотя я не нашёл его в Сталтауне, я наткнулся на слабое мерцающее свечение самой уникально потрясающей ауры, которую я когда-либо видел — ауру Эвелин.

После этого я искал её. Я вернулся в Эвермонт и присутствовал на Подборе, надеясь увидеть, кому принадлежит эта прекрасная, мерцающая тёмно-лиловая аура. И в тот момент, когда увидел её, стоящую на сцене, всё перестало существовать для меня, кроме неё.

– Ещё нет, – тихо отвечаю, едва сдерживая желание снова её поцеловать. Вместо этого я снова касаюсь её тёмных волос, играя с ними.

Она изучает меня.

– Я слышала, ты также убил хранителя родителей Лироя. И его дядю.

– Технически, они убили себя сами, – размышляю я. – Я лишь сеял семя в их умах. Постоянно.

– У тебя должна была быть причина.

Мои губы искривляются.

– Должна?

Когда она вопросительно поднимает бровь, вздыхаю и отпускаю её волосы. Это то, что я никогда не собирался рассказывать никому. Тем не менее, я полностью наслаждаюсь этой открытостью с моей маленькой тёмной дорогой. Если я для неё открытая книга, возможно, однажды она ответит тем же.

– Леон Кроу, хранитель квинтета родителей Лироя, был оборотнем-волком с болезнью. Той извращённой болезнью разума, которую я выслеживаю при любой возможности. Он наслаждался, пользуясь детьми, особенно детьми могущественных семей наследий.

Её лицо темнеет от того же гнева, что я чувствую каждый раз, когда нахожу одного из этих отвратительных ублюдков.

Отвожу взгляд.

– К сожалению, мне пришлось стать интимно знакомым с разумом этого подхалима, чтобы более эффективно его сломить, поэтому я знаю, что для него это было игрой власти. Тайно разрушать наследников своих конкурентов, скрывая свои гнилые фантазии от мира. И когда я был в его снах, исследуя его психику, чтобы найти лучшие способы его уничтожить, я понял, что он положил глаз на...

Колеблюсь. Стоит ли ей рассказывать это? Это может только расстроить её.

– Положил глаз на?

– Драксара, – бормочу я.

Её глаза расширяются в шокирующем возмущении. Я был прав. Это расстраивает её, поэтому я спешу закончить с этим.

– Ему тогда было восемь лет, и он привлекал слишком много внимания как чудо-ребёнок почитаемой семьи Децимано. Что означало, что он привлёк и внимание Леона Кроу, наихудшим образом. Когда я это обнаружил, я разрушил разум Леона кусок за куском, пока он не возжелал смерти больше всего на свете. Наблюдать, как он вонзает это серебро в собственный лоб, было более чем удовлетворительно, и я ни разу об этом не пожалел.

Эвелин замолкает на мгновение, словно пытаясь взять себя в руки, несмотря на переполняющие эмоции. Затем шепчет:

– Ты убил семью Лироя, чтобы защитить Драксара.

Это делает меня нежным в её глазах. Издаю неопределённый звук и изучаю свою недавно травмированную руку. Она всё ещё адски жжет, и постепенно восстанавливающаяся кожа ярко-красная, но по крайней мере она больше не полурасплавленная.

– Это был эффект домино, – объясняю я. – Я лишь свёл с ума их хранителя и дядю Кроу, потому что они были замешаны в торговле людьми. Остальные убили друг друга или себя сами после этого, движимые проклятиями и тому подобным. Но Кроу никогда бы мне не поверил, если бы я ему это сказал. Ему гораздо удобнее ненавидеть меня за это, поэтому я никогда не утруждался объяснениями.

Она кивает, а затем садится рядом со мной на кровать.

– Если Драксару было восемь, тебе было бы... тринадцать?

– Что-то около того.

– Ты очень милый, по-своему извращённо, – сообщает она мне.

Не могу удержаться и наклоняюсь, чтобы поцеловать её в висок.

– Мне нравится быть извращённым. И тебе тоже. В этом мы идеальны.

Эвелин кивает и зевает, и я понимаю, как она устала. Я был слишком взволнован оттого, что снова её увидел, чтобы заметить, как сильно Эфирион давит на неё.

– Тебе нужен отдых, – тихо говорю я. – Уже глубокая ночь. Полагаю, здесь стало только хуже, так что тебе понадобятся силы.

– Сначала у меня ещё три вопроса.

– Спрашивай что угодно.

– Ты так и не сказал мне, куда именно ушёл. Где ты был?

Встаю и беру припарки, убирая всё, чтобы не мешать, когда она ляжет спать.

– Недавно было три на удивление сильных всплеска активности теневых демонов, все в течение нескольких часов, один за одним. Это вызвало хаос в Эфирионе, что привело к тому, что блуждающие огни и теневые демоны вырвались на свободу и разрушили две базы наследий возле Раздела. Бессмертный Квинтет послал меня устранить ситуацию.

Я также использовал это время, чтобы раздобыть больше мелантиса, и выследил странное бесцветное растение, сейчас спрятанное во внутреннем кармане моей кожаной куртки. Я нашёл его в глубинах Раздела. Отдам его Кроу, когда он проснётся, чтобы он посмотрел, поможет ли оно состоянию Эвелин, так же как мелантис помогает мне. И если это не сработает, я найду способ выбраться за обереги Эвермонта и продолжу поиски, если потребуется.

Когда оборачиваюсь к ней, Эвелин кажется глубоко задумавшейся. Улыбаюсь.

– Какой вопрос номер два?

– В сексуальном плане, тебя интересуют мужчины?

Мои брови взлетают вверх. Вот это смена темы. Она всегда такая восхитительно непредсказуемая.

Когда Эвелин видит мою реакцию, она уточняет:

– Я думала, Драксар и Лирой принимали душ вместе. Они этого не делали, но я подумала, захочешь ли ты...

– Трахаться с ними? – Я морщусь. – Не в обиду твоему вкусу в мужчинах, дорогая, но это отвратительно.

Она наклоняет голову.

– А что тебя интересует?

Вижу, что она спрашивает исключительно из чистого любопытства. Решаю быть полностью откровенным.

– Я не испытывал настоящего удовольствия в традиционных рамках, поэтому через некоторое время попробовал многое. Это было столь же пусто, и вскоре я отказался от любых попыток. До того, как встретил тебя, я не чувствовал ничего существенного или подлинного влечения ни к кому.

Взгляд Эвелин смягчаются, а затем она задумчиво хмыкает.

– Но это неправда. Ты преследовал этих хищников из-за гнева. Ты защитил Драксара. Это должно было исходить из каких-то чувств.

– Ярость, апатия и краткие моменты смутного смысла, когда я уничтожал тех, кого выбирал. Это всё, что у меня было, пока я не увидел тебя, дорогая.

Теперь я испытываю необычайное количество эмоций рядом с ней. Но особенно одержимость. Я жажду связать свою душу с её так же сильно, как жажду вкуса её снов. До сих пор я пробовал только её кошмары, и их вкус вызывал у меня отвращение. Но подозреваю, что от малейшего вкуса её снов я стану по-настоящему зависим.

– Поможет ли питание моими снами тебе быстрее исцелиться?

Вздрагиваю, моргая на неё в замешательстве. Она прочитала мои мысли, или я наконец-то сплю?

Эвелин выгибает бровь.

– Это мой третий вопрос.

– Да. Питание позволит мне быстрее исцелиться. Я не подпитывался несколько дней. – Вот почему моя способность к исцелению замедлена. Все были слишком напряжены, чтобы спать в областях, где я латал разрывы в Эфирионе, так что мне нечего было поглощать.

Она задумчиво кивает.

– У меня не было кошмаров с тотемом, который ты оставил. Спасибо за это. К стати, где ты его взял?

– У Мальгоса.

Она замирает, и кажется, что у неё в голове что-то происходит. Её разум настолько прекрасно непредсказуем, что я даже не смею гадать, о чём она думает. Это может быть что угодно.

Но наконец, она кивает.

– Останься со мной сегодня ночью. Ты можешь питаться моими снами, пока я сплю.

У меня слюнки текут с бешенной скоростью, но это не так тревожно, как нарастающая твёрдость в моём члене. Сны Эвелин, я жажду их.

Но Эвелин спящая...

Боги сверху. Наблюдать за её сном будет моей смертью. Я не могу остановить запретные мысли, что сейчас бушуют в моей голове — мысли о спящей Эвелин, пока я осторожно снимаю с неё одежду, обнажая её для своего взора. Как изменится её мирное дыхание, если я поиграю с её прекрасными сосками.

Будет ли она издавать те же завораживающие, прерывистые звуки во сне, что издавала в той гостинице?

Готов поспорить, будет. Я хочу довести её до оргазма во сне. С её сонным состоянием в моих руках я мог бы использовать её подсознательные сексуальные желания и довести её до такого удовольствия, что она умоляла меня снова и снова. Затем я просунул бы кончик своего члена и...

– Грэйв?

Отвожу взгляд, внутренне проклиная свой мучительно твёрдый член, оттягивающий всю кровь и оставляющий меня с чувством головокружения от желания. Она устала. Ей нужен отдых. Я должен убедиться, что она быстро заснет, и я не буду давить на неё, когда она не готова ко всем тем тайным способам, которыми я отчаянно хочу ей поклоняться.

– У тебя здесь нет воды, – говорю я, мой голос едва слышен. – Я принесу тебе.

Она выглядит смущённой, но не возражает против моего внезапного предложения, когда я быстро выхожу из комнаты, чтобы заставить себя успокоиться. Беру стакан воды на кухне, но когда оборачиваюсь обратно к коридору и прохожу мимо телевизионной комнаты, замечаю Децимано. Он сидит на дальнем конце дивана, где спит Кроу.

Голова Децимано опущена, но когда он поднимает на меня взгляд, я замираю.

Одно ясно. Он подслушал наш разговор про Леона Кроу.

Чёрт. Я не подумал о его слухе оборотня.

Он открывает рот, словно хочет что-то сказать, но затем прочищает горло и снова опускает взгляд.

Хорошо. Что бы там ни хотел сказать дракон, мне всё равно. Я в любом случае собирался убить Леона за его прошлые преступления. Знание, что он охотился на Драксара, стало последней каплей, но последнее, что мне нужно, это чтобы эти придурки думали, будто я их друг.

Не говоря ни слова, оставляю его и возвращаюсь в комнату Эвелин. Тихо закрыв дверь, ставлю воду на прикроватную тумбочку. Лампа выключена, но темнота не ограничивает моё зрение, поэтому я всё ещё легко различаю, как она зевает и немного сворачивается под одеялом.

– Спасибо за воду, – сонно бормочет она.

Спасибо тебе за то, что существуешь, моя дорогая.

Ложусь на кровать рядом с ней, осторожно, чтобы не коснуться её. Стараюсь игнорировать своё бешено колотящееся сердце. Почти задыхаюсь от предвкушения при мысли о поглощении её снов до самого утра. Однако я уже чувствую, что мой член будет течь всю ночь. Мне нравится доводить себя до края, но есть тонкая грань между поддразниванием и пыткой.

– Дорогая? – тихо шепчу я.

– Мм?

– У меня есть предложение для тебя.

Объясняю свою идею о том, как постепенно помочь ей преодолеть страх прикосновений через её подсознание, пока она спит. К тому времени, как я заканчиваю говорить, она поворачивается ко мне, с задумчивым выражением на усталом лице.

– Давай попробуем. Я предлагала терапию с другими как средство, и буду продолжать её. Но твой метод может сработать.

– Тебя не будет беспокоить моё присутствие в твоём подсознании всю ночь?

– Что угодно, лишь бы не быть такой чертовски жалкой из-за прикосновений.

– Не называй себя жалкой в моем присутствии, – предупреждаю её. – Ты шедевр.

Она закрывает глаза.

– Так меня называл главный некромант. Своим шедевром.

Он, вероятно, считал её объектом для совершенствования, а не человеком. Смотрю в потолок.

– Мне бы хотелось его убить.

– Мне тоже.

Эвелин засыпает мгновение спустя, и Эфирион заволакивает её подсознание. Скольжу в Эфирион, чтобы попробовать её сон, и мгновенно обнаруживаю, что был прав.

Я буду зависим от неё до самой смерти.

Глава 24. Кристоф

Смотрю в окно своего кабинета на зимний рассвет. Снежные хлопья кружат над полями, раскинувшимися вокруг Замка. Эта картина должна была бы умиротворять, но всё, о чём я могу думать, — это лежит ли Эвелин бездыханным телом на холодной земле где-то там, в этих полях. От одной этой мысли становится трудно дышать. В груди нарастает тупая боль, словно в неё вонзили ледяной осколок.

Дойти до их общей квартиры и проверить, там ли она, было бы до смешного просто. Если да, я, как обычно, поведу себя словно резкий, невоспитанный ублюдок и поспешу обратно, чтобы и дальше упиваться своим мрачным настроением.

Но если Эвелин там нет…

Я осознаю, что окно, в которое я так пристально смотрю, полностью покрылось коркой льда. Паника нарастает по спирали, и вот уже весь мой кабинет подёрнут тонким слоем инея. Сделав глубокий, рваный вдох, начинаю мерить кабинет шагами.

Этой ночью я не спал. Просто лежал с широко открытыми глазами, уставившись в потолок, и снова и снова прокручивал в голове все возможные сценарии, при которых наша хранительница могла пострадать, отправившись спасать свою подругу. Поскольку сон был недостижимой роскошью, я в конце концов присоединился к патрулирующим коридоры преподавателям, втайне надеясь, что мне повезет и я увижу, как она возвращается.

Вместо этого всё, что я нашёл, — это жуткую пару отрубленных рук. Вот и вся моя удача.

Подойдя к столу, принимаюсь поправлять те немногие бумаги, что на нём лежат. Перекладываю их снова и снова, потом ещё немного хожу по кабинету, прежде чем наконец рухнуть в кресло и потереть лицо.

Как, во имя всех богов, мне пережить этот день? Как продолжать подавлять каждый инстинкт, влекущий меня к ней? Вчера я был на опасно близком расстоянии от того, чтобы сорваться. А ощущение тёплого, сильного, до неприличия совершенного тела Эвелин, так плотно прижавшегося ко мне, когда я убрал её с пути дракона Драксара…

Нет, не думай об этом. Даже не смей.

Слишком поздно. Со злостью смотрю вниз, на эрекцию, что пытается пробиться сквозь ткань брюк.

— Ты беспомощный, жалкий идиот, ты хоть знаешь об этом? — бормочу я.

— Сделаю вид, что ты не разговаривал сейчас со своим членом, — раздаётся голос Лироя от двери в мой кабинет.

Вздрагиваю и свирепо хмурюсь. Должно быть, он использовал магию, чтобы бесшумно открыть дверь и войти, не желая, чтобы кто-то снаружи услышал его стук. Моё лицо, вероятно, пылает, но я поворачиваюсь к бумагам на столе, делая вид, что был сосредоточен именно на них, а не сходил с ума от беспокойства за нашу хранительницу.

— Я занят. Убирайся.

— Нет, не занят, — хмыкает он, небрежно усаживаясь в кресло напротив и окидывая взглядом лёд, покрывающий почти каждый сантиметр моего кабинета. — Скажи-ка, а зачем тебе вообще кабинет? Я так и не понял, почему ты сюда вернулся.

— Чтобы преподавать.

— Чушь собачья.

Да, это так.

Я приехал сюда по трём причинам. Во-первых, я хотел впервые за тринадцать лет сделать перерыв в модельной карьере. Во-вторых, была история с тем, чтобы удержать Грету подальше от Академии. Мои родители согласились на моё требование не подпускать её сюда только при условии, что я стану их доверенным лицом в университете.

Они отчаянно желали иметь своего человека в Эвермонте после того, как получили анонимную наводку, что здесь будет найдено легендарное

оружие

.

Я пытался максимально дистанцироваться от сомнительных дел и грязных денег семьи Сноу. Но когда они упомянули

оружие

, у меня появилась третья причина приехать. Я хотел знать, правдивы ли слухи.

В конце концов,

оружие

упоминается в моём личном пророчестве. Я надеялся, что, узнав о нём больше, смогу пролить свет на то удручающее предсказание, что получил в храме Луминеи так давно.

Но теперь, когда я знаю, что Эвелин — это

оружие

, я сбит с толку как никогда. И, как обычно, моя семья всё только усложняет.

Лирой берёт со стола стакан с водой, которая превратилась в ледышку. Он игнорирует мой испепеляющий взгляд и с любопытством вертит стакан в руках.

— Есть причина, по которой ты вломился? — раздражённо бросаю я.

— Бессмертный Квинтет вчера чуть не убил меня.

— Что же им помешало?

Взгляд Лироя по-прежнему алеет, как рубин.

— Ты бессердечный ублюдок, знаешь об этом?

— Я имел в виду, почему только «чуть»? — уточняю я. — Я видел их в деле. Они никогда не меняют решения во время казни, санкционированной или нет.

— Та пророчица вмешалась с поразительно удачным расчётом времени и вытащила меня оттуда. Но я пришёл рассказать тебе вот о чём: прежде чем Надин вонзила в меня свои клыки, они задавали вопросы о нашей хранительнице. В частности, откуда она и проходила ли когда-нибудь через Раздел.

Моя кровь стынет в жилах, и в воздухе вокруг нас начинают кружить ледяные фракталы.

— Они ищут

оружие

.

Он кивает, зачем-то разглядывая одно из своих запястий.

— Эвелин блестяще преуменьшала свои способности с самого прибытия. Если она и дальше будет играть роль нетипичной тихони, возможно, они и не взглянут в её сторону. Но теперь, когда мы видели, как она теряет самообладание…

Наблюдая, как Эвелин уничтожает квинтет соперников, я понял, что она — живое

оружие

.

То самое, которое так отчаянно ищут мои родители.

Но я понимаю, к чему клонит Лирой.

— Мы не можем позволить, чтобы кто-то ещё увидел, насколько она сильна.

— Она опасно сильно отреагировала на ранение Драксара, — продолжает он, и что-то похожее на нежность проскальзывает на его лице, когда он улыбается собственному запястью. — И, по словам Драксара, когда Грэйв вчера вернулся раненым, Эвелин выглядела так, будто готова убить первого, кто посмеет не так вздохнуть в его сторону.

Сама мысль о том, что кто-то может защищать Принца Кошмаров, смехотворна. Но если она была так зла, это должно означать, что она… защищает нас.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Ну, то есть, их.

Но всё же. Эвелин так отчаянно пыталась отречься от квинтета, что мысль о том, что она злится из-за кого-то из нас, согревает мне грудь. Лёд на окне начинает таять, и по стеклу струятся капли. Отворачиваюсь от Лироя.

— И она благополучно вернулась с этой своей спасательной миссии? — напряжённо спрашиваю, силясь сохранить безразличие.

— Вернулась. Я хотел дать ей выспаться, так что утром ещё не успел расспросить. — Он делает паузу, а затем бормочет: — К тому же, не хотелось врываться на тот случай, если Грэйв там разгуливает голышом.

О, боги. Она действительно спала с этим безумным психом?

— Лучше бы ему не лезть ей в голову.

— Мы оторвём ему его собственную, если он попробует.

Лирой наконец встаёт, но затем замирает, уставившись на что-то на моей стене. Понимаю, что это портрет, который я недавно наконец решил повесить. Лицо кровавого фейри мрачнеет от предостережения.

— Кто это?

Его глубоко раздражает мысль, что я мог повесить портрет какой-то случайной девушки, и это вполне логично. Если бы кто-то из остальных вздыхал по ком-то, кроме Эвелин, я был бы вне себя от ярости.

Но это портрет Греты, моей сводной сестры. Конечно, Лирой этого не знает, потому что никогда о ней не слышал. Никто здесь не слышал. Её отец и моя мать держали её в тени, и оба заслуживают золотые медали как самые безразличные и небрежные родители во вселенной, когда дело касается Греты.

Прошлым летом Грете исполнился двадцать один год, но я скорее продам душу Сафру, судье Запределья, чем увижу, как моя сестра ступит на порог этой школы. Мои родители были не прочь отправить её сюда, предоставив ей барахтаться или тонуть в одиночку. У них хватило наглости напомнить мне, что слабым наследиям «не суждено» выживать. Это было чудо, что я убедил их позволить мне быть их связным здесь в обмен на то, что Грета останется в безопасности в глухом городке, где она выросла.

Потому что мы все знаем, что она не выживет здесь и дня. Грета — оборотень, но она одна из немногих оставшихся, кто не является высшим хищником. Я всю жизнь держал её на расстоянии ради её же блага, но я всё равно знаю, какая она. Она — само воплощение солнечного света. Она, вероятно, позволила бы другому наследию пырнуть себя ножом, а потом извинилась бы за то, что испачкала ему туфли кровью.

— Я видел, как Эвелин смотрела на тебя вчера, — опасно бормочет Лирой. — Она не ненавидит тебя, даже после той дряни, что ты выкинул в гостинице, чтобы причинить ей боль. Возможно, ты ей даже небезразличен. И если это так, а ты сидишь здесь и пускаешь слюни на какую-то потаскуху…

Замораживаю ему рот прежде, чем он успеет неосознанно произнести ещё хоть слово о моей сестре, одаривая его тем же испепеляющим взглядом, который приберегал для фотографов, пытавшихся распускать руки.

— Я ни на кого не пускаю слюни, потому что, если ты забыл, моё проклятие, чёрт возьми, убьёт их. А теперь убирайся к дьяволу из моего кабинета.

Лирой с помощью магии размораживает себе рот. Он движется к двери, но вздыхает и оглядывается через плечо.

— Я в основном пришёл, чтобы заверить тебя, что она благополучно вернулась прошлой ночью. Знаю, я бы сходил с ума, если бы не мог проверить, как она. Никто из нас тебе не завидует.

Его выражение лица почти… доброе.

Что до чёртиков странно. Если бы он и Драксар не рассказали мне всё о том, как Эвелин убила подменыша, я бы был уверен, что это не настоящий Лирой Кроу.

— Если ты хоть подумаешь о том, чтобы пожалеть меня, я отморожу твой член, — предупреждаю я. — Просто убирайся.

Он фыркает от смеха и наконец оставляет меня в покое.

Бессмертный Квинтет сегодня словно надзиратели, наблюдающие за всеми наследиями. Они парят в коридорах, заглядывают в классы и, в общем, до смерти всех пугают.

Их наёмники раздражают не меньше, и когда я вижу, как один из них пялится на наш квинтет из-за дверного проема во время «Изучения тварей», сверлю его взглядом, пока его не пробирает дрожь и он не уходит.

Единственное, что хуже этой пристальной слежки?

Драксар Децимано и чёртов Грэйв Де Стар.

Не знаю, что, чёрт возьми, с ними случилось, но дракон увивается за Эвелин ещё более нелепо, чем обычно, что, казалось бы, невозможно. Будь это дешёвый фарс, у него из глаз выпрыгивали бы сердечки каждый раз, когда он на неё смотрит.

В коридорах он пытается держать её за руку. И, ссылаясь на «шоковую терапию», она ненадолго позволяет ему это, прежде чем снова натянуть перчатку и вернуться к своей тщательно выверенной роли незаметной тени.

Тем временем, всякий раз, когда Грэйв не преследует нас в Эфирионе, он смотрит на Эвелин так, словно хочет её сожрать. И я имею в виду — больше, чем обычно, что, опять же, не должно быть возможным.

А ещё есть динамика между Грэйвом и Драксаром.

Это чертовски странно.

Не знаю, почему они так напряжены друг с другом, но это заставляет меня думать, что я что-то упустил.

Снова.

Совершаю ошибку, впервые оставшись с ними на обед в трапезном зале. Когда Драксар пытается усадить Эвелин к себе на колени, чтобы покормить её с рук, я наконец не выдерживаю.

— Всё, хватит. Почему этот влюблённый ящер не может сегодня держать себя в штанах? Что, ты наконец решила с ним переспать или что-то в этом роде? — срываюсь я.

Эвелин откусывает ещё кусочек паровой моркови.

— Угу.

Ох. Я идиот.

Лирой давится водой, а у Драксара донельзя самодовольный вид. Брови Грэйва взлетают вверх, и он склоняет голову набок. Не могу не заметить, что он снял все пирсинги с одного уха. Странно, но его выбор в одежде никогда не был мне понятен.

— Это объясняет, почему он так часто являлся в твои сны прошлой ночью, — тянет он. — Я ничуть не против твоих эротических снов, но должен сказать, ошейник и поводок были интересным дополнением.

Теперь очередь Эвелин давиться едой. Драксар одаривает её томным взглядом, а Лирой предлагает ей свою воду. Грэйв наклоняется и, смеясь, целует её в щеку.

Они все становятся к ней ближе.

А я — нет.

Я не могу.

Я знал, что быть в стороне будет больно, но это становится просто невыносимым. Встаю и быстро ухожу, игнорируя взгляд Эвелин, который следует за мной, пока я покидаю трапезный зал.

Боевая подготовка сегодня менее жестока, чем в последние два дня. Вместо сражений в лесу мы отрабатываем защитные манёвры под руководством элементаля воздуха по имени Люсиль Серафина. Она одна из немногих коллег-преподавателей, которых я действительно уважаю. Во время тренировок, посвящённых уклонению и способам вырваться из захватов, типичных для нежити, остальные следят, чтобы меня никогда не ставили в пару с Эвелин. Я ценю это и ненавижу одновременно.

Но она замечает.

Знаю, что замечает, потому что, когда остальные не смотрят, она изгибает бровь, словно ожидая, что я объясню, почему мы все так стараемся держать дистанцию между ней и мной.

Я просто веду себя как последняя сволочь и полностью её игнорирую.

Но когда боевая подготовка заканчивается и мы возвращаемся в замок, Эвелин останавливает нас, не давая свернуть в коридор, ведущий к квартире квинтета.

— Тренировка не окончена. Где здесь частные тренировочные залы?

Проклятье. Я забыл, что она считает нас всех неотёсанными и заявила, что нам нужно больше тренироваться.

— У меня есть дела, — бормочу, поворачиваясь, чтобы уйти, потому что я почти уверен, что не выдержу ещё несколько часов, наблюдая за ними всеми вместе.

Это не ревность, и меня беспокоит не то, что они так одержимы ею, — а то, что я не могу к ним присоединиться. Я всё пытаюсь найти в ней что-то, что можно было бы ненавидеть, чтобы отсрочить момент падения, но ничего нет.

Даже тот факт, что она —

оружие

, меня не беспокоит. Это лишь заставляет мой желудок сжиматься от ужаса при мысли, что мои родители могут об этом узнать.

Но прежде чем я успеваю уйти, рука Эвелин в перчатке обвивается вокруг моей, и она тянет меня назад.

В тот же миг моё сердце начинает колотиться с хаотичным восторгом, этот маленький предатель. С хмурым видом выдёргиваю руку.

— Мне не нужна дополнительная тренировка.

— Скажи это своим рукам.

Чёрт. Как обычно, когда я изо всех сил пытаюсь контролировать свои эмоции, они покрываются инеем. Я не могу сформулировать возражение, и остальные, похоже, тоже не могут придумать для меня предлог, чтобы уйти. Так что ворчу себе под нос, пока Лирой ведёт нас вниз по нескольким лестничным пролётам. Когда мы спускаемся ниже того уровня, где установлены обычные магические светильники, он зажигает свет фейри, чтобы осветить нам путь.

Мы достигаем места, которое явно когда-то было подземельем. Но вместо камер с железными решётками и крыс Лирой открывает дверь в дальнем конце, и я вижу, что мы смотрим на большой тренировочный зал, полный матов, с огромным зеркалом вдоль одной из стен. Лирой зажигает в комнате ещё несколько огней фейри, и Эвелин одобрительно кивает, закрывая за нами дверь.

— Идеально. Начнём с Грэйва.

Принц Кошмаров с искажённой улыбкой материализуется прямо рядом с ней.

— И что именно мы начинаем, моя дорогая?

Она аналитически его осматривает.

— Я видела остальных в действии, — говорит она, словно это всё объясняет.

— Ужасны, не правда ли?

— Заткнись, — произносим мы с Драксаром одновременно.

— У меня не было шанса увидеть, каков ты в бою, — продолжает она, скрещивая руки на груди и глядя на Грэйва снизу вверх. — Но если ты можешь потерять ухо, то можешь потерять и нечто похуже.

Я, должно быть, опять что-то упустил, потому что совсем не понимаю этот комментарий про ухо, но Принц Кошмаров лишь шевелит бровями.

— Например, мой член? Ты ведь не захочешь, чтобы я его потерял, м-м-м?

— Я думала о твоей голове, но можешь расставлять приоритеты в пользу того, что гораздо, гораздо меньше, — ровно парирует она.

Кашляю, Драксар взрывается смехом, а Лирой ухмыляется. Грэйв же выглядит просто в восторге.

— Ты только что мне дерзила, дорогая? Нечестно, учитывая, что ты его даже не видела. Попроси вежливо, и я покажу тебе, какой он совсем не маленький.

Поднимаю руку.

— Нет. Всем оставаться в штанах.

Грэйв ухмыляется.

— Если только мы не хотим использовать эту комнату для оргии.

— Я голосую за, — говорит Драксар, поднимая руку.

Эвелин выглядит слегка раскрасневшейся, закатывает глаза и поворачивается к Лирою.

— Неважно. Начнём с тебя.

Он оборонительно скрещивает руки на груди.

— Остальным тренировка нужна гораздо больше, чем мне.

— О, боги. Я будто имею дело с четырьмя обиженными младенцами, — вздыхает Эвелин. Не могу оторвать взгляд от того, как она собирает волосы в высокий хвост, обнажая свою до невозможности притягательную для поцелуев шею. — Послушайте. Очевидно, вы все — могущественные наследия, но вы не можете полагаться только на свои способности. В этом ваше слепое пятно, и именно поэтому мы здесь. Так что в этой комнате не будет ни магии, ни льда, ни превращений…

— Не то чтобы я сейчас мог, в любом случае, — вставляет Драксар.

— …ни перемещений в Эфирион во время боя или любой другой дряни, на которую вы способны, — добавляет она, взглянув на Грэйва. — Здесь будет чистый физический бой. Я буду драть вам задницы, пока у вас всех не появится больше шансов выйти живыми из Первого Испытания и будущих сражений. Я не собираюсь вас терять.

Мой протест умирает на языке при её последних словах, и моё сердце словно тает, превращаясь в лужицу безвольного тепла.

Я не собираюсь вас терять.

Это значит… и меня тоже?

Сглатываю и отвожу взгляд.

— Да, хорошо.

Остальные бормочут свои согласия, выглядя столь же смущёнными.

— Отлично. Тогда начнём.

Глава 25. Кристоф

ЛУМИНЕЯ, СПАСИ МЕНЯ.

Она пытается нас всех убить.

Драксар тяжело опускается на пол рядом со мной, когда его раунд на мате заканчивается раньше времени. Его раунд заканчивается раньше времени

каждый раз

, потому что, очевидно, этот озабоченный идиот слишком возбуждается каждый раз, когда Эвелин валит его на лопатки, и ему приходится сдаваться, чтобы остыть.

Он с гримасой стирает пот с лица и откидывается на стену, как и я.

— Как такая крошечная девушка умудряется взять меня в чёртов удушающий захват? Я же раза в три её больше.

— Попробуй в десять, махина, — огрызаюсь, наблюдая, как Лирой с решительным видом занимает оборонительную позицию на противоположной от Эвелин стороне мата.

Единственный из нас, кого Эвелин не укладывала на лопатки снова и снова, был Грэйв. Она прижимала его к земле пару раз, но этот засранец отказывается играть по правилам и постоянно ускользает в Эфирион, чтобы появиться у неё за спиной, прижать к полу и нашептать на ухо, как я полагаю, отборные мерзости.

В последний раз, когда он это сделал, терпение Эвелин лопнуло, и она боднула его головой. С тех пор мы его не видели. Уверен, он сейчас в Эфирионе, даёт своему носу зажить и с удовольствием наблюдает, как мы терпим неудачу.

Смотрю, как Лирой бросается на неё, пробуя очередную тактику. Эвелин с лёгкостью обходит его манёвр, и вот он уже прижат к земле, его нога вывернута под невероятно болезненным на вид углом. Он ругается и стучит по мату, сдаваясь, и чистое веселье на лице Эвелин заставляет меня улыбнуться.

Ей и вправду нравится сражаться? И она в этом безумно хороша. Знаю, я должен был использовать это как причину убедить себя, что она мне не нужна… но, да покарают меня боги, я обожаю этот взгляд на её лице. Она может побеждать меня в спаррингах сколько угодно — я не против боли в мышцах и синяков, если она счастлива.

Драксар сильно толкает меня локтем, выбивая дух. Бросаю в него гневный взгляд.

— Какого чёрта?

Он лишь качает головой.

— Проклятие, — шепчет он. — Лучше пялься на Лироя. Сделай вид, что его задница тебе нравится больше.

Как же я его ненавижу.

Лирой поднимается на ноги и склоняет голову.

— Почему прикосновения во время боя не являются для тебя триггером?

— В бою прикосновения — это совсем другое дело. Меня никогда не приучали избегать драк. На самом деле, именно для этого меня и создали, — пожимает плечами Эвелин, словно всё так просто.

Во рту тут же появляется привкус желчи. Могу лишь предположить, что это Та Сущность приучила её и…

— Превратили во что именно? — удаётся мне выдавить сквозь стиснутые зубы.

Она игнорирует вопрос и кивает Лирою.

— Они всё ещё зализывают раны и тешат своё эго. Возвращайся на позицию.

Но на его лице появляется то самое коварное выражение, от которого в детстве у меня по спине бежали мурашки.

— Нет, я тоже хочу знать. Кто ты, Эвелин?

— Девушка, которая сейчас надерёт тебе задницу. Снова.

Он ухмыляется.

— Провокации не сработают.

Она потягивается, словно разминая затёкшее плечо. И снова я не могу отвести взгляд, а мои руки зудят от желания размять любой дискомфорт, что она чувствует. Позволь она мне, я бы сделал ей массаж всего тела. Она, должно быть, сильно напрягается и устаёт — в конце концов, если она так гоняет нас, могу лишь представить, как она гоняет себя.

Мне это не нравится. Я хочу видеть свою хранительницу расслабленной и довольной. Хочу баловать её всеми возможными способами.

У меня пересыхает во рту, когда она резко срывает с себя мешковатую футболку, оставаясь в облегающей чёрной майке. Лирой и Драксар тоже пялятся во все глаза, а Грэйв наконец-то вновь материализуется в мире смертных, чтобы оценить её, прислонившись к стене.

— Отлично. Официально заявляю, что готов к следующему раунду, — говорит он слишком уж рьяно.

На этот раз я с ним согласен. Но Драксар, должно быть, замечает, как мне нравится видеть её в чём-то облегающем, потому что снова сильно толкает меня локтем. На этот раз у меня вырывается стон. Звук привлекает внимание Эвелин.

Как только её взгляд останавливается на мне, послушно отворачиваюсь, делая вид, что это самое скучное зрелище в моей жизни. Но я всё ещё могу любоваться ею в отражении зеркальной стены, перед которой она стоит. Эта обтягивающая майка открывает полоску кожи на животе и пояснице. Я бы хотел зацеловать её всю. Знаю, что мои щёки краснеют, пока я чувствую на себе её изучающий взгляд.

— Хорошо. Это будет приз, — наконец говорит Эвелин. — Вам всем отчаянно не хватает мотивации.

— Больше нет, — улыбается Грэйв. — Прекрасная майка.

Она закатывает глаза.

— Вот как всё будет. Если кто-то из вас одолеет меня на мате, я скажу, кто я.

Это цепляет нас всех. Вижу, как решимость появляется на лице Лироя, когда он расправляет плечи и снова принимает стойку.

— Ты сдержишь слово?

— Я всегда его держу, — сладко говорит она, а затем снова валит его на лопатки меньше чем за две минуты.

Лишь богам известно, как долго длится наша тренировка. Кажется, что целую вечность, прежде чем Эвелин объявляет конец и говорит, что завтра мы повторим. Видимо, она считает эту пытку полезной, но я решаю не протестовать, потому что завтра она может надеть ещё одну обтягивающую майку. Возможно, сегодня я даже помолюсь об этом богам.

Когда мы выходим на главный уровень Замка, остальные автоматически направляются к апартаментам квинтета. Я же сворачиваю в коридор, ведущий к моему кабинету, к которому примыкает сносная квартира для преподавателей. Но боги, похоже, прокляли весь сегодняшний день, потому что я слышу, как Лирой зовет Эвелин, и понимаю, что она идёт прямо за мной.

Удивлённо останавливаюсь и хмуро смотрю на неё сверху вниз.

Она сохраняет непроницаемое выражение лица.

— Нам нужно поговорить.

— И не подумаю. Мне нужно в душ. Я весь потный.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Это самая жалкая отговорка из всех возможных. Но вот она. Моя сильнейшая защита, дамы и господа.

— Эвелин, — снова говорит Лирой, останавливаясь рядом с нами и хмурясь. — Скоро комендантский час. Пойдём.

— Я останусь с Кристофом.

Моё сердце подпрыгивает к самому горлу, и я рявкаю:

— Нет, чёрт возьми, не останешься. Я не хочу, чтобы ты была рядом со мной.

— Согласен. Пойдём, — настаивает Лирой. — Драксар готовит ужин, а профессору Сноу, я уверен, нужно… проверять работы.

В жизни не проверил ни одной работы, но киваю.

Эвелин окидывает нас обоих взглядом.

— Хватит этого дерьма. Я знаю, что вы все мешаете мне находиться рядом с Кристофом. Вы думаете, он опасен для меня. Скажите мне почему, или мы с ним поговорим.

Лирой смотрит на меня с укором, словно это я во всем виноват. Я лишь возвожу глаза к небу, надеясь, что божество, наславшее на меня это проклятие, увидит, каким оно было придурком. С уважением, конечно.

— Эвелин, просто иди с Лироем.

— Не пойду.

Ладно, придётся надавить сильнее, если я хочу сохранить между нами достаточную дистанцию.

— Ты думаешь, я хочу с тобой, чёрт возьми, разговаривать? Ты только что часами мучила и раздражала меня до смерти. Я вымотан и иду спать. Так что беги к своим подкаблучникам и прими душ заодно, потому что от тебя воняет.

Это ложь.

Она едва вспотела.

До безумия раздражает, как хорошо она сейчас выглядит.

Челюсти Лироя сжимаются от моих слов, но Эвелин выдерживает мой взгляд.

— Конечно. Воспользуюсь твоим душем.

Почему, о боги, почему она должна быть такой упрямой и привлекательной?

Это нелепо.

Тру затылок, измученный, сбитый с толку возбуждением и до крайности уставший от необходимости постоянно её игнорировать. Глубоко внутри я изнываю по ней. Но должен поддерживать фасад высокомерного ублюдка, который будет держать её на расстоянии. Это лучший способ защитить её от моего проклятия.

— Я не собираюсь этим заниматься прямо сейчас, — цежу я.

— Прекрасно. Тогда надеюсь, у тебя есть лишнее одеяло. Я посплю на полу.

Она проходит мимо меня к моему кабинету. Я подумываю сбежать и спрятаться где-нибудь в жалком месте, вроде одного из школьных туалетов. Но в конце концов вздыхаю и иду за ней.

— Если с ней случится хоть что-то отдалённо неприятное, я тебя убью, — предупреждает Лирой у меня за спиной.

Очень полезно.

— Из тебя вышел бы отличный подпевала. А теперь убирайся.

Если Эвелин настаивает на разговоре, мне просто придётся быть максимально неприятным и быстро выпроводить её из своего пространства. Может, если я затею с ней большую ссору, это поможет мне перестать так много о ней думать.

Это жалко, но это всё, что у меня есть.

К тому времени, как добираюсь до своего кабинета, Эвелин уже ждёт. Пытаюсь одарить её убийственным взглядом, но уверен, что это больше похоже на надутые губы. Отпираю дверь, чтобы впустить нас внутрь. Автоматические магические светильники, встроенные в каждый кабинет факультета, мягко загораются, слегка приглушённые для ночного времени.

Эвелин останавливается, чтобы осмотреть мой кабинет.

— Аккуратно.

— Ненавижу беспорядок. А ещё ненавижу назойливых хранительниц, которые не умеют заниматься своим чёртовым делом.

Она поворачивается, ухмыляясь.

— Неплохая попытка, но ты меня не ненавидишь.

— Откуда тебе знать? Ты слишком занята, прыгая между тремя другими членами в своём счастливом маленьком гареме, чтобы обращать на это внимание.

От таких слов у меня скручивает живот, но если я буду достаточно грубым и желчным, надеюсь, она невзлюбит меня настолько, что захочет уйти.

Эвелин закатывает глаза.

— И тебе не удастся заставить меня тебя возненавидеть.

Чёрт.

Почему она должна быть такой проницательной?

Отворачиваюсь от неё и по нервной привычке начинаю поправлять вещи на своём столе, хотя уже раскладывал их перед уходом. Когда беру футляр для очков, чтобы убрать его в верхний ящик стола, Эвелин обходит стол и склоняет голову.

— Ты носишь очки?

— Только для чтения, — ворчу, делая вид, что занят, а она — помеха.

Когда она запрыгивает на край моего стола, лёгкое колыхание её груди под обтягивающей майкой пронзает меня волной желания. Снова резко отворачиваюсь, прочищаю горло и смотрю на календарь на стене, словно он куда интереснее невероятно сексуальной загадки, устроившейся на моём столе.

Не думай о её груди. Не думай о её заднице на твоём рабочем столе. Вообще не думай о её теле, ты, до смешного похотливый извращенец.

— Хотела бы я как-нибудь увидеть тебя в очках, профессор.

— Просто выкладывай, о чём ты хотела со мной поговорить, — выдыхаю, потирая лицо.

Она молчит так долго, что я начинаю беспокоиться, не задел ли я наконец её чувства. Но когда оборачиваюсь, готовясь снова увидеть Эвелин раненой, обнаруживаю, что она тихо изучает те немногие вещи, что висят у меня на стенах и расставлены на полках в качестве декора. Увидев осколок вечного льда на краю одной из полок, она удивлённо оборачивается.

— Где ты это взял?

— Я его сделал, — признаюсь, скрестив руки на груди, чтобы выглядеть угрюмо.

Вечный лёд редок. Твёрдое как алмаз вещество, оно намного холоднее обычного льда и, как следует из названия, не может растаять из-за огромного количества вложенной в него элементальной силы. Лишь ледяные маги высочайшего калибра могут его создавать. Когда я совершил ошибку новичка, раскрыв родителям свою способность, они попытались отправить меня на работу непосредственно к Бессмертному Квинтету.

Мне тогда было шестнадцать, и я использовал деньги от модельной карьеры, чтобы подать на эмансипацию. Моя семья использовала свои обширные ресурсы, чтобы эта пикантная семейная драма не просочилась в СМИ, и угрожала никогда не отдать мне мой трастовый фонд, словно это могло как-то изменить моё решение.

Но через некоторое время они сделали вид, будто это была их идея, чтобы я покинул дом раньше, дабы «сосредоточиться на карьере в мире людей». Они всё же предоставили мне доступ к моему абсурдно большому наследству, когда мне исполнилось двадцать четыре, к которому я и палкой не притронулся.

Эвелин изучает вечный лёд с непонятным мне выражением. Затем она двигается дальше, удивлённо приподняв брови при виде фотографии Зефира и Вьюги.

— У тебя есть собаки?

Два пиренейских горных пса размером почти с белых медведей. Они бы её полюбили. Понятия не имею, нравятся ли Эвелин вообще животные. Тем не менее, легко могу представить их здесь, трущихся о неё, с высунутыми от удовольствия языками, если бы она решила их погладить.

Вместо того чтобы поддаться и рассказать ей всё о них, я хмурюсь.

— Ты можешь уже уйти?

Эвелин игнорирует меня, склоняя голову к фотографии Греты.

— Красивая. Не знала, что у тебя есть сестра.

Напрягаюсь.

— Как ты…

— Она не похожа на тебя, но у вас одинаковый нос. — Моя хранительница морщится. — Я заметила только потому, что пытаюсь избавиться от дурной привычки.

— Какой привычки? — хмурюсь я.

— Убивать родственников людей, которых я знаю, ещё до того, как узнаю, кто они.

Ох. Ух ты, я… даже не знаю, что на это сказать.

— Повторяю, зачем ты здесь?

— Садись. Я знаю, что ты нервничаешь.

Прежде чем успеваю спросить, откуда ей это известно, она многозначительно смотрит на окна, которые снова покрываются коркой льда. Стискиваю зубы и сажусь в своё офисное кресло, намереваясь покончить с этим разговором, чтобы вернуть себе хоть какую-то иллюзию контроля.

Но все мысли о самоконтроле вылетают из головы, когда Эвелин садится мне на колени лицом ко мне.

У меня пересыхает во рту.

— Ч-что ты…

— Я приняла решение насчёт нашего квинтета. Вы все мои, и я буду сражаться за вас до конца. Но если мы хотим сработаться за то короткое время, что у нас есть, я не могу позволить этой штуке между нами затягиваться. Так что я дам тебе очень простой выбор. Протяни руку.

Сердце бешено колотится, но я протягиваю руку, отводя взгляд, потому что уверен, что если буду смотреть на неё так близко, она меня загипнотизирует. Мой член, этот чёртов предатель, мучительно твёрд в штанах.

Но когда холодная рукоять маленького кинжала ложится мне в ладонь, вздрагиваю и резко смотрю на неё.

— Зачем ты заставляешь меня это держать?

Эвелин ухмыляется и подталкивает конец ножа, пока он едва не касается её плеча.

— Если ты ненавидишь меня так сильно, как говоришь, тогда причини мне боль. Должно быть легко.

У меня скручивает живот. О, милосердные боги, нет.

Когда я просто смотрю на неё с возмущенной тревогой, потому что она не может говорить это серьёзно, Эвелин двигается так, что нож прижимается к её шее. И когда она на него надавливает…

Я роняю кинжал, вспыхнув от ярости. Он с лязгом падает на пол.

— Прекрати. Я не собираюсь, чёрт возьми, причинять тебе боль. Этому никогда не бывать, Эвелин.

— Ты причинил мне боль в Трансильвании.

Вздрагиваю, и в животе всё переворачивается от этого воспоминания.

— Я… мне жаль, — шепчу я. — Ты не представляешь, как мне жаль. Я пойму, если ты никогда не захочешь меня за это простить, но я должен был это сделать, потому что…

— Потому что ты заботишься обо мне и думал, что это лучший способ меня защитить. Мы оба знаем, что это правда, так что перестань чувствовать себя виноватым.

Стискиваю зубы в отчаянии. Неужели мне придётся найти что-то действительно ужасное, чтобы сказать ей? Смогу ли я вообще заставить себя снова сказать ей что-то обидное?

Это сущий ад.

— Нет. Дело лишь в том, что ты моя хранительница, — пытаюсь настаивать я. — Ты мне даже отдалённо не нравишься, я просто…

Эвелин наклоняется вперёд и целует меня.

О, святые боги на небесах.

Её губы такие офигенно тёплые.

Внезапно я не могу притянуть её достаточно близко. Её пальцы запутываются в моих волосах, и я стону, когда чувствую, как она придвигается ближе, её грудь прижимается к моей. Она словно грёбаный обогреватель по сравнению со мной, и это безумно приятно. Я никогда так никого не обнимал, но знаю, что теперь буду жаждать тепла Эвелин до конца своей проклятой жизни.

Никогда не был так возбужден. Она, вероятно, чувствует, что моё сердце колотится так сильно, что готово проломить ребра, но я не могу сосредоточиться ни на чём, кроме её фантастического рта и того, как её язык нежно скользит по моим губам, пока я не приоткрываю их. Когда она обвивает руками мою шею и углубляет поцелуй, издавая тихий стон удовольствия, у меня кружится голова.

Но затем её идеальные бедра двигаются, и она трётся о мою пульсирующую эрекцию…

И я кончаю в штаны.

Чёрт.

О, милосердные боги, нет.

Убейте меня сейчас же. Этот день и вправду проклят.

Скованно отстраняюсь, моё лицо горит тысячью градусов, и я крепко зажмуриваюсь.

— Эвелин.

Она, должно быть, слышит напряжение в моем голосе, потому что начинает спрашивать, что случилось… но когда она слегка вдыхает, я знаю, что она чувствует сквозь ткань моих брюк,

что именно

случилось.

Умоляю тебя, Аиста

, — молюсь я богине, забирающей жизни. —

Просто забери меня. Прямо сейчас. Пожалуйста.

Откашливаюсь и бормочу:

— Ты не могла бы, эм… слезть на секунду? Я бы хотел сейчас выброситься из окна.

К моему потрясению, губы Эвелин снова прижимаются к моим, и я чувствую, что она улыбается.

— Значит, я тебе всё-таки нравлюсь.

Слишком, чёрт возьми, сильно. Доказательство тому — на всей внутренней стороне моих брюк.

— Интересно, с чего ты это взяла. Может, с того, что ты едва дотронулась до меня, а я потерял контроль, как проклятый подросток?

Снова закрываю лицо руками, униженный до глубины души.

В любой момент, Аиста. Пожалуйста.

Эвелин отнимает мои пальцы, пока я не вынужден посмотреть на неё и увидеть захватывающую дух улыбку на её лице. В ней нет ни насмешки, ни издёвки — скорее, она кажется чрезвычайно счастливой.

И, о милосердные боги, мне нравится видеть её счастливой. Она просто такая красивая.

— Хорошо. Значит, мы на одной волне.

— Это на той, где я бросаюсь с балкона? — морщусь я.

— Это на той, где мы оба принимаем, что нравимся друг другу, и ты рассказываешь мне о своём проклятии. Оно не может быть хуже моих причин отвергать вас всех.

Изучаю Эвелин, моё сердце всё ещё бешено колотится, пока я на мгновение тону в её будоражащих душу глазах. Наконец, я больше не могу этого выносить.

— Верховная пророчица Луминеи сказала мне, что моё проклятие убьет любого, в кого я влюблюсь, — шепчу я. — Я вёл себя как полный ублюдок, потому что не могу позволить себе в тебя влюбиться. И мы не можем связать себя, чтобы разрушить наши проклятия, я… чёрт возьми, Эвелин, я просто… если я буду рядом с тобой, ты в конечном итоге умрёшь. Я не могу этого допустить. Не могу потерять тебя, даже не получив шанса полюбить. Потерять тебя — значит разбиться вдребезги.

Делаю дрожащий вдох. Вот, я всё выложил. Теперь она должна уйти, зная, в какой она опасности, потому что я уже по уши в неё втрескался.

Но затем она… фыркает от смеха.

Таращусь на неё.

— Прошу прощения? Какого чёрта с тобой не так? Ты вообще слышала, что я сказал?

Эвелин пытается сдержать улыбку и прочищает горло.

— Слышала. И ты должен знать, что со мной это не проблема.

Она что, ударилась головой на тренировке?

— О чём ты говоришь?

Её улыбка — это нечто среднее между задумчивостью и мрачным юмором.

— Это сложно, но тебе не нужно беспокоиться о том, чтобы случайно меня убить. Или даже намеренно. Обещаю.

Качаю головой.

— Опять же, о чём ты, чёрт возьми, говоришь?

Она начинает отвечать, но затем сжимает губы и убирает от меня руки, сильно потирая одну из них. Её дыхание учащается, она снова прочищает горло и оглядывает комнату.

— Где твоя ванная? — хрипло спрашивает она.

Ох… чёрт. Неужели все эти прикосновения теперь её беспокоят?

Моя грудь сжимается, когда я понимаю, что Эвелин, возможно, молча паникует. Без лишних слов подхватываю её на руки и несу через маленькую, полускрытую дверь в углу кабинета, ведущую в мои апартаменты. Осторожно ставлю её перед ванной.

Она быстро скрывается внутри, и я слышу, как включается душ. Пока она там, я как можно скорее переодеваюсь из одежды, в которой только что опозорился по полной программе.

Когда Эвелин наконец выходит из ванной, она выглядит нормально. Её волосы мокрые, и она завернута в полотенце, которое едва прикрывает бёдра, отчего мой глупый член снова вздрагивает от возбуждения. Но я не могу сдержать вопросы, которые рвутся наружу, пока я неловко тянусь к ней, затем отступаю и тру затылок.

— Что я могу для тебя принести? Газированная вода поможет? У меня есть средство от изжоги. И ещё какие-то человеческие лекарства, которые могут помочь. Или если ты хочешь что-то другое, например, зелье, я пойду найду Лироя и…

— Все преподавательские квартиры так выглядят? — прерывает она, удивлённо приподняв брови, глядя на мои апартаменты.

— Нет, я заплатил профессиональным дизайнерам, чтобы они изменили это пространство. — Понимаю, что навязчиво тереблю одежду, и заставляю себя остановиться. — Не волнуйся, я знаю, что это перебор. Я, может, и мальчик с трастовым фондом, но самокритичный. Я видел много обычных комнат.

Она оглядывает стену из цельного стекла с выгравированными на ней замысловатыми узорами из сусального золота, минималистичный, со вкусом подобранный абстрактный декор и плюшевый ковер, а также огромную кровать с люстрой из бесчисленных кружащихся нитей вечного льда над ней.

— Если ты так говоришь.

Снова начинаю ёрзать.

— Ты меня убиваешь. Должно же быть что-то, что я могу сделать, чтобы помочь с твоим…

Даже не знаю, как это назвать.

Губы Эвелин дёргаются.

— Всё не так плохо, как обычно. Может, терапия прикосновениями действительно работает.

— Но какого хрена ты меня поцеловала, если знала, что в итоге тебе будет некомфортно? — в отчаянии выпаливаю, раздосадованный этой мыслью.

— Кто-то должен был растопить лёд, — игриво ухмыляется она.

Она ещё и шутит об этом? Хмурюсь.

— Ты знаешь, сколько раз я слышал эту шутку за свою жизнь?

— Принято. Найду получше. А теперь насчёт лишнего одеяла, — говорит она, бросая взгляд на мой шкаф, словно оно может быть там.

Прежде чем я успеваю сказать ей, что скорее поцелую чешуйчатую задницу Драксара, чем позволю ей спать на полу, слышу стук в дверь моего кабинета и выхожу из апартаментов, чтобы открыть. Это Грэйв, и он смотрит на меня так, словно представляет, как отрывает мне голову.

Вполне обычное для него дело, если честно.

Он бросает взгляд на дорогущий оберег от кошмаров, висящий прямо у входа в мой кабинет, прежде чем протянуть мне рюкзак и странный круглый предмет.

— Она спит с этим под подушкой.

— Что это?

— Не твое собачье дело, Сноу. Просто отдай ей и знай, что я заставлю тебя заплатить позже за то, что ты забрал у меня нашу хранительницу и её сны на эту ночь.

Смотрю на него, забирая амулет и сумку, в которой, должно быть, одежда и прочее для Эвелин.

— Ты думаешь, это была моя грёбаная идея? Я только что выложил ей всю душу о своём проклятии, потому что она знает, как играть на мне, словно на какой-то скрипке.

Он смотрит на меня, затем ухмыляется.

— Хорошо.

— Нет, не хорошо.

— Ещё как хорошо. Я никогда не хотел, чтобы у нас были секреты от Эвелин. К тому же, как я уже сказал, сомневаюсь, что твоё проклятие когда-либо могло ей навредить.

Стискиваю зубы.

— Мы этого не знаем. Что, если я стану причиной её смерти?

— Тогда я разорву твою душу на куски и буду собирать её заново, снова и снова, пока мы оба не умрём. Спокойной ночи.

Затем он просто исчезает, оставляя меня таращиться в пустоту.

Чёртов безумный инкуб.

Глава 26. Эвелин

Открываю глаза, и первое, что фиксирует моё сознание, — это лицо ангела.

Красота Кристофа Сноу — трагическая несправедливость. Его безупречно выточенное лицо расслаблено во сне, одна рука заведена за голову, другая лежит на груди. На нём шёлковая пижама — разумеется, богатый профессор-элементаль предпочитает шёлк. Изучаю, насколько поразительно светлы его волосы, хотя брови и ресницы намного темнее.

Выдыхаю, отмечая мятный запах, пропитавший воздух вокруг.

Я не испытываю сожаления о вчерашнем. О том, что нарушила его границы и поцеловала. Во-первых, поцелуй был… эффективным. То, что он так быстро потерял контроль, возбудившись от меня, было неожиданным тактическим преимуществом.

Во-вторых, теперь я знаю суть его проклятия и понимаю, насколько оно незначительно по сравнению с проклятиями других.

Не то чтобы я не могла умереть навсегда. Просто это крайне маловероятно.

Теперь, зная проклятия всех членов моего квинтета, я могу оценить, какие из них представляют наибольшую угрозу. Все их проклятия вызывают у меня неприязнь, но проклятие Лироя вызывает особое беспокойство.

Должен быть способ его ослабить.

Но прежде чем я займусь поиском решения для него, нужно перейти к следующей цели: Мальгос Де Стар.

Я уже убивала инкубов. В Пустоши. Там всё ещё обитают монстры старого мира. Просто они не бессмертны, в отличие от Бессмертного Квинтета. После того, как Теодор забрал моё сердце и нарёк меня своим

оружием

, мои тренировки порой заключались в бегстве через искажённый лес, окружавший его владения, пока два или три монстра соревновались, кто убьёт меня первым.

Так что я знаю, как устранить сильного инкуба. Нужно лишь добыть подходящее оружие и выманить его подальше от остальных, туда, где никто не увидит и не заподозрит моей причастности.

И у меня есть над ним неожиданное преимущество. Которое я даже не принимала в расчёт. Сев, достаю из-под подушки оберег, оставленный Грэйвом прошлой ночью. Изучаю его, игнорируя сильный запах калеи тернифолии.

Это старый оберег. Очень старый. Неслучайно бессмертный отец Грэйва носил его с собой. В конце концов, какая польза от оберега инкубу, который даже не спит?

У меня есть теория, но я хочу подобраться к Мальгосу на расстояние удара, прежде чем её проверять.

Собираюсь и проскальзываю в кабинет Кристофа. Но прежде чем успеваю коснуться двери в коридор, ручка полностью покрывается льдом. Бросаю взгляд через плечо и ухмыляюсь.

— Не жаворонок?

Он сонно трёт лицо, прислонившись к дверному проёму своей квартиры.

— Обычно без проблем, но спать с дьявольским стояком как-то невозможно.

Моргаю. Он ни разу не приблизился ко мне после поцелуя, так что я и не подозревала, что он всё ещё возбужден. Ощущаю, как к шее приливает тепло — нежелательная реакция. Кристоф, должно быть, осознаёт, что брякнул это вслух, потому что его щёки вспыхивают. Он прочищает горло.

— Можешь подождать секунду? Я сейчас выйду. Мне просто не нравится идея, что ты будешь бродить по коридорам в одиночку. Сейчас в Академии слишком много психопатов.

Почему они постоянно твердят подобную чушь? Они видели меня в бою. Уже должны были понять, что самая большая опасность в этом Замке — это я.

— Справлюсь сама. К тому же, я уверена, Грэйв уже ждёт снаружи. Может, и Лирой с Драксаром тоже.

— Вот именно. Психопаты, — фыркает он, уходя в свою комнату. — Подожди.

Через несколько минут мы выходим и обнаруживаем, что все трое других членов моего квинтета ждали, как я и предполагала. У меня всё сжимается внутри, когда я вижу свежие царапины на шее Драксара, глубокие тёмные круги под багровыми глазами Лироя, а Грэйв… что ж, он в порядке, но я почти уверена, что на его джинсах свежая кровь. На нём ещё и новая кожаная куртка, которую он, вероятно, у кого-то украл.

Драксар немедленно заключает меня в объятия — большое, тёплое вторжение в моё пространство. Когда он поднимает меня на руки, я от неожиданности издаю унизительный писк. Он утыкается лицом в мою шею и вдыхает. Все инстинкты вопят об угрозе. О нарушении периметра. Замираю, подавляя желание вырваться.

— Вот и моя маленькая Тучка, — грубо произносит он. Его хриплый голос, вибрирующий у моего уха, заставляет кожу покрыться мурашками — реакция на опасность, не на близость.

Затем он вскрикивает, и я снова оказываюсь на ногах. Лирой только что вонзил Драксару в плечо свой кровоточащий кристалл, и выражение лица кровавого фейри стало свирепым.

— Она не хотела, чтобы её поднимали, придурок. Мы помогаем ей с терапией лёгким воздействием, а не хватаем её, как вещь. О чём ты, чёрт возьми, думал?

— Всё в порядке, — настаиваю, увидев, как на мгновение меняются глаза Драксара.

На его шее вздуваются жилы, он рычит, снова царапая шею у ошейника. Быстро хватаю его за руки, заставляя остановиться и посмотреть на меня.

— Это твоё проклятие, — тихо констатирую я.

Мой оборотень выглядит несчастным, его плечи опускаются.

— Мой дракон сейчас просто невыносим. Я даже не знаю, какие мысли мои, а какие — его. Я просто…

Его ноздри раздуваются, взгляд мечется по коридору. Мы все прослеживаем за ним и видим группу случайных наследий, которые болтают и направляются в нашу сторону. Один из них, оборотень, очевидно, ещё один друг, бросает взгляд и машет Драксару.

Он поворачивается ко мне, стягивая свою коричневую куртку.

— Надень. Мне нужен на тебе мой запах. Сейчас же.

Он что, рыкнул на меня? Скрещиваю руки на груди.

— Давай попробуем ещё раз.

Он делает шаг ближе, и его запах жжёного кедра окутывает меня. При моих средних размерах я чувствую себя хрупкой рядом с его массивной фигурой. Он понижает голос так, что слышу только я.

— После того, как мы переспали, я думал, мой дракон начнёт успокаиваться. Но стало намного хуже. Как будто теперь, когда я точно знаю, насколько идеальна моя пара, я не могу думать ни о чём, кроме того, что кто-то попытается отнять тебя у меня. Клянусь шестью богами, Эвелин, я сорвусь с цепи и убью первого, кто хотя бы дыхнёт в твою сторону, если сегодня на тебе не будет моего запаха.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Его голос напряжён и опасен. Эта новая демонстрация яростной ревности пробуждает во мне что-то на первобытном уровне, что трудно игнорировать. Сглатываю и натягиваю куртку, прежде чем посмотреть на него.

— Вот. Лучше?

Облегчение, смешанное с удовлетворением, проскальзывает по чертам Драксара, когда он видит меня в своей куртке. Это успокаивает его настолько, что он позволяет себе улыбнуться.

— Черт, на тебе это почти как платье. Ты такая маленькая.

— Я нормальная. Это ты огромный, — поправляю я.

— Во всех смыслах, детка, и тебе это понравилось.

Что ж. Он не ошибся.

Но я не собираюсь привлекать внимание к подобным комментариям в их общем присутствии. Я уже усвоила, что их коллективный разум активируется чертовски быстро, так что если кто-то из нас, включая меня, затронет сексуальную тему, я не смогу сосредоточиться весь день.

Теперь, когда Драксар больше не на взводе, смотрю на Лироя.

— Ты ужасно выглядишь. Ты вообще спал?

— Нет.

— Добро пожаловать в клуб, — ворчит Кристоф, когда мы начинаем идти по коридору.

Грэйв ухмыляется.

— Я никогда не сплю, так что этот клуб, должен быть назван в мою честь.

— Тебе и не нужен сон, ты, чудовищный сперматозоид, — огрызается Лирой.

Они продолжают обмениваться колкостями, пока мы идём на занятия. Драксар раздражён на Кристофа за то, что тот не разбудил меня раньше, чтобы я успела позавтракать, Грэйв закуривает ещё одну из своих странных сигарет и выдыхает дым в сторону любых наследий, проходящих мимо нас слишком близко, а Лирой продолжает переводить взгляд с Кристофа на меня, словно пытаясь по нашему взаимодействию сложить картину прошлой ночи.

И быть с ними всеми вот так…

Как я вообще могла подумать, что их интересует только пари? Если уж на то пошло, они все становятся только одержимее и безрассуднее с каждой тёмной тайной, что я раскрываю. И весьма вероятно, что я тоже становлюсь одержима ими.

Хм. Может, боги всё-таки подобрали мне тех, кто дополняет мою сломленную, извращённую душу.

На «Изучении тварей», численность которого несколько поубавилась благодаря жестокости наследий с уклоном в боевые искусства, профессор Сэндерс объявляет, что сегодня мы будем заниматься в восточной библиотеке. Наше задание — найти книгу о существах Пустоши, изучить её в наших квинтетах и через несколько дней представить доклад.

Когда мы идем в библиотеку, Грэйв наклоняется ко мне и шепчет:

— Изучение тебя засчитается за выполнение задания? А то я становлюсь настоящим экспертом по всему, что касается Эвелин Бёрч.

Ухмыляюсь. Наивно с его стороны так полагать, когда они даже не знают, что моя фамилия на самом деле не Бёрч.

Не то чтобы это имело значение, потому что я и сама не знаю, какой была моя настоящая фамилия. Вероятно, я никогда не узнаю, ведь моя семья давно мертва. Теодор сказал, что их жестоко убили, как и семьи всех остальных детей, забранных в Пустошь.

Мы наконец добираемся до библиотеки, и я удивлена и немного напряжена, увидев, что мы здесь не единственный класс. Множество других наследий, как в квинтетах, так и без, бродят со своими союзниками, настороженно поглядывая на других, пока делают вид, что занимаются. Несколько наёмников Бессмертного Квинтета осматривают зал с разных возвышенностей в поисках неприятностей.

А за одним из столов сидит Амара Зулани, молча читая и одновременно наблюдая за происходящим.

— Няньки. Какой сюрприз, — фыркает Дракс, снова дёргая воротник.

Беру его за руку под предлогом остановить, пока все остальные из нашего класса по «Изучению тварей» расходятся по разным проходам библиотеки для исследований. Замечаю, как кто-то отчаянно машет мне с другого конца зала, и узнаю ореол волос Зои. Она сидит со своим квинтетом за одним из массивных старых столов из красного дерева у длинного ряда высоких арочных окон.

Мы присоединяемся к ним. Как только я сажусь напротив Зои, Дамиан, сидящий рядом с ней, прочищает горло.

— Эй, я должен перед тобой извиниться, Эвита… то есть Эвелин, — поправляется он, бросая взгляд на Зои, чтобы убедиться, что всё правильно.

Она прикрывает рот, чтобы не рассмеяться, и кивает. Дамиан снова смотрит на меня, и искренняя благодарность в его глазах, честно говоря, немного чрезмерна.

— Я не думал, что ты действительно нам поможешь, но… спасибо. Ты понятия не имеешь, как я тебе обязан за то, что вернула её. Я… — Он прочищает горло и снова смотрит на Зои. Его черты смягчаются, словно он смотрит на самое драгоценное, что есть в мире. — Как мне отблагодарить тебя за спасение лучшего, что когда-либо случалось со мной?

Элиара согласно кивает, всхлипывая. Тарен не менее эмоционален и готов прослезиться, несмотря на то, что почёсывает локоть.

О, боги. Я и не подозревала, что снова попаду в это.

Понимаю, что, должно быть, выгляжу слегка напуганной, потому что Грэйв начинает беззвучно трястись от смеха на скамье рядом со мной, отворачиваясь, чтобы скрыть своё веселье.

Засранец. Он, должно быть, знает, что публичные проявления эмоций выводят меня из равновесия.

— Это было несложно, — ворчу, открывая случайную книгу, чтобы избежать их пылких взглядов.

Зои тоже хихикает.

— Ой! Ты смущаешься? Кто бы мог подумать, что ты такая застенчивая, Эв?

Пинаю её под столом, но промахиваюсь и попадаю в Тарена. Он дёргается и подозрительно смотрит на Грэйва. Мой безумный Принц Кошмаров с готовностью берёт вину на себя, растягивая губы в приятной и жутковато-медленной ухмылке, так что все за столом немедленно углубляются в учёбу.

Драксар садится по другую сторону от меня, пока Кристоф и Лирой уходят на поиски книг. Сидя в тишине библиотеки, снова изучаю бесчисленные книжные полки и коридоры, ведущие в запретные зоны, и задаюсь вопросом… есть ли в архивах хоть что-то о том, кто я такая?

Когда я прибыла в Академию, провела непомерное количество времени в её двух библиотеках. Я прочла их коллекции о пяти планах бытия, истории людей и наследий, о Великих Войнах, шести богах, теориях о загробной жизни, ожидающей в Запределье, и все их записи о теневых демонах и монстрах, с которыми наследия сражаются на Разделе.

Но в их знаниях о том, что ещё скрывается в Пустоши, есть пробелы. Это разочаровывает, поскольку я надеялась найти что-то о своём состоянии. Я даже надеялась, что может существовать какой-нибудь древний, давно забытый способ обратить то, во что они меня превратили.

Увы, надежда — бессердечная сука. То, что они со мной сделали, исправить нельзя.

Меня вырывает из мыслей кашель Дамиана, который оглядывает мой квинтет.

— Так, наши квинтеты теперь типа… в союзе? Никто из нас не собирается вредить друг другу, верно? — Он с опаской поглядывает на Грэйва.

— Нам не нужны союзники, — тянет Лирой в тот же момент, когда Драксар говорит:

— Конечно, почему бы и нет?

Зои ухмыляется.

— По-моему, это решают хранители, парни. А поскольку хранители — это Эвелин и я, мы официально объявляем, что мы, чёрт возьми, в союзе. Верно, Эви?

Киваю.

— Очень убедительно, — бормочет Дамиан.

Тарен мягко шлёпает его по плечу.

— Перестань вредничать. Они наши друзья, так что, конечно, никто из нас не будет создавать проблем друг для друга.

Замечаю, как напрягается Драксар рядом со мной. Он сверлит убийственным взглядом другой конец библиотеки… Хлою Купер, которая наблюдает за мной.

Наконец-то.

Она была занозой в моём мозгу с тех пор, как подменыш упомянул её фамилию. У меня не было времени выследить её, так что очень мило с её стороны появиться вот так, на блюдечке с голубой каёмочкой.

— Мне не нравится, как Купер на тебя пялится, Тучка, — рычит Драксар.

Полагаю, «Тучка» — это новый «цветочек». Возможно, прозвища — это моё проклятие.

Зои поднимает глаза с ухмылкой.

— Если кто-то и пялится на Эвелин, то, вероятно, потому, что она такая красивая.

Дамиан морщится.

— Не пойму, ты шутишь или нет. Без обид, просто она какая-то невзрачная и…

— Закрой рот. Если ещё раз откроешь его в моём присутствии, узнаешь, каковы на вкус твои потроха, — тянет Грэйв.

Элиара испуганно икает. Я утыкаюсь лицом в книгу, чтобы скрыть своё злорадное веселье. Мне не особо важно, что думают о моей внешности те, кто не входит в мой квинтет, раз уж она, по-видимому, вызывает такие разногласия. Но забавно наблюдать, как легко мой квинтет пугает людей.

— Она всё ещё на тебя смотрит, — цедит Драксар. — Если она знает то, что, как я думаю, она знает…

— Я поговорю с ней, — решаю я.

Грэйв тут же исчезает, так что я знаю, что он будет подслушивать мой разговор. Драксар смотрит на меня умоляюще.

— Я могу сорваться и кого-нибудь убить, если ты будешь выглядеть хоть немного расстроенной во время разговора с ней. Я на грани. Честно предупреждаю.

Зои смотрит на меня широко раскрытыми глазами.

— О, мои боги. А я-то думала, твой квинтет был безумным до моего небольшого отсутствия. Это так мило!

Вынуждена признать, в их склонности к насилию есть нечто… привлекательное.

Встаю из-за стола, игнорируя наследия, наблюдающие за мной со всех концов библиотеки, включая Амару Зулани, которая поднимает голову, когда я прохожу мимо. В ней есть что-то тревожное, что я не могу определить, но я отбрасываю это чувство, подходя к угловому столу, где в одиночестве сидит Хлоя.

Её волосы всё ещё уложены шипами, но теперь они ярко-розовые, а не фиолетовые, и она надувает пузырь из жвачки, выдвигая для меня стул.

— Я искала тебя, Бёрч.

— Недостаточно усердно. Я бы предпочла убить тебя раньше.

Она ухмыляется, понижая голос почти до неразличимого в тихом гуле библиотеки.

— Мне стоит дрожать от страха,

оружие

?

Что ж. Подменыш, очевидно, наболтал ей лишнего.

Сажусь и сверлю её своим отточенным в Пустоши взглядом.

— У тебя две минуты, чтобы молить о пощаде. Назовёшь меня так ещё раз вслух, и останется одна.

Невидимое присутствие Грэйва приближается, но я его игнорирую.

Брови Хлои взлетают вверх.

— Чёрт, они были правы. Ты можешь быть страшной, когда не притворяешься маленькой стервой. Умный ход, кстати, слиться здесь с этими заклинателями. Волк в овечьей шкуре и всё такое.

— Не притворяйся, что тебе не наплевать на свою группу поддержки. Твой подменыш подверг Марго опасности.

Лицо Хлои темнеет, и она наклоняется вперёд.

— Я не нанимала этого гребаного подменыша. Это сделали мои родители и велели ему принять мой облик, пока меня не было один день. И он выбрал Марго только потому, что она подошла к нему, думая, что это я. Она была лёгкой мишенью — но, если тебе интересно, именно я нашла её голой во внутреннем дворе и доставила в безопасное место. Так что не обвиняй меня в том, что мне, блядь, все равно, потому что я…

— Избавь меня от альтруистического позёрства. Почему он забрал Зои?

— Мой отец, вероятно, сделал это из злости, — ворчит она, снова откидываясь на спинку стула и скрещивая руки. Она снова понижает голос почти до шёпота. — У моих родителей тёрки с родителями Зои. Видишь ли, и мои родители, и её вовлечены в это движение против наследий. Только мои считают, что наследиям нужно вернуться ты-знаешь-куда.

Изгибаю бровь.

— Твоя семья — из Движения Возвращенцев? Значит, они идиоты.

— Мне не говори, — ворчит она, почёсывая пирсинг в носу. — Слушай. Я знаю, ты, вероятно, хочешь меня убить…

— Поправка. У тебя тридцать девять секунд, прежде чем я перережу тебе горло так, что никто не заметит, и оставлю гнить. — Достаю из рукава маленький нож и верчу его на столе, словно от скуки.

Хлоя впервые выглядит неуверенно, а затем вздыхает.

— Подменыш сказал мне, кто ты, и нетрудно догадаться, зачем ты здесь. Но спроси себя, почему я до сих пор никому не рассказала?

— Шантаж, очевидно.

— Нет. Я хочу видеть их… — Она неопределённо кивает в сторону Амары Зулани, всё ещё говоря едва слышно. — Мертвыми. Уничтоженными. И я сомневаюсь, что кто-то, кроме тебя, способен на это. Так что, если тебе нужна причина оставить меня в живых, как насчёт того, чтобы использовать меня в качестве союзницы?

Верчу нож между пальцами, изучая её и обдумывая предложение. Она, очевидно, была замешана в нагнетании страха против наследий до прибытия Бессмертного Квинтета. Она из извращённой семьи, которая ошибочно полагает, что Пустошь — лучшее место для наследий.

Всё это — дерьмо, с которым я не хочу связываться.

Но, возможно, я оставлю её в живых ещё ненадолго. Если подменыша действительно наняли её родители, а не она, то, полагаю, мне просто придётся убить их позже, чтобы отомстить за потерю памяти Зои.

— Принеси мне жидкую бронзу до полуночи, и я, возможно, сочту тебя союзницей.

Она фыркает, кладя руку на стол.

— Жидкая бронза? Эту дрянь трудно найти или сделать. Разве у твоего вундеркинда, кровавого фейри, её нет?

Втыкаю нож в стол ровно между её указательным и средним пальцами, намеренно задевая перепонку. Она шипит от боли.

— А если и есть? Я не об этом спрашивала.

У него её нет. Я знаю, потому что уже спрашивала, но дело не в этом.

— Боги! Ладно. Я найду, чёртова зануда, — бормочет Хлоя, вставая из-за стола и пряча кровоточащую руку в карман. Затем она горько ухмыляется. — Кстати, моя семья шепталась о твоём появлении в мире смертных столько, сколько я себя помню. Надеюсь только, ты не разочаруешь.

Мило улыбаюсь.

— А я надеюсь, ты не найдешь жидкую бронзу, а то я соскучилась по играм со своим адамантиновым кинжалом.

Глаза Хлои слегка расширяются, и она спешит прочь из библиотеки. Мгновение спустя рядом со мной материализуется Грэйв, оперевшись локтем на стол и мечтательно глядя на меня.

— Я уже говорил, что обожаю тебя? Мог бы целыми днями смотреть, как ты выпускаешь когти.

Прячу ножик и вздыхаю.

— Боюсь, я стала слишком мягкой. Наверное, мне стоило просто убить Хлою, пока она не донесла. Было ошибкой её отпускать?

— Она могла донести до сих пор, но не сделала этого, — замечает Принц Кошмаров, пожимая плечом. — Но если донесёт, мы сможем пытать её вместе.

Он выглядит таким взволнованным от этой перспективы, что я ухмыляюсь ему в ответ.

И снова… может, боги и не так уж плохо поработали, подбирая эти идеально подходящие души.

Глава 27. Эвелин

Это факт. Моя хватка ослабевает, потому что я щажу своих противников на нашей частной тренировке после занятий по боевой подготовке.

Я твёрдо верю, что тренироваться нужно так, будто от этого зависит твоя жизнь, — моя всегда от этого зависела, — но мой квинтет и без того в плачевном состоянии. Пока мы устраиваем перерыв на воду в тренировочном зале в подземельях Академии, Драксар теребит ошейник и ходит из угла в угол, как загнанный зверь, Лирой сверлит взглядом огромное зеркало, словно готов напасть на собственное отражение, а Грэйв…

Он, как всегда, кажется в порядке. Но он снова курит эту странную траву.

Тем временем Кристоф всё никак не может забыть наш вчерашний разговор по душам… точнее, от теневого сердца к теневому сердцу.

— Мне понадобится внятное объяснение, Бёрч, — бормочет он рядом со мной, когда я ставлю бутылку с водой, которую Зои купила мне несколько недель назад. — Что, чёрт возьми, ты имела в виду?

— Именно то, что сказала.

Он качает головой.

Отстранённый профессор исчез.

Сейчас ледяные глаза Кристофа полны искренности и серьёзности.

— Ты сказала, что мне не нужно беспокоиться о том, что твоё проклятие убьет меня. Но с того момента, как впервые тебя увидел, я только об этом и беспокоюсь. Блин, всю свою жизнь я боялся именно этого — слишком рано влюбиться в своего хранителя и всё испортить.

М-да.

Слово на букву «Л».

Стоп.

Кристоф только что намекнул, что он… влюбляется в меня?

Смотрю на него, не в силах это осознать. Остальные говорили, что хотят меня, жаждут, нуждаются во мне… всё это я могу воспринимать практически или, по крайней мере, с плотской точки зрения, и в этом есть смысл.

Но это?

Я в растерянности.

Я слишком сломлена, чтобы знать, что делать с нежными, романтическими чувствами.

Выросшая в изоляции как экспериментальное живое оружие, я никогда никому не показывала своих истинных чувств, кроме Виолы. Когда мне исполнилось шестнадцать, Таддеус начал говорить, что любит меня, при каждом удобном случае. Я месяцами отмахивалась от этого, так как это не казалось чем-то важным, но он становился всё агрессивнее и раздражённее, утверждая, что я — смысл его жизни, и он покончит с собой, если я не скажу, что люблю его в ответ. Из тринадцати детей, похищенных из мира смертных, он был моим единственным другом. Я заботилась о нём, поэтому в конце концов уступила и сказала, что тоже его люблю.

Эта ложь на вкус была как дерьмо.

Честно говоря, сама мысль о любви заставляет меня напрягаться. Это слишком расплывчато, слишком мягко. На ум приходит цветочная чепуха, пустые обещания, сладкий вздор и прочая бесполезная чушь.

Одержимость, с другой стороны? Это мрачно и извращенно.

Это реально.

Мне гораздо комфортнее нездорово зацикливаться на ком-то или быть на грани мании. Всё что угодно, только не влюбляться.

Звучит ужасно.

— Почему она выглядит как олень, ослеплённый фарами? — спрашивает Грэйв, останавливаясь рядом со мной и Кристофом, засунув руки в карманы кожаной куртки. Он не стал снимать её для тренировки, вероятно, потому что сегодня мы почти не тренировались.

Его слова заставляют меня осознать, что я слишком долго смотрела на Кристофа широко раскрытыми глазами. Быстро отвожу взгляд и прочищаю горло, замечая, что Лирой и Драксар тоже наблюдают. Откладываю эту тему с Кристофом, потому что до комендантского часа осталось всего два часа, а я хочу после этого заглянуть к Зои.

— Ещё один раунд. И на этом закончим.

— Слава богам, — стонет Драксар. — Я умираю с голоду. Давай быстрее, пусть она отлупит тебя как сидорову козу, Ли.

Но когда Лирой выходит на ковёр напротив меня, он выглядит более сосредоточенным, чем раньше, решимость делает его красивые черты более суровыми.

— Если я одолею тебя, ты действительно расскажешь нам, кто ты,

ма сангфлуиш

?

— Клянусь своим отсутствующим сердцем.

Грэйв фыркает.

Кристоф подаёт голос с другого конца комнаты, скрещивая руки на груди и сужая глаза.

— Ты будешь уклоняться от ответа, или на этот раз я могу ожидать от тебя внятного объяснения?

Как раздражительно.

Очевидно, ему не нравится, что я снова ушла от его вопросов.

— Победите, и я расскажу вам, кто я, всё о своей магии и о нескольких способах, которыми меня действительно можно убить.

От этого они все смотрят на меня с отвисшими челюстями. Хотя, возможно, это ещё и потому, что я наконец стягиваю свою мешковатую футболку, оставаясь в одном спортивном бюстгальтере и штанах. Я сегодня даже не вспотела, но то, как они все пожирают меня взглядом, будто я позирую в нижнем белье, заставляет меня внезапно покраснеть.

— Ничего такого, чего бы вы все не видели раньше, — резко напоминаю им, скрещивая руки, чтобы скрыть любые намёки на рваный шрам на груди, который я всё ещё не решаюсь показывать. — Давайте начнём.

— Погоди, — бормочет Кристоф, подзывая Лироя.

Поднимаю бровь, когда они собираются вместе — все четверо. Это похоже на совещание, и это заставляет меня ухмыльнуться.

Они собираются объединиться против меня?

Это может быть забавно.

Моя улыбка становится шире, когда они подтверждают мою правоту, все выходят на ковер и окружают меня.

— Я смотрю, нарушаем правила?

— Какие правила? — возражает Лирой. — Ты лишь сказала, чтобы это был строго бой.

— Справедливо. С удовольствием сражусь с вами всеми сразу.

Драксар подмигивает.

— Да, ты получишь удовольствие. Но как бы горячо это ни было, когда это случится, тебе стоит выкинуть пошлости из головы и сосредоточиться, тучка.

Пошлости? Как я…

А, понятно. Двусмысленность. Дошло наконец.

Лирой бросается на меня первым, и в тот же миг мои чувства обостряются до предела. Блокирую его попытку схватить меня и ухожу в сторону от Кристофа, уворачиваясь от Драксара, когда он делает следующий ход. Это мило, что они хотят драться со мной все вместе, но без слаженности, которой я пытаюсь их научить, чтобы они двигались как команда, они ещё более неуклюжи, чем обычно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Но они также кажутся в десять раз более мотивированными.

Вскоре все мои уклонения, блоки и приседания надоедают. Выбрасываю ногу, чтобы задеть Кристофа. Он видит это и меняет направление, но врезается в Драксара, который злобно ругается. Чувствую, что Лирой собирается атаковать меня с другой стороны, но на долю секунды меня сбивает с толку… куда делся Грэйв?

Слишком поздно я понимаю, что он подсекает меня сзади, действуя в паре с Лироем, и внезапно я оказываюсь прижатой к полу под кровавым фейри. Он победоносно ухмыляется, глядя на меня сверху вниз, его рубиновые радужки сияют от возбуждения, когда он наклоняется, чтобы коснуться поцелуем моей шеи.

По телу пробегает дрожь.

Мы оба тяжело дышим, и внезапно моё тело остро осознает, как он прижимает оба моих запястья над головой, оседлав меня. Боги, почему он должен быть таким красивым?

Особенно в таком возбуждённом состоянии, его грудь вздымается, а вены на руках вздуваются, когда они напрягаются надо мной…

Драксар мрачно усмехается рядом с нами, без сомнения, уловив запах моего возбуждения — предательской реакции тела, которую я не контролирую.

— С другой стороны, ужин может подождать. Наша хранительница хочет чего-то другого.

Лирой согласно мычит.

— А потом мы получим наш другой приз.

Изгибаю бровь.

— Вы не выиграли другой приз.

Кристоф хмурится, отряхивая руки и поднимаясь с ковра.

— Ты буквально прижата. Мы победили.

Что ж, если они готовы играть грязно, то и я тоже. Приподнимаюсь, чтобы слегка укусить Лироя за горло, даже не прокусив кожу. Когда он вздрагивает, пользуюсь моментом его удивления. Резким движением опускаю локти, вырываясь из его хватки, и одновременно толкаю бёдра вверх. Когда Лирой падает вперёд, пытаясь удержаться, разворачиваюсь и с силой бью его локтем в живот, заставляя упасть на бок.

Отсюда прижать его к полу — детская игра. Ухмыляюсь, когда он хмурится.

— Не вышло. Грэйв переместился в Эфирион, чтобы подставить мне подножку, и именно так вы меня одолели. Он нарушил правила, так что это не считается.

Грэйв стоит, заложив руки за голову, будто ему на всё наплевать. Когда остальные бросают на него убийственные взгляды, понимая, что я права, он беззастенчиво ухмыляется.

— Мы на это не договаривались, — фыркает Кристоф. — Он поступил не по правилам, но это всё равно должно считаться.

— Сосулька-Заноза на этот раз прав, — кивает Драксар, игнорируя то, как Кристоф смотрит на него, будто хочет заморозить ему голову. — Мы тренировались до седьмого пота. Грэйв, как обычно, вёл себя как мудак, но остальные из нас выложились по полной. Разве это ничего не значит, детка?

Отпускаю Лироя и встаю, натягивая свою мешковатую футболку, что вызывает на удивление тяжёлый вздох у Кристофа.

— Догоню вас позже. Я собираюсь зайти к Зои, — сообщаю им.

Лирой поднимается.

— Мы тебя проводим.

Обычно я бы возразила, но, учитывая нынешнее психическое состояние моего квинтета и то, как они все смотрят на меня, будто готовы убить даже муху за то, что та посмела сесть рядом, решаю, что будет быстрее просто согласиться.

И если быть честной с самой собой… я не против их такой защиты.

Кроме редкой помощи от Виолы или Таддеуса, я всю жизнь сама прикрывала себе спину. Я могу справиться с дерьмом, но, оказывается, мне вроде как нравится, когда эти четверо великолепных наследий окружают меня и охраняют каждый мой шаг.

Когда Зои открывает дверь своей квартиры, она ухмыляется.

— Оу, они все тебя проводили? Это так чертовски мило! В смысле, это, наверное, и необходимо, потому что я точно видела, как сегодня на занятиях убили двух наследий, когда те зазевались, что было ужасно, но всё равно. Так мило. Эй, вы, ребята, уже сделали совместную фотографию квинтета Бёрч? Вам стоит! Подождите, я сейчас принесу телефон.

Кристоф разворачивается и уходит прочь, прежде чем она успевает даже подумать о том, чтобы сделать снимок. Грэйв исчезает, вероятно, чтобы стоять на страже у двери, пока я не выйду. Лирой подозрительно смотрит на Тарена в дверном проёме, но Драксар отмахивается от предложения сфотографироваться и включает своё типичное обаяние, которого не было уже несколько дней, чтобы спросить Зои, как она себя чувствует и как проходят их занятия в квинтете.

Они коротко болтают о профессоре-оборотне, который, по-видимому, пропал в Лесу, после чего Драксар и Лирой уходят, и я следую за Зои в её комнату. Как и моя, это самая большая комната в их квартире. Полагаю, это особенность хранителей.

Зои бросается запихивать под кровать пару вещей, которые, как я полагаю, являются секс-игрушками, а затем с широкой улыбкой запрыгивает на неё. Её волосы собраны в небрежный пучок, который почти такого же размера, как её голова, благодаря всем этим кудряшкам.

— О боги! Я не хотела говорить там, но профессор Сноу теперь типа… с тобой? В смысле, очевидно, он всегда был в твоём квинтете, но он был таким отстранённым и незаинтересованным? Но я видела, как он смотрел на тебя раньше в библиотеке, и вау. Это точь-в-точь тот самый тоскующий, влюблённый, заставляющий плавиться трусики взгляд героя, который всегда бывает в романтических фильмах, когда он тайно не может жить без героини. Так что, ты наконец попробовала эскимо Сноу или как?

Боги. Она сказала всё это меньше чем за двадцать секунд. Её легкие впечатляют.

— Я спала в его кровати, — признаюсь я.

— И?

— И мы не трахались, так что не слишком возбуждайся.

Зои надувает губы.

— Монашка.

— Шлюшка.

— Виновна по всем статьям, — кивает она, а затем становится немного серьёзнее. — Так, ты говорила с Хлоей Купер. Это было связано с… ну, ты знаешь. Подменышем и мной?

Полагаю, сейчас самое подходящее время спросить её об этом.

— Да. Она упомянула, что ваши семьи обе вовлечены в движение против наследий, но на противоположных сторонах. Её родители — члены Движения Возвращенцев, которые считают, что все наследия должны вернуться в Пустошь, так что я хочу знать. Чем твоя семья занимается в этом движении, и почему ты не сказала мне об этом раньше?

Зои смотрит на меня широко раскрытыми глазами.

— Ого. Погоди. Моя семья — часть движения против наследий?

Чёрт. Я забыла о её потере памяти. Она ничего не помнит до прошлого года или около того.

— Забудь, что я спросила, — быстро говорю.

Но она уже впала в панику.

— Вот дерьмо. Вот дерьмо, Эви, — они могут быть. Они гораздо дружелюбнее к людям, чем большинство наследий, потому что работают в сфере человеческих отношений, но прошлым летом я заметила, что они ходили на встречи в странное время и постоянно звонили по неопределяемым номерам и… о боги. Они даже плохо отзывались о Бессмертном Квинтете. Им не нравится, как всё устроено — может, никогда и не нравилось, но я не помню. Я… я вроде как даже не помню, кто я такая, не говоря уже о моей семье, и…

Она закрывает лицо руками, когда её захлестывают эмоции, и я снова жалею, что не убивала того подменыша гораздо медленнее. Моя драма с членами квинтета прервала это удовольствие.

— Ты узнаешь больше о своём прошлом, когда навестишь семью на праздники, — мягко предлагаю. — Вспомнив прошлое, ты сможешь найти недостающие части себя.

Зои кивает, вытирая лицо.

— Да. Да, ты права. Боги, я так ждала, когда привезу свой квинтет домой, чтобы познакомить их с семьёй. Я постоянно звонила своим мамам, рассказывала о них и строила планы. К чёрту Бессмертный Квинтет за то, что они это отменили, — фыркает она.

Затем она бледнеет и смотрит на меня.

— О. Эм… ты ведь не фанатка Бессмертного Квинтета, да? Было бы довольно неловко, если бы ты была, после того, что я сказала.

Мрачно улыбаюсь.

— Ни в малейшей степени.

— О, хорошо! Потому что то, как они сейчас управляют Академией, — это чёртово безумие. Правда? Типа, никакого контакта с внешним миром? Никакого, блин, Wi-Fi? И преподавателям даже не разрешают отправлять уведомления о смерти студентов их семьям. От всего этого у меня мурашки по коже. Что вообще происходит?

Колеблюсь, а затем задумчиво смотрю на неё.

— Ты умеешь хранить секреты?

— Если это не сюрприз-вечеринка, то да. А что?

— Подменыш убил директора Форреста.

Её глаза чуть не вылезают из орбит.

— Что? Но он же должен быть неубиваемым! Как так вышло, что об этом никто не говорит?

— Никто, кроме меня и моего квинтета, не знает, но именно поэтому сюда прибыл Бессмертный Квинтет. Никому больше не говори.

Она моргает.

— О. Ладно. Подожди, но как ты узнала?

Почти даю ей уклончивый ответ, но останавливаюсь и взвешиваю варианты. Я решила бороться за свой квинтет и раскрыть им свои секреты, но Зои я знаю дольше. Она была так терпелива со мной, и она заслуживает ответов. Я всё ещё не могу вслух назвать её своим другом, но я серьёзно не знаю, что бы я делала без неё, когда впервые приехала в Академию.

Зои сказала, что я могу ей доверять, и все мои инстинкты говорят, что это правда — даже если она решит возненавидеть меня за то, кто я есть.

Есть только один способ это выяснить.

Дважды убедившись, что остальная часть её квинтета нас не подслушает, готовлюсь к худшему и выкладываю всё как на духу. Я рассказываю Зои всё. Как меня принесли в Пустошь в младенчестве, как меня растили, заставляя бороться за жизнь, чтобы стать оружием Теодора, как надо мной ставили эксперименты некроманты, пока не превратили меня в то, что им было нужно, и как меня отправили в мир смертных несколько недель назад с миссией медленно уничтожить Бессмертный Квинтет.

Именно поэтому я оказалась в кабинете Форреста, когда его убили.

Я не вдаюсь в подробности. Я также умалчиваю о том, что единственное, что поддерживает во мне «жизнь», — это теневое сердце, созданное Теодором, которое ровно пульсирует необнаружимой магией в моей изуродованной шрамом груди.

И когда всё сказано, я жду.

Зои долго смотрит на меня, а затем, к моему ужасу, её глаза наполняются слезами.

— О боги, Эвелин.

Ей противно? Она боится?

Ёрзаю и поправляю перчатки на руках, опасаясь, что сейчас потеряю её навсегда.

Но затем она осторожно обнимает меня, стараясь касаться только моей одежды.

— Я догадывалась, что у тебя было тяжёлое прошлое, но… это звучит так, будто это было за гранью жестокости. Большинство людей никогда бы не поверили, что кто-то может там выжить, не говоря уже о том, чтобы вырасти, но… о боги, я даже представить не могу, через что ты прошла.

Что-то в её голосе точь-в-точь как у Виолы. Я так чертовски по ней скучаю, и мне до смерти стыдно, когда мои глаза начинают наполняться горячей влагой. Закрываю их и прочищаю горло.

— Это не важно. Я выжила.

— Не смей приуменьшать собственную травму. Если ты когда-нибудь захочешь исцелиться от неё, ты не можешь делать вид, что её не существует.

Искренне сомневаюсь, что в моём будущем будет какое-либо исцеление. Но я молчу, потому что мои эмоции вышли из-под контроля, и даже если я доверяю Зои, я не собираюсь, блин, плакать перед кем-то ещё.

Наконец, она отстраняется, и я вижу тёплую, искреннюю привязанность на её лице.

— Твои парни знают?

— Да.

Она кивает.

— И они всё ещё одержимы тобой. Хорошо. Если бы они передумали или у них возникли бы проблемы из-за чего-то, что так дико выходило из-под твоего контроля, я бы выцарапала им глаза.

Мысленный образ Зои, пытающейся выцарапать глаза любому из них, заставляет меня фыркнуть.

— Я бы заплатила, чтобы на это посмотреть.

— Так… что будет после? — спрашивает она, хмурясь.

— Что ты имеешь в виду?

— Когда ты избавишься от этих бессмертных ублюдков, которые позволяют Академии пожирать саму себя. Если тебя готовили быть оружием, и ты выполнишь свою миссию по их устранению, что будет после этого?

Отвожу взгляд. Зои нашла ключевой вопрос, тот, о котором даже мой квинтет не подумал спросить. И я ни за что не дам ей ответ. Он слишком мрачный.

— После этого, я думаю, мы все будем жить долго и счастливо.

Она щурится.

— Ты уходишь от ответа.

— Я и так уже слишком много рассказала.

Зои фыркает.

— Ты, слишком много рассказала? Как будто это вообще возможно. — Но затем она улыбается. — Так… ты больше не пытаешься заставить своих парней ненавидеть тебя, верно?

— Верно.

Она толкает меня локтем, поводя бровями.

— Так может, боги были правы насчёт того, что они идеально подходят твоей душе, а?

Я знаю, чего она добивается. Она так настаивала, чтобы я просто уступила своим парам, и теперь хочет, чтобы я признала её правоту. Она ждёт приторно-сладкого признания в том, что я повержена.

— Они великолепные идиоты. Но теперь это мои великолепные идиоты. — Колеблюсь, а затем прочищаю горло. — У меня к тебе вопрос. Несколько вопросов, на самом деле.

Она визжит и хлопает в ладоши, будто её день только что стал лучше.

— Ладно, выкладывай.

Моё лицо горит, и я тереблю перчатки.

— Не смейся надо мной.

— Я точно буду смеяться, если это будет смешно.

Справедливо.

— Это нормально — хотеть облизать кубики пресса?

Зои моргает. Затем разражается тем самым смехом, которого я боялась.

— О боги! Эвелин, чёрт возьми, Бёрч, ты такая милая. Облизывай сколько хочешь прессов, и я обещаю, им это понравится. Остальные твои вопросы тоже о сексе? У тебя наконец-то сексуальное пробуждение? Девочка, если ты просишь экспресс-курс по половому воспитанию, я с радостью помогу! Задавай ещё вопросы.

Я задаю, и наш визит длится гораздо дольше, чем я ожидала. Но половину времени меня отвлекает предыдущий вопрос Зои о том, знают ли мои парни.

У меня есть тонко сбалансированный план того, как должна пройти остальная часть моей миссии. Теперь, когда я решила прекратить бороться со своим квинтетом и поддаться искушению, я должна включить их в эти планы и объяснить свою кровавую клятву.

И тогда, прежде чем разразится ад, даже если они не смогут связать свои сердца с моим… мы вместе найдём способ противостоять их проклятиям.

Глава 28. Грэйв

Предупреждение:

В этой главе содержатся описания сцен сексуального характера, упоминания насилия и травмирующих событий прошлого.

***

Я поглотил бесчисленное множество снов, но никогда ещё не был так насыщен.

За задёрнутыми шторами занимается рассвет, а в комнате моей хранительницы царят полумрак и тишина, нарушаемая лишь её ровным дыханием. В Эфирионе я лежу на кровати рядом с ней, впитывая её ауру каждую секунду, словно это единственный бальзам для моей истерзанной души.

Судя по тем крохам, что мне известны о её прошлом, покой был практически незнаком Эвелин — об этом свидетельствуют ночные кошмары, что так цепко впиваются в её сознание при любой возможности. Но с оберегом и моим присутствием она наконец-то отдыхает.

И, боги всевышние, до чего же она, чёрт возьми, желанна во сне.

Вздыхаю, в сотый раз поправляя свой неуместно твёрдый член. Если бы она знала, насколько извращённы мои желания, интересно, как бы она отреагировала. Возможно, испытала бы отвращение.

Но моя прекрасная, порочная маленькая тёмная дорогая всегда умудряется меня удивлять, так что, возможно, если бы она знала…

Сон Эвелин, последние несколько часов наполнявший Эфирион вокруг меня благоуханием, внезапно тает, и она, открыв глаза, щурится на окно. Она бросает взгляд в мою сторону, словно давая понять, что чувствует меня, а затем скатывается с кровати и приступает к отжиманиям.

Она делала то же самое и в прошлый раз, когда я всю ночь питался её снами. Восхищаюсь её целеустремленностью, но в то же время вынужден признать: эта привычка была вбита в неё в Пустоши. По утрам она всегда на взводе. Децимано вкратце пересказал мне то, чем Эвелин поделилась с ними о своём прошлом, пока меня не было, и если я когда-нибудь встречу ублюдков, заставивших её чувствовать себя не более чем оружием, я вздёрну их на их же кишках.

Меня также гложет досада, что я упустил возможность увидеть, как она пытает подменыша. Должно быть, это было то ещё зрелище.

Наконец я проскальзываю в мир смертных, игнорируя привычную вспышку боли в конечностях — знак, что скоро мне снова понадобится мелантис. Но благодаря тому, что я всю ночь питался снами моей хранительницы, боль переносится гораздо легче обычного. Ухмыляюсь, глядя на неё сверху вниз.

— Здравствуй, моя дорогая.

Она заканчивает последнюю серию выпадов и растяжку, одарив меня аппетитным видом своего живота, и направляется в просторную ванную.

— Каковы были на вкус мои сны?

— Божественны.

Не говоря уже о том, что я потратил немало времени, осторожно распутывая в её снах узлы, связывающие прикосновения с паникой. Психика Эвелин необратимо изранена травмой. Подозреваю, она никогда добровольно не поделится большей частью своего тёмного прошлого, но даже если я не вижу, какие воспоминания причиняют ей боль, я могу попытаться облегчить её в сновидениях.

— Помочь тебе в душе? — спрашиваю, стараясь, чтобы голос звучал легко и дразняще. Не давить трудно, особенно когда твой член всю ночь был до боли твёрдым.

Моё сердце замирает, когда она ухмыляется через плечо.

— Раз уж ты предлагаешь.

Да уберегут её боги от меня.

Я тут же оказываюсь рядом, завороженный тем, как она стягивает пижаму и встаёт под струи воды. Наблюдать, как влага скользит по её идеальной, обнажённой коже, огибает изгибы, стекает по груди, капает между бёдер… Это прекрасно, но я завидую этой воде гораздо сильнее, чем готов признаться.

Она запрокидывает голову, чтобы намочить волосы, и озорно изгибает бровь.

— Так и будешь смотреть или присоединишься?

Снимаю одежду и встаю рядом с ней под тёплые струи душа. Глаза Эвелин расширяются, и я смеюсь, когда её взгляд медленно скользит по моим густо покрытым узорами рукам, груди и ногам. Кажется, её завораживают сложные, вьющиеся рисунки, которые всегда были со мной, но при этом она явно избегает смотреть на мой член, торчащий, словно стальной стержень.

Вместо этого её внимание привлекает диагональная штанга пирсинга в моём левом соске.

Она склоняет голову.

— Можно?

— Никогда не спрашивай разрешения, чтобы прикоснуться ко мне, дорогая. Я всегда хочу, чтобы твои руки были на мне.

Она осторожно протягивает руку и обводит пирсинг. Когда она слегка поворачивает его, я содрогаюсь от пронзившей меня вспышки удовольствия.

— Интригующе, — бормочет она.

Да, это так.

Ухмыляюсь.

— А как тебе остальные?

Мои слова производят должный эффект, и жгучая потребность проносится по моим венам, когда взгляд Эвелин наконец останавливается на моём члене и трёх кольцах пирсинга, опоясывающих его головку. Её взгляд теплеет, и она с трудом сглатывает.

— Это…

— Это называется «королевская корона». Я счёл, что это подобает моему королевскому статусу, ведь, как оказалось, я — Принц Кошмаров, — умудряюсь пошутить, хотя возбуждение не даёт мне оторвать взгляд от её невероятно желанного тела.

Я сделал этот пирсинг много лет назад, услышав это прозвище. Надеялся, что он наконец-то сделает секс приятным для меня, но всё было тщетно. Однако сейчас, когда Эвелин проводит пальцами по кольцам, по моему позвоночнику пробегает дрожь. Это невероятно приятно, до такой степени, что на головке моего члена уже выступила смазка.

И всё же, если Эвелин они не понравятся, я их сниму. Всё что угодно для неё.

— Мне нравятся, — бормочет она, прежде чем я успеваю спросить.

Слава богам. Она до боли идеальна для меня.

Наклонившись, ловлю её губы и стону, когда она тут же прижимается ко мне. Два шага — и моя одержимость вжата в стену душевой кабины, наши губы сплетаются в поцелуе, и я дразняще касаюсь её языка своим. Она издает тихий стон удовольствия, и я улыбаюсь ей в губы, прежде чем позволить своим рукам скользнуть вниз по её сокрушительно прекрасному телу.

Её пальцы впиваются в мои волосы, меняя угол наклона моей головы, пока она отвечает на поцелуй. От этого у меня кружится голова, потому что она нужна мне больше, чем кислород, но наконец она отстраняется, чтобы глотнуть воздуха, а я осыпаю поцелуями её челюсть и шею.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Но прежде чем поцеловать ниже, отстраняюсь и осторожно провожу кончиками пальцев по бледному шраму между её прекрасными грудями.

— Что случилось с твоим сердцем после того, как его у тебя отняли? — бормочу вслух…

Словно конченый, блядь, идиот. Меньше чем через секунду до меня доходит, что этот вопрос только что разрушил все шансы на восхитительный секс в душе. Он сорвался с языка прежде, чем я успел его остановить, и теперь мне хочется себя прибить.

Моя дорогая отворачивается, её руки соскальзывают с моей шеи.

— Это не важно.

Беру её за подбородок, заставляя посмотреть на меня, потому что она уже второй раз произносит эту чушь в моём присутствии. Я этого не потерплю.

— Попробуй ещё раз, дорогая.

Тёмные глаза Эвелин вспыхивают, и на мгновение мне кажется, что она пошлёт меня к чёрту. Но вместо этого она выскальзывает из-под меня и начинает мыть голову.

— Теодор сохранил его с помощью магии. Оно стоит у него на каминной полке, на всеобщем обозрении, — говорит она безразлично.

На всеобщем обозрении.

Словно проклятый трофей.

Ярость захлёстывает меня, и следующие пять минут я теряюсь в особенно жестоких фантазиях в своей голове. Я никогда не видел Теодора и не имею оснований полагать, что когда-либо увижу, — но картины того, как я насаживаю на вертел глазные яблоки и медленно сдираю кожу, постепенно успокаивают меня, пока капли воды в душе не перестают зависать вокруг нас в воздухе, словно законы притяжения больше не действуют.

В дверь спальни Эвелин стучат.

— Готова, тучка? Скоро занятия. Скажи своему маньяку-преследователю, чтобы он, блядь, отвалил, и ты могла поесть, прежде чем мы пойдём.

Тоскливо вздыхаю, когда Эвелин вытирается, одевается и уходит, не говоря ни слова. Я знаю, она злится за вопрос не на меня, а просто ненавидит говорить о своём прошлом. Не лучший способ начать её день.

Тридцать минут спустя мы занимаем свои обычные места на «Изучении тварей». Сноу, как всегда, уже ждал нас и упрямо смотрел в окно, несмотря на то, что Эвелин бросила на него любопытный взгляд. Они всё ещё не нашли общий язык после обмена секретами прошлой ночью.

Вероятно, потому, что Сноу — конченый идиот.

Тем временем, пока профессор ждёт, когда все рассядутся, Кроу слегка раскачивается и теребит свои растрёпанные волосы, оглядывая всё вокруг так, словно по стенам ползают призрачные пауки. Чувствую тяжесть в Эфирионе вокруг него. Он не спит, и нет ни единого, блядь, шанса, что он примет мою помощь с его парасомнией.

Замолкаю, нахмурившись. Я что, только что всерьёз подумывал помочь Лирою, блядь, Кроу с его бессонницей?

Боги всемогущие.

Это товарищество — как болезнь. Нужно быть осторожнее, иначе скоро мы все будем заплетать друг другу косички и набивать одинаковые татуировки.

Содрогаюсь от одной этой мысли.

Но пересматриваю своё решение, когда вижу, как вытягивается лицо Эвелин, заметившей мучения Кроу. Она старается не показывать эмоций или слабости перед кем-либо за пределами нашего квинтета, поэтому лишь смотрит прямо перед собой, плотно сжав губы.

Не выношу, когда наша девочка несчастна.

Наконец профессор откашливается и объявляет, что Первое Испытание официально перенесено и состоится через три дня. Комнату тут же наполняет шёпот: студенты с широко раскрытыми глазами поворачиваются друг к другу. Наш квинтет хранит относительное молчание, если не считать Децимано, который кокетливо спрашивает Эвелин, не хочет ли она сесть к нему на колени для экспозиционной терапии.

Эвелин закатывает глаза, но берёт его руку под столом и кладет её себе на бедро. Я сижу слева от неё и тоже кладу руку ей на левое бедро, с любопытством ожидая, оттолкнет ли она меня или хотя бы слегка напряжется, как всегда, независимо от того, кто к ней прикасается.

Но на этот раз — нет.

Будь то подсознательная терапия или её собственные попытки экспозиционной — это работает.

Децимано, должно быть, думает о том же, потому что он ловит мой взгляд поверх её головы и ухмыляется. Я тоже более чем доволен, но предпочитаю показать ему средний палец свободной рукой.

Никакого братского единения сегодня, покорно благодарю. Не в мою смену.

Когда остальная часть аудитории успокаивается, профессор откашливается.

— Итак. Мы рассмотрели всех известных монстров и существ, обитающих в Пустоши, и вы должны будете представить книгу, которую изучали. Но прежде чем мы перейдём к этому, нашёл ли кто-нибудь что-то особенно интересное по этой теме, просматривая замечательные библиотеки Эвермонта?

Несколько студентов поднимают руки и делятся своими находками, но Эвелин снова смотрит на Кроу, нахмурив брови. Наконец, она вздыхает, словно приняв решение.

Затем она поднимает руку, чем удивляет всех нас. Даже Кроу бросает на неё недоуменный взгляд.

— Да, Бёрч? — обращается к ней профессор. Он выглядит не менее удивлённым, что наводит меня на мысль о том, что она никогда не поднимала руку на занятиях в Эвермонте.

— Я читала кое-что, где упоминались ревенанты.

Глаза профессора становятся размером с блюдца, а брови почти достигают линии роста волос.

— Неужели? Боги всемогущие, как интересно! Уверен, никто из вас не знает, но я питаю особую страсть к изучению вымерших монстров. На самом деле, много лет назад я подробно изучал это конкретное существо. Могу я спросить, в какой книге вы это нашли?

Эвелин изображает застенчивую тихоню, притворно пожимая плечами.

— Я не помню названия.

Её игра заставляет меня ухмыльнуться, но затем она многозначительно смотрит на меня и остальных членов нашего квинтета. Словно приказывая нам слушать внимательно.

— Неважно, — говорит профессор, сияя остальным студентам. — Что ж, какой подарок. Раз уж Бёрч затронула эту тему, я, пожалуй, побалую всех нас. Видите ли, как и в случае с любым другим вымершим видом монстров, о ревенантах перестали преподавать и писать. Все они были уничтожены во время Великих Войн сотни лет назад. Вот, позвольте мне…

Чрезмерно возбуждённый профессор подходит к доске и начинает писать заметки к своей лекции. Тем временем Кроу полностью сосредоточен, а мы с Децимано и Сноу застыли на месте.

Если Эвелин хочет, чтобы мы это услышали, значит ли это?..

— Запертый между жизнью и смертью, ревенант был уникально могущественным реанимированным существом, которое, что печально известно, использовало ныне несуществующую форму магии под названием «терай пер витам» — или «оружие жизни». Другими словами, убивая живых, он мог выкачивать жизненную силу и использовать её для владения невообразимыми уровнями крайне разрушительной тёмной энергии, нечестивого подвида тёмной магии, присущего только ему.

Неудивительно, что Эвелин хотела, чтобы мы слушали. Моя маленькая тёмная одержимость сдерживает своё обещание рассказать нам, кто она.

А именно — ревенант.

— Это были могущественные существа, — продолжает профессор. — Особенно учитывая, что они могли реанимироваться столько раз, сколько потребуется для выполнения своей цели. Видите ли, при создании этим существам назначалась одна задача, которую они должны были выполнить, обычно связанная с местью или правосудием. И как только они выполняли своё предназначение, их душа немедленно отправлялась в Запределье.

Температура в аудитории падает, а это значит, что Сноу взволнован не меньше меня, услышав, что Эвелин может умереть, как только выполнит какое-то неизвестное предназначение. Моя рука сжимается на её бедре, но когда я вопросительно смотрю на неё, она продолжает смотреть прямо перед собой, не реагируя.

Профессор заканчивает писать на доске и отряхивает руки.

— Существуют также древние записи о ревенантах, которые описывают их как смертоносных берсерков — достигнув определённого уровня насыщения, они впадали в трансоподобное состояние и выслеживали и убивали всё живое в радиусе многих километров. Кроме того, их уникальная магия имела ужасающий эффект снежного кома: чем больше они убивали, тем сильнее становились, создавая непреодолимый и грозный цикл. На самом деле, Теодор использовал группу ревенантов, чтобы убить богиню Селесту во время Великих Войн.

Оборотень из другого квинтета встревает:

— Постойте, если эти твари были достаточно сильны, чтобы уничтожить, блядь, богиню, то как, чёрт возьми, они вымерли?

— Отличный вопрос. Несмотря на свою огромную силу, они были довольно медлительными существами, поэтому выследить их после приказа об уничтожении, последовавшего за убийством Селесты, было несложно. И хотя в большинстве случаев они реанимировались, существовали способы навсегда уничтожить их ещё до того, как они выполнят своё предназначение.

— Какие способы? — В голосе Кроу, когда он спрашивает слышится угроза.

Профессор качает головой.

— Самые эффективные методы являются предметом споров среди учёных, но, насколько я понимаю, этих монстров можно было окончательно убить путём полного расчленения или сожжения. В записях также говорится, что освящённая кость или вечный лёд, пронзившие сердце ревенанта, тоже работали весьма неплохо.

Вечный лёд?

Мы с Кроу и Децимано одновременно смотрим на Сноу. Он бледен как снег. Вероятно, потому, что в детстве он с гордостью хвастался, что стал самым молодым ледяным элементалем, когда-либо создававшим вечный лёд, и когда Кроу потребовал доказательств, он их предоставил.

Лишь немногие другие ледяные элементали обладают этой способностью. Если редкий дар Сноу — одна из её немногих слабостей, может, мне всё-таки стоит убить его в качестве меры предосторожности.

— В любом случае, — продолжает бубнить профессор, — этих существ нужно было уничтожать полностью, иначе они неизбежно восставали снова. Весьма занимательные монстры, хотя так и неясно, как они были созданы и как размножались. К счастью для нас, они не существуют уже сотни лет, — улыбается он. — И, поскольку вам никогда не придётся сражаться с этими злыми существами у Раздела, давайте перейдём к презентации того, к чему вам нужно быть готовыми. Квинтет Пултон, ваша очередь.

Группа наследий начинает выступать у доски, но я не обращаю на них внимания, переваривая всё, что только что узнал о своей хранительнице. Я настолько отвлёкся, что Эвелин приходится легонько подтолкнуть мою руку на своём бедре, чтобы привлечь моё внимание, когда занятие заканчивается.

Но когда мы выходим из аудитории, вместо того чтобы направиться на обед, Кроу берёт Эвелин за руку в перчатке и устремляется к уединённой нише, где мы впервые встретили её после Подбора. Она легко поспевает за ним, как и мы с Децимано и Сноу.

Как только мы оказываемся одни в месте, где нас не подслушают, Кроу резко разворачивается к Эвелин. Его челюсть сжата, а багровые глаза суровы.

— Скажи нам своё предназначение.

Она делает паузу.

— Если ты злишься, потому что застрял с монстром…

— Он злится не поэтому, — рявкает Децимано. — Я тоже, блядь, в ярости, тучка, и не из-за того, во что они тебя превратили. Всё, что я, блядь, хочу знать, — это твоё предназначение, чтобы мы могли помешать тебе его выполнить, потому что твой уход в Запределье — не вариант. Просто, блядь, не вариант. Ясно?

Эвелин сомневается, стоит ли отвечать, поэтому я вставляю свои пять копеек.

— Уничтожить Бессмертный Квинтет — вот твоё предназначение, не так ли?

— Так.

— А когда они будут мертвы? — нетерпеливо спрашивает Кроу. — Ты умрёшь? Навсегда?

— Да.

В груди снова возникает то же чувство бездонной пустоты, в котором я существовал до встречи с ней. Я не могу потерять смысл своего бытия. Даже если это означает, что этот грёбаный ублюдок Мальгос будет жить вечно, я отказываюсь это допустить.

Сноу злобно ругается, закрывая лицо руками.

— Ладно, тогда мы уходим из Эвермонта. Немедленно. Мне плевать, если нам придётся, блядь, пуститься в бега. Я не позволю тебе оставаться рядом с ними.

— Смешно думать, что вы можете мне что-то позволить. Но вы не видите всей картины. Помните, я ещё и дала кровавую клятву.

Это заставляет нас всех замолчать, когда мы осознаём разницу. У Эвелин есть предназначение ревенанта… и кровавая клятва. Две разные проблемы, и обе могут отнять её у нас навсегда.

Децимано рычит:

— Хорошо, тогда с кем ты заключила кровавую клятву, если не с этим твоим папашей-нежитью, возомнившим себя королем всех мудаков?

Её губы дергаются.

— Очень меткое описание.

— Это не шутки, дорогая, — предостерегаю я.

Эвелин кивает.

— Ты прав, не шутки. Я скажу вам правду. В Пустоши есть люди. И я не имею в виду тех, кого похитили и вырастили там, как меня и ещё двенадцать других, — уточняет она.

Кроу хмурится.

— Другие люди? Как они выживают?

— Они не выживают. Их держат, как скот. Разводят, кормят, приносят в жертву. Их даже используют для развлечения, — горько добавляет Эвелин, качая головой, и её лицо искажает откровенное отвращение. — Вы понятия не имеете, в каком аду они живут, а я знаю. И я единственная, кто может им помочь.

— Как? — требует Сноу. — Я не понимаю. Как люди вообще попали в Пустошь?

Она бросает взгляд на коридор позади нас.

— Мы пропустим обед, если я всё расскажу.

Никто из нас не двигается с места, чтобы остановить её, даже бездонная яма по имени Децимано.

— Хорошо. — Эвелин поднимает подбородок. — Тогда вы должны знать кое-что, что Бессмертный Квинтет тщательно стёр из истории. Они заставили всех поверить, что спасли мир смертных сотни лет назад, доблестно отбросив Теодора и его силы и создав Раздел. — Она закатывает глаза. — Правда в том, что они выбрали путь трусов. Битва с силами Пустоши уничтожала Четыре Дома, поэтому Бессмертный Квинтет обманом заманил армию людей-воинов, как мужчин, так и женщин, в Пустошь в качестве отвлекающего манёвра. Затем они умоляли богов создать Раздел. Боги согласились и укрепили его, привязав к жизненным силам Бессмертного Квинтета.

Кроу обдумывает всё это.

— Значит, если ты убьёшь Бессмертный Квинтет…

— Я выпущу Пустошь в мир смертных, — говорит она таким тоном, каким обычно обсуждают планы на разбивку сада.

Мои брови взлетают вверх.

— Блядская блядь, — морщится Децимано.

Красноречив донельзя, этот парень.

— Я не закончила. Бессмертный Квинтет думал, что монстры и твари Пустоши сожрут этих людей, а затем сгинут, лишившись пищи. Они не учли, что у Теодора есть мощное преимущество — предвидение. Он захватил тот отряд, но позволил им жить. Их кормили и содержали, и со временем они, естественно, начали размножаться. Прошли сотни лет, и теперь Пустошь такова, какой я её знаю: сущий ад, но с тысячами людей, которых держат в загонах и обращаются с ними точь-в-точь как с животными. Их рассматривают как ресурс — жизнь для пропитания смерти, что правит там.

Эвелин смотрит в ближайшее окно, но мыслями она, кажется, далеко.

— Когда я впервые наткнулась на один из людских загонов, я была в бегах во время тренировки. Их состояние было отвратительным. Но хотя им было хуже, чем мне, люди пытались мне помочь. Они были… добрыми. Ужасно избитые и отчаявшиеся, но добрые. Годы спустя, когда Теодор превратил меня в это и дал мне моё предназначение, я поняла, что если мне всё равно суждено умереть…

— Пожалуйста, не говори так, блядь, — цедит Децимано, зажмурившись.

— …то я могу воспользоваться планом Теодора и использовать его, чтобы спасти их, — заканчивает она, глядя на каждого из нас. — У меня есть план. Я вынуждена уничтожить весь Бессмертный Квинтет, чтобы высвободить Пустошь, поскольку Теодор сделал это моим предназначением… но я оставлю одного члена Бессмертного Квинтета в живых. Ослаблю Раздел ровно настолько, чтобы люди смогли сбежать.

Обдумываю это и складываю всё воедино.

— Твоя кровавая клятва дана этим людям. Ты пообещала освободить их из Пустоши?

Она кивает, её челюсть решительно сжата.

И вот так просто моя всепоглощающая одержимость удваивается.

Я знал, что у Эвелин должна быть веская причина, но осознание того, что моя хранительница использовала свою ужасную судьбу в рискованной игре, чтобы спасти тысячи людей от короля нежити… я в благоговейном трепете перед ней.

И в то же время мне невыносимо это знать.

— Теперь я понимаю, что Лия имела в виду, говоря о твоём благородстве, — бормочет Кроу, словно про себя, и выражение его лица смягчается. Он прислоняется к стене, потирая виски. — Но что произойдет, когда люди сбегут, Эвелин?

— Если ты беспокоишься, что Пустошь поглотит остальной мир, у меня есть план на этот счёт…

Кроу фыркает.

— Я беспокоюсь о тебе. Если ты не выполнишь своё предназначение как ревенант, что с тобой будет?

Эвелин поправляет перчатки и улыбается нам.

— Ничего. Я же сказала, у меня есть план. Я буду в порядке.

Челюсть Кроу плотно сжимается, прежде чем он отворачивается.

— Профессор Сэндерс объяснил твою уникальную магию, но как насчёт некромантии? Как ты можешь использовать её и обычную магию? Некромантия не дружит с другими видами магии. Это не должно быть возможным.

— Согласна. Не должно, но у их методов были непредвиденные побочные эффекты. И прежде чем ты начнёшь себя накручивать, — продолжает наша хранительница, со знанием дела поднимая бровь в сторону Сноу, — вечный лёд, пронзивший сердце, работает только тогда, когда есть что пронзать. Ты не станешь причиной моей смерти.

Он вздрагивает, выглядя совершенно несчастным.

— Мы этого не знаем.

Децимано начинает что-то говорить, но меня отвлекает острая, болезненная рябь в Эфирионе, исходящая откуда-то поблизости. Несколько узоров на моих руках и шее вспыхивают светом. Сила волны говорит мне, что это как-то связано с блуждающими огнями.

Эвелин видит, как загораются узоры, и ловит мой взгляд.

— Иди. Мы можем поговорить об этом позже.

Я не хочу уходить.

Как стюарт Эфириона, я всегда знал, что моё время с ней будет ограничено, но зная, что Эвелин в такой опасности… теперь даже мысль о разлуке с ней на секунду причиняет мне почти такую же боль, как и моё проклятие.

— Грэйв. Иди.

Мне ненавистна мысль оставить её, но со вздохом я ускользаю обратно в Эфирион, чтобы разобраться с этим.

Глава 29. Эвелин

Когда Грэйв исчезает, я остаюсь с Драксаром, который с тревогой проводит руками по волосам, Кристофом, у которого иней уже добрался до локтей и который отказывается на меня смотреть, и необъяснимо раздосадованным кровавым фейри.

— Вот. Теперь вы всё знаете, — бросаю я.

Лирой одаривает меня едким взглядом.

—Как скажешь.

Чёрт. Он каким-то образом понял, что в конце я солгала.

Но когда он спросил, что будет со мной, я не нашла слов, чтобы объяснить, что, даже если мне удастся убить большую часть Бессмертного Квинтета, спасти Виолу и всех рождённых в Пустоши людей и найти способ снять проклятия с членов моего квинтета... для меня эта история всё равно не может закончиться счастливо. Я давно с этим смирилась. Дерьмово, но такова реальность.

Прежде чем кто-либо из нас успевает что-то сказать, поблизости раздаются шаги, и через несколько секунд в нишу заглядывает профессор Гиллис, удивлённо моргая. Знаю, что он нас не подслушал, — спасибо особой акустике этого места, — но вид у него всё равно смущённый.

— Ох, боги, — морщится он, переводя взгляд с одного на другого. — Бёрч, как хранитель своего квинтета, Вы должны следить за тем, чтобы все вы соблюдали правила, установленные нашими лидерами. Это значит обедать в отведённое время, а не амурничать в коридорах!

Амурничать?

Кривлюсь.

— Не произносите это слово в моём присутствии.

Драксар скрещивает руки на груди.

— Лучше бы мы и правда амурничали. Было бы куда приятнее, чем эти эмоциональные, блядь, качели.

Гиллис начинает суетиться.

— Пожалуйста, не пройдёте ли вы все в трапезный зал? Вы нарушаете правила, а Бессмертный Квинтет в последнее время крайне нетерпим к тем, кто переходит им дорогу. Кстати говоря, всем наследиям и преподавателям приказано оставаться в трапезном зале в течение следующего часа.

— Почему? — спрашивает Кристоф.

— Я... ну, я не знаю, — морщится колдун, потирая густую бровь. — Спрашивать показалось неразумным.

Ещё бы.

В какой момент Бессмертный Квинтет отбросит все приличия и начнёт убивать наследия направо и налево в поисках убийцы своего мага?

Они чёртовы тираны, и это слишком напоминает мне Теодора.

— Так же неразумно, как амурничать? — предполагает Драксар, за что получает от меня толчок локтем в бок, отчего лишь ухмыляется.

Прекрасно.

Теперь он будет мучить меня этим дурацким словом, да?

Если Бессмертный Квинтет загоняет всех в трапезный зал, полагаю, это либо для того, чтобы держать нас подальше от чего-то сомнительного, происходящего в Замке. Либо они хотят более эффективно просеять там студентов.

Есть только один способ выяснить.

Когда мы добираемся до переполненного трапезного зала, на отдельных столах, уже сервированных тарелками, приборами и салфетками, раскинулся настоящий пир. Наследия едят и болтают группами, держась своих квинтетов или тех, с кем у них заключены союзы. Мне требуется меньше десяти секунд, чтобы выцепить взглядом бледные штопорообразные кудри Зои.

Когда мы с моим квинтетом садимся за стол к группе Зои, та наклоняется вперёд, её большие голубые глаза оживлённо блестят.

— Ладно, это чертовски странно. Как думаешь, что происходит?

— Возможно, нас пытаются отвлечь, — бормочу, протягивая руку к какому-то странной формы кушанью на блюде в центре стола.

— Бёрч, подожди. В этом пирожке мясо, — предостерегает Кристоф. — Попробуй лучше вот этот овощной рулетик.

Он кладёт мне на тарелку два рулетика и начинает выбирать для меня другие немясные блюда, скрупулёзно всё раскладывая и даже наливая мне стакан какого-то сока. Когда он замечает мой косой взгляд, да и взгляды большинства за нашим столиком, его щёки розовеют. Он откашливается, встаёт и трижды подряд поправляет свой пиджак.

— Я поговорю с другими преподавателями, чтобы выяснить, что происходит.

Как только он уходит, Драксар качает головой.

— Бедняга замороженный.

От этого Зои давится водой, разбрызгивая её по столу. Элиара обеспокоенно хлопает её по спине. Дамиан бросает на Драксара брезгливый взгляд, потягивая кровь из пакета, а затем щурится, глядя на меня через стол.

— И от чего именно, по-твоему, они пытаются нас отвлечь, Эвита?

— Эвелин, — поправляет Зои, умоляюще глядя на меня. — Клянусь, он не хочет быть козлом.

Я ей верю. У некоторых это получается естественно, а у большинства вампиров — тем более.

— Точно, Эвелин. Прости, — ворчит Дамиан.

Пожимаю плечами в ответ и принимаюсь за еду, которую мне положил Кристоф, быстро обнаруживая, что на тарелке нет ничего, что бы мне не понравилось. В последнее время я чаще чувствую голод, с тех пор как члены моего квинтета начали знакомить меня с новой едой, которая, по их мнению, мне придётся по вкусу. Оказывается, еда может приносить удовольствие, а не быть просто топливом. Кто бы, блядь, знал?

За столом в другом конце зала замечаю Лилию Найтфолл, с тоской смотрящую на затылок Лироя. Заметив мой взгляд, она свирепо хмурится.

Слишком поздно, Злая Девушка. Теперь он мой.

Обычно я бы показала ей средний палец, но мне всё ещё как-то не по себе от того, что она ещё не знает о смерти своего отца. Или о том, что это я его убила.

Кстати об убийствах, Хлоя вчера вечером, прямо перед комендантским часом, доставила жидкую бронзу. Это значит, мне нужно начать создавать из неё бронзосплавное зелье, которое я собираюсь использовать для убийства Мальгоса Де Стара, как только найду возможность его изолировать.

Мои кровожадные планы прерывает ощущение присутствия Грэйва за секунду до того, как он материализуется на скамье рядом со мной. Его внезапное появление заставляет Дамиана вздрогнуть, а Элиару — вскрикнуть. Быстро осматриваю Грэйва в поисках признаков ранений, полученных в Эфирионе, но он подмигивает и наклоняется, чтобы поцеловать кончик моего носа.

— Всё хорошо, моя дорогая.

— Сомневаюсь. Бессмертный Квинтет согнал нас сюда.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он хмыкает.

— Я их подслушал. Это просто дополнительная мера предосторожности, пока их наёмные заклинатели настраивают обереги для подготовки чего-то к Первому Испытанию в лесу.

Тарен в конце стола хмыкает, рассеянно почёсывая локоть.

— Это облегчение. Не хочу лезть в политику или что-то в этом роде, но я беспокоился, что нас держат здесь из-за очередной антинаследственной акции вроде тех горящих костров.

— К сожалению, нет, — вздыхаю я. Те горящие костры были меньшей проблемой, чем, я ожидаю, станет Первое Испытание под руководством Бессмертного Квинтета.

Тарен гогочет.

— Чёрт, Эвелин! Имей же сердце.

Смех вырывается из моего горла. Элиара и Дамиан подпрыгивают, и оба выглядят слегка обеспокоенными, впервые увидев, как я смеюсь. Лирой и Грэйв сдерживают собственные тёмные улыбки, а Драксар лишь качает головой, вздыхая:

— До чёртиков мрачно.

— Внутренняя шутка, — объясняю Тарену.

Обед продолжается, и я ем, слушая, как Драксар без усилий поддерживает разговор с Зои и её квинтетом. Хотя замечаю, как он теребит воротник и время от времени морщится, словно его беспокоит дракон, он всё равно производит впечатление очаровательного и общительного парня. Даже Лирой перекидывается парой слов с Дамианом, когда не уходит в себя, вращая на столе свой кровоточащий кристалл.

Даже после нескольких недель здесь мне странно, как легко люди общаются. Они просто открывают рты и болтают, будто это их вторая натура. Большую часть детства я почти не разговаривала, а те беседы, что у меня были с другими людьми, когда я повзрослела, в основном состояли из угроз или предупреждений. Полагаю, это повлияло на моё социальное развитие.

Кроме как с Виолой, конечно. Боги, как я по ней скучаю. Если бы только был способ связаться с ней напрямую в Пустоши.

Грэйв изучает меня и наклоняется ближе, чтобы нас не подслушали.

— Что-то не так, дорогая? У тебя несчастный вид.

Быстро надеваю на лицо непроницаемую маску и тычу вилкой в остатки еды на тарелке.

— Ниче...

Он поворачивает мой подбородок к себе, его фиолетовый, с серебряными искрами взгляд полон предупреждения.

— Никаких "ничего". Говори.

Странно, но его прикосновение к моему лицу не вызывает в теле тревоги. Просто тёплое, приятное касание. Возможно, моя гафефобия отступает.

— Просто скучаю по одному человеку, — бормочу, чувствуя себя слабой из-за этого признания.

— По кому?

— По Виоле. Она была моей опекуншей. Она... не давала мне сойти с ума.

Она делала чертовски больше. Виола была моим учителем, защитником, доверенным лицом и единственным человеком в моей жизни на протяжении долгого времени. Теодор поручил ей моё воспитание, когда мне исполнилось пять, и она была единственной константой, за которую я могла держаться. Без неё я бы никогда не дошла до этого.

Не видеть её последние несколько недель было до одури странно. Я беспокоюсь за неё, особенно потому, что Теодор знает, что может использовать её, чтобы угрожать мне.

Грэйв начинает что-то говорить, но внезапный взрыв раскалывающей боли в центре груди заставляет меня задохнуться. Зажмуриваюсь, вцепляясь в край стола. Пытаюсь сохранить самообладание, но едва могу дышать, когда знакомая агония начинает расползаться по груди.

Чёрт.

Ужасно неподходящее время, как обычно.

Но, в отличие от "обычно", я не одна. Тёплая, мягкая рука сжимает моё бедро.

— Кроу, — хрипит Грэйв. — Уводи её отсюда, пока мы создаём отвлекающий манёвр. Давай, дракон.

— Принято.

— Эвелин? — в голосе Зои слышится беспокойство. — Она в порядке? Что происходит?

А происходит то, что мои внутренности взрываются, а кислород перестал существовать.

Внезапно я оказываюсь в чьих-то руках. Моргнув, смутно различаю, что Лирой держит меня на коленях, его челюсти плотно сжаты, словно он чего-то ждёт.

— Эв, ты...

— Не привлекай к ней внимания, — тихо предупреждает Лирой Зои.

Слышу рычание Драксара неподалёку и, мутным взглядом посмотрев через плечо Лироя, успеваю заметить, как оборотень-дракон отправляет Грэйва в полёт на соседний стол. Еда разлетается во все стороны, бокалы бьются вдребезги. Студенты вскрикивают, пытаясь убраться с дороги.

— Чёртов ублюдок! — театрально ревёт Драксар, эффективно привлекая внимание каждого наследия в трапезном зале.

Грэйв поднимает ближайший стул и швыряет его в Драксара. Стул разлетается в щепки о его спину, но оборотень-дракон почти не обращает внимания и бросается на Принца Кошмаров, разрушая ещё один стол, пока наследия в панике разбегаются. Несколько разъярённых наемников подходят, крича, чтобы те прекратили.

В этом хаосе и разрушении Лирой поднимает меня на руки и выбегает из трапезного зала через ближайший выход. Двое наемников-наследий, стоящих у двери, кричат нам вслед, приказывая остановиться. Но перед глазами вспыхивает белым, и внезапно прямо за Лироем оказывается Кристоф.

— Оно у тебя? — требует профессор, когда они заворачивают за угол.

Что "оно"? Мой мир расплывается.

— Да. Будем молиться, чтобы это сработало.

Лирой плечом пробивает себе путь в одну из школьных уборных, его полные паники алые глаза опускаются на меня. Хочется сказать ему, чтобы он успокоился, ведь это происходит постоянно и на самом деле не такая уж, блядь, большая проблема, но от острой боли в глазах темнеет, а воздуха для слов нет.

Он передаёт меня Кристофу, который берёт меня на руки, словно я сделана из дутого стекла. Лирой лезет в пространственный карман — обычное заклинание, которое сильные заклинатели используют как невидимое хранилище. Он извлекает флакон с эликсиром, полным бесцветной жидкости, и… гигантскую, блядь, иглу.

О, радость.

В целом, иглы меня не беспокоят — они слишком похожи на миниатюрные рапиры, чтобы не нравиться мне, — но Дхолен месяцами напролёт постоянно вкалывал мне экспериментальные магические смеси, пока играл с моим биологическим строением. Если Лирой планирует воткнуть в меня эту штуку, я позабочусь, чтобы она оказалась в одной из его великолепно упругих ягодиц.

Кто-то из них что-то говорит, но слова слишком искажены, чтобы их разобрать. Наконец всё исчезает, когда моя душа выпадает из этой плоскости бытия.

На этот раз Теодор не посылает никаких образов. Просто холодное забвение.

Моё состояние проявилось сразу после того, как я попала в мир смертных. В первый раз, когда я так умерла и возродилась, я предположила, что это связано с чрезмерными амбициями некромантов при моём создании. Человеческое тело не может выдержать бесконечных превращений в монстра, поэтому я решила, что это просто дефект в моей конструкции.

И с того самого первого раза время моего возрождения всегда было разным. Так что я не могу сказать, прошли минуты или часы, когда меня с силой возвращает в тело, и я резко просыпаюсь с судорожным вздохом.

— Чёрт! Тебе больно? Ей больно? Сделай что-нибудь, — отчаянно говорит Кристоф откуда-то сбоку.

Кто-то шикает на него и поправляет на мне одеяло.

—

Sangfluish

?

Открыв глаза, обнаруживаю, что мы в моей комнате. Лирой берёт мою руку и целует кончики пальцев, его багровый взгляд прикован к моему лицу.

— Как ты себя чувствуешь?

Слабой

.

Пытаюсь сесть, но, как обычно, после возрождения мои кости словно налиты холодным свинцом, так что это требует нескольких попыток. Когда я наконец прислоняюсь к изголовью кровати, щурясь смотрю в окно. Снаружи темно.

Чёрт. Как долго я была в отключке?

И, что ещё важнее…

Снова смотрю на Лироя.

— Скажи, что ты не вколол в меня то дерьмо, пока я была без сознания.

Он опускает взгляд на мою руку, всё ещё зажатую в его ладонях. Я ожидаю, что моё тело покроется крапивницей или холодным потом, но ничего, кроме лёгкого комка предчувствия в животе. На самом деле, в этом есть что-то... успокаивающее. Его пальцы и ладони покрыты бесчисленными мелкими шрамами от заклинаний, и мне хочется поцеловать каждый из них.

— Вколол. Но на то была веская причина.

Лирой объясняет, как мелантис помогает Грэйву и как Грэйв принёс из Раздела бесцветную траву, из которой Лирой с тех пор разрабатывал эликсир, чтобы помочь мне с моими приступами. Но затем он тяжело вздыхает, теребя волосы, словно его мучают голоса в голове.

— Я дурак. На тебя это не подействовало — конечно, не подействовало, ведь я создавал эликсир с помощью магии крови, а не некромантии.

Кристоф ошарашенно переспрашивает:

— Некромантия? Зачем тебе понадобилось...

Когда на его лице появляется понимание, я киваю.

— Только магия смерти может исцелить мёртвых.

— Ты не мёртвая, — отрезает он, его арктически-голубые глаза пронзают меня насквозь.

— Но и не совсем живая, — бормочу, а затем хмурюсь. — Где Драксар и Грэйв?

Они обмениваются взглядом, который мне не нравится. Я тут же пытаюсь встать с кровати, стиснув зубы от вялой тяжести в конечностях. Но Лирой мягко берёт меня за плечи, удерживая на месте и качая головой.

— Они знали, что, устроив сцену, наживут себе неприятностей. Как я уже говорил, Грэйв неуязвим, как таракан, и даже если Бессмертный Квинтет перегибает палку, они не посмеют убить чудо-сыночка Брин Децимано. Это вызовет слишком большой резонанс. С ними обоими всё будет в порядке, и вытащить тебя оттуда стоило того.

Смотрю на него, затем на Кристофа. Потом зажмуриваюсь и тру виски. Я измотана этим приступом, но теперь всё, о чем я могу думать, — это то, в каком ужасном состоянии вернулся Грэйв, и выражение агонии на лице Драксара, когда в него попало заклинание. Если кто-то из них вернётся раненым... В горле сжимается.

Забота о других ведёт к боли. Это ещё один урок, который я усвоила в раннем детстве, когда привязалась к своей первой опекунше. Её убили на моих глазах за то, что она сказала что-то не то одному из любимчиков Теодора, и в свои четыре года я пришла в ужас от мысли, что когда-нибудь снова испытаю эту потерю.

Поэтому, когда шесть месяцев спустя ко мне привели Виолу, которая мягко улыбалась и говорила ласково, я отказалась с ней разговаривать. Я отталкивала её. Месяцами вела себя как последняя дрянь, надеясь, что она перестанет приходить и заботиться обо мне каждый день, чтобы мне не пришлось бояться потерять и её тоже.

Но что бы я ни делала, чтобы оттолкнуть её, она всегда возвращалась. И годы спустя, когда Теодор решил, что я переросла опекуна, и счёл забавным заставить Виолу сражаться на его арене, я каждый раз занимала её место. Я принимала на себя любые побои или наказания, которые, по их мнению, она заслуживала просто за своё существование. Я делала для неё всё, что только могла, потому что как, чёрт возьми, ещё можно отплатить тому, кто любит тебя, когда ты делаешь это таким трудным?

Здесь всё то же самое. Эти наследия — мои, поэтому я должна их защищать.

Даже если это означает столкнуться со всем Бессмертным Квинтетом одновременно.

Но когда я снова пытаюсь встать с кровати, Кристоф кладёт свою прохладную руку на мою, ловя мой взгляд.

— Я пойду. Я быстро всё выясню.

— Мне не нужны ответы. Я хочу убить любого, кто тронет кого-то из вас четверых, кроме меня.

Его лицо смягчается, становится нежным, и он тихо ухмыляется.

— Такая собственница. Всё, что тебе нужно, — это отдыхать, Бёрч.

— Но если ты тоже попадёшь в беду...

— То я смогу из неё выбраться с помощью своего красивого личика.

Он ободряюще улыбается мне, и я с удивлением понимаю, что впервые вижу улыбку Кристофа Сноу.

И у него есть ямочки.

Чёрт. Серьёзно? Это нечестно. Его внешность и так была катастрофически идеальной, а теперь ещё и это? Боги действительно не умеют себя сдерживать, да?

Я хочу возразить ещё, но Лирой мягко укладывает меня обратно на подушки. В этом состоянии я словно наполовину расплавлена, потому что тут же чувствую вялость и сонливость, мои веки опускаются.

— Отдыхай,

sangfluish

.

— Нет.

— Такой упрямый хранитель, — легко смеётся мой кровавый фейри, снова целуя кончики моих пальцев. — Как я уже говорил, у меня нет проблем с тем, чтобы быть мудаком. Грязная игра — мой конёк. Пожалуйста, не заставляй меня готовить для тебя сонное зелье, Эвелин. Ты же знаешь, я это сделаю.

Сверлю его взглядом. Но потом, как и тогда, когда он угрожал подменышу... я понимаю его на уровне, который, возможно, недоступен другим. Он просто делает всё необходимое, чтобы достичь того, что считает лучшим. Я поступаю так же, поэтому вынуждена с неохотой уважать его бескомпромиссные методы.

— Хорошо, — наконец бормочу я. — Но только если Кристоф поцелует меня перед уходом.

Щёки Кристофа тут же розовеют. Его улыбка давно исчезла.

— Эвелин, — предупреждает он. — Я всё ещё не могу рисковать, убив т...

— Не льсти себе. Твоему проклятию придётся взять билетик и встать в очередь за дюжиной куда более вероятных способов моей окончательной смерти, — сообщаю, изгибая бровь. — На самом деле, может, боги и правда знали, что делали, соединив нас, раз уж я, по сути, невосприимчива к твоему проклятию. Так что прекрати себя мучить.

Профессор, ледяной элементаль, теребит рукав своего пиджака, несколько раз сворачивая и разворачивая его, молча паникуя.

— Я, эм... но, что если... — Он хмурится, бросая взгляд на Лироя. — Ты мне поможешь?

— И обречь себя на наблюдение за ещё большим количеством твоих жалких попыток? Я лучше себе глаза выколю. Поцелуй уже нашего хранителя и убирайся, чтобы она могла поспать.

— Ты действительно мудак, — бормочет Кристоф, выглядя совершенно смущённым, пока приближается к моей кровати. Он начинает теребить другой рукав, останавливается и бросает свирепый взгляд в сторону Лироя. — Ты хотя бы отвернёшься?

— Нет. С чего бы? Она и моя тоже. — Лирой скрещивает руки на груди, его алые радужки поражают, пока он наблюдает за нами.

Когда я смотрю на Кристофа, его лицо заливается ещё более ярким румянцем. Я неправильно это понимаю, или... ледяному элементалю нравится, когда на него смотрят?

Зои однажды упоминала о своей склонности к эксгибиционизму, прежде чем я снова пригрозила навсегда от неё отвернуться. Делаю мысленную пометку расспросить её об этом позже.

Наконец, Кристоф что-то ворчит себе под нос, прежде чем наклониться и оставить самый нежный в мире поцелуй на моих губах. Его губы мягкие и слегка прохладные на ощупь, самым приятным образом.

Прежде чем он успевает отстраниться, запускаю пальцы в его волосы и целую его в ответ, жёстко, проскальзывая языком в его рот, чтобы поддразнить. Он стонет, и внезапно меня вдавливают в подушки, он накрывает меня своим телом и наше дыхание учащается.

Кристоф оставил всякое сопротивление, и теперь он пытается, блядь, поглотить меня. У него вкус того же тонкого, прохладного мятного аромата, что его окружает, и я не могу им насытиться.

Когда его руки обхватывают моё лицо, чтобы повернуть мою голову именно так, как он хочет, я выгибаюсь, чтобы прижаться к нему плотнее, чувствуя его восхитительно твёрдую плоть, трущуюся о меня через одеяло. Он отрывается с грубым ругательством, зажмурив глаза и пытаясь отдышаться и восстановить контроль. Его скулы раскраснелись, грудь тяжело вздымается.

Мне нравится видеть его на грани.

— Чуть не наделал в штаны, профессор? — насмешливо спрашивает Лирой, ухмыляясь.

— Пошёл ты, — бормочет Кристоф, но я не упускаю из виду, как он тоже вздрагивает.

Интересно.

Когда он наконец смотрит на меня, в его нежно-голубых глазах — абсолютное благоговение. От этого мой и без того учащённый пульс подскакивает.

— Ты слишком хороша для меня, Бёрч, — шепчет он.

— Иронично, учитывая, что я буквально монстр, посланный из ада. Насколько же низкого ты о себе мнения? — спрашиваю, проводя пальцами по его идеальным чертам.

Мой ледяной элементаль закрывает глаза.

— Мне не нравится, когда ты называешь себя монстром. Боги, ты такая тёплая. Это так чертовски приятно.

В животе всё трепещет, и я крайне возбуждена, когда наклоняюсь, чтобы прошептать ему на ухо, так, чтобы Лирой не услышал:

— А заняться этим по-настояшему было бы ещё лучше.

Кристоф стонет и утыкается лицом мне в шею. Он слегка прижимается ко мне, посылая разряд желания по позвоночнику, но внезапно профессор отстраняется. Он встаёт с кровати и прижимает тыльные стороны ладоней к своим раскрасневшимся щекам, качая головой и отступая.

— Прекрати меня мучить, Бёрч. Сейчас не время для... — Он откашливается и открывает дверь. — Тебе нужно отоспаться после приступа. Обещаю, я верну остальных.

Он уходит, прежде чем я успеваю что-либо сказать.

Когда мы остаёмся одни, Лирой ложится рядом со мной на огромную кровать, магией поправляя подушки и одеяла по своему вкусу.

— Я знаю, ты не веришь, что его проклятие действительно причинит тебе вред, но просто имей в виду, что остальные из нас убьют его, если это случится.

Так драматично.

— Нет, не убьёте.

— Ты сомневаешься во мне?

Ухмыляюсь, позволяя глазам закрыться от усталости.

— Вы все говорите, что ненавидите друг друга, но поступки говорят громче слов. Если бы вы все были такими врагами, почему никто из вас не убил друг друга раньше?

Он молчит мгновение.

— Если бы мы не были вместе в квинтете, я бы не колеблясь убил Грэйва.

Снова открываю глаза, чтобы изучить его. Конечно, он не лжёт. Он действительно ненавидит Принца Кошмаров за то, что случилось с его семьей. Он также не знает, почему Грэйв убил некоторых из них, но я не думаю, что это моё дело — говорить об этом. Я не собираюсь становиться судьёй в многочисленных проблемах этих наследий друг с другом.

Поэтому, вместо того чтобы реагировать на эту честность, смотрю на его руку, лежащую передо мной.

— Можешь обнять меня, если хочешь.

Его глаза вспыхивают.

— Слово "хочу" — это преуменьшение, когда речь идёт о тебе, но не будет ли тебе неприятно?

— Не особо. Прикосновения становятся... терпимыми. — Честно говоря, они становятся более чем терпимыми, когда речь идет о

них

. — Я этого хочу.

Он не теряет ни секунды, обвивает меня рукой и притягивает к себе, пока я не оказываюсь прижатой к его груди. И хотя внутри всё сжимается в ожидании тошноты и паники, которые должны меня парализовать, я обнаруживаю, что могу дышать совершенно спокойно, пусть мой пульс и чаще обычного.

— Я так рад это слышать,

ma sangfluish

", — выдыхает он мне в макушку, целуя её.

Так тепло и чертовски приятно, когда тебя так держат. Мои веки тяжелеют настолько, что отказываются открываться, но я всё равно бормочу:

— Останься со мной.

— Останусь.

— Хорошо. И, Лирой?

—

Tha, imo ghrài?

Что означает:

да, любовь моя?

Он тоже использовал слово на букву "Л". На языке фейри, но все же... это слово преследует меня, пока я погружаюсь в сон.

— Если они вернутся ранеными, исцели их. Даже если это Грэйв.

Он ещё раз целует меня в макушку.

— Всё для тебя.

Глава 30. Лирой

Держать Эвелин, пока она спит, — сокровенное удовольствие, не похожее ни на что из того, что я испытывал прежде. Она тихо дышит, её мягкие волосы касаются моего подбородка, и я молюсь, чтобы этот миг никогда не кончался.

Но голоса в моей голове в последнее время стали такими сильными, что портят мне даже это.

Ты позволяешь ей тратить твоё время. Бесполезный мальчишка. Абсолютно бесполезный

, — шепчет мой отец.

Однажды она потеряет сознание и больше не очнется. Отпусти её. Она для тебя опасна.

«Оставьте меня в покое», — мысленно отвечаю, прижимая Эвелин к себе ещё крепче, пока в ушах не начинает звенеть.

Надо было догадаться, что моя магия крови сведёт на нет любой эффект, который могло оказать на Эвелин растение Грэйва. Мне нужно найти кого-то, чья магия подействует на неё. Возможно, она должна сама приготовить эликсир с помощью своей некромантии, или… может, мне стоит отыскать Лию. В конце концов, пророчица таинственным образом исцелила мою хранительницу после Бала.

Кто-то должен задать этой пророчице вопросы. Она вызывает у меня подозрения, но я не обрету покоя, пока не помогу Эвелин справиться с её состоянием.

Хочешь истинного покоя? Его можно обрести лишь одним способом

, — хихикает другой голос.

Она не сможет снять твоё проклятие. Она — пустая трата времени. Ты знаешь, что должен сделать, чтобы сбежать от нас.

— Заткнитесь, — несчастно шепчу, зажмуриваясь и зарываясь лицом в её тёмные волосы.

Звон становится невыносимым, зрение темнеет — безумие берёт верх. И на этот раз, когда я стряхиваю с себя помутнение, я сижу верхом на Эвелин, и мои руки сжимают её шею.

Она смотрит на меня широко раскрытыми глазами, её ладони наготове, окружённые тёмной магией, но она не двигается, чтобы остановить меня, пока осознание происходящего обрушивается на меня ледяной волной.

Я… причиняю боль моей хранительнице.

Я душу её.

Вскрикиваю от ужаса и отрываюсь от неё. Желчь обжигает горло, отшатываюсь от кровати, и меня выворачивает. Падаю на пол, вцепляюсь в волосы, пока в голове эхом отдаётся издевательский смех голосов.

Я только что причинял боль своему кровавому цветку из-за них.

Они правы. От моего разума всё равно ничего не осталось — я абсолютно, грёбаный, безумец, и раз я причиняю боль своей хранительнице, я не могу позволить себе существовать. Не могу больше представлять для неё угрозу.

Звон не утихает, и я не могу разобрать, что пытается прохрипеть Эвелин с кровати. Пошатываясь, поднимаюсь на ноги, пытаясь добраться до двери. Я даже смотреть на неё, блядь, не могу. Если я увижу следы от своих рук на её шее…

Точно такие же, какие, вероятно, оставил Таддеус

, — каркает голос в моей голове.

Теперь она будет смотреть на тебя, как на него.

Новый приступ тошноты подкатывает к горлу. Голоса в моей голове просто воспользовались самым травмирующим воспоминанием Эвелин. И мои руки были на её шее.

Что я наделал?

Что я, блядь, наделал?

— Лирой!

Вспышка тёмной магии захлопывает дверь в тот самый миг, когда я её открываю, а затем Эвелин хватает меня за руку и разворачивает к себе. Я был прав. У неё на горле синяки. Из груди вырывается стон опустошения, но она упрямо сжимает мою челюсть, заставляя встретиться с ней взглядом.

В тот момент, когда я вижу её решительные, прекрасные глаза, в которых нет ни боли, ни ненависти, которые я заслужил там увидеть, падаю на колени и утыкаюсь лицом ей в живот.

—

Ма сангфлуиш. Ма сангфлуиш, им альта эхаир а…

Бессвязно бормочу на языке фейри, но она начинает гладить меня по волосам.

— Ш-ш-ш. Дыши.

Эвелин не двигается, перебирая мои волосы, пока ждёт, когда я успокоюсь и перестану дрожать. Каким уязвимым я, должно быть, кажусь сейчас — каким абсолютно, блядь, слабым. Ей должно быть стыдно иметь меня в своём квинтете.

Почему она утешает меня?

Я только что причинил ей боль, хотя клялся, что никогда этого не сделаю.

Я, блядь, поверить не могу, что причинил ей боль.

Дрожь усиливается.

— Я не смогу с этим жить, — шепчу срывающимся голосом. — Я больше не могу жить с голосами, Эвелин. Они правы. Я не могу…

Когда смех голосов и звон в ушах затихают, замолкаю, осознав, что моя хранительница тихо поёт. Это старая, традиционная колыбельная фейри, которую я постоянно слышал в раннем детстве. Она мгновенно согревает мне грудь.

Она ужасно фальшивит, но я никогда не слышал ничего прекраснее.

— Откуда ты её знаешь? — выдавливаю я.

— Виола пела её мне.

Не знаю, кто такая Виола, но хрипотца в её голосе заставляет меня отчаянно желать исправить то, что я только что натворил. Тянусь к синякам на её горле, полный решимости стереть их, но отчаяние снова накрывает меня, когда вспоминаю, что даже, блядь, исцелить её не могу.

Неужели я и впрямь так бесполезен для женщины, которую люблю?

Она берёт моё лицо в ладони.

— Это был не ты. Это было твоё проклятие.

— Это не оправдание. Ты только что проснулась от своего величайшего страха. Я заслуживаю смерти… нет, смерть была бы слишком милосердна для меня сейчас, — морщусь я.

— Во-первых, это далеко не самый мой большой страх. Если бы кто-то меня задушил, я бы очнулась и с радостью отплатила той же монетой. Во-вторых, ничего страшного. Некоторым нравится удушение. Зои говорит, это возбуждает.

Боги всемогущие.

Как она может шутить в такое время?

Закрываю лицо руками.

— Не обесценивай это. Пожалуйста.

— Как скажешь. Иди сюда.

Она ведёт меня обратно к кровати. Я не хочу садиться рядом с ней.

Что, если мой рассудок снова помутится, и я сделаю что-то гораздо хуже?

Мне следует укрыться в своей комнате и утопать в ненависти к себе, там, где я не представляю для неё угрозы. У меня там полно крепкого алкоголя, в котором я могу попытаться утопить своё горе.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Лирой. Сядь.

— Мне нужно выпить.

Эвелин обдумывает это.

— Хорошо. Сначала сядь.

Подчиняюсь, но держусь на расстоянии вытянутой руки.

Чувствую себя ничтожеством.

Словно проклятый.

Я, блядь, никогда не смогу выкинуть из своей больной головы картину того, как я выжимаю из неё жизнь. Я всегда знал, каким будет моё проклятие, и всегда ожидал, что возненавижу это чувство ускользающего контроля, но это оказалось гораздо мучительнее, чем я мог себе представить.

Я бы возненавидел богов за то, что они сделали это со мной… но, с другой стороны, они подарили мне мой кровавый цветок.

Так что, даже если ненавижу их сейчас, я всегда буду у них в долгу.

Эвелин фыркает и придвигается ко мне на кровати. Сначала я думаю, что она собирается сказать какие-то нежные слова или пустые заверения, что с ней всё в порядке, хотя я вижу эти грёбаные синяки.

Вместо этого моя душа едва не покидает моё проклятое тело, когда моя жестокая маленькая хранительница достает из штанов спрятанный нож и проводит им по своей ладони. Вскрикиваю от тревоги, но тут же пьянящий аромат её крови ударяет в меня, и я пьянею от голода.

В её тёмных глазах сверкает вызов.

— Ты сказал, что тебе нужно выпить.

— Я… я не могу… — Во рту всё горит. Грудь в огне, сердце колотится от желания и ужаса. Она не может позволить мне это сделать. — Нет, я только что причинил тебе боль. Я не сделаю этого снова.

С ладони Эвелин уже капает кровь, и она, закатив глаза, поднимает палец и осторожно проводит им по моим губам. Язык инстинктивно выскальзывает, и…

Святые боги.

В следующее мгновение я уже на ней, мои клыки впиваются в её руку, пока похоть и бездонный голод ревут в моих венах. Тут же прижимаю её к кровати, ловлю в ловушку. Смутно улавливаю резкий вдох Эвелин, но я слишком далеко ушёл, опьянённый её захватывающим вкусом, чтобы делать что-то, кроме как питаться.

Вся магия для меня на один вкус.

Но не её.

Нет, у Эвелин вкус… словно она моя.

Это не поддаётся описанию, её магия зажигает всю мою систему ярче любой другой силы, что я когда-либо испытывал. Стону и отчаянно прижимаюсь к ней. Все мои инстинкты обострены до предела, я теряю контроль.

Когда она стонет и обнажает шею, я с готовностью впиваюсь зубами туда, закатывая глаза, пока её вкус наполняет мой рот.

Я мог бы так жить.

Я мог бы так умереть.

Она могла бы управлять мной одной лишь каплей. Я полностью в плену своей потребности в ней и не хотел бы ничего иного.

— Лирой, — наконец выдыхает Эвелин, и тихий хрип её голоса прорезается сквозь моё обезумевшее состояние охваченной небесами жажды крови.

Заставляю себя отстраниться от её шеи, нежно вылизывая оставленные укусами ранки, пытаясь отдышаться. Я едва могу говорить.

— Будь ты проклята богами.

— Они уже это сделали, но за что на этот раз? — смеётся она, задыхаясь.

Стону и продолжаю лизать и целовать её шею. Кормление никогда прежде меня не возбуждало, но мой член пульсирует в штанах, пока я пытаюсь прийти в себя после этого ошеломляющего опыта.

— Зачем ты вознаградила меня за то, что я сделал, позволив мне причинить тебе ещё большую боль? — требую, наконец поднимая на неё глаза.

Но на лице моего кровавого цветка нет и следа боли или даже дискомфорта. Вместо этого она выглядит почти блаженной. Для вампиров кормление ради удовольствия — обычное дело, но у кровавых фейри это случается очень редко. Мы питаемся ради магии, что обычно очень болезненно для тех, кого мы кусаем.

И всё же, в некоторых случаях…

Слизываю с губ все следы её крови, нуждаясь в каждой последней капле.

— Не было больно?

Улыбка Эвелин лукава.

— Может, самую малость. Но мне так нравится.

Затем выражение её лица становится серьёзным, и я тут же понимаю, что навалился на неё всем телом, не проверив, не беспокоит ли её отвращение к прикосновениям. Извиняюсь и пытаюсь отстраниться, но Эвелин обвивает меня руками и качает головой.

— Я просто думала. Как мы можем снять твоё проклятие?

— Лекарства нет. — Кроме как снять его, связав моё сердце с её… но её сердце в Пустоши.

Она надолго задумывается, прежде чем склонить голову набок.

— Чешуя Драксара может как-то помочь? Ты поэтому так сильно её хотел?

Напоминание о том, как ужасно я проваливаю задачу по добыче этой чешуи, заставляет меня вздохнуть. Ложусь рядом со своей хранительницей, снова притягивая её к себе. Это эгоистично, учитывая всё, что только что произошло, но мне нужно, чтобы она была рядом.

— Нет. Чешуя дракона не для меня. Она нужна мне для двух вещей. — Она выжидательно смотрит.

Изучаю её и вздыхаю.

— Главную причину я не вправе называть. Я обещал хранить это в тайне.

Но Эвелин исключительно проницательна, так что ей требуется всего мгновение на размышление.

— У тебя не осталось близких родственников. Самый близкий человек в твоей жизни — это, скорее всего… Изумрудный Волшебник, твой наставник. Чешуя для него? — Не могу произнести ни слова, но могу кивнуть.

— Его квинтет погиб, — продолжает она. — Я подслушала это несколько недель назад, когда занималась в библиотеке, и двое преподавателей упомянули его вскользь. Значит, если его хранительница мертва, его проклятие вернулось. Должно быть, это ужасное проклятие, раз он считается очень могущественным. Ты хочешь чешую, чтобы помочь ему облегчить его проклятие?

Снова киваю.

— У меня заканчивается время, чтобы помочь. Последние десять лет он был моим единственным подобием семьи, и его последнее письмо звучало как прощание. Если я скоро не добуду ему чешую, он… — Мой голос обрывается, так как клятва фейри не позволяет мне сказать что-либо ещё об этом, и я вздыхаю. — Кстати, из тебя получился бы неплохой детектив.

— Так же, как из тебя — неплохой заклинатель, — язвит она, повторяя то же оскорбление, что и после нашего первого совместного боя.

Сужаю глаза, пытаясь не улыбнуться её игривости.

— Проказница.

— Полагаю, ты пообещал ему не говорить ни душе, поэтому и прибегнул к пари на мою киску, чтобы просто получить то, что хочешь от Драксара.

Вздрагиваю.

Блин, я был худшей парой в мире для неё, не так ли?

— Прости меня. Я всегда буду сожалеть об этом.

Она пожимает плечами и осматривает свою руку, которая всё ещё слегка кровоточит.

— Это в прошлом. Я прощаю тебя. Но я хотела бы знать вторую причину, по которой тебе нужна чешуя дракона.

Вид её раны вызывает у меня тошноту, несмотря на то, что при виде её крови у меня снова слюнки текут.

Какой парадокс.

— Я принесу бинты, — хрипло говорю.

Но когда пытаюсь пошевелиться, Эвелин снова останавливает меня и кажется почти… нервной. Я понимаю почему, когда она тихо произносит заклинание на языке некромантии. Как и тогда, когда мы искали подменыша, воздух холодеет, и моя собственная магия в венах настороженно покалывает от близости к такому извращённому, тёмному искусству.

С восхищением наблюдаю, как кожа Эвелин начинает заживать, а синяки исчезают. Но кончики её пальцев чернеют, а кожа становится бледнее своего обычного оливкового оттенка.

Закончив, она смотрит на меня.

— Ну?

— Пусть она и запретна, я нахожу твою некромантию прекрасной.

Её губы дёргаются.

— Спасибо. Но я имела в виду, какова вторая причина?

Ах.

Морщусь.

— Не говори Драксару. Или остальным. Они подумают, что у меня тайно доброе сердце.

Она снова ждёт, и, наконец, я фыркаю и сажусь, чтобы магически убрать беспорядок, который я оставил на полу ранее. Пока моя магия работает, бормочу:

— Последняя семья драконов бесплодна. Ещё через поколение или два они вымрут. Я разрабатываю зелье, чтобы обратить их недуг, но для него требуется золотая чешуя дракона.

Эвелин смотрит на меня, прежде чем сесть и склонить голову.

— Ты… пытаешься помочь семье Драксара с размножением?

Морщу нос.

— В такой формулировке это звучит непристойно. Но да, в общем-то.

— Но почему ты не скажешь Драксару?

— Семья Децимано чрезвычайно горда. Они становятся невероятно раздражительными, если затронуть тему того, что ни у кого из его братьев и сестёр нет детей. Драксар, вероятно, скорее дерьма наестся, чем попросит о помощи, тем более у меня. Если бы я сказал ему, что мне нужна чешуя для этого, он бы подумал, что я до жути озабочен его родословной, а это не так. — Пожимаю плечами. — К тому же, я собирался продать зелье плодовитости его семье по заоблачной цене.

— Потому что зачем быть альтруистом, если можно быть богатым?

— Именно.

Она фыркает и качает головой.

— Вы, идиоты, так упорно притворяетесь, что ненавидите друг друга.

Наклоняюсь, чтобы поцеловать её.

— Мы — твои идиоты.

Она улыбается мне в ответ, отчего моё сердце скручивается в восторженные узелки, но затем выражение её лица быстро меняется на что-то душераздирающее.

— Ты заслуживаешь, чтобы твое проклятие было снято. Я хочу найти способ помочь, но… — Она прочищает горло и отворачивается, выглядя страдающей. — Для тебя ещё не поздно найти другую хранительницу…

— Только не снова, — вздыхаю я. — Ответ — нет, Эвелин. Абсолютно, блядь, нет.

— Но если кто-то другой, у кого есть настоящее грёбаное сердце, сможет уберечь тебя от безумия…

Целую её снова, на этот раз насильно, чтобы не дать ей договорить.

Отстранившись, качаю головой.

— Моё проклятие — не твоё бремя. Если оно останется неснятым, такова моя судьба. Я всё равно хочу тебя,

ma sangfluish

. Нисхождение в безумие будет куда слаще с тобой рядом.

Эвелин выглядит так, будто собирается возразить, но мы оба слышим звук закрывающейся двери где-то в квартире. Её лицо светлеет, и хотя я и половины времени не выношу остальных членов нашего квинтета, клянусь богами, я мог бы обнять всех троих ублюдков за то, что они стёрли это страдальческое выражение с лица нашей хранительницы.

Прежде чем она успевает попытаться выйти из спальни, быстро встаю и поднимаю руку, чтобы остановить её.

— Позволь мне сначала проверить их,

sangfluish

.

Она замирает.

— Ты думаешь, они ранены.

— Возможно.

— И ты не хочешь, чтобы я это увидела, сорвалась и перебила всех, кого встречу по пути к Бессмертному Квинтету.

— Опять же… возможно. — Вся правда в том, что я не хочу видеть её ещё более расстроенной, чем она уже была сегодня вечером.

Эвелин ворчит, но соглашается. Пока она ждёт в своей спальне, я выскальзываю и нахожу Грэйва и Кристофа в гостиной. Кристоф в полном порядке, разумеется, блядь, а вот лицо Грэйва медленно заживает от нескольких синяков. Наблюдаю, как он заново ломает кость на одном из своих пальцев, чтобы та правильно срослась.

— Наслаждаешься зрелищем, Кроу? — протягивает он.

— Очень. Где Драксар?

Кристоф слегка ослабляет галстук, выглядя измученным.

— Он не хотел, чтобы Эвелин видела столько крови.

Блин.

— Насколько всё плохо? — спрашиваю Грэйва.

— Если ты предлагаешь поцеловать мои бо-бо, можешь пойти и трахнуть сам себя. Сноу сказал нам, что эликсир не подействовал на Эвелин. — Он встаёт и подходит ко мне вплотную, его фиалковые глаза убийственны. — Ради твоего же блага, лучше бы тебе надеяться, что следующая порция сработает. Если ты для неё бесполезен, я не вижу причин держать тебя рядом.

Кристоф закатывает глаза.

— Отвали, пожиратель снов. Мы все знаем, что ты никому из нас не причинишь вреда, потому что это расстроит Эвелин. Твой лай потерял свою силу.

Кристоф Сноу только что защитил меня?

Морщусь.

— То, что я буду смотреть, как ты целуешь нашу хранительницу, не значит, что мне нужна твоя дружба, ледяной ублюдок.

Лицо элементаля вспыхивает, и он бормочет что-то себе под нос о моих жутких красных глазах, прежде чем устремиться к комнате Эвелин.

— Я не в крови, так что буду с ней. Грэйв, смой с себя это дерьмо.

Её дверь закрывается, и Принц Кошмаров смотрит на меня.

— Этот грёбаный Сноу только что пытался мне приказывать? Вот тебе и «не в крови».

Прежде чем он успевает двинуться за Кристофом, выставляю руку, чтобы остановить его, качая головой.

— Не затевай сегодня дерьма. Эвелин устала. Мы все, блядь, устали.

— Особенно ты, — жестоко усмехается он. — Сколько дней прошло с тех пор, как твоё безумие в последний раз давало тебе уснуть? Три? Четыре?

Стискиваю зубы, свежеприобретённая сила покалывает на кончиках пальцев. Я всегда на взводе рядом с Грэйвом, и если он продолжит меня задевать, я в конечном итоге причиню ему боль и расстрою Эвелин.

Маленькое убийство не повредит

, — настаивает голос в моей голове.

Он убьёт тебя, если ты не доберёшься до него первым.

Отомсти за меня. Сделай хоть что-нибудь полезное

, — шипит мой отец.

Драксар выходит из душа в коридоре, окутанный лишь паром и чёрным полотенцем. Он и глазом не моргнул на противостояние между мной и Грэйвом. Он просто расталкивает нас, чтобы пройти в комнату Эвелин. Очевидно, его внутренний дракон делает его капризным.

Когда её дверь открывается, я слышу вздох облегчения Эвелин, а затем она высовывает голову в коридор, чтобы найти остальных. Быстро встаю перед Грэйвом, чтобы скрыть от неё его окровавленную одежду.

Она слишком умна для этого и закатывает глаза.

— Пока никто серьёзно не ранен, кровь на одежде меня не беспокоит. Вы оба, идите сюда. У меня есть просьба.

Мы обмениваемся ещё одним свирепым взглядом, прежде чем пойти бок о бок в комнату Эвелин. Грэйв толкает меня в стену, чтобы войти первым, и я отплачиваю ему, незаметно пнув его по голени, когда прохожу мимо.

Драксар, этот большой грубиян, немедленно подхватывает Эвелин и садится на край кровати с ней на коленях, зарываясь лицом в изгиб её шеи. Мы с остальными хмуримся и сверлим его взглядом за то, что он даже не спросил, но она нежно проводит пальцами по ошейнику на его шее, оглядывая нас. Я замечаю, что она снова надела перчатки, чтобы скрыть от других свои почерневшие кончики пальцев.

— Что ты хотела, моя дорогая? — спрашивает Грэйв. — Всё, что угодно, и оно твоё.

Она немного ёрзает, и Драксар тут же снимает её с колен и сажает рядом с собой. По крайней мере, я могу радоваться тому, что ублюдки, с которыми я в этом квинтете, умеют чувствовать, когда у Эвелин обостряется гафефобия.

— Не будь так уверен. Это странная просьба, — бормочет она.

Обычно она так уверена в себе. Видя её неуверенность, подсаживаюсь с другой стороны, мягко улыбаясь.

— Поразительно мало вещей, которые мы бы для тебя не сделали.

Эвелин ёрзает, прочищая горло.

— Вы все не могли бы поспать сегодня здесь? Со мной? Мне просто… — Кажется, ей стоит усилий выговорить следующие слова. — Мне нужно знать, что вы все в безопасности. И рядом. Если вы не возражаете.

Моргаю. Кристоф и Грэйв выглядят столь же удивленными, но лицо Драксара сияет, как солнце.

— Хочешь устроить ночёвку? Абсо-блядь-лютно, цветочек. К тому же, это вовсе не странная просьба. Большинство полноценных квинтетов спят в одной комнате, знаешь ли.

Наша хранительница смотрит на нас и многозначительно изгибает бровь. Её посыл ясен: большинство квинтетов — это не мы, со всеми нашими постоянными дрязгами.

Мы все переглядываемся и приходим к молчаливому соглашению: если Эвелин хочет, чтобы мы вели себя хорошо и оставались в одной комнате, мы сможем это сделать.

— Перемирие, — бормочу Грэйву. — Только на одну ночь.

— В твоих грёбаных снах, — шепчет он в ответ. — Но, по крайней мере, сегодня у тебя будут сны. Можешь поблагодарить меня утром.

Он ускользает в Эфирион, не сказав мне больше ни слова, но его намек ясен: он позаботится, чтобы я сегодня уснул. Но спать рядом с Принцем Кошмаров без оберега от кошмаров для меня немыслимо. Паранойя ползёт по всему телу, как пиявки, высасывая мой контроль, пока в ушах снова не начинает звенеть, а глаз не дёргается.

Прежде чем всё заходит слишком далеко, Кристоф замечает небольшое пятно крови на кровати, и температура в комнате резко падает. Наш выдох превращается в пар, и внезапный холод выводит меня из ступора.

Профессор сверлит меня взглядом.

— Хочешь объяснить это, кровосос?

Эвелин не теряется.

— Я предложила Лирою перекусить.

Драксар давится, а Кристоф отшатывается.

Она закатывает глаза.

— Хватит жемчуга перебирать. Мне понравилось. А теперь, если не возражаете… — Она машет рукой и обычной магией выключает лампу. — Я измотана.

Мы молча устраиваемся с ней в кровати. Когда бронировал эту квартиру, я заказал кровать в спальне хранительницы больше, чем «аляскинский кинг-сайз», так что места хватает, даже несмотря на массивное телосложение Драксара.

Эвелин сворачивается калачиком в центре кровати, и Драксар быстро прижимается к её левому боку, утыкаясь носом ей в шею. Я ложусь справа от неё и не удивляюсь, когда Сноу устраивается на самом краю кровати с моей стороны, всё ещё опасаясь подходить к Эвелин слишком близко.

Но, видимо, как бы он ни был раздираем противоречиями, он слишком запал на неё, чтобы попытаться уйти сегодня вечером.

— Спокойной ночи, цветочек, — зевает Драксар, и я слышу, как он целует её в щёку.

Она мычит, очевидно, уже засыпая. Но у меня нет ни малейшей надежды уснуть в ближайшее время. Я всё ещё взвинчен после кормления, и от близости тела Эвелин мой член твёрд, как гребаная сталь. Слегка ёрзаю под одеялом, стиснув зубы и глядя в тёмный потолок. Голоса в моей голове шепчут, по костям скользит озноб от одной мысли об отдыхе рядом с остальными из этих наследий.

Думаю, меня ждёт долгая, мучительно тяжёлая ночь.

Поэтому я не ожидаю, когда прикосновение силы инкуба обрушивает на мою систему волну усталости, отправляя меня в глубокий сон за считанные секунды.

Глава 31. Грэйв

Эти трое глупцов полагали, что всё ограничится одной ночью.

Но прошло ещё два дня, заполненных занятиями, напряжением в коридорах, интенсивными боевыми тренировками, за которыми следовали куда более изнурительные личные занятия по приказу Эвелин, короткими, случайными прикосновениями для её экспозиционной терапии, обедами и ужинами под строжайшим наблюдением, и так далее, и тому подобное…

И каждую ночь все они оказывались в одной постели с моей маленькой тёмной дорогой.

После той первой ночи Децимано настоял, что сон рядом с Эвелин помог ему справиться со своим яростным внутренним драконом, и она не возражала, когда Кроу и Сноу каким-то образом очутились там же. Вчера, после того как Эвелин устроила нам беспощадную тренировку в подземелье, Сноу принял душ, переоделся в нелепую шёлковую пижаму, втащился в её комнату и отключился на кровати ещё до того, как они успели что-либо обсудить. Кроу и Децимано последовали его примеру.

Ухмыляюсь про себя, наблюдая за их глубоким сном.

Сложно их винить.

Теперь они, как и я, знают, что ночь, проведённая не рядом с Эвелин, кажется абсолютно пустой и холодной.

Возможно, мне бы и показалось утомительным каждую ночь погружать опасно расколотый разум Кроу в столь глубокий сон… если бы я не обнаружил, что сон в такой близости ко всем её партнёрам неизменно дарит Эвелин эротические сновидения.

Я живу ради удовольствия, которое она находит в своих снах.

Хотя, по правде говоря, эротические сны видят они все, засыпая так близко к ней. Было чертовски забавно наблюдать, как Эвелин каждое утро просыпается первой и делает вид, будто ей не приходится пробираться сквозь целый лес утренних стояков, чтобы просто встать с кровати и дойти до ванной.

Последние несколько дней мы все были слишком заняты и измотаны подготовкой к Первому Испытанию, чтобы в постели происходило что-то, кроме сна. Не говоря уже о том, что никто из нас не хочет давить на Эвелин. Она едва привыкает к тому, что физические прикосновения не вызывают у неё оцепенения, так что мы все пришли к молчаливому соглашению не набрасываться на неё по ночам. Мы ждём, когда она возьмёт инициативу, ведь у неё это получается так естественно.

Но эта сексуальная пытка не идёт им на пользу.

И мне тоже.

Думаю, давно пора всем спустить пар. Это пойдёт на пользу всему квинтету и подарит немного посткоитальной ясности, прежде чем мы столкнёмся с теми ужасами, которые Бессмертный Квинтет решит обрушить на нас сегодня на Первом Испытании.

С этой мыслью я озорно крадусь сквозь Эфирион, проходя сначала через сон Децимано, чтобы добраться до сна Эвелин. Децимано, конечно же, видит во сне её. Его проекция того, как она выглядела бы в кружевном белье, восхитительна. Возможно, почти так же хороша, как она будет выглядеть в нём в реальном мире.

Но когда проскальзываю в пространство снов Эвелин, моё сердце замирает. Это не кошмар — по крайней мере, пока нет, — но и приятным этот сон не назовёшь. Я слишком долго трудился, защищая всех остальных от кромешного безумия Кроу, удерживая его в глубоком сне. Мне следовало вернуться в её подсознание раньше, но теперь я наблюдаю, как Эвелин в одиночку истребляет пятерых упырей в своём сне.

Она стоит в центре каменной арены, облачённая в кожаные доспехи, забрызганная кровью, и уничтожает тварей. Это даже не честный бой. Она движется так прекрасно, убивая, что трудно отвести взгляд. Нежить в леденящей тишине наблюдает со стороны — отвратительные лики плоти и безглазые глазницы, неспособные издать ни звука. Всё вокруг почти бесцветно, а солнце над головой такое тусклое, что его можно принять за полную луну.

Когда с упырями покончено, выводят банши. Затем странного, костлявого монстра, о котором я никогда не слышал.

Затем ещё одного.

Поединки идут один за другим, и лицо Эвелин не похоже ни на что, что я видел раньше. Она словно в трансе, полностью поглощена кровопролитием.

Даже когда вендиго наконец удаётся вонзить когти ей в спину, разрывая кожу, пока она не превращается в кровавое месиво, Эвелин никак не реагирует. Ею движет лишь бездумная жажда убийства.

Быстро меняю её сон, сплетая и подстраивая его, пока она не оказывается в той же самой комнате, в той же ситуации. Все её партнёры рядом — только в этом сне я лежу, обвив её. И, конечно же, она полностью обнажена, потому что я бы всегда держал её обнажённой, будь на то моя воля.

Моя хранительница моргает, постепенно привыкая к новой обстановке, а затем целует меня в челюсть.

— Ты снова меняешь мои сны.

— Я лишь хочу, чтобы ты отдыхала спокойно, моя дорогая.

— Отдыхать спокойно — это для других мертвецов. Мои сны можно оставить в покое.

— Ты не мертва. Если бы была, я бы преследовал тебя в Запределье.

Эвелин мычит и начинает целовать меня, спускаясь по линии челюсти, поворачиваясь в моих объятиях, чтобы прижаться ко мне. Закрываю глаза, наслаждаясь каждым её прикосновением. И всё же трудно погрузиться в это глубже, когда я одновременно осторожно распутываю щупальца паники и тревоги, которые начинают разворачиваться в её сознании от всего этого контакта.

Эвелин трётся о мой напряжённый член, задумчиво мыча.

— Кое-кто возбуждён.

— Разве можно иначе, когда ты так прекрасно спишь?

Она слегка отстраняется, чтобы изучить меня.

— Ты так возбуждён из-за сна, или…

— Или? — подсказываю, отвлечённый дразнящим трением её извивающегося тела.

— Или потому, что я сплю?

Проклятье, неужели это так очевидно?

Отвожу взгляд, играя с кончиками её волос.

— Каждый раз, когда я рядом с тобой, я в отчаянии. Но если твоё спящее тело — это искушение, за поклонение которому я бы с радостью продал оставшиеся осколки своей души… тебя это беспокоит?

Она поворачивает мой подбородок, заставляя посмотреть на неё, и знойный, любопытный блеск в её тёмных глазах заставляет моё сердце споткнуться.

— Нет. На самом деле, я… заинтригована. Большинство так делает?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Сглатываю.

— Нет.

Эвелин обдумывает это и возвращается к поцелуям моей челюсти.

— Сами виноваты. Как ты и говорил, думаю, нам обоим нравится быть порочными. Так что, если хочешь использовать меня во сне, я даю тебе разрешение. — Боги всемогущие.

Медленно выдыхаю, стараясь не напугать её, показав, как отчаянно этого хочу.

Но что, если я влияю на её сон, заставляя её говорить это?

Колеблюсь, проверяя, не так ли это.

Ни капли моей силы не просачивается в её подсознание.

Это всё Эвелин.

— Ты уверена, моя дорогая? — хриплю, мой член болит от пульсирующего в венах возбуждения. Она понятия не имеет, как сильно я этого хочу и на какие фантазии она только что дала зелёный свет. — Ты даёшь мне разрешение овладеть твоим прекрасным телом, когда ты спишь?

Она целует меня в своём сне.

— Да. Трахни меня, пока я вижу сны о тебе, Принц Кошмаров.

Стону от нефильтрованного возбуждения, которым пропитан весь её сон. Я мог бы питаться этим каждую проклятую ночь, и получить её явное разрешение обожать её спящее тело в своё удовольствие — это величайший дар, который я когда-либо получал…

Но в первый раз, когда я трахну Эвелин, хочу, чтобы это было в мире смертных, а не в её прекрасных снах.

— Придержи эту мысль, дорогая, — шепчу, целуя её и выскальзывая из её сна.

Из Эфириона я наблюдаю, как она издаёт тихий звук нужды во сне. От этого Децимано переворачивается, его собственный сон колеблется, когда он почти просыпается.

Расправляю плечи и хрущу костяшками пальцев. Давненько я не переплетал сны.

И никогда — эротические.

Но, словно маэстро, хватаю смутный сон Сноу о поцелуях и вплетаю его в сон Эвелин. Затем работаю со сном Децимано и, наконец, Кроу. К тому времени, как я заканчиваю объединять их сны, весь Эфирион вокруг меня пропитан желанием и отчаянием. Молча возвращаюсь в объединённый сон и обнаруживаю…

Трахни меня.

Она берёт двоих одновременно.

Смотрю с благоговением, сжимая свой каменный член сквозь штаны, пока Эвелин стонет и качается между Кроу и Децимано в своём сне. Децимано трахает её киску снизу, пока она скачет на нём, а Кроу ругается на языке фейри, яростно трахая её сзади. В таком сне не было нужды в прелюдии или смазке — потому что ощущения в мире снов иные. Они обострены, не скованы проблемами реального мира.

Они все тяжело дышат, задыхаются, теряют контроль. Сноу опускается на колени рядом с ними и шепчет Эвелин, чтобы она открылась. Она стонет, когда он вводит свой член ей в рот — коллективный сон колеблется, когда Сноу почти просыпается от сказочного удовольствия. Есть и моя проекция, приближающаяся к Эвелин с другой стороны.

Но мне нет дела до наблюдения.

Я слишком жажду её.

Выйдя из Эфириона, скольжу под одеяло у изножья огромной кровати и ползу, пока не оказываюсь между ног Эвелин. Моё дыхание прерывистое, отчаянное, пока я осторожно стягиваю с неё пижаму. Прижимаюсь лицом к тонким трусикам между её бёдер и вдыхаю, лаская себя и одержимо думая о том, насколько совершенна киска моей дорогой.

Целую её бёдра, вылизывая и пробуя на вкус, пока наконец не отодвигаю её трусики и не принимаюсь ласкать её вход. Боги, она такая влажная, сладкая и чертовски пьянящая. Я впервые пробую её великолепную киску и могу лишь стонать от её возбуждения. Ввожу в неё один палец и нежно обвожу большим пальцем её клитор, целуя и вылизывая, наслаждаясь каждым сокращением её сочащейся киски.

Одержимость бьётся в моих венах, как барабан, становясь всё интенсивнее с каждым мгновением. Я хочу обернуться её извращённым, прекрасным разумом и впечататься в её кости, пока каждое её движение не станет моим.

Когда я сделаю её своей музой, моя маленькая тёмная дорогая узнает, насколько я одержим. Она заглянет в мою голову и поймёт, насколько безумным я становлюсь от одной мысли о ней.

И ей это понравится. В этом я уверен.

Ублажая Эвелин, смутно осознаю, что их объединённый сон созревает, поскольку они, без сомнения, приближаются к кульминации во сне. Некоторые просыпаются от таких интенсивных ощущений — и если один сновидец проснётся от объединённого сна, проснутся все. Так что я не особо удивлён, когда мгновение спустя слышу резкий вздох Сноу, прежде чем сон разрывается, и все четверо резко просыпаются.

Ухмыляюсь, прижимаясь к бедру Эвелин, и целую его. Пора посмотреть, сработало ли моё вмешательство.

Ждать долго не приходится. Децимано стонет и трётся своим членом, прикрытым шортами, о бедро Эвелин, которое находится до неприличия близко к моей голове.

— Боги, детка, ты так чертовски хорошо пахнешь, когда намокаешь для нас, — шепчет он.

Эвелин задыхается, откидывая одеяло, чтобы посмотреть на меня. В тёмной комнате она не совсем видит мои глаза, но у меня есть восхитительная возможность видеть, как она раскраснелась, кусая губу и приподнимая бёдра, слегка прижимаясь к моему лицу.

— Ещё, — шепчет она, зажмуриваясь. — Пожалуйста, я уже так близко, просто…

Кроу проводит языком по её шее, его рука скользит под её рубашку, а другая срывает с него одежду.

— Ты мне нужна. Сейчас,

ма сангфлуиш

, — выдыхает он.

Наша хранительница издаёт восхитительный звук, который бьёт прямо мне в член. Отодвигаюсь, наблюдая с открытым ртом в предвкушении, как Децимано начинает буквально срывать с неё остатки пижамы, словно они его лично оскорбили.

Как только её грудь освобождается, Децимано впивается в один из её сосков, пока Кроу забирается на Эвелин. Сноу сидит на краю кровати рядом со мной, и я слышу, как он тихо ругается, когда Кроу входит в неё, и Эвелин вскрикивает, выгибаясь от удовольствия.

Кроу безжалостно трахает её, пока я ласкаю себя под изысканные звуки, которые издаёт Эвелин, кончая. Когда кровавый фейри заканчивает несколько мгновений спустя с грубым ругательством, она извивается и шепчет:

— Трахните меня. Мне нужно, чтобы вы все меня трахнули.

Не теряя ни секунды, отталкиваю Кроу и наклоняюсь, чтобы накрыть губы Эвелин своими. Проводя проколотой головкой своего члена по её мокрому входу, наслаждаюсь тем, как у неё перехватывает дыхание, а ногти скользят по моей спине, когда она чувствует, как мой пирсинг трётся о её чувствительный клитор.

— Грэйв, — шепчет она, выгибаясь мне навстречу. — Боги, мне нужно…

Я точно знаю, что ей нужно. Толкаясь вперёд, стискиваю зубы, когда её узкая, горячая киска сжимает меня всего. Чёртов ад, я едва могу дышать от того, как хорошо она ощущается.

Секс никогда не был таким раньше. Он был пустым и лишённым ощущений, как и всё моё унылое существование без Эвелин. Но сейчас я вбиваюсь в неё, и ослепительное удовольствие почти невыносимо. Прижимаю её, чтобы трахнуть мою дорогую жёстко и грубо, как нам обоим это нужно.

— Чёрт, только послушай, какая она мокрая, — дышит Децимано. — Ты так чертовски хорошо стараешься для нас, детка.

Он наклоняется и целует её под ухом, шепча грязные вещи — вещи, которые моей дорогой определённо нравятся, судя по тому, как она внезапно кончает снова, задыхаясь и выгибая спину, изливаясь вокруг меня.

Это слишком, и я шиплю от удовольствия, когда эйфория проносится по мне, мой член дёргается и пульсирует внутри неё.

— Чёрт. Моя очередь. Мне нужна эта киска, — хрипло стонет Децимано. Как только я выхожу из неё, одурманенный силой этого оргазма, он хватает Эвелин и разворачивает её так, что она оказывается на нём верхом. Они оба стонут, когда она опускается на него, и мой член дёргается в знак признательности, когда я вижу, как голова нашей хранительницы откинута назад в чистом экстазе.

— Боги, чёрт, боги, — повторяет она. — Сильнее.

— Она так совершенна, — шепчет Сноу.

Кроу перемещается за спину Эвелин, и на мгновение я беспокоюсь, что он попытается повторить их маленькую сонную фантазию, прежде чем она будет готова, — но затем его клыки вонзаются ей в шею, отчего Эвелин вздыхает и извивается от удовольствия.

— Так чертовски нуждаешься в нас? — бормочет Децимано. — Боги, детка, ты так чертовски великолепна.

— Я… я хочу и Кристофа тоже, — выдыхает Эвелин. — Сейчас.

Я почти забыл о Сноу. Он всё ещё сидит на краю кровати, глядя на нашу хранительницу прикрытыми глазами. Бедняга, должно быть, думает, что всё ещё спит.

— Не заставляй мою пару ждать, — рычит Децимано, наклоняясь, чтобы укусить один из её сосков. Это заставляет её вскрикнуть, и я снова начинаю себя ласкать, потому что как можно не быть твёрдым, как сталь, наблюдая за всем её великолепным удовольствием?

Сноу тяжело сглатывает.

— Эвелин, я… я не… я никогда, эм…

Она понятия не имеет, что он девственник. Я мог бы рассмеяться от того, как нервно он звучит.

— Я хочу попробовать тебя на вкус, — шепчет Эвелин.

Счастливчик.

Сноу вздрагивает, и на мгновение мне кажется, что он выбежит из комнаты, чтобы не опозориться. Но наконец ледяной элементаль подползает к Эвелин, пока Кроу отодвигается. Он касается её губ целомудренным поцелуем.

— Я не могу просто… — неуверенно обрывает он.

Эвелин издаёт звук разочарования, и тут мне приходится крепко сжать свой пульсирующий член, когда она засовывает два собственных пальца в рот, качаясь на Децимано и сосёт их так чертовски чувственно, что это могло бы быть чёртовым членом.

— Чёрт, детка, — выдавливает Децимано. — Ты такая горячая. Тебе просто до смерти нужно что-то в этом прелестном ротике, не так ли?

Она мычит в знак согласия, протягивая другую руку, чтобы ущипнуть себя за сосок. Боги всемогущие, я мог бы вечно так на неё смотреть.

— Если Сноу тебе отказывает, позволь мне… — начинаю я.

Как я и ожидал, Сноу тут же отталкивает меня, витиевато ругается и опускается на колени рядом с Эвелин, срывая переднюю часть своих пижамных штанов, чтобы предложить ей свой напряжённый член.

— Ладно. Ты, блядь, этого хочешь? Открывай.

Эвелин с готовностью вбирает его член в рот, и он издаёт сдавленный звук, откинув голову назад, явно находясь на грани потери контроля. Поскольку Децимано и Сноу заняли её, я перемещаюсь на другую сторону. Наклоняясь над Децимано, чтобы всосать один из её прелестных сосков в рот, игриво его прикусываю.

Дополнительная стимуляция заставляет Эвелин застонать вокруг члена Сноу. Это срывает ему крышу, и он задыхается, кончая ей в рот. Тот факт, что она без колебаний сглатывает, заставляет нас всех застонать — и Децимано ругается, прежде чем в последний раз сильно толкнуться в неё, его толстый член пульсирует внутри.

Мы все валимся на кровать, пытаясь перевести дух в течение долгого, восторженного мгновения. Лирой нежно убирает волосы с лица Эвелин, целуя её в висок и лоб. Его голос полон беспокойства.

— Как ты себя пока что себя чувствуешь,

ма сангфлуиш

?

— Хреново, но гораздо лучше, чем обычно.

Децимано смеётся, потирая лицо.

— Он имеет в виду, нужно ли нам срочно тащить тебя в туалет и держать волосы?

Наша хранительница замолкает, словно оценивая своё тело. Она потирает одну из своих рук и прочищает горло.

— Нет. Я приму душ через минуту.

Закрываю глаза, нежась в осознании того, что вся эта затеянная мной оргия не закончится для неё такими же страданиями, как в Трансильвании.

Прогресс есть прогресс.

— Подождите. Пока что? — Эвелин садится и щурится сквозь темноту на Кроу.

Децимано мычит.

— У нас есть часы до рассвета, чтобы убить их за новыми нежностями, Бу.

— Не Бу, — бормочет она. — Может, мне стоит снова тебя ударить.

— Точно, прости. Не-Бу, — ухмыляется он. — Итак, теперь, когда ты попробовала все члены, которые имеют значение в этом квинтете…

— Какой же ты мудак, — хмурится Сноу, закрывая лицо рукой.

— …можешь смело сказать остальным этим ублюдкам, что мой тебе нравится больше всего, — заканчивает Децимано.

Изображаю рвотный рефлекс, а затем понимаю, что мои театральные жесты теряются во тьме для всех, кроме, возможно, Децимано, да и ночное зрение оборотня не так хорошо, как моё.

— Если хочешь, дорогая, я вырублю дракона, чтобы он проспал следующий раунд.

— Все эти разговоры о следующем раунде… — вздыхает Эвелин.

Голос Сноу звучит мягко.

— Игнорируй их. Мы все оставим тебя в покое, чтобы ты поспала, если устала, Бёрч.

— Вообще-то, я собиралась сказать, что от них я снова чертовски возбуждаюсь. Но если мы не остановимся, завтра мы все будем измотаны…

Мой член снова мучительно твёрд, и я быстро предлагаю решение, чтобы снова прикоснуться к её прекрасному телу.

— Я могу сделать так, чтобы вы все отдохнули особенно глубоко в последние час или два перед уходом. Абсолютно без сновидений, восстанавливающий сон.

— Как странно. Инкуб хоть раз оказался полезен, — размышляет Кроу, целуя шею Эвелин. — Мы поможем тебе принять душ.

Когда он облизывает место укуса, она резко вдыхает и извивается. Децимано снова стонет о том, как восхитителен запах её возбуждения. Сноу уже снова целует её, поднимая, чтобы отнести в ванную для душа.

Ухмыляюсь про себя, следуя за ними. Придётся вмешиваться так почаще.

Глава 32. Эвелин

Когда прихожу в себя, меня окружают три тела. Нагие наследия, погружённые в сон. Их вес и тепло — аномалия в моём пространстве.

Я лежу на огромной кровати под неестественным углом. Моя голова покоится на груди Кристофа, которая мерно поднимается и опускается. Под ухом — глухой, ровный стук.

Чужое сердцебиение.

Постоянное напоминание о том, чего во мне нет. Этот звук не приносит утешения, лишь подчеркивает мою инаковость.

Лицо Лироя прижато к моей шее, его рука перекинута через меня — тяжесть, которую я регистрирую, но не чувствую. Мои ноги заброшены на Драксара, спящего у изножья кровати. Его тихое сопение — ещё один звук в этой комнате, полной жизни. Даже во сне они держат меня, словно в клетке.

Соскальзываю с кровати, двигаясь с выверенной точностью, чтобы не нарушить их сон. Как только мои ступни касаются пола, ощущаю тупую боль между ног. Тело не привыкло к… подобному. Несколько раундов с четырьмя изголодавшимися наследиями на рассвете — сомнительное тактическое решение.

Или нет?

Сожалений нет.

Только анализ последствий.

Грэйв материализуется из Эфириона, его руки смыкаются на моей талии, губы касаются затылка.

— Доброе утро, дорогая, — хрипит он. — Сегодня без утренней разминки?

— Первого Испытания будет достаточно.

К тому же, как ни странно, я не проснулась с ощущением взведённой бомбы внутри. Я чувствую… почти расслабление. Это новое состояние настораживает.

Взгляд на часы на стене — до собрания, знаменующего начало Первого Испытания, осталось полтора часа. Эти трое всё ещё спят после нашей интенсивной ночи, и мне стоит их разбудить.

Но сначала я замираю, снова сканируя реакции своего тела. Я не удивлюсь, если моя проклятая оболочка выдаст отсроченную реакцию на все прикосновения прошлой ночи. Но тошноты нет, нервы не будто опущены в кислоту. Кроме сексуального удовлетворения и боли, я чувствую себя… в основном нормально.

Грэйв, кажется, улавливает моё потрясение и мурлычет мне в шею.

— Ты привыкаешь к нашим прикосновениям.

Не покрываться холодным потом от малейшего касания будет крайне полезно. Поворачиваю голову, чтобы поцеловать своего Принца Кошмаров, но когда он тут же опускает руку и просовывает пальцы между моих ног, вздрагиваю и качаю головой.

— Этому нужен перерыв.

Грэйв хмурится и, к моему ледяному бешенству, приседает прямо передо мной. Снова дёргаюсь, когда он раздвигает меня, тихо ругаясь при виде покрасневшей кожи. Остальное моё тело покрыто укусами Драксара, крошечными проколами в тех местах, где питался Лирой, и засохшей спермой.

— Мы все были слишком грубы, — бормочет он. — Тебе больно, дорогая?

Игнорирую вопрос и отталкиваю его руки, моё лицо горит от его досконального осмотра, пока я, должно быть, выгляжу как полный хаос.

— Я собираюсь привести себя в порядок. Можешь разбудить их для меня?

Он ухмыляется и ускользает в Эфирион. Через полсекунды все трое наследий на кровати просыпаются в слепой панике. Кристоф кричит, когда вокруг него расцветают ледяные шипы, Драксар падает с кровати, а красная магия Лироя вспыхивает в комнате, ударяя в стену и сбивая часы.

Когда Грэйв появляется вновь с порочной улыбкой, бросаю на него сардонический взгляд.

— Я имела в виду «аккуратно».

— Это и было аккуратно.

— Пошёл ты, — стонет Драксар, швыряя подушку в сторону Принца Кошмаров.

Двадцать минут спустя я одета и сижу за кухонным столом, пока Кристоф и Лирой принимают душ. Грэйв сидит напротив меня с мокрыми волосами и без единого клочка одежды, вертя на столе Фанга. Узоры на его руках, рельефной груди и шее завораживают, и я снова ловлю себя на том, что разглядываю пирсинг в его соске.

Это оказалось очень полезным, чтобы довести его до исступления прошлой ночью.

Драксар, который принимал душ со мной и с треском провалил попытку держать руки при себе — не то чтобы я возражала, когда он доводил меня до оргазма пальцами, умоляя кончить для него — ставит передо мной миску с какой-то кашей и недовольно вздыхает.

— Это просто овсянка. Практически детское питание для взрослых. Ты возненавидишь это, но у нас закончилась вся остальная еда. Университетские лавки закрыты, а времени идти в трапезный зал нет. Но клянусь, как только Бессмертный Квинтет снимет обереги, я отправлюсь в Сталтаун и куплю тебе тонну разного мороженого. Любой вкус, какой захочешь, Чертовка — особенно тот, что ты захочешь слизать с моего тела, — он подмигивает.

Склоняю голову.

— Чертовка? А что случилось с Тучкой?

— Ты чертовка в постели, так что теперь я буду звать тебя так, — он подмигивает, садясь рядом.

Лирой садится во главе стола, и к нам присоединяется Кристоф. Мы все — странная смесь крайнего удовлетворения от наших утренних выходок и нервозности по поводу того, что принесёт сегодняшний день.

Улавливаю, что едва заметная, навязчивая привычка Кристофа поправлять одежду сегодня утром гораздо хуже, чем обычно. Он снова не смотрит на меня. Прошлой ночью он был невероятно нежен, но так и не трахнул меня. Казалось, ему нравилось наблюдать и целоваться, за исключением того момента, когда я потребовала попробовать его.

Он так колебался, потому что всё ещё опасался своего проклятия, или это было что-то другое?

Лирой с тяжёлым вздохом мешает еду в тарелке. Сегодня он кажется тише, и когда я вижу, как по его лицу проносится вспышка виноватого страдания, понимаю, что он всё ещё корит себя за то, что вчера его проклятие взяло над ним верх. Позже мне придётся снова заверить его, что я в полном порядке.

Кристоф с раздражением смотрит на входную дверь.

— Преподаватели должны принести стандартную боевую форму для каждого квинтета на сегодняшнее испытание. Они опаздывают.

Они, кажется, всё больше и больше нервничают, поэтому я решаю сменить тему и смотрю на Грэйва.

— Я знаю, что ты питаешься снами, но я видела, как другие инкубы едят обычную еду.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Едят, но во мне больше монстра, чем в большинстве из них.

— Так ты не ешь или не можешь есть?

— Я могу, — ухмыляется он. Затем он удивляет меня, протягивая руку, чтобы окунуть палец в овсянку Кристофа и слизать еду с пальца. — Смертная пища безвкусна и не даёт никакой питательной ценности, но я могу её есть, если мне вздумается.

Кристоф выглядит так, будто его вот-вот стошнит, и отодвигает свою миску.

— Я, блядь, ненавижу тебя.

— Однако ты не ненавидел смотреть, как я раздвигаю ноги Эвелин для Драксара прошлой ночью.

Жар заливает мою шею и щёки.

Драксар ухмыляется.

— Не-а, Сосульке-Занозе это понравилось. Нам всем понравилось. Особенно нашей маленькой Чертовке. Она просто обожает нежиться со всеми нами.

О, мои грёбаные боги.

— Новое правило. Никаких разговоров о сексе до конца дня. Мы не можем позволить себе отвлекаться.

— Она права, — вздыхает Лирой, потирая виски. Он выглядит намного лучше после последних двух ночей сна, но я видела, насколько обостряется его проклятие, и знаю, что он просто пытается не показывать, как сильно его беспокоят голоса в голове. — Нам нужна стратегия.

— Как мы можем выработать стратегию, когда понятия не имеем, каким будет Первое Испытание под властью этих бессмертных ублюдков? — спрашивает Драксар, морщась от своей овсянки.

Не понимаю, почему он так её ненавидит. Это практически то, что я ела всю свою жизнь до последних пары месяцев.

Поворачиваюсь к Кристофу и Грэйву.

— Каким было Первое Испытание, когда вы были здесь раньше?

— Адским, — ворчит Кристоф. — Несопоставленные наследия сражались насмерть. Но у квинтетов было другое испытание, так что я понятия не имею, что будет сегодня. Даже преподавателей не посвятили в планы Бессмертного Квинтета на сегодня, только их наёмников.

— Я своё пропустил, — пожимает плечами Грэйв. — Казалось скучным.

Лирой щурится.

— Кстати, раз уж ты упомянул… ты вообще официально закончил Академию?

— Я посещал очень мало занятий и проводил время, мучая преподавателей, — ухмыляется Принц Кошмаров. — Они всё равно выдали мне официальные документы наследия, потому что Совет Наследий не хотел, чтобы их охотники за головами гонялись за кем-то, кто будет вечной утечкой их ресурсов.

Почему я не удивлена?

Чем больше узнаю о прошлом Грэйва, тем яснее становится, что ему всегда было на всё плевать. Раз уж он уже делится, решаю спросить то, о чём думала с тех пор, как услышала все слухи о нём.

— Ладно. Я наконец-то спрошу, — говорю, откладывая ложку. — Какого хрена тебя зовут Грэйв?

— Не надо! — восклицание Драксара застаёт меня врасплох, и он предостерегающе качает головой, его золотые глаза комично расширены. — Сделай себе одолжение и, блядь, не спрашивай об этом, Бу.

Я могу лишь хмуро посмотреть на него из-за этого прозвища, но Грэйв склоняет голову.

— Если тебе не нравится, я его сменю, дорогая. Мы же не хотим, чтобы ты вздрагивала каждый раз, когда будешь кричать моё имя в экстазе?

Лирой фыркает, а Кристоф закатывает глаза так сильно, что я уверена, ему больно.

Беру ещё ложку овсянки.

— Это был просто вопрос.

— Меня назвали в честь места, где я был зачат.

Ох.

Блин.

— Только не снова, — морщится Драксар. Он поворачивается ко мне. — Я задал ему этот вопрос, когда мне было пять. Пять. И пятилетним детям не нужно, блядь, слышать такие истории, но он не упустил ни одной детали.

— Не моя вина, что они были откровенны, когда рассказывали мне об этом. Я лишь передал так, как услышал, — беззаботно пожимает плечами Принц Кошмаров. — В общем, Мальгос…

Драксар поднимает руку.

— Заткнись, пока меня не стошнило. Вот тебе сильно отредактированная короткая версия, Чертовка. У папаши-придурка Грэйва фетиш на не очень живых людей, ясно? Он думал, что одна девица-суккуб мертва в склепе, а на самом деле она просто отрубилась от слёз по своему новопреставленному мужу. Позже она очнулась, и бац, беременна — а девять месяцев спустя у Мальгоса начались проблемы, когда какой-то очень больной аист подкинул Грэйва на порог Бессмертного Квинтета, и все узнали, что он бегал и занимался… этим. Большой скандал. Крайне мерзко и совсем не с рейтингом для детей. Поняла?

История не смешная, но то, как Драксар смотрит на меня, словно молча умоляя не задавать никаких дополнительных вопросов, вызывает у меня тёмную ухмылку. Грэйв ухмыляется моему веселью и подмигивает мне.

Мгновение спустя преподаватели стучат в нашу дверь и оставляют официальную боевую форму, о которой упоминал Кристоф. Она похожи на солдатскую униформу, только поскольку мы в квинтете, имеет цветовую кодировку. Форма Кристофа — светло-серая, Драксара — выжженно-оранжевая, Лироя — лесно-зелёная, а Грэйва — бордовая. На одном плече каждой формы вышита эмблема Дома, под которой стоит номер, который, я уверена, будет отражать наши имена в записях Совета Наследий.

Моя форма тоже зелёная. Хранителей в бою специально не помечают, чтобы не привлекать к ним внимание. Но когда я выхожу в своей форме и боевых ботинках, все четверо моих партнёров пялятся на меня.

— Не пойми неправильно, но, честно говоря, как-то… странно видеть тебя в цвете, — решается сказать Кристоф.

Не могу не согласиться.

— Но ты очень горяча в этом, — добавляет Драксар с улыбкой. — Выглядишь так, будто готова надрать задницу.

Вероятно, потому что я готова. Я приготовила бронзовое зелье день назад, использовав остатки своих магических резервов. Теперь оно надёжно спрятано в одном из моих карманов на случай, если мне представится шанс остаться с Мальгосом Де Старом наедине. Фанг спрятан в одном из моих ботинок, так что я готова, даже если нам не разрешат другое оружие.

Во время Первого Испытания мне, безусловно, придётся убивать, чтобы защитить свой квинтет. А это значит, что у меня будет достаточно топлива, чтобы медленно уничтожить остальную часть Бессмертного Квинтета.

— Зои была права, — размышляю, изучая их четверых. — Мужчины в форме выглядят… эффективно.

Алый взгляд Лироя становится греховным, и он подходит, чтобы поцеловать меня в висок, шепча:

— Не искушай меня сейчас,

ma sangfluish

. Я знаю, что Драксару досталось поиграть с тобой в душе, и я пытаюсь вести себя прилично, чтобы ты позволила мне взять свою очередь следующим.

Грэйв использует Эфирион, чтобы внезапно появиться у меня за спиной, его руки ложатся мне на бёдра, и он тихо цокает языком.

— Ты разве не обратил внимание на её сон прошлой ночью, Кроу? Она не хочет очередей. Она хочет взять нас всех сразу.

Боги.

Я почти забыла тот сон. Драксар подо мной, Лирой сзади, Кристоф у меня во рту, пока я ласкала член Грэйва и играла с его пирсингом, пока он не кончил на меня…

Мои бёдра сжимаются.

Чёрт.

Какая разница, что мне больно, когда они все так привлекательны?

Драксар рычит.

— Я чувствую этот запах, цветочек. И я не собираюсь отпускать тебя в бой, когда от тебя пахнет так, будто твоей прелестной киске нужен ещё один хороший, долгий трах.

Кристоф удивляет меня, подходя и подхватывая меня на руки, говоря через плечо остальным, пока несёт меня в мою комнату.

— Ящер прав, на этот раз. Нашей хранительнице мы нужны. Пойдёмте.

Да, пожалуйста.

Теперь, когда моё тело начинает принимать, что их прикосновения безопасны, как я должна постоянно от них отрываться?

Хотя я должна указать на время и на то, что нам нужно идти, я вся мокрая, пока прохладные губы Кристофа танцуют по моей скуле, когда он несёт меня в комнату.

Но мы все застываем на месте, когда кто-то громко стучит в нашу входную дверь. Драксар рычит и несётся к ней, его внутренний дракон демонстрирует всю свою капризность.

— Кто бы это ни был, я, блядь, убью их за то, что прервали.

Это Гиллис, который не обращает внимания на яростные взгляды остальной части моего квинтета, объясняя, что хотел убедиться, что его любимый квинтет вовремя прибудет на собрание, так как оно вот-вот начнётся. Очень эффективный убийца настроения.

Кристоф ставит меня на пол, недовольно ворча, пока мы следуем за магом по коридорам Академии. Удивительно, но он выводит нас на улицу, на тренировочные поля, где я вижу, что на припорошенной снегом траве у тёмного, туманного леса установлена импровизированная сцена. Перед сценой ровными рядами выстроились квинтеты, все в своей новой боевой форме. Некоторые дрожат, так как к форме не прилагались куртки, а зима наконец-то начинает вступать в свои права.

На сцене стоят Маркос Сальгарай и Надин Мальвенто, наблюдая, как последние наследия стекаются на поле. Чувствую, как их бессмертные взгляды впиваются в нас — в меня, — когда мы выстраиваемся за другим квинтетом с относительно высоким рейтингом. Грэйв и Кристоф стоят по бокам от меня, Драксар — спереди, а Лирой — сзади. Это стандартное построение для квинтетов, с хранителем в центре группы.

Чувствую, насколько напряжено каждое наследие здесь. Выстроились не только квинтеты, специализирующиеся на боевых искусствах, поэтому я не могу не искать в толпе квинтет Зои. Наконец замечаю её стоящей у самой сцены, нервно ёрзающей, пока Тарен утешает испуганную Элиару. Дамиан бросает свирепые взгляды на всех вокруг, словно ожидая подвоха во время собрания.

Один из нанятых приспешников наследий присоединяется к Маркосу и Надин на сцене, его рука светится от простого усиливающего заклятия голоса. Когда Надин говорит, её колокольный голос легко разносится над нами, стоящими на заснеженном поле.

— Добро пожаловать на Первое Испытание. Многие из вас сегодня умрут.

Если бы она не была одной из моих целей и эгоистичным монстром, она бы мне понравилась больше за такое начало. Впрочем, её слова явно вселяют страх в сердца наследий, стоящих вокруг меня. Некоторые начинают тихо плакать, другие хрустят костяшками пальцев или придвигаются ближе к своим хранителям. Очевидно, какие наследия практиковали бой, а какие выбрали другие специализации.

Словно чувствуя, что в моём сердце нет места для страха, который она могла бы вселить, синий взгляд Надин метнулся ко мне. Её глаза начинают светиться. Инстинктивно опустошаю свой разум от всего, что она могла бы найти компрометирующим или подозрительным. Теодор знал способности каждого из Бессмертного Квинтета и тщательно тренировал меня против ментального зондирования.

Лирой суёт что-то тёплое мне в карман, и я поднимаю на него взгляд.

— Не пустит её, — тихо бормочет он.

Если кому-то из нас и нужна помощь в контроле мыслей, то не мне. Беру талисман и сую его в карман Драксара. Он лишь качает головой и подмигивает мне.

— Не волнуйся, детка. Я тут на повторе прокручиваю прошлую ночь, так что если эта сучка попытается заглянуть мне в голову, всё, что она получит — бесконечный цикл твоего оргазма.

Что ж.

Это бесконечно ужасающе.

— Просто держи, — бормочу, дрожа от холода, который, кажется, только усиливается. Мой оборотень-дракон автоматически подходит ближе, чтобы поделиться своим избыточным теплом, в то время как Кристоф отстраняется от меня с гримасой.

— Прости, Бёрч. Я хреново это контролирую, когда нервничаю.

Хмурюсь.

Как он может так плохо владеть своей стихией после стольких тренировок? Разве он не говорил, что у него даже были частные репетиторы по бою?

Что бы Надин ни искала, она, очевидно, не нашла, потому что надувает губы и поворачивается, чтобы что-то прошептать Сальгараю. Пока они беседуют, ищу глазами Мальгоса или Амару возле сцены, но их нигде не видно.

Наконец, Сальгарай берёт слово, его голос гремит над собравшимися наследиями, а его раздвоенный язык время от времени высовывается.

— В этом году мы решили сделать Первое Испытание предельно простым. Это испытание на выживание. Если вы выйдете из лабиринта живыми в течение часа, вы пройдёте. Если вы станете жертвой одного из многих теневых демонов, рыщущих внутри, вы умрёте неудачником, как и положено слабым наследиям. Грязная игра ожидаема и поощряется. Оружие приветствуется, и многое можно найти в качестве призов внутри лабиринта. Да благословят вас боги, или да умрёте вы, как всегда было предначертано судьбой.

Трогательно.

С этими словами преподаватели, собравшиеся с одной стороны сцены, начинают направлять студентов к краю Леса. Там установлены заклинания перемещения, чтобы доставить нас на Первое Испытание. Морщусь, когда Зои и её квинтет пересекают линию деревьев и исчезают.

Пожалуйста, выберись оттуда

.

Если мы не будем слишком заняты борьбой за собственную жизнь, возможно, я попытаюсь их разыскать. Я не сильна в союзниках, и мне было бы плевать, если Дамиана убьют, но я не хочу терять Зои.

— Это будет жестоко, — вздыхает Кристоф.

Лирой кивает, пока мы следуем за толпой в форме, держась вместе.

— Все охраняйте Эвелин.

— Без базара, — фыркает Драксар. — Я просто хочу снять этот грёбаный ошейник. Какое бы дерьмо там ни было, я мог бы с ним справиться, если бы мог, блядь, обратиться.

— Подождите, пока я совершу несколько убийств, — бормочу я. — Тогда я смогу снять твой ошейник.

Они все смотрят на меня так, словно хотят больше объяснений, но я не собираюсь распространяться об этом, когда другие наследия могут подслушать. Кроме того, им следовало внимательнее слушать лекцию профессора Сэндерса о ревенантах и той магии, которую я могу использовать. Она исключительно разрушительна, а это значит, что я могу легко разрушать мощные заклинания, пока у меня достаточно топлива.

И я уверена, что скоро получу много топлива.

Эта мысль заставляет меня улыбнуться, отчего Кристоф вздыхает.

— Пожалуйста, не говори мне, что ты действительно с нетерпением ждешь этого, Бёрч.

— Очень.

Наследия исчезают толпами впереди нас, отправляясь навстречу ожидающему их веселью. Но по мере приближения к краю леса в моей голове зарождается новое беспокойство, и я хмурюсь.

— Если я потеряю контроль и впаду в боевое безумие, вы четверо должны бросить меня и бежать.

Грэйв фыркает.

— Хорошая шутка, дорогая.

— Я серьёзно. В этом состоянии я понятия не имею, буду ли опасна для вас…

— Там будет много целей, — тихо говорит Лирой, его багровые глаза мечутся по сторонам, словно голоса в его голове ещё больше его заводят. — Так что, если это случится, мы будем держаться в стороне и с ликованием наблюдать, как ты снова уничтожаешь наших противников. Но мы не оставим тебя,

ma sangfluish

. Я оскорблён, что ты вообще это предложила.

Хмурюсь.

— Хорошо. Но если я убью кого-нибудь из вас, я…

Хм.

Какая хорошая угроза после смерти?

Мне не удается её придумать, потому что наконец приходит наше время шагнуть в Лес, и магия перемещения уносит нас на Первое Испытание.

Глава 33. Лирой

Предупреждение:

Глава содержит сцены графического насилия, жестокости и увечий, описание смерти, а также затрагивает темы психических расстройств, самопожертвования и безумия.

***

Стены лабиринта дрожат от эха криков.

Стоит магии перемещения рассеяться, как мы оказываемся в огромном каменном коридоре, открытом сверху мрачному, затянутому тучами зимнему небу, с которого лениво кружатся снежинки. Коридор так широк, что, даже если бы мы все встали в ряд, вытянув руки, то едва ли смогли бы коснуться противоположных стен.

— Их приспешникам, должно быть, потребовались дни, чтобы возвести это с помощью магии, — бормочет Кристоф, становясь за спиной Эвелин, чтобы защитить её, пока мы все осматриваемся.

Алая магия, моя собственная кровь, ставшая силой, вспыхивает вокруг ладоней, когда из-за ближайшего угла доносится ещё один крик, но Эвелин качает головой.

— Подождите. Это был не теневой демон.

Кристоф хмурится, его ледяные глаза обводят пустой зал лабиринта, в котором мы стоим.

— Как ты можешь это утверждать?

— Я их чувствую. Вероятно, это был вражеский квинтет.

Вражеский квинтет, который закончит за нас работу

, — воркует один из голосов в моей голове.

Тот, что перережет горло миленькой восставшей.

— Заткнитесь, твари, — выцеживаю я.

Эвелин тоже изучает окружение.

— Ладно, заткнусь. Боги.

Проклятье.

— Я не тебе, это было…

Меня прерывает неполная группа связанных наследий, которая, завернув за угол, бросается на нас. Некоторые из них сильно кровоточат, но их хранительница не отступает, даже увидев, с кем им предстоит сразиться.

Вскоре мы сходимся в бою — только на этот раз личные тренировки Эвелин принесли свои плоды, потому что наш квинтет действует куда слаженнее.

Мы вырубили сирену, и всё шло хорошо, пока оставшиеся двое не подобрались слишком близко к Эвелин. В тот же миг знаки на коже Грэйва вспыхивают, и вражеские наследия внезапно набрасываются друг на друга, обнажая клыки и магию. Остальные с удивлением наблюдают, как они рвут друг друга на части, и вскоре оба падают замертво.

Эвелин склоняет голову набок, выглядя скорее любопытной, чем встревоженной.

— Что это было?

— Мания, — пожимает плечами Грэйв. — Бесполезна против теневых демонов или чудовищ и почти не действует на могущественные наследия, но очень забавна, когда речь идёт о тех, кто послабее.

— Понимаю. — Затем она поднимает лицо к небу, заслоняя глаза от падающего снега. — Если ты можешь летать в Эфирионе, то сумеешь подняться над лабиринтом и поискать выход?

Инкуб пробует, но возвращается через мгновение, объясняя, что в Эфирионе установлены магические обереги, удерживающие всех инкубов внутри лабиринта. Он едва успевает доложить, как из-за угла с воем, разрывающим воздух, выскакивает проклятый вендиго.

Я видел вендиго только на картинках. На мгновение застываю, поражённый тем, насколько они устрашающи вживую. У этого злобного, ненасытного чудовища огромное, скелетоподобное волчье тело, костлявые, похожие на человеческие руки и ноги, и бараний череп вместо головы с рогами, изогнутыми под странными углами. Его глаза светятся зелёным, когда он с рычанием бросается на нас.

Повернись и беги, как трус, которым ты и являешься

, — шепчет голос в моей голове.

Нет, сражайся! Кроу не бегут

, — рычит голос моего отца. —

Сражайся и умри. Не позорь нашу семью ещё больше, чем ты уже…

— Я сказал, заткнитесь, — рычу, прокалывая палец, чтобы высвободить магию своей крови.

Кристоф воздвигает ледяной щит, пока я посылаю волну зловредной магии в нашего дьявольского врага. Тот воет от боли, но перепрыгивает через толстый ледяной барьер и, развернувшись, скалит острые зубы. Окровавленная слюна непрерывно капает с его отвратительной морды.

Пока мы с Кристофом отбиваемся от вендиго, Эвелин кричит, предупреждая о приближении новых теневых демонов. Мы едва успеваем это осознать, как на нас набрасывается группа смердящей нежити, атакуя с разинутыми пастями и зазубренными клыками. Боль вспыхивает в плече, когда один из демонов впивается в него своими сломанными, гниющими зубами.

Прежде чем успеваю вскрикнуть, Эвелин обезглавливает его своим кинжалом.

Она движется с ослепительной скоростью, и, пока Кристоф запирает вендиго в клетке из впечатляюще прочного льда, мы с Драксаром завороженно смотрим, как Эвелин действует в своей стихии. С отточенной ловкостью она рубит, бьёт ногами, сворачивает шеи и оставляет землю усеянной останками наших врагов-нежити.

Грэйв тоже наслаждается происходящим. Он вытаскивает из Эфириона меч и прорубается им сквозь орду нежити.

Когда все они лежат мертвые на земле, и от них остаются лишь подёргивающиеся конечности и отрубленные части тел, Драксар морщится.

— Мерзкие твари.

Бросаю на Эвелин подозрительный взгляд.

— Ты слишком легко их всех убила.

— Это было весело.

И всё же…

— В тот раз, когда мы все спарринговались с тобой одновременно. Ты ведь даже не пыталась драться всерьёз, да? Ты нам поддавалась.

Она почти застенчиво пожимает плечами.

— Ну, вините меня. Было просто мило, что вы все захотели сразиться со мной разом.

Драксар оживляется и поворачивается к Эвелин.

— Эй, раз ты убила многих из них, значит ли это, что ты можешь снять с меня этот ошейник, чтобы я не был бесполезным грузом?

— К сожалению, нет, — вздыхает она, отшвыривая ногой подёргивающуюся ногу. — Я могу управлять только жизненными силами. Нежить уже однажды умерла, и их поддерживает лишь некромантия, так что для меня они бесполезны. Кроме того, что их весело убивать, — добавляет она.

— Согласен, — ухмыляется Грэйв.

— Где ты взял эту штуку? — хмурится Кристоф, глядя на сверкающий меч в руках инкуба, пока тот запечатывает клетку вендиго. Существо заперто в цельном блоке льда, всё ещё воя и пытаясь выбраться.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Это? Оно всегда со мной. Зачаровано быть и мечом, и зажигалкой, в зависимости от того, что мне нужнее.

Мы следуем за Эвелин дальше в лабиринт. Время от времени она останавливается, чтобы определить, чувствует ли она теневых демонов, прежде чем двинуться по новому пути. Крики всё ещё разносятся по раскинувшемуся лабиринту, и к этому хору то и дело присоединяются различные рыки и нечеловеческие визги.

От этого по спине бегут мурашки, и, вероятно, поэтому мой сумрачный кровавый цветочек улыбается про себя, пока мы идём.

Драксар фыркает.

— Чёрт. Где ты раздобыл такое оружие, Сталкер?

— Я украл его у Элверина, когда мне было восемь.

Кристоф фыркает.

— Элверин Форрест был мудаком для всего преподавательского состава, включая меня, так что, зная это, ты мне почти нравишься.

Грэйв давится.

— Никогда больше не говори мне этого, Сноу.

Крики наследий пронзают воздух поблизости, и мы все выстраиваемся вокруг Эвелин, когда к нам устремляется ещё одна группа наследий. Нет… я понимаю, что это несколько квинтетов, и они бегут не на нас, а от чего-то другого. Они проносятся мимо, крича и разбегаясь в разные стороны, чтобы спастись от какого-то ужаса, что медленно приближался.

Мы все в замешательстве, но тут воздух наполняет странно мелодичный, потусторонний визг. Эвелин напрягается, её глаза слегка расширяются.

— Предвестник, — выдыхает она. — Дерьмо.

Хмурюсь.

— Кто?

Она хватает Грэйва и Кристофа за руки, поворачиваясь, чтобы увести нас в противоположном от незнакомого теневого демона направлении. Она бормочет что-то себе под нос, чего я не расслышал, но, должно быть, это выводит Драксара из себя, потому что он с рычанием хватает её за руку, чтобы остановить.

— Какого хрена, нет. Ты не пойдешь на этого ублюдка в одиночку.

— Попробуй остановить меня, — огрызается она.

Отпусти её.

Так мы от неё избавимся

, — соглашается другой голос в моей голове.

Смерть восставшей.

Резко трясу головой, чтобы прогнать раздражающее эхо.

— Какого хрена ты хочешь драться с ним в одиночку? Что такое Предвестник?

За всё время изучения чудовищ и демонов я никогда о таком не слышал, и, очевидно, остальные тоже. Но то, как мрачнеет взгляд Эвелин, когда она смотрит мне за спину, поигрывая своим адамантиновым кинжалом, ясно даёт понять, что она уже сталкивалась с подобным демоном.

— Предвестники невероятно редки, потому что Теодор довёл их почти до полного истребления. Он любил использовать их на своей арене, потому что в бою с этим существом никто не мог победить. Либо оно убьёт тебя, либо ты умрешь, убив его. — Она серьёзно смотрит на нас. — Любой, кто услышит песнь Предвестника и убьёт его, немедленно умирает вместе с ним. Это значит, что если он нападёт на кого-то из вас и вы убьёте его в целях самообороны, вы погибнете. Я с ним разберусь.

Смысл её слов доходит до меня мгновенно, и я рычу:

— Ни за что. Ты не станешь жертвовать собой, твою мать, чтобы прикончить эту тварь.

— Это вряд ли можно назвать жертвой, раз я вернусь, — закатывает она глаза. — Я буквально единственный человек в этом лабиринте, кто может уничтожить его и остаться в живых.

— Просто позволь кому-нибудь другому убить его, чтобы проредить наших потенциальных врагов, — рычу, хватая её за руку, чтобы увести.

Эвелин вырывает руку и, качая головой, свирепо смотрит на меня.

— А что, если квинтет Зои наткнётся на эту тварь? Они не знают, как она действует. Они погибнут, пытаясь её одолеть.

В её глазах тот же решительный блеск, что и тогда, когда она рассказывала нам о своём обещании освободить людей в Пустоши. Проклятье, почему мой хранитель должна быть такой неизменно самоотверженной, когда всё, чего я хочу, — это уберечь её от опасности?

— Что ж, тем хуже для них, — тянет Грэйв. — Это не стоит того, чтобы снова смотреть, как ты умираешь, так что давай покончим с этим, а?

Когда он тоже делает движение, чтобы схватить нашего хранителя за руку, она движется так быстро, что мы все застываем в шоке, когда она жестоко заламывает Грэйву руку за спину и прижимает его лицом к одной из массивных бетонных стен со своей сверхъестественной силой восставшей.

— Вам всем действительно пора прекратить пытаться хватать меня, — мрачно предупреждает она. — Это начинает действовать мне на нервы.

Грэйв тяжело выдыхает, упираясь лбом в бетон.

— Сейчас не самое подходящее время, чтобы у меня встал, дорогая.

— Точно, ведь это, очевидно, и было её намерением, извращенец проклятый, — фыркает Кристоф, то и дело поправляя молнии на карманах своей формы. Иней, покрывающий его руки, уже подполз выше локтей, и я почти уверен, что большая часть падающего снега — его вина. — Бёрч, никому не нужно убивать эту тварь. Давай просто сосредоточимся на том, чтобы убраться отсюда к чёртовой матери.

Она стискивает зубы, прежде чем отпустить Грэйва и поправить перчатки.

— Хорошо. Я оставлю его в покое. Пойдёмте этим путём, — кивает она на другую тропу в лабиринте.

Мы послушно движемся по этому пути, пока она идёт за нами, все в полной боевой готовности, ожидая новых угроз. Крики и вопли достигают апогея, эхом разносясь по лабиринту, но внезапно я понимаю, что больше не слышу шагов Эвелин за спиной.

Останавливаюсь, закрывая глаза.

— Боги… мать… вашу, — проклинаю я.

Эвелин поправила перчатки.

Это её знак.

Мой кровавый цветок, мать вашу, солгала.

Да, она лгунья. Позволь ей умереть

, — подстрекает голос в моей голове.

Другой хихикает.

Больше нет хранителя.

И действительно, когда я поворачиваюсь, чтобы бросить взгляд через плечо, нашего хранителя нигде не видно. Драксар тоже это замечает и останавливается, не обращая внимания на ругань Кристофа, который врезается прямо в спину громадного оборотня-дракона.

— Стойте, какого хрена? Где Эвелин? — требует Драксар.

— Она пошла убивать проклятого Предвестника, — киплю, поворачиваясь, чтобы бежать обратно в том направлении, откуда мы только что пришли.

Мгновения спустя мы с Драксаром, Грэйвом и Кристофом резко останавливаемся и вскрикиваем от ужаса, увидев, как Эвелин взбегает по лапе огромного, призрачно-белого, отвратительно-паукообразного существа. Она использует инерцию, чтобы подпрыгнуть в воздух, и через мгновение клыкастая пасть Предвестника смыкается вокруг неё.

В тот же миг голоса в моей голове взрываются аплодисментами и одобрительными возгласами. Вскрикиваю от оглушительного гвалта, закрывая звенящие уши и пошатываясь.

Сквозь проклятый шум трудно что-либо разобрать. Но я вижу, как Кристоф падает на колени, и лёд расползается повсюду, где он касается земли. Он задыхаясь шепчет молитву Луминее, богине битв, чтобы Эвелин все же как-нибудь победила. Драксар ревёт, звук похож на рык его внутреннего дракона, пока он царапает свой ошейник и несётся вперёд.

Грэйв исчезает и через секунду появляется на вершине огромного, ужасающего теневого демона. Его лицо — маска ярости, он заносит меч, готовый вонзить его в череп твари в жестокой мести…

Но как только он это делает, тварь ужасающе визжит, и клинок Эвелин пронзает её изнутри, распарывая зияющую дыру в её раздутом брюхе.

Предвестник визжит ещё раз, прежде чем рухнуть на землю, его лапы подёргиваются и чернеют, а из клыкастой пасти идёт пена. Драксар ахает и в последний момент ловит Эвелин, когда она вываливается из брюха ужасного монстра, и его тёмные внутренности вываливаются наружу, обтекая её.

— Эвелин! — кричу, подбегая к ней.

Её кожа покраснела и дымится от желудочной кислоты, руки и ноги изрезаны, и я с ужасом наблюдаю, как её глаза закатываются, становясь абсолютно белыми, в тот самый миг, когда Предвестник замирает. Она обмякает в руках Драксара. Он задыхается, мышцы на его шее вздуваются, а глаза становятся драконьими. Грэйв откатывается от мёртвого существа и падает на колени рядом с Эвелин.

— Она вернётся. Её смерти не окончательны, — хрипит он, но панический ужас на лице Принца Кошмаров говорит мне, что его мысли несутся в том же направлении, что и мои.

Что, если это неизвестный способ, которым можно убить восставших навсегда? Что, если она не проснется? Что, если… боги всевышние, что, если я только что потерял своего хранителя?

Голоса в моей голове ликуют ещё громче. Звон в ушах нарастает, пока я не хватаюсь за голову, стискивая зубы, чтобы не поддаться тьме, подкрадывающейся к краям зрения. То, что я, мать вашу, даже не могу ясно мыслить в такой момент, скручивает мне нутро.

Но потом я вижу, что кожа Эвелин заживает. Все следы повреждений исчезают, и она наконец резко просыпается, ловя ртом воздух и хмуро глядя на нас.

— Кто-то только что кричал? Что происходит?

Драксар с облегчением опускает голову.

— О, мои проклятые боги. Эвелин. Ты не можешь так со мной поступать, детка. Пожалуйста, никогда больше так не делай.

— Какая драма, — ворчит она. — Явно же, что я в порядке, так что давайте…

Её взгляд цепляется за меч Грэйва, едва торчащий из головы Предвестника, поскольку у него не было времени как следует его вонзить, и её лицо темнеет от гнева. В мгновение ока она на ногах, хватает Грэйва за отвороты его кожаной куртки. Её голос смертельно спокоен.

— О чём ты, мать твою, думал? Если бы я не вспорола его вовремя, он бы тебя убил!

— Он сожрал тебя, — огрызается он, и пряди его волос безвольно парят в воздухе, пока его гнев просачивается в мир смертных. За все эти годы я никогда не видел, чтобы Грэйв проявлял много эмоций, кроме непредсказуемого гнева и насмешек, но сейчас он выглядит одновременно разъяренным и измученным. — Ты думала, я буду просто стоять и ждать, полагаясь лишь на проклятую молитву, что ты появишься? Я же сказал тебе не заставлять меня снова смотреть, как ты умираешь!

— А я сказала тебе, что смерть — часть моей природы, — кипит она, расстроенная так, как я её ещё никогда не видел. — Я — Оружие, так что могу это пережить, но, клянусь, в следующий раз, когда ты подвергнешь себя опасности без всякой на то причины, когда я прямо сказала тебе…

Над нами раздаётся смех, и мы все застываем.

— Ну-ну. Неприятности в раю, сукин сын?

Мальгос Де Стар входит в эту часть лабиринта в сопровождении Амары Зулани и двух дюжин могущественно выглядящих наёмных наследий. Его губы жестоко кривятся, когда он видит мёртвого Предвестника, а затем он многозначительно смотрит на Эвелин, и я напрягаюсь.

Он знает

, — дразнит голос в моей голове. —

Он наблюдал. Они все наблюдали.

Вот и её расплата. Беги и спасайся.

Мой глаз дёргается, когда Мальгос ухмыляется Эвелин, которая со сжатой челюстью отпускает Грэйва.

— Итак. Пророческое

оружие

действительно покинуло Пустошь. Старый добрый Теодор послал за нами восставшую, не так ли? Нелепо. Как он вообще мог подумать, что ты сможешь с нами сравниться, ума не приложу, — усмехается бессмертный, мучительно медленно приближаясь. — Хотя должен сказать, поэтически справедливо, что этот ничтожный ублюдок в итоге оказался с уродливой сукой из преисподней.

Мы все напряжены, но никто из нас не двигается, пока опытные наёмники окружают нас, стоя наготове. Амара Зулани делает движение рукой, и все выходы внезапно оказываются заблокированы.

Они поймали

оружие

в ловушку.

Но Эвелин не выглядит нервной. Напротив, она смотрит на Мальгоса с такой убийственной яростью, что некоторые из наёмных наследий за его спиной начинают нервничать.

— Извинись, — говорит она ровным голосом.

Он ухмыляется.

— Будто я когда-нибудь стану извиняться перед восстав…

— Не передо мной. Перед Грэйвом.

Грэйв стирает с лица немного чёрной крови Предвестника.

— Дорогая, мне не нужны его извинения. Мне нужна его голова, катящаяся по земле.

— Ты получишь и то, и другое.

Ноздри Мальгоса раздуваются от ярости, и он делает знак своим наёмникам и Амаре.

— Хватит этого. Убить их всех, но я сам покончу с этой самонадеянной маленькой сукой.

После этого всё происходит одновременно. Пока Кристоф запускает ледяные шипы в ближайших наёмников, а я готовлю мощное заклинание, чтобы, надеюсь, ранить Амару, Грэйв бросается на своего отца. Но Эвелин… протягивает руку и хватает ошейник Драксара.

Точно.

Раз она убила Предвестника, у её магии теперь есть топливо.

Ошейник рассыпается во вспышке дымчато-чёрных щупалец, и Драксар бросается в гущу наёмников за мгновение до того, как впервые за несколько дней меняет облик. Ослепительное королевское синее пламя взрывается вокруг него, и вражеские наследия кричат от ужаса. Некоторые из них вызывают огненные или магические щиты или успевают отпрыгнуть, но некоторым везёт меньше. Другие начинают обрушивать на огромного зверя бесчисленные смертоносные атаки, но его чешуя принимает на себя большую часть ударов, пока он ревёт и щёлкает пастью на наших врагов.

Отражаю смертельное проклятие одного из наёмных заклинателей и прокалываю ещё один палец, чтобы направить разрушительную атаку на Амару. Из земли вырастает цельная каменная плита, защищая её от моей магии, но заклинание рикошетит и попадает в другого их наёмника.

Где твой драгоценный маленький хранитель, маленький Кроу?

— издевается голос в моей голове.

Осматриваюсь.

Проклятье.

Где Эвелин?

Бой превратился в смертельный хаос, и я вздрагиваю, увидев Грэйва без сознания на земле, с собственным мечом, пронзившим его правое плечо, пока тяжёлая рана на голове медленно заживает.

Когда это случилось?

Ещё одно атакующее заклинание несётся ко мне, но я вовремя его отражаю. Вспышки смертоносного света и дым от дракона Драксара заполняют эту часть лабиринта. Тем временем Кристоф отбивается от троицы свирепых оборотней-волков, яркие вспышки его белой магии создают призрачное свечение в наполняющем воздух дыму.

Эти наёмные наследия сильны и опытнее нас. Откатываюсь в сторону от атаки элементаля огня, прежде чем выпустить достаточно магических атак, чтобы обеспечить себе прикрытие, пока напряжённо пытаюсь разглядеть, где может быть Эвелин.

Краем глаза наконец вижу, как появляется Эвелин — она висит на спине проклятого Мальгоса Де Стара, пытаясь взять его в удушающий захват. Вздрагиваю, понимая, что он покрыт тысячами крошечных кровоточащих проколов, которые выглядят чрезвычайно болезненно. Она, должно быть, уже использовала свое заклятие бронзовой смеси, но… как она выживает, после того как он перенес её в Эфирион и обратно?

— Отцепись! — ревёт бессмертный, ударяя затылком в челюсть Эвелин. Сышу треск, но она лишь кряхтит от боли и сжимает хватку.

Чувствую яростный всплеск его силы инкуба даже оттуда, где стою. Несколько наёмников, сражающихся ближе к нему, падают на землю в глубоком сне, попав под воздействие, но вспышка тёмной магии Эвелин пробивает его силу. Она резко поворачивается в сторону, используя инерцию, чтобы швырнуть бессмертного на землю.

Мальгос вскрикивает. Он вытаскивает обсидиановый кинжал из-за пояса и пытается вонзить его ей в бок, но она уворачивается, хватает его за руку и использует её, чтобы вонзить клинок ему в спину.

Мальгос воет.

— Ты, грёбаная сука! Зулани! Помоги мне!

Дракон Драксара ревёт от боли, звук оглушает, и я поднимаю глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, как Амара вонзает толстый каменный шип в живот зверя. Тревога пронзает меня — оборотни выносливы, но не непобедимы. Это может быть смертельно, если он не исцелится быстро. Посылаю ещё один магический разряд в сторону Амары, чтобы отогнать её от члена моего квинтета.

Она снова блокирует его камнем. Но затем, словно в замедленной съёмке, я вижу, как она смотрит туда, где Эвелин теперь держит Мальгоса на спине, кричащего от боли, пока её магия течет сквозь него, а тёмные тени извиваются вокруг них обоих.

— Зулани! Сейчас же! — визжит он. Ему наконец удается вонзить свой обсидиановый кинжал в бедро Эвелин. Она почти не реагирует, словно заворожённая своей тёмной магией, жаждущая его смерти.

На лице бессмертного элементаля земли нет никакого выражения. Она взмахивает рукой, и один из других путей лабиринта снова открывается, а затем Амара Зулани просто выходит из боя, невредимая, не бросив ни единого взгляда на своего умирающего члена квинтета.

У меня нет времени размышлять над тем, как это странно. Вместо этого мчусь к Драксару, который вернулся в человеческий облик и борется с другим оборотнем, несмотря на зияющую рану, всё ещё пытающуюся затянуться у него на животе.

Пока бегу к нему, моё внимание привлекает резкий крик Мальгоса. Уворачиваюсь от очередной магической атаки и вижу, как Эвелин кромсает бессмертного своим адамантиновым клинком. Обе его руки, кажется, не действуют.

В один момент он проклинает её и обещает мучительную, медленную смерть, но затем она достает что-то из кармана. Я понимаю, что это тотем, который оставил ей Грэйв, и кладёт его на грудь Мальгоса.

И когда Мальгос это видит, его угрозы сменяются мольбами о пощаде. Он просит о милости, крича и извиваясь. Его сила снова вырывается наружу, и заклинатель, запускающий в меня очередную атаку, падает в мёртвый сон.

Но тёмная магия Эвелин снова отражает его попытку остановить её. Наблюдаю, как она что-то шепчет бессмертному прямо перед тем, как вонзить свой адамантиновый кинжал ему в сердце — и одновременно сквозь тотем.

Он мгновенно замирает.

Боги всевышние.

Мальгос Де Стар мёртв.

Маленькая, практичная часть меня сомневалась в знаниях и способностях Эвелин свергнуть неприкасаемых, многовековых монстров, которые тиранили наследия, но теперь…

Мой трепет прерывается.

Кристоф вскрикивает, и я оборачиваюсь, чтобы увидеть, что его прижал единственный оставшийся оборотень-волк. Он распорол ему всю грудь и вцепился зубами в одну из рук, пытаясь её оторвать. Кристоф весь в крови, он отбрасывает зверя ледяным разрядом из другой руки, но затем обмякает.

Проклятье.

Проклятье.

Они все ранены.

Кого мне пытаться исцелить первым? Кто нуждается в этом больше всего?

Голова раскалывается, и звон в ушах не прекращается.

Позволь им умереть.

Они всё равно собирались тебя предать.

Их кровь освободит тебя, маленький Кроу.

— Лирой!

Голос Эвелин едва пробивается сквозь подступающее безумие, и когда я смотрю на неё сквозь дым и снег, звон в ушах слегка стихает. На мгновение я отчаянно пытаюсь разобрать, что она мне кричит. Она указывает на Кристофа, затем на Драксара, а потом… наёмник-элементаль сбивает её с ног и вспыхивает пламенем.

Мучительный крик моего хранителя пронзает всё в моей голове, сокрушая моё проклятие. Мой мир — это лишь острая, холодная истерика, пока я мчусь к ней, метая заклинания, чтобы убить элементаля и погасить бушующий огонь. Где-то на заднем плане слышу, как Драксар снова ревёт драконом, и я знаю, что битва продолжается, даже если Грэйв и Кристоф всё ещё лежат. Я понятия не имею, побеждаем мы или проигрываем.

Но мне всё равно. Потому что, когда моя магия тушит огонь, и я падаю на колени рядом с Эвелин, она обожжена почти до неузнаваемости.

Она не дышит.

Она… умирает.

И если она умрёт так, я потеряю её навсегда.

Не раздумывая, начинаю повторять исцеляющее заклинание, черпая силу из крови на моём плече, где меня ранее укусила нежить. Красный свет вспыхивает вокруг меня, но с неподвижным, дымящимся телом Эвелин ничего не происходит.

Отпусти её

, — шепчет голос в моей голове.

Ты всё равно для неё бесполезен

, — шепчет голос моего отца.

Она умирает, а твоя магия крови не может её исцелить. Бесполезный мальчишка.

Мои руки дрожат, я не могу дышать, склонившись над ней, мои слёзы падают и шипят на её обугленной коже.

Впервые голоса правы.

Если моя магия не может её спасти… тогда какой в ней смысл? Неужели мне всегда было суждено так подвести своего хранителя?

Нет.

Я отказываюсь её терять. Если моя магия крови не может помочь Эвелин, значит, она должна измениться.

Я должен измениться.

Сердце грохочет, весь мой мир сужается до этого мгновения. В библиотеке Изумрудного Волшебника было много книг, запрещённых для остального мира. Но под его опекой для меня не было запретных магических знаний. Он гордился моим несравненным даром запоминать бесчисленные заклинания, чары, проклятия, заговоры…

И среди этих древних фолиантов я нашёл книги заклинаний, написанные на языке Пустоши, описывающие путь к овладению магией смерти — инициацию, жертву, цену.

Я запомнил и эти заклинания.

Вот почему, когда магия крови угасает на кончиках моих пальцев, я крепко зажмуриваюсь и начинаю произносить запретные слова. У них едкий привкус на языке, и холодная, алчная, зловредная энергия проносится сквозь меня. Она цепляется за мою существующую магию, искажая её и перекраивая всё, что я когда-либо знал. Всё, чем я когда-либо был.

Такое чувство, будто меня пожирают заживо.

Но на этот раз, когда произношу слова исцеляющего ритуала, тёмная магия вздымается в воздухе и окутывает Эвелин. Она просачивается в её тело, и её кожа начинает заживать. Её грудь вздымается и опадает с новым вздохом.

Она выживет.

Слава проклятым богам.

Но в тот момент, когда я заканчиваю произносить могущественные слова, падаю рядом с ней. Мир расплывается вокруг, а голоса в моей голове впервые шепчут лишь правду.

Ты сошёл с ума.

Лишь малая часть тех, кто пытается овладеть тёмной магией, переживает переход.

Неужели она действительно стоила того, чтобы потерять себя, бесполезный мальчишка?

— Да, — шепчу, закрывая глаза и позволяя безумию овладеть мной.

Если выживу, я стану некромантом.

Если умру, то спасая свой кровавый цветок. В любом случае, я ни о чём не жалею.

Глава 34. Эвелин

Жаль, что я не убила директора Форреста. Сделай это, я бы уже знала, что за несравненный прилив силы даёт убийство члена Бессмертного Квинтета.

Этот пьянящий гул вибрирует в моих венах, настолько богатый и многообещающий в своём разрушительном потенциале, что почти убаюкивает. Тело вялое, и по какой-то причине мне кажется, что я должна корчиться от боли.

Но её нет.

Почему её нет?

Кожу покалывает.

Неприятно, но и не мучительно.

Странно.

То же самое ощущение я испытывала, когда Теодор приказывал своим некромантам латать меня, вместо того чтобы просто дать мне умереть и вернуться.

Неужели я каким-то образом исцелила себя после того, как Мальгос ранил меня?

Нет, стоп.

Мальгос меня не ранил.

Это был огонь.

Блин.

Неужели на этот раз я и вправду мертва? Я подвела Виолу и людей в Пустоши?

Но нет.

Даже сквозь свинцовую тяжесть век я чувствую, что воздух всё ещё густ от дыма и будоражащего запаха битвы. Рядом кто-то кричит, и я слышу рычание дракона — моего дракона.

Он в порядке? Хоть кто-то из них ранен?

Тепло чужих рук касается моего лица.

Нарушение периметра.

Рефлексы вопят, но тело не слушается. Кто-то выдыхает с облегчением. Затем мягкие губы — ещё одно чужеродное, горячее пятно — касаются моего лба.

— Слава богам. Я чувствую, что ты очнулась, дорогая. Открой для меня свои прекрасные глаза.

Подчиняюсь, тут же щурясь.

— Ты весь в крови.

— Большинство из нас. Но не волнуйся, ты как новенькая, — Грэйв улыбается, но улыбка выходит слабой. Он выглядит измождённым.

Несмотря на его усталость, осознаю, что он поднял меня с земли, и мы покидаем лабиринт. Веки трепещут, пока я пытаюсь уследить за окружением.

Какого хрена я так дезориентирована? Как я выжила в том огне?

Боль была адской, а потом всё почернело. Я думала, что наконец-то ухожу навсегда, но теперь…

Снова фокусируюсь на Грэйве.

— Что значит «как новенькая»?

— Кроу наконец-то оказался полезен. Придётся его поблагодарить, хоть раз в жизни.

Грэйв… благодарит Лироя?

Словно очнулась в альтернативной вселенной.

Что произошло?

Смотрю на прекрасные витиеватые узоры на шее Грэйва.

— Я убила твоего отца.

— Я знаю, дорогая. Я оставил его труп в Эфирионе на съедение блуждающим огням.

Вот как.

Хмурюсь, замечая, какая вокруг воцарилась тишина. Мы выбрались из лабиринта, и ботинки инкуба хрустят по мёртвой траве и снегу тренировочных полей за Лесом. Что-то блестит в небе над головой, и я слышу вдалеке рёв Драксара.

— Первое Испытание окончено?

Он мычит в знак согласия.

— Будем считать, что да. Многие другие наследия всё ещё пытаются выбраться, но я подозреваю, что Бессмертный Квинтет давно исчез вместе со всеми своими оберегами. Поэтому мы и выбрались так быстро — я смог взлететь и наконец увидеть выход. Я слишком хорошо знаю, как работает Бессмертный Квинтет. Если Амара Зулани покинула бой и рассказала остальным двоим о твоей победе над Мальгосом, они постараются убраться от тебя как можно дальше.

Проклятье.

Охота на движущиеся цели будет той ещё занозой.

Но есть кое-что поважнее…

— Кто-нибудь из вас ранен?

Фиалковый взгляд Грэйва метнулся ко мне и обратно, когда он шагнул в Замок. Здесь по-прежнему жуткая тишина, словно мы покинули одну бурю и оказались в затишье перед следующей.

— Не буду лгать тебе, дорогаяя. Мы все в плохом состоянии. Твой профессор и твой фейри без сознания. Драксар доставил их в замок, чтобы быстрее отнести в апартаменты.

О, боги.

Толкаю руку Грэйва, и он с тихим вздохом ставит меня на ноги. Только тогда понимаю, что абсолютно, мать его, голая, но при мысли, что кто-то из моих мужчин ранен, горло болезненно сжимается, и мне плевать, увидит ли меня кто-нибудь ещё.

Грэйв стягивает с себя окровавленную, обугленную кожаную куртку и набрасывает на меня. Грубая текстура, запах его крови и дыма — новый слой защиты поверх моей кожи. Он не отпускает мою руку, и мы, опираясь друг на друга, ковыляем к апартаментам квинтета.

Не близость.

Взаимовыгодное использование, чтобы не рухнуть. В коридорах мы проходим мимо нескольких шепчущихся преподавателей, сбившихся в кучку у стены и с широко раскрытыми глазами наблюдающих за нами.

Затем мы проходим мимо Лии, пророчицы. Она мудро смотрит в высокое витражное окно, и я останавливаюсь как вкопанная.

— Ты. Ты можешь исцелять даже тех, кого исцелить нельзя.

Её голова в белом капюшоне слегка наклоняется.

— Каждый может исцелить, моя бесстрашная.

Если она пытается быть глубокомысленной, мне насрать.

— Идём со мной.

— А волшебное слово? — тихо спрашивает она.

Серьёзно?

Ей нужно чёртово «пожалуйста», когда на кону жизни членов моего квинтета?

Слишком много эмоций.

Слишком близко к краю. И эта новая сила, бурлящая после убийства, ищет выход. К счастью для этой пророчицы, контроль — это то, в чём я преуспела.

К несчастью, я не настолько хороша, чтобы прямо сейчас не использовать свой голос «я-тебя-убью».

— Моя вина, — опасно улыбаюсь. — Позволь мне попробовать ещё раз. Идём со мной. Сейчас же.

Я ожидаю раздражения, но пророчица тихо смеётся.

— Мне следовало догадаться, что ты пойдёшь в неё, — бормочет она.

…Что?

Нет.

Какую бы загадочную херню она ни несла, мне всё ещё насрать. С облегчением выдыхаю, когда она наконец следует за мной и Грэйвом до апартаментов квинтета.

Как только мы входим, паника впивается когтями мне в нутро. Драксар осунулся на одном из стульев в трапезном зале, его кожа покрыта испариной, пока он наматывает бинты на всё ещё заживающую рану на животе. Кристоф — кровавое месиво на полу кухни, а Лирой…

— Где Лирой? — хрипло спрашиваю, пока Лия опускается на колени и начинает исцелять Кристофа.

Драксар бросает бинты и поднимается, чтобы заключить меня в объятия.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Ещё одно вторжение.

Замираю, превращаясь в камень, пока он вдыхает воздух у моей шеи, словно мой запах — единственный якорь в этом хаосе.

Терплю.

Анализирую.

Это его животная потребность, не моя.

— В твоей комнате. Он всё ещё дышит, но…

Беру у него бинты и продолжаю перевязывать его рану, моргая, чтобы сдержать влагу в глазах, отчаянно пытаясь не позволить никому её увидеть. Грэйв тоже опустился на стул, уронив лоб на стол. Ему нужно подкрепиться, чтобы восстановиться, особенно если вся эта кровь — его.

— Но? — спрашиваю Драксара.

— Эм… что значит, когда у заклинателя чернеют кончики пальцев?

Застываю.

— Что?

Драксар, должно быть, слишком устал, чтобы стоять, потому что он снова опускается на стул, морщась от каждого движения.

— Блин. Я не знаю. У него жуткий жар, и все пальцы обуглены. Может, он просто дотронулся до тебя, когда ты ещё была… — он с трудом сглатывает, его голос срывается на шёпот. — Ещё в огне. О, блин. Я чуть не потерял тебя, Эвелин. Грёбаные боги, я чуть не…

— Не богохульствуй, пожалуйста, — тихо упрекает Лия, выпрямляясь и поворачиваясь к оборотню-дракону. Когда вижу, что грудь Кристофа больше не кровавое месиво и он погрузился в глубокий сон, мне кажется, что я снова могу дышать.

— Не двигайся, — приказывает пророчица, её руки парят над животом Драксара.

Драксар ждёт, пока Лия его исцеляет, но я больше не могу. Вбегаю в свою спальню, и когда вижу Лироя на кровати, чувствую, что задыхаюсь.

Я ощущаю это даже отсюда. Изменение в его магии.

Как он посмел?

Со мной всё могло быть в порядке. Если бы я умерла от того огня, я…

Блин.

Нет, я бы умерла навсегда.

Он это знал.

Сажусь на кровать рядом с Лироем, вытирая оставшуюся влагу с глаз. За окном уже давно день. Другие наследия всё ещё в лабиринте или мертвы — я могу только молить вселенную, чтобы Зои и её квинтет были в порядке. И если Бессмертный Квинтет снял свои обереги и сбежал при первом же знаке

оружия

, всё станет намного сложнее.

Я буду охотиться на них. Они будут охотиться на меня.

Это будет жестокая, кровавая бойня.

Но даже это знание не поднимает мне настроения, пока я смотрю на Лироя, лежащего без сознания на кровати. Его тёмные кудри влажны от пота и прилипли ко лбу, пока он борется с жаром. Дыхание затруднено, а его тонкие пальцы действительно почернели от некромантии.

Лия тихо стучит в дверь. Несмотря на все исцеления, на её белоснежном наряде нет ни единого пятнышка крови.

— Я могу исцелить и его.

— Но ты не можешь исцелить жар, — бормочу я.

Она качает головой под белой вуалью.

— Нет. Это был его выбор.

Смотрю, как она исцеляет Лироя. Затем она останавливается у двери на выходе.

— Многие наёмники Бессмертного Квинтета сбежали вместе с ними. Поползут слухи, и это лишь вопрос времени, когда появятся охотники за головами и прочие. Академия больше не будет для тебя безопасной.

— Да неужели. Безопасность — это иллюзия.

Мне кажется, или она улыбается?

— Разве? Возможно, тебе стоит помолиться богам об их помощи.

— А может, мне стоит засунуть палец в задницу и трижды прокрутиться, читая стихи. Это с такой же вероятностью поможет мне встретить то, что грядёт. Боги отреклись от меня давным-давно.

Лия долго молчит, затем уходит без единого слова. Оскорбление пророчицы находится где-то в самом низу моего списка грехов, так что я не обращаю на неё внимания, продолжая смотреть на Лироя.

Через мгновение я чувствую присутствие Грэйва в комнате, но он не покидает Эфирион. Словно просто проверяет меня, а затем снова уходит — может, в душ.

— Ты в порядке, Бу? — бормочет Драксар, входя в комнату и беря меня за руку. Его раны исчезли. Он всё ещё выглядит измождённым, покрыт пеплом, грязью и чёрной кровью предвестника, но он в порядке.

Когда киваю и продолжаю наблюдать за Лироем, он бросает взгляд на кровавого фейри.

— Лирой никогда не болел. Даже в детстве.

— Он болен из-за некромантии, — тихо говорю. — Это переходный этап. Что-то вроде превращения в вампира через яд, только с магией. Это мучительно.

Уж я-то знаю. Я чувствовала многие из этих эффектов, прежде чем узнала, что у меня есть доступ к некромантии.

Глаза Драксара вспыхивают, когда он складывает два и два.

— Ты хочешь сказать… он становится некромантом? Для тебя.

Это вызывает ещё одну эмоцию в моей груди. Сглатываю, кивая, когда зрение слегка расплывается. Знать, что Лирой пожертвовал своей магией крови ради меня…

— Он такой идиот, — шепчу я.

— Всегда им был, — вздыхает Драксар, — но на этот раз я понимаю, почему он это сделал. Даже если он больше не сможет использовать свою о-такую-особенную магию вундеркинда… ты этого стоишь, Эвелин. Ты стоишь всего.

Он наклоняется, чтобы оставить тёплый поцелуй на моём лбу, его лицо смягчается, когда он видит влагу, пытающуюся вырваться из моих глаз.

— Я пойду смою с себя всё это дерьмо, так что можешь ещё немного поглазеть на своего остроухого, потного ботаника. Но когда вернусь…

— Нам нужно решить, куда идти дальше. Мне всё ещё нужно выследить Бессмертный Квинтет.

Он фыркает.

— Ты только что убила Мальгоса, мать его, Де Стара. Я знаю, нам придётся покинуть Академию Эвермонт, но ты заслужила небольшой перерыв. Куда бы мы ни пошли, мы можем залечь на дно и восстановиться. Но прежде чем мы уйдём… ты мне понадобишься.

Я бросаю на него сардонический взгляд.

— Вечно у тебя одно на уме.

— Это не в сексуальном плане. Если только ты сама этого не захочешь, — добавляет Драксар со слабой ухмылкой. Но она быстро исчезает, и он качает головой. — Мне просто нужно немного подержать тебя. Даже если моё проклятие усмирено всем, что сегодня произошло, мой дракон всё ещё на взводе, и я тоже. Моя пара только что пережила пожирание монстром, а затем сгорела дотла. Ты, наверное, только что сократила мою жизнь лет на двадцать одной лишь травмой, знаешь? Теперь я должен оберегать и заботиться о тебе. Это драконья сущность.

Он снова оставляет сладкий поцелуй на моём лбу и выходит из комнаты.

Мой взгляд возвращается к Лирою, и кулаки сжимаются, когда я вижу, как его бровь слегка хмурится от боли. Он действительно не должен был этого делать. Жертвовать своими силами, чтобы исцелить меня. Этот безжалостный кровавый фейри делает всё, что, по его мнению, нужно для достижения цели, но я устрою ему ад за то, что он разрушил себя ради меня, когда он очнётся.

— Ты очнёшься, — предупреждаю его, влага застилает глаза, пока протягиваю руку — жест, который я себе запретила, — и кончики моих пальцев касаются одного из его мягких завитков.

В конце концов… большинство заклинателей не переживают переход в некромантию. Даже у очень могущественных шансы невелики.

Когда эмоции грозят прорвать плотину контроля, резко встаю и выдыхаю. Нужно смыть с себя эту кровь и грязь. Сидеть здесь, позволяя влаге застилать глаза, Лирою не поможет. Мне нужно разработать наш последующий план действий и увести свой квинтет в безопасное место, прежде чем…

Останься со мной, ma sangfluish.

Замираю, глядя на великолепного кровавого фейри.

Он не пошевелился.

Но я услышала его в своей голове так же ясно, как днём.

Что должно быть невозможно для несвязанных членов квинтета. Такой уровень связи бывает только у могущественных квинтетов — тех, что уже получили благословение богов, разрушили свои проклятия и чьи сердца связаны воедино.

А у меня сейчас даже сердца нет, не говоря уже о благословении бога, так что этого не может быть. Это просто в моей голове.

Лирой?

— думаю, концентрируясь, пытаясь направить мысль ему. —

Я здесь.

Его лоб слегка разглаживается, когда он погружается в более глубокий сон. В комнате тихо, пока я пытаюсь решить, не вообразила ли я это. Одна моя голая рука бессознательно скользит к груди, потирая оставшееся там жжение.

Затем я моргаю.

Лирой исцелил меня некромантией. Я была сожжена дотла, и все остальные раны исчезли без единого шрама. Так почему моя грудь всё ещё горит?

Взглянув вниз, ахаю, увидев прямую, тонкую, похожую на руну линию, выжженную прямо над моим шрамом — символ квинтета Дома Тайн.

Каким-то образом, без сердца и без благословения богов… меня связали.

С Лироем Кроу.

КОНЕЦ ВТОРОЙ ЧАСТИ

Тайна раскрыта: я – предречённая гибель, и Совет Наследников приказал уничтожить меня и мой квинтет.

С такой наградой за наши головы доверять нельзя. Бегство кажется трусостью, но это необходимость. Нужно время, чтобы освободить людей из Пустоши.

Таинственным образом я связана с каждым из своего квинтета – это невозможно, но чем крепче наша связь, тем сильнее я становлюсь.

Близость с ними опьяняет. Какой бы ни была моя судьба, они того стоят.

Но эта новая сила пробуждает теневое сердце в моей груди, усиливая связь с Сущностью и подвергая квинтет смертельной опасности.

А теперь из теней прошлого всплывает новая тайна – то, к чему я не была готова.

Похоже, боги затеяли игру.

Что ж... Поиграем.

Конец