Сотри меня. Как меня ебали

Глава 1. Последнее СМС

Дождь колошматит в окно так яростно, словно хочет пробить стекло и, заодно, мою голову.

Сижу на краю кровати, как безумная, тупо смотрю в стену. На экране — последнее сообщение от Артёма:

«Давай не будем усложнять. Это конец».

Просто.

Без эмоций.

Как будто не было отношений.

Как будто месяц назад он не забирал меня из больницы, уставшую, слабую только что после болезни, измученную, и не обещал, что теперь “всё будет хорошо”.

Всё будет хорошо.

Чёрта с два!

Швыряю телефон в стену. Глухой удар, но экран цел — современные технологии даже в предательстве надёжнее людей.

— Сука, — цежу сквозь зубы снова сжимая смартфон.

Хочу запустить им ещё раз, но в последний момент останавливаюсь.

— Надо беречь нервы. Они и так ни к чёрту.

Встаю, подхожу к зеркалу. Смотрю на себя — красные глаза, заплаканные, бледное лицо, растрепанные волосы.

Вот так выглядит полный конец в отношениях.

Крах любви.

И полная жопа в моей жизни.

***

Натягиваю кожаную куртку, выбегаю на улицу.

Дождь хлещет по лицу, но мне плевать. Иду быстро, почти бегу, не замечаю как лужи заливают кеды. Новенькие, покупала недавно, чтобы гулять с ним по ночам, а не мерзнуть в открытых босоножках прохладными ночами.

Я так люблю ночные прогулки…

Артем тоже любил ночь и редко появлялся в дневное время, аргументируя это делами. Какими — я спрашивала много раз, но он не давал подробностей, лениво отмахивался, а я предпочитала не лезть, не выспрашивать, не пытать.

Не пытать…

— от этого сова стало на душе мерзко. Не знаю почему. Наверное, я пересмотрела боевиков.

Может быть.

Неважно. О плохом сейчас лучше не думать.

Выкидываю мысли и в голове Артем…

Все. Стоп. Хватит.

К черту воспоминания.

Я просто пройдусь.

Мне надо.

Чтобы унять дрожь… в руках и сердце.

Иду, смотрю вдаль и совсем не смотрю на дорогу. Вдруг резкий скрежет тормозов.

Вздрагиваю, отпрыгиваю назад. Передо мной замирает чёрный внедорожник — стекла тонированные, номера четко говорят:

это не просто машина, от такой надо бежать.

Но вместо этого я как в страшном сне — стою. Словно я — не я, ошалело за всем наблюдаю.

Окно опускается, брутальный фейс в черных очках смотрит на меня так, что по телу пошла дрожь. Только успеваю подумать нафига черные очки, если и так погода мрачная, как он обращается ко мне:

— Лера? Ты Лера Соколова?

Я замираю.

От страха ноги парализует.

Откуда он знает меня?

— Садись в машину. Сейчас же.

— Я вас не знаю, — бросаю ему, голос дрожит от пробирающего страха. Срываюсь на бег, но он успевает схватить меня за запястье.

Толкаюсь. Как могу. Откуда-то могу хорошо.

Хриплю.

Визг тонет в дожде, холодные капли заливают лицо, попадая в рот.

— Да замолчи! Смотри, это твой парень, — он показывает смартфон, яркость экрана на максимум, — узнаешь Артема?

Фотография.

Артём.

Весь в крови.

—Хватит визжать. Хочешь помочь — заткнись и садись. Упрашивать не буду.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 2. Лера, беги!

Я застываю, вжимаясь спиной в мокрую стену дома. Дождь стекает за воротник, ледяными каплями ползёт по коже.

Бррр.

В руке незнакомого мне мужчины — экран смартфона, фотка, я вижу Его.

Родные черты. Знакомая улыбка, которая когда-то грела меня изнутри.

Но сейчас…

Я не могу смотреть.

Он бросил меня СМС-кой.

Это ужасно.

Но если Артем в беде… Я не могу… Хоть как, хоть что угодно, но я обязана помочь.

Смотрю на фото — страх сжимает сердце:

его лицо — бледное, в пятнах крови. Глаза закрыты.

— Что… что с ним? — мой голос чужой, сдавленный, будто кто-то душит меня изнутри. Пытаюсь стоять на ногах, но какое… Кажется, вот-вот просто упаду и этот бандит подхватит меня и тогда конец.

Надо бежать.

Но…

Не могу.

Мужчина бросает взгляд через плечо, нервно сжимая ручку двери внедорожника.

— В машину. У нас мало времени.

Я сжимаю кулаки. В голове мечутся мысли:

“Ловушка. Маньяк. Беги!”

Но ноги не слушаются. Если Артём в беде…

Я просто не смогу. Не смогу потом себе простить этого, — мысли мигом разъедают и без того больную голову. Дождь добивает, торопит, заставляет принимать решение кое-как. Как будто в игре на выживание — надо решать ужасные проблемы мгновенно.

Внаглую наступаю на опасного с виду мужчину:

— Докажи, что он жив.

Нагло обращаюсь на “ты”.

Он резко кивает головой в сторону салона. На заднем сиденье лежит телефон — его. Я узнаю его с точностью на тысячу процентов. С него он и прислал мне ту проклятую смс…

На экране — карта с мигающей меткой.

— Это его координаты два часа назад. Сейчас он там. — Мужчина тычет пальцем в точку на карте. Завод на окраине. — Если не поедем сейчас, он умрёт.

Окраина.

Завод.

Ни за что. Это может быть ужасная ловушка, а это фото…

Я делаю шаг назад.

Мне казалось, мужчина сейчас выйдет из машины, кинется, еще сильнее ухватит меня за запястье. Но нет. Он отпустил и сейчас равнодушно смотрит, как я ухожу.

— Ясно, — лениво бросает он и переводит взгляд на дорогу.

Он сейчас уедет и я…

Больше никогда не узнаю что же произошло. Всю жизнь буду жить с виной, что не помогла Артему.

Что он умер. а я бы могла спасти.

Я…

Я просто не прощу себе.

Я не смогу жить.

Останавливаюсь, смотрю — мужчина поднимает тонированные стекла, кладет руки на руль и вот-вот…

Я делаю шаг. Вперёд. Потом ещё один.

Дождь превращается в сплошную стену, заливает лицо, смешивается со слезами.

— Стойте…

Обращаюсь к нему, но он будто не слышит. Я повышаю голос, кричу:

— Стооой…

Иду… Срываюсь на бег и уже бегу, хлюпая по лужам:

— Стоооооой…

Мужчина бросает ленивый взгляд на меня и, словно нехотя, открывает дверь.

Слава богам!

***

Уже страха нет, внутри — решимость, что я все сделала правильно. По-другому я бы и не смогла.

Я на верном пути.

Дверь захлопывается, машина рвёт с места, и я вжимаюсь в кресло. Незнакомец молчит, только изредка бросает взгляд в зеркало.

Мне кажется, он изучает меня. Но смотрит вовсе не зло, а будто… на подопытную мышь — с интересом, но в глазах читаю то ли раскаяние, то ли легкое недовольство в смеси с обидой, либо грусть. Слишком простую, чтобы смешать ее с тем, что Артем похищен.

Или, может, я что-то не так поняла…

— Кто вы? — спрашиваю, стиснув зубы.

— Кирилл. Я… работаю с Артёмом.

— Да? Он менеджер в IT-компании, — говорю что знаю.

Кирилл усмехается.

— Нет.

Он резко сворачивает в переулок, и я вскрикиваю, хватаясь за ручку двери.

— Ты должна знать. Артём был внедрён в одну группировку. Под прикрытием. Сегодня его раскрыли.

Он говорит, смотрит на меня в зеркало и замечает, как я бледнею на глазах.

Мир вокруг плывёт.

Это не я.

Это не со мной.

Артем… такого быть не может.

Это… просто… какое-то кино.

— Какую группировку? О чём вы вообще…

— Он передавал нам данные. Но кто-то слил информацию. На него вышли.

— Я.. я сейчас же позвоню в полицию. Давайте… им все расскажем…

Кирилл сжимает руль так, что костяшки белеют.

— Тогда считай, что он уже труп. В полиции тоже есть свои люди. Если приедем с ментами, его прикончат сразу.

Я закрываю глаза.

Это бред. Артём… шпион? Почему он ничего не сказал мне?

Машина резко тормозит.

— Выходи.

Холодно, скользко, сыро. озираюсь по сторонам — огромное серое здание кое-где с выбитыми окнами.

Мужчина поясняет видя, как я впадаю в ступор.

— Заброшенный завод, — окидывает взглядом серое нечто.

Не верю глазам, что такое вообще возможно. Все выглядит как в кино про конец света: разбитые окна, облупившаяся краска. Он заводит меня внутрь — слышу, где-то в темноте капает вода.

Иду за Кириллом, сердце колотится так громко, что, кажется, его слышно за километр. Он поднимает руку — дает мне сигнал “стоп” — и достаёт пистолет.

— Здесь… будет перестрелка… — шепчу я.

— А ты думала, мы просто попросим его отпустить?

Он движется вперёд, и я, стиснув челюсти, чтобы не дрожали, следую за ним.

Внутри пахнет ржавчиной и чем-то едким, неприятным. Кирилл идёт уверенно, будто знает маршрут. Спускаемся в подвал, и там…

Я замираю.

Посреди комнаты, привязанный к стулу, — Артём. Голова опущена, рубашка пропитана кровью. Точь-в-точь как на экране смартфона.

Это правда.

Чистая.

Западни нет. Этот мужчина — не маньяк. Надо просто поскорее помочь, отвязать сейчас же… пока никого нет… ведь никого же нет!

— Артём! — рвусь вперёд, но Кирилл хватает меня за руку и больно держит за запястье.

— Нельзя. Стой. Мы на мушке.

Из последних сил вырываюсь, подбегаю к нему.

— Артём, это я!

Кричу, тормошу его. Успеваю коснуться и понимаю, что нет ничего важнее в жизни чем он… Тепло его рук. Глаза, самые дорогие на свете, родные…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Его веки дрожат. Он поднимает глаза. И… улыбается.

Жутко.

Мороз по коже.

Нет. Нет. Нет.

Я вот-вот проснусь.

Еле слышно, из последних сил он шепчет:

— Лера…

— голос хриплый, будто ржавые гвозди царапают горло. — Ты… зачем здесь?

Он посмотрел в сторону Кирилла:

— Нахрена ты ее… — сплевывает кровью, — блять… Зачем ее…

— Чтобы решить вопрос. Скажи ей сейчас. Пусть она...

— Это бестолку, — на его лице страшная досада, — теперь всем точно конец.

Лицо Кирилла мрачнеет:

— Все равно все дело в ней…

Перебиваю:

— Артем… Что происхо…

— Уходи. Сейчас же уходи!!!

В страхе он смотрит за мою спину.

Оборачиваюсь, вижу — Кирилл резко развернулся, поднял пистолет и целится им в пустоту. Говорит кому-то невидимому:

— Выходи!

Из тени шагает высокий мужчина в чёрном. В руке — пистолет с глушителем.

— Ну что, — говорит он спокойно. — Наконец-то все в сборе.

Я оборачиваюсь к Артёму. Его лицо искажает гримаса ужаса. Сорванным голосом он приказывает:

— Лера, беги…

***

Бабах!!

Я даже не успела пошевелиться. Сердце едва не остановилось. Что это, выстрел?

Нет.

Я жива. Цела.

Но…

Теперь полная тьма.

С металлическим лязгом захлопнулась дверь. В подвале воцаряется тишина — мертвая, давящая, будто сам воздух замер в ожидании.

Меня трясет.

Понимаю, что это конец. Отсюда уже не выбраться. И Артем… он связан. Как я его…

Как… Как мне ему помочь???

Глаза привыкают к темноте, вижу, как мужчина в черном медленно опускает пистолет, но не убирает. Его глаза — серые, пустые, как дым — скользят по мне, затем переходят на Кирилла.

— Кирилл Волков, — произносит он, растягивая слова, будто пробует их на вкус. — Работаешь хорошо.

Кирилл молчит. Его пальцы сжимают рукоять пистолета так, что вот-вот раскрошат.

— Кто ты? — выдыхаю я, и мой голос звучит чужим, дрожащим.

Мужчина улыбается.

— Меня зовут Виктор. Я… Организатор. И старый друг Артёма.

Артём резко дергается в кресле, наручники звонко бьют по металлу. На секунду мне показалось, что его лица коснулась улыбка. Но нет. Этого не могло быть.

— Лера, не слушай его! Он…

Виктор резко поднимает руку — и Артём замолкает. Это не в его характере вот так молчать по взмаху чужой руки.

Он не такой, но…

Он замолкает так, словно точно знает: от этого зависит жизнь.

Его. Или моя.

— Ты всегда был слишком эмоциональным, — вздыхает Виктор. — И слишком болтливым. Вот он тебе и не поверил и… — он оценивающе смотрит на меня, — оказался прав.

Кто не поверил?

Не понимаю.

В ужасе на него смотрю.

Он делает шаг вперед, и я инстинктивно отпрыгиваю к Кириллу.

— Дело сделано? — спокойно спрашивает Кирилл.

— Сделано. Но не до конца.

— Что еще?

— Девчонку оставь.

— Да все же нормально, — кидает Артем и мне кажется, что в его голосе фальшь.

— Нормально? — повторяю шепотом, в моей голове жуткая непонятная каша. — Что происходит? Причем тут я???

Виктор усмехается.

— Что же, Артём решил играть по своим правилам.

Я смотрю на Артёма. Его лицо бледное, но в глазах — безумный огонь. Мне кажется, он сейчас одним махом разорвет все путы и набросится на противника.

— Отстань от нее, — шипит Артем.

— Ей пора бы уже знать…

— Заткнись, — Артем дергает руками, но он крепко прикован.

Кирилл заступается:

— Она ничего не понимает.

— Я не понимаю…

— Не понимаешь? А это кто писал? — Виктор медленно достает телефон. На экране — наша переписка. И то самое сообщение, от которого я рыдала. А после него…

Бледнею. Читаю. Выхватываю буквы и замираю, во рту становится сухо.

“Проверь старый чемодан на антресоли. Там кое-что для тебя”.

У меня перехватывает дыхание.

Этого сообщения… не было.

— Я этого не… Это не наша переписка! Это обман!

— Нет, — хрипит Артём. — Это правда.

Я в ужасе смотрю на него, но он продолжает — тихо, будто неуверенно — я вижу, внутри него молотом бьет неподдельный страх. Он говорит, глядя на меня тяжелым пугающим взглядом:

— Там действительно есть кое-что. Но не для тебя. Для них.

Виктор улыбается.

— Вот видишь? Он сам все подтверждает.

Кирилл вдруг резко толкает меня в сторону.

— Беги!

Оглушительный выстрел раздался прямо над моим ухом.

***

Кирилл толкает меня в сторону, и в тот же миг раздается выстрел. Пуля со свистом рассекает воздух, вонзаясь в бетонную стену прямо за моей спиной. Падаю на колени, царапая ладони о грязный шершавый пол.

Боль обжигает.

— Беги! — кричит Кирилл, и его голос тонет в новом залпе.

Поднимаю голову. Металлическая дверь захлопнута, но в полумраке замечаю узкую щель в стене — вентиляционный лаз, прикрытый ржавой решеткой.

Кирилл бросает на меня взгляд и резко кивает в ту сторону.

Мне нужно справиться.

Боже… помоги…

Ползком, прижимаясь к сырым стенам, я добираюсь до решетки. Пальцы скользят по ржавым болтам — они не поддаются.

Закрываю глаза.

Молю.

Никогда не молилась. Похоже, пришло время…

— Давай же! — с губ срывается шепот. Надо бы молчать, но… слова идут сами собой.

Не могу.

Страх душит. Сильнее вцепляюсь пальцами во ржавую хрень, тяну на себя, срывая ногти.

Металл скрипит, под пальцами крошится, больно забивается под ногти.

Черт.

Хоть бы никто не подошел. Кирилл, кажется, прикрывает меня, с нетерпением смотрит в мою сторону…

Я должна.

Должна.

Боже-боже-боже…

Треск.

Первый болт падает на пол с глухим стуком.

Выстрел.

Еще один выстрел. Пуля рикошетит от стены в сантиметре от моей головы.

— Она уходит!

Это явно про меня.

Тяну из последних сил.

Последний болт. Кирилл подлетает, крепкой мужской рукой тянет решетку — она с треском отлетает. Лаз узкий, едва шире плеч. Приходится вползать, сдирая кожу о ржавые края.

Темнота. Запах плесени и чего-то мокрого. Я ползу вперед, чувствуя, как холодный пот стекает по спине. За мной топот, шум, голоса.

Внезапно лаз обрывается. Я падаю вниз, в темноту, и приземляюсь в груду мокрого картона. Над головой — квадрат серого света: это люк в полу какого-то подсобного помещения.

Кладовая или подсобка. Странно. Она кажется мне знакомой, простой и понятной, будто я бывала здесь много раз… Наверное, мне просто страшно и в страхе мозг пытается понять и ищет зацепки.

Черт. Не до мыслей.

Надо бежать.

Сердце колотится так, что кажется, оно уже вот-вот разорвется на части…

Но нет.

Я должна жить и просто обязана выжить.

Прислушиваюсь — шаги где-то сверху, но не здесь.

В углу — дверь. Я подбегаю, нажимаю на ручку — заперто.

— Черт!

Оглядываюсь. На стене висит огнетушитель. Хватаю его, бью по стеклу в двери. Оно звенит, но не разбивается. Второй удар — наконец-то большая трещина. Третий — моя рука проваливается в дыру.

Разбиваю остатки стекла, вылезаю наружу. Моросит мелкий холодный дождь. Заводской двор, кучи старого уже разложившегося мусора, где-то вдалеке — высокий забор, но много мест, где он разрушен или обвален, перелезть можно.

Бегу понимая, что от этого зависит моя жизнь.

— Стой!

Оборачиваюсь — из двери выбегает мужик, незнакомый, кто-то из этой группировки.

Рвусь вперед, спотыкаюсь о трубу, падаю. Колени горят, но я вскакиваю и бегу к забору.

Как раз в этом месте забор становится высоким и еще покрытым колючей проволокой наверху. Но в одном месте проволока порвана. Значит, надо бежать туда, иначе…

Нет. Назад лучше не оглядываться.

Карабкаюсь, цепляясь за мокрый металл, рву джинсы об острые края.

Сверху прыгаю в грязную лужу. За забором — большой серый пустырь, дальше — длинные, залитые дождем, улицы.

Что есть силы бегу.

Бегу, не оглядываясь.

Бегу, пока в легких не начинает жечь, а в висках не стучит кровь.

Как в кино вижу собственную окровавленную руку.

Не больно, нет.

Это просто кровь. Кожу саднит, но ужас настолько силен, что я практически ничего не чувствую.

Кровь смешивается с дождем, капает на асфальт.

Но я не останавливаюсь.

Потому что они, возможно, идут по следу.

И если остановлюсь — умру.

Глава 3. Что за...

Ноги несут сами, сердце колотится так, что кажется, вот-вот разорвется. За спиной — еще выстрелы, нечленораздельные крики… Или я просто их не понимаю.

Уже не страшно.

Даже не трясет.

Бегу на бешеном автомате. Ноги не знают боли. Тело бежит в паническом страхе, а мозг разрывается…

Артем все еще там.

Я должна убежать. Ради него.

Сворачиваю за угол, спотыкаюсь о мусорный бак, падаю. Колени горят огнем, но я тут же вскакиваю и бегу дальше.

В голове током бьются последние слова, сказанные тем самым страшным человеком —

“... чемодан… антресоли”.

Какой-то ужас, невозможно в это поверить.

Нужно добраться домой.

Влетаю. Первый этаж, моя квартира. Врываюсь и прислоняюсь к стене спиной, пытаясь отдышаться.

Тишина.

Бросаюсь в спальню, вскакиваю на кровать, рву антресоль. Там — старый чемодан, который пылится тысячу лет, о чем они вообще? Может, меня с кем-то перепутали? — в голове уверенные мысли.

Но как же тогда Артем?

Стаскиваю чемодан, дрожащими руками расстегиваю замки.

Вроде ничего такого, старые вещи и… флешка. Незнакомая, чужая, явно не моя.

Нет.

Что за…

Я до последнего надеялась, что это неправда.

Лечу к ноуту, включаю, вставляю флешку, тыкаю — на экране запрос пароля.

Черт.

Тыкаю на другую папку, она поддается — открывается без пароля. Возникшая таблица заставляет меня похолодеть.

“Операция "Сокол". Список агентов”.

Десятки имен. Среди них — Кирилл Волков.

И… моё.

Я отпрыгиваю, будто обожглась.

Что за чертовщина?!

Тыкаю дальше. Теперь на экране — папка с видео. Щелкаю по первому.

Загорается изображение: комната, человек в сплошной на все лицо черной маске. И… я.

— Лера Соколова,

— раздается голос за кадром. — Е

сли ты это видишь, значит, твоя память все еще заблокирована. Но пора вспомнить.

Комната плывет перед глазами.

— Ты не просто девушка Артёма. Ты — агент.

Голова раскалывается.

— И ты единственная, кто знает, где спрятаны документы.

Внезапно в коридоре раздаются шаги.

Я резко оборачиваюсь.

Входная дверь открывается.

Черт! Я забыла ее запереть.

***

Выдергиваю флешку из порта. Металл горячий, будто пропитан адреналином. Засовываю её в узкий карман джинсов, прячу. Этого не должен видеть никто.

Внутри жжет досада, как я могла оставить дверь открытой. Но уже поздно. Отскакиваю, чтобы меня не было видно.

Чтобы была возможность бежать.

Время замедляется до мучительной тягучести.

По полу скользит тень.

Дверь скрипит, приоткрывается еще.

Слышу мужским голосом сладкое, противное:

— Лерочка…

Голос стекает по моей спине, как тёплый сироп, пропитанный ядом.

Слава. Сосед сверху.

Тот самый, который "случайно" оказывается в подъезде, когда я потемну возвращаюсь домой. Который однажды "перепутал" этажи и стучал в мою дверь в три ночи, пахнущий дешёвым коньяком.

Я впиваюсь пальцами в край стола. Ладони от страха потные, влажные.

Бежать?

Куда?

Телефон - в сумке у входа. Ножницы лежат в верхнем ящике, но до них три шага.

— Чего тебе? - бросаю через плечо.

Удивляюсь собственному спокойствию. Голос звучит ровно, будто читаю сценарий.

Дверь, наконец, полностью открывается.

Слава стоит на пороге, опираясь о косяк. Его рубашка расстёгнута, на верхние пуговицы распахнута. Взгляд мутный, зрачки расширены. Запах - смесь пива, пота - бьёт в нос даже отсюда.

— Слышал, как ты вбежала, будто демоны гнались, - он делает шаг внутрь. Дверь захлопывается за ним с тихим щелчком, — всё в порядке?

Ложь. Он не заботился обо мне. Его глаза ползают по моим бёдрам, животу, груди - будто снимают с меня кожу слоями.

На ватных ногах подхожу к окну делая вид, что ищу что-то на подоконнике. На самом деле высматриваю оружие - ножницы для маникюра, тяжёлую стеклянную вазу, хоть что-то.

Его дыхание становится ближе. Тёплый выдох касается моей шеи.

— Ты вся дрожишь… — пальцы скользят по моей талии, впиваются в кожу.

Я вздрагиваю, как от удара током.

— Отстань.

— Да ладно... - он прижимается ко мне спиной. Тело горячее, липкое. Губы касаются шеи, — ты же теперь одна теперь... Наверное, скучно…

Одна?

С чего он взял???

Тошнота подкатывает к горлу. Резко разворачиваюсь, упираюсь ладонями в его грудь.

— С чего ты решил? Пошел вон! К черту!

Он смеётся. В этом смехе что-то ломается - будто дверь в его сознании захлопнулась, оставив только звериный оскал.

— А если нет?

Его ладонь сжимает моё запястье. Боль пронзает руку до локтя. Пытаюсь вырваться, но он прижимает меня к стене. Второй рукой хватает за волосы у корней, запрокидывает мне голову.

— Давай без истерик... — шепчет он, и его губы, пахнущие пивом и сигаретами, приближаются к моим.

Я кусаю.

Клыки вонзаются в его нижнюю губу. Кровь - тёплая, металлическая - заполняет мой рот. Слава взвывает, отпускает меня. Я проскальзываю под его рукой, бросаюсь к двери...

И застываю.

На пороге стоит он — тот самый, от кого я бегу.

Припоминаю имя. Виктор.

Смотрю на него и леденею, в его руке пистолет. Он смотрит прямо в лоб полупьяному Славе.

— Приставать ты не обязан, - говорит он спокойно, — самовольство из тебя так и прет.

Слава замирает. Его губа разорвана, кровь капает на пол.

— Я... я просто…

Виктор взводит курок. Звук - чёткий, механический - кажется громче выстрела.

— Вали.

Слава бросается в коридор, спотыкаясь о собственные ноги.

Я остаюсь смотреть в дуло пистолета.

— Ты посмотрела видео, - это не вопрос.

Киваю, сжимая в кармане флешку, края впивается в ладонь.

— Тогда ты знаешь, что у тебя в голове замок. И я могу его снять.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он протягивает руку.

— Поехали.

Делаю шаг назад.

— Нет.

— Идем. Сейчас же… — он протягивает руку и вдруг морщится. Его пальцы непроизвольно сжимают виски. — Он уже сам пришел.

За окном раздаётся взрыв.

Стекло разбивается на мельчайшие осколки.

Зажимаю уши, от ударной волны падаю, прикрывая голову руками. Осколки впиваются в кожу, оставляя на руках тонкие порезы.

Повсюду кровь.

Поднимаю глаза, вижу — Виктор лежит без сознания. Перевожу взгляд на разбитое окно…

И не могу поверить.

Нет. Я просто сплю.

В разбитом окне, обрамлённом зубчатыми остатками стекла, стоит он...

Человек в сплошной на все лицо черной маске.

Тот самый, с видео.

— Привет, — и помедлив обращается по имени, — Лера.

Голос звучит так, будто доносится из глубины колодца. Он продолжает:

— Пора проснуться.

Его рука тянется ко мне. В ладони - шприц с мутной жидкостью.

И я понимаю: это не спасение.

Это западня.

Глава 4. Пробуждение

Его голос разрезает воздух — холодный, острый, как скальпель по открытой ране. Я отползаю к стене, чувствуя, как осколки стекла впиваются в ладони. Острая нарастающая боль.

Тёплая кровь на пальцах.

Виктор лежит неподвижно, лужа крови медленно растекается под его головой.

Человек в маске переступает через подоконник. Хруст стекла под ботинками звучит неестественно громко.

“Пора проснуться."

Что это значит? Сердце колотится так сильно, что кажется, вот-вот разорвёт грудную клетку. Но кроме страха... во мне поднимается что-то другое. Что-то глубокое, забытое, но ужасно знакомое.

— Кто ты? — мой голос дрожит, но не от страха. От чего-то другого. Смутное ощущение, что я его знаю.

Только откуда? Я…. таких опасных… никогда…

В два шага он настигает меня и болезненный укол пропарывает тело.

***

Он медленно снимает черную пугающую маску.

И мир переворачивается.

— Максим...

— имя само слетает с моих губ само, будто кто-то другой управляет моим ртом.

Я его не знаю.

Первый раз вижу.

Я… Смотрю на него во все глаза.

Красивый мускулистый… бандит.

Его губы искривляются в улыбке, но глаза... Глаза остаются мёртвыми. Как два лезвия – острых, блестящих, уже вонзившихся в тебя взглядом.

Он говорит спокойно, но в его голосе я чувствую скрытую тревогу:

— Наконец-то.

Смотрю ему в лицо и ничего не могу понять.

Он красив.

Слишком. Высокий, с резкими скулами и густыми тёмными ресницами, которые делают его взгляд пронзительным. Его пальцы скользят по моей щеке, и я вздрагиваю — от прикосновения по спине бегут мурашки.

Не от отвращения. От чего-то другого.

От чего — не понимаю сама.

— Ты всегда так реагировала на меня, — он наклоняется ближе, его дыхание обжигает шею. — Даже когда мы…

В ужасе перебиваю:

— Я... не помню...

— Но твоё тело помнит.

Его рука опускается ниже, скользит по моей талии, и я... не отталкиваю его. Внутри всё сжимается от ужаса... и чего-то ещё. Чёрт, что это?

—Ты кто?

— Скоро вспомнишь.

Смотрю на него и с губ соскальзывает непонятное… Слова сами сбегают, губы произносят их, не понимая что несут:

— Ты что со мной сделал? — шёпот вырывается из пересохшего горла.

— Ничего. Это всё ты. Ты сама попросила стереть все. Теперь пришло время. Вспоминай!

Он прижимает меня к стене.

Его тело твёрдое, горячее. Я чувствую каждый его мускул, каждый вздох.

Это неправильно.

Это ужасно. Но мои руки...

мои руки сами тянутся к нему.

— Но теперь пора вернуться, Лера. Ты знаешь, где документы. И если не скажешь мне... — его пальцы сжимают моё горло. Не больно. Но достаточно, чтобы я почувствовала обещание боли. — Я их убью.

— Кого? — голос срывается.

Он улыбается. Так знакомо. Так страшно.

— Артёма. А заодно и Кирилла, который был так добр к тебе. И все это будет на твоей совести.

Его губы прижимаются к моим.

При всех.

Рядом посторонние люди.

Он целует меня властно.

Требовательно.

Жёстко.

Без права на отказ.

Я хочу оттолкнуть его, но мои руки... Чёрт, мои руки сами впиваются в его волосы, тянут его ближе.

Это неправильно.

Моё тело... моё тело помнит его.

Он отрывается. Его глаза горят.

— Время вышло.

За его спиной тень отделяется от стены.

Кирилл.

С пистолетом в руке.

— Не выебывайся, что ты из-за доков все это затеял. Всем все понятно, что ты из-за нее… — его голос ледяной.

Максим смеётся. Звук, от которого кровь стынет в жилах.

— Охранник пришёл.

— Харе обзываться. Доки тут не при чем. Молот их не достал, а нам и подавно не надо. Не выебывайся…

— Убью.

Опускаю глаза и вижу пистолет в руке Максима, он направляет его мне прямо в живот.

— Выбирай, Лера. Или ты вспоминаешь всё...

Палец на спусковом крючке.

— Или я убью тебя прямо здесь.

***

Стальной ствол впивается мне в живот, проступая холодным пятном сквозь тонкий хлопок футболки.

Максим стоит так близко, что с каждым его вдохом металл давит сильнее.

Не могу дышать.

Тело панически бьется в конвульсиях страха.

Легкие все же берут вдох — воздух ярко пахнет, похоже, в предсмертном страхе все органы чувств обостряются.

Пахнет порохом, вкусным ароматом бергамотом и чем-то неуловимо знакомым — этот аромат будто щелкает замком где-то в глубине мозга яркой искрой.

"Выбирай, Лера."

Его губы почти касаются моих, когда за спиной раздаётся чёткий щелчок затвора.

Кирилл. Его голос режет воздух:

— Хватит играть. Она вспомнит. Просто признай…

Он замолкает, переводит взгляд на меня, типа при мне не сказать то, чего ему надо.

Сердце бьётся так, будто хочет вырваться через рёбра. Но это не только страх. Бёдра сами прижимаются к его ноге, все это так знакомо… Тело помнит его, знает. И на его фоне Артем — меркнет, будто его и не было никогда.

Кто этот человек, явившийся в маске?

Я первый раз вижу, но…

Я знаю его.

Против воли. Против собственного мозга.

Бедра льнут к нему, я касаюсь его грудью, ощущаю каждый мускул на его животе… он такой родной…

Максим чувствует мой предательский отклик — его зрачки расширяются, а свободная рука скользит под футболку. Пальцы обжигают кожу на животе.

Мы трогаем друг друга при всех!

Как сумасшедшие.

Как ненормальные.

Я не отдаю отчета своим действиям, словно я — не я.

Он смотрит на меня, говорит серьезно, горячо, важно:

— Ты помнишь меня… Вспоминаешь даже без разблокировки, — шёпот Максима оседает на губах.

— Ты мокрая от одного моего прикосновения. Я это чувствую.

Закрываю глаза. Вспышка памяти: его зубы на моей шее, мои ноги вокруг его бёдер, шёпот в темноте:

— Никто не будет любить тебя, как я...

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Алиса! — голос Кирилла заставляет меня вздрогнуть, словно сказали что-то для меня важное.

Странно.

Очень странно.

Алиса? — не понимающе вздрагиваю, озираюсь,— здесь есть девушка? Где?

Тело сразу собралось наизготовку, словно окрик пробудил во мне что-то давно спящее.

Руки-ноги-голова — все тело восприняло это словно команду, начало действовать само — резкий рывок вбок, ладонь бьёт по запястью Максима, пальцы выхватывают пистолет из-за его пояса. Приклад больно шлёпается о ладонь. Теперь ствол смотрит ему под рёбра.

Он усмехается, медленно поднимая руки.

— Умница.

В уголках глаз собираются морщинки — я помню, как называла эти складочки "линиями смеха".

— Вспомнила, как я учил тебя это делать?

Бабах!

Взрывается еще одно окно, дальнее. Инстинктивно прикрываю лицо руками. Осколки впиваются в кожу предплечий — тёплая кровь сразу проступает сквозь царапины. Максим бьёт меня по запястью ребром ладони. Боль пронзает до локтя, пистолет падает на пол.

— Беги! — кричит Кирилл, выпуская очередь в дым.

Максим хватает меня за волосы у корней, боль заставляет вскрикнуть. Он прижимает меня к себе, его возбуждение давит мне в бедро через ткань брюк.

— Ты никуда не денешься, — его зубы смыкаются на мочке уха.

Знакомо.

Слишком знакомо.

— Ты сходила с ума от удовольствия рядом со мной. Ты помнишь меня???

Я впиваюсь зубами в его запястье. Кровь — терпкая, металлическая — капля попадает в рот.

Он не кричит, только хрипло смеётся и посреди страшного хаоса резко дёргает мои джинсы вниз.

Швы трещат.

Его пальцы впиваются в голую кожу бёдер, оставляя синяки.

— Я заставлю твоё тело вспомнить всё, — он дышит в шею, и к моему ужасу, между ног пробегает предательская волна тепла.

Потолок обрушивается с оглушительным рёвом. Гипсовая пыль забивает нос и рот.

Я больше не вижу Кирилла.

Максим тащит меня к выходу из квартиры, его пальцы сжимают запястье так, что хрустят кости. Мы вылетаем на лестничную площадку, когда за спиной раздаётся выстрел.

И тогда я вижу ЕЁ.

Девушка в чёрном тактическом костюме. Её лицо... Боже, её лицо..

.

— Привет, сестрёнка, — она поднимает пистолет. Ствол смотрит мне между глаз. Её губы растягиваются в улыбке, повторяющей мою. — Скучала?

***

Мир сжимается до черной точки дула, пистолет смотрит четко промеж моих глаз.

Пальцы Максима впиваются в запястье, но я больше не сопротивляюсь. Кровь стынет в жилах, когда вижу её — Меня, но не меня.

Как в ужасном сне, бредовом, когда кажется, что все вот-вот кончится, но нихрена не кончается. Когда хочется проснуться… жаждешь проснуться, но все никак и никак…

—

Алиса..

. - голос Максима звучит странно, в нём смешались восхищение и ярость.

Моя копия улыбается мне так сладко, что стынет в жилах. Её палец лежит на спусковом крючке с пугающей небрежностью.

Видно, она держит в руке пистолет далеко не в первый раз.

— Сюрприз, дорогие. Я же просила не трогать мои игрушки.

Сердце колотится так, что, кажется, вот-вот разорвёт грудную клетку.

Сестра.

Она говорит что сестра. Идеальное отражение в зеркале — точь-в-точь я, как две капли воды.

Она здесь. Неизвестная мне. Существует.

Какая к черту сестра!?!

Может, я уже съехала?!!

Максим резко дёргает меня назад, одновременно выхватывая нож из-за пояса. Лезвие блестит в тусклом свете, острие смотрит на нее:

— Ты опоздала, дорогая. Она уже вспоминает. И скоро окончательно вспомнит.

Мой близнец смеётся - этот звук заставляет меня вздрогнуть. Он точь-в-точь как мой собственный смех.

— Она вспомнит только то, что позволю ей Я.

Выстрел оглушает. Пуля со свистом пролетает в сантиметре от моего виска.

Максим толкает меня в спину:

— Беги вниз!

Ноги сами несут меня по лестнице. Тело работает на автопилоте - прыжок через три ступеньки, резкий поворот, толчок от стены. За спиной слышу стон. Оглядываюсь — Максим хватается за плечо, по его рубашке расплывается небольшое кровавое пятно.

— Просто задело, — кидает на бегу и уже ожесточеннее, — выход заблокирован! Поехали наверх! — кричит он, хватает меня за талию и вталкивает в лифт.

Двери закрываются как раз в тот момент, когда Алиса появляется на площадке. Её глаза - мои глаза - горят холодной яростью.

Лифт дёргается вверх.

Максим прислоняется к стене, стиснув зубы. Кровь сочится сквозь пальцы, капает на пол.

— Кто она? - мой голос дрожит.

— Опасный враг.

Он резко выпрямляется, прижимает меня к стенке лифта.

— Она стёрла тебе память, Лера. Заставила поверить, что ты обычная девчонка.

Его губы обжигают шею. Я пытаюсь оттолкнуть его, но руки предательски обвивают его шею.

— Почему... что со мной происходит…

Мне стыдно признаться мужчине… незнакомому мужчине, что у меня сейчас, именно сейчас — пожар между ног.

— Почему я тебя хочу? - шёпот срывается с губ, — Даже сейчас… когда совсем не время…

— Потому что ты помнишь это.

Его рука скользит по моим губам.

— Помнишь, как было между нами. До того, как она всё украла.

Лифт резко останавливается.

Двери не открываются.

Максим нахмуривается, прислушиваясь.

— Она взломала систему.

Свет гаснет. Лифт заблокирован.

В полной темноте его губы находят мои. Этот поцелуй как удар током - больно, страшно и безумно возбуждающе.

— Что бы ни случилось, - он шепчет, вкладывая мне в руку пистолет, - стреляй первая.

Нажимает команду на панели лифта, он дёргается, едет вниз и, проехав пару этажей, замирает, будто сама судьба решает дать мне передышку.

Но передышки не будет.

Это не та жизнь, где есть место отдыху.

Теперь стала не та.

Двери со скрежетом разъезжаются.

И я вижу...

Артёма.

Живого. С пистолетом в руке.

***

— Привет, Лер, - он улыбается так, как никогда раньше. Холодно. Чуждо. - Скучала?

Глава 5. Подстава

Артём стоит передо мной, но это не тот Артём, которого я знала. Его глаза — ледяные, пустые. Пистолет в его руке направлен точно в центр моего лба.

— Ты должна была умереть в том подвале,

— говорит он спокойно. —

Но ты всегда была упрямой.

Максим прижимается к моей спине, его дыхание горячее на моей шее.

— Не двигайся, — шепчет он.

Молчу.

А в голове — ее имя. Алиса. Как красная тряпка для быка.

Может, надо послушно стоять… Но теперь не могу больше подчиняться.

… я не понимаю… в мозгу бьет одно — я больше не могу быть куклой в их руках! На кону слишком многое — моя жизнь, она держит меня за горло.

Резкий выпад вперёд, левая рука бьёт по запястью Артёма, правая — в горло. Он не ожидал этого. Пистолет падает, я ловлю его на лету и тут же приставляю к его виску.

***

Давлю в себе ужас от того, что это все я… что я так умею.

Но…

Я сама ничего не понимаю.

Я — словно не я. Как в фильме ужасов. Как в кошмаре.

Нет. Главное, долго об этом не думать чтобы не сойти с ума. Либо… подумать потом.

Но только не сейчас.

Каждый миг — моя жизнь, и я должна за нее бороться.

***

— Умереть? — мой голос звучит хрипло.

Макс смеётся.

— Ты действительно не помнишь?

Он выхватывает у меня пистолет и стреляет Артёму в колено.

На миг меня пронзило таким острым страхом, что мой рот открылся и чуть было не выдал безумный ужаленный крик…

Но я смогла промолчать. Чертом клянусь, я даже выгляжу сейчас хладнокровно.

Артем взвизгивает, падает с криком, хватаясь за ногу. На джинсах проступает алая горячая кровь.

Мне ужасно его жаль.

Максим дает железную команду:

— Мы уходим. Сейчас.

Максим тащит меня за собой, но я вырываюсь.

— Нет! Я хочу знать.. что здесь происходит… Кто эти люди… Мой парень…

— Он не твой! — рычит Максим. — Это подстава.

Я смотрю на Артёма. Он корчится от боли, но в его глазах — не страх, а… насмешка.

Настоящая.

Какую невозможно сыграть, лежа в луже собственной крови с простреленным коленом.

Артем смотрит мне в глаза и говорит с вожделением, грязным наслаждением:

— Она уже близко, Лера… — он хрипит. —

Алиса найдёт тебя

. И тогда…

Максим стреляет ему в голову.

Я не успеваю даже вскрикнуть.

Кровь.

Тишина.

Максим хватает меня за руку.

— Бежим.

***

Мы вырываемся на улицу. Дождь хлещет по лицу, но мне плевать. В голове — полный бардак. В какой-то момент мне стало казаться, что я понимаю, что-то вспоминаю. Но сейчас… Снова — пелена, пустота.

— Кто он был?

— Говорю же. Подстава.

— Но… как?!

Максим останавливается, резко прижимает меня к стене. Его глаза горят.

— Ты действительно ничего не помнишь?

Я молчу.

Он прижимается ко мне, его тело горячее даже сквозь мокрую одежду.

— Ты была лучшей. Лучшей из нас.

— Из кого?

— Из “Соколов”.

Я закрываю глаза. Силюсь понять, вспомнить хоть что-то… хоть какой-то знак. В голове — вспышки.

Выстрелы.

Темнота.

Последний крик… болезненный… страшный…

— Ты выполнила задание идеально и не палилась. Но они все равно тебя нашли.

— Кто они?

— “Черный молот”. Им нужны были доки на нас, вся инфа, которую только можно было нарыть.

Чувствую, как что-то щёлкает в голове.

— Документы…

— Да. Ты спрятала их. И только ты знаешь где. Для этого ты и была тут, с нами. Ты подходила нам…

— А Алиса — что ей надо? Она хочет… получить эти самые документы? И все? Ей больше ничего от меня не надо?

— Или. Она хочет не только их.

Его губы прижимаются к моим. Жёстко. Без права на отказ.

— Она искала тебя.

***

Где-то в темноте раздаётся смех.

Знакомый.

Мой собственный.

— Лера-Лера… — голос Алисы плывёт из переулка. — Моя сестричка по несчастью, маааленькая девочка. Ты думала, так легко убежишь?

Максим хватает меня за руку.

— Не бойся. Беги.

Но я вырываюсь.

— Нет. Я лучше с ней поговорю.

Я поворачиваюсь на свой голос.

Я не могу по-другому, это же… как в зеркале… Я.

Я никогда себе не наврежу, но здесь не я… вернее, кто-то другой в моем теле. Я никогда не знала, что у меня есть сестра-близнец.

Понятия не имела. Мне не говорил никто!

Поворачиваюсь, смотрю на нее — как две капли воды, сомнений быть не может.

Это правда.

Моя сестра-близнец.

Но как???

Почему я не знаю???

Смотрю на нее — глаза, лицо, даже мимика — точь-в-точь, только взгляд другой: уверенный, хитрый, прожженный. Она смотрит на меня так, как я на себя в зеркало — никогда.

Тяжело смотреть на себя и врать, а потому говорю правду, но не ту, что на сердце, а ту, что в теле.

Ноги ломит, раны саднят:

— Я устала бежать.

Максим пытается остановить меня, но я уже иду вперёд.

В темноту.

Навстречу правде.

Навстречу своей сестре.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 6. Сладкое детство

Темнота сгущается, дождь превращается в ледяную завесу, сквозь которую едва видны контуры её фигуры.

Она стоит в пяти шагах, руки свободно опущены вдоль тела, но я знаю — где-то там, в складках её чёрной куртки, спрятан пистолет.

Или нож.

Или то, что меня может убить.

— Ты всегда была упрямой

, — говорит Алиса, я зачарованно слушаю ее голос.

Мой голос.

Безумно похож.

Мозг прокручивает еще и еще ее слова и я нахожу детали, крошечные нюансы непохожести. Да — её голос — похож на мой голос, но с хрипотцой, будто она курит по пачке в день. Я так — никогда.

— Всегда упрямилась… Даже когда мы были детьми. Помнишь?

Я не помню. Но киваю.

— Помню.

Ложь.

Она смеётся, будто слышит мои мысли.

Но как она может их знать?

— Врёшь. Ты ничего не помнишь. Они стёрли тебе мозги, как жёсткому диску.

Максим сжимает моё запястье, его пальцы — горячие тиски. Он хочет контролировать мои эмоции, пытается изо всех сил. Но он не сможет.

Все, что он может — параллельно с ней говорить. Он пытается меня отговорить от разговора, с силой держит за руку, сжимает запястье так, что боль пронзает руку.

Она говорит… Он…

Они говорят вдвоем.

— Не слушай её, — шепчет он. — Она врёт.

Алиса делает шаг вперёд. Я не отступаю.

— Ты хочешь знать правду? — она улыбается, и это страшнее, чем если бы она кричала. — Ты не Лера Соколова.

Сердце пропускает удар.

Пусть скажет кто я.

Не факт, что поверю.

Не факт.

Но я буду знать чего они от меня хотят.

Говорю как можно проще, тише и спокойнее, но рваный вздох выдает мое волнение с головой.

— А кто?

— Подумай.

В глазах меркнет.

Мир переворачивается.

— Врёшь! — рычит Максим, но его пальцы дрожат.

— Проверь, — Алиса медленно достаёт из кармана телефон, включает экран. На нём — фотография.

Две девочки. Близняшки. В одинаковых платьях. Ни в чем неповинные девчонки мило смотрят в экран.

— Это мы. В детстве.

Я тянусь к телефону, но Максим резко дёргает меня назад. Не позволяет взять в руку, да что взять — даже приблизиться, рассмотреть свое и ее лицо. Дергает и я отлетаю.

— Это фотошоп!

— Нет, — Алиса переключает картинку. Следующее фото — подростки. Я узнаю себя. Нет... её.

Но…

Говорю вслух то, что думаю. Уже все превращается в идиотский бред.

У меня никогда не было сестры!!! И в век современных технологий верить в чьи-то слова и картинки…

Говорю что думаю — прямо, даже напористо:

— Это не я. Я росла одна.

— На фото ты. Ты просто не помнишь.

Голова раскалывается. В висках стучит кровь так, что кажется вот-вот башка взорвется.

Внезапно — резкое озарение, вспышка,в мозгах яркий огонь.

***

Детская комната.

Две милых детских кровати, застеленные пухлыми одеяльцами, по-кукольному розовые, уютные, в которых так сладко спать!

Я сижу на полу, передо мной — кукла. Её лицо разорвано, из головы торчит пружина. Я смотрю на свои руки — они в крови.

За дверью крик:

“Алиса! Что ты наделала???”

***

— Нет... — я качаю головой, но картинка не исчезает.

— Вспоминаешь? — шепчет Алиса, пристально на меня смотрит. — Ты всегда была... жестокой.

Ее слова — как удар по голове. Будто молотом…

Вздрагиваю.

Выстрел.

Ее слова и жуткий убийственный хлопок… Все воедино сплелось во мне и породило животный страх.

Алиса побелела, отшатулась… я бы даже сказала отпрыгнула… но не успела. Пуля задела ее плечо. Кровь брызгает на асфальт.

Максим опускает пистолет и командует мне:

— Бежим!

Ахаю, выдергиваю свою руку, но он хватает меня за запястье и насильно тащит, мне просто приходится перебирать ногами. По-другому нельзя, иначе коленки он так и будет меня тащить.

Оглядываюсь.

Алиса не бежит.

Она стоит, прижимая руку к ране, и... смеётся.

— Ты всё равно вспомнишь! — кричит она мне вслед. —

Ты не сможешь убежать… от себя!

***

Мы врываемся в заброшенный цех. Окна заколочены, пахнет плесенью и старым маслом. Судя по грязным ласкам и замызганному полу тут уже давно никого нет.

Максим баррикадирует дверь столом, затем резко поворачивается ко мне.

— Она врёт.

— А если нет?

— Ты действительно веришь, что она — твой близнец?

Я молчу.

Он подходит ближе, его пальцы впиваются в мои плечи.

— Она лжет!

— Но эти фотографии...

— Подделки!

Я закрываю глаза. В голове — все размазано в жуткий сумасшедший бред. Одно цепляется за другое и как размотать этот клубок страхов — непонятно.

Воспоминания — разные, отрывки и кусочки — они крутятся в голове. Но… настоящие ли они?

Или поддельная липа, которую она вложила мне в голову?

— Максим... — голос дрожит. — Я ничего не пойму…

Он резко прижимает меня к стене. Его губы обжигают мои.

— Ты — Лера. Моя Лера.

Его руки скользят под мою одежду, пальцы оставляют на коже горячие следы. Я хочу сопротивляться, но тело отвечает ему тем же. Я тоже его касаюсь, трогаю, между ног возникает безумный жар…

Мозг протестует! Не понимаю что со мной и, переборов, все же спрашиваю:

— Почему я… Так возбуждена… Что ты мне вколол?

Он не отвечает, продолжает меня трогать и еще больше распалять. Чувствую, как схожу с ума просто от его запаха.

— Ты помнишь это, — шепчет он. — Ты помнишь нас.

И я... помню.

Действительно помню.

Правда.

Его губы на моей шее. Его зубы, впивающиеся в кожу. Его руки, сковывающие мои запястья над головой.

Я понимаю, что со мной что-то не то. Мутная жидкость заставляет меня сходить с ума по незнакомому мужчине.

Тело тут же перечит: он знакомый. Он… самый-самый родной.

— Максим…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 7. Соблазн

Мой голос звучит по-чужому — хрипло, разбито, как будто кто-то вырвал его из груди вместе с последними остатками воли.

Теперь я безвольная.

Расписываюсь, что я — больше не я. И хрен его знает кто…

Не могу, жар близости Макса душит. Его пальцы впиваются в мои запястья, прижимая их к холодной стене.

Тело горит, но не от страсти — от яда. От той мутной жидкости, что он вколол мне, по телу тогда разлилась мучительная боль...

— Ты не сопротивляешься, — его губы скользят по моей шее, оставляя влажный след. — Значит, вспоминаешь.

Я хочу крикнуть, что это не я, что это оно — это предательское тепло, разливающееся между ног, этот стыд, этот восторг от его грубых рук.

Со мной такого нет и никогда не было.

Я больше не знаю кто я и, само собой, не понимаю как надо себя вести. За меня решает тело — глупое тело под натиском препарата, пущенного мне в кровь.

Я хочу это все сказать — дать ему знать, что это все обманно, что это чертова иллюзия, что верить мне нельзя…

ЧТО Я — НЕ Я!!!

Но вместо слов из губ вырывается стон, когда его зубы впиваются в чувствительную кожу над ключицей. Он кусает горячо, властно, требовательно и по-сумасшедшему страстно.

— Аааа...

Боль. Острая, сладкая.

Я дергаюсь, но он только сильнее прижимает меня, бедром впихиваясь между моих ног. Джинсы жесткие, шершавые, они трутся о тонкую ткань моих трусиков, и я чувствую, как там становится мокро.

— Нет... — шепчу я, но тело уже предательски выгибается навстречу.

Он смеется — низко, хрипло, будто читает мои мысли.

— Ты всегда так. Сначала “нет", а потом "еще".

Его ладонь резко стягивает мою футболку. Скомкав, он бросает ее на пол.

Грудь обнажается, и холодный воздух касается сосков — они моментально твердеют. Жар желания начинает бунтовать, требовать горячих ласк и бесконечного числа раз его касаний…

Сама вижу, что я выгибаюсь навстречу его рукам.

Черт.

Стыдоба.

Это незнакомец.

Я должна… Это надо остановить!!!

— Прекрати... — голос дрожит, но звучит фальшиво даже для меня. Мозг отмечает, что я говорю против воли.

Тело хочет!

И Максим это отлично видит.

Черт.

Черт.Черт. Черт.

— Врешь, — он хватает меня за волосы, запрокидывая голову. — Ты сама хочешь этого, Лера. Я все вижу.

И... черт возьми, он прав.

Его пальцы сжимают мою грудь, большой палец проводит по соску — резко, с нажимом. По спине пробегают мурашки, живот сжимается от удара удовольствия, сосок становится острым…

Между ног обжигающая искра.

— Максим...

— Вот видишь, — он прижимается губами к уху, и его голос проникает прямо в мозг, — твое тело помнит меня.

Его рука резко опускается вниз, стягивает пояс джинсов. Молния расстегивается с громким звуком. Я пытаюсь сжать бедра, но он впихивает между них колено, не давая закрыться.

Властно.

Жестко.

Горячо.

— Не прячься. Ты уже вся мокрая.

Безумно стыдно, что он все это видит.

Чувствует жар.

Я ненавижу себя за то, что не могу противостоять… Сама собой не владею!

Но когда его пальцы скользят по тонкой ткани трусиков, я вздрагиваю — и не от отвращения.

Мне… хорошо…

И безумно стыдно! Хочется, как провинившуюся шлюху, отхлестать себя по щекам и не только.

Наказать.

Заставить себя стоять коленями на гречке или… прилюдно попросить себя выпороть. Я веду себя совсем не так, как если бы это была я.

— Ах...

Максим вскидывает бровь, горячо ухмыляется. Вижу, он доволен тем, что я схожу с ума.

Окончательно сошла с ума.

— Чувствуешь? Это не препарат. Это ты.

Его палец резко входит в меня — без прелюдий, без нежностей.

Больно.

Но вместе с болью — волна, горячая, густая, заставляющая бедра самим двинуться навстречу.

— Да... — вырывается само.

Он вводит еще один палец, растягива лоно, заставляя меня подчиниться… подставиться боли… ее перетерпеть…

Внутри все сжимается, хоть и больно… унизительно…. но тело принимает его, жаждет его.

Тело хочет еще.

Его пальцы начинают двигаться во мне. Сжимаю челюсти, закусываю губу. Через боль — терпкую, густую начинает проступать это самое липкое “хорошо…”

Стыд заливает щеки. Передо мной человек — знакомый, родной, но которого я совершенно не знаю. И, возможно, он просто вколол мутное вещество и сейчас нагло, как маньяк, просто пользуется мной.

***

— Ты моя, — он прижимается губами к моим, и этот поцелуй — как удар. — Даже если твой мозг забыл, твое тело знает.

Его пальцы ускоряются, ладонь давит на клитор, и я содрогаюсь, цепляясь за его плечи.

— Я ненавижу тебя... — шепчу я, но бедра уже двигаются в такт его руке.

— Ври дальше.

Он прикусывает мою губу, и в тот же момент пальцы впиваются глубже, нажимая туда, где все становится горячим, невыносимым...

— Максим!

Оргазм накрывает резко, как удар тока. Тело выгибается, ноги дрожат, и я кричу — тихо, сдавленно, в его ладонь, которую он резко прижимает ко мне рту.

Затыкает мне рот, лишая меня воздуха.

Кое-как вдыхаю. Насыщаюсь.

Тонны воздуха, которые мне нужны.

Раскрываю глаза, дышу через нос, смотрю на него, высоко подняв веки.

Черт.

Незнакомое лицо.

Но внутри дикий огонь и точное осознание:

я знаю его очччень хорошо.

***

— Тише, — шепчет он. — Или ты хочешь, чтобы они нас нашли?

Я дышу, как загнанный зверь, не могу остановиться. Сердце колотится так, словно я пробежала километров сто.

Но.

Тело предательски расслаблено. Лоно мокрое, жаркое, возбужденное.

Он медленно вынимает пальцы, подносит их к моим губам.

— Попробуй. Это ты.

Я отворачиваюсь, но он хватает меня за подбородок.

— Слушайся. Выполняй то, что я сказал.

И... я открываю рот.

Его пальцы скользят по языку, соленые, с металлическим привкусом моих соков. Со вкусом… меня.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Хорошая девочка, — он хлопает меня по щеке, как глупую рабыню. — Теперь моя очередь.

Он расстегивает ремень.

И я понимаю — это не конец.

Глава 8. Проси

Его ремень со звоном падает на пол.

Я вижу, как он расстегивает ширинку — медленно, намеренно, давая мне время испугаться.

И я боюсь.

Действительно боюсь, хоть и понимаю — он нарочно все делает, тянет время, лишь бы я была напугана. И не надо бы идти у него на поводу.

Но…

Не могу.

Даже тут я словно послушная кукла, как та, которую я видела в видении — разорванная.

Может, как личности меня уже нет?

Смотрю в его глаза, он смотрит на меня горячо, требовательно, со строгим прищуром.

Между ног пульсирует влажная нега, предательски выдавшая меня.

— Нет... — шепчу я, но это словно ритуал.

Мои слова. Я говорила их так часто… Раньше. Когда-то раньше.

Мы оба знаем — я не убегу.

Максим хватает меня за шею, прижимает к стене. Его дыхание горячее на моих губах.

— "Нет" — значит "да".

Его ладонь шлепает по внутренней стороне бедра — резко, больно. Я вздрагиваю, но он тут же втискивает между ног колено, заставляя шире раздвинуться.

— Шире.

Я повинуюсь.

Почему?!

Одним движением — наглым, резким — он разрывает сдвинутые набок трусики и отбрасывает на пол. Воздух касается мокрого лона, и я стыжусь — стыжусь этой влаги, этого предательского желания.

Он видит и понимает все.

Только я не могу понять… ничего.

— Какая влажная девочка... — он проводит пальцем по моей щели, собирая сок, и я вздрагиваю, чувствуя, как клитор набухает от одного прикосновения.

Он ухмыляется. Видно, он доволен, что я так сильно возбуждена.

— Ты вся дрожишь.

Он хлопает меня по бугорку, по лону, кипящему от страсти.

Вновь его палец резко входит в меня — глубоко, так, что я подскакиваю, вытаращиваю глаза, открываю рот широко…

На корню он обрывает мой крик.

Только вздрагиваю, вскрикиваю, как он тут же затыкает мне рот своей ладонью.

— Тише. Или ты хочешь, чтобы твоя сестра услышала, как тебя трахают?

Сестра.

Алиса.

Имя, как удар ножом. Но тело... тело не слушает. Оно сжимается вокруг его пальцев, жадное, ненасытное.

Я хочу еще.

И плевать, что он сказал…

В голове мутно, жарко, бредово. Как в температурном бреду или кошмарном сне.

— Максим...

— Проси.

Я качаю головой.

Нет. Нет. Нет.

Он вынимает пальцы и бьет по клитору — резко, жёстко. Рука влажная, пальцы горячие, но такие большие крепкие, сильные, что боль разливается пламенным шаром по лону, а потом по всему телу.

Смыкаю губы, облизываю, горячо дышу и все-таки вскрикиваю:

— Аааа…

Больно.

Горячо.

Унизительно.

Он строго смотрит в глаза и наказывает за каждую шалость. За каждое, что не по нему. За все, что он считает “не так”.

Он причиняет боль и хочет видеть… чувствовать… наслаждаться тем, чтобы я ее терпела.

И жаждала.

И ценила каждый ее миг…

Настойчиво требует:

— Проси.

— Еще...

Он шлепает снова. Клитор пульсирует, тело взрывается волной жара. Кажется, я не могу стоять… Ватные ноги не держат, он силой удерживает меня и сильнее сжимает клитор.

Его лицо становится строже. Он недоволен моей просьбой…

— Правильно проси. Не то…

Его грубые пальцы сжимают мой бугорок так, что я подскакиваю и истерично кричу от обжигающей боли.

— Проси как полагается… Ты знаешь как…

Я ненавижу себя.

И… я знаю что надо делать.

Откуда-то знаю.

Абсолютно точно.

Смотрю ему в глаза и… жду.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 9. Войди в меня

Его пальцы впиваются в мои волосы, резко запрокидывают голову назад. Я вижу его глаза — холодные, жестокие, с тенью наслаждения от моей покорности.

Ему нравится, что я унижена. Что мне больно.

Ему. Нравлюсь. Я.

— На колени.

Приказ, который я ждала.

Его голос не терпит возражений.

Опускаюсь.

Покорная, мягкая, согласная на все.

Пол холодный, жесткий, но я почти не чувствую его — только жар между ног, только пульсацию разбуженного клитора.

Он разбудил мою плоть. Не это ли он имел в виду под кодовым словом “просыпайся”.

Что он хотел сказать…

Не успеваю додумать. Нетерпеливо он давит на плечо, ускоряя меня, опуская вниз.

Передо мной — его член. Твердый. Горячий. С крупными прожилками, с каплей влаги на головке, которая уже готова сорваться.

— Давай. Оближи его, — голос возбужденный и от того отравлено-сладкий.

Кажется, я ненавижу его. Должна ненавидеть! Он принуждает, заставляет, насилует… Берет меня силой..

Но мой язык сам вытягивается, скользит по нижней части ствола, собирая солоноватый вкус.

Я хочу сама. Вернее, не я, а непослушное тело.

— Медленнее.

Он бьет меня по щеке членом — властно, унизительно. Приказывает уже жестче:

— Не торопись.

Я вздрагиваю, но открываю рот шире, беру головку в губы. Соленая. Горячая.

— Глубже.

Его руки впиваются в мои волосы, направляют, заставляют. Я чувствую, как головка упирается в небо, как слюна стекает по стволу.

Начинаю сосать.

Горячая рука на моей голове.

— Хорошая девочка...

Его голос хриплый, грязный.

Я двигаюсь — сначала неуверенно, потом быстрее, жаднее. Мои губы сжимаются вокруг него, язык скользит по уздечке, заставляя его вздрогнуть.

— Да... вот так...

Он дергает меня за волосы, заставляя взять глубже. Я повинуюсь, поддаюсь, чувствуя, как член упирается в горло, как слезы выступают на глазах. Он давит… входит глубоко… все быстрее, сильнее… резче…

Головка становится как железо, кажется, он прорвет нежное горло, разорвет его своим напором, своим огнем.

С силой он толкается мне в горло. Еле сдерживаю порыв тошноты…

— Расслабь.

Я пытаюсь, но он толкает резче — и я захлебываюсь в слюнях, кашляю, чувствуя, как слюна стекает по подбородку.

— Грязная шлюха...

Он смеется, но его дыхание уже сорвано.

Он впихивает его до конца, затыкая мне горло, и я чувствую, как головка подчиняет себе горло.

Еле дышу..

Она становится огненная, начинает пульсировать…

Он вынимает член, шлепает мокрым по моим губам.

— Хорошо просишь. Умница.

Сижу на полу. Униженная. В слезах. И всё ещё…

Хочу еще.

***

— Вставай. Подставляй киску.

Покорно делаю то, чего хочет он.

Встаю.

Оказываюсь в его руках, он держит меня за талию, жадно сжимает соски крепкими пальцами. Словно иглой меня пронзает боль.

Смотрит в глаза:

— Я жду.

Я не знаю что говорить, но губы сами собой открываются и я слышу, как шепчу возбужденное… покорное и нежное:

— Войди в меня…

***

Он смеется — низко, грязно.

— Как же ты предсказуемая…

Его руки хватают меня за бёдра, резко разворачивают и прижимают к стене. Спиной к нему.

Без лица.

Без поцелуев.

Только жесткое проникновение.

Я чувствую головку его члена у входа — горячую, твёрдую, пульсирующую. Еще немного, и меня ошпарит острая боль.

Я знаю.

Откуда-то помню именно это, как Максим каждый раз берет меня словно наказывает — жестко, больно. И как я кончаю от этого…

Он проводит пальцем по спине, шлепает по попке и приказывает властным разгоряченным голосом:

— Расслабься.

От его слов — жаркая искра между ног. Там и так до неприличия похотливо и влажно, но от его голоса, от его слов я расплаяюсь сильней и сильней.

Лоно пульсирует. Вместо расслабления — оно сокращается, но велено расслабиться.

Значит, я должна.

Не могу так сразу, дышу. Сердце бьется с такой силой, что, я думаю, он его слышит. Ощущает, чувствует, видит по биению груди… по дрожи рук…

Но он не ждёт. Не дает мне времени перевести дыхание. Хоть как.. расслабиться и подготовиться…

Либо он жаждет, чтобы я почувствовала боль.

Одним резким толчком он входит — разрывая, наполняя, заполняя собой до предела.

— Аааа… ааахх…

Боль. Жгучая. Ослепляющая.

Я впиваюсь ногтями в стену, но он не останавливается. Его руки сжимают мои бёдра, впиваются в плоть, оставляя синяки. Он давит так, словно хищник, напавший на свою жертву в дремучем лесу. Держит клыками, чтобы она даже не думала убежать.

Но тут… Куда я убегу…

— Ты принимаешь меня так хорошо... — его голос хриплый, горячий, но я слышу, как он доволен. Как лев, сумевший догнать самую испуганную в мире лань.

Он двигается — жёстко, без жалости. Каждый толчок бьёт в матку, заставляя взвизгивать от боли и непонятного, извращённого удовольствия.

Прислушиваюсь к себе — непонятная тупая боль, мажущая, томная, разливающаяся в самом центре. От живота к лону, он лона… на меня всю.

— Ты кончишь.

— Нет...

— Ты кончишь, я сказал.

Не могу перечить, с губ срывается горячее возбужденное:

— Ааах…

Его рука скользит вперёд, сжимает мой клитор, дёргает его грубо, без нежностей.

Острая боль.

Искры из глаз.

Пронзительная судорожная боль.

Срываюсь — с криком, с содроганием, с волной, которая смывает стыд, страх, все, что бушует во мне — в один коктейль ненормального оргазма.

Он кончает в меня — горячо, глубоко, с хриплым стоном. Ощущаю, как сперма растекается внутри, как она заполняет собой все пространство — горячая, будоражащая.

Вынимает.

И шлёпает им по заднице, это так унизительно — быть отшлепанной членом, как грязная шлюшка. Почему он со мной так…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

И почему я это терплю.

Он трогает меня, шлепает по ягодицам и ухмыляется:

— Кажется, нас уже ждут.

***

Шаги, тихий приглушенный скрип. Негромкая возня и хорошо прослушиваемые стуки.

Мы замираем. Макс уже давно слышит, а я… в исступлении дрожала, обнимая лоном его член, ничего не слышала.

По полной съехала, раз так отдалась незнакомому мужчине. Сошла с ума.

Быстро застегиваюсь и превращаюсь в слух.

Кто-то снаружи пытается открыть дверь.

Максим медленно достаёт пистолет.

— Спрячься.

Но куда? Оглядываюсь, ищу куда бы подлезть.

Но… дверь с грохотом распахивается.

Поздно.

На пороге стоит Кирилл. Весь в крови, раненый, в рваных одеждах, но живой.

За ним — люди в масках. Среди них, без маски, вижу свое лицо.

Алиса.

— Вот и познакомились, — говорит она, улыбаясь.

Кирилл поднимает пистолет.

Но не на них.

На нас.

— Прости, Лера, — говорит он. — Но ты слишком опасна.

Грохочет выстрел и, в ужасе, я закрываю глаза.

Глава 10. Испортить праздник

Кирилл выстрелил вверх, хотел напугать, но Макс лишь хмыкнул.

— Оставь ее мне, — Алиса толкает плечом Кирилла, расчищая себе дорогу. Смотрю на его лицо — оно посерело, стало бледным.

Он не знает где правда.

Не знает с кем быть, как, собственно, и я.

Алиса выходит вперед и указывает дулом пистолета на вещичку.

Трусики.

Мои сброшенные на пол трусики.

Маленькие, чёрные, с кружевной отделкой по краям — они лежат на грязном полу кафе, как улика. Как доказательство того, что здесь произошло.

Алиса сразу заметила их, посмотрела испепеляющим взглядом.

Её глаза — мои глаза — скользят по моим наспех застегнутым джинсам, по моей растрёпанной футболке, по губам, опухшим от поцелуев. Потом опускаются вниз. На пол.

И её губы растягиваются в улыбке.

— Ох, — протягивает она, поднимая мое бельё кончиком пистолета. — Кажется, мы прервали что-то интересное.

Кирилл бросает на меня взгляд. В его глазах — не злость. Не презрение.

Разочарование.

— Вот так сразу — замечает он тихо.

Молчу.

— Как голодная сучка, — и смотрит на Макса, — ну что. Как ты и хотел.

Он уже не спрашивает, подытоживает. Говорит, сам себе, не веря…

Будто это невозможно.

Нереально.

Неправильно.

Возможно, так и есть. Может, я сошла с ума.

Максим стоит за моей спиной, его дыхание обжигает мою шею. Его пальцы сжимают моё запястье — предупреждение.

Не говори ни слова.

Лучше молчи.

— Ну что, сестрёнка, — Алиса делает шаг вперёд, её голос звучит сладко, как сладкий яд, который мне непременно надо будет выпить.

— Похоже, ты всё-таки вспомнила, кто ты.

Я сжимаю кулаки.

— Я не…

— Врёшь! — она резко бросает мои трусики мне в лицо. — Ты вспомнила. Иначе ты бы не расползлась под ним, как последняя шлюха.

Максим смеётся. Смотрит на Кирилла:

— Она моя. Всегда была.

Алиса поворачивается к нему, её лицо искажает гримаса ярости.

— Она никому не принадлежит.

Кирилл поднимает пистолет выше.

— Хватит болтать. Максим, ты же от нее хотел… просто флешку? — он ядовито смеется.

Непонимающе моргаю.

Флешка.

Та, что была в старом чемодане. Та самая, из-за которой начался этот кошмар.

Максим вскидывает бровь. Я говорю то, что приходит в голову:

— Я… не знаю, о чём…

— Врёшь! — Кирилл делает шаг вперёд. — Ты посмотрела видео, раз стелешься перед ним.

Алиса ухмыляется.

— Или, может, Максим, наконец, признается, что ему нафиг не сдались твои документы.

Макс резко дёргает меня назад, прикрывая собой.

— Попробуй подойти.

Тишина.

Напряжение висит в воздухе, как запах пороха перед выстрелом.

И тут…

Дверь со скрипом отворяется.

Все поворачиваются.

На пороге стоит мой сосед.

Слава.

Весь в крови, с перекошенным от боли лицом.

Он знал, что я “теперь одна”, как будто следил за мной. Видно, так оно и было.

— Я нашел… — хрипит он.

Алиса морщится, словно от неприятной боли:

— Хватит.

Слава хмыкает. Смотрит на нее презрительно, окидывает взглядом всех нас:

— Я тот, кто испортит ваш праздник. Не Артем, так значит испорчу я.

В его руке — граната.

Без чеки.

***

— ВСЕ НА ПОЛ! — орёт Кирилл.

Но уже поздно.

Слава бросает гранату прямо в центр комнаты.

Я инстинктивно закрываю глаза.

Последнее, что вижу — это взгляд Максима.

— Беги!!!

И…

ВЗРЫВ.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 11. За сестрой

Оглушительный грохот. Кажется, будто стены рухнули и сложились вниз. Может, так и есть, но мне главное — сберечь голову, саму себя спрятать ото всего грохочущего ужаса.

Скрыть.

Ослепляющая вспышка.

Горячая волна воздуха бьёт в лицо, сбивая с ног. Я падаю, вжимаюсь в пол, чувствую, как осколки стекла и дерева впиваются в кожу.

Страшно аж скулы сводит, к горлу подскакивает плотно сжатый ком.

В ушах — звон, такой пронзительный, будто кто-то вогнал мне в череп раскалённый гвоздь и давит, вбивая мне его в мозг.

Боль. Безумный грохот. Пугающий крик.

Не знаю кто кричит, хотя ощущаю — что вроде я, но голос — вроде мой, но кажется, будто размножен на тысячи осколков.

Поднимаю голову, смаргиваю слезу.

Я не вижу ничего.

Только дым, только тени, мечущиеся в хаосе.

Кто-то хватает меня за руку — грубо, резко.

— Вставай! — голос Максима, хриплый, перекрывающий вой сирен в голове.

Я пытаюсь вдохнуть, но в лёгкие врывается едкий дым. Кашель рвёт горло, саднит мучительная боль. Хочется сделать вдох, но не могу, сразу сбиваюсь на кашель.

— Кирилл… Алиса… — выдыхаю я, но Максим уже тащит к выходу, открывает дверь, заваленную обломками.

— Не оглядывайся.

Но я оглядываюсь.

Сквозь пелену дыма вижу:

Кирилл на коленях, одна рука прижата к животу. Всматриваюсь и вижу на рубашке виднеется темное кровавое пятно.

***

В страхе смотрю вокруг. Вдалеке силуэт,

Алиса — как обезумевшая посреди хаоса — она не бежит, не убегает, просто стоит.

В центре… В самой середине ужаса. Напуганная, но целая. Лицо в крови. Глаза горят холодной яростью. Она поднимает пистолет — и целится в меня.

Стреляет.

Звучит грохочущий выстрел.

Пуля пролетает в сантиметре от виска, вонзается в стену. Максим резко дёргает меня за собой, и мы вылетаем в чёрный задымлённый коридор.

Он ломает замок на запасной двери плечом. Сильным крепким вышибает громадную дверь. Я не думала, что она может поддаться. Тяжелая, страшная. Видно, что ей не пользовались уже с десяток лет.

Дышу.

Наконец, есть чем вдохнуть. Пыль все еще витает вокруг меня, но воздуха уже больше.

Вдох.

И мягкий выдох. Медленный.

Если дышу — значит, живу.

Холодный ночной воздух обжигает кожу. Мы выбегаем во двор — грязный, заваленный мусором. Где-то вдали уже слышны сирены.

— Куда мы…

— Молчи. Потом.

Его пальцы впиваются в моё запястье так, что с губ срывается стон боли. Мы мчимся через пустырь, ноги скользят по мокрой траве. Я спотыкаюсь, падаю на колени, но он даже не останавливается — тащит за собой, будто я не живой человек, а груз.

Дыхание сбивается, дышать уже нечем, но я бегу через боль, сбивая ноги в кровь.

Но уже больше не могу… Молю его:

— Максим, постой…

Он нехотя тормозит, смотрит на меня — в его глазах нечто пугающее.

— Мы щас сдохнем, если будем стоять. Пошли!

— Я не… не могу…

Он резко дергает меня за руку. Но сил нет и, главное, нет понимая что вообще происходит, куда бежать и… зачем.

— Я хочу понять что со мной…

Резкий звук — где-то близко хрустнула ветка.

Мы замираем.

В темноте показалась фигура мужчины, темный силуэт. Меня бросило в пот, я думала, это они.

Но нет. Смотрю ему в лицо — тот самый сосед, Слава. Весь в крови, лицо изрезано осколками, смотрит на нас зло.

— Ну что… — хрипит он, шатаясь. — Я долго ждал этого мига…

Максим взводит курок.

— Уйди.

Слава смеётся.

— Ты её трахнул и думаешь, что она твоя?

Его слова — как пощёчина, бьют резко и быстро возвращают к реальности. Заставляют опомниться, все вспомнить и понять, что я веду себя странно, как-то не так.

Максим смотрит в упор на Славу, его глаза полны тоски и жалости.

— Ты её не знаешь... — тихо говорит он. — Я помню Леру настоящую. Ту, что была до перепрограммирования. А ты... ты видишь только то, что они оставили.

А я... я стою здесь, среди них, но будто за стеклом. Каждый думает про меня свое.

Но я…

Мои мысли полны пробелов.

Но я ли это? Кто сейчас управляет моей головой?

— Я была другой... — шепчу про себя, но меня не слышат.

Максим резко вынимает пистолет и стреляет. Ему надоели разговоры, тем более сейчас, когда времени на это совсем нет.

Слава уворачивается и кидается на меня, успеваю заметить, как блестит острие ножа в его руке.

Я отпрыгиваю, но он хватает меня за волосы, тянет к себе.

— Ты же все помнишь… — шепчет он, и его дыхание, густое от крови и алкоголя, обжигает щёку. — Как я стучался к тебе ночью? Ты думала, это случайность?

Максим бросается вперёд, но Слава резко приставляет лезвие к моему горлу.

— Ещё шаг — и ей конец.

Лезвие холодное. Острое.

— Что ты хочешь? — голос Максима звучит спокойно, но я вижу, как напряглись его пальцы на пистолете.

Слава ухмыляется.

— Она знает.

— Знает что?

— Она так бежала, что даже забыла закрыть дверь. Она все отлично помнит. Просто… выпендривается. И про флешку тоже помнит, про все доки. Она отлично знает что где у нее лежит. И нож как нельзя лучше сейчас это подтвердит.

— Я не знаю…

— Врёшь! — он дёргает меня за волосы, заставляя вскрикнуть. — Ну же, скажи, ты ведь отлично знаешь какова твоя миссия на самом деле? Ты же просто девушка Ястреба, верно? Простая девчонка, на которую никто не выйдет, не пойдет по следу, — он переводит взгляд на Макса, — только вы обосрались по полной.

— А не в тебе ли, сука, дело?

Слава сплевывает, удерживая меня.

— Так ты… на обе стороны? — лицо Макса становится черным от злости, — ты продажная сука? Крыса, блять!

— Не тупи. Один ты всегда считал, что можешь решать как поступать другим…

— Сука. Ты все это время работал тут и сосал хуй у “Молота?”

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он наводит на Славу пистолет, но, ухмыльнувшись, опускает.

— Даже руки марать не буду. Сдам как суку. Скажу, что и на нас пиздец как припахивал. Они тебя запытают до смерти. Будешь орать, а они тебя ебать в рот. Нож по самые кишки через рот засунут. Кожу снимут.

Слава резко поворачивает мое лицо на себя, пугает страшным взглядом, рычит в ухо:

— Что, киска, пытки тебе к душеньке не пришлись?

Лезвие дрожит у моего горла.

Боюсь дышать, острие больно давит и кажется, что уже надежды нет…

Как грохочет гром.

Выстрел.

Тёплая кровь брызгает мне на лицо.

Слава замирает, его глаза расширяются.

Из его рта медленно вытекает алая струйка.

Он падает.

За ним, сквозь дым, выходит она.

Алиса.

С пистолетом в руке.

— Надо сразу стрелять в голову, а не разговаривать, — говорит она, подходя. — Так надёжнее.

Максим резко поднимает оружие, но Алиса лишь улыбается.

— Расслабься. Я не за тобой.

Её глаза — мои глаза — смотрят на меня.

— Я за сестрой.

И тогда я понимаю.

Это не закончится.

Никогда.

Потому что правда — где-то во мне.

И все они готовы разорвать меня, чтобы её достать.

Глава 12. Пора?

Дождь смывает его кровь с моего лица, но ощущение липкой теплоты остается.

Тошно.

Противно.

Хочется умыться, смыть с себя этот день, а лучше проснуться и никогда не видеть больше этих лиц…

Но это не сон.

Я бы все отдала, чтобы проснуться и обо всем забыть!

Жить обычную жизнь и ни о чем совершенно не думать. Но жизнь подкидывает задачки со звездочкой и хочешь-не хочешь — каждый обязан их решать.

Решать и мечтать, что эта вся жопа — лишь сон, страшный сон, который вот-вот рассыплется.

Но нет.

Все наяву.

Я понимаю и… тихо себя ненавижу себя за все:

за память — за то, что не помню и ни черта не понимаю.

За мысли, за эмоции..

… за сумасшедший секс.

Алиса стоит в двух шагах, пистолет опущен, но пальцы все еще сжаты на рукояти. Ее глаза — мои глаза — изучают меня с холодным любопытством хищницы, которая наконец загнала добычу в угол.

Да, загнала.

Надо это признать.

Она смотрит на меня хоть и холодно, но в ее словах, в ее интонации не чувствую вражды:

— Ну что, сестренка... Уже время… Пора и домой.

Голос у нее мягкий, почти ласковый, но в нем слышатся жесткие стальные нотки.

Максим не двигается, но я чувствую, как его тело напряглось, готовое к прыжку. Его пистолет все еще направлен в землю, но я знаю — он выстрелит первым, если Алиса сделает лишний шаг.

И она это знает.

Знает точно так же, как и я.

— Надо идти, — Максим обращается ко мне, говорит тихо, устало, но строго.

Алиса смеется и ее голос эхом отражается в моих ушах.

— Ты действительно думаешь, что знаешь как быть? Думаешь, что смеешь ей приказывать? В особенности, после всего того, что ты с ней сделал…

Ее слова — нож в рану.

Я вспоминаю его руки на своем теле, то, как он силой меня брал.

Как он опустил.

Как изнасиловал грубо и жестко, как заставлял просить, умолять…

Фу.

Мерзко от самой себя. Я действительно не должна ему верить. Но он меня защищает, однако. Зачем?

С какой целью я ему нужна?

Мозг подкидывает момент, когда жало шприца пропороло мое тело и все началось — пошло-поехало по наклонной горы стремительно вниз.

Его глаза.

Тепло.

Жар.

Он шептал "Просыпайся".

Было ли это правдой? Или просто еще одной ложью в череде бесконечного обмана?

— Лера, — Алиса делает шаг вперед, протягивает руку. — Ты же чувствуешь, что что-то не так. Ты же знаешь, что твои воспоминания — не твои. Они вшили тебе чужую жизнь. Но я могу вернуть тебе правду.

Максим берет меня за руку.

— Надо идти.

Алиса игнорирует его. Ее пальцы почти касаются моей руки.

— Ты же помнишь нашу комнатку? Ты ее так любила. Чистая, уютная, теплая… Все как в мечтах. Две наши детские кроватки. Ты всегда ложилась спать у стенки, помнишь? Ты боялась темноты.

Вокруг тишина. Ее слова рисуют в моем мозгу картинку и кажется, что она вот-вот оживет… Только правдива ли она?

Кажется, да.

Наверное.

Алиса продолжает, ее слова — словно сахарный сироп, ласкают душу, греют сердце. И я не замечаю, как расслабляюсь, доверяю, рисую сладкую картинку в своем мозгу.

Она продолжает, говорит точно так же — спокойно, мягко, тихо:

— А помнишь, как мы прятались в шкафу, когда приходил отец?

И меня пронзает боль, ослепляющая, как молния. Острая, разрывающая душевная боль, от которой сжимается сердце и перехватывает дыхание.

Гром гремит внутри, оглушая, оставляя после себя только пустоту и тошнотворное головокружение.

***

А потом — воспоминание. Настоящее. Ясное, как лезвие.

Я маленькая. Забиваюсь в шкаф, прижимаю колени к груди, стараюсь не дышать. Шорох босых ножек, запах нафталина, пыль на старых пальто. Шаги за дверью. Отец ищет меня.

В моей детской душе страх… не дай бог папа найдет.

И я знаю — если он откроет створки, света не будет. Никогда больше не будет.

***

Закрываю глаза и на меня наслаиваются картины.

В голове — мучительная боль, ослепляющая вспышка и гул во всем теле.

Воспоминание медленно озаряет меня.

Теперь уже две кровати. Желтые обои с выцветшими цветами. Скрип половиц под шагами за дверью.

— Быстрее! В шкаф! — маленькая рука тянет меня за собой.

Темнота. Старые одежды. Щель в дверце, через которую видно:

Отец.

Он шатается, бутылка в руке. Его лицо искажено злобой.

— Найду ведь…

Грохот опрокинутого стула, всем существом понимаю, что отец пьяный и так не хочется признавать, что это мой папа.

Родной отец.

По-детски испуганно вздрагиваю — удар кулаком по столу. Отец шипит, а значит, он бескрайне зол:

— Я знаю, что где-то здесь!

Его пьяный голос заходится в злобном рыке.

Алиса прижимается ко мне, ее пальцы впиваются в мою ладонь.

— Не дыши…

***

Я отшатываюсь, как от удара.

— Это… Это было на самом деле?

Алиса улыбается — печально, без злорадства.

— Ты начинаешь вспоминать.

Максим внезапно хватает меня за плечо, резко оттягивает назад. Я говорю ему то, что видела, он требовательно настаивает:

— Не слушай никого! Это не твои воспоминания, это её! Она вживляет их тебе, как вирус!

Алиса вздыхает, будто устала от детского спора. Вижу по ее лицу, что она не жаждет спорить и что-то оказывает.

Она устала.

Чертовски.

Как и я.

Макс смотрит ей в глаза, вижу, он пытается вывести ее на чистую воду.

— Тогда скажи ей, кто стер ей память. Кто превратил ее в Леру Соколову?

Алиса опускает глаза.

Тишина.

Дождь лупит меня по лицу.

Максим молчит.

И в этом молчании — правда.

Я медленно отстраняюсь от него.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Это… сделала она? — смотрю на Алису, но она лишь ухмыляется, а по лицу Макса пробегает алой полоской раскаяние и стыд.

Говорю еще тише, терять уже нечего:

— Так значит ты… Ты это сделал?

Его глаза — в них нет раскаяния. Только холодный расчет.

— Это было необходимо. Пойми меня…. правильно.

— Что??? Как это… понять?

Словно ледяная вода окатывает с головой. Не могу смотреть ни на Алису, ни на Максима.

Они выдернули меня из нормальной спокойной жизни. И… еще и оба нагло лгут.

Волна ненависти охватывает, мне хочется вывести на чистую правду ОБОИХ.

— Если не Алиса, то значит…

Моя догадка верна, Макс сжав губы, кусает их и тяжело вздыхает. На его лице тень волнения, но он быстро ее прячет за маской пофигизма и спокойствия. И меня это начинает бесить.

— Так это ты!!! Ты стёр меня. Это ТЫ!!!

— Я спас тебя! — он внезапно кричит, и в его голосе впервые слышится ярость. — Ты умирала!— он смотрит на меня пронзительно.

Захлебываясь, он продолжает, я вижу по Максиму, он многое хочет сказать, но…

Алиса ему мешает. И непонятно — он не может при ней соврать или… сказать правду.

Он тяжело дышит, я вижу, как тяжело ему говорить. Но он превозмогает, заставляет:

— Тебя поймали Черный молот, ты это помнишь? Нет! Ты не помнишь! Ты теперь живешь хорошо! А они… Ты не сказала им ни слова. Ты понимаешь что было…

Кажется, он подбирает слова… А потому молчит, пытается сказать все как есть, но не знает как лучше, чтобы… мне не было больно это все вспомнить?

Не знаю. Наверное. А может, его просто смущает близость Алисы. При ней он какой-то другой.

Помолчав, он продолжает, напрягая мышцы шеи:

— Ты сама… сама умоляла меня об этома! Тебе было плохо. Ты… просила меня сделать так.

Алиса смеется.

— Как трогательно. Только вот проблема… Она не Алиса.

Я застываю, не веря своим ушам. Ведь я действительно не Алиса. Может, это она сошла с ума?

Удивляюсь вслух:

— Не поняла…

Алиса рассматривает меня.

— Ты никогда не была Алисой. Ты — Лера. Настоящая. А я… — ее губы дрожат. — Я украла твою жизнь.

Глава 13. Кто я?

Я не могу ее слушать. К горлу подступают слезы. Не могла же я всю жизнь прожить не понимая простого…

Кто я.

Кто. Есть. Я.

Смотрю на нее и мне хочется понять одно: неужели вся моя жизнь — иллюзия, навязанные воспоминания?

По сути, даже не важно кем они навязаны.

Плевать.

Важна я.

Смотрю на нее, пытаюсь всю информацию привести к единому смыслу, но понимаю главное:

я себе не принадлежу. И, получается, уже давно.

С губ срывается дрожащее:

— Но это… невозможно.

— Очень даже возможно, — Алиса качает головой. — “Соколы” нашли тебя первой.

— И вся моя жизнь — их игра?

— Не совсем.

Максим перебивает:

— У них не было цели играть тобой. Ты была нужна для другого…

Алиса жестом останавливает его:

— Ты для них — клад. А потому они воспользовались тобой — надежно спрятали документы. А потом — случилось так, что тебе не хотелось жить. Но ты выжила…

Максим продолжает:

— Тебе было тяжело. Ты просила меня… Мы с тобой были близки…

Он переводит взгляд на Алису. Не понимаю почему она опускает глаза. Может, ей неловко от того, что мы похожи и что речь идет про то, о чем не говорят.

Но мне не стыдно.

Мне бы понять…

Алиса продолжает:

— По твоей просьбе, да и ему так было проще — он стер тебе память, — она кивает на Максима. — Он украл тебя у них. И все стер, чтобы ты никогда не вспомнила правду.

Боюсь спросить кто для них Артем и как получилось, что мой сосед — тоже сюда замешан.

Спрашиваю главное, то, что всего важнее:

— У меня есть сестра? Или это все ложь?

Алиса опускает глаза.

Максим — кажется, не слышит мои вопросы. Будто я спрашиваю что-то страшное, запретное, но это же — простой вопрос.

Само собой, ответ понятен и так, если она — как две капли моя копия.

Максим молчит.

Алиса делает шаг вперед.

— Да.

Опускает глаза и договаривает шепотом:

— Считай, что да.

— Что значит, считай?

— Все дело в твоей памяти. Насколько точно ты вспомнишь все.

Максим перебивает:

— Алиса. Отстань.

Но она смотрит на меня так, словно вот-вот собирается сказать нечто важное, но слова Максима сбили ее с толку:

— Документы, которые ты спрятала… Это не просто список агентов. Это — ключ. Код доступа к системе, которая контролирует всех, кого перепрограммировали. Ты единственная, кто знал, где он, поэтому была им ценна. А сейчас…

— И что со мной будет теперь?

— Если ты сегодня же не скроешься — тебя убьют. Ты как отработанный материал, если, конечно, отдашь им флешку. Сразу после — считай, что тебя нет. Ты — типа ключа для них, который надежно прячет инфу и сам того не знает.

Макс перебивает:

— Алиса. Не пугай ее.

— Лучше сладкая ложь? Сказки про любовь?

— Не вредничай.

Ощущаю, как назревает скандал. Вмешиваюсь, чтобы прекратить бессмысленную сейчас полемику. Надо понять что сейчас делать.

Мне надо знать!

Перебиваю, уверенно повышаю голос:

— Куда мне податься? Скажите куда бежать! Мне надо спастись…

Алиса смотрит на меня прямо:

— Извини. Не могу взять с собой.

Максим берет меня за руку:

— И не вздумай. Я заберу, она со мной.

— Ну уж нет! — Алиса усмехается, — тоже мне влюбленная парочка.

— Не ревнуй, — он смотрит на нее холодно, — иди своей дорогой.

— Своей? Пробуешь мне указывать?

— Я? Да мне плевать.

— Я не допущу, чтобы она шла с тобой.

— А я не собираюсь спрашивать!

— Ты уже сделал все, что мог. Ты чуть ее не потерял.

Второй раз вмешиваюсь в полемику и заявляю о себе так, чтобы не было сомнений: я не вещь, я вправе сама решать!

— Что ты мне вколол? — смотрю на Макса.

— Дадада, — Алиса подхватывает, — ты же взял ее силой, да еще вкатил укол. Вот и получай.

Она берет меня за руку и тянет за собой. Как куклу, как глупую игрушку — будто я марионетка, которая только и ждет, что за нее будут решать.

— Я не пойду.

— Тебя не спрашивают.

Максим толкает Алису, но она резко оборачивается и ударяет его пистолетом. Спрашивает, надменно скалясь:

— Еще хочешь?

Толкаю ее сама.

— Я же сказала — с тобой не пойду!

— С собой и не беру. Я тебя просто отсюда выведу. А там — решай сама.

Максим стоит на отдалении. Он смотрит. Ждет.

Я понимаю, что решение за мной.

Я не знаю их обоих и запросто может быть, что один из них ведет меня на смерть.

Силюсь, чтобы отцепиться от Алисы, но она схватилась в меня мертвой хваткой. Повисаю, пытаюсь оттолкнуть, но она еще крепче ухватилась, сквозь зубы цедит:

— Дурочка, идем. Я покажу тебе лучшую твою жизнь…

От этой фразы мне становится по-настоящему страшно. Минутная слабость, колебание, незнание превращаются в настоящий ураган.

Я не думаю.

Все. Мыслей хватит.

Теперь я действую.

Бросок вперед — сразу, слету — плечом в ее живот. Мы падаем в грязь, пистолет выскальзывает из ее пальцев. Она впивается ногтями мне в лицо, царапает, рвет кожу.

— Ты слабая! — шипит она. — Ты никогда не была настолько сильной, как я! Мне многое довелось пережить и после этого я…

Я бью ее в челюсть.

Твердо.

Жестко.

Как меня учили.

Не могу припомнить когда и где. Но я знаю. Тело помнит. Это главное. Это и есть доказательство, что я — не я.

Не та самая, которую знала много лет. Что все происходящее — далеко не иллюзия, не сон, не вымысел, а настоящая правда, скрытая от меня много лет назад.

Тело помнит. Просто мозг был закодирован, одурманен.

Алиса откатывается, хватается за лицо. Из разбитой губы течет кровь.

— Ты...

Я нависаю над ней, сжимая кулаки. Смотрю на нее и представляю как мои пальцы лягут на ее горло, как придушу свое же собственное отражение.

Безумно хочу ее убить.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Как месть за себя, за все то, что меня мучило.

Максим вклинивается между нами — жестко, без права на возражение. Его руки вырывают Алису из моей хватки так, будто отрывают кусок плоти от кости. Она сопротивляется, царапается, но он берет ее почти что с боем — пальцы впиваются в запястья, оставляя багровые полосы.

Я отступаю. Позволяю увести.

Шаг назад, еще один — и вот я уже растворяюсь в тени, становлюсь немой свидетельницей, призраком, который не смеет вмешаться.

Я позволяю увести.

Потому что не могу.

Потому что внутри — ледяная пустота, а в горле застыл крик, который так и не сорвался.

Он волоком её тащит.

Её тело — больше не тело, а что-то бесформенное, подчиненное его ярости. Пальцы впиваются в её руку, но она не сопротивляется.

Её ноги безвольно повисли в воздухе, волочатся по земле, оставляя за собой след — не ровный, а прерывистый, как сломанная линия судьбы.

Она словно сдутая кукла, лишь тряпичная оболочка, лишенная воли. Её голова запрокинута назад, волосы мешаются с грязью, а глаза…

Они пусты.

Не смотрят, не видят.

Может, она уже не здесь?

Может, душа её давно ушла в тот тёмный угол, куда прячутся все, кому невыносимо жить?

Она совсем не держится на ногах. Каждый раз, когда он резко дёргает её за собой, она валится, падает, но он не останавливается.

Она — груз.

Она — ноша.

Она — позор, который надо спрятать.

И вот — она снова в грязи. Лицом вниз, пальцы судорожно сжимают мокрую землю, будто ища опору. Но опоры нет. Никогда не было.

А я... я всё ещё отступаю..

Перед тем как развернуться, бросаю последний взгляд:

Алиса так и лежит, не не поднимается. Она съеживается на земле, как раненый зверек, спина вздрагивает в немом рыдании. Ладони прижаты к лицу, но сквозь пальцы сочится что-то мокрое — слезы или дождь. Не разобрать.

Она не выглядит врагом сейчас.

Всего лишь сломанной девчонкой.

Глава 14. Покажи мне

Максим резко дергает меня за руку, уводя прочь от Алисы. Его пальцы впиваются в мое запястье так, что под кожей вспыхивает жгучая боль, но я даже не пытаюсь вырваться.

В голове гудит, в висках стучит кровь, а в груди — пустота, будто кто-то выдрал оттуда все нутро когтями.

— Хватит, — его голос жесткий, без колебаний. — Ты сейчас сама себя не контролируешь.

Я молчу.

***

Он шагает вперед, широко, уверенно, и его пальцы мертвой хваткой впиваются в мое запястье.

Он не ведет — он тащит, и я плетусь следом, не сопротивляясь, потому что давно уже забыла, как это — сопротивляться. Я ощущаю себя куклой, тряпичной, бесформенной, которой можно дергать за ниточки, переставлять с места на место, бросать в угол, когда надоест.

И сейчас, странно, но я хотя бы понимаю, что это так.

Я — кукла. И это знание, горькое и четкое, почти как облегчение. Потому что раньше я даже этого не осознавала.

А годы до этого…

Я жила в тумане, ничего не зная, не видя, не понимая. Я думала, что так и должно быть. Что все люди — как марионетки, и чьи-то руки всегда направляют их шаги.

И еще и этот сосед — тот, что "заботился".

Приглядывал.

Контролировал.

Спрашивал, куда я иду, с кем говорю, постоянно лез со своими вопросами.

Я думала, это нормально.

Нет, не нормально — обычно. Но испугалась, когда он начал приставать.

А потом… потом появился он.

Артем.

Настоящий конвоир, только под прикрытием.

Не сосед — надсмотрщик. Не "заботливый" — расчетливый.

Он вошел в мою жизнь, как тюремщик в камеру к узнику, только я его полюбила. И я… я даже не поняла, когда перестала принадлежать себе.

А Максим… О нем у меня не осталось ни капли воспоминания. И только тогда он понял — виноват сам.

Теперь он шагает вперед, а я болтаюсь у него на руке, как плюшевый мишка, забытый ребенком на улице. Грязь, дождь — мне уже все равно.

Я — кукла. И теперь хоть знаю это.

А ведь когда-то я думала, что живу.

***

Мы идем вперед длинной прямой улицей. Мне здесь все незнакомо, я даже не разбираю — куда.

Плевать.

Пока Алиса лежит там, на грязной земле, с разбитой губой и дрожащими плечами, пока она плачет, я чувствую гнетущее ощущение.

Странное. Нехорошее.

И еще.

Когда мне было страшно — в ее глазах я видела удовольствие, смесь страха и наслаждения, этакий азарт.

Об этом надо подумать, — говорю я себе и понимаю, — вряд ли я смогу так просто все понять, если столько лет жила в полном тумане жизни и не понимала совершенно ничего…

Мысли кружатся и с каждой секундой все больнее жалят кипящий мозг. Так и хочется сесть посреди улицы,

так же как Алиса — упасть, обнять себя, притянуть коленки к животу и закрыть лицо руками.

Плохо.

Страшно.

Но Максим не дает мне в этом утонуть. Иначе бы я прямо тут, где стою — упала бы, рухнула.

Мне больше ничего не надо. Я не могу больше бороться за собственную жизнь.

Усмехаюсь про себя. Надо же, как на мало меня хватило — всего-то на несколько часов борьбы. Но какой…

Максим плотнее сжимает мое запястье, заводит в полутемное помещение — то ли заброшенный сарай, то ли брошенную кладовую комнату неживого завода.

Запах пыли, сырости, старых досок. Окно затянуто грязной тканью, сквозь которую пробивается тусклый свет.

— Садись, — приказывает он, указывая на деревянный широкий стол.

Я не двигаюсь.

Максим поворачивается ко мне, его глаза горят — не просто злостью, чем-то куда более темным, животным. Он шагает ко мне, и я отступаю, пока спина не упирается в стену.

— Ты думаешь, я не понимаю? — его голос низкий, хриплый. — Ты думаешь, я не вижу, как тебя рвет изнутри? Ты должна сейчас же дать этому выход, не то…

Сжимаю зубы. Он угрожает мне? Или… собирается сейчас приставать?

Но Макс опережает, говорит мне, разжевывая что да как:

— Если оно бушует внутри — обязательно дай этому выход. Выпусти наружу, иначе оно изнутри тебя просто сожжет.

Не верю его словам. Огонь полыхает, да, но сейчас мне явно не до секса:

— Не верю.

— И не надо. Просто попробуй.

— Заткнись.

Говорю грубо, но мне уже ничего не страшно. Но Макс берет меня за руку:

— Просто расскажи мне…

Я правда не хочу говорить и… больше не буду уже той, прежней. Каким бы ни был укол, что бы ни говорили мне Максим и Алиса — я начинаю вспоминать.

По каплям.

По чуть-чуть, но мне этого достаточно.

Хватит для того чтобы по кускам скроить… себя.

***

Максим не стал молчать.

Хмыкает, вскидывает бровь, касается моих волос и резко запрокидывает мне голову назад. Боль пронзает кожу, и я вздрагиваю, но не кричу.

Я не хочу его радовать криком. Теперь понимаю — так делать нельзя.

— Отпусти свою злость, выплесни то, что помнишь, — он наклоняется ближе, его дыхание обжигает губы. — Хочешь молчанием и воздержанием себя сломать?

Я чувствую, как мое сердце бьется где-то в горле. Страх начинает накатывать и не надо бы так, но…

Я говорю правду.

Опять.

Что за…

— Да.

Максим усмехается. Он видит, что моя боль действительно трансформируется в возбуждение. Он смотрит на меня строго, властно, гипнотически… Ничего не могу поделать, от одного взгляды плыву.

Раненой рукой он касается моей груди. Я вижу кровь, но все, что мне хочется — это провести языком по его ране.

Поднимаю его футболку, ткань прилипла в местах, где царапина оказалась глубокой. Ранение легкое, крови практически не потерял.

Касаюсь языком его раны и ощущаю, как он вздрагивает. Мне так понравилось чувствовать… практически на вкус… чужую боль.

Но Макс не дает мне наслаждаться, он заставляет меня перейти к действию:

— Давай. Покажи мне как ты зла.

Его губы налетают на мои — жестко, без нежности, почти болезненно. Я отвечаю тем же, кусаю его, пока не чувствую вкус крови. Его руки скользят вниз, хватают меня за бедра, резко приподнимают и бросают на грубую поверхность стола.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Грубая деревянная столешница больно давит в спину, но я на это не обращаю внимания.

Максим действует напористо, не тратит времени на прелюдии. И без того надорванная моя футболка рвется, его пальцы впиваются в мою кожу, оставляя синяки.

И так по всему телу синяки, ссадины и кровоподтеки.

Но я не хочу смотреть на себя.

Я смотрю на него. Крепкое подкаченное тело — красивый мужчина, даже очень. Атлетически сложенный, мускулы — настоящие, не просто накачанные на добавках, а те, которые выдают его образ жизни.

Его умение — убивать.

Этими руками он касается меня, трогает там, где вмиг становится жарко, влажно, похотливо и горячо.

Вспоминаю его в маске и мне становится понятно.

Теперь понимаю.

Понимаю почему.

Все складывается в жуткую, отточенную картину.

Он все продумал заранее. Каждый шаг. Каждое слово. Каждый мой вздох, каждый испуганный взгляд — все было рассчитано.

Поэтому он надел маску — черную, сплошную, с пугающими узкими вырезами для глаз.

Он не хотел, чтобы я вспомнила сразу.

Не резко, не с криком, не с болью, которая разрывает память на части.

Нет.

Он хотел подольше продлить. Растянуть этот момент, как паутину, чтобы я запуталась в ней, чтобы каждый новый обрывок прошлого приходил ко мне медленно, мучительно, как капля яда.

Чтобы я чувствовала.

Чтобы я догадывалась.

Чтобы я боялась — не сразу, а постепенно, с каждым днем все сильнее.

Он хотел напомнить так, как умеет только он.

Не словами.

Не угрозами.

А тишиной.

Взглядом.

Прикосновением, от которого мурашки бегут по коже.

Он хотел, чтобы я сама сложила кусочки. Чтобы я сама вспомнила. Чтобы в какой-то момент меня осенило — и тогда страх стал бы еще глубже, еще невыносимее.

Потому что самое страшное — не забыть.

Самое страшное — вспомнить.

И он это знал.

***

Но я…

Все же вспомнила.

Не сразу.

Позже.

Но вспомнила все равно!

Он с силой проводит пальцем по моей груди, зажимает сосок, заставляя меня задышать часто-часто:

— Ты хочешь… ты сильно этого хочешь…— он рычит мне в ухо, одной рукой прижимая мои запястья над головой.

Плыву… Между ног огонь… Хочется сказать ему много-много, но вместо этого с губ слетает короткое возбужденное…

— Дааа…

***

Он входит резко, без предупреждения, и я кричу — не от боли, а от того, как это жжет, как заполняет, как заставляет забыть все, что было до этого.

Мои ноги обвиваются вокруг его талии, ногти впиваются в его плечи. Он отвечает тем же — кусает мою шею, мой сосок, оставляет следы, которые завтра будут гореть синими пятнами.

И мне будет стыдно вспоминать…

Но об этом потом. Гоню от себя мысли, стараюсь не думать.

С каждым толчком стол скрипит, воздух наполнен нашими тяжелыми дыханиями, руганью, стоном. Я не хочу, чтобы это заканчивалось.

— Сломай меня, — шепчу я.

Он наклоняется, губами касается моего уха, шепчет жарко, страстно, влажно:

— Приготовься… Настройся… Терпи.

Глава 15. Сладкая боль

Его ладонь резко шлёпает по моей груди, заставляя соски затвердеть ещё сильнее. Удар легкий, но такой точный, что я сжимаю челюсти, кусаю от удовольствия губу…

Кажется, больно.

Но эта боль — то, чего мне так не хватает. Настоящая, сексуальная, физическая — та боль, которую старался мне дать Артем.

Но не мог.

Сейчас я понимаю, то, что с ним было — жалкое подобие моей страсти. Вот она, настоящая, сводящая меня с ума. Та, от которой я плыву, схожу с ума, от которой мне становится…

…. больно… и так хорошо…

— Ммм…

Поднимаю голову, встречаюсь глазами с Максимом — его взгляд обжигающий, терпкий, горячий. Я вижу, как он хочет меня.

Полностью.

Всю.

С ног до головы.

С каждым толчком он входит, кажется, еще глубже. Подчиняет, забирает, поглощает меня всю… Заставляет вздрагивать и стонать, кричать, дергаться от кайфовой боли, от удовольствия, сжигающего всю меня.

— Ммм, — стону, сама слышу как с губ сходит коктейль удовольствия, смешанного с болью.

Раскрываю ноги шире, вздрагиваю — как марионетка — на каждый его толчок.

Шире, еще шире — до дрожи в мышцах, до горячего натяжения кожи. Он входит глубже, и я вздрагиваю, как куколка на невидимых нитях.

Каждый его толчок — резкий, властный — дергает меня за них, заставляет тело выгибаться в немом подчинении.

Я не могу не реагировать.

Он диктует ритм.

Он диктует меня. Мою жизнь.

Бедра приподнимаются навстречу, но это не я решаю — это он заставляет. Его пальцы впиваются в мою кожу, оставляя следы, метки, и я чувствую, как внутри все сжимается, пульсирует, горит.

— Ты… — мой голос срывается на высокую ноту, когда он вгоняет в меня себя еще раз.

Я не договариваю. Не могу.

Потому что он не дает.

Потому что он ускоряется, и я уже не марионетка — я игрушка, которую крутят, трясут, доводят до предела.

Мои пальцы впиваются в простыни. Губы прикушены. В животе — огонь, в голове — туман.

И только он ясен.

Только его дыхание, его стон, его жесткие, глубокие толчки, от которых я разваливаюсь на части.

— Смотри на меня, — приказывает он.

И я смотрю.Пока он не собьет мне дыхание окончательно.

***

Он ускоряется во мне, я сильнее вжимаюсь пальцами в деревянную поверхность, закусываю губы и стону:

— Ммм… — довольно поднимаю голову, вдыхаю, кусаю губу.

Лицо Максима напряжено и…

… мне безумно за такое стыдно, но…

Я вспоминаю Артема.

Да. Это тот еще кайф… Трахает один, а я думаю о другом. Да! Вот такая я нехорошая девчонка.

Но мозг тут же посылает емкий сигнал — я сама себе вру. Мне никогда не хотелось быть нехорошей. Да и… по факту, тут никакого кайфа нет. Артем… Он просто…

Контролировал. Проверял. И, заодно, имел.

А вот Максим…

Максим — не остается сомнений — это совсем другое. Он не сводит с меня глаз, его руки скользят по моему обнаженному телу и трогают везде-везде…

Там, где у приличной девушки — строгое “нельзя”, Максиму — абсолютно все можно.

Он грубо хватает за плечи, вдавливает меня в стол и сильнее натягивает на член.

Хрипит мне в ухо:

— Ты правда хочешь сломаться… Стать той… которая была… — его голос звучит как обжигающий шёпот, пока зубы впиваются в мочку уха.

Я лишь киваю, не в силах вымолвить ни слова.

Я не могу… Правда… В голове пустота.

Грубо, он хватает меня за волосы и резко откидывает голову назад, обнажая горло.

— Словами… Я слушаю…

— Да... я готова... сделай со мной всё, что захочешь...

Его смех звучит низко и опасно, пальцы сильнее вжимаются в мои плечи, он обнимает меня, обхватывает, крепко держит как свою готовую на все куклу… и начинает сильнее… быстрее… глубже насаживать на член.

Кричу, заходясь в истеричном визге. Боль от грубого проникновения разрывает, заставляя судорожно хватать воздух губами.

Мне кажется… Я не выдержу…

Как бомба… раззз — и всё, меня нет… на мелкие осколки…

Тело бьётся в конвульсиях, ноги сводит судорогой, а он не останавливается, продолжает долбить, глубже, жёстче, пока я не начинаю плакать от переизбытка, от боли, от наслаждения, от того, что он не даёт мне передышки.

— Ещё… — шепчу я, уже не понимая, чего прошу.

Но он понимает.

И даёт.

Словно глупышку, предупреждает:

— Ты даже не представляешь, на что подписалась.

Я знаю.

Все понимаю и…

… покорно молчу.

***

Его голос — низкий, хриплый, пропитанный обещанием чего-то ещё более пугающего, горячего, животного.

Руки резко переворачивают меня на живот, грубо прижимая к поверхности стола, и пригвождают плечи:

— Лежи ровно.

Я едва успеваю вдохнуть, как его ладонь с силой опускается на мою ягодицу.

Удар!

— огненная волна боли и жара растекается по коже.

Неожиданно.

Больно.

Унизительно.

Он со мной как с рабыней, как с непослушной шлюшкой, как с проституткой…

Я так не хочу! — говорит мозг, но тело категорически против. Оно жаждет, молит, выпрашивает — еще… еще…

— Аааа…

Вздрагиваю от острой боли, но потом понимаю — он специально так, чтобы я испугалась.

Второй

удар обрушивается на другую ягодицу, и я вскрикиваю, чувствуя, как кожа под его рукой мгновенно вспыхивает жаром. Распаляется, словно от огня.

— Максим…

Он не отвечает. Его дыхание ровное, спокойное, будто он просто выполняет работу.

Третий удар.

Вздрагиваю, дрожу. Не знаю что он придумает еще, но порка — это унизительно…

Четвертый

…

Вздрагиваю, дрожу. Не знаю, что он придумает еще, но порка — это унизительно…

Его ладонь снова опускается —

пятый, шестой удар

— и с каждым шлепком я чувствую, как моя кожа становится горячее, наливается жаром, будто загорается изнутри. Стыд ползет по спине мурашками, но глубже, в самой низкой точке живота, уже разгорается что-то другое… что-то влажное и предательское.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Раздвинь ноги шире, — приказывает он, и голос его звучит так горячо, что я тут же выполняю команду.

Закусываю губу, теряюсь, стыжусь, но… повинуюсь.

— Хорошая девочка.

Одобрительно, он хлопает меня между ног.

Его пальцы скользят между моих складочек, проверяя, насколько я там горяча, а затем — о боже — он нажимает прямо туда, на самую чувствительную точку, и я вскрикиваю.

— Тише, — он шлепает меня снова, — ты же сама этого хотела.

И правда… хотела.

И хочу.

Мое тело предательски выдает меня — между ног уже мокро, пульсирует, жаждет еще, несмотря на жгучую боль. Я чувствую, как краснею не только от ударов, но и от осознания, насколько это меня заводит.

— Пожалуйста… — мой голос дрожит, но я не знаю, о чем прошу.

Чтобы он остановился? Или чтобы продолжил?

О, боже. Да… Я действительно сошла с ума.

Максим усмехается, видя мое замешательство.

— Проси как следует.

Я закрываю глаза, сгорая от стыда, но слова вырываются сами:

— Продолжай… умоляю…

Его рука снова поднимается, и я зажмуриваюсь в предвкушении.

Удар.

Боль обжигает, но вместе с ней приходит и волна удовольствия, такая сильная, что я возбужденно постанываю.

— Вот видишь, — он наклоняется, его губы касаются моего уха, — ты создана для боли.

И я… соглашаюсь.

Потому что в этом унижении — странная свобода. Потому что в этой боли — сладость.

Потому что я его.

***

Теряю счет, тело вздрагивает после каждого шлепка, но странное дело — чем сильнее боль, тем глубже внутри разгорается что-то… стыдное, грязное, ненасытное.

— Ну что, — его пальцы скользят по моей раскаленной коже, — ты же вспоминаешь… скажи…?

На губах капризное влажное "нет", хочу бунтовать, но вместо этого стону:

— Да…

Его рука снова опускается, но теперь не шлепает, а сжимает мою плоть, заставляя меня выгнуться.

— Хорошая девочка.

Его голос звучит как приказ, низкий и властный. Рывком он усаживает меня на край стола, холодная поверхность впивается в обнаженную кожу. Его ладони с силой раздвигают мои колени, заставляя принять позу, от которой кровь приливает к лицу.

— Покажи, как ты упрашиваешь, чтобы тебя оттрахали.

Я открываю рот, но слова застревают в горле. Максим не терпит промедления — его ладонь резко опускается на мою щеку.

Шлепок!

Жгучая боль заставляет вскрикнуть, а его пальцы тут же впиваются в волосы, жестко удерживая голову, помогая мне не потерять равновесие.

— Придвинь попу ко мне.

Дрожащими руками я подчиняюсь, скользя по гладкой поверхности стола, пока не чувствую его горячее дыхание между ног.

— Ляг на спину. Согни ноги в коленях.

Я опускаюсь на лопатки, стон от стыда и предвкушения вырывается из груди. Колени подтягиваю к себе, обнажая полностью свое лоно — розовое, влажное, уже пульсирующее от желания.

— Я хочу посмотреть.

Глава 16. Признайся, ты любишь боль

Я чувствую его дыхание там – горячее, влажное, слишком близко. Его лицо прямо напротив моего лона, и я вижу, как его глаза темнеют, когда он смотрит туда, куда..

О боже.

Как неприлично. Как стыдно.

Я пытаюсь сжать бедра, но его сильные руки разводят их шире, удерживая на месте.

— Не прячься, – говорит он, и его голос звучит низко, густо, как будто он уже представляет, что будет дальше.

К щекам бросается кровь – я горю, мне кажется, он видит, как я пульсирую от стыда и желания.

А потом...

Потом он наклоняется ближе.

Его губы скользят по внутренней стороне бедра, нежно, медленно, заставляя меня вздрагивать.

— Максим... – мой голос дрожит, потому что я знаю, что будет дальше.

И он делает это.

Его язык касается меня там – один легкий, едва уловимый штрих.

Я вскрикиваю, мои пальцы впиваются в его волосы, но не отталкивают – притягивают ближе.

— Да... – шепчу я, уже забыв о стыде, забыв обо всем, кроме этого горячего, влажного прикосновения.

Он улыбается против моей кожи – он знает, что победил.

И продолжает мучить, ласкать, доводить до безумия, пока я не начинаю трястись под ним, не взрываюсь тихим стоном, не растворяюсь в этом сладостном позоре.

А он все смотрит.

Все знает.

Все позволяет себе.

Его язык раздвигает меня ещё влажнее, ещё наглее — медленные, размашистые движения снизу вверх, заставляющие моё тело извиваться в его руках.

Каждый нерв будто оголён, каждая клетка кричит от переизбытка ощущений. Я чувствую, как он наслаждается моей слабостью — тем, как дрожат мои бёдра, как прерывисто срывается дыхание, как пальцы бессильно сжимаются в его волосах.

Он знает, что делает.

Знает, как заставить меня забыть о стыде, забыть обо всём, кроме этого жгучего, неприличного удовольствия. Его губы обхватывают меня целиком, язык ввинчивается глубже, и я слышу собственный стон — громкий, неприкрытый, потерянный.

— Ты такая мокрая… — его шёпот обжигает кожу, и я чувствую, как сжимаюсь в ответ, как внутри всё пульсирует, требуя больше.

Он даёт.

Снова и снова.

Его пальцы входят в меня, наполняют, растягивают, а язык кружит вокруг того места, где я самая чувствительная, где каждый прикосновение — как удар током.

— Я не могу… — бормочу я, но он не останавливается.

Наоборот — ускоряется.

Язык быстрее. Пальцы глубже.

Мой живот напрягается, спина выгибается, и я цепенею — на грани, на самом краю, ещё секунда, ещё…

— Кончай.

Его приказ сбивает дыхание, и я падаю — в дрожь, в волны, в бесконечное, горячее блаженство, которое разливается по всему телу, заставляет сжиматься его пальцы внутри, обжимать их, не отпускать.

А он продолжает — ласкать, целовать, выжимать из меня каждую каплю, пока я не начинаю толкать его плечо, не выдерживая больше этого невыносимого наслаждения.

— Хватит… — мой голос сорванный, хриплый, но он смеётся — тёмно, удовлетворённо.

И я понимаю — сегодня он не остановится.

Не даст мне передышки.

Не позволит забыть, на что способно моё тело.

И от этой мысли внутри снова пробегает дрожь…

Его пальцы грубо раздвигают мои губки, обнажая дрожащий от возбуждения клитор. Я зажмуриваюсь, но он тут же шлепает разгоряченной ладонью, влажной от моих соков, по внутренней стороне бедра.

— Ммм…

…. Слишком много, слишком интенсивно, тело не выдерживает этого безумного напряжения. Но он не позволяет мне спрятаться.

Громкий шлепок разгоряченной ладонью по нежной коже внутренней поверхности бедра заставляет меня взвизгнуть. Его рука липкая от моих соков, оставляет на моей коже горячий, позорный отпечаток.

Он наслаждается моей беспомощностью — тем, как дрожат мои ноги, как пульсирует внутри его рука, как слезы наворачиваются на глаза от этого невыносимого, восхитительного напряжения.

— Ты вся горишь, — шипит он, шлепая меня снова, и жгучая боль мгновенно превращается в сладкое распирающее удовольствие.

Я не могу сдержать конвульсивных движений бедер, поднимающихся навстречу его руке, умоляющих о большем, о последней капле, которая опрокинет меня в пучину наслаждения.

— Пожалуйста... — стону я чувствуя, как внутри все сжимается, готовое к взрыву.

Его ладонь — широкая, тяжелая, обжигающе горячая — со всей силы врезается в нежнейшую кожу внутренней стороны бедра.

Громкий, звонкий шлепок!

Воздух разрывается от звука. Боль мгновенная, острая, как удар током, заставляет мое тело вздрогнуть, выгнуться. Кожа вспыхивает огненным румянцем, пульсируя под его ладонью.

— Смотри! — рычит он, и прежде чем я успеваю ослушаться, его рука снова взмывает вверх и обрушивается вниз с удвоенной силой.

На этот раз больше, жестче, безжалостнее.

Я вскрикиваю, вцепляюсь ногтями в дерево, кусаю губу…

… между ног уже предательски пульсирует, набухает, течет.

— Еще? — жестоко усмехается он, шлепая меня снова и снова — методично, без перерыва, превращая мои бедра в пылающую карту из алых отпечатков.

Раз! — тело вздрагивает.

Два! — из глаз брызжут слезы.

Три! — я стону, извиваюсь, но не прошу остановиться.

Его ладонь покрыта моей же влажностью, и каждый новый удар размазывает ее по раскаленной коже, усиливая жжение, делая его невыносимым и восхитительным одновременно.

— Тебе хорошо… — насмехается он, внезапно вгоняя пальцы внутрь, заставляя меня закричать от неожиданности и наслаждения.

— Смотри на меня. Смотри.

Я повинуюсь. Выполняю со скрытым удовольствием… вернее, тщательно скрываю, что мне нравится делать то, что он велит.

Я хочу.

Поднимаю глаза, робко, взволнованно, в момент когда встречаемся взглядами — по спине пробегает ток.

Его глаза горят темным огнем, это пугает и… возбуждает одновременно.

Он медленно проводит большим пальцем по моей щели, собирая капли возбуждения.

— Вся мокрая… — он усмехается. — Признайся, ты любишь… боль.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Это не вопрос, нет, но он так смотрит мне в глаза, что я понимаю — он ждет моего ответа. Честного. Искреннего. Такой, какой у меня уже готов.

Я не знаю откуда он в моей голове, откуда слова, что мне нравится боль… Мне хочется продолжения.

Мне нравится, когда он со мной поступает так.

Я не успеваю ответить — он резко вводит два пальца внутрь, заставляя мое тело выгнуться от неожиданности.

— О-о-ох… Мммм… Максим!

— Тише.

Его свободная рука хватает мое запястье, прижимая его к столу, пока пальцы внутри начинают развратно хлюпать, растягивая, готовя меня.

Он вновь вошел в меня двумя пальцами, всего лишь пальцами — но так, что я вздрогнула и застонала. Он направил их вперед, туда, где от их касаний становится сладко…

Он сжигает меня изнутри, его пальцы выгибаются там и находят ту самую точку…

В голове обрывки… Только он.. Максим… мог ее находить…

— Боже... Максим... — мой стон разрывает тишину комнаты.

— Тише, — его ладонь снова закрывает мне рот. — Ты кончишь, когда я решу. А пока — терпи.

Пальцы ускоряются, становятся жёстче, глубже, доводя до грани, но не позволяя переступить её. Я выгибаюсь, чувствуя, как по спине растекается горячая волна, но он тут же замедляет темп.

— Ты так узка… — он хрипло смеется. — Но это мы исправим уже сейчас…

Я чувствую, как его член упруго бьет мне по бедру, горячий и тяжелый. Он проводит им по моим губкам, смазывая соком, прежде чем резко, одним движением, войти до самого основания.

— Ааах.. Боже…

Он входит в меня, заполняя до предела, и начинает двигаться с новой жестокостью. Каждый толчок бьёт точно в матку, заставляя глаза закатываться от наслаждения.

Боль от растяжения смешивается с диким удовольствием. Он не дает опомниться — его бедра тут же начинают двигаться, жестко, безжалостно, загоняя в меня так глубоко, что каждый толчок отдается глубоко в животе.

— Да… да… — я стону, ногти царапают стол, но он только усиливает темп.

— Чья ты? — он рычит, сжимая мою шею.

— Твоя!

— Не слышу. Повтори, Лера.

— ТВОЯ! — кричу я, чувствуя, как внутри всё сжимается в предвкушении.

Тело пульсирует, горит… В огне поджаривается мозг!

Я чувствую, как нарастает волна, как тело сжимается вокруг него, и тогда он проникает еще глубже, выбивая из меня крик.

Горячая волна накрывает с головой, тело бьётся в конвульсиях, а его зубы впиваются в плечо, оставляя кровавый след.

Когда сознание возвращается, я чувствую его тяжёлое дыхание на своей шее. Его рука всё ещё сжимает моё запястье, пригвождая к столу.

— Запомни это. Ты — моя собственность. Моя. И больше ничья.

***

Он позволяет мне кончить — ярко, сумасшедше, пламенно и одновременно достигает пика сам.

Он кончил, только когда мне стало хорошо. Я это отмечаю и… нет, не удивляюсь. Такое ощущение, что так было всегда.

Всегда.

Да.

Я это откуда-то помню, знаю. Это живо во мне и…

… и плевать, что я вспоминаю это только сейчас.

***

Он отходит, я смотрю на его фигуру и мне в нем знакомо все.

И надо бы разобраться в себе… Но, честно, так сейчас не до этого.

Хочется просто прильнуть к нему и впитать эту атмосферу сека: разрушенная кладовка, заброшенный завод, нас двое — Я и Он.

И больше ничего.

***

“Больше ничего не хочу” — говорю в бреду, лежа на больничной кровати.

Видение кратким мигом озарило мою память.

Что это…

Когда…

Я вышла из больницы и меня встретил Артем. Никаких мыслей про заброшенный завод и Макса.

Неужели прошлое дает о себе знать так непонятно, сумбурно?

Не понимаю.

Спросить у Максима? Стоит ли?

Смотрю на него, он отходит к противоположной стене, разрывает на себе футболку и осматривает сочащуюся кровью рану.

— Больно? — спрашиваю как можно тише.

Он не отвечает. Смотрит внимательно, проводит другой рукой по рваным краям кожи и бросает спокойное:

— Ерунда. Легко заживет. Надо просто воды где-нибудь найти… — переводит взгляд на меня и продолжает, — но с этим позже. Сейчас у нас другие планы, да?

В его интонации грубый возбужденный вопрос, но я понимаю — он не спрашивает. Он сейчас захочет еще.

Я помню. Я знаю — Максим быстро восстанавливается. И сейчас…

Вздыхаю. я бы хотела прилечь, отдохнуть от этого дня, на меня сегодня так много всего выпало. Но взгляд Максима говорит о другом — он явно заставит еще.

Кто же я?

Секс-рабыня, которую принуждают или… его девушка, сходящая по нему с ума?

Я не могу понять. Я вижу одно — я безумно хочу с ним секса. Грязного. Порочного. Унизительного.

Но сама ли? Может, виной всему этот укол.

Хрен знает.

Голова не варит, в особенности сейчас — на уколе и после одуряющего оргазма. Я вроде все соображаю, но… все равно не могу вспомнить до конца.

Он подходит ко мне вплотную, смотрит на меня так, словно хочет прожечь мою башку насквозь:

— Ты должна понять. Все понять.

Если он скажет что-то еще, начнет говорить о том, кто я — я просто не выдержу, совсем сойду с ума, разревусь.

Мне надоело.

Я… я все равно уже не я. Еще только недавно я грустила из-за расставания с парнем, но теперь… Я даже не уверена, что это было.

Что это было на деле. Где реальность, а где — кино.

Смотрю на него, в его взгляде — серьезность, а потому быстренько начинаю первая, чтобы его остановить:

— Максим, я… не хочу ни о чем говорить. Голова…

— Головная боль — это после препарата.

— Что за вещество ты вколол?

— Это внутренняя разработка.

— Побочка… наверное есть?

— Есть. И это главный ее плюс.

Поднимаю на него глаза, ожидаю, что он как-то пояснит сказанное… Может, мое возбуждение — это всего лишь реакция на препарат?

От такого позора мне просто не отмыться.

Смотрю на него, внутри страха нет, но есть бесконечный стыд.

— Скажи, кто я для тебя?

Максим вздыхает, отводит глаза, отворачивает голову. А я-то думала… Если бы любил — взгляд бы не отводил.

— Зачем я тебе?

Он резко, почти судорожно вдыхает — воздух со свистом проходит через сжатые зубы, грудь вздымается порывисто, неровно. Я вижу, как его пальцы непроизвольно сжимаются в кулаки, как челюсть напрягается до боли. Разговор? Нет, сейчас не до слов.

Но взгляд... О, этот взгляд.

Он поднимает глаза — и теперь это уже не просто привычная тяжесть, не та привычная усталость, что я видела недавно. Нет, теперь в них — горечь. Острая, едкая, прожигающая. Она стекает в уголках век, дрожит на ресницах, смешивается с упрямством и чем-то еще — обидой? Разочарованием? Я не знаю.

Но он не отводит глаз. Не прячется.

Смотрит.

Прямо в меня.

Как будто ищет ответ.

Как будто уже знает его.

И от этого мне хочется закричать. Хочется, чтобы он наконец заговорил.

Но он молчит.

А в его взгляде — целая пропасть, в которую я падаю, падаю, падаю...

Опережаю его, говорю первая:

— Прошу, только не говори про мою память, мне уже тошно. Я ничего не могу вспомнить. Похоже, лекарство действует только как побочка. Я что-то припоминаю, но… ничего путного. Картинка не складывается, выходит рваный мутный пазл.

Смотрю на его рану, кровь уже засохла. Трогаю. но Максим отводит плечо и хрипит уставшее:

— Хватит. Прекрати.

Глава 17. Упрямая

Башка гудит, мысли путаются, кажется — еще немного и я просто усну прямо тут, на бетонном полу, склонив голову на деревянный стол, на которым мы только что…

Он подходит ко мне, трогает волосы и говорит тихим голосом:

— Вижу, тебе нужен отдых. Пойдем, — и тут же добавляет, — не бойся. Тебе все равно идти больше некуда.

А моя квартира?

Я что, теперь останусь без жилья?

Это мой дом, и каким бы он ни был в плане опасности — я в любом случае буду делать из него крепость. Я в нем с самого детства, с мальства.

Мигом озаряет память отрывок из детства.

Алисы совершенно не помню, мне казалось, что я с детства одна.

Я помню эти стены — облупившиеся, желтые от табачного дыма. Помню линолеум с выгоревшими пятнами, который холодел под босыми ногами ранним утром. И его — всегда полулежащего на кухне, с бутылкой в руке, с красными, опухшими глазами.

Он не говорил — орал.

Не обнимал — хватал.

Не смеялся — скалился.

Я научилась ходить на цыпочках, чтобы не разбудить.

Научилась прятать хлеб под матрас, потому что вечером он мог разгромить кухню, разбросать все продукты.

Научилась задерживать дыхание, когда он входил в комнату — вдруг пронесет сегодня, вдруг не заметит меня в углу.

Но он замечал.

Всегда.

Его руки пахли водкой и потом. Его пальцы оставляли синяки на моих плечах, когда он тряс меня, требуя ответа на вопросы, которых я не понимала.

— Ты ничтожество, — шипел он, и я верила.

Потому что кто еще мог так точно знать правду?

Кроме него?

Сейчас, спустя годы, я чувствую его в себе — в резких движениях, в неожиданных вспышках гнева, в страхе перед громкими звуками.

Но сейчас не об этом. Сейчас…

— Я пойду домой.

— Нет! Сейчас тебе там опасно.

— И что, теперь мне больше туда не приходить? Тем более этого гребаного соседа…

— Славы, — Макс подсказывает.

— Да, Славы… его больше нет. И, если я правильно поняла, он что-то про меня знал и специально за мной следил?

— Огораживал от проблем.

— Вот это да! И когда ломился ко мне ночью?

— Имел на это право. Он должен был просто контролировать, что ты жива. А остальное — на его усмотрение.

Холод в словах Максима меня насторожил. Ведь только что мне казалось…

Надо не забывать, что я под средством. Я не знаю что за укол.

— Извини, но я не хочу к тебе.

— Видишь ли, я не спрашиваю…

Он подходит ко мне вплотную, из последних сил я поднимаю руку, закрываюсь от него…

Его пальцы касаются моего лица, осторожно, будто боятся сломать.

— Ты вся горишь.

Я не отвечаю. Не могу.

Сил больше нет. Кажется, они меня навсегда покинули. Не знаю побочка это, отходняк или просто тело так сильно хочет спать.

Вроде, в опасности не до сна, но я… Больше не могу. Веки тяжелеют. Странно, ведь укол был сделан уже давно…

— Не подходи... — мой голос звучит хрипло, чужим.

Он не останавливается.

Первая попытка ударить — моя рука летит к его лицу, но он ловит запястье одним движением. Его пальцы сжимаются, кости хрустят.

— Перестань, — рычит он.

Я вырываюсь, бью коленом. Промах. Его ладонь впивается мне в живот, прижимает к стене. Дыхание перехватывает.

— Ты уже еле стоишь, — его горячее дыхание обжигает шею. — Хватит.

Я плюю ему в лицо.

На секунду его хватка ослабевает. Я рвусь в сторону, но он хватает меня за волосы, резко тянет назад. Боль пронзает кожу головы, слезы выступают на глазах.

— Пусти! — шиплю я, царапая ему лицо.

Кровь выступает по царапине. Он не моргает.

Его руки обвивают мою талию, поднимают в воздух. Я бьюсь, как рыба на крючке — локтями, пятками, всем чем могу. Но он сильнее. Намного.

— Отпусти! — мой крик превращается в хрип.

— Пора идти, — его голос звучит спокойно, будто он предлагает чаю, а не хватает меня и заставляет делать то, что хочет он. Не слушая меня, не обращая на меня никакого внимания…

Может ли забота быть такой?

— Отвали! — мое рычание больше похоже на хрип.

Я делаю рывок в сторону, к заваленному ящиками углу. Может, там дыра?

Он хватает меня за куртку. Ткань рвется с треском.

— Перестань. Ве равно не убежишь.

Я разворачиваюсь и бью. Кулак летит в живот — попадает точно, но он даже не крякает. Только вздыхает, как взрослый на шалости ребенка.

— Успокойся...

Я плюю. Слюна с кровью попадает ему в щеку.

Его глаза сужаются.

В следующий момент моя спина бьется о стену. Его предплечье прижимает меня на уровне горла, не давая дышать.

— Хватит, — шипит он.

Я царапаю его руку, чувствую, как ногти рвут кожу. Кровь теплой струйкой стекает мне на запястье.

Он не отпускает.

Моя нога дергается вверх — удар коленом в пах. Но слабый, слишком слабый. Он лишь прижимает бедро ко мне, блокируя движение.

— Последний шанс, — он наклоняется ближе, — пойдешь сама?

Я отвечаю зубами.

Вгрызаюсь в его ладонь, пока не чувствую вкус железа. Он рычит, резко одергивает руку — и я падаю на колени.

— Ну и упрямая...

Его руки подхватывают меня под колени и спину. Я бьюсь, как пойманная птица, попадаю локтем ему в ребро и радостно вижу его боль.

— Слушай свое тело, — шепчет он, пока я задыхаюсь в его захвате, — ты уже проиграла.

Я чувствую это.

Он закрывает рот мне ладонью и с силой ее будто вдавливает.

Пытаюсь вздохнуть, но не хватает воздуха. Он видит мои жалкие попытки, но в его глазах нет ни капли агрессии, будто он точно знает, что мне это надо, что только это меня спасет.

В его лице — забота, граничащая с маньяческим насаждением. В его лице — забота, граничащая с маньяческим насаждением.

Его глаза не смотрят — сканируют. Каждый мой вздох, каждое моргание, малейшая перемена выражения лица — всё фиксируется, анализируется, запоминается.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я чувствую, как его взгляд ползёт по моей коже — медленно, методично, будто пытается прочитать то, что я прячу где-то глубоко внутри.

Он приподнимает меня над полом и надо бы сопротивляться…

— Вот так… Твое тело уже не справляется… Ему нужен отдых.

Его руки впиваются в меня внезапно – широкие ладони обхватывают бёдра с такой силой, что на коже сразу остаются красные отпечатки пальцев. Я едва успеваю вдохнуть, как уже чувствую, как отрываюсь от земли. Мой живот сдавливает его плечо, рёбра упираются в кость, вытесняя воздух из лёгких со стоном.

Он швырнул меня через плечо, как мешок. Мир переворачивается, потом — удар спиной о капот машины. Воздух вырывается из легких.

Прежде чем я могу вдохнуть, он прижимает меня всем весом. Его бедра зажимают мои ноги, одна рука фиксирует запястья над головой.

— Всё, — он дышит тяжело. — Тебе надо отдохнуть. “Соколы” сильно бьют по нервной системе и после укола всегда отходняк. Тебя морит в сон и ты ничего с этим не поделаешь.

Я пытаюсь выгнуться, но тело больше не слушается. Веки тяжелеют, в висках стучит. Это вещество... оно снова заполняет вены, превращает кости в вату.

— Нет... — шепчу я, но веки уже слипаются.

Последнее, что я чувствую — как его рука скользит под мои колени, как он поднимает меня на руки

***

— Ты просто потеряла сознание, — Максим смотрит на меня внимательно, — тебе плохо. Надо поспать.

Приподнимаюсь на кровати, осматриваюсь — чистая уютная постель, светлые стены, тяжелый длинный занавес. В глазах все расплывается, смотрю, заставляя себя прямо сидя не отключиться, не уснуть.

— Я привез тебя к себе.

— Это твой дом?

Кивает, касается моей руки, не сводит с меня глаз. Пытаюсь разгадать его взгляд, но голова гудит и ничего не выходит.

— Ты голодная, вижу. Сейчас я принесу что-нибудь.

Максим оставляет меня одну, выходит из комнаты, а я думаю об одном: лишь бы и он сейчас куда-нибудь не исчез.

***

Он включает низкий свет, темный, на окнах плотнее задергивает шторы. В комнате хорошо и если бы тут расслабиться и поспать…

Может, я бы пришла в себя. Но больше всего мне хочется в свой собственный дом. К себе домой, чтобы закрыться ото всех, спрятаться и уже там приходить в себя столько, сколько захочу.

Но… Если даже там за мной спокойно следили, то как я могу чувствовать себя спокойно и защищенно?

Никак.

А значит, можно расслабиться и тут, — говорит уставшее сонное тело и все, что мне остается — сдаться и ему поверить. Другого выхода нет.

Украдкой, пока он не видит, ощупываю себя — в карманах джинс флешка на месте. Я так и не досмотрела ее…

И сумела никому не отдать.

Шаги. Тело против воли напрягается, неизвестно что сулит мне следующий миг жизни. Но, к счастью, это Максим — он несет мне большую широкую чашку.

Что же, сейчас буду есть.

Он не включает верхний свет — только торшер в углу, чтобы не резать мне глаза. Он помогает мне присесть, приподнимает подушку, накрывает меня темным пледом, мягко касаясь моих плеч:

— Ты должна поесть, — говорит он твердо.

Я не спорю.

Хоть и голод уже ослабевает.

Хочу одного — в свой собственный дом, но сейчас — сил уже больше нет. Из последних сил надеюсь и… гоню от себя мысли, что еда может быть отравленной… Понимаю, что это просто страх сидит во мне.

Говорю себе назидательно: “Все будет хорошо”.

Безумно хочу спать, не знаю как удержу вилку или ложку в ладони…

— Давай, покушаешь — и потом отдохнешь.

***

Просто киваю, хотя есть не хочется. Но тело требует хоть чего-то — после той дряни, которую в меня вкололи, желудок пустой и болезненно сжатый.

Он дает мне в руки горячий чай.

Отпиваю, замечаю рядом блюдце с печенькой. Он кивает и говорит сдержанное:

— Пока хоть просто отогрейся. Сейчас я что-нибудь сделаю поесть.

Максим вновь исчезает на кухне. Я слышу, как хлопает дверца холодильника, стучит нож по доске. Через несколько минут он возвращается с тарелкой.

— Не шедевр, но сойдет.

На тарелке лежат толстые куски черного хлеба, обильно намазанные сливочным маслом. Сверху — ломтики слабосоленой семги, чуть розоватые, с каплями влаги. Рядом — кружочки свежего огурца и несколько листьев салата.

— Ешь.

Он ставит тарелку передо мной, садится рядом. Я беру хлеб, откусываю. Масло тает на языке, солоноватый вкус рыбы смешивается с хрустом огурца. Я даже не замечаю, как проглатываю первый кусок, потом второй.

— Вот так.

Максим наливает мне еще чаю, подает.

— Как себя чувствуешь?

Я пью маленькими глотками. Крепкий чай разливается внутри, смывая остатки тумана в голове.

— Еще? — спрашивает он, когда тарелка пустеет.

Я качаю головой.

— Спать... — шепчу.

Максим вздыхает, проводит рукой по лицу, гладит, трогает мои волосы:

— Тогда ложись.

Он поправляет подушку, укладывает и осторожно снимает грязную кофту, джинсы.

Голова гудит, очень хочу спать. Сытый желудок заставляет мозг отключиться и больше ни о чем не думать кроме одного: я хочу отдохнуть. Ноги болезненно ломит, тело словно ватное — сил больше нет.

Я не сопротивляюсь, только вздрагиваю, когда его пальцы случайно касаются кожи.

— Ччч…. Спи…

Я тону в подушках, тяжело моргаю.

Максим сидит на краю кровати, его мощный силуэт слегка наклонен вперед, локти опираются о колени, создавая впечатление одновременно расслабленной и напряженной позы.

Его рука поднимается медленно, почти нерешительно – сильные пальцы с едва заметными шрамами на костяшках касаются моей головы.

Сначала просто касаются – как будто проверяют, реальна ли я, можно ли трогать. Потом погружаются в волосы – нежно, но уверенно, с той самой твердостью, которая заставляет мое тело вспоминать его хватку в других, более нежных местах.

Он гладит меня, как гладят любимую вещь – методично, погруженно, растягивая пряди между пальцами.

Его ладонь скользит от макушки к затылку, слегка натягивая корни – ровно настолько, чтобы по коже пробежали мурашки, но не было по-настоящему больно.

Я прикрываю глаза, чувствуя, как его пальцы временами задерживаются – то на виске, то у самого основания шеи, то запутываются в непослушных прядях.

А когда его пальцы случайно задевают мочку уха, я вздрагиваю – и чувствую, как его губы растягиваются в улыбке, которую, кроме меня, никто не видит.

Но вслух он только хрипло цедит:

— Спи уже.

И продолжает гладить.

— Я никуда не уйду, — говорит тихо.

Я хочу ответить, но сон накрывает меня, как волна.

Последнее, что я чувствую перед тем, как сознание окончательно растворяется в теплой пушистой тьме — это его пальцы.

Они движутся с такой бережностью, будто разглаживают шелковую ткань, которую легко повредить грубым прикосновением. Большие, немного шершавые подушечки скользят от висков к затылку, медленно-медленно, разделяя спутавшиеся за день пряди.

Каждое движение — точное, выверенное, будто он боится потревожить даже воздух вокруг меня.

Я чувствую, как его мизинец задевает верхушку уха — легкий, едва уловимый контакт, от которого по спине пробегает тёплая волна.

Его ладонь прижимается к моей голове — не давя, просто ощущая, как волосы просачиваются между пальцами, обвивают их, будто не хотят отпускать.

Он расправляет одну прядь за другой — аккуратно, методично, будто расставляет всё по местам не только в моих волосах, но и в моей душе. Иногда его ногти слегка царапают кожу головы — настолько нежно, что это скорее щекотка, чем дискомфорт.

Где-то на границе сна я улавливаю, как его пальцы задерживаются у самого основания шеи, погружаются глубже в гущу волос, на мгновение сжимают — сильнее, чем прежде, почти по-хозяйски, будто метят территорию.

И тогда, уже почти во сне, я улыбаюсь — потому что знаю: даже когда я усну, его рука останется в моих волосах. Будет охранять. Будет напоминать.

Будет держать меня на этом берегу, пока я уплываю в сны.

Глава 18. Сквозь сон

Мягкий свет настольной лампы размывает границы комнаты, превращая все в акварельные пятна.

Я лежу, утопая в чужой постели, и каждое веко кажется налитым свинцом. Тепло после еды разливается по телу густым сиропом - бутерброды с маслом и красной рыбой, сладкий чай с лимоном... Максим накормил меня вроде бы просто, но так сытно и вкусно, что хочется развалиться, расслабиться, счастливо заснуть…

Но не сейчас! — твержу сама себе.

Я бы могла спокойно отключится, если бы он не снял с меня джинсы и нарочито просто не бросил бы их абы как. Якобы он не знает, что флешка при мне, что она либо в кармашке, либо где-то в моей футболке, а ее он уже снимал и бросал.

Думаю, отлично понял, что надо обыскать карманы и не захотел это делать при мне. Ждал, когда усну.

Что же. Надо быть сильнее сна, сильнее этого гребаного препарата и попытаться сделать все, что в моих силах, чтобы понять…

Но я хочу спать!

Я сжимаю кулаки под одеялом, впиваясь ногтями в ладони. Боль - острая, ясная - должна прогонять дремоту. Где-то там, на полу у кровати валяются мои снятые джинсы. А в потайном кармашке —флешка.

Флешка. Доказательства. Моя жизнь.

Максим двигается по комнате, нарочито громко звеня чашками. Он играет в заботливого хозяина, но я вижу, как его взгляд раз за разом скользит по кучке моей одежды.

"Не сейчас... ждет когда я усну..." - читается в его осторожных движениях.

Я притворяюсь спящей, когда он подходит поправить одеяло. Его пальцы касаются моего плеча...

— Уже спишь? - шепчет он, и его дыхание пахнет соленой рыбой и чаем.

Я не дышу. Не моргаю.

Он задерживается на секунду дольше необходимого, потом отходит к столу, делает вид, что проверяет телефон. Я наблюдаю сквозь ресницы, как его поза напрягается.

Первый шаг к одежде. Второй.

Мое сердце колотится так громко, что кажется, он должен слышать.

Максим наклоняется, берет мои джинсы. Разворачивает, осматривает. Прощупывает карманы - сначала внешние, потом…

Он ищет! Это же четко видно как он ищет! Он даже не скрывается от меня… Решил, что я уснула и сплю крепким сном.

Он хмурится, переворачивает ткань. Его пальцы двигаются методично, профессионально - этот человек искал вещи и раньше.

Я чувствую, как сон подбирается ближе, окутывает сознание черным бархатом. Кусаю язык до крови - боль вспыхивает яркой искрой.

Еще минуту. Всего одну минуту...

Максим щупает пояс, манжету. Его брови сходятся - нет, не находит. Потом внезапно замирает.

Я почти поднимаюсь на локтях, но тело предательски не слушается. Веки слипаются, в висках стучит тяжелый пульс.

— Ага... - его шепот звучит триумфально.

На ладони блестит крошечный металлический прямоугольник. Он поворачивает флешку в свете лампы, и я вижу, как его губы растягиваются в улыбке без радости.

Максим бросает последний взгляд на кровать. Я едва успеваю закрыть глаза.

— Сладких снов, Лера... - его голос плывет издалека.

Шаги удаляются. Скрип кресла. Тихое жужжание ноутбука...

Я пытаюсь бороться, но тьма накрывает с головой, как теплая морская волна. Последнее, что за что успевает зацепиться сознание - звук удаляющихся шагов и щелчок закрывающейся двери…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 19. Побег внутри?

Я стою за спиной Максима в его полутемной квартире. Он сидит перед ноутбуком, экран освещает его напряженное лицо голубоватым светом. В его пальцах — моя флешка.

"Нет... только не это..." — хочу крикнуть я, но голос не слушается.

Он вставляет флешку в разъем. На экране всплывают папки, но он их не трогает. сразу жмет на ту, к которой я не смогла подобрать пароль.

Так и есть — он только нажимает на нее, как всплывает окно с паролем. Максим пробует несколько комбинаций — все неверные. Его пальцы замирают над клавиатурой, потом он вводит:

Lera_Sokol

Страничка грузится, я смотрю на голубое колечко, крутящееся и искренне надеюсь, что ничего не откроется.

Может, флешка настолько стара, что все файлы уже битые?

Но нет, экран словно вздрагивает и голубой кружок исчезает.

Новая картинка на мониторе. Изо всех сил вглядываясь, смотрю:

Доступ открыт.

Меню папок:

— Операция "Сокол"

— Список агентов

— Личное досье: Лера К.

Максим кликает на первую папку. На экране — сканы документов с грифом "Совершенно секретно". Фотографии людей, схемы зданий, финансовые отчеты. Его глаза бегают по строкам, губы плотно сжаты.

— Черт... — он бормочет.

Он открывает вторую папку. Список агентов.

Десятки имен, фотографий, кодовых обозначений. Некоторые фамилии помечены красным — "ликвидированы". Максим медленно прокручивает список, пока не находит свое имя.

"Максим В. (Код: "Ястреб") — активен"

Его лицо искажает гримаса ярости. Кулак сжимается, костяшки белеют.

— Ясно... — он шипит сквозь стиснутые зубы, и в этом одном слове столько ненависти, что мне хочется отшатнуться.

Потом открывает последний файл. Мое досье.

Фото моего паспорта. Биография. Записи о заданиях. И — самое страшное — последняя запись:

"Завербована для внедрения к цели. Задача — ликвидация в случае подтверждения измены."

Максим откидывается на спинку стула, его дыхание учащается. Он поворачивает голову — и я чувствую, будто он смотрит прямо на меня.

Но меня нет.

Я прозрачная, незаметная. Во сне легко быть такой.

По спине пробегает испарина, ощущаю липкий тягучий страх:

— Ты что, правда думала, я тебе поверю? — его голос звучит ледяным шепотом.

Я хочу убежать, но не могу пошевелиться.

Он встает, подходит ко мне. Его рука тянется к моему горлу…

***

Я просыпаюсь с резким вдохом, как будто выныриваю из глубины.

Сердце колотится так сильно, что кажется, вот-вот разорвет грудную клетку. Я сижу на кровати, пальцы впиваются в простыни, и несколько секунд не могу понять — где я, что происходит, реально ли то, что только что…

Голова кругом. Все кажется смешным,игрушечным — будто я, наконец, сошла с ума.

Комната в темноте. Только бледный свет уличного фонаря пробивается сквозь шторы, рисуя на стенах длинные, дрожащие тени.

— Максим? — мой голос звучит хрипло, чужим.

Тишина.

Я вскакиваю с кровати, ноги подкашиваются, голова кружится от остатков сна — или от ужаса?

На столе...

Ноутбук.

Открыт.

Рядом — моя флешка… сломанная на пополам.

***

Голова так стремительно кружится, что я возвращаюсь к кровати и падаю.

Страх сковывает, внутри нашептывает — отсюда надо бежать.

Но куда?

Я сижу на краю кровати, пальцы впиваются в край матраса, пока не начинают болеть. Это помогает убедиться — я проснулась. Но почему тогда чувство опасности не исчезает?

Тихо, не привлекая к себе внимания, встаю.

На столе открытый ноутбук. Синий экран-заставка мерцает в темноте, освещая флешку, лежащую рядом.

Та самая.

Я подхожу, касаюсь металлического корпуса — он злобно холодит руку. Максим явно давно ушел.

Но куда?

Что мне делать тут одной, как быть в незнакомой чужой квартире? Может, это такая подстава?

Чего мне теперь ждть???

Пытаюсь вспомнить сон — эти файлы, его лицо, полное ненависти...

— Не может быть, — шепчу себе, хватаясь за голову.

Но если это не просто сон?

***

— Максим, — говорю вслух, зову его, далеко не выходя из спальни. Я даже не видела его квартиру, не знаю сколько тут комнат и где он может быть.

Нерешительно выхожу.

Никого.

Зову еще:

— Максим… ты тут? — потом решаюсь на странное, чисто фильмовое, — тут кто-нибудь есть?

Хоть кто-нибудь!

Но ответом мне гулкая тишина.

Квартира пуста.

В ванной — мокрое полотенце. На кухне — один грязный стакан в раковине. Никаких записок, никаких намеков.

Я проверяю его шкаф — кожаная куртка на месте. Но я не знаю его одежд, какой смысл смотреть в шкаф?

Осматриваюсь по сторонам.

Я стою посреди гостиной, и у меня перехватывает дыхание. На всякий случай зову еще… Еще и еще…

— Максим… ты тут?

Неужели он мог меня вот так просто заманить и… бросить.

Вспоминаю свое состояние, до еды — я просто была усталая и хотела спать. Но после — начала отключаться, по-настоящему, когда сон через силу так и прет.

Он меня подпоил, подкинул снотворное…

В голове так и не складывается единая картинка.

— Я здесь… одна?

***

Голос звучит чужим, дрожит на последнем слоге.

Я знаю, что здесь никого нет.

Знаю это кожей, которая покрывается мурашками, спиной, что постоянно напряжена, будто ждет удара.

Страшно.

Ужасно.

Не верю.

Понимаю, что это западня, но все равно кричу:

— Эй! Кто-нибудь есть?

Тишина.

Не просто отсутствие звуков — а густая, плотная, как вата в ушах. Даже мои шаги по паркету не издают привычного скрипа.

***

Уже бегом залетаю в ванную.

Мокрое полотенце на вешалке. Я трогаю его — холодное, влажное. Но почему оно не высыхает? Нюхаю — никакого запаха мыла, шампуня. Просто… вода.

Зеркало над раковиной. Я подношу руку, касаюсь пальцами — отражение повторяет движение с едва заметной задержкой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Лечу туда, где он готовил еду.

Кухня. С виду нормальная, жилая. Один грязный стакан в раковине. Поднимаю его — слишком легкий, будто сделан из тонкого пластика, а не стекла. Внутри — подтеки, имитирующие кофе, но если провести пальцем… сухо.

Холодильник. Открываю — внутри несколько банок с непонятными этикетками. «Суп», «Салат», «Напиток». Все слова набраны стандартным шрифтом, как в Word.

Я беру одну банку, встряхиваю. Что-то булькает. Откручиваю крышку — внутри мутная жидкость без запаха.

Понятно. Теперь я все поняла.

Он все заранее знал. В его голове был чёткий план: я устану, захочу спать, и он привезёт меня домой.

Не спрашивая

Не сомневаясь. Просто потащит за собой, как всегда, — упрямо, без вариантов.

Поэтому среди всей этой бутафории лежит настоящий хлеб. Чёрный, плотный, с хрустящей корочкой. Солёная рыба — жёсткая, пахнущая морем, которую надо разгрызать, а не просто есть. И чай в пакетиках — дешёвый, крепкий, с горьковатым послевкусием.

Не для гостей.

Не для красоты.

Для меня.

***

Возвращаюсь туда, где я провалилась в сон.

Моя кровать, где я спала и рядом другая — идеально заправленная. Смахиваю покрывало — простыня, ставшая желтой от срока давности. Касаюсь пальцем — шершавая, вряд ли на такой кто-то спит.

Шкаф. Кожаная куртка на месте.

Но…

Я достаю ее, прижимаю к лицу. Никакого запаха. Ни табака, ни его духов, ни даже кожи. Просто… вещь.

***

Надо что-то делать! Бежать?

Страшно.

Неизвестно что меня может ждать.

Надо все хорошенько осмотреть тут, вдруг удастся что-то найти и я смогу понять зачем я тут и чего он от меня хочет.

Или они.

Не знаю, не могу понять.

В припадке трусости опускаюсь на колени, просто устала, ноги трясутся, сил больше нет.

Я хочу домой! И надо бы пойти, но.. я уверена, меня там кто-то из них поджидает и вряд ли мне стоит идти туда.

Взгляд зацепляется за идеально чистый плинтус.

Слишком чистый. Ни разу ничем не задетый. Но покрытый пылью.

Комната явно не является жилой.

Светлые стены, странные окна. Стучу по стеклу — звук глухой, как будто оно толще, чем должно быть.

Черт, похоже такое окно не разбить! Так что, если я захочу выбраться отсюда — я даже не выйду? Вряд ли тут нараспашку открыта дверь.

Начинает трясти.

Не спешу проверять, сначала надо прийти в себя, успокоиться, чтобы если дверь откроется — сразу знать куда бежать.

Смотрю в окно, пытаюсь хоть как-то привести себя в чувства.

За окном — пустота.

Я всматриваюсь вдаль —

где-то на горизонте линии начинают дрожать, как на плохой графике.

Глаза расширяются, я отказываюсь в это верить.

Боже, какой ужас! Так это что…

поддельная картинка в окне или поддельный мир?

В груди сжимается что-то холодное, страшное, пугающее. В голове бьет молотом то, что такая задача мне явно не по зубам.

Ситуация только усугубляется, а я надеялась, что все уже становится легче. Алиса отпустила меня, хотя она — и есть мой главный враг.

Я бегу к входной двери, хватаюсь за ручку — не поворачивается.

— Откройте! — бью кулаком по дереву.

Тишина.

Поворачиваюсь, прислоняюсь спиной к двери.

Квартира кажется меньше.

Стены… они ближе, чем были минуту назад?

Я делаю шаг вперед — и вдруг замечаю.

На столе лежит листок.

Его не было секунду назад.

Подхожу, читаю:

«Поздравляю. Ты проснулась»

И подпись — не Максима.

Чья-то еще.

Знакомая.

Того, кто отдал приказ.

Я медленно опускаюсь на стул, листок выпадает из пальцев.

Теперь я понимаю.

Это не его квартира.

Это даже не настоящий мир.

Это — тест, который я должна пройти.

***

Я сижу на этом слишком жестком стуле, сжимая виски пальцами. Голова раскалывается — не от боли, а от навязчивого ощущения, что все вокруг неправильное.

"Это не сон", — шепчу я себе, впиваясь ногтями в кожу. Боль острая, реальная. Но разве во сне не бывает боли?

Листок с надписью лежит передо мной. Я переворачиваю его — чистая обратная сторона. Ни водяных знаков, ни следов ручки. Как будто текст появился сам по себе.

Встаю, подхожу к книжной полке. Книги выглядят настоящими — потрепанные корешки, разные цвета. Но когда я тянусь к "Преступлению и наказанию", пальцы проходят сквозь обложку.

— Что за...

Книга растворяется, как голограмма. Остается только пыль на полке — настоящая, оседающая на кончиках пальцев.

Холодильник. Я снова открываю его — теперь внутри пусто. Ни банок, ни полочек. Только белый пластик.

— Ладно, — говорю вслух, — значит, это не реальность. Но что тогда?

***

В голове звучит громкий голос, отдающий эхом во всем теле:

— Это симуляция третьего уровня.

Я резко оборачиваюсь.

В дверном проеме стоит мужчина в белом халате. Не Максим. Кто-то другой — худой, с очками в тонкой оправе.

— Доктор Соколов, — представляется он, не протягивая руки. — Вы начали выходить из состояния. Это хороший знак.

— Какое состояние? Где Максим?

Он делает шаг вперед, и стены квартиры вдруг растворяются. Пол становится белым, потолок — зеркальным. Мы оказываемся в пустой комнате, где кроме нас только кресло и капельница.

— Вы в медицинском центре "Нейродинамика", — говорит доктор. — Вас ввели в искусственную кому после передозировки "Соколом".

Глава 20. 24 часа

Он показывает планшет. На экране — я. Настоящая.

Смотрю и не могу в это поверить… Впериваюсь в картинку глазами и никак не могу отвести.

***

Бледная, с датчиками на голове, подключенная к аппаратам. Губы потрескались, под глазами — фиолетовые тени.

— Это...

— Ваше тело. А то, что вы видели последние... — он смотрит на часы, — 24 часа, было симуляцией.

***

Нет.

Не правда.

Перевожу взгляд на доктора и читаю по его лицу, что я должна поверить. А если не верить, то хотя бы просто… принять.

У меня нет другого пути. Все, что мне остается — это просто принять ситуацию такой, какая она на самом деле есть.

***

Получается, я — как призрак, если настоящая я лежу. Но даже так мне нельзя опускать руки, я должна все понять.

24 часа…

С какой минуты я должна их отсчитать? И как теперь выяснить что ложь, что иллюзия, а что — картинка, которой никогда на деле и не было?

24 часа начиная с.. когда???

Доктор молча смотрит на меня и сразу же отвечает, хоть вслух я не говорила ни слова. Но какое “вслух”, ведь тела у меня нет:

— Препарат Сокол реальный. А вот то, что он имеет сильное побочное действие…

Значит, побочка, я это чувствовала сама. Не было сил, странное влечение к незнакомцу, ломота в теле и тяжесть ног…

— И что же теперь делать…

Это единственный вопрос, который меня теперь интересует… И можно ли хоть что-то сделать вообще.

Или все.

Хорошее начало и такой досадный конец.

— Можно все, — и снова я вижу себя, бледную, под капельницей и кучей медицинских аппаратов, — главное — говорит врач — вам нужно разобраться в себе. Вторая порция “Сокола” вас убьет, а если вы все еще не осознали кто вы…

Я читаю по его лицу, он явно дает понять, что не разобравшись в себе мне дальше жить… нельзя.

***

Я смотрю на экран планшета, где бледное тело с моим лицом дышит через аппарат.

Никакой жалости к себе.

Почему? Обычно, мне такое не свойственно. Умом все понимаю, но понять полностью до конца… Не могу.

Пальцы непроизвольно сжимаются в кулаки, но... ничего. Ни давления ногтей на ладонь, ни привычного напряжения мышц. Получается, мозг лихорадочно думает и заключает:

"Значит, я сейчас — просто сознание? Или программа?" — мысль звучит странно даже в моей голове.

Все кажется просто, но вместе с тем это невозможно нормальному человеку понять. Это не укладывается в голове, в такое поверить — сойти с ума и так сотни раз подряд.

Доктор переключает изображение. Теперь на экране графики мозговой активности — всплески красного и синего. Я смотрю за этой активностью как на увлекательное кино. Видно, что мозг живой, но то, что эти цвета постоянно друг с другом словно соревнуются — то красного больше, то синего, и я не могу это понять.

— Препарат создал устойчивую нейросвязь между вашим физическим телом и виртуальным конструктом, — его голос звучит как на лекции. — Вы существуете в двух реальностях одновременно.

Слушаю его.

Пытаюсь правильно понять, но в голову лезет лишь одно — жалко, если я умру так и не поживши. Хочет ощутить полноту этой зини.

Жалко умирать.

Я поднимаю воображаемую руку перед глазами. Кожа выглядит настоящей, даже ногтевые лунки. Смотрю на нее — обычная моя рука, но понимаю: что-то с ней явно не так.

А, да, она слишком легкая для урки, я совершенно ее не чувствую. Поднимаю легко, одним только усилием мозга… Рррраз — и на графике пошла волна.

Да, поняла. Теперь мне все предельно ясно эти волны — просто работа моего мозга, вот и все.

А тело — лежит, ему нужна помощь.

А потому и то самое видение в больнице…

***

Да, это была я.

Может быть, я и не писала по-настоящему, не просила увидеться с Максом, заняться с ним сексом…

Я просила увидеть себя.

Ощутить.

Не ту, что лежала на больничной койке с трубками в венах, а настоящую — ту, что жила где-то глубоко внутри, под слоями боли, лекарств и чужих решений.

Я молила Вселенную разрешить мне еще хоть раз оказаться там.

… в голове так и стучит “в последний раз”... в старой кладовке завода. Брошенного завода, там где кроме нас никого больше нет.

На заброшенном заводе, где ржавые балки скрипели под порывами ветра, а пыль висела в воздухе, как призраки прошлого. В кладовке, где пахло машинным маслом и старым деревом, где наши с ним отражения мерцали в разбитом зеркале, оставшемся на стене.

Макс.

Его руки — грубые, знакомые — скользили по моей коже, оставляя следы, как будто хотел запомнить меня на ощупь. Его дыхание — горячее, прерывистое — смешивалось с моим. А губы... губы повторяли то, что мы делали тогда, в тот самый первый раз, когда мир сузился до нас двоих, и больше ничего не существовало.

"В последний раз..."

Эти слова стучали у меня в висках, пульсировали в крови, заставляли цепляться за него крепче, жаднее.

Потому что я знала — это всё.

Последний всплеск.

Последний момент, когда я чувствовала себя живой.

Последний раз, когда он смотрел на меня не с жалостью, а с тем самым огнём, от которого когда-то плавилось всё внутри.

И в этом видении...

Мы были счастливы.

Пусть на секунду.

Пусть в заброшенной кладовке, в мире, которого уже нет.

Но это была я.

Настоящая.

Та, что любила его.

Все, чего мне хотелось в последний раз… повторить самые счастливые секунды моей жизни, когда мы с Максом вдвоем и… нам хорошо.

***

Мне никогда не хотелось романтики в общепризнанном понимании этого слова. Романтично для меня — это когда на душе бабочки и все хорошо, а такое бывает, чаще всего, когда рядом со мной — только тот, кто сердцу дорог.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

И все.

Больше никого.

***

Еще раз поднимаю руку, смотрю на нее, вижу свое истерзанное тело на изображении. Спрашиваю:

— Тогда почему я не чувствую боль? В симуляции было все — и запахи, и...

— Потому что сейчас вы в переходном режиме, — он увеличивает часть графика. — Ваше сознание буквально разорвано между двумя состояниями.

Внезапно изображение дергается. На секунду я вижу — нет, чувствую — другую комнату. Белые стены, запах жженой пластмассы. Чей-то крик:

"Она выходит из захватывающей петли!"

— Что это было? — я хватаюсь за голову, где внезапно возникает настоящая, физическая боль.

Голову словно острием…

Ммм.

Корчусь, сжимаю губы от боли, я физически ощущаю ее, настоящую, ту, от которой становится страшно — пугающую боль.

Доктор быстро вводит что-то в консоль. Изображение стабилизируется. Я вглядываюсь в график, понимаю, что он — врач — играет здесь главную роль. Его сейчас никто не просил мне что-то вводить и я даже, как будто, стала просыпаться…

Дергаю головой, она опять такая же пустая, как и минутой ранее. Перед глазами все замутилось, поплыло…

Но нет, картина все же не меняется. Тот же доктор, белые стены.

— Побочный эффект. Ваше тело там пытается проснуться, а сознание здесь сопротивляется.

Я начинаю понимать. Это как сонный паралич — ты уже видишь комнату, но все еще во сне. Только в тысячу раз хуже.

И сейчас я здесь.

Там — я вот-вот очнусь, а рассудок все еще не подгрузится куда надо.

— Как мне быть? — смотрю на доктора, но понимаю, что он не подскажет ответ.

Только я сама, больше никто мне не поможет. Только я!

— Эти 24 часа... — начинаю я.

— С момента первого введения. У вас осталось около 17 часов до критического распада нейросвязи.

И тут снова время душит, поджимает.

Черт.

Никуда от него не избавиться, даже здесь оно движется, течет.

Врач замечает:

— Время касается вашего тела. А здесь…

Я продолжаю за него, так как отлично улавливаю его мысль:

— Здесь его нет.

— Да, вы правы. Тут все совсем по-другому. Но… если вы желаете вернуться…

Он открывает графики, показывает мне экран:

Монитор, на нем мелькают поначалу непонятные цифры. 71% интеграции. 29%... чего-то еще.

Чего? Надо бы уточнить. Странно вот так сверху разглядывать свое тело, пытаться понять что с ним, чтобы вытащить себя вот отсюда. Сверху, как говорят.

— Что за второй показатель?

Доктор избегает моего взгляда. Я это замечаю и пытаюсь сразу найти этому причину. Но врач сам признается, говорит мне прямо:

— Уровень сопротивления системы. Ваше подсознание борется против нас.

Глава 21. Путешествие внутри

Против нас, — повторяю про себя как мантру. Я должна понять о чем он, я просто должна. Обязана самой себе!

Надо. Надо.

Смотрю на экран, перевожу взгляд на доктора — он почему-то опускает глаза.

Но почему.

И почему я сопротивляюсь.

В голове мелькают молнии догадок и, наконец, одна звучит ярче всех.

Сходится!

Я вдруг осознаю — этот "доктор" слишком молод для такой должности. Его халат сидит идеально, как костюм на манекене. А на планшете нет ни царапины — в настоящей больнице техника выглядит иначе. Мало похоже на то, что я вижу сейчас.

Меня озаряет догадка, рискую, но говорю вслух, потому что терять уже нечего. Все то, что в моей голове — теперь оно тут:

— Вы тоже часть симуляции, — говорю я вслух.

Его губы растягиваются в неестественно правильной улыбке. Я сразу это замечаю, это слишком ярко, чтобы не увидеть и посчитать за норму.

Мне кажется, тут все кричит о том, что я должна понять... Только вот что? Каким бы ни был препарат, он что-то мне дал, позволил вспомнить ощущения, но не до конца.

Смотрю на доктора, в его лице нет ни капли волнения. Мой вопрос его, кажется, не смутил. Он отвечает спокойно, уверенно:

— Мы все часть чего-то большего. Все зависит от того насколько глубоко вы хотите поднимать этот вопрос.

Вмиг комната начинает дрожать. На стенах появляются трещины, сквозь которые пробивается тот самый белый свет из "той" реальности. Или мне так кажется, что он именно из той.

Буду считать, что так.

Голос врача опять зазвучал так, словно он говорит в динамики с эхом, а они звучат на всю громкость в моих ушах, вибрируют в голове:

— Вам нужно принять решение, — его голос теперь звучит из всех сторон сразу. — Остаться здесь и разобраться в себе. Или...

— Или проснуться и столкнуться с тем, что я там увижу, — заканчиваю я.

Изображение на планшете меняется. Теперь это карта — лабиринт из комнат с подписями:

"Детство", "Первое задание", "Максим".

В центре — черная зона с надписью

"Код Сокол".

— Ваше сознание, — поясняет он. — Чтобы понять, кто вы, нужно пройти до центра.

Я протягиваю руку к экрану. В тот же миг комната взрывается пикселями, случается переход.

***

Теперь я стою в коридоре с бесконечными дверями. На первой табличка —

"7 лет"

. За ней детский смех.

— Нет, — я отступаю. — Слишком рано. Сначала нужно понять правила, а уже потом...

Осматриваю себя. Джинсы, свитер — та же одежда, что и в "квартире Максима". В кармане…

Со страхом сую руку в карман, боюсь ощутить пустоту. Все же сон или видение здорово меня напугали. Всякое может быть…

Флешка. Та самая.

Я достаю ее — металл холодный и влажный, будто только из воды. На корпусе выгравирована крошечная буква "К".

— Ключ? — спрашиваю я пустоту.

В ответ — скрип открывающейся двери в конце коридора. Та, что помечена "Первое задание".

Я иду вперед, чувствуя как с каждым шагом как в висках долбит давление, пальцы начинают дрожать.

За дверью — операционная.

Зеркальный потолок, где отражается... нет, не я. Кто-то другой в хирургической маске. Пытаюсь всматриваться лучше, понять, увидеть, распознать — но никак. Детализации нет, — хочется заявить о своем недовольстве, но картинка меняется. Я слышу слова, обращение ко мне:

— Агент К, вы подтверждаете согласие на процедуру? — голос из ниоткуда.

На столе — шприц с голубоватой жидкостью. "Сокол-1" — гласит маркировка.

Я делаю шаг вперед и вдруг вижу:

Свои руки. Но... другие. Более грубые, со шрамом на пальце и будто содранной кожей.

Что это?

Что случилось с моей рукой?

В душе страх, я не могу понять что происходит, кого мне показывают и если увижу не себя, то я просто… опять ничего не пойму.

— Что вы со мной сделали? — спрашиваю я, но мой голос звучит чужим, более низким. Открываю рот, хочу сказать еще пару слов, чтобы иметь возможность подольше послушать свой собственный голос.

Но в страхе замираю.

Смотрю во все глаза.

Хирург в отражении снимает маску.

Знакомое лицо. Максим.

Только старше. С сединой у висков.

— То, о чем вы сами просили, — говорит он. — Стать ею. Стать Лерой.

Я отшатываюсь и падаю...

В свою больничную кровать.

Настоящую. Ту, где я видела себя бледной, под кучей больничных аппаратов.

Глаза слипаются, но я успеваю увидеть — на стене часы.

17:32.

До конца 24 часов осталось меньше шести.

А я все еще не знаю, кто я.

Но теперь понимаю — чтобы выжить, мне нужно не разобраться в себе.

А вспомнить, кем меня заставили стать.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 22. Максим и... Алиса?

Я прихожу в себя внезапно, резко, словно меня насильно выдернули из глубины беспамятства.

Сознание вспыхивает, как прожектор во тьме, ослепляя и дезориентируя. В висках пульсирует тупая боль, каждый удар сердца отдается огненными молотами в черепе. Язык прилип к пересохшему нёбу, во рту стоит мерзкий, горько-металлический привкус.

Мои веки неимоверно тяжелые, будто кто-то привязал к ним свинцовые грузила.

Больно.

Страшно.

Но в груди — решимость во всем разобраться, все узнать. Но только в груди, в мозгах, в сознании, а тело — оно пока без сил.

Хочется зажмуриться, закрыть глаза и ничего не видеть, веки давят, опускаются…

Я заставляю их подняться через силу, ощущая, как ресницы слипаются от какой-то липкой жидкости. Воздух холодный, пахнет ржавчиной, маслом и... чем-то еще.

Медпрепаратами? Дезинфектором?

Я лежу на чем-то невероятно твердом и холодном. Металлическая поверхность леденит мою спину даже сквозь тонкую ткань рубашки. Пространство вокруг тесное, душное - я почти не могу пошевелиться. Над головой, в сантиметрах от лица, мутное, покрытое слоем пыли и паутины стекло. Слуховое окно? Чердак?

Пытаюсь пошевелиться - бесполезно. Руки онемели, затекли за спиной, крепко привязанные к чему-то металлическому. Ноги тоже скованы, но менее туго - могу хотя бы пошевелить пальцами. В горле адски пересохло, каждый глоток дается с трудом, вызывая приступ кашля, который я с трудом подавляю.

Где я?

Сил двигаться нет.

Лучше бы больничная кровать, там хоть и плохо, но… не так, не настолько. Схожу с ума от того, что я все дальше и дальше лечу к чертям в неизвестную пропасть.

Где я сейчас??

Словно сквозь мутное запотевшее стекло передо мной проплывают размытые образы… будто я смотрю подводное кино через толщу грязной воды.

Картинка то расплывается, то фокусируется и резко становится четкой, как будто кто-то играет с фокусом моего сознания.

Заброшенный склад, тот самый, с тем столом, на котором мы…

Только теперь но словно другой, будто в бреду я вижу ржавые металлические балки, изъеденные временем, они свисают с потолка, будто скелет гигантского зверя.

В груди страх.

За окном — льет бесконечный дождь. Холодно моросит и собирает свои слезы в бездонные лужи.

Холод, но он за окном. А в душе — жар.

Я и Он, мы вдвоем, мы вместе… То, о чем я просила в видении на больничной кушетке, то, чего ТОГДА я так ждала.

И вот оно сейчас.

Кто просил?

Я? На, получи, распишись — вот оно то, что я так лелеяла.

Перевожу взгляд, смотрю на окружающий меня мир заброшенного склада — он весь покрыт пылью, как и мой разум, моя спящее сознание. Повсюду разбросаны деревянные ящики с оторванными крышками, из некоторых вываливается странная желтая пена. В воздухе висит пыль, освещенная тусклым красноватым светом - то ли от аварийных ламп, то ли от заката, проникающего сквозь разбитые окна.

Но я не могу больше смотреть вокруг, взгляд так и упирается в самый центр — туда, где сердцу становится хорошо.

Я и Он.

Всматриваюсь и вдруг замечаю, что я…

У меня… ее глаза.

Или это опять не я?

Но ведь в складе… Мы были вдвоем с Максимом.

Сердце лихорадочно бьется, я ничего не могу понять.

Миг. Вспышка. Словно молнией в глаз — огненная искра. Я встречаюсь с собой взглядом и понимаю, что это…

Опять не я!

Нет.

Я больше не могу это видеть, понимать и осознавать.

Сложно поверить в то, что нас двое. Но она смотрит на меня нагло, сверлит глазами так, словно пьет мою душу, хочет испить до дна.

Не могу смотреть.

Максим и… Алиса.

Моя грудь сжимается, когда я понимаю, что вижу.

Максим. Настоящий Максим, не тот холодный врач из моих кошмаров, не поддельный, а дышащий, настоящий.

Его мощные плечи напряжены под тонкой тканью черной рубашки, которая теперь порвана в нескольких местах, обнажая рельефный пресс. Каждая мышца на его руках играет, когда он прижимает Алису к покрытому царапинами металлическому столу.

Он рвет с нее одежду с такой животной яростью, что у меня перехватывает дыхание.

Каждый жест - взрывной, неконтролируемый.

Его пальцы впиваются в тонкую ткань ее блузки, и она рвется с характерным шелковистым звуком, обнажая бледную кожу. Пуговицы разлетаются во все стороны, звеня, падая на бетонный пол.

Но в его глазах…

Боже, в его глазах я вижу то же выражение, что было, когда он смотрел на меня в те редкие моменты, когда забывал о контроле. Это не просто похоть - это нечто более глубокое, темное, почти болезненное.

Его зрачки расширены, в них читается какая-то безумная смесь желания, ненависти и... признания?

Алиса… это невозможно… она моя копия, мое отражение… выгибается под ним, и я чувствую каждый ее жест так, будто это происходит со мной.

Когда его ладонь сжимает ее грудь, моя собственная грудь отвечает болезненным приливом тепла.

Когда его зубы впиваются в ее шею, я непроизвольно вздрагиваю, ощущая призрачную боль на своей коже.

Она смеется - низко, хрипло, моим смехом, но с какой-то дикой ноткой, которой у меня никогда не было.

Ее ноги обвиваются вокруг его бедер, и даже сквозь стекло я вижу, как напрягаются мышцы ее икр, как дрожат бедра.

— Ты все еще думаешь о ней? - ее голос, мой голос, но с хрипотцой, проникает мне в голову, будто она говорит прямо в мое ухо.

Ее ногти, такие же, как у меня - коротко остриженные, но, обычно, всегда ухоженные, впиваются в его спину, оставляя красные дорожки на загорелой коже.

Капля крови выступает и медленно скатывается вниз по позвоночнику.

Максим не отвечает.

Он просто захватывает ее запястья одним мощным движением, прижимает к ржавому металлу стола так, что он звенит от удара.

Я вижу, как Алиса закидывает голову назад, обнажая горло, когда он входит в нее одним резким, безжалостным толчком.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

И я... я чувствую это.

Не просто вижу - мое тело откликается синхронно с ее телом. Каждый его толчок отдается во мне пульсирующей волной.

Между моих ног разливается тепло, несмотря на весь ужас ситуации. Я чувствую, как ее мышцы сжимаются вокруг него, как ее рот открывается в беззвучном стоне, когда он находит нужный угол.

Я не могу оторвать взгляда.

Мои пальцы непроизвольно впиваются в дерево, ногти царапают старую краску, но я даже не чувствую боли. Всё моё существо приковано к тому, что происходит внизу.

Алиса… моя копия, моё отражение… выгибается под ним, и каждый её жест отзывается во мне, будто по моей коже пробегают тысячи невидимых игл.

Когда его ладонь сжимает её грудь, я чувствую, как мои собственные соски наливаются, твердеют, будто это мои пальцы скользят по ним, сжимают, заставляют тело вздрагивать.

Его большой палец проводит по её ареоле, и я чувствую это — будто он касается меня, будто это мой сосок зажат между его пальцами, растягивается, становится чувствительным до боли.

— Ах… — её стон вырывается одновременно с моим, но я закусываю губу, чтобы не издать ни звука.

Она смеётся — низко, хрипло, моим смехом, но с какой-то дикой, первобытной ноткой, которой у меня никогда не было.

Её ноги обвиваются вокруг его бёдер, и я вижу, как напрягаются её икры, как дрожат бёдра, как она приподнимается на локтях, чтобы встретить его следующий толчок.

— Ты всё ещё думаешь о ней? — её голос, мой голос, но с хрипотцой, проникает мне прямо в мозг, будто она шепчет это мне в ухо.

Максим не отвечает.

Он просто берёт её.

Его пальцы сжимают её запястья, прижимают к столу так сильно, что её кожа белеет под давлением. Металл звенит от удара, и она закидывает голову назад, обнажая горло — точно так же, как я делала тогда, когда он впервые вошёл в меня.

И он входит в неё сейчас.

Один резкий, безжалостный толчок — и она вскрикивает, её тело выгибается, но не от боли, нет… от желания.

И я…

Я чувствую это.

Не просто вижу — ощущаю.

Каждый его толчок отдаётся во мне пульсирующей волной. Я чувствую, как её внутренности сжимаются вокруг его члена, как её влагалище обжигающе горячо, как она принимает его весь, до самого основания.

— Посмотри на меня, Макс… — она выгибается, и в её голосе та же дрожь, что была в моём тогда.

Но он уже смотрит.

На меня.

Его глаза встречаются с моими через запотевшее стекло, и в них — не просто признание.

В них — вызов.

Он знает, что я здесь.

Он знает, что я чувствую.

И тогда он ускоряется.

Его бёдра бьют в неё с новой силой, каждый толчок заставляет стол скрипеть, а её тело подскакивать. Его член входит в неё глубоко, резко, вынимается почти полностью, только чтобы снова вонзиться, растягивая её, наполняя до предела.

Алиса стонет, её ногти впиваются в его спину, оставляя новые красные полосы. Капли пота скатываются по его шее, падают на её грудь, смешиваются с её собственной влагой.

Я не могу дышать.

Моя рука сама опускается вниз, скользит под пояс джинсов, и я чувствую, как влажно между моих ног.

Как и у неё.

Мои пальцы находят клитор, и я чувствую его пульсацию — точно такую же, как у неё.

— Ты хочешь это… — шепчет Алиса, но её глаза смотрят на меня.

И я понимаю — она знает.

Она чувствует меня так же, как я чувствую её.

Максим наклоняется, его губы прижимаются к её шее, и я чувствую этот укус на своей коже.

— Кончай… — рычит он.

И она кончает.

Её тело содрогается, её внутренности сжимаются вокруг него, её крик разрывает тишину.

И я…

Я тоже.

Мои пальцы судорожно трут клитор, и волна удовольствия накрывает меня с такой силой, что я едва удерживаюсь от крика.

Внизу Максим издаёт хриплый стон, его член пульсирует внутри неё, и я чувствую это — будто это я принимаю его сперму, будто это моё тело сжимается в последних судорогах наслаждения.

А потом…

Тишина.

Только тяжёлое дыхание.

И его глаза, всё ещё прикованные ко мне.

— Теперь твоя очередь… — шепчет Алиса.

Глава 23. Стертый страх

Не могу на это смотреть, она все видела, знала, что я наблюдаю и… продолжала делать так, чтобы мне было больно. Чтобы я горела от боли, мучилась, извивалась как нанизанный на крючок червяк.

Она и сейчас продолжает на меня смотреть и специально тянет к Максиму руку… медленно… так, чтобы я сошла с ума.

Взревела.

Завыла от того, что я тоже… чувствую его кожу под своими пальцами.

По идее, мне должно было бы плевать, ведь Максим для меня — должен быть незнакомым, но откуда же тогда…

Она внимательно смотрит, заставляя меня ответить ей взглядом. Сквозь боль смотрю на нее и чувствую, как мои губы тянутся к нему, ощущаю жар его тепла, его запах, его дыхание.

Не могу больше выносить пытку. Говорю ей прямо, не палясь, что я тут:

— Раскрой мне секрет кто такой Макс. Я должна знать! Раз уж ты втянула меня в эту игру — я имею на это право!!!

Но Алиса смеется и проводит ладонью по его волосам.

Меня пробирает дрожь.

Все, что делает она — я не просто чувствую, я проживаю! Но как, ведь мое тело существует отдельно от нее…

Я пытаюсь посмотреть на себя, увидеть свое тело, которым ощущаю сейчас прохладный воздух, металлические перекладины, деревянную поверхность стола…

Но тела нет.

Я не вижу себя.

Зато ее — вижу отлично.

Пытаюсь отвертеться от этого видения, я мечтаю… нет, жажду этого не видеть, но Алиса щелкает пальцами и говорит по-театральному громко:

— Смотри!

***

Комната, если так можно назвать пыльную заброшенную кладовую, наполнена тяжёлым влажным воздухом, пропитанным запахом кожи, пота и чего-то запретного.

Я стою в темноте, прижав ладонь к холодному стеклу, и наблюдаю, как она — точная копия меня — выгибается под телом Максима.

Его руки — большие, с выступающими венами, с пальцами, знающими слишком много, — исследуют каждый ее запретный уголок, трогают, ласкают ее тело.

Моё тело.

Касаются шеи, перемещаются на грудь, сминают, заставляя меня возбудиться… Ощущаю, как соски твердеют от желания.

Моё дыхание сбивается, когда он сжимает их, грубо, будто проверяя, выдержат ли.

— Ты так красива, когда сопротивляешься, — его голос хриплый, пропитанный похотью. Он мне до одурения знаком.

Я хочу его слышать, ощущаю и понимаю это телом… Оно сейчас ярко чувствует ощущения. Только вот… как??

Смотрю на Максима, он божественно красив — сильный, высокий, мощный. Рядом с ним я — маленькая, которую он легко может защитить.

И — Миг — яркая вспышка в мозгу.

Дверь с табличкой

“Защита”.

Вновь я оказываюсь в коридоре, полным дверей. Сердце колотится, ладонь дрожит, но я тянусь к ручке. Что-то внутри шепчет:

“Это важно. Это больно. Но ты должна это увидеть”.

Дверь открывается.

***

Не просто отсутствие света — густая, липкая, давящая. Как будто кто-то засунул меня в черный мешок и затянул потуже.

Я дышу, но воздух пахнет кровью, потом и ржавым металлом.

Где-то капает вода.

Медленно.

Раз в несколько секунд. Кап. Кап. Кап.

Я пытаюсь пошевелиться, но не могу. Руки связаны за спиной, веревка впивается в запястья, кожа под ней уже мокрая — то ли от пота, то ли от крови. Колени упираются во что-то твердое — бетон? Пол холодный, ледяной, будто пропитанный сыростью подвала.

Смотрю на себя. Ужас сковывает сердце…

Нет. Нет. Нет!

НЕТ!!!

Я СМОТРЮ НА НЕЕ!

Мне так будет лучше, намного спокойнее. В той комнате… нет… гоню от себя воспоминания…

Пусть лучше будет так: в той комнате была не я.

***

— Где информация?

Мое…

Нет. Ее дыхание сбивчивое, прерывистое. Где-то на лице — липкая полоска ткани: пластырь на губе, сорванный криком. Рука перебинтована кое-как, но под серой тканью проступает темное пятно.

Голос хриплый, будто его пропустили через мясорубку. Где-то справа.

Она поднимает голову. В темноте вырисовываются силуэты.

Трое? Четверо?

Смотрю… по коже мороз, дрожь. Невыносимо это видеть, с такими воспоминаниями не живут…

Я… Нет. ОНА отважно смотрит им в глаза и защищает “соколов” до последнего. Отрицает, что хоть что-то может знать:

— Я не знаю!

Ее голос звучит чужим, надтреснутым, будто она уже кричала слишком долго.

Тишина.

Потом — удар.

Чья-то рука в черной перчатке врезает ей в бок. Острая, жгучая боль разливается по ребрам, пробирается в легкие. Она сгибается, но ее тут же грубо выпрямляют.

"В последний раз спрашиваю."

Перед ней наклоняется мужчина в черной маске. Глазницы пустые, без выражения. В его руке — нож. Небольшой, но лезвие блестит даже в этом мраке.

Он проводит холодным металлом по ее щеке. Медленно. Почти нежно.

— Ты понимаешь, что мы с тобой сделаем, если не скажешь?

Она сжимает веки. Не хочет видеть. Не хочет чувствовать.

Но нож опускается ниже. К горлу. К ключице.

Боль. Страшная. Дикая. Адская.

Лезвие вонзается неглубоко — ровно настолько, чтобы кровь выступила тёмной струйкой, потекла по груди. Она дёргается, но её держат.

— Где флешка?

— Я... не брала её...

Ещё удар. На этот раз — кулаком в живот. Воздух вырывается из лёгких, она падает на бок, но её тут же поднимают за волосы.

— Врёшь.

Кто-то сзади хватает её за шею, прижимает к стене. Маска наклоняется ближе.

— Ты думаешь, мы не знаем, что ты украла?

Она хочет ответить, но в этот момент нож вонзается ей в бедро.

Она кричит.

Кричит так, что голос рвётся. Боль разливается огнём, кровь тут же пропитывает штанину.

— Говори, сука!

Нож выдёргивают, и она видит, как её собственная кровь капает на бетон.

— Я... не я...

Но они не слушают.

Один из них берёт её за подбородок.

— Ты знаешь, что будет дальше?

Она молчит.

— Мы начнём резать по кусочкам. Сначала пальцы. Потом — грудь. Потом — глаза.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Она задыхается.

— Нет...

Но он уже берёт её руку, разгибает палец.

Лезвие прижимается к основанию мизинца.

— Последний шанс.

Она трясёт головой.

— НЕ ЗНАЮ!

Сначала — просто холод. Металл, прижатый к самому основанию мизинца, там, где нежная складка соединяет палец с ладонью. Он не давит. Пока нет. Он просто лежит, будто проверяя, насколько её кожа податлива.

Она дышит часто, слишком часто, и каждый вдох дрожит где-то в горле.

— Последний шанс, — говорит маска, и голос звучит так, будто его пропустили через ржавую трубу.

Она сжимает зубы. Качает головой.

— Я не знаю...

И тогда он начинает.

Лезвие не вонзается сразу. Нет. Оно скользит. Медленно. Почти ласково. Сначала — просто царапина, тонкая, как бумажный порез. Но давление усиливается. Металл вгрызается глубже, рассекая верхний слой кожи, и она чувствует, как тепло тут же вытекает наружу.

Кровь.

Первая капля появляется почти сразу — алая, яркая, будто вспышка в этой серой, затхлой темноте. Она скатывается по пальцу, оставляя за собой липкий след.

Лезвие идёт дальше.

Теперь это уже не просто царапина. Это разрез. Узкий, но глубокий, будто кто-то провёл по её плоти раскалённой проволокой. Боль не острая, нет — она жгучая, разливается волнами, пульсирует в такт её бешено колотящемуся сердцу.

Она сжимает кулак, но её тут же хватают за запястье, прижимают руку к столу.

— Смотри.

И она смотрит.

Видит, как лезвие проходит ещё миллиметр.

Видит, как края разреза расходятся, обнажая розоватую плоть под кожей.

Видит, как кровь уже не капает, а течёт — густая, тёплая, наполняющая воздух медным запахом.

— Больно? — спрашивает он, и в его голосе звучит что-то вроде любопытства.

Она не отвечает. Она не может.

Потому что лезвие продолжает.

Теперь оно идёт по боковой стороне пальца, сдирая кожу, как тонкую плёнку. Она чувствует каждый микрон стали, каждый зазубренный край, каждое крошечное движение, которое заставляет её тело содрогаться.

Боль становится невыносимой.

Она кричит.

Кричит так, что горло тут же сжимается, будто перехваченное петлёй. Но маска не останавливается.

— Ты же хотела подробностей? — он наклоняется ближе, и его дыхание пахнет табаком и чем-то кислым.

Лезвие проворачивается.

Теперь оно не режет — оно скребёт. Счищает слой за слоем, обнажая то, что должно оставаться скрытым.

Она видит собственную плоть.

Бледную.

Дрожащую.

Мокрую от крови.

***

Комната плывет перед глазами. Полумрак, липкий, как старая пленка. Я чувствую вкус крови на губах - теплый, металлический. Веревки впиваются в запястья, но я давно перестала ощущать эту боль.

Он стоит передо мной.

Вижу нож.

— Ну что... Надеюсь, ты уже поняла, что шутить я не люблю. Где флешка?

Голос скрипит, будто ржавая дверь. Я поднимаю голову, хотя каждое движение отдает тупой болью в висках.

— Я тебе уже сказала... я не брала ее.

Мои губы трескаются, когда я говорю.

Он смеется. Этот звук заставляет мурашки пробежать по спине.

— Ох, какая упрямая. А я ведь предупредил - если будешь врать, будет больно.

Лезвие касается шеи.

Холодное.

Острое.

Я чувствую, как тонкая линия жжения рассекает кожу. Что-то теплое стекает по ключице.

— Ты зря тратишь время... Я ничего тебе не скажу.

Мой голос звучит хрипло, но я держу его ровно. Внутри все дрожит, но он этого не увидит. Не должен увидеть.

— Ты думаешь, если потянешь время, тебя кто-то спасет?

Он резко дергает меня за волосы. Боль пронзает кожу головы, слезы наворачиваются на глаза, но я их не выпускаю.

— Комната плывет перед глазами. Полумрак, липкий, как старая пленка. Я чувствую вкус крови на губах - теплый, металлический. Веревки впиваются в запястья, но я давно перестала ощущать эту боль.

Он стоит передо мной. Член “Черного молота”. Страшный. Все знают, как их люди любят пытать.

— Ну что... Надеюсь, ты уже поняла, что шутить я не люблю. Где флешка?

Голос скрипит, будто ржавая дверь. Я поднимаю голову, хотя каждое движение отдает тупой болью в висках.

—Я тебе уже сказала... я не брала ее.

Мои губы трескаются, когда я говорю.

Он смеется. Этот звук заставляет мурашки пробежать по спине.

— Ох, какая упрямая. А я ведь предупредил - если будешь врать, будет больно.

Лезвие касается шеи.

Холодное.

Острое.

Я чувствую, как тонкая линия жжения рассекает кожу. Что-то теплое стекает по ключице.

— Ты зря тратишь время... Я ничего тебе не скажу.

Мой голос звучит хрипло, но я держу его ровно. Внутри все дрожит, но он этого не увидит. Не должен увидеть.

— Ты думаешь, если потянешь время, тебя кто-то спасет?

Он резко дергает меня за волосы. Боль пронзает кожу головы, слезы наворачиваются на глаза, но я их не выпускаю.

— Ястреб? Да?

Ястреб. Позывной Максима. Откуда-то я знаю это даже сейчас.

В бреду. В пыли. В страхе и ужасе, который сковал меня по самое не хочу.

Не могу.

Не могу больше!!!

Смотрю на то, что происходит с ней и понимаю…

Мы с ней — единое целое и эта игра в Алису медленно тает, как обманчивый мыльный пузырь. Если поначалу он казался реальной планетой со своими мыслями, действиями, то сейчас…

Алиса — вот она, передо мной. Ее мучают, пытают — а я все чувствую. Ей больно, а плачу… Я!

***

Он… этот грязный “Черный молот”, продолжит издеваться пока я не умру. Лучше бы скорее… я не выдержу пыток, но вместе с тем и не сдамся. Придется страшно… жестоко мучаться, пока не умру.

***

— Ястреба ждешь? Только он не придет, сучка. Если ты не понимаешь по-хорошему, по-ласковому, — он касается моего раненого пальца.

Они знают про ястреба.

В сердце стучит гулким ударом — Максим!

Быстро беру себя в руки.

— Я... не знаю, о ком ты, — еле заставляю себя сказать.

Ложь дается тяжело. Он это чувствует.

— Ах вот как?

Кулак в живот. Воздух вырывается из легких. Я сгибаюсь, но веревки не дают упасть.

— Ты правда веришь, что он придет? Что вырвет тебя отсюда, как в каком-то дешевом боевике?

Я поднимаю на него взгляд, выплевываю кровь. Пытаюсь держаться как могу, я должна, у меня хватит сил, — пытаюсь себя обманывать.

Говорю через силу, пытаюсь быть уверенной, но какое там… Говорю как могу:

— Он... не придет. Потому что его нет.

Он смеется снова. Этот смех режет хуже ножа.

— Лжешь плохо, девочка.

Нож прижимается к бедру. Я чувствую, как лезвие давит на кожу.

— Последний раз. Где. Флешка.

Я закрываю глаза на секунду. Меня уже ничто и никто не спасет.

— Иди... к черту.

Мои губы растягиваются в улыбке. Кровавой, кривой, но улыбке.

Я готова к боли.

Я готова ко всему.

Потому что знаю - близок конец.

Глава 24. Путь к себе

Лезвие холодное, оно уже касается моей кожи, и в этот самый миг — мир взрывается.

Дверь вылетает с петель с оглушительным грохотом, осыпая нас градом щепок. Я зажмуриваюсь от внезапного света, врывающегося из коридора, и когда открываю глаза — ОН уже здесь.

Максим.

Весь в черном, с пистолетом в руке. Его глаза горят, как раскаленные угли в темноте.

— Кажется, я вовремя? — его голос звучит спокойно, но я слышу в нем ярость, глухую, звериную.

Мучитель резко оборачивается — но слишком поздно.

Выстрел.

Глухой хлопок, и пуля входит ему в бедро. Черная кровь брызгает на бетон. Он падает на колени с диким воплем, но тут же тянется к ножу.

— Не двигайся! — Максим делает шаг вперед, ствол направлен точно в лоб.

Но из коридора уже доносятся шаги.

Они идут.

Все они.

— Максим, их...

Я не успеваю договорить.

Начинается ад.

Первая пуля пролетает в сантиметре от моего виска, оставляя после себя запах жженого пороха. Максим резко дергает меня в сторону, прикрывая своим телом.

— Вниз!

Мы падаем за груду ящиков, и тут же ливень свинца обрушивается на наше укрытие. Дерево крошится, щепки летят в лицо, воздух наполняется едким дымом и криками.

Максим на мгновение высовывается — два выстрела. Где-то в темноте кто-то стонет.

— Бежим! — он хватает меня за руку, и мы мчимся вглубь подвала.

Ноги подкашиваются, в висках стучит, но страх придает сил.

За нами гонятся.

Стреляют.

Кричат.

Мы врываемся в узкий коридор, и тут огонь бьет в спину.

Максим вздрагивает, спотыкается.

Тонкой струйкой стекает кровь по его спине, пропитывая черную ткань.

— Ты ранен!

— Не важно! — он стискивает зубы, толкает меня вперед. — Там склад!

Мы влетаем в огромное помещение, заваленное ржавыми станками и ящиками. Запах металла и пыли.

— Склад… где-то здесь... — Максим шатается, но тащит меня за собой.

Выстрелы сзади.

Пули цокают по металлу.

И вдруг — узкая дверь, почти незаметная в стене.

Он рвет ее на себя, мы вваливаемся внутрь, и тьма поглощает нас.

Тишина.

Только наше тяжелое дыхание.

Только стук сердец.

Я прижимаюсь к нему, чувствуя, как его тело дрожит от боли.

— Давай посмотрим... — я тянусь к ране, но он хватает мою руку.

— Позже. Сначала они.

Снаружи раздаются голоса.

— Где-то здесь!

— Обыскать все!

Максим медленно поднимает пистолет, целится в дверь.

— Если войдут... — он не договаривает.

Но я понимаю все без слов.

Если войдут — мы будем биться не на жизнь, а на…

***

Тьма не просто черная – она густая, вязкая, словно жидкая смола, заливающая все вокруг.

Я чувствую, как она обволакивает меня, проникает под кожу, сливается с холодным потом, который ручьями стекает по моей спине.

Каждая капля пота, соленая и липкая, смешивается с кровью Максима, теплой и скользкой на моих дрожащих пальцах.

Его дыхание – горячее, прерывистое, с хриплой ноткой боли – обжигает мое ухо, и я чувствую, как его грудная клетка напрягается под моей ладонью, каждый вдох дается ему с усилием.

— Тихо... — его шепот едва различим, но я чувствую его всем телом, каждой клеткой, каждой нервной окончанием.

Снаружи – шаги. Тяжелые, мерные, зловещие. Они приближаются, становятся громче, четче.

Сердце сковывает паника. Я понимаю, что сейчас еще миг и… может быть… все…

Но я собираюсь. Чувствую, что у меня совершенно другая воля, другой взгляд на все. Я боюсь, но… не так.

Я готова к действию и сейчас напряженно смотрю на дверь. В груди — решительность, я не сомневаюсь, что сумею, выдержу…

Убью.

Щелчок затвора.

Звук, от которого у меня сжимается желудок. Как бы я ни казалась себе бесстрашной — сердце бьется так, что все внутри начинает дрожать.

Да. Несмотря на боль, пытки, страх и ужас — я сейчас наготове, я могу все.

И я сделаю все, чтобы спастись.

Дверь распахивается с оглушительным грохотом, и в проеме, залитом тусклым светом из коридора, возникает силуэт – высокий, широкоплечий, с автоматом наготове.

Максим вытягивает руку…

Голову сотрясает жуткий грохот.

Выстрел.

Глухой, резкий, оглушающий.

Максим стреляет почти в упор, без колебаний. Пуля входит под подбородок нападающего, разрывая плоть, вырывая клочья мяса и костей. Кровь брызгает на стену, а тело – уже безжизненное – падает вперед, как подкошенное.

Но за ним – уже второй.

Максим выстреливает снова, но промахивается – пуля рикошетит от металлической стойки.

В ответ – автоматная очередь, прошивающая стену прямо над нашими головами. Осколки штукатурки и пыль осыпаются на нас, я чувствую, как острые крошки впиваются в мою щеку, оставляя на коже крошечные порезы.

Надо действовать.

Решительно. Без колебаний.

Жестко.

Уже… Сейчас.

Моя рука, дрожащая, но решительная, нащупывает в темноте что-то твердое, холодное – обломок трубы, тяжелый, ржавый, но надежный.

Третий врывается в кладовку, его автомат направлен в нашу сторону.

Я не думаю – я действую.

Со всей силы, с яростью, рвущейся из груди, я бью его по колену.

Его звериный крик, полный боли, разрывает тишину. Он падает, хватаясь за ногу, но Максим уже тут – два выстрела в грудь, точных, безжалостных. Тело дергается и затихает.

Я смотрю на него взглядом победителя.

Ощущаю липкий воздух.

Тишина.

Только свист в ушах, только запах крови, пороха и страха, витающий в воздухе.

Максим хватает меня за руку, его пальцы сжимают мое запястье так сильно, что я чувствую, как кости трещат.

— Быстро.

***

Оглядываясь, мы выбегаем.

Картина, открывшаяся перед нами, леденит кровь – один из нападавших еще дергается, хрипит, пытается подняться.

Максим, не колеблясь, стреляет ему в голову – звук выстрела глухой, окончательный.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Осматриваюсь вокруг — пустой заброшенный двор.

Холодный воздух, резкий, как лезвие ножа, обжигает легкие. Я задыхаюсь, но бегу, не оглядываясь.

— Машина!

Короткая команда Максима и я понимаю — надо бежать. Он знает куда.

Ноги меня не слушаются, кровавая рана больно дает о себе знать. Сорванная кожа с пальца зудит, гудит, особенно когда Максим с силой хватает меня за руку…

Но я ни слова ему не говорю. Не время.

Сейчас главное — бежать.

Как можно скорее, быстрее, дальше отсюда.

Главное — выжить. Убежать.

***

У ворот – черный внедорожник, двигатель работает, выхлопная труба дымится. Охранник, молодой парень с сигаретой в зубах, даже не успевает понять, что происходит.

Максим подбегает к нему и со всей силы бьет рукояткой пистолета по виску.

Тупой звук удара.

Тело охранника беззвучно оседает на землю. Он надежно вырублен, а, возможно, даже и труп. Максим умеет бить так, что все вокруг перед ним расступается. Перед ним благоволит весь мир!

Он приказывает — короткая жесткая команда:

— Садись!

Я прыгаю на пассажирское сиденье, сердце колотится так сильно, что кажется, вот-вот вырвется из груди. Пытаюсь его унять, но понимаю — только сейчас я осознаю весь тот ужас, что пережила.

Рука, раненая, начинает трястись. В горле становится сухо, не хватает воздуха, мне кажется, что совсем нечем дышать. Но мы на улице, в машине, воздух есть, его здесь полно.

Это я…

Просто я…

Понимаю, что так дальше нельзя, иначе я стану просто обузой для Максима.

Смотрю на него, он уверенно заводит машину — он знает что делать. А я…

Мне все хуже и хуже с каждой секундой. Понимаю, что так дальше нельзя.

Шепчу:

— Если что… брось меня… Оставь…

Но он даже не смотрит, кидает короткое:

— Запомни. Я всегда с тобой.

***

Максим срывается с места, колеса взвизгивают на бетоне, резина горит, оставляя черные следы.

Гонка.

Город мелькает за окном, огни фонарей сливаются в длинные полосы. Я смотрю в боковое зеркало – никого. В глазах плывет, но я собираюсь и их последних сил спрашиваю:

— Куда?

Кидает короткое:

— "Соколы".

Я киваю

Заброшенный завод на окраине – наше место, наша крепость.

двадцать минут безумной езды в бешеном темпе, но нам такое — реально. Машина мчит быстро, Максим справляется, раненый, на ура.

Дорога становится хуже, асфальт сменяется разбитой грунтовкой.

Машину бросает на ухабах, я вцепляюсь в сиденье, чтобы не удариться головой о стекло. Сил и без того нет, но я трачу сейчас последние…

— Держись... — Максим стискивает зубы, его лицо искажает гримаса боли.

Я вижу, как кровь продолжает сочиться из его раны, пропитывая ткань рубашки, капая на сиденье. Он ранен, ему тоже плохо, возможно, так же как и мне.

Но он держится и рядом с ним мне — спокойно, хорошо, уверенно.

Я касаюсь его рукой и хочется сказать до одурения глупое “я тебя люблю”, но понимаю, что сейчас не время. Просто крови вытекло много, я слабею и… возможно… отключусь на глазах…

Максмм видит, что мне становится все хуже, трогает лицо, голову, говорит встревоженно:

— Держись… Тебе нельзя… Ты должна…

Его слова расплываются в непонятного цвета кляксы. Кажется, их много, кажется, я среди них…

Он хлопает меня по щеке. Прихожу в себя, даже, сквозь пелену перед глазами. смотрю за окошко.

Наконец — знакомые ржавые ворота, покосившиеся, но все еще крепкие.

Максим глушит двигатель.

Тишина.

Только наше дыхание, тяжелое, прерывистое.

— Кладовка в северном корпусе, — шепчу я, голос дрожит.

Он кивает, но сначала достает пистолет, проверяет обойму – осталось всего несколько патронов. Я смотрю на него напуганно, но он успокаивает меня, трогает щеку, гладит и говорит уверенно:

— На всякий случай.

Мы выходим из машины, ноги подкашиваются от усталости и головокружения.

Территория завода – царство теней и тишины. Старые цеха, полуразрушенные, стоят как немые стражи, их окна – пустые глазницы, смотрящие в ночь.

Мы идем, прижимаясь к стенам, каждый шаг – осторожный, выверенный.

Безопасность.

Пока.

Глава 25. Я просила сама

Не просто помещение - целый мир, затерянный во времени и пространстве.

Тесное, душное пространство, где каждый вдох наполнен вековой пылью, въевшимся в стены машинным маслом, чем-то еще - затхлым, древним, забытым..

Сквозь узкую щель в прогнившем потолке пробивается единственный луч света, дрожащий, как последняя надежда, освещающий миллиарды пылинок, что кружатся в этом золотистом столбе, словно микроскопические звезды в собственной вселенной.

Здесь тихо.

Так неестественно тихо, что слышно, как где-то в глубине ржавых труб, словно метроном конца света, методично капает вода.

Кап. Кап. Кап.

И от этих звуков хочется сойти с ума, они пленяют мозг и заставляют его стать сумасшедшим.

***

Я сижу на старом деревянном ящике из-под инструментов, с надписями, стершимися от времени, обхватив колени руками так крепко, что пальцы впиваются в собственную кожу.

Тело - сплошная пульсирующая боль.

Каждый мускул, каждый сустав, каждая клеточка ноет, кричит, напоминает о том, что они со мной сделали. Боль уже не острая, не режущая - она стала фоновым шумом существования, как постоянный звон в ушах после близкого взрыва, как запах гари, въевшийся в одежду.

Но хуже физической боли другое — ощущение, что я больше не принадлежу себе.

Я больше не чувствую себя собой.

Максим стоит у стены, его мощный силуэт четко вырисовывается в полумраке, контуры тела сливаются с тенями.

Его пальцы, сильные и ловкие, достают шприц из потертой барсетки, проверяют на свет - нет ли пузырьков в прозрачной, почти невидимой жидкости. "Сокол".

Препарат, который может стереть память. Практически полностью.

Практически как чистый лист, оставив лишь самое важное и… добавив то, что станет моей новой жизнью.

Это легко.

Но это и не так важно. Главное, что сможет сделать этот препарат — выжечь самое страшное, самое болезненное, оставив лишь смутные тени воспоминаний.

— Ты уверена? - его голос низкий, хриплый, будто пропущенный через гравий и пепел.

Я поднимаю на него глаза, заставляя мышцы шеи работать через боль. Он красивый, чертовски красивый, даже сейчас. Даже с полосками засохшей крови на когда-то белой рубашке, даже с тенью смертельной усталости в глубоко посаженных глазах, даже с этой новой жесткостью в чертах лица, появившейся после всего, что мы пережили.

— Я... я не смогу жить с этим,

— мой шепот больше похож на хрип, на последний выдох умирающего. —

Они... они сломали что-то внутри. Не только тело. Они..

. — голос срывается, в горле встает ком. —

Я больше не та. Я не могу... не могу чувствовать себя чистой. Они везде. В моих мыслях. В моей коже.

Он молча кивает.

Понимает.

Не нужны слова - мы давно научились читать друг друга без них.

Наше место — заброшенный склад — кажется мне сейчас единственным безопасным местом во всей вселенной. Здесь, среди этих заплесневелых стен, под этим кривым потолком, нет никого, кроме нас.

Никто не найдет.

Никто не тронет.

Только вечная пыль, давящая тишина и... Максим. Только он один.

Здесь так хорошо и мне хочется остаться тут на целую вечность. Не идти… не бежать больше никуда.

Никуда.

Быть тут.

Кажется, здесь моя душа — тут мы вдвоем и никто нас здесь не увидит.

Не найдет.

Это место секретное от целого мира.

Но известное только нам.

Смотрю на него, глаза в глаза, мне хочется в них насмотреться, запомнить… Так, чтобы не забыть.

Слезы подступают к глазам, ком в горле начинает раздуваться до космических размеров.

— Здесь... здесь так хорошо, - говорю я, проводя дрожащей ладонью по шершавой поверхности старого ящика, чувствуя под пальцами трещины и занозы. —Как будто... как будто время остановилось. Как будто там, снаружи, ничего этого не было. Как будто мы... — голос снова предает меня.

Он подходит ближе, его движения все такие же плавные и грациозные, несмотря на усталость, на боль, на все пережитое. Присаживается рядом, и его массивное плечо касается моего - теплое, твердое, настоящее.

— Ты точно хочешь это забыть? - он поворачивается ко мне, и в его глазах я вижу бурю эмоций, которые он никогда не выпускает наружу.

— Не все,

- отвечаю я, внезапно ощущая, как по щекам текут слезы. -

Тебя... тебя — нет. Нашу первую встречу. Тот вечер на крыше, когда ты впервые поцеловал меня под дождем.

…. поэтому я так люблю дождь…

—

Как ты учил меня стрелять на старом полигоне... Это... это оставь.

Он вздыхает - тяжело, глубоко, будто этот вздох идет из самых глубин его израненной души.

Он хочет мне сказать, что это все оставить — невозможно, что препарат действует самостоятельно, не слушая нас.

Но…

Он молчит.

И я это понимаю. Отлично понимаю. Я тоже хорошо знаю, что я забуду абсолютно все.

Его глаза напротив моих, он смотри на меня так внимательно, что сердце разрывается на куски от боли, от сожаления, от того, что я…

Я не смогу!!!

Не смогу жить дальше зная, что я — имею доступ к важной информации и в любой момент могу ее выдать.

Опасная мысль вдруг пронзает меня:

— А что если… они найдут меня, а я… ничего не знаю.

— Я найду людей… они будут тебя охранять.

— Но как?

— Ты об этом даже не узнаешь.

— Тайно?

— Не знаю. Придумаю. Сделаю тебе липового парня, левого.

— Максим! Нет!

— Успокойся, Алиса. Ты его будешь любить. Уж я придумаю как…

— Но я не хочу.

— Надо, Алиса, надо. Он будет контролировать тебя, защищать.

— Но он же не будет рядом со мной каждый день. Да и потом… флешка в квартире… Пожалуйста… Забери ее… Уничтожь.

Я не успеваю договорить где, Максим торопливо успокаивает меня:

— Рядом с хатой будет сосед. Кто-нибудь из наших.

— Но я…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он трогает мой лоб, гладит по волосам.

Берет мою руку в свои, переворачивает ладонью вверх. Кожа на внутренней стороне запястья кажется неестественно бледной, почти прозрачной, тонкой, как папиросная бумага. Вены выделяются синими реками под этой хрупкой поверхностью.

— Будет... будет больно? - спрашиваю я, уже зная ответ.

— Ненадолго, - он проводит большим пальцем по моей коже, и это прикосновение кажется единственным якорем в бушующем море.

Игла входит легко, почти безболезненно.

Я даже не моргаю, наблюдая, как металл исчезает под моей кожей. Жидкость, когда начинает поступать в вену, холодная - ледяные волны, растекающиеся по руке, по телу, по сознанию.

— Считай до десяти, - говорит Максим, и его голос уже звучит как будто издалека, через толстый слой ваты.

— Один... — кладовка начинает плыть перед глазами, контуры предметов становятся мягкими, размытыми.

— Два... - его лицо теряет четкость, превращаясь в набор пятен и теней.

— Три... - но мне не страшно. Потому что он здесь. Рядом. Потому что его рука все еще сжимает мою. Потому что в этой пыльной, грязной, пропахшей машинным маслом кладовке - я дома. В последний раз.

Тьма накрывает меня мягко, как старое шерстяное одеяло, как теплые объятия после долгой разлуки.

Последнее, что я чувствую перед тем, как сознание окончательно отключается - его сильные пальцы, которые продолжают крепко держать мою руку, не отпуская даже в небытие.

Глава 26. Алиса

Кавардак в голове, отрывки последних кадров и встревоженное лицо Макса:

— Алиса… Очнись…

Но я лежу, будто без признаков жизни. Он касается моей руки, запястья — проверяет пульс. Потом трогает щеку, касается груди — под левой, слушает сердце.

Бьется.

Но губы… они стали сухими, безжизненными и начинают синеть, словно я не дышу.

— Черт, — срывается с его губ, — неужели…

Он начинает доставать препарат, смотрит на остатки жидкости в шприце — на свет. Морщится, со страхом смотрит на меня…

С его губ срывается безумное:

— Черт. Черт. Черт.

Он хватает мое практически бездыханное тельце и относит в машину. Вижу, как ревет мотор…

…

Больница. Рядом со мной уже не Макс, незнакомая женщина — кто-то из наших, подставная.

Коридор. Больница. Врач… самый простой, обычный, незнакомый, но мне хочется видеть в нем Максима. Только его…

Но мозг начинает очищаться, превращаться в чистый белый лист и мне кажется, что Максим — везде, и вместе с тем — он исчезает из моей жизни. И последнее, что я прошу… лежа в больничной палате…

“Уютная пыльная кладовка. Я и Он. И больше никого”.

***

Я не хочу знать ничего, что будет мне лишним. Я хочу помнить только его… — последнее, что мелькает в мозгу.

Прошу… Сохрани мне хотя бы его запах и его глаза…

— Взамен твоих, — слышу бред, который кажется самой что ни на есть настоящей правдой.

— Я согласна, — киваю, соглашаюсь безумно.

Я готова на все.

***

Я сижу на полу в пустой квартире. Пол подо мной холодный, шершавый, в щелях — засохшая грязь и крошки прошлой жизни. Окно приоткрыто, но воздух всё равно спёртый, будто эти стены годами впитывали в себя страх и ложь.

В руках — флешка. Маленькая, невзрачная. Холодный металл корпуса впивается в ладонь, оставляя на коже красноватый отпечаток. Она будто шепчет: Ты знаешь. Ты всегда знала, что с ней делать.

Но я не знаю.

Нет.

Не я не знаю.

Лера не знает.

А Алиса... Алиса знала. Алиса спрятала флешку и… начался безумный ад.

***

Внезапно меня пробирает дрожь — не от холода, а от чего-то глубже, будто внутри кто-то резко дёрнул за невидимую нить.

Голова раскалывается, боль острая, пульсирующая, будто кто-то методично вбивает гвоздь прямо в висок. Я сжимаю виски пальцами, но это не помогает. Только хуже.

Я закрываю глаза — и тогда приходят они.

Воспоминания.

Но не Леры.

Мои

***

Я — маленькая.

В квартире пахнет водкой, дешёвым табаком и чем-то затхлым, будто воздух здесь никогда не обновлялся.

Одна комната.

Одна кровать с продавленным матрасом, на котором отец спит, когда не валяется на полу.

И я.

Одна.

Трясущаяся девочка в поношенном платье, которое когда-то было голубым, а теперь стало серым от стирок и времени.

Я одна.

Никакой… Алисы… рядом… нет.

За стеной — шаги. Тяжёлые, неровные.

— Алиска! Где ты, сука?!

Это он ко мне — я откликнулась на имя Алиса.

Его голос — хриплый рык, звук, от которого сжимается всё внутри. Я не отвечаю. Не шевелюсь.

Я уже знаю этот ритуал.

Быстро — в шкаф. Такое надо делать всегда, когда он пьяный и когда ведет себя так как сейчас — откуда-то это в моей голове, в моих детских мыслях.

Страх.

Мной руководит страх.

Старая древесина скрипит подо мной, когда я вжимаюсь в угол, под груду маминых вещей, которые отец так и не выбросил. Платье мокрое от слёз, но я не шмыгаю носом. Не дышу.

Если он услышит — будет больно.

Опять.

Дверь в комнату распахивается с грохотом, и я вижу через щель его сапоги — грязные, в потёках чего-то тёмного.

— Выходи, тварь!

Я не выхожу.

Он шарит по комнате, опрокидывает стул. Опирается о стену, спотыкается. Проклинает маму — ту, что умерла.

— Если бы не эта падла в животе, ты бы жила!

Его слова врезаются в меня, как нож. Я знаю, что он прав. Да, это действительно так, он мне сам рассказывал в детстве, только тогда он еще не так сильно пил. Но…

… тоже давал знать, что если б не я…

и я с этим жила все детство, с чувством вины, что я — причина того, что умерла мать. Моя. Моя любимая мама умерла из-за…

МЕНЯ!

***

Бегом в шкаф.

Потом — глухой удар. Он падает.

Тишина.

Потом — храп.

Я жду. Минуту. Пять. Десять.

Потом выползаю.

На полу — осколки бутылки. И кровь. Моя. Я даже не почувствовала, как порезала ноги.

Но я не плачу.

Я уже поняла: слёзы не помогут.

***

Кадр дрожит, в голове — жар, все сливается и… новая картинка.

Я же, только уже чуть старше.

Школа. Коридоры, пахнущие дезинфекцией и чужим потом. Взгляды. Шёпот.

"Грязнуля. Вонючка. Сиротка."

Учителя смотрят сквозь меня. Видят синяки, но делают вид, что не замечают. Соцработница приходит раз в полгода, смотрит на меня как на ущербную, кивает, что-то пишет в блокноте. Ставит галочку напротив меня и это дико бесит. Будто я какая-то неправильная из-за того, что мой отец беспрерывно пьет!

Однажды я не выдерживаю.

Девочка из старшего класса тычет в меня пальцем, смеётся.

— Смотрите, Алиска-помойка опять в одном и том же!

На мне была чистая блузка, просто она у меня… одна.

Все.

Последняя точка терпения.

Она пройдена.

Я поднимаю камень.

Удар. Крик. Кровь на её лице.

Меня не исключают — переводят.

Спецшкола.

Там я встречаю их.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Ребят, у которых тоже нет пути назад.

***

Мне шестнадцать.

Я уже не Алиса.

Алиса — это та, которую били. Которая боялась. Которая умерла в том шкафу.

Теперь я — Лера.

Лера не боится.

Лера бьёт первой.

Именно поэтому Сокол замечает меня.

Он стоит передо мной, высокий, в кожаном пальто, с холодными глазами. Мы с ним уже знакомы, но… я пока одна. Сама по себе.

Рядом — Ястреб. Максим. И я с ним уже в отношениях. Только он один знает Алису — ту, которая настрадалась и теперь спряталась глубоко внутри.

Но для Сокола я — настоящая оторва, которая ничего не боится и хочет быть в группе — там, где ее парень.

— Ты готова быть с нами? — спрашивает он.

Голос ровный, без эмоций.

Ястреб добавляет:

— Задавать такой вопрос девчонке — то же самое, что предлагать ей умереть.

На это я усмехаюсь сквозь губу, по-грубому цинично, жестко.

Смотрю ему в глаза и говорю то, что и так вертится на языке уже давно:

— Я уже мертва.

Он задерживает взгляд. Потом — усмехается.

— То, что надо.

***

Теперь я сижу здесь.

В пустой квартире.

С флешкой в руке.

И понимаю.

Леры не существует.

Её придумала Алиса, чтобы выжить.

Но теперь... теперь я должна решить.

Кто я?

Жертва?

Или оружие?

Я сжимаю флешку так сильно, что пальцы немеют.

Я должна решить.

Глава 27. Лера

Я застываю в дверном проеме, ладонь судорожно сжимает косяк. Пыль оседает на губах, и мне хочется кашлять, но воздух застревает в горле.

Они не замечают меня.

Максим прижал ее к стене, его мощные бедра впиваются в ее хрупкое тело. Я вижу, как его пальцы впиваются в ее талию, оставляя красные отметины на бледной коже.

— Ты вся дрожишь, - его голос густой, как патока.

Она не отвечает. Только впивается ногтями в его плечи, когда его ладонь скользит под ее юбку.

Я чувствую это.

Боже, я чувствую каждый прикосновение его пальцев - грубых, опытных. Чувствую, как ее тело предательски отвечает ему, как влажно и горячо между ее ног.

— Лера... - она вдруг поворачивает голову и смотрит прямо на меня.

Но это не я.

Это Алиса.

Ее глаза - зеркало моего страха.

Макс впивается зубами в ее шею, и она стонет - этот звук разрывает меня изнутри.

— Тебя нет, - шепчет Алиса, и ее голос дрожит.

Я чувствую, как его член упирается в ее живот, твердый, готовый.

— Ты просто страх. Я создала тебя, чтобы прятаться.

Он входит в нее резким движением, и я чувствую это - боль, растяжение, затем волну жгучего удовольствия.

Алиса вскрикивает, ее ногти впиваются в спину Макса.

— Я... Я не...

— Выбирай, - ее шепот проникает в меня глубже, чем его член.

Я вижу ее лицо - искаженное страхом, болью, стыдом.

И понимаю.

Алиса не злая.

Она напугана.

А я...

Я - ее меч.

Ее броня.

Ее сила.

— Я - Лера, - говорю я, и мир вокруг взрывается миллионом осколков.

Макс рычит, его бедра бьют в нее с новой силой.

Алиса плачет.

А я...

Я чувствую, как рождаюсь заново.

Сильная.

Несокрушимая.

Настоящая.

—Я - Лера, - повторяю я, и на этот раз это звучит как клятва.

Как приговор.

Как освобождение.

***

Я смотрю на них словно сверху. Вижу Максима, его возбужденное лицо, как он смотрит на нее… то есть на меня…

Я могу поклясться! Он меня любит! Он впивается взглядом горячо…

Наклоняется и кусает.

Алиса вскрикивает, её ногти впиваются в его плечи, оставляя красные царапины.

Я чувствую этот укус на собственной груди — резкую боль, которая тут же растекается горячим электричеством по всему телу. Мой сосок наливается, будто его действительно зажали между зубами.

Максим откидывается, его глаза блестят в полумраке. Он расстёгивает ремень, и я вижу его член — толстый, с выраженной головкой, уже налитый кровью, готовый к ней. Капля влаги блестит на кончике, и моё горло пересыхает.

— Посмотри, как он хочет тебя, — Алиса обхватывает его пальцами, медленно проводя снизу вверх.

Это она сказала мне.

Сама себе.

И, кокетливо, на прощанье помахала.

Она выводит меня на поверхность… Вынимает мое сознание, заставляет меня все полностью понять и… принять.

Выбрать себя.

А я не могу оторвать от них взгляд, смотрю зачарованно.

Вижу как его живот напрягается, вены на руках вздуваются сильнее. Он резко хватает её за бёдра, стаскивает к краю стола.

Его пальцы впиваются в её плоть, оставляя красные отпечатки. Я непроизвольно сжимаю бёдра, чувствуя, как мой собственный клитор пульсирует в такт её дыханию.

И затем толчок.

Он входит в неё одним мощным толчком, без подготовки, без сожалений.

— Аах! — её крик эхом отдаётся в моей голове.

Я вижу всё.

Вижу, как её влагалище растягивается, принимая его. Как её внутренности обхватывают его член, уже мокрый от её возбуждения. Как её живот вздрагивает от первого глубокого проникновения.

Максим начинает двигаться — сначала медленно, почти издевательски, чувствуя каждую складку её тела. Затем быстрее. Жёстче.

— Да… вот так… — Алиса закидывает голову, её грудь подпрыгивает в такт его толчкам.

Я не могу оторвать взгляда от места их соединения. От того, как его член появляется и исчезает в ней, блестя от её соков. От того, как её попка сжимается каждый раз, когда он входит до конца.

Её рука опускается между ног, пальцы находят клитор.

— Я… я тоже… — шепчу я, повторяя её движения.

Мои собственные пальцы скользят между ног, и я чувствую её удовольствие, её тепло.

Максим наклоняется, захватывает её сосок губами, сосёт, и звук его жадных глотков заставляет меня содрогаться.

Я чувствую всё:

Как её стенки сжимаются вокруг него.

Как её клитор пульсирует под пальцами.

Как её тело начинает дрожать, приближаясь к краю.

— Кончай со мной, — приказывает он.

И она кончает.

Её оргазм бьёт волной — живот сводит судорогой, пальцы впиваются в его спину. Она кричит, её голос срывается, и я чувствую, как её внутренности сжимают его член, вытягивая из него ответную волну.

Максим рычит, вгоняя в неё член в последний раз, глубоко, до самого основания.

Я чувствую, как он наполняет её.

Не просто дрожь, не просто волна — это взрыв, атомный, всепоглощающий, разрывающий ее изнутри. Ее живот сводит судорогой, мускулы пресса напрягаются до боли, а пальцы впиваются в его спину так глубоко, что под ногтями остаются красные полумесяцы. Она кричит — голос срывается, становится хриплым, животным, и в этот момент я чувствую все:

Как ее влагалище сжимается вокруг него, пульсируя в такт бешеному ритму сердца.

Как ее внутренние стенки обхватывают его член, сжимаясь волнами, вытягивая из него ответ.

Как горячо там, внутри — будто раскаленная сталь вливается в нее, заполняя до краев.

Максим рычит — низко, по-звериному, и вгоняет в нее свой член в последний раз, до самого основания, до упора, так что ее живот выгибается от давления.

Я чувствую, как он наполняет ее.

Тепло. Густое, липкое, живое. Оно растекается внутри, заполняя каждую складку, каждую трепещущую мышцу. Она стонет, ее бедра дрожат, но он не отпускает — прижимает ее к себе еще крепче, не давая ни капли вытечь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Моя... — его голос хриплый, пропитанный обладанием.

Алиса…

… боже… как это ненормально смотреть на себя со стороны…

… запрокидывает голову, ее губы приоткрыты, глаза закрыты. Она вся горит, кожа покрыта румянцем, грудь вздымается частыми, прерывистыми рывками.

И я...

Я чувствую все это.

Каждое пульсирующее сокращение ее тела.

Каждую каплю его семени, которая переполняет ее.

Каждую дрожь, которая пробегает по их соединенным телам.

Она обмякает, но он не отпускает — его руки скользят по ее потной спине, прижимают к себе, и губы находят ее шею. Кусает. Снова.

— Ты... прекрасна...

А я смотрю и не могу отвести глаз.

***

Его семя всё ещё пульсирует внутри меня, горячее и густое, а его пальцы уже скользят по моей чувствительной коже, разжигая новый огонь.

Я едва успеваю перевести дыхание, как его ладонь опускается между моих дрожащих бёдер, находя мой перевозбуждённый клитор, набухший и болезненно чувствительный после оргазма.

— Нет... слишком... - я пытаюсь протестовать, но моё тело выгибается навстречу его прикосновениям, предательски требуя большего.

Максим усмехается, этот чёртов самоуверенный смешок, который сводит меня с ума.

Меня.

Я смотрю на ее лицо… Алисы.. И твердо чувствую в ней себя.

Я себя обрела. А потому… я смотрю теперь не на нее, а вижу все своими глазами.

Его палец начинает медленные манящие круги вокруг клитора, не касаясь напрямую, только дразня, заставляя каждую клеточку моего тела трепетать в предвкушении.

— Ты говорила “нет”, но твоё тело говорит “да”, - его губы прижимаются к моей шее, а зубы слегка покусывают нежную кожу.

Я чувствую, как его член снова напрягается внутри меня, наполненный новой силой. Он ещё не вышел, и малейшее движение заставляет меня стонать - так чувствительно всё внутри после оргазма.

Его рука продолжает свою дьявольскую работу, пальцы скользят ниже, собирая наши смешавшиеся соки и размазывая их по моим дрожащим губам. Один палец легко входит внутрь, встречая сопротивление разгорячённых мышц, и я вскрикиваю от неожиданного удовольствия.

— Видишь? Ты готова снова, - он начинает медленно двигаться, вытаскивая почти полностью и снова заполняя меня.

Это неистово - каждый толчок задевает какие-то новые чувствительные точки, о которых я даже не подозревала. Его член, всё ещё влажный от нашей страсти, скользит с лёгким хлюпающим звуком.

Мои ноги сами собой обвиваются вокруг его бёдер, притягивая его глубже. Руки вцепляются в деревяшку стола, когда он находит новый ритм - не такой яростный, как прежде, но более глубокий, более... осознанный.

— Смотри на меня, - приказывает он, и я открываю глаза, встречая его горящий взгляд.

Эта фраза… он со мной с того страшного дня… когда мучитель из “молота” требовал моего взгляда.

Чтобы я видела как…

Видела… Боялась…

Но я не испугалась. Меня спас Макс. И только он может мне приказывать смотреть… Больше никто на свете.

А он любит — приказывать, заставлять

Его сильные пальцы проводят по моему лицу, трогают рот, выгнутый в капризной истоме страсти.

— Ммм… — сходит с моих губ стон.

Вижу, как он доволен. Ему нравится… Черт! Ему так нравится мучать меня!

Его член входит глубоко и делает болезненный толчок… Хоть и внутри все горячо, но тем не менее — мне от его страсти моментами больно.

Он делает так, чтобы было больно. Он старается… ужалить меня и причинить этим плохо скрываемое мною удовольствие.

Толчок.

еще… еще…

В этот момент он меняет угол, и...

— О Боже! Максим…ммм… как хорошо… - я не могу даже закончить фразу, потому что волна нового, ещё более сильного удовольствия накрывает меня.

Его пальцы снова находят мой клитор, и теперь он играет со мной как виртуоз - круги становятся уже, точнее, синхронно с его толчками.

Я чувствую, как внутри всё сжимается, как новый оргазм подкрадывается неожиданно быстро.

— Мы всегда вместе, - хрипит он, и я вижу, как его лицо искажает гримаса наслаждения.

Когда взрыв сотрясает моё тело, он вонзается в меня в последний раз, и я чувствую новый поток тепла внутри. На этот раз я не могу даже кричать - только беззвучно открываю рот, пока волны удовольствия перекатываются через меня.

Глава 28. Максим

Незнакомый врач, больничная палата, меня откачали от “сокола” — и я могу ходить!

Но… моя память пуста.

Обычное отравление, — наши подсуетились, диагноз меня не выдаст с головой.

Из больницы меня забирает Артем и его вроде бы честное, как мне показалось тогда “все будет хорошо”.

Да! Как мне хотелось в это поверить! Самой творить свою жизнь так, чтобы все было хорошо.

Самой.

Вместе с ним. Мне навязали, что он — это мой парень, запрограммировали мозг так, что я не сомневалась — это так.

А в это время Макс просто наблюдал за тем, как я целую Артема, влюбляюсь по-настоящему, по уши, безоглядно и поставил вопрос перед ним четким жестким ребром:

— Кончай.

— Да нам друг на друга плевать, — заверил его Артем, — сам же просил присмотреть, вот я и работаю.

Вижу все это словно сверху, но смотрю глазами Максима, в них обида на самого себя и острая боль.

Работа, — это слово как ножом ударило Максима. Я для него — работа, мои чувства — он делит на ноль.

— Сделаем подставу, посмотрим как ей пофиг на тебя.

Артем посто хмыкнул, а спустя час я уже тряслась в черном внедорожнике Кирилла — помощника номер один.

И мир пошел кувырком, одно за другое цепляя.

И сейчас я стою… я помню… я только что убежала из цеха заброшенного подвала… только что я видела Артема — он был весь в крови.

В искусственной крови. Поэтому ему было не больно.

Но было больно мне, Макс это видел и… меня жалел.

Картинка вспышкой — я бегу, передо мной все расплывается, раненая рука… по-настоящему раненая… но я бегу.

Добегаю. Сосед. Страшно.

И, наконец, спасение…

В разбитом окне, обрамлённом зубчатыми остатками стекла, стоит он...

Человек в маске.

Тот самый, с видео.

— Привет, Лера, - говорит он. Голос звучит так, будто доносится из глубины колодца, — пора проснуться.

Его рука тянется ко мне. В ладони - шприц с мутной жидкостью.

Он — в маске.

Чтобы меня не напугать.

Теперь я это знаю и отлично понимаю. Смотрю на него… в прорезях маски знаю — меня ждут родные любимые глаза.

Он тянется ко мне. Касаюсь его руки и мягко отвожу в сторону.

— Не нужно, — киваю на уже готовый шприц, — я уже проснулась.

Смотрю ему в глаза и тихо… шепотом… произношу его имя…

Максим.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Конец