Контрагент. Глава 42

Скинувшая с себя все до последней ниточки Лариска так больше и не надела ни сантиметра тряпок до самого отъезда, даже во время случившихся месячных сверкая голой, начисто эпилированной писькой с забавно свешивающейся из нее петелькой тампона, а если становилось прохладно, то накидывала на плечи что-нибудь не очень большое, продолжая демонстрировать общественности те свои прелести, что ниже сисек. Впрочем, погода стояла великолепная, так что прохладно бывало, разве что, по вечерам, - а по вечерам у них были хорошо согревающие занятия. Иван с Машей, глядя на младшенькую, тоже одеждой не злоупотребляли. Тем более, что стояла усадьба на отшибе и, как смеялась Лариска, за «новорусским», могучим двухметровым забором.

Как молодоженам и положено, большую часть времени они проводили на огромном лежбище в прохладе большой, «родительской» спальни. Первое время они слезали с него, если не считать отлучек старших на работу, только тогда, когда деваться было уж совсем некуда: до туалета, принести еды, да смыть с себя и из себя следы любви в душ или баньку, но и там не упускали как-то совершенно независимо от их воли возникающих моментов.

Отлучки старших на работу были одновременными и недолгими. Первым обычно возвращался Иван, - его контора была ближе, да и времени на дамский треп на работе он, в отличие от Маши, не тратил. Или Маша давала таким способом им с Ларкой возможность побыть наедине? Он не выяснял: ладно и так, и так, а коли Машка так думает, то, во-первых, имеет право, а во-вторых, ей с этим точно видней.

В ожидании старших Ларка, если позволяла погода, брала ноутбук и заваливалась с ним в шезлонг, стоявший в тени дома, благо, беспроводный интернет в усадьбе теперь был везде. Здесь же Иван поставил немаленький, метров пять в диаметре, надувной бассейн, в который Лариска, спасаясь от жары, периодически залазила.

Услышав знакомый звук машины, младшенькая, как была голяком, бегом неслась к воротам, распахивала одну створку настежь и, как будто спохватившись, прикрывалась второй створкой, открывая ее куда медленнее. Иван, посмеиваясь, заезжал во двор усадьбы, Ларка нетерпеливо открывала дверку машины, вытягивала дядю Ваню из-за руля, зажмурившись, чмокала его в губы, после чего, хихикая, прикрываясь руками и воровато оглядываясь, бежала закрывать ворота. Возвращалась уже не торопясь, походкой женщины, которая хочет, и знает, что получит свое, причем немедленно и много.

Дальнейшее зависело лишь от ее фантазии, поскольку серьезное сопротивление Ивана женским сексуальным идеям было сломлено в процессе Ларкиной дефлорации раз и, кажется, навсегда.

Вариантов у Ларки было много. Дядю Ваню можно было утянуть в баню, или сразу в спальню, или не тянуть никуда, а, чуть поласкавшись, почувствовав лобком или рукою, что у него для любви все готово, - а сама она намокала теперь, кажется, от одного звука его машины, - прямо здесь улечься сиськами на теплый капот, да повилять хвостиком. И получить под хвостик дяди Ванину любовь, причем, если повезет, так, что мир зазвенит, рассыплется искрами, и соберется опять, но уже в другом, куда как более розовом цвете, и в этом новом, светлом мире будут дяди Ванины губы, благодарящие её, - господи, за что? Ведь это он ей принес столько радости, а она… Она всего лишь старалась, чтобы и ему было приятно.

Вот, сейчас на коленки встанем, зря, что ли, возле машины тоненькую подушку держим, которую тогда мама принесла, специально ведь, для торжественных встреч нашего мужчины, вместо ковровой дорожки, и дяде Ване будет еще приятнее. Вау! Как он так умудряется, а? Твердый, но мягкий, горячий, но не жаркий, пахнет, но не противно, а… Силой, что ли… Ой, мамочки, зачем я руку-то вниз, счас опять отключусь, так опять его и не выдоив. А жалко-то как, ведь вкуснятина.…

Уффф… Очнулись. Всё, вроде, на месте, и дяди Ванин во рту тоже. Вот так тебе, дядь Вань, да. Зубками, это тебе не пизда, тут зубы точно есть. Может, все же выдоится? Не, не похоже. Ну, ничего, мама приедет, может, поделится. А пока хватит. Повели дядю Ваню в баню, вот, почти стихи. Там раздеееенем… и на стол… и помоооем… и еще пососем-пососем-пососем… а может, и сверху залезем… может, и попкой… попка тоже что-то чешется…

Чаще всего Маша приезжала к тем порам, когда Ларискин сексуальный энтузиазм, их с Иваном обоюдными стараниями, ненадолго успокаивался. Тогда она какое-то время пыталась, сдерживаясь из всех сил, изображать из себя почтенную мать непутевого семейства, ходящую по дому голяком не по собственному желанию, но исключительно в силу сложившихся в этом семействе дурацких традиций, а Иван, к Ларкиному огорчению и впрямь никогда не разряжавшийся в младшенькую без Маши, вместе с расслабленной, но шустрой Ларкой всячески ее соблазняли, провоцируя на выход из образа. Кончалась эта игра быстро и закономерно: когда в бане, когда в доме, а когда и на свежем воздухе почтенная мать семейства, плюнув и зарычав, ухватывала мужа за причинное место, иной раз со словами: «Хватит, наигралась! » отгоняя от этого места откровенно балующуюся Лариску, и уже через несколько минут заполошно, с постанываниями когда выписывала восьмерки серединой тела, когда изображала головой тяни-толкай, - в зависимости от того, в какую ее дырочку они с Ванечкой решили ублажиться. Самой Маше было вообще-то все равно: сдерживаясь, она доводила себя едва не до умопомрачения, и редко когда успевала сделать хоть низом, хоть верхом больше десятка движений до того, как, ко всеобщему удовольствию, бурно завершить процесс. А поскольку Ивану было все равно изначально, то частенько выбор за них делала Лариска, со смехом состыковывая старших теми местами, которые ей казались в данный момент самыми актуальными.

Но больше всего Ивану нравилось, когда Маша заставала их с Лариской, что называется, «на горячем»: в спальне ли, в бане, или где-то еще. От такого зрелища жена, страсть как любящая глядеть на их с Лариской потрахушки, сразу становилась трепетно-ласковой, принимаясь, урча, почесывать-разминать-подталкивать их друг к другу. И делала так до тех пор, пока Иван, не отрываясь от работы над прелестями младшенькой, не добирался когда рукой, когда губами до Машиной женской сущности, отчего у Маши случалось сначала переключение с материнской ласки на женскую похоть, а следом почти немедленный малый оргазм, что почти неизбежно индуцировало оргазмы сначала у Ларки, а потом и у Ивана. Причем в этом случае Лариске, считай, с гарантией выпадало не такое уж частое счастье ощутить в занятой в этот момент делом дырочке удары дяди Ваниного сока жизни.

Каждый раз, когда они занимались любовью втроем, Иван незаметно наблюдал за тем, как Маша реагирует на Лариску, - нет, не на дочку, тут все было ясно, но на женщину, с которой она – вынужденно ли, по собственному ли желанию, он до конца так и не понимал, да вряд ли это твердо знала и сама Маша, - теперь уже полноценно делит в постели любимого мужчину. И не видел ни малейших признаков ревности, причем ни с одной из сторон. Зато видел разницу в отношениях женщин друг к другу: Маша не позволяла себе в отношении Лариски никаких «сексуальных домогательств», хотя Лариска была бы явно не прочь, при этом сама она на Ларискины осторожные поползновения в отношении маминых эрогенных зон пыталась реагировать как можно сдержаннее. Но – не пресекала.

Впрочем, изображать сдержанность у Маши получилось недолго. На третьей неделе их сексуального пиршества, когда они уже попробовали, казалось, все, что только могли изобрести сами или вспомнить и при этом повторить, в день, когда у обеих дам дружно закончились месячные, Лариска решительно пересекла установленную Машей негласную границу, нырнув мордочкой между маминых ног сразу после того, как оттуда, вытирая ладонью перепачканное Машиными оргазмическими соками лицо, вылез Иван. Маша слабо дернулась, пытаясь оттолкнуть от своей нижней прелести голову хулиганки, но сил у женщины, отласканной только что до почти полной невменяемости, не нашлось, а злодейка уже хоть и не очень умело, но с энтузиазмом и, главное, любя орудовала язычком и губами вокруг маминого клитора и на нем самом, а заодно и, кажется, сразу двумя пальцами в маминой пещерке, и все это напрочь лишало хозяйку всей этой прелести остатков воли к сопротивлению. Итог был закономерен: под одобрительное посмеивание Ивана Маша, застонав, выгнулась, сжала Ларкину голову ляжками, отпустила, сжала опять и, расслабившись, охнула, - дочка, теперь уже, считай, совершенно самостоятельно, а не как в прошлый раз, после приезда из Англии, с явной помощью Ивана, подарила маме хоть и не великий, но вполне качественный, получше среднего оргазм.

Чуть придя в себя, Маша с явным трудом заставила себя показать Ивану язык и презрительно фыркнуть, а остаток дня была несколько задумчива, то и дело бросая в Ларискину сторону странные взгляды.