Исповедь стюардессы 3: Подчинённая во Франции или Исповедь элитной проститутки

Пролог — Полёт во Францию

Во время взлёта Камилла впервые за долгое время не держала в руках сценарий. Ни маски учительницы, ни тугой юбки переводчицы, ни плана на случайный трах с незнакомцем в бизнес-зале. Она сидела у окна, в форме стюардессы, но не на смене — просто пассажирка. Впервые за несколько лет — в отпуске. Без каблуков. Без запаха возбуждения на запястьях. Без привычной власти в глазах.

Сколько мужчин она заставила стонать? Сколько унижала, облизывала, приказывала — и всё это ради иллюзии контроля. Её возбуждало подчинение других, потому что сама она боялась пасть на колени. Но страх устал. И теперь в ней появилась жажда... не командовать, а слушаться. Не вести, а идти за голосом, за хлыстом, за приказом. Быть вещью. Быть нужной — не потому что хочет, а потому что должна.

Во Францию она летела не за вином и не за новым фетишем. Она летела сдаться. Отдаться. Раствориться в ком-то, кто не будет умолять, просить, договариваться. Кто скажет «стой» — и она замрёт. Кто скажет «раздвинь ноги» — и она не подумает. Потому что думать — значит снова взять власть. А ей больше не хочется.

На телефоне мигнуло уведомление: «Добро пожаловать во Францию». Камилла усмехнулась и стерла губы салфеткой. В этом рейсе она была просто пассажиром. В этой стране — просто телом. В этот отпуск — просто собой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 1 — Завтрак на ней

Часть 1 — Добро пожаловать в подчинение

Аэропорт имени Шарля де Голля дышал густым воздухом: смесь кофе, духов и перегретого тела. Камилла вышла налегке — никаких каблуков, никакой формы. Только чемодан и солнцезащитные очки. Этот рейс был не рабочим. Впервые за несколько лет — отпуск. Но не отели и экскурсии её интересовали. Она заранее написала Адель, что хочет не отдых, а подчинение. Секс-каникулы без власти. Без выбора. Без «можно?».

Адель ответила кратко:

Я всё устрою. Только будь честной до конца.

И теперь, стоя перед выходом из терминала, Камилла увидела её. Адель выглядела как всегда — сдержанно, чётко, в деловом платье и очках. В одной руке — ключ-карта от номера, в другой — мобильник. Без обнимашек, без лишних слов. Только короткий взгляд.

— Ты ведь правда хочешь, чтобы тобой управляли?

Камилла кивнула.

— Хочу быть использованной. Без объяснений. Хочу, чтобы мной занимались, как с вещью. Чтобы не спрашивали — а брали.

— Тогда забудь, кем ты была, — сказала Адель. — Париж тебя сломает. Мягко. С чувством. Как ты просила. Люди уже готовы. Тебе останется только выполнять.

Они ехали по центру в старом «Ситроене». Камилла молчала. Внутри — напряжение, не страх. Предвкушение. Всё было решено заранее: сценарии, фетиши, границы. Но сейчас, глядя на мосты Сены, на мужчин с сигаретами, на глухие окна старинных домов, она чувствовала себя голой уже снаружи.

— Имён не будет? — уточнила она.

— Нет. Только голос. Только действие. Только след на твоей коже.

Отель был роскошным. Камилла вышла из машины и взяла карточку.

— Завтрак — уже внутри, — сказала Адель. — Тебе останется только лечь и ждать.

— Кто?

— Тот, кто сегодня будет тобой распоряжаться.

Всё было чётко. Никакой романтики. Никаких обещаний. Только чёткий контракт: она сдаёт контроль — и получает то, что хочет. Она вошла в лифт. Внутри было прохладно. Камилла нажала на последний этаж и закрыла глаза.

Пусть эта поездка начнётся не с вида на Эйфелеву башню. А с чьей-то спермы на животе.

Часть 2 — Разденься. Ляг. Жди.

Ключ-карта щёлкнула в замке мягко. Дверь люкса открылась в глухую, выверенную тишину. Никакой музыки, телевизора, аромасвечей. Только стол у окна, белоснежные простыни и бутылка шампанского в ведёрке со льдом. На столе — короткая записка:

Разденься. Ляг. Жди.

У Камиллы не дрожали руки. Не от страха — от возбуждения. Пальцы будто знали, что делать. Платье соскользнуло с плеч, оставив её в белье, которое она выбирала заранее: чёрное, кружевное, с тонкими лямками и вырезом между грудей. Она сняла лифчик первой. Потом трусики. Потом сняла кольцо, браслет, даже серёжки — тело должно быть полностью доступным. Без защиты.

Она подошла к столу. Деревянная поверхность была тёплой от солнца, что светило в окно. Она легла на спину, раздвинула ноги и подняла руки вверх — как указано. Глаза — в потолок. Губы — приоткрыты. Ни одной мысли. Только пульс, только ожидание.

Дверь щёлкнула. Кто-то вошёл. Медленно. Камилла не поворачивала головы. Он не поздоровался. Не сказал ни слова. Только подошёл ближе. Вдохнул. Видимо, понравилось.

Он склонился к ней — и завязал ей глаза чёрной тканью. Затем — слегка сжал её запястья, словно проверяя: послушна? Камилла не дёрнулась. Только глубже вдохнула.

Следующее, что она услышала — шипение бутылки. Шампанское. Холодный пузырящийся звук. Он наливал. Где-то рядом. Потом — капли. Одна, две, три — на её живот, на грудь, чуть ниже. Холод пробрал до костей. Камилла сжалась, но не издала ни звука.

— Хорошая, — наконец-то сказал он. Голос был низкий, сухой, чужой. — Послушная. Съедобная.

Он начал с груди. Облизывал медленно, будто не тело, а десерт. Языком, зубами, всей щекой — собирал капли шампанского, тянул соски, втягивал в рот, отпускал. Камилла стонала почти беззвучно, но каждое прикосновение отзывалось между ног. Потом он капнул ещё — прямо на лобок, провёл пальцами по коже, грубо, с нажимом. И вставил между губ её вульвы клубнику.

— Не вздумай сжать. Я достану сам.

Она кивнула. Он взял мед — и начал поливать. По груди. По шее. По животу. Медленно. Тягуче. Затем — лизнул внутреннюю сторону бедра, но не тронул центр. Камилла выгнулась, но не дернулась. Приказ был чёткий:

Жди.

Он снова ушёл куда-то. Через секунду — звук латекса. Он надел перчатки. Потом — вернулся и положил руку ей на шею. Не сжал. Просто держал. Как метка. Как клеймо.

— Сейчас я тебя заправлю как завтрак, — прошептал он. — И ты не пикнешь.

Камилла только дышала — тяжело, рвано. Её не трахали. Её сервировали. Она стала посудой. Столом. Блюдом.

И это было прекрасно.

Часть 3 — Привязка. Заправка. Подчинение.

Он исчез так же молча, как вошёл. Камилла лежала на столе, покрытая мёдом и каплями шампанского, с клубникой между губ её вульвы и с тканью на глазах. Внутри всё пульсировало. Не от страха — от нарастающего возбуждения, которое поднималось волнами и не находило выхода. Руки дрожали, но не шевелились. Ей приказали — она подчинялась.

Вернулся он уже другим. Не ухаживающим. Не дегустирующим. А хозяином. На его шагах было что-то хищное. В руках — ремни, крепления, кожаная лента. Он не спросил разрешения. Просто схватил её за руку, согнул в локте и закрепил к ножке стола. Затем вторую. Натянуто. Плотно. Без шанса на движение. Затем — ноги. Он раздвинул их шире, как будто хотел видеть всё сразу, и зафиксировал щиколотки.

Теперь Камилла была полностью открыта. Живой поднос. Молчащий десерт.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он подошёл ближе. Снял клубнику с её промежности — зубами. Медленно, с шумным выдохом. Потом — шлёпнул её по внутренней стороне бедра. Резко, смачно. Камилла дёрнулась, но ремни не позволили.

— Кто ты? — спросил он, наклоняясь к её уху.

— Завтрак, — выдохнула она.

Шлёп. Второе бедро. Громче.

— Кто ты?

— Завтрак. Твой.

— Чей?

— Твой, — почти простонала она, срываясь на стон.

Он мазал медом её соски и растирал, как будто хотел стереть с тела остатки гордости. Потом — резкий, липкий щелчок по левой груди. Камилла ахнула. Дыхание сбилось. Она не видела его, не знала, что будет дальше — и именно это доводило её до грани. С каждой новой секундой она теряла себя. Становилась чистым телом.

Холодный гель между ягодиц. Капля. Два пальца. Он раздвигал её анус медленно, с хрустом латекса и давлением. Камилла застонала. Не от боли — от унижения. Он вставил анальную пробку — не огромную, но ощутимую. Сжал её ягодицы.

— Теперь ты полностью заправлена, — сказал он. — Как хотела.

Он ударил её по щеке — не сильно, но отчётливо. Это был не жест агрессии. А метка. Ещё одна. Как будто он подписывался на ней. Камилла прикусила губу, проглотила стон.

— Ещё раз, — прошептала.

— Что ещё? —

— Ударь.

Он шлёпнул снова — чуть сильнее. Затем — по второй щеке.

И только после этого положил ладонь ей на живот, чуть надавил и приказал:

— Не двигаться. Не говорить. Не умолять. Я сделаю с тобой всё, что хочу. И ты — поблагодаришь.

Она кивнула. Ей не нужен был план. Не нужно имя. Только это ощущение — быть ничем. Быть кем-то, только когда тебя трогают.

Он встал за ней. Вошёл медленно. Но не в этот раз.

Пока нет.

Он ждал. Он смотрел. Он разжигал её до точки, где «хочу» и «не могу» исчезают.

А она лежала на столе. С мёдом на сосках. С пробкой внутри. С разбитыми губами.

И всё, чего она хотела, — чтобы он вошёл и растянул её по всем границам.

Часть 4 — Войди. Возьми. Размажь.

Он молчал. Воздух в комнате был тягучим от запаха меда, тела и разогретого возбуждения. Камилла лежала, распятая на столе — руки зафиксированы, ноги разведены, глаза завязаны, анус туго заполнен пробкой. Под ней — липкая лужа мёда и пота. Она даже не пыталась двигаться. Приказ был ясен: ждать и подчиняться.

Он стоял рядом. Молчал. Разглядывал. Дышал ровно, медленно, как будто наслаждался её беспомощностью. Затем медленно вытащил пробку — с щелчком, с растяжением, с таким звуком, от которого у Камиллы перехватило дыхание. Воздух коснулся раскрытого ануса, и она застонала. Не от боли — от того, что чувствовала себя

использованной

. Пустой. Готовой.

Он не стал долго тянуть. Его член оказался у входа в неё — толстый, горячий, уже мокрый. Он упёрся в неё — и без предупреждения, без церемоний, вошёл. Грубо. До конца. Одним резким, плотным, нечеловечески напористым толчком. Камилла выгнулась, рванула руками — но ремни держали. Она не могла даже зацепиться за боль. Только чувствовать.

— Ты чувствуешь? — прошептал он ей на ухо.

— Да… — выдохнула она, дрожа всем телом.

— Это ты теперь. Вот так — вся моя.

И он начал двигаться.

Сначала медленно. Дразняще. Каждое движение выдавливало воздух из её лёгких. Она чувствовала каждый миллиметр — как он входит, раздвигает, тянет, придавливает. Затем он ускорился. Трахал её анально, жёстко, без остановки. Глубоко. Зверски. В ритме, который не предназначен для ласки — только для разрушения.

Она текла. В прямом смысле. Вся промежность была мокрой. Не от возбуждения — от капитуляции.

Он шлёпал её по ягодицам, бил ладонью по затылку, впивался пальцами в талию.

— Скажи, что ты.

— Завтрак…

— Кем ты себя чувствуешь?

— Подстилкой. Мясом. Сосудом. Возьми меня…

— Громче.

— Возьми меня! — закричала она, срываясь.

Он начал трахать быстрее. Сильнее. Его яйца шлёпались о её кожу с хлёстким, грязным звуком. Он рычал — не стонал. Она задыхалась, дрожала, теряла границы. Мёд лип под лопатками. Ноги он развёл ещё шире. Она уже не чувствовала ремней. Только себя — как шлюху на столе.

Его шлюху.

Оргазм подкрался не как прилив — как удар молота. Её тело сжалось, дёрнулось, и потом — отпустило. Она заорала. Громко. Без слов. Только звук. Только соль изнутри. Слёзы выступили на глазах под повязкой. Она тряслась, как в ознобе. А он продолжал. Ещё. Ещё. Как будто хотел довести её до оргазма через боль — и делал это.

Он вытащил член и схватил её за волосы. Сжал. Поднёс член к её лицу, провёл по губам. Она открыла рот, взяла его в себя, отсосала медленно, глубоко, как будто благодарила. Не за секс. За то, что её больше нет. Есть только функция. Только нужность. Только вкус спермы в будущем.

Он не кончил. Он ушёл. Просто отошёл.

— Первый урок. Ты — подчинённая. Привыкай.

Она не отвечала. Только дышала.

На губах — мёд и его вкус. Внутри — дрожь. В сознании — первый крест на карте Франции.

Начало положено.

Часть 5 — Душ. Запись. Первая точка.

Он ушёл. Дверь закрылась тихо, без щелчка, но как будто что-то внутри Камиллы оборвалось. Комната осталась той же — люкс, стол, постель, открытое окно. Но внутри было всё по-другому. Её тело дрожало. Промежность ныла. Анус пульсировал. В животе будто осталось движение — будто он всё ещё внутри.

Камилла медленно села. Ремни уже были сброшены. Глаза — открыты. Мёд на груди подсох, превратившись в липкие разводы. Шампанское стекло вниз, оставив сладкий след по рёбрам. На коже — следы рук, ладоней, ногтей. На губах — сперма. Она её не проглотила. Специально. Оставила. Чтобы помнить.

Она поднялась со стола, ступила босыми ногами на ковёр. Сначала еле идя — будто после лихорадки. Потом увереннее. Она шла к душе не как женщина. Как использованная вещь, которая сейчас будет смыта и отложена в сторону. И в этом было нечто освобождающее.

В ванной не было света — только отражение в зеркале, пойманное с улицы. Она посмотрела на себя. Грязная. Взъерошенная. Распущенная. Липкая. Без маски. Без роли. Без гордости.

И впервые за долгое время — красивая. По-настоящему.

Включила воду. Холодную. Тело вздрогнуло от первых капель, но она не сменила температуру. Струи били по соскам, по животу, по между ног — смывая сперму, мед, следы пальцев. Камилла провела руками по телу — как будто проверяла:

я здесь? это всё правда было?

Пальцы задержались между ягодиц. Она надавила чуть сильнее — пульсация от анального траха отозвалась болезненно, но сладко. Она застонала. Вслух. И прошептала:

— Спасибо.

Она не знала — кому. Но это было искренне. За то, что не спросили. За то, что взяли. За то, что не пожалели.

Когда тело стало чистым — она вытерлась. Медленно. Как будто сушила не кожу, а что-то изнутри. Переоделась в тонкий халат. Лёгкий, белый, полупрозрачный. Села у окна с бокалом воды. И достала блокнот.

SEX-CARD. Франция.

На развороте — карта Европы, пустая, как чистое тело. В центре — Париж. Рядом — ручка. Камилла поставила точку. Жирную, уверенную. Подписала:

Локация:

Франция, Париж, роскошный люкс

Маска:

без роли — «тело, поданное на завтрак»

Партнёр:

неизвестный мужчина, молчаливый, грубый, сдержанно-жестокий

Сцена:

раздевание по приказу, мёд и шампанское на теле, клубника во влагалище, фиксация к столу, анальная пробка, пощёчины, анальный трах, отсос после

Оргазм:

анальный, срывающий, болезненный

Контроль:

полностью у мужчины. Камилла — связана, завязаны глаза, не имеет права говорить

Комментарий:

«Я не была женщиной. Я была завтраком. Меня не трахали — меня ели. Медленно, жадно, с приказами и без пощады. Он не спросил, готова ли я. Он просто вошёл. И я растворилась в нём — без имени, без воли, без права даже шевельнуться. Мой оргазм случился не от ласки. А от того, что я сдалась. И осталась живой.»

Внизу она дописала от руки:

— Это только начало.

Глава 2 — Разговор с подругой

Часть 1 — Утро после

Она проснулась поздно. Глаза открылись не резко, а будто неохотно. Как будто тело пыталось задержать сон, где всё было понятно: её брали, ею пользовались, и ей это нравилось. Проснуться — значило вернуться в реальность. Где нужно думать. Где нужно решать. А ей больше не хотелось решать.

Простыни были скомканы, подушка — пропитана потом и запахом спермы. Камилла провела рукой по животу. Кожа была чистая — она мылась. Но воспоминание осталось где-то глубже. Как будто всё ещё внутри неё пульсировала та пробка. Как будто член всё ещё раздвигал анус. Не больно. А правильно.

Она села. Потянулась. Почувствовала слабость в ногах. Между бёдер — тёплая пустота. Под грудью — след от засохшего мёда. Она не улыбалась. Не вздыхала. Просто сидела и дышала.

Я это сделала,

— сказала она себе. —

Не из-за него. Из-за себя.

На часах было почти полдень. Париж жил своей жизнью. Машины гудели, дети смеялись, кофейни заполнялись людьми. А она сидела в роскошном халате на краю кровати, как женщина, которую разрезали пополам и сшили заново. Не лучше. Не хуже. Просто иначе.

Она встала, не включая музыку. Не открывая окна. В душе не было мыла. Только холодная вода, льющаяся по шее, по соскам, по внутренней стороне бедер. Она не терла кожу — она её успокаивала. Каждое движение — как извинение. За то, что заставила себя терпеть. За то, что позволила себе быть использованной.

Перед зеркалом она не красилась. Только расчёска, немного крема и нейтральный блеск на губах. Сегодня она не хотела быть красивой. Только живой.

Оделась в белое платье. Простое, летящее. Без вырезов. Без каблуков. Волосы — распущены. Лицо — нейтральное. Глаза — спокойные.

Но внутри всё шевелилось.

Она вышла из номера, не оглянувшись. Сегодня она будет говорить. Не играть. Не соблазнять.

Сегодня она встретится с Адель — и скажет вслух то, чего никогда не признавалась даже себе:

Я хочу, чтобы мной распоряжались. И я — согласна.

Часть 2 — Кофе, круассаны и молчание

Терраса была полупустой. Несколько мужчин в костюмах спорили у соседнего столика, кто-то листал газету, официантка записывала заказ на французском, проглатывая окончания. Солнце било по скатертям, и город казался почти приличным. Почти невинным. Если бы не липкое послевкусие во влагалище Камиллы.

Адель уже сидела. В тени. В чёрных очках, с чашкой чёрного кофе и тарелкой, на которой лежал идеально симметричный круассан. Она не смотрела на Камиллу — просто слегка кивнула, приглашая сесть. Камилла опустилась напротив, поправляя подол платья. Нервно. Невольно. Как девочка, пришедшая за двойкой. Хотя никакой оценки не было. Всё уже случилось.

Молчали. Минуту. Две. Только ложечка звякала об фарфор, только гул улицы заполнял паузу.

Адель первая подняла глаза.

— Ну?

Камилла опустила взгляд в свою чашку. Кофе был с молоком. Мягкий. Почти тёплый. Как будто специально, чтобы не обжигать.

— Это было… — она замолчала. Подобрала слова. — Жёстко. Страшно. Но я не пожалела.

Адель кивнула, откусывая круассан.

— Ты просила, чтобы тебя использовали. Не гладили. Не спрашивали.

— И он не спросил, — прошептала Камилла. — Он просто взял.

— Это и есть настоящая подчинённость, — спокойно сказала Адель. — Без игры. Без театра. Без костюмов. Только ты и его решение.

Камилла глубоко вдохнула.

— Я думала, что почувствую себя сломленной. Уничтоженной. Но…

— Но ты почувствовала себя свободной? — закончила Адель.

— Да.

Они снова замолчали. На столе таял кусочек масла. Круассаны пахли ванилью. Но внутри Камиллы всё ещё пахло чем-то другим — потом, спермой, мёдом, страхом и возбуждением.

Адель допила кофе и сняла очки.

— Люди считают, что быть слабой — это провал. А на самом деле это выбор. Сильные умеют отдавать контроль. Потому что знают, чего хотят. Ты знаешь?

Камилла подняла глаза. Прямо. Спокойно.

— Я хочу, чтобы мной распоряжались. Не по принуждению. А потому что я так решила.

Адель улыбнулась.

— Значит, начнём. Это был только первый курс. Десерт — впереди.

Часть 3 — Слабость как выбор

— Большинство женщин, — сказала Адель, аккуратно складывая салфетку, — боятся потерять контроль не потому, что им он нравится. А потому что никто не научил их, что быть слабой — тоже форма силы.

Камилла молчала. Она чувствовала, как в каждой её клетке идёт борьба. Между тем, кем она была — и тем, кем хочет быть. Между привычкой командовать — и желанием лечь на пол и прошептать:

возьмите меня, сделайте своей

.

— А если слабость превратят в слом? — тихо спросила она. — Если, подчиняясь, я исчезну?

Адель посмотрела на неё спокойно.

— Исчезнуть можешь только ты сама. Когда притворяешься сильной. Когда контролируешь, потому что боишься довериться. Подчинение — это не про слабость. Это про смелость. Про

доверие до беззащитности

.

Камилла сжала руки в замок.

— Я хочу, чтобы меня ломали. Не грубо. Не до боли. А до точки, где я больше не держусь за имя.

— Тогда ты готова, — кивнула Адель. — Потому что это не игрушка. Не фетиш. Это выбор. И он не всем по зубам.

Камилла вспомнила стол. Как он вошёл. Как трахал её в анус, не спрашивая. Как она не могла ни шевельнуться, ни попросить. Только стонать. И благодарить.

— Я не чувствовала себя слабой, — сказала она. — Я чувствовала себя… настоящей. Как белая простыня. На ней кто-то что-то пишет. И это — я.

Адель снова усмехнулась, но мягко.

— Люди будут говорить, что ты стала подстилкой. Что ты потеряла себя. Но ты будешь знать, что именно там — на коленях, под ударами, в сперме и боли — ты впервые стала собой.

Камилла закрыла глаза. Глотнула воздух.

— Я не хочу притворяться больше. Не хочу быть сильной ради других. Я хочу быть ничьей. И в то же время — полностью чей-то.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Адель поднялась из-за стола.

— Тогда пойдём. Я покажу тебе следующий шаг.

— Сколько их будет? — спросила Камилла.

— Достаточно, — ответила Адель. — Чтобы ты забыла, где у тебя гордость.

Часть 4 — Первый щелчок в голове

Они шли по узкой улочке, вымощенной камнем. Франция дышала в спину — солнцем, свежей выпечкой, лёгким шумом города. А внутри Камиллы шумело сильнее. Там, в ней, не утихал откат. Не сексуальный. Глубже. Как будто в теле открылась новая дверь, которую она сама же раньше держала закрытой.

Она не говорила. Только чувствовала.

Каждый шаг напоминал — вчера её трахали в анус. Жёстко. Без слов. Без прелюдий. И это не стерлось ни мёдом, ни душем. Оно отпечаталось внутри, в мышцах, в походке, в голосе.

— У тебя дрожат колени, — сказала Адель, не оборачиваясь.

— У меня дрожит всё, — ответила Камилла. — Я вспоминаю, как он входил. И у меня снова сжимается внутри.

— Не от страха?

— От желания. Повторить. Сильнее.

Они остановились у маленькой кофейни. Адель заказала два эспрессо. Камилла стояла рядом, будто туристка. Но в отличие от всех вокруг — она была уже не той, кем казалась.

— Когда он трахал меня, — начала она, глядя в пустоту, — я сначала считала движения. Пыталась контролировать дыхание, зажать стон. А потом…

— Потом что?

— Я сорвалась. Не удержалась. И в этот момент поняла:

я свободна

. Не от него. От себя.

Адель протянула ей стакан.

— Добро пожаловать.

— Куда?

— В свою собственную уязвимость.

Камилла сделала глоток. Кофе был крепкий, горький, как воспоминание.

— Я не подчиняюсь в игре. Я подчиняюсь по-настоящему. Без костюмов. Без диалогов. Без масок. Я вещь, Адель.

— Нет, — тихо ответила подруга. — Ты не вещь. Ты женщина, которая решила перестать притворяться.

Камилла закрыла глаза. Всё внутри схлопнулось. Костяк старой себя — треснул. И ей стало легче дышать.

— Вчера мной распоряжались. И я не чувствовала, что меня ломают. Я чувствовала, что меня раскрывают.

— Это и есть главное, — кивнула Адель. — И дальше будет глубже.

Часть 5 — Новый вызов

Кофе был выпит. Слова — сказаны. Камилла сидела на краю тонкой грани между

хочу

и

не могу

. Но за этот утренний разговор она сделала шаг. В сторону

хочу

. Без защит. Без «а если». Только с одной мыслью: дальше — больше.

Адель достала из сумки тонкий конверт. Белый, плотный, без маркировки. Протянула ей.

— Здесь адрес, время и инструкция.

— Уже? — Камилла даже не удивилась. Только выдохнула.

— Ты ведь не хочешь ждать.

Камилла держала конверт в руках, как будто в нём билет в другую жизнь. Она не открывала. Ей было достаточно знать: там — новый акт. Новая сцена, где она снова будет

не ведущей

.

— Сколько их будет? — спросила она, всё ещё глядя на бумагу.

Адель встала, поправила платье.

— Достаточно. Чтобы ты забыла, где у тебя гордость.

Камилла кивнула. Без ужаса. Без игры. Только с влажностью между ног, которая начала подниматься, как ртуть. Она уже знала: тело — готово. Сознание — приняло. Всё остальное не важно.

— Мне нужна только одна вещь, — сказала она.

— Какая?

— Чтобы в следующий раз они не называли меня по имени. Я не хочу быть «Камиллой». Я хочу быть никем.

Адель не улыбнулась. Только посмотрела так, как смотрят на уже посвящённую.

— Так и будет. У них для тебя — другое имя.

Камилла не спрашивала — какое. Главное, что оно не её.

Часть 6 — Ночь без прикосновений

Отель молчал. Ни голосов, ни шагов за стеной. Камилла закрыла дверь и прислонилась к ней спиной. Конверт лежал на столе. Она даже не вскрыла. Не нужно. Всё, что ей нужно было знать, уже пульсировало под кожей.

Она прошла в душ, но не включила воду. Разделась медленно. Глядя в зеркало. Рассматривала себя не как женщина, а как объект. Уголки губ. След от пощёчин на шее. Синеватая полоса от ремня под грудью. Всё это возбуждало сильнее, чем любое прикосновение.

Она провела пальцем по соску. Лёгкий электрический импульс. Но не стала касаться дальше. Оргазм — это не то, чего она хотела.

Она хотела быть взятой. Опять. Сильнее. Без права на стон.

В халате, босиком, она легла на белоснежную кровать. Раскинув руки. Ноги чуть разведены. Свет выключен. Только ночная лампа. Комната пахла лимоном и каким-то французским мужским одеколоном, который, возможно, остался в воздухе после утреннего гостя.

Внутри пульсировало. С каждым ударом сердца — чуть больше влажности. Между ног — тепло. В животе — напряжение. В груди —

готовность

.

Она не трогала себя. Просто лежала. Слушала дыхание.

Я ничего не контролирую. И мне спокойно.

Это было возбуждение без стимуляции. Желание без движения. Чистая, концентрированная жажда быть использованной. Не ласково. Не красиво. А жёстко.

Так, чтобы снова забыть, как её зовут. И запомнить, как её берут.

Она не заснула сразу. Лежала. Сжимая простыню пальцами.

В голове одна мысль:

Завтра они придут. И я скажу — «да». Молча. Всей собой.

Глава 3 — Фетиш-студия Монмартра

Часть 1 — Прибытие и переодевание

Камилла не задавала вопросов. Не просила описать, кто будет. Не уточняла, что именно её ждёт. Она только спросила у Адель:

«Где и когда?»

— и на следующее утро получила адрес. Бумага пахла духами подруги и чем-то металлическим — как холодная цепь на голом теле.

Фетиш-студия Монмартра. Поднять волосы. Без макияжа. Ни слова. Следовать командам.

Она даже не удивилась. Адель знала, чего ей нужно. Знала, как устроить не просто секс — а испытание. Камилла не боялась. Внутри пульсировало только одно:

возьми меня и используй. Так, чтобы я забыла, кто я.

Дверь закрылась за ней с глухим металлическим щелчком. Подъезд старого здания на Монмартре пах пылью, мокрыми камнями и странной сладостью, как будто кто-то недавно разливал сироп на бетон. Камилла поднялась по винтовой лестнице на четвёртый этаж. В её сумке не было ничего, кроме паспорта, блокнота и чёрных кружевных трусиков —

на всякий случай

.

На двери не было таблички. Только чёрная ручка и глазок. Она постучала. Два раза — чётко. Так, как было написано в конверте.

Открыла женщина. Высокая, немолодая, с идеально гладкими волосами, одетая в чёрную водолазку и брюки. Ни имени, ни приветствия. Только взгляд. Оценивающий.

— Проходи, — сказала она. Голос был как у медсестры из психушки. Безэмоциональный. Холодный.

Камилла прошла внутрь. Комната была похожа на фотостудию — белые стены, стойки, вспышки, стол со множеством предметов. На вешалке висел один-единственный костюм.

— Раздевайся, — сказала женщина, указывая пальцем. — Всё. Подчистую.

Камилла кивнула. Молча. Она давно перестала смущаться.

Юбка упала на пол. Потом — топ. Лифчик. Трусики. Она сняла даже кольцо с пальца и поставила босые ноги на холодный ламинат. Женщина бросила ей на кровать прозрачное боди с открытым задом, тонкие чулки, лаковые туфли на высокой шпильке и ошейник с кольцом.

— Надень. Без бюстгальтера. Волосы — распущены. Макияж — никакой. Ты не женщина. Ты объект.

Камилла натянула боди — тонкое, как вторая кожа. Соски тут же обозначились, напряжённые, как будто чувствовали, что скоро по ним что-то потечёт — или ударит.

Чулки — в сетку. На швах. Липли к ногам.

Ошейник застегнула сама. Почувствовала, как кожа под ним натянулась — как будто кто-то невидимый уже держит за горло.

Затем — шпильки. Высокие. Нестабильные.

Каждый шаг теперь будет — как вызов. Или как дрожь под угрозой падения.

Женщина подошла, проверила пальцами натяжение ремешка на шее, подтянула туже.

— Хорошо. Ты сегодня холст. Не говори. Не думай. Смотри только туда, куда скажут.

Она подошла ближе и прошептала на ухо:

— После этого ты не станешь прежней. И это — не фигура речи.

Камилла сглотнула. Возбудилась? Да.

Испугалась? Нет.

Она пришла не за игрой. Она пришла, чтобы исчезнуть.

Секунда — и на ошейник защёлкнули поводок.

Металлический, короткий, с кожаной петлёй в конце.

Женщина подёргала его на проверку — и удовлетворённо кивнула.

— Ползи.

Камилла опустилась на колени. И поползла.

Шпильки царапали пол. Колени ныли. Грудь болталась.

А лицо её горело — не от стыда. От готовности.

Часть 2 — Поводок и поза

Он появился бесшумно. Из другой комнаты. Высокий, в чёрной рубашке, чёрных перчатках, с короткой стрижкой и неулыбающимся лицом. Ни слова. Ни взгляда в глаза. Он просто взял поводок из рук ассистентки, потянул его — и Камилла поняла: всё началось.

Ассистентка посмотрела на мужчину, на Камиллу — и вышла, не закрыв за собой дверь. Как будто уходила из комнаты, где оставили не человека, а реквизит.

— Встань, — сказал он. Голос глухой, низкий. Без эмоций.

Камилла встала. Медленно. Шпильки шершаво скользнули по полу. Она не отводила взгляда. Не потому что хотела смотреть. А потому что не смела отворачиваться. Её учили — собака должна смотреть на хозяина.

Он подошёл ближе. Обошёл по кругу. Рассматривал, как покупатель смотрит на товар: бедра, шея, грудь под прозрачным боди, соски, которые напряглись ещё сильнее.

— Глубоко вдыши, — приказал он.

Она вдохнула. Ему нужно было проверить: как двигается грудная клетка, не дрожит ли живот. Она прошла проверку.

— Встань на колени.

Камилла опустилась. Мягко. Уже зная, как правильно. Ноги чуть разведены. Спина ровная. Руки — на бёдрах.

Он обхватил рукой ошейник, подтянул ближе к себе.

— Хорошая. Почти как надо.

Он расстегнул ширинку. Член вывалился наружу — тяжёлый, тёплый, уже наполовину стоящий. Он не предлагал. Он не просил. Просто сказал:

— Открой рот.

Камилла открыла. Плавно, без звука. Его член лёг ей на язык. Он не стал трахать ей глотку. Просто положил — и держал. Смотрел, как она застывает, чувствуя вкус и вес. Она не моргала. Не сглатывала. Не пыталась взять глубже. Просто принимала.

Потом он вынул член. Слюна потянулась с кончика. Он вытер его о её щёку — и плюнул сверху.

— Ты не сосала. Ты держала. Учти разницу.

Он отодвинулся.

— Встань на четвереньки.

Она встала. Медленно. Задница высоко, спина прогнута. Он подошёл сзади. Раздвинул боди. Пальцы надавили между ягодиц — прямо на анус.

— Хорошо, что вчера тебя уже растянули. Но я не доверяю чужой работе. Придётся проверить.

Он подошёл к столу. Взял анальную пробку — широкую, металлическую, блестящую. Смазал её густо. Подошёл.

— Глубоко вдохни.

Камилла послушалась.

И он вставил. Сразу. До конца. Без подготовки. Без пальцев. Пробка вошла с тугим звуком, растянула, раздвинула, сжала изнутри. Камилла застонала. Глухо, приглушённо. Но не от боли — от ощущения полной потери контроля над своим телом.

Он шлёпнул её по ягодицам. Громко.

— Твоя дырка — теперь моя форма.

Он взял поводок, дёрнул.

— Ползи к подиуму.

Камилла поползла. Медленно. Каждое движение — с пробкой внутри. Каждый сантиметр — как сцена. Как публичная демонстрация ничейной шлюхи.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Часть 3 — Пробка и фиксация

Подиум был старый. Натёртый телами до глянца, с пятнами спермы, воска и чего-то более тёмного. Камилла взглянула на него всего на секунду — и опустила глаза. Здесь не нужно понимать. Здесь нужно подчиниться.

— Встала. На подиум. Широко.

Она встала. Медленно. Почувствовала, как пробка внутри тянет анус, будто напоминая: ты уже открыта, уже взята, ты — не девочка, а дырка на показ. Шаг — и он хлопнул её по заднице. Громко. Показательно.

— Медленно ты, как для витрины. Но витрина — это и есть ты.

Он подошёл сзади и распластал её на деревянной плите.

— Колени — шире. Спина — прогнись.

Он не направлял руками — только голосом.

Она двигалась, как кукла. Послушно. Без лишнего.

Первый ремень затянулся на запястье. Тугой, кожаный, с железным хрустом. Второй — на другой руке.

Потом — щиколотки. Они были разведены до предела. Он встал, посмотрел на позу, подошёл ближе и разжал ей ягодицы. Пробка блестела.

— Глянец. Как в порно. Только здесь не съёмка. Здесь — ты.

Он взял влажную салфетку и провёл ей по губам ануса, медленно, с надавливанием.

— Вчера тебя ебали. Я это вижу по коже. У тебя всё опухшее, как у сучки после случки.

Он усмехнулся.

— А ведь это был только завтрак. Сегодня у нас — галерея.

Он встал, обошёл, встал у лица. Схватил её за волосы, дёрнул вверх.

— Смотри.

Перед ней — зеркало. Большое. И в нём она: распятая, на коленях, с разведёнными ногами, с пробкой в заднице и ошейником на шее.

Она не узнала себя.

— Не бойся, — шепнул он. — Это не ты. Это то, что в тебе всегда было. Только теперь ты не прячешься.

Он отпустил волосы. Голову бросило вниз.

Потом он подошёл сзади. Проверил пробку, повернул, сделал несколько надавливающих движений. Камилла задрожала. Он хмыкнул.

— Хорошо. Ты даже не ёрзаешь. Уже привыкла к тому, что тебе приказывают.

Он включил свет. Яркий, слепящий. Два прожектора ударили по телу. Один — на лицо. Второй — между ног.

— Сегодня ты — витрина. На тебе будут пробовать, смотреть, сравнивать, дрочить, может, и ссать.

Он усмехнулся, как будто говорил не шутку, а инструкцию.

Потом подошёл к пульту. Щелчок — и из колонок зазвучала медленная, тягучая музыка без слов.

Щелчок — и камера. Вспышка.

Щелчок — и включается автоматическая запись.

Камилла не двигалась. Она не могла.

Ремни тянули суставы, пробка толкалась изнутри, влага скапливалась между бёдер. Её не трахали — но она чувствовала себя использованной больше, чем за всю жизнь.

И в этом — не было боли. Только восторг.

Часть 4 — Воск и язык унижения

Он подошёл сзади. Тяжёлые шаги, резиновые перчатки на руках. Камилла лежала распята, связанная, открытая, как витрина без стекла. Пробка внутри ануса всё ещё пульсировала от последних движений. Губы дрожали, но голос она не выпускала.

Он не торопился. На столике рядом разогревалась металлическая чаша. Из неё уже тянулся тонкий дымок. Пахло ванилью и чем-то сладким — парафин, сдобрённый эфиром. Он взял кисточку, обмакнул в горячий воск и подошёл к её спине.

— Ты чувствуешь, да? — проговорил он. — Эта тёплая капля, что катится по позвоночнику…

Она вздрогнула. Тело выгнулось. Капля обожгла поясницу, затем застыла. Вторая — на ягодицу. Третья — на грудь, чуть выше соска.

— Ты больше не женщина. Ты — субстанция, на которую я капаю свои правила.

Он отложил кисть. Взял ковш.

— А теперь — без предупреждения.

И вылил тонкую струю воска на внутреннюю сторону бедра.

Камилла зашипела.

Не от боли.

От согласия.

Он встал у лица. Взял её за щеку.

— Скажи, кто ты.

Она молчала.

Щелчок по губам. Пощёчина. Пальцы в рот.

— Кто. Ты.

Камилла разжала губы.

— Витрина. Холст. Сука. Что скажешь — тем и буду.

Он рассмеялся. Глухо.

— Вот это уже ближе к правде.

Он подошёл к пробке. Повернул.

— Этот анус не твой. Он общественный. Он принадлежит тем, кто умеет приказывать.

Он провёл пальцами по вульве. Мокрой, пульсирующей.

— Эта пизда — не для ласки. Она — для фиксации. Чтобы лучше держалась пробка.

Он ткнул её в живот.

— А это? Здесь живёт твой голод. Ты жрёшь команды. Как хлеб. Как сперму.

Он подошёл к лицу. Опять.

— Смотри на меня.

Она посмотрела. Глаза мокрые — не от слёз.

От возбуждения.

— Ты больше не Камилла.

Он наклонился к уху.

— Ты проектор чужих желаний. Платформа для доминирования. Пустая, как стол. Удобная, как тварь.

Он облизал её щёку.

— И ты это обожаешь.

Камилла кивнула. Едва.

И прошептала:

— Спасибо.

И это было искренне.

Часть 5 — Двойное вторжение

Он выждал паузу. Специально. Чтобы она подумала, что всё закончилось. Чтобы натяжение в теле ослабло — и именно в этот момент снова ударить.

Он подошёл, как к неподвижному экспонату. Медленно. Взял пробку в руки. Покрутил, проверил, как туго сидит.

— Вот теперь ты мне нужна по-настоящему.

Резко —

выдрал

. Без предупреждения. С хлопком, с толчком воздуха и звуком влажного разрыва. Камилла застонала, как будто что-то вытащили из её сути.

Он бросил пробку на пол и плюнул ей в дрожащее отверстие. Размазал пальцем. Грубо. С силой.

— Много чести тебе было. Слишком деликатно вчера обращались. Сейчас — без эстетики. Только грязь. Только ты — как дырка на складе.

Он встал сзади, раздвинул ягодицы и вошёл в анус. Без смазки. Без подготовки. Член влетел сразу. Мощно. Целиком. Как будто всё внутри и ждало именно такого — непросимого, тяжёлого, глубокого.

Каждое движение было, как удар молотком. Камилла стонала, но не от боли. Она больше не знала другого языка, кроме стона.

Он трахал её системно, плотно, нечеловечески.

— Громче, шлюха. Пусть слышат за окном, как тебя ебут. Ты не молчишь. Ты кричишь, когда вход чужой — желанный.

Он плевал ей на спину. На шею. Слюна стекала между лопаток.

Потом выдернул. Резко.

Она почувствовала, как пусто стало внутри. Как будто вырвали поддержку.

Но он не ушёл. Он опустился ниже, схватил её за бедро — и вошёл в пизду. Глубоко. Влажно. Уже легко — она была вся в соках.

— Теперь ты просто трахальня. С одной дыркой. С другой. С ртом — позже.

Он начал жестко. Сразу.

Ритм — безумный.

Слова — грязные:

— Ты не женщина. Ты прилавок. Ты открытая, как упаковка, которую уже никто не закроет.

Он бился о неё, как животное. Не искал позу. Только двигался. Уничтожал все остатки «себя» в ней.

Когда она застонала громче — он выдернул.

Подошёл к лицу.

Член блестел. Напряжённый. Весь в её слизи.

— Смотри на меня.

Она посмотрела.

— Открой рот.

Она открыла.

— Не моргай.

Она замерла.

И он кончил.

Первая струя — в рот.

Вторая — на щеку.

Третья — по глазам.

Остальное — в волосы, на нос, по губам. Сперма лилась, как молоко из выжатого кувшина.

Она не шевелилась. Не вытиралась. Не закрывала глаза. Только дышала ртом, пропитанным его вкусом.

Он взял её за подбородок.

— Спасибо скажешь?

— Спасибо, — прошептала она. — За то, что разобрали меня по частям. И не оставили ничего, кроме дыр.

Часть 6 — SEX-CARD: Фиксация

Комната снова стала тишиной. Свет выключили. Окна открыли.

Он ушёл. Не попрощался. Не взглянул.

Ассистентка не вернулась. Никто не предложил ей полотенце. Никто не снял ремни.

Камилла лежала в той же позе. Остатки спермы стекали по лицу, между губами, по шее. Между ног — капало на подиум. Грудь болела от давления. Анус — пульсировал. Влагалище — дрожало, как если бы в нём ещё что-то шевелилось.

Через десять минут она сама расстегнула ремни. Медленно. Пальцы дрожали, но не от боли — от перенаполненности.

Она не встала. Не пошла в душ.

Она села прямо на пол, поджала ноги, обняла себя. И вытащила из сумки блокнот.

Открыла свежую страницу. Написала, не задумываясь:

Локация: Париж, Монмартр, фетиш-студия

Маска: объект, витрина, вещь

Партнёр: один. Без имени. Без лица. Только член и голос

Сцена: пробка, поводок, фиксация, анальный трах, вагинальный трах, двойной вход, плевки, сперма на лицо и в рот, пощёчины

Оргазм: у него — два. У неё — внутренний. Без касания. От сдавания

Контроль: полностью у мужчины. Камилла — объект без прав

Комментарий:

«Меня не трахали. Меня использовали. И это не унижение — это честность. Я не командовала. Не выбирала. Я лежала, как платформа. И всё, что я получила, — было заслуженно. Я не стонала от боли. Я стонала, потому что впервые в жизни я была не ведущей, а ведомой. И это было не про секс. Это было про истину моего тела. Без фильтра. Без игры. Без Камиллы.»

Она закрыла блокнот. Поднялась. Вся в сперме.

И не вытерлась.

Потому что в этот вечер ничего лишнего с неё смывать не хотелось.

Глава 4 — Дневник

часть 1 — Утро без слов

Запах спермы не выветрился. Даже после двух полосканий. Даже после того, как она смыла с лица засохшую тягучую корку, тщательно оттирая линию под глазом. Всё равно казалось — в волосах, на подушке, в коже осталась эта теплая, липкая память.

В номере было тихо. Даже слишком. Камилла не включила ни музыку, ни телевизор. Только кофе на плите, тихое бурление турки, и её дыхание — неглубокое, чуть порванное.

Тело болело. Не кричало, не ныло, а напоминало. Ягодицы саднили. Анус отзывался при каждом шаге. Бёдра были в слабой дрожи — как после марафона.

Она прошла к зеркалу голая, без стыда. Просто чтобы посмотреть. Что осталось от неё после вчерашнего.

Отражение смотрело прямо.

На шее — тонкая тень от ошейника.

На губах — трещинки.

На животе — след от ремня.

В глазах — ничего. Ни испуга. Ни вины. Ни жалости. Только тишина.

Она провела пальцем по щеке — на автомате. Вчера здесь текло. Сегодня — сухо.

Поставила кружку на подоконник. Села на край кровати.

Не плакала. Не думала.

Просто дышала.

Иногда — этого достаточно. Чтобы почувствовать: ты ещё здесь. Но уже не та.

Часть 2 — Внутреннее эхо

До душа она шла босиком, медленно, как будто пол под ней чужой. Тело будто отказывалось двигаться привычно — каждая мышца отзывалась эхом после вчерашнего. В животе тянуло, анус саднил, промежность была влажной не от возбуждения, а от остаточного напряжения. Внутри было ощущение, что пробка всё ещё там — холодная, тугая, сверлящая. Шея болела в месте, где давил ошейник, а между лопаток тянуло, как будто её ещё держат за поводок. Странно, но ей не хотелось, чтобы боль уходила. Боль была доказательством, что всё это не сон. Что её разобрали, и она собирается заново.

Она включила душ. Горячая вода обрушилась на плечи, потекла по спине, попала на грудь, живот, бёдра. Но даже самая сильная струя не могла смыть то, что осталось внутри. Не грязь. Не следы. А телесная память. С первого же касания ладонью по груди соски напряглись, как в момент, когда он прижал её к полу. Она закрыла глаза — и картинка всплыла мгновенно: как он выдёргивает пробку, как воздух ударяет внутрь, как анус дрожит, и она стонет не от боли, а от пустоты. И этот стон тоже жив. Он не ушёл.

Она медленно мыла ноги, когда вспомнила, как он плевал ей на спину. Слюна скользила тогда горячо, липко, словно метка. Сегодня — только вода, но ощущение то же. Линия позвоночника снова пульсировала. Влажная кожа будто хотела, чтобы её снова размазали, снова использовали, снова забрали. Камилла провела рукой между ног. И её пальцы скользнули по влажной складке, внутри которой не было возбуждения, но было отдающееся дрожание — тело ещё ждало, что в него войдут. Не как в женщину. А как в сцену.

Она выключила воду, вышла. Завернулась в полотенце, но насухо не вытерлась. Пусть течёт. Пусть стекёт всё до последней капли — изнутри. В зеркало она смотрела дольше, чем утром. Не для оценки. Не для макияжа. Просто всматривалась — кто это? Кто эта женщина, у которой сперма ещё в волосах, у которой губы потрескались от удушья, а глаза не просят пощады? Она не нашла ответа. Только вздохнула. Глубоко.

— Я позволила.

И это слово стало ключом.

Часть 3 — Дневник, страница 1

Блокнот лежал в чемодане. Между пачкой влажных салфеток и шелковым шарфом, который она так ни разу и не надела. Камилла достала его как ритуал — молча, без мыслей. Перелистнула уже заполненные страницы: там были отрывки фраз из Милана, заметки о Турции, список сексуальных ролей, которые она примеряла раньше. Всё это выглядело… детским. Прежним. Мягким. Она провела пальцем по последнему листу — и перевернула страницу. Чистая. Готовая принять новую версию её правды.

Она взяла ручку и замерла.

Не от раздумий. От ощущения, что если напишет не точно, — предаст всё, что вчера прожила.

Первое, что вывелось почти механически:

"Я не шлюха."

Затем — после паузы:

"Я ищу дно, чтобы оттолкнуться."

Фраза легла, как клей. Сразу стало легче.

Потом пошло проще. Отрывками. Короткими зарядами:

"Я могла уйти. Я осталась. Это не зависимость. Это вызов."

"Я не хотела оргазма. Я хотела исчезнуть."

"Воск на груди был горячее, чем его сперма на моих губах. Но сперма осталась дольше."

"Я кричала внутри, а снаружи только глотала."

"Мне не нужны мужчины. Мне нужен кто-то, кто скажет: стой, лежи, молчи — и сделает."

Почерк стал кривее. Рука дрожала. Грудь сжалась, будто слова сдавливали её изнутри. Но она продолжала:

"В тот момент, когда он назвал меня дыркой, я не унизилась. Я признала: я больше, чем тело. Я сцена. Я функция."

"Он не кончил мне на лицо. Он поставил точку."

"Я была не Камиллой. Я была ничем. И это было лучше, чем быть кем-то."

Она отложила ручку. Закрыла блокнот. Приложила его к груди.

Долго сидела. Голая. С мокрыми волосами.

И впервые за долгое время — почувствовала себя цельной.

Часть 4 — Страх быть пустой

Она сидела у окна. Город шептал внизу — машины, дети, колокольни, собаки. Но в комнате было так тихо, что собственное дыхание звучало слишком громко.

И это тревожило. Не было ни боли, ни возбуждения, ни звуков — и именно в этом Камилла почувствовала, как что-то ползёт под кожей. Медленно. Без имени. Без формы. Но знакомое.

Это было ощущение между. Между тем, что было, и тем, чего ещё нет. Между приказывающим голосом и тишиной, где командовать некому.

Она вдруг поняла: это не сцена вчера была экстремальной. Экстремальным оказалось это утро, где никто не держит за горло, не шлёпает, не приказывает ползти, не плюёт в лицо. Никто не управляет.

И в этой свободе — пугающая пропасть.

Ведь если никто не скажет, что делать… придётся быть самой собой.

А Камилла давно не знает, кто она без роли.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Она вспоминает, как лежала на подиуме — открытая, как витрина. Там было понятно: ты вещь. Дырка. Витрина. Сцена.

Сейчас — непонятно. Сейчас она — просто женщина в номере, с блокнотом на коленях и спермой, которую так и не вымыла до конца из волос.

Ей захотелось, чтобы кто-то снова назвал её кем-то грязным. Потому что даже это лучше, чем не знать, как к себе обращаться.

Она снова открывает блокнот. И пишет:

"Между сценами я тревожусь. Я привыкаю быть ничем. Но ничто тоже требует формы. Я боюсь тишины. Она сильнее ремней."

Она захлопывает блокнот и прикрывает глаза.

Ей не нужен секс. Не нужны прикосновения.

Ей нужен следующий приговор.

Потому что в приговоре — хоть какая-то определённость.

Часть 5 — Переворот

Она открыла окно. Глоток утреннего воздуха был прохладным, в лицо ударили звуки улицы: гул машин, лай собаки, чей-то вскрик на французском. Этот город не знал её имени, не знал её тела, не знал, что вчера с ней делали. И в этом — свобода. Париж смотрел на неё равнодушно, и от этого Камилла почувствовала странное облегчение. Он не требовал маски. Он позволял быть пустой. Или — наполненной тем, чем захочется.

Камилла медленно прошлась по комнате, босая, не прикрываясь, как будто обнажённость была её новой формой кожи. В зеркале она увидела не ту, кем была в первый день — а кого-то другого. Не чище. Не грязнее. Просто честнее. Тело казалось натянутым, но цельным. Ничего лишнего. Ни стыда, ни позы, ни нужды нравиться. Только отражение без декораций.

Она подошла к столику, села, снова открыла блокнот. Сначала просто водила ручкой по бумаге, кругами, словно собиралась с мыслями. Мысли не шли фразами. Они шли ощущением: плотным, медленным, вязким. Потом, будто под диктовку изнутри, она написала:

"Если раньше я надевала маску, чтобы управлять — теперь я снимаю маску, чтобы покоряться."

И сразу — стало легче. Как будто эта фраза оформила её новую роль.

Она задумалась. Слова были точные. Ни крика, ни оправдания — только фиксация. Подчинение — не слабость. Это тоже выбор. Просто другого порядка. Быть ведомой не значит потерять себя. Иногда это единственный способ себя найти. Потому что в точке, где ты сдаёшься, и начинается что-то настоящее.

Камилла встала. Положила блокнот на постель, будто доверила ему самого важного. Тело всё ещё было влажным от душа и воспоминаний, но впервые не просило ничего. Ни прикосновений, ни боли, ни продолжения. Она была в моменте, без дефицита. Впервые за долгое время — хватало себя самой.

Часть 6 — Следующий шаг

Звонок раздался в тишине, как команда. Камилла даже не вздрогнула. Она знала, что Адель не звонит просто так. Она звонит, когда всё уже решено.

— Камилла, — голос был сухим, деловым. — Завтра ты ляжешь на стол.

— На стол? — она говорила спокойно, но внутри что-то дёрнулось.

— Да. Там будет несколько мужчин. Один из них — специалист. Он покажет остальным, как с тобой работать.

— Работать?

— Именно. Они изучат тебя. Как учебный материал. Как тело. Как дырку, которую нужно понимать, прежде чем использовать.

— И что мне делать?

— Ничего. Просто лежать. И слушать, как тебя описывают. А потом — позволить себя взять. Один за другим. Прямо на этом столе.

Пауза.

— Они скажут, что ты шлюха.

— А я не стану спорить, — сказала Камилла и отключилась.

Она отложила телефон. Села на край кровати. Медленно провела рукой по животу, затем между ног — и почувствовала, как тело уже готовится.

Она не знала имён. Не знала, где именно это будет.

Но знала одно точно — всё, что они сделают, она впитает. До последней капли.

Глава 5 — Объект презентации

Часть 1 — Вход и внимание

Комната напоминала хирургический зал. Белые стены, ровный свет, стол в центре — массивный, с кожаным покрытием, как для вскрытия. По периметру — десять человек. Мужчины и женщины. Никто не улыбался. Никто не переговаривался. Они сидели молча, строго, будто пришли не трахать — а анализировать. Кто-то с планшетом, кто-то с руками на коленях, одна женщина — с чашкой кофе. Всё напоминало университетский семинар. Только вместо презентации PowerPoint — она.

Камилла вошла в пиджаке, узкой юбке и чёрных лодочках. Волосы — убраны в хвост. Макияж — минимальный. Внутри — напряжение, но без паники. Она знала, зачем здесь. Не чтобы соблазнять. А чтобы быть разобранной. Как мясо на рынке, как экспонат перед покупателями. Прямо у двери она почувствовала: трусики уже намокли. Не от возбуждения — от готовности.

Первым заговорил мужчина. Высокий, худощавый, в очках, с прической, как у академика. Он встал, подошёл ближе и произнёс спокойно, как лектор:

— Сегодня у нас — экземпляр женского типа. Объект с хорошей чувствительностью, послушный, обученный. Можете наблюдать.

Он повернулся к ней.

— Сними обувь.

Камилла молча расстегнула ремешки и сняла туфли. Осталась босиком, на холодном полу, как школьница перед наказанием. Он взял её за локоть и поставил у края стола. Жест — не грубый, но уверенный. Как будто переставлял мебель. Камилла не сопротивлялась. Только выпрямила спину и подняла голову. Но глаза держала опущенными — ей уже запретили смотреть.

Мужчина повернулся к группе:

— Первое, на что стоит обратить внимание, — это осанка. Она не сопротивляется, не демонстрирует страха. Объект в состоянии покорности. Это упрощает обработку.

Он обошёл Камиллу по кругу. Руки держал за спиной, но взглядом ощупывал каждый сантиметр.

— В одежде она выглядит прилично. Почти деликатно. Но мы все знаем: самое интересное — под оболочкой.

Он подошёл сзади. Коснулся её шеи двумя пальцами. Лёгкий жест, но Камилла вздрогнула.

— Шея напряжена. Это нормально. На первом этапе допустим микроспазм — до момента вскрытия.

Он снова повернулся к аудитории.

— Сейчас мы снимем внешнюю упаковку. И приступим к базовому изучению тела.

И Камилла поняла: это будет не секс. Это будет препарирование. Публичное, хладнокровное, почти научное.

Часть 2 — Раздевание с описанием

— Начнём с демонтажа, — сказал мужчина, стоя за её спиной. Голос был холодный, почти приятный. Как у человека, читающего лекцию по анатомии. Камилла стояла молча, руки вдоль тела, подбородок чуть опущен. На ней был чёрный пиджак, юбка до колен и тонкая блузка под ним. Он потянул за лацкан — и пиджак медленно соскользнул с плеч. Не бросил. Повесил на вешалку. Всё чинно. Как будто раздевает не женщину, а муляж для выставки.

— Обратите внимание на плечи, — сказал он группе. — Чуть скошенные, податливые. Хорошо реагируют на давление и удержание. Грудная клетка — средняя. Дышит спокойно. Пока. Это важно: объект не показывает сопротивления. Значит, можно продолжать без предварительной фиксации. — Он расстегнул верхние пуговицы на её блузке. — Открываем.

Ткань раскрылась. Грудь, без лифчика, вышла наружу — тяжёлая, полная, с напряжёнными сосками. В комнате никто не охнул, не среагировал. Только пара человек наклонилась вперёд. Он указал пальцем:

— Соски — правильной формы. Умеренно выпуклые, хорошо тянутся. Здесь реакция будет заметна даже при лёгком раздражении. Видите? Уже встали. Это значит, что нервная система у объекта работает на высокой чувствительности. Отличный материал.

Он прошёлся пальцем по её талии. Медленно. Не чтобы возбудить — чтобы показать другим. Как вдоль витрины.

— Талия узкая. Живот ровный. Мышцы не напряжены. Это говорит о готовности — либо к проникновению, либо к фиксации. В любом случае — нет внутреннего сопротивления. — Он повернулся к ней. — Юбку. Сними.

Камилла молча расстегнула молнию и позволила юбке упасть. Она не присела. Не прикрылась. Осталась в кружевных чёрных трусиках. Он осмотрел их, не торопясь. Подошёл сзади, провёл пальцем по резинке, потом — между ягодиц. Камилла вздрогнула, но осталась неподвижной. Он повернулся к группе:

— Промежность — влажная. Самопроизвольное возбуждение. Это либо физиологическая особенность, либо следствие предыдущих тренировок. В любом случае, перед нами тело, готовое к обработке. Заметьте — никаких слов. Объект соблюдает тишину. Это важно.

Он взялся за резинку трусиков и стянул их вниз. Медленно, нарочито. Кожа на бёдрах покрылась мурашками. Клитора почти не было видно — всё спрятано, как будто тело само хочет спрятаться от толпы. Но она не уходила. Она стояла. Голая. С раздвинутыми ногами и головой, склонённой вниз.

— Смотрите внимательно, — сказал он. — Вот здесь — вход. Не торопитесь. Позже я покажу, как он раскрывается. Но уже сейчас можно сказать: плотность мышц высокая, а губы — симметричны. Это хорошее сочетание: тело будет сопротивляться, но поддастся. В правильных руках — может быть чрезвычайно послушным. Камилла сжала бёдра. — Стой. — Голос мгновенно стал жёстким. — Не двигаться.

Она замерла. Он взял указку — тонкую, как у преподавателя — и провёл по её внутреннему бедру.

— Убедитесь: ни одной реакции, кроме физической. Объект не смотрит, не говорит, не просит. Это — чистая модель. Мы можем с ней делать что угодно.

Повернувшись к аудитории, он сказал:

— Сейчас вы можете подойти ближе. Смотрите, но не трогайте. Объект — на стадии визуального осмотра.

И десять человек встали. Мужчины и женщины. Кто-то сдержан, кто-то чуть пригнулся. Камилла стояла — абсолютно голая, босиком, перед ними. Как мясо на витрине. Как живая схема для изучения. Её рассматривали. Прицельно. Внимательно. С интересом. Как будто ищут слабое место.

А она молчала. Стояла. И чувствовала, как внутри всё пульсирует.

Не от страха. От принадлежности.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Часть 3 — Оценка и подготовка

Он подошёл к столу, как хирург к пациенту. Не с желанием — с задачей. В глазах не было похоти. Только точность. Инструментальный интерес. Он встал у края и медленно положил ладони на внутреннюю сторону её бёдер. Тепло кожи соприкоснулось с прохладной кожей Камиллы. Она не дёрнулась. Только чуть раздвинула ноги — как будто сама просила: смотри, трогай, проникай. Без слов. Без разрешения.

— Перед нами экземпляр с высоким уровнем податливости, — произнёс он в пространство. — Это видно по тому, как она раздвигается при одном касании. Смотрите сюда. — Он развёл пальцами её вульву. Медленно. Плотно. Подушечки пальцев тянули половые губы в стороны, оголяя вход. — Влагалище — визуально мокрое. Но не от возбуждения. Это не похоть. Это смирение. У некоторых тел есть функция — пускать в себя без сопротивления. Перед вами — такое тело.

Он обмакнул два пальца в смазке, взял из лотка рядом — и втер внутрь. Резко, глубоко. Камилла выгнулась, не издав ни звука. Он начал растирать стенки влагалища изнутри — как будто смазывал детали машины. Он не ласкал. Он разминал. Проверял эластичность, глубину, степень реакции. — Видите, как принимает? — Он повернулся к аудитории. — Никакого напряжения. Ни зажимов, ни вытеснения. Мышцы расслаблены. Она не борется — она впускает. Такое тело удобно в использовании. Его не надо уговаривать. Ему достаточно приказа.

Он вынул пальцы и показал их группе — блестящие, покрытые густой влагой. Затем повернулся к ней:

— Перевернись. — Камилла послушно перевернулась на живот, выгнула таз вверх, подставив ягодицы. Он раздвинул их. Без нежности. — Анал тоже интересует. Посмотрим. — Он провёл смазанным пальцем вдоль ануса. Камилла втянула воздух, но осталась на месте. Он обвёл вход по кругу. Лёгкое давление. Затем — погрузил один палец внутрь. Медленно, но твёрдо.

— Вход узкий, но не сопротивляется. — Он говорил как врач, читающий отчёт. — Это значит, что вчерашние манипуляции дали результат. Видите, как жадно принимает? — Второй палец. Тугая плоскость ануса раскрылась, впуская ещё. Камилла застонала, едва слышно. Он чуть повращал пальцами внутри. — Нет рвущей боли. Нет зажатости. Это анус не для страха. Это — рабочая дырка. Её можно использовать не только для входа, но и для демонстрации.

Он вытащил пальцы, медленно, с хлюпающим звуком. Затем размазал остатки жидкости по её ягодицам. Плотно, грязно, с надавливанием. Он взял салфетку, вытер руки — но не кожу Камиллы. Она осталась мокрой. Открытой. Подготовленной. — Всё, что сейчас с ней происходит, — это не секс, — сказал он спокойно. — Это репетиция. Настройка тела. Расчистка доступа. Она не должна получать удовольствие. Она должна быть готовой.

Он взял её за волосы, не резко, просто чтобы она повернула голову к аудитории.

— Посмотрите на это лицо. Здесь нет сопротивления. Ни в глазах, ни в челюсти. Это лицо объекта, который принял роль. Не притворяется. Не играет. Она знает: она — ничто. Она — удобный, влажный интерфейс для вхождения.

Он отпустил волосы. Камилла осталась в этой позе. Не закрывала рот. Не опускала взгляд. Просто лежала — с раздвинутыми ягодицами, блестящей влагалищной щелью и анусом, который уже открывался дважды.

— В следующем блоке мы покажем, как работает рот. Но уже сейчас можно сказать: это экспонат с высокой степенью соответствия задачам. Готовая модель. Не для любви. Не для отношений. Для демонстрации. Для владения.

Он вытер пальцы о её ягодицу.

Часть 4 — Оральная демонстрация

Он подошёл к её лицу медленно. Не как к женщине. Как к аппарату, которому пришло время проверить одну из функций. Камилла уже лежала на животе, подбородок на столе, губы приоткрыты. В глазах — ни просьбы, ни интереса. Только готовность. Он взял её за подбородок, чуть приподнял. Посмотрел в рот, как дантист перед удалением нерва. Потом — расстегнул брюки.

Член выпал наружу — тяжёлый, тугой, с лиловой головкой. Он не начал трахать её сразу. Просто положил его ей на щёку. Как будто проверял температуру кожи. Она не дернулась. Только чуть повернула голову, давая удобный угол. Он провёл головкой по её губам — туда-сюда, размазывая предэякулят по лицу. Затем ткнул кончиком в уголок рта.

— Открой. — Камилла открыла.

Он ввёл его глубже, но не резко. Плавно. До половины.

— Не сосать. Просто держать. —

Она замерла. Губы сомкнулись, язык поджался, горло расслабилось. Он стоял, держа член у неё во рту, и смотрел на группу.

— Смотрите внимательно. Это называется «молчаливый приём». Объект не двигается. Не реагирует. Только держит. Это важно. Большинство совершают ошибку — начинают сосать, думая, что нужно угодить. Но у правильного материала нет инициативы. Он ждёт приказа. Только тогда начинает движение.

Он положил ладонь ей на затылок. Легко. Без нажима.

— Угол атаки — правильный. Шея не напряжена. Рот — тёплый, влажный.

Он чуть подался вперёд. Камилла глубже взяла в рот. Горло слегка хлюпнуло. Её глаза остались открытыми. Она не закашлялась. Не вздрогнула. Только глотнула воздух носом.

— Слюны много. Это хорошо. Но иногда — даже излишне.

Он вытащил член, издав смачный, липкий звук. Слюна потянулась за ним. Он провёл головкой по её подбородку, по шее, по груди. Размазал слюну по соскам.

— Слишком влажно — значит, нужно контролировать у корня. — Он ткнул членом ей в ключицу. — Зажимать здесь. Тогда не будет захлёбываться. Это техника. Это дисциплина.

Он снова ввёл его в рот. Теперь чуть быстрее. Камилла начала двигать головой — не самостоятельно, а в ответ на его толчки. Её волосы начали сбиваться в комки. Подбородок блестел. По уголкам рта текло. Он держал темп. Ровный. Жестковатый. Но не ради удовольствия. Ради показа.

— Здесь перегиб, — сказал он, обращаясь к группе. — Нужно следить за шеей. Если задрать голову — начинается рвотный рефлекс. Смотрите. — Он слегка надавил на затылок, и Камилла издала глухой, сдавленный стон.

— Видите? Уже на грани. Но не уходит. Это — дрессировка. Это — послушание.

Он снова вынул член. Камилла тяжело дышала ртом, слизь стекала по подбородку. Глаза покраснели. Он взял её за щёку и повернул к аудитории.

— Состояние идеальное. Признаки удушья — в пределах нормы. Слюна — естественная, не насильственная.

Он коснулся её подбородка.

— Покажи язык.

Она вытянула его. На нём — капли слизи, немного предэякулята, вкус, к которому она уже привыкла.

Он кивнул.

— На этом этапе не кончаем. Пока рано. Сейчас она — тренажёр. Не цель. Не награда. А средство.

Он убрал член. Застегнулся.

Камилла осталась с открытым ртом, сопящей, с грязным подбородком.

Он посмотрел на неё с холодной нейтральностью.

— Хорошая. Уже почти готова.

Часть 5 — Секс и позиции

— Начинаем практическую демонстрацию, — сказал он спокойно, словно собирался препарировать лягушку. Камилла уже лежала на столе, липкая от слюны, раскрытая, без трусиков, без имени. Он встал между её ног, чуть согнул колени, поправил хват. И вошёл. Медленно. До конца. Без подготовки — но тело приняло, как будто ждало.

Она застонала, глубоко, в горло. Он начал двигаться. Сначала медленно — будто показывал зрителям, как входит и выходит.

— Смотрите внимательно. Здесь — чувствительно, ближе к верхней стенке. Видите, как дёргается? Значит, нервные окончания активны. Это хорошая зона для первых фрикций.

Он увеличил темп. Камилла стонала — но не сладко, а тяжело, с надрывом. Грудь тряслась, бёдра дрожали. Он держал её за талию — крепко, с нажимом.

— Если трахать её слишком быстро — она теряет контроль, начинает сбиваться с дыхания.

Он замер.

— А если медленно… — начал он и стал двигаться с мучительной тягучестью, — ...она начинает плакать.

Камилла и правда захныкала. Не от боли. От давления. От ощущения, что её раздвигают не ради кайфа — а ради демонстрации. Она не закрывала глаза. Смотрела в потолок, губы дрожали.

— Хорошо, — сказал он. — Теперь — на бок.

Он вынул член, легко, с хлюпающим звуком, и перевернул её на бок, подогнув одну ногу. Вошёл снова. Камилла ахнула.

— Эта поза хороша для контроля. Доступ к груди, шее, животу. Можно одновременно трахать и проверять реакцию на прикосновения.

Он сжал её сосок. Она застонала. Он трахал ровно, жёстко. Каждый толчок сопровождался короткими замечаниями:

— Тут пульсирует. Здесь — сжимается. Здесь — начинает подтекать.

Потом — на живот. Он приподнял ей таз, подложил руку под лобок. Вошёл сзади, между сжатыми ногами. Не в анус — во влагалище, но с жестоким напором.

— Эта позиция — для глубокого проникновения. Бёдра стянуты — чувствительность выше.

Он двигался с силой. Камилла хваталась пальцами за края стола. Слюна стекала на поверхность.

— Смотрите, как тело отзывается. Она не кричит. Она впитывает.

Ещё минута — и он вышел.

— Теперь — сверху.

Он лёг на неё, раздвинул ноги, снова вошёл. Его вес прижал её к столу. Он трахал её тяжело, как будто вбивал её в дерево. Она уже не стонала — только хрипела. Вся в поту, в слизи, в сперме, которая пока не вытекла, но уже назревала.

— Последняя фаза, — прошептал он. — Перед сдачей. Перед опустошением.

Он резко вынул член, подошёл к лицу, схватил её за волосы.

— Готова?

Она открыла рот, ничего не говоря. Просто показывая: я здесь, я жду.

Он кончил ей в рот. Первая струя — глубоко. Вторая — по языку. Остальное — по губам. Он держал её за подбородок.

— Покажи.

Она высунула язык. Сперма стекала с него, блестела.

— Глотай.

Она сглотнула. Медленно. Без единого звука.

Он повернулся к группе:

— Экспонат допущен к практическому применению.

Один из зрителей хлопнул. Остальные встали.

Камилла осталась лежать. Глаза в потолок. Рот приоткрыт. Тело дрожит.

Пустая. И довольная.

Часть 6 — Финал

Он отступил. Ни слова, ни взгляда. Просто застегнул брюки и направился к выходу — как хирург, завершивший операцию. Один из зрителей поднялся и хлопнул. Ладонь ударилась о ладонь — сухо, чётко. Остальные последовали за ним. Не из восхищения. Из признания. Они не обсуждали. Не комментировали. Просто встали и вышли. Все десять. Мужчины и женщины. Как будто увидели не шоу, а инструктаж по обращению с человеческим материалом.

Камилла лежала. На спине, на столе, с ногами, всё ещё слегка разведёнными. На губах — вкус спермы. На языке — соль, тепло, чужая суть. Внутри — липкое движение, которое не уходит. Ни с оргазмом, ни с уходом партнёра. Она не шевелилась. Только дышала. Сухо. Тяжело. Как после марафона. Как после рвоты.

Мужчина, ведущий всё это, подошёл ещё раз. Наклонился. Провёл пальцем по её щеке. Размазал остатки спермы.

— Экспонат принят. Тренировочная модель — годная.

Он прошептал в ухо:

— Использование разрешено.

И ушёл.

Комната опустела. Свет остался ярким. Воздух — спертым. Камилла осталась одна. На коже — пятна, царапины, потеки. На шее — след от слюны. Между ног — тепло. Голова — пустая. Ни имени. Ни голоса. Только тело. Только функция.

Она повернула голову к потолку. Закрыла глаза.

И подумала:

Так и надо.

Я не шлюха. Я не жертва. Я — стол. Витрина. Демонстрационный набор.

И я была прекрасна в этом.

Прекрасна в том, как меня не спросили.

А просто взяли.

Локация: Париж, частный зал, демонстрационная студия без камер

Маска: экспонат, демонстрационная модель, тренажёр

Партнёр: один инструктор и группа наблюдателей (10 человек), без имен, без контакта

Сцена: публичное раздевание с техническими комментариями, пальцевая разработка влагалища и ануса, оценка тела, оральная демонстрация, вагинальный секс в 4 позах (на спине, на боку, сзади между ног, миссионерская), сперма в рот

Оргазм: отсутствует, цель — не удовольствие, а подчинение

Контроль: полностью у инструктора, Камилле запрещено говорить, трогать, спрашивать, она — вещь

Комментарий Камиллы:

«Я лежала, как стол. Меня изучали, обсуждали, входили и выходили — как будто я была набором отверстий, а не человеком. Но я не сопротивлялась. Не потому что не могла. А потому что хотела. Хотела исчезнуть как личность — и родиться как функция. Мне не нужно имя, если меня используют правильно. Моя нужность — в молчании. В приёме. В слюне, сперме, и их голосах. Они сказали: "Экспонат принят". И я почувствовала, что впервые — действительно существую.»

Глава 6 — Разговор с Лаурой

Часть 1 — Вызов

Комната была тише, чем обычно. Тишина в ней не успокаивала — она давила. Камилла сидела на подоконнике в парижском отеле, завернувшись в махровый халат. Волосы — влажные, прилипшие к шее. Между ног всё ещё ощущалась тяжесть, как будто её использовали не вчера, а только что. На столе — бокал с вином, нетронутый. Она смотрела в окно, где отражался вечерний город, и чувствовала себя вычищенной. Не опустошённой — именно вычищенной. Как будто прежнюю Камиллу вытерли с поверхности кожи.

Смартфон на кровати завибрировал. Видеовызов. Имя на экране —

Лаура

. Камилла долго не брала трубку. Просто смотрела на экран, как будто решала: достойна ли Лаура видеть её новую версию. Или, может, пусть остаётся в прошлом — в той главе, где они делили мужчин и смеялись после секса. Но палец всё-таки дёрнулся. Экран ожил.

— Кам, привет! — Лаура, в футболке и с небрежным хвостом, была как всегда яркой. Но лицо… слегка вытянуто. Как будто она ждала кого-то другого.

— Привет, — голос Камиллы был глуже обычного. Ни веселья, ни нежности. Только усталый шелест.

Они молчали пару секунд. Только видео шуршало пикселями. Лаура посмотрела в экран внимательнее.

— Ты… как будто не ты. Ты в порядке?

Камилла улыбнулась. Очень медленно. Очень ровно.

— А я как будто впервые — именно я.

Часть 2 — Первое впечатление

— Слушай, ты даже говоришь по-другому, — сказала Лаура, прищурившись. — Глубже, спокойнее… или холоднее? — Она пыталась улыбнуться, но это была нервная, тянущаяся улыбка. Камилла слегка наклонила голову.

— Просто не хочется тратить голос на лишнее.

— Ты что, монахиня теперь?

Лаура рассмеялась — слишком громко, как будто пыталась вернуть прошлую Камиллу одной шуткой. Но та не поддалась. Ни смеха, ни даже усмешки. Только вино, которое Камилла теперь подняла к губам, не отводя взгляда от экрана.

— Ты изменилась, — сказала Лаура уже тише. — Даже лицо стало другим. Брови, скулы, глаза. Ты… будто убрала из себя всё живое.

— Нет, — Камилла сделала глоток. — Я убрала из себя всё ненужное.

— Ого. Так, значит, я была частью "ненужного"?

Камилла пожала плечами. Не из равнодушия — из принятия.

— Лаура, если ты звонишь, чтобы сравнивать, то ты уже проиграла.

— Я не сравниваю. Я пытаюсь понять, кто передо мной. Та, что бегала с масками по отелям? Или новая — чья улыбка пугает больше, чем крик?

Молчание. Камилла чуть коснулась пальцем экрана, провела по изображению Лауры — как будто вытирала что-то.

— Я стала собой. И ты это видишь. И не знаешь, как с этим быть.

Часть 3 — Подтекст

— Ты всегда шла глубже, чем я, — Лаура задумчиво провела пальцем по краю своей чашки. — Но сейчас ты будто… не глубже, а куда-то вглубь себя заворачиваешь. В темноту.

Камилла выдохнула через нос.

— Возможно, я просто дошла туда, куда ты не решилась.

— Хочешь сказать, я слабая? — Лаура вскинулась.

— Нет. Просто не голодная. А я — всегда была. Только теперь я больше не притворяюсь сытой.

На секунду наступила пауза. Камилла подалась вперёд, локти на колени, голос стал чуть тише, но не менее уверенным.

— В Париже всё иначе, Лаура. Здесь я не сверху. Я не руковожу сценой, не веду партнёров, не управляю телом. Здесь я — материал. Я не играю учительницу, не диктую правила, не выдаю задания. Здесь мной пользуются. Грубо. Целенаправленно. Как вещью.

— Ты гордишься этим? — Лаура еле сдерживала раздражение.

— Я не горжусь. Я дышу этим. Это — кислород, которого мне не хватало. Всё это время я трахалась, как актриса: красиво, эффектно, сверху. А теперь — как мебель. Как нужный предмет. И это даёт покой.

Лаура отвела взгляд.

— То есть теперь тебя трахают как хотят, а ты молчишь и улыбаешься?

— Не всегда улыбаюсь. Иногда плачу. Иногда пускаю слюни. Иногда просто лежу, вся в сперме, с открытым ртом.

— Кам… ты понимаешь, как это звучит?

Камилла усмехнулась.

— Именно так и должно звучать. Без романтики. Без элегантности. Грязно. Жестко. По-настоящему. Здесь я не «роль». Я — тело.

— И это нормально для тебя?

— Это освобождение. Я сняла последнюю маску — маску контролирующей. Я больше не управляю. Я позволяю. И это — самое сильное, что я когда-либо делала.

— Ты пугаешь меня, — шепнула Лаура.

— А ты бесишь меня своей жалостью.

— Я не жалею. Я не понимаю, как можно добровольно стать подстилкой.

Камилла молчала несколько секунд. А потом, глядя прямо в экран, медленно и чётко сказала:

— Потому что быть подстилкой — это не слабость. Это крайняя форма власти. Я позволяю. Я выбираю быть той, кто не сопротивляется. Потому что я знаю, чем это кончится. А ты — нет. Ты боишься.

Часть 4

Экран погас. Камилла не дёрнулась. Просто осталась сидеть — с бокалом в руке, с тихим вином, застывшим в полуслове. Прошло секунд тридцать. Потом экран снова вспыхнул. Лаура вернулась. Уже без агрессии. Без позы. Только с глазами, полными напряжённого, упрямого тепла.

— Прости, — сказала она тихо. — Я не справилась. Я… испугалась.

Камилла смотрела на неё долго. Потом кивнула.

— Я тоже иногда пугаюсь. Просто молча.

— Ты правда считаешь, что ты — сильнее сейчас?

— Нет. Я просто честнее. А сила — приходит после честности.

Лаура выдохнула.

— Обещай, что мы будем созваниваться. Хоть иногда. Неважно, где ты и с кем ты. Мне просто… важно знать, что ты всё ещё ты. Где-то там.

Камилла кивнула.

— Обещаю. Я не исчезну. Я просто временно внизу.

— Ты же не навсегда туда… в подчинение?

— Пока не найду, где я на самом деле.

Они молчали ещё немного. Лаура первой нажала «завершить». Камилла осталась с выключенным экраном и лёгкой улыбкой на губах. Не радостной — настоящей.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Часть 5 — Мысли Камиллы

Разговор закончился. Экран погас. Камилла поставила бокал на подоконник, встала и подошла к зеркалу. В отражении — не идеальная женщина. Не порочная. И не героиня. Просто она. В распахнутом халате, с покрасневшими глазами, с распущенными волосами, которые подсохли и легли как попало. И с лицом, на котором наконец исчезли все «должна».

Она провела пальцами по щеке. Там, где сегодня утром кто-то размазывал сперму. Потом — по шее. По ключице. По губам. Каждое прикосновение — будто подчеркивало: это моё. Даже если в нём побывали другие — оно моё. Моё тело. Моё право быть ничем. И становиться чем-то только по своей воле.

Камилла села на кровать. На секунду захотелось плакать. Не от обиды. От перегруза. Слишком много новой себя в короткие дни. Париж дрался за неё. Забирал контроль. Подсовывал сцены, которые раньше она не могла бы ни пережить, ни позволить. А теперь — впитывала. Не как унижение. Как откровение.

«Я и правда не прежняя», — подумала она. —

И слава богу.

Глава 7 — Служебный отсос

Часть 1 — Инициация

— Ты же сама этого хотела, Кам, — голос Адель звучал спокойно, как будто речь шла не о десятке незнакомцев, а о чашке кофе. — Чтобы не ты выбирала. Чтобы не было по твоим правилам. Чтобы просто... случилось.

Камилла молча кивнула. Она давно уже не пыталась изображать сомнения — не перед ней. Адель знала её, видела насквозь, словно всё тело Камиллы было не кожей покрыто, а прозрачной плёнкой.

— Надень это, — Адель протянула белую рубашку. Без белья. Чуть длиннее, чем надо. И вторым движением — тонкую ленту с картонной табличкой.

На ней было чётко напечатано: "Служебный отсос"

Никаких вопросов. Только возбуждение. Внутреннее, горячее, как от удара током. Камилла взяла одежду, сняла всё остальное, накинула рубашку на голое тело и завязала ленту на шее. Так, чтобы табличка висела прямо между грудей.

— Не будет пафоса. Не будет красивого света. Только помещение для уборщиков и мужчины, которые знают, зачем пришли, — сказала Адель, открывая узкую дверь. — Ты будешь на коленях. До последнего.

Камилла прошла внутрь. Служебный туалет, узкий и влажный. Серо-белая плитка, немного хлора в воздухе. Справа — раковина с тряпкой. Слева — швабра. Прямо перед ней — деревянная стена, с вырезанным квадратным отверстием чуть выше уровня глаз. За ним — тень. Кто-то уже стоял там, ждал.

— Ты встанешь вот сюда, — Адель указала на мягкий коврик, положенный в угол. — Руки на колени, спина прямая. Губы чуть приоткрыты. Никаких слов. И помни: тебе нравится. Не забывай. Это ты захотела.

— Я знаю, — хрипло ответила Камилла.

Адель вышла и закрыла дверь.

Осталась только она. В этом узком помещении. На коленях, с табличкой на груди, в одной рубашке. Волосы распущены. Лицо чистое. Пока ещё.

Камилла выдохнула. Закрыла глаза. Почувствовала, как пульс отдается между ног.

Она не боялась. Не сомневалась.

Это был её выбор.

Её грязный, жадный, осознанный выбор.

Дверь скрипнула.

Первый вошёл.

Часть 2 — Первый заход

Он вошёл резко, почти беззвучно. Только хруст подошв по кафелю, и всё. Камилла даже не подняла головы — не из страха, а из восхищённого послушания. Она чувствовала, как между ног уже всё влажное, хотя её никто ещё даже не тронул.

Табличка на шее покачнулась, когда она чуть выпрямилась на коленях. Он остановился вплотную. Не заговорил. Не поздоровался. Просто расстегнул ширинку. Медленно. С расстановкой. Словно разрывал ей тишину пополам.

И вот он — член. Толстый, тёплый, с резко пахнущей кожей. Он коснулся её лба, размазывая запах по коже, потом провёл головкой по щеке, по носу, по губам. Камилла с трепетом открыла рот, подставляя себя под его власть.

Он вложил его в неё — жестко, сразу до половины, без предупреждения. Камилла дернулась от резкости, но быстро нашла ритм дыхания. Он не дал ей времени — вошёл глубже, одной рукой сжав её волосы у основания затылка, как поводок.

— Молчи и работай, — пробормотал он, с характерной хрипотцой грубого рабочего.

Он трахал её рот, как будто забивал кол — грубыми, размашистыми движениями, от которых её слюна летела на грудь, рубашка уже прилипала к коже. Камилла не пыталась уйти, не кашляла — наоборот, глубже принимала его, жадно, до звуков, что издают шлюхи в порно, когда хотят понравиться продюсеру.

Слюна стекала по её подбородку, капая на грудь, на колени. Он вытащил член и провёл им по её щекам, словно кистью, оставляя мокрые следы.

— Хочешь, чтобы на тебя кончали? — усмехнулся он.

Камилла не ответила. Только высунула язык и подняла взгляд снизу вверх, словно просила.

Он выхаркнул сперму ей в лицо, мощной, вязкой струёй. Первая порция ударила в лоб, вторая — размазалась по ресницам и щеке. Остальные капли стекли к носу, в уголки губ. Он промял головкой губу, как печатью, а потом дал ей по щеке своим членом — плотно, с хлюпающим звуком.

— Хорошая дырка, — бросил он и вышел, не оглянувшись.

Камилла не вытиралась. Не шевелилась. Она чувствовала, как сперма стекает по лицу в ложбинку груди, смешиваясь со слюной. И именно в этот момент — она поняла, что её возбуждение достигло того предела, где кончают даже от запаха.

Один. Лицо уже грязное.

Осталось девять.

И ей чертовски хотелось всех.

Часть 3 — Двое подряд

Он появился сразу после первого. Дверь даже не успела толком захлопнуться, как следующий уже встал перед ней — в маске, с напором, как будто она была автоматом по выдуванию спермы. Камилла даже не подняла глаз — просто открыла рот и вытянула язык, показывая, что готова.

Он сжал её волосы, как повод, и вошёл сразу глубоко, до щелчка в горле. Рывок — и она уже на нём полностью, губы обхватывают основание, глаза закатываются. Резкие, грязные толчки, как будто он хотел не просто трахнуть — а выломать ей челюсть и оставить метку внутри.

И в это время в помещение вошёл второй.

Без слов. Встал сбоку, расстегнул штаны и начал дрочить, глядя, как её рот работает на другого. Его дыхание сбилось, глаза скользили по её грязному лицу, по подбородку, где ещё стекала сперма от первого.

Камилла чувствовала — два мужских тела рядом, один внутри, другой готов залить её снаружи. Она всё глубже заглатывала, давая больше звуков — грязных, влажных, порочных.

Первый вырвался изо рта в последний момент — трахнуть в глотку он успел достаточно. Он вытянулся, схватил член у основания и выплеснул сперму ей в лицо. Первая порция ударила в лоб, вторая — размазалась по щеке и брови, третья — стекала между губ и подбородка.

Камилла даже не сглотнула слюну — она просто ждала следующего.

И он подошёл. Второй.

Член уже пульсировал в руке. Он встал над ней, положил головку на её щеку — туда, где ещё тёплая сперма первого — и додрочил с хрипом, заливая ей подбородок, нос и губы. Сперма стекала сразу двумя полосками, сливаясь с предыдущей.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Камилла сидела вся в сперме, с разинутым ртом, с блестящей кожей, и только чуть двинула язык — собрала каплю с губ и проглотила.

Ни звука. Ни фальши. Только удовольствие и готовность.

Двое. Только двое. А уже вся морда — как холст после оргии.

И ей хотелось большего.

Часть 4 — Следующая тройка

Дверь отворилась снова. Камилла даже не повернула голову. Просто глубже опустилась на колени, расправила плечи и приоткрыла рот, как шлюха, у которой осталась только одна функция — принимать в себя и глотать.

Первый из троих зашёл быстро. Расстегнулся на ходу, не говоря ни слова. Камилла не ждала команды — тут же втянула головку губами, взяла в рот и повела языком по венам, по складкам кожи, под самый корень. Он трахал её рот резко, в темпе, как будто надо было успеть до сигнала, не думая о ней — думая только о себе. И именно это возбуждало её сильнее всего.

Он вышел за секунду до финиша, схватил член у основания, и залил её спермой всё лицо — от подбородка до переносицы. Первая капля попала прямо в рот. Камилла проглотила не моргнув, остальные стекали по щекам, в уголки губ, пачкали шею.

Пока он застёгивался и уходил, следующий уже подходил.

Член был в руке, напряжённый. Он ткнул ей в губы, и Камилла открыла рот, широко, покорно, позволяя ему встать на край языка. Он вошёл глубоко, до корня, и начал трахать быстро, агрессивно, с ударами по нёбу, по горлу, по самолюбию. Она давилась, пускала слюну, но не остановилась.

— Да, вот так... глотай меня, глотай всё, — прошипел он, и в этот момент вырвался, выплеснув сперму в самое горло. Камилла сглотнула, всё до капли, а потом вытянула язык — чтобы показать, что внутри ничего не осталось.

Он вышел, и на её лице было уже не лицо — а сплошная маска из спермы и покорности.

Щёки липли. Ресницы слиплись. По шее стекали капли вниз.

Третий в этой троице — вошёл без слов.

Сразу вытащил член, схватил Камиллу за волосы, поднял лицо вверх, и не стал трахать — просто начал дрочить на неё, глядя в глаза.

Он смотрел, как она сидит вся в сперме, с приоткрытым ртом, и просто ждал момента, когда она потянется к нему.

Камилла не подвела. Она выставила язык, коснулась кончиком головки — и он застонал, выстрелив густой порцией прямо ей в лицо, в глаза, в губы.

Теперь она почти ничего не видела. Всё запотевшее, залитое, лицо — скользкое, обмазанное, тяжёлое от спермы.

И она сидела, всё ещё с открытым ртом.

Шестеро позади. Осталось четверо.

И каждый следующий — как ещё одна ступенька к экстазу, где она теряет имя, стыд и границы.

Часть 5 — Чёртова троица

Дверь снова скрипнула. На этот раз — жёстко, как будто кто-то влетел внутрь с претензией, как в бар, где его уже ждёт тёплая пьяная тёлка. Камилла даже не подняла головы — она была тёплой, пьяной и тёлкой. Только не от алкоголя, а от спермы, власти и самой себя. Её лицо уже блестело, как отполированная кожа — густая сперма заливала подбородок, щеки, виски, шею. По подбородку свисала тяжёлая капля, что никак не могла сорваться — и казалась медалью.

Седьмой вошёл с шумом, с запахом кожи и мыла, как будто только что мылся для неё — и это возбуждало ещё больше. Он подошёл, молча, расстегнулся и достал член. Камилла открыла рот сразу, не дожидаясь приказа. У неё уже не было «можно?» или «нужно?» — только

да, да, да

на уровне тела. Она втянула его в себя, жадно, как будто проголодалась по живому мясу.

Он трахал её с силой. Взял её голову в обе руки, и начал вбивать свой член в глотку, грубо, резко, с ударами, от которых глаза наполнялись слезами не от страха, а от давления. Звуки были мокрыми, порнографичными, как будто вся её голова стала дыркой, куда можно выливать желание.

— Ах ты, глотательная дрянь, — пробурчал он, сжав ей затылок, — соси, как будто хочешь сдохнуть от спермы.

Камилла внутри обожглась этой фразой. Не обиделась. Не унизилась. А кончила — не физически, а ментально. Как животное, которому дали кличку и поводок.

Он вытащил член, дернулся дважды рукой и выплеснул сперму на её нос, в глаза, в рот. Она проглотила часть в момент попадания, остальное — размазалось по губам, щекотало ресницы.

Второй из троицы — вошёл мгновенно. Он даже не ждал, пока она сглотнёт — вставил в рот, когда её язык был всё ещё солёный, облизанный предшественником. Он двигался быстро. Без слов. Без ласки. Его член бился в её горло, заставляя издавать звуки, которых она от себя не ожидала: схлипы, гортанные стоны, мокрые захлёбы.

Камилла открыла глаза, посмотрела вверх — и именно в этот момент он вырвался, прижал себя к её губам и залил всё лицо. Сначала лоб, потом щека, потом — точно в раскрытый рот. Камилла сглотнула, провела языком по губе, и не моргнув — открыла рот шире.

Последний из троих зашёл уверенно, как будто шёл на свою женщину. Он подошёл, посмотрел на неё сверху и выдал:

— Вот ты и дошла. Всё лицо в заливке, рот открыт, как у шлюхи, а ты даже не пытаешься отдохнуть.

Он вынул член, дотронулся до её нижней губы, надавил — и она тут же втянула его.

Начала сосать медленно, с нажимом, с шумом, будто благодарила. Он трахал её рот с равномерным ритмом — как будто проверял: сколько глотков может сделать сука, прежде чем её вырубить.

Он стонал. Она сосала.

Он ускорился. Она открыла глотку.

Он выдернул, схватил себя у основания, и мощным рывком кончил ей на макушку, лоб, нос — и, не выдержав, дал по губам — членом, уже мокрым, уже пульсирующим.

Она вся стекала.

Сперма была в ушах, в ресницах, на шее, капала на пол.

А она всё ещё сидела — с открытым ртом, с блестящими глазами, с каплей, медленно сползающей с носа.

Девять. Остался один.

Камилла уже не просто хотела финального. Она жаждала — как последнего удара, после которого можно сказать: “Я вся. Я использована. Я закончена.”

Часть 6 — Финальный

Он вошёл, когда от Камиллы уже почти ничего не осталось — ни голоса, ни границ, ни кожи под слоями спермы. Она не поднимала голову. Не дышала глубоко. Она сидела на коленях, будто манекен, забытый на витрине после шторма. Лицо было покрыто слоем спермы — как глянцевая плёнка, на которой скользит свет. Подбородок тяжёлый от капель, шея залита, волосы слиплись в грязные пряди. Но губы — всё ещё открыты. Рот — всё ещё приёмник. И внутри — тишина, покой, подчинение.

Он не сказал ни слова. Только подошёл и встал над ней, не доставая ничего, не прикасаясь. Смотрел. Долго. Спокойно. Жёстко. Он не хотел трахать женщину — он хотел протестировать инструмент. Камилла не шевелилась. Она знала: сейчас будет не секс, не акт, не слияние. Сейчас будет использование. Как у мяча есть воздух. Как у тренажёра — функция. Как у шлюхи — отверстие.

Он расстегнул молнию и достал член. Не для неё. Для того, чтобы проверить, как она среагирует. Он положил его на её щеку. Она не отпрянула. Не вздрогнула. Только вытянула язык и открыла рот шире, показывая готовность к демонстрации. Тогда он вложил в неё — без толчка, но с полной глубиной. До конца. До самого упора, пока губы не растянулись, пока горло не прижалось к основанию.

Он держал её голову двумя руками, как держат приспособление на стенде, и начал трахать её рот с ровным, механичным ритмом. Без слов. Без эмоций. Как будто считал удары. Камилла не мычала, не извивалась, не дёргалась. Она просто принимала. Один, два, три — глубокий. Четыре, пять — фиксирующий. Шестой — с надавливанием, чтобы вызвать слюну. Он наблюдал. Как инженер. Как куратор. Как хуй в мастерской по доработке чужих тел.

Когда он почувствовал приближение, вытащил член и встал перед ней с расчётом. Рукой — на затылок. Членом — к губам. Он кончил молча, в несколько мощных рывков — сперма ударила в нёбо, в язык, в щёки. Потом — в подбородок, в нос, в уголки губ. Он дал ей членом по губам, размазал капли. Камилла не сглотнула сразу — она показала сперму на языке. Затем — закрыла рот и проглотила. Медленно. Как приём завершённой команды.

Он застегнулся. Не посмотрел. Не вытерся. Просто вышел. А Камилла осталась. На коленях. С мокрым лицом. С пустым, ровным дыханием. Не женщиной. Функцией. Экспонатом. Оборудованием, прошедшим финальную проверку. И именно в этом она почувствовала себя настоящей. Без слов. Без стонов. Без желаний. Только в нужности.

Позже дома она заполнила заветную SEX-CARD

Локация: Париж, служебный туалет, техническая зона ресторана

Маска: приёмник, тестовая модель, глотательная станция

Партнёр: десять мужчин, без имён, без слов, без поцелуев

Сцена: отсос на коленях, десять эякуляций на лицо и в рот, один за другим, с паузами только на глотание

Оргазм: не было. Только пульсация в животе и принятие. Возбуждение без разрядки — как форма вечного напряжения

Контроль: вне её воли. Она не говорила. Не выбирала. Не прерывала.

Комментарий Камиллы:

«Я была не телом, а приёмной точкой. Они входили в меня, не спрашивая — и выходили, не оглядываясь. Сперма текла по лицу, как краска по стеклу. Я не чувствовала удовольствия. Я чувствовала — необходимость. Я стала не женщиной, а частью процесса. Без просьб. Без слов. Только рот, губы и тишина. Когда последний вышел — я осталась, но не как личность. А как функция. И это было честнее любого оргазма.»

Глава 8 — Поездка в Лион

Часть 1 — Утро

Утро пахло мокрым камнем и сигаретами. Париж просыпался медленно, в ритме тяжёлых грузовиков, гудков и ленивого тумана, ползущего между домов. Камилла вышла из отеля одна, без макияжа, в длинном сером пальто, с чёрным шарфом, затянутым на горле так плотно, будто он удерживал не только тепло, но и мысли. Очки скрывали лицо, которое не хотело быть узнанным. Сегодня она не принадлежала никакой роли. Ни той, что лежала на коленях. Ни той, что шепчет по-английски в бизнес-классе. Ни той, что фотографируется на фоне Эйфелевой башни. Сегодня она была просто телом. Ходячей тенью. Уставшим дыханием.

Ночь осталась позади, но не покинула её. Она стерла с кожи сперму, сняла табличку, сменила простыни. Но что-то внутри всё ещё пульсировало. Не боль, не возбуждение, не вина. Что-то другое. Как после удара — когда кажется, что всё прошло, но под рёбрами дрожит невидимая трещина. Камилла не пыталась нащупать её — она просто двигалась вперёд. Не задавая себе вопросов. Без мыслей. Без намерений.

Она не взяла такси. Решила идти пешком. Ноги вели её сами — по мокрым мостовым, мимо старых витрин, где манекены стояли с открытыми ртами, словно пародировали её вчерашнее лицо. Всё вокруг казалось одновременно важным и бессмысленным. Как будто мир продолжал существовать без неё. Или, может быть, вместе с ней — но не замечая.

На короткий миг перед глазами всплыло прошлое. Алексей. Первый муж. Слишком правильный, слишком предсказуемый. Даже в сексе — по графику, по инструкции, по шаблону. С ним она училась притворяться. Потом Максим. Такой же. Он хотел трофей, а не женщину. Камилла тогда ещё верила, что всё можно исправить. Что дело в ней. Что если стараться, если быть ласковой, страстной, смелой — он заметит. Но никто не замечал. Ни Алексей, ни Максим. Только использовали. И забывали. Как будто её тело — это просто чехол.

На вокзале она оказалась рано — в 9:40. Поезд в Лион отправлялся в 10:35. У неё было почти час тишины. И это было именно то, что ей было нужно. Тишина. Простая, ничья, без претензий. Чтобы просто сидеть. Смотреть. Молчать. И, возможно, впервые за долгое время — ничего не чувствовать.

Часть 2 — Вокзал

Вокзал жил своей суетой — чужой, не касающейся её. Люди спешили, держа кофе в одной руке и билеты в другой, срываясь на бег с платформ и отскакивая от автоматов, как шарики в пинболе. Камилла стояла в стороне, наблюдая за всем как сквозь мутное стекло. Ни одна фигура не была знакомой. Ни одно движение — важным. Она не торопилась. Впервые за долгое время ей было всё равно, успеет ли она, опоздает ли поезд, прольёт ли кофе.

Она прошла мимо витрины с сэндвичами, купила бумажный стакан капучино в автомате, не обращая внимания на то, что он обжёг ей пальцы. Устроилась на скамейке в дальнем углу зала, где сквозняк доносил запах металла и пыли. Сняла очки. Сняла шарф. Сделала глоток. Горячая горечь кофе, наконец, разбудила язык. Но не мысли. Те всё ещё спали, свернувшись клубком где-то между затылком и сердцем. И это было даже лучше.

Мимо неё проходили пары, подростки с наушниками, женщины с детьми, мужчины с чемоданами. Все говорили — громко, активно, живо. Камилла молчала. Просто наблюдала. Она пыталась уловить хоть одно знакомое лицо, какое-то дежавю, зацепку. Но всё было чужим. И в этом было странное утешение. Как будто она впервые оказалась в месте, где можно быть никем. Не Камиллой. Не актрисой. Не вещью. Просто — телом на лавке с кофе.

Мимо пробежал мальчик, уронив перчатку. Его мать не заметила. Камилла наклонилась, подняла её, но не крикнула. Просто подержала в руках пару секунд и положила на скамейку рядом. Перчатка была маленькой, в полоску, с отпоротой резинкой. Почти смешной. Почти настоящей. Камилла смотрела на неё и вдруг поймала себя на том, что не помнит, когда в последний раз держала что-то, что не пахнет потом или спермой.

Потом он сел рядом. Мужчина. В пальто, с книгой в руке и усталым выражением лица. Он не посмотрел на неё. Не поздоровался. Просто опустился на скамейку, развернул страницу и затаился. И Камилла почувствовала: он — такой же, как она. Одиночка в чужом шуме. И, может быть, их молчание — это первый настоящий диалог за долгое время.

Часть 3 — Он

Он молчал долго. Листал книгу, не читая, глядел в пустоту, будто искал в воздухе что-то понятнее слов. Камилла краем глаза наблюдала за ним, не осознанно — просто взгляд сам цеплялся. В нём не было суеты. Он сидел, как сидят старые скалы на берегу: не реагируя на волны, просто — будучи. Его пальто пахло табаком, пыльной бумагой и чем-то спокойным, что хочется вдохнуть и оставить в лёгких подольше. В нём было ощущение не секса, не власти, а — завершённости. Как будто он прошёл всё, что мог, и теперь просто умеет молчать.

Когда он заговорил, голос прозвучал почти отстранённо. Будто комментировал нечто внешнее, ни к ней, ни к себе.

— Странная штука — контроль. Люди думают, что это про силу. Про крики, команды, власть. Но на самом деле — про согласие. Кто первый согласится быть слабым, тот и управляет.

Он не посмотрел на неё. Всё ещё глядел перед собой. Камилла не ответила сразу. Только сделала глоток кофе, вдохнула пар — и сказала:

— Уязвимость — это управление?

Он кивнул. Медленно. Как будто не ждал, что его поймут.

— Те, кто умеют быть пустыми, становятся вместилищем для чужого желания. В этом и есть сила. Отказ от защиты — не поражение. Это приглашение.

Камилла прикусила губу. Ей захотелось ответить, что она знает это. Буквально. Физически. В каждом пальце, в каждой слезе, в каждом горле, которое она открывала. Но она молчала. Потому что впервые — кто-то говорил это без порнографии, без грязи, без требовательного стона.

— Это как быть чашей, — сказала она тихо. — Которую заполняют. Снова и снова. Пока ты не понимаешь, что именно в этом — смысл. Не в том, чтобы быть собой, а в том, чтобы быть нужной для чужого.

Он не улыбнулся. Только закрыл книгу и положил её на колени.

— Мы с вами, похоже, из одного рода, — сказал он. — Из тех, кто понимает молчание лучше, чем просьбы.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

И больше он ничего не сказал.

Часть 4 — Внутренний резонанс

Поезд тронулся незаметно. Камилла смотрела в окно, не замечая пейзажей. В ушах не звучал ни шум колес, ни гул салона. Только его голос — ровный, глубокий, будто специально обтёсанный для того, чтобы не касаться напрямую, а проникать медленно, внутрь. Она не знала, кто он. Не знала, как его зовут, куда он едет, что за книга у него на коленях. Но это было неважно. Он стал зеркалом. Стеклом. И в этом стекле она впервые увидела себя — не как тело, не как маску, а как форму. Форму для чего-то чужого.

Слова про пустоту не выходили из головы. Камилла пыталась вспомнить, когда в последний раз она действительно чувствовала себя наполненной чем-то своим. Не спермой, не чужими приказами, не напряжением между ног. А чем-то настоящим. Чувством, мыслью, даже болью — своей, а не подаренной. И не могла. Возможно, это было до полётов. До театра. До взрослых мужчин, которые называли её "инструментом", "подающей", "игрушкой". Может быть, тогда, когда она ещё думала, что интим — это про близость, а не про контроль.

Но суть была не в том, чтобы вернуться. А в том, чтобы понять: пустота — это не отсутствие. Это пространство. Это приглашение. И если тебя заполняют — значит, ты кому-то нужен. В этом не было унижения. Была форма власти. Особенная. Тихая. Без рук. Без ударов. Только голос, который ложится в позвоночник. Именно это она и услышала сегодня.

Мужчина сидел в другом конце вагона. Не оборачивался. Не искал её взгляд. Он дал ей не контакт — он дал идею. И это оказалось сильнее, чем десять актов. Камилла поймала себя на том, что выпрямила спину. Перестала прятаться. Стала дышать медленно, уверенно, глубоко. Как будто внутри неё кто-то расставил мебель и зажёг свет. Просто, чтобы показать: ты не пустая. Ты — готовая. Для чего угодно.

И она улыбнулась. Совсем чуть-чуть. Только губами. И этого оказалось достаточно.

Часть 5 — Поезд

Он сидел в другом конце вагона, через проход, у окна. Камилла не смотрела прямо, только краем взгляда ловила силуэт — тёмное пальто, книга на коленях, неподвижная поза. Он не оглядывался. Не искал зрительного контакта. Казалось, разговор остался там, на вокзальной скамейке, и больше им обоим нечего было сказать. Но в этом молчании была тишина не между чужими. А между теми, кто уже понял друг друга глубже, чем позволяли любые слова.

Поезд шёл ровно. За окном проносились деревни, заправки, флаги. Люди в вагоне шептались, кто-то заказывал воду, кто-то что-то набирал на ноутбуке. Камилла сидела спокойно, не трогая телефон. Она не писала Адель. Не думала о театре. Не прокручивала вчерашнюю сцену. Впервые за долгое время — просто ехала. Впитывала. Переваривала. Словно это утро стало новым пластом в ней — не грязным, не ролевым, не порванным. А цельным. Без декораций.

Она не хотела, чтобы он подошёл. Не ждала продолжения. Именно его молчание сделало всё сказанное весомым. Он не захотел взять. Не воспользовался. Он дал. И ушёл. И этим вернул ей что-то очень важное — границу. Возможность чувствовать, не раздвигая ног. Возможность быть, не играя.

К Лиону подъехали в обед. Люди задвигали столики, собирали вещи, накидывали куртки. Камилла смотрела в окно, как платформа приближалась. Она не искала его глазами. Но когда встала, чтобы выйти, увидела, что он идёт в другую сторону. Спокойно. С прямой спиной. Без оглядки. Как будто ничего не случилось. Или как будто случилось — но правильно.

Она не пошла за ним. Не окликнула. Только выдохнула. И вышла. В тишину нового города.

Часть 6 — Тишина

Лион встретил её прохладой и серым небом. Ни архитектура, ни улицы, ни запах кофе из ближайшей пекарни не тронули её. Она шла медленно, не потому что устала — просто никуда не спешила. Ни расписаний, ни заданий, ни поручений от Адель. Ни маски, которую нужно натянуть. Она наконец была одна — не в смысле без людей, а без ролей. И это оказалось странно. Слишком тихо внутри. Слишком ровно.

Она сняла номер в небольшой гостинице рядом с рекой. Без роскоши. Без зеркальных стен. Без скрытых камер. Просто кровать, окно и тишина. Камилла скинула пальто, прошла в ванную, посмотрела на своё отражение. И не узнала себя. Не из-за усталости. А потому что впервые за долгое время в зеркале не отражалась функция. Там была женщина. С глазами, в которых нет запроса. Ни на секс. Ни на пощаду. Ни на похвалу.

Она села на кровать и долго сидела молча. Без музыки. Без мыслей. Только с этим странным послевкусием — от разговора, от дороги, от молчаливого "он". Кто он? Неважно. Он не оставил визитку, не сказал имя, не дотронулся. Но задел. Вскрыл. Отразил. Как будто положил ладонь на внутреннюю пустоту и сказал: “Ты не сломана. Ты просто не наполнена собой.”

Камилла не плакала. Не улыбалась. Только медленно легла на кровать, натянула на себя покрывало и закрыла глаза. Не потому что устала. А потому что хотела замереть. Сохранить внутри это новое — спокойное, твёрдое, непахнущее спермой. Тишину.

Не как отсутствие. А как присутствие. Настоящее.

Глава 9 — Фотосет для Хозяина

Часть 1 — Сообщение

Утро в Лионе было молчаливым и прохладным. Тяжёлые серые облака не сползали — они стояли, словно придавливая город к земле. Камилла проснулась в незнакомом номере — не роскошном, но аккуратном. Чистая белая постель, стеклянная ваза с пластмассовыми цветами, окно в тупик, откуда доносились звуки кофемашины и щелчки каблуков. Она не помнила, как уснула — просто выключилась. После поезда. После его слов. После той тишины, что растеклась по телу, как тяжёлый воск.

На прикроватной тумбочке мигал телефон. Она не хотела тянуться. Не хотела включаться. Хотела — остаться здесь. В одиночестве. Без чужих желаний. Но рука сама потянулась, экран загорелся, и в чёрном мессенджере высветилась простая строка от Адели:

«Ты в Лионе. Отлично. Сегодня ты — подарок. Он давно ждал. Снимай. Присылай. Всё по инструкции. Только ты. Только фото. Без слов. Без голоса.»

Следом — PDF-файл. Камилла открыла.

Страницы без заголовков. Только короткие команды:

Надень кружевное бельё.

Встань на колени у стены.

Сделай кадр в белье, в профиль.

Сними лифчик.

Надень кляп.

Следующий кадр — с открытыми ногами.

Потом — дрочка.

Финальный — сперма на теле и внутри

Отправь все без подписи.

Потом сядь. И жди. Ответа не будет.

Камилла сидела, уставившись в экран. Никаких деталей. Ни кто он. Ни зачем. Ни даже, будет ли он смотреть сразу или позже. Но почему-то она чувствовала — он уже смотрит

.

Её уже ждут.

Как объект.

Как вещь.

Как визуальная подчинённая.

Она встала. Халат сполз на пол. Холод прошёл по коже, но она не вздрогнула. В номере был светлый ковёр, бежевые стены и большое зеркало. И — нужная пустота. Ничего не отвлекало. Она подошла к чемодану. Достала комплект: чёрное бельё, почти невесомое. Трусики, сквозь которые всё читается. Лифчик, который не держит — а показывает. Подвязки, чулки. Рядом — мешочек с аксессуарами. Из него — кляп. Красный. С кожаным ремешком, блестящими кольцами по бокам. Он пахнул резиной и ожиданием.

Дальше — телефон. Штатив. Таймер. Смазка. Игрушка. Камилла всё расставляла без слов, как будто на автомате. Она не чувствовала возбуждения. Не чувствовала страха. Была только функция. Выполнить. Подчиниться. Оставить на снимках не себя — а то, что от неё хотят. Она поставила подушку в центр ковра. Протёрла объектив. Встала на колени и закрыла глаза.

Так начинался её фотосет. Без зрителей. Но с полным ощущением, что её уже видят.

Часть 2 — Подготовка

Камилла щёлкнула выключателем — в номере загорелся резкий верхний свет, бьющий прямо в лицо. Он был холодный, не ласковый. Не приглушённый, как в спальнях, не интимный, как в отелях для любовников. Этот свет был, как в морге. Как в комнате допросов. Как будто лампа сама приказывала: «Раздвинь ноги и молчи».

Она медленно прошла по комнате босиком, с каждым шагом ощущая, как шероховатость ковра трёт пятки. Встала у стены, провела рукой по лицу, по шее, по груди — проверяя, что на ней ничего лишнего. Ни украшений. Ни макияжа. Ни запаха духов. Только кожа, влага, податливость.

Подошла к чемодану. Развязала молнию. Всё было разложено заранее. Она достала комплект белья — тонкий, чёрный, почти прозрачный. Лифчик — формальный, с полупрозрачными треугольниками, из которых соски всё равно выпирают, как просроченные мысли. Трусики — такие, что между ног всё видно, как на ладони. Подвязки, чулки. Всё пахло ожиданием и резиной. Не сексуальностью — а инструкцией.

Она села на край кровати. Подняла ноги. Натянула чулки — медленно, сантиметр за сантиметром, чувствуя, как сетка прилипает к коже. Потом — подвязки. Потом — трусики. Они тут же намокли. Не от возбуждения. От подчинения. От мысли, что она сейчас превратится в картинку. В дырку на экране.

Лифчик не скрывал ничего — соски торчали, как пули. Осталось одеть кляп. Она достала его из мешочка: красный, кожаный, с кольцами по бокам и крепким ремешком. Провела по губам. Он пах сперма́нным латексом. Она сунула его в рот — не до конца. Пока только понюхать. Пощупать. Прикусить. Чтобы вспомнить, каково это — когда не можешь ни говорить, ни умолять, ни стонать. Только выполнять.

Потом — телефон. Штатив. Таймер. Включила фронтальную камеру. Поставила на автоматический съём. Проверила ракурс. Подобрала угол, где лучше видно бёдра, грудь, губы. Встала на колени. Под подушку подложила полотенце — знала, что вытечет. Смазка, слюна, сок — всё потечёт. А она не собиралась подтирать.

Справа — игрушка. Узкая, белая, чуть изогнутая. Между ног встанет идеально. Слева — бутылочка с лубрикантом, липким, пахнущим клубникой. Он нужен не для удовольствия. Для кадра. Чтобы капало. Чтобы блестело. Чтобы видно было:

тут текут не от любви, а от приговора

.

Она встала на четвереньки. Поставила руки на ковёр. Спина прямая. Жопа торчит. В зеркало видно всё. Всё, что он захочет потом рассматривать — каплю между губами, тень под грудью, точку на соске, что говорит: "Да, я уже готова".

Камилла проверила свет, поправила прядь волос, и включила таймер.

10 секунд. Чтобы войти в роль.

10 секунд. Чтобы исчезнуть как женщина.

10 секунд — и первый кадр.

Началось.

Часть 3 — Первые кадры

Первый щелчок камеры — и Камилла застыла на коленях, как послушная шлюха, поставленная у стены. Поза — чёткая: спина ровная, грудь подана вперёд, колени разведены ровно настолько, чтобы между ними виднелась чёрная полоска мокрых трусиков. В руках — ничего. Ни опоры. Ни защиты. Только взгляд в сторону объектива. Не прямо — а чуть мимо. Как будто она стыдится смотреть на того, кто уже разглядывает её как кусок мяса.

Камера щёлкнула снова. Она подалась грудью вперёд, выставила соски через полупрозрачный лифчик. Они уже торчали — напряжённые, чувствительные, как будто предвкушали плевки. Она наклонилась чуть вбок — чтобы в кадре вылезала линия бёдра, как будто говорила:

вот сюда входить удобнее, если будешь трахать сзади

.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Третий кадр — она развернулась боком. Задница— в объектив. Спина — чуть прогнута. Волосы — растрёпаны. Лицо — пустое. Ни сексуального выражения, ни флирта. Только подчинение. Только «делаю, как велено». Поза шлюхи из меню, которую не спрашивают, а просто выбирают.

Щёлк.

Лифчик упал. Соски — голые. Набухшие, как будто их уже кто-то трогал. Камилла сжимает один рукой — чтобы в кадре казалось, будто ей больно. Второй — водит по животу. Играет не в наслаждение — в продажу.

Посмотрите, что с ней можно делать. Посмотрите, как она сама показывает, куда ей кончать.

Следующий кадр — с кляпом. Красный шар прочно вставлен в рот. Ремешки затянуты, щеки впалые, слюна уже натянулась по уголкам рта. Камилла стоит на коленях, грудь — открыта, глаза — влажные. Она уже не человек. Она картинка. Она сцена. Она поза для дрочки.

Последняя поза — ноги шире. Трусики — натянуты в сторону, половые губы почти вываливаются наружу. Влага блестит, как масло на сковородке. Камера захватывает промежность, бедро, часть живота. Пальцы — между ног. Легко касаются. Не для удовольствия. Для того, чтобы показать:

вот сюда входите. Сразу. Без разрешения.

Она нажимает съёмку, замирает в позе, где её пальцы слегка раздвигают трусики. Внутри всё сжимается. Не от возбуждения — от ощущения, что на неё уже смотрят. Не просто кто-то. А тот, кому она обязана.

Щёлк.

Щёлк.

Щёлк.

Камера сохраняет кадры. Без фильтров. Без улыбки. Без «ой, не тот ракурс». Потому что Камилле теперь всё равно. Она — не актриса. Не женщина.

Она — фотосессия. Подача. Предмет.

И её тело — уже на витрине.

Часть 4 — Оргазм под объективом

Она перечитала команду медленно, вслух, с кляпом в зубах, шепелявая, словно рабыня на экзамене:

«Дрочить перед камерой. В кляпе. Смотреть вверх.»

Ни "пожалуйста", ни "когда будешь готова", ни даже "для кого" — просто приказ, голый, как её промежность. Камилла включила таймер, поставила съёмку на серию, нажала старт и вернулась в центр кадра. На полу — подушка. Ковер был уже влажным, от колен, от капель с трусиков, от следов её движений. Она встала на колени, а потом села, разведя ноги максимально широко. Так, чтобы в кадре не осталось ни капли приличия — только голая, блестящая, воняющая похотью пизда.

Пальцы пошли в ход сразу. Один — по клитору, с нажимом, грязно, без вступления. Второй — между губами, по влажной складке, туда, где всё уже мокро, где всё уже зовёт. Она не хотела возбуждаться — она хотела показать, как ею пользуются, даже если вокруг никого нет. Камера щёлкала автоматически. Каждое движение — сохранено, навечно. В кляпе она не могла застонать, но звук стоял в горле, глухой, выдавливаемый пальцами, рвущийся через нос, через глаза, через потные виски.

Она начала ускоряться. Массировала клитор с такой яростью, как будто хотела стереть себя. Вторая рука уже на груди — сжимает сосок, выкручивает, как будто кто-то ей приказывает: "ещё, сука, больнее, грязнее". Камера ловит кадры: на одном — пальцы блестят, на другом — кляп заливает слюна, на третьем — тело в изгибе, как будто её трахают изнутри тем самым приказом, тем самым PDF, что пришёл утром. Она не могла остановиться. Она уже чувствовала, как волна идёт снизу — не ласковая, а как пощёчина, как ломка, как удар члена в глотку без спроса.

Оргазм пришёл внезапно. Не как удовольствие — как капитуляция. Её тело сжалось, напряглось, ноги задрожали. Камилла выгнулась дугой, пальцы вцепились в себя, как в чужой член. Слюна изо рта хлестанула вниз, по подбородку, по груди, капая между грудей. Она задыхалась. Она была не в состоянии остановить судороги. Тело само трясло её. Ноги били по полу. Спина выгибалась, как будто кто-то ебёт её призраком — без касания, но до дрожи, до срыва.

Камера всё зафиксировала. Щелчок за щелчком. Её оргазм — документирован. Её трясущееся тело — теперь файл. Её слюна — пиксель. Её напряжённая шея — ракурс. Она рухнула на бок, но всё ещё дрочила, на автомате, как будто её пальцы больше не подчиняются разуму. Только приказу. Только роли. Она дрожала, как зверь после выстрела. Вся в поту. Вся в слизи. Между ног — потекло, липко, сладко, как сперма, но не от члена. От неё самой. От подчинённого, глубинного "да".

И когда последний рывок отпустил, когда тело замерло в позе покорной шлюхи — раздвинутые ноги, запястья на ковре, слюна по лицу, — она подняла взгляд в камеру. В кляпе. В полном молчании. С одним посылом:

Я не просила этого. Я просто выполнила. И кончила так, как будто вы действительно смотрели.

А экран уже мигал новой командой. И в ней было всего одно слово.

«Сперма.»

Значит, теперь её будут заливать. Как чашу. Как тварь. Как картинку на разворот.

Часть 5 — Финальный кадр

Камилла сидела на коленях, ноги онемели, тело ещё дёргалось от оргазмических хвостов, но уже не ради наслаждения — а ради команды. Она знала: сейчас будет самое важное. Самое грязное. Самое мерзкое. Самое настоящее. То, ради чего всё началось. Финальная метка. Она посмотрела на телефон. На экране — строчка, как приговор:

«Сперма на лице. Внутри. Размажь. Выпей. Кадр.»

Рядом у стены стоял кувшин. Белый, массивный, словно обычный — для вина, воды или сока. Но Камилла знала: внутри — не напиток. Внутри — суть. Мужская. Смешанная. Пожертвованная. Курьер принёс его утром. Без слов. В плотной чёрной сумке. Она не открывала — берегла до этого момента. Теперь — время.

Она взяла кувшин обеими руками. Он был тёплый. Вязкий изнутри. Как будто содержимое само просачивалось сквозь керамику. Камилла поднесла его ближе к лицу — и запах ударил мгновенно: сперма. Сильная, концентрированная, насыщенная. Густая. Не водянистая, не прозрачная, как бывает у некоторых. А плотная, липкая, с характерной кислинкой и резким, солоноватым паром. Она знала этот запах. Узнала бы его из тысячи. Это был запах мужского превосходства. Мужской власти. Мужского равнодушия. Как после оргазма, когда мужчина отворачивается, а ты — всё ещё с открытым ртом.

Камилла осторожно наклонила кувшин. Первая капля — медленно, жирно — потянулась из горлышка, как капля клея. Она поймала её ртом. На язык. Почувствовала, как сперма заполняет нёбо, растекается по языку, касается внутренней стороны щёк. Тёплая, тяжёлая. Сладковато-солёная. Там были сгустки. Волокна. Пузырьки. Секунду она просто держала во рту, не глотая — как будто ждала приказа. Потом медленно сглотнула. Ощущая, как тёплый белый комок проходит по горлу, соскальзывает в желудок, оставляя за собой след вкуса, как будто кто-то только что снова кончил ей в рот.

Дальше — больше. Она вылила сперму себе на лицо.

Струя спермы потекла из кувшина по её лбу, залила глаза, щёки, нос. Капли стекали в уголки губ, в ноздри, на шею, в ложбинку между грудей. Она не закрывала глаза. Не моргала. Только открыла рот — пошире — и позволила жиже забрызгать всё, что можно. Сначала — медленно. Потом — сильнее. Из кувшина вытекала сперма слоями. Где-то гуще. Где-то уже подсохшая. Где-то — с жёлтым оттенком, где-то — почти белая, кремовая. Смешанная сперма нескольких мужчин. Камилла знала — их было не меньше пятнадцати. Она представляла, как каждый из них дрочил в этот кувшин. Медленно.Смотря на фото её лица или тела.

Она размазывала сперму по себе руками. Ладонью — по щеке. По лбу. По подбородку. Размазывала по груди, втирала в соски, словно это масло. Одна струя стекала прямо в рот — она ловила её языком, как собака, хватающая капли с чужой вилки. С каждым движением её лицо превращалось в белую, липкую маску. Сперма была в ушах, в ресницах, между пальцев. По животу — потёки. Под грудью — капли, собирающиеся в капельницу. По бёдрам — размазанные разводы, как будто её уже кончали с головы до ног.

Она снова взяла кувшин. Подняла. Поставила горлышко к губам. Сделала ещё один глоток. В этот раз — побольше. Сперма обволакивала язык, тяжело проваливалась в горло. Она не глотала сразу. Покрутила, показала в зеркале — язык, белый от слизи, блестящий, как будто лаком покрытый. Потом — щёлк. Камера поймала кадр. И только потом она сглотнула. Звук был слышен. Мокрый, хлюпающий.

Она поставила кувшин в сторону. Подползла к штативу. Встала на колени. Руки на бедра. Лицо — всё в сперме. Рот — открыт. Язык — высунут. На нём — последняя капля. Та, которую она не слизала. Ещё не. Глаза — мутные. Слёзы — от спермы, попавшей в уголки. По шее — след, будто её душили и только что отпустили. Камера щёлкнула. Раз. Второй. Третий.

Финальный кадр — готов.

Это была она. Не Камилла. Не женщина. Не актриса.

Это была функция. Модель.

Живое изображение того, на что кончают. Что глотает. Что молчит.

И что просит — ещё.

Часть 6 — SEX-CARD: без ответа, но с меткой

Она не мылась. Не вытиралась. Не шевелилась. Просто сидела — вся в сперме, в слюне, в собственных соках, с пустыми глазами и языком, на который всё ещё тянулась последняя капля. В комнате было тихо. Только гудел холодильник. На экране телефона — синий чек под её сообщением с фото. Он прочитал. И не ответил.

Но Камилле этого было достаточно. Она уже знала — ответ не нужен. Когда ты вещь, ты не получаешь «спасибо». Ты получаешь использование. И молчание — это часть власти. Оно не игнор. Оно — удовлетворение без обратной связи. Она сглотнула ещё раз. Потом встала, шатаясь, как будто после наркотика. Протёрла глаза — не от стыда, от спермы. И пошла к чемодану. Внутри — блокнот.

SEX-CARD

. Она открыла на новой странице. Вверху — дата. Под ней — ровными, чёткими буквами начала писать:

Локация:

Франция, Лион, анонимный номер в гостинице

Маска:

модель для фотосета, без права на голос, только тело

Партнёр:

неизвестный получатель, инструкции через Адель, кувшин со спермой от нескольких мужчин

Сцена:

съёмка по команде — бельё, позы, мастурбация, сперма на лице и в рот; полный фотосет с кляпом, игрушкой, и подчинением

Оргазм:

один — от мастурбации по приказу; взрывной, грязный, со слюной и тряской тела

Контроль:

полностью внешний — текстовые приказы, ноль обратной связи; полное молчаливое подчинение

Комментарий Камиллы:

«Я стала JPEG-файлом. Я была не телом — а доказательством. Я дрочила, как шлюха, потому что мне сказали. Я облилась чужой спермой, как товар, как десерт, как витрина. Ни одного слова. Ни одной эмоции. Только сперма. Только кадры. Только “выполнила”. Я не чувствовала себя грязной. Я чувствовала себя оформленной. И это было — правильно.»

Она закрыла блокнот. Положила рядом. И только потом медленно пошла в душ — не чтобы смыть, а чтобы перевести сперму из физической жидкости в память. Потому что то, что текло по лицу, уже стало её частью.

И на карте Франции — появилась ещё одна точка.

Молча. Но чётко.

Глава 10 — Камилла теряет голос

Часть 1 — Тишина в номере

Утро вползло в номер лениво, без предупреждений. Сквозь приоткрытые ставни проникал мягкий свет — не резкий, как обычно, а нежный, пыльный, будто касался только уголков. Никаких резких звуков: ни машин, ни голосов, ни шагов в коридоре. Только шелест листвы где-то внизу и глухой, едва различимый гул трамвая на дальней улице. Воздух стоял тёплый, застенчивый. Камилла лежала на широкой постели, укутанная в лёгкое покрывало, и не шевелилась. Даже не потому, что устала. Просто…

не хотелось

.

Это было другое утро. Не после секса. Не перед игрой. Не с похмельем и не с адреналином. Не нужно было никуда спешить, не нужно было никого встречать. Она впервые не прокручивала в голове фразы, которые скажет. Не думала о том, как выглядит. Даже не касалась телефона — он где-то валялся на прикроватной тумбочке, забытый. Камилла просто лежала. С открытыми глазами. С лёгкой, почти наивной улыбкой. Такая же была у неё в детстве — когда она просыпалась на даче и слышала, как скрипит качеля на веранде.

Она медленно потянулась, будто проверяя, что тело ещё живое. Почувствовала, как приятно тянется поясница, как расслабленно лежат ноги. Ни боли, ни зажимов, ни дискомфорта. Только приятная тяжесть во всём теле — как после бани или долгого плавания. Она не чувствовала нужды что-то делать. Не хотела вставать, говорить, думать. Молчание в комнате оказалось не пустым — оно было живым, тёплым, заботливым. Будто кто-то нежно держал её за руку, ничего не требуя.

— Что-то во мне выключилось… или, наоборот, включилось?

— пришла мысль, но даже она не вызвала желания продолжить. Словно фраза для себя и ни для кого больше.

Камилла перевернулась на бок, подтянула колени к животу и уткнулась носом в сгиб руки. Она не делала так уже много лет. Слишком часто ей приходилось быть взрослой, сильной, соблазнительной, опасной. А сейчас... никем. Просто женщина. Просто человек. Просто Камилла.

Тишина в номере дышала вместе с ней. И впервые — ей этого было достаточно.

Часть 2 — Без голоса

Прошло, наверное, полчаса. А может, два. Камилла не смотрела на часы. Её не интересовало время, графики, задачи. В какой-то момент она села на кровати, натянув простыню повыше, и потянулась к стакану воды. Глоток был прохладным, приятно скользнул по горлу — и тогда она вдруг поняла: она ни разу не издала ни звука с самого пробуждения.

Не сказала «доброе утро», не выругалась привычно в голове, не застонала от потягивания. Полная тишина. Даже дыхание у неё стало другим — неглубоким, но уверенным. Камилла прижала ладонь к своей груди, чуть выше сердца. Удар за ударом — ритмично, спокойно. Внутри — ровно. Не пусто, а… стабильно. Удивительно приятно.

Она открыла рот, собираясь что-то сказать вслух — может быть, просто

«я есть»

— но не смогла. Не потому, что больно. Не потому, что горло першит. Просто… не было никакого желания. Словно голос перестал быть нужным. Как будто больше нечего было доказывать, объяснять, соблазнять, командовать. Она — молчала. И это было лучше, чем любые слова.

— Я устала говорить… Устала желать. Устала звучать.

— мелькнуло в голове.

Камилла подошла к окну. Распахнула его. Лёгкий утренний ветер влетел в комнату, будто осторожный гость. Он тронул её волосы, коснулся щёк, прошелся по обнажённым плечам. Занавески мягко колыхнулись, будто танцевали. В этот момент Камилла почувствовала себя частью пейзажа. Не зрителем. Не главной актрисой. Просто — элементом. Без начала и конца. Без голоса.

Снизу раздался лай собаки. Кто-то что-то крикнул по-французски. Но всё это осталось далеко. Она не пыталась уловить смысл. Не пыталась включиться. Ей было хорошо в этой звуковой капсуле: тело, воздух и лёгкий свет. Этого было достаточно.

Часть 3 — Завтрак в одиночестве

Камилла надела тонкий льняной халат, не утруждая себя нижним бельём. Волосы оставила распущенными — влажные после душа, они мягко лежали на плечах. Она вышла из номера босиком, не обращая внимания на прохладную плитку в коридоре. Администратор на ресепшене что-то сказал — она лишь слегка кивнула, не останавливаясь. Её не интересовали формальности. Сегодня ей не нужно было быть вежливой, сексуальной, умной или сильной. Она просто шла завтракать.

В зале почти никого не было. Один мужчина читал газету, пара туристок листали карту. Камилла выбрала столик у окна. Самый дальний, самый тихий. Не для того чтобы спрятаться — просто хотелось пространства. Она не позвала официанта. Не нуждалась в внимании. Медленно прошла вдоль стойки с едой, выбрала дольку дыни, круассан и кофе. Ни омлетов, ни мясных тарелок, ни сладких завалов. Только то, что казалось ей лёгким и честным.

Сев обратно, она не взяла телефон. Не открыла книгу. Не достала блокнот. Просто сидела. Ела медленно. Маленькими кусочками. Чувствуя вкус каждого глотка кофе, словно это первый кофе в жизни. Горький, обволакивающий, с еле заметной пенкой. Дыня была прохладной, сочной, почти невесомой. Камилла ела её и будто растворялась в этом вкусе. Без мыслей. Без анализов. Без желания делиться или фотографировать.

— Может, счастье — это когда не надо быть кем-то?

— пришла мысль, и она тут же исчезла, не оставив следа.

Официант подошёл, чтобы убрать тарелку, — Камилла просто взглянула на него и слегка кивнула. Ни слова. Ни улыбки. И при этом в её молчании было больше благодарности, чем в любой любезной фразе.

Она осталась сидеть ещё минут десять. Просто так. Без цели. Смотря в окно, на бледные облака, на вялое движение утреннего города. Всё внутри неё замедлилось. Или, наоборот, наконец вошло в нормальный ритм.

Часть 4 — Прогулка

Париж в это утро казался не собой. Без суеты, без пробок, без резких голосов. Улицы, по которым Камилла обычно спешила — на съёмку, к мужчине, в магазин — теперь были просто улицами. Без цели, без маршрута. Она шла по ним медленно, словно в полусне. Каблуки остались в номере, на ней были мягкие балетки и лёгкое платье, которое свободно колыхалось на ходу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Она не включила навигатор. Не доставала телефон. Ни одной фотографии. Ни одного сториса. Ни единой попытки сохранить момент — кроме как просто жить в нём. Камилла шла мимо булочной, откуда пахло корицей и маслом, мимо галереи, где сквозь стекло были видны чёрно-белые фотографии обнажённых тел, мимо старого мужчины, игравшего на аккордеоне. И всё это — как в замедленном кино.

Обычно она бы думала, как идёт. Как держит осанку, как отбрасывает волосы, какой изгиб спины видно со стороны. А сейчас — ничего. Её тело двигалось само. Без контроля. Без позы. Без старания быть кем-то.

Она остановилась у киоска с книгами, пробежала глазами по потрёпанным корешкам. Один — с названием

Le Silence Est Un Art

— привлёк внимание. «Молчание — это искусство». Камилла усмехнулась краем губ, не сказав ни слова. Не взяла книгу. Просто пошла дальше.

Париж больше не играл для неё декорацию. Он стал её зеркалом. Таким же тихим, как она внутри. Камилла прошла вдоль набережной, потом свернула в сторону Латинского квартала, где улицы становились узкими, а окна — ближе. Иногда кто-то задевал её плечом. Иногда кто-то смотрел ей вслед. Но она не реагировала. Ни обиды, ни кокетства, ни даже лёгкого интереса.

Она была в городе, но не принадлежала ему. И в этом было редкое чувство: быть — не для кого-то, не ради чего-то, а просто так.

Часть 5 — Запись в дневник

Когда Камилла вернулась в отель, солнце уже коснулось края здания напротив. Комната была наполнена мягким светом, который делал всё золотистым — подушки, стены, даже её кожу. Она не включила свет. Не сняла платье. Просто села на кровать и долго смотрела в окно, наблюдая, как птицы медленно чертят небо, будто кто-то лениво водит кистью по холсту.

Рядом на тумбочке лежал блокнот — тот самый, с которым она ездила по разным странам, в который записывала впечатления после сцен, мысли после игр, чувства после боли и оргазмов. Он был уже пухлым, исписанным, пыльным от маршрутов. Камилла провела пальцем по обложке, нащупала углубления от ручки, следы прошлой себя. И медленно раскрыла.

На одной из страниц осталась запись из Лиона:

«Меня пользуют — но я позволяю»

. Камилла задержала взгляд, но не задержалась в воспоминании. Просто перевернула лист.

Долго смотрела на пустую страницу. Белизна была чистой, даже немного пугающей — как новое начало. Она взяла ручку. Подумала, что, возможно, стоит описать день. Утро. Прогулку. Мысли. Молчание. Всё то, что ощущалось так необычно. Но рука не писала.

Она закрыла глаза. Подумала:

«А если всё, что нужно сказать — уже сказано молчанием?»

И только потом — медленно, аккуратно, по центру страницы — вывела:

«Я потеряла голос. Но обрела себя».

Больше не нужно было слов.

Глава 11— квест

Часть 1 — Сообщение от Адель

Камилла проснулась резко, как будто кто-то внутри тела хлопнул дверью. Ни сна, ни мыслей, только животное ощущение:

«Меня сегодня будут трахать»

. Не в спальне. Не по взаимному согласию. А как акт — бессловесный, грязный, чужой. Как будто Париж, весь, с его улицами, шумами, людьми, собирался встать в очередь, чтобы её взять.

Комната была залита тёплым светом. Простыня сбилась на пол. Она лежала обнажённая, с одной ногой, закинутой на край кровати, и уже чувствовала — между ног влажно. Не от воспоминаний, не от фантазий. От предвкушения. Словно тело знало раньше, чем глаза успеют открыть экран телефона. Он мигал. Сообщение от Адель. Камилла щёлкнула, не моргая.

АДЕЛЬ:

«Сегодня — последний день перед вылетом. Ты много отдавала. И много брала. Но сегодня будет нечто другое. Тебя будут вести. По улицам, по точкам, по улицам Парижа, как послушную, мокрую суку. Это квест. Сексуальный. С пошлыми задачами, с настоящими людьми, с подглядыванием. Не спрашивай — делай. Первая локация: Café Lumière. Спросишь чёрную коробку с твоим именем. Там — первое задание. Всё фиксируется. Камеры, наблюдение, возбуждение. После выполнения — второе место. И так до финала. Сегодня ты — маршрут. Ты — объект. Не хозяйка. Не актриса. Даже не женщина. Ты — дырка, которую ведут. Не подведи меня. Я знаю, ты это любишь. Даже если не признаешь. Удачи, молчаливая шлюшка.»

Камилла перечитала сообщение дважды. Потом ещё раз. Не потому, что не поняла. Потому что хотела почувствовать — как с каждым словом влага под ней становится гуще. Губы чуть разошлись, в горле пересохло, а в голове прозвучало только одно:

«Я возбуждена, как сука в охоте».

Она не пошла в душ. Смывать возбуждение было бы преступлением. Она хотела остаться липкой. Вонючей. С запахом ночи на коже. Надела стринги — старые, промокшие, почти прозрачные. Черные. Без бюстгальтера. Грудь свободно покачивалась при каждом шаге. Поверх — платье-майка, тонкое, с глубокими проймами, сквозь которые угадывалась каждая линия тела.

Она посмотрелась в зеркало. И впервые не проверяла себя как образ. Не красила губы. Не делала укладку. Сегодня её будут трогать, снимать, трахать — и ей не нужно быть красивой. Ей нужно быть доступной.

Уже в такси, направляясь к Café Lumière, она поняла, что сиденье под ней стало влажным. Бедра склеились. Соски стали будто камешки. Она наклонилась вперёд, чтобы водитель не видел её глаз в зеркале — они блестели, как у наркоманки перед дозой.

— Сегодня меня проведут по Парижу. Не как туриста. А как шлюху.

Эта мысль вызвала пульсацию в промежности. Камилла прикусила губу, зажмурилась и почувствовала — если кто-то скажет ей «раздвинь ноги» прямо сейчас, она не спросит зачем.

Она приедет. Возьмёт коробку. И будет выполнять.

Без слов. Без жалоб.

С открытым ртом и мокрой пиздой.

Часть 2 — Первое задание

Кафе Lumière оказался обычным маленьким кафе, затерянным в переулке — с деревянными столами, пыльными стеклянными витринами и запахом горелого хлеба. Никто не обратил на Камиллу внимания, когда она вошла. Хотя было, на что смотреть: её соски проступали сквозь тонкую ткань платья, а подол с каждым шагом приоткрывал бёдра до самого верха. Она шла как послушница, знающая, что её вот-вот осквернят. Но при этом не спешила — растягивала удовольствие.

— Une boîte noire, au nom de Camilla, — произнесла она ровным, чуть севшим голосом. Женщина за стойкой молча достала коробку, перевязанную чёрной лентой. Ни вопросов. Ни улыбки. Как будто таких коробок тут выдают по двадцать в день.

Камилла села за дальний столик, подальше от окон. Распаковала медленно, почти ритуально, будто в ней лежало нечто запретное, интимное, только для неё. Внутри — записка, чёрный чехол из бархата и два предмета.

«Привет, шлюшка. Вставь вибропульку себе в киску. Анальная пробка — в попу. Не снимай бельё. Делай это здесь, за столом. Тихо. Никто не должен понять. После — иди к следующей точке: парк Люксембург. Не останавливаться. Ни слова. Всё работает. Вибрация — под нашим контролем. Не трогай себя. Просто иди. Если остановишься — тебя найдут и накажут.»

Руки задрожали. Камилла прочитала ещё раз — чтобы точно, чтобы наверняка. И медленно развязала мешочек. Внутри — два устройства. Один гладкий, розовый, скользкий — уже с включённой подсветкой. Второй — чёрная пробка с широкой основой и тяжёлым металлическим наконечником. Игрушки не были маленькими. Они не предназначались для удобства. Они предназначались —

для подчёркивания её статуса

.

Она откинулась назад, развела колени под столом, натянула платье вниз, чтобы скрыть движение рук. Придерживая себя локтем на столешнице, другой рукой аккуратно подвинула трусики в сторону и ввела вибропульку. Мягко, но глубоко, до упора. Внутри тут же стало тепло. Пульсация — пока не началась, но она знала:

они

смотрят. И они скоро нажмут.

Потом — сжала зубы, чуть приподнялась и медленно, осторожно начала вставлять пробку. Сначала сопротивление. Жжение. Потом — захват. Она втянула воздух сквозь зубы, когда основание встало на место. Тело чуть дёрнулось. Казалось, весь Париж услышал её внутренний всхлип. Но никто не обернулся.

Она выпрямилась. Поправила платье. Села ровно. Чашка кофе перед ней остывала, но она даже не коснулась. В ушах стучало. Между ног — пульсировало. И именно в этот момент вибропулька активировалась. Один короткий толчок. Потом второй. Чёткий, пульсирующий, как будто кто-то нажал на кнопку возбуждения. Камилла чуть вздрогнула, сжала пальцы в кулак. Щёки горели. Внутри — сырость, как после долгого сеанса ебли. Пробка мешала сидеть. Вибрация сводила с ума.

— Встать и выйти. Просто выйти. Никому не показать, что внутри меня сейчас игрушки. Что я — буквально использованная дырка с мотором внутри. Что моя попа полна, а киска вибрирует по чужому приказу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Она поднялась, держась за край стола, сделала шаг — и почувствовала, как пробка чуть двинулась в ней. Казалось, будто её трахают при каждом шаге. Вибропулька включалась нерегулярно — то молчала, то резко включалась на пару секунд, вызывая подкашивание коленей. Камилла шла по Парижу как послушная сучка на поводке — только поводка не было, он был внутри неё.

Парк Люксембург ждал. А вместе с ним — следующее задание. Следующая порция унижения. Следующее «сделай».

И Камилла… была готова.

Часть 3 — Второе задание

Парк Люксембург встретил её нарочито спокойно. Старики с газетами. Мамочки с колясками. Туристы, снимающие очередной фонтан. И она — с пробкой в жопе, с вибрацией во влагалище и с лицом приличной женщины, которая просто вышла подышать воздухом. Она села на свободную скамейку у розовых кустов. В груди колотилось. В трусах — было уже сыро. Ни одна из предыдущих игр не трогала её так глубоко: здесь не было секса. Только ожидание. Только контроль. Только грязь — спрятанная под утренним солнцем.

Через несколько минут рядом со скамейкой остановился мужчина. Высокий. В очках. В бежевом пальто. Он даже не смотрел на неё, просто поставил рядом сумку и сказал вполголоса, не оборачиваясь:

— Ноги на ширину плеч. Платье не трогай. Голову не поворачивай. Камеры на тебя.

Он ушёл. А Камилла осталась.

Ноги на ширину плеч

. Сначала колени не поддавались — тело инстинктивно держалось закрытым. Но она знала — сейчас за ней следят. И она

должна

. Медленно, по миллиметру, она развела колени. Вибропулька внутри снова включилась, как будто кто-то ждал этого жеста, чтобы нажать кнопку.

Она зажала губы. Казалось, все смотрят. Но никто не смотрел. Париж был слеп и глух. Только она сидела, раздвинув ноги, в промокших трусиках, с железом в заднице и вибрацией во влагалище — и

знала

, что кто-то наслаждается этим видом.

Прошло две минуты. Возможно, три. Внутри — подрагивание, подёргивание, бешеное биение. Клитор зудел. Пробка упиралась так, будто кто-то держал её на месте изнутри.

— Ещё немного. Просто ещё немного…

— подумала Камилла.

И в этот момент она почувствовала…

струю

. Настоящую. Не фантазию, не влажность. А как будто тело решило, что его уже ебут. Сексуально, молча, насильно — и оно капнуло. Не оргазм. Но почти. Ткань под ней стала липкой. И ей стало

стыдно

. Настолько, что захотелось вскрикнуть, закрыться, убежать.

Но она не сделала ничего. Только чуть сильнее развела колени. Чтобы если кто-то смотрит — видел всё. Чтобы если они хотели грязь —

получили её по полной

.

Сзади снова раздался голос. Тот же. Холодный, нейтральный:

— Конверт под скамейкой. Следующий адрес — в нём. Надень перчатки, и иди быстро. Осталось немного.

Она наклонилась, подняла белый конверт. Внутри — адрес и две перчатки из латекса. Белые. Узкие. Медицинские.

Пальцы у неё дрожали. Колени были мокрыми. Но она уже не чувствовала ни стыда, ни страха. Только

подчинение

. Только мокрая тяга — чтобы продолжали. Чтобы добили. Чтобы раскрутили её до полной потери.

Камилла натянула перчатки. И пошла.

Часть 4 — Третье задание. Отель и горничная

Адрес в конверте вёл в старый парижский отель на границе с Латинским кварталом. Снаружи он выглядел как обычное бюджетное место: тусклая вывеска, облупленная краска, ресепшен с усталым арабом, который даже не взглянул на неё. Камилла подошла, протянула ключ-карту, заранее подготовленную, и поднялась на третий этаж, чувствуя, как анальная пробка чуть сдвигается при каждом шаге вверх. Вибропулька по-прежнему жила своей жизнью — то замирала, то толкала внутри так резко, что у неё сводило пальцы ног.

Дверь в номер — 314. Она вошла, и сразу же увидела на кровати новый пакет. На нём — надпись фломастером:

"Надень. Не задавай вопросов. Стань служанкой похоти."

Внутри — костюм горничной. Чёрный, с ультракороткой юбкой, белым кружевным передником, открытым вырезом и сетчатыми чулками. Без трусов. Вместо них — маленький белый фартучек, который не прикрывал даже полпизды. Камилла не удивилась. Она не спорила. Уже в этой игре она была не мозгом — а телом. Рабочим, податливым, текучим.

Раздеваясь, она видела своё отражение в зеркале. Грудь напряжена, соски торчат, промежность блестит, а между ягодиц — тяжёлая основа пробки, как метка. Она натянула костюм, поправила чулки, подвязки, собрала волосы в тугой хвост. В пакете были ещё и перчатки — теперь уже чёрные, латексные. Сценарий становился всё яснее.

В комнате было два больших окна, и напротив одного — зеркало в полный рост. На подоконнике стояло ведро с грязной водой и тряпка.

Следующая записка лежала под ведром:

"Проползи от двери до окна. Встань на колени. Медленно мой стекло, держа ноги раздвинутыми. Камера напротив. Мастурбируй, не прося оргазма. Комментируй действия вслух. Как хорошая грязная горничная. Смотри в зеркало. Смейся. Не жалей себя."

Камилла поставила ведро, опустилась на четвереньки и поползла — медленно, медленно, будто каждая плитка под ней царапала колени. Юбка задралась, и пробка наглядно торчала из задницы, как хвост послушной сучки. Она уже не пыталась что-то прикрыть. Уже не краснела. Уже стала тем, кем хотели её видеть.

У окна она встала на колени, обмакнула тряпку в воду и начала водить по стеклу — плавно, женственно, как будто лаская стекло, как будто оно мужчина. Каждое движение отдавалось в груди, в спине, в пояснице. Между ног всё текло. Вибропулька снова ожила, ударила током удовольствия — и Камилла выдохнула. С трудом.

— Я люблю быть грязной. Я люблю, когда мне приказывают. Я шлюха в форме горничной. Я дырка с тряпкой, — проговорила она, глядя на себя в зеркало. — Мою окна, пока меня никто не трогает. Но знаю, что потом… потом возьмут. Сзади. Глубоко.

Она положила тряпку, провела рукой между ног, нашла клитор сквозь вибрацию, задержалась на секунду… и отдёрнула руку. Запрещено.

— Не проси. Не жалуйся. Не трогай. Тебя возьмут тогда, когда скажут,

— напомнила себе.

И продолжила мыть. На коленях. В латексе. С широкой, почти сумасшедшей улыбкой. Потому что ей…

нравилось

.

Часть 5 — Финальное задание. Мужчина в маске

Когда она закончила мыть, зеркало запотело от её дыхания и пота. На лбу — капли. Между ног — лужа. Губы были приоткрыты, глаза блуждали. Камилла уже не думала. Она плыла. Дёрнулась, когда телефон завибрировал. Новое сообщение.

«Выходи. Внизу ждёт машина. Надень маску. Говорить нельзя. Делать — всё.»

Маска — была в пакете. Глухая, чёрная, на всё лицо, с тонкой прорезью для глаз и дыркой для рта. Камилла натянула её, как наряд шлюхи-пленницы. Закрыла за собой дверь. Лифт. Машина. Мужчина на переднем сиденье молчал. Камилла тоже. Сиденье под ней скользило от её жидкости — она чувствовала, как с каждым поворотом пробка чуть проворачивается внутри, как пулька продолжает вибрировать в случайных режимах, сводя с ума.

Через двадцать минут — остановка. Подъезд. Дом. Третий этаж.

Её провели в квартиру и закрыли дверь. Свет был тусклый. На полу — ковёр. На столе — верёвки, ошейник, кляп, смазка, плётка. Камилла не моргала. Она знала — сейчас не будет заданий. Сейчас будет плата. За молчание. За послушание. За то, что она стала путём. Сейчас её трахнут так, как трахают вещь, а не женщину.

Дверь открылась. Он вошёл. Мужчина. Высокий. В чёрной футболке и чёрной маске. Без слов. Без «привет». Сразу. Одним рывком.

Схватил за волосы. Опустил на колени. Камилла даже не сопротивлялась. Наоборот — раздвинула губы заранее, ожидая вкус. Он вынул член — толстый, тяжёлый, с венами. И без предупреждения загнал ей в глотку до самого конца.

Она захлебнулась. Он не остановился. Второй толчок — ещё глубже. Руки на её затылке. Грубость — не игра, а необходимость. Он трахал ей горло, как будто хотел вырвать из неё остатки личности. Камилла текла по подбородку, слёзы лились по щекам, но она держалась. Сама. Добровольно. Жадно.

Он вытащил член. Плюнул ей в лицо. Повернул её. Снял платье, сдёрнул стринги. Пробка вылетела с влажным хлопком. Он ткнул пальцем в зад — глубоко. Потом в киску — резким движением, сразу двумя. Камилла застонала в голос. Впервые за день.

Он поставил её раком. Плюнул на задницу. Раздвинул. Без подготовки, без слов — вошёл в неё. В киску. Жёстко. До упора. До хруста внутри. Камилла заорала. Громко. Грязно. На всё помещение. Он трахал её, как скотину. Как шлюху на съёмке. Он бил по жопе, плевал, сжимал грудь с такой силой, что ногти оставляли следы. Каждый толчок — как удар. Она сливалась с ковром. С дрожью. С болью.

Он вытаскивал член, давал ей облизать. Потом снова — в киску. Потом — в рот. Потом снова — в киску. Без порядка. Без правил. Всё перемешалось: слюна, сперма, влага, унижение. Он трахал её почти час. Не останавливаясь.

И когда она уже не могла стоять, когда всё тело тряслось и губы отказывались слушаться, он сорвал с неё маску, посмотрел в глаза и кончил прямо на лицо. На волосы. В рот. На щёки. Много. Силой. Как будто хотел отметить её собой навсегда.

Камилла вытерла сперму рукой, облизывая пальцы. Он молча вышел. А она осталась — на четвереньках, в луже из себя и него.

Она прошла квест. Или стала им.

Часть 6 — SEX-CARD

????

Локация:

Париж — кафе, парк, отель, квартира

????

Маска:

Игрушка, маршрут, послушная горничная

????

Фетиши:

приказы, публичные задания, вибропулька, анальная пробка, служение, грязный секс, сперма на лице

❤️

Эмоции:

восторг, освобождение, счастье, глубокое принятие, растворение в роли

✍️

Оценка:

10/10 —

«Меня вели. Меня использовали. Но это не было унижением. Это было освобождением.»

Она лежала на ковре и улыбалась. Настояще, по-настоящему. Без натяжки, без маски, без показухи. Волосы липли к лицу. Веки тяжёлые. Щёки в сперме, рот полуоткрыт. Но внутри — покой. Настоящий. Тот, который редко бывает после секса. А сейчас — был.

Это было не просто возбуждающе. Это было

глубоко правильно

. Как будто её провели по самой себе. Через страх, контроль, возбуждение, грязь, боль — и вывели на свет. Камилла чувствовала каждую мышцу, каждый миллиметр своего тела. Оно было разогрето, размазано, истощено — и абсолютно живо.

— Я счастлива…

— пронеслось в голове. —

Не потому что кончила. А потому что стала собой. Не командуя. Не притворяясь. Просто — выполняя. Просто — слушаясь. Просто — становясь тем, чем меня хотят видеть. И мне… это нравится.

Она знала, что завтра улетит. Что Париж останется позади. Но этот день — этот маршрут, эта пробка, эти команды, этот последний безымянный трах —

останется в ней навсегда

.

Как ориентир. Как тайна. Как точка, где она перестала притворяться сильной.

И разрешила себе быть счастливой,

когда её просто трахают.

ЭПИЛОГ

Часть 1 — Прощание с Парижем

Париж остался внизу. Огни постепенно растворялись в облаках, а Камилла сидела у иллюминатора, не двигаясь. На ней была форма. Влажная салфетка в руке. И легчайшая улыбка на губах. Она выглядела как обычная стюардесса. Как все. Но внутри… внутри бурлило послевкусие.

Это был не просто город. Это была сцена. Пространство, где ей разрешили не играть. Где с неё сняли маску хозяйки. Где

ею пользовались

. Вели. Направляли. Развели ноги — и сказали:

«молчи»

. А она — молчала. Не из страха. А из удовольствия.

— Я приехала с контролем в руках. А улетаю — с покоем в теле. Всё правильно. Всё честно,

— подумала она, глядя в тьму за стеклом.

В Париже она не трахалась ради удовольствия. Её не развлекали. Её

вели

— как кусок желания, как тело в руках сценариста. Это было не только возбуждающе. Это было

очищающе

. Впервые за долгое время ей не нужно было думать, впечатлять, побеждать. Её просто

трахали

. Так, как она даже не могла представить раньше.

Париж стал её признанием. И прощанием.

Часть 2 — Себя не потеряла. Себя нашла

Когда она вошла в зону спокойного полёта, достала из сумки тёплое одеяло, завернулась и закрыла глаза. В голове крутились обрывки голосов, прикосновений, звуки слизи, шлепков, вибрации. И ни одного из этих воспоминаний она не хотела забывать.

Каждое было как гвоздь — больно, резко, но

честно

.

Каждое — как зеркало, в котором отражалась она, настоящая. Без позы. Без фальши. С открытым ртом, с разбросанными ногами, с покорным телом.

И, странно, но

она не чувствовала себя слабой

. Наоборот.

— Я позволила миру меня взять. И не разрушилась. Я не стала пустой. Я стала настоящей.

В подчинении, в грязи, в сперме на лице, в слюне на коленях она не утратила себя — она

сняла верхний слой

. Тот, где была актриса, контролёр, женщина с правилами. И нашла другую. Ту, что смотрит в лицо мужчине и говорит:

«делай, как хочешь. Я не боюсь. Я здесь»

.

Это не был провал. Это был

уровень ниже. Глубже. Туда, где нет слов. Только тело. Только реакция. Только вкус.

Часть 3 — Новый маршрут

В Москве её ждал обычный рейс, тёплая ванна, расческа, которой она расчешет спутанные от спермы волосы. Но Камилла уже знала — она не вернётся к прежнему формату. Её больше не интересовали простые игры.

В блокноте она открыла новую страницу и написала:

«Попробовать мужчин с необычными фетишами?»

Поставила вопрос. Потом точку. Потом обвела.

Она не знала, что это будут за фетиши. Но чувствовала — ей нужно туда. В сторону странного. Не шаблонного. Мужчины, которые лижут ботинки. Которым нравится, когда на них плюют. Которые хотят быть мебелью. Или считать каждую каплю, стекающую с её подбородка.

— Я хочу туда, где ещё не была. Хочу не просто трахаться. Хочу быть… инструментом для чьей-то тайной страсти.

Каждый мужчина будет новым квестом. Каждый секс — новой формой познания.

Она уже не просто ищет удовольствие. Она исследует. Она

собирает извращения

, чтобы прожить их.

Не ради шока. А ради глубины.

Следующая история будет не про страну. А про

мужчин и их фетиши

. И Камилла — будет не просто любовницей. Она будет

ключом

к их темноте.

И, быть может… к своей собственной.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Конец