Династия порока. Часть 1: Тайный альбом

Четыре года Екатерина провела в монастыре для благородных девиц. Каждое утро молитва о чистоте, каждый вечер исповедь о помыслах. Руководство, строгие правила, бдение за телом и душой. Ни прикосновений, ни лишних взглядов, ни свободы. Она училась жить тенью без права мечтать о чём-то, кроме долга. Но иногда, ночью, даже после самых суровых наставлений, Екатерина ловила себя на том, что её ладонь задерживается на животе слишком долго, что мысли опасно сладкие, что тело вспоминает, что оно всё еще живое. Когда мать вызвала её обратно в Петербург, Екатерина надеялась, что страх пройдёт. Но страх только окреп. Впереди был Питербург, балы, настоящая жизнь, которой её не учили.

Прошла неделя, боле-менее освоившись она начали вливатся в светскую жизнь. Мать ждала её в будуаре. Императрица — высокая, статная, сдержанная. Даже в домашнем платье она выглядела как символ всего, чему Екатерину учили подчиняться: достоинства, порядка, контроля. - Катя, тихо сказала мать, ты вернулась во дворец уже совсем взрослой. Тебе нужно снова стать частью общества. Я понимаю: монастырь место строгое, там редко учат радоваться жизни Но для женщины нашей семьи важно уметь быть не только добродетельной, но и общительной, смелой, чувственной. Екатерина кивнула, стараясь не встречаться взглядом. Внутри всё сжималось: страх, трепет, стыд за свои фантазии. - Сегодня мы идём вместе, продолжила мать. - Бал при Английском посольстве лучший способ встретить тех, кто будет рядом всю твою жизнь. Посмотришь, как живут другие. Узнаешь, что в мире есть не только молитва и долг, но и человеческая радость. Отдохни, познакомься с людьми, не бойся быть в центре внимания. Я рядом, ты будешь не одна. Мать взяла её за руку крепко, властно, но с теплом. - А если вдруг что-то будет слишком для тебя добавила мать, чуть улыбаясь, просто скажи мне. Я всегда защищу тебя, Катя. Но ты должна сама захотеть стать взрослой. Карета мягко покачивалась, улицы Питера мелькали за окнами, как странный сон. Екатерина вглядывалась в своё отражение: маска скрывала часть лица, но взгляд был свой, насторожённый и голодный.

Впервые за долгие годы она не шла в строю шла рядом с матерью. В этот вечер она могла быть кем угодно.

Двери посольства распахнулись. Внутри музыка, свет, запахи духов, смех. Всё было слишком живым. Екатерина вцепилась в руку матери, сердце стучало громче скрипки в оркестре. Они вошли в большой зал рука об руку. Музыка сразу обрушилась волной скрипки, смех, звон бокалов, золотой свет свечей и зеркал. Екатерина сразу почувствовала себя чужой: среди гостей были взрослые мужчины в расстёгнутых камзолах, женщины в нарядах, которые в монастыре сочли бы позором. Всё было слишком откровенно: открытые плечи, полуобнажённые груди, прозрачные ткани. Кто-то смеялся слишком громко, кто-то позволял себе танцевать так близко, что движения становились почти неприличными.

Мать держалась прямо, уверенно, здоровалась с послом, с леди и кавалерами, с улыбкой приветствовала старых знакомых. Екатерина цеплялась за её локоть, изо всех сил пытаясь не показать свой страх и интерес.

Мимо прошла пара: мужчина с ладонью на спине женщины, пальцы чуть заметно скользнули ниже талии, задержались там на миг. Екатерина сглотнула слюну сердце толкнулось где-то между рёбрами и низом живота. Она вспомнила ночи в монастыре: ту самую дрожь, когда ладонь задерживалась под простынёй. Где-то в углу кто-то шептал слова, которые Екатерина не знала, но чувствовала их смысл кожей. Сцена: две дамы хихикали, и одна потянула другую за руку в пустой коридор их взгляды блестели огнём.

В этот момент мать чуть наклонилась к ней, шепнула:

Видишь? Ничего страшного Екатерина посмотрела на мать и впервые увидела не только образец, но и красивую, добрую женщину. - Катя, познакомься, голос матери строг, но мягок, это княгиня Елена Алексеевна. Мы с ней когда-то вместе росли. Елена, позволь представить мою дочь Екатерину после долгой разлуки она наконец вернулась домой.

Княгиня Елена высокая, худая, в очень простом, но дорогом платье. Лицо бледное, под глазами лёгкая тень усталости и одиночества. Она вежливо улыбается, но взгляд рассеян будто здесь только её тело, а мысли давно далеко. Я... очень рада, чуть склонилась Елена. - Екатерина только что вернулась из монастыря, а вас я попрошу по возможности оказать ей протекцию, помочь разобратся в светских перепитиях. Слух о княгине сразу всплывает в памяти Екатерины: Говорили, что мужа её, Михаил Павловича великого князя, внезапно отправили на границу, в ссылку, будто бы из-за каких-то неудачных речей или старых интриг. Где-то на самой границе с Польшей, среди болот и казачьих станиц. Она осталась одна, и теперь её никто не зовёт в большие дома. Говорили даже, что императрица поддерживает её из жалости...

Екатерина вдруг остро чувствует к ней не только сочувствие, но и странное влечение. В Елене есть что-то надломленное, настоящая ранимая женская сила. Рядом с нею хочется быть не просто послушной а кем-то более живым. Елена тихо говорит: - После монастыря трудно возвращаться Но иногда одиночество лучший учитель. Императрица касается плеча дочери: - Я хочу, чтобы вы сегодня были вместе. Елена — добрый друг, она поможет тебе почувствовать себя своей в этом доме.

Из толпы выходит высокая женщина чёрное платье, белая кожа, прямой взгляд, улыбка на губах, которые будто знают слишком много. - Простите, обращается она к матери Екатерины, вы не будете против, если я приглашу ваше высочество взглянуть на бал с другой стороны? - Леди Маргарет, представляется она, рада знакомству. Мать с одобрительной улыбкой смотрит на Екатерину, легонько подталкивает:

— Бал для того и существует, чтобы знакомиться с теми, кто расширяет горизонты. Музыка вдруг становится чуть тише, свет свечей теплее. Маргарет ведёт Екатерину легко, уверенно, совсем иначе, чем вели её на уроках танца. Их бёдра то соприкасаются, то расходятся, но взгляд Маргарет не отпускает. Видите? - тихо шепчет она на ухо Екатерине. Это одновремено просто и страсно. Танец лучший диалог. Многое позволяет понять о партнере.

— И что же вы поняли о бо мне тихо шепчет Екатерина. - То что вы прячете настоящюю себя глобоко внутри. Танец закончился, и, пока зал был ещё наполнен музыкой, Маргарет мягко повела Екатерину в сторону.

— Позвольте, ваша светлость, шепнула она, бал балом, но нужно сделать передышку. Они вышли через узкую боковую дверь в маленький будуар с низкими лампами, где было прохладно, тихо и пахло сандалом. Екатерина вдруг почувствовала, что осталась одна — не просто без матери, но и без привычных правил. Они остались наедине, когда музыка и свет бала затихли за дверью. В будуаре было уютно: мягкий бархат кресел, свет лампы, сандаловый аромат.

Леди Маргарет села напротив Екатерины, устроилась удобно и с вниманием посмотрела ей в лицо.

— Вы очень тихая, Катя. Вас утомил бал? Или что-то тревожит? спросила она по-русски, легко, будто давно знала её. Екатерина опустила глаза, собираясь с мыслями.

— Мне кажется, я не такая, как все здесь. Я только вернулась из монастыря, всё кажется слишком ярким, шумным. Она замялась, но продолжила, почти шепча:

— Иногда я... завидую этим женщинам. Их свободе, тому, как они смеются, смотрят на мужчин. Мне... этого всегда не хватало. Маргарет чуть наклонилась вперёд, голос стал тише:

— Вы думаете, у меня это всегда было?

Когда я приехала из провинции в Лондон, в этот блестящий, развратный город мне тоже казалось, что я всегда буду лишней. В моём первом браке меня учили молчать, слушать, закрывать глаза на желания. Но знаете, что я поняла? она улыбнулась чуть грустно. -Единственное, что мешает быть свободной это страх, что нас осудят.

— Вам удалось перестать бояться? спросила Екатерина с трепетом.

— Мне помогла одна подруга, честно сказала Маргарет. -Она показала, что настоящая свобода это не громкие поступки. Это право быть честной с собой.

А вы хотите быть честной, Катя? Екатерина кивнула, дрожа:

— Очень хочу. Но я не знаю, как это... чувствовать себя свободной.

Я могу показать, сказала Маргарет. Не бойтесь: вы никому не обязаны ничем, кроме своей правды.

Она достала из сумочки небольшой альбом тёмная кожа, позолоченный обрез.

— В Лондоне есть традиция: хранить тайные желания не только в сердце, но и на бумаге.

— Хотите увидеть, что здесь считают по-настоящему свободным?

Маргарет смотрела прямо в глаза Екатерине, не торопя, мягко, но с вызовом.- Я голос Екатерины дрожал, но в ней уже жила жажда. -Да, покажите.

Маргарет усаживается рядом с Екатериной, кладёт альбом ей на колени. На первой странице фотография юной девушки в тонком белье, взгляд застенчивый, губы чуть приоткрыты.

— Это Мэри, тихо говорит Маргарет. -Дочь торговца вином. Её семья обанкротилась, она осталась совсем одна. Когда я впервые уговорила её сняться для альбома, Мэри едва могла держать взгляд на объективе. Всё время краснела, кусала губы.-Но посмотри, как много в ней желания быть замеченной. Она была так благодарна за каждый комплимент. После первой съёмки она была расстроена, но потом сама пришла на следующую. Сказала, что впервые в жизни почувствовала себя настоящей женщиной. Екатерина медленно переворачивает страницу. Теперь рыжая красавица, чуть старше, уже в полных кружевных чулках, грудь едва прикрыта рукой. Лицо у неё смелое, но в глазах — всё равно напряжение.

— А это леди Джорджина, продолжает Маргарет, и голос её становится чуть хриплым, будто она вспоминает что-то личное. Она была замужем за очень холодным мужчиной, не знала ни ласки, ни настоящей похвалы. Когда мы делали этот снимок, её руки дрожали так сильно, что фотографу пришлось сделать три дубля.

— После съёмки она сказала мне: "Я боюсь, что меня все осудят. Но я ещё больше боюсь, что никто не увидит меня настоящей".

Маргарет скользит пальцем по странице, как будто поглаживает саму Джорджину. Следующий разворот — две девушки на одной постели, их тела переплетены, волосы растрёпаны, между ними — смущённая, но счастливая улыбка.

— Это самые смелые. Они были подругами с детства, вместе росли в пансионе. Одна всегда стеснялась, вторая поддерживала. Смотри, как у них получается не прятаться они доверяют не только фотографу, но и друг другу.

— Когда снимали этот кадр, одна из них впервые сказала: "Мне всё равно, кто увидит лишь бы она была рядом".

Екатерина ощущает, как внутри неё нарастает что-то новое — то ли зависть, то ли сладкая тоска.

— Знаешь, Катя, Маргарет говорит уже почти шёпотом, каждая женщина, что решалась на этот шаг, боялась. И каждая потом признавалась, что именно этот страх и делает ощущение свободы — настоящим.

— Быть увиденной, быть разоблачённой это страшно. Но ещё страшнее прожить всю жизнь и ни разу не показать миру свою правду.

Маргарет поднимает взгляд на Екатерину, осторожно касается её руки.

— Я не предлагаю тебе ничего, кроме взгляда. Только смотри и честно отвечай себе, что чувствуешь.

Когда Маргарет рассказывала о том, как девушки впервые решались раздеться, Екатерина чувствовала, как внутри всё переворачивается. Сердце билось так, что казалось, вот-вот выскочит из груди каждый новый снимок отдавался ударом где-то глубоко в животе, всё тело отзывалось легким ознобом и острым трепетом.

Руки у неё дрожали, пальцы цеплялись за уголок альбома так крепко, что побелели костяшки. Иногда она ловила себя на том, что не может дышать дыхание сбивалось, грудь поднималась рывками, в горле застревал не то вздох, не то всхлип.

Щёки пылали, словно на неё светили сразу все свечи бала, и она не могла решить — стыдится она себя или наоборот, с каждой страницей испытывает всё более сладкое, острое желание быть одной из этих девушек: дрожать под взглядом, краснеть, открываться полностью, не боясь чужого осуждения.

Она ощущала, как между бёдер становится жарко и влажно, как мышцы живота невольно напрягаются, а где-то в глубине всё сжимается в тугой, опасный узел удовольствия и страха.

Голова кружилась: мысли путались, образы наслаивались друг на друга, память выхватывала то ночные монастырские фантазии, то шёпот Маргарет рядом, то ощущения чужой, новой свободы. Мир будто рассыпался на куски — он больше не был безопасным и предсказуемым, но от этого только сильнее хотелось шагнуть за черту.

“Неужели это и есть свобода?.. Неужели когда-то и я смогу так смотреть в объектив, не пряча грудь, не сжимая бёдра?..”

В какой-то момент Екатерина почувствовала, что если Маргарет сейчас скажет ей раздеться, она не сможет отказать — слишком сладко было раствориться в этом стыде, в этих женских историях, в силе желания быть увиденной. -Мне страшно, шепчет Катя.

Маргарет улыбнулась мягко:

— Значит, ты на правильном пути.

Маргарет вдруг встала, медленно надела перчатки её движение было уверенным, будто она только что научила Екатерину чему-то очень важному.

— Вам стоит немного подышать, шепнула она, вы слишком красивая, чтобы прятаться здесь всю ночь.

Она наклонилась ближе, чтобы только Екатерина услышала:

— Завтра вы будете смотреть на себя иначе. А сегодня разрешите другим полюбоваться.

Едва ощутимый поцелуй на кончик уха — и Маргарет, не оборачиваясь, вышла в зал.

Екатерина осталась на секунду в тишине, чувствуя на коже её дыхание. Сердце билось гулко, между ног жгло — стыд и гордость, страх и желание смешались в одно.

Когда она вернулась в зал, музыка уже была другая, более быстрая, смех и танцы стали ещё вольнее. Вокруг танцевали пары и тройки — кто-то уже без масок, кто-то в полурасстёгнутых корсетах, кто-то позволял себе слишком много даже для Европы.

Маргарет уже крутилась в танце с каким-то высоким англичанином, ловила взгляд Екатерины через плечо — и улыбалась, чуть кивнув.

К Екатерине подошёл молодой человек, не то посольский секретарь, не то студент.

— Разрешите? чуть смутившись, он протянул руку.

Екатерина не помнила его имени, но на этот раз не отказалась.

Танец был странно живым: его рука, совсем не случайно, скользнула ниже её талии, пальцы задержались, взгляд на мгновение стал слишком жадным. Екатерина не отступила наоборот, позволила себе притвориться, что ничего не замечает. Ей нравилось впервые в жизни быть не только дочерью императрицы, но и женщиной, которую можно хотеть.

В промежутках между танцами она видела княгиню Елену та беседовала в стороне с какой-то пожилой дамой, иногда бросала на Екатерину внимательный, чуть ироничный взгляд.

Вдруг рядом возникла мать лицо было спокойным, но в голосе чувствовалась спешка:

— Катя, извини, мне нужно срочно покинуть бал, это важно.

Она поцеловала дочь в лоб:

— Останься с княгиней Еленой, она позаботится о тебе. Не волнуйся, я пришлю за тобой карету.

Мать на секунду задержала ладонь на её плече:

— Ты сегодня была умницей. Я горжусь тобой.

Императрица исчезла в шуме зала и Екатерина вдруг ощутила себя по-настоящему свободной.

Княгиня Елена подошла чуть позже, легко взяла её под руку:

— Пора возвращаться, ваша светлость. Сегодня вы были не просто на балу. Сегодня вы увидели, каково быть женщиной среди женщин.

Екатерина кивнула. Ей казалось, что ночь только начинается.

Княгиня нашла Екатерину, когда та уже почти терялась в огнях и шуме зала.

— Вам не наскучило здесь, ваша светлость? мягко спросила Елена, подойдя совсем близко.

— Я думаю, нам стоит подарить этому вечеру ещё один танец на память.

Они встали в пару. Танец был не как с кавалерами: без натянутой строгости и игры на публику. Княгиня вела осторожно, чуть приобнимая Екатерину, иногда даже защищая от толпы одним только взглядом.

— Знаете, улыбнулась Елена, я почти забыла, каково это быть в центре зала, а не в его тени.

— Мне казалось, я всегда буду смотреть на чужое счастье, добавила она, но в голосе её слышалось уже не сожаление, а лёгкая ирония.

Екатерина вдруг ощутила в ней родственную душу, что-то очень знакомое и простое.

— Я Катя опустила глаза, голос её был почти шёпотом, мне здесь всё кажется волшебным, но я сама будто не из этого мира. Я так давно ни с кем не разговаривала просто по-женски.

Она улыбнулась, смутившись:

— Вы сегодня для меня как путеводная звезда.

Княгиня рассмеялась тихо, не по-дворянски тепло:

— А вы напоминание о том, как легко начинать всё сначала.

— Я всегда завидовала тем, кто умеет быть настоящим даже среди придворных интриг. У вас получится.

— А сегодня она подмигнула, мы хотя бы можем притвориться, что весь зал создан только для нас.

Музыка стала чуть тише, они кружились в центре зала почти одни.

Катя посмотрела на Елену с благодарностью, впервые за весь вечер не боясь быть откровенной:

— Я никогда раньше не чувствовала себя такой... живой. И такой смелой.

— Спасибо вам.

Княгиня сжала её руку:

— Запомните это чувство.

— Верьте мне, оно редкость, даже для тех, кто был женой генерала и подругой императрицы.

Они рассмеялись обе — искренне, облегчённо, как могут смеяться только две женщины, которые поняли друг друга.

Танец закончился, но между ними осталось ощущение начавшейся дружбы, первой настоящей женской тайны.

Когда бал стал сходить на нет, а музыканты готовились к последнему вальсу, княгиня Елена легко взяла Екатерину под руку:

— Пора, Катя.

Карета уже ждала у парадного крыльца. Внутри было тихо, полумрак, только на стенках мерцали отблески от фонарей. Окно дрожало от холода и звёздного ветра, но внутри их согревало что-то своё — почти детское чувство защищённости.

По дороге они говорили совсем просто: о платьях, о музыке, о людях в зале, делились маленькими сплетнями и мечтами. Екатерина смеялась, впервые забыв о правилах, о страхе перед стыдом — она ловила каждое слово княгини, делилась своими впечатлениями, а иногда просто молчала, зная, что теперь у неё есть настоящая подруга.

— Вы когда-нибудь мечтали сбежать от всего? — вдруг спросила она.

Княгиня задумалась, улыбнулась:

— Почти каждую ночь. Но у меня не хватило на это смелости... А у вас?

— Я думаю... — Катя понизила голос, глядя на собственные руки, сегодня я впервые почувствовала, что могу быть другой.

— И вы обязательно станете, — уверенно ответила Елена.

— Сегодня вы сделали свой первый шаг.

Они рассмеялись, и их смех смешался с шумом колёс по брусчатке.

Карета остановилась у подъезда дворца. Княгиня помогла Екатерине выйти, чуть дольше, чем положено, задержала её руку.

— Спокойной ночи, Катя.

— Спасибо вам за этот вечер, — шепнула Екатерина.

В коридорах дворца Екатерину ждал привычный полумрак, тишина и гулкое эхо шагов. Но на душе у неё уже не было пустоты: сегодня она впервые стала героиней собственной жизни и пусть пока только в маленькой истории, но этот опыт был слаще всего, что она знала прежде.