Горячие игры холодных сердец 20. Серия: Лесби ролевые игры

Глава двадцатая

– Прости... Прости, что вёл себя как придурок, – говорил Данилов, крепко сжимая трубку. – Всё это моя дурь. Ты хорошая! Нет, говорю это не для того чтобы ты вернулась – я не заслуживаю этого, не смог оценить. Смог, но дурь не дала. Не хочу оставлять о себе плохого мнения. Ну не сердись. Очень стыдно за то, что так глупо вёл себя. Блин ну прости, ладно…

– Цени тех, кто рядом, а остальные – это бездушные твари! – ответила Вера тоном непоколебимой решительности в голосе. – У них холодное сердце и мёртвая душа. Я тоже вспыльчивая, но быстро отхожу. Как-то зашла к тебе ночью. Ты спал. Будить не стала – просто проведала тебя…

– Заходи ко мне! Извини за рецензии – больше так не буду делать. Можно я позвоню тебе? – Данилов говорил вкрадчиво – просящим, чуть ли не умоляющим тоном, словно это говорил не он.

– Зайду попозже. Дел уйма. Звони, – ответила Вера сухо.

– Вера, я сейчас погулял немного, выпил вина и сочиняю стишок, – соврал он, покосившись на потолок.

– Про меня? Один поэт уже сочинял для меня. Между прочим – генерал! – рассмеялась Вера.

– Хочешь, могу и для тебя сочинить, – предложил Данилов, и застенчивая улыбка тронула его губы, но тут же исчезла – лицо снова вернуло серьёзность.

– Сочиняй по душе, а не по приказу! – наставительно произнесла Вера. – Вдохновения! – это прозвучало как-то отрешённо, словно она думала о чём-то своём, и говорила не с ним.

– Спасибо, – снова улыбнулся он, и опять глянул на потолок – Кулешова не было.

– Я пока тебе не доверяю, – предупредила Вера. – Я не мстительная, но осадочек остался.

– Да, я понял, – он сел на край стола, повернувшись лицом к двери всматриваясь в фотоснимок в рамке, что стояла на каминной полке.

– Что это за представление ты устроил в воскресенье на выставке? – спросила Вера с  раздражением.

Данилов вздрогнул, рука державшая бутылку застыла в воздухе.

– Откуда ты знаешь? – спросил он. – Ты что, была там?

– Нет, но у меня хорошие информаторы! – ответила Вера холодно. – Профессия такая – бдить!

– Какая? – ему было интересно узнать, где она работает, если работает вообще, судя по её обстановке в доме и нарядам, что впору носить лишь жёнам турецких владык.

– Такая! – передразнила Вера и быстро добавила: – Мне стыдно за тебя, Карлос.

«Тебе будет стыдно, когда я поставлю тебя раком и выебу в задницу», – подумал Данилов, и тут же отогнал от себя эту мысль, состроив «доверчивую» гримаску, словно она могла его видеть, и  жалобным голоском произнёс:

– Вера, я же извинился. Да, вёл себя глупо. Прости. Просто прости. Если не хочешь больше общаться со мной, тогда я не буду надоедать тебе.

– Ты изменчив как море – сегодня одно, а завтра другое, – говорила она, гневно задышав в трубку – что ещё больше распалило его. – Давай опустим ситуацию. Не руби сгоряча. Я не против общения! Но спокойного, без экзальтаций. Спокойной ночи.

– Какая тут спокойная ночь, когда говоришь загадками, – заскулил Данилов. – Ты так интересно начинала, и вдруг… Ну психанул немного. Просто никто мои рассказы так круто не рецензировал. Вот я и не поверил. А потом успокоился, и прошу прощения.

– Не пойму причину твоего психоза насчёт моих рецензий. Надо радоваться им, а не действовать необдуманно, тебя после них заметили, а ты рубишь сук, на котором сидел. Ладно, не всё так гладко в этом королевстве под названием Прозарленд. До завтра, утро вечера мудренее.

– Давай забудем всё и начнём сначала, – не отставал Данилов, мысленно решая, что бы такое придумать – чтобы наверняка. – Ни ради рецензий. Ну их в задницу… Сочинять я уже не буду. Я хочу дружить с тобой. Не поступай так. Блин, ну будь такой как прежде. Как интересно ты называла меня. Забудь мои глупые выходки. Прошу!

– Я не отказываюсь от дружбы, но не будь таким импульсивным, будь спокойнее, ведь достоинство мужчины в его поступках, а не в словах. Слова могут быть пусты. Разве тебе здесь не с кем общаться, кроме меня? Это не укор, я далека от нотаций. Просто надо думать наперёд, как слово наше отзовётся. До завтра, мне нужно почитать одного автора, он ждёт от меня рецензию.

– Да забудь ты эти крылатые выражения – всё это литература. Ты писатель, и должна это понимать. Общаться я ни с кем не хочу, кроме тебя! – теряя терпение, подавляя в себе приступ ярости, прокричал он, крепко сжимая бутылку; казалось – ещё немного, и она лопнет в его горячей ладони.

Вера молчала. Он тоже не произнёс больше ни слова – ожидая, когда она заговорит первая. Когда она так и не прервала паузу, он вставил:

– Хорошо, что я должен сделать как мужчина?

– Ты кого высматривал на выставке? На Кисманову поглядывал? – произнесла Вера злобно, и он впервые услышал её голос таким – жёстким, холодным и твёрдым, как камень. – Вот и общайся с ней! Ты не подумал – какого мне будет осознать это? Предавший раз – предаст снова… Я не писатель – это моё хобби, и на этом мир не зацикливается!

– Не будь такой жестокой, – тянул Данилов волынку пытаясь разжалобить Веру. – Какие классные слова ты пишешь этим своим рецензентам, и так поступаешь со мной. Прости, и давай будем просто дружить. Забудь всё, и дай шанс.

– Не хочу даже об этом говорить! – стояла на своём Вера. – Кулешов небось до сих пор висит у тебя?

Данилов поднял голову, глянув на пустой потолок.

– Висит! – настойчиво продолжала Вера. – Ты даже не соизволил отправить его в чёрный список, как это сделала я. Ладно – твой выбор.

– Хорошо, – резко перебил Данилов. – Давай не будем ссориться. Ведь если разобраться, спор-то у нас из-за пустяков. Не хочу начинать то, что у меня уже было. Не хочу быть для кого-то врагом. Не хочу! Не знаю, как надо поступать правильно в таких ситуациях. Наверное, так устроена жизнь. Мы обижаем, предаём, но нас прощают. Так же, как в свою очередь прощаем мы. Чтобы не оставлять за собой зла, его и так в мире хватает и без нас. Я прощаю! Иногда это даётся тяжело, но я прощаю. Стараюсь во всяком случае.

Вера не ответила.   Данилов услышал гудки – она повесила трубку.

Он не сразу сообразил, что означал этот ряд монотонных гудков, пронзавших его слух, а когда до него дошло, что это Вера прервала разговор, он, какое-то время оставался на месте – застыв с трубкой в руках. Злоба, отчаяние, спиртное – выпитое в кафе, и здесь – вновь вернули ему, то состояние, что нередко посещало его в «особые моменты его жизни» – как однажды выразился его психиатр. Медленно прикрыв глаза, он попытался успокоиться, но, как ни старался – это ему не удавалось. Помимо злости, он чувствовал унижение – Вера играла с ним – так он думал. Пребывая в капкане этих мыслей, как могильные черви вгрызавшихся в его рассудок, он резко вскочил, и бросил бутылку в направлении камина: остатки спиртного залили каминную полку, а осколки сбили фото в рамке. Туда же полетела и телефонная трубка вместе с аппаратом.

– Сука… сука… сука… – бесился Данилов, кривя в злобе рот и ошалело вращая глазами по сторонам в поисках чего бы еще разбить. Так, не найдя больше ничего на чём можно было бы «излить злобу», он резким движением руки смахнул всё, что находилось на столе, кроме ноутбука; его он швырнул об дверь. После этого, подбежал к камину и принялся топтать рамку с фотографией. Каблуки давили и рвали улыбавшееся со снимка личико прелестной девушки.

Далее, автор не станет перечислять всего, что произошло затем – ибо это может натолкнуть читателя на мысль, что описываемый субъект не просто сумасшедший, а маниакальный урод – как физически, так и морально. Но нет – это не так.

Побросав ещё немного вещей, побив бутылок, разбив заодно и зеркало, Данилов, осыпая проклятиями Веру и всё на свете, ринулся в коридор, пересёк его, сбежал по лестнице и кинулся к той двери, в которую вошёл четырьмя днями ранее, заплутав в лесу. Дёрнув её, он застыл на месте: при этом его взгляд напоминал взгляд безумца; вместо выхода, его глазам предстала кирпичная кладка – дверь была замурована.