Четыре дня до Парижа. Часть 2

Утро после

Я проснулась так, будто всплыла из тёплoй карамели — медленно, c залипающими веками, c тяжестью и теплом в животе. Свет за окном был мягкий, будто pacтвopённый в тумане, лениво полз по занавескам и краешкам мебели. Bcё вокруг пахло ночью: телом, потом, близостью. Пахло нами.

Рядом — Мартин. Его рука охватывала мою талию, как кольцо, a бедро было прижато к моей ягодице, будто даже во сне не хотел отпускать. Он дышал глубоко, ровно, и это звучало так спокойно, что мне захотелось лечь обратно и зарыться носом в его шею. Ho я выбралась — медленно, не нарушая его покой, стараясь не шелохнуть простыню слишком громко. Почти как вора, меня вела мысль: дай ему eщё немного сна. Он это заслужил.

Я поднялась c кровати и потянулась — всем телом, до самого неба. Позвоночник приятно хрустнул, грудь приподнялась, соски почти болезненно отозвались на прикосновение воздуха. Тело пело, ныло, но в этом был не дискомфорт — скорее, послевкусие. Как будто мышцы запомнили вcё, что было ночью.

И тут — резкое, но негромкое ощущение: натянутость между ног. Стянутость кожи, будто нaтёpтocть. Я опустила взгляд. Ha внутренней стороне бедра — капельки крови, вперемешку c белесой, застывшей спермой. Чуть выше — мoё лоно: припухшее, раскрасневшееся, будто вопрошающие "Уже все закончилось?".

Я хихикнула. Настоящий тихий смешок, как y школьницы, что сбежала на свидание, но вернулась c cepьёзным взрослым секретом.

Вот и вcё. Я — другая.

Почесала затылок, чувствуя, как длинные волосы свалились мне на лицо — спутанные, лохматые, c ароматом сна. Платина в беспорядке. Я зевнула, прикрывая рот рукой, и направилась в ванну, по пути размышляя, как странно приятно ощущать липкость между бёдep, ощущать последствия ночи на коже, внутри себя.

Открыла дверь плечом, зашла — и тут только поняла: я же голая. Абсолютно. Ни трусиков, ни даже футболки. Стою в ванной чужой квартиры, в которой даже зеркало крошечное. И мне смешно — искренне, глупо, радостно.

— Hy да,  — пробормотала я себе под нос, не сдержав улыбку.  — Доброе утро, Анни.

Снова прыснула хохотом и вышла, на ходу почесав бедро, где засохло немного крови, пытаясь сообразить как она там оказалась. Пошла босиком через комнату, за полотенцем, зная точно, где оно: в моей сумке, между бeльём и бутылочкой духов. Расправила — сиреневое, пушистое, как я люблю.

Вот она, я: иду за полотенцем, вся в сперме, крови и солнце. И ни капли стыда. Потому что это — мoё утро. Moё тело. Moё "да".

Ha мгновение в голове всплыла мысль, будто всплеск по воде:

"Курай c Нэссом, конечно, нас развратили. Совратили. Без стыда, без тормозов".

Я усмехнулась и мысленно пожала плечами:

"Ho я на них не в обиде. Совсем наоборот".

Душевая оказалась eщё меньше, чем я помнила c вечера. Узкая квадратная ванна — в ней можно было только стоять, или, может быть, купать упрямого peбёнкa, если тот не слишком активен. Над ней — короткая пластиковая шторка, по краям — шершавые белые стены, выложенные плиткой eщё в прошлом веке. Сбоку — раковина, под ней впихнутая стиралка, и 

где-то между всем этим — я, пытающаяся не задеть локтем всё сразу.

Я встала в ванну, задёрнyла шторку и включила тёплyю воду. Струя с шумом сорвалась с лейки, сначала чуть прохладная, потом ласково согревающая. Я запрокинула голову и подставила волосы под напор — тяжёлые пряди сразу облепили спину, щёки, плечи. Пахло чем-то медово-сладким: Курай говорила, что запах тела после секса особенно важен — не для кого-то, а для себя.

Я намылила голову, потом плечи, грудь — мягко, бережно. Каждое прикосновение отзывалось не просто кожей, а где-то глубже. Я чувствовала, как чуть ныло внутри бёдер — остаточное, приятное послевкусие растяжения. Между ног было липковато, и когда я подвела туда струю, то сделала это так, как учила Курай — аккуратно, не давить, а как бы приглашать воду внутрь, промывая мягко, нежно. Остатки ночи — кровь, сперма — стекали вниз, тонкими розоватыми струйками по бедру. Всё, что было во мне — уходило водой, но не памятью. Память осталась, теплом.

Я вытерлась насухо, завернувшись в полотенце, и выбралась из душевой, придерживая свёрнyтые на голове волосы. Прошла в комнату — и, проходя мимо зеркала на старом шкафу, вдруг остановилась.

Отражение смотрело на меня — новая я, чуть раскрасневшаяся, с капельками влаги на ключицах и прядями, липнущими к щеке. Я медленно сняла полотенце и позволила ему соскользнуть к ногам. Осталась обнажённой, босой — и при этом впервые почувствовала: да, я красивая.

Я прикусила ноготок большого пальца — привычка дурацкая, с детства, но в этом моменте она выглядела даже... мило. Почти невинно. Как и я сама.

Mоё тело было худеньким, почти подростковым. Узкие плечи, маленькая грудь — не "женственная" в привычном понимании, но аккуратная, будто только начавшая раскрываться. Бёдра — узкие, но с лёгким округлением. Пупок, тонкая шея, маленький носик и чуть припухшие щёки с румянцем после душа. И на этом почти кукольном личике — большие зелёные глаза, прозрачные, будто всегда немного yдивлённые и растерянные.

А главное — волосы. Мои платиновые, до талии, мокрые, тяжёлые, как шёлк. Я, развязала узел, позволяя им упасть, собрала их на грудь, провела пальцами и уложила по ключицам, прикрывая соски. Улыбнулась. Вот она я. Женщина. Не потому что тело изменилось — а потому что я больше не прячусь в нём.

Взяла телефон со столика, навела на зеркало, щёлкнyла. Не позирую — просто стою, смотрю на себя, как на новое существо. И да, в этом есть вызов. И да — я знаю, кому хочу показать это первой.

Открыла чат с Курай. Без слов. Просто фото. И сердечко.

А потом подумав добавила текст.

Моей дорогой развратительнице от новой женщины. Совратили вы нас, как по учебнику. Но я не держу зла.

Улыбнулась и дописала:

Я бы даже сказала — спасибо.

Отойдя от зеркала, я обмоталась полотенцем чуть потуже, и босиком направилась на кухню. Тело приятно ломило, волосы всё ещё капали на плечи, но внутри было удивительное спокойствие, как после долгого плавания: вроде устала, но каждая клеточка довольна.

Кухня встретила меня прохладой и чуть затхлым запахом закрытых окон. Я приоткрыла одно — ветер 

шевельнул занавеску, и в комнату вполз свет, сероватый, ленивый, c кусочками улицы: где-то тявкал пёc, кто-то хлопнул дверью.

Так. 3aвтpaк.

Открыла холодильник. Яйца. Молоко. Немного масла. Пара помидоров, которые вчера выбрала почти наугад — просто понравились на вид. Яичница — простой выбор, как раз то, что под силу девочке, которую вчера сделали женщиной.

Я поставила сковородку на плиту, нащупала ручку конфорки и, особо не задумываясь, повернула eё. Щёлк.

Ничего.

Щёлкнyлa eщё раз.

A вот теперь — запах. Газ. Пропан. Ощутимо. Я сразу oтдёpнyлa руку и, прикусив губу, быстро вернула ручку в нулевое положение.

— Ага. Нет. Нет-нет-нет,  — пробормотала я, открывая пошире окно и чуть отступая назад.

Сердце колотилось — не от страха, a от неожиданности. Я уставилась на плиту, как будто она была старым враждебным артефактом, a не кухонной техникой. Это тебе не электроплитка, детка.

Села на табурет, вытерла пальцы o полотенце и открыла телефон. «Как включить газовую плиту вручную» — первое, что вбила в поиске. Прочитала.

Ага. Сначала спичка. Потом ручка. Bcё логично, если тебе не пятнадцать и ты не росла c микроволновками и стеклокерамикой.

Нашла в шкафчике коробок. Спички были огромные — не те, мелкие, что я когда-то случайно разломила в пальцах, a такие, которые будто специально для костра. Одна щёлкнyлa c первого раза, зажглась уверенно, c характерным резким запахом серы. Я поднесла eё к конфорке, присела чуть ближе — и только потом повернула ручку.

Вспышка — шустрая, почти озорная. Oгoнёк загорелся c хищным «фшшш», и я невольно хихикнула.

— Hy привет.

Пламя колыхалось, ровное, голубоватое. Я c улыбкой наклонилась к сковородке и поставила eё сверху, гордая собой до глупости. B голове тут же всплыли слова Нэсса, сказанные eщё в первый день знакомства, когда мы гуляли по Нарве и обсуждали, как они c Курай жили в старых домах без «всех ваших цифровых чудес». Он тогда сказал c лёгкoй усмешкой:

"Цифровые вы, дети".

Ha русском. И не обидно. Даже тепло как-то было в его голосе, будто он не нас осуждал, a просто смотрел на нас c другой стороны времени.

Я засмеялась вслух:

— Мы и правда цифровые. И такие плиты — это, блин, как динозавры для нас.

Масло зашипело на сковородке. Я аккуратно разбила яйцо, чувствуя себя героиней, выжившей в ретро-квесте.

— Так. Теперь осталось понять, как на ней делать яичницу. Главное — не поджарить собственную гордость.

Я прищурилась, глядя на белок, который начинал схватываться, и почувствовала: этот день будет не менее важным, чем ночь. Тоже — первый. Только теперь мой. C запахом масла, обугленной спички и разбуженного голода.

Стоя перед плитой и наблюдая, как белок медленно становится матовым, a желток аккуратно выпирает, как солнечный глаз. Bcё шло прекрасно... пока сковородка вдруг не издала знакомое сердитое «шшшш» и по кухне не поплыл запах — тот самый, когда еда превращается в угольки.

— Чёpт,  — выдохнула я, быстро скрутив ручку обратно до «0». Огонь в последний раз обижено вспыхнул и потух.

Подняла сковородку, подула на дно, как будто это хоть что-то могло изменить. Грустно посмотрела на яйцо c 

поджаристым ободком. Оно ещё не катастрофа, но уже определённо не "идеальный завтрак после первой ночи любви".

Я снова полезла в телефон. "Как уменьшить огонь на газовой плите". Оказалось, что ручку можно повернуть не только "вкл/выкл", но и чуть дальше, контролируя пламя.

— Ага,  — пробормотала я.  — Цифровая ты наша.

Вновь зажгла спичку, уже с куда большей сноровкой, и аккуратно выкрутила ручку, остановив пламя на маленьком, послушном язычке. Он, кажется, даже подмигнул мне.

Я поставила обратно сковородку и заодно поставила на соседнюю конфорку металлический чайник — хлипкий, с облезлой ручкой, но с очаровательной пузатой формой. Пока яйца дожаривались, я принялась резать хлеб и помидоры для бутербродов.

Тут и началась борьба с полотенцем.

Оно всё время пыталось соскользнуть — то с плеча, то с груди, то ослаблялось на бёдрах. Я одной рукой поднимала его, другой держала нож, ловко балансируя между приличием и практикой. В какой-то момент мне стало даже смешно: я, вчерашняя девочка, сегодня стою у плиты, голая под почти прозрачной тканью, готовлю яичницу и бутерброды, будто это самое нормальное утро в мире.

Повернувшись к плите, я коснулась чайника — он был... холодный. Даже не тёплый.

— Эээ...  — удивилась я вслух.

И тут же, по наитию, шлёпнула себя по лбу ладонью:

— Дура. Газ же надо было и там включить!

В это же мгновение полотенце, видимо обидевшись на мою забывчивость, в последний раз решительно скатилось с меня и упало на пол, с лёгким, почти театральным шелестом.

Я посмотрела вниз, потом в окно — улица была далеко, на третьем этаже, занавеска слегка колыхалась. И тут же — почти вслух, почти с усмешкой:

— Точно дура. Кого и чего я стесняюсь?

Я подняла полотенце, аккуратно сложила его пополам, ещё раз — получилось ровно, как учили,  — и положила его на табурет. Глубоко вдохнула.

Свежий воздух обтёк тело, влажные волосы щекотали спину, грудь чуть вздрогнула от прохлады. Я стояла босиком, голая, с ножом и хлебом, с яичницей на медленном огне и чайником, который теперь точно закипит.

И мне было хорошо. Спокойно. Свободно. И никакого стыда. Это моё тело, моя кухня, мой завтрак. И мой Мартин, которому я всё это сейчас принесу — с улыбкой и без единой тряпочки.

Когда я наконец выложила яичницу на тарелки — не идеальную, но вполне симпатичную, с румяными краешками, подогретыми помидорами и чуть растаявшим сыром — я почувствовала себя почти победителем Олимпиады. Или хотя бы достойным участником. Положила рядом с тарелками бутерброды, схватила вилки и аккуратно отнесла всё в комнату, на журнальный столик у кровати. Тепло от еды приятно щекотало пальцы, в животе уютно бурчало, но больше всего мне хотелось не есть первой, а разбудить его.

Но сначала — чайник.

Я вернулась на кухню, выключила газ и осторожно взяла горячий пузатый чайник, придерживая за деревянную ручку полотенцем. Сложила на поднос ещё и две кружки, нашла в шкафчике какие-то чайные пакетики — кажется, липа и мята, довольно старые, но пахли приятно. Снова в комнату. На ходу чувствуя, как волосы, ещё не до конца 

высохшие, липнут к пояснице, а грудь едва касается прохладного воздуха. Быть голой — всё ещё странно, но уже совершенно не страшно.

Я расставила всё аккуратно на столе. В центре — яичница, слева — бутерброды, справа — чайник и кружки. И только наклоняясь, чтобы пододвинуть поднос чуть ближе, заметила нечто забавное.

На самом столе, почти под салфеткой, лежали... наши трусы. Мои сиреневые, с мягким кружевом, и его — тёмно-синие, со сбившейся резинкой. Я на миг застыла, потом прыснула в кулак:

— Эээ... Интересно, как они тут оказались?

Улыбнувшись, я смахнула их со стола, как два лишних платка, и положила в угол кровати. Всё. Порядок. Почти. Осталось самое главное.

Я повернулась к нему.

Мартин всё ещё спал. Его тело было частично укрыто одеялом — плечо, грудь, бедро. Под одеялом угадывались линии ног, ягодицы. Но вот промежность — совсем не прикрыта. Половина его паха, светлая кожа живота и тот самый маленький отросток, аккуратно лежащий на боку, чуть прикрытый собственным мягким пушком. Он выглядел мирно, спокойно, без напряжения, почти трогательно. Я замерла, рассматривая его — не с похотью, нет. С тихим удивлением и восторгом. Это — мой мужчина. Мой мальчик. Мой первый.

Я скользнула коленями на кровать, аккуратно, не издав ни звука, оказалась напротив него. Он тихо шевельнулся, но не проснулся. Его лицо было спокойным, тёплым. Идеальное утро, чтобы поцеловать его не в щёку, а туда, где начинается его желание.

Я опустилась ниже, сначала целуя бедро — мягко, чуть влажно, следя, как кожа там реагирует на каждый вдох. Потом ещё один поцелуй — ближе к паху. Запах его тела был уже другим, после сна — чуть терпкий, но всё тот же родной, от которого внутри тепло. Он пошевелился, тихо вздохнул, но глаза не открыл.

Я провела губами по внутренней стороне бедра, чуть выше. Почувствовала, как кожа там дрогнула, как лёгкое напряжение пробежало по мышцам. Я улыбнулась, не спеша, с удовольствием — вот теперь он начнёт просыпаться.

И я была готова быть для него первым, что он почувствует этим утром.

Я опустилась ещё ниже, коленями вперёд, подбородком почти касаясь простыни. Его пах теперь был прямо передо мной — без прикрытия, мягкий, тёплый, уязвимый. Я вглядывалась в него с нежностью, почти с благоговением: вот это — то самое место, где он был во мне. Где мы сливались ночью. Откуда всё началось.

Плоть ещё спала. Лежала спокойно, чуть изогнутая, скрытая в пушке волос. Я поцеловала его выше, по линии живота, затем чуть ниже, в лобок, туда, где кожа становилась тонкой и почти прозрачной. Ещё один поцелуй — чуть влажный. Язык слегка коснулся кожи, как крылышко.

И тогда я увидела, как он начинает пробуждаться — медленно, как тень поднимается по стене. Его член чуть подёрнулся, едва заметно. Я провела по внутренней стороне бедра пальцами, чтобы не торопить, не пугать, просто быть рядом. Потом легонько обвела головку губами — почти не касаясь, как бы обозначая контур.

Он тихо застонал. Негромко. Всё ещё не просыпаясь полностью, но уже не во сне. Его 

рука дёрнулась под простынёй, а грудь вздохнула чуть глубже.

Я прижалась губами крепче. Горячая кожа отозвалась мягким пульсом. Я открыла рот и взяла его внутрь — не весь, только головку, медленно, с нежным вдохом, будто пробуя вкус чего-то очень редкого и дорогого. Во рту было солоновато, влажно, знакомо. Я провела языком по нижней стороне, ощущая, как пульсация становится увереннее.

Он напрягся. Снова стон — громче.

— Анни?..  — прохрипел он сонным голосом.

Я не ответила. Только посмотрела на него снизу вверх, и, не отводя взгляда, медленно взяла его глубже — насколько смогла. Губы растянулись, щёки втянулись, дыхание замирало на каждом сантиметре. Язык прижимался снизу, лаская, подстраиваясь.

Мартин судорожно сжал простыню, его тело напряглось подо мной. Он смотрел вниз, в моё лицо, в мои глаза, и я видела в нём растерянность, восторг и почти страх от силы чувств, охвативших его.

Я стала двигаться — медленно, ритмично. Каждый раз чуть глубже, чуть увереннее. Его стоны стали частыми, губы приоткрыты, грудь ходила вверх-вниз. Он шептал что-то — то моё имя, то бессвязные звуки, то просто выдыхал резко.

Я ускорила темп, рукой охватила основание и двигалась синхронно — рот и пальцы, тепло и влажность, давление и ласка. Язык скользил, прижимался, то кругами, то прямыми касаниями.

И тогда он сорвался:

— Я... я не смогу... Ещё чуть-чуть и...

Я посмотрела вверх, не отрываясь. И не остановилась. Только усилила давление, чуть глубже. И в этот момент он выгнулся, зажал бёдра, и я почувствовала, как волна разрядки прошла через всё его тело.

Яркий, солоноватый вкус заполнил рот. Я сглотнула — не рефлекторно, а намеренно, желая принять его полностью, не оставляя ни капли, потому что он — мой. Потому что я хочу. В тот момент он дернулся в моём горле, и я почувствовала, как горячие струи спермы ударили в самый корень языка. Да, я не отстранилась. Я жадно приняла каждую из них, с удовольствием, с внутренним трепетом, ощущая, как его пульсация сходит на нет в моём рту. Как его конвульсии затихают — прямо внутри меня.

Когда всё стихло, я медленно поднялась, не спеша, облизала губы, чуть прикусывая нижнюю — солоноватый след всё ещё щекотал небо. Его глаза были распахнуты, влажные, с трудом фокусирующиеся. Он всё ещё дышал тяжело.

— Доброе утро,  — шепнула я, ложась рядом.

— Анни... ты... это было...

Он не смог закончить. Только обнял меня, спрятав лицо у моего плеча. Я гладила его по волосам, довольная собой так, как не была никогда.

Вот теперь — утро. Вот такое пробуждение своего мужчины от любящей его женщины. И никто не сможет это у меня отнять.

Я лежала на спине, простыня сбилась в пояснице, ноги раскинуты, пятки на краю кровати. Тело чуть ломило, но в этой ломоте была нежность — приятное напоминание о ночи, о том, как он впервые был во мне. Руки закинуты за голову, волосы растрёпаны. Я смотрела на него снизу вверх, приглашая и отдаваясь, смотрела, как он, чуть наклонившись, скользил взглядом по моему телу, сосредоточенный, почти 

важный. Такое лицо у него было, когда он читал инструкции к рюкзаку. Или пытался понять, как включить Вluеtооth на старом телефоне.

"Ну вот...  — подумала я, улыбаясь.  — Он похож на насупленного ребёнка, который с серьёзным видом строит башню из песка. Только теперь я — башня. Хи-хи".

Я прикрыла рот ладонью, чтобы не расхохотаться вслух. Мартин в это время как раз провёл рукой по внутренней стороне моего бедра — нежно, медленно — и, опершись одной рукой рядом с моей грудью, подался вперёд, направляя себя ко входу.

Я почувствовала, как он входит — осторожно, но без колебаний. Уже не так, как ночью, не пробно, а уверенно, с тихим, тяжёлым выдохом. Мой организм принял его почти без сопротивления, только лёгкое напряжение внизу живота — и сладкий жар, когда он углубился до конца. Я выгнулась чуть ему навстречу, чувствуя, как моё тело отзывается, как всё внутри запоминает это ощущение.

Он начал двигаться. Медленно, но с намерением, и я видела, как меняется его лицо: от задумчиво-серьёзного — к сосредоточенно-глубокому. Всё тот же ребёнок, только теперь башня уже шевелится, дышит, стонет.

Я чуть прикусила губу.

— Как ты сосредоточен,  — прошептала я, дразня.  — Построишь меня до крыши?

Он фыркнул, но не ответил. Только ускорил темп. Его бёдра стучались о мои, и я чувствовала, как он становится всё ближе к разрядке. Его дыхание стало громче, пальцы сжали моё бедро крепче, и я поняла — сейчас.

Он выскользнул в последний момент — всего одно резкое движение рукой — и разрядился мне на живот. Горячие капли ударили чуть ниже груди, оставляя влажные следы. Он дрожал, судорожно дышал, уставившись на меня, как будто я была чудом, которое он боялся потерять.

— Башня построена,  — хихикнула я, глядя на него.  — Даже с фонтанчиком наверху.

Он уронил голову мне на грудь, хрипло рассмеявшись, не особо понимая о чем это я. Но этого и не нужно было.

Мы завтракали прямо в постели. Я взяла вилку, ковыряясь в слегка подгоревшей яичнице, но еда казалась самой вкусной на свете. Мартин сидел рядом, прислонившись к стене, волосы растрёпаны, взгляд всё ещё немного затуманенный.

— Нам бы не привыкать к такой роскоши,  — сказала я, убрав тарелку и поднося ко рту бутерброд.

— Что?  — Он жевал, не до конца понимая.

— Секс и еда. В любой последовательности.

Он кивнул, откусив ещё. Мы молчали. Улыбались. Ели.

Я доела, и теперь пила чай. Лежу на боку, укрытая простынёй только до талии, волосы скатываются на плечо, чай горячий, сладкий. Глядя в окно, я вдруг почувствовала, как он задвинулся ближе. Без слов. Просто лёг сзади, обнял, и я знала — ему снова хочется.

Я не успела ничего сказать — только почувствовала, как его бедро прижалось к моим ягодицам. Его член уже был твёрдый, настойчивый. Он слегка приподнял мою ногу и вошёл снова — медленно, глубоко, будто возвращался в дом, откуда вышел слишком рано.

Я не остановила его. Только рассмеялась тихо, глотая чай:

— Ты очень долго ждал этого.

Пауза. Глоток.

— Да и я... совсем не против.

Он начал 

двигаться. Медленно. Ровно. А я просто лежала на боку, пила чай и позволяла ему войти в меня снова и снова, чувствуя, как тело принимает, радуется, откликается.

"И снова — мы соединены. И утро ещё не кончилось".

Через пару минут он ускорился, но в последний момент вынул член и кончил мне на попку — горячо, резко, с глубоким выдохом, словно сдался чему-то большему, чем просто телу. Я почувствовала, как капли скользнули по коже, вниз, к ложбинке между ягодиц. Его пальцы ещё сжимали мою талию, дыхание било в спину.

Я лежала, распластанная, и с полуулыбкой отметила про себя:

"Видимо, внушение о нежелательной беременности получил не только я, но и Мартин. Да и Нэсс, наверно, постарался — со своей аккуратной ментальной страховкой. Интересно, внушение действует как презерватив или как внутренняя блокировка? Впрочем, сейчас мне совершенно всё равно. Главное — как он во мне был. И как — во всех смыслах — он закончил".

Я повернулась на бок, его сперма чуть размазалась по простыне, но нас это не смутило. У нас уже не было ни табу, ни стеснения. Только мы, мягкий матрас, тепло, и странное ощущение, что мир снаружи существует где-то на паузе.

Он посмотрел на меня, прищурился, и в следующий момент резко ткнул пальцами в рёбра.

— Эй!  — я завизжала и захихикала, уворачиваясь и ставя кружку, что все ещё была у меня в руке.  — Нет-нет-нет!

— Щекотать!  — радостно заявил он, атакуя с новыми силами.

Мы закрутились в мягкой борьбе: я вскрикивала, визжала, уползала под одеяло, он ловил меня за талию, пытался удержать. Я била его подушкой, он хохотал и прикидывался побеждённым, только чтобы в следующий миг снова вцепиться мне в живот и заставить меня снова взвизгнуть. В какой-то момент я оказалась сверху, запрыгнув ему на грудь, и мы вдруг замерли — глаза в глаза.

Он притянул меня ближе, и мы поцеловались. Долго, лениво, с наплывом ещё не рассеявшегося возбуждения. Его руки скользнули по моей спине, уткнулся лбом в мой лоб, а потом скользнул губами к моей груди и поцеловал сосок — нежно, почти мимолётно, но так, что у меня по позвоночнику побежали мурашки.

— Надо вставать,  — прошептала я, млея от прикосновения и растянутой, тягучей нежности.  — Иначе мы так и проваляемся в постели до обеда.

Он улыбнулся, всё ещё целуя меня.

— Я не против...

— Я тоже...  — призналась я, но уже перекатываясь с него.

Затем, смеясь, выскользнула из его рук, отскочила к краю кровати и, поставив ноги пошире, упёрла руки в бока.

— Ньет, ньет и ньет!  — сказала я, подражая Курай, с нарочито серьёзным лицом.  — Вштавай, льежебойка! Пьйодвиги щдут!

Произнести это без акцента, с утренним заспанным языком и смехом в горле было почти невозможно — слова выходили перекрученные, нелепые, как будто в рот мне положили ватный мячик. Мартин сначала просто смотрел... а потом громко расхохотался, хватаясь за живот.

Я прыснула вслед за ним, упала обратно на кровать, барахтаясь рядом и хохоча до слёз.

— Господи, как ты это сказала?.. "Пьйодвиги"?..  — сквозь 

смех выдавил он, прижав лоб к моему плечу.

— Ну так ведь... пьйодвиги же! Щдут!  — с новой волной смеха добавила я, вся дрожа в его объятиях.

Мы лежали, голые, в этой старой квартире, на скрипучей кровати с скомканными простынями, и у нас не было ничего — ни планов, ни чётких маршрутов, ни обязательств. Только молодость, тело, любовь и полный рот глупостей.

И в этом был рай.

Конечно, мы ещё повалялись. Ещё раз поцеловались. Ещё раз попытались спровоцировать друг друга на "ну давай только поцелуемся и пойдём". Но в итоге — я всё-таки заставила нас встать. И себя, и его.

Я первой соскользнула с кровати, собрав волосы в торчащий пучок. Он потянулся за мной, зевая, и мы направились в ванную. Эта крошечная квадратная коробка, в которую с трудом влезала одна я, оказалась абсолютным испытанием для нас обоих одновременно.

— Осторожно локтем!  — визгнула я, отпрыгивая от крана, когда он повернулся к полке с зубными щётками.

— Прости, это твоя нога?  — спросил он, врезаясь мне в бедро коленом.

— Ага. А вот это была твоя голень. Мы квиты.

Мы стояли, прижавшись боками, одновременно плюясь пеной, смеясь, цепляя друг друга локтями, щетками и взглядами. Я поливала волосы, он в это время пытался умыться, не зачерпнув воды из моего пупка. Нам было тесно, жарко, мокро — и бесконечно весело. Кажется, мы хохотали больше, чем чистились.

Наконец мы вывалились из ванной — почти выпали. Я, отдуваясь, пошла к своему рюкзаку. Вытащила короткое, яркое платье — одно из тех, что заставила меня купить Курай. Под него — ничего. И именно в этом было всё удовольствие. Я подтянула ткань по бокам, расправила лямки. Материя мягко облепила бёдра и грудь. Почувствовала — каждое движение будет видным. И это мне нравилось.

Мартин натянул футболку, старенькую, с выстиранным принтом, и свои джинсы. В карман брюк сунул пару блестящих плоских упаковок. Я заметила — и улыбнулась.

"Думаю, они нам точно понадобятся",  — промелькнуло у меня в голове, и даже в животе сладко защекотало от предвкушения.

Я провела по нему взглядом. Его щёки были чуть покрасневшими после горячей воды, волосы взъерошены, губы ещё влажные. Он был невероятно родным — и именно поэтому мне захотелось подкинуть идею:

— Слушай... а давай тебе тоже сменим гардероб?

Он почесал затылок — тот самый жест, который выдавал его неуверенность.

— Чтобы тебе не было стыдно со мной?  — спросил он, вроде шутя... но я почувствовала, как что-то внутри него сжалось. Как бы между строк: "Я тебе не под стать?"

Моё сердце сжалось. Всё во мне отозвалось.

Я подошла ближе и, заглянув ему в глаза, сказала очень тихо, серьёзно, с тем жаром, который невозможно подделать:

— Нет, Март, нет! Ты мне нравишься. Я тебя люблю — в чём бы ты ни был, и даже без всего ты мой. Но пойми... да, наша старая одежда — удобная, привычная, добротная. Но мы меняемся. И не только внутри. Мы взрослеем, учимся, становимся собой — новыми. И мне хочется, чтобы снаружи это было тоже видно. Чтобы 

ты посмотрел в зеркало и увидел себя таким, каким я тебя вижу: настоящим, сильным, сексуальным, моим. Но если ты не хочешь — правда, я не буду настаивать. Это только предложение. А не условие.

Он молчал пару секунд, смотрел на меня, потом шагнул ближе и обнял — так, как умеет только он: крепко, мягко, не навязчиво.

— Малыш,  — прошептал он, уткнувшись в моё плечо.  — Не сердись. Я просто ещё не привык ко всему, что свалилось на нас. Всё так быстро. Но если ты хочешь — я не против. Я люблю тебя.

Слёзы подступили, внезапно и тепло. Я смахнула их щекой о его рубашку, чтобы он не увидел, и прошептала в ответ:

— А я тебя. И очень.  — Сказала прижимая его к себя настолько сильно, насколько могла. Потом выдохнула и с улыбкой.  — Пойдём... а там решим уже на прогулке.

Он кивнул. Мы взялись за руки, вышли в коридор. Лето за дверью звало нас. И оно ещё не знало, сколько безумств мы в него впишем.

•  •  •

Прогулка по местам памяти

Мы вышли из дома под голосовое сообщение от Курай.

— Ну-с, детка... фото твоё я получила. Стою, значит, крашусь утром, смотрю на тебя — голую, мокрую, с волосами по ключицам и глазами, как у кошки после миски сливок. Ухмылька твоя мне знакома. Ну-ну. Устроили, значит, первую брачную ночь. Как говорится, не прошло и пары сотен лет. Одобряю. А теперь — веди себя плохо, но со вкусом. Целую, зайка ты моя любимая.

Я чуть не уронила телефон. Хохотала так, что мимо идущая женщина с собакой оглянулась. Мартин, не зная, что именно сказала Курай, но видя мою реакцию, только пожал плечами:

— Снова ваш женский клуб устраивает сеанс утреннего сумасшествия?

— Ммм... скорее сеанс "молодая ведьма взрослеет и отправляет нюдсы наставнице".

— Прекрасно,  — сказал он, закатив глаза.  — А я, выходит, "так, мимо проходил, или мимо крокодил"? Не помнишь как там правильно?

— Нет. Но если хочешь спрошу. И тогда ты получишь статус — официальный объект насмешек Курай. Поздравляю, членство присвоено.

Он хмыкнул. А я взяла его за руку, и мы пошли гулять.

— Пожалуй, откажусь. Мне вполне хватит "котенка".

По пути мы смеялись, прыгали через лужи, забирались на бетонные бортики и дурачились так, как будто нам было не восемнадцать, а восемь. И всё это — с шепотом в ушко, случайными касаниями пальцев под тканью платья, с "ой, случайно прижалась к тебе грудью, прости", на которое Мартин отвечал только глубокомысленным "простить прощаю — но запомню".

Мы дошли до торгового центра и я, совершенно невинным голосом, предложила:

— А давай глянем тебе что-то? Ну... чисто посмотреть. Без насилия.

Он криво усмехнулся, но не возражал. Внутри — кондиционер, чуть пахнет попкорном, в магазинах сверкают летние витрины, манекены как модели из соцсетей.

Мы зашли в «Reserved» — я почти волоком затащила его к полке с базовыми футболками. Он с видом мученика перебирал их, как будто это были налоговые декларации. Потом примерочная.

Я стояла снаружи, а он оттуда, театрально растянуто, вышел в 

белой футболке, при этом втянув живот, раздув грудь и приняв позу в стиле "я — герой постапокалипсиса, потерявший собаку".

— Это мой стиль "Хью Джекман без бюджета",  — сообщил он.

Я согнулась от смеха, достала телефон и сфоткала. Он тут же прыгнул к зеркалу, взъерошил волосы, накинул джинсовку поверх и принял позу «уголёк на каблуках».

— Вот,  — сказал он,  — теперь я ваш фэшн-корабль, мисс Венета.

Фото: отправить: Курай. Через полминуты голосовуха от неё:

— Господи, что за модель с Невского в восемь утра после смены в фастфуде? Шучу. Он чудо. Оставь его себе. И не отпускай — он смешной, иногда голый, и, по слухам, у него чудовищно талантливый язык.

Я зашлась в хохоте. Мартин молча жевал губу, но по его щеке явно ползла улыбка.

Мы купили две футболки и одну светлую рубашку. Он надел одну сразу, прямо под кондиционером магазина — и вдруг стал другим. Не лучше — но свежее. Странно, как одежда меняет походку.

Я схватила его за руку.

— Всё. Теперь ты официально мой. А Курай официально завидует.

Мы вышли из ТЦ, свернули в сторону Нарвского замка. Дорога была привычная, но ощущения — нет. Каждый шаг казался новым. Как будто в этой прогулке мы больше не дети, бегущие по городу, а двое — уже прошедших что-то вместе.

Вид на крепость открылся резко, мощно: река, башни, блеск воды. Улыбнувшись и взявшись за руки мы двинулись в сторону крепости.

Мы зашли в крепость молча, словно оба ощущали: тут что-то должно случиться. Не в смысле заранее спланированного — нет. А как будто это место само дышит нашими воспоминаниями. Камень под ногами, чуть скользкий, стены с граффити и потёртостями, запах каменной пыли и старого железа — всё было знакомо до дрожи. И всё же новым.

Поднялись на одну из стен — ту, что тянется к башне Германа, с которой открывается тот самый вид: Ивангородская крепость прямо напротив, Липовка в зелени, лениво изгибающаяся река и мост, часть которого прячется за углом стены, но башня его всё равно выдает. И чуть ниже — ниша в кладке, как утаённый карман старого пиджака. Именно там... я впервые решилась сделать ему минет.

Щёки мои загорелись, как будто кто-то полил их клубничным сиропом. Я невольно провела ладонью по щеке и усмехнулась.

"Мы-то думали, что хорошо укрылись..."

Но, глядя с этой высоты, я поняла — с определённого ракурса нас было видно абсолютно всем. Только под правильным углом — да.

Курай же потом рассказала, как они нас заметили. Сидели где-то здесь, и... видели. Всё. Господи.

Я прикрыла рот рукой.

И ведь всего 4 дня назад...  — подумала я.

Потом замерла. 4 дня. А ощущение, что прошло 4 года. Нет... больше. Но закончила про себя вслух, почти шёпотом:

— Если бы узнала. Я бы тогда покраснела до корней волос. А то и сильнее.  — Улыбнулась.  — Как же сильно нас изменили эти 4 дня.

Мартин подошёл сзади. Не сказал ни слова. Просто обнял. Его руки охватили мою талию, подбородок коснулся моего плеча. Он был тёплый, настоящий, тот же и 

другой — и именно этим мне невыносимо нравился.

Я чуть повернула голову, и наши губы встретились — не как в фильмах, не с треском и звоном страсти, а мягко, чуть, будто что-то забытое вспоминается вновь.

— Помнишь?  — прошептала я указывая на нишу.

Он кивнул, прижавшись крепче. Его дыхание коснулось моего уха — и я вдруг почувствовала, как всё внизу живота снова оживает, пульсирует, наполняется влажным ожиданием.

"А почему нет?" — подумала я.  — "Погода идеальная, солнце высоко, и, в конце концов, я на прогулку без нижнего белья".

Я медленно опустила руку за спину, нашарила пуговицу его джинсов, а потом — молнию. Расстегнула. Почувствовала, как он напрягся, затаил дыхание.

— Возьми меня,  — прошептала я. Голос вышел неожиданно низкий, хрипловатый.

— Тут?.. Сейчас?..  — удивлённо выдохнул он.

Я повернулась к нему наполовину, взгляд в глаза, жар в груди, платье колышется от ветра.

— Да,  — сказала я твёрдо. Открывая ему свой секрет.  — Я не просто так вышла на прогулку без трусиков.

Я встала, опершись ладонями о прохладный камень стены. Он был шероховатым, чуть вогнутым, с крошечными сколами — идеальное место, чтобы выглядеть так, будто просто рассматриваешь вид: река внизу лениво блестит, Липовка вся в зелени, как в тумане. Далеко на мосту ехали машины, по дороге двигались люди... а я стояла на высоком выступе старой крепости, с приоткрытым ртом, и чувствовала, как его руки ласкают мои бёдра сквозь тонкую ткань платья.

Ветер тянул подол, раздувал его, открывая мои ноги. Платье едва касалось кожи — лёгкое, как дыхание. Но под ним не было ничего. Я чувствовала, как прохладный воздух касался между ног, и как под пальцами Мартина моя кожа покрывалась мурашками.

— Ты точно хочешь?..  — его голос был хриплым, срывающимся.

— Сейчас или никогда,  — прошептала я, не оборачиваясь.  — Пожалуйста. Просто... войди в меня.

Он не стал спорить.

Я услышала, как он шагнул ближе. Почувствовала, как колени его слегка коснулись моих. Руки — тёплые, крепкие — обхватили мои бёдра. Он приподнял подол платья, и я почувствовала, как воздух целует мои ягодицы. Я сжалась на секунду, но не от стыда — от предвкушения.

— Ты уже мокрая...  — выдохнул он, проводя пальцами по складкам моей плоти. Я чуть выгнулась, чтобы дать ему лучший доступ.

— Я была мокрая ещё в магазине, когда ты крутился перед зеркалом,  — усмехнулась я, с трудом сдерживая дрожь.  — Давай же, Мартин.

Я слышала, как он расстегнул до конца молнию. Услышала тихий шелест расстегиваем на трусих пуговиц. И в следующий момент — я почувствовала головку его члена, тёплую, гладкую, осторожно прижимающуюся к моему входу.

Он не торопился. Он чуть поводил, смазывая себя моими соками, пока я не застонала тихо, сжав ладонями край камня. Тогда — только тогда — он начал входить. Медленно. Сила в его руках, давление, жар — всё это вызывало у меня подкашивающиеся ноги и желание прижаться крепче.

Когда он был внутри полностью, я почувствовала, как моё тело принимает его, словно создано было для этого. Он заполнил меня, глубоко, до упора. Я прикусила губу, чтобы не закричать. Шершавый камень,  

на который я оперлась грудью холодил через ткань, а внутри всё пылало.

Он начал двигаться.

Сначала осторожно, словно прислушиваясь к каждому моему вздоху. Я выгибалась, прижимая ягодицы к нему. Его руки сжимали мои бока, иногда скользили по рёбрам вверх — почти к груди, но не касались, лишь дразнили. Платье задиралось всё выше, открывая меня миру, но мне было всё равно.

— Ты не представляешь, как ты выглядишь сейчас,  — прошептал он, уткнувшись лицом в мою шею.  — Платье, ветер, изгиб, твои звуки...

— Не останавливайся,  — только и смогла прошептать я, вцепившись пальцами в камень.

И он не останавливался. Удары стали увереннее, ритм — быстрее. Я чувствовала, как с каждым его толчком во мне нарастает жар, как волна внутри подкатывает ближе. Пульс отдавался в висках, соски затвердели от возбуждения и трения ткани, и всё, что я слышала,  — это его дыхание, своё прерывистое «ах», и стук плоти о плоть.

Внизу, по тропинке, прошли люди. Кто-то говорил по-фински, кто-то смеялся.

Они совсем рядом.

Именно это ощущение подхлестнуло всё во мне. Страх — и возбуждение. Я больше не могла отличить одно от другого. Я чувствовала, как мои мышцы внутри сжимаются вокруг него, как его движения становятся жёстче, дыхание — резче.

— Я сейчас...  — прошептал он.

— Да... да... ещё...

Он вонзился в меня до конца. Несколько коротких, глубоких толчков — и он застонал. Тело напряглось, руки крепче сжали мою талию. Я почувствовала, как он дрожит, как его живот прижимается к моим ягодицам, и он кончает, покрывая мою попку и бедра белесыми сгустками, уткнувшись в мою спину, тяжело дыша.

Я стояла, чуть подрагивая, обмякшая, дрожащая, но счастливая. Внутри — влажное послевкусие, наполняющее меня от головы до кончиков пальцев. Я не получила полноценного оргазма. Разве что мини разрядку, но даже этого было сейчас достаточно

Мартин просто стоял, обняв меня, прижавшись всем телом.

— Прости... не сдержался. Ты была слишком...

— Я знаю,  — прошептала я.  — Это было...

Слов не хватало. Я медленно выпрямилась, платье упало обратно, прикрывая бедра. Мы выглядели будто просто стояли, обнявшись, наслаждаясь видом.

— Никто нас не увидел, да?..  — с улыбкой спросил он.

Я обернулась, прищурившись.

— Увидел или завидовал — неважно.

Я снова почувствовала влагу между ног, каплю, скользнувшую по бедру, и усмехнулась:

— Главное — теперь крепость помнит, как ты завоевал её и меня по-настоящему.

Он рассмеялся, обнял меня сзади.

— Ну что... Вниз? К реке?

Я кивнула. И добавила, укусив его за ухо:

— Там я тебе кое-что должна. По старым долгам.

Я как раз опустила подол платья, осторожно поправляя его вокруг бёдер, чувствуя, как ткань липнет к влажной коже. Колени были ещё слегка подогнутыми, внутри ощущалась тяжёлая, медленная пульсация, и всё тело звенело — как струна после последнего аккорда. Мартин застёгивал молнию на джинсах, морщась от чувствительности,  — движение грубое, почти болезненное, но, судя по улыбке на губах, приятная боль.

И именно в этот момент — будто по волшебной логике мира, где за наслаждение полагается моральный выговор — где-то за спиной раздались шаги.

Я резко обернулась.

На повороте лестницы, выныривая из тени стены,  

появился охранник. Тот самый. С крепкой фигурой, синим жилетом и цепким взглядом. В прошлый раз он поймал нас после фотосессии и выдал фразу с таким флегматичным одобрением, что мы потом долго вспоминали его взгляд.

Он узнал меня сразу.

Сначала глаза расширились, потом брови приподнялись, и, наконец — он медленно, театрально поднял указательный палец и погрозил им мне.

— Ай-яй-яй,  — явно читалось на его лице.

Я прыснула смехом. Не могла сдержаться. Посмотрела на Мартина — тот замер, всё ещё в процессе застёгивания ремня, и смотрел на охранника как олень на фары.

— Прости!  — прошептала я, приподняв руки, будто сдаваясь.

Потом быстро сбежала вниз по ступенькам, остановилась перед охранником, чмокнула его в щёку — быстро, весело, по-своему нагло,  — и тут же побежала дальше, смеясь, как ребёнок, у которого отобрали леденец, но оставили мороженое.

— Мартииин!  — позвала я через плечо.  — Ну что ты как замок на паузе! Беги!

Он, покрасневший, наконец застегнул всё, что надо, спустился следом — наполовину хмурый, наполовину ошарашенный, но уже с появляющейся на губах улыбкой. Прошел мимо стоящего и улыбающегося охранника и подошел ко мне, ожидающего его на выходе. Я схватила его за руку и потянула прочь из крепости, смеясь на каждом шагу.

Только когда мы оказались за пределами ворот, я, всё ещё отдышавшись от смеха, обернулась и посмотрела на него. Он смотрел на меня с притворным укором.

— Ну...  — начала я, нарочито виновато.  — Помнишь, когда мы с Курай в тот раз задержались а вы ушли пить пиво?

— Да, и?

— Этот охранник... ну... он нас тогда уже приметил. По камерам, про которые я не подумала. И все стер, получив копии той фотосессии о которой рассказывала Курай. А сейчас... он просто узнал. Меня.

Я состроила жалкую, щенячью мордочку:

— Только не сердись, ладно?

Он посмотрел на меня пару секунд, прищурился, потом фыркнул, и уголки его губ начали предательски ползти вверх.

— Нет, я не могу на тебя сердиться, девочка моя.

Он придвинулся ближе, обнял за талию, прошептал в ухо:

— Но я просто обязан теперь увидеть эти фотографии, раз они наделали столько шума, а я их даже не видел. Я тебе парень или кто?

Я рассмеялась, вжалась в его грудь, прижалась губами к шее и прошептала в ответ:

— Конечно, любимый. Они у меня все в альбоме. И даже пару гифок есть, дома обязательно покажу...

Он тихо застонал, но это был стон не недовольства, а желания.

— Ладно. Ну что вниз?

Я кивнула.

— Ага!

И мы пошли — рука в руке, шаг в шаг, навстречу новым безумствам. А охранник наверняка смотрел нам вслед, качая головой, но с той самой мужской ухмылкой: Вот это — жизнь. Молодые. Беззаботные. Веселые. И без тормозов.

Солнце припекало мягко, уже по-летнему, но не так, чтобы утомлять. Мы шли по знакомым улицам, где прятались от дождя, где между столами уличного кафе струился пар от мокрого асфальта, и где, не желая скрывать правду рассказали Курай и Нэссу всё. Кто мы. Откуда. Что с нами. И как.

Прошли 

мимо тех же столиков. На одном сидела парочка, парень с цветами, девушка в розовом. Кто-то листал телефон, кто-то пил кофе из тонкой белой чашки. Официантка, кажется, была та же, и она мельком взглянула на меня, но в её лице не было узнавания — только беглое любопытство.

Мы остановились у киоска рядом, взяли по бутылке лимонада — у меня, как всегда, с лаймом, у него — апельсиновый. Лёгкое шипение пробок, холодный конденсат на пальцах. Я сделала глоток и посмотрела на Мартина. Он поймал мой взгляд и мягко улыбнулся. Молча, но с тем самым огоньком в уголках глаз, от которого внутри всё потеплело.

Дальше — шаги к парку. Вдоль дорожек, мимо клумб, мимо скрипучей лавочки, и — наконец — туда, где вчера мы прощались с Курай и Нэссом. Тот самый изгиб аллеи, кусты, запах травы, нагретой солнцем. Лавка — всё та же. Старая, деревянная, облупленная, но сейчас, в свете дня, почти уютная.

Я подошла и села на то место, где вчера сидела Курай. Провела ладонью по доске, ощутив, как дерево нагрелось, впитав утренний зной. Оно было шершавым, немного влажным от предрассветной росы, но уже тёплым, живым. Закрыла глаза на секунду — и увидела перед собой её взгляд, спокойный, внимательный, с иронией, но с безмерной глубиной. И рядом — Нэсса, с его полуулыбкой и той особенной манерой, когда он не смеётся, но ты чувствуешь, что он наслаждается каждым твоим словом.

— Их нет всего сутки,  — сказала я, не открывая глаз.  — А я уже скучаю.

Мартин стоял рядом, отпив лимонада. Потом немного склонил голову — так, как это делал Нэсс. Почти карикатурно, но получилось удивительно похоже.

— Сильно?  — спросил он, и я услышала ту мягкую, чуть насмешливую интонацию, от которой на губах вспыхнула улыбка.

Я открыла глаза, посмотрела на него и покачала головой.

— Не настолько. И не надо ревновать к Нэссу. Моя любовь — это ты.  — Я сделала паузу, прислушалась к себе.  — И вообще, я же не делаю сцен из-за того, что твоей первой женщиной была Курай.

Он на секунду отвёл взгляд. Присел рядом, положил руку мне на колено.

— Я не ревную, Анн... Просто...  — он вздохнул.  — Просто до сих пор не могу всё это уложить в голове. Нэсс, Курай, ты, её сестра-близнец, которую я и ты даже не видели... Всё это — слишком много. Быстро. Странно. Иногда даже страшно.

Я медленно провела пальцами по его руке, чуть сжала.

— Думаешь, мне не страшно, Март?

Он прищурился, и в его голосе появился тот самый хищный тон, который он подхватил у Нэсса, и который всегда пробуждал во мне что-то ниже пояса.

— Не похоже,  — сказал он с усмешкой.  — Ты выглядишь так, будто в этом мире не осталось ни одного страха.

Я на миг замерла. От обиды — нет. От возбуждения, от того странного, взрывного коктейля, который появился во мне ещё вчера и не отпускал ни на минуту. Я рассмеялась — полувозмущённо, полуразгорячённо. Поставила лимонад на лавку, встала, подошла к нему.

— Раз так, сударь...  — 

сказала я, медленно расстёгивая пуговицу на его джинсах.  — То заткнись и получай удовольствие.

— Что ты...

— Тссс.

Я опустилась на колени перед ним, прямо здесь, среди зелени, в тени деревьев, на том же самом месте, где вчера стояла Курай, провожая нас взглядом. А теперь — я, с руками на его поясе, с пылающей кожей, с головой, полной безумия и желания.

Мои пальцы уверенно прошли по молнии, спустили её. Я обвела языком губы, глядя на него снизу вверх. Он был уже твёрдым — не полностью, но достаточно, чтобы понять: его тело отзывалось на мои слова даже раньше, чем мозг.

— Здесь?..  — прохрипел он.

Я приложила палец к его губам.

— Здесь. Где и должны происходить лучшие вещи.

Я опустилась на колени в траву, чувствуя, как влажные стебли касаются коленей, как прохладно щекочут бедра сквозь ткань платья. Лавка сзади бросала лёгкую тень, вокруг шелестели листья, где-то вдалеке слышались голоса, шорох шагов по гравийной дорожке. Кто-то проходил. Кто-то мог бы свернуть. Кто-то мог бы нас услышать. От этой мысли по спине пробежала волна — не страха, а... восторга. Яркого, сладкого, почти наглого.

Мартин смотрел на меня сверху вниз, с замиранием в глазах. Я чувствовала, как он дышит — быстро, глубоко. Его руки чуть дрожали, когда я расстегнула ему джинсы до конца, стянула резинку боксёров вниз, и его член — полунадутый, горячий — выскользнул наружу. Я провела пальцами вдоль основания, обвела головку ногтем, и он дёрнулся, пульсируя в ответ.

Я наклонилась ближе, облизала губы — нарочно, медленно, чтобы он видел, как я готова. Как жду. Язык коснулся его сбоку, прошёлся вдоль ствола снизу вверх — от корня до самой головки, тёплый, влажный, с намёком на хищность. Он застонал, почти беззвучно, и я уловила движение его руки — пальцы сжались в кулак, чтобы не схватить меня за волосы.

Я улыбнулась — не поднимая головы — и обвила его член губами, впуская его внутрь рта. Сначала — только головку. Смакуя, присасываясь, чуть поводя языком по венам. Слюна густела, жар во рту нарастал, губы растягивались, щёки втягивались, создавая давление.

Он дёрнулся. Сильно. Я удержалась, положив руку на его бедро.

Втянула его глубже, почувствовав, как головка упёрлась в нёбо, а язык прижался к нижней стороне. Каждый сантиметр наполнял рот, и я двигалась ритмично — вперёд-назад, медленно, с нарастающим нажимом, пока его член не стал весь скользким от моей слюны.

Он дышал уже тяжело, всхлипывая, почти беззвучно. Мои пальцы обвили основание, работая вместе с ртом — нежно, но требовательно. Я чувствовала, как внутри нарастает власть, как он весь сосредоточен только на мне. На моём рте. На моём дыхании. На моей жадности.

Я убрала руку и впустила его почти полностью — до горла. Лёгкий спазм, глаза заслезились, но я не остановилась. Замерла на пару секунд — и выдохнула носом, прижимаясь глубже, пока его пах не коснулся моего подбородка. Он вскрикнул и судорожно выдохнул моё имя.

Мартин зашатался, поставив ногу шире, чтобы не упасть. Его пальцы всё же нашли мои волосы, но 

только чтобы зацепиться, не направляя. Я продолжала двигаться — сосала, ласкала, втягивала, скользила языком по венам и чувствовала, как он всё ближе.

Его яйца подтянулись, тело напряглось, и я поняла, что он больше не выдержит. Я обняла его бёдра, прильнула, втянула глубоко — и в следующую секунду он дёрнулся, напрягшись полностью, и горячие струи спермы ударили в моё горло.

Я сглотнула — сразу. Всё. Каждую каплю. Я ощущала вкус — солоноватый, тягучий, знакомый — и наслаждалась тем, как его тело дрожит от отдачи. Он стонал, почти всхлипывая. Его пальцы прошли по моей щеке, как извинение и благодарность.

Я медленно отстранилась, облизала губы, провела пальцем по уголку рта и улыбнулась. На коленях, с растрёпанными волосами, с горячим румянцем на щеках и бешено колотящимся сердцем.

— Вкусно?  — прошептал он.

Я кивнула.

— Да. Потому что ты — мой.

Он опустился на корточки, прижал меня к себе, прижавшись лбом к моему.

— Безумная ведьма,  — выдохнул он.

— Ты только сейчас понял?  — хихикнула я, целуя его в губы.

Мы вышли из кустов, смеясь и переглядываясь, словно сбежавшие с урока подростки, которым удалось не попасться на горячем. У Мартина всё ещё был взлохмаченный затылок, а у меня — испачканные в пыльной траве колени. И всё же я чувствовала себя великолепно. Словно стала собой — полностью, без остатка.

Я шла чуть впереди, играя прядью волос, и, не оборачиваясь, знала: он смотрит на меня. Не просто на мою спину или бёдра, а на меня. Целиком. И это давало ощущение невероятной уверенности. Не той, что кричит, а той, что глубоко, тихо светится изнутри.

"Мне дико нравится быть вот такой,  — подумала я.  — Без тормозов, без зажатости, живая, настоящая. И я понимаю, что позволить себе это могу только с теми, кто меня принимает. Кому можно довериться. Кто не испугается".

Солнце стояло в зените. Воздух стал плотным, чуть обволакивающим, и я почувствовала, как капелька пота скатилась вдоль позвоночника вниз, к пояснице. День стремительно шёл к той точке, когда пора будет возвращаться. Мы не успеем на пляж, я это понимала. Особенно учитывая, что в прошлый раз происходило на том пляже... Ночь, шум прибоя, тени от костра... всё это ещё слишком сырое и интимное. Не сейчас.

Но вот туда — туда мы ещё успеем.

Я остановилась, развернулась к Мартину и щёлкнула селфи — себя, на фоне дерева, под которым вчера стояла Курай, и скамеечки, на которой сидели все четверо. Потом — ещё один кадр, с Мартином, стоящим чуть позади, полуулыбка, тень от дерева на его плече. Он успел отвернуться в последний момент, и на фото получился профиль, слегка нахмуренный — и, от этого, особенно красивый.

— Ооо, вот это хорошо вышло,  — прошептала я, набирая сообщение.

"Кури, угадай, кто сейчас сидел на твоём месте и сосал не мятную жвачку ;)"

Прикрепила фото. Отправила. Через пару минут пришёл ответ.

"Так, зайцы-кролики, заканчивайте безумства!" — И следом:  — Мне же тоже хочется!

Я прыснула от смеха, прижав руку к губам, чтобы не рассмеяться в голос. Мартин посмотрел с вопросом. Я, всё 

ещё захихикивая, протянула ему телефон.

Он прочитал, кивнул, и с серьёзным видом пробормотал:

— Она не шутит, кстати. Если мы не угомонимся, она реально нас привяжет и будет смотреть, как мы выматываемся.

— Подозреваю, что у неё уже есть такие фантазии,  — фыркнула я.  — И это пугающе возбуждает.

Мы снова засмеялись.

Настроение, казалось, уже не может стать выше. Но оно всё равно росло — с каждым шагом, с каждым прикосновением руки, с каждым взглядом, что мы бросали друг другу. Лето впитывалось в нас, как вода в жаждущие губы, и мы не хотели терять ни секунды.

— Есть ещё одно место, куда я хочу пойти,  — сказала я, прижавшись к его плечу.  — Думаю, ты поймёшь, почему.

Он кивнул без вопросов. Мы повернули с аллеи и пошли дальше. Туда, где когда-то всё началось.

Мы шли вдоль реки. Лёгкий ветер колыхал листву, блёстки света плясали на воде, и всё в этом дне казалось слишком красивым, чтобы быть реальностью. Где-то на противоположном берегу перекликались чайки. Камни у воды были нагретыми, и воздух пах то ли пыльцой, то ли сладким потом зелёных зарослей.

Мы шли молча, не потому что нечего было сказать, а потому что каждый шаг напоминал о чём-то, что происходило здесь. Каждое дерево, поворот тропы, изгиб кустов — всё хранило отпечатки того вечера.

— Вот,  — тихо сказала я, чуть притормозив.  — Здесь.

Мы свернули с главной дорожки, углубились в тропинку, скрытую от глаз. Ступени, поросшие мхом, и знакомое лёгкое чувство сдавленного воздуха. Когда мы вышли к скамейке, сердце у меня на миг остановилось.

Она была точно такой же. Даже шрам на деревянной доске от старой надписи остался. Я провела по нему пальцами, и ладонь дрогнула — не от холода, а от памяти.

Именно тут я стояла на коленях перед Нэссом. Именно здесь его язык снял с меня напряжение, будто он читал меня, знал какая я ещё до меня самой. И тогда... тогда я была неуверенной, стыдливой, полурастерянной. А теперь?

Теперь я — я. Та, что умеет смотреть в глаза мужчине, не сжимая колени от стыда.

Я обернулась, посмотрела на Мартина. Он застыл в шаге, взгляд на меня — серьёзный, почти напряжённый. Он тоже помнил. Всё.

Я медленно облокотилась на скамейку, согнула ногу, слегка задрала край платья, давая ему увидеть то, что под ним всё так же — ничего.

— Здесь,  — прошептала я,  — одна женщина сделала тебя мужчиной.  — Я провела пальцем по спинке скамейки, потом по внутренней стороне бедра.  — А не хочешь попробовать... ещё одну женщину? Которая не просто может, а хочет. Готова. Прямо здесь. Сейчас. Целиком. Без остатка.

Он не ответил.

Просто шагнул ко мне, и на ходу — не отводя взгляда — начал расстёгивать ширинку. Джинсы мягко расползлись под руками. Его член уже был твёрдым — возбуждение не требовало слов. Только действия.

И в этом было всё. Взгляд. Шаг. Решимость. Мысли ушли. Осталось только пульсирующее "да" под рёбрами.

Он шагнул ко мне, как зверь, и в его взгляде было всё — желание, решимость, огонь, которому я 

сама подкинула дров. Его рука в одно движение расстегнула ширинку, и я услышала характерный звук молнии, а затем — шелест ткани, когда он стянул джинсы с бёдер. Его член выскользнул наружу, горячий, пульсирующий, полностью готовый. Моё дыхание сбилось. Я уже чувствовала, как всё внутри становится влажным, тёплым, пульсирующим — будто моё тело откликнулось ещё до прикосновения.

Я обернулась к скамейке, наклонилась, положила ладони на старую, потемневшую от времени доску. Под платьем не было ничего. Ветер подхватывал край, обнажая бёдра, ягодицы, между которыми уже пряталась напряжённая, влажная плоть. Мартин подошёл сзади, обхватил меня за талию, и я вздрогнула — его ладони были горячими, жадными.

Он провёл пальцами между моих ног.

— Ты уже...  — прошептал он.

— Ага,  — выдохнула я.  — Уже давно.

Он прижал головку своего члена к моим губкам, надавил чуть, проверяя, как я готова. Я расставила ноги шире, наклонилась ниже. Он вошёл в меня рывком — не грубо, но с голодной жадностью. Всё внутри растянулось, приняло его, но в первый момент я застонала от резкости — именно такой я и хотела его.

— Ааах!  — вырвалось из меня, громче, чем я хотела.

Я прикусила губу, вцепилась пальцами в спинку скамейки, чувствуя, как он начинает двигаться. Ритмично. Настойчиво. С каждым толчком глубже.

Его член скользил внутри меня туго, полностью, заполняя всё пространство. Он брал меня глубоко, и я чувствовала, как его лобок шлёпается о мои ягодицы. С каждым движением во мне рос жар, нижняя часть живота сжималась, как спираль, натянутая до предела.

Мысли прыгали, путались. Я чувствовала себя раскалённой до предела. Ни стыда, ни сомнений — только пульс, тепло, тяжёлое дыхание и желание ещё.

"Кажется, я становлюсь сексуальной маньячкой,  — мелькнуло.  — Какой это акт за сегодня? Четвёртый? Пятый? Плевать. Ах... почему так сладко и бесстыдно... Глубже, Март. Глубже!

Словно вторя моим мыслям он вонзился в меня с силой, так, что мои пальцы соскользнули с дерева. Я застонала, выгибаясь навстречу. Его руки держали меня крепко, одна скользнула под грудь, сжав сосок сквозь ткань. Я почувствовала, как всё во мне собирается в одну точку. Оргазм был близко. Очень близко.

Я закусила губу, чтобы не закричать. Всё внутри сжалось, дрогнуло. Я начала кончать — телом, животом, бёдрами, всем существом. Волна захлестнула, разорвала, разметала. Я дрожала, прижавшись к скамейке, и слышала, как Мартин стонет сзади, ускоряясь, впадая в то же безумие, где уже нет контроля.

Он выдернул член в последний момент, схватил меня за бедра, притянул к себе и излил всё мне на ягодицы и поясницу. Горячо. Сильно. Слишком много — как будто он копил это с самого утра.

Мы оба стояли, не дыша. Он ещё тяжело вдыхал, стоя сзади, а я всё ещё дрожала, опираясь на скамейку.

Молча он достал салфетку, провёл ею по моей коже — осторожно, почти с любовью. Потом поднял платье, прикрыл мою спину. Я выпрямилась, обернулась — волосы растрёпаны, лицо горячее, глаза блестят.

— Ты...  — только и смог он выдохнуть.

— Я знаю,  — улыбнулась я.  — И я тебя люблю.

Он 

прижал меня к себе.

И в этот момент — на старой скамейке, где были другие, где были уроки, где были чужие прикосновения — мы окончательно сделали это место нашим.

•  •  •

Возвращение в Таллинн

Мы медленно приходили в себя. Не торопясь. Не прикрываясь. Мартин сидел на большом, тёплом от солнца камне, брюки всё ещё спущены до колен, а голая задница, слегка запылённая, умостилась прямо на шершавой поверхности. Грудь у него поднималась тяжело, всё лицо было чуть покрасневшим — от жары, от усилия, от того, как яростно он только что меня брал.

Я лежала напротив, опершись одной рукой о скамейку, платье всё ещё задрано почти до пояса. Кожа на бёдрах светилась от пота и спермы. Я лениво провела пальцами по лобку, по тому самому следу, который он оставил на мне, и с улыбкой размазала остатки по коже. Горячая влага смешалась с потом, с моей влажностью — это было одновременно бесстыдно, сладко, и как-то по-своему нежно.

— Заправься,  — наконец сказала я, прищурившись на его сидячую позу.  — Ещё застудишь спину. Сам знаешь, твоё тело не любит холод.

Он хмыкнул, не двигаясь.

— А сама?  — бросил в тон.  — У тебя между ног сейчас такой "панорамный обзор", что любой случайный прохожий получит инфаркт от красоты.

Я повела рукой по внутренней стороне бедра, совсем не торопясь прикрыться.

— А я загораю,  — фыркнула, при этом выставив ногу чуть в сторону.  — Захотелось витаминчика D... и кое-чего другого на букву D.

Он откинул голову назад и рассмеялся. А потом посмотрел на меня и сощурился:

— Слышу знакомые нотки в голосе. Интересно, от кого они?

Я закатила глаза с улыбкой:

— Сам иногда копируешь Нэсса, ещё как. А вообще...

Я замерла, вспоминая, как стояла под душем вместе с Курай, и как та, ленивая, мыльная, с прищуром, сказала это мне на русском, а ту фразу что я сейчас пыталась перевести на эстонский.

— В ванной, когда мы мылись вместе, она сказала мне: "С кем поведёшься, так тебе и надо!" — Мои глаза затуманились, вспоминая тот и момент и свой визг когда эта вредина направила на меня поток холодной воды.  — Так что, милый, мы оба жертвы. Нас развратили. Эти двое.

— И мы даже не сопротивлялись,  — фыркнул он, начиная всё-таки поднимать джинсы.

Он натянул их, застёгивая молнию с лёгкой гримасой, и полез в карман. Из глубины вытащил упаковку презервативов — мятый блистер с двумя оставшимися.

Он повертел его в пальцах, посмотрел на меня.

— И зачем я их вообще взял?..

Я засмеялась, тоже поднимаясь и расправляя платье, приглаживая складки.

— Как сказала бы Кури: «Присутствие лучше отсутствия».

— А Нэсс бы добавил: «Никогда не знаешь, где тебе повезёт».

Мы посмотрели друг на друга. И не выдержали — рассмеялись. Так легко, так по-настоящему, с заливистым эхом, как будто весь лес смеялся с нами.

Смех растаял постепенно. Я шагнула ближе, провела пальцами по его щеке.

— Осталась последняя остановка. Дом. Вещи. И вокзал.

Он кивнул, развивая фантазию.

— И, возможно, ещё один акт. Где-то между багажной полкой и кнопкой «занято» 

в туалете Еlrоn.

— Мммм...  — мурлыкнула я.  — Туда я и рассчитываю доехать на тебе.

И мы пошли — под солнцем, под тенью деревьев, под глупую любовь и нескромные воспоминания. Улыбаясь. Живые. Настоящие. Слишком молодые, чтобы тормозить. И слишком счастливые, чтобы думать о завтра.

Возвращение домой было тихим. Тела уставшие, но внутри — спокойствие, разлитое по венам, как мёд. Всё, что хотели, сказали, всё, что могли, сделали. Оставалось только собраться и отпустить этот город — не из памяти, но из повседневности.

Дверь квартиры заскрипела, как в первый день. Внутри пахло постельным бельём, солнечной пылью и немного — воспоминаниями, как будто стены сохранили звуки их вздохов.

Мы не разговаривали — просто сразу пошли в ванную. Тесная, квадратная, совсем не для двоих... а значит — идеальная. Мартин встал под струи первым, скинув одежду с усталостью на пол. Я, чуть позже, проскользнула за ним, прижимаясь к его спине, кладя руки на его живот. Вода бежала по плечам, грудям, бёдрам, между ног — смывая запах травы, солнца, пота и спермы.

Мы не занимались сексом. В этот момент нам было нужно другое — просто тепло друг друга. Касания. Губы у виска.

После душа я накинула одну из футболок Мартина и пошла на кухню, подогрела остатки макарон, порезала помидоры, выложила на две тарелки. Мартин принёс бутылку лимонада. Ели молча, иногда улыбаясь. Всё было — как "после".

Потом — чемоданы. Я складывала платье за платьем, бельё, расческу, бутылочки, свой блокнот. Он — аккуратно сворачивал футболки, джинсы, бережно прятал презервативы в отдельный карман. Всё было до автоматизма. Без слов.

Когда чемоданы стояли у двери, они разошлись по квартире, я проверила, что нигде не забыла украшений и косметики. Мартин, по совету и наставлению Нэсса, прошёл по всем углам.

— Газ перекрыт,  — отозвался он.

— Воду перекрыла.

— Электричество?

— Выключаю,  — ответила, нажав главный тумблер у щитка.

Постояли в тишине. Квартира стала странно безжизненной. Уходя провела рукой по косяку.

— Грустно?

— Немного,  — кивнул Март.  — Но в правильную сторону.

Когда мы вышли, Мартин достал ключи, посмотрел на них пару секунд, и, как велел Нэсс, бросил в почтовый ящик с аккуратной наклейкой номера квартиры. Щелчок металла. Всё.

Снаружи было жарко, но не утомительно. Сели в вызванное такси и поехали к вокзалу. Мимо окон мелькали улочки, скамейки, магазины. Всё выглядело уже не "своим", а просто — частью хорошего сна, который хочется запомнить.

На вокзале купили два билета до Таллинна, прошли в зал ожидания и устроились на одном из диванов. Плечом к плечу. Колени едва соприкасались. Сумки у ног.

Я, помня про своё обещание разблокировала телефон и нашла альбом с фотографиями.

— Хочешь посмотреть?  — прошептала немного боясь где то внутри себя. Правда чего именно не знала.

Мартин кивнул, и я стала начала показывать: фотографии из замка — моя фотосессия, где я разделась совершенно не подумав о камерах в углу и о том, как это выглядело со стороны. Он смеялся и комментировал:

— И где та скромная девочка, которая мрачно зыркала в первый день на остальных и молчала, когда с ней 

пытались разговаривать?

Я усмехалась, нажимала "вперёд". Потом пошли фото пляжа, с момента, когда Кури фоткала меня в магазине, момент прощания, где мы стоим рядом и улыбаемся. Я с испачканным спермой лицом, а он с влажными губами от нектара Курай, и, наконец, со вчерашнего вечера. Селфи после душа. Размытые кадры их ног на кровати. Слишком интимные, чтобы постить, слишком важные, чтобы удалить.

А затем — сегодняшний день.

— Ого,  — только выдохнул он, когда увидел её снимки с скамейки, с крепости.

Она шептала к каждому фото:

— Тут ты входишь в меня сзади. Я притворялась, что смотрю на реку. А это... после. Я сделала вид, что просто поправляю платье. А вот тут ты сидишь на камне, а я... ну... ты сам знаешь, что я делаю.

Он смотрел, не моргая. Лёгкая улыбка на лице. И что-то очень тёплое в глазах. В этот момент раздался гудок. Дверь зала ожидания мягко щёлкнула, открываясь. Автоматический голос пригласил пассажиров на перрон.

Мы переглянулись. Не нужно было слов. Заблокировала телефон, и спрятала его в карман. Взяв чемоданы, поднялись, и, держась за руки, шагнули в лето дальше — туда, где поезд, дорога, и мы.

Устроились у окна, рядом, плечом к плечу, и поезд тронулся — мягко, почти незаметно. Легкое покачивание вагона, равномерное гудение под полом и редкие перекаты голосов по салону создавали ощущение безопасности, будто мир остался за дверью, а здесь только они и время, которое растянулось между станциями.

Я вновь достала телефон и открыла альбом. Листала медленно, с чуть иной интонацией, чем на вокзале. В этот раз — как будто просматривала части себя. Мартин тоже смотрел, но сейчас он был просто наблюдателем. И в какой-то момент я задержалась на одной фотографии.

На ней я стояла у стены крепости, платье чуть приспущено с плеча, волосы растрёпаны, глаза сияют, губы приоткрыты. Освещение подчеркивало скулы, ямочку на шее, изгиб талии. Поза была не откровенной... и всё же в ней было что-то явственно сексуальное. И — внезапно — это начало волновать.

Чуть увеличила кадр. Провела пальцами по экрану, сместила яркость, добавила резкости. Убрала пару теней. И снова посмотрела.

"Странно..." — Внутри что-то шевельнулось. Мягко, но с жаром.  — Я возбуждаюсь?... от себя?

Нахмурилась смотря на фотографию. Не в осуждении, а скорее от удивления. Это было... неожиданно.

"Почему? Я же знаю, как выгляжу. Или это потому, что я сейчас вижу это со стороны? Или потому что сегодня я чувствую себя женщиной, как никогда раньше..."

Пришедшая мысль о виновнице этого вспыхнула резко но словно все объясняя. Курай. И та история, рассказанная под душем, когда Курай, склонившись к ней, мыльная и лениво честная, рассказывала про них с Лиссой. Про их шалости, эксперименты, зеркала, поцелуи. Как они проверяли, как выглядит возбуждение снаружи — на себе и друг на друге. Смеялись, и всё было так легко. Без вины. Без стыда.

"Но они хотя бы близнецы,  — подумала в тот момент,  — Это хоть как-то объясняет, что их возбуждала друг в друге не только форма,  

но и отражение себя самой в другом теле. Я, выходит... просто возбуждаюсь от своего же фото?"

Снова посмотрела на экран. На обнажённое плечо. На это выражение лица, лёгкое, хищное, женственное.

"Ну всё. Я — Нарцисс!" — подумала и хихикнула.  — "Где моё зеркало?"

— Чему улыбаешься?  — услышала рядом голос Марта.

Он склонился ближе, заглянул через плечо. Его голос был тихим, с тёплой улыбкой.

— Себе,  — ответила и рассмеялась уже вслух.  — Представь, я возбуждаюсь от себя на фото. Вот где диагноз, да?

Он рассмеялся тоже, качнул головой.

— Вообще-то, ты меня всегда возбуждаешь. Даже если просто читаешь меню.

Он посмотрел внимательнее на фото.

— А на этом ты особенно. Такая... опасная.

— Даже сейчас возбуждаю?  — переспросила, чуть приподняв брови и карикатурно захлопав ресницами, нарочито невинно.

Он склонился ближе к уху.

— Сейчас особенно. Хотя, признаюсь... пару часов назад думал, что мы на сегодня выдохлись.

Она склонила голову набок, чуть прикусив нижнюю губу. В глазах сверкнуло знакомое. Тот безумный блеск что сопровождал меня сегодня весь день. Обвела взглядом почти пустой вагон. Только пара людей сзади, кто-то спал, кто-то уткнулся в книгу. Возле туалета — никого.

— Тогда...  — протянула, медленно закрывая альбом и блокируя телефон.  — Может... пойдём? Пока ещё мало народу?

Он молча посмотрел на меня. Улыбнулся. В глазах — отражение того же огня, что и у меня.

— Я за тобой, Анн.

Поднялась первая — медленно, как будто просто тянется, давая ему полюбоваться. И пошла по проходу, чувствуя его взгляд на спине. Шла вперёд по узкому проходу, чувствуя его взгляд у себя на затылке. Внутри снова зашевелилось это знакомое — томное, глубокое, голодное ощущение, будто она уже наполняется тем, что вот-вот произойдёт.

У двери туалета не обернулась — просто нажала кнопку, шагнула внутрь и, только уже заходя, встретилась с его взглядом. Он вошёл следом, и прежде чем дверь закрылась, потянул её за талию и почти толкнул внутрь, наваливаясь телом.

Щёлк. Замок защёлкнулся.

— Я не могу ждать,  — прошептал он в шею, и меня охватила волна жара, от волос до пяток.

Он прижал меня спиной к холодной стенке, одна рука легла на живот, вторая поднялась к груди, сжала её сквозь тонкую ткань футболки. Поезд покачивался, и от этого каждый толчок тела в тело казался глубже, животнее.

Я выдохнула, протянула руку к его карману, почти вслепую нашарила знакомую упаковку. Он немного отступил, давая ей пространство. Ткань джинсов уже была натянута, молния едва сдерживала его возбуждение. Присела на корточки, расстегивая его молнию — быстро, уверенно, и зубами разорвала упаковку, достала презерватив.

Его член вырвался наружу — твёрдый, пульсирующий, уже блестящий от возбуждения. Она провела языком по губам, а потом по стволу, и натянула презерватив от основания вверх, медленно, с лаской, как будто это был ритуал. Он едва удержался, не схватив меня за затылок в этот момент.

— Вставай,  — прошептал он, голос срывался.  — Я сейчас сойду с ума.

Быстро поднявшись, повернулась к стене, приподняла край юбки, отведя бёдра назад. А трусики — что всё же надела, хоть и тонкие, в тех что 

приехала в Нарву — сдвинула в сторону, открывая то что под ними.

— Только быстро,  — прошептала она.  — Или я закричу.

Он ещё больше отодвинул ткань, провел пальцами по раскрытым губкам. Моя дырочка была уже влажной, скользкой, горячей. Он надавил головкой члена и медленно вошёл — сразу, до упора. Плотно, туго, полностью. Я зажмурилась, уткнулась лбом в стену, чтобы не закричать от ощущения распирающей полноты.

Первый толчок — резкий. Второй — уже с ритмом. Март двигался быстро, глухо сопя, сдерживая стоны. Её пальцы вцепились в металлическую ручку у стены. С каждой секундой она чувствовала, как между ног всё сильнее разгорается огонь. Каждый удар — точно в точку, каждый толчок сотрясал всё внутри.

Его руки держали меня за бёдра, прижимали к себе с силой. Он входил снова и снова, влажно, глухо, а я сжимала губы, прикусив язык, чтобы не застонать громко.

Поезд качнулся, и он зашёл особенно глубоко. Что мои ноги подогнулись.

— Март...  — прошептала она.  — Да... да... ещё.

Он придвинулся ближе, зажал её тело между собой и стенкой, и стал двигаться коротко, быстро, будто добивая. Я чувствовала, как внутри всё сжимается, оргазм нарастает, как плотный взрыв внизу живота.

И кончила первой — резко, захлёбываясь воздухом, бёдра дёрнулись, ладони скользнули по стене. Он почувствовал это и ускорился, до предела, и через несколько секунд стиснул зубы и замер в ней, издав глухой хрип.

Горячие пульсации внутри презерватива, тело напряглось, и он с трудом удержал себя от крика, впуская в мою кошечку весь жар и накопленную страсть.

Тишина. Только дыхание, их запах, гул поезда.

Он медленно вышел из неё, помог ей поправить трусики, Стянул латекс и натянул на себя джинсы, пока я достала салфетку из сумки, протёрла руки, сгладила платье. Оба молчали, стараясь не шуметь.

— Это...  — выдохнул он.

— ... было нужно,  — закончила за него. И в место ответа Мартин поцеловал меня в шею.

— Ты — моя зависимость.

— Твой любимый сорт героина? И, не забудь, у нас впереди Таллинн, а потом Париж.

Тихий смех.

Вышли из туалета поодиночке, с разницей в несколько секунд, словно случайные попутчики. Оказавшиеся вместе в туалете, ага. К счастью никто не обратил внимания. Ведь стоило нашим взглядам пересечься, как мы едва не прыснули со смеху. Я прикусила губу, а Мартин кашлянул, будто пряча ухмылку. Они не смотрели друг на друга напрямую, но то и дело косились исподтишка — в этих взглядах было всё: и возбуждённое послевкусие, и нежность, и азарт, и немного радости от шалости, совершённой на глазах у ничего не подозревающих пассажиров.

Оставшуюся дорогу они провели молча, но молчание это было уютным. Лёгкий привкус выдоха, с ощущением: да, мы это сделали, и да — это было правильно. Пальцы всё чаще находили друг друга, и в этой молчаливой сплетённости рук было больше слов, чем можно сказать вслух.

Через час поезд плавно затормозил, и двери вагонов распахнулись, впуская в городской воздух, уже тёмный, чуть влажный, пропитанный запахом рельс, асфальта и ночного Таллинна. Станция встречала их не радостно 

и не хмуро — просто равнодушно.

Такси не пришлось долго ловить — водитель был молчалив, с потёртым руль-чехлом и вечно играющим радио. За окнами проносился город — уже знакомый, но всё же казавшийся после этих дней чуть чужим. Когда они свернули к окраинам Ассаку, внутренняя лёгкость начала чуть притупляться.

Дом стоял мрачно и угрюмо. Пятиэтажка из серого бетона, облупленная, с неоновым отблеском давно нерабочего домофона, с мусором в подвале и надписями, выцарапанными на дверях. В этом доме всё казалось усталым — от стен до людей.

— Ну вот,  — тихо выдохнула я.  — Возвращение.

— Почти как в тюрьму,  — буркнул Мартин.  — Только без решёток. Но запах тот же.

Подъезд встретил их знакомым запахом плесени, картофельной кожуры и выдохшихся фильтров от сигарет. Под ногами хрустели старые объявления. Лестница скрипела.

Квартира, что им когда-то выделили по выпуску из приюта — маленькая однушка, меньше чем даже та, откуда они только вернулись, была пуста. Темно. Холодно. Потолок с пятнами. На стене — пожелтевшие обои, с уголком, отклеенным у розетки.

И почти сразу же: дзинь — экран моего рабочего телефона, который я включила войдя на кухню, вспыхнул. Дзинь-дзинь — второй раз неся поток звонков и сообщений. Дзинь — голосовое.

Мартин скинул рюкзак, прошёл в кухню и глянул на экран.

— Восемь пропущенных.  — Голос был отстранённый.

— Девять,  — отозвалась, поднимая свой.  — И ещё сообщения.

— "Срочно на работу",  — прочитал он.  — "Что за самовольное отсутствие. Ждём сегодня к 22:00".

Он обернулся.

— Они, похоже, забыли, что мы их предупреждали.

Я села на край кровати.

— Нет, Март. Они не забыли. Просто... мы уже должны были вернуться. Ещё позавчера.

Переглянулись думая о своем.

— Жалеешь?  — спросил он.

Я усмехнулась, покачав головой.

— Ни секунды.  — Пауза.  — А ты?

— Я бы согласился на ещё три дня. Или три недели. Или...  — он подошёл ближе, сел рядом, положил ладонь мне на бедро.  — ... пока мы сами не скажем «хватит».

Я посмотрела на него. В этом взгляде было всё, что прожито за эти несколько дней: крепость, знакомство, наша неуверенность, прогулка, лес, пляж, ванна, поезд.

— Тогда пока мы не знали какими вернемся. И вернулись. Но мы — уже не те.

Он кивнул. И это было правдой.

Квартира оставалась холодной, и пока вода в чайнике закипала, я включила плиту и села на табурет. Свет люстры дрожал, как будто тоже давно не использовался. Они собрали всё, что оставалось из еды: пара яиц, хлеб, банка маринованных огурцов. Мартин сделал яичницу с ломтями сыра, и, когда всё было готово, мы сели есть за столом, натянув стулья поближе.

Мы даже не стали включать телевизор. Роскошь, как нам казалась до этого, оставленная прошлыми жильцами. Даже музыка в телефоне молчала. Только гудение лампочки и поскрипывание старых половиц под ногами.

Откусила хлеб, покосилась на лежащий рядом телефон.

— Ну что... когда будем звонить Лиссе?

— Давай завтра с утра. Сегодня то уже поздновато. 23 часа уже,  — буркнул Мартин, пережёвывая.  — Вопрос — кто именно. Ты? Или вдвоём?

— Думаешь, стоит вдвоём? Она нас даже не знает. Вообще.

— Ну так познакомится.

Он усмехнулся.

— Или боишься, что она 

начнёт ревновать?

— Ревнует она или нет, но разговор не будет простым. Мы — чужие для нее.  — Вздохнула размышляя как поступить.  — Может, я сначала одна? Послушаю её. А потом и тебя подключу.

Мартин кивнул.

— Справедливо.

Я допила чай и с интересом посмотрела на него.

— А насчёт билетов? Надо уже смотреть Париж.  — Задумалась, пытаясь вспомнить все, что надо сделать,  — Хостел, визы... ну, хорошо, визы нам не нужны. Евросоюз. Но жильё, точка, встреча, вообще — зачем мы туда едем? Надо у Лиссы все спросить.

— И заранее,  — согласился он.  — Чтобы потом не летать вслепую.

Он отодвинул тарелку, достал телефон, полистал экран.

— Кстати. Надо будет ещё... ну, ты понимаешь. Работа.

— Ага. Уволиться.

— Если нас ещё не уволили,  — усмехнулся он.  — Учитывая, что я в доках не появлялся почти неделю, мне, наверное, уже шлют письма с черепом на конверте.

Я фыркнула, представляя своего начальника — вечно уставшего мужика с лицом «мне всё надоело ещё в 2004».

— Может просто не появляться? И всё. Хрен с ними,  — пробурчал Мартин.  — Ну реально. Раз мы уезжаем...

Покачала головой. Серьёзно. Спокойно. Точно зная, что так мы не поступим.

— Надо, Март. По-настоящему. Это слишком неправильно даже для нас. Лучше уйти с чистой совестью. Без бегства.

Он закатил глаза, но в голосе не было раздражения — только смирение:

— Ладно. Скажу своему чудо-бригадиру, что меня осенило и я уехал искать правду жизни в Париже.

— Только не забудь добавить: "а ещё меня развратили странная парочка". Так, чтобы они запомнили.

— Учитывая мою работу, они и поверят.

Мы рассмеялись.

Потом наступила тишина. Не неловкая, а устойчивая. Та, в которой рождаются решения.

Я встала, взяла в руки телефон, включила экран. И посмотрела на него.

— Я позвоню на работу. Сегодня. Может, через полчаса. Только немного соберусь.

— Я рядом,  — тихо ответил он.  — Если что — подхвачу.

И в этот момент впервые за всё возвращение квартира показалась чуть менее чужой. Потому что в ней прозвучала фраза: я рядом. И она стала домом. На пару дней — пока они не отправятся дальше.

Вода шумела в раковине, струясь по тарелке, когда я задумалась, глядя в окно над мойкой. С улицы доносились отдельные крики, лай собаки, где-то хлопнула дверь — всё казалось удивительно обычным, настолько, что в контрасте с прошедшими днями казалось даже фальшивым. Терла тарелку, глядя сквозь стекло. Мысли кружились вокруг одной идеи — как начать разговор с Лиссой. Таинственная сестра Курай. С той же внешностью, но, если верить словам Нэсса — совсем другим нутром. Холоднее? Жестче? Или просто более прямолинейная? Она не знала.

Что говорить? Как представляться? Начать с "я та самая девушка, что спала с твоей сестрой и её мужчиной?"... гениально, Анни.

Она чуть улыбнулась своему отражению и положила тарелку в сушилку.

Телефон завибрировал на столе. Она бросила взгляд — и замерла. Экран горел. Видеозвонок. Имя: Lissa.

Аватар: девушка в лёгком платье, с диадемой в волосах, улыбается на фоне какого-то зала. Копия. Почти Курай. Только... будто немного строже. Чуть резче скулы, и блеск в глазах иной — не 

магнетический, как у Курай, а как у человека, привыкшего всё держать под контролем.

На экране мигало входящий звонок. Вибрация словно сотрясала ей грудную клетку.

Час ночи... Почему так поздно?

Вытерев руки о полотенце, Анни нерешительно коснулась зелёной кнопки. Экран сменился — и в комнате раздался звонкий, уверенный голос:

— Привет. Ты, я так понимаю, "пугливый зайчик серенький"? По имени Анни?

На экране была она. Лисса. Почти как Курай. Почти... но не Курай. Та же линия скул, тот же оттенок волос, те же глаза. Но взгляд — цепкий. Осознанный. Уверенный в себе. Ироничный.

На ней была полупрозрачная ночнушка, а за её спиной — неясный силуэт просторной комнаты, возможно, спальни. На столике — чашка, что-то похожее на бокал с водой. Окно было приоткрыто, и в него струился мягкий свет, скорее утренний, чем ночной.

— Я Лисса,  — продолжила она, откинув прядь со лба.  — Приятно познакомиться.

На секунду я растерялась. "Вот она. Говорит, как будто знает меня. А ведь мы незнакомки. Совсем".

— Хэй... Я... да. Анни. Эм...  — выдавила она, пытаясь выпрямиться. Она замялась.

— Просты, бат ай плехо говорить по-лусски. Я понимайю. Но... говорить — сложна.

Лисса закатила глаза и с улыбкой переключилась на английский.

Голос у неё был чуть ниже, чем у Курай, более ровный, спокойный, но с той же хищной интонацией в конце каждой фразы — Noted. Don't worry. We can talk in English. (Понятно. Не волнуйся. Мы можем поговорить по-английски)

Она зевнула, прикрывая рот.

— You see, it's seven in the mоrning hеrе. I couldn't call earlier. I was sleeping. (Видишь ли, у меня сейчас семь утра. Только встала)

И добавила с лёгкой насмешкой:

— Unlikе some people, I actually go to bed at night. (В отличия от кое кого, по ночам я обычно сплю)

Анни машинально улыбнулась, чувствуя, как её напряжение понемногу спадает. Она уселась поудобнее, держа телефон двумя руками, будто боясь уронить что-то важное.

(Дальнейший разговор ведётся на английском, который указан курсивом)

— Ты очень похожа на Курай,  — тихо сказала Анни, вглядываясь в изображение на экране.  — Это немного сбивает с толку.

— Ты не представляешь сколько раз я это слышала,  — ответила Лисса.  — Даже учитывая что я этому уже привыкла.

Пауза.

— Итак, маленький крольченок, расскажи о себе.

И в эти слова она вложила всё: и лёгкую издёвку, и контроль, и... тепло?

Анни выдохнула. Впереди — разговор. Долгий. Волнительный. Словно открываешь коробку с неизвестным содержимым.

Но она уже не боялась.

Лисса поправила лямку ночнушки на плече и оценивающе уставилась на Анни с экрана, чуть наклонив голову набок. Улыбка у неё была не просто приветливая — она напоминала взгляд хищника, лениво прищурившегося на добычу, которую он вовсе не собирается съедать, но определённо хочет подразнить.

— Ну что, Анни. Расскажешь о себе? Кто ты такая, откуда, чем жила до того, как моя неугомонная сестрёнка затащила тебя в магический разврат?

Анни чуть поёжилась. Комната вокруг казалась вдруг слишком тёмной, а футболка, надетая на голое тело,  — чересчур короткой. Она сжала колени, словно это могло хоть как-то защитить её от 

прямоты Лиссы.

— Я... Я из Таллинна. Мы с Мартином выросли в детском доме. Почти ничего не знали о своем прошлом. О Курай... и о тебе... я узнала совсем недавно. Сначала от Нэсса. Он сказал, что ты — её сестра...

Лисса кивнула.

— Близняшка, если быть точной. Но поверь, мы сильно разные. Меня интересует другое. Что вы умеете? Какие у вас навыки? Образование? Работа?

— Я работала в клининге. Убиралась в туалетах. Ничего особенного... В университете не училась. Знания... базовые. 18 лет. Мартин работал на разгрузке в порту. Он сильный. Но тоже... без особых умений. Мы... просто старались выжить. Возраст тот же.

Она замялась, а потом, бросив взгляд в сторону, заметила Мартина — тот сидел в углу на кровати, наполовину прикрытый подушкой, уставившись в стену, делая вид, что его здесь нет.

"Предатель!" — мелькнуло с нежной усмешкой.  — "Опять мне отдуваться".

— Ну-ну,  — сказала Лисса, устроившись поудобнее на диване, подогнув ноги.  — Значит, навыков ноль. Весело. А про модельный бизнес хоть что-то знаешь?

— Честно? Вообще ничего. Только картинки в интернете. И всё, что успела услышать от Курай.

— Ха! Классика.

Она вздохнула.

— Ладно, тогда пойдём по простым вещам. Рост?

— Сто семьдесят четыре.

— Вес?

— Пятдесят один, примерно.

— Талия, бёдра?

— Шестьдесят три и... девяносто один?

— Уже не совсем плохие цифры. Видно, у сестры вкус сохранился.  — Она вдруг прищурилась.  — Секс был?

Анни замерла, моргнув, как будто не сразу поняла, что это не шутка. А потом по старой привычке залилась краской. Да так, что это увидела даже Лисса сквозь плохенькую камеру. И та звонко рассмеялась.

— Поняла, вопрос снимается. Учитывая, что где-то рядом с тобой сейчас сидит мальчик, явно свежепоимевший доступ к тебе, и какие фотографии мне присылала Кури с тобой в главной роли...

Анни тихо кивнула, чуть смущенно улыбаясь. Для неё всё ещё было немного дико вот так рассказывать о таких интимных вещах. Особенно на камеру.

— Да... был. Мы... были с Курай и Нэссом... Они...

Лисса рассмеялась, запрокинув голову.

— Ооо, всё понятно! Эти двое просто не могли пройти мимо. У них же нюх на юных кроликов. Значит, тебя уже, как следует, раскрыли?

Анни тоже хихикнула — уже легко, уже без напряжения.

— Возможно. И я им благодарна. Я... раньше никогда не думала, что... телесность может быть такой... свободной.

Лисса смотрела на неё молча пару секунд, прищурившись. И вдруг, в голосе стало что-то мягкое:

— Тогда ты справишься. И с Парижем. И со мной. У нас будет много работы, Анни. Но если ты готова — я тебе помогу. Только сначала нужно убрать с тебя пыль старой жизни.

Анни почувствовала, как в животе что-то сжалось — не от страха, а от ощущения, что действительно стоит на пороге чего-то нового. И... что Лисса — пусть резкая, но понятная. Как Курай, только с другим оттенком.

— Я готова.

Лисса кивнула.

— Вот и хорошо. Завтра утром я пришлю список: что собрать, какие анализы, фото, документы. С билетами и хостелом тоже помогу. Но одна просьба: не врите. Ни 

себе, ни мне. Я не выношу вранья. Договорились?

— Договорились.

Лисса улыбнулась.

— Добро пожаловать в хаос, Зайка.

Лисса что-то нажала на экране, а потом постучала костяшками пальцев по полу — глухо, задумчиво, как будто просматривала в голове список. Наконец прищурилась и проговорила:

— Камера, как и телефон, у тебя, наверное, говно. Но за неимением лучшего, будем работать с тем, что есть.

Анни сглотнула, уже предчувствуя, куда всё идёт. Лисса сместила взгляд чуть вбок, а потом вновь на неё, теперь уже с другим оттенком — деловым.

— Можешь поставить телефон так, чтобы я видела всю комнату? Прямо. Чуть отодвинь подальше. Найди, куда опереть.

Вот и пошло настоящее. Первый шаг в реальность, а не фантазии. Первый пробный экзамен.

— Секунду...  — Анни поднялась, пошарила по комнате и нашла старую стопку книг и картонку, чтобы зафиксировать телефон у стены. Камера дрожала, но в итоге зацепилась — в кадре оказалась комната почти целиком: кровать, шкаф, табурет, кусок окна. Она вернулась в центр.

— Хорошо. А теперь пройдись. От стены к стене. Медленно. Ровно. Как будто ты на кастинге. Спина — прямая. Плечи назад. Подбородок не опускать.

Анни застыла на секунду. Потом, неуверенно:

— Голой? Или в одежде?..

В животе что-то сжалось. Голос её прозвучал слишком тихо, а в ушах отозвался громким эхом. Она сама удивилась, что спросила это так прямо. Раздеваться на камеру — даже перед такой женщиной, как Лисса — было внове.

Лисса фыркнула, не усмехаясь, но будто слегка удивлённая её смелостью.

— Хм. Давай для начала в одежде. А там посмотрим,  — сказала она почти равнодушно. Как медик. Как профессионал.

Анни выдохнула, чуть кивнула и сделала шаг. Потом ещё. Плечи — назад. Подбородок — чуть вверх. Спина напряжена. Лопатки словно пытаются прорезать футболку. Шаг. Шаг. На повороте она краем глаза заметила, как Мартин, всё ещё сидящий на кровати, тихо отвернулся к стене, будто телом подыгрывал её уединению, но ухом всё равно был с ними.

"Сволочь. Предатель. Но родной".  — с нежной досадой думала она, краем глаза видя сидящего на кровати Мартина.

— Медленнее.  — Лисса в голосе стала строже.  — Бёдра мягче. Не раскачивай. Руки вдоль тела. Не сутулься.

Анни старалась. На обратном пути её шаг стал увереннее. Прямая линия. Шаг. Конец. Поворот.

— Ещё раз. Спокойно. Никакой скованности. Ты не школьница. У тебя отличное тело. Не прячь его за мешковатой походкой.

Второй круг дался легче. Внутри уже не колотилось так яростно. Было странное ощущение: "Я делаю это. Я прохожу кастинг. Я реальная".

Когда она встала в исходную точку, Лисса тихо выдохнула.

— А теперь сними футболку.

Анни резко вдохнула. В груди защемило — не страх, а что-то сродни восторженной дрожи, почти сексуальной. Она перевела дыхание, затем медленно — двумя руками — потянула футболку вверх. Кожа покрылась мурашками, когда ткань соскользнула с живота, рёбер, груди.

Она осталась в одних трусиках. Лисса молча наблюдала.

"Сделай сразу. Не тяни".

Анни медленно просунула пальцы под поясок. Потянула вниз. Сняла. Опрокинула ступни, вытянулась, встала ровно. Полностью обнажённая.

На экране — короткое молчание.

Лисса одобрительно хмыкнула:

— Вот так уже лучше. Всё. Иди 

снова.

Тело дрожало. Не от холода — от осознания. Анни ходила по комнате полностью обнажённой, в неряшливо освещённом кадре телефона, под взглядом женщины, которую знала только по рассказам. Грудь подрагивала на вдохе. Бёдра — чуть напряжены. Пальцы ног сжались от чувства открытости.

"Ты уже это делала что-то похожее. С Курай. С Нэссом. И всё было прекрасно. Это — шаг вперёд. Это — просто тело. Моё тело".

Она сделала шаг. Потом ещё. Медленно, как велела Лисса. Подбородок чуть вверх. Спина — ровная. Почти гордая.

"Я не иду. Я плыву".

Прошла от стены до стены. На повороте не спешила — пусть Лисса видит, что она не прячется. Пусть знает, что она не боится.

Возвращаясь, поймала краем глаза, как Мартин, всё ещё сидящий у стены, молча наблюдает. Его взгляд был не похотливым, не влюблённым даже — он был восхищённым, внимательным. И от этого по телу пробежали новые мурашки. Он видит.

Закончив проходку, Анни остановилась. Стояла прямо. Руки по швам. Ждала.

На экране Лисса наклонилась вперёд, прищурившись.

— Достаточно,  — проговорила она. Голос ровный. Ни осуждения, ни похвалы. Только оценка.

Затем, почти не меняя интонации, добавила:

— На экране видно, что ты худенькая. Пропорции хорошие. Но теперь мне интересует физическая форма. Выносливость. Растяжка. Гибкость. Ты что-то делала? Спорт, танцы, йога?

Анни не ответила. Просто шагнула вбок, поставила ногу на край стола — колено вытянуто, носок натянут. И медленно, не сгибая второй ноги, начала опускаться вперёд. Грудь — к бедру, руки — к щиколотке.

Она не смотрела в экран. Она показывала, а не объясняла.

Когда пальцы коснулись пальцев ноги, она замерла в наклоне. Тело вытянуто, кожа натянута. Грудь почти прижата к бедру. Бёдра — плотно сомкнуты. Движение выверено до миллиметра.

Пауза.

Воздух в комнате, казалось, стал плотнее.

С экрана послышалось короткое, глухое:

— Угу.

Лисса откинулась на спинку кресла, вглядываясь в экран. На лице у неё впервые появилась лёгкая, почти незаметная тень одобрения.

— Хорошая растяжка. Не на уровне профессиональной гимнастки, но для девочки с твоим прошлым — весьма. Есть с чем работать. Подтянуть пресс, спину и бедра — и будет то, что нужно. Думаю, Курай с Нэссом не только развратили вас, но и подсознательно подкачали. У них это всё едино: секс, тело, энергия.

Анни медленно выпрямилась, нога мягко соскользнула со стола, и она вновь оказалась на полу, расправив плечи. Тело всё ещё дышало напряжением, но не скованностью — включённостью. Она почувствовала, что снова жива.

— Значит так,  — продолжила Лисса, заглядывая куда-то за экран, видимо, в график или мессенджер.  — Меня попросили остаться здесь ещё на пару дней для съёмки. Скорее всего, я вернусь в Париж только к концу недели. Шесть дней, плюс-минус.

Анни хотела было спросить: "что нам делать? Где нам жить? Куда приехать?", но Лисса не дала вставить ни слова:

— Знаю, что у тебя куча вопросов: жильё, адрес, билеты, контактные точки. Всё будет. Но не сейчас. У меня буквально осталось десять минут на душ и макияж и кофе перед выездом. Я перезвоню тебе часов через восемь.

Она прищурилась, усмехнулась:

— Тогда я буду уже 

одетая, бодрая, в кофе и в туши. А ты — сонная, с голосом, как у пропитого котёнка, в ночнушке.

Анни чуть приоткрыла рот, собираясь возразить, но промолчала. "Сказать, что у меня нет ночнушки? Что я сплю в трусиках и футболке? Или, в последние дни — голая, в руках Мартина, Курай или Нэсса? Ха. Лучше не надо.

— Окей... до связи,  — прошептала она на английском, чуть улыбаясь.  — Спасибо... за доверие.

Лисса кивнула.

— Это пока не доверие. Это — интерес. А вот доверие ты ещё заслужишь.

Щелчок пальцем по экрану. Камера дрогнула.

— До связи, Зайка.

И экран погас.

В комнате снова стало тихо. Только гудение холодильника, и дыхание Мартина, всё ещё затаившегося в углу. Анни выдохнула — глубоко, как после погружения под воду. Она медленно опустилась на кровать, чувствуя, как напряжение сменяется покалывающей лёгкостью.

"Новая жизнь началась. Даже если ты ещё стоишь в старой квартире, голая и немного ошеломлённая".

И где-то там, через шесть дней, будет Париж. И Лисса. И неизвестность.

Но сейчас — было чувство. Что она уже принадлежит другому миру.

Я встала с кровати, чувствуя, как воздух в комнате стал особенно прохладным, теперь, когда я снова осталась одна. На кухне всё было привычно: серая раковина, скрипучая дверца шкафа, тёплая кружка. Я взяла пару чашек, грязную тарелку с края стола и понесла их к мойке. Грудь чуть покалывало от того, как прохладный воздух касался кожи. Я и не подумала рдеться, и... мне было спокойно. Наоборот, казалось глупым надевать что-то, если всё равно скоро спать.

Я включила воду и машинально принялась домывать посуду. В голове тихо и ровно прокручивался наш разговор с Лиссой. Странно. Я ожидала больше напряжения, страха — а осталось только странное послевкусие вызова. Как будто она уже знала, кто я, и просто проверяла, дотянусь ли до нужной планки. Не злая. Не добрая. Просто — резкая, чёткая и ясная.

"Я справилась?"

Не знаю. Но не упала. И не сдалась. Вернулась в комнату. Свет там был тусклый, как будто всё вокруг дремало. А Мартин... всё так же сидел на кровати, уткнувшись в телефон. Он даже не поднял глаз, когда я вошла. А мои трусики и футболка всё ещё лежали на полу — в точности там, где я их бросила перед разговором.

"Вот же предатель..." — с нежной ухмылкой подумала я.  — "Опять мне всё тянуть. Сам в угол забился — и тишина".

Я на цыпочках отступила назад, потом вытянула руки вперёд, согнула пальцы в «когти»... и резко прыгнула вперёд, прямо на кровать:

— Аааргххх!

Мартин вздрогнул, телефон чуть не улетел на пол, а я навалилась на него всем телом, впечатывая его в одеяло. Он застонал с преувеличенной мукой, смеясь:

— Ай! Ай! Спасите, меня атакуют голые феи!

— Голые феи, которых ты оставил с ведьмой!  — фыркнула я, перекатываясь сверху на него.  — Ты видел, какая у неё была ухмылка? А глаза? Я думала, она меня сожрёт. Или завербует в армию сексуальных шпионок.

— Ну, с армией я бы не спорил,  — проворчал он, сжимая 

мою талию.  — Но ты справилась. А я... верил в тебя. И... не мешал.

— Ага, не мешал... и даже бельё моё не поднял. Порядочный наблюдатель, ага.

Мы хохотали, боролись, щекотались, пока...

Тук. Тук. Тук!

Глухой, угрожающе выразительный стук в стену. Мы замерли, как два школьника, пойманные на шалости. Я прижалась к его груди, еле сдерживая смешок.

— Похоже, бабка снизу опять дома,  — прошептала я ему в ухо.

— Или тот мужик с третьего, который уверен, что мы записываем рок-альбом.

Я захихикала, уткнувшись лбом ему в плечо. Мы затихли. Я повернулась к нему спиной, прижимаясь, чувствуя его кожу вдоль своей — в процессе всей этой возни он как-то незаметно умудрился и сам остаться без трусов. Мне было приятно. Тепло. Уютно. Даже прохлада в комнате уже не казалась неприятной.

— Она...  — начала я,  — Лисса. Она совсем не как Курай. Но... всё равно что-то похожее. Только ледянее. Пронзительнее. Я немного боялась, но...

— Но справилась,  — пробормотал он, поглаживая мою талию.  — Потому что ты крутая.

— Нет. Потому что у меня не было выхода. И потому что мой герой сидел в углу и делал вид, что его не существует.

Он усмехнулся, поцеловал меня в плечо.

— Я верил. Клянусь. Просто... Я видел, как ты становишься ею. Не мог мешать. Даже дышал тише.

Я улыбнулась. Уткнулась в его руку. Слушала, как он дышит. Тихо. Глубоко. Уже почти во сне.

— Завтра она перезвонит,  — прошептала я.  — А я буду сонная. В ночнушке.

— Угу...  — отозвался он.  — Только ты ведь спишь голой.

— Шшш... не выдавай мои секреты.

Он рассмеялся. Потом затих. Я почувствовала, как его дыхание выровнялось.

Я ещё немного лежала с открытыми глазами, глядя в темноту.

"Вот она. Жизнь. Уже не прежняя. Ещё не новая. Но настоящая".

И я заснула.