Друг отца. Запрети любить aka Жена любит групповой секс

ГЛАВА 1.

Мира

Время три часа ночи.

Я крадусь вдоль забора, стараясь не шуметь. Холод пробирает до костей, а тонкая кожанка совсем не греет.

Зачем я вообще пошла на эту вечеринку? Но мне хотелось доказать подругам, что я не маленькая девочка и могу хоть ненадолго убежать из-под власти своего отца. Теперь же каждая тень кажется врагом, а малейший шорох заставляет сердце подниматься к горлу.

Схватившись за толстые прутья, я осторожно перелезаю через забор. Руки подрагивают, ноги скользят по влажной поверхности, но я все-таки спрыгиваю на твердую землю. Приземлившись, замираю. Только бы никто не услышал.

В кармане вибрирует мобильный.

«Малышка, ну куда ты так рано сбежала?».

Прочитав сообщение, я закатываю глаза. Вот уж кто не понимает, в какой ситуации я оказалась.

Осматриваюсь и глубоко вздыхаю. Главное, не попасть в камеры.

Если отец узнает, что я сбежала…

Даже не хочу думать, что начнется!

Подтягиваясь к подоконнику ванной комнаты, я осторожно толкаю небольшое окно. Оно скрипит, и я застываю, напряженно прислушиваясь.

Тишина.

Слава богу!

Вваливаюсь внутрь и тут же чувствую, как сердце вырывается из груди. Кажется, оно бьется так громко, что может разбудить весь дом.

Прислушиваюсь, открывая дверь в коридор. Я делаю пару шагов, но вдруг слышу шорох из холла. Замерев, ловлю каждую мелочь.

Шаги.

Тяжелые и медленные. Затем раздается шепот. Слова не разобрать, но они звучат резко и нервно.

Нас грабят?!

Страх сковывает меня, но я заставляю себя подойти ближе. Прислоняюсь спиной к стене и осторожно выглядываю в дверной проем. Свет фонаря пробивается сквозь занавески, освещая пол, на котором мелькают тени. Две фигуры.

Отец. Его лицо мрачное, словно каменное, и мужчина в капюшоне. Между ними кто-то третий. Его тащат, поддерживая под руки. Рубашка залита кровью.

Мое горло мгновенно пересыхает, а ноги будто прирастают к полу.

Это что, сон? Или мой отец на самом деле втянут во что-то ужасное?

Отец, который всегда повторял, что честность – главное качество человека? Тот, кто запрещал мне даже поздно гулять, чтобы не попасть в неприятности?

Отец всегда знал, где я, с кем и зачем. Даже в универе я чувствую себя под микроскопом. Сегодня я хотела вырваться, хоть на пару часов. А теперь стою в доме, где мой отец прячет окровавленного мужчину.

Запах крови и сырой земли заполняет дом. К горлу подкатывает тошнота. Я обхватываю себя руками, чувствуя, как холод пронизывает до костей.

Они что-то говорят.

— Ему нужно время, чтобы прийти в себя, — тихо произносит незнакомец. — Ты уверен, что здесь безопасно?

— Здесь его никто не станет искать, — отвечает отец, бросая быстрый взгляд через плечо. Его голос глухой, напряженный. — Главное, чтобы он не умер.

Раненый тихо стонет. Его голос слабый, почти умоляющий. Я ловлю себя на мысли, что хочу броситься помочь, но ноги не двигаются.

Что, если меня заметят? Что, если я вообще не должна этого видеть и знать об этом раненном?

Мобильный опять вибрирует в кармане. Холодный пот выступает на лбу.

Черт!

Я медленно вытаскиваю телефон и нажимаю кнопку блокировки, даже не смотря на экран.

Прислушиваюсь. Кажется, не спалилась.

Мужчины исчезают за дверью, и я делаю попытку выдохнуть. Но тут…

— Мира, — грозный голос раздается прямо за моей спиной.

Я резко оборачиваюсь.

Отец.

Его лицо все еще мрачное, но теперь в глазах появляется нечто новое.

Злость? Тревога? Или страх?

Я не могу понять.

— Что ты здесь делаешь? — тихо спрашивает он, но я слышу и угрозу, от которой мурашки пробегают по коже.

Мужчина в капюшоне выходит из гостиной. Он хмурится, посмотрев на меня, и бросает отцу:

— Это твоя дочь? Ты уверен, что это не усложнит ситуацию?

Отец долго смотрит мне в глаза. Мое сердце готово выскочить из груди. В его взгляде смешались гнев и усталость.

— Она умеет держать язык за зубами, — медленно произносит он. — Правда, Мира?

*********************

ВНИМАНИЕ!

24 июля книга станет платной!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

ГЛАВА 2.

Мира

— Она не должна была это видеть. Ты ведь знаешь, чем это может закончиться, — раздается холодный голос «Капюшона».

Я стою, будто заколдованная, глядя на двоих мужчин, как на сцену из чужого фильма. Только это не фильм. Это мой дом. Мой отец. И я.

Папа не отрывает от меня взгляда. Его лицо, обычно собранное и жесткое, сейчас выглядит ранимым. Там тревога, гнев, и что-то похожее на страх. Он на секунду прикрывает глаза, шумно выдыхает, а потом медленно поворачивается к мужчине.

— Она. Моя. Дочь, — цедит он сквозь стиснутые зубы. — И она ничего никому не скажет.

Мужчина в капюшоне хмыкает, поворачивается ко мне. Лицо у него наполовину в тени, только нос и подбородок выхвачены слабым светом. Жесткие скулы, тонкие губы, синяк под глазом. Он смотрит так, будто хочет пронзить меня взглядом. Не злобно, но с каким-то расчетом.

— Надеюсь, ты прав, — бросает он. — Потому что если она откроет рот, то погибнем не только мы.

Мои пальцы мгновенно становятся холодными. Я не понимаю, что происходит, но от каждой фразы становится все хуже. Отец подходит ближе, очень близко. Его рука касается моего плеча – жест слишком мягкий для человека, только что прятавшего раненого.

— Мира, — шепчет он, — ты должна забыть, что увидела. Сейчас же. Это не обсуждается.

— Кто он? — я тоже перехожу на шепот. — Почему он весь в крови? Почему ты...

— Достаточно, — отрезает отец, и я сразу же закрываю свой рот от его интонации. Он говорит так, будто я ребенок, которому нельзя знать, что взрослые творят по ночам.

— Это ты... Ты кому-то помог, да? Он… он не враг? — я всматриваюсь вглубь коридора, туда, где они скрылись с окровавленным мужчиной.

— Он друг, — отвечает «Капюшон», прежде чем отец успевает. — И он спасет тебе жизнь, если ты научишься держать язык за зубами.

— Ты ей не угрожай, — резко обрывает его папа, вставая между нами.

Мужчина поднимает руки в притворном жесте умиротворения.

Я делаю шаг назад, потом еще один. Стена упирается в мою спину.

— Я не скажу никому, — говорю тихо. — Но вы оба должны мне объяснить. Хоть что-то. Папа...

Он будто сжимается. Его рука скользит по лицу, и он на мгновение отворачивается, будто прячет в своей мимике что-то важное. А потом он смотрит прямо мне в глаза.

— Завтра. Сейчас тебе нужно подняться наверх. Запри дверь и не выходи. Ни при каких обстоятельствах.

— А если он умрет? — спрашиваю я, затаив дыхание.

— Он не умрет. Мы этого не допустим.

Мужчина с капюшоном снова исчезает в тени. Только тихий голос доносится откуда-то из глубины дома:

— Странно. Она даже не боится.

Я действительно не боюсь. Сейчас уже нет. Я просто не чувствую ничего, пустота внутри.

Пока я прислушиваюсь к себе, не сразу замечаю, как суровый взгляд отца сканирует меня.

Сначала он опускается на мою кожанку, наполовину расстегнутую, под которой блестит топ с пайетками. Потом – на голые колени под короткой юбкой. Затем – на мои туфли на каблуке, с темными разводами на ремешках от сырой земли, которые я держу в руке.

Его глаза мгновенно сужаются.

— Ты куда вообще собралась в таком виде? — шипит папа.

Я открываю рот, но голоса нет, потому что я теряюсь. Но у меня на языке уже готова какая-то отговорка – банальная, глупая, как всегда. Но он уже смотрит на грязные каблуки, и в его лице что-то меняется.

Он все понял.

— Ты… ты только вернулась, — произносит он медленно, словно сам себе. — Ты была на улице. Ты ушла из дома.

Я с трудом сглатываю и вжимаю голову в плечи.

— Ты сбежала, шлялась непонятно где и с кем. И явилась в три часа ночи, — он резко стискивает челюсть.

В этот момент откуда не возьмись появляется «Капюшон». Его голос звучит сухо:

— Проблема растет, — бросает он с насмешкой.

Я хочу что-то сказать, оправдаться, закричать, что я не знала, что я не специально. Но в горле ком, и слова застревают где-то между стыдом и яростью. Папа на меня даже не смотрит, он смотрит сквозь меня, как будто сейчас решает, что со мной делать.

Но затем он поворачивается к мужчине:

— Это моя семья. Я разберусь.

И снова ко мне.

— Поднимись в комнату. Немедленно. Об этом мы тоже поговорим утром.

Я обреченно вздыхаю и топаю к лестнице. Поднимаюсь наверх, стараясь не смотреть на следы крови на полу. Каждый скрип под ногой кажется слишком громким. Я добираюсь до своей комнаты, закрываю дверь, запираю замок. Прислоняюсь к дереву спиной.

Мир все еще крутится, но уже не тот, что был раньше.

Подхожу к окну, прижимаюсь лбом к холодному стеклу. Внизу темно. Но где-то в доме – раненый мужчина, отец, которого я, возможно, не знаю, и тот, второй… с глазами, как ледяное лезвие.

Что бы это ни было – я уже внутри. И назад пути нет.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Визуализация - 1

Мира, 20 лет

Далее у нас таинственный раненный незнакомец -----

>>>>

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Визуализация - 2

Александр, 38 лет

Дорогие мои!

Этой горячей и откровенной итории нужна ваша поддержка. Не забудьте добавить книгу в библиотеку и порадовать нас с музом лайком "Мне нравится".

С уважением, ваша Лана!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

ГЛАВА 3.

Мира

Я почти не спала. Только под утро вырубилась не то от усталости, не то от ужаса, что периодически вырывал меня из затуманенной темноты. То мне слышалось, что в дверь кто-то скребется, то казалось, что за мной наблюдают, то снилось, что я бегу по маковому полю, а мои руки в крови.

Короче, как вы поняли, я нифига не выспалась. И эти патчи от темных кругов не помогают, зря только поверила Ясе с ее рекламой.

Сейчас в моей комнате светло, но слишком тихо.

Я поднимаюсь с кровати, голова чуть тяжелая. Но вдруг сердце замирает от одной мысли: а может, все это был сон? Ну, конечно, нелепый ночной кошмар.

Я на цыпочках подхожу к двери и прислушиваюсь. Ни шагов. Ни голосов. Ни единого звука, напоминающего о том, что вчера ночью в нашем доме была кровь.

Бесшумно открываю дверь. Дом молчит.

Прямо в пижаме, в мягкой футболке и коротких шортах в горошек, я быстро пробираюсь по коридору, словно кто-то может вынырнуть из-за угла.

Дверь в комнату отца приоткрыта. Заглядываю внутрь через проем. Пусто. Постель застелена, ни следа ночных событий. Ни чужих ботинок, ни окровавленных рубашек.

Я спускаюсь вниз, тихо и почти неслышно.

Дверь в папин кабинет закрыта, медленно опускаю ручку и толкаю ее плечом. Сама же осматриваюсь по сторонам.

Но в кабинете его тоже нет.

Живот неприятно скручивается. Все исчезло? Или меня на самом деле глючит?

Я прохожу мимо холла, туда, где они стояли ночью, где капала кровь.

Ни-че-го.

Пол чистый, ковер идеально лежит.

И вдруг меня осеняет. Гостевая комната – вот где уж я точно найду ответы на все свои вопросы. Ну, почти на все.

На носочках порхаю по паркету в сторону спальни. Очень тихо, чуть дыша, подхожу. Прижимаюсь ухом к дереву.

Ни звука. Ни шороха.

Только мое сердце громко колотится.

Дергаю ручку, заперто.

Пальцы слегка дрожат, я пробую еще раз.

Наверное, его уже увезли. Может, он был нужен только на ночь. Или… наоборот.

Нервно кусаю губу и пячусь назад. Делаю вывод, что в доме я все же одна.

Ну, и ладно.

Пожав себе самой плечами, я направляюсь на кухню.

Щелкаю кнопку кофеварки, раздается глухое жужжание машины.

Открываю хлебницу, достаю черный хлеб. Куриную ветчину режу тонкими слайсами, затем нарезаю огурец. Отрезанными попками прохожусь по лицу, это освежает.

Подпевая себе под нос, я мою лист салата.

Мотор кофемашины еще шумит, а я достаю телефон из кармана шорт, открываю чат с Ариной.

— Арина, как, блин, варить это яйцо пашот? — шепчу я, записывая подруге аудиосообщение. — Может, сегодня звезды сойдутся и у меня получится? Не рукожоп же я?! Короче, я на кухне, если что, ответь срочно про это яйцо.

Отправлено.

Жую хлеб, кислый вкус черного теста впивается в язык.

Арина присылает голосовушку через пару секунд, бодрым тоном, как всегда:

— Ты чего такая дерганая? Вода должна почти кипеть, не бурлить. Немного соли, делаешь воронку, капля уксуса, и осторожно опусти туда яйцо, без скорлупы, конечно. Только не заваривай его, поняла? Держи под контролем. Как свою жизнь, Мирка.

Я улыбаюсь. Первая настоящая улыбка за сутки.

И в этот момент я чувствую...

Что-то.

Как будто воздух за спиной меняется, становится плотнее и холоднее.

Медленно оборачиваюсь, и застываю.

В проеме стоит мужчина.

Бледный. Глаза ввалившиеся, будто все тело питается только болью.

Он опирается рукой на дверной косяк.

Черные волосы взъерошены, рубашки уже нет, только темные, низко посаженные брюки.

Мы смотрим друг на друга.

Я чувствую, как все внутри сжимается, холод ползет по позвонкам.

Он дышит тяжело, сухие губы приоткрыты, а взгляд – мутный, как у человека на грани.

Я замечаю бинты, его грудь плотно перетянута белой тканью, но один край уже темный. И пятно крови медленно растекается по повязке, все шире и шире, алое, живое.

— Ч-что…, — вырывается у меня.

Я делаю шаг назад, утыкаясь бедром в угол стола.

Хочу закричать, но горло сжимается спазмом, слова застревают внутри.

Мужчина делает шаг вперед. Его тело словно ломается под собственным весом. Он спотыкается, губы чуть шевелятся.

Я слышу:

— Воды…

А потом он с глухим и тяжелым звуком валится на пол.

— Господи! — шепчу я, подбегая к нему.

Колени предательски дрожат, я опускаюсь рядом. Он без сознания, грудь поднимается рывками. Лоб покрыт испариной. Кожа, бледная, как простыня.

— Папа! — кричу в панике. — Папа! Он здесь! Он… он умирает?!

Дом молчит, никто не отвечает.

А под моей рукой разливается темное и липкое тепло.

Кровь.

Настоящая.

Мамочки!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

ГЛАВА 4.

Мира

Я резко отдергиваю ладонь, она вся в крови.

— Мамочки… мамочки…, — бормочу я, отползая назад, как будто прикосновение к нему может меня заразить.

Мужчина не двигается, только еле заметно подрагивает живот. Значит, дышит.

Пока дышит.

Где папа?! Где он, черт возьми?!

Я хватаю тряпку с кухонного стола: первое, что попадается под руку. На трясущихся коленках подползаю обратно к незнакомцу. Я сжимаю его широкое запястье, пульс есть, но слабый, рваный. Пытаюсь приподнять его голову, но она безвольно откидывается назад.

Тогда я прижимаю полотенце к его мощной груди, туда, где бинт уже не справляется. Кровь сочится сквозь ткань.

— П-пожалуйста, только не умирайте, — я даже не знаю, почему говорю это.

Этот мужчина лежит на кухонном полу, как что-то… запретное и хрупкое.

О, как бомба с тикающим механизмом! Одно неверное движение и все.

Надо звонить в скорую. Или нет? Что делать? Что делать? Что делать?

Паника окутывает меня с головой. Телефон лежит на столе.

А что я им скажу? Что в доме лежит умирающий незнакомец, и отец куда-то исчез?

Я смотрю на мужчину. Его лицо мне ничего не говорит. Он не похож на преступника, но и не похож на жертву.

Он протяжно стонет и вдруг дергается, как будто ему что-то снится. Точнее, его рука вслепую ищет опору. Я быстро ловлю его запястье.

— Тихо-тихо. Все в порядке, вы дома, вы в безопасности. Я… я попробую помочь.

Он что-то бормочет неразборчиво. Имя? Предупреждение?

Вдруг он дергается сильнее, глаза приоткрываются. В меня впивается мутный взгляд. Он смотрит прямо на меня.

И в ту же секунду сзади открывается дверь.

— Что здесь происходит?! — в проеме появляется отец.

Я оборачиваюсь на звук, вся в крови: ладони, футболка, колени.

— Он... он появился из ниоткуда… Я не знала, что делать… Он просто рухнул! Прямо тут! — я в панике. — Папа, он умирает!

Отец проходит мимо меня и резко опускается на колени рядом. Проверяет пульс, приподнимает голову мужчины.

— Черт, — шипит папа, — ты не должен был вставать.

Я отступаю на шаг, молча наблюдаю, мои руки дрожат.

И тут мужчина, пребывая все еще в бреду, шепчет:

— Где… я?

Отец замирает, всего на секунду, а потом он поворачивает ко мне голову:

— Мира, выйди из кухни. Сейчас же.

— Но… он же...

— СЕЙЧАС.

Я отступаю, как будто он толкнул меня физически.

— Хорошо, — шепчу я, чувствуя, как кровь на руках засыхает и стягивает кожу, по спине ползет ледяной страх. — Я просто хотела помочь.

Папа прижимает мужчину к себе, как будто пытается не дать ему рассыпаться на части. Его лицо каменное, губы сжаты.

Я выхожу в коридор, но не ухожу далеко. Прислоняюсь к стене, сердце бешено колотится. От испуга в горле пересохло.

Через приоткрытую дверь доносится отрывистое:

— Ты идиот. Мог ведь умереть.

Я медленно отхожу, не чувствуя пола под ногами, и поднимаюсь наверх. В ванной мою руки. Кровь не отмывается с первого раза. Под ногтями – черные обводы. Вода становится розовой, потом снова прозрачной.

Я смотрю на себя в зеркало. Девочка с испуганными глазами, растрепанными волосами и пятнами на футболке смотрит в ответ. Ей страшно. Но и... интересно. Слишком интересно.

Кто он такой? Почему папа спрятал его в доме?

И почему, когда он посмотрел на меня, пусть даже сквозь бред, сквозь боль, у меня сжался живот, словно я оказалась на краю крыши?

Я спускаюсь снова на первый этаж. Тишина. Кухня уже пуста. Ни отца, ни раненого. Медленно иду по коридору, открываю двери одна за другой.

Папа будто испарился.

И тогда я подхожу к той самой комнате, к гостевой спальне. Дверь закрыта.

Я, затаив дыхание, присаживаюсь на корточки, наклоняюсь ближе, как делала утром, но ничего не слышно.

И вдруг... в абсолютной тишине раздается звук. Едва уловимый. Щелчок. Как будто кто-то только что поставил на предохранитель пистолет.

Я замираю, вообще забываю, как дышать, а потом слышу низкий бас. Глухой, усталый, но отчетливый:

— Почему ты его спас?

Кто это? Капюшон? И кому он говорит это? Отец тоже там?

— Ты прекрасно знаешь почему, — раздраженно произносит папа. — Я не думал, что он так быстро очнется.

Тень скользит под дверью. Я быстро выпрямляюсь и отшатываюсь. И в этот момент пол скрипит под моей ногой.

Щелчок затвора раздается снова. Кто-то подходит к двери.

— Кто там? — звучит голос, уже совсем рядом.

Я замираю, не в силах ни двинуться, ни ответить.

И тогда ручка двери медленно начинает опускаться.

*****************

Дорогие читатели!

В нашем литмобе "Нам нельзя" пополнение:

Грета Берг и Марта Левина "Дочь врага. Я тебя сломаю!"

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

ГЛАВА 5.

Мира

Сердце бешено мечется в груди. Счет идет на доли секунд. Прятаться некуда: голые стены, гладкий пол, и я как на ладони, прямо перед дверью.

Делаю шаг назад, еще один. Спина быстро упирается в стену.

Щелчок замка, щель между дверью и косяком расширяется, и первое, что я вижу – это мужские туфли. Черные, блестящие, как у актера на красной дорожке.

Дверь полностью открывается, и на пороге оказывается мужчина.

Я быстро моргаю. Это он, без сомнений. Тот самый, в капюшоне. Но сейчас он выглядит иначе: на нем пиджак, темно-синяя рубашка, строгие брюки. Он не кажется угрожающим, он выглядит официально. Сдержанно, правда, но опасно сдержанно.

Мужчина цокает языком, глядя на меня, и качает головой, как взрослый, который застал ребенка возле разбитой вазы.

— Ты знаешь, что сделали с любопытной Варварой?

Он задал вопрос почти с лаской, и от этого мурашки бегут по спине.

Я поджимаю губы, киваю.

— Ага. На базаре нос оторвали.

В уголке его губ проступает тень насмешки, а его внимательные глаза сканируют меня от макушки до пят.

Но тут в гостевой раздаются еще шаги. Из-за спины мужчины появляется папа.

Я замечаю на его лице легкое раздражение, потому что я снова оказалась не в то время, не в том месте.

— Мира, — ровным тоном говорит он, но словно сквозь зубы. Папа никогда не кричит, когда по-настоящему зол, — раз уж ты засунула свой нос туда, куда не следует, иди и переоденься.

Я не двигаюсь.

— Сейчас же, — жестче произносит папа. — И спустись обратно. Мне нужна твоя помощь.

Мужчина у двери снова смотрит на меня. В его взгляде мелькает то ли интерес, то ли предупреждение. Может, и то, и другое. Его голова чуть наклоняется набок, словно он пытается меня разгадать.

Я поворачиваюсь и иду вверх по лестнице, чувствуя спиной этот взгляд. Кажется, если бы он дотронулся до меня, даже пальцем, на коже остался бы синяк.

Быстро залетаю в свою комнату, стягиваю окровавленную пижаму, надеваю домашние джинсовые шорты и майку на тонких бретелях.

Обратно спускаюсь медленно, осторожно наступая на каждую ступеньку. Папа ходит в гостевой спальне туда-сюда. Мужчина в пиджаке – «Капюшон» – стоит у окна, скрестив руки на груди. Его взгляд, брошенный на меня мельком, колет, как иголка.

Я неуверенно захожу в комнату, и первым делом взгляд сразу падает на кровать.

Раненный лежит без сознания. Грудь поднимается и опускается чуть заметно. Одеяло сбилось с плеча, бинт пропитан кровью, но уже сухой.

— Я считаю это плохой идеей, — холодно говорит «Капюшон», потирая щетинистый подбородок.

— А у нас не осталось хороших, — коротко отвечает папа. — Мира хотя бы присмотрит за Лекарем, пока нас не будет. Чтобы он снова не встал. Не хватало, чтобы рухнул где-нибудь на лестнице.

Лекарь?

Я хмурюсь.

Это имя? Или прозвище?

Папа поворачивается ко мне:

— Слушай меня внимательно, дочка. Не отходи от него. Если проснется, не паникуй, но и глаз с него не спускай. Поняла?

Я киваю. Внутри все сжимается, но я не могу сказать «нет».

— Я вернусь через пару часов, — бросает папа. — Не делай глупостей.

И они уходят. Дверь за ними захлопывается, и наступает идеальная тишина.

Я остаюсь одна с незнакомцем.

Любопытство зудит в ладошках, колется на кончиках пальцев.

Тихо подхожу ближе к кровати. Босые ноги касаются прохлады паркета.

Мужчина лежит неподвижно, лоб в испарине, тень щетины на скуле, темные ресницы тревожно дрожат, как будто он вот-вот проснется. Он выглядит уставшим, истощенным. Но в его лице, в резких скулах, в четко очерченных губах, в высоком лбу и в этом безжалостном изгибе бровей есть что-то...

Меня тянет ближе, как магнитом. Как мотылька манит на свет.

Волосы у него темные, с серебряными прожилками на висках. Не юноша, но в этом и сила. На вид ему лет сорок, он не похож на мальчиков с вечеринки. Вообще не похож. В нем живет опасность, тяжесть прожитых лет, тайна. И сила. Даже лежа, даже без сознания, он кажется центром комнаты. Центром чего-то большего. Словно весь воздух крутится вокруг него.

Я осторожно присаживаюсь на край кровати, мужчина не двигается. А у меня горло пересыхает.

Может, я схожу с ума. Может, все происходящее – все еще сон. Но я чувствую, как по животу пробегает дрожь. Легкая, как от музыки, когда включаешь что-то любимое на полную громкость. Сердце стучит чаще, и я даже не пытаюсь себя успокоить.

Я никогда не сидела вот так рядом с настоящим мужчиной. Грубым, взрослым. Отец, естественно, не в счет.

Что у них общего?

Незнакомец явно пришел из другого мира. Из того, где решают судьбы, стреляют без предупреждения и живут на грани.

И вдруг он чуть шевелится.

Я замираю. Не дышу.

Его веки подрагивают. Брови морщатся.

Появляется желание спрятаться, но оно быстро исчезает, пока я всматриваюсь в лицо мужчины. Может, он чувствует, что кто-то рядом? Чувствует меня?

Я так и сижу рядом с ним, слегка касаясь пальцами его загоревшего плеча.

Тишина в комнате, но вдруг... Мужчина медленно и тяжело выдыхает, а потом шепчет слова. Совсем тихо, едва-едва слышно…

********************************

Приглашаю в новинку нашего литмоба - "Друг отца. Его запретная девочка"

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

ГЛАВА 6.

Мира

— Не дай им ее забрать, — выдыхает он.

Я приоткрываю рот, озадаченным взглядом осматриваю напряженное лицо мужчины.

— Кого? — еле слышно шепчу я, но в ответ тишина.

Кто «они»? Кто «она»?

Я почему-то автоматически думаю о себе. Ну, а кто еще? Наш дом, эта ситуация, этот мужчина – все как будто скручивается в одну спираль, и я в ее центре.

Возможно, слишком наивно так считать. Может, он говорил о другой. Например, о жене… или о сестре, или вообще о дочери.

Лекарь тихо вздыхает и опять проваливается в сон. Он весь в испарине. Щеки чуть влажные, по виску скатывается капелька пота. Он горячий, несмотря на то, что дрожит едва заметно. Так не должно быть. Папа сказал – следи. Я и слежу.

Я поднимаюсь, осторожно подхожу к тумбочке. Вытаскиваю из упаковки влажную салфетку. Запах приятный, цветочный.

— Ладно, — шепчу я. — Устроим небольшие банные процедуры. Вы же не против?

Хихикаю сама себе под нос. Сажусь рядом с Лекарем, но телом его не касаюсь. Салфетка в руке холодная, приятная. Но все же я наклоняюсь, очень медленно, боюсь, что он может очнуться от любого прикосновения.

Я осторожно касаюсь его лба, промачивающими движениями убираю испарину.

Он не шевелится.

Хорошо!

Двигаемся дальше – виски, скулы. Его кожа под моими пальцами теплая, щетина колется. Обвожу салфеткой линию челюсти, почти не дыша. Осторожно обвожу губы, и тут ловлю себя на мысли, что смотрю на них слишком долго. На эти губы. На эти красивые пухлые губы.

Это просто уход, Мира. Просто помощь. Так делают. Ты не медсестра, конечно, но надо сделать все по-человечески.

Только вот почему так трясутся пальцы?

Я убираю салфетку, сжимаю ее в комок. Внутри разрастается странное, тревожное тепло. Как будто я сделала что-то слишком личное. Как будто прикоснулась не просто к коже.

Он все так же без сознания, я встаю с кровати и подхожу к окну. Опускаюсь в старое кресло. Оно мягкое, обволакивающее, и пахнет свежестью кондиционера для белья. Недавно я сама лично меняла на нем чехол. Это кресло осталось от любимой бабули, я его бережно храню.

Покачивая ногой, сверлю мужчину взглядом.

Дышит?

Да. Фух.

И в этот момент экран телефона вспыхивает. Увидев отправителя сообщения, я стону от негодования.

Тимур:

Ты где пропала, малая? Вчера было круто!

Тимур:

у тебя все норм? ты на нас обиделась?

Я закатываю глаза, достал уже.

Тимур:

а ты че ушла по-тихому?

Я снова смотрю на кровать. Лекарь все так же неподвижен.

И этот контраст между ним и Тимуром настолько разителен, что меня аж передергивает. Как будто Тимур из мира пластмассового, воздушного и невесомого. А мужчина на кровати – из железа, боли и чего-то очень, очень настоящего.

Я печатаю ответ с такой скоростью, как будто могу стереть сенсорные клавиши в порошок:

Я:

Я видела, как ты зажимал Светку у бассейна.

Я:

Отвали, Тимур.

Я:

Не пиши мне больше!

Отправить, затем номер в блок, и короткий выдох.

Я все сделала правильно.

Телефон кладу экраном вниз, в десятый раз смотрю на мужчину.

— Кто ты такой? — шепчу я.

Он, конечно же, не отвечает. Только дыхание еле заметное, что мне приходится долго вглядываться.

Тишина.

Проходит час, два, а папы нет. Я уже начинаю жалеть, что согласилась сторожить этого раненного. Столько времени впустую. И скука тут смертная, я уже десять поз сменила на кресле.

Вот теперь сижу, обнимая колени, грызу губу. Но мой телефон снова вибрирует.

В соцсетях пришло оповещение от Аси: «Вызов! Через пять минут жду ролик под трек «Белая стрекоза любви». Без отмазок. Эстафету потом передаешь дальше. Я уже свой ролик выложила. Ха-ха!».

Я удивленно вскидываю брови.

Ого! Группа Quest Pistols и их песня «Белая стрекоза любви».

Ася прекрасно знает, что я легко подписываюсь под такого рода вызовы.

— Ладно, — говорю вслух, поглядывая на Лекаря. — Вы все равно без сознания. Что может пойти не так?

Вскакиваю с кресла и бегу в свою комнату. Мгновенно отыскиваю кольцевой светильник и так же быстро возвращаюсь в комнату.

Лекарь все в том же положении, не убежал.

Хи.

Вставляю телефон в держатель, трясущимися руками настраиваю угол. Включаю музыку и запись видео. Первые ноты, и я уже не в этой комнате, не в этом доме.

Я – танец, движение, игра.

«Когда настанет тот миг… тот час …

Тот щедрый миг любви.

Когда настанет тот миг…

Тот час, когда сольются наши сердца.

Ты знаешь, ты знаешь, ты знаешь,

Мне так одиноко, а ты уезжаешь, а ты уезжаешь,

Надолго, надолго.

Белая стрекоза любви,

Стрекоза в пути,

Белая стрекоза любви,

Стрекоза лети!...».

(Quest Pistols «Белая стрекоза любви»)

Я подпеваю и танцую от души. Легко, чуть по-дурацки, специально кривляюсь на камеру, пародируя стрекозу, машу руками, подпрыгиваю. Распущенные волосы следуют за моим телом. Разворачиваюсь, поднимаю плечи, верчу головой, будто я сама эта стрекоза, непонятная и странная, и в этом весь кайф.

Я закручиваюсь на пятках, ловлю ракурс, и вдруг взгляд падает на него.

Лекарь.

В кровати.

Открытые глаза.

Он смотрит. Я замираю.

Мир выключается, песня все еще доигрывает в телефоне, но теперь она звучит глупо, дико и не к месту.

Я не двигаюсь. Он тоже.

Только смотрит.

Наши глаза встречаются.

Может, он все еще не до конца в сознании?! Может, это просто реакция, какой-то остаточный сигнал мозга?!

Меня словно током прошибает.

Как будто я голая. Как будто он видел все.

— Ой, — вырывается из меня.

*************************

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Дорогие мои!

Приглашаю в новинку нашего литмоба - "Опекун. Я тебе (не) позволю"

ГЛАВА 7.

Мира

— Я сдох и попал в рай? — хрипит мужчина.

В его глазах заметна мутная смесь боли и удивления, он никак не может сфокусироваться. Я медленно подхожу к кровати, с трудом переставляя тяжелые ноги, а Лекарь продолжает:

— И меня встречает красивый ангел?

Я замираю. Не моргаю. Не дышу. Не знаю, что сказать. Он медленно и лениво изучает меня взглядом, не торопится. А у меня ощущение, что меня сканируют, что присматриваются к каждому сантиметру моего тела.

Я открываю рот, но слова не выходят. Ни одного. Даже звука нет.

— Хотя нет, — продолжает он с сухим смешком, — не ангел, а белая стрекоза.

У меня язык к небу прилип, в горле вмиг пересохло. Молчание уже неловкое, и все же я не могу сдвинуться с места.

— В-воды хотите? — выдавливаю я наконец.

Он кивает, подбородок слегка дрожит. Пытается подняться, упирается локтем, и в следующее мгновение я срываюсь с места:

— Нет! — почти вскрикиваю я. — Вам нельзя вставать!

Я хватаю его за плечо, прижимаю обратно к подушке. Мышцы под моими пальцами напряженные, кожа горячая. Он щурится, сквозь зубы проходит стон боли.

— Тихо, — говорю я, — не надо.

Мужчина откидывается назад, глубоко дышит. Потом чуть приподнимает одеяло и смотрит на себя.

Я хватаю стакан с тумбочки, дрожащими руками наливаю воду. Но только я поворачиваюсь к Лекарю, как встречаюсь с его хмурым взглядом. Он недоверчиво смотрит на стакан с водой.

— Думаете, вода отравлена? — спрашиваю первое, что пришло на ум.

Мужчина молчит, только буравит меня подозрительным взглядом.

И тогда я, даже не думая, отпиваю прямо из стакана. Делаю большой глоток, смачивая свое пересохшее горло. Да, мне нужен был этот спасительный глоток.

— Засекать время будете?

Он улыбается уголком губ, а потом качает головой. Я подхожу ближе, аккуратно поднимаю его голову, подношу стакан к его губам. Он пьет жадно, но быстро устает.

— Спасибо, — глухо произносит он, снова откидываясь назад. — Так кто ты… и где я?

— Я… я… — я сглатываю. — Я ваша сиделка.

Супер, Мира! Ты – идиотка!

Он приподнимает бровь, как будто это слово звучит для него дико.

А я не понимаю, почему соврала? Язык сработал быстрее, чем мозг.

— Вы находитесь в доме Андрея Рудова, — добавляю я, стараясь говорить ровно, как будто мне действительно можно доверять. Хотя сама себе уже не верю.

Мужчина ничего не отвечает, только прикрывает глаза. А я стою рядом, держу пустой стакан, и не знаю, что делать дальше.

Он тяжело дышит, глаза все еще полуприкрыты, как будто он смотрит сквозь пелену боли или сквозь меня. Я ставлю стакан обратно на тумбочку, и только собираюсь уйти, как чувствую, как его пальцы касаются моей ноги.

Я замираю.

Сначала его прикосновение едва ощутимо – под коленом, потом чуть выше. Ладонь сухая, горячая, и все же движения осторожные, будто он проверяет: настоящая я или только галлюцинация. Пальцы скользят по моей коже, поднимаясь по задней стороне бедра. Я не двигаюсь. Не дышу. Сердце бешено стучит в груди.

— Красивая сиделка, — шепчет Лекарь и выдыхает.

Я вся вспыхиваю. В груди – какой-то электрический взрыв, в животе – странная дрожь, щекочущая и пугающая одновременно. Я должна бы отойти, отстраниться. Сказать «не смей» или хотя бы «осторожно». Но не могу.

Он поглаживает меня не грубо, не по-хозяйски, а словно извиняясь. Как будто прикасается не ко мне, а к чему-то, что давно потерял.

Хочется отодвинуться, но вместо этого я остаюсь. И даже, (Боже!), ловлю себя на том, что мои пальцы невольно сгибаются в кулаки, словно я пытаюсь удержаться за воздух. Мужчина тяжело выдыхает, его рука сползает обратно, замирает под коленом. Не держит, просто касается.

Я стою, словно прикованная к полу. Жар от ладони все еще ощущается на коже, даже когда он больше не двигается. И в этой тишине я впервые слышу, как громко и часто дышу сама.

Что со мной?

Именно в эту секунду открывается дверь.

— Очнулся, — с облегчением говорит папа, не скрывая своей радости.

Я резко отшатываюсь. Лекарь только кривит губы в усмешке, не двигаясь, но глаза его смотрят папе прямо в лицо.

— Я вижу, ты сильно побеспокоился о моем здоровье, — хрипит он, но в голосе слышится язвительность.

— А как же, — спокойно отвечает папа, подходя ближе к кровати. — Ты спас мне жизнь. Я теперь у тебя в долгу.

Он слегка кивает в мою сторону.

— Познакомься, Сань, это моя дочь, Мира.

Мое сердце тут же останавливается. Воздух в комнате густеет. Темные глаза этого самого «Сани» медленно скользят ко мне. Я вижу, как расширяются его зрачки, как улыбка, которая только что была на его губах, исчезает.

— Дочь, значит, — медленно проговаривает он, взглядом пронзая меня насквозь. — А я-то думал, что сиделка.

Я краснею до кончиков волос. Щеки пылают, уши горят. Мне хочется исчезнуть, раствориться в воздухе, как мыльный пузырь.

— Ну… я…, — мямлю, не зная, что сказать.

Саша не отводит взгляда, глаза его уже не путаются в боли – в них холодная ясность. Я чувствую, как он оценивает меня заново.

Папа не замечает неловкости или делает вид, что не замечает.

— Мира за тобой присматривала. Молодец, правда? — произносит он и улыбается.

— Ага, — кивает Саша.

Но я чувствую, как ледяной шлейф Сашиного взгляда скользит за мной, даже когда я делаю шаг назад. Теперь я не случайная девчонка у его постели, не просто красивая девчонка в шортах.

А Рудова Мира Андреевна.

Саша откидывается на подушку, будто устал, но губы его шевелятся, почти беззвучно. Я ловлю каждое его движение, прищуриваюсь. И вдруг он смотрит прямо на меня и говорит:

— Она уже была здесь раньше.

— Что? — переспрашивает папа.

Саша снова прикрывает глаза.

— Я помню ее запах.

Встречаю настороженный взгляд папы, и у меня вдруг по спине пролетает холодок.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

*************************

Встречайте еще одну горячую новинку нашего литмоба - "Друг отца. Сломанные принципы"

ГЛАВА 8.

Мира

— Как это – уже была здесь? — переспрашивает папа, чуть наклонившись вперед.

Я пожимаю плечами, стараясь сохранить спокойствие. Вообще не понимаю о чем говорит этот мужчина.

— Видимо, когда он упал на кухне, — говорю спокойно, — он мог запомнить… запах.

Папа смотрит на меня на пару секунд дольше, чем хотелось бы. А потом отводит взгляд в сторону и выдыхает.

Он понимает, что это просто бред от переутомления или от ранения.

— Ладно, Сань, отдыхай, — сухо произносит папа. — Я зайду позже, потом и поговорим.

Па, убеждается, что мы на достаточном расстоянии от приоткрытой двери гостевой спальни, и только потом тихо спрашивает:

— Он больше ничего не говорил в бреду?

— Нет, — сразу же отвечаю я.

Вру убедительно. Эх, пропали во мне зачатки хорошей актрисы.

«Не дай им ее забрать» - всплывают слова Лекаря в голове. Очень любопытно о ком шла речь, я внимательно наблюдаю за папой, она задумчиво потирает подбородок, покрытой темной щетиной с проседью. Хочется спросить кого имел ввиду Саша, но как я теперь себя выдам?

Уже сбрехала ведь…

Я отвожу взгляд, чтобы не встретиться с ним глазами. Потому что если встретимся – все. Он почувствует. Он всегда чувствует.

— Ну и черт с ним, — бурчит он наконец. — Главное, чтобы швы не разошлись. Пусть полежит, восстановится.

Я киваю и делаю вид, что меня это вообще не трогает. Типа как скажешь, пап, я тут просто мимо проходила. И он уходит, оставляя за собой привычный запах – табак и мята.

Ая стою у лестницы, прислонившись поясницей к перилам, и в голове снова – эхом:

«Не дай им ее забрать…»

Кто «они»? Кого «ее»?

Я понимаю, что могла бы прямо сейчас вернуться, зайти обратно в комнату, задать Саше эти вопросы. Но не делаю этого. Потому что, как ни странно, мне становится страшно.

*****

Сижу на полу у кровати, опираясь о край матраса, листаю ленту в телефоне. Ноги уже затекли, волосы свалились на лицо. Но интернет засасывает в свои коварные сети, время летит незаметно.

За дверью раздаются шаги. Нет, не шаги. Один, тяжелый, уверенный.

Папа.

Я резко сажусь прямо, телефон автоматически гаснет в руке.

Он входит, не стучась.

Обычное дело.

Я напрягаюсь. Может, что-то случилось? С тем Сашей? Или ему снова нужна помощь – воду подать, бинт сменить, посмотреть, дышит ли?

— Ты думала, я забыл? — спрашивает папа сразу с порога.

Я поднимаюсь с пола, встаю напротив него, а мобильный бросаю на кровать.

— О чем?

Он закрывает за собой дверь и останавливается посреди комнаты, как прокурор. Руки в карманы не сует – это плохой знак. Значит, разговор будет длинный и серьезный.

— О ночи, Мира. О том, как ты удрала из дома и шлялась неизвестно где.

Я сглатываю, уголки моего рта чуть дергаются – нервная привычка.

— Я ведь думал, что ты взрослая, — продолжает он строгим тоном. — Что ты хотя бы понимаешь, в какое время мы живем. Какие люди ходят по улицам. Какие интересы крутятся вокруг этого дома. Вокруг меня. А теперь, видимо, и вокруг тебя.

— Это была просто вечеринка, — говорю тихо.

Глупо звучит, конечно, как оправдание девочки из дешевой мелодрамы.

— Просто вечеринка? — он хмыкает. — Просто.

Становится жарко. Противно жарко. Словно в комнате врубили все батареи, и они мгновенно сушат воздух.

— Тебе повезло, что я был занят раненым. Повезло, Мира. Иначе ты бы у меня неделю из дома не вышла.

— Пап, ну я же вернулась. Я же ничего…

— Ты ничего не поняла, — обрывает он грубо. — Ты живешь под крышей человека, который каждый день имеет дело с риском. С тайнами, о которых ты не имеешь права знать. И, поверь, если бы кто-то решил использовать тебя, чтобы добраться до меня – ты бы даже не успела пикнуть.

Я не выдерживаю и огрызаюсь:

— Я не маленькая.

Папа хмуро смотрит на меня.

— А я все равно буду тебя защищать, — произносит он. — Даже если ты уже не маленькая. Даже если ты меня за это возненавидишь.

Папа разворачивается и уже тянется к дверной ручке, но я вдруг произношу:

— Ты говорил, что важно быть честным.

Простите, но я не могу больше молчать!

Папа останавливается. Поворачивается ко мне не сразу, медленно, как будто слышать это ему неприятно, но важно.

— Ты всегда говорил, что надо делать все по совести. Что человек либо живет достойно, либо гниет. И что у нас в семье так заведено. А теперь тут незнакомец в крови, запертые комнаты, какие-то… полунамеки. Ты с кем-то заодно, о чем-то молчишь, и я… Я не знаю, что происходит, пап.

Он долго смотрит на меня. Его лицо не выдает ни одной эмоции, но я вижу, как в его глазах проступает усталость. Та, которую он обычно прячет за делами, встречами и списками покупок.

— Я не хочу, чтобы ты мне врал, — добавляю я тише. — Я ведь тебе верю.

Папа подходит ближе. Садится на край кровати, как в детстве, когда я болела, и он приносил чай с медом и с лимоном и гладил меня по спине.

— Ты права, — произносит он тихо. — Я всегда учил тебя жить с поднятой головой. И это не изменилось.

Он вздыхает, сцепив руки на коленях, и его голос становится хриплым.

— Но есть в жизни вещи, Мира, где одна ложь может спасти жизни. Где молчание – это не предательство, а защита. Не всегда я могу тебе рассказать все, не потому что не хочу, а потому что если ты не знаешь – ты не сможешь проговориться. Не сможешь ошибиться. И никто не сможет это использовать.

Он касается моей ладони крепко и по-отцовски.

— Я знаю, что ты взрослеешь, — говорит он. — Я вижу это. Но не все, что касается меня… касается тебя. Пока нет. И ты должна мне довериться. Как я доверяю тебе, когда оставляю тебя с ним.

Папа встает и теперь действительно уходит, но на пороге оборачивается.

— И еще. Я горжусь тобой. Даже когда злюсь.

Дверь тихо закрывается.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

А я остаюсь сидеть, с пульсирующей тяжестью в груди, и думаю, что это был, наверное, самый взрослый разговор в моей жизни. И от этого как-то одновременно спокойно и страшно.

****************************

Встречайте новинку нашего литмоба - "Брат жениха. Запрет на любовь"

ГЛАВА 9.

Мира

Я спускаюсь на кухню босиком, тихо перебирая ногами по лестнице. Солнечный свет льется сквозь витражное окно, дробится на паркете, как разбившееся стекло. Пахнет жареным хлебом, сливочным маслом и ароматными травами.

На кухне возится тетя Таня в своей неизменной голубой накрахмаленной форме и с повязкой на голове. Ее движения отточенные, хозяйственные, как у балерины, у которой сцена – это плита и разделочный стол.

— Доброе утро, теть Тань, — говорю я, протирая глаза.

— Доброе, Мирочка, — улыбается она и закладывает тосты в тостер, ловко одной рукой достает из холодильника сливки, другой перемешивает овсянку на плите. — Как спалось?

— Нормально, — вру я и сажусь на высокий стул возле стола-острова.

Наблюдаю, как наша домработница берет серебристый поднос и начинает аккуратно выкладывать на него завтрак: чашка кофе, маленький кувшинчик со сливками, поджаренные тосты, масло в хрустальной креманке, варенье из черной смородины, маленькая порция омлета с зеленью.

— А это кому? — спрашиваю я, кивая на поднос.

— Так ведь друг Андрея Львовича гостит у вас, — с расстановкой отвечает она, даже не отрываясь от сервировки подноса. — Утром твой отец меня предупредил.

— Аааа. А сам он где?

— Уехал.

Я ловко спрыгиваю со стула.

— А давайте я отнесу поднос, — стараюсь предложить свою помощь беззаботно.

Тетя Таня на секунду замирает, смотрит на меня поверх очков.

— Тебе не трудно?

— Нет. Я как раз мимо пойду. Он все еще в гостевой?

Она кивает и подает мне поднос. Тяжелый и теплый, в нос бьет аромат свежесваренного кофе. Тетя Таня не любит кофеварку, всегда варит сама в турке.

Я иду медленно и осторожно. Стучать не приходится, дверь уже приоткрыта. Щель пускает узкую полоску света на пол. Я толкаю дверь плечом и заглядываю внутрь.

Александр сидит полусогнутый, прислонился спиной к подушке, с повязкой на груди. Свет мягко касается его лица, высвечивает щетину, тонкие морщины у глаз и уголков губ. Он не замечает меня сразу, а задумчиво смотрит в окно, пальцами перебирая край покрывала.

— Доброе утро, — тихо произношу я и переступаю порог. — Я принесла вам завтрак.

Он поворачивает голову. Его взгляд останавливается на мне чуть дольше, чем нужно. Руки начинают дрожать, и я боюсь, что сейчас вся посуда поскачет по подносу.

— Из тебя бы вышла отличная сиделка, — произносит он с хрипотцой. — Даже завтрак в постель приносишь.

— Если честно, то я чуть разлила кофе в блюдце, так что сиделка из меня никакущая.

Мужчина чуть улыбается. Я ставлю поднос на прикроватную тумбу, беру чашку кофе, подаю ему ее осторожно, чтобы не задеть рану. Его пальцы касаются моих. Всего лишь на мгновение, но этого хватает, чтобы по моему телу пробежал ток. Саша не убирает руку сразу.

— Вам лучше?

— Чувствую себя человеком, а это редкость в последнее время.

Я присаживаюсь на край кресла. Не слишком близко, но и не слишком далеко. Смотрю, как он берет тост, как аккуратно намазывает на него масло, а затем макает его в варенье.

Все движения оточенные, резкие, только по делу.

Я жадно наблюдаю, как он откусывает кусок, как с наслаждением пережевывает еду. И вдруг атмосфера становится интимной. Даже звук, с которым он жует, кажется мне личным. Запретным.

— А твой отец, он знает, что ты пришла?

Аааааа! Перекати-поле гуляет в моей голове…

Думай, Мира, думай!

— Вообще-то я пришла, чтобы забрать свой штатив с лампой, — бросаю взгляд на одинокий светильник, который стал свидетелем моего вчерашнего позора.

Саша долго смотрит на меня. Его глаза вообще не старые. Уставшие – да, но не старые. В них живет что-то, чего нет в парнях, с которыми я привыкла тусить. В них есть опыт и опасность.

— Ты не боишься меня?

Я сглатываю, задумываюсь, и решаю ответить честно.

— Немного, — говорю я. — Но не так, как стоило бы.

Он подносит чашку к губам, пьет, а потом тихо произносит:

— А зря.

И в этой фразе нет ни игры, ни угрозы. Только правда.

Я встаю. Кажется, пора драпать отсюда. Но сердце просит задержаться еще на минуту, побольше вдохнуть запах мужского дезодоранта, наглядеться на взрослого мужчину, торс которого оголен.

— Вам еще что-нибудь нужно? — спрашиваю я, уже на пороге.

Саша ставит чашку на поднос, медленно и беззвучно.

— Да. Помоги мне повязку поменять.

Мои ноги врастают в пол. Вот он – шанс еще немного побыть рядом с ним. Но менять повязку…?

— Я… Я не умею.

Мужчина чуть склоняет голову, уголки его губ поднимаются в почти невидимой улыбке – больше в глазах, чем на лице.

— Ты же слышала, как они меня называют?

— Лекарь? — тихо произношу я.

Он кивает.

— Значит, тебе повезло. У тебя будет лучший учитель. Я все расскажу и покажу. Ты только будешь работать своими волшебными руками под моим личным руководством.

Ох, жарко стало как-то, не?

Голос у него мягкий и низкий. Не приказывает. Не просит. Просто говорит спокойно и уверенно.

— Ну… ладно, — говорю я, и сама не понимаю, почему соглашаюсь.

Но ноги уже несут меня обратно в комнату, руки тянутся к подносу, отодвигают его дальше от кровати.

Саша чуть сдвигает простыню, открывая крепкие бедра, спрятанные за черными спортивными штанами. Я отлипаю от заметного бугра в районе паха и с трудом перевожу взгляд на повязку. Кровь чуть проступает по краю, алая на белом. Я чувствую, как у меня замирает сердце, как дрожат пальцы. И все же решаюсь остаться.

— Шкафчик в ванной. Верхняя полка. Там все, что нужно.

Я киваю и выхожу из комнаты, но на пороге все же оглядываюсь. Мужчина снова смотрит в окно, но я знаю

(нет, чувствую!)

его взгляд все еще на мне.

*******************

Дорогие читатели!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Приглашаю в новинку нашего литмоба - "Друг отца. Грани греха"

ГЛАВА 10.

Мира

Я стою в ванной и смотрю на себя.

В отражении вроде бы я, такая, как всегда. И совсем не такая, какой была вчера.

Майка чуть приспущена на плечо. Волосы небрежно подсохли, оставляя на висках пару вьющихся прядей. И все бы ничего, но я почему-то внимательно изучаю собственное лицо. Я пытаюсь понять, а что во мне есть такого, что может понравиться взрослому мужчине?

Я наклоняюсь ближе к зеркалу. Прикусанная губа, предательский маленький прыщик у носа, легкий румянец от жара, который растекался по телу, когда я была рядом с Сашей.

Надо перестать думать о нем!

Собираю волосы в хвост. Резинка соскальзывает с пальцев, и пока я поднимаю ее с кафельного пола, ловлю себя на мысли – хочу выглядеть красиво. Для него. Для раненого мужчины в постели. Для человека, которого я совсем не знаю.

Это глупо. Это стыдно. Это…

Правда?

Отражение в зеркале на секунду хмурится вместе со мной. Оно не выдаст, не осудит, но и не избавит от ощущения, будто я перехожу черту, даже просто думая о Саше.

Я резко выпрямляюсь. Хватит. Это – не романтика. Это всего лишь забота. Перевязка, медицинская необходимость.

Я открываю белый шкафчик над раковиной, достаю аптечку. Все в ней аккуратно разложено: бинты, антисептик, вата, перчатки. Даже йод есть. Что понадобится? Решаю взять всю аптечку и закрываю дверцу.

Мое лицо в зеркале исчезает.

Остается только желание поскорее вернуться в гостевую.

Тихо ступая по теплому полу, я вхожу в комнату.

Саша сидит в той же позе, облокотившись на подушки. Мой взгляд падает на его грудь, там уже расплылся синяк, похожий на чернильную кляксу.

У меня пересыхает во рту, и я резко торможу.

— Подойди, — спокойно говорит мужчина.

И я подхожу, словно загипнотизированная.

— Ничего страшного, — тихо добавляет он, — если станет плохо, скажи сразу.

Я едва сдерживаю дрожь в руках. Сажусь на край кровати. Он смотрит не на рану, а на меня. Внимательно, будто хочет прочесть мои мысли.

— Ты боишься крови?

— Боюсь… тебя, — чуть слышно отвечаю я и сразу же кусаю губу.

Зачем я это сказала?

Саша не улыбается, а просто кивает.

— Это правильно. Бояться – значит уважать.

Я открываю аптечку, вытаскиваю бинт, антисептик, ножницы, ватные диски. Я слишком сосредоточена, мои движения медленные. Я морально настраиваюсь на то, что сейчас увижу под повязкой.

— Дай мне руку, — просит он.

Я не понимаю, зачем, но даю.

Саша обхватывает мою ладонь своей, и кладет на свою грудь, чуть выше раны.

— Почувствуй. Живу. Дышу. Все под контролем.

Его кожа горячая. Моя – ледяная.

— Готова?

Я киваю.

Хотя я нихрена не готова!

Мужчина направляет мои пальцы и показывает, где держать, как обрезать старый бинт. Я стараюсь не смотреть на рану, но не могу. Глазами цепляюсь за каждую деталь: мясо, стянутое нитью, тонкая капля сукровицы.

Становится дурно.

— Смотри не на кровь, а на действие, — раздается его тихий голос почти над моим ухом. — Отвлекись. Это просто ткань. Просто шов.

Я медленно снимаю повязку, движения неловкие. Он не отстраняется от меня, наоборот, придвигается ближе.

— Хорошо, — шепчет он, — не бойся, ты все делаешь правильно.

Его бедро не случайно касается моего. Пространство между нами тает.

Я обрабатываю рану ваткой, мужчина чуть вздрагивает.

— Больно?

— Приятно, что ты рядом, — отвечает он, и я понимаю: он испытывает совсем не ту боль, которой я боялась.

Я прикладываю свежую марлю, разматываю бинт. Его пальцы снова накрывают мои.

— Туже. Еще. Да, так.

Я как будто слышу не только слова, я слышу его дыхание. Чувствую, как он смотрит на меня. Не просто как на девочку. Не просто как на дочку друга. А на женщину, которая делает для него что-то важное.

Повязка готова.

— Все? — спрашиваю я, спешно запихивая все в аптечку и стараясь не смотреть на него.

Саша молчит секунду, а потом тихо произносит:

— Все.

Мой взгляд цепляется за его губы, за уголок его рта, за щетину вдоль подбородка. Затем опускается на шею. Там, где кожа слегка блестит от жара.

Саша в этот момент смотрит на меня.

Я рядом. Он рядом.

И в следующую миллисекунду у меня что-то щелкает в голове.

Не раздумывая, просто потому, что дальше держать внутри это невозможно, я наклоняюсь к нему.

И целую в губы...

***********************

Дорогие читатели, приглашаю вас в новинку нашего литмоба - "Сводный соблазн для мажора"

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

ГЛАВА 11.

Мира

Я не отстраняюсь, совсем не хочется. Мои губы касаются его неуверенно, я проверяю: правда ли он здесь? правда ли это происходит?

И тут… Саша отвечает на мой поцелуй.

Наши губы теперь не просто касаются друг друга, он медленно и лениво пробует меня на вкус, раздвигает своим влажным языком мои губы. А потом вдруг он становится другим. Жадным. Взрослым. Опытным.

Боже, как же хорошо он целуется! Я бы целовала его вечно!

Мое сердце бешено стучит в груди, точно хочет выскочить наружу.

Мужчина двигается совсем чуть-чуть, его ладонь шустро оказывается у меня на затылке. Он не жмет, но пальцы в волосах властные и управляющие.

Я не могу оторваться. Не хочу.

Становится жарко, Саша меня не отпускает.

Наши дыхания смешиваются. Моя спина выгибается, пальцы обхватывают мощную мужскую шею, чувствую его пульсирующую вену.

А потом он резко отрывается от меня, словно сдерживает что-то. Или себя. Или меня.

Между нами появляется воздух, я делаю рваный вдох, стараюсь сфокусироваться на мужском лице.

Саша смотрит на меня. Его взгляд не мягкий, а выжидающий. Я бы даже сказала: хищный.

— Тебе нужно уйти, — хрипло говорит он. — Сейчас же.

Я сижу на кровати и не шевелюсь.

— Мира, — он поднимает брови, давит голосом, — я на грани. Ты не знаешь, что со мной бывает, когда я перестаю сдерживаться.

И в этот момент я понимаю: этот мужчина не просто раненый гость в нашей гостевой спальне. Он – опасность. Но мой выбор уже сделан, сердце предательски сжимается от темного взгляда. В нем пылает огонь, желание, страсть… но руки Саши резко хватают мои запястья и отрывают от своей шеи.

И тут меня осеняет, что я натворила.

Я поцеловала его!

Я мгновенно вскакиваю с кровати и бегу в свою комнату. Закрываю за собой дверь, опираюсь спиной и медленно оседаю вниз.

Воздуха не хватает.

Сердце бухает в горле, и ладони дрожат. Я смотрю на них и словно впервые вижу, как будто это не мои руки обнимали его шею. Не мои губы прижимались к его.

Кончиками ледяных пальцев я трогаю пекущие губы.

Саша целовался так по-настоящему. Так, будто не имел на это права, но все равно позволил себе. И я позволила.

Господи, что это было?

Провожу руками по лицу, затем по волосам. Внутри все сжалось в тугой комок.

И хочется и страшно. И слишком все быстро.

— Мира, ты с ума сошла, — шепчу себе. — Он друг папы. Он старше. Он только что пришел в себя после ранения.

Но я вспоминаю, как он смотрел на меня, как его рука властно сжимала мой затылок.

Мурашки бегут по коже.

Я поднимаюсь с пола и сажусь на кровать, поджимаю под себя ноги, кутаюсь в плед. И все равно чувствую его рядом: его запах, его взгляд, его поцелуй.

Может, это просто случилось и все? Забыть!

Может, это больше не повторится? Не должно!

А если повторится?

Я закрываю глаза и снова чувствую, как он притягивает меня к себе. Как губы становятся требовательными, как я забываю дышать.

Мне нужно остыть. Остыть и прийти в себя.

А вместо этого, я лежу, смотрю в потолок… и улыбаюсь. Тихо, украдкой, только для себя.

Тянусь к мобильному.

— Алло, Аська?

— Приветик! — голос подруги веселый.

— Ты дома?

— Ага.

— Я сейчас приеду, — говорю быстро, будто боюсь передумать. — Срочно. Просто… мне надо.

Ася замолкает.

— У тебя голос такой странный, как будто ты натворила что-то.

— Просто жди. Через полчаса буду.

— Жду.

Я сбрасываю звонок и резко поднимаюсь. Хватаю джинсы, свитер, бросаю в сумку зарядку, кошелек. Все делаю быстро, словно бегу от пожара. Может, так и есть. Только пожар внутри.

Надо вырваться. Вырваться из дома, из мыслей, из губ, которые я до сих пор ощущаю.

Я спускаюсь вниз. По пути заплетаю волосы в небрежный пучок.

— Мирочка, а позавтракать? — тетя Таня показывается в холле, у нее в руках половник.

— Не хочу, спасибо, — отвечаю на бегу, натягивая кроссовки у порога.

И чуть не врезаюсь в папу. Он входит в дом с телефоном в руках.

— Ты куда? — строго спрашивает он.

— К Асе, прогуляемся с ней по магазинам.

Он смотрит пристально, и я стараюсь не моргнуть.

— Будь осторожна, — произносит папа. — И если что, сразу звони.

— Конечно, — выдавливаю улыбку и выхожу на крыльцо.

Холодный воздух хлещет по горящим щекам. Я иду по дорожке, стараясь не думать, не оборачиваться, не вспоминать.

Но когда я подхожу к машине, я все равно поворачиваю голову в сторону. И вижу окно гостевой спальни.

Саша стоит за стеклом. Он опирается на подоконник рукой, голый по пояс, в бинтах. Его лицо в полутени, но я четко замечаю, как он смотрит прямо на меня. Не машет, не двигается, буравит меня таинственным взглядом.

Как будто знал, что я обернусь.

Мир вокруг замирает. Вокруг – ни ветра, ни звука, только он и я. Между нами – стекло и десятки невысказанных слов.

Я отвожу взгляд, сажусь в машину, захлопываю дверь и завожу двигатель. Сердце снова стучит как бешеное.

Я уезжаю с надеждой, что у меня получится выбросить его из головы.

__________________

Дорогие мои, приглашаю в горячую историю нашего литмоба - "Дочь друга. Запретная. Моя"

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

ГЛАВА 12.

Александр

Мира убегает.

Быстро, будто за ней погоня. Я даже не говорю «стой», только провожаю стройную фигуру взглядом, не шевелясь.

Не доверяю своему голосу. Не доверяю себе. Нихрена не понимаю, что только что произошло.

На губах еще пульсирует ее вкус: сладкий, молодой, неосторожный.

Пульс у самого в висках. Сердце будто выдрали, просмотрели на свет и закинули обратно, не спросив, хочу ли я.

Блядь!

Я падаю назад на подушку, закидываю руку на лицо. Пахнет ею.

Руки до сих пор помнят, как она дрожала под моими пальцами. Помнят ее короткое и нервное дыхание. Эта дерзкая девочка – дочь моего друга.

Да ты совсем мозгами поехал, Лекарь???

Я кусаю внутреннюю сторону щеки до крови.

Кто ты теперь, а? Больной, пьяный от жара старый ублюдок, который позволяет себе…

Ты же сам позволил ей дотронуться, сам разрешил ей остаться. И сам позволил поверить.

Сиделка. Твою мать! СИДЕЛКА.

Я резко сажусь.

Как я не понял сразу? Как не раскусил? Теряю сноровку.

Девчонка соврала, глядела прямо мне в глаза и врала. Маленькая лгунья в шортах, в легкой майке, аппетитно обтягивающей стоячую грудь, и с руками, которые трясутся, когда касаются бинта.

И все равно я позволил. Позволил ей прикасаться ко мне.

Я должен был поставить точку, дать по тормозам, сказать «нет». Но когда ее пухлые губы прижались к моим, я исчез.

Выпал в осадок. Стерся. Растворился. Осталась только она. Малая.

Нет, ни черта она уже не малая. Она – женщина. Красивая и сочная.

Невозможно об этом думать и не хотеть ее снова. Снова и снова.

Я даже не уверен, что это просто влечение. Что-то опасное. Что-то, что цепляется за грудную клетку. Как будто внутри что-то проснулось. Давно забытое, темное и настоящее.

Стараюсь дышать ровно. Не помогает.

Тогда я встаю и направляюсь к окну. Уже собираюсь задернуть штору, но резко останавливаюсь.

Мира выходит, нет, вылетает из дома. Пытается выглядеть спокойно, я наблюдаю за ее бегством. Она быстро семенит к машине, но внезапно тормозит и оборачивается. Мы встречаемся взглядами.

Я не отрываюсь, не моргаю, не прячусь. Пусть знает, пусть чувствует.

Мне хочется наказать тебя, глупышка, отшлепать так, чтобы твоя упругая попка покраснела.

Ты врала мне. А я, дурак, позволил себе лапать тебя, позволил себе прикоснуться к бархатной и нежной коже.

И теперь ты моя проблема.

Дверь скрипит, я поворачиваю голову и без удивления замечаю Андрея.

— Спишь?

— Уже нет, — хриплю я. — Что, совесть замучила?

Он усмехается, но взгляд у него темный. Друг закрывает за собой дверь, встает рядом с креслом, но не спешит садиться.

— Как ты?

— Живой, спасибо. Моя сиделка, — я специально делаю акцент на слово «сиделка», — работает отменно.

Андрюха хмурится. Я вижу, как его челюсть сжалась, но он молчит.

— Говори, — наконец бросаю я и устало вздыхаю. — Ты ведь пришел не просто спросить, как я.

— Ты бы тоже пришел, если б я оказался на твоем месте.

— Я не спорю. Я за тебя пулю поймал – не жалуюсь.

Он отворачивается к окну. В комнате повисает долгая пауза. Такая, от которой уже нервы начинают шалить.

— Они думают, что ты мертв, — тихо произносит Андрей.

Вот оно как. Я догадывался.

— И ты хочешь, чтобы они так и думали?

Андрей поднимает на меня взгляд. Теперь в нем появляется тот самый лед, которого я не видел много лет. Лицо человека, который может сделать то, что нужно без истерики и без пощады.

— Пока да.

— Хорошо. Только вопрос: как долго я буду здесь торчать, пока ты разруливаешь свои мутки?

— Это не мои мутки, Сань, — друг делает шаг ко мне. — Это были твои проблемы. Ты ввязался, а я тебя вытащил.

— Ты попросил меня поехать с тобой.

— Потому что знал, что ты – единственный, кто не сдастся. А ты полез спасать меня. В одиночку. Как идиот.

— Зато ты жив, — отрезаю я.

Он прикрывает глаза, шумно выдыхает.

— А у тебя очередная дырка в груди. Я в долгу, поэтому ты здесь. Поэтому твое имя нигде не всплывет. Ни камер, ни записей, ни звонков.

Андрей делает паузу, осматривает меня, а потом тихо добавляет:

— Если ты не наделаешь глупостей.

Я ловлю на себе его взгляд. Прямой. В лоб. Он что-то подозревает. Не все, но что-то.

Мы оба понимаем, к какому камню преткновения мы сейчас пришли.

— Я помню твою дочь совсем мелкой, — вырывается у меня. — С бантами, как у куклы. Вечно таскалась за нами по дачному участку. Все время спрашивала, можно ли ей с нами…

— Да, — Андрей усмехается, — она почему-то вечно тянулась к тебе. Помнишь, как ты за шкирку тащил ее из лодки?

— Время летит, — качаю головой. — Страшно, как быстро.

Он вдруг становится тише, взгляд уходит куда-то вглубь комнаты, мимо меня.

— Когда я смотрю на нее, я понимаю, насколько старый я стал.

— Да ладно тебе, — усмехаюсь. — Тебе всего лишь сорок четыре.

— Сорок четыре – это не двадцать, Сань, — голос друга становится ниже. — И ты не пацан, а это моя дочь.

Он делает шаг ближе.

— Я все понимаю. Ты спас мне жизнь. Я тебе доверяю.

Андрей смотрит мне прямо в глаза.

— Но не играй с ней. Понял? Она тебе не игрушка.

— Я знаю, кто она, — цежу я сквозь стиснутые зубы. — Лучше, чем ты думаешь.

— Тогда держи себя в руках, дружище, — Андрей сжимает мое здоровое плечо, — иначе я забуду, кто из нас кому должен.

Он разворачивается и уходит. Я смотрю на закрытую дверь, а мерзкое слово «игрушка» гремит в голове.

Мира – не игрушка. Она – пуля похлеще той, что в меня вошла.

И я уже чувствую, как она медленно раскрывает свои свинцовые раскуроченные стенки, распускаясь внутри, словно невинный цветок.

***********************

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Спешу поделиться новинкой нашего литмоба - "Невеста брата. Желаю тебя".

ГЛАВА 13.

Мира

Я рассматриваю свое отражение в огромном витринном стекле. Высокая, в светлом свитере, волосы скручены в небрежный пучок, передние пряди вьются у лица.

Все стало другим за последние сутки. Меня будто вывели за пределы привычной версии себя и сунули в новую, расплавленную и жутко растерянную. Внутри творится такой хаос, что страшно наводить порядок. Хочется махнуть рукой, типа «а, что будет – то будет».

— Ну что, шопинг-терапия? — Ася сжимает мою руку и тянет внутрь первого магазина. — Или ты опять будешь говорить, что тебе ничего не надо?

Я улыбаюсь, благодарная за ее болтовню. Я бы сейчас разревелась от одиночества, если бы не подруга.

— Надо, — говорю с натянутой улыбкой. — Очень надо.

Мы уже прошли мимо бутика с парфюмерией, мимо пары косметических магазинов, померили по кофточке, обсудили людей вокруг, посмеялись над одинаковыми куртками у двух парней. И вот теперь Ася дергает меня за локоть и улыбается с озорством.

— О, а давай вот сюда, — она кивает в сторону бутика нижнего белья. — Я хочу что-то красивое. И тебе надо, чтобы у твоего Тимура челюсть на пол упала.

От фразы «твоего Тимура» меня передергивает.

— От какого Тимура? — я поднимаю брови.

— Здрасьте, приехали, — Ася закатывает глаза, — парень с вечеринки. Высокий, с ямочкой на щеке, в терракотовом пиджаке. Сказал, что у тебя «невероятно честные глаза».

— Ага, честные, пока я не надену кружевной комплект за десять тысяч.

— Тьфу на тебя, — фыркает подруга и уже тянет меня внутрь.

Бутик утопает в мягком свете, полки аккуратно забиты кружевом, шелком, нежными тканями в разноцветных оттенках. Здесь пахнет ванилью и дорогой кожей. Музыка едва слышная, ласковая, почти интимная.

Я провожу рукой по черному комплекту с полупрозрачной чашкой, и внутри что-то щелкает. В голове внезапно возникает его взгляд. Пронзительный, внимательный. И тишина, в которой звучит только мое дыхание.

— Ты че зависла? — Ася уже держит два бюстгальтера: один сиреневый с бантом, второй, как спелая вишня. — Тебе какой больше нравится?

Я моргаю, выныривая из своих фантазий.

— Я сама посмотрю.

Беру со стойки нюдовый комплект с кружевом – утонченный и женственный. Сама не понимаю, зачем. Мне что, есть перед кем в нем красоваться?

Саша.

Я резко вешаю комплект обратно. Что за бред?! Он старше, он ранен, он вообще… гость отца. И все равно я вспоминаю, как его пальцы сжимали мою шею. Как он не дал мне отстраниться, как страстно целовал в ответ.

Я берусь за темно-зеленый, комплект бутылочного цвета. И уже мысленно представляю, как он будет смотреть на меня. Глаза чуть прищурены, челюсть напряжена.

Боже. Остановись.

— Эй, — Ася вдруг оказывается рядом. — Что-то с тобой не так, признавайся.

— Что?

— Ты ходишь как в трансе, говоришь отрывками. Лицо у тебя как у человека, который или влюбился, или сделал что-то очень-очень плохое.

Я прикусываю губу.

— Просто… дома гость. Друг отца.

— Ага, и ты, конечно же, с утра до ночи помогаешь ему решать кроссворды?

Я хмыкаю, а Ася продолжает:

— Он тебе что, нравится???

— Ну…, — я на секунду замираю. — Он… взрослый. Но он… такой… настоящий. Не как эти вечные «у тебя тик-ток есть?».

— Подожди. Сколько ему?

— Я не знаю точно. Около сорока, наверное. Может, чуть больше.

Ася таращит на меня глаза.

— Мира! Ты в своем уме? Он же старик!

— Какой он старик?! — огрызаюсь я, ее слова больно бьют и мне хочется защитить Сашу.

В бутике становится немного душно или это у меня внутри?

— А как же Тимурчик? — ехидно спрашивает Ася.

— Не знаю. Не хочу.

Она закатывает глаза, но с ухмылкой. Потом пожимает плечами и сует мне в руки кремовый комплект с тончайшей вышивкой.

— Возьми. С твоей фигурой будет сидеть убийственно. А если решишь его надеть, сделай это для себя любимой. Не для какого-то там дядьки. Хорошо?

Я киваю.

Наверное, хорошо.

Но в голове снова этот образ: я в белье, он стоит напротив. Молчит. Смотрит. И я понимаю, что ему уже ничего не нужно говорить.

Меня начинает трясти изнутри от этих мыслей.

Я ускользаю в примерочную, прикрывая за собой шторку. Хочется остаться наедине, оградиться от всего мира.

Шторка за мной шуршит, и я оказываюсь в маленьком уютном пространстве. Стены обиты серым бархатом, свет рассеянный, мягкий, будто специально создан для того, чтобы ты не видел недостатков – только то, во что хочешь поверить.

Я снимаю свитер, сбрасываю джинсы. Остаюсь в черном белье, простом и скучном.

Внимательно осматриваю себя в зеркале. Руки тонкие, талия есть, грудь... нормальная.

Я медленно надеваю кремовый комплект. Лиф нежный, кружево едва держит форму. Трусики с высокой посадкой, с прозрачными боками. Я верчу бедрами, приподнимаю волосы.

Взрослая и сексуальная.

Да, такие, как Тимур, сразу бы пробили своим стояком стратосферу.

Почти не дыша, я подхожу ближе к зеркалу. Стою так пару секунд, не в силах оторваться. Я красивая. Я знаю это, но это теперь будто угроза, а не дар.

Потому что я думаю

о нем.

О его глазах, когда он смотрел на меня, не моргая. О том, как стиснул челюсть, когда наши взгляды встретились в окне. Он стоял на первом этаже, я у машины, между нами – десятки шагов. Но в тот момент он был ближе, чем кто-либо в моей жизни.

И вот я здесь, стою почти голая. Думаю, как бы он на меня посмотрел сейчас.

Подошел бы? Сказал бы «сними»? Или «оставь»?

А может, просто подошел бы молча, взял за талию, прижал к себе, и прошептал мне в ухо что-то совсем неприличное?

Я крепче сжимаю бедра.

Боже, что со мной?

Я вспоминаю, как Саша откинулся на подушку, как сжал лицо рукой, и как он приятно пах, когда я меняла ему повязку. Запах кожи, немного табака, немного аптеки и мужской настоящий дурман.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

И сейчас в примерочной, среди шелка и теплого света, у меня возникает мысль, от которой у меня внизу живота все скручивается.

А может, у него кто-то есть? Какая-нибудь женщина. Женщина его возраста. Сильная, спокойная, без истерик. Она его целует, когда никто не видит, гладит по спине, когда он не может уснуть.

Мне вдруг становится обидно. Глупо и бессмысленно обидно.

Я прижимаю ладонь к животу, будто могу так унять бурю внутри.

— Ми-и-и-р, ты там скоро? — раздается голос Аси за шторкой, а потом она заглядывает ко мне.

— Минутку, — хриплю я, еле узнавая свой голос.

Ловлю на себе ее горящий взгляд.

— Вау, подруга! Если бы я была мужиком, я бы тебя так отлюбила… Классный комплект, бери и даже не сомневайся. Все, жду тебя у кассы.

Как только голова Аси исчезает, я срываю с себя кружево, натягиваю одежду наспех. Мне срочно нужен воздух. Или душ. Или подушка, чтобы закричать в нее. Что угодно, только не эти мысли, которые сводят меня с ума.

Я выхожу к Асе. Беру комплект.

Для себя.

Наверное.

Но пока я не уверена, кого именно хочу им поразить…себя… или его.

******************************

Приглашаю в горячую историю нашего литмоба - "Друг отца. Его искушение"

ГЛАВА 14.

Мира

Я сворачиваю с дороги, колеса глухо стучат по неровной плитке нашего двора. Машина плавно замирает возле гаража. Выключаю двигатель, и какое-то время просто сижу, держась за руль.

Сердце все еще глупо барабанит в груди, словно я только что сделала что-то непозволительное, нарушила правила.

Возможно, так и есть.

На соседнем сиденье стоят пакеты с покупками. Тонкое кружево белья, шуршащие бумажные ленты. Я специально не смотрю туда. Не хочу вспоминать, как Ася выбрала для меня второй черный комплект и с улыбкой сказала: «Вот в этом ты точно сведешь с ума своего старика».

Он не старик! Блин!

Шумно выдыхаю, собираюсь с мыслями и выхожу из машины. Солнце катится к горизонту, длинные тени ложатся по дорожке, по фасаду дома. Я автоматически перевожу взгляд на окно гостевой спальни. Оно открыто, шторы опущены. Но в нем не видно ни силуэта, ни тени.

Не ждал.

Или специально не показывает, что ждал?

Ноги сами несут меня в дом. Дверь чуть скрипит, как всегда. В прихожей стоит запах свежего хлеба и кофе. Чуть дальше, ближе к гостиной, я ощущаю прохладу от кондиционера. Знакомый уют, который теперь почему-то только давит на грудь.

— Мирочка, ты вернулась? — голос тети Тани раздается откуда-то из кухни.

Я захожу, постановочно натягивая улыбку.

— Да.

Она выглядывает, вытирая руки о полотенце:

— Отец тебя ждет в кабинете.

Я замираю, а сердце снова делает глупый скачок.

— Зачем?

— Не знаю, милая. Но он просил тебя зайти сразу, как только ты вернешься.

Пакеты с покупками я оставляю у лестницы. Мне вдруг становится жарко. Неловко и глупо. Как будто я в чем-то провинилась, хотя папа еще ничего не сказал.

Дверь в кабинет приоткрыта. Я стучу, но отец уже смотрит на меня из-за стола:

— Заходи.

Он сидит, как всегда, прямо. В темной рубашке, внимательно осматривает меня. Это его особый режим – когда он не просто папа, а человек, привыкший принимать решения.

Я медленно вхожу в кабинет, присаживаюсь на кресло напротив.

— Все хорошо? — спрашиваю я, хотя знаю, что просто так он бы меня не позвал.

Да еще и срочно.

Папа кивает, смотрит мимо меня в окно, а потом переводит взгляд на меня.

— Расскажи, как прошел день. Где были?

Я моргаю, чуть выпрямляюсь:

— В торговом центре. Ничего особенного, так – по мелочи.

Он медленно кивает, мой ответ его устраивает.

— Слышал, ты не завтракала. Тетя Таня переживала.

— Не хотелось. Голову проветрить надо было.

Папа пристально изучает меня, и мне становится неловко. В животе появляется тревожное жужжание.

— Мира, я хочу, чтобы ты чувствовала себя здесь спокойно. Этот дом – твой, всегда был и будет. Ты можешь делать все, что хочешь. Но…

Он делает паузу. Слишком долгую, и это «но» цепляется за воздух между нами.

— Но я прошу тебя быть… осторожной.

Я непонимающе хмурюсь:

— Осторожной в чем?

— Ты уже взрослая, и я уважаю твое право на личное пространство, — голос папы спокоен, он не наезжает на меня, но от этого становится только страшнее. — Но люди… особенно те, кто рядом, тоже уязвимы. У них могут быть свои проблемы, свои ограничения и сложности.

Я отвожу взгляд. Внутри все сжимается.

— Ты про Сашу?

Папа долго смотрит на меня.

— Я про то, что некоторые дороги ведут к вещам, которые нельзя вернуть назад, — он деликатно подбирает слова, кидает тонкие намеки. — А я не хочу, чтобы ты пострадала.

Я молчу, потому что слова застряли где-то в горле.

Он наклоняется чуть ближе:

— Мира, он тебе не ровня. Ни по возрасту, ни по прошлому. Саня хороший человек, но… с другим грузом и с другими тенями за спиной.

— Я не ребенок, — вырывается у меня с нотой обиды.

— Именно. Поэтому я и говорю с тобой как со взрослой.

Папа не повышает голос, вообще ни разу не сорвался. Но я чувствую: внутри него буря. И эта буря не от злости, а от страха за меня.

— Я все поняла, — говорю тихо, и сам себе не верю.

— Надеюсь, — он кивает. — И еще: он – мой друг, ты – моя дочь. Не заставляй меня выбирать.

Его слова отрезвляют меня, как оплеуха. Я встаю, папа меня больше не задерживает, даже не обнимает. Только смотрит мне вслед, и я чувствую этот взгляд, как нож в спину.

Я выхожу из кабинета, аккуратно прикрывая дверь за собой. Спина мокрая от расшалившихся нервов.

Слова отца все еще звенят в ушах:

«Не заставляй меня выбирать».

Я делаю шаг к лестнице, потом еще один, и тут… замираю.

Саша стоит в проходе между лестницей и гостиной. В черной футболке, в темных спортивных штанах, босиком. Облокотился на стену плечом, руки в карманах. Голова чуть наклонена. Он смотрит на меня.

Ох, кажется, он все уже знает!

Я торможу, но всего лишь на пару секунд. А потом делаю вид, что просто иду. Обычный проход. Просто пройти мимо. Все нормально.

— Ты в порядке, стрекоза? — хрипло спрашивает мужчина.

Я останавливаюсь прямо рядом с ним, но не поднимаю глаз.

— А не должна?

— Ты бледная и злишься.

— Я не злюсь.

— А почему тогда дрожишь?

Мои пальцы реально подрагивают.

Проклятье!

Он все видит. Я смело поднимаю взгляд.

— Ты подслушивал?

— Нет, — он цокает и качает головой. — Но я не идиот.

Мы смотрим друг на друга. Между нами всего несколько шагов. Он не двигается, и я тоже. Воздух между нами напряжен.

Я делаю вдох:

— Он сказал, чтобы я была осторожной.

Саша отрывается от стены, приближается на шаг.

— Он прав.

Я не отступаю.

— Значит, ты тоже хочешь, чтобы я держалась подальше?

Он молчит и только смотрит. Его челюсть сжимается, скулы дергаются.

— Я хочу, чтобы ты понимала, во что лезешь, — тихо произносит он.

Я сглатываю, отступаю на шаг, не выдержав.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Поздно.

Разворачиваюсь и ухожу в сторону лестницы. Не бегу, нет. Но внутри все держится на грани.

Саша не зовет, не идет следом. И все равно я чувствую его за спиной. Он еще стоит там. Смотрит. Молчит. Сдерживается.

Как и я.

*********************

Дорогие читатели!

Горячая история нашего литмоба - "Отец жениха. Запретное влечение".

ГЛАВА 15.

Мира

Уже пошел второй час ночи, и мне не спится. Голову атакуют разные мысли. Невыносимо оставаться спокойной, зная, что на первом этаже спит

он.

Я встаю с кровати, босиком и на цыпочках подхожу к пакету, брошенному у шкафа. Осторожно достаю тонкую коробку. Внутри красиво уложено кружево и шелк, черный, почти дымчатый, с едва уловимым запахом магазина. Достаю другой кремовый комплект с тончайшей вышивкой.

Быстро снимаю с себя хлопковую пижаму и медленно примеряю белье. Бретельки ложатся на плечи, кружево ласкает кожу, оно тянется, мягкое, едва ощутимое.

Я стою перед зеркалом в пол и не могу оторвать взгляд. Не потому что красиво, а потому что в какой-то момент мне кажется, что он смотрит на меня. В моей фантазии он сидит где-то в тени этой комнаты. Молчит. Сдерживается.

Я чувствую его взгляд на шее, на лопатках, на пояснице.

Сама себе внушаю?

Пф, конечно, фантазерка!

Я подношу ладонь к животу, внутри разрастается глупое, но жгучее тепло.

Я стою перед зеркалом, как вкопанная, и прислушиваюсь. Мне хочется услышать его хриплый голос, хочу услышать от него хоть одно слово. Представляю, как он делает шаг, подходит ко мне сзади. А потом говорит: «Ты сводишь меня с ума».

Радужный мыльный пузырь лопается, в комнате только я, мое отражение и то, чего никогда не будет.

Я зажмуриваюсь, отступаю и накидываю халат. Прячу белье, резко завязывая тонкий поясок.

На секунду я чувствую себя взрослой, опытной женщиной, коварной соблазнительницей. А в другую секунду – я все та же девчонка, которой стыдно даже думать обо всем этом.

Я ложусь обратно, натягиваю покрывало до подбородка и поворачиваюсь на бок. Шепчу в темноту:

— Отстань от меня, Саша.

Но он не отстанет, потому что он прочно засел у меня в голове. И мне страшно от такого чувства.

Почему он? Почему именно он?

Жила себе спокойно, не искала себе взрослого мужчину, да я вообще никого не искала. И уж точно не думала, что вот так просто и внезапно меня может накрыть с головой.

Не просто «понравился». Не просто «симпатичный». А как будто кто-то щелкнул пальцами и все, ты уже не вернешься обратно.

Это… любовь? С первого взгляда?

Да ну, глупости. Так не бывает. Это же фигня из сериалов. Взрослые люди так не делают, у них все по-другому. Рационально и по графику.

А я…

А у меня просто снесло крышу.

Он говорит «будь осторожна», папа говорит «он тебе не ровня», а я думаю только о том, как пахнет его кожа, когда он рядом. Как звучит его голос, когда он называет меня стрекозой. Как у него темнеют глаза, когда он злится или сдерживает желание.

Я ведь даже не знаю, что он ко мне чувствует по-настоящему. Может, это только мне кажется, что между нами что-то есть? Может, он просто взрослый, добрый, раненый?

А может, я не придумываю. Возможно, не все чувства поддаются логике.

Я переворачиваюсь на другой бок, утыкаюсь в подушку, вдыхаю запах своего нежного цветочного парфюма.

Любовь?

Я не знаю.

Нет, дальше лежать невыносимо. Встаю с кровати и выхожу из комнаты.

Халат плотно затянут на талии, босые ступни почти не слышны на лестнице. Дом спит. Только мне не спится. Я никогда не смогу заснуть, пока внутри так горит.

На кухне прохладно. Я открываю холодильник, беру графин с водой. Наливаю воду в высокий стакан, делаю глоток… и чуть не подпрыгиваю.

Голос. Низкий. Хрипловатый. Откуда-то сзади, из темноты.

— Не спится?

Я резко оборачиваюсь. Вода выплескивается, ледяной поток обжигает ткань халата. Она моментально темнеет, прилипает к коже, вырисовывая контуры тела.

— Блин, — я выдыхаю, прижимая стакан к груди, но поздно.

Саша стоит в дверном проеме, неосвещенный, почти растворенный в полумраке. На фоне света от уличного фонаря его лицо кажется более резким.

— Черт, — я пробую стряхнуть капли, тереблю ткань на груди, на животе, становится только хуже.

Мужчина не двигается, только внимательно следит за мной. Я чувствую его взгляд, как прикосновение.

— Нельзя так людей пугать, — тихо говорю я и оставляю пустой стакан на столе.

Саша делает шаг, сразу второй. Он отчаянно сдерживается. Только это и видно, он борется с собой из последних сил.

Он подходит ближе.

Очень близко!

— Тебе холодно? — спрашивает он, глядя прямо в глаза.

Я качаю головой.

Не холодно.

Жарко.

Очень-очень жарко!

Его рука поднимается, он касается только моего запястья. Большим пальцем медленно обводит косточку. Кожа тут тонкая, мужчина замирает, словно считывает мой пульс.

Я чувствую легкий запах табака. Наверное, ему тоже не спалось, и он выходил покурить.

— Ты дрожишь, стрекоза, — шепчет Саша.

Я сглатываю.

Молчание между нами натянуто, как леска. Одно движение, и она с легкостью порвется.

Я делаю шаг назад, а он не останавливает. Но взгляд не отводит.

И тут я…

Молча и не спеша развязываю пояс халата. Сначала он чуть распахивается, а потом падает с плеч, легко ложится у моих ног.

Я остаюсь в нежном кремовом белье и больше ни о чем не думаю.

Я просто смотрю ему в глаза. Саша не двигается.

Я вижу, как в нем что-то ломается. Как он хочет отвернуться, но не может. Как его глаза скользят по моим ключицам, по декольте, по линиям бедер. Он даже забывает, как дышать.

— Мира, — говорит он тихо, почти с надрывом, — ты не понимаешь…

Но я все понимаю. Я вижу это по его лицу.

Он горит.

Каждый мускул натянут и сдержан, губы сжаты, ноздри расширяются при тяжелом выдохе.

Саша медленно подходит ко мне, его рука тянется, почти касается, но замирает.

— Если я прикоснусь…, — его голос срывается, сипнет, — я не смогу остановиться.

А я…

Я смотрю на него широко раскрытыми глазами, с бешеным пульсом и с сердцем, которое мечется в груди.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— А я не хочу, чтобы ты останавливался.

*******************************

Ох и Мира! Играет с огнем...

И пока наши герои держатся из последних сих, приглашаю в новинку нашего литмоба -

"Властный брат моего жениха"

ГЛАВА 16.

Мира

Саша долго смотрит на меня, даже не моргая. Его взгляд скользит по мне, по белью, которое я выбрала с мыслями о нем.

По ключицам. По животу. Ниже.

Я стою и не двигаюсь. Дышу медленно, но внутри все трясется от волнения.

А потом он вдруг опускается на корточки прямо передо мной. Мои колени подгибаются от напряжения. Он так близко, что я ощущаю его теплое и сдержанное дыхание на коже.

Я каменею окончательно. Кажется, даже сердце перестает биться.

Он не касается меня, просто дышит. Шумно вдыхает и смотрит так, как будто старается запомнить.

И тут он поднимает с пола мой халат. Встает и осторожно с нежностью, накидывает его на мои плечи. Пальцы замирают на поясе, но он не завязывает его, всего лишь отступает назад.

Я чувствую, как обида подступает к горлу.

— Саш, — вырывается у меня почти шепотом.

Он молчит.

— Саша, пожалуйста, — я делаю шаг к нему, — я не играю. Я… я люблю тебя.

Мужчина словно сжимается внутри, становится еще тверже, еще холоднее. А потом тихо и четко произносит:

— Нет, Мира, не любишь.

Я озадаченно моргаю, как он может так говорить? Он ведь не знает, что творится у меня внутри.

— Ч-что? — резко выдыхаю я.

— Ты всего лишь увлечена, заинтригована, сбита с толку, — низким голосом говорит он. — Это не любовь.

Я машинально завязываю халат. Пальцы дрожат, пояс выскальзывает, как и мое самообладание.

— Я не в твоем вкусе? — почти зло бросаю я.

Он медленно качает головой, не отрывая взгляда от моего лица.

— Ты – слишком в моем вкусе. В этом и проблема.

Между нами снова повисает тяжелая пауза. Он делает шаг назад, как будто усилием воли еще сильнее отрывает себя от меня.

— Но я не имею права.

— Почему? Потому что я дочь твоего друга?

Саша сжимает челюсть, а потом отвечает:

— Потому что ты слишком молода, чтобы понять, что влечение – не всегда про любовь. Потому что ты ищешь себя, а я тот, кто может тебя сбить. Потому что я знаю, чем это закончится. А ты – нет.

Я стою с опущенной головой, щеки горят.

Так стыдно. Так больно. А внутри все равно только он.

В кухне темно, только свет от уличного фонаря скользит по его лицу – щеки, скула, тень на шее. Он будто вырезан из стали. Никакой слабости.

Ни малейшей.

— Мира, — его голос становится мягче, но он все равно меня ранит, — я не должен был позволить этому случиться, не должен был реагировать.

— Но ты реагировал, — тихо говорю я. — Ты смотрел, ты хотел.

— Я взрослый мужик, Мира. И далеко не святой. Хотеть – не значит позволить.

Я делаю шаг босиком по холодному полу.

— А если я хочу? Почему никто не спрашивает, что я чувствую?

— Потому что ты не должна этого чувствовать, — твердо осекает он меня.

— Ты запрещаешь мне любить тебя?

— Да, я запрещаю. И потом ты сама будешь рада, что все случилось именно так.

Я нервно кусаю губу, посматриваю на него исподлобья.

— Ты женат?

— Нет. У меня никого нет.

— Почему?

Он вздыхает и проводит ладонью по своим черным волосам.

— Потому что я знаю, что такое потеря. Потому что я знаю, как сложно потом собрать себя по кускам. Потому что я умею отказываться от вещей, которые не должен брать.

— И я для тебя именно такая вещь?

— Нет. Ты не вещь, ты слишком настоящая, живая, подвижная. Именно поэтому… я не могу. Не должен.

Моя кожа горит от слов, от взгляда, от боли.

— А я не могу… не хотеть тебя, — вырывается у меня.

Саша подходит ближе, переходит на шепот.

— Не просто так у меня никого нет, Мира. Я выстроил стену, потому что знаю себя. Знаю, как могу затянуть, сломать и не нарочно сделать больно. А с тобой – это недопустимо.

Я смотрю на него снизу вверх, на его сдержанное лицо.

— Уже больно, — говорю я.

— Ты красивая и молодая девушка, Мира. Ты должна встречаться со своими ровесниками и ли с мужчинами, которые… ну, не настолько старше. Ты заслуживаешь легкости, романтики, глупых сообщений по ночам и беззаботных планов на будущее. А я…, — он опускает взгляд, — я из другого мира. Слишком много видел, слишком многое знаю, чтобы позволить себе жить так, как тебе хочется. Люди не поймут. Они будут смотреть на нас, как на что-то грязное. Будут осуждать тебя, а меня – жалеть или презирать. И мне будет все равно на окружающих, но тебе не будет. У нас не просто разница в возрасте, Мира. Между нами пропасть в том, как мы думаем, как видим этот мир. Ты только входишь в него, а я..., — он криво усмехается, — я уже знаю, где он трескается. И я не хочу, чтобы ты в это проваливалась рядом со мной.

А потом Саша уходит. Не глядя на меня, не говоря «прости». Потому что он опытный и сразу понимает: «прости» - это еще одна дверь, а он хочет закрыть все.

Стою в пустой кухне, в этом идиотском халате, прилипшем к телу после воды. Руки опущены, плечи дрожат. Что-то внутри трещит, будто ломается хребет.

Меня трясет.

Я разворачиваюсь и бегу наверх не чувствуя ступеней под ногами. Дверь в комнату хлопает за спиной. Я бросаюсь на кровать, лицом в подушку, и впервые за долгое время плачу по-настоящему. Не просто из-за обиды или усталости, а потому что больно, потому что хочется кричать.

Я зарываюсь в подушку глубже, чтобы никто не слышал моего плача, кулаки сжаты. Слезы горячие, соленые душат меня.

Он не прав! Это не просто увлечение, не просто интерес, не просто молодой бунт против границ. Ощущение, будто я без него – не я, а он говорит «нельзя».

Значит, любовь – это не только «хочу». Это еще и «не могу».

Утро приходит серым. Я просыпаюсь с ощущением, будто всю ночь разгружала вагоны. Подушка еще влажная от слез, и халат сброшен у подножья кровати.

Я не хочу вставать, не хочу видеть его.

Или наоборот – слишком хочу.

Выхожу из комнаты, плетусь как зомби. Шоркаю ступнями по лестнице, цепляюсь за перила, слышу, как на кухне хлопает дверца шкафчика.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Тетя Таня возится у плиты, шумит посудой, что-то напевает себе под нос. До меня доносится запах кофе и жареного хлеба.

Я останавливаюсь в дверях, наблюдаю, как она колдует над завтраком.

— Доброе утро, Мирочка, — она оборачивается и улыбается. — Садись, яичница уже почти готова.

Я прохожу к столу, кладу руки на гладкую поверхность.

— А друг папы уже завтракал?

Тетя Таня вытирает руки о полотенце, бросает взгляд на окно и легко, не придавая значения, отвечает:

— Нет, милая. Он уехал рано утром.

******************************

Горячая новинка в нашем литмобе - "Друг отца. Сыграй для меня, девочка"

ГЛАВА 17.

Мира

Прошла неделя.

Жизнь продолжает идти своим чередом, как часы, как поезд, который не ждет тех, кто опоздал на платформу.

Я встаю утром, пью кофе, улыбаюсь тете Тане, слушаю новости в машине. Хожу по улицам, посещаю учебу, делаю покупки, пишу дурацкие посты в своем блоге, отвечаю на сообщения Аси или Арины. Иногда даже смеюсь.

Всяческими способами я стараюсь не показывать внутренние переживания.

Но каждое утро начинается с желания – услышать его голос. Каждая ночь заканчивается мысленным вопросом: где он сейчас? Здоров ли? Затянулась ли его рана? Кто рядом с ним сейчас?

Я не плачу. Уже. Я живу на автопилоте.

Тимур написал, пригласил погулять. Я ответила: «может быть».

Он классный. Улыбка, уверенность, молодость. Девчонки с курса бы с ума сошли.

А я?

Я сижу напротив него в кофейне и слышу голос Саши. Где-то внутри. На контрасте.

Глубокий, чуть хриплый, теплый и взрослый, и он не сравним ни с кем.

— Малышка, ты вообще слушаешь меня? — спрашивает Тимур, щелкая пальцами перед моим лицом.

Я моргаю, пытаясь вырваться из воспоминаний.

— Прости, немного устала. В четверг последний экзамен и наконец-то каникулы, — без особой радости произношу я.

У нас с девчонками были грандиозные планы на это лето. Мы хотели слетать на море, а потом в горы.

Тимур сидит напротив меня и улыбается. А потом провожает до машины.

И я почти начинаю думать: может, Саша был просто иллюзией?

В следующие дни я окунаю себя с головой в учебу, зубрю билеты к экзамену, хотя никогда так не делала, всегда верила в удачу и писала шпоры. Ася говорит, что я изменилась, стала какой-то замкнутой и растерянной, вечно летаю в облаках.

Мне не нравится такая версия себя, поэтому, когда одногруппники решают отметить конец сессии в клубе, я не отказываюсь.

Все, Мира, пришло время отпустить мимолетное увлечение взрослым мужчиной и ворваться в молодежную тусовку. Тем более, папа был не против моего похода в клуб, он был горд, что сессию я сдала на одни пятерки.

Я стою у зеркала и крашу губы яркой красной помадой. Затем стираю салфеткой, потом снова наношу, но уже чуть приглушенный оттенок.

В комнате играют любимые песни, хочется, чтобы только они занимали мою голову. А еще я хочу, чтобы эта ночь прошла легко. Как в старые добрые времена.

— Ну, ты красотка, — Ася появляется в проеме двери, уже в белом брючном костюме с черным топом. — Тимур точно офигеет.

— В смысле Тимур? — я смотрю на подругу через зеркало. — Мы же идем со своими.

— И что? Думаешь, его не будет сегодня в клубе? Он же тот еще тусовщик, ни одной вечеринки не пропустит.

— Он мне не нравится, — бурчу я.

— Еще бы он тебе нравился. У тебя же теперь планка – таинственные мужчины от сорока и выше, — подмигивает она.

Я закатываю глаза, но не возражаю. Даже спорить с ней нет сил и в сотый раз доказывать, что Саше еще нет сорока…

В клубе громко. Музыка качает пол, потолок заволокло дымом, а воздух пахнет кальяном, духами и чужими телами.

Я действительно отключаюсь от всего, вливаюсь в компанию одногруппников, участвую в обсуждении преподов и других насущных тем.

А потом, как и пророчила Ася, я увидела в клубе Тимура. Он в белой рубашке, расстегнутой у воротника, с уверенной улыбкой и точно знает себе цену. Говорит легко, шутит, касается моей руки, поглаживает пальцами запястье.

— А ты всегда такая загадочная? — он склоняется ко мне ближе, перекрикивая музыку.

Я смеюсь, отстраняясь:

— Это, наверное, защитная реакция.

— От кого прячешься?

От себя. От него. От памяти.

— От скучных, — отвечаю я легко.

На танцполе темно, только мелькают вспышки света. Я двигаюсь, позволяю телу забыться в ритме. Волосы прилипают к шее. Ася кружится рядом, смеется. Девчонки с группы тоже танцуют с нами.

Тимур вдруг подходит сзади, кладет руки мне на талию. Его прикосновение уверенное и теплое. Я не отталкиваю.

Он наклоняется к самому уху:

— Пошли, проветримся?

Я киваю, и он, крепко сжав мою руку, ведет меня к выходу.

Мы сидим на ступеньках у выхода, снаружи прохладно. Улица почти пустая, скоро настанет рассвет. Парень молчит и смотрит на меня. Я чувствую, как он приближается, его рука касается моей, потом медленно скользит выше – к плечу.

— Мне с тобой хорошо, — говорит он. — Ты будто другая, не как все.

Я смотрю на него, и на секунду мне кажется – вот он. Шанс. Спасение. Новое начало.

Тимур тянется ко мне, я не отстраняюсь. Его губы почти касаются моих, но...

Внутри все протестует.

Не тот! Черт бы тебя побрал!

Я резко отстраняюсь назад, останавливая напор парня ладонью в грудь.

— Извини, — шепчу я.

Он разочарованно моргает.

— Я сделал что-то не так?

— Все так.

— Я понял, — усмехается Тимур и чешет затылок. — У тебя кто-то есть?

— Нет! — оправдываюсь я. — Я ни с кем не встречаюсь. Просто…

Ох, черт, глупое сердце! Ничего не просто!

Я начинаю дрожать от холода. Тимур приобнимает меня и прижимает к себе.

И я рада, что он больше не задает вопросов.

*********************

Горячая история нашего литмоба - "Сводный брат моего отца"

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

ГЛАВА 18.

Мира

Я сижу за столом на кухне, ковыряю вилкой творожник. Тетя Таня что-то говорит фоном, сплетничает о соседях, о погоде, о новой посудомойке. Я почти ее не слушаю. Все внутри меня ноет: вяло и упорно, как будто тело само помнит, как вчера я почти поцеловала Тимура. И как сильно этого не хотела.

Слышу шаги.

Папа входит в кухню, в идеально выглаженной рубашке и в сшитом на заказ костюме, несмотря на жару. Он как всегда спокойный и собранный.

— Андрей Львович, вы будете чай или кофе?

— Татьяна, оставь нас, — строго произносит папа, женщина спешно идет к выходу, по пусти схватив полотенце.

Как только она уходит, папа сам наливает себе чай и молча садится напротив. Несколько минут мы молчим, и только потом он говорит:

— Мира, я хотел с тобой поговорить.

Я поднимаю на него заинтересованный взгляд.

— Что-то случилось?

Он качает головой:

— Наоборот. Помнишь, я говорил про летнюю стажировку в издательстве в Санкт-Петербурге?

Я растерянно моргаю, а потом с трудом разлепляю сухие губы.

— Помню. Ты говорил, что они берут только студентов с опытом.

— Да. Но один из стажеров отвалился, и у них освободилось место. Редактор издательства – мой хороший знакомый, он позвонил мне вчера, я согласился отпустить тебя в Питер.

Он делает паузу, смотрит прямо в глаза.

— Мира, они готовы взять тебя на три месяца. Переезд, жилье – все обеспечат.

Секунду я просто молчу, потому что внутри все обрывается.

Питер. Новый город. И главное, что без него.

Если я еще тешила надеждой встретить Сашу здесь, то теперь…

— Ты серьезно? — тихо спрашиваю я.

— Абсолютно. Это хороший шанс. Для резюме, для будущего, да и просто для тебя самой.

Он не говорит вслух: «вырваться», «забыться», «переключиться». Но я слышу это между строк.

Я кладу вилку на тарелку и отодвигаю ее от себя.

— А ты уверен, что это сейчас правильно?

Папа чуть улыбается:

— Ты сама все решишь. Я просто открыл дверь.

Я наклоняюсь чуть ближе, кладу ладони на стол и тихо спрашиваю:

— Пап, а у тебя все хорошо?

Его брови чуть удивленно приподнимаются.

— Конечно, а что?

Я пожимаю плечами, не глядя прямо на него.

— Просто у меня такое ощущение, что ты тупо хочешь меня сбагрить из дома.

Папа отставляет кружку в сторону, складывает руки перед собой, смотрит внимательно. Не отмахивается и не смеется.

— Мира, — он делает паузу, будто подбирает слова, — я тебя люблю больше жизни. И была бы моя воля, я бы держал тебя рядом вечно. Но…

Он не договаривает, и я тихо заканчиваю за него:

— Но ты не можешь.

Папа кивает.

— Потому что ты уже не ребенок. Потому что мне хочется, чтобы ты выросла не в тени моего дома, не в тени моих друзей…

Он смотрит на меня значимо.

— А под своим собственным солнцем, в своем ритме, в своей жизни. Понимаешь?

У меня горло перехватывает, и я всего лишь молча киваю. Внутри все сжимается, он не гонит меня, он спасает.

— Пап, но все же, — произношу снова, глядя прямо на него, — то ты не отпускаешь меня на вечеринки. А тут в Питер, одну!

Папа протягивает руку, кладет ее поверх моей.

— Я отпускаю тебя, потому что люблю.

— И когда мне надо быть в Питере? — спрашиваю я, стараясь не выдать ни капли внутренней дрожи.

Папа делает глоток чая и спокойно отвечает:

— Через неделю. У тебя будет время собрать вещи, морально подготовиться и… — он делает паузу, — попрощаться.

Сердце пропускает удар.

— А если я не захочу?

Он смотрит на меня серьезно, чуть наклоняя голову.

— Иногда не хотеть – это нормально. Но не всегда правильно. Я прошу тебя, Мира, не воспринимать мое предложение в штыки. Подумай хорошо, дочка.

Блин, папа прав, он всегда говорит правильно.

И это бесит!

Я молча встаю, беру свою чашку, ставлю в раковину и выхожу. Не хлопаю дверью, а просто направляюсь к лестнице. Папа остался на кухне, и слышу, как звонит его телефон.

Я замираю в полутени коридора, а потом с внутренним раздирающим любопытством на носочках подхожу к двери кухни.

— Да, она поедет, — говорит он негромко, но твердо. — Я даю тебе сто процентов. Все будет, как мы договаривались.

Молчание. А я не дышу.

— Нет, она ничего не знает, и знать не должна.

Раздается звук чашки, поставленной на стол, щелчок блокировки мобильного, скрип ножки стула и шаги.

Я тихо скольжу вдоль стены к лестнице, затем быстро залетаю на второй этаж, перепрыгивая через несколько ступенек. А потом бегу к себе в комнату и спасаюсь там за запертой дверью.

**************************

Дорогие читатели!

Приглашаю в историю нашего литмоба - "Опекун. Страсть под запретом"

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

ГЛАВА 19.

Мира

Я открываю дверцу шкафа в папином кабинете, и из верхнего ящика почти выпадает красивая коробка, перевязанная лентой цвета мокрого асфальта. Она не подписана, просто лежит, будто ждет меня.

Сначала я думаю, что это подарок для тети Тани или какой-нибудь формальный презент коллегам. Но коробка неожиданно легкая, словно в ней ничего и нет.

Интерес берет верх, я осторожно приподнимаю крышку и с любопытством заглядываю внутрь.

Внутри лежит плотный кремовый конверт с золотым тиснением. На нем написано каллиграфическим почерком с использованием черных чернил:

«Для Миры и Артема. Благотворительный вечер.

г. Санкт-Петербург, особняк на набережной реки Фонтанки.

Dress-code: Black Tie.

18 июня, 19:00».

Я сжимаю пальцами край конверта, чувствуя, как внутри просыпается ураган чувств: тревога, непонимание, холодная волна сомнений.

Артем? Кто это, черт побери?

Задняя сторона приглашения украшена многогранным гербом (словно прислано из самого 19 века) и с размашистой подписью: «Вас ждут. Все уже согласовано».

Я слышу шаги, испуганно прячу коробку обратно, захлопываю дверцу шкафа. Но времени привести себя в чувства не остается, папа заходит в кабинет и бросает беглый взгляд на меня.

— Что-то ищешь?

— Да, свой паспорт.

Я действительно пришла сюда за своими документами, я готовлюсь к стажировке в Питере и всегда отношусь к таким вещам с полной серьезностью.

Папа верит мне и кивает, затем подходит к столу, берет какие-то бумаги. Он вроде кажется спокойным, но теперь я начинаю замечать: он тоже нервничает. По-своему – идеально ровным дыханием и движениями, выверенными до миллиметра.

— Кстати, — вдруг говорит он, — в Петербурге состоится важный прием. Я хотел, чтобы ты туда сходила. Это хорошее общество, деловой круг, возможность заявить о себе. Там будут нужные люди.

Я прикусываю губу, начиная откровенно нервничать.

— А кто такой Артем?

Папа замирает на секунду, но потом говорит вполне буднично:

— Сын моего давнего партнера. Очень умный парень, поступил в Оксфорд, сейчас помогает отцу в семейном фонде. Прилетает на лето. Я подумал, что будет неплохо, если вы познакомитесь.

Мне хочется закричать: «Ты серьезно? Ты меня на прием с незнакомцем отправляешь, как товар?».

Но я держу лицо, как и он. Холодно и тихо.

Я даже уверена, что папа раскусил меня, заподозрил, что я нашла приглашение. И именно поэтому и решил мне рассказать об Артеме.

— То есть ты решил за меня? — недовольно спрашиваю я.

— Нет, — говорит он, подходя ближе, — я даю тебе шанс.

Он кладет руку мне на плечо, я не отстраняюсь.

— Я так понимаю, ты не собирался мне говорить о приглашении? Или надеялся, что я просто послушно надену платье, влезу в каблуки и пойду в неизвестный особняк с незнакомцем под ручку?

— Не драматизируй. Это всего лишь прием.

— С Артемом?

Папа молчит. Я резко отступаю назад, будто он меня ударил.

— Пап, ты зачем меня в Питер отправляешь? Скажи честно. Замуж? Договор? Фиктивный брак? Или просто: «моя дочь – ваша, только возьмите»?!

В его взгляде вспыхивает недовольство.

— Не говори так. Никогда! — его голос по-прежнему спокоен, но я прекрасно чувствую, как она напряжен.

— Тогда скажи, что происходит! — выкрикиваю я. — Ты отправляешь меня в другой город, к каким-то людям, на «прием» с каким-то «Артемом», и это не выглядит, как стажировка, пап. Это выглядит как…

— Хватит, — перебивает он. — Это выглядит как шанс. Единственный, Мира. Ты не понимаешь, в каком мире я живу. Там важны связи, контакты и надежные семьи. И да – в какой-то момент тебе придется делать выбор. Не сердцем, а головой.

Я сжимаю кулаки.

— А если я не хочу? Если я не готова быть пешкой?

Он смотрит на меня долго, потом тихо говорит:

— Тогда ты проиграешь.

Между нами вырастает невидимая стена, которую никто не хочет разрушить. Но я сделаю это первой, как бы больно не было. Он ведь мой отец, он растил меня один, когда мама умерла.

А теперь я совсем его не узнаю… куда же ты вляпался, папочка?!

— Я не твой проект, пап, — говорю я дрожащим голосом. — Я не инвестиция.

— А я не враг, — отвечает он и резко вздыхает. — Я просто пытаюсь сделать так, чтобы ты была в безопасности. Чтобы ты осталась на плаву, когда меня не станет.

Его слова выбивают почву из под моих ног.

— Ч-что? Зачем ты так говоришь?

Он отводит взгляд.

— Еще не время для откровений. Просто доверься мне, доченька.

Я смотрю на человека, который всегда был моей опорой. Но теперь он как незнакомец. Холодный, сильный, сдержанный. Он не спасает меня. Он жертвует мной ради чего-то большего, чего я пока не понимаю.

— Если ты так говоришь, то я тем более никуда не поеду. Я останусь тут с тобой.

— Это исключено!

— А чем эти люди в Питере лучше твоего друга Саши?

Папа резко впивается в меня прищуренным взглядом.

— Что ты сказала?

— Ты слышал. Чем они лучше? — я подхожу ближе, начинаю злиться. — От него ты меня отгородил, как от заразы. А они что, лучше? Они что, чистые? Не связаны с твоими делами? Или с чужими грязными деньгами?

— Не смей…

— Почему? Боишься услышать правду? — я уже не сдерживаюсь. — Ты привел в наш дом раненого человека. Не в больницу, а в дом. Значит, ты доверяешь ему. Ты спас ему жизнь. А теперь гонишь меня к людям, которых я даже не видела. И мне, значит, должно быть спокойно?

Он смотрит на меня, как на бомбу с замедленным действием.

— Саша не тот, кем ты его видишь, — выговаривает он медленно. — И я не обязан объяснять тебе, почему.

— А вот тут ты ошибаешься, — говорю я почти шепотом. — Обязан, потому что я больше бы доверяла Саше. И не потому, что он мне симпатичен, а потому что он настоящий. Потому что, когда смотрит – не врет. А эти твои покровители? Чего я от них жду? Фамилии в приглашении даже нет!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он хочет что-то сказать, но я не даю ему:

— Ты знаешь их, да? Ты говоришь, что там безопасно. А ты уверен? Ты ручаешься за них?

Папа молчит, и его молчание говорит громче слов.

— Знаешь, что страшнее всего? — спрашиваю я уже на выходе. — Что ты вроде как все это делаешь ради меня. Но мне все это ощущается как наказание за что-то.

Я закрываю за собой дверь. И в эту секунду я больше не глупая девчонка.

ГЛАВА 20.

Александр

Мясо шкворчит на решетке, дым поднимается ленивыми струями, пахнет розмарином и чесноком. Начало лета выдалось жарким, и солнце еще не собирается садиться, хотя время близится к вечеру. Стоим с Вадимом у мангала, Марк возится рядом, проверяя, чтобы угли не прогорали слишком быстро.

— Слушай, у тебя каждый раз мясо получается идеальным, — говорю Марку, переворачивая стейк. — Может, тебе в ресторане работать?

— Ага, еще мне только этого не хватало, — хохочет друг. — Мне бы дома с двумя детьми выжить. Кирюха вон, вчера на потолке нарисовал акулу.

Из дома доносится смех жены Марка – Киры. Что-то гремит на кухне, пахнет свежим хлебом и какой-то сливочной запеканкой. Дом у Марка теплый и живой, детский смех, хлопоты любимой женщины. У друга слишком нормальная жизнь для таких, как мы. Но я рад за него.

(Историю Марка и Киры читайте в книге «Холодов»:

)

Пятилетний Кирилл выскакивает во двор босиком, с деревянным мечом в руках, весь в пыли и с радостной улыбкой на лице. Марк тут же приседает, ловит сына и подбрасывает высоко вверх. Ребенок хохочет, потом обнимает отца за шею.

У меня внутри все сжимается, потому что Марк сумел. Он смог вырваться, построить жизнь, семью, убежище. А мы с Вадимом зареклись…

Мы с Марком и Вадимом не просто друзья. Мы многое прошли вместе.

Есть вещи, которые не объяснишь. Как вкус крови на языке, когда лежишь на спине и считаешь, сколько секунд еще можешь дышать.

Горячая точка. Много лет назад. Край, где земля черная, как уголь, и все пахнет смертью. Нас туда забросили «временно», а остались мы там на месяцы. Сначала нас было десять. Потом восемь. Потом пятеро.

А однажды остались трое, и только один автомат на всех.

И тогда Марк, перебинтованный, с простреленной ногой, взвалил на плечо Вадима, у которого отказала правая рука, а я их прикрывал, поливая по кустам, и не мог чувствовать пальцы от холода и страха.

Мы вывезли друг друга из Ада. Буквально. На броне. На себе. На остатках воли.

С тех пор нас связывает крепкая дружба. Я могу позвонить Марку в три утра и просто сказать:

— Нужна машина и две куртки.

И он не спросит зачем, он просто скажет:

— Через двадцать минут.

С Вадимом то же самое. Он может быть в любой точке страны, но если я позову, он будет рядом. С сигаретой в зубах, с усталым лицом и стальным взглядом. Потому что он знает, что и я к нему приеду. Всегда.

Это не братство по крови. Это братство по боли и по выбору. Мы сделали его в тот день, когда приняли, что домой вернутся не все.

И теперь, когда я стою во дворе шикарного дома Марка, слышу, как из окна разливается хохот его двухлетней дочери, а сын носится по газону, ловко орудуя деревянным мечом, я понимаю: жить – страшнее, чем умирать. Потому что жить – это значит оставаться человеком даже после всего.

— Лекарь, ты че молчишь? — спрашивает Вадим и наливает мне в стакан холодного пива. — Вроде все живы, твоя рана затянулась, враги нас пока не нашли… что тебя так беспокоит?

Я качаю головой, врать нет смысла.

— Мира.

Марк хмыкает, вытаскивая готовый кусок мяса.

— А что с ней?

Я затягиваюсь сигаретой, задерживаю дым в легких.

— Все. Ничего. Я уехал.

— Ты уехал, а голова у тебя осталась там, — замечает Вадим.

Мне нечего ответить, потому что друг попал в яблочко.

— Ты правильно сделал, — наконец говорит Марк, подсовывая мне тарелку. — Она еще ребенок, Сань. У нее все впереди: универ, любовь, какие-нибудь мажоры с айфонами и геликами…

— Тимуры, — фыркает Вадим.

Я знал, что это неправильно. Что нельзя ни морально, ни по-человечески совать свои лапы в ее жизнь, когда сам ушел. Но и быть слепым не мог.

Когда уехал из дома Рудова, попросил Вадима:

— Присматривай. Не вмешивайся. Только наблюдай.

Он понял сразу и без вопросов.

Я не хотел знать, как она проводит каждую секунду. Мне не нужны были детали. Но я должен был быть уверен: все спокойно и она в безопасности. И если вдруг кто-то сунется к ней, я узнаю раньше, чем станет поздно.

А потом имя Тимура начало мелькать все чаще. В отчетах, в снимках, в голосе Вадима, который пытался держаться нейтрально, но я слышал, как его это бесит.

— Гладкий, — говорил он. — Из тех, кто улыбается маме, а через час трахает чью-то сестру в машине у подъезда. Богатый и слишком уверенный.

— Что-нибудь серьезное? — спросил я.

— Пока только глазки строит, но не отстает.

Я пробил его сам через своих людей.

Фамилия, универ, номера машин, папа – один из тех, кто «решает вопросы». Бизнес в серой зоне, но вылизан под ноль. Слишком много связей. Слишком много пустоты внутри.

Я сидел в своем кабинете и листал фотографии. Тимур с кем-то на яхте. Тимур с полуголыми девками на вечеринке. Тимур в клубе рядом с Мирой.

Захотелось поехать потом к этому щеглу и сломать ему челюсть. Но я не сделал этого. Потому что если я влезу, все пойдет по наклонной. Потому что у меня нет права быть рядом. Я сам ушел.

Но если он ее тронет хоть пальцем, я сразу же приеду. И он пожалеет, что вообще родился.

Марк смотрит на Вадима, потом на меня и хмурится.

— Но вообще, Лекарь, — его голос становится тише, он подозрительно оборачивается на крыльцо дома, — по Андрею сейчас пошел шорох.

Я поднимаю глаза на друга.

— В смысле?

— Вчера был звонок, — Вадим подключается к разговору, подходя ближе. — По цепочке передали: старые обиды, старые долги. Кто-то заинтересовался им плотно.

— Кто? — спрашиваю я.

Марк пожимает плечами, но лицо напряжено.

— Мы не знаем точно. Но тот, кто роется в прошлом Андрея – не из тех, кто просто так звонит.

— А Мира? — цепенею от накрывающей меня злости.

— Вот и вопрос, — кивает Вадим. — Андрей отправляет ее в Питер. Говорит, что стажировка. Но сам ты понимаешь, это не просто так. Прячет. Возможно, в обмен на что-то.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Аромат мяса уже не кажется аппетитным.

— Я думал, он умнее, — цежу я сквозь стиснутые зубы. — У него были выходы, были люди, которые могли помочь. Почему он не сказал?

— Может, гордость, — говорит Марк. — А может, потому что не хочет снова втянуть тебя в свои дела. Все же пулю ты словил из-за него.

Между нами повисает тишина.

На фоне слышно, как Кира смеется в доме, Кирюха поет какую-то глупую песенку про самолет, малышка пищит от счастья.

— Все сложно, Сань, — Вадим делает небольшой глоток пива. — Но ты знаешь: если они тронут Андрея, тронут и ее.

Мои пальцы сжимаются вокруг стакана, еще немного и он треснет.

***

Я стою у окна и смотрю, как садится солнце. За домом Марка раскинулся тихий и спокойный лес. Но у меня внутри нет покоя.

Кира укладывает малышку спать, Марк купает Кирюху. Вадим сидит во дворе, ковыряется в своем телефоне.

А я все смотрю на свой мобильный. Уже третий раз набираю номер Андрея и сбрасываю. Но сейчас уже нельзя медлить.

Я выхожу на улицу, отхожу подальше от дома, туда, где не слышно ни детского смеха, ни теплых голосов с кухни. Только ветер и деревья.

Набираю. Гудки идут долго. Я почти уверен, что он не возьмет, но вдруг:

— Алло, — сухо.

Я не трачу время на приветствия.

— Андрей, — произношу я ровно, — нам надо срочно встретиться.

— Что-то случилось?

— Еще нет. Но случится, если мы не поговорим.

— Где и когда? — спрашивает он после короткой паузы.

Я смотрю на небо, медленно вдыхаю свежий воздух.

— Завтра. Лично и без охраны. Только ты и я.

— Понял.

ГЛАВА 21.

Александр

Мы стоим на вершине холма. Внизу раскинулся ночной город. Ветер поднимается от оврага, несет запах пыли и травы. Андрей молчит. Я молчу. В таких местах лучше молчать, пока не назреет правда.

— Сань, ты помнишь, как мы познакомились? — тихо спрашивает Андрей, глядя на огни ночного города.

— Я пьяный был, — отвечаю я. — Ты – в дурацком пальто и с тремя гопниками вокруг.

— Да. Один против троих, а ты все равно влез.

— Потому что у тебя не было шансов, — ухмыляюсь я. — Я не герой, Андрюха. Я просто не люблю несправедливость, особенно к слабым.

Он поворачивает ко мне голову, чувствую его пристальный взгляд, но сам продолжаю смотреть вперед.

— Я тогда не был слабым, — уверенно говорит друг. — Просто не был готов к такому повороту.

— Никто не бывает.

— А ты был?

Я бросаю на него быстрый взгляд, он знает ответ, поэтому я молчу.

Нет. Я тоже не был.

Я тогда только-только вернулся из командировки – потерянный и сломанный. Работы нет, ПТСР, агрессия. Бухал в местном захудалом баре, а какие-то гопники стали прессовать мужика. Этим мужиком оказался Андрей. Я отпиздил тех гопников, спас Андрея, а он в качестве благодарности взял меня к себе телохранителем. Мы быстро нашли общий язык, подружились. А когда я решил уйти от Андрюхи, он не стал останавливать, помог открыть мне бизнес и окончательно встать на ноги.

Город шуршит под нами: машины, сирены, жизнь. Но здесь, на холме, царит вакуум. Точка без свидетелей.

— Зачем ты отправляешь ее в Питер? — наконец спрашиваю я. — Только давай без этих своих «это безопасно», «она под контролем», «это возможность». Ты меня знаешь. Я слышу, когда ты врешь.

Он резко садится на корягу у обрыва. Смотрит в ночное небо, как будто ищет там ответ.

— Потому что я должен, — устало вздыхает друг. — Не хочу, Сань, но должен.

Я опускаюсь рядом. Ветер шевелит кусты.

— Рассказывай.

— Есть люди, с которыми я работал раньше. Когда только поднимался. У них, оказывается, долгая память и долгая цепочка требований. Я заплатил деньгами, связями, информацией. Но сейчас они хотят другого.

— И ты решил, что ею можно платить?

— Нет! — его голос срывается. — Я никогда бы не... Я придумал схему, как ее увести. Устроить видимость – поездка, стажировка, безопасность. Мои люди там. Я все держу под контролем. Но…

— Но?

— Мне не нравится, что она рядом со мной. Все, чего я касаюсь, со временем рушится. Я не хочу, чтобы она шла по тем же граблям.

Я нервно стискиваю челюсть.

— Ты думаешь, что отсылая ее в Питер, она будет там под присмотром и таким образом ты ее защищаешь. Но ты забываешь одну простую вещь, Андрей.

Он переводит на меня взгляд, а я медленно встаю с коряги.

— Она твоя дочь. Молодая девчонка, которая одна окажется в огромном городе. И к кому ты там ее приставишь?

Друг молчит, а я делаю шаг к краю склона, смотрю на город, мерцающий внизу.

— Объясни мне только одно, — говорю тихо и почти спокойно. — Почему именно Питер? Почему не за границу? Почему не к матери?

Замечаю, как Андрей замирает. Лицо друга становится жестким.

— Я помогу с документами, — уверенно продолжаю я. — Другой паспорт, другая фамилия. Через два дня она будет в безопасности и на другом конце мира. Ты сам учил меня думать нестандартно.

Он резко вскакивает с коряги, сжимает кулаки. Тишина между нами натягивается до предела, как струна, которая вот-вот лопнет.

— А как ты себе это представляешь? — недовольно бросает он, прожигая меня гневным взглядом. — Мира, доченька, собирай вещи, ты летишь к маме. Кстати, она не умерла, а просто вляпалась в секту и свалила на Бали прокачивать, мать ее, свою женскую энергию и трахаться с каким-то Гуру, который возведет ее в какой-то ебенячий сан?

Он резко разворачивается ко мне. В глазах злость и боль.

— Или как они это называют, а? Анахата? Кундалини? Блядь, да вообще неважно. Знаешь, что важно? Что эта «чокнутая женщина», как ты сам говоришь, бросила ребенка. И даже ни разу не позвонила.

Я молчу. Друг в своей буре, пусть выговорится.

— Ты предлагаешь мне отправить Миру туда? К женщине, которая от нее отказалась, потому что «ребенок сбивает вибрации»?

— Если Мире действительно угрожает опасность, может, стоит пересмотреть свои принципы?

Андрюха осекается на мгновение. А потом он быстро подходит ко мне и грубо тычет пальцем мне в грудь:

— Вот будут у тебя свои дети, поймешь! Никогда! Никогда я не отправлю дочь в секту.

Я потираю затылок. Да, о секте и подозрительном псевдо-гуру я что-то не подумал.

Я кладу руку ему на плечо, слегка сжимаю его.

— Тогда не отказывайся от моей помощи. Ты не один.

Он сжимает губы, смотрит на ночной город.

— Я сейчас думаю о том, что моя дочь втюрилась в тебя. И я хочу набить тебе морду.

— Валяй, — я раскидываю руки в стороны и делаю шаг назад.

— Пообещай мне одно, Сань. Когда меня не станет, ты за ней присмотришь. Только как мой друг! И ничего большего!

— Я не могу тебе этого обещать, — говорю уверенно и готовлюсь получать в рожу. — Только скажу, что я не дам ее в обиду и закрою собой, если это потребуется.

— Блядь, ей всего лишь двадцать!

— Я знаю, — отвечаю тихо. — Именно поэтому я держусь из последних сил, Андрюх. Но ты же сам видишь, что она уже не ребенок.

Андрей тяжело выдыхает, подходит к краю обрыва, смотрит на темный город под нами.

— Она выросла в доме, где я каждую ночь проверял замки дважды. Я растил ее, думая, что смогу оградить от всего. А теперь понимаю – только хуже сделал.

Я молчу, сейчас не время его перебивать.

Друг оборачивается, его глаза налиты тревогой, болью, и тем, что не каждый мужчина способен признать в себе.

— Ты честный, Сань. Сломанный, но честный. Может, ты и был бы ей лучшим выбором... если бы не был таким же, как я.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я горько усмехаюсь.

— А вот тут ты не прав. Я все-таки кое-чему научился. Жить заново и терять по-другому.

— Ты только не говори ей, что я боялся. Скажи, что уехал по делам, как раньше.

— Ты сам ей это скажешь, — говорю жестко. — Пока жив – говори. Потому что если она узнает все от меня, она тебя никогда не простит.

— У тебя остался ствол?

— Конечно.

— Тогда будь рядом, Сань. Просто будь.

Я киваю и этого достаточно. Негласный договор заключен.

Естественно, я буду рядом. Но не как мужчина, а как защитник. И только…

Мы с Андреем смотрим вдаль с пониманием, что надвигается буря.

ГЛАВА 22.

Мира

Питер встречает меня густым влажным воздухом и запахом дождя, хотя небо еще держится. На перроне шумно: чужие разговоры, объявления, стук колесиков чемоданов. Я выхожу из Сапсана и замираю на месте, пытаясь сообразить, куда идти.

И вдруг мой взгляд натыкается на слишком интересную табличку.

Неподалеку стоит парень лет двадцати пяти, в светло-бежевом пиджаке поверх серого худи, джинсы, кроссовки известной дорогой марки. Темные волосы слегка растрепаны, подбородок чуть небрит – стильно и дерзко. Он стоит у края платформы и держит в руках табличку, на которой фиолетовым маркером выведено:

«МИСС ВСЕЛЕННАЯ РУДОВА МИРА».

И ниже кривой рисунок, похожий на корону.

Я прыскаю со смеха, а затем беру за ручку свой чемодан и направляюсь к парню, по пути качая головой.

— Серьезно?

Он улыбается широко и чуть дерзко, словно у него и правда все в этой жизни под контролем.

— Хотел еще добавить «неповторимая», но не влезло. Артем. Меня обязали встречать богиню.

— Тогда богиня велит взять чемодан, — я киваю на свой багаж.

— Исполню с честью, Мисс Вселенная, — парень подхватывает мой чемодан так легко, словно он весит два килограмма, а не двадцать.

Мы идем к выходу, я стараюсь не потеряться в толпе. Шум вокзала глохнет позади.

— Слушай, — он смотрит на меня сбоку, пока катит чемодан по плитке, — я вот чего не понимаю: ты правда согласилась пойти на благотворительный вечер?

— А у меня был выбор? — усмехаюсь я. — Меня поставили перед фактом. Мол, прекрасный шанс и ты там будешь.

— Ну да, меня тоже подбросили туда, как малыша на утренник. Ощущение, что наши папаши решили сыграть в «Свидание вслепую: элитная версия».

Я смеюсь. Артем улыбается в ответ, не спеша и чуть лениво, а в глазах играет веселый огонек.

— Я уже представил: длинный стол, мы друг напротив друга, вокруг стеклянные фужеры, пафосные речи и взгляды: ну, ну, смотрите друг на друга, влюбляйтесь давайте, дети.

— Ты влюбляться планируешь? — поддеваю я его.

Он пожимает плечами.

— Если ты и в жизни такая же, как я написал на табличке – у меня нет шансов.

Артем усмехается, мы выходим на улицу. Перед нами стоит черный «Рэндж Ровер», и у меня перехватывает дыхание.

— Это твоя тачка?

— Ага, — он нажимает на брелок, и машина отзывается легким звуком.

— Ты что, олигарх?

— Только по пятницам и субботам, а сегодня вторник. Садись, Мисс Вселенная, покажу тебе город.

Я улыбаюсь и с радостью запрыгиваю на переднее сиденье, пока Артем воюет с моим чемоданом и запихивает его в багажник. Я быстро осматриваю салон: чисто, приятно пахнет.

Может, папа прав?! И Питер подарит мне много крутых возможностей?

Достаю из кармана джинсовки мобильный, звоню папе, но абонент выключен. Тогда я пишу ему сообщение, что добралась и что меня любезно встретили.

— Ну что, Мисс Вселенная, у нас два варианта, — говорит Артем, заводя двигатель, и рев мотора звучит приятно, как музыка. — Сначала заезжаем в издательство, потом на квартиру. Или наоборот?

— Давай в издательство, — отвечаю я, удобно усаживаясь на сиденье.

Кожаная обивка, приглушенный аромат чего-то дорогого и мужского.

— Принято, — парень уверенно направляет свой джип на проспект, легко лавируя в потоке машин.

Питер за окном мрачновато-серый, но все равно красивый. Его холод как будто меньше давит, чем московский.

— Кстати, — бросает Артем, не отрывая взгляда от дороги, — издательство, где ты будешь стажироваться, принадлежит моему отцу.

— Ого, — я прищуриваюсь, чуть усмехаясь. — То есть тебя уже ввели в курс всех моих дел?

Он смеется.

— Наследник империи обязан быть в курсе, кого пускают в святая святых. А еще мне сказали, что ты студентка журфака.

— Да, — киваю. — Хотя иногда это больше похоже на школу выживания, чем на университет.

— Ну, хоть честно, — он усмехается, чуть развернувшись ко мне. — Я сам… скажем так, не особо академический тип. У меня бизнес-школа за плечами, но душа к ней так и не прикипела. Клубы, друзья, поездки, тусовки – вот мой профиль. И если честно, Мира, семьей я пока не планирую обзаводиться.

И то, как он это говорит спокойно и без пафоса, мне вдруг даже нравится. Я выдыхаю и говорю честно:

— Отлично. Я тоже не горю желанием замуж. Так что, если нас сводят папаши, зря стараются.

Артем бросает на меня искренне довольный взгляд:

— Мы с тобой сработаемся.

Машина плавно сворачивает с главной улицы, и вскоре мы оказываемся перед строгим, сдержанным зданием с витражами и колоннами. Артем выходит первым, открывает мне дверь с легким кивком, будто я все еще «мисс вселенная».

— Прошу, будущая акула пера.

Я смеюсь, но внутри уже включается тревожная дрожь. Все кажется слишком большим, важным и новым. Мы заходим в здание, и тут…

…в нос ударяет запах. Тот самый. Древесный, с ноткой перца. Теплый и мужской, но не отдушкой, а настоящим. Как у Саши.

Я резко замираю, вглядываюсь в коридор. Обычные люди. Никого знакомого. Наверное, показалось.

Мало ли у кого может быть такой же парфюм. Тоже мне, нашла из-за чего нервничать.

— Все нормально? — Артем уже нажимает кнопку лифта.

Я сглатываю, выдыхаю и киваю.

— Да. Просто… запах... напомнил мне кое-что.

— Надеюсь, приятное?

— Само собой, — отвечаю я, стараясь выровнять дыхание.

Хотя внутри уже начинает гудеть странное предчувствие.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

ГЛАВА 23.

Мира

Вечер обнимает город приятной прохладой. В Питере уже начались белые ночи, мне еще сложно привыкнуть к такому. И ветер сегодня не такой колючий, словно он знает, что мне не хочется сегодня мерзнуть, ведь я так легко одета.

Я выхожу из машины, поправляя подол вечернего платья. Бархат цвета глубокого изумруда струится по ногам, туфли с острыми носами щелкают по камню. Легкая маска скрывает глаза – изящная, с серебристыми завитками, она делает меня чуть загадочной и чуть недосягаемой.

— Ух ты, мисс Рудова, вы просто огонь, — шепчет довольный Артем, предлагая мне руку.

Парень и сам очень хорош: смокинг сидит на нем как влитой, бабочка четко на месте, взгляд лукавый, но уверенный.

Я улыбаюсь. Мне с ним легко, мы успели стать командой. И пусть я понимаю, что у нас ничего не будет, кроме ироничных перепалок и взаимных подколов, мне комфортно рядом с ним.

— Ты тоже ничего, мистер Наследник, — поддеваю я его и усмехаюсь. — Даже бабочку сам завязал?

— Разумеется. Мой батлер в отпуске, — шутит он, и мы вместе тихо смеемся.

Вечер проходит в старинном особняке, переоборудованном под зал для приемов. Все сияет хрусталем, на столах стоят бокалы шампанского и тонкие закуски, официанты скользят бесшумно. Все в масках. Кто-то в золотых, кто-то в черных, у некоторых – с перьями, у других – строгие венецианские. Пахнет дорогими духами и слишком большим количеством денег.

У меня возникает такое ощущение, что мы провалились в прошлое. Лет так на двести назад.

— Добро пожаловать в клуб тех, кто уже не знает, куда девать свои миллионы, — говорит Артем, склоняясь ближе к моему уху. — Тут половина зала – это питерская элита. Банкиры, застройщики, политики. Остальные – их жены и любовницы. Иногда в одном лице.

— А ты кто? — спрашиваю я и заглядываю в его веселое лицо.

— Вечный холостяк с хорошими связями, — отвечает он, не моргнув глазом.

Я уже две недели в Питере и знаете, я правда быстро втянулась. Живу в служебной квартире с огромными окнами и утренним светом. В издательстве меня приняли удивительно тепло, коллеги оказались не только классными профессионалами, но и искренними людьми. Я работаю в отделе редакции художественной прозы, корректирую тексты, пишу аннотации, иногда даже принимаю рукописи от новых авторов. Несколько раз уже сидела на собраниях с главным редактором. Да, с отцом Артема, и каждый раз ловила себя на мысли: мне это нравится. Черт возьми, я люблю эту стажировку.

Артем ведет меня вглубь зала, представляя знакомым. Я улыбаюсь, киваю, слегка машу бокалом, отвечаю на вопросы. Все идет гладко, но где-то внутри появляется тонкое, почти неощутимое напряжение. Как будто я на сцене. Как будто кто-то за мной наблюдает. Или... ждет.

Я касаюсь рукой маски, поправляю ее на лице и вдруг ловлю чужой взгляд. Черная маска, высокий мужчина у колонны. Встретив мой взгляд, он почти сливается с тенью. Я моргаю, и он исчезает.

Наверное, просто обычный гость. Может быть, какой-то богач-одиночка, любящий драматизм. Но почему-то сердце ускоряет ритм.

— Все в порядке? — Артем замечает мою растерянность.

— Да, просто... кажется, я кого-то узнала. Или перепутала.

Он кивает, мягко сжимая мою руку.

— Если что, я рядом. И у меня отличное чувство юмора. И правый хук тоже ничего так.

Я улыбаюсь, а мой взгляд снова ускользает в толпу. И в голове возникает вопрос:

А если это был не просто гость? А если кто-то пришел не за шампанским?

Перед официальной частью вечера проходит небольшой банкет. Все тихо общаются, музыканты играют тихую и расслабляющую музыку.

— О, вот это задница, — чуть ни не присвистывает Артем, когда мимо нас проплывает блондинка в обтягивающем красном платье.

— Артем, — шикаю я на него и хмурюсь, — как неприлично.

— Да ладно тебе, Мир. Кажется, я ее знаю. Ты не против, если я оставлю тебя ненадолго? Хочу подойти и поздороваться к этой симпотяжке.

— Иди уже, казанова. Ни одной юбки не пропустишь.

— Не твой, вот ты и бесишься, — шутит Артем и галантно целует мою руку.

Я остаюсь одна с бокалом в руке, слегка покачивая шампанское и слушая никчемный треп двух девушек в масках рядом. Обсуждают чьи-то туфли, чьего-то мужа, чью-то липосакцию. Ужас, как скучно.

— …и она всерьез сказала, что у нее «натуральный» бюст! — хихикает одна.

— На моих глазах доктор выносил его из операционной, — отвечает другая, и обе взрываются смехом, прикрывая ладошками рты.

Я закатываю глаза, пригубив шампанское. И почему такие вечера всегда одинаковые? Кружева, золото, ложь.

Нет, этот пафос не по мне.

— Прекрасная леди, — доносится голос сбоку, я оборачиваюсь.

Передо мной стоит высокий мужчина, крепкий, явно старше меня лет на десять, может больше. У него темно-синяя маска с бархатной отделкой, но глаза какие-то холодные. Он улыбается, но во мне возникает только неприятное чувство.

— Сейчас объявят медленный танец. Оставите его за мной?

Я натягиваю вежливую улыбку.

— Простите, я не танцую.

Он делает шаг ближе, я отступаю на полшага.

— Здесь все танцуют, — произносит он уже не так мягко. — Или вам кто-то запретил?

Я начинаю искать глазами Артема. Где он там, блин? Придушу его за то, что оставил меня одну.

— Извините, — произношу на этот раз жестче. — Я жду своего спутника.

Мужчина будто не слышит. Его ладонь уже тянется к моей талии. И в этот момент за моей спиной раздается голос.

Низкий. Четкий. Знакомый до дрожи.

— Милая леди уже пообещала свой первый танец мне.

Я замираю, даю себе пару секунд прийти в себя, а затем медленно оборачиваюсь, как в кино.

Саша стоит передо мной в смокинге. Черная маска скрывает верхнюю часть лица, но я бы узнала его в любой толпе.

Но он какой-то чуть другой – гладко выбрит, элегантен, сдержан, но внутри него все тот же огонь, все тот же стальной взгляд. Его глаза пожирают меня, а я не в силах сделать глубокий вдох.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Мужчина напротив нехотя отступает, буркнув что-то вроде:

— Ваше право, леди, хорошего вечера.

Саша делает шаг ко мне и склоняет голову.

— Потанцуешь со мной?

ГЛАВА 24.

Мира

Я смотрю на Сашу, его рука по-прежнему протянута ко мне, но я не делаю ни шага навстречу. Напротив, я гордо выпрямляюсь, отстраняюсь и сдерживаю дрожь, которая расползается внутри груди.

— Я не танцую, — строго произношу я.

Мужчина чуть отступает, не настаивает, и, кажется, не удивлен. Лицо скрывает маска, но глаза все те же. Пронзительные и читают меня, как открытую книгу.

— А что вы здесь делаете? — спрашиваю резко, не сводя с него взгляда. — Это ведь не просто совпадение.

— Присматриваю за тобой, — спокойно отвечает Саша.

— Папа в беде?

— Нет, с ним все в порядке.

И тут появляется Артем. Как раз вовремя, чтобы снять напряжение, которое поселилось между нами. Он подскакивает с сияющей улыбкой, уверенный, как всегда, и хватает меня за руку.

— Мирка, идем, шоу начинается! Самый замес вечера: спонсоры будут меряться кошельками, это весело и... немного жалко. Но шампанское хорошее, потерпим?

Я машинально киваю с натянутой улыбкой и позволяю увести себя. На секунду оборачиваюсь, Саша все еще стоит на том же месте. Но когда мы уже входим в роскошный зал, он уже сидит в тени свечей и хрусталя, чуть поодаль от основной сцены.

Как он так быстро смог переместиться? Хотя удивляться нечему, Артем у входа в зал познакомил меня с парой состоятельных людей.

Краем глаза я замечаю, что рядом с Сашей сидит брюнетка. Элегантная женщина, в облегающем темно-зеленом платье, маска со стразами. Они явно знакомы. Она склоняется к нему и что-то шепчет ему на ухо. Он кивает, не глядя на нее, его взгляд все еще прикован ко мне.

Сердце предательски стучит.

Почему он здесь? И кто эта женщина? Это папа его подослал? Так ведь он был против…

В голове – каша.

— Все хорошо? — спрашивает Артем, уже усаживая меня за наш стол.

— Конечно, — улыбаюсь на автомате. — Все отлично.

Огромный зал искрится светом хрусталя. Люстры висят, как перевернутые ледяные деревья. Сотни людей в масках, в платьях, в бриллиантах, которые могли бы накормить целую страну.

Артем опять уходит, но в этот раз чтобы пообщаться с какими-то людьми в смокингах, говорит, «папины партнеры», делает вид, что зевает, и оставляет меня за нашим столиком.

И тут начинается…

— Кто это с Артемом? Его новая невеста?

Новая???

— Я слышала, она работает в издательстве у его отца.

— Это та девочка из Москвы…

Я слышу шепотки даже через смех и стук бокалов. В этом мире никто не говорит прямо, только намеки, паузы и полуулыбки. Я вижу, как одни дамы делают вид, что не замечают меня, другие оценивающе обводят взглядом платье. И только один пожилой мужчина с палочкой кивает вежливо, почти с сочувствием.

Артем возвращается быстро и через пару секунд на сцену выходит ведущий. Обтекаемые речи о детях, фондах, домах для женщин, пострадавших от насилия. Все аплодируют. Кто-то в зале успевает отправить перевод на пару миллионов, чтобы имя попало на экран. Имена сменяются внизу экрана, как бегущая строка на фондовой бирже:

«ООО «Атриум-Капитал» - 3 млн.».

«ИП Синицина М. В. - 1 млн.».

«Фонд Г. М. Левицкого - 10 млн.»

— Смотри, как интересно. Кто ж такой щедрый? — слышу за спиной сухой женский голосок.

— О, это чтобы имя отмыть. Ты не слышала про Левицкого? Там суд, расследование…

— Тсс… Он сидит через два ряда от тебя.

И все это в полушепоте и в полумраке.

За благотворительными фужерами – очистка репутации. За вечерними нарядами – контракты и влияние. За тостами – сделки.

Мне становится здесь неуютно.

— Сегодня будет «тихий аукцион», — шепчет Артем, склонившись ко мне.

— Аукцион чего?

— Влиятельности, — улыбается парень. — Или как они это называют «инвестиций в добро».

На сцену выносят двадцать лотов. Но это не вещи, это проекты. Брошюры, фотографии, деловые портфели.

Мой взгляд цепляется на баннер: «Центр реабилитации молодых женщин».

На сцену выходит красивая женщина – «представитель фонда». Говорит уверенно, а глаза у нее холодные. Рядом с ней стоит мужчина в маске и медленным жестом кладет ладонь ей на талию. Она не вздрагивает, это касание для нее привычно.

— Кто это? — шепчу.

— Один из патронов вечера. Очень серьезные связи.

— В криминале?

Артем улыбается.

— В больших деньгах, Мира. А это почти одно и то же.

После того, как богачи чуть растрясли свои карманы, я выхожу из зала, делаю вид, что ищу туалет. Но на самом деле мне хочется сбежать от всей этой лакированной фальши, от позолоченного пафоса, от разговоров, где каждое слово взвешено на весах выгоды.

Коридоры в здании длинные, сквозняки тянут легкие занавеси, и туфли глухо стучат по мрамору. Я иду наугад, все дальше от шума. Где-то здесь должна быть уборная, указатели, кажется, показывали направо, потом налево… Поворачиваю и резко торможу.

Дверь приоткрыта, полутемная комната. И голоса.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

ГЛАВА 25.

Мира

— Партия должна пройти через «Пандору». Мы перекроем маршрут на два дня, дальше – канал по Балтике.

— Шифр тот же?

— Да. Только больше никакой болтовни. Один слух, и все полетит к чертям собачьим.

— Ты уверен, что Андрей не в курсе?

Андрей? Они говорят о папе что ли?

Я делаю шаг ближе к колонне, прижимаюсь к холодной глади, будто могу слиться с ней воедино и стать незаметной.

— Он не вмешивается, — отвечает третий голос, чуть хрипловатый. — Ему девочку надо утихомирить, а нам – спокойно отгрузить товар. Все остальное не его дело.

Я едва дышу, а сердце бухает уже в горле.

«Девочку» - это они про меня?

Раздается щелчок зажигалки, затем уверенные и быстрее шаги. Кто-то идет в мою сторону, прямо к выходу из комнаты.

Черт!!!

Я не успеваю даже пошевелиться, как меня резко дергают за руку, разворачивают, и теплая, сильная ладонь прижимается к моему рту. Я вскидываю глаза – Саша. Он стоит почти вплотную, одной рукой прижимает меня к себе, другой показывает пальцем «тс-с-с» у своих губ.

Я киваю, не в силах сказать ни слова.

Мы зажаты за колонной. Его грудь касается моей, я чувствую его жар. Запах – терпкий, древесный, стабильно. Его дыхание у самого моего уха. Я почти утыкаюсь носом в его шею, и меня прошибает волна… чего? Не страха. А живого и острого ощущения, что я под защитой и в опасности одновременно.

Мимо проходят мужчины. Я замираю, стараясь не дышать.

По голосам узнаю их. Те же, что говорили про «Пандору». Те, кто упоминал моего отца.

Один из них замедляет шаг. Саша напрягается, как натянутый канат. Его пальцы чуть сильнее сжимаются на моем запястье. Мой пульс сходит с ума прямо под его рукой.

— Что? — спрашивает один из мужчин.

— Показалось, — отвечает другой, и шаги удаляются.

Когда все стихает, Саша медленно убирает ладонь. Я смотрю на него, но слов нет. Он тоже молчит. Его взгляд колючий и сосредоточенный.

— Стрекоза, что ты тут делаешь? — шипит он сквозь стиснутые зубы.

Злится.

— Ничего, искала туалет.

Саша тяжело вздыхает.

— Не ври мне. Ты подслушивала.

— Ладно, да, я подслушивала, — еле шевелю губами. — И теперь я знаю, что это не просто благотворительный вечер.

Он кивает.

— Поэтому я здесь.

Саша крепко берет меня за запястье, ведет вглубь коридора. Мы петляем между мраморными арками, сквозь запасной проход, потом вниз по лестнице. Минуем тяжелые двери, и вот служебный выход. Городская ночь дышит в лицо, воздух пахнет асфальтом и липами.

Он отпускает мою руку только тогда, когда мы оказываемся совсем одни во дворе старого особняка.

— Ты с ума сошла? — голос Саши глухой, но ярость в нем слышна отчетливо.

— Да хватит на меня ругаться, — огрызаюсь я и скрещиваю руки на груди.

— Стрекоза, ты не понимаешь, — он приближается, резко срывает маску и засовывает в карман брюк. — Тебя мог кто угодно заметить. Подставить. Использовать. Убрать.

— Меня? За что?

— Потому что ты – дочь Андрея Рудова. Твой отец вляпался в проблемы, а ты теперь ты в эпицентре.

Мне становится страшно, но я стараюсь не показывать вида.

— А ты? — бросаю я. — Ты что, просто наблюдатель? Приехал «присмотреть»? Как охранник?

Он резко делает шаг ко мне. Между нами остается один вдох.

— Я приехал, потому что если с тобой что-то случится, я себе этого не прощу.

— А может, ты приехал, потому что не можешь держаться подальше? — выпаливаю я с гордо поднятой головой.

Замечаю, как Саша напрягает челюсть. Как под жесткой щетиной гуляют желваки.

— Стрекоза, — тихо произносит он, — сейчас не время играть в острые фразы. Ты должна держаться Артема. Он безопасен, он знает, как вести себя в этой среде. Пока ты рядом с ним – никто тебя не тронет.

— А ты? — спрашиваю тише. — Ты меня опять оставляешь?

— Пока да. Но не волнуйся, со мной все будет в порядке. И вообще, речь сейчас не обо мне.

— Ты говоришь так, будто…, — я сбиваюсь, — …будто с тобой может что-то случиться.

— Может, — искренне говорит он, даже не пытаясь соврать. — Но я знаю, на что иду.

Я сжимаю губы, в груди колет. Он смотрит на меня так пронзительно, что мне хочется и оттолкнуть его, и схватить за рубашку.

— Ты ведешь себя, как ребенок.

— А ты, как человек, который всем командует!

Саша делает шаг назад, будто отрезая ту тонкую и дрожащую нить между нами.

— Все, стрекоза, возвращайся внутрь и держись рядом с Артемом. Это не просьба, это приказ.

Он отворачивается, словно уже все сказал, разговор закончен. Но я не согласна. Внутри меня что-то трепещет, дрожит и требует быть высказанным. Я делаю шаг к мужчине, хватаю за рукав.

— Саш.

Он останавливается, но не оборачивается сразу.

— Постой.

Мои пальцы сжимают ткань его пиджака.

Он медленно поворачивается. Я подхожу ближе. Смотрю вверх, в эти уставшие, но такие внимательные глаза.

— Мне страшно, — признаюсь шепотом. — Все это. Люди в масках, деньги, оружие, отцовские тайны. Я не знаю, кому верить.

Он молчит, дает мне возможность высказаться.

— Но когда ты рядом, — я глотаю воздух, — мне не так страшно.

Саша вздыхает и будто борется сам с собой. А я просто обнимаю его.

Не как влюбленная девчонка, а как человек, которому нужно хотя бы на секунду почувствовать, что он не один в этом диком и холодном мире.

Саша замирает, а потом медленно и сдержанно кладет руку мне на спину. Вторая ложится на затылок. Тепло. Сильно. Надежно.

— Я не позволю, чтобы с тобой что-то случилось, — говорит он негромко, прямо мне в макушку. — Ни при каких обстоятельствах.

Я чувствую, как бьется его сердце. Такое же быстрое, как мое. Только он всегда делает вид, что все под контролем, а я больше не верю в контроль.

Он отстраняется первым. Его пальцы задерживаются на моем плече.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Внутрь, Мира, сейчас же.

Я киваю, а Саша исчезает в тени и окончательно растворяется в ночи.

ГЛАВА 26.

Мира

Усталость режет глаза. Я щурюсь от света рекламных баннеров, выхожу из метро, застегиваю джинсовку на все пуговицы. Сегодня ветер пробирает до костей – северный, питерский, с привкусом сырости.

— Да-да, Ась, я все отредачила. Завтра скину главреду, — говорю в трубку и перехожу дорогу.

Ася что-то весело стрекочет в ответ, но я начинаю терять нить. Беспокойное чувство овладевает телом. Позвоночник напрягается, как перед ударом. Кто-то идет за мной. Достаточно далеко, чтобы не слышать шагов. Но каждый нерв в теле знает: я не одна.

Я оборачиваюсь. Улица кишит народом, мимо промчалась маршрутка. Свет в панорамных окнах магазинов, бездушные манекены. Машины припаркованы как обычно.

Бросаю взгляд на проходящего мимо мужчину. Он мне кажется знаком. Оборачиваюсь ему вслед, он как шел, так и продолжает идти вперед. Вроде бы я видела его в вагоне метро. Или это был не он?

— Ась, я тебе перезвоню, — произношу резко и сбрасываю вызов, телефон прячу в карман.

Подходя к подъезду, я замедляю шаг. Рука зависает над ключом от домофона, но все внутри кричит: не заходи одна.

Глупость? Паника? Или интуиция, что никогда не подводила?

Я делаю круг вокруг дома. На скамейке у угла сидит парень с капюшоном, курит. Лица не разглядеть. Я останавливаюсь, делаю вид, что копаюсь в сумке. Он не шевелится, но я чувствую его взгляд, как острие ножа между лопатками.

— Блин, — шепчу себе под нос и возвращаюсь к подъезду.

Слышу позади легкие и быстрые шаги, оборачиваюсь. Мама с сыном, мои соседи, идут с магазина. Сердце чуть отпускает, я облегченно выдыхаю.

— Мира, добрый вечер! — улыбается женщина. — Поздно сегодня?

— Да, работа, — отвечаю я и открываю металлическую дверь.

Я вхожу в подъезд с ними. Пока дверь закрывается, незаметно бросаю взгляд на улицу. Парень на скамейке исчез.

Мы встаем втроем в тесную кабину лифта. Мальчик ковыряется в пакете, женщина молчит, стоит рядом со мной.

Но… что-то все равно не так.

Она вдруг поворачивает голову и смотрит на меня в упор. Не улыбается, не говорит, а просто смотрит.

Я сжимаю ремень сумки, ногтями впиваюсь в свою же ладонь.

— У вас все хорошо? — спрашиваю я, стараясь не показывать волнения.

— Простите? — она словно просыпается и быстро моргает. — Да, конечно, все хорошо.

Ставни открываются, я выхожу на свой этаж, спешу к квартире. Руки дрожат, когда вставляю ключ. А за спиной нарастает напрягающая тишина.

Щелк. Замок поворачивается.

Я мигом влетаю в квартиру и захлопываю дверь. Прижимаюсь к ней спиной.

Что это было?

Паранойя?

Или кто-то все-таки следит за мной?

Я прохожу в комнату, не включая свет, отодвигаю занавеску и выглядываю в окно. Внизу стоит черная машина с затонированными окнами. Ее там раньше не было. Да и вообще такой огромный джип нельзя не заметить.

Я достаю телефон, пальцы бегут по экрану. Я отправляю сообщение Артему:

«Мне кажется, за мной следят».

Отправлено, но не прочитано. Что же, подожду.

Я стою у окна и смотрю на машину, она не уезжает.

Так и не дождавшись ответа от Артема, я оставляю мобильный на подоконнике.

Захожу в ванную, включаю горячую воду. Струя обрушивается в ванну, в клубах пара растворяется тревога.

Я погружаюсь в воду, закрываю глаза. Пять минут без страха и пять минут тишины.

После накидываю халат, босиком иду на кухню. Завариваю чай с мятой, добавляю мед.

Телевизор работает фоном. Показывают какие-то ток-шоу, на которые я обычно не обращаю внимания. Но сегодня мне нужно, чтобы кто-то говорил и глушил удручающую тишину.

Чашка греет руки, я не включаю верхний свет, только горит торшер в углу.

Опускаюсь на диван, стягиваю полотенце с головы, прохожусь пальцами по мокрым волосам.

Я убаюкиваю себя мыслью: просто стресс, просто разыгралось воображение.

Просто усталость и глаза слипаются. Мне нужно отдохнуть и завтра все будет отлично.

Под бубнеж телевизора, я натягиваю на себя плед и медленно засыпаю. И мне кажется, что я только прикрыла глаза, но слышу звук открывающейся двери. Словно кто-то неторопливо и очень осторожно вставляет ключ в замок.

Вырываюсь из сонной пелены, хватаюсь за спинку дивана. Блики от работающего телевизора освещают высокую фигуру.

Я не успеваю даже пошевелиться, не то что вскрикнуть, чья-то рука с силой закрывает мне рот. Вторая вжимает плечи в диван.

Сердце сжимается в комок, а страх ползет по коже.

Я в панике.

Теплое дыхание у уха и шепот…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

ГЛАВА 27.

Мира

— Не кричи, стрекоза, — раздается прямо у уха.

Я не понимаю, как он оказался здесь, как он вошел.

Но голос я узнаю сразу.

— Доверься, — быстро шепчет Саша.

Я вздрагиваю всем телом. Его рука по-прежнему закрывает мне рот, но в его взгляде горит уверенность, а не паника.

На стене блики от телевизора, и в этом колеблющемся свете я вижу его лицо. Строгое, сосредоточенное, челюсть напряжена.

Он резко поднимает меня с дивана.

— Саш, что происходит? — выдыхаю я, едва он отпускает меня на секунду.

Мужчина сразу прикладывает палец к губам.

Тихо!

Из-за спины он достает пистолет, дергает затвор.

Мамочки!

В животе все сжимается, ноги становятся ватными. Я хочу спросить, зачем он тут, что вообще происходит. Да у меня сотни вопросов в голове, но язык от страха прилип к нёбу.

Саша берет меня за запястье, медленно ступая, ведет к выходу. Его пальцы обжигающе крепкие, я стараюсь не отставать от него, быстро перебираю ногами по холодному ламинату.

Он замирает у двери, прислушивается.

Я слышу только собственное сердцебиение.

Саша смотрит на меня и без слов: готовься! Рывком открывает дверь и вперед. Он тянет меня к лифтам, но вдруг раздается звук открывающихся створок.

Мы не успеваем!

Из лифта кто-то выходит, шаги тяжелые.

Саша резко меняет направление, заталкивает меня в дверцу лестничной клетки. Я едва не оступаюсь, но он придерживает. Мы быстро поднимаемся на этаж выше.

Он ставит меня у стены, широкой спиной заслоняя меня. А потом Саша медленно спускается на несколько ступеней вниз и замирает. Прислушивается.

Мир сужается до звуков. В гулкой бетонной клетке эхом отдаются чужие уверенный шаги.

Я сама напрягла слух на максимум. Стараюсь не клацать зубами от холода и от страха, что крадется по спине.

Слышу, как открывается моя входная дверь. Невидимый гость переступает порог квартиры. Кажется, он не один.

Мне хочется закричать, но в этот самый момент оборачивается Саша.

Он нахмуренно смотрит прямо в глаза.

«Тихо, Мира» - звучит его голос в моей голове, и я закрываю рот рукой, чтобы не издать ни звука.

Я вжимаюсь в стену, но как только дверь за незнакомцами закрывается, Саша мгновенно разворачивается ко мне.

— Быстро вниз, — шепотом командует он.

Мы срываемся с места. Лестница кажется бесконечной, бетонные пролеты давят. Он придерживает меня, когда я соскальзываю босыми пятками со ступеньки. Я почти лечу, запутавшись в подоле халата, воздуха не хватает. Кажется, сердце вот-вот вырвется из груди.

На первом этаже распахивается служебная дверь.

Саша ведет меня во двор, где под фонарем стоит неприметная черная «Нива». Он быстро открывает пассажирскую дверь, закидывает меня внутрь.

Я только сейчас понимаю, в чем я.

Халат, мокрые волосы, уже успевшие высохнуть, спутались. И босиком. Ступни чуть пощипывают, кажется, я наступила на что-то острое.

— Саша, что происходит?! — всхлипываю я.

Он садится за руль.

— Все вопросы потом, стрекоза.

Двигатель рычит, машина рвется с места, двор вспыхивает фарами. Мы вылетаем через шлагбаум, задевая бортом бетонный край. В зеркало заднего вида я вижу фары.

— За нами кто-то едет! — шепчу, хватаясь за панель.

— Вижу.

Саша напряжен, челюсть сжата, взгляд прицельно скользит по улицам. Он выруливает резко, не включая поворотник. Машина взвизгивает, проносится по темной улочке.

Нас преследуют. Нас преследуют!!!

— Саша, пожалуйста, скажи хоть что-нибудь. Папа… с ним все в порядке?

Он бросает на меня короткий взгляд, и впервые я вижу в его глазах замешательство. Ком подкатывает к горлу.

— Если мы сейчас не оторвемся, стрекоза, потом уже не будет никаких объяснений.

— Они догоняют! — кричу я, указывая на фары, что растут в зеркале заднего вида, словно два глаза чудовища.

— Зараза, — цедит он сквозь стиснутые зубы.

Не успеваю я сделать глубокий вдох, как чувствую удар в задний бампер. Машина дергается вперед, я взвизгиваю.

— Блядь, ублюдки! — Саша бросает взгляд в зеркало. — Пристегнись!

Я уже судорожно натягиваю ремень.

— Ты тоже! — восклицаю.

Он только лишь усмехается уголком рта и продолжает уверенно крутить руль.

Фары сзади слепят, машина снова догоняет и бьет нас вторично, уже злее и отчаяннее.

— Саша!!!

Мужчина держится уверенно, уже сросся с машиной. Не дрожит, не кричит, не боится. Только пальцы сжаты на руле, а глаза как у снайпера: расчет и хладнокровие.

— Держись, стрекоза. Сейчас будет весело.

Он резко уводит «Ниву» влево, между двумя машинами. Короткий гудок, скрежет шин, и мы проскальзываем по диагонали через две полосы, влетаем в правый ряд. Машины сигналят, тормозят.

Я не дышу, впиваюсь руками в ремень безопасности.

Саша переключает передачу, выжимает все из навороченной «Нивы». Был бы другой случай, с любопытством бы осмотрела салон.

Мы залетаем на мост, бетонная стена слева, поток машин справа.

Саша резко тянет ручник, машина разворачивается на сто восемьдесят градусов. Слышится противный визг шин и в салон сразу же бьет запах жженой резины.

— ДЕРЖИСЬ! — кричит он, и в следующее мгновение мы летим назад, разворачиваясь прямо перед преследователями.

Я вижу их лица – растерянные, удивленные, они не успевают среагировать.

Саша бросает сцепление, резко выравнивает курс и мгновенно съезжает с автомагистрали, впрыгивая в боковой выезд, закрытый строительным забором. Преследователи пролетают мимо, вылетая дальше на скорости.

— Мы... мы ушли? — дрожащим голосом спрашиваю я.

Он кивает, не убирая рук с руля.

— Ушли, но расслабляться не стоит.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

ГЛАВА 28.

Мира

Я сгибаю ноги в коленях, прижимаю их к груди, пытаясь сохранить тепло. За окном мелькают могущественные силуэты деревьев, трасса пустая, лишь редкие фонари встречаются по пути.

Саша молчит. Его лицо сосредоточено, пальцы сжимают руль до белых костяшек. От этого внутри меня растет тревога, которая нервно зудит.

Он замечает, как я ежусь, и без слов включает печку. Потом протягивает руку назад, в глубине салона находит плед и набрасывает его мне на ноги.

— Спасибо, — шепчу я и с удовольствием кутаюсь в мягкий плед.

Саша только коротко кивает.

— Куда мы едем?

— Туда, где тебя не найдут, — спокойно отвечает он, не сводя взгляда с дороги.

Я прикусываю губу.

— С папой все нормально?

— Да, — сдержанно отвечает Саша.

В отблесках приборной панели я замечаю, как на его скуле напрягаются желваки.

— Кто эти люди, Саш? Что вообще происходит?

Он медлит с ответом. Набирает полную грудь воздуха, а потом медленно выдыхает.

— Старые «друзья» твоего отца, — тихо произносит он. — Они пришли за долгом.

— За каким долгом?

— Тем, что он не вернул, — Саша бросает короткий взгляд на меня. — И теперь они хотят получить свое любым способом.

Мое сердце сжимается все сильнее.

— Причем здесь я?

Саша сильнее сжимает руль.

— Ты – гарантия. Они думали, что возьмут тебя в заложники, прижмут Андрея к стенке, а он отдаст все, что они потребуют.

— И папа меня вот так подставил? — у меня волосы шевелятся на голове.

— Нет, — Саша качает головой. — Он не знал, что все зайдет так далеко. Думал, что все под контролем, но эти ребята потеряли терпение. Теперь ты – их главная цель.

Блин, я в каком-то боевике, честное слово!

— Что нам теперь делать?

— Я тебя спрячу. Сколько бы времени ни понадобилось, но они тебя не получат.

Я еще сильнее укутываюсь в плед. Нива мчит вперед, унося нас все дальше от города, а в темной глубине лесов меня ждет неизвестность – страшная, но с Сашей хотя бы не одинокая.

Я не помню, как провалилась в сон, убаюканная теплом, ровной вибрацией мотора и быстро сменяющейся полосой трассы. Проснулась от толчка, машина остановилась.

Резко подскакиваю, в груди все сжимается. Мы во дворе, вокруг – высокий забор, сосны, какой-то скромный домик с небольшими окнами. Я уже тянусь к ручке двери, чтобы выйти, как вдруг слышу низкий утробный рык.

В окне сбоку появляется огромная немецкая овчарка. Лохматый зверь с внимательными желтыми глазами.

— А-а-а! — вскрикиваю я, инстинктивно хлопнув дверью обратно, а сердце ухает в пятки.

Саша удивленно поворачивается:

— Ты чего?

— Там… там собака, — мотаю головой. — Я не выйду. Нет!

Он приподнимает бровь.

— Он тебя не тронет.

— Нет! Я его боюсь! — честно признаюсь я. — В детстве меня собака за ногу укусила, исподтишка. Хотя хозяйка тоже клялась, что все будет в порядке. Я больше не верю вот таким «он не тронет».

Саша кричит в сторону двора:

— Полкан, место!

Пес, услышав команду, садится у своей огромной будки, свесив лохматую голову набок.

— Вот видишь, он послушный.

— Нет! Я все равно не выйду. Буду жить в машине, — настаиваю я, поджимая ноги.

Саша приближается, открывает дверцу с моей стороны.

— Он не тронет тебя.

— Все так говорят! — возражаю дрожащим голосом.

Ну, не могу я справиться с этим страхом!

А у будки еще сидит настоящий зверь, такой клацнет челюстями раз и перекусит меня пополам.

Саша прищуривается с хитрой улыбкой.

— На руки пойдешь?

Я растерянно хлопаю ресницами:

— Что?

— На руки ко мне пойдешь? — повторяет он медленно. — Я отнесу тебя в дом.

Я прикусываю губу и киваю. Саша без усилий подхватывает меня, прижимает к себе. Я обвиваю его шею руками, с опаской поглядывая на овчарку. Полкан все еще сидит возле будки с видимой обидой.

— Он просто хотел с тобой познакомиться, — говорит Саша насмешливо. — А ты лишила его такой радости.

— Ага, — фыркаю я, сильнее прижимаясь к нему. — Видел его зубы? Он явно хочет сделать кусь.

— Кусь – это по любви, стрекоза.

Саша легко заносит меня в дом, словно я ничего не вешу, и аккуратно опускает на потрепанный кожаный диван у стены. Я с любопытством оглядываюсь.

Небольшая гостиная, переходящая в кухню без перегородок. Темный деревянный пол, пара кресел с клетчатыми пледами, высокий камин с черной решеткой. На подоконниках несколько потрескавшихся глиняных горшков с засохшими травами. Пахнет древесиной, сухими сосновыми иголками. Уютно, хотя повсюду тонким слоем лежит пыль.

— Чей это дом? — спрашиваю я, все еще не решаясь встать с дивана.

Саша, пройдя мимо, улыбается уголком рта:

— Мой.

— Не знала, что у тебя есть такое место, — произношу с удивлением.

Он на мгновение исчезает за дверью, оставляя меня одну. Я встаю, прохожу по скрипучим половицам. В углу замечаю груду синих спортивных сумок и сложенные у стены дрова.

Саша возвращается с парой тяжелых пакетов, ставит их на стол.

— Не успел прибраться к твоему приезду, — говорит он с легкой усмешкой, смахивая ладонью пыль с каминной полки. — Не думал, что дружки твоего отца так резко активизируются.

Я все еще оглядываю комнату, пальцами скользя по краю деревянного стола.

— Ничего. Здесь очень мило.

Саша ловит мой взгляд, я сразу же переключаюсь на окно.

— Располагайся, — говорит мужчина. — Теперь это пока твой дом.

Я киваю, и в груди снова поднимается неясная смесь тревоги и благодарности. И хотя я не представляю, что нас ждет завтра, здесь, рядом с ним, мне хотя бы ненадолго спокойно.

Саша поворачивается к двери, уже протягивает руку к ручке, но я успеваю схватить его за запястье.

— Ты оставишь меня тут одну?

Он оборачивается, его лицо все такое же спокойное, будто эта ситуация для него привычна.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Да. У тебя есть Полкан, он защитит.

— Нет, Саша, я прошу тебя. Я боюсь! — мои пальцы сжимаются цепко и отчаянно.

— Мира, об этом месте никто не знает. Я приеду утром, привезу продуктов и еще кое-какие вещи.

— Нет, — я мотаю головой, — не нужны мне продукты. Вдруг за нами следили?!

— Никто не следил.

— А вдруг кто-то все-таки узнал про этот домик? — мой голос срывается в почти беззвучный шепот.

— Никто не узнал, — отвечает он медленно.

Я сжимаю его руку еще сильнее, ногти впиваются в кожу.

— Не оставляй меня. Я сойду с ума от страха.

Саша молчит несколько секунд, взглядом скользит по моему лицу, а потом медленно сжимает пальцы в ответ.

ГЛАВА 29.

Мира

Я продолжаю впиваться в его руку, хотя Саша уже кивнул – остается. Не оставит меня одну в этом домике среди глуши.

— Ладно, — произносит он негромко, — сегодня ночую с тобой.

От облегчения у меня дрожат колени. Я молча опираюсь на стену, пока он открывает свою сумку, которую бросил у двери, и вытаскивает оттуда серую футболку и спортивные штаны.

— Надень пока это, — он протягивает мне одежду. — Завтра привезу твои вещи.

Я прижимаю к себе ткань, пахнущую им. Мне хочется зарыться в нее носом и сделать глубокий вдох, но я стою ровно, сдерживая мимолетный порыв.

— Спасибо, — тихо говорю я и осматриваюсь в поисках укромного места.

Саша понимает без слов, он сразу же отворачивается, чтобы дать мне переодеться. И я уверена, он не будет подглядывать исподтишка, поэтому я смело сбрасываю халат и остаюсь в одних тонких кружевных трусиках.

Рваными движениями, я натягиваю его футболку, она оказывается длинной для меня. Следом – штаны, которые приходится подкатить внизу и сильно завязать на шнурки на поясе. В груди расплывается странное тепло, хотя еще недавно меня сковывал страх.

Только я хочу сделать шаг, как острая боль пронзает мою ногу.

— Ай, ай, ай, — шиплю я и неуклюже валюсь на диван.

Саша быстро подходит ко мне и убирает мою руку с щиколотки. Он внимательным взглядом осматривает мои ступни и хмурится. Из тумбочки, стоящей возле камина, он достает аптечку, затем присаживается на край дивана, жестом показывает сесть рядом.

— Давай свои бедные ноги сюда, — звучит деловито, без лишних эмоций, но в глазах сквозит забота.

Я чуть придвигаюсь к нему и поджимаю пальцы, стесняюсь. Все-таки ноги босые, поцарапанные после побега. Он без слов берет мою лодыжку в руку, ощутимо крепкую, но осторожную. Я чувствую каждое его прикосновение.

Он смачивает ватный тампон антисептиком, проводит по царапинам. Холодок жидкости, а потом тепло от его пальцев.

— Не больно? — спрашивает он вполголоса, поднимая на меня взгляд.

— Нет, — качаю головой.

На самом деле больно, но это ничто по сравнению с ощущением, что он рядом.

— Саша, — решаю нарушить молчание, — а почему тебя называют Лекарь?

Он поднимает глаза, в зрачках отражается пламя. На губах появляется кривая улыбка.

— Долгая история, — говорит он, но все-таки продолжает: — Когда я был в горячей точке, приходилось парней с того света вытаскивать. У меня вообще-то медицинское образование. Хотел стать врачом, а стал кем стал.

Я внимательно слушаю, мне хочется все знать о нем.

— Так меня парни и прозвали, — добавляет он негромко, будто все это было в другой жизни. — Лекарь.

Я понимаю, что эти несколько слов открыли мне часть его прошлого, и в груди становится горячо.

Поворачиваю голову в сторону окна, Полкан сидит у машины, внимательно наблюдая за нами, будто все понимает. Саша продолжает сосредоточенно заниматься своей «медицинской миссией»: наносит мазь, фиксирует небольшую повязку.

Мой взгляд не отлипает от его уверенных рук, он сосредоточен на своем деле. Движения спокойные, решительные.

Я пытаюсь сдержать улыбку, пока он рядом, меня не так страшит ни ночь за окном, ни те, кто мог бы за мной охотиться.

Справившись с моими ногами, Саша убирает аптечку обратно в тумбочку, встает и подходит к камину. Я сижу на диване, обхватив руками колени. Он бросает в топку несколько поленьев, чиркает зажигалкой. Огонь разгорается медленно и с треском.

— Ты голодна? — спрашивает он, глядя на пламя.

— Нет.

— Точно?

— Да.

Он поворачивается, осматривает гостиную, прищуривается, словно прикидывает что-то.

— Тут один диван, — констатирует он, — ляжешь на нем, а я на полу в спальне.

— Зачем? Он же раскладывается.

Саша смотрит на меня чуть строго, без тени улыбки:

— Я не буду приставать, — тут же тараторю я. — Зачем тебе спать на полу?

— Я выкинул из спальни кровать, матрас только остался. Устроюсь там.

На его губах промелькнула почти невидимая ухмылка. А я сижу и думаю: странно все это, нелепо и уютно одновременно. Деревянный домик, потрескивающий огонь в камине, я в чужих вещах, он – сильный и надежный.

— Оставайся здесь, Саш, — решаю сказать вслух то, что гложет. — Я не хочу быть одна.

— Нет, — Саша качает головой, избегая моего взгляда. — Не сегодня.

Он скидывает с себя толстовку, остается в черной футболке, на широких плечах играют отблески пламени. Я продолжаю сидеть, поджав под себя ноги, наблюдаю за ним.

— Как твоя рана? — спрашиваю я, вспоминая кровь и ссадины.

— Зажила, — коротко отрезает он.

Потом он подходит к старому шкафчику у стены, достает бутылку виски, два стакана. Ставит их на низкий столик у камина, плескает себе, потом наполняет второй стакан.

Саша садится на пол рядом с диваном, плечом почти касаясь меня. Его лицо в полумраке кажется более резким, а взгляд – усталым.

— Как ты думаешь, — он поворачивает голову в мою сторону, — твой отец оторвет мне голову, если я предложу тебе выпить?

Он усмехается, приподнимает бровь. Я сдвигаюсь ближе к нему, чувствуя, как тепло от огня согревает мои босые ступни.

— Он не узнает, — шепчу игриво.

Саша с ухмылкой протягивает мне стакан. Я делаю глоток, напиток обжигает горло, я морщусь, чувствуя резкую горечь.

— Крепко, — кряхчу, отдавая стакан обратно.

Я вновь прижимаю колени к груди, слушаю потрескивание огня и пытаюсь понять, что нас ждет дальше в этой ночи.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

ГЛАВА 30.

Александр

Я проворачиваю ключ в замке и толкаю дверь. Служебная квартира Миры пахнет ее духами – тонкий, едва уловимый аромат, который с утра преследует меня, словно призрак.

Пустота врывается в грудь.

Все на местах: плед небрежно валяется возле дивана, на столе стоит кружка с недопитым чаем. Все осталось именно так, как я и запомнил.

Что ж, ублюдки не устроили тут шмон? Неужели и документы Миры не забрали?

Я снимаю куртку, остаюсь в футболке, чувствую, как в поясницу стреляет. Старая травма проснулась, пока я, черт ее дери, валялся пару часов на неудобном матрасе.

Достаю сумку с полки, начинаю складывать вещи Миры, гребу без разбора, некогда мне еще в девичьих тряпках копаться. Летит все: джинсы, несколько футболок, белье, косметичка. Вроде беру только самое необходимое, а там фиг разберешь, что ей действительно понадобится.

Механические движения дают время подумать. А в голове крутится картинка за картинкой: как сижу на крыльце с Полканом, глажу его по жесткой шерсти, а он, бестолковый, вертится под рукой. Ночь прошла без сна, только дым сигарет, лунный свет да глупые мысли.

Черт, Лекарь, да куда ты лезешь? Старая рана в боку болит, ноет, напоминая, что я не мальчик. Стар для такой девчонки.

Перед глазами всплывает ее милое лицо, когда я накрывал ее пледом перед тем, как уехать. Она свернулась на диване, майка задралась, обнажая тонкую полоску живота. Теплая, сонная, беззащитная. Сжимаю челюсти, запихивая ее свитер в сумку, он пахнет ее дурманящим ароматом.

Какого черта меня так зацепило? Впрочем, вопрос риторический. Зацепило с первого взгляда.

Я резко застегиваю молнию. Нужно забрать ее телефон с зарядкой, документы с полки. Быстро. Четко. На улице сегодня пасмурно, под ребрами – тянущая боль.

Я выключаю свет, еще раз окидываю взглядом квартиру. Все здесь дышит ее присутствием.

Лекарь, пора валить и молиться, чтобы все пошло по плану.

Я закрываю дверь, прислушиваюсь. Слежки за мной не было, тут никто не караулит. Где же вы все спрятались, сволочи?

Раз, два, три, четыре, пять, я иду вас всех искать.

В груди ловлю мелкие спазмы не только от старых ран, а от мыслей, что Мира могла попасть к ним в руки.

Нива ревет по пустой трассе, я сжимаю руль до побелевших костяшек. В голове перебираю: все ли взял для нее, хватит ли вещей хотя бы на первые сутки? Сзади трясется сумка с ее скромным барахлом.

Телефон вибрирует в кармане куртки.

Экран показывает: «Влад».

Отвечаю на вызови сразу включаю громкую связь.

— На связи, Влад.

— Сань, слушай, — голос у друга напряженный, — дом Рудовых явно кто-то обшарил. Все верх дном, Андрея нет.

— Что с домработницей?

— Женщина в больнице. Удар по затылку, была без сознания. Но когда очнулась, сказала, что никого не видела.

— Блядь, — цежу сквозь зубы. Сердце стучит быстрее. Я внимательно осматриваюсь по сторонам в поисках «хвоста», — Андрей, значит, все-таки не справился. Упертый баран. Надо было сильнее надавить, настойчивее предложить нашу помощь.

— Ты не виноват. Ты сделал все, что мог. Теперь надо припрятать девчонку.

— Ищешь его, Влад?

— Да. И ищу с мирной стороны, пока не поздно.

В салоне повисает молчание, только слышу шум ветра в приоткрытом окне, в груди стоит тугой ком, злость вперемешку с тревогой.

— Держи меня в курсе, — бросаю четко.

— Будет сделано.

Влад завершает звонок, и я сжимаю руль еще крепче. Перед глазами сонное лицо Миры на подушке, ее страх, ее тонкие пальцы, сжимающие плед.

В голове одно: «Ни за что не позволю им ее достать».

Заезжаю во двор, глушу мотор. Полкан тут же мчится навстречу, лает басом, машет хвостом. Я треплю его за ухом, забираю с заднего сиденья сумку с вещами и пакет с продуктами.

Толкаю дверь ногой, приказываю псу не врываться внутрь, а ждать на улице. В доме пахнет древесиной, дымом из камина… и чем-то мыльным?

Делаю пару шагов и сразу замираю.

Посреди гостиной Мира, наклонена вниз. В моих спортивных штанах, закатанных до щиколоток, в футболке. Волосы растрепаны и … эта потрясающая попа, приподнятая вверх, пока девчонка энергично трет пол мокрой тряпкой. Рядом ведро с водой.

Сердце сбивается с ритма. Кажется, у меня тахикардия.

— Ну, привет, золушка, — вырывается из меня прежде, чем я успеваю прикусить язык.

Она дергается и оборачивается, глаза расширяются при виде меня. Но на щеках мгновенно проявляется румянец.

— Саша! Я… я хотела помочь, — бормочет и пытается убрать со лба прилипшие волосы. — Нашла ведро с тряпкой в ванной.

Я ставлю сумку и пакет у двери, все еще не могу отвести взгляд от ее растрепанного и такого милого вида.

— Помочь? — ухмыляюсь, стараясь сдержать все, что поднялось в груди. — Отличный вид, честное слово.

Мира осторожно опускает тряпку в ведро, немного смущаясь. А я думаю, что этот вид с утра меня точно добьет.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

ГЛАВА 31.

Мира

Я выпрямляюсь, вытираю мокрые ладони о футболку Саши, которая болтается на мне словно платье.

Проснулась я одна. Сначала даже не поняла, где нахожусь. Скомканная подушка, плед, все чужое. Потом все вернулось: ночная гонка, запах Саши, его голос «тихо, стрекоза» и эта чертова овчарка снаружи.

В домике было пусто. Я окликнула его, но получила лишь молчание в ответ. На улице слышался только шелест ветра в соснах, да ленивый лай Полкана где-то вдалеке. Сердце забилось быстрее. На свой страх и риск я все-таки приоткрыла дверь, выглянула – никого. Решила не испытывать судьбу с собакой.

Оставшись в одиночестве, не придумала ничего лучше, чем занять руки. Сначала нашла упаковку тряпок в кухонном шкафчике, протерла пыль. Затем нашла в ванной ведро, набрала воды и начала мыть полы. Сначала в гостиной у камина, потом на маленькой кухоньке. От движения чуть отпустило тревогу, хоть ненадолго.

Теперь, глядя на Сашу, вернувшегося с сумками, понимаю, сколько времени прошло, пока я боролась со страхом, тряпкой и мыльной пеной. И все-таки, как бы уютно тут ни было, без него мне не по себе.

Его взгляд цепляется за меня, словно проверяет, все ли в порядке.

— Я собрал некоторые твои вещи, — говорит он, ставя пакет на стол, а сумку – на диван. — Надеюсь, что-то пригодится.

Я с опаской подхожу ближе.

— Ты был в квартире? — спрашиваю я. — И что там?

— Ничего, — он пожимает плечами. — Тишина и покой.

Но по его глазам видно, он все равно начеку.

Саша протягивает мне мой телефон. Я хватаю его, словно потерянного друга, листаю список звонков.

Пусто. Ни одного пропущенного. Никто не писал, не спрашивал, жива ли я. И, главное, нет обратной связи от Артёма. Странно.

— Артём молчит, — вслух вырывается у меня. — Я звонила ему, а он трубку не брал. И до сих пор не перезвонил.

Саша молча качает головой, взглядом сверлит меня, словно хочет сказать что-то важное, но пока сдерживается.

В груди поднимается неприятный холодок. Слишком все спокойно для того, что творилось в последние сутки. Мы как будто просто приехали в домик на выходные, чтобы отдохнуть.

Я выжимаю тряпку, собираюсь протереть последний угол у двери, когда слышу, как Саша негромко шуршит пакетом на кухне. Сначала он просто гремит посудой, потом начинается что-то похожее на готовку. Запах яиц и жареного хлеба плавно заполняет домик.

— Садись, — негромко произносит Саша, а сам скрывается в спальне.

Я заканчиваю уборку, переодеваюсь в спортивный костюм, который он выбрал для меня и возвращаюсь в кухню-гостинную. Он уже сам переоделся, накрывает на маленьком столике, ставит две тарелки с горячим омлетом и с золотистой корочкой. Еще хлеб, овощи, чай – все просто, но пахнет потрясающе.

Сажусь напротив.

— Боже, пахнет, как дома, — улыбаюсь я.

Он ловит мой взгляд, и в его глазах мелькает огонек. Я подцепляю вилкой кусочек, пробую.

— Это невероятно вкусно, — выдыхаю, прикрыв глаза.

Саша садится рядом, получается слишком близко. Его плечо почти касается моего, когда он наклоняется за кружкой чая. Мы не специально, но задеваем друг друга руками, и в такие моменты меня прошибает током. Я поворачиваюсь к нему, он – ко мне.

На миг между нами повисает молчание. Хочется и отодвинуться, чтобы не сгореть в этом жаре, и податься вперед, сдаться этому магнетизму. Его пальцы касаются моих, сжимая кружку, и я задерживаю дыхание.

— Ешь, — приказывает он почти шепотом, хотя взгляд у него совсем не про еду.

Я отвожу глаза, улыбаюсь, а сердце колотится слишком быстро.

— Ем, — отвечаю я, поддевая омлет, а в воздухе повисает ощущение, что между нами натянута тонкая нить, готовая лопнуть в любую секунду.

После плотного завтрака я медленно мою посуду. Чем мне теперь тут заниматься? На улицу не выйдешь, домик небольшой. Я старательно отгоняю от себя мысли, что умру тут со скуки.

— Хочешь, я покажу, как разжечь камин? — раздается за моей спиной. — Если вдруг тебе станет холодно, ты должна уметь это делать.

Мне не нравится куда он клонит, но я киваю. Понятия не имею, как управляться с камином. Саша присаживается на корточки у очага и подзывает меня жестом.

— Иди сюда.

Я подхожу, опускаюсь рядом с ним, наши колени соприкасаются. Становится неожиданно жарко, и дело вовсе не в камине.

— Сначала кладешь тонкие щепки крест-накрест, — говорит он негромко, берет мою руку в свою и показывает движение.

Его пальцы теплые и чуть шероховатые накрывают мои, и от этого простого прикосновения внутри все сжимается в тугой узел.

Он наклоняется ближе, я слышу его дыхание у своего виска, чувствую запах одеколона – терпкий, с оттенком древесной горечи.

— Теперь бумагу, — продолжает он. — И чуть прижать. Вот так.

Я делаю все, что он говорит, но мои мысли рассыпаются, цепляясь за тепло его тела рядом, за силу в сдержанных движениях. Саша протягивает зажигалку, наши пальцы снова соприкасаются, и мне кажется, что искры вспыхивают не только под поленьями.

Пламя разгорается сперва тонко, нерешительно, а потом все смелее, облизывая древесину. Я сижу, не двигаясь, пока Саша осторожно убирает руку с моего плеча. На мгновение мне хочется прижаться к нему, утонуть в этом спокойствии.

— Получилось, — произносит он с полуулыбкой.

— Спасибо, — отвечаю шепотом и все еще чувствую кожей каждое место, где он только что меня касался.

Пламя потрескивает все увереннее, разливая по комнате теплый золотистый свет. Я не сдвигаюсь с места, сижу рядом с Сашей на ковре, слушая, как затихает его дыхание.

Он чуть отстраняется, чтобы подбросить в огонь еще одно полено, и в этот момент я все же решаюсь посмотреть на него открыто. Его лицо в свете пламени кажется мягче, хотя в глазах прячется привычная настороженность.

— У тебя получается даже с огнем управляться, — говорю я вполголоса.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он ловит мой взгляд, смотрит прямо мне в глаза. У меня сердце замирает, хочется немного поддаться вперед и ощутить тепло его губ.

— Приходится уметь все. Особенно, когда отвечаешь не только за себя.

— И за меня? — не удерживаюсь я.

Уголок его губ приподнимается, он проводит рукой по волосам, словно хочет скрыть внезапную эмоцию.

— Особенно за тебя, — с серьезной интонацией говорит он.

Мы молчим несколько минут. Тепло огня окутывает нас обоих.

Потом будто невзначай Саша прикасается пальцами к моей руке, скользнув по запястью – одно-единственное легкое движение, которое запускает по телу волну мурашек. Я невольно приподнимаю взгляд. Саша смотрит на меня прямо, без тени насмешки или смущения.

Я делаю глубокий вдох, сердце бешено колотится, огонь потрескивает в камине, а мне кажется, будто он вспыхивает где-то глубоко внутри меня.

— Ты…, — сглатываю ком в горле, набираюсь смелости и продолжаю тихо, — ты все еще запрещаешь мне любить тебя?

ГЛАВА 32.

Мира

Я почти не дышу.

Огонь в камине бросает теплые отблески на лицо Саши. Он сидит немного в стороне, но я чувствую его тепло кожей. Вижу, как напрягаются мышцы на его шее, как сдержанно он опускает глаза в пол, будто надеется, что я не повторю свой вопрос.

— Ты все еще запрещаешь мне любить тебя?

Напрягающее молчание обволакивает меня. Я чувствую, что он борется с собой. Слишком много творится у него внутри: страх, ответственность, возраст, его раны. И я вижу, как дергается его рука на колене. Он не камень. Он живой. И он хочет меня так же сильно, как я – его.

Я не выдерживаю, поднимаюсь с ковра, встаю на колени перед ним. Его взгляд моментально поднимается на меня. Темные. Горящий. Пронзительный.

— Саша, — шепчу я, — посмотри на меня.

Я подаюсь вперед, сажусь к нему на колени, обхватываю лицо ладонями. Он не отстраняется. Его руки опущены вдоль тела – напряженные, как струны, но не касаются меня. Саша начинает дышать чаще.

— Я люблю тебя, — выдыхаю почти беззвучно, касаясь лбом его лба.

Он зажмуривает глаза, словно мое признание ранит его, как лезвие. Я чувствую, как он напряжен, как пальцы чуть прикасаются к моим бедрам, словно сами тянутся, несмотря на запреты.

— Мира, — голос его хриплый, с надрывом. — Ты не понимаешь. Я…

— Понимаю, — перебиваю его и с трудом сглатываю. — Но я здесь, с тобой. Добровольно. Ни одна клеточка моего тела не хочет уходить.

Саша резко открывает глаза. В них все: вина, тоска, желание. Он хочет сказать «нет», но его губы неподвижны. И в следующую секунду я понимаю, что он на грани.

Я глажу его по щеке большими пальцами. Жесткая щетина колется, а в груди у меня все сжимается от нежности.

— Ты не обязан отвечать. Просто… не гони меня, — произношу с мольбой в голосе, не могу больше все держать в себе. — Не сейчас.

Его руки, все это время сдерживаемые, ложатся на мою талию. Сначала осторожно, почти невесомо. Потом сильнее и крепче. Он прижимает меня ближе к себе, утыкается лбом в мою шею, и я слышу, как его дыхание сбивается.

— Я думаю о тебе каждую ночь, — признается он глухо. — Каждый раз, когда ты рядом, мне хочется забыть обо всем. Но если я позволю себе… хоть немного… я не смогу остановиться.

— Не останавливайся, — шепчу я.

Саша отстраняется, смотрит на меня долгим и мучительным взглядом. В его глазах бушует шторм. Он медленно наклоняется ближе, его дыхание горячее, губы рядом, почти касаются моих. И все же… он не целует меня.

— Я не должен, — шепчет он. — Ради тебя.

Он обнимает меня крепче, я прижимаюсь грудью к его мощному телу. Я чувствую, он сражается. За нас обоих. Против своих демонов.

И я не настаиваю.

Я наслаждаюсь этим мгновением, пусть без поцелуя, зато рядом, зато в его объятиях. Мы просто сидим так – я на нем, он держит меня. Огонь греет спину, его руки греют мое сердце. Пока этого достаточно.

Пока.

Но его губы так близко, что я чувствую, как они шевелятся, когда он шепчет:

— Ради тебя…

И в следующий миг все рушится или, наоборот, сливается в единый вихрь.

Саша тянется к моим губам и касается их жадно, резко, с такой невыносимой тоской, будто сдерживал этот порыв годами. Я задыхаюсь. Его поцелуй глубокий, горячий, пугающе настоящий. Мы словно бросаемся в бездну. Без воздуха и без мыслей. Только языки, только дыхание, только руки, впивающиеся в мои ягодицы.

Он прижимает меня к себе, приподнимается и в один резкий, хищный жест перекидывает нас на диван. Моя спина ложится на подушки, а он возвышается надо мной, весь, целиком, накрывает собой от всего мира.

Голодный и требовательный поцелуй снова накатывает. Я тону в нем, зажмуриваюсь, прижимаюсь ближе. Его бедро между моих ног, одна рука держит запястье, другая скользит по моей талии. От каждого его движения по телу током проходят волны.

Я не могу сдержать выдоха, почти стон. Он слышит это и отвечает низким рычанием, почти болезненным. Как будто тоже на грани.

Саша отрывается от моих губ, тяжело дышит, лбом утыкается мне в висок. Его сердце бьется так сильно, что я чувствую, как оно пытается вырваться сквозь грудь.

— Не будем спешить, — говорит он тихо, глядя мне в глаза. — Я хочу… но не так. Не сейчас.

Я вдыхаю его запах, стараясь удержать себя в руках. Горло сжимается. Мне не хочется ждать. Хочется раствориться в нем прямо здесь, в этой секунде. Я люблю его. Каждой клеткой, каждым вдохом, каждой болью внутри.

— Но я хочу тебя, — вырывается у меня с дрожью.

Он закрывает глаза, будто от этого слова ему стало еще тяжелее. Сжимает мою ладонь.

— Знаю. Я тоже. Но сейчас… не до любви, Мира. Пока нет.

Затем он медленно встает, поднимает меня, аккуратно укладывает. И сам отходит на шаг, к камину, подставляя лицо теплу. Спина напряженная. Сдержанный зверь, запертый в собственном теле.

А я лежу, смотрю на него и прикусываю губу, чтобы не расплакаться.

Он не сказал «нет».

Он просто удерживает нас обоих, чтобы не сгореть.

Я сажусь, укрываясь пледом, хотя в доме вовсе не холодно. Просто пусто, как будто он ушел, оставив меня на краю пропасти.

Саша подходит ко мне, его пальцы касаются моего подбородка, мягко поднимая лицо. Я смотрю ему в глаза.

Он наклоняется и целует меня в висок – нежно и будто извиняясь.

— Ты обижаешься? — спрашивает он хрипло.

Я делаю глубокий вдох. Слова не идут. Смотрю на огонь, словно найду там ответ. Потом все-таки сдержанно отвечаю:

— Я не понимаю, почему мы должны сдерживаться. Все же так ясно.

Саша медленно садится рядом, поворачивается ко мне. Ладонь ложится мне на щеку, глаза в глаза, близко, как перед поцелуем, но теперь он говорит, шепчет, и от каждого слова дрожь крадется по позвоночнику:

— Мира, если бы тебе не угрожала опасность… Я бы уже покрывал поцелуями каждый сантиметр твоего тела. Я бы уже побывал везде. Я тебе клянусь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Его голос теперь грубее и ниже, сдерживаемая страсть в каждой интонации. В его взгляде – голод, нежность, и ярость к самому себе за то, что держит нас на расстоянии.

— Прошу только немного твоего терпения, — добавляет он.

Я киваю, не в силах выговорить ничего. Только глотаю эмоции, чтобы не сорваться на «останься», «не уходи», «пожалуйста, будь со мной».

Он смотрит на меня еще миг, а потом отстраняется. Поднимается, тяжело выдыхая.

— Пойду выгуляю Полкана, — говорит он, уже стоя у двери. — Засиделся он во дворе.

Щелчок замка и дверь закрывается мягко.

А я сижу одна. Сердце стучит в груди, отбивает имя. Его имя.

ГЛАВА 33.

Александр

— Об Андрее ничего не слышно? — устало спрашиваю я, крепко удерживая руль.

С другой стороны отвечает Влад:

— Нет, пропал без вести. Ни камер, ни связей, вообще ничего.

Я медленно крадусь по грунтовой дороге.

— Мира каждый день спрашивает об отце. Я уже устал ей врать.

— Держись, Лекарь, — тихо произносит друг. — Мы его найдем.

— А что по тем ушлепкам?

— Скоро будет поставка, наш план в силе.

Я прищуриваюсь, пока Нива не спеша катится к воротам.

— Отлично.

Но вдруг меня пронзает озноб, я резко жму на тормоз.

— Я тебе перезвоню.

Не дожидаясь ответа, я сбрасываю звонок. Не глуша двигатель, я бросаю машину прямо у своих ворот. Открытая калитка качается на петлях, будто кто-то только что прошел сквозь нее.

Полкана нет.

Тревога бьет в виски с такой силой, что в ушах начинает звенеть. Я выскакиваю, захлопываю дверь, бегу к двору.

Под ногами замечаю свежие следы шин. Кто-то целенаправленно сюда подъезжал.

Стрекоза!

На бегу достаю пистолет. Руки помнят, как управляться с оружием. Просто слишком много раз приходилось сталкиваться с тем, что вроде бы тишина, а потом все рушится.

Дверь в дом приоткрыта, сердце пропускает удар.

Захожу и внимательно осматриваюсь по сторонам. Дом встречает меня тишиной.

В гостиной никого, следов борьбы нет. Диван слегка примят, словно Мира только что встала с него.

Максимально напрягая слух, я прохожу по коридору, осторожно открываю спальню.

Ничего.

— Мира, — произношу повышенным тоном, но в ответ тишина.

Внутри меня уже поднимается волна паники, горячей, клокочущей, похожей на ярость.

И вдруг до меня доносится шорох. Справа. Тонкий звук, едва уловимый.

Я быстро бросаюсь к ванной комнате, слышу плеск воды.

Ручка с легкостью поворачивается. Рывок, и дверь распахивается.

И первое, что меня настигает, это смачный девичий крик, переходящий на мерзкий ультразвук.

Мира голая стоит возле раковины, с наушниками в ушах, волосы мокрые, по телу стекают капли, а глаза – распахнутые от ужаса. Она кричит, хватает полотенце и прижимает его к своему стройному телу.

Я стою, как вкопанный.

— Мира! — срываюсь я, убираю ствол и подбегаю к девчонке. — Ты с ума сошла?

Она выдергивает один наушник, потом другой.

— Господи, что случилось?! Почему ты орешь?!

— Почему я…? — голос срывается. Я подхожу ближе, хватаю ее за плечи. — Калитка открыта. Полкан пропал. Тебя нигде нет, а ты стоишь тут в наушниках, черт подери! Я думал, что с тобой что-то случилось!

Она растерянно моргает. Щеки розовые от пара. Все еще прижимает полотенце к себе.

— Я просто решила принять душ.

Я смотрю на нее, на ее прикушенную губу, затем на каплю, сползающую по шее. На огонь в глазах, который не гаснет, даже когда она прячется за тонким полотенцем.

И в этот момент все мои страхи и злость сливаются в одну мысль: она жива.

Я наклоняюсь, провожу рукой по ее мокрой щеке, уткнувшись лбом в ее висок. Закрываю глаза. Облегчение душит.

— Ты меня с ума сведешь, стрекоза, — шепчу я и усмехаюсь. — Я на секунду подумал, что потерял тебя.

Мира медленно выдыхает, чуть сильнее прижимаясь ко мне.

— Прости. Я не знала, что ты приедешь. Не услышала… я просто…

— Тише, — перебиваю. — Все хорошо. Я здесь. Я рядом.

Я чувствую, как она дрожит. Наверное, от холода, но мне хочется думать, что от чего-то бóльшего. От нас. От этой близости, которая снова почти вырвалась наружу.

Я осторожно отстраняюсь, позволяю ей плотнее укутаться в полотенце.

— Я подожду в гостиной, — хрипло произношу я, отступая к двери. — Оденься, потом поговорим.

Она кивает, опустив глаза в пол. Я выхожу, захлопываю за собой дверь и только потом позволяю себе выдохнуть.

Во двор выхожу медленно, хотя сердце еще отбивает тревожный марш.

— Полкан! — зову пса, глядя по сторонам.

И вот во двор влетает веселая собака с высунутым языком.

— Где ты был, приятель?

Он стоит у крыльца и виляя хвостом, будто все в порядке. Мордой тянется ко мне, тычется в руку.

— Ты это сделал? — я опускаюсь на корточки, берусь за его загривок, вглядываясь в глаза. — Калитку ты открыл? Или ветер?

Подхожу к калитке и присматриваюсь. Петли не погнуты, замок цел. Ни царапины. Значит, взлома не было.

Я щурюсь и внимательно изучаю землю. Колея от шин все еще читается. Свежая.

Достаю телефон, делаю пару снимков. Чуть дальше – след подошвы, похоже, мужской. Глубокий и тяжелый шаг. Кто-то точно ходил у забора. Или стоял. Долго.

— Надо проверить камеры, — бормочу сам себе.

Возвращаюсь в дом. Мира уже крутится на кухне, с полотенцем, скрученным тюрбаном на голове, в широких штанах и светлой майке. Без макияжа и с румянцем от душа. Такая живая и домашняя.

— Ты голоден? — тихо спрашивает она, вообще не глядя на меня. — Я сварила куриный суп. Хочешь?

Я отвожу взгляд. Лучше смотреть на кастрюлю, на ложку, на плинтус, чем на нее.

Потому что стоит только глянуть, и все внутри сжимается. Фантазия подкидывает картинки ее стоячей груди с маленькими розовыми горошинками, плоский живот, а ниже…

Кожа нежная, влажная.

Блядь, мне нужно собраться.

— Ты ничего необычного не заметила?

— Нет, — она хмурится. — Кто-то приезжал?

В ее глазах поселяется страх. Хочется подойти, обнять, но я держусь.

— Калитка была открыта. Полкана не было во дворе.

— Может, это он сам? — она замирает. — Он уже с утра с ума сходил. Насался по двору, гавкал на кого-то. Но я никого не заметила, хотя несколько раз смотрела в окно.

— Может, Полкан, а может и ветер, — я не хочу ее пугать. — Но лучше, если ты будешь внимательнее. Не надевай наушники, когда остаешься одна.

Она кивает.

— Все хорошо. Пока – просто наблюдение.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Между нами повисает напряженная пауза.

— Извини, что ворвался к тебе в ванную.

— Ничего, — она слегка пожимает плечами и включает чайник. — Так суп будешь?

— Буду.

ГЛАВА 34.

Мира

Ветер за окном играет листьями на деревьях, где-то вдалеке скулит Полкан, и все это странным образом успокаивает. Как будто ты не в эпицентре угрозы, а в каком-то параллельном мире, где есть только камин, горячий чай и Саша.

Он почти не говорит со мной с тех пор, как вернулся. То буркнет что-то о сигнализации, то уходит в сарай, где проверяет камеры, провода и связь. Но я вижу, как напряжены его плечи, как он задумчиво смотрит на калитку. Как отворачивается от меня, когда я приближаюсь слишком близко.

Все бы ничего, но с каждым часом такое молчание становится невыносимым. Я хожу за ним, как котенок, ищу взгляда, хотя сама себе обещала: не давить, не навязываться и не мешать.

Уже поздний вечер. Мы почти не разговаривали за ужином. Сейчас я сижу в кресле у камина, укутанная пледом, читаю. Точнее, делаю вид. На самом деле я слушаю каждый его шаг. Он ходит по дому бесшумно, но я чувствую его запах.

Он появляется из коридора босиком, в темной футболке и в трениках. Совсем не опасный, а такой домашний и милый.

— Все проверил? — спрашиваю я, хотя знаю ответ.

— Угу.

Саша опускается на диван, смотрит на огонь и снова молчит.

Я не выдерживаю. Бросаю плед, откладываю книгу, встаю и подхожу к нему. Он не двигается, даже не смотрит.

— Ты избегаешь меня? — неуверенно спрашиваю я.

Он поворачивается. В его взгляде плещется что-то дикое. Усталость, злость… желание?

— Я пытаюсь тебя защитить.

— От кого? От себя?

Саша вздыхает, трет лицо ладонями. Я осторожно опускаюсь рядом. Подворачиваюсь к нему, прижимаюсь бедром, касаюсь его плеча.

— Ты можешь хоть раз не убегать? — шепчу я.

Он смотрит мне в глаза, и этот взгляд обжигает. Я тону в нем, захлебываюсь, как в водовороте.

И вдруг он срывается, жадно впивается в мои губы. Поцелуй дикий, неистовый, будто мы оба тонем и это единственное, за что можно держаться. Мы вжимаемся друг в друга, теряемся в сплетении дыхания, языков, боли и желания. Он ловко пересаживает меня на себя, сжимает меня за бедра.

Я обхватываю его лицо ладонями, стоны вырываются сами, воздух не нужен. Нам нужно только чувствовать друг друга.

Но следом – резкая остановка. Саша замирает, тяжело дышит, соединяет наши лбы. Его тело дрожит.

— Я думал, — шепчет он. — Я думал, что потерял тебя сегодня. Когда тебя не было, я обезумел.

Я провожу пальцами по его затылку.

— Я здесь. Я с тобой.

Он снова целует меня, но в этот раз мягко и почти бережно.

Да, между нами творится настоящее безумие, Саша запускает ладони под мою футболку, поглаживает спину, отчего по коже бегут мелкие мурашки. Но он не позволяет себе лишнего. Казалось бы, сдвинь руки чуть вперед, и ты сможешь накрыть теплом мою грудь. Но нет, он кружит вокруг да около.

Саша замирает, дыхание сбито, я чувствую, как бешено стучит его сердце. А еще я плотно ощущаю его возбуждение. Просторные спортивки сдают его с потрохами.

Он смотрит на мои приоткрытые губы, на запутавшиеся волосы, в глаза, в которых и желание, и страх, и доверие, и протест.

Он делает вдох, следом еще один, глубже. Но не отстраняется.

Вместо этого, словно в каком-то трансе, он обхватывает меня за талию, сильными руками подхватывает под бедра и встает с дивана вместе со мной. Я вся сжимаюсь и инстинктивно хватаюсь за его широкие плечи.

— Саш.

Он не отвечает. Просто уверенно несет меня сквозь темный коридор в спальню. Тихо отворяет дверь ногой, заходит.

Саша осторожно опускает меня на свой матрас, который так и лежит прямо на полу. Расправляет плед, подкладывает мне под голову подушку.

Пальцы на миг замирают у моего виска, поправляя выбившуюся прядь.

— Здесь тебе будет удобнее спать, — хрипло говорит он. — Диван в гостиной ужасный, матрас получше.

Он отходит на шаг, потом еще. Вижу, как берет себя в руки. За плечами груз страха, желания, чего-то, что давно вышло за границы допустимого. И ему нужно уйти, прежде чем он останется.

— Спокойной ночи, стрекоза, — шепчет он, прежде чем закрыть за собой дверь.

Все.

Я остаюсь в темноте. Несколько секунд я лежу неподвижно, глядя в потолок и ощущая запах его парфюма на подушке.

Потом внутри что-то щелкает, я делаю резкий рывок. Я хватаю эту дурацкую подушку за уголок и с силой бросаю ее в дверь.

— Упрямый, безжалостный, — шиплю сквозь зубы. — Чертов герой!

Подушка глухо ударяется о гладкое полотно и падает.

Тишина.

И от нее еще больнее.

Я поворачиваюсь на бок, закусываю губу, закрываю глаза.

Все! Хватит с меня! Вырву его из сердца и забуду, как страшный сон!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

ГЛАВА 35.

Александр

Ночь превращается в бесконечность. Нет ни сна, ни покоя.

Я сижу на краю дивана, уставившись в потухший камин. Пальцы сводит, давно не держал оружие так долго, как в голове эту мысль: кто крутился у моего дома?

Телефон бездушно лежит на столе, я смотрю на него, будто могу заставить его зазвонить. Но он молчит. От Влада нет вестей, камеры не захватили ни одного странного фрагмента.

Я сижу до трех утра, а потом не выдерживаю и иду проверить окна. Всматриваюсь в темноту, все тихо.

Полкан сидит у порога, чуткий, как и я. В его умном взгляде – вопрос. Я киваю ему, пока все нормально.

И только под утро, когда небо еще серое, как мокрый асфальт, телефон глухо вибрирует. Сообщение с неизвестного номера.

«Я жив. Нам надо встретиться, будь один. Место ты знаешь. Свистун».

Я прочитываю послание снова и снова.

«Свистун» - это он. Только он мог так написать. Андрей.

Когда мы с ним только познакомились, у него было прозвище «Свистун». О нем знал только Андрей, я и конкурент Андрея по бизнесу, потому что именно он его так и называл. Тот мужик уже давно умер, так что сомнений не остается.

Адреналин просыпается мгновенно, кровь закипает в венах. Я поднимаюсь с дивана, стараясь не издать ни звука, и направляюсь в спальню.

Дверь чуть скрипит. Я замираю и заглядываю в полумрак.

Мира спит, свернувшись комочком, как ребенок. Тонкое плечо выглядывает из-под пледа, волосы на подушке в беспорядке.

Тихо подхожу. Осторожно натягиваю плед повыше, чтобы не мерзла. Пальцы замирают у ее щеки, хочется остаться.

Но нельзя.

— Спи, стрекоза, — шепчу, еле слышно. — Я скоро.

Полкан несет свою вахту у двери. Я присаживаюсь рядом с псом, глажу его по загривку. Он напрягается, чует перемены.

— Охраняй нашу девочку, понял? — произношу строго, глядя в его бусины-глаза. — Не подпускай никого. Ни на шаг.

Он рычит, а потом ложится у двери. Все понял, молодец.

Я выпрямляюсь и выхожу со двора. Закрываю калитку так тихо, как только могу. Потом иду к машине.

Открываю бардачок, кладу туда пистолет. Один патрон в патроннике, обойма полная. Под пассажирским сиденьем – второй.

Я завожу Ниву, мотор рычит.

«Место ты знаешь».

Да, знаю. И если это ловушка, справлюсь. Только бы Андрей был жив. Только бы все еще можно было исправить.

Давлю на газ, и колеса срываются с места.

Пока трясусь по грунтовой дороге, набираю Влада.

— Алло, — голос друга сонный и с хрипотцой.

— Спишь? — спрашиваю сухо.

— Нормальные люди вообще-то все сейчас спят.

— Везет тебе, — горько ухмыляюсь.

Из трубки доносится мягкий женский голос. Барышня что-то лепечет, смеется.

— Понятно, что за допинг ты принимаешь, — бросаю я с усмешкой.

— Не завидуй, Лекарь, — фыркает Влад. — Ты же сам выбрал жизнь монаха.

Улыбка тает.

— Наш старый знакомый вышел на связь.

— …Ты серьезно?

— Я еду к нему.

— Адрес?

— Он написал: «место ты знаешь».

— Блядь.

— Вот именно.

— Будь осторожен, брат, — тихо говорит друг. — Если что, сразу маякни. И без геройства, ясно?

— Какой из меня герой, Влад. Я просто хочу все это закончить.

Хочется добавить: и наслаждаться Мирой, но вовремя затыкаюсь.

— Сань.

— А?

— Если это ловушка, разбери их там всем по косточкам. Потом расскажешь.

Я усмехаюсь.

— Договорились.

Сбрасываю звонок и прибавляю газу.

До старого лодочного ангара доезжаю за час. Половина досок сгнила, вторая держится на честном слове и проржавевших гвоздях. Когда-то здесь катали туристов, теперь тут идеальное место для тех, кто не хочет быть найденным.

Я выхожу из машины, осматриваю периметр. Тишина, в нос ударяет сырой запах воды, коры и железа.

— Свистун! — настороженно заглядываю внутрь ангара.

Андрей появляется из тени. Живой. Целый. Даже не хромает.

— Саня, — выдыхает он, и впервые за все это время я вижу, как в его глазах гаснет постоянная тревога. — Спасибо, что приехал.

— Ты как?

— Прячусь, — коротко отвечает он. — Каждый день, как на пороховой бочке.

Я киваю.

— У тебя отлично получается. Даже Влад со своими ребятами тебя не нашли.

— Ну так, — он потирает затылок, — кто меня учил?!

Приятно, но сразу к делу.

— Поставки назначены через неделю. Все нужные люди уже предупреждены. Когда они начнут движение, мы хлопнем их по полной.

— Так, чтобы никто не связал это со мной? — с тревогой в голосе спрашивает Андрей.

— Ты исчезнешь с радаров, и никто к Мире не подкопается.

Он прикрывает глаза, стиснув челюсти.

— Ты и Мира будете свободны, — говорю я тише. — Я все сделал.

— Спасибо, Сань, — выдыхает он и прищуривается. — Как она?

Я отвожу глаза в сторону.

— Держится, постоянно спрашивает о тебе. И кто-то был вчера у моего дома.

Андрей сначала напрягается, а потом почти виновато произносит:

— Это был я.

Во мне что-то щелкает. Я резко хватаю его за грудки, швыряю в гнилую стену. Доски мерзко скрипят, с другой стороны что-то свалилось на пол.

— Ты охренел?! — рычу ему в лицо. — Зачем ты туда поехал?! Ты мог спалить ее укрытие, мать твою!

Он не сопротивляется, смотрит прямо в глаза и только обхватывает мои запястья.

— Я был осторожен. Ни камер, ни следов, ни контакта.

— Этого мало! — шиплю я. — Ее безопасность на кону, а ты ходишь там, как по парку.

— Она моя дочь! — выплевывает он. — Моя. Я просто хотел ее увидеть. Хоть издали.

Я медленно отпускаю его, поправляю ворот куртки.

— Тогда доверься мне, Андрей. И не лезь больше.

Он кивает.

— Хорошо… Прости. Я просто… соскучился.

Я отворачиваюсь, в груди все еще пульсирует бешенство. Но понимаю его. Слишком хорошо понимаю.

— У тебя будет шанс. Чуть позже. Потерпи.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он молча опускается на деревянный ящик и вытирает лицо рукой.

ГЛАВА 36.

Мира

Я сижу у камина, смотрю, как языки пламени облизывают поленья. На коленях плед, кружка с уже остывшим чаем в руках, а внутри – пустота.

Дверь скрипит, слышу, как поворачивается ключ, как раздаются шаги на пороге. Но я не оборачиваюсь.

— Привет, — раздается тихий голос Саши.

Он как всегда спокойный и слишком надежный, чтобы я могла на него злиться, но я все равно злюсь.

— Привет, — отвечаю почти шепотом, продолжая гипнотизировать огонь, и вожу кончиком пальца по краю кружки.

Я не смотрю на Сашу. Не хочу смотреть.

Слышу, как он проходит на кухню, как кидает ключи на стол, как наливает себе воды.

Тишина, пьет, наверное. А затем раздается вопрос:

— Ты ужинала?

— Да, — коротко отвечаю я.

Он заглядывает в сковородку, сегодня я пожарила картошку с грибами. Я знаю, как он ее любит и все равно приготовила. Глупая.

— Ммм, пахнет вкусно.

Я молчу, а Саша замедляет шаг, приближается, чувствую его взгляд, даже не поднимая глаз.

— Что случилось?

— Ничего.

— Что-то болит?

— Нет.

— Что-то беспокоит?

— Нет.

— Мира, — его голос становится чуть жестче.

Такой мужской и властный.

— Что? — оборачиваюсь, но смотрю мимо него, чуть выше плеча.

Он опускается на корточки передо мной, смотрит в глаза.

Упрямый, черт бы тебя побрал! Но и я не отступлю.

— Стрекоза, что с тобой? — с нажимом спрашивает он. — Только не начинай эти свои женские штучки. Говори.

Я резко откидываю голову на диван, закрываю глаза на пару секунд и вздыхаю.

— Мне скучно!

— В смысле?

— В прямом! Я тут, как в капкане. Без интернета, без телевизора, без связи с внешним миром. Я уже прочитала все книжки, которые ты притащил. Один роман был вообще про ведьму и кузнеца! Что ты хотел этим сказать?

Саша по-настоящему и открыто смеется. Меня это бесит.

— Выйди во двор, подыши чистым воздухом.

— Ага. Там твой Полкан. Я не хочу, чтобы он лакомился мной, как костью.

Он хохочет уже сильнее, но тут же старается сделать серьезное лицо.

— Он тебя охраняет, а не охотится.

— Сомнительная разница. Он на меня рычит!

— Тебе правда скучно… или ты злишься? — его голос становится тише.

Я ничего не отвечаю, перевожу взгляд на огонь.

— Я постараюсь это изменить, — говорит медленно. — Завтра съездим к реке, возьмем лодку.

— Ты приказал не высовываться, — бурчу.

— Потерпи еще немного, — он смотрит на меня пристально.

— Да, да, потрепи. Я помню, — с обидой произношу я.

Блин, как он смотрит! Так, будто видит меня всю. Даже то, что я прячу за словами.

— Спасибо за картошку, — добавляет Саша, встает, разворачивается и направляется в кухню.

Я встаю следом, оборачиваюсь и через плечо булькаю:

— Кушайте, не обляпайтесь.

И, не дожидаясь реакции, направляюсь к спальне. Шлепаю босыми ногами по полу нарочно громко. Пусть знает, как я злюсь. Пусть слышит каждый мой шаг, как отголосок обиды.

— Куда? — раздается его настороженный голос.

— Спать! — огрызаюсь тут же.

Рыкнула почти. Пусть поймет.

И, кажется, он понимает.

Да так, что в следующую секунду слышу быстрые шаги, твердые пальцы сжимаются на моем локте, резкий разворот. Я уже никуда не иду, я зажата в его руках.

— Ну ты и стрекоза, — усмехается Саша. — Говорила, что я тебя с ума сведу. А ты что творишь?

Он наклоняется, и его губы накрывают мои. Не нежно, а жадно. Он покрывает поцелуями мои губы, щеки, шею. Он словно доказывает, что имеет право, будто его внутреннюю плотину прорвало.

— Саш, — шепчу я, откидывая голову назад.

Меня тянет к нему сама гравитация. Я жмусь, ощущая, как горит его тело, как напрягаются его руки.

— Обиделась, да? Скажи честно, — шепчет, уткнувшись носом в мой висок. — Чувствую, как игноришь меня специально.

— А что, не нравится? — ядовито шиплю, но не отстраняюсь.

Не могу, меня тянет к нему так сильно, что в груди болезненно ноет.

Он резко разворачивает меня спиной к себе, прижимает к стене. Ладони мои автоматически ложатся на холодную стену. Его рука уже на моих бедрах. Плавное движение вниз, пальцы скользят по шортам. Горячо. Медленно. Уверенно. Затем – шлепок.

Громкий. Неожиданный. И приятно дерзкий.

— Это за то, что ершишься, — мурлычет он в самое ухо.

Я задыхаюсь. Чувствую, как пульс бьется в висках, в животе, внизу живота… да везде!

Саша не торопится, он дразнит. Его тело прижимается ко мне, горячее, сильное, родное.

— Так сильно хочешь, чтобы я тебя взял? — шепчет он.

Я не отвечаю. Я не могу. Я просто стою, прижавшись щекой к стене, горя изнутри.

Он обнимает меня сзади, его рука скользит к моему животу. Он держит меня, но не двигается.

— Слишком долго я себя сдерживал, Мира, — почти рычит. — Ты не представляешь, сколько в этом желания. И сколько в этом боли.

И тут его руки обвивают мою талию, и он без слов ведет нас к дивану. Его движения уверенные, медленные, такие, что от каждого прикосновения кожа вспыхивает. Я чувствую, как он тяжело, точно сдерживает в себе шторм.

Саша усаживается первым, а меня тянет к себе спиной. Я чуть колеблюсь, но его руки уже обвивают меня, прижимает к себе. Плотно и до дрожи.

— Не отпущу, — шепчет в ухо. — Ни на шаг. Слышишь?

Зачем что-то отвечать, если он и так чувствует, как бешено бьется мое сердце? Как я замираю от каждого его прикосновения?

Он поднимает край моей футболки, обнажая кожу живота. Пальцы медленно скользят вверх. По плоскому животу, по ребрам. Гладит. Исследует.

Я запрокидываю голову на его плечо, губами ловлю воздух, он ощущает каждую мою дрожь, знает каждое слабое место.

— Такая желанная стрекоза, — шипит, проводя пальцами под грудью.

Я невольно выгибаюсь, хватаюсь за его бедро, чтобы не упасть в эту пропасть, в которую он меня уводит.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Саша-а-а-а, — только и выдыхаю я.

ГЛАВА 37.

Мира

Все!

Саша срывается с цепи. Он целует меня в висок, в щеку, затем ниже. Его губы не спрашивают разрешения. Они требуют, берут жадно, словно боятся, что больше никогда не смогут ко мне прикасаться.

— Почему ты такая упрямая, стрекоза? — шепчет он, захватывая мочку уха. — Почему делаешь мне больно?

— Потому что мне самой больно, — вырывается из меня. — Я не умею быть послушной, не умею ждать.

Он обнимает крепче. Руки обвивают грудь, ладони ложатся поверх моих, и я чувствую, как он дрожит от желания, от чувства, которое копилось внутри слишком долго.

— Не надо быть послушной, — выдыхает он. — Будь настоящей. Моей. Такой, какая ты есть.

Саша разворачивает меня к себе лицом. Я сажусь на него, колени по бокам от его бедер. Его взгляд скользит по моим губам, по щекам, по ключицам, чуть выглядывающим из-под футболки.

— Теперь я не остановлюсь, если ты скажешь мне «нет», — томно произносит он, глядя прямо в глаза. — Не смогу. Не хочу.

Я наклоняюсь к нему, прижимаюсь лбом к его лбу.

— Не скажу.

Он больше не сдерживается. Его губы вновь захватывают мои. Поцелуй глубокий, насыщенный и без остатка.

И я отвечаю ему всем телом и каждым нервом.

Саша опускается вместе со мной на пол. Мягкий плед под спиной, теплое пламя рядом, его дыхание совсем близко. Его ладони скользят по моим бедрам, медленно и бережно. Пальцы цепляют край шорт. Он смотрит мне в глаза, как будто спрашивает без слов: можно?

Я не отвечаю, просто поднимаю руки, позволяя ему снять с меня футболку. И в этот момент по телу пробегает волна жара. Будто кожа впервые чувствует воздух.

Я остаюсь в одном белье. И впервые в жизни не хочу спрятаться, прикрыться, отвернуться. Потому что он смотрит на меня не как на «тело». А как на женщину, которую хочет и боится обидеть одновременно.

Саша проводит пальцами по моей ключице, по изгибу плеча. Его ладони теплые и грубые, но в каждом касании столько нежности, что меня накрывает с головой. Он тянется губами к моей груди, но пока не касается. Дразнит. Ждет.

А я больше не могу ждать.

— Саша, — шепчу я. — Пожалуйста…

Он довольно улыбается и притягивает меня к себе. Моя спина касается пола, а он нависает надо мной. Горячий, тяжелый, родной. Я тянусь к его футболке, хватаюсь за низ, стягиваю. Под ним – любимое мной тело. Сильное, мужское и защищающее.

Касаюсь ладонью его груди. Вижу, как он замирает от моего прикосновения. Веду рукой по его коже вниз, чувствуя, как напрягается каждая мышца. Бережно обвожу еще не полностью зажившую рану от пули, подушечки пальцев щекочут жесткие темные волосы.

Он такой… настоящий.

Я обвиваю его шею руками, губами касаюсь его скулы, подбородка. Он пахнет свежим воздухом, дымом, собой. И все это сводит меня с ума.

— Я так долго этого хотела, — выдыхаю ему в губы.

— Я тоже, — шепчет он. — Но с тобой, моя стрекоза, не хочется торопиться.

Я готова. Да, точно. Никогда не пожалею об этом.

Я таю под его прикосновениями, под его взглядом. Он раздевает меня, будто открывает заново. А я – его. Мы сбрасываем с себя все: тревоги, сомнения, одежду.

И остаемся такими, какие есть, без защиты.

Только мы. Только ночь. Только камин, дышащий огнем.

Я растворяюсь под его руками. Они исследуют каждый миллиметр моего тела. Его губы на моей шее, а ладони – на бедрах.

Я обвиваю ногами его талию, чувствую, как он дрожит, едва сдерживая напор. Но он не торопится. Он хочет, чтобы я запомнила каждую секунду.

Мы не говорим. Только выдохи, только тихие стоны, только «да» в каждом движении.

Я уже не помню, кто первым снял последнее. Все случается так естественно, будто и не может быть иначе. Его грудь касается моей, и тело взрывается вспышками. Я ощущаю, как он возбужден, чувствую, как он упирается в меня. А потом он медленно входит, покрывая мою грудь горячими поцелуями.

И я больше не чувствую границ.

Я тону, но не в нем. В себе, в той женщине, которой становлюсь только рядом с ним.

Мира, которая уже не девочка. Не потерянная и не злая. А любимая.

Легкая режущая боль сменяется наслаждением. Одной рукой Саша упирается в пол, второй ласкает набухающий узелок. Я ощущаю каждое проникновение, каждый изгиб, каждую выпуклую вену.

Он не спешит, дает мне привыкнуть к нему. И в это время он целует меня страстно и жадно. Я кладу ладонь на его щетинистую щеку, жмусь к его разгоряченному телу.

Становится слишком жарко. То ли от камина, то ли от Саши.

Мы двигаемся в унисон, словно так было всегда. И будет. Его руки в моих волосах, мои пальцы на его спине, царапины, поцелуи, перекаты дыхания.

Все становится одним сплошным ощущением.

И когда я замираю, выгибаясь под ним, цепляясь за него, как за жизнь, он прижимается ко мне еще крепче.

По телу проносится сладкий импульс, оседает внизу живота, и меня захватывает такой волной удовольствия, что я замираю в немом крике, переставая контролировать свое тело.

Саша не отпускает меня ни на секунду, его толчки становятся резче, я слышу, как учащается его дыхание.

Я закрываю глаза. Мне не нужно его видеть. Я чувствую, что он здесь. Саша. Мой. Навсегда.

Пока я плаваю на грани сознания и пытаюсь справиться с дрожью в ногах, он резко отстраняется от меня, и кончает мне на живот.

Я улыбаюсь, ловлю его губы, шепчу слава благодарности.

Спустя некоторое время, когда мы привели дыхание в порядок, когда Саша заботливо вытер меня салфеткой, мы лежим на полу, укрытые пледом.

Камин потрескивает рядом, бросая на потолок пляшущие блики. Саша лежит на спине, я на нем, щекой на его груди, ладонью на его сердце. Оно стучит ровно, глубоко, убаюкивает меня изнутри.

Его пальцы лениво скользят по моей спине. Хочется остаться в этом моменте навсегда.

— Как ты себя чувствуешь? — шепчет он, целуя меня в макушку.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я улыбаюсь, даже не открывая глаз.

— Хорошо.

— Не жалеешь?

Я поднимаю голову, упираясь подбородком в его грудь.

— Нет. А ты?

Он усмехается и смотрит на меня из-под опущенных ресниц.

—Ты – самое лучшее, что случилось в моей жизни, стрекоза.

— Саша, — шепчу я, — обними меня крепче.

Он только сильнее прижимает меня к себе.

— Все будет хорошо, — говорит он тихо. — Клянусь.

— Только не исчезай, — прошу я, и мой голос дрожит. — Никогда.

Саша поворачивает голову, прижимает губы к моему виску.

— Ни за что.

И мы замолкаем.

Пусть этот момент – крошечный остров в океане опасности, пусть все впереди снова может рухнуть, но здесь и сейчас, в тепле, в его объятиях, я чувствую себя в безопасности.

Любимой.

Живой.

Наши пальцы переплетаются, и я засыпаю с улыбкой на губах.

ГЛАВА 38.

Мира

Я просыпаюсь от приятного тепла.

Оно не просто рядом, оно вокруг меня, обнимает, касается, дышит в шею. Я лежу на боку, укутанная в плед, но плед – это не главное. Главное – это Саша. Его рука спокойно лежит на моей талии. Его теплая грудь слегка касается моей спины. Его дыхание щекочет мне ухо.

И то, что уверенно утыкается мне в бедро, совершенно не дает забыть, что ночь у нас была далеко не платонической.

Я замираю на секунду от счастливого ощущения полной принадлежности.

Поворачиваю голову, насколько позволяет положение. Ресницы Саши отбрасывают тень на скулу. Он спит спокойно. Обычный мужчина, уставший от слишком долгого одиночества.

Я чувствую, как он сильнее сжимает меня, инстинктивно, во сне. Его пальцы лениво скользят по моей коже. Я замираю от этого прикосновения, как будто кто-то играет на струне внутри меня. Саша шевелится, носом касается моего затылка и чуть-чуть улыбается, как будто чувствует меня даже во сне.

— Доброе утро, — слышу его хриплый голос, он еще не проснулся до конца.

— Доброе, — выдыхаю я, чувствуя, как кровь приливает к лицу.

Саша целует меня в плечо один раз, потом еще.

— Так приятно просыпаться с тобой, — шепчет он и ладонью скользит вверх, к груди. Его пальцы гладят нежную кожу, вырисовывают какие-то узоры.

Я выгибаюсь от его прикосновений, и он целует меня снова. Шея, затылок, мочка уха. Все обжигается его дыханием, становится электричеством под кожей.

— Ты таким образом будишь меня? — улыбаюсь, прижимаясь к нему.

Трусь попкой о его пах.

— Это ты меня будишь. Голая, теплая, моя, — тихо произносит он, и в этих словах нет ни капли игры.

Его ладони уже уверенно скользят вниз по моим бедрам, под пледом становится жарко. Он разворачивает меня к себе, наш взгляд встречается. Глаза еще сонные, но в них уже горит все: желание, нежность, обещание.

Он медленно и глубоко целует меня. Все тело откликается на его ласки. Я растворяюсь в этом поцелуе, в этом мужчине, в этом утре, в этой тишине дома, где, кажется, наконец-то все правильно.

— Хочу тебя снова, — шепчет он в мои губы.

Я киваю, я сама не могу иначе. Я хочу его. Всего. До последнего вдоха.

И утро снова превращается в ночь.

Мы снова сплетаемся без суеты и без преград. Саша аккуратно возвращает меня на бок, сам прижимается грудью к моей спине. Одной рукой он приподнимает мою ногу, я пытаюсь посмотреть на него через плечо.

А потом я ощущаю, как он неторопливо входит в меня.

— Ты моя, — хрипло выдыхает он.

И, да! Я полностью принадлежу ему. В этом огненном утре, где границы уже давно стерлись, где остались только наши тела, наши руки, наши стоны и выдохи.

— Мира… стрекоза моя…

Его движения становятся быстрее, резче. В комнате раздаются шлепки наших тел, рука Саши поглаживает зудящий узелок. Я запрокидываю голову назад, упираюсь макушкой в его сильную грудь.

Боже, как же хорошо. Даже вот так, когда я не могу дотянуться до него ладошками, потому что он прижимается ко мне сзади.

Разрядка накатывает быстро, словно тело ждало сладких толчков. Стоны срываются с пересохших губ, Саша обвивает руками мою талию, легко поднимает меня с пола и ставит на колени. Сам он располагается сзади и обхватывает руками мои ягодицы.

Я упираюсь ладонями в пол, ловлю вспышки чувственного экстаза. Сзади раздается мужской рык, затем Саша тянет меня за руку, прижимает к себе и кончает мне на бедро.

Я сразу же обмякаю, ноги дрожат, мышцы расслабленны и не держат меня. Он ложится рядом, притягивает меня к себе, укрывает нас пледом, не позволяя ветерку коснуться моей разгоряченной кожи. Его рука лежит на моем животе, пальцы лениво рисуют круги.

— Ты в порядке? — шепчет он мне в висок.

— В идеальном, — улыбаюсь, не открывая глаз. — А ты?

— В полном.

Он целует меня в висок несколько раз, с паузами, как будто ставит точки в своем признании. Я ощущаю его сердцебиение. Оно постепенно приходит в норму.

— Нам нужно будет встать, — бормочет он и сжимает меня чуть крепче. — Но не сейчас. Ни за что.

— Еще немного полежим, — шепчу я и поворачиваюсь к нему.

Провожу рукой по его груди, ласково и лениво. Поднимаюсь к плечам, пальчиками исследую каждый рельеф.

— У тебя волшебные руки, — говорит он и, не удержавшись, переворачивает меня на спину. Ложится рядом, упирается локтем в пол и смотрит сверху вниз. — Знаешь, что я думаю?

— Что?

— Что, когда все закончится, я увезу тебя в дом у моря. Там не будет ни врагов, ни шпионов, ни гребаных черных поставок. Только ты и я. И твои босые ноги по песку.

Я смеюсь.

— А Полкан?

Он улыбается краем губ.

— Полкан поедет с нами. Он, кажется, тоже в тебя влюблен.

«Влюблен»!!!!!

Саша дышит мне в шею, проводит ладонью по волосам. Его прикосновения – это теперь моя любимая привычка. Его голос – мой самый теплый утренний кофе.

— Саша?

— М?

— Я тебя люблю, — выдыхаю тихо, не глядя на него.

Он сжимает меня в объятиях и шепчет:

— Я знаю, стрекоза. Я знаю.

Вдруг раздается стук шин о гравий. Кто-то подъехал к дому.

Я замираю, Саша напрягается, как стальная пружина. Через секунду он вскидывает голову. Из режима утренней нежности он моментально переходит в боевую готовность, словно по щелчку.

Полкан срывается с места и начинает грозно лаять.

— Быстро в спальню, — бросает мне Саша, уже вскакивая с пола. — Сиди там и не выходи, пока я не позову. Я серьезно, Мира. Не высовывайся.

— Саш, — я тянусь к нему, но он уже натягивает штаны, хватает с кресла футболку.

— Живо! — он не терпит возражений.

Я подхватываю плед, кутаюсь и бегу в спальню, сердце колотится в груди. Закрываю за собой дверь, встаю за ней, прижавшись спиной к стене.

Слышу, как Саша идет к двери. Лай Полкана усиливается, отчетливый и предупреждающий.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Затем раздается глухой звук открывающейся калитки.

ГЛАВА 39.

Мира

Я стою в спальне, прислонившись к двери, плотно сжав пальцы на ручке. Плед уже соскользнул с плечь, но я не укутываюсь в него вновь, я слишком сосредоточена на звуках из гостиной.

В доме раздается мужской чужой голос, а потом говорит Саша:

— Влад, ты совсем охренел? Зачем так пугаешь?

— Ты же не из пугливых, Лекарь, — слышится в ответ с насмешкой.

Мне знаком этот голос… где-то я его уже слышала.

— Да. Если бы я здесь был один, одно дело. Но здесь моя женщина, и я обязан ее защищать.

Моя женщина.

От этих слов меня прошивает теплой искрой. Глубокой, медленной волной, от живота вверх, к сердцу. Моя женщина. Он сказал это… вслух. Не мне. Не намеком. Не в шепоте, не в поцелуе.

Меня разрывает изнутри счастье, но я собираюсь заново, стараясь не терять бдительности. Понятно, что к нам нагрянул друг Саши, но не просто так он сюда приехал… Ой, не просто так.

Я быстро натягиваю легкие штаны, футболку, волосы собираю в хвост. Сердце стучит слишком быстро. Я открываю дверь и выхожу в гостиную, стараясь быть спокойной, как будто не подслушивала за дверью, не ловила каждое слово с внутренним трепетом.

Саша стоит спиной ко мне. Перед ним – мужчина. Крепкий, высокий, с выбритыми висками и ухмылкой, которая говорит: «Я тут все знаю».

Он замечает меня первым. Его взгляд внимательный, но доброжелательный. Легкая улыбка появляется в уголке рта.

— А вот и она, — произносит он.

Это тот самый мужчина, который вместе с папой нес раненого Сашу в нашем доме.

Да, это точно он! Сомнений быть не может

— Здравствуйте, — тихо говорю я, подходя ближе к Саше.

Саша оборачивается, и когда его глаза ловят мои, они сразу же меняют гнев на милость. Он крепко берет меня за руку, как бы говоря: «ты в безопасности».

— Влад, знакомься, — говорит Саша хрипловато, — Мира.

— Я уже понял, — усмехается Влад, — Теперь у тебя есть серьезная причина не спать ночами.

Я улыбаюсь немного смущенно. А Саша хмурится и почти рычит:

— Влад…

— Ладно, все, молчу, — он поднимает руки, сдерживая смех. — Рад еще раз встретиться, Мира. И рад видеть тебя живой и невредимой.

Я киваю, не знаю, что сказать. А внутри меня все согревается оттого, как он на меня смотрит, как обо мне говорят. Я – не просто гостья в этом доме, я здесь по праву, потому что я женщина Саши.

Влад скрещивает руки на груди, взгляд становится серьезным, хотя в уголке рта еще догорает прежняя усмешка.

— Я не просто так нагрянул без приглашения, — произносит он и бросает короткий взгляд в окно. — Звонить не стал, телефоны могут пасти. Поставка назначена на сегодня.

— Что?! — Саша сразу напрягается, выпрямляется. — Сегодня?

— Они специально перенесли сроки. Хотят отработать быстро и ускользнуть, чтобы их было сложнее взять. Все, как мы и предполагали, только на сутки раньше.

Воздух в комнате сгущается. Я сразу чувствую, как Саша становится другим: сосредоточенным, чуть холодным, будто включился боевой режим.

— Надо ехать, — тихо говорит он, почти себе. Затем оборачивается к Владу. — Дай мне десять минут. Подожди пока на улице, ладно?

— Как скажешь, Лекарь, — Влад подмигивает мне, чуть склонив голову в знак прощания.

А потом он выходит, и дверь за ним мягко закрывается. Остается только тишина и разрастающийся страх в груди.

Саша оборачивается ко мне, делает шаг, второй… Берет мои руки в свои большие и горячие ладони, его пальцы накрывают мои.

— Саша, — шепчу я, ощущая, как в горле встает ком.

Он не дает мне договорить, склоняется и целует мои пальцы, по одному, не отводя от меня взгляда.

— Я скоро, — хрипло произносит он. — Обещаю.

— Нет, — шепчу я, и мой голос предательски дрожит. — Пожалуйста, не уезжай. Неужели они не справятся без тебя? Пусть Влад… пусть кто угодно…

Саша мягко касается моего лица, поглаживает щеку большим пальцем.

— Мира, посмотри на меня.

Я поднимаю глаза. В его взгляде нет страха, но есть тяжесть, ответственность. И… привязанность, от которой мне становится очень больно.

— Я должен ехать. Это все ради тебя, чтобы ты могла быть свободной. Чтобы ты могла не прятаться. Чтобы ты могла дышать полной грудью, не оглядываясь через плечо.

— Я боюсь за тебя, — выдыхаю я.

Он резко сжимает меня в объятиях, широкая ладонь ложится на мой затылок, прижимая мою голову к мощной груди.

— Я вернусь, слышишь? — его губы находят мои. Короткий поцелуй, потом второй, долгий, глубокий, почти сдерживаемый. — Ты – моя женщина, и я за свою женщину всю землю сожгу, если понадобится.

Я цепляюсь за него, пальцы сжимают низ футболки. Вдыхаю его запах, запоминаю тепло тела, жесткость мышц. Он гладит мои волосы, целует в висок, снова и снова, мы не можем отпустить друг друга.

— Я дождусь, — говорю я, чуть ли не всхлипывая. — Только возвращайся ко мне. Только ко мне.

Саша еще раз смотрит в глаза, слегка чмокает меня в кончик носа и выходит. Дверь закрывается мягко.

А я чувствую себя так, будто часть моего сердца уехала вместе с ним.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

ГЛАВА 40.

Александр

Дорога пыльная и прямая, деревья мелькают с бешеной скоростью. Мы с Владом едем молча. В машине пахнет кожей, оружием и нарастающим напряжением.

На коленях у меня лежит «Беретта», проверенная и собранная до последнего винта. Привычным движением вынимаю магазин, щелк, патроны на месте. Затвор. Взвел. Отпустил. Все работает как надо. Идеально даже.

— Готов? — спрашиваю я, не сводя взгляда с горизонта.

— Всегда, — спокойно отвечает Влад. — А ты?

— Меня женщина любимая ждет, я не имею права на ошибку.

Друг смотрит на меня, чуть хмыкает.

— Знаешь, Лекарь, впервые за все время ты говоришь как человек, у которого есть смысл жизни.

— Теперь я понимаю Холода, за свою семью всех порву голыми руками.

— Все, потеряли мужика, — усмехается Влад.

— Желаю и тебе того же.

Друг становится серьезным, еще недавно я полностью разделял его мысли об одиночестве. Теперь мое мировоззрение развернулось на сто восемьдесят градусов.

Мы съезжаем с трассы и катим по лесной просеке к месту встречи. Вокруг пустота. Старый заброшенный ангар и дорога, уходящая в сторону южного склада. Отличное место для подставы и отличное место, чтобы прикрыть это дерьмо все раз и навсегда.

На связи ОМОН. Мы заранее передали координаты. Сидим в укрытии, наблюдаем, затаив дыхание. Радио в ухе потрескивает:

— Группы готовы. Визуальный контакт – сообщите.

— Видишь? — шепчет Влад, указывая вперед.

По дороге медленно ползут две фуры. Тяжелые, длинные, серые и без логотипов. Медленные, как смерть, которая не торопится, потому что уверена в себе.

— Почему две? — спрашиваю я.

— Не было инфы про две, — хмурится Влад. — Вторая – прикрытие? Или отвлекающий маневр?

Я напрягаю зрение. Один из водителей прикуривает, в кабине пассажир нервно крутит головой. Вторая фура идет плотнее, почти давит первую в зад.

Что-то здесь не так…

— Это ловушка, — резко выдыхаю я. — Слишком тихо и слишком чисто. Либо они что-то знают, либо мы что-то упустили.

Сигнал в ухо:

— Группы готовы. Вход через три, две… одну…

— Пошла жара, — говорит Влад, дергает затвор и бросает на меня взгляд «прикрывай».

Через секунду из-за деревьев выскакивают черные фигуры, как из теней – ОМОН, как ударная волна, накрывает фуры.

Крики:

— Руки вверх! На землю! Быстро!

Слышен треск стекла, хлопки по кузову. Кто-то начинает отстреливаться.

— Блядь, Лекарь! — шепчет Влад. — Они открыли огонь.

Мы влетаем в движение. Прыжками из укрытия в укрытие. Я вижу, как сзади фур открываются ворота, а оттуда появляются не грузы, а люди с автоматами. Это не просто поставка. Это вооруженная операция.

Они ждали.

— Нам нужна вторая группа, — кричу в рацию. — Повторяю, две фуры, вооруженные! Вторая фура – прикрытие с людьми!

Пули начинают прошивать воздух. Один из наших падает.

Блядь!

Я мгновенно возвращаюсь в прошлое, которое никогда меня уже не отпустит. Голова становится тяжелой, в глазах мутнеет.

Нет, сейчас не время терять рассудок. Я жестко бью себя по лицу, возвращая в реальность. Потом я падаю за бетонный блок. Влад уже рядом. Он целится точно, трое упали. Но за фурой прячутся еще минимум пятеро.

Чистая банда. Крупная. Хороший улов у нас сегодня.

— Они знали, что мы придем, — говорю сквозь зубы.

Я перевожу взгляд на вторую фуру, кто-то выбегает в сторону леса. Не уйдешь, сука. Поднимаюсь, бегу, уклоняюсь от пуль. Сердце стучит как бешеное.

Это не просто зачистка. Это – финальный раунд. И я должен выжить.

Преследую убегающего. Он изредка оборачивается, оценивая ситуацию. Я решаю зайти справа. Лес тут густой, среди толстых стволов деревьев с легкостью можно затеряться.

Стараюсь не наступать на сухие ветви, валяющиеся на земле. Повисает тишина. Убегающий тормозит и быстро крутится вокруг себя.

Я узнаю его – та еще мразь. Головорез, от рук которого погибло много хороших ребят.

Я медленно подкрадываюсь к нему сзади, наваливаюсь на него, пригвождая к земле. Листва шуршит под нами, тяжелое дыхание бьет мне в уши. Ублюдок хрипит, я без раздумий бью его по лицу.

Его губы расползаются в хищной и наглой усмешке. Зубы залиты кровью.

— Если убьешь меня, — выдыхает он, — твоя сладкая Мира умрет.

Слова вонзаются в грудь, как нож. Я застываю на долю секунды.

— Что ты сказал, тварь? — рык срывается из горла, голос хриплый от ярости.

Я сжимаю пальцы на его куртке, трясу его несколько раз. Стараюсь держать себя в руках, иначе я размозжу ему башку прямо тут.

— Ты слышал. Твоя Мира у нас. Юная, доверчивая и глупенькая.

Я вдавливаю его в землю еще сильнее, кулак сжимается так, что пальцы хрустят. Мир сужается до одной мысли – они нашли ее.

— Врешь.

Он сплевывает кровь.

— А ты проверь. Дом пустой, пес сдох, а ее следы волочение совсем свежие.

Я едва удерживаюсь. Сердце бухает уже в горле. Не может быть. Не должен был никто знать.

Но внутри уже все пылает. Адреналин бьет в виски, руки дрожат от бешенства.

Влад подбегает, осматривает все за секунду.

— Лекарь, что он несет?

— Они были у Миры. Говорит, она у них.

— Надо проверить, — Влад стискивает зубы.

Как же больно в груди. Вот она, моя маленькая слабость, моя хрупкая женщина, которая сейчас испытывает дикий страх.

Моя уязвимость.

— Придержи его, — я медленно встаю и вытираю окровавленные руки о куртку.

— На мушке, мразь, — друг наставляет на валяющегося мужика ствол.

Мои пальцы болят от напряжения.

— Если ты сбрехал, то ты уже труп. Если нет…

Я не договариваю, просто бегу к машине. Ключи звякают, дверь хлопает. Мотор взрывается ревом.

Мира. Только бы она была жива.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

ГЛАВА 41.

Мира

На плите тихо булькает суп с фрикадельками. Я мешаю его ложкой, подставляя лицо под ароматный пар.

Я стараюсь отвлечься от плохих мыслей, но готовка не очень-то и помогает. Я то и дело то прислушиваюсь не подъехала ли машина, то высматриваю Сашу в окне, встречаясь с грустным взглядом Полкана.

Он тоже переживает за своего хозяина?!

Эх, как я тебя понимаю.

Саша хоть сказал, что все будет в порядке, но я чувствую, как внутри клубится беспокойство.

Задумчиво режу зелень, раскладываю хлеб, пробую суп на соль.

Все под контролем. Все нормально. Повторяю как мантру.

И вдруг до меня долетает глухой щелчок, глухой звук открывающейся калитки.

Я замираю.

Мне хочется вырваться из домика, увидеть целого и невредимого Сашу, залететь на него с самыми крепкими объятиями и… целовать, целовать, целовать.

Но под страхом встретиться с оскалом Полкана я всего лишь бегу в гостиную. С улыбкой подбегаю к окну, и сердце сбивается с ритма.

Полкана нигде нет, а в калитку уже входит мужчина. Он медленно осматривается, изучает каждый куст, каждый след на земле.

Это же Артем!

Я отступаю от окна, дыхание перехватывает.

Что он здесь делает?

Он не должен знать, где я. Никто не должен знать.

Я машинально хватаю телефон, руки дрожат. Смотрю на экран, а сигнала нет.

Черт, как же не вовремя!

И куда делся Полкан?! Он же должен меня охранять!

Из-за угла слышу, как Артем тихо стучит по двери два раза. Потом – пауза, и еще один стук.

Я отступаю на цыпочках, осторожно, не задевая ничего. Сердце колотится, как загнанная птица. Что мне делать? Прятаться? Закрыться? Или он просто приехал… случайно?

Нет. Не бывает таких случайностей.

Я сглатываю, поднимаю с дивана плед и медленно пячусь к спальне. Если Саша не успеет, я должна сама быть готова дать отпор.

Где же ты, Полкан?..

Я делаю еще шаг назад, сканируя дверь, но она распахивается сама.

— Привет, — говорит Артем, сразу же наткнувшись на меня взглядом.

Он спокойно стоит на пороге, будто не прошло этих недель, как будто он не исчез внезапно.

— Что ты здесь делаешь? — мой голос звучит отрывисто и настороженно.

Он скользит взглядом по комнате.

— Прикольно ты тут устроилась. Уютненько.

— Я тебе звонила, Артем. Почему ты мне не перезвонил? Где ты был? Что вообще…

И тут я вижу, как он достает пистолет.

Воздух мгновенно становится вязким, липким. Слова застревают в горле.

— Прости, Мирка, но так надо.

Он кивает в сторону двери.

— На выход.

— Артем, — у меня перехватывает дыхание, руки дрожат от страха.

— Быстро! — жестко говорит он, повышая тон. — Не заставляй меня стрелять.

Я вжимаюсь в стену.

— Ты что? Ты за них? Да?

Парень опускает глаза, будто сам не верит в то, что делает.

— Это не наша игра, Мира. Это игры наших отцов, — он дергает плечом. — А мы… мы просто расплачиваемся.

— Что ты несешь…

— Они взяли моего отца в заложники. Сказали, либо ты, либо он.

Он смотрит на меня с какой-то изломанной болью.

— Прости, у меня нет выбора.

Я чувствую, как дрожь проходит по спине.

— Выбор есть всегда.

— Хватит! — рявкает он. — Хватит, пожалуйста, Мира! Выходи!

Горло сжимается, я делаю шаг, потом второй. Артем ждет пока я подойду к нему. Потом он хватает меня за плечо, приставляет пистолет к моей лопатке.

Я с трудом сглатываю и стараюсь не нервничать. А еще у меня ноги подкашиваются, потому что он толкает меня на улицу, босые ноги тут же чувствуют прохладу земли.

Двор встречает тишиной. Я стараюсь не совершать резких движений.

Что там надо делать? Заговорить Артема? Отвлечь, чтобы он потерял бдительность. Но только я хочу открыть рот, как вдруг…

Рык.

Полкан!!!

Он несется из-за дома черной тенью, будто выпущенной из преисподней.

— Нет, — вырывается у меня, я цепенею.

Страх цепко хватается за грудную клетку.

А потом…

Полкан резко подпрыгивает и впивается пастью в руку Артема. Железная хватка, мертвая.

Тот орет, пистолет падает. Металл звонко ударяется о камень.

Артем валится на колени. Полкан рычит низко и угрожающе. А потом расцепляет свои убийственные челюсти и отпускает руку парня.

Он с криком отползает к забору, прижимая прокусанную руку к груди.

— Убери свою псину! — хрипит он. — Мира!

А я уже не боюсь.

Правда, каким-то чудесным образом страх прошел. Я смотрю на Полкана и впервые чувствую, что он не зверь. Он мой щит.

Я делаю медленный шаг вперед.

— Стереги его, Полкан.

Собака рычит, не сводя глаз с Артема.

— Он враг.

И я больше не дрожу. Пистолет лежит на земле, блестит в пыли, как змея, сбросившая кожу.

Я подхожу к оружию резко и без раздумий. Поднимаю его, холодный металл обжигает ладонь.

Артём смотрит на меня снизу вверх. В его глазах плещется боль и страх. Он держится за руку, кровь сочится сквозь пальцы, пропитывает рукав.

Я отступаю к противоположной стороне забора, не сводя с него взгляда. Пальцы дрожат, но я держу ствол крепко.

Полкан рядом. Он словно статуя из ярости и инстинкта. Зверь, которому я теперь верю. Мой зверь.

— Мира, — хрипит Артем, — ты совершаешь ошибку.

— Замолчи.

— Они… они могут схватить твоего отца. Не только моего.

Артем делает (очень ошибочное!) движение вперед. Полкан сразу срывается на низкий рык, расставляет лапы широко, склоняет голову к земле. Парень замирает, снова прижимаясь к доскам забора.

— Ты не понимаешь, — выдыхает он. — Это не игра. И если ты сейчас не…

— Замолчи! — я рявкаю, у меня уже заканчивается терпение.

Я сжимаю рукоять пистолета.

— Мира!

— Не смей обращаться ко мне! Ты – предатель!

Мое сердце грохочет, ладони потеют, в висках стучит злость.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Полкан делает шаг вперед, вжавшись в землю. Готов. Он ждет только сигнала.

— Я пытался спасти семью.

— А я – свою.

Артем недовольно цокает.

Я прижимаю пистолет к груди, смотрю на небо. Хочется, чтобы Саша уже был здесь. Хочется спрятаться в его объятиях.

Я остаюсь на стороже, а Полкан рядом. Словно знает, что если кто-то еще сунется, он порвет каждого.

И тут я слышу, как за забором резко тормозит машина.

Неужели Артем привел хвост?

Я встаю и решительно направляю пистолет на калитку.

ГЛАВА 42.

Мира

Стою, как вкопанная с пистолетом в руках. Мое дыхание сбивается, сердце рвется из груди. Боюсь, что за ней снова чужие. Боюсь, что Саша больше не вернется…

Раздается скрип, калитка открывается.

Я вздрагиваю, пальцы сильнее сжимаются на рукояти оружия, но я не стреляю. Сердце замирает.

Это он.

Саша!

Я на секунду не верю своим глазам. А потом внутри все взрывается калейдоскопом чувств.

— Саша! — кричу я и бросаюсь к нему.

Он ловит меня, обнимает крепко-крепко, вжимает в себя.

Я утыкаюсь лицом в его грудь, глотаю слезы, которых даже не замечаю. Все дрожит от облегчения, от любви, от ужаса, что могла его больше никогда не увидеть.

— Я думал…, — его голос срывается, он кладет ладонь на мой затылок, зарывается носом в мои волосы. — Думал, что тебя уже забрали…

Он гладит меня по голове, прижимает сильнее. Тепло его тела возвращает мне воздух, силу, землю под ногами. Я дышу им.

Полкан гавкает рядом, будто тоже рад, будто кричит: «Ура!».

— Ты жив, — шепчу я и цепляюсь за него.

— Я с тобой. Я же обещал.

Он целует меня в висок, в щеку, в губы с голодом, с отчаянием, будто ждал вечность.

Но нашу идиллию прерывает Полкан, его рык разлетается по двору. Мы поворачиваемся одновременно.

Артем уже несется вдоль забора к дальнему краю, петляя, как загнанный зверь.

Саша мгновенно напрягается, его руки освобождают меня, но я все еще чувствую их тепло.

— Полкан, взять!

Собака срывается с места, словно молния.

— Нет! — кричит Артем, чуть ли не роняя тапки. — Нет, пожалуйста!

Писк, лай, треск веток и его испуганный крик уносятся за угол.

Саша снова поворачивается ко мне. Его взгляд яркий, как пламя.

— Я люблю тебя, моя стрекоза, — шепчет он и целует.

Сначала тихо, почти невесомо. А потом рвано, дерзко, будто всю боль, всю любовь, весь страх за этот день хочет растворить в этом поцелуе. В нас. В этом мгновении, которое вдруг стало бесконечным.

Я обхватываю руками его шею, привстаю на носочки, пальцами впиваюсь в широкие плечи.

— Собирай вещи, у тебя пять минут, — шепчет он мне в губы.

Я открываю глаза и встречаюсь с его серьезным взглядом. Киваю без лишних вопросов.

Он уже разворачивается и уходит за дом, туда, где остался Артем и где все еще тихо рычит Полкан.

Я тут же бегу в дом. Хватаю сумку, на автомате запихиваю внутрь все подряд – телефон, документы, одежду, зубную щетку. Удивительно, как быстро укладывается жизнь, когда тебя гонит страх.

Напоследок осматриваю комнату, как же мне было хорошо в этом домике. Не скучай, мы обязательно еще вернемся, только уже по хорошей причине.

Эх, жаль целую кастрюлю супа!

Выбегаю во двор, волосы взъерошены, в сердце – тревога. Саша уже стоит у калитки, оглядывается, замечает меня. Подходит быстро, забирает сумку у меня из рук. Его пальцы крепко сжимают ручки, а потом его теплая ладонь оказывается на моей талии.

Полкан нарезает круги вокруг нас. Я успеваю погладить его по голове, шерсть жесткая.

— Спасибо, мой защитник.

Пес начинает прыгать от радости, активно виляя мощным хвостом.

— Ой-ей-ей, — я пытаюсь спрятаться за Сашу. — Я, конечно, тебя уже не так сильно боюсь. Но к обнимашкам пока не готова.

Саша усмехается.

— Куда мы? — спрашиваю я, чуть запыхавшись.

— Сначала в Питер, а завтра утром в Москву.

— Полетим вместе? — я всматриваюсь в его глаза, у него спокойный взгляд, словно он заранее все предусмотрел.

— Да, — кивает. — Я верну тебя твоему отцу.

Он с невозмутимым видом направляется к калитке, а я как стояла, так и стою.

— Что значит «верну»? — к моему горлу подкатывает ком.

Саша улыбается, опуская голову на бок.

— Это не то, о чем ты подумала, стрекоза. Ты просто возвращаешься в родной дом, где все будет так, как прежде. А я…

Он делает шаг ближе, поддевает мой подбородок грубыми пальцами.

— Я тебя не брошу. Слышишь? Ты теперь только моя. До конца моих дней.

— Все уже не будет так, как прежде, — шепчу я.

Мы выходим за забор, Саша открывает переднюю дверцу «Нивы», помогает мне сесть. На заднем сидении ждет Артем. Его руки стянуты черными стяжками, взгляд потухший, губы в крови.

Мы встречаемся глазами.

Саша ведет машину уверенно, руки крепко сжимают руль, глаза – на дороге, но я чувствую, как все его тело напряжено. Артем молчит, но я ощущаю, как он смотрит в мою сторону.

Я отворачиваюсь к окну. Не хочу его видеть. Больно. Обидно. Предательство никогда не бывает тихим.

— Мира, прости, — его голос дрожит, как извинение перед приговором.

Я молчу. Моя тишина – это лучшее, что он заслужил.

— Со мной говори, — жестко бросает Саша, глядя на парня сквозь зеркало заднего вида. — Не втягивай ее в это снова.

— Они… Они забрали моего отца, — глухо отвечает Артем. — Мне пришлось.

— Знаешь, где они его держат?

— Да.

— Говори адрес, — голос Саши становится опаснее. — И учти: если туда приедут мои люди, а там окажется засада или пусто, я лишу тебя самого дорогого. Да-да. Яиц.

Я с трудом сдерживаюсь, но потом из меня вырывается тихий и нечаянный смешок. Саша бросает на меня строгий взгляд, но в уголке губ мелькает улыбка. Да, ему удалось – разрядил обстановку.

— Там они, точно, клянусь, — торопливо твердит Артём, — старый санаторий в лесу, он давно не работает. На охране – пятеро, может шесть, остальные внутри. Мой отец… он там. Я клянусь.

Саша достает телефон.

— Влад, бойцы уехали?

Пауза.

— Отлично. Я тебе сейчас скину адрес. Там вторая группа этих ублюдков и один заложник. Сделайте все тихо и главное без потерь.

Он отключается и протягивает мне мобильный.

— Напиши Владу адрес.

Я киваю, беру теплый, поцарапанный телефон из его рук, открываю чат. Пальцы немного дрожат, но я печатаю адрес, что диктует мне Артем.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Отправляю и кладу мобильный в нишу для стакана, смотрю на Сашу. Он только коротко кивает, типа «принято».

По дороге в город, я засыпаю. И только когда машина тормозит, я открываю глаза и выпрямляюсь.

Вокруг ночь, Артема уже нет в машине. Я растерянно хлопаю глазами, непонимающе смотрю на Сашу.

— Высадил.

Я еще раз поворачиваюсь назад. Я так крепко заснула ,что даже не услышала этого?!

— Нет, выкинул на ходу, — с усмешкой произносит Саша и вылезает из машины.

Я тоже открываю свою дверь.

— Как выкинул?

Саша достает мою сумку из багажника и протягивает мне ладонь, я сразу же хватаюсь за нее.

— Шутка, стрекоза. Ты реально отключилась. Устала?

— Очень.

— Сейчас отдохнем.

Он открывает парадную дверь неприметного старого пятиэтажного дома.

И мне безумно нравится его это «отдохнеМ». «М» - значит, вдвоем.

ГЛАВА 43.

Мира

Однокомнатная квартира встречает нас тишиной и полумраком. Застывший воздух пахнет пылью и затхлостью, но я не обращаю на это особого внимания. Я не слышу и не чувствую ничего, кроме него.

Саша захлопывает за нами дверь. Я врываюсь в его пространство, не давая ни секунды отдыху. Мои руки обвивают его шею, я поднимаюсь на носки, губы жадно находят его.

— Мир, — только и успевает он выдохнуть.

Но я не отпускаю его, только еще сильнее жмусь к нему. Страх, что могла его потерять, еще не остывший внутри, вырывается вспышкой. Я целую его, как будто от этого зависит вся моя жизнь. Он отвечает мне так же – страстно и мощно.

— Ты цел, — шепчу я, прижимаясь к его щеке, к линии челюсти. — Я думала…

— Я здесь, — твердо произносит он, а потом обнимает меня, прижимая так сильно, что между нами не остается и воздуха.

Мои ноги сами подгибаются, но он с легкостью подхватывает меня под бедра. Я обвиваю его ногами. Саша несет меня в комнату, взгляд не отрывается от моего счастливого лица. В глазах у него буря, огонь. И во мне разрастается те же самые чувства.

Саша опускается со мной на неаккуратно застеленную постель. Кровать чуть скрипит под нами. Мы снова целуемся – глубоко, безумно и жадно. Его язык по-хозяйски проникает в мой рот, я ловлю его, посасываю. А потом игриво прикусываю его нижнюю губу.

— Ммм, стрекоза, — мычит Саша и усмехается.

Его горячие и уверенные пальцы скользят под мою кофту. Я выгибаюсь к нему навстречу, сердце колотится в груди, как крылья запертой птицы.

— Я с ума схожу по тебе, — хрипло произносит он. — Хочу тебя.

Он гладит меня по спине, по талии, пока я не задыхаюсь от собственного тела. Мои пальцы срывают с него футболку, я жадно глажу его грудь, плечи, вжимаюсь в него. Саша словно зверь, голодный и нетерпеливый.

Он нежен и страстен одновременно. Его поцелуи обжигают, его ладони знают, где я ломаюсь и где оживаю. Мы как две искры в костре, вспыхиваем от прикосновений, забывая обо всем.

И когда он шепчет мне на ухо:

— Ты моя. Только моя…

Я уже ничего не боюсь. Ни мира снаружи, ни своей любви к нему. Только его дыхание, его тело, его сердце, бьющееся в унисон с моим.

Саша быстро раздевается, стягивает с меня штаны. Мы полностью голые и разгоряченные. Наши тела сливаются, и я прогибаюсь от сладкого ощущения. Стону от каждого толчка, чувствую его внутри, и жар внизу живота заполняет мои вены.

Его губы ласкают мою грудь, язык играется с твердыми сосками. Мои пальцы в его волосах, я сжимаю их на затылке, когда почти подхожу к краю безумия.

Тогда Саша обвивает мою талию рукой, ловко переворачивает меня и ставит на колени. Сам располагается сзади, поглаживает широкими ладонями мои ягодицы, я шумно выдыхаю и облизываю пересохшие губы.

Он медленно входит в меня, растягивая удовольствие. А потом как сумасшедший начинает двигаться, поднимая меня не то, что на седьмое небо, а запуская в космос.

Мы тонем друг в друге. Взрыв. Безумие. Спасение.

С дрожащими ногами я валюсь на кровать, неосознанно сжимая пальцами простыни. Саша падает рядом, тяжело дыша.

Я смотрю на него сквозь распущенные волосы, закрывающие мое лицо. Он закрыл глаза, профиль его мужского и красивого лица сводит с ума.

— Нравлюсь? — спрашивает с легкой улыбкой, но глаза не открывает.

— Пойдет на пару раз, — пытаюсь скрыть смешок.

Саша тут же открывает глаза, ошарашено их раскрывает.

— На пару раз? — переспрашивает он серьезным тоном. — Я сейчас отшлепаю тебя.

Он тянет ко мне свои руки, но я, громко хохоча, пытаюсь отодвинуться к краю кровати. Забываюсь, и чуть не валюсь на пол, но Саша быстро меня ловит, а потом забирает в свои стальные объятия.

— Я тебе покажу на пару раз, — взмах ладони и смачный шлепок разрезает воздух комнаты.

— Ай, — смеюсь я.

Он ударил не больно, и сам же сейчас поглаживает мою кожу, в которую словно впиваются маленькие иголочки.

— На пару раз, — возмущенно произносит он.

Ну, все. Я открыла ящик пандоры.

— Теперь ты от меня не отделаешься, даже если сама захочешь уйти. Не отпущу! — рычит он и зарывается носом в снование моей шеи, щекочет меня своими пальцами.

— Хватит! Хватит! — я извиваюсь под ним, как змея.

Пытаюсь отстраниться от него, но с этой скалой сложно бороться.

А потом мы затихаем и ловим дыхание друг друга. Я не знаю, сколько времени проходит. Пять минут? Час? Вечность?

Мы просто лежим в беспорядке простыней. Моя голова на его груди. Его ладонь – на моем бедре. Пальцы медленно, почти лениво, проводят по коже, рисуя круги, в которых я растворяюсь.

Он целует меня в висок. Так нежно, что в горле снова встает ком. Я вдыхаю его запах и боюсь закрыть глаза.

Вдруг я открою и окажусь одна в комнате, вдруг это все воображение моего мозга? Сон? Что нет никакого Саши?!

Но как бы я не боролась с собой, я все же засыпаю в его надежных и сильных руках.

*****

Утром мы приезжаем в аэропорт. Асфальт блестит от солнца, люди с чемоданами спешат к терминалам, машины снуют туда-сюда, а я будто выпадаю из этого будничного движения.

И вдруг я вижу папу. Прищуриваюсь, даже моргаю пару раз.

Точно папа! Он стоит вдалеке, высокий и строгий. Только постаревший и уставший.

— Папа! — вырывается у меня, и я бегу к нему сквозь шум, сквозь мир, который не знает, что именно сейчас моя жизнь снова становится целой.

Он замечает меня, и в его глазах боль, страх, радость, любовь. Он раскидывает руки, и я влетаю в его объятия, как в детстве.

— Папа, папочка, — я всхлипываю, уткнувшись носом ему в плечо.

— Мирочка, моя девочка, прости. Прости за все, — его голос дрожит, и я впервые вижу, как он слабеет от эмоций.

Мы просто стоим, сжавшись в комок, среди людской суеты. И пусть у меня текут слезы, и пусть щека мокрая от слез папы – сейчас все правильно. Все на своем месте.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Саша подходит чуть позже. Останавливается на расстоянии, уважительно и молча.

Мой отец отстраняется совсем немного, чтобы посмотреть на него.

— Спасибо, друг, — шепчет папа.

Я улыбаюсь сквозь слезы, но вдруг замечаю, как лицо Саши темнеет. Глаза становятся стеклянными. Внутри сразу же скребет тревога.

— Саш? — тихо зову его я.

— Скоро увидимся, стрекоза, — строгим тоном говорит он.

Я озадаченно смотрю на папу.

— Нам пора на регистрацию, дочка. Скоро объявят посадку.

— Саш?

— Иди с отцом, Мира.

— Нет! — я пытаюсь сорваться к любимому, но папа крепко сжимает меня.

Саша разворачивается и уходит.

— Он прилетит позже, — пытается успокоить меня папа.

— САША! — мой обезумивший крик разрывает уличный гул.

Но он быстро скрывается в толпе.

ГЛАВА 44.

Мира

Прошел месяц.

Я лежу на кровати, укрывшись пледом до подбородка, и смотрю в потолок, в котором нет ни одного ответа.

Солнце каким-то образом все равно пробивается сквозь задернутые шторы, но даже его теплый свет не может растопить серую глыбу, осевшую внутри.

Пустота. Бездна. Тишина.

От Саши ни звонка, ни сообщения. Как будто все, что было между нами, растворилось вместе с той поездкой. Как будто я придумала его. Как будто мы не лежали вдвоем на полу у камина, не шептали друг другу «навсегда», не переживали друг за друга по-настоящему.

Подруги штурмуют мобильный: звонки, сердечки, стикеры, даже голосовые. Я не читаю, не хочу.

Телефон вибрирует в сотый раз, я поворачиваюсь на другой бок, сталкиваю его ладонью с кровати. Он с грохотом падает на пол. Пусть полежит там. Надоел уже.

Низ живота пронзает ноющая боль. Я недовольно морщусь, подтягиваю коленки к груди, утыкаюсь носом в подушку.

Дурацкие месячные пришли в срок, а я надеялась, что я забеременею от Саши. Он был осторожен, но внутри все равно теплилась надежда: а вдруг получилось? Вдруг я прилетела из Питера с маленькой жизнью внутри?

Но нет. От этого становится еще хреновее.

В комнату тихо входит тетя Таня. На ней фартук, на нем мука. Значит, пекла.

Она присаживается на край кровати с трудом, колени побаливают. Кладет ладонь мне на плечо – такая простая, домашняя и родная ласка. Слезы тут же подступают к горлу, но я держусь. Я же сильная. Мне так говорил он. Мой Саша.

— Мирочка, — шепчет тетя Таня, — я испекла твой любимый пирог с вишней. Горяченький еще. Пойдем, пока не остыл.

Я не двигаюсь, хочу раствориться в пледе.

— Спасибо, я не хочу, — отвечаю глухо, утыкаясь лицом в подушку.

Тетя Таня вздыхает и не настаивает. Просто гладит меня по волосам, как в детстве. Мне восемь. Я простыла. Папа уехал по делам, мамы нет. А тетя Таня поит меня сладким чаем и шепчет, что все будет хорошо.

А сейчас… будет ли?

Я закрываю глаза. И все, чего я хочу – это услышать его голос. Просто одно слово: «стрекоза».

Мне кажется, что я проваливаюсь в дремоту. И когда открываю глаза, тетя Таня все еще сидит рядом. Она не торопится, не суетится, продолжает гладить меня по волосам.

Мы молчим, но эта тишина успокаивает.

— Мира, — вдруг мягко говорит она, — ты перестань себя изнутри по кусочкам грызть. Все, что должно быть твоим, придет. И придет вовремя.

От ее слов подступает ком, но плакать больше не хочется.

— Я люблю его, — еле шевелю губами.

— Значит, надо жить, а не валяться тут, как пирожок без начинки. Встань, умойся, выйди воздухом подыши. Сегодня такая хорошая погода, солнышко ласковое, птицы поют, как с ума посходили. Пора оживать, Мирочка.

Я тяжело вздыхаю. Не хочу, но в ее голосе столько тепла, что сопротивляться глупо.

— Да и пирог скоро остынет, — добавляет она с лукавым прищуром. — Потом скажешь, что никто тебя не любит и сладкого не оставил.

Я хмыкаю, потираю глаза, тетя Таня улыбается.

— Ладно, — шепчу я. — Через пять минут спущусь.

— Через три, — щелкает она пальцами и встает, неторопливо направляясь к выходу. — А то я приду и вытащу тебя за косички. Ты ж знаешь, могу.

Она уходит, и вместе с ней уходит что-то черное. Совсем немного, но дышать становится легче. Я скидываю плед, подхожу к окну и резко раскрываю тяжелые портьеры.

Солнце сразу же бросается в глаза, я щурюсь.

Переодевшись в шорты и футболку, я спускаюсь по лестнице, цепляясь пальцами за холодные перила, борюсь с желанием плюнуть на все и вернуться в свою комнату.

На первом этаже тихо, замечаю папу. Он стоит у окна, руки в карманах, спина чуть сутулится. Когда он поворачивается и встречает мой взгляд, в его глазах я замечаю боль и облегчение вперемешку.

— Мирочка, — он делает шаг ко мне, — доченька…

Его руки вот-вот обнимут меня, но я отступаю. Папа замирает. Я прохожу мимо, ровно, спокойно, хотя внутри все кричит.

— Не сейчас, — говорю тихо и иду прямо на кухню, как будто у меня там важное дело.

На самом деле, я просто прячусь от него, от себя, от этой странной и рваной злости, которая не дает дышать.

Он лишил меня права выбора. Они оба решили все за меня.

Я сжимаю кулаки на столешнице, папа заходит в кухню. Осторожно, как будто теперь не знает, как ко мне подойти.

— Я хотел как лучше, — произносит он почти шепотом.

— А получилось как всегда.

Он вздыхает, опускает взгляд. Я знаю, он переживает, но и у меня болит.

Все болит!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

ГЛАВА 45.

Александр

Кованые ворота разъезжаются в стороны с мягким лязгом. Я выхожу из машины, захлопываю дверь и невольно смотрю на окна особняка.

Где-то там она. Моя Мира.

Целый месяц бесконечной пытки. Разлука с любимой – та еще хрень, я вам скажу. Никогда не испытывал такого раздирающего чувства, как будто от тебя оторвали кусок без которого ты не можешь дальше жить.

Именно поэтому я уверен, что это самая настоящая и искренняя любовь. Любовь к моей стрекозе.

Разборки с зажравшимися уродами затянулись. Их картель оказался самой настоящей гидрой: одну башку отрубили, вылезло еще три. Я не мог подвергать опасности Миру, поэтому и отправил ее в Москву с Андреем.

А мы с парнями уже окончательно разрулили всю ситуацию. Хэппи-энд наступил не для всех, теперь этих ублюдков ждет небо в клеточку и одежда в полосочку.

Я дал себе время, дал ей время. Но теперь иначе нельзя. Я сказал «до конца моих дней», и я не из тех, кто бросается словами. Особенно такими словами.

Поднимаюсь по ступеням. Охрана уже предупреждена, меня провожают до кабинета Андрея, но дверь я открываю сам.

Рудов встает. Взгляд внимательный, как при встрече двух полководцев, которые не уверены – враги они или союзники.

— Саня, — спокойно произносит Андрей, протягивая мне руку, — рад, что ты приехал.

Я сжимаю его ладонь.

— Привет, Андрюх.

— Я так понимаю, что все кончено? — настороженно спрашивает друг и подходит к тумбочке с красивыми бутылками разного алкоголя.

— Можешь спать спокойно.

— Я перед тобой в огромном долгу, Сань, — он откупоривает бутылку виски, нюхает горлышко.

Да, в долгу, дружище.

— Выпьем? — он смотрит на меня через плечо.

— Я за рулем.

Андрей пожимает плечами и наливает только себе. А потом не спеша возвращается к креслу.

— Мира в порядке? — спрашиваю я.

Мой голос почти спокоен, но внутри – дрожь.

Безумно хочется сорваться и лететь к ней, загробастать ее в крепкие объятия и больше никогда не упускать.

Как там пелось в песне по радио?! Мальчик поплыл… Да, Лекарь, поплыл. Только ты давно уже не мальчик. Но вынужден признаться: поплыл.

Андрей пристально смотрит на меня.

— Физически она в порядке. А вот психологически... сложно сказать. Она замкнулась, почти не разговаривает со мной. Ждет тебя.

Я не отвожу серьезного взгляда от друга.

— Я ошибся, Сань. Думал, когда увезу ее, она все забудет. Как в детстве – упала, поцеловал, и все прошло.

— Она уже не ребенок, — говорю жестко.

— Да. Эта ситуация поменяла нас всех. Иногда я смотрю на свою дочь и больше не вижу в ней той яркой девчушки. Она тихая и спокойная девушка. Ты уверен, что знаешь, чего она хочет?

На это я ничего не отвечаю. Я знаю. Потому что чувствую это на уровне кожи, на уровне дыхания, на уровне шрама на груди, который она почти не трогала, но который почему-то перестал болеть рядом с ней.

— Ты ведь приехал ко мне не только сказать, что вы разобрались с теми упырями? — спрашивает Андрей.

— Я приехал за ней.

И пусть будет, что будет.

Андрей вздыхает тяжело, устало опускается в кресло и смотрит на меня не как на товарища. А как на мужчину, который желает его дочь.

— Я против ваших отношений, — произносит он глухо. — Категорически.

Я стискиваю челюсть.

Я, блядь, кто?! Какой-то молокосос, который должен выслужиться перед отцом девчонки? Или казанова, который не пропускает мимо ни одной юбки?

— Мира еще глупа и в чем-то наивна. Она не понимает, во что ввязывается. Не видит подводных камней, не чувствует, где опасно, где можно сломаться. А ты, Сань, ты ведь не про любовь. Ты одиночка. Ты сам говорил, что у тебя нет времени ни на чувства, ни на обязательства. Ты всегда выбирал дорогу, а не дом.

Он откидывается в кресле и внимательно меня изучает.

— Я не хочу, чтобы она стала твоим очередным этапом, игрой или развлечением.

Я медленно поднимаюсь со своего кресла, упираюсь кулаками в стол и наклоняюсь вперед.

— Она не развлечение, — недовольно цежу я, возвышаясь над другом. — Я люблю твою дочь, Андрей.

Он снова открывает рот, чтобы возразить, но я достаю из кармана бархатную коробочку и кладу ее между нами на стол. Он прекрасно понимает, что там находится.

— Ты… серьезно? — он резко подается вперед, открывает коробку и растерянно смотрит на кольцо.

— Да. И если тебе станет легче – врежь мне. За то, что ты обо мне думаешь, за то, что я не идеальный жених. Врежь, и мы разойдемся, как в море корабли. Или, — я смотрю ему прямо в глаза, — или дай мне шанс сделать ее счастливой.

В кабинете повисает тишина. Мы оба взрослые мужчины, и нам уже не по двадцать – махать кулаками не вариант. Но если ему действительно от этого станет легче, я готов.

Я примеряю себя на место Андрея и прекрасно понимаю его чувства. Если бы к моей дочери подкатил сорокалетний мужик, да я бы за яйца его подвесил. Сначала… Но потом дал бы шанс.

— Хочется думать, что моя дочь тебя изменила, — медленно произносит Андрей. — Но я все еще сомневаюсь.

— Мира – мой покой, — уверенно говорю я. — И если ты скажешь, что не дашь мне благословения, я все равно ее не оставлю. Но мне важно, чтобы ты знал: я не играю. Я пришел за своей любимой женщиной, за своей будущей женой.

Андрей долго смотрит на меня, потом переводит взгляд на кольцо.

— Она сама сделает выбор. Но если ты хоть раз сделаешь ей больно, я сотру тебя в порошок, Сань.

— Договорились, — отвечаю я и довольно улыбаюсь.

Забираю кольцо и выхожу из кабинета.

Теперь предстоит самое сложное: вымолить прощения у стрекозы. Зная ее характер, она просто так не сдастся.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

ГЛАВА 46.

Мира

Валяюсь на кровати в своей комнате, в телефоне мигает черт знает какой по счету мем от Аси, и я впервые за долгое время улыбаюсь.

«Давай хоть вечером встретимся, а? Погуляем, разомнешь свои страдальческие конечности в парке».

Я быстро печатаю ей ответ:

«Хорошо, только недолго».

Отправляю. Сама не верю, что согласилась. Но может, тетя Таня права: застоялась я.

Раздается тихий стук в дверь.

— Да-да, теть Тань, я сейчас приду, — вяло отзываюсь.

Наверняка зовет лакомиться пирогом с корицей – пятый за неделю, между прочем. Скоро я стану колобком, честное слово.

Дверь открывается. Я даже не оборачиваюсь, только бубню:

— Тетя Тань, ну я ж сказала, что я сейчас…

Но вместо мягкого голоса слышу низкое:

— Привет, стрекоза.

Я каменею. Пальцы стискивают телефон, и я медленно поворачиваю голову.

В дверном проеме стоит Саша.

Настоящий?

Я вскакиваю, но не с кровати, а на кровать. Стою босая, как фурия, взгляд бешеный. Ноги утопают в мягком матрасе.

Это что такое? Глюки? Я окончательно тронулась умом?

Саша улыбается, как будто не было этого поганого месяца.

Сердце мгновенно валится в пятки. В голове – белый шум. Злость, боль, унижение, нежность – все перемешивается, как в мясорубке.

И все это выливается в первую подушку, которая летит в его сторону.

— Привет? Да пошел ты, Саша! — визжу, кидая подушку.

Он ловко уворачивается.

— Мира, подожди, я приехал, чтобы…

Но вторая подушка уже летит следом.

— Месяц! Целый месяц, Саша! Ни слова. Ни звонка. Ни-че-го!

Он делает шаг в комнату, руки поднял, сдается. И смотрит на меня так, словно я стою перед ним с гранатой.

А я и сама сейчас ходячая граната!

— Мира, я знаю, как тебе было хреново. Прости, стрекоза, но мне нужно было время. Я хотел…

— Ты что, реально думаешь, что можешь просто так... появиться?! — я почти срываюсь. — А я, по-твоему, что – пауза между твоими вылазками?

Он вдруг становится серьезным.

— Нет, Мира, ты не пауза.

Я прикусываю боль от обиды. И в этот момент я тону в его глазах, как тогда, когда он шептал «ты моя».

И я не знаю, то ли броситься в его объятия, то ли выкинуть его с балкона.

Мир внутри меня кипит. Я уже не кричу, я срываюсь. Горло саднит от эмоций, от того, как все долго держалось внутри, как болело молча. А теперь все вырывается наружу с криком, срывающимся в слезы.

Бесконечная лава валит из меня, как из разъяренного вулкана.

— Как ты мог! Как ты мог просто исчезнуть?! Как ты мог отправить меня одну в Москву! Я… я думала, что ты меня больше не хочешь, что все было случайно, просто ночь! А я...

Слова тонут в рыданиях. Слезы текут по щекам, горячие и обидные. Я всхлипываю, задыхаясь от злости и от любви.

Саша делает шаг, другой и резко сокращает расстояние. Он ловит меня за талию, я бью его кулаками в грудь, но слабо. Он хватает меня, прижимает к себе, и в следующее мгновение мы уже на кровати. Я падаю спиной на матрас, он сверху, склоняется надо мной.

— Успокойся, стрекоза, — тихо просит он. — Дай мне все объяснить.

— Убери от меня свои руки! — шепчу сквозь рыдания, дергаясь, толкая его, хотя понимаю, что сил у меня ноль. — Ты не имеешь права... ты...

— Мира-а-а-а, — он ловит мои запястья, заводит их над моей головой, осторожно, но крепко. И смотрит прямо в глаза. — Я люблю тебя. Черт возьми, люблю, с ума сошел. Все это время я не мог думать ни о чем, кроме тебя. Ни дня не прошло, чтобы я не хотел тебя увидеть.

Он склоняется, губами касается моей щеки. Я замираю, погружаюсь в родной запах его парфюма.

— Я хотел сделать все правильно, хотел поговорить с твоим отцом, чтобы, — он целует меня под глазом, слизывая дрожащую слезу, — чтобы забрать тебя навсегда.

Я все еще пытаюсь вырваться, но с каждым его прикосновением становлюсь слабее. Сердце беспорядочно бьется в груди.

— Саша, — хриплю я.

Он накрывает мои губы своими. Горячо, с силой, как будто мы оба задыхались весь этот месяц, и теперь глотаем воздух друг друга.

Все, сдаюсь и больше не борюсь.

Он ослабляет хватку над моей головой, руки сами тянутся к нему, впиваются в его рубашку. Я поднимаю голову, целую его в ответ, врезаюсь жадно в губы, будто хочу убедиться, что он настоящий, что он здесь.

— Я с ума сходила без тебя, — выдыхаю между поцелуями.

— Я знаю, стрекоза. Я знаю. Прости меня.

Он обнимает крепче. Его ладонь на моей щеке, его дыхание в волосах.

И я тону в нем, как в первый раз.

— Я люблю тебя, — шепчет Саша, уткнувшись лбом в мой. Его ладонь скользит по моей щеке, вытирает слезу. — Я не смогу больше без тебя ни дня.

Я глотаю воздух, сердце колотится так, будто вот-вот вырвется наружу. В груди щемит что-то трогательное и слишком большое для одного человека. Я не успеваю ничего сказать, он уже достает из кармана маленькую коробочку.

— Я хотел, чтобы это было иначе. Чтобы цветы, вечер, кольцо в бокале, — он усмехается мягко. — Но я понял, что с тобой всегда все по-другому. И это лучшее, что случилось со мной.

— Кольцо в бокале? Это старомодно.

Саша усмехается, я заражаюсь от него улыбкой.

— Да, я старомодный.

Он садится на край кровати, тянет меня за руку, я опускаюсь рядом.

— Мира, стрекоза моя обезбашенная, выходи за меня?

Я смотрю на него и проваливаюсь в те самые глаза, в которых когда-то утонула еще когда впервые прикасалась к нему, обрабатывая рану. Только теперь в них нет ни тумана, ни отчуждения. Только настоящая, сильная и уверенная любовь. Та, что не испугается ни отцовских взглядов, ни пуль, ни разлук.

— Да, — шепчу я и киваю головой. — Да, да, да.

И смеюсь сквозь слезы. Он улыбается по-мальчишески, и в следующий миг мы уже снова целуемся.

Он надевает кольцо мне на палец. Оно такое красивое: тонкое, изящное, с маленьким камнем, таким, как я мечтала, но даже не говорила вслух. Я смотрю на свою руку, и сердце щемит от счастья и безграничной любви.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ты теперь моя, — шепчет он, прижимая меня к груди. — Официально. До конца моих дней.

ГЛАВА 47.

Мира

Я стою перед зеркалом в роскошном номере отеля. На мне платье, о котором я всегда мечтала – легкое, струящееся по телу, с небольшим шлейфом. Белоснежное, как начало чего-то большого и настоящего. И да, теперь я жена.

До сих пор не верится, что все уже произошло. Что позади тот самый трогательный момент, когда папа вел меня под руку по дорожке, выложенной лепестками.

Его рука дрожала, но взгляд был твердым. И глаза были чуть влажные. Он тихо сказал: «Ты у меня самая красивая», и сжал мою ладонь крепче.

А впереди стоял мой Саша.

В черном классическом костюме, со слегка взъерошенными волосами и таким лицом… таким, что ноги подкашивались. Улыбался так, будто ничего больше в этом мире не существует, кроме меня.

Цветочная арка, за ней зеленая поляна, а вокруг только близкие. Все было как в сказке, но по-настоящему. Я слышала, как бьется мое сердце – быстро, отчаянно, как пойманная птица.

Но голос не дрогнул. Я четко сказала:

— Да.

И в ответ услышала его:

— Да.

И в тот миг весь мир остановился, чтобы стать другим. Нашим.

Теперь вечер позади. Танцы, смех, слезы – все позади. Осталась только тишина и мой муж.

Саша появляется в отражении зеркала. Подкрадывается сзади, обнимает меня за талию. Его ладони ложатся на мой живот, а подбородок – на плечо.

— Ты прекрасна, — шепчет он, убирая фату на одно плечо и целуя в шею.

Я замираю, прикрываю глаза. Его прикосновения вплетаются в шелк платья, в кожу, в дыхание.

— И ты теперь моя жена, — говорит он так, будто пробует это слово на вкус.

С любовью. С гордостью. С нежностью.

— А ты мой муж.

Я медленно разворачиваюсь к нему лицом, все внутри меня уже знает, что будет дальше.

Мы оба ждали этого сладкого момента. Мои руки сами поднимаются к его пиджаку. Он молча помогает, сбрасывая его на спинку кресла, взгляд не отрывает от моих глаз. В них нет ни тени сомнения, только желание.

Далее галстук и рубашка. Одежда летит на пол.

Он прижимает меня к себе. Я ощущаю силу его тела сквозь тонкую ткань платья. Его пальцы скользят на мою спину, находят молнию. Она поддается с легким шелестом, и платье соскальзывает с плеч, открывая мою кожу по сантиметру.

Саша горячо дышит мне в шею. Губы находят ключицу, опускаются ниже. Я запрокидываю голову, кожа в мурашках. Он не спешит, но внутри него горит настоящий огонь, от которого у меня дрожат колени.

— Я люблю тебя, — тихо произносит он.

Его ладони обнимают мою талию, поднимают, и я сама не замечаю, как оказываюсь на кровати, среди белоснежного шелка, лепестков роз, рассыпанных по подушкам. Он опирается на колено между моих разведенных ног, гладит пальцами по линии бедра, чуть задерживается на изгибе. Его руки, уверенные и нежные, исследуют каждую линию моего тела. Хотя знают уже все наизусть.

— Я люблю тебя, — шепчу я.

Саша накрывает мою грудь поцелуями, из моего рта вырывается тихий стон, пальцы зарываются в его волосы.

Мир сужается до наших тел, дыхания, поцелуев. Ночь затихает за окнами, но внутри меня – буря. Саша двигается во мне медленно, хочет запомнить каждую секунду, и я тону в нем, позволяю себе раствориться.

Это не просто ночь. Это обещание. Это клятва без слов. Он держит меня за руку, когда я отпускаю все страхи. Смотрит в глаза, когда сердце колотится, как в первый раз.

Он ловит ртом мои стоны, мои ладони скользят по его широкой спине. Он нежен и ласков, он закрывает меня собой от всего мира.

И когда все заканчивается, он остается рядом, накрывает нас одним пледом, прижимает к себе и целует в висок. Я засыпаю в его крепких объятиях.

Счастье – это не только кольцо на пальце. Это дыхание рядом, руки, в которых можно уснуть, и любовь, которая стала реальностью.

**********************

Дорогие читатели, дилее Эпилог.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

ЭПИЛОГ

Александр

— Здорова, дружище, — тереблю Полкана по загривку и направляюсь в дом.

Открываю дверь, и улавливаю запах ванили и корицы.

Печет. Опять.

Не успеваю толком ступить на порог, как слышу:

— Папа-а-а!

И звук: топот босых пятилетних ножек. Смеюсь, потому что уже знаю, чем это закончится. Из-за угла вылетает темноволосый вихрь в футболке с динозавром. Подхватываю сына на руки, кружу его.

— Как дела? — спрашиваю у Алеши.

— Мамально, — серьезным тоном отвечает сын.

— Пааааа! — слышу снова, уже другим голосом.

Более тонким и почти хрустальным.

Из-за того же угла появляется наша малышка. Иришка, ей два года, Волосы завязаны в два маленьких хвостика. Стоит, как фарфоровая кукла, но глаза сверкают, как у мамы.

— А вот и моя принцесса.

Присаживаюсь, открываю вторую руку, и моя дочь с разбега впечатывается в меня, утыкаясь носом в плечо.

И все. Я утонул. В своих детях. В любимых голосах. В маленьких ладошках, цепляющихся за мою шею.

Я уже не тот Саша, каким был когда-то. Прозвище «Лекарь» почти кануло в лету. Его можно услышать лишь от старых добрых друзей. Слишком много любви внутри, чтобы остаться прежним.

А потом из кухни, в облаке мучного дыма и солнца из окна, выплывает Она.

Моя Мира.

На ней фартук с сердечками, волосы собраны небрежно, щеки в муке. И все равно – самая красивая женщина на планете.

Она останавливается в дверях, смотрит на нас и улыбается. Этой улыбкой она держит наш дом в целости. Она – мой воздух.

— Привет, — говорит тихо.

— Привет, — отвечаю и подхожу к ней, не выпуская детей из рук, целую ее в висок.

Она прижимается лбом к моему плечу, шепчет:

— Мы скучали.

И в этот момент все внутри разрывается от любви. До боли. До дрожи в груди. Потому что это и есть настоящее счастье.

Обнимаю их всех. Мое сердце, разбитое когда-то, теперь целое. Благодаря им, моей семье.

Дети хохочут, обнимают и меня и нашу маму.

И если бы кто-то спросил, чего я добился в жизни, я бы ответил:

— Я нашел свою стрекозу. И она подарила мне целый Мир.

Мира

Вечер сегодня теплый. Мы сидим с Сашей на террасе, укутавшись в плед. Плед огромный, мягкий, пахнущий домом и детьми. Его плечо – моя подушка.

Дети спят, в доме тихо. Даже Полкан храпит у порога, не подняв головы, когда я вышла. Полнолуние, листва шуршит чуть слышно.

Саша держит мою ладонь в своей. Его пальцы теплые, сильные, родные. Я провожу по ним подушечками своих и чувствую, как внутри все дрожит от нежности.

— Саш, — говорю я тихо и неуверенно.

— М?

— Я хочу еще одного ребенка.

Он смотрит на меня, усмехается.

— Ты невероятная, — он подносит мою руку к своим губам и начинает целовать каждый пальчик. — Дай себе отдохнуть от Иришки. Ей же всего два.

— Но я хочу, — я прижимаюсь к нему.

Он качает головой, ухмыляется, а в глазах плещется нежность, да такая, что у меня перехватывает дыхание. Я быстро выпрямляюсь и, не раздумывая, устраиваюсь сверху, обвивая его бедра. Смотрю прямо в его бездонные глаза.

— Стрекоза, — его голос хрипнет, — ты нарываешься.

— Да? — шепчу, наклоняясь к его губам. — Я так и планировала.

Я целую его жадно и страстно. Он сжимает мою талию, толкается в меня бедрами, я слегка подпрыгиваю на нем.

Смех срывается с мох губ, он довольно улыбается.

И мы с радостью тонем в этой жизни, которую мы выбрали. В этой любви, которой хватит и на нас, и на троих, и на десятерых.

Потому что с ним я счастлива.

И это навсегда!

***************************

Вот и счастливый конец для наших героев. Буду рада вашим лайкам и комментариям.

И приглашаю вас в свой роман "Бывшие. Все еще люблю".

После громкого развода с известным футболистом Марина вынуждена уехать из столицы.

В родном селе она неожиданно встречает Максима. В школе он был дерзким красавчиком и подавал большие надежды: спорт, слава, блестящая карьера.

Но жизнь повернулась иначе.

Они не виделись много лет, и случайная встреча переворачивает их привычную жизнь.

Смогут ли они простить друг другу то, что случилось тем жарким летом, когда они впервые и по-настоящему любили?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Конец