Безумный Сон

Предисловие:

Слушай сюда, читатель. Это не та история, которую ты покажешь своей мамочке. И, блядь, не та, что ты будешь пересказывать за обеденным столом.

Это, сука, погружение.

Ты думаешь, знаешь, что творится в головах у "хороших, приятных, воспитанных" людей?

Да нихуя ты не знаешь. Под маской приличия иногда скрывается такая, блядь, бездна искаженных желаний, такая тоска по запретному, что от одного лишь осознания можно, сука, дрыстонуть.

Здесь есть только чистые, животные инстинкты, доведенные до грязи грязной. Здесь будет боль и отвращение, похоть и унижение, но, блядь, и экстаз, который ты, возможно, никогда не испытывал. Готов ли ты взглянуть в эту бездну? Готов ли, сука, почувствовать, как она смотрит в ответ?

Если нет – захлопни эту страницу. Если да – тогда добро пожаловать в мир, где все границы стерты. И где все, что естественно, то нахуй посланно.

Приготовься. Твои мозги, блядь, не будут прежними.

Безумный сон

Началось с того, что она появилась. Не просто вошла, а словно вывалилась из самой плотности воздуха — гигантская, расплывчатая глыба дрожащей, сальной плоти. Её нависшие складки колыхались, как волны неистового моря жира, каждая из которых источала тяжёлый, приторный, почти осязаемый запах старого пота и, блядь, омерзительно-сладкий дух немытой пизды, который забивал лёгкие и душил. Лицо, скрытое в тенях тройных подбородков, было неразличимо, но глаза горели голодной, древней похотью, и в них плескалась жуткая, всепоглощающая пустота. Эта жирная, сука, воплощённая мерзость устроила мне представление.

Она ездила своей вонючей, жирной, расплывшейся пиздой по моему языку, по моему ебалу. Её влажные, мясистые губы скользили по моим губам, ноздрям, щекам, оставляя липкий след и противный, спёртый запах. Я чувствовал, как её лобок давит мне на глазницы, а жёсткие волосы щекочут и царапают кожу. Каждый её рывок заставлял меня захлёбываться слюной и воздухом, а разросшийся клитор противно тёрся о мой подбородок, оставляя ощущение жирной слизи. Я лизал её пизду с такой страстью, что единственное желание было — чтобы она ещё больше вжимала, чтобы вкусы были разные, и чтобы она, сука, сквиртанула мне прямо в гортань, прямо в горло, ебать.

Но она тогда наебала. Кончила не так, как я хотел, а прямо на ебало и, блядь, салом в открытый рот. Оно было тёплым, липким, склизким и пахло так, будто тысячи лет не видело свежего воздуха. Кусок жира, пропитанный её соками и собственным гниловатым душком, плюхнулся на язык и тут же начал таять, обволакивая каждый вкусовой сосочек приторной, отвратительной сладостью, смешанной с едкой, солоноватой кислинкой её кончи. Я не мог выплюнуть, не мог вдохнуть, не мог двинуться. Оно ползло по гортани, облепляло нёбо, заполняло щёки, словно живой, мерзкий комок, который сам себя, сука, пережёвывал внутри меня. Я чувствовал, как лёгкие заполняет не воздух, а этот жир, эти соки, этот смрад. Я захлёбывался, давился, но она не останавливалась, вжимая меня лицом в себя, заставляя проглатывать каждый, сука, миллилитр этого отвратительного месива.

В тот момент, когда эта масса заполнила меня полностью, казалось, сама комната вокруг начала меняться. Стены покрылись влажными, дрожащими складками её жира, потолок навис тяжёлым, потным брюхом, а пол стал липким и скользким от разлитой спермы и слизи. Воздух превратился в густой, тёплый бульон из её запахов и моих стонов. Я не просто был внутри неё, я, блядь, оказался внутри её, сука, гниющего, но живого мира, где каждый звук, каждый вкус, каждый вдох был лишь частью её безграничного, всепоглощающего тела. Я был её пищей, её, нахуй, экскрементами, её собственным продолжением в этой, сука, грязной, но неописуемо манящей утробе.

Она ездила и ездила, пока я вылизывал ей жопу. Каждое её движение было не просто трением, а каким-то, сука, ритмичным дроблением, когда её жирные, потные, вонючие ягодицы сминались и размазывались по моему лицу. Я слышал чавканье своего собственного рта, в котором мешались слюна, остатки её соков и, блядь, привкус самой бездны, что скрывалась в её складках. Язык уже не чувствовал боли или омерзения, он стал просто инструментом, одержимым желанием вылизать всё, каждый ебаный миллиметр, каждую вонючую пору, каждую крупинку дерьма, которая могла там остаться, превращая меня в животное, ползущее по дну её разверзшейся плоти. Я чувствовал, как мои собственные зубы скрежещут о её кожу, как ногти впиваются в её жир, пытаясь удержаться на этой, сука, сочащейся, дрожащей массе. И в какой-то момент я перестал понимать, где заканчиваюсь я и где начинается эта жирная, вонючая, всепоглощающая бабка. Мы, сука, сливались в одно отвратительное, но экстатическое целое.

И в этот момент, пока её жирные, потные складки обволакивали моё лицо, а её пизда ритмично сминала губы, в голове проносились обрывки мыслей, таких же грязных и запутанных, как этот акт. Это не было просто похотью, блядь, нет. Это было нечто глубже, нечто, зародившееся в той самой, сука, детской травме, искажённая, нереалистичная фантазия, которая, наконец, обретала плоть. Я видел не просто бабушку Галю, а некий архетип, воплощение всего подавленного, всего запретного, того, к чему тянуло с самого, блядь, детства, но что было спрятано глубоко внутри. Это была тяга к поглощению, к растворению, к тому, чтобы стать частью этой огромной, отталкивающей и в то же время невероятно манящей плоти. "Так вот ты какая, моя, сука, истинная жажда", — шептал внутренний голос, заглушая чавканье и запахи. — "Не просто трахнуться, а полностью отдаться, полностью исчезнуть в этом жиру, в этой вони, в этой бездне". И это было самое чистое, самое первобытное желание, которое когда-либо охватывало меня. Никакого стыда, никакого отвращения — только чистое, блядь, НАДО. Я осознал, что по моему лицу ездило её же сало с её клитором. Слов, блядь, не хватало, чтобы описать это, ведь я был участником, а не просто наблюдателем.

В тот момент у меня было одно желание — чтобы она продолжала и сильнее, сильнее ездила на моём лице. А потом она ещё и напукала мне в лицо. Это был не просто звук, не просто запах, блядь, — это был, сука, удар. Волны тёплого, вонючего газа хлынули прямо в ноздри и рот, заполнив собой всё пространство, вытесняя воздух, разум, даже мою собственную, нахуй, личность. Мир вокруг схлопнулся в один концентрированный, отвратительный и в то же время невероятно возбуждающий вихрь. Я задохнулся, захлебнулся этой вонью, и в тот же момент почувствовал, как что-то внутри меня, какая-то последняя грань приличия, последний барьер, рухнул к ебеням собачьим. Это был выстрел в голову, который не убил, а переродил, высвист на новый уровень возбуждения, который взял меня до такой, сука, трясучки, что я чуть не захлебнулся собственной слюной, не от запаха, а от осознания, что готов на всё.

И тут же, сквозь пелену удушья и дикого кайфа, прямо над моим лицом, раздался её хриплый, утробный голос, пропитанный той же вонью, что и её пук: "Ну что, тебе нравится моя бзданина, а?!" И не дожидаясь ответа, она рыкнула, прижимая меня сильнее к своей промежности, так что её жирные губы снова скользнули по моему лицу: "Давай, лижи, сука! Нюхай меня, падаль ебаная! Ты будешь захлёбываться моей спермой, моей, блядь, пиздой, моим клитором! Ты будешь жрать меня всего, пока не наполнишься до краёв, пока не захлебнёшься!"

Это было полное подчинение, полная отдача себя, желание удовлетворить все её желания. Она встала на полные вытянутые ноги надо мной, с салом мне в рот, и кончала также мне в рот. А я хотел максимально приблизиться клитором, всосать его, чтобы она села и продолжала меня захлёбывать, чтобы я, сука, захлебнулся её ссаниной и кончой. Это была жажда — не пить, а лизать, поглощать, впитывать, вылизывать.

И вот тогда я знал, что страпон будет. Когда она встала с моего лица и приготовила лубриканты и страпон, я криком кричал, чтобы она быстрее насадила меня и трахала, трахала. И она насадила, сука, с такой животной силой, что я услышал треск, не то моих костей, не то собственной психики, которая лопалась под этим напором. Ощущение было, будто в меня не просто входит, а ввинчивается какой-то инородный, гигантский червь, разрывая плоть и выворачивая внутренности наизнанку. Кишки скручивались в тугой, горячий узел, а в самом анусе я почувствовал, как кожа натягивается до предела, словно вот-вот лопнет, и по внутренним стенкам поползла острая, жгучая боль, смешанная с первобытным, диким возбуждением. Казалось, что каждая её глубина проникает всё дальше, грозя разорвать меня изнутри, и я уже чувствовал не просто давление, а реальную, сука, трещину, которая ползёт по моей плоти. Каждый её толчок отдавался не просто в жопе, а во всём теле — в зубах, в глазах, в голове, которая билась о пол с каждым её ударом. Это было не чувство, блядь, распирания — это было чувство, что я становлюсь полым, полностью заполненным чужой, резиновой плотью, которая вытесняет из меня всё человеческое, всё моё "я". Я чувствовал, как этот страпон, продираясь всё глубже, вот-вот вылезет через горло, оставляя после себя лишь кровавый, разорванный ошмёток. Чувство распирания и заполнения меня так возбуждало, что я кончал без рук, не один раз. Она зверски долбила, я думал, что страпон через горло вылезет.

Но после всего, когда всё завершилось — полминуты, минутка, всё, ебать, — я посмотрел на это жирное сало и подумал: "Ебать, как я тебя, сука, вылизывал?" А страпон всё ещё был в жопе. И тогда пришло осознание: больновато стало, "ебать, что я тут делаю?" Я кончил и пришёл в чувство без этого полёта. Воздух в комнате, который минуту назад казался густым от похоти и запаха её тела, вдруг стал холодным и едким, пропитанным табачным дымом и каким-то затхлым, чужим запахом. Звуки, прежде сливавшиеся в единый пульсирующий ритм моего безумия, теперь разделились: скрип старого кресла, где она сидела, тихое бульканье воды в аквариуме за спиной, и мой собственный, сука, рваный, нелепый выдох. Я открыл глаза и увидел её, эту жирную блядь, не как богиню поглощения, а как простое, потное, расплывшееся тело. И вот тогда, глядя на это, на себя, на этот страпон, всё ещё торчащий из жопы, пришло осознание: больновато стало, "ебать, что я тут делаю?"

И в эту минуту в помещение заходит мужик с огромным ялдаком, хищно ухмыляясь!!!!

Ебать мой хуй подрежь албанский и мяска мне наруби.

А. а. а. а.. былиядь...

... и в этот момент, Я ПРОСЫПАЮСЬ.