Женщина напрокат 3: тренировка покорности. Из книги Женщина заставила лизать пизду

Глава 1 — Девушки без стран

Грузовик замедлился. За металлическими бортами послышался скрежет — цепь на автоматических воротах. Потом — короткое гудение, как будто лес выдохнул сквозь ржавую решётку. Машина тронулась снова, в последний рывок, и остановилась. Девушки внутри не двинулись. Пахло потом, стиркой, сталью и страхом, который лип к коже, как пыль.

Вика сидела у самой стены. Ноги поджаты, руки сжаты на коленях. Под плащом — только белые трусики. Не кружевные, не красивые. Просто белые. У всех — одинаковые. Это важнее, чем кажется.

Снаружи слышались шаги. Мужские, тяжёлые. Кто-то заговорил по-французски — чётко, без эмоций. Понять можно было только главное: «встать», «открыть», «по одной».

Одна из девушек — рыжая, с обломанным ногтем — тихо заскулила. Вика опустила взгляд. Сделала вдох. Потом ещё один. И чуть дрожащими пальцами взяла себя за плечо — будто тоже ей страшно. Это было частью роли. Она знала, как выглядит испуг. Как звучит дыхание, когда его стесняют.

Дверь открыли резким рывком. В лицо ударил воздух — влажный, холодный, с запахом мха и дизеля.

— Вышли. Головы вниз. Шагом, — приказал голос, и кто-то из девушек всхлипнул.

Первая спрыгнула на землю, едва не упав. За ней — следующая. Одна за другой. Все — в одинаковых плащах.

Когда настала очередь Вики, она встала медленно, будто в оцепенении. Взгляд — в пол. Лицо — чуть бледнее обычного. Шаг — неровный, неуверенный. Всё точно по инструкции. Но внутри — холод. Как ледяной сплав: концентрация и пустота.

Под ногами хрустел гравий. Вика подняла голову лишь на секунду, когда ворота захлопнулись за спиной. Перед ней возвышался особняк — тёмно-серый, с высокими окнами и резной лестницей, по которой не поднимались босиком. Над крышей клубился туман. Пахло влажной листвой и вымытым деревом. Фасад был изысканным, почти дворцовым, но всё равно — мёртвым. Ни одного крика. Ни одного лишнего звука.

Охранники не торопились. Девушки стояли в шеренге. Кто-то дрожал, кто-то сжимал кулаки. Вика сдержала зевок — тело требовало кислорода, но нельзя было выдать ни одного нормального движения. Она знала: за ней уже смотрят. Камеры. Люди. Глаза. И каждое неверное движение — это тест, который она должна пройти идеально.

Она слегка прикусила губу и сделала вид, что стирает слезу. Как и положено товару, не готовому к продаже. Как и положено той, кто боится. Но она не боялась.

Она уже была там раньше. Внутри. Туда, где холод не уходит даже в тепле.

* * * * *

Коридор вёл вниз — длинный, без окон, белый до болезненного света. Девушек гнали строем. Медленно, босиком, почти в такт дыханию. Пятки хлопали по плитке, как капли в раковине. Вика шла с опущенной головой, под ногтями — тёплая дрожь, не от страха, а от напряжения. Она знала, куда ведут. Остальные — нет.

В конце — массивная металлическая дверь с жёлтым замком. Когда она открылась, в лицо ударило хлоркой. Комната, как хирургическая мойка. Вдоль стены — скамья, по центру — решётчатый слив, над ним — труба с распылителем. Тишина — будто всех выключили.

— Раздеться, — коротко сказал один из мужчин в чёрной маске. Его голос не допускал вопросов.

Девушки застыли. Никто не шелохнулся. Лишь глаза — метались, как у загнанных животных. Одна из француженок попыталась спрятаться за спину соседки. Другая прижала руками плащ, как будто это могло спасти.

— Я сказала — раздеться, — повторила женщина в медицинском халате. С акцентом. Холодно. Без эмоций.

Опять — никто. В воздухе повисло тупое напряжение. Оно было не о страхе, а о надежде: может, не накажут, может, забудут, может, разрешат остаться в одежде.

В тот момент подошёл второй куратор. Мужчина. Он сделал два шага вперёд и со всего размаха влепил пощёчину первой в ряду — блондинке с длинными ногами и большой грудью. Звук ударил по комнате, как плеть. Она пошатнулась, упала на колени и заплакала без звука.

Этого хватило.

Пошли молниеносные движения. Девушки начали раздеваться — дрожащими пальцами, не глядя друг на друга. Сначала плащи — на пол. Потом трусы — медленно, будто через силу. Никто не прикрывался. Уже нельзя было.

Комната наполнилась обнажёнными телами — красивыми, ухоженными, почти выставочными. Почти у всех — стройные фигуры, подтянутые ягодицы, гладкая кожа. Грудь — разная: у кого-то небольшая, у кого-то высокая и полная. Бёдра — мягкие, но не рыхлые. Это не были обычные жертвы. Это был элитный товар.

Вика тоже сняла плащ. Не спеша, как будто руки плохо слушаются. Трусики — последними. Она стояла прямо, как будто не замечала взглядов. Хотя знала — именно сейчас начинается первое изучение. Ассистенты в масках сканировали каждую.

Душ заработал резко. Струи были ледяные — не бодрящие, а бьющие по телу. Девушки взвизгнули. Одна прижалась к стене, другая схватилась за локоть соседки. Но никто не убежал. Никто не посмел закрыться руками.

Антисептик. Химический спрей. Его брызгали в подмышки, между ног, на затылок. Особенно — в пах. Двое мужчин в чёрных перчатках осматривали каждую быстро, почти рутинно. Вика моргала часто, как будто от боли. Но не отступала. Дышала поверхностно, почти незаметно. Играла. Это был первый раунд.

Когда воду выключили, пол блестел от брызг и мокрых следов. Девушек снова выстроили. Молча. Они были все одинаково мокрые, одинаково униженные, одинаково пустые.

Но только одна из них —

делала вид, что пустая

.

* * * * *

Их повели по коридору — уже без плащей, без трусов, с каплями воды, ползущими по позвоночнику. Свет сверху был тусклым, но ровным. Под ногами — шершавый пол, будто специально, чтобы запоминался на ощупь. Девушки шли медленно. Кто-то пытался прикрыться, но руки опускались — бессмысленно. Здесь не за что держаться.

Первая остановка — регистрационный зал. За столом — женщина в очках, рядом — терминал с экраном, бокс с пластиковыми контейнерами и полка с тонкими ошейниками, аккуратно развешанными по номерам.

Никаких имён. Только цифры. Только металл, кожа и хлор.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— По одной, — сказала она, не глядя. — Встать. Руки по швам.

Первая подошла. Блондинка с чёткими скулaми и татуировкой на бедре. Ей ничего не сказали. Только надели на шею ремешок. Он щёлкнул — замок встал. Девушка вздрогнула.

— Двести двадцать шесть, — произнесла женщина.

Ассистент зафиксировал её фото: голова вперёд, взгляд вниз.

— Следующая.

Очередь шла быстро. Как будто их не людей маркировали, а животных для транспортировки. Каждую — сфотографировали, закрепили ремень, записали код, ввели в систему. Ни одна не спросила, что это. Никто не сопротивлялся. Это было не согласие — это была уже привычка подчиняться.

Когда подошла очередь Вики, она встала так, как нужно: ровно, грудь чуть вперёд, плечи расслаблены, глаза потуплены.

Женщина у стола подняла голову. Взгляд задержался.

— Красивая, — сказала она просто. — Слишком спокойная.

Ассистент пожал плечами, как будто это ничего не значило.

На Вику надели ошейник. Плотно. Охлаждённый металл прильнул к коже под ключицей. Она не вздрогнула.

— Восемьсот восемьдесят девятая. Восемь-восемь-девять, — проговорила женщина чётко, как пароль.

43 — осталась в прошлом. Теперь — только 889.

Это было не просто числом. Это было новой оболочкой. Новым сигналом. Новым клеймом.

Фотограф сделал снимок — три вспышки подряд. Вика чуть моргнула. Слеза скатилась по щеке. По заказу. По роли.

Когда её оттолкнули в сторону — «освобождая место» для следующей, — она послушно сделала шаг. Ошейник чуть натянулся. Она ощутила, как металл давит на трахею. Как будто напоминает: вдыхай только по разрешению.

* * * * *

Когда последняя ошейничная щёлкнула, и система приняла все коды, воздух будто сгустился. Девушки стояли в ряд — обнажённые, с мокрыми волосами, с кольцами на шеях, как будто они не люди, а коллекция. Их не торопили, не били, не пугали криками. Здесь унижение не было вспышкой — оно было атмосферой. Фоном. Нормой.

Вика стояла третьей слева. Спина влажная, бедро подрагивает — совсем чуть, от холода. Она знала, что сейчас должно быть. В каждом заведении такого типа был момент появления.

Главного. Куратора.

Дверь в конце зала открылась бесшумно.

Она вошла так, как входят врачи в палату перед смертью.

Высокая. Плечи прямые. Серый костюм — идеальный крой. Белая рубашка под ним — без единой складки. Туфли — лаковые, с узким носом. Волосы — почти пепельные, собраны в гладкий пучок. Без украшений. Без косметики. Только очки в тонкой оправе.

И взгляд — не просто холодный. Взгляд — стеклянный.

Матильда.

Она шла медленно, вдоль шеренги, как будто не спешила, как будто это был её личный музей боли.

Девушки замирали, дыхание сбивалось. Кто-то тихо всхлипывал. Вика смотрела в пол.

Но не в панике.

А чтобы чувствовать каждый шаг этой женщины. Пульсировать с ней в одном ритме.

Матильда остановилась возле одной из девушек — светловолосой, с голубыми глазами и телом фотомодели. Та дрожала — губы сжаты, ноги почти не держат. Но вдруг…

Она подняла голову. Губы едва шевельнулись, но голос прозвучал отчётливо:

— За что вы с нами так?

Матильда не ответила сразу. Только повернула голову. Долгий, внимательный взгляд. Без гнева. Без удивления.

— За что? — повторила она, как будто слово было ей чуждо. — Ты всё ещё задаёшь вопросы как человек.

Она сделала паузу. Затем обвела взглядом всех. Голос её был тихим, но в этой тишине он звучал, как хруст.

— Запомните. Больше нет страны. Нет имени. Нет до и после. Есть только вы — тела. И мы — те, кто решает, какими эти тела должны стать.

Девушка, задавшая вопрос, опустила голову. Плечи затряслись. Кто-то рядом тихо зашептал молитву.

Матильда подошла ближе. К Вике. Остановилась. Смотрела несколько секунд — как будто вслушивалась в кожу.

— 889, — произнесла она. — Её — в третий блок.

Ассистент что-то записал.

Третий блок. Значит, она уже интересна. Значит, меня читают, — подумала Вика.

Значит — игра началась.

* * * * *

После того как Матильда удалилась, начался следующий этап. Девушек повели по коридору, уже не под конвоем, но так, как ведут колонну диких лошадей — вроде бы спокойно, но с напряжённой рукой на поводке. Некоторые шептались между собой — чужие языки, споткнутые фразы. Плакать уже никто не плакал. Слёзы здесь были бессмысленны, как просьбы. Все чувствовали: они уже здесь. И выхода нет.

Коридор сменился лестницей. Потом — ещё один коридор. Белые стены. Металлические двери с замками, надписями и камерами над каждой. Когда очередную дверь открыли — стало ясно: теперь это их место.

Комнаты были одинаковыми. Узкие, вытянутые. На стенах — ничего. Только встроенные ящики без ручек, две двойные металлические койки, тумба с замком и потолочный свет, не выключающийся даже ночью. В углу — санузел, отделённый стеклянной перегородкой. Прозрачной.

Вика вошла последней. Перед ней — три девушки. Две уже знакомые по колонне, одна — новая, молчаливая, с короткими чёрными волосами и синяком под глазом. Все они были молоды. Красивы. Кто-то — с телом модели, кто-то — с округлыми бедрами, но все — ухоженные, гладкие, с ясной кожей и длинными ресницами. Не случайный набор. Выбор.

Никто не говорил. Просто заняли места. Кто-то сел на край кровати. Кто-то — лёг, отвернувшись к стене.

Вика подошла к своей койке. Верхняя. Она взобралась, как будто устала, и легла на спину. Ошейник стянул кожу под подбородком. Свет бил в глаза, но она не закрыла их.

На потолке — камера. Круглая, чёрная, как радужка.

Значит, будут смотреть. Даже когда мы спим. Даже когда думаем, что одни.

Никто не сказал «доброй ночи». Никто не представился.

Прошлой ночью они, возможно, спали в своих квартирах. Со своими именами, зеркалами, телефонами. Сегодня — они были телами. Четырьмя телами в одной камере, разделёнными только страхом.

Вика тихо вдохнула. Грудь приподнялась и опустилась. Она позволила себе дрожь. Маленькую. Чтобы кто-то подумал — она такая же, как они. А потом — закрыла глаза.

Внутри не было сна.

Только фраза: «Я не номер. Я не раба. Я игла. И я вхожу под кожу».

P.S Первая часть книги доступна по ссылке

Глава 2 — Внутреннее молчание

Сон не пришёл. Ни к одной из них.

Четыре тела в комнате дышали по-разному. Одна — рывками, с комком в горле. Другая — так тихо, что приходилось прислушиваться. У кого-то подрагивали пальцы ног. У кого-то — дрожал подбородок. Только у Вики всё было стабильно. Тело лежало расслабленно. Лицо — полуоткрытое, будто она спит. Но внутри — острая внимательность, как у хищницы под тонкой кожей.

Свет не выключался. Он лился с потолка мягко, но не давал спрятаться. Камера — в углу, за затемнённым стеклом. То ли работала, то ли нет — но каждая чувствовала: за ними следят. Даже здесь. Даже ночью.

Слишком чисто. Слишком стерильно. Как в вольере перед забоем.

Вика лежала на спине, прикрыв живот простынёй. Тонкая ткань почти не грела. В соседней кровати снизу — кто-то перевернулся с боку на бок и тихо всхлипнул. Потом — снова тишина.

Ей нужно было сделать первый шаг. Ненавязчиво. Неброско. Чтобы не показаться слишком сильной. Чтобы быть частью этой стаи. Ей нужно было дать имя.

Она повернула голову к стене и, почти не шевеля губами, едва слышно произнесла:

— Меня зовут… Эльза.

Пауза.

Не ответ. Не удивление. Только движение — едва уловимое, как вздох.

Кто-то на секунду задержал дыхание. Кто-то шепнул:

— Что?

Вика не повторила. Просто оставила это имя в воздухе, как приманку.

Пусть подумают, что она слаба. Что тянется к общению. Что нуждается в них.

Пусть думают. Это — часть маски.

Через несколько секунд — шорох. Кто-то сел. Кто-то выдохнул — глубже, чем прежде.

Тишина начала трескаться. Медленно. Осторожно. Но трескаться.

* * * * *

— Эльза, — повторила Вика чуть громче, как будто стеснялась.

На секунду — снова тишина. Потом — короткое движение. На нижней койке кто-то хмыкнул.

— Имя тебе здесь не поможет, — бросила грубовато одна из девушек. Голос был хриплый, с акцентом. Польский, если Вика правильно уловила. — Мы — мясо. С цифрой на шее. Хочешь, чтобы тебя называли по паспорту — зря стараешься.

Она поднялась на локтях. Свет пробивал её лицо частично — подбородок, голую грудь, половину щеки. Живое тело, из которого выжимают сопротивление.

— Алиса, — всё же добавила она после паузы. — Прежде чем ты спросишь. Это было имя до.

Сверху — шевеление. Девушка с другой койки села, подтянув ноги к груди. Волосы тёмные, заплетены кое-как. Глаза расширены. Она дрожала даже в сидячем положении.

— Ясмин, — прошептала она. — Мне девятнадцать. Я… Я из Марселя. Училась на визажиста. У меня была мама. И подруга… — она замолкла, сжав рот, чтобы не расплакаться.

— Меня обманули. Сказали, будет стажировка… в Каннах…

Голос её сломался, и она просто легла обратно, зарывшись лицом в подушку.

Третья долго молчала. Казалось, не услышала. Но потом вдруг, глядя в потолок, коротко сказала:

— Нурия.

Пауза.

— Бразилия. Всё остальное — не важно.

Эти три фразы были как рваный шов. Недостаточно, чтобы сшить, но достаточно, чтобы почувствовать — здесь есть люди. Не просто тела. Пока ещё.

Вика, всё ещё лежа на спине, отреагировала чуть заметным движением губ. Почти улыбкой. Почти благодарностью. Она сказала ровно то, что должна была:

— Мне двадцать шесть. Я из Риги. Раньше работала в спа. На ресепшене.

Голос был спокойный, чуть дрожащий. Не переигранный. Точно дозированный.

— Меня пригласили на собеседование в отель. Я села в машину. Потом — темнота.

Слова упали, как камешки в воду. Без всплеска. Без реакции. Но теперь они были вместе. Не по-настоящему — но в комнате, где впервые кто-то назвал себя по имени.

* * * * *

— Я заснула в поезде, — первой нарушила тишину Ясмин. Голос был тише, чем раньше. Почти безжизненный. — Мы с подругой ехали в Ниццу, на собеседование. Она вышла в Лионе. Я осталась одна. Просто… прислонилась к окну и закрыла глаза.

Она приподнялась, будто хотела убедиться, что её слушают. Никто не перебивал.

— Проснулась — в темноте. В машине. С руками за спиной. Рот — кляпом. На лице — мешок. Я думала, что умру. Что это ошибка.

Её голос задрожал. Но она не плакала. Только выдохнула и снова легла, сжав подушку обеими руками.

— У всех одно и то же, — пробурчала Алиса, закинув ногу на ногу. — У меня было проще. Меня позвали на съёмку. Не в первый раз. Платили хорошо. Сказали — «интервью с обнажёнными элементами». Я приехала. Квартира. Студийный свет. Два мужика. Один подошёл, дал контракт. Я взяла ручку — и всё.

Она щёлкнула пальцами.

— Отошла минут через пять. Была уже голая. В багажнике. Даже блевать не хотелось — только злость. Успела пнуть одного, когда пыталась сбежать. Думаешь, помогло?

Никто не ответил. Вопрос был риторическим. И слишком болезненным.

Нурия молчала дольше всех. Потом, не поворачиваясь к ним, тихо бросила:

— Меня купил один мужчина. Сказал — оплатила ужин телом. Я смеялась. Думала, он шутит. Потом — затылок. Шприц. Пол.

Она перевернулась на бок и замолчала. Всё, что хотела сказать — сказала.

Вика ждала. Идеальный момент — это когда все поделились. Когда всё уже размыто. Тогда её ложь будет не ложью — а успокоением.

— У меня было… похоже, — тихо произнесла она. — Подруга предложила работу. Говорила, всё безопасно, знакомые люди. Машина встретила меня прямо у дома. Я села. Через пару минут почувствовала запах… сильный. Потом — темно. Очнулась — в комнате с камерой. Без одежды. Меня уже осматривали.

Она сделала паузу. Достаточно долгую, чтобы прозвучало правдиво.

Потом добавила:

— Думаю, они это планировали заранее. Я просто… не заметила.

Это была легенда. Написанная. Отрепетированная. Вика не ошиблась ни в одном слове. Никто не заподозрил.

Никто не задал вопросов.

Потому что всем было достаточно страха, чтобы принять любую правду.

* * * * *

Некоторое время все молчали. Комната будто выдохлась. Слова повисли в воздухе, как дым после пожара. Каждая замкнулась в себе — у кого-то мелькнули образы семьи, у кого-то — фрагменты улицы, которую уже не найдут. У Вики — ничего. Пустота. Осознанная.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Она лежала, глядя в потолок, и считала дыхание Алисы. Оно было резкое, урывками — как у человека, который борется с желанием не выругаться. Именно она первой нарушила молчание.

— Это не притон, — тихо сказала Алиса. — Не бордель. Не подвал.

— Это… школа. Или скорее — мясокомбинат.

Ясмин тихо повернулась к ней. Глаза — почти наивные.

— Ты думаешь, нас продадут?

— Думаю, нас уже продали, — отрезала Алиса. — Сейчас — дрессировка. Потом — доставка. А там, может, пыльные особняки. Или частные тюрьмы. Всё равно.

Нурия поднялась, облокотившись на локоть. Лицо — каменное.

— Кто-то говорил про виллу. Где-то на юге. Где девочки ходят в шёлке и улыбаются за деньги.

— Улыбаются, потому что их научили, — пробормотала Алиса. — Потому что, если не улыбнёшься — тебя поставят раком перед другими. И покажут, как правильно.

Ясмин снова зарылась в подушку.

— Это же незаконно… Они не могут…

Никто не ответил. Потому что ответ знали все.

Вика оставалась тихой. Словно её нет. Словно она — пустое место между их словами. Но каждую реплику она впитывала, каждую интонацию. Ясмин — слабое звено. Алиса — боевая, но не стратег. Нурия — молчаливая, но наблюдательная.

Если выживать — то не с теми, кто боится. А с теми, кто учится быстрее других.

* * * * *

Свет не погас. Он не мигнул, не приглушился. Просто продолжал течь сверху — ровный, неоновой белизны, без права на ночь. Как в морге, как в операционной. Или как в вольере, где зверей приучают к клетке.

Девушки больше не говорили. Никто не предлагал лечь ближе. Никто не выдыхал облегчённо от того, что они поговорили. Только затихли. Каждая — в своей позе. В своём страхе. В своём бывшем прошлом.

Камера в углу казалась спящей. Но Вика знала: она писала всё. Даже то, как они молчат. Особенно — это.

Она лежала на спине, руки вдоль тела, пальцы чуть подрагивали. Не от страха — от воспоминаний. Когда-то она уже была в таких местах. Не как жертва — как приманка. Но в этот раз всё по-настоящему. Потому что

здесь нельзя выйти, сослаться, потребовать адвоката

. Здесь ты — тело, пока не научишься быть функцией.

На соседней койке Алиса перевернулась и бросила в пустоту:

— Завтра начнётся настоящее. Сегодня — это разминка.

Никто не ответил. Но каждая запомнила.

Вика закрыла глаза. Тело натянуто, как струна. Но внешне — расслаблено. Внутри — ни сна, ни образов. Только тишина. Глубокая, как под водой.

Она повторила про себя имя.

Эльза.

И снова. Тише.

Эльза.

Это имя должно стать частью плоти. Чтобы не сорвалось ни во сне, ни под пыткой, ни в шёпоте. Оно должно быть бронёй, массой, маской.

И когда она наконец позволила телу провалиться в поверхностный сон, последняя мысль пришла без слов:

Здесь нельзя быть собой. Но можно быть тем, кто выживет.

Глава 3 — Инструкция

Сигнал прозвучал в 06:00.

Он был не резким — просто глухой гудок, будто из заводского цеха. Но в тишине бетонных стен он прозвенел как крик. Свет в комнате вспыхнул сразу, холодный, хирургически белый. Девушки вздрогнули. Кто-то резко сел, прикрывая грудь. Кто-то зарывался в подушку, как будто ещё можно было спрятаться.

Вика открыла глаза в ту же секунду, как включился свет. На самом деле — она не спала. Ни минуты. Просто лежала с закрытыми веками, замедляя дыхание.

Сейчас — началось.

В коридоре уже слышались шаги. Быстрые. Мужские. Похоже, охрана. Дверь открылась автоматически — внутрь ворвался сквозняк, и кто-то бросил вполголоса:

— Встать. На выход. Без вещей. Без слов.

На полу, аккуратно сложенные, лежали халаты. Белые. Без поясов. Как у пациенток. Или как у мертвецов перед кремацией.

Вика встала быстро. Натянула ткань. Она была тонкой, почти прозрачной. Ни трусов, ни бюстгальтера — ничего под ним не скрывалось. Только тело. Чужое. Обнажённое не физически —

структурно

.

Ясмин стояла рядом. Лицо — как после лихорадки: покрасневшее, с заплаканными глазами. Она сжимала руками ткань на груди, будто это что-то давало.

Алиса — наоборот: распахнутая, как будто ей всё равно. Только челюсть сжата, как у той, кто не простит.

Нурия — без выражения. Молча. Плавно.

Вика встала четвёртой. Последней. Она немного дрожала. Не потому что боялась — потому что так надо.

Их повели. По коридору, по лестнице. Ни слов. Только шорох ткани и стук пяток.

На стенах — ничего. Только белизна и вентиляционные отверстия.

Воздух пах чем-то медицинским: смесью антисептика, пыли и резины.

Когда они вошли в новое помещение, Вика увидела зал.

Большой. Чистый. Больничный. С зеркалами. С кушетками. С катетерами, лампами, столами на колёсиках.

Здесь не учили. Здесь — разбирали. И собирали по-другому.

Именно здесь начнётся первая работа. Не с разумом. С телом.

* * * * *

Они стояли в очереди. Без слов. Без инструкций. Только взгляд женщины в медицинском халате, которая жестом звала:

— Следующая.

Комната была похожа на процедурный кабинет, только без заботы. Стены — белые. Плитка — блестящая. В углу — стеллаж с перчатками, антисептиками, зажимами. Посередине — кушетка и узкий стул для гинекологического осмотра.

Рядом — Мужчина. С планшетом. Он не поднимал глаз — только фиксировал.

— Раздеться.

Сказано ровно. Не резко. Так говорят о погоде.

Первая девушка — стройная блондинка с розовыми сосками — медленно сняла халат. Он упал на пол, как кожа. Она стояла голая, сжав колени. Плечи дрожали.

— Повернись.

— Раздвинь ноги.

— Вдохни.

— Открой рот.

Мужчина в перчатках щупал кожу, сжимал грудь, проверял внутреннюю часть бедра, обводил пальцем поясницу, дотрагивался до ануса. Всё быстро. Словно проверяла упругость фрукта перед покупкой.

Потом — две минуты на стуле. Широко. Инструмент. Молча. Смазка. Металл.

Щёлк. Готово.

— Следующая.

Никаких разговоров. Никакого "молодец". Только команды. Только биология.

Когда очередь дошла до Вики, она сделала три вдоха — поверхностных, как будто не до конца проснулась. Сняла халат так, будто стеснялась. Чуть дрожала — чтобы поверили.

Ноги — неуверенно. Грудь — чуть приподнята, но не нарочито. Она знала, как должна выглядеть испуганная, покорная женщина.

— Хорошая кожа, — сказал мужчина, глядя в планшет. — Молчит.

Руки на груди. Пальцы — под лопатками. Повернули. Пощупали. Провели пальцем по позвоночнику, по шее. Открыли рот, просветили горло. Потом — между ног. Быстро, как будто это был не человек, а структура.

Вика не реагировала. Тело сжималось от холода. Но внутри она была далеко. Очень далеко. Она видела пальцы, слышала хлопки перчаток — но не чувствовала.

Когда она встала, натянув халат, её взгляд случайно встретился с глазами той, что стояла перед ней в очереди. Молодая. Карие глаза. Трещина на губе.

Она смотрела так, будто всё ещё надеялась, что это просто страшный сон.

Вика опустила глаза. Чтобы не сказать:

Нет, милая. Это начало. И ты не проснёшься.

* * * * *

Их согнали в большой зал, без окон, с высоким потолком. Белый свет стекал сверху, делая кожу серой. Воздух был густой от запаха пота, антисептика и женского страха.

Около сорока девушек — в одном помещении. Разные лица, но одинаковые взгляды. Кто-то — в халатах. Кто-то — уже без них. Все — в ошейниках. Однотонных. С гравировкой.

Кто-то прижимал руки к животу. Кто-то обнимал себя. Некоторые стояли, спины к стенам. Другие сидели на полу, на коленях или поджав ноги, как дети после взрыва.

Разговоров не было. Только дыхание.

И гул камер — тихий, но ощутимый. Они писали всё. Даже молчание.

Дверь открылась.

Никаких охранников. Только одна женщина.

Матильда.

В сером брючном костюме, с тонкими очками и волосами, собранными в безупречный пучок. Шла без звука. Спокойно. Словно за ней не зал с полуголыми телами, а кабинет конференций. В руке — планшет. На лице — ничего. Ни эмоции. Ни жалости.

Остановилась в центре. Осмотрела зал. Не всех — выборочно. Вика уловила: взгляд скользит по телам, как по манекенам. Быстро. С холодным интересом.

— Вы, — начала она ровно, — теперь здесь.

Пауза. Ни у кого не хватило смелости даже глотнуть.

— Я не стану убеждать вас в том, что будет легко. Не будет.

— Не стану говорить, что вы выйдете отсюда. Не выйдете.

— Не стану обещать, что вы останетесь собой. Потому что

этого

уже не существует.

Одна девушка всхлипнула. Где-то у стены — вторая.

Матильда не отреагировала.

— У каждой из вас есть тело. Оно — товар. Оно — причина, по которой вы здесь.

Она обвела взглядом пространство.

— Сейчас начнётся обучение. Не воспитание. Не терапия. Обучение.

— Самых пластичных, самых способных — ждёт Франция. Тишина. Вас там продадут. Красивые платья. Иногда даже имена.

Пауза.

— Остальных — Балканы. Цыганские притоны. Бангкок. Подвалы. Без окон. По двадцать мужчин в день. Без перерывов. Без наркоза. Без шанса.

— Выбор — за вами.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Ясмин начала рыдать. Алиса стиснула зубы, прижав кулак к полу.

Несколько девушек попятились назад, как будто это могло что-то изменить.

Матильда только поправила рукав.

— Запомните: сейчас — вы никто. Но вы можете стать

ценными

.

Она развернулась и ушла.

Так, как уходят врачи из операционной, где пациент уже не человек — а объект.

* * * * *

Когда дверь за Матильдой закрылась, зал не сразу ожил.

Сначала — тишина. Та самая, вязкая, глухая. Как перед землетрясением.

Потом — будто кто-то включил звук. Сразу. Резко.

Плач. Не сдержанный, не стыдливый — животный, рваный, как у животных в клетке.

Кто-то всхлипывал глухо. Кто-то захлёбывался.

Ясмин опустилась на колени, прикрыв лицо руками. Её плечи тряслись, как у ребёнка.

— Нет… нет, нет, — повторяла она, глядя в пол. — Это ошибка. Это всё ошибка…

Другая девушка — шатенка с короткой чёлкой — просто замерла, глядя в одну точку. Глаза — стеклянные. Веки не моргали. Лицо было будто мраморное. Как у умершей.

Кто-то бросился к стене, ударился лбом, потом — снова. Его успели схватить. Две девушки прижали её к полу. Кто-то пытался её удержать, кто-то — просто отвернулся.

Алиса сидела на полу, широко расставив ноги, словно готовая драться. Веки дрожали. Кулаки сжимались.

— Сучка, — выдохнула она. — Холодная, чёртова сука…

Никто не стал уточнять, о ком.

Нурия не двигалась. Сидела спиной к стене, руки на коленях. Как будто всё происходящее не касалось её. Вика уловила: это — маска. Такая же, как у неё. Только глубже.

А сама Вика стояла.

Просто стояла.

Как будто не услышала ни слов, ни криков.

Лицо спокойное. Взгляд — в пол. Руки — вдоль тела.

Но внутри всё пульсировало:

Как далеко они готовы зайти? Сколько времени у меня до отбора? Кто наблюдает прямо сейчас?

Она знала: за этой стеной — камеры. Мониторы. Кто-то отмечает — кто плачет, кто бьётся, кто молчит.

И если я сделаю хотя бы один шаг не туда — меня вычеркнут.

* * * * *

Когда слёзы иссякли, никто не объявлял «конец». Просто снова вошли те, кто молчит. Охранники. Женщины в халатах.

— Встать.

— По четыре.

— Возвращение в блоки.

Голоса были ровные, усталые. Как будто это не ад — а завод, и смена закончилась.

Вика встала первой. Ноги чуть подкашивались — не от страха, а от долгого напряжения. Простыня внизу живота промокла — не от возбуждения, от стресса. Мышцы были в тонусе. Каждый шаг — как через стекло.

Ясмин шла рядом. Плечи опущены. Халат не завязан. Слёзы высохли, но глаза остались красными, опухшими.

На лестнице она оступилась — чуть не упала.

Алиса подхватила её, как будто машинально. Без слов.

— Держись, — выдохнула, не глядя.

Они шли, как колонна, разрезанная страхом. Каждая — в своём ритме. Кто-то быстрее. Кто-то едва волочил ноги. Но никто не говорил. Не сейчас.

Коридоры были темнее, чем утром. Свет казался холоднее.

Камеры — ближе.

Перед дверью комнаты охранница выдала каждой комплект белья. Белое. Без швов.

— Завтра — распределение, — бросила она. — Готовьтесь.

Тон был такой, будто речь шла о спортивном отборе. Или о призовом.

Вика вошла в комнату последней. Внутри — тишина.

Нурия уже лежала. Алиса села на кровать и вытирала лицо.

Ясмин — прислонилась к стене, как будто боялась лечь. Или встать. Или жить.

Вика разделась молча. Натянула бельё. Села.

Ноги — на холодный пол. Спина — к стене.

Свет бил в глаза.

Она не смотрела ни на одну из них. Только в пустоту.

И повторила про себя:

«Не номер. Не тело. Не товар.

Игла.

И я вхожу под кожу.»

Глава 4 — Механика возбуждения

Их вывели по сигналу — без слов, без объяснений. Раннее утро или поздняя ночь — здесь никто не знал времени. Пространство внутри особняка существовало отдельно от суток. От прошлого. От смысла.

Коридоры были тёмными, но не страшными — стерильными. Свет вспыхивал только при их приближении. На шее — ошейник. Под ногами — холодный пол, гладкий, будто стекло. На теле — ничего, кроме метки. И белья, слишком изысканного для того, чтобы защищать. Оно подчеркивало, не скрывало. Ткань почти не ощущалась — только шлейки натирали грудь, когда шаг становился неуверенным.

Когда открылись двери зала, девушки замерли. Пространство было большим, почти театральным, но пустым. Ни одного зеркала. Ни одного угла, где можно было бы спрятаться. Только стены цвета пепла. Потолок терялся в темноте.

Свет шел сверху — тёплый, расфокусированный, как в художественном боксе. Он очерчивал силуэты, не давая увидеть выражений лиц. Это место было сделано не для наблюдения, а для оценки.

Их выстроили в линию. По одной. С шагом, как в армейском строю. Плечо к плечу. Кто-то дрожал. Кто-то не мог встать прямо. Алиса тихо выругалась. Ясмин задыхалась, как будто в горле застрял воздух.

Когда он вошёл, воздух стал плотнее.

Ксавье.

Он не носил форму. Только чёрную рубашку с короткими рукавами, заправленную в брюки. На предплечьях — вены, будто натянутые струны. Лицо — всё то же: как у бойца, но с контролем хирурга. В руках — тонкий планшет. Он шёл медленно, не глядя на них. Как будто они — не главное. Как будто сцена только собирается начаться.

Остановился в центре. Поднял глаза.

— Урок первый, — сказал он. Голос ровный, будто синтезированный. — Управление возбуждением.

Он протянул руку. Сотрудница в латексе — без имени, без выражения лица — выехала с тележкой. На ней — ряд прозрачных устройств: гладкие, минималистичные, как экспонаты. Каждой — по одному. Их называли стимуляторами, но выглядели они как украшения: кольцо на палец, провод к капсуле, пульсация внутри.

Раздали молча. Вика смотрела на предмет в руке и чувствовала, как ладонь сжалась. Не от страха. От памяти.

Я уже держала нечто подобное. Но не здесь. Не с такой задачей.

— Правило простое, — продолжал Ксавье. — Я даю команду. Вы возбуждаетесь. Я даю вторую — вы кончаете.

Пауза. Несколько девушек подняли глаза. Он усмехнулся.

— Не

реально

. Эстетично. Убедительно. Продолжительность — от трёх до семи секунд. Механика — любая, кроме рефлекторной.

Он шагнул ближе. Прошёл вдоль ряда, медленно, глядя не на лица, а ниже — на шеи, грудные клетки, животы. Словно искал что-то под кожей.

— Кто делает плохо — получает урок. Ясно?

Никто не ответил.

— Ясно?

— Да, — раздалось хором, почти беззвучно.

— Начнём.

Он поднял палец.

— Первая. Вперёд.

Девушка шагнула. Тонкая, азиатская внешность, спутанные волосы. Колени дрожали. Она встала на пол, как учили — прямо, ноги разведены, спина прямая. Капсула касалась лобка. Пульс её было слышно. Или это билось что-то внутри зала.

— Включи. Глубокий вдох. Начинаешь.

Она застонала. Тихо. Плохо. Фальшиво. Тело её дернулось, но не туда. Руки сжались не в том ритме. Лицо кривилось слишком явно.

— Остановись, — приказал он. Подошёл. — Слишком много кино. Слишком мало товара.

И ударил. Не кулаком — тыльной стороной ладони. Не сильно, но резко. По щеке. Девушка всхлипнула.

— Назад. Следующая.

И так — одна за другой. Одни плакали. Другие пытались. Третьи — отключались, уже сейчас. Когда подошла очередь Ясмин, та шагнула неуверенно. Сделала всё почти правильно. Но зажмурилась слишком рано.

— Ты — фальшивая шлюха, — сказал Ксавье. — Даже в подворотне тебя не возьмут.

Ясмин не ответила. Только опустила голову. Алиса тихо выдохнула. Вика стояла, чувствуя, как холод от пола поднимается вверх. Тело было спокойно. Сознание — где-то выше, будто в люстре, которая светит на них с потолка.

Скоро моя очередь.

И я не имею права ошибиться.

* * * * *

Вторая волна началась быстрее. Темп Ксавье ускорился — как будто интерес к «разогреву» иссяк. Он больше не ждал. Только кивал — и та, кого называли взглядом, выходила вперёд, становилась на колени, включала капсулу.

Игра начиналась.

У кого-то — с дрожащих пальцев, с перекошенного вдоха, с рваного стона, который был ближе к плачу, чем к желанию. У других — с хищного взгляда, слишком уверенного, чтобы быть реальным. Таких он останавливал ещё на втором движении.

— Не играй в порнозвезду, — бросал он. — Здесь не зрители. Здесь отбор.

Ошибки не прощались. Девушки получали не удары — метки. Слова, как клеймо: «ненужная», «брак», «мусор». Кто-то от этого замыкался. Кто-то наоборот — начинал стараться ещё сильнее, выставляя грудь, изогнув спину, двигая бёдрами в воздух. На таких он смотрел с отвращением. Но не останавливал.

Пусть исполняют. Пусть верят, что это зачтётся.

Их было много. Около сорока. Вика стояла ближе к концу, и это давало ей время. На наблюдение. На адаптацию.

Каждая — как фрагмент. Кто-то бился в истерике, едва касаясь капсулы. Кто-то застывал, как мраморная статуя. У некоторых срабатывали мышцы — бедра дёргались, ступни сгибались внутрь, лоб покрывался испариной. У других — только имитация: дыхание, вздох, судорожный шёпот.

Одна — лет двадцати, с рыжими веснушками — начала слишком быстро. Закрыла глаза, как будто уже "там". Ксавье приблизился. Наклонился.

— Где ты, номер 17?

— Я… — прошептала она. — Я… почти...

— Ты — нигде, — сказал он. — Ты — ничто.

Щелчок — ладонь по щеке. Девушка вздрогнула, капсула выскользнула из руки.

Вика смотрела. Не мигала.

Это не люди. Это протокол. Это не боль. Это правило.

Она знала, как это делается. Не в этой системе, но в похожих. Имитация не должна быть слишком яркой. Не должна быть пошлой. Это не про удовольствие. Это про

контроль над реакцией тела

. Симулировать оргазм — значит управлять дыханием, микродвижениями, влажностью глаз, вибрацией в голосе. И делать это не на пике, а по команде. Без раздумий. Без тени желания.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Главное — не чувствовать. Главное — выполнять. На автомате.

Алиса стояла рядом. Дышала резко, сжав кулаки. Она не смотрела на девушек. Только вниз. Иногда — бросала взгляд на Вику. Один из них — быстрый, колючий.

Внутри Вики— ни страха, ни злости. Только холод. Не как лед — как изоляция. Молчая броня.

Ксавье шагал вдоль зала, как дирижёр. Один жест — и очередная рабыня опускалась на колени. Один взгляд — и вибрации начинали звучать, будто оркестр из безмолвных тел.

Иногда — только он говорил. Иногда — Матильда. Она уже вошла. Стояла у стены, как будто случайно. Но взгляд её был прицельным. Хищным. Ни одной эмоции. Только интерес. Только наблюдение.

Вика чувствовала, как по телу расползается знакомая волна: не возбуждение, нет. Отсоединение. Руки — не её. Грудь — просто форма. Лицо — маска. Капсула в руке — как реквизит. Она — актриса, и сцена ещё не началась.

Ты — не здесь. Ты — над ними. Ты — функция. И ты сыграешь идеально.

* * * * *

Когда Ксавье кивнул в её сторону, в зале стало тише. Не потому, что кто-то подал знак — нет. Просто будто все почувствовали, что эта — не как остальные. Не сломанная. Не испуганная. Не та, что ищет жалости.

Вика сделала шаг вперёд.

Ошейник звякнул, как цепочка. Ступни — босые, скользкие от пота. Тело двигалось плавно, но без изящества. Без флирта. Она не шла, чтобы соблазнить. Она шла, чтобы исполнить. Как солдат.

На колени — медленно, в центр света. Спина — прямая. Пальцы — на бёдрах. Внутри — пусто.

Она подняла взгляд на Ксавье, ровно настолько, чтобы заметить его зрачки. Они не расширялись. Он смотрел на неё, как на стекло.

— Включай, — сказал он.

Вика наклонила голову. Капсула уже лежала у основания живота, чуть выше белья, впаянного в её бедра как шрам. Нажала. Лёгкая вибрация — как электрическая мушка под кожей. Невыносимо слабая. Почти неощутимая.

Но тело отреагировало.

Вдох — неглубокий. Грудная клетка приподнялась. Губы разомкнулись, чуть. Зрачки — сфокусировались вдаль, сквозь Ксавье, сквозь зал, сквозь всех. Пальцы на бедрах дрогнули. Бёдра — на миллиметр шире. Ни одной фальши.

Он смотрел.

Вика знала: ключ — не в звуке. Не в стоне. А в том, как медленно идёт возбуждение. Как будто тело само вспоминает, как это бывает. Как будто внутри оживает нечто — не ради удовольствия, а ради исполнения.

— Пик, — произнёс он.

Она закрыла глаза. На две секунды. Лоб расслабился. Шея выгнулась едва. Затем — резкий выдох, как после бега. Судорога в животе. Ногти сжались в кожу бёдер. И — лёгкий стон. Сухой, словно выветренный. Никакого намёка на наслаждение. Только точная, почти хореографическая передача ощущения.

Тишина.

Он ничего не сказал.

Она отключила капсулу, положила руку на пол, медленно поднялась. Вернулась в строй. Голова — опущена. Спина — ровная. Ни триумфа. Ни страха. Ни гордости.

Это не я. Это функция.

Справа — Алиса смотрела, как будто впервые увидела Вику по-настоящему. В глазах у неё было что-то между завистью и тревогой. Слева — Ясмин шептала молитву. Слишком тихо, чтобы разобрать слова. Только губы двигались.

Ксавье смотрел ей в спину. Долго. Потом — резко повернулся. Щёлкнул пальцами.

— Следующая.

Матильда шагнула ближе.

До сих пор она стояла у стены, словно не вмешиваясь. Теперь — зашла в свет. Холодное лицо. Волосы собраны. Пальцы — в перчатках. Смотрела прямо на Вику.

— Повтори номер, — сказала она.

— 889, — спокойно ответила Вика.

Матильда кивнула.

— Я вижу.

Она обошла строй, встала рядом с Ксавье. Что-то шепнула ему. Он не ответил. Только выдохнул, будто сдерживал раздражение.

— Урок продолжается, — сказала она громко. — А те, кто слишком хорошо справился — получат новую задачу. Завтра.

Её взгляд снова лёг на Вику. И уже не уходил.

* * * * *

Они стояли молча. Словно церемония прошла, но финал только приближался.

Ксавье медленно прошёл вдоль ряда. С планшетом, но не глядя в экран. Он скользил глазами по телам — как по инвентарю. Отметины на шее. Покрасневшие щёки. Следы от резинок белья, запотевшие груди, вспотевшие виски. У кого-то — колени дрожали, у кого-то — челюсть. У некоторых — трусики были влажны, по-настоящему. Не от желания, от стресса. Но это не имело значения.

— Повторим, — сказал он. — Все. Одновременно.

Девушки вздрогнули. Кто-то — едва заметно. Кто-то — вслух. Ясмин прикрыла рот. Алиса выдохнула сквозь зубы. Нурия не шелохнулась.

— По моей команде: возбуждение. Через пять — пик. Потом замрите.

Он поднял руку. Все — как одна — опустили глаза. Пальцы дернулись к капсулам. Кто-то запоздал. Кто-то сделал это машинально. Вика почувствовала, как её рука сжимает пластик — холодный, липкий от кожи. Внутри уже не было ожидания. Только память о команде.

Вибрации пошли в теле, как слабый ток. Она не усиливала прикосновение — не было нужды. Тело знало ритм. Позвоночник вытянулся. Грудь чуть приподнялась. Соски — под тканью — напряглись, не от возбуждения, от игры в него. Бёдра дрожали — неустойчиво, напряжённо. Боль в икроножных — как якорь.

Команда прозвучала.

— Пик.

Сразу — волна. Одна за другой. Голоса, стоны, вздохи. Кто-то начал с крика — слишком громко. Кто-то — со сдавленного всхлипа. Некоторые падали в это с головой. Другие — имитировали, как учили. Спины выгибались, животы сжимались, пальцы соскальзывали по коже, вбок, вниз, вглубь. Кто-то, не сдержавшись, провёл рукой по промежности. Кто-то — сцепил руки на животе, будто обнимая себя.

Вика — не двигалась. Только дыхание изменилось: отрывистое, тёплое, ритмичное. Лицо — пустое. Губы — чуть приоткрыты. Вены на шее набухли. Спина напряглась. Два удара сердца — и всё. Остановка.

Команда — замереть.

Их тела застыли, будто после выстрела. Зал был полон — звука, запаха, дрожи. Мягкий свет выхватывал чужие взгляды, возбуждение, которого не было — только мимика. Только «механика».

Ксавье прошёл вдоль.

Щелчок — пощёчина. Сухая, резкая. Девушка дернулась. Вторая — уже по другой. За лишний стон. За слишком закрытые глаза. За неестественный выдох. Он не объяснял. Просто бил. Словно штамповал их обратно в форму.

Когда подошёл к Вике — не ударил. Задержался. Долго смотрел. Тело её всё ещё пульсировало. Ноги дрожали — от холода. Лоб покрылся испариной. Бельё прилипло к коже, как вторая плёнка. Но она не моргала. Не дышала. Почти.

Он протянул руку, почти коснувшись. Не тела — воздуха перед ним. Потом резко отдёрнул. И пошёл дальше.

— Достаточно, — бросила Матильда. — Забрать. Отправить в камеры.

Девушки не двинулись. Им понадобилась секунда. Потом — один за другим — шаг вперёд, к выходу. Кто-то — в панике. Кто-то — вытирая слёзы. Алиса шептала себе под нос:

они больные… они все больные…

Ясмин едва шла — колени подгибались.

Вика шагнула последней.

Мир вокруг был тёплым, влажным, как внутри тела. Но сознание — не здесь. Оно висело где-то вверху, под потолком, глядя вниз. Как будто всё происходящее — не с ней.

Тело исполнило. Тело было идеально. Я — не при чём.

Она коснулась пальцами шеи. Пульс был сильным. Неподконтрольным. Грудь всё ещё подрагивала, но это уже не имело значения.

Я — не чувствую. Я — играю. И пока играю — я выживаю.

* * * * *

Зал опустел быстро. Остальные вывели сквозь боковой проход, даже не позволив взглянуть друг на друга. Кто-то шатался, кто-то шёл с высоко поднятым подбородком, как Алиса. Ясмин держалась за живот — будто что-то внутри оборвалось.

Вику не тронули.

Матильда осталась. Ксавье ушёл первым — сухо кивнув, не глядя. Латексные ассистенты собрали капсулы в тележку. Свет чуть потускнел.

Вика стояла посреди зала. Спина — прямая, подбородок — опущен. Она слышала только своё дыхание и каблуки Матильды. Медленные, острые, почти театральные.

— Ты знаешь, почему ты здесь одна? — прозвучал голос.

Он не был резким. Он был… тёплым. Почти материнским. Это пугало сильнее.

Вика не отвечала.

— Некоторые девушки делают слишком плохо. Некоторые — слишком отчаянно. Некоторые — слишком глупо. А ты... — пауза, — ты слишком точно. Как будто ты

уже

была на сцене.

Матильда подошла ближе. Вика чувствовала запах: древесный, пудровый, с холодной нотой. Парфюм дорогой, но не женственный. Доминирующий.

— Это не комплимент, 889. Здесь не нужны актрисы. Здесь — товар.

Она обошла Вику по кругу, медленно, не касаясь. Только дыхание иногда приближалось к уху. Только голос — как нить, оплетал.

— У тебя интересная механика. Внутренняя. Ни вспышки, ни дрожи. Ни страха. Идеально сыгранный оргазм без единого следа возбуждения. Даже мышцы глаз не дёрнулись.

Вика молчала. Дышала медленно. Каждое слово Матильды она впитывала, как яд: холодно, расчётливо, в нужной дозе.

— Ты была проституткой? Или актрисой? — произнесла Матильда тише. — Или обеими сразу?

Пауза. Ответа не последовало.

— Нет. Ты — не простая. В тебе что-то не сходится.

Вика подняла взгляд. Впервые.

Глаза их встретились. Секунда — и воздух стал другим. Не просто напряжённым. Колючим. Словно обе стояли на краю и решали: кто первый моргнёт, кто первый отступит.

— Только не забудь, — произнесла Матильда. — Здесь не ты выбираешь момент. Здесь

мы

решаем, когда ты закончишь.

Тон не изменился. Улыбка была даже мягкой. Но суть — как у лезвия.

— Завтра ты пойдёшь с теми, кто проходит ускоренное обучение. Но если ты хотя бы раз…

добавишь себя

в то, что исполняешь — я это увижу.

Матильда наклонилась ближе. Губы почти коснулись уха.

— И ты исчезнешь. Так, как исчезают те, кто слишком хорошо притворяется человеком.

Она выпрямилась, сделала шаг назад.

— Свободна.

Вика развернулась. Спокойно. Ни дрожи, ни дыхания вразнос. Внутри — пульс бился где-то в горле, но лицо оставалось неподвижным.

Когда за ней закрылась дверь, она остановилась в коридоре. Стена — холодная, металлическая. Она прижалась к ней лопатками и прикрыла глаза.

Ты справилась. Ты справилась. Но ты на прицеле.

Глава 5 — Распад на роли

Металл лязгнул, как дверца камеры хранения. Их втолкнули внутрь быстро — без ударов, но с таким холодом в движении, что он чувствовался сильнее боли.

Привычная комната вдруг перестала быть «домом». Бетонные стены будто придвинулись ближе. Свет — всё такой же холодный, но теперь он казался хирургическим, как в морге. Ни одного лишнего предмета. Ни одной детали, за которую можно было бы зацепиться глазами.

Они были вчетвером.

Алиса первой прошла вглубь, не дожидаясь остальных. Легла прямо на пол, даже не подложив маты. На щеке — красный след. Волосы прилипли ко лбу. Дыхание — короткое, будто она пробежала. Или сдерживает рвоту.

Ясмин — вся сжалась, как мокрая тряпка. Села в угол, обняв себя за плечи. Пальцы — красные от напряжения. Одна лямка белья сползла с плеча, но она не поправила.

Нурия встала у стены. Ровно. Как будто внутри ничего не дрожит. Только взгляд её был не в точку — а в пустоту. Словно она следила за невидимыми линиями на бетоне.

Эльза шагнула в камеру медленно. Дверь за её спиной закрылась плавно — без хлопка, но со звуком, который почему-то отдался в позвоночнике.

Ни одна из них не сказала «привет». Ни одна не спросила, как другая. Они просто молчали. Внутри этой камеры слова были слишком громкими. Даже дыхание — уже почти преступление.

Эльза прошла к своей стене — ближний угол, под вентиляцией. Села, подогнув ноги. Колени были в ссадинах. Между лопатками — ощущение тянущего жгута, будто кто-то привязал невидимую нить и тянул назад.

Она не смотрела на остальных. Но чувствовала их.

Пот от чужих тел — кислый, липкий. Влажная кожа. Перебои дыхания. Лёгкое подрагивание в ногах у Ясмин, которая всё никак не могла перестать качаться вперёд-назад.

В камере было тихо. Даже слишком. Никто не плакал, не кричал. Не было уже сил. Только немое дрожание. Только мысли, которых никто не говорил.

Эльза прислонилась затылком к стене. Бетон был холодным, как и прежде, но теперь — словно впитывал напряжение. Она чувствовала, как с каждой секундой пространство заполняется не голосами, а догадками. Подозрениями. Завистью. Страхом.

Она не убирала руку с колена. Кожа под пальцами была тёплой, натянутой, как у зверя после бега. Дрожь внизу живота — не от вибраций. От послевкусия.

Все они чувствовали. Даже если не хотели. Даже если делали вид, что не чувствуют.

На лодыжке остался след от кольца вибратора. На шее — едва заметный отпечаток пальцев Ксавье. Эльза не трогала ни то, ни другое. Она смотрела вперёд. В никуда.

Позади неё — ночь, изломанная светом. Впереди — ещё не было будущего.

Камера не лечит,

— подумала она. —

Она просто оставляет тебе стены, с которыми легче молчать, чем смотреть на других.

* * * * *

— Они ещё будут это делать? — прошептала Ясмин. Неуверенно, будто спрашивала не у остальных, а у воздуха.

Никто не ответил. Только Алиса резко фыркнула, не открывая глаз:

— Ты чего ожидала? Что нас сюда на массаж привезли?

Голос был хриплым. Словно связки не успели восстановиться. Или как будто её вытащили из воды, и она до сих пор захлёбывается.

Ясмин сжалась. Колени прижаты к груди, пальцы — переплетены, ногти впивались в кожу. Она дышала неровно.

— Просто... никто не говорил, что... — её голос дрогнул. — Что это будет

вот так

.

— А как? — Алиса приподнялась на локте. — Ты правда думала, что будешь тут плакать красиво, а потом проснёшься в отеле с видом на море?

В её тоне не было ярости. Только усталость и злая ирония. И укол. Ясмин стиснула губы.

Нурия молчала. Не шевелилась. Лицо — как камень. В полупрофиль. Глаза — где-то на уровне пола. Она не включалась в разговор. Но слушала.

— Они не просто смотрят, — проговорила Ясмин, почти не дыша. — Они... выбирают.

Фраза повисла в воздухе.

— Да, — выдохнула Алиса. — И угадай, кого они уже выбрали.

Пауза. Потом — взгляд.

В сторону Эльзы.

Она сидела в том же углу. Та же поза. Спина ровная. Руки на коленях. Ни одного резкого движения. Только дыхание — чуть медленнее, чем у остальных. Как будто в ней всё уже успокоилось.

— Ты. — Алиса не выдержала. — Ты же это видишь, да?

Эльза не ответила.

— Ты им понравилась. Прямо сегодня. Прямо на наших глазах.

— Алиса... — Ясмин попыталась остановить. — Не надо...

— Нет, надо. Пусть скажет. Пусть хоть раз скажет, что ей нравится быть первой.

— Мне — не нравится, — сказала Эльза.

Тихо. Без защиты. Без вызова.

— Но ты — старалась, — бросила Алиса. — Прекрасно стонала. Вся такая... послушная. Движения, лицо, даже дыхание в такт.

— Я делала то, что нужно.

— Ага. Ты теперь “нужная”. Поздравляю.

Снова тишина. Вентилятор на потолке клацнул, будто выдохнул.

И тут — впервые за всё время — раздался голос Нурии.

— Она играет лучше, чем чувствует.

Фраза не прозвучала с обвинением. Не с уважением. Просто как факт.

Все замерли. Даже Алиса.

Эльза перевела взгляд на Нурию. Не сразу. Медленно.

Они смотрели друг на друга — секунду, две, три. Без слов. Нурия не моргала. Эльза — не отводила глаза.

Это был не конфликт. Это было узнавание. Словно одна маска встретила другую. Только разной породы.

Ты видишь меня. И я вижу тебя.

Ясмин дрожала. Алиса закусила губу. Нурия снова отвернулась к стене.

Эльза осталась сидеть. Молча. В её позе не было ни победы, ни покорности. Только пауза. Задержка между двумя событиями.

* * * * *

Минут десять они не говорили совсем. Даже Алиса притихла. В камере повисло глухое, вязкое молчание. В нем не было тишины — только хриплое дыхание, поцарапанные гортани, тела, которые всё ещё пульсировали изнутри.

Ясмин села ближе к Эльзе. Осторожно. Почти на четвереньках. Колени её скрипели от напряжения, губы были обкушены. Волосы — в беспорядке. Она всё ещё была в этом белом белье, как из журнала, только теперь оно выглядело как издевка.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Эльза... — прошептала она. — Ты правда думаешь, что... это надолго?

Эльза молчала. Не потому что не хотела отвечать — просто не видела смысла в вопросе.

— Мама должна была… ну… я ей писала за два дня… если меня нет — она должна была заподозрить… обратиться… — Ясмин говорила шёпотом, сбиваясь. — У нас был код… если я не высылаю три фото подряд — значит, что-то случилось…

Она говорила так, как будто старалась не только объяснить, но и убедить себя. Словно в этих деталях был якорь, за который можно уцепиться.

— А если нет… то… может, полиция… может, они ищут…

Эльза медленно повернула голову. Глаза её были полуприкрыты. Тени под скулами — глубокие. В этой позе она напоминала статую. Или выжатое тело, которое всё ещё держит форму.

— Ты думаешь, они найдут сюда дорогу? — голос её был ровным, без издёвки. — Что кто-то пройдёт через документы, через корабли, через смену имён?

Ясмин опустила глаза. Плечи её вздрогнули.

— Я не знаю. Но если не верить… — она запнулась. — Тогда всё.

— Если не верить — тогда остаться. — Эльза смотрела прямо. — Не как рабыня. Как существо, которое дышит и двигается. Не орёт. Не ломается. Не молится.

— Но… ты ведь веришь?

— Я — делаю. — пауза. — Ты должна выбраться. Даже если никто не ищет.

Это прозвучало спокойно. Почти по-доброму. Но внутри не было надежды. Только логика. Только холодная инструкция: что нужно — чтобы выжить.

Ясмин всхлипнула. Без звука. Слёзы потекли сами, без судорог, без истерики. Она села на пол рядом, обхватив себя руками, и замерла.

Алиса посмотрела в их сторону. Медленно.

— Не ломай её раньше времени, — бросила она.

Эльза не ответила. Только перевела взгляд в потолок.

Где-то вдалеке за стеной что-то глухо хлопнуло. Возможно, кто-то кричал. Но это уже не волновало.

Сейчас важнее — чтобы они дышали. Пусть даже наполовину.

* * * * *

— Ты им понравилась, — произнесла Алиса. Голос — ровный, но с надрывом внутри. Как стальная струна, натянутая до предела. — Не надо делать вид, будто ты не знала, что делаешь.

Эльза не среагировала. Сидела с тем же лицом — чуть бледным, почти мёртвым. Глаза — полуопущены. Позвоночник вытянут. Ни оправданий, ни ожидания.

— Ясмин дрожала, я — сдерживалась. А ты… ты будто пришла туда добровольно.

Нурия медленно повернула голову. Не вмешивалась, но слушала. Как всегда — молча, хищно.

— Ты не рабыня, — продолжала Алиса. — Ты актриса. Холодная, расчётливая. Сыграла оргазм так, что у охраны в штанах встало. Им же не нужно настоящее. Им нужно красивое. И ты — сделала это красиво. Прямо

перед нами.

Пауза.

— Может, ты вообще с ними заодно? Отмеченная. Продуманная. Шпионка.

Эльза чуть качнулась. Не как испуг. Как движение льда в воде — плотное, медленное.

— Ты боишься, — сказала она.

— Я — злюсь, — огрызнулась Алиса.

— Нет. Злость — громче. А ты говоришь тихо. Значит, боишься. Не меня. Себя — рядом со мной.

Алиса резко встала. Дёрнулась вперёд на шаг — и замерла. Грудь вздымалась. Руки — сжаты в кулаки. Словно весь накопленный яд сейчас прорвётся.

— Скажи, чего ты хочешь? — прошипела она. — Быстрого выкупа? Личного покоя? Быть любимицей Матильды? Или ты просто хочешь попасть к клиенту, который будет аплодировать, когда ты кончишь по команде?

Эльза встала.

Не стремительно. Без вызова. Просто поднялась. Тело вытянулось — тонкое, гибкое, гладкое. Даже сейчас — в тусклом освещении камеры — в ней было что-то большее, чем просто страх. Или выдержка. В ней было напряжение. Механика, не выданная вслух.

— Я хочу быть выше, — сказала она. — Чтобы потом раздавить.

Алиса замерла.

Даже Ясмин перестала плакать. Нурия медленно повернулась. Глаза — чуть сузились.

— Не ты решаешь, кого давить, — пробормотала Алиса. — Здесь не ты сверху.

— Пока.

Эльза подошла ближе. Между ними — оставалось полметра. Напряжение — как ток. Никто не касался. Но всё тело Алисы дрожало.

— Я не с вами. И не с ними. Я — хочу выжить, вот и все.

Она отвернулась. Спокойно. Вернулась на своё место. Ни тени триумфа. Ни одной лишней эмоции.

Алиса села на пол, тяжело. Опустила голову. Несколько секунд не двигалась. Потом — выдохнула. Долго. Протяжно.

Нурия шепнула:

— Не связывайся. Она не ломается. Она

сжимается.

Эльза прикрыла глаза.

Они боятся, потому что я живая. Но слишком спокойная. А спокойное — пугает сильнее боли.

* * * * *

Ночь не наступила. Она просто

просочилась

сквозь стены. Свет в камере не выключали — он тускнел, как умирающий глаз, но не исчезал. Он продолжал быть. Продолжал наблюдать.

Девушки спали — или делали вид. Кто на мате, кто на полу. Кто в позе эмбриона, кто раскинувшись, словно тело больше не их.

Алиса лежала на боку, закрыв лицо рукой. Ясмин — свернувшись в уголке, подложив ладонь под щёку, как ребёнок. Нурия не двигалась — только медленно, почти незаметно, приоткрывала и закрывала глаза.

Эльза сидела у стены. Не спала.

Её взгляд упирался в металлическую панель двери. В ту самую, где когда-то был глазок, но его давно заварили. Ровный прямоугольник. Без щели. Без выхода.

В теле не было боли. Только усталость. Не физическая — внутренняя, как будто мышца в груди работала без отдыха. Сердце било точно, но будто в глушителе.

Мыслей не было. Только вывод:

Они выбрали. Теперь — я иду дальше.

Её номер больше не звучал как метка. Он был ключом. Паролем. Отмычкой.

889.

Цифры в голове крутились, как кодовый замок. Почти музыка.

Щелчок.

Замок. В темноте — громче, чем выстрел. Ясмин вздрогнула. Алиса напряглась. Нурия не шевельнулась.

Голос за дверью — сухой, мужской, без акцента:

— Восемь-восемь-девять. На выход.

Три удара сердца.

Ясмин приподнялась. Посмотрела на Эльзу. Губы дрожали, глаза расплывались в тусклом свете.

— Пожалуйста… вернись, — прошептала она.

Эльза не ответила. Не потому что не хотела — просто не могла обещать.

Она встала. Медленно. Ни резких движений. Только выдох. Один шаг. Второй.

Ни одна из девушек не сказала больше ни слова.

Дверь открылась. Металл — вровень с телом. Холод ударил в лицо. Коридор — пустой, без теней.

Она переступила порог.

Сзади — шорох дыхания. Впереди — ничего.

Камера осталась позади. Как кожа, сброшенная на ночь. Или кокон. Эльза не обернулась.

Если это ловушка — я вхожу в неё первой. С открытыми глазами.

Глава 6 — Кураторская ночь

Коридоры не имели ни начала, ни конца. Только стены — серые, матовые, будто покрытые пылью изнутри. Свет был ровный, рассеянный, без тени. Как в музее, где давно уже нет экспонатов.

Эльза шла босиком. Охранник — чуть позади. Ни слова, ни команды. Только звук шагов, отдающийся в коже. Пол холодный, гладкий, как хирургический стол. Время не ощущалось. Ни часа, ни минуты — только движение. Как будто её вели не на встречу, а внутрь самой себя.

На ней было всё то же бельё. Белое, гладкое, подчёркивающее, а не защищающее. Ошейник не снимали. Только добавили браслет — тонкий, серебристый. Метка. Или символ. Она не спрашивала.

Тело болело. Но не кричало. В груди — тяжесть, в ногах — тянущее ощущение недосказанности. Как после недотревоженного сна, где не дали досмотреть самое важное.

Когда они свернули налево, запах сменился. Бетон исчез. Начался ковролин. Воздух стал тёплым, почти мягким. Пахло табаком, дорогим лосьоном и древесиной.

Значит,

зона кураторов

.

Перед дверью охранник остановился. Постучал. Один раз. Без паузы.

— Восемь-восемь-девять, — сказал он. Без интонации. Как пароль.

Щелчок замка. Дверь открылась внутрь.

Комната была не похожа на всё, что Эльза видела до этого.

Большая. Потолки высокие. Мягкий свет, как в дорогом кабинете. Шторы — плотные, тёмные, полностью закрывающие окна. На полу — ковёр. Кресло, стол, настольная лампа. На стене — абстрактная картина. Всё — дорогое, но не нарочитое. Среда человека, привыкшего к власти.

Куратор сидел у стола. Не в форме. На нём — тёмный пиджак, рубашка нараспашку, без галстука. Рукава закатаны до локтей. Часы — массивные. Запах от него — терпкий, мужской, как смесь кожаной обивки и лосьона.

Он был не старый. Но не молодой. Лицо — ухоженное, с той хищной мужественностью, что приходит с деньгами и безнаказанностью.

Он не встал. Только посмотрел.

— Подойди, — сказал он. Ровно. Почти вежливо.

Эльза подошла. Без слов. Внутри — тишина. Слова не нужны.

— Стань на колени.

Она опустилась. Движение — мягкое, точное. Колени коснулись ковра. Не резко. Не смиренно. Просто — как должно.

— Покажи, как ты слушаешь, — добавил он.

Голос не изменился. Ни капли возбуждения. Ни игры. Только требование. Сухое. Как приём пищи.

Эльза подняла взгляд. Медленно. Как учили. Как помнила. Внутри — только одна мысль:

Это не ты берёшь. Это я — подаюсь.

* * * * *

Он сидел в кресле, как в троне. Колени расставлены, одна рука на подлокотнике, другая — медленно расстёгивала ремень. Не торопясь. Как будто просто открывал портфель.

— Раздень меня. Без суеты, — сказал он.

Эльза не задумывалась. Подалась вперёд. Пальцы — точные, подушечки — влажные. Пуговицы рубашки — мягкие, дорогие. Ткань — чуть тёплая, с запахом тела и мускуса. Она не дрожала. Ни в пальцах, ни в спине. Сгибалась — элегантно, как будто примеряла на себя чужое тело.

Он не смотрел на неё. Он

принимал

.

Когда молния штанов сдвинулась вниз, он чуть двинул бёдрами вперёд.

— Смотри на меня, — сказал он. — Постоянно.

Эльза подняла взгляд. Ровно. Без мольбы. Без покорности. Просто — точно, как зеркало, отразившее требование.

Член был тяжёлый, полувозбуждённый. Кожа чуть влажная, головка блестела. Она провела языком по нижней губе — не соблазняя, а смазывая. Как смазывают губы перед игрой на флейте.

Потом — наклонилась. Медленно. Не глубоко — сначала по касательной, языком. Контакт. Вкус — солоноватый, тёплый. Губы сомкнулись, обтянули. Движение — вниз, до середины. Затем вверх.

Он выдохнул — почти молча.

— Слюни. Хочу слышать. Не будь приличной. Ты не для приличий, 889.

Она усилила ритм. Не резко. Точечно. Слюна потекла по подбородку, капнула на колени. Руки — на его бёдрах, слегка вдавлены. Зрачки — зафиксированы на его лице.

Он смотрел на неё, как на технику.

— Вот так. Молчи. Глотай. Показывай, что хочешь остаться.

Он взял её за волосы — не дернул, просто зафиксировал. Ритм стал глубже. Она не отстранялась. Горло реагировало. Дыхание сбилось, но без паники. Слёзы — не от эмоций, от физиологии. Щеки горели.

— Ты ведь любила это, да? До того, как стала товаром. Красивая шлюха в платье. Я знаю таких. Сначала играют. Потом умоляют. Потом — молчат. Как ты сейчас.

Он плюнул на пол. Не резко. Почти лениво. Она не отшатнулась. Вдох — короткий. Глаза — не отвела.

— Умница, — сказал он.

Он встал. Резко. Член — блестел, пульсировал. Она всё ещё стояла на коленях. Лицо в слюне, подбородок — влажный. Тело — неподвижно.

— На кушетку. Быстро. На четвереньки.

Она подчинилась. Без колебаний. Как будто

в этом и была цель всей её жизни.

* * * * *

Кушетка была узкая, обитая чёрной кожей. Холод от неё пронзил ладони, когда Эльза встала на четвереньки. Колени скользили. Спина выгнулась сама. Волосы упали на лицо.

Он подошёл сзади. Не сказал ни слова. Только обхватил её за бёдра. Пальцы — крепкие, сжали до боли. Не как у любовника — как у человека, который двигает мебель.

Член вошёл резко. Без подготовки. Без медленных касаний. Просто — толчок. Мощный, глухой. Воздух вылетел из лёгких. Кожа на спине покрылась мурашками.

— Вот так, — выдохнул он. — Глубже. Ни звука. Ты — вещь. Ты — форма.

Он начал двигаться. Быстро. Жёстко. Каждое движение — как удар по внутренней стенке. Эхо отдавалось в животе. Складки кожи на её бёдрах хлопали о его живот. Дыхание — сбилось. Пальцы скользнули по коже кушетки, но она не сдвинулась. Только зацепилась сильнее.

Это не я. Это не моё тело. Это просто сцена. Репетиция. Контроль.

Он схватил её за волосы, потянул назад. Шея выгнулась, рот открылся. Слюна потекла по губам.

— Назови, — прохрипел он. — Кто я?

— …господин, — прошептала она. Сухо. Почти бесцветно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ещё.

— Господин.

Он вонзился глубже. Теперь медленнее — как будто смаковал.

— Скажи, что ты принадлежишь мне. Целиком.

— Я принадлежу вам.

— Кому?

— Господину.

Он выдернулся.

— Ложись на бок. Левое плечо на подушку. Согни колено.

Она послушалась. Перевернулась. Поза — странная, почти беззащитная. Он вошёл снова — сбоку, держа бедро в ладони. Движения — точечные, с выверенным углом. Она чувствовала, как внутри что-то сдвигается. Не боль — давление. Не удовольствие — заполняемость.

Он смотрел ей в лицо. Она — в потолок.

— Умная, да? Думаешь, всё просчитаешь?

Он сжал ей грудь. Сильно. Почти грубо. Сосок встал. Тело отреагировало, как будто по привычке.

— Даже твои реакции — больше не твои. Всё — моё.

Он вытащил член. Мгновенно опрокинул её на спину. Лёг сверху. Его руки вдавили её запястья в кушетку. Вес — тяжёлый. Член вошёл снова — по центру, между бёдер. Глубоко. Медленно. Дыхание сорвалось.

Теперь он трахал её в миссионерской. Лицо — рядом. Его глаза — чёрные, почти пустые. Она не отводила взгляд.

— Скажи, что ты — моя. Что любишь, когда я в тебе.

— Я ваша, — выдохнула она.

— Что ты?

— Ваша. Ваша вещь. Ваша дырка. Ваша…

Он вжал губы в её шею. Почти укусил. Потом резко ускорился. Дыхание стало хриплым. Его пот капал ей на грудь. Он издавал глухие звуки, почти не похожие на стоны.

Последние движения были резкими. Нервными.

Он вытащил член — в последний момент. Кончил на её грудь. Белые капли стекали между рёбер. Она не шевелилась.

Дыхание — ровное. Глаза — в потолок. Пульс — в горле.

Тело сделало. Лицо выдержало. Внутри — тихо.

Он встал. Молча. Протёрся салфеткой. Смотрел на неё с ощущением сделанной работы.

И ждал.

Ждал, что я сломаюсь. Показать слабость — значит пройти дальше.

Эльза зарыдала.

* * * * *

Она лежала неподвижно. На груди — густая влага, тёплая, тягучая. Медленно стекала между рёбер. Волосы прилипли ко лбу, к щекам. Запястья — красные, в отпечатках его пальцев. Ноги раздвинуты. Внутри — ещё пульсировало, как будто он всё ещё там.

Он молчал. Просто смотрел. Застёгивал ремень. Наблюдал.

Ждёт.

Эльза дышала — часто, прерывисто. И чуть дрогнула губами.

Он прищурился.

Она всхлипнула.

Тихо. Как будто внутри прорвалась плотина.

Слёзы не падали — вытекали. Губы задрожали. Зрачки дрогнули. Руки потянулись к груди — не чтобы прикрыться, а чтобы сжать себя. Дрожь прошла по плечам. Плечи задрожали. Потом — живот.

И голос. Глухой, смятый:

— Я… спасибо вам

Он усмехнулся.

Подошёл ближе. Склонился, положил ладонь ей на голову — как собаке, которую только что сломали.

— Ты

молодец

, 889.

Он провёл пальцами по её щеке. Слёзы — настоящие. Только не от боли. От силы воли.

— Сломалась. Это хорошо. Нам нравятся такие. Когда уже нет гордости — остаётся только послушание.

Эльза прижалась к полу. Зарылась лицом в кожаную поверхность. Руки сжаты. Плечи сотрясаются. Она почти

всхлипывает

.

Он выпрямился. Поправил рубашку. Смотрел на неё с чувством выполненной задачи. Как на результат дрессировки.

— Её — в экспортную категорию, — бросил он в микрофон на стене. — Под наблюдение. Подготовка. Уже можно.

Дверь щёлкнула. Он вышел, не оборачиваясь.

Эльза осталась лежать. С мокрой грудью. С телом, в которое только что входили. Со следами на бёдрах. И с трясущимися руками.

Она продолжала рыдать.

И только внутри — медленно, почти ласково — поднималась улыбка. Без губ. Без звука. Где-то в самой глубине.

Ты думаешь, я сломалась. А я просто вписалась в декорацию. И ты — купился.

Ты встал. А я — легла. Именно так, как нужно.

* * * * *

Коридоры были те же — стерильные, пустые, звенящие тишиной. Только теперь шаги отдавались в теле иначе. Будто каждый шаг расплескивал внутри что-то тёплое, мутное. Как будто несли сосуд с трещиной.

Охранник не разговаривал. Он вёл медленно. Эльза не просила темпа. Она шла сама. Тело — ватное. Между ног — липко. На груди — уже засохло, но тянуло.

Дверь камеры открылась щелчком.

Свет внутри не гас. Девушки — не спали. Или только притворялись.

Когда Эльза переступила порог, они поднялись почти синхронно. Алиса — с пола. Ясмин — с угла. Нурия — приподнялась, не вставая. В их взглядах было нечто общее. Не страх.

Настороженность.

Они молчали. Только глаза — искали.

Эльза стояла у двери. Освещение падало на грудь. На коже — потёки. Живот — в синяках. Взгляд — отсутствующий.

И тогда она сделала то, что должно было случиться по плану.

Она всхлипнула.

Один раз. Сухо. Резко. Как будто звук вырвался сам.

Потом — сжала руками плечи. Сгорбилась. Сделала шаг, второй — и почти упала на колени.

— Эльза… — прошептала Ясмин.

Алиса не двигалась. Только рот сжался.

Эльза закрыла лицо руками. Слёзы пошли быстро. Не крикливо. Без сцены. Просто потекли. По-настоящему. Потому что тело

запомнило

, даже если ум — отделился.

— Что… что они с тобой сделали? — спросила Ясмин, почти подползая.

Эльза не ответила. Только тихо, с надрывом:

— Я… больше не могу...

И легла прямо на пол. Не на мат. На бетон. Сжавшись. Скрутившись. Как будто холод был ей привычнее, чем тепло.

Ясмин опустилась рядом. Не касалась. Только смотрела, почти шептала её имя. Нурия наблюдала, не приближаясь. Алиса — стояла у стены. Ничего не сказала. Только медленно опустила взгляд.

Они должны поверить. Что я сломалась. Что я — как они. Что я уже не опасна.

Это моя новая маска. И она будет самой правдоподобной.

Эльза зажмурилась. Дышала неровно. Слёзы — стекали на бетон. Грудь сжималась от рыданий. Но внутри — было ровно.

Она закрылась изнутри. Не разрушилась. Просто ушла в глубину.

Заснула быстро. На сыром полу. Среди трёх тел, которые теперь смотрели на неё не как на сильную. А как на

свою.

Глава 7 — Границы касания

Утро было прозрачным, без запахов и звуков. Только тяжёлый воздух в коридорах, как будто набранный в чужие лёгкие. Эльза шла последней — медленно, чуть волоча босые ступни по холодному полу. По знаку надзирателя — повернула налево. Её тело — обнажённое, ничем не прикрытое — не было чем-то стыдным. Оно было просто

объектом

. Она шла, как шли и остальные: с ровной спиной, с безмолвной голой грудью, где соски застыли от холода, но не дрожали. Ни одежда, ни голос, ни право спросить — не принадлежали им больше.

Зал был почти чёрным. Только по периметру — полоски мягкого света, словно в музее, где выставлены живые экспонаты. Их было пятеро. Мужчин. В масках. Стояли полукругом, руки за спиной. Все в чёрном. По голосу — невозможно различить. Один был чуть выше, другой — с широкой грудной клеткой. Но взгляд у всех одинаковый: голодный и спокойный.

Эльза остановилась в строю. В центре. Справа — Алиса. Слева — Ясмин. В зале пахло сжатыми мускулами, потом, кожей. Девушки дышали неглубоко, будто не хотели выдать собой ни одного звука. Их груди приподнимались синхронно, словно в мрачной хореографии. Где-то на левой руке Эльзы дрожало сухожилие — едва заметно. Но она взяла под контроль даже его.

— Сегодня — урок касания, — раздался голос Ксавье. — Цель — отключить тело от воли. Если вы вздрагиваете, если ваше тело говорит «нет» — значит, вы не готовы. А если вы не готовы — вы не продаётесь. А если вы не продаётесь…

Он не продолжил. Только махнул рукой.

Первый из мужчин подошёл к девушке на краю. Приблизился вплотную. Его дыхание было тёплым. Он провёл пальцами по ключице, по руке. Девушка не выдержала — чуть отшатнулась, совсем на миллиметр. И этого хватило. Один из охранников подошёл, выдернул её из строя. Без слов. Потащили. Остальные — замерли.

Очередь дошла до Эльзы. Мужчина в маске подошёл вплотную. Его рука зависла у её плеча. Потом — медленно скользнула вниз, к подмышке. Затем — по линии рёбер. Он не трогал грудь, но был рядом. Соски Эльзы не дрожали. Она научилась держать их в неподвижности.

Они должны быть просто частью тела. Не реакцией. Не криком.

Мужчина провёл пальцами по животу, задержался у тазовых костей. Эльза не шелохнулась. Дыхание ровное. Взгляд — в пол. В теле — ледяная тишина.

А внутри…

Ты должен поверить, что меня больше нет.

* * * * *

Он не торопился. Мужчина в маске стоял напротив Эльзы — ближе, чем позволительно, но именно на той дистанции, где дыхание одного может уже смешиваться с воздухом другого. На нём был чёрный комбинезон, перчатки — хирургические, тонкие, но блестящие от чего-то маслянистого. Ни слова, ни взгляда, только медленное движение рук — как у слепого, который наощупь запоминает форму тела.

Он начал с груди. Без подготовки. Просто взял её обеими ладонями — как берут кусок мяса на проверку. Поднял. Сжал. Приподнял и снова отпустил. Затем — большим и указательным пальцами щёлкнул по соскам. Раз, два. Сначала один, потом другой. От щелчка сосок вздрогнул и встал. Он дождался этой реакции.

Затем начал теребить соски — быстро, грубо, с ритмом. Он знал, как тело реагирует. Эльза стояла, позволяя.

Она не прикусывала губу. Не хмурилась. Только глубоко, медленно дышала.

Потом он убрал одну руку и оставил другую на её левой груди. Начал скручивать сосок, как будто проверял, когда она «зазвенит». Это было больно. Остро. Тело почти отдёрнулось, но Эльза вдавила пятки в пол.

Это не моё тело. Это — его поле. Его сцена.

Вторая рука спустилась ниже. Плавно. Живот — плоский, напряжённый. Лобок — гладкий, выбритый. Он задержал ладонь у паха, словно ждал разрешения.

Эльза сама раздвинула ноги — на шаг. Не слишком пошло. Только ровно настолько, чтобы сигнал был понят: она готова.

Именно в этот момент он ввёл пальцы.

Без подготовки. Без поглаживаний. Просто — два пальца внутрь. Жёстко. Целиком.

Внутри было влажно — тело среагировало заранее, из страха, из памяти, из тех бессонных ночей, когда Эльза тренировала мышцы на сжатие и расслабление по команде. Она впустила его. Не задержала. Не выдала. Только дыхание стало чуть глубже. Он двинул пальцами вверх, к передней стенке, нашёл мягкий рубец и надавил.

Тело предательски дрогнуло.

Потом он начал тереть — внутренними фалангами, грубо. Медленно, как будто тестировал: выдает ли она удовольствие. Но Эльза не играла в удовольствие. Она играла в

пустоту

. Не сжималась, не подталкивала таз. Только позволяла.

Внезапно он вынул пальцы — и, даже не взглянув, резко сунул один в анальное отверстие. Вошёл медленно, но с напором. Ткань растянулась. Эльза сжала зубы — не от боли, от злости.

Он держал палец внутри — молча. Как будто проверял её изнутри.

А второй рукой снова вернулся к груди. Взял правую — и сжал крепко. Потом наклонился. Было ощущение, что он вдыхает её запах. Он говорил тихо, почти ласково:

— Ты молчишь. Но я слышу, как орёт твоя кожа.

Он щипнул сосок — до боли. Повернул палец внутри попки — чуть глубже. Эльза осталась неподвижна. Только кровь во рту от закушенной щёки — доказывала, что она

живая

.

Он вынул оба пальца. Отошёл. Без комментариев. И уже с расстояния бросил фразу:

— Её можно готовить. Сломана идеально.

Эльза стояла. Грудь — красная, соски набухшие, между ног — влажность, по ноге стекала тонкая капля смазки.

Она не двигалась. Только медленно подняла взгляд — не на мужчин, а в пустоту впереди.

Ты думаешь, я товар. Но я уже клинок. И я вдыхаю запах твоей крови.

* * * * *

Тренировка закончилась без финала. Ни оценок, ни комментариев. Просто — глухая тишина и кивок Ксавье. Девушек увели обратно. В тот же коридор, тот же запах пластика и пота. Воздух будто загустел. Эльза шагала за Алиcой. В теле — остаточные боли: грудь пульсировала, между ягодиц — саднило, но она не позволяла мозгу фиксировать это.

Боль — это отвлечение. А мне нужно смотреть вперёд.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Камера встретила их ледяной тишиной. Кто-то сразу лёг, кто-то сел, обняв колени. Эльза — просто прислонилась к стене. Сквозь металлическую вентиляционную решётку тянуло хлоркой. Они ждали ужина, или отбоя, или нового вызова. Никто не говорил.

И именно в этот момент — раздался крик. Резкий. Женский. Близкий.

Не «ай», не «помогите» — а чистое, сырое, животное «нет». Один раз. Потом ещё. Потом — хлопок, как удар тела о стену.

Алиса вздрогнула. Ясмин зажала уши. Кто-то из новых — заплакал. Нурия не вернулась с тренировки. Эльза знала. Пустая койка в углу холодила взгляд. Значит — она.

— Она что, сбежала?.. — прошептала Ясмин.

Никто не ответил. Но голос за стеной подтвердил всё:

— Держи крепче. Не дёргайся.

Пауза. Свист плети. Удар. Глухой звук. Затем — ещё один. И ещё.

Эльза прикрыла глаза.

Один голос. Один человек. Долгий ритм. Не наказание — демонстрация. Предупреждение.

Это длилось почти четверть часа. Паузы между ударами были выверены, как такт. Всё звучало ровно настолько громко, чтобы стены пропустили. Чтобы каждая из них услышала не только звук, но и дыхание. И сжалась.

Когда дверь открылась, никто не шелохнулся.

Два охранника. В перчатках. В руках — Нурия. Полураздетая, с мокрыми волосами и красными следами на спине. Её кожа дышала болью. Ноги подгибались. Лицо — бледное, без выражения. Они положили её на крайний матрас, как вещь, лишённую функции.

Один из мужчин посмотрел на остальных:

— Кто ещё попытается — будет дольше.

И ушёл.

Нурия съёжилась. Сжала плечи. Закрыла лицо руками. Из груди вырвался тихий, рваный выдох — будто воздух сам отказался быть внутри. Не крик. Не стон. Только пустой, надломленный звук.

Никто не подошёл. Камеры следили. Здесь любое движение — вопрос лояльности.

Только Эльза встала. Медленно. Молча.

Села рядом. Не касаясь. Не глядя. Просто — рядом.

Как тень. Как щит. Как знак:

Ты не одна. Ты дышишь. Значит, ты ещё здесь.

* * * * *

Нурия не плакала. Она выдохлась. Слёзы стекли раньше — по стенам, по полу, по чьим-то рукам. Теперь она просто лежала, свернувшись в узел, как животное после капкана. На бедре — свежий синяк, с фиолетовым ободом. На спине — следы ремня, будто буквы, которые не разобрать. В промежности — влажная темнота, из которой ещё что-то вытекало.

Девушки молчали. Даже Алиса — не издала ни слова. В камере стояла почти священная тишина. Все знали: сочувствие здесь — наказуемо. Даже взгляд — уже предательство. Матильда не любила «сестринства». Здесь каждая — товар, не стая.

Но Эльза встала.

Медленно подошла к краю матраса Нурии. Не наклонилась. Не дотронулась. Просто села на пол рядом. Скрестила ноги. Спина прямая. Волосы растрёпаны. На груди — ещё остались красные следы от щипков. Внутри тела — ноющее напряжение после пальцев Ксавье. А снаружи — полное спокойствие.

Она молчала. Не пыталась говорить. Камеры писали каждый звук, каждое движение. Эльза просто

была

. Рядом. В двух сантиметрах от тьмы. От ужаса. От той, кто хотела стать свободной и почти умерла за это.

Нурия не смотрела на неё. Только вздрогнула один раз, когда Эльза чуть сдвинулась. Но потом — осталась. Её тело трясло мелкой дрожью. Как будто холодно. Как будто страх не ушёл — он просто затаился под кожей.

— Она больная, — шепнула Алиса откуда-то из тени. — Или глупая. Или…

— Она не дура, — перебила Ясмин. — Просто не боится.

Неправда

, подумала Эльза.

Я боюсь. Я тоже хочу сбежать. Но я хочу дожить до конца.

Минуты шли. Камера оставалась в молчании. Кто-то лёг. Кто-то пытался уснуть. Но никто не мог не слышать, как Нурия дышит. Прерывисто. Вдох… и не сразу выдох.

А Эльза всё сидела. Не как надзиратель. Не как жертва. А как… стержень. Без слов. Без права на слова.

В какой-то момент Нурия повернула голову. Очень медленно. Их глаза встретились. Ни мольбы. Ни просьбы. Только — взгляд человека, который знает: её уже тронули до самого нутра, и вернуть себя обратно — почти невозможно.

Но всё же — взгляд.

И этого было достаточно.

* * * * *

Он пришёл вечером. Один из молчаливых. В серой форме, без знаков. С чемоданом в руках. Открыл — там были ампулы. Маленькие, чистые. Без названий. Без цвета. Он не объяснил. Только указал на Нурию.

— Руку.

Нурия, ещё несколько часов назад забитая, искалеченная, отшатнулась инстинктивно. Но потом — без слов вытянула руку. Он нашёл вену быстро, уверенно. Вколол. Укол — почти без боли. Только короткий укус. Потом — всё.

Минут через десять она изменилась.

Сначала просто села. Потом — подняла лицо. Протёрла глаза.

И… улыбнулась.

— Всё в порядке, — сказала она. Голос был спокойный, как будто она только что вернулась с прогулки. — Я виновата. Я должна слушаться. Теперь всё хорошо.

Ясмин прижала руку ко рту. Алиса пошла к двери, проверила замок — закрыто. Девушки переглядывались. В воздухе — запах не страха, а странной фальши. Как будто в комнате появился человек, похожий на Нурию, но не она.

— Спасибо, что были со мной, — добавила Нурия. — Я не злилась. Просто была запутана.

Эльза ничего не сказала. Только смотрела.

Этот взгляд. Этот тон. Этот поворот головы.

Она помнила его. Помнила — в первой тренировочной базе, когда ей впервые ввели препарат. Когда она улыбалась Ксавье, не чувствуя пальцев в себе. Когда она говорила «да» — и искренне хотела быть полезной.

Потом прошли сутки. Препарат вышел. И наступил ад внутри.

— Она… странная, — прошептала Ясмин.

— Нет, — тихо ответила Эльза. — Она просто хорошая теперь.

Она подошла к Нурии, опустилась рядом, взяла её за руку. Та сжала её пальцы, нежно, по-дружески. Как девочка в детском лагере, не как изнасилованная беглянка.

— Спасибо, что ты рядом, — прошептала Нурия. — Я знала, что ты хорошая.

Эльза кивнула.

Да. Я — хорошая. И я буду рядом. Пока ты не проснёшься. А потом — я отомщу за тебя.

Глава 8 — Техника послушания

Зал был белым. Слишком чистым. Пахло дезинфекцией и латексом. Пол — тёплый, матовый, мягкий, как будто рассчитан на падение. По центру — зеркала. Высокие, во весь рост. По периметру — прожекторы с тёплым светом. Всё напоминало студию танца. Только вместо музыки — тишина.

Девушек выстроили в линию. Один за другой, перед каждой — манекен на металлической тумбе. Мужской торс без головы. У некоторых — руки, согнутые за спиной. У всех — пластиковый фаллос, натянутый, полупрозрачный. Модель была максимально реалистичной — с венами, с налётом «кожи». Каждая из рабынь должна была встать на колени.

Эльза опустилась медленно. Колени на мягкий коврик. Спина ровная. Подбородок вниз. Голова слегка наклонена — как учили. Перед ней — фаллос. Без запаха, но с тяжёлым присутствием.

Нурия села рядом. Улыбалась. Как девочка на мастер-классе. Она тихо шепнула:

— Мне нравится. Это полезно. Я хочу быть хорошей.

Глаза у неё блестели, зрачки расширены. Щёки — розовые. Лицо — без следов недавнего ужаса.

Препарат держится сутки. Значит, к ночи начнёт спадать

, — отметила Эльза про себя.

Перед зеркалами зажглись экраны. На них — женщина. Француженка. Возраст — 40+, высокая, сухая, в чёрной водолазке. Она смотрела прямо в камеру. Взгляд был равнодушным, как у стоматолога.

— Урок 1. Базовая техника. Цель: доставить удовольствие визуально и тактильно. Запомните: важно не то, что чувствуете вы. Важно — что он видит. Всё — ради него.

Видео началось.

Она показывала: как облизать головку. Как обхватить губами. Как чередовать ритм. Как дышать через нос. Как не закрывать глаза.

— Взгляд вверх — всегда. Контакт глазами создаёт иллюзию желания. Даже если вы ничего не чувствуете.

Нурия повторяла идеально. Рот раскрыт, язык скользит по поверхности, движения — мягкие, покорные.

— Так красиво… — выдохнула она.

Алиса закатила глаза.

— Сука, ей нравится.

— Тихо, — шепнула Эльза. — Камеры пишут.

Она сосредоточилась. Взяла основание пальцами, как учили. Открыла рот. Оперлась грудью на край манекена. Язык — плоский, скользящий. Слюна должна стекать по стволу —

как бы случайно

. Она делала всё чётко. Не слишком чувственно. Не слишком отстранённо. Маска желания — в нужной дозировке.

— Улыбка ртом. Не глазами, — говорила женщина на экране. — Если глаза улыбаются — это ошибка. Это называется искренность. А искренность — не продаётся.

За спиной — шаги. Кто-то наблюдал. Наверняка Ксавье. Или Матильда. Или просто охранник. Это не имело значения. Эльза смотрела в зеркало. На себя. На то, как её губы обнимают то, что не живое. Но от чего зависит её право на жизнь.

Язык — как оружие. Им можно убивать, если научиться хорошо глотать.

* * * * *

Команда «Стоп» прозвучала сухо. Видео замерло. Экран погас.

Девушки остались на коленях. Кто-то с вытертым подбородком, кто-то с дрожащими руками. Ясмин выпрямилась, потирая челюсть — она не справилась с рвотным рефлексом. Алиса пнула манекен и тут же пожалела — в зал вошли они.

Пятеро мужчин. Одеты в серое. Без лиц. Маски — глухие, матовые. Только губы и пах — открыты. Они шли медленно, как преподаватели на экзамене. Один — с татуировкой на животе. Другой — с тяжёлым ремнём. Их члены — полужёсткие. Без слов. Без возбуждения.

Это не было сексуально. Это было

методично

.

— Одна на одного. Три минуты. Тест — на ритм, глубину, контакт глазами, — сказала кураторша. — Начнём.

Первую повели Ясмин. Она пошла дрожащая, как на расстрел. Через минуту — закатилась, заплакала, закашлялась. Увели. Потом — ещё одна. Её ударили по щеке. «Зубы!» — крикнул кто-то из мужчин. Она даже не извинилась — просто уползла назад.

Эльза пошла четвёртой. Медленно, ровно. Как будто её это не касалось. Внутри — гул, но не страх. Фокус.

Мужчина сидел на кожаном кресле. Ноги расставлены. Он не смотрел на неё — он

ждал

.

Она опустилась на колени. Оперлась руками о его бёдра. Головка члена была тёплой, с солоноватым привкусом. Она провела по ней языком — один раз. Затем — обняла губами, не торопясь, без энтузиазма, но с техникой.

Ритм — три на вдох, два на выдох. Глубина — на грани. Глаза — вверх.

Он посмотрел на неё. Щёлкнул пальцами. Второй рукой сжал ей грудь, надавил на сосок.

Эльза не изменила темп. Только чуть наклонила голову в сторону, чтобы было удобно.

— Глубже, — сказал он.

Она проглотила ствол почти до корня, мягко, как учили. Боли не было. Только пустота.

Это не ты. Это тренировка.

Когда прозвучал сигнал — он вышел изо рта медленно. Взял её за волосы. Задержал взгляд.

— Годится.

Нурия шла после. В глазах — восторг. Рот — полуоткрыт. Она почти прыгала. Мужчина уселся. Она встала на колени, облизала головку, потом — провела губами вниз, засосала с чмоканьем, шумно. Ритм — слишком эмоциональный, но он только смеялся.

— О, вот она — звезда.

Нурия сияла. Голову откинула назад. Грудь вздымалась. Она даже облизала подбородок.

— Мне нравится, — сказала она после. — Я могу ещё.

Остальные молчали. Алиса сжала кулаки.

— Слишком хорошо для того, кто вчера кричал от ужаса, — прошипела она.

Эльза не ответила. Только поднялась и вытерла рот тыльной стороной ладони. Медленно.

Ты думаешь, я сдалась? Нет. Я учусь. Быстрее всех.

* * * * *

— Этап второй, — произнесла кураторша. —

Манекены убрали. Осталась стойка: металлический стержень, зафиксированный на уровне рта. На нём — фаллос, длиннее и толще. У основания — ограничитель: до какого уровня должна дойти каждая. Всё было измерено. Зафиксировано. Отступлений — не будет.

— Цель — полный контроль дыхания. Приём до гортани. Без паники. Без слёз. Без звуков.

Первая — Нурия. Подошла легко. Губы — влажные, лицо — расслабленное. С первого раза она не справилась: фаллос уткнулся в нёбо, и она поперхнулась. Но она… рассмеялась. Настояще. И тут же попробовала снова. На третьем заходе — ушёл почти до конца. Она всхлипнула, но не от боли — от возбуждения.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Хорошая девочка, — похвалила кураторша. — Вот так и надо. Хочешь — сможешь.

Алиса выругалась сквозь зубы.

— Её сломали в хлам.

— Нет, — прошептала Эльза. — Её заблокировали.

Она подошла третьей.

Стенд был выше, чем удобно. Но она не стала просить опустить. Только наклонилась. Плотно обхватила губами. Вдох. Выдох. Снова.

Сначала — головка. Потом — половина. Потом — шок. Задняя стенка горла сопротивлялась. Глотка сжалась. Но Эльза не дрогнула. Она вспомнила — первую «проверку» в немецкой клинике. Когда её держали за волосы и давили вниз. Пока не вырвало. Пока не отказало тело.

Теперь она была лучше. Спокойнее. Чище.

Глотнула. Раз. Два. Горло дернулось. Слеза скатилась по щеке — не от страха, от рефлекса.

Но она не остановилась. Дошла почти до корня. Задержалась. Выдержала пять секунд. Отпрянула.

Кураторша кивнула.

— Хорошо. Без лишнего. Ты — контролируешь, даже когда проглатываешь. Это ценно.

Эльза отвернулась. Подошла к стене. Села. Закрыла глаза. В груди — жгло. Не от боли. От победы.

Ясмин… не справилась. Уже на середине — отшатнулась. Захлебнулась. Заплакала. Её увели молча. Алиса, наоборот, пыталась доказать что-то. Злость — в каждом движении. Она почти заглотила, но в последний момент закашлялась и плюнула на пол. Охранник подошёл. Заломал руку. В глазах Алисы — огонь. Она не извинилась. И это запомнили.

— Остальные — пересдача через неделю, — подытожила кураторша. — А лучшие — сегодня ночью на дежурство.

Эльза поняла, что это значит.

Теперь мы — инструменты. И они будут проверять, как мы храним инструкции.

* * * * *

Когда остальные ушли, троих оставили в зале.

Эльза.

Нурия.

Алиса.

Зеркала больше не отражали. Свет приглушили. Осталась только одна фигура — кураторша. Та самая, что вела видеоурок. Без маски. Высокая, сухая, волосы затянуты в хвост. На ней — чёрная блузка и брюки. Ни украшений. Только голос. Ровный. Спокойный. Словно она обучает сервировке, а не минету.

— Остальные — мусор. Вас — можно готовить дальше, — сказала она и подошла к Эльзе.

Остановилась рядом. Протянула руку. Аккуратно убрала прядь волос с её лба. Пальцы пахли чем-то мятным.

— Ты не просто повторяешь. Ты проживаешь. Твоя гортань слушается тебя, а не его. Это — ценно.

Эльза опустила взгляд.

— Спасибо.

— Скажи это с удовольствием.

Эльза подняла глаза. Улыбнулась. Мягко. Как будто это комплимент, который она ждала всю жизнь.

— Спасибо. Я хочу быть полезной.

Кураторша кивнула.

Ты получишь всё, что хочешь, если научишься улыбаться в нужное время,

— подумала Эльза.

Потом — подошла к Нурии.

Та сидела на полу, ноги поджаты, руки на груди. Светилась. Настояще.

Кураторша присела рядом. Погладила её по голове. Ласково. Как мать.

— Ты раскрылась. Вчера ты сопротивлялась, сегодня — ты расцвела. Мы гордимся тобой.

Нурия закивала довольная.

— Спасибо. Я чувствую себя лучше. Я понимаю, что была глупой.

— Не глупой. Просто не видела света. А теперь — ты наша.

Нурия прижалась к её руке.

Препарат держится. Но к утру начнёт спадать. Она снова вспомнит. Или начнёт рваться изнутри,

— отметила Эльза.

Последней была Алиса.

Кураторша подошла к ней не с улыбкой, а с паузой. Алиса стояла, напряжённая. Взгляд — прямой. Челюсть — сжата.

— Ты… сложная. Упрямая. Но у тебя есть нужный напор. Если его направить правильно — ты станешь лучше, чем они.

Алиса ничего не ответила.

— Я верю в тебя, — добавила кураторша. — Но если ещё раз плюнешь — я лично вырежу тебе язык.

Алиса кивнула. Медленно.

— Больше не повторится.

Эльза наблюдала за ней сбоку. В глазах Алисы — не покорность. Жар. Борьба. И именно это дало Эльзе понимание:

Её пока не сломали. Значит, она будет нужна.

Когда кураторша ушла, свет погас. Осталась тишина. Трое девушек стояли рядом, но будто в разных мирах.

Одна — в химическом раю.

Вторая — в игре.

Третья — в ненависти.

Хорошо

, подумала Эльза.

Идеальная комбинация. Главное — не выдать, кто из нас кто.

* * * * *

Столовая пахла теплой едой — редкий запах, от которого у большинства подкатывало к горлу. Они шли по одному. Медленно.

На шеях — ошейники. Металлические, с встроенными маячками. Свет мигал синим. Руки — за спиной, сцеплены в гибких стяжках.

Сопровождающий мужчина не говорил ни слова. Он только шёл позади, с электрошокером в руке, как напоминанием: любое слово — обесточит.

Эльза — первая в очереди.

Нурия — за ней.

Алиса — замыкала строй, сердито дыша и спотыкаясь нарочно.

Столы — длинные, по типу общаги. Дерево — обитое резиной. На поверхности — пластиковые подносы. Еда — жидкая каша, бледное мясо, чай без цвета. Их усадили, развязали руки, но ошейники оставили.

Впереди — пустота. Никто из других девушек здесь не ел.

— Что это? — прошептала Нурия, глядя на поднос.

— Это неважно, — бросила Алиса. — Главное, что нас кормят отдельно. А значит — что-то задумали.

Эльза взяла ложку. Медленно, не спеша. Её рот до сих пор чувствовал вкус пластика и пота, но сейчас нужно было глотать другое.

Если ты показываешь, что не ешь — ты сигналишь, что ещё жива. А живых здесь не любят.

— Думаешь, нас отберут? — спросила Нурия.

— За что тебя? — фыркнула Алиса. — За улыбки?

Нурия пожала плечами, но не обиделась.

— Я стараюсь. Я правда стараюсь.

— Тебя просто накачали, — отрезала Алиса.

Эльза положила ложку.

— Хватит. Если вы оба хотите выжить, ешьте и молчите. Здесь всё слушают. Даже вилки.

Они замолчали.

Свет над столами был мягкий. Не допросный. Не камерный. Но это не было «уютно». Это был

тест

. Сколько они съедят. Как держат столовые приборы. Кто будет первым. Кто закончит последним. Всё — писалось.

Они ели. Медленно. Внутри — тревога. Снаружи — образ покорности.

Когда их подняли со стульев, руки снова сцепили.

Ошейники мигнули.

Дверь открылась.

И они вышли — как трое молчаливых теней, уже не совсем девушки, ещё не совсем рабыни.

Глава 9 — Контроль через удовольствие

Зал был другой. Не такой, как для минетов. Холоднее. Тише. Белее.

По центру — шесть конструкций, похожих на медицинские кресла, но без мягкости. Напольные стойки с зажимами. Каждая — с фиксаторами для щиколоток и бёдер. По бокам — опоры для рук. Посередине — встроенное основание, из которого выходил тонкий, гибкий вибратор. Всё — серое, стерильное, с лёгким запахом металла и силикона.

Девушек поставили в очередь. Без лишних слов. Каждой — по номеру.

— 07.

— 34.

— 889.

Эльза шла последней. Спокойно. Внутри — ни страха, ни возбуждения. Только привычный холод. Тело — реагировало на тишину, как на сигнал тревоги.

Если тихо — значит, сейчас будет сложно.

— Раздевайтесь.

Все и так были почти голые, но теперь — совсем. Бельё сняли. Волосы убрали под сетки. Ни украшений. Ни запахов. Только кожа.

Они подошли к станкам. Встали. Фиксаторы сработали автоматически — щёлк, щёлк. Ноги развели. Вибратор медленно поднялся из основания, как змея. Кончик — скользкий, подогретый.

Эльза не дрогнула, когда он коснулся её. Просто сделала вдох.

Это не секс. Это упражнение.

Голос из динамиков:

— Ваша задача — достичь пика на третьей минуте. Не раньше. Не позже. Реакция — видимая, убедительная. Камеры фиксируют мимику, пульс, температуру. Попытки симулировать не вовремя — обнуляют результат.

Вибраторы включились.

Первый уровень — лёгкая пульсация. Затем — толчки. Потом — волны.

Эльза держала дыхание ровным. Не поддавалась. Она знала: главное —

не кончить раньше

.

Это было похоже на управление огнём внутри себя. Пульс рос. Кожа — покрывалась испариной. Соски напряглись. Бёдра хотелось сжать, но фиксатор держал. Идеально.

Сбоку — Нурия. Она уже дышала шумно. Улыбалась. На втором уровне — запрокинула голову. Её губы шептали:

— Да… ещё… пожалуйста…

Она была счастлива. Или сделала вид. Или препарат всё ещё держал. А может — ей действительно нравилось.

Алиса — наоборот. Боролась. Морщилась. Цеплялась пальцами за металлические ручки.

— Твари… — выдохнула она. — Суки…

Вибратор у Эльзы начал вибрировать глубже. Импульсы — в точку. Мышцы реагировали. Внутри — почти приятно. Почти.

Но лицо — как зеркало. Только в нужный момент, на третьей минуте, она подала вперёд грудь, приоткрыла рот, выгнула спину. Закрыла глаза. И коротко — резко — всхлипнула.

Ровно на пике. Секунда в секунду. Как в инструкции.

В динамике прозвучало:

— 889 — зачёт.

Она выдохнула.

Ты не чувствуешь. Ты имитируешь. И это — лучший комплимент.

* * * * *

Они шли обратно тем же маршрутом — по коридору, вдоль стеклянных дверей, мимо камер и замков, которые щёлкали без звука. Свет был холодный. Воздух — стерильный. Но в этот раз что-то изменилось.

Эльза шла четвёртой. Позади — Алиса. Спереди — Нурия, расслабленная, почти счастливая. Сбоку — пустота. Раньше здесь шагала другая девушка. Блондинка с тенью на щеке. Сейчас её не было.

— Где Софи? — тихо спросила Ясмин.

Никто не ответил.

В зале для «пластичных тренировок» раньше было тесно. Девушки толпились у зеркал, перед экранами, в очереди к манекенам. Теперь — полупусто. Шесть станков. Шесть тел. Остальные — не пришли. Не дошли. Не нужны.

В столовой — та же картина. Раньше шумели, переглядывались, кто-то подавал знак глазами. Теперь — тишина. Столы пустые. Из сорока — осталось… сколько? Десять? может чуть больше?

Куда они делись?

Не было тревоги. Не было объявлений. Просто койки опустели. Подносы перестали заполняться. Имена — не звучали.

Нурия жевала кашу и улыбалась.

— Думаю, их перевели. Важно же, чтобы лучшие шли дальше, правда?

Алиса отодвинула тарелку.

— А ты не думаешь, что их вывезли в бордели? Или в те подвалы, про которые шептались?

— Они говорили, что худших передают в самые грязные точки Европы, — сказала Ясмин. — Где по двадцать клиентов в день.

Эльза слушала. Молча.

И только сейчас ощутила холодный сдвиг внутри. Не ужас. Не жалость. А

ясность

.

Выбор был сделан. Они — ушли. А я — осталась.

Когда они вернулись в камеру, Эльза села в угол. Дотронулась до шеи. Ошейник был ещё тёплым. Чужая метка на её теле. И в отражении металлической стены — женщина, которую она не знала.

Ни блеска в волосах. Ни оттенка румянца. Ни взгляда Вики.

Только спокойствие. И контроль.

Я не Вика.

Вика — умерла в порту.

Я — Эльза. И Эльза живёт. Потому что больше не чувствует. А считает.

* * * * *

Душевая была пустой. Только пар на стекле и капли, стекающие по кафелю. Эльза стояла напротив зеркала, которое запотевало медленно, как будто само не хотело видеть отражения. Воды давно не было — ни горячей, ни тёплой. Только ледяная. Её тело не дрожало. Оно давно привыкло.

Она сняла сетку с волос, расправила их пальцами. Волосы стали тоньше. Лицо — чуть бледнее. А вот тело… оно изменилось.

Грудь — не увеличилась, не исчезла, но стала

другой

. Напряжённой. Натренированной к реакции. Соски — затвердели от воды, торчали остро, как метки, по которым можно измерять уровень холода или возбуждения. Вика когда-то стеснялась этого. Эльза — наблюдала с интересом.

Это — сигнал. Это — инструмент. Это — контроль.

Она повернулась боком.

Профиль.

Линия талии — чуть глубже. Кожа на животе — гладкая, но с лёгким синяком сбоку, от фиксатора. Попка — округлая, упругая, с вмятиной от ремня, что держал её на станке. Изгиб — идеальный. Идеально податливый.

Эльза коснулась ягодиц. Мягко, без эмоций.

Ты — товар. Но ты и оружие.

Провела пальцами по внутренней поверхности бедра. Ни дрожи. Ни рефлекса. Кожа не сопротивлялась. Она научилась

не вздрагивать

.

А потом подняла взгляд на лицо.

И впервые поняла:

Вика — ушла. Навсегда.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Там, в зеркале, не было испуганной, хрупкой, живой девушки с огоньком в глазах.

Там была женщина. С холодным взглядом. С телом, которое учат быть орудием. С ртом, который знает, когда открыться. С глазами, которые больше не ищут выхода.

Эльза выдохнула.

Я не играю роль. Я стала этой ролью. И это — мой способ выжить.

* * * * *

Они сидели в камере — вчетвером, в полутемноте. Нурия что-то шептала себе под нос, поглаживая запястья. Алиса лежала, глядя в потолок, будто считала минуты до казни. Эльза молча разматывала бинт с колена — старое раздражение от фиксатора, ничего серьёзного.

Когда открылась дверь, все замерли.

Вошла Матильда.

Без звуков. Без надзирателей. В руках — планшет. Волосы аккуратно затянуты, как всегда. Лицо — пустое. Губы — плоская линия.

— Через трое суток начнётся отбор, — сказала она.

В помещении стало тише, чем обычно. Даже Ясмин сжалась, сжав колени.

Эльза не двинулась.

— Будут отобраны только лучшие. Остальные — по ситуации.

Пауза.

— Речь идёт о переводе. На другой объект. Там — ваши настоящие покупатели.

Нурия улыбнулась.

— Я знала… Я чувствовала… Это шанс.

Алиса резко села.

— А если не выберут?

Матильда перевела на неё взгляд.

— Тогда ты узнаешь, куда попадают те, кого не выбирают.

И ушла.

Дверь закрылась. Металл — глухо. Как всегда.

Эльза всё ещё сидела, глядя в пол. Медленно выдохнула.

Вот он. Южный объект. Франция. Точка продажи. Именно туда мне и нужно.

Внутри — дрожала тёплая ухмылка. Почти наслаждение.

Они думают, что ведут меня к концу. Но я иду — к цели.

Она подняла глаза. Сделала выражение испуга. Взгляд — чуть растерянный, губы — приоткрыты. Роль: «Я боюсь».

Роль: «Я не хочу».

— Нам конец, — прошептала Ясмин. — Они выберут не нас.

Эльза кивнула.

Медленно. Точно.

И сказала то, что от неё ждали:

— Если выберут… Надо просто быть послушными. Тогда, может, выживем.

А внутри — холодный голос:

Я выживу. Вы — возможно.

* * * * *

Ночь была тихой. Слишком. Даже капли в трубах не звенели.

Они спали, кто как мог: Ясмин — сжалась в комок, Алиса — на спине, с кулаками у груди.

Нурия — спокойно. Дыхание ровное, лицо светлое. Улыбка на губах. Как будто ей снилось что-то хорошее.

Эльза не спала. Она лежала с закрытыми глазами, но слух был обострён, как у зверя. И она услышала — первый шаг. Тяжёлый. Мужской. Потом — второй. Щелчок замка. Дверь открылась мягко. Слишком мягко.

Никаких команд. Никаких «встать», «собирайся», «на выход». Только движение. И прикосновение.

Они подошли к Нурии. Двое. Один — взял её за плечи, другой — за ноги. Как хрупкий груз. Она даже не проснулась. Или сделала вид, что не проснулась. Может, она

хотела

, чтобы её унесли.

Всё произошло за тридцать секунд. Дверь закрылась.

Ясмин приподнялась.

— Куда её…?

— Спи, — отрезала Алиса. — Если молчать — может, доживём.

Эльза не пошевелилась. Только открыла глаза, когда свет замерцал на секунду.

Койка осталась пустой. Простыня — не заправлена. Подушка — тёплая. Её запах ещё оставался в воздухе.

Она не нужна. Без укола — она сломанная. А с уколом — не настоящая.

Это был первый раз, когда не было крика. Не было крови. Не было следа.

Просто — минус одна.

Эльза закрыла глаза. Медленно.

Я останусь. Я — обучаемая. Я — управляемая. Я — почти идеальна.

И внутри — не боль. Не страх.

Только мысль:

До отбора — двое суток. Я ближе, чем когда-либо.

Глава 10 — Маска на вынос

Они не просыпались. Их поднимали — по команде, по графику, без разрешения. Свет включился сразу, и тени исчезли из углов, будто их тоже разбудили.

— На обработку. Без белья. Быстро.

Голос принадлежал не Матильде и не Ксавье. Его не знали. Но тон — тот же. Без вопросов.

Девушек вывели в новый блок — стерильный, белый, с кафелем на полу и паром в воздухе. Здесь пахло эвкалиптом и чем-то металлическим — будто изнутри труб.

Они шли босиком, обнажённые. Не стесняясь, не прикрываясь. Уже не было смысла. Тело — не для них. Ни для себя. Ни друг для друга.

Эльзу отвели отдельно. Кабина — со шторкой, но прозрачной, матовой. На полу — коврик с прорезями, чтобы стекала вода. На стене — вешалка, на которой уже висело полотенце и флакон с надписью на французском.

Он вошёл через двадцать секунд после неё. Мужчина. Высокий. В сером комбинезоне без знаков. Перчатки на руках. Капли на лице — не пот, а пар. Волосы тёмные, короткие. Лицо — выбритое, с линиями, как у врача. Только глаза… не врача. Там — пустота. Ровная, спокойная. Как у человека, который уже видел всё.

Он не представился.

— Встань на коврик. Спина ко мне. Руки за голову.

Эльза подчинилась. Не дрожала. Она знала: здесь дрожь — это задержка. А задержка — это подозрение.

Вода включилась — тёплая, почти обволакивающая. Струи били в позвоночник. Она выдохнула. Не в голос — внутри. Как кожа, когда снимают плёнку.

Он подошёл вплотную. Молча. Намылил руки — густо, до локтей. Потом — начал с плеч. Равномерно, как будто натирал мебель. Ни одного лишнего касания.

Сначала — шея. Потом — лопатки. Потом — грудь. Он держал её руками — спокойно, сильно. Сжал соски — не чтобы возбудить, а чтобы проверить. Они напряглись. Тело среагировало. Эльза не шевельнулась.

Он промыл подмышки. Пальцами — жёстко, как щёткой. Потом — живот. Ладони скользили по талии, обводили рёбра. Ни одного комментария. Только дыхание. Его — ровное. Её — как по схеме.

— Ноги. Раздвинь. Шире.

Она послушалась. Он опустился на корточки. Намылил бедро, колено, голень. Затем — встал между ног и провёл рукой снизу вверх. Мягко. Долго. Касаясь складок. Между ними — больше не было Эльзы. Только зона для проверки. Он повторил. Потом — ввёл один палец. Медленно. Без напора. Без возбуждения. Как зонд.

Она дышала.

Не отвращение. Не боль. Только стирание границ. Тела — и себя.

Потом — второй палец. Поворот. Вывод. Всё — точно, чисто, без слов.

Он намылил ягодицы. Расставил их руками — крепко, как будто вымерял симметрию. Провёл губкой между. Обильно. Тело не дернулось.

— Повернись.

Эльза обернулась. Стояла прямо. Грудь блестела от воды. Влажные волосы прилипли к шее. Губы — чуть приоткрыты. Не от желания. От напряжения.

Мужчина провёл руками по её лицу. Большими пальцами стёр влагу с век, потом — с уголков рта. Протёр шею. Проверил за ушами. Вода стекала по подбородку на ключицы. Она стояла — как статуя.

Он поднёс полотенце. Не к телу — к рукам.

— Вытирайся. Потом стой. Я надену метку.

Она подчинилась. Молча. Ни одной эмоции. Даже благодарности. Здесь не благодарят. Здесь — проходят. Или не проходят.

Когда полотенце стало тёплым от кожи, он надел ей новый ошейник. Чёрный. Не кожаный — металлический, тонкий, но тяжёлый. С выгравированным кодом.

889.

— Ты готова.

Он вышел первым.

Эльза осталась. Ещё пару секунд. Стояла. Молча. Без зеркала. Без взгляда.

Мы не тела. Мы упаковки. И сегодня — контроль на герметичность.

* * * * *

После воды — не было паузы. Ни сушки, ни перерыва. Их провели в другой зал, где воздух был прохладнее, а свет — рассеянный, мягкий, почти студийный.

На столах — аккуратно разложенные комплекты: кружевное бельё, тонкие чулки, подвязки, каблуки. Цвет — только два варианта: чёрный и белый. Ни телесного. Ни пастельного. Только контраст.

Как выбор — на чью сторону ты: чистая или испорченная.

Каждая подошла по номеру.

Эльзе достался белый комплект.

Бюстгальтера не было — только тонкие полоски кружева, оголяющие грудь и фиксирующие соски в центре. Трусики — как нитка, проходящая между ягодицами, с декоративной цепочкой на косточке. На бедро — клипса. На шею — новый ошейник.

Он отличался от прежнего: тоньше, но плотнее. Чёрный, с серебристыми вставками. В центре — выгравировано:

"889. catégorie export

Под ним — клеймо в виде змеи, обвивающей кандалы.

Каждая из девушек примеряла то же самое. Белое или чёрное. Без вариантов. Без выбора. За спиной — ассистенты, уже с поводками в руках. Не охранники. Не врачи. Просто носители контроля.

— Встань ровно, — произнесла женщина у планшета. — Спина назад. Подбородок чуть вверх.

Эльза послушалась. Позвоночник вытянулся. Под грудью — натяжение шлеек. Чулки сдавили бёдра. Каблуки — тонкие, острые, как иглы, изменили походку. Положение таза. Центр тяжести.

Тело перестало быть собой. Стало вещью. Стало позой.

Ассистент застегнул поводок. Щёлк — металлический фиксатор. Рука его была без перчатки, сухая, тёплая. Держал он не крепко — как ремень сумки.

Не как женщину.

Как изделие.

Рядом — Алиса в чёрном. Грудь — открыта. Ноги напряжены. Она сдерживалась, но лицо выдавало боль. От потери себя. От осознания: они не просто товар. Они — оформлены.

Слева — Ясмин. Белое бельё. Она пыталась держаться, но губы подрагивали. Ошейник на ней казался чужим. Но именно в этом — и была суть. Он должен быть чужим.

Эльза посмотрела на своё отражение. Зеркало было высокое, чуть потемнённое, как в примерочной.

Она видела не женщину. Не человека.

Она видела маску.

Медленно повела плечом — как будто поправляла осанку.

Грудь задвигалась под шлейками. Соски — острые, холодные. Чулки подчеркнули изгиб бёдер. Волосы — гладкие, ещё влажные, прилипли к спине.

Это не наряд. Это упаковка.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Их готовят к продаже. Значит — упаковка должна блестеть. И не дышать.

* * * * *

Когда все были одеты — точнее, упакованы — их построили в линию. Одна за другой. Поводки — в руки ассистентам. Свет стал ярче. Тени исчезли полностью.

Вошла женщина. Не Матильда. Другая. Возраст — сложно определить. Волосы — собраны. Костюм — серый, как пыль. Очки без оправы. На шее — идентификатор, но без имени.

Она не смотрела на девушек. Только в планшет.

— Сейчас вы пройдёте первичный просмотр, — сказала она ровным голосом, как будто читала инструкцию по технике безопасности. — Это не продажа. Это отбор.

Она сделала паузу. Воздух стал плотнее.

— Самые подходящие будут переведены на основной объект. Круг клиентов ограничен. Условия — элитные. Требования — максимальные.

Некоторые из девушек сжались. Ясмин — втянула голову в плечи. Алиса — только напряглась, не выдавая страха. Эльза не двигалась вообще.

— Запомните, — продолжила женщина. — Вас не спрашивают. Вас оценивают. На что смотрят:

Поза.

Кожа.

Реакция на приближение.

Умение выглядеть желающей.

Умение не выглядеть слишком умной.

Кто-то всхлипнул. Звук тут же погас, как будто его задушили в воздухе.

— Во время просмотра вы не говорите. Не отводите взгляд вниз. Не улыбаетесь, если не умеете это делать глазами. Никто не просит быть настоящей. Но каждый хочет поверить.

Женщина приблизилась к Эльзе. Взглянула — не на тело, а в лицо.

— Та, кто смотрит как вещь, останется. Та, кто смотрит как человек, исчезнет. Это правило. И не мы его придумали.

Затем она обошла строй. Касалась некоторых подбородков. Исправляла плечи. Пальцем поднимала уголки рта — буквально растягивала мышцы.

— Вас могут трогать. Проверять. Нюхать. Говорить мерзости. Это не насилие. Это — доверие клиента к системе.

Если вы среагируете — дрогнете, отойдёте, посмотрите в сторону — вас исключат.

Эльза слушала и впитывала. Каждое слово — как программа.

Она знала: это не унижение. Это логистика лжи. Точнее — подготовка к роли. Нужно не терпеть. Нужно быть убедительной. Нужно не отстраниться — а войти в иллюзию, будто ты действительно мечтаешь о том, чтобы тебя выбрали.

— Кто покажет нужный уровень податливости — будет переведён. Кто нет — останется здесь. Либо хуже.

Женщина остановилась посреди строя. Протянула руку. На планшете — отметка.

«Начать финальную визуальную адаптацию».

— У вас есть тридцать минут на то, чтобы стать подходящей.

Она вышла.

А за спиной — снова задвигались ассистенты. Стали выпрямлять позы, натягивать шлейки белья, фиксировать причёски.

Эльза стояла прямо.

Не потому что гордо.

А потому что так стоит вещь, готовая к транспортировке.

* * * * *

После инструктажа их не повели на просмотр. Не разделили. Не увели.

Их оставили.

В зале, где стены были из зеркал, а свет — неравномерный, будто сцена осталась без софитов.

Девушки стояли порознь. Никто не разговаривал. Даже взглядов не было. Только дышали. Каждый вдох — как проверка: я ещё здесь?

Каждый выдох — почти сдавлен, будто нельзя шуметь.

На потолке — камера. Маленькая, чёрная, но от неё тянулась невидимая нить. Она держала каждую. За шею. За мысль. За дыхание.

Каблуки давили на ноги. Ошейник — на позвоночник. Бельё натирало кожу, но никто не поправлял. Даже плечом. Даже пальцем.

Сейчас — нельзя быть собой.

Эльза смотрела в зеркало. Перед ней — девушка. На вид лет тридцать. Белое бельё. Волосы — гладкие. Грудь — полная, чуть приподнятая шлейками. Кожа — блестящая. Губы — без звука. Глаза — внутри.

Снаружи — всё спокойно.

Внутри — гул.

Она сделала полшага ближе. В отражении — та же. Не моргнула.

Если я моргну — я вспомню себя

, подумала Эльза.

И не моргнула.

Вика — исчезла.

Та, что любила книги. Та, что пила вино, лёжа в ванне. Та, что помнила запах улиц. Она теперь — запах масла и латекса. Воспоминания — больше не работают. Они мешают. Они слабость.

Слева — Алиса. Стоит, сжав губы. Лицо натянуто. Взгляд — сквозь отражение. Как будто ищет выход.

Справа — Ясмин. Почти шепчет себе что-то. Может, молитву. Может, заклинание.

А Эльза — тишина. Не шепчет. Не ищет.

Она просто стоит.

Пот течёт между лопатками. Каблук будто ввинчен в пятку. Поза — без движения.

Пауза. Между телом — и тем, что раньше было душой.

Потому что завтра — никто не будет спрашивать, кем ты была.

Завтра ты — упаковка.

А сегодня — переход.

Промежуточная зона между "была" и "продамся".

И главное — не моргнуть.

* * * * *

Вечером их отвели по одиночным.

Без слов. Без взглядов.

Поводки передали охранникам, те — жестом указали двери. Всё — молча, как будто в этой тишине было больше власти, чем в любом крике.

Камера оказалась не камерой. Скорее — упаковочной ячейкой. Белые стены. Белый свет. Простыня натянута так, будто никогда не мнётся. В углу — лоток с водой и флакон с прозрачной жидкостью.

Там не было зеркала. Даже матового. Даже отражения в металле. Как будто право видеть себя теперь больше не принадлежит.

На кровати — укол. Уже приготовленный. Шприц в стерильной упаковке, рядом — салфетка, напоминание о медицинской стерильности.

Эльза поняла: препарат нужно ввести самой.

Она села. Не думая. Не анализируя. Ввела.

Медленно. В бедро.

Первые секунды — тепло. Потом — замирание. Ноги перестали дрожать. Мышцы расслабились. Но не как при сне. А как при удалении. Как будто изнутри извлекли ядро, и осталась только оболочка.

Запах лаванды проник в нос. Не резкий. Едва заметный. Но настолько чистый, что вызывал тошноту. Это не аромат. Это — контроль: чтобы стереть даже запах пота, тревоги, человека.

Эльза легла. Протянула руку вверх. Коснулась простыни.

Ничего. Ни ощущения ткани. Ни себя.

Если бы кто-то вошёл сейчас — он бы увидел идеальную рабыню. С ровным дыханием. С безмолвной кожей. С пустыми глазами.

Но никто не входил.

Время растекалось, как масло. В голове не было образов. Только мысль, глухо бьющаяся о череп:

Завтра я буду смотреть в глаза тем, кто готов платить.

А сегодня — я лишь упаковка. Идеально запаянная.

Глава 11 — Просмотр и отбор

Их не разбудили — вытащили из небытия. Свет включился резко, без предупреждения, будто глаза — не их собственность. В камере уже стояла ассистентка. В руке — планшет, на лице — тень раздражения.

— Подъём. Ожидание. На колени — как учили.

Эльза не спрашивала, сколько времени. Это было бессмысленно. Здесь не было времени, только этапы. Сейчас начался следующий.

Комплекты белья лежали на кровати, как отобранные вручную. Эльзе достался чёрный: кружевной лиф с вырезами, полностью оголяющими соски, трусики с тонкой цепочкой на бедре и вырезом внизу — для быстрого доступа. Чулки — до середины бедра, с тугой резинкой, которая подчеркивала кожу.

Каблуки — шпильки. Чернёный металл. Высота такая, чтобы походка стала неестественной, вынужденной.

Как у тех, кто слишком долго стоит в витрине и всё равно не продаётся.

Ассистентка натянула поводок — короткий, кожаный, с серебряным кольцом. Подвела к зеркалу.

— Смирно. Сейчас — выставка. Покажи, что ты товар, а не воспоминание.

Эльза смотрела на себя.

Соски — напряжённые от холода.

Грудь — подана вперёд шлейками.

Живот — втянут, бёдра чуть раздвинуты.

Ошейник давил на дыхание, но это только улучшало образ. Бессознательная покорность — самый желанный товар.

Через десять минут их вывели в большой зал.

Стены — светло-серые. Пол — мягкий, из бежевого ворса. Посередине — линия. Девушки встали вдоль неё, на колени.

Колени — на ковре. Спина — ровная. Плечи развернуты. Подбородок — вверх.

Ни одной не разрешили сидеть иначе. Ни одной не дали право на тень.

Они выглядели как живые экспонаты. Разные тела, но одна суть: упаковка с функцией подчинения.

Алиса была рядом. На ней — белое. Грудь её тяжело двигалась при каждом вдохе. Бельё — подчёркивало, а не скрывало. Соски натянуты, живот блестит от масла. Волосы — в высокий хвост.

Ясмин — в чёрном. Она пыталась не дышать. Ноги напряжены, губы приоткрыты, как у куклы.

Другие девушки — каждая по-своему красива. Но всё — в одном стиле: эстетика покорства. Эротика, которая не соблазняет, а заставляет хотеть обладать.

Когда двери открылись, никто не повернулся. Только внутренний воздух сжался.

Шестеро мужчин вошли молча.

Разные — но одинаково спокойные.

На одном — тёмно-синий костюм, безупречный. Другой — в военном бушлате. Третий — лысый, в свитере.

Но глаза у всех были одинаковые. Не голодные — выбирающие.

Как в магазине элитных вин: никто не пьёт здесь. Только нюхают, рассматривают, медленно подносят к свету.

Потому что это — не секс. Это — вложение.

Один из них остановился напротив Эльзы.

Ничего не сказал. Только наклонился ближе. Провёл пальцем по ключице. Потом — по соску.

Сосок среагировал.

Он усмехнулся.

И пошёл дальше.

Началось.

* * * * *

Мужчины не торопились.

Они двигались медленно, почти лениво, как если бы уже знали: всё, что здесь — их. Осталось лишь определить, чей экземпляр лучше ложится в ладонь.

Один из них — седой, с кольцом на мизинце — подошёл к девушке с рыжими волосами. Взял за подбородок, приподнял лицо, провёл тыльной стороной пальцев по щеке. Она задрожала — едва заметно, но достаточно, чтобы он отвернулся. Сделал пометку в планшете и ушёл дальше.

Эльза не двигалась.

Наоборот — она сделала чуть больше:

расставила колени шире, приоткрыла губы, опустила взгляд — не вниз, а в грудь мужчины, напротив которого остановился.

Это был он.

Тот, что тронул её ключицу.

Высокий. Волосы тёмные, щетина на лице. Грубые черты, почти военные. Рубашка с расстёгнутым воротом. Вены на руках.

Он остановился.

Взял её за поводок — двумя пальцами. Поднял.

— Встань, — сказал тихо, но не просил.

Приказывал.

Эльза встала. Медленно. Как будто не человек, а система, ожидающая включения.

Он обошёл её.

Коснулся пальцами спины. Потом ягодицы.

Раздвинул их — не спеша, сдержанно, но так, как делают с телом, которое должно слушаться, а не стесняться.

— Повернись.

Она повернулась.

Он взял её за сосок. Не сильно. Не больно. Но владея.

Сжал — и посмотрел ей в глаза.

Глубоко. Долго.

Она не отвела взгляда.

Он наклонился ближе, прошептал у уха:

— Умеешь подчиняться красиво.

И кивнул ассистенту.

— Эта — со мной.

Две минуты спустя Эльзу повели в сторону. Через штору, за которой — отдельная комната. Пол — ковёр. Потолок — низкий. Воздух — густой.

Камера в углу — мигает красным.

Кресло. Стол. И он.

Он сел. Указал на себя пальцем.

— На колени.

Эльза опустилась. Ошейник натянулся. Спина прямая. Глаза — в его ширинку.

Он расстегнул ремень. Ткань разошлась.

Член — тяжёлый, упругий, с налитой головкой. Он взял себя в руку, повёл к её рту.

— Ты знаешь, зачем ты здесь.

Она кивнула.

— Тогда открой.

Рот раскрылся. Язык чуть высунулся. Он вошёл — медленно, полностью. Плотно. Пока не коснулся горла. Она не закашлялась. Только сдержала рвотный рефлекс — привычно, точно.

Он трахал её рот, как будто уже знал цену, но хотел проверить глубину вложения.

Ритм — нарастающий.

Пальцы в её волосах.

Пошлые комментарии, шёпотом:

— Мокро.

— Слишком послушная.

— Хочешь, чтобы тебя выбрали?

Она не отвечала. Только втянула его глубже.

Челюсть болела. Но это — не про боль. Это — про контроль.

Он вышел. Приказал лечь.

Она легла — на спину. Раздвинула ноги. Грудь — приподнята, дыхание — ровное.

Он встал между бёдер.

Вошёл резко.

Без прелюдии. Без вопросов.

Движения — грубые, быстрые.

Он прижимал её запястья к полу. Плевал на грудь. Шептал:

— Сучка.

— Идеальная.

— Хочу тебя, но без души.

Когда кончил — сжал горло. Не до потери сознания. До покорности. До финальной точки.

И — отпустил.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Встал.

Застегнулся.

Подошёл к планшету.

— 889 — одобрена. Перевод в южный сектор.

Повернулся к ней.

— Поздравляю. Ты официально станешь чьей-то мечтой.

А она лежала. Обнажённая. С густой мужской влагой на животе. С дыханием, которое шло не от сердца, а от программы.

И внутри — только одно:

Я ближе к цели.

* * * * *

Когда Эльзу вывели обратно, в коридоре стояла другая девушка — Алиса.

Поводок натянут, лицо — бледное, но не сломанное. Наоборот — ярость в глазах, замаскированная под покорность.

Рядом с ней — мужчина постарше. Без акцентов. Без взглядов. Как будто Алиса — не возбуждала, а проверялась на износ.

Их увели в соседнюю комнату. Дверь — плотно захлопнулась.

Эльзу отвели в другой сектор, но она слышала.

Сначала — глухой голос. Команды.

Потом — хриплое дыхание.

Звук удара — не пощёчина, нет. Скорее, толчок тела о поверхность.

Через минуту — звук стонов, когда Алиса резко двигалась. Потом — всхлипы. Один. Второй.

Никаких слов.

Только звук проникновения. Влажный, рваный, с нарастающим темпом.

Эльза не моргала. Она слушала — не ушами, а животом.

Каждое движение Алисы отражалось в её дыхании.

Каждый стон — будто она сама разрывается на две.

Они обе знали: это не секс. Это ритуал допуска. Финальный фильтр.

Если ты не дрогнешь — ты нужна.

Если выдержишь — ты достойна отправки.

Через семь минут всё стихло.

Дверь открылась.

Алиса вышла. Грудь — испачкана. Ноги — подкашиваются. Лицо — ровное, даже с усмешкой.

— Меня тоже выбрали, — сказала она. Тихо. Но без тени страха.

— Нас переводят.

Эльза кивнула.

Ни радости. Ни облегчения.

Только мысль:

Шаг ближе. Один. Осталось совсем немного.

* * * * *

После "тестов" девушек вернули в общий зал.

Тот же ковёр. Та же линия на полу.

Но теперь — больше тишины. Она не просто висела в воздухе — она давила.

Некоторые стояли, едва держась. У кого-то подкашивались колени. Кто-то, как Эльза, — уже научился держать спину идеально прямой.

Но все понимали: это последняя сцена перед развязкой.

Ассистенты вошли молча. В руках — новые ошейники.

Не чёрные. Не белые.

Серые. Металлические, гладкие, с маркировкой transfer.

Они не называли имена. Просто подходили. Надевали. Щёлк. Следующая.

Когда подошли к Эльзе — она не вздрогнула. Просто наклонила голову.

Ошейник лёг на кожу — как замена личности.

Теперь она — не просто 889.

Она — одобрена к переводу.

Рядом — Алиса. Тоже в сером. Тоже молчит. Губы прижаты. В глазах — не радость, а злость. На всё. На себя. На тех, кого не выбрали.

Но она стоит. Чётко. Как будто в этом есть сила.

Остальных — начали уводить.

Тех, кто не получил ошейник.

Без слов. Без взглядов. Только щелчок поводка — и шаги в сторону тёмного коридора.

Кто-то попытался говорить. Кто-то упал. Но охранники действовали чётко.

Без жестокости — но без участия.

В зале остались только отобранные.

Никто не улыбался.

Никто не спрашивал: "куда нас?"

Все знали: на следующий уровень.

Ближе к деньгам. К продаже. К тем, кто платит за идеальность.

Эльза снова посмотрела на своё отражение в стеклянной стене.

Серый ошейник. Блестящее тело. Чужие глаза.

Я прошла.

Но кем — я стану теперь?

* * * * *

Дверь закрылась за ней мягко. Без щелчка.

Помещение было другим — просторнее, чище, но всё равно без окна.

Кровать — чуть шире, простыня — тёплая, будто нагрета заранее.

В углу — чемодан. Маленький. Уже собранный.

Внутри, она знала, — чистое бельё, запасной ошейник, документы, где в графе

имя

стояло: Эльза Вартен. Гражданка нигде. Принадлежит всей системе.

Она села на край кровати. Не раздеваясь. Не двигаясь.

Всё было слишком тихо.

Как будто мир решил дать ей час — перед тем, как обрушится окончательно.

Мысли хлынули сразу.

Марка я не увижу. Что если он провалился? Что если его раскрыли?..

Раньше эти вопросы она гнала прочь.

Считала их слабостью.

Сейчас — не могла.

Даже если я доберусь до южного особняка… я не знаю, где искать. В каком подвале лежат папки? Кто их охраняет? Есть ли хоть шанс?

Её трясло.

А если найду? Если украду? Куда я побегу? Через кого? Меня знают только как Эльзу. У Вики — нет доступа. У Вики — нет тела. Она умерла…

Слёзы наворачивались сами.

Без внутреннего разрешения.

Она попыталась держаться. Как раньше.

Не получилось.

Разревелась.

Громко. Навзрыд.

Без эстетики. Без силы. Без игры.

Слёзы хлестали по лицу. Тело дёргалось. Губы дрожали, и не было ни слова, ни мысли.

Только глухое, острое:

Зачем?

Зачем я здесь?

Зачем жертвовать собой ради игры, где даже победа — тюрьма?

Она упала на бок, свернулась. Пальцы вцепились в простыню, как будто можно выцарапать выход.

Так прошло, наверное, полчаса.

Может — больше.

Потом — всё выгорело.

Слёзы кончились. Осталось пустое тело.

Эльза лежала, глядя в стену.

Без чувств. Без решений.

Если завтра я поеду — я буду идеальной.

Но сегодня…

Сегодня мне можно быть просто потерянной.

Глава 12 — Транспортировка

Свет включили без предупреждения.

Не резко. Не холодно. Просто — мягкое молочное свечение, как в морге.

Эльза открыла глаза — не сразу. Сначала прислушалась к телу. Оно было чужим. Медленным. Как будто внутри — вода.

Дверь открылась без стука. Медленно.

Женщина в белом вошла с планшетом. Губы сжаты. Ни одного слова.

На кровати уже лежало то, что называли «формой на выезд».

Длинное пальто — тёмное, с ремнём на талии.

Чулки — телесные. Тонкие.

Туфли — на высоком каблуке.

Нижнего белья — не было. Не полагалось.

Тело должно быть легко доступным, если потребуется проверка.

Эльза оделась без эмоций. Пальто запахнулось, но не закрывало.

На коже — прохлада. Особенно между ног.

Как напоминание: ты не человек. Ты — готовая упаковка.

В коридоре — та же женщина. Уже с уколом.

Эльза остановилась, не спрашивая. Протянула руку.

Препарат входил плавно. Тело отозвалось почти сразу:

сердце замедлилось, мышцы стали мягкими, будто из ваты.

Страх — ушёл. Но не потому, что исчез.

А потому, что теперь неважно.

За поворотом стояла Алиса. В таком же пальто. В таких же туфлях.

Волосы собраны. Под глазами — лёгкие тени.

Но она — не сломалась.

Взгляд твёрдый. Почти вызывающий.

Эльза встала рядом.

Они не говорили.

Просто стояли — две фигуры, два куска товара, которые всё ещё помнят себя.

Через минуту перед ними открылись двери.

Женский голос сказал:

— Ожидание. По инструкции.

Их повели вглубь.

Ни одного слова между ними.

Но в каждом шаге — тишина, похожая на крик.

* * * * *

Помещение было странно тихим.

Длинная комната с металлическими скамейками вдоль стен.

Посередине — пустота. В воздухе — ни запаха, ни времени.

На стене — экран. Чёрный фон, белые цифры.

Когда загорается номер — ты встаёшь. Подходишь к двери.

Дальше — без возврата.

Эльза и Алиса сели рядом.

На расстоянии касания руки — но не прикасаясь.

Обе — в пальто. Оба тела — отяжелели после препарата.

Обе — без слов.

Долго никто не двигался. Только экран мигал — 561. Потом 314. Потом 602.

Где-то слева девушка тихо дышала, чуть прерывисто. Возможно — считала удары сердца.

Другие сидели с опущенными головами. Никто не разговаривал. Все уже были не в себе.

Через минуту Алиса сказала:

— Ясмин бы не взяли.

Голос — как трещинка в стекле. Ровный, но хрупкий.

Эльза кивнула.

— Она слишком верила.

Пауза.

— Слишком жила.

Они замолчали.

Но воздух наполнился воспоминанием.

Как Ясмин цеплялась за взгляд. Как держала за руку. Как дышала часто, но надеялась.

— А Нурия? — спросила Алиса.

Эльза не сразу ответила.

Потом тихо:

— А Нурию никто и не заметил. Как будто её и не было.

Алиса хмыкнула. Почти усмехнулась.

— Может, она и спаслась. Просто ушла глубже, чем мы можем.

Долгая тишина.

Слишком долгая.

Никто не хотел, чтобы экран мигнул их номером.

Но он мигнул.

Обе встали.

Не посмотрели друг на друга. Но шагнули синхронно.

Память — это всё, что мы можем унести.

Остальное — давно отдано.

* * * * *

Фургон стоял внутри ангара.

Матовый, с глухими дверями, без знаков. Только серый прямоугольник.

Вокруг — никого, кроме двух фигур в тёмной униформе и масках.

Их не интересовали лица. Только номера.

Эльзу подвели первой.

Внутри — прохлада. Стерильность. Всё пахло пластиком, кожей и снотворным.

Металлическая капсула — как гроб без крышки. Узкая. Под форму тела.

— Ложись, — сказал один из сопровождающих.

Эльза подчинилась. Без колебаний.

Спина — на холодный мат. Ноги — слегка разведены.

Они действовали точно. Чётко.

Ремни:

на щиколотки — мягкие, но плотные.

на запястья — с механизмом блокировки.

под шею — фиксатор, ограничивающий движение головы.

Она не могла подняться. Не могла повернуть лицо. Только смотреть вверх.

Следом — маска.

Белая. Без черт.

Тонкая, но крепкая. Как фарфоровое лицо, в которое не вложили ни глаз, ни мыслей.

Её закрепили ремешками. На затылке щёлкнуло.

Теперь у Эльзы не было ни имени, ни взгляда.

Была только форма.

Рядом — та же процедура с Алисой.

Где-то за слоем ткани и маски слышно было её дыхание — глухое, учащённое.

Потом — шаги.

Последняя проверка.

Закрытие дверцы.

Темнота.

Тишина.

Движение.

Фургон тронулся.

Внутри — было только тело, заключённое в чехол.

И мысль, которую никто не мог услышать:

Если кто-то увидит нас сейчас — он увидит товар.

Но мы всё ещё живы.

И мы — помним.

* * * * *

Они лежали рядом.

Разделены перегородкой. Зафиксированы. Закрыты.

Но в капсуле всё ещё был воздух. И тишина, которую можно было слышать.

Никто не торопился.

Дверь фургона оставалась приоткрытой. Последние проверки, подписи, цифровая сверка кодов.

Мужские голоса за пределами. Низкие, равнодушные.

И вдруг — голос.

Глухо. Через маску. Сквозь капсулу.

— Если мы выберемся…

Пауза.

— Я хочу снова быть собой. Просто… собой.

Это сказала Алиса. Не громко. Не для ответа.

Как будто вытолкнула из себя то, что не может не сказать.

Эльза не ответила.

Она лежала, глядя в потолок, которого не было.

Перед глазами — только чёрная внутренняя поверхность маски.

И собственное дыхание. Укороченное. Замедленное.

Она не помнила, как зовут её родителей.

Не помнила вкус вина, который раньше любила.

Не помнила свой смех.

Я даже не знаю, как я выгляжу без этого ошейника.

Но внутри — что-то было.

Не пульс. Не мысли. Не цель.

Сила, которая не просила разрешения.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Алиса замолчала.

Они лежали, как две тени в коробках.

Разные. Но вместе.

И когда дверь захлопнулась, Эльза впервые за всё время не испугалась.

* * * * *

Фургон тронулся.

Медленно. Тихо. Как будто вёз не людей, а хрупкий груз.

Внутри — темнота.

Маска не давила, но стирала лицо.

Ремни не причиняли боли, но говорили: ты не двигаешься, потому что уже не ты.

Тело Эльзы дышало.

Ритмично. Мягко.

Но в голове — не тишина.

Там — пульс.

Грубый. Твёрдый. Как шаги по стеклу.

Они думают, я товар. Думают, я их кукла.

Но, суки, я не кукла.

Я — бомба.

Тихая, идеальная, с замедленным таймером.

И вы все, твари, услышите, как я взорвусь.

Дорога качалась. Машина выехала на прямую.

В нос ударил лёгкий запах лаванды — слишком чистый, слишком искусственный.

Стереть всё, что осталось. Запаковать. Продать.

Эльза дышала сквозь фильтр.

И думала.

Мы встретимся с Марком. Где-то там, среди этих вилл, этих штор из органзы и анальных пробок на полках.

Он будет один. Я — другая. Но мы узнаем друг друга.

И мы всё сделаем правильно.

Пауза. Длинная. Между мыслями. Между ударами сердца.

Потом будет жизнь. Моя.

Семья.

Дети.

Дом, в котором пахнет хлебом, а не антисептиком.

Я буду укладывать их спать.

И они не узнают, кто я.

И слава богу.

Но это — потом.

А сейчас…

Сейчас — война.

И я, сука, вас всех разъебу.

Холодно. Чётко. Без истерик.

Каждая девочка, которую вы связали — станет моим щитом.

Каждая слеза — моим ножом.

Каждое "да, господин" — будет вашим приговором.

Эльза лежала в маске.

В темноте.

Зафиксированная.

Но внутри — живее, чем когда-либо.

И в этот момент, без звука, она прошептала:

— Я не рабыня.

Я не товар

Я игла.

И я вхожу под кожу.

Женщина напрокат 4: Маска дрессировщика

Здравствуйте, дорогие читатели и читательницы!

Все пять частей этой истории были написаны уже давно.

Изначально я планировала выкладывать главы постепенно, одну за другой — но потом решила иначе: выложить сразу полные книги, чтобы вы могли читать без ожиданий и пауз.

Сейчас идёт лёгкая правка текста, и до конца августа вся серия появится на Литнете.

А пока — подписывайтесь на четвертую часть истории Виктории и Марка:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Конец