Сучий финт. Часть вторая

Часть вторая

Крокодил

О причинах ее покладистости Крокодил по имени Гена не задумывался. В традициях его субкультуры все было просто: семок вместе погрызли, за тухлую жизнь перетерли – можно лапать; не визжит, граблями не машет – пора насаживать на член. Обкатанным принципом он руководствовался и в отношениях со знатной мамзель.

­– Вино закончилось, – напомнила Анна, когда он принялся расстегивать ее блузку.

– Заказать еще?

– Да. Водки.

«Джентльмен» метнулся к барной стойке.

Она достала из его пачки сигарету, щелкнула зажигалкой. Глядя в мутное пространство, затянулась. «Правильно ли я поступаю? Еще есть время остановиться, – терзали сомнения. На красиво очерченных губах появилась горькая усмешка: – Да-да, сомнение – главный признак интеллигенции. Сомневаться – значит, думать. Но если уж выбрала метод лечения, то нужно идти до финала, до логического завершения. Как поступал Демидов».

– Ща, Толян принесет, – вернулся Крокодил. – А ты куришь, да?

– Редко.

– Травку пробовала?

– Нет.

– А хотела бы?

– Ни в этой жизни...

В зале погасло центральное освещение, вокруг стало еще су­мрачнее. Пенсионер недовольно зашелестел газетой, и официант поспешил включить бра над его сто­ликом.

Затем вездесущий Сергей принес пузатый графинчик с водкой; бросая жадные взгляды на распахнутую блузку, наполнил рюмки. И исчез.

Анна пьянела. Ощущая на груди вспотевшие от волнения ладошки Крокодила, она прикрыла глаза и перебирала варианты, где было бы безопаснее поставить финальную точку в сценарии. Ее квартира в областном центре, а также квартиры знакомых в гарнизоне и в умиравшем городишке категорически исключались. Ближайшая гостиница находилась слишком далеко. Оставался автомобиль.

– Вы хоть бы людей постеснялись! – вдруг заметался по пустому залу гневный старческий голос.

Вздрогнув, она оттолкнула Крокодила, поднялась.

– Вы чего из приличного заведения вертеп устраиваете?! – не унимался седой пенсионер.

«Как же я про него забыла! – поспешно накинула она куртку и бросила на стол купюры. – Пожилой человек! Незнако­мый, но... Боже, кокой стыд! »

«Джентльмен» закипал из-за обломанного кайфа.

– Чо ты лезешь, пенс вонючий?! – набычившись, двинулся он на старика. – Мы тебе мешали?!

Девушка схватила его за руку.

– Оставь человека в покое! Пошли...

* * *

Покружив по городку под моросящим дождем, белая Тойота остановилась в безлюдном переулке. Анна заглушила двигатель и сидела, не шевелясь. Куртка была расстегнута, блузка распахнута. Под ней, напоминая о поспешном бегстве из кафе, темнел лифчик.

Вниманием Крокодила завладели слегка раздвинутые коленки, обтянутые тонким полупрозрачным капроном. Поглаживая ближнюю ножку, он двигал край клетчатой юбки и потихоньку добрался до широкой резинки чулка и белевшей за ней полоски нежной кожи. А когда коснулся черных кружевных трусиков, девушка достала из сумочки пачку презервативов.

– Ты ведь этого хочешь?

Прыщавый кавалер радостно закивал.

Расстегнув его джинсы, она вытащила наружу тонкий обмякший член. Еще «не повзрослевший», смешной и... мокрый.

– Половой гигант изволил кончить, изучая мои бедра, – насмешливо прокомментировала она.

– Ну, так... малость, – запылали его щеки алой пионерской зорькой. – Но, если пососешь, он встанет!

Анна щелкнула ноготком по члену.

‒ Ты еще не дозрел до орального секса.

– Мне вообще-то восемнадцать! – гордо заявил Крокодил. И с обидой добавил: ‒ Для других созрел, а для тебя нет?

‒ Если перефразировать Еврипида, то: «Покажи мне, кто у тебя сосет, и я скажу кто ты».

– Кого пер... перефа?..

Вздохнув, она достала салфетку, высушила член и принялась его легонько мять и массировать. Крокодил закатил глаза, прерывисто задышал. Член не прибавил в толщине, но постепенно становился длиннее, оголяя небольшую розовую головку.

– Можем перебраться на заднее сиденье, – предложила она.

Но мальчишка вдруг заартачился:

– Да ну, в тесноте не по кайфу.

Она смотрела на него, не понимая, куда подевалось необузданное желание.

– Так, юноша, решай быстрее! Либо ты заканчиваешь свое грязное дело, либо выметайся, и я поеду домой.

Юноша секунду подумал и внезапно выдал глубокую мысль:

– В таком виде ты доедешь до первого мента. А потом два года будешь ходить пешком.

«Черт... А у него случаются проблески здравомыслия, – закусила девушка нижнюю губку. – Выбора нет – придется завершать лечение».

– Слушай, ты же хотела попробовать травку! – напомнил он.

– Я?.. Когда?!

– Ты была не против.

Она пожала плечами – изрядно сдобренная алкоголем память могла дать сбой.

‒ Есть тихое местечко, – осторожно прощупывал он почву. – Там и курнем, и потрахаемся в приличных условиях.

– Там никого?

– Пусто.

Анна завела двигатель.

– Командуй...

Спустя несколько минут Тойота повернула во двор между старых трехэтажных домов и остановилась у раскуроченной детской площадки.

Выйдя из автомобиля, девушка вдруг осознала, что выпила слишком много. Ноги стали ватными, руки слушались плохо. Бутылка вина, несколько рюмок водки. И все это на пустой желудок, на ослабленный депрессией организм. Последний раз подобный фортель она выкинула в студенческую пору, и он обошелся ей потерей девственности. То происшествие Анна списала на молодость, на отсутствие жизненного опыта и банальную случайность. Сегодня все делалось осознанно.

Над ближайшим подъездом красовался год постройки дома: «1951». Крокодил взял девушку под руку и почему-то повел не к двери подъезда, а к торцу дома.

– Жильцов давно отселили, дом третий год обещают снести, – пояснил он. – Дверь завалена изнутри, что б чужие не шастали.

За углом нескладный юнец неожиданно выказал ловкость: подпрыгнув, зацепился за отлив, подтянулся, толкнул створку окна. Закинув ногу, забрался внутрь и... пропал.

Девушка в недоумении прислушалась, огляделась по сторонам.

Вдруг сверху послышалась возня – из окна показался край сваренной из арматуры лестницы.

– Поднимайся, – приказал Крокодил, когда тяжелая лестница уткнулась в грунт.

Она преодолела несколько ступеней. А когда он помог спуститься в замусоренную комнату, ужаснулась: «Господи, в своем ли я уме?.. »

* * *

Они медленно поднималась по ступеням лестницы в подъезде приговоренного к сносу дома. С исписанных, исцарапанных стен давно облупилась краска, потолки не видели побелки около четверти века. Повсюду валялись окурки, строительный мусор; под ногами хрустело битое стекло...

Со стороны эти двое смотрелись странно. Что их могло связывать? Что между ними было общего? Она была из высшей лиги, он не дотягивал до любителей. Анна хоть и выглядела на двадцать три, но минувшим летом разменяла двадцать восемь. Она была красива, умна, образована и знала себе цену. Генарик был на десять лет младше. О мужской стати, красоте, достоинстве ‒ там и собаки не брехали. Тощий, сутулый, несуразный. С мозгами тоже не повезло, посему забросил школу и готовился встретить ближайшее будущее в армии или на зоне. Других вариантов не предполагалось.

Каждый лестничный пролет давался с трудом. Пару раз девушка оступалась, и вскоре повисла на плече Крокодила.

– Су-учий финт, как ты вела машину?! – морщил он узкий лоб.

– Нормально вела. Последние минут пять развозит...

На лестничной площадке второго этажа ее дыхание сбилось. Остановившись, она привалилась к шатким перилам.

– Че мучится?! Блевани ‒ полегчает, – предложил он со знанием дела.

– Надо просто отдышаться, ­‒ простонала она и тотчас почувствовала под юбкой ладонь Крокодила.

Его будто подменили: теперь он действовал напористо, нагло, без сомнений. Ощупав бедра и ягодицы, потянул вниз кружевные трусики. Она помогла ‒ приподняла одну ножку, затем вторую. Трусики безвольно повисли на носке замшевого ботильона.

Сунув их в карман, Крокодил снова запустил ладонь под юбку. Ощутив внутри себя его палец, Анна поморщилась и взмолилась:

‒ Подожди. Не могу больше.

– Чо такое?

Опустив глаза, она призналась:

‒ Я выпила много вина и очень хочу писать. Где здесь туалет?

«Джентльмен» посмотрел на нее как на прокаженную. Потом театрально раскинул руки:

‒ Везде, сучий финт! Представляешь, мамзель, ты можешь поссать тут везде! Канализация не работает, так что не стесняйся.

Девушка переминалась с ноги на ногу.

‒ Просить тебя отвернуться ‒ бессмысленно?

Прыщавый в ответ лишь гоготнул.

Не в силах более терпеть, она задрала юбку и присела в углу площадки. По слежавшейся пыли, промеж окурков и бутылочных пробок тотчас побежал темный ручеек.

Крокодил вжикнул молнией на джинсах, выудил из трусов член. И, пустив тугую струю в приоткрытую дверь заброшенной квартиры, блаженно прокомментировал:

‒ А у меня пиво наружу рвется...

Наконец, Анна облегченно выдохнула, достала из сумочки салфетку. А когда подняла голову, едва не ткнулась лбом в тонкий, еще «не повзрослевший» член.

‒ Пососешь? ‒ без особой надежды спросил Крокодил.

‒ Юноша, я делаю это только с любимыми мужчинами. Ты к таковым не относишься.

‒ Ладно, ‒ помог он подняться и направился вверх по лестнице. ‒ Об чем забьем, что сегодня будешь у меня сосать?

Она удивленно посмотрела в его тощую сутулую спину.

‒ Ты заставишь меня сделать это насильно?

‒ Была бы нужда статью подымать! Сама отсосешь. Спорим?

‒ Этого не будет, ‒ держась за перила, догнала его девушка.

Он обнял ее и погладил округлые упругие ягодицы.

‒ Если отсосешь ‒ я шпилю тебя в жопу. Согласна?

‒ Ты думаешь не той головой. Долго еще?

‒ Пришли. Вон слева зеленая дверь...

* * *

Коридор квартиры на третьем этаже встретил относительной чистотой, но в нос шибанула резкая смесь из запахов пыли, мочи, плесени и мало­знакомого аромата.

Миновав кишку коридора, Крокодил с Анной вошли в просторный зал с двумя большими окнами. Между окон притулился покрытый клеенкой кухонный стол с мерцавшей сине-оранжевым огоньком керосиновой лампой. Помимо лампы на столе стояли керогаз, пяток граненых стаканов и стопка коробок с самыми дешевыми папиросами. У противоположной стены громоздился широкий деревянный топчан­, поверх которого лежали матрацы грязно-серого цвета. Рядом со столом темнело большое кожаное кресло, с развалившимся в нем стариком в неопрятной мешковатой одежде. Старик крепко спал, распластав на груди седую всклокоченную бороду. И креслу, и его спящему хозяину было под восемьдесят.

Анна пихнула «джентльмена» в бок:

– Это еще кто?

– Майер, – отмахнулся тот.

– Я не буду трахаться при нем!

– А чо такого, сучий финт?! Считай, его здесь нет. Он импотент, потому что синячит каждый день как не в себя. Вон, глянь туда.

В дальнем углу поблескивали боками ряды пустых винных бутылок и маленьких пузырьков из-под боярышника.

Крокодил подтолкнул к топчану.

– Раздевайся и падай.

В комнате было гораздо теплее, чем на улице. Девушка села на край деревянной конструкции, положила рядом куртку, расстегнула пару последних пуговиц на блузке, но снимать ее не спешила.

– Ты можешь попросить его выйти? ‒ спросила она. ‒ Хотя бы на пятнадцать минут.

Юноша засмеялся, присел рядом и сам занялся ее одеждой.

– Майер – не простой бомж. Думаешь, он мыкается по заброшкам и жрет тухлятину с помоек? Хрен ты угадала! Майер – залупа в позолоченной оправе.

Анна смотрела на него пьяным непонимающим взором.

– Залупа?.. В оправе?.. Как это?

– Травой торгует. Кто и откуда поставляет – неведомо, но трава самая пиздатая в Белокаменске и всегда в наличии. Бабла через его руки проходит немеряно, а он оставляет себе крохи – на бухло и жрачку.

‒ Почему?

Крокодил снял с нее блузку, помог расстегнуть застежку черного лифчика.

‒ Потому что не хочет жить по-другому. Привык вот так, врубаешься? Все, дальше сама, а мне надо с ним перетереть. Майер! Майер, очнись!..

* * *

К мысли о том, что ей овладеет покрытый прыщами уродливый пацан, она кое-как привыкла. Мысль была отвратительной, как шведская квашеная сельдь, но цель оправдывала средства – чем больше дозволялось Крокодилу, тем реже в памяти всплывал образ Демидова. Однако полностью раздеться в присутствии незнакомого старика девушка не решалась.

Выпитый в кафе алкоголь возымел действие: мышцы сковало слабостью; она клевала носом, вяло соображала. В трех шагах, у кухонного стола, о чем-то спорили Крокодил с Майером. До слуха доносились обрывки фраз, смысл которых она не улавливала.

– Почему пять, Майер? Я хочу восемь! ‒ злился прыщавый. ‒ Восемь, сучий финт!

– Такса, Генарик, ‒ спокойно отвечал старый бомж. ‒ Ты ж все расценки знаешь. Пять.

– Почему пять?!

– Такса. Этот как ценник в магазине.

– Ценник, говоришь? ‒ Крокодил на секунду задумался. ‒ Слушай, ты же немец, верно?

– Ну-у... судя по фамилии ‒ да.

– Вот скажи мне: настоящее немецкое сливочное масло и наше из «пальмы» может стоить одинаково?

– Эк сравнил!

‒ Нет, ты ответь!

‒ Ну-у... навряд ли.

– Так чего ж ты разный товар подгоняешь под одни расценки?! Восемь или мы уходим.

После небольшой паузы Майер сдался:

– Ладно. На, крути первый косяк. А дале посмотрим, как масть пойдет...

У ближайшего окна зашелестела тонкая папиросная бумага, потом щелкнула зажигалка. По залу поплыло сизое облачко и стало тихо. По-хозяйски развалившись в кресле, Майер прихлебывал из стакана дешевое крепленое вино. Крокодил на корточках смолил папиросу. Оба глазели на девушку.

Она сидела прямо перед ними, уперев руки в топчан и склонив голову набок. Все в ней было чертовски соблазнительно: стройная, аккуратная фигурка; ровные, об­тя­ну­тые темными чул­ками ножки; правильные черты лица; недлинные, но красиво уложенные волосы; гладкая кожа. И ни одна случайная черточка не портила ее внешности. Ни съехавшие вниз чашки лифчика, наполовину обнажившие сочные темные соски. Ни замутненный алкоголем взор больших се­рых глаз. С ее появлением комната будто наполнилась светом, а в здешнем дурном воздухе впервые появились нотки дорогого парфюма.

С тех пор, как Майер обжился в квартире третьего этажа, баб на топчане побывало превеликое множество. Однако и бабами назвать их он бы поостерегся. Скорее это были существа, напрочь растерявшие не только женские, но и человеческие качества. Неопределенный возраст, прокуренные хриплые голоса, пропитые одутловатые рожи, обноски вместо одежды. И вонь. Жуткая застаревшая вонь от месяцами немытых тел. За стакан портвейна они отдавались любому, а за бутылку паленой водки могли ночь напролет ублажать толпу. Майера от них воротило; он терпел их в своем жилище только потому, что они оживляли его торговлю ‒ травка разлеталась пуще чебуреков в привокзальном буфете. Сегодня же, очнувшись от хмельного забытья, он обнаружил на топчане воплощение женского идеала. Нечто подобное жители вымиравшего депрессивного Белокаменска могли увидеть лишь в отделении Почты России, где на видном месте стояли затянутые в целлофан глянцевые журналы. С их разноцветных обложек надменно взирали девицы удивительной красоты ‒ одетые в дорогие наряды и недоступные, как цивилизации далеких галактик.

Крокодил пересел на топчан и протянул тлеющий косяк:

– Дерни.

‒ Что это? ‒ очнулась Анна.

‒ Травка. Горло не скребет и по вкусу – не сено. Дерни, не ссы.

Она послушно затянулась.

‒ Ложись и дергай поглубже.

Глядя в потолок, она затягивалась странным кисловатым дымком, пока «джентльмен» разбирался с лифчиком и молнией на юбке. Потом она приподняла попу и свела ноги вместе, чтобы облегчить задачу, после чего на ней остались лишь чулки с замшевыми ботильонами. Стыд почти не тревожил ‒ она припечатала его твердым решением совершить отчаянную мерзость, а потом добила алкоголем.

Докурив папиросу, Анна почувствовала, как сознание обволакивает густой туман. «Пора заканчивать комедию, ‒ подумала она. ‒ Иначе я вырублюсь в этой квартире, и тогда комедия перерастет в драму». К тому же не хотелось устраивать порношоу перед Майером, который не отрывал от нее похотливого взора. В финальной сцене короткого сценария она отдавалась прыщавому ублюдку. Других персонажей сценарий не предусматривал. Даже полных импотентов.

Она с трудом перебралась на край топчана, села.

‒ Ножки раздвинь, ‒ внезапно присел перед ней Крокодил. В руках у него сверкнул вспышкой смартфон.

‒ Перестань. Мы так не договаривались, ‒ прикрыла она ладонью лицо. ‒ И давай побыстрее покончим с нашим планом.

Голова кружилась. С трудом поднявшись и простучав каблуками, она подошла к дальнему окну. За мутным стеклом бушевала осень: ветви деревьев раскачивал ветер, опять срывался мелкий дождь.

Анна уперлась ладонями в растрескавшийся подоконник, грациозно выгнула спину.

‒ Презервативы в сумочке. Я жду...

Кто-то подошел сзади; шершавая ладонь коснулась спины, прошлась по бедру, завернула меж ягодиц. Она расставила пошире ноги, и вдруг учуяла запах жесточайшего перегара.

Девушка в ужасе оглянулась. Перед ней стоял Майер.

‒ Ты это, девонька, не бойся ‒ я безобидный, ‒ теребил он спутавшуюся бороду. ‒ Я разве что потрогать с превеликой осторожность.

От возмущения у нее потемнело в глазах.

‒ Пожалуйста, отойдите и больше ко мне не прикасайтесь, ‒ отчеканила она.

Гневная тирада отняла последние силы. В висках застучало; потолок, стены, окна и топчан куда-то поплыли. Потеряв сознание, она рухнула на пол.

«Le petite mort», ‒ сказали бы ее коллеги-медики. «Маленькая смерть»...