Женщина напрокат 4: Маска дрессировщика (Женщины извращенки порно)

Пролог

Марк не спал.

Часы в углу комнаты не тикали — их не было. Но внутренний механизм, вбитый в череп тренировками, службой, страхом, продолжал отсчитывать: минуту, вторую, двадцатую. Глаза открыты. Мышцы — спокойны, но напряжены. Позвоночник будто зажат в тиски.

На нём — форма. Серый, грубый костюм с плотно застёгнутым воротом. Нашивка без имени. Только код:

M-17

.

Имени теперь нет. Есть только роль.

Дверь не открывалась уже пять часов. В комнате — тишина, пахнущая дешёвым моющим средством и чем-то металлическим. Возможно, кровью. Или потом. Неважно. Он дышал ровно, как учили. Не суетился. Не думал о будущем. Только — о миссии.

На стене — ничего. Но в воображении Марка — карта. Он давно выучил каждый поворот маршрута. Гамбург. Затем проверка. Потом — распределительный центр. Если всё пройдёт гладко, его допустят к обучению. В роли тренера, надзирателя, властного зверя, который

не должен помнить, что такое жалость

.

Но он помнил. Каждой клеткой. Каждым мускулом.

Он помнил Вику. Как она держалась. Как плакала на плече. Как притворялась. Как смотрела — так, что хотелось взорвать весь их мир. Он помнил всё — даже если придётся сделать вид, что это ничего не значит.

Замок щёлкнул.

Он не встал. Только повернул голову. В проёме — двое в чёрной форме, без лиц. Один держал планшет, второй — пластиковый кейс.

— Встаньте, — произнёс один. — Пройдите базовую аккредитацию.

— Молчание — обязательное условие до окончания первой фазы, — добавил второй.

Он встал.

Внутри всё уже выстроено. Страх — погашен. Чувства — закрыты. Осталась цель.

Они повели его по узкому коридору, освещённому синим светом. Ни окон, ни отражений. Только крошечные камеры над дверями, улавливающие движение, голос, жар кожи. Марк не дрожал.

В конце коридора — комната с зеркальными стенами и креслом. В центре — шлем для сканирования, манекен с ремнями, столик с несколькими видами плёток. В углу — планшет. Над ним — надпись:

«Оцени уровень подчинения субъекта по реакции на боль, голос и прикосновение. Эмпатия исключена. Нарушение инструкций — отстранение.»

Он взял плётку.

Ты же хотел быть рядом, Вика? Я тоже. Но сначала — я стану тем, кого они допустят в ад.

Щелчок плётки в воздухе. Молчание. Маска уже надета — даже если пока невидима.

Он — господин. Он — зверь. Он — допуск.

И он дойдёт до самого конца.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 1 — Прибытие

Машина остановилась у ворот. Металл блеснул в свете прожекторов, и сразу — тихий, но отчётливый щелчок замков. Дверь открылась только с одной стороны — там, где стоял охранник в чёрном, с лицом, скрытым под капюшоном. Он не сказал ни слова, только повёл рукой.

За воротами — узкий двор, выложенный серыми плитами. Пустой. Даже ветер будто не имел права сюда заходить. Марк шёл ровно, с выверенной длиной шага, как учили. Никаких лишних движений.

Внутри пахло хлоркой и чем-то железным. Стерильность здесь была почти агрессивной. Белые стены без единой трещины, ровный свет потолочных ламп, гул вентиляции. На полу — тёмно-серые квадраты плитки, без пятен и царапин. Как будто здесь ничего никогда не происходило.

Первый пункт — стойка регистрации. За ней — женщина в серой форме, волосы собраны в тугой пучок, лицо без макияжа. На столе — планшет и металлический сканер.

— Код? — спросила она, даже не поднимая глаз.

— M-17.

Сухой кивок. Отпечатки пальцев, ладони, затем — сканирование сетчатки. Холодный металл рамки коснулся лба. На экране загорелось его новое имя:

Dario Wolf

. Гражданство: Италия. Профессия: тренер по поведенческой адаптации.

Дальше — медицинская проверка. Маленькая комната с кушеткой, шкаф с приборами. Мужчина в белом халате молча измерил пульс, давление, проверил зрачки фонариком. Спросил только одно:

— Аллергии?

— Нет.

Когда он вышел обратно в коридор, в голове уже выстроилась карта этого места: три поворота направо, лестница вверх, три двери с кодовыми замками. Камеры — каждые пять метров.

Он чувствовал, как организм подстраивается под режим выживания: дыхание ровное, пульс — ниже нормы, эмоции приглушены. Всё — ради роли. Всё — ради того, чтобы дойти до конца.

* * * * *

Его повели по коридору, который казался длиннее, чем был на самом деле. Лампы под потолком горели ровным, почти больничным светом, а каждый шаг отдавался в стенах глухим эхом. На поворотах попадались двери без ручек — глухие, одинаковые, с маленькими чёрными точками камер в верхних углах.

На третьем повороте охранник остановился перед дверью с серой панелью. Коснулся пальцами сенсора — раздался тихий электронный сигнал, и створка скользнула в сторону.

Комната была просторнее, чем он ожидал. Окна — фальшивые, подсвеченные холодным светом. В углу — высокий шкаф с папками, возле него — металлический стол с идеально разложенными инструментами: планшет, кожаная папка, тонкая папка с кодом

M-17

.

За столом сидел Эрвин Меккер. Средних лет, подтянутый, с выбритым лицом и холодными глазами, которые словно сразу измеряли твой вес, рост и цену. Его жесты были скупыми, но точными, как у человека, привыкшего распоряжаться жизнями других без лишних слов.

— Господин Вольф, — произнёс он без акцента, но с лёгкой сухостью немецкой школы речи. — Или предпочитаете Дарио?

— Дарио, — спокойно ответил Марк.

— Отлично. — Меккер взял папку, бегло пролистал. — Двадцать успешно подготовленных объектов, ноль побегов, ноль сбоев. Впечатляет.

Марк знал, что это — тест. Они проверяли, как он отреагирует на собственную легенду. Ни гордости, ни смущения он не позволил себе. Только короткое:

— Я делал то, что должен.

Меккер закрыл папку, сцепил пальцы.

— Здесь всё строже. Здесь ты не просто дрессируешь. Здесь ты создаёшь инструмент. Девушка, которая отсюда выйдет, не должна помнить, что значит «быть собой». Она должна помнить только команды. И только твоё лицо, как источник этих команд.

— Я понимаю.

— Уверен? — взгляд Меккера задержался на нём чуть дольше. — Потому что мы будем наблюдать. Постоянно. И здесь любая слабость — это не промах. Это провал.

Марк кивнул.

— Слабости нет.

Меккер откинулся на спинку стула, слегка прищурился.

— Хорошо. Сегодня ты пройдёшь адаптацию, завтра — осмотр объекта. И ещё, Дарио… — он чуть склонил голову, словно взвешивая каждое слово. — Здесь нет друзей. Здесь есть коллеги. И те, кто хотят видеть тебя на месте подопечной.

Марк уловил предупреждение. И понял: игра началась.

* * * * *

Дверь за спиной закрылась бесшумно. Охранник повёл его дальше, мимо ещё одного ряда глухих дверей. На этот раз коридор заканчивался залом, где стояли трое мужчин. Двое из них уже ждали — Марк понял, что это не случайность.

Первым он заметил Хартмана Ригеля. Высокий, широкоплечий, с коротко стрижеными седыми волосами и лицом, которое словно вырезали топором. На руках — пара старых шрамов, кожа загрубела, как у бойца. Он стоял, сцепив ладони за спиной, и смотрел на Марка так, будто примерял, куда ударить первым — в лицо или в спину.

— Это и есть новый? — голос Хартмана был низким, хриплым. — Слишком чистый.

— Зато без брака, — сухо отозвался сопровождающий.

Второй — Лоран Фабр — был полной противоположностью. Среднего роста, в тёмно-сером костюме, с ухоженной бородой и волосами, зачесанными назад. Его взгляд был мягким, почти дружелюбным, но за ним чувствовалась осторожная оценка. Лоран улыбнулся, как приветливый хозяин дорогого отеля.

— Добро пожаловать в ад, Дарио, — произнёс он, чуть растягивая слова. — Здесь у нас… особая культура.

— Здесь у нас нет культуры, — перебил Хартман. — Здесь есть дисциплина. И я хочу увидеть, как ты её держишь.

Марк не ответил на провокацию. Он просто посмотрел на обоих по очереди — так, чтобы ни один не прочитал лишнего.

— Вы все здесь, чтобы учить, — ровно сказал он. — И я тоже.

Фабр кивнул, усмехнувшись в полгубы, а Хартман только фыркнул. В их взглядах он увидел разное: Лоран будет копать медленно, исподтишка. Хартман — бить прямо и сразу, лишь бы выбить из седла.

Меккер, который вошёл в зал следом, оглядел их всех и произнёс:

— Запомните: здесь каждый под наблюдением. Даже я.

И Марк понял, что с этой минуты он играет в тройную игру — с системой, с врагами и с самим собой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

* * * * *

Меккер повёл их по лестнице вниз. Металл ступеней отдавал в ноги холодом, а воздух становился гуще — пахло потом, резиной и чем-то сладковатым, будто здесь недавно проливали вино… или кровь.

Первой зоной был тренировочный зал. Просторное помещение, залитое холодным светом. По периметру — камеры, направленные на каждое пятно пола. Вдоль стен — стойки с плётками, ремнями, длинными металлическими штангами.

Но взгляд Марка сразу зацепили девушки. Их было не больше десятка. Все — в одинаковых тонких трусиках, кружевных, как специально подобранных для контраста с грубостью происходящего. На шее — чёрные кожаные ошейники с маленькими серебряными номерами. Грудь — разная, но каждая пара обнажена, кожа ещё теплеет от стыда, соски напряжены — от холода или страха, уже не различишь.

Они стояли в линию, руки за спиной, взгляд вниз. Некоторые с трудом сдерживали слёзы, у одной ресницы уже были мокрыми. Это были не сломленные фигуры — ещё нет. Они только недавно оказались здесь, и в каждом движении было то самое отчаянное сопротивление, которое скоро выжгут.

— Эти прибыли три дня назад, — сказал Меккер, проходя мимо. — Через месяц они будут улыбаться, когда их дрессируют. Через два — просить об этом.

Марк заметил, как одна из девушек — худенькая, с длинными чёрными волосами и ярко-зелёными глазами — чуть вскинула взгляд, встретилась с ним на секунду и тут же опустила ресницы. Там было всё: страх, вопрос, и… мольба.

Он заставил себя отвести глаза, чтобы не выдать ничего.

Следом — узкий коридор, ведущий к ряду дверей с маленькими окошками. За стеклом — камеры. Каждая по два на три метра, с металлической кроватью и тонким серым пледом. В одной девушка сидела, обхватив колени, в другой — медленно расчесывала волосы, упрямо не глядя на объектив.

— Франция ждёт лучших, — спокойно пояснил Меккер. — Остальных отправим туда, где товар уходит за ночь.

Марк молчал. Слова были лишними. Он просто шёл, запоминая лица, осанки, шрамы — всё, что могло пригодиться. И внутри, под тщательно надетой маской, в нём нарастала тихая, холодная злость.

* * * * *

Комната наблюдения была выкрашена в серый, почти сливающийся с тенью цвет. Перед Марком — широкое зеркало, за которым яркий свет вырывал из темноты фигуру девушки. Она стояла на коленях, спина прямая, руки сцеплены за головой. На шее — чёрный кожаный ошейник. Лицо чистое, но в глазах — дрожь, которую она тщетно пыталась скрыть.

Перед ней прохаживался Хартман Ригель, тяжёлый, как удар. Он наклонился, почти касаясь губами её уха, и начал говорить — тихо, но так, чтобы каждое слово разрезало тишину.

— Ну что, сучка, уже поняла, куда попала? — его голос был как ржавый металл. — Здесь не твоя жизнь, не твои правила и не твои мечты. Здесь твоя дырка — единственное, что хоть как-то имеет ценность.

Девушка резко втянула воздух, но промолчала. Хартман обошёл её кругом, нарочно задерживая взгляд на груди.

— Ты думаешь, тебя будут уважать за то, что ты молчишь? Нет. Здесь ты будешь открывать рот ровно тогда, когда тебе скажут. И закрывать — когда кончат.

Он остановился прямо перед ней, чуть склонив голову.

— Смотри на меня, шалава. Смотри и запоминай. Любая слеза — моё развлечение. Любой твой стон — моё право.

Девушка подняла глаза, в них сверкнула обида, но он лишь усмехнулся.

— Вот это мне нравится. Глаза, в которых хочется всё выжечь. Не переживай, через пару недель ты будешь сама просить, чтобы тебя трахнули в грязи.

Марк почувствовал, как его челюсти сжались. Но снаружи он позволил себе короткий, почти одобрительный смешок. Хартман услышал — и бросил через плечо:

— Видишь, Вольф, они ломаются ещё до того, как на них ляжет первый удар. Надо просто правильно говорить.

Когда они вышли из комнаты, Марк всё ещё держал на лице ту же лёгкую ухмылку. Только внутри всё горело от отвращения, и он уже знал: Хартман станет первой тенью, которую придётся стереть с пути.

Глава 2 — Правила зверя

Кабинет Меккера выглядел так, будто здесь никогда не задерживались надолго. Белые стены, металлический стол, ровный холодный свет, без единой тени. Даже стулья — простые, с жёсткой спинкой, такие, чтобы человек не расслаблялся ни на секунду. На стене — встроенный экран, где без звука шли кадры с камер: девушки в коридоре, кто-то на коленях в зале, кто-то сидит на кровати в камере, обхватив колени.

Меккер не сразу заговорил. Пальцами он медленно перелистывал кадры на планшете, будто рассматривая коллекцию предметов. Только потом поднял глаза на Марка.

— У нас нет волшебной формулы, которая сломает любую за один день. Но есть система, которая работает всегда.

Награда и наказание.

Он положил планшет на стол и выпрямился.

— Принцип простой: выполнила команду — получила. Не выполнила — лишилась. Еда, вода, тепло, даже право спать — всё даётся и отбирается по твоему решению. Не открыла рот, когда нужно, — ночь на полу. Задержала шаг — час на коленях, без движения.

Марк слушал, удерживая лицо неподвижным, хотя каждое слово отдавалось в висках глухим стуком.

— Сексуальное подчинение — ключевой инструмент, — продолжил Меккер. — Девушка должна перестать видеть в этом унижение. Наоборот — воспринимать как единственный способ получить хоть что-то хорошее. Если она реагирует на твой голос, твой взгляд, твои прикосновения — значит, ты ею владеешь.

Он взял со стола тонкую металлическую указку и, постукивая ею по ладони, добавил:

— Но запомни: никаких увечий. Никаких шрамов, синяков на лице, повреждений, которые снизят цену. Этих девочек потом будут продавать, и они должны сохранить товарный вид. Сломанная психика — это норма. Поломанное тело — брак.

Он сделал паузу и чуть наклонился вперёд, в голосе стал проступать металл:

— Никогда не делай это ради удовольствия. Здесь нет места твоим фантазиям. Только результат.

Потом, как будто между делом, бросил:

— И ещё… сострадание — запрещено. Если я увижу, что ты жалеешь свою подопечную, ты закончишь так же, как она. Или хуже.

Марк кивнул, чувствуя, как внутри всё сжимается в холодный ком.

— Понял.

— Тогда запомни главное, — сказал Меккер, чуть откинувшись в кресле. — Дрессировщик, который перестал быть зверем, становится мясом.

* * * * *

Меккер откинулся в кресле, сцепив пальцы на груди, и какое-то время просто молчал, глядя на Марка так, будто пытался просверлить взглядом. Потом, не меняя тона, сказал:

— Ты не первый, кого я вижу здесь. И не все дожили до конца первой фазы.

Он коснулся экрана планшета, и на нём появились фотографии — мужские лица, чёткие, уверенные. Каждое имя было зачёркнуто красной линией.

— Этот… — он ткнул пальцем в одно из фото. — Решил, что может подкармливать свою подопечную, когда та хорошо «работает». Мелочь, казалось бы. Через неделю она уже умела манипулировать им. Через две — он получил нож в горло от охраны, когда пытался вывезти её за территорию.

Меккер переключил кадр. Теперь на экране был мужчина с пустым взглядом и выбитыми зубами.

— А этот поверил, что она его «понимает». Она и правда понимала — как использовать его слабость, чтобы сбежать. Мы нашли её через двое суток. Его — через час после неё.

Он положил планшет на стол, откинулся назад.

— Здесь любое проявление жалости — как капля крови в воде с акулами. Они почувствуют, они начнут пробовать, и однажды ты проснёшься с петлёй на шее.

Марк молчал. Он понимал, что каждое слово сейчас — это и предупреждение, и проверка.

— Запомни, Вольф, — голос Меккера стал тише, но тяжелее. — Если тебе жалко — ты уже проиграл. Здесь они не жертвы. Здесь они — материал. Твоя задача — сломать их так, чтобы при продаже они улыбались.

Меккер снова включил камеры на экране. Несколько девушек шли по коридору в одном белье, с ошейниками. Они держали головы опущенными, но шаг у каждой был одинаковый — вымеренный, синхронный.

— Видишь? Это результат. Так должно быть всегда.

Он выключил экран и встал.

— Время теории закончилось. Дальше — практика.

* * * * *

Когда Хартман закончил, Меккер перевёл взгляд на Марка:

— Твоя очередь. Никаких увечий. Только команда. Хочу увидеть, что ты можешь заставить её сделать что угодно.

Девушку оставили в центре зала. Она дышала часто, кожа на груди подрагивала, но спина оставалась прямой. На шее — чёрный ошейник, тонкие кружевные трусики едва прикрывали лобок. В её взгляде был вызов, смешанный со страхом.

Марк подошёл медленно, обходя её по кругу. Чувствовал на себе взгляды — Меккера, Хартмана, Лорана. Они ждали шоу, ждали, что он провалится или проявит себя как один из них.

— Подними голову, — произнёс он тихо, но так, чтобы это прозвучало как приказ, а не просьба.

Она подчинилась, медленно, с явным усилием.

— Сними трусики. Медленно. И положи их мне в руку.

Её глаза расширились, губы чуть приоткрылись, но она не двинулась. Марк сделал шаг ближе, наклонился к её уху.

— Сделай это. Или я сам их сниму.

Девушка вздрогнула, провела пальцами по бёдрам и стянула ткань вниз, обнажая гладкую кожу. Марк протянул руку, и она положила кружевный клочок ткани на его ладонь — быстро, будто обжигалась.

Он не убрал руки. Вместо этого вернул её ладонь к её же телу и, глядя прямо в глаза, тихо приказал:

— Потрогай себя. Один палец. Глубже.

Она задержала дыхание, взгляд метнулся к зеркалу наблюдения, но сопротивления в движениях уже не было. Палец коснулся её, она вздрогнула и, прикусывая губу, медленно ввела его внутрь.

— Скажи:

Я ношу то, что мне дают, и снимаю, когда приказывают

, — продолжил он.

Голос дрогнул, но слова прозвучали. Он заставил её повторить громче. Второй раз она сказала твёрже, но с таким напряжением, что мышцы на шее вздулись.

Меккер кивнул. Хартман скривил губы, но промолчал.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Марк бросил трусики на пол и отошёл назад, сохраняя холодный, равнодушный вид. Только внутри всё сжималось от того, что он заставил её сделать. И от того, что сделал это слишком убедительно.

* * * * *

Вечером его отпустили в выделенную комнату. Здесь не было ни домашнего уюта, ни даже минимальных деталей, за которые можно зацепиться взглядом. Металлическая кровать с серым тонким матрасом, стол, стул, встроенный в стену шкаф с двумя комплектами одежды. Камера в углу под чёрным куполом, которая не мигает — просто смотрит.

Он сел на край кровати, положив локти на колени. Шум вентиляции был ровным, но в этой тишине казался будто сердцебиением чужого, незримого существа. Здесь каждое движение казалось замеченным.

Он закрыл глаза — и увидел её снова. Девушка на коленях, с поднятой головой, трусики в его руке. И тот момент, когда она ввела палец в себя, глядя прямо ему в глаза. Он видел, как её дыхание сбилось, как в глазах одновременно вспыхнул стыд и злость. И видел, что голос у него в тот момент был абсолютно ровным. Ни тени колебания.

Это только игра. Ради цели. Ради Вики. Ради выхода. Ради всех рабынь.

Он повторял это в уме, как молитву. Но слова не глушили неприятное осознание: он сделал это слишком легко. Словно внутри него уже была готовая инструкция, как подавлять, как ломать, как вытягивать из человека то, что нужно, — и он просто её воспроизвёл.

Он вспомнил, как стоял перед Меккером, как тот кивнул одобрительно. Как Хартман молча прищурился, оценивая. Как Лоран улыбнулся своей скользкой полуулыбкой. Они поверили. Поверили, что он «свой».

А ведь это и было целью. И всё же от этого становилось мерзко. Потому что чем лучше он играл зверя, тем меньше оставалось уверенности, что сможет снять эту маску в нужный момент.

Сколько я выдержу, прежде чем роль прилипнет окончательно? Месяц? Два? А может, я уже начинаю меняться?

Он лёг, положив руки за голову, и уставился в потолок. Камера всё так же молча наблюдала. Внутри жгло странное чувство — смесь отвращения и удовлетворения. Отвращение — к тому, что заставил сделать девушку. Удовлетворение — к тому, что выполнил задачу идеально. И вот это второе было самым опасным.

Не привыкать. Не терять себя. Не забывать, зачем я здесь.

Он перевернулся на бок, подтянув колени, и закрыл глаза. Сон не приходил сразу. Перед внутренним взором снова и снова вставала её фигура, дрожащие пальцы, холодные слова, которые он произнёс без единой заминки. И где-то глубоко, за всеми слоями маски, тихо шевелился вопрос: а если однажды я перестану чувствовать к этому отвращение — что останется от меня?

Он уснул с этим вопросом, как с холодным камнем в груди.

Глава 3 — Испытание взглядом

Он проснулся ещё до того, как дверь открылась. Здесь невозможно было проспать — организм сам поднимал его раньше будильника, которого и не было. Но в этот раз не тишина, а тяжёлый звук замка вывел его из полудрёмы.

Дверь распахнулась. В проёме — охранник в чёрной форме, лицо скрыто тенью капюшона.

— Пора на работу, M-17. Сегодня покажешь, чему учился.

Марк встал без лишних движений. Серый костюм сидел так, как нужно — ровно, без складок, высокий ворот застёгнут до конца. Он знал, что камерам всё равно, но привычка держать внешний вид была частью легенды. Его легенды. И сегодня нужно было не просто сыграть роль, а утвердиться в ней.

Коридоры были всё теми же: белые стены, ровный холодный свет, глухой звук шагов по плитке. Но сегодня он чувствовал другое — не просто рутину, а приближение экзамена. Всё, что он репетировал мысленно, всё, что отрабатывал на подготовке, — сейчас нужно будет применить на живых. И это должно выглядеть так, будто он делает это не в первый раз.

Зал для тренировок встретил его тем же запахом, что и всегда: пот, дешёвое моющее средство, металл. Но сегодня здесь было иначе тихо — как в комнате перед началом допроса. Камеры в углах мерцали красными точками, и он был уверен, что за ним следят не только из зала, но и с других этажей.

В центре стояли три девушки. На каждой — одинаковые кружевные трусики, которые едва держались на бёдрах, чёрный кожаный ошейник с серебряной меткой, обнажённая грудь. Кожа у всех покрыта мурашками, но у каждой по-своему: у одной — от холода, у другой — от напряжения, у третьей — от страха. Волосы распущены, что придавало им вид одновременно беззащитный и вызывающий — идеально для теста.

Первая — смуглая, тёмные глаза острые, будто нож. Она не опускала взгляд, бросая на него короткие, колючие взгляды. Вторая — светловолосая, с чёткой линией скул, испуганная, но внутри ещё держащая оборону. Третья — хрупкая шатенка, взгляд в пол, губы дрожат, плечи чуть ссутулены.

Меккер стоял сбоку, руки за спиной, как судья на показательных учениях. Рядом — Хартман, сложивший руки на груди и чуть подался вперёд, чтобы не пропустить ни одной реакции.

— Сегодня проверка, — сказал Меккер, и голос его не допускал споров. — У тебя группа из трёх. Без физического воздействия. Только слово и взгляд. Заставь их подчиниться.

Хартман усмехнулся, бросив:

— Посмотрим, какой ты на самом деле, Вольф.

Марк сделал шаг вперёд. Он видел, как меняется дыхание девушек, как у одной чуть дрогнули пальцы, а другая прикусила губу. Он чувствовал запах их кожи, перемешанный с лёгким ароматом дешёвого мыла, которым их, вероятно, мыли утром. Всё это — фон для того, что предстояло сделать.

Сегодня он должен был показать, что умеет ломать. Но ломать так, чтобы это выглядело естественно. Как будто это для него — привычная работа.

* * * * *

Марк остановился на расстоянии пары шагов. Девушки молчали, каждая по-своему держала паузу. Он знал: первые секунды — решающие. Нужно сразу поставить рамку, в которой они перестанут быть людьми и превратятся в материал.

Он обошёл их медленно, почти лениво, взглядом фиксируя каждую деталь.

— Встаньте шире, — сказал он ровно. — Пятки на линии, носки наружу.

Они подчинились, но не синхронно. Смуглая сделала шаг сразу, светловолосая замешкалась, шатенка едва пошевелилась. Марк отметил это, но не комментировал.

— Голову вверх, — продолжил он. — Здесь не прячутся. Здесь показывают, что вы готовы.

Светловолосая подняла глаза, но в них читалась ненависть. Он шагнул к ней ближе, так, чтобы его тень упала на её грудь.

— Гляди на меня, — тихо, почти ласково. — Ещё пару недель — и ты сама будешь умолять, чтобы я сказал, что ты сделала всё правильно.

Она дрогнула, но удержала взгляд.

Он повернулся к смуглой.

— Скажи:

Я принадлежу тому, кто меня дрессирует

.

— Нет, — ответила она, почти шёпотом, но достаточно, чтобы все услышали.

Марк улыбнулся краем губ, будто ждал этого.

— Значит, будет очень больно, пока не скажешь этислова. Громко.

Она выдохнула, и голос сорвался:

— Я… принадлежу… тому, кто меня дрессирует.

— Сильнее, — потребовал он, глядя прямо в глаза.

Смуглая выкрикнула фразу так, что в зале звенело. У шатенки дрогнули плечи — она, кажется, уже начала проглатывать реальность.

Марк сделал ещё один круг. Он чувствовал, как напряжение растёт, как их дыхание становится короче. И именно это было целью: не крики и не слёзы, а тот момент, когда внутренние стены начинают трескаться.

* * * * *

Смуглая ещё дышала тяжело после крика, но снова опустила взгляд, будто пытаясь спрятать злость. Марк остановился прямо перед ней, тень от его плеч легла на её лицо. Он чуть наклонился вперёд, так, чтобы говорить почти в упор, чувствуя запах её кожи и лёгкий привкус дешёвого мыла, которым их, скорее всего, мыли утром.

— Не смотри в пол, сука, — тихо, но с таким нажимом, что каждая буква звенела. — Пол — не твой хозяин. Твой хозяин — тот, кто решает, что ты ешь, как ты спишь и кому ты раздвигаешь ноги. А сейчас это я.

Она резко подняла голову. В её глазах мелькнула искра, но он видел — она не из тех, кто быстро сдаётся. И именно это он собирался использовать.

Он развернулся к светловолосой.

— Раздвинь ноги шире.

— Зачем? — голос дрогнул, но в нём была попытка держать оборону.

Он шагнул ближе, настолько, что она почувствовала его дыхание. Голос стал ниже и жёстче:

— Чтобы было видно, кому принадлежит твоя дырка. И поверь, она теперь не твоя. Она — инструмент. И этот инструмент работает только тогда, когда я скажу.

Щёки девушки вспыхнули, глаза наполнились злостью и унижением. Но она подчинилась, сделав шаг в стороны.

Марк обошёл их всех кругом, останавливаясь у каждой чуть дольше, чем нужно. Его шаги отдавались в тишине зала, и даже вентиляция казалась тише, чем обычно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— А ты… — он остановился за спиной шатенки, которая всё ещё не поднимала головы. — Думаешь, что если будешь тихой, то проскочишь незамеченной? Нет, милая. Здесь тихих ломают первыми.

Она сглотнула, но не ответила.

— Подними голову, — приказал он.

Она медленно подчинилась, и он увидел в её глазах ту самую дрожь, которая была смесью страха и осознания, что бежать некуда.

— Вот так, — сказал он, чуть улыбнувшись уголком губ. — Теперь скажи:

Я ничего не решаю. Всё решает мой хозяин.

Она колебалась секунду, и он добавил, тише, почти шёпотом:

— Скажешь тихо — заставлю повторить до хрипоты.

— Я… ничего не решаю. Всё решает мой хозяин, — произнесла она, глядя куда-то мимо.

— Смотри на меня, блядь, когда говоришь это, — резко перебил он.

Она подняла взгляд и повторила. Громче.

Марк выпрямился, оглядел их всех.

— Запомните, блядь, одно. Здесь нет вас. Есть я. Есть хозяин. И если хоть одна из вас решит, что может меня игнорировать — я сделаю так, что вы сами будете ползать на коленях, умоляя, чтобы я на вас посмотрел.

Он сделал шаг назад, но продолжил, уже чуть спокойнее, будто подводя итог:

— Здесь вы не женщины. Здесь вы — функция. Ваши имена никого не волнуют. Ваши истории никому не нужны. У вас нет будущего, кроме того, что я вам разрешу.

Тишина была глухой. Девушки стояли с опущенными плечами, у каждой в глазах по-своему отражалось то, что он только что сказал: у одной — злость, у другой — страх, у третьей — пустота.

И Марк понял: первая трещина в их внутренней броне уже пошла.

* * * * *

Марк уже собирался завершить упражнение, когда за спиной раздался тяжёлый шаг. Хартман вышел вперёд, словно до этого терпеливо ждал, но теперь решил вмешаться.

— Ну и что это за детский сад? — произнёс он громко, глядя то на девушек, то на Марка. — Они всё ещё дышат ровно. Всё ещё стоят на ногах.

Марк молчал.

Хартман подошёл к смуглой, встал вплотную, и та машинально отпрянула назад, но ошейник и его пальцы на её подбородке заставили замереть.

— Вот так их не ломают, Вольф. Тут нужен удар. Тут нужна боль. И чем быстрее, тем лучше.

Он бросил взгляд на Марка и ухмыльнулся:

— Или ты у нас только языком умеешь работать?

Марк сделал шаг вперёд, забрав пространство между ними. Говорил он спокойно, без повышения голоса:

— Я делаю так, что они ломаются без синяков. Сломанные тела не продаются дорого.

— Пошёл ты… — усмехнулся Хартман, но отошёл, явно провоцируя на спор.

Марк повернулся к девушкам, полностью игнорируя его. Он медленно обвёл их взглядом, останавливаясь на каждой чуть дольше, чем комфортно.

— Встаньте на колени.

Девушки подчинились, кто-то быстрее, кто-то медленнее.

— Руки за спину. Голова вверх. Смотрите только на меня, — продолжил он ровно, но так, чтобы в голосе чувствовался контроль. — Теперь вы мои, даже если я молчу. Даже если вас никто не трогает. Я в вашей голове. И выйти оттуда вы уже не сможете.

Хартман хмыкнул, но больше не вмешивался. Меккер за зеркалом наблюдал молча. И Марк не мог понять — он доволен или запоминает, чтобы потом использовать против него.

* * * * *

Когда всё закончилось, девушки остались стоять на коленях в центре зала, опустив головы. Марк сделал шаг назад, давая понять, что упражнение завершено. Хартман фыркнул, прошёл мимо и, нарочито громко, бросил:

— Красиво играешь в слова, Вольф. Посмотрим, сколько они у тебя продержатся, прежде чем снова поднимут глаза.

Марк не ответил. Он знал: любая реплика сейчас будет работать на Хартмана.

Дверь в зал открылась, и Меккер вошёл так, будто наблюдал со стороны всё это время. Лицо — непроницаемое. Он прошёл мимо девушек, даже не взглянув на них, и остановился прямо перед Марком.

— Закончили? — спросил он.

— Да, — спокойно ответил Марк.

— Хорошо. Свободен.

Ни оценки, ни намёка на то, что он думает. Просто сухое «свободен» и холодный взгляд, который ничего не выдавал.

Когда Марк вышел в коридор, шаги эхом отдавались в пустоте. Он шёл, стараясь держать спину ровно, но внутри всё крутилось.

Что это было? Одобрение? Разочарование? Или просто запись в досье: “Склонен к мягким методам”?

В своей комнате он присел на край кровати и провёл ладонью по лицу. В голове снова всплыли их лица — смуглая с колючими глазами, светловолосая, которая сжала губы, чтобы не расплакаться, и шатенка с пустым, отрешённым взглядом. Он вспомнил, как каждая реагировала на его слова, как дрогнули плечи у одной, как замедлилось дыхание у другой.

Ьыло ли это достаточно жёстко для Меккера?

Он понимал, что в этой системе результат мерят не только подчинением, но и зрелищем. Здесь любят быстрые эффекты — крик, слёзы, сломленную позу. А он показал другое — тишину и холодный контроль.

Если он подумает, что я мягкий — всё, конец. Но если я пойду по их пути и стану как Хартман — конец для меня самого.

Он лёг, закинул руки за голову и уставился в потолок. Камера в углу комнаты была всё так же неподвижна, но Марк чувствовал, что она фиксирует каждое его движение, каждую паузу, каждый вдох.

Молчит — значит, думает. Думает — значит, запомнил. Хорошо это или плохо — скоро узнаю.

С этими мыслями он закрыл глаза, но сон не шёл. Где-то внутри уже начала просачиваться холодная уверенность: испытания только начались, а конкуренты не дадут ему и дня передышки.

Глава 4 — Режим зверя

Две недели растворились без следа, как вода в хлорированной раковине. Здесь не было календарей, только циклы: обход — проверка — обучение — отчёт. Марк просыпался прежде, чем открывался замок, и это казалось естественным, как вдох. Серый костюм лежал на стуле, ворот застёгивался до упора, нашивка M‑17 ловила холодный свет ламп. Он смотрел на своё отражение в чёрном стекле камеры и проверял: взгляд ровный, плечи опущены, голос готов. И каждый раз ловил короткую мысль:

если убрать код, что останется?

Коридоры пахли одинаково — дезинфекция, металл, чужая кожа, которая за ночь так и не стала своей. Двери открывались карточкой и коротким сигналом, после которого в воздухе как будто менялось давление. В камерах становилось тихо ещё до его «Встать», как будто стены сами передавали приказ. Девушки поднимались синхронно, подбородок выше, руки за спиной, взгляд фиксирован на точке. В первые дни их трясло, теперь дрожь ушла, осталась скупая экономия движений. Наученные ждать, они выполняли команды так, будто кто-то упаковал их волю в пленку и убрал на верхнюю полку.

Режим был прост и потому беспощаден. Утренний обход — измерить темп, проверить позы, отметить тех, кто сбился. Столовая — без разговоров, ложка поднимается и опускается в один ритм; за отвлечённый взгляд — минус вода, за обгон в очереди — час на коленях у стены. В зале — тренировка выносливости внимания: стоять лицом к «чёрному зеркалу» и не моргать заданный отрезок времени. Марк говорил мало, но достаточно, чтобы голос стал ключом от всех замков. Если кто-то запаздывал с откликом, он повторял приказ тем же тоном, и задержка таяла, как память о вчерашнем.

Он выучил звуки этого места. Щелчок замка слева — значит, Хартман завершил свою сессию и идёт по коридору с тяжёлым шагом. Длинный сигнал из блока наблюдения — вызов на просмотр записей, где нужно отметить реакцию «субъектов» на слово и паузу. Едва слышное шуршание вентиляции — сменили фильтры, значит, сегодня будут «влажные уборки», и запах хлорки станет резче. И ещё один звук, который не существовал, но его слышали все: как тикает молчание. Когда оно длилось достаточно, кто-то обязательно ошибался.

Марк поймал себя на том, что действует без пауз. Команда следовала за командой, как шаг за шагом в строю, и он больше не искал формулировки — они приходили сами, простые, чистые, как обозначения на схемах. Он не повышал голос, и это срабатывало лучше крика. Достаточно было сказать «выше подбородок», и позвоночники вытягивались, словно их тянули невидимые нити. Достаточно было произнести «смотри сюда», и взгляды сплетались в один узел, который можно было подтянуть или отпустить.

В бытовых мелочах скрывалась главная дрессура. Утренние душевые — по три минуты ровно, время видно на табло, за попытку задержаться — холодный режим без предупреждения. Постель — угол простыни под прямым углом, складки отмеряются ладонью, за лишнюю волну — отбой на полу. Волосы — собраны одинаково, чтобы камерам было проще фиксировать мимику. Даже шаг до линии — не более четырёх, не менее трёх, потому что ритм здесь важнее желания. Он отмечал в планшете сбои, и рука двигалась быстро, будто отмечала дефекты на конвейере.

Иногда ему казалось, что само здание смотрит на него. Чёрные купола камер были как зрачки, за которыми сидела чья-то жадная тишина. В комнатах наблюдения мониторы строились в мозаики дней, и можно было увидеть, как один и тот же жест повторяется через час, через сутки, через неделю. Это повторение и было сутью места: если шаг отрезаешь по одному лекалу достаточно долго, ступня перестаёт помнить другие траектории. Марк стоял в темноте за стеклом и ловил в себе холодное понимание — он стал частью этого лекала.

С другими надсмотарщиками он сталкивался по расписанию и вне его. Лоран появлялся тихо, оставляя после себя лёгкий след одеколона и двухсмысленную фразу. «Они слушают тебя охотнее, чем других», — говорил он, как комплимент, но глаза улыбались отдельно. Хартман, наоборот, входил громко и уходил так, чтобы след его подошв ещё минуту шёл за ним по коридору. «Слишком чисто говоришь», — бросал он, и это «чисто» звучало как приговор. Марк отвечал молчанием, потому что понял: любое слово — либо сдача, либо вызов.

К вечеру организм сам сбрасывал обороты. Отчёты заполнялись коротко, без прилагательных, только метки времени и реакция. Он научился видеть отклонения на видео: задержка взгляда на долю секунды, подрагивание пальцев, микроусмешка, которой ещё не придумали название. Эти мелочи ловили сильнее крика. По ним он понимал, когда давить паузой, а когда — скоростью, когда требовать синхрона, а когда — разрешить неполное выполнение, чтобы долг повис у «субъекта» в голове и тянулся нитью до завтра.

Иногда, уже в своей комнате, он ощущал, что слова, произнесённые за день, остаются в горле, будто кислота, и их нужно запивать водой до чистоты. Он ложился на жёсткий матрас, складывал руки на груди и слушал вентиляцию. Вспоминал утром вытянутые спины, дневные маршруты, вечерние отчёты — и ловил между ними незаметные просветы, в которых было нечто похожее на пустынный воздух.

Это только роль. Это только путь. Я здесь, чтобы дойти до конца, а не остаться в коридоре.

Мысль звучала как шепот, но держала сильнее, чем ремень.

И всё же он признавал: маска стала сидеть точнее. Она перестала натирать в местах, где раньше резала кожу, и это было самым тревожным признаком. Он говорил — и слышал не себя, а инструкцию, прописанную чужой рукой. Он смотрел — и видел не человека, а совокупность реакций. Он шёл по коридору — и понимал, что его шаг совпадает с метками на таймкоде, как будто их подгоняли друг под друга. Оставалось одно — помнить, что любая маска снимается только вовремя. И что для этого нужно не меньше силы, чем для надевания.

Утро заканчивалось так же, как начиналось: звуком замка, который можно было бы принять за колыбельную, если бы здесь умели спать. Марк закрывал дневной контур, сдавал планшет, коротко кивал тем, кого требовал этикет места, и возвращался в камеру, где нечему было радоваться, но было чему соответствовать. Он гасил свет и видел, как в темноте ещё секунду светятся цифры на внутренней карте головы: обход — 06:00, столовая — 07:10, зал — 08:00. Завтра всё повторится. И именно это повторение должно было провести его дальше — туда, где хранятся ответы.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

* * * * *

После утреннего обхода Марк спустился в столовую — сегодня он курировал приём пищи у шести девушек. Помещение было стерильным: длинный металлический стол, одинаковые стулья, камеры в углах, ровный гул вентиляции. Всё подчинялось одной цели — убрать любые различия между «субъектами».

Девушки сидели ровно, спины прямые, руки в одинаковом положении. Перед каждой — одинаковая тарелка с вязкой кашей и металлический стакан с водой. Их движения были синхронными, но Марк видел мелкие сбои — едва заметные, для не обученного взгляда.

— Ложка опускается медленнее, — заметил он, глядя на светловолосую из своей группы. Голос был ровный, без раздражения, но с тем тоном, который исключал возможность ослушаться.

Она ускорилась, но слишком резко, и кашица брызнула на край стола. Марк не сделал замечания — просто задержал на ней взгляд на секунду дольше, чем нужно. Она поняла.

У другой — шатенки — он молча забрал стакан воды. Та отвела взгляд от тарелки, и этого было достаточно. В таких мелочах было главное — убедить, что правила работают всегда, без исключений.

Когда приём пищи закончился, он повёл их в зал. Девушки шли строем, шаг в шаг, взгляд вперёд. На полпути боковая дверь открылась, и в коридор вышел Лоран Фабр. Тёмно-серый костюм сидел идеально, часы на запястье блеснули в свете ламп.

Он шёл навстречу, но замедлил шаг, скользя взглядом по девушкам. Лёгкая полуулыбка тронула его губы.

— Знаешь, Вольф, — сказал он негромко, но так, чтобы девушки слышали, — они у тебя слушаются слишком быстро. Это… опасно.

Марк остановился, встретив его взгляд.

— Для кого?

Лоран чуть наклонил голову, будто оценивая его реакцию.

— Для тех, кто привык держать здесь лидерство.

Его голос был мягким, но за словами чувствовался холодный укол. Он задержал взгляд ещё на миг, словно проверяя, заденет ли эта фраза. Марк не отвёл глаз.

— Я делаю свою работу, — произнёс он спокойно.

— Вот именно, — кивнул Лоран и пошёл дальше, оставляя за собой лёгкий запах одеколона и ощущение, что разговор на этом не закончился.

Марк продолжил движение с девушками, но внутри отметил: Лоран не из тех, кто бросает с

* * * * *

Тренировочный зал был пуст, кроме трёх девушек, закреплённых за Марком. Они стояли в линию, руки за спиной, подбородок выше. Холодный свет ламп отражался от пола, а камеры в углах отслеживали каждое движение. Марк проверял стойку, давая короткие команды — без лишних слов, только суть.

Дверь распахнулась резко, без предупреждения. Вошёл Хартман — тяжёлый шаг, чёрная форма, взгляд, который словно проверял, сколько стоит каждый человек в комнате. Он прошёл прямо к одной из девушек — смуглой, с которой Марк уже работал.

— А это что за вялая поза? — произнёс он громко, так, чтобы камеры записали каждое слово. — Она у тебя что, спит на ногах?

— Она стоит так, как я сказал, — ответил Марк, не повышая голоса.

— Так, как ты сказал… — Хартман скривил губы. — А я говорю — она должна на коленях быть. И побыстрее.

Смуглая растерянно перевела взгляд с Марка на Хартмана. Марк видел — сейчас он проверяет не её, а его.

— Встань, как стояла, — спокойно сказал Марк.

Хартман усмехнулся и сделал шаг ближе, вставая между ними.

— Видишь, девочка, у тебя два пути: слушаться своего «мягкого» Вольфа или того, кто умеет ломать по-настоящему. Выбирай.

Девушка замерла. Марк сделал шаг вперёд, сокращая дистанцию. Его голос оставался тихим, но в тоне уже был металл:

— Она уже выбрала. И сейчас ты вмешиваешься в мой блок.

На секунду между ними повисла тишина. Камеры фиксировали всё. Хартман отступил на полшага, но взглядом дал понять — это не конец.

— Ладно, Вольф, — произнёс он с усмешкой. — Посмотрим, как долго они у тебя будут такими послушными.

Он ушёл, громко хлопнув дверью. Девушки стояли неподвижно, но Марк видел — напряжение осталось. Он дал им короткий приказ вернуться к исходной стойке, но в голове уже знал: эта сцена — не случайность, а первый выстрел в войне, которая только начинается.

* * * * *

Вечером, когда Марк вернулся в свою комнату, дверь снова открылась. Не было ни стука, ни предупредительного сигнала — просто металлический щелчок, и в проёме появился охранник. Чёрная форма, лицо наполовину скрыто тенью.

— Доктор Меккер ждёт, — произнёс он без эмоций.

Марка повели знакомым маршрутом: три поворота, лестница вверх, узкий коридор с камерами, которые следили даже за тем, как ты дышишь. Кабинет Меккера всегда выглядел одинаково — стерильный, без единой лишней детали. Белые стены, металлический стол, ровный холодный свет без теней, запах чистоты, который давил сильнее, чем хлорка в камерах девушек.

Меккер сидел за столом, глядя в планшет. Он не поднял глаз, когда Марк вошёл. На экране шёл видеозапись — он узнал момент сразу: тренировочный зал, девушки в линии, Хартман, его собственная фигура, сделавшая шаг вперёд. Меккер перемотал на эпизод, где Марк и Хартман стоят почти вплотную, и остановил картинку.

— Конфликты в зале не поощряются, — произнёс он, наконец взглянув на Марка.

— Он вмешался в мой блок, — спокойно ответил Марк.

— Здесь все вмешиваются в чужие блоки, Вольф, — в голосе Меккера не было ни раздражения, ни угрозы. — Это часть игры. Вопрос не в том, вмешаются ли. Вопрос в том, как ты на это ответишь.

Он медленно перелистнул пару кадров, где девушки стоят, явно ожидая продолжения, а Хартман демонстративно отступает.

— Ты знаешь, что он хотел. Ты знаешь, что от тебя ждали. Ты сделал по-своему.

— Я сделал правильно, — твёрдо сказал Марк.

— Возможно, — Меккер слегка прищурился, — но правильное и нужное — не всегда одно и то же.

Он убрал планшет, сцепил пальцы и, чуть наклонившись вперёд, заговорил медленнее, чем обычно:

— Запомни, Вольф. Зверь, который рвёт сразу, живёт недолго. Его быстро или убивают, или выбрасывают за ворота. Зверь, который ждёт, выбирает момент, и кусает только тогда, когда это выгодно — живёт дольше. И правит.

Взгляд Меккера задержался на Марке чуть дольше, чем было комфортно. В этих секундах было ясно: это не просто совет. Это проверка, предупреждение и напоминание, что его наблюдают не меньше, чем девушек.

— Понял, — ответил Марк.

Меккер кивнул едва заметно, как будто отметив галочку в своём внутреннем списке.

— Свободен.

Когда дверь за Марком закрылась, он уже знал: Хартман будет давить лоб в лоб, Лоран — резать из тени. И оба будут пытаться выбить его из равновесия. А Меккер… Меккер будет смотреть, не вмешиваясь, пока кто-то из них не оступится. И именно в этот момент он сделает свой ход.

* * * * *

В комнате было темно, только зелёный индикатор камеры в углу мерцал, как холодный глаз. Марк лежал на спине, руки за головой, и слушал, как в вентиляции гуляет ровный гул. Он давно научился различать этот звук от тишины — тишина здесь всегда была искусственной, как будто кто-то специально приглушал мир, чтобы ты слышал только себя.

Сегодняшний разговор с Меккером всё ещё вертелся в голове. Его слова, взгляд, короткая пауза — всё это не давало расслабиться. Но за этой мыслью, как за тенью, медленно вылезла другая — о Вике.

Он вспомнил, как она смотрела на него в последний раз. Как сжимала плечо, когда он сказал, что всё будет «по плану». Как тихо выдохнула, пытаясь спрятать страх за привычной насмешкой. И как в её взгляде был тот же вопрос, что и в его сейчас:

А ты вернёшься?

Здесь, в этой белой клетке с металлическим матрасом, её образ становился странно ярким. Вика была чем-то живым в этом мёртвом пространстве. Он вспоминал, как она морщила нос, когда пыталась сдержать смех, и как менялся её голос, когда она играла роль послушной — для них.

Ты сейчас где-то там, среди таких же стен. Может, в другом зале, под чужим взглядом, выполняешь команды. И, может быть, думаешь обо мне. Или нет. Может, ты решила, что всё это не имеет смысла. Но я иду, Вика. Каждый день здесь — шаг к тебе.

Он понимал, что в этой системе любое чувство — это слабость, о которой мечтают узнать те, кто держит поводки. И всё же он держался за неё, как за ориентир, которого не видно на карте.

Закрыв глаза, он представил, как они снова окажутся в одной комнате, без камер, без этих чёрных зеркал. Как он скажет ей одно-единственное «мы здесь не остаёмся» — и этого хватит, чтобы они оба поняли: пора уходить.

Но реальность была другой. Завтра — снова обход, снова команды, снова взгляд зверя, который он должен носить, пока маска не прирастёт к лицу. И всё, что он мог себе позволить сегодня, — это короткая мысль:

Держись, Вика. Я тоже держусь.

Он перевернулся на бок, зная, что сон не придёт быстро. И в темноте, под гул вентиляции, держал её образ так, как держат оружие перед боем — тихо, крепко, не выпуская.

Глава 5 — Личная дрессировка

День тянулся как вязкая резина, хотя по сути всё шло по привычному распорядку. Марк уже давно перестал чувствовать чужой страх как что-то острое — он стал таким же элементом фона, как холодный свет ламп и запах хлорки в коридорах. Две недели в этом месте сделали его движения безупречно механичными, голос — уверенным, даже жесты теперь выглядели выверенными до миллиметра. Девушки из его группы реагировали мгновенно, без колебаний: команда — действие. Встать, сесть на колени, раздвинуть ноги, прикусить губу и замереть — всё отрабатывалось идеально, без эмоций на лицах. Он выдрессировал их так, что они стали напоминать запрограммированных кукол.

Но именно это и зудело внутри. Слишком уж они были покорны. Слишком отточено выполняли предписанные действия в зале, под камерами и глазами других надзирателей. А что, если вывести их за рамки официальной «программы»? Для Меккера и для себя. Для понимания, насколько глубоко он в них вошёл — не телом, а контролем.

Он сидел в своей комнате, откинувшись на спинку стула, и смотрел в экран монитора. Там, в полутёмном углу тренировочного сектора, стояли три его подопечные. Все — в ошейниках, в коротких, почти прозрачных трусиках, которые подчёркивали форму бёдер и не скрывали очертаний. Светловолосая — самая нервная, с тонкой талией и упругой грудью, держала колени вместе, будто боялась, что к ним прикоснётся воздух. Темноволосая, с роскошными полными формами и грудью, на которую приятно было смотреть, стояла неподвижно, как манекен из дорогого бутика, — подбородок поднят, взгляд в пустоту. Рыжая, чуть младше двух других, имела особенно аппетитный изгиб бёдер; она едва заметно кусала губу и бросала короткие, осторожные взгляды в сторону камеры, словно чувствовала его присутствие.

Марк провёл ладонью по щетине и задержал пальцы на подбородке. В голове рождалась чёткая картинка — закрытая комната без посторонних глаз, только он и эти трое. Ни свидетелей, ни одобрительных ухмылок других надзирателей. Только их дыхание, лёгкое дрожание тел, и его голос, отдающий короткие команды.

Он понимал, что это не часть официальных процедур. Никто ему не давал такого задания. Но за две недели он видел достаточно — видел, как другие позволяли себе больше, чем прописано в правилах, и оставались безнаказанными. Видел, как в их взглядах блеск власти смешивался с животным удовольствием.

Я смогу сделать это чище,

— подумал он. —

Без излишней жестокости. Просто… проверить их готовность.

Внутри, однако, жгло противоречие. Он знал, что за этим шагом будет другая черта. И что, переступив её, он уже не вернётся к прежней роли наблюдателя.

Он встал, поправил рубашку и бросил короткий взгляд на своё отражение в зеркале. Всё так же безупречно: волосы, манжеты, взгляд хищника, который он научился надевать как маску.

— Время проверить вас, — тихо сказал он, глядя на своё отражение, и направился к выходу.

Коридор встретил его тишиной, лишь изредка прерываемой глухими шагами охраны вдалеке. Он шёл уверенно, почти неторопливо, к сектору, где ждали его девочки. Сегодня всё будет по его правилам. Только его.

* * * * *

Марк открыл дверь сектора и шагнул внутрь. Воздух был чуть теплее, чем в коридоре, и пах чем-то сладковатым, вперемешку с потом и лёгкой, еле уловимой нотой женской кожи. Девушки уже ждали. Все трое — на коленях, спины прямые, головы слегка опущены. Их волосы блестели в тусклом свете ламп, а тонкие лямки белья обрисовывали плавные линии плеч и ключиц.

Он не стал говорить лишнего. Достал из кармана три коротких поводка с кожаными петлями и металлическими карабинами. Щёлк, щёлк, щёлк — ошейники застёгнуты к цепям. Рыжая вздрогнула от холода металла, но не подняла глаз. Марк дал им пару секунд ощутить вес и длину поводков, а потом дёрнул вперёд.

— Встали, сучки.

Они поднялись синхронно, будто заранее отрепетировали этот момент. Марк шёл впереди, ведя их по узкому коридору, и не упускал случая провести рукой по их телам. Сначала — лёгкое касание поясницы у светловолосой, скользящее движение вниз, к изгибу ягодиц. Она замерла, но шаг не сбила.

Ещё шаг — и его пальцы уже сжимают плотную грудь темноволосой. Он ощутил упругость под тканью и коротко хмыкнул:

— Даже без лифчика стоишь, дрянь. Правильно. Быстрее доступ.

Рыжую он тронул иначе: провёл ладонью по бедру, медленно поднимаясь выше, пока не задел пальцем край трусиков. Она, кажется, чуть глубже вдохнула, но сделала вид, что не заметила.

— Голову ниже. Я не для того вас тренировал, чтобы вы глазели на стены, — бросил он, слегка дёрнув поводок светловолосой, заставляя её чуть наклониться вперёд.

По пути он чередовал слова и прикосновения. То резко подтянет кого-то ближе, заставив почувствовать его бедро, то пропустит руку между ног, задержавшись на мгновение там, где мягкая ткань белья уже хранила тепло их тел. Девушки шли молча, но их дыхание становилось всё заметнее, особенно в узком проходе, где звуки отражались от стен.

Через пару поворотов они дошли до неприметной металлической двери с кодовым замком. Марк нажал комбинацию, дверь щёлкнула, и он втолкнул их внутрь, поводки в его руках натянулись, как струны.

— На колени. Посмотрим, чему я вас научил без лишних свидетелей, — сказал он, и в его голосе было уже не столько приказа, сколько хищного предвкушения.

* * * * *

Рыжая подняла глаза, и Марк заметил, как в них вспыхнуло то самое выученное желание — без стыда, без страха, только готовность выполнить любое его слово. Он не спешил, просто чуть кивнул, и она тут же поползла вперёд на коленях, мягко переставляя их по ковру. Остальные две — смуглая брюнетка с упругой грудью и светловолосая с тонкой талией — остались рядом, чуть склонив головы, но внимательно следя за каждым её движением.

Рыжая потянулась к его ремню, пальцы легко нашли пряжку, щёлк — металл разошёлся, ткань брюк расслабилась. Она обхватила ладонями основание его члена, медленно, почти церемониально, обнажая его. Осторожный вдох — и губы коснулись головки, сначала мягко, как будто проверяя вкус.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Марк положил ладонь ей на затылок, чувствуя шелковистую тяжесть волос, и медленно надавил, направляя глубже. Она подчинилась без колебаний, беря всё больше, пока влажное тепло её рта не закрыло почти весь его член. Остальные девушки не сводили взгляда: светловолосая прикусила губу, а брюнетка чуть выгнула спину, будто невольно представляя себя на её месте.

Он задавал ритм сам — лёгкие надавливания рукой, короткие команды:

— Ещё… Глубже… Не спеши…

Каждый раз, когда он держал её глубоко, она сдерживала рвотный рефлекс, глотая его, пока её глаза не увлажнялись. Марк видел, как горло рыжей работает, чувствуя, как она старается доставить максимум удовольствия. Иногда он вытаскивал член почти полностью, давая ей вдохнуть, а потом снова уверенно погружался в её рот, наслаждаясь этим послушным, обученным движением.

Светловолосая в этот момент слегка потянулась вперёд, но остановилась — знала, что её время придёт. Брюнетка напротив, наоборот, чуть развела колени, и Марк заметил, как под тонкими трусиками дрожат мышцы бёдер.

Рыжая тем временем работала без остановки — сосала медленно, глубоко, с лёгким посасыванием на выходе, словно облизывая каждый сантиметр, а потом снова брала его до конца. Её слюна блестела на его члене, стекая по пальцам, когда он чуть крепче сжал её затылок, заставляя задержаться на глубине.

Марк чувствовал — они все трое уже его. Каждая готова, просто ждёт команды. И эта мысль заводила его почти так же, как тёплый рот на его члене.

* * * * *

Марк поднял вторую девушку за подбородок, изучая её лицо. Она не смела отводить глаз, даже дыхание стало чуть поверхностным, как у зверька, почуявшего хищника. Лёгким движением он указал на матрас в углу комнаты. Девушка сразу поднялась и, не говоря ни слова, опустилась на спину, расправив ноги так, как её учили.

Он подошёл медленно, давая ей время почувствовать каждый его шаг. Сел на край матраса, провёл пальцами по внутренней стороне её бедра, лениво, но властно. Тёплая кожа под ладонью вздрагивала от прикосновений. Его взгляд не отпускал её лица — он видел, как в зрачках смешаны волнение и предвкушение.

— Не смей закрывать глаза, — тихо сказал он, и голос прозвучал не как просьба, а как закон.

Член был ещё влажным и тёплым после рта первой девушки, и теперь он направил его к её входу. Толчок был резким, но контролируемым — он вошёл в неё глубоко с первого раза. Она всхлипнула, грудь чуть приподнялась, но взгляд остался прикованным к его лицу.

Он упёрся ладонями в матрас по обе стороны от её головы, медленно двигаясь внутри, заставляя её чувствовать каждое проникновение. Темп был размеренным, почти выверенным, как у человека, который не торопится к цели, а наслаждается процессом контроля.

Её руки сначала лежали вдоль тела, но Марк взял их и положил на её грудь, чуть сжав ладонями, показывая, что хочет видеть её так. Он двигался глубже, ощущая, как мышцы её бёдер напрягаются в попытке удержать ритм.

— Молодец… держи глаза на мне, — произнёс он, усиливая движения, делая их чуть резче.

Её дыхание стало неровным, грудь поднималась всё выше, а тонкая струйка пота скатилась по шее. Пальцы вцепились в простыню, но не от боли — от необходимости держаться в его темпе. Он чувствовал, как её тело уже полностью подстроилось под него, полностью приняло роль, для которой она была выдрессирована.

Марк ускорился, и её бёдра начали отзываться на каждый толчок, как по команде. Он видел, как дрожат её губы, но не позволял ей отворачивать взгляд, не давал упасть в забытьё.

Когда он замедлил движения, то не вышел сразу. Он задержался внутри, удерживая её за бёдра, словно напоминая: она остаётся под ним, пока он не решит иначе. Лишь потом он выпрямился и кивком подозвал третью девушку, не отпуская второй взглядом до самого конца.

* * * * *

Третья стояла на коленях чуть поодаль, пока он работал со второй. Глаза опущены, руки за спиной, тело напряжено, будто она ждала своей очереди и боится даже вдохнуть громче, чем положено. Марк перевёл на неё взгляд и негромко сказал:

— Подойди.

Она тут же встала и, мягко ступая босыми ногами по ковру, встала перед ним. Он не дал ей коснуться — только пальцем указал на край матраса.

— На четвереньки. Спину прогни.

Она молча подчинилась, послушно опустившись, прижала ладони к матрасу и выгнула попку. Ягодицы округлые, упругие, чуть дрожащие в ожидании. Марк медленно провёл ладонью по её пояснице, спускаясь ниже, и раздвинул ягодицы пальцами, открывая её полностью.

— Смотрите на неё, — бросил он через плечо двум другим девушкам, которые уже отслужили свою часть. — Не моргать. Запоминайте, как нужно принимать.

Обе подняли глаза и уставились, не смея отвести взгляд. У первой в уголках губ блестели следы его семени, вторая всё ещё тяжело дышала после миссионерской, но обе смотрели, как он смазывает головку и прижимается к попке третьей.

Проникновение было медленным, но не дающим ей ни шанса отстраниться. Он чувствовал, как её тело принимает его, как мышцы сжимаются и пульсируют вокруг члена. Девушка тихо выдохнула, но осталась неподвижной, как будто каждое движение — его право, а её задача — подчиняться.

— Дыши. Глубже. Так, — он держал её за талию, задавая ритм. Каждый толчок был выверенным: глубокий вход, медленный выход. Он нарочно менял темп, то ускоряясь, то почти замирая, заставляя её ждать следующего толчка, будто наказания и награды одновременно.

— Глаза не отводить, — снова напомнил он остальным. И они смотрели, как он двигается в их соседке, как напрягаются мышцы её спины, как пальцы вцепляются в ткань матраса. В комнате стоял запах пота и возбуждения, тяжёлый, липкий, будто пропитавший стены.

Когда Марк почувствовал, что близок, он приказал

— Лицо вниз. Спину выше.

Она тут же выполнила команду, оставаясь на коленях и локтях. Он обхватил рукой её затылок и, сдавив челюсти, глубоко застонал, кончая длинными, густыми струями ей на спину. Тёплые капли медленно стекали вдоль позвоночника, оставляя влажные следы на коже.

— Запомнили? — он перевёл взгляд на остальных. Те кивнули, всё ещё не мигая.

Марк отступил на шаг, глядя на всех троих. Они были его — выдрессированные, податливые, сломанные в нужную сторону. И это была не победа момента, а фундамент, на котором он мог строить всё, что захочет.

Глава 6 —Тонкая верёвка

Утро началось с короткого стука в дверь. Марк уже знал — такие стуки просто так не бывают. Открыв, он увидел одного из охранников. Тот даже не удосужился назвать причину:

— Эрвин ждёт. Сейчас.

В кабинете пахло кофе и чем-то дорогим, сладким, едва уловимым. Эрвин сидел в своём кресле, как всегда расслабленный, но глаза блестели, будто он только что выиграл крупную ставку.

— Присаживайся, Дарио, — он кивнул на кресло напротив. — Я смотрю, ты умеешь держать слово.

Марк сел, молча ожидая продолжения.

— Твои девочки... — Эрвин сделал паузу, будто смаковал само слово. — Они готовы. Три идеальных экземпляра. Послушные, ухоженные, податливые. Ни истерик, ни лишних вопросов. Ты сделал то, на что у других уходят месяцы.

Он медленно потянулся за чашкой, сделал глоток и добавил:

— Пора на следующий уровень. Эти трое завтра уедут. Их ждёт новый дом… и новые хозяева. Но прежде — ты их подготовишь к отправке.

Марк не шелохнулся, хотя внутри на мгновение сжалось всё.

— Что конкретно?

— Осмотр, проверка навыков, психологическая выносливость. Они должны быть безупречны. Внешне и внутри. Понимаешь? — Эрвин чуть наклонился вперёд. — Это твой экзамен, Дарио. И если всё пройдёт без сучка и задоринки… ты можешь в дальнейшем получить повышение.

Марк понял намёк. Франция. Южный особняк. Шанс быть ближе к Вике.

— Когда начать? — спросил он.

— Сегодня. У тебя до утра, чтобы они выглядели так, будто родились для этой роли. И помни — камеры всё пишут. Не подведи.

Эрвин улыбнулся, но в этой улыбке не было тепла — только хищная оценка.

Марк кивнул, встал и вышел, чувствуя, как внутри скользит холодная решимость. Ему нужно сыграть роль до конца.

* * * * *

Коридоры были пусты, только редкие камеры моргали красными точками. Марк шагал уверенно, держа в руках три коротких кожаных поводка. Металл карабинов тихо постукивал о кольца на ошейниках, создавая ритм их общего движения. За ним шли девушки — каждая в тонком чёрном белье, босиком, с чуть опущенными головами. Они не спотыкались, не крутили головой, не шептались. Шли, как дрессированные животные, которые давно приняли простую истину: идти вперёд — проще, чем пытаться бежать.

Он проверял шаг каждой — ровный, синхронный, с одинаковыми паузами в дыхании. Иногда, словно невзначай, его пальцы скользили к талии или плечу одной из них. Формально — чтобы поправить, чтобы «держать строй». На деле — чтобы почувствовать, как мышцы под кожей подрагивают в ответ на прикосновение.

— Голову выше, — бросил он первой, тёмноволосой, чуть подтянув поводок. — Ты не жертва, ты товар. А товар должен выглядеть так, чтобы за него платили дорого.

Она послушно подняла взгляд, но в зрачках всё равно скользнула тень страха. Марк уловил это и запомнил — именно с неё начнёт, когда войдут в комнату.

Вторая, блондинка с большими глазами, едва заметно дрогнула, когда его ладонь медленно скользнула по линии её бедра, выше, к началу ягодицы. Он задержал там пальцы, с лёгким нажимом, как будто проверял упругость ткани. Она глубже вдохнула, но шла дальше, словно ничего не произошло.

Третью, невысокую шатенку, он слегка подтолкнул за ягодицу вперёд. Не грубо — проверяя реакцию. Она лишь чуть ускорила шаг и прикусила губу, не отрывая взгляда от пола.

Они приближались к двери в конце коридора. Марк чувствовал, как напряжение в них растёт. Стены поглощали звук их шагов, и даже слабый свет казался здесь вымеренным, как в операционной. Он ввёл код на замке, и дверь открылась с тихим щелчком.

— Внутрь, — приказал он, заходя следом. Комната была просторнее, чем казалась снаружи: голые стены, длинный стол, стеллаж с аккуратно разложенными инструментами для «подготовки».

Он отпустил поводки, и девушки остались стоять на месте, глядя перед собой.

— Сегодня мы сделаем так, чтобы вы были идеальными, — произнёс он спокойно, почти мягко. — Без увечий, без шрамов. Вы пойдёте на продажу, и должны сохранить каждую свою сексуальную характеристику.

Ни одна не дрогнула. Их взгляды были пустыми, но он знал — внутри у каждой идёт своя борьба.

* * * * *

Марк подошёл к первой, обошёл её кругом, как хищник, оценивающий добычу. Ладонь легла на плечо, скользнула по ключице и задержалась у основания шеи, чуть надавив на металл ошейника.

— Повернись, — сказал он негромко.

Она развернулась, сохраняя ровную осанку. Он провёл пальцами вдоль её живота, проверяя, нет ли синяков или ссадин. На секунду задержал руку чуть ниже пупка, наблюдая, как мышцы живота невольно напряглись.

— Хорошо, — тихо произнёс он, и его голос прозвучал так, будто это не похвала, а констатация качества товара.

Кивком подозвал вторую. Блондинка встала перед ним, подняв подбородок чуть выше, чем требовалось. Он отметил эту деталь — излишняя попытка казаться уверенной. Пальцы прошли по её бёдрам, затем по внутренней стороне ног. Марк чувствовал тепло кожи, видел, как она пытается не моргнуть, когда его ладонь скользнула чуть выше.

— Запомни, — сказал он, глядя прямо в глаза. — Покупатели любят, когда ты молчишь, но тело отвечает.

Она кивнула, хотя он этого не требовал.

Третья, самая тихая из них, вышла вперёд сама, будто спеша покончить с этим. Марк остановился напротив, провёл пальцем по линии её шеи, медленно опустил руку по груди, задержавшись на секунду на левой груди, словно проверял упругость. Она не отреагировала ни словом, ни взглядом — идеальная реакция, и именно это вызывало у него больше всего вопросов.

Он сделал шаг назад, глядя на троих одновременно.

— Вы выглядите так, как и должны, — сказал он спокойно, но с лёгким нажимом в голосе. — Сегодня я проверю, как вы реагируете на разные сценарии. Не для того, чтобы вас наказать, а чтобы убедиться — вы полностью готовы.

Внутри он считал секунды, отмечая каждое дыхание, каждый взгляд, каждое микродвижение пальцев или губ. Для Эрвина это была бы простая проверка. Для Марка — возможность изучить систему ещё глубже, через мелочи, которые другие упускают.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

* * * * *

— Раздевайтесь, — голос Марка был спокойным, но в нём звучала твёрдая сталь, к которой они уже привыкли.

Трое подопечных, послушные и молчаливые, начали снимать одежду. Бретели платьев медленно соскользнули с плеч, оголяя ровные линии ключиц и нежную кожу грудей. Первая, высокая и гибкая брюнетка, чуть оттянула ткань в сторону, давая платью свободно упасть к ногам, и вышла из него одной ногой, плавно выгнув бедро. Её упругая грудь дрогнула при движении, соски были чуть затвердевшие от прохлады комнаты.

Вторая, миниатюрная шатенка с мягкими формами, стянула кофту через голову, и вместе с ней приподнялась грудь, обнажаясь полностью. Она ухмыльнулась уголком губ, словно понимала, что он смотрит. Юбка спала вниз, открывая округлую попку в тонких хлопковых трусиках.

Третья, светловолосая, с длинными ногами, сбросила лёгкое платье за одно движение, и под ним не оказалось белья. Кожа сияла ровным светлым тоном, а мягкая линия ягодиц, на секунду показавшаяся Марку, будто приглашала взгляд задержаться.

На столе уже ждал пакет — чёрное и алое кружево, подвязки, тонкие чулки, лакированные ошейники и поводки с металлическим блеском. Марк разложил всё на виду, давая им понять, что каждая деталь выбрана не случайно.

— Начали, — коротко бросил он.

Брюнетка первой взяла кружевной комплект. Лифчик с тонкими чашечками лег на её ладони, и она медленно надела его, зацепив лямки за плечи и застегнув на спине. Чёрное кружево едва прикрывало соски, оставляя полупрозрачный вид, от которого дыхание у Марка чуть замедлилось. Она подняла бёдро, протянула ногу в узкую полоску трусиков, затем вторую, подтянула ткань вверх и поправила так, чтобы они идеально сели на изгибах её бёдер.

Шатенка взяла алый комплект. Она, чуть наклонившись, медленно протянула одну ногу в трусики, плавно натягивая их выше, и ткань мягко легла на её талию, подчёркивая изгиб попки. Лифчик она застегнула спереди, а потом медленно повернула застёжкой назад, подтянув чашечки на место. Кружево обняло её грудь, соски под ним проступали отчётливее.

Блондинка достала пояс для чулок и чёрные чулки с тонкой линией шва сзади. Она присела, медленно натянула первый чулок, разглаживая ладонями по всей длине ноги, затем второй. Закрепила их подвязками, чувствуя, как тонкая резинка чуть врезается в кожу бёдер.

— Макияж, — приказал Марк, бросив ей помаду.

Она провела ярко-красную линию по нижней губе, потом по верхней, слегка прикусила их, чтобы цвет лёг плотнее. Другие краем глаза следили за каждым движением — помада была финальным штрихом, превращающим их в то, что от них ждали.

Марк подошёл ближе, взял лакированный ошейник и застегнул на шее брюнетки. Лёгкий щелчок замка, холод металла к коже. Поводок — и он проверил карабин коротким дёрганием. Шатенка получила такой же, только с красной полосой по центру. Блондинке достался чёрный, гладкий, без лишних деталей — строгий, как команда.

Они стояли перед ним — стройные, в кружеве, чулках и с поводками, готовые к показу. Он медленно обвёл их взглядом, фиксируя каждую деталь: приподнятые груди, мягкие изгибы талий, блеск помады, покорный наклон головы.

— Теперь вы выглядите именно так, как нужно, — тихо сказал он, и каждая из них чуть глубже опустила подбородок, принимая роль.

* * * * *

Утро было серым, холодным, с низким туманом, стелющимся по двору. Марк вышел из здания, держа три поводка в руках. Цепи звенели глухо, и этот звук притягивал взгляды. Девушки шли чуть позади, синхронно, как вымуштрованные солдаты, только вместо формы на них — тонкое сексуальное бельё, короткие халаты и ошейники, от которых шли цепи в его ладонях.

Он не спешил. Медленно, размеренно шагал по щебёнке, позволяя всем вокруг насладиться видом — охрана у ворот, пара надзирателей, грузчики у чёрного фургона. Они смотрели на них так, будто рассматривали товар перед покупкой. Марк это знал и играл на публику.

Остановившись прямо перед грузовиком, он резко дёрнул поводки, заставив девушек выстроиться в линию. Каждая — с прямой спиной, слегка разведёнными ногами, взгляд опущен. Он обвёл их взглядом, выдержал паузу и заговорил громко, так, чтобы все поблизости слышали:

— Смотрите, шлюхи, — произнёс он с презрительной усмешкой. — Я вас выдрессировал так, что теперь любой хозяин будет вами доволен.

Он подошёл к первой, брюнетке, резко поправил ей позу — ладонью надавил на плечо, другой рукой толкнул за поясницу, выгибая спину.

— Грудь вперёд. Ты теперь готова, чтобы тебя ебали каждое утро и каждый вечер, пока хозяин не устанет.

Повернулся ко второй, шатенке, провёл пальцами по её подбородку, заставил поднять голову.

— А ты... тебе понравится, когда в тебя будут входить чужие члены день за днём. Для этого я тебя и готовил.

Подошёл к блондинке. На секунду задержался, чуть сильнее дёрнув за цепь, чтобы она почувствовала боль в шее от ошейника.

— Запомни, теперь твоё тело — не твоё. Оно принадлежит тому, кто заплатит.

Кто-то из охранников засмеялся, переглянувшись с коллегой. Марк усилил эффект — снова дёрнул поводки, заставив всех троих сделать шаг вперёд и чуть наклониться.

— Горжусь вами, мои дрессированные шлюхи, — холодно произнёс он, глядя на публику, — теперь вы готовы быть чьей-то собственностью.

Он передал поводки грузчику, наблюдая, как девушки медленно поднимаются в кузов фургона. Те старались сохранять спокойствие, но он видел, как у одной дрогнули пальцы, как другая незаметно сглотнула.

Когда дверь фургона закрылась, Марк развернулся и пошёл обратно в здание. Лицо оставалось каменным, но внутри всё кипело. Он ненавидел этот момент — момент, когда его слова и поступки должны были звучать как приговор. Он знал, что им предстоит, и не было никакой гарантии, что они выживут.

Это не они виноваты,

— мелькнуло в голове.

Это система, которую я должен разорвать. И ради Вики… ради каждой из них — я сделаю всё, что смогу.

Глава 7 — Вечер у Эрвина

День подходил к концу, когда в дверь его комнаты тихо постучали — коротко, но требовательно. Марк оторвался от бумаг, медленно поднял голову и заметил в проёме массивную фигуру. На пороге стоял один из охранников — крепкий лысый мужчина в чёрной рубашке, с лицом, которое не знало улыбок.

— Господин Вольф, — произнёс он без намёка на эмоции, — Эрвин ждёт вас на ужин.

Это прозвучало не как приглашение, а как приказ, завернутый в вежливую форму. Марк уже достаточно изучил здешние правила, чтобы понимать: подобные предложения не отклоняют. Он медленно отложил ручку, встал, поправил манжеты и надел пиджак, придавая себе безупречный вид. За две недели здесь он привык к жёсткому распорядку и уже знал, что личный ужин с Эрвином — событие редкое. Оно никогда не бывает случайным.

Коридоры были пусты и тянулись длинными, почти гулкими от тишины, полосами. Только мягкий свет настенных ламп разбавлял полумрак, а где-то в глубине здания гудела вентиляция. Охранник шёл впереди, мерно и уверенно, не говоря ни слова. Несколько раз он бросал на Марка быстрые, внимательные взгляды, будто пытался понять, в каком тот настроении, или же оценивал его готовность к предстоящему.

Вскоре они подошли к двери, отделанной тёмным деревом с едва заметными резными узорами. Охранник постучал дважды — чётко, с отмеренной паузой — и распахнул её, пропуская Марка внутрь.

Комната оказалась небольшой, но роскошной по меркам этого места: массивный стол, накрытый на двоих, хрустальные бокалы, бутылка красного вина, закуски и горячее, парящее на подогретых блюдах. Запах свежего мяса и трав смешивался с ароматом дорогого табака. Эрвин уже сидел за столом, чуть откинувшись на спинку стула. В одной руке он держал бокал, в другой лениво вертел зажигалку, будто размышляя, зажечь сигару или нет. На нём был светлый костюм, безупречно выглаженный, и лёгкая, почти дружелюбная улыбка — та, за которой могло скрываться всё, что угодно.

— Дарио, — произнёс он мягко, но с тем самым оттенком, от которого становилось ясно, что тебя уже оценивают. — Садитесь. Сегодня у нас будет тихий вечер… и откровенный разговор.

Марк сел, сохраняя ровное выражение лица, хотя внутри уже собирал себя в кулак. Он понимал: за этим «откровенным» разговором может скрываться как новая возможность, так и проверка на лояльность.

* * * * *

Эрвин медленно покачивал бокал с вином, следя за тем, как густая тёмно-рубиновая жидкость оставляет тонкие следы на стекле. Взгляд его был цепким, изучающим, словно он прикидывал, с какой стороны начать разговор.

— Знаете, Дарио, — заговорил он наконец, чуть смягчив голос, — за то время, что вы здесь, я видел десятки… талантливых, амбициозных, даже одержимых людей. Каждый пытался доказать, что он лучший. Кто-то — с первого дня, кто-то — через показную вежливость. И почти все… — он сделал паузу, — обламывались.

Марк молча слушал, не меняя выражения лица.

— А вы, — Эрвин слегка приподнял бокал, будто тост в его честь, — действуете иначе. Вы не торопитесь. Наблюдаете. Изучаете. Впитываете, как губка. И только потом наносите удар. Мне это нравится.

— Рад, что вы довольны, — спокойно ответил Марк, давая голосу ровный тон.

— Доволен? — Эрвин чуть усмехнулся. — Я впечатлён. Ваши три девушки… — он подался вперёд, — идеально подготовлены. Дисциплина, выучка, полное отсутствие лишних вопросов. Это не просто дрессировка — это контроль. Вы добились того, что некоторые не могут достичь за пол года.

Марк слегка склонил голову, словно признавая похвалу, но без излишней благодарности.

— Я просто делаю свою работу.

— Вот именно. Без истерик, без показухи, без лишнего шума. А в нашем деле это — золото. Люди выше меня ценят именно это.

Он сделал глоток, вытер губы тыльной стороной ладони и сказал тише:

— Может статься, скоро нам понадобится такой человек во Франции. Там… не подготовка. Не тренировка. Там идёт сама торговля. Главная сцена.

Марк прищурился, будто с интересом, но без лишних эмоций.

— И чем именно я смогу быть полезен там?

— Там нужны те, кто умеют доводить дело до конца. Кто могут гарантировать, что товар поступит на торги в идеальном состоянии. И, — Эрвин сделал акцент на слове, — кто умеют держать рот на замке.

Марк медленно поставил бокал на стол.

— Звучит… любопытно.

— Любопытство, Дарио, — опасная штука, — ответил Эрвин, но в глазах у него мелькнуло одобрение. — Главное — чтобы оно работало на вас, а не против.

* * * * *

Эрвин медленно поворачивал бокал, наблюдая, как густое красное вино оставляет тёмные следы на стенках. Его взгляд то мягко упирался в Марка, то ускользал в сторону, будто он взвешивал, что можно сказать, а что пока рано.

— Франция… — начал он негромко, будто пробуя слово на вкус. — Это не просто точка на карте. Это вершина цепи. Всё, что мы делаем здесь, в Германии, в Бельгии, Чехии — лишь подготовка. Там, — он слегка подался вперёд, — товар превращается в золото.

Марк слушал, сдержанно кивая, не давая эмоциям выйти наружу.

— Понимаю.

— Там работают только избранные. Люди, за которых ручаются те, кто стоит выше меня. — Эрвин едва заметно прищурился. — И там нет права на ошибку. Одно неверное движение — и… — он медленно провёл пальцем по горлу, не сводя глаз с Марка.

Марк, сохраняя ровное дыхание, ответил нейтрально:

— Звучит… масштабно.

— Масштабно и опасно, — подтвердил Эрвин. — Там аукционы закрытого типа, покупатели, о которых в газетах не пишут. Люди, которые могут позволить себе всё.

Он сделал паузу, глотнул вина.

— И всё это держится на дисциплине. Любая слабость — смерть.

Марк слегка склонил голову, сохраняя тон уважения:

— Отбор туда, полагаю, строже, чем сюда?

— Намного. Там нужны те, кто доказал, что умеет работать без сбоев. Кто не задаёт лишних вопросов.

Он задержал взгляд на Марке, и в этой тишине явно звучал скрытый сигнал.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Как вы, например.

Марк позволил себе короткий кивок:

— Благодарю за доверие.

Эрвин усмехнулся.

— Доверие — не подарок. Его подтверждают каждый день. Там вы не просто будете дрессировать, вы будете продавать. Лично. С теми, кто решает судьбы.

Он снова сделал паузу, наполняя бокалы.

— Когда придёт время, я скажу. А пока… — он опустил голос почти до шёпота, — просто запомните: южный особняк — это не школа. Это рынок. И там живут те, кто считает себя богами.

* * * * *

Когда ужин подошёл к концу, Эрвин не стал прощаться формально. Он встал из-за стола, поправил манжеты и бросил короткий взгляд на Марка:

— Перед тем как уйдёте… есть одно маленькое дело.

Марк поднялся, слегка склонив голову, ожидая продолжения.

— В коридоре, возле лестницы, стоит новенькая. Её только что привезли, ещё не успели распределить по комнатам. Хочу, чтобы вы… — Эрвин чуть прищурился, — оставили у неё след. Пару слов, взгляд, интонация — так, чтобы она запомнила вас. И чтобы дрожь не прошла до утра.

Марк кивнул, без лишних вопросов. Он понимал: это не прихоть, а проверка.

Выйдя в коридор, он сразу заметил её. Девушка — лет девятнадцать, худая, в тонком свитере, который явно был чужим. Волосы спутаны, глаза — расширенные, как у пойманного зверька. Рядом стояли двое охранников: один курил, другой лениво перехватывал её за локоть, когда она пыталась отступить к стене.

Марк подошёл медленно, так, чтобы звук его шагов заставил её поднять взгляд. Он остановился на расстоянии вытянутой руки, опустил глаза на неё сверху вниз, словно оценивая товар.

— Здесь ты забудешь, кто ты есть, — произнёс он ровно, но с таким холодом, что слова звенели в воздухе. — И чем скорее ты это поймёшь, тем меньше будешь страдать.

Она дёрнула плечом, но тут же наткнулась на руку охранника. Марк чуть склонился вперёд, задержав взгляд на её лице.

— Здесь нет дверей, которые ты сможешь открыть. Даже в голове.

Он выпрямился, развернулся и пошёл прочь, не оборачиваясь. Но боковым зрением отметил всё: как охранник слегка сжал её запястье, как второй переступил с ноги на ногу, куда потом её повели — налево, к тёмному коридору с металлической дверью.

Вернувшись в свою комнату, он сел на край кровати, провёл рукой по лицу. Внутри уже складывалась мозаика: цепочка от подготовки — к продаже, от продажи — к южному особняку. Путь был открыт. Но вместе с ним распахнулась и другая дверь — та, за которой каждое неверное движение могло стоить жизни.

Глава 8 — Шесть поводков

Вызов к Эрвину пришёл утром — через охранника, который постучал в дверь его комнаты дважды, без паузы, и коротко сказал:

— Господин Вольф, вас ждут в административном крыле. Немедленно.

Марк поднялся из-за стола, где сортировал записи о распорядке и упражнениях для своих подопечных. Здесь каждая мелочь фиксировалась: сколько ели, как спали, какие команды выполняли без заминки. Бумаги остались нетронутыми — он знал, что встреча с Эрвином важнее любых текущих дел.

Путь до административного крыла был коротким, но Марк шёл без спешки, с тем самым выверенным темпом, который внушал окружающим ощущение хищника в спокойном ожидании. Вдоль стен стояли охранники, переглядываясь между собой — кто-то чуть дольше, чем нужно, задерживал взгляд. Слухи о его результатах уже разошлись по всей «Школе».

В кабинете пахло дорогим табаком, свежесваренным кофе и чем-то металлическим — может быть, оружием, лежащим в ящике стола. Эрвин сидел за массивным столом из тёмного дерева, перелистывая толстую папку. Его движения были неторопливыми, но в них ощущалась сила человека, который привык держать всё под контролем.

— Господин Вольф, — Эрвин поднял глаза, — подходите.

Марк остановился в двух шагах от стола, выпрямился и замер. Здесь он всегда соблюдал субординацию — никаких лишних движений, никаких попыток казаться «своим».

— Хорошо работаешь, — начал Эрвин ровным голосом. — Твои три девочки уже достигли места назначения. Отчёты пришли этой ночью.

Он постучал пальцем по папке.

— Быстро адаптировались. Ни срывов, ни истерик. Поведение стабильное, команды исполняют без отказа. Значит, подготовка у них была на уровне.

Марк слегка наклонил голову, выражая благодарность, но в голосе — ни тени эмоций:

— Благодарю, сэр.

— Поэтому… — Эрвин открыл новую страницу и бросил на стол ещё одну папку, — получаешь шесть новеньких. Сразу. Они прибыли вчера, ещё не успели понять, где находятся. Работать с ними будешь один. Остальные тренеры с таким составом не справятся.

Марк позволил себе короткий вдох, будто оценивая масштаб работы, и спокойно ответил:

— Принял.

Эрвин достал из ящика стола плотный конверт и толкнул его в сторону Марка.

— Жалование удвоено. Ты его заработал.

Марк взял конверт, убрал во внутренний карман пиджака и чуть склонил голову:

— Служу делу, сэр.

Эрвин прищурился, внимательно разглядывая его, словно взвешивая, насколько можно доверять.

— Продолжай в том же духе. Чем быстрее подготовишь их к продаже, тем выше твоя ценность. Но помни, — его голос стал тише, — за такими, как ты, следят особенно внимательно.

Марк не стал уточнять, кто именно следит. Лишь кивнул. Он понимал — этот разговор открывает новые двери, но вместе с ними подталкивает его к опасной черте, где ошибка будет стоить не просто работы.

* * * * *

Марк вошёл в тренировочный зал, где временно размещали новоприбывших. Воздух там был плотный, тяжёлый от смеси дешёвого дезинфицирующего средства и женских духов, которые кто-то из девушек успел надеть ещё до поимки, пытаясь сохранить иллюзию нормальной жизни.

Они сидели на длинной скамье вдоль стены. Шесть пар глаз обратились к нему — одни с испугом, другие с настороженным вызовом, третьи — с тупой растерянностью, когда шок ещё не успел пройти. На них были одинаковые серые майки без формы и тонкие хлопковые шорты, которые едва прикрывали бёдра. Ошейники — стандартные, с металлической биркой, на которой выбит только номер.

Первая — шатенка с длинными, чуть волнистыми волосами и тёмно-серыми глазами. Лицо острое, скулы высокие. Держала спину ровно, словно не хотела показать слабость.

Вторая — невысокая блондинка с мягкими чертами лица, но нервно дёргала пальцами край майки, выдавая страх.

Третья — смуглая, с густыми чёрными волосами и взглядом, который больше подходил уличной хищнице, чем жертве. Она не отвела глаз, когда Марк посмотрел на неё.

Четвёртая — рыжеволосая, с веснушками на переносице. Плечи прижаты, взгляд — вниз.

Пятая — едва за двадцать, со светло-русыми волосами, собранными в косу. Лицо — как фарфоровое, но глаза выдавали слёзы, которые она отчаянно сдерживала.

Шестая — темноволосая с азиатскими чертами лица, хрупкая, но с неожиданно прямой осанкой.

Марк остановился в нескольких шагах, позволяя тишине сгуститься. Другие надсмотрщики, стоявшие у стены, переглядывались — кто-то усмехался, кто-то явно ждал, как он поведёт себя. В их взглядах читалось раздражение: шесть девушек сразу — привилегия, которую здесь давали не каждому.

— Встать, — произнёс он ровно.

Девушки поднялись почти одновременно. Несколько секунд Марк просто обходил их по кругу, оценивая походку, реакцию, даже то, как они дышат. Он не торопился, но каждый шаг был выверен — как у человека, который привык быть главным в любом пространстве.

Внутри он уже распределял их по типажам, прикидывал, с какой начнёт жёстче, кого будет ломать постепенно, а кого — держать в видимой лояльности, чтобы сыграть свою партию до конца.

* * * * *

Когда новеньких увели в его сектор, зал словно опустел, но напряжение в нём стало плотнее, как густой, спертый воздух. Марк почувствовал, что не один — из угла медленно вышли четверо надсмотрщиков. Те самые, кто с первого дня не спускал с него глаз, но теперь их взгляды стали откровенно враждебными.

Впереди шёл Рольф — массивный, с бритой наголо головой и тяжёлым, почти квадратным подбородком. Он остановился прямо перед Марком, не давая обойти себя.

— Быстро ты у нас в фавориты выбился, Вольф, — сказал он с тягучей усмешкой, в которой не было ни грамма доброжелательности. — Вчера три девки у тебя ушли на транспортировку, сегодня шесть новых привезли. Нам бы так работать.

Слева в разговор вклинился Вайс — высокий, худой, с сероватой кожей курильщика и глазами, которые постоянно бегали, но сейчас остановились на Марке.

— Или, может, это не работа, а… особое расположение Эрвина? — протянул он, слегка склонив голову набок, будто смакуя намёк.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Марк ответил спокойно, почти равнодушно:

— Здесь считают только результат. Всё остальное — разговоры.

Рольф шагнул ближе, так что запах его дешёвого одеколона и табака ударил в нос.

— Результаты, значит… — он нарочито медленно оглядел Марка с ног до головы. — Тут многие годами горбатятся, а такой партии не видели. Думаешь, это надолго?

В стороне молчал третий надсмотрщик — коренастый, с тонким шрамом, идущим от уха к ключице. Он лишь прищурился, но взгляд его был тяжёлым, словно он уже просчитывал, где и как можно будет подставить нового «любимчика» Эрвина.

Четвёртый, молодой, с холодными глазами и сдержанной осанкой, не произнёс ни слова, но его тихое, ледяное наблюдение ощущалось сильнее любых угроз.

Марк сделал короткую паузу, глядя в глаза Рольфу, потом чуть отступил, направляясь к выходу. Его голос звучал ровно, без эмоций, но с оттенком предупреждения:

— Советую вам тратить силы на своих девок, а не на мои методы. Тут выживает не тот, кто злится, а тот, кто делает работу до конца.

Он вышел, не оглядываясь, но прекрасно знал: после этого разговора они начнут действовать. И искать слабые места будут не у него — а у тех, кого он дрессирует. Именно это было самым опасным.

* * * * *

Марк нарочно не закрыл дверь в зал. Пусть смотрят. Он знал, что все четверо стоят где-то в тени коридора, и собирался дать им то, что они ждали — демонстрацию жестокости.

Шесть новеньких девушек стояли в линию. На них всё ещё была та самая простая серая одежда для новичков — тонкие майки и короткие шорты, которые больше подчёркивали, чем скрывали их уязвимость. Некоторые тряслись, другие пытались держать подбородок выше, но в глазах у всех был страх.

— Руки за спину, — приказал он холодным голосом.

Щёлкнули пластиковые стяжки. Девушки вздрогнули, но подчинились.

Марк медленно прошёлся вдоль ряда, оценивающе глядя на каждую.

— Вы здесь не для комфорта. Вы — товар. Ваши тела — это инструмент, а я — тот, кто решает, как им пользоваться.

Он резко дёрнул за плечо первую в ряду, заставив её сделать шаг вперёд.

— Сними, — бросил он, кивнув на майку. Девушка замерла, но один его взгляд заставил её послушаться. Белая ткань упала на пол, обнажив худое тело с острыми ключицами и маленькой упругой грудью.

— Быстрее, — рявкнул он на следующую. Вторая стянула майку и почти бросила её в сторону, прикусывая губу, чтобы сдержать слёзы.

Через минуту вся шестерка стояла полуголая. Марк обошёл их ещё раз, словно проверяя товар перед продажей, а потом резко сказал:

— На колени.

Пол холодно встретил их обнажённые ноги. Он наклонился к другой, схватил её за подбородок и тихо, но так, чтобы слышали все, произнёс:

— Запомни, девочка: если ты хочешь выжить, ты будешь делать всё, что я скажу. Даже если это будет казаться невозможным.

Из коридора донёсся приглушённый смешок — один из надсмотрщиков явно наслаждался зрелищем. Марк поднялся, выпрямился и громко, уже для всех, бросил:

— Эти шесть — мои. И я сделаю из них то, что вам и не снилось.

Он повернулся к выходу, бросив им через плечо:

— Встать. Одевайтесь. Завтра начнём по-настоящему.

Дверь за ним закрылась. Он шёл по коридору, чувствуя на себе хищные взгляды. Они, возможно, поверили в его жёсткость. Но внутри он уже прикидывал, как спасти хотя бы одну из этих девочек, не сорвав маску.

* * * * *

После «занятия» Марк нарочно не пошёл прямо в свою комнату. Он направился в общий зал для надсмотрщиков, где обычно после работы обсуждали девушек, пили крепкий кофе и обменивались похабными шутками.

Внутри уже сидели двое — Клаус, коренастый садист с бритой головой, и Михель, худой, с масляным взглядом. Оба замолчали, когда он вошёл, но потом Клаус ухмыльнулся:

— Ну что, Вольф, как твои новые сучки?

Марк сел напротив, медленно достал сигарету, закурил. Сделал затяжку, выпустил дым в потолок.

— Послушные, — ответил он. — Особенно та, что на коленях сегодня работала. Видно, что училась быстро.

Михель прыснул в ладонь.

— Уже дрочат тебе? Быстро ты их ломаешь.

Марк усмехнулся краем рта:

— Ломать — просто. Главное — чтобы они сами хотели угодить. Я им дал понять, что дальше будет только хуже. Теперь сами постараются быть покладистыми.

Клаус хмыкнул:

— Ну, тебе везёт. Мне попались две, которые визжат при каждом прикосновении. Думаю, придётся пару раз хорошенько отодрать, чтобы поняли, кто тут хозяин.

Марк кивнул, делая вид, что разделяет подход:

— Иногда без этого никак. Но мои уже знают, что я могу сделать всё, что захочу. Сегодня они видели, как одна из них… работала. Остальные будут помнить.

Он специально говорил короткими, холодными фразами, подчёркивая, что для него это — обычная рутина. При этом мысленно фиксировал каждое слово Клауса и Михеля, каждую их привычку и реакцию.

— Слышал, тебе зарплату подняли, — сказал Михель с завистью. — Эрвин явно тобой доволен.

— Значит, делаю всё правильно, — ответил Марк.

Он затушил сигарету и поднялся.

— Ладно, у меня ещё работа. Девушки должны привыкнуть, что даже ночью я могу их вызвать.

Уходя, он чувствовал на себе завистливые взгляды обоих. Именно этого он и добивался — укрепить образ жестокого дрессировщика, которого они будут ненавидеть, но уважать. А внутри он уже просчитывал, как использовать эту ненависть, чтобы отвлечь их в нужный момент.

Глава 9 — Тени в темноте

Прошёл ровно месяц с того дня, как Марку передали шестерых новеньких. Тогда они были разрозненной кучкой поломанных судеб — кто-то рыдал навзрыд, кто-то, наоборот, сидел молча, обхватив себя за плечи, будто так можно было защититься. Теперь же — стояли в одном ряду, будто их нарисовали под копирку. Ровные линии спин, одинаковый поворот головы, руки заведены за спину, подбородки чуть опущены, взгляд в пол. Их тела были аккуратно вымыты, волосы приглажены, на губах лёгкий блеск. Даже дыхание у них шло в одном ритме, и в этом была пугающая синхронность — как у манекенов, которых только что вытащили из витрины.

Они не дрожали, не переглядывались, не пытались спрятать эмоции — их просто больше не было. Марк помнил, как в первый день одна из них пыталась укусить охранника, другая кричала до хрипоты, а третья цеплялась за любую тень, лишь бы спрятаться. Теперь же — ни одного взгляда в сторону, ни одного лишнего движения. Они стали тем, что здесь ценилось больше всего — готовым товаром, к которому можно прикоснуться, оценить и отправить в дорогу.

Он знал, что этот момент понравится Эрвину. Три предыдущие его «выпускницы» уже были отправлены в путь и, по данным, дошли до места назначения без происшествий. Марк даже не пытался выяснить подробности — он слишком хорошо представлял, что такое «южные особняки». Никто оттуда не возвращался, и даже шёпот о том, что там происходило, вызывал у персонала короткий, почти уважительный холод в глазах.

Эрвин, как всегда, встретил его в кабинете. Просторная комната с массивным столом из тёмного дерева, тяжелыми шторами и картами поставок на стенах. Здесь пахло крепким кофе, дорогим табаком и той уверенной властью, которая не нуждается в крике. Эрвин сидел в кожаном кресле, неторопливо листая папку с отчётами. Его пальцы постукивали по обложке, создавая ритм, похожий на мерный отсчёт времени.

— Отличная работа, Дарио, — сказал он, не поднимая глаз, но голос прозвучал с тем особым оттенком одобрения, за который здесь могли простить многое. — Ты превзошёл мои ожидания. Другие надсмотрщики должны брать с тебя пример.

Марк слегка склонил голову, сохраняя идеальную субординацию.

— Я просто выполняю поставленные задачи, — произнёс он ровно, без лишних интонаций, но с нужной долей уважения.

Эрвин на секунду посмотрел на него поверх папки, и этот взгляд был не столько оценивающим, сколько проверяющим — как будто он пытался заглянуть глубже, в самую суть. Марк выдержал его, не дрогнув.

Но внутри уже поднималось другое — тяжёлое, вязкое чувство. Каждый раз, когда он слышал фразу «готовы к отправке», в голове вспыхивали образы лиц — ещё живых, ещё тёплых, но уже обречённых. И он, чёрт возьми, был тем, кто довёл их до этого состояния. Легенда, прикрытие, долг — всё это звучало правильно. Но чем дальше он заходил, тем сильнее казалось, что он начинает терять себя.

* * * * *

Он вернулся в свою комнату поздно, когда коридоры уже вымерли, а шум шагов охраны растворился в гулком эхо. Закрыл дверь, щёлкнул замок, будто отрезал себя от всего, что было снаружи, и остался в полумраке, опершись ладонями о стол. Мысли вязли, как в грязи. Он понимал, что выполнил свою задачу — шесть новых девушек теперь такие же, как и предыдущие три, готовые к отправке. Но вместо чувства «миссия выполнена» в голове оставался осадок, как будто на зубах заскрипел песок.

Он сел на край кровати, даже не снимая рубашки. С каждым новым днём, с каждой партией девушек он всё глубже погружался в ту грязь, в которую когда-то поклялся не падать. Месяц назад он верил, что сможет держать дистанцию, что всё это будет игрой, ролью под прикрытием. Чёткая маска Дарио Вольфа, за которой можно спрятаться, сохраняя себя. Но теперь образы не отпускали. Они прилипали к нему, как запах, который не смыть. Лица, взгляды, слёзы, дрожь рук… Даже в столовой, даже на тренировке, даже в коридоре — он всегда ощущал их присутствие. И каждый раз, встречаясь с их глазами, он ловил себя на том, что отворачивается первым.

Сны стали приходить почти каждую ночь. Сначала — отрывками. Узкий коридор, гулкий, как старый бункер. По обе стороны — закрытые клетки. Внутри — лица. Кто-то шепчет, кто-то смотрит прямо на него. И в этом взгляде не страх, а немой вопрос:

почему именно ты нас сломал?

Он всегда просыпался на этом моменте, вырывая себя из сна, с холодным потом на спине и глухим стуком сердца в висках. Но в последние дни коридор во сне стал длиннее. Стены — ближе. Плечи цепляют бетон, и он уже не может остановиться. Его тянут вперёд.

Этой ночью сон был другим. Он стоял в пустом зале, окружённый шестью девушками из своей последней группы. Все одеты идеально, как на финальной проверке — чулки, юбки, аккуратно уложенные волосы, губы, блестящие от помады. Но у всех одно и то же лицо — лицо той первой, которую он ударил.

* * * * *

Он пытался держаться, но дни всё больше превращались в вязкое, однообразное болото, где утро и вечер теряли смысл, а календарь существовал только в его мыслях. У него было шесть девушек в тренировке, и теперь они уже не были просто «новой партией» — безликой, заменимой. Он знал их имена, жесты, взгляд. Знал, кто вздрагивает от резкого движения, а кто, наоборот, словно застывает, проваливаясь в себя. Знал, у кого руки дрожат, когда он подходит близко, и у кого дрожит только голос. Каждый такой момент был опасен для него — он видел в них людей, а не материал, и это входило в привычку.

Днём он был Дарио Вольфом — холодным, уверенным, с ровным голосом и чуть презрительным взглядом, в котором не было ни капли тепла. Он отдавал команды так, чтобы никто не усомнился в его жесткости. Заставлял раздеваться, держать позы, выполнять унизительные приказы. Наблюдал, как они делают это молча, и скрывал, что внутри всё время что-то рвётся. Он говорил нужные слова, но иногда ловил себя на том, что специально замедляет команды, чтобы дать им лишнюю секунду на вдох. Это была его крошечная, никому не видимая слабость.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Но стоило закрыться двери его комнаты, как всё падало. В голове начинали звучать их голоса — не крики, а тихий, вкрадчивый шёпот, полный усталости и страха. Иногда ему казалось, что он слышит плач прямо в комнате, и он вставал, проверял пустой угол, только чтобы убедиться, что сошёл с ума. Он пытался работать с отчётами, но глаза всё время натыкались на строчки с их именами, и он чётко понимал: скоро напротив каждого имени появится новая метка — место назначения.

Ночью всё становилось хуже. Кошмары перестали быть хаотичными — теперь они были как фильмы с одним и тем же финалом. Он видел длинный коридор, серый, с лампами под потолком, и слышал шаги — не свои, а женские, тихие, осторожные. Он пытался пойти за ними, но ноги наливались свинцом. Дверь в конце коридора всегда была открыта ровно настолько, чтобы он видел тусклый свет внутри. И каждый раз, когда девушки заходили туда, он слышал, как за их спинами дверь захлопывается. После — тишина. Иногда — смех. Иногда — звук удара.

Он стал бояться сна. Ложился поздно, засыпал рывками, просыпался с липким потом на висках. Даже в редкие моменты, когда он мог просто сидеть в тишине, он ловил себя на мысли, что всё чаще думает не о задании, а о том, как удержать внутри себя то, что осталось человеческого. И чем сильнее он пытался держаться, тем яснее понимал: эта работа его ломает. Ломает медленно, но наверняка.

Он знал, что в этой системе выживает тот, кто перестал чувствовать. А он всё ещё чувствовал. И это делало его уязвимым — смертельно уязвимым.

* * * * *

Вечером, когда здание погружалось в свою особую, мёртвую тишину, Марк сел на кровать, не включая свет. Он слышал, как где-то внизу закрывают замки, как охранник медленно проходит по коридору, проверяя двери. Всё это стало рутиной, но сегодня тишина давила сильнее обычного. Он чувствовал, как внутри накапливается усталость — не физическая, а та, что забирает силу изнутри, медленно и методично, словно кто-то ежедневно вырезает по куску.

Он понимал, что держится только на автоматизме. Каждая команда, которую он отдавал девушкам, была механическим действием, выученной ролью. Он мог заставить их раздеться, встать на колени, выполнять унизительные позы — и всё это казалось чужим, словно происходило не с ним, а с кем-то другим. Но потом, когда всё заканчивалось, картинка возвращалась к нему в деталях: взгляд, дрожь, зажатые пальцы, тихое сглатывание слёз. Эти образы въедались в него так глубоко, что он начал бояться, что однажды просто не сможет их стереть.

Впервые за всё время он подумал:

«Я так не доживу до конца миссии»

. Не потому, что его разоблачат или убьют — а потому, что он сломается сам. Он видел, как ломаются девушки, как их взгляд мутнеет, как в них гаснет жизнь. И с ужасом осознавал, что внутри него происходит то же самое, только медленнее.

Марк знал, что ему нужно продержаться, дойти до конца, попасть во Францию, добыть доказательства. Но каждая ночь с кошмарами и каждый день с чужой болью приближали его к той черте, за которой он перестанет быть тем, кем был. И тогда он станет одним из них — пустым, холодным, без остатка человечности.

Он тихо сел, упершись локтями в колени, и впервые позволил себе признаться: если что-то не изменится, он сломается раньше, чем дойдёт до цели. А значит, игра, которую он ведёт, — куда опаснее, чем он предполагал.

Глава 10 — Доброволец

Утро в «Школе» всегда начиналось одинаково — запах дешёвого кофе, гул шагов по бетонным коридорам, сухие приказы дежурных. Но сегодня Марк шёл не на площадку, не в тренировочный зал и даже не к своим девушкам. Он шёл к Эрвину. Сам. Без вызова.

Это здесь считалось почти вызовом на дуэль. Обычно к начальству попадали только по повестке или после официального доклада. Любая самодеятельность воспринималась как либо проявление дерзости, либо скрытой проблемы. И Марк это понимал. Каждое его движение было просчитано — от темпа шага до ровного, почти холодного выражения лица.

Он шёл по длинному коридору, где стены были обшиты серым пластиком, а лампы давали холодный свет. На его пути попадались охранники, и каждый бросал на него быстрый взгляд — без слов, но с явным вопросом:

куда это он направился?

Марк лишь слегка кивал, сохраняя ту самую маску человека, которому здесь позволено больше, чем другим.

Секретарша Эрвина подняла глаза от бумаг, когда он подошёл. Женщина с туго стянутыми волосами и в строгом костюме, она казалась частью мебели — всегда на своём месте, всегда сдержанная.

— Доброе утро, — сказал Марк, без тени сомнения в голосе. — Сообщите Эрвину, что я хотел бы поговорить с ним лично.

Она чуть приподняла бровь.

— Вас… приглашали?

— Нет, — он выдержал паузу. — Но разговор будет полезен для дела.

Пока она уходила в кабинет, Марк стоял, положив руки за спину, как это делали старшие инструкторы. Лицо — спокойное, почти каменное. А внутри сердце било отмеренные, но тяжёлые удары: он понимал, что идёт по грани. Если его сочтут слишком активным или подозрительным — перевод могут отменить. Или, хуже того, начнут внимательнее присматриваться.

Дверь открылась быстро, почти без задержки. Секретарша вернулась и кивнула:

— Заходите.

Марк глубоко вдохнул и переступил порог. С этого момента у него не было права на лишнее слово. Всё, что он скажет дальше, должно будет работать только на одну цель — приблизить его к Франции.

* * * * *

Эрвин сидел за своим массивным столом, в полумраке кабинета, где свет падал только на документы и его руки. Он не поднялся, когда Марк вошёл, но взгляд его сразу же зацепил. Этот взгляд всегда был внимательным — словно он считывал людей до костей, и сейчас это ощущалось особенно сильно.

— Марк, — сказал он, чуть прищурившись. — Редко кто заходит ко мне без вызова. Обычно это делают либо идиоты, либо те, кто пришёл жаловаться. К какой категории ты относишь себя?

— Ни к одной, — Марк позволил себе лёгкую полуулыбку, ровно настолько, чтобы это выглядело как уважительная уверенность. — Я пришёл говорить о работе. О вашем предложении.

— О моём предложении? — Эрвин откинулся в кресле, переплёл пальцы на груди. — Уточни, о каком именно.

— Месяц назад, — начал Марк, — вы упомянули, что при определённых результатах есть шанс получить более сложное и ответственное задание. Я подумал, что время пришло.

Эрвин помолчал, изучая его.

— Тебе здесь скучно? — в его голосе не было насмешки, только проверка.

— Скорее… слишком привычно, — Марк чуть наклонил голову, сохраняя спокойный тон. — Шесть девушек я подготовил, они уже в пути. Три прежние тоже достигли места назначения без проблем. Но я не хочу топтаться на месте. Моя работа приносит результат, а значит, я могу быть полезен на более значимом участке.

Эрвин слегка постучал пальцами по столу.

— Более значимый участок… Ты понимаешь, что такие места выбирают не ради твоей гордости, а ради пользы организации?

— Понимаю, — Марк кивнул. — И я готов подчиняться любым условиям. Я не прошу льгот. Я прошу больше ответственности.

Эрвин чуть подался вперёд.

— Слышал про южный объект?

Марк сделал вид, что задумывается, хотя давно собрал о нём обрывки информации.

— Слышал только, что там работают лучшие. И что туда попадают те, кто умеет не просто дрессировать, а ломать так, чтобы никто не вставал обратно.

Эрвин усмехнулся, но в глазах осталась холодная внимательность.

— Во Франции идёт то, что мы называем «чистая торговля». Здесь, в Германии, в Бельгии, в Чехии — мы только подготавливаем товар. Там же — рынок. Там каждый день сделки, там каждый час решает судьбы.

— Именно поэтому я хочу туда, — Марк говорил медленно, будто взвешивая каждое слово. — Если я справляюсь здесь, значит, смогу быть полезен и там.

— Ты уверен, что выдержишь? — Эрвин слегка наклонил голову. — Там нет времени на «тренировки». Там нет «постепенно». Там либо ты работаешь на пределе, либо ты мешаешь.

— Я готов, — Марк встретил его взгляд, ни на секунду не опустив глаза. — И я хочу доказать это.

Повисла тишина. Эрвин рассматривал его ещё пару секунд, а потом медленно кивнул.

— Хорошо. Я подумаю. Но запомни: если ты туда попадёшь, назад дороги не будет.

— Я понял, — сказал Марк, чувствуя, как внутри сжимается узел тревоги и решимости.

Эрвин снова откинулся в кресле, жестом отпуская его.

— Свободен. И… Марк, — он задержал его на секунду. — Мне нравится твоя амбиция. Не подведи.

Марк кивнул и вышел, сохраняя ровный шаг, хотя сердце билось так, будто он только что прошёл по краю пропасти.

* * * * *

Дверь его комнаты закрылась мягко, почти бесшумно. Марк прислонился спиной к стене, чувствуя, как остатки напряжения медленно уходят, но внутри всё ещё вибрирует тонкая струна — как после опасного разговора, где один неверный взгляд мог перечеркнуть месяцы работы.

Он прошёл к столу, где лежали аккуратно сложенные бумаги с расписанием занятий и отчётами о прогрессе девушек. Провёл пальцами по верхнему листу и отодвинул его в сторону. Весь этот распорядок — чистая рутина. Каждый день одинаковый: приказы, проверки, подчинение, отчётность. Он уже давно чувствовал, что задыхается от этого однообразия. Но сегодня, после разговора с Эрвином, впервые появился реальный просвет.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Южный объект…

Он знал, что это не просто новое место работы. Это — сердце всей сети. Там не обучают. Там продают. Там деньги текут рекой, а люди исчезают без следа. Любая ошибка там стоит дороже жизни. И именно туда ему нужно попасть, если он хочет добраться до документации, до хозяев, до тех, кто действительно управляет этим адом.

Он сел на край кровати, потёр виски и стал прокручивать разговор в голове. Эрвин не дал чёткого ответа, но и не отказал. А это уже много. Значит, есть шанс. Останется только закрепить впечатление — сделать что-то, что окончательно убедит начальство, что он нужен на юге.

Внутри кольнуло неприятное ощущение. За этот шанс придётся платить. И, скорее всего, ценой станут новые девушки, которых придётся ломать быстрее и жёстче, чем раньше. Он уже видел их лица в своих снах — перепуганные, потерянные, со следами слёз на щеках. Иногда в этих снах он не знал, кто он — надсмотрщик или тот, кого ведут на верёвке.

Марк глубоко вдохнул и встал. Решение принято. Он больше не будет ждать, пока его назначат. Он будет действовать так, чтобы выбор стал очевиден. И если для этого нужно надеть маску чудовища — он сделает это.

Главное — дожить до Франции. А там… там всё закончится.

Глава 11 — Отбор

Утро началось не с привычного обхода. Замок на двери щёлкнул слишком рано, и в проёме появился охранник. Чёрная форма, лицо под капюшоном, голос — ровный, но с оттенком, который не оставлял места для отказа:

— Господин Вольф, вас ждёт доктор Меккер. Немедленно.

Марк поднялся с кровати, уже в брюках и рубашке. Куртку он накинул на ходу — не ради тепла, а чтобы закончить образ. Код М-17 на нашивке будто чуть потемнел в свете коридорных ламп.

Маршрут был знаком: два поворота налево, лестница вниз, длинный узкий коридор с чёрными камерами под потолком. Охранник шёл впереди, не оборачиваясь. Даже шаги у него были выверены, как у тех, кто привык вести людей туда, откуда они возвращаются уже другими.

В кабинете пахло не хлоркой и не металлом, а кофе и дорогим табаком. Эрвин сидел за столом, но не один. Справа от него — высокий мужчина в тёмно-синем костюме без единой складки. Галстук — в тон, часы — швейцарские, взгляд — тяжёлый, как камень, брошенный в воду. Волосы аккуратно зачесаны, и даже в том, как он держал руки, было что-то показательно сдержанное.

— Дарио, — Эрвин произнёс имя медленно, словно пробуя его вкус. — Познакомься. Это месье Ренье. Южный объект.

Француз чуть кивнул, но не протянул руки. Его глаза прошли по Марку так, будто он уже знал о нём всё, и сейчас просто сверял картинку с досье.

— Сегодня, — продолжил Эрвин, — мы проведём отбор. Демонстрацию. Ты покажешь, как быстро можешь превратить материал в подчинённый инструмент.

— Формат? — коротко спросил Марк.

— Публично, — ответил Эрвин. — При гостях. При твоих… коллегах. Камеры будут писать всё.

Ренье заговорил впервые — низким, почти бархатным голосом:

— Мне нужна не игра. Мне нужна эффективность. Десять минут — и я должен видеть результат.

Марк кивнул. Внутри всё уже перестроилось: дыхание, темп мыслей, маска Дарио Вольфа легла на лицо без шва.

— Понял.

— Отлично, — Эрвин улыбнулся так, что улыбка выглядела как предупреждение. — Девушки уже ждут. И помни: сегодня ты не имеешь права на паузу.

Марк повернулся к двери. В голове прозвучало:

Экзамен. Не только для них — для меня.

* * * * *

Зал был готов к показу так, что даже воздух казался отмеренным по граммам. Холодный свет ламп бил сверху, подчеркивая каждый изгиб тел, делая кожу чуть бледнее, чем она есть. Стены — безупречно чистые, гладкие, но запах выдавал место: едва уловимая смесь женской кожи, свежей воды и того дешёвого мыла, которым здесь моют «материал» перед тем, как показать. Этот запах цеплялся за память, врезался в неё так же, как звук щелчка ошейника.

Вдоль стен стояли Лоран, Хартман и ещё несколько надсмотрщиков. Лоран — в сером костюме, с привычной полуулыбкой, как будто всё происходящее здесь для него — театр, и он пришёл за лучшими местами в первом ряду. Хартман — в чёрной форме, руки за спиной, взгляд прямой, хищный, без тени любопытства, только с ожиданием чужой ошибки. Остальные надсмотрщики держали планшеты, но глаза у всех были на девушек — оценивали, как мясники на рынке.

В центре — шесть новеньких. Все в одинаковых чёрных кружевных трусиках, которые казались скорее украшением, чем одеждой, и в кожаных ошейниках с холодным блеском металла на бирке. Груди обнажены — у кого полные и тяжёлые, у кого аккуратные и упругие, соски подрагивали то ли от холода, то ли от напряжения. Руки за спиной, подбородки слегка опущены, но этого хватало, чтобы видны были линии шеи, изгиб ключиц, плавные скосы плеч.

Дыхание у всех сбивчивое. Кто-то держал его, словно боялся вдохнуть без разрешения, кто-то — наоборот, дышал часто, неглубоко, будто уже от одного присутствия в зале тело стало тяжелее. На коже — лёгкий блеск, как от влаги или пота, и он придавал телам осязаемую теплоту.

Две из них сразу зацепили взгляд Марка.

Первая — высокая, с телом, вытянутым и гибким, как у подиумной модели. Волосы — прямые, тёмно-русые, свисали на ключицы, пряди слегка прилипли к коже. Бёдра узкие, но очерчены так, что при каждом её движении в них угадывалась упругая сила. Кожа ровная, светлая, и на этом фоне розовые соски казались почти вызывающими. Она держала подбородок чуть выше, чем остальные, и в её серых глазах сквозило холодное сопротивление, за которым пряталась внутренняя дрожь.

Вторая — ниже ростом, с мягкой, тёплой фигурой, плавными линиями бёдер и талии. Волосы светлые, собраны в небрежный пучок, из которого выбивались тонкие пряди, щекоча шею. На скулах — россыпь веснушек, губы сжаты в узкую полоску. Она то опускала взгляд, то метала его в сторону, как будто искала, за что зацепиться, чтобы избежать встречи с глазами надсмотрщиков. На бедре у неё — свежий, розоватый след от ремня, и Марк заметил, как она машинально напрягала ногу, будто пряча этот след от посторонних.

Остальные стояли так же, но каждая выдавала себя мелочами. Одна переминалась с ноги на ногу, и от этого дрожали груди. Другая крепко сжимала пальцы за спиной, так что костяшки побелели. У третьей, самой младшей на вид, колени чуть дрожали, а трусики натянулись так плотно, что угадывался контур, придавая её испуганности странную, непрошеную чувственность.

Марк шёл мимо, не останавливаясь, но взгляд задерживал на каждой чуть дольше, чем нужно. У первой из пары, что зацепили его внимание, при этом напряглись плечи, у второй — колени будто предательски подкосились. Это было именно то, что нужно было Ренье, французу, стоявшему в тени у дальней стены.

Он наблюдал за девушками так, будто видел перед собой не людей, а строчки в контракте. Руки за спиной, спина идеально прямая, и в его неподвижности было больше угрозы, чем в словах любого из местных.

Сегодня ты не имеешь права на паузу,

— подумал Марк, вставая в центр зала. Маска Дарио Вольфа уже была на месте, и в этой тишине она казалась не менее настоящей, чем ошейники на шеях девушек.

* * * * *

— Лицом ко мне, — голос Марка прорезал тишину, глухой, как удар в стену.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Шесть тел дёрнулись почти одновременно, поворачиваясь. Но он сразу заметил несинхронность — у одной шаг вышел чуть резче, у другой медленнее, а третья сбилась с ритма на полшага. Этот хаос в мелочах был для него как запах крови. Он обошёл их медленно, по дуге, глядя каждому в лицо, задерживая взгляд ровно настолько, чтобы они почувствовали его вес.

— Руки за голову, — приказ прозвучал так, что никто не рискнул спросить «зачем».

Металл ошейников звякнул, когда локти взлетели вверх. Это простое движение тут же изменило их: груди вытянулись вперёд, кожа на животах натянулась, соски стали заметно тверже от холода и напряжения. Он видел, как вены проступают на внутренней стороне рук, как дрожат подмышки, как внизу живота у одной появилась едва заметная дрожь.

— Шире ноги.

Послушное шуршание босых ступней по полу. Он прошёлся между ними, чувствуя, как напрягаются бёдра, как у некоторых мышцы пытаются удержать колени от полного разведения.

— Ты, — его палец указал на высокую брюнетку, — шаг вперёд. Медленно.

Она сделала шаг, словно ступала по лезвию. Плечи держала ровно, но взгляд выдавал — прячется в сторону, избегает прямого столкновения. Марк подошёл так близко, что его дыхание коснулось её щеки. Пальцы легли на её шею, скользнули по ключице, вниз — к линии груди. Он слегка сжал плоть, и она едва заметно втянула воздух.

— Стой ровно. Не убегай. — Он наклонился чуть ближе, добавил тихо, но так, чтобы слышали все: — Бояться будешь потом.

Он вернул её в строй, почти толчком.

— Ты, — взгляд упал на светловолосую с веснушками, — на колени.

Она замерла. Одно-единственное замешательство — и Лоран уже усмехнулся где-то сбоку, Хартман хмыкнул, наслаждаясь моментом. Марк шагнул к ней быстро, схватил за подбородок, поднял лицо. Глаза блестели от слёз, губы дрожали.

— Я не повторяю.

Она колебалась ещё миг. Марк развернул ладонь и дал ей чёткую, звонкую пощёчину. Щёка вспыхнула красным, дыхание у неё сбилось.

— На. Колени.

Она опустилась. Сначала медленно, потом быстрее, пока не оказалась внизу, ладони положив на бёдра. Её поза стала подчёркнуто покорной. Марк провёл тыльной стороной ладони по её щеке, по шее, задержался на пульсе, почувствовал, как сердце колотится в груди, и отстранился.

Остальных он ломал по-разному. Одной приказал стянуть трусики до колен, при этом не прекращать смотреть ему в глаза. Вторую заставил встать в позу с разведёнными ногами и сцепленными за спиной руками, удерживая её подбородок вверх, чтобы все видели. Третьей велел медленно повернуться вокруг своей оси, показывая тело со всех сторон, и останавливал, когда хотел задержать взгляд на груди или животе.

— Быстрее. Выше. Левую ногу вперёд. Замри. — Его голос шёл резкими ударами, не давая времени ни на мысль, ни на ошибку.

Француз, стоявший в тени, наблюдал без единого движения, но глаза его стали внимательнее. Лоран и Хартман переглядывались, словно делали ставки — сорвётся ли кто-то из девушек или, что интереснее, сам Марк.

Не сегодня,

— подумал он, чувствуя, как роль зверя становится второй кожей.

* * * * *

Она сорвалась внезапно. Даже Марк не ожидал, что это будет именно высокая брюнетка, та самая, что до этого держалась ровно и гордо. Он приказал:

— На колени.

И в зале повисла тишина. Девушка не шелохнулась. Только сжала губы и посмотрела прямо в глаза. Взгляд был холодный, упрямый, с вызовом — тот самый, что ломает или делает легенду надсмотрщика. Лоран приподнял бровь, Хартман усмехнулся открыто, в зале зашуршали шаги — остальные надсмотрщики сбились в сторону, чтобы лучше видеть.

— Я сказал: на колени, — голос Марка стал ниже и опаснее.

Она выдохнула и едва заметно качнула головой.

— Нет.

Слово упало в воздух, как камень в воду, разорвав привычную тишину.

Марк шагнул к ней, медленно, но так, чтобы каждый шаг звучал, как предупреждение. Встал прямо перед ней, взял за шею, крепко, но не душа, и заставил её поднять подбородок.

— Здесь не говорят «нет», — его слова были медленными, каждое словно резали в кожу. — Здесь есть только «да» или тишина.

Он отпустил, но тут же дал ей сильную пощёчину. Голова откинулась в сторону, волосы упали на лицо, дыхание сбилось. Она всё ещё стояла, но в глазах мелькнула тень сомнения.

— На колени, — повторил он, уже почти рыча.

Она не двинулась. И тогда он шагнул за неё, схватил за плечо, развернул и толкнул вниз. Колени с глухим стуком ударились о пол. Он наклонился к её уху:

— Теперь ты там, где должна быть.

Марк выпрямился, осмотрел зал. Француз слегка кивнул, в его взгляде мелькнуло удовлетворение. Лоран больше не улыбался, Хартман же криво ухмыльнулся, но теперь это была ухмылка признания — он видел, что Марк сделал всё без тени колебания.

Брюнетка стояла на коленях, дыхание тяжёлое, волосы падали на лицо, на щеке — алый след его ладони. Она уже не смотрела в глаза.

Марк задержал взгляд на остальных.

— Запомните, — сказал он медленно. — Здесь нет права на «нет».

И тишина, что наступила, была уже другой — плотной, без остатка сопротивления.

* * * * *

— Встать, — приказал Марк, и шесть тел поднялись, как по одному рывку нитей. Даже брюнетка, ещё минуту назад упиравшаяся, поднялась медленно и беспрекословно, словно в её позвоночник вставили невидимый стержень подчинения.

Он провёл их по кругу — медленно, чтобы француз мог рассмотреть каждую. Шаги босых ног по холодному полу отдавались в тишине, как метроном. Марк останавливал каждую, поправлял позу: одной приподнял подбородок, другой раздвинул ноги шире, третьей велел развести руки. Всё — короткими, отточенными движениями, будто режиссировал спектакль, где единственная роль — покорность.

— Достаточно, — голос француза прозвучал сухо, но с лёгкой тенью удовлетворения. Он отошёл от стены, прошёлся вдоль строя, иногда чуть наклоняясь, словно нюхая воздух вокруг девушек.

Остановился у Марка.

— Чисто. Быстро. Жёстко. — Он кивнул. — Мне этого хватит.

Лоран отвёл взгляд, словно что-то прикинул. Хартман, наоборот, задержал на Марке долгий стальной взгляд, но ничего не сказал.

Эрвин подошёл ближе, руки за спиной, лицо без выражения:

— Завтра утром получишь пакет. Билеты, инструкция. Франция ждёт.

Эти слова прозвучали почти буднично, но внутри у Марка всё сжалось. Не от радости — от понимания, что шаг сделан, и назад уже не повернуть.

Он посмотрел на строй девушек. Среди них — пустые глаза, сломанные плечи, и где-то там, в глубине, остатки прежнего «я», которое скоро исчезнет. И он знал, что сам стоит на таком же краю.

Я — деталь машины. Но я и ключ.

Когда строй вывели из зала, француз и Эрвин уже обсуждали детали. Марк остался стоять в центре, чувствуя, как холодный свет прожигает маску Дарио Вольфа до самой кожи.

Глава 12 — Дорога на юг

Будильник не звонил — он проснулся сам, как всегда, за пару минут до шести. Комната встречала холодом и тишиной. Белые стены, железная кровать, шкаф с ровно сложенной одеждой, маленький умывальник в углу — всё это больше походило на казарму, чем на жильё. Здесь не было ничего личного, кроме чёрного чемодана у стены.

Марк сел на край кровати, провёл ладонями по лицу. Кожа под пальцами была сухой, натянутой, как у человека, который спал слишком мало и слишком часто держал лицо в каменном выражении. В зеркале над умывальником он увидел того, кого уже не мог узнать полностью: взгляд стал тяжелее, холоднее, и даже морщины у глаз теперь были не от улыбок, а от постоянного прищура.

Он собрал вещи быстро. Чемодан был почти пустым — пара костюмов, рубашки, документы, дорогой парфюм, который теперь пах иначе, чем год назад. Но чемодан всё равно казался тяжелее. Возможно, потому что внутри, кроме вещей, он нёс то, что здесь пришлось сделать.

В коридоре было тихо. Шаги гулко отдавались в бетонных стенах. Где-то вдали коротко прозвучал приказ и щёлкнула дверь. У выхода на тренировочный блок он увидел пару девушек, которых тренировал сам. Они стояли в строю, готовые к новой смене упражнений. Когда-то они избегали его взгляда, теперь — просто не реагировали. Пустые, отрешённые, словно из них вырезали всё, что было человеком.

Он задержался на секунду, но не дольше. Здесь паузы замечают. Здесь любая задержка — это вопрос, на который отвечать придётся жестоко.

Последнее утро,

— подумал он. —

Или просто ещё одно утро в аду.

* * * * *

Эрвин ждал его в маленьком кабинете на втором этаже. Стол — идеально чистый, на нём только тонкая серая папка, металлическая кружка с чёрным кофе и пепельница, в которой догорал одинокий окурок. Запах крепкого табака висел в воздухе, перемешиваясь с горечью свежесваренного кофе.

Он даже не поднялся, когда Марк вошёл. Только короткий, почти ленивый кивок в сторону стула напротив.

— Садись.

Марк опустился, положив ладони на колени. Взгляд Эрвина был таким же, как всегда — внимательным, но без тепла, словно он смотрел не на человека, а на инструмент, который проверяет перед работой.

— Сегодня уезжаешь, — начал он, листая бумаги в папке, будто проверяя список. — Вечером будешь во Франции. Завтра утром — уже на новом объекте.

Слова были простыми, но в них чувствовалась та скупая окончательность, которую не перепутаешь с предложением.

— Там другая структура, — продолжил Эрвин, — меньше шума, но больше глаз. Французы работают иначе. У них всё мягче на вид, но жестче в сути. Ошибка — и ты не вернёшься.

Марк слушал молча, сохраняя лицо без эмоций.

— Схему получишь на месте, людей тоже. Первые дни будешь молчать и наблюдать. Там ценят тех, кто говорит в самый нужный момент, и презирают тех, кто пытается доказать что-то раньше времени. — Он чуть наклонился вперёд. — Придётся подстраиваться под их манеру.

Марк кивнул.

— И ещё, — Эрвин взял кружку, сделал медленный глоток, продолжая смотреть прямо в глаза. — Там есть те, кто тебе не доверяет. И те, кто будет ждать твоего провала. Они умные. Они будут искать слабость. Не дай им её.

На несколько секунд в кабинете стало тихо. Только тикали старые часы на стене.

— Выйдешь за ворота через пятнадцать минут. Машина отвезёт тебя прямо к самолёту. До тех пор — не высовывайся и не разговаривай ни с кем.

Он закрыл папку, откинулся в кресле и задержал на нём взгляд чуть дольше, чем обычно.

— Там будет сложнее, — сказал он, чуть тише. — И тебе это понравится.

Марк поднялся. Вышел, не оборачиваясь. И только за дверью понял, что впервые за долгое время позволил себе медленный, глубокий вдох.

* * * * *

Машина ждала у ворот, как и сказал Эрвин. Чёрный седан с тонированными окнами и водителем в перчатках. Дверца открылась бесшумно, и Марк сел на заднее сиденье, чувствуя, как мягкая кожа обивки холодит сквозь ткань брюк.

Двигатель заурчал тихо, и «Школа» осталась за спиной — белое здание без вывески, бетонный забор с колючкой, камеры на каждом углу. Всё выглядело по-прежнему стерильно, но внутри этого места он оставил слишком много чужих криков и своих собственных сдержанных жестов.

Дорога тянулась сквозь серые кварталы промышленной окраины. Склад за складом, редкие вывески дешёвых баров, заколоченные окна. Лужи в колее отражали мутное небо. Марк смотрел на них, но видел совсем другое — свои первые дни здесь. Тот момент, когда он впервые поднял руку на девушку, не по приказу на бумаге, а по ситуации, когда нужно было убедить всех, что он один из них.

Тогда я думал, что контролирую процесс. Что могу отмерить ровно столько жестокости, сколько нужно. Но жестокость не делится на дозы.

Машина выехала на трассу. Поля — пустые, безлюдные, в мелкой измороси. Лёгкий туман ложился на обочины. Внутри было тепло, но Марк чувствовал, как в нём самом холод расползается всё глубже.

Он вспоминал лица девушек, которых отправили «готовыми».

Может, это и есть моя слабость, о которой говорил Эрвин. Или наоборот — единственное, что держит меня человеком.

Знаки на обочине сменились указателями к аэропорту. Машина ускорилась.

Марк закрыл глаза. Перед ним на мгновение встала та же картина, что снилась ему последние ночи: он идёт по коридору, а из дверей тянутся руки — десятки, сотни. Он идёт дальше, потому что знает — если остановится, то останется там навсегда.

Когда он снова открыл глаза, впереди уже виднелись огни терминала.

* * * * *

Самолёт приземлился на закатном солнце, когда небо над Провансом уже переливалось медными и фиолетовыми оттенками. Солнце косо освещало ряды кипарисов, длинные тени тянулись через поле, и от этого вся картина казалась почти живописной — будто её писали для туристической открытки.

Марк шёл по трапу с небольшим чемоданом в руке. Лёгкий тёплый ветер касался лица, пахнул сухой травой и морской солью. Но внутри было пусто, как в бетонных коридорах «Школы». Красота вокруг казалась чужой, ненужной — он смотрел на неё так же, как на мебель в кабинете Эрвина.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

У выхода из зоны прилёта его ждал мужчина в безупречно сидящем тёмно-синем костюме. Он держал табличку с надписью

Monsieur Dario Wolf

. Лицо — вежливое, но в глазах был холодный блеск, который Марк узнавал мгновенно.

— Добро пожаловать, — произнёс он по-французски, протягивая руку. — Машина ждёт.

Они ехали молча. За окном тянулись виноградники, аккуратные деревни, белые фасады домов, поросшие плющом. Здесь всё выглядело так, будто время текло медленнее. Но чем дольше они ехали, тем выше становились стены вдоль дороги. И в конце — ворота, за которыми скрывалась большая вилла цвета старой кости.

Снаружи это было похоже на частный курорт. Сады с подстриженными кустами, бассейн, теннисный корт. Но стоило пройти внутрь, как иллюзия рассыпалась: камеры на каждом углу, охранники в чёрном, электронные замки на дверях. Пол — блестящий мрамор, стены — без картин. Всё стерильно, как в клинике.

Ему показали второй этаж, длинный коридор с несколькими комнатами. Одна — для него. Окно выходило в сторону сада, но за кустами была видна ещё одна ограда, выше и толще, чем внешняя.

Вечером его вызвали в маленький кабинет, где новый куратор — мужчина с тонким лицом и хриплым голосом — коротко обрисовал порядок: он получит список девушек для работы, камеры пишут всё, доверия к нему пока нет. Здесь каждая мелочь фиксируется.

Когда Марк вышел из кабинета, он снова поймал себя на том, что ни разу за этот день не почувствовал ни радости, ни тревоги. Только ровную, ледяную готовность.

* * * * *

В комнату наблюдения его провели без лишних слов. Узкий коридор, приглушённый свет, холодный запах электроники и чего-то едва уловимого — смеси антисептика и пыли от старых проводов. На стене, напротив ряда кресел, тянулся целый блок экранов. Одни показывали коридоры и холлы, другие — комнаты, закрытые решётками.

— Это твои глаза, — сказал сопровождающий, высокий мужчина в светлой рубашке с закатанными рукавами. — Ты должен знать, что здесь происходит каждую секунду.

Он показал несколько камер: тренировочный зал, душевые, общие спальни. Марк молчал, запоминая расположение. Каждый кадр был кусочком будущей карты, которую он уже строил в голове.

— С объектами ты познакомишься позже, — продолжил куратор, переключая изображение. — Сейчас просто смотри. Запоминай, кто как двигается, кто сопротивляется, кто ломается. Здесь нет одинаковых случаев. Но есть одинаковый результат.

На одном из экранов мелькнула фигура девушки в красном белье, сидящей в углу. Марк чуть повернул голову — и сердце на мгновение сбилось с ритма.

Вика.

Она стояла на коленях, руки сцеплены за спиной. Голова слегка опущена, волосы — растрёпаны, падают на лицо. Даже сквозь зернистую картинку камеры он различил знакомую линию плеч и ту особенную, едва заметную дрожь в её движениях.

— Понравилась? — куратор бросил взгляд на экран. — Новенькая. Недавно доставили. Её пока держат на минимуме контактов. Посмотрим, как поведёт себя на первой неделе. Скоро ее продадим.

Марк ничего не сказал. Глаза оставались на экране, но лицо было каменным. Внутри же всё сжалось в узел — смесь облегчения от того, что она жива, и ледяного понимания: теперь они ещё ближе к центру сети, но и опасность выросла вдвое.

— Привыкай к этому виду, — добавил куратор. — Здесь ты не человек. Здесь ты контроль.

Марк слегка кивнул, не отрывая взгляда.

Экран мигнул, сменив изображение на другой зал. Но картинка с Викой уже осталась в нём, словно отпечаток, который невозможно стереть.

Я не дрессировщик. Я ключ. И я знаю, куда иду.

Женщина напрокат 5: Финальный аукцион

Финальная часть истории Вики и Марка

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Конец