Брак по контракту. Ты — моя проблема

1. Подходит идеально

Он

— влиятельный бизнесмен, инвестор.

Она

— библиотекарь, работает кассиром в продуктовом.

Она со школы ненавидит его, но идеально подходит на роль его фиктивной жены.

1. Подходит идеально

Виктор

Мне нужно просто найти жену. Формально. На бумаге. Без чувств, без скандалов, без шансов на шантаж и манипуляции.

Не на сайте знакомств же искать.

Игнат неделю копается в базах, смотрит девиц с чистой историей, с подходящей внешностью, но у всех — либо хвост из альфонсов, либо блог с жопой на аватарке.

— Мы уже перебрали двадцать девушек, Вик, — говорит Игнат, нажимая на пульт. На экране появляются фото: блондинка, шатенка, ещё одна, с глазами «я готова быть хорошей девочкой». — Все внешне подходят. Но каждая — либо с грязным прошлым, либо с амбициями на миллион.

Я сижу в кожаном кресле, пальцами медленно вращаю стакан с черным кофе. Без сахара. Без молока. Без слабости. Запах свежей кожи от мебели, аромат дорогого «Clive Christian» от лацкана пиджака. Холодный уют моего кабинета. Всё под контролем. Кроме одной грёбаной детали.

— Ты хотел чистую, незаметную, без скандалов и бывших, — продолжает Игнат. — Но мы ищем уже неделю. Может, взять актрису?

— Нет, — отвечаю. Голос ровный. Твёрдый.

— Почему?

— Потому что мне не нужно шоу. Я не собираюсь изображать любовь. Мне нужна бумажная жена. Раз в неделю — мероприятие, три фото, улыбка. Всё. Без попыток вжиться в роль и трахаться за кадром.

Игнат молчит, а я откидываюсь в кресле, чувствуя, как хрустит шея. У меня хроническая усталость. Тяжесть власти.

Французы выкатили условие: «Женатый мужчина выглядит стабильнее».

Пять миллиардов инвестиций — и одна женская подпись, чтобы не сорвался контракт.

Так смешно, что даже хочется смеяться. Только я не смеюсь.

— Продолжай искать, — бросаю и поднимаюсь. Пиджак ложится по плечам идеально.

— А ты куда?

— Подышать.

Спускаюсь на парковку перед бизнес-центром. Запах асфальта после дождя, лёгкий выхлоп, тяжелый воздух. Я выхожу уверенным шагом, ботинки «John Lobb» чётко отстукивают по плитке.

Поворачиваюсь к машине — и в этот момент мне влетает в ногу металлическая тележка.

Резкий удар в голень. Тележка металлическая, грязная, из «Перекрёстка». И за ней девица. Видно, что сама не ожидала, но испуг в глазах быстро сменяется презрением.

— Глаза разуй, памятник глупости, — бросает раздражённо. — Стоит посреди прохода, будто весь мир ему должен.

Худощавая, поджарая. Рыжие волосы собраны в торчащий пучок. Куртка поношеная, серая, из-под неё торчит капюшон худи. Обувь — серые кеды, стоптанные и мокрые.

Лицо знакомое. Вглядываюсь. Вспоминаю. Хочу даже рассмеяться и поздороваться, но девица укатывает свою тележку дальше.

А я смотрю ей вслед. Я её узнал. Лена. Лена Ромашова.

Моя бывшая одноклассница. Тихая. Упрямая. Та, которая однажды влеплиа мне пощёчину на дискотеке за то, что я назвал её библиотечной мышью.

Прошло столько лет, а она всё такая же — глаза горят, тон с вызовом, губы поджаты, будто от обиды, будто я опять назвал ее кем-то библиотечным.

Я смотрю, как она уходит, толкая тележку. Спокойно. Так, будто ничего не случилось. Будто она только что не врезалась в меня.

В прошлый раз наши дорожки разошлись. Но не теперь.

Я даже не знаю, что задевает меня больше — «памятник глупости» или та пощечина. Пожалуй, то, что она меня не вспомнила. Это злит.

И, похоже, я нашел ту самую.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

2. Досье и бедовый брат

Виктор

Я возвращаюсь в кабинет сразу же.

— Игнат, — бросаю с порога.

Помощник и юрист в одном флаконе поднимает голову от планшета.

— Да, Вик?

— Пробей Ромашову Елену Игоревну. Тридцать один год.

Он удивлён, но кивает.

— Что-то особенное?

— У неё был шанс сбежать двадцать лет назад.

Я наливаю себе свежий кофе.

— В этот раз она его не получит.

***

Игнат приносит досье на Лену на следующий день. В бумажном виде.

Папка пахнет свежей краской и чем-то канцелярским.

Я открываю её.

Ромашова Елена Игоревна.

Родилась в Арзамасе.

Это я и так знаю. Мы вместе учились.

Проживает в Москве последние два года. Адрес прилагается. Снимает комнату в коммуналке на Перовской.

Это тоже понятно. Иначе как бы я её встретил? А с деньгами у нас не густо. Ну а что хотеть с зарплатой библиотекаря?

Работает кассиром в супермаркете.

Вот это поворот! Наша Леночка не по специальности устроилась? Видимо, есть хочется сильнее, чем книжки перебирать.

Образование — педагогическое. Библиотечное дело.

Не сомневался! Ни секунды. Она вечно была в книгах по самую макушку.

Судимостей нет. Браков нет. Кредитов — нет.

Чистая.

С одной стороны — хорошо. С другой, и зацепиться не за что. Досадно.

Листаю дальше.

У неё есть брат.

Ромашов Алексей Владимирович.

Тридцать четыре года. Безработный.

А дальше вишенка на торте — на нем висит три микрозайма. Общей сложностью миллион шестьсот двадцать тысяч рублей с копейками. Долг уже передан в агентство «Лотос Финанс».

Я знаю этих ребят. Коллекторы. Жёсткие. Работают по-старому. И этот брат прямо меняет дело!

— Где находится долг? — спрашиваю.

— Ведущий кредитор — некий Кудрявцев, — исправно рапортует Игнат. Он молодец, сразу все вопросы предугадывает. — Можно перекупить через третью компанию.

— Перекупи. Срочно.

Игнат молчит пару секунд.

— Уверен? — тянет подозрительно. — Зачем он тебе?

— Сестренку им приструню и женюсь. И сделка с французами в шляпе!

***

Ещё через пару дней, перекупив долг братца Лены и расплатившись, я сижу в машине у её дома. Пятый подъезд, облезлая панелька, серые ступени, битое стекло.

Контрастно, учитывая, что мой «Майбах» стоит рядом, как инопланетный шаттл.

Запах салона — кожа и мята. В ушах тишина, только стук моих пальцев по подлокотнику. Я жду.

Лена подходит. В капюшоне, с рюкзаком на одно плечо. С пакетом из продуктового. Выглядит уставшей. Мелкой. Но сжатой, как пружина.

Руслан, водитель, молча выходит и открывает ей дверь.

— С вами поговорить хотят, сядьте в машину, — произносит тоном, которого обычно слушаются.

— Никуда я садиться не собираюсь! — выдает Лена, но в голосе дрожь.

Сейчас Рус ей пригрозит, что силой посадит. Он запросто. А я бы не хотел начинать так. Наклоняюсь, смотрю ей в глаза.

— Садись, никто тебя не съест.

— Что ещё? — огрызается она машинально, а потом узнает. Смотрит на меня — и замирает.

— Ты?..

Я киваю.

— Садись. Поговорим.

Она таки опускается на сиденье, и Руслан захлопывает за ней дверь.

— Слушай, я не понимаю… ты чего, следишь за мной? Ты ведь богатый, а ушлый, как отморозок. Преследуешь меня из-за тележки?

Уголок её рта дёргается в нервной улыбке.

— Нет. Тележка — мелочь, — отвечаю. — У меня к тебе предложение.

— Предложение? Да я тебя вообще не знаю!

— Ошибаешься, — откидываюсь на спинку, не сводя с неё взгляда. — Ты меня знаешь. Просто забыла. А это уже почти оскорбление.

Она хмурится, присматривается. Я молчу. Даю ей время.

— Подожди…

Глаза прищуриваются.

— Витя… Витька Вольский?

— Польский, но ты почти вспомнила! Браво, Лена! — улыбаюсь белозубо.

— Серьёзно?! — глаза расширяются. — Ты был тем тощим придурком.

— А ты дала мне пощёчину. Я её запомнил.

— И что тебе от меня надо теперь?

— Ты станешь моей фиктивной женой.

Она моргает. Хватает ртом воздух, округляет глаза.

— Ты… с ума сошёл? Вроде солидный мужчина, а белиберду городишь.

— Нет, я на полном серьёзе.

Не улыбаюсь. Смотрю.

— Ты нормальный, не? — вспыхивает она. — Это что, из-за той пощёчины?

— Нет. Из-за твоего брата.

Бросаю ей это как козырную карту.

Пауза. Она буквально цепенеет. Губы приоткрываются.

— Что с ним? — В голосе настороженность.

— Он был должен, — отвечаю невозмутимо и добавляю как выстрел: — Крупно.

— Я знаю, — шипит Лена.

— Я выкупил долг. Полностью, — шах и мат тебе, девочка. — Теперь он должен мне. Вдвое больше.

— Что-о-о?.. — Она смотрит на меня уже по-настоящему ошарашенно.

— Если он не вернёт — его посадят. Или сломают. Зависит от того, насколько ему повезёт.

— Ты… сейчас серьёзно, Вить? — в её голос с укоризной снова пробивается дрожь. — Нормальный же был вроде.

Я наклоняюсь ближе.

— Кажется, я был тем тощим придурком, — подтруниваю. — И да. Я совершенно серьезен. Но я дам тебе альтернативу.

— Какую? — она вскидывается, готовая схватиться за соломинку.

— Ты станешь моей фиктивной женой, — победно улыбаюсь, потому что знаю, что теперь она согласится. — Только на бумаге. Один год. Без секса. Без любви. Без твоего мнения.

— Ты гад, тебе говорили? — выговаривает зло.

— Возможно. Зато я гад, который решает проблемы.

Она тяжело дышит. Прожигает меня негодующим взглядом.

— Почему я? — спрашивает напоследок.

— Потому что ты подошла идеально. Потому что я помню тебя. И ты ударила меня тележкой и оскорбила. Выбирай. Причин много. Ты мне подходишь, и я тебя беру.

Делаю паузу. Смотрю на реакцию. Щеки у неё пунцовеют.

— В фиктивные жены, — добавляю с иронией. — Завтра к девяти в мой офис, адрес тебе скинут. Подпишешь бумаги.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Я тебя ненавижу, — рычит она.

— Отлично. Значит, не привяжешься! — киваю Руслану, чтобы он её выпустил. И моя фурия пулей вылетает из машины. Надеюсь, мне не придется применять карательных мер и завтра она таки подпишет контракт.

Визуалы героев

Визуалы героев

Виктор Владиславович Польский

Влиятельный бизнесмен, совладелец инвестиционной группы и человек, к которому на встречу приходят с трясущимися руками. Он жёсткий, расчетливый, всегда действует по плану и не прощает ошибок. В отношениях, как и в делах, требует контроля, подчинения и результата.

Ромашова Елена Игоревна

Библиотекарь с характером урагана и внешностью, способной сбить с курса само спокойствие. Умная, саркастичная, с принципами и личной моралью, которую ни за что не предаст. Рыжая, дерзкая и опасно неподходящая для роли фиктивной жены — особенно мужчине, привыкшему к тишине, порядку и послушанию.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

3. Контракт

Виктор

Офис. Последний этаж. Панорамные окна. Чёрное стекло, серый бетон, блеск хрома. Я стою у окна. Внизу — Москва, как на ладони. За спиной — шаги. Щёлкает дверь.

— Ну привет, Вольский, — сзади доносится голос Лены. Она снова коверкает фамилию и говорит тем самым тоном, от которого большинство мужчин стиснут челюсть. — Вся страна в пробках, а я, значит, по первому зову бегу. Что там у тебя?

Разворачиваюсь. Она стоит в пальто, волосы распущены, сумка на ремне, лицо дерзкое. Под глазами — тень усталости. Но держится так, будто собралась выигрывать в шахматы у смерти.

— Присаживайся, — говорю спокойно. — У нас деловая встреча.

— У тебя. У меня — жизненный крах, — едко парирует Лена. — Но, пожалуйста, продолжай.

Она садится, и я протягиваю ей папку. Контракт. Сухие формулировки. Подписи. Приложения. Она читает молча. Внимательно. Взгляд бегает по строкам. Я наблюдаю, как напрягается линия челюсти, как подрагивают пальцы. Но Лена кремень, не показывает панику. Хотя там есть с чего паниковать.

Через несколько минут она берёт ручку и подписывает.

— Быстро, — говорю.

— Не люблю растягивать боль, — отвечает. — А теперь слушай. Я живу в отдельной комнате. Ко мне не лезть. Я работаю. Я не твоя игрушка, понял?

Я усмехаюсь.

— Ты слишком много на себя берёшь, — усмехаюсь. — И поверь, ты не в моем вкусе. Я предпочитаю… ухоженных женщин.

— Не в твоем? Так даже проще, — резко заявляет она. — Вольский, это тебе нужна фиктивная жена. Мне никакой муж не нужен, ни фиктивный, ни по любви, я вообще в неё не верю. Так что тебе придется пойти на уступки, чтобы мы ужились.

— Мы рассмотрим уступки, на которые я могу пойти, если ты будешь хорошо себя вести, — добавляю голосу металла, хотя на самом деле меня забавляет наша игра. — Но спасибо за честность. Это редкость в наши дни.

— О, тебя ждет много открытий чудных, Вольский!

Ну нет. Это уже ни в какие ворота.

— Польский, — поправляю с тихим рыком. — Ты запомнишь наконец, или тебе татуировку набить?

В глазах мелькают огоньки злорадства. Она нарочно меня злила. Кивает.

Я закрываю папку и поднимаюсь.

— А теперь поехали за твоими вещами.

— Ты что, сам меня повезешь? — она вскидывает брови. — Мегазанятой бизнесмен будет таскаться со мной по Москве?

— Я хочу, чтобы всё было правильно. Поэтому сделаю это сам, — цежу с расстановкой.

Мне и правда не улыбается ехать с ней, но так надежнее. С этой бестией нужен глаз да глаз. Тем ценнее она как прикрытие. Тем крепче нужно её держать.

В машине она удивительно нервничает. Сжимает ремень безопасности так, будто собирается выпрыгивать на ходу. И постоянно поглядывает на экран видавшего виды толстенного андроида.

— Мне нужно на работу, — говорит она тихо. — Смену не предупредила.

— Я тебя уже уволил, — рокочу довольным голосом. Я ждал этого вопроса.

Повисает удушливая пауза. Она медленно поворачивает голову. В глазах злость.

— Что ты сделал? — шипящим тоном спрашивает она.

— Освободил тебя от лишних обязательств, — ухмыляюсь.

— Ты… нормальный вообще?

— Прагматичный. Тебе всё равно пришлось бы уволиться. Ты теперь моя жена. Фиктивная — но всё же. Моя жена не может быть кассиршей. Просто по определению.

Она отворачивается к окну. Я не вижу лица, но чувствую, как в ней всё кипит. Это хорошо. Холод — это пустота. А злость — это жизнь.

Водитель тормозит у её дома. Мы поднимаемся в квартиру. Второй этаж без лифта. Обшарпанная дверь, скрипучий пол, крошечная кухня. Пахнет хлоркой и кофе.

Комната тоже небольшая, с книгами, пледом, зеркалом на табуретке. Всё чисто. Скромно. Бедно.

Она начинает собирать вещи. Я стою в дверях и смотрю.

Рядом валяется список: «Гречка, соль, корм Барсуку».

Барсуком, видимо, зовут домашнего питомца, но в комнате не пахнет животными.

Я провожу взглядом по полкам в небольшом плоском шкафу — мыло без упаковки, носки сложены по цветам. На кровати из-под подушки выглядывает упаковка таблеток — лекарство от мигрени. Лена живёт так, как живут те, кто всё отдаёт не себе.

— Это ты выплачивала долги брата, да? — спрашиваю.

Лена не отвечает. Только дергает молнию на сумке резче.

И где-то в дальнем углу души будто совесть колется. Но я ведь ей плохого не делаю. Напротив, избавил от хлопот. За небольшую плату.

— Всё нормально, — мурлычу успокаивающим тоном. — Теперь у тебя будет мягкая кровать и тёплая ванна.

Черт. Прозвучало не так, как я хотел, слишком надменно.

— И клетка, — огрызается Лена.

— Ты не сбежишь. И ты это знаешь, — добавляю, складывая руки на груди. — Но я надеюсь, что тебе расхочется. Почуешь запах нормальной жизни и ещё плакать будешь, когда контракт истечет.

Она вдруг нагибается, подбирает что-то с пола — и в этот момент её тонкая футболка натягивается на спине, оголяя острую белую лопатку и колючие позвонки.

Я залипаю на этом кадре. В штанах вздрагивает и тяжелеет. Ни с чего. Просто с куска обнаженной спины женщины, которую я никогда бы не захотел.

Желание вспыхивает внезапно. Неожиданно. Я даже на мгновение задерживаю дыхание.

В голове короткое, хлёсткое: снять. Подчинить. Размазать по кровати. Ничего нежного. Только грязный инстинкт. Хищный. Сухой. Без оправданий. Будто она — добыча. Моя. Уже моя.

Лена выпрямляется, одергивает футболку. Чувствует взгляд. Оглядывается.

— Что? — спрашивает резко.

Я моргаю. Делаю на лице ледяное выражение.

— Шевелись. Давай в темпе! — бросаю, поглядывая на золотой Роллекс. — Я не люблю ждать.

— Сам решил меня за вещами отвезти, — усмехается она.

— Может, я хотел посмотреть на твою берлогу, — ухмыляюсь. — Чтобы знать, какие условия тебе воссоздать в своем доме.

Она вдруг резко хватает с кровати маленькую декоративную подушку и швыряет в меня. Так неожиданно, что я едва успеваю поймать летящий в меня мягкий снаряд.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— С реакцией, как я погляжу, у тебя все в порядке, — произносит Лена сдержанно. — Чего не скажешь о манерах. Ничего. Придется тебя воспитывать.

Я отбрасываю подушку на кровать. В легком шоке от её наглости.

— Это ты меня воспитывать собралась?

— А кого же ещё, господин толстосум? — выдыхает она, поднимая с пола сумку. — Я готова. Поехали.

4. У тебя тут красиво. Жутко

Виктор

Дом — как я люблю: камень, металл, тишина.

Никаких позолоченных ручек, завитков и дворцовых амбиций. Всё строго, функционально и дорого.

Чёрные панели фасада, тёмные стёкла, охрана в отдельном строении.

Рядом живут только свои. Участок — гектар, с ландшафтным садом и закрытым бассейном. В доме — фильтрация воздуха, индивидуальный климат и шторы, которые опускаются по щелчку.

Руслан закатывает машину на дорожку и останавливается напротив крыльца. Открывает Лене дверь. Она выпрыгивает из машины как на пружине, а потом замирает.

Смотрит на дом. Два этажа. Большие окна. Крыльцо с колоннами. Классика в броне. Уверенность. Вес.

Вижу, как она сглатывает. Наверное, видела такие дома только в сериалах!

Руслан открывает багажник.

Я беру её сумку. Неприлично лёгкую для женщины, которая переезжает жить к мужчине. У меня чемодан для командировок тяжелее.

Внутри встречает тишина. Не та, которая «никого нет», а та которая «всё под контролем». Воздух пахнет цитрусом, деревом и чуть-чуть пеплом из камина. Плитка тёплая. Свет мягкий, рассеянный. Датчики срабатывают по движению.

На кухне шуршит Артём — повар, немногословный, но педантичный. Он привык к моему режиму и не задаёт вопросов.

Константин — домоправитель — встречает нас почтенным кивком. Ему под пятьдесят, сухой, подтянутый мужчина. Бывший военный. Сейчас — идеальный компаньон, который умеет быть незаметным.

Лена идёт по дому, будто боится, что пол провалится.

— Это кухня? — заглядывает.

— Одна из, — бросаю не глядя.

— А где настоящая? — в её голосе появляется интерес. — Где ты ешь свои холодные души?

На мгновение мне хочется возразить. Никакой я не людоед. Но понимаю, что она нарочно меня выводит. Подчеркивает разницу в статусе, рисуя из меня монстра.

— В столовой, — отвечаю ровно. — Понимаю, что ты к такому не привыкла. У тебя ведь все в одном месте — и еда, и сон, и работа.

Лена поджимает губы.

— Да, единственное, чего в моей комнате не хватает — унитаза. Чтобы уж совсем все в одном месте!

Меня триггерит её боевой настрой. И бесит, что она не опускает глаза в пол. Но живая женщина с характером лучше бессловесной куклы.

Мы проходим мимо гостиной. Там — рояль. Не мой, к счастью. Был тут раньше. Иногда Константин что-то наигрывает, когда думает, что я не слышу. Пусть.

Наверху — спальни. Открываю дверь в одну из гостевых.

— Твоя.

Просторная. Большое окно, кремовые стены, встроенный гардероб, постель — новая. Матрасы я заказываю по каталогам, как оружие — только лучшее.

— Кровать, ванна, стул, — перечисляет она.

— Не нравится? — изгибаю бровь.

— Нравится, но жутковато, — в её голосе сейчас нет язвы, и это сбивает. — Будто я тут — дорогой аксессуар.

Последнее договаривает уже привычно едко.

— Не ошиблась, — бросаю. — Ведёшь себя прилично — получишь плюшевые тапки. Начнёшь бузить — выпишу в сарай.

— Только попробуй — я там поселюсь, — она усмехается, пронзая меня колким взглядом. — И заведу козу. Назову её Виктор.

Я не желаю продолжать перепалку. Разворачиваюсь и ухожу.

Можно поехать в офис, но я уже накатался в машине, а на телефон насыпалась куча всего. Поэтому иду к себе в кабинет на первом этаже.

Работаю, пока нос не улавливает запах… жареного хлеба?! Такого в моем доме не бывает.

Выхожу на аромат. Не сгоревший тост из гриля. Настоящий. Хрустящий. Как в детстве, когда мама жарила на сливочном масле.

Желудок игнорирует. Мозг — нет.

Иду на кухню и нахожу Лену у плиты.

Жарит тосты. Без разрешения. В мягком трикотажном платье, больше напоминающем растянутый свитер и чёртовых кедах.

— Что ты делаешь? — сам слышу в голосе сердитый рык.

— Обряды, Вить, — она улыбается коварно. — Обживаю твой дом. Хлеб — священный.

— Артём готовит в этом доме. — Опираюсь плечом о косяк. — Почему к нему не обратилась?

— Я попросила его уйти с кухни, — парирует она, прищуриваясь. — Не боись. Вежливо. Он вряд ли бы сделал мне тост с горчицей. А я хочу именно такую мерзость. Для стабилизации нервной системы.

Смотрю, как она намазывает зеленоватую пасту на поджаренный хлеб. Непринуждённо, как у себя дома. Сгоревний край отрывает зубами.

Капля слюны стекает по её подбородку. У меня внутри вскипает злость.

— Хочешь? — кивает на тарелку.

— Нет, — отрезаю и выпрямляюсь.

— Боишься, что понравится? — Лена заглядывает мне в глаза с довольным оскалом.

— Боюсь, что начну понимать твою логику.

Надо просто вернуться в кабинет и доделать дела, но я почему-то остаюсь и смотрю за рыжей бестией.

Она садится за стол, ставит тарелку перед собой, но не ест сразу. Вглядывается мне в лицо с фальшиво умным видом.

— А если я поставлю у себя в комнате кофеварку, ты будешь проверять, на каком режиме варю? — спрашивает, чуть склонив голову.

Границы проверяет. Это точно.

— Я подумаю, — отвечаю и иду варить себе кофе.

Эти её тосты все-таки растравили аппетит. А я не перекусываю. Я ем. Как нормальный человек.

— А если свечи поставлю? — продолжает Лена тем же тоном, за который хочется её придушить. — И буду медитировать на твоё раздражение? Это ведь не нарушает контракт.

— Не нарушает, — говорю, не поворачиваясь, смотрю, как набирается кофе в чашку. — Но тогда ты увидишь, как я злюсь вживую.

— Понятно. Контроль — твоя религия, — подытоживает Лена. — А я тут с бутербродами и иронией. Придется тебе перестроиться!

От её удивительной наглости мурашки по коже. И яростное желание приструнить, прижать к стене, наказать со всей строгостью мужчины, который никогда не ударит женщину.

Но вместо этого я поворачиваюсь и говорю ей то, что прямо сейчас собьет ей спесь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

5. Стилист и обнаженка

Виктор

— Тебя нужно привести в порядок, — произношу весомо. Это правда, но её это, скорее всего, заденет. — Через час приедет стилист.

Лена поворачивает голову, прищуривается.

— Тебе не нравится мой лук «на зло богатым»? — произносит с издевкой.

— Мне не нравится, что ты выглядишь так, будто пришла за сигаретами и осталась жить, — отвечаю, дергая уголком рта.

Она хочет что-то сказать, даже воздуха в легкие набирает, но я прерываю её.

— По контракту ты — жена. Ты должна выглядеть так, как я решу, — произношу жёстко. — Это пункт седьмой, если забыла.

— Пункт седьмой... — закатывает глаза. — Это тот, где ты бог, а я декорация?

Мне нравится её острый язык, но сейчас её надо поставить на место.

— Нет. Это тот, где я плачу, а ты не выпендриваешься, — отвечаю, заглядывая ей в глаза с видом «поняла?».

Надеюсь, что на этом и закончим, но нет. Засранка!

— Какой серьезный, — она делает важное лицо. — Не лопнешь от самомнения? Говоришь так, будто купил меня.

В голосе сдерживаемый гнев, который она маскирует под язвительностью.

Я подхожу вплотную, нависаю, ощущаю её запах. Ванили и чего-то домашнего. Ароматная дворняжка.

Лена смотрит на меня снизу вверх, в зеленых радужках мелькает страх.

— Я говорю это, как человек, который оплатил всё — включая уход за твоей кожей, — произношу низко. Не отступаю. — И ты примешь, что я требую.

Лена отступает, восстанавливая контроль.

— О, начинается, — выдыхает. — Вот, где вся романтика! С порога — и сразу депиляция?

— И депиляция тоже, — парирую холодно. — Стилист проинструктирована, что из тебя сваять. Константин всё устроит.

Собираюсь уйти, а она вдруг окликает:

— А ты?

Я поворачиваюсь снова. Красивая она зараза, даже такая, как сейчас. В этом растянутом платье-свитере, в дурацких кедах, с голыми острыми коленками.

— Я поехал работать, — бросаю, напуская строгости. — Там, где люди молчат и делают.

Она отрывает от тоста корку и, разжав пальцы, роняет мне под ноги.

— Принеси хлеба с рынка, муж, — произносит с улыбкой и откусывает кусок.

Зараза.

Нет. Она не выведет меня из себя. Разворачиваюсь и выхожу.

Офис. Холодная голова. Сделки. Расчеты. Партнеры. Это всегда возвращает меня в норму.

День проходит обычно, но мысли то и дело возвращаются к Лене. Сдается мне, вряд ли она спокойно подчинится. Значит, вечером меня ждет сюрприз, который не факт, что будет приятным.

Возвращаюсь в половине восьмого, усталый и злой — совещание, банк, два отменённых контракта и ещё эта, с бровями вразлёт и бутербродами в голове.

Константин встречает меня в холле. Идеально выглажен, как всегда.

— Как прошёл день? — спрашивает ровным голосом.

— У меня? — поднимаю бровь, усмехаюсь с видом «пойдет» и спрашиваю: — А у неё?

— С переменным успехом, — отвечает Константин аккуратно. — Стилист осталась жива, но кое-что Елена Игоревна сделала по-своему.

— Что значит, по-своему? — сам слышу сдержанный рык в голосе.

— Она… внесла коррективы в план, — тихо говорит домоуправ.

У меня что-то вскипает внутри. Не люблю, когда в мои планы вносятся коррективы. Кем бы то ни было.

— Ты это слышал сам? — расслабляю галстук и сбрасываю пиджак на диван в гостиной.

— Я слышал её тон, — выговаривает Константин. — Очень… аргументированный. Этого было достаточно.

У меня забрало опускается.

Я взлетаю на второй этаж так, будто нисколько не устал. Без стука распахиваю дверь в комнату Лены. И замираю на пороге.

Лена

Стилист приходит в двенадцать — вся такая вычищенная, в чёрном, с планшетом и бровями, острыми как лезвия. Смотрит на меня так, будто кто-то ей корону на голову нацепил.

— Я Марта. У меня задача выстроить вам образ, — говорит она вместо «здравствуйте».

— Какой именно образ? Покорной домохозяйки или премиальной куклы? — спрашиваю, приподнимая бровь.

Марта включает планшет.

— Вот референс, — показывает мне экран. — Гладкие волосы, омбре, затемнение к концам в холодный орех, графичные стрелки и нюдовые губы. Это стильно.

Смотрю на фото. Представляю это на себе и понимаю, что это не я.

— Я вас близко к себе не подпущу и буду защищаться, если попытаетесь выпрямить мои волосы, — отвечаю. — И красить тем более не позволю. У меня отличный рыжий, чуть выцвел, может, разве… Но с кудрями я родилась, и я хочу их оставить!

— Но… — возмущается Марта.

— Найдите компромисс, — почти требую, а потом добавляю ласково: — Вы же профессионал, да?

Она секунду злится. Потом кивает.

— Ладно, но волосы вам все равно надо облагородить, уж не обижайтесь, — она трогает мою паклю и качает головой. — Кудри оставим. Завивка на крупный локон. Цвет оставим. Сделаем ламинирование, придадим блеск.

— Спасибо, — выдыхаю я.

Мы сидим в моей спальне. Кончиками Марта осталась довольна, ничего не стрижем. Окраска тонировочным составом для насыщенности, потом завивка на огромные бобинистые бигуди.

Пока состав на волосах впитывается, Марта моделирует мне брови, делает уход за кожей лица — пилинги, массаж, кремы. Тут я не сопротивляюсь. Такое никогда не помешает. Прямо персональный СПА на дому.

Когда доходит до тела, Марта спрашивает:

— Удаление полностью или оставить линию?

— Что?

— Глубокое бикини, — с видом, что это само собой разумеется, произносит Марта. — Но не беспокойтесь. Я делаю под местным обезболиванием. Быстро и комфортно.

Я в шоке. Вспоминаю контракт. Там нет ни слова о том, что я должна спать с Виктором, так что можно позволить себе эту роскошь. Особенно за бесплатно. И с обезболиванием.

— Глубокое, значит, глубокое, — сдержанно соглашаюсь. — Только без «а теперь расслабьтесь», ладно?

Марта уходит только к шести вечера. Мне не очень нравится, как она меня уложила. Слишком вылизанно, слишком стерильно. Поэтому иду в душ и снова мою голову. Вымываю из волос рыжую воду. Вот и вся тонировка, да?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Усмехаюсь. Виктор не получит того, что хочет. Я не собираюсь настолько прогибаться. Он сам меня к себе привязал, пусть гребет полной ложкой.

Я выхожу из душа довольная. Волосы укладываю сама — кудри мягкие, широкие, живые. Фен тут, конечно, выше всех похвал. Сдувает прям!

Мажу тело кремом, ноги даже не вытираю, кожа поблескивает от капель.

Вхожу обратно в спальню, чтобы одеться, и вдруг распахивается дверь. Влетает Виктор. Как буря. Взгляд черный, разъяренный. Тяжелый.

Замирает, давясь воздухом.

Я тоже замираю. Голая. Он — смотрит. И не двигается.

Молчит. Взглядом скользит от шеи вниз. Потом вверх. Потом опять вниз.

Я нарочно не закрываюсь. Могла бы сдернуть с кровати покрывало и прикрыться. Нет уж. Даже ноги не свожу.

— Ты должен был стучать, — говорю строго, без флирта.

— Я стучал! — возражает он хрипло.

— Ты ворвался! — Я усмехаюсь и иду к кровати. Таки снимаю покрывало не торопясь и прижимаю к телу спереди. Прикрываю все от груди до пола.

Он не двигается, только кадык делает короткое движение вверх и вниз.

— Так и будешь пялиться? — спрашиваю с вызовом.

Он отступает. Медленно. Не отводя взгляда.

— Оденешься, — говорит все еще хрипло. — И спускайся, жена. Будешь ужинать со мной.

И уходит. А я заваливаюсь на кровать. Хех, я удивлю его!

6. Лучше беги!

Виктор

Я жду Лену в столовой. Артём ставит на стол тарелки с точностью хирурга.

Говядина. Сочный срез, мягкий пар, идеальная подача. Только я не ем.

Смотрю на пустой стул с другой стороны стола.

Лены нет. Еда стынет. А я голодный как волк.

Всё-таки начинаю есть без неё. Её порция так и стоит напротив.

Будто не голодная, да? Будто есть не хочет. Нарочно не спускается? Просто троллит или решила позлить?

— Она ела сегодня? — спрашиваю Артема.

— После прихода стилиста, Елена Игоревна не спускалась вообще, — отвечает Артём ровно.

Никакого сожаления. Только факты. Он вообще молчит большую часть времени. Мне это нравится.

— Может, поела раньше? — размышляю вслух.

— Только если те тосты, Виктор Владиславович, — качает головой повар. — И обед я в комнату не носил. Просьбы не было.

Я сдержанно киваю. Но внутри что-то щелкает. Она позволяет себе испытывать мое терпение. Я ведь могу найти, чем ей ответить. Достойно. И чтобы в тон.

Доедаю спокойно и встаю. Не торопясь. Не шумно. Но решительно.

Иду наверх.

Подхожу к спальне Лены. Ручка под пальцами прохладная, почти ледяная.

Открываю её дверь без стука. Черт. Второй раз за день. Привычка, наверное.

В комнате темно. Свет из незашторенного окна заливает кровать, под одеялом тело. Дышащее. Мерно и ровно.

Лена спит. Или делает вид. Она любит драму. Но сегодня с ней явно перебор.

Смотрю несколько секунд. Слышу её дыхание. Глубокое. Слишком равномерное.

Ложь. Точно прикидывается, но я не стану подходить и проверять. Молча закрываю дверь. Нет сил бороться с этим детским садом. Раз не хочет, пусть не ест.

Переодеваюсь в домашнее и иду в кабинет. Работаю допоздна. Документы, цифры, голова проясняется. Дела бизнеса меня умиротворяют. С бумагами работать приятнее, чем с людьми. Всегда.

Часа в два собираюсь ложиться спать. Выхожу в гостиную первого этажа и слышу шорох. Где-то в доме. Не громкий. Но отчётливый.

Второй этаж. Оттуда звук. Поднимаюсь в тапочках неслышно.

И сразу вижу, что дверь в мою спальню приоткрыта. Оттуда льется слабый свет.

Лена зажгла-таки свечи и медитирует на мое раздражение прямо в моей кровати? Надеюсь, хоть не голой.

Подхожу — свет горит в гардеробной.

Сердце ускоряется. Не от страха. От предчувствия. Как перед взрывом. Только ты — не жертва. Ты — детонатор.

Толкаю дверь, делаю шаг в освещенное помещение и замираю.

Лена стоит спиной. В одной из моих рубашек. Белой. «Zilli». За шестьдесят тысяч рублей. Спокойно перебирает плечики на штанге, будто выбирает, в чём выйти на суд богов.

— Ты охренела, — говорю низко.

Она не вздрагивает. Оборачивается медленно. Взгляд ленивый. Улыбка торжествующая.

— Думаешь? — поднимает бровь. — Я просто хочу понять, какая из твоих рубашек меня бесит больше.

— Ты в моей гардеробной, среди моих вещей, в моей рубашке, — скрежещу, а сам беззастенчиво рассматриваю оголенные до середины бедра ноги и острые ключицы, проступающие в широком мужском вороте, который к тому же не застегнут до конца.

— Так это же семейная собственность, Виктор, — наигранно совестливо тянет Лена, подходя ближе. — Мы ведь женаты, ты не забыл?

Тонкая ткань висит на ней, но свет подчёркивает изгиб талии. Под рубашкой — ничего. Это заметно. И она знает, что я вижу.

— Снимай, — приказываю.

— А если я скажу, что под ней вообще нет белья? — склоняет голову. — Ты ведь уже представил, да?

Голова пульсирует. В паху тяжелеет против воли. Сучка злит и заводит. И знает об этом.

— У тебя минута, чтобы уйти, — выдыхаю. — Пока я всё ещё думаю.

— Думаешь? О чём? — она закусывает кончик ногтя. — Как трахнуть свою фиктивную жену и не нарушить контракт?

— Контракт не запрещает мне тебя трахнуть, — цежу сквозь зубы. — Тебя трахнуть защищает только устная договоренность.

— Так вот оно что! Даже неустойку платить не придется? — Лена закидывает голову и улыбается так, что у меня по позвоночнику мурашки текут. Член уже колом.

— Беги! — рычу.

Она не двигается ещё пару мгновений, оценивая, серьезно ли я.

Да, черт возьми. Совершенно серьезно. Как — ума не приложу. Она ведь мне даже не нравилась!

Лена соображает, что сейчас будет прижата к стене или нагнута над подоконником, и срывается в спальню. Босые ноги мило шлепают по паркету.

Я выхожу в коридор следом и вижу только голую пятку, залетаюшую в спальню, а потом слышу хлопок двери. Через секунду моя рубашка вылетает в коридор. Падает куском ткани у стены.

Я подхожу. Поднимаю. Подношу к носу, втягиваю аромат. Пахнет ею. Кожей. Кремом. Теплом.

Выдыхаю решительно и несу на первый этаж в прачечную. А сам возвращаюсь к себе в спальню и встаю под холодный душ. Сучка. Она доиграется, что я не остановлюсь. А потом будет смотреть волком.

А мне надо, чтобы она красиво улыбалась и держала меня под локоть на приемах, раутах и переговорах.

Утром. Я серьезно поговорю с ней утром.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

7. Ты ещё не видела разбор полётов

Виктор

Утро. На кухне тишина. Артём что-то шинкует. Я сажусь за стол, пью кофе, ем яйца бенедикт. У Артема они получаются отлично.

Вскоре слышу Ленины шаги. Голые пятки по мрамору.

Она появляется в своей фирменной форме: вытянутая футболка, шорты. Волосы в хвост, но локоны спереди выбиваются, создавая причудливые завитки. Глаза дерзкие.

Смотрит так, будто не она в моём доме, а я у неё и временно.

Я передвигаю ей коробочку, которая стоит по центру стола.

— Это тебе, — произношу весомо. Пристально смотрю за реакцией.

— А что внутри? — Лена берет коробочку двумя руками и медленно открывает, но смотрит на меня. — Надеюсь, там электрошокер на случай твоих вспышек?

— Кольцо, — отрезаю. — Надень.

Она поднимает бровь. Вынимает простое гладкое обручальное кольцо из белого золота. Такое же, как у меня. Я свое уже надел.

— Уж не собираешься ли ты делать мне предложение? — Лена коварно улыбается.

— Мы уже женаты, если ты забыла, — напоминаю строго. — Вечером ты идёшь со мной на приём. Нужна достоверность. Чтобы не было «у нас все сложно».

— А если я его потеряю? — Лена заглядывает мне в глаза с фальшиво грустным выражением.

— Оно стоит дешевле, чем ты, — парирую невозмутимо. — Но всё равно неприятно.

Лена вынимает кольцо из коробочки и продевает в него правый безымянный палец. Оно садится идеально. Она смотрит на палец, отдаляет, приближает к глазам.

— Даришь кольцо, говоришь: «жена», а сам злишься, что я дышу, — замечает язвительно.

— Ты не просто дышишь, — постукиваю пальцем по столу. — Ты существуешь в моей орбите. Это раздражает.

— Ты сам меня выбрал. Сказал, что идеально подхожу, терпи теперь, — она мягко усмехается. Это не настоящий смех, но звучит все равно очень мелодично. — Прикинь, какой ужас начнётся, когда я говорить начну. И шутить.

Лена так соблазнительно закусывает нижнюю губу, что я хочу впиться в её рот поцелуем. Кусачим и жестким. Просто чтобы больше так не делала.

— Будь готова к шести вечера, — чеканю строго и поднимаюсь из-за стола. — Одежду тебе доставят. Не опаздывай.

— А если опоздаю? — она вскидывает на меня фирменный взгляд с вызовом.

— Тогда я отправлю Константина к тебе в спальню с утюгом, — шучу с серьезным лицом.

— А он мне что, складки на характере разгладит? — Лена не отстает.

Я смотрю на неё. И думаю: ну какая же ты красивая, зараза. Как же ты меня бесишь! Хочется нагнуть над столом и отшлепать до красной задницы, чтобы впредь не дерзила.

Но вслух я говорю:

— Восемнадцать ноль-ноль. Чтобы была готова. Без сюрпризов.

***

Вечером возвращаюсь домой без пяти шесть. Усталость давит в плечи, но едва захожу в холл, вижу, как она спускается по лестнице.

И всё. Давление шпарит в висках. Пульс взлетает выше нормы.

Я знал, что ей привезут, потому что сам выбрал, но картинка все равно слишком впечатляет.

Лена в чёрном платье. Глубокий вырез. Узкие бретели. Волосы собраны в высокую прическу. Не пучок, а именно произведение хаер-искусства, отдельные локоны живописно спадают по тонкой шее. Губы яркие. Глаза блестят. Ноги в глубоком разрезе — как у модели. Их так и хочется закинуть к себе на плечи.

— Удивительно, — говорю, не показывая слегка сбитого дыхания. — Ни одного фокуса?

— Ещё не вечер, Витя, — Лена подмигивает и проходит к двери. Шпильки цокают по полу. Светская львица на выпасе. Ага, местечкового разлива.

Лена-Лена… Я не спущу ей, если сорвет мне встречу. А она нужна там именно в роли жены.

Подхожу как вихрь, хватаю за подбородок. Не сильно. Но так, чтобы она поняла — игры кончились.

— Это важный приём, — скриплю сквозь зубы. — Важные люди. Один неверный взгляд, одна глупость — и будут последствия.

— Какие? — она дергает головой и вырывается.

— Ты узнаешь, — рычу я.

— Интригующе, — Лена растягивает губы в опасную улыбку. — Прям захотелось потанцевать на столе.

Я смотрю ей в глаза. Она играет. Но не знает, с кем. Или знает. И хочет проверить, насколько далеко я зайду.

— Будь умницей, Лена, — добавляю уже ласковее. — Твой брат мне все ещё должен три с лишним миллиона. Помнишь?

— Помню, дражайший муж, — лицо Лены становится каменным и злым. — Я постараюсь, но ничего не обещаю. Ты ведь… и сам теперь в некотором роде заложник, верно?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

8. Прием, вино и официант с сыром

Виктор

Руслан везет нас в особняк Теплицкого. Очень богатый дом. Внутри как всегда роскошно. Колонны, лепнина, мрамор на полу. Респектабельные мужчины, молодые красивые жены, шампанское и виски рекой и, конечно, тонны политики.

Водитель открывает дверь мне, потом для Лены, и я подаю ей руку. А она, к моему удивлению, умеет вести себя красиво. Нежно берется за ладонь и грациозно выплывает из машины. Берет меня под локоть. Прямо как образцовая жена.

Но меня не оставляет ощущение пороховой бочки, фитиль которой уже зажжен.

Лена молчит ровно до первого разговора с акционерами «Сандер Инвест».

Мы стоим впятером, обсуждаем контракт.

— А вы давно женаты? — спрашивает один из них, скептик лет пятидесяти.

— Несколько месяцев, — отвечаю.

Лена улыбается.

— Я просто пришла за сигаретами… и осталась, — добавляет с обворожительной улыбкой, от которой у меня внутри что-то вздрагивает. Не в хорошем смысле.

— Простите? — переспрашивает другой почтенный мужчина.

— Ну, как это бывает. Мужчина — успешный, красивый, богатый, — щебечет Лена. — А ты — в простом пальтишке, с тележкой из «Перекрёстка». Но судьба… непредсказуемая штука. Искра, и вот мы уже вместе!

Она ласково кладет руку мне на плечо, а присутствующие мило смеются. Удивительно даже. Она кивает, добавляет:

— Настоящий мужчина умеет вовремя поймать. Даже без сети.

И эта шутка Лены заходит на ура. Акционеры смеются громче.

Сжимаю пальцы на бокале. Здесь Лена решила меня не позорить. Но, как она сказала, ещё не вечер.

Когда разговор заканчивается, Лена толкает меня локтем в бок. Несильно, но я оборачиваюсь к ней.

— Доволен, дражайший муж? — тянет она, прищуриваясь.

И меня вдруг задевает это «муж»

— Слушай, у меня имя есть, Виктор меня зовут, если забыла, — отвечаю я. — Обращайся ко мне по-человечески.

— А ты обращайся со мной по-человечески, — скрипит она, но сразу же растягивает губы в лучезарную улыбку, потому что к нам подходит Соснов.

Лена не может его знать, но, надо признать, отлично держит марку моей жены.

Наша пикировка прерывается с его появлением. Наверное, Лена имела ввиду мой некрасивый шантаж долгом её брата. Может, и некрассивый, но эффективный.

— Простите, джентльмены, — говорит она между нашими с Сосновым репликами. — Я отлучусь в дамскую комнату.

Я отпускаю её. Спокойно договариваю о новом законе, который хотят принять. Соснов мягко намекает, что будет максимально затягивать этот процесс. Мы смеемся, и вдруг я вспоминаю, что Лены давно нет. Оглядываюсь — не вижу.

Прощаюсь с Сосновым, выхожу на веранду — нет. В зале приходится протискиваться сквозь кучки гостей, но я её снова не нахожу. Спускаюсь в сад — как сквозь землю провалилась! Засранка.

Внутри против воли вспыхивают картинки, как бы я хотел наказать её за эту вольность. Но ничего серьезнее шлепков по её симпатичной заднице, на ум не приходит.

Злюсь. Ну вот что она за человек? Пока не отпускал от себя, все было хорошо. Стоило чуть ослабить контроль, куда-то свинтила. И бог знает, что она сейчас вытворяет, где, с кем.

Лена появляется неожиданно. По лестнице с цокольного этажа. Выходит как ни в чем не бывало. В руке бокал вина, в глазах довольный блеск. Волосы чуть взъерошены. Щёки порозовели.

— Ой, а я тут нашла прекрасный винный погребок! — сообщает с пикантным выражением. — Официант с улыбчивым лицом угостил меня сыром, налил вина…

Я подхожу. В упор. Смотрю. Не дышу. Там не может быть официантов. Скорее всего, она столкнулась с хозяином особняка.

— Официант как-то представился? — почти рычу.

— Да, Валерием Павловичем, — Лена почти хохочет.

Засранка. Это Теплицкий и есть. Официант, сука. Наклоняюсь непринужденно к её нежному ушку:

— Ты допрыгалась, стрекоза, — шиплю. — Дома поговорим об этом.

И тут снизу поднимается сам Теплицкий и замечает рыжую оторву рядом со мной. Если до этого я ещё мог прикинуться, что она не со мной и вообще «отойди от меня, незнакомая мне женщина», то теперь все пропало.

— Виктор, привет! — Теплицкий раскрывает руки в объятия и направляется к нам. На нем шикарный костюм-тройка с аскотом вместо галстука. Седые волосы уложены в молодящую прическу. На подбородке та самая щетина, которую делают высоко квалифицированные барберы. От Теплицкого веет лоском и властью.

— Привет и вам, Валерий Павлович. — Мы обнимаемся, потом пожимаем руки.

— Я устроил небольшую дегустацию вина для твоей супруги, ты не против? — он обаятельно, как у него все получается, поднимает бровь. — Увидел красивую женщину, которая скучает в одиночестве и не смог удержаться.

У меня внутри поднимается новая волна жара. Теперь от невесть откуда взявшейся ревности. Не Лена, значит, шастала и нашла Валерия Павловича, а он сам её нашел. И принялся окучивать, старый проходимец!

— А Василиса Семеновна как поживает? — ненавязчиво напоминаю ему про жену.

— Василиса отлично поживает, — взгляд Теплицкого заостряется и становится опасным. — В Европе по делам фонда.

Он ещё раз смотрит на Лену с заинтересованностью в глазах хищника, потом поворачивается ко мне.

— Ладно, Виктор, отдыхайте, у вас прекрасная супруга. А я пойду к гостям.

Меня бесит, что он приударил за Леной. Но ещё больше меня бесит собственная реакция.

— Ты нарываешься, — скрежещу ей.

— На что, Вить? — она с непонимающим видом делает глоток вина.

— На разбор полётов, — рычу.

Наши лица совсем близко, и мне снова хочется впиться в её пахнущие вином губы. Дрянь, которая взрывает меня одним взглядом. Она некоторое время смотрит мне в глаза. И вдруг… поднимается на цыпочки и лижет мне нос.

По-настоящему. Эротично до безобразия.

— Вот тебе, Виктор Владиславович, чтобы ты остыл, — шепчет. — А то так смотришь, будто хочешь меня укусить.

— Погоди у меня, Лена, — цежу, сжав челюсть. — Доберёмся до дома…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Да, Виктор, да, — она наигранно томно стонет мне в ухо. — Отругай меня полностью!

Смеётся. Алкоголь явно сказался на её поведении, но она не растеряла шарм. Даже более обворожительно выглядит, чем когда была трезвая. Градус подстер её иголки или просто пригладил. И передо мной не мегера, а игривая тигрица.

— Идем, поехали домой, — я беру её за руку и веду к выходу. Здесь я уже поговорил со всеми, с кем хотел. — Устрою тебе филиал вытрезвителя.

9. Филиал вытрезвителя

Виктор

Я выпроваживаю Лену на улицу, и мы садимся в подъехавшую машину. Водитель выводит её на проспект. Я стараюсь не смотреть на рыжую бестию.

— У тебя пальцы красивые, — слышу сбоку, пока Руслан ведёт машину к дому.

Поворачиваю голову. Лена улыбается, глядя на мою руку, лежащую на подлокотнике. Слишком пристально. Слишком долго.

— Особенно вот этот, — она касается указательного. — Прямо создан для того, чтобы грозить и указывать, кто тут главный.

— Ты пьяна, — отвечаю спокойно, хотя терпение медленно плавится.

— Я весела, — поправляет она и стягивает с себя одну туфлю. Потом вторую. Босые ноги укладывает на сиденье, подтягивает колени и оборачивается ко мне всем телом. Платье задирается на бёдрах. Я вижу её кожу. Слишком много кожи.

— У тебя машина удобная. И пахнет тобой, — она вдыхает воздух, будто я — наркотик. — Дорогой, самодовольный и возмутительно возбуждающий аромат.

Сжимаю кулак. Руслан, к счастью, делает вид, что временно оглох.

— Лена. Молчи. — Я сжимаю кулак. — Или я тебя сейчас вытащу из машины и отшлёпаю прямо на капоте.

— Хм, угрожаешь? Или обещаешь? — она хихикает, и мне хочется велеть Руслану остановить машину и выйти покурить.

Мы подъезжаем. Дом темнеет в ночи, как спящий зверь. Руслан выходит, открывает дверь. Я выхожу первым, потом — Лена. Босая. С пьяной улыбкой. Зажимает подол в руке, в которой держит туфли и сразу накидывает другую руку мне на плечи.

— Ты знаешь, что я иду сейчас в твой дом… без трусиков?

Остановись, коза. Прямо сейчас. Заткнись.

— Не беси, — рычу сквозь зубы и тяну её за локоть. — В вытрезвитель — сюда.

В холле — Константин. Кивает. Делает вид, что не видит Лениных пьяных глаз и босых ступней. Молодец, Константин. Умный. Повышение тебе.

Лена вдруг тормозит у лестницы.

— Вик, — говорит, и я чувствую, как она опирается на меня чуть сильнее. — Я... мне чуть-чуть нехорошо.

Разворачиваюсь, заглядываю в лицо. Щёки пунцовые. Глаза чуть затуманены. Но взгляд не теряет осознанности.

— Голова кружится? — спрашиваю спокойно.

— Угу, — кивает. — И ты такой высокий.

В её круглых глазах плещется веселье, но я не могу не помочь ей. Подхватываю на руки и несу вверх. Нежно и сладко пахнущие волосы щекочут щеку, а мягкая грудь прислоняется к моей, напряженной.

— Ну ты и сильный… — мурлычет Лена мне в шею. — Прямо как мой папа в детстве.

Засранка. Это подлый прием, пробивающий защиту любого мужчины. Я сжимаю зубы, не комментирую.

В спальне ставлю её около кровати. Собираюсь уйти, но она меня окликает.

— Подожди… Платье… — морщит нос. — Расстегни молнию, пожалуйста. Под этим платьем все чешется.

— Лена. — Мой голос ниже, чем обычно. — Это плохая идея.

Вспоминаю её слова о том, что на ней нет трусиков. И какое на ней должно быть белье — черное, кружевное, которое сам же выбирал. Сука.

Надо было хлопковые панталоны ей купить, чтобы не было никаких мыслей, будто она мне интересна. Но ведь интересна. Бл@дь.

— Боишься возбудиться? — усмехается Лена.

Она разворачивается. Наклоняется к кровати, чтобы откинуть покрывало, зазывно прогибает спину. Провокаторша!

Задница — шикарная, круглая, аппетитная приглашающе оттопырена. Подол платья обтягивает её тело, и я определенно вижу, что трусиков на ней нет. У меня внутри всё напрягается.

— Лена, — выдыхаю. — Ты пьяна.

— Ну так помоги мне раздеться, — тихо говорит Лена, выпрямляясь и подставляя мне спину. — Ты же хочешь.

— Ты пьяна. — Делаю шаг назад.

— Но возбуждена. А ты? — Лена смотрит на меня через плечо. Блядский покорный и горячий взгляд.

— Прекрати меня провоцировать, — выговариваю я.

Но не ухожу. Часть моего сознания хочет сейчас завалить её на эту кровать, разорвать к чертям платье за несколько десятков тысяч и отодрать эту дрянную кошку. Успокоить бушующее желание и показать ей, что её манипуляции не сработают.

— А если я не прекращу? — тянет Лена и подходит ко мне. Смотрит исподлобья. Порочно.

Это все алкоголь. Завтра мы оба пожалеем, если сорвемся сейчас.

— Не смей, — рычу, стояк в штанах, сука, каменный.

— А у тебя встал? Признайся, — она кладет ладонь мне на грудь и скользит ниже. — Ты же не робот, так?

Я хватаю её за запястье. Она вскидывает взгляд. В глазах — блеск, лукавство, желание. И я понимаю, что если я хоть на миллиметр поддамся — я её сейчас возьму. Здесь. Прямо на этой кровати. В этом платье. Или без него.

— Ляг, — выдыхаю. — В кровать. Быстро. Прямо сейчас. И засыпай.

— А ты что? — Лена смеется, но направляется к кровати и на ходу расстегивает платье.

Я не позволяю себе смотреть. Отворачиваюсь и ухожу. Хотя глаз отметил, что и лифчик она не надевала. Сучка. Какая же она провокаторша!

— Удачи, Виктор Владиславович, — долетает мне в спину. — Я знаю, что ты сейчас сделаешь. Используй мой образ в своих фантазиях. Бесплатно.

Дверь за спиной закрывается с тихим хлопком, и я отправляюсь к себе в спальню. Там в душ. Ледяная вода. Остыть. Успокоиться. Но нет, сука. Пульс шпарит — в шее, в ладонях, в паху пульсирует кровь.

Ледяная вода не помогает. Мысли стекаются к Лене. К её обнаженной спине, веснушкам на плечах, стройной фигуре, игривой улыбке, губам, которые хочется поцеловать, глазам, которые будто гипнотизируют своей безумной зеленью.

Правая рука сама опирается на кафель, а левая — сжимает так и стоящий колом член. Я дрочу, сжав зубы. На рыжую ведьму, которая влезла мне в голову и выкинула оттуда мозги. На свою жену по контракту, которая сводит меня с ума. На женщину, которую, не собирался, но чёрт подери, до одури хочу.

Я знаю, завтра она будет вести себя как ни в чём не бывало. Но точка невозврата уже пройдена.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

10. Требование

Лена

Просыпаюсь медленно и сложно.

Голова болит так, будто в неё вселился бешеный дятел и долбит со всей дури от обиды на жизнь.

Я открываю глаза. Свет полосой режет зрачки, где-то в черепе точно завывает бензопила.

Горло сухое, будто я всю ночь целовалась с пылесосом.

Ага, вчера... приём... акционеры... Виктор... и мой шедевральный выход из подвала в обнимку с бокалом и улыбкой до ушей.

Съёживаюсь от воспоминаний. Ну и дура.

Серьёзно? Лена, ты реально лизнула мужику нос?

А дальше что отмочила? И где выкинула трусики, тоже не помню. Точно! В машине стянула незаметно, пока Виктор пялился в окно, делая вид, что не замечает моих глаз.

Сажусь в постели, справляясь с остатками головокружения. Смахиваю с себя одеяло. Голая. Тело ноет, особенно бёдра. Нашасталась я вчера на каблучищах. Не помню, когда последний раз шпильки надевала. Вот она, светская жизнь — одни страдания.

На часах почти двенадцать. Отлично. Просто восхитительно. Я — бомжиха в миниатюре, с остатками вина в крови и запутавшимися волосами.

Плетусь к шкафу. Взгляд падает на атласный халат. Шелковистый, короткий.

Без белья он явно скажет о моих сосках больше, чем я готова озвучить словами. Но сил нет что-то изобретать. Ни моральных, ни физических. Что нашла — в том и пойду.

Напяливаю халат, повязываю кушак. Спускаюсь босиком. Тапки я не взяла, но тут полы теплые.

На первом этаже звенящая тишина.

Заглядываю в гостиную. Виктор сидит на диване, опираясь локтем на подлокотник, и что-то листает на планшете. Спокойный, собранный, будто у него не было вчера дикой жены с клоунскими выходками.

Черная сорочка расстегнута у ворота, рукава по локоть подняты. Цепляюсь взглядом за предплечье, которое лежит на подлокотнике. У него все-таки очень красивые руки.

Он, кажется, меня не замечает. Пытаюсь прошмыгнуть на кухню мимо, но в спину летит его насмашливо-укоризненное:

— Как спалось?

Оборачиваюсь. Вижу его темнеющие глаза. В них точно буря собирается. Руки невольно тянутся к вороту халата, но я не позволяю себе засмущаться.

— Привет, — бурчу. — Или «мои соболезнования» будет уместнее?

Он ощупывает меня взглядом скользит по мне снизу вверх. Задерживается на ногах, на кромке халата, достающей до середины бедра, на волосах в легком, причесанном пальцами беспорядке.

— Ты в чём это? — произносит он ровно, но на губах проскакивает подобие улыбки.

— В образе женщины, которой плохо, Виктор, — отвечаю устало. — Отстань.

Виктор поднимается и идет ко мне.

— В образе женщины, которой стоит переодеться, — рычит он низко, сдержанно. — На кухне Артём.

Я приподнимаю бровь. Где-то в душе разливается ощущение небольшого превосходства. Он ревнует. Это забавно и приятно.

— Артём повар, — отрезаю. — Не гинеколог. Думаю, он справится.

Разворачиваюсь и направляюсь в кухню-столовую.

Чувствую на себе взгляд Виктора, тяжёлый, как плед из свинца.

На кухне действительно Артём. Готовит что-то на пару, но, завидев меня, отводит глаза. Профессионал. Умничка.

— Доброе утро, Елена Игоревна, — говорит вежливо, не глядя на меня.

— Доброе, Артём, — скриплю я, останавливаясь у высокой кухонной стойки. Кладу на неё локти. — Мне бы только воды...

Артем не успевает среагировать.

Позади звякает стекло. Поворачиваюсь. Виктор бросает в стакан с водой белую круглую таблетку и ставит его передо мной.

— Алкозельцер, — говорит мягко в ответ на мой вопросительный взгляд. — Поправляйся.

И всё. Без нотаций, без ехидства. Просто уходит.

Я смотрю ему в спину. И у меня в груди шевелится что-то… нехорошее. Он заботится? Или просто хочет, чтобы его «жена» не выглядела утром как восставшая из ада?

Выпиваю воду, закатываю глаза от облегчения, и собираюсь подняться обратно к себе в комнату.

Проходя мимо кабинета на первом этаже, вдруг улавливаю голос Виктора. Ровный, деловой.

— …всё до конца недели. Нет, этот пункт не обсуждается.

Жду, пока он закончит разговор. Потом стучу.

За дверью висит молчание.

Ну да, конечно, барину не с руки отвечать челяди.

Открываю дверь и вхожу.

Виктор

Дверь открывается резко. Я уже знаю, кто там. Задолго до того, как вижу её силуэт.

Лена. Рыжая, дерзкая, с чуть припухшими со сна веками и голыми ногами в халате, который выглядит как оскорбление здравому смыслу. И, тем не менее, в груди застревает вспышка. Секундная, резкая, как спуск курка.

— Что-то срочное? — спрашиваю, не поднимаясь.

Смотрю на неё, но не двигаюсь. Не хочу. Потому что если встану — она увидит, насколько мне не всё равно.

— Думала, ты на работу уехал, — говорит тихо, почти виновато.

— Я уже на работе, — отрезаю. — Просто не мог оставить благоверную справляться с похмельем в одиночестве.

— Твоё присутствие только усугубляет моё похмелье, — язвит Лена. Предсказуемо.

Сучка. Всё же сил на покаяние у неё, ожидаемо, ноль. Но при этом… Я не могу оторвать взгляд.

Её голос хрипловат. Волосы — растрёпаны, но красиво. Халат — до середины бедра, не плотный, будто ткань натянута на кожу. Она проходит в кабинет.

— Я пришла с требованием, Виктор, — говорит, она опираясь ладонями о стол. Голос ленивый, будто она на шёлковых простынях, а не перед стеной из папок и цифр, которую я безуспешно возвожу.

Прохожу по ней взглядом. Сгиб в запястье. Прямая спина. Грудь под халатом еле заметно подрагивает от дыхания. И это лицо. Веснушки. Приоткрытые губы. Чертов коварный взгляд. Она пришла играть.

Бл@дь. Против воли залипаю, но заставляю себя взглянуть в глаза.

— Требованием? — повторяю и поднимаюсь, теперь я выше, нависаю, давлю присутствием. — С каким требованием пожаловала моя внезапно ожившая жена?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

11. А ты достоин, чтобы тебя писа́ли?

Лена

— Я хочу мольберт, — говорю спокойно, не повышая голоса.

Стою в проёме его кабинета, всё в том же халате. Специально не переоделась. Пахну кремом для тела и уверенностью. Он поднимает взгляд от планшета. Морщится.

— Что ты сказала?

— Мольберт, холсты, краски, кисти. Хорошие. Акварельные. И бумагу тоже. — Делаю шаг ближе к столу. — Я не собираюсь куковать тут целыми днями, как декоративная курица.

Виктор откидывается в кресле. Дергает уголком губ.

— Ты решила заняться живописью? — спрашивает с ехидцей.

— Я училась в художественной школе, — парирую невозмутимо. — У меня диплом с отличием.

Это, между прочим, правда. Но вряд ли Виктор выяснил такие подробности обо мне. Зачем?

— Великолепно, — говорит он с улыбкой, но с той, от которой хочется швырнуть в него стакан. — Надеюсь, ты не собираешься расписывать стены.

— Только если ты будешь себя плохо вести. — Улыбаюсь в ответ. — Тогда нарисую твоё лицо на потолке в твоей спальне.

Пауза. Он смотрит на меня несколько секунд, потом кивает:

— Будет тебе мольберт. Вечером всё привезут. Полный список пришли мне в мессенджер.

— А у нас что, есть мессенджеры? — поднимаю бровь. — Я не помню, чтобы ты мне номер давал.

Он поднимается. Подходит, вытаскивает телефон из кармана.

— Давай. — Протягивает гаджет. — Запиши.

— Столько доверия? — беру его телефон и улыбаюсь. — А вдруг я позвоню твоей любовнице?

— У меня нет любовницы, — устало выговаривает он. — Только жена по контракту с дурным характером. — Он переводит взгляд мне в лицо и прищуривается. — Но с выразительными глазами.

— Спасибо. — Я быстро набираю свой номер. — Сохрани меня как «муза».

Он улыбается. Немного. Но всё же.

— Могла бы сразу сказать, что хочешь внимания, — улыбка становится шире. Торжествующая.

— Я хочу кисти, а не внимания, — отвечаю резко. — Хотя если честно, иногда эти вещи совпадают.

Спустя несколько часов, которые я провела за чтением в телефоне, я сижу на полу своей комнаты и разбираю коробки. Всё, что заказывала, приехало.

Деревянный мольберт с винтовым механизмом, бумага, кисти — целый набор, краски, маскирующая лента, спрей для фиксации слоёв. Виктор не сэкономил. Даже удобный высокий табурет заказал. Видимо, чтобы я не жаловалась на боль в спине и не пришлось нанимать мне ещё более дорогостоящего врача.

Раскладываю краски, смешиваю нужные тона. Выбираю пейзаж — тот, который видно из моего окна. Хвойные силуэты, солнце в просветах, немного неба.

Рука все помнит. Хотя сначала кисть дрожит, я быстро восстанавливаю подзабытые навыки и пишу уже легко. Цвета ложатся послушно.

Не картина — подмалёвок. Эскиз. Но всё равно красиво. Я не ожидала, что будет так приятно и просто писать. Без спешки. Исключительно для себя.

Внимание отвлекают шаги, и дверь открывается. Без стука. Снова.

— Извиняюсь, — говорит Виктор, замирая на пороге. — Я опять забыл постучать.

— Да ну что ты, — бросаю с сарказмом, не оборачиваясь. — Ты же меня уже голой видел. Какой теперь смысл?

— Да, дважды. Видел. — Он заходит и подходит ближе. — Что ты рисуешь? Меня, небось?

— Конечно, — фыркаю. — Кого же мне ещё рисовать, кроме как свет в моем оконце, мужа моего лучезарного?

— Покажи, — требует Виктор.

— Ещё не готово, — отвечаю и только сильнее отворачиваю от него мольберт.

Он не унимается.

— Ты ведь точно меня там нарисовала! — в голосе появляется азарт.

Обходит меня и заглядывает через плечо.

— Угадай, кто тут ты — вон та ель или эта береза, — меня пробивает на смех от его удивленно-разочарованного лица. — Не достоин ты пока, чтобы я с тебя портреты писала.

— Не достоин? — Он прищуривается, тон становится опасным. — То есть…

— Ну, ты сам подумай, — пожимаю плечами. — Чтобы писать человека, его надо чувствовать. Видеть. Понимать.

Он молчит. Только всматривается в мою неготовую картину. Смотрит долго, изучающе.

Я жду ехидства. Подкола. Сарказма. Готова к этому после того, что сама сказала. Но он молчит.

— Красивая работа, — говорит наконец. — Даже незавершённая.

— Удивлён? — спрашиваю холодно. — Не вписываюсь в твои представления о бабе-дуре?

— Вписываешься. — Он упрямо кивает. — Но с исключениями.

Я вскакиваю с табурета и иду к двери. Открываю.

— Пошел вон из моей комнаты, — указываю ему в коридор.

— Что? — Его бровь взлетает. — Я вообще на ужин тебя позвать пришел.

— Вот и иди ужинай сам, — цежу строго. — Я не голодна.

— Лена, — увещевающим тоном произносит Виктор.

— Нет! — выговариваю твердо. — Теперь я точно не пойду. Обойдёшься без шоу на двоих.

Виктор понимает, что мое решение не изменится, и уходит. А я захлопываю за ним дверь. Это значит, я для него баба-дура с неродными запчастями? Я с ним за один стол не сяду. Вот что.

За вечер частично дописываю картину. Остается завтра добавить деталей и акцентов, и можно будет повесить на стену. Хорошо получилось. Я собой довольна. Только недовольна тем, что есть охота уже просто невыразимо.

Похмелье прошло и оставило за собой зверский голод.

Сначала я пытаюсь с ним договориться. Принимаю душ, ложусь в постель. Но ничего не помогает.

Да. Сама коза. Я гордо не пошла есть с Виктором, а сейчас понимаю, что не поев просто не усну. Влезаю в свой короткий халатик и ползу вниз, аккуратно ступая босыми ногами по плитке пола.

В холодильнике точно есть чем заморить червячка. Главное — не разбудить главного цербера. Он ведь выстебет меня по первое число. Ржать будет долго и с удовольствием.

Добираюсь до кухни, не собирая углы по дороге только благодаря ночному свету из окон. Открываю холодильник, и он как назло начинает громко урчать компрессором. Или мой воспаленный слух уже параноит на пустом месте?

Оглядываю содержимое. Я половины продуктов не знаю, которые тут стоят. Главное — есть яйца, бекон, горчица и майонез.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Собираюсь уже вытащить ингредиенты и сделать себе яичницу, когда меня окликает мужской голос.

— Попалась на месте преступления, Лена.

Виктор стоит в проходе. Красивый, статный, в шелковых пижамных брюках, с голым торсом, который оказывается очень… ну очень рельефным. Так и подмывает спросить, сколько времени в неделю он потеет на тренажерах.

Но я не спрашиваю. Меня от него закрывает лишь дверца холодильника. Я делаю шаг вбок, чтобы оставаться в его свете, но показаться целиком. Я в коротком халате. Кожа влажная, волосы ещё не просохли, на мне снова нет белья, и в животе скапливается тепло только от одной этой мысли.

— И что ты сделаешь? — улыбаюсь, ловя его взгляд, который беззастенчиво скользит по моему телу, останавливаясь сначала на груди, потом на линии бедер. — Подашь на меня в суд?

— В этом доме я и есть суд, судья и присяжные. Все в одном, — говорит он хрипло. — И сейчас я вынесу тебе приговор.

12. Приговор

Виктор

— …и сейчас я вынесу тебе приговор.

Лена стоит, приоткрыв дверь холодильника, подсвеченная холодным светом, будто героиня артхаусного фильма. Рыжая, босая, с блеском в глазах. Щеки пылают, губы влажные.

И в этом шелковом халате, который, больше говорит, чем скрывает. Будто сшит исключительно для того, чтобы провоцировать.

Она вся — вызов.

— Ну давай, судья, — отвечает она, скрестив руки на груди, — приговори меня. Только не забудь — статья политическая.

— Ошибаешься, — приближаюсь. Лена не двигается. Делает вид, что ей все нипочем. — Уголовная. Многократное покушение на моё терпение.

Она смеется, сексуально и хрипловато. Она хочет быть «наказанной». Просит, даже если не вслух.

— Ты всё же решил, будешь наказывать? — не знаю, чего в её голосе больше, наигранного страха или скрытой мольбы.

— Буду, — говорю низко и подхватываю ее.

Она вскрикивает, но не сопротивляется — руки обвиваются вокруг моей шеи. Я усаживаю её на край столешницы. Халат расползается, обнажая бедра. Занимаю место между ними и вижу, что она без белья. Конечно.

Она ловит мой взгляд, но не пытается прикрыться. Дразнит.

— Виктор… — шепчет, будто умоляет.

— Заткнись, — рычу, наклоняясь к её уху. — Ты сама это начала.

Кладу одну ладонь ей на грудь — горячую, полную. Сжимаю, ощущая, как сосок твердеет под тканью. Второй рукой скольжу вниз, между её ног, раздвигая лепестки нежной кожи.

Она подаётся вперед. Губы приоткрываются. Дыхание сбивается.

— Уже мокрая, — констатирую. — Конечно. Ты возбуждаешься, когда тебя ставят на место.

— Заткнись, — хрипло шепчет она в ответ. — Ты же вроде наказать собирался.

И я начинаю. Наказывать. Самому смешно от этого слова.

Вхожу в неё пальцами. Она сжимается, извивается, выгибает спину, бёдра двигает навстречу. Голова откинута назад, глаза зажмурены. Двигаю пальцами ритмично, точно. Знаю, где и как.

— Какая же ты голодная… горячая сучка Лена, — говорю ей в шею. — Такая развратная. Кто бы знал, что за целомудренно-книжным характером прячется вот это.

Она цепляется мне в плечи. Рвёт дыхание. Сдавленно стонет — но не закрывается. Не отталкивает. Ей это надо.

— Быстрее… — шепчет.

— Скажи, что хочешь меня, — цежу, усиливая темп.

— Хочу… чёрт… хочу тебя, Виктор…

— Кончи тогда. Кончай. Сейчас.

Ещё два толчка — и её трясёт. Судорожно. Всю целиком бьет дрожь. Она впивается ногтями в кожу, дёргается, стонет с надрывом. Красивая. Уязвимая. До безобразия сексуальная.

Я останавливаюсь, тяжело дышу, стояк пульсирует в штанах так, что почти больно. Стягиваю её со столешницы и, развернув к себе спиной, собираюсь нагнуть над столом, как вдруг она скользит вбок. Ловко и прытко, слишком бодро для той, которая только что сладко кончила.

— Спасибо, — вдруг говорит она, вскидывая на меня взгляд с каплей довольной усмешки. — Это было… очень… по-мужски.

— Лена! — рычу. — Иди сюда.

— Ты же привел свой приговор в исполнение? Наказание исполнено, я готова жить дальше, — бросает со своей фирменной ехидцей. — Пойду посплю. После такого спать будет сладко. Ты, главное, не волнуйся — я тебя использовала исключительно по назначению.

— Что, бл@дь?.. — вырывается у меня.

Она туже завязывает халат и отступает в сторону гостиной.

— Спокойной ночи, Виктор Владиславович, — подмигивает. — Надеюсь, ты найдёшь выход из ситуации самостоятельно.

Лена — сама дерзость. Щёки пылают. Волосы растрёпаны. Губы припухли, но улыбка довольная. Лена пятится, не повоарачиваясь ко мне спиной. А выйдя в холл, бросается наутек к лестнице.

Я остаюсь. В легком… замешательстве. Всё ещё с твёрдым членом. На пальцах её влага.

Сучка.

Использовала по назначению, значит?

Она воспользовалась, кончила — и ушла. Даже спасибо сказала.

Я поднимаюсь к себе в спальню. Самоконтроль в щепки, тело пульсирует и жаждет продолжения. Но сейчас я не пойду брать силой.

Я иду в душ. Включаю холодную воду. Лью на голову. Улыбаюсь. Тихо матерюсь — чертовка меня обставила.

В следующий раз… в следующий раз ты не уйдёшь, Лена. Я тебя поймаю. И оттрахаю до потери пульса.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

13. Разговор о погоде

13. Разговор о погоде

Лена

Наутро я просыпаюсь отлично отдохнувшей. Спускаюсь в столовую босиком, в своем полюбившемся халатике. Тонком и прозрачном на свету, если смотреть под верным углом.

Виктор сидит в столовой, пьёт кофе. В рубашке, расстёгнутой на одну пуговицу больше, чем позволяют приличия. Волосы влажные — видимо, душ принимал. Интересно, холодный или горячий? А может, и вовсе обжигающе ледяной?

— Доброе утро, — тяну я.

— Доброе, — отвечает спокойно, не поворачивая головы. — Как спалось?

— Сладко, — улыбаюсь, проходя мимо, будто случайно задевая его плечо бедром. — Хотя в какой-то момент просыпалась. Шумно было.

На кухне шуршит Артём, мы встречаемся взглядами, и я киваю ему в знак приветствия. Он отвечает, но тут же возвращается к своему делу.

— Возможно, погода была… напряжённая, — произносит Виктор, делая глоток кофе.

— Ага, давление, фронт, магнитные бури, — киваю, вставая у стола. — Иногда так штормит — не знаешь, куда себя деть.

— Или наоборот — прекрасно знаешь, — отзывается он, глядя на экран планшета.

Я не сажусь за стол, стою у стойки, дразню телом. Знаю, что боковым зрением он меня видит.

— Ты справился с… этим? — выделяю последнее слово голосом.

Он поднимает взгляд. В глазах собирается тьма. Та самая, которой хочется отдаться без оглядки.

— С чем именно? — голос низкий, но я слышу в нем улыбку, которая никак не проявляется на лице.

— С напряжением, — произношу нарочито медленно, — или тебе пришлось…

— …прибегнуть к ручной терапии? — Виктор договаривает за меня. Смотрит в упор.

— Ну ты же мужчина занятой. — Пожимаю плечами. — А такие вопросы… требуют немедленного реагирования.

— Артём, — говорит Виктор, глядя только на меня. — Выйди проветрись.

За спиной тут же раздаются торопливые шаги. Повар поспешно ретируется. Без слов и возражений. А Виктор встает и направляется ко мне. Останавливается так близко, что я чувствую тепло его тела и ощущаю запах кожи. Мужской. Немного терпкий, вкусный.

— Справился, — говорит он. — С холодной головой и мыслями о дисциплине.

— Подвел свои принципы? — спрашиваю я, закусывая губу.

— Ещё нет, а ты хочешь, чтобы подвел? — он изгибает бровь и становится неприлично красив. — Ты ведь этого и добиваешься, Лена.

Он поднимает руку и проводит тыльной стороной пальцев по моей щеке. От его щупающего взгляда внутри вспыхивает жар.

— Ты не станешь, — говорю нарочито небрежно. — У тебя планы, графики, офис, где все перед тобой преклоняются.

— Интересно ты заговорила, — Виктор делает шаг и прижимает меня к стойке. Ставит руки по разные стороны от меня, заключая в ловушку. — Почти как барометр: реагируешь на перемены в атмосфере.

Он склоняется ближе. Дышит чуть тяжелее, чем обычно. Мои соски уже выдали меня сквозь тонкую ткань халата, но я стою, будто не чувствую, как напрягается всё тело.

— Ветер с востока, — говорит он хрипло, и пальцы ложатся мне на талию, скользят вверх, едва касаясь сквозь шелк. — Резкий, настойчивый. Поднимает пыль. Провоцирует грозу.

Я сглатываю. Не в силах пошевелиться. Он наклоняется к моей шее — не касается губами, только дыханием.

— Жарко, правда? — шепчет. — Как будто ночь не закончилась. Как будто ты всё ещё там.

— Может, и не заканчивалась, — выдыхаю, и голос предательски дрожит. — Просто наступил утренний туман.

Он усмехается — тихо, беззвучно, только дыханием.

— Сырая ты, Лена. Вся, — выдыхает мне в ухо. — От погоды, разумеется. От влажности.

Я вздрагиваю. Одна рука его касается моего бедра, выше, ещё выше — будто сейчас сорвёт пояс халата. Но вместо этого он лишь чуть сильнее нажимает пальцами, чувствуя, как я вспыхиваю изнутри.

— Не бойся, дождя не будет, — говорит тихо, но с такой концентрацией власти, что колени подкашиваются. — Только краткий порыв ветра.

Я поднимаю взгляд. Он так близко, что стоит чуть качнуться — и мы соприкоснёмся. Его зрачки расширены, дыхание сбито. Он на пределе. Но не двигается.

— Почему ты... не... — начинаю я.

— Потому что сейчас тебе показан штиль, — говорит он, убирая руки и отступая на шаг. Брюки топорщатся в паху, но он делает вид, что ничего не произошло. — А вечером у нас будут гости.

Виктор отходит от меня спокойно, без резкости. Смотрит на меня несколько долгих секунд, потом отходит, подхватывает пиджак и направляется в гостиную.

— Закажи одежду и оденься прилично, — бросает мне через плечо. — Вечером ты понадобишься.

Я смотрю ему вслед. Между ног влажно. Дыхание прерывистое. Сердце колотится как птичка в клетке. А Виктор молодец! Отомстил так отомстил!

Примерно так выглядела утром Лена

только без макияжа

Артём возвращается на рабочее место и предлагает мне завтрак на выбор — овсянку или яичницу. Я прошу только кофе и думаю, во что я оденусь вечером. Так, чтобы у Виктора челюсть отпала.

Я думаю над нарядом ближайшие два часа. Пока не становится слишком поздно. Нужно же, чтобы мне успели это привезти.

Смотрю интернет-каталоги в магазинах, которые умеют доставлять за час, перебираю варианты, никак не могу определиться.

Но в конце концов выбираю просто элегантное платье, в котором жена такого богатея, как Виктор, могла бы встретить гостей.

Наши пикировки должны оставаться в стороне, когда речь заходит о соблюдении контракта. Не хочу быть дрянью, которая нарушает уговор.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Но кое-что я всё-таки сделаю по-своему, чтобы на этот вечер лишить Виктора спокойствия.

14. Идеальная пара

Лена

Когда Виктор входит в дом, я стою в холле. Спина прямая. Платье — гладкое, струящееся, темно-бордовое, цвета хорошего портвейна.

Шею обхватывает полоска ворота, на спине платье расходится по форме лодки, оголяя кожу до самой талии. Грудь полностью закрыта. Сдержанный разрез сбоку с ажурной вставкой. Оно похоже на то, в котором я была на приеме, но, честно признаюсь, более выразительное, если не сказать, вызывающее.

Волосы собраны в высокий хвост. Макияж неброский, но глаза я подвела на славу. Виктор видит меня и, кажется, на мгновение перестает дышать.

— Ты... — голос глухой, хриплый. — Ты решила устроить представление?

— Я решила быть хорошей женой. — Улыбаюсь, проходя мимо. — Ты просил выглядеть прилично. Я постаралась.

Он не двигается. Только провожает взглядом. И я знаю, он уже заметил: под платьем — ничего. Ни бюстгальтера. Ни трусиков. Только я. И тонкий шёлк.

Когда появляются гости, мы встречаем их у двери, как прилежная чета. Виктор поочередно представляет меня этим людям. Двоим одиноким мужчинам и одной супружеской паре. Все они — какие-то партнеры или акционеры, с кем ещё может якшаться мой муж?

После приветствия мы провожаем гостей в столовую, рассаживаемся за столом.

Я улыбаюсь, веду себя идеально. Хозяйка дома — скромная, внимательная, воспитанная. Константин постоянно рядом, выполняет просьбы гостей, если что-то надо, Артём выносит кушанья, Виктор молчалив, спокоен. Он сидит рядом. Не трогает меня, но его бедро касается моего.

Каждый вдох отзывается пульсом между ног. Я кожей ощущаю его напряжение. Он знает, что я без белья, он хочет меня уже сейчас. Держится, потому что тут гости, но дальше ему предстоит настоящее испытание на прочность. И я уверена, он его провалит. С треском.

За столом непринужденная беседа. Я уделяю равное внимание всем гостям, но женщина, Валерия, жена высокого худого шатена по имени Сергей Владимирович, терзает меня разговорами то ли о политике в моде, то ли о моде в политике. Мне сложно уследить за её мыслью.

Блондин, который представился Алексеем, сидит напротив меня. У него хитрое лицо, и смотрит он на меня слишком часто. Задерживает липкий взгляд дольше приличного.

— А вы давно вместе? — спрашивает он в чудом образовавшейся тишине.

— С чего такой вопрос? — отвечаю невозмутимо и бросаю взгляд на Виктора, который держит каменную мину.

— Просто… — Алексей картинно мнется, — трудно поверить, что Виктор смог приручить такую… дикую кошку.

— О, я вовсе не приручена, — говорю я, чуть склонив голову. — Просто у нас взаимные соглашения.

Виктор понимает, о чем я, и напрягается. Мне нравится его напрягать, хотя я определенно не собираюсь ему гадить. Я не из таких людей. Просто… уж очень соблазнительно он ярится.

— Интересно, — Алексей обводит меня взглядом. — Я бы не отказался от такой договорённости.

Вилка Виктора громко звякает о тарелку, но сам он не меняется в лице. Только наклоняется чуть вперёд.

— Алексей, — произносит он спокойно. — Я не рекомендую тебе проверять прочность этих соглашений.

Звучит как настоящая угроза, хотя никаких ультиматумов не выдвинуто. Просто… на кончиках пальцев чувство, что дальше Алексею заходить не стоит.

— Я лишь выражаю восхищение. — блондин клыкасто улыбается. — У тебя потрясающая жена.

— Я знаю, — Виктор делает глоток вина. — Но она не нуждается в новых ценителях. Старого вполне достаточно.

Над столом, точно тетива лука, натягивается тишина. Я смущенно улыбаюсь и ласково накрываю его ладонь своей. Чтобы расслабить и успокоить. А у самой внутри всё бурлит. Он только что вступился за меня. И он бесится… от ревности.

После ужина, когда гости уходят, я снимаю туфли, прохожу к экокамину в гостиной. Опускаюсь на диван перед ним.

Поворачиваю голову к Виктору. Он устало снимает пиджак и кладет на спинку кресла напротив.

— Ревновал? — поддразниваю.

В его глазах вспыхивает пламя, которое я видела и за столом. Будто своим вопросом я вернула его в ту ситуацию, и он заново её переживает.

Он направляется ко мне. Медленно и нарочито неотвратимо. Внутри поднимается легкий страх. Сидеть становится неуютно, и я встаю. Чтобы быть с ним хотя бы примерно на одном уровне.

Виктор останавливается вплотную. Похож на тяжелую грозовую тучу, которая сейчас шарахнет молнией. В глазах сталь. Челюсть сжата.

— Ты нарочно выбрала это платье? — цедит сквозь зубы.

— Ты просил прилично одеться, я сделала, как могла, — отвечаю невозмутимо, пожимая плечами. — Просто под приличным были... нюансы.

— А под платьем?

Он выглядит уже слишком пугающе, поэтому я делаю несколько шагов к лестнице.

— Тоже нюансы, Виктор, — пикантно улыбаюсь. — Очень личные.

И тут он взрывается. А я пускаюсь наутек.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

15. Контракт ради брата

Лена

Бросаю туфли и бегу к лестнице, только дебильное платье не дает сделать широкий шаг. Виктор настигает меня у первых ступеней. Хватает грубо и прижимает к стене.

Его рука врывается с разрез на бедре, и тонкое кружево рвется. Виктор с таким напором двигает руку, что шов на платье расходится и дальше. Ткань пошло трещит.

Халат был провокацией, а сейчас — расплата.

— Ты нарочно провоцируешь. Ждешь, когда я сорвусь? — рычит, втискивая бедро мне между ног. — У тебя получилось.

Он срывает остатки платья, и я перед ним полностью голая. Его дыхание опаляет шею сзади. В ягодицы вжимается его стояк. Горячий, что обжечься можно. И у меня между ног становится неприлично влажно.

Он кладет ладонь мне на живот, прокладывает пальцами дорожку вниз. Он не может не ощущать, насколько там все мокро. Я стону, выгибаюсь, касаясь затылком его плеча, ощущаю дыхание макушкой.

Он хватает за волосы, отгибает голову и вгрызается в шею кусачим поцелуем.

— Течешь как малолетка на первом свидании, Лена, — рычит он мне в ухо. — Кто тебя так заводит, а?

— Ты… — выдыхаю я.

Пальцы Виктора все ещё хозяйничают между ног, распаляя желание. Сзади звякает пряжка ремня, короткий шорох одежды и я чувствую его член между ног. Прислоняется к входу, скользит вдоль набухших складочек, но не входит. Дразнит.

— Хочешь, Лена? — хрипит Виктор в ухо.

— Займись уже делом, засранец, — шиплю в ответ, изнывая от шкалящего желания.

Виктор перемещает руку, которая была внизу, к моему лицу, пропихивает их мне в рот. А я настолько возбуждена, что даже не возражаю против этого. Послушно обхватываю их губами, чуть посасываю, и это окончательно срывает Виктора.

Он входит меня в один глубокий толчок. Вдавливает в стену. Тело готово и принимает его с благодарностью.

Он сразу начинает двигаться. Жестко, рвано, сдерживая рычание. Вторая рука держит меня за косточку на талии, пальцы вонзаются в кожу. Я дергаюсь, сдержанно стону, царапаю стену.

— Громче, — приказывает. — Хочу слышать, как ты стонешь подо мной.

Я отпускаю эмоции. Забываю о стеснении. Его пальцы все ещё во рту, но не мешают звукам, которые рвутся из груди.

Надо отдать Виктору должное. Как любовник он взрыв. Смерч, который сметает мои границы и поднимает к вершинам блаженства. Я не помню, чтобы до этого у меня был настолько крышесносный секс.

Ловлю себя на дурацкой мысли, что это хотелось бы повторять. Но такого я, конечно, не скажу.

— Какая ты горячая сучка, Лена, — хрипит Виктор в ухо. — По тебе и не скажешь, что под маской библиотечной заучки скрывается такой ураган.

Его толчки приобретают постоянную размашистую амплитуду и напор. Долбит как отбойный молоток. Уверенно и методично. И неуклонно приближает меня к пику.

Оргазм приходит лавиной. В теле дрожь, внутри пульсация, бедра становятся ватными, колени норовят подогнуться.

Виктор держит меня крепко, не давая упасть. Замирает, позволяя зафиксировать ощущения, а потом в несколько жестких, на грани грубости, толчков доходит до кульминации сам. Кончает, выйдя в последний момент, мне на бедра.

А потом вдруг отстраняется, оставляя на коже прохладу воздуха.

За спиной раздается шорох одежды и снова звенит пряжка.

Я поворачиваюсь, все ещё ловя отголоски приятной истомы в теле. Но, столкнувшись с холодным взглядом Виктора, внутренне ёжусь.

Он уже поправил одежду и бесстрастно смотрит на меня. Заправляет прядку мне за ухо вроде любовно, но будто как коллекционер, сдувающий пыль с экспоната коллекции.

— Ты хороша, Лена. Очень хороша. Горячая штучка, — произносит тихо с надменной улыбкой. — Я даже иногда забываю, зачем ты здесь.

— Зачем?.. — выдыхаю. По коже бежит озноб, потому что я прямо чувствую, что сейчас услышу какую-то гадость.

Так и происходит. Он смотрит прямо. Без улыбки.

— Ты тут ради брата, — вот сейчас на его лице появляется торжествующий оскал. — А между нами по-прежнему контракт. Примерная жена в обмен на деньги. Теперь твоих обязанностей прибавится.

Я замираю. Он не сказал прямо, что я продалась. Но это сквозит между строк. Жжёт в груди от оскорбления.

— Значит, просто контракт? — прибавляю голосу ехидства.

— А ты что думала? Что всё это — про чувства? — он чуть наклоняет голову. — Не льсти себе, Лена.

Я не заплачу. Смотрю на него и улыбаюсь. С гордо поднятым подбородком. Чтобы он не видел, как внутри всё ломается.

— Тогда давай по-честному. Ты платишь за комфорт, а это… — окидываю взглядом свое голое тело, — мы просто отошли от плана. И теперь квиты.

Я подхожу вплотную, почти касаюсь губами его щеки. — Но знаешь, в чём беда? Ты же хочешь не только траха. Ты хочешь — меня.

Он не отвечает. Только челюсть сжимает, испепеляет взглядом.

— А вот это ты купить не сможешь, — шепчу ему в ухо. — Удачи тебе с дисциплиной.

Разворачиваюсь, подхватываю своё порванное платье с пола и ухожу. Нарочно не тороплюсь. Хотя испытываю лютую жажду срочно прикрыть тело. Чтобы этот подонок не видел меня голой, чтобы не смотрел, не облизывался, не видел своих следов на бедрах.

Он ещё пожалеет о своих словах. Захочет взять их обратно. Захочет извиниться. Но нам предстоит длинный путь, который я для него наполню иголками.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

16. Холод под кожей

Виктор

Она разворачивается уходит. Голая, вся в моих следах. С прямой спиной. С высоко поднятой головой. Несет платье в руке. Не оборачивается.

Уходит как королева, будто я её не трахал только что, будто не стонала у меня на пальцах, не шептала: «Хочу тебя». Будто я не кончил ей на бедро и всё это не было чертовски реальным.

У меня зудит кулак. Я её не окликаю. Ни звука не срывается с губ, хотя в груди кипит. Я дожидаюсь, чтобы Лена скрылась из виду. Потому что внутри жжется желание догнать и снова прижать к стене. Но уже не ради секса. А за этот тон. За то, что и как она сказала.

«Ты хочешь меня. А это ты купить не сможешь».

Чётко. Метко. В точку.

Мне хочется сказать, что она сама виновата. Знала, на что шла. Контракт, деньги, брат, эти её истеричные фразы о «расплате». Я не делал ничего, чего она не хотела. Не брал силой.

Но в голове всё равно крутится зудящее, пробегающее липкими мурашками по загривку: перегнул. Зачем добивать словами после того, как она растеклась по моим пальцам?

Я ведь нарочно её уколол. Чтобы не привязывалась. Потому что наш контракт не про чувства. Никому не нужны ложные надежды. Лучше сейчас, чем потом. Боли меньше.

Или не меньше?

Я иду спать с гадким ощущением. Повел себя как мудак. Остается только надеяться, что это наваждение закончится для нас обоих. И мы наконец продолжим сотрудничество без попыток друг друга соблазнить.

Утром Лена не спускается. Я завтракаю один и уезжаю на работу. И даже радуюсь, что мы не пересеклись. Не хочется видеть её лицо. Продолжать перепалку.

Без неё в столовой спокойно. Без мурлычущего тона на простом «доброе утро», без взглядов из-под ресниц, без подначек и откровенных нарядов.

На работе все бесит. Подрядчики медленные. Секретарша приносит холодный кофе. На совещании финансовый задает тупые вопросы.

— Сань, голову включи! — рявкаю на него. — Почему ты спрашиваешь меня во втором квартале, не пора ли формировать бюджет на следующий год? Сам не знаешь, когда бюджет формируется?

— Но… — он вжимает голову в плечи.

Я жестом приказываю ему заткнуться. Что за идиоты меня окружают?!

Возвращаюсь домой вечером. Голодный, злой и уставший от дураков. Константин привычно встречает меня. В доме тишина.

— Как сегодня Лена? — спрашиваю, стараясь сохранить тон нейтральным, но рык всё равно прорывается.

— Выходила один раз, — степенно отвечает домоуправ. — Сделала себе тост и ушла. С Артёмом не разговаривала. Со мной — вежливо, но сухо.

— Не выглядела бледной или больной? — голос мой звучит резче, чем я хотел.

— Нет. Было больше похоже на демонстративный игнор.

Киваю. Молчу, чтобы не сорваться ещё и на Константина. Он не виноват в моем раздражении. Это всё вина Лены. Ведьма. Как околдовала. Я не хочу признавать, что испытываю чувство вины.

Нет. Я был в своем праве и сделал что сделал. Потому что сам так захотел. Потому что так будет лучше для нас обоих.

Однако, когда Артём подает ужин, я даже есть не могу. С@ка! Пока не поговорю с ней, мозг точно судорогой свело.

Поднимаюсь на второй этаж. Стучусь в комнату жены. Жены, бл@дь! Я что, правда начинаю забывать, что она фиктивная?

— Я не желаю никого видеть! — звучит из-за двери. Голос холодный.

Нет уж. Ты не можешь от меня закрываться. Дергаю ручку — заперто. Ну дрянь! В моем доме от меня не может быть запертых замков.

Отхожу на шаг и выбиваю дверь ногой. Звонкий щелчок, створка распахивается внутрь, и я вхожу. Точнее, врываюсь в её пространство. Потому что оно по факту — моё.

А еще… Потому что сдохну, если не увижу Лену сейчас.

Она стоит за мольбертом.

На ней почти ничего: короткие шорты, узкий топ, всё в краске. На ключице — жёлтое пятно, как солнечное клеймо.

Она вздрагивает от шума и быстро оборачивается. Но испуг быстро сменяется гневом на лице. Губы сжаты, волосы в беспорядке. Грудь поднимается от дыхания. Она смотрит на меня мгновение, потом поворачивается к мольберту.

Картина на нем не закончена, но уже говорит. Женский силуэт. Изломанный. Настроение боли. Или стыда. Или ярости.

— Неплохо, — говорю.

Она не отвечает. Только чуть сильнее вжимает кисть в бумагу.

Я подхожу ближе. Вдыхаю аромат её тела, приправленный запахом краски, и ловлю себя на желании прикоснуться. Но не трогаю.

Хочу её, с@ка. Снова.

— Завтра к тебе приедет стилист. Научит тебя подбирать одежду. В конце недели идем в оперу.

Она даже головы не поворачивает. От картины своей не отрывается.

— Можешь просто прислать список требований, — бросает через несколько тяжелых молчаливых секунд.

— Я говорю, не пишу.

Она наконец переводит на меня взгляд. Ровный. Без эмоций. Словно я пустое место.

— Сказал, — говорит она. — Что-то ещё?

И только за этот взгляд хочется сорвать с неё этот чёртов топ, вмазать ладонью по заднице и заставить снова стонать. Но я не позволяю эмоциям взять верх. Просто ухожу из её комнаты.

И по пути замечаю на тумбочке блокнот. Потёртый, мягкий переплёт. Ручка воткнута сбоку. Вчера его ещё не было. Но я припоминаю, что он и в её комнате лежал на видном месте. Лена дневник ведет? Книгу пишет?

О чём ты думаешь, когда я не рядом? — вертится в голове, когда я прикрываю дверь.

Сегодня — ничья. Но счет все равно будет в мою пользу. Потому что её молчание бесит больше, чем крики. Она не поставит точку, потому что я ещё не закончил.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

17. Опера

Лена

Проходит три дня. Три дня напряжённой холодной войны.

Виктор почти не показывается дома. Если и появляется, то поздно. Будто нарочно старается задержаться в офисе допоздна.

Говорит сухо, смотрит скользко, будто забыл, как мне дышал в ухо, как входил резко, как срывался на хрип. Как сам же отдался этой страсти. Или хочет забыть.

Я не забываю, но и не бегаю за ним.

Я будто облачилась в броню. Без иголок. Просто — щит. И кисть в руке вместо шпаги.

Я рисую. Ем мало. Молчу много. Нарочно не ищу встреч с мужем. Сама себе стихийное бедствие. Слишком красивая, чтобы он мог совсем не смотреть. Слишком гордая, чтобы сделать первый шаг.

Сегодня опера.

Я принимаю помощь стилиста. Без фокусов. Платье для оперы — глубокий тёмный сапфир, с открытой спиной и лаконичным декольте. Серьги — акцент. Шпильки — выше, чем мои нервы.

Белье не надеваю, это платье само просит кожу. Оно создано, чтобы растопить ледяной властвующий взгляд.

Кроме того, даже бесшовные трусики под этой тканью будут видны и испортят красоту.

Макияж — спокойный, графичный. Лёгкий блеск на губах, выразительные глаза. Прическа — собранные вверх локоны с небрежными прядями. Выгляжу на десятку и прекрасно знаю это.

Я готова.

Виктор появляется чуть раньше условленного времени. Стучится в дверь, которую, Константин, конечно, починил, но замка на ней больше нет. Но с тех пор Виктор больше не вламывался. Я открываю сама, и он застывает.

Натурально зависает на несколько мгновений. Смотрит не моргая.

— Чёрт, — выдыхает, почти беззвучно.

Внутри разливается лава злорадства. Мне приятно ему нравиться, но ещё приятнее, что он не сможет прикоснуться. Даже если захочет. Только если силой заберет, а он до такого не опустится. И будет злиться, локти кусать, а я… буду нежно пахнуть новым парфюмом и строить из себя недотрогу. Да. Так и будет.

Я отхожу к зеркалу, проверяю серёжку — играю в равнодушие. Он стоит в дверях, но я чувствую его взгляд всей кожей.

— Ты... снова решила обойтись без белья? — спрашивает шершаво и низко.

Я поворачиваюсь с лёгкой улыбкой.

— А оно испортило бы линию бедер. Стилист согласна.

Он сжимает челюсть. Сдерживается. Не отвечает.

Молодец. Учится. Я прохожу мимо него, оставляя за собой шлейф аромата парфюма и вызов.

Мы спускаемся к машине, водитель рулит в оперу.

Машина едет мягко. В салоне полумрак, мягкая подсветка. Я играю в леди и равнодушно разглядываю темноту за окном.

— Сегодня будет важная беседа, — произносит он, не глядя на меня. — Будь... собой, но не устраивай шоу.

Я поворачиваю голову. Внутри разливается тонна яда.

— А я думала, шоу — это и есть моя работа, — улыбаюсь, делая голос язвительным. — Примерная жена с красивой спиной. И с обострённым слухом. Чтобы вовремя услышать, за сколько меня купили.

Он молчит, но воздух в салоне натягивается как кожа на барабане.

Да, Виктор, теперь мне есть чем колоть тебя. И делать это я буду с удовольствием.

Оперный театр пахнет дорогим парфюмом, мрамором и чужими историями. Мы проходим в отдельную ложу, которая расположена прямо напротив сцены. Вид шикарный.

На стульях с красной бархатной обивкой уже сидит пара: мужчина в строгом костюме, белая рубашка расстегнута на пару пуговиц, а рядом — скучающая очень красивая брюнетка. Возраст примерно как у меня. Едва наши взгляды встречаются, в её глазах возникает интерес и затаенная надежда.

Я сажусь рядом с Виктором. Он — ближе к мужчине.

Ложа тесная. Мои бедро касается его колена. Случайно. Или нет.

Я обожаю оперу, но не с моими финансами было посещать такие мероприятия. Так что сейчас я растворяюсь в музыке и представлении, насыщаю чувственное восприятие образами и эстетикой. И вдруг ощущаю пристальный взгляд. Не Виктора. Жены его партнера.

Она не просто смотрит. Она изучает. Женским взглядом, не оценивающим, а заинтересованным. Точно я — загадка, которую она хочет разгадать.

В антракте мы вчетвером отправляемся в буфет. Невероятно дорогие и такие же красивые бутерброды, мужчины пьют коньяк, мы, жены, — шампанское.

И жена партнера Виктора сама начинает разговор

— Простите, что навязчиво, — говорит мягко с благородной хрипотцой. — Но вы такая… утончённая. Я Валентина. Жена Бориса. А вы ведь Лена?

— Да, я Лена, — улыбаюсь и зачем-то добавляю: — Я умею хранить тайны.

— Муж запрещает мне общаться с… — Она протягивает руку. — В общем, у меня крайне мало общения. Но я чувствую, вы ему понравились. Дружить с вами он разрешит.

Она кокетливо смеется. А я понимаю, что под комплиментом и непринужденной миной спрятан крик одиночества. Мне становится её жаль. Я искренне хочу ей помочь.

Я киваю.

Виктор постоянно кидает на меня строгие взгляды, точно пытается предупредить «не болтай лишнего».

А-а-а! Какой же ты душный, уважаемый муж!

Я делаю шаг ближе и легко касаюсь его руки, провожу по предплечью пальцами. Целую в висок. Он едва заметно вздрагивает, но обнимает меня за талию. Мы ведь прекрасная чета. Валентина лучится от умиления.

— Какая вы милая пара. Словно со страниц… романа, — шепчет она.

— Главное, чтобы не бульварного, — вроде мягко, но со стальными иглами добавляет Борис.

Виктор напряжён. Он уверенно держит меня за талию, властно и повелительно. Но я ощущаю легкую вибрацию в ладони.

— Лена, не перегибай, — шепчет он едва слышно в самое ухо. — Я же чувствую, когда ты начинаешь играть.

— Вот и здорово, не очаруешься, — шепчу в ответ, касаясь его щеки губами.

Он не отвечает. Только сжимает меня сильнее, а я торжествующе ловлю на себе сразу взгляды и Валентины, и Бориса.

Когда опера заканчивается, Валентина чуть ли не вслух стонет:

— Я тысячу лет так... живо не проводила время, Леночка, — она мягко касается моего предплечья. — Уговори Виктора приехать к нам в гости. Мы устроим ужин.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— А Борис не будет против? — спрашиваю, метая короткий взгляд в него. Виктор стоит как скала. И снова от него начинает фонить раздражением.

— Борис… — Борис улыбается. — Сделает исключение ради жены.

В машине домой Виктор молчит. Я сижу спокойно, снова равнодушно смотрю в окна, но в воздухе витает раздражение, точно легкий горчащий привкус на языке.

— Хорошо играла, — произносит Виктор спокойно, не глядя на меня. — Прямо образцовая жена.

Я молчу.

— Только не увлекайся, Лена, — добавляет он, но чувство, что не для меня, а для себя. — Это спектакль.

— Ты себе это скажи, дражайший муж, — бросаю я в пространство. — А я буду просто наслаждаться бонусами контракта!

Ой, кажется, я зря это сказала.

18. Гроза над домом

Лена

В этот момент мы подъезжаем к дому, машина вкатывается на участок. Фары освещают зеленую траву, залитую дождём, который начал моросить в самый неожиданный момент, словно природа решила соответствовать настроению внутри машины.

Виктор смотрит на меня, будто раздумывает, как побольнее ответить. Но под этим взглядом пламя напряжения, которое опаляет кожу.

Он сейчас привычно собранный. Выдержанный. Молчаливый. Злой. И всё равно — полный желания.

Водитель открывает дверь. Я выхожу первая. Вышагиваю как на подиуме. Идеальные шпильки стучат по каменной дорожке. Холод скользит по коже, но я не подаю виду. Пальто мы не брали, и влажный прохладный воздух облизывает голые плечи. За мной выходит Виктор. Он не предлагает пиджак, потому что знает, что я откажусь.

На крыльце он догоняет меня. Шаги уверенные. Реришельные. Как гром за спиной. Дверь открывает Константин, и в этот момент Виктор кладет мне на поясницу ладонь. Теплую, властную, обжигающую через тонкую ткань.

Он не толкает — просто держит. Но это «держит» сильнее любого давления.

Константин смотрит мне за плечо и, кажется, сразу всё понимает. Уходит без лишних слов. И мне становится немного страшно. Потому что Виктор сейчас заряжен, как оголенный провод.

Сердце ускоряется до критической скорости. Ноги дрожат. Мурашки по коже не только от холода. Возбуждение охватывает тело только от этого прикосновения и от ярости Виктора за спиной, от его тяжелого дыхания. И я ненавижу себя за эту реакцию.

Останавливаюсь и сбрасываю туфли. Поворачиваюсь к нему, а он как назло подходит вплотную.

Я не знаю, чего жду. Но точно не тишины. И точно не мира.

— Подожди, — его голос глухой, немного охрипший.

Ладони в карманах, в глазах тяжесть и приговор. И взгляд прошивает до костей.

— Мы не договорили, — добавляет он.

На дне всё ещё плещется злость, но в голосе сквозит что-то угрожающе мягкое.

Я отступаю на шаг. Натыкаюсь бедрами на кресло, останавливаюсь.

— Ты сказал достаточно, Виктор, — цежу, но голос дрожит. — Не думаю, что нам есть о чем ещё говорить.

— Тогда не говори, — шепчет он.

Он тянется — медленно, почти как во сне — и касается пальцами моей щеки. Поглаживает большим пальцем. Жест такой привычный и естественный, что кажется, будто я его женщина. В самом деле.

— Погода испортилась, — говорит Виктор, всматриваясь в меня. — Тучами затянуло. Ты чувствуешь?

— Кажется, давление упало, — парирую, — грозовой фронт надвигается.

Он усмехается. Бесшумно. Только уголком губ.

— Тут ты права. — Его ладонь скользит от щеки вниз — к шее. Большой палец замирает на ключице.

А я… я будто расползаюсь. Изнутри. В теле дрожь. Сопротивление тает против моего желания. Остаётся жар.

Засранец он. Или я слабачка. Ненавижу!

— Ты же всё ещё злишься, — бросаю колко.

— Конечно. — Его взгляд темнеет. — Но сейчас это не имеет значения.

Он берет меня за ладонь, подносит к лицу и касается губами кожи. Не отрывая источающего желания взгляда. Вдумчиво. Задерживает поцелуй на косточке запястья. Горячие прикосновения. Чувственные.

— Ты хочешь меня, — шепчет, держа меня вниманием, словно в капкане. — Скажи.

— И ты хочешь меня, — выдыхаю в ответ. — Но теперь у нас обоих есть руки.

Он резко поднимает голову. Во взгляде грозовой разряд. Черты заостряются. Его взбесили мои слова.

Виктор без предупреждения хватает меня за талию, грубо вжимает в свое тело. Плотно. Я упираюсь ладонями в его грудь, хотя понимаю, что не испытываю отторжения, это просто испуг. Инстинкт. Страх перед хищником.

— Сука, ты рушишь мой самоконтроль, — рычит Виктор и впивается мне в губы кусачим грубым поцелуем.

Не нежно. Не осторожно. А жадно, требовательно, с жаждой, будто хочет съесть. Я задыхаюсь, но оттолкнуть не могу. Позорно теку у него в руках, таю, как сахар в кофе.

Его ладонь скользит вниз, под платье, проходит по бедру, и пальцы уверенно оказываются между ног. Там, где влажно и горячо, и пульсирует, желая получить заветную разрядку. Он чувствует всё. Без слов.

— Мокрая, — шепчет в ухо, двигая пальцами слишком приятно. — Ты специально не надела трусиков. Знала, хотела, ждала, что я не выдержу.

Я не отвечаю. Потому что стон вырывается раньше слов. В живот упирается его каменный член. Твёрдый, мощный, жгучий как угли, давит сквозь ткань брюк.

Его дыхание сбивается.

— Ты такая тёплая... такая сладкая, — он шепчет, будто заклинание. — Моя девочка. Страстная. Горячая. Самая желанная.

Я скольжу ладонью по бугру у него на брюках. Обхватываю член через ткань. Виктор рычит, прикусывает мою шею.

— Ты с ума меня сведёшь, Лена… — хрипло выговаривает он, ослабляя хватку на талии.

И я отстраняюсь. Так резко, что будто отпрыгиваю. Встряхиваю разболтавшимися волосами.

— Прости, — говорю мягко, но с нажимом. — Но ты будешь удовлетворять свою похоть только своими руками.

Он замирает. В глазах собирается угрожающая тьма.

— Что? — хрипло спрашивает.

— По контракту… я должна быть примерной женой на людях. Я выполняю условия, — улыбаюсь торжествующе. — Секс в контракт не входит.

Я поворачиваюсь и ухожу к лестнице. Платье струится по телу, босые ноги почти не шлепают по полу.

— Лена, чёрт возьми… — раздается из-за спины с рыком.

И в следующее мгновение он подхватывает меня на руки. Рывком закидывает на плечо, как зверь, который тащит самку в логово.

Выхватывает из реальности с такой легкостью, будто я состою из воздуха.

— Отпусти! — Я бью его по спине, но только вполсилы.

Не потому что не могу — потому что не хочу по-настоящему.

— Заткнись, — выдыхает он, унося вверх. — Игры закончились.

Он несёт меня в спальню. Я чувствую через кожу, как стучит его сердце. Слышу тяжелое учащенное дыхание. Его страсть передается мне. Бедра сводит от желания.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он открывает дверь ногой. Входит и бросает меня на кровать, нависает. Наклоняется к уху:

— Сейчас ты узнаешь, что бывает, когда молния дважды бьет в одно единственное тело.

19. Слишком близко

Лена

Я падаю на матрас и выгибаюсь, инстинктивно, как кошка, пойманная за шкирку.

— Ты... — начинает он, но глотает слова.

Только рычит. Настоящий зверь, сдерживающий себя из последних сил.

Я не двигаюсь. Смотрю снизу вверх. Грудь ходит ходуном от дыхания. Платье задралось, открывает бедра почти до линии бикини. Я таю под расплавленным взглядом Виктора. Власть у него. Но отдаюсь, только потому что сама этого хочу.

Он смотрит на меня. Долго. Внимательно. В глазах клубится тьма яростного желания, зрачки во всю радужку.

Но он не торопится. Смотрит, словно хочет удостовериться, действительно ли я его. Действительно ли я сама хочу.

— Ты даже не в моем вкусе, Лена… — хрипит он, сбрасывая пиджак, — этого не должно было случиться.

— Не ври, — выдыхаю, проводя ладонью по бедру. — Ты захотел с самого начала.

Это срывает последние запреты.

Виктор падает на меня всем телом, вжимает в матрас, хватает за челюсть и целует жадно, больно, кусая губы, вгрызаясь.

Я отвечаю. От этого поцелуя по бедрам размазывается смазка. Я хочу, чтобы он взял меня. Грубо, по-звериному. До синяков. До крика.

Виктор выпрямляется, сбрасывает одежду, снова являя мне свое красивое тело. Я жадно провожаю взглядом рельеф мышц. А потом он наклоняется и разрывает на мне платье. Снова по шву от разреза. Нитки трещат, тело оголяется, и последняя преграда растворяется в мареве желания.

Виктор забирается на матрас между моих бедер. Колюче целует шею, потом спускается, оставляя след поцелуев на груди, животе. Берет под коленями и неотвратимо разводит ноги. Пальцами уверенно проникает в меня, проверяя, как сильно я его хочу.

— Сука... ты уже готова, — скалится он. — Мокрая как грёбаная развратница.

— И чья это вина? — рычу, выгибаясь. — Хватит играть в поэта. Не тормози, раз довел меня до точки кипения.

Он тянет меня за бедра, приникает губами к нежной коже, и я взрываюсь. Кончаю от первых прикосновений языка.

Стискиваю пальцами простыню, стону, прикусив губу. Он не останавливается. Его язык — как пытка и блаженство. Он делает это так, будто наказывает. Он хочет заставить меня просить.

Спустя некоторое время Виктор отрывается от меня, тяжело дышит. Я кожей ощущаю его злость, которой густо приправлено его желание. Он бесится, что не может противостоять этому желанию

— Ты сама полезла в огонь, Лена, — говорит он, подтягивая меня к себе за бедра. — Теперь гори.

Он приставляет головку к входу и вламывается. Сильно, без паузы.

Я вскрикиваю, но не от боли — от наполненности. Он берёт меня, двигается во мне мощно, почти яростно, сдавливает руки на моих бёдрах, будто хочет оставить следы, которые не исчезнут.

Я теряюсь. Растворяюсь в нём. В каждом его толчке.

Он нависает надо мной, целует шею, спускается к ключице, потом снова в губы. Не отпускать. Не дать отдышаться.

— Не смей... прятаться, — шепчет. — Я ещё не наигрался тобой.

— Это ты моя игрушка, — шепчу в ответ. — Моя похоть в теле мужчины.

Он сдавленно смеётся, и ритм становится бешеным. Глубоким. Пульсирующим. И я снова взрываюсь, задыхаюсь, стону, тело бьет крупная дрожь. И он следом. Выходит из меня в последний момент и кончает мне на живот. Горячие капли растекаются по коже.

Виктор ложится рядом. Повисает тишина. Только дыхание. Он поднимается на локте, проводит пальцами по липкому следу, будто не хочет отпускать ни секунды этой близости.

— Ты... моё проклятье, — говорит в тишину. — Врываешься, взрываешь мое терпение, а потом прячешься за свою чёртову браваду.

Я не отвечаю. Слежу за ним глазами. Он садится на край кровати. Грудь блестит от пота, волосы растрёпаны. Я тоже сажусь, спускаю ноги на пол и хочу встать.

— Останься, — говорит негромко. — Просто... побудь тут. Одна ночь. Без спектакля.

— Это и есть спектакль, — тихо улыбаюсь я. — Виктор... не усложняй.

— Я не усложняю, — более твердо произносит он. — Я хочу, чтобы ты осталась.

Это не приказ. И не просьба. Это признание. В безысходности. В том, что он проигрывает.

И это именно то, чего я боюсь.

Я поднимаюсь медленно. Отвожу взгляд. Собираю с пола лохмотья очередного платья. Взгляд Виктора жжет спину.

— Нам... нельзя этого делать, — выдыхаю тихо. — У нас фиктивный брак. И он останется фиктивным.

— Я помню, — отзывается он. — Но мне всё больше плевать.

Я замираю. Сердце пускается в бешеный галоп. Но я не хочу допускать эти сладкие мысли. Он меня выкинет, когда истечет срок годности этой связи.

— Не строй иллюзий, Виктор, — произношу как можно холоднее.

— Дверь там, — бросает он. — Сама дойдешь.

Я не отвечаю. Ухожу. Кажется, мои слова сделали ему больно? Но не больнее, чем мне знать, что через год это закончится закономерным расставанием.

Я возвращаюсь к себе. Включаю приглушённый свет. Сажусь в кресло, беру дневник, вынимаю ручку, зажатую между страниц. Пальцы дрожат.

Мне просто необходимо сейчас вылить всё, что накипело. Иначе не справиться, не удержать восковую маску идеального спокойствия и примерной холодности.

«Виктор предложил провести ночь вместе. В смысле, спать в одной постели. Мне очень этого хотелось. Это бесит. Это трагично, что я влюбилась. Влюбилась в человека, которому нужна лишь витрина, за которой пустота и контракт. Мы из разных галактик. Страсть — это страсть. Она пройдет. А на её месте останется лишь горькое послевкусие, как от таблетки но-шпы. Я не могу отрицать, что хочу Виктора. Он красивый и невероятно сексуальный. Но я не могу отрицать, что у этих отношений есть срок годности. Отсечка времени, после которой карета превратится в тыкву. И я бы не хотела в тот момент оказаться в тыкве»

.

Я ставлю точку. Собираюсь ложиться и замечаю на экране телефона уведомление. Сообщение от брата:

«Лен, привет, срочно нужны деньги. Можешь выручить? У меня ЧП. Завтра позвоню»

.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

А вот и реальность. Дыхание перехватывает. Что у него снова стряслось? Бедовый у меня Лешка.

Залезаю в Сбербанк, смотрю баланс. Двадцать семь тысяч. Было меньше. Значит, в Пятерочке меня рассчитали. Вряд ли Леше поможет такая сумма, но переведу ему что есть.

Завтра, когда позвонит.

20. Цена

Лена

Просыпаюсь с тяжестью под сердцем. Давит, будто во сне кто-то сидел на груди. Тянусь к телефону на тумбочке. Один пропущенный от брата. И ещё два сообщения. Оба тоже от него.

«Лен, срочно. Очень надо поговорить. Прям очень срочно»

«Я не справляюсь. Реально не справляюсь. Ты мне сестра или кто? Позвони!»

Пальцы холодеют, хотя за окном солнце. В груди сжимается тревожный клубок. Что теперь?

Хочется сразу перезвонить, но я сначала хочу успокоиться. Взвинченной разговаривать не хочу. Ухожу в душ. Но вода не помогает. Сердце бухает в висках.

Вытираюсь, набрасываю халат, выхожу, и телефон на тумбочке начинает звонить. Рингтон брата.

— Лен, ну наконец! — облегченно выдыхает он в трубку, когда я отвечаю. — Я думал, ты меня игноришь.

— Я только проснулась, — отвечаю тихо. — Что случилось?

— Да тут… — голос хрипнет, будто он курил всю ночь. — Тут проблема.

— Что с тобой произошло?

— Ну… — он мнётся. — Сложно объяснить. Долгая история. Просто… Лен, мне срочно нужно триста тысяч.

— Ты серьёзно? — ахаю. — Лёш, у меня нет таких денег.

— Лен… — брат почти шепчет. — Я труп. Если ты не поможешь, меня закопают. Реально.

У меня сердце подскакивает к горлу. И за Лёшку правда страшно.

— Кто? Что ты натворил?

— Лен, я не могу сказать. Иначе ты будешь в опасности. Это плохие люди. Просто… просто поверь, — продолжает он тем же тихим встревоженным голосом. — Я не могу сейчас объяснять. Время идёт, понимаешь? У меня сутки. Максимум.

Лёшка способен вот так вляпаться. Я это знаю. Закрываю глаза и вдыхаю.

— Хорошо, — говорю серо. — Я что-нибудь придумаю.

У меня есть способ раздобыть эти деньги быстро. Только вряд ли Виктор так просто мне их даст. Скорее всего, поиздевается, выставит условия. Но Лёшка — брат. Мы вдвоём остались. Я не могу отворачиваться от родного человека, когда под боком фиктивный муж — мешок с деньгами.

Завязываю кушак и спускаюсь на кухню.

Виктор за столом, в тёмной облепляющей торс футболке и мягких домашних брюках трендового серого цвета. Расслабленный, домашний, но я знаю, что под этой маской спокойствия скрывается хищник.

Суббота, и он не стал бриться, — щетина добавляет ему опасности.

Чашка кофе в руке, он изучает планшет, откинувшись в кресле. Выглядит безмятежно, как вулкан перед извержением.

— Доброе утро, — бросаю на автомате, прохожу к фитровальному крану.

Артём крутиться тут же, но не отсвечивает.

Виктор ловит меня взглядом. Оценивает и тут же хмурится:

— Ты как мел под дождём, — выговаривает вроде дружелюбно. — Случилось что?

— Всё в порядке, — бормочу. Наливаю воду, пью, будто это поможет перестать дрожать.

— Не умеешь ты врать, — заключает он. — На тебя смотреть страшно. Словно привидение ночевало в твоей постели.

Я злюсь. Потому что больно. Потому что страшно. Потому что хочется закричать. Но вместо этого огрызаюсь:

— У тебя, видимо, докторская по лицам? — не прячу язвительности в голосе.

— Просто вижу, когда женщина на грани, — бросает он, не сводя пристального взгляда.

— Рада за твою наблюдательность, — бросаю и отворачиваюсь, пытаясь скрыть нервозность, роясь в холодильнике.

Пауза затягивается. Хотела бы я поверить, что Виктор снова углубился в планшет, но воздух электризуется, и я кожей чувствую, что он на меня смотрит.

Я бессистемно рассматриваю продукты, сама не зная, что ищу. А потом за спиной раздаётся звук, с которым планшет опускается на гладь стеклянного стола.

— Лена. Что случилось? Говори.

Голос Виктора звучит свирепо. Я закрываю холодильник и поворачиваюсь, но молчу. Челюсть сводит. Я не хочу просить. Это унизительно.

— Говори, Лена. — Виктор поднимается из-за стола, будто ростом хочет придать весомости словам. Сужает глаза.

Нет, всё это очень плохая идея. Надо просто уйти. Подумать. Взвесить.

— Это… это неважно, — бормочу, разворачиваясь к выходу в гостиную.

— Важно. Потому что ты дрожишь, чёрт побери! — он возникает у меня на пути.

— Виктор… пожалуйста, — сама слышу в голосе мольбу. — Я передумала. Забей. Просто забей, ладно?

Я отступаю и хочу его обойти, но он резко хватает меня за запястье. Приплюскивает к стене телом. Его мощь подчиняет против воли, а я, к тому же, в душе на самом деле уже готова сдаться.

— Скажи, — рычит он низко.

Я вырываюсь, но не всерьёз. Стою, опустив плечи.

— Мне нужна помощь, — осмеливаюсь заглянуть ему в глаза.

— Какого плана? — его тон снова ровный, но он не отпускает и будто специально вынуждает меня всё проговорить.

— Мне нужны деньги. Много, — выдыхаю почти неслышно.

— Сколько? — Его взгляд становится резче.

— Триста тысяч. Для брата. Опять. Я не знаю, что там. Думаю, долги. Спутался с, плохими людьми. — голос сам ползёт вверх. — Он говорит, что его убьют. У меня нет такой суммы.

Провисает тишина. Виктор отпускает меня. И в глазах загорается жадное победное пламя. Так я и знала! Как чувствовала, что это плохая затея.

— Я дам тебе деньги, — тянет он холодно. — Но на одном условии.

Я напрягаюсь. Плечи вздрагивают.

— Неделя.

— Что? — По спине уже ползёт холод.

— Неделя без правил. Без отказов. Неделя, когда мне всё можно и я не слышу от тебя слова «контракт». Я хочу тебя. Целиком. Ровно на семь дней.

— Ты охренел? — выкрикиваю, взрываясь. — Я не проститутка! Зачем ты меня унижаешь?!

— Не говори глупостей, Лена, — бросает он с досадой. — Я не покупаю тебя. Деньги — подарок. А неделя — просто моё желание.

Да, можно и так посмотреть, но после такого его слова о том, что я продалась ради брата, станут клеймом, жалом, которое я никогда из себя не вытащу.

— Ты... зло, — произношу дрожащим голосом.

— Может быть! — Он усмехается, а потом серьёзно и жёстко добавляет: — Так тебе деньги нужны? Или как?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

21. Переезд

Лена

— Нужны, — выдыхаю я. Закрываю глаза, чтобы не дать одиноким слезинкам пролиться на щеки.

Навостряю слух, жду какого-то пошлого приказа. Даже готова к нему. Ну что такого — отдать тело в обмен на жизнь брата?

Но ничего подобного не следует. Я ощущаю приближение Виктора снова, не хочу открывать глаза, только отступаю инстинктивно. А потом ощущаю теплые пальцы на подбородке.

— Посмотри на меня, Лена, — ушей касается его голос. Звучит мягко. Без издевки, без язвительности.

Я открываю глаза. Сталкиваюсь с теплым взглядом. В котором нет той надменности, которая в нем обычно присутствует.

— Я рад, что ты приняла правильное решение, — произносит он уже привычным тоном. — Деньги твоему брату я переведу сам. А ты… Собери сумку. Мы поедем за город.

То есть, он решил отложить казнь. Что же. Хоть так. Урву немного кислорода.

Не решаюсь спорить. Киваю и ухожу наверх, пока он в благодушном расположении. Теперь я ему обязана ещё больше, чем была. Долг растет. Черт.

Чего ждать за городом? Новый виток игры? Шантаж телом? Вечера, когда мне придется служить столом или пуфиком? Что может придумать преевшийся жизнью богатей?

Накрутив себя до предела, сумку я всё-таки собираю. Он сказал, на пару дней? Так ведь? Вот и будет со мной вещей ровно на пару дней. И халатик с собой прихвачу. На всякий случай.

Я спускаюсь вниз в джинсах, худи и сумкой на плече. Настроение подавленное, я жду пакостей в этой поездке и не могу ей радоваться.

— Ты чего такая кислая? — Виктор выходит из столовой.

Тоже одет не по-офисному. В светлом джемпере и черных слагсах. Неформальный вид ему идет.

— Да как-то стремно, — тяну задумчиво. — Ты собираешься заточить меня в бункере?

— Нет, — отвечает он серьезно, но глаза улыбаются. — Хочу побыть с тобой в тишине

Мы выходим из дома и садимся в его машину. Без водителя. Виктор сам опускается за руль, выводит внедорожник с участка.

Машина едет плавно. Пейзаж меняется быстро: город за окнами растворяется, уступая место соснам, запаху влажной травы, прохладе за стеклом.

Виктор молчаливый, сосредоточенный. Я слежу за его профилем, за сжатой челюстью. За направленным на дорогу взглядом.

Он напряжён. Но от него не веет агрессией. И это приводит меня в замешательство, если не сказать, пугает.

Что он задумал, если не издеваться?

Машина тормозит у отдаленного отдельно стоящего коттеджа, затерявшегося среди леса на берегу небольшого озера. Это не замок, не особняк. Простой светлый дом, с большими окнами и видом на воду.

Виктор помогает мне выйти из машины, невесомо касается талии. Легко, почти случайно. Но я сжимаюсь. Всё время жду подвоха. А он лишь держит под локоть, пока я разминаю затекшие ноги. Затем вынимает из багажника две дорожных сумки.

Я оглядываюсь. Здесь слишком много воздуха, чтобы ощутить угрозу. Слишком нет замков и заборов, чтобы почувствовать себя в клетке.

Дом Виктор открывает своим ключом. Пропускает меня внутрь. Из небольшого коридора я сразу попадаю в светлую гостиную с камином, панорамными окнами и кожаным диваном, напротив которого стоит низкий продолговатый стол с композицией из суккулентов под стеклом.

Виктор вносит сумки, указывает мне взглядом на лестницу, которая ведет на второй этаж.

— Отдохни с дороги, — говорит мягко. — Я разожгу камин.

Я киваю. Поворачиваюсь. Медленно поднимаюсь наверх. Чувствую, как он смотрит мне в спину, и поворачиваюсь.

— Зачем? — спрашиваю. — Зачем ты привез меня сюда? Чего ты от меня ждешь?

— А чем бы ты хотела заняться? — переспрашивает в ответ Виктор, направляясь к камину.

— Быть подальше от тебя, — вырывается само. И даже мне кажется грубее, чем допустимо.

— Комната наверху. Слева от лестницы, — Виктор добродушно улыбается. — Будь там, я останусь тут. Это достаточно далеко от меня?

— А если я хочу быть максимально далеко? В городе? — задаю новый вопрос, но уже не так уверенно.

— Это не получится, — он закидывает несколько поленьев в камин поверх накиданных на дне опилок. — Машина у нас одна, а я отсюда уезжать ближайшую неделю точно не собираюсь.

— Неделю?! — выкрикиваю в шоке. — Мы за неделю с тобой друг друга убьем!

— Тогда тебе придется постараться. — Виктор подмигивает мне.

— Что?

— Убить меня, ведь я не планирую умирать первым, — он подносит длинную спичку, и в камине вспыхивает пламя. — Иди, накопи ещё злобы, чтобы было с чем нападать на меня в следующий раз.

Я почти на автомате поднимаюсь наверх. Захожу в комнату. Цивильно, красиво, сдержанно. Светлые стены, белоснежная кровать, черные тумбочки по бокам, стол, шкаф у стены, всё в духе дорогого коттеджного интерьера.

Дверь в ванную тут же. Смотрю на неё, но не иду. Меня в тупик ставит поведение Виктора. Что за игру он затеял?

Разворачиваюсь и спускаюсь на первый этаж. Он как ни в чем не бывало сидит на диване, положив ноги на стол, смотрит в планшет.

— По твоему яростному дыханию, я предполагаю, ты пришла за новым витком выяснений, — произносит не поворачиваясь, даже не глядя в мою сторону! — Я прав?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

22. Лосось в сливках

Виктор

Лена спускается по лестнице, опираясь на перила, дышит часто.

Я нарочно не поднимаю взгляда, делаю вид, что увлечён планшетом. Хотя, конечно, подглядываю краем глаза, держу её вниманием.

По её дыханию могу построить график давления. По шагам — спрогнозировать порцию колкостей.

Ну давай, Лена, ты же не можешь просто остаться в своей комнате. Только не ты.

— По твоему яростному дыханию, я предполагаю, ты пришла за новым витком выяснений, — бросаю, не отрываясь от экрана. — Я прав?

Она фыркает. Медленно спускается. Мягкая походка, бедра двигаются гипнотично, хотя, уверен, она этого не осознаёт.

Лена насупленно молчит. Оценивает меня. Ждет, пока я подставлю шею. Не найдёт. Я не настолько глуп.

— Ты привёз меня сюда не ради отдыха, — бросает, подходя ближе. — Уверена, у тебя есть план. Ты же не из тех, кто плывёт по течению.

— С такими щёчками, как у тебя, и по течению? — парирую с ленивой усмешкой. — Я не из тех, кто плывёт по течению. Я — из тех, за кем оно поворачивает.

Она закатывает глаза, но уголок губ предательски дёргается. Попал.

Наблюдать, как Лена цепляется за свою броню, одновременно бесит и восхищает. Она злая, напряжённая, усталая — и чёрт возьми, она мне нравится. Не просто как тело. Не как каприз или причуда.

Мне хочется добраться до того момента, когда она выдохнет и расслабится рядом. Когда перестанет ждать удара.

Но я сам научил её бояться. Слишком сильно давил. Слишком жёстко играл.

Теперь разгребаю.

— Ты голодная? — спрашиваю, поднимаясь, кладу телефон на подлокотник. — Продукты скоро привезут.

— Продукты? — изумляется она. — Сюда?

— Я что, похож на дикаря? — переспрашиваю на полном серьезе. — Заказал доставку в коттедж. Тут есть кухня. Можем приготовить пасту с лососем или стейк с картофельным пюре. Что выберешь?

— Ты… Вот ты! И собрался… готовить? — Лена выглядит все более изумленной, но сейчас уже пытается скрыть это за язвительностью.

— Если ты боишься ножей, можешь просто с умным видом постоять рядом. Глазами помогать, — улыбаюсь. — Или вилку в руке держать. Символично.

Она ошарашена. Молчит. Но не уходит. Это уже победа.

А потом разворачивается и идет в сторону кухни, будто решила убедиться, что там действительно есть на чем готовить.

Вскоре привозят пакеты с продуктами, и я заношу их на кухню. Лена уже осмотрелась. Стоит у шкафчика с крупами и задумчиво разглядывает нетронутые пакеты.

Я достаю ингредиенты.

— Так ты выбрала? Лосось или говядина? — спрашиваю, чтобы расшевелить.

— …лосось, — произносит она осторожно, словно это ловушка.

Словно я сейчас из пакета достану ошейник и наручники.

— Отлично. Устроим северный ужин, — подхватываю довольным тоном. — Ты любишь сливочный соус?

Я и правда люблю готовить. Точнее, когда это под настроение, когда просторная кухня, когда время позволяет. Поэтому дома для меня готовит Артём. А тут… нет Артёма, зато есть я и настоящее настроение перевернуть немного мир моей рыжей бестии.

— Я… не понимаю, что происходит, — бормочет она.

— Ты хотела отдыха. Я устраиваю. — Ставлю сковороду на плиту. — Условие было: неделя без запретов. Я мог бы тебя связать, кинуть на стол и проверить на прочность, но… что, если я тоже человек? Из плоти и крови, и чувствую что-то внутри?

Лена сжимается. Чёрт. Не стоило так шутить. Она стоит у стены, обнимает себя руками, и я понимаю, что она ещё в кольчуге. Вот-вот шипы снова полезут.

Я не тороплю. Медленно, со вкусом жарю лосось, варю пасту, делаю соус. Одно из любимых блюд. Правда. Обожаю рыбу.

Прошу Лену подать мне специи, и она подаёт мне то, что я попросил, зазывно прогибаясь в спине, когда роется в шкафчике.

Безумно горячая девочка. Но я вижу, что сейчас это не кокетство. Она не старается понравиться. Даже больше. По ней прямо видно — одно резкое движение, и она снова забьется в ракушку.

Закончив кулинарничать, я накрываю на стол, она садится напротив. Некоторое время пристально смотрит на меня, даже не притрагиваясь к приборам. Словно пытается распознать, в чём подвох.

— Не бойся, я не добавлял яд, — усмехаюсь и беру вилку.

— Ты хочешь… чего-то? — наконец спрашивает. — Ты всё это сделал не просто так. Не может быть просто так.

— Конечно, хочу. — Смотрю ей в глаза. — Хочу сделать тебе приятное.

И вот она снова напрягается, будто сейчас начну снимать с неё одежду.

— Поужинать с тобой как нормальные люди, например, — добавляю тут же.

Готов, что она снова ткнет меня про контракт. Конечно, то, что я сказал тогда, быстро не забудется.

Но Лена молчит. Начинает есть и меняется в лице, едва попробовав.

— Боже, как вкусно! — выговаривает, прожевав. — Что ты туда добавил?!

— Секрет в лимонной кислоте на кончике ножа и розмарине, — отвечаю с деловитым видом. Я знаю, что это блюдо у меня получается балдежно.

— Спасибо, — наконец говорит она уже более ровно. Будто чуть выдохнула.

Я на верном пути.

Мы спокойно ужинаем. Лена съедает порцию быстро. Будто боится не успеть на пожар.

— Ты устала? — спрашиваю я. На этот вопрос не без умысла.

— Есть немного, — честно признается она. — Но эмоционально сильнее.

Я пристально смотрю на неё. И она снова чувствует подвох. Я эту неделю у неё выбил, чтобы наконец сблизиться и сгладить иглы. Но Лена демонстрирует лишь шипы.

— Тогда, думаю, ты не откажешься принять ванную, — произношу мягко. — Я хочу сделать тебе ванную. С пеной, солью, свечами. А потом — массаж.

Она щурится.

— Ну вот, так я и думала, — выдает с досадой. — Ты потребуешь доступ к телу.

— Я уже видел тебя голой, — пожимаю плечами. — С этой стороны тебе нечего скрывать. Неужели откажешь себе в наслаждении? Пена. Запах иланг-иланга. Мягкие прикосновения. Можно даже не думать. Только чувствовать.

— А если я откажусь? — спрашивает аккуратно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Это будет глупо, — отвечаю спокойно. — Хотя, напомню: мы договорились, что неделю я не слышу от тебя слово «нет».

Она молчит. Щёки заливаются румянцем. Она разрывается между желанием и страхом. Я вижу, как ей тяжело сдаться. Как внутри всё спорит.

— Ладно, — шепчет, опуская взгляд. Голос дрожит.

— Идём, — говорю спокойно и встаю.

Она поднимается. Медленно. Как на казнь.

И вот мы идём на второй этаж. В смежную с моей спальней ванную. Нет, я не планирую соблазнять её этой ночью. У меня есть план пошагового захвата. Мне нужно не взять её силой. Мне нужно, чтобы она однажды сама захотела не уходить.

23. Время прикосновений

Виктор

Я включаю тёплый свет в ванной и жду её. Вода уже набрана, пена шевелится в переливах подсветки, запах жасмина расползается по плитке. Шёлковый, ненавязчивый. Как я хотел бы, чтобы она ко мне относилась.

Слышу шаги босиком — Лена заходит. В дверях замирает. Щёки румяные, губы поджаты.

— Не бойся, я сегодня добрый, — говорю спокойно. — Просто расслабься. Ни условий. Ни намёков. Только ванна. Ты заслужила.

Она подходит ближе, но всё ещё насторожена.

— Ты всё это организовал, чтобы потом сказать: «Теперь плати телом»?

Я усмехаюсь.

— Я уже сказал тебе: наслаждайся. Потом, если захочешь — заплатишь взглядом. Или вздохом. Сегодня ты просто отдыхаешь.

Она с сомнением тянет резинку с волос, расстёгивает халат. Грудь у неё чуть приподнимается от дыхания. Взгляд скользит в сторону, а потом я ловлю его на себе.

— Не пялься, — шипит, но с тихой улыбкой.

— Поздно, — отвечаю. — Я уже пялюсь.

Подхожу, забираю халат, вешаю на крючок. Помогаю ей перешагнуть бортик, чтобы на полу не поскользнулась. Тело у неё дрожит, но кожа не гусиная. Стало быть, не от холода.

— Не горячо? — спрашиваю на всякий случай.

— В самый раз, — выдыхает Лена.

Облокачивается на пологий край, замирает в мыльной пене, закрывает глаза.

Я сажусь на край ванны, не касаясь её. Просто наблюдаю. Мне нравится эта тишина. Её расслабленные плечи. Её волосы, мокрые пряди, прилипающие к шее.

— У тебя красивый шрам, — вдруг говорю.

Она открывает глаза.

— Где?

— На левом бедре. Тонкий. Как от кошачьей лапы.

— Свалилась с велосипеда, — Лена улыбается чуть смущенно. — В пятом классе.

— Удивительно, но он непостижимым образом тебе идёт, — произношу я хрипло.

В воображении я детально рассматриваю её бедра, и картинка не может не возбуждать.

— Это ты сейчас пытаешься завуалировать желание? — поддевает она беззлобно.

— Возможно, — отвечаю я. — Но ты всё равно лежишь в моей ванне. Значит, всё идёт хорошо.

Она смеётся. Ненапряжённо. Я впервые не слышу в этом звуке сарказм или язвительность, это просто — смех женщины, которой приятно.

И я уже знаю: я хочу услышать его снова.

Когда вода остывает, я беру полотенце. Лена поднимается осторожно, позволяет обернуть себя в него.

— А теперь идем в комнату, — говорю мягко. — Я обещал массаж.

Комната тёплая. Я указываю на кровать, и Лена ложится на живот, всё ещё закутанная в полотенце. Но всё-таки не сопротивляется.

— Полотенце надо убрать, — добавляю деловито.

— Это всё твоя игра в соблазнение? — спрашивает Лена с кокетливым вызовом, повернув голову, но полотенце снимает, и я забираю его.

Смотрю на Лену. Спина у неё — гладкая белая, как у всех рыжих — произведение искусства. Узкая талия, острые лопатки, чуть торчащие позвонки.

Касаюсь пальцами. Кожа у неё горячая. Я чувствую каждое дыхание, будто сам дышу её телом.

— Расслабься, — шепчу.

Я растираю масло в ладонях и принимаюсь делать настоящий массаж. Сначала лопатки, потом шея, плечи. Лена тает.

Я не тороплюсь. Проминаю каждую мышцу. Нарочно не отвлекаю Лену от ощущений разговорами. Она дышит всё глубже. Доверяется. Сдаётся.

Плавно спускаюсь к пояснице. Лена не протестует, но бёдра напряжены — значит, нервничает. Я глажу медленно, без резких движений. Кожа под пальцами теплеет ещё сильнее.

И тогда я наклоняюсь ближе, шепчу в ухо:

— Хочешь, чтобы я остановился?

Она чуть мотает головой. И я с трудом удерживаюсь от более интимного массажа. Все же я планировал вечер без секса. Но эти глупые попытки себя остановить не приносят плодов. В штанах уже давно все напряжено, а едва слышно постанывающая под моими руками Лена — чистый секс.

И я позволяю себе. Веду пальцами по её бедру. Ловлю реакцию. Лена чуть разводит ноги. Почти незаметное движение, но не укрывается от моего внимания. И я забираюсь пальцами выше.

В её щелку. Она мокрая. Готовая.

Второй рукой я залезаю под живот Лены, чуть надавливаю, вынуждая её выгнуть спину, и она подчиняется. Ловит кайф от моих движений между ног, и я проталкиваю в неё один палец, потом прибавляю второй.

Лена тихо стонет. Я мягко тараню её пальцами, пока не дожидаюсь ответного движения навстречу.

— Чёрт… — выдыхает она. — Не делай вид, что это просто массаж.

— Я и не делаю, — отвечаю хрипло. — Массаж вышел из-под контроля. Останови меня.

Я вытаскиваю пальцы и добираюсь до самой чувствительной точки. Делаю круговые движения, чуть надавливая. Наверное, это подлый прием. Лена стонет в голос. Протяжно и громко. Кончает от моих пальцев, как спичка.

— Вот так… — рокочу ей на ухо. — Хорошая девочка.

И сейчас я мог бы запросто взять её, но предпочту дать ей ещё сутки.

Потому что я не просто хочу её трахнуть. Я хочу сделать ей хорошо. Хочу увидеть настоящую благодарность в глазах.

— Теперь ты веришь, что со мной можно расслабиться? — спрашиваю, опускаясь рядом на подушку.

— С тобой, — Лена приоткрывает один глаз, на губах появляется лукавая улыбка. — Всё время надо быть начеку.

Она закрывает глаза и договаривает:

— Ты же сердцеед, сердце украдешь — и пиши пропало.

Лена такая расслабленная, что вот-вот заснет. И я не буду её тревожить. Укрываю её простынёй и выхожу из спальни. Спускаюсь на первый этаж, проверяю телефон. Игнат должен был проверить дела её брата.

Игнат выполнил задачу. Справился на ура, как всегда. Только результаты проверки поднимают внутри муть негодования. И невесть откуда взявшейся ярости.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

24. Озёрное затишье

Лена

Подавая мне кофе за завтраком, Виктор выглядит будто немного смурным.

— Мы с утра не очень-то веселые? — спрашиваю, размешивая сахар.

— Да новости так себе, — бурчит он. — Но тебя это парить не должно. Ты на отдыхе.

В тоне всё же нет легкости, но я не хочу дальше усердствовать. Если честно, меня его бизнес мало волнует. Деньги моему брату Виктор перевел, и ладушки.

После завтрака он убирает посуду в посудомойку и хитро смотрит на меня.

— Ты хорошо плаваешь? — спрашивает с прищуром.

— Смотря где, — отвечаю задумчиво. — Если в ванне, то не тону, ты вчера сам убедился.

— Сегодня будет ванна побольше. — Виктор коварно улыбается. — Собирайся. Оденься потеплее.

Я собираюсь было возразить. Просто из вредности. Но вспоминаю, что он снова мне напомнит про неделю без отказов, и просто ухожу наверх. Надеваю джинсы, худи, сверху ветровку. На улице пятнадцать градусов. Так всяко не замерзну.

Виктор встречает меня внизу одетый примерно так же. Только вместо куртки на нем стильный жилет от Адидас.

Мы садимся в машину и немного попетляв по лесной дороге, по которой его внедорожник отлично едет, останавливаемся у красивейшего лесного озера. Оно большое, со всех сторон окруженное деревьями, и только с той, куда мы подъехали, стоит несколько домов и лодочная станция с пирсом. Белые катера разного размера и несколько лодок пришвартовано у длинных мостков.

Виктор помогает мне выйти из машины и сразу открывает багажник. Достает оттуда ярко-оранжевый спасательный жилет.

— Я это не надену, — выговариваю тоном модницы, которую мама заставляет надеть некрасивую шапку зимой.

— А я не собирался уговаривать, — говорит Виктор спокойно. — Наденешь. Или на катер не попадешь. На берегу останешься, пока я буду рассекать по озеру на моей «Одри»?

— Твою лодку зовут Одри? — изгибаю бровь. И после кивка добавляю: — Ну это меняет дело.

Беру жилет. Он помогает, поправляет ремешок у шеи. Я ловлю его взгляд, сосредоточенный, спокойный и понимаю, что он знает, что делает. Мне стоило бы довериться и получить удовольствие.

Катер аккуратно покачивается у причала. Большой, белоснежный, блестящий, ухоженный, с длинным носом и чуть наклоненным защитным стеклом, как ветровое у кабриолета.

Виктор помогает мне сесть, держит за локоть, будто я стеклянная. Сам он отвязывает швартов и легко, как мальчишка, заскакивает через борт. Заводит мотор, бросает на меня взгляд и наклоняется. Я уже жду, что он меня поцелует, но он тянется и вынимает из-за сиденья скобу ремня безопасности.

— Надо пристегнуться, — произносит он предупреждающим тоном. — Для безопасности.

— Да, мама, — бурчу.

Виктор возвращается к штурвалу, и катер отходит от причала.

Я ожидаю грохот мотора, но он только ровно гудит, вибрации едва чувствуются. Вокруг — гладь озера, зеркальная, прохладная. У воды свой звук. Свое дыхание.

Мы уходим от берега, подальше от строений, которые напоминают от цивилизации.

Виктор молчит. И я молчу. Удивительно, что здесь нам вдруг не надо срочно выяснять отношения. Минут через двадцать, отплыв достаточно, так, что вокруг нас только тишина, Виктор глушит мотор и бросает якорь. Катер замирает, слегка раскачиваясь.

Я ёжусь. Тут прохладнее, чем на берегу. Виктор вынимает из шкафчика в борте плед и укутывает меня.

— Спасибо, — искренне благодарю. — Тут красиво.

— Я люблю здесь бывать. Вообще люблю этот дом, — отвечает он. — Только вот времени выкроить, чтобы тут пожить, обычно руки не доходят.

Виктор достает из рюкзака термос и кружки. Наливает, протягивает мне.

— Какао, — поясняет на мой удивленный взгляд.

Да я по запаху поняла, что какао. Только шок никуда не делся. И когда он успел его приготовить?

— Ты же с сахаром любишь? — спрашивает он вдогонку. — Я ещё корицы добавил. На всякий случай.

Я беру кружку. Она греет руки. Смотрю на него поверх ободка.

— Ты всё это заранее спланировал?

Аромат у этого какао волшебный.

Виктор пожимает плечами.

— Если ты про какао, то нет. Идея его сделать пришла спонтанно, — отвечает он. — А на катере я бы в любом случае покатался. Я просто это люблю.

Он замолкает, пристально смотрит.

— А ещё я хотел, чтобы ты почувствовала себя свободно. — Он окидывает взглядом озеро. — Природа. Тишина. Здесь ты просто… со мной. Без условий.

Молчу. Кутаюсь в плед, вдыхаю запах какао. Он садится рядом, не касаясь. Мы просто смотрим на воду.

— Ты ведь не просто так боишься расслабиться, да? — спрашивает он тихо.

— А ты не просто так хочешь, чтобы я расслабилась, — прибавляю голосу иронии. Не хочу откровенничать. Он улыбается.

— Тouche.

Мы ещё какое-то время проводим в воде. Говорим. Мы, оказывается, можем говорить без взаимных подколов и издевки. И не пытаться уколоть друг друга побольнее.

Когда мы возвращаемся на берег, в небе собирается гроза, тучи темнеют, поднимается ветер. Я успела промёрзнуть, и Виктор напяливает на меня свою жилетку, только потом сажает в машину.

— Дома разожгу камин, и ты быстро согреешься, — добавляет он, глядя на дорогу.

И мне в душу проникает обманчивое чувство, в которое слишком хочется поверить. Что я ему правда нравлюсь. Что он сейчас искренен. Критически смотрящая на мир часть меня уже бегает с транспарантами и горланит кричалки об опасности, но есть другая, которая уже впустила в себя это чувство. Поверила. Хочет считать исходящее от Виктора тепло настоящим.

В доме он первым делом направляется к камину, разводит огонь, гостиная наполняется легким ароматом дыма и смолы. Я переодеваюсь в домашнее трикотажное платье и иду на кухню. Хочется кофе. А ещё я вспоминаю, что вчера со всеми продуктами доставили пару ведерок с мороженым.

Я ставлю кофе наливаться, а сама вынимаю ванильный пломбир. Достаю ложку. И когда кофе готов, сажусь за стол наслаждаться кофе с мороженым вприкуску. Виктор вдруг появляется на кухне и, видя, как я облизываю ложку, замирает. Следит темнеющим взглядом за моим языком и губами.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Осторожно, — говорит он чуть хрипло и с улыбкой. — Так облизывать ложку при мужчине может быть опасно.

— А я и не знала, что это может быть оружием, — замечаю игриво. Беру новую ложку мороженого и отправляю в рот.

А потом подходит вплотную.

— Дай мне ложку, — просит, но звучит слишком решительно, будто приказ.

Я протягиваю ему её ручкой вперед.

Он зачерпывает ложкой ещё мороженое и подносит к моим губам.

— Открой рот, — это уже точно приказ. Возбуждающий своей двусмысленностью и хриплостью почти севшего мужского голоса.

Я слушаюсь. Виктор меня кормит. Потом наклоняется и слизывает капельку мороженого с моей губы. Жарко. Медленно. У меня перехватывает дыхание.

— Ты даже не представляешь, как ты сейчас выглядишь, — он пожирает мои губы плотоядным взглядом.

— И как же я выгляжу? — сама слышу, что голос хрипнет.

— Как моя слабость, — рокочет в ответ Виктор и целует. Медленно. Жадно.

Я растворяюсь в этом поцелуе. Замираю. Бедра тяжелеют, и внизу живота становится горячо.

Виктор подхватывает меня со стула и усаживает на стол. Скользит ладонями по бедрам, задирая платье. И я, кажется, совсем не против. Даже за.

25. Всё, что запомнилось телом

Лена

Виктор снова целует меня. Не торопится. Я обхватываю его плечи руками, веду ладонями к голове, забираюсь пальцами в волосы.

Поцелуй глубокий и нежный. Долгий.

— Мне нравится, что ты моя слабость, — шепчет он мне в губы и переходит ниже. Целует подбородок, потом шею. Влажно, горячо, мягко.

Виктор замирает на месте под ухом, и я не хочу двигаться. Его губы — что-то невероятно нежное, и мне не хочется спугнуть свое удовольствие.

Его ладонь пробирается под платье, накрывает грудь, ласкает сосок. Другая поднимается по внутренней стороне бедра.

Я запрокидываю голову, дрожу от нетерпения, а он, наоборот, будто нарочно смакует каждую секунду. Запоминает, как я стону, когда его язык касается ключицы. Как перехватывает дыхание, когда его пальцы скользят под тонкую ткань трусиков.

Он раздвигает мои ноги. Без слов. Глядя мне в глаза. И уже по его выражению я понимаю, что это будет долгая мучительная прелюдия.

Виктор принимается ласкать меня пальцами, но я уже готова. Между ног жар и потоп. Он виртуозно двигает подушечками пальцев, доставляет мне удовольствие, но недостаточное, чтобы я испытала оргазм. Медленно, но настойчиво подогревает. А я вся уже как оголённый нерв.

— Скажи мне, — хрипло произносит он, — чего ты хочешь.

— Тебя, — шепчу на грани слышимости.

— Громче, — тембр голоса Виктора заставляет меня дрожать от предвкушения. В нем власть и желание.

— Я хочу. Тебя. Сейчас, — рычу с расстановкой, отклоняясь, чтобы заглянуть в его темные почти безумные глаза.

Он с довольной ухмылкой убирает руку. Медленно тянет мое платье вверх, и я поднимаю руки, чтобы ему помочь. Остаюсь сидеть на столешнице в одних трусиках. Развратная, голодная и нисколько не стесняющаяся.

После отступает на шаг и с видом охотника, который собирается разделать только что пойманную дичь, принимается раздеваться сам. Не торопясь. Смакуя мой голод как дорогое вино.

Мне хочется его наказать, и я кладу руки на грудь, тереблю соски пальцами, прикусываю губу, смотрю на него чуть исподлобья с тихой улыбкой.

Слышу рык, и брюки Виктор уже сдергивает, а не стягивает, как джемпер.

— Жадная моя девочка, — он подходит вплотную, я ощущаю нежной кожей его вздыбленную, готовую брать меня плоть.

Я не отвечаю, лишь наклоняюсь и целую его. А он подхватывает меня на руки и несет из кухни к лестнице, а там на второй этаж. В свою спальню. Кладет на кровать.

Я жду, что он сейчас набросится с присущей ему до этого грубостью, но нет. Это наше занятие любовью напоминает одно большое длинное дыхание.

Простыни пахнут его кожей. Он плавно погружается в мое тело, раскачивает, а не таранит, ласкает, а не берет. Он двигается размеренно, прижимает мои запястья к подушке над головой, целует меня в щеки, в лоб, в губы.

— Моя, — шепчет он мне в ухо. — И не смей больше закрываться. У меня есть к тебе все ключи.

— И отмычки заодно, — выдыхаю немного обреченно, потому что понимаю, что втрескалась в него по самые ушки.

Он плавно и неуклонно доводит меня до первого оргазма. Я стону его имя и только потом понимаю, что произнесла это вслух. Но мне слишком приятно, чтобы себя контролировать.

Потом Виктор ускоряет темп, толчки становятся немного резче, чуть грубее, но я всё равно ощущаю себя обожаемой, а не используемой. Я отвечаю на каждое его движение, чувствую его каждой клеткой кожи. И кричу, когда меня накрывает новая волна удовольствия.

Виктор взрывается следом. Выходит в последний момент и изливается мне на живот. Расслабленно опускается рядом и притягивает меня к себе, сграбавтав в медвежьи объятия.

Мы лежим в обнимку. Я слушаю, как стучит его сердце. Он гладит меня по спине, целует в плечо.

— Пойдём в душ? — спрашивает в какой-то момент.

Я соглашаюсь, хотя это странно. Я никогда в жизни ни с кем не принимала душ.

В душевой кабине чуть тесно для двоих. Влажность и жар обволакивают тело. Виктор, к моему удивлению, моет меня! Намыливает мне плечи, потом живот, бедра, трет спину. Затем принимается мыть мне волосы.

— Это какой-то особо извращенный вид груминга, — фыркаю в шутку.

— Я просто хочу позаботиться о своей самке, — в тон отвечает он.

Я поворачиваюсь и делаю то же самое. Мою его, целую, смеюсь. Впервые не боюсь показать себя. Не боюсь близости.

А утром Виктор приносит кофе в постель. Я не просыпаюсь сразу. Чувствую запах. Кофе и корица.

— Подъём, соня, — ласково говорит Виктор, усаживается рядом, гладит по щеке.

Я пью этот кофе, смотрю на него и отчетливо осознаю, что всё изменилось. Но всё ещё боюсь поверить, что это навсегда.

Проходит несколько дней.

Мы смеёмся, обедаем, готовим вместе, сидим у камина. Он читает мне вслух. Да-да, вслух, хрипловатым бархатным голосом. Я слушаю, замирая. Мне последний раз читала мама. В детстве. И то неправда.

И последним вечером, накануне отъезда, пока он чистит рыбу, а я режу авокадо, я ловлю себя на том, что хочу сказать вслух: я тебя люблю. В душе к Виктору столько нежности скопилось за эти дни, что, мне кажется, над нами наконец безоблачное небо. И этим чувством хочется поделиться.

Но я оставляю его при себе.

Лишь когда мы приезжаем и Виктор утром уходит на работу, я открываю дневник и записываю туда свои переживания.

На самом деле, это отличный метод самотерапии, когда надо с кому-то рассказать, но нет близкого человека, дневник никому не передаст и не подставит. И не осудит.

«Кажется, я люблю Виктора. И, может, это безрассудно, но мне хочется быть с ним. Настоящей. Без боя, без иголок. Просто быть рядом.. Влюбилась. Прикипела. Но я молчу. Мне всё ещё немного страшно, что он высмеет это. Хотя, если вспомнить, как прошла неделя в доме у озера, кажется, уже не высмеет. Но я не стану этого проверять».

Я закрываю дневник, прячу его в комод и принимаюсь за новую картину. Теперь я созрела до того, чтобы написать Виктора.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Целый день я работаю над портретом, вспоминая прошедшую неделю. Мне было хорошо там с Виктором, я даже не хотела бы, чтобы это заканчивалось.

Константин почти не показывается мне на глаза. Артём дежурно готовит еду, подает, когда я выхожу в столовую.

Вечером возвращается Виктор. Я сразу замечаю, что он не в духе, но уже считаю своим долгом поинтересоваться. Если раньше я бы просто ушла, не желая вмешиваться в его дела, то сейчас… кажется, само собой разумеется, что я с ним, а значит, надо хотя бы попытаться поддержать мужа.

— Что-то случилось? — спрашиваю, встречая его в гостиной.

— Завтра прием во французском консульстве, — бросает он отрывисто. — Закажи приличное вечернее платье. И чтобы без шуток. Это важно.

Мне хочется возразить, неужели он до сих пор не доверяет, но я понимаю, что успела зарекомендовать себя не лучшим образом, испытывая его терпение раньше.

— Может, сделать тебе массаж? — предлагаю, прикасаясь к плечу.

Оно как каменное. Виктор напряжен до кончиков волос.

— Я не в том настроении, Лена, — рычит он.

А после этого разворачивается и уходит. Из дома. Я смотрю ему вслед и не понимаю, что сейчас такое было.

26. Консульство

Лена

Утром я выбираю платье по каталогу. Это уже привычная процедура. Даже посмеиваюсь про себя, но грустно, что все предыдущие Виктор на мне порвал. Грустно, потому что я уже чувствую, что это платье не повторит судьбы предыдущих.

Между нами что-то вчера разрушилось.

Вечером Виктор встречает меня в гостиной.

— Хорошее платье, — замечает он больше задумчиво, чем вовлеченно.

Я невольно чуть одергиваю подол и поправляю волосы. Платье действительно сидит идеально — глубокий тёмно-синий цвет, открытые плечи, гладкая ткань, вырез, который сам Виктор бы оценил. Но он смотрит на меня с холодной отстраненностью.

Мы едем на прием в тишине, и я уже не рискую её нарушать. Сколько можно навязываться?

Машина тормозит у входа в здание консульства. Он подаёт мне руку. Ладонь тёплая, твёрдая, надёжная. Я кладу свою — и всё ещё надеюсь, что вот-вот он посмотрит как раньше. С лёгкой насмешкой, с тем рокочущим «моя», от которого внутри всё плавилось.

Но нет. Он просто произносит:

— Ты выглядишь достойно.

Холодно. Сухо. Как комплимент официантке. Я улыбаюсь — для публики — и молча киваю.

Виктор ведёт меня в здание консульства. Просторный холл, лепнина, французская речь вдалеке. Шёлк платья шуршит по бёдрам. Я выбрала его сама, по его указанию — без шуток. «Это важно», — попросил Виктор. И я сделала, как он велел. Хотела доказать, что могу быть не острой. Что могу быть… правильной.

Он ведёт себя безупречно. Подаёт бокал, придерживает за талию, шепчет в ухо какой-то галантный бред про «великолепный вкус» и «удивительную женственность» — так, чтобы слышали другие. Мы с ним — как картинка с рекламного плаката: идеальная пара на приёме.

Он целует меня в висок, когда проходит рядом кто-то из чиновников. И я дрожу, не от поцелуя, а от пустоты в его глазах. Ни капли желания. Ни искры, которую он разжигал во мне всю прошлую неделю.

Подписи. Тост. Аплодисменты. Поздравления. Всё проходит, как во сне. Я делаю глоток шампанского, хотя терпеть его не могу. А он чуть склоняет голову, благодарит, кивает.

Как будто я — просто часть сделки.

— Elle est magnifique, votre épouse, — произносит француз с улыбкой.

«Ваша супруга — прекрасна».

— Oui, — отвечает Виктор легко. — Mais elle… — и продолжает на французском «слишком капризна для французского вкуса».

Они оба смеются.

А у меня будто лопается что-то внутри. Он выставляет меня игрушкой? Просто красивая ширма, выгодно сидящая рядом?

Я больше не слышу, о чём они говорят. Слышу только, как он называет меня «слишком капризной». Будто меня нужно было приручить. Пришить бантик — и вывести на поводке.

Когда всё заканчивается, мы уходим. Он снова подаёт мне руку, сажает в машину. На вид — галантность, забота. Но в машине — тишина. Глухая. Звенящая. Даже музыка не включена.

Я держу руки на коленях. Не знаю, что сказать. Чувствую, что в нём вибрирует напряжение, как пружина. И всё равно хочу дотронуться, вернуть то тепло, которое, казалось, стало нашим.

Но он отстранён. Как будто сцена закончилась, и теперь реквизит пора убрать.

Когда мы приезжаем домой, он идёт первым. Сбрасывает пиджак, расстёгивает ворот рубашки. Я иду за ним, зову негромко:

— Виктор… подожди. Мне надо понять.

Он не отвечает. Идёт дальше. В гостиную. Я встаю на пороге. Сердце стучит в висках.

— Что с тобой? Можешь объяснить, что происходит?

Он оборачивается. Медленно. Лицо каменное. Взгляд колючий.

— Ничего. Всё прошло, как должно было.

— Ты ведёшь себя, будто… будто я никто. — Я сглатываю. — Я думала… у нас что-то есть.

Он усмехается — так, будто я сказала глупость.

— У нас? — переспрашивает с нажимом. — Лена, ты правда поверила?

Земля уходит из-под ног.

— Поверила… чему?

Он приближается, но не для того, чтобы обнять. Наоборот — будто хочет раздавить взглядом.

— Ты была проектом. Я привёз тебя в загородный дом, чтобы переучить. Перепрошить. Сделать удобной. Подконтрольной. Такой, с которой не будет проблем на фоне сделки.

— Сделки?..

— Контракт с французами требовал семейной обёртки. Нужна была жена. Не фальшивка, а живая женщина, с эмоциями. С нервами. С характером. Ты идеально подошла.

Я прижимаю ладонь к животу. Там боль. Тупая, растущая.

— Всё, что ты говорил… делал… — шепчу. — Это было не по-настоящему?

— Всё было по плану. — Он смотрит спокойно. Даже голос ровный. — Твоя покладистость, добросердечность, талант. Твоя готовность слушаться, когда захочешь понравиться. Всё сработало.

Я смотрю на него и не узнаю. Передо мной — чужой человек. В теле того, кто каждую ночь гладил мою спину, варил мне кофе, слушал, как я читаю слух.

— А то, что ты… — голос срывается. — Что мы…

— Секс? — Он усмехается. — Ты была хороша. Но я предупреждал тебя, помнишь? Чтобы ты не влюблялась.

Я больше не могу. Горло сжимается. Слёзы подходят, но я не дам ему этого зрелища.

— И что теперь? — выдыхаю.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

27. Перевод

Лена

— И что теперь? — выдыхаю. Горло сжато, губы дрожат, но я держусь. Хочу ответа. Любого, даже самого мерзкого — лишь бы закончить эту пытку.

Виктор смотрит спокойно. Как на человека, который ему больше не интересен.

— Теперь ты свободна. — Он произносит это с таким хладнокровием, что меня мутит. Будто всё, что случилось между нами, — просто эпизод. Запись в графике.

— Ты можешь остаться на ночь, — добавляет спустя паузу. — Утром уедешь. Или сейчас. Как хочешь.

— Виктор… — я хочу что-то сказать, но слова тонут в бешеном биении сердца.

— Я перевёл на твою карту сумму за весь срок, — произносит он холодно. — На эти деньги ты сможешь пожить, спокойно найти новую работу и не голодать.

— За какой срок? — не понимаю.

— Пока ты была моей женой, — он говорит это почти как насмешку. — Ты не работала, не зарабатывала. Считай, что это компенсация потраченного времени.

Мне становится зябко. Внутри пустота. В голове звенит.

— Ты... серьёзно? — спрашиваю, чуть повышая голос. — Компенсация?

— Да. Это не подачка. Ты выполнила задачу. Получи оплату. — Он разворачивается, бросает через плечо: — Если хочешь отказаться — можешь вернуть перевод. Только не надо устраивать тут сцен.

Я не могу больше говорить. Слёзы выжигают глаза, но я не дам ему этого зрелища. Пусть думает, что разбил мне сердце — он ошибается. Он вырвал его с корнем. И растоптал.

Разворачиваюсь и иду наверх. Не потому, что хочу остаться — просто надо собрать мысли.

Сейчас ночь. Дом чужой. Стал мне чужим за каких-то пару минут разговора. Так ведь и знала, что нельзя было доверять. Нельзя было верить, расслабляться. Он поступил, как я и боялась — воткнул нож в спину и повернул.

Я собираю вещи. Каждое движение как в вязком бреду. Руки свинцовые, не поднимаются. Заглядываю в телефон — вижу уведомление о зачислении средств. Сумма. Невозможная. Полмиллиона. Не копейки. Много. Страшно много.

Выхожу, не прощаясь. Сталкиваюсь с Виктором в гостиной, он меня не провожает. Даже не смотрит в мою сторону. Как если бы я была мусором, который выносит себя сам.

Боль стискивает сердце, саднит за грудиной. Но он не увидит, что мне больно.

А дальше всё совсем как в тумане.

Я прихожу в себя только в такси. Пальцы сжаты до побелевших костяшек. Ладони влажные.

Просто смотрю в окно и делаю вид, что всё в порядке. Что я сейчас не сбежала. Что мне не всучили деньги, как ночной бабочке. Что я не прожила с ним неделю любви, а потом не услышала «ты была проектом».

Возвращаюсь в свою комнату. Подъезд облезлый, как и был. Третий этаж. Ключ не сразу входит в замок — руки дрожат.

Коммуналка уже спит. Я тихо крадусь по коридору и наконец забираюсь в свою комнату. Не включаю свет. Разуваюсь наощупь. Потому что когда я щелкну выключателем, я увижу свою реальность. А сейчас, пока я не вижу, я могу притвориться, что мне снится кошмар.

Снимаю пальто. Вешаю на крючок. Сапоги ставлю ровно. Рюкзак бросаю на пуф.

Секунду стою, не двигаясь. А потом всё-таки включаю свет. Надо разобрать сумку.

Действую на автомате. Раскладываю вещи по местам, чтобы хоть что-то было правильно.

Подхожу к кровати. Падаю на неё на спину. Смотрю в потолок. Время растягивается как застывший мёд. Хочется записать переживания, пока они не смазались в единую серую массу.

Я подхожу к рюкзаку и осознаю ужасное — я забыла дневник в доме Виктора! Нет. Нет. Нет!

Бесполезно перетряхиваю пустой рюкзак, уже зная, что его нет. Я бы раньше его нашла среди вещей. Я его забыла! В душе был шквал тогда в комнате. Я просто забыла в тумбочку залезть.

Останавливаюсь, зарываюсь пальцами в волосы. Я уже прямо вижу, как Виктор откроет комод, случайно наткнется на мое самое сокровенное. И прочитает. Он же не удержится, если даже будет пытаться не нарушать мои границы.

Увидит там моё «Кажется, я люблю Виктора». Моё «Я прикипела». Сможет под лупой рассмотреть мою душу, распластанную на бумаге, как на операционном столе.

Может, позвонить? Попросить вернуть мне дневник?

Нет. Не надо. Так хотя бы малейший шанс останется, что он не найдет и не прочитает.

Я ложусь в кровать прямо в одежде. Смотрю в окно. Не знаю, который час. Там просто ночь.

Мне не хочется ничего. Ни есть. Ни плакать. Ни кричать. Даже спать, и то не хочется.

В какой-то момент за окном мутно-синяя мгла начинает превращаться в светлое утро. День начинается. А мне всё равно.

Часы проходят как сквозь вату. Я не выхожу из комнаты. Не готовлю. Просто лежу. Даже к телефону не притрагиваюсь.

Как мало мне понадобилось, чтобы потерять себя. Один человек. Один удар. «Ты была удобной». Конечно, была. Видимо, надо было вести себя как настоящая сука, чтобы не так обидно было. Он жестоко использовал меня. Воспользовался тем, что я добрая и отзывчивая, и достаточно совестливая, чтобы делать ему настоящие пакости.

Дразнила, но не сделала ничего, что могло действительно подгадить ему жизнь.

На второй день я всё-таки заставляю себя переодеться во что-то. Что нашла. На мне майка и старые растянутые леггинсы. Я не мыла голову. Не ела. Такой меня Виктор не видел. И не увидит. Стискиваю зубы — никогда больше не увидит!

Раздается стук в дверь. Раз-два. Потом пауза. И снова. Я замираю. Первый порыв — сердце выпрыгивает в горло. Виктор? Пришёл извиниться?

— Кто там? — бросаю в воздух, садясь на кровати.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

28. Анимационная программа

Лена

Я логически стараюсь убедить себя, что это не может быть Виктор, но душа всё равно ждет, пока из-за двери не доносится ответ.

— Лена? — женский голос. Точно не Виктор. — Это Нина. Соседка твоя. С тобой всё хорошо? Ты из комнаты не выходишь сутки как.

Звучит обыденно, привычно. Возвращает меня в мою реальность. Это не Виктор. Конечно, не он. Не мог быть он.

Я открываю дверь. На пороге Нина. Мы одного возраста. Она взбалмошная, суетливая, симпатичная в меру. Я всегда считала её такой себе матерью, потому что её ребенка воспитывает её мать, а она живет одна, встречается с мужчинами и зарабатывает деньги.

Но сейчас мое неприятие её отношения к ребенку отходит на дальний план. Я вдруг отчаянно ощущаю, что нужен кто-то рядом. Дневника-то нет. Но ей, конечно, я ничего рассказывать не буду. Посидела бы рядом и помолчала. Просто ради присутствия живой души.

— Где ты была? — спрашивает Нина. — Я уж думала, тот холеный в плаще тебя в багажнике вывез куда-нибудь.

Вроде полушутка, но в глазах тревога.

— Всё нормально, — отвечаю сипло. — Просто уезжала. Жила в другом месте.

— В каком ещё другом?.. — Она морщит лоб.

— Чаю выпьешь? — спрашиваю невпопад.

Нина скептически осматривает мою облезлую комнатушку.

— Нет уж, лучше вы к нам. На кофе, — подмигивает и кивает в сторону своей двери.

Я соглашаюсь.

Её комната куда богаче обставлена, чем моя. И места больше. В ней она бы запросто со своей пятилетней дочкой поместилась. Но Нина предпочитает быть матерью-добытчицей выходного дня.

Она варит мне кофе в кофемашине. Проще, чем у Виктора, но звук перемолки зерен возвращает меня к нему в дом и на дачу, и запах кофе отзывается воспоминаниями. Я тру переносицу, чтобы не заплакать.

Нина садится напротив, ставит две чашки и тарелочку с печеньем на журнальный столик. И смотрит на меня с видом «ну рассказывай». А я молчу, и через некоторое время она начинает говорить сама.

Хвастается успехами дочери в детском саду, рассказывает о похождениях, о знакомствах в сети, а потом вдруг говорит:

— Ты всё ещё в Пятерочке работаешь?

Я качаю головой.

— Уволилась. Устала, — отвечаю односложно.

— Слу-ушай! Так тебе работа нужна? Давай со мной?

Я смотрю на неё с видом «еще чего не хватало», но Нина не унимается.

— С фигурой у тебя неплохо, значит, в костюм влезешь, — она критично оглядывает меня, потом убирает печенья. — Чуть похудеть надо. Короче, анимационная программа на пароходах. Это золотое дно! Ты глянь, сколько всего я себе купила! И дочку одела по последней моде. И игрушки ей покупаю самые дорогие! Маман счастлива, не нарадуется!

Что-то в моей душе шевелится от этих слов. Деньги лишними не будут, а Лёше и дальше помощь понадобится. Я уверена. Он же не сможет не собирать проблем на свою бедовую пятую точку.

— А делать-то что? — спрашиваю уже с интересом.

***

Спустя два дня я выхожу на свою первую смену.

Пароход — белый, трехпалубный, с подсветкой по борту и музыкой, разносящейся над водой, как парфюм.

У трапа встречают девушки в блестящих платьях, их декольте можно рассматривать как экспозицию современной скульптуры.

На палубе — фуршет, шампанское, креветки в соусе манго, столы со свечами, приглушённый свет и плотный запах сигарного дыма и парфюма за миллион.

Моя задача проста: быть украшением.

На мне — костюм Зены, Королевы воинов. Неудобный. Неуютный.

Юбка выше середины бедра из какого-то материала, который изображает кожу, корсет с металлической золотистой отделкой, ремни, манжеты на руках, всё блестит, всё облегает. Высокие сапоги, подол липнет к ногам, и я всё время ощущаю ветер между бедер.

Из всех образов, этот мне выпал по жребию. А если по правде, потому что на примерке Нина заявила, что у меня «та самая фигура».

Нина сама сегодня в костюме женщины-кошки. На ней чёрный латекс и уши на ободке, но она чувствует себя как рыба в воде.

Остальные аниматоры тоже будто сошли с постера к супергеройскому фильму, но с рейтингом 18+: Супер-женщина, Лара Крофт, какая-то гладиаторша. А всё потому, что сегодняшний вечер — закрытая вечеринка в честь международной IT-конференции.

Корабль снят полностью, банкет оплачен организаторами. Суета, иностранная речь, гелевые шары с логотипом. И у каждого второго — глаза, как у хищника.

Я хожу по палубе, делаю вид, что мне весело. Но внутри — противно.

Это не я. Я чувствую себя вульгарно, как дешёвый реквизит.

Стыжусь высоких сапог, стыжусь того, как блестит корсет, который больше похож на бронелифчик. Стыжусь того, что меня разглядывают. И особенно стыжусь, вспоминая, что сама недавно была без трусиков на приёме с Виктором.

Стыд накатывает тошнотой. Тогда я вела себя дерзко, вызывающе, в пику Виктору, только потому что боялась сближаться, и в итоге сблизилась с ним. А он…

— Красотка, может, выпьем? — из воспоминаний меня выдергивает мужчина в дорогом костюме.

Он слегка пьян, подмигивает, протягивая мне бокал шампанского.

Я дежурно улыбаюсь.

— Спасибо, нет. Я на работе.

— Это не мешает тебе расслабиться, крошка. Тут все свои.

Я снова вежливо отказываюсь и ухожу к краю палубы. Облокачиваюсь на перила. Смотрю на воду. Дышу.

Воздух тёплый, ветер влажный, волны у борта тихо плещутся.

Я почти забываюсь, когда вдруг замечаю знакомый профиль.

Мужчина стоит в пол-оборота. Свет попадает на его висок. Волосы — чуть длиннее, чем были. Я моргаю. Инстинктивно делаю шаг вперёд.

Он? Нет. Не может быть. Или…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

29. Сорванные маски

Лена

Я не верю глазам — вглядываюсь в силуэт у дальнего столика, освещённого светом гирлянды и фуршетных ламп.

Лёша. Здесь. На пароходе с воротилами IT-мира.

Я сначала не верю. Приглядываюсь. Подхожу ближе. Ну не может это быть Леша! Дорогой костюм, сигара в пальцах и бокал виски в другой руке.

Он сидит в окружении двоих мужчин в пиджаках на пару годовых окладов. Один хлопает его по плечу, второй смеётся в голос.

Улыбка на его лице такая же, как в детстве, когда он жевал конфету за шкафом и думал, что мама не узнает.

Лёша выглядит как человек, у которого всё под контролем. Не похож на того, кому грозит смерть. И подавно не смахивает на того, кто трясущимися пальцами писал сестре: «Лен, меня закопают».

Меня пошатывает. То ли качка усилилась, то ли земля уходит из-под ног.

Я сжимаю пальцами край ремня на бедре, вцепляюсь в фальшивую кожу костюма Зены, потому что иначе закричу.

Но я не могу подойти. Я на работе, элемент декора. Гостьям фужеры, гостям улыбки.

Пока я решаю, как исчезнуть, Лёша поворачивает голову. И встречает мой взгляд.

Он чуть поднимает брови. Узнаёт. И… отворачивается.

Он всё понял. И всё равно остался.

Минут пятнадцать я кружу по палубе, не зная куда себя деть, не слыша шума музыки и даже шуток Нины, которая трётся рядом с каким-то лысым «дядей с деньгами».

Наверное, Лёше не с руки показывать, что его сестра обслуживает мероприятие, где он среди гостей. Наверное, стыдится. Чувство, будто я — человек второго сорта. Унизительное ощущение.

Наверное Лёша так и продолжит меня игнорировать. И вдруг он появляется сзади. Словно ничего не случилось.

— Ну ни хрена себе, Ленка! Это ты? — голос весёлый, наигранный.

Я оборачиваюсь, он уже рядом. Блестит зубами.

— Кто бы мог подумать. Вон какую карьеру сделала, — он указывает на мой костюм и подмигивает. — Королева воинов. В самый раз.

Я моргаю.

— Ты серьёзно? — выдыхаю в шоке.

— А что? Прикольно выглядишь, — он делает шаг ближе. — Мне в офисе аниматор не помешает. Зайди на днях — обсудим, раз уж ты в клоуны подалась.

— Ты... — я запинаюсь, потому что в голове не укладывается. — Ты говорил… ты труп. Что тебя убьют!

Он морщится.

— Ну говорил, да, — он поворачивается к воде, опирается о перила, делает вид, что не говорит со мной. — Не убили же! Радуйся! Братик жив.

— Это точно, братик жив. Только вот радоваться не получается, потому что братик лгун! — поворачиваюсь так же, как и он, говорю глядя перед собой. — Потому что ты, кажется, ни разу не бедствуешь. А отлично процветаешь.

Он хмурится.

— Ты чего вообще тут делаешь? — он повышает голос. — Следишь за мной?

— За тобой? — я фыркаю. — Я на смене. Вышла деньги зарабатывать, потому что кое-чьи кредиты…

Я запинаюсь, вспоминая о том, что Виктор выплатил все долги моего брата. И таким образом купил меня. Я выгораживала этого человека, поступая в ущерб себе!

— Вот именно, — чеканит Леша. — А значит, по сути, я клиент.

— И что? — я не отступаю. — Теперь ты клиент, а не брат?

— Потише! — шипит он. — Тут люди.

— Почему я должна молчать? — я вскипаю. — Ты тут соришь деньгами, а я должна молча облизывать тебя? Ты сбросил на меня свои проблемы и клянчил деньги!

Он мнётся.

— Да это не так работает… — цедит с досадой. — Это всё… инвестиции.

— Чьи? Мои? — я повышаю голос. — Виктор перевёл тебе триста тысяч, потому что я у него попросила. Потому что я…

Я замолкаю, чтобы не признаваться в постыдном.

— Потому что я поверила тебе!

Леша звереет.

— Не начинай, Лена, — скрипит сквозь зубы.

— Нет, я начну. — Я в упор смотрю ему в глаза. — Ты мой брат, а ведешь себя… Как обманщик! Я себе лишний раз отказывала, а тебе деньги отдавала и твои кредиты платила!

— Всё, хорош, — Леша грубо обрывает меня. — Прекрати устраивать сцену! Иди работай. Или я сейчас подойду к координатору и скажу, что ты домогаешься гостей.

— Сделай это, — отвечаю тихо. — Прямо сейчас. Только сначала скажи: зачем ты вообще подошёл?

Он молчит.

— Хотел убедиться, что окончательно унизил? Увидеть, что твоя нищебродская сестра в костюме телки на каблуках?

— Лена, — говорит он глухо. — Не обижайся.

— Поздно.

Я разворачиваюсь и ухожу. И чувствую, как внутри всё обрушивается. Он был последним, кому я верила. И теперь — нет никого. Только я. И эта блестящая, липкая, вонючая правда.

Я дорабатываю смену как в тумане. В середине ночи, когда пароход причаливает к берегу, и мы с Ниной переодеваемся на стаффе, она спрашивает:

— Ты чего грустная такая? Гости приставучие?

— Ничего, просто… знакомого встретила, — отвечаю я.

— Ну подумаешь! — хмыкает подруга. — Зато денег за один вечер, как полмесяца в этой чертовой Пятерочке.

Тут не поспоришь. Я вздыхаю и молча соглашаюсь.

— Следующее мероприятие через неделю, — говорит Нина, когда мы сходим на берег и направляемся к ожидающей нас развозке. — Очередной прием. Нужно будет пощеголять там в вечерних платьях. Пойдешь?

Я соглашаюсь. Почему нет?

Жизнь продолжается. Я буду продолжать жить. Пытаясь не вспоминать Виктора и его подлость. И Лешу тоже не вспоминать с его враньем. Не хочется верить, что у меня на лбу написано, будто я терпила и со мной можно так обращаться.

Неделя пролетает быстро. Мы с Ниной вместе едем на прием, и я прихожу в ужас, видя дом, к которому нас привезла корпоративная развозка.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

30. Неудачно вышло

Лена

Я узнаю особняк, как только выхожу из машины: фасад в золотом освещении, высокие колонны, решетчатые ворота, швейцар у входа, и та самая балюстрада на втором этаже, где однажды я слышала, как кто-то смеялся так, будто был богом этого мира.

Особняк Теплицкого.

Именно тут я когда-то пила вино в подвале с самим хозяином дома, который притворился официантом.

Но теперь — я в составе «анимационной группы». На мне бордовое вечернее платье с разрезом до бедра, в ушах длинные серьги, волосы уложены, макияж с акцентом на глаза. Образ соблазна — до последней ресницы.

Я понимаю, что прилипла. Мне не уйти. Штраф лишит меня всего заработка ещё и за прошлый раз.

И теперь я уже не знаю, что хуже — мой костюм Зены или вот это.

— Просто улыбайся и смейся над их тупыми шутками, — шепчет мне Нина. — Если предложат уединиться — это твое дело. Ты не обязана, но можешь. Дополнительный заработок!

Земля уходит из-под ног. Я не ожидала такой подставы.

— Что?! — шиплю изумленно-возмущенно.

— Да ладно! Чего ты из себя монашку-то строишь? — пожимает плечами Нина. — Просто будь мила, будь рядом. У каждого своя грань. Можешь сама всё контролировать. Только не провоцируй скандалов. И уходить не смей. Мы на работе.

Она уже отворачивается, а меня окатывает волной липкого холода. Я думала о Нине лучше. В душу вползает гадкое ощущение, что меня смешали с грязью.

Мне и смешно, и грустно. Я опять в чужом мире. Опять не на своем месте. И опять будто сама виновата.

Я опускаю взгляд. Смотрю на свои туфли, аллею к дому перед собой. Надо сделать шаг. Просто сделать шаг. Дойти до туда и отработать эти несколько часов. Хоть и тошно думать, кем.

Внезапно меня окликает мужской голос. Знакомый до боли, до обидного саднения в груди. Виктор! Хотя чему удивляться? Теплицкий ему типа друг или партнер? Ясное дело, он окажется тут.

Виктор в дорогом тёмном костюме, запонки поблескивают на рукавах, галстука нет, сорочка чуть расстегнута. Лицо каменное, во взгляде буря. Он стремительно идет ко мне со стороны дома.

— Какого чёрта ты здесь делаешь? — рычит он, перехватывая меня за локоть.

— Пожалуйста, отпусти, — шиплю, стараясь вырваться, но он держит крепко.

— Совсем охренела заявляться сюда в составе эскорта?! — шипит он ядовито и отводит меня в в сад, подальше от чужих ушей. — Нарочно явилась меня опозорить?

Мы встаем под раскидистой яблоней, увитой тонкой гирляндой, точно новогодняя ёлка.

— Нет! — зло выговариваю я и таки вырываю локоть из его пальцев. — Я не знала, куда еду. Мне сказали, анимационная программа. Я уже работала… так.

— Где ты уже работала? — Виктор упирает руки в бока, распахивая пиджак. Напоминает коршуна.

— На пароходе, — огрызаюсь. — В костюме Зены.

— Которая… Королева воинов?! — Он меняется в лице, будто хочет врезать кому-то. — Ты в таком виде где-то кого-то анимировала?!

— Какая тебе-то разница? — Я вспыхиваю. — Ты же меня выставил, помнишь? Заплатил, выставил, забыл! Тебе не должно быть никакого дела до этого!

— Мне есть дело! — глухо говорит он.

Я молчу. Смотрю на него с ненавистью. Мне хочется сделать ему больно. Кольнуть острее. Но я не из тех, кто делает пакости, даже когда может.

— Хорошо, что я тебя перехватил, — добавляет он уже тише. — Если бы Теплицкий узнал, что моя законная жена в его доме подрабатывает… — он не договаривает. Просто обнимает меня за талию. — Идем. Последний раз изобразишь мою жену. И молчи.

— Не трогай меня! — рычу я, пытаясь сбросить его руку, но он уже ведёт меня к лестнице, и нас окликает сам Теплицкий.

Я прекращаю сопротивляться. — Виктор! — Теплицкий улыбается, жадными глазами разглядывает меня. — Ваша жена… всё же смогла приехать?

— Да, — кивает Виктор. — Ей стало лучше.

Я вижу, как этот засранец на меня смотрит. Боится, что я его опозорю. Я могла бы сделать Виктору мощных проблем, если бы раскрыла всю его аферу с этим контрактным браком, но я не сука. Это чересчур. Я не стану.

И улыбаюсь.

— Как же я могла отпустить мужа на такой приём без себя? — спрашиваю сладко и демонстративно чихаю. — Простыла немного, но ничего.

Теплицкий морщится.

— Поправляйтесь, Лена, — и уходит.

Виктор кивает ему вслед и практически втаскивает меня в дом.

— Вот, значит, где твоя жена? — выдавливаю ехидно. — Надеюсь, ты всем говоришь, что я болела. Иначе неудачно получится, что я восстала из мертвых.

— Такая драма ни к чему, — парирует он. — Достаточно слова «не здоровится», и все всё понимают. А вот то, что ты сделала, — его голос скрипит гневом. — Это дно, Лена.

— Да иди ты! Я тут только узнала! — отрезаю. — Мне сказали — просто украшать вечер.

— Ну вот и украсишь. Мой, — рычит он. — И ни на шаг от меня, поняла?

— Иди лесом, Вольский! — нарочно коверкаю его фамилию. — Ты выбросил меня как мусор. А теперь хочешь, чтобы я сохраняла чистоту?

Он не отвечает. И я пользуюсь паузой.

— Иди к своим гостям. Я сама решу, с кем и как мне быть.

Я разворачиваюсь и ухожу, не дожидаясь ответа.

Нет, я согласна, оказаться эскортницей — это даже не дно, это днище. И мне противно находиться тут, будто воздух тоже липкий, как взгляды одиноких дорого одетых мужчин.

Но Виктор пусть молча бесится. Всё, что можно было испортить, уже испорчено.

Я останавливаюсь возле пирамиды из бокалов шампанского, раздумываю. Может, если выпить, это сборище не будет таким отвратительным?

И ко мне вдруг подходит мужчина лет тридцати пяти, с белозубой улыбкой. Высокий, с идеальной осанкой. На нём тёмно-серый костюм от Армани, лицо как с рекламной обложки. Он берет со стойки бокал и протягивает мне.

— Позволитье предлашит вам бокал шампанского? — спрашивает он с мягким английским акцентом.

Я улыбаюсь.

— Спасибо, с удовольствием.

Виктор нас видит. Стоит у лестницы, напряжённый, как тигр на поводке.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Как вас зовъут? — спрашивает Англичанин.

— Лена.

— Прельестно, Льена, я Пол, а ви… предоставлийяете сопровошдьенийе?

Я обдумываю.И в голове рождается план. Я мягко кладу ладонь ему на плечо и с улыбкой отвечаю:

— Я смогу скрасить ваш вечер, Пол, — выговариваю медленно, хотя, мне кажется, он отлично понимает русский. Пусть Виктор посмотрит, что значит — играть.

Конечно, я не собираюсь продавать себя. Но я сделаю так, чтобы Виктор не смог забыть этот вечер.

31. Всё, что я просчитал, пошло к чёрту

Виктор

Я вижу её сразу, как только она выходит из машины.

Высокие каблуки. Платье бордовое, с разрезом до бедра. Волосы, уложенные в идеальные волны. Губы алые. Спина прямая.

Моя жена.

Нет, чёрт побери, уже не моя. Я сам её отверг. Из благой цели, собирался всё объяснить, когда разберусь с угрозой, но все пошло не по плану. И теперь мы тут.

Кровь стучит в висках. Она идёт в составе группы девушек, которые здесь вовсе не ради фуршета.

Я узнаю троих из них. Они у Теплицкого часто. Те самые, которые «не обязаны, но могут». И Лена среди них.

Мне кажется, я сейчас сорвусь. Что, мать вашу, она тут делает? Да ещё и в составе эскорта?!

Я думал, что у меня всё под контролем. Но у Лены фантастическое умение взрывать мой контроль и рушить планы.

Я шёл сюда с холодной головой. Всё было под контролем. Всё это время я занимался тем, что искал тех, кто ей угрожает. Игнат собрал досье на троих, кто мог сливаться с прессой.

Я вынудил Лену бросить меня, чтобы было видно, что она больше со мной. Что между нами все кончено. Чтобы те, кто присылали угрозы и требовали деньги в обмен на её жизнь, увидели, что мне на неё плевать. Я нарочно вывел её из своего круга.

Потому что пока они знали, что она мне дорога, она была рычагом давления.

Но она, черт подери, явилась на приём, где буду я. И пустила весь мой план коту под хвост.

Я перехватываю её у входа. За локоть тащу в сторону. Смотрю ей в глаза с диким желанием одновременно поцеловать и встряхнуть. А в её глазах гордость и злость. Красивая до безобразия.

Какого чёрта ты здесь, Лена? Зачем ты рушишь всё, что я выстроил?

А потом... она говорит, что уже работала на каком-то пароходе. Да ещё и в блядском наряде. И у меня падает забрало. А она только подливает масла в огонь.

— Тебе не должно быть до меня дела!

Она разворачивается и уходит к гостям.

Нет. Мне есть дело. И не плевать. Но сейчас не время ей говорить об этом. Да и она не воспримет. Мне не было плевать, когда я просыпался без нее. Когда читал ее дневник, который она оставила. Когда представлял, как она дышит во сне.

И сейчас — когда она флиртует с британским дипломатом…

Чёртов англичанин, Пол Эдвардс, с акцентом и идеальными зубами.

Он уже подаёт ей бокал. Она улыбается. Кладёт руку ему на плечо.

Кулаки сжимаются. Я хочу свернуть ему шею.

Но вместо этого спокойно подхожу и спрашиваю на полном серьезе, но с улыбкой, за которой не видно ни капли доброжелательности.

— Не слишком ли много внимания к моей жене? — бросаю с ленцой, но голос звучит чуть ниже, чем обычно.

Он улыбается.

— О, ви супруг Элэни? Вам стоит бьить блишэ к такой женщинье.

— Я решила его потроллить, Пол, — ласково мурлычет Лена, стреляя в меня взглядом. — Хотела посмотреть, как быстро он взорвётся.

— Удалось, — говорю, ответно не сводя с неё глаз.

Пол чувствует напряжение в воздухе и предпочитает ретироваться. Я даже не радуюсь — просто начинаю дышать.

Но нет. Сцена ещё не окончена.

Теперь к нам снова подходит Теплицкий. Смотрит с прищуром, с таким выражением человека, который уже знает, что ты лжёшь, но хочет посмотреть, как выкрутишься.

— Виктор, вы ведь приехали вместе? — спрашивает буднично. — А то, признаться, ваша супруга выглядела... будто пришла отдельно.

Лена замирает. Но молчит.

— Конечно вместе, — парирую, не моргнув. — Просто я был немного раньше.

— Правда? — Теплицкий поворачивается к Лене. — Значит, у вас всё в порядке?

Она кивает.

— Всё прекрасно. Просто я давно не выходила в свет, может, поэтому показалось.

Я сжимаю её за талию. Спасибо, девочка. Нехотя, но подыграла.

Я смотрю на неё. Лена, моя упрямая гордая Лена.

Времени у меня немного. Игнат предупредил, что за мной следят. Теперь, когда я показал, что она мне важна, отвадив Пола, у меня два варианта — или прилюдно её снова послать, тем самым окончательно уничтожить любую возможность восстановить отношения. Или… второй вариант.

Я выбираю второй вариант.

Наклоняюсь к её уху.

— Тебе сейчас станет плохо, — произношу тихо и отчетливо.

— Что? — она отшатывается.

— Упадёшь в обморок, — поясняю спокойно. — Я вызову скорую. Увезу тебя.

— А если я не хочу в обморок? — с вызовом спрашивает она.

Я смотрю на неё.

— Ты в любом случае упадешь в обморок, Лена, — скриплю угрожающе. — Или сама, или я тебе помогу.

— Зачем? — шепчет она.

— Потому что ты теперь в большой опасности.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

32. Обморок в исполнении

Лена

— И ты, конечно, в духе шпионских триллеров, не скажешь мне, что за опасность такая, — шиплю ему в лицо.

— Позже, — рычит он на пониженных тонах. — Сейчас сделай красиво. Расслабь тело и позволь ему упасть. Я подхвачу.

Я чувствую взгляд Виктора — тяжёлый, прожигающий. Он всё понял. Понял, что я не отступлю. Что я готова сыграть по его правилам, но на своих условиях.

— А ты не смей переигрывать, — строго смотрю на него. — Только посмей мне искусственное дыхание делать рот в рот. Я сразу «очнусь» и весь твой фарс поломаю.

— Лена, — угрожающе скрипит Виктор.

И я падаю в обморок. Не по-настоящему, конечно.

Просто отпускаю контроль, расслабляю тело — голова отклоняется назад, колени подкашиваются, плечи обвисают.

На мгновение я доупскаю, что Виктор даст мне рухнуть на пол, и я ударюсь, но нет. Подхватывает в падении, и мягко укладывает на ковер. Нежно, я бы сказала.

— Лена! — обеспокоенно выкрикивает он, слегка шлепает меня по щеке.

Я не реагирую.

Гости ахают. Кто-то роняет бокал.

— Господи! — женский голос слева.

— Скорая! — мужской голос разрезает повисшую тишину.

Виктор наклоняется надо мной, я чувствую его запах и позорно вспоминаю, как он мне нравился. Внутри разливается горечь утраты.

— Всё в порядке. Моя жена просто перегрелась, — хрипло бросает он гостям, если верить звукам, все столпились вокруг нас. — Я отвезу её в больницу. Расступитесь!

Виктор подхватывает меня под колени и за спину, словно я ничего не вешу. Поднимает, несет.

— Виктор… — Теплицкий подходит ближе, прищурившись. — Может, стоит…

— Я сам. — Виктор сжимает меня крепче, прижимая к груди. Его рубашка пахнет лавандой и металлом.

Он выносит меня с приёма, словно из горящего дома.

Потом открывается дверь машины. Виктор укладывает меня на заднее сиденье, садится рядом, закрывает дверь. У него надёжные руки, а прикосновения осторожные. Ему нравится держать меня — я это чувствую кожей.

— В особняк, — бросает Виктор водителю, который явно не удивлен.

Мы трогаемся.

Я заставляю себя лежать и изображать обморочную, только чтобы не портить нашу сценкуМолчу, считаю до десяти… до двадцати…

На «тридцать» я сажусь.

— Ну что, отыграли? — говорю зло, откидывая волосы. — То, что ты хотел?

Он не отвечает. Смотрит на меня — тяжело, сдержанно, губы сжаты в прямую линию.

— Зачем это было? — продолжаю. — Почему ты не можешь просто объяснить?

— Потому что ты не понимаешь, куда влезла, — отрезает он.

— Ты сам меня туда втолкнул! — Я не выдерживаю. — Ты вышвырнул меня! Я просто нашла работу.

— Шлюхой?! — вскидывается он.

— А-ни-ма-то-ром. То, что это эскорт, мне не сказали, — огрызаюсь. — И в любом случае я бы не… Да кто ты такой, чтобы я перед тобой оправдывалась тут?! Ты использовал меня и послал. Иди к черту, Виктор!

— Тебе нельзя было быть рядом, Лена! — его голос глухой, угрожающе тихий. — Мне пришлось оторвать тебя от себя, чтобы вывести из-под удара. Чтобы тебя не тронули!

— Кто?! — кричу я. — Кому я нужна? Или это всё просто красивая сказка, чтобы скрыть то, что ты просто передумал?!

Он сжимает челюсть, смотрит в окно.

— Я не могу тебе сказать, — голос твердый. — Сейчас не могу.

Господи, это всё какой-то лютый сюр. Треш и угар, только не смешно.

— Высади меня, — требую. — Немедленно. Я не хочу быть рядом с тобой.

Он оборачивается ко мне. Взгляд тяжёлый, ледяной.

— Теперь об этом не может быть и речи. Ты поедешь со мной. И будешь под моей защитой. Если бы тебя не видели рядом со мной, всё было бы нормально.

— Ты в шпионские игры переиграл, Вить, — бросаю ядовито.

— Может быть, но теперь я посажу тебя под замок, пока не устраню угрозу, — скрипит он.

А я ни единому слову не верю.

— Да ты её сейчас выдумал! — выкрикиваю ему в лицо. — Что, пожалел, что игрушку потерял? Теперь выдумываешь объяснения своим поступкам?

— Ты можешь не верить, — глухо отвечает он. — Но теперь другого варианта нет. Ты останешься в моем доме.

— Я тебя ненавижу, — выдыхаю.

Он кивает.

— Лучше так, чем будешь мертва.

Мы въезжаем во двор особняка. Ворота закрываются, впустив машину. Виктор выходит и сам открывает мне дверь. Протягивает руку. Я демонстративно не смотрю и выбираюсь сама.

Он провожает меня в дом.

В холле я замираю. Всё знакомо до боли. Каждый предмет роскоши — как пощёчина. Я вспоминаю, как мне было тут хорошо. Как верила, что мы… что-то значим друг для друга.

— Тебе не стоило меня сюда привозить, — говорю тихо.

— У тебя нет выбора, — отвечает он. — Здесь безопасно.

— Безопасно? — я вскидываю голову. — Мне не страшно, Виктор. Мне больно. Ты выкинул меня как пустую коробку, а теперь хочешь, чтобы я благодарно мурлыкала под твоим крылышком?

— Я хотел, чтобы ты выжила, — глухо бросает он, снимая пиджак. — Хотел, чтобы ты осталась жива.

— Тогда бы ты не вышвырнул меня! — шепчу зло, сжав кулаки.

Он приближается. Резко. Быстро. Я отступаю на шаг — и спиной упираюсь в стену.

— А что мне надо было сделать? Объяснить? Обнять? Дать тебе шанс сказать: «я не уйду, даже если меня убьют»?

— Да! — выкрикиваю я. — Потому что я бы осталась!

Он смотрит на меня, дышит тяжело. И в следующую секунду… впивается мне в губы поцелуем. Грубым. Яростным. Вжимает меня в стену. Его одна ладонь скользит в вырез платья, тянет на себя бедро, другая обхватывает затылок. Он не оставляет выбора.

Я отвечаю с такой же яростью. Вытягиваю из брюк рубашку, царапаю спину. Он поднимает меня, и я обвиваю его ногами. В доме холодно, но нам жарко. Он шипит сквозь зубы:

— Ты моя. Всегда была. И будешь.

— Я… — у меня дыхание сбивается от охватившего тело жара. — Ненавижу тебя.

— Терпи, Лена, — рычит он и целует шею.

И я понимаю, что этот вихрь страсти уже никто из нас остановить не сможет.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

33. Побег в бордовом блеске

Лена

Он подхватывает меня на руки без слов. Не просит. Не спрашивает. Просто прижимает к себе так, будто сейчас мир кончится, если я не буду с ним.

Я обвиваю его за шею. Сердце бьется в горле. Ноги дрожат от желания — и ярости.

Он несет меня наверх. Быстро. Целенаправленно. Распахивает дверь в свою спальню, где всё пахнет им.

Он бросает меня на кровать — не аккуратно, с напором, от которого перехватывает дыхание. Смотрит. Тяжело дышит. И расстегивает пуговицы на рубашке.

Одна. Другая. Я ловлю себя на том, что смотрю, не отрываясь. Он не изменился. Только стал жестче. Злее. И ещё желаннее.

Я стягиваю бретели платья, и он накидывается на меня, ловит мои губы своими в новый поцелуй — дикий, с надрывом. Язык жадно проникает внутрь. Он кусает мою нижнюю губу, и я всхлипываю.

— Ты сводишь меня с ума, — шепчет Виктор в кожу у уха. — Зачем ты такая упрямая, Лена?

— Чтобы ты не думал, будто можешь мною командовать, — выдыхаю.

Он срывает с меня остатки платья, тянет трусики, разводит бедра, и я выгибаюсь, встречая его пальцы. Горячие, грубые. Он скользит внутрь, не спрашивая разрешения, и мне становится нечем дышать.

— Скажи, что хочешь меня, — шепчет, прикусив мой сосок.

Мое тело жаждет его. Дико. Животно. Разум, может, и сопротивляется, но в этом потоке желания его никто не слышит.

— Чёрт с тобой… да. Хочу, — вырывается с хрипом.

Он рычит и входит одним толчком. Сразу. Глубоко.

Я вскрикиваю — от боли, от наслаждения. Он не даёт времени привыкнуть — двигается резко, яростно, будто хочет стереть наши ссоры этим ритмом.

Я впиваюсь ногтями ему в плечи, царапаю кожу. Чтобы он не забывал, кто я. Он хватает меня за волосы, тянет голову назад, кусаче целует шею и вбивается сильнее.

— Я сожгу тебя изнутри, Лена, — шипит мне в ухо. — Чтобы ты ни на кого даже не смотрела.

— Поздно… — я задыхаюсь. — Ты уже…

Он целует меня так, будто между нами больше ничего не существует. Только жар.

Только этот яростный секс на грани боли и блаженства.

Он доводит меня до крика. Оргазм как лавина сносит всякие рамки. Я кричу и стону в голос, даже не пытаюсь контролировать себя.

Виктор в последнюю секунду вырывается и кончает следом за мной, на мои бедра. А потом ложится рядом и сжимает в объятиях, как самую дорогую вещь в жизни.

Мы лежим на простынях, голые, потные, сгоревшие дотла. И в тишине я слышу только его дыхание. Ровное. Сдержанное. Будто он снова надел маску.

А я смотрю в потолок и думаю — это новое начало или закономерное прощание?

Я выскальзываю из постели и иду в душ. Виктор, видимо, засыпает, а я выхожу и отправляюсь в другую спальню. Гостевую. Надеясь, что там остались мои вещи.

Нахожу в шкафу какие-то остатки, которые не забрала по ошибке. Серое худи и синие леггинсы. Ну хоть что-то. Снизу забираю свою сумочку, внутри телефон, деньги.

Подготовив все к побегу утром, засыпаю.

Я не уверена, что удастся, но я помню, что сюда иногда приезжает газель от «Фермерской корзины», доставка продуктов. Вот на неё и надеюсь.

Я просыпаюсь от шума двигателя. В окна заглядывает рассвет, охрана ещё зевает и думает не о работе, а о кофе.

Я спускаюсь. Влезаю в бордовые лодочки, в которых вчера вернулась с приема. Другой обуви тут нет. Выгляжу теперь, как сбежавшая с девичника. И плевать. Я не останусь в этом доме с Виктором, который играет с моим сердцем, как с мячиком для пинг-понга.

В гостиной улавливаю сквозняк. И правда, задняя дверь дома открыта.

Белая газелька с надписью «Фермерская корзина» разгружается. Двери кузова распахнуты. Внутри много коробок.

Я проскальзываю мимо кухни, где водитель что-то выясняет с Артемом, и выхожу из дома. Там сразу ныряю в кузов газельки. Прячусь между ящиками, запах сыра и лука забивает нос.

Сердце стучит в висках. Заметит меня водитель? А если не заметит, смогу я выбраться?

Я сижу в дальнем углу, прикрываясь стопкой картонных коробок. Водитель выходит из дома, не смотрит в кузов и захлопывает двери. Потом забирается в кабину, и газель трогается. Прыжок веры сделан.

Ближайшая остановка происходит слишком скоро, и я уже проклинаю свою идею. Он ведь по этому поселку доставляет. В какой дом он привез меня теперь?

Двери кузова открываются, и я понимаю: пора.

Я выпрямляюсь, стряхиваю с себя пыль и выхожу из фургона с лицом, будто так и должно быть.

Водитель провожает меня удивленным взглядом, а мужчина в фартуке — явно работник здешнего особняка, спрашивает у него:

— Ты что, ночь провел с баклажанами и бабочкой в бордовых ботфортах?

Во мне взвивается возмущение.

— Во-первых не бабочкой, а во-вторых не в ботфортах! Это лодочки! — смотрю на них попеременно. — И ночь я провела с другим мужчиной.

— С тем, что сошёл на прошлой остановке? — ржет мужчина в фартуке и прыскает со смеху.

— Мне вообще-то пора, — фыркаю я и гордой походкой иду в сторону открытых ворот.

К счастью, охраны тут нет. Я выхожу на дорогу с видом человека, который просто вышел за хлебом.

Под ногами щебенка, пыль. Поселок медленно просыпается. Я проклинаю всё: Виктора, газель, свои туфли и факт, что на шпильках по щебенке ходить — пытка, но дохожу до трассы.

Останавливаюсь, достаю телефон и вызываю такси.

Еду не оборачиваясь. Я оставила Виктора за спиной. Хватит с меня его игр.

Такси тормозит у моего подъезда, и я отдаю водителю почти всю свою наличность. Выхожу. Утро в нашем районе пахнет выхлопными газами.

Подъезд. Вот он, родной, облупленный. Иду домой с чувством разбитости и опустошения, как вдруг меня кто-то догоняет. Я даже на секунду допускаю, что это Виктор. Мало ли каким волшебством он предвидел мой побег… Но это оказывается не он.

Одна мужская рука хватает меня за плечо и прижимает к каменному торсу, а в бок под худи утыкается что-то холодное и острое. Нож! Я аж подпрыгиваю, но мужчина удерживает крепко. Пахнет от него старым потом и отвратительными сигаретами.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— В машину, быстро, — рычит напавший и разворачивает меня к черному пыльному внедорожнику.

Он почти волочит мое тело к задней двери, которая приветливо распахивается прямо у меня перед носом. Внутри сидит ещё один мужчина. В полутени салона лица не разглядеть.

Рабочие руки заталкивают меня во внедорожник, дверь захлопывается. Второй тут же хватает меня за талию и показывает длинный опасный нож.

— Дернешься — новых дырок наделаю, — хрипло говорит он. Спереди усаживается ещё один, и машина трогается.

34. Видео с заложницей

Лена

Меня вытаскивают из машины резким рывком. Один хватает под локоть, второй — толкает в спину. Под ногами бетон, пыль, щебенка. Запах старой стройки. Место выглядит полузаброшенным — кости от павшего здания, облупленный ангар, торчащая арматура, земля разбита колесами большегрузов. Идеально для тех, кто не хочет свидетелей.

Я смотрю в землю. Не потому, что боюсь, — я уже устала бояться. А потому, что лучше не видеть их. Пока я не видела их лиц, я не могу опознать похитителей, а значит, безопасна.

— Я вас не видела, — говорю ровно. — Ещё можно передумать. Можете просто уехать. Я никому не скажу.

— Заткнись, — гаркает один из них. Голос сиплый, прокуренный. — Мы лучше знаем, как с тобой поступить.

Они заталкивают меня внутрь ржавого вогончика, бросают на грязный пластиковый стул. Воняет плесенью и железом. Кто-то перетягивает мне запястья верёвкой.

— Что глаз не поднимаешь? — ухмыляется другой, с более звонким голосом.

— Рожи ваши видеть не хочу, — огрызаюсь.

Упрямо пялюсь в щель между плитами. В поле зрения попадают только ноги в черных джинсах и пыльных ботинках. Какая-то шпана. Не похожи они на настоящих бандитов. Хотя… где мне знать, как такие должны выглядеть?

— Польский дорого заплатит, чтобы ты осталась жива, — говорит Сиплый, облокачиваясь на стену сбоку.

Я фыркаю, а потом становится очень смешно — смех выходит правда хриплый и язвительный.

— Вы идиоты, — выдыхаю, так и не поднимая лица. — Он за меня ни копейки не заплатит! Ему на меня с высокой колокольни плевать. Вы зря меня похитили. Просчитались.

— Заткнись, — снова голос Сиплого. — Или сейчас личико тебе подрихтую так, что в зеркале себя не узнаешь.

Я замолкаю. Весомая угроза. Лицо — последнее, что у меня осталось.

Они какое-то время переговариваются вполголоса в дальней части вогончика, я не разбираю слов. Потом возвращаются ко мне.

— Развяжи её, — приказывает Звонкий. Второй подчиняется, срезает верёвку ножом, и потом кто-то сует мне в руки мой же телефон. — Разблокируй.

— Не хочу, — цежу зло. — Тебе надо, сам разблокируй.

К горлу прислоняется нож.

— Мы уже говорили, — рычит Сиплый. — Разблокируй, не зли лучше.

Я делаю, что приказано. Телефон, кажется, даже не разряжен — вот ирония.

— А теперь пиши видео. Для Польского, — велит Звонкий.

Меня снова пробирает смех. Нервы сдают, и смеяться — лучший выход эмоций. Я не сохраняла его номер.

— И как я его ему отправлю? Голубями? — выговариваю, сотрясаясь от молчаливого хохота.

— У тебя чего, телефона мужа нет?! — взрывается Сиплый, за волосы поднимает мою голову, и я вцепляюсь обеими руками ему в кулак, но под убийственным взглядом замираю.

Сиплый лет сорока с засаленными короткими русыми волосами и седоватыми бровями.

— Представь себе! — кричу так же громко. — Говорю же, вы просчитались!

— Что у вас за брак такой? — с досадой выпаливает Звонкий, я невольно смотрю на него. Он моложе, и волосы чистые, черные. Глаза серые, злые.

— Вот такой, чего ты от меня-то хочешь? — выговариваю в тон.

Звонкий чертыхается, потом вынимает свой телефон. Передает Сиплому.

— Пиши видео сюда. — Он сует его мне в руки. — Говори, что он должен привезти деньги. Десять миллионов. Наличными. Сегодня.

И называет пересечение двух улиц в городе. Урну на углу.

Я смотрю на него с почти жалостью.

— Подготовились, да? — в голосе сама слышу сожаление. Глупцы.

— Не умничай. Включай камеру. Говори всё, как скажем, или сейчас же снимем не видео, а печень.

Я нажимаю «запись». Камера включается. Я смотрю в объектив.

— Виктор, — говорю твёрдо. — Привет. Если ты это смотришь, то, наверное, у тебя есть шанс спасти меня.

Я делаю паузу, потом решаю говорить честно. Мне нечего терять. Так хоть скажу, что чувствую к нему.

— За наш короткий брак я… ты мне стал очень дорог. И хотя мы совсем разные, я надеялась, что у нас что-то…

Я выдыхаю. В горле встаёт комок. Но я не плачу.

— Я просто хочу, чтобы ты знал. Я тебя…

Сиплый грубо выдергивает телефон из руки и продолжает говорить вслух, направляя камеру на меня.

— Десять миллионов. Сегодня в полночь, — называет адрес монотонно, как диктор вечерних новостей. — Без полиции, без фокусов. Иначе мы её на куски порежем и привезем тебе в пакете для мусора. Время пошло.

Он тыкает пальцем в экран, останавливает запись и отдает гаджет Звонкому. Тот сразу отходит. Видимо, отправлять.

Я смотрю ему вслед и понимаю, что теперь мне точно конец.

— Вы же всё равно меня убить собирались, правильно?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

35. Слепая зона

Виктор

Просыпаюсь с ощущением пустоты. Тело помнит тепло, но его уже нет. Простыня рядом холодная. Я разворачиваюсь, провожу рукой по матрасу. Никого.

Поднимаюсь. Становлюсь босыми ступнями на паркет.

Лены нет.

Быстро надеваю брюки, прохожу в ванную. Пусто. На кухне тоже тишина. Артём копошится у холодильника.

Выхожу в гостиную, там никаких следов. И вульгарных бордовых туфель Лены нет, где она их вчера оставила.

Я сжимаю челюсть. Внутри шевелится тёмное тягучее, плохое предчувствие.

Щёлкаю пальцами.

— Артём! — голос звучит резче, чем хотелось бы, но сейчас не до мягкости.

Он появляется через полминуты, подтянутый, но с виду недоспавший.

— Где она?

— Кто? — переспрашивает он.

— Ты знаешь, кто. Лена!

— Не видел её ещё, шеф, — совестливо тянет повар.

Можно было бы ещё Константина спросить, но я уже знаю, что произошло. Ещё не знаю, как, но факт — Лена сбежала. Коза.

Выхожу из дома в прохладное летнее утро прямо в домашних брюках. Направляюсь в дом охраны и вскоре переступаю порог. Внутри мерно гудят сервера, светятся мониторы, запах кофе и старой проводки.

Оба сегодняшних охранника при виде меня вскакивают. Видимо, выгляжу я свирепо.

— Покажите мне видео с камеры за сегодняшнюю ночь, — приказываю им. — Быстро!

Меня пускают за пульт, я перематываю видео на начало ночи, ускоряю воспроизведение в двадцать раз.

Вижу, как Лена готовилась к своему побегу — собрала вещи в гостевой спальне. И спала там же, засранка. Но не за что её винить, я сам оттолкнул её. Только вот это всё равно ничего не изменило.

Смотрю дальше.

Спальня — спокойно. Холл — ничего. Кухня — тишина.

Ровно до пяти утра. Наружные камеры показывают въехавший на участок фургон доставки. Пресловутая «Фермерская корзина».

Я киваю. Фургон въезжает, тормозит у задней двери. Водитель по коридору носит коробки в дом.

Я переключаюсь на камеру, которая снимает фургон, но распахнутые двери в слепой зоне камеры.

На уменьшенном экране коридорной камеры я замечаю силуэт Лены. В худи и леггинсах. Вот как она сбежала!

Я не моргаю.

— Она сбежала, — говорю тихо. — Через чёрный ход. Во время сраной доставки! У вас из-под носа!

За спиной повисает напряжение. Я не оборачиваюсь. Пальцы сжимаются в кулак.

— Вы ни черта не видите, — роняю сквозь зубы. — Бесполезные. Можете собирать вещи. Я потребую замены.

Выхожу из дома охраны злой как черт.

Открываю телефон. Набираю Лену. Сигнал идет. Гудок и сброс вызова. Будто я в черном списке. Или сбой сети. Уже неважно.

Меня затапливает беспокойство. Игнат говорил, что за мной следят. Мне следовало сделать вид, что я её не знаю, на приеме. Но я так по ней истосковался, что не смог. Не смог ещё сильнее разрушить её отношение ко мне, хотя, наверное, мы и так на дне.

Переодеваюсь и сажусь в машину. Еду к ней домой.

Рулю сам. Улицы ещё пустые, машины редкие.

У ёё подъезда — ни души. Окна её квартиры тёмные.

Звоню в домофон. Он пикает, но ответа нет. Никто не открывает. Могла она невесть куда свинтить? У подруги остаться? Звоню ещё. Ничего.

Дверь открывает кто-то, выходящий из подъезда, и я невольно надеюсь, что это она, но это оказывается смурной мужчина обрюзгшей наружности.

Вхожу в подъезд следом за ним, поднимаюсь к Лене на этаж и сталкиваюсь с эскортницей, которую вчера тоже заприметил на приеме.

— Ты! — говорю, указывая на неё пальцем. — Я вчера тебя видел у Теплицкого.

— И-и что? — тянет она явно испугавшись.

— Я ищу Лену. Видела? — в голос пробивается свирепость.

— Что, понравилась и сбежала? — усмехается девица. Сама не зная, насколько в точку попала. — Не видела. Она вчера с кем-то уехала… Наверное, с вами. Ой… или не с вами?

Она бледнеет, понимая, что говорит больше, чем следовало. Я молча прохожу в коммуналку и стучу к Лене в дверь. Там снова тишина. Никого нет, похоже. Лена или в другом месте, или так и не добралась до дома.

Второе вероятнее. Сердце подпрыгивает и ускоряется. Чувство, что моя Лена попала в беду, не оставляет ни на секунду и только усиливается.

И вдруг в кармане вибрирует телефон. Незнакомый номер. Сообщение в Телеграм. Видео.

Я нажимаю.

Экран показывает лицо… Лены. Сзади с облупленной штукатуркой. Глаза смотрят прямо в объектив. Молчит пару секунд. И говорит:

— Виктор…

Голос спокойный. Словно просто звонит. Она говорит что ей велено. Спокойно. Без слёз. Чёртова женщина держится лучше половины моих людей.

— Я просто хочу, чтобы ты знал. Я тебя…

Камера дергается и показывает пол, на фоне звучит мужской голос. Глухой, сиплый. Требует десять миллионов. Сегодня. Наличкой. Без полиции.

Иначе обещает Лену на куски порезать.

Видео запускается заново, я смотрю, не в силах оторваться. Потом ещё. После какого-то просмотра блокирую экран, медленно опускаю телефон. Несколько секунд просто стою.

Мысли как из-под воды. Десять миллионов — ничто. У меня на карточке больше.

Но им нельзя платить. Ни копейки. Они убьют её. Или до. Или после.

Я снова поднимаю телефон. Отсечка — полночь, я должен успеть найти Лену до того, как выйдет время.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

36. Я иду за тобой 

Виктор

Поддаваться на шантаж — всегда проигрышный план. И так ясно, что Лене не жить. Потому что она опасна для них — может их опознать. Они получат деньги и убьют её.

Поэтому я даже не стану искать деньги. Поднимаю телефон, открываю чат с ушлепком, где беззвучно прокручивается запись с Леной, и нажимаю на видеосообщение.

Стою на фоне нейтральной стены. Холодный свет. Смотрю прямо в экран. Будто хочу в глаза заглянуть тому, кто будет смотреть это. В лицо того урода, кто посмел поднять руку на мою женщину.

— Значит так, ушлёпок, — произношу, когда начинается запись. Чёткий голос. — Девку можешь прикончить. На неё мне плевать с высокой башни. — Делаю паузу в несколько секунд, вглядываясь в экран. — Но ты напал на меня. А это уже другая история. Теперь я не успокоюсь, пока не зарою тебя. Так что с этого момента — ходи оглядываясь. Я у тебя за спиной.

Никаких матов, хотя и хотелось. Я смотрю в камеру, словно через неё —

Отправляю. Без эмоций, без мольбы.

Шантажисты трусливы. А на шакалов надо нападать, а не защищаться. Только угроза. Чёткая, спокойная. Такая, что заползёт им под кожу.

Жду ответа. Я просто уверен, что сейчас они засуетятся. Я не мог ошибиться.

Проходит минута. Вторая. Третья.

На четвёртой они присылают новое сообщение — голосовое.

Только голос одного из этих уродов, бубнящий:

— Мы не пугаемся, понял? Если не будет денег — снимем тебе, бл@дь, новый ролик. Посерьёзнее. С мясом и кровищей.

На фоне — посторонние звуки. Железо. Слышу чёткий бряц железа — как ворота на петлях. И звук проезжающего поезда.

Я скачиваю и отправляю запись Фёдору. Он мой «аналитик тени». Пахарь без понтов, бывший криминалист с феноменальной памятью. Сейчас возглавляет внутреннюю безопасность стройподрядов.

Звоню ему следом.

— Федь, я тебе звук отправил, надо вычислить, где говорящий, — говорю по-дружески.

— А чего случилось-то? — удивляется он.

— Женщину похитили. Мою, — отвечаю нехотя. У меня всегда был образ холостяка, но он больше не мой.

— Я посмотрю, что можно будет понять по звуку, — деловито отвечает Федор и отрубает звонок.

Через полчаса он присылает текстовое сообщение:

«Бряцанье железа — похоже на створки ворот, висят на цепях или петлях. Гулкий резонанс — внутри металлоконструкции или контейнера.

Поезд — слышен чётко, низкий гудок, длинный раскат. Это грузовая линия, не пассажирская.

Сочетание железного эха и близости к железнодорожной ветке — наводка на вагончик или ангар у тупика.

Есть ещё — звук падающего металла, не тонкий — как труба или арматура.

Место нежилое. Ветер не слышен, значит — двери плотно закрыты, а пространство внутри узкое.

Итог:

— Вагончик или блок-контейнер,

— В зоне рядом с грузовой ж/д линией,

— Территория без ветра, но с металлическими звуками и хорошей акустикой — либо бетон, либо металл.

Нашёл 5 точек в пределах 12 км, где рядом идут железнодорожные манёвры, и на территории стоят вагончики или контейнеры.

2 уже отмёл — охраняемые, осталось 3.

Из них один законсервирован, другой охраняется.

Третий идеально подходит. В слепой зоне, где раньше был перевалочный склад. Сейчас — на балансе частника.

Поднимаем дрон?»

Я отвечаю коротко:

«Нет. Не палимся. Подтверди адрес, я с группой СОБР сам туда явлюсь».

Фёдор скидывает мне координаты и фотку объекта. Всё-таки запустил дрона, засранец.

Вид с высоты. Недостроенный ТЦ. Третий этаж только начали, но, судя по отсутствию работ, там пустота. Вокруг глухой бетонный забор, но на территории несколько вагончиков и — главное — черный внедорожник припаркован. Его там точно быть не должно.

Я смотрю на фото. Пальцами провожу по экрану. Да. Вот где она.

В этот момент у меня нет эмоций. Нет страха. Ни жалости, ни злости. Только одна мысль: теперь у меня есть цель.

Я звоню по второму номеру, который использую только в исключительных ситуациях. В отделе БОР «Беркут» полковник Егоров. Когда-то я его вытянул из дерьма, теперь он закрывает мне такие вопросы, о которых не пишут в отчётах.

— Виктор, — отвечает хриплый голос. — Слушаю.

— Есть работа. Заложница. Недострой на Северном. Координаты скину.

— Понял. Сделаем. Ты с нами?

— Хотел бы, если можно.

— Принято. Расчетное время прибытия — час.

Я отключаюсь. Смотрю на экран телефона, на стоп-кадр из того видео, где Лена не договаривает, что любит меня. Глупая. Гордая. Сильная, как всегда.

— Ты не знаешь, что я делаю, когда теряю то, что важно, — шепчу я в тишину.

А через час я уже сижу в машине напротив бетонного ограждения. Жду, когда люди в броне пойдут забирать то, что моё.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

37. Я же говорила

Лена

— Значит так, ушлёпок. Девку можешь прикончить. На неё мне плевать с высокой башни.

Слова из телефона похитителей звучат отрывисто и чётко. Холодный голос. И я его знаю. Каждый оттенок, каждую интонацию. Это Виктор.

Я сижу на жестком стуле в этом долбаном вагончике, с руками, натертыми верёвкой, и смотрю в пол. Не потому, что боюсь. Просто уже нет сил. Но эти слова… они будто ставят точку.

Вот и всё. Виктор сказал это вслух. Ему плевать на меня. В общем, я так и думала, но услышать было больнее, чем я ожидала. Меня пронзает холод, будто внутри всё индевеет. Я была права.

— Ну, что я вам говорила? — усмехаюсь я в пол. Голос сиплый, горло пересохло, но ехидство вырывается само. — Вы думали, приедет спасать? Ага, сейчас. Он сказал, что ему плевать. С высокой башни. Высокой. Башни.

Пауза. Сиплый матерится, подходит ближе и резко хватает меня за подбородок.

— Заткнись, бл@дь, — цедит сквозь зубы. — Сейчас и правда в расход пойдёшь.

Он отталкивает мою голову. Не столько больно, сколько унизительно.

Звонкий, который молчал до этого, качает головой:

— Не нравится мне всё это. Надо валить.

Он подходит и снова связывает мои руки. Я даже не сопротивляюсь, сама свожу запястья. Эти уроды на взводе, не хочется схлопотать по лицу или того хуже только из-за их нервозности.

— А эту куда? — спрашивает Сиплый явно обо мне.

— Куда-куда? — раздражённо бросает подельник. — Прикончить, и дело с концом.

Меня охватывает паника. Они на полном серьезе обсуждают мое убийство!

— Да я ничего никому не скажу! — выкрикиваю, поднимая взгляд. — Бегите пока можете, а меня… просто развяжите. Я сама доберусь.

— Тебя не спросили! — рявкает Сиплый. — Помалкивай.

Мне в душу закрадывается призрачная надежда, что Сиплый не убийца. Грабитель, шантажист, мошенник, готовый отбирать деньги, но определенно не готов забирать жизни.

— Ты слышал, что он сказал? Он нас найдёт. Даже если мы её… — Сиплый замолкает, кивая на меня. Может, отпустить? Сказать, типа, передумали?

Сиплый нервничает, растерял весь запал. Он прикуривает сигарету дрожащими руками.

Я сижу, связанная, но с прямой спиной. Внутри горько, ясно и холодно. Я не знаю, убьют они меня или нет. Возможно, да. Но самое болезненное — услышать подтверждение, что Виктору на меня плевать.

И вдруг раздается треск, хлопок, топот ног. Грохот ломающейся двери.

— Лежать! — раздается грубый приказ. — Оружие на пол, руки вверх!

Дальше всё как в замедленном кино.

Один из моих похитителей пытается что-то схватить — не знаю, нож или телефон — и получает прикладом в лицо. Валится на пол, и на него тут же напрыгивает боец в форме ОМОН. Второго валят рывком в сторону, и он орёт, как свинья перед забоем.

Мужчины в чёрных шлемах, винтовки, сапоги. Чужая война, в которой я случайный заложник.

И в этом хаосе вдруг появляется Виктор.

Без шлема. В костюме. Взгляд сосредоточенный, но под глазами темные полукружия. Заметив меня, он в несколько шагов пересекает пространство и оказывается рядом.

— Лена! — его голос резонирует под ребрами.

Я не могу пошевелиться. Он возле меня. Разматывает мои запястья. Смотрит в глаза с беспокойством

— Лена! Скажи что-нибудь! —Ты цела? Где больно?

Я качаю головой, не веря тому, что вижу, и тому, что меня спасли. Виктор спас.

— Ты ведь… ты сказал, что… — голос срывается.

Он смотрит мне в глаза и хрипло выдыхает.

— Прости. Это нужно было, — совестливо говорит. — Они должны были поверить. Теперь всё кончено. Всё, Лена. Я с тобой.

Он поднимает меня со стула, прижимает к себе и выводит, пока бойцы упаковывают бандитов.

Мы выходим из вагончика в сухой летний день, Виктор провожает меня к своей машине, которая стоит за проломленным бетонным забором. Усаживает вперед, пристегивает как ребенка.

— Куда повезешь? — спрашиваю почти без сил. Головой понимаю, что сейчас ни на что не способна.

— Домой, конечно, — отвечает он доверительно. — Пришло время нам серьезно поговорить.

— Зачем? — ко мне возвращаются силы и снова вспоминается обида на этого человека. — Кажется, ты мне сказал, что мой контракт закончен. Продлевать собрался? А вдруг тариф поменялся?

— Да, говорил. — Он захлопывает дверь и садится за руль, поворачивается ко мне. — Я должен объяснить, зачем я всё это затеял.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

38. А если по правде

Лена

Мы едем молча. Машина мягко скользит по асфальту, будто ничего не произошло. Будто я не провела несколько часов, связанная, в вонючем вагончике, в компании двух отморозков. Будто только что Виктор не вошел туда в сопровождении группы ОМОН.

Он ведёт уверенно. Руки на руле крепкие, движения — выверенные. Его костюм слегка помят, на лице усталость, но взгляд — острый, сосредоточенный. Не злой. Не холодный. Просто… такой, какой был тогда, когда я впервые подумала, что могу влюбиться.

Молчание растягивается. Виктор не включает радио, не задаёт вопросов, не касается меня. И это — самое странное.

Когда мы въезжаем на территорию поместья, меня обдаёт холодком. Я уже была здесь. Я сбежала отсюда. Дважды. А теперь возвращаюсь. Снова с ним. Добровольно?

Нет, не совсем. У меня просто нет сил сказать ему, чтобы отвез ко мне в квартиру.

Виктор выходит первым, обходит машину, открывает мне дверь. Протягивает руку. Я принимаю, потому что устала спорить.

Мы входим в дом, навстречу выходит Константин, здоровается, но, встретившись глазами с Виктором, разворачивается и уходит.

Виктор не ведёт, а скорее сопровождает меня по гостиной. Не держит, но идёт рядом, чуть сбоку. Как охрана. Как тень. Как… мужчина, который хочет быть наготове, если я снова попытаюсь исчезнуть.

Артём показывается с кухни, когда мы входим в столовую. Он в фартуке, ароматы очень приятные. Он приготовил что-то мясное, но смотрит на меня так удивленно, будто не ожидал увидеть. Он справляется с лицом и растягивается в улыбке:

— О, леди Лена…

— Погуляй, Артем, — спокойно говорит Виктор. — Рабочий день закончен.

Артём уходит, не задавая вопросов. Ровно так, как принято исполнять приказы Виктора.

Он открывает мне стул, я опускаюсь, и только теперь чувствую, насколько слаба. Голова гудит. Руки болят, особенно плечи. Сердце как в тисках.

Виктор молча включает кофеварку и делает мне кофе. Ставит чашку на стол.

Я смотрю на горячий напиток, аромат вкусный, конечно, но…

— Мне бы… что-нибудь покрепче, — заявляю чуть язвительно.

— Виски пойдет? — невозмутимо спрашивает Виктор.

Я киваю. Виктор делает пару шагов до стенного шкафа, который оказывается баром. Достаёт бутылку виски, ставит на стол. Наливает в два бокала. Садится напротив, двигает один ко мне со скользящим звуком стекла по стеклу. Тишина становится удушливой.

— Ты всё подготовил? — спрашиваю, беря бокал. — Даже это. Уж не специально ли дал меня похитить, чтобы красиво потом спасти?

Он садится напротив. Виски в его руке едва дрожит.

— Нет, — говорит глухо. — Но я готовился к худшему. Потому что знаю, как легко тебя потерять.

Я хмыкаю. Делаю глоток — обжигающий, но честный. Такой же, как правда, которую я сейчас хочу от него услышать.

— Ну, расскажи, — покручиваю бокал на столешнице. — Где, когда и почему ты решил устроить из меня проект по спасению?

Он смотрит в бокал, потом на меня. Медленно говорит:

— С самого начала. С того дня, как увидел тебя. Улыбку, голос. Когда ты ещё не знала, кто я. Я думал, ты будешь игрушкой. А потом понял, что уже нет шансов — ты внутри меня. Я злился. Боролся. С собой. С тобой. С ситуацией. Но всё только ухудшалось.

— Ну да, — я морщусь. — Поэтому ты меня и выгнал. Прекрасная форма заботы.

— После того перевода в триста тысяч кредиторы твоего брата… — Его голос обретает хрипоту. — Поняли, на кого давить, чтобы стрясти побольше денег. Они угрожали убить тебя, если я не стану платить. Я хотел сделать видимость, что ты от меня ушла, чтобы убрать тебя из уравнения…

— Ты даже сейчас говоришь… математическими формулами! — перебиваю я. Обида так и кипит. Бурлит внутри, зудит под кожей.

— Думаешь, мне было легко?! — вспыхивает Виктор. — А всё то время, пока ты… — его голос скрежещет металлом, — развлекала своим видом публику, я вел расследование. Но у тебя…

— Набралось наглости не приползти к тебе на коленях? — зло усмехаюсь.

— Фантастическая способность ломать мои планы, Лена, — тяжело договаривает он. — Ты умудрилась сбежать из моего дома, когда я почти подобрался к шантажистам.

Я закусываю губу. Внутри где-то шевелится стыд, но я не позволяю себе это чувство.

— Не строй из себя жертву, Виктор! Я из-за тебя дважды пострадала, — говорю я. — Сначала ты выкинул меня, как хлам. Потом — меня похитили.

— Да, — он кивает и втыкает в меня решительный взгляд. — И знаешь, что я понял, когда увидел видео? Что если ты умрёшь, я умру вместе с тобой. Стану пустой оболочкой себя. Без тебя я не хочу ни денег, ни власти.

Я хватаю ртом воздух и затыкаюсь. Эти слова как ушат ледяной воды.

— Ты сводишь меня с ума, — продолжает Виктор. — Своей силой. Своим языком. Тем, как не сдаёшься. Тем, что дерёшься. Тем, что веришь в себя, даже когда я тебя топлю.

Я дышу всё чаще. Тело замирает. Он не говорит «люблю», но говорит столько всего другого, что от такого признания перехватывает дыхание.

— И да, — он смотрит мне в глаза. — Я люблю тебя. Так, как не любил никого. Так, как не хотел. Чувствую к тебе то, чего никогда не умел чувствовать.

Мы смотрим друг на друга. Я сглатываю тягучую слюну, ощущая, как по позвоночнику бегут колючие мурашки. Воздух между нами электризуется, но не от желания, а от сдерживаемых эмоций.

— Хватит войны, Лена, — с расстановкой произносит Виктор наконец. — Я не специально причинил тебе боль и готов искупить каждую твою слезинку.

Я молчу. Назначать цену за каждую слезинку не хочется. Да и как я могу их сосчитать…

Черт, о чем я вообще? Мысли как не мои, будто меня заклинило на последних словах.

— Я хочу, чтобы ты осталась Лена, — продолжает он, вырывая из идиотских рассуждения. — Здесь. В этом доме. Со мной. Мы ведь уже, по сути, женаты. Не по контракту. Не из нужды. А потому что ты выбираешь остаться сама.

Я смотрю на него.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Слышу только удары своего сердца. И не знаю — плакать или улыбаться.

Потому что… я в растерянности и не уверена, что хочу уходить.

39. До конца

Лена

— Ну? — голос Виктора звучит мягко, почти тихо, но я чувствую, как много в это «ну» вложено. — Останешься?

Я не отвечаю сразу. Медленно делаю глоток виски. Обжигает горло, но я только втягиваю воздух и ставлю бокал на стол.

— Зависит от условий, — говорю, глядя ему в глаза. — Мне нужно чёткое ТЗ. А то с тобой как в турецком сериале без перевода.

Он слабо усмехается. Не перебивает. Ждёт.

Ну что ж, просил — получай.

— Во-первых, — я загибаю палец, — никакого контроля. Не надо охраны под окнами и допросов с пристрастием. Я не шпионка.

— Допустим, — кивает он.

— Во-вторых, если ты снова решишь, что меня надо куда-то спрятать, то сначала спроси, хорошо? И желательно прятать не под замком.

— Учту, — чуть морщится он, но не спорит.

— В-третьих... — я замолкаю. Тут уже не про сарказм. Я смотрю в его глаза. — Не ври мне. Никогда. Если решишь уйти — скажи. Если больше не хочешь — скажи. Но не отталкивай меня ради моей же безопасности. Понял?

Виктор кивает. Медленно. Серьёзно. Между нами повисает тишина. А потом я добавляю:

— А ещё… я хочу собаку, — заявляю с авторитетным видом.

— Собаку? — Виктор удивленно вздергивает брови

— Большую. С ушами и хвостом. И чтобы меня слушалась. Чтобы, если меня снова кто-то схватит, она отгрызла им яйца.

Виктор откидывается в кресле, проводит рукой по лицу и смеётся.

— Ты безбашенная и неисправимая.

— Справедливо. Мы квиты. — Я беру бокал и допиваю остатки. — И ещё… последнее. Ты не имеешь права снова говорить, что тебе плевать. Даже если это план. Даже если это спектакль. Потому что это не сцена, Виктор. Это я. И мне больно.

Он встаёт. Обходит стол. Подходит ко мне. Я поднимаю голову.

— Я не скажу больше так, — говорит он низко. — Потому что ты теперь останешься. Со мной.

— Уверен? — шепчу. — Самонадеянность раньше тебя родилась.

— На сто процентов, — отвечает он. А потом резко наклоняется и целует.

Поцелуй-захват. Собственнический, животный. Он дышит в меня, вгрызается в губы, шепчет горячо:

— Ты моя, слышишь? Моя.

Я не спорю. Вцепляюсь в его рубашку, рву пуговицы. Он хватает меня за талию, поднимает, несёт наверх. На каждой ступеньке — наши прикосновения, срывающийся стон, жар. Я слышу, как учащается его дыхание, и внутри всё сжимается в предвкушении.

Он врывается в спальню, швыряет меня на кровать, не заботясь об аккуратности — только инстинкт, только притяжение. Он смотрит на меня сверху вниз, тяжело дышит, губы приоткрыты, а в глазах — голод.

— Сними, — бросает он, указывая на худи.

Я скидываю кофту. Под ней — ничего. Ни лифчика, ни защиты. Он замирает на миг, а потом наваливается, прижимает мои руки к подушке, жадно втягивает запах кожи.

— Я с ума схожу по тебе. Ты хоть понимаешь, что делаешь со мной?

Его ладони обхватывают мою грудь, сжимают, он облизывает сосок, прикусывает, а я стону, выгибаясь.

Он спускается ниже, снимает леггинсы зубами, медленно, демонстративно. Я дрожу, от желания болит всё внутри. Потом принимается раздеваться.

— Ласкай себя, — приказывает.

Я подчиняюсь, опускаю ладонь между ног, глажу нежную кожу, которая ужа влажная и разгоряченная. Виктор сбрасывает с себя всю одежду, забюирается на кровать, требовательно разводит мои бёдра, и в следующий момент — его язык скользит между ними.

— Чёрт, — выдыхаю я, пальцы сжимаются в простыню.

Он доводит меня почти до предела. Я вот-вот кончу, а он вдруг отрывается и входит в меня без предупреждения — сразу, глубоко, резко.

Я впиваюсь ногтями ему в плечи, скорее от неожиданности. Мне не больно. Мне жарко. Хорошо. Волшебно.

— Ты бешеная, — рычит он, двигаясь яростно, держась за мои бёдра. — Чёртова ведьма.

— А ты псих, — отвечаю сквозь стоны. — Но я твоя ведьма.

Он не останавливается. Он вбивается до в меня на грани боли. Я не могу говорить — только стону. Один оргазм, второй. Я теряю счёт.

Он хватает меня за волосы, целует шею, дыхание рваное, голос хриплый:

— Громче. Я хочу слышать, каково тебе со мной.

— Мне хорошо… слишком… — выдыхаю. — Виктор…

Он не отпускает, не сбавляет темпа, пока я не взрываюсь в третий раз, а сам в последний момент вырывается и кончает мне на живот, с коротким рычащим стоном. Падает рядом, горячий, вспотевший. Обнимает меня как сокровище. Наши дыхания сливаются.

Несколько секунд — только тишина и биение сердец. Он притягивает меня, накрывает рукой.

— Это было… — шепчу я, почти не в силах договорить.

— Это будет до конца, — отвечает он. — Дней. Всегда. Я тебя не отпущу, Лена. Никогда.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

40. Закрытие долгов

Виктор

Прошла неделя.

Каждое утро я просыпаюсь от тепла любимой женщины. Каждый вечер засыпаю под тихое дыхание рядом. И каждый день с облегчением думаю: успел. Вернул. Спас. Лена со мной. Живая.

Она быстро пришла в себя. Уже спустя три дня она снова ехидничала в сторону Артёма, закатывала глаза, когда я называл её женой, и делала вид, что пьёт кофе без удовольствия, хотя я знаю, что ей нравится, как я готовлю.

Но, как бы она ни ехидничала, мы больше не ссоримся. Всё мирно.

Сегодня за завтраком Лена снова в моей рубашке. Ей, кажется, особое удовольствие доставляет ходить именно в них, хотя у неё золотая кредитка, она может накупить себе любой одежды на свой вкус.

Она несет ко рту сырник в малиновом джеме, который капает и образует на белоснежной рубашке пятно.

— Ещё сотня тысяч в мусорку, — замечаю я без сожаления, просто констатация.

— Почему в мусорку? — отзывается Лена. — Надо просто других пятен наставить, не только красных. И будет у тебя авторская рубашка. Гарантирую, её стоимость возрастет на порядок!

Лена такая Лена. Но ради её улыбки я готов терпеть испорченные рубашки и сожженые тосты. Она смотрит на меня лукаво, и я не могу наглядеться на неё. Надышаться её аромато, напитаться энергетикой. Мы неделю безраздельно вместе, а мне её всё мало.

Но этот день нам придется провести порознь. У меня запланированы дела.

— Мне нужно съездить на встречу, — говорю я, возвращаясь со второго этажа уже в костюме. — Не скучай без меня.

Лена машет рукой и подходит:

— Не забудь прихватить харизму. Без неё ты невыносим.

Улыбаюсь, целую в висок.

А потом еду, но не на встречу. А в СИЗО.

Двое ублюдков, которые похитили Лену, быстро сообразили, чьей паленой шкурой пахнет, и пошли на сделку. Они сдали некого бизнесмена средней руки по имени Сергей Николаевич Лобастов.

Фамилия мне ничего не сказала, однако Игнат его пробил, и выяснилось, что этот подонок — контрагент… Лёши. Лениного брата. Как однако тесен мир!

Этот уникум без имени и денег, но с амбициями на международные схемы, решил продавить меня через женщину. Тупой, но дерзкий.

Рассчитывал, что я заплачу, чтобы спасти жену. Нет, я бы заплатил, но он по-крупному просчитался и теперь сидит в ожидании суда.

Я пришёл посмотреть — дошло ли.

— Польский, — цедит он сквозь зубы. — Чего пришел? Не на рожу ж мою пялиться.

— Пришел удостовериться, — говорю, глядя прямо. — Что ты сидишь и не выйдешь ещё много лет.

Он плюёт на пол, сжимает кулаки.

— Парни бы не убили твою бабу. Просто припугнули.

— Ты сейчас о моей жене говоришь, — скрежещу угрожающе. — Каждый, кто посмеет её тронуть, закончит как ты или хуже.

— Тогда и братца её тебе тоже посадить надо, — бросает он едко. — Он мне сказал, что сестра за тобой замужем.

— И ты, видимо, плохо навел справки, — я усмехаюсь. — У тебя впереди много лет сделать выводы.

На этом я ухожу. Я так и так собирался поговорить с Лёшей. Но теперь, когда его дружбан сболтнул, что от него наводка, этот разговор просто неизбежен. Я думал, вызвать его к себе, но руки чешутся ему фасад начистить прямо сейчас.

Игнат пробил где он обретается. Естественно, офис оформлен не на него, он даже в договоре на аренду не фигурирует, но не умеет двигаться без цифровых и финансовых следов.

И вот я в его офисе. Правда, это больше похоже на однушку, в которой поселился взвод гастарбайтеров. Кабинет всего один, небольшой, оформлен в стиле опенспейсов. Кроме Лениного брата, тут ещё пятеро. Но мне плевать.

— Выйдите все, — произношу, появившись на пороге.

Я умею говорить так, чтобы никто не спрашивал, зачем. Сотрудники Лёши выходят, я закрываю дверь и смотрю на горе-бизнесмена.

Он приосанивается, с кривой ухмылкой:

— Ну, и зачем пожаловал мой зять? — говорит так, будто мы с ним друзья.

Я сразу перехожу к делу. Но сдерживаюсь, чтобы не врезать.

— Ты знал, что твою сестру похитили? — спрашиваю с рыком.

Он моргает и даже делает полшага назад, будто получил удар в грудь.

— Что? — округляет глаза. — Нет! Ты о чём?

Несознанку играть будет или вправду не в курсе?

— Лобастов. Знакомая фамилия? — добавляю голосу металла.

Леша бледнеет. Поджимает губы. Не отвечает, но мне и так все понятно.

— Твои сомнительные связи и потребительское отношение к сестре чуть не стоили ей жизни, — говорю сурово. — Я её люблю. И я не позволю никому, даже тебе, навредить ей.

— Да я-то тут причём?! — вскидывается Леша, но у него плохо выходит держать оборону.

— Ты сообщил Лобастову, что твоя сестра замужем за мной. Нарочно или нет, пусть это на твоей совести остается. Он решил меня шантажировать. Её жизнью. Ты это понимаешь? Или совсем все мозги прогулял?

Лёша молчит. Смотрит в пол.

— Твои кредиты закрыты. Задолженности погашены. Даже штрафы в налоговой — я всё покрыл.

— Ну спасибо, с барского плеча, — саркастически бросает он.

Я приближаюсь.

— Не за спасибо, — я понижаю голос, говорю угрожающе. — С этого момента ты ни за чем не обратишься к Лене. Не попросишь денег. Не позвонишь с нытьём. Потому что если хоть капля грязи упадёт на неё из-за тебя — ты сядешь. И не просто сядешь. Я устрою тебе настоящий ад. Понял меня?

— Понял я, понял! — бурчит он.

— Кажется, не понял, — говорю наигранно ласково. — Мне прямо сейчас позвонить, чтобы тебе счета заморозили?

Лёша вздрагивает всем телом.

— Нет! Не надо ничего морозить, — и тон сразу другой, уважительный, прорезался. — Я Лене больше не позвоню. Обещаю.

— Вот и умница, — делаю сдержанную улыбку, а у него предательски дрожит губа.

Вот теперь определенно понял. Проняло.

На этом я уезжаю из его офиса. Теперь можно ехать к своей женщине.

Лена встречает меня в дверях. Без макияжа. С полотенцем на голове. Домашняя, нежная, уязвимая, но видно, что она больше не боится.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Всё хорошо? — спрашивает она.

— Всё абсолютно хорошо, Лена, — бархатисто мурлычу я. — Больше никто не сможет навредить тебе.

— Ты всех уничтожил? — она подозрительно поднимает бровь.

Я улыбаюсь.

— Я сделал мир безопасным. Для тебя.

Она тянется ко мне. Обнимает. Утыкается носом в грудь. Так мы стоим некоторое время. Меня не было всего несколько часов, но я чувствую, как она соскучилась. Да и, признаться, я и сам успел истосковаться по её прикосновениям, голосу, запаху.

Потом я отстраняюсь чуть-чуть и смотрю ей в глаза:

— А поехали в Монтенегро? — спрашиваю на полном серьёзе.

— Что? — Лена с улыбкой округляет глаза.

— У нас ведь не было нормальной свадьбы, — поясняю терпеливо. — Я её хочу. И хочу тебя. Только тебя. Без чужих людей. На море. Под пальмами и палящим солнцем. Ты поедешь со мной?

Я жду. Я знаю, что она должна согласиться, но всё равно с волнением жду ответа.

41. Плохие новости перед отдыхом

Виктор

— Поехали, — Лена говорит это почти шёпотом, но с той особой улыбкой, от которой у меня мгновенно поднимается давление.

— Значит, согласна? — я ищу подтверждение, хотя и так вижу по глазам.

— Согласна, — кивает она. — В Монтенегро.

Эти слова стоят мне всех побед разом. В груди растекается тепло, плечи расправляются сами. Я притягиваю её, целую в висок.

— Значит, завтра начнём собираться, — решаю за нас обоих.

На следующий день дом полон звуков сборов: щёлкают молнии чемоданов, шелестят пакеты, в кухне Артём ругается с курьером. Я прохожу по пустой гостиной, но Лены нет. Поднимаюсь наверх и замираю в дверях спальни. Она сидит на краю кровати, лицо спрятано в ладонях. Плечи дрожат.

— Лена, — мой голос звучит спокойно, но она всё равно вздрагивает. — Что случилось?

Она убирает ладони, оглядывается на меня, не поднимая лица, а потом отворачивается. Не хочет говорить. Знакомая ситуация.

— Лена, — говорю спокойно, но так, чтобы она вздрогнула. — Расскажи, что случилось. Ты ехать раздумала?

— Ничего, — глухо выговаривает она, стараясь сесть так, чтобы я не видел заплаканных глаз. — Не раздумала. Мы поедем.

— Ты плачешь, — констатирую, присаживаясь рядом, беру её за плечи.

— Неважно, — она настойчиво пытается уйти от ответа.

Я беру её за подбородок, заставляю повернуть голову. Глаза покрасневшие, нос чуть блестит. Она вырывается и отворачивается.

— Лена, — говорю низко, с предупреждением. — Говори.

— Я сказала… — начинает, но я уже кладу ладонь ей на затылок, притягиваю ближе. Медленно целую, прижимая к себе.

— Ты скажешь. Сейчас, — шепчу ей в губы.

Она сдаётся. Выдыхает:

— Позвонила одноклассница. Спросила… правда ли, что я содержанка Польского, — Лена всхлипывает. — Сказала, что это все обсуждают. Что Лёша в чат выпускников написал об этом.

Она отстраняется, вытирает нос пальцами.

— Я написала в чат опровержение, конечно. Что я за тобой замужем. Но всё равно ощущаю, будто меня облили грязью, — она прерывисто выдыхает. — А ещё… Леша прислал мне фото мамы.

Лена снова закрывает лицо руками. Плачет. У меня сердце сжимается. Этот ушлепок нашел, как причинить ей боль. Наверняка просто из зависти, чтобы отомстить, просто за то, что ей хорошо. Что её жизнь наладилась.

— Что за фото? — спрашиваю я, стараясь сделать голос мягче, но хочется рычать.

Лена морщится и молча протягивает мне телефон. Уже разблокирован. Переписка в телеграм с контактом «Лёшка». Фото пожилой улыбающейся женщины с подписью:

«Ты связалась с моральным уродом, Ленка. И сидишь у него на содержании! А ты думала, что бы мама сказала, земля ей пухом?»

Я молчу, утихомиривая ярость внутри. Этот г@ндон покойной матерью козыряет. А Лене, похоже, это делает особенно больно.

— Он больше тебя не побеспокоит, Лена, — выдыхаю, блокируя контакт её брата в телефоне и в телеграм.

— Вить… — тянет она неуверенно. — Не надо так…

Я возвращаю ей гаджет.

— Надо, Лена, — выговариваю нарочито ровно, чтобы на неё не сорваться. — Никто не будет обижать мою женщину. Даже её брат.

И удерживаюсь, чтобы не сказать всё, что я о нем думаю.

Разумеется, я решу этот вопрос. Я проучу Алексея так, что он взвоет. Но пока я помогаю Лене собраться, чтобы мы не опоздали в аэропорт.

Оставшись наедине, я набираю Игната.

— Дай делу моего шурина ход, — приказываю с порога. — И сделай так, чтобы эту свинью ни одна из приличных контор и на порог не пустила.

— Воу, Вик, — Игнат опешивает. — Не ты ли собирался прикрыть его сложности с налоговой?

— Теперь не буду. И… — раздумываю секунду. — Пусть наш банковский друг внесет его фамилию в список неблагонадежных кредитующихся. Чтобы он больше даже потребительского кредита не получил.

— Сделаю, Вик, раз ты встал на тропу войны, — Игнат усмехается.

— Нет, Игнат, я встал на тропу защиты, — отвечаю я. — Защиты того, что мне дорого.

***

Проходит неделя.

Шум прибоя. Солёный воздух. Мягкий свет от лампы у кровати. Лена засыпает у меня на груди, тёплая, в простыне, с моим дыханием в волосах.

На тумбочке входящим звонком вибрирует мой телефон. Это Игнат.

Я мягко выбираюсь из-под Лены, выхожу из спальни в гостиную нашего домика.

— Вик, приполз твой любимый шурин, — говорит он после короткого приветствия, в голосе едкая усмешка. — Просит, чтобы ты оставил его в покое.

— Надо было думать раньше, — отвечаю холодно. — За всё в жизни приходится платить.

Я приоткрываю дверь и смотрю на спящую Лену.

— Скажи налоговикам, чтобы дело замяли. Лена, наверное, расстроится, если он сядет, — добавляю всё же. — Остальное пусть висит.

Утром мы завтракаем на террасе с видом на море. Лена в халате, красивая, как всегда, но со сна особенно нежная, пьёт кофе, который я нам заказал.

— Ты ночью с кем-то говорил? — спрашивает она, глядя на меня поверх чашки.

— Нет смысла скрывать, раз ты слышала, — отвечаю сдержанно, но честно. — Это был отчет. От помощника. Я проучил твоего брата.

Она молчит несколько секунд, потом ставит чашку.

— Это странно… но мне не жаль, — произносит задумчиво. — Ещё до его последней выходки я бы расстроилась, что он пострадал. А теперь… как отрезало. Спасибо, что заступился за меня, Вить.

Я подхожу, целую в висок, шепчу:

— Со мной ты всегда в безопасности, — шепчу ей на ухо. — Даже от самых близких, если они попытаются тебе навредить.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Эпилог

Эпилог

Лена

Спустя полгода

Вечер пахнет краской и дорогим парфюмом гостей. Моя первая персональная выставка.

Галерея, которую для меня открыл Виктор, светится мягким золотым светом, отражающимся в зеркалах. Дизайнерские светильники свисают с потолка, подобно мерцающим лианам.

Я в белом шелковом богемном платье хожу между своими картинами, каждый мазок на холсте написан с любовью.

Все эти месяцы я писала эту серию в мастерской, которую Виктор организовал для меня в нашем доме. Просторная, светлая, с высокими потолками и огромными окнами.

Виктор лишь проконсультировался со мной, но сам подобрал мольберты, заказал систему хранения, даже поставил винтажное кресло «чтобы тебе было, где думать».

Его бизнес за это время взлетел. Сделка с французами, ради которой он на мне женился, превратилась в настоящий прорыв.

Сегодня большая часть гостей — знакомые Виктора: партнёры, инвесторы, те, кто привык видеть Виктора Польского на переговорах, а не на фоне картин. Но он здесь. Со мной. Держит за руку, обнимает, сдержанно целует в щеку или лоб, когда оказывается рядом.

В остальное время он гуляет по залу, ведет беседы, но всё время держит меня в поле зрения. Этот взгляд — как тихая защита, и я знаю, что со мной ничего не случится. Что мой любимый всегда рядом.

Теплицкий тоже получил приглашение на выставку и не обделил меня вниманием. Он останавливается перед одной из картин, смотрит с прищуром долгим, оценивающим взглядом.

— Лена, я впечатлен, — произносит он с оттенком уважения, который я услышала в его голосе, кажется, впервые.

Я улыбаюсь и благодарю. Виктор тут же оказывается рядом, кладет руку на талию.

— У тебя талантливая супруга, Виктор, — бархатисто рокочет Теплицкий.

— Спасибо, я знаю, Валерий Павлович, — муж чуть улыбается, но в этой улыбке немое предупреждение.

Официанты снуют между людьми, подносы с шампанским звенят лёгким стеклянным звуком. Все берут бокалы. Но только не я. Я пью сегодня только воду или сок.

Пару раз ловлю на себе взгляд Виктора, но он ничего не спрашивает. Но я уже вижу, что догадывается.

Вечер длится дольше, чем я ожидала.

Поздравления, разговоры, рукопожатия. Я устала, но это приятная усталость — от того, что всё получилось. И ещё от ощущения, что всё это видит Виктор. Что он участвовал в моем триумфе и гордится мной.

Когда последний гость уходит, я выключаю везде свет. Виктор помогает мне надеть пальто, и мы выходим на улицу, где уже ждёт его машина.

Я с чувством выполненного долга запираю галерею. Щёлчок замка на пустеющей вечерней улице звучит как точка в длинной фразе.

Мы садимся назад. Водитель заводит двигатель. Салон тихий, мягкий. Я закрываю глаза на секунду, когда Виктор обнимает и прижимает меня к себе, точно пытается согреть.

За стеклом проплывает вечерний город: огни витрин, мокрый блеск мостовой, редкие прохожие. Я чувствую его взгляд и дыхание на коже щеки.

— Скажи мне, — он говорит тихо, — ты не пила шампанское, потому что… это то, о чём я думаю?

Я поворачиваюсь, беру его ладонь, плавно кладу себе на живот. Чуть прижимаю для верности.

— Это именно то, о чём ты думаешь, Вить, —Я улыбаюсь. — У нас будет ребёнок.

Он замирает, будто на мгновение забывает вдохнуть. Его ладонь становится словно теплее и тяжелее, пальцы чуть сжимаются на коже.

В глазах Виктора появляется искренняя радость и нежность. Таким я его видела в лесном доме и тогда, когда он меня спас.

— Лена… — он произносит моё имя так, будто это всё, что ему нужно. — Это лучшее, о чём я мог мечтать. Я всегда отталкивал мысль стать отцом, но с тобой… я счастлив этой новости! Наверное, потому что впервые за всю свою жизнь по-настоящему полюбил. А от любимой женщины ребенок — это чудо!

Он прижимает меня к себе, целует в волосы, а сердце у него бьётся быстро-быстро, будто он только что выиграл самую важную битву в жизни.

— Я люблю тебя Вить, — шепчу ему в ответ. — Из нас выйдет прекрасная семья. И родители у нашего ребенка будут лучшие в мире!

— Несмотря на то, что мама у него слегка крэзанутая, а отец любит всё контролировать, — добавляет Виктор с шутливым выражением.

— Баланс! — подхватываю я и целую его в губы.

И я знаю: впереди будут новые картины, новые сделки, шум моря и ещё тысячи таких вечеров, когда он будет рядом. Когда он будет держать меня так, будто я — его главный трофей и единственная слабость. А наш ребенок будет расти в самом безопасном мире, который только можно представить.

____________

Привет, прекрасные!

Вот и подошла к завершению непростая и эмоциональная история любви Виктора и Лены. Им было трудно свыкнуться с причудами друг друга, но они смогли это преодолеть и найти баланс. Скоро у них появится малютка, и жизнь однозначно станет полной чашей!

Спасибо всем, кто прошел весь этот путь вместе со мной и героями до самого конца. Не переключайтесь! У меня стартует новая история!

«Брат мужа. Привыкай страдать»

Он

— старший брат её покойного мужа, опасный и влиятельный человек.

Она

— вдова, которую его семья подозревает в убийстве мужа.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Её вины в смерти мужа нет, но этого не доказать.

Он

ненавидит

её

и берет в жены, лишь чтобы держать врагов ещё ближе, чем друзей, и не остановится, пока не выяснит, кто на самом деле убил его брата.

Читать тут:

Спойлер: ХЭ! (Никакой жести)

Конец