Секс как слова. Секс-рассказы

Глава 1. Билет в один конец. Предположительно, в Рай

Если бы мне год назад сказали, что мой путь к спасению лежит через пылесос класса «люкс» и священный трепет перед хрустальной вазой размером с мой бывший эго, я бы… ну, я бы поверила. Потому что год назад я еще верила в то, что Дэмиен – это «сложный период», а не ходячее воплощение токсичного болота в дизайнерских лоферах.

Но сейчас? Сейчас я засовывала в чемодан, купленный на последние деньги в секонд-хенде, единственные приличные шорты и мысленно слала воздушные поцелуи своей прошлой наивности. Адиос, амбре разбитых надежд и вечных упреков! Элеонора Рид (просто Элли для друзей, которых, честно говоря, осталось кот наплакал) отправляется в новую жизнь. Или, как это назвал агент по трудоустройству Мартин, в «уникальную карьерную возможность с элементами эксклюзивного ретрита».

«Эксклюзивный ретрит» оказался вакансией старшей горничной на вилле. Не абы какой, а на одной из десяти жемчужин, рассыпанных по изумрудному склону острова Сан-Лючио, где-то в Карибах. Мартин, человек с голосом, намекавшим на многолетний стаж продажи элитного воздуха и иллюзий, рисовал картину так сладко, что у меня чуть не случился диабет.

«Видите ли, мисс Рид, наш клиент – человек чрезвычайно занятой и… приватный, – вещал он по скайпу, его пиксельное лицо излучало доверительность дилера подержанных яхт. – Вилла «Мареа» – его убежище. Он появляется редко, спонтанно, как тропический шторм, только без разрушений. В идеале. Ваша задача – поддерживать это убежище в состоянии перманентной готовности к его божественному появлению. Пылинке на паркете – бой! Разводу на бокале – война! Вы – невидимый страж совершенства».

Я кивала, пытаясь представить себя «невидимым стражем» в фартуке. Звучало эпичнее, чем «убойщица пыли».

«Оплата, – Мартин сделал паузу для драматизма, – соответствующая уровню ответственности и… деликатности положения». Он назвал цифру. Цифру, от которой у меня перехватило дыхание сильнее, чем от последнего «сердечного» разговора с Дэмиеном. За такие деньги я готова была вылизывать паркет не только от пылинок, но и от навязчивых воспоминаний.

«Условия просты, – продолжал агент, его голос стал чуть жестче. – Вы работаете так, будто хозяин всегда дома. Даже если его не было год. Абсолютный порядок. Абсолютная тишина. И… никаких вопросов, мисс Рид. Ни о нем, ни о его делах, ни о том, почему в холле стоит чучело дикобраза в цилиндре. Просто – нет вопросов. Это священно и прописано в контракте пунктом номер один, два и, кажется, пятнадцать».

«Никаких вопросов», – повторила я про себя. Райская тишина. Только море, солнце и ни капли токсичного мужского шума. Это звучало как мелодия, написанная специально для моих истерзанных барабанных перепонок и самооценки. Я представляла бескрайнюю синеву океана за окнами виллы (надеюсь, окна там есть), шелест пальм вместо криков, и себя – спокойную, загорелую, с банковским счетом, который не вызывает приступов паники.

«Я берусь, – сказала я твердо, глядя на пиксельного Мартина. Внутри что-то ликовало и трепетало одновременно. – Когда вылет?»

«Завтра, – улыбнулся он. – Вам повезло, место только освободилось. Предыдущая… э-э-э… решила вернуться к семье. Очень внезапно».

«Очень внезапно» прозвучало слегка зловеще, но я загнала тревогу куда подальше. Что могло быть страшнее, чем просыпаться каждый день рядом с Дэмиеном? Пылесосить под присмотром чучела дикобраза? Пф-ф.

Через двадцать четыре часа, три перелета и одну тряскую поездку на катере, который явно считал себя потомком пиратских шхун, я стояла у резных деревянных ворот. За ними угадывалась белоснежная громада виллы «Мареа», утопающая в буйстве зелени и цветов таких ярких, что глаза слезились. Воздух был густой, сладкий и соленый одновременно, как поцелуй незнакомца. Им хотелось дышать, как вином.

Меня встретил водитель-садовник-человек-многостаночник по имени Энцо – коренастый, улыбчивый, с глазами цвета темного шоколада. Он пробормотал что-то приветственное на ломаном английском, сунул мне связку ключей размером с мою руку и показал на дверь.

«Босс нету. Когда приехать?» Энцо развел руками так широко, что чуть не сбил колибри. «Может, завтра. Может, через год. Ты хозяйка теперь. Почти.» Он хитро подмигнул. «Не скучай. Работа есть. Много.»

И он укатил на своем электрокаре, оставив меня одну посреди этого ослепительного великолепия. Тишина была оглушительной. Только шелест листьев, далекий грохот прибоя и бешено стучавшее сердце где-то в районе горла. Я прошла по дорожке, выложенной гладким камнем, мимо бассейна, в котором вода переливалась как жидкий аквамарин. Мои дешевые сандалии скрипели на фоне этой немой роскоши.

Дверь поддалась с тихим щелчком. Прохлада кондиционированного воздуха обняла кожу, пахнущую потом и дорогой. Внутри было… безупречно. Стерильно. Как музей после закрытия. Мраморные полы сияли, отражая причудливые светильники. Белоснежные диваны выглядели так, будто на них никто и никогда не садился. Тот самый дикобраз в цилиндре гордо восседал на постаменте в углу холла, его стеклянные глаза смотрели на меня с немым укором: «Запоминай, новенькая. Никаких вопросов».

Я опустила чемодан на паркет, который, вероятно, стоил больше, чем все мое имущество вместе взятое. Тишина висела в воздухе, почти осязаемая. Готовая лопнуть при первом же неверном шаге или… при внезапном появлении невидимого хозяина.

«Ладно, Элли, – прошептала я самой себе, ощущая смесь восторга, паники и дикого предвкушения. – Добро пожаловать в твою новую жизнь. И помни: пылинкам – бой. И никаких вопросов. Особенно к дикобразу».

Я сделала шаг вперед, в прохладную, роскошную тишину. Куда бежать от прошлого, как не на край света, в золотую клетку с видом на океан? Главное, чтобы дверца случайно не захлопнулась. Слишком громко.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 2. Пыль Изумрудного Рая

Комната, отведенная «невидимому стражу совершенства», оказалась больше и светлее моей прошлой квартирки в Бруклине. С балкончика открывался вид не на пожарную лестницу, а на бескрайнюю синеву, сливающуюся с небом на горизонте. «Неплохо, Элли, – подумала я, – даже очень неплохо». Если не считать гигантского мануала, лежавшего на прикроватном столике с видом священного писания.

«Инструкция по эксплуатации рая», – усмехнулась я про себя, листая плотные страницы. «Пылесосить паркет ТОЛЬКО против волокон, раз в три дня». «Полировать латунные ручки ТОЛЬКО специальной пастой (флакон №3 в кладовой под знаком «Венера»)». «Цветы в вазах менять каждые 48 часов, срезая стебли ПОД УГЛОМ». «Каминную решетку чистить щеткой с натуральной щетиной ПОСЛЕ каждого потенциального использования, даже если огонь не разжигался». «НЕ ПРИКАСАТЬСЯ к предметам в кабинете и библиотеке без надобности. Надобность определяет хозяин. Абстрактно».

Уф. Это было не просто руководство, это был устав монастыря богини Чистоты. Я отложила фолиант. «Потом. Обязательно прочту потом. Когда выучу латынь и найду флакон под знаком «Венера»». Сейчас важнее было примерить униформу.

Шкаф выдал комплект: черное платье-футляр чуть выше колена, облегающее так, что мои скромные формы вдруг обрели неожиданно пикантные очертания, и белоснежный, почти стерильный фартук с крошечными кружевцами по краю. Надев это, я почувствовала себя странным гибридом секретарши из ретро-фильма и очень аккуратной Золушки. «Главное – не потерять хрустальную туфельку во время войны с пылинками», – пошутила я с собственным отражением. Оно ответило усталой, но довольной улыбкой. Хотя бы здесь некому было критиковать длину юбки или манеру завязывать фартук.

И началось. Первый день в роли хранительницы «Мареа». Вилла была не просто большой. Она была огромной, стерильной и… немного пугающей в своем совершенстве. Я скользила по прохладному мрамору гостиной, где белоснежные диваны казались скульптурами, а стеклянный стол отражал потолок так, что голова кружилась. Бассейн на террасе – это отдельная песня. Лазурная вода переливалась на солнце, сливаясь с океаном внизу, создавая иллюзию бесконечности. «Купаться тут наверняка запрещено пунктом 47 мануала», – мелькнула мысль. Но вид… Вид забирал дар речи. Тропики бушевали за перилами: гибискусы размером с тарелку, орхидеи, свисающие с деревьев как драгоценности, пальмы, шелестящие на ветру. Аромат жасмина и влажной земли висел в воздухе густым, дурманящим шлейфом.

Кабинет хозяина дышал холодной мощью. Огромный стол из темного дерева, пустой, как и весь огромный монитор. Стеллажи с книгами в одинаковых темных переплетах – никаких имен, только номера. Ни одной фотографии. Ни одного личного предмета. Только строгость и ощущение, что ты вторгся в чужое святилище. Я протерла пыль с поверхности стола (против волокон, естественно), чувствуя себя шпионом.

Спальня… Царство огромной кровати под балдахином из легчайшей ткани. Белоснежные простыни, которые, казалось, взывали к тому, чтобы их не мять. Никаких следов присутствия. Ни тюбика крема, ни книги на тумбочке. Только абстрактные картины на стенах – взрывы цвета и формы, которые не давали зацепиться взгляду, не рассказывали никакой истории. Как будто сам хозяин был таким же – ярким, но непостижимым, лишенным якоря в реальности. «Человек-загадка в вакууме», – подумала я, аккуратно поправляя идеально лежащую декоративную подушку.

Работа была монотонной, почти медитативной. Пыль протиралась, полы сияли, хрусталь сверкал. Тишина давила, но это была другая тишина. Не та, ледяная, после ссор с Дэмиеном, а… наполненная шумом океана и пением невидимых птиц. Безопасная. Моя.

К вечеру ноги гудели, спина ныла, но на душе было легко. Невероятно легко. Я схватила пачку сигарет – последний бастион прошлой жизни, который пока не смогла сдать – и выскользнула в сад. Солнце клонилось к закату, окрашивая небо в персиковые и лиловые тона. Я нашла низкое каменное ограждение террасы, откуда открывался самый дух захватывающий вид на океан, и присела.

Закуривая, я втянула дым, смешанный с соленым ветерком. И просто смотрела. На бескрайнюю воду, на последние лучи солнца, цеплявшиеся за волны золотыми бликами. «Боже правый, – прошептала я в дымку. – Я здесь. Я одна. И это… чертовски здорово».

Тишину нарушил только мягкий скрежет колес электрокара. Из-за угла виллы выкатился Энцо с тачкой, доверху наполненной какими-то экзотическими листьями. Он увидел меня, прикуривающую вторую сигарету, и остановился, улыбнувшись своей широкой, доброй улыбкой.

«Красиво, да?» – кивнул он в сторону океана. Его английский был ломаным, но искренним.

«Невероятно, – ответила я, улыбаясь в ответ. – Как во сне».

«Сон хороший, – засмеялся он. – Только не кури тут много. Босс…» Он потер пальцами воздух, изображая что-то исчезающее. «…не любит дым. Чует издалека, как акула кровь». Он подмигнул и покатил дальше, оставив меня с внезапно испорченным настроением.

Я посмотрела на сигарету, потом на океан. Энцо был прав. Это было слишком красиво, чтобы рисковать. Я затушила «последний бастион» о камень и швырнула окурок в карман, чтобы выбросить позже. Ветер трепал волосы, соленые брызги долетали до лица.

«Ладно, мистер Загадка, – подумала я, глядя на темнеющую воду. – Не любишь дым? Значит, я брошу. Не для тебя. Для себя. И для этого вида». Я расправила плечи, чувствуя, как усталость отступает перед чем-то новым – смесью решимости и осторожного счастья. Рай требовал жертв. Но, возможно, оно того стоило. Пока что.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 3. Мексиканский Вихрь, Флакон «Венера» и Городская Правда

Два месяца на «Мареа» научили меня двум вещам: первое – пыль на тропическом острове обладает сверхъестественной способностью к регенерации, особенно на полированном мраморе. Второе – тишина, сперва казавшаяся целительной, начинает потихоньку сводить с ума. Шум океана и щебет невидимых птиц – это прекрасно, но иногда хочется услышать человеческий голос, который не транслирует инструкции по уходу за чучелом дикобраза.

Моя война с пылью достигла уровня профессионального спорта. Я знала каждый уголок виллы, каждый каприз паркета (против волокон, всегда против волокон!), каждую хитрую щель, где прятались невидимые армии пылевых клещей. Я нашла флакон №3 под знаком «Венера» – пах он как смесь лимона и чего-то химически-непреклонного. Я научилась срезать стебли цветов под идеальным углом в 45 градусов, так что орхидеи в холле выглядели так, будто только что сошли с обложки журнала «Роскошная Флора для Особо Требовательных».

Жизнь текла размеренно, как прилив у подножия утеса. Утро – война с пылью. День – битва за безупречность. Вечер – сидение на камне с видом на вечность (уже без сигарет, кстати, Энцо был прав – вид того стоил). Раз в неделю – священный выходной. И раз в неделю в город на грузовичке Энцо, который привозил припасы.

Именно в одну из таких поездок за «необходимым» (читай: шоколадом, дешевым вином и новым блокнотом для тайных стишков) и случилось Чудо Общения. Я ковырялась на полке с печеньем в единственном более-менее приличном супермаркете городка Сан-Лючио, пытаясь выбрать между «Кокосовым Искушением» и «Шоколадным Адом», когда рядом раздался вздох, похожий на свист тропического ветра в пальмовых листьях.

«Ай, mija, не бери это! Это – картон в шоколадной глазури!» – прозвучал энергичный голос с густым, музыкальным акцентом.

Я обернулась. Рядом стояла девушка, на вид моих лет, с густейшими черными кудрями, сбегавшими из небрежного пучка, и глазами такого теплого карего цвета, что сразу хотелось улыбнуться. На ней была знакомая черно-белая униформа горничной, только чуть потрепанная на коленях.

«Вот это, – она уверенно сунула мне в руки пачку с ярким рисунком ананаса. – «Пиканте Дульсе»! Настоящий сахарный взрыв, а не этот… пластик». Она презрительно ткнула пальцем в мою «Кокосовую Тошноту».

Я рассмеялась. «Спасибо за спасение. Я Элли. С виллы «Мареа». – «Ооо, Загадочный Замок! – глаза девушки расширились. – Я Кармен. С «Солеады», соседняя вилла, через холм и пару километров страшных дорог». Она махнула рукой в сторону, откуда, видимо, приполз ее старенький мопед. «Работаешь на Призрака?»

«Призрака?» – я удивилась.

«Ну да! Хозяина твоего. Никто его никогда не видит! На нашей вилле босс хоть раз в месяц наведывается, греется на солнышке, как старая игуана. А твой… – Кармен понизила голос до конспиративного шепота, хотя вокруг кроме сонного кассира никого не было. – Говорят, он приезжает только по ночам, на черном вертолете, без опознавательных знаков! Или что он вампир!» Она засмеялась, звонко и заразительно. «Шучу, mija! Но правда – призрак. Как ты одна там не скучаешь?»

Так началась моя дружба с Кармен, мексиканским вихрем в фартуке горничной. Она оказалась глотком живой, шумной, пахнущей специями и солнцем воды в моем стерильном мире безупречности. Иногда, раз в неделю-две, она приезжала ко мне на своем трещащем мопеде «Чикито», привозя с собой нелегальные (по меркам «Мареа») чипсы, дикие сплетни со всего поселка вилл и невероятную энергию.

Мы сидели на каменном ограждении у меня, пили дешевое вино из пластиковых стаканчиков (о, святотатство!) и болтали. Кармен рассказывала о своих пяти братьях в Гвадалахаре, о жадном хозяине «Солеады», который считал каждую каплю воды в бассейне, о смешных случаях с гостями. Я делилась… ну, в основном, победами над пылью и открытиями вроде: «Представляешь, флакон «Венера» на самом деле отлично оттирает пятна от кофе!». Кармен хохотала до слез.

«Dios mio, Элли! Ты превращаешься в монашку этого своего храма чистоты! – воскликнула она как-то. – Тебе срочно нужна встряска! Жизнь – не только протирание пыли!»

Город Сан-Лючио после поселка вилл казался другим миром. Не убогим, но… настоящим. Яркие, выгоревшие на солнце домики, запах жареной рыбы и специй, громкая музыка из открытых дверей, дети, гоняющие мяч по пыльной улице. После стерильного великолепия «Мареа» и его соседей здесь была жизнь – шумная, чуть потрепанная, пахнущая морем и тамалес. Я любила эти поездки: купить свежих фруктов на рынке, выпить крепчайшего кофе в крошечной cafetería, просто понаблюдать за людьми. Это напоминало, что мир существует за высокими воротами и идеальным паркетом.

Энцо, мой верный поставщик и единственный регулярный контакт с внешним миром (не считая Кармен), относился к моим вылазкам в город с отеческой снисходительностью. «Ты, chica, не забывай, кто твой босс, – ворчал он, загружая в грузовичок мои скромные покупки. – Красота тут обманчива. А остров – маленький». В его словах всегда чувствовалось невысказанное предостережение, но я старалась не задумываться. После двух месяцев тишины и порядка, дружба с Кармен и глоток настоящей жизни в городе казались бесценным подарком.

Возвращаясь на виллу после выходного дня, я каждый раз ловила себя на контрасте. Грузовичок Энцо въезжал в мир безупречных дорог, белоснежных стен, немых как сфинксы охранников на въезде в поселок. Воздух здесь был другим – фильтрованным, лишенным навязчивых запахов города. Тишина обволакивала, как бархатный саван.

Я выгружала свои пакеты, здоровалась с молчаливым дикобразом в вестибюле и шла по сияющим полам в свою комнату. За окном бушевали тропики, сверкал океан, но внутри «Мареа» снова воцарялся знакомый, почти гипнотический порядок. И странное чувство: после шума города и смеха Кармен, эта роскошная тишина вдруг начинала казаться не умиротворяющей, а… звенящей. Как натянутая струна перед ударом. Я отряхивала сандалии от городской пыли у порога, чувствуя, как вместе с ней смывается кусочек той, другой, шумной жизни.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

«Ладно, Элли, – говорила я себе, переодеваясь в черное платье стражницы рая. – Война с пылью ждет. И помни: флакон «Венера» – твой друг. И никаких чипсов «Пиканте Дульсе» на территории». Но в углу рта дрожала улыбка – воспоминание о звонком смехе Кармен. Рай по-прежнему требовал жертв. Но теперь в нем появился лучик настоящего, немножко запретного солнца.

Глава 4. Синее Искушение

Рай, как оказалось, умел подбрасывать сюрпризы. И не только в виде особо живучей пыли на чучело дикобраза. Кармен ворвалась ко мне в один из моих редких вечеров полного ничегонеделания (я изучала потолок и размышляла, протирают ли его когда-нибудь против волокон). Ее глаза горели, как угли.

«Mija! Ты сидишь тут, как скучная рыба в аквариуме! Завтра же Fiesta del Sol! Самый большой праздник года! Танцы, музыка, еда, chicos guapos... Ты ДОЛЖНА поехать!»

Я чуть не поперхнулась собственным слюном. «Кармен, я... нет. Не могу. Работа...» – начала я автоматически, мысленно листая пункты инструкции, где, наверняка, пункт 666 запрещал горничной веселиться в честь местного божества.

«Que trabajo?! – Кармен фыркнула, махнув рукой так, что чуть не сбила вазу с орхидеями. – У тебя же завтра выходной! И хозяин твой – призрак! Он не узнает!»

«Мне нечего надеть, – выпалила я следующую отговорку, мысленно представляя свой скромный гардероб: униформа, джинсы, пара простых сарафанов. Ничего для «Fiesta del Sol». Ничего, что не кричало бы «горничная на побегушках».

Кармен замерла, ее лицо озарилось хитроумной улыбкой охотника, выследившего добычу. «Ay, mi amor! Это не проблема! У меня есть платье! Оно мне немного... э-э-э... мало стало после рождественских tamales». Она округлила руками воображаемые бока. «Но на тебя – perfecto! Ты стройная, как пальма! Я привезу его завтра вечером!»

«Кармен, я...» – попыталась я запротестовать, но она уже неслась к двери.

«Договорились! Я заеду за тобой в семь! Будь готова! Hasta mañana, belleza!»

Дверь захлопнулась, оставив меня в ошеломленной тишине. Я уставилась на дикобраза. Он смотрел на меня своим стеклянным взглядом, полным немого осуждения: «Никаких вечеринок. Пункт 42, подпункт «Б»».

Но почему я так боялась? Кармен была права. Завтра выходной. Хозяина – нет. Я была совершенно одна на этой огромной, стерильной вилле. Океан шумел за окном, призывно и свободно. А я? Я превращалась в ту самую «монашку храма чистоты», о которой говорила Кармен. Дрожь по спине была не только от страха. Что-то внутри, глубоко и тихо закопанное под слоем пыли и правил, слабо зашевелилось. Жажда жизни? Или просто глупость?

Весь следующий день прошел в нервном ожидании. Я мыла полы с особым усердием, будто пытаясь смыть чувство вины за еще не совершенный проступок. Когда стемнело, а на вилле зажглись автоматические ландшафтные огни, подъехал знакомый треск мопеда «Чикито».

Кармен выскочила, сияя, как само солнце в названии праздника. В руках у нее был пакет. «Vamos! Одевайся быстро!»

В моей комнате она вытряхнула из пакета... это. Темно-синее платье. Шелк или что-то очень похожее. И оно было... ну, очень не для дикобраза в цилиндре. Вызывающе короткое – миди превратилось в микро. Глубокое-глубокое декольте, уходившее куда-то в район солнечного сплетения. Без бретелек. Просто два треугольника ткани, отчаянно пытающиеся прикрыть самое важное, и юбка, которая дышала на ладан выше середины бедра.

«Кармен! – ахнула я. – Я же не на конкурс стриптизерш собралась!»

«Callate! – засмеялась она. – Это же вечеринка! Fiesta! Все так оденутся! Ты будешь королевой!» Она буквально впихнула меня в платье.

Ткань скользнула по коже, прохладная и чуть опасная. Оно сидело... идеально. Слишком идеально. Подчеркивало каждую изгиб, каждую линию. Я чувствовала себя голой и завораживающе красивой одновременно. В зеркале смотрела на меня незнакомая женщина – дерзкая, с блеском в глазах, которую я давно в себе не видела. Или никогда не видела?

«Dios mio! – восхищенно прошептала Кармен. – Я же говорила! Perfecto! Теперь волосы распусти, тушью ресницы... и vamonos!» Она достала из бездонной сумочки тушь и помаду цвета спелой вишни.

Дорога в загородный клуб пролегала через спящий город Сан-Лючио. Окна домов светились уютными огоньками, но улицы были почти пустынны – все, видимо, уже были на Fiesta. Мопед Кармен трещал по неровной дороге, теплый ветер бил в лицо, трепал волосы, заставлял меня инстинктивно придерживать слишком смелое декольте. Адреналин смешивался со страхом и диким возбуждением. Я нарушала правила. Невидимые, но железные. И платье... Боже, это платье! Каждый кочок заставлял меня чувствовать, как короткая юбка задирается еще выше.

«Ты вся дрожишь! – крикнула Кармен навстречу ветру. – Расслабься! Забудь про свою виллу и призрака на одну ночь! Сегодня мы будем жить!» Она весело подпрыгнула на сиденье. «А я познакомлю тебя с Рафаэлем! Тот самый парень, о котором говорила! Un ángel с телом Аполлона! Он работает барменом в клубе!»

Она говорила о Рафаэле с таким восторгом, что я невольно улыбнулась. Ее предвкушение было заразительным. Может, и правда? Одна ночь. Одна ночь шума, музыки, жизни. Без пыли, без правил, без звенящей тишины. Мы выехали за город. По бокам дороги сгущалась тропическая ночь, таинственная и густая. Где-то впереди, за поворотом, уже слышались первые, приглушенные еще расстоянием, удары басов.

«Кармен, а что это за божество, в честь которого праздник? – спросила я, пытаясь отвлечься от мыслей о том, как мало на мне ткани.

«El Sol Dorado! Золотое Солнце! – крикнула она в ответ. – Оно дарит урожай, удачу и... страстные встречи!» Она залилась смехом. «Так что держись, mi amiga! Сегодня ночь обещает быть жаркой!»

Мопед свернул на освещенную подъездную аллею. Впереди, как мираж, сиял огнями загородный клуб. Музыка нарастала, превращаясь в мощный, пульсирующий гул. Я чувствовала, как сердце колотится в такт этим басам – то ли от страха, то ли от предвкушения. Я поправила дерзкое декольте, почувствовав, как холодок по спине сменился волной жара. Ворота в другой мир были вот-вот открыты. Готова ли я была шагнуть в эту ослепительную, шумную неизвестность? В этом синем, как тропическая ночь, платье, похоже, выбора уже не было.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 5. Звёздный Песок и Огонь Забытья

Загородный клуб «El Dorado» был не просто вечеринкой. Это был вулкан, извергающий свет, звук и человеческую плоть. Музыка била в грудь мощными басами, смешиваясь с криками, смехом, звоном бокалов. Воздух гудел от энергии и пах дорогими духами, потом, морем и жареной уличной едой. Пестрая толпа – местные красавицы в ярких, открытых нарядах, загорелые туристы в гавайских рубашках, элита острова в дорогом casual – перемешивалась в едином, пульсирующем организме танца.

Кармен, как мотылек на пламя, тут же устремилась к бару, выискивая своего «Аполлона» Рафаэля. Я последовала за ней, чувствуя себя невидимой рыбкой в бурном потоке. Темно-синее платье, которое в тишине моей комнаты казалось дерзким, здесь почти терялось на фоне других, еще более откровенных нарядов. Это немного успокоило.

Алкоголь лился рекой. Кармен, сияя, вручила мне какой-то коктейль цвета заката – сладкий, фруктовый и коварно крепкий. «Пей, mi amor! Расслабься!» Я пила. Один бокал. Потом другой. Музыка проникала под кожу, ритм захватывал. Стены страха и правил, возведенные за месяцы на «Мареа», начали трещать и рушиться под напором басов и текилы.

Потом я оказалась на танцполе. Толпа сомкнулась вокруг, тела двигались в такт, жарко и свободно. Я закрыла глаза, позволив музыке унести меня. Руки поднялись сами, волосы рассыпались по плечам, бедра нашли свой ритм. Я забыла про дикобраза, про пыль, про «никогда загадочного» хозяина. Была только музыка, жаркая волна, поднимающаяся изнутри, и сладкое головокружение свободы. Где-то рядом мелькала Кармен, слившаяся в поцелуе с высоким, темноволосым красавцем – наверное, тем самым Рафаэлем.

Именно тогда я почувствовала взгляд. Тяжелый, пристальный, будто физически ощутимый на своей обнаженной спине. Я открыла глаза, оглянулась. Море лиц, улыбок, танцующих тел. Никто не смотрел прямо на меня. Но ощущение не исчезало – как будто кто-то следил из глубины толпы, из тени. Мурашки побежали по коже, несмотря на жар. Внезапно стало душно, шумно, слишком. Голова закружилась от алкоголя и движения.

«На воздух», – прошептала я себе, пробираясь сквозь танцующую массу к выходу на пляж.

Тишина за стенами клуба оглушила. Только далекий гул музыки и вечный шепот океана. Я сбросила сандалии и почувствовала под ногами прохладный, шелковистый песок. Села у самой кромки воды, куда набегали нежные волны, омывая ступни. Запрокинула голову. Над морем раскинулось небо, усыпанное миллиардами звезд – таких ярких и близких, будто их можно было достать рукой. Дыхание перехватило от этой космической красоты и внезапной тишины после шума. Алкогольная дымка в голове немного рассеялась, оставив приятную тяжесть в конечностях и легкую тошноту под ложечкой.

Шаги. Тихо, по влажному песку. Кто-то остановился рядом, затем опустился на песок в полуметре от меня. Я не обернулась. Боялась спугнуть этот хрупкий покой.

«Убегаешь от шума?» – прозвучал мужской голос. Низкий, бархатистый, с легкой хрипотцой. На английском, без акцента.

Я наконец повернула голову. В лунном свете было видно лишь силуэт: широкие плечи, аккуратно стриженные темные волосы. Черты лица тонули в тени. Но я почувствовала его улыбку.

«Скорее, ищу равновесие, – ответила я, удивляясь собственной откровенности. – Звезды… они помогают. Кажется, что все проблемы там, – я махнула рукой в сторону клуба, – такие мелкие в сравнении с этой… вечностью».

«Мудро, – он кивнул. – Хотя иногда проблемы требуют не созерцания вечности, а… активного забвения». В его голосе звучал легкий вызов.

Мы заговорили. О банальностях – о музыке в клубе, о красоте ночи, о глупости некоторых танцующих. Но каждое слово было обернуто в легкую, почти детскую игривость. Шутки слетали с губ легко, смех – мой собственный смех! – звучал свободно и звонко, незнакомо даже мне самой. Он был остроумен, откликался на каждую мою реплику с искренним интересом, его смех был низким и заразительным. Между нами проскочила искра – мгновенная, яркая, как падающая звезда над головой. Исчезла дистанция. Исчезло стеснение из-за платья. Остались только мы двое, океан, звезды и это странное, пьянящее чувство абсолютной легкости и понимания без слов.

Он коснулся моей руки. Пальцы его были теплыми и шероховатыми. Я не отдернулась. Наоборот, повернулась к нему. Его лицо все еще было в тени, но я почувствовала его взгляд – горячий, изучающий. Он медленно приблизился. Я не отстранилась. Его губы нашли мои – сначала осторожно, вопросительно. А потом… Потом это был уже не поцелуй, а требование. Глубокое, властное, лишающее остатков разума. Его язык проник в мой рот, настойчивый и умелый, вызывая волну жара, растекающуюся по всему телу. Я ответила с той же страстью, забыв все – виллу, Кармен, правила, свое имя.

Платье… Это микро-чудо Кармен оказалось гениальной конструкцией. Ему не пришлось его снимать. Только отодвинуть тонкие бретельки, спустить ткань с груди, поднять короткую юбку выше бедер. Его пальцы скользили по моей коже – по бедрам, по талии, по спине – нежно, но уверенно, зажигая огонь везде, где касались. Его поцелуи переместились на шею, на плечо, на обнаженную грудь – горячие, влажные, вызывающие стон. Я запустила руки в его волосы, в жесткую короткую щетину на щеках, чувствуя силу его плеч под тонкой тканью рубашки.

Он был тверд и горяч. Его руки подхватили меня, уложили на песок, который был прохладным и бархатистым под спиной, контрастируя с жаром наших тел. Его уверенное, нежное проникновение заставило меня выгнуться и вскрикнуть – не от боли, а от внезапной, невероятной полноты и нарастающей волны удовольствия. Он двигался с силой и уверенностью человека, знающего, чего хочет, и умеющего это дать. Я отдалась потоку, ощущениям – шуму океана в ушах, смешанному с нашим прерывистым дыханием, шелку песка на коже, жгучей сладости его прикосновений, нарастающему, неудержимому напряжению внутри. Мир сузился до точки – до него, до меня, до песка под спиной и звезд, кружащихся в безумном танце над головой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Когда волна наконец накрыла, смывая все мысли, все страхи, все прошлое и будущее, я услышала только собственный стон и его низкий, хриплый выдох где-то очень близко.

Он откинулся на песок, тяжело дыша. Я, не раздумывая, перевалилась на него, прижалась лицом к его мокрой от пота груди, слушая бешеный стук его сердца. Его руки обняли меня, одна тяжело лежала на моей спине, пальцы другой водили по моей руке. Тишина. Только наше дыхание, шепот океана и далекий гул музыки. Никаких имен. Никаких обещаний. Только тепло двух тел и абсолютная, немыслимая до этого минуты близость с незнакомцем под звездами.

И тогда сквозь шум прибоя прорвался отчаянный крик: «Элли! Элеонора! ¿Dónde estás?»

Кармен! Время возвращаться!

Ледяная волна обрушилась на меня. Реальность – с ее правилами, виллой, должностью – ворвалась в наш хрупкий звездный пузырь. Я вскочила так резко, что голова закружилась. Микро-платье сползло еще ниже, обнажая бедра. Я судорожно подтянула его, поправляя бретельки, чувствуя песок на коже, в волосах, под платьем. Он приподнялся на локте, смотря на меня. Лунный свет упал на его лицо, но я не видела деталей – только смутный овал, блеск глаз. Ни имени. Ничего.

«Мне… мне надо! – выдохнула я, отступая. – Кармен зовет!»

Он не сказал ни слова. Просто смотрел. Его взгляд казался одновременно понимающим и насмешливым.

Я развернулась и побежала по песку, спотыкаясь, к огням клуба, оставив позади океан, звезды и жаркое эхо только что пережитого безумия. Песок налипал на босые ноги, ветер бил в разгоряченное лицо. В голове стучало только одно: «Что я наделала? Что я НАДЕЛАЛА?!»

Глава 6. Похмелье и Призрак За Спиной

Дорога обратно на виллу слилась в темный, пьяный туман. Кармен, сияющая и слегка помятая, что-то тараторила про Рафаэля, но слова до меня не доходили. Я молчала, прижавшись лбом к прохладному стеклу грузовичка Энцо. Внутри все горело и стыло одновременно. Песок натирал кожу под платьем, напоминая о каждом неосторожном движении на берегу. Запах моря, соли и его кожи – мускусный, чуть пряный – казалось, въелся в меня. Я закрыла глаза, и сразу же всплыли картины: звезды, пляж, его губы, требовательные и жадные, его пальцы, скользящие по моей груди, бедрам, впивающиеся в кожу… Волна жара накатила снова, смешанная с острой волной стыда и паники.

Что я наделала?

Энцо бросил многозначительный взгляд в зеркало заднего вида, но промолчал. Ангел-хранитель в виде водителя-садовника.

В своей комнате я содрала с себя синее платье, как липкую кожу греха. Быстрый, ледяной душ не смыл ощущения его рук. Песок остался в волосах, под ногтями – вещественные доказательства безумия. Я упала в постель, натянув простыню до подбородка, будто она могла защитить от реальности. Перед сном мозг, отравленный алкоголем и адреналином, прокручивал кадры: его смех, низкий и хрипловатый, его губы на моей шее, его твердое тело подо мной… Это было не просто не свойственно мне. Это было из другой вселенной. Вселенной До-Дэмиена, а может, Вселенной Никогда-Не-Существовавшей-Элли. Засыпала я под аккомпанемент бешеного стука сердца и жгучего воспоминания о его пальцах, сжимающих мою грудь.

Утро встретило солнечным ударом прямо в веки и молотом, колотящим в висках. Я застонала, зарылась лицом в подушку. Потом осторожно приоткрыла один глаз. Солнечный луч поймал крупинку песка на простыне. Не сон.

«Права имею», – упрямо подумала я, отгоняя навязчивые картины ночи. Выходной. Я позволила себе поваляться, уткнувшись носом в прохладную наволочку, пытаясь продлить иллюзию покоя. Но песок колол кожу, а голова раскалывалась. Нужен был аспирин. И кофе. Мощный, черный, как моя совесть. И… возможно, сигарета. Одна. Чтобы переварить. Чтобы поверить.

Я натянула старые мягкие шорты и майку – броню обыденности. Сверху накинула легкий шелковый халатик, подарок Кармен («Чтобы чувствовать себя звездой даже в своем храме!»). Босиком, по прохладному мрамору, поплелась на кухню.

Процесс заваривания кофе был медитативным и мучительным. Каждый звук – щелчок кофемашины, шипение пара – отдавался в висках. Я проглотила две таблетки аспирина, запивая их прямо из бутылки с водой. Кофе заварился, густой и ароматный. Я схватила пачку сигарет – старую, завалявшуюся на случай апокалипсиса – и вышла в сад.

Солнце уже припекало вовсю, обещая адскую жару, достойную вчерашней ночи. Я опустилась на прохладную мраморную ступеньку лестницы, ведущей к бассейну. Лазурная вода искрилась, сливаясь с океанской далью. Вид все тот же, райский. Но сегодня он казался чужим, немного осуждающим. Я сделала глоток обжигающего кофе – горечь помогла прийти в себя. Затем, дрожащими пальцами, достала сигарету, прикурила. Дым, резкий и знакомый, ударил в легкие. Кашель. Потом – горькое послевкусие на языке и слабое головокружение. Но какое-то подобие контроля вернулось. Да, это случилось. Да, это была она, Элеонора Рид. Да, это было безумие. Теперь надо жить дальше. Спрятать это воспоминание поглубже, как ту сигарету в карман халата. Работа, пыль, тишина. Рай…

«Я бы тоже не отказался от кофе».

Голос. Мужской. Низкий. Бархатистый. Раздался прямо за моей спиной, с верхней ступеньки.

Я вздрогнула так, что сигарета выпала из пальцев, а чашка с кофе выскользнула из другой руки и разбилась о мрамор с душераздирающим звоном. Сердце вжалось куда-то в пятки. Медленно, как в кошмаре, обернулась, запрокинув голову. Солнце било прямо в глаза, ослепляя. Я видела только силуэт: высокий, широкоплечий, в светлой одежде. Но по тому, как он стоял, по самому звуку этого голоса, по ледяной волне осознания, накрывшей меня с головой – это был ОН. Призрак. Хозяин. Явился.

«Извините! – выдохнула я, голос сорвался на писк. – Я… я сейчас!» Я вскочила, не глядя на разбитую чашку и тлеющий окурок, и буквально бросилась бегом в дом, в свою комнату, как заяц, спасающийся от ястреба. Халат развевался за мной, как стыдливое знамя.

В комнате я прислонилась к закрытой двери, пытаясь отдышаться. Он здесь. Сейчас. Видел меня в майке, шортах и халате, с сигаретой, роняющей кофе как последняя неумеха. Руки тряслись. Щеки горели. В голове стучало: Он? Это был ОН на пляже? Голос… Похож? Очень похож! Но в темноте… Я содрала с себя халат, майку, шорты. Натянула черное платье-футляр – униформу стражницы порядка. Быстро, дрожащими пальцами, завязала безупречно белый фартук. Волосы попыталась собрать в тугой пучок – защитный купол. Доспехи надеты. В бой.

На кухне руки все еще дрожали, когда я ставила крошечную фарфоровую чашечку под носик кофемашины. Эспрессо. Капля молока. Только капля. Инструкция пылилась в памяти пунктом 15. Я выполнила ритуал с маниакальной точностью. Чашечка на блюдце. Маленькая серебряная ложечка. Без сахара (пункт 15, подпункт «Г»).

С подносом, как со щитом, я вышла на летнюю террасу. Он сидел спиной к дому, к ней, в плетеном кресле у перил. Наслаждался видом. Белая льняная рубашка с закатанными по локти рукавами обрисовывала сильные предплечья. Воротник расстегнут, открывая загорелую линию ключиц. Бледно-голубые шорты, дорогой крой. Темно-каштановые волосы, коротко стриженные, чуть взъерошенные на затылке. Высокий, спортивный силуэт, излучающий расслабленную мощь даже в покое.

Я сделала шаг, потом другой. Паркет под ногами казался зыбким. Подошла к столу рядом с его креслом. «Ваш кофе, сэр», – прозвучал мой голос, удивительно ровный, будто не мой. Я поставила поднос.

Именно тогда он повернул голову.

Солнце, уже вышедшее из-за его спины, осветило лицо. Ровные, сильные черты. Твердый подбородок с легкой ямочкой. Широкий лоб. И глаза. Серые? Стальные? Холодные и невероятно знакомые. Глубокие, с тяжелым, оценивающим взглядом, который я чувствовала на спине в клубе… и который изучал меня в лунном свете на песке, когда я убегала.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он.

Сомнений не было. Это был он.

Весь воздух вырвался из легких. Мир на мгновение поплыл. Я почувствовала, как кровь отливает от лица, а руки леденеют. Он узнал? Должен был узнать! Я стояла, застывшая, ожидая… чего? Насмешки? Гнева? Разоблачения? Его взгляд скользнул по моему лицу – бегло, без интереса, как по предмету мебели. Затем опустился на чашку кофе. Он взял ее, поднес к губам, небрежно отпил. И снова повернулся к океану. Молча.

Ни слова. Ни намека. Никакой реакции. Как будто вчерашней ночи не было. Как будто я была всего лишь… горничной. Принесшей кофе.

Волнение, которое я так старалась подавить, накрыло с новой силой, смешанное теперь с жгучим унижением и дикой, нелепой растерянностью. Он просто… игнорировал. Или действительно не узнал в свете дня? Или… играл? Я стояла, не зная, уйти или ждать указаний, чувствуя, как под безупречным фартуком бешено колотится сердце, а в голове звучит только одно: Он здесь. Это он. И он делает вид, что ничего не было.

Глава 7. Осуждающий Дикобраз и Звон Осколков

Я стояла как вкопанная, глядя в его спину. В ушах гудело, в груди колотилось бешеное сердце, а в голове неслись обрывки мыслей, как осколки той самой чашки:

«Бежать. Сейчас же. Уволиться. Собрать чемодан и исчезнуть. Нарушила ВСЕ правила: не готова к приезду (пыль на дикобразе? паркет не против волокон?), курила на виду (пункт 87: "недопустимо"), и... о боже... переспала с хозяином! Это же абсурд! Это клиника! Он точно меня выгонит. Сейчас повернется и...»

«Мне больше ничего не нужно. Можешь идти». Его голос. Тот же бархатистый тембр, что и на пляже, но теперь – ледяной, ровный, лишенный интонаций. Он не обернулся. Просто отпил еще глоток кофе, продолжая созерцать океан, как будто я была пустым местом. Неуклюжим, разбившим чашку пустым местом.

Это равнодушие, эта абсолютная отстраненность сразили меня сильнее, чем крик или обвинение. Я сглотнула ком в горле, едва слышно пробормотала: «Хорошо, сэр», – и сорвалась с места. Не пошла – почти побежала по террасе, по прохладному мрамору холла, в свою комнату, прихватив по пути разбитую чашку и блюдце с подноса (еще одно нарушение – пункт 32: "подача и уборка только на подносе").

Дверь в спальню захлопнулась за мной с глухим стуком. Я прислонилась к ней, закрыв глаза, пытаясь отдышаться. Потом, на автомате, потащилась в ванную. Уперлась руками в холодную раковину и подняла голову. В зеркале смотрело перекошенное от паники лицо: щеки пылали алым румянцем, глаза были широко раскрыты, влажные и испуганные, волосы выбивались из пучка. Я выглядела как пойманная на месте преступления.

«Кто ты?» – прошептала я своему отражению, и голос звучал чужим, сдавленным. – «Как ты, Элеонора Рид, дошла до жизни такой? До... этого?» Вопрос повис в воздухе, густом от запаха шампуня и ее собственного страха. Ответа не было. Только стыд, жгучий и всепоглощающий. Стыд за вчерашнюю ночь. Стыд за сегодняшнюю панику. Стыд за разбитую чашку. Стыд за то, что он видел ее такой – растерянной, непричесанной, курящей неумехой. И за то, что он, возможно, видел ее всю вчера ночью.

Внезапно вспомнились осколки на лестнице у бассейна. И следы пролитого кофе на безупречном мраморе. Новый прилив паники. Надо убрать. Сейчас. Пока он не увидел этот хаос. Мысль о том, что он может выйти и наткнуться на свидетельство ее некомпетентности, заставила меня вздрогнуть. Это был последний гвоздь в крышку гроба ее карьеры горничной.

Я с силой провела руками по лицу, пытаясь стереть следы паники. Собралась с духом, как перед прыжком в ледяную воду. Надела перчатки для уборки (пункт 21: "при работе с осколками и химией") – свой маленький ритуал защиты. Вышла из комнаты, крадучись, как вор.

Терраса была пуста. Он все еще сидел где-то внутри или ушел в другую часть дома? Неважно. Главное – его нет здесь. Я почти подползла к месту преступления. Рассыпанные осколки фарфора блестели на солнце, как слезы. Липкая коричневая лужица кофе расползлась по мрамору. Я принялась за работу: аккуратно собрала каждый осколок, вытерла лужу и следы специальным средством (флакон №2 "Марс" – для каменных поверхностей), промыла водой, насухо вытерла. Движения были автоматическими, точными, как прописано в инструкции. Это успокаивало. Порядок можно было восстановить. Хотя бы здесь.

Закончив, я откинулась на пятки, оглядываясь. Терраса сияла первозданной чистотой. Никаких следов ее паники. Никаких следов вчерашней... нет, об этом лучше не думать. Я глубоко, с облегчением выдохнула. Может, пронесет? Может, он ничего не заметил? Может, он и вправду не узнал? Или ему все равно?

Я поднялась, намереваясь вернуться в спасительную тишину кухни, и бросила взгляд на виллу. И замерла. На летней террасе, где он сидел час назад, никого не было. Пустое плетеное кресло. Пустая столешница. Только вид на океан, вечный и безразличный.

Облегчение было сладким и мимолетным. Он исчез. Как настоящий призрак. Но его присутствие, его молчаливое, ледяное безразличие, висело в воздухе тяжелее тропической влажности. Я прошла через гостиную. Нигде. Ни звука. Вилла снова казалась гигантской, стерильной и абсолютно пустой. Как в первый день. Но теперь эта пустота была другой. Настороженной. Зловещей.

В холле мой взгляд упал на дикобраза в цилиндре. Его стеклянные глаза, всегда казавшиеся просто пустыми, теперь смотрели на меня с немым, но совершенно отчетливым осуждением. Как будто он знал. Знает все. И о вчерашнем побеге на вечеринку. И о платье. И о песке. И о мужчине на пляже. И о разбитой чашке. И о панике. Знает и выносит приговор.

Я прижала руку к животу, где все еще сжимался холодный комок страха. Облегчение от его отсутствия сменилось новой волной отчаяния. Он был здесь. Он видел. Он знает или знает слишком много. И его молчание было страшнее любой бури.

«Это конец», – прошептала я в тишину холла, чувствуя, как слезы подступают к горлу. Конец иллюзии. Конец спокойной жизни. Конец рая. Что бы ни случилось дальше, ничего уже не будет прежним. Дикобраз в цилиндре молча кивнул, подтверждая мою догадку.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 8. Коллекционная Ревность

Тишина виллы после его исчезновения была гнетущей. Я металлась между кухней и своей комнатой, пытаясь занять руки – протирала уже сияющие поверхности, перебирала белье, – но мысли крутились вокруг одного: Он здесь. Где-то. И он знает. Или не знает? И почему молчит? Дикобраз в холле казался единственным собеседником, и его молчаливое осуждение давило сильнее всяких слов.

Внезапный гул двигателя и скрежет автоматических ворот заставили меня вздрогнуть. Сердце екнуло. Я осторожно выглянула в окно кухни. На подъездную дорожку въезжал не грузовичок Энцо, а низкий, стремительный силуэт спортивного автомобиля. Старинного. Такого я раньше не видела – длинный капот, округлые крылья, хромированные детали, сиявшие даже в тени.

Машину вывел и аккуратно припарковал шофер, которого я видела пару раз при доставке. Он вылез, увидел меня в дверях и кивнул, вытирая руки о тряпку.

«Мисс Элли. Мистер Деклан просил сделать сервис и полировку. Машина как новенькая теперь». Он протянул мне единственный ключ – массивный, старомодный, с потёртой головкой. «Возьмите, передадите ему?»

Я машинально взяла ключ, холодный металл приятно лег в ладонь. «Конечно. Это… впечатляющая машина», – пробормотала я, разглядывая плавные линии кузова, глубокий, как океан ночью, синий цвет краски.

«Коллекционный, – с гордостью пояснил шофер. – Альфа Ромео, тридцать пятый год, кажется. Очень редкая. Очень дорогая. Хозяин… он ее обожает». В его голосе звучало почти благоговение.

«Любитель постарше», – мелькнула ироничная мысль, глоток воздуха в море паники. Я передала шоферу заготовленный список продуктов, он улыбнулся и укатил на своем грузовичке, оставив меня наедине с этим стальным хищником.

Я не удержалась. Подошла ближе, обошла машину. Солнце играло на безупречном лаке. Пахло горячим маслом, кожей и… историей. Это была не просто машина, это было произведение искусства. Я заглянула в открытое окно салона: кожаные сиденья цвета карамели, деревянная приборная панель, старинный руль. На мгновение забыв обо всем – о мистере Деклане, о вчерашнем дне, о страхе – я протянула руку, чтобы прикоснуться к гладкому дереву панели…

И наткнулась на… него.

Он стоял прямо за моей спиной. Близко. Очень близко. Настолько близко, что я почувствовала тепло, исходящее от его тела, сквозь тонкую ткань моей униформы. И тот самый запах – мускусный, теплый, с нотками кожи и чего-то пряного, его запах, который въелся в мою память на пляже. Запах ночи.

Я взвизгнула от неожиданности, резко развернулась и отшатнулась, прижимая ключ и спину к холодному металлу машины. Руки инстинктивно сжались на груди, будто защищаясь. Мы стояли лицом к лицу. Расстояние – полшага. Я видела каждую пору на его загорелой коже, тень ресниц на скулах, бледную полоску кожи у виска, где обычно лежат солнцезащитные очки. Его серые глаза были прикованы к моему лицу. Не холодные сейчас, а… изучающие. Глубокие, как омут. Я чувствовала, как по спине побежали мурашки, а дыхание перехватило.

Он не отступил. Не сказал ни слова. Просто смотрел. Его взгляд был тяжелым, физически ощутимым, будто сканировал каждый сантиметр моего лица, ища подтверждения чему-то. Сверлил. Я не могла пошевелиться, не могла отвести взгляд. В ушах зашумело.

Потом его рука медленно поднялась. Не к моему лицу, а… между нами. Ладонь вверх. Ожидающая.

Я замерла, не понимая. Что? Что он хочет? Мой мозг отказывался работать.

«Ключ, – произнес он наконец. Голос был низким, спокойным, но в нем не было прежней ледяной отстраненности. Была… терпкая густота. – Мне нужен ключ.»

Ключ! Осознание ударило, как обухом. Я покраснела до корней волос, чувствуя, как жар заливает щеки и шею. В моей сжатой руке, прижатой к груди, лежал тот самый массивный ключ. Я судорожно разжала пальцы и протянула его, едва не выронив. «Простите, мистер Деклан», – прошептала я, голос предательски дрогнул.

Он взял ключ. Его пальцы на мгновение коснулись моей ладони – шероховатые, теплые. Мимолетный контакт, от которого по коже снова пробежали искры. Он еле заметно улыбнулся. Не доброй улыбкой. Скорее… ухмылкой человека, наблюдающего за растерянным зверьком. И его взгляд все еще не отпускал меня.

Затем, с легким, но недвусмысленным движением, он отодвинул меня плечом от машины, освобождая путь к водительской двери. Его внимание мгновенно переключилось с меня на автомобиль. Он окинул его взглядом – от изогнутого крыла до хромированного бампера. И в его глазах, в самой его позе, произошла разительная перемена. Холодность и та тяжелая, изучающая напряженность, что была направлена на меня, растаяли, сменившись… любовью. Глубокой, искренней, почти нежной. Его пальцы ласково провели по капоту, смахивая невидимую пылинку. Лицо смягчилось, в уголках губ затаилось что-то теплое, что я не могла бы назвать улыбкой, но что было очень далеко от прежней надменности.

За полсекунды он превратился из загадочного и пугающего хозяина в человека, без ума влюбленного в свое сокровище. Это было так неожиданно, так искренне и так… лично, что я просто застыла, наблюдая.

Он ловко открыл дверь, скользнул в кожаное кресло. Двигатель рыкнул мощным, бархатистым ревом – звук, полный силы и благородства. Он не глядя захлопнул дверь, бросил последний взгляд на линию капота, и машина плавно тронулась, оставляя за собой лишь легкий запах выхлопа и облачко пыли.

Я стояла, прижавшись спиной к стене виллы. Колени внезапно подогнулись, и я едва удержалась, схватившись за выступ. Тело дрожало мелкой дрожью, сердце колотилось где-то в горле. От близости. От его взгляда. От этого немого вопроса в его глазах. От внезапной, шокирующей перемены в нем, когда он смотрел на машину. От теплого прикосновения пальцев. От этого запаха, все еще витавшего в воздухе.

И от леденящей мысли: «Он знает. Он точно знает. И его игра только началась.»

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 9. Ужин под Прицелом

Оставшуюся часть дня я провела, как подвешенная между небом и землей. Точнее, между паникой и отчаянной попыткой рационализировать. Деклан уехал, но его присутствие, его запах, его взгляд все еще витали в воздухе виллы, гуще тропической влажности. Дикобраз в холле казался менее осуждающим, но не менее бдительным.

Я достала телефон – шаткую связь с реальностью за пределами этого золотого ада. Написала Мартину, агенту-продавцу иллюзий. Коротко, деловито: «Уточните, пожалуйста, условия досрочного расторжения контракта на вилле «Мареа». Возможные санкции?»

Ответ пришел быстрее, чем я ожидала. Видимо, слово «Мареа» действовало как катализатор.

«Мисс Рид! Все в порядке? Жалоб от клиента не поступало!» – его пиксельное беспокойство почти ощущалось через экран.

«Просто уточняю детали», – отписала я, стараясь звучать нейтрально.

«Понимаю. Расторжение возможно, но с существенной неустойкой. Пункт 7А – компенсация трехмесячного оклада плюс расходы на срочный поиск замены. Сумма… значительная.» Он прислал цифру, от которой у меня похолодели пальцы. «Советую хорошо подумать. Клиент сложный, но платит щедро. Главное – безупречное исполнение обязанностей. Никаких жалоб – никаких проблем. Все в ваших руках!»

Я отбросила телефон, как раскаленный уголь. Никаких жалоб. Его не было. Значит, я еще не уволена. Значит, волноваться не о чем? Логика была шаткой, как мостик над пропастью, но она давала точку опоры. Безупречное исполнение обязанностей. Значит, надо работать. Как ни в чем не бывало. Как будто я не переспала с хозяином под звездами и не чуть не сломала его коллекционную машину от страха.

Пришло время готовить ужин. Инструкция была ясна: если хозяин на вилле, ужин сервируется к 19:30, если не указано иное. Я открыла раздел «Питание» с трепетом, ожидая изысков уровня мишленовского шефа. К своему удивлению, обнаружила довольно скромные запросы: стейк средней прожарки, печеный картофель с розмарином, простой зеленый салат. Никаких трюфелей или золотой икры. Даже соус – по желанию. Это было… выполнимо. Почти обнадеживающе.

Я погрузилась в приготовления, как в спасительную мантию. Нарезка овощей, подготовка мяса, разогрев духовки – ритуалы, знакомые до боли. Запахи чеснока, розмарина и горячего масла вытесняли из носа его мускусный шлейф. Руки сами знали, что делать. Это успокаивало. Порядок на кухне – мини-победа над хаосом в голове.

Ровно в семь вечера за воротами взревел знакомый бархатистый рык двигателя. Мое сердце провалилось куда-то в желудок, а ладони мгновенно покрылись липким потом. Он вернулся. Опять здесь. Под одной крышей.

Я заставила себя досчитать до трехсот (пять долгих минут), пытаясь унять дрожь в коленях. Безупречность. Профессионализм. Никаких эмоций. Надела маску спокойствия, вышла в гостиную.

Он сидел на белоснежном диване, откинувшись, одной рукой листая что-то на смартфоне. Расслабленный, как будто всегда здесь жил. Как будто между нами ничего не произошло. Свет торшера выхватывал сильную линию его челюсти, сосредоточенные складки у глаз.

Я сделала шаг вперед, собрала воздух в легкие. «Мистер Деклан, где прикажете подавать ужин?» – прозвучал мой голос. Ровный? Почти. Только легкая хрипотца выдавала напряжение.

Он не шевельнулся. Не поднял глаз. Как будто я была призраком, а не горничной в кричаще белом фартуке.

Я повторила громче, чувствуя, как голос предательски взлетает на октаву: «Ужин готов, сэр. На веранде или в столовой?»

Наконец он поднял взгляд. Серые глаза медленно сфокусировались на мне, изучающе, без спешки. Секунду, показавшуюся вечностью, он просто смотрел, будто взвешивая что-то. Потом его взгляд скользнул в сторону больших стеклянных дверей, ведущих на западную веранду, откуда открывался вид на закат над океаном.

«На веранде», – произнес он ровно, без эмоций, и снова уткнулся в телефон.

«Хорошо, сэр», – я едва слышно прошептала и поспешила прочь, чувствуя, как жар стыда снова заливает шею. Профессионализм, Элли. Профессионализм.

Сервировка стола на веранде прошла в режиме автопилота: безупречная скатерть, идеально расставленные приборы, зажженная свеча в стеклянном подсвечнике (пункт 46: «атмосфера, но без вычурности»). Я перенесла блюда: сочный стейк с аппетитной корочкой, золотистый картофель, душистый салат. Все по инструкции. Все безупречно.

Уйдя обратно в дом, я не удержалась. Спряталась за тяжелой портьерой в гостиной, откуда был виден стол на веранде. Наблюдать – непрофессионально? Да. Но знать его реакцию – вопрос выживания.

Он вышел, сел. Не сразу начал есть. Сначала осмотрел блюда, как эксперт, оценивающий работу. Потом наложил себе скромную порцию мяса и картофеля. Отрезал небольшой кусочек стейка. Поднес ко рту. Прожевал медленно, вдумчиво. Я замерла, перестав дышать, сжимая край портьеры так, что костяшки пальцев побелели.

И тогда я увидела это: его левая бровь чуть-чуть, почти неуловимо, приподнялась. На его обычно непроницаемом лице мелькнуло… удовлетворение? Легкое удивление? Уголки губ дрогнули, не складываясь в улыбку, но смягчая строгость черт. Он кивнул едва заметно, больше себе, чем кому-либо, и отрезал следующий кусочек. Уже с большей уверенностью.

Я выдохнула. Долгим, дрожащим выдохом, которого, казалось, ждала целую вечность. Колени слегка подкосились от внезапного облегчения. Он не просто поел. Ему понравилось. Это была крошечная победа. Миниатюрный знак, что я все еще могу что-то контролировать. Что я все еще полезна здесь. Что, возможно, «безупречное исполнение обязанностей» – мой спасательный круг в этом море невысказанных секретов и ледяных взглядов.

Я отступила от окна, отпустила портьеру. Впервые за этот бесконечный день на душе стало чуть легче. Ненадолго. Но хоть что-то. Он доедал свой стейк, глядя на закат, а я тихонько поплелась на кухню мыть посуду, чувствуя под безупречным фартуком слабый, но упрямый огонек надежды. Пока он ест мой стейк и молчит, у меня есть шанс. Маленький, шаткий, но шанс.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 10. Золушка, Ром и Ирония Судьбы

Мой приезд на Сан-Лючио с самого начала пошел наперекосяк. Я прилетел с одной целью – встреча с Джейком Ренардом. Наш партнер по крипто-майнинговому проекту в Юго-Восточной Азии внезапно начал генерировать больше вопросов, чем хешрейта. Я ожидал деловой ужин в тишине его виллы, максимум – коктейль у бассейна. Вместо этого я угодил в эпицентр Fiesta del Sol – дикий, шумный, пьянящий карнавал, казалось, вобравший в себя всю энергию острова. Весь Сан-Лючио, от рыбаков до владельцев яхт, плясал, кричал и лил в себя местный ром, который, надо отдать должное, оправдывал свою легендарную репутацию.

Встреча с Джейком в загородном клубе «El Dorado» была провальной. Шум музыки заглушал слова, его внимание постоянно ускользало к танцующим девушкам и стойке бара, а тревожные цифры в его отчетах требовали глубокого погружения и тишины. «Завтра, Деклан, завтра все обсудим на свежую голову!» – кричал он мне в ухо, поднимая стопку рома. Я понял: придется задержаться. Неделя, минимум.

И знаете что? Это меня… обрадовало. Неожиданно. Я был выжат как лимон. Бесконечные сделки, перелеты, тонны стресса и стальной контроль, который нельзя было ослабить ни на секунду. Идея провести неделю на «Мареа», вдали от офисов и обязательств, под шум океана, внезапно показалась не наказанием, а подарком. Пусть даже с необходимостью копаться в сомнительных цифрах Джейка.

Расслабление нахлынуло, как теплая волна. Я позволил себе вторую стопку того чертовски хорошего рома. Присоединился к гулянию не участником, а наблюдателем. Занял место у бара, спиной к стойке, наблюдая за человеческим муравейником. Танцующие тела, смех, фальшивые ноты в караоке – все это было фоном, пока мой взгляд не нашел ее.

Темно-синее шелковое платье, облегающее, как вторая кожа. Короткое – так, что каждый поворот бедра, загорелого, гладкого, был вызовом. Она танцевала одна, посреди толпы, с закрытыми глазами. Полностью отдавшись музыке, ритму, моменту. Никакой позы, никакого кокетства для зрителей. Просто… чистый, безудержный кайф от движения. Я позавидовал. Искренне. Этой роскоши – отключить мозг и раствориться в чувствах. Я разучился так делать лет двадцать назад, если вообще умел.

Она открыла глаза. Взгляд скользнул по толпе, на мгновение, казалось, зацепился за меня – почувствовала пристальное внимание? – а затем она начала пробираться к выходу. Что-то щелкнуло внутри. Магнетизм? Любопытство? Желание кусочка той свободы, которой она дышала? Я не анализировал. Просто встал и пошел за ней. На пляж.

Присоединился. Разговор завязался сам собой – легкий, непринужденный, с искрами юмора. Она была умна, остроумна, ее смех – чистый и заразительный. А ее губы… Полные, чуть приоткрытые от быстрого дыхания после танца, манящие. Я не смог удержаться. Поцеловал. И она ответила. Не смущенно, не отстраняясь, а с той же страстью, что и в танце. Это было… редко. Обычно они либо падали в обморок от моего внимания, либо строили из себя неприступных. Она была просто… настоящей.

То, что случилось потом, на песке под звездами… Это был не просто секс. Это был выплеск чего-то дикого, давно задавленного. Жажда, огонь, потеря контроля – и это меня не испугало, а… освободило. Она отвечала с той же силой, с тем же безумием. Ее тело подо мной, ее стоны, смешанные с ревом океана – это врезалось в память как вспышка.

А потом… она просто сбежала. Как Золушка с бала, потеряв хрустальную туфельку (хотя платье, слава богу, на ней осталось). Не прощаясь. Не оглядываясь. Даже имени не оставила. Идеальная женщина. Страсть – и побег. Я остался на песке, ошеломленный, с глупой улыбкой и ощущением, что меня только что ограбили самым восхитительным образом. Попросил водителя отвезти меня на «Мареа». Дорога казалась сном.

Каково же было мое изумление, когда утром, стоя у окна своей спальни, я увидел ее. Ту самую девушку в синем платье. Но теперь она была в помятой пижаме и шелковом халате. С сигаретой в руке. В моем саду. Она сидела на ступенях, глядя на океан, и вид у нее был… похмельный и растерянный. Ирония судьбы била по мне со всей силы: страстная незнакомка с пляжа оказалась той самой новой горничной, о которой мне сухо доложил Мартин. Элеонора Рид. Беглянка. Которая теперь дрожала в моем саду, совершенно не подозревая, что за ней наблюдают.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 11. Охотничий Азарт и Жар Под Кожей

Вот она снова. Безупречная в своем черно-белом облачении горничной, но с капелькой пота, предательски скатившейся по виску. Напряженная. Взволнованная. Как струна перед щипком. Подает ужин на веранде, стараясь не смотреть на меня, но каждый нерв в ней вибрирует от осознания моего присутствия.

Это зрелище… оно доставляет мне странное, почти извращенное удовольствие. Видеть ее панику, эту растерянность, когда она узнала меня утром – это было лучше утреннего кофе. Ее широкие, испуганные глаза, дрожь в руках, алая краска стыда, залившая шею… Прекрасно. Как наблюдать за редкой, пугливой птицей, нечаянно попавшей в твой сад. Игра в кошки-мышки, которую я не планировал, но которая неожиданно затягивает. А наградой… наградой будет она сама.

Мысль об этом заставляет кровь горячей бежать по венам. Я вспоминаю ее кожу под моими пальцами на пляже – шелковистую, горячую от страсти и соленую от моря. Жар ее тела, прижатого к песку… к моему телу. Запах ее волос – не парфюма, а чего-то чистого, солнечного, смешанного с потом и океаном. И эти глаза… Зеленые, как молодые листья после дождя. Сейчас они полны испуга, неуверенности. Но я помню, какими они были той ночью: темными, манящими, потерянными в наслаждении. Это сочетание – невинности и дикой страсти – сводит с ума. Возбуждает так, как не возбуждало давно. Возможно, никогда.

Я не замечал раньше в себе охотника. Зачем? Обычно все было с точностью до наоборот. Достаточно было появиться в нужном месте, бросить беглый взгляд – и они сами шли в руки, эти прелестные, расчетливые бабочки, жаждущие блеска моего мира. Молодость, деньги, определенные черты лица (без ложной скромности – они работают)… Все это было надежным магнитом. Охота была излишней тратой энергии. До сих пор.

Эта девушка… Элеонора… Она другая. Она не бросилась ко мне, узнав хозяина. Она сбежала. С пляжа. И теперь дрожит здесь, в моем доме, пытаясь спрятаться за маской профессионализма. И странное дело – это не раздражает. Это… заводит. Возбуждает охотничий инстинкт, дремавший где-то в глубине. Желание выследить, подогнать к краю, наблюдать, как страх смешивается с невольным влечением в ее глазах. А потом… Потом взять то, что она так опрометчиво дала и так поспешно отняла.

Я чувствую легкое, но отчетливое возбуждение даже сейчас, просто думая о ней. О том, как она стояла утром, прижавшись к моей машине, дрожа от близости. О том, как пахнет ее кожа, когда она проходит мимо – не духами, а чем-то теплым, живым, женственным. Ее запах – это отдельная пытка. Он витает в воздухе после нее, навязчивый и манящий, напоминая о песке, звездах и ее стонах. Он сводит с ума сильнее самого крепкого рома.

Странные ощущения. Непривычные. От нее исходит какая-то сила, которая ломает мои привычные барьеры. Заставляет чувствовать больше, чем хотелось бы. Злиться на ее побег. Наслаждаться ее страхом. Жаждать ее снова с животной силой, которая пугает и манит одновременно. Это неудобно. Это… неконтролируемо. Но черт возьми, это живо.

Джейк со своими проблемными цифрами может подождать. Этот незапланированный отпуск на Сан-Лючио обещает быть куда интереснее, чем я мог предположить. Игра только началась, моя беглянка-горничная. И я намерен играть до конца. Посмотрим, как долго ты сможешь прятаться за своими безупречными фартуками и дрожащими «сэр». Посмотрим, что скрывается за этим страхом в твоих зеленых глазах. И главное – посмотрим, вспомнишь ли ты тот жар, когда я наконец решу напомнить.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 12. Заноза и Запретное Желание

Я просыпаюсь от крика чайки за окном. Шесть утра. Солнце еще только золотит горизонт, но сон улетучился мгновенно. Вместо него – он. Деклан.

Я лежу, уставившись в безупречный потолок, и чувствую, как теплая волна накатывает снизу живота. Красивый. Чертовски красивый. Эти серые, как штормовое море, глаза, которые видят тебя насквозь. Эта линия губ – твердая, но с едва заметным изгибом, который намекает на усмешку или что-то более опасное. Руки сами тянутся вниз, к тому теплому, пульсирующему месту, где воспоминания о его прикосновениях на пляже вызывают нестерпимый зуд. Я сжимаю кулаки, впиваясь ногтями в ладони.

«Приди в себя, Элли! – яростно шепчет внутренний голос, пробиваясь сквозь туман желания. — Он твой босс. Твой хлеб, твоя крыша над головой, твой билет в новую жизнь. Делай свою работу. Бери оплату. И не выдумывай глупостей.»

Мысли о деньгах – как ушат ледяной воды. Я не могу позволить себе потерять это место. Не сейчас. Не после Дэмиена. Мне нужно копить. Каждый цент – это кирпичик в стене, отделяющей меня от прошлого. От него. От города, где меня знали только как вечно виноватую, вечно оправдывающуюся тень рядом с его кричащим эго. Отношения… Это слово до сих пор обжигает. Постоянные ссоры, спущенные на ноль деньги, унизительные упреки в неблагодарности. И руки. Его руки, которые могли схватить за плечи, толкнуть, прижать к стене так, что дух захватывало не от страсти, а от страха. Он был мастер манипуляций. Говорил о любви, а на деле – лишь контроль, ревность, обесценивание. А я? Я была слепа. Не было опыта, не было примера. Как отличить любовь от абьюза, если все твои "люблю" пахли слезами и синяками на душе? Но я вырвалась. Выцарапала себя из этого болота. И обратной дороги нет. Никогда.

Я резко встаю с кровати, будто убегая от собственных мыслей. Холодный мрамор пола под босыми ногами возвращает к реальности. Форма. Черное платье-футляр, белый фартук – доспехи. Хвост – тугой, высокий, собранный с такой решимостью, будто затягиваю удавку на своих глупых фантазиях. Подхожу к зеркалу. Бледная. Как привидение. Как та самая "простыня", которой Дэмиен любил меня обзывать. Я щипаю щеки, пока на них не проступают два ярких пятна румянца.

«Так-то лучше, – бормочу я своему отражению. – А то выглядишь, как покойница на выходе.»

Выхожу в дом. Тишина. Густая, звенящая. Даже дикобраз в холле молчит, не удостоив меня своим привычным стеклянным взглядом осуждения. Неужели и он проникся моим утренним смятением?

На кухне варю себе крепчайший эспрессо. Маленькая фарфоровая чашечка кажется якорем. Нужно собраться. Завтрак ему – в девять. Еще почти три часа. Три часа, чтобы прогнать его образ, его запах, память о его коже под моими пальцами…

Звонок внутреннего телефона режет тишину как нож. Я вздрагиваю, горячий кофе обжигает палец. Сердце колотится где-то в горле. Осторожно поднимаю трубку.

«Доброе утро, сэр.» Голос чужой, слишком высокий.

«Поднимись ко мне.» Его голос. Низкий. Без интонаций. Как приказ.

Тепло разливается по щекам, спускается ниже. В спальню. Один на один. После пляжа. После вчерашних взглядов у машины. Это… ловушка? Испытание? Щепетильная – это ничего не сказать. Это минное поле.

Поднимаюсь по лестнице, каждый шаг дается с усилием. Стучу в тяжелую дверь его спальни. Легко, почти неслышно.

«Заходи.»

Открываю. И тут же зажмуриваюсь, инстинктивно отворачиваясь к стене. Воздух вырывается из легких.

Он стоит в ванной. Дверь туда открыта настежь, прямо напротив входа в спальню. И он… абсолютно голый. Вода блестит каплями на загорелых плечах, на сильной спине, на бедрах… Безупречное, атлетичное тело, каждая линия мышц словно выточена скульптором. Картинка впечатывается в мозг за доли секунды, прежде чем я успеваю отвернуться. Память – предательница с камерой высокого разрешения.

Слышу его тихий, хрипловатый смешок. "«Ты же уже это видела, Элеонора, – говорит он, и в голосе сквозит едва уловимая насмешка. – Не думал, что смогу смутить тебя теперь.»

Что ответить? «Я видела вас в темноте, сэр, а не при ярком утреннем свете»? «Это было… иначе»? Я молчу, прижавшись лбом к прохладным обоям, чувствуя, как горит все лицо, шея, грудь под черной тканью платья.

«Можешь поворачиваться.»

Осторожно открываю глаза. Он вышел из ванной, накинув белоснежное полотенце на бедра. Оно сидит низко, обрисовывая тазобедренные кости. Влажные волосы темнее обычного. Он протягивает правую руку.

«Мне нужна твоя помощь. Кажется, заноза.» Он показывает на указательный палец правой руки. У самого ногтя крошечное красное пятнышко.

Я стою как вкопанная, красная, как фламинго на рассвете. Сердце колотится так, что, кажется, он его слышит. «Соберись! – яростно приказываю себе. — Это просто заноза. Работа.»

Делаю шаг. Еще. Оказываюсь перед ним так близко, что чувствую исходящее от его тела тепло и свежий, чистый запах мыла и влажной кожи. Бросаю взгляд в его глаза. Серые. Глубокие. Непостижимые. Беру его руку. Мои пальцы дрожат. Его рука – твердая, сильная, с тонкими шрамами и четкими венами. Кожа теплая, чуть шероховатая. Я аккуратно провожу подушечкой своего большого пальца по его подушечке. Чувствую крошечное, едва заметное уплотнение под кожей. Ловлю ноготем за краешек невидимой занозы – острой, как иголка кактуса – и одним резким, уверенным движением вытягиваю ее наружу.

«Вот, сэр.» Голос звучит хрипло. «Будьте осторожнее с кактусами в саду.» Как будто он сам их поливает, – мелькает идиотская мысль.

Я не смотрю на него. Просто отпускаю его руку, поворачиваюсь и выхожу из спальни, закрывая дверь с тихим, но четким щелчком. За ней – несколько шагов по коридору. И только потом, прижавшись спиной к прохладной стене, я позволяю себе сползти вниз, пока не сяду на корточки. Колени подкашиваются. Дыхание сбивчивое, прерывистое. Тело дрожит мелкой, неконтролируемой дрожью. В голове стучит только одно: его кожа под моими пальцами. Его запах. Его нагота в утреннем свете. И этот жар… Этот жар внутри, который не гаснет, а только разгорается сильнее, вопреки всем доводам разума. Я закрываю лицо руками, чувствуя, как по щекам скатываются две предательски горячие слезы. Не от страха. От чего-то другого. Более опасного.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 13. Крем, Контроль и Кричащая Правда

Звонок Кармен застал меня, когда я с почти маниакальным усердием вытирала пыль с уже сияющей вазы в холле. Сердце екнуло – не он ли? Но на экране весело подмигивал смайлик на фоне мексиканского флага. Глоток свежего воздуха в этой удушливой тишине.

«Hola, chica!» – голос Кармен прозвучал как луч солнца. «Слухи носятся быстрее чайки! Правда, что твой Призрак материализовался?!»

Я инстинктивно оглянулась, будто Деклан мог подслушивать из-за спины вездесущего дикобраза. «Да... приехал. Вчера,» – сказала я, стараясь, чтобы голос звучал ровно, обыденно, но сама услышала в нем фальшь.

«¡Dios mio! Ну и как он? Страшный? Старый? Лысый? Говорили, он вампир – пьет кровь горничных для вечной молодости!» Ее смех звенел в трубке.

Жар разлился по моим щекам, как пролитый кофе. Внутри всплыл образ: влажное тело в утреннем свете, сильные руки, пронзительные серые глаза, видевшие всю мою растерянность. «Нет... не вампир. И не старый,» – пробормотала я, запинаясь. «Обычный... мужчина.» Слово «мужчина» застряло в горле, слишком личное, слишком нагруженное после утра.

«Обычный? Mija, ты что-то скрываешь!» – интуиция Кармен сработала мгновенно, как радар. «Голос-то у тебя какой... замученный. Или возбужденный? Он что, уже на тебя рычит? Требует массаж стоп в полночь?»

«Кармен, перестань!» – фыркнула я, пытаясь звучать естественно, но внутри все сжалось в комок. «Просто устала. Он неожиданно появился, столько дел... и эта тишина. Она давит.» Полуправда. Давило не отсутствие звука, а его присутствие. Его взгляд, тяжелый и всевидящий. Его запах – мускусный, теплый, въевшийся в память после спальни, витавший в воздухе даже после его ухода.

«Устала? Claro que sí!» – Кармен явно не купилась, но поняла, что лезть глубже бесполезно. «Ладно, ладно, не терзаю. Но если он превратится в летучую мышь или попросит тебя почистить его гроб – звони немедленно! Chao, belleza!»

Я опустила телефон, чувствуя себя одновременно облегченной и... обнаженной. Кармен учуяла что-то. Если подруга заметила, как долго я смогу скрывать это от Деклана? От себя самой? Мысль была леденящей.

После завтрака (который он съел в гнетущем молчании, лишь едва заметным кивком отметив омлет – крошечная победа, от которой на душе стало чуть легче), он направился к бассейну. Я наблюдала из кухонного окна, как он скинул легкую рубашку, оставаясь в бледно-голубых льняных шортах, и растянулся на длинном шезлонге у самой кромки лазурной воды. Загорелая спина, сильные плечи, рельеф мышц под кожей – картина, от которой в животе снова зашевелилось что-то теплое, навязчивое, запретное. Я отвернулась, щеки пылали.

Внутренний телефон прозвенел, заставив меня вздрогнуть, как от удара током.

«Кофе. Черный. На террасу.» Голос – лаконичный, как выстрел. Никаких «пожалуйста». Просто приказ.

Руки слегка дрожали, пока я готовила крошечную порцию эспрессо. Просто кофе. Просто отнести. Поставить. Уйти. Не смотреть. Не думать о его коже под солнцем. Выйдя на террасу, меня накрыла волна тепла и запах хлора, смешанный с его собственным, едва уловимым, но таким знакомым мускусным шлейфом. Поставила чашечку на столик рядом с ним.

«Сэр.»

Он не повернулся, не оторвался от вида океана. Просто протянул руку назад, не глядя. Но в его пальцах был не пустой жест, а небольшой тюбик дорогого солнцезащитного крема. Белый, с элегантной черной надписью. SPF 50.

«Спина. Плечи.» – произнес он ровно, как будто просил передать салфетку.

Я замерла. Сердце колотилось так громко, что, казалось, он должен его слышать. Сколько же будут продолжаться эти сладкие пытки? – пронеслось в голове, отчаяние смешивалось с предательским предвкушением. Я взяла тюбик. Пластик был теплым от его руки.

«Конечно, сэр,» – прошептала я, ненавидя дрожь в собственном голосе.

Он не шевельнулся. Я выдавила на ладонь холодную, белую, густую массу. Пахло кокосом и чем-то экзотическим, дорогим. Сделала глубокий, почти судорожный вдох и прикоснулась кончиками пальцев к его коже между лопатками.

Он вздрогнул – почти незаметно. Или мне показалось? Крем был прохладным, но кожа под моими пальцами – обжигающе горячей, невероятно гладкой и плотной, как полированный мрамор. Я начала втирать крем. Сначала робко, едва касаясь, боясь причинить боль или... спровоцировать что-то еще. Но постепенно ритм взял верх. Руки будто жили своей жизнью. Круглые, разминающие движения плеч, плавные, длинные линии вдоль позвоночника вниз, к пояснице, где шорты сидели низко, обнажая начало ямочек на спине. Мускулы играли под моими пальцами – податливые, мощные, живые. Мое собственное дыхание стало глубже, ровнее, сосредоточенным. В этом касании было что-то гипнотическое, почти медитативное. Удовольствие. Неприличное, запретное удовольствие от ощущения его силы под моими руками. От этой иллюзии власти над его телом. Пусть и по его приказу. Я чувствовала, как горят кончики ушей, как пульсирует кровь в висках, как нарастает знакомый, стыдный жар внизу живота. Контроль ускользал с каждым движением.

Я закончила спину, плечи, сильные бицепсы. Опустилась на колени на теплую плитку возле шезлонга, чтобы добраться до ног. Икры, мощные лодыжки... Мои пальцы скользили по гладкой, загорелой коже, втирая крем, и каждый прикосновение отзывался тихим эхом где-то глубоко внутри меня самой, добавляя масла в огонь.

И вдруг он повернулся. Плавно, не спеша, как большая кошка. Лег на спину. Его серые глаза встретились с моими, широко раскрытыми от неожиданности. Взгляд был тяжелым, бездонным, изучающим. И в нем читалось немое, но совершенно ясное предложение. Продолжай. На его лице играла едва уловимая усмешка. Усмешка человека, который знает всё. Знает, как я дрожу. Знает, как участилось мое дыхание. Знает, как потемнели мои глаза от желания, которое я уже не могла скрыть. Он видел.

Я замерла, тюбик крема зажат в потной ладони. Взгляд, против моей воли, скользнул вниз. По его груди, покрытой темными, слегка влажными от крема волосками. По твердому, плоскому животу с четким рельефом мышц, ведущему вниз... И остановился. Там, под тонкой тканью дорогих льняных шорт, была очевидная, мощная выпуклость. Неприкрытая, недвусмысленная, как и все в нем. Физическое подтверждение того, что он не просто холодный наблюдатель в этой игре. Что его «сладкие пытки» накаляли не только меня.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Кровь ударила в голову. Я почувствовала, как горит все лицо, шея, уши, грудь. Жар внизу живота вспыхнул ослепительным, стыдным пожаром. Его взгляд, его тело, его очевидное возбуждение – все это кричало правду, которую я так отчаянно пыталась загнать под безупречный фартук и спрятать за профессиональной маской. Правду о том, что эта игра была обоюдной. Что притяжение было взаимным. И что контроль над ситуацией, над собой, над этим безумием, висел на волоске тоньше паутины. И этот волосок вот-вот должен был лопнуть.

Глава 14. Волна Прерванная и Охотник, Запутавшийся в Сетях

Воздух между нами сгустился, как тропический шторм перед ударом. Касание ее пальцев – сначала робкое, потом все более уверенное, втирающее крем в мою спину, плечи, ноги – разожгло огонь под кожей сильнее карибского солнца. Каждый ее вдох, каждый легкий стон, который она, казалось, подавляла где-то в горле, был плетью по нервам. Я видел, как горели кончики ее ушей, как темнели ее зеленые глаза, теряя фокус профессионализма, наполняясь тем же диким, неконтролируемым желанием, что пылало и во мне. Она стояла на коленях у шезлонга, ее руки скользили по моим икрам, и напряжение достигло предела. Мы были в полушаге от того, чтобы сойти с ума. Я видел это в ее глазах, чувствовал в дрожи ее пальцев, слышал в своем собственном прерывистом дыхании. Еще мгновение – и я бы схватил ее, притянул к себе, ощутил наконец этот огонь без преград, смыв всю эту дурацкую игру в хозяина и горничную в теплой воде бассейна.

Именно в этот миг послышался знакомый скрежет автоматических ворот и рокот грузовичка Энцо. Звук, обыденный и громкий, как ушат ледяной воды.

На лице Лины – Лины? С каких это пор она стала для меня Линой? – мелькнуло такое явное, почти болезненное облегчение, что это кольнуло сильнее, чем должна была кольнуть заноза. Она буквально подскочила с колен, как ошпаренная, отпрянув от меня, от шезлонга, от этой наэлектризованной атмосферы.

«Покупки!» – выдохнула она, голос сорвался, и она почти побежала по террасе к подъездной дорожке, к спасительной фигуре Энцо, выгружавшего пакеты. Ее белый фартук развевался за ней, как знамя бегства.

Я остался лежать, ощущая, как адреналин, только что бурливший кровь, резко сменяется холодной, ясной яростью и… разочарованием. Глупым, по-мальчишески острым разочарованием. Это напряжение, эти искры, готовые высечь пожар – они были новыми. Непохожими на расчетливый флирт или легкую интрижку. Это было что-то первобытное, животное, захватывающее целиком. Такое напряжение я испытывал лишь в считанные моменты жизни – когда ставил на кон миллионы в рискованной сделке, когда балансировал на грани провала, чувствуя, как мир сужается до точки принятия решения. Тот же выброс, тот же фокус, та же неконтролируемая дрожь в кончиках пальцев. Только там наградой были цифры на счету или власть. Здесь наградой была она. И ее побег сейчас ощущался как личное поражение.

Эта зеленоокая ведьма просто заколдовала меня. Своей неловкостью, своим страхом, смешанным с таким очевидным, пьянящим влечением. Своей способностью превращать банальность – занозу, крем для загара – в эротичную пытку. Я, Деклан Рейес, привыкший диктовать условия, чувствовать себя хозяином положения, начал сомневаться. Кто здесь охотник? Кто дичь? Она дрожала от моих прикосновений, но я горел от ее одного взгляда. Она убегала, но я оставался с ощущением, что это я потерял контроль.

С резким движением я поднялся с шезлонга и шагнул к краю бассейна. Без раздумий, мощным толчком нырнул в прохладную, лазурную гладь. Вода обрушилась на меня, смывая пот, крем, запах ее кожи с моих рук. Она была холодной, почти ледяной после раскаленного воздуха. Она заглушила шум в ушах, успокоила бешеный ритм сердца, притупила остроту желания, превратив его в тлеющий уголек глубоко внутри.

Я проплыл под водой до самого конца бассейна, ощущая, как прохлада проникает в мышцы, в кости, принося ясность, граничащую с жестокостью. Вынырнул у противоположного бортика, откинул мокрые волосы со лба. Через водяную пелену увидел ее у грузовичка. Она что-то оживленно говорила Энцо, улыбалась – натянуто, но улыбалась. Брала пакеты, стараясь не смотреть в мою сторону.

Убегай, Лина, – подумал я, глядя на ее профиль, на линию шеи, на руки, которые только что дрожали на моей коже. Убегай сегодня. Но знай, что это отсрочка, не победа.

Прохлада воды была обманчива. Она сняла внешнее напряжение, но внутри тлело пламя, разожженное ее прикосновениями, ее страхом, ее бегством. И теперь я знал точно: эта игра перешла в другую фазу. Охота продолжится. И чем сложнее путь, чем отчаяннее сопротивление, тем слаще, тем неистовее будет награда. Я позволил себе холодную, почти хищную улыбку, скрытую брызгами воды. Пусть думает, что спаслась. Завтра начнется заново.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 15. Пропасть, Дым и Обладание

Поздно. Тишина виллы «Мареа» после полуночи была густой, звенящей, как натянутая струна. Я вышел в сад, вдыхая влажный, цветочный воздух, пытаясь сбросить остатки напряжения от бесконечных цифр в отчетах Джейка. И вдруг… уловил знакомый, едкий, запретный запах. Сигаретный дым. Плыл он откуда-то из-за банановых пальм у каменного ограждения.

Кто?.. Мысль промелькнула и тут же оформилась в твердую уверенность. Она. Лина. Нарушающая еще одно священное правило своего безупречного рая. Я втянул воздух глубже. Проклятый запах. Горький, с нотами гари и… чего-то ностальгически порочного. Сейчас бы затянуться. Глубоко. До головокружения. Я бросил курить пять лет назад – жестко, без сожалений, как отрубая слабость. Зависимость была для меня признаком уязвимости, а уязвимость – непозволительной роскошью. Но этот запах… он разбудил что-то древнее, почти звериное в глубине груди.

Я пошел на него. Тихо, как тень. Обогнул толстый ствол пальмы и увидел ее. Сидела на широком камне ограждения, поджав под себя босые ноги. В том самом шелковом халатике – темно-синем, как ночь, и в… только в нем. Очертания тела под тонкой тканью были ясны в лунном свете. Она не видела меня. Задумчиво смотрела куда-то в темноту сада, в сторону океана, невидимого отсюда, но вечно слышимого. Дым от сигареты в ее тонких пальцах струился призрачной лентой. Картина была одновременно беззащитной и невероятно соблазнительной. Дикарка, украдкой курящая в саду своего хозяина.

Она вздрогнула, как подстреленная птица, когда моя тень упала на нее. Зеленые глаза, огромные от испуга, метнулись ко мне. Тело напряглось, готовое к прыжку, к бегству. Я поднял руку, ладонью вперед. Простой жест. Стой.

Она замерла. Дыхание сбилось. Я подошел ближе, шаг за шагом, чувствуя, как нарастает то самое напряжение, что чуть не разорвало нас днем у бассейна. Оно висело в воздухе гуще сигаретного дыма. Я остановился в шаге. Мой взгляд скользнул по ее лицу, по обнаженной шее, по контуру плеч под шелком. Потом опустился на сигарету. Не говоря ни слова, я протянул руку. Она, не отрывая от меня испуганных глаз, машинально отдала ее.

Я поднес огонек ко губам. Затянулся. Глубоко. Жадно. Горячий, едкий дым ударил в легкие, знакомый и чуждый одновременно. Я даже прикрыл глаза на секунду, позволив волне легкого головокружения, забытого кайфа накрыть меня. Потом медленно выдохнул, следя, как дым растворяется в темноте. Она сидела неподвижно, наблюдая за мной, словно за опасным зверем, совершающим необъяснимый ритуал. В ее взгляде читалось любопытство, замешательство, остатки страха.

Я сделал еще одну затяжку, на этот раз глядя прямо на нее. На ее полураскрытые губы, на трепет в горле. Потом протянул сигарету обратно. Наши пальцы едва коснулись. Искра.

Она взяла ее, не отводя взгляда. Затянулась. Мы молчали. Темнота сада обволакивала, шелест листьев и далекий шум прибоя – единственный саундтрек. Я стоял. Она сидела. Дым служил мостиком между нами, временным перемирием в войне влечения и контроля. Каждый думал о своем. Я – о том, как чертовски прекрасна она в этой своей растерянной дерзости. Она… наверное, о том, как бы сбежать целой.

Она докурила, аккуратно притушила окурок в маленькой керамической пепельнице, которую принесла с собой – подготовилась, значит. Встала. Попыталась протиснуться между мной и массивным стволом пальмы. Пространства было в обрез. Ее шелк зашуршал.

Я не думал. Сработал инстинкт охотника, видящего, как дичь пытается улизнуть в последний момент. Моя рука молнией обхватила ее талию. Сильно. Притянул к себе. Ее тело мягко, податливо впилось в меня всем изгибом. Мое лицо уткнулось в теплую впадину между ее ключицами, в запах ее кожи – чистый, с оттенком мыла и этого проклятого табака. Ладони мои, почти против воли, поползли вниз по шелку, ощущая под ним жар, линии бедер, ягодиц. Пальцы нырнули под халат, коснулись гладкой, обжигающе горячей кожи ее спины, талии. Она ахнула. Коротко, сдавленно. Не испуг. Наслаждение.

Она дернулась, слабая, почти ритуальная попытка вырваться. Я прижал ее еще крепче, почувствовав, как ее тело мгновенно обмякло, сдалось, отдалось. Полностью. Без остатка. Голова ее откинулась назад, обнажая длинную, уязвимую шею. Мой приказ был исполнен молча. Она была в моем распоряжении. И я не заставил ждать.

Мои губы нашли ее шею, впились в нежную кожу у основания, чувствуя бешеный пульс под ней. Одна рука крепко сжимала ее ягодицу через шелк, прижимая к моему бедру, к очевидной, жесткой ответной реакции моего тела. Другая рука стянула халат с ее плеча, обнажив гладкую кожу, изгиб ключицы, начало груди. Я подсадил ее, помог взгромоздиться на каменное ограждение верхом на мне, лицом к лицу. Ее ноги обвили мои бедра. Мы сидели на самом краю. Позади нее – темная пропасть сада, уходящая вниз, символ той бездны, в которую мы сейчас шагали. Риск падения только подстегивал.

Она вскрикнула – сдавленно, хрипло, когда я вошел в нее. Резко, без прелюдий, владея тем, что уже принадлежало мне по праву этого неистового притяжения. Я зарычал, прикусив ее мочку уха, чувствуя, как ее внутренние мышцы сжимаются вокруг меня в шоке и немедленном отклике. Мы не двигались привычно. Мы вздымались. В едином, диком ритме, который знали только наши тела, наш гнев, наше желание, наша общая потеря контроля. Камень под нами был холодным и немилосердным. Воздух – горячим от нашего дыхания. Пропасть за спиной – зияющей реальностью.

Кульминация накрыла нас одновременно. Взрывной волной, смывающей все – правила, должности, прошлое, будущее. Ее тело вздрогнуло, выгнулось в последнем судорожном объятии, исторгая мой тихий, хриплый стон. Она обвисла на мне, теплая, невероятно мягкая, абсолютно податливая. Добыча, отдавшаяся охотнику. Пленница, принявшая свои цепи. Дыхание ее было горячим у моего уха, сердце билось в унисон с моим, бешено, как после бега.

Я держал ее, чувствуя влажность между нашими телами, запах секса, смешанный с дымом и ночным садом. Она принадлежала мне. Вся. Полностью. Безоговорочно. Здесь, на краю пропасти, в этой липкой, животной близости. Не горничная. Не беглянка с пляжа. Моя. Здесь и сейчас. И я знал – это было только начало. Охота завершилась поимкой. Но приручение… приручение только начиналось. И оно обещало быть не менее захватывающим.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 16. Холодный Пол и Трещины в Потолке

Элеонора.

Я проснулась на рассвете. Не от крика чайки, а от чужого дыхания у своей спины и тяжелой, горячей руки на бедре. Комната Деклана в сером предрассветном свете казалась чужой, почти враждебной. Огромная кровать, абстрактные картины на стенах, холодный минимализм – все напоминало о пропасти между нами. Он спал глубоко, лицом в подушку, дыхание ровное, спокойное. Как ребенок? Нет. Как хищник, уверенный в своей добыче.

Осторожно, сантиметр за сантиметром, я выскользнула из-под его руки. Его пальцы лишь слабо сжали воздух, не проснувшись. Я опустила босые ноги на ледяной мрамор пола. Холод ударил снизу вверх, отрезвляя лучше любого кофе. Оглянулась через правое плечо – он не шевелился. Правой рукой подобрала с пола свой темно-синий шелковый халат, жалкую тряпку, напоминающую о ночном безумии. Накинула его, стянув пояс потуже, будто он мог стать щитом. Босиком, крадучись, словно вор, я выскользнула из спальни, притворив тяжелую дверь с тихим щелчком.

В своей комнате я включила душ на максимум. Ледяные иглы воды обрушились на кожу, смывая запах его тела, его пота, его секса. Я стояла, сгорбившись, упираясь руками в холодную плитку, и вода смешивалась со слезами, которых я не могла сдержать.

В какую чудовищную историю ты влипла, Элли? – билось в такт каплям у виска. Это что – ещё одни зависимые отношения? Ты только вырвалась из одного ада! Мысль о Дэмиене, о его хватке на моей шее, о его ледяных глазах, полных презрения, пронзила как нож. Какие к черту отношения?! – яростно прошипела я сама себе, сжимая кулаки. Он пользуется тобой. Ты – горничная. Удобная. Под рукой. Сказка о Золушке? Это лишь сказка для дурочек! С тобой такого не произойдет. Ты – не принцесса. Он – не принц. Ты – развлечение. На одну ночь. На несколько. Пока не надоест.

Я не понимала, куда все это ведет. Что делать дальше. Притворяться, что ничего не было? Работать как ни в чем не бывало? Но как смотреть ему в глаза? Как приносить кофе, зная, как дрожали его руки на моей коже? А если он захочет еще? Смогу ли я отказать? Или… захочу ли я отказать? Последняя мысль испугала больше всего. Пожар внизу живота, вспыхнувший при воспоминании о его прикосновениях на краю ограждения, был предательски реален.

Я выключила воду. Дрожала. От холода? От страха? От стыда? От непонимания. Обтерлась грубым полотенцем, словно стирая с себя следы ночи. Надела форму. Черное платье. Безупречно белый фартук. Доспехи. Маска. Собрала волосы в тугой, бездушный пучок. Посмотрела в зеркало. Лицо посторонней женщины. Бледное. С темными кругами под глазами. С пустым взглядом. Я щипнула себя за щеки, пока не выступила краска.

«Так-то лучше, – прошептала я отражению. – А то выглядишь, как привидение после оргии.»

Я вышла. Вилла была погружена в тишину. Даже дикобраз, казалось, спал. Направляясь на кухню, я чувствовала каждую клеточку своего тела, каждое место, где он оставил следы – синяки, зажимы в мышцах, глухую, стыдную боль между ног. Я шла готовить завтрак своему любовнику-хозяину. И не знала, как с этим жить.

Деклан

.

Он проснулся от привычной тишины, но почувствовал ее отсутствие первым. Рука потянулась к теплому месту рядом – пусто. Холодные простыни. Он открыл глаза. Комната была залита ярким утренним светом. Четверть десятого. На тумбочке часы подтвердили невероятное: он проспал. Осознание ударило, как пощечина.

Он откинулся на спину, уставившись в безупречно белый потолок. Где-то под ухом заныла мышца – след ее укуса. На подушке – едва уловимый, но навязчивый аромат ее шампуня, смешанный с запахом ее кожи и… дымом. Все это витало в воздухе, нарушая стерильную чистоту его пространства.

Что за чертовщина? – мысль была резкой, почти злой. Все идет не в том направлении. Совсем не туда. Откуда эти… чувства? Это раздражение из-за ее отсутствия? Эта странная пустота на ее стороне кровати? Эта потребность знать, где она сейчас, что делает? Эта навязчивая картина ее лица в момент кульминации – потерянного, дикого, его?

Она явно не вписывалась. Ни в его распланированную по минутам жизнь, ни в его представления о порядке. Она была хаосом. Хаосом в шелковом халате и безупречном фартуке. Хаосом, который ворвался в его убежище и взорвал его изнутри. Сначала пылью, потом сигаретами, потом… собой.

Он взглянул на часы снова. Четверть десятого. Он не помнил, когда последний раз позволял себе так поздно просыпаться. Даже на отдыхе. Ее присутствие нарушало его жизнь даже в таких мелочах. В распорядке. В контроле над временем. В контроле над собой.

Это пугало. Глубоко. По-настоящему. Страх был холоднее мраморного пола под босыми ногами, когда он наконец встал. Страх перед этой неконтролируемой силой, которую она пробудила. Перед этой слабостью – желать ее снова. Заботиться о том, что она чувствует. Думать о ней не как о приятном эпизоде, а как о… проблеме. Актив с неясной стоимостью и непредсказуемыми рисками.

Он подошел к окну, глядя на ослепительно синий бассейн, на буйство тропического сада. Его сада. Его убежища. Теперь нарушенного. Он привык управлять. Контролировать. Риски – просчитывать и нивелировать. Непонятные, токсичные активы, угрожающие стабильности системы… От них избавлялись. Быстро. Эффективно. Без сантиментов.

Его взгляд упал на каменное ограждение вдалеке, за банановыми пальмами. Место, где она принадлежала ему полностью. Жар вспыхнул внизу живота, мгновенный и властный. Воспоминание о ее теле, о ее стонах, о ее полной, безоговорочной отдаче.

Он сжал кулаки. Гвозди впились в ладони. Конфликт рвал его изнутри. Холодный расчет диктовал одно. Животное влечение, это новое, опасное, незнакомое чувство – требовало другого. Он был на перепутье. И оба пути казались пропастью.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 17. Разбитая Тарелка и Холодная Ярость

Я спустился вниз, все еще ощущая на губах привкус ночи – ее кожи, дыма, и этот чертовски назойливый осадок собственной нерешительности. Телефон лежал на стеклянном столе в гостиной, экран усеян тревожным количеством пропущенных вызовов и сообщений. В основном от Джейка. Что-то случилось. Сердце, привыкшее к кризисам, сжалось холодным комком. Я ввел пароль, уже предчувствуя разгром в цифрах.

В этот момент снаружи донесся рев двигателя, небрежно заглохший, и громкий, агрессивный хлопок дверцы автомобиля. Не гости. Не Энцо. Кто-то приехал с явно скверными намерениями.

В гостиную, не дожидаясь приглашения, ворвался Джейк. Его лицо было багровым, жилы на шее надулись, как канаты. Он не просто злился – он пылал яростью.

«Половина! ПОЛОВИНА, Деклан!» – его крик резанул по тишине виллы, как нож по стеклу. Он размахивал какими-то распечатками. «Вложений! В прах! Ты знал! Ты чертовски был прав!»

Я поднял руку, пытаясь вставить слово. Голос звучал спокойнее, чем я чувствовал себя внутри: «Джейк, это было предсказуемо. Я предупреждал тебя о рисках с этим местным партнером. Его связи...»

«Предупреждал?!» – он фыркнул, слюна брызнула. «Ты должен был остановить! Ты вернешь мне все! До последнего цента! Слышишь?!»

Угрозы. То, что я ненавидел больше всего. Неконтролируемая агрессия глупцов, считающих, что крик решает проблемы. Холодная ярость начала пульсировать у меня в висках, вытесняя остатки утренней рефлексии. «Успокойся,» – произнес я ледяным тоном, заставляя себя не повышать голос. «Криком делу не поможешь. У меня есть запасной план. Выход. Я все решу.»

Мои слова, кажется, немного подействовали. Он сглотнул, его дыхание оставалось тяжелым, но багровый оттенок кожи чуть спал. Он тяжело опустился на белоснежный диван, смяв дорогую ткань, как тряпку. «Выпьешь?» – предложил я, больше для того, чтобы выиграть время и дать ему остыть, чем из гостеприимства. Он кивнул, все еще не в силах говорить, лицо оставалось искаженным злобой.

«Я звонил тебе всю ночь! Где ты был?» – выдохнул он, когда я наливал ему бурбон.

«Был... слегка занят,» – ответил я уклончиво. В этот момент в гостиную вошла она.

Элеонора. Безупречная в своей черно-белой униформе, с подносом, на котором дымились две свежие чашки кофе. Лицо было бледным, взгляд опущен. Она двигалась тихо, стараясь быть невидимой. Но Джейк заметил ее мгновенно. Его взгляд – наглый, оценивающий, полный похоти – скользнул по ее фигуре, задержался на ногах, на линии талии под фартуком. Как будто разглядывал товар. У меня сжались кулаки под столом.

«Ага...» – протянул Джейк, грязная усмешка расползлась по его лицу. Он отхлебнул бурбон, не отрывая от нее глаз. «Теперь я вижу, чем ты был занят, Деклан. Нашел, чем развлечься в тропиках.» Его голос был пошлым, намеренно громким.

Я увидел, как Лина резко покраснела. Ее пальцы сжали поднос так, что костяшки побелели. Она бросила на меня мимолетный, полный паники взгляд – спасите – и быстро, почти бегом, вышла обратно на кухню. Этот взгляд Джейка, этот его тон... во мне что-то затрещало. Холодная ярость начала кипеть.

Я резко встал. «Извини, Джейк. Нужно сделать пару звонков по твоему делу.» Я схватил телефон и вышел на террасу, оставив его одного с его бурбоном и пошлыми мыслями. Мне нужно было успокоиться. Освежить голову. И понять, как вытащить этого идиота из его же дерьма, чтобы он поскорее убрался с моей виллы.

Звонки заняли минут пятнадцать. Ситуация была хреновой, но не катастрофической. Риски были заложены, пути отхода – просчитаны. Джейк паниковал, как баба на базаре. Я уже строил в голове фразы, чтобы втолковать ему это, когда вернулся в гостиную.

Диван был пуст. Бокал с бурбоном – почти полон. Тишина. Слишком тихая. И потом... откуда-то с кухни донесся глухой стук. Или шлепок? Или... всхлип?

Ледяная струя предчувствия пробежала по спине. Я пошел на кухню. Не спеша. Надеясь, что ошибаюсь.

Ошибки не было.

Картина ударила по сознанию, как молот. Джейк стоял позади Элеоноры, прижав ее лицом и грудью к холодной столешнице кухонного острова. Его правая рука вцепилась в ее волосы у затылка, держа голову, левая – задирала черное платье и фартук, обнажая белье и загорелую кожу бедра. На полу рядом – разбитая тарелка, осколки и кусок омлета. Она упиралась изо всех сил, отчаянно, но безнадежно пытаясь вырваться, ее тело содрогалось от беззвучных рыданий. Шея была выгнута в неестественном, болезненном угле от его хватки.

Увидев меня в дверях, Джейк не остановился. Наоборот. Он сильнее прижал ее к столу, его бедра толкнули ее сзади. Его глаза – мутные от злости, выпивки и внезапно вспыхнувшего садистского возбуждения – встретились с моими. В них не было страха. Только вызов. И похоть.

«Отпусти ее, Джейк.» Мой голос прозвучал тихо. Слишком тихо. Но каждое слово было выточенным из льда лезвием. Я чувствовал, как кровь отливает от лица, как все мышцы тела напрягаются до предела.

Он фыркнул, его дыхание было хриплым. «Просто хотел попробовать, что может быть слаще моих потерянных денег,» – он ухмыльнулся, его рука полезла под ткань ее белья. Она вскрикнула, коротко, отчаянно.

Взрыв. Горячий, красный. Но я сдержал его. Стиснул зубы так, что челюсть заныла. Мозг работал с ледяной скоростью. Скандал. Насилие. Полиция. Грязь. Все это сейчас было не нужно. Нужно было убрать его. Без шума. Быстро. Использовать его слабость – его презрение к ней.

«Она просто прислуга, Джейк,» – сказал я, делая голос максимально плоским, отстраненным, как будто обсуждал сломанный пылесос. Я сделал шаг вперед, но не к нему, а к барной стойке, демонстративно наливая себе воды. «Не стоит того. Если у тебя накопилось... напряжение, воспользуйся услугами профессионалов. В городе есть отличные салоны. Я организую. Бесплатно.» Взгляд мой был пустым, направленным куда-то мимо него, мимо нее.

Мой тон, мое полное безразличие к происходящему, подействовали как ушат ледяной воды. Его ухмылка сползла. В глазах мелькнуло разочарование, затем брезгливость. Он действительно хотел унизить меня через нее. А мне было плевать. По крайней мере, так я выглядел.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

«Сука...» – пробормотал он, но его хватка ослабла. Он с отвращением оттолкнул Элеонору от себя, как грязную тряпку, затягивая расстегнутые штаны. Она едва удержалась на ногах, схватившись за край стола, сползший фартук обнажал порванное на плече платье. Джейк даже не взглянул на нее, прошел мимо меня, плечом задев дверной косяк. «Решай вопрос, Деклан. Быстро. Или я решу его по-своему.» И он исчез в холле. Через мгновение донесся хлопок входной двери и рев двигателя.

Я стоял, глядя в пустоту за дверью кухни. В ушах гудело. Руки дрожали. Холодная ярость сменялась адреналиновой дрожью. Позади меня раздался тихий, сдавленный стон. Потом шум падения тела на пол. Я обернулся.

Элеонора сидела на холодном кафеле кухонного пола, прислонившись к тумбе. Колени подтянуты к груди, лицо скрыто в руках. Ее плечи содрогались от беззвучных, отчаянных рыданий. Платье было порвано на плече, фартук смят и сполз набок, волосы выбились из пучка. Возле нее валялись осколки тарелки и кусок омлета – жалкие свидетельства ее попытки работать, жить, пока мир рушился.

Я посмотрел на нее. На эту сгорбленную, плачущую фигуру посреди разгрома. На разбитую тарелку. На следы его рук на ее коже, которую он осквернил. На унижение, которое я позволил случиться. Слова «просто прислуга» горели у меня в горле кислотой.

Я не нашел ни одного слова. Ни одного жеста. Ничего, что могло бы что-то исправить или утешить. Только пустота. И стыд. Горячий, гнетущий стыд.

Я развернулся и вышел с кухни. Оставив ее одну. С ее слезами. С ее разбитой тарелкой. С ее сломанным достоинством. Шаги мои по мрамору холла звучали гулко, как удары молота по гробу. Гроба моей иллюзии о контроле. О рациональности. О том, что я могу держать все подальше от ее хаоса. Хаос нашел ее сам. И я не защитил. Я сдал. Ради спокойствия. Ради «запасного плана».

Я прошел мимо дикобраза в цилиндре. Его стеклянные глаза, казалось, смотрели на меня с немым укором: «Кто здесь настоящий призрак, Деклан? Кто здесь боится почувствовать?» Я заперся в кабинете. Но звук ее тихих рыданий, казалось, просачивался сквозь стены, заполняя собой всю виллу. И всю мою голову.

Глава 18. Осколки и Бегство

Дверь в мою комнату захлопнулась за мной с глухим, окончательным стуком. Тишина, которая обычно давила, теперь была ледяным саваном. Я стояла посередине, не в силах пошевелиться. Холодность Деклана на кухне, его слова – «просто прислуга», его уход – не просто ранили. Они разрушили что-то последнее, хрупкое, что еще теплилось внутри. Все иллюзии рассыпались в прах, оставив после себя только жгучую, унизительную правду.

Боль. Острая, режущая, как осколки той тарелки на кухне. Но больнее был стыд. Стыд за то, что позволила себе поверить. Хотя бы на мгновение. Хотя бы в темноте ночи. Поверить в… во что? В искру? В понимание? В то, что для него она может быть хоть чем-то большим, чем тело для утех? Он показал ей ее место. Точнее, позволил Джейку показать, а сам лишь подтвердил. Прислуга. Удобная. Заменимая. Не стоящая защиты.

Я дошла до кровати и села. Бессильно. Руки упали по бокам, ладони впились в грубую ткань покрывала. Ни слез. Только пустота, огромная и леденящая. И презрение. Густое, черное, ядовитое. К нему. К себе. К этой глупой, вечно надеющейся дуре, которой я была.

В дверь постучали. Тихо. Настойчиво. Я не ответила. Не было сил. Не было желания видеть его. Дверь открылась. Я подняла голову. Он стоял в проеме. Высокий, темный силуэт на фоне света из коридора. Я смотрела ему в лицо, ища там… что? Раскаяние? Сожаление? Объяснение? Видела лишь тень, напряженность в скулах, нерешительность.

Он сделал шаг вперед, как будто собирался войти, но остановился. Вздохнул. Глубоко. Уперся руками в дверной косяк, пальцы сжали дерево до побеления. Рот приоткрылся – он хотел что-то сказать. Я видела борьбу в его глазах, видела, как слова застревают у него в горле. Мгновение. Другое. Он выдохнул. Резко. Опустил голову. И все. Ни слова. Ни звука.

Я опустила глаза. Этот человек, который обладал мной на краю пропасти, который заставлял мое тело петь от его прикосновений… стал для меня ничем. Пустым местом. Чужим. Холодным, как мраморный пол под моими ногами.

Он развернулся и ушел. Так же тихо, как пришел. Дверь осталась приоткрытой, как зияющая рана.

Тогда слезы и нахлынули. Тихие, горькие, бесконечные. Я плакала не только за унижение от Джейка. Я плакала за предательство. За его трусость. За его холод. За свои разбитые, глупые надежды. Плакала, потому что не понимала, что делать дальше. Бежать? Но куда? На какие деньги? Остров был маленьким, а мир – огромным и чужим. Кармен? Как ей в глаза смотреть? Сказать, что ее подругу чуть не изнасиловали на кухне, а хозяин посмотрел на это равнодушно?

Дикая, всепоглощающая усталость навалилась на меня, как каменная плита. Она была тяжелее боли, тяжелее стыда. Я легла на кровать, не раздеваясь, в порванном платье, в смятом фартуке. Свернулась калачиком, подтянув колени к груди, как ребенок, ищущий защиты. Мир сузился до темноты за закрытыми веками. И в этой темноте, под шум собственного прерывистого дыхания и далекий гул океана, я провалилась в беспамятный, тяжелый сон. Бегство. Хотя бы на время.

Деклан

.

Ее взгляд. Когда она подняла голову и посмотрела на меня. Это обожгло сильнее, чем удар ножом. Не слезы. Не страх. Даже не гнев. Презрение. Густое, безоговорочное, ледяное. Как будто я был не человеком, а чем-то отвратительным, прилипшим к ее ботинку. И безразличие. Полное, опустошающее. Я стоял в дверях ее комнаты, этот взгляд прожигал меня насквозь, выжигая все слова, которые роились в голове. «Прости». «Я не мог иначе». «Он опасная псина». «Я защищу тебя. Все казалось фальшивым, жалким, ненужным.

Она опустила глаза. Этого было достаточно. Объяснения ничего не изменят. Не смоют ее стыд. Не вернут ее доверие. Не залечат тот ужас, который она пережила из-за моего… чего? Нерешительности? Трусости? Расчетливости? Я хотел сказать что-то, опереться на косяк, чтобы не упасть, но воздух вырвался из легких пустым свистом. Я сдался. Развернулся и ушел. Оставил ее одну. С ее слезами. С ее разбитым миром.

Я не пошел в кабинет. Не стал пить. Я просто схватил ключи от »Альфы«, выскочил на подъездную дорожку и рванул с виллы так, будто за мной гнались фурии. Двигатель ревел, хромированные детали сверкали в солнце, но я не видел дороги. Голова была пустой. Бесшумной. Как после взрыва. Такое состояние помнилось лишь однажды: когда в пятнадцать лет я нашел свою мать мертвой в разбитом фургоне на обочине дороги посреди Аризонской пустыни. Та же ледяная пустота. Та же неспособность думать, чувствовать, просто быть.

Я гнал машину куда глаза глядят, петляя по горным дорогам Сан-Лючио, пока не выехал на смотровую площадку у обрыва. Остановил машину. Вышел. Океан внизу был бескрайним, синим, равнодушным. Ветер трепал волосы. Я достал пачку сигарет – ту самую, что отобрал у нее прошлой ночью. Закурил. Первая затяжка вызвала головокружение, вторая – горький привкус пепла на языке.

Может, это и к лучшему. Мысль пришла сама собой, холодная и рациональная. Сомнительный актив сброшен. Все мосты сожжены. Чистый лист. Элеонора была хаосом. Хаосом чувств, хаосом непредсказуемости, хаосом, который угрожал всему, что я выстроил – контролю, порядку, безмятежности »Мареа». Вот к чему приводят чувства. К слабости. К ошибкам. К таким вот ужасным сценам на кухне. Время возвращаться к действительно важным вещам. К цифрам. К сделкам. К миру, где все просчитывается и контролируется.

Я достал телефон. Палец дрожал, когда я набирал сообщение помощнице. Коротко. Четко. Без эмоций.

«Готовьте мой самолет. Я возвращаюсь. Срочно.»

Отправил. Телефон завибрировал почти мгновенно.

Ассистент: «Рейс в Нью-Йорк через Teterboro. Вылет через 3 часа. Машина будет у виллы через 2 часа. Все документы готовы.»

Три часа. Достаточно, чтобы собрать вещи. Чтобы стереть с «Мареа» все следы своего присутствия. И ее. Я бросил окурок на каменистую землю и раздавил его каблуком. Повернулся к машине. Океан продолжал шуметь внизу. Равнодушный. Вечный. Как и мир без чувств, в который я сейчас возвращался. Казалось, должно стать легче. Но в груди оставалась только тяжелая, холодная пустота и горький привкус пепла.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 19. Прощай, "Мареа"

Он уехал. Просто исчез. Как настоящий призрак. Оставил после себя лишь призрачный шлейф дорогого мускуса в воздухе его спальни да горький осадок на дне моей души. Дни после его отъезда потянулись бесконечной, монотонной чередой. Утро – пыль. День – безупречность. Вечер – камень у ограждения, вид на вечность. Океан шумел, птицы пели, солнце вставало и садилось. Все как прежде. Только тишина виллы теперь была другой. Не звенящей от напряжения, а… пустой. Безопасно пустой.

Иногда, особенно поначалу, я вздрагивала от шума подъезжающей машины. Сердце бешено колотилось, ладони мгновенно становились влажными. Он? Вернулся? Но это всегда был Энцо. С продуктами. С почтой. С каким-нибудь заданием по саду. Со временем я перестала вздрагивать. Перестала ждать. Перестала бояться. Спокойствие, сначала хрупкое, как первый лед, постепенно окрепло.

Порой, стоя перед сияющим паркетом или меняя орхидеи в холле, я ловила себя на мысли: а был ли он вообще? Не сон ли это? Не мираж ли, порожденный одиночеством и остатками боли от Дэмиена? Не было ли той безумной страсти под звездами, того огня в глазах у бассейна, этой ледяной пустоты на кухне и немого стояния в дверях моей комнаты? Казалось, «Мареа» стерла его следы с той же тщательностью, с какой я стирала пыль. Он растворился, как дым от той последней сигареты.

Но след остался. Глубокий, как шрам. Он научил меня главному: надеяться – опасно. Доверять – себе дороже. Я была здесь для работы. Для денег. Для своего будущего. И только.

Я приняла решение. Доработать контракт до конца. Положить на счет ту самую «значительную сумму», о которой писал Мартин. И уехать. Навсегда. Начать все заново. В Нью-Йорке. Без прошлого. Без иллюзий. Без мужчин, которые ломают тебя ради своей выгоды или минутной слабости.

Единственной мыслью, которая иногда пробивалась сквозь железную решимость, было: Только бы он не вернулся. Пусть его самолеты летают где угодно, только не сюда. Пусть его дела, его кризисы, его коллекционные машины останутся в другом мире. Моя война с пылью должна была закончиться в тишине и одиночестве.

Так я и жила. Механически. Безупречно. Я протирала паркет против волокон. Полировала латунь флаконом «Венера» под №3. Срезала стебли цветов под углом 45 градусов. Не прикасалась к чучелу дикобраза без надобности. Абстрактно. Иногда выбиралась в город с Кармен. Ее смех, ее бесшабашность, ее горячие тамалес и ледяное пиво были глотком живой воды в моем стерильном мире. Она видела, что что-то сломалось. Видела шрам на плече (я соврала, что упала на разбитую вазу). Но не лезла с расспросами. Просто была рядом. И за это я была ей благодарна больше, чем могла выразить.

Так прошел год. Долгий. Тяжелый. Целебный. Контракт подошел к концу. Последний день. Я обошла виллу «Мареа» – свою вотчину, свою тюрьму, свой странный, болезненный рай. Погладила рукой гладкий камень ограждения, где столько раз сидела, глядя на океан. Попрощалась с дикобразом. Его стеклянные глаза казались менее осуждающими. Или это мне просто так хотелось?

Грузовичок Энцо ждал у ворот. Мой чемодан – тот самый, из секонд-хенда, но теперь солидно потрепанный – стоял рядом. Я окинула «Мареа» последним взглядом. Белоснежную громаду, утопающую в буйной зелени. Место, где я потеряла себя и снова нашла. Только крепче. Тверже. Без глупых надежд.

«Готово, chica?» – спросил Энцо, его добрые глаза цвета темного шоколада смотрели с пониманием. Он видел больше, чем показывал. Знает больше, чем говорил.

«Готово, Энцо.» Я улыбнулась. Впервые за долгое время улыбка была не натянутой. Она была легкой. Как освобождение.

Я села в грузовик. Мотор заурчал. Ворота «Мареа» медленно закрылись за нами с тихим шипением. Я не оглядывалась.

Дорога в аэропорт петляла по знакомым холмам. Солнце бликами играло на синей глади океана далеко внизу. Воздух был сладким и соленым. Я открыла окно, вдохнула полной грудью.

Прощай, «Мареа"». Прощай, остров призраков и разбитых зеркал.

Впереди гудел аэропорт. Впереди был рев турбин. Впереди был Нью-Йорк. Шумный, безжалостный, настоящий. Мой новый старт. Моя новая жизнь. Купленная дорогой ценой, но моя.

Грузовичок свернул на взлетное поле. Я взяла свой скромный чемодан.

Здравствуй, Нью-Йорк!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 20. Кирпичные Джунгли и Стеклянные Небеса

Просыпаться под симфонию мусоровоза, выясняющего отношения с контейнером, и сольную партию нетрезвого тенора из соседнего окна – это вам не шепот океана и щебет райских птичек. Я потянулась на узкой кровати – эдакой «люксовой» версии совести Дэмиена – и первым делом улыбнулась в потолок с трещиной, напоминавшей карту Сан-Лючио.

Доброе утро, Нью-Йорк. Твой запах – кофе, выхлопы и едва уловимые нотки надежды – мне уже нравится.

Квартирка моя была скромнее шкафа для метел на вилле «Мареа», а вид из окна открывался не на океан, а на честную кирпичную стену соседнего дома. Но, боже правый, это была моя кирпичная стена! Моя тесная кухонька, где кофеварка фыркала, как раздраженный дикобраз. Моя ванная, где душ пел баритоном ржавых труб. И главное – моя дверь, которая запиралась только изнутри. Рай, скажете? Да нет, просто человеческая жизнь, оплаченная собственными руками и безупречным знанием пункта 15 мануала по уходу за паркетом.

Сегодня был День Икс. Собеседование. Не на должность «невидимого стража совершенства», а на позицию личного помощника в солидном архитектурном агентстве. Курсы секретаря, которые я грызла по ночам на «Мареа» между войной с пылью и тайными стишками, наконец-то пригодились. Диплом лежал в сумочке рядом с паспортом – мой пропуск из мира чучел в цилиндрах в мир стекла, бетона и человеческих голосов.

«Так, Элли, – провозгласила я своему отражению в крошечном зеркальце над раковиной, пока наносила боевой раскрас (т.е. тушь и помаду цвета »не слишком вызывающе, но и не монашка«). – Сегодня ты – не Золушка. Сегодня ты – деловая колоратурная сопрано, готовая покорить мир архитектурных грандов. Или хотя бы их кофейные предпочтения. Помни: осанка, улыбка, и никаких вопросов про дикобразов!»

Город встретил меня объятиями из горячего воздуха, гудков такси и ритма тысяч ног по асфальту. Я шла, задрав подбородок, в своем самом деловом (читай: единственном не поношенном) костюме – темно-синем, как ночь над Карибами, но куда более прилично закрывающем колени. На каблуках чувствовала себя немного жирафом, но стильным жирафом, черт побери!

Офис агентства «Skyline Visions» находился в небоскребе, который, казалось, царапал само небо стеклом и сталью. Внутри – прохлада, блеск полированных поверхностей (ой, паркет! Старая любовь не ржавеет) и запах дорогого кофе и новой бумаги. На ресепшене сидела девушка с прической острее угла в 45 градусов (привет, орхидеи!) и улыбкой теплее карибского солнца.

«Элеонора Рид, – сказала я, стараясь, чтобы голос не дрогнул от волнения. – Я на собеседование к мистеру Харрисону на позицию личного помощника».

«Конечно, Элеонора! Проходите, он вас ждет, – улыбнулась она, и я чуть не расплакалась от такой нормальности. – Кабинет в конце коридора, за стеклянной дверью».

Я прошла по светлому коридору, мимо стен с чертежами футуристических зданий, чувствуя себя героиней фильма про карьерный взлет. Стеклянная дверь. За ней – просторный кабинет с панорамным видом на городской пейзаж. За огромным столом из светлого дерева сидел мужчина. Лет 65, седые виски, умные глаза цвета морской волны за очками в тонкой оправе и… абсолютно дурацкий галстук с летающими свинками. Ну вот, начинается, – мелькнула мысль. Или это тест?

«Мисс Рид! Входите, входите! – он встал, и его улыбка была такой же широкой и искренней, как у Энцо. – Арчибальд Харрисон. Но, ради всего святого, зовите меня Арчи. Мистер Харрисон – это мой отец, а он был суровым букой». Он протянул руку. Крепкое рукопожатие. Ни капли напускной важности.

Собеседование было… неожиданным. Вместо зубодробительных вопросов про пятилетние планы и стрессоустойчивость, Арчи спросил: Мое мнение о его галстуке (я честно призналась, что свинки – это смело). Какой кофе я предпочитаю (эспрессо, сэр! Опыт «Мареа» не пропал даром). Что я думаю о новом павильоне в Центральном парке (я рискнула сказать, что он напоминает мне гигантского свернувшегося ежа, на что Арчи рассмеялся так, что чуть не свалился с кресла). И действительно ли я, как указано в рекомендации Мартина (да-да, того самого продавца элитного воздуха!), способна организовать хаос так, что даже дикобраз в цилиндре останется доволен? (Тут я просто поклялась паркетом «Мареа», что мой организаторский талант победил даже тропическую пыль).

«Знаете, Элеонора, – сказал Арчи, снимая очки и потирая переносицу с театральным вздохом, – вы прошли все формальные этапы. Ваши навыки подтверждены. Но главное – у вас есть чувство юмора и вы не боитесь сказать, что император голый. Или что павильон похож на ежа. Мне это нравится. В архитектуре, как и в жизни, слишком много пафоса. Берете лист бумаги? Хотите попробовать внести немного порядка в мой творческий хаос?»

Мое сердце совершило кульбит, достойный цирка «Дю Солей». «Мистер Харрисон… Арчи… – я вскочила, едва не опрокинув стул. – Я буду стараться! Я научусь всему очень быстро! Вы не пожалеете, я обещаю! Я…» Я запнулась, понимая, что вот-вот пообещаю вылизать его паркет против волокон.

Арчи рассмеялся снова. «Отлично! Энтузиазм – это половина дела. Вторая половина – вовремя поданный кофе и умение говорить назойливым клиентам, что я на Луне. Джулия покажет вам ваше место!»

Джулия, та самая секретарь лет 45 с ресепшена, встретила меня у двери кабинета. У нее были добрые глаза, стильная седая стрижка и браслет из крошечных серебряных небоскребов. «Добро пожаловать в ад, дорогая, – сказала она, но глаза смеялись. – Точнее, в приемную Арчи. Вот твой плацдарм». Она указала на аккуратный стол напротив ее собственного, с новеньким компьютером, телефоном и… крошечным кактусом в горшочке. «Зовут Спайк. Не колется, если не дразнить. Как и наш босс».

Я села за свой стол. Кожаное кресло приняло меня с комфортом. Передо мной – стеклянная стена с видом на бескрайний город. Не океан. Не тишину. А бурлящую, шумную, невероятную жизнь. Мой стол. Мой кактус. Моя новая война – не с пылью, а с графиками, звонками и, возможно, летающими свинками на галстуках.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

«Ну что, Спайк, – прошептала я кактусу, устраивая блокнот и ручки с безупречной точностью, усвоенной на »Мареа«. – Покажем этим нью-йоркским джунглям, что бывшая »невидимая стража совершенства« может навести порядок и здесь? Главное – никаких вопросов к дикобразам. А к летающим свинкам – пожалуйста».

Я расправила плечи, готовая к новому приключению. Золотая клетка осталась далеко за горизонтом. Теперь у меня были стеклянные небеса, кирпичные джунгли за окном и целый город, ждущий, чтобы его завоевали. Одной улыбкой, аккуратным кофе и безупречно организованным хаосом. Добро пожаловать в реальность, Элли. Она оказалась чертовски захватывающей. И пахла гораздо лучше, чем флакон «Венера» №3.

Глава 21. Изумруд и Аплодисменты

Четыре недели в «Skyline Visions» пролетели как один долгий, насыщенный, слегка ошарашивающий нью-йоркский день. Я уже не путала кнопки на многофункциональном принтере (чаще), узнала, что «срочно» у Арчи может означать что угодно – от "«прямо сейчас» до «к концу квартала, но лучше вчера», и научилась варить такой эспрессо, что Джулия одобрительно причмокивала: «Детка, ты рождена для этого!» Ритм города, поначалу оглушающий, стал моим саундтреком – энергичным, наглым, полным жизни. И да, я уставала. Но это была хорошая усталость, от дела, а не от вылизывания невидимых пылинок. Арчи, как и обещал, никогда не тыкал носом в ошибки – мелкие опечатки в письмах, пару раз перепутанные встречи. Зато любое удачное решение, организованная без сучка без задоринки поездка или просто вовремя поданный идеальный кофе встречались его громогласным «Браво, Элеонора!» и сияющей улыбкой, которая заставляла забыть о всех кирпичных стенах мира.

Но сегодняшний вечер был особенным. Грандиозная презентация проекта «Harbor Lights» – жилого комплекса премиум-класса на набережной, над которым «Skyline Visions» работала в консорциуме с двумя другими крупными бюро. Год работы, чертежи высотой с Эмпайр-стейт-билдинг, бессонные ночи команды – и все ради этого вечера. Инвесторы, пресса, свет архитектурного Нью-Йорка. И Я… Элли была частью этого. Не просто «невидимым стражем», а помощницей Арчи, ответственной за его своевременное появление в нужном месте с нужными документами и идеальным видом.

Я стояла у подъезда роскошного отеля, где проходило событие, чуть в стороне от основного потока гостей. Вечерний воздух был прохладен, пропитан ароматами дорогих духов, бензина и легкого напряжения. Я позволила себе минуту, чтобы оценить свое отражение в огромных стеклянных дверях отеля.

Платье. Оно было идеальным. Темно-изумрудный атлас, цвет глубокого океана или вековых елей. Футляр, подчеркивающий мою ставшую более уверенной фигуру – строгий, элегантный, без лишних деталей. Ткань мягко переливалась под светом уличных фонарей, ловя и отбрасывая блики. Оно не кричало, но заявляло: я здесь не случайно. Я – часть команды. Туфли-лодочки на каблуке, который я поначалу сочла «разумно высоким» (хотя мизинец правой ноги уже начинал тихо возмущаться), довершали образ. «Ну что, Элли, – подумала я, ловя свой взгляд в отражении, – дикобраз бы одобрил. Браво!».

Я достала телефон, собираясь позвонить Арчи – они с женой, Мэрилин, слегка задерживались. Но в этот момент к подъезду плавно подкатил знакомый лимузин. Дверь открылась, и на освещенную красную дорожку шагнул Арчи в безупречном смокинге, а следом за ним – его жена, Мэрилин, в потрясающем платье цвета шампанского. Я быстро спрятала телефон и пошла им навстречу, стараясь двигаться плавно, несмотря на протестующие туфли.

«Арчи! Мэрилин! Добрый вечер!» – мой голос звучал четко, уверенно, без тени прежней робости.

«Элеонора, солнышко мое!» – Арчи окинул ее восхищенным взглядом. – «Выглядишь потрясающе! Этот изумруд – ваш цвет, абсолютно!»

«Невероятно элегантно, дорогая,» – улыбнулась Мэрилин, поправляя жемчужную нить на шее. Ее теплый взгляд был лучшим комплиментом.

«Спасибо! Все готово к презентации, – я перешла сразу к делу, чуть понизив голос. – Зал проверен, микрофоны, проектор – все работает. Ваши тезисы и планшет с презентацией ждут на сцене. Стол инвесторов – по центру, первые ряды. Фуршет начался ровно в семь». Я сделала небольшую паузу. «В зале около ста пятидесяти человек. Полный аншлаг».

Арчи одобрительно кивнул, его глаза блестели от азарта, а не от волнения. «Отлично сработано, Элеонора. Как штурман перед боем. Главное теперь – улыбаться и не дать мне потерять галстук. Он сегодня особенно бунтует». Он потрогал свой, на этот раз вполне консервативный, шелковый галстук.

Я улыбнулась в ответ. «Справимся, Арчи. Пойдемте, я провожу вас к вашему столу через фуршетную зону, чтобы вы могли перекинуться парой слов с ключевыми людьми до начала».

Я повела их через шикарный холл, где гости, бренча бокалами, образовывали живописные группы. Звучал смех, звенела посуда, воздух вибрировал от деловой энергии и предвкушения. Я шла чуть впереди и слева от Арчи, легко лавируя между гостями, кивая знакомым лицам, которых уже успела запомнить за эти недели. Я чувствовала себя не служанкой, не приложением к боссу, а… шкипером, уверенно ведущим свой корабль в нужную гавань. Платье мягко шуршало, изумрудный атлас ловил блики хрустальных люстр. Даже туфли жали уже не так отчаянно.

Войдя в огромный презентационный зал, я на мгновение задержала дыхание. Зал и вправду был полон. Море деловых костюмов и вечерних платьев под мягким светом софитов, направленных пока на пустую сцену с огромным экраном. Гул голосов создавал мощный, живой фон. Это был не тихий страх «Мареа», а громкий вызов большого мира. И я была здесь. Не на краю океана, а в самом его эпицентре.

Я указала Арчи и Мэрилин на их места за центральным столом. «Удачи, Арчи,» – тихо сказала я, передавая ему тонкую папку с тезисами.

Он взял папку, его взгляд был серьезным и сосредоточенным, но теплым. «Спасибо, Элеонора. Займите свое место, наслаждайтесь шоу. И помните – вы уже проделали огромную работу». Он слегка подмигнул.

Я поспешила занять свое место – скромный столик для помощников чуть в стороне от основного действа, но с хорошим обзором. Рядом сидела помощница партнера из другой фирмы. Мы перекинулись вежливыми улыбками. Музыка стихла, свет в зале приглушился, луч прожектора выхватил сцену. На нее поднялся ведущий партнер консорциума, а следом – Арчи, поправляя очки. На огромном экране зажглись первые кадры «Harbor Lights» – смелые линии, игра света и воды, обещание новой городской легенды.

Я откинулась на спинку стула, незаметно сняла туфлю под столом, чтобы дать ноге передышку. Я смотрела на сцену, на Арчи, который начал свою часть презентации с фирменной шутки (про летающих свинок? Нет, сегодня что-то про непослушные несущие балки), и слушала его уверенный, увлекающий за собой голос. Аплодисменты, прокатившиеся по залу после его речи, были громкими и искренними. Я чувствовала, как что-то теплое и гордое разливается у меня внутри. Это были не мои личные аплодисменты, но частичка этого успеха, этой энергии, этого вечера принадлежала и мне. Я поймала взгляд Арчи, когда он сошел со сцены под овации. Он кивнул, и в его взгляде читалось: «Спасибо. Мы – команда».

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я тихо вздохнула, снова надела туфлю (ох уж эти мизинцы!) и приготовила планшет для возможных вопросов. Вечер был в самом разгаре, работа продолжалась. Но в этот момент, под гул аплодисментов, глядя на сияющего от успеха босса и на величественные образы «Harbor Lights» на экране, я - Элеонора Рид поняла одно: моя новая жизнь в этих кирпично-стеклянных джунглях только начинается. И я была готова к следующему вызову. С изумрудным достоинством и, возможно, с более удобной парой туфель про запас.

Глава 22. Изумруд и Пепел

Элеонора

Адреналин после успешной презентации еще звенел в крови, как шампанское в хрустальных бокалах. Я шла за Арчи сквозь гулкий гул фуршета, мое изумрудное платье мягко шуршало в такт шагам. Блокнот в руке, легкая улыбка – образ идеальной помощницы. Арчи, сияя как новогодняя елка, пожимал руки, обменивался шутками, ловил комплименты в адрес «Harbor Lights"». Я фиксировала имена, названия компаний, намеченные встречи – автоматично, уверенно. Вот она, настоящая жизнь. Шумная, яркая, моя.

«Арчибальд! Браво!» – громкий, бархатистый голос разрезал воздух, словно нож по шелку. Голос, который я слышала во сне и наяву целый год. Голос, от которого кровь мгновенно стыла в жилах.

Я подняла глаза. И мир сузился до одной точки.

Деклан Рейс.

Он стоял перед Арчи, безупречный в черном смокинге, подчеркивающем его атлетичные плечи. Галстук-бабочка, белоснежная сорочка. Он выглядел… божественно. Опасным, холодным божеством с острыми скулами и серыми глазами, которые сейчас были темнее ночного неба над Сан-Лючио. Он жал руку Арчи, произносил что-то о «смелости концепции» и «безупречной реализации». Его голос был ровным, деловым.

А его взгляд… Его взгляд скользнул по мне. Мимоходом. Мимотечно. Как по стулу или вазе с цветами. Ни тени узнавания. Ни искры того огня, что пылал на пляже или в саду «Мареа». Только… ледяная пустота. Или так показалось? На мгновение, меньше доли секунды, мне почудилось что-то иное в глубине этих серых омутов – сжатый ураган, черную бурю, готовую сорваться с цепи. Но это было лишь миражом. Он уже отворачивался, кивая Арчи, произнося прощальную любезность.

«Отличная работа, Харрисон. Надеюсь, мы сможем обсудить детали на следующей неделе? Мой ассистент свяжется с вашим офисом».

«Конечно, Деклан! Будем рады!» – Арчи сиял, польщенный вниманием такого человека.

Деклан кивнул еще раз – общий кивок в сторону нашего маленького круга, включая меня – и растворился в толпе так же внезапно, как появился. Элегантный, неспешный, не оглядываясь.

А я… Я стояла, чувствуя, как мраморный пол под каблуками превращается в зыбкий песок. Звон в ушах заглушил гул голосов. В глазах поплыли темные пятна. Рука, сжимавшая блокнот, онемела. Не здесь. Не сейчас. Не перед ним! – яростно молилась я сама себе, чувствуя, как краска стыда и паники заливает шею, щеки. Дыши, Элли. Просто дыши.

«Элеонора?» Голос Арчи прозвучал рядом, мягкий, обеспокоенный. Его теплая рука легла мне на локоть. «Дорогая, вы белее моего галстука. Что случилось? Вам дурно?»

Я сглотнула ком в горле, пытаясь выдавить улыбку. «Просто… душновато, Арчи. Ничего страшного».

«Чушь! – он был непреклонен, его глаза, обычно веселые, стали серьезными. – Вы выглядите так, будто видели призрак. Идите на воздух. Сейчас же. На крыше терраса и бар. Подышите. Выпейте воды. Мэрилин!» – он подозвал жену. «Дорогая, проводи Элеонору наверх, пожалуйста. Она неважно себя чувствует».

Мэрилин мгновенно была рядом, ее рука легла на мою спину с материнской заботой. «Пойдем, милая. Тебе нужен глоток свежего воздуха и, возможно, чего-то покрепче воды».

Я не сопротивлялась. Позволила Мэрилин провести меня мимо любопытных взглядов, через холл, к лифту, ведущему на крышу. Мысли путались, бились, как птицы в стекло. Почему? Почему он здесь? Почему этот вид?! Почему я, спустя ГОД, реагирую как глупая девочка?! Я же сильная! Я же пережила Дэмиена, «Мареа», этот ад на кухне! Я построила новую жизнь! Но сердце колотилось с бешеной силой, а руки дрожали так, что я сжала их в кулаки, пряча в складках изумрудного атласа.

Лифт мягко поднялся. Двери открылись – и нас встретил прохладный ночной ветер, легкая джазовая мелодия и огни ночного Нью-Йорка, раскинувшегося бескрайним морем огней. Терраса была полупустой, гости предпочитали фуршет внизу. Мэрилин проводила меня к барной стойке, заказала мне минералки с лаймом, а себе – мартини. «Сиди, дыши, милая. Я рядом, если что». Она отошла к перилам, дав мне пространство.

Я нашла свободное место у ограждения, в тени высокой кадки с олеандром. Вид был захватывающий, но я его не видела. Достала из крошечной сумочки пачку сигарет и зажигалку – последний бастион прошлого, который все еще держал оборону. Дрожащими пальцами прикурила. Глубоко затянулась. Едкий дым обжег легкие, вызвал знакомое головокружение. Успокойся. Он ушел. Он сделал вид, что не знает тебя. Это конец. Все кончено. Ты свободна. Но слезы подступали к горлу, предательские, жгучие. Почему вид его в смокинге, его мимолетный, ледяной взгляд, вызвал такую бурю? Почему спустя год рана кровоточила так же свежо? Я думала, зарубцевалась. Оказалось, просто прикрыта тонким слоем новой жизни. И он сорвал повязку одним появлением.

Деклан

Я заметил ее еще у входа, когда мой лимузин притормозил у красной дорожки. Она стояла чуть в стороне, ожидая своего босса, того самого эксцентричного архитектора Харрисона. Изумрудное платье. Цвет глубокого океана или вековых лесов. Оно облегало ее фигуру – ставшую увереннее, сильнее – с изящной строгостью. Каблуки, на которых она держалась с непринужденной грацией, о которых я раньше и подумать не мог. Волосы были убраны в элегантную, но не чопорную прическу, открывая шею. Она светилась. Не той дикой, необузданной красотой, что манила на пляже или в саду «Мареа», а другим светом – уверенности, обретенного достоинства, принадлежности к этому миру стекла и стали. Что-то неуловимо изменилось в ней. Осеклось. Закалилось. И черт возьми, это сводило с ума сильнее прежнего.

Она не видела меня. Я прошел мимо, растворившись в толпе, но не выпускал ее из поля зрения. Видел, как она ловко сопровождает Харрисона по залу, как делает пометки в блокноте, как улыбается его шуткам – настоящей, теплой улыбкой. Не той натянутой маской, что была на «Мареа». Видел, как она смотрит на его презентацию – с гордостью, с причастностью. Это была ее победа тоже. Не купленная деньгами, а заработанная.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Подойти к Харрисону было несложно. Формальный повод – восхищение проектом, просьба о встрече – был на поверхности. Настоящая причина билась где-то под ребрами, горячая и неконтролируемая. Увидеть ее вблизи. Увидеть ее реакцию.

И вот она. В метре от меня. Пахнущая чем-то легким, цветочным, а не пылью и отчаянием. Ее зеленые глаза, встретившие мой взгляд… Испуг. Чистый, животный испуг. И что-то еще – вспышка чего-то старого, болезненного. Я сделал то, что должен был. Притворился, что не знаю ее. Пустота во взгляде. Дежурная вежливость. Но удержать эту маску стоило нечеловеческих усилий. Каждая клетка тела кричала, чтобы я схватил ее, закричал, спросил… что? Зачем ты здесь? Как ты посмела стать такой… цельной без меня? Удержать равнодушие, когда ее лицо побелело как мрамор «Мареа», когда я видел, как она едва не падает – это была самая сложная сделка в моей жизни.

Я ушел. Но не далеко. Наблюдал, как Харрисон, этот чудак в галстуках, заботливо поддерживает ее, как его жена уводит ее к лифту. Инстинкт охотника, загнанного в угол, но не сломленного, велел следовать. Я ждал минуту. Другую. Потом направился к лифтам на крышу.

Терраса. Ночной ветер. Музыка. И она. Прижавшись спиной к холодному металлу ограждения, закутанная в тень олеандра. В руке – сигарета. Тонкие пальцы слегка дрожали. Она смотрела куда-то в огни города, но взгляд был пустым, направленным внутрь себя, в ту бурю, что я поднял своим появлением. Картина была до боли знакомой. Как тогда, в саду. Только место другое. И баланс сил… иной.

Я подошел беззвучно. Она почувствовала мое присутствие раньше, чем увидела. Вздрогнула всем телом, резко обернулась. Глаза – огромные, испуганные, как у загнанного зверька – встретились с моими. В них читалось все: паника, стыд, гнев, остатки той неистребимой связи, что когда-то нас спаяла.

Мы молчали. Звучала только легкая музыка и гул города внизу. Годы, океаны, унижения – все висело между нами тяжелой, невысказанной массой. Я протянул руку. Не к ней. К сигарете в ее пальцах. Она машинально разжала их. Я взял тонкий белый цилиндрик, все еще теплый от ее прикосновения. Поднес к губам. Затянулся. Глубоко. Едкий дым заполнил легкие, знакомый и чуждый одновременно. Как и она. Как и эта новая реальность, где у меня не было над ней власти. Где мы стояли на одной высоте, под холодными звездами Нью-Йорка, а не под палящим солнцем тропического рая. И единственное, что у меня осталось от прежней власти, – это дым ее сигареты на моих губах и буря в ее глазах.

Глава 23. Прах на Атласе

Мы молча докурили сигарету на холодной крыше отеля. Музыка из зала казалась приглушенным насмешкой над нашим немым ужасом. Дым закручивался в влажном прохладном воздухе, как наши обреченные мысли.

— Лина... — начал он, голос сорвался, низкий и хриплый, как на том пляже.

Я резко подняла руку — стоп. Ладонь вперед, как щит. Никаких слов. Никаких оправданий, которые рассыпались бы прахом под тяжестью того, что было на кухне «Мареа».

Пересиливая дрожь в коленях, я протиснулась в узкое пространство между ним и стеклянной дверью. Его тепло, знакомый мускусный шлейф кожи, смешанный с дымом — все это ударило в виски, как дурман. Я чуть не споткнулась, чувствуя, как изумрудный атлас платья, символ моего нового достоинства, вдруг кажется липкой кожей старого позора.

Я подошла к Мэрилин у фуршетного стола. Жена Арчи тактично не спросила о моем внезапном исчезновении, лишь положила прохладную ладонь мне на запястье:

— Все в порядке, дорогая? Вы бледны.

— Просто духота, — солгала я, заставляя уголки губ дрогнуть в подобии улыбки. — Пойдемте к Арчи? Он, кажется, ищет вас.

Оставшиеся два часа банкета я провела в состоянии нервной бдительности оленя на водопое. Каждый смех за спиной, каждый мужской силуэт в темном костюме в периферии зрения — все было им. Я улыбалась партнерам, поправляла стопки брошюр на столе регистрации, подносила Арчи воду — и все время сканировала зал. Ожидая, что из-за колонны, из тени барной стойки, появится его взгляд. Тот самый. Тяжелый. Насквозь видящий. Охотничий.

Что со мной? — яростно корила себя в такси, глотая слезы, которые наконец прорвались. Горькие, соленые, бессильные. Куда делось мое презрение? Моя холодная ярость? Вместо них — лишь щемящая пустота и предательское, унизительное желание… уткнуться лицом в ту самую грудь, что пахла мускусом и пеплом. Шофер в зеркало заднего вида бросил безучастный взгляд. Нью-Йорк. Здесь плачут каждый день. Потерянные контракты, разбитые сердца, навсегда ушедшее метро. Моя истерика была просто частью городского шума.

На лестнице к своей квартирке я бежала, спотыкаясь о каблуки, будто за мной гнались тени «Мареа». Ключ трясся в руках, никак не желая входить в замочную скважину. «Пожалуйста, пожалуйста, откройся», — шептала я в темноту подъезда, чувствуя, как стыд смешивается с паникой.

Ночь была кошмарным калейдоскопом. Красивое лицо Деклана в лунном свете на пляже сменялось его же ледяной маской на кухне виллы. Руки Джейка, впивающиеся в кожу. Звон разбитой тарелки. И его голос: «Просто прислуга». Я просыпалась в холодном поту, сердце колотилось как бешеное, простыни казались саваном. Утро встретило ощущением, будто меня переехал грузовик с кирпичами. Разбитая. Пустая.

В офисе «Skyline Visions» царила победная эйфория. Воздух звенел от смеха, звонков, запаха свежемолотого кофе и дорогой бумаги. Коллеги сияли — проект «Harbor Lights» был триумфом! Я пыталась влиться в поток, отвечала на реплики улыбками, разбирала почту. Но мои пальцы были деревянными, мысли — ватными. Океан шума вокруг не мог заглушить тихий, навязчивый голос: Он здесь. В этом городе. Он видел меня. Он знает, где я.

— Элеонора? Можете зайти на минуту? — Голос Арчи из приоткрытой двери кабинета прозвучал как выстрел.

Я вошла, стараясь держать спину прямо, как учили на курсах секретарей. «Осанка — ваш доспех». Арчи сидел за столом, заваленным эскизами нового проекта. Его лицо светилось энтузиазмом.

— Отличные новости! — начал он, откладывая карандаш. — Помните Деклана Рейеса? Инвестора, с которым вы... э-э-э, пересеклись вчера? Его люди уже вышли на связь! Заинтересованы в нашем следующем этапе. Нужно срочно организовать неформальную встречу. Ужин. Завтра. Лучше в «Ле Бернарден».

Кровь отхлынула от лица. Комната слегка поплыла. Я ухватилась взглядом за серебряный небоскреб на браслете Джулии — якорь в набегающей волне паники.

— Конечно, Арчи, — голос мой прозвучал удивительно ровно, будто из другого измерения. — Я свяжусь с его офисом. Уточню детали.

— Прекрасно! — Арчи уже уткнулся в эскизы. — Договоритесь напрямую с его помощником. Виктором, кажется. И, Элеонора? Отличная работа вчера. Вы — находка.

Я вышла из кабинета, притворив дверь с тихим щелчком. Оперлась спиной о прохладную стену коридора, закрыв глаза. В ушах гудело.

Этот ужас не закончится. Мысль была холодной и четкой, как лезвие. Он и его проклятый дикобраз будут преследовать меня до конца моих дней. Деклан Рейес. Призрак «Мареа». Охотник, учуявший добычу в Нью-Йорке. И теперь мне предстояло самой протянуть ему приглашение. Поднести веревку, на которой он мог бы меня повесить. Снова.

Я открыла глаза. Посмотрела на свой стол. На компьютер. На телефон. На упрямый кактус Спайк в горшочке. Мой стол. Мой фронт. Моя новая война.

Вздохнула. Глубоко. До дрожи. Пальцы сами потянулись к телефонной трубке. Пора звонить Виктору. Пора вступать в бой. На этот раз — без сияющих иллюзий, но и без страха. С изумрудным достоинством и пеплом прошлого на плечах.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 24. Игра в Молчание

Деклан

Ужин с Арчибальдом Харрисоном обещал быть рутинной деловой формальностью. Но истинная цель, тайно манившая меня в этот изысканный полумрак «Ле Бернарден», сидела напротив. Элеонора. Лина. За последний год ее образ не отпускал, как назойливый призрак. Три безумных дня на «Мареа» перевернули все мои представления о себе. Оказывается, я способен. Способен на дикую, неконтролируемую страсть, на ревность, на ту самую слабость, которую презирал. На чувства, которые не вписывались ни в один из моих безупречно просчитанных планов.

Я пытался заглушить это. С головой ушел в работу, сделку за сделкой, проект за проектом. Год был феноменально продуктивен – единственный плюс во всей этой истории. Но ни одна из тех, кого я приводил в свой пентхаус или отель, не могла даже близко вызвать того жгучего коктейля из желания, ярости и... чего-то еще, непонятного, что будила во мне эта зеленоокая фурия в фартуке. Они были предсказуемы. Красивыми, дорогими игрушками. Она же... она была землетрясением.

Водитель открыл дверь. Я вошел в ресторан, ощущая знакомый гул приглушенных разговоров и звон хрусталя. Меня провели к столику у окна. Арчибальд уже сидел, оживленно жестикулируя. А рядом... она.

Я приготовился увидеть испуг, напряжение, ту самую бледность, что сковала ее на презентации. Но нет. Она сидела с почти царственной невозмутимостью. Спина прямая, деловой темно синий костюм мягко облегал уверенные линии ее фигуры. Взгляд, когда она подняла глаза на мое приближение, был спокойным, профессиональным. Вежливая улыбка тронула губы. Ни тени смущения. Ни намека на ту ночь на пляже, на песок, на океан, лизавший наши ступни, пока мы были слиты воедино. Как будто ничего не было. Как будто я был просто очередным партнером ее босса.

Элеонора

Я подготовилась к этому ужину, как к битве. Долгие часы внутреннего диалога с моим воображаемым дикобразом (мой единственный верный советчик): «Элли, приди в себя! Мы же договаривались. Никаких жертв. Никаких игр. Ты не та разбитая горничная у бассейна. Ты стоишь слишком многого, чтобы позволить ему снова играть в кошки-мышки».

Я разложила свои чувства к Деклану Рейесу по полкам, как белье в безупречно организованном шкафу. Страсть? Заперта на замок. Стыд? Превращен в топливо для гнева. Обида? Стала щитом. На кону была моя новая жизнь, моя карьера, мое хрупкое, но такое важное достоинство. Я не могла позволить ему все разрушить. Снова.

Он появился в зале, как всегда, воплощение холодной, опасной красоты. Костюм сидел на нем безупречно, подчеркивая мощь плеч, узость бедер. Серые глаза, как всегда, сканировали пространство, на мгновение остановившись на мне. Я встретила его взгляд спокойно, вежливо улыбнулась, как Виктору, его помощнику, по телефону. Внутри все сжалось, но я не дрогнула. Осанка – твой доспех, Элли.

Ужин протекал в потоке деловых обсуждений. Арчи, сияя, рассказывал о перспективах «Harbor Lights» и новых смелых идеях. Я вставляла реплики, уточняла детали, следила за подачей блюд – безупречный личный помощник. Деклан был внимателен, задавал точные вопросы, его бархатистый голос звучал ровно. Но я чувствовала его взгляд. Тяжелый, изучающий, скользящий по моему лицу, шее, рукам. Он искал трещину в моей броне. Искал ту Лину, которая дрожала на кухне его виллы.

Арчи, проницательный чудак, заметил напряжение. Его взгляд, обычно добродушный, стал чуть более внимательным, переключаясь между нами. Он ловко сменил тему на что-то нейтральное – современную скульптуру в парках, – пытаясь разрядить невидимую, но ощутимую грозовую тучу, нависшую над столом.

Деклан

Ее спокойствие было... раздражающим. И безумно притягательным. Каждое ее движение, каждое деловое замечание, адресованное Арчи, было вызовом. Она играла в игру, правила которой установила сама. Играла мастерски. Этот холодный блеск в зеленых глазах, эта уверенная линия губ... Это было невыносимо. И чертовски сексуально. Мои пальцы сжали ножку бокала сильнее, чем следовало. Ревность? Да. К ее прошлому? К ее настоящему? К тому, что она осмелилась жить без меня и выглядеть так... цельно?

Арчи что-то говорил о скульптурах. Я кивал, автоматически поддакивая, но слышал только биение собственной крови в висках и тиканье невидимых часов, отсчитывающих время до конца этого маскарада.

Элеонора

Наконец-то кофе был допит, счета оплачены, прощальные любезности сказаны. Мы вышли на прохладный нью-йоркский тротуар. Вечер пятницы – ад для такси. Арчи поймал первую же свободную машину, помахал нам и укатил, оставив меня одну на тротуаре с Декланом Рейесом. Воздух между нами сгустился, наполнившись невысказанным.

Я подняла руку, тщетно пытаясь поймать хоть одно желтое «свободное» такси, проносящееся мимо. Сердце колотилось где-то в горле. Каждая секунда рядом с ним наедине была пыткой. Я чувствовала его присутствие физически – как магнитное поле, тянущее и отталкивающее одновременно.

Тихий, бархатистый звук плавно подъезжающего Mersedes к обочине заставил обернуться.

«Кажется, свободных машин нет, Элеонора, – прозвучал его голос, ровный, без интонаций. – Могу подвезти. По пути. - произнёс он усаживаясь в автомобиль».

Это был не вопрос. Это было предложение, от которого невозможно отказаться, не показавшись невежливой или трусливой. Ловушка. Но ловушка, поданная под соусом светского жеста.

Я посмотрела на поток машин, на часы, на его лицо, скрытое полумраком салона. Не показывай страх. Не дай ему эту власть. Внутренний дикобраз молчал, наблюдая.

«Спасибо, мистер Рейес, – мой голос звучал удивительно спокойно. – Если это не затруднит».

Я скользнула на прохладное кожаное заднее сиденье, стараясь занять место как можно дальше от него. Дверь захлопнулась с глухим, окончательным стуком. Запах дорогой кожи, легкого парфюма и его – мускуса, силы и опасности – мгновенно заполнил пространство. Машина тронулась, погружая нас в движущуюся клетку из темного стекла и невысказанных слов. Игра только начиналась. И на этот раз я была готова играть до конца.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 25. Крючок и Пламя

Полумрак лимузина сгустился вокруг меня, как бархатная ловушка. Темная перегородка отделяла нас от водителя, превращая заднее сиденье в интимную, душную камеру. Он был так близко. Запах его кожи – знакомый мускус с нотками дорогого виски и холодной стали – заполнил пространство, вытесняя воздух. Вся моя тщательно выстроенная бравада, вся «новая я» в строгом синем костюме, рассыпались в прах под натиском этого… этого дикого, предательского желания. Оно вспыхнуло внизу живота – жгучее, неконтролируемое, как короткое замыкание, спалившее всю мою рациональность.

Еще секунда – и пламя охватило все тело. Лицо, кончики ушей пылали, наверное, освещая салон ярче фонарей Пятой авеню. «Душно», – прошипел внутренний голос, оправдываясь. Дрожащими пальцами я расстегнула верхнюю пуговицу пиджака, освобождая стесненное дыхание. Шелк блузки прилип к ключицам.

Он заметил. Конечно, заметил. Как охотник чует дрожь загнанного зверя. Я увидела, как уголок его губ дёрнулся. Не улыбка. Скорее… едва уловимое движение удовлетворения, наслаждения от моего смятения. Он даже откинул голову на подголовник, будто вдыхал аромат моей паники. Расслабленный. Победитель.

И тогда его рука легла мне на колено. Тяжелая, теплая, неумолимая. Кожа костюма под его ладонью вдруг показалась паутиной, бесполезной защитой. Я замерла. Перестала дышать. Сердце колотилось где-то в горле, гулко отдаваясь в висках. Паралич воли. Тело предало, став ватным, послушным только его прикосновению.

Он не торопился. С насмешливой медлительностью его пальцы скользнули вверх по бедру, подбирая подол юбки. Ткань послушно поползла вверх, обнажая кожу выше колена. Холодок кондиционера смешался с жаром его ладони. Его рука уверенно двинулась внутрь, к источнику огня, к самому уязвимому месту.

Что же он со мной делает?! – мысль пронеслась визгом, как гвоздь по стеклу, за секунду до того, как его пальцы нашли край шелковых трусиков, проникли под них, коснулись влажной, предательски готовой плоти.

Я вскрикнула беззвучно. Глаза сами собой захлопнулись. Я откинулась на кожаное сиденье, спиной к двери, подставляя горло, шею – сдаваясь. Предчувствие взрыва, сладкого и губительного, сжало все мышцы в тугой пружине. Ждала. Ждала его следующего движения, его победы…

Он замер. Напряжение висело в воздухе густое, звенящее. Потом… резкий рывок. Его рука отдернулась, как от огня. И смех. Низкий, бархатистый, пропитанный ядом и… презрением.

– Лина, – его голос прозвучал слишком громко в тишине салона, – нельзя же сдаваться первому встречному на заднем сиденье.

Он рассмеялся снова. Звонко. Наслаждаясь.

Кровь хлынула в лицо с такой силой, что мир поплыл. Я покраснела не просто до корней волос – я вспыхнула. Как тот дурацкий томатный соус из рекламы, который Кармен так любила. Горячая волна стыда накрыла с головой, жгучая, удушающая. Хотелось провалиться сквозь эти роскошные кожаные сиденья, сквозь асфальт, в самую преисподнюю. Исчезнуть. Сгореть дотла.

Он бросил вызов. Не телу – мне. Всей моей новой жизни, моему достоинству, моей вере в то, что я сильнее. И поймал. Снова. На тот же проклятый крючок, который, казалось, я давно вырвала. И самое страшное, самое унизительное – почему? Почему, зная это, видя его игру, я снова клюнула? Почему мое тело, как предатель, открыло ему ворота, пока разум кричал «Нет!»?

Машина мягко остановилась у моего дома. Еще до того, как шофер успел обойти капот, я рванула к двери. Рывок. Скрип кожи сиденья. Холодная ручка под ладонью. Я вывалилась на тротуар, как ошпаренная, едва не споткнувшись о высокий бордюр. Не оглядываясь, не прощаясь, я бросилась к парадной двери. Ключ трясся в пальцах, отказываясь входить в замочную скважину. «Откройся, черт возьми, откройся!» – бормотала я, чувствуя, как его смех, жгучий и унизительный, преследует меня по пятам, сливаясь с грохотом сердца. Я ворвалась в подъезд, хлопнув дверью так, что эхо прокатилось по лестничной клетке. Бежала вверх по ступенькам, срывая с себя пиджак, будто он был пропитан его прикосновением, его ядом, его победой. Сгорая. От стыда. От желания. От осознания, что игра охотника и добычи только началась. И я все еще на крючке.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 26. Охотник и Его Тень

Лифт мягко поднял меня в безмолвие пентхауса. Дверь открылась с тихим шипением, впуская меня не в дом, а в пустую скорлупу. Огни ночного Нью-Йорка за панорамным окном пылали холодным, чужим праздником. Не океан. Не звезды Сан-Лючио. Бездушное море бетона и стали. Но внутри меня бушевало что-то иное. Не пустота. Уверенность. Горячая, хищная, сладостная.

Она все еще моя.

Слово эхом ударилось о высокие стены, отразилось от полированного бетона пола. Я сбросил пиджак на спинку дивана, словно сбрасывал последние остатки светской маски. Шелк скользнул по коже – напоминание о другом шелке, о том, что скрывалось под строгим синим костюмом. О том, как легко он поддался, как предательски открылся под моей ладонью. Жар вспыхнул внизу живота, резкий и требовательный, как удар тока. Влажность. Жар. Ее предательское содрогание. Я замер, сжимая кулаки, пока ногти не впились в ладони. Дрожь пробежала по спине – не от холода. От воспоминания. От вкуса почти-победы.

Я направился к бару. Хрустальный график тяжело лег в ладонь. Виски – старый, выдержанный, дорогой – налился в бокал янтарной рекой. Запах дубовой копоти и дыма смешался с еще витавшим в ноздрях ароматом ее кожи, ее паники, ее… готовности. Я сел в глубокое кожаное кресло у окна, погрузившись в тень. Городской свет рисовал резкие тени на моем лице. Я отпил. Огонь распространился по горлу, согревая, но не успокаивая. Наоборот. Он раздувал тлеющие угли внутри. Угли, которые она разожгла в лимузине одним лишь своим сдающимся вздохом, предательской влажностью под пальцами.

Она думала, что сбежала? Что построила новую жизнь из стекла и амбиций? Дитя. Наивная, прекрасная дичь. Она лишь сменила клетку. Золотую на стеклянную. А я… я все тот же охотник. Только джунгли стали каменными, холодными, безжалостными. И куда более подходящими для моей игры. Здесь не было дикобразов в цилиндрах, осуждающих взглядов. Здесь были правила силы, денег, влияния. И я знал их в совершенстве.

Нравится ей эта игра или нет, но она рада запутаться в моих сетях.

Мысль пронеслась с ледяной ясностью. Даже если сама она еще этого не поняла, не осознала до конца. Ее тело кричало правду. Оно помнило. Помнило пляж, сад, ту ночь на краю пропасти. Помнило мое владение. Оно тосковало по нему. Эта игра в горничную, в помощницу, в сильную независимую женщину – лишь новая маска. Под ней все та же Лина, которая сбежала с пляжа, но не смогла сбежать от себя. От нас.

Мне жутко захотелось курить. Резко, до спазма в горле. Проклятая привычка, которую я похоронил годами железной воли. Она воскрешала ее вновь и вновь. Как воскрешала во мне эту дикую, неконтролируемую тягу. К дыму. К ней. Зеленоглазая ведьма. Она вплелась в мою кровь, в мои нервы, стала навязчивым шумом в тишине. Зависимостью. Опаснее самого крепкого рома Сан-Лючио.

Я откинул голову на прохладную кожу кресла, глядя на бескрайнее море огней. Где-то там, в этой каменной пустыне, она сейчас дрожала, краснела от стыда, кусала губы, пытаясь вытравить из памяти мое прикосновение, мой смех. Тщетно. Я уже был под ее кожей. Глубже, чем та заноза когда-то. И я знал – скоро. Очень скоро. Она будет гореть в моих руках снова. Яростно, отчаянно, без остатка. Как горела в саду под звездами. На этот раз я не отпущу. На этот раз игра будет вестись до конца. Моими правилами. На моей территории.

Завтра новый день, Лина. Мысль была холодной сталью. И новые трофеи.

Я допил виски. Огонь в желудке слился с огнем в крови. Охотник проснулся. Окончательно. И он был голоден.

Утро

Резкий, настойчивый звонок внутреннего телефона ворвался в сон. Не сон – тяжелый, беспробудный провал в черноту, куда меня сбросило истощение и остатки виски. Я открыл глаза. Яркий дневной свет резал сетчатку. Голова гудела. Я смотрел на потолок, на знакомые линии бетонных балок, пытаясь сообразить: Который час?

Сердце екнуло от странного, непривычного ощущения. Я проспал. Не просто задержался в постели. Провалился в бездну сна так глубоко, что даже будильник, выставленный на привычные 6:30, не пробился сквозь эту тьму. Или я его не слышал? Такое случалось в последний раз… никогда.

Я сел на кровати, проводя рукой по лицу. Грубая щетина. Сухость во рту. Туман в голове. Чувство… разобранности. Уязвимости. Ее вина. Зеленоглазая ведьма. Ее чары – этот коктейль из страха, стыда и немой мольбы в лимузине – выпили меня, как тот виски. Выбили из колеи. Из контроля.

Гнев, острый и ясный, сменил растерянность. Она не просто добыча. Она – помеха. Хаос, врывающийся в мой отлаженный мир. И этот хаос должен быть упорядочен. Приручен. Присвоен.

Она должна принадлежать мне. Мысль пронеслась с железной неоспоримостью. Чем скорее, тем лучше.

Не терпящим возражений жестом я скинул простыни и встал. Холодный пол под босыми ногами вернул ощущение реальности. Силы. Цели.

Пентхаус, залитый утренним светом, снова казался командным центром. Джунгли Нью-Йорка лежали у моих ног. А где-то там, в их каменных лабиринтах, металась моя дичь. Моя Лина. Моя навязчивая идея. Моя следующая победа.

Охота продолжалась. И на этот раз финал был предрешен.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 27. Лилия и Стыд

Дверь захлопнулась за мной с таким грохотом, что задрожали стены в узком коридоре. Я прислонилась к дереву, скользя вниз, пока не села на пол. Сердце колотилось так, будто хотело вырваться из груди и умчаться по пятам того проклятого лимузина. «Нельзя же сдаваться первому встречному». Его слова, смех, презрение — все звенело в ушах, как удары хлыста. Я сжала кулаки, впиваясь ногтями в ладони, пытаясь заглушить жгучий стыд. Но тело помнило другое: его пальцы, скользнувшие под юбку, его прикосновение там, где теперь пульсировал огонь.

Я вскочила, рванула в спальню и упала лицом в подушку. Запах стирального порошка, дешевого и резкого, не мог перебить другое — мускус его кожи, дорогой кожи салона, дыма сигарет. Я зарылась в ткань, но образы лезли в голову, навязчивые и постыдные: его рука на моем бедре, его дыхание у виска, моя предательская влажность...

«Контроль? Где твой контроль, Элли?» — шептал внутренний голос, но я уже не слушала. Рука сама потянулась туда, где час назад были его пальцы. Я прижала ладонь к горячей коже под юбкой, и вздрогнула — тело вспомнило все. Закрыв глаза, я представила его: сильные пальцы, впивающиеся в мои бедра, грубые подушечки, скользящие по нежной коже, проникающие глубже...

— Деклан... — вырвался стон, когда мои собственные пальцы повторили путь его руки.

Я выгнулась, впиваясь пятками в простыню. Огонь разливался от живота к груди, смешиваясь со стыдом. «Ненавижу тебя», — думала я, а тело молило: «Еще». Влажность, жар, пульсация — все слилось в безумный вихрь. Я сжала зубы, но стоны рвались наружу. Спина оторвалась от матраса, шея напряглась, и волна накрыла с такой силой, что мир пропал. Я рухнула на подушку, дрожа, с прерывистым, хриплым выдохом.

Обессиленная, я стянула с себя костюм — шелк блузки, чулки, все, что пахло городом, лимузином, им. Голая, я зарылась под одеяло, прижимая к груди подушку. Стыд горел щеками, но сквозь него пробивалось другое — облегчение, сладкая тяжесть в мышцах. Сон накрыл меня, как черная вода.

Сны были непристойными.

Его руки снова на моей коже. Губы на шее. Шепот: «Ты хотела этого». Я пыталась крикнуть «Нет!», но тело выгибалось навстречу. Песок пляжа, камень ограды, кожа салона — все смешалось. Его пальцы внутри меня, глубже, жестче...

— Ааа! — я проснулась от собственного стона.

Темно. Тишина. Сердце бешено стучит. «Кошмар», — подумала я, но тело все еще горело.

Дзинь-дзинь!

Звонок домофона пробился сквозь туман сна. Я села, с трудом соображая: «Кто?.. Ночь?..»

— Кто там? — голос охрип от сна.

— Доставка для Лины! — бодрый голос курьера.

Ледяная волна пробежала по спине. Лина. Только он называл меня так. Я натянула халат и подбежала к панели.

— Оставьте у двери, — пробормотала я.

— Не могу, подпись нужна! Да и букет... огромный!

Я вздохнула, нажала кнопку. Через минуту в дверь уперся огромный букет. Белые лилии — десятки тяжелых, восковых бутонов на темно-зеленых стеблях. Аромат ударил в нос — пьянящий, густой, как воспоминание о "Мареа".

— Подпишите, — курьер протянул планшет, глаз любопытно скользнул по моему халату.

Я быстро начеркала имя, задвинула букет в квартиру. Среди цветов белела карточка:

«Самой горячей.

Д.»

Кровь прилила к лицу. Я вспомнила вчерашнее: свою дрожь в лимузине, его пальцы, свой стон в пустой квартире... «Он знает. Черт возьми, он знает всё».

Я прижала карточку к груди. Стыд сжимал горло, но в уголках губ дрогнула улыбка. Глупая, предательская, но — улыбка.

— Ну что, Спайк, — шепнула я кактусу на подоконнике, касаясь прохладного лепестка лилии, — похоже, охота только начинается. И я... все еще в игре.

Аромат цветов заполнил комнату, смешиваясь с запахом стыда и тайной радостью. Белые лилии — как приговор. Или приглашение?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Конец