Любовь с пятого этажа aka Истории про любовь

Глава 1

Алиса

Сегодня Питер решил сжечь нас всех.

+35. Без ветра. Без облаков.

Тот редкий день, когда ты выглядываешь из окна и думаешь: «Ну всё, глобальное потепление дошло и до Васильевского».

У меня — единственный выходной за две недели. Я должна была валяться под вентилятором, смотреть сериалы и есть мороженое ложкой из банки.

Но у холодильника случилась трагедия: в нём осталось только банка горчицы, два перепелиных яйца и одинокий лайм.

Если бы я была барменом — выжила бы. Но я — Алиса, тренер по танцам. Я просто хочу гречки.

Так что я, вся такая уставшая и мятая, с пучком на голове и в шортах, отправилась в ближайший магазин. С мыслями «быстро сбегаю и обратно».

Ха-ха. Конечно.

Я вернулась домой, будто вернулась из другой реальности.

Ноги гудели, спина липла к футболке, руки от пакетов немели.

Кажется, я оставила свою душу где-то на третьем этаже, а на четвёртом — остатки достоинства.

Я толкнула дверь плечом и вошла в квартиру.

Сразу — этот особый воздух. Привычный. Тёплый. С запахом старого дерева и пыли, прячущейся в углах, с лёгкой мятной ноткой — от освежителя, который я сама выбрала.

Он никогда не справлялся на сто процентов, но создавал иллюзию уюта.

А ещё — тишина. Такая, что слышно, как в коридоре скрипит пол, даже если на него никто не наступает.

Эта квартира досталась мне от бабушки.

Старинный дом с историей, высокими потолками, скрипучим полом, розетками, которые иногда искрят, и окнами, которые распахнуты всё лето — потому что иначе тут невозможно дышать.

Я поставила пакеты на кухонный стол. Медленно села на табурет.

Посидела так, молча, в полусумраке.

В голове — пусто, как в холодильнике утром.

А потом, тихо выдохнув, подумала:

«Я сделала это. Я выжила.»

Потом — вторая мысль.

Душ. Только душ. Срочно.

Сбросила одежду на ходу — прямо по пути до ванной.

На плитке оставались следы босых ног, на коже — жар улицы, перемешанный с усталостью.

Я не оглядывалась. Не думала.

Просто шла туда, где была вода.

Душ был моим спасением.

Я включила воду, и всё вокруг растворилось.

Гул улицы, липкие мысли, тяжесть пакетов — исчезли.

Прохладные струи стекали по коже, и казалось, будто я в другом мире. Словно стою под лёгким летним дождём где-нибудь в саду, босиком, в абсолютной тишине. Где не надо никуда торопиться, ни с кем говорить, ничего решать.

Только я и вода.

Я стояла под этим потоком, прикрыв глаза. Дышала. Медленно. Впитывала каждую секунду.

Пальцы скользили по плечам, по шее.

Волосы прилипали к спине.

Мокрые, тяжёлые, как после заплыва в озере.

Это было не просто облегчение.

Это было удовольствие.

Наконец — отпуск. Хоть на десять минут.

Я, наверное, так бы и стояла, пока не началась вторая жара — от пара.

Тело уже наполнилось теплом изнутри, и стало ясно — пора выходить.

Я медленно потянулась рукой к стене, ощупала крючок…

И замерла.

Полотенца не было.

Я открыла глаза, посмотрела внимательнее.

Пусто.

Абсолютно пусто.

Мысленно пролистала утро.

Да. Всё верно. Я же сама скинула всё бельё в стирку. Все полотенца — туда же. Даже маленькое, которое обычно болтается на двери.

Я постояла ещё пару секунд, обдумывая.

Шкаф с бельём — в комнате.

Комната — через коридор.

Коридор — весь на виду.

Я ещё секунду боролась сама с собой.

Но воздух в ванной начал запотевать, вода на коже уже не была прохладной.

Стоять дальше — не вариант.

Обернуться нечем.

Выход — один.

Пойти. Просто пойти.

Быстро. Не думая.

Я глубоко вдохнула, открыла дверь и сделала шаг в коридор.

Тепло здесь было другим — липким, обволакивающим, как плед из пара.

Сквозняк лениво скользнул по плечу. Я поёжилась.

Комната была всего в нескольких шагах.

Там, в углу у стены, стоял шкаф. А на верхней полке — полотенце, последнее чистое.

Я шла быстро, оставляя за собой след из капель на паркете, и старалась не думать о том, что нахожусь совершенно голой.

Я свернула за угол, вошла в комнату и тут… почувствовала.

Будто воздух изменился. Будто на меня кто-то смотрит.

Я подняла голову.

И замерла.

На уровне моего окна.

Совсем близко. Почти напротив. Мужчина.

Он висел на тросах, как будто это его естественная среда обитания. Одна рука держала страховку, в другой — широкая кисть.

На голове — каска. На груди — жилет, слегка приоткрытый.

Под ним белая майка, натянутая так, что я заметила силуэт мускулистых плеч даже прежде, чем осознала происходящее.

Он смотрел прямо на меня.

Я стояла у шкафа. Без одежды. С водой, ещё стекающей по спине и коленям.

В нескольких шагах от него. Разделённая только рамой открытого окна.

Мгновение.

Мы оба застыли.

Я — в напряжении, он — в странном, почти восхищённом покое.

И он улыбнулся.

Тепло. Немного нагло.

Так, как улыбаются те, кому всё позволено.

— Надеюсь, я тебя не слишком смутил, — сказал он, будто между прочим.

А я…

Я завизжала.

Это был не крик. Это был боевой сигнал.

Развернулась резко, почти споткнулась, в панике бросилась обратно в ванную и захлопнула дверь, с трудом удержав равновесие на мокром полу.

Сердце колотилось, как барабан. Я прижалась спиной к кафелю, стараясь отдышаться.

Боже. Что. Это. Было.

Я до сих пор чувствовала на себе его взгляд, хоть он уже давно исчез за рамой окна.

Может, он привиделся?

Галлюцинация от жары?

И тут — голос.

Глухой, немного приглушённый, но отчётливо реальный:

— Э-э… всё нормально?

Я вздрогнула.

Сделала шаг к двери. Прислушалась.

Он всё ещё там.

У моего окна.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Просто… висит.

Я резко приоткрыла дверь, выглянула — только лицо, только глаза.

— Ты кто вообще такой?! — рявкнула я. — И что ты делаешь возле моего окна?!

Он, похоже, даже не удивился.

Всё так же висел — спокойно, уверенно, будто это его обычная среда. Будто он родился на высоте пятого этажа.

— Виктор, — сказал он, почти с ленцой. — Реставрация фасадов.

— Что?

— Ну, красим, чистим, штукатурим. У вас же дом старого фонда. Исторический. В список включён. Вот и работаем. Всё по закону.

Я хлопнула глазами.

— Чего?! — сорвалось с губ.

Он кивнул, указывая кистью в воздух:

— Мы тут пару дней. Начали со двора, теперь добрались до лицевой стороны. Ну, до твоего окна — случайно.

— СЛУЧАЙНО?! — взорвалась я. — Ты понимаешь, что я вообще-то дома?!

— Ну, технически, да.

— И я не получала НИКАКОГО уведомления! Ни записки, ни объявления, НИ-ЧЕ-ГО!

Он чуть пожал плечами, как будто это не его проблема.

— А если ты — не реставратор?! — выпалила я. — А если ты — маньяк?! Или… или грабитель?! А это всё — прикрытие?!

Он посмотрел на меня с таким выражением, будто я только что заподозрила голубя в шпионаже.

— Маньяк… на тросах? — уточнил он. — С каской, страховкой и кисточкой?

Я замолчала, но только на секунду.

Потому что внутри меня клокотала смесь смущения, стыда, ужаса и — как ни странно — ярости.

Он всё ещё там. На моём уровне. Смотрит. Улыбается.

И что самое ужасное — выглядит… хорошо.

Уверенно. Надёжно. Немного вызывающе.

И эта майка. И эти плечи.

— Уведомление, кстати, было, — вдруг сказал он, чуть склонив голову. — На доске в подъезде. Неделю назад повесили.

Я медленно моргнула.

— На доске?..

— Ага. Такая, зелёная. С кнопками. Над объявлением про «кошку в добрые руки».

Я уставилась в него с таким видом, будто сейчас полезу за сковородкой. Сквозь стену.

— А ничего, что я в эту доску не смотрю?!

— А зря. Там ещё скидки на натяжные потолки были. Очень познавательно.

Он снова — улыбнулся.

Вот так, спокойно, почти дружелюбно. И чертовски красиво.

Я в ответ выдохнула что-то невнятное и снова захлопнула дверь, потому что больше просто не могла на него смотреть.

Подошла к зеркалу, облокотилась о раковину и прошептала самой себе:

— Господи. Я голая. Он — висит. И мы обсуждаем кошек. Что происходит?

Из-за двери послышался его голос:

— Я могу отвернуться, если хочешь. Или улететь вниз — тоже вариант. Но предупреждаю: страховка сработает не сразу, будет громко.

Я закатила глаза.

— Не драматизируй. Просто отвернись. Мне нужно… полотенце. Из комнаты.

— Уже отвернулся. Даже почти глаза закрыл.

— Почти?!

— Один оставил, чтобы, если что, заметить приближение шампуня.

— У меня есть гель для душа в тяжёлой упаковке!

— Тогда всё. Я — камень. Ледяной. Без эмоций. Я вздохнула. Медленно, с усилием.

Что за день.

Я просто хотела купить гречки.

Глава 2

Виктор

Когда ты висишь на тросах посреди петербургской жары, между солнцем, кирпичом и тонной пыли — последнего, чего ты ждёшь, — это голая девушка в открытом окне.

Но вот она — появилась.

И да, это было эффектнее любого кофе с утра.

Она стояла в комнате — вся такая мокрая, распаренная после душа, с водой, стекающей по плечам.

И смотрела на меня так, будто я вторгся в её душу и оставил след от ботинка.

Всё длилось секунду. Может, две.

Но мозг зафиксировал каждую деталь.

Я бы, конечно, отвернулся.

Но мне сначала надо было понять — это вообще реальность или последствия обезвоживания.

Она завизжала и исчезла за дверью.

Я даже не успел ничего сказать. Просто остался висеть — один на уровне пятого этажа, с кистью в руке и непрошеными мыслями в голове.

Да, это был необычный рабочий день.

Секунд через пятнадцать она выглянула — из-за двери, только лицо.

— Ты кто вообще такой?! — голос яркий, уверенный. Злой. Но в нём уже не было паники.

Я объяснил, как мог:

— Виктор. Реставрация.

Она взорвалась.

Выглядела… потрясающе даже через щёлку двери. Красная от злости, но такая живая, настоящая.

Типичная городская девчонка — шумная, быстрая, не теряется даже без одежды.

Когда она обвинила меня в том, что я, возможно, маньяк, я чуть не рассмеялся.

Маньяк на тросах.

Ну-ну.

Но она была серьёзна. И права по-своему. Влетела в квартиру, разделась, пошла за полотенцем — и вот тебе, сюрприз: мужик в каске в окне.

Я сказал, что объявление было в подъезде. Да, повесили неделю назад — сам видел. Но понятно, что никто его не читает.

Особенно такие, как она. Живые, уставшие, с головой в делах.

Потом — этот её голос. Уже не визг, не паника.

Чуть ниже по тону, но всё ещё напряжённый.

— Не драматизируй. Просто отвернись. Мне нужно… полотенце. Из комнаты.

Шаги стали чуть громче. Она уже в коридоре — я это понял по скрипу паркета.

Они шли быстро, целеустремлённо.

Вот только в следующий момент всё резко изменилось.

Раздался топот, короткий вскрик…

…и глухой удар.

Я дёрнулся.

— Всё в порядке?! — крикнул я в окно, не открывая глаз.

Хотя ладно — теперь уже открыл. В одно мгновение. стал спорить, не стал шутить. Просто закрыл глаза.

Она сидела на полу в начале комнаты — голая, слегка ошарашенная, волосы растрёпаны, кожа сияет от влаги и жары, а на щеке прядь, прилипшая от падения.

Я застыл.

Она была как… картина.

Случайная, живая, скомканная, но невероятно красивая.

Ноги поджаты, руки прикрыли грудь, взгляд — в лоб.

Ослеплённый, загипнотизированный, я даже не сразу понял, что у меня отвисла челюсть.

— Ну шикарно, — пробормотала она себе. — Сидишь голая, перед окном, перед мужиком… А теперь ещё и на полу.

Я не сдержался:

— Прости. Но… ты великолепно упала.

Она вскинула взгляд — и, кажется, если бы могла — испепелила бы.

— Ты всё это видел?!

— Ну… скажем, я всё это оценил.

Она вздохнула и осторожно встала, придерживая полотенце, которое наконец ухватила с кресла.

Я, ради приличия, снова прикрыл глаза. Полностью. Ну, почти.

— О, — сказала она, голос уже спокойнее, но с ноткой колкости. — Теперь ты решил закрыть глаза?

— Просто показалось, что момент требует джентльменства, — ответил я, стараясь говорить ровно.

— Конечно, — усмехнулась она. — Сначала посмотреть на меня во всей красе, а потом… джентльмен.

— Ну, справедливости ради — картина была внезапной, но эффектной.

— Ты невыносим.

Я рассмеялся.

— Да ты просто ревнуешь к своему же отражению, — добавил я и рискнул открыть один глаз.

Она уже стояла у окна, вся укутанная в полотенце, волосы всё ещё влажные, щёки горели — от жара или от всего произошедшего, не знаю. Но смотрелась она…

Слишком красиво для понедельника.

Она чуть повернулась ко мне боком, собираясь задвинуть шторы, и бросила:

— И не вздумай теперь болтать об этом на каждом этаже.

— Слово строителя. Всё, что вижу с уровня пятого — остаётся на пятом.

Она хмыкнула, уже почти закрывая окно.

— Ещё хоть одна шуточка — и я заявлю в управляющую, что вы подглядываете за жильцами.

— А потом будешь жалеть, что больше не видела моего лица.

— Пф. Я и так уже увидела слишком много.

И с этими словами она — бах — закрыла окно.

Но, честно говоря, внутри у меня уже теплилась одна мысль:

Надо завтра снова работать на пятом.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 3

Алиса

Я ненавижу утро. Особенно после таких вот вечеров.

Ты вроде бы уже успокоилась, уже почти забыла лицо мужчины за окном… и тут вспоминаешь, что была абсолютно голая.

И он это видел. В деталях.

А потом ещё и прокомментировал.

Спасибо, Виктор. Сон теперь никогда не будет прежним.

В итоге я заснула под утро — а в восемь уже подскочила от звука будильника.

Сегодня у меня две группы: малыши от четырёх до шести, и ребята постарше — от шести до двенадцати.

Каждый раз — как в бой. Только вместо брони — спортивные леггинсы, хвост и коврик в рюкзаке.

Студия находится недалеко от Лиговки — светлая, с огромными окнами и зеркалами по всей стене.

Сквозняки там гуляют даже зимой, но летом — настоящее спасение.

Первыми в зал вбегают малыши. Они кричат, путаются в сменке, спрашивают:

«Алиса, а у тебя есть собака?», «А мы будем сегодня как лягушки?», «А можно станцевать как робот-динозавр?!»

— Можно всё, — улыбаюсь я. — Но сначала — круг, дыхание и ноги врозь!

Потом приходят старшие — шумные, уверенные, с телефоном в одной руке и жвачкой в другой.

С ними проще, но хитрее.

Они делают вид, что всё знают. Но искоса всё равно следят — как я двигаюсь, как говорю, как улыбаюсь.

Я включаю музыку, показываю связку, и мы начинаем.

Но что бы я ни делала — мысли снова и снова возвращаются к утру.

К его взгляду. Его голосу. Его плечам.

И к тому, как он улыбался, будто между нами уже что-то было.

— Алиса! — зовёт кто-то из детей. — А мы можем попробовать прыжок как в мультике?

— Конечно. Только сначала выдох, потом прыжок, ладно?

Я подхожу, поправляю стойку девочке с белым бантом, делаю вместе с ними поворот…

После занятий с малышами — двадцать минут до следующей группы.

Я вытянулась на скамейке в раздевалке, приложив ко лбу бутылку с холодной водой.

Никакой медитации не нужно, когда ты провела сорок минут с пятилетками, прыгающими по залу как кузнечики под энергичную попсу.

В этот момент в дверь заглянула Полина.

— Принцесса потных кед, ты где? — услышала я её голос.

— Здесь, умираю. Без сахара, кофеина и смысла жизни, — пробормотала я.

Полина — моя подруга с первого курса и главный редактор нашего маленького городского глянца о культуре.

Она была в ярком платье и кроссовках, с телефоном в одной руке и кофе во второй.

То есть — в идеальной форме.

— У тебя двадцать минут. Пошли дышать воздухом и обсудим, как ты снова ввязалась в странную историю, — сказала она, протягивая мне кофе.

Через пару минут мы сидели на лавочке у фонтана недалеко от студии.

Я отпила глоток и, не глядя, пробормотала:

— Я показала незнакомому мужчине всё, что только можно показать.

— Инстаграм-сторис были бы безопаснее, — вздохнула Полина. — Давай, выкладывай. Кто? Где? Почему?

— Строитель. На тросах. За моим окном. Я — из душа. Он — на уровне пятого этажа. Улыбнулся и сказал: «Надеюсь, я тебя не слишком смутил».

— Боже.

— Да.

— Ты была…

— Абсолютно.

— Ого. А он?

— Майка. Мускулы. Улыбка. Бровь. Всё при нём.

— Так. И что теперь?

— Не знаю. Возможно, я переезжаю.

Полина рассмеялась так, что прохожие обернулись.

— Алиса! С твоей личной жизнью — а точнее, её отсутствием — тебе надо было не в ванную бежать, а прямо на него с окна прыгать!

— Поля!

— Что? Я серьёзно. Мужчина. Майка. Мышцы. В тросах — значит, ответственный. В каске — значит, безопасный.

— Ещё скажи: "мечта матери"!

— Так и скажу. И тело у него — будто антистресс. Ты однажды уронишь себе мораль, а он поймает.

Я покачала головой, но не удержалась от улыбки.

Я покачала головой, отхлебнула кофе и зашипела:

— Он меня выбесил. Вот просто выбесил!

Смотрит так — нагло, говорит с ленцой, а в глазах будто написано: «Я здесь главный».

А ещё эти плечи! И руки! И эта... эта майка, которая липла к нему так, как будто она тоже была не против!

Полина прижала руку к сердцу.

— Алис, я сейчас сама в него влюблюсь, честно. Перестань.

— Вот именно! Меня так не бесил ни один человек, которого я не знаю! Он влез в мою квартиру своим видом, своим голосом, своей... ухмылкой!

Полина прижала руку к сердцу.

— Алис, я сейчас сама в него влюблюсь, честно. Перестань.

— Вот именно! Меня так не бесил ни один человек, которого я не знаю! Он влез в мою квартиру своим видом, своим голосом, своей... ухмылкой!

Полина открыла рот — то ли чтобы что-то возразить, то ли чтобы снова пошутить, но я махнула рукой:

— Ой! Всё, не успеваю! Занятие уже должно было начаться десять минут назад!

Я вскочила с лавки, отдала ей пустой стакан и на ходу закидывала волосы в хвост.

— Побежала. Позже напишу, если не сгорю от стыда окончательно.

— Давай-давай, мисс Танец Без Одежды! — крикнула мне вдогонку Полина и засмеялась.

Я только фыркнула в ответ и побежала обратно в студию.

После трёх групп подряд я мечтала только об одном — снять кроссовки, заползти в душ и не разговаривать ни с кем хотя бы час.

Лето в Питере выжимало из меня все соки, а дети на танцах допивали остатки энергии. Даже кофе не спас. Только мысль о том, что дома прохладно и тихо, двигала меня вперёд.

Когда я свернула к подъезду, то заметила знакомую фигуру у стены.

Виктор.

Он стоял чуть в стороне от крыльца, рядом с мужчиной в каске и жилете, и что-то рассказывал. В руке держал бутылку воды, волосы взъерошены, белая майка промята и прилипла к телу.

Я замедлила шаг.

И вот не нужно было мне этого делать — но я сделала. Подошла ближе, прячась за кустами, и услышала:

— …просто стою, а она выходит. Вообще ничего. Ни звука, ни предупреждения.

Я застыла.

Виктор продолжил, голос чуть тише:

— Ну, представляешь: я оборачиваюсь, а она там, посреди комнаты. Всё видно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Смех второго мужчины.

— Ты серьёзно? Вот так просто?

— Ага. Я, честно, даже не знал, куда смотреть.

Я покраснела.

Сердце сжалось — и тут же начало колотиться. Я снова ощутила на себе его взгляд, его голос. Его ухмылку.

Они точно говорили обо мне.

Прямо здесь, возле моего дома.

Прямо сейчас.

Я больше не могла это слушать.

Щёки горели, грудь сжалась, а внутри что-то кипело и бурлило.

Как он смеет?

Как вообще можно обсуждать ТАКОЕ вот так — на улице, со смеющимся напарником?

Я вылетела из-за кустов и налетела на него, как ураган.

— Ты вообще нормальный?! — сорвалось с моих губ.

Виктор резко обернулся, удивлённо приподняв брови, но я уже разогналась:

— Обсуждать это? Смеяться? Прямо под моими окнами?! Это... это вообще что, шутка такая?

— Эээ... подожди…

— Не прикидывайся! — перебила я. — Я всё слышала! “Она выходит”, “всё видно”, “не знал, куда смотреть”! Думаешь, это весело?! Думаешь, смешно?!

Мужчина рядом с ним неловко отступил на шаг, явно не понимая, что происходит.

А я кипела.

— Думаешь, можно вот так просто обсуждать девушку, которую ты застал голой?! На улице, при всех! С чужими людьми?!

Виктор поднял руки — будто сдавался. Но в глазах у него появилось что-то резкое.

— Послушай… эээ… как тебя там…

— Серьёзно?! — я фыркнула. — Даже имени не знаешь, но уже пересказываешь подробности?!

Он сжал челюсть.

— Я не рассказывал подробности. И вообще, ты не знаешь, о чём шёл разговор.

— Всё и так было ясно! До каждой фразы!

Он только смотрел. Даже не пытался оправдаться. Это бесило ещё больше.

— Знаешь что? Я напишу жалобу. Настоящую, официальную! Твоему начальству. Расскажу всё. Что ты подглядывал, что ты извращенец, и твой этот друг — тоже!

Второй парень отступил ещё дальше, будто испугался, что ему сейчас прилетит шваброй.

— Прямо сейчас я выясню, что за фирма у вас, и завтра туда пойду. Лично. Со всеми деталями.

Он попытался что-то сказать — приоткрыл рот, сделал шаг — но я уже развернулась.

— Не надо, — бросила через плечо. — Слишком поздно.

Я пошла. Громко. Упрямо.

Поднялась по лестнице, захлопнула за собой дверь, будто это могло отрезать всё, что только что произошло.

Сразу подошла к окнам — и захлопнула каждое. Одно за другим.

Хлоп. Хлоп. Хлоп.

Плевать, что жарко. Плевать, что в квартире стало как в парилке.

Пусть будет хоть +50. Но без наглых реставраторов за окном.

Я опустилась на подоконник, обняв колени.

— Вот и отлично, — пробормотала себе. — Так тебе и надо, Алиса. Больше никаких голых случайностей.

И всё равно… сердце билось как бешеное.

Глава 4

Алиса

Ночь была душной.

Густая, липкая, как мёд, только без сладости. Воздух стоял в комнате глухо и тяжело, как обида.

Я переворачивалась с боку на бок, скидывала одеяло, поднимала волосы со шеи. Пот стекал по вискам, и, казалось, простыня приклеилась ко мне намертво.

Но окна не открыла.

Принципиально.

Моя собственная твердость характера, эта гордая независимая вредность, не позволяла поддаться жаре. Пусть будет хоть +50 — окна останутся закрытыми.

Я лучше сварюсь, но не дам ему повода снова оказаться у моего окна.

А мысли…

Мысли не давали покоя. Они крутились, как вентилятор без шнура, — бесполезно, но шумно.

Я вспоминала его лицо. Уверенное, немного насмешливое. Его голос — спокойный, чуть хрипловатый. Его взгляд. И слова. Те, что я слышала сегодня у подъезда.

И смех второго мужика.

Они точно обсуждали меня. Точно. Всё сходится. Иначе что ещё он мог рассказывать с такой ухмылкой?

Я зажмурилась. Сердце всё ещё щемило от злости и стыда.

Но ничего.

Ничего.

Завтра я пойду в их контору. Найду их начальство.

И расскажу всё. От и до. Какой «профессионал» у них там работает.

Пусть знают, кого нанимают: глазастого извращенца с чувством юмора на тросах.

И пусть у него после этого исчезнет вся эта самоуверенность.

Хватит с меня. Это мой дом. Моё окно. Моя территория.

А он — всего лишь временный.

Утро началось с решимости.

Никаких «может, не стоит». Никаких «дай себе остыть».

Я встала, натянула платье построже, собрала волосы в хвост и выпрямила спину так, будто собиралась в суд.

Гнев — отличный энергетик.

Фирма, в которую я направлялась, располагалась в старом бизнес-центре, в десяти минутах от моего дома. Я на всякий случай заранее нагуглила, где именно она находится — потому что вчера, в пылу ярости, забыла спросить у самого виновника, как она называется. Но я — не промах. Название было на жилетке того второго — «АльтаРеставра».

Я вошла в приёмную.

Там был стол, стойка с папками, стойка с кофе (плюс один балл), и за столом — девушка лет двадцати в бейсболке и с ноутбуком.

— Доброе утро, — произнесла я, натянув максимально вежливую маску. — Мне нужно поговорить с кем-то из руководства. Это важно.

Девушка подняла глаза:

— А по какому вопросу?

— Жалоба. На одного из ваших сотрудников.

— А имя сотрудника?

Я колебалась. Мне хотелось добавить: «Тот, кто любит смотреть в окна», но вместо этого я выдохнула:

— Виктор.

Она что-то набрала на клавиатуре, кивнула и кивнула снова:

— Проходите. Дальняя дверь справа. Он вас примет.

Я приподняла бровь:

— Он… на месте?

— Ага, уже с утра.

Дверь была из матового стекла с аккуратной табличкой: «В. Соколов».

Я постучала — чётко, решительно. Как человек, у которого есть серьёзное дело.

— Войдите, — раздался знакомый голос.

Я вошла… и остолбенела.

За столом сидел он.

Он.

Виктор.

Белая майка — та самая, как вчера. Только сверху — рубашка, расстёгнутая, с закатанными рукавами. Волосы чуть взъерошены, взгляд спокойный. На столе лежали бумаги, планшет, чашка кофе. Он даже не сразу поднял глаза, будто был занят.

Потом посмотрел — и ухмыльнулся.

Спокойно. Немного нахально. Как будто и ждал меня.

— Ну привет, — сказал он. И облокотился локтями на стол.

Я смотрела на него, чувствуя, как весь воздух будто выскочил из лёгких.

— Погоди... это... твой кабинет?

Он лениво кивнул:

— Мой. А что?

— Ты работаешь… здесь?

— Ага. Руководитель, если точнее.

У меня отвисла челюсть. Буквально.

— Руководитель… этой фирмы?

Он кивнул, глядя в упор, и, кажется, наслаждался каждой моей эмоцией.

— Ты же хотела подать жалобу. Ну вот, считай — сразу по адресу. Очень удобно.

Я моргнула. Один раз. Второй.

— Ты… директор?

— Да, — сказал он, откинувшись в кресле. — Очень приятно снова видеть тебя. Хотя, конечно, не настолько неожиданно, как в прошлый раз.

— Ты… директор? — переспросила я, всё ещё стоя на пороге, как вкопанная.

— Ммм, звучит так, будто ты только что узнала, что я агент разведки, — усмехнулся он. — Но да, директор. Фирма моя. Сам и управляю, сам и лазаю по стенам, когда людей не хватает.

— А ещё сам подглядываешь за жильцами?

Он криво улыбнулся, медленно встал из-за стола — не угрожающе, но как-то… основательно. Как будто воздух в кабинете сразу сгустился.

— Я не подглядывал, — сказал он спокойно, но в голосе появилась сталь. — Это был несчастный случай. Ты шла — я работал. В окно я не лез нарочно.

— А потом пересказывал это вслух у моего подъезда! — выпалила я, делая шаг вперёд.

Он поднял руку.

— Стоп. Это ты так подумала. А разговор был совсем не о тебе. Ситуация, да, неловкая, я не спорю. Но то, что ты услышала, — совпадение. Я обсуждал совсем другое.

— Конечно. Совпадение, — я фыркнула.

Он вздохнул.

— Я бы мог обидеться, если бы не был так очарован тем, как ты умеешь закатывать глаза.

— Прекрати флиртовать!

— Не могу, — пожал он плечами. — Я уже начал. И, честно говоря… мне нравится. Ты — огонь. Даже сейчас. Особенно сейчас.

Я вспыхнула. От злости, от смущения, от жара — всё перемешалось. Но уйти не могла. Ноги не двигались.

— Это не отменяет того, что ты нарушил границы, — процедила я, стараясь держаться уверенно.

— Согласен. И если хочешь — я официально извинюсь. Даже подпишу бумагу.

— С печатью?

— И с конфетами, если потребуется.

На секунду между нами повисло молчание. Только капля воды из кулера капнула в пластиковую чашу.

— Ты правда думаешь, что это можно сгладить конфетами?

— Нет, — признал он. — Но могу попытаться. Или пригласить тебя на кофе. За мой счёт. Вне работы. Вне окон.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я замерла.

Несколько бесконечных секунд смотрела на него.

На эту улыбку — уверенную, как у человека, который не боится ни отказа, ни злости.

На плечи, майку, ключицы. На взгляд, который видел меня… такой, какой я была. Не только в тот момент — но, кажется, всегда.

— Не сегодня, — сказала я, наконец. Тихо, но чётко. — Я все еще злюсь.

Он кивнул, будто ожидал этого.

— А завтра?

Я прищурилась.

— Посмотрим, как поведёшь себя. Может, заработаешь шанс.

И прежде чем он успел ответить, я развернулась и вышла, оставив за собой звонко хлопнувшую дверь — и его улыбку, которая, почему-то, осталась у меня под кожей.

Я вышла из его кабинета с видом, достойным Оскара.

Спина прямая, подбородок — выше среднего. Внутри, конечно, всё гремело, как после салюта, но снаружи — ледяная королева. Почти.

«Вот и всё», — подумала я, нажимая кнопку лифта. — «Закрыли тему. Навсегда. До свидания, фасадный герой».

Виктор…

Наглый, самоуверенный, с этой своей полуулыбкой и голосом, от которого хочется одновременно швырнуть в него что-то тяжёлое и… прижаться.

Вот именно! Именно поэтому мне это не нужно.

— Отношения? — пробормотала я себе под нос, выходя из здания. — С кем? С мужчиной, который увидел тебя голой до того, как узнал, как тебя зовут? Очень романтично.

Я остановилась, поправила лямку сумки и уверенно зашагала по улице.

Никаких отношений. Никаких мимолётных флиртов. Никаких взглядов сквозь окна.

У меня работа, расписание, дети на танцах, утренние пробежки и планы на жизнь. А не на… мускулистых мальчиков с кисточками.

Он даже не знает моего имени.

И пусть не узнаёт.

Пусть рисует себе дальше стены, красит балконы, улыбается другим. Мне не нужно.

Главное — не думать о нём.

Не вспоминать. Не анализировать. Не представлять, как его майка прилипала к спине. Или как звучал его голос, когда он сказал, что я — огонь.

Нет. Всё. Стоп.

И ещё: не попадаться ему больше на глаза.

Никогда. Ни в коридоре. Ни у дома. Ни, упаси боже, снова — голой.

Глава 5

Алиса

Город шумел. Гудел. Пыхтел жарой, пробками, чужими разговорами и слишком яркими витринами. Даже ночью в нём невозможно было спрятаться — он дышал мне в ухо, трогал за плечо, напоминал, что я устала.

Очень устала.

Поэтому утром, не раздумывая, я вошла в кабинет руководительницы студии, хлопнула ладонью по косяку и заявила:

— Я беру отпуск. За свой счёт. Немедленно. На десять дней.

Надежда Михайловна оторвалась от экрана и прищурилась:

— Алиса, ты с ума сошла? У тебя сегодня три группы, завтра четыре, а в среду — новая пятилетка! Кто их вести будет?

— Ну, у вас же нет групп, — я пожала плечами, стараясь говорить спокойно. — Подстрахуйте меня. Мне правда нужно… уехать. Побыть вне города, подышать. Вернусь, свеженькая, отдохнувшая, полная энергии и любви ко всем «пчёлкам» и «тигралятам».

— Десять дней? — с подозрением переспросила она. — Ты уверена, что тебе не на Бали надо?

— Только в Ленобласть. К бабушке. Без вайфая. Без метро. Без детей на голове.

Она какое-то время молча смотрела на меня, потом обречённо выдохнула:

— Ладно. Десять дней. Но чтоб вернулась — без истерик, с загаром, и чтобы «пятилетки» были от тебя в восторге, когда снова тебя увидят.

— Обещаю! — улыбнулась я и развернулась, уже мысленно укладывая в чемодан шорты, книжку и банку варенья.

Свежий воздух, бабушка, деревня — я еду!

Дом бабушки встретил меня запахом яблок, укропа и старых книг. Тот самый запах, который не изменился ни за десять, ни за двадцать лет.

Бабушка — миниатюрная, крепкая, в халате с ромашками — обняла меня так, будто я вернулась с войны, а не с Васильевского острова.

— Устала ты, Алисенька. В глазах темнота, — сказала она, провела рукой по моей щеке и уже через секунду направилась на кухню. — Сейчас я тебя откормлю. У меня и пирожки, и окрошка, и черничный пирог.

Я улыбнулась и пошла за ней. Внутри расправлялись крылья.

— Никаких работ, никаких танцев, — приговаривала бабушка, наливая мне морс. — Только спать, есть, читать. И в озеро. Всё. Лечебный курс.

— Согласна, — выдохнула я.

Я сидела на веранде, босыми ногами обхватив тёплую ступеньку, и доедала третий пирожок. С вишней. Сочной, капающей на ладонь, липкой — и абсолютно идеальной.

Солнце играло на стёклах, вдалеке щебетали какие-то наглые птицы, а бабушка, как генералиссимус на пенсии, командовала грядками.

— Поливай только под корень! — крикнула она куда-то в сторону соседки. — И не разводи болот, Галь!

Я улыбнулась. Здесь всё было другим. Медленным. Простым. С настоящими запахами, вкусами и тишиной, в которую можно было провалиться и не выныривать.

Я выдохнула. Впервые за долгое время — по-настоящему. Без остатка.

Никаких детей. Никаких групп. Никакой беготни. И, самое главное… никаких случайных мужчин в окне.

(Хоть и часть меня всё ещё воспроизводила тот момент — как заевшую пластинку.)

«Стоп, Алиса», — сказала я себе. — «Это отдых. Это перезагрузка. Забудь всё. Он остался в городе. А ты — здесь.»

Я потянулась, зажмурилась на солнце и подумала:

"Вот бы так — навсегда."

Но в этот самый момент у калитки щёлкнул засов.

Кто-то вошёл во двор.

Я обернулась — и сердце у меня провалилось в пятки.

Мужчина. Высокий, в светлой рубашке с закатанными рукавами.

Шёл по дорожке, как будто знал, куда. Как будто его здесь ждали.

…Нет, это не был Виктор.

Но почему-то от этого стало не легче.

Я встала автоматически. Пирожок выскользнул из пальцев и упал в траву.

Он приближался — с тем самым уверенным шагом, который я помнила. Только теперь уже не мальчишка, а мужчина: высокий, чуть загорелый, с лёгкой небритостью и всё той же самоуверенной полуулыбкой.

— Алиса? — прищурился он. — Неужели это ты?

Чёрт. Конечно, он.

Константин.

Я знала, что у его родителей дача рядом с домом бабули. Всегда знала. Просто… вычеркнула это из головы. Специально. Потому что не хотела даже мысли, что могу с ним столкнуться. Но Ленобласть, как оказалось, — мир тесный.

— Привет, — выдавила я.

Он подошёл ближе, не скрывая, как смотрит — с удивлением, с интересом.

Тот самый взгляд. Чуть оценивающий, чуть ласковый. Такой, от которого я когда-то сходила с ума.

— Ты, значит, к бабушке? — спросил он, легко, по-свойски, как будто мы не терялись на пять лет.

— А ты, значит, к родителям? — отозвалась я, стараясь держать тон холоднее, чем внутри.

Он усмехнулся.

— Ну да. Лето же. Клубника, дача, тишина. А тут ты, как вишенка на торте. Кстати… пирожок уронила.

— Да. Бывает, — ответила я и подняла его с земли, как щит между нами.

— Может, раз уж судьба свела… прогуляемся? Поболтаем? Я вроде бы тебе должен был прогулку. Лет так… сто назад?

Я чуть не рассмеялась. От абсурда. От того, что эмоции, которые я давно похоронила, снова дрогнули.

Нет. Только не сейчас.

Я приехала сюда отдыхать. Дышать. И — забывать.

А не нырять обратно в прошлое, которое когда-то оставило глубокую трещину.

— Не думаю, что прогулка — хорошая идея, — сказала я тихо, но твёрдо.

Костя чуть кивнул, с тем же выражением «я всё понял, но всё равно не сдамся».

— Как скажешь. Но… я всё лето тут. Вдруг передумаешь?

Он ушёл — спокойно, без драмы. Только обернулся один раз, у поворота.

— Это что, Костя был? — раздалось у меня за спиной.

Обернулась. Бабушка стояла на крыльце, вытирая руки о фартук и смотрела на меня с тем самым прищуром, от которого не спрячешься, даже если очень стараешься.

— Он, — буркнула я.

— Хм, — она кивнула и поджала губы. — А чего ж ты его на чай не пригласила? Вы ж с ним когда-то...

— Бабуль, — перебила я, — не начинай.

— Я только скажу: было бы у меня такое прошлое с парнем, я бы сто раз подумала, прежде чем так нос воротить.

— Мы были подростками, — отрезала я. — И это было сто лет назад. Всё, хватит.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Но бабушка, конечно, не унималась:

— А у Скворцовых, между прочим, дочка тоже приехала. Танечка. Ну, та, что маникюр на веранде делает. Так вот, он у них каждый вечер. Чай пьёт, торты ест. Та его в два счёта уведёт, только держись.

— Да пусть уведёт, — фыркнула я. — Я сюда приехала не за романами. Я приехала отдохнуть. Подышать. Поспать, наконец. А не участвовать в сельской версии «Холостяка».

— Ну-ну, — прищурилась бабушка. — Только потом не жалуйся, если Танечка окажется проворнее тебя. А Костя — не дурак. Он тебя, между прочим, не просто так помнит.

— Всё, хватит. Ни слова больше. Я пошла за чаем. А ты — от тёти Гали отдохни хотя бы день.

Бабушка только хмыкнула, но с места не сдвинулась.

— Да что вы с ней, как не разлей вода, — буркнула я. — Сплетничаете всё время. Наверное, и сейчас она придёт, обсудите за пирогом мою личную жизнь.

— А чего ж не обсудить, если есть что обсудить, — весело парировала бабушка. — Галя, между прочим, с первого взгляда поняла, что ты с Костей не просто так столкнулись. Говорит — карма. Судьба, мол, сводит.

— Карма у меня одна — спать. И чай пить. Без допросов.

— Так иди пей. Пока Галя не пришла. А я пока на лавочке посижу. Посмотрю, не мимо ли Костя снова пойдёт...

— Ба!

— Молчу, молчу, — подняла она руки. — Но знай: упустишь — локти кусать будешь. Даже с чаем.

Я только зашла на кухню, поставила чайник, как услышала снаружи знакомый голос:

— Дуся, ты дома?

Тётя Галя. Как по расписанию.

— Я ж говорила, — прошептала я себе под нос и закатила глаза.

На крыльце послышались шаги, и через пару секунд на кухне появилась она — в цветастом халате, с банкой варенья в руках и торжествующим выражением на лице.

— Алиса! — воскликнула она, будто мы не виделись лет десять. — Всё не собиралась заглянуть, а тут думаю — занесу малинку, сама варила! Без косточек!

— Спасибо, тётя Галя, — кивнула я, взяв банку. — Очень кстати.

— Ага, особенно под разговоры, — вмешалась бабушка, уже уютно устроившаяся за столом. — У Алисы тут, представляешь, Костя на тропинке объявился.

— Костя?! — округлила глаза Галя. — Тот самый? С которым вы...

— Нет-нет-нет, — тут же подняла я руки. — Мы с ним ничего. Было и прошло. Случайная встреча. Совершенно незначительная.

— Ну да, ну да, — протянула Галя, устраиваясь рядом. — А он, между прочим, теперь такой мужчина стал. Высокий, серьёзный. Я его вчера видела — Таня Скворцова ему сама вишню косточками доставала. Представляешь?

Я застонала и уткнулась лбом в банку варенья.

— Всё. Я сдаюсь. Пусть Таня ему хоть яблоки чистит. Хоть варенье на лбу пишет. Я не для этого сюда приехала!

— А для чего? — невинно спросила бабушка.

— Отдохнуть! От мужчин, от города, от всего. Просто… тишина, чай и книжки.

— Ха, — хором сказали бабушка и тётя Галя.

— Чего "ха"? — возмутилась я.

— Да потому что с таким настроем чаще всего и влюбляются, — подмигнула бабушка.

А Галя добавила:

— Прям как в сериале. Уехала забыть — а тут любовь в соседнем доме.

Я встала и пошла за кружками. Иной раз проще сварить чай, чем спорить с двумя главными источниками сельской мудрости и романтических сплетен.

Глава 6

Алиса

Утро началось идеально.

Пение птиц, запах черемухи из-за забора и бабушкины блинчики, тонкие, как воспоминания. Я сидела на веранде, босая, с кружкой цикория в руках, и думала: «Вот оно, настоящее лето. Никаких мужчин. Никаких головокружений. Только я, тишина и мука в тесто».

И да, я осознанно решила не думать о Косте.

И, особенно, не думать о Викторе.

О его ухмылке, голосе, от которого почему-то дрожит кожа, и руках, которые я всё ещё, чёрт возьми, помнила.

Нет. Всё. Стоп. Не туда.

Я приехала сюда отдыхать. А не устраивать эмоциональный ребус: «Кто сильнее всколыхнул мою нервную систему — призрак прошлого или новая гроза?»

— Алис, — крикнула бабушка из кухни. — Не сбегаешь в магазин? Муки не хватило!

Сбегаешь. Вот и сбежала.

Платье — наспех, волосы — в пучок, настроение — «не подходить, укусит». Шла через поле, по знакомой тропке, дышала соснами и в сотый раз повторяла: «Мне хорошо одной. Мне хорошо одной».

Я шагала по тропинке к магазину, старательно убеждая себя, что мне хорошо одной. Очень даже. С соснами, облаками, авоськой и безмятежным настроением… пока кто-то не коснулся моего плеча.

Я резко обернулась — и, конечно.

— Опять ты, — выдохнула я.

— Алиска, — протянул с той самой полуухмылкой, от которой у меня, как всегда, захотелось либо бежать, либо выдать саркастичный монолог.

— Ты зачем меня трогаешь? — холодно спросила я, отступив на шаг.

Он будто не заметил. Стоял передо мной в своей дежурной расстёгнутой рубашке и с тем выражением, как будто всё происходящее — мило и романтично.

— Увидел тебя — не поверил глазам. Ты будто сама сюда шла, чтобы со мной пересечься.

— Нет, Костя. Я шла за мукой. Не за тобой. У меня пирог в приоритете, извини.

Он хмыкнул.

— Давай хоть поговорим, — настаивал он. — Ну правда, Алиса. Прошло уже столько лет. Мы ведь…

Я не дала ему договорить.

Зазвонил телефон.

Моя спасительная мелодия — громкая, отчётливая. Я мгновенно выудила его из кармана платья, не глядя на экран. Просто ответила:

— Да?

— АЛИСА?! — почти закричала Полина. — Ты где вообще?! Я уже думала, тебя утащил какой-нибудь бешеный почтальон или ты решила уйти в лес к лешему! Я стучу тебе в дверь уже третий раз!

Я чуть не рассмеялась — от облегчения.

— Полин, спокойно. Я у бабушки. В Ленобласти. В отпуске. Дышу соснами, ем пироги и пытаюсь не сойти с ума.

— Блин… — выдохнула она. — А предупредить? Я тут с мороженым стою, как дура. В твоём подъезде.

— Прости. Всё спонтанно вышло. Мне просто нужно было выдохнуть.

— Ну ты даёшь, — ворчливо, но с теплотой отозвалась она. — Всё, живи там своей деревенской жизнью, но если появится хоть один тракторист — сразу звони.

Я рассмеялась вслух:

— Обязательно.

Сбросив вызов, я подняла глаза. Костя всё ещё стоял передо мной.

— Извини, — сухо сказала я. — Мне правда нужно идти. У бабушки дела.

Он чуть кивнул. Уже без усмешки. Только с лёгкой тенью в глазах.

— Понял. Бывай, Алиса.

— Бывай, Костя, — ответила я и направилась прочь по тропинке, на этот раз почти бегом.

Прошло минут десять. Я уже купила муку, сбежала от Кости и возвращалась домой по знакомой тропинке, как телефон снова завибрировал в кармане.

— Ну что опять? — пробормотала я, доставая.

Полина.

— Алло?

— Слушай, — без прелюдий начала она, — ты вообще когда вернёшься? А то я тут смотрю на твою студию и начинаю подозревать, что ты всё — ушла в лес и стала мхом.

Я хмыкнула:

— Судя по сложившимся обстоятельствам… возможно, очень скоро.

— Так. Стоп. Какие обстоятельства? Ты чего-то не договариваешь. Признавайся быстро.

— Полин…

— Алис.

Вдох. Выдох. Ну и зачем я вообще думала, что она не почувствует?

— Хорошо. Только держись. Я… была у Виктора в офисе.

— У ВИКТОРА?! — заорала Полина так, что я едва не выронила телефон. — Так, стоп, ты говорила, что НЕ ХОЧЕШЬ его видеть! Что он тебя бесит! Что ты больше с ним не хочешь пересекаться даже в радиусе километра! Что случилось?

— Я подумала, что он меня обсуждает. Ну… ту ситуацию. С другом, у подъезда. Я услышала обрывки фраз и разозлилась. Пришла — ну, как пришла, вломилась — в его фирму. С криком и гневом. Готова была закатать его в штукатурку.

— Алиса…

— Подожди. А потом… выяснилось, что он вообще говорил не обо мне. А я устроила драму на пустом месте. Он оказался директором фирмы, между прочим. Да, директором! Я была в шоке.

— Серьёзно?.. — голос Полины стал осторожнее.

— А потом… он пригласил меня на кофе.

— Ну вот. Я всё пропустила! А ты, между прочим, мне даже не позвонила сразу! — возмутилась она. — А как же я? Твоя верная подруга? Я вообще живу для твоей личной жизни!

— Так, подожди, это ещё не всё.

— ЕСТЬ ЕЩЁ?

— Я встретила Костю. Ну, того самого. Да. Здесь. У бабушки. Просто вышла за пирожками — и на тебе. Как из параллельной реальности.

— Стоп. Костю? Костю-Костю?

— Да, Костю-Костю. Жив, загорел, улыбается, как будто он герой рекламы зубной пасты. И, конечно, предлагает погулять. Внезапно так.

— О. Мой. Бог, — протянула Полина. — Алиса, ты живёшь в сериале. И где-то в титрах точно написано «основано на реальных событиях».

— Только это больше похоже на чёрную комедию, — вздохнула я. — Я уехала, чтобы отдохнуть. Очистить голову. А в итоге — два мужика из разных вселенных и я между ними, как бутерброд.

— Ага. Только не забудь, бутерброды — это вкусно, — хихикнула Полина. — Ладно. Я тебя не трогаю. Но ты мне теперь обязана полное досье на обоих. С фото. И желательно с драмой.

— Обещаю. Только если выживу, — усмехнулась я и уже хотела попрощаться, но Полина, конечно, не собиралась отпускать так просто.

— Слушай, — протянула она, — когда приедешь — обязательно сходим в клуб. Тут новый открыли, говорят, с живой музыкой и нормальными мужиками, а не вот этим твоим… реставратором на верёвках.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я фыркнула.

— Реставратор, между прочим, оказался директором. И вообще, он…

— Он всё равно вёл себя, как герой из романтической комедии с рейтингом 18+, — перебила Полина. — Так вот. Сходим. Потанцуем. Выпьем по коктейлю. Может, и третьего мужика себе найдёшь — чисто для коллекции. Как сувенир с вечеринки.

— Полин…

— Что? Ну серьёзно. Один — призрак из прошлого. Второй — случайный обнажённый эпизод с перспективой. А третий… должен быть бонусным. Ради уравновешенности сюжета.

Я не выдержала и рассмеялась.

— Напомни мне, кто из нас драматург?

— Ты. Но вдохновляю — я. Так что отдыхай, проветривай голову и фоткай деревенские виды. И себя. В платьях. А я пока тут попробую никого не уронить на детских занятиях без тебя.

— Удачи, герой.

— И тебе, бутерброд.

Мы отключились, и я ещё пару секунд смотрела на чёрный экран, прежде чем сунуть телефон обратно в карман.

Иногда я злилась на Полину за её шутки. Но сейчас — спасибо ей. Она дала мне именно то, что было нужно: глоток воздуха. И немного смеха.

Глава 7

Алиса

Прошла неделя.

Я уже почти привыкла к тишине, к пирожкам на завтрак и к тому, что единственное, что от меня требуется — это полить огурцы и не испортить настроение бабушке.

Я честно избегала Костю, выкидывала из головы Виктора и делала вид, что мое сердце — это вообще не тот орган, который умеет реагировать на мужчин.

И вот, когда я уже начала думать, что вся эта дачная терапия действительно работает — случилось это.

Гудок машины.

Потом крик:

— АЛИСА! ВЫХОДИ, Я ЗА ТОБОЙ ПРИЕХАЛА!

Я стояла на кухне с кружкой цикория и зависла.

— Не может быть, — прошептала я.

Но, конечно, может.

Выбежала на крыльцо — и вот она, Полина. Стоит возле арендованной машины, в тёмных очках.

— Ты что здесь делаешь?! — спросила я, подбегая к ней.

— Забираю тебя. В город. Пока ты не пускаешь корни в эту грядку и не выходишь замуж за какого-нибудь тракториста.

— Полина!

— Всё. Молчи. Я дала тебе неделю, ты обещала “скоро вернусь”. Ага. Скоро. Сосны тебе, понимаешь, голову прочистили. Хватит. Сборы — двадцать минут.

Я обернулась — бабушка уже стояла в проёме, с прищуром. И судя по лицу, она всё знала. Конечно, знала.

— Ты знала?!

— Ну а что, — пожала плечами бабушка. — Я ей сама позвонила.

Я медленно опустила голову на плечо Полины.

— Предательство.

— Нет. Любовь, — усмехнулась она. — Давай. Поехали. В клуб

— Полина, я в платье с ромашками. У меня в волосах заколка в виде бабочки. Какой город? Какой клуб?

Она одёрнула ворот своей рубашки, глянула на меня и закатила глаза.

— Я уже забронировала столик в том самом клубе, о котором говорила. С хорошей музыкой, коктейлями и, надеюсь, нормальными мужиками.

— Полина…

— Без "Полина". Сначала едем ко мне. Там у тебя будет горячий душ, макияж, волосы — я уже договорилась с визажисткой. Ты снова станешь человеком. А потом — в клуб. Танцы, флирт, может, даже поцелуй, если повезёт.

Я только застонала.

— У тебя всё это звучит, как какая-то спецоперация. «Возвращение блудной Алисы».

— Именно. Операция "Вернём Алису к жизни". А ты вообще видела себя в зеркало? У тебя под глазами синие круги — и это не смоки айс, милая.

Бабушка на крыльце усмехнулась:

— Полина, вези её. А то она тут совсем заболотится. Гуси на пруду уже смотрят на неё с интересом.

— Вот именно! — воскликнула Полина. — Ещё немного — и ты выйдешь замуж за кострулю!

— За кого?

— За любое сельхозоборудование, которое первым сделает тебе комплимент!

Мы обе засмеялись. Я, сдаваясь, подняла руки:

— Ладно, ладно. Только дайте мне пять минут — собрать вещи и проститься с малиной.

— Десять. И не больше! — крикнула Полина вслед, хлопая багажником.

А я побежала в дом, уже ощущая: город снова зовёт. И я... возможно, даже немного соскучилась.

Громкая музыка ударила в грудную клетку первой же волной, как только мы вошли. Свет переливался всеми оттенками неона, пол мигал, люди танцевали, флиртовали, пили, смеялись. Воздух пах алкоголем, духами и чем-то искрящимся — будто ожиданием.

— Вот это я понимаю! — прокричала Полина, перекрикивая басы. — Это не твоя дачная хандра!

— Я ещё не уверена, что это не ночной кошмар, — ответила я, цепляясь за её руку.

Я всё ещё ощущала себя не до конца «встроенной» в город. Вроде бы на мне было всё, как положено — платье, макияж, волосы блестели, как в рекламе шампуня… но внутри я всё равно будто бы осталась на веранде с кружкой цикория.

Мы заняли столик ближе к бару. Полина заказала коктейли — себе, как всегда, что-то сладкое с ананасом, мне — что-то с маракуйей и острым перцем. Подруга знала: мне нужно встряхнуться.

— Сегодня ты не думаешь ни о Косте, ни о Викторе, ни о детях с танцев. Только ты, ночь и твоя личная свобода! — крикнула Полина, подавая мне бокал.

Я кивнула, отпила — и закашлялась. Острый перец в коктейле оказался серьёзнее, чем я ожидала. Полина захохотала.

— Вот! Живее стала. Уже хорошо.

И как раз в этот момент я почувствовала взгляд.

Он — знакомое, почти физическое ощущение. Как будто кто-то дотронулся до лопатки, хотя ты одна. Я оглянулась — и встретилась глазами с мужчиной у стойки.

Высокий. Тёмные волосы. Уверенная осанка и лёгкая полуулыбка. Не Виктор. И уж точно не Костя.

— Он смотрит на тебя, — прошептала Полина, не оборачиваясь. — Справа, у бара. Прямо смотрит. Уже минуту.

— Я не в настроении, — пробормотала я.

— Алиса, ты прекрасно выглядишь. Ты в отличной форме. И ты заслуживаешь немного мужского внимания. Не женись на нём. Просто — станцуй. Наслаждайся.

Музыка стала медленнее. Бар сменился лёгким лаунжем. Он встал со своего места, направился к нам. А я, сама не понимая зачем, встала навстречу.

— Можно вас пригласить? — спросил он, вежливо и уверенно.

Я не ответила сразу. Сердце забилось чаще. Где-то в груди боролись три эмоции: осторожность, тоска и голод по нормальному мужскому вниманию, без драмы и окон.

— Можно, — сказала я. — Только без пошлых фраз. Я за этим сюда не пришла.

— Тогда нам по пути, — усмехнулся он и протянул руку.

Я не успела уловить, в какой момент это случилось.

Мы танцевали — не слишком близко, но и не как два незнакомца на автобусной остановке. Мужчина был вежлив, движения уверенные, руки не липкие, взгляд — не жадный. И в этом была лёгкость. Наконец-то.

Я даже позволила себе чуть расслабиться.

И вот — резкое движение.

Мой партнёр отшатнулся, едва не потеряв равновесие. Чья-то рука вцепилась ему в плечо и резко оттолкнула в сторону.

— Эй! — возмутился он.

Но я его уже не слышала.

Потому что прямо передо мной стоял он.

Виктор.

Он был не в каске. Не в майке. В тёмной рубашке, расстёгнутой на горле, рукава подвернуты. Волосы чуть растрепаны, взгляд — сосредоточенный, острый, как лезвие.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ты что творишь?! — выдохнула я, забыв про музыку, про всех вокруг.

Он не отрывал от меня взгляда. Как будто сцена с танцем вообще не имела значения. Как будто он пришёл за мной. Только за мной.

— Этот тип хватал тебя за талию. Мне не понравилось, — сказал он тихо, но так, что сквозь шум я услышала каждую букву.

открыла рот, чтобы что-то ответить — может быть, отчитать его, может, пошутить, — но он опередил меня.

— Мы с тобой уже столько раз встречались, — сказал Виктор, чуть склонив голову, голос стал мягче. — Ты знаешь моё имя. А я твоё — до сих пор нет.

Я замерла.

Он смотрел внимательно. Словно всерьёз. Не флиртовал. Не играл. Просто хотел знать.

И это почему-то оказалось страшнее, чем все его наглые ухмылки и появление посреди танцпола.

— Алиса, — выдохнула я. — Меня зовут Алиса.

На его лице что-то дрогнуло. Не улыбка — нет. Что-то тёплое. Настоящее.

— Алиса, — повторил он, будто пробовал имя на вкус. — Подходит. Упрямая, быстрая, яркая.

— Не смей приписывать ко мне поэзию, — буркнула я, чувствуя, как щеки предательски разогреваются.

Он сделал шаг ближе, и теперь я слышала не только его голос — дыхание, тепло, чуть солёный запах кожи и парфюма.

— Один танец?

Я кивнула. Молча.

Он взял меня за руку. Без напора. Аккуратно. Почти будто спрашивал разрешения.

И я позволила.

Музыка сменилась. Больше ритма. Больше света.

А мы просто стояли. Посреди танцующих тел, света, огня, жара. Он медленно обвёл ладонью мою талию, а я положила руку ему на плечо — как будто это был не первый наш танец. Как будто мы уже когда-то вот так — стояли посреди шумного зала и молчали.

❤️‍????

Питер, жара, открытые окна и эмоции, которые невозможно закрыть.

Спасибо, что читаете эту историю вместе со мной.

Если зацепило — напишите пару слов. Мне важно каждое.

❤️‍????

Глава 8

Виктор

В шуме клуба её голос звучал тише, чем музыка. Но для меня он заглушал всё остальное.

Алиса.

Я мог бы назвать это совпадением. Или даже судьбой — если бы верил в такие штуки. Но в реальности — это была чертова пытка.

Восемь дней.

Восемь дней я торчал на тросах, в пыли и штукатурке, красил фасад её дома — и не видел её ни разу. Ни одной тени за шторой. Ни силуэта. Ни даже проклятого силуэта чайника на подоконнике. Как будто она испарилась.

И знаешь, это бесило.

Я не привык к тому, чтобы кто-то оставался в голове вот так — без разрешения. Без логики. Слишком ярко, слишком резко. А она… просто исчезла. Будто знала, что я там. Будто избегала.

А теперь — вот она. Танцует в клубе. С другим. Смеётся. Светится.

И во мне что-то клацнуло.

Я не планировал врываться, правда. Но когда увидел, как тот парень тронул её за талию, как склонился ближе — всё потемнело. Я не думал. Просто пошёл.

И вот теперь я здесь. Смотрю в глаза, которые пронзают куда глубже, чем хочется признать. Слушаю её имя. Алиса.

И понимаю — у меня нет ни малейшего шанса просто вычеркнуть её. Уже нет.

Когда она положила руку мне на плечо, я почувствовал, как внутри что-то щёлкнуло. Точно стало на место.

Этот танец был не о танце.

Он был о праве быть рядом. Хотя бы на несколько минут.

Я не верю в совпадения. Но, чёрт, если это и была случайность — я за неё благодарен до чёртиков.

Мы двигались в ритме, не обмениваясь словами. Музыка текла, как вода — медленно, вязко, интимно. Алиса чуть держалась на расстоянии, но пальцы не отнимала. Она смотрела вбок, но иногда — мельком — всё-таки ловила мой взгляд.

Я видел, как напряжены её плечи. Видел, как в груди у неё вздымается дыхание. Это не просто танец. Это что-то гораздо острее.

Когда музыка закончилась, она остановилась, не сразу убирая руку.

— Один танец, — прошептала она.

— И ты подарила его мне, — так же тихо ответил я. — Но теперь я точно хочу второй.

Она прищурилась:

— Жадный.

— Очень, — усмехнулся я. — Особенно если речь о тебе.

Она на секунду замолчала, будто взвешивала всё. Я не торопил. Не тянул. Просто ждал.

— Ладно, — сказала она наконец. — Но без навязчивости. И без геройства.

— Без каски и троса, обещаю, — кивнул я.

Уголки её губ дёрнулись — она улыбнулась. Чуть. Почти неуловимо. Но это была улыбка. Для меня.

— Пойдём выпьем чего-нибудь? — предложил я. — За твою храбрость. За мою глупость. За случайности, которые, кажется, совсем не случайны.

Алиса скрестила руки на груди — чуть наигранно, будто собиралась притвориться строгой, но глаза блестели.

— Вообще-то, я тут не одна. С подругой.

— Прекрасно, — усмехнулся я. — А я, между прочим, тоже не один. С другом. Мы можем представить их друг другу и посмотреть, кто первый сбежит с этого свидания вчетвером.

— Ха, дерзко, — она вскинула бровь. — А если моя подруга решит, что твой друг — её судьба?

— Тогда, возможно, у меня будет ещё больше поводов благодарить судьбу, что она свела нас всех именно в этот вечер.

Она прикусила губу, будто стараясь сдержать улыбку.

— Ты вообще всегда так говоришь?

— Только когда рядом ты, — ответил я серьёзно. — С остальными я гораздо скучнее.

— Хорошо, — вздохнула она, качая головой, но уже поворачиваясь в сторону столиков. — Но если Полина решит, что ты подозрительный тип, она тебя сожрёт. Живьём. Без гарнира.

— Буду честен, — сказал я, подавая ей локоть. — Я её немного боюсь.

Она рассмеялась. И взяла меня под руку.

Мы подошли к столику втроём. Алиса немного замедлила шаг — я почувствовал, как её пальцы слабо сжались у меня на локте. Она волновалась. Хотя выглядела, как всегда, упрямо и красиво до чёртиков.

За столом сидела её подруга — темноволосая, с яркими глазами и выразительно выгнутой бровью. Взгляд у неё был такой, будто она лично держит под контролем всю ситуацию, включая мою жизнь и возможную смерть.

— Полина, — сказала Алиса, — познакомься, это Виктор.

— Тот самый? — уточнила подруга, глядя прямо мне в лицо.

Я кивнул и протянул руку:

— Очень приятно.

Она пожала неохотно, но не грубо. Сложила руки на груди, и я понял — передо мной человек, который сначала расстреляет, а потом спросит имя.

— А это Никита, — продолжила Алиса, чуть улыбнувшись. — Мой друг, Полина.

— Приятно, — сказал Никита, протягивая руку. — Меня предупреждали, что ты можешь быть опасной. Я рискнул.

— Удачи, — отозвалась Полина, пожимая его руку. — Ты сегодня выглядишь дерзко, Никита. Надеюсь, это не смертельно.

Я не удержался от улыбки. Они уже начали свою игру — с огоньком. И, кажется, Никите это даже понравилось.

Мы сели. Я рядом с Алисой. Почти не касаясь — но достаточно близко, чтобы чувствовать, как её тепло пробирается через ткань её платья и моих джинсов.

— Ты умеешь удивлять, — заметила Полина, глядя на Алису. — Особенно в вопросах появления мужчин. Я ведь думала, ты уехала, чтобы никого не видеть.

— Всё вышло… немного по-другому, — сказала Алиса и отпила из бокала.

— Вся жизнь так выходит, — подал голос Никита. — Особенно когда ты думаешь, что отдыхаешь, а рядом вдруг появляется кто-то.

Пару коктейлей спустя мы уже сидели не как случайные знакомые, а как лучшие друзья, которые будто прожили вместе не одну пьянку, а как минимум пару свадеб и дачу на троих.

Полина смеялась над чем-то, что сказал Никита, а тот, кажется, окончательно потерял голову — глядел на неё так, будто забыл, с какой планеты прилетел. Алиса откинулась на спинку дивана, бокал в руке, волосы слегка растрепались, и в глазах у неё мелькало то, чего я не видел раньше — спокойствие. Настоящее. Без защиты, без иронии. Она была просто собой.

— И вот, представляешь, он реально полез в окно с корзиной клубники! — рассказывала Полина. — Я стою, думаю, что меня грабят. А это был сосед сверху. Сюрприз, мать его. С клубникой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Не так уж и плохо, — усмехнулся Никита. — Обычно соседи приносят дрель, а не ягоды.

Алиса хихикнула. Её смех задел что-то под рёбрами. Честно — я не знал, что он может быть таким. Лёгким, живым… моим.

Я наклонился ближе и спросил вполголоса:

— Ты в порядке?

Она повернула голову ко мне. Её волосы задели мою щёку. Почти ничего. Почти.

— Впервые за долгое время, — ответила она. — А ты?

— Теперь да, — сказал я.

Мы замолчали. Только музыка играла, грохотая басами сквозь стены. Только она — рядом. Её колено почти касалось моего. А мне, дураку, этого казалось уже слишком много.

— Знаешь, — сказал я, — если бы ты не согласилась пойти со мной, я бы, наверное, ещё месяц маялся.

— Правда? — прищурилась она. — Ты похож на того, кто не мается, а действует.

— А ты — на ту, кто не прощает ошибок. Но всё же пришла.

Она улыбнулась — мягко, почти по-настоящему.

— Мы, кажется, снова на краю какой-то глупости, — пробормотала она.

— А может, на краю чего-то другого, — сказал я. — И только от нас зависит, прыгнем ли мы.

— Или снова спрячемся, — добавила она, поднимая бокал. — За коктейль. За шутку. За отговорки.

Я тоже поднял свой.

— Тогда за то, чтобы однажды не прятаться.

Наши бокалы звякнули. И в этом было что-то большее, чем просто звук. Что-то вроде обещания.

Глава 9

Алиса

Вечер подходил к концу. Музыка стала мягче, зал чуть опустел, официанты начали осторожно собирать пустые бокалы. Полина с Никитой переглядывались уже не как люди, которые только что познакомились, а как пара с совместным кредитом и шутками, которые никто, кроме них, не поймёт.

Я сидела рядом с Виктором. Его рука лежала на спинке дивана, не касаясь меня — но я чувствовала её. Как будто по воздуху между нами прошёл ток.

— Я тебя провожу, — тихо сказал он.

Не вопрос. Не просьба. Просто… намерение. Уверенное. Без давления.

Я посмотрела на него. Глаза чуть усталые, но в них что-то тёплое. Спокойное. Тот редкий случай, когда рядом с мужчиной не хочется ставить защиту на максимум.

— Полина, — обернулась я. — Мы поехали.

— Вы?! — она подмигнула, с прищуром. — Ну, смотрите, дети мои. По зову сердца — да, по зову коктейля — подумайте дважды.

— Мне можно, я трезвая, — отрезала я, смеясь.

— Это-то и настораживает, — буркнула она, но махнула рукой. — Всё, идите. Я с Никитой доеду, он обещал заехать за шавермой. А если окажется лгуном — всё, у нас с ним конец.

— Хорошо — бросила я, надевая лёгкий пиджак.

Виктор ждал у выхода. Я подошла к нему, и он открыл передо мной дверь. Без пафоса. Просто… открыл.

На улице было прохладно. После душного клуба это казалось благословением.

Мы шли молча. Внутри всё ещё звучала музыка, но снаружи было только вечернее небо, мокрый асфальт и его шаги рядом.

— Не верится, что я тебя встретил здесь, — сказал он, когда мы свернули в переулок. — После всех этих… окон.

— Не напоминай, — я закатила глаза. — Если бы можно было удалить память из головы — начала бы с этого момента.

— А я бы сохранил, — сказал он. — Целиком. Со всеми криками, визгами и угрозами написать жалобу.

— Ты в порядке? — прищурилась я. — Тебе нравится, когда в тебя летит словесный град?

— Если после этого ты идёшь со мной, значит — да.

Я фыркнула. Но смеялась. Невольно. Искренне.

— Ты странный, Виктор.

— А ты — невозможная, Алиса.

Мы остановились у моей двери. Я сняла каблуки, вздохнула — как будто сбросила не только обувь, но и весь сегодняшний день.

Он стоял рядом — спокойный, будто никуда не спешил. Его взгляд был внимательным, но не требовательным. Он просто… ждал. Не момента, не разрешения — просто был рядом.

Я взглянула на него. Долго. Медленно.

И вдруг поняла, что всё — слишком тихо.

Моё сердце грохотало, как военный оркестр, но мир вокруг замирал. Как будто я зависла в точке выбора. Или делай, или потом жалей, что не сделала.

Танец. Его руки. Его взгляд, пронзающий до костей. И то, как он говорил, не глядя — «я хочу быть там, где ты».

Я не думала.

Просто подошла ближе, коснулась пальцами его шеи, как будто проверяя: он реальный? Он точно здесь?

Он вздрогнул. Нечаянно. Почти незаметно. Но не отстранился.

И я поцеловала его.

Прямо. Решительно. Без предупреждения.

Не мягко и не робко — а по-настоящему. С жаром, накопившимся во мне за эти дни. С желанием, которое я так старательно гнала прочь, но которое, как оказалось, просто копилось внутри, накапливаясь, как ток в проводе.

Он замер на полсекунды — ошеломлённый. А потом его ладони легли мне на талию. Горячие. Уверенные. Его губы ответили, крепче, глубже. Поцелуй стал взаимным почти сразу — будто мы догоняли время, которое потеряли. И если до этого момента между нами был воздух, паузы, недосказанность — то сейчас было только это.

Он.

Я.

Ночь.

И жар, от которого уже не спасёт прохлада улицы.

Когда мы отстранились, оба дышали быстро. Он смотрел на меня, будто не верил. Словно я снова выскочила перед ним из ниоткуда — голая, но на этот раз — по собственной воле. Эмоционально.

— Это было… — начал он, но замолчал.

Я приложила палец к его губам.

— Ни слова.

Он усмехнулся. Низко, хрипло.

— Ты уверена?

— Нет, — честно ответила я. — Но сейчас — да.

И снова шаг вперёд. И снова его руки. Уже без паузы.

— Ну, раз уж я здесь… — он подхватил меня за талию и прижал к себе, спиной к двери. — И раз ты босиком… самое время тебя снова приподнять.

— Не вздумай! — начала я, но он уже поднял меня на руки, и я захохотала — от шока, от возбуждения, от бешенства момента.

— Молчи, — сказал он, целуя меня в шею. — Или я сойду с ума прямо сейчас.

Мы влетели в квартиру, как буря. Рухнули на стену в коридоре, целовались, не размыкая губ. Я уже не помнила, как оказалась в одной майке. Он стянул её через голову — и замер.

— Ты не представляешь, как сильно я хотел это увидеть не со страхом, не случайно, а вот так. Когда ты — сама. Добровольно. Горишь вся, — прошептал он, проводя ладонью по моему боку.

— А ты не представляешь, как давно меня никто не трогал, — ответила я, притянув его к себе за ремень. — Не по-настоящему. Не так.

Он вздохнул, шумно, почти со стоном.

Он смотрел на меня снизу вверх, с каким-то первобытным голодом в глазах. Точно зверь, который всю ночь шёл по следу и наконец настиг.

— Я вряд ли смогу быть нежным, — сказал он хрипло, почти с мольбой. — Не сейчас.

— Я и не прошу, — ответила я, притягивая его ближе.

Он сорвался. Резко. С жадностью, которую не скрывал. Его рот снова нашёл мой, жадный, глубокий поцелуй не оставлял пространства ни для чего, кроме желания. Меня впечатало в стену — грудью, бёдрами, каждым нервом. Он целовал, хватал, вжимался, будто боялся, что я снова исчезну.

Я запустила пальцы в его волосы, потянула, и он застонал мне в губы.

— Не дразнись так, — прохрипел он. — Я сорвусь.

— Уже сорвался, — усмехнулась я. — Дальше только глубже.

— Ты хочешь, чтобы я…

— Да, — прервала я, глядя прямо в глаза. — Здесь. Сейчас. Без игр.

Виктор развернул меня лицом к стене, его руки легли на мои бёдра — жёстко, уверенно. Мой пульс застучал в висках, когда я почувствовала, как он прижимается сзади, проводя губами вдоль шеи.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ты вкусная, Алиса, — прошептал он. — Прямо грешная.

— Ты только сейчас это понял? — бросила я через плечо.

Он рассмеялся, низко, опасно. Одним рывком поднял меня на носки — я инстинктивно уцепилась за стену, за воздух, за ощущение себя под ним, в его власти.

Он вошёл резко, почти без предупреждения, и я всхлипнула от того, как сильно это ударило вглубь.

— Тихо… — шепнул он, прикусывая мочку моего уха. — Или соседи подумают, что я тебя мучаю.

— А разве нет? — выдохнула я, извиваясь, вжимаясь в него сильнее.

— Только приятно, — сказал он, начиная двигаться, рвано, властно, будто танцевал мной. — Только до предела.

Я потеряла счёт времени. Потеряла себя. Только тело, огонь, вспышки, его имя на губах — вырвавшееся, хриплое, чужое.

— Ты безумная, Алиса, — прошептал он, срываясь. — Такая дикая. Такая моя.

— Не твоя… — я попыталась возразить, но язык споткнулся о собственное удовольствие.

Он поймал мой подбородок, развернул к себе, целуя, пока мы оба не дрогнули от этой близости. Я уже не сопротивлялась. Я плавилась. В нём, с ним, ради него.

Когда всё закончилось, мы сползли по стене — на пол, в объятиях, в смешанных дыханиях. Его рука обнимала меня за талию. Моё лоб прижимался к его груди. Он гладил мои волосы — так, будто уже знал их наизусть.

— Ну, — выдохнул он, — это точно лучше, чем кофе.

Я рассмеялась, хрипло:

— Но всё равно кофе потом будет.

Он кивнул, не открывая глаз:

— И завтрак. И всё, что захочешь. Только не выгоняй.

Я чуть улыбнулась. Ему — себе — ночи.

— Посмотрим, как себя поведёшь, Виктор.

— Я уже начал вести себя хорошо, — шепнул он, целуя в висок. — И не планирую останавливаться.

Глава 10

Алиса

Я проснулась с ощущением, что что-то не так.

Жара уже успела пробраться в квартиру, сквозь шторы пробивался яркий утренний свет, а где-то снаружи щебетали птицы, как будто им не приходилось вчера разбираться в собственных чувствах.

Пахло кофе.

И ещё чем-то — неуловимо знакомым, как остаток сна, который не можешь вспомнить. Я приподнялась на локтях. Простыня сбилась, подушка тёплая… но не от меня.

Виктора рядом не было.

Зато дверь в комнату распахнулась — и он вошёл.

Только в чёрных трусах.

Без футболки. Без рубашки. Без стеснения.

Волосы чуть растрёпаны, на губах — утренняя полуулыбка. В руке — кружка. А на теле… я снова поймала себя на том, что смотрю дольше, чем следовало.

— Доброе утро, — сказал он и протянул мне кофе. — Варил сам. Рисковал жизнью, но, кажется, получилось.

Я автоматически взяла кружку. Его пальцы коснулись моих — тёплые, сильные.

Но внутри у меня уже не было той лёгкости, что вчера.

Была неловкость. Тихая, липкая, как испарина на спине. И ещё — резкое, почти обидное понимание:

Мне этого не нужно было.

Я не собиралась ни с кем сближаться. Не хотела отношений. Ни серьёзных, ни временных. Никаких. Я уезжала в деревню, чтобы отдохнуть. Я строила жизнь заново — без случайных влюблённостей, без зависимостей, без сбоев.

А теперь…

Вот он. В моём доме. В моей комнате. В трусах. С кофе.

После ночи, в которой я — чёрт побери — не думала ни о чём, кроме него.

— Что-то не так? — спросил он, чуть наклоняя голову.

Я подняла взгляд. Попыталась улыбнуться. Не получилось.

— Ничего, — выдавила я. — Просто не привыкла… к этому.

— К какому?

Я опустила глаза на кружку.

— К утрам. После.

Он понял. Молча.

Не стал шутить, не стал приближаться. Только поставил свою чашку на подоконник и сел на край кровати, не касаясь меня.

— Если ты жалеешь — скажи, — тихо произнёс он. — Я не из тех, кто будет обижаться.

Я молчала.

Потому что не знала, жалею ли я о нём — или о себе. О том, что снова позволила себе чувствовать. Захотеть. Поддаться.

— Это было… — начала я и замялась. — Я не ожидала. Не планировала.

— Я тоже, — сказал он.

Повисла тишина. Густая. Настолько, что казалось, вот-вот начнёт звенеть.

Он встал, поправил волосы, сделал шаг к двери.

— Если тебе нужно, чтобы я ушёл, — просто скажи.

— Не надо геройствовать, Виктор, — пробормотала я. — Просто… дай мне немного времени. Мне надо подумать.

Он кивнул.

— Понял. Я на кухне.

И ушёл.

Минут через 20 я вышла на кухню, как на сцену.

Без макияжа, в футболке, которую накинула наспех, волосы собраны в небрежный узел, в руке — кружка с остывшим кофе, в голове — бардак.

Он стоял у плиты. Не готовил, не делал вид — просто смотрел в окно и пил воду. На нём теперь была майка, но от этого мне легче не стало.

— Как ты? — спросил он первым. Осторожно, почти нейтрально.

— В порядке, — соврала я. — Немного… перегруз. Вот и всё.

— Это из-за вчерашнего?

Я подняла на него взгляд. Он не избегал его. Не улыбался. Просто был. Спокойный. Взрослый. Прямой.

— Да, — сказала я честно. — Я не планировала, чтобы всё вот так.

— Я тоже, — кивнул он.

Снова пауза.

Мы ели тосты. Он делал вид, что голоден. Я делала вид, что не обдумываю каждую секунду с прошлого вечера. Внутри всё звенело — тревогой, растерянностью и… чем-то похожим на страх.

Я не хотела близости. Не сейчас. Не после всего, что вытаскивала из себя по кускам последние годы. А он...

Он был слишком. Слишком реальный. Слишком рядом.

— Хочешь, я уйду? — вдруг сказал он. Спокойно. Без обиды. — Не драматично. Просто… чтобы дать тебе пространство.

— Я… не знаю, чего хочу, — честно ответила я.

Он кивнул. Как будто и это тоже было понятно.

И тут зазвонил телефон.

Он достал его из кармана. Посмотрел на экран — и лицо изменилось мгновенно. Как будто всё, что было до, стерлось. Остался только он — собранный, напряжённый, сдержанный.

— Прости, — сказал он. — Мне нужно взять.

Он встал, вышел в коридор. Я слышала только приглушённые обрывки:

— Что случилось?..

— Где она?..

— Одна?..

— Да, выезжаю. Сейчас.

Он вернулся через минуту. Уже натягивая куртку, застёгивая часы.

— Прости. Мне срочно нужно ехать. — Голос ровный, но в нём дрожала сталь.

— Что-то случилось?

Он остановился. На секунду. Глянул на меня.

И впервые — отвёл взгляд.

— Всё в порядке. Просто… работа. Один объект. Срочно.

Он уже тянулся к дверной ручке.

— Ты не обязан объяснять, — сказала я, хотя внутри всё сжалось.

Он снова кивнул. Почти виновато. Уже был у двери, как вдруг замер, слегка повернув голову через плечо.

— Слушай, — сказал он, — может… обменяемся телефонами?

Я подняла брови. Внутри мелькнуло что-то похожее на облегчение — и раздражение вперемешку.

— Чтобы снова прийти без стука?

Он усмехнулся. Быстро, уголком губ. Но взгляд остался серьёзным.

— Нет. Чтобы не пришлось лезть через окно, если ты вдруг пропадёшь.

Я фыркнула. Устало, но с ноткой нежности. Он — такой. Даже в момент паники умудряется вставить реплику, от которой на секунду перестаёт сжиматься сердце.

— Хорошо. Только без штурмов. У меня окна старые, не выдержат тебя.

Он кивнул, достал телефон, протянул.

— Диктуй.

Я продиктовала. Он ввёл, позвонил — и мой экран мигнул. Незнакомый номер. «Виктор. Не лезет. Пока».

Я хмыкнула.

— «Пока»?

— Оставляю себе лазейку, — подмигнул он и взялся за ручку. — Я напишу. Честно.

— Не пропадай, — вырвалось у меня. Тихо.

Он задержался на секунду. Поймал мой взгляд.

— Не планировал.

Дверь закрылась.

А я осталась в тишине, с телефоном в руках и странным ощущением, будто что-то важное только началось — хотя всё выглядело, как будто оно закончилось.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я сделала ещё один глоток кофе, уже остывшего. Горечь осталась, тепло — ушло.

В голове начали крутиться фразы. Его взгляд. Его реакция.

— Что случилось?.. Где она?.. Одна?.. Выезжаю. Сейчас.

Где она?

Одна?

Это не звучало как «объект». Это не звучало как работа.

Он говорил быстро, с той сдержанной паникой, которая случается не с кирпичными стенами и штукатуркой. А с близкими.

С кем-то, за кого сердце дергается сразу, без фильтра.

Я встала. Неспешно. Отошла к окну и приоткрыла створку. Воздух ворвался горячий, липкий, с запахом асфальта и солнца.

Я не знала, чего хотела от него. Вчера — хотела забыть, что он существует. Сегодня — боялась, что он исчезнет.

Я не должна была чувствовать столько, так быстро. Но это случилось. Он ворвался в мою жизнь, как тёплая буря. Без приглашения. Без плана. Без «разрешения».

И сейчас — его не было.

А во мне — осталась тревога.

Маленькая, глупая, наивная… но настоящая.

Глава 11

Виктор

Лифт поднимался слишком медленно.

Хотя на табло — 15 секунд до нужного этажа. Но я уже не мог стоять спокойно. Сердце било как сумасшедшее. В ушах шум. В горле — сухо.

Когда двери, наконец, расползлись в стороны, я вылетел в коридор, миновал коврик у соседей, рывком открыл дверь своей квартиры.

— Где она? — почти крикнул, не разуваясь. — Что с ней такое?

Марина появилась в прихожей мгновенно, будто ждала меня с секундомером.

— Всё нормально, Виктор. Честно. Без паники.

— Где Варя? — повторил я, сжав пальцы в кулаки.

— У себя. С планшетом. С коленкой в пластыре и компотом в кружке. Уже смеётся над мультиками. Просто… — она мягко выдохнула, — испугалась. Упала на детской площадке, поцарапалась, и первым делом — схватила мой телефон: «Звони папе».

Я закрыл глаза. Разжал кулаки. Сделал шаг назад, потом вперёд. Как будто воздух нужно было прожевать.

— Почему ты сама не написала?

— Да не успела. Она действовала быстрее. Серьёзно — нашла ваш номер и сама нажала вызов. Без шуток. Я была рядом, держала лёд, а она уже вам звонила.

— И сколько длился этот ад?

— Две минуты слёз, три минуты драмы, и десять — торга за мороженое, — усмехнулась Марина. — Сейчас уже гордится пластырем. Сказала, что хочет второй — «на всякий случай».

Я прошёл вглубь квартиры — светлой, с высокими потолками, бетонными балками и окнами в пол. Всё было дорого, стильно, современно. Только в детской — плюшевый хаос.

Я остановился у двери и тихо постучал:

— Варюша?

— Заходи, — послышалось изнутри. Голос всё ещё тонкий, немного обиженный.

Я вошёл.

Она сидела на ковре в пижаме с котиками, на коленке — яркий жёлтый пластырь со смайликом. Увидев меня, Варя скрестила руки и сделала вид, что ужасно занята планшетом.

— Привет, — сказал я.

— Ты долго, — буркнула она, не глядя.

— Прости. Лифт. Пробки. Мир.

Она посмотрела. Глаза — круглые, влажные.

— Я упала. Сама. Но я не сильно плакала. Только чуть-чуть. Ну ладно… сильно. Но потом — перестала.

Я сел рядом, аккуратно взял её ладонь.

— Ты герой, — сказал я. — И правильно сделала, что позвонила. Я всегда должен знать, когда с тобой что-то не так.

— А ты всегда приедешь?

Я кивнул. Без шуток. Без условий.

— Всегда.

Она обняла меня, ткнулась носом в шею.

Я сидел на ковре, прижимая к себе Варю, чувствуя, как её дыхание понемногу выравнивается, а маленькие пальцы расслабляются на моей руке.

Эти моменты — самые хрупкие. Когда ты понимаешь, что твой смысл жизни — не в бизнесе, не в статусе, не в деньгах, а в детских обнимашках, скомканных фразах и липких ладошках.

— А можно ты сегодня не будешь работать? — спросила она, не поднимая головы.

— Можно, — ответил я сразу. — Сегодня будет папин день.

Только ты и я.

Она подняла голову и прищурилась подозрительно:

— Прямо совсем?

— Прямо совсем.

— Даже без звонков?

Я хмыкнул.

— Даже без звонков. Но только если ты пообещаешь не падать больше с горки.

— Ну я не специально, — буркнула она, — она была скользкая. А я была в тапках. Пап, нам нужны ботинки! Прямо для приключений.

— Записал, — улыбнулся я. — Ботинки, шлем, крылья — всё, что скажешь.

Она фыркнула и, кажется, впервые за день окончательно успокоилась. Я провёл ладонью по её волосам, аккуратно поправив одну упрямую прядку, которая всё время лезла ей в глаза.

— Ладно, марш мультики смотреть. Я сейчас.

Варя кивнула и уселась обратно в подушки, мгновенно уткнувшись в экран. Уже снова смеялась. Только слегка потирала пластырь, будто он был её боевой наградой.

Я тихо прикрыл дверь в детскую, прислушался к Вариному хихиканью из-за мультиков — и выдохнул. Кажется, всё действительно обошлось.

Я прикрыл дверь в детскую. Варя снова смеялась — уже над каким-то мультяшным котом, который падал в ведро с краской. Всё было почти спокойно. Почти.

Я вышел в гостиную. Марина уже ждала — с рюкзаком на плече, бутылкой воды в руке и лёгким напряжением на лице. Она всегда чувствовала, когда я был на пределе.

— Всё нормально? — спросила она, кивая в сторону детской.

— Уже да, — кивнул я. — Спасибо, Марин. Серьёзно. Но можешь идти. Сегодня я сам. Хочу немного просто побыть с ней.

— Вы уверены? — уточнила она, не торопясь к двери. — У вас ведь был рабочий день… какая-то важная встреча?

— Был, — коротко ответил я. — Но встреча подождёт. А вот Варя — нет.

Марина чуть улыбнулась.

— Ладно. Я ей на завтрак гречку сварила, она в термосе. В холодильнике овощи, компот, мороженое — прячьте сами. Если что — на связи.

Я проводил её до двери.

— Спасибо тебе, Марин. Без тебя было бы в десять раз тяжелее.

— Вы справляетесь, — ответила она просто. — Только иногда забываете это.

Она вышла, а я остался в тишине.

На кухне — недопитый кофе, на столе — её кружка с котиком. Варя просила не мыть. Говорила, что «это моя счастливая кружка, с неё всё начинается».

Я посмотрел на свой телефон. На экране — непрочитанное сообщение от Алисы так и не появилось.

Потому что я ещё не написал.

Я снова посмотрел на телефон.

Пусто.

Никакого «привет». Никакого «ну и где ты». Даже холодного «всё понятно».

Она молчит.

И я тоже.

И не потому что гордый. Или упрямый. А потому что не знаю, что сказать.

Что ты скажешь женщине, с которой провёл ночь — настоящую, без масок — а потом просто сорвался и исчез без объяснений?

“Извини, у меня дочь”?

“Прости, что ты не в курсе моего прошлого”?

“Я испугался, что всё станет слишком настоящим”?

Как это вообще звучит?

Я сел на край дивана. Варя смеётся в своей комнате — беззаботно, искренне. В её мире всё просто: если больно — плачешь. Если страшно — зовёшь. Если хорошо — обнимаешь.

Почему мы, взрослые, всё усложняем?

Я чувствую, как сильно меня тянет к Алисе. Это больше, чем просто влечение. Это как будто я... хочу рядом человека, перед кем не нужно держать фасад. Кому можно не доказывать, что я справляюсь. Не прятать Варю. Не бояться быть собой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Но я боюсь.

Боюсь, что если она узнает — уйдёт. Просто скажет: «Мне не нужно. Я не готова». И я останусь — как раньше. Как всегда. Один.

Я уже жил так.

Улыбался на совещаниях. Подписывал контракты. Молча мыл голову пятилетней дочери по вечерам и читал сказки, чтобы заглушить тишину.

А сейчас…

Сейчас появилась она.

И я впервые не хочу оставаться один.

Но если расскажу всё — может быть, именно это и случится.

Поэтому я снова гляжу на экран.

Контакт: Алиса.

Никаких входящих. Никаких исходящих.

Ноль. Пауза. Молчание.

И я не нажимаю «написать».

Потому что не знаю, с чего начать.

Потому что слишком важно — и слишком страшно.

Глава 12

Алиса

— Ты даже не представляешь, какая тут вода, — говорила мама в трубке с восторгом. — Бирюзовая! Ни один фильтр так не покажет. Мы с отцом с утра пили кофе прямо на палубе. Я в халате, он — в панаме. Полный восторг.

Я улыбнулась, вжимая телефон плечом, пока перебегала через улицу.

Сумка билась по бедру, в голове уже вертелось расписание занятий: малыши, потом младшая группа, потом старшие. И всё — на второй день после мини-отпуска.

— Радуюсь за вас. Правда. Только не рассказывай про круассаны, ладно? Я голодная и бегу на работу.

— Ладно, не буду, — засмеялась мама. — Хотя у них тут крем фисташковый… Боже, Алиса, я чуть не умерла.

— Мааам! — простонала я, но с улыбкой.

— Ладно, всё. Я замолкаю. Просто хотела услышать тебя. Как ты?

Я на секунду сбавила шаг.

Как я?

— Сама не знаю, — честно ответила. — Вернулась в город два дня назад. И вроде как должно быть привычно… но внутри странное. Будто я осталась где-то на паузе, а вокруг всё идёт дальше.

— Опять кто-то? — уточнила мама мягко.

Я не сразу ответила. Потом — тише:

— Возможно.

— Серьёзно?

— Пока — непонятно. Мы… просто провели ночь вместе. Но после этого он ушёл. Срочно. И не написал.

— А ты?

— Я тоже нет. Я жду. Как дура.

Мама вздохнула. Где-то на фоне — шум волн, чирик птиц, и голос папы: «Скажи ей, что я скучаю, и пусть ест нормально!»

— Передай ему, что я взрослая и с гречкой у меня всё в порядке, — буркнула я, но теплее, чем собиралась.

— Алиса, — снова заговорила мама, — ты боишься не потому, что он не пишет. А потому что ты почувствовала что-то серьёзное. И тебе страшно признать, что хочешь продолжения.

— Может быть.

— Так не убегай от этого. Дай себе шанс. Даже если он не такой, как ты ожидала.

— Ты у нас теперь философ, да?

— Я на лайнере в Средиземном море, милая. Тут все становятся философами. Особенно с бокалом просекко.

Я рассмеялась. У подъезда уже виднелись мои ученицы — старшие девочки грелись на солнце, кто-то показывал на телефоне тикток, кто-то растягивался у перил.

— Всё, я прибежала. Меня ждут.

— Удачи тебе, Алиска. И... не молчи, если захочется что-то сказать. Даже первой.

— Посмотрим, — тихо ответила я.

Я отключилась и убрала телефон в карман.Открыла дверь студии, и на меня сразу обрушился детский гомон.

— Алиса Юрьевна! — закричала Катя, пятилетняя заводила в розовом трико. — А я дома крутилась и чуть не уронила кошку!

— Надеюсь, кошка выжила, — хмыкнула я, проходя внутрь.

— Выжила, но не разговаривает теперь, — важно сообщила Катя.

Вздохнув, я переобулась, поправила волосы, включила музыку. В зеркале отразились носы, хвостики, колготки с принтами и танцы “в стиле бабочки”.

Всё вроде было как всегда.

Я включилась в процесс, как могла: хлопала в ладоши, показывала движения, хвалила за старание и останавливала тех, кто слишком старался уронить соседей.

— Не падаем на попы! — напомнила я. — Красиво! Как балерины!

Но в голове всё равно — тишина от него.

Виктор не писал. Ни слова. Ни намёка.

Словно того вечера не было. Словно я всё придумала.

Я поймала себя на том, что уже третий раз подряд говорю одной и той же девочке, как нужно ставить носочек.

И каждый раз — слишком мягко, чтобы было по-настоящему строго. Меня это злило. Я сама на себя злилась.

— Алиса Юрьевна, а вы сегодня почему грустная? — вдруг спросила Маша, серьёзная девочка с косой до пояса. — Вы что, конфеты забыли дома?

— Почти, Машенька, — выдохнула я. — Забыла кое-что поважнее.

Она задумалась.

— Телефон?

Я усмехнулась.

— И его тоже.

Занятие длилось час, но тянулось вечно. Каждая минута казалась мне доказательством, что я зря что-то жду. Что взрослые мужчины не исчезают просто так — они исчезают потому, что не хотят оставаться.

К четырём у меня осталась последняя группа.

Мои новенькие пятилетки.

Те самые, которых я должна была взять ещё в до моего мини отпуска.

Пришлось отодвинуть.

Потому что я тогда сбежала к бабушке.

Прятаться.

Делать вид, что усталость — это просто переутомление, а не попытка собрать себя заново.

Теперь они — с меня. Маленькие, взволнованные, в новеньких пачках и с бантиками, как флажки на корабле. Родители передавали их мне, как хрусталь. Некоторые даже остались в коридоре — наблюдать, вдруг кто-то заплачет.

Я знала это чувство. Оно возвращалось каждый раз — начало.

Я улыбнулась, опустилась на корточки, чтобы быть на уровне глаз самой маленькой, и заговорила:

— Привет, меня зовут Алиса. Я ваша новая подружка. Мы будем танцевать, как бабочки, птички, звездочки и даже как драконы. Иногда. Но только красивые.

Они заулыбались. Кто-то хихикнул. Один мальчик нахмурился — явно был не готов к конкуренции со звёздами.

— А если я не хочу быть бабочкой? — буркнул он.

— Тогда будешь вертолётом, — пожала я плечами. — Главное — не тараканом.

Через десять минут зал наполнился хаосом наивной грации: крохотные фигурки путались в счётах, наступали друг другу на тапочки и постоянно забывали, какой рукой махать. Но это было хорошо.

Это было живое.

Я уже собиралась объяснить новый элемент — «перышко на ветру» — когда заметила, что одна девочка встала как вкопанная у стены и не двигалась. Совсем. Только смотрела на остальных — исподлобья, испуганно, почти с вызовом.

— Ты в порядке? — мягко спросила я, подходя ближе.

Она молчала. Губы поджаты, руки зажаты в кулачки, подбородок напряжённый. Маленькая львица на грани слёз. Кто-то из девочек уже начал хихикать, указывая на неё.

— Так, все продолжают танцевать, — сказала я вслух. — Перышки, помните? Ветер! Лёгкий, добрый! Пошёл!

Музыка снова заполнила зал. Я присела рядом с этой маленькой неподвижной фигуркой и чуть наклонила голову.

— Сложно, да?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Она молчала.

— Первый день — всегда самый страшный. Я тоже когда-то пришла в новый зал. И стояла в углу. И никто не знал, как меня зовут. А внутри всё дрожало. Прямо вот тут, — я постучала пальцем себе по солнечному сплетению.

Она моргнула.

— Но потом… одна девочка подошла и сказала, что у меня красивые тапочки. И всё стало чуть легче. Только капельку. Но с этого началось.

Маленькие плечи дрогнули. Её губы чуть шевельнулись. Я подождала. Не торопя.

— А у тебя правда красивые тапочки, — добавила я. — Такие, будто ты танцуешь на облаках.

— Они новые, — прошептала она наконец. — Но жмут.

Я улыбнулась.

— Носки внутри помогут. Или капронки. У тебя есть?

Она кивнула.

— Хочешь просто посидеть рядом, пока все танцуют? Никто не заставит. Только ты решаешь.

Она снова кивнула. Чуть спокойнее. И осторожно опустилась на маты.

Я села рядом. Несколько минут мы просто смотрели, как остальные кружатся, толкаются, снова сбиваются со счёта. Она перестала дёргать рукав. Расслабилась.

— Как тебя зовут? — спросила я тихо.

Пауза. Она посмотрела на меня. Глаза — серьёзные, взрослые. Совсем не пятилетние.

— Варвара.

Она кивнула, уже чуть увереннее. И впервые — прямо посмотрела на меня. Взгляд всё ещё настороженный, но без страха.

Мы продолжали сидеть рядом. Музыка играла, девочки вертелись в разноцветной суматохе. И вдруг:

— А вы всегда тут работаете? — спросила она, не сводя с меня взгляда.

— Почти всегда, — ответила я. — Танцы — это моё.

— А вы в мультиках танцевали?

Я рассмеялась:

— Пока нет. Но кто знает?

Она наклонилась ближе, заговорчески:

— А у вас есть дети?

Я чуть растерялась, но ответила:

— Нет. Только такие, как вы. Много. И все любимые.

— А собака?

— Кошка. Наглая. Думает, что я у неё в гостях.

Варя улыбнулась. Тоненько, но искренне.

— А я одна. У меня только папа и няня.

Папа работает много. Очень. Но он всё равно всегда приезжает, если я упала. Даже если не сильно.

— Это хорошо, — только и смогла сказать. — Значит, он у тебя самый-самый.

— Он красивый, — добавила она, гордо. — С бородой. И в машине всегда порядок. И пахнет кофе.

— А где твой папа сейчас? — осторожно спросила я, почти не дыша.

— На работе. Он всё время в костюме. Но дома ходит в майке, — она хихикнула. — Такая смешная.

Я отвела взгляд, чтобы собраться. Варя же, будто почувствовав паузу, вдруг спросила:

— А у вас есть муж?

Я чуть приподняла брови.

Удивлённо, машинально.

— Нет. Пока нет.

— Почему?

Детская прямота — без фильтров, без пауз. Я на секунду задумалась, потом сказала честно:

— Наверное, потому что не встретила ещё того, с кем хотелось бы жить по-настоящему. Не просто ради галочки.

Она кивнула, вполне серьёзно, будто оценивала ответ.

— Тогда я скажу папе, что вы хорошая. И что вы умеете разговаривать. Он всегда говорит, что это важно.

С этими словами Варя неожиданно встала.

Никаких капризов. Никакой скованности.

Просто раз — и пошла в центр зала.

Словно всё — тревога, страх, сжатые кулачки — осталось на том месте, где мы с ней только что сидели.

Я наблюдала, как она встаёт на носочки, поднимает руки вверх, крутится неловко, но старательно.

Как будто ей наконец разрешили дышать.

И тут я поняла: она не просто решилась — она доверилась.

А это…

Это было важнее любой техники.

Когда занятие закончилось, я хлопнула в ладоши:

— Молодцы! Все большие умнички! На сегодня — всё. До следующего раза, перышки мои.

Дети начали разбредаться по сторонам. Кто-то уже бежал к родителям, кто-то болтал с подружкой, напяливая кофту задом наперёд. Я привычно наклонялась, помогая завязывать шнурки и поправлять воротнички.

И тут снова — Варя.

На удивление собранная, с рюкзачком, уже в курточке.

Подбежала ко мне и, не сбавляя шага, бодро выдала:

— Вот моя няня. Марина!

Я подняла взгляд.

У входа в зал стояла она — высокая, ухоженная женщина лет тридцати пяти. С тёплыми глазами, в джинсах и бежевом пальто. В руке — телефон, на лице — доброжелательная, чуть усталая улыбка.

Она подошла ближе, протянула руку:

— Здравствуйте. Вы — Алиса, верно? Варя в восторге от вас. Спасибо вам большое.

— Взаимно, — выдавила я, стараясь сохранить лицо. — Варя молодец. Очень светлая девочка.

— Да уж, светлая — это мягко сказано, — усмехнулась Марина. — Ну всё, Варь, давай, поехали. А то папа ждёт.

— До свидания! — весело крикнула Варя, помахав рукой. — Я вернусь! Обязательно!

— Буду ждать, — ответила я, уже еле слышно.

А потом они ушли.

И я осталась стоять в пустом зале, где ещё кружится воздух после детских шагов.

Вечером я просто… сидела.

В халате. На диване. В тишине.

С телефоном в руке, который так и не загорелся за весь день.

И когда в дверь позвонили, я вздрогнула.

— Ну нет…

Я подошла и без сил распахнула.

— Ты вся как потерпевшая! — заявила Полина с порога, держа бутылку белого и две шоколадки. — Так, я знала, что сегодня надо к тебе. Я как ведьма. Почувствовала энергетику "он-ушёл-и-ничего-не-сказал".

— Привет, — выдохнула я и отошла, впуская её. — Ты просто телепат.

— Нет, просто знаю тебя сто лет, — пробормотала она, ставя бутылку на стол. — Где бокалы? И начинай говорить всё. С самого начала. Только не говори, что уехал по делам и пропал.

Я молча достала бокалы.

— Окей… уехал по делам и пропал?

Я кивнула.

Полина залила бокал по верхний край:

— Мужчины — это отдельная форма жидкой ответственности. Вечно утекают в никуда. Ну и?

Я присела на диван.

— Было… всё. Ночь. Реально. Я даже не знаю, как это описать. Это не было просто "химией". Это было… будто я вернулась в тело после долгого отсутствия.

А утром — он с кофе, с улыбкой, — и… звонок.

И он ушёл.

Обещал, что напишет. Но не написал.

Полина нахмурилась:

— Ушёл так, будто не хочет оставаться?

— Ушёл… как будто что-то держал. Не меня, — себя. Понимаешь?

— А ты?

— Я… дура. Потому что мне хочется, чтобы он появился. А я ведь сама себе поклялась — никаких привязанностей. Ни-ка-ких.

Но он…

— Он тот самый, кто ломает броню, — закончила за меня Полина и отпила. — Ладно. Слушай. Давай не будем его обелять или обвинять. Но одно я скажу точно: если он не напишет завтра — ты пойдёшь с нами в караоке, и мы громко поём Шакиру, пока не исчезнет потребность кого-то ждать.

Я рассмеялась — впервые за день искренне.

— Договорились. Но если он напишет?

— Тогда… — она посмотрела на меня, прищурившись, — ...ты сделаешь глоток, откроешь ноутбук — и напишешь историю, как один мужчина однажды ушёл утром, а вечером всё изменилось.

Я кивнула.

Может, и правда — всё ещё может измениться.

Глава 13

Алиса

Телефон снова вибрировал не от него.

Кто-то из родителей скинул смешное видео с занятием, студийный чат обсуждал уборку зала, мама скинула фотографию папы в шляпе и подписала: «Твой отец решил, что он итальянский джентльмен».

А от него — по-прежнему тишина.

Прошёл день. Потом ещё один.

Я уже успела убедить себя, что всё — точка. Что мне просто показалось. Что ни один нормальный человек не исчез бы вот так, если ему было бы не всё равно.

Я обиделась. Разозлилась. Попыталась отвлечься.

Даже шла в магазин за новой зубной щёткой — и всё равно в голове вертелось:

Он просто не написал.

Плевать. Значит, так и надо.

Я стояла у окна с чашкой чая, глядя на питерский июль — теплый, почти настоящий, как будто город пытался компенсировать мне холод внутри.

И тут — вибрация.

Телефон засветился.

Виктор.

Я не сразу поверила.

Рука вздрогнула. Я села прямо на подоконник, не чувствуя жара от чашки в ладонях.

Открыла.

Привет. Я знаю, что поступил как полный идиот.

Если честно — испугался. Себя, чувств, того, как ты на меня действуешь.

Я хотел бы всё объяснить. Но не в переписке.

Если ты готова — приглашаю тебя на свидание.

Без ресторанов, без официантов. Просто прогулка.

Питер, ты, и немного меня, если позволишь.

Я заеду куда скажешь.

Моё сердце стукнуло глухо. Один раз. Потом второй.

И третий — уже быстрее.

Я перечитала. Снова. И ещё раз.

Внутри — смешалось всё: раздражение, облегчение, злость, нежность, недоверие, тревога.

Он исчез, да.

Но он и вернулся. Не с лёгким флиртом. Не с «как ты».

А с чем-то настоящим.

Я не хотела прощать быстро.

Не хотела сразу падать обратно в то, откуда сама себя вытаскивала.

Но и лгать себе тоже не хотела.

Поэтому я набрала ответ. Медленно.

Пальцы дрожали. Наверное, от глупой надежды, которую я всё-таки берегла.

Хорошо. Сегодня в шесть.

Лиговский, у цветочного павильона.

Я нажала «отправить».

И в тот же миг — выдохнула.

Будто держала воздух двое суток.

Я не знала, что надеть.

И это бесило.

Это была не просто прогулка. Не первое свидание. Не из тех, где хочется выглядеть безупречно ради картинки.

Это было… возможное продолжение.

Или — прощание с иллюзиями.

Я стояла у шкафа, уставившись в вешалки, как будто они могли подсказать, кем мне быть:

отстранённой? лёгкой? честной?

Вытащила одно платье — серое, с мягкой юбкой и запахом. Вернула.

Потом юбку и джемпер. Слишком просто.

Потом джинсы и рубашку. Слишком «деловая подруга».

В итоге выбрала то, в чём чувствовала себя… собой.

Тонкое льняное платье песочного цвета, чуть ниже колена. Оно будто шептало: я не старалась слишком сильно, но если что — я умею.

Нанесла лёгкий макияж — чисто для себя. Без стрелок, без драм. Только чтобы скрыть усталость под глазами и вернуть себе хоть какой-то контроль.

— Что ты делаешь, Алиса, — пробормотала я в отражение. — Ты ведь сказала себе: без ожиданий.

И всё же…

Остановилась у зеркала.

Подошла ближе. Поправила волосы. Сняла и снова надела серёжки.

Выдохнула.

Телефон в сумке вибрнул.

Я подъехал. Стою у павильона. Не спеши.

Не спеши.

Словно он знал, что внутри всё клокочет.

Я взяла сумку, бросила платок через плечо — и вышла.

В подъезде сердце стучало уже под рёбрами.

У дверей — совсем громко.

Если он снова исчезнет — я выдержу.

Если останется — посмотрим, что будет.

Но пока я просто шла — к Лиговскому, к павильону, к нему.

И с каждой секундой приближалась к тому, что давно боялась себе позволить: шанс на начало

Город шумел, как обычно. Пыльные маршрутки, туристы с картами, жара, которой никто не ожидал от июля в Петербурге.

А я — шла.

Не бежала. Не вальсировала. Просто шла.

Каждый шаг — как отсчёт.

До встречи. До объяснения. До его глаз.

Лиговский. Цветочный павильон.

Около витрины — вязаные букеты из пионов и роз, картонная табличка: «Не трогать руками».

И он.

Он.

Стоял, прислонившись к машине. В белой рубашке с закатанными рукавами, чуть небритый, уставший, красивый до боли.

Словно ничего не произошло.

Словно просто пятница, и мы просто договорились встретиться.

Он заметил меня сразу.

Выровнялся. Посмотрел так, будто всё вокруг исчезло.

И я — тоже.

— Привет, — сказал он.

— Привет, — ответила я, стараясь не выдать, как бешено колотится сердце.

Он сделал шаг ближе.

Я осталась на месте.

— Ты пришла, — произнёс он, с тем особым удивлением, когда не веришь в собственную удачу.

— Ты тоже, — ответила я.

Молчание. Секунда. Две. Мысли в голове как в калейдоскопе.

— Мне жаль, что я ушёл тогда вот так, — сказал он, не опуская взгляда. — Я не готов был объяснять. Хотя должен был. Но я испугался. Реально. И себя, и тебя, и того, как быстро ты стала для меня важной.

Я ничего не сказала. Просто смотрела.

Он продолжил:

— Я не хочу всё перечеркнуть. Я хочу… хотя бы попробовать быть честным с тобой. Прямо сейчас. Если ты позволишь.

Я выдохнула — медленно.

Пауза уже не давила. Она звучала.

— Тогда поехали, — сказала я. — Показывай мне Питер, как обещал.

Он слегка улыбнулся.

Открыл передо мной дверь машины.

— С удовольствием.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 14

Виктор

Я не помню, когда в последний раз так нервничал.

Наверное, когда рождалась Варя.

Тогда я тоже сидел — в коридоре роддома, с пересохшим горлом, дрожащими пальцами и мыслью: вот сейчас всё изменится.

Сейчас — то же самое. Только она сидит рядом.

Алиса.

Тихая, собранная. Смотрит в окно, будто просто наслаждается городом. Но я чувствовал — она ждёт.

Не слов, нет.

Поступков.

Объяснений.

И я собирался их дать. Сегодня. Как бы ни было страшно. Потому что если я промолчу ещё раз — потеряю её.

Я посмотрел на неё — в профиль. Свет от фонаря выхватил линию скулы, ресницы, лёгкую тень на шее. И что-то сжалось в груди.

Она настоящая. И я не хочу её терять.

— Всё хорошо? — спросила она, не поворачивая головы.

— Сейчас — да, — ответил я, ловко сворачивая направо. — Но через пару минут станет ещё лучше. Я тебе покажу одно место.

Она чуть приподняла брови.

— Это случайно не смотровая площадка с видом на крыши и шампанское из пластиковых стаканов?

— Почти, — усмехнулся я. — Только без стаканов. И с хорошей обувью.

Через несколько минут мы подъехали к Смольному собору.

Я припарковался чуть в стороне, выключил двигатель. Вышел и обошёл машину, открывая ей дверь.

— Ты ведёшь меня в церковь?

— Почти. Почти, — повторил я. — Идём. Осталось немного. Мы пошли вдоль ограды, мимо закрытых ворот, пока не вышли на заднюю часть комплекса. Там была узкая тропа, почти незаметная, ведущая к спуску к Неве.

— Ты серьёзно? — удивлённо спросила она. — Это законно?

— Нет, но красиво, — сказал я. — Поверь.

Через пару минут она остановилась.

— Ого…

Перед нами открылась панорама:

огромный изгиб Невы, мосты, фонари, вечерний свет на воде, — всё это будто вышло из старой открытки.

Тихо. Почти безлюдно. Только редкие лодки скользили вдоль берега.

— Ты первый человек, которому я показываю это место, — сказал я.

— И часто ты водишь женщин в кусты за собором?

— Только одну, — ответил я. — И только потому, что с ней всё — иначе.

Она не ответила. Но улыбнулась.

Мы сели прямо на каменную подпорку, под деревьями.

Рядом — старая скамейка, покосившаяся, с облупленной краской, но, почему-то, уютная.

Алиса поправила платье, скрестила ноги, вздохнула.

И всё.

Мы просто сидели.

Молча.

Перед нами — Питер.

Весь в огнях, в бликах на воде, в ритме редких машин на набережной.

Она не задавала вопросов.

Не требовала объяснений.

Не пыталась вытащить из меня больше, чем я уже сказал.

И это — было самым неожиданным.

Мне не нужно было оправдываться.

Не нужно было защищаться.

Просто… быть рядом.

Я слышал её дыхание. Видел, как медленно опускаются ресницы, когда ветер чуть задевает лицо.

Видел, как она иногда проводит пальцем по колену — будто сама не замечая.

И как уголки губ всё-таки подрагивают в улыбке, когда мимо проплывает лодка с огоньками, и оттуда кто-то кричит пьяное: «Катяяя, я тебя лююю!»

— Романтика, — пробормотала она тихо.

— Питерская, — ответил я.

И снова — тишина.

Мы сидели молча, пока не раздался щелчок.

Не громкий. Но очень знакомый.

Щёлк.

Как рация.

И чуть глуховатый голос где-то сбоку:

— Молодые люди, что вы тут делаете?

Я повернул голову. Из-за кустов появился полицейский в жилете, со скучающим лицом.

За ним — второй. Тоже не слишком заинтересованный, но уже достаёт фонарик.

— Да вы что, серьёзно? — пробормотал я, — Они здесь, что, патрулируют теперь?

— Виктор, — прошипела Алиса, уже вставая. — Мы что, реально сбежим?

— А у тебя есть другой план?

— …Нет.

— Тогда побежали.

И мы побежали.

Серьёзно. Взрослые люди. По траве, под светом фонаря, под окрик: «Гражданочка, стойте!»

Алиса смеялась уже на втором шаге. Я — на третьем.

Когда мы выскочили обратно к машине, оба задыхались.

Я рывком открыл дверь, она нырнула внутрь, как в боевике.

Сам прыгнул за руль, завёл, дал газу — и через секунду мы уже летели по Лиговскому, с открытыми окнами, с бешеным пульсом и… абсолютным счастьем.

— Мы реально… — начала она, задыхаясь, — …убежали от полиции?

— Кажется, да, — выдохнул я, дав сигнал поворотом.

— Ты с ума сошёл, — смеялась она. — Я вообще приличная женщина!

Мы смеялись.

Громко, открыто, как будто с нас сняли плёнку.

Как будто напряжение последних недель просто выпарилось.

На светофоре я взглянул на неё.

Растрепанные волосы, раскрасневшиеся щёки, глаза блестят — живая .Не просто красивая.

Светофор.

Красный.

Мы замерли.

Я выдохнул, пальцы расслабились на руле.

В голове ещё звенело от смеха, от адреналина, от того, как она смеялась — запрокинув голову, по-настоящему, свободно.

И вдруг — она наклонилась ко мне. Резко. Без предупреждения.

И поцеловала.

А по-настоящему.

Тепло, глубоко, уверенно.

Так, что я не сразу понял, где я.

Ветер гулял по машине. Музыка едва слышно фонила из динамиков. А я… я просто перестал дышать.

— Боже, — выдохнула она, когда отстранилась на миллиметр. — Спасибо тебе. Я уже давно такого не испытывала.

И — снова поцеловала.

Смелее. Жаднее.

Обеими руками вцепившись мне в майку, будто боялась, что я исчезну.

Я больше не думал.

Не анализировал.

А потом она посмотрела на меня — с безумным светом в глазах — и сказала:

— Мне срочно нужно тебя увидеть голым.

Поэтому — ко мне.

…

Я не помню, как проехали следующие улицы.

Не помню повороты, неоновый свет, прохожих, остановки.

Я отключил голову.

Отключил сознание.

Была только она.

Тёплая, порывистая, настоящая.

С ладонями, которые не отпускали.

С губами, от которых невозможно было оторваться.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

С глазами, в которых — вся моя потерянная нежность.

И всё моё желание.

Алиса.

И больше — никто.

Больше — ничего.

Глава 15

Алиса

Я не думала.

Не взвешивала.

Просто сказала то, что сдерживала весь вечер. Всё это время, пока он смотрел на меня своими глазами, будто в них ночь и грех вперемешку.

"Мне нужно срочно тебя увидеть голым".

И всё.

Поехали.

Он даже не усомнился. Даже не спросил «точно ли». Просто вжал педаль — как будто именно это было его спасением.

Мы влетели в подъезд. Я смеялась, я задыхалась, я дрожала от желания.

Дверь — хлоп. Куртка — полетела. Ключи — где-то на полу. Свет — не включала. Я вела его наощупь, как будто на запах, как зверь, что чувствует только одно: он мой. Сейчас.

Я развернулась к нему, и он схватил меня — без церемоний. Руки на моей талии, на спине, в волосах.

Поцелуй — жёсткий, мокрый, с перехватом дыхания, с глухим стоном.

Он вжимал меня в стену, я подставлялась, цеплялась за его плечи, за шею, за всё, что можно было сжать.

Майка полетела, я потянула её, как злая, как голодная.

— Вот, — выдохнула я. — Вот теперь правильно.

Он засмеялся — низко, опасно.

— Ты уверена, Алиса? Сейчас уже поздно отступать.

— Я не отступаю. Я беру.

Он втащил меня в спальню. Одним движением стянул с меня платье, будто знал, как оно устроено.

Я осталась в белье. На секунду.

Пока он смотрел на меня, как хищник, и говорил этим взглядом всё, что не нужно было словами.

И я… я села на него — прямо на кровати.

Развела его колени, прижалась бёдрами, почувствовала, насколько он твёрдый, насколько жаждущий, насколько больше, чем я ожидала.

— Сними это, — прошептал он, задевая бретель.

— А если не хочу? — дерзко.

Он рывком подтянул меня ближе и впился в грудь сквозь кружево, языком, зубами, губами.

Я выгнулась.

— Господи…

Я села на него сильнее, подалась бёдрами, чувствуя, как он давит под тканью.

— Хочешь? — прошептал он в моё ухо. — Скажи.

— Уже мокрая, — прошептала я. — Думаешь, я просто так ехала с тобой в лифте с дрожащими коленями?

Он замер. Только пальцы на моих бёдрах напряглись — как будто его ударило током.

Вдох — тяжёлый. Взгляд — тёмный, затянутый туманом желания.

— Алиса… — хрипло выдохнул он.

Но я уже знала, чего хочу.

Медленно, с умыслом, я соскользнула с него вниз, опускаясь на колени у края кровати.

Он смотрел на меня сверху — будто не верил. Будто хотел остановить, но одновременно не смел даже дышать.

Я провела ладонью по его животу, ниже.

И он весь напрягся — как струна, как зверь, затаившийся в ожидании.

— Ты ведь хотел, чтобы я сказала, — прошептала я, проводя ногтями вдоль линии бедра. — А я хочу показать.

Я осторожно потянула вниз пояс, потом ткань…

И он остался передо мной — настоящий, твёрдый, пульсирующий от ожидания.

Я смотрела на него снизу вверх, и он зарычал.

— Алиса… не мучай…

Но я не спешила.

Я дышала на него, касалась языком легко, почти мимолётно, наблюдая, как его бёдра дёргаются, как в пальцах напрягаются сухожилия.

Потом — глубже.

Горячо.

Влажно.

С полной отдачей.

Он застонал, глухо, сдавленно, словно сдерживал что-то дикое.

Обе руки — в моих волосах, но не жёстко, не насильно.

Он дрожал. Я чувствовала это всем телом — как его держит на грани.

Как он не может поверить, что это происходит.

— Господи, Алиса… — прошипел он, запрокидывая голову. — Ещё чуть-чуть — и я сорвусь.

Но я не хотела пощады. Я хотела, чтобы он забыл себя, забыл всё.

Я хотела его сломать сладко. До беспамятства.

Когда он схватил меня за плечи и вытянул наверх, взгляд у него был безумный.

— Всё. Хватит.

— Уже не можешь? — усмехнулась я, вытирая губы, дерзко, медленно.

— Могу. И ты сейчас узнаешь, насколько.

Он развернул меня резко, так, что я оказалась под ним, раскинув руки на простынях.

Его ладони — горячие, тяжёлые — легли на мои бёдра, раздвигая их уверенно, будто не спрашивал разрешения.

Да и не нужно было.

— Хочешь жёстко? — прошептал он, касаясь губами моего уха.

— Хочу тебя, — выдохнула я.

Он вошёл резко — одним сильным толчком.

Я захлебнулась стоном, выгнулась к нему — и он поймал моё запястье, прижал к кровати, не давая вырваться.

Не потому что я сопротивлялась.

А потому что я сгорала, и он это чувствовал.

— Скажи, как ты меня хочешь, — рыкнул он. — Громко.

Я хрипло выдохнула:

— До боли. До срыва. До потери всего.

— Отлично, — прошептал он. — Потому что я хочу тебя точно так же.

Он двигался так, будто вбивал себя в меня, с каждым разом глубже, сильнее, точнее.

Я хваталась за него ногтями, обвивала ногами, как будто могла удержать.

Как будто хотела, чтобы он остался внутри навсегда.

— Ты — наркотик, — прорычал он. — Я от тебя ломаюсь.

— Тогда ломайся, — прохрипела я. — Но только внутри меня.

Он застонал, поймал мои губы, и поцелуй был грязный, влажный, голодный, как будто мы сражались.

Я знала, что завтра не смогу ходить.

Что голос осипнет.

Что кожа будет в отпечатках его рук.

Но мне было всё равно.

Потому что это был он.

Мой. Сейчас. Целиком.

Он поднял мою ногу выше, изменил угол — и я закричала, не сдерживаясь.

Оргазм накрыл, как удар волны — обрушился, разорвал, выбил из тела.

Я дергалась под ним, цеплялась за воздух, пока он сам не сдался, не вжал меня в матрас и не прошипел мне в ухо:

— Алиса… чёрт… ты…

Он сорвался. Глубоко. Жёстко. До последней капли.

И остался внутри, тяжело дыша, уткнувшись в мою шею, в волосы.

Я обняла его. Молча.

Потому что слов просто не было.

Только биение двух тел.

И ощущение, что внутри — мы уже неразделимы.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 16

Виктор

Я не сразу понял, сколько времени прошло.

За окном светало.

Внутри — всё ныло. Но не от усталости. От того, как сильно я хотел её снова.

Даже после того, как мы трахались всю ночь.

Это не было просто сексом.

Это было… одержимостью.

Мы начинали жадно, будто срывали с себя остатки контроля.

А потом — волна за волной.

Она смотрела на меня с вызовом и ртом, распухшим от поцелуев.

Царапала спину.

Сидела на мне, наклонялась к моему лицу, тяжело дышала и шептала такие вещи, от которых у меня мозг плавился.

Первый раз был быстрым. Почти агрессия.

Она сама подалась, сама раздвинула ноги, сама прошептала: "Сильнее. Ещё."

Я вбивался в неё до конца, слышал, как она стонет в подушку, царапает простыню.

Потом — перерыв.

Пять минут. Может, семь.

Я лежал, думал: ну всё. Финал.

А она — развернулась, уселась поверх, медленно опускаясь, и прошептала:

— Ты думал, я наелась?

Нет, Виктор. Я только начинаю.

Второй раз — дольше.

Медленнее.

Глубже.

Она смотрела мне в глаза, пока двигалась, будто проверяла, выдержу ли.

Не выдержал.

Но продержался дольше, чем думал.

Третий…

Она лежала на животе, а я гладил её спину и просто не смог остановиться.

Это было тихо, тяжело, интимно.

Она не говорила ничего — только захлёбывалась дыханием, когда я двигался в ней медленно, как будто боялся потерять.

А потом она уснула.

На мне. В руках.

Голая.

Разбитая.

Моя.

Она зашевелилась.

Сначала едва заметно — пальцы сжались в простыне. Потом — вздох. Лёгкий, неглубокий.

Она не открыла глаза сразу, будто сопротивлялась утру. Или пыталась продлить это чувство — безопасности, тепла, близости.

Я не шевелился.

Просто лежал и смотрел на неё.

На мягкие изгибы, на плечо, которое касалось моего.

На растрёпанные волосы. На ресницы. На чуть приоткрытые губы.

И думал только об одном:

Сказать сейчас — или нет.

Сказать, что есть ещё одна. Маленькая. Пятилетняя.

Что есть мир, который она пока не знает.

Мир, в котором я каждый вечер читаю сказки. В котором есть мультики, царапины на коленке, капризные «не хочу гречку» и кружка с котиком.

Я почти слышал, как внутри нарастает паника.

Потому что если скажу — всё изменится.

Навсегда.

Она моргнула, открыла глаза.

Взгляд ещё сонный, расфокусированный. Потом — нашёл меня.

И она улыбнулась.

Просто. По-настоящему.

Как будто ничего не боялась.

— Привет, — прошептала она, проводя пальцами по моей щеке.

— Привет, — ответил я, и голос чуть дрогнул.

Сейчас?

Сказать сейчас?

Растоптать этот момент?

Эту хрупкую, живую тишину, где всё — просто?

Я смотрел на неё — и не смог.

Не сегодня.

Потому что я хочу ещё один день быть с ней в этом пузыре.

Где нет обязательств. Нет страхов.

Есть только она. Я. И память о ночи, которая изменила всё.

— О чём думаешь? — спросила она, приподнимаясь на локте.

— О том, что ты невероятная, — ответил я. И это было правдой.

Пока единственной, которую она могла вынести.

Она рассмеялась и потянулась ко мне.

Мы лежали в молчании ещё несколько минут.

Слов не нужно было.

Тело помнило. Сердце билось ровно.

Пальцы Алисы лениво скользили по моему плечу, и я даже думал — может, вот так всегда?

Но потом я глянул на часы.

И охнул.

— Почти восемь.

— Что?! — Она вскинулась, будто я выстрелил рядом. — Господи… Я опаздываю! Чёрт-чёрт-чёрт!

Она вылетела из кровати, натягивая платье наизнанку и одновременно ища туфли.

Я смотрел, как она мечется по комнате — дикая, с мятой простынёй вместо плана, и почему-то хотел, чтобы это утро не заканчивалось.

— Подожди, — сказал я. — Куда ты летишь?

— На работу, — бросила она, застёгивая браслет зубами. — У меня уже должна быть растяжка. Или хотя бы хвост. Хотя бы мозги.

— А где ты работаешь?

Она чуть сбавила темп, бросила на меня быстрый взгляд:

— Преподаю бальные танцы.

— Правда?

— Правда, — выдохнула она. — Не хобби. Не временно. Настоящая работа, вот это всё.

— А почему я только сейчас об этом узнаю?

Она снова засмеялась, запихивая волосы под резинку:

— А ты не спрашивал.

Честно. И больно в точку.

Я встал, натягивая джинсы:

— Поехали. Я тебя отвезу.

— Нет-нет, ты чего, — отмахнулась она. — Тебе же тоже на работу. Не отвлекайся. Я сама, честно. Там недалеко.

Я нахмурился. Хотел было настаивать — но её глаза уже бегали, в руках крутился телефон, в голове, судя по всему, был полный список задач и «чёрт-чёрт-чёрт».

— Ты уверена?

— Сто процентов, — кивнула она, подбегая к зеркалу и кое-как собирая волосы в хвост.

— Запасные ключи вон там, в ящике у входа. Возьми и просто закрой дверь за собой, ладно?

Я кивнул, удивлённый её собранностью среди этого хаоса.

— Увидимся вечером? — спросила она, уже на пороге.

Я сжал челюсть.

— Не смогу. Дела.

Она замерла. Легко кивнула.

Но в её лице что-то изменилось — мелькнуло и ушло, прежде чем я успел понять.

— Ну… тогда завтра?

— Завтра — точно, — сказал я. — Я напишу.

— Хорошо. Пока, — улыбнулась она. Почти по-настоящему.

Дверь захлопнулась.

Я остался один. В тишине.

С её запахом на простынях. С её смехом в ушах.

И с тупым, глухим уколом внутри.

Потому что я видел: ей было немного больно.

И оттого — больно стало мне.

Я вошёл в здание почти автоматически.

Тревога внутри чуть стихла, но не исчезла.

Слишком много мыслей, слишком мало сна.

И одна чёртова улыбка — в голове с утра, будто гравировка под кожей.

— Ну, здравствуй, король мрачных лиц, — услышал я, ещё не дойдя до турникета.

Лена.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

С той самой улыбкой, которой она сносила башку ещё до того, как вышла замуж за Макса.

Теперь — на стойке ресепшн, в идеально выглаженной рубашке и с глазами, в которых считывались все мои нервы за секунду.

— Доброе утро, — буркнул я.

— Ха, хорошая шутка. Кто тебя ночью бил — ты сам или кто-то с каблуками?

Я молча кивнул на турникет.

— Пустишь?

— Только если пообещаешь не убивать никого до обеда.

— Лена...

— Ладно-ладно, проходи. Но ты сам потом прибежишь рассказывать. Я в тебя верю, мой необщительный друг.

Я уже прошёл через стеклянные двери, когда услышал, как сзади хлопнула дверь лифта и раздался слишком бодрый голос:

— О! А я смотрю, у нас тут утро гробовщика?

Макс.

В костюме, с кофе, и — как всегда — с наглым лицом победителя.

— Не начинай, — предупредил я.

— Не начинать? Ты себя видел? Ты как будто только что похоронил эмоции. Это всё та девуля ядерная?

Я остановился и медленно повернулся к нему.

— Не называй её так.

— Ладно, ладно, — Макс поднял руки. — Просто спрашиваю. Ты, блин, как ходячая тишина. Даже Варя на фотке с кружком веселей.

Лена переглянулась с мужем.

— Вик, — сказала она мягче, — что-то случилось?

— Всё нормально, — ответил я, глядя мимо них. — Работаем?

Макс подмигнул Лене:

— Перевожу: «я влюбился, всё сложно, и если вы сейчас скажете хоть слово, я уйду в монастырь».

Я не ответил.

Просто пошёл к себе в кабинет.

Но, конечно, они не оставили меня в покое.

Судя по шагам за спиной — шли оба. Как пара сговорившихся следователей.

— Вик, — сказала Лена, приоткрывая за мной дверь. — Ты хоть понимаешь, что у тебя на лице написано всё? "Доброе утро, я спал, но только телом. Душа моя в коме".

— А глаза у тебя, как у человека, которого вчера душили… но он вроде как не возражал, — добавил Макс, плюхаясь в кресло напротив моего стола и ставя кофе на подставку, как у себя дома.

Я тяжело выдохнул и повернулся к ним:

— Вы реально думаете, что у меня нет работы?

— Думаем, — одновременно ответили они.

— А ещё думаем, что ты явно не просто "переспал", — Лена прищурилась. — Ты либо провалился, либо… втянулся.

— И теперь боишься, что облажаешься, — сказал Макс. — Прямо как тогда с Викторией. Помнишь?

Я молча уставился в монитор.

Как будто там были ответы.

Но всё, что я видел — отражение своей усталой рожи.

— Это не Виктория, — выдавил я.

— Ага, — протянул Макс. — Значит, серьёзно?

— Значит, серьёзно? — протянул Макс, всё ещё не сводя с меня взгляда.

Я медленно кивнул.

— Она… она взрывает мне мозг. Полностью. — Я провёл рукой по лицу, по волосам. — Я не могу думать нормально, не могу спать. Даже Варя вчера спросила, почему я улыбаюсь как дурак, когда смотрю в телефон. А я ведь даже не писал ей.

— Ну вот, — вздохнула Лена, присаживаясь на край стола. — Заражение. Симптомы классические: мания, бессонница, тревожная зависимость. Дальше — только хуже.

— Я боюсь, — выдохнул я. — Не за себя. За неё. Что если она узнает… про Варю… — я сжал руки в замок. — Что если она испугается? Просто развернётся и уйдёт? Я останусь один. Как всегда.

— Ты не всегда один, Вик, — сказала Лена, уже серьёзно. — У тебя есть Варя. Есть мы. Есть… ты сам, в конце концов.

— Но с ней… — я запнулся. — С ней я будто оживаю. А если потеряю — это не просто минус. Это, чёрт возьми, будет как выстрел себе в сердце.

Макс встал, потянулся и хмыкнул:

— Значит, не теряй. Говори. Честно. Без пафоса. Она либо твоя, либо нет. Но если ты спрячешь Варю — она это почувствует. Рано или поздно. И тогда точно уйдёт.

— Страшно, — выдохнул я.

— Конечно, страшно, — сказал Макс. — Но если бы всё было просто, это была бы не любовь, а бизнес-проект.

Он хлопнул меня по плечу:

— Думай. Но не тяни. Такие, как она, не ждут вечно.

И вышел.

Лена посмотрела на меня дольше.

— Ты заслуживаешь быть счастливым, Вик. Даже если сам в это не веришь.

И тоже ушла.

Я остался в кабинете. Один.

С этой тишиной, в которой было больше смысла, чем во всех деловых встречах за день.

Я достал телефон.

Открыл её чат.

Палец завис над экраном.

«Привет. Завтра хочешь…»

Стер.

Слишком просто.

«Ты свободна завтра?»

Тоже не то.

Я смотрел в экран.

И не знал, с чего начать.

Глава 17

Виктор

Иногда ты думаешь, что контролируешь всё.

Что держишь нити в руках.

Что расскажешь, когда будешь готов.

Когда всё сложится.

Когда она — в хорошем настроении, ты — собран, и мир не летит к чёрту.

Но, как обычно, судьба поднимает бровь и говорит: «Серьёзно? Думаешь, ты тут главный?»

Так вышло и со мной.

Я хотел сказать сам.

Заранее.

Мягко, аккуратно.

В глаза.

Чтобы увидеть её реакцию, взять за руку — если она отдёрнет, если испугается… хотя бы буду знать, что был честен.

Но судьба…

Она поступила, как обычно: резко, не по сценарию, без предупреждений.

Это началось с обычного утра.

Совершенно обычного.

Я вышел из душа, налил себе кофе. Марина уже пришла — Варя что-то болтала ей без остановки на кухне, пока я с хмурым лицом пытался влезть в пиджак.

— Пааап! — и она уже тут. Растрепанная, с одной косичкой расплетённой, босиком, потому что «носочки щекочут». — Пап, ну пожалуйста! Заберёшь меня сегодня с танцев?

— Варя, — бросил я взгляд на часы, — у меня работа. Марина тебя заберёт, как всегда.

— Но я хочу, чтобы ты пришёл! — Она нахмурилась, потянула за рукав. — Я выучу новое движение. Специально тебе покажу. Только тебе.

Я остановился.

Она смотрела снизу вверх — упрямо, с надеждой.

Такая маленькая. Но с характером.

— Ты ведь раньше стеснялась, — напомнил я.

— Ну и что. Я перед Мариной не стесняюсь. И перед тобой не буду.

— Почему?

— Потому что ты мой папа! И… и мне хочется, чтобы ты видел! Там красиво. И музыка. И ещё… — она замялась, поморщилась, — просто ты приходи, ладно?

— Варюша…

— Ну подууумааай! — Она чмокнула меня в щёку и убежала обратно на кухню.

К пяти я подошёл к зданию, где проходили занятия.

Двор тихий, старый — с облупленным фасадом, знакомой вывеской и скрипучей дверью, которую я придержал, пропуская женщину с коляской.

Я выдохнул. Не знаю, чего ждал — просто хотел сделать Варе приятно. Увидеть её после занятий, забрать сам, как она просила.

Обычное отцовское дело. Без скрытых смыслов. Без подвохов.

И тут — взрыв радости прямо у двери:

— Паааап!!! —

Она вылетела из-за угла, как с катапульты, с рюкзаком набекрень, с курткой наполовину надетой и сверкающими глазами.

— Ты пришёл! Сам!

Я чуть не рухнул назад, когда она повисла на мне. Подхватил её, усадил на руку, прижал к себе.

— Конечно пришёл, — улыбнулся. — Я же обещал.

— У нас всё получилось! Я выучила весь танец! И не запуталась ни разу! — тараторила она мне в ухо. — А теперь я тебя познакомлю, ладно?

— С кем?

— Ну просто! — уклонилась от ответа, слишком быстро, чтобы я успел насторожиться. — Идём, идём!

Она потянула меня за руку — уверенно, как будто именно она тут взрослый.

Я пошёл за ней, не зная, что за секунду до того, как войду в коридор…

…мне сорвёт крышу.

Я шёл за Варей по коридору, слушая, как она болтает без умолку. Где-то смеялись дети, хлопнула дверь раздевалки, издалека доносилась музыка.

Обычный вечер в танцевальной студии.

— Вон она! — сказала Варя. — Сейчас!

И потянула меня в сторону выхода из зала.

Я даже не успел развернуться нормально.

Просто в какой-то момент она отпустила мою руку — и я увидел Её.

Алису.

Она стояла у стены, в спортивных брюках и мягком свитшоте, собранная, уставшая, прекрасная.

В руках — бутылка воды, через плечо — сумка.

Глаза...

Секунду назад они были направлены в сторону Вариного класса. Теперь — в меня.

И весь воздух из коридора вышибло.

Я остановился.

Так же, как и она.

Её лицо… оно изменилось на моих глазах.

От лёгкой улыбки — к непониманию.

От непонимания — к шоку.

А потом — к чему-то ещё. Глубже. Резче. Больнее.

— Алиса, — выдохнул я. Только имя. Больше ничего не смог.

— Папа, вот она! — сказала Варя, сияя. — Это она! Это Алиса!

Алиса моргнула. Один раз. Второй.

Лицо побелело — но не дрогнуло.

И всё-таки она взяла себя в руки.

Ровно. Молча. На уровне танцовщицы, которая может улыбаться, даже когда внутри у неё полыхает пожар.

Она сделала шаг вперёд, сдержанно кивнула:

— Приятно познакомиться. А вы?..

— Это мой папа! — гордо, с полной уверенностью заявила Варя. — Алиса, это он! Самый настоящий!

Я почти не дышал.

— Виктор, — сказал я, стараясь держать голос ровным. — Я… приятно.

Алиса кивнула. Слишком спокойно.

— Взаимно.

Секунда молчания. Длинная. Тяжёлая.

— Вы… — она перевела взгляд на Варю, — вы привели её сегодня?

— Я попросила, — быстро сказала Варя. — Очень. Он не хотел, но я сказала, что ты классная. И что хочу, чтобы вы познакомились.

Алиса посмотрела на неё — мягко, даже с какой-то материнской теплотой. А потом — снова на меня.

— Ну ладно, Варечка, — сказала она, чуть наклонившись. — Встретимся на следующем занятии. Пока.

— Пока! — ответила Варя, не чувствуя ни капли льда в голосе. — Я буду скучать!

Алиса улыбнулась. Но только Варе.

Потом развернулась и ушла вглубь зала.

Я остался стоять.

Словно мимо меня проехал каток — и оставил после себя только тишину.

???? Новинка на Литнет!

«Между двумя принцами» — попаданка, страсть и магия.

Двое мужчин. Одно тело. Ни капли стыда.

Готова? Тогда открывай. ❤️

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 18

Алиса

Я дошла до раздевалки на автопилоте.

Не помню, как. Только это яркое, пронзительное “Это мой папа!” всё ещё звенело в голове.

Села. Не раздеваясь. Просто рухнула на скамейку, как будто ноги отказались дальше держать.

Боль?

Да, была. Но не та, что сжимает грудь. А другая.

Яркая. Кислая. Злая.

— Он. Соврал. Мне. — выдохнула я вслух, глядя на пустую стену. — Молча. Хладнокровно. День за днём.

Потому что так удобно. Потому что, видимо, я — очередная история, которой не нужно знать правду.

Потому что что? Я не заслужила? Я недостаточно "готова"?

Алиса, да ты спала с ним! Смотрела ему в глаза. Смех, поцелуи, “не отпускай”.

А он в это время…

Просто молчал.

Искры перед глазами — не от боли. От ярости. Настоящей, чистой.

Он прятал ребёнка.

РЕБЁНКА.

Господи, Виктор. Ты взрослый мужик. У тебя дочь. А честности — как у подростка.

Я резко вскочила. Сдёрнула кофту. Пинком запихнула балетки в сумку.

Горло горело. В груди стучало.

Он не имел права.

Так просто…

Иметь меня. И при этом прятать от меня целую свою жизнь.

Я ненавидела себя за то, что мне всё ещё было больно.

Что всё ещё внутри — еле слышно — звучало его имя.

Но ещё сильнее я ненавидела его. За то, что дал мне это чувство. А потом выдернул почву. Без объяснений. Без права выбора.

Я не поехала домой.

Не могла.

Не хотела.

Вся я — внутри — сжималась при одной мысли, что сейчас зайду, открою дверь... а он будет там.

Или — не будет.

И оба варианта были одинаково невыносимы.

А самое паршивое — ключи я ему оставила.

Сама.

С легкой руки, с глупой улыбкой:

«Возьми, закроешь потом».

Дура.

Сентиментальная идиотка.

Которая подумала, что это всё — настоящее.

Я ехала в такси и судорожно писала Полине:

«Ты дома?»

«Мне надо куда-то деться. Прямо сейчас. Не спрашивай пока».

Ответ пришёл быстро:

«Заходи. У меня вино и ненависть к мужчинам. Всё, как ты любишь.»

Когда я вошла, она уже стояла с двумя бокалами.

Не обняла — не стала сюсюкать. Просто поставила в руки вино и включила музыку.

— Сажусь. Говори.

— Только не перебивай, — попросила я.

Я выдохнула. Глоток. Второй. И вывалила всё, как было. Без прикрас.

Про ночь. Про утро. Про Варю. Про этот момент в коридоре, когда всё рухнуло с одного детского “Это мой папа!”

Полина слушала молча. Только губы сжала.

— Он мне не сказал, Польку. Ни слова. Хотя… видел, как я смотрю на неё. Как с ней общаюсь.

— Урод, — выдала она тихо. — Красивый, опасный урод.

— А я… я ведь отдала ключи. — Голос сорвался. — И теперь сижу тут и думаю — придёт ли он? Или просто вернётся ко мне домой, будто ничего не случилось?

— Алиса… — она потянулась ко мне. — Ты бы его пустила?

Я замолчала.

Вот в этом-то и дело.

Я не знала.

Я злилась. Мне было обидно.

Но я всё ещё хотела его видеть.

И от этого хотелось орать.

Полина встала, пошла за шоколадом и вернулась с пледом.

— Значит так. Сейчас ты напьёшься, посмотришь со мной старую комедию, и никто сегодня никуда не идёт. А завтра, если этот “папа года” приползёт, ты ему скажешь всё, что думаешь. Прямо в глаза.

Я кивнула.

Телефон мигнул в полутьме.

Раз.

Ещё.

Я перевернулась на другой бок, забралась глубже под плед. Полина спала рядом, свернувшись клубком на втором диване, где-то между подушками и остатками чипсов.

Я не хотела смотреть.

Не хотела видеть.

Но рука сама потянулась к экрану.

Виктор

Алиса, нам нужно поговорить.

Пожалуйста.

Где ты?

Я уставилась в текст.

Долго.

Без движения.

И как-то внутри всё зазвенело — как при переохлаждении: кожа горячая, а внутри — лёд.

Он пишет. Он ищет.

А я…

Я хочу, чтобы он страдал.

Пауза.

Я не ответила. Просто уставилась в экран.

Виктор

Я знаю, что всё вышло неправильно.

Но это не так, как ты думаешь.

Я должен объяснить. Тебе. Лично.

Я зажала телефон в ладонях.

Дышала неровно.

Было обидно. Было злобно. Было... больно.

Гораздо больнее, чем я хотела признать.

Виктор

Где ты? Я не приду. Просто скажи, что ты в порядке.

Никакой реакции.

Не хотелось быть там, в квартире, где он мог бы стоять на пороге. Где лежат ключи, которые я, дура, ему оставила.

Виктор

Если ты не хочешь разговаривать — я пойму.

Но, пожалуйста… хоть слово.

Я выключила экран.

Не потому что не хотела читать.

А потому что каждое слово било по ребрам.

Пятница.

Проклятая пятница.

Раньше она была моим любимым днём — короткий рабочий, сладкое предвкушение выходных, чуть больше улыбок на лицах детей.

А теперь — как мина под ногами.

Два дня.

Ровно два дня — и ни одного моего ответа.

Он больше не писал. Или перестал в какой-то момент — я не проверяла. Просто убрала звук, перевернула экран вниз, и жила, как могла. Без воздуха. Без сна. Без…

Никак.

Но расписание есть расписание.

А в пятницу у меня младшая группа.

Те самые пятилетки.

И в этой группе — она. Варя.

Я собиралась быстро, по делу: волосы в хвост, свитшот, чёрные спортивные брюки. Минимум косметики. Ни аромата, ни серёжек, ни… лишнего.

Я не собиралась выглядеть красиво.

В студии было шумно — как всегда.

Кто-то бегал по коридору, кто-то спорил, у кого красивее балетки.

А я просто... ждала.

Словно в животе сидел таймер.

С каждой минутой — тик.

С каждой секундой — укол.

И вот, ближе к четырём, открылась входная дверь.

Я, как дурочка, обернулась.

Но в зал первой зашла Марина. Няня.

Следом — Варя.

Без него.

Внутри что-то вздохнуло. Не то чтобы разочарование…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Скорее смесь. Из обиды, облегчения и какого-то странного пустого ожидания.

Варя сияла, как будто не помнила, что мир треснул посередине.

— Алиса! — крикнула она, едва не уронив рюкзак. — А я выучила новое! И принесла тебе рисунок!

Я улыбнулась. Автоматически.

Потому что Варя — не виновата.

Потому что дети всегда знают больше, чем мы думаем.

Потому что даже если сердце болит — работать я умею.

— Покажешь после занятия? — спросила я, наклоняясь к ней.

— Обязательно! — кивнула она. — А ещё... — она вдруг понизила голос. — Сегодня мой папа может прийти. Но если не успеет, ты не обижайся. Он правда очень занят.

Я замерла на секунду. Но потом собрала себя в кучу и сказала:

— Никаких обид. Обещаю.

Варя кивнула, взяла мою руку и потянула в зал:

— Пошли! Сегодня я как ветер! Только без падений!

Господи, как же она мне нравилась.

Очень.

Варя была из тех детей, от которых не устаёшь.

Светлая, настоящая, с этим взрослым взглядом, который не врёт. С ней было просто. Даже в моменты, когда всё внутри болело.

Жаль только, что её папа — такой… козёл.

Да, именно так. Без красивых слов.

Козёл.

Глава 19

Виктор

Два дня.

Два грёбаных дня.

И она молчит.

Я проверял телефон каждые десять минут.

Смотрел в чат. Обновлял. Перечитывал свои сообщения.

И ничего.

Пусто.

Я не знал, где она.

С кем она.

Дома ли. Читает ли.

Злится ли.

Плачет ли.

Внутри — каша. Тревога, вина, злость на себя.

Я знал, что облажался.

Просто хотел... сначала. Сам. По-человечески.

Но теперь — всё не так. Она узнала это от Варвары. От ребёнка.

Больше всего я боялся, что теперь для неё я — не просто мужчина, который соврал.

А тот, с кем она больше не хочет иметь дело.

И всё равно — я ждал.

Думал: дать ей пространство. Время.

Пусть остынет. Пусть переварит. Пусть решит сама.

И вот прошёл третий день.

Была глубокая ночь.

За окном — тишина. Ни машин, ни голосов. Только редкий ветер, раскачивающий деревья за окном.

Я лежал в темноте, уставившись в потолок.

Варя давно спала. Рядом, за дверью, дежурила Марина — она осталась на ночь, зная, что у меня тяжёлые дни.

Слава Богу.

Потому что я больше не мог.

Я задыхался.

Я не спал. Я сгорал.

И в какой-то момент — щёлк.

Тишина лопнула.

Я встал.

Накинул куртку. Схватил ключи.

Никаких звонков, никаких «можно?» — нет.

Сейчас или никогда.

Проехал город насквозь, как во сне.

Асфальт был мокрый. Светофоры — как пульс.

Внутри всё горело.

Я даже не знал, что скажу.

Но знал — если не скажу сейчас, не скажу никогда.

Её дом.

Я поднялся.

Стал у двери.

Постоял.

Прислонился лбом к холодной стене.

Выдохнул.

Потом — постучал.

голове только одно:

Открой. Пожалуйста, открой.

За дверью — тишина.

Ни шагов, ни звука.

Может, спит. Может, нет дома.

Может, просто решила не открывать.

И, чёрт возьми, имела на это полное право.

Но я не ушёл.

Я стоял, как идиот, в три часа ночи в её подъезде.

С колотящимся сердцем.

С мыслями, которых никогда в жизни не было так много и так сильно сразу.

Я услышал движение.

Шорох.

Щелчок замка.

Дверь открылась.

Медленно. Осторожно.

И вот она — Алиса.

В футболке. Без макияжа. Волосы растрёпаны.

Сонная. Недоверчивая. Прекрасная до боли.

— Виктор?.. — Она моргнула, сбитая с толку. Голос хриплый, сонный, почти шепот. — Что ты тут делаешь?..

Я не сразу нашёл слова. Глотнул воздух, как будто из него можно было собрать объяснение.

— Я не мог… ждать до утра, — выдавил я наконец. — Я знаю, поздно. Я знаю, как это выглядит. Но я не мог больше лежать, не зная… ты меня вообще ещё слышать хочешь?

Она стояла босиком на пороге, прижимая ладонь к косяку. Дверь была приоткрыта, но не полностью — как и она сама. Половина тела во тьме, половина — в свете.

— Виктор, — повторила она. Уже чуть яснее. — Сейчас три часа ночи.

Она отступила на шаг, всё ещё не говоря ни слова. Я вошёл, осторожно. Как будто переступал через грань, откуда не факт, что вернусь тем же человеком.

Дверь закрылась за моей спиной.

Алиса прошла вглубь квартиры, зажгла свет на кухне. Лицо стало чётче. Глаза — уже не сонные. Я видел, как в ней копится — не злость даже, нет. Что-то сильнее. Глубже. Слишком человеческое.

Она обернулась.

— Ты серьёзно думал, что я ничего не почувствую? Что можно вот так — трахнуть меня ночью, смотреть на меня, как будто я тебе… как будто я тебе правда нужна — и ничего не сказать?

— Я хотел сказать, — начал я. — Просто...

— Просто что? — перебила она. — Ждал идеального момента? Тишины? Времени без Вариной улыбки, без моей руки на твоей груди, без того, как я смотрела на тебя, чёрт побери?

Я молчал.

— Я не хотел предавать, — хрипло сказал я. — Я не знал, как правильно. Варя — моя жизнь. И я так долго учился защищать её, не подставлять. Я…

— Господи, — перебила она. Голос дрогнул, но не от слёз — от гнева. — Может, ты ещё и женат, Виктор? А? Может, у тебя где-то жена, двое детей и дача в Ломоносове? И я просто была очередным отвлечением между семейным ужином и командировкой?

Я застыл.

— Нет! Чёрт возьми, нет! — сказал резко. — Я не женат. Ни на ком. И никогда не был. Варя — не из брака. Но она моя. С первого дня. Я один её растил, один ночами сидел, когда она болела. Один выбирал садики, нянечек, врачей.

— А трахался — не один, — выплюнула она. — Со мной. Без предупреждений. Без права выбора.

— Алиса… — сделал шаг ближе, но она подняла руку. Не прикасаться.

— Ты хоть понимаешь, как я себя чувствую сейчас?! — голос сорвался. — Ты поставил меня в позицию женщины, которая переспала с мужчиной с прошлым, о котором она не знала ни черта. Как будто ты сам выбирал, что мне позволено знать, а что нет.

— Я боялся, — честно сказал я. — Боялся, что если скажу — ты уйдёшь. Что всё, что было между нами… просто не выдержит этого.

— Так ты и решил мне не доверять? — гневно. — Не узнать. Не попробовать. Просто замолчать, утаить. Пока всё само не выплывет.

Я выдохнул.

— Это не про доверие. Это про страх.

— А мне не страшно?! — закричала она. — Я вообще не знала, во что ввязываюсь! Я шла за чувствами, за интуицией, за твоим «Алиса, мне с тобой хорошо»… А ты — сдерживал половину правды. Чёрт, Виктор! У тебя ребёнок! Целый человек, который каждый день в твоей жизни!

Я не знал, что сказать.

— Скажи хоть что-нибудь, — выдохнула она. — Любую чёртову правду. Потому что я больше не верю в молчание. Оно слишком вежливо, чтобы не быть ложью.

Я поднял взгляд. Прямо на неё. Она тряслась — не от холода, нет. От напряжения. От предела. От того, что держала внутри два дня.

— Я хотел, чтобы ты увидела меня… как мужчину. Не как отца. Не как типичного «вдруг с прицепом». Я не знал, как ты отреагируешь. Мне казалось, что… если ты сначала узнаешь меня, как человека, мужчину, ты не сбежишь. А потом я скажу. Просто позже. Когда буду уверен, что ты уже выбрала.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Так ты и выбрал за меня, — прошептала она. — Свою правду. Своё время. Своё представление, что я могу вынести. Спасибо, Виктор. Очень… благородно.

Она отвернулась на секунду. Рука сжалась в кулак.

— И самое отвратительное, — снова повернулась ко мне, — что я понимаю тебя. Я понимаю твой страх. Но это не отменяет того, что ты сделал. Ты мне не враг. Но ты мне — не был честным.

— Алиса…

— Ты говорил, что хочешь, чтобы всё было по-настоящему. А как может быть по-настоящему, если ты сдерживал полжизни за спиной?

Я сделал шаг ближе. Очень медленно. Тихо.

— Хочешь знать всё? Хорошо. Варе пять. Я растил её один, потому что её мать ушла сразу после родов. Я не винил. Мы были не вместе. Это была ошибка, случайность. Я предохранялся плохо, но выбрал — не избавляться. Потому что это был мой шанс быть нужным. Хоть кому-то.

Она смотрела. В лицо. Не отводя глаз.

Я продолжил, глухо:

— Я не святой, Алиса. Я не романтик. Я мужик, у которого мало времени, дохрена ответственности и слишком много сломанных ожиданий за спиной. Я умею быть отцом. Умею быть директором. Но когда встретил тебя — я снова захотел быть просто мужчиной. И вот тут я облажался. Потому что соврал себе, что это возможно без полной правды.

Она молчала. Только слёзы скатывались по щекам — без всхлипов, без драмы. Просто текли.

— Мне не нужно, чтобы ты простила. Или вернулась. Мне нужно, чтобы ты знала: я здесь не потому, что удобно. А потому что ты — самая настоящая штука, что случалась со мной за очень, очень долгое время.

Молчание. Долгое. Застывшее.

Она прошептала:

— Я устала чувствовать себя как идиотка, которая всё придумала. Которая открылась. Которая впустила в себя… тебя.

Я кивнул. Не споря. Только кивнул.

— Я готов ждать, — сказал тихо. — Готов доказывать. Готов начать с начала. Только скажи, что всё не кончено.

Она долго молчала.

А потом — будто выдохнула то, что держала весь этот адский разговор в себе:

— Я не знаю, Виктор. Ничего не знаю. Сейчас — точно.

Она снова всхлипнула, но уже не с гневом, а с усталостью.

— Я не могу тебе сейчас сказать «да». Но и «нет» — не могу. Мне нужно…

Она провела рукой по лицу.

— Время. Пространство. Подышать.

Я кивнул. Медленно.

— Я понимаю.

Мы стояли друг напротив друга. Уже без криков. Без лжи. Только с этой странной, дикой близостью — той, что остаётся, даже если всё рушится.

А потом она неожиданно подошла ближе. Совсем близко.

Положила ладонь мне на грудь.

Встала на носки.

И мягко, почти невесомо, поцеловала в губы.

Коротко. Но так, что в этом поцелуе было всё: её боль, её сомнения, её прошлое доверие и нынешняя растерянность.

— Мне правда нужно подумать, — прошептала она. — Не дави, ладно?

— Не буду, — выдохнул я. — Обещаю.

Она ещё секунду постояла, будто собираясь с духом, потом развернулась, медленно подошла к двери и открыла её.

— Тебе лучше уйти. Сейчас.

Я кивнул. Прошёл мимо. На пороге задержался, посмотрел на неё в последний раз — у двери, в тишине, с покрасневшими глазами, но всё такой же красивой до боли.

— Я всё сделаю, чтобы вернуть тебя, — сказал я тихо.

Она не ответила.

Я вышел.

И впервые за долгое время — остался один.

Но уже не тем, кем был прежде.

Глава 20

Алиса

Прошло две недели.

Две недели без него.

Я не пыталась с ним связаться.

Как и он — со мной.

Просто — тишина. Прочная, ровная, тяжёлая.

Как будто кто-то вырезал из жизни огромный кусок и заклеил пустое место чёрной изолентой.

Жизнь пошла своим чередом.

Работа. Дом. Работа. Дом.

По кругу. Без скачков, без взрывов, без… дыхания.

Полина иногда звонила, пыталась вытащить меня куда-то: «Ну пошли в бар, ну хоть просто на крышу! У тебя в глазах — скука, которой хватит на три района».

Я отнекивалась.

Она вздыхала и присылала мемы.

Мама с папой звонили с лайнера.

Мама восторженно рассказывала о закатах в Стамбуле и «самом милом дедушке-итальянце, который играет на губной гармошке».

Папа на заднем фоне что-то бурчал — видимо, снова проиграл в нарды какому-нибудь пенсионеру из Берлина.

Я улыбалась в трубку. Искренне. Но внутри — всё было немножко плоско.

Бабушка приглашала на пирожки.

Иногда я скучала так, что внутри всё будто чесалось под кожей.

Не истерично. Не в истерике.

А будто по капле вытекала душа — с каждым утром, когда я снова не получала от него ни одного сообщения.

С каждым вечером, когда закрывала студию и ловила себя на том, что иду домой слишком медленно.

Будто вдруг — всё равно, где быть.

И Варя…

Она всё ещё ходила на занятия.

Ровно, стабильно, по графику.

Марина приводила её, как всегда — с рюкзачком, заколками в форме звёзд и рисунками в руках.

И я…

Я не могла смотреть на неё так, как раньше.

Теперь, зная, чья она, я видела — всё.

В её улыбке — его ямочка на щеке.

В упрямом взгляде — тот же блеск, что бывал у него, когда он спорил.

В том, как она задирала голову и говорила: «Я покажу лучше, чем вчера!» — была его чёртова целеустремлённость.

Я смотрела — и сердце сжималось.

Смешно.

Раньше Варя казалась просто талантливой, яркой девочкой.

А теперь…

Теперь я видела, что это не просто девочка из группы.

Это часть его.

Живая, дерзкая, добрая.

И от этого — только больнее.

Три недели.

Ровно столько прошло.

Пятница. Последняя группа. Варя — среди них. Лёгкая, как ветер. Крутится, поднимает руки, заглядывает в зеркало — ловит мою реакцию.

Я улыбаюсь. Мягко. Сдержанно.

Профессионально. Но внутри — всё по-другому.

Занятие почти закончилось. Я хлопнула в ладоши:

— Молодцы, мои звёзды! Вы — настоящие танцоры!

Растяжка, бантик, обнимашки — всё, как всегда.

Я наклонилась завязать Варе шнурок — и вдруг услышала, как дверь в коридоре открылась.

И что-то встало внутри. Не в животе. Не в груди. Где-то глубже.

Он.

Я знала это, ещё до того, как повернулась.

Он стоял в проёме, высокий, молчаливый.

В руках — букет. Не просто розы из ларька, нет.

Луговые. Мягкие. Светлые.

Такие… будто выбрал не продавец, а человек, который действительно думал.

— Папа! — Варя заметила его первой и кинулась через весь зал, сбивая на бегу рюкзак с плеча. — Папа, ты пришёл!

— Да, моя маленькая, — улыбнулся он и опустился на одно колено, крепко её обняв.

Она прижалась к нему и вдруг заметила цветы.

— А это мне?! — воскликнула, потянувшись к букету с разинутым ртом. — Такие красивые!

Он засмеялся, немного смущённо, и покачал головой:

— Прости, солнышко. Эти — не тебе. Но я тебе потом обязательно куплю. Даже два букета, если хочешь.

— А тогда кому?.. — Варя нахмурилась, оглянулась. И когда её взгляд упал на меня, она широко распахнула глаза: — Алисе?!

Он кивнул, медленно.

Встал с колена, выпрямился. Подошёл ко мне — с Варей за руку.

— Этот букет — вашей преподавательнице, — сказал он. — За то, что так красиво научила тебя танцевать. И за то, что… вообще.

Варя смотрела то на меня, то на него, потом снова на меня.

И вдруг — как-то по-взрослому, удивительно серьёзно — улыбнулась.

— Я знала, что вы подружитесь, — прошептала она. — Просто надо было чуть-чуть времени.

— Алиса, — вдруг сказала Варя, сжимая мою ладонь. — А ты не хочешь с нами пойти есть мороженое?

Я моргнула.

— Мороженое?

— Папа обещал! — с полной уверенностью в голосе. — Мы поедем и выберем любое! Даже с посыпкой! — Она повернулась к Виктору. — Правда же?

Он улыбнулся ей и кивнул.

— Конечно, я обещал.

— Вот, — повернулась ко мне снова Варя. — Хочешь с нами?

— Варюш, спасибо, но... — я попыталась улыбнуться. — Наверное, не сегодня. У меня ещё много дел…

— Ну пожаааалуйста! — она тут же потянула мою руку на себя. — Ну только чуть-чуть! Только один шарик! Ты же любишь мороженое?

Я хмыкнула.

— Люблю, но…

— Папа, скажи ей! — она уже возилась с курткой, натягивая рукава наспех. — Скажи, что она должна с нами!

Виктор молча смотрел на меня. Спокойно. Сдержанно. Не давил.

Я сделала вдох. Длинный.

— Хорошо, — сказала я наконец. — Один шарик. И только если угощаете вы.

Варя закричала от радости, будто это было лучшее событие за день:

— Урааа! Алиса с нами! Мороженое с нами! Поехали скорее!

Мы сидели за круглым столиком у окна. На подоконнике стояли кривоватые кактусы в горшках, над нами висел вентилятор, не включённый — сентябрь всё ещё держал тепло. Маленькое кафе пахло вафлями, сахаром и детскими голосами.

Варя устроилась между нами — с двумя шариками фисташкового и карамельного, с глазами размером с полбулочки.

— Посмотри, пап! — гордо протянула она ложечку. — Видишь, тут прям в орешке карамель!

— Вижу. Великолепный выбор, — Виктор наклонился, поцеловал её в макушку.

Я потихоньку размешивала свой пломбир с клубничным сиропом, не зная, куда смотреть — то ли на розовую салфетку, то ли в окно, то ли… на него.

Он был спокоен. На первый взгляд.

Но я-то видела: как подёргивается у него скула, как он избегает взгляда, как раз за кофейной кружкой прячется то, что не успел или не решился сказать.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Алиса, — вдруг сказала Варя, глядя на меня серьёзно. — А ты будешь приходить на мои танцы, когда папа не сможет?

— Варя, — мягко вмешался Виктор.

— А что? — она упрямо вскинула подбородок. — Я просто спросила. Она ведь добрая. И у неё красивые волосы. И она не кричит. Даже когда мы сбиваемся.

Я рассмеялась.

— Я всегда буду рядом. Пока ты танцуешь — я рядом.

— Ура, — выдохнула она, как будто заключила сделку с волшебником.

Пару минут за столом царила тишина. Варя сосредоточенно ела, Виктор пил кофе, я — сражалась с клубничным сиропом.

И вот тогда он посмотрел на меня.

— Спасибо, что пришла, — тихо сказал он. Без нажима. Просто.

Я кивнула.

— Это Варя тебя уговорила.

— У неё талант к переговорам, — улыбнулась я. — Наверное, от папы.

Виктор улыбнулся — по-настоящему.

Медленно, почти незаметно.

Но в его глазах появилось нечто знакомое. То самое выражение, от которого у меня всегда внутри всё сжималось и распускалось одновременно — хитрая, тёплая усмешка, в которой пряталось слишком многое.

Он повернулся к Варе, будто между делом, и спросил:

— Варя, как ты думаешь… Алиса согласится пойти со мной на свидание?

— Думаю, да, — кивнула Варя, уткнувшись в мороженое. — У тебя красивая борода, а у неё красивые волосы. Вы хорошо смотритесь.

— Ну так что? — Виктор снова посмотрел на меня, чуть склонив голову. Его голос был почти легкомысленным, но в глазах — всё тот же внимательный, тревожно-настоящий взгляд. — Завтра. В семь вечера. Согласна?

Я приоткрыла рот, не успев ответить — Варя опередила:

— Алиса, соглашайся! — с набитым мороженым ртом выпалила она. — Он тебя ещё мороженым накормит! Даже с двумя посыпками!

Я рассмеялась, уткнувшись в ладонь.

— С такими аргументами сложно отказаться, — пробормотала я, глядя на Виктора исподлобья. — А если серьёзно… куда именно?

Он чуть наклонился вперёд, на лице — всё та же хитрая полуулыбка:

— Пусть будет сюрприз. Но я обещаю — тебе понравится. И никаких неловкостей. Просто вечер. Просто ты и я.

— И мороженое! — крикнула Варя, счастливая, как будто уже собрала всех за один стол.

Я снова засмеялась. Посмотрела на него. Он не давил. Просто ждал.

И тогда кивнула.

— Хорошо. Завтра. В семь.

— Ура! — подпрыгнула Варя на скамейке. — Я говорила, папа! Я всё устрою!

— Она реально всё устроила, — усмехнулся он, откидываясь на спинку стула.

И в этот момент — впервые за долгое время — я почувствовала, как внутри что-то тихо смягчилось.

Глава 21

Виктор

— Пап, а Алиса завтра будет?

— Пап, а ты написал Алисе?

— Пап, а можно я ей рисунок нарисую?

Прошло двадцать минут с того момента, как мы вернулись домой. Варя ещё не сняла куртку, но уже успела задать мне не меньше десяти вопросов — все, конечно же, про Алису.

Я смотрел на неё, как на огонёк, который разгорелся и не собирается гаснуть. Лицо светится, глаза горят, на щеках — розовые круги. Всё тело — в каком-то особом состоянии взволнованного счастья. Как будто внутри у неё завёлся моторчик, и он работает исключительно на имени «Алиса».

— Пап, а ты её поцелуешь? — не выдержала она, разворачиваясь ко мне в прихожей. — Ну если она придёт?

Я поперхнулся сдержанным смешком.

— Варя…

— Что? — надула губы. — Я просто спрашиваю! Она же красивая. А ты всегда улыбаешься, когда смотришь на неё. Даже когда хочешь не улыбаться. У тебя лицо смешное становится.

Я опустился перед ней на корточки, застёгивая её куртку и стараясь не выдать, как сильно меня всё это трогает.

— Тебе она нравится, да?

— Очень! — кивнула она с такой искренностью, что у меня щёлкнуло в груди. — Она не как другие. Она слушает. И смеётся по-настоящему. И руки у неё тёплые.

Я закрыл глаза на секунду.

А потом она снова спросила:

— А когда мы её снова увидим? Скоро?

— Завтра, если всё пойдёт по плану.

— Через сколько это завтра?

— Варя, давай сначала поужинаем, ладно?

— А ты точно ей напишешь?

— Точно.

— Прямо сейчас?

Я вздохнул, вытащил телефон из кармана и поднял его перед лицом.

— Вот. Пишу. Видишь?

Она кивнула, довольная, и наконец-то села на пуф в прихожей с видом победителя.

А я, пока набирал сообщение Алисе, думал только об одном:

Боже, пожалуйста, пусть это получится.

Пусть в её голосе завтра не будет холода.

Пусть всё это — ещё можно спасти.

Когда Варя легла в кровать, уже в пижаме с котами, ещё с мокрыми после ванны волосами, я подумал — всё, тишина. Сейчас она вырубится за две минуты.

Ночь, уют, любимая игрушка в обнимку — формула гарантированного сна.

Я сидел рядом, читая ей какую-то сказку про мышей и фей, сам уже почти не разбирая строчек. Голова гудела. Душа была наизнанку. Но я держался. Ради неё.

— Пап, — вдруг тихо сказала она.

Я замер. Закрыл книгу, чтобы слушать.

— А Алиса будет моей мамой?

...

Я не сразу понял, что она сказала. Как будто мой мозг отказался это переваривать.

— Что? — спросил я, стараясь, чтобы голос был спокойным.

Она повернулась на подушке, обняла мишку крепче.

— Ну… ты её любишь? Она хорошая.

Я сглотнул.

Эти слова — такие простые. Такие невинные.

И такие, от которых сердце сжимается в кулак.

— Варя, — тихо сказал я. — Знаешь, мама — это не только та, кто живёт с нами. Или кого мы так зовём. Иногда люди просто появляются в жизни и становятся очень важными. Очень-очень.

А остальное… зависит не только от нас.

Она кивнула. Не всё поняла — и не должна. Ей пять.

— А можно я завтра ей скажу, что она красивая?

Я улыбнулся. И провёл рукой по её волосам.

— Можно, моя умная девочка. Ей будет очень приятно.

Она зевнула, уже почти уснув.

Ночь выдалась тихой. Варя спала, свернувшись калачиком, и я вроде бы тоже вырубился — с книгой в руке, в кресле.

Но спать глубоко мне в последнее время не удавалось. Голова крутила всё: Алиса, Варя, её вопрос, мои ответы. Или отсутствие таковых.

Телефон завибрировал где-то под боком. Я чуть не уронил его, когда включил экран.

Макс.

Час сорок две ночи.

— Сдохну же я с вами, — пробормотал я и ответил.

— ВСТАВАЙ, БРАТ!!! — заорал он в трубку так, что я отодвинул телефон на полметра.

— Макс, твою мать, ночь, ты чё?!

— НЕТ! НЕ ПРОСТО НОЧЬ! Это ночь триумфа! Знаешь, кто сегодня подписал контракт с "Группой АМ-Инвест" на проект в два года и тридцать лямов?! Хм?! ХМ?!

Я замер.

— Мы?..

— ДА, МЫ, БЛИН! — заорал он, как будто был на рок-концерте. — Я тебе говорил, что если мы выиграем этот тендер, нас запомнят в этом городе навсегда! И мы выиграли, мать твою! САМИ!

Я машинально встал с кресла. Как будто тело решило: "Для таких новостей надо стоять".

— Это… Это ж реально тот проект? Который с государственным софинансированием?

— Тот самый! С инвестициями, с городским управлением, с возможностью потом выйти в Москву, а дальше — хоть в Дубай строй базу.

Мы подписались сегодня вечером. Не афишировали, пока всё не легло юридически. Но с утра — пресс-релиз, встречи, интервью!

Ты вообще понимаешь, что с этого утра мы не просто ребята из бизнеса, мы — игроки?

Я вздохнул — глубоко. И впервые за последние дни улыбнулся по-настоящему.

— Понимаю, — сказал я.

— Короче, завтра в восемь у нас в офисе. В костюме. Без "я не выспался". Включаем харизму, вспоминаем, что ты умеешь говорить, и делаем красиво.

Потому что теперь нам нужны кадры, офис побольше, новый сайт и фотки такие, чтоб инвесторы стояли в очередь.

— Понял, Макс.

Спасибо тебе.

— Мне не спасибо. Нам! Это наш с тобой путь, брат. Просто не просри всё из-за личных кризисов, ладно?

Я усмехнулся.

— Постараюсь.

Он отключился, а я остался с телефоном в руке, посреди комнаты, босиком, в домашней майке.

****

Утро началось не с кофе, а с костюма.

Я вышел из душа ещё до будильника, побрил щетину под ноль, надел тёмно-серый пиджак с новой белой рубашкой — всё, как полагается человеку, который сегодня официально становится кем-то большим, чем был вчера.

На кухне Марина уже поила Варю какао, и, судя по тому, как она прижимала кружку к лицу, разговоров она с утра не планировала. Умная девочка. В папу.

— Я сегодня задержусь, — сказал я ей, целуя в макушку. — Но ты ложись спать без меня, ладно?

— А почему задержишься? — спросила она, приподнимая голову с подозрительно хитрой интонацией.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Потому что у папы важная встреча, — ответил я.

Полуправда. Но с детьми иначе нельзя — они чувствуют ложь по вибрациям воздуха.

— Ну ладно, — вздохнула она. — Только потом расскажешь, чего ты там важного делал. Всё-всё!

— Договорились, — улыбнулся я.

В офисе творился ад, обёрнутый в бантики.

Макс носился, как подорванный, уже в костюме, с папками, кофе, кипой бумажек и фразами типа «где, чёрт побери, логотип в хорошем разрешении?!».

Лена на ресепшене, увидев меня, театрально приложила ладонь к сердцу:

— Боже. Он прибыл. Сам Виктор Стрельцов. И даже с галстуком.

— Не начинай, — бросил я и направился в переговорку, где уже сидели наши юристы и маркетинг.

Утро ушло в отчёты, договора, обсуждение нового офиса и логистики. Каждый отдел что-то хотел.

Но внутри — всё равно было другое ожидание.

Семь часов.

Каждый раз, когда я смотрел на часы, сердце будто подрагивало.

Да, у нас теперь подписан контракт на миллионы,

да, к вечеру выйдут статьи о нас в «Деловом Петербурге»

да, я на ходу отвечал на десятки звонков…

Но за всем этим шумом в голове пульсировало одно:

в семь часов у меня свидание. С ней. С Алисой.

С той, которую я думал — потерял.

С той, которую хотел вернуть.

И которой пообещал, что начну сначала.

Я глянул на экран. 15:42.

Три часа с лишним — и я снова увижу её лицо. Если она придёт.

Если не передумает.

Я поправил галстук, подошёл к зеркалу и усмехнулся сам себе:

— Только не облажайся. Ни в бизнесе. Ни в жизни. Сегодня — твой день.

Глава 22.

Алиса

Я не знала, чего ожидать.

Ну то есть да — свидание. Да — в семь. Да — Виктор.

Но голова отказывалась представлять, что вообще может быть после всего. После всей этой боли, тишины, объяснений, ребёнка, варенья, мороженого и чёртовых луговых цветов.

Я нервничала, как перед первым выступлением.

В зеркало смотрела, наверное, раз пятнадцать.

Платье выбрала простое — чёрное, с открытыми плечами. Волосы чуть накрутила. Без фанатизма. Макияж — лёгкий. Всё так, будто я не слишком старалась, хотя, конечно, старалась. Потому что это был он. Потому что хотелось, чтобы он посмотрел — и вдохнул. Чтобы замолчал, как тогда, в студии, когда я обернулась, а он замер.

Виктор приехал ровно в семь.

Не раньше. Не позже. Точно. Как он умеет.

Открыл дверь сам, вышел из машины — в костюме. Но не офисном. В этом был шик. Серый, приталенный, с едва заметным узором. Под ним — светлая рубашка, расстёгнутая на одну пуговицу. И взгляд... такой, будто я уже была лучшим, что случалось с ним за год.

— Ты выглядишь, как сцена из итальянского кино, — сказал он вместо «привет».

Я рассмеялась. И забыла, как дышать.

Сначала была прогулка по Набережной Макарова.

Солнце садилось медленно, всё вокруг словно стало мягче — даже ветер. Он шёл рядом, чуть касаясь моей руки, но не навязываясь. Мы не говорили громко. Только то, что хотелось. Спокойно. Нежно. Без напряжения. Он рассказал, как выиграл какой-то бешеный тендер. Я — как одна из моих девочек случайно станцевала в фонтане, когда включили музыку.

Потом мы оказались у причала.

И когда я подумала: "ну вот, сейчас — кафе или ресторан", — он вдруг подал мне руку и повёл на небольшую белую моторную яхту, стоящую у причала.

— Сюрприз, — сказал он. — Очень хочется показать тебе город… но с другой стороны.

И мы поплыли.

По каналу. По Неве. Под мостами, мимо огней, мимо белых колонн и шпилей. В тишине воды, в легком гуле города.

На борту был плед. Фрукты. И два бокала.

Он разлил вино, но не касался меня — пока я сама не подошла ближе.

— Спасибо, — сказала я.

— За что?

— За… всё. Я не ожидала. Совсем.

Он смотрел на меня внимательно. Почти не дыша.

— А теперь? — спросил тихо. — Ожидаешь?

Я кивнула, слегка улыбаясь.

— Теперь боюсь.

— Чего? — в его голосе мелькнул страх. Настоящий. Тот самый, который умеет затаиться под кожей.

— Что слишком хорошо. Что это всё… как будто не со мной. Слишком красиво. Слишком правильно. — Я сделала паузу. — И что потом вдруг исчезнет.

Он положил ладонь поверх моей. Большую, тёплую, уверенную.

— Алиса… — Он выдохнул моё имя, будто держал его внутри всю неделю. — Я не хочу больше исчезать. Не хочу, чтобы ты думала, будто я снова могу пропасть. Или снова что-то утаю. Я не обещаю, что всегда будет идеально. Но я… обещаю быть. С тобой. Целиком. Настояще.

Я сжала его пальцы в ответ.

— Мне больно было… очень. Не от самой лжи. А от того, что я действительно поверила. И вдруг оказалось — не всё было правдой. Знаешь, это как упасть со сны, которую сама построила.

— А я… — он провёл рукой по волосам, — я идиот. Серьёзно. Иногда, когда тебе слишком важно, ты ведёшь себя, как полнейший дурак. Но если ты дашь мне шанс… я докажу, что я могу быть не только правильным отцом. Но и человеком, который достоин тебя.

Вода плескалась где-то совсем рядом. Город рассыпался огнями вдоль берегов. А внутри меня было ощущение, будто я стою на границе. На краю чего-то нового. Страшного. И настоящего.

— Шанс есть, — ответила я наконец. — Только не теряй его. И меня — тоже.

Он кивнул.

— Варя рот не затыкала, — сказал он, слегка улыбаясь, глядя куда-то в воду. — Всё это время… Она говорит о тебе, как будто ты принцесса с мультика. Алиса, которая умеет танцевать, красиво смеяться и не кричит, даже если кто-то наступил тебе на ногу.

Я усмехнулась, сжимая плед на коленях.

— Ну, не совсем принцесса…

Он повернулся ко мне.

— Для неё — да. Но дело даже не в этом. — Он сделал паузу. — Она тебе верит. Это видно. А Варя вообще не из тех, кто сразу подпускает. Ты ей… понравилась.

Я подняла взгляд и встретилась с его глазами. Тёплыми. Серьёзными.

— Она мне тоже понравилась, — сказала я. — Очень. Я… даже не сразу поняла, насколько сильно. Просто… она настоящая. Умная. Живая. И с ней… легко.

Он кивнул. Медленно.

— Она в тебя вцепилась сердцем. А потом я понял — я тоже.

И тогда он поцеловал меня. Не спеша. Без жадности. Словно снова спрашивая: можно?

А я отвечала — всем телом, каждым нервом, каждым движением губ — «можно».

Он отстранился первым. Мягко. Аккуратно. Как будто не хотел, чтобы этот поцелуй закончился, но всё-таки знал — есть ещё что-то, что нужно сказать.

— Прости, — выдохнул он, улыбнувшись уголками губ. — Это было… чертовски хорошо. Но я должен кое-что рассказать.

Я всё ещё дышала неровно, чувствуя, как сердце стучит где-то в горле.

— Звучит, как будто ты сейчас признаешься, что улетаешь на Марс, — усмехнулась я, чтобы разрядить себя.

Он хмыкнул:

— Не совсем. Но тоже масштабно.

Я села удобнее, натянула плед на ноги, чуть сдерживая дрожь — уже не от холода.

— У нас в фирме большие перемены, — начал он. — Контракт, который мы выбили… оказался круче, чем мы думали. Это не просто проект — это шаг в другой масштаб. Они теперь наши ключевые партнёры. И…

Он на секунду замолчал, глядя мне в глаза.

— Они устраивают вечер. Такой… официальный, но не скучный. Представляют команду, партнёров, запускают совместный бренд. Мы с Варей идём. Ей там будет интересно — шоу, еда, дети, музыка. Марина будет с ней, присматривать. А я…

Он чуть склонил голову.

— Я очень хочу, чтобы ты пошла с нами. Не как сотрудник, не как просто гость. Как… моя. Рядом. Просто рядом.

Я застыла. Потому что услышала — не слова. А суть.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он не просил меня быть трофеем. Или просто девушкой «на выход».

Он звал… быть рядом. По-настоящему.

— А ты уверен? — спросила я тихо. — Что это правильно?

— Нет, — сразу сказал он. — Но я уверен, что этого хочу.

Он взял мою ладонь, сжал.

— Я хочу, чтобы ты была рядом не только в тишине яхты, но и в зале со светом, с людьми, с музыкой. Чтобы ты знала, куда я иду. Чтобы ты не смотрела на меня как на чужого. И чтобы Варя видела — ты не исчезаешь.

Я сглотнула, чувствуя, как что-то дрожит внутри.

— Когда?

Он улыбнулся. Сдержанно, но с теплом.

— В следующую пятницу. Вечером. Я приеду за тобой. Всё остальное — на мне. Просто… приходи.

Я кивнула.

— Хорошо.

Он выдохнул — облегчённо, с той самой редкой улыбкой, которую я начинала узнавать.

— Тогда у нас будет вечер. Вчетвером. Ты, я, Варя и немного будущего.

Глава 23

Виктор

Утро выдалось тихим.

Даже слишком, если честно. Я проснулся рано — как всегда. Без будильника. Просто открыл глаза и долго смотрел в потолок. Всё было… по-другому. Внутри. Снаружи. На коже.

Будто воздух стал плотнее. Наполненнее.

Алиса.

Ночью, когда она стояла напротив меня на палубе, в свете огней с воды, в этом простом платье, с распущенными волосами, — я думал, что вот сейчас сердце выскочит. Не от страсти. От важности момента.

Она дала мне шанс. Не полностью. Не вслепую. Но дала.

И, чёрт побери, я не собирался его просрать.

Я так не хотел больше врать. Ни себе. Ни ей.

Варя, кстати, проснулась рано. Влетела на кухню босиком и сразу спросила:

— А Алиса сегодня придёт?

Я улыбнулся. Налил ей какао.

— Нет, зайка. Сегодня — нет. Но скоро увидимся. В пятницу будет вечер, помнишь? Ты даже платье выбрала.

— А она с нами пойдёт?

Я кивнул.

— Конечно.

— Ура, — выдохнула она с облегчением. — Тогда я ей ещё одну открытку нарисую. С блёстками.

Я посмотрел на дочь и понял — она уже всё решила. Для себя.

А я…

Я тоже знал. Я хочу Алису рядом. Не просто в гостях. Не между делом. А рядом — всерьёз. И пусть я не идеальный. Пусть наш старт был кривым. Но дальше я буду делать всё, чтобы не подвести.

Я допил кофе и отправил Алисе короткое сообщение:

«Доброе утро. Просто хотел, чтобы ты знала — я ни на секунду не пожалел, что тогда пришёл. Спасибо за всё. И… жду пятницу. Очень.»

Неделя прошла быстро. Почти незаметно.

Но в голове она осталась — каждый день. Каждое сообщение. Каждая встреча взгляда, когда я приходил за Варей. Алиса не делала вид, что ничего не было. Не пряталась. Но и не торопилась. Всё шло ровно. По-настоящему.

Теперь я сам забирал Варю с занятий. Да, можно было оставить всё, как было — Марина справлялась. Но мне хотелось самому. Хотелось оказаться в этом коридоре, услышать, как за дверью играет музыка, как стучат детские каблучки, как Варя выкрикивает: «А я помню, правая!»

И увидеть Алису. Просто увидеть.

Иногда — она улыбалась, когда я приходил. Иногда — поднимала взгляд и кивала, немного сдержанно. Но каждый раз это был знак. Что мы не вернулись назад, в незнание. Что шаг навстречу был принят, пусть и не весь.

Мы переписывались. Почти каждый день. Без лишней сладости — просто легко. Честно. Где-то с иронией, где-то чуть теплее, чем «просто друзья».

— «Поспала три часа, зато слепила двадцать бантиков на конкурс. Мать года» — написала она как-то утром.

— «Я так же жил весь декабрь. Только без бантиков и с тендером» — ответил я.

Иногда она присылала мне фото своих учеников. Варя там была часто — в стороне, но сияющая. Я не просил. Алиса делилась сама. И в этом было что-то особенное. Что-то очень личное.

Она не пыталась понравиться Варе — и, может быть, поэтому Варя к ней тянулась. Естественно. Без вопросов. Просто принимала.

— Пап, а Алиса правда всегда будет работать там? — спросила Варя пару дней назад в машине.

— Надеюсь, — сказал я.

— Хорошо. Тогда я ещё поучу, чтобы она мной гордилась.

Я тогда чуть не улыбнулся вслух.

А вечером — снова переписка.

О погоде. О чае. О её бабушке, которая зовёт её на блины.

И обо мне — между строк. Я это чувствовал. Это было.

Ближе к пятнице я поймал себя на том, что начинаю нервничать.

Будет мероприятие — важное. Наша новая фирма-партнёр устраивает вечер. Мы там — как лицо контракта. Презентации, люди, пресс-фото. Я иду с Варей. Марина будет рядом, если ей надоест.

Пятница. Вечер.

Я сидел в машине, глядя в зеркало заднего вида: Варя на заднем сиденье напевала что-то себе под нос, уткнувшись в плюшевого зайца. Марина рядом листала что-то в телефоне.

— Пап, — вдруг сказала Варя, — а Алиса точно поедет с нами?

— Конечно, — ответил я, стараясь говорить спокойно, хотя внутри всё горело.

Я ещё сам не до конца верил, что она согласилась. Что мы встретимся не где-то на бегу, не у студии, а вот так — вечером, официально, вместе.

Марина чуть повернулась ко мне:

— Может, она будет смущаться, что мы все втроём её встречаем?

— Будет, — признал я. — Но мне надо, чтобы она знала: она — не сбоку. Не случайно. Она часть этого. Нас.

Мы свернули к её дому. Я заранее написал, что скоро будем. Она ответила: "Ок. Спускаюсь." — коротко, без смайликов.

Я вышел из машины. Сердце билось ровно, но быстро. Всё-таки встречать её вот так, не один — было куда важнее, чем я ожидал.

Когда она вышла из подъезда, я затаил дыхание.

На ней было светлое платье, простое и нежное. Волосы слегка завивались на концах, на плечо легла тонкая сумка, а на губах — та самая тёплая полуулыбка, которую я мог бы рисовать с закрытыми глазами.

— Привет, — сказала она, чуть смущённо, когда подошла ближе.

— Ты великолепна, — сказал я. Никаких пауз. Никаких фильтров.

— Спасибо, — ответила она. — Надеюсь, я не слишком выделяюсь…

— Ты можешь хоть в рваной футболке прийти — и всё равно будешь центром вечера.

В этот момент из машины выскочила Варя:

— Алисааа! Ты такая красивая! У тебя платье, как у принцессы!

Алиса рассмеялась и обняла её, погладив по волосам:

— А ты — как моя подружка-принцесса. Значит, мы с тобой будем главными на этом вечере.

— Папа сказал, что ты теперь с нами, — выдала Варя. — Всегда. Это правда?

Я машинально оглянулся на Марину. Она лишь пожала плечами: твоя зона ответственности, папаша.

Алиса посмотрела на меня. В глазах — ожидание. Но и вызов.

Я сделал шаг ближе. Взял её руку.

— Если ты согласна — то да. Правда.

Она не ответила сразу.

Но не убрала руки.

— Ну тогда, — сказала она Варе, — поехали блистать?

И мы поехали.

Все вместе.

Нас встретили у самого входа. Фойе отеля сияло золотистым светом, сквозь который будто плыли нарядные силуэты. Где-то звучал джаз. Тихо, не навязчиво. Всё было ровно так, как я задумал.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Алиса держала Варю за руку, смеялась чему-то, что та шептала ей на ухо, и в какой-то момент поймала мой взгляд.

Я не улыбнулся. Просто смотрел.

А она — просто смотрела в ответ.

Это было почти интимно. И страшно. Как будто мы оба знали, что этот вечер — не просто вечер.

— Виктор, — отвлёк меня знакомый голос. К столу подошёл один из партнёров — пожилой, с выправкой и взглядом оценщика. — Это и есть ваш главный актив? — он кивнул на Варю, потом — на Алису.

— Это моя дочь, Варвара. А это — Алиса, — спокойно сказал я. — Не бизнес, а личное.

Алиса чуть наклонила голову, сдержанно улыбнулась. Её лицо стало спокойным, вежливым. Но я знал — внутри она сейчас напряглась.

— Очень приятно, — сказала она.

— Редко встретишь женщину, которая так смотрит на мужчину с ребёнком, — сухо заметил партнёр. — Достойно уважения.

— У меня просто вкус, — ответила она спокойно. И я чуть не рассмеялся от удовольствия.

Через полчаса все были вовлечены в разговоры, презентации, обсуждения цифр. Варя бегала вокруг, смеялась с Мариной, рисовала сердечки на салфетках. Я видел, как Алиса, стоя у стойки с фруктами, разговаривает с каким-то мужчиной — явно кто-то из команды дизайнеров.

И в груди появилось знакомое чувство. Ревность?

Нет. Точнее… не совсем.

Это было что-то другое.

Понимание, что она — не вещь. Не достижение. А человек, которого я всё ещё только учусь заслуживать.

И в этот вечер — в этом официальном, взрослым, холодном мире — она была моим самым настоящим теплом.

Когда музыка сделалась тише, и кто-то из коллег предложил тост за «смелость, рост и будущее», я подумал, что лучше бы выпили за то, что нас не всегда убивают неудачи. Иногда — нас спасают вторые шансы.

Ближе к финалу вечера, когда всё немного подрасслабилось, я подошёл к ней. Просто, чтобы быть рядом.

— Устала? — тихо спросил.

— Чуть-чуть, — ответила она. — Но в хорошем смысле.

— Спасибо, что пришла. И что… выдержала всё это.

Алиса улыбнулась — устало, но с тем самым светом в глазах, от которого у меня, кажется, всегда сбивался внутренний ритм.

— Я бы не назвала это пыткой, — сказала она. — Даже наоборот. Ты меня удивил.

— Надеюсь, в хорошем смысле.

— В лучшем, чем ты думаешь.

Я кивнул и сделал паузу. Потом, понизив голос, добавил:

— Марина сегодня остаётся с Варей. Она увозит её к себе, Варя уже обрадовалась — мультики, подушки, пижамы, их девчачьи посиделки… всё как она любит.

Алиса приподняла бровь, настороженно, будто уже поняла, к чему я веду.

— А я, — продолжил я спокойно, — подумал, если ты не сильно устала и не против... Мы могли бы поехать ко мне. Просто… чтобы я показал тебе, как мы живём.

Она смотрела внимательно, не отводя взгляда.

— Без сюрпризов? — уточнила она.

— Только те, которые тебе понравятся.

Она усмехнулась — мягко, и уже с теплом.

— А если я скажу, что хочу кофе?

— Тогда у меня дома будет лучший кофе в городе. Я сам сварю. Из заначки. В тринадцать шагов.

Она медленно кивнула. И прошептала:

— Ладно. Покажи, как вы «весело живёте».

Я выдохнул, чуть слышно.

— Тогда пойдём. Пока Варя не передумала и не уговорила Марину остаться ещё на один час ради пижамной вечеринки с мыльными пузырями.

Мы уже направлялись к выходу, когда к нам подскочил молодой парень с камерой наперевес, в фирменной футболке с логотипом агентства. Улыбка до ушей, глаза сияют.

— О, извините! — воскликнул он, немного запыхавшись. — Не могли бы вы, пожалуйста, задержаться на секунду? Фото для корпоративного журнала — «вечер семьи и партнёрства», вы очень… подходите!

Я нахмурился. Алиса резко повернулась в его сторону, а Варя с интересом заглянула в объектив.

— Фото семьи? — переспросил я.

— Ну да, — фотограф уже выровнял объектив. — Нам нужны такие тёплые живые кадры. Ребёнок, родители… Простите, если неправильно понял, — он запнулся. — Просто вы выглядите очень… гармонично.

Я посмотрел на Алису.

Я посмотрел вниз. Варя, не дожидаясь, схватила Алису за руку и мою — за другую.

— Мы можем, пап? — спросила она. — Ну пожалуйста. Один снимок. Я буду стоять красиво, обещаю.

Алиса чуть улыбнулась — будто прощая этому моменту его нелепость.

— Один снимок, — сказала она. — И только если ты пообещаешь потом действительно сварить мне кофе.

— Сделка, — кивнул я и встал ближе.

Варя встала между нами, гордо подняв голову. Я положил ладонь ей на плечо, а Алиса чуть наклонилась, уложив свой локоть в изгиб Вариной спины.

Щелчок. Вспышка.

— Готово! — весело сказал фотограф. — Отлично вышло. Настоящее чувство. Спасибо вам!

— Не за что, — сказал я.

Глава 24

Алиса

Квартира Виктора выглядела...

Так, как он.

Спокойная. Строгая. Без хаоса — но с жизнью.

Никакой дизайнерской показухи, только то, что нужно. Мягкий свет, запах кофе, книжные корешки, плед на спинке дивана.

И ощущение — будто не просто пришла в гости.

А вернулась туда, где уже была. Где меня ждали.

Когда я вошла, Варя всё ещё скакала вокруг, напевая себе под нос.

— Пап, Алиса с нами жить не будет? — спросила она в лоб, уже натягивая кофту.

— Нет, малышка, — сказал он, улыбаясь. — Сегодня вы с Мариной едете к ней домой. Мы с Алисой… немного пообщаемся.

— Только не долго! — строго заявила Варя. — И ты Алису обнимай. Она хорошая.

Через несколько минут дверь за ней захлопнулась. И осталась тишина.

Мы с ним остались одни.

В его квартире.

Наедине.

Впервые.

Он вернулся из коридора и посмотрел на меня — спокойно, без напряжения.

— Чай? Кофе? Вино? Я могу всё, но в обратном порядке.

— Кофе, — улыбнулась я. — Если сам сваришь.

Он включил кофемашину. А я стояла посреди кухни, глядя на его спину и чувствовала, как дрожит всё внутри.

Это было настоящее. Настоящий момент, настоящая близость. Настоящее мы.

Он протянул мне чашку, сам сел рядом.

И не сказал ничего лишнего.

— Спасибо, — начала я.

Он смотрел. Молчал.

— Я… — набрала воздуха. — Я многое поняла. За эти три недели.

Что тишина — ломает. Но в ней слышно то, чего раньше не замечала.

Например, как мне вас не хватало. Обаих.

Я повернулась к нему.

— Виктор. Я хочу быть с тобой.

Я хочу быть частью.

С Варей. С твоим кофе. С её танцами и твоими дурацкими смс в 2 ночи.

Я не боюсь больше.

Потому что ты — настоящий.

А Варя… Варя — свет.

И мне этого света очень не хватало.

Он всё так же молчал. Но ладонь уже накрыла мою.

Тёплая. Уверенная. Родная.

— Тогда останься, — сказал он.

— Останусь, — прошептала я. — Если ты не против.

Он потянулся к моим губам — не спеша, без напора.

И я ответила.

Он поцеловал меня, медленно, будто снова спрашивая: точно ли можно?

И я отвечала не словами — губами, руками, дыханием. Да. Да. Да.

Не спеши. Не уходи. Не отпускай.

Мы двигались не как те, кто только узнал друг друга.

А как те, кто уже скучал. Кто уже потерял и не хочет терять больше.

Я прижалась к нему, обняла за шею, зарылась в волосы у виска.

Он подхватил меня за талию, поднял на руки и отнёс в спальню.

На этот раз — без спешки, без стонов в прихожей и сдёрнутой одежды в полёте.

На этот раз — мы раздевали друг друга медленно. Почти с благоговением.

Он целовал мою кожу, как будто молился на неё.

Я тонула в его касаниях, будто каждый палец — якорь, не дающий снова провалиться в боль.

И когда мы были обнажёнными, в мягком полумраке его спальни —он посмотрел мне в глаза.

Долго. Глубоко.

И прошептал:

— Я никогда ни с кем так не чувствовал.

Я не ответила. Только потянулась к нему.

Потому что слова — не дотянулись бы до того, что было в груди.

Он вошёл в меня медленно.

Как будто не просто телом — а всем собой.

С каждой волной, каждым движением — будто становился ближе. Глубже. Роднее.

Мы слились не торопясь.

Словно проверяли: а ты правда здесь? А ты не исчезнешь?

Словно впервые занимались любовью, а не сексом.

И когда я застонала, не сдерживая больше ничего — он зашептал моё имя.

Снова. И снова.

Будто это — якорь, и он держится за меня, как за берег.

А потом мы лежали рядом.

Голые. Горячие. Сбивчиво дышащие.

Его ладонь — на моей талии. Мои пальцы — в его волосах.

Он поцеловал меня в висок.

— Теперь точно не отпущу, — сказал он. Тихо, почти неслышно.

Но я слышала.

— Не нужно, — ответила я. — Я и не уйду.

Я проснулась медленно.

Тело будто всё ещё горело от вчерашнего — от его рук, от голоса, от близости, которая была не просто физической. Я прижалась к его плечу, вдохнула запах. Улыбнулась.

Он спал. Глубоко, спокойно. Один локон падал на лоб. Чёрт, как же он был красив.

Я выбралась осторожно, чтобы не разбудить. На полу — простыня, в голове — туман. Но… мне повезло. На спинке кресла висела его рубашка. Та самая, чёрная, слегка мятая, в которой он вчера встречал гостей.

— Ну, хоть что-то, — прошептала я и накинула её на голое тело.

Она доходила почти до середины бедра. Без белья — ощущалась как второй, очень опасный слой кожи. Я выглядела как та самая героиня кино, которая делает ошибку, открывая чужую дверь...

Но мне же просто надо было выйти и найти воду. Может, заодно — свой телефон.

Я вышла в коридор. Тихо, босиком, как тень.

И тут — щелчок замка.

Дверь в квартиру распахнулась. Со стороны прихожей.

Я застыла. И, клянусь, на секунду у меня остановилось сердце.

На пороге стояла женщина. Лет 55. С собранной прической, сумкой через плечо и... ключами в руках.

Мы встретились взглядами.

Обе.

Я — в его рубашке, с растрёпанными волосами, босиком и с видом «я случайно».

Она — в плаще, с ключами в руке и лицом, которое мгновенно превратилось в чистую материнскую панику.

— АААААА! — закричали мы одновременно.

Я — от ужаса. Она — от шока.

Мы обе отпрянули: она — к двери, я — к стене, при этом инстинктивно распахнув полы рубашки, будто хотела прикрыться, но сделала хуже.

— О господи! — взвизгнула она, закрыв глаза и пятясь назад. — Я всё видела! Я не хотела! Господи-Боже-милосердный!

Я, осознав, что только что продемонстрировала себя как на медицинском осмотре, завизжала громче:

— ААА НЕТ! НЕ СМОТРИТЕ!

— Да я не смотрю! Я уже ВСЁ видела! — вопила она с закрытыми глазами, одной рукой нащупывая стену, другой — сжимая ключи, как оружие.

— КТО ВООБЩЕ ВХОДИТ В ЧУЖУЮ КВАРТИРУ С КЛЮЧАМИ?! — завопила я в панике, натягивая рубашку на бёдра обратно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Я МАТЬ ВИКТОРА!! — не менее громко ответила она. — Я имею ПРАВО! Я растила этого мальчика тридцать лет, между прочим!

— А Я НЕ ЗНАЛА, ЧТО У НЕГО МАМА С ПОЛНЫМ ДОСТУПОМ!! — я прижалась к стене, охваченная стыдом и адреналином одновременно.

— А Я НЕ ЗНАЛА, ЧТО У НЕГО ГОЛАЯ ЖЕНЩИНА НА УТРО!!! — её голос перешёл на фальцет.

— Я НЕ ГОЛАЯ, У МЕНЯ РУБАШКА!!!

— ЭТО МОЕГО СЫНА РУБАШКА!!!

— ЧТО ТУТ ПРОИСХОДИТ?! — заорал Виктор, вылетая в коридор босиком, с одеялом на плече.

Он встал между нами, глядя то на меня, то на мать.

Обе мы дышали часто, громко, как после марафона на каблуках.

— Ну и кто эта… — начала его мать, переводя взгляд с меня на сына, — прекрасная дама в твоей рубашке, которая чуть не убила меня инфарктом?

Я покраснела до корней волос.

Виктор выдохнул, прикрыл глаза, потом посмотрел на мать — и сказал абсолютно спокойно, но твёрдо:

— Мама, это Алиса. Моя девушка. Женщина, с которой я серьёзен. Ты уже косвенно с ней знакома — Варя от неё в восторге. Она её обожает. Алиса учит её танцам.

Он добавил это как факт, с такой теплотой в голосе, что я не удержалась и посмотрела на него — по-настоящему.

Я, по-прежнему стоя босиком в его рубашке, с растрёпанными волосами и лицом цвета свёклы, поспешно пробормотала:

— Эм… здравствуйте. Простите. Очень извиняюсь за… всё, — я попыталась не махнуть рукой, чтобы не распахнуть рубашку снова, — особенно за утренний… спектакль.

— Ну, здравствуйте, Алиса, — сухо отозвалась она, наконец открыв глаза. — Простите и вы. Я не знала, что в квартире, кроме сына, может быть кто-то ещё. Да ещё и… так.

— Я думала, он один живёт.

— Он и живёт один. Просто... иногда я захожу. Документы. Варе что-то.

— Понимаю.

— Вы учите Варю танцам?

— Да.

— А спите с её отцом?

— Мама! — рявкнул Виктор.

Я открыла рот — и снова закрыла.

— Просто уточняю, — вздохнула она. — Знакомство с утра… слишком эффектное. Я уже кофе не хочу.

— Тогда сварю тебе чай, — устало сказал Виктор, проведя рукой по лицу. — И кофе тоже сделаю. Себе. Мне он теперь точно нужен.

— Только не забудь про валерьянку, — буркнула его мать, обвела взглядом меня с головы до ног и добавила: — Ладно… хоть рубашка хорошая. Сын, ты, значит, теперь модуешься?

Я нервно усмехнулась и пробормотала:

—Пожалуй, я пойду… оденусь.

— Очень хорошая идея, — тут же отозвалась она, скрестив руки на груди. — И желательно без новых эпизодов драмы на лестничной площадке.

Я кивнула и быстро скрылась в комнате, чувствуя, как уши горят огнём. Дверь прикрылась за мной, и я выдохнула — как будто только что пробежала марафон в нижнем белье на глазах у всей страны.

Сзади донёсся голос Виктора:

— Мам, ты как всегда... вошла эффектно.

— Не я тут эффектна, Витя. Эффектна — твоя девушка. Особенно в твоей рубашке. Ты бы хоть предупредил, что я могу застать вас... в кадре.

— Ты ж всегда без предупреждений, — пробормотал он, открывая шкаф.

Я вышла из спальни, уже одетая, хоть и с мокрыми волосами — как могла, привела себя в порядок наспех. На кухне пахло чаем и обжаренным хлебом. Виктор стоял у плиты в той самой серой футболке, в которой я впервые его увидела, а его мама сидела за столом, с чашкой в руках и выражением лица «я тут хозяйка, но пока молчу из вежливости».

Я встала в дверях и, усмехнувшись, сказала:

— Похоже, это моя карма… чтоб все взрослые в этой семейке видели меня голой при самых странных обстоятельствах.

Виктор фыркнул и чуть не уронил ложку.

Глава 25

Виктор

Мы сидели за столом. Я — напротив Алисы. Мама — справа от неё. В воздухе — запах чая, лёгкое напряжение и то странное чувство, когда ты вроде взрослый мужик, но всё равно переживаешь, как подросток, которого представляют родителям.

Алиса держалась спокойно. Пила чай маленькими глотками, поправляла волосы за ухо, иногда украдкой бросала на меня взгляд — будто искала у меня подтверждение: всё нормально, я справляюсь?

Мама молчала. Смотрела. Не враждебно — скорее сдержанно-аналитично. Я знал этот взгляд. Она присматривалась.

Наконец — раздался её голос:

— Ты давно преподаёшь?

Алиса чуть удивилась вопросу, но ответила сразу:

— С детства в танцах. Сначала выступала, потом начала преподавать. Сейчас веду младшие группы. Варя — одна из моих учениц.

Мама кивнула, не перебивая. Это уже был прогресс.

— Она очень способная девочка, — добавила Алиса, и я почувствовал, как что-то внутри меня сжимается от тепла. — С характером. Умная, энергичная.

— Ты хорошо с ней ладишь, — отметила мама, всё ещё изучая лицо Алисы. — Не каждый взрослый умеет разговаривать с ребёнком, не свысока.

— Я стараюсь. Мне нравится быть рядом с детьми. Они честнее нас.

Небольшая пауза. Потом мама вдруг сказала:

— Я переживала, что Виктор слишком замкнулся. Работа, дом, Варя — всё по кругу. Ни с кем близко не сходится. А ты... — она прищурилась, — у тебя глаза живые. Ты не из тех, кто уходит, когда трудно?

Алиса сделала паузу. Потом мягко, но уверенно сказала:

— Я не бегу, если мне есть зачем оставаться.

Мама не ответила сразу. Но по её лицу я понял: что-то она для себя решила. Или — почти решила.

Я вмешался, чувствуя, что пора:

— Мама, Алиса, моя девушка. Женщина, с которой я серьёзен. Она не просто в моей жизни — она теперь её часть.

Мама перевела на меня взгляд. Медленно. Потом снова на Алису. Кивнула — сдержанно, но без яда.

— Ну, раз ты серьёзен… — выдохнула она. — Тогда мне остаётся только не мешать. Хотя, Витя, предупреждай в следующий раз, если у тебя кто-то дома. Особенно такой эффектный «кто-то».

Алиса тихо рассмеялась, чуть смутившись:

— Извините ещё раз. Не хотела так знакомиться.

— Ну, уж как получилось, — мама вздохнула. — Но, пожалуй… чай у вас неплохой. Надеюсь, и вкус у сына тоже.

Мы втроём рассмеялись — уже по-настоящему.

Мама поднялась первой.

— Ну что ж, сын, я пошла. Пора и мне домой — у меня свои сериалы и кошка, которая уже, наверное, считает, что я сбежала в турпоход.

Она взяла сумку, оглядела нас с прищуром.

— Алиса, — обратилась она уже на прощание, — спасибо за чай. И за то, что… ты нормальная.

Я чуть подавился воздухом.

Алиса моргнула.

— Эм… пожалуйста?

— Это был комплимент, — пояснила мама и, подмигнув мне, направилась к выходу.

Перед тем как выйти, она остановилась на пороге:

— Только одно скажу. Смотрите оба — чтобы не профукать. Такие встречи не каждый день случаются.

Дверь за ней закрылась.

И в квартире повисла тишина.

Я перевёл взгляд на Алису.

Она всё ещё сидела с чашкой в руках, немного растерянная, но… светлая. Настоящая.

— Ну, — сказал я, — поздравляю. Это было твоё официальное посвящение. Ты выдержала и маму, и утро, и чайный допрос. Я впечатлён.

Она хмыкнула:

— Я выдержала только потому, что ты был рядом.

— Я вообще всегда рядом, если что. Особенно, когда ты в моей рубашке и орёшь на мою мать в прихожей.

Она засмеялась. Наклонилась ко мне, положила голову мне на плечо.

— Она мне понравилась. Резкая, но… видно, что ей не всё равно.

— Не всё равно, да. Просто любовь у неё всегда под толстым слоем сарказма.

Я обнял её за плечи, притянул ближе.

— А тебе со мной… не страшно? — спросил тихо.

— Уже нет, — ответила она. — Потому что теперь я знаю, с кем и зачем.

Мы лежали на диване — уже после всего. После смеха, после чая, после абсурдного визга на рассвете. Она положила голову мне на грудь, а я гладил пальцами её волосы — лениво, почти машинально. Но в этом было больше близости, чем в десятках разговоров.

В квартире — тишина. Такая, какая бывает только вечером, когда ты дома. По-настоящему дома.

— Виктор, — вдруг сказала она. Тихо, но с тем особым оттенком в голосе, от которого я сразу напрягся.

— Ага?

— Я хочу сказать тебе кое-что. Пока мы вот так… рядом. Пока всё спокойно.

Я приподнялся, заглянул ей в лицо.

— Что-то случилось?

— Нет, — она покачала головой. — Просто… я не хочу, чтобы между нами оставалось хоть что-то недосказанное. У нас уже было слишком много молчания. Мне не хочется повторять это.

Я взял её ладонь. Плотно.

— Говори.

Она вдохнула. Глубоко.

— Я не всегда была такой… как ты меня сейчас видишь. Уверенной, весёлой, идущей вперёд. Когда мне было двадцать, я... жила с мужчиной. Долго. Почти четыре года.

Её голос был ровным, но я чувствовал, как он дрожит внутри.

— Он не бил меня, — сразу уточнила она. — Не в этом дело. Он просто… разрушал. Медленно. Словами. Холодом. Обесцениванием. Говорил, что я никому не нужна, кроме него. Что я — посредственная, скучная, наивная. Что мои танцы — детский сад, а мечты — чушь.

Я сжал её пальцы.

— Мне понадобилось много времени, чтобы уйти. И ещё больше — чтобы поверить, что я могу быть кем-то. Что я вообще… что-то стою.

Она выдохнула, чуть усмехнувшись, но в этой усмешке было столько боли, что у меня сжалось сердце.

— Никто не понимал, — продолжила она. — Друзья, знакомые… даже родители сначала. Все спрашивали: «А что случилось-то? Он же не бил тебя. Не пил. Деньги в дом приносил. Чего ещё надо?»

Она покачала головой, не отводя взгляда от потолка.

— А я не могла объяснить. Не могла словами донести, что меня просто… не стало. Я растворялась. Каждый день. Становилась удобной, молчащей, послушной. И в какой-то момент — просто перестала себя узнавать.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я снова сжал её ладонь — уже сильнее. Хотел как-то защитить. Хоть сейчас.

— Я долго собиралась. Готовилась. Спрятала все его вещи в коробки, как в фильмах. Написала список, зачитала его ему — дрожащим голосом. Он смеялся. До самого конца смеялся. Говорил, что я через неделю приползу обратно. Что без него я — никто.

Она повернулась ко мне. Её глаза блестели — не от слёз. От силы, которую она в себе несла, даже если сама этого не понимала.

— Но я не вернулась. Ни через неделю. Ни через месяц. Ни через год. Я ушла. И начала с нуля. Хотя казалось, что нуля нет. Что есть только пустота и я, и всё это никому не нужно.

Я провёл пальцами по её щеке.

— А теперь ты нужна. Мне. Варе. Своим ученикам. Себе — в первую очередь.

Ты не просто выжила, Алиса. Ты расцвела.И я — горжусь тобой. Понимаешь?

Она уткнулась лбом мне в шею. Молча. Только дыхание горячее на коже — и дрожащие пальцы на груди.

— Спасибо, — прошептала она. — Я… наверное, всю жизнь мечтала, чтобы меня просто услышали. Не исправляли, не объясняли, не обвиняли. А услышали. Вот так.

— Я всегда тебя слышу, — ответил я. — Даже когда ты молчишь. Даже когда просто смотришь.

Она кивнула. И впервые за всё это время я увидел в её взгляде не только свет, но и… покой. Тот самый, что появляется, когда человек наконец понял: он дома.

Глава 26

Алиса

Я проверяла списки на завтрашние занятия, расставляла по времени аренду зала и параллельно спорила с распечатчиком, который категорически отказывался печатать без чернил — как будто это я виновата, что он устал от жизни.

Где-то на фоне визжали дети из соседней группы — «Мы маленькие ёжики, у нас колючки изо льда!» — это была новая песня из детского спектакля, и я всерьёз начинала бояться за их воспитательницу.

И вдруг, между двумя распечатанными списками и одним сгоревшим чайником, меня осенило.

Полина.

Господи. Я же не сказала ей вообще ничего.

А она ведь была рядом, когда я ревела на кухне, когда пряталась под одеялом, когда ходила кругами по студии, не зная, как жить дальше. Она терпела все мои истерики, швыряния подушек и бесконечные «ты бы его видела, этот бицепс — а внутри... ничто!»

А теперь — две недели тишины. Как будто она не единственный человек, который знает, сколько слоёв боли может поместиться в одном человеке.

Я выругалась полушёпотом и, не дожидаясь перерыва, вытащила телефон.

Алиса:

Привет, зай. Я редкостная тварь. Ты права, можешь кидаться в меня чем угодно. Только давай сначала кофе? Сегодня, в семь? Я расскажу всё. И да, ты будешь орать. Можешь даже швырнуть в меня зефиркой. Пожалуйста.

Ответ пришёл через тридцать секунд:

Полина:

Буду. И ты не тварь. Ты — моя тупая, влюблённая, блестящая подруженька. Готовься. Я приду в лучших туфлях и с тысячей вопросов. И ты мне закажешь чизкейк.

Я рассмеялась прямо вслух.

Кафе было уютным и странно тёплым для этого времени года. Знаете, есть такие места — где музыка не мешает разговаривать, где официанты улыбаются, не переигрывая, и где воздух пахнет чем-то вроде ванили, кофе и новой жизнью. Вот таким оно и было.

Я пришла первой. Заказала капучино Полине, как она любит — с миндальным молоком, и себе эспрессо. И, конечно, чизкейк. Один — пока. Потом доза, возможно, удвоится.

Полина появилась ровно в семь. В светло-бежевом пальто, с помадой цвета «твой бывший будет жалеть», и взглядом, который уже кричал «где, чёрт возьми, продолжение драмы?!»

— Ну?! — даже не поздоровавшись, она бросила сумку на диван и села напротив. — Я готова. Лопни. Немедленно. Или я тебя лопну.

— Привет, Полина, как твои дела, как прошла неделя? — попыталась я, с улыбкой невинного котёнка.

— Алиса, я знаю, что у тебя в глазах не просто блеск, а гнусное удовлетворение. Рассказывай, или я начну догадываться сама.

Я рассмеялась и положила локти на стол, склонившись ближе:

— Ты помнишь, как я сказала, что он козёл?

— С трёх интонациями, десятью фактами и фото его майки в доказательство. Да.

— Так вот… Он не козёл.

— Что.

— Ты.

— Подожди, подожди, — она откинулась на спинку дивана. — Сейчас ты скажешь, что он не просто не козёл, а вообще хороший?

Полина молча сделала глоток кофе. Очень медленно. Потом поставила чашку и холодно произнесла:

— Я жду продолжения. Но если ты скажешь, что у него щенки и он спас котёнка из пожара, я встану и уйду.

— У него дочь, — мягко сказала я.

— ...Ты его любовница?

— Нет. Я его девушка.

— И ты знаешь, что у него есть дочь.

— Знаю. И она меня обожает. А я — её.

— Стой. Стоп. — Она подняла руку. — Секунду. Это тот, с которым ты спала, потом исчезла, потом ревела, потом снова спала, и теперь ты — влюблённая мама?

Я кивнула. Без шуток. Просто — честно.

— Он был не готов сказать мне всё. Сначала. Из страха. А потом… пришёл. Посреди ночи. Сказал, что я — его шанс. Что он хочет начать сначала. И сдержал.

Полина смотрела на меня, как будто я превратилась в русалку и одновременно — в сектантку.

— Алиса…

— Я знаю. Это странно. Но мне с ним — хорошо. По-настоящему. И с Варей тоже. Это... как будто я стала частью чего-то целого. Семьи. И я больше не боюсь.

Она вдруг вытянула руку через стол и положила ладонь на мою.

— Ну и слава Богу. Потому что если бы ты снова закопалась под пледом с фразами «все мужики предатели», я бы вызвала тебе экзорциста.

— Ты всё равно вызовешь. Просто для профилактики.

— Разумеется. Но сначала — доедай чизкейк.

— А как у тебя? — спросила я, доедая последний кусочек чизкейка. — Личное. Мужики. Драмы. Дзен?

Полина закатила глаза, как будто я спросила про какой-то особенно абсурдный жанр.

— Ну… личное у меня в стадии «переосмыслений». С Вадимом вроде как окончательно всё. Он стал вести себя, как потерянный пёс: бродит вокруг, в глаза заглядывает, лайкает сторис, но даже извиниться не может нормально.

— Ты его всё ещё любишь?

— Нет, — она сразу покачала головой. — Я скучаю по привычке, по тому, что знала. Но не по нему. Я себе дороже.

Я кивнула. Знала, как это — не любить, но помнить всё.

— А так, — продолжила она, — я хожу на йогу, переписываюсь с каким-то нормальным программистом, который любит мятный чай и котов, и раз в три дня думаю, что пора уехать в Тбилиси и открыть там кафе с видом на горы. Всё по плану.

Я засмеялась:

— Главное, чтобы коты одобрили Тбилиси. И мяту.

Полина наклонилась ко мне, сделав лицо мафиози:

— А теперь скажи честно. Ты с ним спишь?

— Полина! — возмутилась я, но она уже ржала.

— Ну а что! Я хочу знать, была ли у тебя наградная страсть за стойкость и слёзы! Не делай вид, будто ты ангел в хоре.

— Я не ангел, — призналась я, — и да. Сплю. И, Поля… Это не просто «сплю». Это… будто домой пришла.

Она резко смягчилась.

— Тогда не отпускай его. Только не теряй себя по дороге, ладно?

Я кивнула. А в этот момент телефон завибрировал в сумке.

Виктор:

Ты где?

Я улыбнулась. Ответила сразу:

Алиса:

С Полинкой. Пьём кофе. Ты как?

Он не заставил ждать:

Виктор:

Скучаю. Может, мы тебя заберём? Варя как услышала про тебя— уже шарфик на шею надевает.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я невольно рассмеялась и вслух произнесла:

— Варя уже в полной боевой, шарфик надела.

— Варя — это твоя конкурентка, — сказала Полина с ухмылкой. — Ну что, поедешь?

Я ответила Виктору:

Алиса:

Было бы неплохо. Мы на Литейном. Я выйду к углу, как шпион в романтическом боевике.

Ответ пришёл мгновенно:

Виктор:

Через пятнадцать минут. Приготовься к похищению с улыбкой.

Я показала Полине сообщение.

— Ну всё. Увозят меня.

Машина подъехала мягко, как в кино — ровно в тот момент, когда я доела свой злополучный второй чизкейк и собралась вставать.

Машина остановилась у тротуара почти беззвучно. Передняя фара мигнула — и через секунду дверца распахнулась.

— АЛИСА-А-А!!! — закричала Варя из салона и вылетела, как торпеда. Бежала в своём розовом пальто, с косичкой и огромным рюкзаком за спиной — и прямо ко мне, широко раскинув руки.

Я едва успела подхватить её, прежде чем она врезалась мне в живот и повисла на шее.

— Алиса, Алиса! Я думала, ты не придёшь! Я уже всё придумала, мы можем играть, и у нас есть новый чай с мятой, и папа разрешил мультики до восьми, и…

— Варюша, Варюша, дыши, — рассмеялась я, крепко её обняв. — Ты такая теплая, как грелка!

— А ты пахнешь печеньем, — добавила она с важным видом.

Полина, стоящая рядом, изо всех сил пыталась не расплакаться от этой сцены.

— Это кто? — шепнула она.

— Варя, — так же шепотом ответила я. — Маленькое чудо.

И тут из машины вышел Виктор.

— Привет, Полина, — сказал он спокойно, с лёгкой улыбкой. — Рад снова тебя видеть.

— Взаимно, Виктор, — подтвердила она, оценивающе глянув на него, а потом на машину. — Судя по скорости прибытия, ты стал лучше ориентироваться по городу, когда речь идёт о ней.

— Мотивация, — хмыкнул он, не сводя с меня глаз.

Тем временем Варя потянула меня за руку и прошептала:

— А кто с тобой? Такая красивая тётя… Она твоя сестра?

Я расхохоталась, а Полина фыркнула:

— Спасибо, конечно, но мне уже можно на «тётя»?

— Варя, это моя подруга, Полина, — объяснила я. — Она тоже очень важный человек в моей жизни.

— А она будет с нами? — спросила Варя с надеждой. — Можно с нами, пожалуйста?

Полина посмотрела на нас троих и вдруг — неожиданно мягко — сказала:

— Я бы с радостью… Но это уже ваш вечер. У вас, кажется, тут семья собирается. А я — потом, как-нибудь. С десертом.

Виктор с благодарностью кивнул, Варя всё ещё не хотела отпускать её, но я наклонилась и пообещала:

— В следующий раз. Обязательно.

И тогда Варя отпустила, но сказала:

— А можно ещё с ней подружиться? Она хорошая. И помада у неё как у настоящей феи.

Полина засмеялась:

— Ну всё. Теперь я обязана прийти.

Полина чуть задержалась, когда я уже села в машину рядом с Варей, которая продолжала трещать без умолку — о мороженом, о новой заколке, о том, что папа пахнет кофе, а я — карамелью.

Я мельком взглянула в зеркало заднего вида — и увидела, как Полина делает шаг к Виктору. Наклоняется чуть ближе. И что-то говорит ему на ухо.

Я бы и не услышала — но Варя вдруг на секунду замолчала, и слова прозвучали отчётливо, словно мир решил: «Ну ладно, тебе надо это знать».

— Обидишь её — я тебе яйца вырву. С душой. По-дамски.

Виктор слегка отпрянул, потом хмыкнул, кивнул — как мужчина, который понял, что шутки закончились.

Полина, довольная собой, распрямилась, посмотрела на машину, махнула мне рукой — и направилась в сторону метро, как будто ничего не было.

Глава 27

Виктор

Сегодня был первый день декабря.

Питер, как назло, решил не радовать — снег с дождём, ветер в лицо, серое небо и вечная каша под ногами.

Но меня это не волновало. Ни капли.

Потому что сегодня Алиса переезжает к нам.

Не в гости. Не «на пару дней с ночёвкой». Не «давай попробуем».

А по-настоящему.

После всех разговоров, уговоров, вздохов, сомнений, после того, как мы вдвоём столько раз подходили к краю и отступали — сегодня она делает шаг.

К нам.

В наш дом.

В нашу, мать его, семью.

Я с утра встал раньше обычного. Не потому что не выспался — просто не мог лежать. Варя ещё спала, свернувшись клубком, волосы растрёпаны по подушке. Я встал, заварил кофе, включил тихую музыку — что-то фоновое, джазовое — и просто стоял у окна.

И думал: «чем я заслужил?»

Потому что в голове крутились картинки — Алиса в моей рубашке, Алиса в обнимку с Варей, Алиса в моей постели и в моём утре.

А теперь… Алиса в моём доме.

Уже не временно. Уже с коробками, пальто в прихожей, с её дурацкой кружкой с танцующими черепахами, с её списками покупок, с кремом, который пахнет апельсином и остаётся на подушке.

Я до сих пор не верил, что она действительно сказала «да».

— Только не делай из этого драму, — сказала она вечером, когда мы обсуждали переезд. — Это не какой-то рубеж. Это просто… хочется быть ближе. К вам. Навсегда, если можно.

Навсегда.

Чёрт.

Я чуть не разлил кофе, когда вспомнил её голос, когда она это сказала.

Варя тоже на своей волне. С самого утра бегала по квартире с блокнотом:

— Я освободила для Алисы три ящика! Один — для её заколок. Один — для шоколада. Один — для секретов!

Семья — это не просто красиво звучит. Это работа. Ответственность. И в моём случае — второй шанс.

А второй шанс нельзя облажать. Нельзя.

К одиннадцати Варя уже натянула своё «самое приличное платье», настояла, чтобы мы нарисовали табличку «Добро пожаловать домой, Алиса» и притащила её плюшевого бегемота «чтобы он первым её обнял».

К часу дня она приехала.

Я вышел к подъезду, помочь с вещами. Но она уже успела схватить самую тяжёлую коробку.

— Я сильная и независимая, — фыркнула, когда я попытался перехватить.

— А я всё равно хочу понести, — ответил я и забрал её багаж.

Когда мы вошли, Варя уже караулила в коридоре, в своём нелепом розовом платье с пайетками, с табличкой в руках и огромными глазами.

— Алиса!!! — Она взвизгнула и бросилась обнимать.

— Ты что, выросла за ночь? — засмеялась Алиса, крепко обняв её в ответ.

— Нет! Я просто… очень ждала. И бегемот — тоже!

Плюшевый бегемот тут же полетел Алисе в руки. Та ловко его подхватила, прижала к груди.

— Ну всё. Меня официально приняли.

Мы поставили коробки, пальто повесили в шкаф, а Варя провела для Алисы «экскурсию заново»: вот твоя полка, вот твоя кружка, вот твой уголок в шкафу, вот наша подушка для обнимашек, и вот — наш диван, теперь твой тоже.

А я стоял в стороне и не мог поверить, как естественно всё происходило. Без неловкости. Без напряжения. Как будто… так и было всегда.

Марина теперь заглядывала к нам не каждый день — «передаю пост полномочий», как она выразилась по телефону. Варя и правда всё больше стремилась быть с Алисой. Делилась с ней рисунками, спрашивала, как правильно выговаривать «румба» и «самба», и каждый вечер проверяла, будет ли Алиса читать ей сказку, а не я.

Меня это не обижало.

Наоборот. Это было счастье.

Алиса легко влилась в рутину: готовила с нами завтрак (хотя я не сразу простил ей кашу с тыквой), помогала Варьке с домашкой по английскому, оставляла мне на столе записки вроде: «Если ты не улыбнёшься до 10:00, я тебя укушу».

Вечерами мы сидели втроём на диване, смотрели кино. Варя — посередине, как маленький министр гармонии. А когда она засыпала, Алиса оставалась рядом, прижималась ко мне — и всё было так просто. Тепло. Надёжно.

Иногда я просыпался и не сразу понимал, в каком я мире.

В том, где я владелец фирмы на пике роста — или в том, где моя дочь учит плюшевого бегемота делать плие под руководством женщины, которую я люблю до чёртиков.

Фирма выросла.

Серьёзно выросла.

После того контракта — того самого, что мы вытащили почти на зубах — всё сдвинулось с места. Новые партнёры. Инвесторы. Запросы. Переговоры, встречи, расширения штата, новые помещения. У нас появилось подразделение в Москве, и двое из питерской команды теперь живут между городами. А я — мелькал в новостных лентах чаще, чем успевал сам это осознавать.

«Кому доверяют крупнейшие клиенты: три лица новой деловой сцены» — другой. И моя чёртова фотография — серьёзная, в галстуке, с таким выражением лица, будто я съел трёх конкурентов за завтраком.

А потом — вечерний эфир на городском канале. Прямой. С вопросами, с аналитикой, с цифрами. И с Алисой, которая смотрела дома и фотографировала экран.

— Ты, конечно, умный, но там свет падал тебе как-то… эээ, драматично, — прислала она сообщение.

Я смеялся. Потому что это была она. Потому что даже в этом новом, шумном, насыщенном мире — она держала меня на земле.

И Варя тоже.

Периодически она спрашивала:

— Пап, а ты станешь очень-очень знаменитым?

— Не уверен. А хочешь?

— Не знаю. Только если ты не забудешь, что у нас по пятницам варим какао.

Я клялся, что не забуду.

Потому что никакие заголовки, рост капитала, встречи и фонды не значили ничего — если не с кем было делиться этим вечером. Этой пятницей. Этим какао.

И да, теперь меня узнавали в деловых кругах. Подходили после конференций, жали руку, говорили: «Смотрим на вашу динамику, впечатляюще».

Но самое главное — это когда я открывал дверь домой и слышал:

— Пап, Алиса сделала пиццу! С моими огурцами, но ты всё равно должен похвалить!

Это была другая сцена.

Не деловая. Настоящая.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Моя.

В тот день я просто застрял.

Кажется, всё офисное пространство работало против меня: принтер жевал документы, Макс скидывал правки на уже утверждённое, кто-то перепутал цифры в отчётах для инвесторов, и я в какой-то момент понял, что если сейчас всё не доведу до конца — просто не смогу заснуть.

Было уже почти десять.

Телефон вибрировал на столе. Снова Алиса:

Алиса:

Ну ты где? Пицца уже не просто остыла, она обиделась и ушла в холодильник.

Алиса:

Я тоже жду.

Я смотрел на экран, прижимая к виску лоб. Хотел ответить — но в это мгновение дверь в кабинет распахнулась с такой силой, что я дёрнулся и чуть не опрокинул кружку кофе.

На пороге стояла Алиса.

Мокрые волосы падали на плечи, щеки порозовели от холода, а глаза... Глаза смотрели прямо на меня. Серьёзно. Жёстко. И с той самой искрой, от которой я всегда терял ровное дыхание.

Я только открыл рот, чтобы хоть что-то сказать — оправдаться, объясниться, извиниться, как вдруг она…

Развязала пояс своего плаща.

И он медленно распахнулся.

— Господи… — выдохнул я. Совсем не так, как мужчина, который должен говорить умные слова. А как тот, кто внезапно увидел чудо.

Под плащом — ничего, кроме чёрного, полупрозрачного белья. Тонкого. Почти кружевного. И её. Вся она — из ночи, из света, из моего желания.

Я не дышал.

Не потому что боялся испугнуть — а потому что сердце било так сильно, что воздух будто лишний.

Она шагнула в кабинет.

— Если ты не можешь закончить рабочий день — я помогу, — сказала она тихо, будто это обычный вторник.

Я сглотнул. Отодвинул стул. Встал.

— Сядь, — сказала она. Низко. Чётко. Почти властно.

И я подчинился.

Алиса сбросила плащ. Плавно. Будто шелест ветра — и вот он упал к её ногам.

На фоне тусклого офисного света её тело казалось почти нереальным: тонкие бретели белья, изгиб бёдер, прозрачная ткань, играющая на каждой линии.

Она не спешила. Сделала шаг ко мне.

И — не касаясь — посмотрела в глаза.

Потом — медленно, с улыбкой, от которой у меня потемнело в голове, — провела руками вверх по бокам, скользнула к груди. Слегка сжала. Пальцы замерли на сосках, обвела их подушечками и дерзко щёлкнула по одному. Я сглотнул.

— Смотри, — прошептала она.

Я не отводил взгляда.

Алиса прикусила губу, руки скользнули ниже. Медленно. Уверенно. Через плоский живот к тонкому треугольнику прозрачной ткани.

Она коснулась себя. Один раз. Потом другой. Легко. Дразняще. Пальцы исчезли под кружевом, и её веки дрогнули, дыхание сорвалось.

Я едва не сдвинулся с места. Но она остановила меня взглядом.

— Нет. Пока — только ты смотришь.

Ты работал. Я скучала. Я злилась. А теперь — ты запоминаешь. Каждый мой жест.

Она села на диван — не спеша, словно это была её сцена, её правило, её территория.

Кожа в мягком полумраке светилась, как фарфор, дыхание у неё участилось, но глаза по-прежнему не отпускали меня.

— Я хотела, чтобы ты забыл, кто ты, — прошептала она. — На час. На один вечер. Ни директор. Ни глава фирмы. Ни папа. Только ты. Мужчина, который мне нужен.

Я кивнул. Молча. Потому что голос бы всё испортил. Потому что я уже не дышал — я горел.

БЛЯЯЯДЬ, член стоял колом и мне казалось что если она до него дотронется я кончу.

Она чуть раздвинула колени, пальцы легли на бёдра, скользнули вверх по внутренней стороне, медленно, как в танце, как в вызове. И всё это время она не отводила от меня взгляда.

— Ты всё ещё хочешь быть хорошим мальчиком? — её голос был обманчиво спокойным. — Или уже готов просто… хотеть?

Я сглотнул. Не ответил. Только сжал подлокотники кресла.

— Скажи, — прошептала она, проводя пальцами по себе, — тебе нравится, когда я делаю это на твоих глазах?

— Да, — вырвалось почти срывающимся голосом.

Она улыбнулась. Её дыхание сбилось.

— Я думала об этом весь день, — прошептала. — Как ты придёшь, уставший, мрачный. Как сядешь за стол… А я — вот так. Перед тобой. Только в этом.

Она выгнулась, закрыв глаза на секунду, и продолжила:

— А ты будешь сидеть, молчать, сдерживаться. Потому что ты — взрослый. Правильный. Потому что у тебя дела. Подчинённые. Счета. Ответственность.

Потом снова посмотрела прямо в меня. Глаза блестели.

— А теперь скажи мне: ты всё ещё думаешь о работе?

Я покачал головой. Медленно.

— Я думаю только о тебе.

— Тогда встань, — прошептала она. — И подойди. Я хочу, чтобы ты почувствовал, как сильно я скучала.

Я подхватил её за талию, прижал к себе резко, голодно, как будто держал голыми руками огонь — и уже не боялся обжечься. Её кожа была горячей, гладкой, будто выжженной желанием.

Она обвила меня ногами — жадно, властно, как будто это она всё затеяла, и теперь я должен ей подчиниться.

— Скажи, что ты думал обо мне, когда сидел за этим чёртовым столом, — прошептала она, прижимаясь губами к моему уху. — Скажи, что хотел сорваться. Бросить всё к чёрту. Прижать меня к стене. Раздеть. Сильнее.

Я сжал её ещё крепче. И сорвался. Прижал к стене. Целовал, как безумный — не аккуратно, не нежно, а голодно, срываясь на дыхание, на стоны, на жажду, которую слишком долго сдерживал.

— Я хотел тебя с утра, — выдохнул я, губами касаясь её шеи. — Ещё когда ты просто прислала сообщение. Хотел — как животное. До судорог. До помутнения. До грани.

Она выгнулась, потянула за волосы. Её грудь прижималась к моей коже сквозь тонкую ткань, и я сходил с ума — от каждого сантиметра, от каждого дрожащего вздоха.

Я сорвал с неё бельё, как будто оно мешало нам дышать. Поднял, посадил на край стола — жёстко, властно, сдерживая дрожь только на тонком краю.

Она раздвинула колени, встретила меня взглядом — и в этот момент не было ничего, кроме нас. Ни кабинета. Ни дел. Ни мира.

Глава 28

Алиса

Телефон зазвонил в самый неподходящий момент — я стояла на кухне, в обнимку с чашкой, в полной тишине, пока Виктор с Варей строили башню из подушек в гостиной.

На экране — "Мама".

Я вздохнула. Внутри мелькнуло лёгкое беспокойство.

— Привет, мам, — сказала я, прячась в коридор, — как вы там?

— Мы в Питере, — заявила она бодро. — Только что высадились у бабушки. Ты почему не знаешь? Мы тебе вообще-то писали в чат.

— Я... у меня тут немного… завал. Работа, дела…

— Ну так бросай всё. Собирайся. Приезжай. И своего мужчину бери. Мы с папой все хотим с ним познакомиться. Бабушка уже пироги печёт. У неё, по-моему, интуиция — она сразу поняла, что ты не одна теперь.

Я замерла. На секунду. Потом выдохнула:

— Мам… Только он не один. У него есть ребёнок. Дочка. Варя. Ей пять. И… она живёт с ним.

На том конце повисла пауза. Та самая, когда ты отчётливо слышишь, как в голове у собеседника скачут мысли и аргументы.

— У него… ребёнок? — переспросила она. Голос стал чуть выше.

— Да. И она — потрясающая. Я её обожаю.

— Так. Понятно. — ещё секунда молчания, а потом… — Значит, приезжайте все вместе. С ребёнком тоже. Мы тут уже все собрались: бабушка, тётя Лена, Сашка с Настей. Все хотят увидеть, кто этот человек, который смог тебя в себя влюбить.

Я рассмеялась. От облегчения и от того, что… ну вот. Всё-таки моя мама — это моя мама.

— Хорошо. Я спрошу Виктора, когда ему удобно. Мы обязательно приедем.

— Только скажи, чтобы у девочки не было аллергии на малину. А то бабушка уже варенье на стол вывалила.

— Обязательно спрошу. И, мам?

— А?

— Спасибо, что ты… такая.

— Господи, Алиса, не начинай. Я ещё даже не накрашена, а уже должна расплакаться.

Мы обе засмеялись.

Я отключила звонок и ещё минуту просто стояла в коридоре, с глупой улыбкой на губах. Потом выглянула в комнату. Виктор лежал на ковре, Варя карабкалась ему на спину с подушкой наперевес.

— Ребята, — сказала я, — готовьтесь. Нас ждут пироги, варенье и допрос с пристрастием. Моя семья в городе.

Виктор приподнял бровь:

— Это угроза?

— Это любовь. Только громкая и с кастрюлями.

— Тогда я за, — усмехнулся он. — Особенно если будет малина.

Варя крикнула:

— Я люблю пироги! Особенно если с Алисой!

— Тогда, — сказала я, улыбаясь, — давайте собираться. Переодеться, причесаться, взять Варин рюкзак и вперёд — к пирогам и моим родственникам.

Виктор встал первым, потянулся, поднял Варю на руки и, глядя на меня, спросил:

— Нервничаешь?

— Я? Нет. Я абсолютно спокойна. Просто потею от ужаса, — я закатила глаза и пошла в спальню переодеваться.

Мы свернули с главной улицы и поехали по знакомому переулку — узкому, с неидеальным асфальтом, но всё ещё пахнущему детством. Здесь я гоняла на велосипеде, собирала сливы в бабушкином саду и плакала в подушку после первой несчастной любви. А теперь… я ехала сюда в машине, с мужчиной и его дочкой. С моей… почти-семьёй.

— Это тут? — спросил Виктор, когда мы подъехали к небольшому светло-жёлтому дому с черепичной крышей.

— Тут, — кивнула я. — Готовься. Бабушка может быть грозой, но потом накормит так, что ты встанешь только к утру.

— Я уже боюсь, — усмехнулся он, выключая двигатель.

Мы вышли из машины. Варя держала меня за руку, как будто сама немного волновалась, и шептала:

— А бабушка строгая? А пироги сладкие? А если мне не понравится компот?

— Главное — не говори это вслух, — прошептала я в ответ. — И улыбайся.

На калитке висел венок из засушенных колосков и лаванды — бабушка всегда любила мелочи, которые делают дом "живым". Я нажала звонок. Изнутри почти сразу раздался голос:

— Иду, иду! У меня руки в тесте, не торопите старушку!

Щелчок. Калитка отворилась.

И перед нами — бабушка. В переднике, с мукой на щеке, но с глазами, в которых всё понимание мира и жизни.

— Алиса, господи, ну наконец-то! — Она шагнула вперёд и обняла меня крепко. — Думала, ты нас совсем забыла, а ты, оказывается, с… — она окинула взглядом Виктора. — …таким красавцем.

— Бабушка, это Виктор. И Варя.

— Варя? — она сразу нагнулась, чтобы заглянуть девочке в лицо. — Какая же ты хорошенькая. Прям как моя Алиса в этом возрасте. Ну что, поможешь мне потом пирог вынимать?

— А если не обожгусь, то да, — серьёзно кивнула Варя.

— Вот это деловая девчонка, — довольно хмыкнула бабушка.

Во дворе нас уже ждали: мама, папа, тётя Лена, Саша с Настей и даже старый пёс Граф, который моментально подбежал к Варе, как будто знал её сто лет.

Все переглядывались, улыбались, поднимали брови: "С кем это Алиса приехала?"

Я чуть плотнее сжала руку Виктора. Он склонился к моему уху и шепнул:

— У тебя очень красивая семья. Но у твоей бабушки самый грозный взгляд.

— Это она ещё доброжелательная сегодня, — шепнула я в ответ. — Подожди, пока она не узнает, что ты кофе пьёшь без сахара. Для неё это почти преступление.

Мы прошли в дом, и атмосфера тут же сменилась — от лёгкой неловкости к настоящей домашней теплоте. Варя уже сидела за столом, ей наливали компот и выкладывали пирожки.

Мама обняла меня, подмигнула Виктору и сказала:

— Ну, теперь точно вижу — ты счастливая. Сразу по глазам.

— Теперь рассказывай, — добавила мама, перехватывая у меня пальто. — Кто он, чем дышит, и почему у него такие серьёзные глаза.

— Мама, — протянула я, — у него нормальные глаза. Просто он работает много.

— Это тоже запишем, — улыбнулась она, и тут же повернулась к Виктору. — А вы, Виктор, проходите. Тут тесно, но душевно. Если вы Алису выдержали — вас уже ничто не испугает.

— Спасибо, — вежливо ответил он. — У меня отличная тренировка каждый день. Танцы, характер, кофе без сахара.

— Что? — вскинулась бабушка с кухни. — Без сахара?! Ты что, больной?

Все рассмеялись. Варя закатила глаза:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Он просто… странный. Но хороший. Я проверяла.

— Проверяла? — уточнил дядя Саша, присаживаясь за стол.

— Да. Он мне варит овсянку по утрам. А ещё он Алису любит. Так что пусть будет с нами.

Тишина повисла ровно на пару секунд. Потом бабушка вышла из кухни, вытирая руки о передник, и, глядя строго, сказала:

— Варя права. Девочка в пять лет уже понимает, где любовь, а где нет. Так что, если ты — с ней и за неё, садись к столу. Только соли передай.

— Конечно, — кивнул Виктор и передал солонку.

Ужин был невероятным: тёплый, шумный, настоящий. Варя сначала ела аккуратно, потом уже располагалась как своя — с пирогом в одной руке и компотом в другой. Её рассматривали, расспрашивали, но всё с нежностью. Без нажима.

Мама всё время смотрела на нас с Виктором, как будто подбирала нужные слова. И когда мы уже доедали пирог с яблоками, она накрыла мою ладонь своей и тихо сказала:

— Знаешь… я рада, что ты пришла к этому сама. Без советов. Без толканий. Всё по любви. А значит — правильно.

Я с трудом сдержала слёзы.

— Спасибо, мам.

— Я видела, как ты была одна. Как пряталась. Как… закрылась от всего. А сейчас ты — живая. И это видно не только мне.

В этот момент Варя поднялась из-за стола, подошла ко мне и легла головой на плечо.

— Алиса… мне тут тоже нравится. А мы приедем ещё?

— Конечно, приедем, — ответила я и поцеловала её в волосы. — Здесь теперь и твой дом.

И, может, я не говорила этого вслух, но внутри точно знала — да, теперь это моя семья. Целиком. Со всеми — и с Варей, и с Виктором, и с этой кухней, где пахнет пирогами и счастьем.

Поздний вечер был похож на сон — мягкий, тёплый и какой-то неестественно спокойный. Варя уснула ещё в машине, обняв своего бегемота и уткнувшись в моё плечо. Виктор осторожно переносил её на руках, пока мы шли от парковки до лифта, а я шла рядом, чуть сзади, глядя, как он несёт дочь с такой нежностью, будто она — его самое драгоценное сокровище.

— Хороший был день, — сказала я, когда двери лифта закрылись.

— Очень, — тихо ответил он, поправляя плед, которым укрыл Варю. — Спасибо, что убедила меня поехать. Я видел, как ты дома.И как Варя там вписалась… Это было… правильно.

Я улыбнулась.

Лифт плавно замер. Щелчок. Двери раскрылись.

И в тот же миг — как удар в грудь.

Возле нашей двери стояла женщина. Высокая, стройная, с идеально прямыми светлыми волосами, в дорогом пальто, с чемоданом у ног и сигаретой в руке. На каблуках. В полумраке коридора она казалась чем-то из чужой жизни. Не нашей. Не отсюда.

Я сразу почувствовала, как напрягся Виктор. Его спина стала прямой, как струна, руки крепче прижали Варю.

Женщина подняла глаза. Улыбнулась — не сердечно, нет. Как будто репетировала перед зеркалом.

— Привет, Витя, — сказала она. — Надеюсь, не слишком поздно. Я… решила, что хочу увидеть дочь.

Дочь.

Эти слова впились в меня, как лёд. И вдруг всё вокруг замерло.

Моё сердце пропустило удар. Варя всё ещё спала. Виктор… не издал ни звука.

А женщина стояла, словно ни в чём не бывало. Словно не она ушла. Не она всё это разрушила.

И мне впервые стало по-настоящему страшно.

Глава 29

Виктор

Я не верил своим глазам.

Нет, я не верил в то, что она здесь. На пороге моей квартиры. После всех этих лет. После всех слов, что она когда-то швырнула мне в лицо. После того, как... бросила Варю, как чемодан без ручки.

И вот теперь — с сигаретой, с чемоданом, в пальто за ползарплаты и с видом человека, который считает, что ему что-то ещё должно.

Я не сразу понял, что сжал Алисе запястье. Не грубо — просто… крепко. Как якорь. Потому что иначе бы пошёл на неё с голосом, от которого содрогнулась бы лестничная клетка.

— Что ты здесь делаешь? — сказал я наконец. Тихо. Настолько тихо, что Алиса напряглась. А значит, голос у меня был ледяной.

Женщина усмехнулась. Наглая, отточенная, словно вырезанная из глянца.

— Ты же знаешь. Я пришла за дочерью.

Слово «дочерью» прозвучало, как пощёчина.

Я почувствовал, как внутри всё начинает закипать.

Я вдыхал медленно. Я слишком хорошо знал, что будет, если сорвусь. И рядом — Алиса. Варя. Все мои настоящие смыслы этой жизни.

— Ты не видела её пять лет, — я выдохнул, стараясь не поднять голос. — Ни писем. Ни звонков. Ни чёртовой открытки на день рождения. Ты отказалась от неё.

— Я запуталась, — она сделала шаг ближе. — Я тогда не справлялась, Витя. Ты был всегда сильнее, собраннее… А я — просто…

— Ты была взрослая женщина, — перебил я. — И сделала выбор. А теперь зачем? Что ты здесь забыла?

Молчит.

Алиса слегка сжала моё запястье в ответ. Спокойно, но решительно. Её голос прозвучал тихо, но твёрдо:

— Дай мне Варю.

Я посмотрел на неё. В её глазах не было паники. Не было растерянности. Только осознанность. И защита.

— Я отнесу её внутрь, — продолжила Алиса. — Пока она не проснулась. Пусть хоть эта ночь будет без грязи.

Я кивнул. Передал ей Варю, аккуратно, стараясь не потревожить. Девочка чуть повела плечом, уткнулась в Алису, но не проснулась.

Я остался на пороге. Смотрел, как Алиса уносит Варю вглубь квартиры — осторожно, как самое драгоценное, что можно держать в руках. Дверь за ней мягко прикрылась.

А рядом со мной стояла Виктория.

Та самая Виктория, которая исчезла пять лет назад и теперь смотрела с вызовом — и с чем-то ещё. То ли раздражением, то ли презрением. И вдруг, голосом, в котором не было ни капли раскаяния, она спросила:

— А это кто ещё такая?

— Что она делает с моим ребёнком?

Я медленно повернулся к ней.

— Твоим?

— Да. Моим, Виктор. Я — её мать, хочешь ты этого или нет. А ты позволяешь какой-то чужой бабе носить её на руках?

Я замер. Сделал вдох. Второй. Чтобы не сорваться.

— Ты хочешь говорить о чужих? — спросил я, глядя ей прямо в лицо. — Тогда напомни мне — кто исчез на четвёртом месяце, оставив на столе записку и ключи? Кто не звонил, не спрашивал, не пытался увидеть собственную дочь пять лет? Кто для Варвары вообще не существует?

— Не драматизируй, — бросила она. — Я была молода. Запуталась.

— Мы все были молоды. Я тоже не знал, что делать. Но я остался. Варя выросла без тебя. Она даже не помнит твоего лица. А теперь ты хочешь, чтобы я что? Поставил тебя у кровати и сказал: «Смотри, Варя, это твоя мама. Просто забудь, что её не было половину жизни»?

Она отвела взгляд, но ненадолго.

— Мне просто нужен шанс. Один. Я хочу… наладить всё. Вернуться. К ней. К тебе.

Я рассмеялся. Тихо, устало.

— Вернуться? Ты вообще видела, во что ты возвращаешься? Ты понятия не имеешь, какая Варя. Что она любит. Чего боится. Какие у неё привычки, слова, ритуалы. Ты не мать, Виктория. Ты — биология.

Она усмехнулась. Медленно. Ядовито. Как будто только этого и ждала.

— Не забывай, Витя, — сказала, наклонив голову. — По документам я всё ещё её мать. У меня те же права, что и у тебя. Юридически, ты не имеешь права запрещать мне видеть дочь.

Я медленно выдохнул, но внутри всё сжалось от злости. Руки дрожали.

Я смотрел на неё, на это тщательно уложенное лицо, на пальто, на идеальные ногти, за которые она, видимо, цеплялась в попытке казаться уверенной. А внутри всё клокотало. Не от страха — от отвращения. От боли, которую она когда-то оставила, сбежав. От страха, что теперь может снова попытаться вломиться в то, что мы с Варей строили годами.

— Уходи, Вика, — тихо сказал я. Спокойно, но так, чтобы каждый слог резал. — Никто тебя видеть не хочет. Ни я. Ни она. Ни тем более наша дочь, которую ты бросила.

Я кивнул в сторону лестницы:

— Исчезни. Пока ещё можешь уйти просто так.

Она чуть пошатнулась, будто не ожидала. Губы дёрнулись, но слова не вышли. Она только смерила меня взглядом, сжав челюсти, потом развернулась на каблуках и пошла вниз, громко, демонстративно, словно уход был её решением.

Я не смотрел ей вслед. Просто шагнул в квартиру и закрыл за собой дверь.

И сразу — тишина.

В полумраке прихожей стояла Алиса.

В темной футболке, босиком, с чуть взъерошенными волосами и покрасневшими глазами. Она не говорила ничего — только смотрела. На меня.

И в её взгляде не было вопросов. Не было страха.

Там была тревога. Глубокая, сдержанная. И сила. Такая сила, которой мне сейчас так не хватало.

Я подошёл. Просто подошёл — и обнял её. Крепко. Без слов.

Потому что после того, как прошлое снова постучало в дверь, мне нужно было только одно: настоящее.

Она. Варя. Дом.

— Всё в порядке, — прошептал я ей в волосы. — Я не пущу её обратно. Ни в нашу жизнь. Ни к Варе. Ни на шаг.

Алиса кивнула, потом прошептала:

— Ты уверен, что она просто не запуталась?

Я замер. Медленно вдохнул.

— Возможно. Но я не могу рисковать Варей. У неё стабильность. Любовь. Её не надо снова бросать в холод, чтобы кто-то разобрался с собой. Мы только начали строить что-то настоящее.

— Я не против того, чтобы она появилась в жизни Варвары, если... — Алиса сделала паузу. — Если это действительно нужно ребёнку. Но только, если Варя сама захочет. Без давления.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я молчал. Смотрел на неё. И в какой-то момент — впервые за весь вечер — выдохнул глубоко.

— Ты удивительная, — сказал я. — Я не знаю, чем я это заслужил. Но я сделаю всё, чтобы не потерять.

Алиса улыбнулась чуть устало, но искренне.

— Тогда пойдём. Варя во сне начала звать тебя. Кажется, ей нужен папа. И, возможно, вода с трубочкой.

Я кивнул. Мы прошли в комнату.

А мир за дверью остался снаружи. Со всеми нерешёнными вопросами. Но внутри — был свет, был дом, была любовь.

И я знал, ради чего я буду стоять до конца.

Глава 30

Виктор

Рабочий день был как натянутая струна. С утра совещание с подрядчиками, потом две встречи подряд, один растянутый на полдня звонок с потенциальными инвесторами и стопка документов, которую Лена принесла на подпись с ехидным:

— Удачи, начальник. Если что — кофе в капсуле и в молитвах.

К половине третьего я наконец закрыл ноутбук, откинулся в кресле и закрыл глаза. Всё гудело: мозг, плечи, виски.

— Живой? — донёсся голос Макса от двери. Он постучал только для приличия — всё равно зашёл.

— Относительно, — буркнул я. — Если я внезапно замолчу — вызывай врача или юриста. В зависимости от цвета моего лица.

— Принято. Врач если серый, юрист — если синий, — сел в кресло напротив, поставил на стол два кофе. — На случай, если ты совсем сдался.

— Спаситель.

Мы оба молча сделали по глотку.

— Как инвесторы? — спросил он, слегка нахмурившись.

— Внимательные. Много вопросов. Один из них ковыряется в цифрах по три круга. Мне кажется, он просто ищет, к чему прикопаться. Но в целом — перспективно. Если выйдет — удвоим объёмы в первом квартале.

Макс кивнул. На секунду помолчал.

— А ты сам… как?

Я прищурился.

— Это уже не про работу?

— Нет. Это про Алису. И про ту… фигню у двери на днях. Лена мне рассказала, что ты пришёл на следующее утро с таким лицом, будто въехал в бетон стеной. Только без машины.

Я провёл рукой по лицу. Конечно, Лена рассказала. И кофе, небось, в этот день за меня допила.

— Не могу выкинуть это из головы. То, как она стояла… как будто всё по-прежнему. Только ничего не по-прежнему. Варя не помнит её. И она этого не понимает. Думает, что можно просто зайти, сказать: «Я мама», — и всё исправить.

Макс кивнул, сжал пальцы в замок:

— А ты боишься, что Варя может… потянуться к ней?

— Не то чтобы боюсь. Просто… я не хочу, чтобы у неё в голове снова что-то развалилось. Она только научилась спать спокойно. Только приняла Алису. Только открылась. А тут...

— Понимаю.

Он посмотрел в окно, потом снова на меня:

— Алиса держится?

— Лучше, чем я, — хмыкнул я. — Спокойная, собранная. Думает о Варе, не о себе. Даже предложила не торопиться и дать Виктории шанс, если Варя сама захочет.

Макс усмехнулся:

— Вот за это я её и уважаю. Она не давит. Она не «я или она». Она — за семью. За Варю. За тебя.

Я смотрел на свой кофе, медленно крутил чашку между ладонями.

— Я её люблю, Макс. Так, что иногда даже страшно. Потому что если потеряю — не соберусь обратно.

— Тогда не теряй, — сказал он просто. — Иди домой, когда всё подпишешь. Не геройствуй.

Я только собрался вернуться к документам, когда дверь в кабинет распахнулась почти с треском. Лена влетела, как ураган — глаза горят, дыхание сбилось, волосы растрепались.

— Вить! Вить, там… Вика! — выпалила она, словно матерное слово.

Я поднял голову. Внутри сразу щёлкнуло.

— Здесь? — спросил я спокойно. Слишком спокойно.

— У приёмной. Сказала, что не уйдёт, пока ты не выйдешь. Спорила с охраной. Кричала, что она мать твоего ребёнка и ты обязан её принять. И ещё добавила: «Публичные скандалы тебе, Виктор, ни к чему — ты теперь лицо компании».

Макс выругался:

— Офигеть. У неё хоть капля совести осталась?

— Сомневаюсь, — буркнула Лена. — Она села на диван, как королева на трон, только взгляд такой, будто ей весь офис должен.

Я выпрямился. Медленно. Холод внутри сменился жаром — от злости. От презрения. Но снаружи — ни одной лишней эмоции.

— Где она сейчас точно?

— У ресепшена. Не сдвинулась с места.

— Я сам, — сказал я. — Один.

— Вить, — попытался вставить Макс, — может, стоит…

— Нет, — отрезал я. — Это между мной и Викой. Только.

Лена сделала шаг ко мне:

— Ты уверен? Я с тобой с самого начала, я знаю, что она может. Не пускай её. Даже в офис. Даже в разговор.

Я кивнул ей. С благодарностью.

Я вышел из кабинета и пошёл через коридор. Каждый шаг — будто отсечка. Сердце стучало ровно, сдержанно, но внутри что-то уже горело. Знал я эту походку. Этот взгляд. Эти методы. Всё знал. И всё равно — был готов, потому что не позволю ей снова разрушить хоть кусочек того, что мы с Алисой выстроили. Что я выстраивал с Варей. Годами. Без неё.

У ресепшена действительно было непривычно тихо. Девушки из офиса сидели с прямыми спинами и напряжёнными лицами, не глядя в сторону дивана. А на диване — она. Вика.

Безупречно уложенные волосы. Дорогой плащ. Сигаретный чехол в руке, хотя курить в здании запрещено. И взгляд — прямо на меня. С вызовом. Как будто это она имеет право диктовать условия.

— Вика, — кивнул я, останавливаясь на расстоянии вытянутой руки. — Ты получила, что хотела. Я здесь.

Она встала. Медленно. Меряя шаг. Как на подиуме, а не в приёмной компании.

— Ты мог бы хотя бы предложить пройти в кабинет, — сказала она, вскинув подбородок. — Разговор не из тех, что обсуждаются при секретарях.

— Согласен. Но ты не гость. И не клиент. Ты — человек, которого я не звал. Поэтому разговор будет коротким. Здесь.

Вика окинула меня взглядом с ног до головы, оценивающе. Секунду молчала. А потом улыбнулась. Хищно.

— Я хочу видеть Варю. Увидеть, поговорить. Провести с ней время. Я её мать, Виктор. И я имею право.

Я сжал челюсть.

— Тебя не было пять лет. Пять. Ни одного визита. Ни одного письма. Ни подарка на день рождения. Варя не знает, кто ты. И не хочет знать. Она счастлива. Спокойна. Любима. И ты — лишняя в её мире.

— Это ты решил? — она шагнула ближе. — Или твоя новая любовница?

— Это я вижу каждый день, — ответил я спокойно, но внутри уже поднималась волна. — Это я решаю, потому что я с ней живу. Я знаю, чем она живёт. А ты — пустой звук из прошлого.

Вика прищурилась. И вот тогда я понял: сейчас будет настоящий удар. Ни эмоций, ни раскаяния. Только холодный расчёт.

— Я подам в суд, Виктор, — произнесла она почти лениво. — И знаешь, что скажу? Что ты скрывал от меня местонахождение ребёнка. Что препятствовал встречам. Что манипулировал девочкой и не давал ей права на мать. Я найму юриста. Хорошего. С прицелом на шум.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я смотрел ей в лицо. Не отводя взгляда. А она продолжала:

— А если мне повезёт с судьёй, я подниму вопрос о лишении тебя родительских прав. Да, ты не пьёшь, не бьёшь, у тебя стабильный доход — всё прекрасно. Но я — мать. По закону. А ты — человек, который не дал мне ни единого шанса.

Я встал ближе. Голос стал ниже:

— Не тебе говорить о шансах. Ты свой шанс сожгла, когда выбрала сбежать. Не путай свою вину с моим выбором.

Она посмотрела на меня исподлобья — долго, оценивающе, как будто примеряла, где именно ударить.

— Я не хочу скандалов, Виктор, — сказала она, ровным голосом. — И не хочу войны. Но ты ведь понимаешь… Если я просто подам в опеку, скажу, что ты препятствуешь моим встречам с ребёнком — они начнут проверку. Дом, окружение, условия. Всё. Тебя вызовут, Алису вызовут, будут расспрашивать Варю. Снимать, как она реагирует. Смотреть, где она спит. Кто её кормит. Всё. Это не угроза. Это просто порядок.

Я молчал. Но внутри уже всё сжималось. Не от страха — от отвращения.

— Ты не хочешь этого. И я тоже. — Она сделала вид, что заботливо улыбается. — Зачем ребёнку стресс? Зачем тебе неприятности на ровном месте? Мы же взрослые. Можем договориться. Просто… я хочу немного времени с ней. Иногда. Без вмешательства. Без наушников в соседней комнате. Я же её мать.

Я смотрел в её глаза. В этот голос. И всё понимал.

Она не пришла из любви. Она пришла из контроля. Из желания доказать, что может всё, что захочет. Даже если это «всё» — чужая жизнь, в которой для неё не осталось места.

— Ты подаёшь это как компромисс, — выдохнул я. — Но это — давление.

— Нет, Витя, — сказала она мягко. — Это предложение. Либо ты согласишься, либо нас ждёт официальная история. Документы. Отчёты. Публикации, может быть. Ты же не хочешь, чтобы имя Варвары всплыло в разделе новостей?

Она знала, куда давить. Она выбрала самое грязное. Самое уязвимое место.

Я сжал челюсть. На секунду закрыл глаза. Потом выдохнул:

— Хорошо.

— Ты можешь увидеть её. Но позже. Не дома. Не наедине. В нейтральной обстановке. Я сам скажу когда.

Вика улыбнулась, как будто получила билет в первый ряд.

— Умный мальчик. Так и знала, что в итоге ты поймёшь, как надо.

Но, — она слегка склонила голову, — к чему ждать?

Я ведь знаю, где она сейчас. Танцы. Та студия, где ты её всегда забираешь.

Я резко поднял взгляд.

— Ты следила?

— Не преувеличивай. Просто интересовалась. Одна фотография в соцсетях — и всё понятно. Ты же любишь выкладывать, как ты у дочки на репетиции.

Так что давай поедем. Вместе. Прямо сейчас. Заберём её. Это будет… естественно. Она тебя знает, ты будешь рядом. Я не хочу напугать её.

Я молчал. Плечи напряглись.

Она приближалась к запретной черте, но всё ещё делала вид, что не переступает.

— Вика… — голос у меня был глухой. — Это не та встреча, которую ты хочешь. Варя тебя не помнит. Если ты появишься вот так — внезапно — она испугается. Она задаст вопросы. А я не дам ей снова бояться.

— Она ребёнок. Быстро привыкает, — отрезала она. — Я не собираюсь терять ещё пять лет, ожидая твоего благословения. Или пока твоя новая пассия перестанет быть такой важной частью жизни моей дочери.

Я резко сделал шаг ближе.

— Она стала частью её жизни, потому что была рядом. Когда ты ушла. Когда Варя болела. Когда плакала. Когда смеялась. Когда впервые пошла в сад. В школу. На танцы.

А ты? Ты просто хочешь прийти и сказать: «Я — мама»?

Она не отвела взгляда. Только усмехнулась.

— Тогда поехали. Посмотрим, насколько ты готов быть отцом, если не можешь дать девочке право знать собственную мать.

Я сжал кулаки.

И знал — если сейчас не сыграть аккуратно, она действительно пойдёт дальше. И больнее.

Глава 31

Алиса

Я обожаю это время дня. Когда зал наполовину пуст, дети ещё взахлёб делятся впечатлениями, но уже начинают прощаться, обуваются, бегут к родителям с криками: «Смотри, как я кружусь!» или «Алиса сказала, что у меня получается лучше всех!»

Я сидела на полу, складывая ленты и пару заблудших заколок в коробку. Варя как раз махала мне рукой из-за стеклянной двери, уже в куртке, с румяными щёками и шпилькой на бок — у неё была репетиция с младшей группой, и она, конечно же, «случайно» осталась чуть дольше всех. Я подмигнула ей — она рассмеялась и выбежала в коридор.

И вот тогда я его увидела.

Виктор. Мой Виктор. В дверях. В пальто, в котором он всегда кажется выше, строже, невыносимо красивым. Он стоял в проходе, с тем выражением, от которого у меня таяли колени: чуть уставший, но тёплый взгляд. Глаза искали мои — и нашли.

Я улыбнулась. Мягко. Почти автоматически.

А потом… я увидела, что рядом с ним кто-то стоит.

Женщина.

Высокая. В идеально сидящем пальто. Волосы собраны небрежно, но стильно. Плечи прямые. Взгляд острый, как лезвие. И я сразу поняла. Не потому что Виктор посмотрел на неё. А потому что он не смотрел.

Он смотрел на меня. Но... в этом взгляде было что-то новое. Смешанное. Оборонительное. Предупреждающее.

Я выпрямилась. Сердце ёкнуло. Варя, ни о чём не подозревая, болтала рядом с отцом, подталкивала его к выходу. Женщина опустила взгляд на неё.

Я тоже вышла в коридор. Шаг. Второй. Улыбка на лице стала чуть жёстче — будто кожа натянулась.

Я сделала шаг — и увидела, как она уже наклонилась к Варе.

Вика. Та самая, из прошлого. Из раны, которую я никогда не касалась. Из страха Виктора. Из отсутствия Вариной истории.

Она наклонилась к ребёнку. Без спроса. Без разрешения. И, натянуто улыбаясь, проговорила:

— Привет, Варя.

Девочка замерла на секунду, чуть нахмурилась.

— Привет, — ответила она вежливо, как я её учила. — А вы кто?

Вика не моргнула.

— Я твоя мама.

Секунда.

Медленная. Ужасная.

Я услышала, как у меня внутри всё рухнуло. Виктор тоже застыл, но только на миг — а потом резко шагнул вперёд, поднял Варю на руки и почти рывком отодвинул от Вики.

— Мы… не так планировали это, — тихо сказал он, глядя на неё, но голос был сжат. Жёсткий. Почти металлический.

— А я не собираюсь ждать, — бросила Вика. — Мне не нужно ваше одобрение, Витя. Я мать. И пришла забрать своё. Я не собираюсь стоять за дверью, пока вы решаете, что мне можно.

Варя подняла на Виктора глаза. Большие, круглые, с тем самым выражением, от которого у него всегда сжималось сердце.

— Правда?.. У меня есть мама?

Секунда.

И я увидела, как её глаза — расширились. Засветились. Как в ту самую секунду, когда в ребёнке пробуждается мечта, о которой он даже не знал.

Варя соскользнула с рук Виктора, приземлилась на пол и резко развернулась. Щёки вспыхнули, губы расплылись в улыбке — настоящей, детской, доверчивой.

— Алиса! — закричала она, бросаясь ко мне. — Алиса, ты слышала?! У меня есть мама!

И прежде чем я успела что-либо сказать, она схватила меня за руку, крепко, радостно, и потянула к Вике, подпрыгивая от восторга:

— Мама, это Алиса! Моя подружка! Она классная! Она со мной танцует, делает мне причёски и знает, какие у меня носки с лисами!

Я замерла, стараясь не выдать ни один шорох боли. Потому что да. Это — Варина радость. И это — её право. Радоваться. Верить.

Но Вика посмотрела на меня… как на мусор у порога.

Сверху вниз.

С прищуром.

С той самой кривой полуулыбкой, которой женщины режут друг друга без ножа.

— А с тобой, — сказала она тихо, но с нажимом, — мы ещё поговорим.

Я не ответила.

Не потому что испугалась. А потому что в этот момент Варя посмотрела на меня с таким доверием, что я знала: моя сила — не в ответе. А в том, чтобы остаться рядом.

— Пойдём, зайка, — сказала я, гладя её по голове. — Надо переодеться. А то в куртке вспотеешь.

— А мама пойдёт с нами? — спросила она, оборачиваясь через плечо.

Я посмотрела на Виктора. На Вику.

И поняла — этот бой ещё только начинается. Но я стою в нём не одна.

Варя взяла меня за руку. И мы ушли в раздевалку.

Мы вошли в раздевалку, и я на секунду прикрыла за собой дверь, словно отрезая мир снаружи. Варя уселась на лавку, болтая без остановки:

— Представляешь?! Она пришла! Вот прям пришла! Я думала, у всех мамы как у других — на фотках, или в книжках, а у меня нет. А теперь есть! Настоящая!

Я присела рядом. Медленно. Улыбнулась — чуть дрожащей улыбкой.

— Ты удивилась, да? — спросила я, помогая ей стянуть рукав.

— Да! — Варя закивала. — Но она красивая. И пахнет духами. Не как ты — ты пахнешь кремом и мандаринками. А у неё прям… как у феи.

Я сжала губы, стараясь не дать дрогнуть голосу.

— Феи бывают разные, зайка. Некоторые появляются внезапно, а потом исчезают. Ты ведь знаешь, что важно — кто рядом с тобой каждый день?

— Знаю, — кивнула она, поджимая губы. — Но… всё равно круто. Алиса, а она правда меня любит?

Я остановилась. Положила ладонь ей на коленку. Не было правильного ответа. Только — честный.

— Я не знаю, милая. Мне правда трудно сказать. Она — часть тебя. Но... любовь — это не просто слова. Это поступки. И время. А ещё — верность. Понимаешь?

Варя чуть нахмурилась, но кивнула.

— Как ты и папа?

— Как мы. И как ты. Потому что ты — тоже умеешь любить. Сильно-сильно.

Она наклонилась ко мне, прижалась лбом к моему плечу.

— Ты всё равно не уходи, ладно?

Я обняла её крепко. Настолько крепко, насколько позволяла сила.

— Я никуда не уйду. Никогда. Даже если появятся сто фей — я останусь твоей Алисой. Всегда.

И Варя прошептала:

— Хорошо. Потому что если ты уйдёшь, я не знаю, кто будет знать про мои носки с лисами.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я рассмеялась. И тут же уткнулась носом ей в волосы, потому что слёзы подступили, но я их не выпустила. Ради неё.

Мы вышли из раздевалки вместе. Варя сжала мою ладонь сильнее, чем обычно — в ней было волнение, нетерпение, и что-то ещё… детская наивная вера в чудеса, которую трудно удержать.

У входа стоял Виктор. Рядом — Вика. Всё такая же безупречная. Сдержанная. Непроницаемая. Но глаза горели — и я видела: она чувствовала, что заново вступила на эту сцену. Свою. Только вот декорации изменились. И актёры — тоже.

— Ну что, Варюшь, — голос у неё был ласковым, даже чрезмерно, как будто она читала с листа. — Устроим с тобой вечер мамы и дочки?

Я почувствовала, как Варя чуть замерла. На долю секунды. Потом подняла глаза на Виктора и нерешительно сказала:

— А можно?

Он напрягся. Я видела, как сжались его пальцы, как он едва заметно качнул головой.

— Нет, — коротко бросил он.

— Виктор, — тут же вскинулась Вика, голос стал холоднее, — я её мать. И я имею право проводить с ней время. Ты не можешь мне запретить.

Варя всё ещё смотрела на него. С ожиданием. С лёгкой надеждой. Она не рвалась к ней. Но… она хотела попробовать. Потому что детское сердце всегда ищет, где тепло.

— Пап, — тихо спросила она. — Можно мне?.. Один раз?.

Виктор перевёл взгляд на меня. И в этом взгляде — весь груз решений, которые невозможно принять правильно. Я шагнула ближе, положила руку ему на плечо. И прошептала:

— Пусть. Один вечер. Варя должна увидеть всё сама. Мы рядом. Мы подстрахуем.

Он медленно выдохнул. Потом опустился на колено перед дочкой:

— Один вечер. Хорошо?

Варя кивнула. Осторожно. С улыбкой. Вика взяла её за руку. Та чуть напряглась — но не выдернулась. Просто посмотрела на меня — как бы спрашивая, точно ли всё в порядке.

Я кивнула ей. И Варя улыбнулась шире.

Вика же не удержалась: кивнула в мою сторону и прошептала с ядовитым прищуром:

— С тобой мы ещё поговорим.

Я только улыбнулась. Невозмутимо. Потому что мне нечего доказывать.

Прошла неделя.

Неделя тревожных взглядов. Тишины за ужином. Вариного щебетания, за которым мы прятали свои настоящие чувства. И вот сегодня — редкий момент, когда все собрались за одним столом. Только женщины. Только «наши».

Я, Наталья — мама Виктора, Марина — бывшая няня Варюшки, и, конечно, Полина, без которой я бы уже давно уехала в Тбилиси открывать кафе и рыдать в вино.

Мы сидели на кухне. Я налила чай. Варя где-то носилась по квартире с фломастером в руках и то и дело кричала:

— Смотри! Это ты, Алиса! А это баба с крыльями! Она тебя спасает!

— Почти как в жизни, — вздохнула Полина, откусывая пряник.

— Ну? — сказала Наталья, скрестив руки. — Рассказывай. Всё. Без глянца.

Я вдохнула.

— Вика. Она пришла в студию. Представилась Варе. Без разрешения. Назвалась её матерью прямо при ребёнке. Виктор… он растерялся. Не ожидал, что всё так быстро произойдёт. А потом…

Я замолчала. Полина положила ладонь на мою.

— Потом началось то, чего ты боялась, да?

Я кивнула.

— Варя теперь… светится рядом с ней. Спрашивает про неё. Хочет быть с ней. А я...

— Ты боишься, что она выберет её, — тихо сказала Марина. — Это нормально.

Наталья не сдержалась — громко поставила чашку.

— Эта тварь... — произнесла она с таким ядом, что даже Полина моргнула. — Вы хоть понимаете, что она с ним сделала? Мой сын… Он был пустой. Как стекло. Ходил в офис, забирал Варю, молчал, спал по два часа. И ни разу не сказал, как ему больно. Только однажды... я увидела, как он плакал. В ванной. Думает, что я не слышала.

Я сжала кружку в руках. Слёзы подступили сами.

— Алиса, — продолжила она мягче. — Он впервые начал жить, когда ты пришла. Когда Варя стала смеяться не только в садике. Когда в доме снова появился запах кофе и женских духов. Я это не отдам. Не ей. Ни за что.

Полина хмыкнула:

— Надо быть очень глупой женщиной, чтобы променять живую семью на спектакль.

Я подняла глаза.

— Вы правда верите, что Вика... не ради Варюшки?

Наталья и Марина обменялись взглядами.

— Она вернулась ради денег, — сказала Наталья. — Я её видела, я её знаю. Она никогда ничего не делала просто так. И уж точно не из любви.

Я выдохнула. И вдруг почувствовала, как во мне поднимается не паника, не страх — а что-то другое. Уверенность.

— Тогда мне придётся быть рядом.

Полина кивнула:

— Вот. Вот это моя Алиса. Теперь точно не дам тебя в Тбилиси.

И где-то из коридора Варя закричала:

— Мама пришла! — крик Варюшки прозвучал в ту же секунду, как хлопнула входная дверь.

Я резко встала. Сердце ёкнуло.

— Варя?! — выкрикнула я и выбежала в коридор.

Она уже стояла у распахнутой двери, босиком, с одним крылом от бумажной феи, которое болталось на скотче.

А на пороге — Вика.

— Варя, ты почему сама дверь открыла? — строго спросила я, подхватывая её за плечи.

Но Варя даже не успела ответить. Вика шагнула вперёд, чуть склонилась и с язвой в голосе произнесла:

— А что, она не может открыть дверь родной матери? Или ты теперь и это хочешь ей запретить?

— Я не разрешала ей подходить к двери одной, — отрезала я, сдержанно, но достаточно громко.

Вика вскинула подбородок. Уже готовилась что-то сказать — в духе своей фирменной язвительности, но тут в прихожей появилась Наталья.

Вика вздрогнула. Почти незаметно, но я это увидела. Не ожидала.

Наталья шагнула ближе, спокойная, как ледяной штиль. Только в глазах — буря.

— А вот и ты, — сказала она, как будто встретила давно забытую должницу. — Не думала, что у тебя хватит наглости появиться в этом доме. После всего, что ты сделала.

Вика выпрямилась. Склонила голову — на её лице появилась дежурная улыбка.

— Наталья Сергеевна… добрый вечер.

— Он был добрым, пока ты не испортила его своим присутствием.

Варя стояла рядом, цеплялась за мой рукав. Смотрела то на одну, то на другую. И, несмотря на весь детский восторг, чувствовала — что-то не так.

— Я пришла просто проведать дочь, — продолжила Вика. — Без скандалов. Без претензий. Я не кусаюсь, честно.

— Нет, — спокойно ответила Наталья. — Ты не кусаешься. Ты — душишь изнутри. А мы только начали нормально дышать.

Я почувствовала, как у меня за спиной подоспели и Полина, и Марина. Вика вдруг поняла, что стоит не перед одной «Алисой», а перед настоящей стеной.

— Варя, солнышко, — тихо сказала я, опускаясь к ней, — иди к себе. Поиграй, ладно? Я сейчас подойду.

Она кивнула и исчезла за поворотом коридора.

— Так вот что, — сказала Наталья, делая шаг вперёд. — Уходи, Вика. Пока всё не закончилось хуже, чем ты ожидала. Тут тебе не будут рады. Ни сегодня. Ни завтра. Ни через год.

— У тебя нет права так со мной разговаривать, — процедила Вика.

— А ты — утратила его, когда бросила мою внучку, — отчеканила Наталья. — И знаешь, что самое страшное? Не то, что ты тогда ушла. А то, что сейчас ты вернулась не ради неё. И это видит каждая женщина в этой комнате. Кроме, может быть, пятилетней девочки. Пока.

На этот раз Вика не ответила. Просто развернулась. Каблуки стукнули по полу, и она исчезла за дверью.

Я медленно выдохнула. А Наталья повернулась ко мне:

— Если она появится тут ещё раз без Виктора — зови меня. И я ей объясню, где она живёт.

Полина шепнула:

— Не женщина. Артиллерия.

— Он был добрым, пока ты не испортила его своим присутствием.

Глава 32

Виктор

Я только закрыл ноутбук и потянулся за пиджаком, когда телефон завибрировал на столе. Вика.

Я не хотел брать. Не был готов. Ни на секунду. Но интуиция — та самая, которая срабатывает, когда рядом с твоей жизнью снова разгорается пожар, — уже толкала: возьми. Это важно.

— Алло?

И сразу — всхлипы. Судорожные, будто она вот-вот задохнётся.

— Вика? Что случилось?

— Они... — её голос сорвался. — Они чуть не вышвырнули меня из квартиры!

Я замер.

— Кто — «они»?

— Твоя мама, твоя любовница и эта… эта!!!

пришла просто увидеть Варю! Спокойно! Без конфликтов! А они накинулись, как волчицы! Особенно твоя мама… Виктор, она меня унизила при ребёнке!

Я сжал переносицу. Вдох. Выдох.

— Ты пришла туда без меня, хотя мы договорились, что я буду рядом, если речь о Варе.

— Я думала, Варя обрадуется! Я — её мать, Виктор! Я не обязана ждать разрешения, чтобы видеть своего ребёнка! Я дала ей жизнь, я… я чувствовала, как она ко мне потянулась! — голос сорвался окончательно, превратился в сдавленное рыдание. — Но там была такая враждебность… Она всё почувствовала. Она смотрела на меня и чувствовала, как меня там… ненавидят! Это же ребёнок, Витя!

Я обернулся к окну. Темнеет. Фонари отражаются в стекле. Город живёт, а я стою в центре бури, которую сам когда-то заткнул в ящик и закопал как можно глубже.

— И ты думаешь, ты помогла ей этим визитом? — спросил я тихо.

— Я не могу быть матерью только по графику, Витя! Это не суд. Это не режим общения! Я хотела, чтобы она увидела — я рядом. Что я есть. Что я борюсь!

— Ты опоздала на пять лет, — сказал я жёстко. — Пять. Она уже всё выстроила. У неё есть стабильность. Семья. У неё есть Алиса.

— Алиса… — голос Вики снова стал холодным. — Она не мать. Она может быть хоть трижды чудесной женщиной, но она — никто Варе. Я мать. И я не позволю, чтобы меня оттеснили на задний план.

Я молчал. Потому что чувствовал, как внутри начинает подниматься злость. Но теперь — не от боли.

— Я хочу быть с ней в её привычной среде! — выкрикнула Вика, не сдерживаясь. — Я хочу видеть, как она живёт! Что она ест, с кем общается! Хочу знать её любимую кружку, игрушку, цвет одеяла! Я хочу быть её матерью по-настоящему, а не тенью за дверью!

— Тогда тебе стоило подумать об этом пять лет назад, — бросил я. Голос предательски сорвался.

— Мне жаль, Витя! Жаль, слышишь?! Но это не значит, что я не имею права! Я всё ещё её мать, чёрт побери! И если ты хочешь войны — будет война! Но если у тебя хоть капля человечности осталась, ты дашь мне шанс. Один. Без твоей мамы. Без Алисы. Без всей этой судейской комиссии. Просто я и Варя. Дома. Как мама и дочь.

Я провёл рукой по лицу.

Она действовала на нервах. Давила. Била по самому уязвимому — Варе.

— Зачем тебе это, Вика? — спросил я, уже тише. — Чего ты на самом деле хочешь?

— Я хочу быть частью её жизни! — отрезала она. — Пусть хотя бы на выходных. Пусть иногда. Я не прошу вернуть всё. Но если ты и дальше будешь держать меня за порогом, я просто пойду в суд. Права у меня есть. Документы — есть. И если надо, я дойду до конца.

Я смотрел на неё. И видел перед собой не мать — а актрису. Но хуже всего было то, что в зале теперь сидела Варя. И она не знала, кого ей верить. Кому тянуться. Чей голос считать настоящим.

— Дай мне подумать, — сказал я наконец.

— Думай. Но недолго, Витя. Потому что Варя — это не только твоя дочь.

Она отключилась первой.

Я стоял, сжимая телефон, как гранату.

И знал: расскажи я это Алисе — она сгорит от ярости. Но не сказать ей… значило бы предать.

Вечер. Варя спала, свернувшись калачиком в своей постели, с плюшевым бегемотом под щекой. Я прикрыл за ней дверь, постоял в темноте пару секунд, пока сердце хоть немного не отпустило.

А потом вышел в гостиную.

Алиса сидела на диване, в одной из моих рубашек — как всегда, уютно, по-домашнему, с чашкой чая. Она подняла глаза, когда я подошёл. Сразу поняла, что что-то не так. Это было в моих плечах. Во взгляде. В тишине между вдохом и выдохом.

— Что случилось? — спросила она спокойно, но я знал — сейчас она услышит правду. И больше ничего не будет спокойным.

Я сел рядом. Провёл ладонью по её ноге, будто готовясь. Как будто это могло смягчить то, что скажу.

— Она сегодня звонила, — начал я. — Вика. В истерике. С обвинениями. Со слезами. И с угрозами, что подаст в суд.

— Что? — Алиса поставила чашку. Лицо стало жёстким.

— Она… требует быть частью жизни Вари. Хочет проводить с ней время. Видеть, как она живёт, чем дышит. Говорит, что у неё есть на это полное право. Юридически — и как мать.

— Послушай, — я взял её за руку. — Я не доверяю ей. Ни на каплю. Но она играет ва-банк. И если я не уступлю хоть немного — она сделает всё, чтобы качать права. Через суд. Через прессу. Через всё, что только можно.

Алиса молчала. Но я чувствовал — внутри она уже взрывается.

— Я не хочу войны, — продолжил я. — Не хочу, чтобы Варя оказалась между. Поэтому… Я сказал Вике, что она может приходить. Иногда. К нам. Сюда. Видеться с Варей. По чуть-чуть. Под контролем.

Она медленно отстранилась.

— Ты… что?

— Алиса…

— Ты хочешь пускать её сюда? В наш дом? Где живёт Варя? Где живу я?

— Я не хочу, но у меня нет другого выбора. Ты думаешь, я не хочу защитить нас? Хочу. Но если мы не покажем, что не отрезаем её от дочери — она будет подавать и жаловаться. А я не могу, чтобы Варя через всё это проходила.

Наступила тишина. Только часы на стене напоминали, что время идёт.

Алиса медленно поднялась.

— Поняла, — сказала она. — Она будет приходить. К нам. В наш дом. А я… просто буду. Здесь.

— Алиса, — я встал следом, — я не хочу, чтобы ты уходила. Пожалуйста. Не отстраняйся. Это не между вами. Это между мной и тем, как спасти Варю от войны.

Она не ответила сразу. Потом кивнула.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Хорошо. Но, Виктор… если она хоть пальцем тронет Варю — или тебя… Я не буду молчать. Ни секунды.

Я молча подошёл к Алисе. Взял её за талию, притянул ближе. Она не сопротивлялась, но и не смотрела в глаза.

— Прости, — прошептал я, — за то, что не могу уберечь тебя от всего. Но я клянусь: ты — моя. И всё, что мы строим — тоже наше. Она этого не разрушит. Никогда.

Я поцеловал её. Не спешно. Не торопливо. В этот раз не было страсти — только глубина. Мягкий, уверенный, тёплый поцелуй. Словно я дышал ею. Словно только так мог доказать, что она — центр моего мира.

Она ответила. Осторожно. Но в её пальцах, скользнувших по моей щеке, уже не было ярости. Только усталость. Только любовь.

На следующий день я вернулся поздно.

Варя выбежала ко мне в коридор, босиком, в пижаме с зайцами, с обнимашками и радостным "папа пришёл!". Алиса выглянула из кухни, улыбнулась устало. На плите — что-то вкусно пахло. Всё было почти как обычно.

Почти.

Потому что в 18:47 раздался звонок в дверь.

Я уже знал, кто это.

Алиса не двинулась с места. Только повернула голову. Варя замерла рядом.

Я сделал шаг к двери и открыл.

— Привет, Витя, — сказала Вика.

На ней было платье, которое, наверное, стоило половину моей зарплаты в первые годы карьеры. Волосы уложены, губы — как будто с глянцевой обложки. А в руках — подарочный пакет и коробка с игрушкой.

— Я пришла, как договаривались, — добавила она, словно это было самое естественное в мире. — Увидеть дочку.

Варя выглянула из-за меня.

— Привет, Варя, — сказала Вика чуть мягче, приседая. — Я принесла тебе игру. Хочешь посмотреть?

Варя нерешительно посмотрела на меня. Я кивнул.

— Можешь.

Она шагнула вперёд, взяла коробку, рассматривала обложку. А я чувствовал, как в спину мне впивается взгляд Алисы. Я повернулся. Она стояла у края кухни. Молча. И я знал, что это будет непросто.

Глава 33

Алиса

Мне всё даётся не просто. Особенно — в такие вечера.

Я старалась держаться. Улыбаться. Подавать ужин. Убирать со стола. Делать вид, что всё в порядке, что я сильная. Что чужая женщина, расхаживающая по моей кухне и разглядывающая фотографии на стене, — не угроза. А просто гость. Просто… мать Варвары.

Но внутри всё было иначе.

Этот вечер был ужасным.

Вика появилась с надменным взглядом, как хозяйка, которая вернулась на свои владения. Хотя нет. Даже не хозяйка — королева. А мы все — непрошеные гости на её территории. Она входила в комнаты, словно проверяла, что изменилось за её отсутствие. Глаза скользили по полкам, картинам, посуде. И в этом взгляде не было ни капли интереса к дочери. Только к интерьеру. К тому, в чём мы теперь живём. Без неё.

Она не задавала Варе вопросов. Не пыталась узнать, как прошёл день. Не обняла. Не поцеловала в лоб. Только протянула ей дорогую куклу и сразу же начала оценивать обстановку.

Я ушла на кухню, чтобы не взорваться. Чтобы не сказать то, что на языке вертелось. Чтобы просто дышать.

Но даже за стеной я слышала её голос.

— Витя, а помнишь, у нас в спальне было почти такое же кресло? Только серое. И подушка в цвет штор…

Я замерла у раковины. Мою посуду. Руки в мыльной пене, а сердце — как под холодным душем. Это больше не про Варю. Это про них. Про них, понимаешь?

И в какой-то момент я вышла в коридор… и увидела.

Они сидели втроём на ковре в гостиной. Вика с Варей играли в настольную игру, Виктор подсказывал. Варя смеялась. Он что-то сказал — Вика тоже рассмеялась, склонилась ближе, будто случайно коснулась его плеча.

А я — осталась за дверью.

Чужая в собственном доме. Гостья в своей жизни.

Мне стало нехорошо. Не от ревности. От того, что это выглядело… логично. Как будто именно так всё должно быть. Мама, папа, ребёнок. Полная картинка.

И я не вписывалась.

Я сделала шаг назад. И ещё один. Вернулась на кухню, включила воду — просто чтобы не слышать. Не думать. Не чувствовать, как в груди медленно сжимается и ломается.

Я слышала, как смех Варварин перекрывается Викиным голосом, как будто она намеренно говорила громче. А потом — шаги.

Чёткие. Медленные. Как будто она не шла — а собиралась захлопнуть капкан.

Дверь на кухню приоткрылась. Я обернулась — и уже знала, кто это.

Вика. Спокойная, сдержанная. Как акула перед броском.

Она закрыла за собой дверь. Плотно. Без щелочки. И облокотилась на неё, будто на сцену вышла.

— Ну что, Алиса, — сказала она. Голос мягкий, вкрадчивый, но я сразу поняла: это не разговор. Это расчёт.

— Ты хорошо устроилась, — продолжила она. — Мужик, квартира, ребёнок, ужины. Почти как своя. Только не забывай — ты здесь никто.

Я не отвечала.

— Ты думаешь, он тебя любит? — Вика шагнула ближе. — Он просто… держится. За удобство. За тепло. За то, что ты рядом. Но ты — не выбор. Ты — замена. Временная.

Она усмехнулась, и в этом было столько яда, что воздух стал гуще.

— Варя уже меня чувствует. Ты видела, как она на меня смотрит? Она всё вспомнит. У детей сильная интуиция. А Виктор… ну ты же видела, как он сегодня смеялся? Он не забыл. Ему просто нужно напомнить. Немного. И всё встанет на свои места.

Я молчала. Руки всё ещё в воде. Я даже не вытиралась. Просто стояла. Как будто если не пошевелюсь — не сорвусь.

— Знаешь, кем ты была в этой истории? — её голос стал тише. Почти шёпот. — Просто тёплой дыркой. В нужное время. Пока он страдал. Пока скучал. Пока горевал по мне.

Я медленно повернулась. Сердце било в горле. Грудь сдавило. Но голос — был тихим. Как лезвие.

— А теперь послушай ты, Вика. Один раз. И очень чётко.

Я сняла с рук полотенце, вытерлась, отложила его рядом. Медленно. Без спешки.

— Я была рядом, когда вы его бросили. Я держала его за руку, когда он учил Варю не плакать по ночам. Я собирала её в сад, когда она боялась новых людей. Я знала, какая у неё температура, когда он не знал, какой ей нужен носовой спрей. Я была. Я есть. Я останусь.

Вика резко выпрямилась, но я сделала шаг ближе.

— Ты можешь прикидываться матерью. Можешь устраивать спектакли. Но Варя — не дура. И Виктор тоже. А я… я не уйду. Даже если ты притащишь сюда весь ад.

Я подошла к двери, открыла её и сказала ровно:

— Проветри. Здесь слишком пахнет злобой.

Я уже собиралась выйти, когда вдруг резкое движение остановило меня.

Вика резко схватила меня за руку. Пальцы вцепились с неожиданной силой, словно хотела не остановить — а заякорить.

— Значит, хочешь по-плохому? — прошипела она.

— Отпусти, — сказала я тихо, но твёрдо. — Ты сейчас переходишь границу.

Но она только сильнее сжала.

А в следующий миг… я даже не успела осознать, что происходит.

Резкий хлопок. Она ударила себя по щеке. Сильно. Настолько, что на коже тут же вспыхнуло покраснение. Потом — будто бы в панике — схватила стоящий на столе стакан, с силой швырнула его об пол. Стекло разлетелось в стороны, одно из острых осколков задело её ладонь.

И она тут же закричала:

— АААА! Боже! Ты с ума сошла?!

Я отпрянула. Секунду просто стояла в шоке, не понимая, что вообще происходит.

— Ты меня ударила! — вопила она уже громче, на весь дом. — Виктор! ВИКТОР!!

Я услышала, как за спиной кто-то бросается со стула. Как шаги срываются с ковра и бегут по коридору.

Дверь распахнулась — и на пороге появился Виктор.

Он замер на секунду. Увидел меня. Увидел Вику, сидящую на полу с порезанной рукой, разбитым стаканом, растрёпанными волосами и… невероятно убедлённым видом жертвы.

— Виктор! — взвизгнула она, показывая на меня. — Она… она просто напала на меня! Я пришла поговорить, а она… схватила, толкнула, закричала! Я… — она выдохнула, как актриса на финальной реплике трагедии. — Я испугалась за Варю!

Вика взвыла громче, театральнее, на всю квартиру:

— Она сумасшедшая! Она кинулась на меня, как бешеная! Я едва успела увернуться, она кричала, что убьёт, что я не смею прикасаться к её дому! Ты хочешь, чтобы Варя жила с ней? С такой? С психически нестабильной женщиной?!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я стояла у стены, всё ещё не веря, что это происходит. Что кто-то действительно может… вот так. Холодно. Хитро. Словно по сценарию.

Виктор смотрел то на неё, то на меня. Я видела, как он пытается понять. Как его разум захлёстывает поток эмоций и картинок, в которые сложно поверить.

Он шагнул вперёд:

— Вика… ты… ты уверена?..

— Уверена?! — выкрикнула она, глядя на него с безумием в глазах. — Посмотри на меня! Посмотри на руку! Посмотри на щеку! Это она! Алиса! Она сорвалась! Я боялась за ребёнка! За Варю!

И тут же, словно специально, Вика повернулась в сторону, где стояла Варя. Девочка выглядывала из-за плеча Виктора — глаза в слезах, губы дрожат.

— Варя, милая, ты же меня слышала? — произнесла Вика мягким, приторным голосом. — Я пришла просто поиграть. А она… она на меня напала…

— Это неправда, — вдруг прошептала Варя. — Алиса не кричала… Я слышала… ты первая кричала…

— Варя! — рявкнула Вика, но потом мгновенно выровняла голос. — Тебе просто показалось. Всё хорошо, детка. Просто… взрослые иногда ссорятся.

Я почувствовала, как во мне что-то оборвалось. Как вся та боль, которую я так долго глотала, внезапно стала тяжёлой, каменной, готовой прорваться.

— Виктор, — сказала я, наконец, ровно. — Хочешь знать, что произошло?

Он посмотрел на меня. Глаза… растерянные. Но уже не слепые.

— Я стояла тут. Она начала говорить гадости. Переходить границы. Потом ударила себя сама. Потом разбила стакан. Всё было… специально. Для тебя. Для этого спектакля.

Вика застонала и прижала руку к щеке.

— Конечно! Конечно, она так и скажет! Потому что она… Она меня ненавидит! И Варю у меня хочет забрать! — она вновь зарыдала. — Она опасна, Виктор! Опасна!

Варя ещё сильнее прижалась к отцу и прошептала:

— Папа… я не хочу, чтобы мама кричала… Я боюсь…

Виктор наклонился к дочери, прижал её к себе. Его лицо побелело. Глаза сверкнули сталью.

Он поднялся. Смотрел теперь только на Вику.

— Хватит.

— Что?.. — заморгала она.

— Хватит, — голос Виктора прозвучал не громко, но в нём была сталь. Холодная. Чёткая. Решительная. Та самая, что я слышала у него лишь раз — когда он разговаривал с человеком, который угрожал его бизнесу.

Я знала, что он сейчас на пределе.

— Вика, ты уходишь. Сейчас.

Она заморгала, будто не верила.

— Что?.. Ты даже не хочешь услышать, что произошло?

Он не ответил сразу. Только посмотрел. На неё. На Варю. А потом — снова на Вику.

— Я всё слышал, — сказал он. — Варя всё слышала. Этого достаточно.

Я видела, как в ней что-то дрогнуло. Может быть — злость, может — обида. Но точно не раскаяние.

— Варя! — выкрикнула она, резко оборачиваясь к девочке. — Скажи папе! Ты же видела, как она...

— Я не хочу, чтобы ты кричала, — прошептала Варя, уткнувшись Виктору в грудь. Её голос был крошечным. Ломким.

И тогда Виктор прижал её крепче. Как щит. Как камень. Как отец.

— Алиса, — он обернулся ко мне. Его взгляд был тяжёлым, усталым, и в нём — не было ничего, кроме сосредоточенности. — Иди, пожалуйста, в спальню. Просто отдохни. Побудь там. Я побуду с Варей.

Я кивнула. Он не говорил «поверь мне», «всё под контролем» — не нужно было.

Я слышала, как она кричит — что он её выгоняет. Что она — мать. Что он пожалеет. Слышала, как хлопнула дверь, звякнуло зеркало в коридоре, а Варя всхлипнула чуть громче.

И всё равно… я не обернулась.

Просто зашла в спальню. Закрыла дверь.

И прислонилась к ней спиной.

Я не плакала.

Я просто стояла и думала, как много боли может влезть в одну женщину — и всё равно не убить её. Не сломать.

Глава 34

Алиса

Варя сидела за столом с молочной кашей, и, как всегда, выуживала из неё "самые важные крупинки", будто искала сокровища. Я стояла у раковины, в пижаме, с небрежно собранными волосами и тихой музыкой в колонке. День обещал быть обычным — и это казалось драгоценным.

— Алиса, — сказала Варя, — а у тебя тоже в детстве была мама? Такая, как я?

Я усмехнулась.

— Прямо такая же не встречалась. Ты у меня уникальная.

Она хихикнула. И вдруг — щёлкнул замок.

Резко. Смело. Без стука.

Я обернулась — и замерла.

В дверях стояла Вика. В светлом пальто, в очках на голове, с ключом в руке и… улыбкой победителя.

— Доброе утро, — сказала она, проходя вглубь квартиры, будто в свою. — Надеюсь, я не слишком рано?

Я поставила чашку в раковину. Медленно. Руки дрожали.

— Ты… как… ты открыла дверь?

Она посмотрела на меня через плечо, бросая пальто на вешалку.

— Ключом. Виктор дал. Сказал, что я мать и имею право. Что доверяет. И что мне не нужно больше "договариваться" о визитах.

Варя вскочила со стула.

— Мама! — радостно закричала она, подбежала и обняла её за талию. — А я кашу ела! И Алисина получше, чем у папы!

Я стояла в кухонном проёме, как прибитая. Сердце грохотало. Словно кто-то взял лом и врезал в замок моей жизни.

— У тебя… есть ключ от нашей квартиры? — переспросила я. — Он дал тебе ключ?

Вика повернулась ко мне. Спокойно. Как будто между нами не было ни одной сцены, ни одного скандала.

— Да, — подтвердила она, даже не скрывая удовольствия. — Я должна быть рядом с дочерью. Всегда. А ты, Алиса… ну, ты и так слишком много на себя берёшь. Отдохни.

Улыбка. Плавная, скользящая, с привкусом яда.

— Спасибо, конечно, что поиграла в семью. Но теперь я… возвращаюсь. Домой.

Я не двинулась с места. Просто смотрела, как она проходит мимо, как по-хозяйски касается спинки стула, подбирает с пола Варину заколку — ту самую, что я вчера купила.

— Варюша, пойдём, — сказала она, склонившись к дочери. — Мы же с тобой договорились, что я тебя как-нибудь сама отведу в садик, помнишь?

Варя сияла, как утро в июне.

— Правда? Сейчас?

— Сейчас, солнышко. Идём собираться, я тебе даже новые варежки принесла. Красные, как ты любишь.

Они скрылись в комнате. А я всё ещё стояла на кухне.

Меня трясло. Но не от злости. От бессилия. От того, как легко она вошла. Как будто не выходила. Как будто я — это просто пауза в её удобной истории. Как будто я — временное лицо на фоне её возвращения.

Я медленно пошла следом. Встала у дверного проёма. Не заходя в детскую. Просто слушала:

— Мам, а ты долго будешь со мной?

— Конечно, малышка. Очень долго. Может быть, навсегда.

Я всё сделала правильно.

Посуду вымыла. Варе положила ужин в контейнер. Даже отмыла пол там, где Вика капнула соком — в моей кухне, между прочим. Всё — будто по расписанию.

Вечером Виктор вернулся как обычно.

Усталый, с замятым воротом и запахом улицы на пальто. Он поцеловал меня в висок, заглянул в кастрюлю.

— Ты готовила? Пахнет так, что я забыл про весь офис, — улыбнулся.

Я улыбнулась в ответ.

— Ужин в духовке. Варя ела с Викой, но половину не доела — сказала, моя котлета всё равно вкуснее.

Я сказала это так спокойно, что сама себя не узнала.

Как будто мне не хотелось сорвать с пальца кольцо, разбить тарелку, закричать, вцепиться ему в грудь и закричать: «Ты что сделал? Ты дал ей ключ!»

— Они хорошо провели день? — спросил он, сев за стол.

— Угу. Вика увела её в садик. Забрала. Поиграли. Варя была в восторге.

— Хорошо, — кивнул он. — Значит, пока всё спокойно.

— Пока — да.

Тарелка дрожала в моих руках, когда я ставила её перед ним. Но голос был по-прежнему ровный.

Мы поужинали. Варя болтала, показывала какие-то бумажные куклы, которые ей сделала Вика. Потом заснула, как убитая — уставшая, счастливая. И не догадывающаяся, что мама, которая пришла «навсегда», — это бомба с таймером.

А Виктор… он налил мне вина. Поцеловал.

— Спасибо тебе за терпение, — сказал он. — Я знаю, как это тяжело. Но ты… у нас получается.

Я кивнула. Даже улыбнулась.

А потом, когда он заснул,

я легла рядом, уставившись в потолок.

Там, внутри, всё трещало.

Но я держалась.

Всё было… слишком тихо.

Вика приходила каждое утро. Как по расписанию. В семь сорок пять — стук каблуков, замок, дверь открывается. Варя кидалась к ней с криком: «Мама!» — и я выдавливала из себя улыбку, напоминая себе, что это всё — ради Вариного спокойствия.

Она больше не устраивала сцен.

Не кричала, не провоцировала. Ходила по квартире, как хозяйка, но молча. Забирала Варю в садик. Иногда оставалась на чай, делая вид, что мы — две культурные женщины, не враждующие за одного мужчину и жизнь одной девочки.

Слишком… спокойно.

И вот однажды, через две недели этого странного затишья, я проснулась рано — раньше обычного. В квартире было полутемно, пахло кофе, и где-то в ванной капала вода. Я пошла выключить кран — и замерла в коридоре.

Вика была там.

Сидела на краю ванны. С телефоном в руке.

И говорила. По-настоящему. Не как мама. Не как «жертва». А как та женщина, которая живёт не в эмоциях, а в расчётах.

— …да, он уже почти весь мой. Просто дай ещё чуть-чуть. Он на крючке. Ты бы видел, как он на меня смотрит, когда Варя рядом. Эмоции — это золото.

Тишина. Пауза. Её голос снова.

— Алиса? Да забудь ты. Она у них просто… как тапочки. Домашняя. В удобное время. Но она уйдёт.

Я окаменела. Пальцы впились в косяк.

Грудь сдавило. И не от боли — от холодного понимания.

Вот почему она больше не нападала.

Вот почему была "тихой".

Она ждала. Строила. Ловила момент.

А я…

Я была в этом доме — лишней. По её плану.

Я не помню, как отошла назад. Как дошла до кухни.

Я просто стояла у чайника, а в голове — гудело: «ещё чуть-чуть… станем богатыми… тапочки… она уйдёт…»

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Слышала, значит, да? — раздалось вдруг сзади. Голос — не громкий, но острый, как игла.

Я вздрогнула и медленно обернулась.

Вика стояла в дверях кухни, опираясь на косяк, с кружкой в руке и всё той же, почти ленивой улыбкой. Волосы идеально уложены, маникюр блестит. Уверенная. Спокойная. Как будто это она — хозяйка.

— Я… — начала я, но замолчала. Не знала, зачем вообще пытаюсь говорить.

— Не напрягайся, Алиса, — она сделала шаг внутрь, поставила кружку на стол, — ты ведь всё равно ничего не сделаешь. Правильно?

Я молчала.

— Ты же умная. Понимаешь, как всё устроено. Варя — моя. Виктор… ну, он пока запутан. Но это дело времени. А ты? Ты не в этой картине. Никогда не была.

— Ты ошибаешься, — сказала я наконец. Голос был низкий, хрипловатый. Даже для самой себя чужой.

— Нет, милая. Это ты ошибаешься, думая, что у тебя есть шанс. С ним. С ней. С этой… уютной семейной сказкой, которую ты строишь на моих руинах. Ты просто временная.

Я стояла с руками, вцепившимися в столешницу, и не знала — что больнее: слышать это или чувствовать, что она действительно верит в каждое слово.

— Хочешь — иди, жалуйся. Виктору, кому угодно. Но ты же знаешь, как это будет выглядеть. Опять истерика. Опять «Алиса не справляется». А я? Я — мать. Я спокойная. Я забочусь. Я рядом.

Она подошла ближе. Настолько близко, что чувствовался аромат её духов — сладкий, навязчивый, чужой.

— Ты уже проигрываешь, Алиса. Просто... начни собираться.

И с этими словами — ушла в прихожую, собирая Варину куртку, будто ничего не было.

Глава 35

Алиса

Утро было обычным. Варя играла с мягкими кубиками в углу, я готовила чай, пытаясь не думать о Вике и её ключах. Я уже решила: скажу Виктору. Сегодня. Больше нельзя молчать.

Но не успела.

Ровно в 09:00 в дверь позвонили. Резкий, уверенный звонок. Я вышла из кухни — и замерла.

На пороге стояла полиция.

— Алиса Валентиновна? — спросил один из мужчин. — Мы получили заявление на ваше имя. Просим пройти с нами для дачи объяснений.

— Что?..

— Вас обвиняют в физическом и психологическом насилии по отношению к несовершеннолетней девочке, Варваре Викторовне Ковалевой.

У меня перехватило дыхание.

— Что вы несёте?! Это... это ошибка. Я бы никогда…

— У нас есть видео, свидетельские показания. И заявление от родной матери ребёнка, Виктории Сергеевны.

Меня начало трясти. Варя подошла ближе, испуганная:

— Алиса?..

Один из полицейских наклонился:

— Варя, не бойся. Мы просто хотим задать тебе несколько вопросов. В спокойной обстановке. Ты же Алису хорошо знаешь, правда?

Но Варя была в ступоре. Она прижалась ко мне, как к последнему безопасному месту на свете.

— Я никуда без неё не пойду! — выкрикнула она.

А следом… в квартиру вошла Вика. Спокойная. Сдержанная. С папкой в руках.

— Варюша, не бойся. Я уже всё уладила. Ты теперь со мной, хорошо?

— Мама?.. — Варя растерянно посмотрела на неё.

— Всё хорошо, — Вика наклонилась, погладила по голове. — Просто ты немного поживёшь у меня. А Алиса… ей надо отдохнуть. Она устала. Поэтому и кричала. Помнишь?

Варя замерла. Я чувствовала, как она смотрит на меня. И уже не знает, что правда.

— Это ложь, — прошептала я. — Вика, ты… ты что творишь?

— Я защищаю свою дочь, — спокойно сказала она. — Мне просто повезло, что Варя однажды обмолвилась, как ты на неё кричала. И ещё… — она достала из сумки диктофон. — Тут есть несколько записей, где ты теряешь самообладание. Помнишь тот вечер, когда ты на меня кричала на кухне?

Я похолодела.

Она всё это спланировала.

Она включила запись. Нарезала. Смонтировала. Выдала за нападение на ребёнка.

— Вы не имеете права забирать Варю! — я вцепилась в косяк двери.

Но Вика только кивнула полицейским.

— У неё нестабильное состояние. Угрожала мне, толкала. Вот справка. У неё может быть расстройство. Варе нельзя рядом с таким человеком.

Я хотела закричать, выбросить всё наружу. Но Варя уже стояла, в куртке, с мокрыми глазами, и Вика держала её за руку.

— Я… я не хочу, чтобы Алису увозили… — прошептала она.

Но полицейские были вежливы. И неумолимы.

— Мы вас не арестовываем, Алиса Валентиновна. Только сопровождаем для объяснений.

Я посмотрела в глаза Варе. И сказала:

— Всё хорошо, зайка. Ты будешь в порядке. Обещаю.

А сама… поехала в отделение.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 36

Виктор

Мне позвонили с незнакомого номера. Я был в переговорах, и первый раз сбросил. На втором — ответил, нехорошо предчувствуя, что не стоит игнорировать.

— Виктор Александрович? Это из 17-го отделения. Мы хотим сообщить, что Алиса Валентиновна доставлена к нам для дачи объяснений по делу о возможном насилии над вашей дочерью.

Мир — остановился.

— Что?..

— Всё происходит в рамках закона. Ребёнок временно передан матери, Виктории Сергеевне, до выяснения обстоятельств. Хотите — приезжайте, мы всё объясним.

Я положил трубку. Нет, швырнул. Потому что пальцы перестали слушаться.

А потом — позвонила Вика.

— Витя, я не хотела тебе так говорить, — её голос был мягким, сочувствующим. Идеально сыгранным. — Но я давно чувствовала, что Алиса нестабильна. Варя не раз жаловалась… Я же мать. Я не могла больше ждать.

— Что… она… сделала?

— Кричала. Пугала. Варя боялась подойти к ней. И однажды — упомянула, что та «может разозлиться». Я решила действовать. У меня есть запись. И Варя... Варя уже дома. Со мной. Всё хорошо. Она спрашивает о тебе.

Я сел. Просто сел. Прямо на пол. Против всех правил, против всего, чем был.

Алиса?

Насилие?

Варя — боится?

Нет. Не сходится. Не клеится.

Я выбежал из офиса, будто кто-то поджёг пол под ногами.

Я не помнил, как сел в машину. Как проскочил два светофора на жёлтый, один — почти на красный. Я просто ехал. Стиснув зубы, держась за руль так, будто он мог что-то объяснить. Разрешить.

Алиса.

Она никогда не кричала на Варю. Никогда не повышала голос. Она… она пела ей, когда у неё болело горло. Она заплетала ей косички даже тогда, когда Варя крутилась, как юла. Она — была матерью, которой у Варвары не было.

Но теперь — в участке. Потому что «кричала». Потому что «ребёнок боялся».

Когда я вошёл в отделение, мне навстречу вышел дежурный. Деловитый. Сухой. Слишком спокойный для мира, в котором мне сейчас не хватало воздуха.

— Виктор Александрович? Пройдёмте. Алиса Валентиновна даёт объяснения. Пока без обвинений, только проверка.

— Где она?

Он повёл меня по коридору. Я видел людей — кто-то смеялся, кто-то пил чай, кто-то подписывал бумаги. Всё — как будто не рушилось.

А потом — дверь. Простой кабинет. И она — внутри.

Сидит. Сгорбленная. Без макияжа. С потускневшими глазами. Как будто из неё вынули душу.

Она подняла взгляд.

— Витя… — одними губами. Голос будто застрял в горле.

Алиса встала. Сделала шаг ко мне, но сзади заговорил следователь:

— Пожалуйста, не мешайте. Пока идёт проверка, мы просим родственников не вмешиваться.

Я повернулся к нему.

— Я — не родственник.

— Вы — заявленный опекун ребёнка. И в деле упоминаетесь. Поэтому, пока всё не ясно, взаимодействие минимальное.

Я снова посмотрел на Алису. Она сжала губы. Всё лицо в напряжении, но в глазах — ни капли вины. Только боль.

— Она… всё выдумала, — прошептала она. — Я не тронула Варю. Никогда. Я…

Я поднял руку. Не в знак молчания. Просто не мог иначе.

Я не знал, что делать. Куда встать. Что сказать.

Потому что между мной и Алисой теперь стояло слово "насилие".

Прошёл, наверное, час. Или три. Я не знал.

Я не мог просто сидеть.

Я видел, как Алису водят из одного кабинета в другой. Как она выходит — бледная, с опущенными плечами, но всё так же прямая, не сломанная. Я хотел броситься к ней, но каждый раз ловил на себе предупреждающий взгляд. И каждый раз — останавливался. Потому что понимал: сейчас каждое слово может быть против неё. И против Варвары.

Но когда её снова завели внутрь и дверь захлопнулась — я встал.

— Простите, — сказал я дежурному. — Мне нужно поговорить со следователем. Срочно.

Он хотел возразить, но по голосу понял — не стоит.

Через десять минут я сидел перед женщиной лет сорока с ясным взглядом и усталой спиной. Она перелистывала бумаги. Те самые, что должны были разделить мою жизнь на "до" и "после".

— Вы Виктор Александрович?

— Да.

— Вы являетесь официальным опекуном ребёнка. Подтверждено. И сейчас вы — единственный, кто может что-то разъяснить. Мы не обвиняем. Но обязаны проверить. Поэтому я задам вам вопрос. Вы готовы отвечать прямо?

— Да.

Она посмотрела мне в глаза. Долго.

— Вы когда-либо были свидетелем того, как Алиса Валентиновна кричала, угрожала или причиняла дискомфорт вашей дочери?

— Никогда. — Я ответил сразу. — Ни разу. Наоборот. Варя… тянулась к ней. Любила её. Пряталась за ней, когда чего-то боялась. Я знаю своего ребёнка. Если бы что-то было — она бы мне сказала.

— Но есть аудиозапись, — сказала следователь, слегка качнув головой. — Где слышен напряжённый диалог. Алиса повышает голос.

— А кто предоставил эту запись? — спросил я.

— Мать ребёнка — Виктория Сергеевна. Она также подала письменное заявление.

Я усмехнулся — скорее горько.

— Вы проверяли подлинность записи? Вы слышите там хоть один прямой признак угрозы?

Она промолчала. Потом посмотрела вниз.

— Мы не имеем права не проверять, Виктор. Вы ведь понимаете. Насилие в семье — тема, с которой нельзя рисковать. Мы должны убедиться.

— Я понимаю, — выдохнул я. — И именно поэтому я здесь. Чтобы сказать: она ни в чём не виновата. Это всё… часть игры. У Виктории — свои цели. И ребёнок ей, боюсь, нужен только как инструмент.

Следователь приподняла бровь.

— Это серьёзное обвинение.

— Я всё докажу, — пообещал я. — Просто… не ломайте сейчас жизнь человеку, который был единственным, кто действительно любил мою дочь без корысти.

Тишина.

А потом — шаги в коридоре. Высокие каблуки. Уверенная походка.

Дверь распахнулась.

Вика.

Одетая безупречно. Спокойная. Но… без Варвары.

— О, — протянула она, окидывая взглядом кабинет, — а вот и я.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я встал. Сердце билось ровно, но пальцы дрожали.

— Где Варя? — спросил я сдержанно.

— С подругой. Не хотела её снова тащить сюда. Ей и так было непросто… после всего, — бросила взгляд в сторону, где за дверью находилась Алиса.

Я сжал челюсть. Она говорит спокойно, почти ласково. Но в каждом слове — заноза.

— После чего, Вика? — тихо, но чётко.

Она моргнула, но осталась спокойной.

— После того, как твоя "возлюбленная" чуть не довела ребёнка до истерики. Я ведь предупреждала, Витя. Я всё чувствовала. Я мать. И я знаю — Варя боялась её.

— Варя боялась тебя, когда ты появилась ниоткуда и схватила её за руки, — ответил я. — Она не понимала, кто ты. Потому что ты исчезла из её жизни. А теперь хочешь выглядеть героиней?

— Не утрируй. Я пришла только за правдой. И я её получу. Даже если тебе и дальше хочется жить в иллюзии, где эта… — она резко сменила тон, — женщина, забирает у меня дочь и делает вид, что всё у неё под контролем.

— У неё и было всё под контролем, — резко сказал я. — Пока ты не появилась.

Вика усмехнулась. Улыбка — ледяная.

— У неё была чужая семья. А теперь я просто возвращаю свою. Варя — моя дочь. А ты… ты ещё поймёшь, где твоя настоящая жизнь, Витя. Только не слишком поздно, ладно?

Я не ответил. Просто смотрел. На женщину, которую когда-то любил. А теперь — не мог даже понять, знал ли её вообще.

Ближе к вечеру стоял у двери отдела, как вкопанный. Пальцы были скрючены в кулаки — но не от злости. От бессилия.

Когда она вышла, я сразу понял: она держалась. Как могла. Лицо напряжённое, глаза сухие. Но в этом — и была беда. Потому что если Алиса не плачет… значит, внутри у неё всё уже выгорело.

Мы не сказали друг другу ни слова.

Я открыл ей дверь машины. Она села. Тихо, почти беззвучно. И всё время дороги смотрела в окно.

Я думал — скажет. Спросит. Взорвётся.

Но нет. Ни звука.

И только когда мы вошли в квартиру, и я снял пальто… я заметил: она стоит в коридоре. Не двигается. Только смотрит на нашу с Варей общую фотографию в рамке.

— Алиса… — я начал было.

Но она вдруг повернулась, пошла мимо меня и открыла шкаф.

Достала чемодан.

И я всё понял.

— Нет, — сказал я. — Подожди.

— Я не могу, — её голос был ровный. Слишком ровный. — Я не могу здесь остаться.

— Алиса, стой. Мы только что…

— Алиса, стой. Мы только что всё это прошли. Нам нужно поговорить, — голос мой предательски дрогнул, но я сделал шаг к ней.

Она застыла. Пальцы сжали ручку чемодана. А потом… медленно обернулась.

В глазах больше не было холода. Не было и слёз.

Была ярость. Тихая. Уставшая. Сгоревшая до тла.

— Поговорить? — переспросила она. — О чём? О том, как я каждое утро просыпалась с мыслью, как бы сделать этот дом уютным? Как вписаться в уже сложившуюся картинку, не испортив её? Как не быть лишней? Не мешать вам?

— Алиса…

— Я старалась, Виктор. Правда старалась. Ради тебя. Ради Варвары. Ради нас. Я проглатывала, когда Вика вальсировала у нас в коридоре, как будто она хозяйка. Я улыбалась, когда она называла меня «няней». Я молчала, когда она водила Варю в садик, потому что не хотела портить девочке настроение. Я всё это делала. Потому что… я любила вас.

Её голос задрожал — не от слабости, а от того, что больше не могла держать всё внутри.

— А потом ты дал ей ключ, Виктор. От этого дома. Не просто от квартиры. От дома, который мы строили вместе. Где я учила Варю завязывать шнурки. Где мы с тобой впервые заснули в обнимку на диване. Где я чувствовала себя… своей. Ненадолго. А потом — хоп — и нет. Уже не я. Уже она. Опять она.

Я не знал, что сказать.

Потому что… она была права.

— Я не давал ей ключ, — выдохнул я. — Я правда не давал. Я не знал, что он у неё. Клянусь.

Алиса рассмеялась. Глухо. Без радости.

— Даже если так… значит, она взяла его сама. А ты — даже не заметил.

— повторила Алиса. Голос её дрогнул, но глаза были сухими. — Потому что ты… ты был занят. Вспоминал прошлое? Заботился о дочери? Или просто устал выбирать?

— Не смей, — выдохнул я, подходя ближе. — Не смей говорить, что я не выбирал. Я каждый день выбирал. Тебя. Варю. Нас. Но между вами началась война, и если бы я встал на одну сторону, я потерял бы всё.

— Значит, ты решил ничего не терять, — горько усмехнулась она. — Только меня. Потихоньку. Каждый день. Каждый её визит, каждый взгляд, каждый раз, когда ты говорил: «Потерпи». Я терпела, Виктор! Я уже сама не знаю, кто я в этом доме — любимая женщина или чужая сожительница, которую в любой момент могут выставить.

— Ты — моя, — шагнул я ближе. — Чёрт, Алиса, я люблю тебя. Я в этой каше с Викой тоже захлёбываюсь. Я не знал, как правильно. Я просто боялся — потерять дочь. Опять. Я не знал, как защитить вас обеих!

— Но она убивает меня!!

Она отвернулась. Плечи дрожали.

Я стоял позади. Не знал, касаться ли. Прижать ли. Или просто дать уйти. Всё, что было между нами — висело в воздухе, как дым после пожара.

— Если я уйду, — прошептала она, — ты её выберешь?

— Нет, — сразу. Без раздумий. — Никогда.

— Тогда почему она всё ещё здесь?

Я не знал, что ответить. Потому что единственный ответ был: потому что я не справился.

Она снова взяла чемодан. Подошла к двери.

— Алиса… — позвал я. Уже не мужчина, уверенный в себе. А тот, кто сейчас рушится.

Она остановилась. Не обернулась.

— Я устала быть сильной, Витя.

Дверь закрылась. Тихо. Без хлопка. И всё же — будто грохот раздался внутри меня.

А в квартире остались только тишина. И опустевшая половина сердца.

Глава 37

Алиса

Я не помню, как доехала.

Бабушка открыла сразу, как будто уже стояла за дверью. Её руки были тёплыми. Влажными от теста — значит, она месила пироги. Я нырнула в объятия, как в старое одеяло, и впервые за весь день — разрыдалась. Молча. Без звука.

Она ничего не спрашивала. Просто гладила меня по спине и бормотала:

— Всё хорошо, деточка. Всё будет хорошо. Всё пройдёт.

Я просидела на кухне почти два часа. Пила компот. Смотрела в окно. В голове — туман. Но где-то глубоко уже зрело решение: не сдаваться.

И только под вечер раздался стук в дверь. Глухой, но уверенный.

— Алиса, — сказала бабушка, выглядывая из прихожей. — К тебе.

Я встала. Наверное, в тот момент внутри меня что-то сжалось — но только на секунду. А потом…

На пороге стояла Наталья. Мать Виктора. Без мыла, без подарков. Без оправданий. Просто — как человек, у которого в груди сердце, а не лёд.

— Привет, — тихо сказала она. — Можно?

Я кивнула. Молчала. Она прошла в кухню, присела. Долго смотрела на мои руки, сложенные на коленях. А потом — выдохнула:

— Я всё знаю.

Я не поднимала глаза.

— Он звонил мне. Виктор. Не сразу. Но потом сорвался. Сказал, что ты ушла. Что не может дышать. Что Варя не ест с утра. Что он не знает, как теперь жить.

— А Вика? — спросила я. Голос — чужой, тихий.

— Вика — была моей самой большой ошибкой, — сказала Наталья. — С первого дня. Я никогда не понимала, почему он её выбрал. Но потом появилась Варя… и он решил, что должен остаться, даже если это убивает его. А когда она ушла… я думала, мы забыли всё это. Закопали.

Я наконец подняла глаза.

— Она не мать, Алиса. И ты это знаешь. Варя тянется к тебе, потому что ты — настоящее. Потому что ты не врёшь. Не играешь.

Я сжала губы.

— Он не поверил. Сначала. Хотел — но не мог. Потому что в голове — ребёнок, мать, вина. А теперь… — Наталья опустила взгляд. — Теперь он только о тебе говорит. О том, как всё разрушил. Как позволил ей ворваться в вашу жизнь. И что не знает, как тебе теперь в глаза смотреть.

— Я не уверена, что смогу снова быть с ним, — прошептала я. — Мне больно. Я больше не могу быть сильной.

— Так и не будь. Пусть теперь он будет сильным. И борется. За тебя.

Я закрыла глаза. Слезы не текли. Просто было тихо. И впервые — не пусто.

— Спасибо, — только и сказала я.

А Наталья встала, подошла, прижала к себе.

— Ты — часть семьи, слышишь? Какая бы буря ни была. Ты — моя. Моя девочка. А Вика… пусть ещё поборется. Только теперь — с нами обеими.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 38

Алиса

Я думала, что уже дошла до дна. Что ниже — не бывает.

Оказалось, бывает.

Телефон зазвонил в девять утра. Я сидела у бабушки на веранде, в обнимку с кружкой кофе, в пижаме и с пучком на голове. Впервые за долгое время — дышала.

— Алло, Алиса Валентиновна? Доброе утро. Это Надежда Михайловна. Из студии.

Сердце тут же провалилось в пятки. Надежда Михайловна никогда не звонила просто так — только если что-то серьёзное.

— Доброе, — выдавила я. — Что-то случилось?

Пауза. Та самая, тяжёлая, как перед приговором.

— Нам… очень жаль, — начала она. Голос ровный, почти вежливо-официальный. — Но у нас появилась информация, что против вас подано заявление. По поводу… инцидента с ребёнком.

Я застыла. Кажется, даже перестала дышать.

— Мы не делаем преждевременных выводов, — поспешила добавить она. — Но, сами понимаете, Алиса… у нас работают с детьми. Родительское доверие — наш фундамент. Мы не можем рисковать репутацией студии.

— То есть… меня увольняют?

— Мы назовём это приостановлением сотрудничества, — сказала Надежда Михайловна. — Пока не прояснится ситуация. Простите.

"Простите".

Слово, которое не греет. Не спасает. Не объясняет, почему твою жизнь только что выкинули за дверь.

Я отключила.

Всё, чего я достигла, — было разрушено.

Не громко. Не с грохотом. А медленно. Тихо. Хладнокровно.

Каждый шаг. Каждый трудовой день, когда я вставала на каблуки и улыбалась детям, даже если не спала всю ночь. Каждый вечер, когда тренировала сама себя, чтобы быть лучше. Каждое тёплое слово от родителей, каждое письмо «спасибо», каждая репетиция… Всё это — в один миг — стерли. Потому что одна женщина захотела мстить.

Я опустилась на лавку. Уткнулась лбом в ладони. Чай остыл. Кофе вылился на скатерть. А я просто сидела и не могла пошевелиться.

Не потому, что была слаба.

Потому что меня сломали.

Внутри — только пустота. Даже злости не осталось. Только глухое, бездонное "зачем?"

Зачем я боролась? Зачем старалась быть правильной, мягкой, доброй, терпимой? Чтобы в один момент остаться никем?

— Лисёнок, — бабушка присела рядом, обняла за плечи. — Это не ты потерялась. Это этот мир… сломался. Но ты — найдёшь дорогу.

Я не ответила. Только прижалась к ней лбом.

Словно снова была маленькой.

И, может, впервые за всё это время, позволила себе плакать. Не просто слёзы. А всё то, что сдерживала. Всё, что копилось с того самого вечера, когда Вика открыла дверь ключом от дома, где жила я.

Меня окружили.

Как будто мир, который у меня отняли, решил вернуться — хотя бы в этих людях.

Меня по очереди — и одновременно — держали за руки.

Мама приехала уже на следующий день.

С хрустящими пирожками, со своими тревожными глазами и тем особым голосом, в котором она всегда старается не плакать — но всё равно получается.

Папа вёз её с вокзала и потом просто сел рядом со мной на веранде. Не спрашивал, не копался, не давил. Только обнял. Как в детстве. А я снова почувствовала себя девочкой, которую есть кому защищать.

Бабушка делала чай с липой, мёдом, чабрецом и душицей. Говорила: "Всё выгорит, Лисёнок. А потом ты сама вырастешь из пепла. Ты сильная, ты всегда была."

И я не верила. Но слушала. Потому что это были их голоса. Те, что не предают.

Полина…

Она не просто приехала. Она осталась. Сложила вещи в бабушкину комнату, сразу закатала рукава и пошла мыть полы, будто выгоняла злых духов.

— Я не отпущу тебя ни на шаг, пока ты не станешь снова дышать полной грудью, слышишь? — сказала она, стирая пыль со старого комода. — И плевать на Виктора. Если он не пришёл — тем хуже для него.

И всё это было.

Тепло. Надёжно.

Но в этой нежности — зияла дыра.

Не было только одного человека.

Того, кто был причиной всего.

И того, чьё молчание сейчас резало больнее, чем всё, что на меня обрушилось.

Виктор.

Он не писал. Не звонил.

Не искал.

Никак.

И, наверное, я должна была это принять.

Но каждое утро я просыпалась с этим пустым ожиданием в груди: может, сегодня.

Может, сегодня он поймёт.

Придёт. Скажет. Поверит.

И заберёт меня из этой тьмы.

Но пока — тишина.

А значит, собираться придётся самой. С нуля.

Без него.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 39

Виктор

Я никогда не думал, что можно жить в хаосе — и выглядеть при этом так, будто всё в порядке. Завязывать галстук, улыбаться на собраниях, подписывать документы, вести дочь в сад. И при этом — тонуть.

Каждое утро я просыпаюсь, и первое, что чувствую, — пустоту рядом. Нет её дыхания. Нет её волос на подушке. Нет чашки, которую она всегда оставляла чуть в стороне, у окна. Всё исчезло. А с ней — и я.

Вика…

Она не даёт вздохнуть.

Сначала была мягкой. Заботливой. С Варей говорила почти шёпотом, мне приносила кофе. «Чтобы ты не волновался, Витя». Теперь — просто хозяйничает. Вечером приходит, как будто так и надо, с покупками. Расставляет пакеты в кухне. Варьирует маршруты по квартире. Начала спрашивать про школу. Про мебель в детской. И я понимаю — она плетёт сеть. Спокойно. Методично.

— Ты устал, — говорит она с улыбкой. — Я помогу. Я могу заботиться. Ты же видишь, у нас получается. Варя снова улыбается.

Она улыбается. Варя.

Но этот взгляд — ищущий. Неосознанно ищущий. Сквозь коридоры, двери, подушки. Она каждый вечер как будто кого-то ждёт.

И я знаю — кого.

Алису.

Ту, что её обнимала, когда у неё болел живот.

Ту, что плела косички по утрам и рисовала на ладонях цветы.

А теперь… молчит. Не спрашивает. Не называет. Но ждёт.

Работа превратилась в рутину выживания. Макс смотрит на меня с вопросом в глазах, но молчит. Лена обходит стороной. Я злюсь, срываюсь. Один раз просто вышел из совещания посреди выступления и сел в машине — не зная, куда ехать.

***

Я сидел за столом, глядя в чашку с остывшим чаем, когда она вошла.

Как всегда — уверенно. Как будто квартира принадлежала ей. Поставила сумочку на стул, кинула ключи на полку, прошла на кухню и вдруг заговорила, без прелюдий:

— Ты опять весь день мрачный. Всё о ней думаешь?

Я не ответил. Не хотел. Не мог.

— Виктор, — её голос стал капать по ушам, как ледяная вода. — Ну хватит. Сколько можно себя мучить? Забудь ты уже свою Алису. Эта маньячка не достойна тебя. Не достойна Варюши. Она разрушила всё, что ты строил. А у нас с тобой… у нас ведь стало получаться. Ты сам это видишь.

Я медленно поднял взгляд.

— Получаться?

— Да, — оживлённо кивнула она. — Варя теперь спокойна. Мы с тобой снова семья. Вместе. Всё, как должно быть. Просто отпусти прошлое. Забудь её. Ты сам говорил, она… нестабильна.

Что-то во мне щёлкнуло. Тонко. Жёстко.

Я встал. Снял пиджак. Повернулся к ней лицом. И, глядя в её глаза, тихо, спокойно, как приговор, сказал:

— Вика. Проснись.

Она замерла.

— Никаких «нас» нет. Не было и не будет. Это ты живёшь в иллюзии. В удобной сказке, где я твой, где Варя твоя, где всё — как ты хочешь. Но это ложь.

— Виктор…

— Я люблю Алису, — отчеканил я. — Любил тогда. Люблю сейчас. И, скорее всего, буду любить, даже если она никогда не захочет меня больше видеть.

Она побледнела. В глазах мелькнула паника — совсем не та, что бывает у уверенной женщины. Это был страх потерять контроль.

— Но я же…

— Ты — не она, — перебил я. — Ты не слушаешь. Не чувствуешь. Ты просто лезешь, потому что не можешь смириться с тем, что я не твой. Мы с тобой — не пара. Мы чужие. Я терплю тебя только потому, что ты — мать Варвары. Но даже это — не даёт тебе права перечёркивать мою жизнь.

— Но Варя… — прохрипела она.

— Варя всё видит. И чувствует. Она — не дура. И однажды она сама сделает выбор. А я больше не позволю тебе врать ей. Или мне.

Она стояла в проходе, выпрямившись, как статуя. А потом её лицо медленно исказилось… и она развернулась, грохнув дверью спальни.

А я остался на кухне. Один.

Я не успел даже сделать глоток чая. Дверь спальни ещё дрожала после удара, как из коридора — тихонько, почти неслышно — выбежала Варя.

Босиком. В своей ночной пижаме с единорогами. С волосами, запутавшимися на затылке. И с лицом, в котором было всё: тревога, надежда, ожидание.

Она прижалась ко мне лбом. Я опустился на колени, обнял её.

— Пап, — прошептала она едва слышно. — А когда Алиса придёт?

Сердце рвануло.

— Я… не знаю, малыш, — сказал я. Честно. Потому что врать ей — это всё равно, что врать самому себе.

Варя чуть отстранилась, посмотрела на меня снизу вверх, и потом наклонилась ближе, прошептала мне на ухо:

— Я по ней соскучилась.

Я сжал её крепче.

И понял, что больше не могу ждать.

Ни секунды. Ни дня.

Ни ради спокойствия. Ни ради "так будет проще". Ни ради Вики. Ни ради чужого мнения.

Потому что, если ребёнок, которого ты растишь, ищет сердце — ты обязан вернуть его. Иначе зачем всё это?

Я поднялся, всё ещё держа Варю на руках, прижимая её к себе, как будто этим мог оградить от всего, что рушится вокруг.

— Пойдём, малыш. Уже поздно.

— А завтра поедем? К Алисе? — прошептала она, положив голову мне на плечо.

— Завтра, — пообещал я. — Обязательно.

Я уложил её в кровать, укрыл одеялом, поправил выбившуюся прядь. Она заснула быстро, как будто сама эта мысль — увидеть Алису — дала ей покой.

Но мне — нет.

Я встал, прошёл по коридору. Свет почти не горел, только ночник в углу. В голове — одна мысль: всё. Пора.

Пора поговорить. Жёстко. Открыто. Без тумана. Что я буду требовать полностью опеку над Варей. Один.

Я направился к гостевой спальне, где последние недели жила Вика. Собрался уже постучать… но замер, услышав голос из-за двери.

— …ещё чуть-чуть, — шептала Вика кому-то в телефоне. Голос вкрадчивый, почти игривый. — Он на грани, я это чувствую. Вся эта история с Алисой — идеальный повод. Теперь Варя со мной, а он из кожи вон лезет, чтобы всё работало. Дом, ребёнок, опека — всё будет моим. Потерпи. Он уже почти мой. Главное — не срываться и улыбаться.

Пауза.

А потом — слова, которые прожгли меня насквозь.

— Он потом всё мне отдаст. Все деньги. Квартиру. Дом. Машину. Всё будет моё. А когда всё оформим — ну, может, я и позволю ему иногда видеться с дочкой. Знаешь, как милостыню. Как будто он ещё важен.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Меня тряхнуло. Внутри. Где-то в самой глубине.

Это не просто была манипуляция. Это была холодная, спланированная атака на всё, что я считал своей жизнью. На семью. На дочь. На любовь.

Я вернулся на кухню, сел за стол. И стал думать.

Не как мужчина, которого предали. Не как бывший, которому мстят. А как отец.

Отец, которого пытаются сломать.

Нет, Вика. Так просто ты не отделаешься.

Ты хочешь игру? Будет игра.

Ты хочешь контроль? Я дам тебе его… ровно на столько, чтобы ты подумала, что победила.

А потом — я подам в суд.

Я подготовлю бумаги.

Я соберу доказательства, свидетелей, каждое твоё «ещё чуть-чуть» запишу в досье. И когда ты будешь думать, что сжала меня в кулак — я выверну твою ложь наизнанку.

И заберу Варю.

Полностью. Навсегда.

Потому что моя дочь не должна расти в доме, где любовь — это игра на выживание.

А потом… я верну Алису.

Если она простит. Если я заслужу.

Но для начала — я должен закончить этот фарс.

Хорошо, Вика. Ты хотела «взрослый разговор»? Ты его получишь. Только по моим правилам.

Я вышел на балкон, прикрыл за собой дверь, чтобы не слышно было ни шорохов, ни голоса Вики. И набрал самый знакомый номер.

Мама ответила быстро. Словно ждала.

— Витя?

— Мам… — я чуть сжал телефон в ладони. — Слушай, можешь завтра забрать Варю? На вечер. И на ночь. Желательно — до позднего вечера следующего дня.

— Конечно, — без пауз. Без лишних вопросов. Только спокойная уверенность в голосе. — Что случилось?

Я посмотрел на звёзды над городом, на огни фонарей, на окна в соседнем доме, где кто-то, возможно, пил чай и смеялся.

— Просто… нужно кое-что сделать. Очень важно. И я не хочу, чтобы Варя это видела.

Мама вздохнула. Слышно — как с болью, но без давления.

— Заберу. Всё будет хорошо. Ты только… береги себя. Пожалуйста.

— Постараюсь, — ответил я и отключился.

Я стоял на балконе ещё долго. Ночь сжимала город в тихую хватку.

Глава 40

Виктор

Утро наступило быстро. Я не спал почти — глаза были открыты до рассвета, пока обдумывал каждую деталь.

Собирался на работу в молчании. Галстук не ложился ровно, рубашка казалась тесной — но я застегнул всё до конца, глядя на своё отражение, как на чужого.

Дверь гостевой спальни щёлкнула — и Вика вышла. В халате, сонная, но с той лёгкой ухмылкой, что появляется у неё, когда она уверена: всё под контролем.

— Доброе утро, — протянула она, потянувшись. — Варя ещё спит?

Я повернулся к ней. Спокойно.

— Сегодня ужин дома. Только ты и я.

Она замерла. На миг. А потом лицо её — расцвело.

— Ну наконец-то, Витенька. Я знала, что ты одумаешься. Что мы можем снова быть семьёй. Варя — снова в семье. Всё как должно быть.

Я сделал шаг к столу, взял заранее приготовленный конверт и протянул ей.

— Проведи день в салоне. Отдохни. Сделай укладку. Маникюр. Купи что-нибудь красивое. Но не оставайся дома.

Она моргнула.

— Это что? — осторожно взяла конверт.

— Деньги. Хочу, чтобы ты выглядела… безупречно. Вечер всё-таки. Особенный.

Вика улыбнулась шире. Улыбка хищницы. Самодовольной. Победившей.

— Ну ты мой родной. Сразу видно — всё ещё чувствуешь. Увидишь, Витя… у нас всё ещё впереди.

— Посмотрим, — ответил я тихо.

Слишком тихо, чтобы она уловила настоящий смысл.

Она повернулась к зеркалу, уже думая о косметике, наряде, своей "победе".

Позже, на работе, я сидел в кабинете, вертя ручку в пальцах, как оружие. Мысли — острые, резкие. Всё должно быть идеально. Без единой ошибки.

В дверь постучали, и зашёл Макс. Я сразу поднял взгляд.

— Тот парень… что ставит оборудование. Он надёжен?

Макс кивнул.

— Надёжен — не то слово. Он ставил систему в особняке у Олега Платонова. Тот параноик — чуть ли не с детектором лжи живёт. Если кто и умеет делать это так, чтобы не заметили — это он. Скрытые камеры, звук, резервное облако — всё будет.

— Мне важно, чтобы её даже тень не насторожила. Ни диодов, ни лишних углов. И звук — чёткий. В каждой комнате. Особенно — в гостиной и кухне.

— Сделаем, — спокойно ответил Макс. — Я с ним уже говорил. Он зайдёт днём, когда Вика уйдёт в салон. Под видом электрика. Всё поставит за два часа. Я сам проконтролирую.

Я кивнул. Медленно. Челюсти сжались от напряжения.

— Это должно быть чисто. По закону. Без провокаций. Просто… правда. Чтобы весь этот спектакль закончился.

— Виктор, — Макс сел напротив. — Ты уверен, что хочешь это видеть? Слушать?

Я посмотрел в окно. Машины, небо, Петербург в летнем затишье. Всё вокруг — как будто не про мою жизнь.

— Я хочу доказательства, Макс. Чёткие. Бесповоротные. Чтобы потом — в суд. Чтобы Варя не жила с той, кто играет в любовь, пока шепчет про деньги. Чтобы Алиса могла дышать. Чтобы мне не пришлось выбирать между страхом и правдой.

Он не стал спорить. Просто встал и кивнул:

— Вечером всё будет готово. И… если хочешь — я останусь поблизости. На всякий случай.

Вечер.

Я был один. Варю забрала мама, как и просил. Камеры расставлены. Проверены. Работают. Макс подтвердил, что всё чисто. Незаметно. Звук — кристально точный. Каждый шорох, каждый вздох, каждое слово.

Я прошёлся по квартире.

Гостиная — убрана. Стол — накрыт. Белая скатерть, высокий бокал, свечи. Всё, как она любит. Только не ради неё. Ради её падения.

Я сел. Ровно. Спокойно. Как охотник в засаде. Внутри — всё пульсировало. Не от страха. От предвкушения.

Ты хотела красиво? Ты получишь красиво, Вика. Только финал будет не тем, что ты себе нарисовала.

Замок щёлкнул.

Я не обернулся сразу. Дал ей момент. Пусть почувствует, что снова вошла в «свою» роль. Что всё идёт по её плану.

— Вить, — позвала она, шагнув на каблуках по полу. Голос — лёгкий, довольный. — Ну ты и устроил вечер… Я аж не поверила сначала.

Я поднялся. Медленно. Повернулся.

Вика стояла в чёрном платье с глубоким вырезом, волосы уложены, губы накрашены слишком ярко. Улыбалась. Сияла.

Я подошёл, подал руку. Она вложила свою — с видом королевы, вернувшей себе трон.

— Ну что, — сказала, проходя вглубь, оглядывая стол, — романтика? Даже свечи? Вот это ты меня удивил, Витя.

Я налил ей вина. Сел напротив. Камеры ловили каждый её жест. Каждый взгляд. И скоро — каждую фразу.

— Ты заслужила, — сказал я, глядя ей прямо в глаза. — Ты так старалась.

Она хихикнула, поднесла бокал к губам. И прошептала, не зная, что каждый её вдох — уже не её.

— О, Витя… если бы ты знал, как всё скоро будет по-другому.

Я улыбнулся.

Вот теперь — игра действительно началась.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 41

Виктор

Она закручивала вино в бокале, словно это был эликсир власти.

Я наблюдал. Спокойно. Сдержанно.

— Всё-таки, — протянула она, лениво откидываясь на спинку стула, — хорошо, что ты одумался. Честно. Я уж думала, ты совсем с катушек слетел. Алиса, Алиса… Господи, кто она вообще такая?

Я не ответил. Только подлил ей вина.

— Ну… милая, да. Местами. Но не для тебя. Ты — мужчина с будущим. А она — максимум нянька. С надломом.

Я сжал зубы. Камера напротив моргнула крошечным светом. Макс сделал работу идеально — даже я сам едва видел объектив.

— Но ты молодец, — продолжила Вика, глядя на меня сквозь стекло бокала. — Всё сделал, как надо. И ключ дал. И Варю снова со мной. Я, кстати, очень рада, что ты не стал цепляться за эту… привязанность. Папа года, ха.

Я не сводил с неё глаз. Молча. Пусть говорит.

И она говорила. Всё глубже и глубже загоняя себя в яму, не замечая.

— Скоро всё встанет на свои места. Ты же меня знаешь: я умею ждать. И терпеть. Но когда получаю — беру всё.

Я сделал глоток воды. Смотрел прямо на неё. Не отводя взгляда.

— Ну, что молчишь, Вить? — усмехнулась она. — Я ведь знаю, что ты снова начал меня видеть. Понял, кто рядом. Кто настоящая мать твоей дочери. Кто достойная.

Я поднялся.

Медленно. Ровно. С такой холодной решимостью, что она сбилась с дыхания.

— Ты закончила?

Она вскинула брови, удивлённо и снисходительно одновременно:

— Что?

— Вика, — произнёс он ровно. — Я знаю всё. Всё, что тебе нужно — это деньги. Только деньги.

Она моргнула. Потом снова. Словно ждала, что он засмеётся. Скажет, что шутит. Но Виктор молчал. Глаза стальные.

— Это… это бред, — попыталась улыбнуться она. — Ты не в себе, Вить. Это Алиса тебе мозги запудрила, да?

— Не Алиса уговаривала Варю бояться. Не Алиса врывалась в дом с ключами, которые никто не давал. Не Алиса подала ложный донос. Это всё ты, Вика. И я слышал. Своими ушами. Всё, что ты говорила вчера по телефону.

Она побледнела. А потом резко выпрямилась, скрестила руки на груди и вскинула подбородок:

— Ну и что? — её голос зазвенел злобой. — Да, я хочу твои деньги! Твою квартиру! Машину! Всё! Почему ты живёшь, как король, а я — в съёмной однушке на чёрной зарплате?! Почему ты заслужил всё это, а я — ничего?! Я растила Варю внутри себя, я родила её, я… — голос её взвизгнул — я увидела тебя по телевизору! Успешный, уверенный! И подумала — какого чёрта? Надо брать быка за рога! И да — я не отступлю. Не после того, как столько вытерпела. Не после того, как почти выиграла!

Она сделала шаг ближе. Взгляд стал хищным, острым.

— Но, Виктор… я тебе даю шанс. — Голос стал почти ласковым. Почти. — Всё же можно уладить. По-взрослому. Без войны. Без суда.

Я не шелохнулся. Смотрел прямо в неё, но чувствовал, как внутри всё леденеет.

— Какой шанс?

Она усмехнулась. Наклонила голову.

— Ты сейчас переписываешь на меня дом. Эту квартиру. Машину. И ещё… двадцать миллионов на счёт. И я подписываю отказ. От Вари. Полный. С нотариусом. И всё — чисто, гладко, мирно. Можешь спокойно жить со своей Алисой и печь ей сырники, если хочешь.

Молчание. Тяжёлое, густое.

— То есть… — я выговорил медленно, — ты даже не пытаешься больше делать вид?

Вика вспыхнула. Насмешливо фыркнула:

— Я тебя умоляю, Виктор. Варя меня бесит. Всё время «мама, мама!» — вцепляется, лезет, орёт. Мне от этого плохо. Я даже когда беременной была, терпеть её не могла. Меня тошнило не от токсикоза — от самого факта. А сейчас? Она ноет, липнет, смотрит своими глазами, будто я ей что-то должна. А я — никому ничего не должна.

Я сжал кулаки. Не потому, что хотел ударить. А потому что только так мог не разорваться.

— Ты говоришь… о нашей дочери.

— Твоей дочери, — отрезала она. — Я родила, и мне хватило. Меня не интересуют сопли, утренники и вот это всё. Меня интересует жизнь. Комфорт. Деньги. И если я не могу получить любовь — я хотя бы возьму выгоду.

— А если я откажусь?

Вика усмехнулась, наклонилась вперёд:

— Тогда будь готов к войне, милый. У меня всё ещё есть право. Всё ещё есть заявление. И поверь, я могу быть убедительной. Очень убедительной. Тебе решать — потратить годы на суды… или заплатить и быть свободным. Дать ей нормальную мать. Одну. Без меня.

Я смотрел на неё. Но внутри всё было чёрно.

Я смотрел на неё. Медленно. Холодно. Не отводя взгляда.

А потом сказал:

— Нет, Вика.

Она прищурилась:

— Что?

Я медленно, не спеша, шагнул к письменному столу. Открыл ящик. Достал ноутбук. Поставил его на стол между нами. Открыл крышку. Пара кликов — и на экране замерло её лицо. Съёмка из гостиной. Чёткий звук. Чёткое изображение.

Я запустил запись.

— «…да, я хочу твои деньги! Твою квартиру! Машину! Всё! Почему ты живёшь, как король, а я — в съёмной однушке…»

Её лицо побелело.

— «Я растила Варю внутри себя, я родила её… а сейчас? Она ноет, липнет… я даже когда беременной была, терпеть её не могла…»

— Выключи. — Голос её был сиплым. — Выключи немедленно!

Я не выключил.

— «Ты сейчас переписываешь на меня дом, машину и двадцать миллионов… и я подпишу отказ. От Вари. Полный. С нотариусом…»

Я нажал паузу. Встал. Посмотрел на неё.

— Игру ты начала, Вика. А теперь… она будет идти по моим правилам.

— Ты… ты не имеешь права так! Это… это незаконно! — выкрикнула она, делая шаг назад.

— Всё по закону, Вика. Квартира — моя. Камеры — моя собственность, установлены в моём доме, с моим согласия и с соблюдением всех прав. И знаешь, что будет дальше?

Она молчала. Лицо её дёрнулось. Губы побелели.

— Завтра утром я подаю иск. На лишение родительских прав. На основании записи. На основании подложного доноса. На основании твоего признания. Я собираю пакет документов, адвоката, психолого-педагогическое заключение — и иду в суд. Потому что Варя заслуживает семью. Не вот это.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Она резко шагнула к ноутбуку, чтобы его схватить — я перехватил её руку, жёстко.

— Трогать не смей. Ни ноутбук. Ни ребёнка. Ни меня.

— Ты… ты не посмеешь…

— Я уже посмел.

Она стояла, дыша часто, как раненая хищница. Всё, чем она питалась — власть, контроль, игра — сгорело у неё прямо под ногами. А я только смотрел.

— Можешь собирать вещи, — сказал я. — Сегодня же.

— Вить, ну подожди… — попыталась смягчиться, на глаза выступили слёзы, фальшивые до тошноты. — Мы же… у нас была семья… мы…

— У меня есть только одна семья, — отрезал я. — Варя. И Алиса.

Она замерла.

— Да. Я верну её. Ты слышишь? Верну. Потому что всё, что ты разрушила, я восстановлю. Каждый чертов кусок.

И тогда, впервые за долгое время, она поняла: проиграла.

Следующее утро было ясным, почти до тошноты. Контраст с тем, что горело внутри меня, был слишком резким.

Я надел строгий костюм. Чёрный. Без единой складки. Рубашка — белоснежная. Пальцы сами застёгивали запонки, как по инерции. Ни кофе, ни завтрака — только документы в папке и цель, которую я больше не позволю увести.

Суд.

Здание, которое раньше казалось чужим, теперь было как последний бастион. Внутри — холодно. Без эмоций. Только формальности, процедуры и факты.

Я подал заявление на лишение Виктории Сергеевны родительских прав.

Показал:

— видеозапись;

— заключение психолога, ранее обследовавшего Варю;

— справки, подтверждающие её эмоциональные срывы;

— и заявление об отозванной клевете на Алису, которое я подал этим же утром.

— У нас будет ребёнок, которому не придётся выбирать, кто прав, а кто манипулирует, — сказал я юристу. — Потому что рядом с ней больше не будет лжи.

Секретарь приняла бумаги. Суд назначили через две недели, но с учётом доказательств мне пообещали ускоренное рассмотрение на временное ограничение прав.

Следующая остановка — дом мамы.

Машина сама знала путь. Когда я вошёл в квартиру, бабушка с Варей уже были на кухне. Варя — в фиолетовых леггинсах с зайцами и футболке с надписью «Моя суперсила — в папе».

Она увидела меня — и бросилась с криком:

— Папаааа!

Я опустился на колени, сжал её в объятиях так крепко, будто заново врастал в свою собственную жизнь. Она уткнулась носом мне в шею.

— Ты пришёл… насовсем?

Я кивнул. Губы дрогнули.

— Насовсем, зайка. Обещаю.

Мама стояла за нашей спиной, ничего не говоря. Но когда я поднял взгляд — её глаза были полны слёз. Не от страха. От облегчения.

— Она теперь в безопасности? — спросила она тихо, когда Варя убежала за плюшевым бегемотом.

Я кивнул снова.

— Полностью. А вечером… я поеду к Алисе.

— Правильно, сын. Не отпускай то, что по-настоящему твоё.

Глава 42

Алиса

Я не мыла голову уже три дня. Возможно, четыре. Не помню.

Всё казалось липким — волосы, мысли, жизнь. Даже душ — не спасал. Как будто вода просто стекала, не задевая кожу. Не забирая с собой ни усталость, ни боль.

Мама звонила. Папа писал. Бабушка приносила еду и тихо оставляла на столе. Полина пыталась шутить, вытянуть, растормошить, а я… Я просто кивала. Иногда. Чтобы они не волновались слишком сильно. Чтобы не трогали.

Я не злилась. Не плакала.

Это было как болото — без запаха, без формы, без крика. Только вязкая, тянущаяся внутрь пустота. Когда ни один вопрос не имеет ответа. И ты не ждёшь, что появится.

Я не брала телефон. Он где-то валялся — на полу, в пледе, может, под подушкой. В нём были только уведомления от банков, какие-то спам-письма и, самое страшное, — тишина от того, от кого ты ждёшь хоть что-то.

Я не винила Виктора. Больше не винила. Просто… всё затерлось. Умерло внутри. Погасло.

Я решила выйти.

На веранду. Хотя бы туда. Не из-за солнца. Не из-за свежего воздуха. Просто… стены начали давить.

Тапочки, старый кардиган бабушки, халат поверх пижамы. Волосы — спутанный пучок, лицо — без отражения.

Я села в кресло и взяла чашку, которую бабушка оставила с утра. Чай остыл, но мне было всё равно. Просто держать что-то в руках — уже означало, что ты ещё здесь. Что ты не растворилась.

Небо было странно ясным. Почти безоблачным. Но внутри — глухо и серо.

Я смотрела вдаль. На дорогу. На ветер, качающий ветви деревьев.

И думала: может, так и будет теперь.

Без сцены. Без Варюши.

Без него.

Просто жить. Тихо. Невидимо.

Как будто меня и не было.

Но разве можно забыть того, чья любовь стала домом?

Дверь калитки заскрипела. Я подняла глаза, думая, что это бабушка или, может, Полина вернулась из магазина.

Но нет.

На веранду поднялся он.

Костя.

Тот самый. Мой бывший. Моя ошибка. Мой позор.

Всё тот же ухмыл. Всё тот же пренебрежительный взгляд, как будто перед ним не человек, а мусор на дороге.

— Ну что, Алиса, — протянул, оглядывая меня с ног до головы, — как ты?

Я промолчала. Просто сжала чашку крепче. Ладони вспотели, но не дрогнули.

— Слушай, быстро у нас тут по деревне новости бегают. Я только в магазин зашёл — а мне уже в лицо: «Слыхал, Алиску-то арестовали, за ребёнка чуть не села». Я аж не поверил.

Он фальшиво присвистнул, качая головой, как будто скорбит.

— А потом подумал… да нет, вполне в её духе. Улетела когда-то такая гордая, типа талант. А в итоге что? Съела пыль, как и должна была.

Я всё ещё молчала. Ни одного слова. Только сердце било в горле.

Он хмыкнул и присел на перила, будто был тут хозяином.

— Я же говорил тебе, Алиса. Ты — никому не нужна. Ни с талантом, ни без. Ни красивая, ни умная. Обычная. Серая. Бездарность.

Слова впивались, как ржавые иглы. Не потому, что были правдой. А потому что… я когда-то в них верила.

Он встал. Выпрямился. Плюнул в сторону крыльца.

— Вот и получила. Всё, как заслужила. Сама.

Не успел он договорить.

Не успел сделать этот последний шаг — самый подлый, самый ядовитый. Как вдруг...

— Больно умный, да? —

ХЛОП.

Глухой, тяжёлый удар.

Костя отлетел назад, зашатался, схватившись за лицо.

Я вскочила с места. Всё тело застыло — и только сердце дёрнулось: резко, сильно.

— Ты чё!.. — заорал Костя, уже пошатываясь.

— Заткнись. — Голос.

Знакомый. До боли.

Твёрдый, как гранит.

Тёплый, как дом.

Виктор.

Он стоял прямо перед Костей. Широкоплечий, напряжённый, с лицом, где не осталось ни капли снисходительности.

— Ты кто такой, чтоб так с ней говорить? — продолжил он. — А? Кто?!

Костя поднялся на ноги, повёл плечом, будто собирался драться, но тут же отступил, когда Виктор шагнул вперёд.

— Да я… — пробормотал он, вытирая кровь из-под носа. — Ты вообще с какого…

— С того, — рявкнул Виктор, — что если ещё раз к ней подойдёшь — я тебе не только нос сломаю. Я тебе жизнь сломаю. Понял меня, клоун?

Костя вскинул руки.

— Ладно-ладно! Псих…

— Шагай. — Голос Виктора был ледяным. — Пока можешь идти своими ногами.

Костя посмотрел на меня — с ненавистью, с жалостью, с чем-то мелким и липким — и спустился с веранды, уходя быстрым, неровным шагом.

Я стояла, будто прибитая к полу.

Кровь стучала в висках. Сердце било так, словно вот-вот выскочит наружу.

А он… стоял передо мной.

— Что ты здесь делаешь? — выдохнула я. Голос — сорвался на середине. Почти шёпот.

Виктор сделал шаг ко мне. Потом второй — медленный, осторожный, будто подходил к хрупкому, едва живому.

— Я приехал за тобой, — тихо сказал он. — За своей женщиной. За своей Алисой.

Я замерла.

— А Вика?

— Вика? — он усмехнулся — коротко, с горечью. — Вика больше не проблема. Я всё знаю. Про ложь. Про записи. Про её «планы». Я слышал всё сам, Алис. Каждый яд, который она лила.

Я вскинула глаза на него — в неверии.

Он кивнул:

— Я поставил камеры. Да, я пошёл на это. Не ради мести. Ради Варвары. Ради тебя. Чтобы остановить её. Чтобы защитить.

Он посмотрел на меня, глубоко, до самого сердца.

— Я подал в суд. Забрал заявление против тебя. Официально. Все обвинения сняты. Все. Больше никто не посмеет на тебя даже намекнуть.

Я сделала шаг назад. Руки дрожали.

— Зачем ты это делаешь, Виктор?..

Он не двинулся с места. Только смотрел. Говорил — будто выдыхал каждое слово из самой души:

— Потому что я люблю тебя. Потому что скучал так, что забывал дышать. Потому что каждый вечер я искал тебя в телефоне, в пустых комнатах, в рисунках Вари, которая шептала твоё имя даже во сне. Потому что без тебя — всё это не имеет смысла. Ни квартира. Ни бизнес. Ни победа над Викой. Без тебя — это просто пыль.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я не выдержала.

Слёзы — тёплые, горькие, настоящие — сами покатились по щекам. Я пыталась что-то сказать… но рот не слушался.

Он подошёл ближе. Тихо. Осторожно.

И заговорил снова — тише, как будто боялся разрушить:

— Мне не нужен шанс. Я не прошу прощения. Я просто хочу, чтобы ты знала: я здесь. Я рядом. Я всё ещё люблю тебя. И если ты скажешь «уходи» — я уйду. Но если хоть часть тебя… хоть крошечная часть… всё ещё помнит нас — я останусь. Навсегда.

Твоя очередь, Лисёнок. Остаться? Или снова закрыться?

Я стояла перед ним, вся в слезах.

Внутри — ком. Боль. Радость. Всё сразу.

Смотрела в глаза, в которых было всё — усталость, нежность, вина и такая любовь, что от неё трещало сердце.

— Дурак ты, Виктор… — выдохнула я. — Как ты мог так молчать? Почему не приехал раньше?..

Он хотел было ответить, но я шагнула вперёд и… просто обняла его.

Сильно. Насмерть.

Вцепилась в него, будто боялась, что если отпущу — исчезнет. Исчезнет снова.

Он прижал меня к себе — так, как только он умел. Мягко, но с такой силой, будто клал меня обратно в сердце, в дом, в жизнь.

— Я тоже тебя люблю, — прошептала я ему в грудь. — Слышишь? Люблю. Всегда любила. Даже когда ненавидела. Даже когда проклинала. Всё равно…

Любила.

— Прости меня, Алиса… — глухо сказал он. — За всё. Я был слепым идиотом. Но теперь я всё вижу. Всё понял. И никогда больше тебя не отпущу.

Мы стояли, обнявшись, долго. Очень долго.

А потом…

Со скрипом открылась дверь.

— Ну, наконец-то, — громко и довольно сказала бабушка, выходя на веранду с тряпкой в руках.

За ней — Полина. Улыбалась, как кошка, которая знала всё заранее.

— А мы уж думали, когда ты, Лисёнок, опомнишься, — хмыкнула бабушка. — Не каждый день такие мужики с кулаками приезжают. А этот — своё уже понял. Держи теперь крепко.

Он держал меня, будто боялся снова потерять. И, наверное, был прав — я действительно могла бы сбежать. Если бы не эти руки. Не этот голос. Не это тепло.

— Поехали домой.

Он кивнул. Ни слов, ни вопросов — просто открыл мне дверь машины. И пока я садилась, бабушка за моей спиной прошептала:

— Вот и хорошо. Теперь пусть держит и не отпускает.

В машине мы почти не говорили. Я смотрела в окно, а он — на дорогу. Но ладонь Виктора лежала на моей — тёплая, сильная. И я не убирала руку. Ни за что бы не убрала.

Дом встретил нас тишиной и вечерним полумраком. Всё было как раньше — только воздух теперь был другой. Густой. Напряжённый. Наполненный тем, что невозможно было больше сдерживать.

Он закрыл за нами дверь и сразу потянулся ко мне. Медленно

Я не ответила словами.

Просто встала на носочки и поцеловала его. В губы, в голос, в то место, где сердце.

Целовать Виктора было как вернуться в себя. В дом, в лето, в мечту, которую я когда-то закопала. Он ответил — мягко, глубоко, с той самой нежной настойчивостью, от которой у меня тряслись колени.

— Алиса, — выдохнул он мне в губы. — Я тебя никогда не отпущу. Ни за что.

— Тогда докажи, — прошептала я. — Покажи, как ты скучал. Покажи… как ты меня любишь.

Он поднял меня на руки так легко, будто я весила меньше воздуха, и понёс в спальню. Туда, где всё было нашим — запах, простыни, каждый занавес.

Он положил меня на кровать, опустился рядом — и снова поцеловал. Дольше, медленнее. Его пальцы скользили по моей щеке, по шее, по ключицам. Он будто заново изучал меня — взглядом, губами, кожей.

Каждое его движение было как извинение. Как признание. Как обещание.

Когда он расстёгивал на мне платье, пальцы дрожали. Серьёзно — у этого большого, сильного мужчины дрожали руки. А я лежала под ним — горячая, открытая, почти беззащитная — и впервые за долгое время чувствовала себя в полной безопасности.

Он целовал меня медленно, будто время больше не имело значения.

Целовал шею, плечи, запястья. Каждый сантиметр. И когда добрался до груди — я не сдержала стон.

Он знал, как трогать. Как ласкать. Как вести язык вдоль линии ребер так, чтобы я выгибалась к нему навстречу, цеплялась за его спину и терялась в себе.

Моя кожа была горящей. Моё тело — его.

Он не спешил. И от этого становилось только жарче. Он доводил меня до грани — снова и снова. Останавливался, ждал, смотрел в глаза.

— Чёрт, Алиса… — прошептал он, целуя меня в шею. — Ты сводишь меня с ума.

Он вошёл в меня резко — сдержанно, но глубоко. Я вскинулась навстречу, глухо задыхаясь, вцепилась в его плечи — и замерла.

Никаких слов. Только дыхание. Хриплое, срывающееся. И удары тел — точные, тягучие, как удар сердца.

Его движения становились резче, жаднее. Он накрывал меня всем телом, впивался в кожу, в губы, в ключицы. Горячий, тяжёлый, настоящий.

Я выгибалась, хваталась за простыни, царапала спину, терялась. Он держал меня за бёдра, двигался быстро, срывая дыхание. Не давал уйти. Не давал дышать. Только чувствовать.

Он вжимался в меня, будто хотел раствориться. Мы были сплетены — влажные, вспотевшие, дрожащие от переполненности.

Я стонала ему в губы, кусала плечо, задыхалась от собственных ощущений. Он отвечал — не словами, а телом. Напором. Теплом. Без остатка.

И когда всё внутри сжалось, запульсировало, взорвалось — я закричала. Без имени. Без смысла. Просто крик — из самого центра.

Он сжался надо мной, выдохнул сквозь зубы, уткнулся лбом в мою шею — и тоже сорвался. Резко. Глухо. Целиком.

А потом — тишина. Только биение наших тел и капли пота, медленно стекающие по спине.

Он остался во мне. Не уходил. Только прижал сильнее. И я не хотела, чтобы отпускал.

Никогда.

Эпилог

Алиса

Прошёл год.

Ровно триста шестьдесят пять дней с того момента, как я думала, что всё потеряно. С того самого утра, когда сидела на веранде в пижаме, с чашкой холодного кофе и ощущением, будто жизнь кончилась.

А теперь — всё иначе.

Мы живём вместе. Я. Виктор. И Варя.

Наша семья.

Настоящая. Тёплая. Живая.

Варя почти не вспоминает Вику — да и зачем? Всё, что связано с тем периодом, растворилось, как плохой сон.

Меня вернули в студию. С извинениями, с объятиями, с цветами от родителей. Надежда Михайловна лично провела собрание и сказала, что такие педагоги — редкость. А мои девочки… они кричали от радости. Я, кажется, тоже. Внутренне.

Жизнь вернулась.

Я стала улыбаться чаще. Виктор — отпускать шутки, как раньше. Варя — бегать по дому, словно солнце на ножках. Она болтает без умолку, устраивает спектакли с куклами, поёт песенки. Иногда садится на ковёр рядом с моими занятиями и делает вид, что тоже «работает».

А в один вечер…

Я готовила ужин. Что-то простое. Варя вертелась рядом, как всегда, в своей любимой майке с котиками, и вдруг замерла. Постояла немного… а потом тихо подошла ко мне, тронула за локоть.

— Алиса?

— М? — я повернулась к ней с улыбкой.

Она поёрзала, глядя в пол. Потом подняла глаза.

— А можно… можно я буду звать тебя мамой?

Маленький голос. Робкий. Тёплый.

Я не сразу поняла. А когда поняла — показалось, что сердце просто выпрыгнет из груди. Прямо в ладошки.

Я присела на корточки. Обняла её.

— Конечно, можно. Варюшка… если хочешь — зови. Я буду самой счастливой на свете.

Она улыбнулась. И потом — просто, буднично — сказала:

— Мам, а можно макароны с сыром? Побольше сыра!

И я поняла, что счастливей минуты у меня, наверное, не было.

Не потому что услышала «мама».

А потому что в этом слове было всё: доверие, дом, принятие.

Любовь.

Конец.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Конец