Шрамы берсерка

Глава 1

Лес дышал тяжело.

Воздух — густой, пахнущий хвоей, зверем, гнилью и дождём.

Демид сидел у костра, голый по пояс.

Спина — испещрена старыми шрамами.

Грудь — парой свежих царапин от сучьев.

Костёр трещал, но не грел.

Ни один огонь больше не давал тепла.

Он давно окаменел внутри.

Влажная трава липла к штанам.

На бедре — едва заметные следы женских ногтей.

Ещё ниже — запах дешёвой близости, которую не смог смыть даже в ледяной речке.

Недавно он был в деревне. У женщины.

Нет. Не женщины — тени.

Проститутки.

Он вошёл в хижину молча, бросив серебряные монеты на стол.

Она даже не взглянула. Просто согнулась, вжалась лицом в матрас.

Он взял её резко, грубо.

Будто хотел вытрясти из себя боль.

Она дрожала — не от страсти, от страха и отвращения.

Даже она не смотрела.

«Даже ты…» — подумал он тогда.

Он не рыкал, не стонал, не говорил.

Просто бился.

Как зверь, что мечется в клетке, не надеясь выбраться.

Потом — ушёл. Молча. Как пришёл.

Теперь он сидел у костра. В своей чаще.

Там, где нет ни оборотней, ни людей, ни лиц, ни голосов.

Только деревья. Тьма. И тишина, которую не пробить криком.

Он хотел рвать грудь. Разбивать кулаками землю. Выть.

Но просто сидел.

Тяжёлый. Чёрный. Как сама ночь.

Он не заслуживал любви.

Не после того, как его племя вырезали… из-за него.

Он был ребёнком, когда впервые обернулся.

Нечаянно. В игре.

И человек — охотник с соседних земель — увидел.

Он убежал. Но было поздно.

На следующий день деревню сожгли.

Стаю вырезали.

Детей — в том числе его — увели на пытки.

Он не помнил лиц.

Но помнил запах железа. И вкус отвара.

И боль.

Бесконечную боль.

Раны не заживали — яд замедлял регенерацию.

Шрамы остались. Везде.

На щеках. Груди. Руках. Даже на ступнях.

Его выбросили умирать в лесу, думая, что он уже мёртв.

И тогда пришла она.

Серая волчица.

Она вылизывала кровь. Прижималась тёплым боком.

Грела, как мать.

Он рос в её стае.

Ел вместе с волчатами. Жил. Учился.

Но даже там его не приняли.

Волчата дразнили. Он был «неправильный».

«Урод».

Когда он вырос, волчица смотрела с тоской.

Понимала — стая не даст ему жизни.

Когда она умерла от старости — он ушёл.

Без следа.

Сейчас он снова был здесь. В чаще.

Один.

Без матери.

Без стаи.

Без женщины, которая была бы рядом… не за серебро.

В груди жгло.

Что-то звериное. Жажда.

Не тела — смысла. Тепла. Живого прикосновения.

Хоть кто-то… кто обнял бы его не за плату.

Вдруг он вдохнул.

И застыл.

Запах.

Новый.

Тёплый.

Человеческий.

— Женщина… — выдохнул он.

Запах шёл со стороны тропы. Почти заброшенной.

Нежный, как цветок, что расцвёл не вовремя.

И… странный. Без охоты. Без вожделения. Без грязи души.

Он поднялся.

Громадный. Напряжённый, как натянутая тетива.

Деревья будто отступили, когда он двинулся вперёд.

Через пару сотен шагов он её увидел.

На границе света и тьмы стояла она.

Юная девушка. Босая.

Поцарапанные ноги, руки, тонкое платье.

Глаза открыты — но не видят.

Руки вытянуты вперёд.

— Помогите… — шептала она. — Кто-нибудь…

— Пожалуйста…

Он застыл.

Сердце, которое давно не билось от страха, сжалось.

Он смотрел на неё — живую. Красивую. Потерянную.

Она была слепа.

Но звала.

Кого? Его?

И всё внутри — зверь, тьма, боль — на миг затихло.

Он не знал, что это было.

Но впервые за долгие годы…

…ему не захотелось рычать.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 2

Он не двигался. Только смотрел.

Девушка стояла в полутумане, шагов в десяти от него — уязвимая, открытая, почти нереальная.

Платье прилипло к телу, волосы спутались, мокрые пряди липли к щекам.

Она дышала неровно, будто сердце то замирало, то вырывалось наружу.

Запах…

Чистый. Тёплый. Мучительно знакомый.

Он ощущал его каждой клеткой.

Он… хотел дышать им.

И это пугало.

— Уходи, — прошептал Демид, сжав кулаки. — Уходи, глупая.

Слова вырвались сами. Глухо, рвано, будто говорил кто-то другой внутри него.

Он сделал шаг назад, в тень. Подальше.

Но она услышала.

Обернулась.

— Кто здесь? — голос дрогнул. — Я… я слышала… ты… ты говорил?

Он не ответил.

Только шумно выдохнул носом — пар сорвался из ноздрей, как у зверя перед броском.

— Пожалуйста… — теперь в её голосе смешались мольба, страх, отчаяние. — Я… заблудилась… Я не знаю, куда идти. Я не вижу…

Она споткнулась и осела на колени.

В груди что-то дернулось. Вспыхнуло.

Он хотел уйти.

Надо уйти.

Оставить. Забыть.

«Последнее существо, у которого стоит просить помощи — это чудовище вроде меня», — пробормотал он себе под нос.

— Ты… чудовище? — вдруг спросила она. Прямо. Без колебаний. — Это правда?

Он затаил дыхание.

Молчание затянулось.

Она не знала, как близко он стоит. Огромный, изуродованный шрамами, полуживой.

Он не выдержал. Сделал шаг вперёд.

Под ногой треснула ветка.

Она вздрогнула.

— Не бойся, — глухо сказал он.

— Я… я не боюсь, — её голос всё ещё дрожал, но в нём была странная сила.

— Просто… помоги мне. Пожалуйста.

Он смотрел на неё.

В этом голосе не было осуждения.

Не было отвращения.

Только… просьба.

— Ты не знаешь, о чём просишь, — прошептал он. — Я…

Он запнулся.

Он не мог объяснить, кто он. Даже себе.

— Помоги, пожалуйста… Я не дойду одна. Мне холодно.

Он медленно подошёл.

Дыхание рвалось из груди. Внутри всё гудело — не сердце, инстинкт. Напряжение.

Она услышала шаги и вытянула руки вперёд.

— Я чувствую, что ты рядом.

— Да, — ответил он.

— Ты… поможешь?

Он молчал.

Потом протянул руку. Огромную, горячую, покрытую рубцами.

Её пальцы коснулись его. Осторожно.

Она не отпрянула. Не вздрогнула.

Только вздохнула — тихо, глубоко.

— Ты… тёплый, — прошептала она.

Он сглотнул. Внутри всё грохотало.

Он подхватил её на руки — медленно, словно поднимая что-то хрупкое, как птенца.

— Куда ты меня несёшь? — спросила она, уронив голову ему на грудь.

— Домой — тихо ответил он.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 3

Диана всегда чувствовала, что этот мир слишком груб.

Слепота сделала его тише, но не мягче.

Иногда ей казалось, что она не здесь по ошибке.

Будто её душа пришла не в то тело, не в то время, не к тем людям.

Вспоминала тот день, когда всё изменилось навсегда — в одиннадцать лет.

Тогда в их деревню пришли чужие мужчины — жестокие, озлобленные.

Они хотели сломать её, заставить молчать навсегда.

Диана кричала, но никто не пришёл на помощь.

Потом услышала голос мамы — отчаянный, полный боли.

Мама встала между ней и чудовищами и погибла.

Диана упала, ударилась головой о камень — и с тех пор не видела свет.

Отчим не выдержал утраты — он спился и исчез из её жизни.

Дом опустел, и с ним погас свет её глаз.

Только баба Люба стала для неё тёплым уголком — родным домом в этом жестоком мире.

Каждую неделю она ходила к ней в гости, и запах свежих пирожков, тепло и забота старушки давали хоть немного надежды.

— Девонька, ты мне как внучка. Не зря тебя Господь сюда занёс, — говорила баба Люба, гладя её по руке.

Прохор — сын плотника, с вечно сальными волосами и тяжёлыми руками — ходил за ней, шептал гадости, когда никто не слышал.

Она молчала, не хотела тревожить бабу Любу, но каждый раз, возвращаясь домой одна, чувствовала: он рядом. Следит.

Тот вечер был тёплым. Она засиделась. Люба уговаривала поесть ещё.

— Бери, девонька. Бери!

— Ба! — рассмеялась Диана, краснея. — Я ж и так скоро не влезу ни во что!

— Да кому надо, тому и пышненькая — за счастье.

— Вот бы такого встретить, — вздохнула Диана. — Не смотрящего, а… чувствующего.

Баба Люба погладила её по руке.

— Встретишь. Ещё как встретишь. Сама судьба приведёт.

Когда она вышла, солнце почти село. Воздух стал прохладным, пахло сыростью и дымом.

Она ступала медленно, зная каждый поворот. Дорогу домой знала на ощупь.

Но на полпути всё изменилось.

— Ди-а-а-на… — протянул кто-то из темноты.

Она замерла.

Сердце резко застучало.

— Это я… — голос стал ближе, хриплый, липкий, — Прохор.

Он подошёл так тихо, что она даже не услышала шагов.

— Куда ж ты, красавица, в сумерках бредёшь? Одна… слепая…

— Прохор, не надо. Дай пройти.

— Не торопись, — он схватил её за руку. — Хочу тебе кое-что показать.

— Пусти! — дёрнулась она. — Я сказала — пусти!

Он зарычал, потянул ближе. Его рука залезла под волосы, схватила за шею.

— Тихо-тихо, — зашептал в ухо, — ты же знаешь, как давно я на тебя смотрю…

— Прохор, не смей!

Он резко схватил её за талию, другой рукой рванул пояс платья.

— Такие сиськи — грех прятать! — зашептал. — Ты ж слепая, всё равно ни с кем не будешь, кому ты ещё нужна?..

Её дыхание сбилось. Он тянул её в сторону — за пустой амбар, куда не добирался свет.

Рука на груди. Рванул ткань ворот. Она вскрикнула, ударила его локтем.

— Сука! — заорал он. — Стоять, тварь!

Но она рванулась. Вырвалась. Бежала.

Бежала, не разбирая дороги.

Лицо расцарапано ветками. Ноги — в кровь.

Слёзы. Паника. Живот сводит от ужаса.

Когда остановилась перевести дыхание, вдруг поняла — вокруг только лес.

Чёрный. Дикий. Молчаливый.

Она шла наугад. Потом — наощупь. Потом — почти на четвереньках.

Пока не упала на какую-то мягкую полянку.

Она звала на помощь.

Тогда и услышала.

— Уходи, — прошептал кто-то. — Уходи, глупая.

Она резко подняла голову.

Сердце застучало громче, чем шаги.

— Кто здесь? — голос дрогнул. — Я… я слышала… ты… ты говорил?

Никто не ответил.

— Пожалуйста, — теперь в её голосе была и мольба, и страх, и отчаяние. — Я… заблудилась… Я не знаю, куда идти. Я не вижу…

Молчание.

А потом — хриплый голос:

«Последнее существо, у которого стоит просить помощи — у чудовища вроде меня»

Страх подступил к горлу. Но почему-то — не тот страх. Не как с Прохором.

Этот голос был… живой. Больной, но не хищный. Одинокий.

— Ты... чудовище? Это так?

Ещё шаг — в ответ. Треснула ветка.

Тишина.

От неожиданности она вздрогнула.

— Не бойся, — глухо сказал он.

— Я… я не боюсь. Просто… помоги мне. Пожалуйста.

Она чувствовала, что он смотрит на неё.

— Ты не знаешь, о чём просишь, — сказал он. — Я…

Он запнулся.

Она начала просить ещё.

— Помоги, пожалуйста… сама я не дойду никуда. Мне холодно.

Тишина. А потом — дыхание. Глубокое, звериное.

Он подошёл. Коснулся её руки.

Горячо. Шершаво. Сильно.

— Я чувствую, что ты рядом.

— Да, — сказал он.

— Ты поможешь?

Он замолчал. Поднял её на руки.

— Куда ты меня несёшь?

— Домой. — ответил он и выдохнул.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 4

Он нёс её, как несли бы священное сокровище.

Осторожно, почти боясь, что хрупкая жизнь, заключённая в её теле, может рассыпаться в его руках — стать прахом, как пепел.

Но не мог не чувствовать — она женщина. Живая. Тёплая. Мягкая. Настоящая.

Каждый изгиб её тела отзывался в нём странной болью — резкой, почти звенящей.

Грудь, прижавшаяся к его собственной, казалась слишком живой, слишком уязвимой.

Запах её волос — смесь теста, полыни, лесной свежести и женственности — пробирал до самых костей, пробуждая одновременно нежность и жгучее желание.

Он знал, куда идёт. Тропа, заросшая мягким мхом, вела к дому — к крепости и одновременно к тюрьме, где он жил, заточённый не только стенами, но и собственными демонами.

Дверь скрипнула, открываясь под его рукой, и в воздухе застыл знакомый запах — дым, еловая смола, кожа и что-то… звериное, первобытное.

Он осторожно уложил её на широкую кровать у камина, так, чтобы подушка приподняла голову.

Она тихо застонала, повернувшись на бок.

Ткань платья натянулась на бедре, оголяя гладкую кожу.

Он застыл, не отводя глаз.

В свете танцующих языков пламени увидел разорванную рубаху — ткань разошлась, обнажив часть её груди, и тёмная ореола чётко выделялась на светлой коже.

Он стиснул зубы, сквозь сжатые губы выдохнул:

— Господи… за что?

Внутри затаился зверь — молчаливый, наблюдающий, хищный, но сдержанный. Он ждал, как охотник, потому что знал — боль ещё только начинается.

Демид сел рядом, и её дыхание стало ровнее, глубже. Она ворочалась во сне, платье задралось выше колен.

Он краем глаза заметил обнажённое бедро — белое, округлое, с тонкими царапинами от кустов, и почувствовал, как пересыхает во рту.

Он хотел. До самой боли в паху. Но даже мысль о прикосновении казалась преступлением.

«Она боится. Она человек. А ты — чудовище.»

Но затем он снова посмотрел на неё.

Она не дрожала. Не сжималась в себе. Спала, прижав руку к груди, и на её губах появилась едва заметная улыбка.

И тогда он заметил всё — каждую родинку, изгиб шеи, тонкую царапину на щеке, пухлые губы, словно созданные для поцелуев.

И самое главное — ту невидимую мягкость, которую не спрячешь и не скроешь.

«Она моя.»

Слова вспыхнули внутри и не хотели уходить.

«Она. Моя. Пара.»

Он хотел отрицать, кричать, прогнать её из своей жизни, но зверь впервые за долгие годы был спокоен.

И всё стало предельно ясно.

Он поднялся, прошёлся по комнате, ещё раз взглянул на неё и сжал кулаки.

— Проклятие… — прошептал он. — Почему именно ты?

Но ответа не было.

Лишь её ровное дыхание и нежное движение — она потянулась во сне, вздохнула, обнажая плечо и шепнула что-то нечленораздельное, будто искала его.

Он подошёл ближе, укрыл её пледом, сел рядом и не отрывал взгляда.

«Я не трону тебя. Никогда. Пока ты сама не захочешь.»

Но внутри уже не было сомнений.

Это она. Его. Единственная. Навсегда.

— Ммм… — тихий, сонный стон.

Она заворочалась — грудь приподнялась под рваной тканью, губы чуть дрогнули.

Рука скользнула по меху, будто ища что-то или кого-то.

И сердце в груди рванулось.

— Коснись. Почувствуй. Возьми… — прошептал зверь внутри. — Мы уже чувствуем её. Сладость. Тепло. Она тянется. Она наша.

— Заткнись… — выдохнул Демид, стиснув кулаки.

Но когда её рука нащупала его колено, нежно, несмело, он не смог отступить.

Смотрел на неё, как на пламя — восхищённо и испуганно одновременно.

Какая она…

Черты её лица в мягком свете огня — ангельские.

Кожа — бледная, почти светящаяся, как молоко.

Пухлые губы приоткрыты, волосы растрёпаны.

А грудь…

Чёрт.

Он ясно видел — тяжёлую, налитую грудь, слегка обнажённую. Тёмная, сочная ореола едва выглядывала из-под ткани. Он не мог отвести взгляд.

«Она мягкая. Тёплая. Наша…» — шептал зверь.

— Я не должен… — прошептал он себе, но рука уже медленно тянулась.

Он провёл пальцем по её щеке — она вздрогнула, но не проснулась.

Он наклонился, вдохнул запах её волос — сладкий, как мёд, с лёгким дымком от камина.

Тёплая. Домашняя. Моя.

Пальцы скользнули по ключице и дальше вниз.

Плед сполз, обнажая грудь в его ладони — полную, тяжёлую. Он едва дышал.

Наклонился и аккуратно обвёл языком край ореолы.

Сосок напрягся под языком.

«Лизнем ещё. Только один раз. Мы берём, что наше,» — зверь уже дышал в затылок.

Он зажмурился. Рука скользнула ниже — по изгибу бёдер, по линии талии.

Тогда она зашевелилась.

— Ммм… — сонно, почти чувственно.

Бедро коснулось его ноги. Рука нежно скользнула по его бедру и застыла.

Она чувствует его. Даже во сне.

— Хватит… — прошептал он, но пальцы сами легли на её живот, чуть выше лона.

Тепло. Жар. Влажность.

Он знал — шаг, и всё. Она под ним. Она с ним. Она — его.

Отдёрнул руку.

Сжал зубы до хруста.

Отошёл.

— Мы не тронем её. Пока не проснётся. Пока не попросит. — сказал он себе.

Зверь зарычал, но отступил.

Потому что знал — она уже его. Навсегда.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 5

Она спала.

На моей постели.

Как будто всегда принадлежала этому месту.

Словно сама природа — лес, звери, ветер — привели её ко мне, отдали в обмен на мои годы одиночества, молчания и дикого, звериного бытия.

Когда её рука потянулась в воздух, словно нащупывая меня во сне, я подался вперёд.

И она, не открывая глаз, прошептала еле слышно, как дыхание:

— Ты здесь?

— Здесь, — ответил глухо. Голос предал меня, в нём было слишком много… живого.

Она выдохнула.

Словно вернулась обратно в тело.

И в ту же секунду стало легче — будто в изломанную клетку груди впустили свет и воздух.

Я не знал, откуда пришло это чувство, но оно оседало глубоко — не страх, не вожделение, не жажда… нет.

Это было покой.

Тот, что приходит, когда больше не один.

— Воды… — прошептала она.

Я сразу подал кружку. Следил, как она пьёт — медленно, аккуратно, с той утончённой осторожностью, которую имеют только слепые. Как будто каждый её жест — на ощупь. По миру, по жизни, по мне.

Она вернула кружку и, немного помолчав, спросила:

— Как тебя зовут?

— Демид.

— Я Диана, — сказала она почти улыбаясь.

— Я знаю. Ты шептала это во сне.

Она села. Медленно, с усилием, как раненая птица, поднимающаяся на крыло.

Её рубаха всё ещё была разорвана. Ткань ниспадала с плеча, открывая слишком многое.

Я не смотрел.

Не имел права.

Не на грудь. Не на бедро. Не на нежную кожу, порезанную ветками и кустами.

Я смотрел в её лицо. Только туда.

На ресницы, отбрасывающие тонкие тени. На губы, дрожащие от вопросов, которые она боялась задать.

— Ты не боишься меня? — хрипло спросил я.

— Нет… — тихо, почти удивлённо.

Я сжал кулаки, чтобы не сжать её.

— Ты не знаешь, кто я. Что я…

— Но я знаю, что ты сделал, — перебила она. — Ты нашёл меня. Не бросил. Нёс на руках. Укрыл. И остался.

Она протянула руку.

Коснулась моей.

Её пальцы — лёгкие, холодные, как крылья снегиря.

Она нашла мои шрамы. На тыльной стороне ладони — грубые, узловатые, словно шрамы на коре векового дерева.

— Шрамы, — прошептала. — Их много?

— Везде, — глухо ответил я.

— Я не вижу… но чувствую.

Я закрыл глаза.

От этих слов хотелось выть — не от боли, нет. От чего-то старого, нераскрытого, из глубин, где зверь давно поселил молчание.

— Диана…

— Ммм?

— Почему ты была в лесу? Ночью. Одна. Босая.

Она резко выдохнула.

Словно я выдернул нож, что годами был вбит под рёбра.

— Я… убежала.

— От кого?

— От человека… из деревни. Он подстерёг меня на дороге. Я отказалась… а он — силой…

Голос дрогнул.

Сломался.

И снова собрался в горле.

— Я вырвалась. Побежала. Потом потерялась… в темноте.

Моя грудь сжалась.

Слово

«силой»

вспыхнуло в голове, как всполох войны — и сразу же пошёл жар.

Я сдержал рык, но внутри всё пылало.

— Он тебя… тронул?

— Пытался… Но не успел.

Я вдохнул, медленно.

Наполнил лёгкие дымом, зверем, яростью.

Сдержал руку, сжимающую воздух.

— Он мёртв, — прошептал я. — Будет мёртв.

— Не надо… — она накрыла мою ладонь. — Он не победил. Я цела. Ты спас меня.

Я не ответил.

Но огонь остался.

Светился внутри, как уголь под золой.

Я знал — не забуду.

Никогда.

— Кто ждёт тебя дома? — спросил я, стараясь говорить ровно.

Она опустила голову. Плечи дрогнули, будто что-то тяжёлое опустилось на них вновь.

— Никто…

— Никто?

— Я… сирота. Мама умерла, когда мне было одиннадцать.

Мы жили вдвоём… до того дня. Тогда… в нашу деревню пришли чужаки. Пьяные, грязные… один из них пытался…

Мама услышала мои крики. Прибежала. Она… она встала между мной и ними.

Диана сделала глоток воздуха — рваный, как боль.

— Она погибла. А я… я ударилась о камень. Очнулась — и больше не видела.

Я слушал, молча.

Каждое слово её вонзалось в меня.

Как кинжал.

Как память.

Как неотмываемая грязь мира, от которой я когда-то убежал — в лес, в звериный рык, в одиночество.

— Отчим не справился… спился. Бабушка Люба — добрая женщина, она теперь рядом. Мы живём на краю деревни. Я… стараюсь быть полезной.

Я смотрел на неё.

На хрупкую, тонкую, будто из стекла и света.

И думал — как ты выжила, девочка?

Как ты не сломалась?

Как осталась живой среди этой жестокости?

— Тогда… — я вдохнул, сжал кулаки, — оставайся здесь.

— Что?

— Живи у меня. Сколько захочешь. Я не прошу ничего. Просто… будь.

Она долго молчала.

Я уже почти отвёл взгляд, когда она прошептала:

— А ты… уверен?

— В чём?

— Что сможешь жить рядом с такой, как я?

Слепой. Сломанной. Сложной…

Я не ответил сразу.

Я смотрел, как дрожат её губы. Как слепо ищут мою руку её пальцы. Как её дыхание смешивается с моим.

— …мой лес принял тебя. И я.

Она потянулась. Нашла мою ладонь.

Её ладонь легла на мою.

Тепло к теплу.

Доверие — к зверю.

Свет — к тьме.

— Тогда я останусь, — прошептала она.

И в тот миг…

Я впервые поверил,

что даже у чудовища

может быть

шанс.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 6

— Пойдём, — сказал я, когда она села и начала шарить рукой по мехам.

— Куда?

— Я покажу тебе дом.

— Покажешь? — она улыбнулась. — Я же не вижу.

— Руками, — ответил я.

Она неуверенно поднялась.

Слабая, но не сломанная.

Её пальцы сжимали мех, словно искали опору. А я вёл её медленно — шаг за шагом, будто обучал птицу ходить по земле.

— Здесь ты спала. Это моя комната.

Вот — печь. Каменная. Я сложил её сам. Хочешь — потрогай.

Она коснулась ладонью тёплого камня.

Сквозь кожу словно втянула в себя его тепло.

— Шершавая… и большая.

Как ты.

Я не ответил.

Но внутри что-то дрогнуло.

Слово «большой» в её устах не звучало пугающе — оно звучало безопасно.

— Здесь шкаф. Меха, одеяла. Полка с вещами.

Дальше — кухня.

Она шла, медленно касаясь пальцами каждой детали — стены, косяка, дверной рамы.

Словно читала дом вслепую, как по лицу — угадывая характер, черты, душу.

— Это всё ты построил? — спросила она.

— Да. Всё, что здесь есть — моими руками.

— Ты один?

— Да.

— Всегда?..

Я замолчал.

Впервые за день — по-настоящему.

На кухне я усадил её на лавку.

Разложил еду. Разрезал хлеб.

Разогрел на сковороде тушёное мясо с луком и пряностями.

Дом быстро наполнился запахами — тёплыми, сытными. Как в далёком детстве, которое я почти забыл.

Диана сидела спокойно, впитывая каждый звук.

И мне показалось — она

видит

.

Не глазами — чем-то другим.

Каждый мой шаг, каждый стук ножа, скрип дерева под ногами — она словно ощущала их всей кожей.

— Ты хорошо готовишь? — спросила она, когда я подошёл.

— Самоучка.

— А ты…

Ты всегда был таким? Сильным? Молчаливым?

Я не сразу ответил.

Взял ложку. Поднёс её к её губам.

— Позволь. Я покормлю тебя.

Она замялась.

— Я могу сама…

— Знаю.

Но хочу быть рядом.

Она открыла рот.

Я осторожно вложил в неё ложку.

Мясо. Пряности. Немного бульона.

Она глотала — медленно, будто с каждым глотком что-то вспоминала из прошлого.

— Вкусно, — сказала она. — И тепло.

Как у бабушки в детстве.

— Рад, что тебе понравилось.

Она вздохнула.

— Демид…

— М?

— Почему ты предложил мне остаться?

Почему заботишься?

Ты ведь не знаешь меня.

Я замер.

Смотрел на неё.

Долго.

Словно пытался прочесть в её лице ответ на вопрос, который сам себе боялся задать.

— Может… — сказал я тихо, — может, я чувствую.

Что ты такая, какой мне всегда не хватало.

Я сжал ладони на коленях.

Она этого не видела, но, кажется, почувствовала. Потому что спросила:

— Что-то не так?

Я вдохнул.

Медленно.

Словно собирался с духом.

— Я… не такой, как другие.

— Это я уже поняла, — усмехнулась она. Тихо. Без насмешки.

— Не только в характере, — добавил я.

— А в чём тогда?

Я поднялся.

Отошёл к окну.

За стеклом лежал лес — чёрный, неподвижный, как волк, что затаился в тени.

Он всегда знал мои мысли. Слушал молча, как старый зверь.

— Есть в человеке зверь, — сказал я. — У кого-то он внутри. Прячется.

А у кого-то… выходит наружу.

Она молчала.

Но её молчание не было страхом.

Это было ожидание.

Терпение.

— Когда-нибудь я расскажу тебе, — сказал я. — Если ты захочешь остаться… и после этого.

Она подняла лицо.

Тихо, уверенно ответила:

— Я уже осталась.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 7

После еды она подняла лицо — будто что-то собиралась сказать, но всё не решалась. И вот, наконец, почти шёпотом:

— У тебя… можно помыться?

Я кивнул.

— Конечно. Ванна или баня?

— Ванна, — выдохнула она. — Я бегала босиком… вся в пыли, ссадинах. Хочется просто… исчезнуть в воде.

«Исчезнуть…»

Это слово полоснуло внутри, потому что я слишком хорошо знал, каково — желать исчезнуть.

Я встал и протянул ей руку. Её пальцы легко обвились за моё запястье — тонкие, как стебли молодых трав. И в этом прикосновении было всё: доверие, усталость, просьба.

Я провёл её в ванную.

Открыл кран. Наполнил воду, плеснул отвар из сушёных трав — ромашка, можжевельник, берёзовые почки. В комнате сразу запахло летом, лесом, детством — чем-то чистым. Будто сама земля дала разрешение омыть её.

— Сейчас принесу одежду, — сказал я, краем глаза следя, как она стоит на пороге, прислушиваясь к журчанию воды. — Рубаху. Подойдёт?

— М-м? Прости, не услышала…

Я усмехнулся. Первый раз за день.

— Всё в порядке. Жди тут.

Когда вышел, сердце билось громко. Слишком громко. Будто хотел вырваться.

А зверь внутри… он не рычал. Он дышал. Глубоко. Медленно. Как хищник, чуюший не жертву, а нечто… своё.

Я выбрал самую мягкую рубаху. Светлую, льняную, с длинными рукавами. Чистую, как утро.

И всё это время слышал, как течёт вода. Как она плещется, будто принимает её в объятия.

Когда вернулся, дверь была приоткрыта.

Словно приглашение.

Словно вызов.

Словно ловушка, в которую я хотел попасть.

Я остановился. Хотел постучать. Но рука не поднялась.

Стоял.

И смотрел.

Она уже была в воде.

Голая. Чистая. Настоящая.

Пена ещё не покрыла её полностью. Вода только ласкала бёдра и живот.

Я увидел всё. И всё это было — не плоть. Это было искусство.

Грудь — полная, с гордыми торчащими сосками, что подрагивали от дыхания.

Живот — мягкий, живой.

Лобок — прикрытый тенью волос, тонкой и естественной.

Бёдра, колени, икры — как у женщины, знающей своё тело, даже если она его больше не видит.

И шея… о, шея… — как изгиб у лани, которую хочется не ранить, а укрыть от всего мира.

Она не смотрела. Не могла. Но чувствовала.

— Демид? — её голос был едва слышен. Теплее пара.

— Да, — выдохнул я. — Прости… я не знал, что ты уже…

— Всё хорошо, — она улыбнулась. — Я слышала, как ты дышишь… Ты стоишь и смотришь?

Я застыл.

— Да, — сказал честно.

— Это плохо?

— Это… прекрасно.

Я подошёл. Медленно. Будто каждое движение могло разрушить волшебство момента.

Положил рубаху на край ванны. Опустился на колени.

Пар обволакивал нас. Лёгкий, как покрывало между мирами.

Она была совсем рядом.

Тёплая.

Уязвимая.

Живая.

— Можно я помогу тебе? — спросил я, беря губку.

— Помыться? — переспросила она и кивнула. — Я… доверяю тебе.

Душа сжалась. Сердце обожгло.

Я коснулся её плеча губкой. Осторожно. Почти не дыша.

Вода скользнула по ключице, вниз.

Она вздрогнула. Но не отступила.

Я провёл по шее. По руке. Пальцы мои дрожали. Но я сдерживал себя, как зверь на цепи.

— Ты нежный, — прошептала она.

— Я… стараюсь.

Я опустился к её груди. Кончиком губки, едва касаясь. Сосок напрягся.

Она выгнулась ближе — инстинктивно, будто искала моего тепла.

— Это приятно? — спросил я, голосом, что не слушался.

Она не ответила. Только выдохнула. Губы приоткрылись.

Я продолжил — медленно, как молитву.

Живот.

Талия.

Бёдра.

И, наконец, внутренняя сторона её бедра.

И она тихо застонала.

— Прости… — выдохнула. — Я… не знаю, почему…

— Я знаю, — сказал я, глядя, как её тело отзывается на мои прикосновения. — Потому что я рядом. Потому что я — не просто человек.

Она чуть повернула голову — будто смотрела. Хотела увидеть. Понять.

— Не пугайся, Диана.

— А что ты?..

Я вдохнул.

— Я… не только человек. Внутри меня — зверь. Я жил с ним. Я боролся. И я проиграл. Или… смирился.

Молчание.

Только капли воды на её плечах. Только пар. Только тишина.

И вдруг — её пальцы нашли мою руку.

Сжали.

Не с испугом. С доверием.

— Тогда покажи, — сказала она. — Когда будешь готов.

Я не боюсь.

Её слова ударили по самому нутру.

Она не видела, но чувствовала.

Не знала, кто я, но верила.

И верила — не потому, что я это заслужил, а потому что она умела видеть сердцем.

Мои пальцы скользнули ниже.

Губка всё ещё была в руке, но я уже почти не чувствовал её — только её кожу.

Тёплую. Гладкую.

Она раскрывалась под моими прикосновениями, как цветок, не стыдящийся своей наготы перед солнцем.

Я коснулся её груди снова — нежнее, уже не губкой, а пальцами.

Провёл под ней.

Она выгнулась, чуть раскрываясь навстречу.

Губы её чуть дрожали — не от холода, от напряжения.

Я чувствовал её дыхание.

Частое, неровное.

Она ничего не говорила. Только позволяла.

Скользнул пальцами по животу. Ниже.

Намочил губку снова — как будто искал повод остудить себя.

Провёл по внутренней стороне бёдер.

Она приподняла колени. Раздвинула их. Медленно. Без слов.

И я замер.

Её жест был прост.

И в то же время — священен.

Она впускала меня в пространство, куда не каждый имел право войти.

И не телом — доверием.

— Диана… — выдохнул я. — Ты уверена?

Она кивнула.

— Я чувствую, как ты сдерживаешь себя.

Ты можешь… быть собой.

Я не боюсь.

С тобой — никогда.

Мои пальцы скользнули ближе.

К губам, что уже были влажны не от воды.

Она вздрогнула — но не отпрянула.

Я провёл губкой один раз. Осторожно.

Она прикусила губу.

Я больше не мог.

Отложил губку.

Коснулся её бедра ладонью.

Другой — провёл по груди.

Сжал сосок — мягко. Почти с извинением.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Это… хорошо? — прошептал я.

— Очень… — она застонала едва слышно.

Я провёл двумя пальцами между её ног.

Она чуть развела бедра шире, как будто просила — ещё.

Я не входил. Не нарушал.

Только касался.

Только гладил.

Только слушал, как меняется её дыхание.

Как тело дрожит.

Как губы тихо зовут меня — даже если не называют по имени.

Я знал, что могу взять её прямо сейчас.

Она — не отказала бы.

Но я не мог.

Потому что слишком ценил этот момент.

Потому что уважал.

Потому что ждал — когда она не просто позволит, а попросит.

Я наклонился.

Поцеловал её плечо.

Потом шею.

Потом край уха.

И только тогда — отстранился.

Положил ладонь на её щеку.

— Диана…

— Мм?

— Когда придёт ночь…

если ты захочешь — я буду рядом.

Если нет… я уйду. Но ты не одна.

Она кивнула. Глаза её были закрыты, дыхание — частым, а пальцы — всё ещё держались за мои.

Нежно. Упрямо. Как будто говорили:

не отпускай.

И я понял — между нами уже случилось больше, чем плоть.

Случилось принятие.

Случилось соединение душ.

А телу — можно подождать.

Глава 8

Я взял большое полотенце — мягкое, тёплое, как объятия, которых мне давно не хватало. Осторожно, будто держал хрупкий сосуд, поднял её, поддерживая под спину и колени. Вода стекала с её кожи тонкими струйками, капала на пол, и она скользила в моих руках — лёгкая, словно нить света, едва ощутимая, но такая настоящая.

Поставил на пол. Она стояла неуверенно, опираясь на моё плечо, её тело дрожало — от холода, от напряжения, от близости, которая была больше, чем просто прикосновения.

Я обернул её в полотенце и начал вытирать — медленно, тщательно, будто запечатлевая каждую черту её тела, каждый изгиб. Сначала плечи — нежно, словно боясь потревожить, затем шею, где кожа была такой тонкой и теплой, что мне хотелось остаться там навсегда.

Руки. Её пальцы непроизвольно сжались в кулаки — напряжение, от которого перехватывало дыхание.

Когда я опустился к груди, она едва заметно напряглась, но не отстранилась. Я касался пальцами через ткань полотенца, едва касаясь, нежно исследовал каждый изгиб, каждый вздох её тела.

Её соски упругими бугорками проступили через ткань. Я медленно опустился ниже, к животу, почувствовал, как дрожь пробежала по её коже. Бёдра. Колени. Внутренние стороны ног.

Она не видела меня, но чувствовала. С каждой моей лаской она всё сильнее поддавалась, становилась горячей и мягкой одновременно. Её запах наполнял комнату, вызывал в груди зверя, который тихо рычал — не от голода, а от глубокой, настоящей потребности оберегать и защищать.

Но я сдержался, обернул её в льняную рубаху. Медленно накинул её на плечи, помог ей поднять руки, просунул в рукава и застегнул на груди, не отводя глаз от её лица.

Она была как веточка, нежная и хрупкая, но такая настоящая, словно всегда принадлежала мне. Я взял её на руки — и она сложилась в моих ладонях, будто знала: я не отпущу.

Вынес в зал к камину. Огонь трещал, отбрасывая тёплые отблески на её лицо. Усадил её на шкуру, укутал пледом, сел рядом, чувствуя, как её дыхание успокаивается рядом с моим.

— Диана, — сказал тихо, глядя на свет, играющий в её глазах, — я хочу показать тебе… кто я на самом деле.

Она чуть нахмурилась, и я поспешил добавить:

— Не бойся. Просто позволь мне быть собой рядом с тобой.

Она кивнула — так искренне и без страха, что сердце сжалось от нежности.

— Я не боюсь.

Я встал и отошёл на несколько шагов. Медленно, как ритуал, снимал с себя одежду. Каждая вещь падала на пол с тихим шорохом — словно я освобождался от всего, что скрывало меня.

Она не видела моих шрамов, моих мускулов, следов зверя на коже. Но я чувствовал, как её сердце бьётся рядом со мной.

Я встал голым перед огнём, перед ней — и позволил себе быть тем, кем был в глубине души.

Тело мое покрывал тёмный густой мех, мышцы вздымались и напрягались — я стал гризли, огромным и мощным, тихим и сосредоточенным.

Сердце билось, как барабан.

Она замерла, дышала ровно, даже не отшатнулась.

— Демид?.. — прошептала.

Я подошёл к ней, осторожно, лапами, не рыча и не пугая.

Присел перед ней.

Она подняла руки, пальцами касалась моего лба, шеи, ушей. Медленно проводила по меху и морде, нежно ощупывала клыки, не вздрогнула.

— Ты… огромный. Но такой красивый… — сказала она.

— Ты тёплый, — добавила, — и это… ты, Демид?

Я тихо зарычал, подтверждая.

Она прижалась лбом к моей груди, и я понял — слепая, но видящая меня лучше, чем кто-либо другой.

— Спасибо, — прошептала она. — Что ты не прячешься.

Я обернулся обратно, и в этот момент между нами исчезла вся холодная тьма. Остались только мы — и доверие, и свет, который мы нашли друг в друге.

Я стоял над ней, глядя, как рубаха медленно соскальзывает с её плеч, обнажая светлую кожу. Она светилась в отблесках огня, как тонкий фарфор, как лунный свет, застывший в дыхании.

Я стянул ткань — бережно, будто раскрывал драгоценность.

С каждым новым сантиметром её обнажённости внутри что-то стонало — не зверь, а человек. Я.

Ослеплённый её красотой, сражённый её доверием.

— Ты… такая хрупкая, Диана, — прошептал я. — Как будто соткана из дыхания и света. И всё, чего я хочу — это касаться тебя и никогда не разрушить.

Она дрожала.

Не от страха.

От напряжения.

От предвкушения.

Я опустился перед ней на колени. Мои губы коснулись её груди — медленно, осторожно. Соски были тугими, чувствительными. Я провёл по ним языком, и она выгнулась мне навстречу, выдохнув еле слышно.

— Не сдерживайся, — прошептала она. — Я хочу чувствовать тебя. Всего.

Я прижался к ней сильнее. Вдохнул её запах — чистый, живой, сводящий с ума.

— Ты не представляешь, как долго я ждал.

— Чего?

— Тебя.

Такой. Настоящей.

Чистой.

Сильной.

И доброй. Несмотря на всё.

Я провёл пальцами по её животу — он дрожал под моей рукой.

Опустился ниже.

Медленно, мучительно нежно.

Она была тёплой, влажной, и её тело отзывалось на каждый мой жест.

Каждая её судорога отдавалась эхом в моей груди.

Она шептала моё имя.

Словно молитву.

Словно заклинание, которое держит зверя на цепи.

— Демид…

— Я здесь.

— Возьми меня.

Я вошёл в неё осторожно, будто входил в храм.

Сначала медленно — следя за её дыханием, за телом, за лицом.

Она приоткрыла губы, выгнулась, впуская меня полностью.

Её руки обвились вокруг моей шеи.

Она шептала:

— Глубже…

— Ближе…

— Не отпускай…

И я не отпускал.

Я двигался в ней, как в танце, как в молитве, как в бою, где никто не должен победить, но оба сдаются друг другу.

Иногда был жёстче — и она только сильнее цеплялась за меня.

Иногда медленнее — и тогда она тихо стонала, будто теряла рассудок.

— Скажи мне, что ты моя… — прошептал я, уткнувшись лбом в её шею.

— Я твоя… — выдохнула она. — С самого начала. Навсегда.

Я впивался ногтями в её бедра, прижимался губами к шее.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Чувствуешь меня? Чудовище, которое нашло свою любовь.

Внутри меня зверь рвался наружу, но я держал силу, чтобы не потерять контроль.

В кульминационный момент прижал её к себе губами, касаясь шеи:

— Никто не посмеет отнять тебя у меня. Я поставлю на тебе свою метку — ты навсегда будешь моей.

Она вздохнула, сжав меня крепче.

— Я твоя… навсегда… — прошептала она, когда я вонзил в неё свои клыки.

Глава 9

Всю ночь я не сомкнул глаз.

Диана спала, свернувшись рядом, укрывшись моим плечом, как будто искала в нём пристанище. Я держал её осторожно, будто боялся, что она исчезнет, как утренний туман. Её дыхание было ровным и тёплым, её тело — мягким, как мёд, расплавленный на солнце. Пышное, женственное, излучающее ту самую хрупкость, которая делает зверя во мне ласковым, почти ручным.

Я смотрел на неё, будто пытался запомнить каждую линию, каждый изгиб. Моё тело жаждало продолжения, жаждало её — снова, снова, и снова. Я хотел погрузиться в неё до самого дна, раствориться в этом тепле и забыть, кто я. Забудь, Демид. Забудь, что ты — чудовище.

Но я знал, что ей нужен покой. После того, как мы слились в одно целое, она уснула почти сразу. Её пальцы слабо держались за мою руку, будто не хотели отпускать даже во сне.

Зверь внутри тихо рычал от неудовлетворённости, но не злился. Он был доволен. Он был… спокоен. Первый раз за всю жизнь.

Я скользнул ладонью по её телу — от плеча, по спине, медленно к талии. Она была гладкой, как шёлк. Под пальцами чувствовались её мягкие изгибы — щедрые бедра, сладкая впадинка на пояснице, нежный живот. Я задержался чуть ниже, меж её ног, где чувствовалась тонкая боль — следы моей жажды и её хрупкости. Там всё ещё было горячо, влажно. И удивительно — свято. Как будто именно здесь я нашёл путь к себе.

Диана слегка пошевелилась, повернулась ко мне спиной. Я провёл рукой по её округлому бедру, дальше — между ягодиц, чувствуя, как там сжимается нежное, скрытое местечко. Место, куда зверь смотрел с алчностью, а человек — с трепетом.

— Сюда тоже хочу… — шептал он внутри, хрипло и томно. — Она вся — наша. Она создана для нас.

Я стиснул челюсти и убрал руку, зная: всему своё время. Я не трону её сейчас. Даже если зверь выл в моей груди, даже если тело просило больше.

Я опустил губы к её спине, коснулся плеча, провёл по ключице, вдохнув запах её кожи — тёплый, женский, с лёгкой ноткой лесных трав. Шепнул:

— Вставай, моя... пора возвращаться в деревню. Нам нужно забрать твои вещи.

Она медленно открыла глаза, сонная, немного потерянная, но с улыбкой, от которой у меня внутри всё сжималось. Сначала — сердце. Потом — всё остальное.

— Уже? — прошептала она, и в её голосе было столько уюта, что я на мгновение захотел остаться с ней вот так — вечно, под пледом, в этом доме, забыв про остальной мир.

— Да. Нам лучше управиться до заката.

Я одел её, как ребёнка — нежно, аккуратно. Обул, накинул на плечи свой тёплую кофту. Она слабо возражала, но не сопротивлялась. Потом я взял её на руки — легко, будто она невесомая — и понёс через лес, шутя, как мог, чтобы разбудить её окончательно.

— Ты такой тёплый, — прошептала она, прижавшись ко мне.

— Это ты согрела меня, — ответил я, и сам не ожидал, насколько правдиво это прозвучало.

Когда мы подошли к её дому, я поставил её на ноги. Она пошатывалась, ещё не до конца пришедшая в себя, но пыталась казаться собранной. Дом был крошечный, покосившийся от времени, но в нём чувствовалось тепло: как будто здесь когда-то жили настоящие люди… те, кто умел любить.

Диана на ощупь прошла внутрь, словно каждое движение — это привычный ритуал.

Я молча смотрел на её спину, и внутри у меня снова шевельнулся зверь — не дикий, а… печальный. Потому что понял: она выросла не среди тепла. А среди боли.

Пока она собирала вещи, я стоял у окна. За стеклом клубился туман, и над лесом тянулись серые полосы дыма — кто-то палил старые листья. Всё было странно тихо. Подозрительно тихо.

Я уже чувствовал: что-то не так.

И в следующее мгновение — глухой удар в дверь. Резкий, требовательный.

Диана вздрогнула, как от пощёчины. Повернулась в мою сторону:

— Это он… — прошептала она, и её голос дрожал.

— Кто? — хотя я уже знал.

Я шагнул к двери. Внутри всё оборвалось. Сердце билось глухо, будто в броню. А зверь… зверь завыл. Глухо. Сдержанно. Но яростно.

Грубый голос снаружи сорвался на крик:

— Слепая сука! Думаешь, спрячешься?! Всё равно трахну, как хотел! Только теперь — с мясом!

Дверь распахнулась от удара, и на пороге встал он. Высокий, грязный, с помутневшими глазами. От него воняло потом, злобой и дешёвым самогоном.

— Ах ты ж... — его взгляд скользнул по Диане, потом на меня. Он качнулся назад. — Кто ты ещё такой?

Я медленно вышел вперёд. Каждый мой шаг отдавался в полу, будто каток шёл по гнилым доскам.

— Я — мужчина Дианы, — ответил я ровно. Без крика. Без ярости. Но голос был каменный. — И если коснёшься её хоть пальцем… я оторву тебе руки. А потом язык.

Прохор захрипел. Не ожидал. Он пытался выпрямиться, грозно выдать:

— Не твоё это дело! Она моя! Всегда была! Я…

Я схватил его. Молниеносно. За горло. Прижал к косяку, так что доски заскрипели. Он захрипел, задрыгал ногами, но я сжал сильнее.

— Её тело — не вещь. Не твоя игрушка. И ты больше к ней не подойдёшь. Никогда.

Он забился, пытаясь высвободиться. А я смотрел ему в глаза — прямо, в самую тьму. Зверь внутри выл, жаждал разорвать его глотку. И я едва сдержался. Только один момент — и он бы умер. От моих рук.

Но я видел, как за моей спиной стоит Диана, дрожит. Если я убью — ей придётся это слышать. Это останется с ней.

Я оттолкнул его с силой. Он свалился у порога, закашлялся, схватился за шею.

— Убирайся, — прошипел я. — И больше не появляйся. Или следующего шанса у тебя не будет.

Прохор поднялся с трудом. Его губы дрожали, но в глазах ещё была злоба.

— Это ещё не конец… — выдохнул он, но я уже закрыл дверь перед его лицом.

В доме повисла тишина. Густая, вязкая. В этой тишине билось одно — дыхание Дианы. Её дыхание. Живое.

Я подошёл к ней и крепко обнял. Она вцепилась в меня, как в последний берег, как в единственный свет в бесконечной темноте.

— Всё хорошо, — сказал я. — Никто тебя не тронет. Никогда.

Её лоб уткнулся мне в грудь. Она шептала:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Я боялась… Что он придёт. Я чувствовала, что он следит… Но не знала, что делать. Ты… Ты спас меня.

— Я бы спас тебя раньше. Если бы мог. Если бы ты уже была со мной.

— Я с тобой, — прошептала она. — Я уже с тобой.

Я погладил её волосы, и внутри меня всё начало стихать. Зверь… утих. Не ушёл. Но лёг рядом. Потому что понял: её не надо рвать. Её надо хранить.

Глава 10

Вечера у нас стали особенными.

После долгих дней, наполненных работой, тишиной леса и ароматом дров, когда за окнами опускались сумерки, а огонь в камине начинал танцевать тёплым светом, дом оживал. Я больше не чувствовал одиночества. Вместо него — дыхание, смех, голос… её. Диана. Моя.

Мы сидели на старом деревянном полу, укрывшись тёплым пледом. Пол трещал под нами, но было уютно. Мир сузился до этих стен, до её дыхания, до света, отражённого в моих глазах — ведь она не видела, но всё чувствовала. Иногда я забывал, что она слепа. Так точно она улавливала настроение, движения, малейшие перемены во мне.

Она училась готовить — упорно, с азартом, порой с капелькой раздражения, когда что-то шло не так. Я показывал ей, как разжечь огонь в печи, как месить тесто, как резать лук, не поранив пальцы.

— Вот так. Нож держишь крепко, но не сжимаешь. Пальцы отводишь назад… Да, вот так. Молодец.

— Я чувствую, как ты улыбаешься, — сказала она однажды, вытягивая руку вперёд и нащупывая мой подбородок. — У тебя тёплая, довольная улыбка.

Я поймал её ладонь, прижал к щеке.

— Я улыбаюсь, потому что ты здесь.

Она слегка покраснела, но не отвела руки. Просто тихо вздохнула — и в этом выдохе было больше, чем в тысяче слов. Было доверие.

Когда она уставала, я уводил её к камину. Усаживал на овчину, садился за спину и начинал массаж. Медленно, терпеливо, чувствуя, как её тело становится мягким, тёплым, будто тает под моими пальцами.

Я чувствовал её каждую мышцу. Её тонкую шею, напряжённые плечи, спину, скрытую под домашним платьем. Гладил, надавливал, растирал, пока она не начинала тихо постанывать — не от боли, а от наслаждения.

Но зверь внутри… Он не дремал. Он выл в глубине моего сознания, чувствовал эту близость как искушение. Его желания были голодными, первобытными. Он шептал:

«Положи её. Зажми. Вдохни её запах. Почувствуй, как она греется под тобой. Она твоя. Вся твоя.»

Я сдерживал его. Пока. Но иногда позволял себе немного — чуть ближе склониться к её шее, вдохнуть аромат её кожи. Шёпотом говорил:

— Ты сегодня такая… неотразимая. Пахнешь лесом. И чем-то сладким. Как будто твоя кожа напиталась огнём…

Она не отстранялась. Наоборот. Откидывала голову назад, и её губы чуть дрожали от дыхания.

— Демид, — произносила она, будто заклинание, — Я хочу чувствовать тебя. Всего. Даже зверя.

И эти слова пронзали меня. Не только возбуждением — доверием. Она знала, что во мне есть тьма. И не боялась. Она принимала и его… и меня. Целиком.

Я обнимал её за талию, тянул к себе, чувствовал её спину к своей груди, ощущал, как её дыхание совпадает с моим. Это было единение. Без спешки. Без ярости. Только нежность, только принятие.

Перед сном я укладывал её, поправлял одеяло, и, сидя рядом, гладил её волосы.

— Завтра снова будем лепить пельмени, — говорил я. — А потом, может, сходим к реке. Я покажу тебе, как звучит берег, если встать на камень и слушать воду.

— А ты будешь рядом? — спрашивала она тихо.

Я прижимал её ладонь к своей груди, где билось сердце.

— Всегда.

В эти вечера наш дом становился крепостью. Но не из камня — из тепла, смеха, шёпота, прикосновений. Из слов, которые раньше казались чужими, невозможными. Любовь. Забота. Нежность.

И когда Диана засыпала — её дыхание становилось ровным, спокойнмы — я оставался рядом. Смотрел, как огонь играет на её лице, и разговаривал с тем, кто жил во мне.

— Ты слышишь? — шептал я зверю. — Она нас не боится.

Зверь дышал медленно, спокойно. Ему тоже было хорошо. Он — больше не враг. Он — часть того, кто любит. Того, кто защищает. Того, кто впервые в жизни не хочет убежать.

И я знал: всё только начинается.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 11

Прошла уже неделя с того дня, как мы впервые соединились — и я всё ещё не могу понять, почему Демид словно удерживает себя от того, чего я так жажду. Его прикосновения — мягкие и нежные — словно язык, который я учусь читать. Он целует меня, обнимает, шепчет слова, которые я слышу сердцем, но до конца не пускает в свою страсть. Иногда мне кажется, что он боится показать себя полностью, а может, просто не умеет иначе — быть одновременно зверем и человеком.

Я не вижу его глазами, но знаю его голос, чувствую каждое движение — как он дышит, как волнуется. Его тело рядом — теплое, мощное, и каждое прикосновение — будто молния, пронизывающая меня насквозь. Мне хочется раствориться в этом тепле, ощутить его полностью, без остатка.

Сегодня я готовила обед — осторожно нарезала овощи и мясо для рагу, ведя руки по форме, запахам и привычным линиям кухонной доски. В доме царила тишина, лишь слышались тихий треск дров в камине и стук ножа, плавный и уверенный. В этой тишине я учусь доверять миру и Демиду — он стал моим проводником, моим светом в темноте.

Вдруг в дверь тихо вошёл Демид — я сразу почувствовала его запах, влажный лес и свежесть дождя на волосах. Его рука лёгко коснулась моей, и я услышала в голосе улыбку.

— Сегодня у нас будет баня, — сказал он, — я уже растопил её. Ты можешь немного отдохнуть, а потом пойдём.

Мои пальцы непроизвольно сжали его ладонь — это было обещание тепла и заботы, но в то же время вызов для меня самой — отпустить страх и довериться.

Когда всё было готово, он мягко взял меня за руку и повёл в баню. Влажный пар окутал нас, тёплый и густой, как облако. В воздухе пахло смолой, хвойными травами и свежестью дерева — запахи, которые Диана впитывала всем телом. Она чувствовала, как капли влаги скатываются по коже, как горячий воздух наполняет лёгкие и окутывает с головы до ног.

Демид

Я скользил руками по её телу. Её кожа была теплая и влажная, пахла лесом и моим запахом . В этот миг я ощущал, как зверь внутри меня просыпается с новой, почти болезненной силой — пульсируя и требуя выхода.

Внутренний голос зверя — жадный и бескомпромиссный — нашёптывал мне прямо в ухо, заполняя голову безумными и навязчивыми желаниями:

«Хочу её всю. Хочу раствориться в её тепле, опалить себя её страстью и стать её навсегда. Хочу слышать, как она кричит , как цепляется ногтями, как просит ещё и ещё... Моя маленькая, распахнутая, нежная и дикая...»

Я знал, что зверь хочет её , вбить себя в неё до конца, метить её своим запахом, сделать своей навеки. Но я не мог дать волю сразу. Диана была хрупкой — словно та самая тростинка, что колышется на ветру, нежной и новой, только открывающейся для меня и нашему звериному танцу, который мы учились вести вместе, осторожно и с любовью.

Дыхание становилось тяжелее, каждый вдох — словно удар молотом в груди, а член твёрдо стоял, пылал внутри меня, жаждал её прикосновений, её тепла. Я понимал: она ещё не привыкла к этому — к тому, чтобы быть моей целиком, чтобы доверять без остатка. Я должен был быть осторожен. Но она была уже моей , с её мягкостью и силой, с её способностью любить в уязвимости.

Я повернулся к ней, прижав губы к её шее, и прошептал, чуть касаясь кожи:

— Никогда не думал, что захочу семью. Но с тобой... я хочу больше. Хочу тебя всю — грязную, распахнутую, жадную. Хочу, чтобы ты кричала мое имя, чтобы твои пальцы впивались в меня, а я — в тебя.

Она молчала, но я чувствовал, как её тело тихо откликается, как в глубине души она жаждет этого, как любит, когда я отпускаю оковы, позволяя зверю вырваться наружу.

Мои губы медленно пробегали по её груди — влажной, горячей, наполненной жизнью, чувствуя, как она дрожит под моими прикосновениями. Каждый сантиметр её тела становился для меня священным пространством, каждый изгиб — тайной, которую я жаждал раскрыть. Я слизывал её нежные соски, чувствуя, как зверь внутри меня рычит, требуя больше.

«давай, войди в неё, — шептал он неутолимо, — дай мне её навсегда. Хочу услышать, как она зовёт меня своим зверем...»

Я осторожно коснулся пальцами её мягкого, влажного лона, ощущая, как она прижимается ближе, словно открываясь мне навстречу. Её дыхание стало прерывистым, но именно в этой тишине я видел глубже, чувствовал сильнее — она готова. Готова принять меня, мой звериный, дикий мир, без остатка.

— Пожалуйста, — тихо прошептала она, и в её голосе не было ни капли страха, только доверие, желание и безграничная нежность. — Не сдерживайся. Я хочу быть твоей. Вся

Я не мог поверить своему счастью — чудовище внутри меня, зверь, который жил в одиночестве и боли, наконец-то был принят, желанен и любим. Я не был одинок. И я обещал себе — быть для неё не просто зверем, но и защитой, быть самым диким и страстным, но и самым бережным.

Сжав её тело в своих руках, я отпустил оковы, позволив зверю вырваться наружу. Но это был не разрыв, не разрушение — это было творение, рождение нашей общей страсти, наших новых правил и границ. В этот миг мы стали единым целым, и весь мир исчез — остались только мы, наши дыхания, тела и та первозданная страсть, что давала мне надежду на спасение, на новую жизнь, на любовь.

Я чувствовал, как она раскрывается мне, доверяется без остатка. И я тоже открывался — не только как зверь, но и как человек, способный любить и быть любимым.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 12

Я осторожно поднял Диану на руки, ощущая каждую дрожь её тела — это был микс волнения и тихой готовности, словно она сама не до конца понимала, куда мы сейчас идём. В бане стоял мягкий жар, обволакивающий кожу, но между нами вспыхивала куда более яркая, раскалённая стихия. Словно костёр, который мы раздували вместе — из наших прикосновений, дыхания, взглядов, доверия, что росло с каждым днём.

Я положил её на полог — впитавший тепло — и с нежностью раскрыл её ножки. В тот самый момент зверь внутри меня, будто освобождённый из клеток, взревел и зашептал голосом, глубоким и рокочущим, который звучал в моей голове и одновременно исходил из самой груди:

— Я так долго ждал тебя, моя пышная. Такая мягкая, такая прекрасная. Сейчас я всю тебя вылежу, оближу до последней капли . Твой зверь будет ласкать тебя, пока ты не станешь мокрой, словно лесная поляна после ночного ливня.

Внутри меня взорвался вулкан страсти — зверь жаждал поглотить её, стать частью её, разорвать осторожность и нерешительность. Его голос бился в ритме моего сердца, требуя свободы.

— Потом я поставлю тебя раком, — продолжал он, — и отымею так, как это умеет настоящий зверь. Я покрою тебя собой, чтобы ты стала моей навсегда, чтобы каждая клеточка твоего тела знала меня.

Я склонился к её ягодицам, осторожно, но с жадностью касаясь языком нежной, упругой кожи. Каждый сантиметр отзывался теплом и трепетом, а пальцы жадно скользили по бедрам, чувствуя, как её дыхание становится всё прерывистее, а тело — всё более раскованным и готовым.

— Расслабься, моя, — прошептал я ей, — доверься мне. Позволь быть твоим зверем. Я сделаю так, что этот момент навсегда останется в твоей памяти — в каждой капле страсти, в каждом шёпоте.

Поставив её на колени, я обхватил её пышные бёдра и ворвался в неё резко и глубоко, словно сливаясь с самой землёй, с её теплом и плодородием. Она выдала долгий, трепетный стон, прогибаясь подо мной, словно именно этого и ждала — словно именно так и должна была открыться миру.

— Вот так, сучка моя, — рычал я, — ты моя. Я заполняю тебя целиком, до самого дна, до самых сокровенных глубин.

Диана шептала, касаясь меня, трепетала и умоляла:

— Не сдерживайся… Больше… Глубже…

Зверь внутри рыкал в ответ, поддерживая каждый мой порыв:

— Забирай её, властвуй над ней. Пусть весь лес слышит, чья она.

Мы двигались меняя ритм — иногда медленный и нежный, чтобы дать ей отдохнуть, иногда — бешеный и дикий, заставляя выгибаться и раскрывать свои самые сокровенные уголки. В каждом движении я отдавал всю звериную страсть, всю силу и желание, чтобы она почувствовала: она принадлежит мне.

— Моя пышная, — шептал я в её ухо, — ты моя навсегда. Ты будешь рождать наших медвежат и согревать меня зимой.

Она кричала моё имя, сжимая меня в охапку, и я сливался с ней всем телом, пока не сорвались с самой вершины, крича в голос, что она — моя, что я — её зверь и её охранник.

Мы лежали потом, объятые жаром и мокрые от пота, а зверь внутри меня урчал, довольный добычей и готовый к новой страсти. Я гладил её волосы, вдыхая её запах, ощущая как она — наконец — стала не просто слепой девушкой, а моей королевой в этом диком, необузданном мире.

— Ты — моя навсегда, — прошептал я, — и никому тебя не отдам.

Я почувствовал, как её сердце бьётся рядом с моим, такое хрупкое, такое настоящее. И в этот миг знал — мы нашли друг в друге не просто любовь, а спасение и дом.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 13

Домой они вернулись уже ночью. Тепло бани ещё жило на коже, а запах её волос смешивался с паром и дымом. Я нёс её на руках, хотя она тихо смеялась и говорила, что может идти сама. Не отпускал. Не хотел. Хотел чувствовать её вес, тепло, её сердце, бьющееся рядом с моим.

Я усадил её в кресло у камина, накинул на плечи сухую рубаху и опустился рядом. Влажные волосы прилипли к её шее, и я начал медленно распутывать их пальцами, чувствуя, как под кожей живёт тепло после пара.

— Демид… — тихо позвала она, не поднимая головы. — Почему ты… один?

Я замер.

— Потому что… тех, кто был моими, больше нет.

Она не перебила. Я вдохнул глубже, смотря в огонь.

— Наше племя уничтожили, — начал я глухо. — Но меня не убили сразу. Всех детей тогда согнали в один шатёр. Мы думали, что нас заберут в плен. Но они… резали нас, обжигали, ломали кости. Хотели, чтобы мы кричали. Хотели вырвать страх, как мясо из тела.

Я почувствовал, как её пальцы медленно легли на моё колено, будто пытаясь удержать меня в этой минуте.

— Я тогда уже слышал его… зверя. Он говорил, как дышать, когда боль режет изнутри. Как не сойти с ума от криков вокруг. Как ждать.

Мой голос стал ниже, грубее.

— В какой-то момент они решили, что я умер. Меня выбросили в лес, как падаль. Но ... меня нашла волчица . Выходила меня как сына. Приняла в свою семью. А мой зверь...

Я повернулся к ней.

— У нас с ним нет войны. Он не враг. Он — я. Мы выросли вместе.

Я усмехнулся краешком губ.

— Мы одно целое. Но, Диана, зверь — он жёсткий, он всегда хочет… взять, подчинить, метить. Он не знает полутонов. Но с тобой… он другой.

Зверь внутри рыкнул довольно, будто соглашаясь.

Она наша, — шепнул он. — Хозяйка. Та, ради которой можно сдержаться, но ради которой и рвёшься в бой.

— Для него ты… — я наклонился ближе, уткнувшись носом в её шею, — не просто женщина. Ты его дом. Его самка. Та, что пахнет правильно. Та, ради которой он захочет, чтобы у нас были детёныши.

Я услышал, как она тихо втянула воздух. Не от страха — от чего-то тёплого, глубокого.

— А для тебя? — её голос дрогнул.

Я закрыл глаза.

— Для меня ты… всё. Свет, которого у меня никогда не было. Голос, который зовёт меня назад, когда я готов утонуть в крови. Ты та, кого я хочу держать в своих руках до последнего вдоха.

Она провела ладонью по моей щеке, кончиками пальцев касаясь шрамов.

— Я люблю тебя. Всего. И человека, и зверя.

В груди что-то обожгло. Зверь замер, потом рванулся вперёд, громко рыча от восторга.

Она сказала нам это. Она не боится. Она принимает.

Я притянул её к себе, крепко, жадно, прижимая к груди, будто боялся, что кто-то может вырвать её.

— Я не отпущу тебя никогда, — сказал я, глядя прямо в её невидящие глаза. — Никто тебя не тронет, пока я жив. А если и после… я вернусь из могилы и разорву их.

Она тихо засмеялась, но я слышал — в её сердце больше нет ни капли сомнения.

Мы сидели у камина, и пламя отражалось в моих глазах, а её тёплые пальцы лежали на моей руке. И я знал — теперь мы связаны навсегда. Человек и зверь. Она и мы.

Она тихо придвинулась ко мне, и я почувствовал, как её ладони скользнули по моим плечам, медленно, будто изучая каждую линию. Её дыхание было горячим и частым, но в нём не было торопливости — только желание быть ближе.

Я обхватил её за талию и притянул к себе, так что её колени оказались по обе стороны от моих бёдер. Ткань её рубашки, чуть влажная после бани, прилипала к коже, но я чувствовал под ней то нежное тепло, которое уже становилось моим наркотиком

— Я и не хочу уходить, — её голос дрогнул, и в этот миг зверь во мне довольно зарычал, прижимая меня изнутри к ней

— Моя… — я провёл ладонью по её талии, вниз, к бедру, и снял рубашку, так что оно упало к её ногам. — Смотри, зверь, какая у нас добыча.

Да, хозяин… такая тёплая, такая вкусная… положи её на пол перед камином, раздвинь ей ножки, я хочу её снова…

— зверь ворчал в голове, но его слова я почти чувствовал губами.

Я поднял её на руки и уложил на мягкий ковёр у камина. Пламя отблесками бежало по её коже, делая её ещё более запретно-прекрасной.

— Ты даже не представляешь, как ты сейчас выглядишь, Диана… — я опустился между её бёдер, ладонями разводя их шире. — Всё твоё тело зовёт меня.

Она дрогнула и тихо прошептала:

— Возьми…

Я не удержался и наклонился, сначала коснувшись губами её низа живота, потом ниже… язык нашёл её сладкий вкус, и она выгнулась, схватившись за ковёр. Я ласкал её долго, жадно, пока зверь в голове не заурчал от удовольствия:

Да… вот так… теперь её туда… давай языком в попку, я хочу, чтобы она вся знала, кому принадлежит.

Я перешёл ниже, и она вскрикнула, зажмурив глаза. Её дыхание стало горячим и рваным, она шептала моё имя и дрожала под моими руками.

— Моя девочка… — я поднял голову, глядя на неё, — ты готова?

— Да… не сдерживайся… — в её голосе было то, что окончательно сорвало мои тормоза.

Я развернул её на колени, обхватил за талию и вошёл в неё с силой, от которой она вскрикнула и уткнулась лбом в ковёр. Моё тело двигалось само, руки крепко держали её бёдра, зверь и я были едины.

Покрывай её, пусть чувствует кто ее зверь...

Я был безжалостен и нежен одновременно, вдыхал запах её кожи, ловил каждый её стон. Она снова и снова просила:

— Ещё… глубже… Демид, не останавливайся…

Когда мы рухнули рядом, я накрыл её своим телом, вжимая в ковёр. Зверь тихо урчал, а я не мог отвести взгляда от её лица.

— Моя, — выдохнул я. — Навсегда.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 14

Диана

Ночь была глубокая, словно океан, который скрывает в своих глубинах всё неизведанное и тайное. Мы лежали рядом, прижавшись друг к другу на широкой кровати из тёмного дерева, и хотя я не могла видеть его лицо, чувствовала каждое его движение, каждое дыхание — оно согревало меня и успокаивало.

В моей голове играли мысли — как быстро всё изменилось, как будто вчера я была одна, а теперь — вот он, Демид. Он стал для меня всем: защитой, теплом, страстью. Я удивлялась, как могла так быстро полюбить его — этого загадочного мужчину с горящими глазами и звериным сердцем. Его прикосновения, его ласки, его голос — всё это заставляло моё тело пылать и трепетать.

Я вспоминала наш последний вечер вместе — как он осторожно и одновременно решительно владел мной, как каждое его движение было наполнено властью и нежностью, как он сводил меня с ума, словно был и зверем, и любовником в одном лице. Я чувствовала, как хочу отплатить ему, сделать ему приятно, дать часть себя. Мысль о том, чтобы подарить ему такие ласки , смущала, но в то же время заводила — я хотела быть для него такой же желанной и послушной, как он для меня.

С лёгкой улыбкой на губах я закрыла глаза, окунулась в тепло его тела. Моё дыхание стало ровным, и я погружалась в сон,

Чуть позже меня разбудил тихий, но настойчивый звук — порыкивание . Я открыла глаза в полутьме и, ощущая тяжесть рядом, тихо прошептала:

— Демид?

Ответом прозвучал низкий, рокочущий голос, совсем не его привычный:

— Нет… Я — его часть.

Я почувствовала, как что-то мощное двинуло меня ближе к его телу, прижимая с лёгкой силой, но не причиняя боли.

— Не бойся, — прошипел он с оттенком нежности и дикого огня. — Я — зверь, но я — часть его. Я тот, кто хочет тебя, кто полюбил твою мягкость, твои запахи, каждую твою часть.

Я сжалась, но голос звучал так искренне, что сомнений не осталось:

— Я не боюсь — ответила я. — Ведь ты — он.

— Правильно, — пробурчал зверь, прикасаясь мысленно ко всем моим сокровенным уголкам. — Я чувствую, как ты дрожишь рядом, как твои губы шепчут моё имя, как твои руки тянутся ко мне в темноте. Ты — моя, моя тёплая, мягкая девочка, и я хочу съесть тебя полностью.

Он вдохнул глубоко, словно собираясь выговориться, и голос стал чуть мягче, но всё так же пронизан страстью:

— Я хочу целовать каждую часть твоего тела — грудь, живот, лоно. Хочу слушать твои стоны, хочу слышать, как ты просишь меня не сдерживаться. Ты моя слабость и моя сила, и я готов рвать тебя на части, наполнять тебя своей силой, чтобы ты стала моей навсегда.

— Я твоя навсегда, — тихо ответила я, чувствуя, как внутри разгорается пламя.

— Тогда спи, — прошептал зверь. — Спи и знай, что я здесь, рядом, чтобы охранять, любить и… жаждать тебя.

Порыкивание стихло, но тепло и возбуждение остались. Я закрыла глаза и погрузилась в сон, обнимаемая двумя мирами — человеком и зверем, которые стали одним ради меня.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 15

Жизнь между нами постепенно находила новый ритм — плавный, наполненный тихими радостями и незримой близостью, будто мы, две половинки, начали сплетаться в одно целое. Утро начиналось с мягкого света, который пробивался сквозь занавески, и тихих шагов по дому. Диана всё чаще бережно брала меня за руку, и я ощущал в этом её доверие — большее, чем просто прикосновение.

Каждое утро я провожал её в лес, словно открывая ей двери в другой мир — мир, который для неё оставался загадкой, как и она для меня. Мы шли медленно, будто боясь разрушить хрупкую магию момента. Ветер тихо шелестел в кронах деревьев, будто переплетая свои слова с нашими, а птицы пели нежные, почти детские мелодии, наполняя лес звуками жизни и надежды. Земля под ногами была мягкой и живой — в каждом шорохе, каждом куске мха слышалась история, которую можно было прочесть только сердцем.

Я внимательно смотрел на неё, наблюдая, как меняется её лицо: когда она вдыхала ароматы леса, оно словно расцветало, наполняясь светом и удивлением. Она протягивала руки к шершавой коре деревьев, словно чувствуя их тепло, а иногда на губах появлялась лёгкая улыбка — как будто лес шептал ей что-то важное. Но были и моменты, когда её взгляд становился затуманенным, и в нём пряталась грусть, тихая и почти незаметная.

— Что-то не так? — тихо спрашивал я, осторожно сжимая её руку в своей, чтобы она почувствовала мою поддержку.

Она вздыхала, опуская голову, и голос её звучал хрупко:

— Я скучаю по бабе Любе… по её пирожкам, по её теплу и доброте. Она — единственный человек, который у меня остался. Мне так хочется увидеть её снова, услышать её голос.

Я улыбнулся, хотя внутри меня сжималось сердце от её тоски.

— Завтра утром мы обязательно сходим к ней, — сказал я твёрдо, — ты не будешь одна. Я буду рядом.

Эти слова были больше, чем обещанием — они были моим обетом заботы и защиты.

Ночь прошла в тихом предвкушении. Утром я разбудил Диану мягкими прикосновениями и помог одеться. Мы вышли из дома, и солнечный свет сразу окутал нас своим теплом. В воздухе витал запах мокрой земли и цветущих трав, а лесные птицы приветствовали нас своими радостными трелями.

Мы шли по тропинке, ведущей к краю деревни, и я держал её за руку, осторожно направляя, чтобы она не споткнулась. Она доверяла мне, и в этом доверии я видел силу, которая объединяла нас.

Дом бабушки Любы стоял у самой опушки — небольшой, с белыми стенами и деревянной крышей, украшенной цветочными горшками. Сад вокруг дома был словно живой, весь в ярких красках: ромашки, васильки, душистая мята и жасмин переплетались, создавая аромат, который сразу возвращал в детство.

Когда мы подошли к крыльцу, дверь резко распахнулась, и баба Люба появилась в проёме — женщина с морщинами, которые будто вырезаны были временем, но глаза её сияли светом. Она улыбнулась так широко и тепло, что сердце Демида будто растаяло.

— Ой, моя дорогая девочка! — воскликнула баба Люба, почти не сдерживая слёз радости, — как же я по тебе скучала!

Диана улыбнулась в ответ — её улыбка была светом в темноте, который я так сильно любил. Несмотря на слепоту, в ней читалась вся гамма эмоций — счастье, облегчение, долгожданная встреча.

Я остался чуть в стороне, наблюдая за их объятиями, и неожиданно почувствовал на себе взгляд бабушки. Она повернулась ко мне и протянула руку, с лёгкой и доброй улыбкой:

— А ты, сынок, кто такой? Видать, добрая душа забрала мою Диану из дома, но хорошо, что ты с ней.

Я пожал её руку крепко, чувствуя в этом простом жесте уважение и доверие.

— Я — Демид, — ответил я спокойно, — и я забочусь о ней.

— Ну что ж, хорошо. Пусть будет так, — сказала баба Люба с тихой улыбкой и пригласила нас внутрь.

Дом был наполнен запахом свежего хлеба, трав и чего-то домашнего, что согревало душу. На столе уже ждали горячие пирожки с разными начинками — мясом, капустой, ягодами. Они источали аромат масла и свежести, который казался осязаемым теплом.

Мы сели вместе, и баба Люба рассказала истории о деревне, о временах, когда Диана была ещё ребёнком, и о её матери, доброй и сильной женщине. Диана слушала, шепча слова благодарности, а я смотрел на неё — на её спокойствие, на то, как её лицо светится уютом и счастьем.

В какой-то момент баба Люба повернулась ко мне и сказала:

— Ты сделал многое для неё, сынок. Она стала другой, живой. Спасибо тебе.

Я кивнул, чувствуя, что эти слова — признание и поддержка, которую я так долго ждал.

После обеда баба Люба провела нас в сад, где мы сидели на лавочке под старой яблоней. Диана опиралась на меня, и я ощущал её доверие, как нечто священное.

— Знаешь, — сказала она тихо, — иногда мне кажется, что этот лес хранит не только тайны, но и мою душу. Он как будто живёт вместе со мной.

— Он твой дом, — ответил я, — и я тоже здесь. Мы вместе теперь.

Мы сидели так, в тишине, и я видел, как постепенно страхи и тревоги уносятся ветром, уступая место надежде.

В тот вечер, возвращаясь домой, мы шли медленно, наслаждаясь каждым моментом, каждой мелочью. Жизнь между нами становилась не просто привычкой, а смыслом — смыслом в каждом прикосновении, взгляде, шёпоте.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 16

От лица Прохора

Я помню тот день, когда впервые увидел её — слепую девчонку с лица земли, что шла под руку с бабой Любой. Сразу понял — слабая, беззащитная, с глазами, что не видят мир, но всё равно притягивают. Она была словно птица, что летит на свет и не знает, что его ждет. Моё сердце наполнилось грязным желанием, жадностью, которую не мог унять.

Её кожа — нежная, как молодая кора берёзы, грудь — полная, аппетитная, словно готовая к моим рукам. Я видел в мыслях, как облизываю эти сиськи, чувствую их мягкость под языком, слышу, как она дрожит от моих прикосновений. Мне хотелось смазать её соки по своему члену — взять всё, что принадлежит ей, оставить свой след на ней, как зверь, который метит свою территорию.

Но появился он. Стоял передо мной — огромный , с лицом, изрезанным шрамами, словно сама жизнь выцарапала на нём каждую боль. Эти борозды — как клеймо, предупреждение: "Не подходи." Но именно из-за них я злился ещё сильнее.

— Чёртов урод— прорычал я сам себе в темноте, — с его рожей, исполосованной, как старая кожа на бочке, и телом, покрытым рубцами, как у проклятого зверя. Думает, что может её защищать? Ха!

Я представил, как он трётся о неё, как касается её тела своими грязными, исцарапанными руками, пытается заглушить моё желание. Но я-то знаю — я видел, как она дрожит, когда я смотрел. Эти её глаза, хоть и слепые, пылали желанием. Она ждала меня.

— Облизать эти сиськи, — прошептал я с мерзкой улыбкой, — почувствовать, как горячий сок стекает по пальцам и разливается по моему члену. Я размажу её влагу по себе, как краску по холсту, и сделаю её своей грязной, своей распахнутой шлюхой.

Я слышал её голос — тихий, робкий, но наполненный скрытой страстью. Она хотела этого, желала, только боялась. Я её возьму силой, разорву, заставлю кричать моё имя. И ни один уродец с шрамами не помешает мне.

— Пусть её тело дрожит от боли и удовольствия, — хрипло пробормотал я, — я заставлю её запомнить каждый мой укус, каждое движение. Она будет моя — пахать меня ногами, цепляться ногтями, умолять не останавливать.

Я смотрел на шрамы мужика, на эту плоть, изуродованную, и злился. Они были словно проклятие, которое отталкивало меня от неё.

— Эти чёртовы шрамы... Они словно стена между мной и ней, — сказал я, — но я прорву её. Я прорву его и разнесу всё на куски. Моя грязь впитается в её кожу, а он останется ни с чем.

Я прильнул губами к воображаемому образу — к её шее, груди, животу, и внутренне рычал, жадно, как зверь, что хочет метить свою территорию.

— Сейчас я возьму её так, как никто не брал — грязно, жёстко, по-свински. Чтобы она запомнила, что значит быть моей, что значит быть рабыней страсти и боли. Пусть этот урод с его шрамами смотрит на это и сходит с ума.

Моё сердце сжималось от злости и желания, и я знал — мой час близок. Я ворвусь в её жизнь, разрушу всё на своём пути, чтобы она стала моей навсегда.

Вечер опускался на деревню, и я плёлся по пустым улицам. В голове крутились одни и те же мысли — она. Диана. Тело её — гладкое, плотное, со свежестью леса и запахом пота, который я хотел стереть с себя вместе с ней.

Я вспомнил, как видел её в последний раз — этот изгиб, пышную жопку, которая так манила меня, словно обещая неслыханное удовольствие. Губы сами раздвинулись в жадной улыбке, и я облизнулся — мерзко и влажно, словно паук, поджидающий свою жертву.

Пока я шёл, взгляд зацепился за тёплый свет в доме бабушки Любы. И вдруг увидел их — уродца и Диану, выходящих из дома. Они стояли у крыльца, баба Люба обнимала внучку крепко, глаза её блестели от слёз, а он тихо что-то говорил, склонившись к Диане.

— Ну что, идём, — прошептал я сам себе, сердце забилось быстрее.

Они медленно двинулись прочь от деревни, держась за руки, словно весь мир был только между ними. Мужик казался суровым и осторожным, а Диана — хрупкой и в то же время сильной.

Я не мог позволить себе упустить этот момент. Держался на почтительном расстоянии, скрываясь в тенях, как дикий хищник. Они шли в сторону леса — туда, где никто не увидит, где можно спрятаться.

Я следил за каждым их шагом, пока в глубине леса они не свернули к дому . Сердце сжалось от злости и ревности, но — теперь я знаю, где их искать.

Тени сгущались вокруг, и я растворился в ночи, сжимая кулаки и улыбаясь своей грязной победе. Теперь моя охота только начинается

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 17

Прохор

Сколько я себя помню — всегда знал, что если мне что-то приглянется, я это возьму.

А уж если баба — то она моя. Хоть в соплях, хоть в слезах, хоть в крови — мне всё равно.

Так я жил, так и жить буду.

С тех пор как этот уродец, шрамастый здоровяк, выгнал меня из хаты Дианы, я ни на день не забыл, как она стояла, пряча грудь, а я уже видел — какие у нее сиськи. Тяжёлые, мягкие, и так и просятся в рот, чтоб взять и высосать до синяков. А жопа… Господи, жопа — как два тёплых каравая, упругая, чтобы руками мять и сжимать, пока она верещит.

Сначала я думал — ладно, перебесюсь. Но нет. Каждую ночь эта слепая сучка лезет в голову. Представляю, как она стоит на коленях, рот приоткрыт, губы блестят от моей слюны и… да, от того, что я в неё загнал.

Теперь я хожу каждый день к их дому. Не подхожу близко, чтоб этот медвежонок не заметил, а из леска гляжу. Он, тварь здоровая, с ней как с царицей — за руку водит, волосы трогает, щёку целует. Сука, гладит её так, будто она из стекла. И я чувствую, как злость смешивается с похотью, как яйца наливаются так, что аж больно.

Вчера видел, как она на крыльце стояла в одной длинной рубахе — ветер её приподнял, и я увидел… о-о-о, белые бедра и темная полоска между ними. Господи, да я бы там языком жил.

Я стал жить их жизнью. Смотрю, когда они выходят, когда возвращаются. Знаю, что он днём уходит в лес один, оставляя её дома. А я в это время стою за кустами, дышу, как пёс, и представляю, как тихо зайду, закрою дверь, прижму её к стенке, чтоб и пискнуть не успела…

Сегодня, чтоб разрядиться, пошёл к Акулине. Та, хоть и блядь деревенская, но сиськи и жопа у неё есть, да и рот работает, как надо. Она меня знает — без лишних разговоров впустила.

Его руки хватали её за волосы, тянули голову назад, открывая шею, словно он хотел укусить, размозжить зубами. Лицо его было исказилось звериной жадностью и ненавистью — глаза горели безумным огнём, дыхание сбивалось, а голос резал тишину грубыми, резкими словами.

— Вот так, сучка, — рычал он, — раздвигай ноги шире, дай мне залезть глубже! Пусть весь этот грязный мир слышит, как я разрываю твою тряпку!

Его член взрывался в ярости, твердый, горячий и бескомпромиссный, вырываясь из мокрого плена её тела. Он вбивал её в грязь, в землю, словно пытался стереть всё человеческое в себе, выплеснуть внутреннее уродство через жестокость и похоть.

— Ты моя грязная шлюшка, — задыхался он, — я влезу в тебя, как в дерьмо, и размажу по тебе всё, что накопилось во мне! Ты будешь выть, я тебя заставлю!

Прохор сбивал ритм, не давая женщине ни малейшего передышки, врывался резко и глубоко, хлопал по её ягодицам, словно клеймил. Его пальцы впивались в бёдра, оставляя синяки и царапины, он рычал, скрежеща зубами, словно животное в клетке, отчаянно выпуская свою боль и ненависть наружу.

Вскрики и стоны гобой сливались с его хриплым дыханием, а голос становился всё более безумным, лишённым всякой человечности.

— Я — охотник и ты моя дичь! Ты ничего не значишь, кроме моего грязного удовольствия! Ты — кусок мяса! Дёргайся, кричи, пусть весь этот проклятый мир знает, кто тут хозяин!

В голове Прохора крутились мысли о Диане — её мягкости, её теплоте, её нежности, которую он не мог получить, но жадно желал. Эта невозможность делала его только злее, безумнее.

— Вот она, эта грязная шлюшка, — шептал он сквозь зубы, — а ты, Диана, спрячься от меня… Но я доберусь до тебя, и тогда… тогда ты будешь моей так же, как эта.

Он вкладывал в каждый толчок весь свой гнев и тоску, пытался заглушить боль невозможности обладать тем, что казалось ему светом, в своей черноте.

Пальцы сжимали, хватали, царапали. Звук трения, плеска, стоны, ругань, дыхание — всё смешалось в адскую смесь страсти, боли и безумия.

Наконец, разорвавшись, он вырывался из неё, тяжело опускался на колени, рука скользила по её волосам, а голос дрожал от напряжения.

— Ты — дерьмо, и я — дерьмо, — прошипел он. — Но я сожру всех, кто встанет между мной и моей добычей.

Он валился на пол, мокрый от пота и грязи, ощущая, как внутренний голод ненадолго успокаивается, но в глубине ещё готов рваться в бой за то, что для него дороже жизни — Диану.

Грязь была на коже, в мыслях и душе. Прохор — животное, и он готов был стать еще страшнее ради своей одержимости.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 18

Демид

Жизнь с Дианой открыла для меня совершенно новый мир — тот, о котором я даже не смел мечтать. Хотя она слепая, эта маленькая вселенная внутри её — острая, яркая и живая, словно горящая звезда в глубокой ночи. Она учится на лету, словно осторожный охотник, вживающийся в каждое движение природы, ловящий малейшие шорохи и оттенки звуков. Её руки — ловкие и нежные — уже умеют не только готовить, но и вязать, как будто ткут невидимые нити наших судеб.

Каждый вечер, возвращаясь из леса после охоты, я будто попадаю в рай — место, где можно забыть о боли и жестокости мира. Дом встречает меня тёплым пламенем в камине, мягким, почти таинственным светом свечей, и Диана — ароматом еды, которая словно сама рождается у неё в руках. Её рагу всегда идеальное — нежное, густое, с тонким привкусом трав, собранных под утренней росой в лесу. Зверь внутри меня урчит, словно ручной медведь, что после долгих скитаний наконец обрел уютное логово, место, где можно быть собой.

Я часто ловлю себя на мысли, что этот мир — её мир — гораздо богаче, чем всё, что я знал прежде. В нем есть тепло, забота и простая красота, которой я научился ценить заново. Её вязание — отдельная история, словно ритуал, связывающий нас. С тех самых дней, когда она была ещё ребёнком, баба Люба учила её мастерству. Сейчас, укрывшись пледом у камина, Диана бережно перебирает спицы и нитки, создавая для меня носки — мягкие, тёплые, с узорами, придуманными её воображением. Каждый стежок словно наполнен любовью, и я чувствую это.

Иногда, когда она сидит рядом, свет лампы мягко играет на её лице, а я с лёгкой дрожью провожу пальцами по её волосам, мне кажется, что весь мир стал проще и лучше. Неожиданно для себя я понимаю: я впервые за долгие годы чувствую себя живым, настоящим и одновременно защищённым. Сомнения и страхи, что терзали меня, словно острые шипы, постепенно уходят в тень, оставляя место для чего-то нового — для надежды, для мира.

«Как?» — часто спрашиваю я себя в тишине. «Как можно так легко найти покой после стольких ран? Как возможно открыть сердце после того, как оно столько раз разбивалось?» И ответ всегда один — потому что рядом она. Потому что она — не просто свет в моей тьме, а сама моя тьма и свет, мой голос и тишина, моя боль и исцеление.

Диана не просто учит меня жить заново — она учит меня чувствовать заново. Я смотрю на неё, на её улыбку, что звучит в её голосе даже без света глаз, и понимаю, что именно так должно быть. Жить — значит не бояться быть уязвимым, значит отдавать себя, не ожидая ничего взамен.

И я даю себя ей — целиком и без остатка.

Диана

Я часто думаю о том, как мне повезло. Слепой, но не сломленной. Любимой, несмотря ни на что. Мне так хотелось дома — не просто крыши над головой, а места, где меня примут и поймут. И вот он — Демид. Он видит меня не глазами, а душой. Почувствовать его — значит понять, что значит настоящее тепло и сила одновременно.

В моей голове всплывают его слова, будто тихие эхо в глухой комнате:

— Ты знаешь, что я люблю тебя. И зверя твоего тоже... Мой косолапый мишка, ты — моя сила и нежность одновременно. Когда ты спишь, я рассказываю тебе обо всём — о том, как люблю твои тёплые руки, как жду твоих ласк, даже когда они становятся игриво пошлыми. Ты — самый милый зверь, который научил меня доверять и жить.

Когда Демид уходит на охоту, меня охватывает странное чувство. Мне кажется , что кто-то смотрит на меня. Чувствую их взгляды — тяжёлые, жадные, и это заставляет моё сердце биться чаще. Не говорю об этом Демиду. Мне кажется, что я накручиваю себя, что это просто тени и страхи, рожденные одиночеством и тьмой.

Но внутри меня растёт тревога. Я прячусь в тишине дома, пытаясь не подать виду. Ведь я хочу, чтобы он чувствовал покой, чтобы наш дом оставался крепостью, неприступной для чужих глаз и рук

Так и прошли несколько месяцев

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 19

Я проснулся от легчайших, словно порхающих крыльями бабочки, поцелуев, которые нежно разносились по моей шее. Их тепло и ласка будто пробуждали шрамы, что покрывали мою кожу — старые раны, не только тела, но и души. Они, казалось, таяли под губами Дианы, под её тихими шепотами и касаниями, словно вся эта боль становилась пустой, ничтожной.

Зверь во мне сразу проснулся. Его голос, низкий, хриплый и вкрадчиво похотливый, пробрался из глубины моей груди:

— моя сладкая булочка… дай почувствовать, как я пульсирую под тобой... Ты же знаешь, как я жажду этого…

Диана осторожно скользила губами по моему ключичному выступу, нежно поцеловывая каждый шрам, а я слышал внутренний рык зверя, который стал громче:

— Да-да, так вкусно, так приятно... Лизни меня тут, где кожа тонкая, где сердце бьётся быстрее. Вот так, не останавливайся, дай мне взорваться от твоей страсти!

Но я сдерживался, давал ей свободу, позволял самой изучать меня, наслаждаться.

Её руки нежно обвивали мои бока, пальцы дрожали, будто боялись причинить боль, но при этом ласкали с ювелирной точностью.

Она скользнула губами вниз — по пресу, где я напрягался от трепета.

— Вот так, детка, не бойся, я здесь, — шептал я ей, а зверь внутри уже рвал и метал, бурлил и рычал, словно дикий зверь, которого вот-вот выпустят из клетки:

«Да что ж ты, милашка, язычком по головке — словно медом мащешь! Хочу, чтоб ты вгрызалась глубже, не жалей меня! Пусть весь мир услышит, как ты меня сосёшь, как я горю от твоих ласк!»

Она осторожно кружила языком по моей головке, пробуя на вкус, а я уже ощущал, как волны удовольствия поднимаются из самых глубин. Когда губы её поцеловали меня — я дернулся, не смог скрыть этого взрыва чувств.

— Больно? — спросила она тихо, неуверенно, словно боялась причинить мне хоть малейший дискомфорт.

Я едва сдержался, отвечая голосом зверя, который рычал прямо изнутри:

— Больно? Ха! Ты сделала мне так приятно, что обещаю — позже отплачу тебе тем же. И не только твою киску вылежу — до самого кольца ануса доберусь. Там у тебя такой вкус, что я готов терять голову.

Диана на секунду замялась, но потом осмелела, и медленно начала сосать, ласкать меня губами и руками. Я был большой, тяжёлый, и она старалась взять меня глубоко, насколько позволял рот и глотка.

Зверь внутри заорал:

— Ты это видишь? Как она старается? Дыши, мальчик, держись! Дай ей почувствовать, что она тут хозяйка!

Я выдержал не долго. Больше не мог — горящая страсть сводила с ума, а терпение лопалось, словно тонкая ниточка. Рыкнул я ей, не выдержав:

— Или ко мне, девочка. Поверни попку ко мне. Сядь на моё лицо, чтобы я мог вылизать тебя.

Она засмущалась но послушно повернулась, я помог устроится ей, и начал ласкать её языком — вылизывать каждый изгиб, каждую складочку, погружаясь в её жар и влажность. Зверь внутри орал от восторга:

— Да-да, моя булочка, кричи, покажи, что ты жаждешь меня так же, как я жажду тебя! Пусть мир заглохнет — сегодня только мы.

Диана продолжала сосать, а я терялся в этом вихре чувственности, слыша в голове её тихие стоны и свои собственные похотливые мысли.

Я лежал, чувствуя, как мягкое тепло Дианы лежит сверху, ее киска на моем лице. Её пышные бёдра облегали мои виски, а руки нежно касались моего члена и ног, словно держали меня в плену самой сладкой страсти. Она двигалась медленно, позволяя каждому прикосновению быть наполненным смыслом. Слепая, но такая уверенная, такая преданная.

— Ну, моя булочка, — прошептал зверь внутри меня, словно бы играя моими губами, — ты вкусная, как мёд, и сладка. Соси сильнее, да, давай, чтобы я потерял голову.

Моя голова оказалась у её нежной попки — той самой сладкой, которую зверь давно уже мечтал попробовать.

Облизал её, едва касаясь влажной кожи вокруг дырочки, и внутренний голос зверя захлебнулся от жадности:

«Какая сладкая дырочка… ммм, мы обязательно должны её туда взять. Да, да, да! Давай разработаем нашу девочку, чтобы потом она стонала в наших объятиях. Ей понравится!»

Не сдерживаясь, я осторожно начал проникать в неё языком, заводя его глубже, мягко лаская, разбрызгивая жар. Диана застонала громче — её тело изгибалось, вибрации стона проходили сквозь меня и взрывали моё удовольствие, особенно — член, который всё ещё был в её рту, ощущая движения языка.

Вернулся к киске — начал жадно посасывать клитор, засасывая его так, что хотелось чтобы она охнула от удовольствия, а язык играл с ним . Одновременно пальцем проник в её попку, нежно раздвигая, изучая, лаская.

Диана дернулась, почувствовав непривычное прикосновение, и я тут же её успокоил, шепча:

— Тише, булочка моя, я всё сделаю аккуратно. Никогда, никогда не причиню тебе боль, ты же моя самая любимая. Я люблю тебя, не бойся.

Диана осторожно выпустила мой член изо рта и, тяжело дыша, прошептала:

— Демид, я уже не могу… Хочу тебя внутри.

Она соскользнула с моего лица, касаясь меня мягкими пальцами, которые словно заставляли всё моё тело трепетать. На ощупь перевернулась, аккуратно и уверенно, словно знала каждый сантиметр моих шрамов, каждую складку моей кожи. И вот она — садится ко мне сверху, медленно находит свой ритм, свой темп.

Я не мог удержаться — обхватил её за шикарную, тёплую задницу, пальцы вжимались в мягкость и плотность, помогая ей устроиться, направляя её движения. Мой зверь внутри заскрежетал, как разъярённый медведь, жаждущий разорвать и поглотить.

О, как она была прекрасна. Её животик — нежный, почти молочный , гладкий и манящий. Большая грудь — величественная, словно горы на рассвете. Соски, сжатые от возбуждения, ярко выделялись на её светлой коже и дразнили меня, как красные ягоды, манящие сладостью.

Зверь сорвался с цепи, бросился к её груди с голодом, который не знал меры. Его зубы легко покусывали, ласкали, а губы нежно сосали соски, не желая отпускать этот вкус. Он шептал пошлости, хрипло и страстно:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Какая ты вкусная, моя сладкая булочка… Я никогда не оторвусь от этих сисечек, я буду сосать и ласкать их вечно… Мои губы запомнят каждую точку, каждую впадинку, каждую каплю твоего сладкого сока…

Диана тихо улыбалась, и её голос дрожал от чувств:

— Я люблю тебя, мой Мишка… Ты — мой зверь, моя сила и нежность вместе.

Мы слились в одном дыхании, в одном ритме, который с каждым мгновением становился всё быстрее и глубже. Темп рос, наши тела двигались в унисон, а страсть разгоралось, как костёр в безлунную ночь.

В кульминации её тело вдруг сжалось вокруг меня, словно пытаясь выжать из меня всю жизнь, всю сущность. Я почувствовал, как её дрожь пробегает по моим венам, как она кончает вместе со мной — жарко, мощно, волной, которая накрывает и смывает всё на своём пути.

Она тяжело дышала, прижимаясь ко мне, и я не мог отвести взгляда от её лица, полного счастья и покоя.

Лежа после бурного утра, обнимая свою любимую девочку, я не мог насытиться её ароматом — он словно впитывался в каждую клетку моего тела, в последнее время мне кажется что он становится ярче, наполняя весь дом и меня самого непередаваемым теплом и силой. Казалось, что даже воздух вокруг нас пропитан её нежностью и светом.

Диана лежала рядом, тихо улыбаясь, и в её улыбке отражалась вся её душа — светлая, настоящая, такая родная.

— Я так счастлива, — прошептала она, — с тобой я словно заново родилась.

Я посмотрел на неё, крепко сжал руку и ответил, чувствуя, как внутри меня рождается непоколебимая уверенность:

— Никто и ничто не разлучит нас. Ни оборотни, ни демоны, ни люди, ни боги — никакие силы этого мира не смогут встать между нами.

Беря Диану на руки, я встал, чувствуя, как тепло её тела прижимается ко мне. Мы направились в душ — я помыл её бережно, будто самую хрупкую драгоценность на свете. Каждое движение было наполнено любовью и заботой, словно смывая всю боль и страхи, что жили в нас прежде.

Когда я ополоснулся сам, мы вышли на кухню — готовиться к завтраку, чтобы наполнить день новой радостью и уютом. Дом жил своей жизнью, и в этот момент всё было именно так, как должно быть — просто мы и наша любовь.

Глава 20

Диана

Утро за окном было нежным и мягким, словно сама природа аккуратно касалась каждого уголка нашего дома, наполняя воздух сладкой свежестью и предвкушением нового дня. Лучи солнца лениво пробивались сквозь занавески, чувствуя, как спокойствие и тепло окутывают меня словно мягкое одеяло.

Демид, с привычной для него суровой грацией, посадил меня за стол и, не сводя глаз с огня на плите, принялся готовить завтрак. Его движения были уверенными и мощными, даже в простом приготовлении пищи читалась сила, которую он сдерживал внутри.

На мои порывы ему помочь он ответил

— Я тебя и так почти съел, — донесся из кухни его хриплый, но нежный голос, — Зверь уже всю тебя попробовал, так что с меня завтрак для моей булочки.

Я улыбнулась, вспоминая, как этим утром покрывала поцелуями каждый шрам на его теле — эти глубокие отметины, каждый из которых хранил в себе историю боли, боли выживания и силы. Ни одна из них не пугала меня — напротив, я хотела растворить в себе все его раны, согреть их своей любовью, залечить своей нежностью.

Когда же я прикоснулась к его телу ниже, к тому месту, где зверь требовательно уже рвался наружу, воспоминания накрыли меня волной: внизу живота забурлила сладкая боль, разлилась влажная жара, словно огонь, что жадно прожигает кожу.

В этот момент Демид, словно почуяв мое внутреннее волнение, резко принюхался и издал глубокий рык:

— О чем ты там думаешь, девочка? Вспоминаешь наше утро? Или фантазируешь, как я разложу тебя прямо тут, на столе? Так скажи, моя сладкая — я всегда за такие игры.

Щеки мои вспыхнули, хотя я не могла это видеть — в душе прокатился смешок и робкое волнение. Я услышала, как он поставил передо мной тарелку с хрустящими гренками и тарелочку с яичницей, а рядом — горячую кружку чая, пар от которой ласкал кожу.

— Ммм... как вкусно пахнет, — прошептала я, вдыхая аромат и ощущая тепло простых радостей. Этот завтрак был моим любимым, тем, что когда-то готовила мама, и теперь — моим Демидом.

Набравшись смелости, я спросила, слегка отвлекаясь от запахов и вкусов:

— Ты сказал, что нас не разлучит ни боги, ни люди, ни демоны. Что ты имел в виду? Есть ли еще такие, как ты? Или это просто вырожение, сказанные к слову?

Демид выдохнул и сел рядом:

— Богов много. Люди молятся одним, оборотни — другим. И да, оборотни — они не все одинаковые. Есть гризли, белые мишки, волки, кошачьи. Я встречал немногих, но знаю, что их больше. Демоны? Их давно никто не видел, но говорят, что они владеют страшной магией и живут в другом мире — потому что этот их разочаровал.

Он склонился ближе, и его дыхание коснулось моего уха:

— Знаешь, девочка, я не просто зверь. Я — зверь, что нашел свою булочку. Ту, что согреет меня не только телом, но и душой. Ты — моя, и никто нас не разлучит. Ни боги, ни демоны, ни люди. Ни страхи. Ни шрамы.

Я почувствовала, как внутри что-то тихо, но сильно вздрогнуло. Его слова проникали глубоко, вызывая дрожь и тепло, которое разливалось по всему телу.

— Я люблю тебя, — прошептала я, — и даже не важно, что не вижу тебя. Ты — мой мир.

Он улыбнулся своей привычной грубой улыбкой, прижав меня к себе:

— А я буду драть тебя, ласкать, любить... так, что и звери и боги позавидуют.

Я рассмеялась, ощущая, как наши миры сливаются в одно. В этот момент я знала — мы непобедимы.

Демид прижал меня к себе — и я, вдруг почувствовала, как голова кружится, словно мир вокруг зашёлся , а внутри поднялась тошнотворная волна, холодная и непримиримая.

— Демид, отпусти… — голос мой дрожал, я отчаянно пыталась сохранить равновесие. — Срочно.

Он сжал меня крепче, будто хотел убедиться, что я не упаду, но его взгляд меня пронизывал тревогой:

— Что с тобой, булочка? Что случилось?

Я едва могла дышать, когда он наконец отпустил меня — тяжело и неохотно. Я шагнула к туалету на ощупь и, едва закрыв дверь, меня вырвало. Сердце колотилось бешено, будто пыталось выпрыгнуть из груди.

В этот момент я услышала, как дверь приоткрылась, и тёплый голос Демида проник внутрь комнаты:

— Диана, я рядом. Всё будет хорошо, я с тобой.

Я пыталась тихо попросить его уйти, чтоб не беспокоил, но его настойчивый голос, наполненный силой и заботой, не оставил шансов:

— Не уйду

Его ладонь касалась моей спины, мягко поглаживала, словно пыталась смыть весь страх и боль, что захлестнули меня. В этих простых прикосновениях было столько тепла, что я почувствовала, как мир вновь становится целым.

Когда немного пришла в себя, он помог мне умыться, его руки были бережны, нежны — он не просто мыл моё тело, он старался смыть вместе с грязью и раны души.

— Ты моя любимая булочка, — шептал зверь в его голосе, — не дам тебе быть одной в моменты когда тебе плохо.

Сев у камина, я пыталась убедить себя и его, что всё в порядке, что просто устала. Но его глаза не верили словам — они искали правду и боялись что со мной что-то не так.

Когда наступил момент прощания, и Демид собирался в лес, я провела его к двери.

— Я останусь на веранде, — сказала я, — подышу свежим воздухом, буду вязать и ждать тебя.

Он подошёл ко мне, обнял и поцеловал, дыхание его стало чуть грубее, а голос — хищнее, как будто зверь внутри не мог усидеть на месте:

— Уже соскучился по твоим сладким булочкам и нежным сисечкам. Когда вернусь — зацелую тебя до бессилия, обещаю, — прошептал он на ухо.

Я рассмеялась, смутившись, чувствуя, как сердце будто прыгает в груди.

— Держи слово, — игриво ответила я

Он улыбнулся своей привычной, чуть звериной улыбкой и с тяжёлым шагом ушёл в лес, оставив меня на веранде с теплом в душе и предвкушением его возвращения.

Сидя там, я думала о том, как же сильно он меня защищает. Не просто телом и силой — всей своей душой, всем своим зверем, который живёт внутри него, дышит и хочет меня.

Зверь… Он звучал так пошло, так страстно, но было в его словах столько любви и преданности, что я могла доверить ему всё — даже самые сокровенные уголки своей души и тела.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

«Мишка», — шептала я про себя, улыбаясь, — ты мой

Глава 21

Прохор

Уже несколько месяцев я, как одуревший придурок, таскаюсь к этому дому в лесу. Знаю — когда этот уродец уходит в чащу, девка остаётся одна, слепая, беззащитная — идеальная для моего грязного аппетита. Я подкрадываюсь, смотрю, как она возится — вяжет, готовит, словно беззащитная кукла. Но меня интересует совсем другое — её тело, эта сладкая, невинная , которую я хочу разодрать в клочья.

Однажды я застал её в окне, когда она вышла из ванны в этом жалком куске полотенца, которое едва прикрывало её аппетитное тело. Капли воды стекали с шеи на грудь, с груди — вниз по телу, по ножкам — даже край попки мелькнул. Сразу захотелось сорвать с неё всё и заставить выть от моего хрена. Я стоял в кустах, тёр член, представляя, как загоняю его в её рот, в зад, как заставляю жадно глотать мою сперму до последней капли. Она — моя игрушка, мой грязный секрет.

В тот день, когда мужик ушёл в лес, я полез поближе. А она не убежала в дом, осталась сидеть на крыльце, вязала — словно приглашая меня. Я всматривался в каждое её движение, в каждый взгляд, дрочил на неё мысленно, мечтая, как разорву её на части.

Я уже собрался сваливать, когда услышал, что что-то пошло не так. Девку резко вырвало — и в этот самый момент из леса вышел этот урод, он шёл домой, и тут, как гром среди ясного неба, увидел Диану. Он бросился к ней, а я тихо отступил, кусая губы, в предвкушении, что скоро я снова вернусь и сделаю с ней всё, что хочу.

Я разорвусь на куски, лишь бы она была моей.

Демид

Я возвращался с охоты — кровь в венах всё ещё бурлила адреналином, зверь внутри меня трепетал и шептал с дразнящей страстью о сладкой награде, что ждёт дома. Эта булочка, моя маленькая огненная страсть, уже текла от одного лишь воспоминания о наших с ней ночах — о том, как я бережно ласкал её тело, как охотник обводит добычу взглядом перед последним рывком.

«Облизать с головы до самых пальчиков на ножках, каждую дырочку и складку, впитать каждый запах, каждый вздох…» — мурлыкал зверь, урча глубоко внутри, словно косолапый медведь, который давно голоден и жаждет снова согреться в тепле её кожи. Его голос был грубым, но одновременно манящим, искушающим и игривым.

«Хочется снова почувствовать её мягкость, услышать, как она тихо стонет, когда мои руки скользят по её спине. Пусть весь мир горит, лишь бы она была рядом... Моя булочка — горячая и сладкая, будто мёд, от которого хочется сладострастно таять.»

Я сжал кулаки, стараясь удержать зверя, но он рвался наружу — дикий, жаждущий, пьянящий своей первозданной силой.

Как только я приблизился к дому, холодок пробежал по коже — в воздухе витал чужой запах. Мерзкий, колючий и опасный, словно тень, которая не даёт покоя. Сердце вздрогнуло, когда я услышал приглушённый звук — «Ффьюу…» — едва различимый

Диане было плохо.

Я бросился к ней, как зверь с цепи, рвущийся на волю. Её тело вновь дрогнуло, и я успел подхватить её, бережно, словно хрупкую фарфоровую куклу. Поддержал, не давая упасть. Провёл к воде, помог умыться и прополоскать рот. Её кожа дрожала под моими пальцами — холодная и влажная

Я крепко прижал её к себе, словно хотел защитить от всех бед мира.

— Девочка моя, сладкая булочка, — шептал я, чувствуя, как зверь внутри меня готов рвать всё на куски от злости и беспомощности, — это не порядок. Что-то случилось, и я не могу смотреть, как ты страдаешь. Нужно к лекарю, он поставит тебя на ноги, быстро и без боли. Я не дам тебе мучиться.

Она прошептала:

— Не нужно к лекарю, Демид... Давай лучше к бабуле сходим. Когда я травилась раньше, она травками меня поила — и легче становилось. Вся деревня к ней идёт, если что-то болит.

Я буркнул себе под нос что-то про эту несносную булочку, но глубоко в душе понимал — спорить бесполезно. Её воля — закон.

— Хорошо, — согласился я, — к бабуле. Но ты должна пообещать — если станет хуже, сразу скажешь. Я не потерплю, чтобы с моей девочкой что-то случилось.

Она кивнула, слабо улыбаясь, хотя бледность ещё не ушла с её лица. Я почувствовал, как в груди что-то сжалось — страх, тревога, но и безграничная решимость защищать её, держать в своих руках, словно самое дорогое сокровище.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 22

Я шёл быстро, крепко прижимая Диану к себе. Она была лёгкая, как птичка, но тело её дышало усталостью. Лоб чуть влажный от слабого жара, дыхание неровное, словно каждый вдох давался усилием.

Я старался держать шаг ровным, дыхание спокойным, но внутри уже поднималась волна — густая, обжигающая. Зверь в глубине рвался на свободу, и его голос был навязчивым, почти звериным рычанием в голове:

«Кто был здесь, пока нас не было? Кто осмелился дышать её воздухом? Кто оставил мерзкий след на нашей земле?»

Я молчал, но взгляд выхватывал каждую мелочь вокруг.

С одной стороны тропа к дому была чистой, трава нетронута. С другой — тонкая, едва заметная вдавленность в мягкой земле. Сапог. Чужой. Запах ещё не успел выветриться.

Пальцы сами собой сильнее сжали её, и она тихо ахнула.

— Долго ещё? — спросила она тихо, и в её голосе было не только ожидание, но и что-то, что резануло меня изнутри — доверие, полное и безоговорочное.

— Нет, булочка, — выдохнул я, приглушая звериный тон. — Ещё чуть-чуть.

Она послушно устроилась, положив голову мне на плечо. И я, несмотря на тревогу, ощущал её запах. Даже сквозь тонкую горечь болезни он оставался её — тёплый, сладкий, с тонкой пряной ноткой, которую я мог бы узнать среди тысячи.

— Ты опять напряжён, — прошептала она, не поднимая головы. — Что-то случилось?

Я промолчал, сделав вид, что сосредоточен на дороге. Лгать ей я не хотел, но и тревожить раньше времени не хотел.

— Просто хочу, чтобы ты скорее оказалась в тепле, — сказал я, и это была лишь половина правды.

— Ты заботишься обо мне, как будто я совсем беспомощная, — её губы тронула лёгкая улыбка, но в голосе проскользнула нотка грусти. — А ведь я могу и сама идти.

— Можешь, — согласился я, поправляя её на руках. — Но не будешь. Пока я рядом — не будешь.

Она тихо фыркнула, но не стала спорить. Её пальцы скользнули по моему плечу, будто проверяя, насколько я напряжён.

Внутри уже складывался план. Как только мы окажемся у бабы Любы и я буду уверен, что Диана в безопасности, — вернусь.

И найду того, кто бродит возле моего дома. Найду и посмотрю ему в глаза.

А потом — посмотрю, останутся ли у него силы смотреть в мои.

Деревня встретила нас запахом дыма, мокрой земли и прелой травы, прилипшей к глиняной дороге. Где-то вдалеке глухо лаяла собака. Дома стояли молчаливые, окна тускло отражали низкое серое небо.

Я шёл быстро, чувствуя, как в моих руках чуть дрожит лёгкая от усталости Диана. Её голова безвольно склонилась к моему плечу, пальцы вяло цеплялись за ворот моей рубахи. Я прислушивался к её дыханию, к тому, как грудь поднималась и опадала — чуть торопливо, будто организм боролся с чем-то невидимым.

На краю деревни показалась избушка бабы Любы. Сруб старый, но ухоженный, стены тёмные от времени, а вокруг — удивительная чистота. Под крышей висели аккуратные пучки сушёных трав: мята, зверобой, чабрец, полынь. Их терпкий аромат смешивался с запахом свежих дров и влажного дерева. С крыльца тянуло горьковатым духом полыни и печного дыма — узнаваемым, домашним.

Я постучал. Дверь распахнулась почти мгновенно, словно она уже ждала нас. На пороге — баба Люба, в старом платке, сбившемся набок, с внимательными глазами, в которых тревога смешалась с упрёком.

— Ой, Господи, детки… — выдохнула она, хватая меня за локоть. — Ну-ка, давай, милок, вноси её скорее, чего стоишь-то?

Я осторожно посадил Диану на лавку. Она тихо выдохнула, будто сама возможность сесть уже принесла облегчение. Плечи опали, руки безвольно легли на колени.

— Что стряслось, внученька? — бабка присела рядом, отодвигая выбившуюся прядь с её лица.

— Плохо стало… — Диана говорила едва слышно. — В животе скрутило… потом… вырвало.

Я заметил, как в глазах бабы Любы что-то мелькнуло — быстрая, цепкая мысль, но она тут же спрятала её за мягкой улыбкой.

— Сейчас, моя хорошая, сейчас, — пробормотала она, разворачиваясь к полкам. Пальцы быстро и уверенно перебирали пучки сушёных растений, срывая нужные: мята, ромашка, и что то еще. — Это тебя быстро на ноги поставит.

Вскоре в ступке зашуршали сухие листья. Глухие удары пестика, шелест стеблей, лёгкий треск семян, что лопались под нажимом. Потом бабка подкинула пару щепок в очаг, и огонь ожил, облизывая стенки горшка. Запах трав стал гуще, насыщеннее.

— Демид, милок, — сказала она, даже не оборачиваясь, — сходи-ка, наколоти мне дров. Совсем старуха стала, руки уж не те…

Я хотел возразить, что сейчас не время, но взгляд её, брошенный мельком через плечо, был твёрдым. Лишние пять минут погоды не сделают. Кивнул и вышел, чувствуя, как холодный воздух обдаёт лицо.

Как только дверь за мной закрылась, баба Люба опустилась рядом с Дианой, положив свою сухую, но тёплую ладонь на её руку.

— Скажи, детка… — начала она тихо, будто боясь спугнуть. — Это у тебя в первый раз?

— Что? — Диана подняла голову, не понимая.

— Ну… тошнота, слабость, кружится голова… — она произнесла это спокойно, но в голосе прозвучал лёгкий намёк, который женщины читают без слов.

Диана нахмурилась, молчала пару секунд, потом неуверенно пожала плечами.

— Я… сегодня второй раз.

Баба Люба посмотрела на неё пристально, затем спросила прямо:

— Месячные давно были?

Девушка застыла, словно слова ударили чем-то невидимым. В груди стало тесно, дыхание перехватило.

— Вы… думаете, что я… — она осеклась, не находя в себе сил договорить.

— Я ничего не думаю, девочка, — мягко перебила бабка, — просто спрашиваю. Женское дело — оно такое: лучше знать сразу, чем потом гадать да тревожиться.

Смысл её слов медленно проникал в сознание Дианы. Щёки залились жаром. Перед глазами вспыхнули воспоминания: тяжёлое дыхание Демида, тепло его рук, мягкая, обжигающая тьма ночи… И вдруг стало неловко, как будто бабка заглянула в её самые потаённые мысли.

— Нет… я… не уверена, — выдохнула она, отворачиваясь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ну, не знаешь — так узнаем, — успокаивающе улыбнулась баба Люба и чуть сжала её ладонь. — Ты только не бойся, милая. Если Бог даст дитё, это радость, а не беда. А Демид… он мужик надёжный, я это по глазам вижу. За таким — хоть в огонь.

Диана опустила голову, пряча вспыхнувшие уши. В груди всё ещё теснило, но в словах старухи была странная, почти материнская уверенность, от которой становилось чуть теплее.

Снаружи раздался мерный, уверенный стук топора. Каждое сухое «тук» отзывалось в сердце, отмеряя время до того момента, как он вернётся и этот разговор прервётся.

— Только ты… — продолжила бабка, наклоняясь ближе, — если почувствуешь, что силы вдруг убывают, или запахи станут резать, или тянет ко сну — не скрывай. Мне надо знать, чтобы помочь.

Диана кивнула, сжимая её пальцы в ответ.

Стук топора за дверью стал громче, и баба Люба, будто ничего и не было, поднялась, проверила воду в горшке и добавила ещё горсть трав.

А я, за дверью, рубил дрова и думал лишь о том, что вернусь в свой дом — и найду того, кто оставил след возле него.

Глава 23

Дверь заскрипела, и в избу ворвался прохладный воздух, пропитанный запахом свежей древесины. Я вошёл, держа в руках аккуратно сложенную охапку колотых поленьев, и положил её в угол.

— Дрова готовы, — сказал я, глядя прямо на Диану.

Она сидела на лавке, обхватив обеими руками кружку с отваром. Пар поднимался тонкой струйкой, пряча часть её лица. Но я видел: щёки залиты нежным румянцем, губы чуть прикушены.

Баба Люба стояла рядом, поправляя что-то в подоле своего старого, но чистого платка. Услышав мой голос, она обернулась и прищурилась — взгляд её был тёплый, но в нём скользнула какая-то хитринка, от которой внутри у меня шевельнулся зверь.

— Спасибо, милок, — сказала она — Сильный ты, надёжный… только девочку свою береги. Она у тебя нежная, как весенний цветок.

Слова её прозвучали просто, почти буднично, но в них было что-то такое, что заставило меня насторожиться. Она будто хотела сказать больше, но прикусила язык.

— Берегу, — коротко ответил я, обнимая Диану за плечи и усаживаясь рядом. Мой взгляд задержался на лице старухи, но она уже отвернулась, наклоняясь над очагом.

- Пей медленно, маленькими глотками. К утру станет легче.

Диана взяла кружку обеими руками. Пальцы её невольно сжали глиняные стенки чуть сильнее, чем следовало, словно она цеплялась за неё, как за опору. Я заметил, как взгляд бабки на мгновение метнулся к Диане , и между ними проскочило что-то — тихое, невысказанное.

В груди кольнуло неприятное чувство. Что они там успели переговорить без меня? Но спрашивать при бабке я не стал. Баба Люба из тех, кто слышит даже то, что не сказано, и видит то, что другие прячут.

Мы пили отвар, и тёплая горечь трав мягко разливалась внутри, забирая усталость. В избе было тихо, только огонь потрескивал в печи, да где-то под крышей скреблась мышь.

— Спасибо, баба Люба, — сказал я, поднимаясь.

— Иди, милок, — кивнула она, поправляя платок. — Но смотри, не утомляй её по дороге.

Я ничего не ответил, просто взял Диану за руку. Её пальцы были тёплыми, доверчивыми, но в этом тепле таилось что-то новое — чуть настороженное.

Мы вышли в вечерний воздух. Небо уже затянули низкие облака, ветер нёс запах влажной земли и далёкого костра. Диана шла молча, но её ладонь в моей держалась крепче, чем обычно. Я чувствовал, как тонкие пальцы чуть дрожат, и это заставляло меня идти медленнее, будто любая спешка могла её ранить.

Я должен был, по-хорошему, сразу отвести её домой, посадить у камина и вернуться в лес, чтобы найти того, кто осмелился бродить возле моего порога. След ещё свежий, а значит — шанс велик. Зверь внутри требовал этого, подталкивал:

"Сейчас. Найди его. Сделай, чтобы он больше не вернулся."

Но после того, что было у бабы Любы… после того взгляда, на Диану, — я не мог её оставить.

Что-то было не так. Что-то, чего мне не сказали, и от этого в груди неприятно стягивало.

Я сжал её руку чуть крепче и направил шаги к дому, решив, что чужак подождёт. Сегодня — да. Но не вечно.

Демид будто вцепился в землю ногами, каждое движение тела напряжено, мышцы сжаты, словно готовые рвануть в любую секунду. Нос чуть ворочал воздух — он улавливал знакомый запах, который давно уже запомнил. Злой, чужой, вонючий, словно тень прошлого, что преследует его следы.

Из-за угла, словно из-под земли, на них навалился Прохор. Его шаги были шаткими, походка — неуверенной и скользкой, а лицо блестело от смеси пота и жира. Глаза сальные — сразу же зацепились за Диану, оценивая её хищным, добычливым взглядом.

— Ну, ну, ну... — протянул Прохор, словно из последних сил, почти шепотом, — вот и сладкая моя Дианка... А с ней — твой ручной уродец, — ухмыльнулся, смачно вытирая ладонью пот с лба. — Ты правда любишь, когда она тебя не видит? — произнёс он, будто пытаясь поддеть, высмеять.

Диана застыла. По спине пробежала холодная дрожь — она знала, кто перед ней, и чувствовала опасность. Сердце начало колотиться, отзвук её тревоги накрыл и Демида. Его тело напряглось, дыхание участилось, и в груди зашевелился зверь — низкий, глухой рык застучал, пробирая к костям.

— Ты слишком много болтаешь, — тихо, но с железной решимостью произнёс Демид, голос резкий и колкий. — И не знаешь, с кем имеешь дело.

Прохор фыркнул и засмеялся — смех хриплый, дрожащий. В нём слышалась слабость, хоть и старались казаться уверенным:

— О, да? И кто ты такой, а?

Демид приподнял подбородок. В глазах его вдруг вспыхнул жёлтый, звериный свет — и зверь, уже почти вырвавшийся наружу, разгорячился, готовый рвать и рваться. Кожа на лице и руках покрылась жёсткой, тёмной шерстью, изо рта вылезли острые, словно бритвы, клыки. Мускулы на шее и плечах напряглись, как будто он собирался броситься в атаку.

Голос зверя прорезал тишину раскатистым рыком, гулким и пугающим:

— Я — больше, чем ты можешь понять, ублюдок. Советую тебе забиться в свою конуру и никогда не вылезать оттуда.

Прохор сделал шаг назад, словно увидев призрак. Его глаза расширились, губы дрожали от испуга:

— Ч-ч-что за... что это?! — закашлялся он, пытаясь отдышаться.

Демид наклонился чуть вперёд, взгляд его стал ледяным и смертельно серьёзным:

— Я тот, кто убьёт тебя, если ты ещё раз посмеешь на неё так смотреть. Если я учую тебя рядом с нашим домом, если ты снова пересечёшься со мной — это будет твоей последней ошибкой.

Прохор попытался выпрямиться, стараясь казаться уверенным, но голос предательски дрожал, вырываясь с натягом:

— Ты — просто урод, а эта девка — шлюшка. Смотри, как я могу с ней... — он сделал шаг вперёд, нагло улыбаясь, но тут же замер, словно ударившись лбом о стену.

Демид без предупреждения шагнул вперёд и схватил Прохора за горло. Тот едва успел подняться на носочки, пытаясь не задохнуться, его глаза округлились от ужаса.

В его руках шевелилась напряжённая мускулатура — зверь в Демиде жаждал вырвать этому ублюдку кадык прямо здесь и сейчас, разорвать на части, избавить от скверны, которую он принёс с собой. Но разум сдерживал ярость — слишком много последствий, слишком много лишних глаз.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

«Нельзя», — прошептал в голове Демида холодный голос разума. — «Люди начнут разбираться, и главное — Диана это не примет. Не сейчас. Не так.»

От мысли о своей булочке, о её хрупком теле и доверии, что она подарила ему, дыхание в груди стало ровнее, сердце застучало медленнее — и это дало ему силу остановиться.

— Не подходи, — прошипел Демид, голос зверя катился волной — тёмной, грозной, как грозовой раскат над морем.

Прохор уже начал пятиться назад, но по спине у него пробежал ледяной холодок, когда в глазах Демида вспыхнул тот самый огонь — хищник, выжидающего добычу, готового в любую секунду броситься на врага.

Диана осторожно прижалась к Демиду. Он почувствовал, как её маленькие ладошки обнимают его тело, как нежная грудь прижимается к его спине — как будто в её прикосновениях он находил утешение и силу одновременно.

Постепенно зверь в нём отходил назад, уступая место человеку. Тело расслаблялось, лицо вновь обретало привычные черты, голос становился тише — но в нём по-прежнему горела ледяная решимость и непоколебимая воля.

— Убирайся, — тихо сказал он, не отрывая взгляда от испуганных глаз Прохора. — Пока я не пожалел.

Прохор, поняв, что столкнулся с неумолимой стеной, быстро повернулся и скрылся за домами деревни, не оборачиваясь.

Диана вздохнула и прижалась крепче к Демиду

Глава 24

Диана

Всю дорогу до дома Демид молчал. Он шёл уверенно, чуть опережая меня, но не отпуская моей руки. Пальцы его крепко обвивали мою ладонь, и в этом крепком, почти охотничьем хвате было что-то странно нежное. Казалось, он боялся, что я исчезну, если он отпустит.

В каждом его движении ощущалась сила, но ещё больше — напряжение. Его дыхание было ровным, но в нём пряталась какая-то густая, тяжёлая нота, будто в груди он держал рык, не позволяя ему вырваться наружу. Я чувствовала, как в его ладони пульсирует жар — не просто тепло тела, а что-то более глубокое, словно он передавал мне часть своей энергии, своего гнева и своей защиты.

Я не спрашивала. Не хотела сейчас вторгаться в его мысли. Он и так сделал слишком много ради меня сегодня.

Я сама всё ещё не до конца отошла от того, что произошло. Эти слова Прохора… его липкий, похабный голос, который будто ползал по коже, оставляя после себя грязные следы. Я даже сейчас, идя рядом с Демидом, слышала в памяти, как мерзко он тянул слова, пытаясь уязвить и унизить.

И рядом — Демид. Его голос был другим. Глубоким, тяжёлым, с той стальной уверенностью, которую я не просто слышу — я её чувствую. Каждый его звук будто отзывается внутри меня, в груди. Даже не видя, я знала: он стоит, напрягшись, как перед прыжком, готовый в любой момент разорвать врага. Я ощущала, как в нём пробуждается зверь.

Но теперь… теперь мои мысли уносятся в другую сторону.

Мой малыш.

Возможно, он уже у меня в животе.

Эта мысль пришла внезапно, как будто кто-то тихо шепнул её мне на ухо. И в тот же миг всё вокруг изменилось. Я перестала слышать шелест травы под ногами, перестала думать о вечернем ветерке, щекочущем щёки. Всё моё внимание сосредоточилось на одном — на этой крошечной, ещё не подтверждённой, но уже такой живой надежде.

Я вдруг поняла, что совсем потеряла счёт дням. Жила только нашими вечерами, нашим смехом, его редкими, но такими дорогими прикосновениями. Не считала, не отмечала. Какая же я глупая...

И впервые, подумав, что у нас может быть ребёнок, я почувствовала, как моё сердце сжалось. Не от страха, нет. А от такой острой, пронзительной тоски… тоски по тому, чего я никогда не смогу увидеть.

Я не увижу глаз нашего малыша. Не смогу узнать, в кого он будет больше — в меня или в Демида. Не смогу смотреть на его улыбку, на маленькие пальчики и ножки. Не увижу, как он сделает первый шаг, как пошатнётся и, засмеявшись, упадёт прямо в крепкие руки отца.

Глаза защипало. Я сжала губы, чтобы не заплакать.

В голове возникла картинка, которую я могу только вообразить. Демид держит на руках крошечного комочка — и он кажется ещё меньше на фоне его огромных ладоней. Я представляю, как он смотрит на него сурово, нахмурив брови, пытаясь казаться строгим, а малыш в ответ только смеётся и тянет к нему ручки.

— Мой… — шепчу я одними губами, почти неосознанно.

И в этот миг внутри рождается что-то тёплое, тихое, почти священное. Счастье, переплетающееся с болью. Да, я не смогу увидеть его глазами, но, смогу почувствовать кожей его тёплое дыхание, услышать смех, запомнить запах с первых дней. Этого хватит, чтобы любить его всей душой.

Но вместе с этим в сердце поднимается и страх. Этот мир жесток. Он легко ломает то, что мы создаём с таким трудом. Люди вроде Прохора… могут отнять у нас всё, что мы полюбим.

Я непроизвольно сильнее сжимаю его руку, будто прошу: «Не отпускай. Никогда».

Он замечает это. Чуть наклоняется ко мне, и его горячее дыхание касается моего виска.

— Всё хорошо, девочка. Я рядом, — тихо говорит он.

И я верю.

Когда мы подошли к дому, я почувствовала, как он чуть ускорил шаг — будто хотел поскорее укрыть меня от ночи. Деревянная дверь тихо скрипнула, и в нос ударил запах тёплого дерева и чего-то родного — его запаха.

Он провёл меня внутрь, усадил в кресло у камина, сам закинул в огонь пару поленьев. Сухой треск дерева был как музыка — спокойная, домашняя. Пламя разгорелось, отбрасывая на стены золотые блики. Я слышала, как он тихо передвигается по комнате, снимает с себя куртку, ставит на стол кружки.

Я знала: он всё ещё думает о Прохоре. Знаю, что часть его рвётся туда, в темноту, проверить, не прячется ли кто-то возле дома. Но он остался. Остался, потому что бабушка была права — меня после сегодняшнего разговора нельзя оставлять одну.

В этом была его тихая забота — та, что не требует слов.

Он подошёл, положил ладонь мне на плечо, и этот жест был лучше любых слов.

— Попей, — его голос стал мягче, но всё ещё хранил в себе ту же силу.

Я взяла кружку. Горячий настой обжёг губы, и вместе с теплом в меня начала просачиваться тишина. Та тишина, которая не давит, а обнимает.

Он сел рядом, и я, не думая, потянулась к нему, положила голову на его грудь. Слушала, как бьётся его сердце — размеренно, уверенно. И вдруг представила , а если через несколько месяцев этот ритм будет слышать кто-то ещё, крошечный, спрятанный в моих руках?

От этой мысли я улыбнулась, но не сказала ничего. Пусть пока это будет моей маленькой тайной.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 25

Диана

Мы сидели у камина ещё какое-то время. Пламя в нём жило своей жизнью, то лениво облизывало поленья, то вдруг вспыхивало ярким языком, отбрасывая на стены резкие тени. Эти пляшущие силуэты будто разыгрывали для нас свой тихий спектакль. Я невольно слушала их треск, но главным звуком для меня было его дыхание — ровное, спокойное, чуть глубокое.

Демид сидел рядом, и от него исходило особое, тяжёлое тепло. Он всегда был таким — немногословным, почти молчаливым, но эта тишина не пугала. В ней было что-то надёжное, как если бы вокруг меня выстроили крепкие стены, и за ними больше ничто не могло причинить боль.

Он подал мне ужин — тёплый, сытный, ароматный. Я не видела, что именно, но запахи подсказывали: там были тушёные овощи, рыба и немного специй, которые он, видимо, сам подбирал. Я ела медленно, смакуя каждый кусочек, а он ждал, не торопя. Казалось, для него важно не просто накормить меня, а быть рядом в этот момент.

Когда я закончила, он налил отвар из трав, что передала бабушка Люба. Горячая кружка согрела ладони, а аромат мяты растекался по воздуху, вплетаясь в запах дыма от камина. Я сделала несколько глотков, горечь трав смешалась с мягкой сладостью меда, и всё внутри будто стало тяжелее, но и спокойнее.

Голова наклонилась сама собой, веки начали закрываться. Я уже почти спала, когда почувствовала, как губы сами дрогнули в улыбке просто от того, что он рядом. Где-то на грани сна я услышала его тихий, сдержанный смешок и низкий, ласковый голос:

— Любимая моя булочка… устала, умаялась, ты уже начинаешь засыпать.

Не успела даже пошевелиться, как он поднялся, держа меня на руках. Сделал это легко, без усилий, будто я и правда весила совсем немного. Я вцепилась в него, прижимаясь щекой к его шее.

В этот момент я вдруг подумала о том, что он так же, с той же силой и нежностью, будет держать на руках нашего будущего ребёнка. Мысль эта пришла неожиданно, но от неё сердце стало горячим, будто в груди разлился солнечный свет.

Он занёс меня в душ. Тёплая вода коснулась кожи, смывая усталость. Я ждала, что он, как бывало прежде, поддастся своему зверю — приблизится, начнёт касаться, заговаривать своим хриплым голосом. Но он просто помог мне ополоснуться, не добавив ни намёка на продолжение.

Я даже немного растерялась. Разве это мой зверь? Сегодня он был тихим, почти мягким. Я решила не спрашивать, не рушить этот момент. Может, у него в душе сейчас тоже было что-то особенное.

Когда он быстро сам обмылся, укутал меня в свою тёплую кофту. Она пахла им так сильно, что я невольно глубоко вдохнула, запоминая этот запах в каждую клеточку. Он уложил меня в кровать, под мягкое одеяло, и сам лёг рядом, прижав к себе.

Я застыла, не дыша. Всё ждала, что он начнёт гладить, целовать, говорить мне свои наглые, но такие любимые слова. Но он просто держал. Крепко, будто боялся отпустить, и в этой крепости было больше, чем в любой страсти.

Уснула в крепких объятиях Демида. Его грудь под щекой поднималась и опускалась ровно, и этот ритм убаюкивал.

Сон тянул меня всё глубже, но вдруг… что-то изменилось.

Сначала лёгкое, едва уловимое чувство. Как будто в комнате появилось ещё одно дыхание, чужое, незнакомое. Оно было чуть тяжелее, чем у Демида, и казалось ближе, чем должно быть.

Я пошевелилась, не открывая глаз. Хотела убедить себя, что это сон. Но чем сильнее прислушивалась, тем яснее слышала… да, оно есть. Ровное, медленное, почти ленивое дыхание, которого не должно быть.

Холодок пробежал по коже.

— Демид… — я чуть тронула его плечо. Он не шелохнулся. — Демид, проснись…

Тишина. Только его ровное дыхание и… другое. Я чуть сильнее сжала его плечо, почти встряхнула:

— Пожалуйста… проснись…

Но он оставался неподвижным. Словно спал так глубоко, что мои прикосновения до него не доходили.

И тогда я услышала голос.

— Он спит… и сейчас не проснётся.

Я вздрогнула, резко выпрямилась, крепче прижимая к себе одеяло. Голос был низким, густым, бархатным… в нём скользило что-то зловещее, но странным образом он не пугал. Скорее вызывал настороженность, как хищник, который пока не решил, нападёт ли.

— Кто ты? — мой голос дрогнул, но я старалась держать его твёрдым. — И… что ты здесь делаешь?

Небольшая пауза. А потом — ответ, произнесённый медленно, с оттенком какой-то скрытой улыбки:

— Меня зовут Кай.

Я чуть сильнее вцепилась пальцами в плечо Демида, хотя уже понимала — бесполезно.

— Кай… — осторожно повторила я. — Это имя мне ничего не говорит. Ты… человек?

Он тихо усмехнулся.

— Нет

Мурашки побежали по спине. Я чувствовала, что он стоит где-то в двух шагах, может — в трёх. Не видя, я всё равно ощущала его присутствие, словно воздух вокруг стал плотнее.

— Чего ты хочешь? — я старалась не выдать дрожь в голосе, но сама слышала, как в словах проскальзывает тревога.

— Познакомиться, — ответ был спокойным, почти ленивым, но в нём звучало что-то, от чего мне захотелось сжаться в комок. — Я хотел увидеть тебя… но не думал что меня ты увидеть не сможешь.

Я резко вдохнула.

— Как ты знаешь?.. — начала я, но осеклась. Глупо. Если он здесь, в моём доме, значит, он знает больше, чем должен.

— Я знаю о тебе многое, Диана, — сказал он, и моё имя в его устах прозвучало как-то особенно. — И о нём тоже.

Я напряглась.

— О Демиде?

— О том, кем он является — голос стал чуть тише, и от этого ещё более тревожным. — О том, что внутри него.

Я крепче сжала одеяло, чувствуя, как сердце гулко бьётся в груди.

— Если ты пришёл, чтобы навредить нам… — я замолчала, потому что сама не знала, чем смогу угрожать.

Он снова тихо рассмеялся, и этот смех был… странным. Не злым. Не добрым.

— Если бы я хотел, ты бы уже знала.

Несколько долгих секунд мы молчали. Я слышала только его дыхание… и своё. Потом он сказал:

— Спи, Диана. Сегодня я не враг.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— А завтра? — вырвалось у меня.

— Завтра… посмотрим, — усмехнулся еле слышно, и шаги, тихие, едва слышные, начали отдаляться.

Я прислушивалась, пока не осталась только тишина и ровное дыхание Демида.

Но сон больше не приходил.

Глава 26

Кай

Поднимаю глаза с бумаг, когда дверь моего кабинета резко распахивается, чуть не вылетая из петель. Влетает Алистар — мой старый друг.

— Кай, — он качает головой с усмешкой, — ты правда до сих пор здесь? Я уже целый час томлюсь в баре, среди самых диких и чарующих демониц, а ты всё копаешься в этих бумажках! — Его голос полон иронии и веселья. — Там такой замес, что можно голову потерять! И, кстати, не забыл упомянуть — кошечки там тоже есть. Ты, брат, совсем ломаешь нам кайф своим отсутствием.

Я невольно улыбаюсь, несмотря на усталость. Алистар прав — иногда я слишком погружаюсь в дела, забывая о простых радостях жизни. Мои мысли мелькают: «Да, давно пора отвлечься, дать себе передышку. А то вечно сидишь, как в ловушке собственных мыслей и обязанностей».

— Слушай, — продолжает он, шагая ближе, — работа, правление— это, конечно, хорошо, но жизнь ведь не только в бумагах и гос делах. Тебе же надо хоть немного расслабиться, почувствовать вкус жизни, — он приподнимает бровь с хитрой улыбкой. — Или ты хочешь стать старым ворчливым демоном как твой отец, который забывает, что умеет веселиться?

Я сажусь на край стола, глубоко вздыхаю, и, глядя на Алистара, понимаю — он прав. Время вырваться и напомнить себе, что кроме миссий и планов существует еще мир с шумом и огнями.

— Ладно, — наконец говорю я, — ты меня уговорил. Пошли напомнишь, как надо отдыхать.

Алистар радуется, хлопает меня по плечу и уже тянет в сторону входной двери, где за её порогом слышится гул вечернего города

Клуб был забит под завязку — музыка грохотала, свет мигал, окрашивая всё вокруг в огненно-красные и пурпурные оттенки. Но для высшего демона этого мира всегда оставляли особенный столик, расположенный в глубине зала, чуть в тени, откуда открывался отличный обзор на всё происходящее.

Воздух был пропитан смесью запахов — сладких духов, горького дыма и притягательной мускусной нотки, которая словно обволакивала всё тело и заставляла сердце биться быстрее. В каждом движении танцующих демониц и оборотней читалась магия, дикая энергия и непререкаемая страсть.

Демоницы — с изящными, но острыми чертами лица, словно выточенные из тёмного обсидиана. Их глаза светились янтарным светом, а из-под длинных чёрных или багровых волос временами выглядывали тонкие рога . Они двигались словно жидкий огонь, плавно и соблазнительно, поворачивая тела в ритме басов, искушая каждого, кто осмеливался бросить взгляд в их сторону. Их одежды — переливающиеся и прозрачные ткани, обтягивающие каждую линию тела, ловко подчеркивали их сверхъестественную красоту и силу.

Оборотни — мощные, с дикой, почти звериной грацией, их движения были резче и энергичнее. Мышцы то и дело играли под кожей, когда они кружились в танце, вплетая в па свои звериные инстинкты и страсть. Их глаза пылали огнём. Они словно бросали вызов всему миру, демонстрируя силу и свободу.

Все они— бросали на меня взгляды, полные желания и любопытства. Казалось, каждый из них мечтал, чтобы я обратил на нее внимание, чтобы я сделал выбор, который изменит их ночь. Но я наблюдал за ними спокойно, скользя глазами по залу, чувствуя, как в этом хаосе огней и звуков рождается нечто большее — игра силы и страсти, в которую мне только предстояло вступить.

В глубине клуба — бар с переливающимися бутылками редких напитков. Свет от лампочек, похожих на горящие угли, мягко отражался на кожаных одеждах. В воздухе витала энергия ожидания — словно каждый здесь знал, что эта ночь может стать началом чего-то интересного.

Я сидел в полумраке, обхватив бокал с виски, медленно допивая горькую жидкость, которая жгла горло и согревала изнутри, хотя согревание было скорее обманчивым. Передо мной извивались тела — дерзкие, яркие, безумно красивые, словно выточенные из какого-то другого мира, где форма значила всё, а содержание — ничто. Они ждали меня, жадно, почти голодными глазами, словно я был чем-то божественным, что может даровать им смысл. Но мне было плевать — плевать на их лица, на их имена, на всё, что стояло за этими телами. Я даже не запоминал их. Они были для меня лишь мимолётным удовольствием, искрой, вспыхивающей и угасающей с рассветом, оставляя после себя лишь пустоту и лёгкое опустошение.

Я медленно, почти лениво, пальцем поманил одну из них — ту, что была жаждущей, дерзкой, и уже почти растягивала мои штаны в надежде получить то, что, по её мнению, ей полагалось. Её глаза блестели от желания, а губы чуть приоткрывались, выпуская тихое дыхание, смешанное с лёгким флером смущения и наглости. Я уже мысленно прокручивал следующий день, представлял, как эти женщины будут еле ходить от усталости, как я в очередной раз покажу, кто здесь хозяин, кто здесь диктует правила.

Секс у меня никогда не был проблемой. В этом я был мастером, ловким и уверенным, как хищник, привыкший брать своё без лишних вопросов. Но сердце — это была совсем другая история. Я никогда никому его не отдавал, не впускал никого в свою внутреннюю крепость, и близких отношений не заводил. Но в глубине души, где-то далеко-далеко за стенами этой крепости, я всё ещё мечтал — мечтал о своей единственной. Как мой отец, например. Я видел, как он смотрит на мать. С любовью, которую не могли передать слова. Как они понимают друг друга без лишних объяснений, как их верность кажется почти сказкой, легендой, которую рассказывали детям перед сном.

Я хотел именно такую любовь. Не просто страсть, не просто вспышку желания, а огромную, всепоглощающую силу, которая способна перевернуть всё внутри — душу, разум, тело. Настоящее чувство, которое нельзя забыть, которое меняет тебя навсегда.

Но женщины, что были сейчас рядом со мной, — они были лишь моментом. Инструментом для утоления моей жажды, способом на время забыть, почувствовать власть, силу и свободу. Даже если сегодня я отымею их всех в рот, если буду крутить их в постели так, что они потом не смогут ходить, — всё это не значило ничего. Это был лишь фарс, игра, от которой я быстро уставал и к которой равнодушен.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я медленно наматывал волосы одной из них на кулак, ощущая их шелковистость и запах — смесь пота, дешёвой парфюмерии и чего-то ещё — чего-то холодного, безжизненного. Её кожа была теплая, но сердце — пустое.

— Ты чувствуешь? — прошептал я ей в ухо, голос мой был тихим, почти интимным, словно я говорил не с ней, а с чем-то внутри себя. — Сегодня ночью ты будешь кричать

Она вздохнула, отвечая молчанием, поддаваясь волне удовольствия, которую я разжигал в ней.

Внутри меня что-то сжалось. Не от сожаления, а от горечи осознания, что этого недостаточно. Я хотел больше. Хотел того, чего не мог достать и, возможно, никогда не смогу.

Глава 27

Кай

Я проснулся не сразу. В голове пульсировала лёгкая боль, смесь виски и остаточного возбуждения, словно огонь ещё догорал внутри меня. Полумрак комнаты мягко освещал стены, а тепло двух тел рядом заставляло моё тело медленно возвращаться к жизни. Я чувствовал, как нежные пальцы скользят по моему прессу — крепкому, выточенному долгими годами тренировок и борьбы. Лёгкое прикосновение — мягкое, почти ласковое, но уже достаточно уверенное, чтобы разбудить во мне что-то другое, кроме усталости.

Руки скользнули выше — по сильным плечам и мускулистой груди, и я не смог удержаться от тихого вздоха. Тела были голыми, тёплыми, их кожа на ощупь — словно бархат, чуть влажная от пота ночи. Я почувствовал, как одна из женщин, мягко и осторожно, словно боясь разбудить во мне зверя, провела пальцами по моим рогам.

Это прикосновение вызвало во мне мгновенный холодок. Я резко скинул её руки с себя, взгляд мой потемнел, голос стал твёрдым и почти грозным:

— Не трогай.

В комнате повисла пауза, напряжённая и тяжёлая. Они обе замерли, словно боясь нарушить невидимую грань, которую я так тщательно выстраивал вокруг себя. Мои рога — часть меня, символ древнего, дикого и неприкасаемого.

В этот самый момент дверь в комнату резко распахнулась — и в просторную, пропитанную запахами ночи и виски, комнату вошёл он. Отец. Правитель этого мира, могущественный демон, чьё имя вызывало трепет и уважение в сердцах всех живущих и даже мёртвых. Его сила была легендарной, его воля — законом. Но для меня он оставался прежде всего отцом. Строгим, требовательным, но в глубине души — заботливым и преданным.

— Кай! Сколько можно?! — его голос, подобно раскату грома, нарушил тишину комнаты. — Девушки, быстро вон отсюда!

Две женщины, словно почувствовав надвигающуюся бурю, поспешно оделись и скрылись, оставив меня одного с отцом и моими мыслями.

Я медленно повернулся на спине, чувствуя, как в моих жилах пульсирует неукротимая сила — сила второго по могуществу демона после самого правителя. Я не был просто сыном — я был его наследником и опорой, и это накладывало свой груз ответственности.

С лёгкой усмешкой, но твёрдым тоном ответил:

— Если не хочешь видеть распутство сына, пап, может, стоит сначала постучать, прежде чем вламываться в его спальню?

Он вздохнул, тяжело опускаясь на край моей кровати. Его взгляд — строгий, властный, но пронизанный глубокой заботой — устремился в мои глаза.

— Кай, тебе почти 372 года, — произнёс он так, словно каждое слово ковали огнём. — Ты — второй по силе после меня, и от тебя зависит многое. Пришло время браться за ум. Нужно сделать призыв истинной ещё раз.

Я отвернулся, глядя в тёмный потолок. Усталость, накопленная за века, тяготила меня, и я позволил голосу быть честным и холодным.

— 87 раз. Именно столько призывов уже провели провидцы по всем мирам, и никто не откликнулся. Нет её. И, возможно, никогда не будет. Я устал разочаровываться. Устал надеяться.

В комнате повисла тишина. Отец не отводил взгляда, будто пытаясь прочесть мою душу, проникнуть через стены отчаяния и усталости.

— Я вижу твою боль, сын, — наконец произнёс он, мягко положив ладонь на моё плечо. — Но ты — не простой демон. Ты — мой наследник. Твоя судьба — быть оплотом надежды, а не её разрушителем. Вера — это не слабость, а оружие. Даже когда кажется, что всё потеряно, именно вера даёт силу подняться.

Я закрыл глаза, ощущая тяжесть его слов и силу, которая всегда жила во мне, но которую я слишком часто прятал за цинизмом и холодом.

— Мне трудно верить, — тихо признался я, — что она когда-нибудь появится. Что этот призыв — не просто иллюзия, игра судьбы.

— Иллюзии не выдерживают испытаний временем, Кай. — Отец говорил уверенно, — А мы с тобой — не просто участники этой игры. Мы — её кузнецы. Тебе решать, каким будет исход.

Я медленно открыл глаза и посмотрел на него — на лицо, покрытое шрамами, отражающее тысячелетия борьбы и власти. В нём была мудрость и сила, которая вдохновляла меня не сдаваться.

— Я сделаю это, — наконец сказал я

Отец кивнул, и в его глазах мелькнула редкая гордость.

— Вот это и есть настоящий наследник. Настоящая сила.

— Про какую силу вы тут рассуждаете? — послышался мягкий, но твёрдый голос, прежде чем мы успели обернуться. В комнату вошла мама.

Она остановилась на пороге

— Что это у тебя здесь происходит? — с игривой улыбкой, но с лёгким упрёком спросила она, оглядывая комнату и взгляды обращая то на меня, то на отца.

Она была невероятна — человек, ставшая истинной парой великому демону, излучающая тепло и нежность, которой я купался с рождения. Её глаза светились добротой, а улыбка согревала даже в самые холодные вечера. Это была самая лучшая женщина, которую я когда-либо видел.

— Это я про нашего сына говорю, — спокойно сказал отец, бережно взяв маму за руку и привлекая её к себе на колени.

Она мягко улыбнулась, положила голову на его плечо и ласково погладила его по щеке.

— Верно, — тихо произнесла она. — Мы воспитывали не просто сына, а настоящего мужчину.

— Но, — вдруг строгим тоном добавила мама, отстраняясь и глядя прямо на меня, — этот беспредел пора заканчивать. Если увижу ещё одну барышню лёгкого поведения в твоей спальне, не посмотрю, что ты второй по силе в этом мире, — она подняла кулак и с лёгкой угрозой улыбнулась, — выпорю. Причём и я, и твой отец.

Я улыбнулся, ощущая, как эта милая строгость согревает больше, чем любое ласковое слово.

— Мам, — с улыбкой сказал я, — с тобой даже наказание кажется наградой.

Она засмеялась, и этот смех наполнил комнату теплом и спокойствием.

— А теперь, — вмешался отец, глядя на нас обоих, — хватит разговоров. Кай,тебе нужно решаться

— Я знаю, — ответил я твёрдо. — И я готов.

Мама мягко взяла мою руку в свою.

— Ты — часть нас, часть этого мира. Но не забывай, что даже самые сильные нуждаются в любви и поддержке.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Я обещаю, — прошептал я, — что не подведу вас.

Отец улыбнулся, потёр мою голову, как когда-то в детстве.

— Вот именно. Ты наш гордость, Кай. Никогда не забывай это.

Глава 28

Кай

Приведя себя в порядок, я медленно вышел из спальни и направился в гостиную. Внутри уже сидели отец и мать — два силуэта, воплощение силы и нежности. Меня охватило привычное чувство уважения и одновременно внутреннего сравнения, как это бывает у тех, кто идёт по стопам великого.

Я остановился на пороге и позволил себе задуматься. Внешне я шёл в отца — крепкое тело, мускулистое, почти идеальное в своей мощи, строгие черты лица с лёгким оттенком суровости, которая годами формировалась под гнётом власти и ответственности. Внутри же мы — разные. Он — буря, ярость и неукротимая сила, что способна изменить мир. Я же — больше острожный и хитрый огонь, смелый и решительный, но иногда раздираемый одиночеством

Наши характеры — словно две стороны одной монеты. Он — правитель, непоколебимый и суровый, я — его наследник, ещё учусь быть таким де не только телом, но и духом.

— Кай, — его глубокий голос прервал мои мысли, — мы готовы идти?

Мать мягко улыбнулась и кивнула.

— Провидцы ждут, — сказала она.

Я кивнул, сосредоточившись. Вытянул руку, и перед нами вспыхнул портал — мерцающий, пульсирующий светом, соединяющий наш мир с храмом провидцев.

— Время не ждёт, — прошептал я, и втроём мы шагнули в свет, растворяясь между мирами.

Когда мы вышли из мерцающего портала, перед нами открылся храм — величественный и одновременно таинственный. Его стены были из гладкого чёрного камня, словно отполированного временем и магией. По всей поверхности храм переливался тонкой сетью светящихся рунических символов, которые то ярко вспыхивали, то затухали, будто дыша вместе с самим зданием.

Внутри пространство казалось безграничным — куполообразный потолок, уходящий куда-то в бесконечность, украшенный звёздным небом, которое светилось собственным мягким светом, не нуждаясь ни в каких источниках. В воздухе висел лёгкий аромат ладана и древних трав, смешанный с холодком камня.

В центре зала возвышался огромный алтарь, вырезанный из прозрачного кристалла, который словно пульсировал таинственной энергией. Вокруг него стояли несколько провидцев — старцев в длинных одеждах, украшенных сложными вышивками и символами, которые казались живыми. Их лица скрывали капюшоны, но глаза — яркие и пронзительные — следили за каждым движением.

Звуки были приглушёнными, как будто сам храм сдерживал дыхание. Здесь время текло иначе — одновременно медленно и стремительно, и каждая минута могла изменить судьбу миров.

Я почувствовал, как напряжение и ожидание наполняют моё тело. Этот храм был не просто местом — он был сердцем, где сходились потоки судьбы, где решались великие дела.

Как только мы вошли в зал, несколько провидцев, заметив наше появление, поднялись и подошли к нам.

— Что привело вас сюда в этот час? — спросил один из старцев, голос его был глубоким и ровным, словно эхо горных пещер.

Я шагнул вперёд, поднял голову и ответил властным голосом, который не позволял сомневаться в моей решимости:

— Я пришёл, чтобы сделать призыв. Снова.

Провидцы обменялись взглядами, и наступила долгая тишина. Их молчание было тяжёлым, наполненным размышлениями и внутренними борьбами. Потом один из них кивнул, и остальные молча согласились.

— Следуй за нами, — сказал он и повёл нас к алтарю.

Алтарь сиял прозрачным светом кристалла, отражая каждую тень и мерцание в помещении. Провидцы разместились вокруг него, их голоса стали шёпотом — словно заклинания, заплетавшиеся в невидимые нити энергии.

Один из старцев аккуратно взял нож с рукоятью из чёрного обсидиана и сделал небольшой, почти незаметный надрез на моей ладони. Капля крови скатилась по коже и упала на поверхность алтаря.

Воздух тут же наполнился вибрациями, энергия словно ожила, начав струиться вокруг. Руны на стенах засияли ярче, а свет кристалла начал пульсировать в такт моему сердцебиению.

Провидцы начали читать древние тексты, их голоса сплетались в единую мелодию, призывая силы миров и тайн. Я чувствовал, как каждая клетка моего тела откликается на зов, как энергия проникает внутрь и одновременно распахивает двери к неизвестному.

Ритуал был не просто магией — это было испытание, испытание моей воли и силы. Каждый звук, каждый жест провидцев — часть сложной мозаики, которая могла привести либо к великому открытию, либо к тяжёлым разочарованиям.

Во время ритуала один из мудрецов поднял голову, глаза его пронзительно блестели в полумраке храма. Его голос, словно прорезая тишину, зазвучал с необычайной тяжестью:

— Ноги единственной твоей нет ни в одном мире. Она не рождена.

Эти слова раздались в моём сознании, словно холодный нож, вонзившийся в самое сердце. Я ощутил, как что-то внутри меня сжимается, будто сердце начинает кровоточить от безысходности и горечи очередной разбитой надежды.

Я видел их — взгляды родителей, направленные на меня. Их глаза были полны такой же боли, такой же горечи, как и мои. Молча мы делились этим чувством, невысказанной скорбью, которая ещё крепче связывала нас.

Провидец продолжал, словно читая мои мысли:

— Она может вообще не вступить на землю.

Слова звучали почти как приговор, но тут же прозвучала надежда:

— Ей нужна твоя помощь, Кай. Помощь её родителям.

Голос мудреца стал мягче, но в нём оставалась неизгладимая серьёзность.

— Твоя истинная сейчас в животе у своей матери. Они скоро будут в опасности, и никто не сможет помочь им, кроме тебя.

В этот момент мир вокруг будто замер. В моей груди взорвалась буря — страх, ответственность, любовь и отчаяние смешались в диком танце эмоций. Мысль о том, что она уже существует — где-то там, скрытая и уязвимая — давала мне сил, но вместе с тем накладывала тяжёлое бремя.

Я слушал слова провидца, и в голове роились мысли — как может быть, что она уже есть? Что где-то сейчас в этом огромном мире, в неизвестном месте, в утробе матери, зарождается жизнь, предназначенная именно мне? Всё это казалось почти невозможным — и вместе с тем невероятно реальным.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я не мог поверить, что моя единственная — уже существует, хоть и невидима, скрыта от глаз, уязвима и хрупка, как крошечное пламя в темноте. Но в глубине души что-то пробудилось — нежность, трепет и впервые за долгое время — любовь, которая не была мимолётным желанием, не была пустым наслаждением.

Она— моя надежда, мой смысл, моя девочка.

Я уже любил её, не видя, не слыша, но ощущая всем своим существом. Любил так сильно, что готов был разорвать любого, кто осмелится приблизиться к ней или её родителям. Кого бы ни поставила судьба на её путь — я стану щитом и мечом. Никто и ничто не посмеет навредить ей, пока я дышу.

Моя… моя девочка…

Эти слова зазвучали в голове как молитва и приговор одновременно. Я чувствовал, как огонь решимости разгорается в моём сердце. Теперь моя жизнь — это не только борьба за себя, но и за неё, за тех, кто её любит, за тех, кто нуждается во мне.

Родители мои смотрели на меня с гордостью и пониманием. Они знали, что их сын нашёл своё истинное призвание — стать не просто могущественным демоном, но и настоящим хранителем.

Я стоял в глубине храма, сердце колотилось так, словно пыталось прорваться наружу. Мысли метались, словно буря в пустыне.

«Это правда? Она действительно существует? Есть кто-то, кто предназначен мне?»

Я чувствовал сомнение — оно жгло внутри, цеплялось за каждую искру надежды.

«Что если это очередная иллюзия? Ещё одно разочарование? Сколько раз я уже ждал и не видел?»

Но где-то глубоко, в самых сокровенных уголках души, пробуждалось чувство, которое нельзя было игнорировать.

«Нет. Я чувствую её. Она — часть меня. Моя девочка…»

Я взял себя в руки, сжал кулаки, ощущая, как решимость наполняет каждую клетку.

«Я сделаю всё. Всё, чтобы защитить её. Чтобы никто не посмел навредить ни ей, ни тем, кто её любит. Я убью любого, кто станет на её пути. Я стану тем, кто принесёт свет в её жизнь, даже если сам давно живу в тени.»

Я взглянул на своих родителей — их поддержка была для меня якорем.

«Теперь я не один. Мы вместе. И я не отступлю.»

В душе зазвучала тихая, но твёрдая уверенность — призвание, которое было сильнее любой боли и страха.

«Моя девочка… Ты — моя судьба.»

Я резко повернулся к провидцам, не выдерживая больше тишины. В моём голосе прозвучал приказ:

— Расскажите, как мне найти её. Где она?

Один из мудрецов — тот самый с глубоко проницательными глазами — медленно подошёл ко мне. Его рука, тёплая и лёгкая, коснулась моего лба. В тот же миг в моей голове вспыхнула вспышка света, и я ощутил поток образов и информации, словно нечто невидимое передавалось мне напрямую.

Картина раскрылась перед глазами: мир, где ещё только зарождалась жизнь. Там жили родители — те, кто носит в себе мою судьбу.

Когда провидец отнял руку, я замер, стараясь переварить всё услышанное и увиденное.

— Спасибо, — сказал я тихо, глубоко чувствуя значимость переданной информации.

Я обернулся к родителям. Мать стояла неподвижно, слёзы счастья медленно катились по её щекам. Она тихо произнесла, глядя мне прямо в глаза:

— Береги своё сокровище, Кай… даже если оно ещё не появилось на свет. Оно — часть тебя, часть нашей семьи.

Отец, сдерживая эмоции, подошёл и крепко обнял меня за плечи:

— Если нужна будет помощь, сын, ты знаешь, что можешь позвать меня. Никогда не забывай, что мы всегда рядом.

Это объятие было не просто проявлением любви — оно было знаком силы и поддержки, обещанием, что никакая опасность не будет мне страшна, пока я могу положиться на них.

Глава 29

Кай

Я открыл портал — мерцающий разрыв в воздухе, словно ворота между мирами. За ним раскинулся мир, где зарождалась жизнь, где в утробе матери тихо развивалась моя малышка.

Первым, что ударило меня в грудь, был свежий, насыщенный аромат леса — смесь влажной земли, сочной хвои и едва уловимых цветов, пробуждающихся под покровом лунного света. Воздух был прохладным, но не холодным, он обнимал кожу, словно нежное прикосновение.

Лес ночью дышал своей особой жизнью — шелест листьев на ветру, тихое журчание ручья где-то вдали, мягкие шаги ночных существ, скрывающихся в тени. Кажется, сама природа шептала свои древние тайны.

Деревья, величественные и могучие, тянулись к небу, их кроны сливались в глубокую зелёную тень. Лунный свет пробивался сквозь листву, создавая игру света и тени на мягком мху под ногами.

В этом месте время казалось замедленным, а пространство — наполненным ожиданием. Я чувствовал, как каждая клетка моего тела откликается на эту магию, на то, что здесь, среди этой дикой природы, зарождается новая жизнь — моя любовь.

Каждый звук, каждый запах наполнял меня силой и решимостью. Я был здесь не просто гость — я был хранителем этого чуда, готовым защищать его любой ценой.

Я чувствовал их — тех, кто жил в этом доме. Их силу, тепло, дыхание жизни, которые проникали в каждую щель, каждый уголок. Оборотень. Берсерк. Судя по всему, именно этот могучий зверь — отец моей малышки. Мы с ним ещё познакомимся, и не просто так — скоро, в самый нужный момент. А пока мысленно послал ему чары крепкого сна, чтобы не потревожить его покой.

Рядом — девушка, ещё молодая и такая хрупкая, человек. Мать моей истинной. Она казалась из другого мира — нежной, словно ангел, воплотившийся в тело. Как странно переплетаются судьбы — она, уязвимая, и он — зверь с ранами, что читаются как книга истории.

Я осторожно вошёл в дом, стараясь не нарушить эту святость, как будто проникал в храм, где царит нечто святое и неприкосновенное. Шаг за шагом продвигался в их спальню, слыша тихое дыхание и чувствуя биение их сердец.

Когда увидел, как эта красивая девушка мирно спит, прижавшись к массивному, сильному берсерку, моё сердце дрогнуло. Здесь не было притворства или скрытых масок — была настоящая любовь, спокойствие и покой.

Я глубоко вдохнул воздух, наполненный теплом и нежностью, и понял — это не просто пара, это та самая история, что должна стать примером для моей малышки. Ведь именно такие отношения она должна увидеть с первых дней своей жизни, именно такие чувства должны запечатлеться в её душе, как фундамент, на котором она будет строить своё будущее.

Как не поверить в настоящую любовь, когда видишь, как мать обнимает мужчину с таким теплом и заботой, несмотря на его суровый взгляд и тело, исполосованное шрамами — яркими метками пережитых боёв и испытаний? Эти шрамы — не только символы боли и страдания, но и доказательство силы.

А потом я услышал — услышал то, что давно ждал. Маленькое, слабое сердцебиение моей девочки, её жизнь, едва начавшаяся, но уже такая важная для меня. Как долго я ждал этого момента — почувствовать тебя, мою любовь, мою надежду… Я глубоко вдохнул, пытаясь уловить хоть намёк на её аромат, на её присутствие в этом мире, но пока не смог. Видимо, ещё рано . И вдруг проснулась её мать

— Демид… — тихо, осторожно она тронула плечо мужчины, лежащего рядом. Его тело оставалось неподвижным.

— Демид, проснись… — голос стал чуть настойчивее, почти умоляющим.

Тишина. Только ровное, спокойное дыхание, словно страж тишины в этом доме. Она сжала плечо сильнее, чуть встряхнула:

— Пожалуйста… проснись…

Но он так и не шелохнулся, спал глубоко, как будто уходя в самые дальние уголки своего звериного сознания.

И тогда я сказал ей:

— Он спит… и сейчас не проснётся.

Диана вздрогнула, резко выпрямилась на кровати, крепче прижимая к себе одеяло, словно пытаясь защититься от чего-то невидимого.

— Кто ты? — её голос дрогнул, но в нем была сила, попытка сохранять твёрдость. — И… что ты здесь делаешь?

В комнате повисла небольшая пауза, словно время застыло, прислушиваясь к ответу, который последовал медленно, с тенью скрытой улыбки:

— Меня зовут Кай.

Она сжала пальцы в плечо Демида сильнее, хоть уже понимала — он не проснется сейчас.

— Кай… — осторожно повторила она. — Это имя мне ничего не говорит. Ты… человек?

Я тихо усмехнулся, ощущая её страх и непонимание.

— Нет.

— Чего ты хочешь? — в её голосе проскальзывала тревога, хотя она пыталась этого не показывать.

— Познакомиться, — ответил я спокойно, с лёгкой ленцой в тоне. — Я хотел увидеть тебя… но (в этот момент я понял, что она смотрит на меня словно сквозь меня — мама моей малышки слепая?) не думал, что ты меня увидеть не сможешь.

Она резко вдохнула.

— Как ты знаешь?.. — начала, но замолчала

— Я знаю о тебе многое, Диана, — сказал я, голос стал мягче, но холоден, как лед. — И о нём тоже.

Диана напряглась, будто готовясь к удару.

— О Демиде?

— О том, кем он является, — я стал говорить тише, и в этом тоне прозвучала тревога и уважение одновременно. — О том, что внутри него.

Она сжала губы.

— Если ты пришёл, чтобы навредить нам… —

Я тихо рассмеялся, холодно и с издевкой:

— Если бы я хотел, ты бы уже знала.

Мы молчали несколько долгих секунд, наполнявшихся напряжением и скрытыми смыслами. Потом я произнёс:

— Спи, Диана. Сегодня я не враг.

— А завтра? — спросила она, сдерживая в голосе трепет.

— Завтра… посмотрим, — я едва слышно усмехнулся, отступая к двери.

Выходя из дома, я глубоко вздохнул — не хотел волновать её раньше времени, но всё произошло так, как случается в жизни — не по плану. Нужно было всё тщательно обдумать.

Открыв портал, я исчез, чувствуя, что завтра мы снова встретимся. Без моей малышки рядом я уже не смогу долго оставаться .

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 30

Демид

Сон отпускал меня медленно, слишком медленно. Будто я не просто отдыхал, а был загнан в вязкое, тёмное болото, где каждое движение давалось с усилием. Голова была тяжёлая, мысли расплывались, а тело… тело было подозрительно расслабленным. Неестественно.

Обычно я просыпаюсь от малейшего шороха, любого изменения запаха в доме. Это зверь внутри — он всегда настороже. Но сейчас… как будто кто-то выдернул когти из его лап и заставил лечь обратно.

Первое, что я ощутил, — тепло рядом. Мягкое, родное, успокаивающее. Запах Дианы. Сладкий, чуть пряный, с тонкой нотой меда и лесных трав, перемешанных с чем-то домашним, уютным. Я всегда узнаю этот аромат, он стал для меня символом того, что я не один.

Но под этим привычным теплом таилась ещё одна нота. Чужая. Едва уловимая, но она была. Запах, который мне не нравился.

Я глубже вдохнул, и в груди что-то сжалось.

Диана лежала, уткнувшись носом в мой бок, будто пряталась от всего мира. Её волосы мягко щекотали моё ребро, а ладонь сжимала одеяло так, словно она держалась за него, как за спасательный канат. И всё же я знал — она не спит. Слишком ровное дыхание, слишком внимательное.

— Булочка… — хрипло позвал я. После сна голос был низким, густым, как тягучий мёд. — Ты чего не спишь?

Она чуть вздрогнула.

— Всё в порядке, — ответила быстро. Слишком быстро, чтобы поверить.

Зверь внутри приподнял голову. Его настороженность передалась мне — я чувствовал, как каждое её слово, каждый вздох проходят сквозь меня. Её сердце билось чуть быстрее обычного. Она пыталась что-то скрыть.

Я сел на локоть, разглядывая её. Лицо спокойное, но губы чуть поджаты. Пальцы, вцепившиеся в ткань одеяла, побелели на костяшках.

— Не врёшь? — прищурился я, изучая её. — Что-то случилось.

— Нет, — выдохнула она, — просто… не спится.

Чушь. Враньё, и я его чувствую.

Я не сводил с неё взгляда, пока она не отвела лицо в сторону, будто боялась, что я увижу лишнее. Зверь внутри тихо зарычал, требуя вытрясти из неё правду. Но я не хотел давить… пока.

— Булочка, — сказал я тише, но жёстко, — я тебя насквозь вижу. Если что-то произошло — скажи.

Она закусила губу, и я заметил, как её подбородок дрогнул.

— Просто… ночь была странная.

— Странная как? — я подался вперёд, вглядываясь в неё. — Снилось что-то?

Она медлила. Я слышал, как внутри у неё всё борется — сказать или промолчать.

— Что случилось ? — голос сам стал ниже, опаснее.

Её дыхание сбилось.

— Демид… — осторожно произнесла она моё имя, как будто пробуя мою реакцию. — Здесь был… кто-то.

Внутри зверь взревел, встал на лапы. Мои руки сжались в кулаки.

— Когда?

— Ночью. Ты спал… я пыталась тебя разбудить, но… — её голос дрогнул. — Ты не реагировал.

Я сел резко, сбросив одеяло. Запах. Чужой, тяжёлый. Я его раньше не встречал.. Мужчина. Сильный. Опасный.

— Что он сделал? — мой голос стал тихим, почти шёпотом, но от него даже в воздухе стало тесно.

— Ничего. — Она торопливо подняла ладони, будто хотела успокоить меня. — Просто… говорил.

— О чём?

Её лицо стало серьёзным.

— О тебе. О том, что… внутри тебя.

Зверь взвыл так, что мне захотелось встать и выломать дверь, чтобы найти этого ублюдка прямо сейчас.

— Рассказал кто он?

—нет... Но он назвался… Каем.

Имя запомнилось моментально, как вбитое клеймо.

— Кай… — медленно повторил я, смакуя каждый звук.

Она сжала мою руку.

— Да, вроде должен еще прийти. Ты… не сделаешь глупостей?

Я посмотрел ей в лицо. И понял, что не смогу пообещать.

— Если он сунется сюда снова — он не уйдёт живым.

Она прижалась ко мне, обняла, спрятав лицо в мою грудь. Я обнял её крепче, чувствуя, как зверь внутри ещё рычит, готовый сорваться.

И тут я ощутил… остаток. Слабость в мышцах, лёгкое головокружение, тянущее чувство, будто кто-то тянул меня в сон и держал там, пока хотел. Я понял — он оставил на мне след. Не просто человек. Не просто гость.

Внутри всё похолодело. Если он смог усыпить зверя… значит, этот Кай — враг, которого я ещё не встречал. И с таким врагом придётся играть осторожно.

Чтоб ещё больше не пугать и не расстраивать свою любимую, я просто подтянул её к себе, взял на руки, как самую дорогую драгоценность, и лёг на спину, усадив её сверху, чтобы она прижалась ко мне всем телом.

Она тихо вздохнула и замерла, положив голову мне на грудь. Её волосы рассыпались по моей коже, щекоча. Я закрыл глаза, вдыхая её аромат и начал шептать в её макушку:

— Ты у меня самая красивая… моя булочка… ты даже не представляешь, как я тебя люблю…

— Моё счастье… моя девочка…

— Я просыпаюсь только ради того, чтобы услышать твой голос…

— Ты — лучшее, что случалось со мной…

Она молчала, и я чувствовал, как каждый мой шёпот ложится на неё теплом. Но вдруг, не поднимая головы, тихо спросила:

— Демид… почему вчера ты… ну… ничего не сделал?.. — пауза, лёгкий дрожащий вдох. — Я так ждала, что ты меня поцелуешь и…

Её слова прожгли меня насквозь.

В груди взорвался пожар.

Моя маленькая девочка ждала ласки, а я… я уложил её спать, словно ребёнка, боясь, что зверь внутри захочет большего.

Но зверь уже проснулся.

Я обнял её крепче, чувствуя, как когти желания рвут меня изнутри. Горло пересохло. Голос стал хриплым, опасно низким:

— Булочка… если бы ты знала, чего я хотел вчера… как я сдерживался…

Она чуть приподняла голову, а я уже не мог остановиться. Шёпот стал другим — тягучим, пошлым, тёплым:

— Я хотел прижать тебя к стене и сорвать с тебя платье…

— Почувствовать твой вкус… каждую часть тебя…

— Заставить тебя стонать моё имя так, чтобы соседи в деревне краснели…

— Хотел, чтобы твои ногти царапали мою спину, пока я…

Я прервался, чувствуя, как её дыхание участилось. Зверь внутри довольно зарычал, уже предвкушая, что будет дальше.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Если ты продолжишь так дышить, булочка, — я чуть сжал её бёдра, — я тебя сейчас здесь и съем… медленно… и полностью.

Она затаила дыхание, а я уже чувствовал, как мы оба падаем в это раскалённое, необратимое.

Она всё ещё лежала на мне, но теперь её дыхание сбилось, будто она бежала.

Зверь внутри меня рвал цепи.

Я скользнул ладонями от её спины вниз, на бёдра, чуть сжал их так, что она тихо выдохнула.

— Ты даже не понимаешь… — мой голос стал низким, вибрирующим, почти рыком. — Вчера я хотел разорвать твоё милое платьице и смотреть, как ты извиваешься подо мной…

— Хотел прикусить твою шею так, чтобы остался след… мой след…

— Хотел держать тебя за волосы, пока ты будешь чувствовать, насколько сильно я тебя хочу…

Её пальцы судорожно сжались на моей груди.

Зверь в моей голове шептал грязно и жадно:

возьми её… сейчас… заставь её стонать так, чтобы она забыла, как дышать.

— Булочка… — я поймал её лицо ладонями - ты моя. Поняла? Ни одна тварь, ни один человек… никто… не будет любить тебя так, как я.

Я медленно провёл носом по её щеке, вдохнул её аромат, уже чувствуя, как разум затмевается.

— Я хочу тебя так, что меня рвёт на части… — шёпот стал горячее. — Хочу, чтобы ты была подо мной, над мной, вокруг меня… чтобы твои ноги дрожали, когда я закончу…

Я скользнул ладонью вверх по её спине, а другой рукой крепче сжал её бёдро.

— Представь… как я опускаюсь на колени, раздвигаю твои ножки и… — я нарочно сделал паузу, чувствуя, как её дыхание сбилось, — пробую тебя. Медленно. Глубоко. До самого конца…

Она дрожала, и я не мог уже различить, где моя жажда, а где зверь, полностью управляющий мной.

Я прильнул к её уху, обжигая дыханием:

— Булочка, я могу быть нежным… но сегодня я хочу быть жёстким. Ты справишься?

Она лишь кивнула в ответ на мой вопрос, даже не поднимая головы.

Этого было достаточно, чтобы во мне что-то сорвалось.

— Тогда слушай… — прошептал я ей в волосы, а пальцы уже вжимались в её талию. — Сейчас ты забудешь, как дышать… забудешь своё имя… останется только моё.

Я рывком сел, усаживая её на себя верхом, так, чтобы ткань её тонкой рубашки натянулась на груди, а её бёдра оказались в моих руках.

Провёл ладонью по её животу, ниже… медленно, нарочно томя, чувствуя, как её тело реагирует.

Зверь внутри шептал грязно:

сними с неё всё, почувствуй её кожу… возьми её, пока она дрожит.

— Булочка… — я взял её лицо ладонями и прижался губами к её уху, — я мечтал, как ты будешь стонать, когда я войду в тебя… как ты выгнешься, когда я возьму тебя глубоко… до конца.

— Хотел, чтобы ты запомнила, что значит принадлежать мужчине… и зверю… одновременно.

Её руки цеплялись за мои плечи, дыхание стало горячим, прерывистым.

Я провёл языком по линии её шеи, оставляя влажный след, и впился в кожу чуть сильнее, чем нужно, чувствуя, как она вздрагивает.

— Ты моя… — почти прорычал я, уже разрывая её тонкую ткань на груди, открывая доступ к её телу. — Моя, булочка… и я никому тебя не отдам.

Я склонился к её груди, проводя языком, и в этот момент зверь полностью прорвался — движения стали жадными, почти хищными.

Руки скользили по её бёдрам, приподнимая, прижимая, настраивая её тело под себя.

— Я хочу, чтобы ты сидела на мне и чувствовала каждый мой толчок… — шептал я ей, обжигая дыханием. — Хочу, чтобы твои ногти впивались в мою кожу, пока я не заставлю тебя кричать.

Её стон сорвался тихо, но этого хватило, чтобы я окончательно потерял контроль.

Я уложил её под себя, прижимая к матрасу, нависая так, что она чувствовала всю мою силу.

— Держись за меня, булочка… — предупредил я. — Сейчас я покажу тебе, что значит быть женщиной берсерка.

Её дыхание сбилось окончательно, когда я раздвинул её бёдра, медленно скользнув ладонью вверх по внутренней стороне. Она выгнулась, словно приглашая, а я только усмехнулся, задерживая прикосновение в самом центре её жара.

— Скажи… чего ты хочешь, булочка, — прошептал я, обводя пальцем её мягкие контуры, но не заходя внутрь. — Я хочу услышать это из твоих уст.

— Тебя… — тихо выдохнула она, почти умоляюще.

Этих слов было достаточно. Я одним движением избавил её от последней ткани, позволяя глазам насытиться её наготой. Прижал ладонью к её животу, удерживая, и медленно вошёл пальцами, чувствуя, как она горячая и влажная встречает меня.

— Вот так… — зверь внутри рычал от удовольствия. — Чувствуешь? Это только начало.

Я начал двигаться, всё глубже и быстрее, наблюдая, как её губы приоткрываются, как пальцы судорожно сжимают простыню. Когда её тело затрепетало в первый раз, я не остановился — наоборот, усилил темп, заставляя её стонать всё громче.

— Я ещё не закончил, булочка… — сказал я, когда её дыхание превратилось в сплошные сбивчивые вдохи.

Её дыхание стало судорожным, губы задрожали, глаза медленно приоткрылись.

— Ощущаешь? — прошептал я. — Это я — твой зверь, твоя страсть, твоя вечная потребность.

Она закричала беззвучно, тело вздрогнуло, и я почувствовал, как её внутренний океан разливается волной блаженства — сквирт, который она боялась принять, но который теперь стал нашим тайным символом глубочайшей связи.

Снял с себя всё до последней нити, прижался к ней всем телом, чувствуя, как она дрожит, ожидая. Вошёл медленно, почти мучительно, позволяя ей прочувствовать каждый сантиметр.

Её тело выгнулось дугой, руки обвили меня за шею, а из горла вырвался первый громкий стон.

— Да… вот так… — зверь внутри уже диктовал движения, заставляя меня входить всё глубже, сильнее, быстрее.

Я схватил её бёдра, поднял и закинул ноги себе на плечи, открывая её полностью. Каждый толчок был таким сильным, что кровать тихо скрипела под нами. Её ногти оставляли красные полосы на моей спине, а я лишь рычал, вжимаясь в неё снова и снова.

— Смотри, булочка… — прошептал я, хотя знал, что она не видит, но она чувствовала каждое слово. — Ты моя… вся… и я не остановлюсь, пока ты не забудешь, как зовут тебя.

Её тело снова затрепетало, и на этот раз я не дал ей передохнуть, продолжая, пока мы оба не сорвались в бездну, где были только мы, дыхание, удары сердца и жар, сжигающий до костей.

Я рухнул рядом, прижимая её к себе, укрывая, и зверь внутри довольно урчал — он получил то, что хотел. Но внутри меня, глубже, была тёплая, почти болезненная нежность: я держал в руках весь мой мир.

Глава 31

Прохор

Я иду по деревне, покачиваясь после пары кружек самогона, и вдруг — они.

Идут, суки, прямо на меня. Она — вся в белом, тихая, нежная, и этот её ручной уродец рядом, лапу ей держит, будто муж.

Я уже хотел было улыбнуться своей обычной ухмылкой, но тут… чую — что то не так

— Ооо, какие люди, — говорю я, криво усмехнувшись. — Сладкая Диана и её ручной уродец. Скажи, тебе нравится, что она не может увидеть, какой ты урод?

Она вздрогнула, но не отозвалась, только прижалась к нему сильнее. А вот он… он остановился. Медленно, будто смакуя момент, повернул ко мне голову.

И тут я понял — я сделал что-то очень, очень глупое.

Глаза… жёлтые. Настоящие, звериные, как у бешеной собаки. Зрачки узкие, сверкают.

На скулах и руках проступает… шерсть?! Да, тёмная, густая, как у зверя. И губы приподнялись, открывая зубы и длинные, острые клыки .

Я даже не заметил, как пятился назад. Ноги ватные, сердце колотится.

— Ты… что ты такое… — вырвалось у меня.

А он наклонился чуть вперёд, так что я услышал рык. Не голос. Рык.

— Следи за языком… — сказал он тихо, и в этом шёпоте было больше угрозы, чем в любом крике. — Ещё одно слово про неё — и я разорву тебя.

Дальше я уже не мог с точностью вспомнить что было...

Домой я дошёл, как в тумане. Запер дверь. Налил ещё самогона, но рука дрожала, и половина пролилась на стол.

Что… это было?

Человек так не выглядит. Человек не может… так рычать. И в глазах… я клянусь, там в глубине был настоящий зверь.

Я сел на табурет и уставился в стену. Мелькнули воспоминания — как он появился в деревне впервые, снес мужика одним ударом, который начал к нему лезть.Как носил бревно, словно щепку. Я тогда думал — просто силач. А теперь… теперь понимаю: силача можно ножом, топором, да хоть вилами. А с этим… черт его знает.

Я сжал кулаки.

Нет, так просто я не сдамся. Эта слепая цыпочка… она слишком хороша для него. И я хочу её. Хочу давно. А теперь ещё сильнее, потому что понимаю — она под защитой какого-то чудовища. И именно это меня бесит до колик.

Я начал перебирать в голове варианты.

Можно дождаться, пока он уйдёт в лес, а её одну…

Но а вдруг он почует? Вдруг он вернётся?

Можно собрать мужиков, пойти гурьбой. Но кто пойдёт? Никто ж не поверит, что он не человек. Скажут, что я обосрался со страху.

Я пил, наливал снова, и мысли становились грязнее.

Представлял, как она будет пищать, когда я возьму её за волосы и прижму к себе. Как сорву с неё платье… как узнает, что такое настоящий мужик, а не эта тварь с клыками.

Да, он сильный. Но я хитрый. Я подожду.

Я узнаю, что он за зверь. Найду слабое место. Даже у самой злой собаки оно есть — надо только найти, куда ударить.

А пока… пока я просто буду наблюдать. Смотреть, следить, ждать, когда он оступится. И тогда… тогда он пожалеет, что вообще родился.

Ночь у меня была рваная, как старый мешок.

Каждый раз, когда закрывал глаза, видел это лицо. Точнее — морду. Жёлтые глаза, клыки, тень шерсти на скулах.

Я ворочался, потел, брал кружку, пил, потом снова ложился… и снова видел, как он держит её за руку. Мою Диану. Мою!

И чем больше я представлял её рядом с ним, тем сильнее поднималась злость.

Да, я хочу её тело. Но ещё сильнее я хочу видеть, как он теряет. Как он понимает, что не смог её удержать.

Под утро, когда в окно уже просочился бледный рассвет, я принял решение: надо действовать. Один я его не одолею, а вот гурьбой… гурьбой можно всё.

К обеду я уже сидел в доме у Гришки, местного охотника. Он с приятелем Семёном пили чай с хлебом и сальным ломтём.

— Мужики, — начал я, — а вы знаете мужика который у нас поселился на краю леса?

— Да все знают, — отмахнулся Гришка. — Демид. Чего?

— А вы знаете, что он не совсем… человек? — я наклонился вперёд, понижая голос. — Я видел. Глаза, клыки… шерсть. Настоящий зверь!

Семён хмыкнул.

— Прохор, ты, может, в зеркало на себя смотрел? После трёх кружек самогона у любого шерсть полезет.

— Я серьёзно! Он опасен. Надо… ну… разобраться с ним. Пока беды не натворил.

Гришка нахмурился.

— Слушай, он мне два года назад жизнь спас. Заблудился я зимой, чуть не замёрз. Он меня до хаты довёл. И вообще… он никому не мешает.

— Да! — поддакнул Семён. — Он, конечно, молчун и живёт как отшельник, но плохого за ним не помню.

Я почувствовал, как внутри закипает.

— Вы идиоты! Он же… он же не человек! Вы думаете, это просто так, что он такой сильный и здоровый?!

Гришка вздохнул и поставил кружку.

— Прохор, иди домой. Проспись. Мы знаем Демида. Если бы он был опасен, мы бы давно это поняли.

Я вышел от них, хлопнув дверью так, что в сенях посыпалась пыль.

Они мне не верят.

Они думают, что я просто набрался и придумываю.

Что ж… значит, я всё сделаю сам. Буду искать помощи в других деревнях или столице! Без их тупой помощи.

Пока шёл по улице, уже прикидывал, как буду все это делать .

И тогда я докажу всем, что был прав. И возьму то, что давно моё.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 32

Демид

Её тёплое тело лежало на мне, словно она нашла свой дом и больше не хотела отпускать. Моё дыхание было медленным, почти ленивым, а пальцы, скользя по её спине, будто пытались запомнить каждый изгиб, каждую ямочку, каждый вздох. Она расслабилась полностью — так, что я чувствовал, как растворяется в моих руках.

Я смотрел на уголки её губ, которые чуть приподнимались в тихой, довольной улыбке.

Чёрт… я никогда не видел её такой — абсолютно счастливой. Не просто улыбающейся из вежливости или радости, а сияющей изнутри.

Внутри, в груди, зверь урчал — тяжёлое, низкое мурчание, как у огромного хищного кота, который доволен добычей и хочет, чтобы этот момент длился вечно.

— Она приняла нас, — рычал он. — Всю нашу суть. Даже дикую.

И ведь правда… Я ведь только что показал ей ту сторону себя, которую привык прятать от всех. Не просто мужчину, а зверя. Того, кто владеет, рвёт, забирает. И она… не отвернулась. Не испугалась. Наоборот — выгибалась навстречу, просила ещё.

Я убрал ладонь от её спины, переплёл пальцы с её маленькими, хрупкими пальчиками и прижал их к своей груди.

— Булочка… — тихо, почти ласково произнёс я, наклоняясь к её уху, — как ты?

Она чуть повернула голову, и я почувствовал лёгкое, едва заметное прикосновение её губ к моей шее.

— Счастлива… — ответ прозвучал просто, но в нём было столько искренности, что я невольно прижал её к себе сильнее.

Я молчал, но зверь в груди толкнул меня, заставил спросить то, что я обычно никогда не спрашивал.

— И… тебе понравилось? — мой голос стал ниже, хриплее, почти срывающимся. — Такой… я?

Она прижалась щекой к моей груди и чуть улыбнулась.

— Да… — выдохнула без паузы, — я чувствовала, что ты настоящий. Не сдерживаешься…

Зверь радостно взревел. Но мне хотелось большего — до конца, без полутонов.

— Скажи… — я провёл пальцами по её мягким волосам, — тебе больше нравится, когда я такой… грубый? Или всё-таки хочешь… больше нежности?

Она тихо рассмеялась, но в голосе мелькнула задумчивость:

— Я… не знаю. С тобой и то, и другое — особенное. Но иногда… — она чуть прикусила губу, — иногда хочется, чтобы ты был ещё сильнее. Чтобы я чувствовала, что ты… полностью меня забрал.

Чёрт… Зверь рванулся, рыча от удовольствия:

— Услышал? Она хочет нас. Всю силу. Без остатка.

Я закрыл глаза, вдыхая её аромат, и сказал тихо, почти угрожающе, но нежно:

— Значит, в следующий раз, булочка… я возьму тебя так, что ты забудешь, как дышать.

Её сердце ускорилось, и я почувствовал, что она ждёт этого.

Мы ещё долго лежали так, слушая тишину, пока она вдруг не заговорила — тихо, почти неуверенно:

— Но, Демид… скоро мне, возможно, придётся просить тебя быть только… нежным. Дикость придётся немного поубавить.

Я нахмурился.

— Почему? Булочка… я… сделал тебе больно? Или напугал?

Она замотала головой.

— Нет… совсем нет. Дело не в этом.

Я приподнялся, взял её за плечи, чтобы видеть лицо.

— Тогда что? — голос мой был мягким, но внутри поднималась тревога.

Она вздохнула, нервно поправила прядь волос.

— Когда ты уходил колоть дрова… я разговаривала с бабушкой Любой.

Зверь насторожился, как перед опасностью.

— И… она сказала… что, возможно, во мне уже живёт наш малыш.

…Всё вокруг замерло.

Я просто смотрел на неё. Слушал, как сердце в груди стучит

— Малыш… — зверь взревел, будто пробудился навсегда. — Наш! Кровь! Жизнь! Хранить!

— Ты… серьёзно?.. — мой голос сорвался, и я почувствовал, что руки дрожат.

Она кивнула.

— Бабушка сказала… что есть признаки. Но… нужно время, чтобы точно знать.

Я положил ладонь на её живот. Осторожно, как на что-то священное. Её кожа была тёплой, мягкой, а я вдруг понял, что люблю это крошечное существо… уже сейчас.

— Теперь она не просто булочка… — зверь мурлыкал, тяжело дыша, — теперь она с начинкой.

Я тихо, почти шёпотом, сказал:

— Булочка… если это правда… я не просто счастлив. Я… готов убить любого, кто осмелится подойти к тебе

— И я, — согласился зверь. — Разорвать. Стереть.

Она улыбнулась чуть смущённо.

— Я боялась, что ты испугаешься…

— Испугаюсь?.. — я рассмеялся, но смех был глухим, хриплым, срывающимся. — Я ждал этого всю жизнь.

Отныне я не просто берсерк. Я будущий отец.

Прижал её к себе крепче — будто в этот миг мог телом заслонить от всего мира. Ладонь по-прежнему нежно лежала на её животе. Там была тишина, там ещё не было движений, но для меня этот маленький, невидимый мир уже существовал. Мой. Наш.

В груди вспыхнула новая сила — не просто желание защитить, а древняя, звериная мощь, которая за долгие годы боли и борьбы жила во мне, ожидая своего часа. Каждый шрам на теле, каждая рана, каждая потеря — всё это словно предназначалось для того, чтобы я смог дожить до этого момента.

— Булочка… — мой голос дрогнул, стал низким и густым, словно из горла вышел рокот зверя, — клянусь тебе, никто… Никто не посмеет забрать у меня вас.

Зверь в груди завыл в унисон с моими словами:

— Сломаем. Разорвём. Каждый, кто приблизится — умрёт. Без вопросов.

Я закрыл глаза, и в голове всплывали видения — темные тени врагов, что крадутся к нашему дому. Но я стоял на пороге, сжимая топор, и ни один из них не пройдёт. Ни один не тронет мою булочку и малыша.

— Судьба… — прошептал я с твердостью, которая звучала почти как приговор, — если кто-то осмелится сыграть против нас, я перепишу её сам.

Она вздрогнула, но не от страха — от силы, с которой я держал её.

— Демид… — её голос был едва слышным, — я знаю, с тобой мы в безопасности. Но, пожалуйста… береги и себя тоже.

Я посмотрел в её глаза — хотя они ничего не видели, я чувствовал в них целый мир.

— Себя? — спросил тихо, — Булочка, без вас я — ничто.

Чтобы ни случилось, я стану для них щитом, стеной, бурей и мечом.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

На утро лес встречал меня влажным прохладным воздухом, наполненным запахом хвои и смолы. Тёплое летнее солнце только начинало пробиваться сквозь густые кроны деревьев, окрашивая землю пятнами золотистого света. Пение птиц было тихим, но настороженным — будто и они знали, что сейчас время быть настороже.

Я вышел из дома, чувствуя каждую веточку под ногами, каждое шуршание листьев. Ветер ласково касался моей кожи, неся с собой запахи диких трав и цветущих растений.

— Дом должен быть крепок, — проговорил я вслух, словно для себя, — чтобы никто не смог пробраться, не смотря ни на что.

Я обошёл периметр, оценивая, где скрыть ловушки. В голове уже строились планы.

Сердце колотилось громко — в нём пылал огонь защиты и предчувствие бури, которая непременно придёт.

И я был готов к всему. К войне, к крови, к боли. Но и к счастью, которое теперь стало для меня смыслом жизни.

Глава 33

Демид

Был яркий солнечный день. Солнце щедро лило своё тепло, обнимая всё вокруг золотистыми лучами. На крыльце нашего дома сидела моя булочка, уютно устроившись в старом кресле. Её лицо было повернуто к солнцу, глаза закрыты, и казалось, она просто купается в этих тёплых солнечных ваннах, словно сама природа дарила ей спокойствие и силу.

Я наблюдал за ней из тени деревьев, и сердце моё наполнялось нежностью, которая с каждым днём росла, как живой огонь внутри. Я не уставал умиляться её мягкости, лёгкому движению волос, как они играют на ветру, и как плечи расслабляются в этом безмятежном состоянии.

Прошло уже несколько недель с того момента, когда я впервые узнал, что стану отцом. Сколько всего изменилось с тех пор! Мы снова ходили к бабуле — доброй и мудрой, чей дом всегда был полон уюта и тепла. Меня опять выгнали на улицу — «поруби дров, Демид, поруби, хватит бездельничать», — звучало строго, но с любовью в голосе. Когда я вернулся в дом после работы, мне сказали что теперь, я точно буду отцом. Каждое такое слово звучало как новый удар сердца — то радостный, то тревожный.

Весь этот период я словно живу в другом измерении, где время растягивается и сжимается одновременно. Я не могу поверить, что это действительно происходит. Внутри меня — зверь не умолкает. Он перебирает имена, представляя себе, каким будет наш малыш. Имена — как священные знаки, каждое — обещание, надежда.

Если родится мальчик — я уже вижу, как воспитываю его. Строгость и любовь — это две стороны одной медали. Я научу его стоять твёрдо, любить справедливость, уважать силу, но не бояться проявлять доброту. Он будет знать, что настоящая сила — это умение быть честным с собой и окружающими. Я хочу, чтобы он стал не просто сильным воином, а человеком с чистым сердцем. Чтобы он вырос настоящим мужчиной, который защитит тех, кого любит, и не позволит никому унижать слабых.

А если появится на свет маленькая принцесса — мой зверь уже начинает урчать от нетерпения и нежности одновременно. Я представляю, как стану её страшным мишкой, который никого не подпустит к ней, кто будет её защитой и опорой. Представляю, как она будет водить маленькие ладошки по моему меху — с таким восторгом и любопытством, что я не смогу удержаться от улыбки. Буду слушать её смех и охранять её с той же ревностью, с какой охраняю булочку свою.

Время от времени я ловлю себя, что думаю о том, как всё изменится, когда появится наш малыш. Как мы станем семьёй, как будем вместе учиться и расти, как он (или она) научит меня быть лучше, сильнее, терпеливее.

Иногда зверь внутри меня тихо вздыхает — от волнения, от страха, но и от предвкушения той любви, которая перевернёт мой мир. Я знаю, что не смогу быть идеальным, но обещаю — я буду лучшим отцом, на которого можно положиться, защитником и другом.

Я ещё раз взглянул на булочку, и в её спокойном лице видел всё то, ради чего стоит жить и бороться. Её нежность, её сила — всё это вдохновляло меня. Внутри что-то шевельнулось, словно древний страж, готовый встретить любое испытание ради этих двоих.

Потом я закрыл глаза и представил, как маленькие руки моего ребёнка обвивают мою шею, как он или она зовёт меня папой с такой уверенностью, что я буду трепетать до глубины души.

— Моя булочка… моя семья… — прошептал я вслух. — Я сделаю всё, чтобы вы были счастливы.

Демид вернулся к своей работе. Недалеко от дома, среди густых вековых деревьев, он взялся за топор — план был ясен: сделать маленькую кроватку. Та самая, что скоро должна была стать пристанищем для его ребёнка — надёжной, крепкой и тёплой. Место, где малыш будет расти в безопасности, окружённый любовью.

Он делал новый замах — в воздухе раздался резкий треск ломающейся ветки, и Демид замер, словно зверь, улавливающий малейший звук в лесу. Его взгляд мгновенно пронзил пространство, тело напряглось, руки крепче сжали топор.

Шаги. Медленные, уверенные.

Воспоминание нахлынуло внезапно: тот самый запах, что витал в доме, когда его девочка однажды напугалась ночного гостя. Он уловил его снова — тяжелый, густой, горьковатый, словно дым с горящего факела.

И вот он появился перед ним — высокий мужчина с рогами, вьющимися к небу, словно тёмные древние ветви. Демид удивился — обычно такие существа прячут, скрывают свою истинную сущность чарами, но этот демон — наоборот, вышел на свет. Сразу раскрыл карты.

Он был ростом не меньше Демида, могучий, словно горная вершина. Черные волосы спадали волнами, а глаза — огненно-красные, пылающие безжалостным светом. И когда он улыбнулся, в этом улыбке мелькнули острые, словно кинжалы, клыки — уверенное предупреждение.

Демид ощутил, как магия того демона пульсирует в воздухе — могущественная, густая и тяжёлая. Вокруг них словно собралась буря из энергии, готовая взорваться в любой момент.

Но Демид не дрогнул. В его сердце вспыхнула решимость, крепче стали в его руках топор.

— Ты здесь не ради мира, я пологаю, — пробормотал Демид, шагнув вперёд, — и знай, я буду биться до последнего вздоха, но не подпущу тебя к Диане. Ни на шаг.

Внутри что-то взревело, зверь в нем проснулся, охотник и защитник в одном лице.

Мужчина спокойно поднял руки в жесте мирного примирения и улыбнулся — той самой холодной, но уже без угрозы.

— Зря ты так настроен, — сказал он тихо, но уверенно, — Я пришёл не за битвой и не за женщиной, которая тебе дорога. Нет, я не претендую на неё. Дай мне шанс — познакомиться и поговорить по-человечески.

Демид застыл, всё тело напряжено, готовое сорваться в атаку, но что-то в голосе демона заставило его сомневаться. Взгляд горел подозрением, но не было в нём ярости. Он медленно опустил топор, не убирая его далеко — знак, что доверяет, но с оглядкой.

— Говори, — наконец сказал Демид, — Я слушаю. Но предупреждаю — если обманешь — не пожалею.

Демон кивнул, сделав шаг ближе, и голос его стал теплее, почти человеческим.

— Меня зовут Кай, — сказал мужчина, мягко улыбаясь, — и я очень рад познакомиться с тобой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он протянул Демиду раскрытую ладонь, немного посмотрев ему в глаза.

Демид недоверчиво, но уверенно ответил, протянув свою ладонь и крепко пожал:

— Я — Демид. Рассказывай, зачем ты здесь.

Кай глубоко вздохнул, понимая, что не сможет сразу раскрыть всё. Берсерк — не тот, кто просто так даст шанс незнакомцу, даже если тот — будущий родственник , ещё и жених его не рождённой дочери.

— Я здесь из-за наших провидцев, — начал Кай, выбирая слова осторожно. — Мне сказали, что встречу свою истинную в этом мире — в нужный момент. И что должен ждать её здесь.

Он замялся, и я ощутил, как в моём теле напряжение усиливается.

— И... я хочу попросить разрешения… поставить дом рядом с вашим. Я не хочу вражды. Клянусь, что не причиню вреда ни тебе, ни твоей семье.

Я глубоко задумался, чувствуя, как зверь внутри воет от недоверия. Кто он такой, чтобы просить? Откуда я знаю, что это правда? Может, это уловка, чтобы приблизиться к Диане?

— Ты думаешь, я позволю тебе так просто войти в нашу жизнь? — холодно спросил я, не опуская взгляда. — Я не собираюсь позволить ни одному демону или кто бы то ни был… приблизиться к ней, пока я жив.

Кай не отступил. Его взгляд был тверд и откровенен.

— Я не враг. И не пытаюсь тебя обмануть. Просто хочу быть рядом. Ждать. И быть готовым, когда судьба сведет нас с моей единственной.

Я почувствовал, как в груди сжимается ком — смесь страха, злости и непонятного предчувствия.Я понимал что значит жить без твоей половины, и какого это- найти ее. Не смог ему отказать ..

— Я буду наблюдать. И если ты сделаешь хоть малейший шаг против моей семьи...

Кай кивнул, без тени страха.

— Понял. Я пришёл с миром.

Молчание затянулось. Вокруг нас шептал лес, казалось, даже ветви задержали дыхание.

— Тогда пусть будет так

Он улыбнулся, и я впервые увидел в этом демоне что-то человеческое.

— Я уважаю это, Демид. Надеюсь, мы сможем жить по соседству без войны, а возможно даже подружимся

Внутри меня зверь медленно утихал, но глаза не отпускали Кая, словно ждали подвоха.

Дорогие читатели!

От всего сердца благодарю каждого из вас за то, что открываете страницы моей первой книги и проходите со мной это удивительное путешествие. Это для меня очень важно и ценно!

Прошу вас не судить меня слишком строго — я только начинаю свой путь и ещё учусь. Ваша поддержка для меня — настоящее вдохновение и мотивация идти вперёд и становиться лучше.

Если вам нравится то, что вы читаете, пожалуйста, поддержите меня: поставьте звёздочку, оставьте комментарий и подпишитесь на меня — это совсем не сложно, а для меня значит очень много.

В ответ обещаю радовать вас новыми историями, работать над собой и делать всё, чтобы вы получали удовольствие от каждого слова.

Спасибо, что вы со мной!

Глава 34

Кай

Я узнал этот взгляд с первой секунды.

Тяжёлый. Пронизывающий. Такой, от которого у обычного человека непроизвольно замирает дыхание. Демид смотрел на меня, словно хотел просверлить насквозь, заглянуть в глубь мыслей и выудить оттуда то, что я тщательно прячу. В его глазах было недоверие, смешанное с готовностью в любую секунду метнуть топор мне в грудь, если увидит хоть намёк на опасность.

Честно говоря, он имел на это право.

Да, Демид, я не всё тебе говорю. И пока не скажу. Если узнаешь правду сейчас — меня здесь не станет. Не успею и слова вымолвить, как окажусь лежащим на траве с рассечённой грудью.

Но одно я решил твёрдо: нам придётся стать ближе.

Да, именно так. Подружиться. Может, не сразу, но тебе, берсерк, придётся смириться. Мы оба теперь в жизни одной девочки. Твоей дочери. Моей… истинной. И если я захочу, могу быть предельно обаятельным. Даже милым.

— Что ты тут делаешь? — спросил я нарочито лёгким тоном, будто случайно зашёл поболтать. — Может, помочь чем?

Демид сузил глаза, не отпуская меня из прицела своего взгляда. Его пальцы крепко держали топор, а зверь внутри — я это ощущал почти физически — был настороже.

— Да ладно тебе, — я поднял руки ладонями вперёд, делая шаг ближе и выдав лёгкую улыбку. — Мы же договорились, я тут без дурных мыслей.

Он молчал ещё пару секунд, словно проверяя, нет ли во мне подвоха, и только потом нехотя произнёс:

— Кроватку хочу сделать. Детскую. Только начал.

Слова ударили сильнее, чем я ожидал.

Детская кроватка. Для его ребёнка. Для моей малышки. Моей единственной.

Она ещё не родилась, а для меня уже стала всем.

Я представил: маленькая, тёплая, тихо дышит во сне; крошечные пальчики сжимают одеяльце; губы едва заметно кривятся в улыбке. От этой картинки внутри всё сжалось. Как же мне хотелось сказать:

«Это и моя семья»

. Но я промолчал.

— Звучит… важно, — тихо сказал я, глядя на свежий срез дерева. — Можно… я помогу?

Он прищурился.

— Ты? Детскую кроватку? С какой стати?

Я пожал плечами, стараясь выглядеть беззаботно.

— Просто люблю работать руками. И… думаю, соседу будет приятно, если я подставлю плечо.

Настоящая причина была другой.

Я хотел, чтобы в каждом изгибе, в каждой завитушке этой кроватки была частица меня. Чтобы потом, когда она вырастет, я мог сказать:

«Я сделал это для тебя, ещё до того, как ты родилась»

.

— Есть у меня пару приёмов в резьбе, — добавил я вслух. — Думаю, тебе понравится.

Демид колебался. Я видел, как он мысленно взвешивает — оставить меня рядом или выгнать. Но в его взгляде мелькнула искра

— Ладно, — бросил он коротко. — Только без фокусов, демон.

— Только хорошие, — усмехнулся я.

Мы принялись за работу. Я взял топор, почувствовал знакомый вес металла и вдохнул запах свежей древесины. Демид рубил мощно, ровно, с какой-то хищной точностью. Его удары были будто выверены временем и опытом. Я же больше слушал ритм — ту пульсацию, с которой дышал лес, дерево, и он сам.

Каждый удар топора, каждый срез коры приближал нас к цели.

Эта кроватка станет её первым домом. Не ребёнка — судьбы. Моей судьбы. И ради неё я готов стереть в пыль любого, кто рискнёт приблизиться слишком близко.

— Ты в этом неплох, — неожиданно сказал Демид, когда я срезал лишнюю кору с будущей спинки.

— Много чем в жизни занимался, — ответил я, не поднимая глаз. — Но это… особенное.

Он нахмурился.

— Почему? Для тебя это просто дерево.

Я замер. Слова

«Потому что это для неё»

рвались наружу, но я их задавил.

— Иногда простые вещи сильнее, чем кажутся, — сказал я спокойно. — Особенно если они сделаны для кого-то… важного.

Он промолчал. Работал, не поднимая головы, но я чувствовал — мои слова зацепили.

Я тоже следил за ним краем глаза. Этот берсерк будет её защищать. Яростно, до последней капли крови.

Ветер принес запах хвои и смолы. Где-то в кронах шуршали птицы. Мы работали молча, пока солнце не стало косо падать сквозь деревья, окрашивая всё в медное золото.

— Ты тут давно живёшь? — спросил я, когда он отбросил в сторону ровный кус дерева.

— Достаточно, — отрезал он.

— Понятно, — я усмехнулся. — Из тех, кто о себе не любит рассказывать?

— Я из тех, кто не любит, когда чужие роются в его жизни.

В его голосе было не раздражение, а предупреждение. Я кивнул — принял условия игры. Но внутри отметил: доверие придётся заслужить. Без него мне не быть рядом с ней, когда придёт время.

Когда он отложил топор и вытер лоб, я спросил:

— Значит, кроватка будет надёжной?

— Конечно — ответил он

Мы пошли к крыльцу. Демид достал из дома кувшин, разлил густой, тягучий напиток с медовыми нотками.

— Пей, — протянул он кружку.

Я сделал глоток. Крепко. Но приятно.

— Уютно у тебя тут, — заметил я, оглядывая двор. — Лес, тишина, воздух чистый.

— Главное, чтоб никто не лез.

— Согласен, — кивнул я, скрывая улыбку. Мысли были другими:

Я сюда пришёл, чтобы остаться. Ради неё

.

Летний вечер был тёплым, но уже с лёгкой прохладой. Где-то в пруду квакали лягушки, из леса доносился запах трав и влажной земли. Мы сидели, молча попивая настой. Он смотрел на меня оценивающе.

Да, проверяй, берсерк. Но я не враг. Не тебе.

Из дома донёсся тихий шорох. Лёгкие босые шаги. На пороге появилась девушка. Волосы свободно падали на плечи, лёгкое платье чуть колыхалось от сквозняка. Она шла осторожно, скользя рукой по стене.

— Осторожно, Булочка, — сказал Демид, поднимаясь и беря её за руку.

— Тут кто-то еще есть? — спросила она мягко.

— Познакомься, Диана, — сказал он. — Это Кай. Наглец, который набивается жить у нас по соседству.

— Набиваться? — я сделал вид, что возмутился. — Я культурно спросил разрешения.

Она улыбнулась, но вдруг нахмурилась.

— Подождите… вы ведь уже были здесь. Ночью.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я замер, но быстро вернул лёгкую ухмылку.

— Ну… надо же было проверить, какие у меня будут соседи. Вдруг скучные?

Демид приподнял бровь.

— И?

— И понял, что будет весело, — ответил я, глядя на обоих.

— По-соседски, значит?

— Именно, — поднял я руку в притворной клятве. — У меня только добрые намерения.

Диана чуть улыбнулась, но я видел в её лице тень недоверия. Демид хмыкнул, вернулся к кружке.

Ну что, мои будущие родственники… это только начало

..

Глава 35

Демид

Я смотрел на этого парня и никак не мог разобраться в своих ощущениях. Вся моя сущность, весь опыт и инстинкты кричали, что он здесь не должен оставаться. В моём дворе не было места для чужаков, особенно таких, как он — сильных, уверенных, с холодным взглядом. В голове мелькала мысль, что надо выгнать его прочь или, что ещё лучше, вонзить топор прямо в грудь, пока он стоит на расстоянии вытянутой руки. Но странное спокойствие охватило меня — никакого желания убивать не возникало.

Внутренний зверь, обычно громогласный и требовательный, был странно молчалив. Он не рычал, не скалился, не пытался вырваться наружу. Лишь осторожно прислушивался, будто пытаясь распознать запах нового и незнакомого, что вдруг оказалось не враждебным. Лес знает — не всякая новая тень в ночи приносит смерть. Пока.

Я понимал, что по силе он меня превосходит. По движениям, по тому, как он уверенно держит оружие, как спокойно расправлены плечи — всё говорило о боевом опыте и тренировках, которые затмил бы не каждый. Но вот страха во мне не было ни капли. Ни холодного кома в желудке, ни дрожи в пальцах. Было лишь настороженное внимание и раздражение — чувство, что он что-то скрывает. Что между нами лежат невысказанные слова и обманчивая пауза.

Его глаза не задерживались на мне слишком долго, словно он избегал излишней близости и видел во мне не просто человека, а загадку, которую не стоит раскрывать полностью. В его речах мелькали пробелы, словно в недосказанности таилась опасность или правда. Я видел это.

Диана сидела у меня на коленях — тёплая, лёгкая, словно солнечный луч в пасмурный день. Её голос, мягкий и тихий, пробился сквозь мою сосредоточенность:

— У нас на кухне всё готово… Я сделала жаркое… Может, пойдём все вместе поужинаем?

В её интонации сквозило ожидание, тихое желание сломать барьеры, которые непроизвольно возникли между нами в этом дворе. Её ладонь легко коснулась моей руки — как невидимый толчок, приглашение к согласию.

Я не спешил отвечать, внимательно наблюдая за Каем. Что он выберет?

Он повернулся к Диане, сдержанно поблагодарил её и, к моему удивлению, ответил:

— Не думаю, что это будет уместно.

Его взгляд тут же скользнул на меня — он явно искал моей реакции.

Хм. Плюс тебе, мужик. Не лезешь в чужой дом без разрешения. Не многие это понимают.

— Заходи, — сказал я после паузы. — Если Булочка приглашает, значит, это уместно.

Я заметил, как уголки его губ слегка приподнялись — короткая, почти незаметная улыбка. Он последовал за нами в дом, осторожно, будто проверял, не поджидает ли нас ловушка.

С порога нас встретил аромат- тёплый, насыщенный, с нотками трав и сладковатого корнеплода, томившегося в печи. Диана оживилась, встала у стола и начала раскладывать миски. Я помог ей пододвинуть лавку, а Кай остался стоять чуть в стороне, словно ожидал приглашения.

Жизнь в стае научила меня видеть многое по поведению. Он был альфой — я видел это. Но не здесь . Просто гость, который знает и уважает правила. Он не переходил невидимую черту, которую я установил в этом доме.

Я присел первым и жестом пригласил Кая занять место напротив. Он спокойно сел, без лишних движений, выбрав позицию, с которой видел и меня, и дверь. Это повадка воина или охотника — держать под контролем ситуацию.

Диана раскладывала жаркое по мискам, и тепло от глиняных чаш расползалось по моим ладоням. Аромат еды усиливал звериный голод внутри меня. Кай взял ложку только после того, как я начал есть — маленький, но заметный знак уважения.

— Вкусно, — сказал он после первой ложки - Намного лучше, чем в деревенской харчевне.

Диана мягко улыбнулась:

— Там шумно и пахнет пивом, а у нас тихо и пахнет домом.

Я увидел, как его взгляд задержался на ней дольше, чем на еде — не как у мужчины к женщине, а с какой-то необычной теплотой, почти благоговением. Это меня напрягло.

— Часто ты так ходишь по соседям? — спросил я, отложив ложку.

Он усмехнулся:

— Только по интересным.

— То есть по тем, кто может тебя выгнать?

— Или пригласить за стол, — ответил он спокойно, не отводя глаз.

Мы обменялись взглядами. В его не было вызова, но и уступок тоже — только холодная констатация факта. Я не привык к таким людям. Большинство либо трусятся, либо скалятся. Этот — держит ровную линию, точно выверенную.

Он говорил спокойно, но я чувствовал — каждое слово у него как хорошо отполированный камень, точно положенный на место.

Диана, кажется, не замечала эту игру. Она рассказывала, как долго тушила мясо, чтобы оно стало мягким и ароматным. Кай слушал с вниманием, как будто пытался впитать каждый её звук.

После ужина я убрал посуду, а он предложил помочь. Я отказался не из гордости, а чтобы видеть, что он будет делать дальше. Он лишь кивнул, занял место у окна и посмотрел на темнеющий лес, где мерцали первые светлячки.

— Спасибо за ужин, — сказал он, поднимаясь. — Было вкусно.

Я проводил его взглядом, и зверь внутри меня молчал. Но я знал — он запомнил всё: каждое слово, каждое движение этого человека. Запомнил и я.

Когда он ушёл, я остался у двери, глядя в ночную тьму. Лес укрылся тенями, листья тихо шуршали на ветру, а лёгкий скрип веток говорил, что ветер всё ещё бодрствует.

— Ты злишься на него? — тихо спросила Диана, стоявшая позади меня с руками, сложенными на животе.

Я обернулся и увидел её лицо — без тревоги, лишь с любопытством.

— Не злюсь, — ответил я, подходя ближе. — Просто думаю.

— О нём?

— О том, кто он на самом деле.

Она нахмурилась

— Я… чувствую, что он добрый.

Я приподнял бровь.

— Добрый?

— Не так, как ты, — улыбка её была лёгкой, чуть дрожащей. — Но у него в голосе есть тепло. Как будто он может быть старшим братом. Или кем-то, кто защищает.

— Ты же почти не знаешь его, — сказал я, присаживаясь рядом.

— Я не вижу его глазами, Демид, — сказала она, коснувшись ладонью груди. — Но чувствую. У него нет злобы. Ни в словах, ни в движениях. Он вежлив. И мне рядом с ним спокойно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я слушал и чувствовал, как внутри что-то сжалось. Не от ревности — скорее от того, что мы с ней по-разному воспринимаем этого человека. Для неё он — тепло и безопасность. Для меня — тайна и настороженность.

— Может, ты и права, — сказал я наконец. — Но спокойствие часто бывает обманчивым.

Она подошла ближе, положила руку мне на плечо.

— Я не говорю, что нужно ему доверять. Просто… я не боюсь его.

Я взглянул на неё и кивнул. Зверь внутри всё ещё прислушивался к исчезающим вдали шагам Кая.

— Посмотрим, Булочка, — тихо сказал я. — Посмотрим.

Глава 37

Демид

Я проснулся рано, когда первые лучи солнца ещё только начали осторожно красться в окно. В комнате царила тихая, почти осязаемая нежность. Рядом посапывала моя сладкая булочка — с её ритмом дыхания, размеренным и спокойным, мне казалось, что весь мир остановился на этой гармонии.

Она была раскинулась на кровати так, будто занимала всё пространство вокруг меня: одна нога — свободно и невинно — забросилась прямо на меня, мягко прижимаясь к бедру. Руки, словно две ленты, разбросаны у лица, казалось, что она спит, как ангел, полностью доверяя этому утру и мне.

С недавнего времени я настоял, чтобы мы спали голые — хотя бы до тех пор, пока не родится наш ребёнок. И это было одно из моих любимых решений. Сейчас, лёжа рядом с ней, я мог наслаждаться каждым изгибом, каждой линией её тела, ощущая тепло кожи и лёгкое прикосновение её дыхания.

Я провёл пальцами по её сладким холмикам грудей — мягкие пики, выступающие на фоне нежной кожи, они казались одновременно хрупкими и крепкими, словно маленькие маячки нашего счастья. Затем мои ладони скользнули ниже — по её животу, который уже начинал округляться, выдавая маленькое чудо, растущее внутри. В этот момент я был счастлив — по-настоящему счастлив, насколько мог быть кто-то вроде меня.

Плавно опускаясь вниз, я коснулся ноги, которая была закинута на меня. Её кожа под пальцами была теплая и мягкая, словно бархат, и я аккуратно подтянул её к себе ближе. Она не проснулась — казалось, полностью доверилась моим прикосновениям.

Мои губы и язык нежно начали ласкать её сосочки, пробуждая сладкое тепло, которое отзывалось эхом в моём собственном теле.

Я продолжал ласкать её, чувствуя, как тело реагирует на мои прикосновения, а тёплый дыхательный ритм Дианы становился чуть быстрее, но она не просыпалась. Мне хотелось сохранить этот момент как можно дольше — когда весь мир сжимается до размеров этой кровати, и ничего больше не имеет значения.

В какой-то момент она тихо пошевелилась, и я отвлёкся от своих мыслей. Лёгкое движение руки, и она прижалась ко мне ближе, шепча во сне:

— Демид...

Я улыбнулся. Её голос — как родник в пустыне, как свет в самой тёмной ночи.

— Да, Булочка? — мягко спросил я, касаясь её волос

— Ты сегодня особенно добр, — сказала она тихо, — или мне кажется?

Я усмехнулся, чувствуя, как на душе становится легче.

— Просто я счастлив, — ответил я. — Рядом с тобой.

Она мягко улыбнулась и вложила руку в мою.

— Я тоже, — прошептала она.

Мы лежали так ещё минуту — две, прежде чем услышали крик возле дома

— Доброе утро, соседи! — прозвучало рядом с домом, словно раскаты грома. — Я знаю, что вы не спите! Не пригласите милого парнишку на завтрак и беседу? Я вот в лесу ягодок насобирал!

Я приподнялся на локте, чувствуя, как внутри что-то сжалось. Горячий секс и покой с моей Булочкой, похоже, откладываются.

— Мммрррр… — прорычал я, выражая всю глубину своего недовольства.

Диана тихо захихикала, накрыв рукой рот, чтобы не рассмеялся вслух.

— Будь добрым и вежливым с нашим будущим соседом, — прошептала она, улыбаясь. — Попробуем наладить контакт.

Я посмотрел на неё, и в её лице было столько веры и надежды, что спорить не хотелось. Да и правда — может, этот парень не так уж и плох.

— Ладно, — пробормотал я, откидываясь на подушки. — Попробуем.

Я вздохнул и медленно пошел к двери. Там стоял Кай с небольшой корзинкой, наполненной яркими ягодами.

— Я пришёл не просто так, — сказал он с лёгкой улыбкой. — Я знаю, что ты большой и суровый берсерк, и не хотел вас отрывать друг от друга , но... Вот — ягоды, полезные для будущих мам, — он улыбнулся в сторону Дианы.

Я немного смягчился и кивнул, хотя по-прежнему внимательно смотрел на него.

— И ещё… — продолжил он. — Мне нужна помощь. Нужно выбрать место для дома, а если не сложно, помочь начать стройку. По соседски, понимаешь.

Я поднял бровь.

— Ты серьёзно хочешь, чтобы я тебе помог? — спросил я, внимательно вглядываясь в его глаза.

Он кивнул.

— Да. Мне нужно знать, где земля лучше, где защищённей от ветра и опасностей. Ты здесь давно, знаешь эти леса.

Я ещё раз посмотрел на Кая. Зверь внутри меня шептал - дать этому парню шанс.

Задумался, затем сказал:

— Хорошо. Сегодня после завтрака пойдем смотреть. Помогу выбрать место и начнём работу.

Он кивнул и улыбнулся.

— Спасибо, Демид. Это много значит.

Диана взяла корзину у него, улыбаясь.

— Кай. Мы как раз собирались завтракать, заходи, присоединяйся.

Кай немного удивился, но не отказался.

Я проводил взглядом Кая, чувствуя, что этот день станет началом чего-то нового.

Завтрак прошёл спокойно, почти по-семейному. Диана накрыла на стол — простые блюда, но с душой: свежий хлеб, мёд, ягоды, которые принес Кай, и ароматный травяной чай. Мы сидели за столом, обмениваясь взглядами и словами, будто стараясь понять друг друга без лишней спешки.

Кай оказался разговорчивым, задавал вопросы — осторожные, но с искренним интересом. Его глаза часто останавливались на Диане, но он не делал из этого тайны.

— Как вы держитесь? — спросил он тихо, словно боясь потревожить нас. — Беременность — дело не простое.

Диана улыбнулась, поглаживая уже заметно округлившийся живот.

— Да, но я не одна. Демид — большая поддержка.

Я просто кивнул, не любя лишних слов, но внутри гордился ею.

Кай молчал на секунду, словно выбирал слова.

— Вы давно вместе? — снова спросил он, и я заметил в голосе лёгкую ноту… чего-то, что я не мог сразу разгадать.

— Несколько месяцев, — ответил я, стараясь не показывать, насколько эта тема мне важна.

Мы договорились, что после завтрака пойдём смотреть место в лесу. Я шёл рядом с Каем, слушая его вопросы, а он — мои короткие, но честные ответы.

Он ничего не рассказывал о себе - я понимал, что этот секрет он держит пока в себе

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Мы углубились в лес, где тишина и свежесть впитывались в каждую клетку. Кай внимательно осматривал землю, прислушивался к окружающим звукам, а я показывал ему подходящие места для строительства.

— Здесь… — сказал я, указывая на поляну с мягкой травой и небольшим уклоном. — Вода рядом, солнце целый день, и ветер не сильный. Можно начать с этого.

Кай кивнул, приняв мой выбор.

— Хорошо. Спасибо, Демид. Ты — настоящий сосед.

В тот момент я почувствовал, что этот странный, сложный демон может стать частью нашей жизни. Не сразу, не просто — но это начало.

Глава 38

Демид

Каждое утро Кай приходил к нашему дому почти без исключений. Он ждал меня , стоял немного в стороне, словно проверяя, что всё спокойно и нет угрозы. Как только я выходил, мы вместе отправлялись в лес — заниматься постройкой его дома. Он всегда приносил с собой разные ягоды, аккуратно собранные и упакованные в мешочек. Беременность — дело важное, и он, казалось, понимал это инстинктивно. Никогда не забывал напомнить, что для будущей матери особенно полезны свежие ягоды и травы. Смотрел на Диану с каким-то особым трепетом, который было сложно не заметить.

Мне казалось, что этот суровый воин с непробиваемым взглядом постепенно раскрывался в присутствии моей Булочки. Она, хоть и не видела его, чувствовала его доброту и тепло, будто это был старший брат, которого всегда не хватало рядом.

Когда малыш в животе Дианы начал шевелиться, это стало для всех нас маленьким чудом, которое заставляло сердце биться чаще. Однажды Кай осторожно попросил, можно ли ему потрогать живот, чтобы почувствовать эти первые толчки. Я видел, как его могучие руки с лёгкой неуверенностью легли на мягкую округлость. И когда ребёнок сделал маленький толчок прямо под его ладонью, выражение на лице Кая изменилось — огромный, сильный мужчина, демон из старых легенд, вдруг стал похож на ребёнка, готового расплакаться от умиления. В такие моменты я думал: «Хорошо, что Диана этого не видит, иначе бы просто рассмеялась».

Мы смеялись потом, вспоминая этот момент, а он лишь смущённо опускал взгляд и говорил что-то невнятное, будто пытаясь скрыть своё нежное состояние.

Прошло несколько месяцев, и вот дом для Кая был наконец построен. Основательный, просторный, он словно вырос из земли и деревьев, идеально вписавшись в лесной пейзаж. Деревянные стены, крыша, покрытая мхом, и большие окна, сквозь которые проникал солнечный свет. Всё было сделано с такой заботой и вниманием к деталям, что даже я, оценил труд и душу, вложенные в это место.

Но кое-что в доме меня удивляло — там была детская комната. С розовыми занавесками, аккуратной кроваткой, маленькими игрушками и мягкими ковриками. Я не понимал, зачем ему сейчас детская — ведь ребёнка у него не было. Когда я спросил, Кай лишь пожал плечами и сказал, что просто хочет быть готовым.

Время шло, моя Булочка становилась всё тяжелее, её живот округлялся, и мы оба с нетерпением ждали появления нашего малыша. Каждый день я видел, как она всё больше заботится о будущем, вяжет маленькие носочки. Наши походы к бабушке Любе стали реже — Диане стало трудно долго ходить, и она предпочитала оставаться дома, наслаждаясь покоем и теплом.

С Каем у нас сложились близкие дружеские отношения, он стал нам по-настоящему дорог. Его отношение к Булочке — это не просто уважение, а настоящая забота и нежность, как у старшего брата. Он всегда рядом, всегда готов помочь, подставить крепкое плечо или принести что-то вкусное и полезное.

Я замечал, как он тихо спрашивает, как она себя чувствует, приносит травы, чтобы поддержать её силы. И мне казалось, что в его молчании и жестах скрывается что-то большее — скрытая забота, невыраженная словами, но ощутимая в каждом движении.

Мы не просто занимались постройкой дома, но он стал своего рода хранителем нашего покоя. Когда меня нет рядом, Кай всегда готов выручить Булочку, подстраховать или просто быть рядом — тихой опорой.

Иногда, когда мы с Дианой сидели у огня, я видел, как Кай крадёт взгляд в её сторону, как будто пытается понять что-то большее, чем просто соседские отношения. Его интерес к будущему ребёнку — едва заметен, но он есть. Не показывая открыто, он словно оберегает их обоих — мать и дитя.

Каждый раз, когда Кай шел по лесу к нашему дому, я чувствовал, что между нами формируется особая связь — крепкая и немногословная, основанная на доверии и понимании, которое сложно выразить словами.

В один из вечеров, когда мы все трое сидели у костра, Кай вдруг спросил:

— Как вы представляете себе будущее?

Вопрос простой, но глубоко тронул меня. Я посмотрел на Диану, которая чуть сжала мою руку.

— Семья, — сказал я тихо. — Мир и покой для нашего малыша

— Это главное, — кивнул Кай. — Я тоже хочу, чтобы мои близкие были счастливы.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 39

Прохор

Я не из тех, кто быстро сдаётся.

Плевать, что в деревне меня больше никто не хотел видеть. Плевать, что бабка Люба при встрече хмурилась и уходила, а мужики отворачивались, как будто я у них кошель стащил. Пусть. Я знал, что правда на моей стороне. Я — единственный, кто видел этого ублюдка, этого Демида. Не просто мужика, а зверюгу, что может перерезать горло за секунду.

И да, он держит возле себя ту слепую девку. Кто в своём уме останется жить с чудовищем? Она либо не понимает, что происходит, либо… уже настолько сломана, что боится сбежать.

Первые несколько дней я ещё крутился в деревне, ходил по домам, пытался завести разговоры.

— Да вы что, не видите? — говорил я в кругу мужиков возле лавки. — Он ненормальный! Глаза как у зверя, руки в шрамах. Он убивал, я вам говорю.

— И что? — кто-то усмехнулся. — У нас тут пол-деревни в шрамах, после охоты не все с целыми руками возвращаются.

— Да вы не понимаете! — я стукнул кулаком по столу. — Это не человек. Это… что-то.

Но слушали меня всё хуже. Кто-то отмахивался, кто-то просто вставал и уходил.

Тогда я понял — тут мне больше делать нечего. Эти глупцы слепы. Придётся искать помощь в других местах.

Пошёл я в соседнюю деревню, в день пути отсюда. Думал, там-то народ поумнее окажется. В первом же доме, куда постучался, дверь открыл широкоплечий мужик с секирой в руках.

— Чего надо? — хмуро спросил он.

— Помощь нужна, — сказал я, постаравшись, чтобы голос звучал тихо и доверительно. — Тут, в наших краях, поселился опасный человек. Не совсем даже человек…

Он нахмурился, но не прервал. Значит, зацепил.

— Он силён, как десять мужиков. Он держит слепую девушку у себя, говорит, что это его женщина. А она, может, и рада бы уйти, да кто её отпустит?

Мужик постоял, молча почесал бороду.

— А тебе-то что? Твоя ли она?

— Нет, но я знаю, что он опасен для всех нас, — я сжал кулаки, изображая праведный гнев. — Завтра он убьёт её. Послезавтра — ваших детей.

Но мужик лишь фыркнул.

— Мало ли кто у кого живёт. Мы в чужие дома не лезем. Иди своей дорогой.

Дверь он закрыл прямо перед моим лицом.

Дальше — больше. Чем дальше я шёл, тем труднее становилось говорить. Народ в деревнях чужаков не любит, а уж тех, кто с порога начинает про убийства и зверей, — тем более. Но я не сдавался.

В одной из деревень я попытался действовать иначе. Собрал возле костра группу молодых охотников.

— Слышали легенды про оборотней? — начал я. — Так вот, один из них живёт прямо у нас, в соседних лесах. Зовут Демид. Глаза — как у волка, руки — как у медведя, и сила нечеловеческая. Он живёт с девушкой… слепой. Думаете, любовь? Ха! Да он просто держит её, как добычу.

Парни переглянулись, кто-то нервно усмехнулся.

— А ты его видел?

— Видел, — ответил я с нажимом. — И я жив только потому, что он решил поиграть со мной. Но игра закончится. Он придёт сюда.

Один из них, рыжий, сказал:

— Если ты врёшь, мы тебя в яму с крысами посадим.

— Не вру, — прошипел я. — И если мы не ударим первыми, он ударит.

Они не дали ответа. Кто-то из них, может, и поверил, но браться за оружие ради моих слов никто не спешил.

Месяцы тянулись, как гнилая верёвка. Я ходил от деревни к деревне, ночевал то в сараях, то в лесу, питался объедками и тем, что можно было украсть. Люди всё реже слушали меня, а когда я говорил про «слепую пленницу», кто-то даже смеялся:

— Может, она сама его держит. Ты-то откуда знаешь?

И это смех раздражал меня до боли в зубах.

Но внутри меня жила только одна мысль: я найду тех, кто поверит. Найду тех, кто возьмёт в руки топоры и пойдёт со мной в лес. Не ради неё, не ради справедливости. Ради того, чтобы это чудовище сдохло.

И я знал: чем дольше я буду искать, тем больше я буду готов к тому, что придётся сделать.

Столица встретила меня камнем и холодом. Не тем холодом, что от зимнего ветра, а другим — тяжёлым, людским. Здесь никто не смотрел в глаза, все спешили по своим делам, и чужаку, вроде меня, тут места не было.

Я уже был вымотан — и ногами, и головой. Сколько месяцев прошло? Пять? Шесть? Сколько раз я говорил одно и то же, пока слова не превратились в горький привкус на языке? Сколько раз мне плевали под ноги или хохотали прямо в лицо?

Но злость держала меня на ногах. Она разъедала меня изнутри, как кислота, и не давала остановиться.

К вечеру я нашёл трактир. Название его я даже не запомнил — только тяжёлую дверь, жирные пятна на столах и запах перегретого пива, смешанный с потом и копотью. За стойкой вертелся худощавый парнишка, лет семнадцати, волосы торчком, руки быстрые, но неуклюжие.

Я сел, хлопнул ладонью по стойке:

— Пейло. Сильное. И чтоб не разбавлял, слышишь?

— Да, да, господин, — забормотал он и плеснул мне мутноватого напитка.

Первый кувшин я опрокинул почти залпом. Второй — уже медленнее. И только тогда заговорил:

— Знаешь… — я ткнул в него пальцем. — Есть у нас в лесах тварь. Не совсем человек. Глаза — как угли, зубы — как у пса. Зовут его Демид.

Парень пожал плечами.

— Впервые слышу.

— Конечно, впервые! — рявкнул я. — Все молчат! Боятся! А я говорю, как есть: он зверь. Он держит у себя слепую девку, и… — я усмехнулся, криво, зло, — развлекается с ней, как хочет.

Парнишка нахмурился, но ничего не ответил. Видно было, что не верит, но и спорить не собирается — работы у него выше крыши.

Я выпил ещё. Говорил громче, злее, почти горланил:

— Если бы мужики в этих краях хоть что-то умели, они бы уже вышли с топорами и пустили ему кровь! Но нет… Все сидят, как трусы.

И тогда я не заметил, что в дальнем углу, в полутени, сидят трое. Молчаливые, крепкие, с лицами, изрезанными шрамами. Их глаза были холодными, как у тех, кто видел смерть не один раз и не два.

Они пили молча, но когда я произнёс имя «Демид», один из них чуть повернул голову. Другой перестал жевать и замер.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я продолжал, не подозревая, в кого врезаются мои слова:

— Он думает, что может жить спокойно, что никто к нему не сунется. Но я найду тех, кто не боится убить зверя! И тогда его кости будут белеть на поляне, чтоб каждый видел, что бывает с такими тварями!

Кто-то из посетителей хмыкнул. Кто-то покрутил пальцем у виска. Но троица в углу переглянулась.

Я обернулся на бармена:

— Ты, парень… ты ведь знаешь людей в столице? Может, подскажешь, кто возьмётся за дело?

— Я… не знаю, — замялся он. — Да и… про зверей… это всё сказки.

— Сказки?! — я ударил кулаком по стойке так, что кружки дрогнули. — Хочешь, чтоб он к тебе пришёл и вырвал горло?

В углу послышался тихий смешок. Один из охотников, тот, что с седой прядью в чёрных волосах, медленно поднял кружку и сделал глоток, не сводя с меня взгляда. Я почувствовал этот взгляд, но не понял, кто передо мной.

А ведь это были те самые, что когда-то вырезали стаю Демида.. Те, кто пытал его ребенком . Его и таких же как он. И если бы я знал… я бы подошёл к ним сразу.

Но пока я пил и орал, они просто слушали. Слушали и запоминали каждое моё слово.

Глава 40

Прохор

Утро встретило меня не солнцем, а тупой, вязкой болью в висках, будто кто-то сжал череп раскалёнными клещами и не собирался отпускать. Пахло тухлым пивом, перегоревшим жиром и чем-то ещё — смесью пота, сырости и чьей-то давней, плохо выстиранной одежды. Я морщился, но запах лез внутрь, как чужие руки под одежду.

Трактир в это время был почти пуст. Только молодой парень за стойкой, разливальщик, методично вытирал кружки тряпкой. Каждое скрипучее движение ткани по дереву отдавалось в голове. Я пил вчера много… слишком много, но не достаточно, чтобы забыть.

Я собирался подняться и выйти, когда почувствовал на себе взгляд. Он был холодный, цепкий, без намёка на дружелюбие — как у волка, заметившего добычу.

— Эй, мужик, — хриплый голос раздался от дверей. — Ты вчера про одного зверя говорил.

Я повернул голову. У входа стояли трое. И при свете дня выглядели они ещё опаснее, чем казалось в тени.

Первый — седой, коротко остриженный, лицо, будто вырубленное из камня, без тени эмоций.

Второй — с перебитым носом, кривой ухмылкой и глазами, в которых плясало что-то нехорошее.

Третий — молчаливый, с бледно-серыми глазами, глядящими прямо сквозь человека, как будто разрезая его изнутри.

— Говорил, — буркнул я, чувствуя, как внутри поднимается раздражение. — А вам-то что?

— Нам интересно, — седой чуть склонил голову, словно хищник, примеряющийся к прыжку. — Мы этого… Демида знаем. Когда-то встречались.

Сердце кольнуло — от удивления или от надежды, я и сам не понял.

— Значит, знаете, что он опасен. Что он… не человек. И что его нужно убить.

Перебитый нос криво ухмыльнулся:

— Опасен — да. Но убить… — он нарочно сделал паузу, медленно прищурив глаза, — убить его не каждый сумеет.

— Я не ищу лёгкой дороги, — отрезал я, стараясь, чтобы голос звучал твёрдо. — Он держит у себя слепую девку. Насильно. Развлекается с ней, как хочет.

Седой хмыкнул. Во взгляде его мелькнуло что-то, похожее на насмешку, но без веселья.

— Насильно? Ты видел, чтоб она кричала, звала на помощь?

— Нет… — я почувствовал, как злость ударила в голову, — но я знаю, что так оно и есть! Он зверь, понимаете? Он прячется в глуши, чтобы никто не мешал ему творить, что вздумается!

Впервые заговорил сероглазый. Его голос был тихим, ровным, без эмоций — и именно это было страшно.

— А что ты нам за это дашь? Мы не работаем за красивые слова.

— Деньги найду. Хотите — оружие, лошадей. Лишь бы пошли со мной в лес, — я наклонился ближе, будто так мог вдавить в их головы собственные слова.

Седой сделал шаг вперёд, и воздух вокруг стал тяжелее.

— Мы пойдём. Но не за твои медяки. У нас с ним старые счёты. Очень старые.

— Старые счёты? — переспросил я, и в груди что-то кольнуло — смесь любопытства и дурного предчувствия.

Перебитый нос чуть наклонил голову, и его улыбка стала хищной.

— Когда-то мы вырезали всю его стаю. Всех. Самцов, самок, щенков… — он сделал короткий смешок, от которого внутри всё сжалось. — Всех, кроме него. Мы думали что он сдох , выкинули его в лес. Оказалось что был живой. Не успели добить.

Я замер, всматриваясь в их лица.

— Значит… вы…

— Да, — тихо сказал седой, — мы знаем, что он за тварь. И мы вернёмся за ним.

— А… девушка? — я попытался вернуть разговор туда, куда хотел. — Мы ведь её тоже должны забрать. Она…

— Если она там, — перебил сероглазый, — значит, сама выбрала быть там. А если нет… посмотрим.

Слова эти были сказаны спокойно, но за ними чувствовалась пустота — как у человека, для которого чужая жизнь ничего не значит.

Мне это не понравилось. Слишком холодно. Слишком… всё равно. Но спорить я не стал.

— Когда выступаем? — спросил я.

— Через три дня, — ответил седой. — Нам нужно подготовиться.

Они уже разворачивались, когда я окликнул:

— Подождите! А мне что делать?

Седой бросил на меня взгляд, в котором было что-то почти ленивое.

— Пей, ешь, отдыхай. Лес терпелив. Но зверь в нём не ждёт вечно.

И ушли. Растворились в утреннем шуме улицы, будто и не стояли здесь минуту назад.

Три дня я жил в каком-то гнилом ожидании. Пил — не чтобы повеселиться, а чтобы не думать. Но мысли лезли всё равно. Каждый раз, когда я представлял себе лицо Демида, его спокойные, холодные глаза, во мне поднималась злость. Та самая, липкая, глухая, от которой темнеет в глазах.

В первый же вечер третьего дня они нашли меня сами. Не спросили, готов ли я. Просто сказали:

— Время.

Мы вышли за город. Под тяжёлым небом, в тягучих сумерках они шли бесшумно, как тени. Я плёлся чуть сзади, слушая, как они между собой коротко переговариваются — об оружии, ловушках, крови. Ни слова о девушке.

На второй день я понял, что они знают дорогу слишком хорошо. Идут, не сбиваясь, не глядя на небо, не сверяясь с картой.

Вечером у костра я решился:

— Слушайте… мне нужно, чтобы мы забрали её. Если она…

Сероглазый поднял на меня взгляд. Он был тих, но в нём не было ни капли тепла:

— Мы сделаем то, что нужно. А что «нужно» — решим мы.

Воздух был тяжёлый, пах мхом и сырой землёй. Я шёл за ними, стараясь не отставать, но эти трое двигались так, будто жили в чащобе всю жизнь — ни один сучок под ногой не хрустнул, ни одна ветка не задела плеча.

Чем дальше мы углублялись, тем сильнее меня подтачивала странная мысль: они точно знали, куда идут. Даже повороты делали, не глядя по сторонам.

— Вы ведь уже были здесь? — не выдержал я.

Седой бросил на меня короткий взгляд и ничего не ответил. Только угол его губ чуть дрогнул — так, что непонятно, усмешка это была или предупреждение.

Они говорили мало. Но когда переговаривались, я слышал слова вроде «добить»… и всё чаще ловил себя на том, что думаю не о том, как мы убьём Демида, а о том, что будет потом.

Я хотел, чтобы они убрали его, да. Но мне нужно было, чтобы Диана была моя. Это ведь должно быть моё возмездие, моя победа… И каждый раз, когда я пытался заговорить о ней, разговор словно соскальзывал в сторону.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

На третий день мы шли по узкой, заросшей тропе. Листья цеплялись за рукава, где-то вдали ухала сова, а у меня всё внутри было, как натянутая струна.

— Слушайте, — сказал я, стараясь, чтобы голос звучал твёрдо. — Когда мы его найдём, первым делом забираем девку. Слышите?

Перебитый нос ухмыльнулся, не оборачиваясь:

— Девка… девка, — протянул он, будто пробуя слово на вкус. — Ты уверен, что она хочет, чтобы её забрали?

— Она слепая! — я почувствовал, как злоба снова поднимается. — Она там не по своей воле!

— Ты видел, как она уходит? — тихо спросил сероглазый. — Или хотя бы пыталась?

Я не ответил. Потому что нет, не видел. Да и не важно это было. Я знал, что прав.

— Мы разберёмся, — сказал седой так, что спорить расхотелось.

Ночью у костра я не мог уснуть. Лежал, слушал, как хрустят в огне угли, и думал о том, что будет, когда мы туда придём.

В голове рисовалось одно и то же: я, стоящий над поверженным Демидом, и она — благодарная, на моем члене. Я почти видел, как её руки тянутся ко мне, как она шепчет: «Прохор…»

Но в темноте, за костром, я видел силуэты этих троих. Их глаза поблёскивали в свете пламени. И мне вдруг стало ясно — они не ради меня идут. Не ради неё. У них свой счёт, своя охота.

Глава 41

Диана

Беременность.

Слово тёплое, как плед в дождливый день, и при этом пугающее, потому что за ним — целый мир, который я пока не знаю.

Я просыпаюсь не от света — я его не вижу, — а от того, что чья-то ладонь осторожно, почти невесомо лежит на моём животе. Демид всегда делает так. Он думает, что я сплю, и молчит, но я слышу, как он дышит чуть глубже, задерживая дыхание в тот момент, когда малыш шевелится. Иногда он тихо выдыхает, будто благодарит за это крошечное движение внутри меня.

Я не говорю ему, что всё это замечаю. Пусть думает, что я сплю, а он просто крадёт у меня эти мгновения.

Кай вошёл в нашу жизнь, как демон, который не торопится, но успевает всегда вовремя. Его голос — с мягкой усмешкой, с теплом, которое чувствуется даже в самых простых словах.

Я не знаю, как он выглядит, но по его интонациям вижу его улыбку.

В первое время Демид встречал его холодно. Я слышала, как он отвечал коротко, почти отрывисто, будто проверяя каждое слово на вес. Но Кай не обижался. Он продолжал приходить — сначала редко, потом каждый день. И всегда с корзиной ягод.

— Беременным нужно сладкое и полезное, — говорил он, и я чувствовала, как от него тянется запах леса, свежих листьев и чуть-чуть дыма от костра.

Демид фыркал, но брал корзину. А потом, как ни в чём не бывало, они шли вместе в лес —рубить деревья, что-то мерить.

Мне нравилось, что у моего мужчины появился кто-то, с кем он может просто помолчать по-мужски, не думая о том, что каждое слово нужно объяснять. В его жизни этого никогда не было.

Иногда они возвращались с усталыми, но довольными голосами. Садились ужинать, и я слушала их разговоры.

— Если стену с этой стороны поднять повыше, зимой будет теплее, — говорил Демид.

— А если окно побольше, света будет больше, — отвечал Кай.

— У меня окна маленькие, и нормально, — бурчал Демид.

— А у меня гости будут. Ты ж ко мне зайдёшь? — поддевал его Кай.

Я улыбалась. В этих коротких фразах слышалось куда больше, чем просто обсуждение дома.

Иногда Кай оставался со мной, когда Демид уходил в лес один. Он помогал колоть дрова, приносил воду.

— Ты счастлива с ним? — спросил он однажды, подавая мне кружку с тёплым молоком.

— Очень, — ответила я, и внутри всё согрелось. — Даже когда он ворчит и хмурится. Он… мой дом.

Кай долго молчал, а потом тихо сказал:

— Береги его. Такие мужчины живут ради тех, кого любят. Но и ранятся сильнее других.

Первый толчок малыша мы почувствовали втроём. Я сидела на лавке, Кай подал мне кружку с чаем, а Демид стоял за моей спиной, положив руки на мои плечи. И вдруг… лёгкое движение внутри. Я затаила дыхание.

— Он… — начала я.

— Толкнулся? — голос Демида дрогнул, и это было редким подарком.

Я взяла руку Демида и Кая , положила на живот. Они замерли. Потом Кай выдохнул так, будто только что пережил что-то невероятное.

— какой малыш… — сказал он шёпотом. И в этот момент мне показалось, что он может расплакаться.

Демид, правда, потом долго ворчал:

— Зачем ты ему дала трогать? Это… наше.

— А он друг, — ответила я.

— Я не сказал, что он враг, — буркнул он, но обида в его голосе уже сменилась чем-то мягким.

Дом Кая рос на глазах. Я слышала, как они обсуждают балки, крыши, полы. Но однажды я случайно спросила:

— А зачем тебе детская комната?

Кай замялся. Потом сказал:

— Ну… на будущее.

Я кивнула, но в его голосе было что-то, чего он не сказал. Особенно когда он упомянул, что уже купил розовые занавески и мягкое одеяло.

Время шло. Ходить мне становилось тяжелее, и мы всё реже бывали у бабушки Любы. Она приходила сама, приносила тёплые пироги и шерсть для вязания . Кай приносил ягоды даже зимой — сушёные, в банках, «чтоб ребёнок рос здоровым».

Я чувствовала, что мы все трое стали чем-то вроде семьи. Пусть мужчины не всегда соглашались, но между ними появилось уважение. И я знала: если что-то случится, Кай встанет на нашу сторону.

Я не знала только одного — что в сердце Кая есть ещё одна причина быть рядом с нами. Но тогда я даже не догадывалась, что его забота о нашем малыше была чем-то большим, чем просто дружба.

Снег за окнами сверкал, как будто кто-то рассыпал по земле горсти мелких алмазов. Луна стояла высоко, холодная, равнодушная, а в доме было тихо и тепло от огня в камине. Запах хвои от венка над очагом смешивался с ароматом тушёного мяса — ужин мы закончили совсем недавно. Я сидела на лавке, перебирала в пальцах шерстяную накидку и машинально поглаживала живот.

И вдруг — как будто что-то изнутри потянуло. Не больно, но так ясно, что дыхание перехватило.

— Демид… — тихо позвала я.

Он был у стола, затачивал нож. Мгновенно поднял голову, и в его взгляде появилось напряжение.

— Что?

— Кажется… — я замолчала, потому что в этот момент почувствовала, как по ногам стремительно растеклось тепло.

Я не видела, но знала: он понял.

— Воды… — его голос стал низким, почти звериным. — Уже.

Он подхватил меня так быстро, что я и ахнуть не успела, перенёс к кровати и аккуратно опустил на мягкие подушки. Снял с полки полотенца, поставил на стол кувшин с горячей водой. Я слышала, как он дышит — тяжело, отрывисто, будто сдерживает бурю внутри.

— Дыши ровно, — сказал он, присаживаясь рядом и беря меня за руку. — Я здесь.

Схватки пока были редкие, но каждая делала мир вокруг чуть дальше и тише. Я вцепилась в его ладонь, слушала треск дров и собственное сердце.

Вдруг в дверь постучали.

— Кто там? — рявкнул Демид, не вставая.

— Это я, — голос Кая прозвучал приглушённо, но в нём было что-то светлое. — Принёс сушёных ягод…

Демид открыл дверь, и Кай успел только переступить порог, прежде чем замер.

— Роды? — спросил он, уже понимая ответ.

— Да. — Демид поднялся. — Беги за бабкой Любой. Быстро.

Кай кивнул и исчез в ночи. Дверь за ним хлопнула, и я услышала, как скрипит снег под его быстрыми шагами.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он вернулся меньше чем через тридцат минут , а с ним — бабушка Люба, в шали, с узелком в руках.

— Ну, детка, пришёл час, — её голос был тёплым, как утреннее солнце. — Не бойся, всё будет хорошо. Мужики, вон из комнаты.

— Я останусь, — глухо сказал Демид.

— Ты будешь мешать, а я знаю своё дело, — отрезала бабка. — Жди. Если что — позову.

Демид колебался, но вышел. Дверь закрылась, и я осталась наедине с бабкой и гулом крови в ушах.

Время перестало быть временем. Схватки приходили, как волны, каждая сильнее предыдущей. Она держала меня за плечи, говорила дышать ровно. За стеной я слышала шаги — тяжёлые, нервные. Демид. И ещё одни — более лёгкие, быстрые. Кай. Они ходили взад-вперёд, как два хищника в тесной клетке.

— Всё будет хорошо, — шептала бабка, поправляя прохладную тряпку на моём лбу. — Детка твоя ждёт тебя.

И вдруг пришёл момент, когда нельзя было больше терпеть. Я закричала. Не от страха, а от усилия — последнего, решающего. И сквозь свой крик услышала первый тонкий, жалобный плач.

— Девочка… — сказала бабка с улыбкой. — Красивая, как утренний свет.

Дверь распахнулась, и Демид вошёл, будто ветром его втащило. Я не видела его лица, но по голосу поняла — он дрожит.

— Ты… — он не смог закончить, только сел рядом, коснулся моей щеки ладонью и прижался лбом к моему виску.

А потом мне положили на грудь крошечный свёрток. Тёплое, живое чудо. Она зашевелилась, пискнула, и я впервые улыбнулась сквозь слёзы.

— Наша дочь, — прошептала я.

Кай стоял в дверях, чуть в тени. Не подходил, но я почувствовала на себе его взгляд. Тихий, тёплый… и странно глубокий. Он улыбался, но в этой улыбке была и тихая боль, и что-то ещё — тайна, которую он не собирался раскрывать. Он знал. Знал, что эта девочка — его истинная. Но мы с Демидом об этом даже не догадывались.

Эта ночь была длинной. Демид сидел у кровати, не сводил глаз с малышки. Кай время от времени приносил воду, укрывал нас, когда я засыпала. Бабка Люба шептала что-то поучительное двум взрослым мужикам.

Проснулась я от тихого потрескивания дров в камине. Свет едва пробивался сквозь шторы, и всё вокруг было окутано мягкой полутьмой, в которой тепло от огня казалось почти осязаемым.

Малышка спала рядом, тихо посапывая, её крошечные пальчики цепко сжимали край моего одеяла. Я прижала её к себе, вдохнула этот особый, едва уловимый запах новорождённого — как свежий хлеб, смешанный с чем-то нежным, не имеющим названия.

Демид сидел в кресле у окна, облокотившись на подлокотник и глядя на нас. Я чувствовала, его взгляд был таким… мягким, что я невольно улыбнулась. Этот мужчина, который когда-то встречал мир с оскаленной яростью, теперь смотрел на меня, как на самое драгоценное чудо.

— Ты не спал? — спросила я, зная ответ.

— Нет, — признался он. — Боялся, что если засну, то… пропущу что-то.

Я протянула ему дочь. Он взял её осторожно, как берут тонкий фарфор, который боишься разбить одним неосторожным движением. Сначала просто смотрел, а потом неловко, но уверенно прижал к груди. Малышка шевельнулась, тихо заплакала , и он начал покачивать её, бормоча что-то совсем несвойственное ему — мягкое, почти ласковое.

В этот момент дверь тихо приоткрылась, и внутрь заглянул Кай. На нём была простая рубаха, волосы чуть растрёпаны, а в руках он держал деревянный поднос с кружкой горячего отвара и парой ломтиков хлеба.

— Можно? — спросил он негромко.

— Заходи, — кивнула я.

Он подошёл ближе, поставил поднос на стол, но глаза его были прикованы к девочке. Он смотрит на неё так, как будто в этом взгляде вся его душа. Не просто умиление. Не просто радость за Демида и Диану . Там была тёплая, но очень глубокая привязанность, которую трудно объяснить.

— Хочешь подержать? — неожиданно спросил Демид.

Кай моргнул, будто не ожидал предложения.

— Если можно…

И вот он берёт её. Его руки — сильные, привычные к оружию, к грубой работе — держали её так нежно, будто он носит в ладонях утренний свет. Девочка чуть шевельнулась, и Кай тихо засмеялся, но в этом смехе был и какой-то надрыв.

— Ты смотри, — сказал Демид, — уже нашёл общий язык.

— Может, она просто знает, кто ей друг, — ответил Кай, и в голосе его мелькнула тень, которую заметила только я.

Я подумала, как хорошо, что они подружились. Что у Демида теперь есть не только я и наша дочь, но и друг — настоящий. И это для него, наверное, важнее, чем он сам готов признать. Ведь все эти годы он был один, без плеча, на которое можно опереться.

Бабка Люба, заглянувшая через пару минут, только махнула рукой:

— Ну и семья…. Живите долго.

День прошёл в каком-то тёплом тумане. Я почти не вставала с постели — только держала малышку, кормила её и ловила каждое её движение, каждый вдох. Мужчины то и дело заходили — то Демид приносил дров, то Кай спрашивал, не нужно ли чего.

Под вечер, когда за окном уже легла синяя зимняя тьма, а в доме остался только мягкий свет от камина, я задремала. Проснулась от тихого напева.

Сначала подумала, что это мне снится, но нет — кто-то действительно пел. Очень тихо, едва слышно, но с той особенной теплотой, когда слова не так важны, как сам голос.

Я поднялась с постели и пошла на звук. В полутёмной комнате у колыбели сидел Кай. Он держал малышку на руках и медленно качал её, напевая какую-то незнакомую мелодию. Голос у него был низкий, чуть хриплый, и от этого песня казалась ещё мягче.

— Ты спи, маленькая… — сказал он почти шёпотом, — …никто тебя не обидит. Никогда.

Я остановилась у дверного косяка. Не хотела мешать. Но в его голосе было что-то, что заставило моё сердце забиться чуть быстрее. Он говорил с ней так, как будто клялся самому себе, что будет рядом всегда.

Малышка уже почти уснула, её ротик чуть приоткрылся, ресницы дрожали. Кай тихо опустил её в колыбель, поправил одеяльце и замер на секунду, просто глядя.

Я тихо спросила:

— Ты часто поёшь детям?

Он обернулся, чуть смутившись, и улыбнулся краешком губ:

— Нет. Только ей.

В его голосе было что-то, чего я не смогла понять. Но почему-то от этих слов мне стало очень тепло.

— Спасибо, — сказала я.

Он только кивнул и вышел.

А я осталась стоять у колыбели. И вдруг в голову пришла мысль, от которой я сама же отмахнулась:

он относится к ней так, как будто она… его

.

Глава 42

Демид

Бабка Люба распорядилась так, что спорить не рискнул бы и медведь. Едва у Дианы начались схватки, она рванула как генерал на поле боя, отдала приказ:

— Мужики — вон из комнаты!

— Но… — я только открыл рот, а она уже смотрела на меня так, что захотелось стать меньше ростом.

— Тут женское дело, — сказала она, и это было как приговор. — Вам туда нельзя.

Закрылась дверь — и мы с Каем остались в сенях. Деревянная дверь отделила меня от всего мира. Там, за тонкой стеной, моя женщина стонала от боли… а я стоял и слушал, как дубина.

— Ну, теперь ждём, — тихо сказал Кай, скрестив руки на груди.

— Ждём? — я почувствовал, как во мне закипает злость. — Она там… а мы…

— Если сейчас полезешь, — он чуть усмехнулся, — бабка тебя веником обратно в берлогу загонит.

Я не ответил. Прошёл по сеням. Вернулся. Сел. Встал. Снова сел. У меня в голове стучало только одно: она там. Я здесь. И я не могу ей помочь.

Из-за двери доносился её голос, иногда — стон, иногда — короткие команды бабы Любы. Каждое её «тужься» резало мне слух.

И тут внутри меня поднялся зверь.

— Ты что тут как сопля в мороз висишь? — прорычал он, но в голосе было больше тревоги, чем злости.

— А что я могу сделать? — процедил я мысленно. — Она там, я тут.

— Можешь вломиться, взять её на руки и увезти, чтоб никто не мучил.

— Она рожает, дубина. Это нужно.

— Ага, нужно… Ты вообще в курсе, что она там одна с этой старой колдуньей? Вдруг она её порежет?

— Люба ей помогает.

— Ну да… помогает так, что она кричит. Слышал?

Я сжал зубы.

— Слышу.

— Так иди! — рявкнул он, а потом, тише, с усмешкой: — Или ты только в постели смелый?

— Заткнись.

— О, началось. Давай, подумай о чём-нибудь приятном. Например… как мы потом это отметим. Диана, ты, свечи, я — тоже там. А если…

— Я сказал, замолчи.

— Да ладно тебе. Я пытаюсь отвлечь тебя от ...

— Хватит! — я рванулся с лавки так резко, что Кай обернулся.

— Ты в порядке? — спросил он.

— Нет, — честно ответил я. — И не буду, пока всё это не закончится.

Мы сидели. Снова вставали. Снова садились. Время тянулось вязко, как патока. Я начал думать, что сойду с ума.

В голове роились воспоминания. Как я впервые взял её за руку. Как она улыбалась, не видя, но будто глядя прямо в душу. Как смеялась, когда я учил её готовить.

— Она сильная, — буркнул зверь тише. — Но если что-то пойдёт не так… мы пойдём. Слышишь?

И я ждал.

Час. Второй. Я уже перестал понимать, что за окном. Снег или дождь. День или ночь. Мир сузился до этой двери.

И вдруг… звук. Высокий. Чистый. Первый.

Я замер, будто в меня ударила молния.

— Это… — начал Кай.

— Это наш ребёнок, — выдохнул я.

В проёме появилась бабка Люба. Лицо уставшее, но в глазах — тепло.

— Ну, заходи, отец, — сказала она. — Познакомься.

Я вошёл. В комнате было тепло и тихо. Диана лежала, бледная, но счастливая. На руках — маленький комочек, завернутый в ткань.

— Демид, — она улыбнулась, — у нас девочка.

Я опустился рядом. Осторожно коснулся её крошечной щеки.

— Вот она, — сказал зверь внутри почти шёпотом. — Наши девчонки. Слышишь? Наши.

— Слышу, — ответил я.

И понял — в этой комнате сейчас весь мой мир.

Диана аккуратно переложила свёрток мне в руки.

Я никогда не держал ничего настолько маленького. Даже щенки в стае казались тяжелее и шумнее. А тут — тёплый комочек, который чуть дышит, шевелит кулачками и тихо посапывает.

— Держи голову, — подсказала бабушка, и я, как дурак, чуть не испугался, что могу сделать что-то не так.

— Я… она… — слова застревали.

— Ну ты и здоровяк, — хмыкнул зверь. — Кабана одной рукой поднимал, а тут дрожишь, как девчонка перед первым поцелуем.

— Замолчи, — прошептал я мысленно. — Ты что, не видишь? Это…

— Вижу. — Он стал серьёзным. — Наша. Совсем наша. Маленькая, но уже рычит внутри.

Я улыбнулся.

— Она не рычит.

— Рычит. Просто тихо, по-детски. Ты прислушайся.

И правда… её дыхание было ровным, но иногда она издавала крошечный звук, будто где-то внутри пробивалась сила.

— Ну как, отец? — спросил Кай, подходя ближе.

— Отец… — повторил я, и это слово будто раскололо лёд внутри меня. — Странно звучит. Но… нравится.

— Ага, — фыркнул зверь. — Теперь мы втроём будем охранять Диану. Я, ты и эта… комочковая рычица.

- Хочешь подержать ? - спросил я смотря на Кая

Он не ожилал от меня такого вопроса

- Если можно...

Я осторожно передал малышку в его руки. Он тут же прижал её к груди, и девочка успокоилась.

— Похожа на тебя, — сказал я тихо Диане

— Говорят что в е новорожденные похожи друг на друга, — улыбнулась булочка

— Я вижу… по-другому, — ответил я. — Чувствую. Это твои черты.

— И немного мои, — вставил зверь. — Посмотри, как кулак сжала. Уже готова кому-то в нос зарядить.

Я хмыкнул, но в груди было так тепло, что это чувство не поместилось бы ни в одно слово.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 43

Кай

Мы вошли в комнату, и тишина сразу обволокла нас, словно завеса, скрывающая от мира все, что происходило внутри. В камине тихо потрескивал огонь, отблески его танцевали на стенах, отражаясь в глазах Демида и Дианы. Я замер, увидев её — крошечное, беззащитное создание, лежащее на руках у берсерка. Сердце начало биться быстрее, хотя я знал, что могу уничтожить гору одним движением мысли, но сейчас… сейчас это было совсем другое.

— Хочешь подержать? — тихо сказал Демид, глядя на меня с непередаваемой смесью доверия и осторожности.

Мой взгляд встретился с его, и я почувствовал странный узел в груди. Это было странно — ощущать слабость рядом с существом, который слабее по сравнению с силой, что я держал в себе. Но сейчас он держал самое ценное, что у него было, а я — единственный, кто может понять, что это значит.

— Если можно.. я замялся, но взял её на руки. И тут всё вокруг исчезло. Тонкий крик, лёгкий запах её кожи, тепло, что отдавал малыш… Это было мощнее любого заклинания, любого тёмного ритуала, любого проявления силы, которое я когда-либо испытывал.

Её маленькое тело под моими руками было невероятно нежным, хрупким, но вместе с тем как будто впитало в себя всю магию мира. Сердце начало стучать быстрее, пальцы чуть дрожали — ощущение такое, будто я впервые познал истинное величие жизни и одновременно ответственность за неё.

— Эй… — прошептал я, почти боясь нарушить тишину. — Здравствуй…

Её крошечные пальчики коснулись моего, и я ощутил странное тепло, которое разлилось по всему телу. Это было как первый луч света в бесконечной тьме, как дыхание жизни, что вселяло и ужас, и трепет одновременно. Никогда ни один враг, ни одно проклятие не смогут разорвать эту связь.

Диана улыбнулась, и в её лице была нежность, которую я почувствовал всем существом. Демид стоял рядом, плечо к плечу, и я видел, как его руки чуть напряглись, словно готовясь к защите. И это было прекрасно — видеть их обоих, рядом друг с другом, защищая и оберегая то, что мне тоже стало важно, хотя они не догадывались о моей тайне.

Я поднес девочку ближе к себе, почувствовал её лёгкий запах, её дыхание, её слабое сердцебиение. Каждое движение, каждый крошечный вздох — это было как музыка, которая тронула что-то древнее и неизведанное внутри меня. Моё могущество, мои демонические силы, которые обычно пугали и разрушали, сейчас казались незначительными перед этой крошечной, хрупкой жизнью.

Я шептал ей слова, которые звучали почти беззвучно, и в них была защита, обещание, которого она ещё не могла понять: «Я буду рядом… Я не дам никому причинить тебе боль…». И в глубине души я знал, что это больше, чем просто обещание. Я бы убил целые армии ради её улыбки, ради того, чтобы она могла дышать спокойно.

Когда я передал её обратно Диане, сердце сжалось от желания удержать её ещё минуту, ещё секунду. Я увидел, как Демид следил за мной взглядом, полный тихой оценки, а Диана держала малышку, не подозревая, что могущественный демон, стоящий рядом, на самом деле связан с её дочерью куда глубже, чем она могла себе представить.

Я отпустил её, но внутри всё горело, вибрируя от силы эмоций, которых я не мог объяснить ни себе, ни кому-либо еще.

После того как я передал малышку обратно Диане, мы ещё немного поговорили, но усталость взяла своё — у неё на лице всё ещё читалась слабость, и Демид предложил ей отдохнуть. Малышку положили в кроватку в другой комнате.

— Кай… посидишь с дочкой пока мы заняты?

Демид вышел в соседнюю комнату, что-то проверяя, и в итоге я остался один на один с ней — маленьким комочком тепла, который едва-едва шумно сопел во сне.

Я устроился в кресле у камина, взяв и держа её так, чтобы ни одна складка одеяла не давила. Пламя мягко переливалось, отбрасывая на нас золотистый свет. Я смотрел на её лицо, изучая каждую черту — маленький носик, едва заметные ресницы, слегка приоткрытый ротик. Она спала так спокойно, будто в мире не существовало ничего, кроме тепла и безопасности.

— Ты даже не знаешь, кто я… — прошептал я. — И, как тебя уже люблю

В груди что-то болезненно сжалось. Я не был создан для таких моментов. Я — разрушение, буря, тьма, а она — чистый, нетронутый свет. И всё же я понимал: если кому-то вздумается потушить этот свет, я превращу мир в пепел.

Малышка слегка зашевелилась, и я, сам не зная почему, начал тихо напевать мелодию, что помнил с давних времён, ещё с тех дней, когда был маленьким демоном. Колыбельная была странная, древняя, в ней было что-то от звука ветра в горах, от шёпота костра в ночи. Слова сами сложились на языке:

— Спи, маленькая… мир велик, но ты не бойся. Пока я здесь, он не коснётся

Её дыхание выровнялось, маленькая ладошка сжалась вокруг моего пальца, и я ощутил, как эта связь — тонкая, но прочная, — тянется от её сердца к моему. Это было похоже на магию, но куда сильнее любой из тех сил, что я знал.

Я продолжал петь, пока дверь тихо не скрипнула. На пороге стояла Диана, её лицо было умиротворённым, но в глазах блеснули слёзы — она слышала, как я пел.

— Ты часто поёшь детям?

Я обернулся, чуть смутившись, и улыбнулся краешком губ:

— Нет. Только ей.

— Спасибо, — сказала она

Я лишь кивнул, не доверяя голосу. Положив малышку, я поднялся. Сердце билось так, словно я только что пережил величайшую битву в своей жизни.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 44

Кай

Вечер опустился на дом мягкой тьмой, снег за окнами мерцал под светом луны, а камин согревал комнату теплом. Диана уютно устроилась в объятиях Демида, его руки крепко обвивали её, но в них было столько же нежности, сколько и силы. Их дыхание синхронно переплеталось, словно в этой комнате существовал только их мир.

Я сидел рядом, держа на руках их крошку — их дочь. Она была такая маленькая и хрупкая, но уже излучала силу, которой я не ожидал от столь юного существа. Сердце сжималось от того, что я понимал: она особенная. Для них она дочь, но для меня… она была истинной

— Надо бы придумать ей имя, — сказал я тихо, словно решаясь вмешаться в их интимный мир. Малышка шевельнулась на моих руках.

Диана подняла голову и улыбнулась

— Ты прав, — ответила она мягко. — Но как выбрать имя… такое, чтобы оно подходило ей?

Демид посмотрел на нас обоих, осторожно улыбающийся. Его взгляд был мягким, но в нём ощущалась сила, которую невозможно было не заметить.

— Может, что-то простое? — предложил он. — Не слишком вычурное, чтобы её можно было звать ласково.

— Простое… — задумалась Диана— Но такое, чтобы оно звучало красиво, и чтобы у неё была собственная сила в нём.

Я тихо улыбнулся, ощущая, как маленькое тело на моих руках постепенно расслабляется.

— Ну, — сказал я, — значит, нужно найти баланс. Простое, красивое и сильное.

Диана заулыбалась и повернулась к Демиду:

— Как тебе Лиара?

Демид нахмурился, будто взвешивая слово на весах:

— Лиара… звучит нежно. Но сильное… может, добавить что-то ещё? Что-то, что придаст ей уверенности.

Я тихо вмешался:

— Элара. Это имя звучит мягко, но в нём есть скрытая сила. Оно подойдёт маленькой девушке, которая, когда вырастет, будет способна защитить себя и других.

Диана ответила

— Элара… да, мне нравится.

— Сильное имя, — сказал Демид, поглаживая волосы Дианы. — Значит, Элара.

Малышка, как будто понимая, шевельнулась и прижалась ко мне ещё плотнее. Я тихо напел ей колыбельную, ту самую, что пел в первую ночь, когда остались вдвоём.

— Пусть будет Элара, — сказала Диана, зевая - Моя маленькая…

— наша, — добавил Демид, потом осторожно тронув меня за плечо , как будто признавая, что я тоже был частью этого момента.

Я кивнул, держа малышку на руках.

— Хорошо, — сказал я, тихо, почти шёпотом. — Элара. Прекрасное имя для этой маленькой принцессы

Я сжал Элару чуть крепче, ощущая её мягкое дыхание. Маленький мир вокруг нас был хрупким и прекрасным, и я клялся хранить его. Но мысль о Диане не давала мне покоя. Её счастье было бы полным только тогда, когда она смогла бы видеть свою дочь, когда её глаза встречались бы с глазами Элары.

Я тихо вздохнул, глядя на спящих родителей малышки. Если бы только можно было вернуть Диане зрение… или найти способ ...И тут ко мне пришла идея — мои родители. Могущественные, мудрые, обладающие знаниями, которые я сам ещё полностью не понимаю. Возможно, именно они смогут подсказать путь, найти средство, излечить её.

Да, я пойду к ним. И если там есть хоть малейший шанс вернуть Диане то, что отняла судьба, я его использую.

Я смотрел на Элару, на Диану и Демида, и в сердце моём зародилась решимость. Всё ради них.

Вечером я подошёл к Демиду, держа Элару в руках. Она крепко спала, и я боялся даже дышать слишком громко.

— Демид… — начал я тихо, — можешь заглянуть ко мне на минуту? Хочу кое-что показать.

Он приподнял бровь, но согласился. Я знал, что Демид доверяет мне, и это давало шанс завязать разговор, который давно вынашивал.

Мы прошли в комнату, оставив Диану у камина с её тихим теплом и уютом. Я сел, держа его дочь на руках, и посмотрел на Демида прямо в глаза.

— Ты знаешь… — начал я, чувствуя, как внутри что-то сжимается, — я всё время думаю о Диане. О том, что она не может видеть… Это несправедливо. Она заслуживает видеть свою дочь, этот мир, нас.

Демид хмуро склонил голову, молчал. Я понимал — он не привык делиться сомнениями, но сегодня нужно было рискнуть.

— У меня есть мысль… — продолжил я, — я могу обратиться к моим родителям. Они могут знать, есть ли способ вернуть зрение. Я не знаю, получится ли… но стоит попробовать.

В глазах Демида промелькнуло что-то необычное. Смесь удивления, тревоги и, может быть, надежды.

— Ты… хочешь спросить у родителей, если они смогут помочь? — прохрипел он.

— Да, — кивнул я. — Но мне нужна твоя поддержка. Если я пойду к ним, мне важно, чтобы ты понимал — я делаю это ради Дианы. Ради вас. Я не скрываю, что это опасно, и что могут быть последствия.

Демид на мгновение замер. Я видел, как внутри него борются страх и доверие.

— Хорошо, — сказал он наконец. — Если это может помочь… если хоть есть шанс… я с тобой.

Я вдохнул полной грудью. Его согласие значило больше, чем любые слова. Сегодня я почувствовал, что их доверие — моё самое ценное сокровище.

— Спасибо, Демид, — тихо сказал я, глядя на спящую Элару.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 45

Холодный ночной воздух ещё держался на губах, когда я поцеловал свою маленькую истинную в лобик. Элария чуть шевельнула крохотной ладошкой, не просыпаясь, и я поймал себя на том, что уже скучаю, хотя ещё даже не ушёл.

— Скоро вернусь, — прошептал я так тихо, что, наверное, даже Демид, сидящий у камина, не услышал.

Я шагнул в сторону, вытянул руку — и воздух передо мной послушно разошёлся, обнажая темное, мерцающее зеркало портала. Из него веяло теплом, запахом раскалённого камня и тем пряным дымом, который всегда висел над родными землями.

Последний взгляд на её спокойное личико — и я шагнул вперёд.

Мир сменился в одно мгновение. Вместо мягкого снега под ногами — тёплая, потрескавшаяся земля.

Я шёл знакомой дорогой, и сердце било в такт шагам.

Дворцовые ворота открылись, едва я подошёл. Стражники кивнули, но не стали задавать вопросов. Здесь не принято спрашивать демона, откуда он и куда идёт — каждый носит свои тайны.

Запах дома ударил сразу, как только я вошёл внутрь. И да, он был именно таким, каким я его запомнил — тёплым, насыщенным ароматом специй, свежей выпечки и лёгким оттенком вишнёвого дыма от камина.

Я почти не удивился, что нашёл маму там же, где всегда — на кухне.

Она стояла у длинного стола, закатав рукава, и ловко раскатывала тесто. Кучка золотистых пирожков уже дожидалась своей очереди на подносах, а в углу духовка мерно дышала жаром.

Сколько себя помню, она всегда готовила сама. Не потому что не могла поручить это прислуге — а потому что ей нравилось кормить семью.

Запахи вернули меня в детство: я, ещё подросток, влетаю на кухню весь в пыли после тренировок, а она уже ставит на стол горячий пирог. Смеётся, отмахивается от моих грязных рук, но всё равно даёт отломить кусок. Отец приходит позже, с важными лицом, но едва пробует, тут же снимает доспехи и садится рядом. И мы втроём едим, болтаем, спорим о всякой ерунде.

Я на миг задержался у дверей, вдыхая всё это.

— Ну? — вдруг услышал я знакомый, чуть насмешливый голос. — Ты что, забыл, как здороваться с матерью?

Она подняла голову, и её глаза засияли, как в тот день, когда я впервые вернулся с победой с арены.

— Мама, — выдохнул я, заходя в кухню.

Она отложила скалку, вытерла руки о фартук и обняла меня так крепко, что хрустнули плечи.

— Столько месяцев, Кай! — воскликнула она, отстранившись, но всё ещё держа меня за локти. — Ты думаешь, я не считаю? Даже отец перестал ворчать, а это уже тревожно!

— Были дела, — уклонился я от прямого ответа.

— Дела, — фыркнула она, но в её взгляде мелькнула мягкость. — И где же ты шатался, мой пропавший сын?

Я замялся. Рассказывать про всё не собирался, но про Эларию… Её имя само просилось на язык.

— Ч встретил ее... у меня… появилась одна маленькая, — сказал я, чувствуя, как уголки губ сами тянутся в улыбку. — Девочка.

— Девочка? — её брови удивлённо приподнялись и она широко улыбнулась . — Кай...

— Она… особенная. Для меня.

— И как её зовут? — спросила она мягче.

Я отвёл взгляд.

— Её зовут Элария.

При этом имени мамины глаза слегка расширились, но она быстро взяла себя в руки. Лишь чуть заметная улыбка скользнула по её губам, и она посмотрела на меня внимательнее.

— Красивое имя, — тихо произнесла она. — Очень… родное.

Я почувствовал, что она знает больше, чем говорит, но не стал спрашивать.

— Она особенная, мама, — продолжил я. — Но её мать… она не видит. Я хочу… я должен узнать, можно ли вернуть ей зрение.

Мама отложила скалку и посмотрела на меня пристально, уже без мягкой улыбки.

— Значит, ты пришёл за этим.

— И за этим тоже, — кивнул я. — Мне нужно всё, что ты знаешь. Может быть, отец…

Будто по зову, в кухню вошёл отец. Высокий, с тяжёлым взглядом, но улыбка на его лице была тёплой.

— Я слышал, ты вернулся, — сказал он, и в его голосе прозвучала неподдельная радость.

— Вернулся, — ответил я. — И, возможно, ненадолго.

Он перевёл взгляд с меня на мать, потом снова на меня.

— О чём вы говорили?

— О девочке, — вмешалась мама, — и о женщине, которая её родила. Она не видит. Кай хочет найти способ исцелить её.

Отец медленно подошёл и сел за стол, подперев подбородок рукой.

— Это не простая просьба, сын.

— Я знаю, — серьёзно сказал я. — Но если есть хоть шанс… я должен. Ради неё.

Мама посмотрела на нас обоих, потом тихо сказала:

— Есть старые пути. Но они не простые. И за них придётся заплатить.

Внутри меня всё напряглось.

— Я готов.

Отец хмыкнул:

— Посмотрим, насколько.

Мама вздохнула и села напротив меня, подперев локти на стол.

— Кай, то, что ты хочешь сделать, непросто, — начала она мягко, но с твёрдостью. — Есть старые пути, но они… нестабильны. И цена за них иногда слишком высока.

— Я понимаю, — ответил я. — Любая цена лучше, чем смотреть, как Диана живёт в темноте.

Отец, сидевший рядом, нахмурился и посмотрел на меня с тяжёлым выражением:

— Ты должен быть готов к последствиям. Иногда старые заклинания возвращают зрение, но забирают что-то другое. Иногда это может быть… опасно для жизни.

Я кивнул, чувствуя, как внутри меня начинает разгораться решимость.

— Я готов рискнуть. Диана заслуживает света, а Элария… она ещё слишком мала, чтобы понять мир без нее

Мама закрыла глаза на мгновение, словно вспоминая, как когда-то мне было так же тяжело принимать решения в молодости.

— Хорошо, — тихо сказала она. — Есть один путь, но он требует осторожности и времени. Нужно собрать несколько древних компонентов, провести ритуал в момент, когда лунный свет будет на высоте… И это не даст мгновенного результата.

— Я всё сделаю, что потребуется, — пообещал я. — Скажи, что нужно.

Отец кивнул, словно оценивая мою решимость.

— Прежде чем начнёшь, Кай, ты должен понимать: любое вмешательство в судьбу Дианы несёт ответственность. Если что-то пойдёт не так… последствия будут необратимы.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я опустил взгляд на руки, представляя маленькие пальчики Эларии.

— Я не могу ошибиться, — прошептал я. — И не ошибусь.

Мама обняла меня за плечи, и я почувствовал её поддержку и силу, которые всегда были рядом, даже когда мы были в разных мирах.

— Тогда начнём подготовку, — сказала она, — но помни, Кай, время и осторожность — твои лучшие союзники.

Я кивнул, осознавая, что впереди сложный путь, и каждая минута может быть решающей.

Я сидел держа в руках чашку с горячим чаем, а мысли всё время возвращались к дому Дианы и Демида. Маленькая Элария спала в кроватке, но мне хотелось быть рядом с ней, защищать, ощущать её тепло.

— Кай, — мама снова взглянула на меня с мягкой тревогой. — Ты волнуешься. Я вижу это в глазах.

— Да, — признался я. — Мне тяжело оставлять их… Диану и Демида. А Эларию особенно.

Мама кивнула, словно понимая всё без слов.

— Тогда действуй осторожно. Сила твоя велика, но ответственность ещё больше. Любая ошибка может изменить жизнь всех троих.

Отец добавил, сурово, но справедливо:

— Ты пришёл сюда не ради себя. Ты пришёл из за них. Это значит, что нельзя торопиться. Каждый шаг должен быть продуман.

Я кивнул, сжимая кулаки. Я знал, что придется уйти из их дома, пусть ненадолго, чтобы собрать всё, что нужно для ритуала.

— Я должен вернуться к ним как можно скорее, — тихо сказал я, почти себе. — Я не могу оставаться здесь дольше, чем нужно.

Мама улыбнулась мне, ободряя взглядом:

— Ты поступаешь правильно. А мы поможем тебе подготовиться. У тебя всё получится.

Я представил маленькую Эларию, её лицо в свете камина, и услышал её спокойный дыхательный ритм.

— Я пойду, — сказал я наконец, вставая. — Я вернусь как можно скорее. И всё будет хорошо.

— Будь осторожен, сын, — сказал отец.

Я кивнул, чувствуя, как каждый шаг, который я делаю сейчас, будет иметь последствия для всех троих. Я открыл портал, мысленно посылая Эларии своё тепло, свою любовь, и шагнул в него.

Всё впереди было неизвестно, но я знал одно: я не могу подвести их.

Глава 46

Я тихо вышла из кухни . В комнате было тепло от камина, но напряжение висело в воздухе — Кай и Демид шептались в нашей спальне, явно стараясь не разбудить малышку. Я не видела их, но слышала каждый оттенок голоса, каждую паузу, каждый вздох. Любопытство подталкивало меня прислушаться, но я не хотела вмешиваться. Хотелось лишь понять суть разговора позже, без лишнего давления.

После ванны я осторожно вышла, прислушиваясь к дому. Пол скрипел под ногами, и каждый звук казался громче обычного. Сердце бешено колотилось, когда я направилась к колыбельке, осторожно держась за стены . И вдруг услышала его голос, нежный, проникновенный, чуть приглушённый, словно боялся разбудить малышку:

— Спи, моя девочка… Я скоро вернусь… Ты моя, моя Элария…

Сердце застучало сильнее. Я не видела Кая, но каждое его слово проникало в душу теплом и заботой, отдавалось эхом в груди. В памяти всплыли все моменты, когда он держа её на руках, пел колыбельные, шептал тихие слова, прижимал к себе с трепетом. Каждый звук отзывался в моём сердце, и я поняла: это больше, чем дружба. Он был её истинным.

Когда он ушел я села возле колыбельки, осторожно провела руками по краям кроватки, стараясь не потревожить спящую дочь. Тепло её маленького тела, лёгкое дыхание, запах детской кожи — всё это накатывало ощущением нежной заботы. В голове роились мысли: как принять это, как объяснить себе, что Кай стал частью нашей жизни не просто как друг, а как тот, кто по-настоящему связан с Эларией? Нужно было поговорить с Демидом. Сегодня. Без промедления.

— Демид… — тихо начала я, когда он подошёл, слегка касаясь его плеча. — Я слышала, как Кай у колыбельки пел Эларии… Он ее истинный, я почти уверена ..

Демид задержал руку на моём плече, глубоко вздохнул, словно переваривая открывшуюся истину. Я чувствовала, как в его глазах промелькнуло напряжение, внутренний бой между удивлением, признанием и нежеланием отдавать кого-то чужому.

— Я знаю, — тихо сказал он. — Я начал догадываться… Он… он настоящий с ней. Я видел это раньше, но думал, что это просто дружба. А теперь понимаю… — он вздохнул, слова давались с трудом. — Он любит её… как никто другой.

Я чуть опустила взгляд, чтобы скрыть дрожь губ.

— Я… — тихо сказала я, — я люблю его как друга, как брата… но видеть, как он с Эларией… это… непросто.

Демид подошёл ближе, сел рядом, мягко обнял меня за плечи, ощущая тепло моего тела. Его дыхание слегка касалось волос, запах соснового леса и костра сливался с домашним уютом, создавая ощущение безопасности.

— Я удивлён, что мы не догадались раньше, — сказал он мягко, глядя в пустоту перед собой. — Я начал понимать , когда услышал, как он разговаривает с ней, как он держит её на руках. Каждый жест, каждое слово… Он был предан ей с первых дней.

— Мне жаль… что я не замечала этого раньше, — прошептала я, ощущая, как слёзы подступают к глазам. — Теперь понимаю, почему он так тихо рядом. Почему всё делал с такой осторожностью.

Демид сжал мою руку, крепко, почти оберегающе.

— Это часть его, — сказал он. — И это правильно. Он — её истинный. Нам нужно это принять. Для Эларии, для нас.

Я вздохнула, прислонившись к нему, ощущая тепло и силу рядом. Любовь и признательность смешались с тревогой, но внутреннее ощущение покоя укреплялось: наша дочь в безопасности, Кай рядом с ней, и мы — её родители — можем дать ей всё, что она заслуживает.

— Я рад, что мы это поняли вместе, — сказал Демид тихо. — И знаешь что? Я не удивлён, что наша Элария выбрала именно его. Он заботливый, сильный… иногда он меня бесит, но я смирюсь.

Я кивнула, ощущая тепло его рук на своей коже, его сердце рядом с моим. Наша семья стала больше, сильнее. И пусть это будет непросто, но любовь, связывающая нас всех, была сильнее любых страхов.

Я подумала, как странно переплелись наши судьбы. Как странно оказалось, что истинный для Эларии — не только тот, кто держит её на руках, но и тот, кто умело хранит её мир

— Он будет рядом, — тихо сказала я, почти себе под нос, — всегда рядом.

Демид лишь кивнул, обняв меня чуть крепче.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 47

Я сидел на краю кровати, где спала наша дочь, ощущая её лёгкое дыхание и маленькие кулачки, сжимающие одеяло. В комнате было тихо, только мерцание свечей бросало мягкий свет на стены. Я не мог перестать думать о Кае. Его прикосновения к Эларии, его нежные слова… что-то в этом отзывалось во мне так глубоко, что я сам не мог понять до конца.

«Ты начинаешь догадываться, да?» — раздался знакомый, грубый, но одновременно заботливый голос внутри меня. Зверь. Моя вторая сущность. Он сидел рядом, невидимый, но его присутствие ощущалось в каждом мускуле.

— Да, — выдохнул я. — Я вижу, какой он с ней. Не просто дружба… Но что это значит? Я не хочу ревновать… она моя дочь. Он… могущественный демон, и он… — я замялся, слова застряли в горле.

Зверь усмехнулся, голос его был тихий и хитрый.

— «Он могущественный, да. Но он не твой враг, Демид. Он часть ее, чего мы не можем отрицать. Сила? Да, она есть. Но смотри на заботу, на трепет, с которым он держит крошку».

— Я знаю… — прохрипел я, сжимая кулак. — Но она такая маленькая, такая хрупкая. Как ему позволять быть рядом с ней так… свободно?

— «Ты сам учил меня быть осторожным с теми, кого ценишь. Ты сам говорил, что истинность — святое. Не мешай ей быть настоящей. Кай любит её. Истинная любовь не подчиняется страху».

Я тяжело вздохнул, чувствуя, как зверь в моём сознании говорит правду. Я видел, как Кай заботился о Эларии, как бережно пел ей колыбельные, как держал её крохотное тело на руках. И да, его сила — устрашающая, но рядом с малышкой она превращалась в что-то мягкое, почти святыню.

— «Ты сам выбрал путь доверия, Демид. Ты стал её отцом. Она твоя дочь. Ты будешь защищать её. Он — друг, союзник. И она не должна страдать от твоих сомнений».

Я закрыл глаза и опустил лоб на руки. Внутри всё еще бушевали эмоции — тревога, осторожность, удивление. Но постепенно приходило понимание: Кай любит Эларию, и это не умаляет мою роль. Я её отец, её защитник. И это понимание дало странное, тяжёлое, но тёплое чувство спокойствия.

— «Хорошо, зверь. Ты прав… будем наблюдать. Но не мешать», — сказал я тихо. — «И не забывай: она — наша дочь. И пока я жив, она будет в безопасности».

Зверь промолчал, но я слышал его согласие. Внутри меня росло странное чувство уважения к Каю, даже тревожное. Он был могущественным демоном, но для Эларии он был мягким, осторожным, настоящим. И это я мог принять.

Демид вернулся домой, плечи тяжело опускались от усталости. Душ стал спасением — поток горячей воды смывал с кожи пыль дорог и усталость долгого дня. Каждый капля будто вымывала мысли об опасностях, о тревогах за Диану и малышку.

В спальне лучи вечернего солнца мягко падали на кровать. Диана сидела на краю, держа на руках Эларию. Малышка сосала грудь, а сама Диана казалась золотистой в этом свете — кожа бархатная, теплота исходила от неё, дыхание тихое, спокойное. Демид замер, поражённый красотой и трогательностью момента, желая быть рядом, прижаться к ней, обнять, почувствовать её тепло.

— Да, давай, смелее, она твоя… — откликнулся зверь. — Подойди, почувствуй её…

Демид подошёл ближе, присел на колени рядом с кроватью.

Он осторожно обхватил Диану за талию, прижался щекой к её плечу, ощущая её аромат, её дыхание. Сердце билось так быстро, что казалось, оно рвётся наружу. И вместе с этим шла благодарность: за то, что она рядом, за её доверие, за маленькую Эларию, которую они оба любили всем сердцем.

— Ты такая… невероятная, — прошептал Демид, едва касаясь её губ щекой, — как я мог быть так счастлив…

Он аккуратно уложил Эларию в кроватку, следя, чтобы малышка не проснулась. Затем, подхватив Диану на руки, подошёл к камину. Тёплый свет отбрасывал золотые блики на её кожу, и зверь в нём вздрогнул, шепча: « такая сладенькая, а твоя… бери её, бери полностью».

— Демид… — тихо задыхалась Диана, прижимаясь к его груди. — Я…хочу тебя рядом.

Зверь урчал: «покажи ей, кто главный. Не сдерживайся… она твоя».

Демид медленно начал снимать с неё одежду, каждый кусочек ткани падал к камину. — Ты такая… нежная… — пробормотал он, касаясь её груди, чувствуя, как она дрожит под пальцами. — Ммм… как вкусный нектар… хочу попробовать каждый сантиметр.

— Демид… — Диана вздохнула, сжимаясь в его руках.

— Я тоже хочу тебя… — его губы скользнули по её шее, потом к плечу. — Хочу слышать твои стоны, видеть, как тело реагирует на меня…

Зверь в груди хмыкнул

Демид не удержался, скользя рукой вниз, исследуя её бедра, чувствуя, как тело поддаётся его прикосновениям. — Твои бедра… такие мягкие… — пробормотал он. — Я могу теряться в тебе… полностью.

— Твои руки… — тихо прошептала Диана, — они… такие сильные и… бесстыдно дерзкие.

— А твоя кожа… — шептал он, губами скользя по её груди. — Господи, как я хочу… каждую каплю, каждую реакцию…

Диана вздохнула, её руки обвили его шею, а дыхание стало учащённым. — Демид… я твоя… — прошептала она, и в её голосе дрожала смесь страха и желания.

Демид улыбнулся в темноте, губы опускаясь к её ушной мочки: — Да, ты моя…

Он резко, но уверенно перевернул Диану и поставил на четвереньки. Перед его глазами открылась картина, которую он видел только в самых горячих мечтах: её изящная, пышная попка манила, изгибы словно приглашали к прикосновениям. Сердце билось так быстро, что казалось, сейчас вырвется из груди.

Он провёл огромной, крепкой рукой по мягкому полушарию, ощутив под пальцами каждую волну кожи. Зверь в груди зашептал, шокируя его самыми пошлыми словами, подстегивая желание:

«Наклонись. Поцелуй её…»

Демид наклонился и смачно поцеловал её, губы ласкали кожу, дыхание перехватывало. Диана вздрогнула, и он слышал её тихие стоны, её тепло, которое обжигало его изнутри. Его рука скользнула к бедру, осторожно, но с твёрдостью, держа её близко.

— Ты такая моя… — пробормотал он низко, почти шепотом, чувствуя, как желание пульсирует в каждой мышце.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Зверь в нём взвыл от удовольствия

Он осторожно развёл её бедра, чувствуя напряжение и возбуждение в каждом изгибе её тела. Его дыхание стало глубже, губы едва касались самой чувствительной кожи, каждый контакт вызывал тихий стон Дианы. Она зажмурилась, ощущая, как его язык медленно скользит, пробуждая в ней волны удовольствия.

На мгновение он отстранился, наслаждаясь её реакцией, затем снял полотенце с бедер и осторожно подтянул её к себе. Диана оказалась сидящей у него на лице, и он, обхватив её тело руками, начал исследовать её ещё глубже. Её грудь, мягкая и тёплая, оказалась в его ладонях — он медленно провёл руками по изгибам, чувствуя каждый вдох и вздрагивание её тела.

Диана прижалась к нему ближе, ощущая его тепло и силу, обнажённое тело под её руками. Каждый его вздох, каждый лёгкий стон дрожали по её коже, заставляя сердце биться быстрее. Она не видела, но чувствовала каждое движение, каждую реакцию его тела, и это возбуждало её ещё сильнее.

Он провёл руками по её бокам, скользнул по изгибам её спины, осторожно обнимая. Её дыхание стало прерывистым, когда его губы снова коснулись её, теперь медленно, исследуя каждую чувствительную складочку. Она слегка застонала, почти шёпотом, обвивая его плечи руками.

Он остановился на мгновение, позволив её телу привыкнуть к прикосновениям, а затем снова осторожно приблизился, её бедра скользнули по его груди, пока он медленно направлял её к себе. Его руки нежно обхватывали её, пальцы скользили по изгибам, вызывая дрожь. Он проводил языком вдоль её тела, чувствуя каждый её вздох, каждое непроизвольное движение.

Диана полностью растворялась в ощущениях, доверяя ему всецело, позволяя себя вести, чувствуя, что в темноте и прикосновениях они находят свой язык.

Он снова приблизился к её телу, и Диана, сидя у него на груди, ощущала каждое его движение. Его руки скользили по её бокам и спине, медленно исследуя изгибы, будто читая книгу, написанную только для него. Она дрожала от прикосновений, чувствуя, как его дыхание обжигает кожу в самых интимных местах.

Он провёл пальцами по её груди, ощущая мягкость и тепло, и Диана сжалась в его руках, чувствуя, как возбуждение переполняет тело. Его язык снова касался её, теперь медленно, чувственно, в унисон с её дыханием. Она потерялась в ощущениях, полностью растворяясь в моменте, позволяя ему быть проводником её наслаждения.

Демид чувствовал каждое её движение, каждую дрожь, каждое дыхание, и его собственное желание росло. Он осторожно направил её так, чтобы она оказалась прямо на нём, ощущая её изгибы всем телом. Он прижимался, нежно обвивая её руками, словно хотел, чтобы ни один сантиметр её тела не оставался без внимания.

Он отстранился на мгновение, снял ее с себя, его взгляд горел желанием, а руки не отпускали её бедра. Диана ощущала напряжение в воздухе, его дыхание у неё за ухом, прикосновения по спине, шея и плечи дрожали от предвкушения.

— Диана… — почти шепотом произнёс он, его голос грубел от желания.

Он наклонился, обхватил её руками за талию и медленно направил на себя сзади. Она почувствовала его силу и вес, каждое движение заставляло тело вздрагивать. Его губы оставляли горячие следы на её шее, плечах и спине, а руки скользили по изгибам, сжимая и лаская её с такой страстью, что дыхание Дианы стало прерывистым и хаотичным.

Он погрузился в неё глубоко, твёрдо и уверенно, и она отозвалась стоном, позволяя себе полностью раствориться в ощущениях. Его руки держали её за бедра, подтягивая сильнее, при этом слегка сжимая и похотливо щипая её кожу. Каждый его толчок был жестким, грубым, но контролируемым, пробуждая в Диане дикую страсть.

Её руки тянулись к его спине, пальцы впивались в мышцы, тело извивалось под ним, откликаясь на каждый жест. Он наклонял её чуть вперёд, губы и язык исследовали её шею, плечи, спину — каждый сантиметр её тела, вызывая дрожь и стон.

— Ах… — прошептала она, сжимая его руки, чувствуя, как её тело наполняется волной удовольствия.

Демид не спешил, каждый толчок был одновременно грубым и страстным, его движения были полны желания, и в каждом из них она ощущала власть и страсть, смешанную с заботой.

Он сжал её бедра крепче, чувствуя, как тело Дианы откликается на каждый его толчок. Она почувствовала, как его рука скользнула к её волосам, и внезапно густые локоны оказались намотанными вокруг его пальцев. Его хватка была крепкой, властной, но Диана не испытывала боли — только острую страсть и предвкушение.

— Так… красиво… — пробормотал он низким, хриплым голосом, ощущая, как возбуждение переполняет их обоих.

Он погрузился в неё с новой силой, держа её за волосы, чтобы контролировать ритм и угол, и каждый толчок заставлял её извиваться, тянувшись всем телом к нему. Она тяжело дышала, ощущая, как его дыхание горячими облаками ложится на её шею и плечи. Его руки и рот изучали её тело, а волосы, обвитые вокруг пальцев, создавали одновременно чувство собственности и дикого удовольствия.

Диана стонала, руки её сжимали его плечи, пальцы впивались в спину, тело изгибалось в такт его движениям. Он наклонял её чуть вперёд, направляя каждый толчок точно туда, где её тело реагировало сильнее всего, и стон становился громче, смешиваясь с дыханием и шёпотом.

— Ты моя… — низко проговорил он, сжимая волосы, прижимая её к себе так, что каждый толчок ощущался в глубине. — Только моя…

Она стонала, дрожала, полностью растворяясь в его прикосновениях, ощущая каждое движение, каждое дыхание, каждый его жест.

Он слегка наклонил её вперёд, продолжая сзади, а одна из его рук скользнула вниз, к самой чувствительной точке её тела. Пальцы коснулись её клитора, мягко, но настойчиво, одновременно с каждым толчком усиливая удовольствие. Диана задрожала, дыхание стало прерывистым, стон перешёл в хриплый, почти невнятный шёпот, и её тело начало отвечать волнами удовольствия.

Демид чувствовал каждое её движение, каждое подрагивание, каждый стон, и его собственное тело поднималось на предел желания. Он ускорил ритм, сочетая проникновение с лёгкой, настойчивой стимуляцией, и они оба ощущали, как волны наслаждения накатывают одновременно.

— Ах… Демид… — выдохнула она, полностью доверяясь ему, и он в это же мгновение сжал её волосы сильнее, прижимая к себе, сливаясь с ней полностью.

И вдруг их тела взорвались вместе: Диана сжалась в его объятиях, её тело дрожало, и Демид с глубокой, дикой страстью кончил одновременно с ней. Он держал её крепко, ощущая, как её мышцы сжимаются вокруг него, дыхание и стон сливаются с его собственным, а после мгновения они оба дрожали, обессиленные и счастливые.

Он аккуратно расслабил хватку, положил её на грудь, обнял, их дыхание постепенно успокаивалось. Диана лежала, ощущая каждое прикосновение, каждое движение, каждый ритм его сердца

Глава 48

Демид

Мы уже несколько раз приходили к бабуле после ухода Кая. Дом казался мне одновременно уютным и чужим — здесь пахло пирогами, травяным чаем и чем-то тёплым, материнским, что всегда умело успокаивать. Сегодня я снова сидел рядом с Дианой на старой лавке у печи, держал Эларию на руках. Она была крохотной, всего пару месяцев, но её маленькое тело излучало напряжение. Я чувствовал это всем нутром: моя дочь, моя кровь, ощущала его отсутствие.

Диана расслабленно прислонилась ко мне, тихо разговаривая с бабулей. Её голос был мягким, ровным, спокойным. Она рассказывала о мелочах: о том, как Элария спала прошлой ночью, как бабуля угостила их пирогами, о маленьких трюках, которые девочка делала, пытаясь схватить игрушку. Её губы слегка улыбались, а глаза светились умиротворением. Я видел это и радовался — Диана могла быть собой, отдыхать.

Но Элария… маленькие пальчики сжимались в кулачки, грудка чуть напрягалась. Я почувствовал странное, пронзительное давление, исходящее от её духа, словно крошечная сущность тянулась куда-то вдаль. Она искала Кая. Да, меня она знала и любила, но часть её души словно требовала присутствия истинного — могучего, чуждого, которого я не мог заменить. И это чувство вызывало во мне бурю.

— Бабуля… — тихо произнесла Диана, заметив моё напряжение. — Ты видишь, как она смотрит?

— Да, вижу, — ответила бабуля мягко. — Малышка чувствует то, что мы не видим. Не сердись на неё, Демид. Это естественно.

Я сжал зубы. Зверь во мне бурлил, ревность и тревога смешались в тяжёлую, колючую смесь. Моя дочь требовала кого-то другого, и ничто, что могу дать я, не могло заменить его. Я осторожно прижал Эларию к груди, шепча ей, гладя её крошечную головку:

— Всё хорошо, моя маленькая… я здесь. Я с тобой.

Она тихо вздохнула, и я почувствовал её зов — невысказанный, едва уловимый, но ясный. Она звал Кая, своего истинного, и я понимал это. Я сжал кулаки, борясь с собственным сердцем, с желанием разогнать это чувство, но одновременно знал, что должен оставаться рядом.

Диана склонилась ко мне, положив руку на мою, мягко улыбаясь:

— Она чувствует его, да… — сказала она тихо. — Но ты с нами. Ты — отец. Она любит тебя.

Я кивнул, стараясь не дрожать от смешанных чувств. Любовь, ревность, тревога — всё переплеталось внутри, образуя клубок, который я должен был удерживать. Я посмотрел на Эларию, маленькая кроха снова сжала кулачки и потянулась, словно могла дотянуться до Кая

— Малышка… — прошептал я, прижимая её ещё ближе к груди. — Он вернётся, когда придёт время. А пока… я здесь. Я с вами.

Элария тихо вздохнула, прижимаясь ко мне, а я ощущал маленькую победу. Я был здесь, я был силой, которую она могла чувствовать прямо сейчас. И хотя часть её души тянулась к Каю, я был отцом, тем, кто защищал и согревал, и этого было достаточно, чтобы удержать их обоих в безопасности.

Когда мы вернулись домой, я аккуратно уложил Эларию в её маленькую кроватку. Её крошечное тело дрожало во сне, и я ощущал, как вся моя сила и забота текут к ней, словно я хочу защитить её от всего мира. На миг задержался, смотря на спящее чудо, и сердце сжалось — любовь к дочери была огромной, почти болезненной.

Но потом мои мысли снова обратились к Диане. Я шагнул из спальни и увидел её, стоящую у стола, тихо разливающую тёплый отвар по маленьким кружкам. Свет лампы мягко ложился на её лицо, обрамляя волосы, слегка растрёпанные после дня забот, и я почувствовал, как всё во мне замерло.

Я подошёл к ней сзади, обнял за талию и притянул к себе. Почувствовал тепло её тела, мягкость под руками, и втянул воздух, полный её запаха, возле её шеи. Мой нос коснулся кожи, и я поцеловал туда, едва касаясь губами, потом прижался всем телом. В этот момент мир сузился до одного — до неё, до нас, до этой тесной, тихой близости.

Я бы отдал всё на свете, чтобы просто стоять так с ней в обнимку, чтобы удержать её здесь, рядом, не отпуская ни на миг. И чем сильнее я чувствовал это, тем яснее понимал: это не просто пара, не просто привычка или влечение. Это что-то большее — связь, которую выбирает зверь внутри меня, что-то первозданное, что невозможно разорвать.

Я шептал ей в спину, почти себе:

— Я не могу… я не смогу без тебя… никогда.

Диана вздохнула, оперлась о меня плечом и тихо улыбнулась. Я чувствовал, как её дыхание успокаивает меня, как её тело согревает, как её присутствие заполняет пустоту, которую я не замечал раньше. Мои руки обвивали её крепче, моя душа цеплялась за её тепло.

И я понял. Без неё я больше не смогу дышать, без неё я не буду целым. Она — моя жизнь, моя настоящая, моя любовь. Всё остальное — лишь фон, который больше не имеет значения

В тот момент, когда я прижимал Диану к себе, слышу за окном лёгкий гул шагов. Сначала тихие, но уже через мгновение отчётливо слышны приближающиеся, уверенные — кто-то идёт прямо к нам. Сердце резко сжалось, зверь во мне мгновенно напрягся, ощущая угрозу, которую люди ещё даже не проявили.

— Диана… — прорывается мой голос, резкий, но сдержанный. — Не выходи из дома.

Она замерла, инстинктивно почувствовав моё напряжение. Она кивнула, тихо шепнув:

— Хорошо…

Я поцеловал её в макушку, прикоснулся к лицу, словно закрепляя обещание защитить. И, не теряя ни секунды, вышел перед домом, втягивая воздух полной грудью. Снаружи вечер был тихим, но шаги уже приближались — тяжёлые, уверенные, их звуки глухо отдавались в темноте.

Свет лампы выхватывал силуэты деревьев, а я стоял прямо, плечи расправлены, тело натянуто, как струна. Зверь внутри рвал меня на части — он кричал, чтобы я напал первым, чтобы защитил дом, Диану и Эларию любой ценой. Но я должен был действовать разумно, не поддаваться слепой ярости.

— Кто идёт? — услышал я себя, голос низкий и ровный, словно удар грома в тишине.

Шаги остановились на мгновение. Потом появился силуэт человека — ещё одного, потом ещё. Их было трое

Я сжал кулаки, зубы скрежетали, мышцы напряглись.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Трое мужчин остановились перед домом, и я мгновенно втянул воздух. Запах был… странно знакомый, острый, как металл, как дым от горящей шерсти — и сердце моё сжалось. Он пробудил в памяти то, что я хотел забыть, то, что всегда прятал глубоко: боль, кровь, крики стаи, одиночество.

Они заговорили, голоса были непринуждённые, почти дружелюбные, но в них сквозила холодная угроза:

— Давненько не виделись, — сказал один из них, усмехаясь

В этот момент мир вокруг меня сузился до одного — воспоминаний о той ужасной ночи. Я увидел перед глазами свою стаю, разрываемую на куски, услышал их крики, ощутил боль шрамов на теле, каждый из которых был как ожог, как клеймо от предательства. Я вспомнил, как они смеялись, когда я пытался подняться, как они оставили меня умирать, весь в крови и грязи, пока зверь внутри меня боролся за жизнь.

— Вы… — прорывается мой голос, низкий, густой, почти рык, — вы одни из тех, кто вырезал мою стаю. Вы оставили мне эти шрамы.

Мужчины на мгновение замерли, а затем один из них усмехнулся, оглядываясь на своих товарищей:

— А вот он и сам вспомнил. Молодец.

Зверь внутри меня зашевелился, готовый вырваться наружу, и я почувствовал, как кровь закипает, как каждая мышца напрягается. Но я знал: сейчас нельзя терять контроль. Слишком многое на кону — Диана, Элария. Они должны оставаться в безопасности, и я — единственный, кто может это гарантировать.

Я сделал шаг вперёд, плечи расправлены, дыхание ровное, а сердце — буря, которую я скрывал за холодной маской. Каждый из шрамов на теле будто ожил, напоминая о боли и ненависти, которые я могу обрушить на этих людей.

— Вы пришли не за мной, а за тем, что никогда не получите, — тихо, но твердо сказал я. — И это ваше последнее предупреждение.

Глава 49

Демид

Я сжал кулаки, и на мгновение показалось, что воздух вокруг загустел от ненависти. Шрамы на теле словно зажглись огнём, напоминая о той ночи.

— Ну хоть не забыл, — другой хмыкнул, вытаскивая из-за спины топор. — Значит, теперь можно закончить начатое.

Третий усмехнулся:

— Но сначала мы заберём то, что ты сейчас прячешь за этими стенами. Женщину… и дитя.

Зверь во мне взревел, и я перестал думать. Всё моё тело, каждый мускул, каждая жила превратились в оружие.

— Попробуйте. — мои слова были тише шёпота, но они раскатились громом.

Первый метнулся на меня, ударив мечом сбоку. Я поймал его запястье, сжал так, что кости затрещали, и резко развернул, врезав кулаком в лицо. Кровь брызнула, мужчина зашатался, но тут же двое других бросились одновременно. Я отпрыгнул, пропуская удар топора мимо груди, и услышал, как дерево рядом с домом треснуло.

Второй со шрамом через щёку пошёл в обход, а третий, самый рослый, достал длинный нож. Они действовали слаженно — не простые деревенские головорезы, а те, кто когда-то убивал мою семью. Плечом я ударил одного, сбив дыхание, и тут же перехватил другого, врезав ему коленом в живот. В нос ударил запах пота, металла и ярости.

Я чувствовал, как зверь во мне рвётся наружу. Слух обострился: я слышал, как сыплется пыль с крыши, как сердце каждого из противников бьётся в груди. Я двигался быстро, выверенно, но с каждым мгновением ярость становилась всё опаснее.

— Ты всё ещё слаб, Демид, — издевался один из них, вытирая кровь с губы. — Тогда ты упал к нашим ногам. И сейчас упадёшь.

— Тогда я был ребёнком, — прошипел я, — а сейчас перед вами зверь.

Я ударил так, что один из них полетел в грязь, но тут же второй вцепился в мою руку, топор скользнул рядом с шеей. Я развернулся, сбросил его, впечатал головой в лицо. Хруст костей. Рёв. Кровь хлынула из разбитого носа.

Третий ринулся на меня с ножом, я перехватил его запястье, и мы закрутились, каждый пытаясь сломать другого. Его дыхание было тяжёлым, горячим, я видел в глазах ненависть. Я сжал его руку до треска, но в этот момент другой ударил меня сапогом в бок. Боль отозвалась в рёбрах, дыхание перехватило.

Я взревел, зверь внутри прорвался, и мои движения стали резче, быстрее. Удар кулаком, локтем, коленом. Один за другим они падали, но поднимались снова, как псы, как carrion, жаждущие крови.

Я уже почти прорвал их оборону, уже прижал одного к земле, готовый разорвать горло, как вдруг…

Крик.

Из дома, из самой глубины — отчаянный, пронзительный. Голос Дианы.

Я обернулся. Мгновенно. Сердце сорвалось вниз. Я услышал, как Элария заплакала, её крик слился с маминым. В одно мгновение я перестал видеть врагов перед собой — только стены дома, только тех, кого я должен был защитить.

Этого хватило.

Удар пришёл сбоку, тяжёлый, хлёсткий, обрушившийся в спину. Я согнулся, воздух вырвался из лёгких, зверь взревел, но тело на миг ослабло. Второй удар — кулаком в челюсть, искры вспыхнули перед глазами. Я пошатнулся, едва удерживаясь на ногах.

Я сжал зубы, кровь залила губы. Внутри всё кричало: беги к дому, защити их. Но трое врагов обступили меня, и я понял — сейчас я начинаю проигрывать.

Железо скрежетало о железо, удары сыпались один за другим, и каждый раз я чувствовал — эти трое знают меня слишком хорошо. Их движения были отточены, смертоносны. Но хуже всего был запах, исходящий от их оружия. Горький, вязкий, будто трава, сожжённая на костре. Я вдохнул и сразу понял — это тот самый отвар. Тот, которым они мазали клинки тогда, в моём детстве. Отвар, что пожирал мою силу, не давал ранам закрываться.

Я успел увернуться от удара топора, но лезвие всё же чиркнуло по плечу. Горячая кровь хлынула, и вместо привычного жара исцеления я почувствовал ледяной укол слабости. Кожа не стянулась, как всегда, — рана осталась открытой, пульсирующей.

— Чувствуешь, да? — усмехнулся один из них, держа клинок внизу. — Не всё так просто, щенок. Мы помним, как тебя резать.

Я зарычал, бросился на него, сбивая с ног. Мы катились по земле, я вбивал кулак ему в лицо до хруста костей, но сзади налетел другой — клинок полоснул по спине. Я вскрикнул, кровь брызнула, и слабость тут же пронзила тело.

Я поднялся, дыхание хриплое, зверь внутри рвался наружу, требуя разорвать их зубами, когтями, не думая. Но каждый удар клинка, каждый порез будто гасил во мне пламя. Я чувствовал, как сила утекает вместе с кровью.

— Ты выжил тогда зря, — крикнул один, вращая нож в руке. — Сегодня мы закончим.

Я бросился снова, ударил коленом в живот одному, сбил второго локтем в висок, но третий перехватил момент — лезвие вошло мне в бок. Я взревел, спина выгнулась, боль вспыхнула огнём. Я схватил его за горло, прижал к дереву, вдавливая пальцы, пока он сипел, но другой вонзил топор мне в плечо.

Грудь горела от боли, дыхание срывалось. Кровь текла ручьями. Я пытался драться — руками, зубами, даже головой, ломая их носы, выбивая зубы. Звуки удара, треск костей, брызги крови смешивались с моим рёвом. Но силы убывали. Лезвия, смоченные проклятым отваром, сделали своё дело.

Один из них выбил меня на землю, сапог врезался в рёбра. Я почувствовал хруст, мир плыл перед глазами. Второй наступил на руку, пригвоздив её к земле.

— Вот и всё, зверёк, — прошипел первый, садясь сверху и прижимая нож к моей шее.

Я дёрнулся, но тело не слушалось. Кровь струилась по земле, сливаясь в тёмную лужу. Я видел только дом за их спинами.

Нож опустился к моей шее, холод коснулся кожи.

И в этот миг небо вспыхнуло. Воздух разорвался огнём и тьмой, земля затряслась, и прямо перед домом раскрылся портал — чёрный, как бездна, в обрамлении багровых искр. Из него шагнула фигура, высокая, невообразимо мощная.

Кай.

Демон. Его глаза горели пламенем, крылья из тьмы разворачивались за спиной, а сама земля будто дрожала под его шагами. Мужчины застыли, их оружие дрогнуло в руках. Я ощутил, как воздух вокруг насытился силой, которую я не мог постичь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Отойдите от него, — голос Кая был низкий, словно раскат грома, и слова пронзали кости.

Мужчины переглянулись, но я видел — в их взглядах впервые появился страх. Настоящий.

А я, лежа в крови, с дыханием, сорванным в клочья, впервые за долгие годы почувствовал… что не один.

Глава 50

Кай шагнул ближе. Его силуэт заслонил собой свет луны, и даже мне, знающему звериное безумие, стало холодно от того, что я видел. Вокруг него воздух дрожал, как от жара кузни, и запах серы и крови ударил в нос.

Трое убийц отшатнулись, но не бросили оружия. Один, видимо самый дерзкий, вскинул топор:

— Демон… мы не боимся тебя. Мы убивали и похуже.

Кай чуть склонил голову, и в уголках его губ мелькнула улыбка. Но это была не улыбка живого человека — это была усмешка хищника, которому досталась слишком лёгкая добыча.

—

Вы убивали стаи и детей,

— его голос стал тёмным эхом, вибрацией, что пробирала до костей. — Но вы ещё не знаете, что такое смерть.

Он сделал движение рукой, и один из мужчин вдруг взвыл. Его тело выгнулось, руки выронили клинок, и я увидел, как кожа на нём вспыхнула изнутри, будто его прожигал огонь под кожей. Через мгновение человек рухнул, корчась и крича, пока его лёгкие не наполнились дымом и хрип не оборвался.

Я стиснул зубы. Зверь внутри меня бился, требуя крови. Я хотел сам… сам их разорвать, сам смыть эти шрамы их криками. Но я лежал в собственной крови, а Кай делал это вместо меня.

Двое оставшихся кинулись на него, отчаянные, разя клинками. Лезвия скользнули по его коже, но я увидел, как металл тускнеет, как будто сам боится его крови. Кай перехватил одного за шею — одним рывком поднял его в воздух, и звук ломаемых костей эхом отозвался в ночи. Тело он отбросил, словно тряпичную куклу.

Последний, побелевший от ужаса, всё же попытался ударить снова. Но Кай лишь взмахнул рукой — и пространство будто сжалось. Человек захрипел, его глаза вылезли из орбит, и он рухнул, даже не поняв, что произошло.

Тишина накрыла двор. Только моё тяжёлое дыхание и треск тлеющего портала.

Кай обернулся ко мне. Его силуэт был окутан тьмой и пламенем, глаза горели, как угли в ночи. Я с трудом приподнялся на локтях, чувствуя, как кровь липнет к земле, и в груди кипела ярость.

— Ты забрал… мою битву, — выдохнул я, срывая голос. — Это были мои… мои враги.

Кай медленно подошёл ближе, глядя на меня сверху вниз. В его взгляде не было презрения, лишь спокойная тяжесть.

— Ты был на краю, — сказал он ровно. — Они почти лишили тебя жизни. Я не позволю, чтобы твоя кровь пропитала землю по их воле.

— Это не твоя война… — рыкнул я, сжав зубы, но уже не в силах подняться. — Это мои шрамы… моя стая… моя ненависть!

Зверь во мне выл, требуя добить хоть одно дыхание из этих мерзавцев, но все они уже лежали мёртвыми. И это было как нож в сердце — я не отомстил.

Кай опустился на одно колено рядом со мной, тьма вокруг него чуть рассеялась. Его голос стал тише, почти человеческим:

— Не твоя ненависть сделает твою семью счастливой. А твоя жизнь.

Я хотел зарычать, вцепиться в него, выгрызть хоть кусок его силы — но в этот миг из дома снова донёсся крик Дианы. Тонкий, полный ужаса.

Моё сердце оборвалось. Я дёрнулся, пытаясь подняться, и кровь хлынула из новых ран.

— Диана! — хрип сорвался с моих губ.

Кай резко повернул голову к дому, и в его глазах полыхнул огонь ярости.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 51

Диана стояла за дверью, крепко прижимая ладонь к груди, словно могла таким образом унять колотящееся сердце. Снаружи слышались голоса мужчин, хриплый рык Демида, звон клинков. Каждый удар отзывался в ней, как собственная боль. Она сжала губы до крови, стараясь не всхлипнуть.

"Если бы я могла видеть… хоть на миг… Я бы встала рядом с ним. Я бы не дала ему одному сражаться."

Но её глаза были лишь тьмой, и оставалось только слушать.

И вдруг — шорох. Едва уловимый, но в доме. Со стороны спальни, где спала Элария.

Диану пронзил холодный ужас. Её ноги сами понесли её туда, босые ступни едва касались пола. Она толкнула дверь, и сердце оборвалось. Воздух в комнате был другим — тяжёлым, чужим.

— Кто здесь?.. — её голос дрогнул, но она заставила его прозвучать твёрже. — Что вы делаете у моей дочери?

— О-о… — послышался низкий, вязкий голос, от которого нутро свело в комок. — Слепая курочка всё же учуяла лиса.

Прохор.

Он стоял у окна, откуда врывался ночной холод. В руках он держал завернутое одеяло — Эларию. Девочка тихо скисала, словно чувствовала мерзость, что к ней прикасалась.

— Положи её! — Диана шагнула вперёд, вскидывая руки, будто готова была вырвать дочь из его лап. — Немедленно!

— Ахах, смелая, — Прохор протянул слова, словно облизывая каждое. — Знаешь, Дианочка, ты всё такая же… гордая. Слепая, да не смиренная. Думаешь, твоё чудовище тебя защитит? Он там сейчас свою шкуру рвёт… а я заберу самое ценное.

Диана тяжело дышала, пальцы дрожали.

— Зачем тебе ребёнок?!

— Затем, что она — крючок, — холодно и с похотливой усмешкой сказал он. — Ты приползёшь ко мне сама. Ты станешь умолять меня взять тебя, целовать мои сапоги, лишь бы я вернул эту кроху. Твой берсерк сдохнет сегодня под ножами моих друзей, а ты… ты останешься одна. И придёшь ко мне.

Его смех, липкий и грязный, пронзил её до костей.

— Ты грязный ублюдок! — сорвалось с губ Дианы. — Ты не тронешь мою дочь!

Она рванулась к нему, но Прохор оказался быстрее. Его рука с силой оттолкнула её, удар пришёлся в плечо и грудь, и Диана полетела назад, ударившись затылком о стену. Мир качнулся и погас. Последнее, что она услышала, был плач Эларии, сдавленный в мерзкой хватке Прохора.

А снаружи в этот момент Демид слышит её крик, но в самой кульминации боя — и это ломает его концентрацию, открывая охотникам возможность ударить.

Сознание возвращалось медленно, будто из чёрной бездны. Сначала я услышала гул в ушах, потом почувствовала липкую влагу на виске и холодный пол под щекой. Боль в голове резанула так резко, что я едва не вскрикнула.

Я застонала и попыталась пошевелиться, но тело отзывалось тяжестью. Лишь тогда я ощутила влажное тепло под пальцами — моя кровь.

"Сколько я пролежала? Минуту? Час?.."

Я с усилием приподнялась, голова кружилась так, что всё плыло. Дрожащей рукой нащупала край кроватки. Сердце ударилось о рёбра, когда я провела рукой по простынке — пусто.

— Элария… — выдох сорванным голосом. — Доченька…

Я ощупывала снова и снова, как безумная, но колыбель была пуста. Пустота кричала громче, чем я сама.

— ЭЛАРИЯ! — голос мой сорвался на истерический вопль. — Где ты?!

Я позвала снова, отчаянно, так громко, что грудь сжалась от боли. Но в ответ — только тишина.

И вдруг — тяжёлые шаги у порога. Я дёрнулась, сердце ухнуло в пятки. Дверь распахнулась с грохотом.

— Диана! — голос, низкий, хриплый, но такой родной.

— Демид?.. — я всхлипнула, не веря, что это не наваждение.

Он был рядом, я услышала, как его дыхание рвётся из груди, тяжёлое, прерывистое. И ещё чей-то шаг, более уверенный, твёрдый.

— Здесь кровь… — произнёс второй голос. Кай. Его тембр невозможно было перепутать: спокойный, но внутри кипел вулкан.

— Где она?! — рыкнул Демид, и я почувствовала, как он опустился рядом. Его ладонь, горячая, дрожащая, коснулась моей щеки. — Диана… что с тобой? Ты ранена!

Я прижалась к его руке и всхлипнула:

— Он… Прохор… он забрал Эларию. Я слышала её крик… Он сказал, что… что будет держать её, пока я не приду к нему…

В груди Демида разорвался звериный рык, такой, что стены дрогнули. Я вздрогнула, но не отпустила его руку.

— Я убью его… я разорву его на части!.. — Демид с трудом поднялся, но Кай резко остановил его.

— Если ты сейчас поднимешься, ты умрёшь, — голос демона прозвучал как удар. — Сядь!

— Мне плевать! — рванулся Демид. — Он тронул мою дочь! Он коснулся моей девочки!

Кай перехватил его за плечо, и я услышала, как тот зашипел от боли.

— Демид, — Кай впервые сказал его имя с такой тяжестью, что даже зверь внутри моего любимого притих. — Ты истекаешь кровью. Если я не остановлю это сейчас — ты не доживёшь до мести.

Я сжала пальцы на его руке, умоляя:

— Демид… прошу… останься со мной. Ради меня. Ради Эларии.

Он шумно выдохнул, ярость сжигала его изнутри, но он рухнул обратно на колени, стиснув зубы так, что скрежет раздался в тишине.

— Воды и полотенец! — приказал Кай.

Я, шатаясь, поднялась, пошла на ощупь, пока не нашла кувшин и чистую ткань. Руки дрожали так, что вода расплёскивалась.

— Здесь… — я протянула.

Кай осторожно уложил Демида на пол. Я слышала, как тот стонет, пытаясь сдержать себя.

— Держи его, — бросил Кай.

Я тут же опустилась, прижимая его ладонь к своей груди.

— Я здесь, мой любимый… держись…

Кай разорвал остатки одежды Демида. Я невольно вздрогнула от запаха крови.

— Это тот же отвар… — прошептала я, ужас сжал горло. — Они смочили клинки, чтобы он не мог исцелиться…

— Да, — коротко ответил Кай. — Значит, зашивать придётся живьём.

— Делай! — рявкнул Демид.

Кай промыл раны водой, и Демид зарычал так, что дом задрожал. Я вцепилась в его руку, шепча:

— Дыши… дыши, любимый… со мной…

Иголка вошла в кожу. Демид выгнулся, зверь внутри рвал его на части, но он держался. Я гладила его по лицу, целовала лоб, словно могла вырвать боль из его тела.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Потерпи, брат, — сказал Кай, и в его голосе на миг прозвучало что-то человеческое. — Ты нужен ей. Ты нужен дочери.

— Я… не отдам… её… — прохрипел Демид.

— И не отдашь, — твёрдо сказал Кай. — Пока я рядом.

Шов за швом, рана за раной. Я слышала, как нитка рвёт плоть, как Демид хрипит, и слёзы катились по моим щекам. Но он держался.

Наконец Кай откинулся назад, тяжело выдохнув.

— Жить будет. Но нужен покой.

Я обняла Демида, прижала его голову к своей груди, шепча:

— Ты со мной. Ты выжил… ради нас.

Демид сжал мою руку так сильно, будто хотел никогда не отпускать.

Кай встал. Его шаги были неторопливыми, но в них была угроза грозы.

— Эларию забрали, — его голос стал гулким, тёмным. — И я вырву её из когтей этого червя.

Я подняла голову, чувствуя, как в груди рождается новая сила.

— Мы вернём её. Слышишь, Демид?Вернём.

Демид, едва дыша, выдавил сквозь зубы:

— Вместе…

Глава 52

Прохор

Я сидел в тени, скрытый между ветвями деревьев, и наблюдал за каждым их шагом. Листья шуршали под лёгким ветром, но я был невидим, как тень, как сама ночь. Каждое движение, каждый вздох — всё записывалось в моём уме. Они думали, что я не замечаю их счастья, что не понимаю, что им дорого. А я видел. Я всегда вижу.

Сначала это была только она. Слепая, хрупкая, почти беспомощная. В детстве я видел её беспомощность как слабость, но теперь — как тронутую судьбой, почти священную, и вместе с тем недостижимую. Она была моей навязчивой мечтой, моей болью и желанием. И вот… она родила. Родила от него, от берсерка. Маленький кусочек их обоих — Элария, крошечный вопль будущей силы, смешанный с кровью, запахом жизни и неизбежной судьбой.

"Она не должна была родить. Она не должна была иметь его кровь в себе. Это моё, не её, не его…"

— зарычал я про себя, сжимая пальцы в кулак. Я почувствовал вкус злобы, горечь собственной несправедливости. Мир был несправедлив к мне. Они осмелились создать жизнь, которая нарушает мои права, мои желания, мою собственную власть.

Я наблюдал, как они ходят к бабуле, как он держит её на руках. Его сильная фигура, его руки, его дыхание — всё это вызывало во мне одновременно отвращение и ярость. Он был зверем, а она выбрала его. А я? Я был здесь, в тени, наблюдал, вынашивал план, который гнил и крепчал внутри, как яд.

Мы обсудили всё с соратниками, охотниками: трое, закалённых в грязных боях, закалённых жестокостью. План был прост и ужасен. Отвлечь его на себя, ранить его клинками, смоченными тем самым отваром, который когда-то не давал его телу восстановиться, разрезать его тело, не дать возможности выжить. Пока он будет сражаться, я залезу в дом и выкраду ребенка. А Диана … тогда она станет моей. Только моей.

"Элария… она не должна была дышать. Не должна была быть. Она лишняя, как дыхание в холодной могиле."

Я умел ждать. Я умел планировать. Каждое его движение, каждый взгляд, каждый вздох был известен мне заранее. Я изучал их дни, их привычки, ритуалы. Я видел их счастье, я видел её улыбки — и эти улыбки жгли меня.

Когда вечер спустился, когда тьма накрыла дом, я знал: время пришло. Окно спальни было заранее подготовлено, снят засов, ловушки проверены. Я скользнул внутрь почти беззвучно. Там, в кроватке, спала крошка. Я склонился над ней, почувствовал её запах — смесь крови матери, силы отца и невинности ребёнка.

— Ты не должна была быть… — прошептал я, касаясь её пальца. — Ты моя ошибка. Но я исправлю её.

Девочка шевельнулась, и я сжал её в руках осторожно, но твёрдо. Сердце дрожало от возбуждения, мерзкого восторга. В моём уме мелькали все возможные ужасы, которые я могу совершить, и каждый из них казался сладкой местью, предвкушением моей победы.

В этот момент я услышал шум — шаги. Голос её матери. Я улыбнулся сквозь тьму. Когда она ворвалась в комнату, её крик наполнил воздух, её страх, её любовь — всё это было как музыка для моих ушей. Я толкнул её, и она ударилась головой. Я проверил, что она дышит — её слабое сознание трепетало в воздухе. Всё уже было готово.

Я вышел через окно, тьма укрыла меня. Маленький крик ребёнка, почти радость в моей тьме, эхом отражался от стен леса. Я уносил её в дом, который мы тщательно подготовили: холодные комнаты, ловушки на дверях, подготовленные сигналы, чтобы никто не смог войти. Элария плакала — и я знал: этот звук вскоре станет инструментом моего влияния, моей власти над ними обоими.

— Моя маленькая… моя… — шептал я, когда закрыл дверь. — Они заплатят. Твой отец умрёт, пока ты будешь со мной.

Мой план был ясен. Диана будет молить, умолять, ползать на коленях, просить вернуть ребёнка. А она… она станет символом моей победы, моей одержимости, моего безумия.

Каждая минута приближала меня к полному контролю, к окончательной триумфальной победе. Каждый шаг, каждая ошибка — они шли прямо в мои руки.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 53

Кай

Я вернулся из долгого похода. Усталость тянула тело вниз, но душа рвалась куда-то вперёд. Что-то не давало покоя — словно внутри меня натянулись тысячи нитей, и все они вели к одному месту, к одной душе. К ней.

Элария.

Моя истинная пара. Моё сердце. Моё будущее.

Едва я вошёл в дом родителей, где всё было готово к ритуалу для Дианы, чтобы вернуть ей зрение, я остановился. В груди словно взорвалось пламя — я услышал её крик. Или мне показалось? Нет. Это был зов. Мой зов.

— Мама, отец, — голос мой дрогнул, но сила в нём нарастала, — с ней что-то случилось. Я чувствую… Элария в опасности. Я должен идти.

Они встретились глазами, понимая, что спорить бесполезно. Я уже сделал свой выбор.

— Иди, сын, — сказал отец. — Твоя связь с ней — сильнее любых слов.

Я шагнул в портал. Тьма и свет переплелись, мир дрогнул, и через мгновение я оказался там.

Картину, что предстала перед глазами, я не забуду никогда.

Демид. Могучий берсерк. Лежал на земле, изрезанный, истекающий кровью. Его тело было сплошной раной. Над ним стояли трое смертников, прижимая клинки к его горлу.

Мир внутри меня вспыхнул огнём.

— Ты коснёшься его — и умрёшь, — прошептал я, шагнув вперёд.

Трое даже не успели понять, что произошло. Один за другим они падали, а их тела ломались под моей яростью. Через несколько ударов сердца вокруг Демида воцарилась тишина.

Я склонился над ним, но тут раздался отчаянный крик из дома. Диана.

— ЭЛАА-РИЯ!!!! — её голос резал воздух.

Я поднял берсерка на ноги, помогая ему идти. Его тело было слабым, но в глазах горел тот же огонь. Мы шагнули к дому, и там нас встретила Диана.

Слёзы на её щеках, руки дрожат.

— Эларию похитили… — слова её сорвались, будто нож.

У меня сжалось всё внутри. Вены налились кровью, дыхание превратилось в рёв.

— Нет, — сказал я тихо, но каждая буква была, как удар грома. — Никто, слышишь, НИКТО не посмеет тронуть её, пока я жив.

Я помог уложить Демида, промывал его раны, накладывал швы. Его кожа горела, тело дрожало, но он смотрел на меня, будто знал, что я не остановлюсь.

— Я пойду за ней, — твёрдо произнёс я. — Я верну Эларию.

— Я пойду с тобой, — прохрипел Демид.

Я замер. Сжал его плечо и впервые сказал то, что скрывал даже от себя:

— Элария… моя истинная пара. Моё сердце. Моё будущее. Я люблю её всей душой. Я пришёл сюда ради неё. И я клянусь — буду защищать её, пока жив.

Диана тихо закрыла глаза, будто это признание было для неё облегчением.

— Мы знали, — сказала она мягко. — И мы принимаем тебя. Ты часть семьи.

Я опустил голову, чувствуя, как гнев внутри сменяется силой.

— Я верну её. Клянусь.

Поиск не был трудным. Я шёл, ведомый связью, которую никто не мог разорвать. Она тянула меня, как невидимая нить. С каждым шагом я ощущал её дыхание, её страх, её зов.

Дом Прохора встретил меня тьмой. Я видел ловушки, замаскированные сети, капканы. Усмехнулся. Провёл рукой — и все они рассыпались пеплом.

Внутри он ждал. Прохор. Его глаза расширились, когда он увидел меня. Он не знал, кто я. Он не знал, что перед ним демон.

— К-кто ты? — прохрипел он, пятясь назад.

Я шагнул вперёд. Мои глаза сверкнули пламенем.

— Приговор.

Он взвизгнул, словно загнанный зверь, пытаясь выхватить нож. Но у него не было ни малейшего шанса. Одним движением я разорвал его, и тело рухнуло на пол. Он не успел даже закричать.

Тишина.

Я шагнул в комнату, где плакала она. Элария. Моя.Моя любовь.

Я поднял её на руки. Её дыхание было тёплым, её крошечные пальцы вцепились в мою одежду. И в этот миг всё зло, что окружало нас, исчезло. Осталась только она.

— Я здесь, — шептал я, прижимая её к груди. — Ты моя. Никогда больше я не позволю никому тебя тронуть.

Возвращение домой было как свет после долгой тьмы. Диана в слезах упала на колени, Демид с усилием поднялся, чтобы увидеть её. Я отдал Эларию в их руки

Я улыбнулся, глядя на них.

— Она дома. С ней всё хорошо. Но запомните — с этого дня её никто никогда не отнимет у меня.

И они молча кивнули.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 54

Я долго сидел на ступенях святилища и слушал, как внизу, под плитами, гудит храм. Этот звук всегда напоминал мне дыхание древнего зверя — размеренное, тяжёлое, вечное. Но сегодня моё собственное дыхание не совпадало с его ритмом: сердце рвалось вперёд. Там, где тянулись ко мне невидимые нити — к Эларии. Моей истинной. Моей будущей жене. Моему завтра.

За дверью заложенного узорами зала шуршали одежды храмовников; мать листала старый свиток, отец стоял у высокого окна, сложив руки за спиной — до боли прямой, как копьё.

— Сын, — первым заговорил отец. Голос спокойный, как всегда, но я слышал в нём настороженность. — Ты уверен, что готов привести их сегодня?

— Уверен, — я поднялся. — Время. Диана должна пройти ритуал. И… я хочу, чтобы вы увидели Эларию.

Мать оторвалась от свитка, и её лицо вдруг стало не храмовничьим — материнским:

— Ту самую «маленькую», о которой ты говоришь шёпотом, но слышно всем? — уголки её губ дрогнули.

— Её, — не стал уходить от прямоты. — Я чувствую её, даже когда мир молчит. И она чувствует меня. Сегодня я приду за Дианой, Демидом и… приведу Эларию. Хочу, чтобы вы познакомились.

Отец медленно кивнул:

— Тогда знай: мы ждём её, но боимся навредить. Ритуал — не игрушка. В святилище сегодня будет много силы.

— Мы оберегаем, а не ломаем, — тихо добавила мать. — Я уже велела подготовить малый круг и покои для отдыха после обряда. Но, Кай… их мир другой. Они не обязаны нам верить с первого взгляда.

— Они уже верят, — сказал я. — И принимают меня. Диана — сильная, хоть и слепая. Демид — упрямый, но сердце у него прямое. А Элария… — у меня сорвался смешок, — Элария смотрит на меня так, будто выучила моё имя раньше, чем сама научилась дышать.

Мать улыбнулась уже открыто:

— Иди. Приведи их. Я подготовлю круг.

— Я встречу у портала, — сухо добавил отец, но в глазах у него мелькнула мягкость. — И… постараюсь говорить меньше, чем обычно.

— Это будет подвиг, — не удержался я.

— Это будет любовь, — ответил он и впервые коснулся моей руки.

Портал раскрылся, как лотос: лепестки света раздвинулись, и тёплая тьма леса шагнула навстречу мне. Я переступил — и оказался у дома. Тот самый запах дерева, дымка очага, след свежей крови, уже не острой — приглушённой травами и бинтами.

Дверь приоткрылась.

— Кай? — Диана никогда не ошибалась, когда это был я: слышала по шагам, по тишине, которая шла со мной. — Мы готовы?

— Готовы, — я подошёл ближе, не касаясь, но давая опору. — Там всё приготовлено. Мои родители ждут. Храмовники тоже.

За спиной Дианы появился Демид. Серый, исчерченный повязками, но стоящий, как скала. В его руках — она. Моя нить, моя песня. Элария. Она тихо потянулась ко мне, и ладошка вплелась в мою кисть так уверенно, будто ей не два месяца, а две жизни.

— Веди, — коротко сказал Демид. — Только скажи, если что-то понадобится.

Мы вошли в портал втроём: Демид с Эларией на руках, Диана, опираясь на моё плечо. Мир резанулся холодом — и тут же наполнился золотым сиянием.

Святилище приняло их, как дом принимает гостей, которых ждали долго. Белые колонны поднимались в тёмную высоту, купол отдавал солнце обратно на пол — тысячи искорок, будто пыль времён, кружились над кругом. Воздух пах ладаном, свежесрезанной травой и чуть-чуть — озоном от плотного портала.

Отец шагнул навстречу первым.

— Добро пожаловать, — произнёс он, и голос многогранно отозвался под сводами. — Я — отец Кая. Для вас — просто старший хранитель святилища. Рад видеть вас обоих.

— Демид, — представился Демид, коротко кивнув. — Это Диана.

— А это — ваша Элария, — мягко сказала мать, подходя ближе. В её руках не дрогнул ни один палец, когда она коснулась крошечной ножки через ткань. — Истинная нашего сына. Мы чтили бы её и без этого слова, но с ним — тем более.

— Спасибо, — тихо ответила Диана и невольно сжала мою ладонь.

— Идём, — сказала мать уже деловито. — Время.

Главный круг сегодня был «снят» — слабый отзвук для великих завязок, но мы выбрали малый золотой круг: для исцелений, где нужна не сила, а тонкость. В центре — низкий алтарь из тёплого камня, вокруг — четыре чаши, каждая на своей стороне света.

— Кай, — мать кивнула мне. — Покажи то, за чем ты ушёл.

Я вынул ингредиенты, и даже у отца дрогнул века, когда воздух коснулся их запахов.

— Кровавый лотос из ущелья Красного Дна, — я раскрыл шкатулку: лепестки, как выдох заката. — Рвал в перчатках из лунной кожи, иначе сжигает ладони. Корень — для пробуждения спящих нервных нитей.

— Достанешь — считай, зрению дал первый толчок, — одобрил отец.

— Сердечный лёд белогорого зверя. — Я положил на чёрную тарелку кристалл, живой изнутри, как кусочек зимы. — Берётся в минуту его последнего вздоха — не раньше и не позже. Раствор вяжет свет, чтобы он не обжёг.

— Пепел вулканического кратера. — Я сдвинул крышку медной банки, и воздух стал пряным, горячим. — Пепел связывает прошлую тьму с будущим светом. Чтобы зрение не вернулось болью.

— И роса рассвета с моста Тишины, — добавила мать, раскрывая свой пузырёк. — Чтобы смягчить любую жестокость пути.

— Я думал, её уже не собирают, — удивился отец.

— Для Дианы — собирают, — мать улыбнулась краем губ.

Храмовники заняли места: четверо — по сторонам света, ещё двое — за кругом, держать кант. Отец стал за севером, мать — на востоке. Я — на юге, чтобы «держать» жар и оберегать поток.

— Диана, — я подал ей руку, — ступай в круг. Рядом — Демид, но на границе, чтобы силу не перебил. Эларию — ко мне, на руки. Пусть чувствует меня, и через меня — тишину.

— Она не испугается? — шепнул Демид, глядя на меня так, будто проверял в последний раз.

— Я для неё — дом, — так же тихо ответил.

Элария устроилась у меня у сердца и мгновенно утихла, словно услышала старую мелодию. Я почувствовал, как тянутся нити — тонкие, золотые, и лёгким покалыванием входят в мои пальцы.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Начинаем, — сказала мать.

Пение поднялось сразу, без предварительных слов: старый, простой мотив, где каждый слог — как камешек в ладони. Я влил в воздух лотос: не порошком — пылью света. Она легла на веки Дианы, на виски, на кончики пальцев. Прохладный лёд-кристалл растаял в чаше и превратился в жидкость, из которой поднимался прозрачный пар. Я направил пар на лицо Дианы, и кожа под ним расцвела гусиной кожей — тело вспомнило, что такое «ожидать».

— Скажи, когда будет больно, — шепнул я ей, хотя знал: будет.

— Уже, — сказала она и улыбнулась. — Но это правильная боль. Резкая, как первый луч.

Отец низко произнёс связующий глас, и пепел медленно — очень медленно — стал подниматься из чаши, как дым без огня, и ложиться на круг: узоры-нитки, похожие на корни дерева. На каждую линию я отвечал в себе такой же линией — держал рисунок.

— Хорошо, — мать коротко оценила. — Пульс ровный, поток пошёл.

Диана слегка задрожала. В зрачках — сейчас ещё пустых — промелькнуло что-то. Свет? Тень? Память о свете?

— Я вижу… тёплое, — прошептала она. — Не цвета… просто тепло. И… силуэты. Там — высокий. Это… Демид?

— Я, — Демид сжал её руку. Голос у него сорвался, будто раз за долгие годы. — Я рядом, слышишь? Не уйду.

— Не позволяй свету давить, — предостерёг отец. — Пусть приходит волнами.

— Волнами, — повторила мать и перелила на ладони росу. От росы пахнуло утренним хлебом и чем-то детским. Она провела капельками по вискам и уголкам глаз Дианы, и я увидел, как напряжение под кожей расслабилось.

— Кай, — мать подняла на меня глаза, — снизь жар на пол-черты.

Я кивнул, сжал в ладони дыхание святилища — и пение вниз на полтона. В воздухе сразу стало просторнее.

Мы держали круг долго: время тянулось не песком — дыханиями. Лотос кончился, лёд ушёл весь, пепел лег чистыми линиями и застыл. Голоса стихли один за другим, остался только мой — слабый, шёпотный, чтобы не расплескать то, что мы собрали.

— Довольно, — сказал наконец отец. — Поток закреплён.

Мать шагнула в круг, осторожно коснулась лица Дианы.

— Открой глаза.

Диана послушалась. Зрачки всё ещё были глубокими, как ночь, но в их глубине стояла зыбкая заря. Она заморгала, вдохнула резко — и тихо заплакала.

— Я вижу… свет. И золото. И… — она повернула голову, — тёмный силуэт… это ты, Кай?

— Я, — сказал я и не смог удержаться от улыбки.

— А это… — она вытянула руку, осторожно, словно боялась сломать тонкую нить, — маленькое тёплое пятно… это Элария?

Я опустил глаза на малышку, которая дремала у меня на руках, и сердце сделало то самое движение, ради которого я живу.

— Она, — ответил я.

— Вердикт ритуала, — мать вернулась к роли храмовницы, хоть глаза сияли по-матерински, — зрение будет возвращаться постепенно. Первые дни — свет, силуэты, всполохи. Затем — контуры, цвета. Полная ясность возможна через три цикла луны. Нужны покой, слабые настои трав, никаких резких вспышек света. Мы дадим мази для век и напоим вас всем необходимым.

— Сколько ей отдыхать? — спросил Демид.

— Сегодня — только отдых, — ответила мать. — Завтра — короткие прогулки в сумерках. Через семь дней — вернётесь на проверку.

— А если боль вернётся сильнее?

— Тогда ты скажешь мне, — произнёс я. —

— Пойдёмте в малые покои. Пусть Диана поест, а мы — поговорим

Малые покои были тёплыми и простыми: широкая лавка, мягкие пледы, стол с травяным хлебом и супом. Элария проснулась вовремя

— Можно? — мать вопросительно посмотрела на Демида и Диану, едва коснулась щёки малышки. — Я бы подержала.

— Можно, — сказал Демид после короткой паузы. В этой паузе была вся его жизнь: доверять или нет. Он доверил.

Мать взяла Эларию, и девочка… не заплакала. Серьёзно посмотрела в её лицо — так смотрят только новорождённые и короли, — и ухватилась за прядь волос, будто выбирала в этом доме якорь.

— Кай, — тихо сказала мать, не отрывая взгляда от малышки, — ты был прав. Нить слышно даже мне.

— И мне, — отозвался отец, у которого обычно все чувства — сквозь броню. — Тихий звон. Редкий.

— Мы благодарим вас, — Диана подняла голову. — За путь. За труд. За то, что не посмотрели на нас сверху вниз.

— Мы не умеем так, — отмахнулся отец. — Да и страшновато смотреть сверху вниз на берсерка.

Демид коротко хмыкнул, впервые за день по-настоящему улыбнувшись.

— Не страшнее, самого могущественного демона

— Я не кусаюсь, — отец взял хлеб, задумчиво отломил. — Почти.

Все засмеялись — по-настоящему, в голос. Этот смех прочистил воздух лучше любой молитвы.

Мы поговорили ещё о многом: о травяных настоях, о том,как Диане понемногу привыкать к свету. Я записал им распорядок трав, мать вложила в ладонь Дианы тёплый амулет из золотой нити: «на случай, если темнота станет слишком громкой».

— Пора, — сказал я наконец. — Вам нужен дом. И тишина

— Пора, — согласился Демид и встал, легко, хоть тело ещё помнило раны. Он обнял Диану, и я видел — руки у него дрожат не от боли. От облегчения.

Мать ещё раз поцеловала Эларии макушку и — да, не удержалась — шёпотом сказала ей совсем земное:

— Мы очень ждали тебя, маленькая.

Я забрал её на руки. Она устроилась у моего сердца точно так же, как утром — будто там и есть её место. Отец открыл портал, золотой и тихий.

— Через семь дней, — напомнил он. — И если что — раньше.

— Раньше, — кивнул я.

Мы шагнули в свет: я, Демид и Диана — назад, домой. Свет свился вокруг, и на секунду я увидел всё сразу: святилище, отца, мать с улыбкой

Переход закончился. Нас встретил знакомый запах дерева и трав. Тишина дома приняла нас так, будто никогда не отпускала.

— Ложись, — сказал Демид тихо Диане. — Я за настоем.

— Я за пледами, — отозвался я и уже шёл, а потом остановился, потому что Элария сжала мой палец. Я наклонился, шепнул ей: — Всё хорошо. Я рядом. Всегда.

Она вздохнула — как маленькое море — и улыбнулась во сне.

Я посмотрел на Диану — она сидела, прислушиваясь к шагам, к смеху ветра за окном, к новому свету у себя под веками. И на Демида — он двигался так осторожно, будто весь мир стал стеклянным и его можно держать, не боясь уронить.

— Дом, — сказал я вслух.

И дом ответил тишиной. Самой правильной из всех молитв.

Глава 55

Диана

Я проснулась от странного ощущения — будто мир вокруг изменился. Сначала это был лёгкий теплый луч, скользнувший по моим ресницам. Я машинально зажмурилась, но через секунду осмелилась открыть глаза.

И… я увидела.

Не смутные тени, не зыбкие огни, а настоящий свет. Солнечный луч, пробивающийся сквозь узкую щель между ставнями, разливался по комнате золотом. Он плавал в пылинках, играл на полу, и я смотрела на него с таким трепетом, словно это было чудо. Впрочем… для меня это и было чудо.

Я жадно переводила взгляд: старые деревянные балки потолка, грубые стены из бревна, знакомый стол с кривой ножкой, узорчатый коврик на полу, вязаная бабушкина салфетка на тумбе. Всё казалось одновременно простым и невероятным — как будто я заново родилась и заново увидела мир.

Я не сдержала тихого всхлипа — горло перехватило от счастья.

И тогда я обернулась.

Рядом со мной спал он.

Демид.

Я замерла, позволяя себе впервые рассмотреть того, кого раньше знала лишь через прикосновения, запах и голос. Он лежал на спине, закинув мощную руку за голову, а вторая покоилась на животе. Его грудь равномерно поднималась и опускалась, и я зачарованно следила за этим движением.

Он был огромен. Настоящий гигант, чьё тело словно высекали из камня. Смуглая кожа исполосована шрамами — ни одного живого участка, который был бы пощажён судьбой. На лице тянулись белёсые полосы старых ран, одна уходила от скулы к шее, другая пересекала бровь. Но… какой же он был красивый.

Широкие плечи, рельефные мышцы, мощные руки — и при этом спокойное, почти мальчишеское выражение лица во сне. Его тёмные волосы разметались по подушке, густые брови делали взгляд суровым, даже если глаза закрыты. Длинные ресницы отбрасывали лёгкую тень на скулы.

Я ощутила, как в груди поднимается тёплая волна. Я вспомнила, как он брал меня — сильный, грубый, но в то же время нежный. Вспомнила его дыхание у моего уха, его губы на моей шее, его руки, охватывающие меня целиком. Щёки запылали.

Мой Демид. Мой зверь. Мой мужчина.

Я не заметила, как он пошевелился. Его веки дрогнули, и тёмные глаза открылись, встретившись с моими.

Он сразу понял.

В его взгляде мелькнуло всё: удивление, шок, надежда и… страх. Он резко сел, словно не веря самому себе.

— Ты… видишь? — его голос был хриплым, будто он боялся услышать ответ.

Я улыбнулась сквозь слёзы.

— Да, Демид. Я вижу.

Его глаза расширились, но тут же наполнились болью. Он отвёл лицо в сторону, будто прячась.

— Тогда… ты видишь всё. — его губы дрогнули. — Все эти шрамы, это уродство…

Я прижалась к нему, коснувшись ладонью его щеки, провела пальцами по шрамам.

— Я вижу мужчину. Моего мужчину. Самого сильного, самого красивого. И я ни на секунду не сомневалась в этом, даже когда не видела.

Он замер, будто не верил моим словам. Его грудь вздымалась от тяжёлого дыхания, он смотрел на меня, как на чудо.

И в тот миг во мне вспыхнуло желание. Не тихая благодарность, не радость от возвращённого зрения — а голод. Жаркое, настойчивое желание быть с ним, снова чувствовать его внутри себя.

Я склонилась и поцеловала его шею, медленно, обжигающе. Он вздрогнул, сжал кулаки.

— Диана… — прошептал он, будто умолял остановиться.

Но я не остановилась. Я поцеловала его грудь, обводя губами шрамы, будто хотела доказать: я принимаю его всего. Каждую рану, каждую трещину.

Я сползла ниже, лаская его живот. Его дыхание стало тяжелым, низкий рык вырвался из груди. Я обняла его бедра и, взглянув в его глаза, накрыла губами его напряжённый член.

— О, боги… булочка… — он откинул голову назад, пальцы судорожно вцепились в простыню.

Я чувствовала, как он горит, как дрожит от сдерживания. Я двигалась всё смелее, ощущая его тяжесть, его вкус. Его рука легла на мою голову, но он не направлял меня — лишь трепетно держал, боясь даже прикоснуться грубо.

Я подняла глаза, встретилась с его взглядом — и в нём был океан. Любовь, боль, страсть, отчаяние, всё сразу. Я отстранилась, провела языком по его напряжённому телу и вновь вернулась к поцелуям на его груди.

— Возьми меня, — прошептала я, задыхаясь. — Сейчас.

Он перевернул меня одним движением, прижимая к постели. Его глаза пылали, но он всё ещё колебался.

— Ты уверена, что хочешь видеть… всё это? — он провёл пальцами по шрамам на груди, будто стыдясь.

Я схватила его руку и прижала к своему сердцу.

— Я хочу видеть только тебя. Моего зверя. Моего мужчину.

И тогда он рухнул на меня всем телом. Его поцелуи стали жадными, дыхание горячим, руки нетерпеливыми. Он целовал мою шею, плечи, грудь, оставляя следы своей жадности. Я выгибалась навстречу, впитывая его силу.

Когда он вошёл в меня, я вскрикнула — от счастья, от полноты, от того, что наконец-то могу видеть его лицо, его глаза в этот момент. Он двигался во мне ритмично, тяжело дыша, рыча от наслаждения.

— Сладенькая… моя… — хрипел он. — Я сойду с ума от тебя.

Я обвила его ногами, притягивая ещё ближе.

— Сойди, — прошептала я в ответ, целуя его губы. — Только не отпускай меня.

Наши тела слились, движения стали быстрее, отчаяннее. Я видела, как он сдерживает себя, чтобы не разорвать меня своей силой, и это сводило с ума ещё больше. Я целовала его шрамы, гладила его плечи, впивалась ногтями в его спину.

И когда волна наслаждения накрыла меня, я закричала его имя, глядя прямо в его глаза. А он, рыча, достиг пика вместе со мной, прижимая меня к постели, словно боялся потерять.

Мы рухнули рядом, оба дрожащие, оба переполненные. Я повернулась к нему и провела пальцами по его лицу.

— Теперь я вижу. — я улыбнулась сквозь слёзы. — И теперь я знаю точно: ты — самый прекрасный мужчина на свете.

Он закрыл глаза, прижимая меня к себе. Его сердце билось так громко, что я слышала его в своей груди.

Свет утреннего солнца уже мягко играл на стенах, когда мы с Демидом всё ещё лежали рядом, не спеша покидать тепло постели. Я прижалась к его груди, слушая его дыхание, чувствуя, как его рука лениво скользит по моим волосам. Его кожа пахла лесом и дымом камина, а сердце билось спокойно и размеренно, словно только рядом со мной он мог позволить себе быть уязвимым.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Всё ещё не верю, что ты видишь меня, — пробормотал он, уткнувшись носом в мою макушку. — Кажется, будто сон.

Я улыбнулась, провела пальцами по его щеке.

— Если это сон, то пусть он никогда не кончается.

Он хмыкнул, потянул меня ближе, и ещё некоторое время мы просто наслаждались тишиной. Но затем он тяжело вздохнул и приподнялся.

— Пойдём? Кай, должно быть, ждёт. И Элария...

Я кивнула. Чувство предвкушения и лёгкой тревоги сплелись во мне: впервые я должна была увидеть Кая. Моего друга. Моего спасителя. Демона.

Мы вышли из дома и направились к жилищу Кая. День был ярким, свежий ветер играл с моими волосами. Я жадно ловила каждую деталь — краски мира, каждый изгиб дороги. Всё казалось новым, и от этого сердце било радостно и быстро.

Демид шёл рядом, высокий и величественный. Я поймала себя на мысли: его облик не пугал меня. Шрамы не делали его уродом. Они были частью его истории.

Мы остановились у дома Кая, и Демид толкнул дверь.

И тогда я увидела его.

Кай стоял посреди комнаты, огромный, словно сама гора. Его плечи были шире дверного проёма, тело покрывали чёрные татуировки, пульсирующие алым огнём. Но больше всего я не могла оторвать взгляда от его лица: рога, изгибающиеся назад, блеск чёрных волос, и глаза — горящие, красные, в которых клубился сам ад.

Я невольно замерла. Сердце дрогнуло от страха.

Это был Кай. Друг, с которым я смеялась, которому доверяла… и вместе с тем — демон, от которого исходила такая сила, что казалось, воздух в комнате дрожал.

Он заметил меня и улыбнулся, и в его улыбке не было ни капли злобы — только тепло.

— Диана, — его голос был глубоким, словно гул пламени. — Ты видишь.

Я кивнула, пытаясь справиться с комком в горле.

— Да. Я… я вижу. И вижу тебя.

Он подошёл ближе. Я не могла не отметить — вблизи он был ещё больше, ещё опаснее. Но и роднее.

— Тебя пугает мой облик? — прямо спросил он, заглядывая в мои глаза.

Я честно вздохнула.

— Да. Пугает. Но… — я улыбнулась и протянула руку. — Это не меняет того, что ты для меня брат. Я доверяю тебе.

Его глаза на мгновение вспыхнули ярче, он мягко коснулся моей ладони своими горячими пальцами и склонил голову.

— Тогда я счастлив.

И тут я заметила её.

Элария.

Она лежала на ковре.. Маленькая, нежная, она показалась мне воплощением самой чистоты.

Я сделала шаг к ней — и сердце моё захлестнула волна. Любовь. Настоящая, безграничная, такая, что от неё перехватывало дыхание.

— Элария… — прошептала я, опускаясь перед ней на колени.

Она посмотрела прямо в мои глаза и улыбнулась.

Я взяла её руки в свои, рассматривая каждую черточку лица. Маленький носик, нежные губы, длинные ресницы.

— А ты… самое прекрасное чудо, которое я видела.

И в тот момент я поняла: я готова защищать её, любить её так же, как люблю Демида. Она — часть нас. Наша семья.

Я подняла взгляд — Кай смотрел на нас. Его глаза светились гордостью и счастьем, и я поняла: этот демон, грозный и страшный, рядом с этой девочкой становился мягче, светлее.

И в моём сердце исчез страх. Осталось только одно: доверие и любовь.

Глава 56

Демид

Я благодарил всех богов, которых только знал, за то, что Диана, обретя зрение, не оттолкнула меня. Не отвернулась от чудовища с изуродованным телом, не испугалась, не ушла. Она осталась. Она смотрела на меня — и любила. Так же. Может быть, даже сильнее.

Время текло, как река. Вода уносила прошлое, оставляя в памяти лишь самые яркие блики.

Илария росла — наш маленький медвежонок. Я смотрел на неё и каждый раз удивлялся, как во мне, в дикаре, рождённом в крови, могла появиться такая светлая, чистая жизнь. Она часто пропадала рядом с Каем. Он был терпелив и серьёзен . Она лепетала ему что-то на своём детском языке, а он слушал так, будто перед ним вещала сама великая богиня.

Прошли годы. Лето. Солнце. Я сидел на крыльце, и тёплый ветер гладил лицо. Передо мной Кай кружил на руках Иларию. Она звонко смеялась, тянулась к его рогам, а потом он осторожно ставил её на землю и убегал, а она, взвизгивая, пыталась догнать его.

Я смотрел на них и чувствовал странное спокойствие. То самое, о котором раньше даже мечтать не смел.

И тут… нежные руки обняли меня со спины. Я сразу узнал это прикосновение — мягкое, горячее, родное. Диана.

Она с каждым годом становилась всё красивее. Её волосы — длинные, густые, в которых я любил утонуть лицом, вдыхая запах меда и трав, — сводили меня с ума. Я любил наматывать их на свою ладонь, сжимать, когда брал её грубо, жадно, до стонов.

Она склонилась, поцеловала в шею. Потом ещё — ближе к уху.

— Мой сладкий, могучий медведь… — прошептала она томно.

Меня будто ударило. Я резко схватил её за попку, поднял и усадил себе на колени. Прижал так, чтобы она почувствовала — как мгновенно, от одного её шёпота, от её поцелуев, я стал твёрдым, как камень.

— Чувствуешь, булочка? — прошипел я ей в ухо. — Даже от твоих скромных поцелуев я схожу с ума.

Она захохотала, звонко, дерзко.

— Демид, ты ненасытный. Ты же несколько часов назад уже получал всё это. — Её глаза сверкнули игривым огнём. — Как ты умудрился так быстро соскучиться по моим… сладким дырочкам и… большим сисечкам? Так ведь ты говоришь?

Я зарычал, стиснул её бедро.

— Потому что мне всегда мало. — Втянул её запах, поцеловал шею. — Я зверь, Диана. Твой зверь. И ты сама разбудила его.

Она слегка покраснела, но улыбка не сходила с её губ.

— Мой медведь… — прошептала она и прикусила мочку моего уха.

Я groхо рассмеялся и вдавил её ближе в себя, так, что она застонала.

— Осторожнее, булочка… А то прямо здесь, на крыльце, я тебя раздену, и вся деревня услышит, как ты стонешь.

Она провела пальцами по моей груди, заглянула в глаза и лукаво ответила:

— Может, я именно этого и хочу?

Её слова будто сорвали с меня последнюю нить сдержанности. Я поднялся, не отпуская её, понёс в дом. Она хохотала, цепляясь за мою шею, а я шёл, едва сдерживая желание.

Внутри я усадил её на стол, задрал подол платья. Грубая древесина скрипнула, когда я прижал её бёдра к себе.

— Диана… — выдохнул я, глядя на её полуоткрытые губы, влажные глаза. — Я сойду с ума без тебя.

— Тогда… — она провела пальцами по моей щеке, — не держи себя, медведь. Возьми.

И я взял. Так, как умел только я — грубо, жадно, но в то же время с той любовью, что сжигала изнутри.

Её стоны сливались с моим рычанием. В доме пахло её потом, травами, солнцем и моим звериным голодом. Я снова и снова доказывал ей — что я её, а она моя. Что все боги подарили мне не просто женщину, а судьбу.

А когда всё стихло, она лежала у меня на груди, тихо смеясь.

— Несколько часов, говоришь? — дразнила она. — Думаю, через пару лет тебе придётся искать новые силы, чтобы поспевать за мной.

Я поцеловал её в волосы, прижал крепче.

— У меня их хватит. На всю жизнь. На тебя. И на нашу маленькую медведицу.

Я сидел, всё ещё держа Диану на столе, тяжело дыша, обнимая её крепко, словно боялся отпустить. Она гладила меня по плечу, её пальцы дрожали чуть заметно, и я подумал, что это от только что пережитой страсти. Но потом она подняла на меня глаза — ясные, сияющие, и в них было что-то другое.

— Демид… — её голос был мягким, почти шёпотом, но я сразу напрягся. Так она говорила только тогда, когда хотела сказать что-то важное.

Я склонился ближе.

— Что, булочка?

Она улыбнулась, но улыбка дрожала.

— Я… хотела сказать тебе раньше, но не знала, как. А теперь… — она взяла мою руку и положила её себе на живот. — Теперь не могу молчать.

Я замер, словно камнем прибило. Её живот… тёплый, мягкий. Я всмотрелся в её глаза, не веря.

— Диана… — голос мой сел, хрип сорвался с горла. — Ты…

Она кивнула и вдруг засмеялась сквозь слёзы.

— Да, медведь. Я беременна. У нас будет ещё один малыш.

У меня перехватило дыхание. Внутри будто всё оборвалось и снова срослось. Я уставился на неё, и впервые за много лет не нашёл слов. Только глухой рык сорвался с губ, и я прижал её так сильно, что она пискнула.

— Ты… ты серьёзно? — я тряс её, как мальчишка, боясь поверить. — Моя булочка… ещё один?

— Наш, — поправила она тихо, уткнувшись носом в мою шею. — Наш медвежонок.

Я засмеялся. Громко, дико, так, что, наверное, весь двор услышал. Подхватил её на руки прямо со стола, закружил, несмотря на то, что она смеялась и шлёпала меня по плечам.

— Боги! — закричал я. — Слышите?! Она снова подарит мне ребёнка!

Диана прижалась ко мне, улыбаясь, но её глаза блестели счастливыми слезами.

— Тише, безумец. Илария услышит, прибежит, будет расспрашивать…

Я опустил её на пол, но не отпускал, снова положил ладонь ей на живот.

— Я поклянусь всеми духами — я сделаю так, чтобы они оба… оба жили лучше, чем я когда-то.

Она провела пальцами по моему лицу и шепнула:

— Я знаю, медведь. Потому что ты — лучший отец и самый нежный зверь на свете.

Снаружи слышался смех Иларии, которая всё ещё бегала за Каем. Наш дом снова наполняется жизнью. И если боги решили подарить мне это — я больше никогда не позволю тьме разрушить то, что мы построили

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 57

Илария

Мне семнадцать. Вроде бы ещё девчонка, но внутри — будто целый мир, полный огня и ветра. Иногда я смотрю на себя в отражение речной воды и пытаюсь понять — кем я стала. Дочь Демида и Дианы, берсерка и женщины с сердцем света. Сестра Маркуса, который теперь бегает хвостом за отцом и мечтает, что когда-нибудь станет таким же сильным. И… истинная пара Кая.

Только я этого не знала.

Вернее… не знала до недавнего времени. Всё, что я чувствовала — странное, мучительное притяжение. Сколько себя помню, он всегда был рядом. Могучий, спокойный, с этими красными темными глазами — как ночь, и рогами. Когда он выходил в люди делал так чтоб никто этого не видел, и был обычной внешности. Но даже от этого у некоторых девчонок в деревне кружилась голова. Для меня же Кай был кем-то большим, чем просто друг. Ближе, чем брат. Но и не брат. Я чувствовала, что не могу жить без него.

Мы учились вместе с подростками деревни — читать, считать, обращаться с оружием. Я неплохо управлялась с луком, хотя отец ворчал, что мои руки слабоваты. Девчонки тайком обсуждали мальчишек, а мальчишки пытались показать, какие они храбрые и сильные.

Но стоило появиться Каю — и всё внимание переключалось на него.

Я видела, как девчонки бросали взгляды в его сторону, как хихикали, строили глазки. Некоторые даже подходили ближе, прикасались к его руке, будто случайно. И всё это разжигало во мне такое бешенство, что хотелось выцарапать им глаза.

Я прятала кулаки под столом, когда одна из них — длинноногая Мирра — почти повисла у него на шее, когда он показывал, как нужно держать копьё.

— Кай, у тебя такие сильные руки… — жеманно сказала она, проводя пальцами по его запястью.

А я в этот момент чуть не сломала свой карандаш пополам.

Он же… только мягко улыбнулся и аккуратно убрал её пальцы.

— Мирра, не так держишь. Вот смотри… — и показал, совершенно серьёзно, как будто она не вилась вокруг него, как гадюка.

Я кипела. Мне хотелось закричать: «Отвали от него! Он мой!» Но я кусала губу, сдерживалась.

После занятий я вылетела из избы первой. Стояла у калитки, злая и обиженная, кусала губы до крови.

— Лария, — услышала я его голос позади.

Я резко обернулась.

— Что?! — слишком грубо, слишком резко. Но смягчиться не могла.

Он нахмурился, подошёл ближе.

— Ты снова злишься. Почему?

Я вскинула голову, чувствуя, как горят щеки.

— А как ты думаешь?!

И, не дожидаясь ответа, рванула прочь, почти бегом.

Вечером подружки упросили меня пойти с компанией на реку.

— Пойдём, Лария, — тянула меня Сельма. — Там весело будет!

— Я не знаю… — пробормотала я.

— Да брось! — рассмеялась Мирра, та самая. — Может, хоть развеселишься.

Я прикусила язык, но кивнула. Мне было обидно, горько, и я согласилась — лишь бы не сидеть дома и не думать о Кае.

У воды было шумно: смех, песни, кто-то уже тянул из кувшина вино. Я пыталась улыбаться, поддерживать разговоры, но внутри всё равно было пусто.

— Ты какая-то серьёзная, Лария, — сказал один из парней. — Расслабься, выпей.

— Нет, — отмахнулась я.

— Ну и зря, — хмыкнул другой.

Я краем глаза ловила каждую тень. Мне казалось, что кто-то смотрит издалека. Но, обернувшись, видела только темноту леса.

Когда солнце почти скрылось за горизонтом, парни совсем распоясались. Дамир, самый наглый, подошёл ко мне.

— Ты слишком гордая, Лария, — усмехнулся он. — Думаешь, особенная?

— Отойди, — я шагнула назад.

— Ну же, — он схватил меня за запястье. — Всего один поцелуй, и всё.

— Отпусти! — я рванулась, но он был сильнее, чем я думала. Его пальцы больно сжали кожу, он дёрнул меня на себя. Я услышала, как ткань моей кофты натянулась.

— Перестань! — крикнула я, но он только усмехнулся.

И в тот миг… воздух вокруг будто сгустился.

Дамир вдруг отлетел в сторону, словно его ударил невидимый кулак. Я обернулась — и увидела Кая.

Он стоял рядом, высокий, тёмный, с глазами, в которых пылал гнев. Все вокруг разом стихли.

— Попробуй ещё раз прикоснуться к ней, — его голос был низким, хриплым, но в нём было столько ярости, что кровь стыла в жилах. — Я вырву тебе руки.

Дамир вскочил, побледнел и, не оглядываясь, бросился бежать. Остальные тоже быстро засуетились, кто-то пробормотал: «Лучше уйдём…» и вся компания рассыпалась.

Я осталась одна, прижимая руками разорванный ворот. Сердце стучало, дыхание сбивалось.

Кай резко обернулся ко мне.

— Чем ты думала, Лария?! — рявкнул он, его голос гремел, как гром. — Зачем ты вообще пришла сюда?

— Я… я просто… — слова путались, слёзы подступали к глазам. — Я не хотела сидеть дома!

— Ты могла погибнуть! — его руки дрожали. — Ты хоть понимаешь, что могло случиться?!

— Я злилась на тебя! — выкрикнула я, и слёзы хлынули. — Ты даже не смотришь на меня так, как я хочу!

Он замер. Тишина повисла между нами, только костёр трещал.

Потом он шагнул ближе, взял меня за плечи и заставил поднять глаза. Его взгляд был тяжёлым, полным огня.

— Ошибаешься, Лария. Я всю жизнь смотрю только на тебя.

Я задохнулась.

— Кай…

— Ты моя истинная. — Его голос дрогнул. — Я ждал. Каждый день. С того самого момента, как понял, кто ты для меня. Но я не имел права… пока ты не вырастешь.

Слёзы текли по моим щекам. Всё, что я не могла понять годами, сложилось в одну картину.

— Вот почему… — прошептала я. — Вот почему меня тянуло к тебе…

Он наклонился ближе, его дыхание обожгло мои губы.

— Я люблю тебя, Лария. Всегда любил.

И прежде чем я успела ответить, его губы накрыли мои.

Это был первый поцелуй. Горячий, жадный, настоящий. Я чувствовала, как дрожат его руки, как он сдерживает силу, чтобы не сломать меня. А я цеплялась за него, будто всё это время ждала только этого момента.

Мир исчез. Не было больше ни костра, ни реки, ни чужих взглядов. Только он и я.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Его губы ещё жгли мои, когда мы отстранились. Я стояла, запыхавшись, с горящими щеками и дрожащими руками. Кай смотрел на меня так, будто всё вокруг перестало существовать.

— Лария… — выдохнул он, почти шёпотом. — Я клялся себе, что выдержу. Что буду ждать, сколько потребуется. Но сегодня, когда я увидел… — его голос сорвался, он стиснул зубы, — я понял, что больше не смогу молчать.

Я всматривалась в него, в этот знакомый и в то же время новый взгляд, полный пламени.

— Ты… всё это время? — прошептала я.

— Всю жизнь, — он кивнул. — Сначала я был твоим другом, защитником. Я оберегал тебя, даже когда ты не знала. Но сердце моё всегда знало истину. Ты моя истинная. Единственная.

Слёзы катились по моим щекам, но я улыбалась.

— А я… я злилась на себя, Кай. Думала, что схожу с ума. Что это ненормально — так тянуться к тебе, хотеть быть рядом каждую минуту… Я ревновала к каждой девчонке, которая смотрела на тебя.

Он усмехнулся и провёл пальцами по моей щеке.

— Я видел. Но и это делало тебя только роднее.

Я уткнулась лбом ему в грудь и прошептала:

— Я люблю тебя, Кай.

Он крепко прижал меня к себе, так, что я почувствовала, как дрожит его тело.

— Повтори, — глухо попросил он.

— Я люблю тебя, — сказала я громче, отчётливее. — С самого начала, наверное. Я просто не знала, как это назвать.

Он наклонился и снова поцеловал меня. На этот раз мягче, осторожнее, будто боялся разрушить хрупкое чудо.

Мы долго стояли у костра, пока не заметили, что вокруг стало пусто и темно. Он взял меня за руку.

— Пойдём. Я провожу тебя.

Я кивнула. Его пальцы переплелись с моими, и сердце моё билось так сильно, что казалось — он его слышит.

Дорога домой тянулась сквозь ночной лес. Тишина не была неловкой — наоборот, полной. Мы шли рядом, иногда он сжимал мою руку крепче, словно боялся отпустить.

— Тебе не страшно? — вдруг спросил он.

— Чего?

— Моего признания. Меня… демона. — он нахмурился, отвернулся.

Я остановилась и заставила его посмотреть на меня.

— Страшно было бы жить без тебя. А с тобой… никогда.

Его глаза сверкнули, и я знала — он запомнит эти слова навсегда.

Когда мы вышли к дому, свет из окон падал на крыльцо. На пороге стоял отец. Его тёмная фигура казалась ещё больше в полумраке.

Я вздрогнула. Кай напрягся, но не отпустил моей руки.

Демид смотрел на нас пристально. Его взгляд скользнул вниз — туда, где наши пальцы были переплетены. Потом — обратно, в глаза Кая.

Некоторое время он молчал. Воздух между ними будто звенел.

— Значит, признался, — хрипло произнёс отец, и в его голосе не было удивления.

Кай выпрямился, не отводя взгляда.

— Да.

Отец медленно перевёл взгляд на меня. Его суровое лицо смягчилось, хоть губы оставались сжатыми.

— Ты счастлива, дочка?

Я кивнула, сжимая руку Кая.

— Очень.

Тогда Демид вздохнул, провёл ладонью по лицу и тихо сказал:

— Ну что ж… пусть боги будут свидетелями. Теперь вы оба сделали свой выбор.

И, развернувшись, ушёл в дом.

Я смотрела ему вслед, сердце колотилось. Кай стоял рядом, его ладонь всё ещё держала мою, и я знала — больше ничего нас не разлучит.

Дорогие мои читатели,

Спасибо каждому из вас за то, что прошли этот путь вместе со мной. Вы прожили эту историю не просто как наблюдатели, а как часть её — вместе с Демидом, Дианой, Иларией и Каем. Каждая ваша эмоция, слеза, улыбка или вдох вдохновляли меня писать дальше и создавать мир, полный чувств и жизни.

Если эта книга затронула ваше сердце, буду безмерно благодарна, если вы поставите ⭐звёздочку и оставите свой комментарий. Для меня это не просто оценка — это связь с вами, ваша поддержка и шанс сделать каждую следующую историю ещё сильнее и глубже.

А впереди нас ждёт ещё много новых миров, героев и историй — ярких, драматичных, чувственных и настоящих. Я обещаю, что это только начало.

С любовью и благодарностью,

автор

❤️

Конец