Обмен женами в бане: горячая ночь на даче у друзей. Тематика: Проститутки в бане

Это всё началось с невинного предложения поехать на дачу к Сергею в прошлую субботу. Ну, знаете, шашлыки, пиво, банька. Отдохнуть от города. Мы с ними дружили лет пять, с тех пор как наши жены, Лена и Катя, работали в одном рекламном агентстве. Серёга – он такой, здоровый, рубаха-парень, лет сорока, с уже проступающим брюшком, но сильный, из тех, кто гирю во дворе покрутит просто так, для души. Его Катьке тридцать шесть, и она… ну, она всегда была пышкой, с такими глазами, что всегда словно смеются, и губами, которые так и просятся, чтобы в них вцепиться по-хорошему. А моя Ленка, моя красавица, тридцать четыре года, высокая, подтянутая, со спортивной фигурой, которую она высиживала часами в йога-студии, и со своим вечным, чуть надменным прищуром.

Мы сидели уже изрядно выпившими, солнце клонилось к зарослям малины, от мангала тянуло сладковатым дымом. Я чувствовал, как пиво разливается по мне тёплой, расслабляющей волной. Сергей, похабыкая, рассказывал какой-то анекдот про тещу, а я смотрел, как Катя, сидя напротив, облизывает пальцы, испачканные в соусе от мяса. Язык у неё был розовый, быстрый. Она поймала мой взгляд, улыбнулась, не смущаясь, и облизнула ещё раз, уже явно для меня. А Лена в этот момент говорила что-то Сергею, положив руку ему на плечо, и он смотрел на неё так, будто она была тем самым сочным куском мяса, который он только что съел.

И вот тут Серёга, хлопнув себя по коленке, говорит: «А пошлите в баню, чё сидим? Парилка уже протоплена». Мы побрели. Баня у него была знатная, из сруба, пахло дымом и свежим веником. Разделись в предбаннике. Я видел, как Лена скидывает свои шорты и майку, оставаясь в чёрных, почти невесомых кружевных трусиках и таком же лифе. Она всегда носила дорогое бельё, словно готовилась к неожиданному визиту в любой момент. А Катя… Катя стянула с себя платье и осталась в простых хлопковых трусах телесного цвета и без лифчика. Грудь у неё была полная, тяжелая, с темными, крупными сосками, которые упирались в ткань. Она потянулась, чтобы взять полотенце с полки, и вся её мягкая, зрелая плоть колыхнулась, такая живая и настоящая, что у меня перехватило дыхание.

Зашли в парилку. Жар ударил в лицо. Мы сели на полки: я с Леной напротив Сергея с Катей. Пот выступил мгновенно, заструился по Лениному прессу, сделал кожу Кати маслянистой и сияющей. Сергей начал похлёстывать Катю веником, она квохтала и смеялась, а её грудь прыгала и тряслась при каждом движении. Я чувствовал, как у меня встаёт. Прямо там, на полке, под тонким полотенцем. Я пытался думать о чём-то отвлечённом, но взгляд сам цеплялся за Катькины округлости, за то, как её ляжки расплющиваются на дереве.

Потом мы вышли, чтобы остыть, хлебнули ледяного пива из бутылок. Горлышко было мокрым, и я представлял, как оно холодное касается губ. Лена откинула голову, и пиво текло у неё по подбородку, по шее, стекало между грудями. Сергей смотрел на это, не скрывая интереса. И тут он, обводя нас всех взглядом, говорит, и голос у него хриплый от пара и выпивки:

«А давайте… Игры интересные предложу. На интерес». Он сделал паузу, давая нам прочувствовать тяжесть этих слов в влажном, спёртом воздухе. «Меняемся. На один заход. Я с Леной. Ты… с Катей».

Тишина повисла густая, как пар. Лена аж подбородок приподняла, глаза сузились, но не в гневе, а в оценке. Я посмотрел на Катю. Она не опустила глаз, а на её полных, влажных губах играла улыбочка. Она смотрела прямо на меня, на мой взгляд, упёршийся ей в грудь, и дышала чуть быстрее. И я почувствовал, как всё внутри меня сжимается в тугой, готовый сорваться комок дикого, запретного желания.

Тишина в предбаннике была оглушительной. Слышно было, как с потолка капает конденсат, и как тяжело дышит Сергей. Я уставился на свою бутылку пива, на капли, стекающие по стеклу, лишь бы не встретиться взглядом ни с кем. В голове стучало: «Бля, он это серьёзно? »

Первой нарушила молчание Лена. Она не возмутилась, не фыркнула. Она медленно, как кошка, повернула голову к Сергею, и её голос прозвучал низко, почти сипло, с лёгкой насмешкой:

«На какой, прости, интерес, Серёж? Что будем ставить? »

Сергей хрипло рассмеялся, его живот затрясся.

«Да на что угодно! На следующую уборку этой бани после нас. На то, кто следующий шашлык маринует. Или…» Он сделал паузу, драматическую, наглую. «Или просто так. Для души. А что, слабо? »

Он посмотрел на меня, и в его глазах читался не просто пьяный кураж, а азарт. Вызов. И этот взгляд будто раскалённым штырем пронзил всю мою внутренную нерешительность. «Слабо» – это было то самое слово, против которого у нашего брата никогда не находилось иммунитета.

Я рискнул поднять глаза. Лена смотрела на меня. Не на Сергея, а на меня. В её взгляде не было ни ужаса, ни одобрения. Был холодный, отстранённый интерес, словно она изучала мою реакцию на стресс. А Катя… Катя сидела, поджав под себя ноги, и гладила мокрое полотенце по коленке. Я видел, как под её грудью, на боку, выступила капля пота и медленно поползла вниз, к мягкому изгибу талии. Она поймала мой взгляд на этой капле, и уголок её рта дёрнулся.

«А тебе слабо? » – вдруг тихо спросила она, обращаясь ко мне. Голос у неё был хрипловатый, от пива и пара.

В горле пересохло. Я сглотнул. Мысль о том, чтобы прикоснуться к этой мягкой, вспотевшей коже, к этим тяжёлым грудям, ударила в голову, как удар хлыста. Я представил, как они колышутся, как мои пальцы утонут в этой плоти. И тут же – дикая, ревнивая мысль о Сергее, о его грубых руках на тонкой, подтянутой коже Лены. От этой картинки стало и жарко, и холодно одновременно.

«Я… не знаю, » – выдавил я, и голос мой прозвучал сипло и глупо. – «Это ж как-то…»

«Как-то что? » – перебил Сергей. – «Мы же все взрослые люди. Все друзья. Просто… расширение горизонтов». Он лениво провёл ладонью по Катиной спине, и она вздрогнула, но не отодвинулась. А прижалась к его руке, как кошка.

Лена вдруг встала. Подошла ко мне. Села рядом на лавку, так, что её горячее, влажное бедро упёрлось в моё. От неё пахло дубовым веником, дорогим кремом и потом – тем самым, особенным, её запахом, который сводил меня с ума все десять лет брака.

«А ты чего боишься? » – прошептала она мне на ухо так, чтобы слышал только я. Её губы коснулись мочки уха, и по спине пробежали мурашки. – «Боишься, что тебе у неё понравится? Или что мне у него – понравится? »

Она откинулась, чтобы посмотреть на моё лицо, и в её глазах я наконец увидел не холодность, а огонь. Не ревности, а какого-то нового, незнакомого мне любопытства. Азарта.

Сергей, видя это, хмыкнул и потянулся за пивом.

«Ну что, решайте. А то простынем тут. Я, если что, уже решил. Я – за».

Катя молча кивнула, всё так же глядя на меня своим томным, тяжёлым взглядом. Казалось, она уже всё для себя решила минуту назад.

Все взгляды упёрлись в меня. Жар от печки, от тел, от этого решения пекли нутро. Я чувствовал, как по лбу снова струится пот. Ленина рука лежала у меня на колене, её палец медленно водил по коже, будто вырисовывая какой-то узор. Решающий узор.

Я сделал последний глоток пива, поставил пустую бутылку на пол с глухим стуком. Голос прозвучал чужой, но твёрдый.

«Да похуй. Давайте».

Мой ответ повис в воздухе густым, липким, как мёд, обещанием. На секунду воцарилась тишина, нарушаемая только потрескиванием дров в печи и тяжёлым дыханием Сергея. Потом он хрипло, победно хохотнул и хлопнул себя по коленке.

«Вот это по-нашему! » – выдохнул он, и вскочил на ноги, весь такой массивный, возбуждённый. – «Ну что, начинаем? Или ещё пивка для храбрости? »

Лена не двигалась, её бедро по-прежнему пылало о моё. Она смотрела на Сергея, а её палец теперь не водил по моей ноге, а впился в неё ногтями, до легкой боли. Я видел, как кадык у Сергея заиграл, когда он провёл взглядом по её длинным ногам, упёртым в пол, по влажному лифчику.

Катя тоже поднялась. Подошла к столу, налила ещё пива в четыре стопочки, которые стояли тут же для каких-то настоек. Руки у неё слегка дрожали.

«На посошок, » – сказала она просто и протянула мне одну из них. Наши пальцы встретились, её прикосновение было обжигающе горячим. Она не отдернула руку, позволив контакту затянуться на лишнюю секунду. Я выпил залпом. Горьковатая прохлада обожгла горло, но не смогла потушить внутренний жар.

«Ну, тогда… по парам? » – Сергей подошёл к Лене и протянул ей руку. Словно на рыцарском турнире. Глаза у него блестели непотребно.

Лена медленно, с какой-то королевской снисходительностью, положила свои пальцы на его ладонь. Поднялась. Она была выше него, и смотрела на него слегка свысока, но в этой позе была невероятная, животная напряжённость. Он повёл её в парилку, к дверце. Перед тем как исчезнуть, Лена обернулась и бросила на меня взгляд. Быстрый, как вспышка. В нём было всё: и вызов, и вопрос, и капля страха. А потом дверца захлопнулась, и я остался наедине с Катей в предбаннике.

Звук щеколды прозвучал как выстрел. Финал. Точка невозврата.

Мы стояли друг напротив друга. Я – в мокрых трусах, которые уже мало что скрывали. Она – в тех самых простых, промокших насквозь хлопковых трусиках, которые теперь стали полупрозрачными и облепили её лобок, вырисовывая тёмный, густой треугольник. Её грудь тяжело вздымалась, соски застыли твёрдыми, тёмно-бордовыми точками. Пот стекал по впадине между ними.

Секунду, другую, мы просто молчали, слушая приглушённые звуки из-за двери: скрип полка, сдавленный вздох, который мог принадлежать кому угодно, низкий голос Сергея, что-то говорившего шепотом.

«Боялся? » – наконец тихо спросила Катя, делая шаг ко мне. От неё пахло жаром, пивом и чем-то простым, женским, может быть, потом, может быть, кожей. Не как у Лены – сладким и ухоженным. А диким, деревенско-пряным.

«Чего? » – я сглотовал комок в горле.

«Что я – чужая. Что не понравлюсь».

Она оказалась совсем близко. Я мог протянуть руку и коснуться. Её живот был мягким, не таким плоским и упругим, как у Лены, с лёгкими растяжками, как серебряные ниточки. Живым.

«Нет, » – честно выдохнул я. – «Боялся, что понравишься слишком».

Она улыбнулась, и в этот раз улыбка дошла до её глаз, сделала их тёплыми и лукавыми. Она взяла мою руку – свою она была маленькой, мягонькой, но сильной – и приложила к своей груди.

Я аж охнул. Кожа под моей ладонью была обжигающе горячей, невероятно нежной и скользкой от пота. Тяжёлая, упругая грудь целиком заполнила мою руку, а твёрдый, набухший сосок упирался прямо в центр ладони, будто сердцебиение.

«Ничего, » – прошептала она, и её дыхание опалило мне шею. – «Я тоже». Она сама поводила моей рукой по своей груди, заставляя меня чувствовать каждую её клеточку, каждый нерв. Потом потянулась и прижалась губами к моему плечу. Не поцеловала, а именно прижалась – горячим, влажным ртом. И провела языком.

Из-за двери парилки донёсся сдавленный, но отчётливый стон Лены. Высокий, на грани. Мой желудок сжался в комок. Катя, чувствуя, как я напрягся, прошептала прямо в кожу:

«Не думай о них. Они сейчас… заняты. Думай обо мне».

Её руки скользнули вниз, к резинке моих трусов. Пальцы зацепились за неё, потянули вниз. Я не сопротивлялся. Помог ей. И когда она освободила мой член, уже болезненно твёрдый, пульсирующий, она тихо ахнула.

«Ох, Сёма…» – выдохнула она с какой-то даже жалостью в голосе и обхватила меня своей маленькой, горячей рукой. Её пальцы сомкнулись вокруг, и по спине побежали судороги безумного наслаждения. Она водила рукой вверх-вниз, медленно, изучающе, с лёгким нажимом, от которого темнело в глазах. Потом опустилась на колени прямо на прохладный, влажный пол предбанника.

Она смотрела на меня снизу вверх, её распаренное, раскрасневшееся лицо было на уровне моего живота. В её взгляде читалась какая-то одержимость, голод.

«Дай, » – просто сказала она. И прежде чем я успел что-то понять, её губы, полные, мясистые, обожгли меня. Она взяла в рот не сразу, а сначала провела языком по всей длине, от основания до самого кончика, смакуя, как мороженое. Потом обхватила губами головку, и влажное, тугое тепло её рта заставило меня застонать. Громко, по-звериному.

Она работала ртом жадно, но неспешно, не торопясь заглотить всё разом, а исследуя, пробуя, издавая тихие, мурлыкающие звуки удовольствия. Одной рукой она ласкала мои яйца, другой сжала свою собственную грудь, мнут её, и это зрелище было настолько откровенным и порочным, что я уже почти не слышал, что происходит за дверью парилки. Весь мир сузился до этого угла в предбаннике, до горячего рта чужой жены на моём члене и до дикого, раскалённого шара желания внизу живота, который вот-вот должен был взорваться.

Её рот был каким-то другим. Не таким, как у Лены – умелым, техничным, почти что деловым. Катя сосала с какой-то жадной, животной небрежностью, словно пыталась выпить меня всего, вытянуть душу через плоть. Она давилась, слышались хлюпающие звуки, слюна капала мне на яйца, и это было до одури откровенно и по-свински возбуждающе. Я вцепился руками в её влажные волосы, уже не думая ни о чём, кроме этого рта, кроме этого жгучего, нарастающего напряжения в самом низу живота.

Из-за двери парилки донёсся отчётливый, надрывный крик Лены – не стон, а именно крик, который тут же был заглушён чьим-то низким рыком. Сергея. Меня будто окатили ледяной водой и тут же кинули в печь. Ревность, злость, дикое возбуждение – всё смешалось в один сплошной клубок. Я резче, почти грубо, двинул бёдрами, глубже входя в Катин рот. Она подавилась, закашлялась, но не отстранилась. Наоборот, её глаза наполнились слезами, а пальцы впились мне в бёдра, притягивая к себе, требуя ещё.

«Давай, кончай мне в рот, » – хрипло просипела она, отрываясь на секунду, и снова взяла в рот, уже полностью, до самого основания, заглатывая меня с каким-то отчаянным, исступлённым звуком.

Это стало последней каплей. Спину выгнуло дугой, из горла вырвался хрип, меня затрясло в судорогах такого оргазма, какого не было, кажется, никогда. Я провалился в пустоту, в немое, слепое ничто, из которого меня выдернул только вкус моего же семени на языке и жаркое, судорожное сглатывание Кати. Она пила, облизывалась, с шумом вдыхая воздух, и смотрела на меня снизу вверх мокрыми, сияющими глазами.

Я отшатнулся, опёрся о стену, ноги подкашивались. Катя медленно поднялась с колен, вытерла рот тыльной стороной ладони. На её губах играла блаженная, уставшая улыбка. Она подошла, прижалась ко мне всей своей мягкой, горячей грудью и прошептала:

«Теперь моя очередь. Не отпускай меня далеко».

Она повела меня к старому, потрёпанному диванчику в углу предбанника. Толкнула меня на него, так что я плюхнулся на прохладную кожу. И опустилась передо мной на корточки, широко расставив ноги, прямо над моим лицом.

Вид был ошеломляющий. Раскрытая, влажная, розовая плоть. Запах – густой, пряный, совершенно неприкрытый духами или мылом, чистый, животный запах женщины. Она взяла себя двумя руками, раздвинула ещё шире и опустилась ниже.

«Лижи меня, Сём… Хочу твой язык», – её голос сорвался на стон.

Я впился в неё лицом, как утопающий. Вкус был солоноватый, терпкий. Я ласкал её языком, губами, водил кончиком по тому маленькому, твёрдому бугорку, что отчаянно пульсировал у меня под губами. Она стонала, высоко и жалобно, двигала бёдрами, вжимаясь в моё лицо всё сильнее, её пальцы вцепились в мои волосы, прижимая, не давая оторваться.

«Да, вот так, вот так, прямо там… не останавливайся…» – она бредила, её тело извивалось в конвульсиях наслаждения.

Я чувствовал, как по мне снова разливается жар, как кровь снова приливает к паху. Я был ещё мягкий, опустошённый, но вид её абсолютной, неконтролируемой распущенности, эти дикие, ничем не сдерживаемые стоны заводили меня снова с бешеной скоростью.

В этот момент с грохотом распахнулась дверь парилки. Вышел Сергей. Весь красный, лоснящийся от пота, с сияющими, дикими глазами. За ним, опираясь на косяк, вышла Лена. Волосы её были взъерошены, на шее и груди краснели свежие следы от щетины, может быть, от укусов. Она дышала прерывисто, и в её глазах стояла какая-то пустота, шок и дикое удовлетворение одновременно.

Они застыли на пороге, наблюдая за нами. За тем, как их жена сидит на лице у своего лучшего друга, за тем, как я, её муж, с исступлённой жадностью ласкаю языком её киску.

Сергей хрипло рассмеялся.

«Ну что, я смотрю, вы тут не скучали! Подвиньтесь, место найдётся для всех».

Он подошёл, его огромная, уже снова возбуждённая плотина оказалась прямо перед моим лицом. Он провёл головкой по моей щеке, грубо, по-хозяйски.

«Давай, открывай ротик, дружок. Раз уж мы меняемся, так по-полной».

Я замер. Катя над моим лицом, Сергей – перед ним. Лена смотрела на это со стороны, и по её лицу текли слёзы, но она не отворачивалась. Она смотрела, заворожённая, испуганная и возбуждённая до дрожи.

Катя, не прекращая двигаться на моём лице, протянула руку к члену Сергея и обхватила его.

«Иди ко мне, Серёж, я хочу его… вдвоём…» – простонала она.

Сергей, не отрываясь от меня взглядом, подошёл к ней сзади. Я видел, как он направил свой член к её мокрому входу, как он упёрся в него, и как одним мощным, уверенным движением вошёл в неё до самого основания.

Катя взвыла – не от боли, а от наслаждения. Её тело затряслось, она прижалась к моему лицу ещё сильнее, почти душа меня. А я, захлёбываясь её соками, чувствуя, как внутри неё двигается другой мужчина, снова почувствовал, как моя собственная плоть наливается кровью, становясь твёрдой и требовательной.

Лена, видя это, медленно, как во сне, подошла ко мне. Она опустилась на колени перед диваном, взяла мой вновь восставший член в свои холодные, дрожащие руки и без всяких прелюдий, с отчаянием или раскаянием, взяла его в рот.

И вот мы уже все, все четверо, сплетались в один большой, потный, стонущий клубок тел на этом узком диване. Звуки хлюпания, тяжёлого дыхания, сдавленных стонов, запах секса, пота и дерева – всё смешалось воедино. Я ласкал языком Катю, чувствуя, как в неё глухо, мощно входит Сергей, а моя собственная жена, с глазами полными слёз, отсасывала мне так яростно, словно пыталась что-то вырвать, что-то вернуть.

Это был полный, абсолютный хаос. Крайняя точка, за которой уже не было ни стыда, ни правил, ни дружбы, ни супружества. Только тела, только животные инстинкты, только оргазм, нарастающий, как цунами, готовый поглотить всех нас целиком.

Всё кончилось так же внезапно, как и началось. Как будто кто-то выключил рубильник этого безумия. Сергей, с громким стоном, выдохнувшимся из самой глубины его огромного тела, грузно рухнул на Катю, придавив её к моему лицу. Она ещё секунду билась в тихих конвульсиях под ним, её внутренние мышцы судорожно сжимались у меня на языке, а потом всё затихло.

Он откатился от неё, тяжело дыша, и плюхнулся на пол, прислонившись спиной к прохладной стене. Катя медленно, как разбитая, сползла с меня на край дивана, поджав ноги. Она не смотрела ни на кого, её взгляд был устремлён в одну точку на полу, а по её внутренней стороне бедра стекала вниз густая, белая капля.

Я сел, чувствуя себя абсолютно опустошённым, разбитым. Во рту стоял её вкус, смешанный с горьковатым привкусом пива и своим же семенем. Я сглотнул. Голова гудела.

Лена поднялась с колен. Её лицо было бледным, размазанная тушь оставила чёрные подтёки под глазами, делая её похожей на больную пантеру. Она молча, с каким-то отрешённым видом, взяла своё полотенце и, не одеваясь, вышла из предбанника на улицу, в прохладную ночь. Хлопнула внешняя дверь.

Тишина повисла тяжёлая, липкая, неловкая. Ту самую, что нарушало только тяжёлое дыхание Сергея. Он первым нарушил молчание, с силой выдохнув:

«Ну, бля… Вот это было круто…» Он потянулся за оставшейся на столе бутылкой, отхлебнул из горлышка и протянул её мне. Я машинально взял, сделал глоток. Тёплое пиво ударило в опустошённый желук противной волной.

«Нормально погуляли, » – хрипло усмехнулся Сергей, глядя куда-то в пространство перед собой. Он, казалось, был вполне доволен собой и миром.

Катя вдруг подняла на меня глаза. В них не было ни стыда, ни радости. Была усталость и какая-то странная, братская нежность.

«Всё нормально? » – тихо спросила она.

Я кивнул, не в силах вымолвить слова. «Нормально» – это было не то слово. Ничего нормального не было. Всё было сломано, перевёрнуто с ног на голову.

Я посмотрел на Сергея. На этого здоровяка, моего друга, с которым я только что… делился жёнами. С которым мы были почти что одним целым в этом животном акте. И вдруг я поймал себя на мысли, что не чувствую к нему ни злости, ни ненависти. Была какая-то пустота. Как будто мы оба прошли через некую жуткую, но необходимую процедуру и теперь лежим после неё, обессиленные.

«Лена…» – выдавил я наконец.

«Ничё, очухается, » – махнул рукой Сергей. – «Девкам всегда потом сложнее. Они же… эмоциональные».

Он говорил о моей жене, с которой только что трахался, как о какой-то абстрактной «девке». И это прозвучало не оскорбительно, а… констатирующе. Как факт.

Я поднялся, ноги дрожали. Нашёл свои шорты, натянул их на липкую от пота кожу. Мне нужно было освежиться. Нужно было найти Лену.

«Куда ты? » – лениво спросил Сергей.

«Проверю её».

«Да сиди, чё ты. Сама придёт».

Но я уже шёл к выходу. Катя молча смотрела мне вслед. Её взгляд был тяжёлым, понимающим. Будто мы были теперь заодно в каком-то другом, отдельном от них заговоре.

Я вышел на крыльцо. Ночь была прохладной, и мурашки побежали по горячей коже. Лена сидела на ступеньках, куталась в полотенце, как в плед, и курила. Она не курила года три. Сигарета дрожала в её пальцах.

Я сел рядом. Молча. Не знал, что сказать. «Прости»? «Как ты»? Всё звучало бы фальшиво и глупо.

Она затянулась, закашлялась и прохрипела, не глядя на меня:

«Я кончила. Там. С ним. Два раза».

Она сказала это с каким-то ужасом и отвращением к самой себе.

Я кивнул. «Я знаю. Я слышал».

Она повернула ко мне заплаканное лицо.

«И ты? С ней? »

«Да».

Мы снова замолчали. Где-то вдалеке зашумела машина. Словно обычная жизнь, та, что была до этого вечера, напоминала о себе.

«И что теперь? » – шёпотом спросила она, и в её голосе прозвучал настоящий страх.

Я посмотрел на тлеющий кончик её сигареты, на её худые, трясущиеся плечи. И положил руку ей на спину. Кожа была ледяной.

«Не знаю, Лен. Абсолютно не знаю».

Мы молча оделись в предбаннике. Движения были медленными, механическими, будто после сильного удара. Я натягивал футболку, а взгляд сам цеплялся за Катю. Она, стоя спиной, застегивала бра. Лента кружева на её спине, розовая полоска кожи под ней. Простая, живая деталь, которая вдруг врезалась в память острее, чем всё остальное. Сергей уже был в шортах, наливал себе ещё пива, будто ничего и не произошло. Его спокойствие было оглушительным.

Мы вышли на улицу. Воздух был холодным, чистым, он обжигал лёгкие после спёртой духоты бани. Угли в мангале уже почти погасли, тлея тусклым багровым глазком. Картина обычной дачной ночи, но теперь всё в ней казалось подделкой, бутафорией.

Лена шла чуть впереди, закутавшись в свой тонкий кардиган, руки скрещены на груди. Я знал эту позу – защита, отстранённость.

«Ну что, может, ещё посидим? » – громко, нарушая тишину, предложил Сергей, разваливаясь в плетёном кресле.

«Нам пора, » – тихо, но чётко сказала Лена, не оборачиваясь. – «Сёма, поехали».

Её голос звучал ровно, но в нём была сталь. Та самая, что обычно появлялась перед серьёзным разговором, который она загодя выстроила у себя в голове.

Катя подошла ко мне. Не для поцелуя, не для объятий. Она просто положила руку мне на предплечье, сжала его на секунду. Её ладонь была тёплой.

«Береги её, » – сказала она так тихо, что услышал только я. И в её глазах не было ни намёка на ту развратную дикарку, что была полчаса назад. Была усталая, понимающая женщина. Потом она отошла к Сергею, села рядом с ним на скамейку, прижалась к его плечу. И это было так же естественно, как будто ничего и не было.

Мы сели в машину. Замолчали. Дверцы захлопнулись с глухим, окончательным звуком. Я завёл двигатель, и его ровный гул стал единственным, что заполняло пространство между нами.

Я вырулил на грунтовку, уходящую в тёмный лес. В зеркале заднего вида ещё на секунду мелькнула освещённая крыльцом дача, две сидящие фигуры. Потом поворот, и их поглотила тьма.

Лена сидела, уставившись в своё отражение в тёмном стекле. Молчала километр, другой. Потом её голос прозвучал тихо, но чётко, разрезая гул мотора:

«Мне понравилось».

Я чуть не въехал в придорожный куст. Посмотрел на неё. Она не смотрела на меня, её профиль был отстранённым и резким в отсветах приборной панели.

«Что? » – не понял я.

«То, что было. С ним. И то, что я видела. С тобой и с ней». Она повернула ко мне лицо. Глаза были сухими и очень взрослыми. «Это было мерзко, грязно, стыдно и… охрененно возбуждающе».

Она выдохнула, и из её груди вырвалось что-то вроде сдавленного смешка.

«Я ненавижу себя за это сейчас. Но завтра… Завтра, может, перестану».

Я не знал, что ответить. Просто вёл машину, впиваясь пальцами в руль.

«А ты? » – спросила она. – «Тебе понравилось её… трахать? »

Прямота вопроса обожгла. Я вспомнил вкус, её стоны, её тело, прижатое к моему лицу.

«Да, » – честно выдохнул я. – Очень.

Мы снова замолчали. Но это молчание было уже другим. Не тяжёлым и ледяным, а густым, плотным, как тесто, в котором медленно вызревает что-то новое. Непривычное. Страшное и манящее.

Она потянулась к магнитоле, включила какую-то тихую, депрессивную музыку. Потом её рука опустилась мне на колено. Не лаская, просто легла. Тяжёлая, тёплая. Знакомая.

Я накрыл её своей ладонью. Мы ехали так по тёмной дороге, и в салоне пахло дымом, парфюмом Лены и чужим потом. Нашим общим новым запахом.

Я понимал, что ничего не закончилось. Что всё только начинается. И что завтра нам предстоит самый трудный и самый откровенный разговор в нашей жизни. От которого сжималось всё внутри – и от страха, и от какого-то нового, незнакомого любопытства друг к другу.

Испытай удачу

????

????

????

Запуск

const emojis=["????","????","????","????","????","????","????️","????"]; function getRandomEmoji(){return emojis[Math. floor(Math. random()*emojis. length)]}function spinSlots(){const t=document. querySelector("#slot1 . emoji"), e=document. querySelector("#slot2 . emoji"), o=document. querySelector("#slot3 . emoji"), n=document. getElementById("message"); t. style. top="100%", e. style. top="100%", o. style. top="100%", setTimeout(()=>{t. textContent=getRandomEmoji(), e. textContent=getRandomEmoji(), o. textContent=getRandomEmoji(), t. style. top="0", e. style. top="0", o. style. top="0", t. textContent===e. textContent&&e. textContent===o. textContent? n. textContent="Поздравляем! Вы выиграли!": n. textContent="Попробуй ещё раз!"},100)}