Маша и Медведевы 4

-Слушай, а звать-то тебя как? - шепчу я на ухо моему новому знакомому Медведеву, пока он целует мою грудь. Мне почему-то кажется, что я уже где-то видела его раньше. Может, на обеде у предводителя дворянства?

-Михаил… можно просто Миша… - отвечает он мне, продолжая облизывать мои соски.

Я начинаю стонать от удовольствия, и Миша, не отрываясь от моих грудей, шепчет мне:

-Ну, а ты кто такая будешь?

-А я - Маша… - представляюсь я.

Миша решает, что разговор на этом исчерпан, он зажимает мне рот поцелуем, и мы надолго замолкаем. Все еще целуя меня, он трется о мои бедра, о мой живот своим восставшим членом, и я с опаской дотрагиваюсь до него. Мише нравится, как я его трогаю, и он шепчет мне:

-Да… вот так… еще…

Я начинаю гладить его член, и Миша требует:

-Ну, чего ты как неродная? Вытаскивай его уже наружу…

Я вытаскиваю член Миши из ткани его бриджей, Миша стонет и требует:

-Возьми в рот…

Я делаю все так, как Миша хочет, и начинаю обсасывать его восставшую мужскую плоть, провожу вдоль Мишиного члена языком, потом еще раз и еще…

-Ах, ну давай же, быстрее… - нетерпеливо говорит он, кидает меня на кровать, раздвигает мои бедра, оказывается сверху, и, как нож в масло, входит внутрь моего тела. Он двигается быстро и часто, и Мишины кудряшки щекочут мое лицо. Потом он стонет, довольно урчит, падает на меня сверху, придавливает меня своим немаленьким весом, затихает. Я глажу его плечи, спину, замечаю капельки пота на его могучей шее. Понимаю, что я ошиблась, когда подумала, что Миша - толстый. Нет, он не толстый, он просто богатырского телосложения. Широкая кость, как говорят. Этакий Добрыня Никитич, во плоти. У Миши слегка курносый нос, румянец во всю щеку, широкие темные брови, очень пушистая грудь… Его черные курчавые волосы растут повсюду, даже на костяшках его пальцев.

-Миша, ты - медведь! - шепчу я своему новому возлюбленному.

-Я - не медведь, я - Медведев! - поправляет меня Миша, крепко-крепко обнимает меня, и вдруг начинает похрапывать. Я так и лежу до утра, в обнимку с похрапывающим, посапывающим добрым молодцем по имени Миша Медведев.

Наутро, Миша просыпается первым и снова хочет любви. Он насаживает меня на свой член сверху, и начинает поднимать и опускать мои бедра, пока я не догадываюсь, чего он от меня хочет, и не начинаю двигаться сама, вверх и вниз, вверх и вниз. Так я скачу на Мише, как бравая наездница, а Миша лежит и тихо стонет:

-Да… вот так… еще! Еще! Еще!

Потом мы лежим, обнявшись, до тех пор пока не слышим из столовой женский крик:

-Михал Потапыч! Михал Михалыч! Самовар стынет!

-Пойдем чай пить! - говорит мне Миша, и я понимаю, что это - не приглашение, это, в большей степени, приказ.

-Твои родичи меня убьют за то, что я вчера лосося съела… - шепчу я Мише, озабоченно.

-Ну, сначала немножко поубивают, но потом все равно простят… идем! - фыркая, говорит мне Миша.

Мы с Мишей одеваемся, по очереди поливаем друг другу на лицо и на руки из кувшина, и идем в столовую.

И здесь, я вдруг понимаю, что имел в виду Миша, когда сказал, что сначала меня немножко поубивают, и только потом уже простят. В большой круглой кадушке у стола я замечаю березовые прутья. Розги. При виде розог, у меня бегут мурашки по коже. Я цепляюсь за Мишу, прячусь за его спину, однако это мне не помогает.

-И кто у нас вчера устроил такой кавардак? - строго говорит мне Михал Потапыч, отец Миши, - кто всего лосося пообкусывал со всех сторон? Кто мое вино пил? Кто полбанки меда на стол вылил? Знаешь, что за такие бесчинства бывает??

-За такие бесчинства бывает две дюжины розог по голой заднице! - объясняет его жена, Мишина матушка.

И я понимаю, что сейчас меня будут наказывать розгами. Мишина мать задирает мне юбку, Мишин отец легко, как пушинку, поднимает меня и кладет на лавку.

-Держи ее, мать! - говорит Михал Потапыч своей супруге, и она хватает мои щиколотки, прижимает меня к лавке…

-Чтобы не свалилась! - объясняет мне Михал Потапыч, и привязывает мою талию к лавке длинным куском бечевки.

-Папа, потише, пожалуйста! Не надо сильно… - умоляющим голосом говорит Миша, но по его тону я понимаю, что он не решает тут ничего. И меня начинают сечь розгами.