Бабочка в пламени:месть в тени

Пролог

Тишина в белом помещении была почти осязаемой, словно воздух здесь пропитан ожиданием. Стены, покрытые гладким матовым покрытием, были усыпаны фотографиями. В их глубине мерцали глаза, скрывающие тайны и воспоминания, а улыбки казались загадочными и недосягаемыми. Свет мягко струился по поверхности снимков, создавая игру теней и бликов, словно оживляя эти запечатленные образы.

Мужчина вошел медленно, его шаги звучали тихо на мягком ковре. Он остановился перед одной из фотографий — изображением девушки. Ее лицо было нежным и утонченным: тонкие брови, мягкие губы и глаза, полные загадки. Свет падал так деликатно, что казалось, она смотрит прямо на него. Он медленно приблизился, его рука вытянулась вперед. Пальцы осторожно очертили контур ее лица — от лба до подбородка. Он словно хотел убедиться, что это не просто фотография, а что-то больше. Его пальцы касались поверхности фотографии — холодной и гладкой — и в этот момент казалось, что он прикасается к самой душе этой девушки.

Взгляд его был сосредоточен и проникновенен: он искал в ее глазах ответ или напоминание о чем-то давно забытом.

—

Пришло твое время стать моей. Навсегда, хочешь ты этого или нет… — его шепот был тихим, но слишком громким для одержимого мужчины. — Ты будешь засыпать и просыпаться с моим именем на губах. Я стану твоей навязчивой мыслью.

Шорох сбоку привлек зеленые глаза. Он обернулся на звук и мгновенно наткнулся на фотографию: та самая девушка мило улыбалась другому мужчине. С мужчиной они были очень похожи и неспроста. В их жилах текла одна кровь. Их связывало родство. В этом мире они являлись братом и сестрой.

—

Помешать мне вздумал, черт? Не получится.

Твое время прошло, грядет мое время. Это моя история.

Привет, мои хорошие ♥️ Рада снова оказаться здесь со своей новинкой и готова к тому, что не всем она зайдёт)) В своем канале я предупреждала ребят, продублирую и здесь:Это дарк роман. Это жестоко и больно. Будут затрагиваться ужаснейшие темы. Поэтому для начала ознакомьтесь с несколькими главами, а затем подумайте хорошенько : готовы ли вы к этому?

Эта история о сестре Данила — главного героя из книг: Голубоглазка для Ломателя и Чужая жена для Ломателя. Кто ещё не читал, оставлю ссылки ниже. Первым делом необходимо прочесть эти две книги, т.к они связаны, далее можете приступать к этой.

Читаем в следующем порядки:

1)

2)

Начинаем!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 1. Далмат

Месть сладка, и все же... это стрела, которая часто поражает того, кто ее выпустил.

Генри Райдер Хаггард

Наблюдаю, как машина со всей скоростью мчится вперед, не оставляя шанса другой. Они встречаются — и случается самое страшное. ДТП.

— Нет! Только не это!

Сказал бы я, но не скажу.

— Да! Сукин сын, да.

Скажу я и с лыбой до ушей уеду, оставив позади своего человека погибать. Но он знал, на что шел. Я предупреждал о последствиях. И он согласился. Согласился быть главной цепочкой в этой войне, жертвуя собой.

— Пей.

— Я передумал. У меня две дочери.

— Мне плевать, — открываю его рот и вливаю русскую водку.

Такую за границей не найдешь.

— Ты дал согласие. Изначально. Я предупреждал тебя о том, что после не приму отказы.

Он давится, корчится. Пойло обжигает все внутри.

Жаль ли мне? Нет.

— За руль, — поднимаю обмякшее тело и толкаю к машине.

По рации передают, что объект начал движение. Спешно сажаю мужика за руль, завожу тачку и закрываю дверь. Бью по капоту, тем самым даю сигнал. Он должен сейчас тронуться. Но он этого не делает. Вертит головой, показывая непонятный жест рукой.

— Fick dich, Wichser,* — зло выругавшись, несколько раз наношу удары кулаком по окну, отчего оно не выдерживает и разбивается. Просовываю руку и тяну к себе тупого ублюдка.

— Мне не нужны твои деньги. Я же говорю, что передумал! — кряхтит недоумок.

— Я сейчас же дам указание, чтобы твою семью расстреляли.

Мои слова действуют на него сильнее водки. Но это всего лишь слова. Я же это все прочувствовал наяву.

Он пускает слезы и трясущимися руками целует свой крест.

— Они приближаются,— произносят в рации.

— Гони! — ору на мужика, и он наконец-то трогается.

Сам же стремлюсь к своей тачке и следую за ним, присматривая. Мне нужно убедиться, что он выполнит все как полагается и не сбежит.

Останавливаюсь на парковке, откуда открывается вид на главную трассу.

— Прости меня, Лида. Я был хреновым мужем, я не хотел тебя избивать — это все гребаная синька. Прости Танечка и Вера. Доченьки, я не стал для вас хорошим отцом. Я обижал вас… Господи…

Его голос обрывается и превращается в громкий крик. Слышны удары столкновения: как и полагалось, он на всей скорости влетел в черную машину, где сидели двое.

Голубоглазая девка и он. Сукин сын. Сын Нагаева.

Fick dich, Wichser

* — с нем. Иди на хуй, ублюдок.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 2. Далмат

Открываю дверь машины и тащу крикливую девку на себя.

— Хватит орать. Не выводи меня из себя.

— Матя, я тебя умоляю, пожалей меня! Не делай этого. Я не хочу!

— А ты кого-нибудь из нас пожалела? Радуйся, что я не прикончил тебя! — гаркаю на свою дуру и дергаю ее за руку. — Собрала свои сопли и пошла. Не привлекай внимания.

— Я не хотела, — ревет и еле плетется. — Ты же знаешь, Матя. Я больше не смогу…

— Заткнись. Не беси меня.

Заходим в здание, где нас уже ждут. Ее истерика усиливается, когда она оказывается в белом кабинете.

— Не трогайте. Я не хочу. Оставьте мне его. Молю! — дикие крики постепенно стихают.

Время идет. Строго испепеляю белую дверь и жду.

— Выковыряли отродье? — интересуюсь, стоит врачу выйти

— Мы это сделали, — оповещает врач. — Она отходит.

Дожидаюсь и увидев свою заплаканную, стремлюсь вместе с ней на выход.

— Я тебе не прощу этого. Ты мне не брат больше.

— Ты не имеешь право отворачиваться от меня. Я этого не сделал, и ты не смей. В этом мире мы остались друг у друга.

— Ты убил моего ребенка! — кричит она.

— Я убил не твоего ребенка, а его. Это колоссальная разница.

— Но он был и моим! Я его желала! — снова повышает на меня голос.

— Заткнись. Не ори, — заталкиваю рыжую в тачку и водитель трогается. — Ты убила наших родителей, — в машине наконец ору на нее, сгребая ее пуховик в кулак. — Легла под нашего врага. Так что завались и не смей открывать свой рот. Теперь будешь делать то, что я тебе скажу.

— Матя, я же не знала, — берет мои руки в свои и плачет. Снова, сука, плачет. — Вы мне никогда ничего не рассказывали.

— Тебя, дуру, берегли. Думали, что на Максиме остановишься, но нет же, блядь. Тебя понесло прыгнуть на член этого ублюдка, — с отвращением отворачиваюсь от нее.

— Я влюбилась в Данила, Матя. Максима я не любила.

— Хватит произносить его фейковое имя. Слушай сюда. Об аборте знаем только мы. Пусть этот ублюдок продолжает быть уверенным, что ты беременна. Не смей даже раскрывать рот, поняла?

— Я не хочу играть в эти игры. Я его люблю.

— Ты будешь играть, сестра. По моим правилам. Я не отец, который пылинки с тебя сдувал — такого больше не будет. Он тебя разбаловал, пока я жил в Италии. Сейчас я тебя перевоспитаю.

— Данил сейчас не верит мне, что это его ребенок, а потом и вовсе не поверит. Живота не будет. Я.. я… убила нашего малыша, — вновь захлебывается в слезах.

Грозно поворачиваюсь к ней и с размаху ударяю по ее лицу.

— Хватит ныть, блядь. Меня это раздражает, сука!

Выпрямляюсь и снова смотрю на дорогу. Водитель наехал на кочку от испуга.

— Мне тебя еще грохнуть? Водить разучился? — обращаюсь к нему.

— Извините.

В машине воцаряется тишина. Наконец-то. Головная боль постепенно уходит, голова начинает ясно мыслить.

— Он выжил, но остался инвалидом,— начинаю свою речь. — Каждый день маячь в больнице. Будь у всех начеку. Когда он откроет глаза, ты должна быть рядом. Этой голубоглазой суке он не должен достаться. Ясно?

— Ясно,— тихо пошевелила губами сестра, продолжая держаться за красную щеку. — Но он давно одержим ей, мне будет сложно.

— Старайся лучше. Ты должна проникнуть в его сердце, чтобы потом мы могли с легкостью разрушить их гребаную семейку.

— Я сделаю, Матя, — покорно произнесла она.

Удовлетворенно кивнув, я откинул голову назад и прикрыл глаза. В темноте появился дымчатый силуэт, а затем — большие глаза. Карие. Похожие на те, чьи глаза восхвалял мой отец всю мою жизнь. Он был помешан на них с раннего возраста. А я их ненавидел.

Придет время, и я сотру с лица земли этих кареглазых ублюдков. Каждого выковыряю — не пожалею.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 3. Далмат

Чикаго. Несколько лет назад…

Я засел в местечке, известном как «Город ветров». Этот город основан мошенниками и полностью выходит из-под контроля властей. Его лидером когда-то был Аль Капоне — мужичок, контролировавший нелегальный бизнес, включавший алкоголь, азартные игры и проституцию.

Сегодня немногое изменилось. Банды здесь — это традиции поколений, передающиеся по наследству. А поставки наркотиков от мексиканских наркокартелей продолжают оставаться стабильными. Только за один день здесь могут убить восемнадцать человек, поэтому сейчас, когда на фоне звучит голос из радио, оповещающий о том, что на юге Чикаго по участникам траурной церемонии открыли огонь, я нисколько не удивлюсь. Ни капельки.

«Чирак».

«Столица массовых расстрелов».

«Он бьет рекорды по насилию: за двенадцать месяцев — семьсот пятьдесят шесть человек».

« Улицы наполнены наркотиками»

И я среди всего этого зеленыш, начинающий осваиваться в этом мире. В жестоком мире, где вскоре сам впитаю всю его жестокость. Я буду поддерживать связь с мафиозными группировками, такими как «Семья Луккезе» и «Семья Броновезе». Я стану владельцем популярных борделей в разных странах, где убийства, коррупция, похищения молодых девушек для обслуживания уважаемых людей — обычное дело. Наркоторговля станет частью моей жизни.

Но это все — в будущем. А сейчас я задираю ноги прямо на стол, в кожаных грязных берцах, и яростно откусываю кусок местной пиццы deep dish*, внимательно слушая отца по телефону из России.

— Ему удалось выкарабкаться. Ублюдок укрепил связи. За ним встали серьезные люди.

— Моя задача? — уточняю у него.

— Пока только одна. И ты знаешь какая. С остальным я справлюсь сам, не смей лезть своими мелкими пальцами — ты еще никто. Это моя война с ним, где в конечном итоге я выйду победителем. Но для этого необходимо постараться.

— Я тебя услышал. А сейчас передай трубку матери.

— Сейчас я — твоя мать и отец. Не отвлекайся, сученыш. Начинай считать дни до своей миссии. Я хочу видеть его на коленях передо мной. Значит, она должна быть под тобой.

В тот же день я оказался на складе, напротив меня сидел уважаемый член мафии — Энди (Тигр) Риццо, а также еще несколько серьезных людей. Их глаза были наполнены холодным расчетом, а руки покрыты шрамами и татуировками.

Без помощи дяди я бы сюда не попал. Он взял меня под крыло сразу после моего приезда в Чикаго — устроил в свой бар, который уже успел прославиться. Я помогал ему, он подкидывал деньги — было на что жить. Отец с самого начала сказал, что не будет помогать мне — и я не надеялся.

Однажды к нам зашли люди в черном. Мне было ясно: кто они такие. Я давно хотел познакомиться с мафией, поэтому сразу начал действовать — а дядя мне помог и заинтересовал их во мне.

— Ты хочешь стать частью чего-то большего, парень? — начал разговор Энди. Его слова звучали, как приговор.

Я кивнул, чувствуя, как адреналин закипает в венах.

— И ты готов на все ради этого?

Снова киваю.

— Даже, если я скажу тебе подставить свой зад для моих мужиков? — с прищуром поинтересовался он.

— Нет. — Спокойно ответил я, не выдавая свою нервозность. — Я буду нагибать и только баб.

— Принимается, парень. Заднеприводных мы сжигаем заживо, — закурил он сигару с дикими оскалом.

Он проверял меня и остался довольным.

— Небольшое дельце для тебя есть. Нужно забрать долг у одного бизнесмена любыми методами. Он давно торчит — с ним нельзя церемониться. Это твой шанс показать, на что ты способен, — проговорил он, передавая мне адрес.

Это было мое первое задание — где нельзя облажаться.

В ту ночь я отправился по указанному адресу — маленький магазинчик на окраине города.

Внутри меня встретил владелец, испуганный и нервный, с потным лбом и дрожащими губами. Он ждал меня.

Собравшись с духом, я подошел к нему ближе.

— Дело есть. Энди желает, чтобы ты заплатил.

Владелец начал оправдываться и жаловаться, но как бы мне ни хотелось проявить сочувствие — я отключил все чувства и оставил только те, что помогут сейчас. И они были неприятными:

— Я жду деньги,— грозно произнес я ему прямо в лицо.

— Нет! Подождите! Я соберу их! Обещаю! Скоро!

— Мне плевать на твои обещания, — твердо начал я кружить вокруг него,— Тигр ждать больше не может. — Мой голос звучал как удар молота.

Его ответ снова содержал в себе жалость. В ушах уже звучал голос Энди:

— Слабость не прощается. Этой ебатне не место в мафиозном мире.

Я строю план дальнейших действий и понимаю: сейчас произойдет то самое, что я давно представлял у себя в голове — но еще не делал.

Схватив его за воротник, прижимаю к стене и бью прямо под ребра.

Это мой первый удар — моя первая жестокость. Но блядь, до чего же она вкусная и притягательная.

Я вхожу во вкус и охреневаю от своего зверства.

Кулаки побаливают, кожа на руках неприятно трескается , но меня это не останавливает. Я продолжаю наносить удары друг за другом до тех пор, пока мужик не скулит и не просит остановиться:

— Прошу! Дайте позвонить другу. У него есть деньги.

Через час бабки действительно нашлись.

Поэтому после успешного выполнения задания, я возвращаюсь к Энди и бросаю на стол черный мешок. В ответ получаю одобрительный кивок.

— Ты справился, парень. Ты в команде.

Это было началом новой жизни: я стал частью группы, где заслужить уважение было сложно — понадобилось несколько лет упорной работы.

С каждым днем я погружался все глубже в мир мафии: участвовал в делах по защите бизнеса, организации азартных игр и устранению конкурентов. Луи и Винс были наставниками и защитниками сначала, но увидев же из мальчишки превращающегося в жестокого мафиози человека, который ни перед чем не остановится, они стали моими соперниками за влияние.

Я шел по опасному пути — но именно здесь чувствовал себя живым как никогда раньше: свободным и независимым.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Теперь же смотря на город с высоты крыши склада, я знал точно, что нашел свое место в этом жестоком мире — где каждый шаг может стать последним, а предательство считается нормой.

Глава 4. Далмат

Перед глазами возникают яркие фары машины, следом я лечу вниз, профессионально приземляясь на руки. Слишком легкий толчок для меня. Я вырос, мать вашу, в Чикаго, где такие трюки были в порядке вещей. Меня не удивить. Мне не сделать больно. Я весь состою из непробиваемой брони.

— Мужчина, вы живы? — молодая девчонка спешит ко мне, виновато прикусывая губу.

Люди оглядываются, но они меня не интересуют. Меня интересует та, кто сбила меня сейчас на своей дорогой тачке.

— Жить буду, — отряхиваюсь от снега с песком, морщась.

Я и забыл, какой уебанской может быть зима в России.

— Дайте осмотреть вас, — она ловит мои руки и рассматривает с разной стороны, вызывая у меня недоумение.

— Ау-ч! — корчусь. — Рука не сгибается.

— Что? Сломали? Великодушно меня простите, я после… — она осекается, но я успеваю уловить ее взгляд, брошенный на окно второго этажа.

Очень даже интересно.

— Пройдемте, я помогу вам, — указывает на здание больницы и хватает меня под руку с другой стороны, при этом придерживая больную.

Какое добродушное отродье.

— Я не знал, что вы меня собьете, поэтому не взял с собой документы, а без них меня не примут. Подвезете до дома? В знак компенсации.

— У меня вообще-то соляр… — она осекается, прокручивая в голове ситуацию. — Извините. Конечно.

Какое избалованное отродье.

Она помогает мне сесть в ее машину и сама прыгает за руль. Ведет машину нервно, но уверенно. Взгляд падает на ее гладкое лицо, где ни одного прыщика.

Какое симпатичное отродье.

— Где-то я вас уже видел,— начинаю беседу, прерывая тишину.

— Вы не первый кто мне об этом говорит.

Прямо не говорит — только намеки. Не хочет объявлять чужаку какой семье принадлежит. Ведь этот чужак может оказаться врагом семьи.

Какое умное отродье.

— Наверное вы похожи на Киру Нагаеву. Поэтому так говорят?

Она замирает, а потом и вовсе косится в мою сторону.

— Разве? Не вижу ничего схожего с ней,— кидает быстрый взгляд на меня, натягивая улыбку.

Она это сделала специально, чтобы сбить с толку. Хочет доказать, что она действительно не Кира Нагаева.

Но я знаю — это она. Я целенаправленно шел за ней и устроил весь этот спектакль.

Отродье даже не подозревает, что ее ждет спустя несколько минут.

Она подъезжает к воротам, которые мгновенно открываются.

— Я не буду заезжать. Я подожду вас здесь.

— Ну зачем же здесь? Лучше пройде...

— Нет, — перебивает меня категорично. — Я подожду здесь.

— Вот как? Хорошо, подожд... — делаю вид, что открываю дверь. — Только рискни дернуться. — Неожиданно рукой сгребаю ее шевелюру и тяну вниз, отчего она скулит. — Выметайся из машины. Рыпаться не советую: все выходы закрыты.

— Ты кто, больной человек? — шипит она пытаясь вырваться.

Ловлю четкий подбородок и впиваюсь пальцами. Приближаюсь и прямо в губы шепчу:

— Мститель. Палач. На твое усмотрение, отродье. Но тебе будет больно. И твоей семье тоже будет больно. А сейчас пошла! — тянусь через нее и открываю дверь. Выталкиваю ее на улицу. Сам вылетаю следом и ищу глазами ее.

Она успела отбежать на другую сторону улицы и свирепо разглядывает меня. Делаю шаг — она делает его в сторону. Между нами машина, что мешает поймать изворотливое отродье.

— Напоследок в догонялки решила поиграть? — достаю заряженную пушку и направляю на нее. — Что ж, тогда я тебя поймал.

— Нихуя ты не поймал! Тебе за это голову оторвут! — дерзит, убегая к задней части машины.

— Фу, какое грязное отродье. Тебе в детстве жопу с мылом вымыли, а рот нихрена?

— А ты не заслужил моих хороших слов. Только мат.

— А ты не заслужила жизни. Получай, сука.

Пуля вылетает и направляется прямо к своей цели. Прячется в женской груди.

Девчонка громко кричит, облокачиваясь на тачку. А потом заваливается на землю, пытаясь не отключиться. Ее взгляд устремляется на серое небо.

Подхожу и смотрю в ее глаза, где стоит:

Небольшой страх.

Огромная ненависть.

Сильное отродье. Другая бы на ее месте ревела и тряслась, а эта сука держится до последнего.

Нагаев надресеровал своих детенышей неплохо.

— Это только начало. Сдохнуть я тебе не дам.

Звоню врачам, и вскоре наблюдаю, как они суетятся вокруг нее.

— Ее нужно увезти, пуля в смертельной зоне, — оповещает один из врачей.

— Нет. — Отсекаю жестко я. — Никаких больничек. Здесь.

— Хорошо, — кивает он. — Заносите в дом, у нее может быть обморожение. — Отдает приказ своим.

— Ц—ц—ц,— пальцем вожу из стороны в сторону перед его лицом. — Никакого дома. Я сказал здесь, значит здесь.

Он округляет глаза, в которых читается слишком знакомые эмоции. Страх и шок.

Я к ним привык, поэтому ни капельки не удивился.

— Я не могу,— начинает он,— это подсудное…

— Сейчас же делай. Она должна выжить, но и одновременно с этим мучиться. Видишь рядом с ней место? Занять хочешь? Обеспечу.

Указываю кивком головы на будку и цепи, которые я успел на нее нацепить.

Моя дворовая дворняжка. Нет. Она же породистая, а это значит… Пусть будет прямошерстым ретривером. Они имеют черную окраску. С отродьем одно лицо.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 5. Кира

Холод.

Он пронизывает до самых костей. Раздирает изнутри. Замораживает сердце.

Ненависть

. Заставляет открыть глаза. Начинающейся истерике заткнуться. И не смотря на всю боль, держать гордость в узде.

Снег под чьими то ногами захрустел, привлекая мое внимание. И не только мое. В будке нас оказалось двое.

— Гав! Гав! — стартанула собака, оставляя меня без тепла.

Зима тут же проявилась во всей красе, напоминая о себе и окутывая холодом.

— Завались. Я не к тебе, — грозно прорычал мужской голос, пнув собаку.

Она заскулила. Мое сердце сжалось. Но я не могу встать, потому что лежу без сил. Я не помощник сейчас.

Человеческие глаза заглянули внутрь. Ко мне. Наткнувшись на мой взгляд, незнакомец хмыкнул.

— Проснулась.

— Гав! Гав! — собака продолжала гавкать на улице, словно высказывая все свое недовольство. Ее цепь натягивалась от злости.

Лицо мужчины исчезло.

— Паршивая сука! — новый удар, новый скулеж, а я вздрагиваю, хватаясь за массивную цепь.

Тяну на себя. Грудь, где была пуля, сильно пульсирует от напряжения. Но я продолжаю затаскивать собаку от греха подальше. Эти выродки забьют ее до смерти.

— Малышка. Молчи, — шепчу и заставляю лечь ее рядом со мной. — Мы им отомстим, — обещаю я.

Тепло возвращается. Нахожу силы перевернуться на спину. Нам вдвоем здесь слишком тесно, но мы терпим. Малышка прячет свою морду в моей руке. Повернув голову, замечаю ее слезы.

Впервые я увидела, как собака плачет.

Впервые богатенькая девчонка почувствовала жалость к животным — тем, о которых она раньше и не задумывалась. Они ее не интересовали.

Байки, машины, клубы, мужчины, шмотки, квартиры — все это у меня было. А животных — нет. Я о них никогда не думала.

Шаги повторяются. Но это уже не тот человек, что был раньше. Тот слишком много семенил. Так ходили слуги в нашем доме. Сейчас шаги уверенные и твердые — именно так ступали брат с отцом.

— К ноге, — стольной и басистый голос загромыхал над будкой.

— Нахер пошел, — собрав силы, сказала я. — Ты нас потревожил. Передай своим уродам: если снова тронут ее, я им руки переломаю.

Если он был уверен, что я буду молить его и ползать на коленях — то нет, не буду. Не на ту напал.

Я сильнее накрываюсь своей шубой.

— Дайте ружье, — резко заорал ублюдок, от чего я напряглась. — Не будешь выполнять команды — пущу пули прямо в собаку.

Скотина.

— Малышка. Я скоро буду. — Отодвигаю собаку и поднимаюсь.

Боль при движении пронзает все тело, приходится сильно зажмуриться, лишь бы не издать жалобное мычание. Уродец не дождется. Как только я приблизилась к отверстию будки, рядом послышался звон цепи. А потом меня резко потянули на улицу.

— Слишком долго, отродье.

Он намотал мою цепь на свою руку и теперь довольствуется тем, что я у его ног. Не дождется. Медленно и постепенно поднимаюсь. Своими глазами выжигаю его. Вдыхаю холодный воздух, держась за грудь. Голова кружится, но я не показываю этого. Он обходит меня и становится сзади. А потом резко ногой бьет по моим — я не выдерживаю и падаю на колени.

— Ты достойна быть на коленях. Передо мной.

— Сученыш…

Я сгребаю снег руками и кидаю ему в лицо. Впервые вижу это лицо, но за один день успела его возненавидеть.

Враги дотянулись до нас — в самый неподходящий и ужасный момент. Я растеряла бдительность из-за брата, который попал в аварию. Теперь страдаю за это.

Стоп. Подождите.

Слишком странные совпадения… Словно…

— Это ты. Все ты. Мстишь за что-то? Жизнями нашими играешь? Как обидела тебя наша семья?

Мужчина громко и показательно хмыкает.

— Догадливое отродье.

— А еще я презираю таких, как ты. Ненавижу всем сердцем! Мстить через девушку своим врагам — это низко. Ты слабак.

Я специально вывожу его на эмоции, потому что хочу знать все. Он должен раскрыться, поведать мне причину. Брат с отцом не посвящали меня в свои дела, да и я этого совершенно не хотела… А теперь хочу знать: что, мать вашу, происходит в моей семье? Почему им желают смерти? И по какой причине хотят добраться до них через меня?

— Мое любимое число — тридцать, — говорит он совсем другим тоном, не таким, как я ожидала.

— Да что ты? — спрашиваю, оглядывая его снизу вверх с вопросительным взглядом. — А мое — пятнадцать. И что дальше?

— В течение тридцати дней ты будешь страдать, взвывая от боли. Я выпотрошу из тебя все заводские настройки Нагаевых… А вдоволь насладившись результатом — выкину тебя и пойду за следующей жертвой. — Он вводит оружием по моему лицу и скалится словно ненормальный. — За Ксенией пойду. Заберу у них всех их любимых женщин… А потом доберусь и до них.

Приблизившись ко мне, он выплевывает свои мерзкие слова прямо в губы. Злость кипит внутри словно кипящий чайник и вырывается наружу: зубами вгрызаюсь в его нос, рыча.

За маму. За себя.

Хотел увидеть во мне собаку? Пусть получает — и не плачет.

— Гав-гав! Урод.

Собаки не всегда бывают добрыми животными: если их сильно обидеть — они разорвут тебя на мелкие кусочки.

Мужчина вырывается, сильно впивается своими ручищами в мое лицо и дает хлесткую пощечину.

— Ебаное. Дикое. Отродье.

За одним ударом следует другой. На этом он останавливается.

— Не плачь от боли, которую я тебе приготовил. Ты еще, сука, пожалеешь, что на этот свет появилась.

Он отходит от меня, вытирая лицо от крови. А я не свожу с него взгляда, держу на прицеле его расплывчатый силуэт. В голове пульсирует от боли, но я сильная. Я выстою и даже слезинку не пророню. Моих слез достойны только двое.

Брат и отец.

Ни один другой мужик не увидел их. И не увидит.

— Начинай считать дни до своего конца.

Первый

начинается прямо сейчас.

После его слов на меня обрушивается суматоха. Он дает какие-то команды, заходя в дом. Его люди подходят ко мне, освобождают шею от цепи и поднимают мое тело. Вскоре я понимаю, что меня тащат внутрь дома.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Взрываюсь от злости в их руках. Усердно наношу удары по всем, до кого достаю.

— Черти! Пожалеете ведь! Каждого истреблю!

Они лишь громко скалятся в ответ, не веря. И зря. Они еще не знают, с кем связались.

Я — сестра Ломателя. Дочь Истребителя.

По одиночке брат с отцом — пугающие искры, а вместе — страшный пожар.

Тогда кто же я среди них?

Дочь. Мелкая заноза в заднице. Но если говорить в общих чертах — любимая. Любимая дочь и сестра. За которую гасить будут, да глотки резать.

Меня кидают спиной на длинную кушетку, связывают руки и ноги. Перед своим полетом успеваю осмотреться и заметить ухмылку скотины: он сложил руки на груди и похотливо наблюдает за моей участью. Он получает удовольствие. Еще бы — ведь он уверен, что я стану живым знаком того, что отец не в силах меня защитить, буду олицетворением его слабости.

Ошибается.

В помещении горит всего одна лампа, поэтому глазам достаточно темно. Но они прекрасно видят склонившиеся надо мной лица, переполненные ненавистью и презрением.

— Что на это скажет твой папаша, сука? — весело спросил один из его людей.

— А братик? Будет плаки - плаки? — поддержал его другой.

— Он будет ржаки - ржаки, особенно когда ты свой поганый язык жрать будешь! — прогрохотала я в ответ

— Заткнулись все и вышли! — проорал их главный, и в помещении воцарилась тишина. — Я хочу слышать ее слезы и боль. Вы мне мешаете. Пошли все нахуй!

По его команде нас оставили. А я мысленно настраивала свой мозг на предстоящую боль, которая не заставила себя долго ждать.

Скотина подошел ко мне ближе, по-собственнически положил руки на мою грудь.

— Лапать не смей. Я тебе не принадлежу, придурок! — задергалась я.

В ответ я получила мою разорванную кофточку, которая за один день перекрасилась из светлого цвета в кроваво-красный. Вся она была пропитана моей кровью. А сейчас она совсем превратилась в тряпку для мытья полов.

Он оголил верхнюю часть моего тела, чтобы в следующую секунду начать пальцами медленно вести вверх, затрагивая грудь. От этого я еще сильнее задергалась. Его указательный палец вдруг остановился выше груди, чуть ниже ключицы.

— Здесь. Я хочу видеть ее здесь.

Прикрываю глаза, набираясь сил. Что-то будет страшное, сердце предостерегает. Только вот что? Тату…

Быстро подойдя, другой мужчина склонился надо мной и прервал мой поток мыслей. Он резко прижал к моей коже раскаленный металл, который моментально обжег меня и оставил незабвенный след. Боль пронзила все тело, яркие искры зажглись перед глазами, и в этот момент я почувствовала, как часть меня уходит — что-то сокровенное и важное, что уже никогда не вернется.

Месть ублюдка оказалась изощренной и слишком унизительной: он принудил меня к клеймению, символизирующему предательство.

— Тварь. Утырок. — В голове пронеслись ругательства, но в жизни все вокруг услышали лишь мой громкий смех.

Так смеются от боли. Так смеются от пережитого страха. Так смеются, когда в защитную реакцию ставят не слезы.

Как же больно мне, папуль! Ты говорил, что жизнь — сложная и горькая штука. Что боль будет преследовать меня по пятам, но ты сделаешь все, чтобы ее смягчить. Ты говорил, что младшие дети с рождения берут на себя больше боли — ведь они всю жизнь проживают смерть своих родителей и старших братьев. Но почему сейчас мне кажется, что я умерла раньше? Ты говорил, что я сильная. Тогда почему где-то на глубинах моей души что-то оборвалось?

Как же больно мне, братик! Ты говорил, чтобы я не кисла. Чтобы не лезла в твою жизнь, пока ты ломаешь свои игрушки. Ты говорил, что не веришь в бумеранги. Но почему сейчас меня пытаются сломать изнутри чужие руки? Ты говорил, что девушки для тебя — пустое место, но не я. Тогда какого черта ты позволяешь им сейчас превратить меня в пустое место? Ты утверждал, что я — пацан в теле сопливой девчонки. Только почему я расклеилась и вдруг готова пустить слезы как та самая сопливая девчонка?

— Смейся. Громче. Ты сильнее этих ублюдков!

— Нагаевых не сломать сраным клеймом!

— Не выебывайся много, сестра. Будь ниже травы — пусть думают, что сумели сломать тебя.

— Будь внимательна к деталям, дочка. Они помогут тебе.

Голоса брата и отца вскружили мне голову, а мой смех стал ярче и сильнее несмотря на всю стреляющую боль. И даже несмотря на то, что скотина недовольно пожирает меня своими дикими глазами.

— Смеешься отродье? А если я покажу тебе, какое у тебя клеймо на груди — тоже будешь смеяться?

Буду, урод! Еще как буду! Тебе меня не победить и не унизить. Я научусь воспринимать клеймо как часть себя — пронесу его с гордостью так смело, что никто не заметит его. А потом избавлюсь от него — как только выберусь из твоих лап.

Это клеймо станет символом моей борьбы: моих ран и моего желания исцелиться. Моя настоящая стойкость только начинается, ублюдок. И мне наплевать на то, что теперь запечатлено на моем теле:

Шлюха Децла

Плевать.

Глава 6. Кира

Три года назад…

Вернувшись домой под утро, я падаю на кровать, прикрывая глаза. Вдруг рядом раздается звук сообщения. Я сразу понимаю, от кого оно — и мгновенно беру телефон в руки. Захожу в соцсети.

—

Не игнорируй меня. Я слишком зол.

Закатываю глаза и отвожу взгляд в сторону. В голове взвешиваю варианты ответа и пишу:

—

Мне плевать. Я не буду плясать под твою дудку, ее и так предостаточно в моей жизни.

—

Дина

, — при упоминании моего фейкового имени я корчусь. Но так надо. Я не должна говорить свое настоящее имя. Об этом попросил брат, не объяснив причин. Мне было четырнадцать лет. —

Буду говорить прямо. У меня башню сносит, когда ты идешь в клуб. Особенно, когда присылаешь фотки оттуда — на них тебя трахают глазами все вокруг.

—

Мне перестать присылать фото?

— Нет. Перестань шататься по клубам.

— Ревнуешь?

— прямо спрашиваю у него.

—

Жажду тебя. Всю тебя. Хочу, чтобы ты принадлежала только мне.

— Ты эгоист, умиротворенец. А еще собственник. Я не хочу с тобой отношений — ты будешь меня подавлять, а я не такая.

— А кто сказал, что я хочу отношений? Я хочу тебя и твое тело. Но трахать тебя, зная, что в тебе побывали все мужики клуба — я не желаю.

От этого последнего сообщения я прихожу в ярость.

—

Шлюхой считаешь? Тогда до свидания. Пойду трахаться с очередным мужиком, которого подцепила.

Блокирую номер и откидываю телефон в сторону.

— Очередной козлина! — вскакиваю с кровати, проговаривая это вслух. Потом плетусь в душ.

У меня никогда не было нормального мужчины.

— Дерзкая.

— Меня цепляет твой характер.

— Меня штырит от тебя.

— Колючая, но такая притягательная роза.

Каждый из них говорил это поначалу. Но в итоге каждый пытался прогнуть меня под себя или исчезал вовсе. Однако исчезали не по своей воле — только потом я поняла: здесь причастен старший братец.

Он тоже козел. Но любимый козел.

Выхожу из душа, обмотавшись полотенцем.

Телефон снова зазвучал.

—

Блокируй сколько угодно, сучка. Я все равно найду тебя и затрахаю до смерти

, — пришло сообщение с другого номера.

— Одно мое слово брату и трахать будут тебя до смерти, гребаный щенок, — прошептала в ответ.

Но эти слова остались висеть в воздухе комнаты, а я отправила фотографию без лица с подписью:

—

Твою сучку уже трахает другой. Ты мешаешь нам.

Меня тошнит от всей этой грязной переписки. Когда она успела перейти в такую помойку? Изначально ведь общение было совсем другим...

Листаю вверх нашу переписку и натыкаюсь взглядом на сообщения, вызывающие непроизвольную улыбку:

—

Привет, Сексуальная Загадка! Твое фото выделяется среди обычных лиц. Не смог пройти мимо и не написать тебе. Ты вроде та, кто ложится в постель, обнимая подушки и мечтая о страсти?

— Страсти у меня достаточно в жизни; я вовсе не мечтаю о ней. Мечтаю сбежать куда-то далеко и делать то, что хочу — жить по своим правилам.

— Я знаю кто ты.

— А я знаю кто ты. И что дальше?

— отвечаю недоверчиво.

—

Ты пытаешься спрятать своего темного тигра и сделать из него плюшевого мишку; пытаешься быть хорошей для всех.

— Совсем нет...

— Разве? Тогда почему твоя мечта все еще не сбылась? Ты хочешь большего... Так что тебя держит, Лунная Дива?

— Любимые люди...

— Любимые настолько, что ты хочешь от них сбежать?

— Пытаешься стать моим психологом? Ты считаешь, что знаешь меня, чтобы мне писать такое?

— Отнюдь нет. Мне правда интересно понять тебя. Считай, что я добрый дядя, которому не плевать на твой внутренний мир.

— Добрый дядя? Ха-ха. Скорее страшный дядя. Чувствую в тебе что-то дьявольское.

— Может быть... Но моя дьявольская сторона лишь хочет помочь тебе почувствовать свободу и наслаждение. Иногда нужно рискнуть — чтобы ощутить прилив адреналина; он дает жизнь, а не просто существование в этом мире.

— Что-то здесь не так. Ты хранишь в себе совсем не добрые тайны.

—

Все мы носим в себе тайны, не так ли? Но иногда именно те, кто кажутся безобидными, могут оказаться наиболее опасными. Высокая цена за доверие, не правда ли?

— Чего ты хочешь от меня? Дай прямой ответ.

— Ты мне понравилась: пахнешь стойкостью, уверенностью и силой — именно это я люблю.

— Мне ты не нравишься... Но мне интересно с тобой общаться. Только предупреждаю: я не терплю принуждения или подавления; мне важно быть собой и чувствовать себя комфортно.

— Дерзай, Дива. Я тот, кого ты так долго искала.

— Я— Дина. Зови меня так и не иначе. Глупые прозвища мне не по душе. А ты Ной? Это твое настоящее имя?

— Да.

— Значит успокаивающий, умиротворяющий?

— Успела узнать значение моего имени? Очень похвально, Дина. Не каждая обращает на это внимание.

— Я тебя еще удивлю, Ной.

— А я тебя, Дина. Тебе понравится.

Я укладываюсь на бок, обнимая себя руками. Вспоминаю нашу начальную переписку: она перед глазами. Телефон вибрирует снова. Ной продолжает яро бомбить с помощью сообщений. Но это не тот Ной. Он будто бы совсем чужой мне — холодный и непредсказуемый.

Тот Ной хотел понять мой внутренний мир. Этот же хочет только мое тело. Как все предыдущие до него.

Что со мной не так? Почему они ведут себя так ужасно? Будто действуют по одному шаблону.

Я хочу тепла. Хочу быть принята такой какая есть. От холода устала — его слишком много в моей жизни.

Медленно засыпаю…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 7. Кира

Настоящее время….

Просыпаюсь.

От чужих рук, что тащат меня в неизвестное место, грубо впиваясь своими ручищами. Я еще не отошла от клейма, а тут уже новое испытание. В голове пульсирует от осознания.

Настал

второй день.

Живот издает жалобные звуки. С момента моего похищения я еще ни разу не ела.

Что ж. Я потерплю.

На мне все еще разорванная кофточка, которая ничего не скрывает. Поэтому я непроизвольно дрожу от зимнего холода.

Никогда раньше я не чувствовала себя такой. Совсем никогда. Придурок идет на крайние меры, чтобы все-таки посильнее удавить меня. Головой понимает, что меня не так-то просто сломать.

Опрокидываю голову назад, поднимаю взгляд к небу. Светло-голубое и яркое. Глубокое и прозрачное — оно дарит умиротворение. На секунду ловлю себя на мысли, что все это я видела в глазах Софии. Они такие красивые — большие, голубые. В них читалась доброта, светящаяся теплым светом и наполненная мечтами. Даже несмотря на всю боль, причиненную моим братом, ее невинность никуда не исчезла. Она сильная девочка. Заслуживает счастья, поэтому, как бы паршиво это ни звучало, я рада, что брат потерял память. Он ее оставил — и без него она заживет полной грудью.

— Аккуратнее! — прерываюсь от мыслей и гаркаю на незнакомого парнишку, который грубо перехватил меня из чужих рук. — Не дрова несешь.

— Охренеть! Ни одной слезинки на твоем лице… — вдруг шепотом произносит этот парень.

Он первый кто это сделал — без мата и агрессии, с добрым удивлением.

— А что ты здесь забыл, мальчик? Работы мало? — спрашиваю, глядя теперь на снег под его ногами.

То, что он заговорил со мной — уже повод для его убийства. Оттого он и шепчет — я уверена в этом. Идет на риск, но ради чего?

По голосу понимаю, что он моложе меня. Совсем юный еще, а уже на побегушках у тирана.

— Я с отцом здесь… — шепотом отвечает он. — Он всю жизнь работает на него. А я его продолжение, когда он скончается.

— Дурак ты, мальчик. Ничего хорошего из этого не выйдет, только нескончаемые потери.

— У меня никого больше нет… Кроме отца.

— Хреново.

Он тащит меня головой вниз. От этого наш разговор кажется нелепым. В следующую секунду парень резко останавливается: одной рукой дергает дверь и затаскивает меня внутрь.

— Фу! — возмущаюсь я. — Серьезно? Подвал?

— Приказ.

Парнишка аккуратно кладет меня на бетонный пол, подтягивает массивные цепи и цепляет их на мои руки по обе стороны. Потом отходит в сторону. Теперь я наблюдаю за его милыми чертами лица.

— Боже… Да тебе бы на сцене выступать с таким лицом! Кровь, оружие — это не твое. Это не для тебя.

— Ты умеешь читать людей? — удивленно вскидывает бровь он. — Просто… Это была моя детская мечта.

— Если бы умела… Не была бы здесь, — обвожу глазами темный подвал и корчусь от дискомфорта. — А мечту воплощай: у тебя все получится.

— Спасибо. Мне надо идти. Ты молчи и не зли его еще больше.

— Подожди! Знаешь, что меня сегодня ждет?

— Нет, — качает головой он и уходит, закрывая дверь за собой.

Наступает тишина. Глаза постепенно привыкают к темноте.

Долго, муторно, паршиво. Воздух пропитан затхлостью и сыростью. Вокруг гнетущая тишина; лишь изредка слышится капание воды, эхом отдающееся в пустоте. А сидя на холодном бетонном полу, начинаю замерзать с удвоенной силой. Бедный мой организм. Его придется очень долго лечить.

В голове начинается хаос: мысли как тени медленно подкрадываются, обвивая мое сознание словно паутина. Каждая минута кажется вечностью. Закрываю глаза и пытаюсь уснуть.

Внезапно массивная дверь резко открывается; кто-то проходит мимо меня с фонарем в руке, ослепляя.

— К черту все это! Я так больше не могу, — вдруг произносит знакомый голос. Я же округляю глаза от неожиданности.

Тот самый симпатичный парень снимает с меня наручники при помощи фонаря во рту и хватает за руку, показывая молчать. Я киваю в знак согласия.

Он тащит меня за собой с оружием перед собой.

Черт возьми… Он спасает меня! Жертвует собой ради того, чтобы вывести отсюда; идет против системы ради меня.

Юный мужчина с сердцем настоящего героя.

За его поступок я готова подарить ему весь мир: связи подключу, возвышу. Он станет самым известным, на сцене выступать будет. И даже этого будет мало за его поступок.

Он выводит меня из подвала, не подозревая, что у меня происходит внутри. Я чувствую, как его рука трясется, он жуть как боится, но продолжает действовать, не включая заднюю.

Мы медленно проходим вдоль здания. Огибаем деревья, ложимся, когда замечаем кого-то, ползем до машины, где быстро усаживаемся и трогаемся. Его рация внезапно активируется, когда ворота открываются.

— Эй, Арик, куда намылился? — интересуется грубый голос из рации.

— За бухлом и телками. — Отвечает уверенно парень.

— О-о! Мы такое любим. Мне блондинку, Скале рыжую, — доносится хриплый смех.

— Будет.

— Ты вернешься? — шепчу, повернувшись к нему. — Тебя расстреляют. Тут дурак только не догадается, что это ты мне помог!

— Я знаю. — Вцепившись в руль, строго говорит он.

— Поехали со мной. Со мной ты будешь под защитой. Только мне нужен телефон. Свой дашь?

— Не дам. Нам они запрещены.

— Проклятие! Ладно, я найду. Ты со мной?

— Нет. Меня не найдут, так отцу отомстят.

— Не бойся, парень. Я вас вытащу.

Он кивает, а потом на середине пути останавливается у обочины, паркуясь.

— Пошли, — кивком головы указывает на небольшую чащу.

— Почему мы дальше не можем ехать? Нам надо в город выехать!

— Там повсюду его люди. Они проверяют всех, останавливая машины.

— Но ты же сказал им куда едешь, — непонимающе рассуждаю.

— Даже если мы едем по делам, нас все равно останавливают. Так распорядился Децл младший.

Второй раз я слышу эту фамилию. Она мне кажется до жути знакомой, но я не могу вспомнить кому она принадлежит.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Бегу за парнем, не оглядываясь, сквозь огромные сугробы, сухие ветви деревьев словно руки пытаются схватить меня, но я не останавливаюсь. Холод также не отпускает меня — я до самых костей продрогла.

Каждый шаг отзывается в сознании, как громкий удар. Адреналин подталкивает меня в спину, громко поторапливая:

— Беги! Со всех ног!

Вскоре мы вырываемся на небольшую поляну, где воздух становится легче, а пространство-шире. Но впереди, как будто из ниоткуда, возникает огромная стена. Она выглядит древней и неприступной, покрытая еле заметным из-за снега мхом.

— Это что такое? — вытаращив глаза, громко дышу и нервно интересуюсь. — Нам не пройти. Куда ты нас привел?

Парень хочет что то сказать, но его заставляет замолчать звук, доносящийся из глубины чащи. Мы были там всего пару минут назад. А теперь оттуда исходят многочисленные выстрелы, крики и звуки машин. Они приближаются.

— Давай. Скорее. Полезай, — паренек молниеносно присаживается у стены, разгребая длинные ветки, покрытые снегом. А потом и вовсе достает деревянную лестницу. — Я в детстве туда залезал. Там ты будешь в безопасности. И это возьми, — быстро избавившись от своей куртки, кинул он мне ее в руки.

— Благодарю.

Подбегаю, взбираюсь по лестнице, перекидываю ногу и спрыгиваю — сразу же на другой стороне обнаруживаю еще одну дряхлую лестницу. Поднимаю голову и взглядом натыкаюсь на небольшие домики. Теперь я понимаю, о чем говорил парнишка. Понимаю, что прямо сейчас оказалась в небольшой деревушке.

— Спасибо, герой! — громко кричу, ведь он остался на той стороне. Теперь нас разделяет стена. — Я скоро буду с подкреплением, доживи до утра.

— Я буду ждать тебя! — кричит в ответ.

Разворачиваюсь и бегу. В глаза бросается хорошо обустроенный дом, поэтому я стремлюсь туда, чтобы попросить о помощи. Ноги утопают в снегу, лицо щиплет от обветривания — это неприятно и больно. Глаза начинают слезиться, но только потому, что сильный ветер подул. Я не плачу — я сильная, помните об этом.

Меня останавливает звонкий, знакомый звук. Я уже слышала его, когда была на той стороне. Он заставляет меня развернуться и бежать со всех ног обратно — именно за стеной раздался выстрел. Громкий, оглушительный, никого не щадящий. А затем последовали второй и третий.

За последнее время я впервые почувствовала страх — не за себя, не за свою жизнь, а за жизнь парня. Мать вашу! Я не могу его бросить.

Привет, хорошие! Завтра проды не будет, дела, поэтому сегодня две главы)) Благодарю за подписки♥️

Глава 8. Кира

Осторожно! Присутствуют сцены насилия!

Раздираю руки, но лезу. Тяжело дышу и все равно продолжаю вскарабкиваться.

Добравшись до вершины, глазами цепляюсь за тело. Мой герой лежит, тихо скулит от боли, держась за живот. Вокруг него ни души.

— Эй, ты как? — спрашиваю я.

— Зачем вернулась? — кряхтит он. — М-м! — несмотря на боль, приподнимается и пытается встать.

— Не могла тебя бросить, — говорю я, спрыгивая и неприятно приземляясь. Подбегаю к нему. — Ляг. Дай рану осмотреть.

— Беги! — он убирает мои руки. — Они вернутся. Тебя ищут здесь.

— Его люди? Как они нас спалили?

— Беги! — его голос срывается на крик.

— Нет. Я не оставлю тебя, пока не смогу убедится, что рана не глубокая.

— Ну и дура… — он прикрывает глаза и укладывается на снег.

— Еще какая… — отвечаю я и задираю его футболку. Вижу кровь. Снимаю куртку и хватаюсь за свою порванную кофточку. Разрываю ее полностью и кусок оставшийся ткани кладу на рану. Обратно застегиваю куртку, дрожа. Ткань постепенно пропитывается кровью. Я хмурюсь.

Все было бы нормально, если бы кровь не вела себя странно: отпечатывается плохо, а в руках кажется гуще. Подношу палец к носу — и тут же от запаха и осознания меня пробирает холод.

Это не кровь… Это кетчуп.

— Нет, ты не дура, ты ебанутая… — внезапно мой герой говорит это, больше не корчась, а улыбаясь.

Бабах. Бабах.

Он поднимается, злобно скалясь, отряхивая руки. Милый паренек за долю секунды превратился в отвратительного гуманоида. И это он меня спасал, жертвовал собой, куртку свою давал. Можно ли в это теперь поверить? Нет!

— Браво, Арик. Отыграл на все сто.

Аплодисменты со стороны заставляют обратить на них внимание. Скотина вместе со своими людьми выходят из укрытия, громко смеясь.

А я не верю. Смотрю на парня, которому доверилась, которому мир хотела подарить. Я никогда не считала себя наивной. Но здесь и сейчас я поняла — все это время она была со мной. Следовала за мной по пятам, скрываясь за уверенностью и грубостью.

Мрази. Все они ужаснейшие существа.

Они игрались мной, потешались, заставили поверить, что все это реальность, а не игра.

Склоняю голову вниз, прикрываю глаза. Обида и раздражение туманят сознание. Руки трясутся и вовсе не от страха, а от желания взять ружье и расстрелять каждого к чертовой матери.

— Набегалось, отродье? — его рука оказывается на подбородке. Снова ведет себя так, словно я ему принадлежу. — Как оказалось ты слишком мягкая для Нагаевых. То ли природа сделала тебя такой, то ли ты подкидыш.

На последнем слове у его людей возникает бурная реакция. Они снова грохочут, обнажая свои кривые зубы.

— Вы видели, как она меня спасала? Грязной тряпкой кетчуп прикрывала, ха-ха!

— А Скалу видали? Слюни только успевал глотать, зыря на ее сиськи.

— Да где там сиськи то? Одно название!

— Заткнулись! — громко прорычал скотина, не оборачиваясь, продолжая сканировать меня своими блядскими глазами.

И все беспрекословно выполнили его команду. Наступила тишина. Он сделал шаг ко мне в плотную, грозно хватая за руку.

— Запомни, глупая. Жалеть тебя здесь никто не будет, помогать тем более. Поэтому не надейся и не строй планов.

Нос учуял аромат его запаха. Дерзкий, настойчивый, стойкий. Хочется заткнуть нос. Потому что скотина пахнет слишком хорошо. Так не должно быть.

— Я поняла тебя, — покорно киваю и делаю шаг к нему. От неожиданности он вскидывает бровь, но не отходит. — Ты красивый, — шепчу, глядя на него исподлобья, беру его руку и кладу на грудь. Он не сопротивляется, ухмыляется. — Чувствуешь? Сердце реагирует на тебя, — снова берусь за его руку и спускаю вниз ее, кладу на живот, — А здесь томление такое горячее. Оно подогревает мое желание.

— Думаешь поведусь на этот спектакль? — злорадно усмехается.

— Это не спектакль. Это то, что я почувствовала к тебе, когда ты подошел. Дикое желание, — приподнимаюсь на носочки и приближаюсь к его лицу. — Поцеловать тебя, — мягко касаюсь его губами, глядя в глаза. Такой поворот событий никто не ожидал. Каждый замер, наблюдая и ожидая моих дальнейших действий.

Зеленые глаза напротив не моргают, застыли. Его рука резко оказывается на затылке, притягивая еще ближе. А мужские губы обрушиваются на мои, как цунами, сминая все на своем пути. Они жесткие, требовательные, ненасытные. Он целует по-собственнически, по-звериному, терзая мои губы. Языком пытается проникнуть внутрь, а когда сопротивляюсь, прикусывает нижнюю губу, заставляя меня зарычать от боли.

Я впервые так целуюсь. Впервые окунаюсь в звериную страсть, где не я доминатор, а мужчина. Словно это он хищник, а я его добыча, хотя у меня с мужчинами всегда было наоборот.

Я понимаю головой, что его поцелуй — это утверждение власти, подавление, присвоение. Я все это понимаю и не позволяю этому поцелую разжечь во мне страсть. Все было игрой. Мне необходимо было с ним сблизиться, подпустить его поближе, чтобы он закрыл меня от многочисленных глаз, а в следующую секунду — второй рукой начать наносить ножевые ранения. Паренек, отдавая свою куртку, не учел одного факта: вместе с ней он отдал свой нож, лежавший в правом кармане.

Один удар, и он, как ошпаренный, смотрит на мои руки. Собрав все силы, я вытаскиваю нож и наношу удар в другую область. Третий удар мне не дают сделать — руки скручивают.

— Мягкая твоя плоть, сученыш, но не я. Подкидыш ты в семье, а не девчонка, что одно лицо со своим отцом. И чувствую я к тебе только ненависть — никакого желания! Ты мне противен! — громко кричу, зло морщась. Не вырываюсь, ведь знаю — это бессмысленно.

Они еще не знают, с кем связались. Но я ясно покажу им, кто я и что могу.

Меня валят прямо на снег, несколько ног бьют по телу. Приходится сильно зажмуриться и сгруппироваться. Так не сильно больно. Так терпимее.

— Отошли все! — их главный вдруг останавливает побои, подходя ближе. — Я, блядь, команду не давал!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Но она чуть не прикончила тебя, Децл младший! — возражают ему.

— Завали свою пасть! В машину мою посадите ее и валите нахуй.

— Ты ранен, оставь хотя бы одного рядом. Эта сука может снова рыпнуться, — голос паренька звучит грозно и отвратительно. До сих пор не верится, что за таким симпатичным лицом скрывается уродец.

Раздается выстрел. От неожиданности я дергаюсь, а потом приподнимаю лицо, пытаясь разглядеть, что произошло. Парень, что пару секунд назад говорил, теперь держится за плечо и громко скулит. И если раньше он делал это наиграно, то сейчас — по-настоящему.

Вот он, бумеранг: он не стал долго ждать и прилетел к нему, наказывая.

— Вы потерялись все, ебанные сосунки! Забыли, кому служите? Вы шавки — выполняете мои команды! Не хотите? Так подойдите и скажите! Я найду вам применение. Будете вместо картины на стене висеть!

Ему сто раз повторять не надо — все моментально заткнулись и засуетились. Он держит каждого здесь в страхе, даже самых больших амбалов. Что за человек такой? Чем славится? Почему они не могут объединиться и убить его? Чего боятся?

Меня грубо поднимают и запихивают в огромный джип. Сами рассаживаются по машинам и уезжают, оставляя меня один на один с их главным. Скотина прихрамывая подходит к машине и усаживается на переднее сидение, полностью блокируя двери. Разворачивается ко мне всем корпусом и направляет пистолет прямо в лоб.

— Трахать тебя в мои планы не входило, но все твои слова там, — указывает на место, где мы ранее находились. — Меня пиздец, как возбудили. Можешь начать проклинать себя, ведь только ты виновата в том, что будет происходить дальше. И приготовь свой рот, — расстегнув ремень, он освобождает свой стоячий член, глядя прямо на меня. — Буду его трахать сейчас.

Завтра выходной ♥️

Глава 9. Кира

— Ты уверен, что это хорошая идея для тебя? Без члена хочешь остаться? Я тебе его отгрызу, чтобы такие, как ты, не размножались! — рычу, когда его рука обхватывает мою голову и наклоняет. — И сожру его, потому что я голодна, потому что ты гнида, голодом меня моришь!

Он резко открывает бардачок, отпуская меня и вытаскивая оттуда упаковку салфеток. Следом он достает одну и жестко хватает меня за лицо, не давая возможности увернуться. Нажимает ниже скул, пальцами открывает рот и засовывает внутрь салфетку, пихая ее в разные стороны.

— Мыла нет, но спиртовой салфеткой я вымою твой грязный рот. Чтобы больше не вылетали твои вонючие слова!

Подонок.

Он приоткрывает окно, выбрасывает салфетку и снова ловит мое лицо, приближая к своему.

— Мне похуй. Ты отсосешь у меня здесь и сейчас, — рывком наклоняет голову, губы касаются его члена. Морщусь и дергаюсь.

Только вот скотина продолжает настойчиво раскрывать мой рот пальцами. Головка его члена начинает оказываться внутри.

Своей рукой хватаюсь за его грудь, за раны от ножа и ногтями сильно впиваюсь. Он громко рычит, а потом отвешивает сильную пощечину.

Левая сторона лица побаливает, я сильно прикусываю губу изнутри, сдерживая внезапные слезы. Он хватается за мою куртку, расстегивает ее. Меня наклоняет вниз, а мои руки собирает вместе, обвязывая их сильнее курткой. Обезоруживает меня, чтобы не брыкалась.

Берется за волосы и снова подносит мое лицо к своему члену. Сжимаю плотно губы, принося ему вновь трудности. Его терпение лопается. Поняв, что просто так я не дамся, он начинает больно хлестать по лицу.

И как бы паршиво не звучало, у него получается достигнуть своего. От очередного удара я непроизвольно приоткрываю рот от боли, и в этот момент он врывается внутрь — глубоко, до самой глотки. Толчки с первых секунд вызывают у меня дискомфорт и отвращение, но только у меня. Скотина же довольствуется и мычит.

Он достигнул своего через силу. Ударил девушку, лишь бы получить удовольствие. До чего же противный!

— Охуенно! Твой рот создан для минетов, отродье! — долбил мой рот, проговаривая. А я то и дело успевала хватать ртом воздух, закрывая глаза, где успела скопится влага от жесткого трения.

Не особо любила минеты, а теперь и подавно не буду любить.

Время длится как вечность. Каждый его глубокий толчок сопровождается похабными словечками. И вот сейчас, когда я пытаюсь зубами вцепиться в головку члена, он вдруг замирает, укрепляя хватку на волосах. Всем телом откидывается назад, гортанно рыча. В рот на полной скорости летит его сперма.

Он кончил в меня, унизил до конца.

— Поешь, отродье, — добивает меня, приподнимая и закрывая рот.

Я хотела выплюнуть ему в лицо ее, и он это понял. Только поэтому теперь заставляет меня глотать. И я глотаю, морщась, всхлипывая.

Ничего. Я вытерплю. А потом все верну с удвоенной силой.

— Какая же ты тварь.

— Как и твой отец, брат. Мы все твари.

— Отца и брата не трогай! — закипаю от услышанного.

— С хуяли? — заводит машину и трогается. — Если они тебе задницу целовали, это не значит, что они теперь розовые пони. Они твари. Истребили моих родителей.

Его слова заставляют замереть, обернуться и взглянуть на него.

— Кто ты есть такой? Кто твои родители? Я хочу знать, с кем имею дело.

— Позже, отродье. Позже, — успевает одной рукой достать сигарету и прикурить.

Во рту скапливается слюна, тяга усиливается — я наблюдаю, как он вдыхает и выдыхает дым, аппетитно делая это. Сейчас мне очень хочется сигарету.

— Дай мне.

— Член я тебе уже дал, большего не проси, шлюха.

— Член мне твой нахрен не нужен. Сигарету дай мне.

Он оборачивается с ухмылкой:

— Ты еще и грязная курильщица.

— Я попросила дать! — взрываюсь.

— А я говорю нет, — нарочито спокойно проговаривает он и медленно курит, растягивая удовольствие, дразня меня. — Я и так тебя накормил, этого достаточно.

— Пожалуйста.

Он вгрызается зубами в сигарету, освобождая руки. Паркуется у входа в чащу, глушит машину. Достает сигарету и пихает мне в рот. Зажигалку кладет на панель.

— Бери и кури, — продолжает издеваться надо мной.

Гребаный подонок. Руки так и не развязал мне. Прикрываю глаза и отворачиваюсь.

— В задницу иди.

— Очень скоро пойду в твою, готовь ее.

Я слышу его новую затяжку и вдруг резко он приближается ко мне, большой рукой поворачивая мою голову к себе. Губами припечатывает мои губы, языком раскрывает рот и вдыхает внутрь дым. От неожиданности кашляю, но потом привыкаю и перестаю сопротивляться — расслабляюсь. Дым окутывает нас, создавая ощущение близости. Такое бывает у парочек — страсть, что-то интимное или любовное. Но никак не у людей, которые друг друга ненавидят и желают смерти.

— Еще, — шепчу, не отрывая от него взгляда.

Он отстраняется, делает новую затяжку и снова приближается ко мне. Целует меня, выдыхая дым; затем снова отстраняется, позволяя мне насладиться никотином. Его глаза опускаются вниз: рукой он обводит мою грудь, проталкивает палец под бюстгальтер — обнажая одну грудь. Все делает медленно и мягко — совсем не похоже на него.

Поднимает глаза: видно возбуждение. Потом снова целует меня — страстно, поглаживая грудь. От этого жеста я начинаю часто дышать — голова кружится то ли от никотина, то ли от его ласки.

Не понимаю. Но и не сопротивляюсь. Потому что люблю такое. Люблю секс. Он подловил меня и для него это удачно.

— Если бы ты не родилась в этой ебанной семейке, — во время поцелуя вдруг проговаривает он, опуская руку вниз, к моему влагалищу. — То ты бы уже давно стала моей. Не шлюхой.

От его слов ловлю непонимание. Что значит «давно»? И если бы бы не моя семейка, он бы никогда меня не увидел. Никогда.

— Но ты принадлежишь этой семейки, — внезапно отталкивает от себя, убирая руки. — И будешь моей шлюхой, — с презрением выплевывает и отворачивается, замолкая.

Машина вновь начинает движение. На улице появляется еле заметный рассвет. Живот, словно издеваясь, жалобно пищит в самый неподходящий момент, заставляя меня согнуться. Встать сейчас очень трудно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я дико хочу есть. Сил больше нет терпеть.

Он останавливается возле дома, разворачивается ко мне.

— Жрать хочется? Мало накормил своей спермой?

— Да пошел ты! — зло кряхчу, ощущая стекающий пот по вискам..

— Отработаешь, будет тебе еда. Да? Нет?

— У меня, блядь, есть выбор?

— Ну не совсем же я тиран. Ты можешь отказаться, но будешь без малейшей еды.

— Зашибись просто. Что делать?

— У тебя есть два варианта. Первый — каждую ночь ты будешь ублажать меня и мой член.

— Нет. Сразу переходи ко второму. Спать с тобой я не буду.

— Ха-ха, — вдруг заливается он смехом и хищно сканирует глазами. — А второй — каждый день ты будешь добавлять яд в еду своей любимой собачки, чтобы она скорее сдохла. Она мне надоела, слишком громкая сука.

— Ну ты и мра-азь, — с презрением тяну, морщась. — Как ты можешь говорить такое?

— Выбирай, отродье. Сегодня ночью жду ответа.

Я передумала, сегодня не будет выходного. Под вечер даю вам не сладкую проду????

Глава 10. Далмат

— У нее рана открылась, кровь хлещет, — голос по рации уведомляет меня.

— Вызывай наших врачей.

Подхожу к окну, приоткрываю его. Наблюдаю со второго этажа за несколькими людьми, что суетятся около будки, возле которой снег окрасился в ее кровь.

Разворачиваюсь и ступаю вниз, прохожу мимо накрытого стола. У нас сегодня намечаются серьезные гости.

Иду дальше, открываю потайную дверь и закрываюсь изнутри. Спускаюсь вниз — холод моментально окутывает тело. Прохожу внутрь и врубаю свет.

Несколько глаз устремляют свой взор на меня. Все эти люди выглядят потасканными, еле живыми, с яркими кровоподтеками и ссадинами. Берусь за острый нож, сверкающий словно звезда в ночи, и подхожу к первому.

— Не надо, Тень. Мы все осознали, — трясет головой, испуганно дергаясь. Даже такая громадина боится.

Их пять — все они приколочены к стене и скованы цепями. Лица искажены страхом, а глаза все еще продолжают метаться в поисках спасения.

— Это хорошо. Но закрепить результат надо, — злорадно проговариваю и начинаю пытку для первого.

Провожу ножом по огромному телу, оставляя глубокий след. Играю так и разминаюсь. Но недолго. Надавливаю посильнее и принимаюсь за дело. Вырезаю буквы методично и аккуратно, как художник, создающий свое произведение искусства.

Каждая буква наполнена ненавистью и презрением. И они знают по какой причине сейчас мучаются.

Их стон и мольба меня не трогают. У меня нет ни капли жалости. Я не торможу процесс — надавливаю сильнее. Заканчиваю и отхожу. На теле громадины красовалось имя, вырезанное с такой точностью, что казалось будто оно было всегда тут. Имя, которое он запомнит на всю жизнь.

Подхожу ко второму — процесс повторяется.

Каждый рычал от боли, а я продолжал подходить к каждому из них и вырезать буквы, оставляя незаживающие раны — напоминания о том, что они сделали.

Закончив с последним пиздюком, откидываю нож, ощущая запах крови и страха в воздухе. Прикрываю глаза — наслаждаюсь этим родным и таким притягательным ароматом, который сопровождает меня несколько лет с того самого дня, как я принял решение стать мафией.

Открываю глаза и сканирую каждого с удовлетворением.

— В следующий раз думайте лучше на кого рыпаетесь, шакалы. Только по приказу. Только когда я разрешу.

Ухожу, оставляя позади себя изнывающих ублюдков от пронизывающей боли.

Вечер близится: несколько машин въезжают на территорию дома. Все они сопровождают одну главную — очень ценную — там сидит тот человек, кто занял место главного в Москве.

— Добро пожаловать, Демид Валиев, — с усмешкой встречаю гостя.

— Нахер вали со своим сарказмом, Далмат Децл, — ерничает он, как только подходит ближе.

Осматриваю его тяжелым взглядом. Одет в строгий черный костюм, его лицо выглядит холодным, в нем застыло жестокое выражение. Глаза, как и мои стальные лезвия — острые и безжалостные. Только ими мы можем порубить на куски. Между нами проскакивает уважение к друг другу. Ведь каждый из нас знает, что за нашими спинами стоят годы борьбы и выживания. Мы успели познать цену жизни и смерти.

Но проскакивает и еще кое-что. Так скажем, главное отличие между нами: я стремился к такой жизни по своему желанию, а он — потому что так надо. Потому что, если хочешь нагибать, нужно для этого глотки грызть и вверх ползти, занимая наивысшую точку, где не посмеют до тебя добраться.

— Собаку завел? — возвращает меня в реальность, где его глаза давно смотрят не на меня, а на будку.

— Двух сук. Одна дворняжка, вторая породистая. Глянуть хочешь?

— Хочу. Люблю сук, — поглядывает, лыбу натягивает до ушей.

Подхожу к будке. Для начала берусь за одну цепь и тяну на себя. Слышится скулеж, а потом и громкий лай. Собака не хочет выползать, но под моим натиском сдается и оказывается перед нами.

Демид наблюдает, осматривает.

— Скучная. Непримечательная, — озвучивает свой вердикт.

— Еще и тупая. Избавлюсь скоро от нее.

— Породистую покажи, — просит, замечая интерес в моих глазах.

Резко хватаю другую цепь и снова тяну на себя. В этот раз отродье не сопротивляется. У меня получается с первого раза вытащить ее. Глаза подмечают ее ущербное состояние: она вялая, будто нежизнеспособная. Мои мучения дают свои плоды. Мне это выгодно, ибо сил на сопротивление у нее не осталось.

— Ты ебанулся? — хмурится Демид, рассматривая отродье.

— Заслужила,— строго отчеканиваю.

Он долго смотрит на нее, а потом и вовсе присаживается на корточки, находясь на уровне ее лица. Она что-то мычит, опустив голову. Ее длинные черные шпакли закрывают лицо. Он откидывает их назад, но они то и дело возвращаются обратно. Вновь собирает их сзади рукой. Поднимает лицо выше; перед этим заметив бинты на ее груди. Она дрожит от холода, все еще прикрыв глаза. Подмечаю ее лиф: он из белого превратился в красноватый. Взглядом веду вниз — останавливаюсь на худощавом грязном животе: он стал значительно меньше. Ее светлые штаны тоже выглядят потасканными; в некоторых местах остаются мокрые следы от снега. Ее тело на это срабатывает крупной лихорадкой.

Отродье даже в таком состоянии цепляет меня — что-то есть в ней...

Курносый женский нос вдруг резко начинает частое шевеление — будто что-то унюхал.

— Братик, — неожиданно лепечет она засохшими губами и делает то, что даже меня приводит в шок.

Она подползает ближе к Демиду, громко стуча зубами. Руками сгребает его одежду и полностью утыкается лицом в его грудь. Сильнее жмется — словно мелкий котенок.

— Ты пришел... Я ждала! Я так тебя ждала!

На ее слова скалюсь и делаю шаг к ним. Но вижу перед собой палец: Демид дал мне команду остановиться. Только мне плевать — я командую.

Хватаю за ее плечи и оттаскиваю хитрожопую пиявку; уверен — это ее очередная игра, где она включила жалость. Она разлепив глаза с дикостью глядит на меня.

— И снова ты, морда ты бесчеловечная, — хрипит, будто только проснулась.

Вернулось отродье — то самое, которое я успел узнать: дерзкое, грубое; такой ей быть больше идет — такой мне выгодно ее видеть для того чтобы мстить.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Забылась кому принадлежишь!? — повышаю голос, чтобы переорать собаку, которая без остановки гавкает на меня, брызгая слюнями. Достаю ружье и направляю на громкую суку. — Я напомню.

— Не смей! Я не буду больше! — своим телом защищает собаку, корчась от боли.

— Пошли, — говорю Демиду и ступаю к дому.

Разворачиваюсь, потому что не вижу его рядом. Он задумчиво уставился в глаза отродья — склонил голову и сложил руки на груди.

— Отродье, в будку! — отдаю громкий приказ.

Она прерывает их контакт и вместе с собакой лезет в свой дом.

Демид поднимает голову и смотрит на меня. Он вошел в состояние, где анализирует что-то, размышляет над чем-то, всю жизнь он так делал. И головой я понимаю, что происходит, но прямо не скажу ему об этом. Буду ждать его действий и слов.

Звенят столовые приборы, крепкий ром расслабляет, но не пьянит. Голова еще трезво думает, поэтому обсуждение дел идет как следует.

— Что там с тем геморроем? — приподнимаюсь и ступаю к окну, прикуривая

— Атаки на районы отбиты, ублюдки из Новгорода думали, что могут просто прийти и забрать то, что принадлежит мне, — расслабленно протягивает он.

— Заднеприводные новички решили поиграться? Что ж, теперь они в курсе, что наша семейка контролирует всю округу. Отец бы гордился тобой.

На этих словах он становится суровым, медленно поднимает глаза, морщась.

— Мне его гордость нахрен не нужна.

— А ее и не будет, брат мой. Его семейка Нагаевых грохнула.

— Слышал.

— Но нихуя не сделал? — кидаю прямую претензию.

— Я уничтожаю ради своей семьи. Они моей семьей не были.

Атмосфера резко сгущается. Мы поднимаем тему, которая в свое время перечеркнула все. Именно в тот момент старший братец отколупался от нас, взял другую фамилию.

— В нем твоя кровь. Как бы ты не выебывался.

— Какого черта ты держишь девку, делая из нее собаку? — резко прыгает на другую тему, вызывая у меня интерес.

Тема семейства его до сих трогает, только по этой причине он не хочет мусолить ее.

— Это отродье принадлежит семейству Нагаевых.

— Мстишь через слабое звено? Ты такой же гандон, как и он.

— Хочешь назвать нас с отцом слабыми петухами? В рожу давно не получал?

— Не хочу. — Отпивает, выгибает бровь. — А уже называю. Вы петухи, которые могут осилить только куриц. На больший скот вы не попрете, потому что кишка тонка.

— Нет, ебаный братец, — подхожу к нему, он медленно встает.

Его действия всегда были медлительными, раздражающими.

— Мы умны. Мы стратеги. Мы специально берем слабое звено, чтобы ударить побольнее. Потому что это звено слаще, любимее, ценее, — замахиваюсь и наношу удар прямо по морде. — За петухов.

Он его ждал. Желал прочувствовать. Я как никто знаю, как он этим наслаждается с подросткового возраста.

— Вы слабы. Потому что разбираетесь с телками.

Его кулак врезается в бок. Отшатываюсь, но быстро восстанавливаю равновесие и отвечаю мощным ударом в плечо. Наши движения быстрые и точные — прямо как у опытных бойцов. Мы знаем друг друга слишком хорошо: каждый шаг, каждое движение было предсказуемо.

— Кому ты хочешь что-то доказать, придурок? Ты виноват в том, что дохуя оказывал внимание сестре.

Ловко уворачиваюсь от очередного удара, хватаюсь за запястье, пытаясь вывести его из равновесия. Но братец не так прост, он резко дергает руку и заставляет меня наклониться вперед, после чего сам начинает наносить удары в живот.

— Я считал ее сестрой, проявлял братскую любовь! Я не знал, что она унаследовала у него хреновую черту — влюбляться в сводных родственников. Вы больные дебилы!

В столовой раздавались звуки нашей борьбы: хриплые вздохи, удары о тело. Но мы знали свои границы. Всего лишь раз мы их переступили, однако были на то причины.

Это наша собственная война без жертв : мы могли драться до изнеможения, но всегда оставаться братьями.

Мы оба были частью мафии — жестокой и безжалостной, где каждый день приходилось принимать гребаные решения, полностью лишаться человеческих качеств, ломая внутренний мир и создавая новый — более устрашающий. Но здесь и сейчас мы могли позволить себе выпустить пар и агрессию. Братская драка была для нас не просто разрядкой, а своего рода ритуалом, который помогал нам оставаться на плаву в мире насилия и предательства.

Двое бойцов, что могли позволить быть уязвимыми друг перед другом.

— Охуенно держишься для старика, — делаю крупные глотки рома, пытаясь отдышаться.

— А ты для сопливого соплика, Децл.

— Мать твоя как? Перестала прыгать по членам?

— Жалеет, что когда-то оказалось на члене твоего отца.

— А чего жалеть? Тогда она бы не родила тебя и пришлось бы ей херачить на заводе до конца своей жизни, — у нас все еще продолжает идти словесная борьба.

— Мало я тебе навалял. Ничего, исправим. Твоя мать как? Все еще рыжая или сменила цвет, как я просил когда-то? Рыжий ей не идет — это я так сказал. Можешь отправиться в ад к ней и передать.

— Щенок сопатый! — взрываюсь и набрасываюсь, наношу новые удары.

Папу минут назад мы взяли передышку, теперь же борьба продолжается. Наносим новые удары, разбивая кулаки в кровь.

— Р-р! Какой кайф! — рычит братец и бьет в грудь. — Девчонку я у тебя заберу, — неожиданно проговаривает он. Озвучивает то, чего я так ждал.

Еще в самом начале увидел по его взгляду неподдельный интерес к отродью.

— Отомщу по полной и забирай, — бью ему по скуле.

— Долго ждать, сегодня же хочу ее.

— Жена твоя тебе яйца оторвет.

— Она их не видит годами, — отвечает ударом в бровь.

— Мне похер. Не отдам я ее.

— Значит заберу сам.

Хорошие мои, хочу вас предупредить. Смысл в этой книге парой будет не на поверхности, а глубоко. Читаем внимательно, запоминаем детали, чтобы все понять ♥️

Глава 11. Кира

Ветер завывает, проникая в будку и заставляя сильно дрожать от холода. На каких силах я держусь? На последних, как мне кажется.

Я начала бредить. Неожиданно резко и очень часто. Реальность смешивается со снами, границы словно с каждым днем стираются. Перед глазами стоят воспоминания.

Папа, он бережно обнимает и дует на рану, приговаривая:

— Всю Кирочкину боль забираю себе.

В тот день он сорвался с работы, потому что мамы с братом не оказалось дома, а к няне я не шла, много истерила и ругалась. Словно предчувствовала и понимала, что может что-то произойти. Мне было десять.

Именно в тот день совершалась операция моего старшего братика — пересадка сердца из-за тяжелой сердечной недостаточности. Его сердце не могло эффективно перекачивать кровь, что приводило к серьезным симптомам и ухудшению качества жизни. А ему было всего лишь тринадцать.

Операция прошла успешно, я до сих пор помню облегченный вздох папы, который он издал после звонка с мамой.

Все радовались. Ведь пересадка стала жизнеспасательной процедурой для братика.

Но счастье длилось недолго. Ровно до того момента, пока братик не оказался дома. Нам с родителями пришлось черпануть все прелести его резкого прилива грубости и жестокости.

Словно не пересадку сердца сделали, а другого человека.

Кирилл все меньше стал проводить время дома, все чаще зависал в компаниях. Если ранее он подшучивал надо мной, то после — все это резко исчезло. Он совсем перестал обращать на меня внимания — только когда я ему напоминала о себе.

Это был не тот братик, с которым я росла и которого ждала так долго из больницы. Он превратился в серьезного парня, который совсем не шутил, вечно был угрюмым, злым и строгим. Но все же в нем осталось то, что было в прежнем Кирилле — забота о младшей сестре. И хоть она стала менее заметной, я чувствовала ее всей душой.

И сейчас мне ее не хватает. Очень не хватает. Я жду, когда моя семья придет за мной. Это произойдет — сомнений нет. Только вот сколько мне придется ждать?

Бух.

Громкий грохот заставляет перестать копаться в своих мыслях, а напрячься. Звук исходит со стороны дома. Приоткрываю небольшой занавес в будке, а точнее грязную тряпку. Глазами быстро прохожусь по территории дома. Ничего не нахожу, пока не слышу голос:

— Усранный гандон!

И теперь обнаруживаю следующую картину:

Незнакомый мне мужчина медленно поднимается, отряхивает снег. Его лицо в сильных ушибах и гематомах. Будто его на протяжении нескольких часов мучали, старательно нанося удары. Поднимаю глаза и натыкаюсь на лицо придурка, у которого физиономия не лучше. Оно все в ярких кровоподтеках, а правый глаз и вовсе опух. Он не сдерживая своего смеха, бьет рукой по перилу балкона, звонко грохоча. Он скинул незнакомца с окна. А теперь ржет как припадочный. Больной человек, что болен во всем.

Незнакомец резко кидает свой взгляд в мою сторону и, ухмыльнувшись, направляется прямо ко мне. Я не двигаюсь, дожидаюсь его. Он присаживается на корточки совсем близко. Вижу, как тяжело прикрывает глаза, морщась. Знаю, что я воняю, как самая последняя вонючка, но я не просила быть со мной так близко. Он сам сделал свой выбор.

— Бабочка, ты будешь порхать, — спустя несколько минут произносит он, харкая кровью. Она мгновенно пропитывает белый снег и приземляется рядом с моей, которую я оставила, когда открылась моя все еще не заживающая рана.

— Каким образом? — исподлобья гляжу на него.

— Видишь их? — выставляет передо мной свои окровавленные руки. — Они спасут тебя. Они откроют банку, в которую тебя несчастную запихали для детских забав, и выпустят на свободу.

— Не люблю пустых слов. Люблю действия. — отвечаю ему едко, с недоверием.

Мне хватило одного раза, когда я доверилась и пожертвовала собой. Больше такого не повторится.

Он лезет в карман и достает фляжку. Такую я часто видела у отца, и будучи маленькой, однажды решилась попробовать ее содержимое. Оно оказалось слишком крепким и горьким, обжигающим горло. Только позже мама рассказала, что это — алкоголь, и для меня он был под большим запретом. В тот день папа получил от мамы по полной программе.

Я отвожу глаза от незнакомца и устремляю их на балкон. Урода там нет, он исчез. И скорее всего прямо сейчас направляется к нам, поэтому я скоропостижно выдергиваю флягу из мужских рук, пряча в будку. Он приподнимается, улыбаясь. А потом прикуривает сигарету.

— Дай, — тяну руки, которые сильно трясутся.

Я совсем перестала чувствовать их на холоде. Все мое тело — сплошная замороженная льдинка. Как бы я ни пыталась себя согреть, оно лишь замораживается все сильнее. Такими темпами я долго не протяну: ни сегодня, ни завтра меня может настигнуть смерть от холода или голода. А я не хочу, черт возьми. Я слишком мало прожила на этом белом свете. Меня ждут приключения, меня ждет теплое солнце, танцы до утра и горячая любовь, которая будет согревать меня до самой смерти. Поэтому даже сейчас алкоголь кажется мне спасением — он должен хоть немного согреть.

Он протягивает свою сигарету, и я еле попадаю в рот, затягиваюсь и ощущаю моментальное головокружение. Не останавливаюсь, делая большие затяжки. Я делаю хуже — ведь на голодный желудок сигарета — самая паршивая затея. Но именно тепло от нее помогает мне хоть немного согреться. Совсем чуть-чуть, но я этому радуюсь.

Никогда я еще так не курила.

Затяжка. Выдыхаю. Подношу правую руку очень близко, огонь касается руки, грею. Затяжка. Выдыхаю. Подношу левую руку, проделываю предыдущие действия. И так до самого гребаного фильтра. А пока я согревалась странным, но таким действенным способом, рядом со мной все это время происходила драка. Драка двух шакалов, что не поделили песочницу.

— Выметайся! — прорычал урод и ударил в плечо незнакомца. Тот от удара ругнулся и кинулся на него, повалив на снег.

Взгляд в сторону, и я вижу то, что сияет ярким огнем, соблазняя. Зажигалка и открытая пачка сигарет. Еще пару недель назад я бы прошла мимо этой находки, но сейчас, словно одурманенная, быстро и незаметно сгребаю их в руку и прячу в будку. Незнакомец либо специально оставил это для меня, либо хотел закурить, но урод слишком быстро выбежал из дома, накидываясь на него и выбивая их из рук. Не знаю и знать не хочу. Теперь это мое. Если захочет, незнакомец может купить хоть тысячу таких — мне все равно. Я тоже могу, но не сейчас.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Они расходятся после нескольких ударов и многочисленных ругательств. Их силы давно иссякли, и, поняв это, они решили оставить затею превращать свои тела в фарш до конца.

На улице стемнело. Меня клонит в сон, но я не смыкаю глаз, жду, когда урод придет за ответом — очевидным и единственным. Малышка будет жить.

Какой бы сукой я не была, но бедное животное на растерзание не отдам. Я ее полюбила. Она — моя первая собака, которая, не смотря на прямую угрозу, кидается защищать меня. Она единственная здесь, кто это делает.

Беззащитная, слабая собака защищает такую же слабую и беззащитную девушку.

А сильные и смелые мужики проходят мимо, подшучивая.

Мир давным давно перевернулся, переместил и изменил все установки, созданные природой. Поэтому мы прямо сейчас наблюдаем это:

Человеческая душа в облике животного. А животная душа — в облике человека.

— Эй! Выползай паршивка! — прозвучал знакомый голос над будкой.

Напоследок я глажу спящую Малышку и выныриваю на улицу. Передо мной — человек, который еще недавно обманул меня. Только до меня это не сразу доходит, потому что его лицо из симпатичного превратилось в кровавое месиво. Он стоит не сам, а опирается на костыли. В темной ночи на меня смотрит живой мертвец, который каким-то чудом выжил.

То ли сочувствовать ему, то ли сопереживать — сейчас я выбираю первое.

— Кто кого спасать теперь будет? — широко улыбнувшись, интересуюсь у него с издевкой.

— Заткнись. Ответ какой?

Кивком головы указываю на дом.

Он, опираясь на один костыль, достает ключ и снимает с моей шеи ошейник, от которого идут длинные и массивные цепи. Они тянутся до самой будки и прочно приколочены к стенкам.

Чувствую облегчение. Разминаю руками шею.

— За мной пошла, — развернувшись ко мне спиной, поскакал он, словно подбитый заяц.

А я осталась на месте, быстро обдумывая все возможные варианты побега. Только повернувшись в сторону, обнаруживаю пару-тройку мужиков, которые тут же надвигаются на меня, словно услышав мои мысли.

Откуда только вылезли, черти?!

Оставляю свои мысли и ругнувшись, ступаю за калекой.

— На ручки пойдешь ко мне? Могу до дома донести тебя, герой недоделанный, — кидаю ему в спину, продолжая с превеликим удовольствием подтрунивать над ним.

— Я тебе этим костылем хребет переломаю! — разозлился он.

— Да ты что! А каким из них? Правым или левым? О-о! Или вообще сразу с двух сторон, как супергерой? А что, можешь попробовать, а я подставлю руки, чтобы твоя попка приземлилась мягко — не дай бог и ее отобьешь, — говорю я елейным голоском чувствуя, как безупречное чувство юмора охватывает все тело.

— Да завались ты! — взрывается он, а я отвечаю на это своим громким смехом.

— Обязательно. Но первым делом завалю тебя. И для начала… — резко замолкаю, чтобы в следующую секунду ногой ударить по одному из костылей, а потом и по второму. Паренек оказывается на снегу, ругаясь и проклиная меня. — Я завалю тебя на снег. Но это еще не все, актеришка. Дальше будет больше.

— Сука гребаная! Я тебе устрою! Я тебе покажу, мерзавка!

— Закрой рот! — слишком неожиданно его перебивает строгий голос урода, что вышел к нам и все это время наблюдал за нашей перепалкой. — Собирай косточки свои и приступай к складу с оружием. — А ты отродье, — указывает пальцем, где сильно зажата сигарета. — Молча иди. Одно слово и я заклею твой рот клеем.

Нам два раза с парнем повторять не нужно. Мы приступаем к указаниям. И если первый выполняет из-за страха, я делаю это из-за своей выгоды.

А пока я прохожу внутрь дома, меня направляют в ванную, которая уже набрана и ждет моего грязного тела. Урод знал, что я выберу. Он изначально все предвидел, успел понять, что я прониклась любовью к собаке.

Это моя глупость — совершенная совсем необдуманно.

Я показала ему слабость, через которую он будет давить на меня. Но я совсем забыла, с кем сейчас нахожусь. Теперь каждый шаг нужно планировать четче, обдумывать каждое действие и тщательно подбирать слова.

Закрыв глаза, я отдаюсь горячей воде. Все тело покалывает до боли, и я постоянно морщусь от ощущения.

Я готова. Готова трахаться с ним ради защиты собачки, ради воды, еды, тепла. Я на все готова. Потому что жить хочу.

Следующие двадцать минут я тру тело до красна, наблюдая, как вода с каждым разом становится светлее. До этого казалось, что я застряла в черном болоте, где нет видимого выхода.

Вдруг дверь резко открывается. Именно в тот момент, когда я смываю со своих волос мужской шампунь, громко проклиная урода. Я привыкла ухаживать за волосами — дорогие уходовые средства всегда были важной частью моего ухода, без них я никуда не выходила. А сейчас я мучаю их этим уродством и оставляю на них этот паршивый запах — запах урода.

— Выползай, отродье. Пора приступать к твоему грязному рту.

— Грязный твой член, — слова резко вылетают, опередив на несколько секунд мои мысли.

Дура. Я дура, что совсем забыла про обдуманность.

Зеленые глаза урода загорелись недобрым блеском. В них читается мое наказание и оно моментально переходит в режим действия.

Он намылив руки, с силой раскрывает мой рот и проникает внутрь. Сопротивляюсь ли я? Конечно. Все силы я отдаю борьбе, но какая бы уверенная в себе ни была, этого недостаточно. Природа сделала меня маленькой, хрупкой девчонкой, которая умеет драться и обучалась самообороне, но все это летит к чертям перед огромным мужчиной, у которого есть преимущества. Вся сила на его стороне.

Задыхаюсь. Вкус мыла охватывает весь рот, вызывая рвотные рефлексы. Наклонив голову, он подставляет мое лицо под кран, заставляя набрать в рот воду. Несколько раз промываю рот, но легче не становится. Уродливый урод.

А потом подхватив меня, он бросает на пол, прямо на колени, попутно снимая свои штаны.

— Чистый рот — залог охуеного минета.

С этим словами он ворвался внутрь моего рта, выбивая весь воздух.

Глава 12. Кира

Я не смогла. Не смогла перебороть себя. Потому что этот человек мне противен, меня от него воротит. Его член недолго долбил меня, я не позволила. Зубами вгрызлась так сильно, что почувствовала привкус крови, а в следующую секунду встала и рванула к двери. Он хоть и орал благим матом, но успел схватить меня за плечо, развернув к себе лицом.

Сейчас ударит. Прямо вижу его ярость и руку, что взметнулась вверх. Быстро уворачиваюсь и правой рукой делаю бросок в его сторону, посильнее надавливая на предмет в руке. Я успела ухватиться за тот самый паршивый шампунь и теперь мимолетно вижу, как он вылетает и стремится прямо в лицо урода. Урод пытается вновь ухватиться за меня, вот только я продолжаю надавливать на шампунь. Теперь он попадает в его злые глаза.

— Я прикончу тебя, отродье! — громкий рев закладывает уши.

Вылетаю и захлопываю дверь. Спиной сильно прижимаю ее, удерживая разбушевавшегося мужчину в ванной. Вместо того чтобы промыть глаза, он пытается выйти. Все летит к чертям поганым — я совсем не ожидала этого. Была уверена, что у меня будет несколько минут, чтобы успеть убежать.

Верчу головой, строю новый план. У меня не так много времени. Урод чуть ослаб из-за плохой видимости, поэтому у него не сразу получается выломать дверь. В других обстоятельствах я бы давно улетела от его силы и врезалась в стену. Но сейчас могу чуть помедлить.

Перевожу взгляд на черный голый комод, где кроме пистолета, зажигалки и пачки сигарет ничего нет. Даже в глубокой темноте я умудрилась это разглядеть. Сейчас я люблю себя и свою сообразительность.

Рукой тянусь к комоду и подтягиваю его к себе — это оказалось сложнее, чем казалось, но я справилась. Проверяю пистолет — он заряжен.

Выдыхаю и делаю шаг вперед — дверь мгновенно открылась. Враг выбрался из ванной и теперь приближается ко мне.

Нажимаю на курок и слышу выстрел. Попадаю ему в ногу. Он резко хватает меня за волосы и прижимает к полу, но несмотря на острую боль, заношу руку за спину и делаю новый выстрел — кажется, куда-то в неизвестность, но скорее всего — точно в цель. Он начинает задыхаться и заваливаться назад. А я подбегаю к кровати, хватаюсь за плед и поджигаю его со всех сторон, успев схватить зажигалку. Затем укладываю его на середину пола — прямо поближе к уроду — туда же кидаю все тряпки, что успеваю схватить.

Вижу движение сбоку: урод собирает свои нескончаемые силы и вновь пытается встать.

— Какая живучая тварь! — грозно ругаюсь и делаю новый выстрел во вторую ногу — хочу оставить его без ног.

В комнате разгорается пожар: пламя разрастается, слышу приближающиеся шаги. Подлетаю к двери и закрываю ее — сердце колотится в груди. Следом направляюсь к окну, пригнувшись. Открываю его и высматриваю обстановку: никого на территории нет. Запах гари режет горло — начинаю кашлять. Закрываю нос тряпкой и быстро обматываюсь ею, после чего выбегаю на балкон.

У этого дома два балкона: один на первом этаже (откуда сегодня вылетел незнакомец), другой — на втором этаже, где сейчас стою я. Но есть одно важное отличие: балкон второго этажа длинный и узкий; если сделать пару шагов вперед, можно оказаться в другой комнате. Мимолетное разочарование охватывает меня, стоит мне увидеть окно. Оно пластиковое и закрыто.

Ветер свистит в ушах, холод вновь окутывает голое тело, на котором нет ни единой одежды, толь тонюсенькая тряпка. Делаю выстрелы. Стекло треснуло, но не разбилось. Это проваленная затея, а ведь как хорошо шла.

— Уродство! — прикусила язык, а потом присела, услышав шаги. Они повсюду.

Подвигаюсь ближе к середине балкона и жду. С той комнаты, в которую я пыталась зайти, открывается дверь балкона — они поняли, что я пыталась сделать, и пришли. Как только я вижу чью-то ногу, стреляю. Он не теряется и собирается сделать выстрел в ответ, но я быстро целюсь и попадаю ему в голову. Он валится, а я вытягиваю ногу и пальцами сжимаю рукоять пистолета, подтягиваю его к себе. Теперь у меня два пистолета.

Мне повезло — он был один. Поэтому как только открывается дверь балкона с другой стороны, там, где полыхает все адским огнем, я уже скрываюсь в комнате, где мне открыли проход — даже самого того не подозревая. В глаза бросается кровать — лезу под нее, притаившись.

Что я, черт возьми, делаю? Усложняю себе и так непростую жизнь. Если он меня поймает — мне не жить. Но у меня нет другого выхода, поэтому я иду на эту войну, понимая головой: везение в любую минуту может закончиться, а пули не вечны. Либо меня — либо я. И я готова сражаться до последнего вздоха. Если выживу — обязательно поблагодарю отца. Ведь это он в свое время настоял заняться стрельбой, пытаясь таким образом вытеснить мою любовь к мотоциклам и байкам.

Дверь резко открывается — в комнату заходят. Мужские ботинки еле крадутся. Задерживаю дыхание — когда он тормозит, видимо чтобы осмотреться — начинаю шмалять по ногам. Он падает на колени; я по возможности поднимаю руку с пистолетом и попадаю прямо в цель — в его сердце.

Топот усиливается. В комнату врывается второй; я задерживаю дыхание, готовясь к новой атаке. Адреналин бушует: рука подрагивает от напряжения; чувство свободы и страха охватывает меня одновременно. Но мне везет: второй оказывается глупым придурком или же кровать слишком хорошо скрывает меня.

— Эта сука грохнула Тыкву! Рыскайте по всему дому — здесь ее нет! — оповещает обалдуй по рации и выбегает.

Его глупость мне на руку: сейчас они будут обыскивать другие комнаты; сюда больше не зайдут. А не найдя в доме — скорее всего подумают, что я где-то на улице. Мне лишь нужно дождаться.

Время идет. Я отчетливо слышу злые голоса и постоянные громкие шаги:

— Нет.

— Ее здесь тоже нихрена нет.

— Тварь могла успеть пробежать на улицу.

— Как, придурок?!

— Арик дело говорит: она могла через балкон или через подземный подвал.

— Разделяемся.

Улавливаю: одни бегут на улицу, а вторые забегают в комнату неподалеку от меня — там что-то громыхает. Голоса рядом стихают; теперь их слышно лишь на улице.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я медленно выползаю из укрытия; на цыпочках крадусь к окну. Вижу: несколько машин выезжают с территории дома; некоторые сопровождают урода — его вынесли на носилках из простыней. В доме остаюсь только я.

Ступаю к двери, держу пушку на прицеле. Мне удается выйти из комнаты. Запах гари все еще стоит, напоминая о пожаре, который успели потушить.

Иду в ту самую комнату, где все начиналось. Глаза не сразу привыкают к туману. Но как только вхожу, замечаю брошенные ведра.

Что я планирую делать? Все просто. Когда устраивала пожар, я видела маленькую детальку моего спасения. И в тот момент я не могла ее забрать, а сейчас могу. Хоть и не наделась совсем.

Присаживаюсь на пол, принимаюсь рыскать руками за диваном и обнаруживаю. Кнопочный телефон.

Хотите верьте, хотите нет, но у урода есть кнопочный телефон. Быть может, это запасной, но и неважно. Я быстро набираю цифры по памяти, радуясь тому, что мне не нужно морочиться с паролем — его здесь нет.

Гудки. Сердце колотится все сильнее. Дрожь пробегает по всему телу. Моментально ощущаю смесь надежды и страха: надежды на то, что он ответит, и страха перед тем, что может произойти дальше. Ведь они могут вернуться — и тогда все мои шаги к свободе сотрутся напрочь, словно их и не было.

У меня плохая память с раннего возраста. Но я до сих пор помню, как папа заставлял заучивать его номер. Он словно знал наперед, что со мной может что-то случиться. И научил меня всем азам.

И урод смеет называть моего папу тварью? Человека, который вложил свои знания и все сердце в нас — в своих детей? А мама… Мама привила мне любовь к красоте, внутренней уверенности и чтению. А братик… Он закалил мой внутренний стержень, дал почувствовать себя королевой — той, которой не достоин ни один из тех парней, которых я выбирала. Только поздно я это поняла.

Каждый из членов моей семьи вложил во мне лучшие качества. А что сделал его семья? Если моя семья плохая — то какая его? Матерные слова крутятся в голове, но я удерживаю их. Я выше этого; я не опущусь до его уровня. И никогда не усомнюсь в своей семье. Даже если моя семья причастна к гибели его родителей — это означает лишь одно: они заслужили. Просто так брат с отцом ничего не делают; в каждом их действии есть причина и логика.

Голос папы раздается словно чувственная музыка для ушей. В первый раз у меня идут слезы. Я начинаю плакать, глотая их и трясущимися руками крепко впиваюсь ногтями в телефон — будто его сейчас заберут у меня. Рыдая, позволяю девочке внутри проявиться — той, которую очень обидели. Я больше не прячу ее. Сейчас ей одиноко, больно, сомнительно — она потеряна и очень боится. От этого внутри все содрогается. Из глубин души вырывается вопль — тот самый, который таил в себе все скрытое за маской сильной, смелой и уверенной девочки.

— Алло! Кто это? Кира? Солнце мое! Это ты?

— Папочка… забери меня…

— Кира?! Дочь моя… Господи! Живая! Где ты? С кем ты?

Как мне хочется рассказать ему все — каждую деталь своих мучений. Но здравый смысл не позволяет; он приказывает скорее перейти к сути.

— Я не знаю где я. Но папа… Я слышала его называют… Децл. Младший.

Голос папы срывается на нечеловеческий крик. Я слышу, как на фоне что-то грохочет, разбиваясь.

— Я скоро буду, дочь. Я из под земли достану этого мелкого уродца.

— Скорее, пап. Я совсем без сил. Я больше…

Не вывожу.

Эти слова застревают в горле, я так и не озвучила их. А все потому, что чужие руки крепко схватили меня за волосы и вскоре силой ударили об стену.

Пронзающая боль. Вспышка. И мгновенная кромешная темнота.

И все, что я запомнила, — это голос папы, который уверял, что все будет хорошо. А потом — громкий выстрел, голос прервался, и раздался яркий, отчетливый звук разбитого телефона. Вся эта суматоха прервана лишь одним — четким падением. Так падает палка. Так падает, скорее всего, костыль.

Глава 13. Кира

Пробуждаюсь от невинных прикосновений, что то и дело задерживаются на волосах.

Бах. Волосы. Бах. Удар об стенку. И темнота.

Воспоминания мгновенно заполняют мою больную голову, которая пульсирует. Особенно в районе затылка.

Распахиваю глаза, они не сразу привыкают к обстановке. Стоит полумрак. Свет луны играет в комнате, освещая ее.

На улице ночь, ни день. Я пролежала в отключке целые сутки?

Ответы теряются. Новые вопросы появляются.

Почему я в тепле? Под одеялом? Все это сон или явь? Или смерть моя пришла, исполняя мои последние желания?

Я ведь так хотела тепло и папу. И брата, и маму. А теперь? Увижу ли я их снова?

Прикрыв глаза, медленно выдыхаю. Не позволяю грустным и драматичным мыслям одержать надо мной победу. Девочка внутри меня снова спряталась — ее обидели. На смену ей пришла другая.

— А-а-а! — сжав кулаки, истошно кричу.

— Матерь Божья! — появляется мужской и испуганный голос, стоит мне замолчать. — Зачем так громко орать?

Замираю. Несколько секунд хватает на осознание: рядом со мной не тот, кого я ожидала.

— Обстановку проверяла, — выдаю я от неожиданности.

— Диким ором? Как? — усмехается мужчина, лицо которого я не вижу, но всем носом вдыхаю его запоминающийся аромат.

— Все просто: крик, удар — равно урод. Я не смогла выбраться из своего кошмара. Крик, ладонь у моих ног — получаем папу. Я смогла выбраться из своего кошмара.

— Крик, Матерь Божья…Подытожим: рядом Тим Вонг обнаружен, — его речь пробуждает во мне интерес. Поэтому медленно приподнимаюсь и усаживаюсь.

Ноги трутся друг об друга — непроизвольно, по привычке. Тело еще не понимает, что оно в тепле и нет надобности согреваться.

— Тим Вонг? — поворачиваю голову в сторону и попадаю в плен знакомых глаз.

— Биолог из Калифорнии. Спас вымирающий вид бабочек, построив во дворе своего дома теплицу и создав для них идеальные условия.

— А ты умен, — подмечаю, поражаясь его словам.

— И силен, и хорош собою. Знаю. Но еще я отвечаю за свои слова. Видишь их? — задает тот же вопрос, что и при нашей первой встрече.

— Мне теперь расцеловать твои руки, самовлюбленный мальчик? — хмыкаю, прожигая своим взглядом в нем дыру.

Не покажу я ему, что очень рада его видеть. Вчера я не надеялась на его спасение, поэтому решила спасти себя сама. Но сегодня он показал, что действительно является мужчиной, который держит свое слово. Только я перестала верить в своих спасателей: каждый из них несет свой умысел — далеко не добрый.

— Расцелуешь потом. И вовсе не руки, бабочка. Сначала подниму тебя на ноги.

Усмехаюсь и прикрываю глаза. Знает же черт, как свалить девушку наповал своей крутой харизмой. Но не на ту напал этот красавчик.

— Ты слышишь себя? — с серьезным видом гляжу на него, от этого он напрягается, — Сначала поднимешь меня на ноги, а потом раздвинешь их? Офонарел мне такое говорить?

— Я не.. — он теряется, анализирует и вдруг заливается смехом. — Чертовка! Самая настоящая.

— А еще умна, красива, хороша собою. Знаю.

Он вдруг замолкает; его лицо приобретает серьезные черты лица. Затем резко наклоняется к моей кровати, приближаясь ко мне.

Зеленые глаза бегают по мне, рассматривая каждую деталь, словно он впервые меня увидел.

— Божественная бабочка, — произносит он шепотом. — Такую еще не встречал.

— И не встретишь, — отвечаю тем же шепотом.

— Поэтому моей будешь. Единственной и неповторимой. Я спасу тебя и создам для тебя идеальные условия.

— Косишь под биолога из Калифорнии?

— Беру пример.

— Что ж, бабочка просит лишь об одном. Домой ее отпустить. Там для нее самые идеальные условия.

— Что ж, бабочке придется потерпеть, по пути домой может быть опасно. Там поджидает ее злой мальчик, — нахал пародирует меня, приподнимаясь. В его руках оказывается сигарета и зажигалка.

И это действие не вызывает во мне трепет как раньше. Слишком разные ситуации.

— Бабочку заберут родные, только выпусти.

— Родные могут пострадать. Бабочка этого хочет? — встает у столика, взяв пепельницу, стряхивает туда пепел.

Направляется ко мне, протягивая пачку.

Беру и подкуриваю, совсем не замечая этого. Делаю затяжку и выдыхаю, задумчиво гляжу в стену напротив. Сейчас мои мысли устраивают взвешивание — пытаются понять, о чем он и как лучше поступить.

— Могут устроить обстрел? Ты об этом? — осознав это, возвращаю взгляд на него.

— Конечно. Как только вы тронетесь, за вами тут же пойдет слежка.

— Подожди. Он не знает, что я у тебя. Он не знает номер машины.

— Он знает передвижение твоей семьи. Каждое. Даже если вдруг тебе удастся удрать, он доберется до другого члена семьи, но при этом и тебя не перестанет искать. Брат не остановится, пока не отомстит.

— Брат? Он твой брат?

— Он мой брат. Сводный.

Внешне они отличаются друг от друга: урод смуглый, в татуировках, глаза зеленые, на лице — большая растительность. Весь его внешний вид кричит о том, что он самый настоящий бандит. Спасатель же выглядит как брутальный, серьезный бизнесмен: зеленые глаза более добрые, небольшая растительность позволяет разглядеть красивые мужские губы и волевой подбородок. Но есть и еще схожести, что их объединяет: высокий рост, крепкие плечи и цвет волос — словно горький шоколад.

— Сочувствую и злюсь. Ты можешь оказаться точно таким же, как он.

— У тебя братец тоже не сахар, бабочка. Но ты ведь не оказалась такой же.

— Так, ладно. Перейдем к главному, — раздраженно кидаю, докурив. Тема брата меня трогает за живое, потому что сестринское сердце начинает скулить и переживать за него. Он там один совсем, в инвалидной коляске. От этой мысли мне хочется сорваться и снова начать стрельбу, только бы добраться до него. Но сейчас мне необходимо размышлять здраво. Я доверяю сейчас лишь себе и своей интуиции, которая подсказывает мне: этот мужчина вовсе не добрый самаритянин. Он что-то замышляет. Мне нужно усилием воли успокоить разбушевавшиеся эмоции. — Если рассуждать логически, то и сидя здесь, мои близкие могут пострадать. Я уверена, что он бросит попытки искать меня и переключится… — затихаю, вновь осознавая гнетущую правду.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

На маму.

Черт.. Он пойдет за мамой.

От этой мысли затрясло, я подскочила, не обращая внимания на боль.

— Он не бросит твои поиски, — усмехается вдруг мужчина.

— Почему? — подхожу к нему ближе, заглядывая в его глаза, которые, несмотря на темноту, горят невидимым огнем.

— Ты заинтересовала его как женщина. А это о многом говорит.

— Когда он успел заинтересоваться? — взрываюсь не на шутку. — Когда морил меня голодом, заставлял дрожать от холода, силой меня брал? Или же когда всадил пулю? Может, когда в будку засунул, словно собаку?!

При упоминании собаки, мое сердце вновь кровоточит. Малышка там совсем одна. Ей нужна моя помощь.

— Он гандон, и он за это ответит, бабочка. Сядь, я хочу кое-что спросить.

Присев, я морщусь, хватаясь за голову, которая еще сильнее разболелась.

— Что происходило на днях, когда ты была там?

Приходится напрячься, чтобы вспомнить. Осознав, что это плохая идея, начинаю перечислять:

— Будка, холод, Малышка, тридцать дней, выбор — спасти собаку или каждый вечер отдавать себя ему, поцелуй, его член перед лицом.

— Стоп, блядь! — грозно прерывает меня, в мгновение преодолевая между нами расстояние. Его огромная рука оказывается на мне.

От неожиданности теряюсь на несколько секунд. Его глаза сверкают злостью, дыхание стало слишком тяжелым.

Инстинкт самосохранения срабатывает: захватываю его руку и собираюсь вывернуть ее — но его бешеный напор подавляет меня. Он оказывается сверху и прижимает мои руки к матрасу.

— Отпусти, идиот!

— Ты моя, уяснила, бабочка? Еще раз посмеешь про члены других мужиков брякнуть — раком поставлю и заставлю целый день сосать.

— Ты же сам спросил, придурок! — не оставляю попытки вырваться. Ногами бью по его спине, но ему все равно.

— Что происходило на днях? Главные действия!

— Да слезь с меня! — кусаю его за руку, а когда он пытается вырвать ее из моих зубов, бью локтем ему по лицу.

И здесь должного эффекта не ожидается. Он теряется лишь на мгновение, а потом его рука оказывается на моей шее, не сильно, но больно сжимая.

— Я тебе не братец, бабочка. Со мной эти трюки не прокатят.

— Хорошо! — киваю, соглашаясь. Делаю вид, что принимаю поражение. Он загнал меня в безвыходную ситуацию. Но я отомщу ему за это.

— Я отпускаю. Но только посмей ударить меня еще раз. По полной программе получишь!

Он отходит. Я гляжу в потолок, потирая шею.

— Предательство, — начинаю рассказывать правду о тех событий. — Один из его людей меня спасал, но на самом деле предавал. Все это оказалось ложью. Вскоре он начал насмехаться надо мной.

— Как он выглядел?

— Светловолосый и голубоглазый. Сейчас на костылях.

— Что было дальше, когда ты поняла, что все это — розыгрыш?

— Я нанесла ножевые ранения уроду, и меня повалили на землю, избивая толпой.

— Братец тоже избивал?

— Нет. Он дал команду разойтись и громко орал на них за это. А тот, кто якобы спас меня, вовсе получил пулю от него.

— Понятно. У меня для тебя две новости: одна хорошая, другая — плохая.

Я напрягаюсь от его серьезного тона. От прежнего улыбающегося мужчины ничего не осталось. Как я и говорила, он что-то замышляет, ищет свою выгоду. И прямо сейчас проявился первый его минус.

Характер. Безбашенный и ярый — точно такой же, как у его брата. И как… у моего брата тоже.

— Говори, — хватаясь за виски, промычала я, проклиная этого мужчину. Он усугубил мою ситуацию. Внезапно вырывается резкий кашель, заставляя меня подняться.

— Пять человек из его группировки были жестоко подвержены пыткам.

Я прокручиваю в голове его слова. Перед глазами тут же возникает знакомое лицо — тот самый недоделанный спасатель на костылях, который так неожиданно стал калекой.

— Пять человек тебя избивали.

Замираю от услышанного, напрягаясь.

— Это одни и те же люди. И теперь на их телах вырезаны буквы — буквы твоего имени.

Маска безразличия летит к чертям: сказанные им слова совсем не вписываются в логику.

— Он действительно заинтересован в тебе. Каждого, кто тронул тебя, он заставил мучиться.

Не верю и совсем не понимаю происходящего.

— Ну и хорошая новость,— мужчина берет телефон и набирает чей-то номер.— Твой выход, братец.

Братец? Я подрываюсь, схватив часы на тумбочке. Этот урод здесь… Этот мужчина все это время игрался со мной, а я вновь клюнула как бестолковая и бесхребетная дура!

— Эй, бабочка, расслабься,— говорит он спокойно.— Я называю так тех, кто работает на меня или сотрудничает со мной.

Я не расслабляюсь и готовлюсь к бою — у меня совсем не осталось сил, но я выжму из себя все возможное ради того, чтобы не дать себя обидеть.

Дверь открывается — входит тот человек, которого я совсем не ожидала увидеть.

Он идет медленно и подходит к мужчине. Тот ухмыляется и достает оружие.

— Свою бабочку хочешь обидеть? Чтобы она совсем умерла? — включаю девичью жалость на максимум.

Если хочешь жить — нужно уметь подстраиваться и быть той, кого терпеть не можешь.

— Да как смею? Я помогаю своей бабочке, — подмигивает мужчина и протягивает мне пистолет в руки, затем отходит. — Его жизнь в твоих руках: можешь убить или ранить его — мучительно издеваться над ним — все по твоему желанию.

Я с потерянным выражением хлопаю глазами, то и дело посматривая на своего недоделанного спасателя, который стоит на костылях. Но как только он слышит грубые слова, связанные с ним, он отбрасывает костыли и падает на колени перед мужчиной.

— Мы же договаривались о другом! Я сделал все как просили! — взвизгивает парень, хватаясь за ногу мужчины.

Тот откидывает его руки и резко выхватывает у меня пистолет, разворачиваясь ко мне спиной. Теперь он стоит лицом к калеке. Следом раздается выстрел. Глаза ловят траекторию пули, которая оказывает чуть выше груди того самого спасателя. Он скулит, придерживаюсь за рану.

— Действительно сделал. Но ты обидел мою бабочку — значит она станет для тебя палачом.

Мужчина возвращает мне пистолет и складывает руки на груди в ожидании моих действий.

Еще вчера я стреляла в людей, убивала их, а сейчас вдруг поймала себя на мысли: я не могу.

Много гадостей сделал мне этот парень,— но рука совсем не поднимается его ранить или убить.

— Мсти, моя бабочка. Каждый день я буду приносить по одному врагу. Все они — твои враги. Начну с него и закончу братцем.

Сейчас за долгое время я ощущаю присутствие брата. Оно совсем маленькое и крошечное, но такое явное. И кроется в мужчине, что вручил мне пистолет.

Он похож с братом не только запахом, но и энергетикой.

Помимо присутствия брата, я ощущаю и знакомое уже состояние. Кошмарное состояние, от которого голова пухнет, а ноги совсем не хотят стоять.

Ужасы не заканчивается, а только начинаются.

Глава 14. Демид

Заезжаю на территорию дома, где стоят люди. Не уезжают, дожидаются меня. Один из них приближается с серьезным видом. В его глазах не плещется страх, в них застыла усталость. Сутки напролет он вместе со своими братьями находятся рядом с ней, ни на шаг не отходят. То и дело пичкают ее необходимыми лекарствами, проводят непонятные мне, но действенные манипуляции. Их задача — поднять ее на ноги. И чем быстрее они это сделают, тем лучше для них.

— Прием пищи нормализовался. Она ест свою норму.

Одобрительно киваю. Прогресс пошел. Было хуево наблюдать, как она набрасывается на еду, словно дикарка. Страшная картина, хочу вам сказать. Девушка в этот момент отключается целиком и полностью, продолжая безостановочно поглощать пищу.

— Завтра в это же время, — кидаю ему и прохожу мимо, опуская руку. Затекла, падла.

Прохожу внутрь и слышу, как машины выезжают со двора, оставляя нас двоих.

Поднимаюсь по лестнице, открываю дверь в спальню. Она встречает меня тусклым светом.

Бабочка еще спит. Присаживаюсь рядом, огромный букет цветов укладываю рядом с ней. Сам закуриваю, не отрывая взгляда от спящей красавицы. Ее лицо стало пухлее, здоровее — появился розовый румянец. Она становится краше — такой, какой она была до рук моего братца. Они ее испортили, но не до конца — остались болячки, которые я благополучно выковыриваю.

Он дарил ей букет болячек в то время как я заваливал ее букетами цветов.

Каждый раз, когда я дарю ей цветы, она делает вид, будто не любит их. Но я давно научился анализировать людей и прекрасно вижу ее сияющие глазки при виде них.

Сегодня я принес ей голубые гортензии. Их лепестки напоминают мелких бабочек. Как только я их увидел, понял, что так долго и нудно искал именно их. Ей они очень идут.

Ее нос уловил свежий запах, и сейчас ее ноздри часто шевелятся. А вскоре она и вовсе распахивает глаза.

— Доброе утро, бабочка, — усмехаюсь, когда она не отрываясь смотрит на цветы перед собой.

— Сегодня опять на завтрак цветы? — театрально вздыхает.

— Именно. Ты всю еду в доме съела, приходится кормить тебя свежими цветами.

— Не разумнее на потраченные деньги набрать еды?

— А кто сказал, что у меня есть деньги? Я эти цветы собственными руками нарвал.

— Не бережешь ты свои руки, спасатель. А надо бы, — выхватывает сигарету, присаживаясь рядом, — Они мне еще пригодятся.

— Для чего, бабочка? — спрашиваю, убирая свисающую прядь на ее лице и заправляя ее за ухо. Задерживаюсь на ее профиле, словно его вытачивали сотни рабов, тщательно сглаживая неровности. Что ни говори, а Нагаевы хорошо постарались в постели, когда создавали это чудо. Оно получилось поразительным.

Она тушит сигарету, разворачивается ко мне лицом и вонзает взгляд прямо в мои глаза. От этого действия пробирает до костей. Но бабочка решает вовсе разорвать меня на мелкие кусочки. Она берет мою руку и кладет ее на грудь. Ладони тут же нащупывают затвердевшие соски. Я хмыкаю.

— Для них, — проговаривая, она смещает мою руку на вторую грудь. Прикрывает глаза и сексуально прикусывает губу. — Для него, — руку опускает вниз, задерживая ее на животе. — И для нее, — пальцы резко касаются лоно. Пах на всей скорости встает, желая наплевать на все и грубо войти, выбивая из нее многочисленные стоны. Раз за разом брать ее в различных позах: до треска, до сломанной кровати. Потому что он давно не был в девчонке, что заводит на полную катушку. Своим дерзким характером, непоколебимой упорством и смелостью, на которую не все девушки способны.

Я ни разу в жизни не трахал девушку, у которой руки были бы не в муке для гребаных блинчиков, не в вонючих кремах, а в крови. Точно так же, как и мои. От этой мысли адреналин поднимается, пробуждая яркое, лютое ощущение.

Я хочу ту, кто еще недавно завалила человека. Хочу чтобы ее руки держали мой ствол точно также, как она держала другой ствол пару недель назад. Это будет ярко, горячо, неправильно и нездорово. Но до чего ж плевать. Я хочу эту суку. И я ее возьму.

Заваливаю ее на кровать, распахивая белоснежный халат. Она громко смеется, позволяя наброситься моему рту на ее грудь. Смачно впиваюсь губами, затем вгрызаюсь зубами. Сминаю в охапку мягкие волосы. Отрываюсь и теперь обрушиваюсь губами на ее губы, прикусывая. Жрать хочу ее. Со всеми потрохами. Сил сдерживаться не осталось, я слишком долго ждал ее сигнал. И сегодня я его получил.

Зеленый свет загорелся, красный сломался, желтый и вовсе съебался от греха подальше. Я на всей скорости стремлюсь к цели, которую так давно преследовал: отыметь тело, которое спас; поднял на ноги и откормил. Ее косточки больше не гремят, словно она Кощей Бессмертный. Теперь у нее сочные формы, на которых не грех оставить свои следы. Каждый дюйм кожи я исследую, пробую на вкус и остаюсь доволен. Вкусная бабочка.

Приподнимаюсь, ее тяну на себя. Хочу чтобы сверху сидела, взглядом своим диким меня пожирала. Но она резко бьет меня локтем в грудак, от неожиданности дергаюсь.

— Не спеши, спасатель, — толкает вперед, заставляет лечь на спину. — Еще успеешь трахнуть меня. Я не разогрелась.

Сука. Каждое ее слово заводит до трясучки. Желание «затрахать до смерти» лишь усугубляется.

В глазах неожиданно темнеет, когда ее рот заглатывает мой палец. Грязно, пошло, со смачным чавканьем. Бабочка не стесняется. Она знает как воспроизвести впечатление в постели. Знает как завести мужика так, чтобы он ослабил свою хватку, молил о ее влагалище, рычал от удовольствия.

От мысли, что она всему этому научилась рядом с другими, трахаясь с ними, становится хреново. Агрессия не ждет своего выхода, а выползает, ударяя в голову. Грубо отталкиваю ее от себя, руку укладываю на шею.

— С этого дня в тебе только мой член. Ясно?

— Спасатель, ты..

— Ясно?! — быстрым рывком приподнимаю голову, глазами подавляю ее.

— Да! — вскрикивает, когда вхожу внутрь.

— Умница, — улыбаюсь и впиваюсь в женские губы.

Я никогда не был собственником. Но с ней это чувство проявилось в очень жестокой форме, потому что она давно принадлежит мне — даже сама того не подозревая.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Беру ее сзади. В глазах пляшут звездочки. Мне мало ее. Задыхаюсь от понимания, что трахать хочу ее день и ночь, без остановки. И дело вовсе не в том, что ее тело какое-то особенное. Обычное, лишь стройнее, чем у моей обычной женушки. Дело в том, что она зацепила меня своим характером — эмоции рядом с ней проснулись после долгого сна. Именно они подпитывают мой интерес к ней. А секс лишь дополнение. Сладкое, сочное, изумительное дополнение.

В воздухе витает легкий аромат цветов. Обращаю внимание на них, и дурная, но такая сладкая мысль мгновенно посещает мою голову. Срываю ленту с букета, ловлю руки бабочки и связываю их. Она теряется на несколько секунд, а затем начинает дергаться, давая понять, что ей это совсем не нравится.

— Тебе понравится, доверься, — шепчу ей в губы, не переставая движение внизу.

Рву бумагу с букета — она мне ни к чему. Добираюсь до самих цветов и хватаюсь за несколько стеблей гортензии. Скалясь, опускаю пышные цветы вниз, прямо на клитор бабочки.

— Цветы пожалей! Они ведь живые! — вдруг резко начинает кричать девчонка.

— Ты не представляешь, как я их жалею. Они мне еще спасибо скажут, — усмехаюсь и нахожу ту самую точку на клиторе. Устремляю именно туда цветы и начинаю движение рукой.

Бабочка хочет снова начать сопротивление, но от приятных ощущений закатывает глаза и приглушенно стонет. Сука, как же она сексуально стонет. Она не кричит и не визжит, она томно вздыхает и ослепительно выдыхает: А.

Никогда не любил эту букву. Но с ней, похоже, начинаю по-настоящему любить ее.

Сейчас я трахаю ее не только членом, но и цветами. Я задействовал каждый уголок ее тела. И теперь в комнате пахнет не только гортензиями, но и ее окончанием. Безумно вкусным и сочным окончанием.

Связанными руками она хватается за мой кулон на шее и тянет на себя. Цветы, которые находились между нами, не выдерживают такого напора и превращаются в лепешку, еще больше склеивая нас вместе.

Женские губы грубо обрушиваются на мои, а красивые ножки обхватывают спину. Ее стон теперь выходит прямиком ко мне в рот, отчего я крепче хватаюсь за ее ягодицы и вдалбливаю в постель. Сильно, глубоко, яро.

Ей мало одного раза. Она хочет еще. А я разве против? Конечно нет. Бабочка не знает, как долго я об этом мечтал. И даже если бы ей хватило одного раза, я бы не выпустил ее из постели, а продолжил бы брать до тех пор, пока не придет мое чувство насыщения. Даже против ее воли. Потому что мне слишком мало ее. У меня на нее изначально большие планы. И сегодня одни из них: соблазнять, доминировать, изучать, возбуждать, прижимать, ускоряться, приказывать, подчинять, целовать и наблюдать.

Ее планов мне не известно, но я все делаю для того, чтобы они были такими: отдаваться, заигрывать, позволять, кусать, выгибаться, стонать, подчиняться, просить, открываться, наслаждаться и властвовать.

Я позволяю ей оседлать меня. Позволяю взять хоть немного процесс в свои руки. Пусть провоцирует сейчас, выводит меня из себя, пока мы не получим совместное удовольствие. Я разрешаю ей это в стенах этой спальне, во время секса. Но дальше ей придется держать себя в руках. Иначе плохим я ей совсем не понравлюсь.

День полностью выходит из строя моей жизни. Под вечер я наконец-то чувствую насыщение. Она устала, измотана, и моментально засыпает после душа прямо в том хаосе, который мы оставили на кровати. Еще не окрепла бабочка для такой нагрузки. Стоило бы остановиться. Но ей не повезло — рядом оказался мужик без тормозов. Они давным давно стерлись к чертям собачьим.

Выхожу из комнаты и ступаю на первый этаж. Моментально отвечаю на звонок.

— Где ты, муженек? Время двенадцать! — верещит в трубку

— Занят, женушка, — спокойно отвечаю, отпивая воду. Во рту сухо.

— Мне плевать. Натягивай свои трусы и шуруй домой, я жду тебя. Только! — прерывает свой громкий голос. — Отмой себя хорошо, я не жалею чувствовать на тебе женские духи.

— Ты ебобо, Регин? Я трахал другую и этого не скрываю, а ты ждешь меня дома? В каком именно доме? В белом? Там где тебя раком нагибали?

— У нас хоть и свободные отношения, но в документах мы значимся мужем и женой! Я выполняю свои обязанности, так что будь добр и ты не забывать о них.

— Я это скоро исправлю. Мы никогда не были мужем и женой. Так что закройся и не говори мне о сраных обязанностях. Когда-то нам это было выгодно, сейчас выгоды нет. Только мозгоебство от вашей семейки.

— Ты же знаешь, что сейчас необходим отцу! И я не разрешу тебе кинуть его. Забыл, как он помог тебе? Без него не было бы твоего нашумевшего имени.

— Я тебе мелкосос, чтобы отчитывать меня? Еще раз повторю — закройся и перестань манипулировать мной. Я отблагодарил его с лихвой: как минимум женился на тебе, а как максимум — несколько лет удерживал на плаву его крупные бизнесы. И если бы не я, Регина, — твоего отца давно бы грохнули. Еще тогда, когда он шлюху тарабанил, а она оказалась киллером. Забыла?

— Не забыла, Демид. Но этого мало. Короче, если сегодня же не приедешь, сама приеду и устрою полный разнос твоим шлюхам!

— Регин, иди нахуй. И лучше на белобрысого, чтобы забыла обо мне на целый день.

Сбрасываю трубку. И берусь за рацию.

— Они попали в ловушки, мы их привезли.

Накидываю куртку на голый торс, напяливаю тапки и выхожу во двор.

Середина декабря. Снег заметает следы и тонированные внедорожники сбоку дома, откуда слышны вопли. Дверь открывается, я прохожу глазами по каждому, ухмыляюсь.

Все здесь. Они смотрят на меня с неподдельным шоком. Их ноги в крови — ведь каждый из них знал свой лес как пять пальцев и не думал, что там могут быть установлены капканы. Почему именно в лес они ломанулись? Все просто. Перед тем как прийти ко мне, калека оставил свои следы в виде маленьких вещиц. Он предупредил, что в последнее время они начали работать с собаками. Складываем все вместе — и получаем сумму нужных людей.

— Брат на брата пошел, — промямлил один и тут же получил пулю в раненую ногу от одного моего бойца, громко заскулил.

— А где калека ваш, знаете? — складываю руки на груди.

— Исчез. Мы его искали, чтобы грохнуть. Предателем оказался, гандон.

— Я знаю, где он, — громко усмехаюсь. — В моем болоте, — указываю вдаль, за забор. — Завтра по одному будете искать его там.

Их лица выражают ступор, а потом приходит осознание. Страшная правда даже крепких мужиков пугает. Каждый из них понимает: завтра наступит их смерть. Мучительная и долгая — точно такая же, какую они устраивали всем невинным и невиновным на протяжении всей жизни. Они умрут как букашки от своего же оружия.

Таков парадокс. Такова реальность в нашем жестоком мире.

— В подвал их. И кровь за ними уберите.

Бойцы слушаются и принимаются за дело.

Глава 15. Кира

Неделя, затем вторая, а я все еще здесь. Я окрепла, Демид постарался сделать все для этого. И как человек, я ему благодарна. Он поднял меня на ноги, откормил, вылечил и привел врагов на расстрел. Как и обещал — каждого. Только я не стреляла. Ни в одного из них. Потому что не могу целенаправленно забирать жизни людей — только когда приходится защищаться. А первая — из-за мести. Нет, это не для меня.

Я видела, как он разозлился из-за моего отказа, словно этого жаждал больше, чем я сама. Будто они не меня обидели в свое время, а его. Но он быстро отвернулся и приказал своему человеку отвести меня обратно.

Что это? Разочарование? Или он настолько втрескался в меня, что готов уничтожать всех ради меня? В спальне я видела, как этих людей по одному ведут за забор. В дальнейшем я услышала, что там их топили в болоте.

О боже, фу! Втрескался? Откуда в твоей голове мысли такие, Кира?

И правда, я об этом совсем никогда не думала, только.. Один момент заставил об этом подумать. Какой? Вернемся в мои воспоминания.

Воспоминания.

Это был день. Солнце за окном ярко освещало комнату. Я встала и обнаружила, что в доме нахожусь совсем одна. Запертая. Снова.

Первый брат держал меня взаперти в уличной будке для собак, не давая шанса выбраться. Второй, несмотря на человеческие поступки, держал в уютном доме, но тоже забирал все возможности сбежать.

— Угораздило же меня влипнуть в их ненормальную семейку, — подумала я после завтрака.

Время шло. Я начала скучать и не знала, чем себя занять. Телефон Демид так и не дал мне в руки. Постоянно твердил, что его старший брат сможет отследить.

П-ф-ф! Продолжает думать, что я глупая дурочка. А трахаясь со мной, верит, что я поплыла от его обаяния. Может и поплыла, ведь как сексуальный партнер он превосходен. А я люблю секс. Горячий, безумный, страстный. И он мне дает его, обрушиваясь на меня, словно огненный вулкан. Но.

Я все еще в разуме. И как бы великолепно он не трахал меня, я не теряю бдительность. Включив все свое женское обаяние и применив очередную маску «безотказной девочки», я выстраиваю план, запоминаю детали и во всю перетягиваю его бойцов на свою сторону. На счету у меня всего лишь два, но, постаравшись, я уверена, что их станет больше.

Как я это делала? Воздействовала психологически.

Один из них передавал по рации что-то Демиду, но Демид спустился вниз, к нему приехали тогда люди.

Я не долго думая, взяла рацию и заговорила с ним.

— Привет. Демид отошел.

— Эм.. — завис он, — Сообщите ему, что машина прибудет завтра.

— Подожди! Молю, не уходи. Я совсем одна, мне не с кем поговорить.

В ответ прозвучало молчание, но я знала, что он слышит. Я понимала, что у меня нет шансов — эти люди неоднократно убивали, повидали кучу жестокости этого мира, и у них совсем не осталось ничего человеческого. Но у меня не было других вариантов. Что я потеряю, попробовав? В сущности — ничего.

— Знаешь. У моего папы таких, как ты, тоже много. Я видела вас с детства и так боялась. Для меня вы были большими великанами, состоящими из кучи железа. Смотрел мультик про роботов?

— Нет, — вдруг откликнулся он через минуту.

— Да ладно? Не смотрел «трансформеры»? Все мальчишки его обожают, да и девчонки тоже.

— Мне это было неинтересно, — вяло отвечает, все еще не включаясь в разговор «по душам».

— Что ж, ладно, — кивнула я и подошла к окну, продолжая наблюдать за Демидом. — Но я поменяла свое мнение и знаешь почему?

В ответ молчание. Вновь.

— Будучи подростком, я в отсутствие брата взяла его мотоцикл. Он мне не разрешал его брать, предлагал другие. А я не хотела другие — в тот момент хотела именно его. Тогда я подумала, что он не узнает, я просто попробую и поставлю все на место. Брат уже начал меня обучать. Я немного, но умела. И что ты думаешь? Я откатила мотоцикл за ворота, завела его и начала движение. Дорога была прямой, хорошей. Я была настолько счастливой в тот момент — такой, какой не чувствовала с самого рождения. Нет, я радовалась новым платьям, маленьким машинкам, кукол я с раннего детства не желала. Но все это были мелкие радости. А это — было до чертиков пугающей, сильной, яркой. Помню, как сейчас — летний ветер в лицо, дрожащие руки и ноги. И сердце — оно стучало так быстро, что казалось, оно где-то под ребрами. От моей радости переместилось. Но за мной ехала машина — позади, а в ней был человек отца, который кричал: «Остановись!» Испугавшись, я стала тормозить — только у меня не получилось. Как бы ни старалась, я продолжала мчаться вперед на небольшой скорости. Паника захлестнула меня; мысли о страшном посетили голову, руки уже сильнее задрожали и вспотели — не от радости, а от страха. И тогда… — приоткрыв глаза, я устремляю взгляд на двор. Демида там нет, машин тоже.

— Завтра все расскажу. Пока!

Как ошпаренная, я отлетела от рации, усаживаясь на кровать. И во время, ведь через несколько минут зашел злой Демид и, схватив меня в охапку, потащил в душ, где мы занялись горячим сексом. Ему необходимо было выпустить пар.

На следующий день рации не оказалось. Но ближе к обеду я обнаружила ее внизу, прямо возле двери с запиской:

— Спалишься, больше не буду слушать твои рассказы. Рассказывай дальше.

Ухмыльнувшись, я быстро подняла ее и стала вещать.

— И тогда мужчина обогнал меня и встал поперек дороги, заведомо зная, что я врежусь в него. Что я и сделала. Я протаранила машину нормально так, а мужчина успев выйти, поймал меня на лету, чуть ли не жертвуя всем. Я плакала, очень сильно и громко. Машина была вдребезги, как и мотоцикл. Я уже не боялась за свою жизнь, я страшилась возвращаться домой, ведь если брат узнал бы, я знала, что мне несдобровать. Охвачу по полной программе. Тот мужчина хотел уже было рассказать все отцу, но я, упав на колени, стала просить его не делать этого. И знаешь, он не сказал. Молчал как рыба, даже когда отец его пытал. Отец хотел знать, что случилось с машиной. Помню как сейчас: я сидела на траве, недалеко разбитый мотоцикл и машина, мужчина обзванивал кого-то, а когда я заскулила громче — подсел ко мне.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Не реви. Живая и слава богу. А это мелочи, — вдруг проговорил он.

— Меня брат убьет, если увидит мотоцикл. Я боюсь, — еще больше взвыла я. — Дяденька, прошу, помоги! — взяла его за руку и потянула на себя. — Ты же знаешь, что когда брат злится, его даже папа боится. Он меня убье-е-е-ет!

— Мотоцикл за быстрое время не починить.

— Я буду отвлекать всеми способами.

— Ладно.

Тогда он отвез меня в больницу, где мне залечили все раны — благо они были не очень сильные: царапины на лбу я прикрывала волосами, а гематомы на теле длинной и мешковатой одеждой. А потом началось самое сложное: не дать брату зайти в гараж. Я делала все возможное, чтобы отвлечь его: истерила, заговаривала разговорами, просила родителей увезти нас на море — и они сделали это. Брат все понял, но делал вид, что ведется на мои манипуляции. По приезду мотоцикл был готов и ждал нас в гараже; помню как обрадовалась и побежала к тому самому дяденьке — но нигде не могла его найти. Разные мысли посещали тогда голову — но то, что брат узнал… Этих мыслей у меня уже не было. Я перестала выходить из комнаты и очень часто плакала. Мне не хотелось есть или гулять; я перестала разговаривать и оплакивала того самого дяденьку — того человека по моей вине пострадавшего. На тот момент я думала: он мертв. Скорее всего папа узнал и убил его за то, что тот не уследил…

— Плакса, чего ревешь? — вдруг голос брата послышался тогда сверху. Я приподнялась и уставилась на его улыбку.

— А ты чего лыбишься, братик? Настроение хорошее?

— Хорошее. А у тебя смотрю паршивое? — присаживаясь рядом, он взъерошил мои волосы. — Рассказывай давай, что приключилось.

Я долго медлила.

— Скажи, а тот дяденька мертв?

— Нет, его выкинули.

— Почему?

Ухмылка брата без всяких слов дала все понять. А слова лишь добили.

— Из-за тебя. Он катал тебя на моем мотоцикле, не уследил за дорогой и ты пострадала.

От услышанного я замерла, но страх перед братом сделал свое дело, я все еще не готова была тогда рассказать ему правду.

— Он не хотел, Кирилл. Попроси папу вернуть его. Пожалуйста!

— Нет, Кира. Завтра его отошлют в Сибирь, в тюрьму, — встав, он направился к двери.

Его слова воздействовали на меня, и я громко заревела, тяжело дыша и всхлипывая. Мне было страшно за того дяденьку. Поэтому я плакала.

— Кирилл! — окликнула я брата и вскочила на дрожащих ногах. — Прости меня, пожалуйста!

— За что, сестра? — одарил меня серьезным взглядом.

— Это я взяла мотоцикл, — отойдя на приличное расстояние, призналась я.

— Молодец.

На его слова я нахмурилась и обняла себя руками.

— Моло…дец? Что?

— Я все знал, поэтому молодец, что не стала врать до самого конца.

— А что же с тем дядей? Его выпустят?

— Он и не уезжал. Это был урок для тебя, Кира. Чтобы не брала чужие вещи, не боялась говорить правду, какой бы она ни была. И никогда не подставляла других людей, которые могут из-за тебя пострадать.

Рассказывая все это по рации, я попутно занималась делами: купалась, делала укладку, переодевалась. На том конце провода молчали, не перебивали, но все слушали.

— Тогда я усвоила урок и изменила отношение к окружающим. А дяденька вернулся, и мы весело вспоминали тот инцидент. Он ничего так и не рассказал брату — брат просто проследил за ним и сложил все в единый пазл. Но благодаря тому случаю с каждым годом я все больше понимала: они только с виду кажутся злыми, грубыми и жестокими. На самом деле в душе они добрые медвежата, веселые собеседники и верные друзья. И знаешь, я до сих пор в этом уверена. Поэтому и говорю с тобой — потому что ты мне понравился. Ты хоть и молчишь, но я знаю: в душе ты хороший дядя. И я не собираюсь пользоваться твоей добротой — мне просто действительно приятно делиться с тобой рассказами.

— Мне понравилось, — вдруг раздался его хриплый голос. — Рассказывай еще.

Так время от времени я рассказывала ему истории, когда Демида не было дома. А однажды я специально поведала все о доброте отца. Немного приукрасила его поступки, чтобы дать этому мужчине задуматься о том, на кого выгоднее работать. Мужчина стал больше говорить. Я выстроила с ним хорошее общение.

Он немного, но стал дружить. Со вторым я поступила по-другому: включила женское обаяние и сексуальность, то и дело открывала окно, когда Демида не было дома, и строила глазки, а потом кидала ему любовные записки вроде:

— Принцесса из башни не хочет дракона, она хочет красивого кудрявого рыцаря.

В следующий день я кинула ему еще одну записку, уложив ее в пакет со своими трусиками:

— Мне нравятся твои крепкие руки. Я уверена, что в постели они будут крепко держать меня за ягодицы при движении. Каком движении? Когда брать меня будешь. Во всех позах. А я не буду сопротивляться, только отдаваться. Хочу быть твоей и принадлежать тебе, мой смелый рыцарь.

Раз за разом я подогревала в нем интерес, и поначалу он не реагировал, отворачивался, делал вид, что не замечает меня. Но вскоре он стал ждать меня у окна, подходя все ближе и ближе. Чтобы не спалиться, он придумал историю о том, что трубу под землей нужно менять — якобы с ней что-то произошло. Я услышала это, когда он говорил об этом на улице Демиду. Тот нахмурился, но сказал: «Если надо — значит меняйте».

Таким образом, я вела беседу сразу с двумя мужчинами. Мне повезло, что первый был далеко — я его еще не видела, он занял место дальше дома, там они что-то строили. Это я услышала в рации, когда на фоне его голоса появились другие голоса, перекидывающиеся словечками по поводу стройматериалов.

Все мысли по поводу мужчин я оставила позади. Они бы мешали мне тогда и отвлекали.

Потому что именно в тот день я вошла в неизвестную мне комнату, которая на первый взгляд казалась простой. Помню, как прошла внутрь и заметила стол, на котором были разбросаны бумаги. Взяв их в руки, я принялась читать. Все слова казались непонятными, а все потому, что я ничего не понимала в бизнесе. Но я продолжала перебирать бумаги. Поняв, что в них нет ничего ценного, присела на кресло и стала выдвигать ящики стола один за другим. Третий самый нижний оказался закрытым. Но я не сдалась — ведь если он закрыт, значит там что-то важное и полезное. Я хваталась за все острые предметы, пыхтела, крутила и вертела — ящик не поддавался. Обхватив его двумя руками, со всей силы потянула на себя — снова не получилось. Сделала еще одну попытку.

Чего я так сильно желала — не сбылось, но случилось совсем другое.

Тогда мое внимание привлек тихий звук. Повернув голову, я заметила, как шкаф в стене разъехался на две части. Глаза чуть не вылезли из орбит — этого я совсем не ожидала. Опустив взгляд на переднюю часть ящика, я стала рассматривать его со всех сторон и обнаружила маленькую кнопку слева. В голову пришла догадка: третий ящик открывается не случайно — он был муляжом.

Оглядываясь вокруг, я медленно подошла к месту, откуда веял холодом. Запах сырости мгновенно ударил в нос, и я зажмурилась. Потерла руки о друг друга и без колебаний прошла внутрь, ускоряя шаг. Да, страшно — но у меня каждая минута на счету. Адреналин и любопытство толкали вперед. Бетонный темный коридор шел прямо, пока на повороте я не увидела первую дверь. Дневной свет из кабинета все еще позволял мне видеть окружающее.

И тут меня осенило: это вовсе не подвал — это настоящее подземелье.

— Здесь явно храниться что-то стоящее, — подумала я и дернула на себя ручку, которая поддалась мгновенно.

Дверь открылась, даже не поскрипывая. Странно и интересно, все предметы здесь новые, даже дверь. Видимо, Демид был уверен, что сюда кроме него никто не заглянет.

Какой продуманный засранец.

Пройдя внутрь, я столкнулась с первоначальной темнотой. Рукой стала водить по стене: сначала у правой стороны, потом у левой. Обратила внимание, что стены здесь отличаются и кажутся более современными, чем в коридоре. Пальцы нащупали рычаг. Дернув за него, я на мгновение прикрыла глаза. Яркий свет неожиданно ослепил меня. Привыкнув к нему, я приоткрыла глаза и, успев проморгаться, вскоре остолбенела от увиденного.

— Проклятие… — только и сумела проговорить.

Слова не вязались, мысли путались, как в тумане. Сердце колотилось так сильно, что казалось, сейчас вырвется из груди. Потому что я была в этой комнате — повсюду. Все стены были обклеены моими изображениями. В каждом уголке, на каждом сантиметре — я. Днем и ночью, вечером и утром. Я жила спокойной жизнью, не подозревая, что за мной следят, запечатляя каждое движение на камеру.

Вот я:

В клубе.

В торговом центре.

На море.

В тренажерном зале.

На мотоцикле.

Голова закружилась, дыхание участилось.

Облокотившись о стену, я продолжала бегать глазами по этим ужасным изображениям, не веря своим глазам. Мозг отказывался принимать реальность.

— Этого не может быть. Он не может быть… — прошептала я, дрожа всем телом.

Все фотографии указывали на одно: тот, кто их сюда поместил, спрятался очень хорошо — настоящий сталкер. Каждая картинка говорила о том, что за мной следят давно и тщательно. Кто он? Что он хочет? И как у него оказались эти старые снимки?

Последний вопрос словно взорвал мой мозг — я прикрыла глаза от осознания.

Он страшнее своего жестокого брата.

Страшнее потому, что его мотивы мне непонятны. Если действия младшего были ясны — все ради мести — то старший оставался загадкой.

Демид… Что же я тебе сделала? Я ведь на мгновение подумала, что ты другой…

Глава 16. Кира

Настоящее время

Тот день вспоминаю отстраненно. От лишних мыслей уже избавилась, оставила только трезвые. Они мне не помешают.

Я не пристала с расспросами к Демиду, ведь понимала головой, что ничего толкового не узнаю, поэтому приняла решение: разобраться самой.

Дождавшись, когда он снова уедет, я проверила наличие людей в доме и, убедившись, что никого не осталось, пошла в тот самый кабинет. Быстрым шагом дошла до ящика, нажала кнопку. Дождалась, когда шкаф разъедется, открывая вход в подземелье, и прошмыгнула внутрь. Добежала до двери и остановилась. Взялась за ручку и помедлила.

Сейчас она либо закрыта, либо открыта.

Дернула и выдохнула. Она оказалась открыта, а это значит, что Демид не догадался. Я никак не спалила тогда свое присутствие.

Рычаг, свет. Ближе подхожу к фотографиям. Разглядываю каждую. Где-то должен быть ответ. Я всем нутром это чувствую.

Дохожу до середины и ловлю оцепенение. На меня смотрит моя фотография — я сижу в своей комнате, на кровати и в полотенце.

О боже… Это селфи я отправляла только одному человеку. Хотела его позлить.

Как оно попало в руки Демида?

Понимание ходит где-то рядом, но я просто так на него не прыгаю. Мне нужно найти доказательства.

Отрываюсь от фотографий, устремляю взор на стол у стены. Не теряя времени, подхожу и осматриваю его. Ящиков здесь нет. Но я успела узнать кое-что о человеке Демиде: у него повсюду скрытые тайники, а значит и здесь они есть.

Ощупываю поверхность стола. Кнопок нет. Заглядываю под крышку — пусто. Закусываю губу и продолжаю думать. Стучу по крышке руками — не особо громко — и замечаю кое-что странное: при давлении крышка ведет себя необычно — края подпрыгивают.

Что это значит? Значит она не прикреплена к столу. Берусь за края и тяну наверх. Тяжело, но поднимается.

Чувство любопытства щекочет нервы, а мысли о том, что я нашла доказательства, заставляют сердце биться чаще.

Отставляю крышку в сторону и заглядываю внутрь. Меня встречают различные документы, но они меня совсем не привлекают. Меня привлекает папка с красными буквами — там непонятные мне цифры. Уверенно открываю ее. Руки непроизвольно начинают дрожать, глаза напрягаются от увиденного. Хочется сказать себе: все это неправда; ведь не может быть правдой.

Но мои глаза не врут.

Я держу в руках прямые доказательства — те самые, которые так хотела найти. Перелистываю распечатанные листы в тишине; кажется, даже сердце замерло. Глаза цепляются за знакомые слова:

— «Все мы носим в себе тайны, не так ли? Но иногда именно те, кто кажутся безобидными, могут оказаться наиболее опасными. Высокая цена за доверие, не правда ли?»

— «Ятебя еще удивлю, Ной.»

— «А я тебя, Дина. Тебе понравится.»

— Черт… Черт… Это он… — шепчу, словно ненормальная, прикрывая рот.

Он действительно удивил. Но мне это совершенно не понравилось.

Просто так человек не будет хранить переписки двух людей. Ведь так?!

Выходит… Выходит, что Демид — вовсе не Демид. Или… Это Ной, вовсе не Ной…

Я запуталась. А еще потерялась во всей этой лжи, которую так умело сплел вокруг меня Демид, словно паутину.

Захлопываю папку и возвращаю все на место. Открываю другие бумаги, вчитываюсь и ловлю новое оцепенение. Здесь все обо мне: куда я пошла, с кем встречаюсь, кто звонил.

— А почему ничего про нижнее белье не сказано? — ерничаю себе под нос и недовольно убираю все бумаги обратно. — Не так важно было: Ноюшка или Демидушка?

Укладываю крышку на место, выключаю свет и медленно ухожу. Вдруг из-за стены доносится шум — приходится перейти на бег. Подбежав к выходу, прячусь за стену и осматриваюсь. Убедившись, что никого нет, выбегаю. Закрыв все за собой, пулей вылетаю из кабинета и направляюсь в свою комнату. Там я беру сигарету и закуриваю, погружаясь в размышления.

Проходит час, может быть два.

Переворачиваюсь на бок и открываю глаза. Наконец-то я пришла к единой мысли, собирая по кусочкам мелкие.

Он одержим. Точно так же, как был одержим мой брат Софией.

Только я думала, что прежде чем человек становится одержимым своей жертвой, он с ней знакомится и трахается. Ведь так было у них. А выходит, что через интернет люди тоже могут стать одержимыми?

Мотаю головой.

Нет, что-то тут не складывается. Он написал мне первым — значит целенаправленно пришел ко мне. Да и одержимые люди не позволяют не то что иметь или прикасаться к их жертве другим людям — у них от этого башню сносит. А Демид позволил.

— К черту! С ума можно сойти! — ругаюсь вслух и собираюсь встать, но застываю.

Мои глаза вонзаются в зеленые напротив. Темноволосый мужчина в деловом костюме, с легкой щетиной на лице, стоит у двери. Его руки скрещены на груди, а взгляд — словно острый клинок — неотрывно вонзается в мои. Зеленые глаза, насыщенные и проницательные, словно пламя, медленно и внимательно меня изучают, пытаясь проникнуть в самую глубь моей души. Смачно так, пестро.

— Отчего с ума сходить собралась, бабочка? — медленно, словно тянущийся к своей добыче, отталкивается от стены и приближается ко мне. Его голос звучит мягко, но в нем слышится скрытая угроза. Обращаю внимание: его шоколадные волосы заметно короче, чем раньше. Это изменение словно подчеркивает его новую, более решительную натуру.

Я стараюсь сохранять спокойствие. И знаете, это дается мне слишком тяжело. Смотреть на него спокойно — почти невозможно. Внутри бушует желание наброситься и выплеснуть всю свою злость, применить кулаки, чтобы выбить из него всю правду — ту самую, что он так старательно скрывает за маской хорошего человека.

Честно говоря, я бы убила его. Так бы и убила — этого гребаного самаритянина.

— От скуки, спасатель, — произношу я с холодной усмешкой.

Он наклоняет меня назад, аккуратно укладывая на спину. Его пальцы пробегают по телу, возвращаются к верхней одежде и начинают приспускать ее. Его грубый нос с горбинкой зарывается в мои волосы. Уши улавливают его ярые вздохи и следом — рычание. Мужские руки не медлят ни секунды — они спешат скорее освободить меня от одежды, словно торопятся завершить начатое.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Это мне не поможет. — Останавливаю его напор.

Он отрывается от меня, поднимает глаза — в них горит страстное желание оказаться внутри меня. Он безумно хочет меня, и это желание не угасает с каждым днем. Оно словно пульсирует, наполняя его каждую клетку.

Все это время я думала, что он ненасытен. Теперь же понимаю — его одержимость играет свою роль. Он будто не верит, что я рядом, и потому ему нужно трогать меня, нюхать, подтверждая себе, что я с ним, что я принадлежу ему и никуда не убегу.

— А чего же ты желаешь, бабочка? — шепчет он, его голос полон тихого вызова.

Я отвечаю тихо, не отрываясь от его взгляда:

— Ветер в лицо. Чувство свободы. Огни города.

Мои слова растворяются в воздухе, а я внимательно слежу за его реакцией, словно проверяя, услышал ли он мою искреннюю ответную тень желания.

Он ухмыляется. Приподнимается.

— На мотоцикле зимой далеко не уедешь.

БАМ! Я добилась то, к чему подводила наш разговор.

— Мотоцикл? А с чего ты взял, что я про мотоцикл? Не припомню, чтобы я тебе говорила о любви к нему.

Я бы так желала увидеть на его лице растерянность, но нет. Ее там нет, там расположилось бесячее меня спокойствие. Этот человек давным давно научился держать свои эмоции в руках.

— Ты не похожа на ту, кто разъезжает на лясике с корзинкой, — выкручивается он, улыбаясь. — А машина для тебя скучно.

— Совсем нет! Покатаемся на машине вечером? — оставляю попытку словесно топить его и включаю режим хорошей девочки.

— Как думаешь, бабочка? Ты заслужила это? — его рука тянет меня за воротник футболки.

— А ты как думаешь, спасатель? Твой член заслужил быть внутри меня? — повторяю в точности за ним, схватившись за воротник его рубашки.

— Какая же ты грязная, сучка, — шепчут его губы у моего виска.

— О да, святой человек. И тебе это нравится. Будешь отрицать?

— Буду трахать тебя. Вечером, в машине. Готовься.

Его слова вызывают у меня улыбку. Я целую его в щеку и чувствую, как он мягко отпускает меня, направляясь в душ.

Вечер опустился. Я спустилась вниз, поправляя хвост и застегивая новую короткую шубу, которую подарил мне этот мужчина. У двери меня ждал Демид — он накинул сверху кожаную куртку-бомбер с белым мехом внутри.

— А тебе идет, спасатель, — окликнула я его, заставляя развернуться.

Прежде чем ответить, он нахально прошелся по моему телу взглядом, облизываясь. Его зеленые глаза задержались на моей красной помаде и засияли недобрым блеском. Сделав шаг в мою сторону, он мгновенно заключил меня в объятия.

— Я ни разу не видел тебя в этом образе, — прошептал он, — но теперь он мой самый любимый.

Так уж и не видел, ага! Брехун недоделанный. Я обожаю шубы и ношу их всю зиму. Поэтому на некоторых фотографиях в подземелье — я в основном в шубе. А на других — во всем кожаном, потому что летом гоняла на мотоцикле и байках.

— Я буду так одеваться почаще, если каждый вечер будем кататься. Но новые джинсы мне чуть малы — ты меня слишком откормил. Придется худеть.

— Меня все устраивает, — вдруг выдает он.

— А меня нет, — не сдаюсь я.

— Это не проблема, бабочка. Могу отправить к братцу, там ты моментально сбросишь все наеденные килограммы.

— А что! Мысль хорошая. Попрошу его трахать меня день и ночь, так килограммы уйдут быстрее, — спокойно пропела ему в лицу, убрав его руки, а затем прошла вперед.

Но сделать остальные шаги не дала его рука, что схватила за мой хвост и потянула назад.

— Паршивка, — прорычал в ухо и обхватил шею, — Не благодарная, — резко наклонил вперед, заставляя упереться меня руками в стену.

Помещение наполнилось холодным, пронзительным звуком разъезжающейся молнии, его бессовестные руки оказались на моей заднице, поглаживая.

— За что тебя благодарить? За то, что заставляешь меня погружаться в ужасные воспоминания? — резко вырвалось у меня, я отступила в противоположную сторону, ближе к выходу.

Глаза ухватились за его ботинки, и я мгновенно схватила их, запустив в него. Он увернулся, медленно поднял взгляд и выразил все свое недовольство.

— Ты же так любишь юмор. Что тебя так разозлило? — сделал вид, будто ничего не понимает.

Взяв второй ботинок, я снова бросила его — на этот раз попав в плечо.

— Меня это злит, бабочка, — спокойно произнес он, продолжая медленно наступать.

— А меня злишь ты! Юмор твой дурацкий, слова о том, что ты якобы знаешь, что я люблю… И то, что держишь меня против воли, прикидываясь спасателем! Я устала!

— Бабочка, если ты хотела поскандалить, тебе необходимо было сказать об этом сразу. Я бы все уладил.

— Закрой рот! — неожиданно резко и громко выкрикнула я сама того не ожидая.

Я хотела вывести его на эмоции, на искреннее признание, но сама вышла за границы и теперь не могу взять себя в руки. Страх забурлил внутри, растекаясь по всему телу. Где-то в районе груди зажглась боль.

Сейчас я боюсь себя больше, чем его. Боюсь, что не смогу больше сдерживать свои эмоции — они взорвутся на мелкие части. Моя выдержка дает сбой.

— Эмоции нельзя долго держать внутри. Им так же нужна свобода, как и тебе. Иначе они разозлятся и сломают тебя, — прозвучал внутренний голос и опустил занавес над моими протестами.

И вот они вышли. Каждая эмоция, которую я так старательно подавляла, выползла наружу. Тело затряслось; лицо охватил огненный жар.

— Все выпускай! Не удерживай их, ты должна освободиться! — кричал надрывно голос.

И я кричала вместе с ним — устраивая полный хаос в доме. Вещи летели на пол; подставка под обувь полетела в окно. Я рванула к шторам и дернула их вниз — карниз упал вместе с ними. Мне было мало; внутри все еще теплилась зудящая тяжесть. Преодолев расстояние, оказалась на кухне: схватилась за тарелки и бросила их об пол, затем они полетели в стены.

Я опрокинула стол, казавшийся неподъемным. Но именно в этот момент я ощутила, как моя сила словно выросла вдвое.

— Что стоишь? Спасатель недоделанный?! — рявкнула я ему через плечо. — Спасай свои вещи! Ты ведь так любишь это делать! — с этими словами полетели стулья. Один я пыталась кинуть в Демида — но не рассчитала силу и попала по телевизору, разбив его на мелкие осколки.

Демид молчал и наблюдал; несколько раз уворачивался. Но он не мешал мне — наоборот, позволил закончить начатое.

Тяжесть из груди исчезла. Обессиленная рухнула вниз и спрятала лицо в руки. И вдруг почувствовала…

— Нет….. пожалуйста… только не это!

Мое лицо утопало в соленых слезах — влажность и боль слились воедино, я плакала, не замечая, как слезы текут по щекам, оставляя после себя лишь горькую грусть. Позволила врагу увидеть эти слезы — слабость, которую я так старалась скрывать.

Ударив посильнее по полу, я мысленно ругала себя за слабость, за то, что позволила себе так расплакаться, за то, что чувствую все это так остро.

— Не ругай себя, Кира! Ты ведь девочка, а не терминатор,— вдруг прозвучал внутри голос — мягкий и теплый, словно напоминание о силе, которая все еще живет внутри.

— Иди прочь! Все из-за тебя! — разозлилась я на него, чувствуя, как гнев смешивается с болью.

— Нет, детка. Я помогаю тебе не сойти с ума и не сломаться. Слишком много запретов ты наложила на себя. Сделай из своих слабостей оружие — так будет лучше, — твердил внутренний голос спокойно и уверенно, словно ласковая поддержка в темноте.

Обхватив колени руками, я свернулась калачиком и продолжала лежать на холодном полу. Но холод был до тех пор, пока рядом не появился Демид. Он лег по другую сторону и одной рукой подтянул меня к себе, мягко заставляя лечь на него.

— Легче? — прошептал он в макушку.

Совсем не легче. Я не хочу лежать с ним — он плохой. Но сил сдвинуться с места у меня нет. Внутренний голос твердит мне открыть ему сердце и расположить его еще ближе, чтобы вскоре ударить побольнее, но я снова лгу:

— Легче.

Потому что сил на хитрые манипуляции попросту нет.

— Плакать, смеяться — это нормально, бабочка. Мы ведь не безэмоциональные куски железа, а люди. Если чувствуешь, что на тебя надвигается истерика, сразу же говори мне. Понятно? Я решу.

Впервые его слова заставили меня замолчать. Внутри проснулась наивная девочка — та, что давно забыла о заботе и поддержке, — и вдруг почувствовала себя в надежных руках.

Только разум не позволял ей полностью распуститься. Он твердил, что этот человек дружит с демонами и его нужно остерегаться.

И как бы мне ни хотелось, я затыкаю внутреннюю девочку и прислушиваюсь к голосу разума.

Только холодный расчет. Наивность сейчас совсем не к месту.

Глава 17. Далмат

Следую за черным внедорожником, словно тень, неотступно и безжалостно. Минувшая рана все еще напоминает о себе — остро и пронзительно, но сейчас мне наплевать

Нагаевых просто так не заманишь в ловушку. Я все это время пытался, искал слабое место, но они укрепились, словно неприступная крепость. Теперь к ним просто так не пробраться — и это меня больше всего вымораживает до костей. Пока надежда на сестру, которая всеми силами пытается занять место в сердце Нагаева младшего. А у старшего, как оказалось, сердце добрее — хоть и скрыто за броней жестокости. А вот у его сосунка, кажется, вместо сердца — гребаная дыра, пустота и холод.

Если у сестры не получится — я пойду войной. Соберу армию, брошу все и пойду напролом, как шторм на берегу. Правда… Их смерть я хотел видеть медленной и мучительной — чтобы страдали и помнили. Но может случиться так, что во время войны они подохнут быстро и безболезненно — так и не почувствовав боли, которую я им подготовил.

Наблюдаю, как из внедорожника выходят двое. Она идет чуть дальше, проваливаясь в снег, словно в мягкое одеяло зимней тишины. Он облокачивается о машину и спокойно наблюдает за ней, словно охотник — терпеливо и безмолвно. Я же смотрю на них, втягивая поглубже дым сигареты, ощущая, как он наполняет мои легкие и помогает сосредоточиться.

Внезапно раздаются женские крики — пронзительные и эхом разносящиеся по морозной тишине. Приходится выйти из машины — интерес слишком быстро срабатывает внутри меня. Крики не прекращаются: она орет, словно ее режут ножами изнутри, а потом падает на колени и начинает скулить, как раненая птица в зимней метели.

Глаза не верят тому, что видят — они привыкли к другой картине: безумные стеклянные карие глаза и безжалостная улыбка на ее лице. А сейчас у нее слезы — горькие и горячие — и перекошенное лицо от боли, будто душа разрывается на части.

Что-то екнуло. Где-то там, на глубинах старого меня. Но также быстро исчезло.

— Что здесь творится? — обращаюсь к брату: он уже давно развернулся и недовольно пялится на меня своими холодными глазами.

— Терапия, — коротко отвечает он. — Какого хрена ты здесь забыл?

— Забылся, братец? — усмехаюсь не добро я. — Эта игрушка изначально принадлежала мне. Поигрался? Возвращай обратно.

— У нас план. Ты не следуешь ему, долдон, — огрызается старший братец.

— Наш план накрылся медным тазом. Я поставил все на кон. Своих людей, себя и нихуя не сработало. Поэтому я хочу видеть рядом с собой отродье.

Чтобы отыгрываться на ней, спускать свой пар и продолжать упиваться ее болью.

Тридцать дней я должен был выкручивать по максимуму все ее заводские настройки. Но брат после своего приезда, тем же вечером предложил сочный план, который пришелся мне по вкусу.

Я вывожу ее на эмоции, позволю себя подстрелить, зная, что убивать она меня не станет, оставляю телефон на видном месте, с которого она звонит своей семейке. Она должна была поверить, что ее спасут — так и получилось. Далее братец берет на себя вторую часть, пока я отлеживаюсь в больничке, избавляясь от пуль. Он подсылает калеку, тот вырубает отродье, братец, что находился поблизости, забирает ее тело и уезжает к себе. Что он там делает с ней — меня не волнует. Но я изначально обозначил ему лишь одно правило: не трахать ее. Только мой член будет внутри нее. Его задача — лишь не просрать ее, лечить своими байками и заставить поверить, что он тот, кто ее спас.

Моей следующей задачей было устроить капкан, в который должен был попасть Нагаев, когда приедет забирать свою дочурку.

В голове это было куда красочнее: он вместе со своей шайкой вторгается на мою территорию, где в каждом углу сидят снайперы, ждущие сигнала: подстрелить, но не убить. Таким бы образом мы получили главное звено.

Но на деле этот пидор все это время отлавливал моих людей в Италии, занимался их перевозкой, а в нужный момент напялил на них камеру и пустил на фарш, проверяя обстановку.

В тот день он не сдох. Сдохли мои же люди. На одном из них была маска в виде его рожи.

Этот старпер решил, что может мной играть, совсем забывая о том, что я не мой отец. Я гораздо опаснее его. Он также забыл, что сейчас он один, а его сынок, его сосунок, пытается вернуть себе память и оправиться. А нас двое. Брат принял мою сторону и, как бы он ни выебывался, он тоже хочет отомстить за отца.

Двое на одного не честно? Как бы не так. У нас изначально честной игры не было. И начали эту игру Нагаевы, когда оба прижучили моего отца и позволили насиловать мою мать. Пусть теперь не хнычут. Я буду насиловать их дочурку. А если будут продолжать выеживаться, осеменю ее и заставлю родить наследника. Наша семья должна разрастаться. От сестры теперь толка нет. Будущее на наших плечах с братом.

— Я не наигрался, вали отсюда, — голос братца дает отрезвляющего леща, возвращаюсь в реальность.

— Я дал достаточно время наиграться, я возвращаю отродье, — твердо стою на своем.

— Ха-ха-ха, — женский смех заставляет замолчать и обернуться нас.

В первую очередь ловлю ее безумные глаза, следом красное лицо и растрепанные волосы.

— Два братика никак не поделят игрушку. — Хрипит больная, вызывая раздражение. — Как грустно. Только зачем делить? Играйте одновременно! — сняв шубу, она не обращает внимания на холод. Следом за шубой вход идет свитер. Она остается в одном лифе. — Берите. Дерите меня, как суку. Ты, — указывает на братца, — спереди, а ты, — ее палец напротив меня. — Сзади.

Братец реагирует быстро. Подбирает всю ее одежду и напяливает обратно.

— Дура, блядь! Вместе с криком все мозги вышли?

— Я дура?! Это я дура? Это вы меня сделали такой! Ваша гребаная семейка! Один собаку из меня сделал, второй липовым спасателем был.

Я тебя спасу, бабочка, порхать будешь

, — корчится, будто передразнивая. — Где все твои обещания? Почему не сказал, что для бабочки плетешь паутину? — продолжает наезжать на него, а он лишь молчит, позволяя этому отродью открывать свой рот.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Распустил ты ее, братец. Но ничего, воспитаю, — говорю я с холодной усмешкой и медленно подхожу к отродью.

Грубым движением хватаю за плечи, собираясь силой запихнуть в машину. Но мужская рука вдруг мешает — она выдергивает девку и толкает в сторону, словно защищая.

— Я же сказал, позже, — спокойно, но с оттенком раздражения, произносит братец.

Медленно сканирую его лицо, вглядываюсь в каждую черту, и вдруг на моих губах появляется зловещая усмешка. От мысли, что все это время кружилась рядом, а сейчас подтверждается — внутри закипает что-то темное.

— Ты че, блядь, запал на нее?! — бросаю прямой вопрос прямо в лоб.

Брат не медлит, отвечает мгновенно:

— Нет. Не наигрался. Меня штырит от нее. Давно такого не было.

Отродье услышав это, снова начинает громко ржать.

— Вонючий лжец! — выкрикивает она и подлетает к нему. — Скажи мне! Люди твоего брата где сейчас?

— Заткнись, бабочка, — голос Демида низкий, злой.

— Ты знаешь, что он твоих людей привел ко мне на убой?

— Знаю, отродье, — хмыкаю я.

Но они так и не пали от ее руки, а пали от руки ее папаши, который вышел на них после того дня.

— А знаешь ли ты, что я их не убивала? — продолжает пиявка задавать нелепые вопросы.

— Знаю, блядь! — взрываюсь я. — Что ты медлишь, дура? Говори прямо.

— Он их в свое болото спустил.

Брат не двигается, не затыкает ее. Лишь глазами пожирает. Холодными, мрачными. Я знаю этот взгляд. Он перед тем как грохнуть кого-то, всегда так смотрел. И если он так смотрит, это означает одно: эта сука не должна была это говорить. Значит, это действительно правда.

— Ты наебал меня? — кидаю претензию и наступаю на него.

— Да, — не отрицает он. — Для правдоподобия. Чтобы эта сучка поверила, — не отрываясь от отродья, продолжает уничтожать ее взглядом. — Тебе лишние эмоции тогда не нужны были, я бы рассказал позже.

Я знаю его давно. Он никогда меня не предавал и сейчас не предаст. Я сам дал ему команду делать все так, чтобы она поверила в его мотивы.

— Короче, — вдруг начинает брат. — Приезжай через неделю, я ее отдам.

Хочу возразить, щелкнуть ему по хлебалу, чтобы не воебывался дохрена. Но меня прерывает отродье:

— Далмат, — впервые обращается ко мне, назвав по имени. Мурашки пробежали по позвоночнику, заставляя меня вздрогнуть. — Забери меня, — говорит, развернувшись, и ее карие глаза устремляются прямо на меня. Я ловлю реакцию брата: он раздраженно сжимает скулы, пронзительно смотрит в ее затылок, словно пытается подавить внутренний гнев.

В этот момент она ясно дала понять, что выбирает меня.

Выбирает. Меня. Я хмурюсь, внутри снова что-то екнуло — и так же бесследно исчезло.

Сердце с возрастом стало шалить? Или это что-то другое?

— В машину, — говорю я спокойно и указываю ей. Она кивает, прикрыв глаза, словно размышляя или собираясь с силами.

Не знаю, что она задумала, но она глупая дура, раз добровольно идет ко мне в руки. Мои руки жестокие, грубые, они будут приносить ей нескончаемые муки.

Повернув голову, она вдруг ухмыляется и смотрит на Демида, который словно прилип к снегу.

— Прощай, Ной.

Брат улыбается в ответ, опускает глаза и похотливо скользит взглядом по ее телу, а затем устремляет взор прямо в ее глаза. Между ними происходит немой диалог — без моего участия. Но он длится недолго: отродье внезапно отрывается и направляется к машине, садится на заднее сиденье.

— Почему эта сука назвала тебя пидорским именем? — теперь я пронзительно смотрю на него, буравя взглядом.

— В душе не ебу. Ее тараканы опять выдали хреновую базу, доказывая еще раз, что у нее проблемы с башкой, — проговорил он и направился к тачке. Перед тем как сесть за руль, бросил через плечо: — На связи.

Сука. Он все-таки стал темной лошадкой и что-то скрывает. Придется взять все в свои руки и перестать допускать его к своим делам.

Несколько лет я работал один, налаживал связи по всему миру. Ломал себя изнутри, выращивал нового человека — и в одно мгновение не могу позволить собственному брату все испортить. Трезвая мысль осеняет голову:

— Я не все сломал, осталась еще маленькая частица внутри.

И эта частица носит название «семья». Для бородатого здорового мужика важен этот аспект. В это сложно поверить, но если взглянуть на мои действия, они докажут: так оно и есть. Ради семьи я готов уничтожать, мстить, играть — и я хрен пойму, откуда это взялось. Отец бросал меня, мать из-за страха перед отцом не общалась со мной. Сестра была мелкая, старший братец оставил меня одного. Семейка у нас действительно хуевая. Но слова отца, сказанные нам в детстве с братом, до сих пор крутятся у меня в голове:

— Я, может, и уебок, что породил таких же уебков, но я передал каждому из вас то, что сам имел — силу. Эта сила будет вам помогать. Вы — мое продолжение. Мои руки, глаза, ноги. Вы будете идти туда, куда я не ступал. Вы увидите то, чего я не видел. И ваши руки сломают шею тем, до кого я не добрался. Сейчас я — ваша опора, а в будущем вы должны стать моей опорой. Иначе вы — не мои дети. Весь наш род завершится на мне.

Глава 18. Кира

Я подписала себе собственноручно смертный приговор. Другие бы остались с Демидом, ведь он так ласков, добр и мил. А еще хитрожопый, коварный обманщик!

Я не такая, и злюсь на него. Наедине со мной он говорил: «Божественная бабочка», будешь «Единственной», кричал «Моя». А с братом — «Сучка», «Не наигрался», «Дура».

Человек умело перечеркнул своими грязными поступками все более-менее достойные действия и оставил горькое, противное послевкусие. А ведь что-то в нем меня зацепило — если быть честной и откровенной. Внутри сердце трепетало, тело подрагивало от его прикосновений. Нос любил вдыхать его запах, губы запомнили табачный вкус.

Страстный секс, рассвет, выкуренные сигареты — в этом было что-то притягательное, родное. До тех пор, пока я не узнала его секрет: одержимость мной. А потом все стало яснее: все, что он делал, — игра. Он удерживал меня, пока его братец ворочал свои дела. Какие именно — мне неизвестно, но догадки проскакивают. Боюсь, что у него получилось. Но я все еще уверена: если бы действительно получилось — я бы об этом узнала. Далмат с удовольствием бы сообщил.

Машина заезжает на знакомую территорию. Далмат выходит молча, и я понимаю — нужно следовать за ним. Проходя мимо той самой будки, хочу остановиться.

— Ее там нет,— кидает через плечо, словно его глаза на затылке.

Страх за малышку пробежался по всему телу.

— Она не виновата была, Далмат. Надеюсь, ты это понимаешь.

Он открывает дверь, разувается и вдруг разворачивается — хватает за мою шубу и тянет на себя.

— Понимаю, — кивает мужчина и рукой ведет по волосам. — Мне нужно твое тело, поэтому иди смывай все левые прикосновения.

Я не отрываю взгляда от него, сканирую и замечаю, что его борода стала гуще. Пальцами аккуратно касаюсь ее — он замирает. Лишь тяжелые глаза неотрывно поглощают мои.

Мне как-то нужно приручить этого неотесанного животного. Моя цель — столкнуть их с братом лбами, чтобы они начали бороться друг с другом, забывая обо мне. Как это сделать, когда у тебя есть только красивое лицо и тело? Ответ очевиден.

Я спасу себя. Меня должен был спасти папа, но у него не вышло — и я не злюсь на него. На нем брат в инвалидной коляске, вероятно, плачущая мама и план моего спасения. Он тоже горюет, я в этом уверена, но ради всех он должен быть сильным. Он придумает что-нибудь — если нужно, пойдет штурмом. Но я не могу ждать. Я должна не только спасти себя, но и показать, что я дочь своего отца, сестра своего брата и красивая девочка своей мамы.

Далмат обхватывает мою шею, разворачивает меня и толкает к двери.

— У тебя двадцать минут. Отсчет пошел. Не успеешь — сам тебя вымою, только тебе не понравится: будешь задерживать дыхание слишком долго.

Он открывает дверь и заталкивает меня внутрь. Глаза резко ловят темноту. Вокруг тишина, слышится только журчание воды из-под крана.

— Далмат, здесь нет света! — кричу я.

— Ты не заслужила его, — отвечает он, а далее слышны удаляющиеся шаги.

Козел. Утырок. Подонок. Урод.

Все ругательства выстроились в дружный хоровод.

Медленно ступаю на звук воды. Как оказалось, ванная находилась недалеко. Воспоминания рисуют все подробности этой комнаты с последнего моего присутствия здесь.

Отбрасываю одежду, рукой нащупываю борта ванны, перекидываю ногу — и оказываюсь в воде. Рядом что-то падает, заставляя автоматически обернуться. Но я совсем ничего не вижу. Подвигаюсь ближе к крану и подношу руки. Горячая вода мгновенно захватывает меня в свой плен, даря небольшое спокойствие. Тело согревается. Нащупывая мочалку, пальцами прохожусь по углам ванной и нахожу коробочку с мылом. Намыливаю мочалку и начинаю тереть шею — вдруг резко дергаюсь.

Едкий, металлический, противный запах стреляет прямо в нос, вызывая тошноту.

Отбрасываю мочалку и мыло в сторону, набираю в руки воду и смываю с себя.

— Не дай бог, этот урод подсунул вместо мыла чей-то кал, — думаю я, и от этой мысли становится еще дурнее.

Запах постепенно исчезает. Я ложусь в воду и прикрываю глаза, делая вдох и выдох, чтобы отогнать плохие мысли.

За дверью послышались шаги, а потом она полностью открылась, пропуская внутрь приглушенный свет. Повернув голову, я увидела Далмата. Его глаза обвели меня взглядом — затем ванную; черная бровь выгнулась дугой, а белые зубы впервые показались в улыбке. Его что-то рассмешило.

— Время вышло, отродье,— проговорил он и щелкнул выключателем. В глазах мгновенно зажглись звездочки — загорелся свет.

Отвернувшись от него, я устремила взгляд на воду и замерла: я лежала в красной жидкости. Сдерживая крик, поднялась — заметила, что мои ноги и руки продолжают оставаться красными.

Это не краска, мать его. Это кровь. Металлический запах вначале не был моим воображением.

Тело затрясло, ноги подкосились. Низ живота от страха и вовсе заболел.

— Твоя собака здесь, отродье, — прогрохотал его голос где-то рядом, пробиваясь сквозь звонкий шум в ушах. — Она скулила и скучала по тебе, а ты ее так бессовестно оставила. Но она решила сделать тебе подарок на прощание. Мыло из своего жира. Кровь из своей шее.

В глазах потемнело от услышанного. Голова сильно закружилась, ноги подкосились. Звон в ушах и тяжесть сверху, что придавила меня, окружили. Глаза прикрылись, металлический запах стал ярче. Вода резко ударила по лицу. Я не заметила, как потеряла сознание.

Все мысли кричали о малышке. Все нутро болело от осознания — ее больше нет. Я оставила ее, а он убил ее, заставляя мучиться, высасывая из нее кровь, чтобы меня искупать в ней. Этот уродливый человек готов на страшные вещи лишь бы показать свою власть, отомстить. Что же может произойти в жизни, из-за чего человек ожесточается настолько? Даже если у него сложная судьба — это вовсе не оправдание. Поднять руку на женщину и братьев наших меньших может только полное чудовище.

В темноте я плакала. Сильно кричала и тянула руки к образу собаки, которую всем сердцем полюбила. Я хотела к ней вернуться — это одна из причин, почему я вызвалась в этот ад. Так сильно хотела увидеть ее, так просила неделю назад Демида забрать ее. Но он утверждал, что она сбежала и его брат ее не поймает.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Ненавижу… Господи, дай мне сил. Они мне нужны. Я отомщу за себя и за Малышку. Каждого затрону — не пожалею, даже если придется после жизни вариться в котле.

Я жажду мести. Я желаю пустить ее по венам и стать сильнее. Отрезать их языки, ноги, члены. И начну с того, чьи руки сейчас подхватили меня. Его я буду наказывать долго, кровожадно и мучительно. Только дайте мне сил.

— Покойся с миром, Малышка, — прокричала я в темноте и сильнее заплакала.

Глава 19. Кира

Я сбилась со счета. Для меня день превратился в бесконечный кошмар. Далмат со своей местью полностью вышел из-под контроля. Я не нарываюсь, не сопротивляюсь, терплю и держу все в себе. В будке он меня больше не держит. Он выделил комнатку на чердаке — там только одна кровать и маленькое окошко.

Впервые оказавшись здесь, я ужаснулась. Толстые слои пыли, грязный пол, стены, покрытые грязью и следами от рук. Неужели ради этого он лично ходил и искал участки с грязью, выковыривал их и обмазывал? Придурок!

В тот день я почувствовала себя Золушкой — только мышей-помощников рядом не было. Все вычищать пришлось собственноручно мне. Я никогда раньше не убиралась — в моем доме это делали женщины за деньги. Здесь же мне пришлось начать самой — и вовсе не из страха, а чтобы не сойти с ума. Я сосредоточилась на уборке, и немного помогло. Всю злость и агрессию я направляла в тряпку, когда протирала грязные поверхности.

Сегодня я заканчиваю свои дела ближе к вечеру и дергаю за колокольчик у двери. Через несколько минут появляется знакомый мужчина, который забирает у меня ведра и кивком головы показывает мне выйти.

Пришло время купаний. Тот случай перевернул многое в моей голове — там поселился страх купаться в белой ванной. Поэтому, когда меня заводят в комнату, я запираюсь и подхожу к умывальнику. Там я мою голову, наклонившись, затем верхнюю часть тела — по очереди, подставляя руки под кран. И только потом низ — набирая воду в руки и тщательно смывая все остатки грязи.

Белую ванную игнорирую, словно ее здесь нет. Перед глазами до сих пор стоит ужасное мыло и кровавая вода.

Чистая одежда уже ждет меня на крючке. Начинаю стирать старую руками. Мыло, единственное средство для стирки здесь, я тоже его игнорирую и беру шампунь. Им и стираю. Закончив, открываю дверь. Мужчина, что ожидал меня, молча ведет на чердак. Я пыталась с ним заговорить, но он никак не идет на контакт — словно язык ему отрезали. Это очень злит. Мне нужны люди, а здесь все молчат, как чертовы партизаны.

Укладываюсь на кровать и тяжело вздыхаю. Такая жизнь не для меня. Я привыкла к другой — и от этого гнетущее чувство с каждым днем усиливается. Засовываю руку под подушку, прикрываю глаза. Пальцы нащупывают что-то твердое. Нахмурившись, приподнимаюсь и убираю подушку. От увиденного в груди затрясло.

Под моей подушкой лежал черный кнопочный телефон, а рядом — записка. Развернув ее, начинаю вчитываться, подсев к окну:

—

Хочешь проверить, на что я способен? Что ж, ты это получишь, если не примешь решение встать на мою сторону. Иначе тебе не понравится. Мне нужен всего лишь один звонок. Я спасу тебя и отомщу за боль, которую причинил тебе мой братец. Один — гребаный звонок, бабочка. Ты моя. Когда я это говорил — я не врал. Ты моя уже давно. Поэтому член брата не должен оказаться внутри тебя. Насчет Ноя — я все тебе расскажу, открою все тайны. А пока знай: у меня есть определенные цели, к которым я иду поэтапно. И я не отступлю от них ради тебя — потому что когда-то мне перешли дорогу и сравняли с грязью. Я не прощаю предательство. Поэтому твоя задача, бабочка, не стать моим предателем. Семье не звони, если не хочешь проблем. Телефон прослушивается.

Его слова обрываются. А мои гневные мысли только начинаются.

Как смеет он угрожать мне? Как смеет выдвигать условия? Ненавижу!

В порыве гнева я рву на части белый лист и бросаю в ведро. Телефон прячу под матрасом.

Злость кипит внутри меня, словно огонь, но недолго — дверь вдруг резко открывается, и в комнату входит Далмат.

— Его еще не хватает для полного счастья, черт подери, — мысленно подумала я.

Он делает два шага и оказывается рядом со мной. Расстегнув ремень, он опирается на мою койку и валится на нее, облокотившись головой о стену. Только сейчас я замечаю в его руке бутылку элитного виски.

— Я хочу твой рот, затем твое тело. Приступай, — строго отчеканил он, не переставая сканировать взглядом.

Обдумав, я киваю и медленно подвигаюсь к нему ближе. Тяну молнию вниз, спуская штаны. Его рука оказывается на моих волосах, сгребая их.

— Зубы свои спрячь, иначе выбью.

— Как пожелаешь, — прохрипела я и продолжила свое дело.

Он, потянув меня за волосы, подтянул мое лицо к себе, его дыхание было теплым и едва ощутимым. Его большие, глубокие зрачки внимательно смотрели на меня, словно пытаясь загипнотизировать.

— Смирилась? Иль может замышляешь что-то?

— Смирилась, — ответила я прямо в его губы и опешила.

Беспощадные руки опустились с волос к пояснице, сжали бедра и придвинули ближе к себе. Его язык властно завладел моим, не позволяя увернуться.

Он сминал мои губы, терзал, оставляя на них привкус виски. Я почувствовала, как он пьян, и будто сама напилась вместе с ним. Но быстро отстранившись, мужчина сжал мой подбородок между большим и указательным пальцами.

— Ебаная жизнь засунула тебя в мои враги. Но будь ты обычной девкой, я был бы мягок с тобой. День и ночь целовал твои губы, вероятно, нежно имел. Ты не виновата, возможно, так и есть, но в твоей крови течет его кровь. Это правда подстегивает не иметь тебя, а насиловать. Не любить тебя, а использовать и мстить.

Эти слова кажутся мне знакомыми — ведь несколько недель назад он говорил мне об этом, хотя не так подробно и откровенно..

Я его враг. Он мой враг. Между нами не может быть ничего другого. Виски сегодня ночью развязал его язык, раскрыл то, о чем он иногда думает. Но каждое его слово вызывает у меня раздражение — внутри бушует яростная злость.

— Я не виновата, Далмат. Я не выбирала в какой семье родиться, — шепчу, делая вид, что мне больно.

— И это правда, — согласно кивает он. — Это ебаное понимание не дает мне причинять тебе боль в полной мере. Если бы ты родилась в теле мужика, то уже давно бы глотала пули, ощущая, как ломаются по очереди твои руки. Ты бы умирала долго и мучительно. Но как видишь, ты живая — вместе со своей шавкой. Только за это ты должна быть благодарна мне.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Его слова вызывают у меня диссонанс. Мозг мгновенно вырывает из контекста лишь одно слово. Неужели это животное всего лишь воспроизвело картину, но не сделало ничего?

— Чья кровь была, Далмат? — осторожно спрашиваю.

— Твоей шавки, — ухмыльнувшись, он отвечает.

— Но…

— Не вся, отродье, — прерывает меня он, делая глоток виски. — Я наглядно показал тебе, что может с ней случиться, если еще раз решишь прихлопнуть меня. В тот раз я позволил тебе подстрелить меня, но в следующий раз не позволю. Сначала огребет собака, а потом ты.

— Позволишь увидеть ее?

— Старайся, черныш, — взяв за волосы, он припечатал меня лицом к паху. — Лучше старайся. И тогда я подумаю.

Засовываю подальше свою гордость, обиду и горечь. И позволяю его члену оказаться внутри моего рта, который с первых толков начинает грубо долбить. Только ради малышки.

Если я люблю, я сделаю многое ради любви. Возможно, это мой минус, но по-другому я не могу — я человек и помню о человеческих качествах. А вот большую часть людей эти качества забыли. Но это продолжится до тех пор, пока судьба не сведет их лбами, напоминая о них.

Я человек. Я сильнее собаки, но слабее мужчин. Мужчины же сильнее нас всех вместе взятых, но почему-то эта сила редко направляется на защиту тех, кто слабее их. Тогда какой в ней смысл?

Почему сейчас принято говорить, что если мужчина слаб — значит он телка? Телка — это самка крупного рогатого скота, еще не имевшая потомства. Но в итоге она рожает и становится коровой. Вдумайтесь: чтобы стать коровой, она должна родить и преодолеть мучительные боли! Также телка — это молодая девушка или женщина, которая рожает, работает, преодолевает препятствия и воспитывает детей. На ее крепких плечах держится уют дома, порой — и серьезные проблемы, болезни. На ней держится большая часть жизни и стабильности.

И вот какой-то ослауб решил называть нас телками, а другие вместо того, чтобы встать на защиту, подхватили эту идею. А теперь еще и слабых мужчин награждают этим званием.

Что же, тогда я призываю: мужчины не достойны произносить это слово, потому что они теперь «никто». Я считаю, что несправедливо объединять всех мужчин под одним ярлыком. Называть себя мужчиной может только тот, кто действительно этого заслуживает. А выходит так: первая часть — доблестные защитники, которые стараются, помогают, работают не покладая рук, воспитывают детей и вкладывают в них лучшие качества — называются мужчинами. Вторая часть — те, кто пьют, избивают женщин и детей, прибегают к насилию при малейшем несогласии, сидят на шее у женщин — тоже называют себя мужчинами. Разве это справедливо? Я считаю — нет.

Поэтому сейчас есть настоящие Мужчины и те самые Никто.

И этот тот самый «Никто» сейчас кончает прямо мне в рот, при этом гортанно рычит и блаженно прикрывает глаза. Увидев, что я не собираюсь глотать, он заставляет это сделать своей огромной лапой.

Ничего, скоро я накормлю его спермой.

«Никто» планирует покинуть меня, но остановившись у двери, вдруг резко разворачивается.

— Не спи. Я приду тебя трахать, — проговорил и двинулся к выходу.

— Не получится, — морщась, прошипела я. — У меня месячные.

Он не поверив, приблизился. Рукой быстро стянул шорты, затем трусы, обнаруживая небольшой кусок полотенца, пропитанный кровью. Прокладки эти изверги мне не дали.

Молча отошел, сделав новый глоток виски. Отвернулся и пошел прочь.

А я натянув все обратно, вырубила свет и улеглась в кровать, прикрыв глаза. Сон постепенно обволакивал, принимая в свои объятия, но не надолго.

Через десять минут тяжелые руки оказались на моих ягодицах, его отвратительный запах словно колючий ободок обвил мою шею, а зловещий голос прошептал мне на ухо:

— Я приказал тебе не спать.

— У меня месячные, — ответила, приоткрыв глаза.

Он тяжело дышал в затылок. Комната моментально наполнилось запахом алкоголя.

— Я не брезгую, — вдруг сказал он и резко перевернул к себе. — Люблю свежую кровь. — От его слов поплохело и мгновенно затошнило.

Этот «Никто» перешел окончательную грань. У него не осталось шансов на спасение, милостыню. Он падет от моей руки.

Тело неожиданно яро начинает сопротивляться, отвергать его, руки пытаются оттолкнуть эту тушу. Но скрутив меня, он избавляет от одежды и одним толчком входит на всю длину, выбивая из меня крик.

Его движения размашистые, неприятные, словно у девственника, который только учится трахать. Как я уже говорила раньше, я люблю секс и попробовала немало партнеров, но таких — нет. Я сразу же останавливалась и уходила домой. Я не считаю себя достойной плохого секса.

Низ живота сильно болит, внутри все горит. Хочется поскорее избавиться от его твердого члена. Адская боль заставляет мычать в подушку.

— Прости пожалуйста, но мне не нравится. Твой брат брал меня лучше. Позвони ему, спроси, как он это делал, — не сдержавшись, проговаривала я, готовясь к удару, но он так и не последовал.

«Никто» приостановился, затем и вовсе вышел с хлюпающим звуком.

Только рука успела обхватить мою шею, вдавливая в кровать. От этого жеста я захрипела, ощущая нехватку воздуха.

— Если ты обманула меня, отродье, тебе пиздец.

А потом оторвавшись от меня, он рванул на выход, оставляя меня одну с болью между ног, которая прошла только к утру.

Сегодня поздняя глава???? Хочу предупредить: скоро будет слишком много стекла, корвалол нам пригодится...

Глава 20. Демид

— Ты трахал мою игрушку?! — на конце провода слышен громкий рев моего младшего братца. Он рвет и мечет, и я понимаю, что его довел до такого состояния сладкий ротик моей бабочки.

Не сложно догадаться при каких обстоятельствах она это сделала. Кружка с американо тут же летит в стену.

— Ты попытался засунуть в нее свой член? — спокойно, но в тоже время устрашающе интересуюсь я.

— Ты че, братец? Опух?! Или забыл, что изначально игрушка принадлежала мне? — рявкает он в ответ, стуча зубами.

Принадлежала бы, если бы я не опередил тебя, ублюдок.

Я не спешу открывать ему правду, которую таю в себе уже несколько лет. Позже. Сейчас не время.

— Ты никогда не умел делиться, — усмехаюсь я. — Но я научился забирать самостоятельно.

В детстве это были машинки, в подростковом возрасте — внимание, а сейчас — девушку, от которой я без ума.

Братец отличался от меня взрывным характером. Им часто руководили эмоции, и это его слабость, которая в конечном итоге погубит его. Он всегда кричал о том, какой он крутой и известный мафиози, пока я молчал в тряпочку. Но в конечном итоге я окажусь тем самым крутым. И для этого мне не нужно слабое звено — достаточно чуть-чуть, самую малость. Я воздействую через других.

Я позволил ему забрать ее. Жалею ли я? Не жалею — я сгораю от мысли, что он может ее трогать, пытаться сделать своей. Но вскоре остываю, потому что как бы он ни старался, ее сердце ему не принадлежит. Все его жестокие действия этому мешают. В ее сердце только ненависть и от этой мысли мне легче.

Сейчас мне нужно, чтобы он отвлекался. И так получилось, что больше всего он отвлекается на ту, которая мне не безразлична. Лжеотец изначально отдал ее ему, хотя в начале обещал мне ее оставить. Он думал, что я смирился. Он привык, что все всегда подчиняются и выполняют его хотелки. Я не все и да — я не смирился. Не с этой девушкой и не с тем, что он сделал моей матери.

Он сделал ее своей любовницей, а затем кинул совсем одну беременную, без малейшей копейки. А спустя несколько лет объявился, словно добрый папочка. Дал денег и жилье, позже упрекая этим.

— Сегодня игрушку заберешь, а завтра власть и сердце вырвешь из груди? — голос брата возвращает в реальность.

Заберу. Истреблю. Всю вашу конченую семейку, к которой я никогда не хотел принадлежать.

— Как смею, братец? Разве я когда-то был против тебя? — скалюсь, выдыхая дым.

— Никогда. Но что мешает тебе сделать это прямо сейчас, сученыш?

— Братская любовь, уебок. Забыл? Мы остались друг у друга одни. Так что нам как никогда нужно держаться вместе.

Он замолкает, успокаивается, а затем начинает говорить спокойно. Я, как всегда, воздействовал на него словами о семье. Он так жаждет их слышать, чтобы убедиться, что я помню о них, а получив это — успокаивается и перестает контролировать ситуацию.

Как мало нужно для травмированного, сломанного мафиози — убедиться, что он кому-то нужен.

Изначально он рванул в жестокий мир именно за этим. Потому что был брошенным щенком, сам того не подозревая. Никому не нужный щенок — ни матери, ни отцу, ни даже сестре. Лжеотец неспроста отдалил его от себя. Братец уверен, что все делалось для того, чтобы он стал сильнее и крепче — так заботился о нем его папаша. Но на самом деле он — жалкий трус. В детстве мы не представляли для него опасности. А повзрослев, могли легко забрать его «трон», за который он крепко держался корявыми зубами и ногтями. Только по этой причине он отвернулся от меня и брата, отправив нас на другой конец страны и оставив без копейки. При себе он оставил только женщин — тех, кто не представлял для него угрозы. Этот человек никогда не любил делиться — даже с собственными детьми. И сейчас я вижу то же самое в братце.

Не родная сестра унаследовала любовь к сводным, не родной братец — его гнилой характер. А я унаследовал его ненависть и обратил ее против него самого. Он это чувствовал в последний момент жизни.

В их гибели виднеется мой небольшой почерк. Но братцу об этом пока не стоит знать. Позже.

На следующий день я оказываюсь под городом, который славится своей интересной исторической историей.

Машина паркуется у ангара, рядом с другими.

Строгий взгляд мужчины сканирует меня с недоверием, вокруг стоят люди, готовые в любой момент броситься защищать своего лидера. Мои люди тоже неподалеку, ждут моего сигнала.

Встреча кажется безобидной, но кто знает, что произойдет через минуту. Мы — люди серьезные, и каждый из нас ценит свою правду.

— Приветствую, — киваю я мужчине, который годится мне в отцы.

Черный тяжелый взгляд не отрывается от меня, пытается прочитать все эмоции на моем лице — которых давно уже нет. Я научился управлять ими.

— Время идет, я начинаю жалеть, что принял твою помощь, — наконец-то подает свой голос он.

— Я не жалею, и вам не следует этого делать. Все идет так, как должно быть.

— Должно быть? — взрывается он. — Моя дочь до сих пор у этого ушлепка, а я стою здесь с тобой, пытаясь вытащить каждое твое слово клешнями.

— Я ничего не скрываю. С моей стороны все движется в нужное русло. А с вашей?

— Его люди за границей выловлены. Я их поместил на нейтральной территории. Своих — на их место. Этот ушлепок не заметил и не обращает внимания на лица. Теперь они передают мне всю информацию.

— Блестяще. Здесь его люди тоже играют на нашей стороне. Пришлось задействовать многое. Были и бесстрашные, без семей за спиной — им пришлось отрезать языки.

— Отрезаны языки, но не руки. Ими они могут дать сигнал ему.

— Не смогут. На их телах датчики, как только сделают лишнее движение руками, они тут же сгорят заживо.

— Какая глупость! Эти датчики они с легкостью могут снять.

— Не смогут, они под кожей.

— И как ты провернул это? — смотрит на меня с недоверием.

— Сильное снотворное. Его кухарка подсыпает в еду снотворное.

— И он каждый день ест дома? Не верю!

— Я же сказал, мне скрывать нечего. Конечно, он не ест дома каждый день, но вырубать его каждый раз нет необходимости. Только тогда, когда это действительно нужно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Моя дочь питается там, и ты тоже травишь ее снотворным?

— Я люблю вашу дочь и никогда не причиню ей вреда, — без колебаний отвечаю на его нападки.

Я давно связан с этой семейкой. Вначале я работал с Кириллом Нагаевым, который был еще жестче своего папаши. Его методы были жестокими и зачастую неизвестными. Он не доверял мне, и я не осуждал его — потому что полностью доверять мне не стоит. Я непредсказуем и хитер. Сегодня я на твоей стороне, завтра могу оказаться против тебя.

Впервые я вышел на него в начале зимы. Узнал, что он копает под мою фальшивую семейку. У меня давно есть связи по всей России, поэтому узнать об этом было несложно. Так мы начали сотрудничать. Он уже знал, что я — внебрачный сын, который ненавидит своего отца, и планировал связаться со мной позже — но я опередил его.

Он интерпретировал свои мотивы лишь частично. Я не знал, что он именно замышляет, пока мне не сообщили, что люди Лжеотца ворвались в дом и расстреляли его. Перед этим заставили смотреть на насилие его жены, а потом прихлопнули их вместе.

Младший Нагаев все подстроил так, будто отец хотел кинуть своих людей — якобы он больше не хочет сотрудничать и собирается уехать за границу, сжечь все улики. Кириллу было проще сделать это после того, как я рассказал ему о том, как сильно горе-папаша любил кидать своих людей.

Моей задачей было лишь не вмешиваться в его планы — что я успешно и сделал. Кириллу также было важно знать, с кем работал паршивый мой отец. Он бы узнал это и без меня, но так все произошло быстрее.

За помощь он мне ничего не обещал и прямо об этом говорил.

Но он не знал, что я давно жажду его сестру, и рано или поздно я бы пришел за ней.

Зачем все это сделал? Все было очень просто.

Первое — уничтожить отца. Я бы сделал это позже, но так вышло гораздо лучше.

Второе — отвлечь внимание Кирилла. Мне нужно было показать, что я на его стороне, и что не стоит считать меня врагом.

Третье — создать себе подушку безопасности, чтобы иметь возможность действовать без риска.

Как и говорил ранее, я бы пришел за его сестрой совсем скоро. И, поняв, каким человеком он является, убедился: он просто так не отдаст ее мне. Ради ее защиты он уничтожил семью врагов без жалости — и это многое говорит о нем. Поэтому я знал, что информация о смерти родителей быстро дойдет до моего брата, поэтому мгновенно сообщил об этом младшему Нагаеву. Так я направил все его внимание на ожидание приезда Далмата. Знал, что когда тот появится, между ними начнется война. А пока они сражались, я бы забрал свою бабочку. Постепенно влюблял бы ее в себя, чтобы в дальнейшем она не захотела уйти.

Но Далмат перехитрил меня, словно почувствовал мои мысли. Он объявился раньше срока и вместо того, чтобы идти войной, решил не высовываться и исподтишка навредить своему врагу — а затем забрать мою маленькую.

Так я потерял союзника и был вынужден строить новый план на ходу. Вдохновившись ситуацией, я решил заключить договор с его отцом: рассказал о своих интересах и о том, ради чего готов предать своего брата — о своей неземной любви к его дочери.

Теперь я сотрудничаю с Дмитрием Нагаевым — человеком, которого так ненавидел мой папаша. Скорее всего, от увиденного он перевернулся бы в гробу.

Дмитрий Нагаев — человек мягкий и податливый, но в то же время строгий и серьезный. Его карие глаза не спешат доверять незнакомцу: они внимательно изучают, тяжело сканируют собеседника. И даже после этого остаются холодными, словно ледяной взгляд способен проникнуть сквозь любую маску.

Моя единственная цель рядом с ним — чтобы он развязал войну с братом. Пусть этот мерзавец наконец-то отвлечет свое внимание от моей бабочки, которую я так хочу видеть рядом с собой, и отправится прямиком в ад к своим родителям.

Все делается ради двух вещей: ради уничтожения семьи Децла и ради дочери семьи Нагаевых. Ну а если потребуется — я прикончу и их всю семейку. Тогда я смогу зажить спокойно, зная, что больше не придется делить ее ни с кем.

— Дальнейшие действия? Я хочу видеть свою дочь! — строго интересуется он.

— Можем начинать постепенно вторгаться к нему внутрь. Его руки больше не удерживают власть, — с удовольствием произношу я.

Нагаев изначально хотел пойти войной, но мне это было совершенно невыгодно. Зная младшего брата и о его связях, я понял, что это безумная идея. Какая бы сильная и уважаемая ни была семья Нагаевых, братец с легкостью мог их уничтожить. В его кругу есть жестокие мафиозные семьи из Чикаго — это вам не просто политические игры или слабые конкуренты.

Поэтому я надавил на Нагаева правдой и добился того, что теперь он действует постепенно: раз за разом ослабляет брата, чтобы в будущем нанести удар, зная, что его мощное окружение не сможет его прикрыть или остановить.

Я не смогу справиться в одиночку. Я не настолько глуп. Я мыслю головой, а не эмоциями. Да и наблюдать со стороны и немного подкидывать дрова в пламя — куда приятнее и интереснее.

Мой триумф совсем близко. Главное продолжать контролировать братца, иначе все пойдет по одному месту.

Бабочка возможно ненавидит меня, но она еще не знает, что именно я спасу ее. Я всегда буду спасать ее.

Глава 21. Далмат

Прошли несколько дней. Сегодня наступил тот, который я так долго ожидал.

Пакеты со шмотками приземляются рядом со мной, пальцами раскрываю их и заглядываю внутрь. Обнаруживаю нужные тряпки и киваю.

Мужик исчезает на чердаке, а я потягиваю виски, читая новости. Сегодня чувствую себя лучше. До этого спал как гребаный хорек, а когда просыпался, чувствовал, как голова пухнет и толком не соображает. Терять контроль — хреново, я вам так скажу.

Мужик возвращается и показывает платье.

— Ты разучился выполнять команды? — спрашиваю я. — Я приказал отнести ей платье и напялить его на нее.

Он что-то показывает пальцами, вытаращив глаза.

Отставив бутылку, я подскакиваю к нему, хватая его за воротник рубашки.

— Для чего тебе язык, гондон? Говори, блядь! — требую я.

Он машет головой, испуганно озираясь. Беру нож, которым нарезал себе колбасу. Кухарку сегодня увезли в больницу, новая приедет только завтра. Поэтому пока самостоятельно питаюсь. Надавливаю на глупую морду, а не увидев нужное мне подчинение, упираю нож в его подбородок.

— Раскрой свою пасть. Я покажу тебе каково не слушаться моих приказов! Без языка оставлю тебя, гондон!

Его твердое тело трясется, он чуть ли не хнычет блядь, ей богу. Но он наконец-то раскрывает рот, заставляя меня остолбенеть на несколько секунд.

Языка нет. Рана еще не зажила ни хрена.

— Какого хуя? Кто блядь посмел?

Злость накатывает постепенно. Осознание бьет под дых: думал, что люди в доме молчат потому что боятся говорить — не хотят попасть под горячую руку, как предыдущие на их месте.

А они… без языка? Твою дивизию, блядь!

— Напиши мне кто! — даю ему нож, со стола скидываю скатерть. Хочу увидеть имя предателя на столе.

Он снова машет головой из стороны в сторону, сопротивляясь.

— А ну пиши! — наклоняю его лицо к столу и даю в руки нож, — Я сказал писать! — громко ору, брызгая слюнями.

Трясущимися руками он ковыряет первую букву, а потом его тело начинает бится в конвульсиях. Нож оказывается на полу, он яро сжимает правую руку и падает вслед за ножом. На его лице образуются мелкие капли пота, он дерет запястье правой руки и кряхтит, тяжело дыша, сжимая зубы. По его подбородку стекают слюни. Запястье становится красным. Следом его лицо превращается словно в красный помидор. Быстро подняв его за шкирку, выталкиваю на улицу, кидаю лицом в снег.

Впервые вижу такую картину, от этого не понимаю, что происходит. А далее и вовсе отскакиваю от него. Мужик поднимается, падает и на моих глазах начинает гореть. Другие мои люди успели сбежаться и теперь благополучно тушат недоумка.

Оставляю их и быстрым шагом вхожу в дом, поднимаюсь по лестнице, оказываюсь на чердаке.

На старой кровати лежит привлекательное тело в черной сорочке. Ее черные длинные волосы свисают на пол, она лежит горизонтально, чуть ли не головой вниз, мирно сопя. Глаза опускаю на часы: ровно двенадцать дня. Гребаная королева, привыкшая долго спать.

— Подъем! — трясу ее, но она совсем не реагирует. — Вставай, дурная! — сильно тяну за запястья от бушующих эмоций.

Она невнятно мычит, а потом наконец-то открывает глаза и шарахается.

— Рядом со мной не спят до обеда, уясни это, блядь! — рявкую на нее, а отродье непонимающе моргает в ответ.

— Обед? — интересуется она, приподнимаясь. — По ощущениям будто я поспала немного, — отворачивает голову в сторону.

Беру ее лицо в руки и поворачиваю на себя, начиная вглядываться в глаза. Но читаю в них только растерянность и еще немного негодование.

— Ты изуродовала моих людей?

— Что ты несешь, Никт... Далмат? Можно мне лучше таблетку от головы?

В голове что-то щелкает. Последний раз глянув на нее, разворачиваюсь, кидая через плечо:

— Готовься. Сегодня особенный день.

И особенность его заключается не в том, что сегодня в России празднуется Новый год.

Спускаюсь по лестнице, осознаю, что у нее сейчас такие же симптомы, как были у меня в последнее время. Ранее за ней это не наблюдалось.

Собираю людей, каждых проверяю. Меньшая часть без языков, с какими-то хуйнями под кожей. Большая же с языками, без чипов, но тоже строят сраных молчунов.

Одному без чипа я пристреливаю руку. Толкаю его в особенную комнату. Берусь за его гриву и наклоняю вниз, прямо в унитаз. Он дергается, мычит. Сдается быстро и дает знак рукой. Выдергиваю и подхожу к раковине, мою руки. Через зеркало наблюдаю за тем, как мужик трясется и вытирает лицо бумагой. Морщусь.

Не советую кому-то оказаться на его месте. Это мерзко. Советую оказаться на моем месте. Это превосходно.

— Он пригрозил убить родных.. Тень, я бы никогда, — начинает мямлить.

— Кто? — складываю руки на груди, склоняю голову на бок.

— Дмитрий Нагаев. Вышел на меня через мать. Ее спрятали в неизвестном месте.

— Я уничтожу его, — прогрохотал я в ответ и вышел прочь.

Решил воздействовать на меня через моих же людей? Что ж, я принимаю твой ход конем. Только я докажу тебе, уродцу, что получился твой ход «хуем».

Приказываю главному избавиться от крысенышей в моем доме, которые теперь подчиняются моему врагу. А затем набираю нужный номер, меня приветствует женский голос, произношу секретный код и добираюсь до мужского голоса.

— Салам, брат. Цхьана операцина оьшу нах, кечбина*

Чеченский давнишний брат реагирует быстро, обещая выполнить все в лучшем виде.

Рассаживаясь по машинам, предупреждаю о командах и готовности. Рядом сидит снова непонимающее отродье. Она пытается расспросить, но, не получив ответа, закатывает свои черные глаза. Глазами прохожу по ее образу. Обычное черное платье в пол облегает стройную фигуру, делая ее сексуальной. Прямые длинные волосы вкусно пахнут цитрусами. На ее запястьях виднеются браслеты, которые я лично выбирал. Я ничего не смыслю в украшениях, но выглядит нормально. Подобрал стилиста, который без всяких вопросов взялся за нее. Он пытался что-то вякнуть про состояние ее волос, но я быстро заткнул его. Моя главная цель — преобразить ее так, чтобы она не вызывала подозрений, и я добился этого.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Время идет. Я отпив виски, предвкушаю интересный для меня вечер.

Мои мысли прервал трель телефона. Сестра.

— Матя, — первое, что говорит она и неожиданно рядом со мной слышится смехуечек от отродья. — Пообещай, что выполнишь мою просьбу.

— Не обещаю, — строго кидаю ей. — Жди команды и выполняй.

Сестра все это время бегала вокруг младшего сосунка. Старший Нагаев давно ее принял. Младший выкобенивался. Оля несколько раз уведомляла, что слышала их ссору по этому поводу. Меня это радовало.

Она рассказала об одном вечере. Старший Нагаев решил устроить вечер знакомств, на котором моя сестричка, уловив удачный момент, нырнула в его кабинет и откопала нужные мне бумаги. В них говорилось о переговорах с одним человеком, которого я ещё не успел пробить, но мои люди этим занимаются. Также она заметила информацию о его главных банках, где хранятся его огромные суммы. Это не то, что я искал. Но раз уж так — скоро я его обчищу, а вначале — грохну. План идет не так, как я изначально задумывал. Но я ничуть не расстраиваюсь.

Сегодня вся их уродливая семейка собирается в одном месте, и я с превеликим удовольствием туда загляну. Изначально я собирался сделать это с другими намерениями, но из-за последних выходок отца отродья я меняю планы на сто восемьдесят градусов.

Оставлю ли я отродье? Нет. Она мне больше нахрен не нужна. Сегодня она тоже падет — так же, как и все ее члены семьи. Поэтому сейчас, когда я выключаю телефон, я оборачиваюсь к чернышу и быстрым движением наклоняю ее голову к паху, освобождая попутно член.

— Увлажняй, — приказываю и прикрываю глаза, когда она выполняет команду.

Вдоволь насладившись и мазнув губами по ее шее, рву трусы, вхожу внутрь на всю длину. Двигаюсь быстро, не позволяя перевести ей дух.

— Последним из членов в твоей пизде окажется мой. Ты этому рада, черныш? — вгрызаюсь зубами в ее нижнюю и получаю в ответ ненавистное шипение.

— То и дело молилась, — ерничает отродье.

— Я слышал твои молитвы, поэтому перед смертью дарю свой член, — собственнически касаюсь кончиками пальцев ее ключиц, не переставая долбить не податливое тело.

— Убьешь меня?

— И не только тебя. Но чтобы этого не произошло раньше времени, знай — в том месте среди гостей мои люди. Они будут считывать все твои эмоции, поэтому, если решишь кому-то рассказать, получишь моментально пулю в лоб.

Она замирает. Меня это совсем не устраивает, поэтому шлепнув ее по заднице, я жестко впиваюсь в привлекательные ягодицы и со всей силы вклиниваюсь между ее ног. Даже не дождавшись ее извержения, заканчиваю первым. Прямо в нее.

Сунув салфетку ей в руку, я отворачиваюсь к окну.

Кнопочный телефон завопил от смс, и я, удостоверившись, что все идет по плану, откинул голову назад. Отродье рядом притихло, подрагивая. В последнее время она стала тише. Похвалил бы ее, да не к чему — будущему покойнику уже достаточно секса и моей спермы.

Ее тело знобит, поэтому она быстро закутывается в шубу, которую ей подарил мой братец. Кстати о нем. Сегодня целый день он не выходил на связь, а его поведение в последнее время меня жутко настораживает. Но я прошерстил все, с моими врагами он не сотрудничает. Это для меня важно.

Он никогда не любил мстить, даже когда поругался с отцом. Отец боялся за сестру, поэтому, узнав о ее сексуальном влечении к сводному брату, кинулся на него. Тот пытался что-то доказать, но отец не желал его слушать. Погнал его из дома, пообещав: если сунется еще раз — отберет все до копейки. Осуждал ли я отца? Первое время — да. Потом поставил себя на его место и понял — он поступил правильно. Брат, видя влюбленные вздохи сестры, ничего не делал; наоборот — будто специально подпитывал ее интерес к себе. Я пытался с ним поговорить, но он не слушал. Так он сам добился худшего исхода. Я не понимал этого придурка. Мы ведь были свидетелями этой больной любви. Для чего наступать на те же грабли? Одним словом — гондон.

Машины подъезжают к огромному зданию. Пару человек выходят и ожидают возле нашей машины. Я разворачиваюсь к отродью и грозно отчеканиваю каждое слово:

— Улыбайся, делай вид, что все в порядке; от лишних вопросов увиливай. А вообще лучше молчи — за тобой следят.

Она потерянно прикусывает губу и залипает на окне.

— Быстрее двигайся, дурная,— толкаю ее вперед и открываю дверь.

Шоу начинается, дамы и господа. Сегодня я дойду до своих желаний — прикоснусь собственными руками к ним. Отсчет пошел.

Цхьана операцина оьшу нах, кечбина(чеченский)* -

Для проведения операции необходимы обученные люди.

Сегодня должен был быть выходной, но уж дюжо я хотела поделиться этой главой)) Завтра та самая глава….

Глава 22. Кира

Ступаю по мраморному полу. Раз. Два. Три. Задерживаю дыхание, а подойдя к нужной двери, медленно выдыхаю.

Это случится. Прямо сейчас. Но счастье в груди не спешит застревать — там обосновался лютый страх.

На протяжении месяца я держалась стойко, не позволяя ему управлять мной. А сегодня потеряла контроль — и теперь он заставляет меня дрожать так, будто всю ночь пролежала в холодном снегу.

Открываю дверь и глазами ищу что-то родное. Мгновенно нахожу это в карих, строгих глазах брата. Он нажимает на кнопку инвалидной коляски и подъезжает ко мне, чуть ли не сбивая с ног. Его рука оказывается у меня на талии. Он подтягивает меня к себе и быстрым движением усаживает на колени — как в детстве.

— Засранка. Я рад тебя видеть, — кому-то может показаться, что он слишком сухо встретил сестру, которую не видел долгое время, но только не мне. Поверьте, эта его радость говорит о многом.

— Братик… — прошептала я и уткнулась в его грудь.

Его знакомый аромат свежести и домашнего уюта мгновенно проник в каждую клеточку моего мозга и послал сигналы по всему телу. Этот запах словно стал мостом между прошлым и настоящим, напоминая о беззаботных днях, когда все было проще.

Внутри все сжалось от переполняющих чувств: радости, боли и надежды, страха. Сердце словно кровоточило, когда меня накрыли еще несколькими парами рук сверху. Я молча задышала ими, вдыхая каждую частичку — не упуская ни одной. Их разговоры, запахи… Как же я мечтала ощутить все это, находясь взаперти, лишенная возможности видеть их. Я всеми силами помогала себе дожить до этого дня. И ночью, уткнувшись в подушку, мечтала услышать их голоса, увидеть их лица — почувствовать тепло их тел. И вот теперь, спустя почти месяц мучительной изоляции, передо мной стояли они — живые, родные, целые.

Я смогла. Я вытерпела.

Глаза наполнились слезами — их было сложнее удержать рядом с близкими. Одна слезинка выпорхнула и скатилась вниз, но на середине пути ее остановила мамина рука. Взяв ее за пальчик, я принялась целовать каждый из них — прижимая к себе как можно крепче, словно боясь потерять.

Трепещущее сердце билось так быстро и сильно, что казалось — сейчас вырвется из груди. Поцелуи папы в макушку заставили меня трепетать как нежную бабочку — ту самую бабочку, которую так хотел увидеть Демид. Он бы увидел ее — если бы пошел навстречу мне. Если бы позволил мне уединиться с семьей. Я бы отблагодарила его за все и дала бы ему все то тепло и любовь, которых он так желал. Но увы: он выбрал другой путь к завоеванию моего сердца. Там сидит глубокая любовь к семье — а Демиду там не место.

Душа впервые за долгое время наполнилась теплом и одновременно острым ощущением утраты: ведь за этот месяц я потеряла часть себя. Но я справлюсь — верну ее обратно. Потому что рядом будет моя опора — моя семья. И даже в самой темной тени я найду силы держаться за них крепко-крепко. Потому что именно они — мой свет в конце туннеля.

Страх напоминает о себе. Посылает мысли о том, что все может снова разрушиться. Я не хочу об этом думать, я хочу наслаждаться — сидеть всю вечность в объятиях родных.

— Пожалуйста, дайте время, — шепчу про себя. — Еще чуть-чуть. Я не насладилась.

Мои мысли остаются без ответа. Журналисты окружили нас, из-за чего пришлось подняться на определенное место, где они не смогут до нас достать.

Кусаю до крови губы от переживаний. Крепко держусь за коляску брата, стоя позади него. В ушах звучат многочисленные голоса. Папа вещает пожелания в Новый год. Он безмятежно улыбается, рядом стоит мамуля, поддерживая его. Она делала это всю жизнь. А что если она делает это в последний раз?

Нет. Нет. Молю. Не думай об этом, Кира. Не представляй их мертвыми. Ты придумаешь что-нибудь, ты их спасешь.

Наплевав на все, поворачиваю голову в сторону папы.

— Папуль, — тихонько зову его.

Но он меня, к сожалению, не слышит. Услышали другие — те, кто не должны были. Один из журналистов резко повернул свою камеру на меня, недобро улыбнувшись. Пришлось опустить глаза на макушку брата. От этого понимания затрясло. Вот о чем говорил Далмат, когда имел в виду, что среди гостей будут его люди. Они под прикрытием журналистов. О, черт!

Я включаюсь в разговор и только сейчас замечаю рыжую девушку, которая встала рядом с нами. Она взволнованно поправляет волосы, озираясь по сторонам. Кто она?

Спустя некоторое время узнаю — это будущая жена моего брата.

О боже… Нас будут показывать по телепередачам. Нас может увидеть София. Она подумает, что братец нашел ей замену, ей будет больно. Я уверена в этом, потому что ее сердце еще не отошло от любви к Кириллу. Но я верю, что это скоро произойдет.

Впервые за долгое время начинает говорить братец. Он говорит четко, строго, без сожаления. Рыжая девица не выдерживает колючей правды и вдруг срывается — убегает, оставляя всех в недоумении.

Я замираю. Потому что при беге ее волосы взлетели вверх, открывая уши. В одном из них я заметила маленькую черную вещицу. Что это? Наушник?! Проклятие!

Она странная и непростая. Что-то в ней отталкивало и настораживало все это время — а теперь догадки о том, что она работает на Далмата, усилились.

Крепко ухватившись за ручки коляски, я начала строить план в голове.

— Простите! — прервала я голоса. — Моему брату плохо, я увезу его, — проговорив это, я устремилась к выходу, игнорируя любопытные взгляды.

— Что происходит? — тихим шепотом спросил братец, а я, настроившись, вцепилась взглядом в белую дверь.

Моя цель — увезти брата, а затем вернуться за родителями, которые остались позади.

— Что это за дверь? — заметив ее, спросила я. Оглядываясь, поняла, что до выхода слишком далеко, и могу потерять время.

— В душе не чаю, Кира. Ответь мне: что, блядь, происходит? — с раздражением произнес брат.

Быстро открыв дверь, я включила свет и затолкала Кирилла внутрь.

— Быстро дай мне оружие! — прикрикнула я, вытягивая руку. — Я молю тебя: ничего не спрашивай. Просто сделай так, как я прошу! — нервно оглянулась и вновь посмотрела на недовольного брата.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он без слов протянул мне черный пистолет, не отрывая взгляда.

— Посиди здесь.

Затем словно пуля выбежала из пустой комнаты и рванула к выходу, прикрывая за собой дверь. Зал встретил меня перепуганными криками, стрельбой и… водой. Вода была повсюду и стремительно набиралась. Подняв голову, я заметила на потолке незаметную дырку с широким шлангом. Вода лилась прямо вниз быстро и объемно.

Глазами стала искать родителей. Но не смогла их найти. Большинство людей ломились к выходу, чуть ли не снося меня с пути. Мне пришлось прижаться к стене.

Вода доходила уже до колен. Я рванула к тому месту, где в последний раз видела родителей. Передвигаться становилось все труднее — поэтому остановилась и сняла зимние сапоги, продолжая путь босиком.

Сердце подкралось к горлу, когда человеческие крики усилились. За дверью этого зала раздавались оглушительные выстрелы и всхлипы. Обернувшись на минуту, я увидела в небольшой щели, как замертво падают несколько людей.

— Кира! Где Данил?! — меня схватил молодой мужчина, рядом с ним стояла знакомая блондинка. Кажется, ее звали Алина.

— Какой еще Данил?! — закричала я. — Где мои родители?!

— Твой брат, Кира! Где он? — спросил он.

— В комнате. Там, — указала я и только сейчас осознала всю трагедию. — О боже. Спаси его! Я не знала, я хотела его спрятать! — затрясла парня, испуганно вопя. — Где родители? — обратилась к блондинке. Парень двинулся в сторону брата.

— Когда вы ушли, они последовали за вами. Туда, — трясущимися руками она показала на выход, там где не прекращалась стрельба.

Каждая клетка тела затрясло от страха. Я повернула голову к окну и толкнула девчонку в ту сторону.

— Вылезай! Иначе утонешь!

Затем рванула в самое пекло, держа наготове пистолет. Вода не щадила: она уже полностью касалась моего живота. И идти становилось все труднее — приходилось плыть и грести одной рукой.

Платье полностью промокло, прохладная вода и страх заставили меня сильно дрожать и стучать зубами.

— Где вы? Мама и папа, отзовитесь! — крикнула я от беспомощности. Глаза искали выход, но не находили. Все двери были забаррикадированы. Уродливый Далмат все продумал до мелочей: решил потопить нас прямо в Новый год.

Меня заметил человек в маске. Он тут же направил на меня пистолет, и мне пришлось прицелиться и выстрелить первой. Все стрелявшие люди находились наверху, легко убивая тех, кто оказался ниже. Мы были как на ладони у них.

Нас становилось все меньше, рядом плавали трупы. Поэтому, ухватившись за неживое тело, я сделала из него щит. От одной только мысли стало паршиво.

Все огромное помещение наполнялось водой. То, что устроил Далмат в тот день в ванной — казалось, было цветочками. А здесь и сейчас он доказывает, что на полном серьезе купает меня в крови и трупах людей. Хотелось кричать, рвать волосы. Глаза судорожно искали похожие черты, но так и не находили. Мысли трещали по швам — уже было поздно. Только сердце заставляло их продолжать искать. Ведь оно верило: они живы. Они не могли оставить нас одних в этом мире.

— Мама! Папа! — кричала я снова и снова.

Вода достигала груди.

— Кирочка! — вдруг прозвучал родной голос недалеко. Повернув голову, я увидела маму: она плакала и плыла ко мне.

Я впервые вижу ее слезы. Впервые вижу растерянность и боль на ее лице. Она плыла и плыла, немного улыбаясь своей мягкой улыбкой.

Ухватившись за тело человека, у которого во лбу виднелась дыра, я поплыла к маме. От пистолета пришлось избавиться — он мешал и только усложнял ситуацию.

Еще чуть-чуть. Совсем капельку — и мы возьмемся за руки. Осталось два шага.

— Поднажми, Кира! — зло приказала сама себе и ускорилась. Стало тяжело дышать, мокрая одежда и труп тянули вниз.

Оторвавшись от воды, я взглянула на маму и облегченно вздохнула. Она рядом, ее голова коснулась моей руки.

Бах. Бах. На лицо упали капли крови. Мое сердце замерло. Шум в ушах давил на мозги. Весь мир исчез. Я словно выбравшись из своего тела наблюдала за тем, как мой крик сотрясал стены этого большого помещения.

Перед глазами стояли мамин испуг, замирание и ее рот в немом шоке. И пуля во лбу — красивом лбу.

Ее лицо исчезало под водой. Схватив за мамины плечи, я трясла ее и продолжала орать нечеловеческим голосом.

В ее глазах не было понимания, жизни, той прежней любви ко мне. Последнее, что осталось в них навсегда — это непонимание.

Она словно сама себе задавала вопросы:

— За что? Почему? Как будут мои дети без матери?

Я больше не увижу ее мягкой улыбки, не почувствую нежных прикосновений, не услышу ее прекрасный, словно звенящий голосок.

Ее нет. Ей прямо в лоб пустили пулю, наблюдая, как она плывет к своей дочери, пытаясь спасти ее. Заставили дочь увидеть весь этот ужас вблизи, дали надежду — а потом забрали. Твари.

Толчок в плечо заставил меня отшатнуться. Кажется, кто-то из спасающихся зацепил меня, но я не успела разглядеть, кто именно. В следующую секунду вода накрыла меня с головой. Даже под водой я не отпускала родную руку, продолжая плыть и давиться слезами, соплями и слюной. Иногда я выныривала наружу из-за нехватки воздуха, а потом снова ныряла вглубь.

Я не знала, куда плыву. Я не знала, выживу ли вообще. Я не понимала, зачем мне жить. Я сбилась с счета. Ничего не понимала и никак не могла прийти в себя, собраться. Одним выстрелом уроды заставили меня потерять рассудок. Одним выстрелом забрали мою любимую маму. Одним выстрелом сделали меня сиротой.

Воды становилось все меньше. Или я умерла, и теперь не чувствовала ее? Не могу сказать точно. Могу лишь рассказать, как держала холодную руку самой главной женщины в моей жизни и не ощущала пульса. Я ощущала ее карамельные духи, которые перебивали кровь и запах пороха в воздухе. Она ведь собиралась, старательно подбирала образ на мероприятие, духи — все было подготовлено. Планировала вернуться домой и заняться любимыми процедурами перед сном. Она поддерживала свою красоту масками, кремами, любила ходить к косметологу. А я не понимала, зачем она это делает. Ведь для меня она всегда была вечно молодой красоткой.

— А-а-а! — завыла я, прижимая ее тело к себе. — Я люблю тебя, мам. Все делала наперекор, совсем не желала слушать твои советы, но я так тебя люблю. Больше своей жизни, — шептала ей в висок, надеясь, что она меня услышит. Но она безжизненными карими глазами глядела в потолок, не подавая признаков жизни.

— Кира… — тихий голос раздался со стороны. Новый толчок в другое плечо лишь на секунду отвлек меня от мамы.

— Перестаньте, ироды! Дайте мне побыть с мамой! — крикнула я и уткнулась в ее грудь.

Кто-то поднял мое тело, и только сейчас я почувствовала, как меня трясет. Но даже тогда я не отпустила маму, крепко схватившись за нее. Тот, кто меня поднял, понял мои намерения и не препятствовал. Одной рукой он закинул меня на плечо, другой — взял маму. Я продолжала без остановки рыдать, без сил свисая на сильном теле и глядя на любимую мамулю.

Шмыгнув носом, я вдруг почувствовала знакомый и такой родной запах. Это брат. Мой брат спас меня, но не спас маму. Он пришел слишком поздно и обязательно будет за это себя винить.

Он пришел. Сейчас это меня уже ничуть не удивляет.

— Мамуль, посмотри, как он вырос. Теперь он может унести нас двоих, — в бреду продолжала говорить, а потом заскулила громче.

Мысли то и дело путали меня. Сначала делали так, будто я верила, что она живая, а потом подкидывали ужасные картины и доказывали, что она мертва.

Брат шел по трупам. Вода исчезла совсем, унося с собой жизни многих людей, которые, ничего не подозревая, пришли на свою гибель.

А ведь Далмат предупреждал. Я знала, что меня ждет смерть и должна была понимать, что не только меня. Надеялась на что-то, возомнила себя тупой героиней, боялась и переживала. Уродство! В какой момент ты превратилось в бесхребетное существо, которое разучилась думать своими мозгами?!

Нас с мамой вынесли на улицу и разделили. Я кричала, брыкалась, снова просилась к маме, но брат крепко схватил меня и не выпускал из объятий. Он дрожал, но прочно держал за шею, уткнув мое лицо к себе в грудь.

Он тоже потерял ее. Но нашел в себе силы встать на ноги и вынести нас. Еще раз показал, насколько силен его внутренний стержень.

Приоткрыв глаза, я оторвалась от него. Взглянула в пустые глаза, которые казались светились красным в темноте. Неожиданно яркий салют заискрился в небе. Люди беззаботно продолжали празднование, пока мы выживали.

— Я в норме, отпусти, — прохрипела я, так как сорвала голос от крика.

Он выполнил мою просьбу, разлепил руки и отошел. И только сейчас я заметила на каталке маму среди других — рядом лежал черный мешок, а чуть дальше — еще одна каталка. На ней тоже лежал человек в черном мешке, полностью скрывавший его тело — лишь лицо было видно.

В следующую секунду я рухнула вниз, прямо на снег и, глядя прямо на родных, заорала. Мне еще несколько минут назад казалось, что сердце остановилось, но сейчас оно доказало, что все еще бьется. Сильно, громко, больно. От ударов в груди постепенно образовывалась черная дыра, которая заглатывала мою энергию. Я безостановочно хрипела до посинения, сгребая снег ногтями. Брат упал рядом, прямо на снег и обнял меня. Сегодня он часто меня обнимает — раньше он не любил этого делать. Противился, а сейчас плевал на все. Потому что сейчас брат и сестра оплакивали своих родителей. Две родственные души в один миг потеряли маму и папу — папу и маму. И остались совсем одни в этом жестоком мире, без самых близких людей.

Это страшно. Страшно, когда двое детей остаются сиротами.

— Кира! — вдруг громко крикнул брат. Повернув голову, я увидела его лицо и пустой взгляд. — Кира! — голос повторился, но брат молчал.

Прикрыв глаза, я пыталась прийти в себя, но лишь почувствовала белую вспышку, а затем — полную пустоту.

Эта глава с первых строк заставляет рыдать меня. Когда я ее писала, мне приходилось представлять все до мелочей. Но вот спустя несколько недель мне и представлять не надо было. Я испытала все на себе. Карие безжизненные глаза моей любимой мамы... Мой крик. И брат, который винил себя, потому что пришел домой слишком поздно. Но вместо пули, был инфаркт. Я по сей день не понимаю, что это было. Я заранее предчувствовала или написала свою судьбу? Я не хотела выпускать эту книгу. Боялась. Но решилась, потому что мама меня поддерживала, читала первоначальные главы и ей очень нравилось, говорила, что читателям тоже очень понравиться. Берегите своих близких, уделяйте им свое время и главное: Цените.

Мягких облачков, мамуль. Ты в этих строчках. Перечитывая эту книгу, я всегда буду вспоминать тебя ♥️

Глава 23. Демид

Я подозревал, что брат что-то замышляет. Все это время мои бойцы наблюдали за его действиями, которые, как оказалось, были ложными. Этот усатый черт, о чем-то догадавшись, решил спутать все карты. Дмитрий Нагаев держал меня в курсе до тех пор, пока не оказался в огромном здании. Больше он не выходил на связь. Благо, я успел засунуть туда своих людей, которые передавали мне все по рации. Но это длилось недолго. Пока вся семейка давала интервью и пожелания на камеру, моих бойцов вместе с бойцами Нагаева незаметно обезвреживали. В ход шли уловки, подкрадывания — все, что я успел узнать. Дальше я сидел в неведении, лишь наблюдая за происходящим в прямом эфире. Далмат наконец-то решил думать своими извилинами. Только не вовремя. Не сейчас, ебаный рот!

Глаза неотрывно смотрят на бабочку. Я вижу, как она переживает и косится на журналистов. Далмат ее запугал. И во время наблюдения я догадался чем — один из журналистов направил на нее камеру ровно в тот момент, когда она решила повернуться к своему отцу. Братец удивил — он все продумал до мелочей, пока я особо этого не делал. Отец моей женушки решил повыезживаться — пришлось подавлять его и затыкать, отвлекаясь.

Бабочка увозит братца из кадра. Через некоторое время уходят и старшие Нагаевы. Что именно там происходило, мне было неизвестно, пока я не увидел, как у одного из журналистов выпала камера. Послышался грохот падающего человека, затем выстрелы и многочисленные ноги — кто-то быстро и нервно проскакивал.

— Наготове! — крикнул я своим бойцам и натянул маску, бросив взгляд в другую камеру — ту, что висела на фонаре. Там виднелись несколько машин. Именно оттуда вышла бабочка.

Я видел своего братца неподалеку. Он решил наблюдать за всем издалека, наслаждаясь своей победой.

— Победа за мной, чертов полупокер. Мне нужно, чтобы эта семейка жила, пока я не разберусь с тобой, — проговорил я, скалясь.

Привлек звук. Даже на расстоянии были слышны крики людей и звуки оружия. Они ломились вперед, а потом затихали, пока другие снова не начинали повторять действия предыдущих.

Осознаю, что братец запер их всех и отрезал все пути, чтобы как животных пустить на убой.

— Вы! — тыкнул я в сторону группы людей. — На позиции! А вы, полезайте в окна. Спускайте тех, кто жив.

— Будет сделано! — в один голос ответили они и бросились выполнять задания.

Наступила тишина, пока ее не прервал писк сигнала — тот самый, которого я ожидал все это время.

Бабочка воспользовалась моим телефоном. Решила обратиться ко мне за помощью. Я включил его на полную громкость и прислушался.

— Помогите! Кем бы вы ни были! Помогите! — женский голос кричал и молил о помощи. Громко, звонко, умоляюще.

Это не бабочка, сука!

— Кира, где?! — раздражительно спрашиваю ту, кто посмела вмешаться в мои планы, забрав каплю надежды.

— Она упала в обморок и не встает! Мы тонем! Помо… — ее голос резко обрывается.

— В какой части вы? — сдерживаю гнев, чтобы не вспылить. Сейчас нужна холодная голова.

В ответ тишина. Я выбегаю из машины и бегу к задней части здания. Мои люди успели спустить нескольких человек, которые рванули в разные стороны.

— Как слышите? Обыщите главный зал, мне нужна она!

— Обыскиваем! — получив ответ, я ринулся к окну, передавая по рации, что ожидаю внизу. В следующие минуты мне скинули трос, по которому я благополучно вскарабкался и оказался внутри.

— Ебане… — только и проговорил я, когда увидел льющую воду, которая касалась моих колен.

Братец решил не только расстреливать людей, но и топить их. Гениальный уебок.

— Слушай сюда, — вдруг раздался голос в рации, которую отобрали у моего бойца. Узнаю человека по знакомой хрипотце. — Я не могу найти свою дочь.

— Я найду ее. Уходите, — обещаю я и бросаюсь на поиски бабочки.

— Подкрепление, сюда! Задача — заткнуть воду, — приказываю и двигаюсь дальше вглубь.

Через некоторое время несколько моих людей умудряются отключить воду. Все это время, продвигаясь внутрь, я ищу глазами свою бабочку.

— Помогите! — знакомый голос звучит со стороны одной из комнат.

Зайдя внутрь, сразу цепляюсь взглядом за перепутанную белобрысую девчонку. Она стоит у подоконника спиной, словно закрывает собой кого-то…

— Отойди, — грозно говорю ей, но она не сдвигается с места и затем направляет на меня пистолет.

— Если ты не помощник, то не смей даже приближаться! — взвизгивает крикливая.

Подбегаю к глупому недоразумению и отталкиваю ее в сторону, а потом с облегчением выдыхаю, когда вижу сгорбленную бабочку на подоконнике. Она прикрыв глаза, сидит, облокотившись головой об окно.

— Молодец, блондиночка, — хвалю девчонку и, взвалив бабочку на руки, приказываю ей двигаться за мной.

Двигаюсь к окну: сначала спускаю девчонку, затем собираюсь спуститься сам вместе с бабочкой. Но рядом раздаются выстрелы. Опустив глаза, вижу, как подстрелили ту самую блондинку. Черт! Одной рукой удерживаю бабочку, другой открываю огонь, тем самым не подпуская их к блондинке.

— Отползай! — кричу ей, продолжая стрелять и уворачиваться. — Все вниз, блядь! Окружают! — отдаю приказ по рации.

Бойцы моментально ловят команду и спускаются вниз, а те, что были внизу, приближаются к нам.

К зданию приближается Нагаев-младший с подкреплением. Он идет на своих двоих, прихрамывая, держа в обеих руках оружие. За ним следуют его люди, охраняя его. С другой стороны стреляет его отец, рядом с ним — его люди.

Нагаев-старший все это время, помимо поисков, поднимал своего сына на ноги. Теперь их двое. Я зол и негодую, но сейчас это необходимо.

Спускаюсь вниз вместе с бабочкой. В небе разрывается резкий салют. Ее братец замечает нас первым и стремится ко мне.

По-собственнически выхватывает сестру из моих рук. От этого жеста хочется навалять ему по полной — натянуть его яйца на голову. Но я сдерживаю свой пыл и подключаюсь к обороне.

Через некоторое время мы избавляемся от людей Далмата, перебив их как гребаных пиявок. Расходимся с рассветом.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Сегодня первое января — день, когда мы одержали первую победу над братцем. Для него праздник начался раньше: он предвкушал свою победу, но мы забрали ее из его лап, и теперь праздник начинается у нас.

Бабочка в безопасности, а значит, мне придется подождать, пока она придет в норму, чтобы впоследствии забрать ее себе.

Сидя в машине отвечаю на звонок своего человека.

— Кухарку убрали. На смену едет другая.

Ах да, совсем забыл о этой глупой курице, которая облажалась по полной программе и за это поплатилась. Перед всеми событиями она положила снотворное в еду Далмата, как и положено. Отнесла тарелку ему, затем — бабочке; все зафиксировано в камере, которая была у нее прикреплена. Только эта полоумная перепутала тарелки и пыталась утаить это. К счастью, один человек заметил ее ошибку. Поэтому к новой кухарке будут предъявлены жесткие требования — ее предупредили о последствиях, если она не выполнит работу правильно.

Я завожу автомобиль и намереваюсь тронуться, но шум сзади заставляет меня замереть на мгновение. Быстро выхожу из машины, держу оружие наготове. Мои глаза исследуют происходящее. Замечаю мой внедорожник — кривлюсь: в него на всей скорости врезалась другая машина. В руке у меня телефон загорелся сообщением:

— Ты предал меня, ушлепок. И ты за это ответишь.

Младший братец научился решать головоломки, теперь он знает все. Что ж, игра набирает обороты. Придется не проиграть. Правда, машину жалко — и в какой-то степени человека, ведь вместо него должен был сидеть я. Но в последнюю минуту я пересел в другую машину.

Я очень надеюсь, что вы прислушались ко мне и прочитали перед этой книгой «Чужая жена для Ломателя» Действия последних глав здесь происходит тогда, когда заканчивается та книга.

Глава 24. Кира

Лежа в кровати, я ощущала, как сердце до сих пор колотится в груди, оно еще не отошло от пережитого. Воспоминания о том ужасе, который я пережила неделю назад, все еще были свежи. Они словно темный туман не отпускали меня. Я видела их — близких мне людей — в опасности, слышала свой нечеловеческий крик души, чувствовала страх и боль. В голове все было ярко и живо: кровь, слезы, лютое отчаяние. Ранее я испытывала поочередно каждое это чувство в своей жизни. Но в тот момент они были невероятно сильными. Мне верилось в то, что сама смерть протянула к ним руку. Но вдруг все исчезло. Казалось, что кто-то выключил свет в моем сознании. Тогда я и очнулась. Тогда я поняла, что все это было лишь плодом моего страха и воображения, иллюзией.

Их перепуганные, но такие живые лица смотрели на меня — темные глаза, что наводили ужас на многих, для меня светились теплом, любовью, заботой. Я почувствовала их присутствие — их ароматы: сладкие духи мамы, теплый запах папиного костюма.

— Вы живы. Все живы… — прошептала я, ощущая, как голос дрожит от волнения и одновременно от облегчения. Слезы не шли; именно тогда, когда я хотела плакать от счастья, их не было.

Я крепко обнимала маму, чувствуя ее тепло и голос:

— Я здесь, Кирочка. Все хорошо.

В тот момент я поняла: самый страшный ужас был лишь в моей голове — там я его пережила сильнее всего на свете. А сейчас я была здесь — среди тех, кого люблю больше всего на свете. Вокруг царило ощущение счастья, которое напоминало мне о том, что именно оно является для меня ценным подарком; оно будто вещало мне: реальность всегда может оказаться намного мягче и добрее наших страхов. Так и получилось у меня. С этим я столкнулась впервые.

Я знаю, что когда-нибудь все же потеряю их. Так устроена наша жизнь. Но какой смысл об этом думать сейчас? Для чего хранить живых родителей? Я предпочитаю оставить это на будущее, а пока жить настоящим.

Все это время со мной работал психотерапевт. Два жестоких брата умело подпортили мою психику, и моей задачей было по кусочкам восстановить ее. Я была уверена, что справлюсь самостоятельно. Но увы: если днем я справлялась, занимая себя различными делами, то ночью сталкивалась лицом к лицу со своими врагами. Воспоминания и страхи окружали меня, заставляли задыхаться, потеть и скручиваться от внутренней боли.

— Я думала, что все кончилось тогда… что я выжила и смогу забыть все это. Но память осталась внутри меня, как рана, которая никогда не заживает.

Доктор Фролова взяла меня за руку, как только я закончила свои мысли.

— Ты сильнее, чем думаешь. Все это было ужасно, но ты выжила благодаря своей силе духа. Твоя память — часть тебя, и мы вместе будем работать над тем, чтобы она перестала управлять твоей жизнью.

Шаг за шагом я учусь работать над собой. Хотя честно признаюсь: невероятно хотелось сбежать куда-нибудь подальше — туда, где солнце греет душу, а прохладное море успокаивает. Однако я поняла: с помощью этого я никогда ничего не добьюсь. Убегать от проблем — не вариант. Когда-нибудь ты устанешь бегать, и тогда они накроют тебя с головой.

Сегодня я проснулась с облегчением на душе. Кошмары стали сниться по минимуму. Январский солнечный день за окном звал к себе. Поэтому после быстрого завтрака я напялила пуховик, собрала пучок на голове, обула теплые сапожки и рванула к выходу.

— Кира?! Ты куда? — растерянная мама окликнула у двери.

— Жить, мама. Я так хочу жить! — прокричала я, широко улыбаясь.

— Живи, Кира, — ответила мама и подошла ко мне. С ее лица тоже не сходила улыбка. — Только с шарфом живи, шея совсем голая.

Снег хрустел, поблескивая на солнце. Яркое солнце слепило глаза. Упав на колени на снег, я с энтузиазмом начала сгребать его, потом лепить и катать. Хочу снеговика под окнами — как в детстве. И плевать, что я уже взрослая мадам и успела познать жизнь. Сейчас я буду той самой маленькой Кирой, которая так радовалась снеговикам.

— Детство в задницу клюнуло, сестра? — раздался сверху голос брата.

— Отстань, Кирилл, — отмахнулась я, не прерываясь. — И только попробуй помешать мне! Тут же станешь моим снеговиком!

— Вернулась моя заноза в заднице. Превосходно. Я нашел человека, кто умеет убирать эту гадость. Все будет быстро и качественно, — присев рядом на корточки, брат закурил.

Я повернула голову и моментально попала под его строгий карий взгляд. Он рассматривал меня серьезно, без намека на смех.

— Когда? — шмыгнув носом, поинтересовалась я.

— Завтра. Утром.

Я кивнула и продолжила лепить голову снеговика.

Я рассказала брату обо всем, что со мной происходило. Он потребовал это сделать на второй день после того, как я очнулась. Родители просили его подождать, ругали, уговаривали.

— Эта тварь не может ждать. Он хочет подохнуть от моей руки, — сказал Кирилл тогда. — Оставьте нас.

После того как родители ушли, он принялся слушать и допрашивать меня. Его лицо то и дело морщилось, становилось жестким и ожесточенным. Брат на моих глазах превращался в человека, которого я почти не узнавала — черствого, злого. И я понимала его.

— Покажи клеймо, — попросил он, развернувшись ко мне.

— Отвернись.

Я сняла верхнюю часть одежды, прикрыла грудь одеялом и оставила лишь участок, где было видно клеймо — чуть выше груди, немного ниже ключицы.

— Смотри.

Он медленно подошел ко мне, присел рядом. Долго сканировал слова, что выжиг урод на моем теле.

Шлюха Децла.

— Он тебя насиловал? — его голос заставил меня отвернуться. — Сестры не делятся такими вещами с братьями, Кирилл.

— Мы необычная семья, Кира. Другие сестры не делятся по нескольким причинам: первая — потому что их братьям кристаллически похуй на них, вторая — потому что не все сестры попадают к врагам их семьи. Уяснила? А теперь говори. Потому что мне не наплевать. Я каждого, кто тебя обидел, уничтожу. Никто не имеет права трогать тебя. Ты — моя кровь, — прорычал он и, взяв за голову, наклонил меня к себе. Уткнувшись в его грудь, я прикрыла глаза и задрожала. — Если тронули тебя, они автоматически тронули меня. А это означает одно: их пердаки будут гореть адским огнем.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Кирилл! Фу! — прошипела я, морщась. — Молю, избавь меня от этих грязных словечек.

— Избавлю, сестра. Я от всего этого дерьма тебя избавлю. И для начала займусь вот этим дерьмом, — сказал он, указав на клеймо и поглаживая меня по голове второй рукой.

В тот момент я почувствовала себя словно маленьким котенком в руках хищного, но такого уютного и большого кота.

— Он насиловал меня во время месячных, братик.

Рука Кирилла замерла. А я задержала дыхание. От стыда, от осознания и от страха.

— Я, может, и не помню, как уничтожил его родителей, но воспоминания из детства помогли мне понять, почему я это сделал. Поэтому эта ошибка природы — отправиться вслед за своим отцом — я тебе обещаю, — он говорил спокойно, но в его объятиях я тогда почувствовала всю его бурлящую напряженность и агрессию. Брат всегда выполнял свои обещания, поэтому я знаю, что ждет урода в скором времени. Он еще пожалеет, что перешел дорогу нашей семье.

— Я тоже хочу ему отомстить. Дай мне эту возможность, — приподнявшись, заглянула в его глаза. — Я этого желаю всем сердцем.

— Я исполню твое желание, сестренка, — коварно улыбнувшись, пообещал он.

Эта фраза до сих пор крутится у меня в голове. Поэтому даже сейчас, когда брат смотрит на меня в ожидании, я не сразу понимаю, что он задал мне вопрос и ждет моего ответа.

— Эм. Я отвлеклась. Что ты хотел узнать, Кирилл?

— Что нас связывало с Софией Руссо?

Бух. Мои глаза застыли, а его — наоборот — учащенно забегали по моему лицу. Он словно искал на нем ответы. Опять. Кирилл делал это уже в тот роковой день.

Момент признания настал. Я была уверена, что судьба ни за что не даст ему вспомнить о его безумной любви. А она дала, позволила.

— Ты что-то вспомнил, брат? — спросила я тихо.

— Нет. Просто соединил факты. Штамп в паспорте, та голубоглазая девчонка в больнице. Чуйка подсказала, что она не просто так была в моей палате, и я не прогадал. Сделал запрос в больницу — ведь я видел на ней больничную форму, понял, что она там лежала. Следом пробил информацию и нашел паспорт. — Он вытянулся в полный рост, нависая надо мной.

Я не имела права утаивать от него правду. Да и как ее утаить, когда он сам уже приблизился к ответам?

— Она правда была твоей женой. Только ты очень ужасно себя вел по отношению к ней. Помнишь Алину? Помнишь, как обращался к ней? Так вот, к Софи ты обращался гораздо хуже, в несколько раз жестче. Как-то при наших родителях у нее поднялась истерика: она плакала и кричала, говорила, что ты ее насиловал… — слова Софии в тот день вдруг неожиданно громко прозвучали в ушах:

—

Ваш сын похитил меня, сделал своей без моего согласия. Ваша машина стоит там, где весь снег пропитан кровью. Чужой кровью. Вы воспитали больного человека! Вы бы хотели, чтобы такая участь постигла вашу дочь? Желали бы для нее такого счастья? Чтобы вы чувствовали, зная, что мужчина, за которого вы отдали свою любимую дочурку, насилует ее, а на все ее сопротивления он грозит убийством близких?

Ее слова в тот день вызывали внутри разные чувства. Но главное — это жалость. Мне было жаль эту девочку, но, к сожалению, я ничего не могла сделать. Пойти против брата я не могла, лезть в их отношения тоже.

А сейчас я полностью и целиком понимаю Софию. Потому что сама пережила то же самое, что и она. Не зря говорят, чтобы понять человека, нужно оказаться на его месте. Я оказалась — и мне это не понравилось.

— Кира! — руки брата сильно трясут меня за плечи. — Какого черта я к ней так обращался? Она что-то сделала мне? Я мстил ей?

— Ты был одержим ей, а она не хотела быть твоей одержимостью, — желание произнести эти слова вслух я прячу поглубже и говорю совсем другое. — Не знаю, брат.

Пожалуй, я утаю немного правды. Иначе боюсь, он все вспомнит и начнет искать Софию, которая только начала жить без боли.

— Кирилл, не стоит ворошить прошлое. София наконец-то начала новую жизнь, тебе там не место.

— Я сам определюсь, где мне место, — вдруг разозлился он.

— Ну вот. Старый Кирилл опять вернулся, — пробубнила про себя и взялась за снег. Колени устали и промокли, поэтому пришлось сесть на корточки. — Ради меня. Не лезь к ней, — сказала громко, не повернувшись, ощущая, как внутри что-то екнуло.

Он так и не ответил. Развернулся и пошел к машине.

— Кирилл! — неожиданно резко прокричала я и побежала к нему.

Он остановился, ожидая меня.

— Кто та рыжая девушка?

— Очередная игрушка, которая убедила всех вокруг, что беременна от меня.

— И ты ей не поверил… — произношу вслух мысли, исходящие из недавних воспоминаний.

На Новый год, в том здании, брат говорил о ней и ребенке, что сделает тест ДНК, и если он покажет вероятное отцовство, он примет ее и ребенка.

— Да. И что? Осудишь за это? — с серьезным выражениям лица посмотрел на меня.

— Нет, похвалю, засранец. Потому что она — непростая игрушка. Мне кажется, она заодно с Децлом.

Брат напрягся, схватился за голову.

— Уверена?

— Да, — кивнула и поежилась от ветра, который внезапно поднялся, прогоняя солнце.

— В том здании я видела у нее наушник, и она убежала перед тем, как все началось.

— Сегодня проверю ее. А ты иди в дом, холодает.

Но я не спешила идти в дом.

— Будь осторожнее, — сказала я перед тем, как брат сел в машину, и отошла.

Дождалась, когда ворота закроются, звук машины исчезнет, и только после этого побрела к дому. Но звук падения сзади привлек мое внимание. Обернувшись, я увидела охранника, который шел туда, где на снегу валялся букет голубых гортензий.

— Кира Дмитриевна, отойдите, там может быть бомба.

— Нет там бомбы. Иди к себе.

Подойдя к букету я нагнулась и взяла его в руки.

— Хотя. Подожди. — остановила охранника и подошла к нему. — Жена есть?

— Есть, — отчеканил он.

— Ей подари. Она обрадуется. Отцу не говори, я сама скажу.

Протянув букет ему в руки, я вдруг заметила внутри белый клочок бумаги. Быстро схватила его, дождалась, пока охранник заберет цветы, и рванула домой. На крыльце развернула лист и начала быстро бегать глазами по знакомому почерку.

—

Хочу твой голос, бабочка. Позвони мне. Это будет нашим секретом.

Как, дурак? Твой кнопочный телефон утонул в том хаосе, что устроил твой брат… Глаза резко дошли до нижней части листа, где в самом низу красовался номер и мелким почерком слова:

— Ты не рассказала обо мне. Неужели влюбилась в меня безбожно?

Я действительно не рассказала брату о нем полностью, лишь поверхностные вещи. Но не потому, что влюбилась, а потому что хотела отомстить ему его же оружием. Если бы Кирилл узнал, он начал бы избавляться от него так же, как умеет — быстро и жестко. А я хочу, чтобы Демид на прощание почувствовал мою силу и осознал свои грехи, которые с виду казались такими невинными.

Он любил играть со мной? Ну что ж, тогда мы поиграем. Я окрепла и жажду мести. Сначала разберусь с ним, а потом — с его братом. На территории дома, рядом с братиком, мне будет гораздо проще это сделать.

Глубоко вдохнув, я прикрыла глаза и выдохнула. Молча приняла ситуацию в голове и осознала следующее:

— Они пытались сломать меня, но теперь я начну ломать их.

Глава 25. Демид

— Спасатель, отвечай мне, — ее мелодичный голос словно растекается по моим венам.

Желание овладеть ее сердцем и телом усиливается с каждым тихим вздохом.

— Я работаю с твоей семьей, я не враг тебе, бабочка.

— Не враг? — в голосе звучит ирония. — Ты обманывал меня с самого начала нашего знакомства. Покажи мне, в каком месте ты не враг!

— О-у, я покажу тебе. Покажу, когда доводить тебя до оргазма буду. Враги на такое не способны.

— Не будешь, — тихо прошептала она в телефон.

— Не буду? Бабочка, ты сама захочешь меня. Ты уже хочешь…

— Твой брат насиловал меня, — ее голос дрожит, произнося каждое слово. А я взрываюсь, останавливаю тачку. Выхожу на улицу и чувствую, как внутри бушует злость.

— Когда этот ублюдок успел?! По моим подсчетом у тебя были месячные. А далее он почти не был дома, готовился к нападению. И затем Новый год. Когда, блядь?!

— Во время месячных. Во время Нового года.

Удар. Кулак летит в заднюю дверь машины.

— Поэтому не будешь, Демид. Потому что брезговать будешь.

Потираю лицо рукой, затем взъерошиваю волосы.

— Ты реально об этом думаешь, глупая? Тебя изнасиловал ублюдок, принес кучу боли, а ты думаешь о том, что я буду брезговать? Нет, бабочка, неправильная тактика. Лучше проработай эту херню с психологами, обследуйся. Займись собой. А я в это время буду заставлять его отвечать. По полной.

— Демид, я этот разговор начала не просто так.

Проезжающие машины мешают слышать ее, поэтому приходиться сесть обратно в свою тачку.

— Ты плачешь, бабочка?

— Нет, — нагло врет она, хотя я слышу ее всхлипы. — Я не стану твоей. Это наш последний разговор, спасатель.

— Девочка, лучше не зли меня. Говори, что стряслось, блядь!

— Я беременна. От твоего брата.

Бум. Бум. Бум. Все вокруг засияло яркими звездами, словно мне влепили мощный подзатыльник.

— Ты уверена, что от моего брата? Мы тоже не…

— Да, Демид.

Я швыряю телефон в сторону, садясь поудобнее за руль и трогаясь с места. Разгоняюсь, пролетаю несколько поворотов — машину заносит, но я умело выруливаю, продолжая движение. Звук мобильного телефона прерывает нависающую тишину. Быстро находя его, отвечаю:

— Демид, ты забыл у меня свой пистолет.

— Не забыл, мам. Это твой — пусть будет. И да, не открывай никому двери. Мои люди знают про другой вход — они войдут через него.

На улице стемнело. Но подъезжая к нужному дому, может показаться, что здесь светло. Уебок слишком любит яркое освещение, поэтому у него дохрена фонарей, что облепили его дом.

— Сюда выходи. Один. Раз на раз, — сплевываю на снег и приказываю ему в трубку: — Не выйдешь — положу твой забор и твоих людей.

Я слышу какой-то шум — проверяют черти, есть ли рядом люди со мной.

— Нет их, блядь. Выползай, гребаная, черножопая змея!

Ворота отворяются. Он стоит посреди территории, я медленно ступаю к нему. В его глазах пляшут веселые черти.

— Весело тебе, гондон? — взрываюсь и подлетаю к нему, ударяя первым.

Он умело уворачивается, усмехаясь. Братец думает, что у нас завяжется игрушечный бой. Как бы ни так — сейчас я настроен его грохнуть.

Поэтому иду на крайние меры. С головы бью ему в лицо. Он теряется, трясет головой. Мне этих секунд хватает, чтобы ударить его справа в ухо, затем — в кадык. Пошатываясь, он пытается устоять на ногах и ответить мне ударом, но я мгновенно бью в живот и сразу — в лицо.

— Ты забыл, кто я, усраный гондон? Забыл, каким бываю, когда меня разозлить?

— Нет, дебил. Это ты забыл, — его кулак успевает врезаться мне в грудь.

В ответ я бью его по голове, оглушая. Он приземляется на колени.

— Это тебе, сука, за нее. За то, что тронул мое — силой, блядь, взял!

— Ты из-за какой-то пизды готов брата собственного грохнуть? Из-за нее предал меня? Поэтому примкнул к нашими врагам?

— Меньше слов, черножопый мафиози. Где твоя сила? — удар ботинком по лицу. — Ты только и умеешь показывать ее девкам-слабым. Мне, уебок, покажи! Пока я здесь стою, — снова сплюнув, я отошел в сторону, доставая сигарету и наблюдая за лежащим братцем. — Слушай сюда, утырок. Войну хочешь со мной? Будет тебе война. Я, может быть, даже поддамся тебе, чтобы ты не облажался перед своими мафиози. Но если ты, гондон, тронешь ее хоть пальцем — война тут же закончится быстро. Я тебя убью!

— Демид… — женский крик прерывает меня, заставляя замолчать. Повернув голову в сторону, замечаю рыжую голову. Ее волосы разлетаются в стороны. В ее голубо-зеленых глазах застыла слеза.

Объявилась та, кто так жаждала мой член. Но так и не дождавшись, решила раздвинуть ноги перед охранником. Отдала свою девственность женатому человеку, который работал на ее отца. В тот день я увидел их первым. Мужику прописал несколько ударов и заставил исчезнуть.

— Демочка, молю, не говори папе!

— Ты хоть понимаешь, что натворила, дура? А если бы отец с твоей матерью вернулись раньше и увидели вас?

После моих слов она захныкала еще громче и, обернувшись в плед, подбежала ко мне. От крови на диване стало дурно, поэтому я поспешил отвернуться.

— Спасибо тебе. Я все уберу, Демочка. Они не узнают. Я так хотела этого, внизу постоянно что-то щекотало, горело..

— Заткнись, Оль, — строго прервал ее, морщась. — Убирай.

Развернувшись, я хотел было уйти, но наткнулся на зеленые глаза отца, которые мы с братом унаследовали, и голубые — принадлежавшие его непутевой женушке.

— Он обесчестил нашу дочь! — заверещала она и кинулась к Оле, пока отец сжав кулаки наступал на меня. А потом, словно ярый кабан, вцепился в меня, нанося удары за ударом.

— Сопля, как посмел тронуть ее? Я дал тебе и твоей мамаше шлюхе все, поселил в своем доме, а ты покусился на самое ценное в моей жизни?

— Тут кровь, Саша! — продолжала кричать рыжая истеричка, пока ее дочурка ревела.

— Я не трогал ее! — уворачиваясь, прокричал ему в лицо. — Она тут с твоим охранником была!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он замер, словно не веря. Повернул голову в ее сторону и спросил:

— Это правда?

В тот момент воцарилась тишина, она посмотрела на меня сквозь слезы, прищурилась и отвела взгляд.

— Давай, сучка, говори правду. Ты же так клялась мне в любви, неужели не докажешь это сейчас? — подумал я тогда в мыслях.

— Он…правду говорит. Я действительно была здесь с охранником, — ее слова удивили меня. — Но он заставил его изнасиловать меня, наблюдал за нами и смеялся! — прокричала громко врушка и убежала, не выдерживая моего злого взгляда. Тогда я хотел ее прикончить собственными руками.

— Она врет, отец!

Но он ничего уже не слышал. Он услышал то, что так хотел и жаждал, поэтому на остальные слова ему было плевать.

Трясу головой, избавляясь от дурных воспоминаний. Замечаю, что братец насупился, стоит на ногах, смотрит на меня исподлобья.

— Посмотри на нас. Мы твоя семья. Мы — твой дом и опора! — его голос заставляет вздрогнуть рыжую девчонку.

— Это вы — семья? Мне такая семья нахрен не нужна. Одна врет и трахается со всеми подряд, другой самоутверждается за счет слабых, крутым все строит из себя. Да и где тут семья, придурок? Открой глаза. Ты заставляешь свою сестрицу работать на себя. Поднимаешь на нее руку. Семья у Нагаевых. Поэтому ты, блядь, бесишься. Там один Нагаев младший чего стоит — за свою сестру жопу рвет, да пальцы ломает, кто смеет прикоснуться к ней. И я буду. Потому что эта девушка заслуживает, чтобы за нее сражались. А ты? — устремляю взгляд на рыжую, которая дрожит. — Ты этого заслуживаешь?

— Захлопнись! Ты копаешь себе яму, дебил!

Все-таки рыжая реально работает на братца.

Мне нужно было подтверждение — я его получил. На Новый год я увидел ее среди Нагаевых, затем поинтересовался у самого Нагаева. Получив ответ, я предостерег его.

— Давно уже выкопана. И? Хочешь отправить меня туда? Валяй, гондон, — спустя несколько секунд все таки отвечаю ему.

— Я понял, чего ты такой смелый стал, братец. За спиной поддержку Нагаевых получил? Поэтому ничего не боишься? — ухмыльнулся он.

— Я без всякой поддержки разнесу вас всех в щепки. Только в отличие от тебя, свою силу я показываю не сразу. Постепенно. Грамотно.

— Мы это еще посмотрим, гребаный предатель! Теперь понимаю, почему отец от тебя избавился. С детства чувствовал твое говнястое нутро.

— От тебя он избавился по той же причине? Заметь. Он тебе выкинул как щенка блохастого на улицу, без единой копейки, оставив при себе девочку-припевочку. Твоя мать даже не заступилась за тебя. Опять же, где ты здесь увидел семью, полудурок? За кого жопу рвешь? За кого мстишь? За людей, которые при первой возможности кидали своих детей? Нет. Признайся себе здесь и сейчас — ты все это начал не ради какой-то семьи, а ради выебонов перед своими мафиозами. Им ты хочешь доказать, что охренеть какой крутой. Потому что твое время давно прошло. Власть скоро сменится.

Замечаю, как его глаза недобро загораются. Ему не нравится правда, а мне очень даже нравится.

— Это ты что ли та самая власть? Метишь на мое место, ушлепок?

— У меня есть мое место. Я сам себе выгрызал его. А вот тебе дали. И вот как дали, так и забрать могут.

— Вали с моей территории. Твои слова одна сплошная брехня.

— Увидим,

братец

. Но подумай об этом на досуге — ты ведь знаешь, что я не говорю просто так. Каждое мое слово всегда подкреплено фактами. Молись. Возможно, они помогут тебе остаться на плаву еще годика два.

Прямо сейчас я взял его на слабо. По выражению лица было ясно, что он особо мне не верит, но сомнения все-таки закрались в его шальную голову. Именно этого я и добивался.

В машине я беру телефон и набираю нужный номер.

— Говори, бабочка. Все, чего желаешь — говори. Ты мне сейчас нужна.

Но она молчит. Как назло.

— Почему молчишь?

— Ты время видел? Я хочу спать!

Взглянув на время, я заметил, что давно за двенадцать.

— А я тебя хочу.

— Хватит намекать мне на секс, дурак!

— Я не про секс. Трахнуть тебя я без проблем смогу чуть позже, пока восстанавливайся. А сейчас я тебя рядом хочу.

— Что ты городишь? Я никуда не поеду с тобой! — зло проговаривает и скидывает трубку.

И не надо, бабочка. Я к тебе сам приеду.

Глава 26. Кира

Внезапная и настоящая беременность стала для меня шокирующей новостью. Как только я сообщила об этом Демиду, через несколько дней сразу почувствовала тошноту. До этого были внезапные кровянистые выделения и повышенная плаксивость.

Тест показал две полоски.

Первым делом я сообщила об этом брату.

— Что мне делать, Кирилл?! — кричала я в трубку, шагами меряя свою комнату.

— Как бы мне ни хотелось избавить тебя от этого вырод... Ребенка! — он говорил, бормоча сквозь зубы. — Я, блядь, понимаю, что это твое тело. Только ты решаешь свои дальнейшие действия, сестра. Мне нужен твой ответ, и я тебя отвезу на…

— Аборт. Отвези меня на аборт, — решительно прервала его речь.

В ответ тишина. И затем услышала его громкий хрип.

— Брат! Что случилось? Отзовись! — запаниковала я. Мозг стал рисовать ужасные картины, где за братом пришли люди урода.

— Блядь! Внутри так тяжело стало и больно.

— Ты не хочешь, чтобы я делала аборт?

— Не... Хочу. До завтра, — быстро пробормотал он и поспешил отклониться от нашего разговора, оставляя меня в полном недоумении и тишине.

На следующий день он приехал и повез меня в больницу. Кирилл после случившегося всегда сопровождает меня в разные места. Он не доверяет мне даже папе, не то что другим людям. Пока боится — и я не осуждаю его. В его компании я ощущаю себя в безопасности.

В больнице меня благополучно избавили от незапланированной беременности. В тот момент я ничего не почувствовала. И это не потому, что я бесчувственная глыба, а потому что плод еще даже не сформировался. Так мне легче думать.

Родители ничего не знают, мы с Кириллом решили скрыть это. По пути обратно домой я вдруг вспомнила о важном — о теме, которую совсем забыла из-за переживаний. И тут я поняла: мой брат, черт подери, ходит…

— Как так вышло? Мне было известно, что ты будешь ходить только через несколько месяцев.

— Да, врачи говорили так. Но есть клиники за границей, где используют новые методы реабилитации — интенсивные курсы с современным оборудованием. Там результаты могут быть очень быстрыми. Мы с отцом договорились с одним специалистом заранее — он обещал помочь мне пройти курс за короткое время. Сообщать другим не планировали по одной причине: хотелось, чтобы враги были уверены в моей беспомощности.

Я кивнула и улыбнулась.

— Рада, что ты смог преодолеть эту трудность.

Я сделала музыку погромче и откинула голову назад. Перед глазами предстало зимнее небо. Давно не смотрела на него — последний раз, когда сравнивала его с глазами Софии, и тогда, когда поверила, что есть человек, который хочет мне помочь. Неожиданно нахмурилась, заметив в окошке серую машину. Спустя минуту она начала обгонять, а мужчина вдруг вылез в окно и достал оружие. Это заметил и брат, поэтому тут же прибавил скорость.

— Пистолет в бардачке! Доставай!

— Заряжен?

— Быстрее, Кира!

Достав оружие, я убеждаюсь, что оно заряжено. Поэтому тут же опускаю окно и собираюсь высунуться, но брат не дает мне этого сделать.

— Куда ты, блядь? За руль прыгай!

Хочется накричать на него, но я судорожно выполняю его команду. Он по очереди приподнимается, отпускает педали, я быстро нахожу их и тут же берусь за руль, что есть мочи жму на газ. Я давно не сидела за рулем, но кого это волнует? Правильно, никого — даже меня. Моя задача — оторваться. Сверху слышатся выстрелы. Брат открыл люк и теперь отбивает нас от атаки. Страх за него усиливается, и я тут же цепляюсь за первую бредовую, но такую надежную мысль. Захватываю телефон, захожу в недавние контакты, нажимаю на второй по счету и слушаю гудки. Руки моментально потеют.

— Бери, придурок! — Ору в трубку.

— Беру бабочка, в чем дело? — голос с хрипотцой моментально будоражат и дарит чувство облегчение.

— Тащи свой зад сюда. Твой братец решил поиграть в неподходящий момент.

Объяснив, где мы проезжаем, я кладу трубку. Машина врагов, нагнав, начинает передом толкать нас в сторону.

— Гони, Кира!

— Я гоню на максимум! — Мой нервный крик срывается.

— Надеюсь ты звонила не отцу, — прокричал он, высовываясь обратно в люк.

— Нет. Я хочу чтобы они жили! А у нас новости одна краше другой, блин!

— Я одного вырубил! — крикнул брат, пригнувшись.

— Остался один? Это хорошо.

— Осталось еще двое. И это только в одной тачке. Вторая нарисовалась откуда то.

— О-о, черт! Черт! — ударив по рулю, я на мгновение забылась, отчего машину повело в другую сторону.

— Кира, блядь! Следи за дорогой!

— Да слежу я!

— Стоп. Вторая тачка не их. Она открыла стрельбу, — вдруг проговорил брат.

— Как это понимать? Стрельбу на нас?

— Нет.

— А на кого? На врагов наших?

— Поворот видишь? Притормаживай и входи в него!

Делаю все, как просит, хоть и получается вовсе не аккуратно, как хотелось бы.

Вокруг глушь, ни единой машины. Вдалеке виднеются небольшие домики.

— Ты уверен, что мы здесь в безопасности? — интересуюсь.

— Да, — усталый голос брата звучит совсем рядом. Повернувшись к нему, я хочу улыбнуться — ведь мы справились. Но замечаю его кровавое плечо и трясущимися руками начинаю открывать бардачок.

— Да что же это такое… Сколько можно тебе уже колечиться?! — От досады завыла я и достала аптечку.

— За прошлые грехи отвечаю. Не ной, сестра, прорвемся.

Рядом послышался звук автомобиля, и, дрогнув, я почувствовала, как от головы до пят пробежали мурашки.

— Они нашли нас?

Брат серьезно глянув в окошко заднего вида, молча открыл дверь и вышел. Закатив глаза, я откинула голову назад и проговорила:

— Неужели так сложно вымолвить хоть словечко? Весь в отца!

Внезапно дверь с моей стороны резко открылась, впуская внутрь январский холод. Я уже собиралась накричать на брата, но вдруг наткнулась на зеленые глаза. Демид. Все-таки сорвался и приехал на подмогу.

— Бабочка... — прошептал он, вонзаясь своим взглядом. Умеет он смотреть так, что дух захватывает и внутри выворачивает наизнанку.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Спасатель… — в ответ прошептала ему, не заметив улыбку на своем лице.

— Кира, ты плывешь! Очнись! — внутренний голос завопил, заставляя меня вздрогнуть и осознать, что все это время я пялилась на него. Даже тогда, когда он отошел к брату. Его глаза вдруг встретились с моими, а красивые губы разъехались в дерзкую ухмылку.

Проклятие! Я никогда не поддавалась его чарам, а сейчас что происходит? И внутри — почему разгорается целый пожар, поджигая сердце и разум?

— Брат, нам надо ехать, у тебя открылось кровотечение.

Еще и в одной футболке стоит, видите ли жарко ему стало, когда мы тронулись от больницы.

Кирилл, услышав меня, кивнул и, попрощавшись, направился к моей двери.

— Куда? На соседнее прыгай — я повезу!

Усмехнувшись, брат пошел обходить машину. Я же завела двигатель, заставляя себя не смотреть в сторону зеленоглазого красавца, который так пленит меня сегодня.

— Развернуться здесь есть где? — одарив брата быстрым взглядом, поинтересовалась.

— Сдавай задом.

Домой мы добрались быстро.

— Ступай в дом. Я дождусь своего человека, он залатает меня.

— Я могу…

— Кира!

— Ладно-о. Чего сразу кричать то? — надулась я и вышла из машины.

— Не обижайся, засранка! — крикнул брат, открыв дверь.

Улыбнувшись, я пошла дальше. Открыла дверь и зашла в дом.

Родители ужинали, приятные запахи витали по всему дому. Вскоре я присоединилась к ним.

— С подружками встречалась? Как все прошло? — поинтересовалась мама.

— Супер, — с наслаждением проговорила я, закинув кусок мяса внутрь.

Только вот у меня нет подружек. Да и никогда их не было. Все окружающие меня девочки размышляют туго, больше любят разговоры о деньгах и крутых шмотках. Они мне совсем не подходят. Другое дело — парни, с ними мне всегда было интересно. Но это работает только с теми, кто не думает своим членом. Нормальных мальчиков мало, но они есть.

Поужинав, я ушла в свою комнату. Сделав все процедуры перед сном, улеглась в постель и выключила свет. Сон настиг меня мгновенно. День выдался сложным: организм еще не отошел от аборта, как нынешние проблемы тут же настигли нас и заставили испытать новый стресс.

Сквозь сон я слышала тихий телевизор, за окном мягко колыхались ветки деревьев, покрытые инеем. В комнате царил небольшой полумрак: свет от телевизора и слабый лунный свет освещали мою кровать. Я то и дело ворочалась, просыпаясь. Кошмары хоть и стали реже сниться, но избавиться от них навсегда у меня так и не получилось.

В очередной раз перевернувшись, я вдруг услышала еле заметный шорох за окном. А потом резкий шум заставил меня подпрыгнуть и проснуться. Судорожно искала глазами источник звука, пока не наткнулась на открытое окно и руку, которая уже виднелась на подоконнике. Сдержав внутренний крик, я встала и подбежала к окну. Пока грабитель не залез полностью, решила закрыть его, прищемив мужскую руку. Послышалась тихая ругань, а вскоре появилась вторая рука. Он виртуозно подтянулся за подоконник, и мне показалось уже знакомое лицо.

О черт!

— Ты совсем обалдел, гуманоид недоделанный?!

— Можно просто Демид. Приятно познакомиться, — усмехнулся он, запыхавшись.

— Не приятно! А ну-ка вали обратно!

— Да ты издеваешься, бабочка? Я пока лез, чуть не выплюнул свои легкие.

— А вот лучше бы выплюнул. Может, тогда бы усвоил урок! Как ты залез? Окно было закрытым.

— Я встречался с твоим отцом утром. Пока он отвлекся, я проскочил и специально оставил небольшую щель, подложив твой крабик.

Шум внизу заставил нас замереть.

— Твою же мать, залезай быстрее, пока не увидели охранники!

К ним у меня огромные вопросы, кстати. И я собираюсь задать их чуть позже. Потому что какого хрена они не охраняют территорию? А если бы это был не Демид, а настоящий грабитель? Все? Пиши пропало?

— Кира Дмитриевна! У вас все в порядке? — выглянув в окно, я заметила взгляд охранника, устремленный прямо на меня.

— В полном! — нервно ответила. — Решила подышать свежим воздухом! Отдыхай, Гена.

Хотя ты и так с этим прекрасно справляешься, придурок.

Развернувшись, я тут же подбежала к мужчине, который по собственнически расположился на моей кровати. Сжав кулаки, прошипела и бросилась на него, нанося удары.

— Ты как посмел заявиться ко мне без спроса?!

Увернувшись, он обхватил меня за талию и повалил на кровать, быстро подкладывая под себя. Его запах тут же ударил в нос, небольшая щетина царапнула щеку, а нос зарылся в волосы. Схватив меня за подбородок, он решительно повернул мое лицо к себе и поцеловал мои губы — страстно и настойчиво. Я пыталась тихо вырваться или хотя бы оттолкнуть его, но он держал меня слишком крепко. Внутри разрастался трепет, затем злость и страх за возможные последствия — если вдруг родители услышат нас. И черт возьми — волнение от его близости.

— Я не мог больше ждать. Меня ломало изнутри от желания увидеть тебя сейчас, — яро прошептал он, терзая мои губы. Он не давал мне полностью дышать, из-за чего голова закружилась, а внутри снова разгорелся огонь.

Его рука медленно сползла вниз, прямо к моему лоно. Он безумно хотел меня, и если бы я позволила, кажется, Демид разорвал бы меня на мелкие кусочки.

— Остановись, — прошипела я сквозь зубы, ощущая внизу лютую пульсацию.

Он не услышал меня. Его словно здесь и не было. Тело — да, оно было здесь, но разум затмила страсть, поэтому он отсутствовал, полностью отдаваясь пошлым утехам в своих фантазиях.

— Да стой же ты! — прикусив сильно губу, тихо взвыла я и почувствовала, как он замер. — Мне нельзя.

— Из-за беременности? — я изучила его взглядом. — Я слышал, на первых этапах можно, — проговорил он, наклоняясь к моей шее и одаривая ее страстными поцелуями.

Затем он опустился все ниже и ниже, оказавшись в области груди. Вдруг он остановился на огромном пластыре, поднял зеленые глаза на меня. Его немой вопрос был мне понятен, но он решил задать его вслух.

— Избавилась от клейма?

— Избавилась.

— Больно было?

В ответ лишь кивнула. Он опустил снова глаза на место, где раньше находилось клеймо, принялся долго сканировать его.

— Ты так и не ответил мне ничего тогда, Демид.

— На что именно? — зеленые глаза устремились в мои. Свет от телевизора падал на его лицо, полностью освещая его передо мной. Взъерошенные волосы, смуглое лицо, широкие брови. Мне хотелось рассматривать каждую деталь его лица. Все-таки он похож на моего братика, не считая глаз. Да и Демид будет постарше.

— Насчет беременности, — ответила я, ощущая, как мое лицо начинает затекать. Моя часть головы упиралась в стену, а голова Демида находилась ниже груди, поэтому чтобы заглянуть ему в глаза, мне приходилось наклоняться.

— Кажется, я прямо сейчас тебе доказываю, что я не брезгую. Ты как была моей — так и осталась ей. Братец за причиненную боль ответил и ответит еще.

— Я не об этом, — сказала я. — А о ребенке. Ты готов принять меня с чужим ребенком?

Я тяну правду. Мной овладело желание узнать, что он думает и как себя поведет.

— Мне плевать, бабочка. Я заберу тебя себе со всеми потрохами. Будь у тебя хоть десять детей — мне все равно. Я хочу тебя. Телом. Своей черной душой. Черствым сердцем.

От услышанного прихожу в шок, поэтому у меня возникает лишь один вопрос:

— Почему, Демид?

— Почему хочу тебя? — непонимающе интересуется.

— Почему ты так одержим мной?

— Впервые я увидел тебя на мотоцикле. Я был проездом в вашем городе, решил заправиться. В тот день ты была в черной кожанке и кожаных штанах. Припарковавшись рядом с заправкой, ты сняла шлем, и словно в замедленной съемке твои черные, длинные волосы разлетелись на ветру. Я завис на тебе как гребаный наркоша. Сидел и наблюдал, видел, как ты зашла внутрь здания. Как вышла оттуда с хот-догом, кусая его на ходу. Все твои действия были просты — каждый человек так делает. Но в тот день я понял, что мне пиздец как нравится за тобой наблюдать. Что-то было в тебе интригующее. Вроде и пацанка, но черты настолько женственные и яркие. Одним словом — ядерная смесь.

— Обалдеть, Демид! Мне было шестнадцать.

— Знаю, бабочка. Поэтому я просто наблюдал, следил, нанял людей, которые отслеживали твои движения в мое отсутствие. Потом они присылали мне твои фото — ты их наблюдала в подземелье, — прямо сейчас нахал рассказал о том, что знает о моем шпионаже. Хотелось бы сказать, что я где-то спалилась, но я сама себя выдала, когда назвала его Ноем.

— Почему тянул?

— Хотел дождаться твоего восемнадцатилетия, чтобы впоследствии объявиться. Но через несколько месяцев узнал, что ты обещана моему брату.

— Стоп. Как это обещана?! Папа бы не позволил!

— Его и не планировали спрашивать, бабочка. Твое похищение было запланировано задолго до всех этих событий. Моя не родная семья слишком тронуты умом.

— А зачем? — хмурясь, я присела, а Демид успел встать со мной.

— Ты была их оружием против твоего отца. Так они хотели его уничтожить. А тебя собирались выдать замуж за Далмата и заставить родить ему. Тем самым они бы очернили твою семью.

— Но что папа сделал им? По какой причине они взъелись на него?

— Да ты совсем ничего не знаешь, бабочка?

Мотнув головой, я подвинулась к нему, взяв за руку.

— Расскажи-и! — жалобно пропела я, понимая, что Демид впервые со мной откровенничает. И пока он это делает, мне просто необходимо узнать у него все.

— Мой отец и твоя мать — брат и сестра.

От его слов мне стало плохо. Я затряслась и начала мотать головой, отказываясь и не веря.

— Я не могла иметь половую связь со своими родственниками!

— Они сводные. Не родные.

Комната наполнилась моим облегченным выдохом.

— Папаша влюбился в твою мать. Можно сказать иначе — он стал одержим ей. Ей же было наплевать на его любовь, она у тебя умная, в отличие от этого долдона. Со временем она вышла замуж за твоего отца и рассказала ему все, что испытывала с Децлом. После свадьбы он укрепился и всеми способами защищал ее. Поняв, что ему не добраться до нее напрямую, отец решил избавиться от вашего отца, но у него ничего не вышло — логично. Я не знаю, чем он думал, блядь. Пойти на человека, который был ее защитой — мега глупо. Скорее всего, он это понял и решил воздействовать через вас, детей. Сначала он дождался, когда вы подрастете, потом пошел на твоего братца — он оказался умным и хитрым. А вскоре понял, что можно включить в эту игру своего сына Далмата, который был готов на все ради его одобрения. Тогда он и пообещал ему тебя.

— Твой отец был полным кретином! — зло вынесла свой вердикт.

Папа и брат никогда ничего об этом не говорили, старательно скрывали правду. Но я совсем не злюсь на них — в отличие от семьи Децла, они любят и делают все возможное, чтобы семья была в безопасности.

— Знаю, бабочка. Поэтому я и отрекся от них, — проговорил Демид, и от его слов внутри что-то кольнуло.

Он взрослый мужчина, серьезный человек. Большинство в его положении выбрали бы другой путь — запивали и закуривали свою внутреннюю боль днем и ночью. Ведь отказаться от семьи и остаться одному в этом большом мире — не просто. Но он взял себя в руки, переборол себя. Я преклоняюсь перед такими людьми, хоть сама ничего не добилась в жизни. Потому что я уже родилась с золотой ложкой во рту — ложку нежно поправляют и аккуратно меняют. Но несмотря на это, я остаюсь понимающим человеком.

— Почему сразу мне не рассказал кем являешься? Фейк, вранье, для чего все это было?

Он замер, словно обдумывая что-то. А потом медленно заговорил.

— Я на тот момент не мог еще вступать в бой один, бабочка. Если бы я сразу заявил о себе, отец вместе с братом поперли бы на меня. Вскрылась бы та тайна, которая не должна была выйти наружу. Я не всегда добивался всего честным путем. Ну а после смерти отца я собирался действовать, только брат опередил меня.

— А ты не боишься, что это может вскрыться сейчас?

— Нет, я все решил. Поэтому прямо сейчас хочу, чтобы ты стала моей.

Его глаза вспыхнули, он медленно провел пальцами по внутренней стороне бедра.

— Когда все тайны раскрыты и ты знаешь все мои мотивы, стань моей, бабочка, — повалив спиной на кровать, схватил за бедра и резким движением подтянул к себе, заставляя вскрикнуть. — Тише, тише, не заставляй родителей переживать.

— Мне нужно подумать, Демид. Оставь меня.

— Только представь, что мы каждую ночь рядом, я обнимаю тебя сзади и дышу тобой. Наши влюбленные сердца бьются в один унисон, и пальцы, на которых соприкасаются обручальные кольца, переплетаются.

— Ты давишь на меня! — вспыхиваю я от его слов. Потому что мозг красочно нарисовал наше совместное будущее. Оно слишком пленительное, прекрасное, так не может быть.

— Вовсе нет, бабочка. Я пересказываю свои мысли, так как они давно нарисовали мою жизнь с тобой.

Я ничего не ответила, лишь прикрыла глаза. Голова пухла от огромной информации, от переживаний и его давления. Все перевернулось.

Месть все больше и больше становилась блеклой, стоило мне мысленно произнести его имя. Еще немного — и она исчезнет, оставив только ту часть, которая направлена в сторону Далмата. И это меня пугает. Узнав многое от него, я словно потеряла смысл в мести. За что ему мстить? За то что любит меня? Одержим мной? Хочет сделать своей? Черт! Черт! Я зашла в тупик и совсем не знаю, как из него выбраться. Судорожно копаясь в голове, я пыталась ухватиться хоть за что-то. И ухватилась.

Та ночь в лесу, и напротив друг друга — два брата. Тогда я узнала, что Демид со мной играл, притворяясь спасателем, отвлекал, пока его братец пытался избавиться от моего отца. Эта мысль взбодрила меня, помогла вернуться к исходным — ведь как бы красиво сейчас Демид не говорил о любви, тот день показал его истинное лицо. Он был готов помочь своему брату и желал смерти моему папе.

Я не прощу и отомщу. Каждый из них должен понять, что нас нельзя обижать, а потом как ни в чем не бывало клясться в любви.

— Ты настроен решительно, Демид. Это пугает и вызывает уважение, потому что ты полюбил не простую девушку. Если вдруг мы свяжем себя узами брака, то ты будешь под прицелом. Обидишь — и тут же получишь от папы с братом. Ты это понимаешь? — медленно говоря, я поднялась с кровати.

— Понимаю, — хитро заглянув мне в глаза, проговорил он и повторил мое движение: встал напротив меня.

— И ты совсем не боишься этого? — моя рука взметнулась к его лицу, пальцы пробежались по колючему подбородку.

— Я готов к войне ради тебя, бабочка, а ты спрашиваешь, боюсь ли я? — его зеленые глаза неотрывно пожирали мое лицо, затем опустились вниз, задерживаясь на просвечивающих сосках из-за тонкой ткани сорочки.

— Но тебе стоит бояться, Демид. И я сейчас не про папу с братом.

От моих слов он нахмурился, вернул взгляд на мое лицо.

— А про себя, бабочка? Ты хочешь, чтобы я боялся тебя? — голос с хрипотцой заставил прикрыть глаза, сердце участилось. То ли от адреналина, то ли от его чар.

— Не хочу, Демид, — быстро протараторила я, открывая глаза. — А заставляю.

Происходит то, что я так старательно рисовала в последние минуты у себя в голове. Сжав кулак, со всей силы бью прямо в челюсть, ощущая, как кулак скользит после удара. Не заметила, как руки вспотели.

В его глазах вижу застывшую растерянность и непонимание, а потом они закрываются. Мне нужно было его отключить. Вспомнив давнишние слова брата, я решила рискнуть и ударить.

— Хочешь усыпить человека? Тогда целься в челюсть. За счет удара о стенку черепа, мозг отключается на время.

Схватив тяжелые ботинки, тяну на себя. Поочередно снимаю каждый. Затем берусь за ноги и собрав силы, тащу тяжелое тело к двери. Оказывается, это совсем не просто, но спустя некоторое время я беру за ручку двери и открываю ее, одновременно включив свет. Затаскиваю тело в ванную комнату и оставив, быстро бегу к тумбочке, открывая первый ящик. Беру скотч, далее ножницы и возвращаюсь обратно. Обматываю руки многослойными слоями скотча, затем — ноги, и напоследок — рот. Обхожу с другой стороны, берусь под плечи и кряхтя, приподнимаю, укладывая его в ванную. Бью по его карманам и нахожу телефон. Он запрашивает пароль или Touch ID — сканер отпечатков пальца. Быстро прислоняя каждый палец, я получаю доступ. Телефон открывает мне мобильную жизнь своего хозяина. Захожу в контакты, ищу нужные имена. Один из них — в самом конце. Взяв свой телефон, я переписываю номер. Затем захожу в его соцсети, загружаю туда фотографию, сделанную всего пару секунд назад. В его пустом профиле появляется первое фото — связанный в ванной Демид, с подписью поверх снимка:

— Я отомстил брату, скоро пойду за Нагаевыми.

Выжидаю время и после этого набираю номер, слушая гудки. Он отвечает не сразу.

— Рыцарь, мой храбрый рыцарь. Я так скучала по тебе, но сейчас не об этом. Я увидела страшное в интернете. С профиля Демида выложили его фото, где он связан. И подпись... — театрально всхлипнув, я замолкаю.

— Мы проверим, повеси.

Пока они проверяют, я наблюдаю, как телефон Демида летит с окна — я его выбросила.

— Мы видим фото. Оно сделано тридцать минут назад. Сейчас пробьем адрес, где было сделано фото.

— Рыцарь! Ты совсем с ума сошел? Узнав об этом, Демид вас убьет! Потому что вместо того, чтобы мстить за него, ты тянешь время. Даже мне понятно, у кого он!

— Откуда у тебя мой номер? — резко задает мне вопрос, заставляя быстро обдумать свой ответ.

— Живя у Демида, я стащила у него телефон, номер записала на листок и сохранила. Я чувствовала, что ты мне пригодишься и не прогадала. Рыцарь! Как бы я ни злилась на Демида, сейчас он в опасности. Я постараюсь сделать все, чтобы ему помочь. Но одна я не справлюсь. Собирай армию, идите на Далмата. Нужно отвоевать вашего хозяина. Но прошу — никому не говори о моем звонке, молчи. Ты меня понял?

— Я тебя понял. Ты хорошая девушка, не каждая бы спасла того, кто недавно держал ее в своем доме.

О да, рыцарь. Я очень хорошая девушка. Ты даже не представляешь, насколько.

— Двигайтесь быстрее, каждая минута на счету. А я пока буду собирать своих людей, — нервно прикрикиваю.

— Все будет сделано. Спасибо за сотрудничество и за то, что не спалила меня.

— О чем ты? — вопросительно выгибаю бровь, хоть он и не видит этого.

— Ты общалась со мной через переписки. А с другим — по рации. Весь ваш разговор слышал Демид. Я не знаю, по какой причине ты решила отомстить тому мужику, но уверен — она серьезная. Как ты и хотела, его устранили.

— Устранили? Что это значит? Ало! Рыцарь?!

Но в телефоне уже стояла гробовая тишина.

— Нет. Я не могла. Я не хотела. Я не думала.

Судорожно шептала я, сползая вниз. Как я могла забыть о рации? А тот мужчина, он ведь знал и понимал, для чего шел на риск? Чтобы поддержать меня? О черт! Он пожалел меня и поплатился за это жизнью. Я ведь рассказывала ему похожую историю из детства, где один мужчина пожертвовал собой, где брат преподал мне урок. Я должна была запомнить его и не подставлять мужчину, а он — понять, что не стоит жертвовать собой ради прихоти взбалмошной девчонки.

Звук в ванной отвлекает меня. Демид проснулся и теперь пытается выбраться. Благо, я успела закрыть дверь на ключ. Это задержит его хотя бы на какое-то время. Возможно, я погорячилась, но мне хотелось дать понять, что меня и мою семью не стоит обижать.

— Или ты испугалась своих новых чувств и решила спрятаться от них под привычным чувством ненависти? — зло прохрипел внутренний голос.

Мне все равно. Былого не вернуть, я уже это сделала и не планирую ничего менять или винить себя за это. Почему-то они, издеваясь надо мной, не винили себя!

— Ты начинаешь сравнивать себя с ними. Аля — они так поступали, значит, и я так поступлю. Это плохо кончится! — продолжал давить внутренний голос.

Мне так легче жить. Я уверена в себе и никогда не превращусь в них. Отомщу и стану прежней Кирой.

Сидя на полу, я не заметила, как уснула. Устала. Я так устала. Когда-нибудь я успокоюсь и заживу прежней прекрасной жизнью. А пока — дайте мне немного поспать. Всего лишь чуть-чуть. Пару минут. Я проснусь и позвоню брату, сообщу о сделанном.

Чья-то рука оказалось на шеи, сдавливая. Открыв глаза, я не понимала, что происходит, пока взгляд не сфокусировался на знакомом лице.

Демид. Он тяжело дышал через зубы, запястья были красными, а в некоторых местах скотч все еще оставался. Покосившись, я заметила выбитую дверь. Страх пронзил все тело, но я не показала его ему.

— Коварная сука. Я признался тебе в любви, а ты вырубила меня в неожиданный момент. Любишь жестоких тиранов, терпеть не можешь хорошего отношения к себе ? Что же, я тебе все это подарю, жалеть еще будешь, дура.

Схватив за волосы, он поднял меня, перевернул к себе спиной. Я стала вырываться, но скрутив мои руки, он задрал сорочку, сильно сжав мою задницу.

— Помогите! — верещала я, пока он меня не заткнул.

— Не помогут они тебе. Когда мои демоны выходят наружу, здесь никто не силен, — прорычал Демид в макушку словно чужим голосом.

Глава 27. Кира

Услышав топот ног, я задрожала еще сильнее. Осознание того, что родители могут пострадать, заставило меня пожалеть о том, что я их позвала.

— Как ты смеешь?! Немедленно отпусти мою дочь! — мамин голос взревел. Она подбежала к нам, пытаясь вырвать меня из рук. Но Демид лишь повернулся лицом к двери вместе со мной и переместил руки на мою шею, будто не замечая маму.

— Мамуль, отойди! Он невменяем, может ударить! — прохрипела я, пытаясь вырваться.

— О да, детка. Это правда. Ты меня сделала таким.

Отец влетел в комнату, округлив глаза.

— Все-таки Гена не соврал. Ты ублюдок, пробрался в комнату моей дочери?!

— Я забираю твою дочурку. Ты плохо воспитала ее, — произнес Демид и попытался сдвинуться с места. Но отец быстро остановил его, ударив по лицу. Демид, словно не желая этого, все же отпустил меня.

— Папочка, не надо! Я уйду с ним. Я виновата! — крикнув, я подбежала к папе, пытаясь вырвать его из рук мужчины.

— Отойди! Ксения, забери дочь и уходите! — с силой закричал отец. В этот момент кулак Демида врезался ему в губу, и из раны моментально потекла кровь.

Я не отходила. Как бы мама ни пыталась меня оттащить, я искала в их борьбе руку папы.

— Звони Кириллу, мама! Я не брошу папу! — грозно продолжала я ругаться на нее, отмахиваясь. — Прости, папа. Это я виновата. Мне и отвечать за все,— добавила я и, увидев, что Демид оказался сверху, набросилась на него, сильно ударяя по его спине.

— Все никак не успокоишься, грязная бабочка? — прорычал Демид и резко поднялся вместе со мной. Отвлекаясь, я не заметила его грубого движения, лишь почувствовала резкий толчок его ноги. Осознание пришло мгновенно. Я быстро начала сползать вниз, но мужчина сильно сжал мои руки, удерживая меня. Папу было не слышно.

— Сукин ты сын! Отпусти! Я пойду с тобой добровольно и готова понести наказание, только дай мне попрощаться с ними!

— Прошло то время, когда ты могла выбирать. Я давал тебе эту возможность, а ты ее просрала, гребаная сучка. — его голос прозвучал холодно и жестоко.

Резко отпустив мои руки, Демид скинул меня. Я полетела вниз и, не обращая внимания на боль в коленях, поползла к папе, который спокойно лежал на спине. Однако рука Демида остановила меня — грубо схватив меня за сорочку и потянув вверх. В результате этого движения сорочка треснула и порвалась, обнажая правую сторону и спину.

— Пошла! И не смей тормозить, иначе грохну каждого в этом доме!

Я не плакала, не кричала — шла вперед смирно. У выхода стояли мама и несколько людей, сопровождавших отца. Она кивнула мне, давая понять, что братик знает. Значит, нужно лишь немного потянуть время — и он придет.

— Дай мне попрощаться. Они не виноваты в том, что я решила отомстить тебе, — прошептала я.

— Разошлись! — словно не замечая меня, приказал он. Я ощущала его частое дыхание на затылке, но стук его сердца был едва слышен. Я не чувствовала его — хотя он держал меня очень близко. Его сердце почернело и затвердело внутри? Или у него его вовсе не было?

Я была права, когда не доверяла ему и не позволила своим чувствам окончательно вспыхнуть. Он вовсе не добрый спасатель. Многие думали, что он тот самый добрый братец, который спасает главную героиню от жестоких рук злого брата. Но это не так — и он сейчас это доказал. В этой книге он — злодей. А добрый герой — мой брат. Как бы смешно это ни звучало.

Люди не отходят. Атмосфера накаляется до предела. Но Демид не планирует отступать и отпускать меня, поэтому схватив мою руку, ловит мой палец и выгибает его в другую сторону. Крик боли все-таки вырывается из моей души, пугая всех вокруг. У каждого застыл страх на лице, страх за меня. Поэтому они отходят, освобождая ему путь. Он толкает меня вперед, не отпуская палец.

— Ударите в спину, я окончательно сломаю ей палец.

— Не трогайте его! — закричала мама, всхлипывая. На ее лице градом текли слезы, в глазах стояла та самая безысходность. Она отчаянно не хотела меня отпускать, но понимала — ради моей безопасности ей придется это сделать.

Преодолев порог, мы оказались на улице. Ветер завыл, словно злясь, а зимний холод обнял меня своими объятиями. Я задрожала в его руках. Босые ноги царапал затвердевший снег, а Демид продолжал меня тащить.

— Она ведь девочка! Дай мне ее одеть! — кричала мама, хватаясь за сердце. А потом, не выдержав, выхватила оружие у одного из охранников и, вытирая слезы, побежала прямо к нам. — Я тебя убью! Немедленно отдай мне дочь!

То, что она прочитала на его лице, ей не понравилось. Подняв оружие вверх, она сделала несколько выстрелов, пытаясь его запугать. Но он ее не испугался. Мама лишь меня заставила поверить, что он хотя бы растерялся. В этот момент я мгновенно попыталась вырваться и получила сильный шлепок по заднице.

— Стреляй. Только если подохну, твоя дочь уйдет со мной.

Мама вдруг замерла, словно что-то увидев. Затем, найдя мой взгляд, она указала в левую сторону. Я сразу поняла ее намек, собрав все силы, резко дернулась влево и услышала выстрел. Ему попали в плечо. В ушах прозвучал рык Демида и голос брата:

— Я уничтожу тебя, ничтожество.

Шаги приблизились. Я прикрыла глаза, немного выдохнув. Братик здесь — и весь ужас скоро закончится. Только вот я совсем забыла, кто держит меня за руку. Демид сильный противник. Он — злодей. А злодеи не любят проигрывать.

Я едва успела заметить его быстрый выпад, мелькнувшую руку мамы. Он потянул ее на себя, выхватил оружие и, нажав на плечо, заставил ее приземлиться на снег. Следом он посадил меня.

Глаза брата застыли на мне. Увидев мою сорочку, он замер, пошатываясь. Кирилл словно увидел что-то страшное — может быть, воспоминание из прошлого? Но быстро потряс головой, избавляясь от мыслей, и двинулся навстречу Демиду.

Демид стоял позади нас, а мы с мамой — у его ног. Нежные и холодные руки матери обняли меня, согревая. Мы наблюдали, как Кирилл уверенно шел, игнорируя слова Демида.

— Шаг — и я прикончу их, — угрожающе произнес Демид.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Давай, — спокойно ответил брат, становясь напротив него.

Мы с мамой напряглись.

— Ты конченое мудло, которое решило пойти войной, прикрываясь женщинами. Я оторву твой член и приделаю тебе женские гениталии. А затем продам на аукционе каким-нибудь извращенцам, — не стесняясь мамы, проговорил агрессивно брат. От его слов поплохело. Я его сестра, но даже я все еще не привыкла к его грубому, грязному лексикону. Они пугают и вызывают отвращение. Но сейчас эти слова помогают ему. Демид разозлился, а брат воспользовался моментом и нанес удар первым. Кирилл всегда дрался хорошо, а когда он злился — его сила возрастала.

Началась жестокая драка. Встретились два сильных соперника. Мама, поймав меня за руку, потянула за собой и повела в дом.

— Немедленно заходи. Сынок справится. Его и наши люди на подмоге.

Мы все это знаем. Но страх за него не исчезает, а, наоборот, усиливается. Сестринская любовь просит вернуться, помочь ему. Он ведь только встал на ноги. Братик еще полностью не окреп.

Мама приказала служанке набрать ванную и, приложив силу, оторвала меня от окна, где шла кровавая резня — помимо драки брата и Демида, началась схватка между их людьми.

Мамуля помогла мне залезть в горячую ванну. Взяв мочалку, аккуратно стала мыть шею и руки, согревая меня.

— Прости, мамуль. Я хотела отомстить ему. Он этого заслужил, но я не думала, что все так выйдет.

— Ты молодец, что не даешь себя в обиду. Я горжусь тобой, моя маленькая девочка. Но без поддержки брата и отца не смей идти против врагов. Мы, девочки, к сожалению, не всегда можем защитить себя сами. Я знаю, о чем говорю — пережила ужасное подростковое время.

— Мамуль, я знаю все. Демид мне рассказал про тебя и его отца.

— Что именно он тебе рассказал? — резко поинтересовалась мама, ее голос задрожал.

— Про одержимость, его больную любовь и месть.

Она кивнула словно своим мыслям и отвернулась. На ее глазах навернулись слезы.

— Он тебя насиловал, мам? — делаю предположение, ведь это семейка просто обожает насилие.

Ее плечи опустились, она повернула голову и задрожала. А потом прикрыв глаза, заговорила:

— С четырнадцати лет. Почти каждую ночь. Я пыталась рассказать папе, но его мать и он заставляли меня молчать, били, морили голодом. Они были страшными людьми. Однажды я познакомилась с мальчиком, мы начали дружить, по вашему встречаться. Я тщательно скрывала это. Но Саша узнал через общих друзей. В тот день он убил Мишу, а меня сильно истязал и запер в подвале, сообщив моему отцу, что я уехала.

— Какой ужас, — прошептала я, прикрывая рот рукой.

— И вот. Спустя несколько лет я снова увидела эти звериные, бесчеловечные, зеленые глаза. В лице его старшего сына.

От ее слов по телу пробежали мурашки. Внутри что-то екнуло, словно отвергая. Это что-то все еще сидит у меня внутри и очень быстро реагирует, стоит мне или кому-то сказать о Демиде. Чертов ублюдок.

— А он отрекся от него и всю жизнь ненавидел, представляешь? Даже брата своего не воспринимает, потому что считает, что он похож на отца. Мама, — вдруг я воскликнула. — Где наш папа? — воспоминания о теле родного отца заставили меня подскочить.

— Не переживай. С ним все будет хорошо. Врачи работают. Ты посиди, а я пойду проверю нашего мальчика.

Я осталась совсем одна. Звуков войны не слышно — их скрывает журчащая вода. Спустя десять минут мама так и не пришла. Служанка так и не принесла одежду. Замотавшись в полотенце, я аккуратно вышла, оглядываясь по сторонам. В доме царила тишина. Это напрягло.

Как только я подумала, что все налаживается, все тут же полетело к чертям.

Не заглядывая в окна, я рванула в комнату отца. Открыла сейф и взяла пистолет. Пригнувшись, приоткрыла окно. По всей территории валялись мертвые тела, сражающиеся люди прибавились — их стало гораздо больше. Я не могла понять, кто за нас, а кто против — все они смешались в одну огромную кучу. Среди лиц я пыталась судорожно найти брата или маму, но так и не нашла их. Нашла папу: он очнулся и сразу бросился на поле боя, сражаясь и отвоевывая нашу семью.

Выбежав из комнаты, я хотела было спуститься вниз. Но не добежав до перил, услышала шаги, поднимающиеся по лестнице. Сделав пару шагов назад, я вернулась в папин кабинет и быстро закрыла дверь. Уже обдумывала, куда спрячусь, — как вдруг почувствовала, что дверь резко открылась. Зеленые глаза смотрели на меня — они говорили о расправе и не выпускали из своего плена, словно намекая: это конец.

— Крылья не мешают, бабочка? — ухмыльнулся он, окровавленными губами.

Он был весь в крови, и было непонятно, как он вообще стоит на ногах. Рана на плече не зажила, продолжая кровоточить.

— Все улетаешь и улетаешь из моих рук. Свободолюбивая, изящная такая, — продолжил он говорить, приближаясь. Моя рука крепко держала пистолет и была уже направлена на него.

— Поговорить хочу, — строго произнесла я, снимая пистолет с предохранителя. — Успокойся.

— Ты сука, Кира. Настоящая бесчувственная сука, постоянно думающая только о себе. Твои родители не научили тебя любить других — они научили любить только себя. Все время опекали и носились над тобой, и теперь ты привыкла к этому. Поэтому заставляешь любящих тебя людей носиться над тобой. Но я не буду этого делать. Потому что я — сука ты гребаная, другой. Я забираю свое любой ценой. Меня никто не остановит.

— Это не так, Дем…

— Закрой рот и не смей говорить, пока я говорю. Там, за окном, идет резня. Сегодня падет вся твоя семья, останешься только ты одна, — от его слов сердце замерло. Я сделала шаг к двери, но Демид перегородил мне путь. — Люди брата внутри. Скоро и он прибудет. Я бы смог и один положить их всех тут, даже своего брата, но слишком уж хочу, чтобы ты запомнила этот день. Я хочу, чтобы ты увидела, какого это — когда забирают твоих родных и их никто не может спасти. И знаешь почему? Потому что я это испытал. Сегодня, блядь, испытал. Когда ты меня, сука, вырубила, заперла, скотчем заклеила руки. Решила отправить моих людей на убой. А главное — пока я пытался выбраться, именно в то время по приказу моего брата его люди взорвали дом моей матери. Они не смогли найти вход и взорвали его. И все это потому, что на днях я его избил. Избил за твою боль. Ради тебя, дуры ебаной, я попер на брата.

— Не только ради меня! Не строй из себя добрую фею! У тебя были на то другие причины! — не сдержавшись, крикнула я.

— Как прикажешь, не буду строить,— усмехнувшись, он мгновенно уцепился за пистолет. Выпустив его из рук быстро, я отскочила.

— Не смей, Демид. Я не желала всего этого. Меня напугали до чертиков твои слова о любви сегодня ночью. Я не хотела, чтобы ты меня любил, не хотела, чтобы я что-то испытывала к тебе. И по этой причине я обратилась к мести. Так мне было легче. Я вспомнила, что ты был готов позволить Далмату убить моего отца. Такое, черт возьми, не прощается. И ты это доказываешь сейчас — ты в моей тарелке и хочешь мстить за мать. Поэтому не смей меня винить! Я не виновата, что когда-то зацепила тебя своим лицом. Это ты выбрал влюбиться, быть одержимым мной. Я не выбирала и не выбираю, понятно?

— Ни черта, — короткий ответ, содержащий в себе огромное количество смысла, прозвучал грозно и резко. Я попыталась его обойти, и у меня получилось — Демид в этот раз не стал препятствовать. Сделав один шаг, следом второй, я оглянулась. Он продолжал стоять на месте. Повернувшись, я подбежала к двери и тут же ощутила сильную хватку за волосы.

— Пытался стать хорошим, прислушаться к себе, но понял, что все внутренности кричат: забрать тебя себе. Поэтому — нет, мать твою — я не дам тебе уйти. Я не буду один задыхаться от любви к тебе. Я сделал выбор? Что ж, тогда — если тебе так легче — я решил за нас двоих. И мое решение не оспаривается.

Попыталась его ударить, но случайно врезалась в стену с размаху, завопив:

— Чертов полудурок! Я тебя прикончу. Сегодня же!

Затем, сжав зубы, дернулась, чувствуя, как часть волос осталась у него в руках. После этого развернулась и ударила его ногой в живот. Полотенце сползло вниз от резкого движения, обнажая меня. Мужчина немного пошатнулся, поднял взгляд и прошелся по моему обнаженному телу. Он двинулся на меня. Я направила кулак в его лицо, но он поймал его.

Скрутил руку и повалил на стол животом вниз. Через время я ощутила входящий член. Он вошел резко, быстро, не церемонясь.

Он решил взять меня прямо на отцовском столе, где стояла рамка с нашей семейной фотографией. Унижает до конца.

Я снова предприняла попытку выбраться из-под него, но он положил свою руку на мою голову и сильно надавил. Лицо, припечатанное к столу, горело — то ли от слез, то ли от его бешеного ритма. Перехватив мои руки, Демид приподнял меня и свел их вместе за спиной, сжав крепкой хваткой кисти. С каждым новым толчком все внутри переворачивалось. Он двигался все быстрее и быстрее во мне, не давая перевести дух, не позволяя крикнуть или позвать на помощь. Край стола впивался в кожу в районе ляшек, оттянутые плечи заныли.

Пока моя семья сражается, я не желая этого, принимаю его член. Позволяю ему властвовать, насиловать, оскорблять мою честь.

Как бы я не любила секс, но никогда не приемлю насилие. Я не понимаю людей, которые это любят. Как бы человек даже при насилии классно тебя не трахал, никто не имеет право брать тебя против твоей воли. Только тогда, когда я этого захочу. А сейчас я не хочу. Поэтому я придумала быстрый план.

Неожиданно резко вскрикиваю и плачу.

— Мне больно.

— Демид, мне больно. Остановись.

— Ты насилуешь. Я возненавижу тебя за это.

— Я убью тебя. Потому что больно. Потому что ты хочешь присвоить меня себе, доказать, что я твоя.

— Я предлагал встать тебе на мою сторону, — яростно перевернув, он вошел на всю длину, схватил за сосок, больно потянув его. — Предлагал по-хорошему, давал время, ждал, просил не становиться моим врагом. Ты решила по-другому. Поэтому помнишь про выбор? Это ты, дорогая мне сердцу сука, сделала свой выбор.

На последних словах я затряслась, закатив глаза и отключилась. Он не поверил первые несколько секунд. Звал, трахал, пытался вызвать страх, манипулируя родными. Я терпела и лежала. В конечном итоге добилась того, что он занервничал.

— Очнись, блядь! Я не дам тебе сдохнуть!

Подхватив мое тело, он присел со мной на пол, положил мою голову к себе на колени.

— Я гондон, бабочка. Последняя гнида. Я знаю, что ты будешь ненавидеть меня. Но открой глаза сейчас — я отпущу тебя. Остановлю войну.

Как бы мне ни хотелось, я так и не открыла глаз.

Вдруг его губы поймали мои. Он неожиданно нежно целовал и целовал, тихо шепча:

— Я тебя люблю. Слышишь? Люблю до безбожия, до ненависти в сердце, до покалывания в пальцах. Никто еще так в сердце мне не западал. Никогда я так не боготворил. Никогда никого не ревновал так, как тебя. Тебя хочу, бабочка. Всю тебя — с заводскими настройками Нагаевых. Характер твой идиотский — хочу его, твой мотоцикл, чтобы стоял у нашего дома. Детей, блядь, хочу. Ни от кого не хотел, а от тебя — хочу.

Мягкий шепот с хрипотцой поднял те эмоции, которых я сторонилась. Каждая выползала на зов своего хозяина. Как? Как ты, сердце дурное, могло себе позволить это? Как ты, мозг придурошный, разрешил малоизвестному мужчине за короткое время поселиться у себя на постоянной основе? Ненавижу вас. Вы — предатели, что работали сообща против меня!

Я не хочу к нему ничего испытывать — от слова совсем ничего! Но по вашей вине я ощущаю это. Ощущаю его взгляд, который кажется проникает глубже дозволенного, словно вскрывая грудную клетку и доходя до бешено бьющегося сердца. Его лютую, нестерпимую жажду, порочные руки на моем теле, вызывающие мурашки. Демоническую улыбку, от которой кружится голова. Голос, от которого пьянеешь. Я не хочу, черт возьми. Не хочу! Он изначально обманул меня. Запудрил голову, показал, на что способен ради меня, одарил лаской и заботой — а потом, видите ли, раскрылся, открыл свою натуру. Так не делают! Так нельзя поступать!

— Я сделаю многое ради тебя, — вернувшись, я снова услышала его пленяющий шепот. Он говорил обрывками, непонятно, но будто сердце его кричало, не выдерживая. — Только дай шанс, бабочка. Потому что ради тебя я готов сражаться, готов позволить себя искалечить, убить, развязать войну, лишить жизни собственного брата.

— Помог-и… Демид… По-моги, — дергаясь, я сделала вид, что шепчу это во сне. — Мне страшно. Я не хочу… Их тер… Я боюс….Тебя.

— Ш-ш… я остановлю войну и заберу тебя. Покажу, что тебе нельзя меня бояться. Как бы не хотел, но я не смогу тебе нанести сильный вред. Сегодня я в этом убедился. Хотя желание было, бабочка. Такое сильное и яркое — думал, прикончу тебя еще в твоей комнате. Но нет, ебаное сердце не позволило.

Проговорив это, он отодвинулся и приподнялся. Аккуратно положил мою голову на пол и пошел к двери, где встретился с моим братом.

— Вот ты где, долбоящер?! Я за тоб…. — брат осекся, а в следующую секунду послышался удар. — Ах ты сука! Ты насиловал ее, пока я, блядь, сражался с твоим братаном? Уродливые ебанаты!

Удар за ударом. Но звук удара будто исходил только от одного человека.

— Ебашь. Я бы сделал тоже самое, — неожиданно проговорил Демид.

Снова что-то сжалось внутри. Больно так, некомфортно.

Этот день полностью пропитан войной. Этот день мы запомним надолго. То, чего все так долго ждали, случилось. И когда оно закончится — неизвестно.

Хочу услышать ваше мнение насчет Демида. Что чувствуете у нему? Нравится ли он вам? Не стесняйтесь, пишите в комментариях. Я с удовольствием почитаю))

Завтра выходной! Встречаемся в понедельник ♥️

Глава 28. Далмат

Сегодня день паршивый. С утра люди Демида оккупировали всю территорию моего дома и устроили мясорубку. Они были настроены забрать на моей территории моего брата. Брата? Какого еще черта брата? У меня его нет, ни в доме, ни в жизни. Так я думал до одного момента. Пока не понял, что нас все это время пытались столкнуть лбами, чтобы мы окончательно расхуярили друг другу морды. Почерк Нагаевых. Гребаных тварей, которые все еще продолжают забирать моих родных. А сами суки держатся друг за друга, глотки грызут своим врагам, которых нажили сами себе. Ублюдки кареглазые. Я уничтожал людей похлеще — рушил жизни, ставил их на колени, раком. А с этими все справиться не могу, жалею всех блядь кого-то. Не умею играть как они, не дано мне свыше, но зато умею убивать. Поэтому настроившись решительно, я решил перестать маяться хуйней и, как планировалось изначально, идти войной — вывозить своей силой.

Днем я отправил своих людей на разведку. Выяснилось, что они уже воюют без меня. Брат сцепился с Нагаевыми. Переобулся в воздухе? Или все это время играл в свою игру? Скорее второе. Он никогда просто так не развязывал войну — тянул до последнего, рассусоливал. А может, мои слова подействовали и он решил встать на мою сторону?

— Выдвигаемся, паршивцы! — проорал в рацию и уселся в тачку.

Похуй. Пойду за братом. Сегодня прикончу этих выродков, а потом переговорю с Демидом. Он, возможно, ненавидит, но я позволю ему отмудохать меня — ведь он думает, что я забрал его мать. На самом деле же нет, она сидит в подвале, из которого ее сегодня же выпустят. Мне нужно было припугнуть его. Потому что нехуй выебываться — мы семья.

Я ворвался внутрь, сбивая к чертям поганые ворота. Более пятидесяти человек вышли за мной и присоединились к моим прежним людям, которых я отправил сюда на час раньше. Люди брата проигрывали. Нагаевы брали количеством, но не теперь. Теперь появился я.

— Не жалеть, разрешаю убивать, — проорал я и увидел, как на мой зов повернулись не только мои люди, — повернулся и тот, кого я так желал уничтожить. Нагаев. Старший Нагаев. Я пошел на него самостоятельно.

В центре мы оказались вдвоем: Дмитрий — раненый седоватый мужичок с яростью в глазах. Я — молодой, полный сил и жажды мести. Мои глаза горели огнем, ощущал это всем телом. Если бы было возможно, я бы убил его лишь ими.

Сердце билось в такт с каждым ударом судьбы. Я знал, что сегодня уничтожу Дмитрия, что отомщу за свою семью. Потому что мой отец — сильный, жестокий человек. Я — сын своего отца.

— Ты не уйдешь отсюда живым, ущербный! — прорычал я, мой голос был полон гнева и решимости. Мои кулаки с силой врезались в его грудь. Он отшатнулся, но не упал. Нагаев попытался сделать несколько ударов, выстрелить, но я выбил у него пистолет. Все удары летели мимо. Он был слаб, ранен. Кровь сочилась из раны на руке, лицо было покрыто ссадинами, потом и пылью. На улице январь, но у нас еще та адовая жара.

— Ну же, Нагаев, не разочаруй меня! Покажи свою силу, отомсти за дочь! Я ведь держал ее как собаку, морил голодом, насиловал. А ты за это одаришь меня бабскими ударами?

Эффект моих слов отразился на его лице. Он напрягся и стал наносить четкий, быстрый удар за ударом. Мне прилетело в ухо, затем в плечо. Кайф. Теперь можно уничтожать.

Я сделал выпад, кулак врезался ему в шею. Он захрипел, несколько раз моргнул. Но это его не остановило — неожиданно резко второй рукой он треснул меня в грудь. Я отшатнулся, но не растерялся. Громко заржал и безостановочно стал оглушать его ударами. Я выше старика, я быстр и жесток — это мне на руку.

— Слабак, — крикнул я. — Все это время ты вывозил на везение, а не на силе. Разочаровал, Нагаев!

Он держался из последних сил, я видел его трясущиеся ноги, но последний удар окончательно свалил его на колени. Я обошел его сзади, обхватил шею руками и начал давить.

— Чувствуешь? Мой отец пришел к тебе через мои руки. Он желает забрать тебя к себе — там все закончится по полной катушке. И если мой отец видел перед смертью свою законную жену, то ты, уебок, не увидишь ее — ее заперли мои люди вместе со служанкой, ждут команды о насилии. Ее будут трахать жестко, грубо, яро — так же как я делал с твоей дочерью. А потом убью… — мне не дали закончить: резкий удар прошелся по затылочной части головы, оглушая меня. Отпустив Нагаева, я быстро развернулся и прежде чем заметить карие глаза, наполненные злостью, получил удар в нос. Кровь хлынула и затопила мой рот. Сплюнув, я двинулся на младшего Нагаева — несмотря на ущербный вид он продолжал стоять на ногах.

— Вот мы и встретились, мразь. Ты такой же уебищный, как я и представлял тебя, — проговорил он громко и резко. И бросился с молниеносной скоростью на меня, словно ветер.

— Ты пришел на свою смерть, — строго отчеканил я, отбиваясь.

Его лицо кровоточило, под глазом образовался фингал. Однако ему это не мешало. Удары у него были крепкие, мощные. Только у меня — сильнее. Битва начинала набирать обороты. Мы не говорили, молча друг друга колотили. Работали на равных. Кулаки летели в лицо, в живот.

Вокруг слышались звуки выстрелов, которые смешивались с ударами и криками ярости. Каждый из нас отстаивал свою позицию. Каждый был уверен в своей победе. Неожиданно младший Нагаев ударил ногой — мои ноги подкосились и удержались бы, если бы их не ударили сзади. Я свалился на снег, успев заметить сзади старшего Нагаева. Он направлял на меня пистолет, из которого через секунду выползла пуля. Небольшая боль пронзила спину.

— Мать! Спасай! Я сам! — прорычал младший Нагаев, нанося мне удар ногой по открытой ране.

Я бы взревел, но не привык показывать свои слабости. Попытался встать, только ублюдок оказался сверху. На меня обрушились его удары. Схватив его руку, я планировал ее вывернуть, но вторая его рука уже летела в мое лицо. Голова только и успевала ударяться о грубый снег. Впервые я почувствовал уязвимость, беспомощность. Я собирал силы в кулак, отбивался, но встать не получалось.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Сдохнуть я тебе не дам, — прервался Нагаев и поднялся на ноги. Грубым ботинком уебал меня по лицу. Один раз, второй — и на третий я ощутил сильную головную боль.

— Урод, — прохрипел я и все-таки собрался. Напряг ноги и попытался встать, чтобы устоять.

Брат, сука. Где ты ходишь?

Рука взлетела — я незаметно достал нож, решив пойти на жесткие и радикальные меры. Когда Нагаев младший подошел ближе, я пырнул его. Но он не собирался сдыхать: двумя руками обхватил мое лицо и стал выдавливать мои глаза большими пальцами. Сильно и жестко. Я на ощупь вырвал нож из его груди и воткнул в другую часть тела. Он захрипел, отодвинулся. Ногой ударил меня по пенису, заставляя согнуться.

— Шакал!

— Мразота неотесанная! Я тебе покажу, что значит издеваться над моей сестрой и семьей! Я на тебе живого места не оставлю!

Далее я увидел, как он отошел назад, и тут же почувствовал на себе массивные цепи. Его люди окружили меня, набрасывая цепь за цепью, скручивая их вокруг меня. Я не стоял на месте — вырывался, пытался скинуть их.

Мои люди мгновенно окружили их. Но ненадолго. В ушах звучали выстрелы, глаза видели, как они падают. Глянув на ворота, заметил несколько новых машин. Оттуда выползали люди, стреляя на поражение. Они выслеживали именно моих людей — значит, они пришли по мою душу. Их вызвали Нагаевы. Оставшимся людям я прокричал:

— Переходим к плану Б!

Они услышали. Но тут же начали падать, не успев перепрыгнуть через забор. Я знал — мое подкрепление скоро прибудет. Они должны были прилететь сегодня в Россию.

Мафия меня не оставит, я предупреждал их об этом. И как только я об этом подумал, увидел, как машина за машиной подъезжает — из них выходили знакомые лица. Я принялся смеяться.

— Друзья мои, я вас заждался.

Люди Нагаевых притихли. Мои мафиози шли ко мне.

— Еще один шаг — и мы убьем вас! — орал Нагаев младший.

Это они тебя убьют, сосунок. Ты даже не догадываешься, на что они способны.

— Не стоит, мы не надолго, — ответил Вито Карбонелли с холодным взглядом и сигарой в руках. Его многие боялись, но не я. Между нами уже несколько лет держалось уважение. Он был старше меня и занял место своего отца — Энди (Тигра) Риццо, когда тот отправился на покой. За Вито стояли несколько его подчиненных, все в черных костюмах.

— Ну что, Тень. Хотелось бы встретиться при иных обстоятельствах, — заговорил он на итальянском языке. — Только вот время нынче дорогое удовольствие. Пока получается только так.

— Мы обговорим. Но для начала эта семейка должна получить сполна.

— Тебе пора на покой. Ты слишком долго играл свою роль в этой игре.

Я поднял голову, мои глаза загорелись адским огнем.

— Какой к черту, покой, Вито? Мне еще рано, блядь!

— Твои дни как активного участника закончились. Ты слишком много отрекался от своих прямых обязанностей — из-за тебя пострадали мои люди. Теперь твое место в прошлом. Мы нашли человека, который займет твою позицию. Его зовут Лука.

Сердце сжалось. Мне казалось, что у меня его будто нет, но сегодняшний день доказал обратное. Я ринулся вперед, но люди Нагаева продолжали удерживать меня, потянув цепи на себя.

— Я не позволю, блядь! — кричал я. — Я предупреждал, что мою семью убили, я уеду мстить! Какого хрена, Вито?! Ты сейчас предаешь меня, чертов ты демон!

Вито сделал шаг вперед, совсем не боясь меня. Положил руку на мое плечо.

— Нет, Тень. Мы просто делаем выбор в пользу будущего. Ты был хорошим бойцом, но пора оставить место новым поколениям. Молодым, амбициозным, готовым не отвлекаться на посторонние факторы. Ведь становясь мафией, тебя предупреждали: других семей не существует — только мы. Мы твоя семья. А ты предал свою семью. Ты знаешь, что за это бывает.

— Я переговорю с семьей Луккезе — за ними конечный ответ! — разозленно ответил я.

— Не стоит. Это они меня послали к тебе. Прощаюсь, Тень.

Я видел, как Вито отдалялся, бросая меня скованным цепями. Вместе с ним уходила часть меня. Но я не спешил отчаиваться — винить брата за предсказание этого момента? Не стоит. Я выберусь и все решу. Из каких трудных жоп я только не вылазил — и из этой вылезу.

— Увозим! — резко крикнул Нагаев младший и на меня вдруг напялили мешок.

Я чувствовал, как меня грузят в машину, слышал, как мои небольшие отряды пытаются меня спасти, но их расстреливают. Меня трясло от злости. Я вырывался, как грозный бык, но меня оглушали ударами. А потом и вовсе вырубили.

Очнулся я в сыром подвале. Узнаю методы, блядь, мои. Правая рука болела, я слышал звук капающей воды. Воды? Или…

Мешок стянули с глаз, и я увидел грубые карие глаза и перекошенное от ликования лицо Нагаева младшего. Он верил, что победил. Я же знал — у него ничего не выйдет. Отец с того света поможет, брат мне поможет. Это еще не конец. Победа за нашей семьей.

— Пришло время купания, грязный урод, — прошептал он, и меня толпой подняли с пола.

Силой затащили в темноту, где глаза увидели белую набранную ванну. Нагаев младший подошел ближе. Я дожидался этого момента: ударил локтем и стал вырываться. Хуй им! Им не победить моими методами!

Однако сосунок схватил за мою гриву, силой наклонил вперед и окунул меня в воду, удерживая. Нехватка воздуха дала о себе знать: я пытался дышать ртом, но ощущал лишь привкус металла. Кровь, сука. Гондон решил искупать меня в крови — как я делал с его сестрой. Отродье наябедничало. Жалкая сука.

Он вырвал меня из воды, ударил по лицу и силой толкнул назад, в результате я повалился в ванную, прямо в ледяную воду. Он отошел, зубами выхватил сигарету из пачки и закурил. Темный взгляд исподлобья, кровавая дерзкая ухмылка — он неотрывно следил за тем, как я пытаюсь выбраться, но несколько рук удерживали меня, погружая в воду.

— Тебе пизда, ушлепок! — зло крикнул я. — Я тебя на куски порежу, если меня не опередит брат!

— Брат? О, ты о том, кто спокойно стоит и курит на улице?

— Не верю, отродье!

— А позовите-ка его, братца, — отдал приказ Нагаев младший. — По секрету, — присев на корточки, прошептал идиот. — После тебя ему тоже пиздец. Но не сильный, ибо сестренка запала. Но он запомнит навсегда: не следует ее обижать.

Дверь открывается и медленно входит брат. Он держит в руках банку с белой парашей. На его лице нет свободных участков — все в гематомах. Он молча отдает ее в руки Нагаеву младшему.

— Ты че, ублюдок? Реально меня предал? Брата своего предал?!

— Да.

— Ты конченый урод! — взорвался я, ощущая внутри все внутренности скручивающимися. До последнего не верил, надеялся на лучшее, думал, что он одумается.

— Ну что? Пришло время жрать! — весело прогромыхал Нагаевский щенок. — Сестренка любимая! Иди ко мне!

Через некоторое время дверь снова открывается, и внутрь входит уверенное отродье. Без макияжа, с длинным хвостом — такая сука красивая. Увидев меня, она ухмыляется. Забирает банку и вместе с ней подходит ко мне. Я снова вырываюсь, пытаясь ослабить цепи. Не выходит. На меня наваливаются люди, открывая мне рот. Шлюха в это время открывает банку и наклоняет ко мне.

— Как же противно, — прошипела она. — Но как же приятно, — оскалилась, вливая в меня сперму. Сперму, сука! Они решили накормить меня спермой! Ублюдки! Твари! Моими методами против меня же! Я их придумал! Я их изобрел!

Я не глотаю кисло-соленую, вязкую жижу. Харкаю в шлюху, попадая ей на шубу — она взвизгивает. Демид с ее братцем мгновенно реагируют, ударяя меня со всех сторон. Нагаевский щенок и вовсе, остатки, что стекали по подбородку, запихивает обратно в рот, закрывая нос и рот. От этого просыпается рвотный рефлекс. Я чувствую, как часть жидкости все-таки попадает внутрь. Рвота вырывается наружу, и меня окунают в воду. Захлебываюсь, осознавая, что воду разбавили моей кровью — оттого рука болит и кровоточит. Меня тянут за голову. Уебок Нагаевых скалится передо мной.

— Вкусно тебе? Наелся спермой моих людей, которые так старательно кончали в банку?

— Пошел нахуй! — ответил я.

— Договоришься ведь. Сам туда сейчас отправишься. Пердолить будут жестко, не жалея, — издевался он.

— Ну не жестче, чем я твою сестру. Жалко, видео не заснял бы — показал бы!

Раздаются выстрелы, и все они направлены в мою сторону. Раз, два, три, четыре. Пятый заставляет меня окунуться в темноту. Но перед тем как закрыть глаза, я вижу ее — отродье с пистолетом и болью в глазах.

Похищая ее, я не подозревал, что она станет моим палачом. А она стала. Забрала мою жизнь, не оставляя шансов.

У меня были планы. Я свирепо защищал свою семью. Но как оказалось — это мне стоило защищаться от своей же семьи.

— Кира, блядь! Нахрена ты его грохнула?!

— Я ненавижу его и хотела поскорее избавиться.

Белая вспышка озаряет все вокруг. Передо мной появляются зеленые глаза отца. Он зло глядит на меня, а потом громко кричит:

— Слабый щенок!

— Я старался, отец! Я все делал, чтобы отомстить за тебя!

— Слабый щенок! — вторит он.

Слабый. Слабый. Слабый. Я оказался слабым. Я проиграл. Проиграл семье Нагаевых, которая разрушила всю мою жизнь. А она… Девчонка, что вызвала во мне что-то потаенное. Пустила мне стрелу в самое сердце — стрелу мести. Для меня конец наступил сегодня. Я лишился всего: семьи, поддержки, жизни.

Яркий свет исчез. Наступила тишина, мысли больше не трезвонили. Я больше не чувствовал себя. Я умер.

Глава 29. Кира

Спустя неделю…

— Сестр, звони и пиши каждый день. Не ответишь — лично приеду за тобой и заберу нахрен!

— Кирилл! Твои люди уже там, все будет в порядке.

— Кирочка, ты уверена, что сейчас подходящее время?

— Уверена, мамуль.

Стоя в аэропорту, я прощалась с семьей. После случившегося подумала, что все-таки стоит слетать отдохнуть. Море зазывало, подкидывая то и дело свою красоту мне в интернете.

— Прощай, семья! Через неделю вернусь. А может даже через две…

— Засранка! Я тебе прямо сейчас задницу надеру — на глазах этих людей!

— Тогда я тебя накормлю. Кое-чем, опыт есть, — подмигнула с задорной улыбкой. Родители не знают о случившемся, да и не могу я при них материться. Я ведь не Кирилл.

— Ну сейчас точно нава…, — его прерывает звонок мобильного. Он хмурится и отходит.

Вылет через десять минут, поэтому я подхожу поближе, навострив уши. Воспоминания возвращаются к нему поэтапно: он вспоминает Софу. И мне это не нравится — ведь как я понимаю, он снова собирается вторгнуться в ее семью.

Рыжую девушку выкинули и отправили за границу, хотя изначально ее не хотели трогать — пока она не родит. Но прошло слишком много времени: живот должен был появиться, однако этого так и не случилось. Вскоре брат надавил на нее — и она призналась в поступке Далмата.

— Мария Клинкова? Это не ошибка? — зло переспросил брат, повышая голос и привлекая мое внимание.

Догадки пробрались в мою голову: София решила сменить документы и жить под другим именем, считая, что брат ее не найдет. Нашел. Поэтому еще вчера я написала ей и предупредила — чтобы она бежала.

Брат скидывает трубку, подходит ко мне. В его лице я вижу растерянность, непонимание и досаду.

— Прости, братик. Я сделаю все, чтобы ты не наступил на те же грабли, — мысленно прошу прощения, когда он обнимает меня.

— Я пошел, до свидос, сестра.

— Пока.

Обнявшись с родителями, я помахала ручкой и направилась к самолету.

— Береги себя, — прошептал папа, прижимая меня к себе. — Возвращайся скорее. Если успеем — сами прилетим. А пока буду разгребать то, что натворил Далмат.

— Не волнуйтесь за меня. Скоро вернусь.

Полет начинался. Жара, море, песок — ждите меня! Я лечу на всех парах.

Весь день я парила над бескрайними просторами. Глядела в иллюминатор и наблюдала за мягкими облаками, которые словно одеяло укрывали землю.

Когда мы приземлились, я выдохнула. Не люблю долгие полеты на самолете. Отель встретил меня прохладным кондиционером, чистотой и уютом.

Ближе к вечеру следующего дня я отправилась на море. Передо мной раскинулся огромный пляж: мягкий белый песок тянулся вдаль до горизонта, сверкая под солнцем как драгоценное украшение. Волны нежно били о берег — их тихий шепот приглашал окунуться в прохладу воды. Я шла по белому песку, ощущая приподнятое настроение и тепло нагретого песка. Вода была прозрачной и освежающей: голубая с оттенками бирюзы, с легкими волнами, ласково обнимающими берег.

Остановившись на минуту, чтобы вдохнуть полной грудью морской воздух, я наконец почувствовала ту самую свободу — легкость и уверенность в завтрашнем дне. За это время я пережила многое, повзрослела. Возможно, прежней Киры уже нет — но внутри где-то глубоко я ее все еще ощущаю.

Видеозвонок мамы прервал меня.

— Соскучилась, мамуль? — подколола ее первым делом.

— А то, Кирочка. У меня для тебя новость. Только не упади, — теперь она подколола меня.

— Жду! Говори! — присев на песок, я посмеялась.

— Не буду говорить, а лучше покажу, — переведя камеру, я увидела то, что так давно желала и любила всем сердцем.

— Малышка! Господи, моя малышка! — заорала я на весь пляж, ощущая, как слезы радости заполнили мое лицо.

Я долго просила родителей и брата найти ее. Но они говорили, что ее нет, что она исчезла, предлагали купить похожую. Но зачем мне похожая, когда я полюбила именно ее?

— Мамуль, спасибо. Кормите ее почаще, отогревайте и любите за меня! Я скоро вернусь, Малышка! Дождись меня, маленькая.

Разговор завершился, солнце ушло за горизонт заката. Ветер трепал мои волосы, играл с платьем — легким шифоном пастельных тонов. Скинув его, я осталась в одном купальнике. Спрятала телефон под платье и отправилась плавать. Вода одарила прохладой. Я откинулась назад и позволила волнам кружить меня. Повернув голову, заметила мальчика в кепке: он подкрадывался к моим вещам.

— Эй! А ну отойди! — крикнула громко и начала плыть к берегу.

Он испугавшись, схватил мое платье и нагло начал скрываться. Я быстро доплыла до берега, мгновенно встала на ноги и побежала к месту, где лежали телефон и платье. Помимо платья он забрал и телефон.

— Мерзавец! А ну стой! — крикнула я и побежала за ним, глазами цепляясь за его отдаленную красную кепку. Он бежал быстро, то и дело петляя. Дыхание сбилось, но я не сбавляла темпа. Почти нагнала его, пока не заметила, что мы выбежали на дорогу. О черт!

Я в купальнике, босая — тапочки благополучно остались на берегу, среди чужих людей и машин. Перебегая дорогу, он остановился и показал мне язык.

— Ах ты маленький засранец! — крикнула я и побежала на зеленый свет. Машины сигналили, кто-то свистел — словно никогда не видел девушек в купальнике. Мальчишка успел скрыться. Я огляделась: больше его не вижу. Это провал! Благо отель недалеко, решила туда направиться.

По пути встретился мужчина, который решил, что я легкодоступная девушка. Ну да, проститутки ведь в купальниках расхаживают, чтобы сразу клиентов найти — по его мнению. Он протягивал мне деньги, кричал на своем языке; я шла дальше, не обращая внимания. Но этот имбецил ничегошеньки не понимал — пришлось дать ему жизненный урок. А кто, если не я? Развернулась, поманила пальчиком — он приблизился с горящими глазами, то и дело поедая мою грудь. Когда он уже почти подошел, я схватила его за руку и улыбнулась.

Затем притянула к себе и выхватила его деньги.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— «О», покажи «О», — жестикулировала я, показывая жестом.

Он решил возразить — и тут я запихнула ему деньги в рот.

— Приятного аппетита, грязный ты кочерыжка! — проговорила я с усмешкой.

И далее скрутила его руку и дала легкий пинок под зад.

— Катись колбаской отсюда! — показав фак на прощание, я развернулась и быстро побежала к отелю. Ноги болели, тело тоже — когда зашла в номер, сразу направилась в душ.

Злость кипела изнутри. Я злилась на брата, ведь он обещал, что я буду под защитой. А в итоге? В итоге я одна бегаю за своим телефоном, отбиваюсь от возбужденных придурков! Так бы и накричала на него, но что у меня? Правильно! Нет телефона у меня, а номер я его не помню!

Выйдя из душа, обмотавшись в полотенце, я заметила приоткрытую дверь. Она была не полностью открыта, а чуть-чуть — словно кто-то забыл закрыть. И я точно знаю, что это не я оставляла ее так — проверяла перед уходом в душ. Страх охватил меня: сердце забилось быстрее, дыхание стало учащенным. Мгновенно рванула к двери и открыла ее. Выбежала из номера, решив сразу обратиться к персоналу отеля. В коридоре было пусто и темно, лампочки мерцали, создавая тени на стенах. Добежав до стойки регистрации, вздохнула с облегчением. Сотрудница отеля смотрела на меня с удивлением и подняла бровь.

— Excuse me! — запыхавшись, начала я на английском. — There was someone in my room… (В моей комнате был кто-то…) И.. черт бы вас побрал! Как объяснить тебе?!

— На русском давай. Я русская, — улыбаясь, девушка удивила.

— О боже, спасибо! В общем, мне нужен человек, чтобы стоял возле моего номера и охранял меня. Я заплачу.

— Оу. Эм. Я что-нибудь придумаю.

— Спасибо… Ммм. Как тебя зовут?

— Нина. Управляющая этого отеля.

— Спасибо, Нина. Зайди потом ко мне, я отблагодарю, — подмигнула я и пошла обратно в номер.

Зайдя в номер, я начала думать, что делать с телефоном. Судорожно ходила по номеру, вспоминая, была ли там важная информация. Сев на кровать, откинулась назад, ощущая, как голова ударилась о что-то твердое. В непонимании повернула голову и заметила коробку и цветы. Бах! Гортензии. Голубые. Те самые. Открыв коробку, я увидела свой мобильник и бумажку. Развернув ее, глаза цеплялись за знакомый почерк.

— Бабочка, я рядом…

Откинув психованно бумажку в сторону, я взялась за телефон и набрала номер брата.

— Первый день отдыха выдался паршивым.

Глава 30. Кира

Люди брата наконец-то нашлись. Их кто-то неправильно информировал, и они поселились в другом отеле, ожидая меня. Кажется, я знаю, кто все это подстроил — Демид. Он всегда любил эффектное появление.

— Увижу тебя, задницу надеру! — написала я ему в тот вечер и заблокировала номер.

Брату не стала говорить. Я не хочу снова войны, а уверена, что она будет.

Арендовав мотоцикл, я решила сегодня развлечься. Сев за руль, почувствовала ту самую возможность — снова ощутить свободу за рулем. Пальцы коснулись холодной металлической поверхности рукоятки, сердце забилось от радости. Перед глазами всплыли все моменты, связанные с мотоциклом: как впервые села, уроки брата. Эти воспоминания для меня по сей день ценны. Брат привил мне любовь к ним — за это я буду благодарна ему всю жизнь.

Аккуратно взяла рукоятку газа, почувствовала гладкую поверхность под ладонью. Внутри проснулся знакомый трепет — тот самый, что я испытывала, когда вернулась домой. Его невозможно описать словами, но он такой чудесный. Сделала первый поворот рукоятки — и мотор заурчал мощно и живо, будто приветствуя меня.

Свежий воздух наполнил мои легкие ощущением свободы и приключения. Каждая клеточка тела наполнилась радостью. Божечки, да! Я снова это почувствовала. Почувствовала себя частью этого мира — ветра в волосах, шума мотора и бескрайнего горизонта впереди. Медленно подняла ногу, повернула ключ зажигания и почувствовала мощь двигателя под собой. Сердце забилось чаще, руки вспотели от волнения. Любовь к мотоциклу — что же ты делаешь со мной? Честное слово! Я даже при сексе не ощущала себя такой счастливой.

Сегодня я — та самая свободная птица, которая наконец-то расправила крылья.

— А может, все-таки бабочка? — внезапно появился внутренний голос и попытался все испортить.

— Не может! Замолчи сейчас же! — ответила я себе.

Мотоцикл — продолжение моей души: быстрый, яркий, наполненный жизнью. Я так долго мечтала о нем, когда была в заточении, что сейчас даже не верится, что я наконец-то выбралась из того ужаса. И вот я сижу на своей мечте, управляю ею и чувствую себя живой.

Сделала плавный старт, и мир вокруг исчез. Осталась только дорога, ветер и ощущение абсолютной свободы.

Время словно остановилось. Я выехала за границы города, оставляя его позади. Громко засмеялась, сердце подпрыгнуло до небес. Вдруг сзади послышался рев — я оглянулась и увидела черный мотоцикл. Он мчался за мной, равняясь. Шлем мешал разглядеть лицо водителя, но внутренности разогревались, низ полыхал от возбуждения, а сердце грозило выскочить из груди. Слишком много эмоций для одной секунды.

Так на меня влиял только один человек — мужчина. Демид, мать его!

Я прибавила газу и оторвалась от него. Он надолго не отстал.

— Говнюк! Самый настоящий! — крикнула я в шлем и резко затормозила. Он проехал вперед, а я, нарушая правила, развернулась и поехала в другую сторону. У меня было время. — Получай!

Поднажав на газ, я проехала один поворот, затем второй. Вокруг начали окружать деревья. Склон внизу вел к морю. Трасса словно змея извивалась перед глазами. Оглянувшись назад, я увидела Демида — он нагонял меня.

— Чтоб тебя! — вырвалось у меня, когда я повернула направо и остановилась, дожидаясь его. Заглушила мотоцикл и сняла шлем.

— Ну и? Ты догонял, чтобы помолчать? — взорвалась, когда спустя две минуты он молча снял шлем, слез с мотоцикла и стал смотреть на меня. Не люблю, когда он так смотрит — внутри все полыхает, а я становлюсь уязвимой и возбужденной одновременно. Никогда не верила в силу взгляда, а с ним пришлось поверить.

— Посмотреть, — коротко сказал он, и я уже злилась.

— Посмотрел?

— Нет.

— Как жаль, что мне все равно! Пока, — схватила шлем и повернулась к нему спиной.

Демид оказался около меня за считанные секунды. Трасса пустела, рассчитывать на чью-то поддержку было бессмысленно.

— Если еще сделаешь шаг, я тебя прихлопну!

Но на мои слова он лишь оскалился и сделал этот чертов шаг вперед.

— Н-на! — размахнувшись, я дала ему пощечину. — Это за насилие!

— Готовь руку, бабочка. Сегодня тебе придется много бить.

Все произошло слишком быстро. Я почувствовала, как он ловит мою руку и тянет меня к себе. Его дыхание обожгло шею, нос с горбинкой зарылся в мои волосы, а руки обхватили мою красивую попу, приподнимая меня. Он вдыхал меня — то ли рыча, то ли шепча — и от этого я пьянела. Снова и снова.

— Какая же ты вкусная, бабочка. Я возьму тебя здесь, плевал я на твои сопротивления. Ты их для вида показываешь, повыебываться хочешь. А сама ночами думаешь обо мне.

Я замираю в его руках, потому что с последним он попал в самую точку. Неужели, пока я спала, он вскрыл мой мозг и увидел все мои потаенные желания, которые я так тщательно скрывала даже от самой себя?

Приоткрыв глаза, я заметила, как его кадык медленно поднялся и опустился — словно он был очень голоден.

Ей богу! Вечно голодная собака!

— Ты ведешь себя ужасно, Демид. Все время пытаешься залезть ко мне в трусы. Любовь где твоя?

— Ты давно на себя в зеркало глядела? — спросил он, отстранившись с серьезным выражением лица.

— Сегодня, а что?

— Странно, что тогда ты такие глупости говоришь. Должна была видеть свою охуенную, сексуальную себя и понять, что даже слепой захочет тебя.

— Фу!

— Не фукай, а лучше ноги раздвигай.

— Да пошел ты! — попыталась оттолкнуть его, но он лишь рассмеялся в ответ.

— Сама сейчас пойдешь. На мой член.

Мужской взгляд стал тяжелым, жадным. В этот момент он больше напоминал голодного хищника, который так страстно желает вцепиться в сырую плоть, чем возбужденного любовника. Внезапно, резко приподняв меня, Демид стянул с меня шорты. Моя попа оказалась на мягком сиденье во всей своей красе.

— Нас могут увидеть, — не переставала пытаться его остановить. — И вообще, после всего случившегося ты выбрал неправильную тактику! Так ты не попадешь в мое сердце!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— У меня больше нет цели попасть к тебе в сердце.

— Что так? Понял, что не потянешь мой характер?

— Понял, что я уже давно в нем.

— Вранье!

— Зная тебя, бабочка, можно понять, что ты не та, кто разрешит кому-либо к тебе притронуться, и ты это доказала вчера.

— Ах ты… Да я тебе… — разозлилась, осознав это.

— Тс-с… — его палец прикрыл мой рот, нежно очертил губы, затем раскрыл их и вошел внутрь. За это я его укусила. — Если бы я тебе действительно был безразличен, то давно валялся бы в отключке со сломанной рукой, — усмехнулся негодяй, сразу же обрушившись на мои губы.

В следующий момент моя бдительность полностью исчезла. Нет, не просто исчезла — я была потеряна целиком, ведь то, как я отвечала на его поцелуй, можно было бы назвать только фантазией. А Демид не терял времени зря. Пока я пыталась хоть как-то собраться и найти в себе силы, он тем временем проникал внутрь, успев разделаться со своей ширинкой.

— Признайся себе, маленькая. Ты желаешь, чтобы я заполнил не только твою голову, но и твое тело.

— Не будет такого!

— Ты сейчас еще раз доказала, что влюбилась в меня.

— Ты лжешь! Не было такого.

— Бабочка, маленькая, — что все это значит?

— Эм… Прозвищ….

И тут я замолчала, осознавая, к чему он клонит. Во время нашего первого знакомства в интернете я приказала звать меня по имени — не любила глупых прозвищ. И это было правдой, черт побери. Только брату было позволено…

— Это ничего не значит, ты ошибаешься, Демид. А сейчас наконец трахни меня, и мы разойдемся, как те самые корабли в море.

Он не ответил. Его контроль слетел с катушек, и он, отодвинув трусики, ворвался внутрь твердым возбужденным членом. Прикрыв глаза, я откинула голову назад. Боль в ногах смешалась с удовольствием. Руки Демида держали меня, мотоцикл, ситуацию — я позволила ему управлять.

Какие либо слова сейчас были лишними. Лишними, Кира? Да они же, черт возьми, с большим трудом добирались до разума! Только стонать, только отдаваться его рукам, на большее я была не способна. И словно услышав мои мысли, мужчина во мне задвигался быстрее.

— Не смей тормозить, Валиев. Не кончу, тогда прикончу тебя. Ах!

— Фамилию узнала? Как похвально, бабочка.

— Не смей называть меня….

— Поздно, — прервал меня.

Трепет внизу стал ощутимее, жар разбросал свое пламя по всему телу. Я горела и горела, не переставая. Казалось сгорю до тла.

Демид двигался то чувственно и ритмично, то слишком быстро и грубо. Но мне нравилось, он был великолепным любовником. Порочные руки оказались внизу, пальцами он принялся размазывать мою влагу. А затем убрал руку, облизал свой палец и притянул к себе, целуя.

— Сладкая, бабочка. Раздели со мной свой вкус, — прошептал он, казалось бы, простые слова. Но, проклятие, именно в этот момент они обрушились на меня с яркой силой. Я возжелала его еще больше. Мне было мало этого придурка, я хотела его сожрать.

Смачно целуя и покусывая его, я смело насаживалась на его член. Мотоцикл выдерживал наш напор. Хлесткие движения жаркого секса стали громче, я текла не переставая.

Внизу текло лоно, вверху мозг. Вот такой вот парадокс.

Его сбивчивое дыхание коснулось шеи, он подвинулся ближе, облизывая ее, а затем укусил, не переставая внизу движение пальцами и членом.

— О-о, черт! Продолжай, — захныкала я от желания. От желания не заканчивать этот прекрасный миг, сейчас я этого совсем не хотела.

Демид остановился. Чмокнул в лоб и приподнял меня, опуская на ноги. Они мгновенно затряслись, словно я выпила «в одного» литр текилы. Развернув, он толкнул меня вперед, заставляя животом лечь на сидушку мотоцикла. Со стороны скорее всего выглядело совсем плохо, но кого это волнует сейчас?

Поцеловав меня в шею, он прислонился сзади. Обхватил хвост, потянул на себя, вынуждая прогнуться в пояснице, поднимая таз выше. Горячая и влажная плоть вошла резким толчком вперед, его губы тут же принялись целовать плечо, будто извиняясь за свою дерзость. Но мне плевать, я люблю это — по своему желанию, с тем, с кем хочу.

Мужчина вбивался в меня, обладал. Его бедра свирепо и чаще ударялись о ягодицы. Руки шлепали, поглаживали, смыкались на моей шее, чтобы хрипела, а не стонала. Я не осознавала, где боль, а где наслаждение, не понимала где мотоцикл, а где руки, все смешалось, перевернулось, я не успевала отделять одно от другого. Ослепляющие ощущения прошибли тело мелкой дрожью, волна удовольствия и экстаза пробежалась по всему организму. Вот оно, чего я так хотела получить от него. Совсем рядом, нагрянет ко мне через считанные минуты.

Он ускорился, зарычал. Я хватала ртом жаркий воздух, голос срывался от глубоких толчков. Казалось большего и не надо, однако Демид решил совсем свалить меня на повал. Согнув мою ногу в колене, он положил ее на мотоцикл и сделал грубый толчок. Член стал входить под другим углом, что заставило меня покрыться мурашками, застонать громче.

Пребывая в экстазе, я потянула руку назад, нашла его волосы и вцепилась в них. Ближе, хочу чтобы был ближе ко мне, ощутил мое удовольствие, услышал как содрогаюсь, понял, что все старания не напрасны.

Член, мотоцикл, мы на пустынной трассе, горячий секс. Эти слова закружились надо мной, усиливая возбуждение. И они были совсем не лишними. Последние толчки оказались решающими, я вцепилась ногтями в кожаное сидение мотоцикла, найдя точку опоры, чтобы не свалиться от сильного, безумного содрогания. Сильно зажмурилась, еще крепче впиваясь ногтями до их треска, кажется один сломала. Внизу все скрутило, а неожиданный шлепок по заднице заставил вскрикнуть еще больше.

— Это за твои побои, бабочка, — прохрипел мужчина, следом лицом зарылся в волосах, содрогаясь следом за мной. А вскоре я полностью почувствовала его замирание. Демид быстро схватил меня за плечи и развернул к себе.

— Блядь, бабочка, ты же беременна. А я тогда… — испуганно начал он, с сожалением глядя на меня.

— Я перед этим сделала аборт, — прервала его речь.

Он выдохнул. Лицом уткнулся в грудь, словно маленький мальчишка.

— Прости, уебка, моя красивая бабочка.

Глава 31. Демид

— Как ты там? — задаю вопрос в трубку, когда женщина отвечает.

— Хорошо сын, только за тебя сильно переживала.

— Хреновая затея, мам. Вместо этого верь в меня и все будет пучком. Как тебе новый дом?

— Мне нравится. Просторный, уютный.

Через несколько минут обрываю наш телефонный разговор, услышав, что хотел. Выхожу на балкон, ветер обдувает лицо. Солнце слепит глаза. Опускаю взгляд и замечаю бабочку. Светлые короткие шорты облегают ее стройную задницу, волосы собраны в широкую длинную косу, а пальцы зудят от желания прикоснуться к ним. Она стоит спиной ко мне, не видит моего голодного взгляда. И хорошо, ведь бабочка и так считает меня кроликом-ебуном, вчера прямо в лицо заявила на прощание. Руки сжимаются в кулаки, когда к ней подходит какой-то мужик с голым торсом. Решил взять ее штурмом? Не выйдет. Я в ее сердце и мыслях. У него нет шансов, и бабочка это доказывает, когда, развернувшись, проходит мимо него. Он оборачивается, глаза устремляются на ее зад. Тут любой стояк словит, это факт. Но этот зад принадлежит мне, и я ни в коем случае не разрешаю пялиться на него. Поэтому я жду, когда бабочка завернет за угол, а затем с балкона раздается мой громкий свист. Он привлекает внимание ущербного.

— Вижу, у тебя лишние зубы, могу помочь выбить, если еще раз увижу тебя рядом со своей женой, — сказал я на английском, выдыхая дым. Успел взять сигарету и закурить.

— Мужик, у нее не было кольца.

— Правильно, я жду, когда кто-то осмелится прикоснуться к ней, чтобы из его руки сделать ей кольцо. Ты пока первый на очереди.

— Не грози, иначе…

Достаю пистолет, направляю на него.

— Раз, два, три, четыре, пять, я иду….

Он развернулся и быстрым шагом уходит прочь. Я же остаюсь довольным.

Как бы мне ни хотелось сейчас рвануть за бабочкой, я понимаю, что работа ждет. Приступаю к ней, усаживаясь поудобнее. Спустя час раздается стук в дверь. Допив остатки виски, я иду к ней. Внутри растет азарт от предвкушения. Я был уверен, что на пороге та, кого я люблю и хочу прикончить — та, кто занимает мои мысли даже больше, чем работа.

Она добровольно пришла ко мне. Постепенно привыкает ко мне, раскрывается, позволяет впустить меня в свое сердце. Таращит от нее — сильно, остро. С этим виски и то не справляются, а бабочка справилась — ничего для этого не делая. Сильная женщина, достойная уважения с моей стороны.

Но реальность, сука, коварная штука. На пороге моего номера стояла гребаная жена — гребаная Регина. Та, кто скорее стала обузой, чем женой. Она приперлась без приглашения, без надежды на понимание. Холодным взглядом прошелся по ее лицу, затем опустился вниз на руки, держащие ручку чемодана.

— Не говори мне, блядь, что по мою душу приперлась, — раздраженно выдал я.

— Именно, по твою муженек. Твоя жена соскучилась.

Хотел было сказать, что ни хрена она мне, блядь, не жена. Процесс расторжения брака идет уже несколько недель и почти завершен. Но глаза цепляются за знакомое лицо — карие глаза за спиной у женушки. Сука. Бабочка выгнула бровь, скалясь. Услышала все, черт побери.

— Регин, свали отсюда нахрен, — прорычал я сквозь зубы, не отрывая взгляда от бабочки.

— Не валите, Регина. Он все уши мне прожужжал о том, как вас любит, — с ехидством пропела бабочка и тут же направилась к соседнему номеру.

Я не устоял и быстрым шагом преодолел расстояние между нами, но она мгновенно открыла дверь и оказалась внутри номера. Протянул руку через небольшую щель, чтобы схватить ее за плечо.

— Дай объясниться, не совершай глупость! — загромыхал я от досады.

Злобная, кривоватая улыбка украсила любимое, божественное лицо.

— Глупость — это ты, а я совершаю правильное действие, — прошептала бабочка и резко закрыла дверь. Мгновенно пронзила боль в районе руки, но разве это сравнимо с тем, что я чувствую внутри? В этот миг, когда я растерян, девушка выталкивает мою руку, закрываясь изнутри.

— Я не уйду, пока ты не выйдешь! Не веди себя как неразумный ребенок! — взрываюсь и начинаю долбить дверь.

В ответ — тишина, которая недолго длится из-за противного женского голоса.

— У-у, Валиев, да ты погряз в любви!

Агрессивно развернувшись, одариваю брезгливым взглядом лицо этой конченной суки. А затем подхожу вплотную и яро произношу по слогам:

— Вали нахрен, избалованная гнида. И не смей соваться в мою жизнь!

С ее лица сходит улыбка, голос переходит в истеричный режим.

— Со мной так нельзя, Валиев! Я твоя жена. Я была с тобой с самых низов…

— Да иди нахуй уже, ебанашка! — толкнув ее, повышаю грозно голос.

— Ответишь еще за это и поймешь, что она не заслуживает тебя!

Она наконец-то уходит, оставляя меня один на один с белой дверью, за которой спряталась бабочка. Бабочка, которую я, похоже, не заслуживаю.

— Я слышу все твои мысли, — присаживаюсь рядом, облокотившись головой о стену. — И они все хреновые, бабочка. Не всегда правдивы наши глаза и мысли. Не дай им сожрать тебя изнутри.

Наступает новая порция молчания в ответ. Она словно говорит:

— На. Жри мой игнор и сдохни.

— Бабочка! Сука, да это выглядит даже бредово! Я столько добивался тебя — чтобы что? Чтобы иметь тебя в роли любовницы? Да я одержим тобой, нахрен мне кто-то другой?! Я почти развелся с ней, открой дверь, я покажу тебе все бумаги! Почему не рассказал раньше? Момента просто не было!

Прислушиваюсь, слышу шорохи за дверью. Значит, слышит меня. Продолжаю говорить с ней, не предпринимая грубости. Она сейчас ни к чему, хотя руки так и чешутся выбить дверь и заняться с ней примирительным сексом. Где бы говорил и говорил, спускаясь все ниже и ниже, языком достигая ее клитора. Показал бы, насколько хочу ее, люблю. Да, черт бы ее побрал — люблю блядь! И мне совсем не стыдно признаться в этом даже себе. Потому что те, кто принимает любовь за слабость, — глупцы!

Спустя время ощущаю, как тело ломит от неудобной позы. Понимаю, что вырубился. Потираю устало глаза и берусь за сигарету, прислушиваясь. За дверью гробовая тишина — скорее всего, уснула. Не обращаю внимания на приближающиеся голоса, пока не понимаю, что один из них мне знаком. Повернув голову, замечаю шпильки. Глаза застывают на стройных ногах, коротком платье — а затем на лице. Сука!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— О, познакомься, мой хороший. Это мой бывший любовник, — пьяным голосом пропела бабочка, складывая красные губы в трубочку. К ее телу прижался незнакомый парень, и его лицо мгновенно меняется, когда я медленно встаю. Думаю, он уловил ход моих мыслей и грозный настрой, но жажда овладеть моей бабочкой затмевает его пьяный разум, отгоняя инстинкт самосохранения. Он уверен, что я его не трону в стенах отеля и позволю трахнуть сегодня ночью эту глупую девчонку.

Меня совсем не волнует, как она сбежала, слушала ли она меня. Это все потом. Сейчас я сука зол. Чего я нежничаю с вами? Я в пиздец какой ярости. Ощущаю животную злость, от которой лихорадит. Она лавиной хуярит по венам, прогоняя к хуям собачим сонливость и усталость. Она дает мне подзатыльника, чтобы я усвоил урок — перестал жалеть этих сук и показал, что бывает с теми, кто смеет меня унижать. Колючими иголками вонзается в сердце, показывая, что случается, если его открыть нараспашку.

— Вам пиздец, — только и сказал я шепотом, но этого было достаточно, чтобы бабочка осознала всю ту хуйню, что она натворила.

Глава 32. Кира

Отель не спит, потому что мы его прямо сейчас громим. Меньше половины людей вышли посмотреть на это зрелище, большинство остались в номерах — на всякий случай. Демид сошел с ума, а вместе с ним сошла и я. После своих слов он накинулся на парня, пытаясь убить его. Я не стала ждать этого происшествия — накинулась на него, словно разъяренная кошка. Царапалась, кусалась, била и, кажется, проклинала. Мы даже не заметили, как тот самый парень убежал, сверкая пятками.

— От него прямо веет мужчиной. Он любит совершать мужские поступки, — ехидно подумала я.

Слава богу, что я умная девочка, которая не собиралась заниматься с ним сексом — он был моим оружием. Я хотела сделать больно Демиду так же сильно, как он сделал мне. Поэтому сбежала через окно прямо в местный клуб, отдаваясь танцполу и алкоголю.

Честно говоря, я была уверена, что Демид долго не просидит. Думала: утром сделаю ему больно — выйду из номера с парнем, с которым просто спала. Но в его глазах казалось, что я трахалась с ним. Хотела показать ему, что я ему не принадлежу и вправе проводить время с другими мужчинами.

— Твоя матильда будет гореть адским пламенем сегодня ночью! Я вытрахаю всю дурь из тебя! Станешь шелковой сучкой! — кричал полоумный, отрывая меня от себя. Его черная футболка была порвана, открывая вид на его превосходный пресс.

— Матильда? Ты назвал мою девочку между ног матильдой? Чертов придурок! — схватив остатки футболки, я дернула ее на себя. Теперь она просто тряпка. Его руки поймали меня за шею, резко прижав к стене. От нехватки воздуха я закашлялась, но пинать его не перестала, а потом и вовсе сильно ударила ладонью по лицу. — Ты клялся мне в любви, пока имел свою жену! Как посмел меня так унизить?

— Я имел только тебя, блядь! И хватит меня, сука, бить! Я тебе нихуя не грушa для битья.

Зеленые глаза зло вонзились в мои. Мы стояли друг напротив друга. Между нами витал запах выпитого мной алкоголя, ненависти, страсти, боли, безумства. Нам не стать парой, нам не стать даже любовниками — наши характеры этому не позволят.

— А кто ты? Кто ты такой? Предатель, лгун, трахатель, спасатель? Как мне тебя называть? — прорычала я, резко приблизившись к его лицу. Его дыхание моментально опалило меня, запах вскружил голову.

— Меня мужем звать! Мужем и никак иначе, уяснила? — мой подбородок оказался в его сильной хватке. Он держал крепко, словно боялся, что я убегу.

— Ты никогда не станешь моим мужем. Ни-ко-гда. Уяснил?

Люди вокруг притихли, молча наблюдали за шоу. А мы не замечали их — сейчас существовали только мы, никого больше.

— Нихуя, детка. Я — твой грех, который будет преследовать тебя, куда бы ты ни пошла, — его руки спустились вниз, подхватили меня, губы нашли мои и больно впились, истязая их. Я отвечала, как самая последняя дура. Но нежности в нашем поцелуе не было — в нем была борьба, где каждый из нас пытался сделать друг другу больно. Я кусала его, ощущала привкус крови и дурела.

Белое помещение сменилось темным освещением. Он затолкал меня в свой номер, закрывая за собой дверь, ключ засунул к себе в карман.

— До утра хуй выберешься из моей постели. Будем проходить уроки воспитания. Заново.

— Заткнись. Пока я пьяная, я хочу тебя, а утром убью.

— Не убьешь, — не доходя до кровати, он прислонил меня к стене, задрав ноги.

— Ты этого не узнаешь — в аду гореть будешь.

Мы задыхались в этой порочной игре, но и получали удовольствие. Мы были те самые мазохисты, что любят боль. Каждый жест, каждый пошлый взгляд, вздох и стон — все это напоминало, что нам остается только трахаться. Только так мы на минутку отвлекаемся от миссии — прикончить друг друга.

— Восхитительная сука, — сквозь грубые толчки прохрипел он, крепче сжимая ягодицы.

— Сексуальный урод, — ответила ему, ногтями сильно царапая спину.

Бешеный ритм набирал обороты. Голова больно ударялась о стену, тишину заполняли наши звуки безумства.

— Ах! — стоны участились, сделались громче. Его член входил в меня без тени сожаления. Толчки становились жестче, казалось, он хочет проткнуть меня насквозь.

— У меня слюни текут до ширинки от твоих стонов.

— У меня для тебя плохая новость: ты заболел бешенством.

— Грязная, бешеная, импульсивная девка! Вся в свою семейку!

— Вспоминай об этом всегда. Особенно, когда решишь сделать мне больно.

— Все продолжаешь жалеть и любить себя?! Урок первый, — его руки опускают меня, я приземляюсь вниз, твердый член оказывается напротив моего лица. Не успев что либо сказать, я ощущаю его во рту. Демид заигрался, мне это совсем не нравится. Я ведь предупреждала его о своем табу: члены не сосу. Он нарушил нашу договоренность!

— Соси, сучка. Глубже!

Вырываясь, я стала царапаться, кусать член, выталкивать его языком.

— О да, я так понимаю тебя, детка, но я так заебался это делать и в ответ получать твой гребаный холодок.

— Я прикончу тебя! Отпусти… — я мычала, ощущая новый привкус разочарования, исходящий от этого мужчины.

— Никогда. Я тебя никогда не отпущу, даже не смей мне заикаться об этом! — прервал меня, проталкиваясь глубже, до самой глотки, от этого слезы брызнули из глаз.

Он резко затормозил, вынимая член. Моментально почувствовала облегчение, но ненадолго. Демид потянул меня на себя. В пьяном состоянии встать было трудно, но я смогла. Его пальцы коснулись моего лица.

— Это что, слезы, бабочка? Плачешь из-за меня? О боже… как же мне похуй, — раздался грозный рык у моего уха, а затем меня швырнули на кровать. Он навис сверху, пошло облизываясь. — Ты будешь моей женой, будешь уважать меня. Не захочешь добровольно — заставлю силой. Но тебе лучше выбрать первый вариант, потому что я умею заставлять больно, и тебе это не понравится, сучка. Что смотришь? С тобой по-другому никак.

Из сексуального любовника он за считанные минуты превратился в отвратительного насильника, которых я презираю всей душой.

— Ты совершаешь ошибку, Демид. Своими действиями заставляешь ненавидеть тебя!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— И опять ты себя жалеешь, бедолага. Урок не усвоен, повторим пройденное, — безжалостные руки ухватились за мою голову, наклоняя прямо к стоящему члену. Его влажная головка, что до этого привлекала, сейчас вызывает отвращение.

Я пожалела о сказанном моментально, забывая, что со мной не Демид. Рядом со мной сейчас маньяк, зверь, с которым я еще не научилась бороться.

— Прекрати! Прекрати так со мной разговаривать! — несмотря на понимание, закричала я, брыкаясь. Боль рвалась из меня, пыталась достучаться до этого больного кретина, призывая его больше не мучить меня. — Мы оба виноваты, оба должны были понести наказание. И мы понесли.

— Все правильно, бабочка. Только ты завершила свое наказание, а я еще нет. Мое наказание только начинается и закончится тогда, когда ты примешь меня, станешь моей по своей воле.

Прямо сейчас я полностью осознала одну вещь: как бы мне ни хотелось, наши судьбы с Софией очень похожи. Демид и Кирилл — не только схожи внешне и по характерам, но и своей безумной любовью, от которой страдают те, к кому она направлена.

Глава 33. Демид

Возвращаемся в Россию сегодня утром. Январь мгновенно захватывает в плен мое загорелое тело, несмотря на теплую куртку. Я иду к дому, где меня не встречают. Гребаный Нагаев — ни капли в нем гостеприимства.

Я настроен решительно. Заряженная пушка — тому свидетельство.

Нахожу его внутри, он курит в глубокой темноте и тишине.

— Есть разговор, — начинаю я без приветствий.

Карие глаза проходят по мне, исследуя. Нагаев младший сегодня не в духе — что ж, я тоже.

— Я хочу взять в жены твою сестру.

Он недобро щурится.

— А хочет ли она этого? — интересуется он.

— Хочет.

— Я хочу услышать это от нее.

— Звони ей.

— Нет. Я хочу видеть ее перед собой, заглянуть ей в глаза и увидеть всю правду.

— Ее привезут, увидишь.

Я делаю это не ради его одобрения, а ради будущего своего спокойствия. Спрятать ее и сделать все без согласия ее родни мне не составит труда, но зная, каким братом он является, я решил прислушаться к холодному разуму и прийти к нему. Естественно, когда я услышу отрицательный ответ, сделаю все по-своему. Моему зверю уже давным давно похуй — он заберет свое.

Бабочку приводят мои люди. Ее глаза не смотрят на меня — она ненавидит. Я тоже ее ненавижу, но моя любовь сильнее этой ненависти.

— Братик, — шепчет она и пытается приблизиться к нему, однако я отдаю команду своим людям держать ее.

Братец ее замечает это и мгновенно встает на ноги, подходит ближе.

— Смотри так, — грозно говорю я. — Ее не отпустят.

— Ты совсем охуел? — спрашивает он. — Людей моих там положил, сестру на моих глазах удерживаешь? Тебе въебать?

— Въеби. Только обратка прилетит мгновенно. Я люблю твою сестру. Она любит меня, но слишком много выеживается. Но это наши отношения, нам и разбираться. Тебе там не место. Защитить ее хочешь? Не от кого ее, блядь, защищать. Угомони свой пыл, займись своей любовью.

Он словно не слышит меня, глазами сканирует бабочку, которая вся дрожит.

— Сестра, ты его любишь?

Она всхлипывает, но слезы на лице не появляются. Сдерживается. А у меня от этого башню сносит. Как бы я ни держался, как бы ни злился — хочется обнять эту дурочку крепко-крепко, прижать к сердцу и губами собрать ее слезы. Я брал ее всю ночь, вдыхал запах… Но на утро понял: мне ее мало. Мало будет всегда. Я не готов к однодневным интрижкам с ней. Я хочу прожить с ней всю свою оставшуюся ущербную жизнь и умереть, зная, что сделал все ради того, чтобы она была рядом — а не жалеть потом, что пошел у нее на поводу и она так и не решилась открыть мне сердце.

— Ну же, бабочка, расскажи нам всем о своих чувствах. Хватит бегать от них, — поторапливаю ее.

Она долго молчит, я вижу, как ей тяжело. Брат ее неотрывно смотрит на нее. Мы все ждем ее ответа.

— Сестра?

— Я не знаю, не понимаю! Что-то я к нему чувствую, впервые сталкиваюсь с этим так ярко. Но я боюсь, братик. Боюсь, что он подавит меня, что на мои протесты всегда будет отвечать насилием. Я не хочу повторять вашу судьбу с Софией.

Последнее предложение наконец-то проясняет то, чего она все время избегала — что именно ее тревожит. Я не знал, что творилось у ее брата с его девкой, но слухи ходили: он сходил с ума. Она боится, что я окончательно сойду с ума так же, как и ее братец. Но вся истина в том, что именно она — возможно, подсознательно — повторяет судьбу своего брата. Она провоцирует меня, делает из меня его копию, потому что, как я понимаю, он для нее — эталон настоящего мужика. Ее любовь к брату неземная: она боготворит его, ставит в приоритет и опирается на его мнение. Я буду работать над этим. В приоритете буду я сам — но я не какой-то там идиот; понимаю, что он — ее семья и искоренять любовь к нему не собираюсь.

— Не смотри на меня и не сравнивай, Кира. Я совершал много говна в своей жизни, но это не значит, что все мужики такие же. И да — отдавать тебя этому уебку я не хочу, — развернувшись ко мне на последних словах, он с пренебрежением выплюнул их мне в лицо. — Поступай так, как чувствуешь, сестра, а я буду рядом. А если узнаю, что он делает тебе больно или насилует — убью его.

На его слова я лишь хмыкнул.

— Насильник угрожает насильнику? Как же комично, — ухмыльнулся я. — Твоя сестра рядом со мной будет в любви и безопасности. Гарантирую тебе, что не просру ее, как это сделал ты в свое время со своей… как ее там?

Его злость — это мое удовольствие. Я питаюсь ею, насыщаюсь и остаюсь довольным.

— Еще одно слово — и я похороню тебя возле своего дома.

— Храни. Тогда я каждую ночь буду устраивать тебе тот еще страшный аттракцион с того света.

— Демид! — вмешивается бабочка, громко перекрикивая нас. — Прямо здесь и сейчас, при брате, я хочу, чтобы мы подписали договор, который в случае твоего нарушения расторгнется. Готовь бумаги. Я рискну и попробую быть твоей, попробую забыть все твои плохие действия. Но если посмеешь причинить мне зло — мы устроим тебе ад на земле, верно, братик?

— Верно, сестренка.

Спустя месяц……

Февраль выдался дождливым. Москва плывет под серым небом. После работы я зашел в дом, где царила гробовая тишина. Включил свет и прошел вглубь. Ни единой души. Бабочка исчезла. Сердце заколотилось — я быстро взял телефон и набрал ее номер. Звук ее мобильника раздается в зале, поэтому быстрым шагом преодолеваю небольшое расстояние. Включаю свет — глаза сразу ловят черные шары. Они повсюду, куда ни глянь. Ну точно проделки бабочки. Затем замечаю лица и широкие улыбки.

— С днем рождения! — громко вопят женские голоса. Слава богу, у нас нет соседей — они бы охуели от нас.

Ко мне подходит мама, нежно обнимает и вручает коробку, а затем подходит моя красивая бабочка. Она совсем не нежная, но ее объятия всегда дарят мне уют.

— Мой подарок в спальне, ночью отдам, — тихо мурлыкает жена в ухо.

— Мам, как ты здесь оказалась?

— Кирочка предложила устроить тебе сюрприз и отметить вместе.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Они ведут меня к накрытому столу, на котором стоит разнообразная еда.

— Ма, ты все это приготовила сегодня? — удивленно вскидываю брови.

— Вместе с Кирой мы быстро справились.

— Ты готовила? — еще больше удивляюсь, глядя на бабочку.

— Эй! Не смотри так на меня. Это одноразовая акция.

Ухмыляюсь, ощущая тепло, разливающееся по всему телу. Бабочка не любит готовить и ни разу мне не готовила — мне было все равно. Я полюбил ее и сделал женой не ради этого.

— Ну что ж, за тебя, мой муженек! Надеюсь, твой тридцать восьмой год будет ярче и умнее,— подмигнув, она подносит мне бокал и чокается.

Такая сучка… Но как же она желанна и любима эта сучка.

Вскоре мы разошлись: мама отправилась в свою спальню, а мы — в наш мир страсти, горячего секса, безумной, неправильной — но такой насыщенной любви.

— Можешь открыть глаза,— прошептала совсем близко бабочка.

Карие глаза напротив горели азартом. Мои же возбуждались с каждой новой увиденной картиной.

Черные кожаные штаны облегали ее стройные, длинные ноги. Кожанка сверху была растегнута и приспущена, оголяя красивые плечи. Глаза опустились чуть ниже и увидели, что под кожанкой ничего нет. Жена полностью была обнажена, лишь прикрывала соски краями куртки.

— О да, мне нравится твой подарок, бабочка.

Сегодня я окунулся в тот день, когда впервые ее увидел на той заправке. Она это запомнила и внесла свои корректировки с отметкой 18+. Тогда ей было шестнадцать, сегодня ей двадцать восемь. Она совершеннолетняя и ее можно трахать. Сладко, горячо, во всех позах, с багровыми шлепками на заднице, от которых она кончает. Тогда она была привлекательной незнакомкой, а сегодня — любимой женой. Время расставляет всё по своим местам. Женские руки тянут на себя, она ловит мои пальцы и кладет к себе на грудь, пошло извиваясь на мне. Пальцы нащупывают твердые соски, нежно обводят их. Жена толкает спиной на кровать, попутно расстегивая молнию. Через секунду в ее руках оказывается мой член, по которому она страстно проводит рукой.

— Я успела соскучиться по нему. Ну и по тебе, муженек, — самую малость.

— Сучка.

Ее губы опустились ниже, не давая мне возможности их поцеловать, задержались на груди, точнее — на шраме, который я получил в недавней битве. Теплым дыханием она опалила кожу, проходясь влажным языком. Тело мгновенно покрылось мурашками. Затем она вернулась к моему лицу, оставляя игривый поцелуй на щеке, а затвердевшие соски коснулись моей груди.

— Играешься, бабочка? — прохрипел я, понимая, что дурею на глазах. Еще немного и не сдержусь, возьму грубо нахалку.

Моя ладонь прошлась по ее уху, лицу, зарылась в длинные волосы.

— Дразню, муженек.

Сжав ее талию, я перевернул ее, подкладывая под себя.

— Не умею играться, детка. Но умею качественно трахать тебя и жрать изнутри твой оргазм.

Нависнув над ней, я приблизился и расположился между ее ног. Она засмеялась, я завис на ее белоснежной улыбке, не замечая, как мои руки прошлись от ключицы к груди, затем переместились на живот и бедра, ухватились за край штанов и резко стянули их с ее ног. После этого мои руки оказались на ее клиторе — там, где они нашли ту самую точку поверх трусов, от которой жена выгибается, прикрыв глаза.

Она тяжело задышала, я тоже. Член трещал по швам от лютого желания. Поэтому я не медля, отодвинул трусы и оказался внутри желанного тела, медленными толчками принялся выбивать из красивого ротика любимые сдавленные вздохи и стоны.

Переворачиваю и ставлю на четвереньки. Вхожу, крепко держусь за офигенную грудь, прижимаюсь ближе. Каждый глубокий и напористый толчок все сильнее и сильнее подводит нас к той самой грани, где нам вдвоем будет хорошо.

— Твоя мама за стеной, — голос бабочки доходит до меня не сразу.

— Ей же лучше, она будет знать о нашей плодотворной работе над ее внуками. Будет слышать, как мы стараемся.

— Дем-и-ид. Ты грязный извращенец! — простонала бабочка, насаживаясь на член, аппетитный зад маячил перед глазами, то и дело подначивая на багровые шлепки. — Я завтра сгорю от стыда, потише!

— Твоя цель — гореть от меня и моего члена, о другом не думай.

Мы полностью поглощены своим удовольствием. Без стеснений, без проблем, без ненависти. Мы учимся принимать друг друга как партнеров, а не как врагов.

Жаркий оргазм настигает нас. Каждый всплеск вызывает новые волны наслаждения, что пробегают по всему моему организму. Вгрызаюсь в ее плечо, обильно кончая, она вгрызается зубами в подушку, дрожа.

— Закончила, бабочка? — интересуюсь, отрываясь от нее и вытираю мелкий пот на лбу рукой.

— Еще хочу.

— Будет тебе еще, женушка. А сейчас нас душ ждет.

В душе страсть не оставляет, набирает новые обороты. Ничего не подозревающая бабочка хотела было выйти, но я, выставив руку, прижал ее к стенкам кабинки душа. Развел красивые ноги, ртом оказавшись между ног. Набросился на ее влагалище, захватывая его полностью. Ее резкий вдох подстегивает быть решительнее, не медлить, а начать скорее исследовать.

Снизу вверх, движения широкие, дохожу языком до чувствительной точки.

— Только подумать — сам Валиев, главный человек в Москве, делает мне куни.

— Тони, в удовольствие, бабочка, и не думай.

Я то дразню ее, то удовлетворяю, заставляя ее извиваться все сильнее. Руками крепко сжимаю бедра, не позволяя ей пошевелиться. Вхожу пальцами внутрь, языком продолжаю движение, работая одновременно. Ее крики — давно переросшие из стона — оглушают, сотрясают стены. Она не стесняясь показывает, как ей хорошо. Посасываю набухший клитор, обвожу его языком, сгибаю пальцы, проникая все глубже с каждым разом. Дыхание бабочки учащается, и я чувствую, как она сжимает бедра, кончая.

— Все такая же вкусная, бабочка.

Еще недавно эта девчонка хотела написать для нашей истории «The End». Но я не позволил ей этого сделать, зная, что смогу написать «Happy End». Потому что я люблю эту сучку, со всеми ее заводскими настройками Нагаевых. Уважаю, преклоняюсь перед ее сильным духом, осознавая, что, возможно, настанет тот день, когда эта девчонка станет моей единственной армией.

Идем к завершению. Завтра эпилог????

Эпилог

Кира

— Немедленно зайди в комнату и спрячься вместе с мамой! — громко кричит муж, отбивая атаки.

— Прикуси язык! Иначе зад надеру! — я, поплотнее сжав кулак, врезала одному из нападающих.

Он отлетел, теряясь. Еще бы — они были уверены, что я слабая девчонка, не умеющая за себя постоять. Поэтому думали, что, настигнув нас врасплох толпой, смогут избавиться от Демида, а меня оставят напоследок и растопчут словно букашку.

Я подняла руку над очередным мужланом и несколько раз огрела его наотмашь, вложив в это весь гнев, плещущийся в моем теле.

Наш дом разгромлен. Они вносились в него словно буря, убивая на ходу всю охрану. Посреди ночи — тогда, когда мы отдавались плотским утехам.

— Кому ты черт возьми снова перешел дорогу? — рявкнула я от злости.

— Нам, — женский голос раздался совсем рядом, прямо у входа в кухню.

Повернув голову, я обнаружила знакомое девичье лицо и рядом седовласого старика.

— Бывшая жена? — вопросительно уставилась я на нее, удивляясь.

— И бывший зять. — прорычал муж.

— Думал, что можешь с нами играть, Валиев? — подал голос мужчина. — Думал, что позволю бросить мою дочь?

— Начинается, — устало произнесла я, прикрыв глаза.

— А ты вообще заткнись! — женский противный голос заставил меня встрепенуться, глаза медленно открылись и уставились не мигающим взглядом на недоумение.

— Это ты мне? — мой строгий голос показался даже мне незнакомым.

— Это наши семейные разборки! Тебе стоит заткнуться и помолчать! — добивает меня бывшая женушка моего мужа.

Лучше бы она молчала. Лучше бы не злила меня и не нарывалась. Но она уже это сделала, не понимая, на что подписалась.

— Тебе пиздец, Регин, — спокойно произнес муж. Только она его слова не восприняла всерьез.

А нужно было, глупая ты дура. Тогда осталась бы цела.

Я беру со стола бутылку красного вина, оставшуюся после праздничного ужина. Делая большие глотки, медленно приближаюсь к ней. Не отрывая взгляда, смотрю на эту гребаную сучку, которая так уверена в том, что она кошка. А у нее где-то припрятаны девять жизней. Допив, убираю бутылку от губ и широко улыбаюсь. Чувствую, как несколько капель стекают по подбородку. Облизываюсь, причмокивая. Они думают, что я полоумная алкашка. Но нет — я просто хитрая сучка, которая любит отвлекать прежде, чем сделать свой ответ на оскорбление.

— Папа! Что ты… Дрянь! Угомони свою дуру! — громкий крик заставляет меня скривиться. Можно просто оглохнуть!

— Пусть отдохнет. В его возрасте это полезно.

Перешагиваю тело старика, которого я огрела бутылкой по башке и приближаюсь к шумной пиявке.

— Включи музыку, муж. Я никогда еще не дралась под музыку.

— Ради такого, женушка, я тебе сам спою.

— Я тебя люблю! — прошептала я и бросилась на бывшую жену мужа.

Первая в ход идет пощечина. Желаю ей отрезвиться. Она берется за щеку, выражение лица искажено болью и злостью.

— Ах ты сука! — проговаривает она и бросается на меня.

В этот момент муж вдруг начинает петь. Его бархатный голос наполняет комнату, словно мягкий шелк, окутывающий все вокруг. Он поет:

—

Y yo la sigo enamorando, regalando, to' el día comprando...

Его природная хрипотца добавляет исполнению особого шарма, словно он поет не просто слова, а историю, пропитанную страстью и искренностью.

Руки бывшей пытаются ударить меня — я уворачиваюсь. В ответ даю ей вторую пощечину. Тем самым дарю ей пощаду.

— Lo que uste', mamita, quiere.

— Ahora nos 'tamo alejando, no te estoy viendo, los día' volando.

— Estar sola tú prefiere'.

Регина не теряется, и мне это нравится. Бить овощную пиявку мне совсем не хотелось — так у меня есть возможность поиграться. Она хватает в руки вазу и кидает в меня. Я наклоняюсь вниз, делаю два шага, поднимаюсь и бью ее локтем. От этого она заваливается на стол. Люди вокруг не стоят на месте — пытаются идти на Демида. Но он в свою очередь одаривает их пулями, а меня — привлекательным голосом.

— Как жаль портить твою красоту! — подкалываю я ее, громко смеясь. — Ах! Точно! Красота-то ненастоящая! Не боишься, что филлеры вылезут обратно?

— Ven y dame un chance pa' te.

— Заткнись, дрянь! — ее злость грохочет внутри так сильно, что мгновенно отражается на лице. Еще немного — и кажется, оно просто лопнет.

— Это ты кому сказала? Мне или мужу?

— Те.. Ем… Вам обоим!

— Allá abajo mojarte toa' las parte'.

— О-о! Нет! Дорогая.

—

Otra noche dándote, dándote.

— Какое красивое звучание, муж! Что за язык? — отвлекаюсь, посмотрев на него.

— Французский, детк… — муж замирает, а затем зло дергается. — Регина…

И в этот момент ощущаю прохладу яблочного сока у себя на лице.

— Тс-с… Французский значит? Красивый, продолжай. Пой громко, чтобы мимо приходящие не слышали звуки мольбы этой курицы, когда я ее убивать буду!

—

Tocándote, calentándote,

— начал он медленно.

Быстрым рывком хватаюсь за длинное кухонное полотенце. Делаю выпад, перекидывая его — оно оказывается за Региной. Она взвизгивает — и не зря. Полотенце уцепилось за ее заднюю часть шеи, словно цепь. Я тяну ее на себя, широко скалясь.

— Попалась, пиявка?

—

Baby, dale, ponte pa' mí, follow me (Brr).

Она вырывается, но я крепко держу края полотенце.

—

Tú ere', like, for me, yo tu Brad Pitt.

Перекрестив руки, резко натягиваю полотенце, тем самым душу ее.

—

Gata, tú está' only, mándame tu ubi.

Бывшая женушка мужа кряхтит. Наблюдаю, как полотенце впивается ей в шею.

— Muévelo, cabecea al ritmo del TikTok.

Пододвигаюсь ближе, ногой молниеносно ударяю по ее ногам. Она теряет равновесие и падает вниз.

— Conmigo esa gata se escapó.

— El que la rompe soy yo.

Обхожу со спины и толкаю вниз — она животом валится на пол. Приземляется рядом со своим отцом.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Me la robo de menor.

Присаживаюсь и рукой сгребаю ее волосы, натягиваю.

— Вырубай, муж, шарманку. А ты слушай внимательно. Игры закончились. Я даю тебе шанс на жизнь. Сию секунду же ты свалишь из этого дома со своим папашей и никогда! Слышишь? Никогда больше вы не посмеете потревожить нас! А иначе… Муж? — устремляю взгляд на него, замечая его шикарную улыбку. Красивый, черт. Какой же он красивый.

— Иначе вам пиздец, Регина. Я грохну вас собственноручно.

Ровно пять минут хватило, чтобы эти люди навсегда покинули наш дом. Но навсегда ли? Если они не глупцы, надеюсь, прислушаются к нам и не станут проверять наши слова.

— Спокойной ночи, бабочка, — поцеловав в лоб, муж прикрыл глаза.

Приподнимаюсь и задорно улыбаюсь, подтягивая одеяло выше.

— А что за песня была? О любви, дорогой? — поинтересовалась я.

Кивнув, он замер на мгновение. Затем его тело затряслось, и из его красивых губ вырвался сначала первый смешок, а потом — второй.

— Демид!

—

Приди и дай мне возможность потереться об тебя-я!

— запел он на русском, сдерживая смех.

Глаза лезут на лоб, напрягаюсь.

—

Сделать так, чтобы у тебя внизу все стало влажным.

—

Очередную ночь занимаясь этим с тобой, занимаясь этим с тобой.

—

Дотрагиваясь до тебя, согревая тебя.

— Ах ты, озабоченный кретин! — хватаюсь за подушку и принимаюсь бить его ей. — Пока я сражалась за нашу семью, он о своем члене думал! Только подумать! Придурок!

— Нет, детка. Я слишком влюбленый кретин. Я потерял голову от любви к тебе, — он вырывает подушку, тянет меня на себя и целует страстно в губы. — Признайся, что ты возбудилась, любимая жена. Признайся мне, что у тебя в голове возникла картина нашего безумного секса под эту песню.

— Ты, наверное, забыл, любимый муж, на ком женился? — отвечаю с хитрой улыбкой. — Я не люблю слова. Я люблю действия. Поэтому ничегошеньки я не представляла и знаешь почему? — прохожу ноготочками по груди, слегка затрагивая небольшие волоски.

— Почему?

Он смотрит на меня с легкой улыбкой, глаза полны страсти и предвкушения. Я чувствую, как его рука медленно скользит по моей талии, приближаясь к бедру.

— Потому что наш безумный секс под эту песню начнется прямо сейчас. Что смотришь? С тобой по-другому никак.

Он наклоняется ко мне и наши губы встречаются в страстном поцелуе, забывая обо всем остальном. Время словно остановилось — осталась только наша игра, наш огонь и наше пламя.

Текст песни: Gata Only (Единственная детка) FloyyMenor & Cris Mj)

На этом история Киры и Демида заканчивается. Спасибо всем, кто был со мной. Я вас обнимаю???? Ну и буду ждать ваших отзывов. Как вам? Возможно есть вопросы, на которые я с радостью отвечу. Не прощаюсь, встретимся в новой истории♥️

До скорых встреч! Ваша Ди Аврон

Конец