Грешный Рассвет

Глава 1: Первая Кисть

Ева, с ее обычно невозмутимым лицом, натянуто улыбалась, словно кто-то приклеил ей эту гримасу скотчем к щекам. «Ну что ж, Ева, — язвительно прошептал внутренний голос, — похоже, твоя карьера реставратора умерла и попала прямиком в ад, где дьявол выглядит как Марк Вебер». Он был воплощением всего, что Ева презирала: слишком богатый, слишком красивый, слишком самодовольный. В его глазах, цвета расплавленного янтаря, она читала неприкрытое высокомерие, приправленное каплей чего-то хищного, что заставляло мурашки бежать по ее коже, игнорируя здравый смысл.

Сегодня был ее первый день в его частной галерее, особняке, который больше походил на склеп для очень дорогого искусства, чем на жилое пространство. Задача: реставрировать «Падение Вавилона», забытое полотно XIX века, пропитанное скандалами, слухами о сатанинских ритуалах и случившейся на его фоне безумной оргии, которая, как шептались в богемных кругах, стала причиной смерти предыдущего владельца. Картина была огромна, темна и, откровенно говоря, жутковата, но Марк Вебер заплатил за нее целое состояние и теперь требовал ее «возрождения».

«Итак, Ева, — голос Марка был бархатным, с легкой хрипотцой, от которой по позвоночнику пробегал ток. — Готовы окунуться в бездну греха и красок?» Он смотрел на нее, скрестив руки на груди, облаченной в идеально скроенный костюм, который, казалось, был выкован специально для него. Ева почти слышала, как ее мозг кричит: «Беги, дура! Беги!» Но вместо этого она лишь слегка подняла бровь.

«Бездна греха — это, пожалуй, скорее ваш профиль, мистер Вебер. Я предпочитаю бездну химических реакций и тщательно выверенных мазков. И, если быть точной, — она указала на картину, — греха здесь хоть отбавляй, но краски, боюсь, уже почти лишились своей первозданной яркости».

Марк усмехнулся, и эта усмешка была похожа на предвестника беды. «О, поверьте, Ева, под слоем потемневшего лака всегда скрывается нечто гораздо более интересное. Как и под слоем вашей… праведной отстраненности». Его взгляд скользнул по ее фигуре, задерживаясь на изгибе бедра, обтянутого плотными рабочими брюками, и на тонкой шее, которую она инстинктивно прикрыла волосами. От его взгляда ее щеки вспыхнули, и Ева прокляла себя за эту невольную реакцию.

«Я пришла сюда работать, мистер Вебер, а не флиртовать. Если вам нужны легкие интрижки, поищите в другом месте. У меня на них нет ни времени, ни, что важнее, желания». Она взяла со стола лупу и маленький скальпель, демонстрируя свою решимость.

«Какая жалость, — протянул он, нисколько не смутившись. — Ведь я мог бы предложить вам весьма… увлекательный опыт». Он подошел ближе, его тень накрыла ее, и в воздухе повис легкий аромат дорогого одеколона с нотками древесного угля и чего-то животного, первобытного. «Что ж, приступим. Но имейте в виду, Ева, я очень… требовательный клиент. И весьма нетерпеливый».

Следующие несколько дней прошли в напряженной, почти осязаемой атмосфере. Ева склонялась над картиной, ее руки в тонких перчатках аккуратно снимали вековые слои грязи и окисленного лака. Под ее пальцами проступали невероятные детали: тела, сплетенные в экстатическом танце, лица, искаженные то ли болью, то ли наслаждением, символы, давно забытые и вновь обретающие силу. Марк появлялся неожиданно, как призрак, его присутствие всегда ощущалось задолго до того, как он произносил хоть слово. Он наблюдал за ней, его взгляд был столь пристальным, что она чувствовала его кожей, проникающим сквозь одежду, подтаивающим ее защиту.

Однажды вечером, когда галерея уже давно опустела, и лишь тусклый свет лампы на ее рабочем столе освещал сцену, Ева обнаружила нечто странное. Под слоем лака, прямо в центре картины, где был изображен кульминационный момент падения, скрывался еще один слой краски. Изображение обнаженной женщины, в позе, которая была одновременно вызывающей и уязвимой, с лицом, удивительно похожим на… нее саму. Ее сердце заколотилось, а дыхание перехватило. Это было невозможно.

«Что, Ева, увидели призрак?» — Голос Марка, тихий и насмешливый, раздался прямо за ее спиной, заставив ее вздрогнуть. Он стоял так близко, что она чувствовала тепло его тела, слышала его дыхание.

Она резко обернулась, едва не задев его локтем. «Мистер Вебер! Вы не могли бы так не подкрадываться?» Ее голос был чуть выше, чем обычно. «Посмотрите… здесь что-то странное». Она указала на проявившееся изображение.

Он склонился над ней, его рука легла на спинку ее стула, отрезая путь к отступлению. Его пальцы едва касались ее волос, посылая электрический разряд по всей спине. «О, я вижу. Неужели вы думаете, что кто-то из предыдущих реставраторов осмелился на такое кощунство?» Он наклонился еще ближе, его горячее дыхание коснулось ее уха. «Или, быть может, это… предзнаменование?»

«Предзнаменование чего?» — Ева пыталась сохранить спокойствие, но ее тело уже предательски отзывалось на его близость. В воздухе витал запах его кожи, мускусный и пьянящий.

«Того, что вы… принадлежите этому месту, этой истории. Этой картине». Он произнес это почти шепотом, и его губы на мгновение коснулись ее мочки уха. От этого прикосновения по всему ее телу прошла волна жара. Он взял ее руку, которая до сих пор сжимала скальпель, и медленно развернул ее ладонью вверх. Его большой палец скользнул по ее внутренней стороне запястья, нежно поглаживая чувствительную кожу. «Вы так напряжены, Ева. Всегда начеку. Почему?»

Ева попыталась выдернуть руку, но он лишь крепче сжал ее. «Я здесь для работы, а не для… допросов. Отпустите меня, мистер Вебер».

«Марк», — поправил он, его взгляд был прикован к ее глазам. «Просто Марк. И я думаю, что вы лжете. Вы не просто работаете здесь. Вы чувствуете это. Этот порок, это искушение, что таится в тенях. Это всегда было частью вас, Ева. Просто вы боитесь себе в этом признаться».

Он наклонился еще ближе. Теперь их лица были всего в нескольких дюймах друг от друга. Его глаза блестели в полумраке, полные какого-то дикого, необузданного желания, которое отражалось и в ее собственных расширенных зрачках. Она могла чувствовать биение его сердца, сильное и уверенное, и свое собственное, бешено колотящееся в груди.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

«Вы играете с огнем, Марк», — прошептала она, ее голос дрожал.

«И мне это нравится, Ева», — прозвучал его ответ, прежде чем его губы накрыли ее. Поцелуй был внезапным, дерзким, но совершенно нежным. Он начался как легкое прикосновение, лишь намек на касание, затем углубился, становясь все более требовательным, все более обжигающим. Его губы были мягкими, но настойчивыми, исследуя ее рот, требуя ответа. Она попыталась сопротивляться, ее руки уперлись в его грудь, но он был слишком силен. Или, быть может, она сама не хотела сопротивляться до конца.

Вкус Марка был горько-сладким, как черный кофе и коньяк, с привкусом опасности, который она так отчаянно пыталась игнорировать. Его язык скользнул по ее шее, вызывая взрыв чувств, которого она не испытывала уже много лет. Тело Евы ответило само по себе, ее пальцы, вместо того чтобы оттолкнуть его, вцепились в его пиджак, сминая дорогую ткань. Поцелуй становился все более глубоким, все более страстным. Он притянул ее ближе, и она почувствовала твердость его тела сквозь ткань. Он одной рукой скользнул ей под волосы, а другой — опустился на ее талию, прижимая к себе так плотно, что между ними не осталось воздуха.

Ее мир сузился до его губ, его запаха, его рук. Она забыла о картине, о скальпеле, о правилах и приличиях. Осталось только это безумное, всепоглощающее желание, которое Марк так умело разбудил в ней. Он отстранился лишь на долю секунды, чтобы перевести дыхание, и его глаза, темные и голодные, встретились с ее.

«Признайтесь, Ева, — прошептал он, его голос был охрипшим от желания. — Вы этого хотели так же сильно, как и я».

Его пальцы, все еще на ее талии, начали медленно подниматься вверх, очерчивая изгибы ее тела под тонкой тканью блузки. Он дотронулся до края ее лифчика, его большой палец скользнул под него, обводя контур ее груди. Тепло его прикосновения пронзило ее насквозь. Ева застонала, звук вырвался помимо ее воли, и она уткнулась лицом ему в шею, вдыхая его опьяняющий аромат. Он нежно укусил ее за ухо, а затем его губы снова нашли ее шею, спускаясь вниз, оставляя горячую дорожку поцелуев.

Она чувствовала, как ее соски затвердевают под его прикосновением, как ее тело наливается тяжестью, требуя большего. Он отстранился, его взгляд был полон огня.

«И что теперь, Ева?» — спросил он, его голос был низким и властным. — «Вы будете продолжать притворяться, что это ошибка? Или позволите себе почувствовать то, что так долго прятали?»

Ее сердце металось, словно пойманная птица. Перед ней стоял выбор: вернуться к своей привычной, контролируемой жизни или шагнуть в неизвестность, поддавшись этой опасной, но невыносимо притягательной силе.

Глава 2: Янтарный Взгляд

Сердце Евы билось с такой силой, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди и совершит суицид прямо на мраморном полу галереи. «Какого черта, Ева? — кричал внутренний голос, заглушаемый пульсирующей кровью в ушах. — Ты вообще слышала, что он сказал? "Признайтесь, Ева, вы этого хотели так же сильно, как и я." Срань господня, он прав. И это бесит».

Ее руки, еще мгновение назад упиравшиеся в его грудь в попытке отстраниться, теперь сжались в кулаки, вцепившись в дорогую ткань его пиджака. Вместо ответа на его вопрос, она сделала то, что было иррационально, опасно и совершенно необъяснимо. Она подалась вперед, углубляя поцелуй, позволяя своим губам отвечать на его требовательный напор. Это был молчаливый вызов, признание поражения, смешанное с яростью на себя и на него.

Марк издал низкий, гортанный рык, который эхом отозвался где-то глубоко в ее животе. Он немедленно воспользовался ее безмолвным согласием, его поцелуй стал еще более властным, почти хищным. Одна его рука скользнула по ее спине, опустившись на поясницу, притягивая ее еще ближе, пока Ева не почувствовала каждую мышцу его тела. Другая рука, та, что ласкала ее волосы на затылке, теперь зарылась в них, слегка оттягивая назад, открывая ее шею для новых поцелуев.

«Так-то лучше, — прошептал он, отстраняясь лишь на дюйм, его глаза, цвета расплавленного янтаря, горели в полумраке галереи, отражая ту же дикую страсть, что бушевала и в ней. — Сбрось маску, Ева. Она тебе не идет».

Его слова были колкими, но их эффект был обратным. Внезапный прилив адреналина прокатился по ее венам. Она подалась вперед, жадно целуя его, стараясь заткнуть его эти слова своими губами. Ева чувствовала, как весь ее тщательно выстроенный мир рушится под натиском его желания. И ее собственного.

Он подхватил ее на руки, легкую, как перышко, и Ева обвила его ногами. Она была так поглощена поцелуем, что не сразу поняла, куда он ее несет. Ее спина коснулась прохладного полированного мрамора стола, на котором еще несколько минут назад лежали кисти, скальпели и флакончики с растворителями. О, ирония судьбы. Сражаться с пороком на картине, а самой быть пригвожденной к рабочему столу в порочных объятиях.

Марк не отрывался от ее губ, пока его тело не нависло над ней. Его руки двигались по ее телу с невероятной уверенностью. Одна рука скользнула под блузку, исследуя изгибы ее талии, затем поднялась выше, обводя грудь под тонким кружевом лифчика. Его большой палец зацепил бретельку и медленно потянул, обнажая плечо. Ева ахнула, когда он прикусил мочку ее уха, а затем начал целовать ее шею, двигаясь к ключицам.

«Ты такая… вкусная, Ева», — промурлыкал он ей в кожу, и по ее телу пробежала дрожь.

«А ты… наглый», — выдохнула она, стараясь вернуть себе хоть каплю контроля. Но ее слова прозвучали как приглашение.

Его губы скользнули ниже, к ложбинке между ее грудей, а затем он осторожно оттянул ткань блузки, обнажая одну ее грудь. Его взгляд задержался на затвердевшем соске, прежде чем он накрыл его губами, нежно втягивая в рот, чуть покусывая, дразня. По телу Евы пробежали электрические разряды. Она запрокинула голову, вцепившись пальцами в его темные волосы, и из ее горла вырвался стон наслаждения. Все ее существо сосредоточилось на этом ощущении, на его влажных, горячих губах, на его языке, который нежно дразнил ее.

«Нравится?» — прорычал Марк, отстраняясь лишь на мгновение, чтобы посмотреть ей в глаза. В его янтарных глазах плясали чертенята, полные триумфа и невысказанного обещания.

Ева не могла говорить. Она могла лишь кивнуть, ее дыхание было прерывистым и рваным. Она чувствовала, как ее бедра невольно поднимаются навстречу ему, как ее тело горит от желания.

Он усмехнулся, медленно, с наслаждением, наблюдая за ее реакцией. «Прекрасно. Потому что я не закончил». Он отстранился от ее груди, и Ева почувствовала резкую пустоту, но лишь на мгновение. Его руки ловко расстегнули пуговицы на ее блузке, затем молниеносно избавили ее от лифчика, бросив его куда-то в темноту. Ева чувствовала себя абсолютно обнаженной под его пристальным взглядом, но это было не стыдно, а… возбуждающе.

Его взгляд медленно скользнул вниз, по ее животу, к поясу брюк. «Позволь мне… помочь тебе избавиться от лишнего». Его голос был низким и властным. Он расстегнул молнию на ее рабочих брюках, и Ева почувствовала, как ее дыхание застревает в горле. Он медленно стянул их, вместе с трусиками, и они соскользнули по ее ногам, шурша по мрамору. Ева осталась полностью обнаженной на холодном столе, под теплым, обжигающим взглядом Марка.

Он отошел на шаг, оценивая ее, и Ева впервые за вечер почувствовала легкую неуверенность. «Ну же, — снова прозвучал его голос, — не смущайся. Ты чертовски прекрасна, Ева. И я собираюсь убедиться, что ты это почувствуешь».

Его глаза снова встретились с ее, и в них была не только страсть, но и некая темная решимость. Марк опустился на колени перед столом, на котором она лежала, и Ева почувствовала, как ее сердце ухает куда-то вниз. Он провел рукой по внутренней стороне ее бедра, заставляя ее вздрогнуть. Его пальцы были горячими и нежными, но их касание было твердым обещанием.

Он склонился еще ниже, его горячее дыхание коснулось ее самой сокровенной части. Ева почувствовала, как ее тело напрягается в ожидании. Она закрыла глаза, готовясь к неизбежному. И вот, его язык коснулся ее, сначала легко, дразняще, а затем углубился, лаская и исследуя. Ева застонала, выгнувшись навстречу. Он знал, что делает, каждое его движение было выверено, каждая ласка доводила ее до грани. Ее пальцы вцепились в его волосы, направляя его, усиливая давление. Волны удовольствия прокатывались по ее телу, нарастали, угрожая поглотить ее целиком. Она была на пороге, балансируя между блаженством и абсолютным безумием.

В самый разгар этого сладкого мучения, когда ее тело дрожало от каждого его движения, Марк неожиданно оторвался. Ева резко распахнула глаза, полные недоумения и разочарования.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

«Марк…» — прошептала она, ее голос был охрипшим.

Он поднялся, его глаза смотрели на нее с смесью торжества и ехидства. «О, Ева. Ты думала, это все? Мы только начали. Но прежде чем мы продолжим…» Он кивнул в сторону картины «Падение Вавилона», которая, казалось, злорадно наблюдала за ними из полумрака. «Скажи мне, Ева. Ты действительно думаешь, что твоя праведность – это щит? Или всего лишь вуаль, за которой ты прячешь свою истинную натуру?» Он указал на картину. «Та женщина там. Она не просто похожа на тебя. Она – ты. Или могла бы быть. Как далеко ты готова зайти, чтобы узнать, что в ней скрыто?»

Ева почувствовала ледяной холод, пробежавший по ее телу, смешанный с остатками жара. Его слова были ударом, который вернул ее из пены удовольствия в суровую реальность. Он снова взял ее за руку, и на этот раз его пальцы сжали ее запястье, но нежно.

«Эта картина… она что-то знает о тебе, Ева. И я тоже».

Глава 3: Запретный Лак

Марк стоял над ней, его янтарные глаза горели предвкушением, рука нежно, но властно надавливала на ее влажное лоно. Его слова звенели в воздухе, словно колокол, возвещающий о падении ее бастионов: «Как далеко ты готова зайти, чтобы узнать правду о себе? О своей прабабушке? Об этой картине?» Ева чувствовала, как ее тело дрожит от остатков сладострастия и от нового, леденящего страха. И от какого-то совершенно безумного, дикого возбуждения.

«Достаточно далеко, Марк», — прошептала она, и собственный голос показался ей чужим. Но затем в ней что-то щелкнуло. Этот мужчина, этот дьявол во плоти, только что играл с ней, словно с дорогой игрушкой, используя ее собственную историю как инструмент для манипуляции. Гнев, чистый и обжигающий, вспыхнул в ней, выжигая остатки смущения. «Достаточно далеко, чтобы понять: ты не единственный, кто умеет играть в эти игры».

Она резко выгнулась, словно кошка, поймавшая мышь, и ее рука молниеносно перехватила его запястье, которое все еще покоилось на ее бедре. Ева сжала его пальцы, и ее взгляд, теперь острый и холодный, как лезвие скальпеля, устремился в его янтарные глаза. В ее глазах плясали те же чертики, что и в его, но они были предвестниками не капитуляции, а контратаки.

Марк на мгновение опешил. Его ухмылка сползла с лица, сменившись выражением чистого удивления, а затем – искреннего, глубокого интереса. Он не ожидал этого. Определенно, нет.

«О? И что же, Ева, ты предлагаешь? Танго на мраморном столе, где ты задаешь ритм?» — в его голосе прозвучало любопытство, но и отчетливая нотка вызова.

«Нет, Марк. Никакого танго, пока не получишь урок этикета, — ее губы изогнулись в тонкой, хищной улыбке. — Ты притащил меня сюда, обнажил меня, как какую-то выставочную инсталляцию, и пытался разыграть из себя всезнающего кукловода. Что ж, поздравляю. Ты добился моего внимания. Но если ты хочешь, чтобы я узнала правду о себе, о Каролине, об этой чертовой картине… ты будешь играть по

моим

правилам».

Она медленно, с показным наслаждением, провела большим пальцем по его запястью, едва касаясь пульсирующей вены.

«И какие же, по-твоему, правила, "праведница"?» — Марк позволил ей удерживать его руку, его взгляд не отрывался от ее лица. Он был заинтригован.

«Во-первых, — Ева медленно провела пальцем по его ладони, — больше никаких внезапных поцелуев, никаких ласк, пока я сама не дам на это согласие. Ты хочешь моего тела? Заслужи его. Ты хочешь моей души? Разгадай ее. Во-вторых, — она едва заметно наклонилась вперед, и ее обнаженная грудь опасно приблизилась к его лицу, — ты расскажешь мне

все

. Не крохи информации, не полунамеки, а полную, грёбаную правду. О картине, о Каролине, о твоей связи со всем этим. И у тебя будут

доказательства

. Я не верю на слово сказкам про жриц оргий, даже если эти сказки звучат чертовски соблазнительно».

Внутренний голос Евы язвительно прошептал: «Ну, хоть что-то, дорогая, ты признаешь. Соблазнительно. Отличная работа, Ева, отличная».

Марк издал низкий смешок, который прокатился по галерее, словно раскат грома. Он выглядел… восхищенным. И даже слегка возбужденным. «Ты… обнаженной на моем столе, пытаешься диктовать мне условия, Ева? Это либо верх безумия, либо верх гениальности. Я пока не решил». Его глаза блестели. «Но мне нравится. Очень нравится. У тебя есть яйца, Ева. Жаль, что они не на месте».

Ева фыркнула. «А у тебя, Марк, нет манер. Но это поправимо. Итак, согласен на мои условия? Или мы так и будем тут играть в "кто кого переговорит", пока я не простыну и не подам на тебя в суд за моральный ущерб?» Она отпустила его руку и скрестила обнаженные руки на груди, пытаясь придать себе хоть толику достоинства.

Марк сделал шаг назад, его взгляд пробежал по ее телу, задерживаясь на каждой линии, но на этот раз с уважением, смешанным с вызовом. «Хорошо, Ева. Я принимаю твои условия. Но знай: моя правда… она намного грязнее, чем ты можешь себе представить. И за каждую крупицу информации я буду требовать свою плату. Возможно, не сразу. Возможно, не так, как ты ожидаешь. Но плата будет. И она тебе понравится».

Он протянул ей ее блузку, которая, казалось, материализовалась из ниоткуда. Его жест был неожиданно джентльменским, но в его глазах все еще плясали те самые чертики.

«И одно последнее условие, Марк, — Ева приняла блузку, не отводя от него взгляда. — Начиная с этого момента, никаких игр в "жертву и хищника", пока ты не выполнишь свою часть сделки. Я не твоя игрушка. Я твой… соучастник. Или твоя худшая ошибка».

Марк лишь усмехнулся, его глаза сверкнули в полумраке, обещая новые, не менее опасные игры. «О, Ева. Ты даже не представляешь, насколько я люблю ошибки».

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 4: Ключи к Прошлому

Ночь Ева провела не в постели, а в ожесточенной борьбе со своим разумом. Слова Марка, его прикосновения, ощущение его тела, его

вкус

— все это крутилось в голове, как немыслимая, пошлая карусель. «Так, Ева, — язвительно прошептал внутренний голос, — ты либо окончательно свихнулась, либо это самый идиотский способ искать правду, который ты когда-либо изобретала. Лежать голой на столе, пока какой-то нувориш рассказывает тебе про прабабушку-жрицу оргий. Браво. Нобелевская премия за научный подход».

Но сквозь этот язвительный сарказм пробивалась одна мысль: он был прав насчет Каролины. Ее прабабушка. Это имя, эта таинственная история, всегда были в семье под негласным запретом. А теперь это внезапно стало

ключом

. Ключом к Марку, к картине, и, что самое страшное, к ней самой.

Рассвет застал ее сидящей на полу в гостиной, завернутой в плед, с пустым взглядом, устремленным в никуда. Решение пришло само собой: играть по ее правилам. И ее правила сейчас диктовали одно –

информация

.

Утро встретило Еву ледяным душем и твердым намерением держать Марка на расстоянии вытянутой руки. Или, скорее, на расстоянии хорошо запертой двери. Помощница Марка, молодая, всегда идеально причесанная девушка по имени Софи, с холодным безразличием проводила ее к библиотеке после скромного завтрака в полном молчании. Библиотека оказалась не просто комнатой, а целым крылом, лабиринтом из темного дерева, пыльных фолиантов и запаха старой бумаги, смешанного с чем-то тяжелым, почти мистическим. Здесь витала История, и она была тяжела, как тысяча несказанных слов.

«Мистер Вебер сказал, что вы будете работать здесь, — ровным голосом сообщила Софи, даже не взглянув на Еву. — Если что-то понадобится, можете позвонить по внутреннему телефону. Еда будет подаваться в столовой, но если вы предпочитаете, могу принести сюда. И да, мистер Вебер просил передать, что он весьма… нетерпелив. И ждет первых результатов».

«Я тоже весьма нетерпелива, — буркнула Ева себе под нос, когда Софи удалилась, закрыв за собой массивную дверь. — И первые результаты получит тогда, когда я посчитаю нужным».

Ева приступила к работе с лихорадочной энергией. Она отбросила в сторону любую эротическую подоплеку, которая, казалось, витала в каждом углу этого особняка. Сейчас важен был только холодный, четкий поиск. Сначала она искала любую информацию о Каролине Вебер. Письма, дневники, записи о ее работах. Часы пролетали незаметно. Пальцы пачкались в пыли веков, глаза уставали от мелкого почерка, но Ева не сдавалась.

В середине дня, когда голод начал уже настойчиво урчать в животе, а свет из огромных окон стал клониться к закату, Ева обнаружила пожелтевшую папку, спрятанную под стопкой старых каталогов. На ней еле виднелась надпись: "Личные записи К.В." Ее сердце екнуло. Каролина Вебер.

Она открыла папку дрожащими руками. Внутри лежали не письма, а обрывки дневника, написанные элегантным, но торопливым почерком. И первые же строки заставили ее забыть обо всем.

«1857 год. Париж. Он снова пришел. Этот двойной взгляд его янтарных глаз – он видит меня насквозь. Видит порок, который я пытаюсь спрятать под кружевами и хорошими манерами. Он называет меня своей Музой, но я чувствую себя скорее его пленницей. И его жертвой. Его прикосновения… они как нежный яд. Я ненавижу себя за то, что желаю их».

Ева ахнула. Двойной взгляд янтарных глаз. Нежный яд. Это было слишком похоже на Марка. Слишком похоже на ее собственные ощущения.

Она перевернула страницу. Следующая запись была более сумбурной:

«Он говорит о Картине. О Вакханалии, что скрывается под ней. О тех, кто был до меня. О тех, кто будет после. Он хочет, чтобы я внесла свой лик в этот грешный танец. Сначала я сопротивлялась. Я художник, а не… жрица его безумных игр. Но его убеждения… его губы… они так убедительны. И я чувствую, как что-то древнее, дикое пробуждается во мне, когда он смотрит на меня тем самым взглядом. Мой муж скоро вернется, но мне уже плевать. Я пропала. Я уже часть этой бездны».

Ева почувствовала, как по ее коже пробежали мурашки. Это было пугающе. И невероятно возбуждающе. «Черт бы тебя побрал, Марк Вебер!» — прошептала она, пытаясь осознать, что ее прабабушка переживала нечто поразительно похожее на ее собственный опыт.

В этот момент массивная дверь библиотеки бесшумно отворилась. Марк стоял на пороге, его янтарные глаза, освещенные мягким светом заходящего солнца, устремились прямо на нее. В его руке была не чашка кофе, а стакан с янтарной жидкостью, похожей на коньяк. На его губах играла та самая ехидная усмешка. Он не сказал ни слова, просто смотрел.

Ева почувствовала, как ее сердце ухает куда-то вниз. Она сидела, окруженная пылью веков и тайнами, держа в руках дневник прабабушки, которая, казалось, тянула ее за собой в ту же пропасть. Ее взгляд упал на строчку:

«Мой муж скоро вернется, но мне уже плевать. Я пропала».

«Нашла что-то интересное, Ева?» — его голос, низкий и бархатный, прозвучал в тишине библиотеки, словно выстрел. Он медленно вошел в комнату, его шаги были бесшумными. «Или уже поняла, что от судьбы не убежишь? Что кровь зовет кровь, а порок… порок любит наследников?»

Ева почувствовала, как вся ее тщательно выстроенная стена рушится. Она хотела накричать на него, но слова застряли в горле. В его глазах она видела не просто предвкушение, а знание. Знание того, что ее сопротивление – это лишь вопрос времени. И ей ужасно захотелось узнать, что же произошло с Каролиной. И что ждет ее.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 5: Нежный Яд

Слова Марка висели в воздухе, словно ядовитый, но невероятно притягательный туман: «Порок любит наследников». Ева, все еще дрожащая от прочитанного в дневнике прабабушки, почувствовала, как в ней вновь просыпается эта дикая, неуправляемая сила. «Исчезнуть. Как Каролина». Эта мысль была одновременно пугающей и… странно манящей. Но сейчас ею двигало не желание исчезнуть, а желание

понять

. Понять до самого дна, что это за порок, о котором он так сладко поет.

Она посмотрела на Марка, ее глаза горели вызовом. «Порок любит наследников, говоришь? Что ж, Марк, тогда я требую свою часть наследства. И это явно не только пыльные фолианты». Она резко встала, отбрасывая дневник в сторону, и сделала шаг к нему, сокращая расстояние. Ее руки метнулись к его галстуку, и она потянула его на себя с такой силой, что он споткнулся и оказался опасно близко. Ее взгляд, дикий и голодный, был прикован к его губам.

«Если ты хочешь показать мне "порок", Марк, то перестань прятаться за рассказами и намеками. Покажи мне его. По-настоящему. И я готова "заплатить" за эту часть истории. Твоими условиями, но по моим правилам».

Марк замер. Его янтарные глаза широко распахнулись от удивления, а затем в них вспыхнул огонь – огонь, который Ева уже видела, но теперь он был умножен вдвое, утроен, казался бесконечным. «О, Ева. Ты действительно умеешь удивлять. Я думал, ты будешь брыкаться, кричать о морали, может, даже швырнешь в меня дневником прабабушки. А ты… бросаешь мне вызов. Что ж, добро пожаловать в мой ад. Он гораздо горячее, чем ты можешь себе представить».

Он не дал ей опомниться. Его руки, мощные и быстрые, метнулись к ее талии, притягивая ее к себе так плотно, что между ними не осталось ни миллиметра воздуха. Поцелуй был внезапным, грубым, безжалостным. Он не спрашивал, а брал, его губы впились в ее, его язык вторгся в ее рот, требуя полной отдачи. Ева застонала, то ли от боли, то ли от дикого возбуждения, которое тут же пронзило ее насквозь. Она попыталась сопротивляться, ее руки уперлись в его грудь, но это было бесполезно. Его тело было твердым, как скала, его желание – всепоглощающим.

Он отстранился лишь на долю секунды, чтобы перевести дыхание, и его взгляд, темный и хищный, впился в ее глаза. «Ты хотела порок, Ева? Вот он».

Его руки ловко расстегнули пуговицы на ее блузке, затем молниеносно избавили ее от лифчика, бросив его куда-то в темноту между книжными полками. Ева чувствовала себя абсолютно обнаженной под его пристальным, обжигающим взглядом. Его ладони скользнули по ее спине, а затем сжали ее бедра, приподнимая ее. Ева инстинктивно обвила его ногами, и он прижал ее к одному из массивных книжных шкафов. Старое дерево скрипнуло под их весом, а пыль поднялась в воздух, словно свидетельство древних грехов.

Он приник к ее груди, его губы жадно втянули в себя сосок, грубо покусывая, вытягивая стон из ее горла. Ева запрокинула голову, вцепившись пальцами в его темные волосы, и из ее горла вырвался стон наслаждения. Все ее существо сосредоточилось на этом ощущении, на его влажных, горячих губах, на его языке, который нежно дразнил ее, пока ее соски не затвердели от возбуждения.

Марк оторвался от ее груди, и его губы скользнули по ее животу, а затем он опустился на колени, стягивая с нее брюки и трусики одним движением. Они упали на пол, шурша, как пожелтевшие страницы. Ева осталась полностью обнаженной, прижатой к холодному дереву книжного шкафа.

«Ты сказала, что тебе нужна "плата", — прорычал он, его голос был низким и властным. — Что ж, вот она. Порок не ждет. Он берет».

Его горячее дыхание коснулось ее самой сокровенной части, и Ева почувствовала, как ее тело напрягается в ожидании. Он склонился ниже, и его язык коснулся ее, сначала легко, дразняще, а затем углубился, лаская и исследуя. Ева застонала, выгнувшись навстречу.

Он знал, что делает, каждое его движение было выверено, каждая ласка доводила ее до грани, до того самого края, где разум отключался, уступая место чистому, первобытному инстинкту. Его язык работал настойчиво, грубо, но чертовски эффективно, вытягивая из нее непроизвольные стоны и заставляя ее бедра невольно подниматься и опускаться в бешеном ритме. Пыль поднималась от старых книг, вихрем кружась в лучах заходящего солнца, словно невидимые свидетели их падения. Она чувствовала, как ее тело дрожит от каждой новой волны наслаждения, как мышцы напрягаются, а сознание медленно, но верно растворяется в этом безумном, порочном танце.

«Нравится, Ева? — прорычал он, на мгновение оторвавшись и подняв голову, его янтарные глаза горели диким огнем, полным торжества и невысказанной жестокости. — Ты хотела правды? Вот она. Чистая, неприкрытая. Без красивых слов и романтики».

Ева не могла говорить. Она лишь кивнула, ее дыхание было прерывистым и рваным. Она хотела сказать ему, что он ублюдок, что она ненавидит его, но ее тело предательски отвечало каждой фиброй, требуя большего, требуя глубже. Он усмехнулся, явно довольный ее реакцией, и вернулся к своим ласкам с новой силой, словно бросая вызов ее остаткам разума. Он играл с ней, дразнил, доводил до точки кипения, а затем отступал лишь для того, чтобы снова толкнуть ее в бездну, где не было ничего, кроме его языка и ее стонов. Волны удовольствия накатывали одна за другой, становились все сильнее, все мощнее, угрожая поглотить ее целиком.

Ева почувствовала, как ее тело бьется в конвульсиях, как ее спина выгибается дугой, а ноги сжимают его голову. Она была на пороге, балансируя между блаженством и абсолютным безумием. Один последний мощный толчок его языка, и мир взорвался миллионом искр. Ее тело содрогнулось в мощном оргазме, из ее горла вырвался хриплый крик, который тут же утонул в запахе старых книг и ее собственных, непристойных стонах.

Он не дал ей прийти в себя. В тот момент, когда ее тело еще билось в пост-оргазмической дрожи, Марк поднялся. Его руки подхватили ее бедра, разворачивая и прижимая к книжному шкафу спиной, одной рукой он держал ее запястья над головой, прижимая их к деревянной полке, а другой – сжимал ее бедра, раздвигая их. Ева почувствовала его твердый, горячий член, упирающийся в ее влажное, пульсирующее лоно. Он не церемонился. Не было ни прелюдий, ни нежных слов. Только грубое, первобытное желание.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

«Ты хотела правды, Ева? — прорычал он прямо в ее ухо, его голос был низким и властным, почти животным. — Вот правда. Ты горишь от желания. И я вижу это. Как видел это мой прапрадед в твоей прабабушке».

Ева пыталась вырваться, но его хватка была железной. Он резко толкнулся вперед, и Ева вскрикнула, когда его член полностью вошел в нее, растягивая, заполняя, причиняя одновременно боль и невыносимое наслаждение. Ее тело, все еще чувствительное после оргазма, отреагировало немедленно, сжавшись вокруг него. Он был большим, до упора, и это было

жестко

. Именно так, как он и обещал.

Марк начал двигаться, сначала медленно, проникая глубоко, а затем его темп ускорился, став грубым, безжалостным. Он вбивался в нее, прижимая к холодному дереву, каждый толчок был мощным, ощутимым, заставляя ее стонать и выть. Книги на полке под ее головой дребезжали от ударов ее спины, и Ева почувствовала, как по ее щекам текут слезы – то ли от боли, то ли от этого всепоглощающего, дикого наслаждения. Она не была уверена, что ей больше нравится: его контроль или ее собственная полная, унизительная капитуляция перед ним.

Ее пальцы, все еще прижатые к полке, пытались ухватиться за что-то, за любой якорь в этом бушующем океане. Она чувствовала, как ее лоно горит, как ее внутренности переворачиваются от каждого его толчка. Это было не просто секс, это было вторжение, полное и безраздельное, которое стирало все ее представления о себе. В этот момент она была не Евой, ученым-реставратором, а просто телом, сосудом для его безжалостного желания.

«Ты – моя, Ева, — прорычал Марк, глубоко толкаясь, его голос был хриплым от желания, а его губы впились в ее шею, грубо оттягивая кожу. — Моя грешница. Моя наследница. И ты будешь платить. Каждый раз. За каждую крупицу правды».

Он продолжал вбиваться в нее, его дыхание было тяжелым, его тело – напряженным. Ева почувствовала, как новый оргазм начинает нарастать, еще более дикий, еще более глубокий, чем предыдущий. Ее тело снова задрожало, и она кричала, не сдерживая себя, ее крики тонули в пыльной тишине библиотеки, среди веков старых секретов. Марк толкнулся еще несколько раз, глубоко, мощно, и Ева почувствовала, как он напрягается внутри нее, изливаясь горячей, густой жидкостью. Она дрожала, ее колени подгибались, и если бы не его руки, держащие ее, она бы просто рухнула на пол.

Он медленно вынул член, и Ева почувствовала резкую пустоту, смешанную с ощущением наполненности. Он отпустил ее запястья, и ее руки безвольно упали вдоль тела. Ее ноги подкосились, и она сползла по книжному шкафу, пока не оказалась сидящей на полу, совершенно обессиленной, обнаженной и дрожащей. В воздухе витал запах их секса, пота и старой бумаги.

Марк стоял над ней, его дыхание было прерывистым, а янтарные глаза смотрели на нее с смесью триумфа и какой-то дикой, не до конца удовлетворенной жестокости. На его губах играла та самая ехидная усмешка.

«Что, Ева, — его голос был низким и властным. — Теперь поняла, что такое "плата"? И что порок… порок любит наследников, которые готовы ему отдаться без остатка?» Он наклонился, взял с пола ее брюки и небрежно бросил ей. «А теперь, будь добра, приведи себя в порядок. У нас еще есть дела. Каролина не станет ждать, пока ты очнешься от своего грешного забвения».

Ева подняла на него взгляд, полный смеси ярости, унижения и... какой-то странной, пугающей тяги. Она ненавидела его за это, но часть ее, та самая древняя, дикая часть, которую он разбудил, ликовала. Она была сломлена. Но не побеждена.

Конец